«Даймон»

И когда все души избрали себе ту или иную жизнь, они, в порядке жребия, стали подходить к Лахесис. Какого кто избрал себе Даймона, того она с ним и посыпает, как стража жизни и исполнителя сделанного выбора.

Платон. Государство, Х 620 d-e.

— Ну вот ты и дошёл, — сказал Пустотник Даймон, морща свой непропорционально большой лоб. — Ты сам как считаешь: дошёл или не дошёл?

Генри Лайон Олди. Сумерки мира.

Подумал Алёша, подумал, то и это прикинул — и решил взорвать бомбу. Сразу же легче стало, потому как некая ясность обозначилась. Правда, иные вопросы возникли. Скажем, какой именно объект подвзорвать следует, чтобы не жалко и с пользой. Опять же: откуда бомбу взять? Купить? Извините, где? Самому сделать? В принципе можно, только вот как?

Ну, это не самое главное. Решение принято, цель поставлена. Уже легче.

Взрываем, значит, бомбу.

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-1

Скормите Бориса Моисеева голодным свиньям. И что? Цена на его, извините, «творчество» немедленно вырастет, мерзость же, им пропагандируемая, получит ореол трагизма и даже мученичества. Не лучше ли для начала поработать с его продюсерами? Диверсии на радиостанции, равно как показательные экзекуции в отношении деятелей дегенеративного искусства, все-таки считаю излишними.

Впрочем, по порядку.

Что бы мы с Вами не обсуждали, любая тема с фатальной неизбежностью приводит к одной из наших вечных проблем:

1. Создание Всемирного Правительства.

2. Ход и результаты Великой Антинаучной революции.

3. Борьба с глобализмом, либерализмом и прочими проявлениями, прости господи, всепланетной экспансии известных нам сил.

Настало время внести ясность.

Вопрос о Всемирном Правительстве резервирую для дальнейшего обсуждения. Сейчас он не представляется актуальным. Любая компания из трех человек может устроиться на диване и объявить себя оным Всемирным, провозгласив самую завлекательную программу действий. Скажем, обвешать все деревья на земле китайскими колокольчиками. Подует ветер, а колокольчики — дзинь, дзинь, дзинь! Красота — и полное душ благорастворение. Осталось лишь завершить установление контроля над территорией (начиная с дивана) и приступить к полной колоколизации Земшара.

Как Вы думаете, сколько таких Всемирных Правительств уже существует?

Посему коснусь, уже всерьёз, вопроса куда более актуального — о Великой Антинаучной революции.

Столь пугающим, душераздирающим даже термином мы обязаны не учёным, а попам, конкретно — Академии наук Ватикана. Именно на сессии этого почтённого учреждения 15 октября 1998 г. прозвучал термин «Антинаучная революция» и были названы её основные критерии. Сессии предшествовало распространение энциклики Иоанна Павла II. Понтифик писал «Сам Бог заложил в сердце человека желание познать истину и, в конечном итоге, сущность Его, чтобы тот, познавая и любя Его, мог достигнуть понимания истины в самом себе».

Честно говоря, весьма подозрительно, когда Церковь, по определению не заинтересованная в успехах науки (не люблю попов!), начинает о ней заботиться. Однако, «данайский дар» был принят с восторгом, и господа высоколобые охотно подхватили ор об «Антинаучной». Свою лепту вдовицы внесли российские академики. 16 марта 1999 этому вопросу был посвящён специальный пленум РАН, на котором был выработан критерий «антинаучности». Таковым была признана «некомпетентность». Масло масляное…

В чем же беда?

Если обратиться ad fonts, мы получим следующий перечень симптомов:

— Снижения общего темпа научно-технического прогресса.

— Закрытие многих перспективных научных направлений.

— Снижения престижности и оплаты научной работы.

— Упрощение среднего и высшего образования.

— Пропаганда лженаучных представлений и взглядов.

— Игнорирование научного потенциала ряда стран (Россия, Куба, арабский мир) или использование его наукоёмкой продукции на кабальных условиях.

Как видим, грешное смешано с праведным. Если же поскрести глубже, обнаружим самое элементарное. Один остроумный человек называл корень бед просто: «Фантомасов на всех не напасёшься». Если помните любимый фильм нашего детства, то легко догадаетесь: речь идёт все о том же ФИНАНСИРОВАНИИ науки. Мсье Фантомас не только злодейски похищал известных учёных, но и (руководствуясь своим злодейскими интересами) неплохо их субсидировал.

К концу ХХ века поумневшие государственные мужи перестали кидать бюджетные деньги налево и направо, прежде всего на не слишком актуальные для рядового налогоплательщика «фундаментальные исследования». Отсюда и вой господ академиков.

Вместе с тем, каждый разговор о «борьбе с Антинаучной революцией» сопровождается обязательными проклятиями в адрес «некомпетентных» конурентов. В российском варианте в качестве главного жупела использован страшный негодяй Фоменко, но под раздачу попали также уфология и безвинная биолокация.

В США и Великобритании нашлись свои Фоменки для битья, каковыми оказались «ревизионисты», то есть отрицатели Холокоста. Как же иначе! Но наряду с «жидоедами» проклятию были преданы (внимание!) такие направление, как движение DP-watchers («Наблюдающих сны о Прошлом»), работы Джека Саргати, посвящённые Q-реальности, и исследования феномена сна, начатые несколько лет назад Джеймсом Грантом.

И снова все элементарно. Кто-то очень умный (уж не наше с Вами Всемирное правительство?) под крики о «защите Науки» рубит под корень наиболее перспективные исследовании в сфере информации — то, что и двигает Человечество вперёд. А это уже опасно. Рискну напомнить: в 1950-е гг. СССР был мировым лидером в области информатики. Советские ЭВМ того периода, например, БЭСМ-6, много лет оставались лучшими в мире. В 1960-е гг. под руководством академика Виктора Михайловича Глушкова был разработан прообраз современного Интернета — по тогдашней терминологии Единая Система (ЕС). Но развитие соответствующих технологий в СССР было искусственно (якобы по идеологическим соображениям) заторможено — с известным результатом.

Сейчас речь идёт даже не о судьбе страны, а о проблемах более глобальных. Поэтому со всеми известными Вам оговорками я согласен продолжить работу в рамках Проекта.

Это, пожалуй, главное. Третий вопрос — о борьбе с глобализмом — тоже рискну оставить на потом. Могу пока отрапортовать, что борьбу веду регулярно и успешно, нанося удары по самому больному месту мировой буржуазии — по кошельку. Конкретно это заключается в скачивании пиратских mp3-файлов, из коих собираю музыкальную коллекцию. Записал уже пять дисков, которые регулярно кручу, получая двойное удовольствие — эстетическое и политическое. Под славную музыку Прошлого (когда и вода была мокрее, и солнце ярче) лучше думается и работается. Не слушать же наше паршивое радио!

CD-ДИСК 1 «ТОСКА ПО РОДИНЕ».

Дорожка 1 — «Тоска по Родине».

Марш (авторы музыки: С. Трофимов, Л. Дунаев).

(2`53)

Исполнение самое обычное, впрочем, марш в любом случае хорош. Найти легко, лежит сразу на нескольких сайтах.

Суббота, 2 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.56,

заход — 16.52. Луна — I фаза, возраст в полдень — 5,4 дня.

Река Чобе кишит гиппопотамами. Зрелище привычное, но сегодня животных было так много, что мы не рискнули даже спустить лодку. Зима в этом году выдалась тёплая, на радость всем тварям Божьим, включая, само собой, бегемотов. Вначале я настаивал (хотелось проплыть несколько миль вниз по течению, где, как рассказывают, находятся некие «загадочные руины»), но Мбомо, немного постояв у воды, возразил настолько решительно, что я смирился. Как выяснилось вскоре, не зря. Уже через час молодой негр-макололо, решивший войти в воду, чтобы достать застрявшую среди коряг сеть, едва не погиб, отделавшись глубокой раной на бедре.

Гиппопотамы по общему мнению — наиболее опасные создания здешних мест, куда опаснее львов и даже носорогов. Особенно свирепы старые особи. Гиппопотамов-самцов часто изгоняют из стада, после чего они становятся истинным бедствием, среди прочего, нападая на каждую встреченную ими лодку. В своё время мы с доктором Ливингстоном наблюдали местную пирогу, вдребезги разбитую ударом задней ноги одного такого бродяги-мизантропа. В случае нападения гиппопотама на лодку выход один — прыгать за борт и нырять на дно, пережидая буйство злобного животного.

Мы с моим Мбомо долго стояли на берегу наблюдая за гиппопотамами. Поистине картина для настоящего философа! Невольно вспомнилась виденное мною много лет назад зрелище, хоть и несколько иное, но сходное. Небольшое озеро на востоке Дамарленда было (по случаю изрядно жаркого дня) буквально оккупировано дикими буйволами. Среди зеленой растительности там и сям торчали рогатые головы, навевая, уж не знаю отчего, самые языческие мысли. Взгляд так и блуждал по берегу в поисках капища с рогатой каменной головой у алтаря.

Теперь мне кажется, что именно после Озера Буйволов я решил остаться в Африке. Если рассуждать аллегорически, здешняя земля весьма подобна тому озеру, равно как реке с бегемотами. Неистовое буйство малознакомой жизни, опасное, даже страшное, но необыкновенно привлекательное.

Пользуя тем, что отправление каравана задерживается (Зубейр Рахама третий день ведёт таинственные переговоры со здешним вождём), мы с Мбомой произвели основательную ревизию нашего имущества. К счастью, оно все цело, и, прежде всего, запасы коленкора. Мбомо, не доверяя моим математическим способностями, дважды пересчитал наши тюки, после чего вновь запер двери сарая, привалив их для верности большим бревном.

Именно о коленкоре шла речь в последнюю нашу встречу с доктором Ливингстоном. Мы оба готовились к дальней дороге (я — чуть раньше, он — вслед за мною), поэтому вопрос о том, что именно и сколько из вещей брать с собою, чрезвычайно интересовал обоих. Ливингстон, соглашаясь с тем, что из продуктов следует ограничиться самым необходимым (чай, кофе, сахар), считал возможным все прочее добывать охотой. Он даже продемонстрировал свой грозный арсенал (три старых мушкета, непристрелянный карабин (!) и двуствольное ружьё какой-то сомнительной североамериканской фирмы). Насколько я помню, доктор охотился один раз в жизни — и умудрился попасть в буквальном смысле слова в львиные челюсти.

Я тоже не охотник. Мои далёкие предки-горцы никогда не убивали ради развлечения (животных, людей — по всякому). Но дело не в личных традициях и привычках. Надеяться на охоту в Африке — все равно, что рассчитывать пройти всю Британию с севера на юг, постреливая куропаток. То есть, теоретически осуществимо, но не более.

Я имел иное мнение, вполне совпадающее с точкой зрения «истинных джентльменов»: в поездку следует брать только одно — деньги, причём как можно больше. В глубинах Африки самая надёжная валюта — отрезы коленкора, ткани, столь недорого ценимой в цивилизованных странах. К нашему счастью, путешествие с караваном мистера Зубейра, при всем его риске, позволило сберечь наше богатство. Оно ещё, надеюсь, очень пригодится.

Путешествие по Африке, впрочем, вопрос отдельный и весьма непростой. Озеро Буйволов, тем более реку с гиппопотамами, вброд без боя не перейти, иногда приходится и браться за оружие. Увы, в этом случае арсенал доктора Ливингстона едва ли спасёт. Требуется нечто более серьёзное.

Я вовсе не считаю негров особо воинственными и жестокими. В этом отношении они ничуть не лучше и не хуже нас, белых. Каннибалов, которыми пугают новичков, ни разу ещё не встречал (думаю, в Африке людоедов не больше, чем в Европе), но к войне большинство здешних народов относится очень серьёзно. Надёжнее всего об этом говорит их язык. Скажем, в неплохо знакомом мне наречии макарака слово «копьё» имеет более двадцати соответствий:

Тяжёлые копья разных видов: понги, акаталла, ундуга, голо, бодди, нангия, келеполо, бонду, сагбоди (и ещё полдюжины).

Специальные копья для охоты на слонов: моне.

Копья с четырьмя зубцами под заострённым наконечником: минанде, амбира.

То же, но с тремя зубцами: анзага.

Et cetera, et cetera.

Впрочем, ни воинственность здешних народов, ни огромные расстояния, ни климат, к коему невозможно привыкнуть, ни даже пугающие всех колдуны — не самое страшное. По крайней мере, для моей скромной персоны.

Увы, лихорадка не оставляющая меня уже вторую неделю, в последнее время заметно усилилась. Чувствую, что идти больше не смогу. Мистер Зубейр обещает предоставить мне носилки, но дело не в способе передвижения. Лихорадка эта, не описанная пока что серьёзной медициной, мне хорошо известна. Никто из белых, ею болевших, не прожил более двух месяцев.

Это — факт. Можно считать, вполне научный.

Сегодня я вновь очень внимательно перечитал путевые записи и проглядел нарисованную мною карту. Даже ежели очень постараться, я не успею вернуться к побережью, где есть надежда на нормальное лечение. Оставаться тут, на берегах Чобе, среди чужого, малознакомого народа, тоже не имеет смысла. Остаётся одно — следовать дальше. Настолько далеко, настолько смогу.

Слабость и боли во всем теле — не самое неприятное. Страшнее всего, когда перестаёшь верить собственному разуму.

Даймон, о котором я не решался писать в дневнике, вновь здесь, со мною.

Дорожка 2 — Вика Врадий «Украина рок-н-рол».

(3`52)

Песня достаточно редкая. Вика написала её перед отъездом в США, нечто вроде прощального поклона стране. «Моя Украина з горя почорнила…»

Думали, ругаться будут — или кликнут невозмутимый патруль, с утра скучавший неподалёку от закрытых дверей телецентра. Не стали — переглянулись и вперёд двинули.

Без звука.

Умные сообразили сразу — пятиться начали, а после, вообще, в бега ударились, бросая бесполезные плакаты. Кто посмелее, бежать не стал, но от дверей отошёл — подальше, подальше.

Алёша не двинулся с места. Не от избытка смелости, не от ступора даже, просто. То ли из законного любопытства, то ли хотелось по гололёду скользить. Остался, где стоял — и всё, как и был, с самодельным плакатом: «Руки прочь!». Десантники призыву не вняли — сначала забрали плакат, разодрали с треском , растоптали на грязном снегу. А после Алёша сообразил, что на снегу лежит он сам, а его от всей души лупят ногами.

Очень больно!

* * *

Что делать, если тебе двадцать лет, у тебя русская фамилия, а живёшь ты и учишься в большом украинском городе?

Ясное дело, демократию защищать!

Алёша Лебедев, студент четвёртого курса истфака университета, рассуждал именно так. Не то, чтобы его общечеловеческие права как то особо, по изуверски, нарушались (не считая нескольких несправедливых «В» и «С» на экзаменах), но есть ещё принципы. А поскольку учился Алёша неплохо, то мог эти принципы не только прочувствовать, но и сформулировать. Скажем, вопрос о русском языке или проблема свободы информации, не говоря уже о правах личности, так сказать, вообще.

Итак, защищать! Времени хватало. Предметы на четвёртом курсе оказались не слишком сложными, спецкурсы главным образом, курсовую же он в основном написал ещё осенью, только и осталось текст подчистить и выкатать.

Демократию защищать в последнее время стало модно. Как историк, пусть и начинающий, Алёша мог констатировать: изменения произошли года два назад. Прежде, когда поступил в университет, студенты не интересовались политикой напрочь, не слишком даже задумываясь, в какой стране живут. Зачем, собственно? Безобразия в парламенте и очередная отрезанная голова неосторожного журналюги казались куда менее актуальными по сравнению с предстоящим переходом на письменные экзамены и заменой столь привычных «хор» и «отл» на безликие латинские буквы. И сама студенческая жизнь была прекрасна. Gaudeamus igitur, не нами придумано.

Кое-что изменилось перед президентскими выборами. Уже после Алёше приходила в голову странная мысль: вся политика в их обычно спокойном городе проистекала из соперничества двух факультетов университета, филологического и исторического. Филфак защищал украинский, как государственный, и заодно демократию. Истфак был за демократию и два государственных, включая русский. А когда Десант на улицы вышел, ещё интереснее стало. Алёша все понять не мог, какой факультет за Десантом прятался, в спину подталкивал. Получалось, либо философский — либо мехмат, больше некому.

Это теория, на практике все разнообразнее выходило. И веселее. Тут вам не дурацкие дискотеки для умственно отсталых — и не менее дурацкие ночные клубы, на которые у Алёши все равно денег не хватало (особенно «Черчилль», где настоящий джаз играют). Демократию защищать было интересно, особенно когда палаточный городок разбили и за справедливые выборы мёрзли. И с народом общаться можно, и журналисты рядом крутятся. Суета, а приятно. Опасности же, честно говоря, ни малейшей, меньше, чем на дискотеке.

Справедливые выборы состоялись, и на радостях Алёша чуть не завалил сессию. Тогда и появились в зачётке глобалистские «B» и «C». Был повод призадуматься: тот, который «C» поставил, как раз с философского.

Десанта поначалу не боялись. Думали, так, «зарница» для умственно отсталых, пыльным мешком ударенных. Контуженные «афганцы» чад своих муштруют, дабы от наркотиков навлечь. «Налево!», «направо!», повязки нарукавные с советскими «крылышками», строевые песни, речёвки для личностей с низким IQ. «Ни ума и ни таланта — становись в ряды Десанта!». Поначалу особо продвинутые, фильмов исторических насмотревшиеся, Десант с отрядами СА сравнивали (и ветераны, и маршируют, и за порядок), чуть ли не в колокола били. Мол, звериная харя фашизма, скалится уже. Только не получалось с фашизмом. Во-первых, именовались десантники не как-нибудь, а «Антифашистским движением Украины», а во-вторых, никаких Ремов и тем более Шикльгруберов среди них не наблюдалось. Ну, маршировали, ну, ездили летом в тренировочные лагеря. Забеги-пробеги, нормы ГТО… Даже после того, как несколько раз лоб в лоб столкнулись, внимания особого не обратили. Бывает! Те, с которыми драться пришлось, не местные, а из Донецка. В Донецке же, всем известно, урла на урле сидит, урлой погоняет.

Так что было о чем подумать Алёше Лебедеву, защитнику демократии, пока его ногами лупили. Только не думалось особо. Это лишь в боевичках с яркими обложками, герой вначале старается сгруппироваться, затем умудряется извернуться, вывернуться, подсечкой врагам ответить. На практике всего и получилось, что перепугаться. Не за себя даже — за очки. Минус четыре, один глаз такой, другой этакий, не в каждой «Оптике» стекла закажешь. Разобьют — ходи, словно в тумане по болоту. Из-за очков и белый билет получил. Другие радовались бы, от казармы «откосив», Алёша же обидно стало. И так — ни росту, ни плеч неохватных, ни красы особой, теперь и вовсе неполноценный. Защищай, значит, Родину дистанционно. Таких не берут в космонавты!

В Десант, впрочем, тоже.

А потом даже об очках думать не смог — когда по виску попало.

* * *

— Отставить! Отставить! Совсем спятили?! Приказа не слышали?!

— Так, Хорст… Они же… Они же сами!..

— Сами? Что — сами? Ладно, на базе поговорим. Реально! И о том, что такое приказ, и о том… Нашатырь у кого-нибудь есть?

— Не надо. Очухался, либераст паршивый! Пошли, Хорст, менты уже интересуются.

— Ага. Сейчас его, значит, в больницу отвезут, шум, пресса, адвокатишки поганые. Этого хотите? Очередной подвиг Десанта: очкарика отметелили! Кретины…

— Так чего делать-то, Хорст?

— Делать… Женя, твоя машина далеко?

Дорожка 3 — «Take No Prisoner (Cannibalistic)»

(4`15)

Песня людоедов, взята с сайта ethnic.ru. Ударные хороши!

Запах бензина Алёше всегда нравился. Настолько, что одна из мимолётных подруг всерьёз заподозрила его в токсикомании. Напрасно, конечно. Просто бензин, его резкий октановый дух, сразу же заставлял вспомнить детство. Они жили тогда в Днепропетровске, и покойный дед, железный ветеран-танкист, возил семью к морю на стареньких «Жигулях». Модель была даже не знаменитая «копейка» — «нулевая», пробной итальянской серии. Видом точно, как младшие сестры, только не ломалась. И дед, конечно, старался — за руль ещё в войну сел, опыта хватало. Так что и запах был Алёше по душе, и автомобильная тряска ничуть не смущала, напротив. Почти как в давние годы, когда все было хорошо, когда дед был жив, и бабушка жива, и мама не болела…

На этот раз трясло не слишком, и запах бензиновый еле ощутим. К тому же знакомый дух октана был смешан с чем-то иным, резким, непривычным — и очень сладким. Нечто очень восточное и явно не автомобильное. Точнее определить нельзя — глаза Алёша предпочитал из разумной предосторожности пока не открывать. Мало ли?

Главное и так ясно. Сначала побили, после в плен взяли. А теперь везут неведомо куда. Пытать что ли?

От подобной мысли Алексея передёрнуло. И о таком болтали. Не слишком всерьёз, конечно, и не о местном Десанте, а опять-таки о донецком. Там всеми отрядами верховодил Федор Березин, отставной капитан, правда, не десантник, а ракетчик. Это в Донецке, а у них в городе… Недавно в «Слободе» была статья…

Не вспоминалось — слишком голова болела. Рёбрам тоже досталось, но дышать было можно, значит, ничего не сломано. Куртка спасла, не иначе. А вот черепушке, защищённой всего лишь старой шапочкой-«подшлемником», досталось круче. Ой, болит! Ай, болит!

И ещё кровь из носу. На губы натекло, солоно, противно.

Голова не кружится? Нет, вроде. Не сотрясение, и то ладно.

— Эй, либераст, ты как там?

Это уже его. Здоровьем, значит, интересуются. Голос, кажется, того самого, Хорста. Ну и имя, самое подходящее! Или кличка, но все равно подходит.

И как ответить? Может, промолчать?

— Сам ты… «Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen…»

— Ух, ты!

Сразу в два голоса. Один тот же — Хорста, который Die Fahne Hoch, другой, слева — вроде женский. Да, они поминали какую-то Женю.

Женя… Машина… Восточный благовонный запах… Все понятно.

— Тебе тоже нацистские марши нравятся?

Алёша так удивился, что открыл глаза.

Искомая Женя обнаружилась, как и следовало ожидать, ошуюю. Вначале проявились очки, после… После — ничего, потому как собственные очки нуждались в серьёзной протирке.

Зато не потерялись и не разбились. Повезло!

Мысль о том, что не придётся блуждать в серой полутьме и тратить остатки денег на новые стекляшки, обрадовала до невероятия, и Алёша не только отреагировал на провокационную реплику («тоже»!), но и ответил со всей серьёзностью, без привычной иронии.

— Нравятся. Только наши — больше. Немецкие они… Одинаковые какие-то. Три подряд послушаешь — уже скучно.

— Реально мыслишь, — одобрил голос Хорста Die Fahne Hoch. — Мне наши тоже по душе. Правильные!

Самого Хорста разглядеть не удалось. Он был за рулём, впереди, Алёша же вместе с Женей, любительницей нацистского мелоса, на заднем сиденье. Разве что затылок, и то как в тумане. Шея крепкая, стрижка короткая, словно в фильмах про 30-е годы.

— Правильные! — та, которая Женя, презрительно фыркнула. — «Клюнул в ухо жареный петух!»

— А тебе что из нашего больше нравится? Из старого?

Вопрос Хорста предназначался явно не девушке. Поэтому Алёша вновь задумался.

— «Суоми-красавица», — наконец, решил он. — Виноградов поёт.

— Молодец! — одобрили из-за руля. — Рубишь!

Защитник демократии чуть было не возгордился, но вовремя вспомнил, что он, как ни крути, в плену. Более того, противник, кажется, начал его «колоть», причём весьма успешно.

…Ой, голова!

Боль, засевшая возле уха (куда жареный петух клюнул) заставила вновь закрыть глаза, на время забыв обо всем: и допросе, и о любви к демократии, и о том, что в сочетании запаха бензина с восточными благовониями что-то есть. Даже когда машина затормозила, Алёша не сразу сообразил, и только почувствовав чью-то руку на плече, попытался встать.

Получилось. И выйти из машины получилось. Только глаза никак не хотели открываться.

— Если что, зайду к соседям. Там все врачи, сообразят. Но, думаю, обойдёмся… Так… Нам на второй этаж, дойдёшь?

Последняя фраза любительницы нацистских маршей явно предназначалась Алексею.

— Дойду, — выдохнул он.

А что ещё скажешь? Бежать — сил нет, на помощь звать стыдно.

— Хорст, отгони машину… Ну, пошли!

Дошёл. Даже ботинки сам снять сподобился.

* * *

Очухался Алёша уже в кресле. Не до конца, но глаза раскрыть сумел.

…Цветные гравюры на стене, та, которая слева даже не гравюра — гобелен. Ого! Возле окна стол, компьютер включённый, по экрану картинки плавают…

Сзади, кажется, книжный шкаф. Нет, не шкаф — стенка. Огромная, от двери до подоконника.

Итак, ясности прибавилось. Боль, правда, никуда не делась, даже окрепла, растеклась по всей голове, к шейным позвонкам подобралась.

— Ты что? Ты ещё героин уколи!

— Если надо — уколю. Сотрясения нет, кости целы. Сильный ушиб — и шок. Ничего, сейчас…

Все те же: Женя и Хорст Die Fahne Hoch. То ли в коридоре, то ли в соседней комнате.

А вот героина не надо! Анальгина попросить, что ли? Помогает!

— Пей! Сразу, не нюхая!

Нет, уже не в соседней. Тут она, Женя, чашку к самому носу протягивает.

Очки Алёша так и не протёр, не до того было. Посему кроме очков же, но Жениных, смог разглядеть лишь нос. Самый обычный, маленький, можно даже сказать, носик.

— Это… Чего?

Нюхать, как и велено, не стал, только запах такой за десять шагов почуешь. Вроде эвкалипта, только не эвкалипт. Ещё острее, ещё резче.

— «BioGinkgo-27», экстракт из коры гинкго двулопастного. Каменное дерево, если совсем просто. Тебе это что-нибудь говорит? И не надо. Пей — и к компьютеру!

Поднёс Алёша чашку к губам. Зажмурился.

— К-куда?!

* * *

— А если твой предок пожалует?

— Хорст, я же кажется просила отца так не называть! Сейчас — можно. Поставлю самый обычный диск, релаксационную программу…

— Тебе виднее. Если что, сама с Профессором будешь объясняться. Эй, парень, наушники надел? «Суоми-красавицу» слушать будем. Тебя как зовут-то?

Дорожка 4 — «Принимай нас, Суоми-красавица»

Ансамбль Ленинградского военного округа, солист Георгий Виноградов.

(2`30).

Эта песня, долгие годы забытая напрочь, ныне стала весьма популярной, по крайней мере в Сети. Есть на многих сайтах — но в единственном варианте, с одной и той же старой пластинки. Необходима работа с файлом, прежде всего, следует слегка «замедлить» исполнение.

Воскресенье, 3 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.54,

заход — 16.54. Луна — I фаза, возраст в полдень — 6, 5 дня.

Караван отправится завтра. Во всяком случае, мистер Зубейр Рахама мне это твёрдо обещал и даже с самым серьёзным видом предложил дать клятву — хоть на Коране, хоть на Евангелии. Я не менее серьёзно напомнил ему соответствующую заповедь весьма уважаемого всеми мусульманами пророка Исы ибн Марьям.

Надеюсь, мы оба поняли, что шутим.

Мистер Зубейр, мой давний и, рискну предположить, хороший знакомый — человек, мягко говоря, неоднозначный. С точки зрения господствующей ныне в Англии (не в моей Шотландии!) пуританской морали, он — чудовище. Работорговец (подчас и разбойник), араб-метис совершенно тёмного, во всей смыслах, включая цвет кожи, происхождения, да к тому же мусульманин, причём самого предосудительного поведения.

Быть арабом, по мнению англичан, очень некрасиво. Нехорошо. Фи! Шотландцем, впрочем, тоже. Пятую строфу гимна сейчас петь уже перестали — но из текста не вычеркнули. «Боже, покарай шотландца!» Взаимно, джентльмены!

Доктор Ливингстон, скучая в своём африканском Эдеме, вывел теорию, согласно которой в чужих землях национальные различия между европейцами становятся незаметными, все они начинают чувствовать себя «белыми» — в противовес «чёрным» или «жёлтым». Обобщать не берусь, но я с большей охотой предпочитаю общаться с работорговцем мистером Зубейром, чем с многими из португальцев — и даже англичан. Зубейр Рахама, потомственный купец и авантюрист, в средние века непременно стал бы великим человеком, истинным Синбадом Мореходом. Он и сейчас значит очень много в этих землях. Рахама силён, смел, в меру честен, в меру циничен, к тому же обладает невероятным оптимизмом. Но главное, пожалуй, то, что мы оба ищем нечто, выходящее за пределы обычных желаний и стремлений. Поэтому с первой же встречи легко нашли общий язык.

Я не идеализирую мистера Зубейра. Он вполне способен выстрелить в спину. Любому, включая, конечно, и меня. Может, уже выстрелил бы — но за моей спиной стоит верный Мбомо.

Сейчас Рахама, если я правильно понимаю, подталкивает вождей макололо к войне с южными соседями — матебеле. Вождей матебеле он уже уговорил.

По этому поводу в селении уже третий день царит большое оживление. Ещё пару лет назад я исписал бы несколько драгоценных страниц, фиксируя особенности здешних обрядов, танцев, песнопений и военной раскраски. Кажется, именно этого ждут будущие читатели, которыми так искушал меня глубокоуважаемый мистер Вильямс, мой постоянный издатель. К счастью, у меня хватило осторожности заранее не подписывать договор. Боюсь, надежды упомянутых читателей на этот раз будут обмануты. Дело не только в моей болезни, мешающей регулярно вести записи. В последнее время я почувствовал, что африканская «экзотика», весь этот «color locale», стали восприниматься мною, как обычная и привычная данность. Люди, как люди, обычаи, как обычаи — столь же дикие и своеобразные, как и традиции европейцев, не говоря уже об обитателях Северо-Американских Штатов.

Впрочем, одна из песен, слышанных вчера вечером, мне чрезвычайно понравилась. Начинается она так:

Когда наш вождь поднялся на высокую гору, Он просил о силе и мужестве, чтобы победить врага. Он сказал: выпьем из чаши мужества, чаши, сделанной из вражьего черепа, Это чаша боли и скорби, чаша борьбы и победы.

Вероятно, образ Чаши-Судьбы известен всем народом мира. Здешние макололо, само собой, понятия не имеют о Чаше Спасителя в Гефсимании.

Мбомо, сурово блюдущий мои интересы (равно как интересы будущих читателей), требует, дабы я не отвлекался на философские размышления, а занёс в дневник нечто более актуальное и понятное. Например, рассказал о здешних дамах. Требование сие отчасти справедливо, посему обещаю коснуться этого важного предмета завтра же.

Пока что мы с Мбомо продолжили разбор и приведения в порядок наших вещей. Самое ценное моё достояние, конечно, инструменты, без коих это путешествие — всего лишь прогулка скучающего провинциального джентльмена. К счастью, все они в целости и сохранности. Прежде всего, это секстант работы знаменитых мастеров Джона Троутона и Майкла Симса с лондонской Флит-стрит. Моя гордость — и предмет чёрной зависти всех африканских знакомых. Ему в пару, конечно же, хронометр с рычажком для остановки секундной стрелки, сконструированный Дентом из Стренда для Королевского Географического общества. Третьим в этой компании — компас из обсерватории Кэпа.

Термометр, запасной карманный компас, небольшой запас бумаги и две подзорных трубы также полностью готовы к работе. Значит, готов и я. И нечего хандрить!

Вчера я позволил себе запись, достойную разве что юной девы из пансиона. «Даймон, о котором я не решался писать в дневнике»! Лавры лорда Байрона меня никогда не прельщали, посему выражусь менее поэтично, зато куда точнее. Моя болезнь среди всех прочих неприятных следствий имеет ещё одно: расстройство рассудка, пока ещё в лёгкой форме. Скрывать сие нелепо — прежде всего, от себя самого.

Уже несколько дней я сталкиваюсь с тем, что ныне принято называть «слуховыми галлюцинациями». Некто на весьма скверном английском (акцент очень странный, мне незнакомый) пытается завязать разговор. Придя в себя после первой «беседы» я с неизбежностью вспомнил Сократа Афинянина с его «даймоном», не принёсшим философу ничего доброго.

И как реагировать? В духов и привидений я не верю, разговаривать же с самим собою, точнее, с собственной болезнью, нелепо и опасно. Однако, естествоиспытатель должен оставаться таковым даже в самой безнадёжной ситуации. Посему, поразмыслив, я задал моему Даймону самый естественный для путешествующего по Африке вопрос — об истоках Нила. Любопытно было услышать, как я сам (точнее, некая часть моего больного сознания) сумею выкрутиться.

Ответ, признаться, обескуражил. Привожу его дословно, ибо не удержался и попросил Даймона повторить:

«Исток Белого Нила — река Рукарара, впадающая в реку Кагера».

Вновь не сдержавшись, я поинтересовался точными координатами. Мой Даймон несколько замешкался (sic!), но все-таки сообщил следующее: 1°20’ и 2° северной широты и 30°30’ — 31°10’ восточной долготы. Но это не координаты загадочной Рукарары, Даймон их не знает (!), а координаты некоего озера, куда впадает река Кагера. Кроме того, он добавил, что Рукарара считается истоком Нила условно, ибо за такой можно принять любой из притоков Кагеры.

Простите, КЕМ считается?

Мбомо без всяких шуток советует обратиться за разъяснениями к здешнему колдуну.

Вот именно.

Дорожка 5 — «Njet Molotoff»

Музыка Матти Юрва, слова Тату Пеккаринен, вокал Матти Юрва.

(2`34.)

Своеобразный «ответ Чемберлену» по-фински на «Суоми-красавицу», даже время исполнения почти такое же. Запись 1942 года. Матти Юрва музыку, конечно, не писал, а лишь обработал известную песню про ухаря-купца. Получилось очень удачно, особенно по контрасту с советской песней. Весёлая ирония — против весьма натужной патетики. В 1942-м финны ещё могли смеяться.

— Очки сам протрёшь?

Очки?! Алёша, не думая, коснулся металлических дужек. Надо же, и это заметили. Внимательные, однако!

Вопрос решился быстро благодаря подсунутой под руку чёрной бархотке. Видно стало лучше, понимания, однако, ничуть не прибавилось. Его усадили к компьютеру, по экрану по-прежнему плавают какие-то картинки…

Ага, уже не «какие-то» — фотографии. Знакомый город: улицы, деревья в парке, старые дома в центре, главная площадь. А вот и университет!

За годы учёбы Алексей привык — к этим улицам, к домам, к людям. Не впервой — семья кочевала по стране от Мурманска, в котором довелось родиться, до тихого Чернигова, где сейчас жили отец и мать.

Новый город Алёше пришлось осваивать уже самостоятельно. Освоил. Но все равно чувствовал себя не слишком уютно, особенно в шумном центре. Слишком много людей, и все куда-то бегут, бегут, бегут… А тут ещё Десант! Интересно, чего с ним делать собрались? Током пытать станут — прямо у монитора?

А голова как болит! У-у-у!

— Чего ты ему поставишь? — Хорст Die Fahne Hoch.

— «Pain Control», само собой. А потом «Cable Car Ride». — Женя, у которой носик.

— Заснёт.

— А мы ему Эшера.

На пытку это никак не походило, что, впрочем, не слишком успокаивало. «Pain Control» — в каком смысле? Боль, значит, станут контролировать? Вот спасибо!

Или песня так называется?

— Внимание, Алексей! — снова Хорст. — Сейчас наденешь наушники и станешь слушать музыку. Можешь реально расслабиться — а можешь и не расслабляться, один черт. Чего ждёшь? Наушники, давай!

Спорить Алёша не решился. Хорст наклонился над столом (сколько росту у парня? метра два, больше?), диск в дисковод отправил…

И грянуло!

Нет, наоборот совсем. Это Алёше думалось, что грянет — не старым добрым роком, не поганой нынешней попсой, так «Аргонским маршем» — точно. А то и вообще «Вахтой на Рейне». Грянет — молотком по пылающему болью виску. «Es braust ein Ruf wie Donnerhall…» Или «Суоми-красавицей», как и обещано было. Но не грянуло, тихо заиграло. Не марш, не попса, не рок — и не классика. С оркестром, ретро — но точно не наше.

— Чего это? — не удержался.

— «Ad astra» — без особой охоты откликнулась Женя, — Ян Хайз. Не знаешь? И не надо, слушай, не отвлекайся. Там ещё много чего будет.

А по монитору — все те же фотографии. Река, мост, костёр среди старой травы, жёлтая листва осенних деревьев. Где это? Кажется…

Красношкольная набережная.

Так это в двух шагах — возле дома и снимали. Странное дело! Ни как ехали, ни куда, Алёша не помнил, а тут все перед глазами встало. Набережная, высокие дома у реки, вдали — громадина Цирка. Не иначе, фотки вспомнить помогли. Красиво снято, с понимание, с любовью даже.

Впрочем, пейзажи, ведуты разные быстро Алёши надоели. «А как же Эшер?» — чуть не поинтересовался вслух. Об Эшере Алексей слыхал, как не слыхать! Сумасшедшие картинки, ни верха, ни низа, одно в другое перетекает. Полное отрицание сразу всего: реализма, материализма, объективизма…

Неведомый Ян Хейз сменился чем-то другим, тоже ретро-оркестровым. Алёша без всякой охоты вслушался. Так себе музычка, не впечатляет. Вспомнился слоган, виденный где-то в Сети: «Ностальгическая революция начинается!» И точно. Не марши, так занудство с полным набором духовых.

Самое время повозмущаться и не просто, а по полной программе. Это чего ж получается? Сначала напали на мирный демократический пикет, потом ногами обработали, права человека нарушили в самой извращённой форме, а теперь «ретрой» накачивают. В конце концов, какого!..

Замер Алёша. Губу закусил.

Какого? Такого!

Голова не болела.

* * *

…В тот год они в последний раз втроём поехали на море: мама, папа и он, бывший десятиклассник, будущий первокурсник. Поступление висело на волоске, балл оказался «режущим», но Алёшу это совсем не волновало. Не потому, что в армию все равно не возьмут. Тут тоже ясности не было, военкомат грёб всех подряд, хромых, слепых, увечных. Но на душе было легко, спокойно и как-то по-особенному радостно. Может, потому, что папа бросил пить и твёрдо обещал больше не пытаться, а у мамы не болело сердце. Стоял август, штиль сменялся лёгкими волнами, на дискотеках крутили чудовищную чушь, чуть ли не «Руки вверх», а в маленькой кафешке «Миндаль», прилепившейся под самой горной вершиной, можно было выпить настоящий мускат.

И — девушки. В тот, далёкий, почти забытый август Алёша впервые не без изумления понял, что так мучавшие его стёклышки на глазах не только ничуть не портят, но и напротив, придают даже некий, недоступный прочим шарм. По совету случайной знакомой, имени которой Алёша вспомнить уже не мог, он разорился на новые очки — отчаянно дорогие, с почти что золотыми дужками.

Очки подбирали вместе — а потом долго целовались в парке под большим деревом-лианой с листьями, как у фикуса.

Очки Алёша не снимал. И ничего, не мешали.

Жаль, имени не вспомнить! Ни имени, ни самой девушки. Она, кажется, носила очки, но надевала изредка, когда читала…

Дерево называлось павлония.

Потом… Потом такого уже не было. Отец вновь начал пить, мама трижды в ход ложилась в больницу, постарела, перестала смеяться. Может, поэтому и не вспоминался далёкий счастливый август, забылся, ушёл… А теперь почему-то перед глазами встал, словно ему, Алёше Лебедеву, вернуться позволили. Как это у Геннадия Шпаликова? «Там, где — боже мой! — будет мама молодая и отец живой.»

Девушку звали Света

…Над неровным шахматным полем, над двумя реками — светлой и тёмной — неслышно и неотвратимо плыли птичьи стаи. Белая — над чёрной рекой, чёрная — над белой. Птицы возникали неоткуда, из изгибов клеток-полей, из крыльев иноцветных соперниц. Вот и два города — тоже разные, но чем-то и похожие, словно близнецы. Белые птицы над чёрными крышами, чёрные над…

Все верно. Эшер, как и обещано, одна из самых известных работ. Перед этим был дом-загадка, где лестницы ведут вниз и одновременно вверх, до этого — водопад…

Оказывается, он все видел? Когда?!

Удивиться, как следует, по-настоящему, Алексей не успел.

Звонок! В дверь? В дверь.

* * *

— Объясняться будешь сама.

— Не повторяйся, Хорст. Ты очень смелый, я знаю. Лучше пока спрячься… Как там наш?

— Доходит.

Дорожка 6 — «Белая армия, чёрный барон»

Исполняет ансамбль под управлением А. Александрова (запись 1938 г.).

(2`36)

Файл включён в подборку только из-за качества аранжировки и исполнения. В остальном же — поучительный пример истинной расправы с хорошей песней. Половина куплетов выброшена, припев искажён. К сожалению, запись подлинного варианта («С отрядом флотским товарищ Троцкий…») найти пока не удалось.

Музыку Алёша решил дослушать из принципа. Заодно и картинки досмотреть. Интересно все-таки! Правда, с картинками некая странность случилась. После очередной — два лица, мужской и женское, из ленточек-шкурок сложенные — экран потемнел, выстрелил полосой оранжевых мерцающих пятнышек. Всего на миг, не иначе сбой какой. И — снова картинка. Чёрные фигуры, одна возле другой, жутковатые, странные, а присмотришься…

А ведь эти двое, Хорст с Женей, боятся!

Сзади о чем-то говорили — негромко, но очень твёрдо. Алёша не прислушивался. И так ясно — медведь пришёл. Странно только, почему Жениного предка Профессором кличут? Может, он профессор и есть (книг сколько, ого!), но подобные прозвища только в детском саду бывают. Обзывают так очкариков — и зануд-«вумников». А ещё в анекдотах про студентов: «А это уже второй вопрос, профессор!».

Боятся! Нашкодили — только как? Программу с картинками без спросу запустили — или…

Снова пятнышки — слева направо, в несколько рядов, переливаются, текут. Оранжевое на чёрном, красиво!..

И музыки нет. Вроде как метроном, только далеко очень.

— Сейчас закончится. Можешь телеграмму послать.

Женя снова рядом — слева, как и в машине. Как подошла, не заметил даже. Покосился Алёша на ту, что с носиком, очки на собственном носу поправил. И телеграмму можно — прямо в Европейский Суд. Зверски избит при защите демократии, подвергнут издевательствам посредством формалиста Эшера…

— Несколько секунд тебя будут слышать. Вслух не надо, про себя говори. Только чётко, слова отделяй.

Ничего Алексей не понял — и как понять такое? Кто услышит? Пыль в компьютере? У них что, пыль телепатическая?

С другой стороны… Если тут музычкой лечат, картинками реанимируют…

Ничего не болит! Ничего не болит!

…Почему бы и нет? Всем, всем, всем, демократия в опасности!.. А впрочем, хрен с ней, с демократией, обойдётся. И так пострадал за неё, родимую.

Поглядел Алёша, борец за общечеловеческие ценности, на чёрный экран, ухватил зрачками неверные оранжевые огоньки. Про себя, значит? Слова отделять? Ладно!

— Не — хочу — больше — быть — идиотом! — Хочу — идиотами — командовать!

Проговорил — даже губами не двинув. Поразился. На экран взглянул.

Погас экран. Пусто!

— Пошли — Женя рядом вздохнула. — С папой познакомишься. Только умойся сперва.

Умыться? Так у него же кровь на лице!

* * *

Профессор и вправду профессором оказался, самым настоящим. Даже знакомым. Свой, университетский, хоть и не с родного истфака. Но и у них читает — спецкурс на одной из кафедр, кажется. Имени-отчества Алёша не знал, потому и вспомнить не пытался. Но поздоровался смело:

— Добрый день!

С первого же курса себя приучил. Не «здрасьте!», а именно «добрый день!» — или «вечер», по обстановке. Солиднее как-то.

— Добрый вечер, Алексей!

Значит, уже вечер. В пикет, телевидение родное защищать, с утра вышли Быстро как!

Знакомились очень официально, словно на приёме. Женя, как Алёша из ванны выбрался, лично в комнату провела, представила. Пиджак Профессор уже снял, но и в рубахе с галстуком выглядел очень внушительно. Не потому, что весу много, такого как раз и не наблюдалось. Профессора не только толстые бывают и не только худые. Это больше в кино, где вся интеллигенция вроде клоунов цирковых — мекают, экают, надевают вместо шляпы сковороду, улицу правильно перейти не могут. Нормальные профессора тоже встречаются. Иногда.

…Этот из нормальных. Под пятьдесят, а крепкий, рост хоть и не с Хорста, но его, Алексея, точно повыше. Накачанный, мускулы даже сквозь рубаху видны. Ка-а-ак двинет! Разве что бородка интеллигентская, словно у товарища Троцкого, так бороды сейчас в моде.

И очки на носу. Такие, как у дочки. Семейные!

— Мне уже все рассказали. Садитесь, Алексей!

Сел, не стал спорить — прямо в кресло у телевизора, потому как знакомиться в другую комнату привели, побольше. Диван, кресла, на стенах не гравюры, а цветные фотографии.

Аквариум — на столике возле окна. Без воды.

Алексея в кресло усадили, сам профессор в соседнем устроился, а Хорст с Женей как стояли, так и стоять остались, чуть ли не по стойке «смирно». Молчат, не переглядываются даже. Что-то это Алёше напомнило, чуть ли не старую картину «Допрос коммуниста».

Только кто из них коммунист?

Профессор помолчал, пальцы крепкие сцепил, посмотрел в тёмное окно. И Алёша не удержался — тоже взглянул. Ничего — только ветки голые. Летом, поди, листва весь свет застит!

— Первое… Вам, Алексей, надо обязательно к врачу. Эти… знахари много о себе вообразили. Программа снимает боль, но не лечит. Плацебо — и только. А господа гестаповцы вас здорово отделали!

— Папа! — не выдержала та, что с носиком.

Алёше на миг даже обидно стало. Какими бы Женя и Хорст не были, но все-таки не бросили, помогли. И Десант, сколько его не ругай, не гестапо.

— Что — папа? — профессор дёрнул щекой. — Вырастил на свою голову! И вы, Игорь, тоже хороши. Поддались на элементарную провокацию! Стыдно!..

Игорь?! От удивления Алёша моргнул, но вовремя сообразил. Кому из них тут Игорем быть? Ясно, кому.

Игорь, он же Хорст Die Fahne Hoch, даже отвечать не стал. Голову опустил, сгорбился.

— Второе… Алексей, вы имеете полное право заявить в правоохранительные органы. Иное дело, толку не будет.

Алёша согласно кивнул. Не будет, понятно. Не в том даже вопрос, что без толку. Он почему-то не чувствовал себя обиженным. Напротив! Нелепая, никому не нужная драчка нежданно-негаданно втянула, нет, привела куда-то…

Куда? А сюда!

* * *

— …Позвонили, сказали, что в телецентр ворваться хотят, как раз перед выпуском новостей. Я парней позвал, сам с Женей подъехал. Только подошли — а они в нас гайкой, прямо Степану Квитко в щеку! Ну, ребята и…

— Ясно, Игорь. Выходит, и вам позвонили, и им тоже. Озаботились! Как это называется, уточнить — или сами знаете?

— Мы гайкой не кидались! Неправда!..

— Гайка всегда прилетит, Алексей. В нужный момент. Вы же историк, должны понимать.

— Папа, нас… Десант постоянно провоцируют. Вчера менты… милиционеры напали на ребят, ни с того, ни с сего напали. Двоих арестовали…

— А вы, само собой, отправились их выручать. Молодые люди, разве вы ещё не поняли? В стране готовится переворот, причём стены станут прошибать именно вашими лбами. А вы лбы охотно подставляете. Ладно, об этом потом, если желание появится… Какую именно программу вы ставили Алексею? Надеюсь, не «Gateway Experience»?

Дорожка 7 — «Печальные вербы»

Песня польской Армии Крайовой.

(2`34)

Одна из бесчисленных вариаций «Славянки», очень удачная. Исполнители и время записи неизвестны.

Понедельник, 4 августа 1851 AD.

Восход солнца — 7.53, заход — 16.56. Луна — I четверть в 8.08.

Мистер Зубейр не обманул. Мы вступили с рассветом, покинув ещё сонное селение макололе. Никто нас не провожал. Вскоре долина Замбези осталась позади. Уже покидая её, я, мысленно собирая воедино наблюдения последних дней, пришёл к несколько неожиданному выводу. Таковым он, впрочем, покажется лишь читателям разного рода «африканских романов». Не секрет, что в этих книжках великий континент предстаёт неким заброшенным оазисом, отрезанным от цивилизации и незнакомым с её достижениями.

Между тем, даже беглый взгляд на покинутую нами долину со всей очевидностью свидетельствует об обратном. У Замбези весьма часты рощи финиковых пальм, явно попавших сюда с берегов Аравии. Почти в каждом селении выращивают кукурузу, кое-где табак и сахарный тростник. Немало и европейских товаров, прежде всего тканей. Самих европейцев в этих местах и вправду ещё не встречали (вероятно, я тут некто вроде Колумба), но вот арабы с восточного побережья наведываются регулярно.

Из благ цивилизации здешние негры давно уже познакомились с работорговлей, а в последнее время и с огнестрельным оружием. На очереди, вероятно, виски и ром, готовые вытеснить патриархальное пиво.

Само собой, европейцы винят в развращении негров арабских купцов. Те резонно отмечают, что являются лишь непосредственными скупщиками и продавцами. Концы этой долгой цепи Плутоса следует искать не здесь, а в Лондоне и Нью-Йорке.

Столь далёкие от романтизма рассуждения надолго отвлекли меня от созерцания открывшейся нам местности. А между тем мы вступили в миомбо.

Идти мне очень трудно, однако же, предлагаемые мистером Зубейром носилки я отверг весьма резко. Пусть от моих прежних принципов мало что уцелело, однако пользоваться трудами безответных рабов не могу и не хочу. Заплатить им не представляется возможным, ибо жестокие надсмотрщики, такие же негры, немедленно отберут у рабов любую малость.

Меня выручил, как и всегда, Мбомо, приобретя в селении милого серого ослика. Теперь мой вид стал поистине библейским. Сам Мбомо бодро вышагивает рядом, то и дело порываясь укрыть меня от солнце самодельным зонтом.

Между тем, мистер Зубейр путешествует с немалыми удобствами. В его огромных крытых носилках хватает места и для него самого, и для его очередной спутницы. На этот раз Рахама избрал своей пассией совсем ещё дитя — девочку, купленную перед самым отъездом. Несчастная не пленная и не подкидыш — в рабство её продала родная мать за цену, могущую вызвать и смех, и слезы.

Несчастную? Пожалуй, я употребил неверное слово. Мистер Зубейр по-своему благороден и не продаёт надоевших наложниц, устраивая их как-то в Мозамбике или в ином городе на побережье. А что ожидало девочку в краю, где матери продают детей?

Суровый Мбомо напоминает о необходимости вплотную коснуться такого важного и милого сердцу читателей предмета, как африканские дамы, при этом обращая внимание на то, что выход книги — единственная возможность поправить наши неважные финансовые обстоятельства.

На это я не менее резонно заметил, что никаких «финансовых обстоятельств» у меня не имеется за отсутствием собственно финансов, употреблённых до последнего пенни на экспедицию. Вместе с тем, я сумел не влезть в долги (Мбомо, надеюсь, тоже), а посему ничто не мешает нам по возращении заняться трудом в поте лица своего, достаточным для прокормления. Мы оба, кажется, не из белоручек.

В последний свой приезд в Париж я среди прочего посетил один из театров, где давали популярную ныне комическую оперу уж не помню чьего сочинения. Герой оной переживал совсем не комические злоключения. Ему, аристократу и джентльмену, ради прокормления семьи пришлось работать (!!!). Через год, когда во Франции случилась очередная революция, я, в отличие от многих, ничуть не удивился.

Однако же, пора перейти к здешним дамам. Кое-что уже сказано выше: женщин продают столь же часто, как в штате Виржиния и едва ли реже, чем в цивилизованной Англии, где обычай «продажи жён» среди простонародья до сих пор в силе. Отношения в здешних семьях ничуть не более гуманные, нежели в Европе или, скажем, в России. В то же время африканские дамы могут позволить себе некоторые вольности, невозможные в Европе. Ежели супруг слишком долго задерживается на чужбине, женщина имеет полное право вновь выйти замуж, и общество в том ей нисколько не препятствует. Муж в этом случае имеет право лишь огорчаться, но отнюдь не мстить. Прижить же ребёнка на стороне во время отсутствия мужа — дело совершенно обычное и не вызывающее толков.

Что касается ношения разного рода украшений, прокалывания ноздрей и прочих мест, татуировок и раскраски, то все сие охотно оставляю для описания моему доброму другу преподобному Ливингстону, который при всем своём некотором (увы!) ханжестве, охоч до таких подробностей. Позволю себе лишь одно замечание, не предназначенное для моих будущих читателей. В отличие от негритянок, виденных мною в Северной и Южной Америке, африканки, живущие в прямом смысле слова дома, едва ли вызовут особые романтические чувства у белого человека. В этом, вероятно, состоит разница между культурами. Дело не в красоте или безобразии, а в трудно передаваемом ощущения чуждости, несовпадения всего, что случается общего между людьми. Единственное сравнение, приходящее на ум, это глухие Средние века. Именно так какой-нибудь барон мог смотреть на простолюдинок из принадлежащего ему села.

Мы, белые, здесь ещё не господа. К счастью — вероятно, не только для местных негров.

Между тем, рассуждения на эту пусть и любопытную, но абстрактную тему, отвлекли от материй куда более конкретных и важных: от сегодняшнего разговора с мистером Зубейром Рахамой и от земли миомбо, по которой мы держим путь. А ведь она по-настоящему прекрасна.

Оставляю все на завтра.

Вероятно, для пущей интриги мне следует сказать пару слов и о Даймоне. Некоторое улучшение моего самочувствия с неизбежности привело к тому, что являлся он очень ненадолго и был не слишком словоохотлив. Это более чем логично. Несколько расхрабрившись, я задал ему (духу? своей собственной болезни?!) вопрос о причинах его сдержанности. Ответ меня признаться озадачил — настолько, что я попросил его повторить. Оказалось, сие не что иное, как цитата (!) в его, Даймона, переводе (!!!) из неведомого мне литературного произведения. Передаю дословно: «Что за тяжкая служба, Творец, быть отцом взрослой дочери!».

Боюсь даже предположить, с ЧЬЕГО языка этот перевод. Но, в целом, более чем резонно.

Дорожка 8 — «Если завтра война»

Слова В. Лебедева-Кумача, музыка братьев Покрасс.

Исполняет ансамбль под управлением А. Александрова.

(3`40)

Если не вслушиваться в слова, песня производит очень сильное впечатление, особенно в таком прекрасном исполнение. Но текст поражает. «Если враг нападёт», следует двинуть вперёд «запевалу», затем барабанщиков, грянуть «победную песню», и лишь потом пускать в бой пресловутые «лихие тачанки». Танки названы «железными», но отнюдь не стальными. Тонкий намёк на броню Т-26 и БТ? Поэзия — субстанция, конечно, особая, но не до такой же степени! Как только Москву не сдали?

Что делать, если подвиг совершишь? Посочувствовать для начала — себе невезучему, потому как самое время. Это в фильмах голливудских можно расслабиться, предвкушая поцелуй любимой девушки и чествование на местном стадионе в сопровождении хора пожарной команды. В такие эмпиреи сами янки не слишком верят, а уж остальные, на иных дрожжах выросшие, прекрасно понимают: ничего хорошего не жди.

Алёша это тоже знал — историк, три полных курса за плечами. А уж историк обязан понимать: подвиг таковым становится исключительно по начальственной воле. И, соответственно, совсем наоборот. Тьма тому исторических примеров имеется, только Алексею Лебедеву было не до «Варяга» и не до панфиловцев. Своя гимнастёрка даже панфиловцу ближе к телу.

Одно хорошо. Не учудил Алёша особых геройств, на настоящий подвиг тянущих. Пострадал за демократию, конечно, один за всех, считай, но такое и простить могут. Ното, что все бежали, товарища бросили, а он остался, лучше прочих стать решив, уже плохо. Не оправдаешься даже. Мог сказать Алексей, что не от желания погеройствовать под подошвы Десанта попал, а по собственной несообразительности. Только кто слушать станет?

А тут ещё гайка!

В общем, в Штаб городской демократии Алёша шёл без всякого удовольствия. Не пойти нельзя: разбор полётов, лично вызывают. Спустился Алексей после третьей пары (спецкурс по глобализму) с пятого истфаковского этажа в раздевалку, потолкался в очереди, накинул на плечи старую куртку (после вчерашнего долго чистить пришлось) — и двинул через площадь, к демократам. От университета наискосок, жёлтый шестиэтажный дом, первый этаж, дверь чёрным дерматином обита.

Что не наградят и не похвалят, Алёша самого утра понял. В новостях полстроки всего: столкновение у телецентра, милиции пришлось вмешаться. И тут соврали! А на занятиях две девочки с курса, в Штаб вхожие, косились на товарища по борьбе без всякого сочувствия. Остальные, впрочем, тоже: синяк на щеке, нос распух, губа чёрной коркой застыла. Преподаватели вздыхали, не прячась: вот, мол, современная молодёжь пошла! Если студенты университета такой вид имеют, что с прочих спрашивать?

В перерыве между парами Алёша по коридорам рыскал, даже на третий этаж сбегал, где философы обитают. Хотелось ему с Профессором, с отцом Жени переговорить. Если не переговорить, то хотя бы поздороваться. Поговорить, конечно, лучше, много вопросов со вчерашнего дня у Алексея накопилось. Всяких — и про оранжевые огоньки, и про неведомую «Gateway Experience».

А переворот, который неведомые враги готовят? Не шутил Профессор! А если не шутил, то следует не в кресле сидячи рассуждать, в колокола бить, народ на улицы звать!

Не встретил Профессора. Не судьба.

Домой, к станции метро «Студенческая», Алёшу вчера лично Хорст отвёз — на Жениной машине. Молчал все дорогу, хмурился, здорово, видно, от Профессора досталось. На прощание пожал руку и визитную карточку сунул. По глянцевому картону — крылышки знакомые, эмблема Десанта, ниже ФИО, без всякого «Хорста», ещё ниже — «старший воспитатель», словно в детдоме. Телефон, адрес с «собачкой». Хоть не хотелось, но пришлось Алёше собственную карточку отдавать. Последнюю — полгода назад разорился, заказал полсотни да тут же раздал неведомо кому.

С Женей он бы куда охотнее карточками обменялся. Только не предложила та, что с носиком. И Профессор не предложил. То ли по забывчивости профессорской, то ли потому, что невелика — демократ Алексей Лебедев.

Почти как в старой песне про негра. Убили — ни за что, ни про что, воскресили, встал, пошёл. Спасибо за внимание!

* * *

Главной за дерматиновой дверью, где истинные демократы собирались, была госпожа Усольцева, потому как её муж, член политсовета Очень Демократической партии за аренду комнаты платил. Даже у демократов старое правило соблюдается: чьи деньги, того и музыка. Не так грубо, конечно, не в лоб. Никто Штабу госпожу Усольцеву Инну Александровну силой не навязывал. Только зачем силой? Столько иных методов имеется, отработанных, in anima vili испробованных.

К самой госпоже Усольцевой Алёша особо не присматривался. В отношении личном — никакого интереса. Лет на пятнадцать старше, вся в косметике, на ногтях — чуть ли не по картине Пикассо. Разве что ростом вышла, издалека увидеть можно, вёрст за десять — точно. Будь у них баскетбольная команда, цены ей не сложить. В смысле же серьёзном, политическом и вовсе — nihil. Что муж, демократ Усольцев, скажет, то она и повторит — вслух, громко и с придыханием. Демократ Усольцев и сам бы от раздачи ценных указаний не отказался бы, только дел слишком много. Газеты, заводы, пароходы, депутатство — ни головы не поднять, не продохнуть даже.

Год назад господин Усольцев сподобился — лично приехал, дабы позвать на Майдан, в палатках ради честных выборов помёрзнуть. Сам, правда, не мёрз — занят слишком. А вот супруга решилась пример подать, благо шуба норковая имелась.

Пришёл Алёша в Штаб, присел в уголке, затих, ожидая, чего будет. Может, не вспомнят о нем, дальше пойдут — по светлому общечеловеческому пути? Но если спросят, что ответить, о чем рассказать? Про музычку в наушниках, про оранжевые огоньки и смолчать можно (и про переворот, в виду полной неясности), а как про гайку промолчишь? Самому вопрос поднять? Не вчера Алёша родился. Двадцать лет — не так мало, чтобы поумнеть. Это пионеры-герои в старых книжках все сплошь принципиальные до полного суицида.

Зря, конечно, Алёша надеялся. Вспомнили о нем, конечно. И ещё как!

* * *

— А кто виноват? Ты, Лебедев, и виноват. Из-за тебя мы все, блин, в дерьме по самое не хочу. По всем судам затаскают. Зой Космодемьянский, понимаешь, нашёлся!..

— Из-за таких!..

— Тише, господа, тише! Алексей просто не подумал. Правда, Алёша? Вам хотелось как-то выделиться, показать себя. Мы все понимаем…

— Инна Александровна! Ребята! Я же…

— Погодите, Алёша… Да, мы понимаем, вы ещё молоды… Только… У того парня из Десанта, Степана Квитко, серьёзная травма лица. Могут быть большие неприятности. Мы, конечно, десантников не любим, но… Зачем вы кидали гайку, Алексей?

— Я?!

Дорожка 9 — «Персидский марш.»

И.Штраус

(2`11)

Гениальное издевательство над маршем и над Персией одновременно. Любимая музыка детства.

Вышел Алёша из жёлтого здания, спустился по мокрым ступенькам, подошвой по асфальту скользнул, скривился. Вчера мороз, сегодня оттепель, вчера побили, сегодня оплевали.

Вокруг люди в метро спешат, предвыборные крикуны стараются (опять выборы?! опять и снова!), друг друга перекрикивают, с неба то ли дождь, то ли снег, солнце за невидимыми тучами к горизонту, тоже незримому, валится. Сыро, холодно, противно.

Тоска, одним словом. Ой, тоска!

В попы Гапоны его не произвели и даже вроде поверили. Не кидал — значит, не кидал, оговорили нашего Алёшу злые люди. Провокации это, десантура озверелая сама себя гайкой в упор угостила. Прости, друг Алексей, возлюбим друг друга — и да здравствуют общечеловеческие ценности вкупе с Гаагским трибуналом!

Это — вслух. А на ушко, как народ расползаться начал, шепнула госпожа Усольцева Алёше пару душевных фраз. Мол, не приходи пока. И не звони. И мы тебе звонить не станем. А не то и тебе плохо будет, и нам, и всей демократии. А господин Усольцев, если Алёша шуметь и брыкаться не начнёт, дело как-нибудь замнёт. Может быть.

Понял? Если понял — свободен!

Понял Алексей Лебедев, свободный человек, как не понять? Не все, но многое. Не кидались бойцы Хорста Die Fahne Hoch гайками. Стояли друг против друга, стенка на стенку. Откуда гайка прилететь может, догадайтесь с трех раз? И не похож «старший воспитатель» Игорь, пусть и трижды нацик в душе, на гада, что своих же парней уродовать станет.

Это раз.

И с ним, с Алёшей, тоже ясность полная. Зачем перед человеком извиняться, что бросили, под кулаки и ботинки подставили? Проще можно.

Это — два.

Ещё третье есть и четвёртое. Не зря Алексей Лебедев на истфаке учился. Только к чему теперь этот анализ?

Оглянулся Алёша, в мокрое холодное небо поглядел, куртку на плечах поправил. Из демократов, кажется, выгнали. Куда теперь? Домой? В комнатке, что он снимал, пусто — старый компьютер и дюжина книг с библиотечными печатями. В клуб «Черчилль», где джаз играют? Оно бы славно, только в кармане — двадцать гривен, а до стипендии ещё!..

Протолкался Алёша к ближайшему киоску, очередь отстоял, купил шоколадку «Свиточ» с орехами — и пошёл в гости к Варе.

* * *

Каждое поколение, всласть нашкодив и нагрешив, очень хочет, чтобы следующее вело себя подобно персонажам из фильма «Плезантвиль» Естественно, новая генерация твёрдо идёт по стопам родителей, вызывая ностальгический тысячелетний всхлип: «Молодёжь пошла!»

Ну, пошла. И ходить будет. Завидуйте!

Оплёванный экс-демократ Алексей Лебедев направился в общежитие к своей знакомой Варе Охрименко. Так и называл мысленно — «знакомая». «Подруга» — вульгарно выходит, почти по-новорусски. «Любовница»? Любовнице не шоколадку «Свиточ» дарят. «Знакомая» — и скромно, и точно. Познакомились, общаемся…

Не то чтобы Алёша был воплощением непостоянства, напротив. Вариант «встретились — разбежались» случался, конечно. Особенно на редких гулянках в университетской общаге — или в археологических экспедициях, где с традициями не поспоришь. Но с Варей был знаком уже два года и «разбегаться» не собирался, что выглядело нелогично и даже странно.

Об этой странности Алёша думал почти как раз, когда (с шоколадкой в кармане) шёл в Варино общежитии. Времени хватало — жила его знакомая далеко, причём в таком неудобном районе, куда добраться можно исключительно пешком. На транспорте тоже можно, но чисто теоретически: метро с пересадкой, трамвай, тоже с пересадкой…

Шёл Алёша холодными улицами чужого города, к которому так и не прикипел сердцем, прятал озябшие руки в карманы, к шоколадке ближе — и сам себе удивлялся. Если по уму, свой со своим общаться должен. Кастовая система, не им придумано. Равенство-братство — это для митингов больше, отношения же лучше строить с ровней. Что может быть общего у студента университета с работницей завода холодильной аппаратуры? Понятно что. А ещё? Ведь не месяц знакомы, не полгода. Тут одного «что» маловато будет.

Улица, ещё улица… Эта шумная, та — почти пустая. Старые ботинки скользят по льду, шарф еле греет, саботирует, а перчатки Алёша дома забыл. Тоскливо, грустно… И назад не повернёшь, ещё хуже станет. Сильные мужчины в женском утешении не нуждаются — на то и сильные, но таких только в кино встретишь. Алексей слабым себя не считал (ещё чего!), но если Вари не окажется дома… Не дома, понятно. Она, как и сам Алёша, приезжая — из райцентра Тростянец, где знаменитая шоколадная фабрика. Хорошо хоть комната в общежитии отдельная, по нынешним временам — редкость.

Разбежаться они с Варей пробовали раза три. Со стороны поглядеть — и впрямь не пара. Она старше и ростом повыше, образование — училище заочно, книжки и музыка соответственно. Он, Алексей, тоже не подарок. Не местный, без квартиры, денег только на шоколадку хватает. И впереди ничего, кроме диплома. Куда историку податься, особенно без постоянной прописки?

Не разбежались. Не получилось почему-то.

Когда Алексей в демократы записался, когда в палатке мёрз и в пикетах скучал, он не только о правах человека и о свободе прессы думал. Иные мысли в голове копошились. Одно дело очкатый студент в старой куртке, неспособный девушку даже в «Черчилль» сводить (давно Варе обещал, стыдно). Совсем иное — он же, пусть в очках, но на трибуне, а то и впереди тысячной колонны. Реет знамя над головой, надёжные товарищи с боков прикрывают…

Тогда и в «Черчилль» завалиться можно. Пустят, куда денутся! Поди, Хорста с Женей на пороге мариновать бы не решились!..

Остановился Алёша, все разом вспомнив: и вчерашнее, и сегодняшнее. Та, что с носиком, не Варе, конечно, чета. Так и Хорст рядом с ним тоже… Да-а…

А ещё у Вари любовник есть — с её же фабрики. Начальничек на двадцать лет старше, вдобавок то ли армянин, то ли вообще чечен. Потому и комната без соседки. Варя это не скрывала, напротив. То ли хотела, чтобы ревновал, то ли просто знала — никуда не денется парень.

Пнул Алёша ботинком подмёрзшую лужу, назад поглядел. Ну, его! Вернусь домой, чаю заварю, диск с музычкой поставлю…

«Pain Control», само собой. А потом «Cable Car Ride»

Подумал. Дальше пошёл.

* * *

— Здравствуй, Варя! Я вот шоколадку…

— То привит, Лёша! Соскучив? Я зараз, переоденусь только… А я тебя споминала, скучила дуже. Добре що зайшов. Но я всэ ж таки в душ сбегаю, помыюсь.

— Ты что? Опять со своим…

— Зачем пытаешь, Лёша? Опять. Просто у кабинети. Розповисти як самэ?

— Н-нет. Не надо.

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-2.

По-прежнему не пониманию Вашей увлечённости идеей создания официального (или полуофициального) центра власти, то есть того же «Всемирного Правительства», пусть и под другим именем.

Системы, как и люди (ибо из людей состоят), работают прежде всего НА СЕБЯ. Этот вывод пока не опровергнут ни теорией, ни практикой. Худшие интересуются даже не властью, а её атрибутами (машины, деньги, должности для родственников), лучшие — самой властью, как таковой. И первое, и второе вполне соответствует человеческой природе. На пресловутое «благо народа» любое правительство работает в лучшем случае по столь же пресловутому «остаточному принципу». Посему власть над людьми издревле признается ЗЛОМ, но злом (пока ещё?) неизбежным — в силу опять-таки особенностей человеческой природы, воссоздающей властную иерархию практически в любых условиях.

Зачем нам ещё одна шайка мордатых бюрократов? Идея теневого «кабинета давления» более перспективна, хотя тоже не слишком привлекает. В данном случае я полностью на стороне Эдуарда Бернштейна: цель для меня если не «ничто», то нечто весьма малое. А вот про «движение» есть смысл поговорить подробнее.

В любом деле следует соблюдать главный принцип стратегии — наносить лишь смертельные удары, ведущие к полной победе. Никогда НЕ ИГРАТЬ в войну, не начинать операции, не продумав все и не имея сил для её завершения. Добавлю: не обозначать главной цели до последнего момента, по возможности отвлекая внимание противника на заранее приготовленные ложные цели.

Конкретнее? Пожалуйста: никогда нельзя называть в качестве цели определённую нацию или религию. Это станет поводом для сплочения врага, ибо ничто так не объединяет, как общий язык или вера.

Два примера — положительный и отрицательный. Сразу оговорюсь, что не буду касаться моральной стороны вопроса. Дело личное и весьма субъективное.

Гитлер воспринимал будущую мировую конфронтацию, как войну между арийцами и евреями. Борьба между державами была для него явлением по сути вторичным. Итак, он видел главного врага именно в евреях — и поспешил эту цель обнародовать, что и стало стратегической ошибкой. Если погромная агитация НСДАП периода борьбы за власть ещё могла быть отнесена к «эксцессам», то Нюрнбергские декреты открыли глаза всем, желающим видеть. Результат? После Хрустальной ночи мировые банки отрезали для Германии все кредитные линии, поставив Гитлера перед альтернативой: война при абсолютном неравенстве сил или экономический крах.

Другой пример. Правительство младотурков Османской империи в 1915 году поставило целью «окончательное решение» армянского вопроса. Некоторой утечки информации при подготовке операции избежать не удалось, но все антиармянские выступления не носили официального характера, что позволило сохранить внезапность. Итог? Гибель нескольких миллионов человек, по сути целой нации, при полном отсутствии сопротивления и почти полной — мировой реакции. Если Германия до сих пор раздавлена «религией Холокоста», то Турция невозмутимо поплёвывает на попытки приписать ей «геноцид». Между прочим, в результате холокоста армян турки сумели очистить для своей нации треть нынешней территории. И это — несмотря на проигрыш в Первой мировой войне.

А теперь представьте себе, что Гитлер, придя к власти, с круглыми глазами осуждает антиеврейские «эксцессы» СА и СС, заявляет, что в Германии для него нет евреев, а есть немцы иудейского вероисповедания — а дальше делает, то же, что и в реальности. В этом случае он получает несколько лет на строительство германской экономики и подготовку к войне. А потом, году в 1942-м, когда Вермахт выйдет к Сталинграду (как это и случилось в нашей реальности), тихо, без всяких манифестаций, начинается «окончательное решение» в масштабах всей Европы. Солдатов и офицеров еврейской национальности начнут отзывать с фронта «на переподготовку», тех кто в тылу — на «трудовой фронт», на оккупированных территориях начнётся масштабная «война с партизанами и их пособниками»… Едва ли это позволило бы Бесноватому победить во Второй мировой, но СВОЮ войну Шикльгрубер выиграл бы вчистую. Но и «большая» война шла бы совершенно иначе, поскольку среди противников Гитлера не оказалось бы сплочённой им же коалиции еврейского капитала и еврейской демократической общественности, одинаково влиятельных в Старом и Новом свете.

Вывод? Мы должны избегать ЛЮБЫХ национальных и религиозных моментов в наших действиях. Пусть это делают другие — и чем больше, тем лучше. Особенно стараться не придётся, недоумков всегда хватает. Впрочем, есть и умные. В качестве свежего примера сошлюсь на действия лидеров радикального Ислама, последовательно называющих своим врагом тех же евреев (сионизм, Государство Израиль), но отнюдь не европейскую цивилизацию и не христианство.

Поэтому мы своих противников обозначать не станем. Зачем бороться «против»? Всегда лучше «за». Кто различит в призыве: «Родина без наркотиков!» подготовку к депортации цыган, а в кампании «Здоровая семья — здоровая страна» начало решительного уничтожения гомосексуалистов?

Однако, я по-прежнему считаю, что наше истинное Царство — не от мира сего. Именно поэтому спешить нельзя, тем более Время для нас будет постепенно иметь все меньшее значение. Относительно скоро (год, два, три) мы приобретём то, по сравнению с чем физическая власть над нынешними шестью с половиной миллиардов людей станет не слишком важным фактором.

Стратегия, впрочем, не отменяет тактики. Да, да, да! Я против физического уничтожения журналистов, музыкантов, актёров и всех прочих, имеющих выходы на «массы». Пора понять, что один конкретно взятый журналист — лишь голова Гидры. Понять — и вести себя соответственно.

У «них» не должно быть мучеников. Мученики должны быть у нас.

Насчёт моих музыкальных набегов в Сети Вы меня, боюсь, не поняли. Соответствующий диск найти и купить не столь сложно, но приятен сам привкус ПИРАТСТВА. Ещё один хороший лозунг — «Искусство принадлежит народу» — воплощённый на практике.

Между прочим, чужой опыт полезен даже здесь. Вы заметили, как лихо «сносят» пиратские музыкальные сайты? Кажется, пора создавать соответствующее подразделение в наших структурах. Если один-единственный вирус способен навести ужас на весь «сетевой» мир, то что сможет сделать эскадра, руководимая из хорошо законспирированного центра?

Я не преувеличиваю значение Интернета, этой «всемирной помойки». Но он хорош (среди прочего) в качестве грубой модели того, что создаём мы.

Дорожка 10 — «Bella ciao»

(3`13)

Из тех песен, что заслуживают даже не статьи, а целой книги. Данное исполнение в Италии считается эталонным (женский голос в сопровождении женского же хора). Исполнение интересно и тем, что оно ближе всего к музыкальной первооснове — «жалостливой» народной песне «La ballata della bevanda soporifera». Более того, начало песни — точная цитата из иного первоисточника — песни «Fior di tomba» («Цветок на могиле»), откуда был частично заимствован текст.

Вторник, 5 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.51,

заход — 16.58. Луна — II фаза, возраст в полдень — 8,6 дней.

Мои попытки привести в порядок записи и впредь фиксировать все происходящее с должной регулярностью пока что тщетны. Сообразил я это сегодня около десяти утра, когда Мбомо без особых церемоний свалил меня с ослика прямо на пыльную тропу. Через мгновенье я понял, что в моих руках игольчатое ружьё Дрейзе, в руках упавшего рядом Мбомо — его американский драгунский карабин, над головами жужжат стрелы, а откуда-то сзади уже прогремел первый мушкетный выстрел.

Думать о том, кто и почему вздумал напасть на наш караван, не было ни времени, ни возможности. Глаза уже выискивали возможную цель, но в первую минуту ничего, кроме высокой травы и нескольких брахистегий вдалеке я ничего не заметил. Потом трава колыхнулось, показалась высокая чёрная фигура с длинным копьём. Исчезла. Через миг появилась снова.

Мбомо выстрелил. Не попал. Пришлось стрелять мне.

Так все и началось. Теперь, счастливо уцелев, можно спокойно подводить итоги.

Караван — богатая добыча для здешних мест. Кроме того мистер Зубейр Рахама успел нажить себе немало врагов, посему к чему-то подобному мы были готовы. Охрана неплохо вооружена, кроме того личный колдун мистера Зубейра предупредил об угрозе нападение ещё третьего дня (!), даже назвал более-менее точное время — «до полудня».

Не веря в какие-то особые способности здешних колдунов, допускаю, что нашего хозяина предупредили лазутчики, рассылаемые из понятной осторожности по всем направлениям. Заслуга же их приписана ворожбиту из вполне очевидных соображений.

Так или иначе, но действовали все на диво слаженно. Надсмотрщики быстро уложили рабов на землю и взялись за оружие. Так же поступила личная охрана Рахмамы и он сам. Вскоре стрельба гремела со всех сторон.

Известно, что читатели обожают подробные описания не только боев, но и вооружения, чем многие авторы склонны злоупотреблять. Реальная ситуация их бы, пожалуй, разочаровала. Несмотря на невиданный прогресс в деле изготовления орудий смертоубийства (чему пример новая винтовка американца Шарпа, виденная мною ещё в опытном экземпляре), в глубинах Африки разумнее всего использовать старые проверенные мушкеты. Причина очевидна: отлить свинцовую пулю не представляет труда, патроны же изобретения Минье достать здесь невозможно. Стрельба ведётся обычно с достаточно близкой дистанции, на которой при некотором умении нетрудно попасть даже из мушкета.

Мой небольшой оружейный запас, куда, кроме ружья Дрейзе, предназначенного для подобных случаев, входят охотничья курковая двустволка Лефоше (для охоты), три старых английских мушкета, американский драгунский карабин и три револьвера «Кольт», в этих местах представляет собой истинное сокровище.

Надеюсь, мой друг Ливингстон, гордящийся своим могучим арсеналом, счастливо не прочтёт предыдущий абзац. Увы, оружие стоит немалых денег, которых у преподобного просто нет. Мне повезло, поскольку перед приездом в Африку я побывал в Северо-Американских штатах, где цены куда умереннее.

Однако в реальном бою, подобному сегодняшнему, огнестрельное оружие далеко не всегда гарантирует успех. Я разрядил во врага ружьё, фигура вновь исчезла, причём я так и не смог понять, насколько успешен был выстрел. Заряжать вновь не было времени — вместо одного прямо на нас с Мбомо (и на нашего бедного ослика) мчались сразу пятеро. Теперь их можно было разглядеть — почти голые, несмотря на прохладную погоду, в яркой бело-синей раскраске, с тяжёлыми бусами на шее — и странными, невиданными ещё копьями. После боя я внимательно разглядел одно из них — очень длинное, с узким тонким наконечником, так непохожее на привычные ассегаи. Вдобавок, наконечники копий и стрел, как выяснилось впоследствии, были смазаны неким сильным растительным ядом. К счастью, во время боя мы сего не знали, но это мало улучшило наше нерадостное положение. Под рукой оставались лишь один заряженный мушкет и револьвер, остальное было в багаже. Посему Мбомо, сообразивший, что к чему прежде меня, отдал мушкет и приготовил свои метальные ножи.

Первый из пятёрки был мною застрелен. Затем, отбросив мушкет, я встал на колено и приготовил револьвер. Почти тут же в мою сторону полетели два копья, я вновь упал и услышал негромкий стук — копьё упало совсем близко.

Ударил выстрел из карабина — Мбомо все-таки успел перезарядить своё оружие.

Когда я вновь приготовил «Кольт», бой уже кончился. Перед нами лежало два трупа, но живые исчезли, растворившись в высокой траве.

Ослик уцелел, чему я невероятно рад. Между прочим, мы до сих пор не дали ему имени.

Мбомо, не успевший воспользоваться метательным ножом, изрядно расстроился. Я тоже не опробовал револьвер, но совершенно не горюю.

Из охраны каравана погибли двое, ещё двое вскоре умерли от яда. В суматохе бежал один раб. Мы насчитали двенадцать вражеских трупов, все в описанной выше раскраске, с бусами и узкими копьями-жалами. Вероятно, кое-кто из убитых и раненых был унесён своими же товарищами.

Нам достался один пленный, легко раненый мушкетной пулей в ногу.

Эта история, обычная для Африки, имела тем не менее интересный эпилог. Прежде всего объявился мой Даймон. Оказывается, он, подобно помянутому уже колдуну, знал (!) о предстоящем бое и не хотел мне мешать (!!!). Поздравив с успехом, он походя пояснил, что нападавшие были из племени ндорума, живущего далеко на севере и промышляющего откровенным разбоем. Оказались они здесь не сами по себе, а будучи нанятыми неким купцом, конкурентом мистера Зубейра.

Напоследок Даймон посоветовал внимательно осмотреть лежащие передо мной трупы.

Нечего и говорить, что я поначалу не придал веры сведениям, полученным столь оригинальным образом. Тем более ни я, ни Мбомо никогда не слыхали о племени с названием «ндорума». Каким же было моё удивления, когда очень скоро все сказанное подтвердилось. Пленный, спасая свою жизнь, поведал именно то, о чем немногим ранее сообщил мне Даймон.

Окончательный сбитый с толку, но и одновременно чрезвычайно заинтригованный, я оглядел мёртвые тела, лежащие у тропы. У одного ничего не оказалось кроме убогой набедренной повязки и копья. Другой, почти голый, тем не менее носил кожаный, обшитый медными бляшками пояс, за который был заткнут очень длинный нож странного вида. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что нож изготовлен из цельного когтя невиданного размера.

Длина лезвия кинжала — два фута и восемь дюймов. Сам коготь был, судя по всему, ещё больше.

Осознав, что именно обнаружено, я чуть было не завопил во всю глотку, взывая к бесстыжему Даймону, столь хитро натолкнувшему меня на эту находку, но не пожелавшему ничего пояснить. Моё недоумение отчасти разрешил один их надсмотрщиков родом из племени макололо. Такие когти он уже видел.

Итак, зверь Керит-чимисет. Очень приятно, мистер Керит, благополучны ли ваши дела?

Дорожка 11 — «Die Moorsoldaten»

Музыка и слова: R. Goguel, J. Esser, W. Langhoff.

(3`49)

«Болотные солдаты» — песня заключённых немецких концлагерей. Написана в Дахау. Как и все немецкие маршевые песни, великолепна, к тому же не имеет омерзительного привкуса нацизма. «Болотные солдаты, идём среди проклятых болот…»

Хорошо, если тебя, взрослого серьёзного парня, почти что дипломированного историка, девушка называет «малюня»? Конечно, хорошо, даже очень. На людях, где-нибудь у демократов в присутствии гостя из Канады, можно и сквозь паркет до самого фундамента провалиться, когда к тебе этак: «Малю-юня! Мой малюю-ю-юня!» Но если один на один, если её губы касаются твоей шеи, скользят мягко, вокруг стылые зимние сумерки, но тебе тепло под лёгкой простыней?

— Малю-юня! Мой малюю-ю-ня! Мой бидный!..

«Бидный» — потому что кровавые отметины на лице, и на боку отметины, и на плече. Вот и скользят губы — осторожно, кожи еле касаясь.

— Малю-юня! Моего малюню побылы. Би-и-идный!..

Про «побылы», конечно, и речи не было. Не собирался отставной демократ Алексей Лебедев жаловаться. Напротив! Факт по всякому представить можно. Одно дело — отметелили на ровном месте ни за что, ни про что, совсем иное — вступил в неравную драку с нациками, в бой кровавый за права человека, за европейскую интеграцию. Пострадал, но и врагу не сладко. Наше кун-фу все равно ихнего сильнее!

Так и сказал, только не обманешь. Умная она, Варя из Тростянца, даром что ни по-русски, ни по-украински чисто говорить не выучилась.

— Малюю-ю-юня! Ты полежи, малюю-юня, не поспешай. А я тэбэ цилуваты буду… Би-и-идный!..

Спешить Алёше и в самом деле ни к чему. Куда спешить? Сквозь холодный мёрзлый город, прихваченный вечерним морозцем, в пустую комнату, где ждёт только немытая чашка из-под кофе? И зачем? Тепло, Варя рядом, её рука на груди, а по тёмному потолку — лёгкие световые зайчики. То ли от окон соседнего корпуса, то ли даже откуда повыше. Трудно найти Эдем в чужом городе, пусть самый маленький, за тонкой дверью из деревоплиты, с двумя фикусами на окне и старым кассетным магнитофоном прямо на полу. Удобно! Протянул руку — щёлк. Слушай мюзикл про Собор Богоматери пока не надоест.

— Малю-ю-юня! Ты самый лучший, мой малюю-юня. Мэни ни с кем ще так хорошо не було, ни с кем. И не будэ! Мой малюю-ю-юня!..

Потому и не расстался он с Варей Охрименко, работницей завода холодильной аппаратуры, хозяйкой маленького Алешиного рая. Хотя по его теории им даже встречаться не стоило. Каста есть каста. Суржик с выворачиванием слов наизнанку ничего, даже с песней про Эсмеральду-цыганку свыкнуться можно (не «Руки вверх!», и слава богу). Но если все, что молодого историка Лебедева интересует, заботит, тревожит, для девушки из Тростянца исключительно «Тю! От дурныця!»? Иной раз найдёшь в библиотеке, в книжке древней, изданной в городе Бонне 1844 AD, такое! Такое!!!

«От дурныця! На що тебе, бидный малюня? Лучше ко мне йды!..»

Et vice versa. Варю тоже интересовали совершенно никчёмные Алёшиной с точки зрения вещи. Постоянная прописка, скажем, или лишний отгул. Или новая шуба, потом как в старой на улицу не выйдешь. «Дурныцями» это воспитанный молодой человек вслух не называл — но слушал вполуха.

Где двоим таким встретиться? Нигде! Разве что на случайной дискотеке — или в метро друг другу на ноги наступить.

Познакомились, как ни странно, в университете, в святая святых — на пятом истфаковском этаже. Варина подруга, тоже из Тростянца, вздумала на исторический поступать, на День открытых дверей зашла, что в начале каждого марта бывает. Варя, дабы землячку морально поддержать, с ней вместе в храм знаний пожаловала. А второкурснику Лебедеву доверили важное задание — отвести будущих абитуриентов в университетский музей. С пятого этажа на второй.

Подруга не поступила — срезалась на первом же экзамене. А Варя с Алёшей как-то рядышком оказались. Думали вначале: раз — и раз-бежимся. Но все не разбегались. Несколько нестойких минут Эдема, когда никуда не хочется уходить, у тебя все в порядке, ты самый-самый, Варины губы скользят по коже…

— Мой малюю-юнечка! Мой такый хороший…

Что ещё надо в такой миг? Даже о борьбе за свободную прессу и права сексуальных меньшинств напрочь забудешь. Не то, чтобы надолго, но все же…

— Вин хочэ меня в отдел техничного контроля перевесты. А я й нэ знаю. Працюваты легче, а от зарплата почти нияка.

Вздохнул Алёша. Кончился Эдем.

* * *

Иногда Алёше начинала напрочь не нравиться его жизнь. Совсем. Если со стороны взглянуть… Не надо со стороны, изнутри тоже не слишком весело. Всякое в таких случаях психология рекомендует. Вспомнить, например, что другим ещё хуже. Алёшин однокурсник, Семён Синецкий, с детства калека, горб на плечах таскает, бедняга. Другой, Петро Никоненко, вообще, в самом начале семестра, в сентябре, под электричку угодил. Третий…

Помогало, но не всегда. И не надолго, особенно, когда Эдем кончался. Алёша начинал понимать, что лежит голый под простыней, пахнущей карболкой, сейчас придётся вставать, искать неведомо куда завалившуюся майку, одеваться, брать паспорт на у вахтёрши, выходить на холод. А завтра Варя зайдёт в кабинет к хачу-начальнику, тот закроет дверь, кресло подвинет…

Зачем только рассказывала? Понятно, зачем, но все-таки…

…А Хорсту Die Fahne Hoch Женя досталась. Не то завидно, что Профессорова дочка красоты неимоверной. Девчонка, как девчонка, Вари немного помоложе. Но ведь вдвоём интересно! По-настоящему, не только когда она слова ласковые шепчет. У них тайна — одна на двоих. Пусть на троих, если Профессора считать.

Какую именно программу вы ставили Алексею? Надеюсь, не «Gateway Experience»?

А если «Gateway Experience», что тогда? «Gateway Experience» — «Врата восприятия». Восприятия — чего? Не его ли, Алёши, дурацкой «телеграммы»?

«Хочу — идиотами — командовать!» Фу ты, стыдно даже!

А вдруг услышали?!

* * *

— Алёша, мени трыста гривень нужно. Дужэ! Розумиешь, я год за свет на платила, видключиты могут.

— Варя, я…

— Не хочу в його брать. Понимаешь? И скупый он, приныжуватыся не хочу. Так выходыть, что он сам в мэнэ просыть, а если я попрошу… И ещё мэни серёжки нужны.

— Но я тебя уже…

— Дурный! То бижутэрия, а я золотые хочу. Не очень дорогие, я придывылась. Знаешь, такие, як кольца… Мне вжэ двадцать пять лет, Алёша, не можно мне, бижутерию носить. Так знайдэшь? Мени послезавтра нужно.

Дорожка 12 — «Марш»

Исполняет Александр Галич.

(3`03)

Очередная интерпретация «Славянки», может быть, самая удачная. Запись редкая, один из немногих случаев, когда Галич пел под оркестр. Именно этот вариант «Славянки» предлагался в качестве Гимна Российской Федерации. «Вперёд, за взводом взвод, труба боевая зовёт. Пришёл из Ставки приказ к отправке, и значит нам пора в поход».

Морда — испугаться можно. Если не испугаешься, бери крысу — и о морду со всего размаху. Смерть грызунам, вредителям народного хозяйства!

Морда не сама по себе — на фоне кирпичной стенки. То ли на мученичество тонкий намёк, то ли у художника совесть заговорила.

— Нам здесь жить! Нам! Здесь! Жить!!!

Это уже слоган. Белыми буквами по плакату — и голосом, словно перевод для особо непонятливых.

— Нам здесь жить! Честной стране — честное правительство! Наш блок — блок честных людей!.. Нам здесь!..

Поёжился Алёша от холода, на шаг отошёл, дабы все вместе обозреть: плакат, глашатая с мегафоном, ещё одного с пачкой свежих газет наизготовку. Вот и экран белеет, на экране та же Морда Крысобойная, тот же лозунг. Сейчас фильмик крутить-вертеть начнут, но пока мегафон старается.

— Честные люди — честный парламент! Честной стране — честную власть!..

Проорал, мегафон опустил. Фильмик? Нет, для начала затравку — ретро-песни, про «На дальней станции сойду». Независимость — независимостью, но все мы born in the USSR.

Оглянулся Алексей, в сторону станции метро посмотрел. Там тоже экран, тоже мегафон, даже два. Чем удивляться? Вечер, народу тьма, самое время про «Нам здесь жить!» надрываться.

…»Нам здесь жить» — роман так называется, Алёшей ещё на первом курсе читанный. Интересно, Морда авторам за слоган отстегнула? Или как всегда?

Забыл Алексей Лебедев про выборы — не до выборов ему теперь. Не поленились — напомнили. Прямо-таки дежа вю. Год назад ради честных выборов в палатках мёрзли, теперь в палатки, не зовут, но бывшие братья-демократы сейчас наверняка тем же заняты. Только вместо Морды «Нам Здесь Жить» на плакате сам господин Усольцев. И крутят не «совок», а нейтрально-европейское. Тоже намёк — на грядущую интеграцию.

— Честное правительство-о-о!…

Обратно Алёша тем же путём добирался. Руки в карманы, шарф под подбородок. Куда спешить? В пустой комнате волком завыть можно. В бар «Черчилль», джаз послушать? Эх, лучше не вспоминать! Даже на кино не хватает, не при «совке» живём, когда билет сорок копеек стоил. Про театр и вспоминать нечего.

— Нам здесь жи-и-и-ть!..

А зачем театр, если прямо под носом настоящая жизнь, без дураков? Можно даже сказать, История. Вот она, вершится, родная! Президента в палатках высидели, теперь парламент вычудим.

— …Год назад нас всех обманули! Обманули! Шайка, пришедшая к власти, занялась делёжкой того, что не успели разворовать! Наш блок требует: казнокрадов — под суд!..

Ничего особенного Алёша увидеть не рассчитывал. И так понятно. Демократы — про Европу, остальные — про Россию, демократы — про Голодомор, остальные — про русский язык. И все вместе — про честное правительство.

О чем ещё скажешь? Об отмене депутатской неприкосновенности? Так на Морде Крысобойной, если журналистам верить, три уголовных дела висит. У господина Усольцева… Нет, не уголовщина, и не у него, а у его брата…

— Товарищи! А давайте их всех изберём. Всех, кто пожелает. Изберём — и за решётку, скопом. По «десятке» с конфискацией навесим, а там и разбираться начнём. «Нам здесь жить»? Это нам — здесь жить, а они, сволочи, думают на вилле швейцарской спрятаться, когда припечёт. Не спрячутся, не успеют. На черта нам вообще эта говорильня? Вор должен сидеть в тюрьме, правильно? Обещаю — сядут! Парламент закрыть, политиков — на нары!..

Ого, кто там такой смелый? Обернулся Алёша, головой покрутил. А тут, откуда ни возьмись, патруль с дубинками.

— Ваши документы!

* * *

Задерживали Алёшу Лебедева регулярно. Выпившего — считай, за дело (не попадайся!), но и трезвого в покое не оставляли. То ли старая куртка подозрительной казалась, то ли из здоровой ненависти к тем, кто в очках и виду интеллигентного. Не братка же с обрезом под полою останавливать, не бомжа инфекционного!

Алексей привык, потому и с паспортом не расставался. Сегодня задерживать его сам милицейский бог велел: личность, словно после парламентской дискуссии, со стороны смотреть страшно.

— Прописка временная?

Вздохнул Алёша — началось! Отпустят, понятно, потому как трезвый и с документами, но помурыжат вволю. Почему губа разбита, зачем очки надел…

— Глядите, товарищи! Менты парня задержали. Ничего не делал, стоял, агитацию слушал. А почему задержали? Потому что бандюганов тронуть боязно. Трусы они — менты. И воры! Не должен народ ментов бояться — пусть они от народа прячутся. На нары ментов! На нары!

Дрогнул Алёшин паспорт в милицейских пальцах.

— Депутат, вор и продажный мент — враги народа! Покрывают друг друга, гады! Самое время вернуть смертную казнь! Мы не призываем, товарищи, мы её просто вернём. И скоро!..

Отдали патрульные паспорт, не стали вопрос с пропиской усугублять. Отдали — в сторону смелого крикуна шагнули. Алёша спрятал паспорт, подумал чуток — и за ними.

Кто же там решительный такой?

Далеко идти не пришлось. Слева от входа в метро, где днём цветами торгуют, толпа невеликая. Посреди — парень с мегафоном, над ним полотнище малиновое, тяжёлого бархата. Буквы золотые: «Отечество и Порядок».

Покачал головой Алёша, подход оценив. Не ноу-хау, конечно, но весьма доходчиво. Глядишь, и выйдет что-то.

Только зря этот смелый родную милицию поминал. Сейчас, прямо здесь, и повяжут.

— Завтра мы опубликуем список аптек, где торгуют наркотиками. Все они — под ментовской «крышей». Сходите, товарищи, поглядите, как «торчки» поутру собираются, прохода людям не дают!..

А патруль уже рядом, руки к смельчаку тянет. Только опустились руки — шагнули из толпы крепкие парни с знакомыми повязками, загородили дорогу. Золотые крылышки на синем фоне, значки-«поплавки» на куртках. Чуть не присвистнул Алёша. «Десант»! Вот оно что! Интересно, полезут, эти с дубинками в драку, рискнут здоровьем?

Не полезли. Здоровье — оно своё, не казённое.

* * *

— Товарищи работники милиции! Если вы — парни честные, если наркотой не торгуете, перед бандитами не шестерите, идите к нам. Что мешает всех бандитов извести? Депутаты, адвокаты и законы. Правильно? Законы мы изменим, депутатов посадим, на адвокатов охоту объявим. А гады всякие, что нас сейчас запоминают и из-под полы фотографируют, пусть знают, что и у нас фотоаппараты есть. И семьи имеются — и у нас, и у вас, и дети в школу без охраны ходят…

Дорожка 13 — «Марш Будённого»

Слова Н. Асеева Музыка А. Давиденко.

(2`44)

Не путать с иными конармейскими песням-сёстрами. Эта о том, как «конная Будённого раскинулась в степи». Запись старая и редкая, сама же песня производит странное впечатление. Написанная явно в псевдонародных русских традициях, она слушается как нечто китайское, даже с пентатоникой.

Среда, 6 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.49,

заход — 17.00. Луна — II фаза, возраст в полдень — 9,6 дней.

Сорта слоновой кости в зависимости от размера клыков:

1. Дамир — наибольшие клыки (до 10 футов длины).

2. Бринджи ахль — большие клыки очень хорошего качества.

3. Дахар бринджи — мелкие клыки хорошего качества (весом до 20 фунтов).

4. Бахр — клыки весом до 12 фунтов.

5. Клиндже — самые мелкие клыки по 2-3 фунта весом.

6. Машмуш — слоновая кость низкого качества, побывавшая в земле или воде, а также испорченная солнцем. Используется для технических целей, покупать ни в коем случае нельзя.

Сведения эти могут весьма пригодиться во время моего самостоятельного путешествия.

Надеюсь.

Желая восполнить упущенное ранее, вынужден поступиться весьма любопытными подробностями сегодняшнего дня, в том числе результатами осмотра когтя зверя Керит, о чем напишу позже и отдельно.

Итак, разговор с хозяином каравана мистером Зубейром Рахамой, состоявшийся позавчера, то есть в первый день нашего путешествия. Беседа наша действительно очень важна, ибо прямо касается всех моих дальнейших планов.

Не удержусь от воспоминания: во время разговора с Рахамой мне довелось выпить целые три чашки кофе, завариваемого его невольником-арабом по какому-то особому рецепту. Кофе превосходен (мистер Зубейр именует его «аромат Йемена»), но повторять этот подвиг не решусь. Боль в затылке не отпускала до самого вечера — в придачу к моей постоянной спутнице-лихорадке.

Суть беседы с мистером Зубейром проста. Никакие хорошие личные отношения не послужили бы гарантией безопасности в таком путешествии. Для хищника, которым без сомнения является мой добрый знакомый, я и моё скромное имущество (особенно оружие и коленкор) рано или поздно показались бы исключительно законной добычей. Однако, моя давняя дружба с губернатором Капской колонии заставляет даже разбойника проявлять осторожность. Более того, в личном письме губернатор прямо указал, что если со мной что-то случится, и я не вернусь в течение года, мистеру Зубейру придётся забыть о торговле не только в британских, но и в португальских владениях. Угроза не пуста: конкуренты Рахамы охотно займут его место и уже предлагают весьма выгодные условия.

Итак, наши интересы совпадают: я хочу вернуться живым, а мистер Зубейр не желает терять доход. Посему все путешествие он весьма предупредителен.

Зная цели моей экспедиции, он поинтересовался, на какое ещё расстояние к северу я желаю проследовать. Причина вопроса в том, что через несколько переходов караван остановится надолго — и моё присутствие становится совершенно нежелательным. Рахама аргументировал это начинающейся войной (которую сам же разжёг!) и посоветовал вернуться с отрядом, отсылаемым им на юг с грузом слоновой кости.

Я ответил, что для первой из двух моих задач этого вполне достаточно. Мне осталось произвести два или три измерения, после чего можно смело подводить итоги. Данная часть работы будет выполнена. Вместе с тем, вторая задача требует дальнейшего, уже самостоятельного, движения на север, в район, именуемый местными неграми Иривати (Большая вода). Судя по всему, там находятся несколько крупных озёр. Для этого путешествия мною и захвачен запас валюты (то есть, коленкора), равно как оружие и боеприпасы.

Мистер Зубейр твёрдо заявил, что риск для его «дорогого друга» превышает все разумные меры. Одинокий европеец в этих краях обречён, а моё «богатство» (коленкор!) послужит лишь приманкой для разбойников. В погоне за журавлём я потеряю не только синицу, которую уже посадил в клетку, но и самое жизнь.

Есть над чем поразмыслить, особенно если учитывать моё скверное самочувствие. Умереть, не закончив ни одного из дел, было бы очень обидно.

Между тем, сегодняшнее утро ознаменовалось весьма драматическим эпизодом — попыткой переправить небольшой отряд на другой берег встреченной по пути реки, которую местные жители именуют Кофуэ. Переправа завершилось посередине, на стрежне (наскоро построенный плот рассыпался по брёвнышку), после чего состоялась отчаянная схватка с местными крокодилами. Чудо, что никто не погиб, но двое негров и араб-охранник были ранены весьма серьёзно — и наверняка простудились. Все-таки август — южноафриканская зима.

Крокодилы здесь, как я успел заметить, весьма большого размера, весьма сходные с виденными мною в Судане. Ружейных выстрелов чудища совершенно не боятся. Одно из них умудрилось выползти на берег и столкнуться нос к носу с нашим многострадальным осликом, отпущенным мною попастись по случаю привала. Вмешаться я не успел: крокодил помедлил самую чуть — а затем стремглав убежал обратно в реку. Поражённые арабы из числа охраны подняли дикий крик: «Куджур! Куджур!» («Колдун! Колдун!»), имея в виду явно не перетрусившего крокодила.

Таким образом, вопрос с именем для ослика решился. Наш Куджур его заслужил по праву.

Для меня этот трагикомический эпизод интересен ещё и тем, что явившийся с утра пораньше Даймон пересказал его задолго во всех подробностях — задолго до того, как все произошло.

Капитулирую перед очевидностью. Никакая болезнь, никакая лихорадка, никакое раздвоение личности не могут превратить меня в провидца, причём два раза подряд. Даймон так же реален, как и крокодилы в реке Кофуэ. Вероятно, столь неуважаемые мною прежде спириты правы, и мы в некоторых случаях, например, когда чувства обострены болезнью, способны находить контакты с миром духов.

Значит, я общаюсь с умершим? Не желая спрашивать прямо, дабы не спугнуть «гостя», я поинтересовался у вновь явившегося (уже на закате) Даймона, о его самочувствии. Ответ, признаться обескуражил: мой Даймон сообщил, что сидит за столом, пьёт кофе (правда, не «аромат Йемена», а напиток неведомого мне «Якова») и чувствует себя превосходно.

Возможно, прав тот, кто считает, будто умершие сами не ведают о своей кончине, воображая, будто жизнь их продолжается. Страшно, если подумать!

Увы, за всеми делами, я так и не успеваю написать о том прекрасном, что вижу каждый миг. Поистине земля миомбо достойна куда более умелого пера, чем моё. Даже самый чёрствый человек ощутит пробуждения истинного чувства, увидев, как ярко-красное, словно налитое тяжёлой кровью, солнце касается верхушек недвижных от жары деревьев мопане. Именно в этот миг над землёй, такой же красной, как закат, начинают петь вечерние птицы…

Увы, поэтического дара я лишён. Мбомо спешит заметить, что сие определённо к лучшему, ибо в противном случае, я бы потратил все время экспедиции на сочинение оды в честь первой же встреченной зонтичной акации и винтовой пальмы.

Не знаю, как пальма, а зонтичная акация того стоит.

Небо ясное, туч нет, значит, ночь следует посвятить измерениям. Надеюсь, секстант и на этот раз не подведёт.

Дорожка 14 — «Lily Marlen»

Музыка Норберта Шульца, слова Ханса Ляйпа.

Исполняет Сюзи Солидор.

(3`23)

Достаточно редкое исполнение легендарной песни в её французском варианте.

Решил Алёша Лебедев все тайны разом узнать. Не вообще, не в мировом масштабе — в личном. Больно накопилось их: музычка в наушниках, оранжевые пятнышки на экране, телеграмма в мировое пространство, переворот грядущий. Мало? Можно Десант добавить, и ребят под бархатным знаменем, которые «Отечество и Порядок». Кто такие, откуда взялись, из чьей мошны деньги берут?

Заодно и Профессора, Жениного папу разъяснить. Очень уж запомнился.

Понял Алексей: прикоснулся он к чему-то необычному, к такому, что не на каждом жизненном углу встретишь, не у каждой станции метро. Даже не понял — почувствовал. Порознь, по отдельности, все мелочью показаться может, но если разом собрать и присмотреться…

Решить-то решил, только не сразу руки дошли. Учиться надо, на лекции ходить, к семинарам готовится. Текучка, рутина, но куда денешься? В двоечниках, даже в троечниках, которые «D» и «E» по новому счёту, пребывать никак не хотелось. И так ничем не знаменит, из демократов выгнали, пусть хоть зачётка прилично выглядит. А преподы смотрят косо, кривятся: мало, что демократ, ещё и хулиганить горазд, вся личность в отметинах. Каждому не объяснишь, и слушать не станут.

Отметины, кстати, сходили на диво быстро. И то счастье.

С Варей никого счастья не предвиделось. Даже маленького, на полчаса всего, что порой Алёше выпадало. Как ни бегал, как ни вертелся, а триста гривен не достал. Кое-что раздобыл — как раз, чтобы Варе свет не отключили. Думал, подождёт остальное, серёжки — не лампочка, и без них прожить можно. Зря думал! У женщин своя шкала ценностей.

Варя ему все обстоятельно пояснила, с примерами. Выслушал Алёша, понял. И то, что без золотых серёжек на улицу выходит стыдно, и то, что ему можно больше в заводскую общагу не наведываться.

— Отакый ты, Алёша! Значить, його просить буду…

Вышел Алексей из знакомой комнаты, дверь прикрыл — и двинул длинным коридором к лестнице. Вниз спуститься, паспорт у бабки-вахтёрши забрать, и — пехом, через весь город, не оборачиваясь.

Можно и обернуться. Толку-то?

Вот тогда и появилось время тайнами заняться. Больше, считай, нечем.

Как тайну узнать? В книжках про пионеров-героев или про юных сыщиков все просто: надевай тёмные очки, бороду из мочалы к подбородку клей и начинай следить за врагом. Он на бандитскую хазу-малину, и ты туда же, он в склеп вампирский — и ты вслед за ним. Два раза в надгробие постучать, пароль «Я от Барона Субботы»…

Простой способ, удачный, только ещё проще можно. Алексей Лебедев не зря на историческом факультете свои «A» и «B» получал, мудрых преподавателей слушал. А те питомцам своим разъясняли: настоящие тайны никто не ворует. Встречаются два шпиона где-нибудь в Швейцарии, в Давосе, за столик садятся, кофе заказывают — и тайнами обмениваются. Ты ему мобилизационный план, он тебе — медицинскую карточку президента. Даже название есть «шпионская биржа». Шпионы, как и милиционеры, тоже люди, к чему им здоровьем рисковать?

Это тоже годилось, только не было у Алёши в запасе ни мобплана, ни даже пароля к компьютеру Ракетных войск стратегического назначения. И в Давос ехать далеко.

Что остаётся? Понятное дело, Интернет. Тут совсем ничего не требуется. Заходи в интернет-кафе, очереди дождись, набери в графе «Поиск» «Самая-самая страшная тайна» и доставай флешку. Дискетой не обойтись, слишком много их, самых-самых страшных.

Тут, конечно, возразить можно, даже посмеяться. Интернет не зря «всемирной помойкой» прозван, и тайнам, что по разным сайтам разбросаны, такая же цена. Кто пишет, что американцы на Луне не были, кто клянётся, будто наша Земля плоская, словно тарелка, лишь у краёв слегка приподнимается. Насчёт же глобальных заговоров и говорить не приходится. Мечта психиатра! Скачивай — и диссертацию ваяй, хочешь про шизофрению, хочешь про паранойю. Верно, только секреты, что по шпионским биржам кочуют, немногим качественней. Знающим людям давно известно: не в поиске проблема, в отборе. Сквозь сито просеять, ерунду выбросить. Только прежде чем выбрасывать, сперва набрать следует. Для этого и «помойка» сгодится. Вали кулём, после разберём!

Так Алёша и сделал. Посидел у компьютера час с небольшим, перебросил все тайны на флешку, заплатил шесть гривен с полтиной.

А что теперь? Тайны, считай, в кармане, значит, пора начинать агентурное внедрение. Подумал Алексей Лебедев, достал мобильник…

* * *

С Хорстом, который Die Fahne Hoch, возле памятника Шевченко встретились, что на Сумской улице. Приметный памятник, не спутаешь. Стоит Кобзарь, хмурый весь, кулачища сжаты, в вокруг — толпа. Слева — гайдамаки-разбойники с косами, справа — комиссары с трехлинейками. То ли в бой их сейчас поэт поведёт, то ли наоборот, разом кинутся, чтобы Кобзарю линию партии разъяснить.

Днём ещё ничего, а вечером, как сумерки сгустятся, и подходить страшно.

Под одним из комиссаров, который в будёновке и шинели, Хорст и стоял. Тоже при полном параде — повязка с «крылышками» на рукаве, военная куртка, только не чёрная, чекистская, а камуфляжная, в жёлтых пятнах. «Поплавка» на груди нет — не положено. Его только те десантники носят, кто в настоящем десанте служил, армейском.

Вот и первая польза от «помойки». Разъяснили!

Увидел Хорст Алёшу, улыбнулся, шагнул вперёд. Бывший демократ Лебедев тоже вежливость соблюл, уголками губ дёрнул.

Пора! Что говаривал товарищ Ленин? Оборона есть смерть вооружённого восстания?

* * *

— Привет, Алексей! Ты как в целом?

— Полный восторг, Игорь! Смеюсь и плачу. Выходит, я — самый главный провокатор? Что у вас на сайте написано, а? «Драку затеял активист так называемого „демократического движения“, известный своими провокационными выступлениями…» Чего только фотографию не повесили? Прислать?

— Б-блин! Реально? Ну, это точно без меня. Я слышал, что тебя твои же либерасты…

— Ага. Куды хрестьянину податься? Я не знал, что вам Суржиков информацию подкидывает.

— Фу ты! Сегодня же исправим, обещаю. Сам понимаешь, Алексей, дураков реально много.

— Откуда же умным взяться, Игорь, если людям по ушам звуками разной частоты лупить? СИС — первый шаг в дом Хи-Хи!

— А-а… О чем ты?!

— СИС — состояние изменённого сознания. Наступает вследствие того, что мозг начинает работать на частоте, равной разности двух поданных частот. На левое ухо одна, на правое — совсем другая. Бинауральный ритм, если по-умному. А музыка, всякие «Ad astra» Яна Хайза — для маскировки и лучшего усвоения. Кто это изобрёл? Доктор Менгеле?

— Не Менгеле… Мы с Женей не хотел тебя в больницу отвозить. Не помогли бы тебе там, зелёнкой бы помазали — и ментов кликнули. В СИС мы тебя не вводили, разве что очень ненадолго. Это считается реально безопасным… Слушай, Алексей, может, ты лучше с Профессором поговоришь?

Дорожка 15 — «Песня про маршала Тито»

Авторы и исполнители неизвестны.

(2`26)

«Друже Тито — наше знамение». Типичный культ личности — с хором и распевами. Но слушается приятно.

Каменная арка, по бокам коринфские колонны, сбоку надпись — повреждённая, несколько букв осталась. Кладка приметная, римская, первых веков нашей эра. Слева и справа — деревья в густой тёмной листве…

Отвёл Алексей взгляд от фотографии, вновь на Профессора посмотрел. Кивнул:

— Это я понял. А чего не понял, в Сети нашёл. «Pain Control» и «Cable Car Ride» — медицинские программы, институт Монро разработал, в Штатах который. Боль снимают, нервы успокаивают. Сейчас их на дисках продают. Комплект — шестнадцать штук, безопасность гарантирована.

Теперь и Профессор кивнул, одобрительно весьма.

— Сами нашли? Вы, Алексей, молодец. Да, вполне безопасно, но действие весьма поверхностное. Поэтому и советовал к врачу обратиться. Значит, вы не бинаурального ритма испугались?

Когда я человеком беседуешь, в глаза смотреть не стоит. Взгляд — точка в разговоре. Не станешь же все время точки ставить! Поэтому лучше всего на ухо или на плечо собеседника поглядывать, а порой и вовсе взгляд отводить на секунду, другую. Как перебивка в телерепортаже.

Эту нехитрую премудрость Алексей, конечно, знал. Поэтому и на фотографии, что в комнате развешаны, посматривал. Жильё — отражение человека, а тут, считай, родство душ. Что ни фото, то древние развалины. Как историку удержаться?

…Там арка, а на этой дом целый в четыре этажа. То есть, не целый, только стена. Окна огромные, по бокам — колонны, тоже коринфские. Где же это? Не Херсонес, конечно, не Ольвия. И, кажется, не Рим. Спросить?

— Нет, не испугался. Просто… Зачем это нужно, Профессор? В Сети говорят, что некоторые программы с бинауральным ритмом, предназначены для путешествия в… в другие миры. Роберт Монро даже книжки об этом писал.

Профессора Алёша решил так и называть — Профессором, не по имени-отчеству. Если Хорсту-Игорю, позволено, то, может, ему тоже?

Попробовал — получилось. Профессор не возражал, принял, как должное.

* * *

Беседовали они в той же комнате, большой, с фотографиями, где и познакомились. Один на один — у Игоря важные дела оказались, Женя к матери поехала. Алёша не то, чтобы расстроился, но…

Пока они к Профессору на Красношкольную добирались, Хорст рассказал по секрету: Профессор с женой давно в разводе, Женя у матери живёт, но у отца бывает чуть не каждый день. Не секрет это, конечно, но усугублять не стоит.

Алёша, которому слово «усугублять» в исполнении Хорста Die Fahne Hoch, чрезвычайно понравилось, твёрдо обещал. Не будет, даже пытаться не станет.

Итак, Жени не дома случилось. А ведь именно она все затеяла: с музыкой, с картинками, с напитком из дерева гинкго двулопастного.

И вообще, почему бы не пообщаться, если повод есть?

— Писал Монро книжки, — Профессор дёрнул губами, пружинисто встал, повёл плечами. — У меня где-то…

К Профессорской внешности Алёша уже успел присмотреться. И выводы сделать. Крепкий дядька, несмотря на годы, энергичный, расслабляться себе не даёт. Лицо вполне кастовое, со слесарем не спутаешь, даже если очки снять. Вот только бородка… Ерунда как будто, но без неё Женин папа на обычного профессора бы походил, а с нею — действительно Профессор. Не кличка даже, не прозвище, а тайное имя, не для посторонних.

— Сейчас!

Вышел Профессор, Алёшу наедине с фотографиями оставил. Можно снова изучать. Видел он такую арку! Не вживую, конечно, но видел. То ли, в учебнике, то ли в кино. Арка, кажется, на улице стоит, там туристский маршрут проложен…

— Эфес, — Профессор, оказывается, уже вернулся и даже успел сообразить, куда гость смотрит. — Безобразная реставрация, залили бетоном — и все. Погубили памятник! Кносс на Крите, впрочем, ещё хуже, смотреть не на что… Вот!

«Вот» — это книжка. Прежде чем в руки взять, Алёша не удержался, завистливо вздохнул. «Смотреть не на что!» Эфес, Кносс… Он бы не отказался! Ладно, что там с книжкой? Ничего особенного, обложка мягкая, буквы цветные. R. A. Monroe «Ultimate Journey». Это как? «Окончательное путешествие»? Куда, простите?

— У него ещё есть «Далёкое путешествие», — Профессор чуть улыбнулся. — Но это самая известная. Видите ли, Алексей… Я занимаюсь среди прочего, изменением общественного сознания в кризисные эпохи. Одна из тенденций — научная мистика, создание квази-религий. Роберт Монро усовершенствовал методики применения бинаурального ритма, создал программы для восстановления сна, снятие усталости, в некоторых случаях, боли. СИС, о котором вы упомянули, нечто вроде лёгкого гипноза, ничего особенного…

Алёша кивнул понимающе. Само собой, ничего особенного. И картинки Эшера, и оранжевые точки, и телеграмма в Никуда. Но спорить не стал.

— Монро не ограничился лечебными программами. Он заявил, что изобрёл методику выхода в астрал, в какое-то «над-Пространство», в мир чуть ли не духов.

— А-а… А это не так?!

Не то, что будущий историк Лебедев был твёрдым материалистом. Какой материализм в XXI веке! Но когда прямо тут и сразу!

Какую именно программу вы ставили Алексею? Надеюсь, не «Gateway Experience»?

— Это уже мистика, — Профессор вновь усмехнулся. — Как раз тот шажок, который превращает науку, пусть и сомнительную, в религию. Адепты Монро верят, что его методика позволяет не только выйти за пределы тела, но и жить вечно, общаясь с умершими, с духами, с высшими сущностями… Сложилась секта, настоящая Церковь Монро. Вот я её и, так сказать, препарирую. Диски достал, чтобы изучить вопрос вплотную. Между прочим, сон действительно восстанавливает… Женя, конечно, не должна была ставить на вас эксперименты…

— Я не в обиде. Помогло же!

Алёша усмехнулся в ответ, откинулся на спинку кресла. Теперь можно и в глаза посмотреть — точку поставить. Правда, ни про картинки, ни про «телеграмму» Профессор ничего не сказал, не намекнул даже. Спросить? Или лучше Монро почитать?

— Это все, конечно, интересно, Профессор. Только вот… Вы про переворот говорили — мол, готовится. А я недавно кое-что видел, прямо у метро…

* * *

— Переворот — не обязательно танки на улицах. Такое сейчас только в Африке встретишь. А вот «ползучая» модель у нас сработает. Знаете, как бывает? Начинают бороться, с террором, с коррупцией, с незаконными формированиями. С Десантом, например. Ограничение свободы слова, передвижений, печати. Само собой, временное… В таком деле очень нужны камикадзе. Вы, Алексей, так сказать, засветились, о вас начали говорить… Может, обойдётся, но вероятна и какая-нибудь гадость. Вы человек взрослый, учить вас нечего. Только зачем влипать во всякое, извините…

— Да… Конечно… Профессор, я спросить хотел. Вы — философ, общественной психологией занимаетесь, разными культами… В списке ваших публикаций есть две статьи про Ричарда Макферсона, английского путешественника…

— Шотландского. Англичан Ричард Макферсон не слишком жаловал. Тут, Алексей, не философия, даже не история. Скорее, элементарное чувство справедливости.

Дорожка 16 — «Ой, у лузи червона калина»

Исполняет хор имени Верёвки

(3`03)

Гимн украинский сечевых стрельцов. «Марширують наши добровильци у кривавий тан — Украину ридну визволяти з московських кайдан»

Четверг, 7 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.47,

заход — 17.02. Луна — II фаза, возраст в полдень — 10,6 дней.

Измерения, в том числе определение точки нахождения и высоты над уровнем моря, были вполне успешны. Тому способствовали чистое, истинно зимнее, ночное небо и безотказные инструменты. Мысленно я ещё раз поблагодарил умелых мастеров и моих друзей, чьим рекомендациям я следовал при покупке снаряжения.

Ночное небо Южной Африки поистине невероятно. Долго не мог я притерпеться к непривычным созвездиям, к отсутствию путеводной Полярной Звезды и родных с детства Медведиц. Теперь же стало обычным искать Южный Крест между созвездий Центавра и Мухи. Я не слишком увлечён мистикой, но в том, что Крест осеняет именно Южное полушарие, определённо есть некий высший смысл.

Полярная звезда, столь роскошная в небе Шотландии, даже не показалась над горизонтом. Из всей Малой Медведицы рассмотрел я лишь маленькую звезду Тубан.

Юпитер, моя планета, вчера ночью был в созвездии Девы, между звёздами Спика, Хизе и Аума. Я призвал его в свидетели свершившегося: моя работа закончена. Для полной убедительности необходимо произвести ещё несколько измерений, но главное сделано.

Галилей воскликнул: «Она вертится». А что сказать мне? «Она — блюдце»? Плоское блюдце с приподнятыми краями? Ночью я чуть не закричал это, рискуя перепугать моих сонных спутников.

Центральная часть Южной Африки имеет вид плоского блюда с приподнятыми краями, обрывающимися к океанам. Внутри неё нет песчаных пустынь, поглощающих воду рек, как считалась прежде. Напротив, речная система центральной части Южной Африки весьма развита, земли покрыты лесами и травами и густо заселены.

Наиболее крупная река — Замбези. Севернее её присутствуют несколько крупных озёр, ещё не виденных европейцами.

Перечитав сии гордые строки, я подавил невольный вздох. Открытие острова, целого континента, просто реки или озера, не нуждается в толковании. Но что нашёл я? Едва ли даже грамотный человек, не знакомый с проблемами географии, сумеет меня сразу понять. Ричард Макферсон, шотландец из Эдинбурга, открыл южноафриканское «блюдце»… Пусть так. Вместе с тем, рискну заметить, что африканские реки и озера уже тысячи лет ведомы людям. Их нынешнее «открытие» является таковым лишь для европейцев. А вот окинуть взглядов всю страну, понять, какова она пред ликом Господа, взирающего на Землю с Небес…

Гордыня? Гордыня, конечно. Юпитер, во всяком случае, глядел хмуро.

Мбомо, узнавший о причинах моей радости, деловито заметил, что теперь я имею не только полное право, но даже обязанность вернуться в Европу. Это так, «блюдце» мало стоит, пока о нем не узнают в Королевском Географическом обществе. Ещё недавно мои планы входило именно завершение исследований и скорейшее их опубликование.

Однако же, ныне обстоятельства переменились.

Об этих обстоятельствах я вволю рассуждал весь сегодняшний день, восседая на невозмутимом Куджуре. Караван двигается без особых происшествий, если не считать таковыми виденный нами львиный прайд, погоню нескольких негров за антилопой, завершившуюся полной неудачей горе-охотников, и встреченные прямо у дороги людские скелеты. Увы, не столь редкое зрелище.

Некоторые из виденных сегодня животных и птиц достаточно редки, например, лошадиные и чёрные антилопы. Впервые за долгое время заметил серых птиц-медоуказчиков, кои характерными криками зовут к гнёздам диких пчёл.

Между прочим, Мбомо, чьё знакомство с европейской цивилизацией не было слишком приятным, советует по возвращении нанять безработного репортёра, дабы тот за невеликую мзду написал книгу «Невероятные и опасные приключения в Южной Африки» со всем, что так любит читатель: описанием охот, боев с каннибалами, загадочных развалин и, конечно, страстных чувств местных дикарок. Мне же останется вставить точные названия рек, озёр, деревьев и зверей, равно как популярное изложение истинных научных открытий.

Мбомо всегда отличался здравым смыслом и практичностью. Посему нимало не заинтересовавшись проблемой «блюдца», он в то же время прямо-таки зачарован страшным и загадочным зверем Керит-чимисет.

Наш трофей мы изучили досконально. Прежде всего, он подтверждает очевидное: некий крупный, неведомый науке хищник действительно существует. Насколько он тождественен легендарному Кериту, иной вопрос.

Слухи о Керите пока не достигли Европы, где предпочитают спорить о Морском Змее и чудище из хорошо мне знакомого озера Лох-Несс. Вместе с тем, в Африке, особенно вдалеке от побережья, о Керите знает почти каждый. Доктор Ливингстон даже составил со слов туземцев его описание. Воспроизвожу по памяти.

Керит своим видом и телодвижениями напоминает большого медведя (около 4-5 футов в плечах). Спина сильно поката спереди назад, поскольку задние ноги значительно короче передних. Лапы стопоходящие, когти невтяжные и очень длинные (до двух дюймов и больше). Морда удлинённая, уши маленькие, хвоста нет или он незаметен. Ляжки и крестец зверя бесшёрстны или покрыты гладким и коротким волосом. На ходу Керит косолапит. Очень опасен, нападает на домашний скот и людей, коих часто скальпирует (!).

Присутствие неведомого науке животного в глубинах Африки вполне вероятно. Но ещё вероятнее существование многочисленных сказок, специально сочиняемых неграми для доверчивых европейцев. Лично я не верил в Керита по наипростейшей причине. Судя по описанием, это какая-то разновидность африканского медведя. Не в том беда, что медведи в Африке не обитают, важно другое. Закономерность развития биологических видов проста: крупные особи на севере и мелкие — на юге. Африканский медведь должен быть куда мельче своего европейского собрата.

Теперь все сомнения разрешились. То, из чего сделан нож — не медвежий коготь. И если это останки Керита, значит, перед нами нечто совсем иное, однако, более чем реальное.

Мой Даймон, кажется, сполна оценил значение моих выводов о «блюдце». Он даже добавил, что на севере находятся не только несколько больших озёр, но и уникальный по размерам водопад, именуемый местными неграми «Моси Оа Тунья», что означает «Гремящий Дым». Хотел бы я знать, откуда он, обитатель мира теней, черпает эти сведения! О звере Керит Даймон также слыхал, однако же, в его существование не верит. Он даже сравнил рассказы о Керите с баснями о каком-то «йети», оказавшимся, как выяснилось, человекоподобной обезьяной (!), живущей в Гималаях. По поводу же когтя Даймон предложил рассуждать в духе бритвы Оккама и не придумывать неведомых чудищ, которыми мир и так полон.

Между прочим, Даймон, поздравив меня с открытием «блюдца», первым делом посоветовал немедленно возвращаться, дабы, как он выразился, не искушать Судьбу.

Возможно, в этом он прав. Прав и насчёт зверя Керит — в философском смысле. Но коготь конкретен и не допускает никаких метафизических толкований.

Таким образом, подтверждаются рассказы о том, что является второй и главной целью нашего путешествия — о стране Миомбо-Керит.

Дорожка 17 — «Конармейский марш»

Музыка братьев Покрасс, слова А. Суркова.

Исполняет ансамбль Александрова.

(2`18).

«Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки». Великолепная песня в великолепном исполнении.

С Женей Алёша встретился почти что случайно. Искать — не искал. И зачем? О тайнах поспрашивать, выведать то, о чем Профессор умолчал? Картинки, огоньки, «телеграмма» опять же? Может, и стоило, только у Алексея после беседы с Жениным отцом исчез всякий запал. Не потому что неинтересно, напротив. Не надо сыщиком мистером Шерлоком Холмсом быть, без него ясно: только краешек ему, Алёше, приоткрыли. В жизни — настоящей, не той, что в кино, таинственного не так и много. А тут такое!

Интересно, слов нет. Только почувствовал Алексей: не его. Угодил, сам того не желая, прямиком в чужую жизнь. Там все без него сложилось — и у Профессора, и у Жени с Хорстом Die Fahne Hoch. Что могли, рассказали, на вопросы ответили. А дальше? Поменьше Алёше гордости, побольше наглости, может, и не отступился, пошёл на приступ. Но не смог, даже не хотел особо. Привык Алексей Лебедев на себя смотреть со стороны. Вот и посмотрел: неважно одетый очкарик, ни друг, ни родич, в кармане — блоха на аркане, на входной билет в «Черчилль» не хватит. Зачем такой Жене, даже если Игоря-Хорста за скобки вывести? А Профессору? Разве что в качестве подопытного кролика.

По поводу же политики, переворотов, секретов государственных, и говорить нечего. Таких, как он, только в статистах держат. Год назад позвали в палатках мёрзнуть, сейчас в агитационные пикеты записывают, дабы господину Суржикову в парламентском кресле мягче сиделось. А чуть что даже не «спасибо» говорят, а «пшел вон!». Будет переворот, не будет, какая ему, Алексею Лебедеву разница? Экзамены отменят или декана в концлагерь отправят? Не беда, переживём.

Разве что в Десант записаться. Не возьмут — очками не вышел. Правда, Женю взяли…

Махнул Алёша на все рукой — и… И ничего. Все в жизни и так расписано. В шесть пятнадцать будильник, в восемь — первая пара, библиотека до шести вечера. А то, что после шести тоска подступает, не в первой.

Пару раз Варе на работу звонил. Один раз не поймал, потом дождался-таки, парой фраз перекинулся. Ничего особого не сказал — и ему не сказали. К тому слышимость никакая, коммутатор старый, чуть ли не довоенный.

Есть ещё, конечно, Интернет. Только зачем? Разве что в чат для судьбой обиженных записаться, к жилетке виртуальной поближе. Писем же Алёше никто не писал, зря только ящик зарегистрирован.

В общем, кисло было Алексею Лебедеву. И повадился он вечерами по улицам гулять. В центре, понятно, потому как чуть подальше враз без очков остаться можно. А на Сумской, где памятник Шевченко, красиво — и снег регулярно убирают. И на Пушкинской тоже, там свой памятник имеется — Ярославу Мудрому. Гуляй, витринами любуйся…

Шёл Алёша по Пушкинской, туда-сюда смотрел. Глядь — улочка в сторону уводит, небольшая, но приметная, вся старинными особняками застроена. Пройдёшь чуть дальше, там домик одноэтажный за литой чугунной оградой, в домике том — клуб «Черчилль»…

Вздохнул Алёша, отвернулся. И дальше двинул. Вот и следующая улица. Вместо особнячков — дома пятиэтажные, серые, эпохи первых пятилеток. И тут бывал. Если налево свернуть, метров через триста — институт, где художников готовят. В том институте Женя учится. Как и он сам, на четвёртом курсе.

Подумал Алексей — и повернул налево. Возле института, помнил он, кафе имеется, так отчего бы чашечку кофе не выпить? Тем паче там не только «Якобс» растворимый, но и настоящий варят, на песке, по-турецки.

Дверь дёрнул, зашёл, огляделся. Стойка, столики, за столиками — студенты, зашли после занятий взбодриться. Дым сигаретный, непонятная музычка, такую в паршивых клубах играют.

…Не в «Черчилле» понятно!

А в самом углу, за столиком дальним — Женя.

* * *

Алёша не поверил сперва, снял очки, протёр, на носу удобнее пристроил… Женя и есть, правда, очень грустная. И одна. Тому причин много найдётся, только все равно странно. Спряталась от всех подальше… Может, уйти? К чему навязываться?

Но тут Женя сама его узнала. Прищурилась, кивнула. Это можно и приглашениям считать. Взял Алёша чашку кофе по-турецки, рядом сел:

— Привет!

Разговорить собеседника не так сложно. Даже шпионом быть не надо, не велика премудрость. Прежде всего тема. Что человеку всего интереснее? Он сам, понятно. Значит, с этого и начать следует. Ещё лучше, если твоему визави выговориться охота. Только не спугни — и все секреты разом узнаешь. Сиди, кивай, поддакивай. За это и тебя после выслушают, чуткость проявят, любую «дезу» проглотят.

А говорят, будто у шпионов работа трудная!

* * *

— С отцом поссорилась… Знаешь, Алексей… Как тебя лучше называть, «Алексей» слишком уж…

— Как угодно. Только не с украинским акцентом.

— Ага. Цепочка ассоциаций? Я, знаешь, тоже. «Женей» меня отец… Профессор зовёт, мне самой это имя не очень. «Иван» в женском роде.

— Тогда… Можно просто «Ева». В честь… Как там её? Ева Коричневая? Которая фрау Шикльгрубер?

— Издеваешься? Между прочим, у отца есть знакомый призрак. Её зовут как-то похоже… Ты что, с ним сговорился?

— С призраком? Конечно.

— Не стоит, Алёша… Алёша — сойдёт? С призраками лучше не общаться, я это, увы, знаю. По собственному дурному опыту… Профессор… отец — странный человек. Другие только со стороны такие, пока ближе не познакомишься. А он — наоборот. Всю жизнь среди призраков блуждает, из-за этого и с мамой… Твои хоть нормально живут?

— Папа и мама? Не очень, если честно.

— Ага… Гнилая интеллигенция. Из-за этого я и в Десант вступила. Там все просто и понятно. Яйцеголовых всегда тянет к простоте и силе, правда? Когда настроение плохое, самоанализом занимаюсь. Мерзкое занятие, но иногда полезное. Меня отец за Третий Рейх регулярно шпыняет. Увлекаюсь нацистской музыкой, фильмы Рифеншталь смотрю. Тебе, кстати, нравятся?

— Фильмы? Не очень. Скука, если честно. Адольф Гитлер садится в самолёт. Адольф Гитлер смотрит в окно, на лице Адольфа Гитлера проступает забота о германском народе. Конец первой серии.

— Ты точно, Алёша, с Профессором сговорился. А мне нравится. Дело не в реальных наци, уроды они, тут и спорить нечего. Но им удалось создать Идеальный Мир. Песни, кинофильмы, чёрная форма, прожектора в ночном небе… Вселенная сильных красивых людей, мужчин и женщин. Чистая, отряхнувшая грязь и мерзость… А для отца мир — склеп с привидениями. Это тоже интересно, но жить там нельзя! Как он не понимает?

— А ты, Ева, не того? Не преувеличиваешь?

— Самую малость, Алёша. В склеп пока не забирались. Отец как-то сказал: «Все пути проложены. Осталась дорога в мир мёртвых».

Дорожка 18 — «Ой, у лиси на полянци»

Авторы музыки и слов неизвестны.

Исполняет группа «Орлы»

(3`56)

Боевая песня Украинской Повстанческой армии.

Набрал полную торбу тайн, с плеч валится. Дальше что? Потому и тайна, что простого ответа недостаточно, комментарий нужен. А если некому пояснить? Спросишь о смысле жизни, а в ответ: «Сорок два».

Проводил Алёша, Женю — Женю-Еву — до метро, запахнул шарф, сунул руки в карманы. Вечер, люди спешат, агитаторы про очередного спасителя отечества песню завели.

Куда теперь?

О новой встречи договариваться не стали, даже не телефонами не обменялись. Понял Алексей — не в нем, не ему Ева жаловалась. Нет, ему, конечно, но не Алексею Лебедеву, а случайному знакомцу. Выговорилась, домой поехала. Не к отцу — к матери. С Профессором явно разладилось.

Пошёл Алёша по улице, вдоль трамвайных путей, мысли в ровные ряды выстраивая, словно оранжевые точки на чёрном экране. Не все Профессор рассказал — это ясно. И шутка с «телеграммой» в пространство мировое, может, и не шутка совсем.

Адепты Монро верят, что его методика позволяет не только выйти за пределы тела, но и жить вечно, общаясь с умершими, с духами, с высшими сущностями…

Или они просто психи? Профессор, дочка его, Хорст Die Fahne Hoch? Ещё одна секта, вроде Церкви Монро? Пример изменения сознания в кризисные эпохи? Кто тарелки летающие ловит, кто с призраками общается. Все дороги открыли, к мертвякам лишь ходу нет!

Поглядел Алёша вверх, в чёрное ночное небо, тучами покрытое. Давно звёзд не видел, трудно это в большом городе. В детстве увлекался, в телескоп смотрел, учился созвездия различать, на физический факультет поступать думал, на отделение астрономии. Математика отпугнула. Не силён Алексей в цифрах, а без них астроному никуда.

Была у Алёши мечта: Южный Крест увидеть — тот, что в северном полушарии только в атласе найдёшь. Поехать в Южную Африку, на берега Замбези, ночи дождаться. Южный Крест, рядом — Центавр и Муха… Давно Алексей о своей детской мечте не вспоминал. Вспомнил — и только хуже стало. Замбези! Если бы… Скорее, в царство мёртвых попадёшь, туда ни визы, ни командировочных не требуется, билет же всегда выписать могут, хоть за ближайшим углом.

Правда, с призраками все проще может быть. Поссорилась Ева с предком и выразилась фигурально. В мире фантазий, мол, живёт, на близких внимания не обращает. А призрак с именем похожим — старая знакомая, с которой Профессор переписку ведёт. Почему бы и нет?

«Все пути проложены»

Проложены… Простите, куда? Или тоже — фигурально?

Алёша понял — не раскусить орешек. Опять-таки, не его это дело, не его жизнь. Даже в профессиональном смысле. Будущему историку следует не призраков изучать, а конкретную действительность. Тот же Десант, в котором все просто и понятно. Прожектора в ночном небе… Над концлагерем, что ли?

Прикинул Алексей что к чему, на часы взглянул — и направился к ближайшему интернет-кафе. Все интереснее, чем без толку бродить по улицам. А так и польза может быть. Наберёт материал, реферат изваяет для спецкурса «Политические партии современной Украины». Приятное — с полезным.

Про Десант Женя-Ева ничего толком не рассказала. И не надо, не шпион же он, демократ Алексей Лебедев.

Сам узнает!

* * *

Искать в Сети Алексей давно наловчился. «Помойка», конечно, но и в навозной куче жемчужные зёрна попадаются, не врёт классик. Тем паче писали о Десанте немало — и не всегда ерунду. Вопли про «грядущие погромы» и «новое издание чёрной сотни» вкупе с обращениями недобитых правозащитников в Генеральную Прокуратору пропустить можно. Никто на обращения не реагирует, «погромщиков» не ловит. А вот про интернаты уже интереснее.

Прежде Алексею только заметки попадались. Приехали, мол, бравые парни из Десанта в такой-то интернат или детский дом, подарков навезли. Теперь — целая статья. Раскопал глазастый и памятливый журналюга, что в начале 90-х, когда ещё волны от распада Державы плескались, несколько ветеранских организаций взяли шефство над самыми нищими интернатами и детскими домами. Сначала над двумя, потом сразу над десятью. Благое дело — и не столь редкое. Только обычно все подарками ограничивается, ремонтом в крайнем случае.

Здесь — иначе. Среди детдомовского начальства много всякой сволочи попадается. Когда тушёнку со сгущёнкой воруют, когда питомцев педофилам продают. Убивать бы таких, только некому. А тут нашлись. Убивать — не убивали, но за пару лет все десять директоров с должностей слетели. Новых уже шефы назначили, а заодно и преподавателей с воспитателями перешерстили на корню, своими людьми разбавив. Надбавки к жалованию опередили, причём немалые.

Тут бы журналисту удивиться. И такое возможно, но это уже не подарки с ремонтом. Средства откуда? Оттуда! Мелькал там и сям некий фонд. Названия разные, но речь вроде об одних и тех же деньгах. Чьих, конкретно — непонятка полная. Не раскопать, не увидеть, не пощупать.

Фонд-хамелеон и ныне здравствовал, числясь под именем «Финансы-инвест-А».

Лежала бы перед Алексеем газета, он тут же название бы подчеркнул — тремя красными чертами. Видел уже! Встречал — только не в связи с Десантом. Эх, память, дырявая! Ничего, файлы в домашнем компьютере собраны, за ночь проглядеть можно.

Что же получается? Получается, что Десант не только настоящими десантниками пополняется, теми, кто в армии отслужил, не только гнилыми интеллигентами вроде Жени-Евы. Детдомовцы для Десанта — как сыновья полка. После детского дома куда пойдёшь? Едва ли мимо проволоки лагерной. А зачем туда, если можно повязку с «крылышками» надеть?

Закрыл Алёша файл, флешку спрятал. Хватит на сегодня, и так всего много. В ящик почтовый заглянуть? Так не пишет никто, словно тому полковнику. Никто не пишет, никто не ждёт. «Холодная война, и время, как вода…»

Алексей полез обратно в карман — за флешкой, но доставать не стал. Нечего записывать, не спам же, что ему кидают! Ладно, поглядим…

Пока Алёша логин набирал, пока с паролем возился, озарение на него нашло. Маленькое, но приятное. Вспомнил! «Финансы-инвест-А» в другой статье поминались. Там речь о крикунах из «Отечества и порядка» шла. Точно? Точно!

Законы мы изменим, депутатов посадим, а на адвокатов охоту объявим.

Можно не удивляться, что Десант крикунов охраняет. Своя своих познаша.

А это чего? Письмо? Письмо!

* * *

«Лебедеву Алексею Николаевичу.

В связи с ухудшением политической обстановки в стране назначаетесь руководителем областного подполья. Вам присваивается рабочий псевдоним «товарищ Север».

Ваш Юго-Восток. № 44».

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-3.

Очень рад, что мы наконец-то начали. Хрестоматийное состояние в духе Наполеона, когда вино уже налито, и ты понимаешь, что надо пить, не из самых приятных. В 1916 году русской армии был дан приказ перейти в наступление, но двое командующих фронтами, перенервничав, просто отказались его выполнить. Ясность и определённость боя спасительна. Вместе с тем, следует понимать, что, начав, мы должны идти до конца. «Relentless, ruthless and remorless» — «без остановок, без пощады, без раскаяния», как верно заметил первый лорд адмиралтейства Джон Фишер.

Адмиралтейство помянуто не всуе. Предлагаю наше виртуальное подразделение назвать просто «Эскадра» — в значении, которое я уже поминал. Действовать оно должно именно «по Фишеру», чтобы сразу же снять все сомнения в наших возможностях. Вспомните, насколько неудачно выглядела попытка России заставить замолчать сайты чеченских сепаратистов. А ведь мы вступаем в бой на поле, которое противник считает своим. Более того, наш первый «поход» станет не только пробой сил, но и своеобразной «моделью» всей будущей кампании.

Хочу обратить Ваше внимание (так и тянет написать «просвещённое», уж извините) на важное заблуждение, характерное для нынешнего состояния умов. Я имею в виду самое настоящее преклонение перед спецслужбами, охватившее буквально всех: и людей государственных, и богему (Голливуд!) и простого обывателя. Причины понятны. Постоянные конфликты, угроза террора и смутное предчувствие будущей катастрофы заставляют искать пресловутую «сильную руку». Армия в её классическом виде скомпрометирована в полной мере. Генералам не верят, считая (справедливо или нет, иное дело), что они способны провалить любое дело. Более того, не без помощи известных нам кругов армию повсюду обвиняют в претензиях на власть. Зато спецслужбы совершенно незаслуженно заработали невероятный авторитет.

Образ агента-одиночки (или небольшой группы таковых), регулярно «спасающего мир», превратился в клише. В сознание буквально вдалбливается стереотип «сильного» сверхчеловека, способного победить, когда все прочие пасуют. В глазах обывателя спецслужбы превратились в некую касту — всеведущую, всемогущую, непобедимую.

Кому выгодно такое представление, очевидно. Нам же ни к чему поддаваться этому «нескромному обаянию». Практика последних лет показала: нигде и никогда спецслужбы не смогли предотвратить удары по собственному государству. Причина этого не только в очевидной некомпетентности, но и в ней тоже.

В условиях «свободного мира» невозможно избавиться от господства классической бюрократии, которая, во-первых, не слишком понимает дело, а, во-вторых, рискну повториться, блюдёт главным образом не государственные, а СВОИ интересы, личные и корпоративные. Рядовые исполнители (те самые супермены из фильмов Голливуда) могут быть выше всяких похвал, но что толку? На каком-то этапе все их успехи сходят на нет — прежде всего из-за позиции руководства. После того, как упали небоскрёбы-Близнецы, президент Буш заявил, что главная ошибка спецслужб — в отсутствии координации действий, когда каждое ведомства не спешило делиться «добычей» со службами-конкурентами. Это верно, но ещё хуже, когда интересы руководства разных «бюро» начинают прямо противоречить целям страны.

В России издавна знали: все заговоры и покушения подготовлены жандармами. Истинная правда, но отчего только в России? Гармония между спецслужбами и государством возможна только в здоровом обществе. Таких примеров мало, могу вспомнить разве что Великобританию викторианской эпохи.

Реален и другой вариант: постоянное насилие, «подсистема Страха», держащая спецслужбы в крайнем напряжении, не давая самовольничать. Сталину удалось укротить НКВД и сполна использовать его возможности в годы Второй мировой. Но страха хватает ненадолго, чему примером тот же Сталин, к концу своей жизни фактически потерявший над спецслужбами всякий контроль.

В «демократическом» мире невозможно расстреливать наркомов каждую пятилетку. Иные же методы не столь эффективны.

Вывод? Мы его уже сделали. В больном обществе спецслужбы тоже больны. Поможем им в этом. Вседозволенность ходит за руку с продажностью, кроме того многие Джеймсы Бонды искренне ненавидят и презирают помянутую «демократию» и её носителей.

Что нам и требуется.

Противостояние с этим противником меня не слишком заботит. Куда более волнует медленное продвижение на главном направлении. Я категорически против любого вмешательства в человеческий мозг, даже если это «просто» чип. Невинной лоботомии не бывает. Поэтому меня здорово смущает наша «группа добровольцев». Вспомните, чем кончились первые эксперименты с Q-реальностью Джека Саргати. «Туда» легко уйти, вернуться куда сложнее. Кроме того, мы рискует потерять над «добровольцами» всякий контроль. В строгом смысле слова они уже не совсем люди. Сравнение с «протезом» некорректно — деревянная нога и «лишняя» деталь в мозгу все-таки разные вещи. Что поделаешь? Творец заботливо заблокировал невероятные возможности, которые сам же вложил в Своё создание. Сейчас в нашем распоряжении всего несколько процентов «мощности». Если получится довести её хотя бы до половины, можно считать, что Человек победил. Но — без чипов!

Ваши жалобы на современную дегенеративную культуру мне понятны и близки. Но тоталитарная эстетика, та же национал-социалистическая, ничуть не лучше. Знаю по собственному невесёлому опыту. С другой стороны, какую «культурку» Вы хотите предложить народу? В советскую эпоху людей закармливали классикой (хорошей классикой!) целые десятилетия. Результат? «Культурка» — прежде всего зеркало, отражающее тех, кто в него смотрит. Мне кажется, возможно лишь постепенное «отсечение» крайних проявление помянутой Вами дегенеративности. Требуется медленная работа, а не отдельные, пусть и эффектные акции.

Но по большому счёту, вы правы. Совершенно не могу слушать радио, о телевизоре и говорить нечего. Спасаюсь записями, собираю шестой CD-диск. Кстати, я вовсе не глобальный поклонник ретро, просто среди современного «мусора» не так легко найти нечто приличное.

В списке ещё не найденного есть несколько песен-загадок. Не помню ни названия, ни исполнителя, ни слов, осталась слабая тень, отзвук когда-то слышанного. А так хочется услышать вновь!

CD-ДИСК 2 «X-FILES»

Дорожка 1 — «The X-Files theme»

Композитор Марк Сноу.

(3`56).

В комментариях не нуждается.

Пятница, 8 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.45,

заход — 17.04. Луна — II фаза, возраст в полдень — 11,5 дней.

Дневной путь оказался весьма непродолжительным. Уже к полудню мы достигли пределов большого селения макололо, будучи извещены об этом лаем десятков остроухих псов, выбежавших навстречу каравану. Без особых происшествий мы проследовали по единственной, хотя и широкой улице к центру, где и остановились. Вскоре я узнал, что в путь караван тронется не ранее завтрашнего утра.

Причина неожиданной днёвки вскоре совершенно изъяснилась. Часа в три пополудни на площадь, где мы расположились, вступила целая колонна, сопровождаемая вооружённой копьями охраной. Такое уже приходилось видеть, и не раз, на сердце все равно замерло. Невольники! Не менее трех сотен, по преимуществу женщины и дети, все — почти голые, более половины в тяжёлых деревянных колодках, сквозь которые продеты шея и руки.

Итак, наш хозяин, мистер Зубейр Рахама, не оставляет свой промысел, выражаясь на языке янки, «бизнес». Как я понял, остановка связана ещё и с тем, что невольники, как прежде купленные, так и приобретённые в селении, будут отправлены с охраной в один из портов восточного побережья. Мы же двинемся на север за новой добычей. Надвигается война, и мистер Зубейр рассчитывает на богатый улов.

Наблюдая за сотнями несчастных, волею злой Судьбы и злых людей потерявших дом, близких, родину, а в ближайшем будущим, весьма вероятно, и самое жизнь, я испытывал непростые чувства. Да гуманность вопиет. Моя душа, душа человека, пусть и несовершенного, но все-таки свободного общества, полна глубокого возмущения, даже гнева. Тщетно успокаивать себя мыслями, что чёрных невольников не менее цинично продают на аукционах в цивилизованных Северо-Американских Штатах, а доля фабричных работников в Англии и моей родной Шотландии не многим завиднее.

Есть, правда, иной аргумент, куда более серьёзный. Попавшие в плен принадлежат к враждебному племени. Если бы победа досталась им, точно так же на главной площади продавали бы рабов, но уже других. Здешние обычаи и традиции ничуть не гуманные европейских.

Поневоле начинаешь испытывать презрение и даже ненависть к сочинителям «африканских» романов, где высшей доблестью героев является отстрел беззащитных зверей и «диких негров», остальные же страницы посвящены описанию красот природы и поискам разного рода реликвий и сокровищ, чуть ли не копей царя Соломона. Так и хочется увидеть этих писак с деревянными колодками на шее!

Красная земля миомбо и вправду одно из лучших созданий Творца. И на этой красной земле сейчас сидят в ожидании бедственного пути в никуда сотни Божьих образов и подобий. «Видел я зло под солнцем», — изрёк Соломон, сын Давидов.

Преподобный Ливингстон в одной и наших бесед решительно заявил, что будет лично (!) освобождать всех встреченных им невольников, используя авторитет правительства Её Величества, а если понадобиться, и вооружённую силу. Порыв благой, осталась лишь пожелать ему удачи.

Вместе с тем, проблема рабства негров не так проста. Об этом мы неоднократно беседовали с Мбомо, знающем о рабстве не понаслышке. Сегодня беседа наша была продолжена и привела к неожиданным выводам.

Отмечу вначале, что Мбомо — личность непростая. С немалым трудом уговорил он меня называть его в присутствии иных европейцев «слугой». На мой решительный отказ, он не без смеха заметил, что должно считаться с предрассудками диких племён. Возразить было нечего.

С Мбомо мы друзья уже много лет, ещё со времён путешествия по джунглям Судана. Надеюсь, при всем его презрении к дикому племени европейцев, Мбомо делает некоторое исключения для своего друга Рича.

Мбомо добавляет: «И для доброго доктора Джо». Ливингстон ему тоже пришёлся по душе.

Определённо знакомый с рабством, Мбомо должен, казалось бы, с понятным чувством относиться ко всему, что имеет отношение к торговле людьми. Работорговцев он и вправду ненавидит, но ещё больше не любит тех, кто непосредственно продаёт невольников. Это не только местные вожди. Женщина, продавшая дочь мистеру Зубейру, сделала это без всякого принуждения, причём, явно не умирая с голоду. Между прочим, сегодняшние невольники — такие же точно макололо, как и те, кто их пленил.

Но даже не это главное. Мбомо неоднократно спрашивал меня: «Что бы делали с пленниками, если бы их НЕ продавали в рабство?» Ответ слишком очевиден. Невысокие здешние урожаи и постоянный падеж скота из-за мухи цеце приводят к изрядному переизбытку населения. Это странно слышать тем, кто видел Африку лишь на географической карте, но сие действительно так. Негрские племена воюют часто, не столько за добычу, сколько за землю, необходимую для сельскохозяйственного труда. Люди НЕ нужны. В случаях, когда рядом не оказывается невольничьего каравана, их судьба предопределена.

Мбомо идёт в своих рассуждениях ещё дальше. По его мнению, многовековая работорговля, начатая ещё арабами, спасает Африку от худшего — перенаселения, кровавых междоусобиц и голода. Избыток людей регулярно изымается, причём гибнут далеко не все.

Я не знал, что ответить. Кажется, Мбомо слишком увлёкся идеями преподобного Мальтуса, о коих я как-то ему поведал. Признать благодетельность рабства, которое веками забирает у Африки сотни тысяч, если не миллионы, её сыновей и дочерей, не могу. Вместе с тем, мне хорошо известна страна, где в своё время люди были тоже НЕ нужны. Это наша Британия, уничтожившая своё крестьянство в правление Тюдоров, когда овцы съели людей. Примечательно, что первые рабы, которых Англия отправила в колонии, были не чёрные, а белые. Не испанцы, не бунтовщики шотландцы, не ирландцы даже — англичане.

Виденное и слышанное сегодня напрочь отбивают охоту к описанию разных мелких происшествий, равно как встреченных по дороге животных и растений. Начинаешь думать о том, КОМУ понадобятся наши открытия, наши с таким трудом составленные карты. Кто пройдёт по просторам южноафриканского «блюдца», следуя моему маршруту? Работорговцы? Гренадеры Её Величества? Янки со своим «бизнесом»?

Даймон, не иначе проявив мистическую чуткость, не беспокоил меня сегодня. Я был ему за это весьма благодарен, но ближе к ночи начал волноваться. Поистине странно — волноваться за того, кто уже находится в мире духов! Однако, это так. Кто ведает, какие испытания ждут нас за роковой неизбежной чертой?

Вспоминая наши беседы, я внезапно пришёл к странному, даже невероятному выводу. Мой Даймон, судя по всему, считает умершим отнюдь не себя, а, как это ни дико, меня (!!!). Не ведаю, что могло послужить основанием для такого заблуждения. Поистине даже духи не всеведущи.

Дорожка 2 — «Gladno srdce („Hangry Heart“)

Эмир Кустурица и «The No Smoking Orchestra».

(3`48).

Из саундтрека к фильму «Жизнь как чудо». Знатоки до сих пор спорят, много ли потерял Кустурица, поссорившись с Бреговичем. Но эта вещь в любом случае хороша. Очень выразителен женский голос.

Плачет девушка, всхлипывает, слезы вытирать не пытается. Тушь на ресницах потекла, на щеках чёрные пятна, которое на левой — размазано, клякса кляксой.

— Ой, кто же я тэпэр, Алёша? Кто ж я…

Вокруг люди, полна остановка. Трамвая давно не было, хотя и час пик. В сторону не отойдёшь, мокрый снег всюду. С утра потеплело, заскользили подошвы по мокрому льду.

— Алёша, Алёша…

Как утешить? В кресло не усадишь, воды не поднесёшь. Даже не обнимешь, неудобно среди людского наплыва. Со стороны глянут, сразу решит: обидел студент очкастый девушку, довёл чуть не до истерики. Сразу видно, интеллигент!

Район рабочий, не жалуют здесь очкатых умников. Смена закончилась, трудящиеся домой едут, трамвая нет, все злые, усталые.

— Алёша, может мэни с города уехать? Тильки куда? Знову в Тростянец? А там що?

Плачет Варя. И как помочь?

Мобильный телефон Алексей включал редко. Звонили ему раз в месяц, не чаще, к тому же риск — купил с рук, модель старая, хоть в музей сдавай. Литиевые батареи, и то спасибо, заряжается без проблем. А с SMS-ками беда. Так что работала мобила в режиме почти одностороннем. Включил, позвонил, снова выключил, порадовавшись, что работает.

А тут словно чувствовал — перед второй парой кнопку нажал, блокировку клавиатуры поставил, спрятал во внутренний карман. И надо же — как раз после третьей Варя позвонила. Впервые, кстати. Номер Алёшиной мобилы у неё имелся, но только на всякий пожарный, потому как дорого. Алексей сам ей звонил — на фабричный коммутатор. «Третий цех, пожалуйста…» Поэтому сразу понял, пока телефон доставал — пожар, не иначе. Тем более, в ссоре они. Значит и вправду, припекло.

Встретились на трамвайной остановке. Рельсы налево, рельсы направо, за дорогой — склон, поросший редкими соснами. Почти парк. Летом там хорошо: белочки бегают, дух смоляной всюду. Остановка же самая обычная — будка, чугунные скамейки, даже в жару не сядешь. И народищу полно.

Тоже странность, между прочим. Варя на остановках свидание не назначала. Просто говорила: «Приходь, сегодня вильна». Гулять иногда гуляли, конечно, не зимой же по гололёду!

Как ни спешил Алёша, Варя все равно раньше пришла. Его увидела — плакать стала. Почти не прячась, в голос.

— Зробы что-то, Алёша! Я же теперь жить не смогу. Я ж грязная, хуже шлюхи!..

В первый миг Алексей растерялся, понять не мог. Мысль дурацкая мелькнула: из-за серёжек все. Повелась Варя на золотых колечках, сейчас денег просить станет. Глупость, конечно, только из-за этой глупости они уже поссориться успели.

Обнял её Алёша, чужие взгляды проигнорировав, прижал к груди. Варя словно ждала — ткнулась мокрым носом ему в ухо.

— Алёша… Яка я дура, Алёша!

* * *

— Начальник мий, хач поганый. Денег не дал, обещал только. Мы ж с ним до этого тильки у кабинете, а тут говорит — домой ко мне идём. Свято, говорит, у него, праздник. Приходь, погуляем. До меня брат мой заглянет, он — вэлыка людына, в милиции служит. Я, дура, взяла и пришла. Думала, даст денег, обещал ведь …

Всхлипнула Варя, вновь холодным носом уткнулась. Алёша поглядел вверх, на серые тучи, погладил девушку по грязной щеке. Затем не удержался, взглядом по её уху скользнул. Нет серёжек, только дырочки знакомые.

— Они оба пьяные были. Им же, хачам, пыты, вроде как, нельзя, а они все одно пьють. Потом третий пришёл, тоже хач, у форми милицейский. С братом начальника разом служит. Я уйти хотела, испугалась, а они дверь заперли. Говорять: не выпустымо, прямо тут лягай…

Дёрнуло Алёшу, болью ударило. Ясное дело, дура она, Варя, думать надо, к кому в гости ходишь. Но разве в том дело? Варя — его девушка, он же…

— А мент, который брат його, грозить стал. Без прописки останешься, я швыдко устрою, у меня все схвачено…

Странное Алёше вспомнилось — ни к месту, не ко времени. В Днепропетровске дело было, в школьные годы. Зашёл как-то Алёша на кладбище, у бабушкиной могилы убраться. Осень, листья нападали, отец как назло опять в запое… Алёша помахал веником, поставил две астры в стеклянную банку — и обратно пошёл. Дорога через главную аллею вела, где большое начальство вкушало вечный покой. Как раз угадал: похороны, да не простые. Оркестр медью гремит, высокий чин с деревянной трибуны слова прочувственные из пуза выдавливает. Толпа — почти все в форме, знакомой такой. Наша служба и опасна и трудна!

Все как обычно, если бы не самосвал. Прямо тут стоит, на аллее. А в самосвале кузов чем-то серым полон. Пригляделся Алексей: бетон. Не поверил сперва, головой помотал. Зачем бетон на похоронах? Потом сообразил, охнул…

Не выдержал, к дядьке-могильщику подошёл. Тот в сторонке стоял, смолил папиросину — ждал, пока начальство выплачется. Кивнул Алёша на самосвал: в чем, мол, дело?

Могильщик понял, усмехнулся криво:

— Гадов всегда заливают. Не встанет, так выкопают.

Покосился на дядьку Алёша. То ли шутит, то ли нет, поди пойми. Может, шутит, только машина с бетоном — точно всерьёз.

Долго у Алёши самосвал стоял перед глазами. Потом стёрлось все, ушло, а сейчас вспомнилось.

— Я ж теперь, Алёша, хуже шлюхи. Они ж со мной всё робылы. Представляешь, всё! Уси трое! А потом сказалы, что ще меня покличуть и тогда денег дадут, если я на все згодна буду. А начальник, хач вонючий, смеётся. Нам, каже, понравилось, а тебе? Иди, умойся! Умылась я, Алёша…

Закрыл Алексей глаза, словно в чёрную ночь ныряя. Только не темно там было: увидел он Варино лицо. Не в слезах и грязи, а счастливое, спокойное. «Малю-юня! Мой малюю-ю-ня!»

Самый страшный гнев — гнев бессилия. Ничего не исправишь, никого не спасёшь, даже не отомстишь…

«Гадов всегда заливают». Эх, бетона бы!

* * *

— Ты только ничого не робы, Алёша, не звязуйся с ними. Я тебе рассказала, потому как некому, а мне плохо, так плохо! Может, справди домой вернуться? Мени начальник обещал, что в магазин устроит продавщицей, у него знакомых в фирмах разных полно. Или в кахве какое. А його брат, милиционер который, говорят, над наркотиками главный…

— В смысле? Наркоманов ловит?

— Ой, Алёша, ты прямо как дытына. Наркотиками они торгуют. И через цыган, и через аптеки. Или не слыхал? Цэ — страшни люди, хуже банды. Я тебе рассказала, но ты ничего не робы, Лёша, не звязуйся. И я мовчать буду, никуда мне не деться, не хочу в Тростянец повертатыся. Що я там буду делать, шлюха пидтоптана? Плохо мне, Алёша, пожалий, пожалий…

Дорожка 3 — «Профессионал»

Эннио Морриконе.

(5`06).

Из саундтрека к одноимённому фильму. Смертник идёт по пустыне, а впереди нет ничего, кроме мести, мести, мести…

Алёша набрал в поисковой системе «Как убить мента», за «мышь» поудобнее взялся. Ищем? Пальцем на левую клавишу нажимая, спохватился: почему именно мента? Начальничка бы Вариного перво-наперво ущучить, а лучше всех сразу, оптом.

Ладно, что там преложат? Ищем!

Экран моргнул, подумал секунду-другую — и результат выдал. Вздохнул Алексей: точно, в стране советов живём. Вон, сколько подсказчиков!

Читать? Стоит ли?

В интернет-кафе народ битком набился. Вечер, но не поздний, самое время в Сеть заглянуть. Повезло, не пришлось долго ждать, почти сразу место освободилось.

Сюда, в знакомую «точку», что совсем рядом с университетом, Алексей Лебедев и отправился, после того, как Варю до знакомого общежития проводил. Куда ещё идти? Не в пустую же комнату, чтобы волком там выть?

За окном — тьма холодная, к ночи подмораживать начало… Поглядел Алёша по сторонами, задумался. Интересно, что люди в Сети ищут? Наверняка что-нибудь невинное вроде реферата по истории Украины. Но кто знает, чужая душа — потёмки. Кому мента убить, кому доцента зарезать…

Ну, что там?

Особой наивностью Алексей Лебедев не страдал. Как раз в меру для двадцати лет и неоконченного высшего. Понимал: никого не убьёт, даже пытаться не будет. Потому что не сможет, а сможет — поймают. Сразу и без разговоров. И что за дурь — вендетту устраивать? Если Варя за какие-то серёжки… Тоже не вчера родилась!

И все равно — гадко. Словно его самого, Алексея, в дерьме вываляли и сверху сапогами прошлись. Как те парни из Десанта. Только возле телецентра, считай, глупость вышла, а здесь… И здесь — глупость. Дура Варя, сама виновата!..

…Купил бы ей серёжки, глядишь…

Поморщился Алёша, тоскливые мысли отгоняя. Вон, как все просто — тысяча и один совет насчёт ликвидации стражей правопорядка! А если про Президента спросить? Только без пользы все, даже если всерьёз. Всерьёз — это снайперская винтовка, «адская машина», пистолет «Макаров» хотя бы.

Оружие — настоящее, боевое, Алексей Лебедев за всю жизнь держал в руках раз десять, и то на военной кафедре. Именно держал — стрелять довелось лишь однажды. Не попал, понятное дело. Таких не берут в руководители областного подполья!

Вновь поморщился Алексей, скривился. Шутят же, идиоты! Вчерашнее письмо задавил сразу, только по привычке глянул на обратный адрес. Мог не трудиться — вместо адреса непонятно что, не с ящика посылали. Само собой…

Письмо стёр — и не вспоминал почти. Что вспоминать? Все вокруг есть, подполья не хватает. «В связи с ухудшением политической обстановки в стране…» Она, обстановка, уже пятнадцать лет только и делает, что ухудшается!

Пробежался взглядом «товарищ Север» по разноцветным строчкам, очки снял, протёр. Чушь! Половина — цитаты из книжек, половина — вопли с форумов. Или шуточки. Что, мол, подумаешь, если с утра убитого мента увидишь? Хорошо день начинается, подумаешь.

Смешно. Ха-ха — три раза.

Ничего ему не сделать — и Варе никак не помочь. Домой, в Тростянец, не хочет, значит, придётся вновь мерзавцев ублажать. Может, вправду на серёжки расщедрятся!

Будь он и в самом деле вождём подполья! «Гадов всегда заливают»… Не встали бы, не выбрались!..

Алёша понял — лучше не думать, а если думать, то о другом. Отвлечься бы, мозги занять, только чем? Новостями разве что. Набрал адрес, который первым вспомнился, подождал, пока монитор моргнёт…

* * *

Когда настроение плохое, новости лучше не слушать и не читать. Все кажется: дурью мается народ. Дюжина партий на «Отечество и Порядок» в суд подаёт неясно за что. Заявление недодавленных правозащитников — тоже про «Отечество и Порядок». Здесь уже понятнее: оболгали бедных борцов за права, оклеветали аккурат в прямом эфире, заграничные гранты помянув. Не просто, с адресами, с цифрами. Нацизм в чистом виде!

Хмыкнул Алёша, от бед отвлекаясь. Что правозащитники, что нацисты. Им на истфаке давно объяснили: за всеми, что с краю, охранка стоит. И за черносотенцами, и за большевиками…

И этих бы… залить. По макушку самую!

Дальше — скучнее. Выборы-швыборы, провокации-диффамации. У трех сотен кандидатов судимости не сняты, ещё полсотни в преступных группировках верховодят…

Депутат, вор и продажный мент — враги народа!

Вздохнул отставной демократ Алексей Лебедев. Правда! Если подумать, на хрена стране парламент? Не для демократии же, в самом деле. Если же ещё подумать, ответ дать можно: бандитов от тюрьмы «неприкосновенностью» спасать, деньги за лоббирование грести… А если парламент в самом деле разогнать, а депутатов на нары отправить? Что будет? Ясно что: всеобщая народная радость. Только Европа вздыбится, того и гляди направит скорострельных миротворцев.

А это что? Никак мента замочили? Точно! «Убит полковник милиции…». Надо же, не испугался кто-то! Журналюги-злодеи, правда, подсказали: не в профессиональной деятельности убиенного дело. Крышевал полковник наркоторговлю в целой области. Врут, понятно, вот и опровержение — только что из пресс-центра МВД.

Дёрнул Алёша щекой. И вправду, не побоялся кто-то.

Завтра мы опубликуем список аптек, где торгуют наркотиками. Все они — под ментовской «крышей».

Интересно, опубликовали?

А про Десант есть? Есть, как не быть! В детский дом приехали, подарки привезли. И… С милицией подрались? Храбрые, однако, фашики! Ну, это в Донецке, там все отморозки, того и гляди, за пулемёты возьмутся.

Остальное — вовсе неинтересно. Кит в Темзу заплыл, австралиец зарегистрировал брак с самцом кенгуру, в Интернете паника… Чего-о?

Оглянулся Алёша, по сторонам посмотрел. Где паника? Сидит народ у мониторов, работает. Значит, не во всей Сети, погорячились репортёры.

И вправду, не во всей. Зато на порносайтах, особенно тех, что для педофилов — беда. Уже вторые сутки идёт погром, такой, что прячься. Ничего не помогает, ни антивирусы, ни вопли про священную свободу информации. Бьют — не жалеют. Уже в Европарламент жалоба пошла — в защиту прав священных педофилов.

Перечитал Алёша заметку — удивился. Есть у него на курсе приятель, Саша Лепко, великим считается докой по части всего компьютерного. Как-то завёлся народ по поводу порносайтов, особенно которые для извращенцев. Истфаковцы — народ суровый, недаром их в демократы редко берут. Задавить подонков — и точка! Тогда Саша и пояснил обстоятельно, почему серьёзный сайт уничтожить нельзя. Заткнуть можно, но ненадолго. Иначе бы сайт Билла Гейтса и часа не проработал.

Основательно рассказывал Лепко, с примерами. Убедил. Вздохнули суровые ребята с истфака, помянули товарища Сталина. Вовремя, молодец, кибернетику топтать начал, жаль до победы не дотоптал!

Выходит, сайты давить все-таки можно? Или вирус новый выродили? Особенный?

И ещё заметил Алёша: первых делом снесли русскоязычные сайты, потом лишь за прочие взялись. Ой, молодцы!

* * *

— Мама, я по мобиле звоню… Да-да, все в порядке, в полном порядке! Нормальный у меня голос. Ничего не случилось! А ты как? А папа? Опять?! Мама, скажи ты ему, скажи, не молчи!..

Дорожка 4 — «Makhnovshina»

Предполагаемый автор — Этьен Рода-Жиль.

Исполняет неизвестная французская рок-группа.

(2`55).

Песня французских анархистов на мотив «По долинам и по взгорьям». Возможно имела украинский «прототип» — в слове «Makhnovshina» ударение ставится на предпоследний слог. «Шли деникинцы лавиной, собирались аж в Москву — все их войско махновщина покосила как траву».

Суббота, 9 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.43,

заход — 17.06. Луна — II фаза, возраст в полдень — 12,5 дней.

Отбытие наше откладывается, по меньшей мере, на завтра. День сегодняшний был посвящён сбору и отправке каравана невольников на юг. Его поведёт один из арабов, помощников мистера Зубейра. Наш хозяин доволен: страшный «улов» обильный, как никогда, причём достался за невысокую цену. Беспокоит Рахаму лишь возможное нападение конкурентов, стремящихся урвать свою долю добычи.

Не удержавшись, я спросил у мистера Зубейра, каковы ожидаемые естественные потери по пути к побережью. Продумав, он ответил, что надеется на благополучное прибытие трех четвертей груза, если аллах не нашлёт эпидемии или разбойников.

Итак, каждый четвёртый невольник заранее списывается в убыток. Несколько сот людей, пока ещё живых и здоровых.

Комментировать здесь нечего.

Свою малолетнюю наложницу Зубейр тоже отправляет с караваном, причём на общих основаниях, в колодках и с верёвкой на шее. Кажется, я преувеличил его мягкосердечие.

Не желая наблюдать за приготовлениями и отбытием несчастных, мы с Мбомо посвятили время осмотру селения. Оно мало чем отличается от уже виденных (те же улицы в красной пыли, те же круглые островерхие хижины с крышами, похожими на китайские шляпы), разве что несколько больше и богаче. Неудивительно, ибо здесь находится резиденция здешнего «рундо», то есть, старшего вождя, коему подчинены вожди всех окрестных селений. Именно в этом причина нашей задержки: мистер Зубейр ведёт долгие беседы с рундо и его советом. Подозреваю, что поводом является все та же грядущая война.

Здешний базар весьма обилен товарами, как местными, так и привозными. Европейских нет, но очень многое явно доставлено из долины Замбези. Немало домашней птицы, сахарного тростника, риса, мапиры (вид проса), кукурузы. Предлагался, хотя и дорого, табак.

Тканей и украшений также много. Среди прочего, я увидел небольшой коврик с аппликацией, изображающей, если верить мастеру, зверя Керит. Сам мастер его не видел, посему представил в виде большой гиены с огромными когтями.

Коврик я прибрел исключительно для коллекции. Он свидетельствует лишь о фантазии туземцев, хотя наличие больших когтей у зверя подмечено верно. Однако, уже уходя с базара, мы с Мбомо наткнулись на нечто более ценное: странного вида щит, украшенный бронзовыми бляхами. На бляхах был представлен все тот же Керит, но совсем иначе. Длинная морда и характерные уши делают его похожим на барсука.

Такие бляхи я уже видел. По уверениям торговцев они привезены из страны Миомбо-Керит. Неведомый науке зверь является, якобы, тамошним тотемом, давшим земле имя.

Боюсь загадывать, но, кажется, страна Миомбо-Керит столь же реальна, как и давшее ей имя чудище. Если это так, то… Нет, пока ещё не решусь делать выводы.

Следует отметить ещё нечто, связанное с миром зверей, хоть и не столь редкое. Я имею в виду местных собак. Наряду с обычными в здешних краях остроухими псами, мы увидел других, тоже знакомых, но здесь пока ещё не встреченных. Речь идёт о львиной собаке, которую держат готтентоты. Приходилось слышать, что она распространена далеко на север, причём очень ценится в качестве сторожа и охотника. Видимо, так оно и есть.

Особенностью данной породы является гребень на спине, образуемый из волос, растущих против основной шерсти. Этот гребень, именуемый часто «ридж», у настоящей львиной собаки должен чётко выделяться, сужаться к крупу и быть симметричным. Начинается он позади холки, продолжается до самого хвоста и содержит два идентичных завитка, расположенных друг против друга.

Мбомо твёрдо решил купить такую собаку в ожидании трудностей дальнейшего путешествия. Прибрести он думает не щенка, а молодого пса, дабы сразу же получить верного помощника. На мои замечания по поводу трудностей дрессировки фактически взрослого животного, он лишь смеётся. По его мнению, европейцы (племя, как известно, дикое и подверженное предрассудкам) лишь портят животных своей «дрессировкой». С животными следует дружить, тогда они ответят тем же.

Поглядим!

Разговор о предрассудках диких европейцев стал поводом для серьёзной беседы по поводы нашего маршрута. Мбомо откровенно высказался насчёт моего здоровья. Увы, возразить нечего. Даже если лихорадка каким-то чудом меня пощадит, сил все равно остаётся слишком мало. Африка — пока ещё злая мачеха для белых людей. Болезни, незнакомые европейцам, не самое опасное, равно как змеи и насекомые. Не менее вреден, как ни странно, здешний хлеб. Крупный помол делает его настоящей отравой для непривычного желудка. Подозреваю, что африканская вода для белых людей тоже не слишком полезна, и даже воздух распространяет смертоносные миазмы.

Жить в Африке европейцы не могут. Однако, живут, торгуют, путешествуют, обманывают и убивают ближних своих. Живут — и умирают.

Сами же путешествия по глубинам континента вовсе не так трудны, как может показаться человеку, начитавшемуся «африканских романов». Забавно встречать на их страницах описания подготовки к очередному походу за алмазами или золотом. Ежели героев и вправду снарядить подобным образом, то их появление где-нибудь у Замбези будет подобно высадке в Портсмуте толпы голых негров, которые, поставив на головы тяжёлые корзины, с пением песен направятся, ориентируясь по звёздам, строго на север, разбивая по дороги бивуаки и пугая полицейских и лесников. «Господа! Не лучше ли вам сесть на поезд?» — неизбежно поинтересуется у этих дикарей кто-либо сердобольный.

Дикари-белые ведут себя в Африке не умнее. Но это — отдельная тема.

Беспокойство моё о пропавшем куда-то Даймоне исчезло лишь с его появлением ровно в пять часов пополудни, если верить моему хронометру. Будь я англичанином, непременно пил бы в это время чай. Но вместо чая мы с моим Даймоном угощались (вот совпадение!) кофе. Между прочим, его сорт именуется не «кофе Якова», а именно «Якобс», как имя собственное. В мире духов свои традиции.

Вероятно, я был не слишком сдержан, сразу же начав расспрашивать о самочувствии и делах. Надеюсь, Даймон меня извинит, ибо я и в самом деле волновался за моего навязчивого духа. Его дела, как я понял, благоприятны, если не считать неприятностей с дочерью. Я осмелился узнать причину. Ответ меня поразил: юная девица поступила волонтёром в некое войско (!!!) и всерьёз увлеклась германской культурой. Если первое и в самом деле чудовищно, то в достижениях немецкой цивилизации не вижу ничего плохого, если, конечно, не считать Фейербаха.

Даймон не без грусти заметил, что мне его заботы до конца не понять. «К счастью», — добавил он.

Изрядно раззадоренный (что у них там, за Ахероном, происходит?!), я потребовал от Даймона, дабы он, не пускаясь в абстракции, описал то, что видит из окна. Даймон охотно удовлетворил моё любопытство, причём не без некоторого злорадства. Не зря! Теперь мне остаётся размышлять над тем, что такое «гараж» и «электрический фонарь». Неужто в мире ином электричество применяется для освещения?

«Бомджи» у духов (если я верно расслышал это жуткое слово) — то же, что в Париже «клошары». Видимо, их грехи особо тягостны.

Уже без всяких шуток Даймон подробно расспросил меня о здоровье. Не иначе, они с Мбомо сговорились.

Дорожка 5 — «Russian Dance»

Автор и исполнитель — Том Вейтс (Tom Waits).

(3`14)

Полная психоделия. Больше трех раз подряд слушать не рекомендуется. Более двадцати — тем более.

Вышел Алёша из родного университета, налево посмотрел. Налево — это к Варе, полчаса ходу, если не спешить. Только идти незачем. Варя на работе, и не звала. Позовёт ли?

Направо посмотрел, где станция метро. В комнатушку, к старому компьютеру? Оно бы надо — курсовую отполировать. По дороге крикунов-агитаторов послушать можно, вдруг потешат чем-нибудь? «Подпольный обком товарища Севера действует». Или даже: «Север — последняя надежда нации»?

Алёша вздохнул, привычно сунул руки в карманы. Опять перчатки забыл, вот незадача! Ничего о нем не скажут — ни сегодня, ни через сто лет. Не страшно, есть и другие темы. Про «Отечество и Порядок» — или про Десант.

Направо?

По дороге можно в пиццерию заглянуть, не век же пельменями пробавляться. Тем паче стипендия в кармане.

— Привет, Алексей!

Фу ты! Так и напугать можно, причём без всякого труда. Хорст Die Fahne Hoch собственной персоной — в полной десантной форме. Повязка, камуфляж, утеплённый кепи, ботинки тяжёлые на высокой подошве. Как раз, чтобы по рёбрам…

Верно говорят: не поминай!

— Привет, привет!..

Не сам Хорст — с Женей, Женей-Евой. Потому и «привет» два раза. Профессорова дочка тоже вся пятнистая, при повязке и ботинках. С парада, что ли?

— Пойдём, Алексей! Тут недалеко.

Если бы не выгнали Алексея Лебедева из демократов, закричал бы он, народ распугивая: «Похищают! Спасите-помогите!» А теперь чего кричать? Кому он нужен, интеллигент очкатый? Разве что в качестве жилетки, и то ненадолго.

— Пошли…

Направо? Налево? Налево! Ёкнуло сердце: если площадь миновать и ещё чуток пройти, как раз ко входу к телецентр попадёшь, где ногами лупят. Покосился Алёша на Хорста, на Еву поглядел. Оба серьёзные, мрачные.

…Шагают — и то в ногу!

Спросить? Подумают, будто испугался. Не спросить? Решат, что язык проглотил. От страха.

Площадь уже позади. Впереди… Телецентр впереди, такой знакомый. Ступеньки, истоптанный снег… Пять парней в камуфляже с повязками.

Дёрнуло Алёшу. Не слишком сильно, но чувствительно. А что если вправду? Недолупили, сейчас продолжат. На том же месте, в тот же час?

Алексей, конечно, виду не подал, даже руки из карманов не вынул, но влажность на ладонях все же почувствовал. Вдруг того хуже: призналась Ева, что по неосторожности лишнее сболтнула демократу? И решили в штабе Десанта лишнее из мозгов его взять — и выбить? Прямо на асфальт, потом подошвами растереть — для верности?

Посмотрел Алёша на Женю-Еву, снова вздохнул. Она сболтнула, он язык распустил. Вот язычок ему и укоротят. Нечего панибратствовать! Не Ева, а «боец Десанта третьего года службы»!

Пришли?

Не выдержал Алексей, оглянулся. Пусто у телецентра — ни прохожих, ни патрульных, только Десант в красе и силе. Значит, сейчас начнётся!..

— Все ко мне!

Это Хорст Die Fahne Hoch. Началось!

Пятеро в камуфляжи словно ждали. Уже тут, уже строям стоят. Все одинаковые, только у одного — пластырь на щеке. Не иначе, Степан Квитко, гайкой сражённый.

— Внимание!

Алёша и сам чуть по стойке «смирно» не стал — уж больно Хорст-Игорь серьёзен. И Женя, и все остальные.

— Алексей! По поручение городского штаба Десанта приношу извинения за случивший инцидент…

Так и сказал «случивший инцидент». Моргнул Алёша. Надо же, слова какие!

— …В провокации ты не виноват. Виноваты мы — поддались. А ты — молодец, все твои бежали, а ты остался, не струсил. Так что — извини!

Сказал — и ладонь к кепи подкинул. Лихо, словно и вправду на параде. Алёше даже завидно стало.

И как ответить? «Вольно» скомандовать?

Алёша, конечно, ответил — как умел. «Ну, да, и мы тоже, и меня тоже, плохо получилось, потому что — и вообще». Приняли как должное. Что с демократа возьмёшь?

— Раз-з-зойдись!

Снова Хорст. Голос прямо-таки металлом звенит. В армии наверняка школу сержантов закончил!

Сказал — и разошлись, все и сразу, чуть ли не бегом. Алёша даже расстроился. Хотелось пострадавшего Степана Квитко о здоровье спросить. Неудобно как-то…

— Ну что, Алексей, кофе выпьем? Тут кофейня приличная рядом. Или покрепче чего хочешь?

Посмотрел Алёша на Хорста, потом на Женю-Еву, подумал. Отказаться? Опять-таки неудобно, к нему, считай, по-людски, можно сказать, честь по чести.

— Ага. Только не «покрепче». У меня ещё курсовая…

* * *

— Понимаешь, Алёша, мы политикой не занимаемся. Десант не для этого создан. Просто друзья нас помочь попросили — на время выборов. Политика не главное, ты же видишь, кто в парламент лезет. Мразь на мрази, противно даже…

Женя говорит, Хорст кофе цедит, уже вторую чашку. Так, видимо, задумано: Игорь парадом командует, Профессорова дочь агитацию ведёт.

Кивнул Алексей, спорить не стал. «Друзья нас помочь попросили»! Скажи мне, кто твой друг!..

Законы мы изменим, депутатов посадим…

— Главная цель Десанта — защитить людей. Не только своих, всех. От преступности, от наркомании, от продажных политиков…

— От растленной западной культуры, — Алёша вздохнул, — От дегенеративного искусства, от однополых браков и гамбургеров. Надо сохранить национальную идентичность перед лицом всемирного глобализма…

— А что — не надо? — Хорст, резко очень. — Алексей, ты же все понимаешь. Реально!..

— Понимаю. На третьем курсе проходили. Если строишь концлагерь, сначала отправь туда бомжей. Город чистый, жители радуются. Потом — гомосексуалистов, затем — цыган. А потом — всех подряд.

Поглядел Хорст Die Fahne Hoch на Женю-Еву. Поглядела Профессорова дочка на Игоря.

— Ну, вот. Все ты, Алексей, правильно видишь. Вступай в Десант!

* * *

— Уже было! При Гитлере, при Муссолини, при Сталине. И чем кончилось?

— Гитлер ошибся с евреями. Сталин — с крестьянством. Мы это учтём.

— Цыганами обойдётесь? Западный вариант — мерзость, никто не спорит. До нормального парламента нам ещё лет пятьсот на полусогнутых. Но что взамен? Концлагеря?

— Взамен — власть для народа и в интересах народа. С максимумом допустимой свободы. Пресса, партии — пожалуйста. Мы будем только поддерживать порядок. Главное — люди. Дети не будут бояться идти в школу, молодые ребята — в армию. Вечером по улицам можно будет гулять!..

— И поезда — по расписанию. Хорст!.. Игорь… Женя! Знаете, что дальше будет? Сначала — драки с милицией, потом бомбы…

— Спятил, Алексей? Какие бомбы?

— А вы у товарища Севера спросите. Который подпольем руководит.

— А-а… А ты откуда о товарище Севере знаешь?!

Дорожка 6 — «Эль Хокро-Танго»

Исполняет Салонный оркестр.

(2`23).

Запись с пластинки фирмы «Сирена Гранд Рекорд» (1903 год). Русско-японская война ещё не началась, но Сипягина уже убили.

Человек — сам себе загадка. Оттого и психоанализ придуман, чтобы разъясниться, понимание найти. Только Фрейд, от венских нервных дамочек одурев, все к одной-единственной причине повернул, чем себя и всех прочих ещё пуще запутал. Венские дамочки бальзаковского возраста это одно, просто люди — нечто совсем иное. Вдобавок ко всему — подсознание. Очень, знаете, удобно: я — не я, все «оно» проклятое. Сидит внутри — и гадости подсказывает, покоя не даёт.

Алексей Лебедев психоанализом не увлекался, даже Фрейда не читал, хоть и полагалось по программе. Открыл как-то сборник, а там статья про Христа. Перелистал — и в сторону отложил. Мерзко! Повезло Фрейду — не дожил, извращенец, ни до Бухенвальда, ни до Кармурлага. Таким там самое место!

Позже Алёша подобных мыслей, конечно же, устыдился, раскаялся даже. Но Фрейда читать не стал, чем прошиб немалую брешь в собственном образовании. Поэтому о причине своих поступков задумывался редко. Решил — значит, решил, чего ещё мусолить? Зря, конечно. Очень иногда интересно бывает, отчего человек именно сюда свернул, а не в иную сторону. Тем более, важные решения порой в долю секунды принимаются. Потом год анализируй, все равно не поймёшь.

Так и сейчас. Хорст, который Die Fahne Hoch договорить не успел, вопрос полностью задать, а в голове у Алёши все сложилось. Значит, не просто его разыграли, а со смыслом. Знающие люди, видать, постарались. То ли по дурости, то ли подставить решили. Ответил бы он на письмо…

Так значит?

— Я в списке допуска, Игорь.

Специально Хорста не по кличке назвал. Мол, кончились шутки. Если подумать, вправду кончились. Кажется, десантникам про настоящего товарища Севера успели рассказать, причём по большому секрету…

А «список допуска» — удачно. Интригует, но ничего не раскрывает. Мало ли, где какие списки пишут?

— Кто такой Север, ребята? Хорст, Алёша, объясните!

Ева… Вперёд подалась, блеснула очками в золотой оправе. Любят девушки тайны почище французских духов. Еле удержался Алексей, чтобы не улыбнуться. Как они меня называли? Либерастом? Будет вам либераст!

— Ну-у-у… — Хорст. Неуверенно так.

На Алёшу посмотрел. Чего ответить, мол? Наверно, подписку давал, у них в Десанте все всерьёз.

— Список составил координатор, — Алексей, в сторону глядя. — Начальные буквы псевдонима — «Ю» и «В».

Теперь можно на Игоря-Хорста взгляд перевести. Если того в тайну посвятили, значит, и о загадочном «Юго-Востоке» поведали. Так?

Так! Кивнул Хорст, крепкий подбородок почесал, хлебнул остывший кофе.

— Женя, извини. Я… Мы с Алексеем не имеем права. «Ю» и «В»… У нас его решили вслух Юрием Владимировичем называть. Почти Андропов! А товарища Севера — Семёном. Ты, Алексей, тоже, когда при посторонних будешь поминать…

— Кто здесь посторонний? Я?!

Грозно сверкнули очки. Не выдержал Алексей — усмехнулся. Институт Монро, значит? Бинауральный ритм, «Ad astra» Яна Хайза? Думаешь, Ева, ты у бога бороду сжевала?

— Игорь действительно не имеет права, — констатировал. — У него допуск по второй форме.

Про «форму» Алёша вовремя вспомнил. Было такое — при защите «закрытых» диссертаций. Очень удобно, если «форма» первая: ни оппонентов, ни дискуссии. Выходит, люди и так делятся: у кого «форма» вторая, у кого — первая. Кто может товарища Севера помянуть, а кто рылом не вышел.

Правда, Игорь?

Алёша поглядел на Хорста, на Женю-Еву посмотрел. Решили, значит, отставного демократа подобрать, определить к месту? Вступай Алёша в Десант, мы тебя писарем зачислим и даже бить не будем. Благодетели, понимаешь!

А теперь что скажете?

Говорить, впрочем, никто не пытался. И не надо! Решил Алёша: хватит. Пусть без меня ругаются.

Чашкой пустой по блюдцу стукнул. Встал.

Куртку старую поправил.

— О товарище Севере… О Семёне… Будете говорить только со мной. Все вопросы — ко мне. Но только в крайнем случае. В самом крайнем, ясно?

Вышел. Даже прощаться не стал.

* * *

Возле метро — знакомый крикун с мегафоном. И знамя то же — тяжёлое, красного бархата. «Отечество и Порядок» на боевом посту.

— …Вчера мы опубликовали список депутатских привилегий. Обратите внимание, он из двух частей. Жалование министерское, машина, квартира в Киеве — это самой собой. А сколько им проплачивают за каждое голосование!.. Читайте, читайте!..

Рядом двое стараются, листовки раздают. И милиция здесь же. Не вмешивается, слушает.

— Кого бы не выбрали, товарищи, это будет парламент миллионеров. Для кого он работать будет, как вы думаете, для народа? У половины есть собственность за границей, там, в списке, фамилии, читайте! Дети учатся в Оксфордах и Сорбоннах, жены покупают бриллианты… Читайте, читайте!..

Пожал плечами Алексей: не ново. Сколько уже говорили, сколько печатали. Что толку? Хотя… Вода камень точит.

— А чего смертную казнь отменили? Потому что сами бандиты? Правильно. Но не только. Сами уже на дело не ходят, на них «братва» работает. Вот эту «братву» они и спасают, чтоб не боялись, служили верно. Где в Европе первыми смертную казнь отменили? В Италии. Мафия бессмертна! А мы этих бессмертных — по завету товарища Дзержинского…

Подошёл Алёша ближе, взял листовку, сунул в карман куртки. Кричат, обличают — все мимо. Бомбу бы взорвать!..

Подумал — поразился, сам себе не поверил. Второй раз за сегодня — и про бомбу. Что за чушь? Индивидуальный террор — не метод, покушения охранка устраивает, им на истфаке твёрдо разъяснили.

Позвольте, а почему — индивидуальный? Террор — он разным бывает. Толпа тоже из отдельных индивидуумов состоят. Одна снежника ещё не снег, одна дощечка — ещё не гроб…

Гадов всегда заливают.

…С хача-начальника начинать нельзя, с его брата тоже. Найдут, не дураки. Но если нельзя выстрелить в лоб, можно поджечь дом за спиной. Стратегия непрямого удара!..

Поджечь? Или все-таки взорвать?

Взорвать — и поджечь!

* * *

— …А сегодня в аптеки снова наркотики завезли. Сходите на Костомаровскую, поглядите, совсем рядом. Наркоманов — как на первомайской демонстрации, пройти невозможно. Думаете, милиция не знает? Как же! Вы с утра постойте, поглядите. Прямо в форме приезжают — следить, чтобы «дурь» не украли. Фамилии назвать? Назову — не жалко…

Дорожка 7 — «Карл-Маркс-Штадт»

Исполняет группа «Мегаполис».

(1`58).

Включил не ради каких-либо особых достоинств этой песни («Ландыши, ландыши…»). В Карл-Маркс-Штадте когда-то работал отец — на секретном предприятии «Висмут».

Воскресенье, 10 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.41,

заход — 17.08. Луна — II фаза, возраст в полдень — 13, 4 дня.

Сегодня, впервые за всю зиму, увидел лёд. Ночью изрядно подморозило, земля покрылась инеем, лужи замёрзли. Оттаяло только к полудню, когда наш караван наконец-то тронулся в путь.

Я узнал у мистера Зубейра Рахамы, что следующий пункт нашей остановки — большое селение Талачеу. Название это, означающее «Белая гора», весьма меня заинтересовало. Туземцы редко путают, значит, впереди и вправду горы. Этого я и ожидал — именно через горное ущелье, если верить легенде, надлежит попадать в страну Миомбо-Керит.

Рассказы о неведомой стране на севере я долгое время не принимал всерьёз. Негры любят плести байки, радуя наивных европейцев. Наше дикое, подверженное суевериям, племя твёрдо уверено, что Африка полна тайн и загадок. Сие справедливо в том смысле, что европейцам она почти неизвестна, но люди, живущие тут уже тысячи лет, изучили свою родину вдоль и поперёк. Не меньше сделали и арабы — прирождённые купцы и мореходы. Железных дорог в Африке пока ещё нет, но вся она покрыта караванными путями, тропами, привычными исхоженными маршрутами. Даже Сахара для туарега не только море песка. Разве что в джунглях Гвинейского берега постороннему человеку делать нечего (так считают сами негры), в остальных же местах достаточно «сесть на поезд» — и добраться до пункта назначения. Надёжнее всего, конечно же, большой караван, подобный нашему.

Итак, для аборигенов Африка — вовсе не terra incognita. Напрасно герои романов надеются найти здесь нечто невероятное, невиданное, чуть ли не остатки Атлантиды. Да, европейцев ждёт ещё много интересного (тот же зверь Керит), но африканское Эльдорадо нам не увидеть. Его здесь попросту нет.

Рассказы о стране Миомбо-Керит и в самом деле напоминают обычные легенды. Богатая земля, населённая могущественным народом, спрятанная в ущельях далёких гор… Не менее фантастично предание о её возникновении, в котором присутствуют местные духи, говорящие гиппопотамы (они и указали путь через ущелье) и, конечно, огромные сокровища, хранимые за стенами таинственного города, тамошней столицы.

Долгое время я только отмахивался, слыша подобные байки. Доктор Ливингстон был со мной полностью согласен, даже собирался записать сие предание для своей коллекции местного фольклора. Но постепенно мнение моё стало меняться. Кроме смутных и путаных рассказов, неведомая страна оставила и вполне материальные следы. Но это — отдельный и долгий разговор.

Путешествие наше продолжается почти без происшествий. Почти — ближе к вечеру чья-то рука послала стрелу прямо в носилки мистера Зубейра. Стрелявшего не нашли, даже не разглядели, как следует — он успел скрыться в высокой жёлтой траве.

Рахама не пострадал. Стрела прошла в нескольких дюймах от его головы.

Теперь охрана настороже. Думаю, однако, покушение не свидетельствует о подготовке к нападению. Враги не стали бы так выдавать себя. Возможно, мистеру Зубейру желал отомстить родственник кого-то из проданных в рабство.

Тем не менее, посты усилены, всюду горят костры. Мбомо проверил и перезарядил наше оружие. Он очень рад, что вовремя купил собаку, которая, по его мнению, защитит нас надёжнее ружья Дрейзе. Мбомо назвал пса Чипри, что на родном наречии моего друга означает «быстрый». Я не спорю, хоть пёс, на первый взгляд ленив и равнодушен ко всему, что не связано с едой. Жрёт он много и жадно и при каждом удобном случае заваливается спать. Разбудить же нашего Быстрого весьма непросто.

Что интересно, Мбомо и вправду нашёл с ним общий язык. Чипри его слушается. Время от времени мог друг присаживается рядом, и что-то рассказывает псу, шепча чуть ли не в самое ухо. Чипри благосклонно внимает.

Итак, у нас есть сторож, но пока он не нужен. Вокруг не заметно не только людей, но и зверья. Птиц несколько больше. Днём видел маленьких ястребов (Erytropius vespertinus), а перед самым закатом прилетела небольшая стая птиц-носорогов (Buceros cristatus), дабы устроиться на ночь на высоких деревьях, растущих у дороги. Кто-то из охраны пытался стрелять в них из лука (ружейные заряды приказано беречь), однако без успеха. Это меня весьма порадовало. Птицы-носороги обладают любящим характером и очень привязываются друг к другу. Гибель одного неизбежно погубит всю пару.

Ночью я намерен произвести очередные наблюдения и измерения, благо, небо по-прежнему безоблачно. Делаю это больше для очистки совести — и по давней привычке доводить все до конца. Печально, но завершённая работа мне уже не слишком интересна. По этому поводу вспомнилась притча об узнике, много лет рывшем подкоп из темницы. Когда же труд был окончен, он понял, что вовсе не хочет бежать. Ему не нужна была свобода, просто очень нравилось копать.

Уже после заката сообразил, что, несмотря на воскресный день, ни разу не возблагодарил Творца. С моей стороны это непростительно, ведь Он весьма терпелив и снисходительно к рабу Своему Ричарду.

Чувствуя явное раскаяние, я поинтересовался у явившегося наконец-то (скучаю!) Даймона о взаимоотношении родственных ему духов с Высшей Силой. Мой Даймон пребывает явно не в аду, но, думаю, и не в Эдеме (гараж! бомджи!). Он весьма удивился, задав встречный вопрос: отчего я принимаю его за духа? Если его, Даймона, нет в моем мире, сие не означает, что он не благоденствует в каком-то ином.

Я постарался уйти от прямого ответа, дабы не смущать собеседника. Отрадно, что, пребывая в мире Ином, он достаточно благополучен. Дантовский Ад, к счастью, обычная фантазия.

По существу же Даймон сообщил следующее:

1. Никто из них, насколько ему ведомо, лично не лицезрел Творца.

2. Мир, в котором он пребывает, конечен и создан в результате некоего «большого взрыва» несколько миллиардов (!!!) лет тому назад.

3. Время в мире духов не только линейно. Оно способно замедляться и ускорятся. Это называется «парадокс Эйнштейна». Духи вплотную подошли к возможности управлять временем (!), в чем им помогают некие «кванты».

4. Духов сейчас более шести с половиной миллиардов. Они уже побывали на Луне, не найдя там ничего интересного. Ныне собираются на Марс. В самом же обиталище духов порядка нет, случаются войны, эпидемии и прочие беды.

Пока оставляю без комментариев.

Между прочим, по одной обмолвке Даймона, я понял, что у них там сейчас зима. Выходит, Даймон пребывает в Южном полушарии? Или там совсем иная география?

Страны Миомбо-Керит в мире Даймона нет. Он специально сверился по карте.

Дорожка 8 — «Як пишов комар до повстанцив»

Исполняет группа Остапа Стахива.

(2`02).

Шуточная песня бойцов Украинской Повстанческой армии. Комар отправляется кусать коммунистов — от рядового гэбиста до члена политбюро. Очень поучительная история.

Ткнул Алёша носком ботинка в снег, поморщился. Мокро! Ни зима, ни весна, одно безобразие. С утра под подошвами хрустит, а к полудню можно вплавь пускаться. И в небе карусель: тучи, солнце, снова тучи. А все оттого, что Америка не подписала Киотский протокол. Вчера с однокурсниками спор вышел. Одни и в протокол верят, думают, озоновые дыры всем бедам причина. Другие и тут происки видят глобализма. Международная мафия учёных-климатологов здорово заработала на этом озоне, протокол же Киотский для одного нужен: промышленность третьего мира придушить, чтобы и не встала.

Алёша вперёд поглядел — на огромный бетонный корпус, небо заслонивший. Чепуха в голову лезет. Какая к шуту разница? Есть протокол, нет протокола, все равно под ногами хлюпает. Но и это не беда. Плохо, что никакой уверенности нет. Ни в чем, даже что сейчас делать, куда идти.

Вперёд? Обратно? На месте постоять?

К Вариному общежитию Алексей сразу после занятий собрался. Знал — на работе ещё она, и не договаривались вроде. Все равно пошёл. По дороге в пару знакомых книжных магазинов заглянул, чтобы время убить. Побродил, повздыхал. Доценты с профессорами, что при проклятом застое учились, рассказывают, будто в те годы книг в магазинах вообще не было. Одна «Малая Земля» вкупе с отчётным докладом к очередному партсъезду. Плохо, конечно, только хуже, когда книг интересных — море, а вот денег… Стипендии только на кофе с пельменями хватает и на Интернет чуток остаётся. Поглядел будущий историк Лебедев на восемь аккуратных томиков «Истории XIX века» знаменитых Лависса и Рамбо, совсем некстати клуб «Черчилль» вспомнил…

К общежитию пришёл как раз к окончанию смены. От Вариного завода до знакомого подъезда всего ничего, три минуты ходу. Подождёт, встретит…

Подождал, только не встретил. Шёл народ — сначала густой толпой, потом по одному, по два, стоял Алёша в сторонке, поглядывал внимательно. Пока ожидал, о многом успел подумать. И о том, что синяки с лица почти сошли, только у левого виска тёмное пятно осталось — на память. И что зря эти дни ни звонил, ни приходил. Мало ли чего Варя сказала! Ей наверняка невесело, а он только о себе думает.

Не только о себе, конечно. И позвонить хотел, и в гости заглянуть, только не решался. А сейчас решился — и что?

Мокрый снег под ногами, серый бетон впереди. Нет Вари! На пятом этаже, её окна, пустые, тёмные. Уехала? Сразу же после работы не в общагу — в гости пошла? А куда? Куда — догадаться нетрудно. Значит, пока он снег протаптывает, Варя со своим хачем… Или даже не с ним одним.

А если Варя их тоже «малюнями» называет? «Малю-юня! Мой малюю-ю-юня!»

Ну, мыслишки. Нет, лучше не думать!

Одна надежда оставалась — завернула Варя по пути в магазин или, допустим, в парикмахерскую. Если так, подождать можно.

Поглядел Алёша на часы, затем в небо посмотрел. Снова тучи.

Тоска!

* * *

Дурацкие мысли о бомбах, о «взорвать-поджечь» Алексей из головы выбросил. Рассудил справедливо: подобное лишь от злости и бессилия в голову прийти может. Какой из него, интеллигента очкатого, террорист? С Женей-Евой и Хорстом удачно получилось, но тут случай помог. Кто-то над ним подшутил, а он сообразил, воспользовался. Толку, правда, никакого, разве что приятно. Нечего нацикам нос задирать!

Непонятно одно — кто с ним, с Алексеем, шутить вздумал. В Сети всякого народа хватает, любую гадость учудить могут. Но тот, кто письмо за номером 44 прислал был из самых-самых — из тех, кто первую «форму» допуска имеет. Причём к таким делам, что подумать страшно.

Дико все это! Зачем вообще нужно подполье? В стране свобода — хоть на танке по улицам катайся. Может, именно потому? Профессор переворот обещает, чуть не диктатуру, а в этом случае без подполья не обойтись.

Может, обойдётся, но, вероятна и какая-нибудь гадость. Вы человек взрослый, учить вас нечего. Только зачем вам влипать во всякое, извините…

О чем-то подобном Женин отец его предупреждал. Не о шутке дурацкой — о том, что его взаправду во что-то втравят.

А если все по-настоящему? И неведомый Юго-Восток, он же Юрий Владимирович, и товарищ Север — Семён для тех, кто без допуска?

А Север — это он, Алексей Николаевич Лебедев!

Алёша вытер холодный пот со лба, поглядел на бетонный корпус, на пустую дорожку. Сколько он ждёт? Минут сорок, больше? Ладно, раз делать нечего, можно и мысленный эксперимент поставить. В порядке бреда.

Бросил взгляд Алексей на тёмные окна Вариной комнаты — и стал пальцы загибать. Допустим, все правда. Кто-то умный всерьёз к будущей диктатуре готовится — не чтобы приспособиться, а чтоб изнутри взорвать. Разумно. Настоящее подполье загодя создавать следует. Итак, принимается.

Первый палец.

А почему «товарищем Севером» назначили его, Алексея Лебедева? И ещё таким способом? Со способом понятно — чтобы лично не встречаться. Сначала предупредили, потом инструкции подкидывать станут. Значит, второй палец загибать можно. Но прочему он?

Вспомнил Алексей, что им на лекциях рассказывали, плечами пожал. Почему бы и нет? Когда немцы к городу подходили, секретарём подпольного обкома назначали обычного доцента из сельхозинститута. Недолго провоевал, правда.

Третий палец.

Но если так, почему Десант все знает? Невеликая птица Хорст-Игорь, командир взвода, не больше, но и ему про подполье рассказали. Значит, и милиция в курсе, и служба безопасности. Что, простите, за подполье такое? Скоро по телевизору объявят, по всем каналам сразу.

Поднял Алёша правую руку с тремя загнутыми пальцами, подумал, сунул в карман. Нет, не выходит! Поёжился от холода, в небо поглядел…

А почему он сразу о бомбах подумал? Не о листовках, не о красном флаге над фабричной трубой? Взорвать, поджечь — почему?

Где же Варя?!

Тётка на проходной его сразу узнала, даже паспорт не стала забирать. Но и не порадовала: не приходила Варя. Если хочешь, сбегай, убедись. Она сейчас поздно приходить стала…

Сбегал Алёша на пятый этаж, в дверь, белой краской окрашенную, постучал. Подождал.

Убедился.

На улицу вышел, шарф на горле поправил…

А тут телефон голос подал — тот, что в кармане куртки.

* * *

— Алёша? Ты куда пропал? Не звонишь, не появляешься!

— Женя? Ева? Так я даже твоего номера…

— Слушай! Ты мне поможешь опыт поставить? Отец уехал, нам никто не помешает…

— Опыт?! В смысле… С наушниками?

— Да!

Дорожка 9 — «Ovo je muski svet» («This Is a Man`s World»)»

Эмир Кустурица и «The No Smoking Orchestra».

(6`27).

Из саундтрека к фильму «Жизнь как чудо». Самая удачная вещь, можно слушать бесконечное число раз. Не надоедает

К аквариуму Алёша подходил не без опаски. Что воды в нем нет, он ещё в первый же вечер понял, когда с Профессором знакомился. Окно в большой комнате, на окне — три кактуса, рядом столик под лампой. А там аквариум, посреди столика. Пустой — в смысле без воды. Что-то в нем определённо есть среди камней и ракушек…

Может, черепаха?

— Только руку не засовывай!

Женя-Ева сзади, советы подаёт. Вздохнул Алёша. Уже не рад, что спросил. Просто так, ради разговора. Ева улыбнулась, наивно так: сам, мол, погляди.

…Или ящерица? Какой-нибудь эублефар или игуана?

Про аквариум Алексей первым делом спросил, когда в квартиру вошли и тапочки надели. Ева его в большую комнату провела, кофе предложила…

Хотел про Игоря-Хорста или даже про Профессора, только язык не повернулся. А тут взгляд за аквариум зацепился. В первый раз не до него было, второй, когда про опыты Монро с Жениным отцом беседовали, тоже…

Ой!

Руку Алексей, конечно, совать не собирался. Понял уже — не игуана. Почему-то подумалось о пауке — чёрном, мохнатом, с крестом на спине.

Не угадал.

— Его зовут Керри, — сообщила Ева, ближе подойдя. — То есть, я его так называю, а отец…. Профессор Керитом кличет.

Не паук — скорпион. Тоже хорошо!

— Керит — не из Толкиена. Африканский зверь есть такой — Керит-чимисет. Вроде снежного человека. Сто лет ищут, найти не могут.

Поглядел Алексей Лебедев на скорпиона по имени Керит. Под раковиной-рапаном сидел скорпион: чёрный с сизым блеском, клешни в полной боевой, хвост с острым жалом подрагивает…

А красивый! На омара немного похож…

— Ему тепло требуется. И копра, раз в три дня подстилку меняем.

Хотел просить Алёша про рацион — не решился. Едва ли мистер Керит вегетарианец. Ну его!

— Когда я маленькой была, отец ещё с мамой жил, мы кролика держали. А теперь…

— Ага.

Лучше не усугублять. И так понятно: развёлся Профессор, от жены ушёл — и завёл скорпиона. Скажи мне, кто твой друг…

Алёша взял чашку кофе, нюхнул («Якобс»!), присел в кресло — в то же, что и в прошлый раз. Только теперь перед ним не Профессор, а его дочь. Но тоже в очках.

Копия почти. Раньше и не замечал.

— Давай сразу для ясности, Алёша. С Хорстом мы… мы большие друзья, но он слишком… Отец запретил включать некоторые программы, и Хорст… Игорь не станет мне помогать. А я хочу кое-что проверить. Вначале сама попробую, если что — ты сообразишь.

Алексей только вздохнул. Хорошо, конечно, когда тебя смелым считают. Хорст, пусть он Die Fahne hoch, перед Профессором, видать, робеет.

И нет у него, Хорста, первой «формы» допуска!

Только «если что» — в каком, интересно, смысле?

— Женя!.. Ева! Профессор говорил, что программы Монро — лечебные. Все остальное уже мистика, вроде секты. Он эту секту изучает…

Кивнула Ева — спокойно, уверенно. Улыбнулась. Ну, точно отец!

— Лечебные. Все опыты Монро насчёт выхода в астрал — мистика. Может, у него самого что-то получалось, но проверить невозможно. Это путь шамана — доступно избранным, единицам. Но, Алёша, отец тебе не все сказал. Бинауральные ритм — лишь один из возможных способов воздействия на мозг. Есть другие. Сами по себе они тоже не дают проверяемого результата. Но можно… Догадаешься?

Вперёд подалась, сцепила пальцы. Поглядел на неё Алёша, задумался. Не о бинауральных ритмах — о девушке. На первый взгляд — ничего особенного. Маленькая, худая, очкатая, носик острый, локти тоже острые, из-под свитерка выпирают. Не Варя! Такая «малюней» звать не станет…

С Варей о бинауральном ритме не поговоришь. Сразу видно, каких кто кровей, кто о чем с самого детства думать привык!.. Один из возможных способов воздействия на мозг… Стоп! Е-моё, огоньки!

— Зрение? Воздействие на зрение? Огоньки… рисунки? Одновременно возбуждать слух и…

Усмехнулась Ева.

Встала.

— Отец не доверяет мне ключ. Световые программы есть, но я не знаю ни порядка, ни методики. Пробую иногда. Но лучше, чтобы страховали. СИС, состояние изменённого сознания со стороны похоже на сон. Если что, можно успеть разбудить. Я засеку время…

Тысячи и один вопрос у Алёши появился, куда больше, чем после нелепого письма от «Юрия Владимировича». Только понял он — лучше не сейчас. Сначала ответы, вопросы — потом.

— Согласен. Одно условие: я — первый!

* * *

— Сейчас… Должно пройти несколько минут.

— Ага.

На губах — знакомый привкус эвкалипта. Не эвкалипта, конечно: гинкго двулопастного, оно же каменное дерево. Женя-Ева объяснила: возбуждает мозг, но без последствий. Слава богу, не химия.

А на экране — знакомые оранжевые огоньки. Мигают беззвучно, исчезают, появляются снова. Не просто так — ряд за рядом. Сколько в каждом, не поймёшь, но много, не семь, не восемь. Вспыхивают все сразу, но потом тот, что слева, на короткий миг ярче становится. Потом — тот, что правее, затем ещё один, ещё. Словно волна.

Гаснут. Следующий ряд загорается.

— Отец называет это «методом Белимова» — Женя рядом, с пустой чашкой от настойки гинкго в руке. — Есть старый способ, открыт в сороковых годах прошлого века: вспышки света, повторяемые с определённой частотой. Частота мозга становится равной частоте вспышек. Эффект — тот же, что и со звуком. Здесь иное. Взгляд не может различить, но каждая точка мигает не один раз, а несколько. Каждый — по-разному, от одной до девяти вспышек.

Поставила чашку на край стола, стопку дисков достала.

— Попробуем самое простое. «Gateway Experience», третья «волна», бинауральный ритм — 10 герц. Монро пишет, что весь цикл можно проходить только постепенно, «волна» за «волной», но метод Белимова позволяет…

Не договорила — дисками занялись, Алёша же не стал переспрашивать. Потом, все потом! Об одном лишь подумалось — о «телеграмме». Неужели услышали? Но кто? Не тот ли, который «Ю» и «В»?

Не — хочу — больше — быть — идиотом! — Хочу — идиотами — командовать!

А если вправду?!

И скорпион вспомнился. Красивый он, Керит!

Что за зверь такой? Никогда не слыхал!

* * *

— Сейчас будет музыка, клавесин, затем… Не важно. Ты, Алёша, не волнуйся, просто слушай — и на экран смотри. И не думай ни о чем. Это трудно, но попытайся, иногда получается.

— Понял, Ева. А… А потом?

— Потом ты что-то увидишь. Или кого-то. Или ничего, как повезёт. В любом случае можешь позвать. В фильмах радистов видел? Я такой-то, я такой-то, отзовитесь!.. Лучше всего, придумай псевдоним — короткий и ясный.

— На каком языке… э-э-э… звать?

— Н-не знаю. Я на русском пробовала, даже не подумала… Ой, действительно!.. Алёша, ты молодец! Ну что, включать?

— Ja, ja-a! Naturlich!..

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-4.

Давайте пока не касаться ни теологии, ни мистики. Вопрос о контактах с Высшей Силой уже две тысячи лет разрабатывается каббалистами. Результат вполне предсказуем: успех стал возможен лишь в отдельных, исключительных случаях, причём документально не подтверждённых. Аналогичны все мистические учения, вплоть до новейших писаний Роберта Монро. Отсутствует научность в самом узком смысле слова — результат невозможно повторить для проведения эксперимента. Все это — путь шамана.

Поэтому скажем иначе. В последние десятилетия наметился самый настоящий прорыв в использовании человеком своих собственных возможностей, прежде всего психических. Предпосылки этого очевидны для верующего. Господь сотворил Адама по Своему образу и подобию, значит, вложил в него Свои практически безграничные возможности. Но из вполне понятной осторожности позволил им раскрываться не сразу, а постепенно.

Атеисты же могут исходить из того, что разум эволюционирует не только количественно (накопление знаний), но и качественно.

Если свести все к единой формуле, она может звучать так:

ЧЕЛОВЕК БОЛЬШЕ САМОГО СЕБЯ.

Пока мы сумели узнать лишь малую часть окружающего мира и очень немногое о нашем сознании, ощущая себя только «здесь» и «сейчас».

В чем, по моему мнению, суть намечающегося прорыва? Отбросим, повторюсь, мистику. Речь о том, что человек начинает познавать себя и свои возможности за пределами привычной «тюрьмы» из пяти органов чувств, трех измерений и линейного Времени. Познавая самих себя, мы открываем неведомые нам части единого в своём многообразии Мира.

Не будем включать сюда многочисленные, но пока не ещё не воспроизводимые (то есть, выходящие за пределы научного познания) явления и опыты. Как только очередной «гуру» начинает объяснять, что его «методика» требует многолетней подготовки, личного ученичества, затворничества в пещере, сразу ясно — это «не наше». Йоги тоже очень много умеют, да и ученики Кастанеды кое-что сумели «ухватить». Однако науке требуется установка, подопытный кролик и лабораторный журнал. Включил — и поехали, эксперимент № 153. Обычные «выходы в астрал» с помощью заклинаний и медитации оставим для мечтательных барышень.

К сожалению, данные некоторых важных правительственных исследований (Монтаукский проект в США, к примеру) нам недоступны. Поэтому рискну обратить Ваше (вновь хочется написать «просвещённое») внимание на следующие направления. Все они подходят под самое строгое определение «научности», ибо предусматривают возможность эксперимента:

A. Исследования по «Глубокому Погружению» (DP), суть которых в возможности ощущения себя самого на разных этапах собственного существования. Если очень упрощённо: перемещение в личное Прошлое и «параллельные» потоки собственной жизни. Методика совершенно варварская (воздействие на психику химическими препаратами). В последнее время встал вопрос о непосредственном вживлении в мозг необходимых устройств.

К сожалению, именно сейчас движения DP-watchers подверглось самому настоящему разгрому (естественно, под предлогом борьбы с распространением наркотиков). Кажется, они перешли дорогу серьёзным правительственным структурам.

Весьма близко к пониманию открытых DP-watchers «параллельных» временных потоков подошли адепты эвереттики (квантовая механика Хью Эверетта), но сами эвереттические исследования в практическом плане бесполезны.

B. Исследования «сферы Сна», Вам более чем известные. Успешных экспериментов сейчас немало, наиболее интересна методика Джеймса Гранта. В отличие от поставленных на поток «машин сновидений», она позволяет осуществлять непосредственное общение спящих между собой на специально «прорисованной» (термин самого Гранта) «платформе», то есть, в искусственно созданном «сонном» мире. Методика заключается, прежде всего, в воздействии на мозг через органы зрения. Опыты Гранта по посмертному «закреплению» человеческой личности на такой «платформе» (искусственный «сонный» Эдем) кажутся пока сомнительными.

Тяжёлая болезнь самого Гранта заметно притормозила работу. Его последователи лишь повторяют его опыты.

В этом направлении очень удачно работала группа «хакеров сновидений», но после смерти их руководителя Сергея Изриги движение начало вырождаться в обычную секту. Практические результаты их исследований использовать невозможно.

C. Q-реальность Джека Саргати. Обратили ли Вы внимание, как неведомая корова слизнула языком почти все упоминания о его опытах, как только было объявлено о первых успехах? Мы даже не можем точно сказать, что именно он создал. Вероятно речь идёт об искусственном мире (не во сне, но и не наяву), куда можно попасть благодаря вживлению в мозг некоего «Q-чипа».

Интересно (и печально), что уже два года ничего не слышно о самом Саргати, до этого весьма активно публиковавшемся и дававшем интервью. Связаться с ним не удалось.

Именно эти направления ближе всего к нашему Проекту. Более того, в будущем они вполне могут стать его частью. Смысл нашей работы рискну уподобить выходу в Космос, где существует огромное число планет, включающих и «сферу Сна», и Q-реальность Саргати, и «древа жизни» всех людей.

Сумели ли мы уже выйти в Космос? Вы, уверен, ответите: «да». Я скажу осторожнее: нет ещё, но «подпрыгивать» научились. Если помните, американцы долго не могли запустить корабль с человеком на космическую орбиту. Их первые полёты были по сути высотными «прыжками».

Мы пока «прыгаем». Но и это совсем немало. Наиболее перспективными представляются направления «Разговор» (N-контакты) и «Чтение» (Основная Информация). На них пока и сосредоточимся.

В недалёкой перспективе человек, думаю, будет способен:

1. Перемещаться по собственной жизни, включая все её «ответвления». Это сделает его «условно бессмертным», поскольку чисто теоретически момент смерти можно отдалять бесконечно.

2. Создавать в «сфере» снов или в Q-реальности «платформы» для себя и своих друзей, то есть, «вселенные» по собственному усмотрению и находиться там чрезвычайно долго.

3. Получать любую информацию из ноосферы («Чтение»).

4. Общаться со всеми когда-то жившими людьми («Разговор»).

Как видите, все пути проложены. Осталась дорога в мир мёртвых. Но тут пока — стена.

На пути к завершению успеха (прорыва!) стоят хорошо известными нам с Вами технические трудности и, увы, злая воля. Обратите вынимания, как печально сложилась судьба всех Колумбов Ноосферы. Едва ли это случайность.

Что касается нашей практической деятельности, то меня от неё порою тошнит. Увы, когда на планету падает астероид, только идиоты и «борцы за права человека» могут требования запрещения баллистических ракет. Но — никакого Мирового Правительства! Первый же день его работы ознаменуется неожиданными сюрпризами не самого приятного свойства, причём моё физическое исчезновение ничего не изменит.

Ну его! Лучше о приятном. Следуя Вашему совету, продолжаю бороться с дегенеративной «культуркой». Недавно удалось достать уникальные записи кобзарей и лирников (в том числе Будника, Хея и Кушпета). К сожалению, на кассетах. Совершенно нет времени заняться переводом на CD-диск.

Дорожка 10 — «Я люблю тебя» («Manchester and Liverpool»)

Исполняет Алла Иошпе.

(2`28).

Один из русских перепевов знаменитой песни. Не из худших, переводчик, по крайней мере, попытался «намекнуть» на первоначальный текст. К сожалению, исчезли все географические реалии, придающие словам оригинала некий заморский шарм. «Облака плывут в Марсель…»

Понедельник, 11 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.39,

заход — 17.10. Луна — II фаза, возраст в полдень — 14,3 дня.

Ночные наблюдения были вполне удачны.

По мере нашего движения на север местность начинает меняться. Миомбо временами отступает, сменяясь холмистым ландшафтом, прорезанным глубокими лесистыми долинами, в которых можно встретить неглубокие, но чистые ручьи. Земля почти сплошь покрыта жёлтым и бурым мхом, стволы же деревьев одеты ярким лишайником. Почва состоит из чёрного суглинка, по видимости, весьма плодородного. Трава уже не жёлтая, а зелёная, причём весьма густая и высокая, что говорит о немалой влажности.

Красивая земля, но я сразу же начинаю скучать по красной сухой почве миомбо.

Уже не первый раз отмечаю особенный дымчатый оттенок, свойственный здешнему зимнему небу. По этому поводу мы немало рассуждали с преподобным Ливингстоном. Он искреннее полагал, что виной тому дым, поднимающийся от травы, сжигаемой туземцами на огромных пространствах. Я изложил не менее сомнительную гипотезу о водяных парах, становящихся видимыми в верхних воздушных течениях. Интересно, каков правильный ответ?

Вспоминая Ливингстона, человека не только мечтательного, но и порой склонного к ярким фантазиям, не могу промолчать по поводу одного случая. Преподобный сообщил о раскрытии им ужасной тайны: оказывается, у негров существует масонский (!!!) орден. Поводом стали рассказы об обычае «баэнда пэзи», существующем в португальских владениях. Бродячие музыканты, играющие на «санса», составляют там некое братство, члены которого пользуются взаимным гостеприимством, и заодно ходят голыми в любую погоду. Как сия экзотика соотносится с масонством, ведает лишь сам Дэвид Ливингстон.

Мечтательность доктора Ливингстона, увы, не всегда столь безобидна. Он уже не первый год вынашивает план, который намеревается направить британскому правительству. Суть этого плана в основании земледельческих колоний у реки Замбези, что позволит устроить жизнь тысячами англичан и одновременно поднять культуру (!) здешних дикарей. Одно хорошо: планы преподобного никогда не осуществляются. Очевидно, что замысел будет иметь первым следствием массовое обезземеливание негров, и без того страдающих от недостатка пашен и угодий. О дальнейшем не хочется и думать.

Наше спокойное путешествие ознаменовалось лишь одним приметным эпизодом. Ближе к полудню, когда караван остановился, дабы приготовить обед, не менее двух дюжин антилоп, вероятно, напуганных каким-то хищником, устремились прямо на нас. Антилопы эти мне не знакомы. Они весьма походят на обычных южноафриканских, имея столь же прямые рога, но, в отличие от них, награждены от природы характерными белыми полосами на боках. В иное время я бы с интересом изучил данную разновидность, но когда «разновидность» с грозным топотом мчит на тебя, не думая сворачивать в сторону, естественнонаучные исследования затруднительны.

За оружие никто взяться не успел. Куджур, проявивший такое мужество в схватке с крокодилом, на этот раз первый обратился в бегство, оглашая окрестности диким рёвом. Мы с Мбомо не обладали его прытью, посему поступили единственно возможным образом: прижались к стволу одного из деревьев.

К счастью никто не пострадал. Вслед обезумевшему стаду начали стрелять, но без особого успеха.

Истинным философом проявил себя лишь мирно дремавший посреди всей этой суеты Чипри, умудрившийся даже не проснуться. Следует, однако, заметить, что антилопы обошли и нашего пса, и вещи, которые он взялся столь оригинальным образом сторожить.

Между тем, впереди нас ждут куда более серьёзные испытания. Мы покидаем владения макололо и вступаем в землю племени батока. Как нас там встретят, ещё неясно. Между тем, по каравану ходит интересный слух. Стрела, угодившая вчера в носилки мистера Зубейра Рахамы, была не орудием убийства, а чем-то вроде послания. Батока (или иное соседнее племя), прослышав, что мистер Зубейр готовит войну, предупредили его таким образом. Заинтригованный, я попросил Мбомо узнать, как выглядела загадочная стрела. Его рассказ заставил меня всерьёз задуматься.

Наконечник стрелы оказался не бронзовый и не железный, а стальной. Южноафриканские племена умеют плавить сталь, но недостаточно высокого качества. Для стрел она не используется. Вместе с тем, все рассказы о стране Миомбо-Керит сходятся на том, что тамошние жители овладели искусством изготовления первоклассной стали, чему способствуют, якобы, богатые рудные месторождения. Такие рассказы — не выдумка. Стальные изделия, прежде всего оружие, изготовленные (по уверению здешних негров) именно в Мимобо-Керит можно встретить у макололо, матабеле и других племён. Они чрезвычайно дороги и ценятся очень высоко. Эту сталь я показывал знающим людям, и те согласились, что такое качество можно встретить разве что в изделиях из Швеции.

Сталь — не единственная примета таинственной страны (и одновременно доказательство её реального существования). На базарах Южной Африки можно встретить изысканные бронзовые изделия, привезённые, якобы, из Миомбо-Керит. На некоторых присутствует изображения все того же зверя Керит-чимисет, причём именно в виде гигантского барсука. Ещё одним доказательством служат сообщения купцов, как арабов, так и местных негров. Никто из них в Миомбо-Керит не бывал, зато они неоднократно общались с северными племенами, для которых эта страна — совершённая реальность.

Иное дело, многое из слышанного более походит на обычные байки. Это и рассказы о больших городах, застроенных многоэтажными домами, и слухи о том, что тамошние жители владеют техникой вполне под стать европейской (!). Как сие увязывается с изготовлением из стали наконечников стрел, а не, к примеру, дальнобойных орудий, совершенно непонятно.

Тем более имеет смысл продолжать путешествие, когда до Миомбо-Керит уже не так далеко. Все, конечно, относительно, и добираться, возможно, придётся не один месяц. Вместе с тем, это куда ближе, чем от Лондона или Эдинбурга. Вернувшись в Европу, я едва ли найду в себе силы вновь приехать в Африку в достаточно краткий срок. Учитывая же состояние здоровья, я вполне могу не увидеть этой страны никогда.

Значит, я должен добраться до Миомбо-Керит сейчас. Пусть даже вместе со своей неотступной лихорадкой и прочим печальным багажом.

Я уже привык посвящать несколько заключительных строк моему Даймону. Делаю это и сейчас, хотя общаться с ним сегодня, увы, не пришлось. Я был честно предупреждён: вчера Даймон намекнул на свой возможный отъезд. Хотел бы я знать, куда и зачем ездят духи! В связи с этим он сделал мне предупреждение, суть которого я сразу даже не понял. Речь идёт о том, что со мной может «выйти на связь» (странное выражение целиком на совести Даймона) некий его сородич (!), возможно даже, девица.

Даймона-самозванца велено игнорировать и гнать.

Дорожка 11 — «Les Moulins des Mon Coeur»

Мишель Легран.

(3`58).

Знаменитые «Мельницы» из кинофильма «Афёра Томаса Крауна». Исполняет сам Легран, концертная запись. Не очень впечатляет, певец из Леграна никакой.

…Протянул руку Алёша — края облака коснуться. Что почувствует, знал. Облако — тот же туман, только погуще. Кто в горах хоть раз бывал, по себе знает. Войдёшь в облако, что на плоскогорье лежит, сбрызнет тебя мелким дождичком…

Нет, не мокро. Прохладно, но сухо. Надо же!

Алексей оглянулся, вздохнул удивлённо. Ни разу такой красотищи не видел, даже когда на самолёте летал. Единственный раз в жизни, рейс Киев-Симферополь. При проклятом тоталитаризме «птица самолёта» всех подряд возила, при демократии же с её экономически обоснованными ценами не разлетаешься.

Красиво!

Облака по всему небу — белые, лёгкого бирюзового отлива, в золотистых отблесках уходящего солнца. Края острые, и форма непривычная, словно из кубиков сложены. До самого горизонта плывут, а горизонт тёмный, не иначе, ночь близко.

Небо не голубое, не синее — тоже бирюзовое. А что внизу, где земле быть положено, не разглядишь. Не темно, просто далеко очень. Вроде, есть что-то, но не увидишь, как ни старайся. И не стоит, землю всегда рассмотреть успеешь. А тут!..

Ветра нет. И звуков нет, ни шелеста, ни шороха.

Тихо…

Полюбовался Алёша облаками, прикинул, что хорошо бы к горизонту поближе подобраться, ночь лицом к лицу встретить…

Эй, где это я?! Я же на монитор смотрел, там ещё огоньки…

Вздохнул, воздуха невесомого не чувствуя, усмехнулся. Надо же! Получилось.

Когда в ушах музыка заиграла — незнакомая, но тоже ретро, как в первый раз, Ева успела предупредить. Бояться действительно нечего, но может просто не подействовать. Заснёшь, в чёрную яму провалишься…

Повезло!

Я же все равно сплю? Или это не сон? СИС — состояние изменённого сознания. Бинауральный ритм 10 герц!..

Глотнул холодный воздух Алексей, в себя приходя. Объяснила Женя-Ева: что увидишь, предсказать нельзя. Не наша реальность, поэтому мозг к привычному всю странность адаптирует. По свету ориентироваться нужно, чем светлее, тем лучше. А если огонь со всех сторон — не жаркий, холодный, и вовсе хорошо.

Покосился Алёша на далёкий горизонт, откуда тьма подступала. С огнём, кажется, не вышло. Ничего, все равно попробовать стоит.

В любом случае можешь позвать. В фильмах радистов видел? Я такой-то, я такой-то, отзовитесь!

Алексей обернулся, на уходящее солнце поглядел. Маленькое, с булавочную головку, даже глаза не режет. Ладно, в эфир, считай, вышел. Никто, правда, не встретил — и не встретился, но не беда. Пора голос подать. Как лучше — вслух или просто подумать? Да какая разница?

Прокашлялся Алёша, вспомнил старую книжку про шпионов. «Я — 11-17, я — 11-17, приём». Нет, не годится. Не позывные, а шпионские. И с цифрами неинтересно.

— Я — Север…

Одними губами прошептал. Замер. Какой он к черту Север, это просто шутка дурацкая! Бен Ладеном ещё бы назначили!..

Но ведь назначили! «Ваш Юго-Восток. № 44». Правда, Юрий Владимирович?

…Назначаетесь руководителем областного подполья. Вам присваивается рабочий псевдоним…

— Я — Север! Я — Север! Выхожу на связь, прошу отозваться! Я — Север!..

Замолчал, прислушался…

— I’m North! I’m North! Do you listening me? I’m North!…

Вновь помолчал, каждый шорох ловя. Ничего! Облака, темнота у горизонта.

Не у горизонта — ближе. И солнце исчезло. Ночь идёт…

— Я — Север, я — Север!..

Теперь уже не говорил — шептал. Главное, слово от слова чётко отделять, как тогда, в первый раз. Ева сказала, что насчёт «телеграммы» они с Игорем пошутили. Но не совсем. После сеанса, в самый последний момент, сознание словно раскрывается, и если кто-нибудь тебя слышит, то и «телеграмму» примет. Шанс, конечно, махонький…

— I’m North! Do you listening me?

Внезапно совсем о другом подумалось, о постороннем. Странная жизнь у него, отставного демократа Алексея Лебедева, началась. Те же лекции, те же пельмени на ужин, новости в Интернете. Но — не только. Причём все сразу. Раньше и чего-то одного хватило бы с лихвой. С Женей-Евой познакомиться — мало? А тут и она, и Профессор с его тайнами, и письмо от «Юрия Владимировича».

Жаль, с Варей плохо вышло! Был бы он, Алёша, вправду террористом, он бы хача поганого с братцем-ментом враз…

А Варя бы ещё кого-нибудь нашла…

Алексей наконец-то понял, отчего мысли все к бомбам сворачивают. Не только от обиды и бессилия, нет! Все, что происходит — с выборами, со страной, с миром, с его Варей, считай, заранее расписано. Не им, конечно, не миллионами таких же, которым мозги промывают и на ниточках водят. Всё там (не важно где — там!) заранее решено, подсчитано, поделено. Полный порядок, Ordnung, можно сказать.

А если бомба? Порядок — «Космос» по-гречески. Беспорядок, полное разрушение…

Осмос?

— Я — Север! Я Север! Вы меня слышите? Отзовитесь! Отзовитесь!..

* * *

Как стемнело, даже не заметил. Только что перед глазами был белый облачный край, и почти сразу — словно свет выключили. И в небе черно, и в внизу, где земля.

— I’m North! Do you listening?

Не проговорил, не прошептал — подумал. Не отозвались. Может, и услышали, конечно…

Кто услышал? Кто?!

Алёша поймал зрачками подступавшую тьму, поёжился. Невесело! Ева говорила, чем светлее, тем лучше. Значит, пропала связь. Только закат ухватить сумел, самый краешек.

— Я — Север…

Все! Пора назад, к монитору, а то совсем…

Не додумал, ахнул.

Свет!

Прямо перед глазами, снизу вверх, словно прожектор ударил. От невидимой земли к чёрному зениту — острый луч. Один, ещё один, ещё… Белые молнии среди тёмной ночи. Прорезая черноту, прорывая облака…

— Эй, вы слышите?! Я — Север, отзовитесь! I’m North!..

Открыл глаза Алексей, на монитор поглядел. Знакомая фотография, видел уже — Главная площадь, университет. Вот и другая, тоже знакомая.

Наушники на виски давят…

Женя-Ева рядом, на стуле. Губы сжаты, очки чуток на нос съехали. Втравила его Профессорова дочка!

Втравила, значит? А что, сам не хотел?

— Я… Я уже здесь, Ева!

* * *

— Так… Сейчас подумаю, вспомню… Насчёт заката ты, Алёша, прав. Свет уходит, связь исчезает…

— А облака?

— Не знаю. Это как во сне, что угодно увидеть можно. Глаза ведь закрыты! Мозг преобразует сигнал во что-то привычное, адаптирует. А насчёт прожекторов — очень интересно, никогда не встречала. Эх, папины записи бы поглядеть!..

— Прячет?

— Ага. То есть, не прячет, просто не показывает. Но я так думаю. Тебя услышали, Алёша! Услышали — и даже ответить пытались. Вот здорово! Теперь сама попробую, а ты подстрахуешь, побудешь рядом. Знаешь, мне кажется, у нас вдвоём получится!..

Дорожка 12 — «Грусть» (вальс)

Автор — Н. Бакалейников.

(2`39).

Очень грустный!

Экран монитора моргнул, выдавая новую заставку. Поглядел Алёша без особого интереса. Ну, чего в мире деется?

В интернет-кафе идти не хотелось, и без новостей обойти можно, только куда деваться? Дома (дома, ха!) — пыль, тишина и глюкавый компьютер, пельмени — и те кончились. В кино, на очередной «Вечерний Позор»? Увольте!

В «Черчилль» разве что…

Конечно, можно было у Евы посидеть. Не гнала, напротив — чай заварила, музыку поставила. Алёша, как диск увидел, заранее испугался, марши нацистские предвкушая. «Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen…» Обошлось. Ретро, конечно (у Профессора дома современное не в чести), но приятное — шведский джаз. И ещё финский немножко. Женя-Ева пояснила: в Рейхе американский джаз не исполняли, потому как враги. А шведский и финский, напротив, всячески поощряли. Друзья! Репертуар один в один, зато политес соблюдён.

Профессорова дочка не просто гостя привечала. Видел Алёша: девушке пообщаться охота, и не только по поводу СИС и бинауральных ритмов. С отцом обо всем не поговоришь, с Игорем-Хорстом тоже. Но не стал Алексей засиживаться. Чаю выпил и откланялся. Исповедь — в следующий раз.

На улицу вышел, шарф поправил. Куда теперь?

И оказался возле монитора. Опять.

* * *

Вначале хотел набрать в графе «поиск» что-нибудь этакое — про институт Монро или даже про выход в астрал. Передумал. Про Монро читано немало, надоел, астрал же, как пояснила Ева, и вовсе не в строку. Жульничество все эти «астральные путешествия», никуда они с Алёшей не улетали, ни вживую, ни астрально-ментально. Просто слышать стали лучше, слово перед ними стенку сняли.

Кто же прожекторами сигнал подавал?

Ладно! Новости так новости. Что подряд читай, что наискосок — никакого интереса. Выборы, Десант, «Отечество и Порядок», снова выборы, снова Десант, в Запорожье застрелили преступного «авторитета», в Донецке тоже. В Сумах мент с собой покончил, полковник, как и в прошлый раз. И ещё один застрелился — с таможни, тоже в чинах немалых…

Гадов всегда заливают

Потёр лоб Алексей, даже о прожекторах в тёмном небе забыв. Давно такого не было, считай, никогда. В бурные 90-е «авторитетов» стреляли регулярно, и с начальниками милицейскими случался форс-мажор. Но чтобы сразу и столько? Молчат почему?

Не молчат. Вот и ссылочка на статью. Сайт какой-то подозрительный, но… Читаем?

…Осмос — не беспорядок, не разрушение, не хаос. Перепутал! Осмос — движение жидкости через преграду, проникновение, заполнение, невзирая на всякие перепонки и мембраны. Без шума, без суеты, неотвратимо… А что? У них — Космос, Порядок, «Отечество и Порядок». А у нас будет Осмос! Только у кого — «у нас», товарищ Север?

Дочитал Алёша, вновь ладонью лба коснулся. Не жарко, а в пот бросает. Автор, конечно, увлёкся, детективов перечитал. Но даже если на четыре разделить…

Две недели подряд идёт сплошной забой. Без громов, без молний. Кто сам пулю в висок вогнал, кто в гараже задохнулся, кого в кювет вместе с «Мерседесом» унесло. Каждый случай в отдельности вполне на случайность тянет.

Менты и бандиты. Бандиты и менты. Иная публика тоже есть, таможенник, к примеру. Прочие тоже гибнут. И кто скажет, чьими молитвами?

Ни угроз, ни «ответственности на себя». Может, потому и не шумят? В чем властям признаваться? Что у них под носом, считай, заговор? Кто в стране сильный самый, с деньгами и оружием? Они и есть, милиция и криминал. Их и давят — на выбор, не спеша.

Переворот — не обязательно танки на улицах. Такое сейчас только в Африке встретишь. А вот «ползучая» модель и у нас сработает. Знаете, как бывает? Начинают бороться, с террором, с коррупцией, с незаконными формированиями…

Верно! Предупреждал Профессор, предупреждал!..

Не выдержал Алёша, встал, к тёмному окну подошёл. Коснулись пальцы стекла.

Холодно! Весна бы скорее!..

За окном — пустой парк, дальше площадь, такая же безлюдная. Если и её перейти — лабиринт улочек, сталинская застройка, серые пятиэтажки. Ещё дальше — спуск, трамвайная линия, заводские общежития. Варя…

«Малюю-ю-юня!»

Постоял Алексей у холодного стекла, успокоился, вновь к монитору вернулся. Паранойя это все! Выборы на носу, а журналюги не знают, что придумать. У нас не Африка, у нас первым делом самим журналистам рот заткнуть следует. Но как заткнёшь, если Интернет всюду? Газеты закрыть можно, телестудии разгромить, а с Сетью что сделаешь? Не в Северной, чай, Корее проживаем!

Взялся Алёша за «мышь». И этот сеанс связи закончен. Я — Север, я — Север, ухожу домой.

…Газеты закрыть, телестудии — разгромить, а Интернет не в каждом доме. Не Северная Корея, конечно, но и не Штаты. Сеть, конечно, неуязвима, не задушишь, не убьёшь…

Неуязвима? Стоп! Что там с педофилами было?

* * *

« — Почему „Корбина-телеком“ придаёт такое значение этой истории? Вам жалко педофилов?

— Борьбу следует вести легальными методами. Интернет-провайдеры охотно помогают правительству и общественности. Хакеры — враги свободы информации.

— А педофилы?

— Но сегодня мы узнали, что убиты несколько человек, якобы, связанных с сайтами для педофилов. Понимаете, «якобы»! Никто не доказал их вины. Двое убиты в Соединённых Штатах, один в Германии…

— Но ведь считается, что таких людей вычислить невозможно?

— Практически да. Но не думаю, что их искали по Сети. Есть иные методы, куда более эффективные. Их применяют уже тысячи лет.

— Сайты — русскоязычные?

— Да. Нас запугивают!

— Вас? Разве «Корбина-телеком» связана с педофилами?

— Неужели не понимаете? На извращенцах и мерзавцах, за которых никто не решится заступиться, опробована методика. Теперь в можно ждать удара — по любому информационному агентству, по любому сайту. Повторяю, они запугивают не группку негодяев, а всех, кто работает в Сети.

— Да, происходящее и в самом деле похоже на панику. Ходят слухи о каком-то СМЕРШ…

— Эскадра СМЕРП — Смерть Педофилам. По слухам, они применили программу Hispalis…

— Простите?

— Программа Hispalis отслеживает адреса компьютеров, пользователи которых посещают интернет-сайты. Кстати, её разработали именно для поиска педофилов…

— То есть, теоретически любой пользователь Сети теперь не анонимен?

— Почему — теоретически?»

Дорожка 13 — «Venus»

Исполняет «Shocking Blue».

(2`59).

«Шизгара» — и этим все сказано.

Вторник, 12 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.37,

заход — 17.12. Полнолуние в 0.44.

Мы снова на красной земле миомбо. Весь день, трясясь верхом на Куджуре, я то и дело приоткрывал глаза, пытаясь поймать зрачками знакомые цвета неяркого зимнего неба, ломкой прошлогодней травы, сухой, местами растрескавшейся почвы. Увы, на большее меня не хватало. Лихорадка, отступившая на время и напоминавшая о себе лишь редкими приступами, вновь взялась за меня всерьёз. От носилок я все-таки отказался, к тому же Куджур, словно понимая (отчего бы и нет?) моё состояние, шёл неторопливо и спокойно, избегая резких толчков. Ближе к полудню, в очередной раз приоткрыв глаза, я заметил, что рядом с моим бесстрашным ослом неслышно скользит Чипри. Это несколько успокоило — по крайней мере, меня не украдут.

Вновь подумалось, что со стороны я определённо напоминаю библейского пророка: на осле, в запылённом, потерявшем всякую форму плаще и такой же шляпе, с неровной, давно не стриженной бородой… «Дикий шотландец!» — не преминул бы заметить первый ж встречный английский джентльмен. И был бы совершенно прав.

Мбомо, стремясь меня развлечь и отвлечь, весь день добывал разнообразные дикие плоды, которыми сии места весьма обильны (несмотря на зиму!), сдабривая каждый своим комментарием. Наиболее понравился мне «могамеца» — боб, окружённый мякотью, по вкусу напоминающей бисквит. Немногим хуже «мава», пусть и не столь сладкая. Из ягод мне запомнились «мамоша» и «мило». Последнюю я пробовал и прежде, ещё на побережье, где её называют арабским словом «мушмула». Надо заметить, многие здешние плоды не в пример вкуснее дикого яблока или, скажем, терновника. Доктор Ливингстон в своё время предлагал заняться их культивированием с целью выведения более качественных сортов. Возможно, эта идея, в отличие от большинства им высказанных, и в самом деле неплоха.

Именно сейчас, когда я сам как никогда близок к миру духов, Даймон не просто нанёс очередной визит, но и оставался со мной весьма долго. Поневоле подумалось о закономерности происходящего — граница, разделяющая нас, постепенно исчезает.

Не могу его винить. С моим Даймоном не так тоскливо, кроме того, он честно пытается мне помочь. В меру своего разумения, естественно.

Оказывается, среди прочих дел, принудивших Даймона совершить некое путешествие, был поиск лекарств (!) для моей скромной персоны. Дух пояснил, что в их мире лекарств «бесова уйма» (он употребил ещё более крепкое выражение), но все они изготавливаются на соответствующих фабриках. Воспроизвести их ни я, ни мои спутники не в силах. Посему Даймон озаботился узнать мнение иных учёных духов по поводу целебных свойств южноафриканских трав, деревьев и минералов.

Разговор с моим невидимым собеседником и сам по себе подействовал весьма положительно. Я даже решился пошутить, изложив своё представление, как должна выглядеть фабрика в мире Ином, равно как тамошние специалисты. Даймон посмеялся, однако, после задал свой обычный вопрос: отчего я почитаю его духом? Он — «обычный» человек, получивший возможность «установить связь» (все то же его выражение) тоже с человеком, но из другого «измерения». В «обычном» мире мы друг для друга не существуем, но это вызвано лишь несовершенством наших чувств и технических возможностей.

Я не стал противоречить, но будучи человеком из «обычного» мира, в очередной раз проверил себя, выстроив очевидное умозаключение. Мой Даймон в «обычном» мире (равно как «измерении») отсутствует. Но мы с ним общаемся, значит, он, по крайней мере в момент общения, «где-то» существует. Следовательно, это «где-то» — за пределами «обычного» мира, населённого живыми людьми.

Могу ли я считать его «обычным» человеком? Как ни печально, но в очередной раз вспоминается предание: умершие порой никак не могут понять, что с ними случилось.

Между тем, мне был предложен длинный перечень местных растений, трав и деревьев, снадобья из которых, якобы, способны помочь. Названия давались на африканских наречиях и одновременно на латыни (!). Вероятно, в их мире европейские духи досконально изучили Африку. Увы, Даймон старался зря. Некоторые травы мне известны, но явно бесполезны в моем случае. Другие названия ни мне, ни Мбомо, ни иным нашим спутникам ничего не говорят.

Впрочем, один раз я искренне посмеялся. Даймон с самым серьёзным видом порекомендовал порошок из коры дерева Pausinystalia Johimbe и очень обрадовался, узнав, что оно мне хорошо известно. Даймон поведал, что добавление этого порошка (в коем, оказывается, содержится некий элемент «йохимбин») в пищу, укрепляет самочувствие, нервную систему, силу мышц и даже делает походку «лёгкой и пружинистой» (!!!).

Причина моего смеха очевидна. Даймона здорово обманули его учёные духи. В больших дозах порошок из коры Pausinystalia Johimbe — самый настоящий паралитический яд. В малых же дозах негры применяют его в качестве афродизиака, надеясь преумножить свои возможности на поле страсти. Некоторые европейцы, соблазнившись рассказами об очередном «волшебном снадобье» потщились следовать их примеру. Результаты этих опытов доктор Ливингстон не мог комментировать без употребления обычно несвойственных ему выражений.

Мне даже стало жаль Даймона. Он так пытался мне помочь! В конце концов, озабоченный дух заявил, что требуется «хотя бы» хинин, то есть, экстракт из коры хинного дерева, растущего в Андах. Если бы я путешествовал по Чили… Мне приходилось читать о блестящих опытах с хинином, но Даймон вновь ошибся: кора хинного дерева спасает от малярии, моя же лихорадка совсем иного рода.

Разговор наш уже заканчивался, когда Даймон внезапно заявил, что мне следует немедленно, при первой же оказии, возвращаться к побережью, где я смогу получить квалифицированную помощь, а заодно поведать миру о результатах своей многолетней работы. Пресекая мои возражения, он рассказал вот что:

По имеющимся у него сведениям доктор Дэвид Ливингстон в ноябре 1853 года отправится в путешествие с той же целью, что и я: изучение рельефа Южной Африки и характера её речной системы. Тоже ноябре, но 1857 года, доктор издаст в Лондоне книгу, в которой будет доказано существование южноафриканского «блюдца». Но он не станет первооткрывателем. За три года до этого председатель Королевского Географического общества Мурчисон, используя письма самого Ливингстона, подробно обоснует реальность «блюдца» — чисто теоретически, не выходя из кабинета.

О судьбе шотландца Ричарда Макферсона будет известно лишь то, что он пропал где-то в Южной Африке. Его последнее, очень краткое письмо, датировано августом 1851 года. Все результаты исследований исчезнут вместе с ним. Вместо со мной.

Я поверил. И не только потому, что мы с доктором Родериком Мурчисоном неоднократно беседовали о возможностях «вычислить» рельеф Южной Африки, не покидая Лондона.

Даймон ушёл, и мне внезапно стало легче, что и позволило вернуться к дневнику.

К вечеру небо покрылось тяжёлыми тучами. Они странной формы — словно кто-то сложил их из детских кубиков.

Дорожка 14 — «Баб-эль-Мандебский пролив»

Михаил Щербаков.

(4`53).

«И вот кругом тайга, пурга, и хоть умри, не убежать. Раз леса много, значит, должен кто-нибудь рубить его. И будешь ты его рубить, и коченеть, и подыхать».

— Малюю-ю-юня! Мой малю-ю-юня! От видишь, як всэ добре. Ты полежи, а я тэбэ всего обцилую. Малюю-ю-юня!..

По тёмному потолку — лёгкие световые зайчики, рука Вари на груди, губы скользят по лицу. Не хочется спорить, не хочется уходить, и думать не хочется. Лучше просто закрыть глаза.

— Малюю-ю-юня!

И так бывает. Думал, все потерял, все в прошлом, только и осталось — вспоминать. Мучаться, злостью исходить — на мир, на себя самого, на Варю, которая из-за поганых серёжек…

Серьги девушка снимать не стала. Она и сейчас на ней — та, что в правом ухе, тёплая от их тел, слегка касалась Алёшиной щеки. А перед тем, как обнять его и потянуть на знакомое одеяло, Варя отступила на миг, посмотрела прямо в глаза, головой тряхнула. Наверняка хотела, чтобы золото зазвенело, голос подало. Не получилось — беззвучно колыхнулись лёгкие невесомые колечки.

— Як, Алёша? Красивая я?

Что ответить? Правду, конечно — красивая, глаз не отведёшь. Только и без золота в ушах Варя такая. А серьги, если приглядеться, ни то, ни се. Никакого впечатления.

Варя явно думала иначе. Специально лишнее мгновения у кровати постояла, вновь головой качнула…

— Я так скучила, Алёша, так скучила…

Не стал отвечать, только руку на Варином плече сильнее сжал. Лучше не говорить, лучше молчать. Тонкая дверь из деревоплиты, фикусы на подоконнике, свет в близких окнах соседнего корпуса, старенький кассетник на полу. Его маленький Эдем. Изгнали, снова впустили… Нет, не думать, не сейчас!

— Мой такый хороший. Не можу без тебя, малюня, не можу!..

Сама его и нашла. Вышел Алексей из университета после третьей пары, мысленно гривны в кармане пересчитал, решил за пельменями в ближайший магазин завернуть. Глядь — Варя в своём старом пальто и вязаной шапочке. Слева от входа, чуть в стороне от компании курильщиков. Специально отгул взяла, чтобы встретить. Встретить — и встретиться.

Обошлось без вопросов. И без ответов. Редко его Варя под руку брала, а тут взяла.

— Пошли, Алёша. Вильна я сегодня. Зовсим вильна.

И они пошли. Дорога знакомая — сначала через площадь, потом узкими улочками мимо старых пятиэтажек-«сталинок». Путь в Эдем, все, как раньше, все, как всегда.

Если, конечно, глаза закрыть.

* * *

— Повынылыся они. Цветы принесли, звынялыся сильно. Я ведь тоже вынна, Алёша. Пила с ними, и вино, и водку их домашнюю. Така гидка, химией пахнет. А пила, хоть и не маленькая. Не говорила тебе, чтоб зовсим ты обо мне погано не подумал…

Хорошо, что в комнате темно. Хорошо, что Варя лица его не видит. А если бы и увидела? Он тоже не маленький, все знал, все понимал.

— Повынылыся, а потом помирились. Тильки я деньги браты не стала, не думай. Серёжки на премию купила, как раз выдали. Красивые, правда? Скажи, Алёша, красивые?

Хорошо, что темно!

— Красивые…

Можешь верить, Алексей Лебедев, можешь — нет. То ли в самом деле совесть заела ублюдков, которые твою девушку по кругу пустили, то ли просто напугали. Не их — её. Сама пришла, сама пила, не один судья не поверит. Тем более, если менты… Как они, гады, не любят своего прозвища! Иначе как «работником милиции» и не титулуй!

В бетон, в бетон, в бетон!..

— Я теперь, Алёша, в кахве работать буду. Пидробляты после завода. Тут поряд новое кахве открыли. Не официанткой — менеджером. Думала, складно будэ, а там тильки считать надо. А я считать вмию…

Привстал Алёша, отвернулся, на стену посмотрел — туда, где пятнышко света.

— Начальник устроил? Твой хач?

Не хотел спрашивать, но не утерпел. Язык прикусил — поздно. Но не обиделась Варя, засмеялась.

— Та не мой он. Цэ ты, малюня — мой, зовсим мой. А з ним я сплю иногда. И минет ему роблю на рабочем месте. А ты думаешь, як люди живут?

Вздохнул Алёша, выдохнул.

Встал.

Потянулась рука к майке…

— Дурный ты…

Приподнялась Варя, простыню на плечи накинула.

— Не жарко… А як иначе, Алёша? Чем платыты? Когда ни родичей богатых, ни мужа, чтоб у «Мерседеси» возил, водил по ресторанам? И ты, Алёша, бидный. Я в жены не прошусь, не до того тебе. Так все-таки легче. А стыдно хай тем будет, что не от бидности, а с жиру у проститутки идут.

Дёрнулся Алексей, вновь язык прикусил. Философия, прости господи… Небось, не захотела в Тростянец возвращаться! «От бидности»… Это про золотые серёжки?

Смолчал.

Не сказав ни слова, оделся, так же молча подошёл к тёмному стеклу. На горящие окна поглядел, прищурился близоруко…

О товарище Севере… О Семёне… Будете говорить только со мной. Все вопросы — ко мне. Но только в крайнем случае. В самом крайнем, ясно?

Как с Хорстом и с Евой просто вышло! Несколько слов — и зауважали, чуть не испугались. Может, даже пуганулись слегка.

— Обиделся, малюня? Ты не обижайся…

Варя стояла рядом — в одних золотых серёжках. Руки легли ему на плечи.

— Всэ будэ хорошо, Алёша. Ты до мэнэ станешь приходить, я тебя любыты буду. Не надо себя мучить, Алёша. Не надо! Мой малю-ю-юня!..

И вновь смолчал Алексей. Не потому, что ответить нечего. И даже не оттого, что знал: ничего не изменят слова.

Понял. Даже не понял — до костей прочувствовал.

Так будет всегда. Всегда! Всегда…

…Он закончит университет. А дальше? В аспирантуру без денег лучше не соваться, в школу идти бессмысленно, проще сразу петлю намылить. Значит, работать придётся черт знает где черт знает кем. И получать — черт знает что.

На золотые серёжки не хватит.

А его девушку будут насиловать менты.

И так — всегда.

И ещё подумалось. Хорошо быть скорпионом, чёрным Керри-Керитом в стеклянном аквариуме. Собачки за сахарок на задних лапах танцуют, кошки, на что гордые, и те мурчат, о подол трутся.

Скорпиону — без надобности. И так уважат, никуда не денутся.

Жаль, скорпионами не назначают!

* * *

— Нет, малюня, забудь усэ. То я с обиды говорила. Не треба тебе никого боятся, у милиционера того сейчас дел — выше його лысины. Кажуть, у Полтаве ментов, что наркотиками займаются, стрелять начали. И в Днепропетровске, и дэсь ещё.

— Террористы?

— Яки террористы, Алёша? Мени начальник рассказывал, что эти разговоры — дурныця. Журналисты выдумали. Насправди милиция с мафиею зачепылася из-за наркотиков. От и начали…

— Милиция, значит, думает, что бандюги с ними счёты сводят?

— Кто ж ещё? Меня так и брат начальника казав мент той — когда мы с ним вчера…

— Вчера?! Ты — и с ним!.. После всего?

— Ну, було. Он обещал с пропиской помочь, слово дал. Ты что, Алёша, знову обиделся?

— Н-нет. Не обиделся.

Дорожка 15 — «Школа танцев-2»

Михаил Щербаков.

(3`33).

«О смерти в целом мыслю я так часто, что когда ко мне, опять-таки во время сна, она является — не вопрошаю, кто это — я знаю, это она.» Если бы не случай, никогда бы не узнал о Михаиле Щербакове. Можно только предположить, как много хорошего так и останется неузнанным! Грустно.

В каждом ряду — перчатки, по восемь пар. Рядов шесть. Значит, если умножить…

А зачем умножать? Все и не нужны.

— Это пару, пожалуйста. Покажите.

Продавец, тётка крепкая, хоть шпалы таскай, взглянула не без пристрастия. Сомнительный покупатель, с первого взгляда понятно. Курточка старая, шапка не лучше, да ещё очки интеллигентские.

На перчатки, впрочем, у такого хватит.

Показала, даже в руки дала.

Алёша перчатки легонько сжал, к ладони прикинул. Точь-в-точь, мерить не надо. И выглядят пристойно — чёрные, но без дешёвого блеска. С пяти шагов не скажешь, что ширпотреб с Благовещенского рынка.

— Ваши, — тётка одобрительно кивнула. — И по сезону будут.

Алексей не спорил. И перчатки по руке, и насчёт сезона — чистая правда. Весна на пороге, оттепели одна другую сменяют. Собрался он в день воскресный на рынок, что у Благовещенского собора, а обуть, считай, нечего. Зимние ботинки враз промочишь, других, на смену, нет. Только резиновые, но в них не набегаешься.

Надел обычные зимние, с мехом. Пришлось через лужи прыгать.

— Сколько стоят?

На печатки должно хватить. Мама перевод прислала, так что даже на «Черчилль» может остаться. Если только перчатками ограничиться.

Пока тётка взглядом по распечатке скользила, нужные цифры выискивая, Алёша и сам по сторонам взглянул. Налево, направо… Просто так.

В шпионов Алексей Лебедев играть не собирался. Не любил он шпионов, и фильмы про них смотрел редко. Штирлиц — извините, сказочка. На самом деле шпион — либо враг, если засланный, либо предатель завербованный, с потрохами купленный. Что такими любоваться?

Только он, Алёша, не шпион! Разве его шпионом назначили? Он, извините, руководитель подполья, считай, самый-самый патриот. Почему бы не поиграть в товарища Севера? Просто — поиграть? Занятие, конечно, не солидное для студента, притом старшекурсника…

Но ведь никто не узнает! Мало ли что люди воображают? Свободу мысли никаким президентским указом не отменишь Может, тётка, пока скучает возле перчаток, мысленно в сериале пребывает в качестве главной героини?. И глаза закрывать не надо. Смотри на мир прямо, и представляй, как принц де Ха-Ха тебя в «Испано-Сьюизе» по Ницце катает. Даже песню закадровую можно мурлыкать — негромко, чтобы людей не пугать.

А чем он, Алексей, хуже?

Поглядел на себя со стороны товарищ Север — и доволен остался. Хоть десять шпиков вслед пускай! Пришёл молодой человек на рынок перчатки купить — весенние, лёгкие, чтобы кожа пальцы облегала. Подозрительно? Не слишком, даже если вспомнить, что зимой «объект» перчатки почти не носил. Надоело человеку, что пальцы мёрзнут, ясно?

— Прошу, молодой человек!

— Спасибо.

Товарищ Север взял лёгкий пакетик в целлофане, в сумку положил. Сумка в соседнем ряду приобретена — большая, клетчатая, в таких тяжёлые покупки таскают. Уродливая — жуть! Зато сразу видно: человек на рынке, тут каждый второй с такими клетками.

— А ещё пара есть? Точно такая?

Шпик из наружного наблюдения, небось, с ноги на ногу переминается, скукой исходит. И записать нечего — выбирает товарищ Север перчатки, тратит время на личные нужды, о боевой работе забыв.

— Держите, молодой человек, носите на здоровье!

Повеселела тётка! Повезло со студентиком, не даже ожидала. А студентик и второй пакет — в сумку. Но змейку застёгивать не стал. Неужто ещё чего купит?

Вздохнул товарищ Север, о недоступном «Черчилле» подумав. Там новая программа, из Москвы гость и ещё кто-то из Нью-Йорка. Одеться бы прилично, Варю принарядить, посидеть вечерок, джазом душу теша. Эх!

Осудил себя товарищ Север за мелкобуржуазный уклон, тётке улыбнулся:

— Чтобы посуду мыть. Прозрачные.

Гляди шпион, в записную книжку заноси! Хозяйственный он, руководитель городского подполья. Живёт один, чашки и тарелки мыть некому, самому приходится, значит, о пальцах подумать следует. Химия и жизнь только на обложке журнала в добром соседстве.

— Четыре пары, будьте добры.

* * *

От перчаточного ряда товарищ Север прямо в глубь рынка двинул — не иначе, чтобы шпиков вездесущих с толку сбить. Мимо шапок прошёл, куртками полюбовался (эх!), даже на ботинки взглянул. Весна скоро, не помешают…

Не задержался. Дальше, дальше, сквозь толпу, от чужих клетчатых сумок уворачиваясь. Вот ещё ряды, поинтереснее прочих. Все для тех, у кого руки из правильного места растут — детали-запчасти, железяки-медяшки. Дальше — электроника во всех видах, и в целом, и в разобранном, за ней трубы и вентиля, химия, снова запчасти.

Усмехнулся товарищ Север. До подполья он историком числился, даже на лекции в университет ходил — ради конспирации, конечно. Историки же всякую старину любят, чем древнее, тем к сердцу ближе. А тут — прямо музей. Хочешь, радиоприёмник «Урал» покупай, хочешь — телевизор «КВН».

Родители рассказывали, что первый телевизор в семье появился, когда Гагарин в космос полетел — в 1961-м, и тоже в апреле. «КВН» — коричневый ящик с экранчиком-блюдцем. К блюдцу линза полагалась, маслом наполненная. Приспособишь на двух дужках — больше увидишь.

Маленький Алёша, про такое услыхав, поразился. Если масло в линзе, значит, цвета нечёткие. Засмеялась мама, и папа улыбнулся. «КВН», оказывается, черно-белый, словно кинофильм «Броненосец Потёмкин».

Алёша очень удивлялся.

Одёрнул себя товарищ Север. Не время расслабляться, вечер воспоминаний — после Победы. Шпики, поди, насторожились, шерсть на загривках встопорщили. Не замечен «объект» в увлечении ручным трудом, даже с краном не всегда справляется. Что ему в «железячном» ряду делать? Автомат «Абакан» сторговать решил?

Скользнули вражьи взгляды по спине, резанули бритвой. Сжал губы товарищ Север. Сейчас кое-кого разочаруем! Хотел сразу туда, где пластмассовая ерунда горой свалена, но, видно, отвлекающий манёвр требуется. Следите, враги, ни на шаг не отставайте.

Все равно не возьмёте!

Места в сумке хватит? Хватит!.. Надо бы перчатки надеть, зря деньги плочены? Хоть оттепель, а воздух холодный, никто не удивиться.

Даже шпики проклятые.

* * *

— Да-да, эта канистра. Для воды подойдёт? Питьевой, которую по дворам развозят… Ага… Точно, не протекает? А запаха нет? Да, покажите…

Дорожка 16 — «На ветвях израненного тополя»

Песня из к/ф «Иван Никулин, русский матрос».

Музыка С. Потоцкого, слова А. Суркова.

Исполняет Борис Чирков в сопровождении оркестра Цфасмана

(2`55).

Песню слышал ещё в детстве со старой «твёрдой» пластинки. «Над пустынным рейдом Севастополя ни серпа Луны, ни огонька…». Немцы расстреливают пленного, одного из тех, кого командование бросило умирать в обречённом городе. Патроны кончились, рейд пуст…

Среда, 13 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.35,

заход — 17.14. Луна — III фаза, возраст в полдень — 16,1 дней.

Река, которую мы сегодня пересекли, именуется Квило или Квелло (в зависимости от наречия). Этот небольшой поток шириной около 10 ярдов течёт по узкой глубокой долине с каменистыми склонами. Камень — известняковый туф, лежащий на глинистом сланце и песчанике с покровом из железистого конгломерата. Я постарался, насколько позволяла лихорадка, как можно тщательнее зарисовать столь интересное геологическое образование.

В который раз подумалось об очевидной несуразице. С точки зрения европейской науки, я «открыл» и реку, и долину. Все сие охотно признают, более того, я имею полное право назвать реку, скажем, именем короля Брюса. Согласятся!

Где же справедливость? Африканцы видят эти места уже тысячи лет, а через реку регулярно переправляются. Значит, опять право сильного, право победителя?

Между тем, по-настоящему открывать в этих местах нечего. Они населены, причём достаточно густо. По мере приближения к Талачеу, все чаще встречаются обработанные поля и характерные кострища с обугленными стволами деревьев и горами обгорелого хвороста. Таков здешний обычай подсечно-огневого земледелия. Огонь подготавливает плодородную почву. С точки зрения европейца — варварство и чудовищная растрата природных богатств. Не следует забывать, однако, что наши предки точно так же вели хозяйство ещё во времена Карла Великого.

Приближение людского жилья заметно по ещё одному характерному признаку. В редких рощах, встреченных нами по пути, можно увидеть немалое количество ловушек для мышей. Местные негры, имея недостаток в мясной пище, охотно подают их к обеду.

Около полудня наблюдали огромный термитник. К сожалению, плохое состояние не позволило подъехать ближе для более точного измерения. Насколько можно судить, его вершина никак не ниже пятого этажа среднего лондонского дома.

О термитах я охотно написал бы целую книгу. Впрочем, тут требуется больше философ, чем естествоиспытатель. По общему мнению, термиты лишены разума, однако, их организация, взаимодействия и некоторые навыки, к примеру, строительные, значительно выше человеческих. Так и хочется спросить: по ЧЬЕМУ образу и подобию они сотворены?

Когда я гостил у доктора Ливингстона в его новом доме в Колобенге, термиты отчего-то чрезвычайно полюбили мои сапоги. Не пожалев только что поставленных подмёток, я в течение нескольких ночей проделывал один и тот же опыт, ставя сапоги в разные углы комнаты. Каждый раз термиты безошибочно вгрызались в подмётки (снизу, из-под земли!), не появляясь на поверхности. Ливингстон самым наивным образом предположил, что термитов есть не только рабочие и воины, но и разведчики. Оставалось принять сие за рабочую гипотезу.

Размышлять о местной топографии и кознях термитов я смог по причине некоторого улучшения моего состояние. Куджур, определённо сие почуяв, пошёл бодрее, время от времени пускаясь в бег. Эти попытки, однако, каждый пресекались нашим псом Чипри, неумолимо принуждавшим ослика убавить прыть. Чипси не лает, только скалится, но на месте Куджура я бы тоже послушался.

Мбомо горд своим приобретением, и буквально закармливает пса всякими вкусностями, включая жаренных мышей. Чипри не отказывается и жрёт все подряд.

У нас с Мбомо забота была иной. Мы вновь проверили и зарядили все наше оружие и теперь держим его под рукой. Слуга мистера Зубейра предупредил, что нападение на караван более чем возможно. Он не уточнил, но из некоторых намёков можно понять, что правящий в Талачеу рундо не из числа друзей Рахамы. Договориться с ним он только надеется.

А между тем, приближение Талачеу заставляет всерьёз задуматься. В прошлый наш разговор мистер Зубейр сообщил, что из этого селения (если удастся вступить туда без войны) он намерен отправить ещё один караван к побережью. Сказано было с явным намёком. Караван — мой шанс вернуться. Вероятно, последний.

Если Даймон прав… Сколько раз приходилось читать и слышать, будто духи никогда не говорят правды, что их призвание обманывать живых, вводить в соблазн, наводить страх!

Если Даймон прав, моё последнее письмо будет написано именно в Талачеу (август 1851-го!). Оно и в самом деле будет коротким: я уведомлю друзей в Порт-Элизабет, что жив, относительно (!) здоров и намерен двигаться дальше на север.

Скажи, что мне делать, Даймон? Мои отрывочные записи надо ещё обрабатывать и обрабатывать, причём в спокойных, цивилизованных условиях. Сами по себе они — не доказательство существования «блюдца», только подготовительные материалы. Переслать их в Лондон Родерику Мурчисону? Пусть автором открытия станет он (как и случилось в «измерении» Даймона), но в его книге будут обязательно упомянуты мои материалы. Имя Ричарда Макферсона останется, не канет в африканскую Лету.

Вернуться самому? Мбомо, я уверен, доставит меня живым в Порт-Элизабет или в Дурбан. На книгу уйдёт полгода, её можно писать и на корабле. Через год Родерик Мурчисон предоставит мне слово на заседании Королевского Географического общества. Южноафриканское «блюдце» откроют на пять лет раньше (sic!), и доктор Дэвид Ливингстон будет всю жизнь обижаться не на Мурчисона, а на меня. А я проживу ещё несколько лет.

Миомбо-Керит мне никогда не увидеть. Возможно, не увидят и другие. Войны между местными племенами с каждым годом становятся все более ожесточёнными — не без помощи таких, как мистер Зубейр. Тот, кто пойдёт по моим следам (уж не доктор ли Ливингстон?) найдёт лишь заросшие травой руины.

Кажется, Даймон хочет именно этого. Сегодняшняя наша беседа почему-то сразу напомнила то ли Гёте, то ли Марло. Дух приходит к Фаусту… Искушение и в самом деле завидное. Дело не в славе «первооткрывателя», как таковой. Просто очень хочется довести дело до конца. Много лет работы, лишения, болезни, радости и огорчения — в никуда, без следа, без отметины. Ричард Макферсон сгинул где-то в Южной Африке. И все.

Акцент Даймона, к которому я успел привыкнуть, стал казаться зловещим, нечеловеческим. В его английском и в самом деле встречаются слова, неведомые не только в метрополии, но и в Северо-Американских Штатах. Кажется, в мире духов язык тоже стал другим. На акцент я обратил внимание потому, что Даймон был очень настойчив. Не удержавшись, я прямо спросил, в чем ЕГО выгода. Какая ему разница, чьё имя будет в энциклопедии и учебниках географии?

Ответ бы таков. В мире духов очень мало возможностей свершить доброе дело (!). Он «вышел на связь» со мной совершенно случайно. Узнав (не без труда), кто я, Даймон поставил себе целью восстановить справедливость — так, как он её понимает. Если я выживу и сумею донести до учёного мира своё открытие, это будет правильно.

Я упомянул страну Миомбо-Керит, но дух резко оборвал меня и не без горячности перечислил с дюжину совершенно неведомых географических названий (в том числе и какой-то «водопад Виктория»!!!). Все это ждёт меня на севере. В мире Даймона там уже исследован каждый ярд.

Никакой страны Миомбо-Керит нет.

Дорожка 17 — «Пули»

Группа «Манго-Манго».

(4`15).

Цинизм эпохи Перестройки. Но по сути правильный. «Солдаты сидят и смеются. Хорошая вещь — привычка!»

— Сегрегация! И только сегрегация! — Женя-Ева, дёрнув носиком, на столик решительно указала, который у окна. — Туда!.. Да, сегрегация. Не по национальному принципу, не по классовому…

Хорст Die Fahne Hoch не стал возражать — послушно шагнул, куда велено. Алёша замешкался, не без сомнения по сторонам поглядел. Приличное кафе, очень приличное. Для его финансовых возможностей — даже с излишком. Только куда денешься?

— Куртки можно снять! — девушка явно вошла во вкус, тем более, приказы никто не оспаривал. — Хорст, ты смотри меню… Нет, лучше сама посмотрю. Алёша, чего ждёшь, присоединяйся!

Спорить было поздно. Пристроил Алексей на разлапистой вешалке видавшую виду куртку, мысленно порадовавшись, что его единственный костюм выглядит не слишком криминально, волосы ладонями пригладил…

— Заказываем крылышки-гриль! Алёша, ты не против?

Бывший демократ Алексей Лебедев был не против. Гриль, так гриль.

Хорст его по мобильнику нашёл — накануне вечером, как раз после возвращения из победного похода на рынок. Канистра была опробована, перчатки рассортированы, все прочее исследовано самым внимательным образом. Руководитель городского подполья товарищ Север мог быть доволен. Подготовка к акции идёт полным ходом. Оставалось…

Многое ещё оставалось. Хорст-Игорь позвонил совсем не вовремя. Алёша думал, опять уговаривать станет, в Десант звать. Может, не писарем — старшим архивистом. Казённый харч, зимние ботинки на двойной подошве.

Не угадал, ещё веселее вышло. Не в Десант Хорст позвал — в кафе. Оказывается, у Игоря с Женей нечто вроде юбилея — два года знакомству. Пир на весь мир решили не закатывать, отметить скромно, в узком кругу…

В общем, в шесть вечера у станции метро «Университет». Галстук-бабочка и фрак не обязательны.

Оставалось ломать голову, каким макаром ярый враг тоталитаризма демократ Алексей Лебедев умудрился в «узкий круг» просочиться. Да ещё в такой! Подумал Алёша и рассудил: Игорь, как и он, иногородний, в Десанте же не друзья, а боевые товарищи. Профессоровой дочке вообще знакомства среди современной молодёжи противопоказаны. Поставит неподготовленному гостю, к группе «Руки вверх!» привычному, финский джаз — сразу санитаров вызывай.

А он, Алёша, по всем статьям подходит. Вдобавок к самому товарищу Северу отношение имеет, можно сказать, генерал на свадьбе.

Отказываться не стал. Галстук надел. Полчаса по картинке завязывать пришлось.

И вот теперь — крылышки-гриль.

— Их тут с тмином готовят, — деловито сообщила Женя. — И ещё с чем-то, но не говорят, ноу-хау. Хорст, ты винную карту смотрел?

Игорь неуверенно покосился на книжку в тёмной кожаной обложке, затем на Алёшу, словно тот способен помочь.

— А может… Пивка бы, а?

— Закажешь бастардо. Будут предлагать «чёрного доктора», не соглашайся, он здесь фальшивый.

Хорст обречённо вздохнул, Алексей же едва не хмыкнул. Без «десантной» амуниции парень смотрелся сущей деревней. Пусть и при костюме, и в рубашке из салона…

— Кофе закажешь тот, что мы в прошлый раз пили, с тёртым шоколадом, — Женя откинулась на спинку стула, весьма собой довольная. — Варварство, но приятно!.. Так вот, о сегрегации. Люди всегда делились на касты. И сейчас делятся. Есть элита — извращенцы и эстеты, им Сорокина и Ким Ки Дука подавай. Есть быдло, для них «Иванушек» и Кобзона хватит. И есть нормальные. Перевоспитать никого нельзя, но можно…

— …Расселить, — не выдержал Алёша. — И кого на Таймыр?

Уточнить не удалось — как раз бастардо принесли. Алёша поднял рюмку с тёмной тяжёлой кровью, и понял — ему тост произносить. Больше некому! Не был Алексей спецом по здравицам, но делать нечего. Тем более, выдумывать не надо, что ни скажешь, все правильно будет.

— Женя! Игорь! Сегодня…

А как договорил, пригубил терпкое вино, подумалось вслед. Кто первый тост произносит, тот в компании и старший, так всегда бывает. Не в его случае, конечно. Как до разборки дойдёт, Женя-Ева его даже в эстеты не запишет, но то, что в «нормальные».

* * *

Бредовая идея Профессоровой дочки не такой уж бредовой могла показаться — если со всем слышанным и виденным сравнить. Хоть в город не выходи! Избирательная кампания вздымалась волной-цунами, захлёстывала, мусор под ноги швыряла. Алёша устал в урны листовки с толстощёким портретами выбрасывать, скользить глазами по очередной биг-морде, свет застившей. А ещё митинги, а ещё говоруны у станций метро!

После первой пары объявили: Президент приехал — тот самый, ради которого борец за европейские ценности Лебедев год назад в палатке мёрз. Не забыл верных своих Гарант, лично в университет пожаловал — демократов подбодрить. Все в актовый зал, дамы и господа!

Алёша не пошёл. Было бы что слушать, в самом деле! Говорить, если честно, Гарант так и не выучился…

Уже возле метро поймал себя отставной демократ за ухо. Мысленно, чтобы прохожих не смущать. Что ж это с ним такое? Морды на листовках не нравятся — бывает, на то и демократия. Но не в мордах дело. Понял Алёша — все ему не нравится, от Гаранта до последнего крикуна на улице. Гарант не так и плох, но как можно страной править без одного-единственного концлагеря?

Депутат, вор и продажный мент — враги народа! Покрывают друг друга, гады! Самое время вернуть смертную казнь!

Спохватился Алёша, себя одёрнул. Никак снова в товарища Севера поиграть захотелось? Но разве товарищ Север против демократии? Нельзя без неё, родимой!

А давайте их всех изберём. Всех, кто пожелает. Изберём — и за решётку, скопом. По «десятке» с конфискацией навесим, а там и разбираться начнём.

И в самом деле! Никак невозможно без выборов. Пусть засветятся, рожи предъявят, формуляры в избиркоме заполнят с домашними адресами. И номера счётов заодно. Почти все — липовые, но ничего, поищем — найдём.

Удивился сам себе Алексей, но усугублять не стал. Наехало, видать, как прежде с бомбой. Тоже выдумал — взорвать, сжечь. Стыдно вспомнить! Хорошо, не слышал никто.

У Евы идея ещё завиральнее. Создать, значит, резервации для любителей Сорокина…

* * *

— Женя, несерьёзно это! Для начала с бардаком бы реально управиться, беспредел в стране прекратить, мафию прижать, ворьё и бандитов оприходовать, беспризорников к месту определить. Порядок нужен!…

— Знаешь, Хорст, это и плохо, что наши из Десанта видят лишь «для начала». Все, о чем ты говорил, не цель — средство. Общество нужно изменить. Не по-большевистски, не по Гитлеру, а по-умному, чтобы на века. Устойчивость нужна — как в Индии или Китае. А твой порядок — только «для начала».

— Нет. Нужен шок.

— В смысле? Какой шок, Алёша?

— Порядок потом. И все остальное — тоже потом. Нужно ошеломить, сбить с толку — всех и каждого. Чтобы земли под собой не чувствовали. А затем вводи любую систему, хоть кастовую, хоть Станиславского.

— А ты, Алёша, прямо как Профессор рассуждаешь!

Дорожка 18 — «Солдат»

Группа «5’Nizza».

(3`22).

«Я — солдат, и я знаю своё дело — моё дело стрелять, чтобы пуля попала в тело врага. Эта рага для тебя мама-война, теперь ты довольна».

Твёрдой походкой шёл товарищ Север на первое боевое задание. Блистал взгляд огненный, сжимались кулаки от ненависти к врагу…

Ой!

Старая подошва скользнула по льду. К вечеру подмёрзло, под ноги смотреть нужно. Не получится твёрдой походки. И со взглядом огненным проблема. Может, и есть он, только сквозь очки не разглядишь. А ещё сумка, не очень тяжёлая, но все равно идти мешает.

Оглянулся Алёша, поморщился. Сыро, холодно, фонари не горят, на тротуаре ни души, только у самого перекрёстка — бабушка с собачкой-болонкой. Неуютно для боевого задания. Ночь должна быть южной, горячей, чтобы сердце билось в такт героическим мыслям. И чтобы звезды над головой…

Алексей поправил сумку, дальше по тротуару заскользил. Со звёздами тоже промашка — который день тучи над крышами висят. Никаких условий для подвига! Был бы он в самом деле главой подполья!..

Покачал головой Алексей Лебедев, отставной демократ. Начальство на боевые задания само не ходит, бойцов рядовых посылает. Правда, бойцов ещё найти требуется, а что лучше действует, чем личный пример? В Греции, когда немцы пришли, кто флаг национальный над Акрополем поднял? Манолис Глезос. Флаг поднял — и самым главным в подполье стал, никто не спорил.

Снова нога по льду скользнула. Остановился Алёша, решил не спешить. Длинная она, улица Костомаровская, особенно если поздним вечером и по гололёду. Потому и пусто, бабушка с собачкой и та за угол завернула.

Будь он и вправду товарищем Севером, начал бы… С чего? Как грек Манолис — с личного подвига. Себя следует проверить, вкус к боевой работе почувствовать. Заодно будет, чем козырять перед будущими бойцами. Учитесь, мол…

Поглядел Алёша по сторонам. Слева дом-пятиэтажка, справа, через дорогу, точно такой же. Довоенные ещё, сталинские. Мимо похожих он каждый раз проходил, когда спешил к Варе. Да…

…Зря он погоду ругает! Для настоящего подпольщика — самое оно. За два перекрёстка Сумская, главная улица вся в огнях, народу полна. А тут пусто, хотя почти что центр. И милиционеров, верных стражей порядка, неподкупных наших, не встретишь. Патрули там, где людно, бродят — у вокзала, на остановках. Или, где опасно, где шпана ошивается — в парке имени Горького, к примеру. На пустой мирной улице, вечером, когда все у телевизоров сидят, что им делать?

Все! Хватить в подполье играть, не маленький. Лекция завтра, первая пара, перед сном надо ещё курсовую перечитать…

Снова дом, такой же — пятиэтажный, сталинский. Конструктивистская застройка, то ли первая пятилетка, то ли вторая. Половина окон тёмные, половина — горят… Поёжился Алёша — холодно все-таки. Домой бы скорее!

И все-таки не удержался — напоследок вновь о товарище Севере подумал. Доиграть хотелось.

* * *

Флаг над Покровским монастырём поднимать товарищ Север не станет. Не оккупация, слава богу. Листовок и без него в городе хватает, все урны забиты. Выходит, теракт? Да, но не против конкретного человека, даже если не человек это — поганый хач…

В бетон, в бетон, в бетон!

…Рано ещё — конкретного. Значит, не выстрел — бомба. С этим ясно, только где её взять? Самому сделать? А как? Для товарища Севера это не проблема — для Алёши Лебедева проблема. Товарищ Север точно так же купил бы на рынке канистру, только не для воды — для бензина. Полную набирать не надо, чтобы внутри пары образовались. А в бензин всыпать кой-чего — пластмассового. Чего именно, на любом правильном сайте подскажут. Подсыплешь, и уже не бензин будет — напалм. Не погасить! Особенно, если не просто загорится, рванёт. Потому и не полную канистру набирать следует — половину. И в тепле немного подержать.

А для работы такой требуется что? Правильно, перчатки. В них канистру покупать, в них и напалм бодяжить. Только в разных. Для улицы чёрные, приличного вида, для тонкой работы -прозрачные, в каких посуду моют.

Потёр Алёша замёрзшую щеку. Злодей товарищ Север, как есть злодей! Ладно, а рвануть чего, что первым делом сокрушить? Для начала ударить следует по символу, но не по памятнику, а по чему-то реальному. Допустим, аптека на Костомаровской…

Вновь остановился Алёша, огляделся изумлённо, словно впервые понял, куда ноги занесли. И в самом деле — она, Костомаровская. Аптека должна быть через квартал, как раз на этой стороне. Первый этаж, окно над самой землёй, решётки нет, одна сигнализация.

Вот совпадение! Ладно, надо спешить. Поздно уже.

Итак, аптека. Весь город знает, что в ней наркоту продают, а менты торговлю «крышуют». Такие, как братец хача-начальника. Если рванёт, на кого подумают? На кого угодно, хоть на мафиози-конкурентов, хоть на Десант, хоть на «Отечество и Порядок». Значит, риска меньше. И жертв не будет. Ночью в аптеке пусто, сторож штатным расписанием не предусмотрен. Для пробного теракта — идеально. И улица пуста, и патрулей нет. Утром наркоманы сползутся, а пока все тихо, покойно…

Алексей пожал плечами, дурные мысли прочь отгоняя — и дальше тротуаром пошёл, под ноги поглядывая. Какой из него, к черту, террорист! Террор — не метод, а оружие бессильных, ещё Энгельс сказал. Глупость, одним словом! С Женей-Евой ближе бы сойтись, между облаками вновь побывать. А ещё лучше с самим Профессором — вдруг ему помощник нужен? Дочку он, похоже, к таким делами не подпускает…

Кто же тогда отозвался, прожектора в чёрном небе засветил? Узнать бы!

Задержал Алёша шаг, взглянул вверх, в тёмные тучи. Тут такого не увидишь! Поправил ремень сумки. Тяжёлая, зараза! На другое плечо перевесить, что ли?

Остановился, снял сумку с плеча, на лёд поставил.

Где это он? Неужто у аптеки? Точно!

…Ступеньки, вывеска, чёрное окно. Пусто! Там пусто и на улице тоже. Вот сейчас бы! Из сумки канистру с самодельным напалмом достать, тряпку достать, смочить от души адской смесью… В горловину поглубже просунуть.

Зажигалка!

…Утром сегодня куплена. Прежде не требовалась: не курил — и бомбы не взрывал. То есть, не он, Алёша Лебедев, а товарищ Север…

Гори!!!

Когда стекло зазвенит — уходить не спеша, не оглядываясь и шага не прибавляя. Угол в нескольких шагах, конкретно — в пятнадцати. Даже если ахнет, если за стеной не спрячешься, взрывная волна не достанет.

И за углом не спешить. Ну, звякнуло, ну, бабахнуло. Мало ли что бывает? Петарду школьники оприходовали…

Или сто петард.

Сразу.

* * *

— Помогите! Помогите! Там человек! Люди там горят! Горят! Помогите-е-е!..

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-5.

Иногда начинаешь чувствовать себя даже не обломком Прошлого, а частью вымышленного ретро-мира, где все лучше, честнее и чище, а вода, соответственно, мокрее. Специально листаю старые газеты, заставляю себя просматривать «историко-партийную» макулатуру, чтобы не утонуть в ненависти ко дню сегодняшнему. Вчера было немногим лучше, но…

Может, потому, что это было наше Вчера?

Плохо, что подобными идеями я не только заражаю близких, невольно отгораживая их от современности. Саму современность мы собираемся вталкивать не в Будущее, а в непонятную ретро-Утопию. Хорошо, что среди нас хватает молодых, их трезвый разум очень понадобится.

О Времени, о том, насколько оно детерминирует личность, пришлось рассуждать при вполне конкретных обстоятельствах. Я даже представить не мог, что человек, не читавший «Машину Времени» Уэллса, не способен даже допустить контакт с реальным Прошлым или Будущим. Такая возможность до Уэллса просто не приходила на ум! Человек Будущего в лучшем случае будет восприниматься, как не упокоенный дух из мира Иного. Вам ещё не приходилось выступать в подобном качестве?

Вчера впервые за несколько месяцев открыл Писание и перечитал Книгу Екклесиаст. Захотелось убедиться, что великая мысль «ничто не ново» тоже стара, как мир. Человек всегда был либо тупым животным, либо опасным зверем, либо бессильным мечтателем. Мы его не изменим (есть энтузиасты!), но не делать вообще НИЧЕГО тоже нельзя. Кому дано, с того и спросится. Нам — дано.

Екклесиаста вспоминаю и сейчас, анализируя пробную вылазку в столь неприятный нам мир Сети. Неприятен он прежде всего тем, что является «сгущённой» копией мира нашего, являя его грехи с особой наглядностью. Даже меня поразило, какая стая кинулась душить педофилов (чуть не написал «несчастных»), лишь только мы дали пристрелочный залп. Пусть это послужит уроком. В дальнейшем так стараться не придётся. Страсти в Сети столь накалены, что акулы, почуявшие кровь, будут рвать практически любую обозначенную цель.

Вы правы , завсегдатаи Сети — не лучшие представители человечества. В основном это люди, не нашедшие себя в реальном мире — и в любом другом из доступных миров. Будем, мой друг, терпимее — а заодно сполна используем их достоинства, а главное, недостатки.

Но вот убийства я не предвидел. Не думаю, что отличились идейные борцы с детской порнографией, скорее всего, просто сводились счёты — одних негодяев с другими. Но тоже очень поучительно. Учтём на будущее.

Весьма интересно и формирование легенды — буквально на глазах. Байка про страшный СМЕРП (Эскадра СМЕРП — хорошо звучит!) мне чрезвычайно понравилась. Мы не даром сохраняем полное молчание. Все, что нужно, скажут за нас, причём, в наиболее приемлемом для общества варианте. Потенциальный противник берет информационное обеспечении на себя! Осталось лишь использовать наиболее удачные варианты.

Теперь о терроре. Чистюлей слушать не будем, этак до отмены смертной казни договориться можно. Чем хорош террор? Да всем абсолютно! Носителям власти плевать на все, прямо не касающееся их «личностей». А когда речь идёт даже не о кошельке, а о жизни! Героев «наверху» нет, даже приличных людей мало. Страх за собственную шкуру — самое действенное средство влияния.

Вспомните, чему нас учили на лекциях по всяким, прости господи, «историям КПСС»! Как распинались господа большевички (самые жестокие террористы!) про «ошибочность террора»! А почему? Потому что дрожали за свои омерзительные жизни. Недаром Сталин очень быстро расправился со всеми «старыми народовольцами». Боялись, сволочи! Может быть, плох только индивидуальный террор? Но чем он отличается от массового? Масштабами? Одно не исключает другого. Как с Кировым удачно получилось! А как воет «свободный мир», когда этих «цивилизованных» рвут на куски мусульманские смертники? Приятно слушать.

Террор — да, да и да! Глупость — нет, нет и нет! Устроить хаос нетрудно — современный Ирак наглядный тому пример. Но это абсолютно противоречит нашим планам. Обыватель должен бояться не таинственного «Юрия Владимировича», взрывающего бомбы на рынках и в метро, а тупой и жестокой власти. Причём, не вообще, а в лице её конкретных носителей. Кого из «служилых» менее всего любят? Вот именно. Значит: милиция, таможня, в крайнем случае мордатый чиновник из администрации. Но штатских лучше не трогать. Форма сразу же «отгораживает» от личности, убивают не Ивана Ивановича, а «поганого мента».

Безопасность не трогать ни в коем случае! Не только из-за наших контактов. Эти хитрецы всегда до последней возможности стараются держаться в стороне, ожидая, чей верх будет. Что нас вполне устраивает.

Вместе с тем, я решительно против «центральных актов». Вспомните охоту за Александром Освободителем! Народовольцам сочувствовали, но сочувствовали и жертве, особенно после 1 марта. А главное, легион сволочей в мундирах, реальная власть, чувствовали себя в полной безопасности, даже умудрялись под шумок проделывать всякие выгодные комбинации.

Вывод? Бить по среднему звену, очень грубо — от майора до генерал-майора. Исполнители быстро поймут, что гибнут не они, а столь нелюбимые ими «начальники». Власть же станет думать о собственной безопасности и легко отдаст всех этих майоров и генералов НА СЪЕДЕНИЕ. А ведь страной правит не царь, а столоначальники!

Но увлекаться нельзя. Составим список (несколько сот человек, думаю), но устроим не день Икс, а полугодие Игрек. Пролонгированное истребление легче замаскировать под сведение счётов, профессиональные конфликты и прочее. Заодно — заменить «выбывших» своими людьми.

Бандитов уничтожать безжалостно, безустанно, без всяких перерывов. Но — тоже «порциями». Тем более, в этом случае нетрудно действовать чужим руками, даже легче, чем в Сети. Трогать ли депутатов, связанных с мафией? Думаю, да. Пора подпустить ужас к этим зажравшимся негодяям.

Десант, столь Вами любимый, в последнее время явно порос жирком. Надо бы их расшевелить. Не пришла ли пора для Анти-Десанта?

Но, знаете, что обидно? Занимаемся всей этой грязью — и не имеем возможности даже изредка сотворить пресловутое «доброе дело». Спасти хотя бы одного человека! Мне, во всяком случае, пока не удаётся. Мистер Ричард Макферсон упрям, как истинный шотландец.

И с музыкой — без особых успехов. Истинных любителей и ценителей прекрасного в Интернете немного, их «запасы» почти уже (для меня!) исчерпаны. Между тем, с подачи бедных, голодающих буржуев продолжается уничтожение «пиратских» музыкальных сайтов. Поневоле приходит мысль переориентировать Эскадру СМЕРП на «истребление истребителей».

Шучу. Не будем смешивать «личную шерсть с государственной». Но, идя лично Вам на уступки, согласен прощупать нескольких представителей дегенеративного искусства. С кого начнём? С Моисеева? Или прямо с Пугачёвой? Шучу, шучу…

CD-ДИСК 3 «ТРЮКАЧ»

Дорожка 1 — «Трюкач»

Тема (Main Title) из к/ф «The Stunt Man» (1979 г.).

Композитор Dominic Frontiere.

(3`14).

Замечательная музыка из замечательного фильма. Странное, но гармоничное сочетание лихости, цинизма и висельного оптимизма. Искал много лет, нашёл на сайте некоего горячего энтузиаста истинного ретро.

Четверг, 14 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.33,

заход — 17.16. Луна — III фаза, возраст в полдень — 17 дней.

К пальмовому маслу, употребляемому неграми практически во всех известных мне местностях Африки, привыкнуть не так легко. Но все-таки возможно, чему я сам являюсь примером. Достойна упоминания его, масла, оригинальная упаковка, впервые замеченная мною в Судане. Кувшин, наполненный маслом, крепко перевязывается частями свежих банановых листьев, у которых снимают утолщённую среднюю жилку. Поверх кладут вторую повязку из длинных полос, шириной в руку, из наружной сухой коры бананов. Омертвевшие тонкие полоски её очень прочны и, будучи наложены перекрещивающимся полосками, закрывают кувшин почти герметически. Затем сосуд опрокидывают, крепко обвёртывают длинными свисающими концами полос, которые связываются в пучок. В оный вплетают ручку или петлю из того же материала. Носят кувшин на плече отверстием вниз. Именно так упаковано масло в нашем караване.

Данную экзотическую подробность записал исключительно по требованию неумолимого Мбомо, не забывающего о моей будущей книге. Признаться, я скептик. Зачем публике такие детали? Вот ежели они бы прочитали о том, что масло хранят в бурдюках из человеческой кожи!

Мбомо и с изрядным цинизмом предлагает так и написать. Поистине, плохого он мнения о нашем белом племени! Увы, я ещё худшего. Напиши я так, бурдюки из кожи Венца Творения того и гляди пойдут в ход если не в Британии, то в штате Алабама — точно.

Хотя отчего не в Британии?

Выкроить время для записи я смог только поздно вечером. День прошёл в тревоге и суёте. О тревоге — чуть ниже, суета же была вызвана ожидаемым, но тем не менее неотвратимым бедствием — нападением тучи мух цеце. Целый рой их сопровождал нас почти весь день, жужжа, подобно пчёлам.

До этого дня цеце, сей бич земли миомбо, нас не слишком беспокоили, вероятно, из-за зимы. Теперь потеплело, и с теплом мухи вернулись. Весь день мы с Мбомо отгоняли вредоносных созданий от нашего верного Куджура. Ослы не столь восприимчивы к укусам цеце, как лошади, но мух оказалось слишком много. К сожалении, наша борьба оказалась не слишком успешном — все мы были искусаны без всякой жалости. Боль от таких укусов острая, однако быстро проходит, сменяясь лёгким, но очень неприятным зудом, подобным тому, какой бывает от укусов москитов. Бедный Куджур, ему не дано даже почесаться! Остаётся одно — орать во все горло от обиды, что наш ослик и делает.

Цеце очень хитры. Не обладая разумом, они руководствуются безошибочным инстинктом. Садятся на кожу так осторожно, что присутствие их замечаешь лишь после укуса. От удара уклоняются с необыкновенной лёгкостью, словно умея читать мысли.

Следует заметить, что ненавистные мухи искусали всех, кроме нашего Чипри. Они его просто облетали стороной, что воспринималось псом, как нечто вполне закономерное. Пока мы отбивались от врагов, Чипри откровенно завал, поглядывая на нас с явной иронией. Помощь все же оказал — с дюжину мух умудрились попасть ему в зубы. Эта закуска вызвала очередной приступ собачьего аппетита — на привале Чипри сожрал две свои обычные порции и потребовал добавки.

Надеюсь, налёт цеце не будет иметь серьёзных последствий. К сожалению, он имеет все шансы повториться назавтра. Недаром цеце считается самым большим несчастьем Африки, оценить которое может лишь побывавший здесь. Там, где много цеце, жить невозможно, португальцы из-за этого не смогли продвинуться дальше реки Зумбо. Поистине природа Африки охраняет её надёжнее, чем люди.

Сей случай стал своего рода аллегорией, ибо сразу же после остановки каравана на ночлег, меня пригласили в шатёр к мистеру Зубейру. Беседа наша была, как и обычно, долгой, многословной и чрезвычайно вежливой. Кофе подали все тот же — «аромат Йемена».

Не удержавшись, поинтересовался сортом кофе «Якобс». Мистер Зубейр лишь развёл руками.

Говорили, впрочем, не о кофе. Рахама объяснил мне причину тревоги, ощущавшейся с самого утра. Усиленная охрана и постоянно высылаемые во все стороны дозоры вызваны большой вероятностью нападения. Мистер Зубейр Рахама не ждёт его от местного рундо — с вождём Талачеу удалось договориться. Однако опасность остаётся. Планы мистера Зубейра по организации большого военного похода скрыть не удалось. Те, против кого он должен быть направлен, готовы принять меры.

Нелегко сказать, на чьей я стороне. Гибель Рахамы означает и мою смерть. Вместе с тем, ни для кого не тайна, что цель нашего похода — добыча огромного числа невольников, причём по бросовой цене. Пленные стоят очень дёшево.

Тогда-то я и вспомнил о мухах цеце.

Мистер Зубейр и его союзники, племена мотабеле и батока, не боятся врага. Тот вооружён хуже и не отличается воинственностью. Но у будущих жертв может объявиться грозный союзник. И тут мистер Зубейр напомнил мне о стреле, попавшей в его носилки — стреле со стальным наконечником.

Стрела оказалось нездешней. Такие наконечники изготавливают в некой северной стране специально для союзников, не имеющих огнестрельного оружия. «Некая северная страна» из разумной предосторожности не снабжает друзей мушкетами — но сама определённо их имеет. Стрела — предупреждение. Если мистер Зубейр начнёт войну, его встретят не только толпы голых негров с копьями, но неплохо вооружённые современные войска. По слухам, «некая северная страна» имеет даже пушки.

Не знаю, правда ли это, но сам Рахама уверен в своих информаторах.

Надо ли говорить о чувствах, с которыми я выслушивал нашего хозяина? О какой же стране он мог говорить, как не о Миомбо-Керит? Не сдержавшись, я поинтересовался её названием.

Неведомая северная страна именуется, как выяснилось, Читабо. Но её гербом, точнее, тотемным знаком, действительно является изображением зверя Керит-чимисет.

Даймон, ты слышишь?!

Уже ночь, горят костры, часовые поют бесконечную унылую песню на неведомом наречии, Мбомо в очередной раз проверяет наше оружие, объевшийся Чипри видит третий сон, я все не могу успокоится.

Миомбо-Керит существует. Она не так близко, но все же не на другом конце мира. И, что самое главное, многое из рассказанного о ней, соответствует истине.

Даймон не пришёл. Уж не испугался ли он открывшейся мне истине? Вдруг его настоящей целью было не спасти меня от безвестной кончины, а не пустить на север? Не хочется, конечно, думать плохо — даже о неупокоенном духе.

Лихорадка тоже словно почуяла, отступив на время. Весь день чувствовал себя настолько сносно, что пару раз поглядел самым внимательным образом на двух юных негритянок, сопровождающий кого-то из окружения Зубейра. Кажется, с выводами об африканских женщинах я несколько поторопился. Не то, чтобы оно готово измениться коренным образом, но… Поторопился.

Ближе к полуночи попытаюсь провести очередные наблюдения и измерения, благо небо совершенно чистое. Звёзд словно стало больше — огромных, ярких, не по-зимнему тёплых.

Дорожка 2 — «Pieces»

Песня из к/ф «The Stunt Man» (1979 г.).

Композитор Dominic Frontiere.

(3`37).

Песня звучит в момент, когда затравленный герой, уйдя от погони, попадает в шумный, заполненный толпой, курортный городок. Он идёт по улице, пытаясь слиться с толпой, стать таким же, как все, раствориться, исчезнуть…

— …Вниманию встречающих! Прибыл автобус Чернигов-Харьков. Повторяю. Вниманию встречающих…

Хорошо, когда встречают. Даже когда понимаешь, что не дите малое, не красная девица, не президент республики Буркина-Фасо. И к чему? Обычное дело — поехал, вернулся. Не на южный полюс, не на десять лет…

Вышел Алёша из автобуса, сумку на плечо закинул, поглядел в серое небо. Опять тучи! И тут не везёт. Уезжал — солнышко, вернулся…

Вернулся. Автовокзал, в воздухе — привычный бензиновый дух, народ уже расходится, кто к стоянке такси, кто к метро. Кому-то букет орхидей вручили, у кого-то чемодан из рук взяли…

Оглянулся Алексей Лебедев, просто так, на всякий случай. Не встречают? Не встречают. А на что, интересно, надеялся, ждал чего? Господина Усольцева на личном «Мерседесе»? Почётный караул Десанта?

…Варю?

Отставной демократ Лебедев пристроил сумку поудобнее, шагнул по грязному асфальту. Чего уж там! Уехал, вернулся, всего и проблем!

Домой Алёша ездить не очень любил. Не слишком далеко, и мама все время зовёт, скучает. А все равно не нравилось. Приедешь — и словно в Прошлом оказываешься. Знакомая с детства комната, книжный шкаф, проигрыватель «Аккорд-стерео», отцовский. Только не то это Прошлое, в которое с помощью уэллсовской Time Machine попадаешь. Не Уэллс — Стивен Кинг с его лангольерами. Жизнь ушла, и ты ушёл, остались старые декорации, пыль, гнилые креветки в холодильнике. Пиво не шипит, спички не горят…

Мать давно приглашала, звала, Алёша же все откладывал, не ехал. Теперь собрался — и пожалел. Почти сразу, как отца пьяного в коридоре увидел. А мама…Что мама? Не поможешь, даже не присоветуешь. Пытается не плакать, весёлой выглядеть…

Ударила тяжёлая сумка о бок (мама три банки варенья в последний момент положила), дёрнул Алексей локтем, наткнулся на что-то непонятное. Да, конечно! Газета, киевские «Ведомости», в дорогу купил, чтобы скучалось меньше.

Выкинуть?

— Молодой человек, так и будете стоять? Вы мешаете!..

— А? Извините…

* * *

Газета за время пути изучена досконально. Делать было нечего, думать — не думалось, даже о бинауральных ритмах и прожекторах в чёрном небе. Отчего же не почитать, будущему историку не без пользы. На истфаке учили анализировать прессу, не современную, правда — советскую. Важный исторический источник, мимо не пройдёшь. Ничего сложного, не при демократии, слава богу, жили. Берёшь «Правду» или, допустим, «Красную Звезду», смотришь, вначале на какой полосе материал. Если на первой — одно, на третьей — иное совсем. Потом шрифт, размер заголовка, подпись. Азбука, в общем. Это у демократов ни порядка, ни системы. На первой полосе выборы пополам с дурной рекламой, и на второй тоже самое, и на третьей. Коалиции, жалобы в Центризбирком, выступления по городам и весям, скандалы, компромат, компромуть…

Тоска!

Про сгоревшую аптеку на третьей странице напечатали. Так себе заметочка, размеров невеликих. Название, словно из советских времён, никакое: «Происшествие». У Остапа Бендера ярче получилось. «Попал под лошадь» — экспрессия!

Двое в аптеке на Костомаровской живьём сгорели. Девушка двадцати двух лет, провизорша — и «неизвестный мужчина лет тридцати». Журналюга ушлым оказался. Для кого неизвестный, кому очень даже знакомый. Старший лейтенант милиции Сергей Гаврилович П-ко. То ли Петренко, то ли Писаренко, невелика разница.

Девушка сразу сгорела, насмерть, мужчине помучаться довелось. В 4-й неотложке до утра полежал, в сознание не приходя — и только тогда преставился. Отбыл — к богу своему милицейскому.

Пресс-центр МВД насчёт «П-ко» промолчал. То ли был такой, то ли нет. Насчёт самого факта высказался кратко: идёт, мол, расследование. Наиболее очевидная версия — неисправность электропроводки. Они, провизорша и неизвестный, видать, проводку вдвоём и чинили.

Хмыкнул товарищ Север, такое прочитав. Чинили, как же! Вечером поздним, в полной темноте… Нашли, дураки, место и время! Все планы поломали. Трупы — дело необходимое и очень наглядное, но не с них начинать следовало. Сами виноваты, блудодеи!

Про наркотики, само собой, ни слова, ни намёка.

Проанализировал товарищ Север ситуацию и в целом доволен остался. Грешны служивые по уши, если шума не поднимают. Работника милиции, словно свинью, осмолили, а начальство даже вой для приличия не подняло. Искать будут, ищут уже, но тихо потому как… Боятся? Конечно, боятся! Значит, самое время продолжить.

Интересно, этого «П-ко» бетоном заливали?

Послушал Алёша кровожадного товарища Севера, удивился. Ни страха, ни жалости. Ментовский бог с этим «П-ко» — и кол осиновый в дорогу. Но провизорше посочувствовать можно. Вдруг она не от хорошей жизни с наркотой связалась — и со старшим лейтенантом заодно? Варя тоже…

Товарищ Север упрёку не внял, даже не стал лишний раз заметку пересматривать, чтобы запомнить имя-фамилию заживо сгоревшей. Зачем? Не свечку же в ближайшей церкви ставить. Делала, небось, минет прямо на рабочем месте, увлеклась, не заметила, как ночь настала. Старательная была, подстилка ментовская!

И её — в бетон!

Алёше мысли такие не слишком понравились. Черт знает как далеко ушёл товарищ Север от демократических принципов! Жизнь человека — она, знаете ли, священна. Оноприенко-живорез пять десятков душ невинных погубил, а казнить не моги — корми за счёт налогоплательщиков, телевизор цветной в камеру ставь. Потому что европейским путём движемся, а для европейцев жизнь убийцы — высшая ценность. Убийца — он не Караджич какой-то, не Милошевич, к нему с пониманием подходить следует. А что товарищ Север предлагает? Оноприенко, любимое дитя демократия — тоже напалмом? В рот залить, дать окурком зажевать? А как же Совет Европы?

В рот окурок — и прямая трансляция на Страсбург!

Не одобрил Алексей подобные злодейства, осудил. И заметка надоесть успела. Правда, остальное тоже не слишком интересно. Десант с милицией подрался, на «Отечество и Порядок» в суд подали… У них что, других новостей нет? Ага, во Львове свой Десант создали — движение «Опир». Парад провели возле памятника Шевченко, где раньше Ленин стоял. «Опир» — Сопротивление? Интересно, кому?

Что Десант, что «Опир» — какая разница? Одним миром заляпаны!

В урну газету? В урну!

* * *

— Варвару Охрименко, пожалуйста… Да, я подожду. Варя? Варя, это я… Да, сегодня приехал, домой ездил… Извини, я не знал, что занята. Я тебе очень видеть хочу, очень! Варя, не бросай трубку! Варя!..

Дорожка 3 — «Город»

Исполняет Борис Гребенщиков.

(2`37).

Песня-загадка. Сейчас, кажется, удалось докопаться до истины. Музыка — Владимира Вавилова (не Франческо ди Милано), слова — Анри Волохонского (не Гребенщикова, не Хвостенко, не Юнны Мориц). Песня написана осенью 1972 год, настоящее название — «Рай». Знаменитый Хвостенко-«Хвост» был её первым исполнителем.

— Женя! Говорю тебе — опасно. Это не шутки! Профессор предупреждал. Опасно!..

— Хорст! Он что тебе — папочка? Мне он папочка, сама разберусь. Все в жизни опасно! По улице ходить — тоже…

— А если ты не вынырнешь? Что тогда, а? Алексей, скажи ты ей, наконец!

— И что мне Алёша скажет? Все, не мешайте! Марш на кухню, можете пока кофе заварить. Алёша, ты кофеваркой пользоваться умеешь?

Милые бранятся — только тешатся. Об этом Алексей подумал уже на кухне, кофеварку изучая. А ещё прикинул, сколько у человека жизней может быть. У него, к примеру. Первая жизнь — студенческая. Никакая, если вдуматься. Ни успехов, ни перспектив, только и хорошо, что шинель не надо надевать. С его «минусом», впрочем, и так бы не взяли.

— Игорь, тебе с сахаром?

— А? Нет, я просто… Алексей, нельзя же так! Женя тебя реально уважает, объясни ей. А то, как в старой книжке про фантастику. Папа-профессор в командировке, а юные пионеры его Машину Времени изучают. Поговори, она тебя послушает.

— Меня?!

Вторая жизнь — демократическая, партийная, в дружной команде господина Усольцева и супруги его. Год назад весело было, интересно. Палатки, листовки, песни у микрофона, журналисты. И победа — почти настоящая. Почти…

Была — и нет. Ни победы, ничего. Наплевать — и забыть.

— Понимаешь, Алексей… Я… Детдомовский я, блин, самый настоящий. Реально! Бросили папа с мамой. Породили — и в мусорное ведро! Ох, встретил бы, ох, поговорил! В детдоме, сам понимаешь… Учился, книжки читал, а все равно. У Жени отец — кто? То-то и оно. Женя с детства на трех языках разговаривает. Реально! Спасибо Десанту, в бандиты не пустил! А ты — интеллигент…

— Интеллигент-либераст. В очках и галошах.

— Не в галошах, Алексей. Если ты с самим Семёном связан…

Вот именно. Ещё одна жизнь: Семён, он же товарищ Север. Но об этой жизни думать пока не хочется. Не место, не время. Лучше просто пить кофе за кухонным столом, по сторонам поглядывать. В таком доме и кухня непростая. Посуда — словно не из магазина, а из музея, знакомый запах восточных благовоний. На стене — цветная фотография в рамке. Раки, целая дюжина, только что из кастрюли. Здорово снято, хоть сейчас на выставку. Чья работа, кто постарался?

— Жаль, поговорить нельзя. Ни с Семёном, ни с Юрием Владимировичем. Ты, Алексей, про Львов слыхал? Там же штурмовиков собирают, эсэсовцев! Эти, из «Опиру»…

— «Опору», Игорь. Там чередование гласных.

— Фашисты там! Реально! «Сичевые стрельцы»! Если сократить, что выходит? «СС»! Помнишь, Профессор про переворот говорил?

Опять политика! И на профессорской кухне от неё не спрячешься, не затаишься. А хотелось бы! Прав Хорст Die Fahne Hoch — точно как в старой книжке. Профессор в нетях, любопытная дочка в его компьютере шмон устраивает. Что ты, папа, там хранишь, от дочки любимой прячешь? Не Машина Времени, но где-то близко.

Женя-Ева и позвонила — по мобильнику. Алёша уже в метро спускался, а из кармана — «Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen…».

…Специально для Евы, для её звонков, подобрал. То ли из вредности, то ли для достоверности. Хотел для Игоря «Суоми-красавицу» найти, но не успел.

В метро спускаться не пришлось. Рядом Профессорова квартира — десять минут ходу от автовокзала. А как в дверь знакомую позвонил, так и началась ещё одна жизнь, самая интересная. Как в романе: копалась Ева в компьютере, пароли папины вскрывала.

Нашла.

Непонятно что пока, но, кажется, «именно то». Ещё одна программа, настоящая. Ева даже взглянуть не дала. Как успел догадаться Алёша — ещё одна картинка. Не просто картинка, понятно, нечто сложное, огоньками мигающее. «Именно то», что верным курсом между облаков направляет.

— Игорь! Неужели ты не понимаешь? Десант, «Опир»… Политики вами в шахматы играют! В шашки — в «Чапаева», в вышибалочку!

— Нет, Алексей. Пытаются, конечно, но мы не позволим. Видал, чего творится? Из Киева ребята приехали, рассказывают. Кто бы на выборах не победил, проигравшие не смирятся, людей на улицу погонят. Под пули! Вот тогда мы, Десант, и понадобимся.

— Игорь, о чем ты? Какие к черту пули?

…То ли дело напалм! Просто — и красиво, как детской песенке. «Гори, гори ясно, чтобы не погасло…» Не гаснет. Проверено!

— Самые настоящие, Алексей. Думаешь, зачем в стране подполье создавать? Именно на такой случай. Начинать следует не когда петух в… в ухо реально клюнет, а прямо сейчас. Север… Семён — молодец! Ты знаешь…

— Нет! Не знаю, Игорь. И знать не хочу.

И ещё одна жизнь — та, что с Варей. Но тут полный аврал. Ни разобраться, не выбраться. Сегодня она снова к хачу пойдёт…

В бетон, в бетон, в бетон!..

— А зачем прятаться, Игорь? Почему бы самого Профессора не спросить? Расскажет, объяснит.

— Ага. Ты его, Алексей, ещё не знаешь.

* * *

Не стал спорить Алёша с Хорстом Die Fahne Hoch. Зачем? Всегда полезно кое о чем умолчать. Пригодится — вроде запасного магазина. Многое о Профессоре узнать не довелось, но и малое интересным бывает. Хорошая вещь — Интернет. Перешерстил Алексей все, что об институте Монро нашлось, и на русском, и на нерусском. И о Профессоре — тоже. На первый взгляд ничего странного: родился, учился, защитился. В списке публикаций — все про секты и про «кризисные культы». Но с Миллениума совсем иные статьи пошли. Про эвереттику, скажем, или про Джека Саргати. Алёша даже не представлял, что это такое, с чем едят. Ничего, узнал. И про Хью Эверетта с теорией «многомирья», и про Джека Саргати, изобретателя Q — реальности, и даже про облака, между которых довелось побывать. Не до самого донышка, но кое-что сообразить сумел.

А когда сообразил, понял, что может быть за белыми облаками, тогда и подумалось. Эту бы жизнь главной сделат! Все остальное — чепуха, мелочь, дешёвка. Даже канистра с напалмом.

Хотя… Одно другому не помешает.

Жаль, Профессор не доверяет. Может, попробовать, переговорить? Без Евы, без Игоря, самому? Вдруг?

* * *

— Die Strasse frei den braunen Batallionen die Strasse frei dem Sturmabteilungsmann…

— Женя, Женя! Что случилось!

— Es schau’n auf’s Hakenkreuz voll Hoffnung schon Millionen der Tag fuer Freiheit und fuer Brot bricht an.

— Женя! Ева!.. Что случи..

— Все случилось! Все! Я разговаривала, разговаривала, разговаривала! С покойником, с покойником! Получилось!..

Zum letzen Mal wird nun Appell geblasen Zum Kampfe steh’n wir alle schon bereit Bald flattern Hitler-fahnen ueber allen Strassen Die Knechtschaft dauert nur mehr kurze Zeit

Дорожка 4 — «Jeszcze Raz Vabank»

Инструментальная тема из к/ф «Ва-Банк».

Композитор Хенрик Кузьняк.

(2`44).

В комментариях особо не нуждается

Пятница, 15 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.31,

заход — 17.18. Луна — III фаза, возраст в полдень — 17,9 дней.

Ночные наблюдения были успешны. Не без гордости занёс полученные цифры в свой потрёпанный дневник. Все-таки получилось! Я, Ричард Макферсон…

Чтобы успокоиться, пришлось вызвать в памяти кислые физиономии коллег из Королевского Географического общества. Тут же отпустило.

Ночная работа проделана вовремя — к утру роскошное звёздное небо исчезло за подступившими с севера тучами. Зима! До весны, до первых оранжевых побегов, уже подать рукой. Но все-таки ещё зима.

В Талачеу мы прибудем завтра. Сегодня же почти весь день стояли — Рахама через гонцов вёл переговоры с не слишком доверчивым местным рундо. Днёвка оказалась небесполезна. Бедняга Куджур, так пострадавший от мерзких цеце, немного отдохнул — и мы все вместе с ним. Наш пёс, оценив ситуацию, спал без задних ног почти весь день, при этом достаточно громко похрапывая. Просыпался он лишь два раза — к обеду и ужину. Поистине, Чипри доволен жизнью!

Пользуясь свободным временем, а также убытием (надолго ли?) моей спутницы-лихорадки, записываю то, что было пропущено вчера. Мистер Зубейр приглашал меня вовсе не для того, чтобы рассказать о стране Миомбо-Керит (она же Читабо). Точнее, не только для этого.

Рахама умен и наблюдателен. В отличие от многих негров и арабов он прекрасно отличает португальца от француза, англичанина же — от шотландца. Вполне вероятно, он не поленился навести справки о своём спутнике. И вот результат. Отдав дань вежливой беседе, он внезапно переменил тон и без особых обиняков предложил стать его компаньоном.

Предложение мистера Зубейра сводится к следующему. Сейчас англичане прочно закрепились на побережье, вытесняя оттуда арабских купцов. Оживились и португальцы, прежде терпевшие таких, как Рахама. Торговля упала, более того, традиционные пути, по которым доставляют к побережью невольников, оказались под угрозой. Мистер Зубейр считает, что лет через десять работорговля в этом районе будет прекращена. Но именно в этом (!) районе. Огромные внутренние области Южной Африки пока недоступны ни англичанам, ни португальцам. Достаточно надёжно обосноваться там — и проложить новые пути к восточному побережью с выходом несколько южнее острова Занзибар, где можно будет расширить уже существующие гавани. В глубине же материка, в земле миомбо, следует построить несколько крупных укреплённых факторий, предварительно договорившись с местными рундо.

Этот план уже выполняется. Будущая война — его часть. Средства, включая оружие, у нашего хозяина в изобилии. Более того, он поделился неким, по что тайным, замыслом. По заказу Рахамы во Франции строят два лёгких вооружённых парохода (!!!), которые он собирается доставить на Замбези. Пароходы станут плавающими крепостями, обеспечивающими мистеру Зубейру контроль над тысячами миль прибрежной территории. По сути, создаётся целое государство, имеющее все шансы просуществовать не один десяток лет.

Жаль, всего этого не слышал мой друг Дэвид Ливингстон. Вот оно, пришествие цивилизации на Чёрный континент!

Зачем Зубейру я?

Кажется, он ведает о моих неприятностях с властями, случившихся ещё в студенческие годы. Мои мечты о независимой Шотландии Рахаме едва ли известны, зато неодобрение колониальной политики правительства Её Величества я никогда не скрывал. Посему мне предлагается оставить службу Британской Короне и стать «джентльменом удачи» в одной связке с нашим хозяином. Зубейру будут полезны мои знакомства среди колониальной администрации Южной Африки и Анголы, мои картографические знания — и сам факт, что с ним сотрудничает «белый».

По поводу рабства Рахама высказался просто. Оно было и будет, пока в этом есть хозяйственная необходимость. Негры в любом случае станут продавать (а если не найдут покупателя — убивать!) своих сородичей. Так с чем спорить, с чем бороться?

Ответа я пока не дал. Просто сказать «нет!», а заодно произнести гневную речь о торговле людьми. Но этим я ничуть не облегчу положение — ни бедных невольников, ни своё собственное.

Между прочим, единственным серьёзным препятствием для осуществления своих планов Рахама считает вовсе не англичан, не португальцев, даже не арабских сородичей-конкурентов, а страну на севере. Ту самую — Читабо. Миомбо-Керит.

Услышанного вполне хватило бы для многодневных раздумий (есть о чем!), но главный сюрприз ждал меня вечером. Прежде чем рассказать о нем, не могу не доставить себе удовольствие, процитировав собственные строки. «Даймон, о котором я не решался писать в дневнике, вновь здесь, со мною». Как быстро привыкаешь даже к самому невероятному! Что мне записать теперь? Толпа не нашедших покоя духов обступила меня со всех сторон…

Конечно, не толпа. Случилось именно то, о чем предупреждал удалившийся неведомо куда Даймон. Со мной заговорил некий дух определённо женского пола. Сородич Даймона, а если совсем точно, его дочь.

Её зовут Евгения. Вероятно, правильнее написать «звали», но не хочется думать о молодой девушке (ей двадцать лет), как об умершей. По-английски говорит бегло, лучше чем Даймон-отец, зато и акцент куда сильнее. Прислушавшись, я наконец-то понял. Духи, не дающие мне покоя — русские! Правда, моё предположение было тут же отвергнуто. Не русские — украинцы, из страны, находящийся в мире духов в южных пределах нынешней Российской империи. Но в любом случае я почти угадал.

Следует заметить, что дух по имени Евгения был очень взволнован. Как я понял, произошла история, почти аналогичная той, что случилась с учеником незабвенного Роджера Бэкона. Мой Даймон, что бы он не говорил о себе — великий чародей, даже в мире духов. Он уехал по своим чародейским делам, любопытная же девица поспешила прочитать заклинание. Когда мы заговорили, она, кажется, сильно испугалась. Евгения, как и её отец, считала, что разговаривает с покойником (!!!)

Не будучи тем, кого вызывал ученик Бэкона (спаси меня Создатель!), я поспешил успокоить девицу. Затем, воспользовавшись её растерянностью, задал несколько вопросов. Ответы её не внесли особой ясности, но оказались по-своему интересны.

На её календаре — февраль 2006 года от Р.Х. Она находится в той же квартире, которую описал мне Даймон (вид за окном! бомджи!). Не одна — в соседней комнате её ждут спутники. Это её возлюбленный — некий Хорст (в России, как известно, живёт много немцев) и друг по имени Алексей. В разговор со мной она вступила, предварительно просмотрев специально подобранные изображения на «экране» и подвергшись воздействию какой-то особой музыки. Сама она считает, что «система» (выражение самой Евгении) такова. Музыка, точнее, нечто, в ней таящееся, открывает дверь в «ноосферу», вероятно, прибежище иных душ. Изображение «выводит» на «список адресов». Сами адреса — ряды мигающих точек, образующих, непонятно как, числовые номера. В этом «шифре» не должен присутствовать ноль.

Я, всегда представлявший колдовство исключительно по «Макбету» Шекспира, был сильно озадачен и заинтригован. К сожалению, ничего уточнить не успел — разговор длился не слишком долго.

Осмыслить все мне ещё предстоит. Пока же меня не покидает грусть. Евгении двадцать лет, она мертва. И даже не ведает об этом.

Дорожка 5 — «В лунном сиянье»

Музыка и слова Е. Юрьева.

Из к/ф «Про уродов и людей».

(1`43).

Очень хорошее исполнение знаменитого романса. Запись «выдрана» прямо из фонограммы, поэтому качество желает лучшего.

Поёжился товарищ Север, пальцами, затянутыми в перчатку, пошевелил. Этак и замёрзнуть можно! Всего час на посту, а уже продрог. А ещё говорят: потепление, Эль Ниньо, Киотский протокол, понимаешь!

Как там окошко?

Окошко на втором этаже светилось — как и соседние, сверху, снизу, по бокам. И хорошо, и плохо. Вечер не поздний, народ на улице, и в квартирах народ — не спит, ужинает, телесериалы смотрит. Значит, на молодого человека в старой куртке и очках никто не обратит внимания. Но это на улице, в подъезде хуже. Соседи друг друга знают, на посторонних поглядывают искоса. Пролетарии, у них бдительность в крови.

Товарищ Север улыбнулся, качнул тяжёлым пакетом. Конечно, обратят внимание — особенно если повязку на рукав надеть, приколоть ближе к сердцу значок, заодно достать из пакета пачку листовок. Выборы — забыли, что ли? Демократия, блин! А раз демократия, то все, как один, голосуйте на нашего самого-самого кандидата. Не знаете, какого? Там мы вам подскажем! И фамилию, и номер в избирательном списке.

Нам Здесь Жить!

Пока вся мишура в пакете — ждёт. Что там ещё? Ничего особенного, напалм не носим.

Окошко все горело. Поглядел на него товарищ Север, хотел вновь улыбнуться. Не смог — дёрнул замёрзшими губами. Не приглашал, хач? Ничего, демократия без приглашения прийти может, потому что без неё — полный тоталитаризм и прав нарушение. Звонок дверь, если спросят, сразу в лоб: «С избирательного участка»…

А если Варя сейчас у него? От Вари про эти окна и узнал, гуляли как-то, она рукой показала…

Не откроет? Откроет! Рассказывала Варя — пить горазд начальничек. На службе ещё держится, а уж дома сразу с двухсот грамм начинает. Но не упивается, на простыни не падает, крепок хач. А тем, кто выпивши, пообщаться охота, даже с агитатором от самой-рассамой «Нам Здесь Жить» партии. Хотя бы послать его подальше.

Сколько нужно, чтобы послать человека по нужному адресу? Секунд пять, а то и все десять, если с чувством и не торопясь. Вполне хватит.

Странное дело: солнце зашло, ледок на лужах захрустел, а словно потеплело. Не удивился товарищ Север, воспринял, как должное. Холод — категория внутренняя, не внешняя. Человек сам себе солнце. Особенно если не отвлекаться, думать о главном.

О чем именно? Допустим о ремонте. Отчего бы и нет? Его комнатушка в последний раз видела маляров и штукатуров при Леониде Ильиче, а то и при Никите Сергеевиче. Хозяину не до того, значит, квартиранту придётся стараться.

Не утерпел товарищ Север, в пакет заглянул. Под листовками и повязкой (прямо у станции метро этого барахла набрал) — малярная кисть, шпатель и ещё чего-то тяжёлое. Как бишь? Ах да, «Букама-Хаубольд АГ».

Пистолет пневматический гвоздезабивной ИП-4402. Предназначен для забивания калиброванных гвоздей. Производитель — Вильнюсское производственное объединение по выпуску строительно-отделочных машин. По лицензии фирмы «Букама-Хаубольд АГ» (Германия). Дорогущий, зараза!

Кто придерётся, кто вопросы задавать станет? Ремонт — дело серьёзное. Товарищ Север и отнёсся соответственно. Все, от шпателя до пневмопистолета, не здесь купил — дома, в огромном новом супермаркете. Толпа у касс, шум, гам, никому нет дела, что за покупатель, какой товар выбрал, почему на руках перчатки…

Как окошко? Горит?

…А если Варя там?

Свет в окне интересовал не сам по себе. Спать хач не ляжет, время детское, но выйти может. Идеально — прямо на лестничной площадке встретить, только не станешь битый час торчать в подъезде. Значит, по плану: подождать ещё немного, совсем немного. В восемь вечера — новости, народ к экранам прилипнет. Ещё минут через десять — телесериал, то ли «Уродись горбатой», то ли «Людоеды-6». Это уже наверняка, новости проигнорируют, но серию точно не пропустят.

Тогда — вперёд. Возле нужной двери достать пневмопистолет, приготовить к работе. Звонок в дверь…

Привет, хач! Ремонт заказывал?

…И не забыть на шаг отступить. Череп — не бетон, заляпает, не отмоешься!

Без десяти восемь на часах. Девятнадцать пятьдесят — если по-военному. Не холодно, тепло, чуть ли не жарко. Значит, отвлечься следует, о постороннем подумать, о чепухе всякой. Хотя бы…

Хотя бы о «Нам Здесь Жить!». Смех — и только. На Морду Крысобойную, что с плаката пялилась, покушение устроили. Самое настоящее, хоть и странное. Три петарды взорвали, когда деятель из штаба партии своей вываливал. Бах, бах, бах! Жив остался, только тыловые позиции слегка обуглились. Петарда — вещь ненадёжная, особенно если китайские.

Говорят — инсценировка, спектакль перед выборами. Товарищ Север, человек серьёзный, в эту байку не поверил. Репутация у мордатого такая, что об обмане в первую очередь и подумают, не поверят, будто всерьёз. И что за удовольствие собственный афедрон подпаливать, даже ради лишней тысячи голосов? Значит, в самом деле? Но кто же человека петардой убивает? Значит, либо собственные соратники гадость сотворили, намекнули товарищу — либо охрана постаралась, незаменимость продемонстрировала. Больше, считай, некому.

А вышло удачно. Там покушение, тут покушение. Пока разберутся…

Поднёс товарищ Север циферблат поближе к глазам, хмыкнул. Приспело времечко!

* * *

Легко ноги несли, весело хрустел под подошвами непрочный ледок. Улыбался товарищ Север, руководитель городского подполья. Удачно день складывается! В город с побывки вернулся, в гостях побывал, принял участие в научном эксперименте. Понравилось! Значит, опыт и продолжить можно, но в несколько ином контексте. Ева бинауральные ритмы использовала, он пневмопистолет испробует…

…Молодец она, Женя-Ева! Повезло Хорсту-безотцовщине, реально повезло! Такая не бросит и за спину не спрячется. Но почему Ева решила, будто с покойником беседы вела? Тот человек, Ричард Макферсон в своём 1851 году жив! Это мы для него неизвестно кто неизвестно откуда…

Подъезд! Товарищ Север поправил повязку, значок ловко нацепил. Листовки… Как там, в перестроечной песне? «Все идёт по плану!» Все идёт по плану! Только почему Ева решила, что говорила с мёртвым, с покойником…

Протянул Алёша руку к дверной ручке. Опустил. Ева разговаривала с живым. А он сейчас заговорит с покойником. Он, Алексей Николаевич Лебедев, через минуту убьёт человека…

Убьёт человека! Живого!..

Алёша отступил на шаг, скользнул перчаткой по лбу, ледяной пот вытирая. Господи! Хорошо, хоть опомнился вовремя. А если бы вправду? Какой ужас! Все, хватит! Домой, домой, пневмопистолет выбросить, все забыть, забыть, не думать. Ещё чуть-чуть — и он стал бы убийцей!

Не думать! Домой, домой!..

Замерла рука, к мокрому лбу примёрзла. Чуть-чуть? А как же аптека, канистра с напалмом, 4-я неотложка?

Он уже убил! Убил двух невинных людей! Ладно, пусть виновных, но — убил!

Алёша понял. Дрогнули огни окон, тьмой подёрнулись…

* * *

— Молодой человек! Молодой человек! Эй, сюда, помогите, парню плохо! «Скорую», «скорую»!..

Дорожка 6 — «Атлантический океан»

Михаил Щербаков.

(2`51).

«Эх, заняться б пустяками, поболтать бы с корешками, погулять бы кабаками, все бы стало на места. Но пустяки давно забыты, корешки давно зарыты, кабаки давно закрыты, тишина и темнота».

Нет фотографии — рамка пустая. Не траурная, самая обычная, контур тонкий, серая линия. Кто-то рисунки отключил, чтобы лишнего не платить. Экономист, блин…

Еле сдержался Алёша, чтобы не чертыхнуться. Не стоит, полно народа в интернет-кафе, под самым ухом дышат. Полчаса в очереди ждать пришлось.

Сервис, свойства обозревателя… Дополнительно…

Ныла рука — здорово брякнуло об асфальт, хорошо, портретом не приложило. А ещё хорошо, что на шум хач не выскочил. И так сбежались — на тело бездыханное взглянуть, нашатырём угостить…

От «Скорой» отбился. От сердобольных бабулек тоже, норовивших «агитатора», на тяжкой своей ниве перетрудившего, чаем с вареньем угостить.

Стыдно? Ой, стыдно! И хорошо, что стыдно, можно о тех двоих не думать, о жареном мясе с напалмовой подливкой.

Отображать рисунки… Применить…

А если бы хач вышел? Узнать не узнал бы, не встречались, но все равно. Не удержался, рассказал бы Варе, прежде чем на диван её уложить — или возле дивана на колени поставить. Смешной случай па-ны-ма-ешь, очкатый парень прямо у подъезда в обморок брякнулся. Смышно, га-га-га! А теперь работай, Охрименко, отрабатывай по полной программе! И-раз, и-раз!..

Умереть бы!

Лисиченко Ольга Ивановна, провизор…

Лицо обычное, улыбка обычная, встретишь в толпе — не запомнишь. Родинка на левой щеке, особая примета. Старая фотография, ей, Лисиченко Ольге Ивановне, двадцать два было, а на фото — девчонка с выпускного бала.

Ниже — статья, интервью. Неужели с родителями?

Закрыл глаза Алёша, очки снял. Протереть, что ли? Вот дьявол, пальцы в крови, разбил, когда к асфальту прикладывался. Хорошо ещё, в собственной.

Достал Алексей Лебедев, отставной демократ и убийца, флешку из кармана. Подумал. Навести «мышь» на фотографию, затем — «сохранить как», потом — смотреть каждое утро, чтобы не забывалась.

Сжал губы Алёша, сунул флешку обратно в карман. Ужимки и прыжки… Ходил по городу до самой ночи, к университету завернул, по Сумской побродил, в свернул в холодный тёмный парк. Хорошо, что интернет-кафе круглосуточное. Постоял в очереди — и ныряй в виртуалку, гляди в глаза той, которую убил.

Лисиченко Ольга Ивановна…

Сдался бы сразу — уже, поди, и допрос сняли бы, и в тюрьму отправили. Или сначала в следственный изолятор полагается?

Дрогнула рука с «мышью». Хватит! Встать, расплатиться, выйти на холодный воздух, вдохнуть полной грудью…

А дальше куда? В тюрьму? Или обратно, в чужую пустую комнату — дожидаться утра? Но утром все по новой, с этим придётся жить не долго, а всегда. Всю жизнь!..

…Бояться, что разыщут, дрожать при виде каждой официальной бумажки в почтовом ящике, шарахаться от всякого, кто в форме, переезжать из города в город, уехать за кордон, в Россию, в Молдавию, может, в Штаты. Годы будут сменяться годами, стукнет тридцать, сорок, полвека, но он останется убийцей, а срок давности для таких, как он, не предусмотрен. И никуда не спрятаться — даже среди белых облаков, даже в лучах прожекторов, даже в мире духов. А он ещё на Десант грешил, на Игоря-Хорста свысока поглядывал! А теперь смотреть? На него, на Еву, на Профессора?

А на мента взглянуть не хочешь? На гражданина «П-ко»?

Дёрнуло Алёшу, пробило морозом. Ты ещё здесь, товарищ Север, сволочь кровавая? Не радуйся, вместе мучаться придётся!

Взгляни, взгляни!..

Не стал очки протирать, так надел. Сойдёт! А что паранойя на пороге — худо, совсем худо. Этак и до изолятора следственного не дотянешь, отправишься прямиком на Сабурову дачу, к Наполеонам, в дом Хи-хи.

Успокоиться, успокоиться, отвлечься, не думать, не думать… Утром, все утром — встать, умыться, заварить кофе, подумать…

Ладно, что там ещё в новостях?

* * *

А что в новостях может быть? Выборы, ясное дело. Агитация, провокация, ажитация. В Донецке Десант вступил в драку со служителями правопорядка… Прямо дежа вю! Ну, Федя Березин, ну, даёт! В Одессе убит преступный «авторитет»… Ясное дело — Одесса! Представитель движения «Отечество и Порядок» заявил… Знаем, слышали! Покушение на кандидата в депутаты, три петарды, сожжённые брюки…

Ого!

…В Киеве… сотрудник милиции… из табельного оружия 17-летнего активиста партии… расклеивал листовки… Молодой человек выполнил требование милиционера… лёг лицом вниз… не оказывая сопротивления… пытался надеть наручники…. по неизвестной причине выстрелил ему в спину… Пострадавший потерял много крови… нуждается в помощи доноров… Представитель МВД заявил… строго по уставу… Прокуратура не нашла состава преступления…

Товарищ Север дёрнул сухими губами, на пластиковую спинку стула откинулся. Кому-то, значит, всю жизнь мучаться, Лисиченко Ольгу Ивановну двадцати двух лет вспоминать, а кому-то людям спины дырявить? Строго по уставу? Семнадцатилетних ребят калечить — а потом дырочки для новых звёзд на погонах вертеть и на казённый кошт к Чёрному морю ездить, здоровьишко поправлять?

Раскис, студент? «Гадов всегда заливают» — забыл?

Вздохнул Алёша — глубоко, глубоко. Выдохнул товарищ Север, усмехнулся. Не забыл, просто слабину дал. Не возле подъезда, когда в обморок бухнулся — раньше, как за пневмопистолет в кассе расплачивался. Зачем тебе хач? Вендетту решил устроить? Взревновал? «Гляжу, как безумный на чёрную шаль, и хладную душу…»

Пневмопистолет, впрочем, ещё пригодится.

А с Лисиченко Ольгой Ивановной позже разберёмся — на Суде, где взвешивают и навешивают. Связалась с теми, кому в Аду гореть…

Гори сама, сука!

Хватит, и так столько времени — впустую. Домой? Нет, сначала почту поглядим.

Логин… Пароль…

* * *

«Товарищу Северу

В связи с ухудшением общей обстановки и вероятностью прямой вооружённой конфронтации, Вам в подчинение передаются оперативные группы, действующие в городе и области. Связной обратиться к Вам по этому адресу. Пароль для связи — «Кинопремьера», Ваш личный пароль, известный лишь командирам групп — «Виктория». В дальнейшем осуществляйте непосредственное руководство группами, исходя из ситуации.

Ваш Юго-Восток. № 72.»

Дорожка 7 — «Над твердью голубой»

Исполняет Елена Камбурова.

(3`31).

Ещё один «Рай» Вавилова и Волохонского с сильно исправленным текстом. Несмотря на свою славу, Камбурова мне никогда особо не нравилась. Данное исполнение лишь подтверждает мою правоту. Охи, ахи, придыхания…

Суббота, 16 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.29,

заход — 17.20. Луна — III фаза, возраст в полдень — 18,8 дня.

Заметно потеплело. Вопреки обыкновению занесу цифру не только в рабочий блокнот, но и в дневник: + 16 С. Тучи исчезли, небо необыкновенно яркое и глубокое. Взгляд так и скользит по чёрным стволам деревьев в поисках оранжевых пятнышек — первых весенних побегов. Нет, ещё рано. Весна рядом, но зима пока не ушла.

Наше вступление в Талачеу превосходило пышностью все, прежде виденное в Южной Африке. Негры любят бесполезные церемонии ничуть не менее нашего белого племени и охотно тратят время на эту суету. Некий смысл и значение сии обычаи, конечно, имеют, являясь своего рода термометром, демонстрирующим градус могущества хозяев, а заодно и уровень тепла по отношению к гостям. В данном случае термометр местного рундо явно зашкаливал.

В виду селения, когда уже можно было разглядеть его хижины с привычными «китайскими» крышами, нас встретила целая процессия. Впереди с громким лаем бежали собаки, небольшие, но весьма крепкие и выносливые с виду. За ними валила толпа, издалека могущая показаться усыпанной снегом: встречающие надели головной убор из белых страусовых перьев. Однообразие оживляли шлемы, сделанные из львиной гривы. Почти все имели на себе кроме упомянутых уборов лишь набедренные повязки, но на двух-трех я не без удивления рассмотрел португальские военные мундиры и странные одеяния, сшитые из столь ценимого в этих местах коленкора. Сии модники были явно из числа знати, каждый держал в руке дубинку, сделанную из рога носорога, слуга же, шедший сзади, нёс большой, ярко раскрашенный щит. «мачака», то есть воины-гвардейцы, шли в полном вооружении, с топорами, копьями и прочим оружием.

Наконец, показался сам рундо. Разглядеть его было почти невозможно, ибо вождя сопровождал «мопато», отряд телохранителей. Обычно они являются его родичами, свойственниками или хорошими друзьями, всех их обязательно кормят за одним столом с самим рундо и часто одаривают. В целом «мопато» очень подобен дружине у древних скандинавов или славян. Я ожидал увидеть привычные уже копья и топоры, но ошибся — каждый «дружинник» нёс с собою мушкет. Более того, у нескольких из них я разглядел ружья, судя по виду, игольчатые. Они напоминали знакомый Дрейзе, но были несколько меньшими по размеру.

Вновь вспомнился мой друг Ливингстон с его мечтаниями. Вот он, приход европейской цивилизации в глубины Африки!

Местного вождя удалось увидеть лишь мельком. Он немолод, толст, одет по-арабски. Ехал рундо на коне, тоже «арабе».

За авангардом с вождём во главе, шла, точнее бежала, громадная толпа простонародья — голые, без перьев и без дубинок. Судя по количеству народа, Талачеу — весьма крупное селение.

Все описанное было лишь началом. После того, как мы проследовали на главную площадь, точнее, на огромный выгон посреди селения, нас вновь окружила толпа. Забили барабаны — и начался многочасовый танец. Мужчины, почти обнажённые, зато покрытые разноцветной раскраской, образовали круг, держа в руках дубины и небольшие топорики. Каждый из них громко кричал, вернее, орал во всю свою негрскую глотку. После очередного крика, все одновременно, с завидной синхронностью, поднимали одну ногу и сильно топали два раза, пуская в небо облака пыли и оставляя на земле глубокие следы. Их руки и головы при этом тоже двигались, причём способом, описать который весьма затруднительно. Топнув и покричав, они проделывали затем это же, но иной ногой, после чего били барабаны — и все повторялось опять и опять. Танцевали мужчины всех возрастов — от почти мальчишек до седовласых старцев, топавших и оравших с не меньшим жаром. Надо ли говорить, что очень быстро все вокруг заволокло пылью, по телам же танцоров густо потёк пот. Я засёк время на своём хронометре: от первого удара ноги в землю до последнего прошло три часа и двадцать одна минута.

Шум, производивший все это время, был поистине ужасен. Особенно страдал Куджур. Бедный ослик прял ушами и жалобно поглядывал на нас, словно надеясь на помощь. А вот Чипри поступил, словно истинный философ. Поглядев вокруг и убедившись в отсутствии опасности, он зевнул во всю пасть и… Естественно, уснул прямо у моих ног, пробудившись точно с последним ударом босых пяток в пыль.

Доктор Ливингстон, стажировавшийся в знаменитой клинике для душевнобольных в Бедламе, рассказывал, что танцы в таких заведениях весьма поощряются, ибо способствуют разряжению крайнего возбуждения мозга. Остаётся представить, как выглядят со стороны столь привычные для нас, европейцев, военные парады и придворные балы. Мбомо, невозмутимо наблюдавший за происходящим, заметил: здесь подобное почитается очень красивым (!!!). После добавил, что встреча свидетельствует о тесной дружбе между гостями и хозяевами, копья же и топоры в руках танцующих — о заключённом военном союзе. Этот нехитрый дипломатический язык понятен и без перевода.

После танца, когда пыль улеглась, началась церемония взаимного вручения даров. Её я наблюдал со стороны, радуясь, что мои «дипломатические интересы» взялся представлять сам мистер Зубейр. В противном случае, запасы коленкора и всего прочего сократились бы не менее чем наполовину. Дарили многое и разное, среди прочего Рахама преподнёс вождю десяток новых португальских мушкетов.

История с вручением подарков имела несколько странный финал. Как я понял, дары вручались не только от самого мистера Зубейра, но и от лица его «друзей». В их число попал и я, поскольку был одарён ответно: несколько голых негров принесли три корзины с лепёшками и всякой прочей снедью — а заодно привели некое юное создание, закутанное в покрывало. Мбомо без особых церемоний приоткрыл краешек ткани. На нас взглянули испуганные чёрные глазки, и послышалось нечто среднее между «ой!» и «ай!». Осознав, что произошло, я хотел немедленно отпустить девочку (ей никак не больше двенадцати лет), но был остановлен моим другом. Мбомо прехладнокровно заметил, что идти «подарку» некуда. Она рабыня, скорее всего из селения, сожжённого и дотла разграбленного теми же мачака, что недавно плясали перед нами. Кроме того, если отвергнуть дар, рундо оскорбится.

Я махнул рукой и предоставил Мбомо самому разбираться со всей этой историей.

В подобных хлопотах прошёл весь день. Даймоны, вероятно, тоже оказались весьма заняты, так как никто из них меня не посетил. Признаться, сие весьма огорчило. Привык, что поделаешь!

Между прочим, из слов духа Евгении, я понял, что со временем все обстоит ещё более странно, чем казалось вначале. Судя по моим записям, Даймон впервые посетил меня 27 июля, то есть менее трех недель назад. Евгения же утверждает, будто её отец «установил связь» со мной два месяца тому. Итак, моё время и время Даймонов неодинаково. Они умудряются попадать ко мне, так сказать, последовательно, редко пропуская более одного дня (как, например, сегодня). В их же мире между «сеансами связи» (ну и выражение!) разрывы куда более значительны.

Евгения очень просила «не выдавать» её при грядущей беседе с Даймоном-отцом.

Мой Даймон очень строг.

Дорожка 8 — «Sea of Love»

Исполняет Том Вейтс (Tom Waits).

(4`06).

Как хрипит! Ой, как хрипит! Какое море любви!

— А неплохо, — констатировал Профессор, слегка прищурившись.

— Неплохо, — охотно согласился Алёша. — Очень даже.

Щуриться не стал — все равно под очками незаметно. Тем более, важна не форма — содержание. Но и форма порой значит немало. Милицейская, скажем. Вон их сколько, четверть площади запрудили! А площадь немаленькая, чуть ли не вторая в Европе. В двадцатые заложили, как главную площадь суверенной социалистической Украины. Слева Госпром — Дом Государственной промышленности, с вышкой телевизионной…

…Телецентр, возле которого ногами бьют.

Сзади, чуть левее — родной университет, жёлтая громадина. Впереди сквер, за ним — академия военная, чуть правее — памятник с толпой милиции вокруг.

И подъёмный кран. Только что подъехал.

— Суета суёт, — подумав, молвил Профессор, — сама по себе, конечно, есть всяческая суета. Но в агитационном отношении очень даже полезна. Да-с!

Вновь не стал Алёша спорить. Соглашаться, впрочем, тоже. Дело ясное: кран с милицией, любопытных, считай, несколько сот, телевидение со всех каналов. Смотрят же все в одну точку, на памятник. Точнее, на флаг, что к левой руке истукана привязан.

Монумент хотели ещё в 91-м на цветной лом пустить. Обошлось — привыкли за долгие годы, кроме того, и при демократии истукан пригодиться может. Скажем, флаг. Тысячи их сейчас по городу, всех движений, всех партий, никто не глядит, внимания не обращает. А к этому толпы валят с самого утра. Ещё бы! На монумент взобраться, полотнище втащить, к бронзовой руке присобачить. То ли тоже без крана не обошлось, то ли альпинистов пригласили. Глядит народец на малиновый бархат, читает буквы золотые.

«Отечество и Порядок».

Менты-ментозавры у каменного подножия, топчутся (суета суёт!), кран бестолково разворачивают, все такие ма-а-а-аленькие, такие га-а-а-аденькие!

…Этой ночью две «наркоманские» аптеки сизым пламенем загорелись. Без жертв обошлось — и потушили быстро. Неумело поджигали, по-дилетантски.

То ли дело — напалм!

А ещё в четыре чёрные метки присланы. Честь по чести, с адамовой головой и костями куриными. Текст соответствующий: спалим к чёртовой матери!

Эхо — оно не только в лесу бывает, не только на «Ау-у!» отзывается.

— Поучительно и весьма, — наглядевшись, заметил Профессор. — Так что у вас случилось, Алексей?

Профессор Алёше в коридоре встретился, на пятом истфаковском этаже. Видать, завернул Женин родитель по делам со своего философского третьего. Странного в том ничего нет и быть не может, но за последнее время стал бывший демократ Лебедев если не подозрительным, то наблюдательным — точно. Идёт, скажем, профессор по коридору — велика ли новость? Как в песне старой: один верблюд прошёл, второй верблюд прошёл, третий… Верблюдов же, в смысле профессоров, на каждом университетском этаже предостаточно. Только почудилось Алексею, что Профессор не просто по коридору идёт, не просто с коллегами ручкается и студентам знакомым кивает. Улыбается, отвечает, сам вопросы задаёт, но глаза не на собеседника смотрят, словно сам Женин отец не здесь, не с народом коридорным. То ли ищет кого-то, то ли мыслями вдаль ушёл.

И походка не такая, как после лекций — напряжённая, чуть нервная, словно вокруг минное поле…

Чушь, конечно. Наверно, у самого Алёши настроение подобное выпало — нервное, с напрягом. Подумав немного, он и сам рассудил: чушь. Но случаем все же воспользовался. Подошёл. Протолкался.

Профессор, здрасьте!

Понятно, не плебейское «здрасьте!» — «добрый день». И без всякого «Профессора», по имени-отчеству, со всем студенческим пиететом. Мол, если не торопитесь, если у вас нет четвёртой пары…

Вышли из жёлтого университетского корпуса вместе. У одного лекции закончились, у другого тоже.

А тут памятник. С флагом, с подъёмным краном, с «Отечеством и Порядком».

* * *

— А сами как думаете, Алексей?

— Ну-у, — Алёша вздохнул, очки поправил. — Не верится , если честно. Год назад наши… Демократы шум подняли насчёт фальсификации. Бюллетени, открепительные талоны, протоколы комиссий с не теми печатями. Но теперь они, демократы, выборы и проводят, Президент за всем следит! Чего опротестовывать?

И на Профессора покосился. Не сказал ничего Женин родитель, кивнул чуть заметно. Слушаю, юноша., продолжайте.

В метро спускаться не стали — через парк своим ходом пошли. До Профессорова дома всего полчаса ходу, и погода подходящая, словно на заказ. Солнышко, почти весна…

— Дело, конечно, не в демократии, это я, Профессор, понимаю. Никому демократия, честно говоря… Сейчас, как и год назад — Восток против Запада. У нас… На Востоке, где русскоязычные — Десант, во Львове — «Опир». Теоретически и те, и другие могут объявить выборы незаконными, вывести народ на улицы — если денег хватит.

— Хватит…

Не понял Алёша, кому сказано было. Ему, в знак согласия или просто слово эхом отозвалось.

…Всего год назад он, Алексей Лебедев, в эту самую демократию верил! В палатке мёрз, воззвания господина Усольцева расклеивал…

— Но почему — переворот? Победит, скорее всего, Восток…

…Юго-Восток. № 72.

— …Русскоязычных избирателей много, они сейчас объединились, значит, у нас… у них в парламенте будет большинство. И премьер будет с Востока. Так что? Националы свой «Опир» в бой бросят? Вы этого боитесь, Профессор?

Сказал — и язык прикусил, потому как плохо вышло, хуже некуда. «Боитесь» — даже не намекнул, прямо в лоб врезал. Но не обиделся Профессор, вновь кивнул согласно.

Остановился. По сторонам поглядел. Деревья старые в чёрной коре, влажные голые ветви сирени, мокрый лёд под ногами…

Весна рядом, но зима не ушла.

* * *

— Вы, Алексей, не учитываете два фактора. Первый — внешний. Штаты — и те от расклада сил в мире зависят, а мы точно — не Штаты. В близкой перспективы возможны… Скажем так, серьёзные и быстрые перемены, которые могут и нас… Накрыть.

— В смысле… Война? С кем?!

— Перемены — не только война… Но и она тоже — как некая гипотетическая вероятность. В Европе не воевали шесть десятков лет, забыли, поросли жирком… Если начнётся, будет не трагедия — катастрофа. И внутренний фактор. Перевороты производит тот, у кого есть деньги и реальная вооружённая сила. Деньги есть у многих. А сила? Десант и «Опир» прошу не предлагать — это ещё игрушки.

— Сила? Менты… То есть, МВД, госбезопасность, армия. Они подчиняются Президенту! А Президент не любит не восточных, ни западных…

— И ждёт, подобно мудрой обезьяне из китайской притчи, пока тигры перегрызут друг другу глотки. Это один вариант. Но, представьте, Алексей, что рядом с обезьяной прячется ещё один тигр. Представили?

Дорожка 9 — «По Муромской дорожке»

Исполняет Ольга Воронец.

(3`09).

«Он клялся и божился одну меня любить, на дальней, на сторонке одною мною жить».

По тёмному потолку — лёгкие зайчики — то ли от окон соседнего корпуса, то ли повыше, с самых небес. Эдем в чужом городе, маленький, за тонкой дверью из деревоплиты, с фикусами на окне и старым кассетным магнитофоном прямо на полу.

Варина рука на груди, тёплые губы у самого уха.

— Ты где зараз, малюня? Ты ж не тут, нэ зи мною!.. Що с тобою, Алёша? Знов обиделся?

Пошевелил губами Алексей, вдохнул знакомый запах Вариной кожи. Не стал отвечать. Ещё немного, минута, полминуты, несколько секунд! Так не хочется покидать невеликий островок между «ещё» и «уже», между «пришёл» и «ушёл», между «с нею» и «без неё»…

Между «позвала» и «выгнала», между «с тобой» — и «с другими».

Алёша закрыл глаза, чтобы на зайчиков знакомых не смотреть. Поздно, остров уже позади, на Эдеме-острове не надо слова подбирать…

— Я не обиделся, Варя!

Правда — не обиделся. Просто вспомнил, что прежде, когда Варя защёлкивала старенький американский замок, думалось только о ней. О том, что сейчас, прямо сейчас, уже… Теперь — иначе. Горячая вода в ведре, обязательное «я помоюсь», он не торопит, ждёт терпеливо. Ничего плохого нет, что твоя девушка хочет быть чистой, без капельки грязи на коже, который ты сейчас губами касаться будешь. Только грязь — она разная. Бывает просто, бывает — чужая…

Варя словно испытывает, на прочность проверяет, на боль. «Не целуй пока, рот прополощу. Я сегодня хачу два раза минет робыла». Зачем так, за что?

А молчала бы? Мылась, слова не сказав, а он бы все равно знал, ждал терпеливо…

— Ты нэ зи мною, малюня. Нельзя так! Мучишь себя, меня мучишь. Навищо? Ты тут, я с тобой, нам добрэ. Я позвала, ты пришёл…

Вновь беззвучно губы шевельнулись. Не хотелось уходить из Эдема, из нестойкого рая с небом в светлых зайчиках, с теплом Вариного тела — чистого, пахнущего счастьем, пахнущего тобой…

— Не вставай, Алёша. Полежи ще!

Поздно! Скользнули её руки, опустились, не удержав. Алёша накинул майку, поднял с коврика плавки. На миг почувствовал стыд: голый, в чужой комнате, напротив — горящие окна…

Если бы хача — из пневмопистолета, в лоб? Если его мозги — по всему коридору? Лучше бы стало?

Уйти? Прямо сейчас?

— Ты… Может, чаю заваришь? Травяного, который ты из Тростянца привезла?

* * *

Иногда верные мысли в самый нужный момент посещают. Чувствовал Алёша, понимал — не может уже. Позвала его Варя, он и пришёл, но чтобы прямо с порога: хватит, спасибо, у каждого свой путь… Не вышло — с порога. Посмотрел на девушку, представил, как она платье сбросит… А сейчас и вовсе не время. Получил своё, попользовался — и о полной отставке объявляет. Не устраиваешь ты меня, Варя Охрименко, потому как гордый я стал. Товарищу Северу такая любовница не нужна, он женщин ни с кем делит!

Причём здесь этот Север! Причём? А при том!..

Но и уходить не хотелось — ничего не сказав, не объяснившись толком. Почему бы чаю не выпить? Пока Варя кипяток принесёт, пока трава настоится… Социальная пауза, эмоциональная перебивка. И чай удивительный, ни с чем не сравнимый, Варя травы летом сама собирает, её бабушка учила, а бабушку — её бабушка…

В большой стеклянной банке — коричневый настой. Тёплый парок, лёгкий острый запах…

— Знаешь, що зробымо, Алёша? Ты про що хочешь сейчас говори, ладно? От що в голову придёт, то и говори. Тэбэ потому и плохо бывает, что в себе держишь. Только не про то, яка я плохая, то сама знаю, и ты знаешь. Про щось другое, про историю свою, про книжки, про чего хочешь.

— Сеанс психоанализа устроим? Ты что, Варя, Фрейда начиталась?

— Дурный этот Фрейд, сам же рассказывал.

Рассказывал… Поднёс Алёша горячую чашку к губам, отхлебнул осторожно. Если сейчас сказать, с чем пришёл, станет эта чашка последней. Кому-то иному тростянецкий чай пить, не ему…

Ладно! «Про щось другое»?

— У меня однокурсник есть, Саша Лепко. Я тебе рассказывал — тот, что хакером себя воображает. Он, конечно, не хакер, но кое в чем разбирается. Говорит, историю можно понять только системно. Таблицы всякие составляет, графики…

Лепко случайно вспомнился. На последней паре, на практических, когда разговор в очередной раз на выборы свернул (а куда деваться?), Саша всех удивить попытался. Слово попросил, развернул таблицу, на принтере выкатанную, приклеил скотчем к доске …

— Он чего сделал? Собрал данные за этот февраль по чрезвычайным происшествиям. Взрывы, покушения, непонятные самоубийства — все, что можно террором посчитать. Цифра получилась страшная, словно война по стране катится. Для контроля привёл цифры за февраль 1996 и 2000-го. В два раза выше, чем в 96-м, когда самые бандитские разборки шли.

Хлебнул Алёша чая, вдохнул травяной аромат. И не горячо! Кажется, в самом деле отвлёкся. Есть на что. Не то странно, что под выборы, под очередной «великий передел», менты и бандиты косяками на погост спешат…

…В бетон, в бетон!

Почему не замечает никто? Сообщат, прокомментируют — и снова песня про белого бычка. Агитация, дискредитация, коалиция… Приказ сверху пришёл — не реагировать? Пресса, даже купленная на корню, разных хозяев слушает. Или просто привыкли, надоело? Убийства и взрывы не волной идут — враздробь. Не всякий таблицу составить догадается, станет сводки происшествий шерстить. Особенно, когда вопрос о власти идёт, о миллиардах, о заводах, газетах, пароходах? Старый цирковой приём, Кио об этом писал: если надо фокус незаметно подготовить, на манеж въезжает «Волга» с клоунами на крыше. Чтобы все на них пялились, на главное не глядели.

…Рядом с обезьяной прячется ещё один тигр

Саше Лепко не слишком поверили. Доцент, что практические вёл, таблицу сквозь очки изучил и приговор выдал: подбор данных субъективен, выводы некорректны. Сказал — и доволен остался. Сформулировал!

А если к таблице Лепко приложением письма от Юрия Владимировича добавить? К ним — отчёт про опыты с бинауральными ритмами, про полет между облаками, про то, как Ева с духом умершего речи вела?

Помотал головой Алёша, мысли странные отгоняя. Не с мёртвым Ева говорила, с живым! И какое отношение это имеет…

Профессор!

Дрогнула рука. Плеснул горячий чай на пальцы.

* * *

— Люди так живут, Алёша. Ты вже взрослый, ты понимаешь. Инакше не бывает. Хач мною пользуется, я — им. И остальными тоже. От устроюсь в кахве, стану больше заробляты, прописку одержу… Не хочу тебя втрачаты, малюня, и тебе бэз мэнэ плохо. Перетерпи — и я перетерплю!.. Что ты сделать можешь, Алёша? Вбьешь их всех? Ножом зарижешь? А что дальше? У банку сейф вскроешь, чтобы в твой «Черчилль» сходыты? Или просто бросишь меня, чтоб легче стало?

— Н-нет. Не брошу!

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-6.

После киевской встречи я до сих пор пребываю в шоке. Специально выражаюсь столь высокопарно, чтобы не поминать пресловутый «пыльный мешок из-за угла». Куда я ездил? На собрание секты Ошо, к «рерихнутым»? Если применить неточную, но наглядную аналогию получим кризисный штаб, имеющий достоверную информацию о скором ударе волны-цунами. Штабисты же заняты изучением метафизического смысла терминов «море» и «волна», а самые активные — ловят русалок.

И все читают Кастанеду, Кастанеду, Кастанеду…

Макабр!

Меня, впрочем, тоже произвели в мистики, даже в некотором роде в мистагоги. Свет, я, понимаешь, возжёг! Хорошо ещё, что не принёс. При всей своей гордыне на титул Светоносного не претендую.

Нет, я вовсе не против теоретической части проекта, она необходима, как и всякая теория. Но пусть сперва пройдёт цунами. Выйдем из убежищ, похороним мёртвых, тогда уж…

Относительно же моего личного вклада в «возжигание», рискну занять Ваше столь ценное время и внести ясность. Комплименты, которыми меня увешали, слишком сомнительны. На «озарение» не претендую, а все знакомые мне «контактеры» и «гуру» пребывают ныне в 15-й психбольнице, именуемой в народе Сабуровой дачей.

Повторю в очередной раз: весь смысл нашей работы состоит в создании простой и доступной системы, безопасной для жизни и здоровья человека. Единицы владеют телепатией или ясновидением. Мы не стремимся пополнить их ряды, мы создаём телефон — или, уж извините за такое, сравнение, Интернет.

Дело с «возжиганием» обстояло так. Все это Вам отчасти известно, но все-таки рискну повториться. Мифы рождаются буквально на глаза, не хочу стать источником ещё одного.

Несколько лет я участвовал в серии экспериментов по созданию искусственной «сферы Сна». Скажем прямо: с очень переменным успехом. Тяжёлая болезнь нашего общего друга Джеймса Гранта фактически остановила проект. Мы, уцелевшие, даже не знаем, что происходит «там», в «сфере», на недоступных «платформах», созданных по методике Гранта. А ведь «там» остались наши друзья. Одна из причин, побудившая меня заняться нынешним делом — надежда на восстановление контакта. Вам почему-то это не слишком интересно.

Ещё одним толчком стала трагическая судьба участников группы (назовём её «группой Арлекина»), серьёзно занимавшихся DP-исследованиями. Из всех их, как Вы знаете, в живых остались только двое, причём оба тяжело больны. Жаль, они были близки к невероятному прорыву. Именно их судьба заставила меня раз и навсегда отказаться от опытов, проводимых с риском для физического и психического здоровья человека. Нам не нужны камикадзе, мы изобретаем телефон!

Это к вопросу о «группе добровольцев» с их чипами. Если бы мы могли попросить цунами подождать ещё лет пять, а лучше — десять!..

Итак, не соблазнившись рукотворным адом Dream of the Past (DP), я занялся N-контактами. Вначале без особой охоты — слишком густо там намешано мистики. Методика Монро, на которую натолкнулся почти сразу, не произвела особого впечатления. С точки зрения медицины, прямо скажем, ничего особенного (тут Вы меня не переубедите). Откровения же Монро о его астральных «полётах во сне и наяву» ничем не лучше видений Сведенберга или Данте.

И вообще. Когда я слышу слово «астрал», моя рука тянется… Ладно, замнём!

Однако я обратил внимание и на сильную сторону методики Монро: доступность и простоту. Первые же исследования привели показали, что некоторые из бинауральных ритмов (не те, что думал сам Монро!) действительно снимают некую «заслонку» в сознании, открывая «дверь» в N-пространство. Вещь давно известная, но на этот раз вместо шамана или «гуру» требовался лишь CD-диск с программой.

Итак, «дверь» открыта, но за нею не холл, полный посетителей, ждущих общения, а столь соблазняющие мою Евгению «облака». «Летать» между ними можно всю жизнь, причём без всякого успеха и надежды на N-контакт. Моя шкодливая наследница ещё не поняла, что в «облаках» не три измерения, даже не четыре. Осознать такое нелегко и всем нам.

Нужен был компас, нужна была адресная книга, хотя бы маяк. Попытки дополнить бинауральные ритмы Монро воздействием на зрение предпринимались давно, но без малейшего успеха. Все это оставалось чистым шаманством.

Первые сведения о Волжской группе Геннадия Белимова меня не слишком заинтересовали. Опять «астрал», опять «контакты», прости господи, «духи»… Вы наверняка помните этот горячечный бред. Дух Талькова диктует тексты песен, дух Булгакова — продолжение «Мастера и Маргариты»… Как Вы любите говорить: «наш дом — дурдом». К фельдшеру, одним словом. К коновалу!

Однако, среди «отчётов» о работе «дурдома» Белимова (он весьма активен и писуч) я наткнулся на любопытную деталь. Некоторые «контактеры» получали не очередную главу «Мастера и Маргариты», не поучения на тему «Делай добро, не то убью!» (духи такое особенно любят), а странные фрагменты, содержащие наборы цифр. Я поверил — хотя бы потому, что такое выдумывать не имеет смысла, это не очередная песня «Талькова».

Белимов, честь ему и слава, тоже понял. Проанализировав сочетания цифр, он убедился, что в них отсутствует ноль. Из этого был сделан абсолютно верный вывод о том, что ноль, так сказать, прерывает программу. Дословно: «Всякий компьютерщик знает, что если он станет нумеровать свои файлы последовательными числами, то с 1-го по 9-ый все файлы выстроятся строго друг за другом, однако 10-ый не будет помещён вслед за 9-ым: компьютер автоматически перебросит его назад, к началу нумерации, и поставит вслед за файлом номер один». Просто и гениально. Белимов попытался применить «настройку», то есть перед каждым сеансом произносить вслух или записывать наборы «задающих» цифр (от однозначных до семизначных) и даже вывести некоторую закономерность. Например, он пришёл к выводу, что чем меньше число, тем серьёзнее «адрес». Следуя его логике, единица направит нас прямиком к Творцу. Эта логика и привела его, в конце концов, к вульгарной нумерологии. Два на ум пошло, два с ума сошло…

Теперь мы знаем, насколько он ошибался — и в этом, и во многом другом. Но сама идея «цифровой» настройки оказалась верной. Моя заслуга состоит в том, что я привлёк к сочетанию Монро+Белимов третью составляющую — методику Джеймса Гранта, созданную им для опытов по программированию сна. Если цифры не скандировать хором, не рисовать мелом на доске, а обозначить мигающими точками на экране, а перед этим применить «заставку»… Какая жалость, что Грант сейчас не с нами! Он наверняка придумал бы что-нибудь получше и понадёжнее. Все мы стоим на плечах гениев!

Вот с чем я пришёл в Проект. Остальное Вы знаете.

По поводу же дележа портфелей в столь любезном Вам «Всемирном Правительстве» от суждения воздержусь. Разве что предложат должность министра по отстрелу министров. Наша миссия — миссия самурая из фильма Куросавы. Деревня спасена, самурай уходит, не оглядываясь… Или нам этого мало?

Как Вам диски, которые я Вам передал? Успели оценить? Жаль, не хватает времени, чтобы закончить шестой. Поистине: обступили мя тельцы тучные мнози.

Дорожка 10 — «Рай»

Исполняет Алексей Хвостенко («Хвост»).

(3`12).

Первое исполнение знаменитой песни. Больше достоинств у этой записи нет, слушать «Хвоста» всерьёз трудно. Он хрипит, но, увы, не так, как Вэйтс. И все мимо нот, мимо нот…

Воскресенье, 17 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.27,

заход — 17.22. Луна — III фаза, возраст в полдень — 19,7 дня.

С прибытием нашим в Талачеу, привычный и несколько монотонный ритм караванной жизни, от стоянки, до стоянки, от одного вражеского налёта до следующего, сменился неким подобием подзабытого бытия в крупном цивилизованном (!) городе. Талачеу — столица, центр большой округи, к тому же место пребывание главы государства. Разница же цивилизаций, здешней и европейской, заключается лишь в форме, но отнюдь не в содержании.

На местном рынке торговцы гортанными криками подзывают покупателей, отчаянно торгуются и норовят обмануть. Стража бродит по улицам, задерживая «подозрительных» (военное положение!), вечерами можно увидеть немало пьяных (!!!), а возле рынка легко обнаружить тех, кого мой Даймон называет «бомджи». И в довершение всего местная «светская» жизнь кипит, словно в центре Парижа.

С последним довелось столкнуться лично, ибо мы с мистером Зубейром были званы на приём к рундо. Отказываться, естественно, не следовало. Пришлось, оставив Мбомо улаживать хозяйственные дела, переодеться (а говорят, приличный костюм в дебрях Африки не нужен!), привести в порядок мою «библейскую» бороду, а заодно захватить подарки. К счастью, мой коленкор здесь весьма ценится. Европейские ткани в Талачеу не редкость (о чем ниже), но совсем другие.

Аудиенция была дана нам неподалёку от «дворца» (все та же хижина с «китайской» крышей-шляпой, чуть побольше прочих). Вождь и его приближённые восседали на шкурах, находившихся в центре круга диаметром в тридцать шагов. Круг этот несколько возвышается над уровнем окружающейся почвы, являя собой нечто вроде постамента. Нам принесли циновки, на которых и довелось сидеть. На корточках, разумеется.

Здешнего рундо зовут Калимбота. Это ещё нестарый человек, полный, вислощекий, весьма говорливый. Весь его наряд состоял из байковой юбки зеленого и красного цветов (!) и многих фунтов разнообразных украшений. Между прочим, в обмен на наши с Рахамой очередные дары, нам была пожалована именно байка, несколько рулонов. Мистер Зубейр пояснил: рундо намекает этим на свою причастность к делам «большого мира». Дескать, и мы — не дикари, в байке ходим.

Мой коленкор всем явно понравился.

Сама аудиенция — мечта этнографа. Хотя мы с Рахамой понимали здешнее наречие (оно не слишком отличается от макололо), каждую фразу хор приближённых повторял четыре раза. Выступающие то и дело наклонялись, поднимали с земли горсти песка (!) и принимались усердно тереть верхнюю часть рук и грудь. Сие означает приветствие и уважение к собеседнику. Я предпочёл растирать свой костюм пустой ладонью. Кажется, обошлось. Наконец, нам, как будущим союзникам в войне, был продемонстрирован парадный меч Калимботы. По виду он очень старый, широкий, сделан из обычного местного железа. Длина его около 18 дюймов, ширина — чуть более 3-х.

Каждой столице — свой Букингемский дворец!

О делах, как и полагается на таких приёмах, почти не говорили, и я начал откровенно скучать. К счастью, все длилось недолго. Мы церемонно попрощались, но мистер Зубейр не ушёл, а направился прямиком по «дворец». После официальной аудиенции рундо звал его для приватного, на этот раз серьёзного, разговора.

Я посчитал себя свободным — и жестоко ошибся. Меня, как спутника и «компаньона» Рахамы, тоже пригласили на беседу. Но не к вождю, а к его супруге, у которой имелась своя «китайская» хижина неподалёку от «дворца». Так я познакомился с леди Ньямоаной. Тут и начались сюрпризы.

Я невеликий пуританин и сноб, в нынешнем лондонском «свете» чувствую себя медведем из родной Шотландии. Но все-таки и меня несколько поразило, когда я передо мной предстала молодая, очень высокая и стройная женщина, совершенно обнажённая, зато в ярко-красной раскраске, покрывающей все её тело. Наготу умиряли лишь многочисленные украшения и амулеты, перечислить которые весьма затруднительно. Я, конечно, знал, что отсутствие одежды и окраска из охры — привилегия здешней знати (простолюдины ходят в набедренных повязках и красят только лицо), но когда перед тобою — красивая молодая дама…

Поймал себя на странной мысли. Да, леди Ньямоана красива, даже с точки зрения европейца. Большие чёрные и очень выразительные глаза, яркие, чуть припухлые губы, приятный овал лица… Увы, я не художник и не поэт, посему ограничусь лишь вышеприведённой констатацией.

Леди Ньямоане двадцать лет. Она неплохо говорит по-португальски. Как видно, байковая ткань — не единственный признак близкого знакомства с «большим» миром.

Подобные мысли, впрочем, быстро исчезли, когда она начала разговор. Тут же стало ясно, что приглашение к ней — вовсе не светская формальность.

Леди Ньямоана без всякого смущения заявила, что её супруг не склонён интересоваться ничем, кроме охоты и войны, занятий, приличествующих истинному рундо. Всем прочим приходится заниматься самой (!). А посему ей очень интересно, что делает в этих местах англичанин, подданный Британской короны, да ещё в компании с арабским работорговцем? Следует ли воспринимать мой визит, как частный — или я прислан с определённым поручением? А если таковое имеется, то в чем его суть?

Сказано все сие было, конечно, иными словами, но смысл казался вполне очевидным. Я понял, что угодил прямиком в шпионы. Стоит сообщить, что я приехал для изучения здешней географии, составления карты, исследования дорог, рек, переправ, рельефа, занятий местного населения… На миг пришла на ум суетная мысль: выдать себя за миссионера, начав обращать прекрасную королеву в истинную веру прямо на месте. Фара породил, Авраама, Авраам породил Исаака, Исаак породил Иакова…

Лгать не хотелось, и я рассказал, все, как есть. Аргументы, дабы меня не вешать, сводились к тому, что избежать визитов европейцев сейчас уже невозможно, за мною обязательно придут другие (привет вам, доктор Ливингстон!). Сведения же, мною собираемые, сами по себе не добро и не зло, а лишь факты, использование коих зависит от воли людей. Британское правительство в ближайшие годы не планирует завоевание или колонизацию глубинных районов Южной Африки (чистая правда!). Правильно поставленная торговля, а также обмен знаниями и навыками могут быть полезны и европейцам, и африканцам (?). Кроме того, Британия всерьёз собирается бороться с работорговлей (надеюсь!).

И вообще, я не англичанин, а шотландец. Убедительно просим не путать.

Меня не повесили. Леди Ньямоана достаточно резко высказалась об арабах (Рахаму она знает и определённо не любит), весьма скептически — о португальцах, походя обмолвилась, что собирается построить завод по переработке сахарного тростника (!) и хочет купить несколько паровых машин (!!!). Обо мне же и моем путешествии она обещает «подумать».

Призрак петли отступил, но не исчез.

Закончилась наша беседа несколько неожиданно. Леди Ньямоана заявила, что споёт в честь гостя песню, таков здешний обычай. И действительно, спела, причём очень красивым, неожиданно глубоким голосом. Слова были на местном наречии, смысл их может быть передан приблизительно так:

Ты приехал издалека, шотландец Ричард. За тобой — длинная пыльная дорога, шотландец Ричард. Твои боги остались в твоей земле, шотландец Ричард. Кто будет хранить тебя в миомбо, шотландец Ричард?

Дорожка 11 — «Кармэлюка»

Исполняет хор станицы Гостогаевской.

(3`44).

Уникальная запись с сайта «Кубанская песня». Настоящее фольклорное исполнение песни про знаменитого разбойника Устима Кармалюка.

С утра все покатилось. Не c самого — на первую пару Алёша прибыл благополучно, честно её отсидел, даже, чего давно не бывало, пытался конспектировать. Занятие при наличии учебника почти бесполезное, зато идеомоторную память развивает. Все как всегда: аудитория полупустая, сонные физиономии однокурсников, привычный лекторский голос. Скучновато, нудновато. Рутина!

Перед самым началом Алексей минуту лишнюю выкроил, в интернет-кафе завернул — которое в парке, возле жёлтой громады университета. Вдруг Юго-Восток, шутник неведомый, товарищу Северу армию в помогу шлёт?

Не прислал, понятно. И писем не было, спам один. Спам Алёша задавил, на часы поглядел — и нырнул на новостной сайт. Вдруг там чего?

Чего! Ночью кандидата в депутаты застрелили — в Артемовске. Опять Донбасс, куда только Федя Березин со своим Десантом смотрит? А в Запорожье шесть трупов нашли на городской свалке. Не просто, при документах и оружии. Бандитская бригада Горелика, гроза горожан, в полном составе. Уже и комментарий официальный имеется: внутренние разборки, свои своих контрапупят.

Только отчего «свои» оружие не взяли? Побрезговали?

А ещё «Отечество и Порядок» отличилось — в очередной раз. По каналу ICTV…

Чем отличилось, Алёша так и не узнал — на лекцию спешить надо, и так чуть не опоздал. Успел! Первая пара, перерыв короткий, сейчас вторая, семинар при кафедре…

— Лебедев! Чего стоишь, куртку хватай — побежали! Скорее, скорее!..

Пока моргал, пока куртку на бегу натягивал (словно чувствовал, не сдал в раздевалку), пытался сообразить. Он бежит? Бежит — вниз, с родного пятого этажа на первый. С кем бежит? С братьями-демократами из славной партии господина Усольцева. С бывшими, понятно, изгнали, за порог попросили. Тогда зачем бежит?

— Потом, Лебедев, потом! Разбираться после победы будем, сочтёмся, сейчас каждый человек нужен. Там такое, блин, такое!..

Ну, если «такое» да ещё «блин»!..

Недалеко бежали — через площадь, мимо здания Администрации (оно же — Обком бывший). Квартал прямо, полквартала направо…

Слева дома — и справа дома. Тот, что справа, пятиэтажный, оказался знакомым. Водили сюда первокурсника Алексея Лебедева, демонстрировали. Дом самый обычный, послевоенный, но до войны на его месте другой стоял. До самого октября 1941-го, когда разнесла его в щепки радиомина полковника Ильи Григорьевича Старинова — вместе с немецким комендантом фон Брауном.

Уважительно глядел первокурсник Алёша на серую пятиэтажку. История! Только это давно было, а сейчас…

Толпа. Менты. Десант… Десант?!

— Сюда! За строй, за щиты!..

Нырнули — за щиты пластиковые. А кто щиты держит? Десант? Точно! При полной форме, с дубинками, кое-кто в шлемах пластиковых…

Мамма миа!

* * *

— Внимание, товарищи! Дамы, господа… Панове… Не издеваюсь я, отдышаться надо. В общем так. Ночью по ICTV передача была. Парни из «Отечества и Порядка» выступали, компромат вывалили — цистерну целую, за год не расхлебать. Все рассказывать долго, скажу по нашей области. Счета в банках, торговля наркотой, заказные убийства, рэкэт по рынкам и магазинам. И фамилии — мент на менте, вплоть до верхушки горуправления. Магнитофонные записи, видео, полный комплект. И про лиц нетрадиционной… про пидоров было. Который «Нам Здесь Жить», помните? Кому зад петардой припалило? Так вот, его ближайший помощник, правая рука — в сауне, с мальчиками. Не только он, зам областного управления МВД, его референт… Внимание! Сейчас милиция готовит штурм штаб-квартиры «Отечества и Порядка». Ордер опротестован судом, но ментам все по барабану, озверели. Произвола мы не потерпим, поэтому принято решение…

Слушал Алёша, поражался, головой по сторонам вертел. Не тому, что правая рука «Нам Здесь Жить» с мальчиками в сауне забавляется, не счетам тайным, не рэкэту. Нарыли компромат перед выборами, обычное дело. Но как обернулось! «Отечество и Порядок» и Десант демократам враги смертные. Или не смертные — ситуационные?

Политика, блин!

Повертелся Алёша среди своих, обозначил присутствие — и вперёд подался. Диспозиция понятна. Штаб-квартира — две съёмных комнаты на третьем этаже, окнами на улицу. Форточка открыта, из неё знакомый малиновый флажок торчит. На противоположной стороне улицы — милиция, пока негусто, с полсотни всего. Стоят, активности не проявляют.

Много бетона понадобиться!

Вдоль стены исторического здания — Десант со щитами. Демократы, как полагается, сзади, но тоже с флагами. Озаботились.

— Не прой-де-те! Не возь-мете! Не прой-де-те!..

Демократы кричат, десантники их щитами прикрывают. Почти идиллия!

Поглядел товарищ Север на эту идиллию, губы сжал. Хреново! Зачем ментам штаб-квартира понадобилась, понять можно. Бумаги накрыть думали — или человечка нужного. Сходу не вышло, значит, ни бумаг, ни людей там уже нет. На черта вся оборона?

Товарищ Север усмехнулся, на знакомую улицу поглядел, но уже совсем иначе. Узкая, если ударят со всей дури, всех по стене размажут, деться некуда. Разве что в подворотню, но там двор с глухим забором. Нагони толпу, брось гранату со слезогонкой…

И какой же поп Гапон расстарался? Иных поводов для Великой Февральской революции не нашлось?

…В стране готовится переворот, причём стены станут прошибать именно вашими лбами. А вы эти лбы охотно подставляете.

Что делать прикажете? Пусть людей уродуют, ярость масс поднимают? А как помешать? Ни господина Усольцева, ни супруги его, одна молодёжь, энтузиасты-камидадзе. Это у демократов, а у тех, что со щитами?

Протёр очки товарищ Север, пригляделся, скользнул взглядом по пятнистому камуфляжу. Кажется… Ага! Повезло!..

* * *

— Игорь! Игорь!.. Хорст!!!

— Алексей?! Эй, пропустите, свой… Привет! Ты тоже?

— Все мы — тоже… Игорь, скажи своим начальникам…

— Не прой-де-те! Не возь-мете! Не прой-де-те!..

— Смеяться будешь: я — начальник… Про то, что размажут, угадал? Реально! Сам вижу, только, понимаешь, приказ. Стоять, как генерал Джексон — каменной стеной. Ни шагу назад! Кто там у либерастов главный? И я не знаю, набежали, словно нарочно. В общем так, скажи, чтобы вперёд не совались… Да, если чего — Женю возьми на себя.

— Ты!.. Ты что, Еву… Женю сюда притащил?

— Притащишь такую… Ракетницей реально не отпугнёшь!

— Вы про меня? «Die Strasse frei den braunen Batallionen…» Вот здорово! «Die Strasse frei dem Sturmabteilungsmann!» Наконец-то началось! Привет, Алёша, у тебя пистолета нет? Хотя бы газового?

— ..Внимание, внимание! Приказываю всем разойтись! Приказываю всем немедленно разойтись. В противном случае…

Дорожка 12 — «Трипак»

Исполняет Черкасский народный хор.

(2`32).

Украинский народный танец с совершенно чудовищным названием. Полагается плясать, что есть силы, отбивая каблуки. Запись антикварная, с виниловой пластинки.

Зажмурился Алёша — словно в детстве, в тёмной комнате без ночника. Папа и мама ушли, одного оставили, а там, за шкафом, в густой вязкой тени…

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

— …Будут применены спецсредства. Повторяю! Повторяю! Всем разойдись, освободить тротуар и проезжую часть. В противном случае…

— Не прой-де-те! Не возь-мете! Не прой-де-те!..

Товарищ Север открыл глаза, выдохнул резко. Пистолет, значит, Профессоровой дочке подавай? «Die Strasse frei den braunen Batallionen…» Распелась, канарейка! Она что, не понимает?

Поглядел на Женю, головой качнул. Весело канарейке! К Хорсту Die Fahne Hoch плечиком прижалась, носик морщит. Довольна, на войнушку попала! Игорь хмурится, но молчит, невольник чести. Приказ у него, понимаешь!

С этими ясно. А впереди что? Все то же — полсотни ментов без особого рвения. То ли приказа ждут, то ли подмоги.

А это кто?

Даже удивиться не успел — с двух сторон, слева и справа. В форме, при полной выкладке, с «капустой» на форменных шапках, при дубинках-«демократизаторах»… А он, дурак, через дорогу смотрел! Вот они, здесь, рядом!..

Вот тебе, Ева, и войнушка!

— Спокойно, товарищи, спокойно! Прибыл отряд муниципальной милиции для поддержания порядка! Не покидайте ряды. Это наши, повторяю, наши, свои!..

Открыл Алёша рот, глотнул сырого воздуха. «Свои»? С дубьём и наручниками на ремне? Лишь потом сообразил: муниципалы, городской отряд, на рукавах — зеленые нашивки с каштановой веткой. Мэру подчиняются, не министру. То есть, и министру, но зарплату в городской кассе получают. Два года назад первый отряд создали, Алёша тогда очень удивился. Зачем? Или ментов в городе не хватает? Выходит, есть зачем!

Значит, «каштаны» — за нас? З кого — за «нас»? За Десант?

— Алексей! Давай сюда!..

Ага! Хорст уже не здесь, чуть в сторонке, у самого асфальта. Рядом — мент-«каштан», три звёздочки на погонах. Здоровенный, Игоря на полголовы выше. Лицо… Нормальное лицо, словно и не из «внутренних органов».

Кивнул Алёша Профессоровой дочке. Не просто, со значением. Мол, стой, все порядке, сейчас пистолет принесу.

Сквозь строй Десанта протиснулся.

— Не прой-де-те! Не возь-мете! Гес-та-по! Не прой-де-те!..

Шагнул к тротуарной кроме, на старшего лейтенанта взглянул. Чего скажешь, муниципальный?

— Сергей Кононенко.

— Алексей Лебедев.

Крепкая ладонь у «каштана»! Алёша даже позавидовать успел.

— Алексей! Вы у тех штатских старший? Не важно, передайте, чтобы немедленно уходили. Немедленно! Штаб-квартиру мы сами прикроем, не пустим никого, пока не будет санкции прокурора. Иначе этих не остановишь. Драться мы не будем — приказа нет.

И в сторону улицы подбородком дёрнул. Там — тоже перемены. Не полсотни уже, сотня с излишком. Впереди — щитоносцы с «демократизаторами» наперевес, на флангах — пара мордатых полковников.

Этих первыми! Живьём — и сверху присыпать!

Чуть подальше — телевидение с камерами шакальей стаей. Ждут, предвкушают, трупоеды! А они их ещё защищали!..

— Беги, Алексей!

Не стал Алёша переспрашивать и спорить. У «каштанов» приказа нет, у Десанта есть. И у тех, с дубинками — тоже есть.

Ясно…

Головой мотнул — и назад, за щиты десантников, мимо Жени-канарейки…

— Ева, я сейчас! Стой, никуда не уходи!

…К братьям-демократам. Бывшим, нынешним, кто теперь разберёт. Главное — успеть. Сейчас, пока «каштаны» Сергея Кононенко прикрывают, пока Десант стоит — россыпью, бегом. Половина вверх по улице, половина вниз…

— Не прой-де-те! Не возь-мете!

Пока локтями работал, сообразить успел, отчего про канарейку вспомнил. Не потому что «Die Strasse frei dem Sturmabteilungsmann!» На лекции рассказывали: в давние годы брали горняки с собой в шахту канареек. Сидит, бедная в клетке — и воздухом подземным дышит. Как упадёт без чувств, значит, бежать пора. Метан, верная смерть!

Фу ты, мыслишки!

…А как того парня в Киеве? Пуля в спину — и пиши жалобы!

— Ребята, слушайте! Надо немедленно уходить. Немедленно!..

* * *

Шагнули шитоносцы перед, неспешно, грозно. Вместо глаз — пластиковый блеск забрал, вместо голоса — мегафонный рёв:

— Приказываю разойдись! Приказываю разойдись! Приказываю…

Вновь закрыл глаза Алёша, тёмную комнату вспомнив, вязкую тень за шкафом.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

— Они не уйдут, Игорь. Я сказал, объяснил… Провокатором обозвали. Попом Гапоном.

— Кретины они, твои либерасты. Реально!

— А твои — лучше? А я ещё думал, как войны начинаются?

Не ругались — просто болтали. Плечом к плечу — Хорст Die Fahne Hoch, старший воспитатель Десанта, и Алексей Лебедев, демократ-провокатор. Щитоносцы в десяти шагах, за спиной толпа безоружная, бараны на бойне.

— Я, Алексей, о другом подумал. Вот зачем подполье создано! Ничего, нас побьют, товарищ Север им вспомнит!

— Ага…

Уже не уйти, полукольцом охватили гады-менты. Грамотные, выучены людишек разделывать! Не уйти, не спрятаться, за спиной — серая стена да глухой дворик с высоким забором. И «каштаны» не выручат, их дело стоять — не драться.

Ева не ушла. Даже слушать не стала — отвернулась, фыркнула. Нравится ей войнушка!

Не удержался товарищ Север, хмыкнул. Картинка — словно из учебника, одного только не хватает. Чего? Да чтобы какой-нибудь хорошо проплаченный идиот разок в воздух стрельнул. Или взрывпакет кинул — этим, со щитами, под копыта.

— Не прой-де-те! Не возь-мете! Гес-та-по!

Товарищ Север прищурился, взглянул на гладкие блестящие забрала. Марсиане, блин, нелюди! Не торопятся, шаг от шага отделяют. Или в самом деле ждут? Взрывпакета, выстрела? Тогда не за дубинки можно взяться — за автоматы.

А ведь ахнет! Точно!

— Алексей! Женю — уведи. Чего хочешь, делай, но уведи! Сейчас!..

— Ага!

Протискиваться не стал, поднырнул — прямо под щиты Десанта. Пока голова о что-то острое билось, мысль проскочила: щиты против щитов, как при Юлии Цезаре или при Спартаке. Гладиаторские бои в честь грядущих выборов, тешься, народец! Расстарались для тебя, лучших бойцов выставили.

…Рядом с обезьяной прячется ещё один тигр.

— Ева! Женя! Где ты? Ребята, вы девушку не…

— Алёша, я тут! Что, уже началось? А писто… Мы куда?

Не ответил Жене-канарейке товарищ Север — секунды считал. Одна — девушку за руку взять, пальцы сжать мертво. Два — прямо на толпу, на охреневших братьев-демократов, камикадзе безмозглых. Три — кулаком в грудь особо непонятливого. Четыре — Еву в образовавшуюся брешь втолкнуть.

Направо? Направо! Там двор. Забор высокий, но можно попытаться…

Пять — вдоль серой стены заскользить, Женину руку не выпуская. Шесть — в чёрную подворотню нырнуть.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Семь… Не досчиталось «семь». «Ба-бах!» помешало, громкое такое. Ошибся товарищ Север — не взрывпакет, пострашнее.

— Беги-и-и-и!!!!

* * *

— Руку! Руку давай! Подтягивайся, ногами упирайся! Быстрее, быстрее!..

— Ал… Алёша! А как же Хорст?! Он же там остался! Как же…

Дорожка 13 — «Chase»

Из к/ф «The Stunt Man» (1979 г.).

Композитор Dominic Frontiere.

(0`47).

Тема тревоги. Герой спасается, убегает, сбивает с ног всех, кто оказывается на пути, вслед ему стреляют, но он бежит, бежит, бежит, у него — один шанс из миллиона…

Понедельник, 18 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.25,

заход — 17.24. Луна — III фаза, возраст в полдень — 20,6 дня.

Хлопот оказалось куда больше, чем я предполагал, причём и в большом, и в малом. Не без ужаса думаю о неизбежном возвращении подруги-лихорадки. Толку от меня и так не слишком много, в случае же болезни я стану годен лишь в качестве груза для Куджура. Не хотелось бы, самое интересное и важное (надеюсь!) только начинается. Оттого и хлопоты.

Сначала о малом. Девочка-рабыня не понимает местного наречия. Попытки поговорить с ней на языке макололо были столь же бесплодны. Мбомо привёл носильщика из каравана, знающего наречие батоко. Увы! Наша пленница честно пытается повторять услышанные слова, что-то рассказывает на своём, совершенно неизвестном нам языке, но «установить связь» (привет тебе, о Даймон!) никак не удаётся.

Между тем, девочка определённо умна, понятлива, обладает живым и весёлым нравом. Надеюсь, она уже сообразила, что здесь ей не причинят вреда. После того, как мы с Мбомо представились, она стала именовать нас соответственно «ака Риша» и «ака Мбо». Себя она называет «Ека Викири».

С Куджуром и Чипри она подружилась сразу. Ослик от неё не отходит, а наш ленивый страж без всякого ворчания позволяет ей лежать, положив голову ему на бок. Почти аркадская идиллия.

Викири откуда-то с севера, во всяком случае, именно туда она указала, пытаясь объяснить, где её дом. Мбомо без всяких шуток предположил, что мы встретили первую на нашем пути уроженку Миомбо-Керит. Вначале мысль сия показалась попросту дикой, но после, спокойно все обдумав, я уже готов согласиться. Отчего бы и нет?

Девочка, судя по всему, попала в плен совсем недавно. Она даже не успела как следует оголодать и испугаться. Тем лучше.

Заботы о нашей спутнице, конечно, не мелочь, но все же не особо трудны. Но вот дальнейший маршрут начинает вызывать у меня серьёзные опасения. Рассуждая о поездах-караванах и тщательно оберегая запас коленкора, я рассчитывал на все — кроме войны. А она, увы, уже на пороге.

Мбомо был на базаре и лично наблюдал, как в спешке разъезжают торговцы. Товар распродают поистине за бесценок, кое-что отдают задаром. мачака ходят гордые, потрясая воздух дикими воплями и время от времени пускаясь в пляс. Зрелище, хорошо знакомое не только африканцам. Не хватает лишь вездесущих газетчиков. «Война! Война! Покупайте „Талачеу экспресс“! Наш рундо подписал указ…»

Последствия всего этого очевидны. Как только воинство рундо Калимботы, вооружённое в том числе и нашими мушкетами, двинется на север, всякая торговля прекратится. Придётся двигаться одному, наняв носильщиков. Но как найдёшь желающих, если каждый час грозит встречей с разъярёнными мачака обоих враждующих сторон? Остаться в Талачеу и переждать грозу? Но война может длиться годами, кроме того, я рискую увидеть перед собой выжженную пустыню, тянущуюся на сотню миль. Признаться, эти соображения озадачили меня куда больше, чем грозные предсказания моего Даймона.

Между тем, он, наконец-то (!) соизволил меня посетить. Уже с первых слов, я понял, что заботы ему тоже не чужды. Отвечая на мой вопрос, он с грустью пожаловался на Даймона Евгению, сообщив, что оная девица хотела взять без спросу его газовый пистолет (?) и отправиться на какую-то войну (!!!). Один Творец ведает, что там происходит, в этом мире духов!

Пистолет Даймону удалось у девицы забрать, на войну же Евгения все-таки ушла. Да поможет ей Провидение!

Я намекнул, что Даймону, вероятно, не до меня и не до моих забот. Даймон возразил не без твёрдости, и я решил спорить. Как я понимаю, наши беседы интересны и полезны не только для меня.

Между прочим, Даймон обмолвился, что сумел проверить мой «адрес». Я предположил, что оный адрес должен выглядеть так: Южная Африка, десять дней пути на север от Замбези, селение Талачеу, хижина возле базара… Ничего подобного! Оказывается, «адрес» — это девять цифр, появляющихся в виде мигающих (со скоростью, недоступной обычному глазу) точек на уже упоминавшемся «экране». Первая точка мигает три раза, вторая — два… Полностью «шифр» назван не был, уж не знаю, по какой причине. Вероятно, это большой секрет.

Судя по моему «номеру», счёт идёт на сотни миллионов. Значит, духи могут общаться с таким количеством людей?! Поразительно!

Разговор про «адрес» был затеян не зря. Даймон сообщил, что проверка привела к неожиданному (для него) результату. Если коротко: он теперь не ручается ни за одно своё пророчество. Ричард Макферсон не обязательно исчезнет без следа где-то в Южной Африке, страна Миомбо-Керит не обязательно (!!!) является мифом, Родерик Мурчисон не обязательно откроет «блюдце», сидя в уютном кресле. Даймон ошибся.

Суть ошибки мне была также разъяснена, но человеческое (моё!) воображение в данном случае явно недостаточно. Едва ли я верно понял, но речь шла о том, что «адрес» может принадлежать Ричарду Макферсону из «реального прошлого», то есть из прошлого мира Даймона. Но вероятно иное: я — Ричард Макферсон из какой-то другой, несостоявшейся в мире Даймона «реальности» (sic!). Третий вариант уразуметь вообще невозможно, процитирую дословно: «ветвление согласно теории Эверетта «.

Надеюсь, сам Даймон понял, что сказал?

Вместе с тем, практические выводы для Даймона (и для меня!) очевидны. Пугающие пророчества не обязательно сбудутся, ничто ещё не решено. Сей оптимистический вывод, впрочем, никак не облегчает бремя наших с ним проблем.

Один совет я уже получил. В ответ на сетования по поводы войны, Даймон задал мне загадку, вероятно, популярную в его мире. Дословно она звучит так: «Где безопаснее всего находиться, когда в город входят лохани?». Я представил себе это зрелище и честно ответил первое, что пришло на ум: в Бедламе, среди Наполеонов и герцогов Веллингтонов. Ответ оказался неверен. В мире духов «лохань» (точнее, «бак» или «танк») — название боевой самодвижущейся машины.

Где безопаснее всего находиться, когда в город входят «танки»?

Из-за всех забот не остаётся времени, дабы порадоваться близкой весне. Она уже рядом — почки на деревьях набухли, воздух тепл и свеж, ярко, поистине празднично светит солнце. В такие дни не думается о плохом, хочется лишь благодарить Создателя за все Его милости и подарки. Я жив, я прошёл огромный путь, я на пороге чего-то нового, удивительно и манящего… Даже если эта весна станет последней, я все равно благодарен Творцу, так много для меня сделавшему.

Надеюсь, Он будет милостив к моему Даймону.

Дорожка 14 — «Караван» (с народным рефреном)

Михаил Щербаков.

(3`59).

«О, марш-бросок! О, цевьё с прикладом! О, чуждый трепета сон младой, когда не помнишь ни книг, что адом грозят, ни Девы Святой, ни имени той, что рядом».

— Кажется… Да, все в порядке. Пойдёмте, Алексей.

Профессор бросил взгляд на мерцающий экран, поморщился еле заметно. Не иначе, в собственных словах засомневался. И в самом деле! Какой тут порядок, да ещё полный?

Хорст Die Fahne Hoch в больнице, то ли жив, то ли нет, ещё четверо в больнице, Ева умудрилась разбить колено. Алёша руку оцарапал, до сих пор кровь не унялась.

Царапина — мелочь. А пули над головой свистели самые настоящие. Не одна, не две. Кто-то особо усердный охоту устроил.

— Папа! — донеслось из кресла. — Обязательно позвони, слышишь? Позвони!

Женя-Ева замерла у монитора. Чёрные наушники на висках, знакомая картинка на экране. Над неровным шахматным полем, над двумя реками, светлой и тёмной, неслышно, неотвратимо плыли птичьи стаи. Белая над чёрной рекой, чёрная — над белой…

Экстракт гингко выпит. В наушниках, само собой, Ян Хейз. Выручайте, мистер Монро!

— Пойдёмте, — Профессор устало вздохнул. — Лучше всего… Да, на кухню.

Не стал Алёша спорить. Все равно. В подвал позвали — и туда бы пошёл.

Еву он еле дотащил. Не из-за колена. Невелика травма, можно идти, и бежать можно, если приспичит. Профессорова дочка этого и хотела — бежать обратно, вернуться, вновь услышать, как пули возле самого уха поют. Там остался её Хорст, её друзья, она дезертировала…

Пришлось силой волочь. Хорошо, такси вовремя попалось. Пока на Набережную ехали, рассказало всезнающее радио, новости рекламой перебивая. И про штурм, и про взрыв гранаты, и про стрельбу боевыми. Раненых тяжело то ли пять, то ли шесть, поцарапанных и побитых никто не считал. Само собой, провокация. Видели в первых рядах очкарика в штатском, очень подозрительного.

Про очкарика Алёша без всякого удивления услышал. Быть ему попом Гапоном до скончания века! Обидно? Само собой, но как-то не слишком.

Горите вы все, дерьмократы-либерасты! Напалмовым огоньком!..

Про Игоря уже здесь, в доме на Набережной узнали. Кто-то из друзей позвонил. Мол, в Неотложке, и милиция там, и прокуратура. Дело открыли…

Что можно было придумать? Только одно — Еву в божеский вид привести. Хорошо хоть родитель дома оказался, сообразил. Брыкалась Женя-канарейка, в Неотложку ехать хотела, потом потребовала сперва Алёшу бинауральной ретро-музыкой лечить. Еле справились.

Такая, значит, войнушка у отставного демократа-провокатора Лебедева Алексея Николаевича случилась.

А что? Очень даже неплохо!

* * *

На кухне, восточными ароматами пропахшей, Профессор первым делом извлёк из шкафчика коньяк. Не какой-нибудь — «Хеннеси». Бухнул на стол, выставил две рюмки.

— Будете?

Вновь не стал Алёша спорить. Пил он редко, но случай больно подходящий. «Хеннеси» да ещё с самим Профессором! Сюда бы Керри-Керита, чёрного скорпиона, чтоб на троих, как заведено.

— Ладно! Не по последней!..

Стукнули по пластику пустые рюмки, поглядел Алёша на фото с раками варёными, не к месту милиционеров в доспехах-панцирях вспомнил.

Их бы — в кипяток!

И другое вспомнил — как его, ногами битого, пытались лечить. Тогда Профессор инициативу не слишком одобрил.

— Может, Еву… Евгению — в больницу? Музычка, ритмы всякие. Несерьёзно как-то!

Профессор кивнул, вновь к бутылке пузатой потянулся.

— Несерьёзно. Но в больницу лучше не спешить. Вы же историк, Алексей, знаете, как в таких случаях власти действуют. Обо всех раненых и травмированных тут же сообщат, куда следует. Евгению видели, она в Десанте… А мне ещё Игоря выручать. Ничего, успокоится, слегка, к соседу отведу. Он врач, наложит повязку, а завтра поглядим… Вы-то как?

Товарищ Север пожал плечами. Как он? В полном порядке, в абсолютном, можно сказать. Ещё полрюмки, лимоном зажевать — в снова в бой. Но чтобы не так по-идиотски. Надо же, попались, как раки в сеть. И место им навязали, и время, и способ действия. Провокация по всем правилам. Интересно, кто же Гапон? Настоящий? Начальник ментовский, по мальчикам и саунам ходок? Повыше кто-нибудь, в Киеве? Или не повыше — в сторонке?

…Рядом с обезьяной прячется ещё один тигр.

— Профессор, что провокация, понимаю. Зачем — тоже понятно. Выборы скоро…

Не договорил — на взгляд Профессоров наткнулся.

— Выборы, Алексей? Думаете, попытка дестабилизации, чтобы сорвать голосование? А не мелко?

Чуть не подавился Алёша коньяком. Мелко?! Граната под ноги — мелко? Масштабы у Жениного родителя, однако!

— Вы только что с улицы, в вас с Евгенией стреляли, вы ещё в себя не пришли. Но что в новостях сообщат? Столкновение с милицией, Десант драку затеял. В Донбассе такое почти каждый день. Кто внимание обратит?

Задумался Алексей, попытался вспомнить. Верно, парни Феди Березина ментозаврам скучать не дают. Это здесь подобное в новинку.

— Думаю, это действительно провокация. Не со стороны властей. Перед выборами такое им ни к чему, а милиция и так по уши скомпрометирована. Демократы… Как думаете?

Вспомнил Алёша господина Усольцева — и госпожу Усольцеву Инну Александрову заодно. В принципе, могут, если о власти разговор пойдёт, только…

— Не потянут. Трусоваты! Здесь иные требуется.

Вздёрнул брови Профессор, но углублять не стал, кивнул согласно.

— Не они. Мне почему-то кажется, дело в Десанте. Слишком комфортно он себя чувствовал. С властями и с милицией чуть ли не дружба, с демократами уже не ссорятся. Закисли! Вот и встряхнули… Игоря жалко, и других жалко, но они — взрослые люди, знали, какую форму надевают!

— Ага…

Потянулся хозяин дома за бутылкой, но Алёша головой покачал. Хватит, не станет легче. Прав Профессор, не прав, одно ясно. Игра идёт — большая, на весомые ставки. А все они, что демократы, что Десант, что милиция, в той игре не лучше пешек.

А товарищ Север — кто он в этом раскладе? Ладья, слон, конь, через поле прыгающий? Или тоже обычная пешка?

Но и пешка в ферзи выходит!

— Бог с ними со всеми, Профессор! Я давно спросить хотел… Ритмы бинауральные, методика Монро, картинки… Это не только для статьи, правда? Чем вы занимаетесь?

Сказал — и язык прикусил. Нашёл кого, нашёл о чем! Профессор дочь родную к тайне не подпускает! Сейчас ка-а-ак рявкнет!

Не рявкнул — усмехнулся. Рюмку в сторону отодвинул.

— Вам в самом деле интересно, Алексей?

* * *

— …Погодите, погодите… Значит, в принципе можно связаться и поговорить со всеми, кто когда-либо жил? Всеобщая связь между людьми — всех времён, всех стран? Это же…

— Это не главное, Алексей. N-контакты… Ноосферные контакты — всего лишь телефон. Потрясающая перспектива, но все-таки мелочь по сравнению с главным. Представьте, мы живём в огромном доме, наши окна выходят по двор. А во дворе — площадка, куда мы сносим нами сделанное. Архив! Идеи, открытия, новости, тайны — все, когда-либо выдуманное и совершённое человечеством. Наша всеобщая память, живая, постоянно дополняемая память. Стоит выйти из квартиры — или хотя бы взять бинокль с неплохим увеличением…

— Как… Как Нострадамус и Ванга?!

— Мы изобретаем телефон, а не учимся телепатии. Значит, нам нужна не Ванга, а пропуск в архив.

Дорожка 15 — «Shadow in your smile»

Энгельберт Хампердинк.

(2`31).

Хампердинк, в отличие от коллег-миллионеров из шоу-бизнеса поступил порядочно: выложил все свои песни на сайте. Приятно иметь дело с приличным человеком! А песня замечательная!

«Всякому городу — нрав и права». Кто сказал? Григорий Савич Сковорода, малороссийский философ. Бродил босиком по тропкам и битым шляхам, на флейте играл — как там, где жёлтую громаду университета построят. Прав философ: у всякого города и права свои, и нрав. И гордость. У кого колокольня высокая, у кого девушки пригожие. Всяким гордятся и меряются, иногда таким, что вообразить трудно. Заезжал Алёша к родичам в Ростов, а ему, по городу повозив, все, как есть, показав, и выдали. Наши, мол, ростовские памятники — самые уродливые в мире. И самые нелепые, ни к селу, ни к нашему городу. Дивись — и завидуй!

Скользнул Алёша взглядом по бронзовому идолу, щекой дёрнул. Ещё подумать надо! Когда они в Днепропетровске жили, знали твёрдо: страшнее тамошних памятников быть не может. Чернигов, где папа и мама остались, тоже готов в конкурсе участвовать. Только Чернигов далеко, и памятники там, прямо сказать, не очень.

А это да, это внушает! Сидит болван тмутараканский, брови насупил, башку тяжёлую в плечи вжал. Ночью приснится — утром не встанешь. Как про памятник Александру Миротворцу говорили? Комод, на комоде — бегемот, на бегемоте — идиот. Здесь то же, только без бегемота.

Скользнул взгляд по надписи бронзовой. Ярослав Мудрый, понимаешь. Что ему делать здесь, посреди Половецкого поля?

Хмыкнул товарищ Север, через плечо бронзовому князю поглядел. Что делает? Олицетворяет, само собой. Сзади — юракадемия, рассадник самых гуманных в мире прокуроров и «следаков». Идиот бронзовый у них вместо тотема. Первый на Руси стражу организовал, первый людей в «поруб» сажать принялся. Судислав, брат родной, «четвертак» в яме-«порубе» отсидел, пока родичи не выручили.

Отвернулся Алёша от бронзового болвана, газету в кармане курки поправил. С памятником ясность полная, а сам он что тут делает? Опять в товарища Севера играет?

Или не играет уже? Игры, считай, кончились

Три часа дня, памятник Ярославу Мудрому, свёрнутая газета в кармане. Пароль для связи — «Кинопремьера». Хотел, чтобы войско прислали? Вот и шлют.

Письмо Алексей утром прочитал, перед лекциями. Вначале думал в университет не идти, обождать пару деньков. Мало ли, вдруг там и повяжут? Перед дракой менты наверняка не только в мегафон орали, но и фотоаппаратом баловались. Телевидение тоже расстаралась, каждый кадр по четыре раза прокрутило. Ментозавры — народ внимательный, всех отследили, каждого вычислили!

Алёша подумал рассудил — пусть. Про аптеку не знают и не знать не могут, а гранаты он, извините, не бросал. И гайку не бросал.

И подписывать ничего не станет. Из принципа.

Перед первой парой не забежал в знакомое интернет-кафе. Вдруг новости образовались? А там — письмо, свеженькое, час как пришло. Просили товарища Севера связного прислать: три пополудни, возле памятника, газета свёрнутая в кармане. Кто просил, поди пойми: вместо подписи — «АГ-3» красуется. То ли Анонимные Гориллы, то ли Алкогольная Горячка в Третьем градусе.

Думал Алёша, думал. Идти, не идти? Григорий Савич Сковорода не только о городах высказался.

Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова.

Если по уму, ходить не стоило бы. Не тронули пока его голову, не заинтересовались очкариком из первого ряда. К чему рисковать? Письма — одно, рандеву неведомо с кем — иное совсем.

Был бы связной, в самом деле прислал бы. Только нет у товарища Севера связных. Никого нет. В наличии голова, которая свой ум имеет. Зачем ею рисковать ради Анонимных Горилл? Десантников два десятка арестовали, уже и дела завели, и по телевизору анафеме предали. К Игорю-бедняге в палату не пускают, караул там чуть не с собаками.

Уйти? Подкрадутся сзади, возьмут под локти…

— Здравствуйте! Вы от товарища… от Семена? Я… Я — «Кинопремьера». То есть…

Вздохнул Алёша, на памятник покосился. Ещё и при свидетеле!

Точно — сзади!

Повернулся.

— Здравствуйте!

* * *

— Вот, смотрите! Здесь все понятно, все по порядку. Первая часть — анализ. Это неинтересно, товарищ Север наверняка знает. Вторая — рекомендуемый план действий. Двадцать семь прямых акций, каждая расписана, по каждой — справка…

Слушал Алёша. Смотрел. Дурел потихоньку. Думал — шутка. А если не шутка, если взаправду, какого гостя ожидать следует? Разве что хмурого террориста с бомбой в сумке. Кого ещё товарищу Северу подчинить могут?

— Особенно мы старались насчёт информационного обеспечения. Вот, глядите, «рыба» для каждого этапа действий…

Какой террорист! Где террорист? Девица росту баскетбольного, с мадам Усольцеву, не ниже. Везёт ему на длинных! Очки-велосипед на длинном носу, пальто модное, ботинки итальянские, неяркого блеска. Сумка в наличии, но бомбы точно нет. Папки там — первая, вторая, третья…

Возле памятника устроились, на ближайшей лавочке. Садиться холодно, но постоять можно, сумки пристроив. Со стороны поглядишь — студенты конспекты изучают, обычное дело.

— Мы так рады, что нас подчинили товарищу Северу! А то мы даже не знаем, доходят ли наши разработки. Говорят, что получили — и все. Теперь, все иначе будет, правда?

С ответом, к счастью, можно не торопиться. Уж больно девица говорливая.

— А это наша гордость — прогнозы. Нам товарищ Юго-Восток… Юрий Владимирович передал, что не надо, у него своё «бюро прогнозов», но у нас толковые ребята, грамотные, они очень старались…

Ещё одна папочка — прочих потоньше. Обложка глянцевая, красная.

— Тут, правда, по-английски, не хотелось переводить терминологию…

Вздохнул Алёша, в сторону юракадемии покосился. Там и на английском прочтут. Но что именно? Если анализ, если план и прогнозы, значит, не террористы — аналитики. Тоже интересно…

А взвод с пулемётами — ещё интереснее!

— Обязательно передайте товарищу Северу, что в ближайшие дни произойдут столкновения в крупных городах востока и юга, возможно, в Киеве…

— Вас как называть?

Просто так спросил, чтобы водопад словесный приостановить. Только девица слишком серьёзно к вопросу отнеслась. Замолчала, папку закрыла.

Выпрямилась — во весь рост баскетбольный.

— Подпольный псевдоним — Джемина!

* * *

— Если коротко, Джемина, без терминологии? Переворот… Когда переворот?

— Но… Мы же писали! Парламент после выборов просуществует не более полутора месяцев, правительство создано не будет… Конец апреля — начало мая. Думаю, все же апрель.

Дорожка 16 — «Цыганочка»

Из к/ф «Начало» (1967 г.).

Исполняет ВИА «Поющие гитары».

(2`10).

Обычный в те годы «перепев» зарубежного оригинала («Man of Mystery» группы «The Shadows»), но необыкновенно удачный.

Вторник, 19 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.23,

заход — 17.26. Луна — III фаза, возраст в полдень — 21,5 дня.

Поистине Время прихотливо! Иные дни тянутся, не наполненные приметным содержанием, пустые и тоскливо-одинаковые. Тщетно, спустя малое время, пытаешься вспомнить нечто существенное, запавшее в душу. Время словно замедляет извечный ход свой. Случается, однако, иначе, когда удивительно многое вмещается в малом. Не в сутки даже — в несколько часов, от рассвета до вечерних сумерек.

Сегодняшний день определённо не из обычных. Столькому довелось произойти, ночь же ещё не настала. Однако главное событие, определённо сделавшее бы этот день самым важным в моей жизни, все-таки не случилось. К великому счастью.

Началось все ранним утром. Я встал неожиданно бодрым и даже по давней привычке принялся разминаться, взбадривая сонные мышцы. Лагерь наш только просыпался, на востоке алело, и я успел подумать, что день будет очень тёплым. Затем вспомнил о своей подруге-лихорадке, так вовремя забывшей обо мне, поглядел на беззаботно вкушавшего свой собачий сон Чипри, порадовался за него — и… Авторы романов обычно пишут в таких случаях: «и он провалился в бездонную пропасть». Нет, даже этого не произошло. Все просто исчезло, словно задули керосиновую лампу.

Единственное воспоминание, оставшееся от тех минут, когда Мбомо и случившиеся поблизости наши спутники тщетно пытались вернуть мне дыхание и пульс, заключается в странном видении, которое, конечно же, не может быть объяснимо сколько-либо рационально. Я видел лицо — лицо взрослой женщины, африканки, склонившейся надо мною. Её губы беззвучно шевелились, и я понимал, что лишь её неслышные слова не отпускают меня дальше, в края, откуда нет возврата. Все продолжалось долго, неимоверно долго, но вот я начал различать далёкий шум, затем разбирать отдельные звуки…

На самом деле я был без сознания около десяти минут. Из них, если верить Мбомо, три минуты, не меньше, я выглядел, если употребить памятную нам обоим суданскую пословицу, «мёртвым, как топор». Затем появился пульс, чуть позже — дыхание. Я открыл глаза и, как рассказывают, самым спокойным тоном заявил: «Надо бы покормить животных». Последнего совершенно не помню. Я действительно открыл глаза, попытался встать и ещё подумал, отчего все, включая проснувшегося Чипри, выглядят столь встревоженными.

Осознать случившееся я смог лишь некоторое время спустя. Воспоминание о странном видении не отпускало до самого вечера, пока я, наконец, не вспомнил — и не понял. Я видел лицо Викири, нашей маленькой спутницы — таким, каким оно станет лет через двадцать. Готов поклясться, что это была именно она, и что только её слова не дали мне уйти навсегда. Но сколько весит подобная клятва? Помутившееся сознание не отвечает за вторгнувшихся в него призраков.

Мбомо не без некоторых трудов вспомнил, что девочка действительно подходила ко мне, беспамятному, но ничего не шептала, а просто положила ладошку мне на грудь. И продолжалось сие не более нескольких секунд.

Не имеет смысла пытаться понять то, что пониманию недоступно. Можно лишь в очередной раз возблагодарить Творца за милость к недостойному рабу, порой забывающему даже молиться перед сном. Поистине, Он терпелив и всепрощающ!

Другое не оставляет меня. Странные слова Даймона некоем «ветвлении» внезапно приобрели реальный и пугающий смысл. Сегодня утром я вполне мог умереть, и тогда бы сбылось предсказанное: Ричард Макферсон без следа исчез где-то в Южной Африки в августе 1851 года. Но случилось иное. Не в том ли состоит загадочная «теория Эверетта»? История, хоть и в очень малом, но изменилась, пойдя по другому пути — те такому, как в мире Даймона.

Между прочим, Даймон не счёт возможным удостоить меня своим посещением. Не сетую, ибо дел оказалось даже излишне много. Причём не только у меня.

Талачеу готовится к войне. Базар уже пуст, зато не пусты улицы. Их всего две, и обе буквально забиты весьма странного вида толпой. Несколько сотен негров — голых, порой избитых и связанных, стоят и сидят под бдительным присмотром суровых мачака. Местные жители благоразумно держаться поодаль, стараясь лишний раз не выходить из хижин. Каково же было моё удивления, когда мне пояснили: сии жалкие пленники — не рабы, а будущие солдаты. Оказывается, такова местная традиция. Перед большой войной рундо посылает свою гвардию в далёкие селения на настоящую «охоту» за рекрутами. Берут всех мужчин, не спрашивая ни имени их, ни желания. Теперь им предстоит несколько дней суровой подготовки под присмотром тех же мачака. Копьём и луком они владеют с детства, так что все обучение заключается в умении держаться толпой и толпой же исполнять приказы начальства.

Поразмыслив, я рассудил, что здешние негры отстают от нас, подданных Британской Короны, всего на полвека. Во времена войны с Бонапартом наша армия комплектовалась весьма сходным образом.

Я же, постаравшись забыть об утреннем происшествии, занялся решением задачи, сформулированной Даймоном. Где надо быть, когда в город входят «танки»? Как поступить путешественнику, если в край, куда он собрался, направляется войско?

Первым делом я критически обозрел свой гардероб. Вопрос вовсе не пустой, как может показаться. Спокойные времена кончились, и моя потрёпанная, много раз чинённая европейская одежда будет скорее мешать, чем способствовать путешествию. Мой новый костюм годится лишь для парадных приёмов, посему я занялся этим делом со всей возможной основательностью. Мы с Мбомо (его европейское платье в столь же плачевном состоянии) обсудили все возможные варианты, и, наконец, нашли решение. Выручили запасы коленкора. Часть его удалось обменять на несколько штук крепкой белой ткани, из которой один из слуг мистера Зубейра взялся за пару дней сшить для нас настоящие арабские бурнусы, такие же, какие носит его господин. Тяжёлой и непрактичной чалме я предпочёл талаф, памятный ещё по Египту и Судану.

Сегодня перед заходом солнца состоялась первая примерка. Взглянув на себя в зеркало, я убедился, насколько одежда меняет человека. В европейском одеянии я похож на самого себя — на тяжело больного, не первой молодости, шотландца, занесённого судьбой в самое сердце чужой незнакомой земли. Теперь же из зеркала глядел хищный и жестокий бедуин, гроза караванов, довольно ухмыляющийся в предвкушении близкой войны. Подстриженные вчера борода и усы окончательно сделали меня похожим на араба.

На кого похож Мбомо, даже не решусь определить.

Присутствовавший на примерке Рахама долго и с явным восхищением цокал языком, а затем посоветовал нам привесить к поясам кинжалы.

Все прочее время, весь долгий день, я был занят написанием подробного письма в Королевское Географическое общество, а также постоянные переговорами — с мистером Зубейром, с «придворными» Калимботы, со слугами леди Ньямоаны. Удалось увидеть и её саму и даже обменяться несколькими фразами. Моё первое впечатление ничуть не изменилось — она поистине удивительная женщина!

Сии слова — не только дань уважения её молодости и красоте. Как выяснилось, войско будет двигаться двумя колоннами. Одну поведёт сам рундо, она направится на восток, где проживают некие его заклятые враги. Мистер Зубейр принял решение ехать вместе с Калимботой. Именно там ожидается большая добыча.

Я сделал иной выбор. Вторая колонна идёт прямо на север. Её поведёт леди Ньямоана, и я получил разрешение выступить вместе с нею.

Мы идём на Миомбо-Керит.

Я нашёл ответ, мой Даймон. Когда «танки» входят в город, безопаснее всего находится в одном из «танков». Ты именно это имел в виду?

Время сегодня определённо не торопилось, спеша вместить в себя, как можно больше событий. И только перед самым закатом я наконец-то увидел то, что не замечал целый день: маленькие оранжевые ростки на чёрной коре окрестных деревьев.

Весна!

Дорожка 17 — «Берег моря»

Из к/ф «Красная палатка».

Композитор Александр Зацепин.

(3`27).

Сама по себе мелодия очень хороша, но в контексте фильма слушается по-особому. Фактически, это реквием. Души погибших среди льдов вспоминают, как все было. Вокруг мёртвая холодная пустыня, вместо неба — низкие серые тучи. Ничего уже не вернуть, никого не спасти, не воскресить…

За Госпромом, среди узких, застроенных знакомыми «сталинками» улочек, Алёша понял: что-то изменилось. Не к худшему, не к лучшему, просто изменилось. Не выдержал, остановился, вокруг взглянул. Грязный лёд под ногами, белые айсберги-облака по ярко-синему небу плывут, на сером цементе стен — тёмные влажные пятна. Оттепель, ещё не весна.

Сунул руки в карманы, нащупал перчатки. На месте? На месте!

Может, не в природе перемена, не в пейзаже городском — в нем самом? Нет, каким с утра проснулся, таким и по улице идёт.

Пожал Алексей плечами, дальше зашагал.

Варю он все-таки вызвонил, как раз после третьей пары. Как обычно: «Варвару Охрименко, пожалуйста… Да-да, я подожду». Хорошо ещё по телефону-автомату, не по мобильнику. Пока найдут, пока Варя до трубки доберётся, карточке конец настанет. А без мобильника кисло, тем более теперь. Ева позвонить может, она сейчас в больнице, у Игоря…

Новостройка — прямо между «сталинок». Лезет к небу белое, безразмерное, круглое. На дощатом заборе — плакат. Элитный дом, как же, как же! Артезианская скважина, гараж подземный…

Поглядел товарищ Север на буржуйский новострой, вопросом задался. Как правильнее поступить? Подождать, пока вселяться — и всех разом, с конфискацией? А может, не мелочиться — «Боинг» нацелить? Агитационно и убедительно. Или гуманность проявить, сразу дом забрать — для нужд трудового народа?

Хмыкнул руководитель городского подполья, собственную шутку оценив. Какого такого народа? Пенсионерам-маразматикам отдавать? Обойдутся! Хватит им русского, как второго государственного, мало будет, можно о советской символике подумать. Сюда звёздочку, туда серп с молотом.

Лучше не серп — косу. Оч-чень убедительно!

А в доме, в бывших буржуйских квартирах, своих людей расселить. Каких именно? Нужных — и полезных. А заодно и хороших. Еве и Хорсту Die Fahne Hoch три-четыре комнаты не помешают.

Буржуев куда? У-у, столько вариантов, глаза разбегаются!

Скривился Алёша, кровожадного товарища Севера слушать не желая. Экспроприация экспроприаторов? Спасибо, проходили! Не-е-ет, товарищ, с буржуями так нельзя, овец не резать требуется, стричь. Бережно, шерстинки не теряя!

А все из-за бумаг подпольщицы Джемины. Фантазёры там сидят, в АГ-3! Фантазии же у них, признаться, страшноватые. Буржуйские квартиры, смертная казнь и «пункты социальной помощи» за тройной колючкой — не самое весёлое. Собрал, понимаешь, Юрий Владимирович Моров с Кампанеллами!

Фантазии — ладно, а вот прогнозы! Даже если не половина сбудется, треть только…

Вновь остановился Алёша, плечами дёрнул. Изменилось — в нем самом, точно! Не мысли, не настроение, иное что-то. Но что именно?

Ладно! К Варе пора.

* * *

Улица вниз ведёт, к бесконечной трамвайной линии, к заводскому району. Скользко, грязно, вместо «сталинок» — ветхие двухэтажки. Сколько раз хожено, и зимой, и весной, и летом. Внизу, у самой трамвайной остановке — киоск, там шоколадку купить, лучше с орехами, Варя любит…

«Малюня! Мой малю-ю-юня!» Может, хоть сегодня не заговорит о своём хаче, о его брате-менте, об этой грязи? Неужели не понимает?

Или, напротив, все понимает?

Перетерпи — и я перетерплю!..

Дёрнуло Алёшу, словно проводом оголённым ударило. Если терпит, если его терпеть уговаривает, значит, ей эта грязь… По душе? Не по душе, но устраивает! В петлю не полезла, домой не уехала, напротив, в «кахве» на работу собралась. Или это мудрость такая — житейская?

Что ты сделать можешь, Алёша? Вбьешь их всех? Ножом зарижешь?

Товарищ Север не удержался — оскалился зло. Ножом просто, и в лоб из пневмопистолета — тоже просто. Получше способ найдётся. Только зачем? Этих бетоном зальёшь, а Варя… Варя других найдёт! В «кахве», тоже начальнички имеются, после которых мыться придётся. И рот полоскать.

Фу ты! Да она же просто… Просто…

Выкинул Алёша худые мысли из головы, не стал додумывать. Лучше о другом, о важном. Не так плохи у Игоря дела, хоть и не хороши. Три ребра, сотрясения мозга, пуля в мякоти руки… Не смертельно, выдюжит! Женя-Ева по всему городу бегает, лекарства нужные ищет. «Дело» прокурорское завели? Завели, конечно. И на Игоря, и на весь городской Десант. Министр лично в новостях выступил, брови хмурил, вещал про конституционный порядок.

Задержал шаг Алексей, у светофора пережидая. Сейчас трамвай проедет… Быстро он спустился, летел словно. Не спешил — само получилось.

…Вещал министр, вещал, а сегодня утром всех задержанных десантников выпустили. Тихо, без комментариев. А как не выпустить, если Главный Совет Десанта в суд на ментозавров подал? Ордера у них не было и решения судьи не было, беспредельничали, стражи порядка! И мэр молодцом оказался — обратился прямо к Президенту. «Каштанов» в драке тоже потрепали, двое в больнице, один тяжёлый. За что муниципалов, честных служак, менты поганые уродуют?

А программу, которая про сауны и счета тайные, канал ISTV повторил. То-то!

Удивиться бы Алёше этим чудесам, вопросами задаться. Но не стал он мозги сушить. В списке «прямых акций», преподнесённом подпольщицей Джемина, эта история во всех подробностях изложена — под номером семнадцать. Поглядел Алёша, что под следующем будет, присвистнул…

Авось, и с Игорем обойдётся. Есть для надежды все основания!

Киоск!

Алексей остановился, вновь по сторонам поглядел. Киоск, только другой. Первый, он даже не заметил. Этот, считай, у самой Вариной общаги.

Не пришёл — прилетел. Не бежал, просто…

Понял Алёша, что в нем изменилось, иным стало. Походка! Прежде ходил себе и ходил, когда быстро, когда медленно. А теперь…

Не выдержал Алексей — вдоль киоска прошёлся. В самом деле! Совсем иначе ноги ступают, не на полную ступню — сперва на пятку, после на носок. Быстро, красиво, устаёшь меньше… И не учил никто, и сам не учился, даже не думал. Чудеса!

Подивился Алёша, к киоску вернулся. Чёрный шоколад, лучше с орехами, Варя любит. Шоколадка у них, как пароль, как визитная карточка…

Достал из кармана мятые гривны…

…Даже если ничего не скажет, промолчит, все равно. Будет мыться, рот полоскать, а он станет терпеливо ждать, понимая, что и сегодня у неё не первый, может, даже не второй.

Не хочу тебя втрачаты, малюня, и тебе бэз мэнэ плохо…

И ему плохо. А дальше хуже будет. Как там Варя говорила? Её используют, и она использует. Хачей своих использует, и его, Алексея Лебедева, тоже. Каждый сгодится!

Поглядел Алёша на бетонную «свечку» общаги, на свой маленький Эдем с горящими окнами за стеклом и старым магнитофоном на полу.

Малюня! Мой малю-ю-юня!

Отвернулся.

Достал мобильник.

* * *

— Алло? Здравствуйте, Профессор. Это Лебедев, Алексей Лебедев говорит. Вы разрешили позвонить, если… Да, интересно, конечно, интересно! А сегодня встретиться можно? Нет, я свободен, совершенно свободен!

Дорожка 18 — «Title»

Из к/ф «The Stunt Man» (1979 г.).

Композитор Dominic Frontiere.

(1`44).

Финальная тема. «Сэм, вычеркни этого гада из титров!» Поздно, все уже в игре, ничего не вычеркнешь, не изменишь. Работай, трюкач!

— Блокнот, пожалуйста. Тот, чёрный. Да покажите.

Продавщица скользнула ладонью по обложкам, нащупала нужную. Обернулась.

— Это ежедневник. Тридцать гривень.

Усмехнулся Алёша. Пора менять имидж, больно вид у него неплатёжеспособный. Студент-очкарик в старой куртке в шапочке-подшлемнике. Зачем такому роскошный ежедневник в хрустящей коже?

— Покажите, покажите!

На ладони взвесил, открыл, перелистал. Все на месте: расписание по дням, телефонная книга, место для заметок. Мечта бизнесмена!

…И следователя. Если арестуют, каждая страничка на полгода потянет.

Отдал Алексей чёрное чудо продавщице, отошёл от лотка. Зачем ему вообще ежедневник? И без него прекрасно обходился, баловство это — расписание на день составлять. Такое лишь настоящим воротилам требуется — и киноактёрам с режиссёрами. Но у них секретари есть, самому стараться не надо.

Сунул руки в карманы, перчатки нащупал. Это — другое дело. Нужное! Ну, куда теперь? Вверх по Сумской? Вниз? До встречи с Профессором больше двух часов, гуляй — не хочу.

А пошли, куда глаза глядят!

Нырнул Алёша прямо в вечернюю толпу, набрал нужную скорость, руки из карманов вынул. Почему бы не погулять? В толпе, среди чужих и незнакомых, хорошо думается, особенно если не о важном. О важном ещё успеет…

…Скажем, ежедневник. Зачем ему блокнот понадобился? Затем, что память человеческая свои законы имеет — и пределы тоже. Сколько дел можно в голове держать, особо не напрягаясь? Считается, что четыре, пять — в крайнем случае. Больше у него и не бывало. На первую пару успеть, к Варе подъехать, в интернет-кафе завернуть.

А теперь? Ева с Хорстом-Игорем — одно, Профессор — другое, Джемина и её АГ-3 — третье, книжка библиотечная про Эверетта — четвёртое…

Варя, выходит — все, минус? И ладно, легче стало, на все прочее время останется.

Ежедневник заводить нельзя, даже если по-немецки записи вести. И шифр не годится. Простой раскусят, невелика трудность, в сложном сам запутаешься. Можно, конечно, поднапрячься, органайзер купить. Но и здесь своя опаска имеется. Бумага все стерпит, а электроника…

Стоп! Что это? «Славный Амур свои воды несёт…» Мобильник? В толпе и не услышишь сразу. Остановился Алёша, отошёл к поближе к ближайшей стене, чтобы не толкнули, не затоптали.

«…Ветер сибирский им песни поёт…» Если про Амур и про его волны, значит кто-то не из списка. Уже интересно! Своим номером Алёша не часто делился.

Кто бы это?

— Алло? Слушаю!

— Здравствуйте. Я насчёт кинопремьеры.

Дрогнула рука, мобильник чуть не выронила. Что за бес, почему по телефону? Откуда узнали?

— Оглянитесь!

Опять сзади!

Оглянулся.

В двух шагах у стены — мужчина двухметроворостый в дорогом пальто. Такой шкаф сразу заметишь, даже в толпе. На голове — кепи серое, возле виска — наушник.

Внимательно смотрит! Губы слегка улыбаются, в глазах… Нет, не веселье, скорее, любопытство.

— Не волнуйтесь, Алексей Николаевич. Мы проследили за Джеминой, конспиратор из неё никакой…

Шкафу за тридцать, но ненамного. Лицо… Не кабинетное лицо, даже загар не сошёл. Когда только успел, зима на дворе!

Имя и отчество знают. Значит, фамилию, тоже…

— А с Интернетом лучше не связываться… Пройдите чуть вперёд, Алексей Николаевич, там переулок. Сразу направо — моя машина.

Отвернулся. Шагнул в толпу.

И что делать прикажете? Следом идти? Усмехнулся товарищ Север. А что же ещё?

Наконец-то!

* * *

— …Вы меня удивили, Алексей Николаевич. Моих ребят тоже. После того, как вы поговорили с Джеминой, мы решили за вами присмотреть. Честно говоря, хотелось выйти на товарища Севера, поговорить без посредников…

Лёгкий сигаретный дух, негромкая музыка из радиоприёмника, мягкая кожа сидения. Почти как в шпионский фильмах: тихий переулок, дорогое авто, разговор про явки и пароли…

Почему «почти»?

— Не представился, извините. Иван Иванович. Меня действительно так зовут, родители удружили…

Шкаф по имени Иван Иванович коротко усмехнулся, стряхнул пепел в откидную пепельницу.

— Вы оказались неплохим конспиратором. Все ваши знакомые — люди очень интересные, но Семена… Товарища Севера среди них, как я понимаю, нет. По Сети связь держите? Или просто по телефону?

Отвернулся Алёша, поглядел сквозь толстое стекло, стараясь не улыбнуться. Ноу-хау, Иван Иванович!

— Повторюсь: с Интернетом лучше не связываться. Ненадёжное дело!.. Алексей Николаевич, мы бы хотели передать товарищу Северу вот что…

Замолчал — на очередную затяжку прервался. А может, и сомнение проснулось. Откровенничать перед каким-то сомнительным очкариком? Придётся, Иван Иванович, придётся, никуда не денешься!

— Наша группа… Товарищу Северу она известна под индексом АГ-2… Создана три года назад. Состав: бывшие военные и работники правоохранительных органов. Мы вполне самостоятельны и в помощи не нуждаемся. Цель наша понятна и проста: очищение страны от мерзавцев, до которых не в силах добраться закон. Можете считать нас «эскадроном смерти», мы не обидимся.

Не выдержал Алексей, прикрыл глаза на миг, словно хотел во тьме от этих слов спрятаться. Не кино, взаправду все!

И аптека на Костомаровской — тоже взаправду. Чего бояться?

— С товарищем Юго-Востоком… С Юрием Владимировичем мы сотрудничаем по единственной причине. Наша работа полезна, но в стратегическом плане бесперспективна. Вместо одного мерзавца в погонах ставят другого, не лучшего. И бандиты размножаются — быстрее, чем инфузории под микроскопом. Требуется изменение всей системы, коренное, глобальное. В этом вопросе нам с Юрием Владимировичем по пути.

Хотел Алёша смолчать — не смолчал.

— Систему менять? Каким образом? «Пункты социальной помощи» организуем? Журналистам головы рубить станем, чтобы нагляднее было?

— Вариантов много…

Кивнул товарищ Север, бумаги Джемины-подпольщицы вспомнив. Много вариантов, очень много, один другого краше. Чего это он в гуманизм ударился? Не поздно ли?

Ой, поздно!

— Мы работали и работаем по собственному плану, но готовы выслушать пожелания. Подчеркну — разумные пожелания. Поэтому мы согласны с переходом в непосредственное подчинение товарищу Северу. Как я понимаю, это вызвано приближением главных событий? Апрель… Что ж, мы готовы! Скажите об этом Семёну.

— Скажу.

На какой-то миг обидно Алёше стало. Передали в подчинение, называется. Станут эти убийцы, слушаться, как же! Такими командовать — тигра за усы таскать.

А если?

— Скажу, конечно…. Иван Иванович! Товарищ Север считает, что ваша работа совершенно не соответствует обстановке. Так и велел передать: «совершенно не соответствует». Это, извините, мышиная возня…

* * *

— Хорошо. Передайте товарищу Северу, что мы подумаем. Возможно, он в чем-то прав… Да, Алексей Николаевич, оружие и документы мы оставили в тайнике, как и обычно. Можете взять, когда будет нужно. А деньги я захватил с собой. Раньше мы отсылали Юрию Владимировичу, но теперь, как я понимаю, они понадобятся здесь. На этот раз немного, тысяч пятнадцать, если на доллары считать.

— Сколько?!

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-7.

Очень хочется поделиться новостями. Увы, кроме Вас, не с кем. Наши «министры» слишком заняты проектом концлагерей нового типа (кстати, как Вам идейка?) и списками их будущих насельников. В остальном скатываются к самому вульгарному шаманизму, если не хуже. Вы в курсе, что самый проходной кандидат в мэры Киева — ярый поклонник Вуду? Паноптикум спасителей Отечества!

Так вот, новость. Одна для начала, но чрезвычайно важная. Иное дело, понять её суть не так легко. Британский нейрофизиолог Брайан Баттерворф из Лондонского университетского колледжа сумел установить, что за операции с дискретными цифрами отвечает так называемая «межтеменная борозда» головного мозга. Баттерворф пришёл к своим выводам при исследовании больных дискалькулией — расстройством, которое делает невозможными мысленные операции с числами. Об этом подозревали давно, но теперь все сомнения исчезли.

Оценили?

Смысл воздействия на органы зрения (и в наших, и в близких к ним экспериментах) заключается в стремлении заставить мозг реагировать на нужные числа. Это и есть «настройка», без которой не достучаться ни до одного адреса. Способов имеется много, от самых примитивных («метод» Белимова), но истинных шедевров — jpg-файлов и прочих «картинок» Джеймса Гранта. Именно благодаря им мы смогли достичь относительного успеха. Но все эти способы сводились к тому, что настроить мозг наодин-единственный адрес. Теперь же, зная, где находится «переключатель», мы имеем (теоретическую пока) возможность воздействовать непосредственно на него, вводялюбое количество нужных нам адресов-цифр. Вопрос лишь, как именно. На ум приходит прежде всего механическое воздействие, в том числе столь неприятные мне «чипы». Мы, увы, ещё варвары. Нанотехнология, конечно, даёт некоторую надежду, поэтому я всячески выступаю за форсирование исследований именно в этом направлении.

В идеале мы просто будем набирать нужный номер — как на телефонном аппарате. Или даже называть адресата, включая автонабор. Это облегчит и проблему поиска, ибо за один раз можно будет пробежаться не по нескольким десяткам адресов-номеров, а по тысячам или даже десяткам тысяч. Не в такой уже далёкой перспективы мы будем иметь возможность общаться со всеми, представляете, СО ВСЕМИ людьми, когда либо жившими на Земле — и теми, кому ещё предстоит на ней жить. «Ноосферный телефон» (скромно именуемый Разговором и N-контактом) станет относительно простым и общедоступным. Вы, конечно, спросите: «кому именно доступным?» Но это иная проблема.

Если бы так же удалось найти в нашем неисчерпаемом мозгу «дешифратор», превращающий хаос Основной Информации в обычные столбцы цифр или букв! Но о таком можно пока лишь мечтать.

Вот что меня действительно интересует. Планы же по построению очередного Самого Справедливого общества не вызывают особого энтузиазма. Думаю, у нас ничего не получится, как не получились ни у фараонов, ни у «всемирной масонерии», ни у Сталина вкупе с Бесноватым. Нет, я не ухожу от ответственности, и, как Вам известно, активно работаю. Но как только надвигающийся кризис будет преодолён, уйду туда, где недорасстрелянным интеллигентам самое место — в глухую оппозицию. Если эта оппозиция не превратится в подполье, смогу, наконец, продолжить исследования сразу по нескольким направлениям: N-контакты, «сфера» сна и (надеюсь) DP. Наши методики смогут очень помочь.

Кроме того, не забывайте. Осталась крепость, которую все равно придётся когда-нибудь брать: Царство Мёртвых, чем бы оно на самом деле не являлось. Человек, созданный по Образу и Подобию, как уже приходилось констатировать, шаг за шагом приблизится к адекватному (по отношению к Оригиналу) Образу — и к точному Подобию.

Что перед этим суета с диктатурой, демократией, подстреленными журналистами и утопленными в соляной кислоте поп-звёздами?

Впрочем, если Вы настаиваете… Моё мнение по поводу Вашего проекта в целом положительное. Да, кастовая система. «Перемешивание тел», столь любезное нашим демократам приводит даже не к хаосу, а к всеобщему осмосу, смешиванию несмешиваемого и гибелью организма. Любое стабильное общество действительно подразумевает касты, как бы они не именовались. Сталинская система, согласен, не из худших. Если помните, Вождь как-то поделил советское общество по самому простому принципу: кто что должен пить. Рабочие — пиво, интеллигенты — марочные вина, стахановцы («рабочая аристократия») — шампанское. Крестьян-рабов этот расклад не касался.

Советую также пересмотреть соответствующий раздел в «Мемуарах» Ришелье, где великий кардинал рассуждает о «нужных» и «ненужных» для страны сословиях. Наиболее опасны с его точки зрения расплодившиеся чиновники и гуманитарная интеллигенция. Кто бы спорил?

Проблема в ином. Как загнать осматические процессы в нужные «русла»? Намечаемая чистка выпустит лишнюю «кровь» но не решит проблему. Поэтому я бы начал с образования. «Широкие слои» отнесутся с полным пониманием к отмене одиннадцатилетней «обязаловки». Четыре класса — и в большую жизнь, канавы копать, за остальное же следует платить. Исключение можно сделать лишь для детей самих учителей. Учительская «каста» малоприятна, но совершенна необходима.

Среднее образование надлежит дифференцировать, взяв за образец хотя бы Российскую империю. «Кухаркиным детям» в гимназии делать нечего. Дети «новых русских» пусть учатся в «реальных» и «высших начальных» училищах, но без права автоматического поступления в университеты. Для «своих» следует широко практиковать закрытые школы.

Платное образование не должно стать всеобщим пропуском «наверх». Диплом частного вуза и диплом государственного (для «своих») должны по-разному учитываться при приёме на ключевые должности, как это было в викторианской Англии. В такой-то департамент принимают только выпускников Итона (в нашем варианте — Могилянской академии). И — хоть задавись папашкиными миллионами, не поможет.

Отдельные кварталы в больших городах — тоже вполне реально. Отсюда только шаг до сегрегации искусства. Не нужно будет отправлять «Фабрику Звёзд» в концлагерь, пусть поёт для соответствующей аудитории. Свои каналы ТВ, своё радио, своя пресса.

Но спешить нельзя. Потерпим ещё несколько лет, больше терпели. Но против задуманного Вами пробного «шара» я не возражаю. Журналюги с телевидения чувствуют себя излишне комфортно, надо бы встряхнуть. Начинайте!

Как Вам мои диски? Если заметили, я не стремлюсь к поиску исключительно «древностей». В те (в наши!) годы ерунды и мусора тоже хватало. Но Время, которое есть Справедливый Человек, уже успело все расставить по местам.

Очередной диск никак не набирается. Обидно!

CD-ДИСК 4 «ВПЕРЁД, ДРУЗЬЯ»

Дорожка 1 — «Вперёд, друзья»

Исполняет хор имени Пятницкого.

Запись 1965 года.

(2`56).

Каторжная сибирская песня. «Угрюмый лес стоит стеной, стоит, задумался и ждёт. Лишь вихрь в груди его взревёт порой. Вперёд друзья! Вперёд, вперёд, вперёд!». Текст песни был найден Еленой Владимировной Калугиной, учёным-краеведом, изучавшей фольклор сибирских ссыльных. Песня (название в оригинальной записи «Узник») относится ко второй половине XIX века, автор неизвестен. В некоторых публикацией ошибочно считается «песней декабристов».

Среда, 20 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.20,

заход — 17.28. Луна — последняя четверть в 4.00.

Считается, что прогресс цивилизации в конечном итоге уничтожит войну. Скептики добавляют: если война до этого не покончит с цивилизацией. Движение пацифистов существует в Европе не один уже десяток лет, однако, его успехи совершенно мизерны. Интересно, что все планы по установлению всеобщего мира (начиная с идей аббата Сен-При) предусматривают для начала создание некоего «нового» порядка, который предотвращал бы угрозу войны исключительно силой (!). То есть, Европу следует вначале покорить, а после замирить.

За пределами Европы установление всеобщего мира пацифистами не планируется. Здесь воевать дозволено, особенно с народами «нецивилизованными», благ мира не заслужившими.

Все те же скептики вполне разумно замечают, что сам прогресс в значительной мере основан на совершенствовании орудий самоистребления. Именно успехи в военном деле породили современную промышленность, транспорт, связь. А поскольку изготовленное ружьё рано или поздно обязательно выстрелит, люди и далее будут воевать, притом со все возрастающим ожесточением.

Я, увы, принадлежу к скептикам. Даже успехи географических наук, столь мне близких, тесно связаны с нуждами не только мирной торговли. За купцами идут солдаты.. Различия в вере, быте и уровне развития цивилизаций не имеют ни малейшего значения. Люди везде одинаковы. В глубинах Африки воюют с тем же ожесточением, что и на неровном поле у Ватерлоо. Грустно сознавать, но Будущее, скорее всего, ничего в этом не изменит, напротив, ещё более усугубит. В города станут входить не только вражеские кирасиры, но и «танки».

Сии пессимистические рассуждения то и дело приходили мне на ум на протяжении сегодняшнего дня. Неспроста — все и всё вокруг готовится к войне, включая меня самого. Даже лентяй Чипри, проведя почти весь день в глубоком сне, перемежаемом обильной кормёжкой, и тот не остался в стороне, набираясь сил, столь необходимых в походе. Всем же остальным было не до сна.

Ревизия нашего арсенала, проведённая вместе с Мбомо, дала не слишком утешительные результаты. Оружия много, даже очень много по здешним меркам, а вот с порохом и особенно патронами значительно хуже. Мы не рассчитывали воевать и готовили наш запас для редких охот и столь же нечастых стычек с разбойниками. Ни я, ни Мбомо не собираемся идти в атаку или на приступ, но война, как известно, не спрашивает. Патронов Минье едва ли хватит для одного настоящего боя, револьверных зарядов тоже. Мы сошлись на том, чтобы будем беречь их до последней крайности, пользоваться же станем исключительно мушкетами. Надеюсь, здешнее военное командование поделится с нами порохом и свинцом.

Странные мысли для мирного путешественника! Боюсь, мой друг доктор Ливингстон меня бы не понял и не одобрил. Увы, он (если Даймон прав относительно дальнейшей судьбы преподобного), вероятно, станет чуть ли единственным «мирным» путешественником в истории. Примеры Колумба, Магеллана и даже глубоко гуманного по натуре капитана Джеймса Кука весьма поучительны. Тот, кто плохо стреляет, рискует быть съеденным, порой в самом прямом значении этого слова.

Подготовка к близкому походу подействовала даже на Мбомо, человека по натуре весьма уравновешенного. Когда перебирали оружие, я услышал, что мой друг напевает нечто совершенно незнакомое. По моей просьбе, он исполнил песню от начала до конца, позволив её записать. Признаться, я был поражён и даже сражён. Зачем путешествовать по глубинам Африки, если твой многолетний спутник знает такое, от чего содрогнётся любой этнограф?

Слова песни следующие:

Пусть ты жирен, как сливки, хозяин, И ездишь в карете четвёркой, Ты не можешь помешать миру идти вперёд, А нашим бойцам — добиться успеха. Пусть ты чтец и даже писец И мудрее старого Соломона-еврея, Ты не можешь помешать миру идти вперёд, А нашим бойцам — добиться успеха. Пусть твоё имя наверняка — Цезарь И у тебя пушка, стреляющая за милю и дальше, Но ты не можешь помешать миру идти вперёд, А нам — повесить тебя на ближайшей осине.

Когда я, не без некоторого заикания, поинтересовался источником, Мбомо совершенно невозмутимо ответил, что мир велик, и где-нибудь эту песню обязательно поют (sic!).

Мне кажется, я знаю ответ. Очевидно, мой друг был рабом в одном из южных Штатов. Он никогда не вспоминает об этой странице своей непростой жизни, а я не настаиваю. Успокаивает одно. Хотя в присутствии европейцев, я для Мбомо действительно «хозяин», моя тощая конституция никак не может вызвать ассоциацию со сливками (скорее, с кислым молоком). И мудростью я вышел определённо не в Соломона, иначе бы не оказался в африканской глуши.

Мбомо добавляет, что в миомбо не растут осины. Не без некоторого сожаления, как мне почудилось.

Оружие — не единственная наша забота. Мой небольшой, но яркий военный опыт свидетельствует, что в походе главное — не остаться голодным. Некоторый неприкосновенный запас (сухари и вяленое мясо) у нас имеется, но его, как и патронов Минье, хватиточень ненадолго. Пополнить запас, увы, нечем. В Талачеу и окрестностях скуплена вся живность, даже здешней скверной муки (крупный помол ужасен!) достать очень трудно. Надеяться на охоту, как это делают герои «африканских романов», конечно, можно — но только теоретически.

Ещё одна проблема — наша маленькая Викири. Взять её с собой — значит, подвергнуть страшному риску. Оставить в Талачеу? Но где и с кем? Незнакомым и случайным людям доверять, конечно же, нельзя. Некоторое время я надеялся поместить её во «дворце» леди Ньямоаны и даже поговорил с людьми из её свиты. Увы, во время войны «дворец» будет пустовать. Мужчины уйдут в поход, женщины же разойдутся по окрестным селениям до конца похода.

Эти и иные заботы целиком поглотили меня, посему я оказался захваченным врасплох Даймоном, явившимся с очередным визитом. У него тоже полно проблем, посему мы охотно посочувствовали друг другу. Решение идти в поход он не одобрил, но и не осудил, заявив, что «моя история» пошла, как он выразился, определённо «не по сценарию» (?!).

Я невольно содрогнулся при мысли о том, КТО в мире Даймона пишет такие сценарии?

Кажется, мы оба не были настроены на слишком серьёзную беседу. Будучи все ещё под сильным впечатлением от песни Мбомо, я, как мог, воспроизвёл её своему невидимому гостю. Даймону песня чрезвычайно понравилась, и он ответил жутковатым военным гимном, как я подозреваю, опять-таки в собственном переводе:

Солдат, не спрашивай себя, что, как и почему. Коль знамя в бой тебя ведёт — шагай вослед ему! А выйдет срок, где б кто не лёг, придём со всех сторон. И строй избранников тогда обступит Божий Трон.

В исполнении Даймона эти воинственные вирши звучали особо цинично. Но — запомнились. «Солдат, не спрашивай себя…»

Солдат, не спрашивай!

Дорожка 2 — «Jeszcze Raz Vabank»

Песня из к/ф «Ва-Банк».

Композитор Хенрик Кузьняк

(2`44).

В комментариях, как и весь саундтрек к фильму, особо не нуждается.

— Ну-с, полетали, молодой человек?

В голосе Профессора — насмешка. Добродушная, с улыбкой, но все-таки. Этак и обидеться можно.

Не обиделся Алёша, честно ответил:

— Да. Спасибо!

Хотел глаза открыть — передумал. Ещё чуток, ещё несколько мгновений! Белые облака в темнеющем небе, уходящий вдаль бесконечный простор, лёгкий чистый ветер, прозрачный звенящий воздух… Остаться бы там навсегда! Не сейчас, конечно — потом, на самом финише, чтобы не в крематорий, не к червям…

Фу ты, занесло!

Открыл глаза, снял наушники. Встал.

— Спасибо! Полетал. И облака видел. Больше ничего.

Даже это не огорчило, хотя и надеялся — все никак не мог забыть прожектора. Вдруг снова получится, вдруг ответят? Ева говорила, что шансов почти нет, и отец её так считает, но мало ли?

Не ответили, не отозвались. Что ж, тоже результат. Зато — побывал!

— Присядьте! — Профессор коротко улыбнулся, кивнул на свободное кресло возле книжной стенки. — Несколько минут на адаптацию. И на вопросы.

Кивнул Алексей, присел, на спинку откинулся. Глаза бы закрыть — чтобы снова белые облака, снова ледяная чистая бесконечность!..

Вопросы? Как же без них!

— Значит, это была Ноосфера? Я там побывал?

— Побывали?!

На этот раз Профессор не улыбнулся — рассмеялся от души. Присел в другое кресло, которое под гобеленом, сильные пальцы на коленях сцепил.

— Повеселили, Алексей! Понимаю, в университете не изучают Вернадского. И Тейяр де Шарден тоже не в чести…

— Изучают! — Алёша все-таки обиделся. — По Вернадскому я даже реферат писал на первом курсе. Не про Ноосферу, правда, про историю России. А Шардена мы на философии, «Феномен Человека», помню…

Осёкся — на лицо Профессора взглянул, на сверкающие весельем стёклышки очков. Нельзя же так, по-детски! «Подколол» его Женин папа, если по-современному выразиться, а он, стало быть, «подкололся». Как первокурсник.

— Если совсем просто, нигде вы, Алексей, не были. Ни вы, ни душа ваша, ни астрал, ни каузальное тело. Как сели у монитора, так в той же позиции находились, словно барон фон Гринвальдус у Козьмы Пруткова…

Погас блеск очков в золотой оправе, в голосе не веселье уже — усталость. Алёше даже совестно стало. Совестно — и стыдно. Сейчас ему, как малолетке, разжёвывать будут. И на язык класть, дабы проглотить сподобился.

— Нет, нет, я помню! — заспешил, из кресла зачем-то привстал. — Ноосфера — она всюду, везде, где есть люди, где они когда-то побывали. Никуда лететь не нужно, мне просто окошко открылось, правильно?

— Правильно.

Кивнул Профессор — твёрдо, без улыбки. А вот Алёша не выдержал, улыбнулся, словно на трудном экзамене с ответом угадал.

— Мне вот подумалось. Говорят, Ноосфера вроде склада информации — всего, что люди думают и делают. Наш отпечаток в Вечности. А может, иначе все? Вдруг прав Платон? Ноосфера — это хранилище идей и образов, мы лишь улавливаем их, пытаемся в жизнь воплотить? Там — идеальный мир, а мы — его тени?

Сказал, воздух резко выдохнул. Судите!

Профессор снял очки, достал из кармана синей стёганной куртки бархотку. Подумал. Не стал протирать, обратно спрятал.

Вновь очки надел.

— Если сами придумали — неплохо. Если вычитали, тоже хорошо. Могу вас успокоить, Алексей. Никто пока толком не знает, что есть Ноосфера. Философский термин, не больше. Можно предположить, что там имеется — все. Абсолютно все, включая и некий идеальный прообраз. Но как узнать, как добраться до этого всего?

Встал, шагнул к монитору, разбудил «мышкой» заснувший экран.

— Самое простое сравнение — Интернет. Мне оно не нравится, как и сама Сеть, но… Похоже чем-то. Хранилище важнейшей информации, груды бесполезного мусора, система связи — и ещё много, много всякого. Не думаю, что создатели Интернета читали Вернадского… Хотя, кто знает? В результате мы имеем… Как вы сказали, Алексей? Тень? Да, некую очень приблизительную «тень» Ноосферы. А что нужно, чтобы попасть в Сеть? Чтобы «окошко» открылось?

— Компьютер, программы, адреса, пароли…

Алёше тоже подошёл к монитору, на заставку взглянул. Долина, слева и справа — горы, лесом поросшие, чуть дальше — отвесный склон, из тех, что смерть скалолазам. Где это? На Крым не похоже. Кавказ?

— Адреса…

Профессор взялся за «мышь», по экрану скользнула стрелка.

Остановилась.

— Сейчас мы знаем несколько тысяч адресов, точнее — их цифровых значений. Несколько сот из них — адреса тех, кто с нашей обывательской точки зрения давно уже умер…

«Шотландец, Ричард Макферсон, который в Африке», — вспомнил Алёша. Не вслух, понятно. Не станет же он Еву выдавать!

— Проблема в том, Алексей, что у человека может быть несколько адресов — как, впрочем, и в Сети. Каждый адрес — иной вариант его жизни. Что тому причиной, можно долго спорить, но это так… Однако адреса, N-связь — только приступ к главному, к хранилищу всего. Мы называем это все «Основной Информацией». Тут начинаются трудности…

Замолчал Профессор, без всякой нужды «мышку» тревожа. Алексей дыхание затаил. Неужели не скажет — о главном самом? Скажет, должен сказать, должен!

* * *

— Добраться до «хранилища» можно, но в этом случае «картинками» на экране уже не обойдёшься. Проблема в восприятии. Ваш идеальный мир, Алексей не рассчитан на человеческие органы чувств. Если повезёт, вы увидите изображение, стоп-кадр, но чаще всего на вас свалится одновременно несколько сот образов — неполных, фрагментированных, искажённых. Представьте, что вам смотрите на сотню телевизионных экранов одновременно. На одном новости, на другом — сериал. Нельзя ни сфотографировать, ни записать. Нужна абсолютная память и очень быстрая реакция. Именно так воспринимал свои видения Нострадамус. Удивительно, что он смог в чем-то разобраться. Мы тоже пытаемся…

Улыбнулся Профессор, встал, покачал головой.

— Извините, Алексей. Вероятно, я вас утомил. Это псевдонаучное занудство…

— Нет, нет! Что вы! — заторопился Алёша. — Мне… Мне очень интересно, очень!

— Правда? — золотые очки вновь блеснули. — Интереснее, чем ваша дурацкая политика? И слава богу! А я боялся, что вы вновь про переворот спрашивать будете!..

Неуютно стало Алексею Лебедеву. Хорошие у Профессора окуляры, насквозь видят! Среди облаков, конечно, здорово, и N-контакты — здорово…

Но с переворотом что? Подполье товарища Юго-Востока — для чего оно? Предотвратить переворот или, напротив, поспособствовать?

Спросить?

— Вы, Алексей, в сегодняшние новости заглядывали? Хотите посмотрим?

* * *

— Не понимаю, Профессор. Как, «сбили спутник»? Ракетой?

— Самому любопытно. Сказано, что уничтожен «из-за внешнего воздействия». Пуск ракет никто не зафиксировал. В космосе полно всякого мусора, но я, знаете, не слишком верю в совпадения. Этот спутник, российский «Экспресс АМ-11», считался спутником связи, но запущен как раз перед нашими выборами. Лишняя пара братских «глаз»… Кому они, интересно помешали?

Дорожка 3 — «Хризантемы»

Исполняет Лили Иванова.

(5`14).

На блеклом фоне «социалистической» эстрады 70-х Лили Иванова по праву считалась суперзвездой. Приятно вспомнить!

— Вот вам, товарищи, насилие в чистом виде. Помните, чего год назад обещали? Светлый путь — дорожку прямиком в Европу. Слева от дорожки — деньги, справа — колбаса. Поверили, целый год шли — пришли. Нравится?

Поморщился Алёша. И здесь они! В центре, возле университета, речистые с мегафонами давно гнездо свили. Сюда же, к окраине ближе, ещё не забирались. Плакатами пока обходилось. Вон, слева — «биг-морда» Нам Здесь Жить. Два дня назад разукрасили, рожки да ножки пририсовали, теперь опять как новенькая.

— Парень из Десанта, между прочим, в реанимации. Слыхали? И ещё один, из муниципальной милиции — тоже. Кому отвечать? Начальник гормилиции отпуск взял, а его зама, который побоище устроил, второй день ищут, найти не могут. Не в милиции только дело. Морды отожрали, охамели, карманы деньгами набивают, наркотой приторговывают — это мы знаем. Но им ещё и приказы кто-то отдаёт!

Сзади вход в метро, слева и справа асфальт, автомобилями забитый, чуть дальше — троллейбусная остановка. Вечер, но не поздний, народ с работы едет. Все, как всегда. Если дорогу перейти, за ближайшую девятиэтажку свернуть, вдоль следующей пройти чуток, в знакомый подъезд попадёшь. Седьмой этаж, слева дверь, чёрным дерматином обитая. Три года уже Алексей Лебедев там квартирует. Вначале радовался, даже гордился. Не общага, водкой и «штыном» пропахшая — комната, почти что своя. Закрывай дверь, включай компьютер…

Потом скучновато стало. Выйдешь из университета — и куда? В свою «одиночку», учиться, учиться и учиться? Может, потому и к Варе прикипел, к душе живой. Эх!..

— Смотрите, товарищи, чего в стране творится! Воровали и раньше, этим нас не удивишь. Мальчиками в бане — тоже, выродки они там, извращенцы. Но посмотрите, какой в стране террор устроили, демократы эти. Чикаго отдыхает! Сегодня утром убили главного ветеринарного врача Киева, вчера начальник львовской милиции на своей «тайоте» навернулся. Кто следующий?

Знакомый бархатный штандарт, на малиновом фоне — буквы золотом. «Отечество и Порядок» на посту. И говорун знакомый — тот, что возле университета выступал. Штатный Геббельс.

Хотел Алёша уйти — не ушёл. Куда спешить? В «Гастроном» за пельменями? В пустую комнату к учебниками с библиотечными штампами?

…К папочкам, что Джемина-подпольщица оставила? Ещё раз пересмотреть не помешает, там и про «Отечество и Порядок» есть, и про мальчиков в бане, и про многое иное.

— Я вам скажу, товарищи, кто следующий. Следующей наша будет наша страна. Смотрите, как получается! В Киеве, нас, русскоязычных, в сепаратизме обвиняют. Крым хотим отделить, Юго-Восток отделить…

Не удержался Алёша, хмыкнул. Год назад и вправду пытались, в Северодонецке съезд провели. «Юго-Восточная Автономная республика», понимаешь! И чем кончилось? Цыкнули из Киева, прокурора натравили. Где теперь эти храбрецы?

Может, поэтому Юрий Владимирович «Юго-Востоком» назвался?

— Они, истинные украинцы, Родину, значит, любят. Любят, да? А знаете, что сейчас начнётся?

Хороший вопрос! Только зря Геббельс под малиновым штандартом думает Алёшу удивить. Есть у товарища Севера на хороший вопрос хороший ответ. Зря, что ли, группа АГ-3 работала?

«Широкая автономия Галичины» — правильно?

— На выборах Восток все равно верх возьмёт, большинство в парламенте сформирует и премьера поставит. Поэтому они, патриоты, заранее себе отдельное государство готовят — в Галиции. Вслух сказать боятся, о «широкой автономии» болтают. А что такое эта «широкая»? Армия своя, таможня своя, русские школы к чёртовой матери закрыть, московское телевидение отрезать. И не только болтают. Про Десант на каждом шагу кричат, а сами свой «Опир» муштруют. Слыхали? «Сичевые стрельцы» — СС, если просто…

Кивнул Алёша, соглашаясь. В самом деле просто, проще некуда. В одной из папок так и сказано: подкинуть братьям-галичанам идею насчёт «сичевых стрельцов». За Збручем все на «усусах» поведённые, про СС даже не подумают. Особенности регионального мышления!

Хотел идиотами покомандовать? И как, товарищ Север, нравится?

Повернулся Алёша и прочь пошёл. Без него обойдутся!

* * *

Смутно на душе у Алексея Николаевича Лебедева, отставного демократа. Невесело. Отчего, не скажешь сразу. Месяц назад все понятно было. Никто он — и звали никак, «Алёша» для госпожи Усольцевой, «малюня» для Вари. Очкастый студент с временной пропиской и последней двадцаткой в кармане. А впереди ничего, совсем ничего, кроме бесполезного диплома. В «Черчилль» даже не сходишь, джаз не послушаешь.

Плохо? Хуже некуда, злостью изойти можно. Но это с одной стороны, другая тоже имеется. Когда ничего нет, многого хочется. Не многого даже — всего. Мечтать можно от души. Если в двадцать лет не мечтаешь, что ты за человек?

И всякая радость, малая самая — в строку. Статью в сборнике напечатали, на студенческую конференцию пригласили, Варя позвала, у братьев-демократов выступил удачно. Мелочь, а приятно. Жизнь, если подумать, из таких мелочей состоит. Нет же, захотел всего и чтобы сразу!

Захотел — выдали. По полной программе. И что теперь?

Остановился Алёша, оглянулся. Девятиэтажка позади, почти пришёл, уже и подъезд виден. Седьмой этаж, пельмени на ужин… Стоп, пельмени он купил? Надо бы…

Пельмени?!

Хмыкнул товарищ Север, сам себе подивившись. Пельмешек возжаждал? Не много ли будет? Может, поскромнее что — списочек для Ивана Ивановича, серьёзного человека, к примеру. Хач-начальник в том списке первым пойдёт, братец, мент поганый, вторым. Позиций десять сразу наберётся. Против каждой фамилии — примечание. Кого сразу, кого с мучительством, кого в живых оставить, только раствором цементным залить в три слоя…

В бетон гадов, в бетон!

Компьютер новый купить, завтра же. Интернет само собой, но главное — диски мистера Монро, лицензионные с подробным описанием. Одних дисков мало, Профессор о каком-то Джеймсе Гранте обмолвился. Джеймс Фицджеральд Лафайет Грант Третий, прямо царь-император. Без его «заставки» дело не пойдёт, не откроется нужное «окошко». Кажется, это и есть тайна Профессорская…

Вот и цель появилась. Можно сказать, мечта. И славно!

Товарищ Север немного подумал — и сам себя осудил. Куда спешить? Лучше, как бизон в старом анекдоте — пойти тихо-тихо…

Куда пойти? Как это — куда?

* * *

— Алло, Джемина? Я насчёт кинопремьеры. Узнали? Нужно встретиться. Через час у входа в клуб «Черчилль», там как раз ночная программа начинается. Не знаете? Объясняю…

Дорожка 4 — Увертюра из к/ф «Дети капитана Гранта»

Композитор Исаак Дунаевский.

(3`48).

Почти четыре минуты чистой романтики. Ветер дует в паруса «Дункана»…

Четверг, 21 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.18,

заход — 17.30. Луна — IV фаза, возраст в полдень — 23,5 дня.

Ночью произвёл все необходимые наблюдения и измерения, повторив их для верности дважды. Теперь, когда наше путешествие начинает приобретать столь неожиданный характер, точное место нахождения и маршрут становятся чем-то вполне конкретным и действительно нужным. В дальнейшем постараюсь вести наблюдение дважды в сутки, обращая особое внимание на составление карты. Она не будет абсолютно точной: в моем распоряжении, увы, нет необходимых для этого трех (!) точных хронометров, термометр оставляет желать лучшего, анероида же и вовсе нет. Мой будущий (гипотетический!) читатель наверняка поинтересуется применением термометра в картографии. Когда-то, в далёком детстве, это меня тоже удивляло. К сожалению, без ежедневного определения точки кипения воды в нашем деле обойтись. Как и без многого другого.

Мой хороший друг и поистине блестящий писатель Оливье Бижо, пропавший без вести где-то в среднем течении Конго, как-то жаловался на своих читателей: «Они даже не смотрят на мои карты! Даже не смотрят! Неужели они не понимают?». Не понимают, конечно.

С другой стороны, понимающих тоже хватает. В своё последнее роковое путешествие Оливье направился на средства даже не французских торговцев, а военных. В спутники ему приставили двух офицеров — лейтенантов флота. Не хочу ни на что намекать, но вернуться моему другу не довелось.

Бессмысленный вопрос: кто станет пользоваться моими картами, даже не стану задавать. Но пока они нужны мне самому, а также Мбомо, храброму Куджуру, ленивцу Чипри и маленькой девочке Викири. Значит, я буду работать.

Утро ознаменовалась двумя важными событиями: примеркой наших новых одеяний и беседой с мистером Зубейром. Он присутствовал на примерке и вновь одобрил результат, более того, все-таки преподнёс мне уже помянутый арабский кинжал, заставив прицепить его к поясу. К счастью, оружие не слишком увесистое. Проявив неожиданную чуткость, он одарил и Мбомо. Удивляться нечему — Рахама чрезвычайно умен и наблюдателен.

Суть же нашей беседы была очень проста. Мистер Зубейр счёл моё решение отправиться в поход фактическим согласием с его приглашением о сотрудничестве. Более того, не ставя меня в известность, он именно так изъяснил ситуацию в разговоре с рундо. Таким образом, для леди Ньямоаны я стал полномочным представителем разбойников-рабовладельцев (!!!).

Вероятно, мне следовало возмутиться — или даже произнести речь в защиту несчастных негров и общечеловеческих свобод. Но я смолчал. Меня остановило самое простое соображение: с одиноким европейцем, за которым не стоит никто и ничто, здесь, в глубинах миомбо, не станут считаться. Рахама же, говоря по-американски, даже в этой глуши — «фирма». Париж стоит мессы — не мною придумано. Миомбо-Керит стоит «фирмы» Рахамы.

Я ожидал невыносимых упрёков — если не со стороны подозрительно покладистой совести, то хотя бы от Мбомо. Но мой друг меня полностью одобрил, даже намекнул, что боялся обратного.

Если я становлюсь бесстрастным циником, то кто тогда бывший раб Мбомо?

Поворачивать назад поздно, равно как и сомневаться. События даже не идут — мчат с невиданной скоростью. Первые отряды покинули Талачеу ещё ночью. Насколько я понимаю, это разведка. Основные силы выступят скорее всего завтра, сегодня же мы с Рахамой были приглашены на нечто вроде военного смотра.

Пишу «нечто вроде», ибо новонабранную армию нам не показали. Практически её ещё нет. Новобранцев отдельными группами выводят для муштры из селения, но едва ли их успеют обучить чему-то толковому. Рундо на неё не слишком надеется. Его ударная сила — гвардия, вымуштрованные мачака. Они-то и показали сегодня, на что способны.

Рундо Калимбота и леди Ньямоана воссели на уже знакомом возвышении. Рядом с ними оказались несколько приближённых — и мы с мистером Зубейром. Наше присутствие наверняка требовалось для пущего поднятия духа — рундо демонстрировал своим подданным наличие европейских и арабских «союзников».

Сам смотр происходил следующим образом. Мачака отряд за отрядом выбегали на площадь и демонстрировали бой с «невидимым противником». Сперва метались копья, причём каждый стремился бросить его как можно дальше. Зрелище весьма яркое: копья кидали по очереди, причём все прочие мачака держали оружие над головой и вертели им с невероятным искусством. Затем начинался всеобщий танец, имитирующий бой. Щиты перебрасывались из руки в руку, воины падали прямо в пыль, свёртывались в клубок, вскакивали, имитируя уход от вражеского копья. Наиболее ловкие демонстрировали поединок с настоящим оружием, к счастью, без пролития крови.

Все это сопровождалось громом десятков барабанов и воинственными криками. Вслед за воинами свой искусство продемонстрировали родичи рундо, в том числе его брат. Все они тоже собираются в поход. В завершение на площадку вышел сам Калимбота. На нем был надет только «рокко» — короткий наряд из коры, тело натёрто жиром и раскрашено, на голову красовалась огромная шляпа, увенчанная султаном из перьев. Одеяние довершалось хвостами диких кошек, свисавшими с левого плеча.

Несмотря на свою тучность, рундо не только протанцевал несколько кругов, не выпуская из руки оружия, но и умудрился произнести нечто вроде речи, выкрикивая отдельные фразы во время коротких пауз между очередным проходом перед публикой. Их смысл до меня не дошёл, но, вероятно, он не особо оригинален.

Почему-то я думал, что леди Ньямоана тоже станцует, но этого не случилось. Супруга рундо была сегодня в своём прежнем наряде, то есть, в яркой раскраске и многочисленных украшениях. Мы сидели рядом, и я, как человек европейского воспитания (!) старался занять её беседой, отвечать на вопросы — и при этом не слишком пристально рассматривать свою соседку.

Смотр со всеми его церемониями продолжался много часов. Завершился он пиром, с которого мне удалось благополучно улизнуть. Перед тем, как отправиться на пир, леди Ньямоана уделила мне несколько минут для беседы один на один. Мы поговорили коротко, исключительно по делу. Я честно признался, что мой военный опыт не слишком велик. Леди, улыбнувшись, ответила, что войско поведёт сама (!), я же буду полезен в качестве спутника и собеседника. Вероятно, я обиделся (шотландец клана Кэббингэмов в роли говорящего попугая!) и коротко рассказал ей о преимуществах игольчатого ружья Дрейзе, равно как изделий мистера Кольта. Во время боя я постараюсь обеспечить не только свою безопасность.

Не знаю, насколько всерьёз она восприняла мои слова, но я поймал себя на мысли, что говорю со всей искренностью.

Вернувшись со смотра, я решил поговорить с нашей Викири. Мне кажется, девочка неплохо понимает обращённую к ней речь. Посему я, как можно более точно подбирая слова, сообщил ей, что мы направляемся на север вместе с войском, но воевать не собираемся. При первой возможности я её отпущу, пристроив у родичей или земляков. Пока же нам лучше держаться вместе. Говорил я на наречии макололо.

Викири выслушала меня со всей невозмутимостью, затем взглянула прямо в глаза и кивнула. Поняла?

Осенённый внезапной догадкой, я достал из багажа бронзовую бляшку с изображением зверя Керит-чимисет и продемонстрировал её Викири. Она сжала губы, вновь кивнула — и указала рукой точно на север.

Только ночью, приходя в себя после хлопотного дня, я сообразил, что Даймон так и не удостоил меня визитом. Не обижаюсь — у него тоже хватает забот.

Надеюсь, моему Даймону не надо идти на войну!

Дорожка 5 — «Чайка»

Песня из к/ф «Моряки». Слова В. Лебедева-Кумача, музыка Ю. Милютина.

Исполняет А.Тимошаева.

(2`25).

Хорошая добрая песня. Вспоминается летний Севастополь, моряки в белой парадной форме, День Флота… «В небе тает, улетает мой конверт живой…»

Алёша вышел из вагона, шагнул вперёд, подождал пока двери за спиной резинкой схлопнутся, пока народец влево-право разойдётся. На часы поглядел.

Девять ноль-ноль, как в банке.

Где Ева?

Знал Алексей за девушками дурную привычку — на минуту, но опоздать. Даже статью читал о причинах: опоздание у женщин идёт на подсознательном уровне, ибо это — способ на себя внимание обратить. С Алёшей не получалось. Внимание он обращал, но и начинал злиться. В самом деле! Великий ли труд — прийти вовремя, особенно если от дома пять минут черепашьим темпом? Что может быть проще? Станция метро «Проспект Гагарина», ровно в девять, на платформе, посередине, фотоаппарат желателен…

— Привет, Алёша!

Надо же, не заметил! Тут она, Профессорова дочка. Очки блестят, подбородочек вперёд, через плечо — чёрный ремешок от сумки. Ещё бы один ремень — офицерский, поясной, к нему кобуру…

— Привет, Ева! Фотоаппарат взяла?

Моргнула, дёрнула носиком.

— Да-а… Но зачем? Мы же к Хорсту в больницу собрались? Он в бинтах весь…

Не стал Алёша отвечать, улыбнулся. Мол, не зря, а зачем — сама увидишь. Как в фильмах голливудский: сюрприи-и-и-из!

— Поехали?

Когда втиснулись в вагон, когда хлопнули двери, Алёша не выдержал — снова губами дёрнул. Приятно хорошим людям сюрпризы преподносить! Пора, начинайте!..

— Увага! Увага! Потяг прослидуе станцию «Центральний рынок» без зупынки. Увага! Увага! Потяг прослидуе…

За шумом вагонным не сразу услыхали, Ева тоже не отреагировала поначалу. Ничего, есть ещё великий, могучий и свободный.

— Внимание! Внимание! Поезд проследует станцию «Центральный рынок» без остановки. Внимание! Внимание!..

— Ой, Алёша! Ты слышал? Что там случилось? Сегодня же воскресенье, все на базар едут…

Действительно — что? Центральный рынок — это Благовещенский, самый крупный в городе. Именно там перчатки продаются, и канистра продаётся, и пластмасса нужная. Воскресное утро, самое время на рынок спешить!

Моргнул Алёша — неплохо получилось, не хуже, чем у Евы. Ему почём знать?

Сюрприи-и-и-из!

— А мы на Советской выйдем, поглядим.

Хотела Женя-Ева возразить. Им совсем не туда, на другую линию, чтобы потом на троллейбус пересесть. Посмотрела на Алёшу — внимательно очень, пристально.

Промолчала.

Вот и Советская. Толпа на перроне, а в толпе — сплошь синее, сплошь родная милиция. С чего бы? Даже когда Президент приезжал, без такого обходились.

— Выходим?

Сюрприз лишь тогда настоящий, если подготовить его, продумать до мелочей. Алёша так и поступил. Два выхода с Советской на поверхность ведут — на площадь и на спуск Бурсацкий, откуда Благовещенский рынок словно на ладони. Алёша свою спутницу туда и повёл. Пока эскалатором ехали, еле сдерживался, даже на вопросы не отвечал. Зачем слова, сейчас все увидим.

Выше, выше, выше… Скорее! Наконец-то!..

Переход, стеклянные двери…

— Доставай фотоаппарат!

Вышли наружу, на свежий весенний воздух, поглядела Женя вперёд…

— Ой!

Ещё бы не «ой»! Бурсацкий потому и спуск, что вниз ведёт. Справа — рынок Благовещенский, прямо за близкой рекой, только мост перейти. Слева…

— А… А что там?!

Вновь не стал отвечать Алёша. Зачем спрашивать? Дым там — чёрный, на полнеба. Славно горит, от всей души! Вон и пожарные машины, и оцепление, прямо за мостом…

А хорошо! Ой, хорошо!

— Снимай!

Кивнула Ева, достала цифровик, прицелилась…

Чи-и-и-из!

— Слышь, мужики, это же ментура горит! Горотдел милиции! Горотдел!..

Рядом дохнуло перегаром. Переглянулись изумлённо два небритых парня. Эти места знают, в темноте не спутают!

— Горотдел! Бли-и-и-ин!..

Дрогнули пальцы, едва фотоаппарат не упустили. Повернулась Ева, открыла рот.

— Горотдел милиции? Он… Он же в самом деле там, у рынка!..

Пожал плечами товарищ Север. Ему откуда знать? Сами мы не местные, живём на вокзале…

— Пошли, Алёша, поглядим! Пошли, пошли!..

* * *

За мостом — пробка. Оцепление стоит мертво, машины не пропускает. Людей, конечно, не остановишь, рынок рядом. Потому коридорчик устроили, чтобы по одному просачивались. Но не все на рынок спешат, кому и поглядеть охота. Не каждый день горотдел, твердыня стражей порядка, чёрным дымом народ радует.

Толпа! Локоть к локтю, плечо к плечу. Фотоаппарат не достанешь.

— Перед рассветом рвануло. Темно ещё было, спали все…

— Я видела, видела! Сначала рвануло, потом со всех сторон занялось, и сверху, и…

— Электропроводка.

— Ага, самонаводящаяся. Вертолёт это был, военный. Три ракеты засадил! Потому и пожарных не сразу вызвали, боялись, гады…

— Теперь не потушат, поздно!

А впереди, за густым оцеплением, за пожарными машинами — дым. Где, чёрный, где белый, только ясно — амба зданию, хорошо если соседние спасти удастся. Стоял серый монстр о семи этажах, силу и порядок олицетворял…

Где он теперь?

А в толпе опять про взрывы, про вертолёт, про ракеты, не простые — зажигательные, специальной дрянью начинённые, чтобы не гасла, напротив, пуще разгоралась. И про то, сколько стражей порядка в сером здании сгорело, дымом задохнулось. Немного — то ли трое, то ли четверо. Гуманисты, они, вертолётчики, в воскресенье перед рассветом наведались. Если бы в полдень, в рабочий день…

— Алёша, неужели правда? Насчёт вертолёта?!

Развёл руками товарищ Север, поглядел недоуменно. Откуда ему знать?

— Не думаю, Ева. Какой вертолёт! Сторож керосинку заправлял…

Сам же не выдержал — улыбнулся.

Ноу-хау! А насчёт вертолёта — удачно вышло. Сразу поверили, подхватили!

— Снимки Игорю покажем. Порадуем!

Вот и телевидение, куда без него? Наставили камеры, микрофоны тычут. Что скажете, люди добрые, как прокомментируете? Один, самый смелый, с камерой на горбу за оцепление проскользнул. Кинулись к нему стражи порядка, мрачные, с «демократизаторами» наперевес. Не вышло! Вслед за телевизионщиком ещё трое просочились. Менты к парню — они к ментам…

Ой!

Двое стражей порядка на земле пластом, третий присел, скорчился, подняться не может. Даже не поймёшь, почему и как, слишком быстро все…

— Ментов бить начали!

Уверенно констатировали, радостно. И не возразил никто. А чего возражать? Если горотдел горит, чёрным дымом исходит, ещё и не такое случиться может.

— Это им, ментам поганым — за Десант!

Быстро сообразили. Понятливые!

* * *

— Алёша! Выходит, ты все заранее знал? Ты же вчера вечером велел фотоаппарат взять! Ты же… Тебе Севе… Семён сказал? Ты… Ты такой молодец, Алёша!..

Дорожка 6 — «Czerwone Maki na Monte Cassino»

Слова Феликса Конарского, музыка Шутца (обработка).

Исполнительница неизвестна.

(4`56).

Знаменитая польская песня, посвящённая боям у Монте-Кассино в 1944 году. Дальний её прообраз — канадская «In Flanders Fields» («В полях Фландрии») времён Первой мировой войны. Песня очень хорошая, исполнение удачное, но под Монте-Кассино поляков все-таки разбили.

К больнице Алёша подходил не без опаски. Пост у палаты Игоря убрали, и следователь надоедать перестал, но так до сегодняшнего утра было. Мало ли что озверевшим ментозаврам в голову взбредёт? Дуболомы у двери — ладно, а вот «мышеловка» (всех пускать, никого не выпускать) уже опаснее. Зачем товарищу Северу ясным месяцем светиться?

Но и отступать поздно. Не отправишь же Еву в авангард, как Матросова на амбразуру. Раз договорились…

Дочке Профессоровой, понятно, хоть бы хны. С шага на бег переходит, с первой космической сразу на третью. Не осудишь, не удержишь — первый раз девушку к Игорю пустили. Тем более, не просто идёт, с гостинцами — с теми, что в сумке, и с теми, что на фотографиях.

Алёша не удерживал, лишь время от времени за руку брал. Не беги, уже пришли.

А если бы Игоря убили? Куда бы они с Евой сегодня спешили?

Возле входа — больничный народ в стираных халатах, никого в форме. В холле тоже, и у лифта, и в коридоре. Возле палаты — пусто. Ева не выдержала, вперёд бросилась, рывком дверь открыла…

Дёрнуло Алёшу. Бог весть, чего боялся. Окрика «Стой, стреляю!»? Паранойя…

Те, в аптеке на Костомаровской, не боялись. Смело горели!

И только когда в палату заглянул…

— Женя! Алексей! Ребята, смотрите, кто пришёл!.. Женя!..

…Ясно стало: не в узилище попали — на праздник. Торт на столе, рядом ваза с цветами, из-за неё бутылка коньячная выглядывает.

— Хорст! Хорст!..

Пока Женя-Ева Игоря обнимала, по бинтам и по гипсу гладила, Алёша к стеночке отступил, мешать не желая. Своё дело сделал, девушку к другу в целости-сохранности доставил, можно в сторонке обождать.

Не тут-то было.

— Алексей! Парни, это же наш демократ! Дуй сюда, Алексей, чего топчешься?

Узнали! И он узнал — всех троих, что возле койки Игоря собрались. Хоть и в штатском, без повязок и значков, а не спутаешь. Вместе тогда на улице стояли, в одном ряду. Двоих только в лицо помнил, а третий…

— Помнишь, Алексей?

— Привет, Степан! Уже без повязки?

Степан Квитко, жертва злодейской гайки. Тот, с которого все и началось.

— Живой, демократ? И молодец!

За плечи обхватили, усадили на стул, коньяка плеснули в пластиковый стаканчик.

— Погодите, погодите!

Это уже Ева. Только-только от Игоря оторвалась — и в сумку за фотоаппаратом.

— Вы ещё не видели! Ещё не видели! Тут такое!..

* * *

— …Ребята, ребята, не увлекайтесь. Никакого вертолёта там реально не было. Вы что думаете, над городом кто хочет, тот и летает?

— Граница рядом, Хорст. Семьдесят километров всего. Русские братья могли слегка помочь.

— Помочь? И ПВО побоку, и погранцы? Ясно дело — термитные заряды заложили. Только не это главное, парни. Чего менты ждали, чего боялись? Что мы их реально отстреливать начнём, по подъездам ловить. То-то начальнички в бега ударились! А мы мелочиться не стали. Раз — и дымом в небо. Представляете, как эти гадов напугались? Сразу из коридора охрану убрали, глядишь, и дело закроют…

— Мы напугали?! Не мы это, жаль… Знать бы кто постарался!

— Ясное дело, товарищ Север!..

— Тихо! Спятил, Степан, что ли? Никаких имён! Только-только караул сняли… Но если это действительно Семён… Ох, неслабый он парень!

Слушал Алёша, молчал, коньяк мелкими глоточками цедил. «Ай-Петри» — правильный, но слишком резкий. Как раз для Десанта.

…В «Черчилле» получше найти можно!

Не перебивал, не спорил. Все они в Десанте — спецы, все разбираются. А он, Алексей Лебедев, простите, кто? Очкатый студент, демократ в галошах.

— …Парни, я фотографии тоже смотрел, вместе с вами. Не спутаю, меня таким вещам в армии крепко учили. Женя, покажи ещё раз — ту, где фасад… Нет, следующую… Что мы видим? Видим мы, извините, пробоину. Дыру! Изнутри такую не сделаешь.

— Но почему — вертолёт? Обычная пусковая установка — вроде американской «Джевелин». Просто, удобно, эффективно…

— Ребята, а торт? Алёша, тебе ещё положить? «Eine Flasche Rotwein und ein Stuckchen Brot…»

— Да, спасибо. А что за «дойче зольдатен»?

— Не «дойче зольдатен», а «Wenn die Soldaten». «Schenken die Madchen Ihren Soldaten…» Тебе побольше?

Алексей на все соглашался. Торт — значит, торт, побольше, так побольше, «Джевелин» — пусть «Джевелин». Спорьте, спорьте! Как на самом деле было, самому товарищу Северу знать не дано. И не надо. Его дело — приказы отдавать, а не ракетные траектории рассчитывать.

А здорово получилось!

Иван Иванович на прощание пообещал весь город удивить. Удивил, не соврал. И вправду спец! Это понятно, а вот со спутником что? Если не ракетой… Чем?!

Только когда выговорились, все версии обсудили, удалось с Игорем фразой-другой переброситься. Все-таки три ребра, сотрясения мозга, пуля…

Махнул уцелевшей рукой Игорь, молодечество изобразил. Пулю сразу вынули, без заражения обошлось, не три ребра поломаны, а два, насчёт сотрясения вообще неправда. Ушиб — только и всего.

Потом стал серьёзным, Алёшу ближе притянул, шепнул в самое ухо:

— За Женю — спасибо! Не забуду…

Вырвался Алексей, головой помотал. Не слышу — и слышать не хочу! Никто никого не спасал, была команда удирать — удрали, тебя под пулями оставили.

Неужели других тем не найдётся?

* * *

— Как у Маяковского? «Приказ по армии искусств»? Бориса Моисеева под каток кинете? И что? Записи подорожают, а он из «голубых» станет мучеником.

— Так что же, Алексей, терпеть? Этих уродов? Дегенеративное искусство…

— Между прочим, Степан, термин «дегенеративное искусство» доктор Геббельс придумал.

— Тихо, тихо! Алексей в чем-то прав, нельзя из таких, как Моисеев, страдальцев делать. Реально! Вот когда наши к власти придут, тогда и начнётся… Скажем так, правильная политика в области литературы и искусства. Обо всех вспомним, никого не забудем! Сыщутся методы… Сейчас не это главное, даже милиция — не главное. Видали, чего в стране творится? После выборов, в апреле — ждите, покатит по полной программе. Между прочим, «эсэсы» из «Опира» завтра в Киеве парад проводят. Прямо на Софиевской площади.

— Да мы им, Хорст! Мы их всех!..

— Вот именно… Мы их, они — нас. На Востоке — Десант, на Западе, за Збручем — «Опир». Начнём драться, кому легче станет? Иначе надо. Знать бы, как именно!

— Но… Может, товарищ… Семён подскажет?

Дорожка 7 — «Сормовская лирическая»

Музыка Б.Мокроусова, слова Е.Долматовского.

Исполняют И.Шмелёв и П. Киричек, запись 1951 г.

(3`16).

Очень лирическая! Молодой человек, понимаешь, всю ночь под окном ходит, а она книжкой зачиталась! Песня о том, что пролетариям «культурка» не впрок. Но слушать приятно.

Пятница, 22 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.16,

заход — 17.32. Луна — IV фаза, возраст в полдень — 24,5 дня.

Мы в походе. Выступив при первых признаках зари, войско отряд за отрядом покинуло Талачеу, устремляясь на север. Мы снова в миомбо, вокруг знакомая красная земля, редкие рощи мопане, над головой светит яркое весеннее солнце, а на зубах хрустит лёгкая пыль, поднятая тысячами босых ног.

Мы идём на войну, но, странное дело, меня не покидает ощущение, что я, наконец-то дома. Вначале я приписал сие лихорадке. Тяжело больному, как известно, присуще желание переменить место пребывания, уехать в неведомый край, где он в глубине души надеется найти облегчение. Врачи почитают такой симптом близким признаком неизбежного конца. Однако, обдумав все зрело, я рассудил, что отнюдь не чувствую себя умирающим. Подруга-лихорадка, похоже, напрочь забыла обо мне, я иду наравне со всеми, изрядно облегчая участь нашего Куджура, и даже без особых трудов несу на плечах ружьё Дрейзе вместе с запасом патронов. Может, отступившая болезнь и породила столь странное чувство? Где мой дом? Подзабытая Шотландия, нелюбимый Лондон, страны, где довелось побывать, суданские джунгли, шумные порты африканского побережья? Уже много лет я не чувствовал себя «дома». Моё «сегодня» — лишь стоянка между станциями «вчера» и «завтра». Так отчего мне, наконец, не найти свой «дом, милый дом»?

Итак, мой дом миомбо? Но почему бы нет? Мне здесь нравится, я делаю именно то, что желаю, со мной целая «семья», вполне дружная и, надеюсь, преданная. Впереди же — цель, моё таинственное Эльдорадо, страна Читабо. Миомбо-Керит.

Жребий брошен и Рубикон перейдён. Подробное письмо в Лондон, в Королевское Географическое общество с приложением части моих научных материалов отослано и, очень надеюсь, дойдёт до адресата. Если же нет… Что ж, Даймон сможет с удовлетворением сообщить синедриону учёных духов, что история в мире Ричарда Макферсона осталась неизменной. Упрямый шотландец сгинул где-то посреди Южной Африки в августе 1851 года…

Надеюсь, мой Даймон не обидится на эту шутку. Странное дело, ещё совсем недавно такая мысль вовсе не казалось поводом для веселья!

Однако же поэтические и философские размышления никак не должны отвлекать от главного. Мы в походе, из чего следует, что я не должен забыть о своих обязанностях. Они пока невелики — блюсти порядок в моей личной армии, регулярно вести наблюдения и измерения, перелагая их на бумагу, работать над картой — и, конечно же, держать ухо востро. Пусть я дома (sic!), пусть среди друзей (во всяком случае, союзников), но а la guerre comme а la guerre. В караване мистера Зубейра я мог не обращать внимания на многие важные частности, чувствуя себя исключительно «пассажиром». Сейчас случай иной. Я в войске — и посреди войска.

Ещё на побережье я внимательно изучил опыт моих предшественников, пытавших проникнуть вглубь Африки. Правила, мною выведенные, просты. В любой партии три четверти личного состава (в идеале, на практике — куда больше) должны быть носильщиками. Это — самое слабое звено всякой экспедиции, ибо носильщиков приходится нанимать в попадающих на пути селениях, договариваясь с вождями и щедро расплачиваясь. Мой запас коленкора и был для этого предназначен. Иное правило — неизбежная потеря части груза, разворованного и просто брошенного по пути. Избежать такого пока никому не удавалось. К этому следует добавить неизбежные болезни, преследующие и европейцев и негров, что сильно замедляет скорость передвижения, а также постоянный недостаток продовольствия. Небольшие селения не имеют возможность пропитать отряд, состоящий даже из сотни человек.

Следствие сего очевидны. В самом оптимальном случае средняя скорость передвижения по саванне и миомбо (о джунглях не приходится и говорить) не превышает 5 морских (5,5 английских) миль в день или же 8-9 километров. Именно средняя — с учётом многочисленных днёвок и непредвиденных остановок. Здешние «поезда» неторопливы. Такое трудно понять европейцу, не бывавшему в глубинах Африки. Глядя на ровную поверхность миомбо, так и хочется потребовать коня, в крайнем случае, велосипед. Увы…

С тем большим интересом я присматриваюсь к тому, как организовано наше (!) войско. Подробно об этом я напишу позже, по мере накоплений впечатлений, пока же могу сказать: мы идём очень (!) быстро. Леди Ньямоана (или её офицеры) — неплохие организаторы.

Моя личная армия (она же «семья») в полном порядке. Мы пристроились сразу за передовым отрядом, чтобы не глотать неизбежную в таком походе пыль. Авангард составляем мы с Мбомо, одетые в бурнусы, вооружённые и, надеюсь, готовые ко всяким неожиданностям. За нами шествует Куджур, несущий самый необходимый запас, прежде всего, бумаги, патроны и запасное оружие. Маленькая Викири идёт рядом с ним, то и дело поглаживая нашего ослика по морде, отчего тот довольно прядёт ушами. Ехать верхом Викири явно не желает.

Лентяй Чипри тоже с нами. Его не узнать — пёс, словно стряхнув с себя сонливость, принялся всерьёз нас охранять. Он всюду — то впереди, то сбоку, то сзади, однако же, не удаляясь от нашей маленькой группы дальше, чем на несколько шагов. Не лает, даже не рычит, но подойти к нам никто не решается. Кажется, Чипри нашёл себе дело.

Наш груз (коленкор и запас провизии) в обозе. Все тюки пересчитаны и помечены.

Носилки леди Ньямоаны помещаются как раз посреди колонны. Их окружает охрана, несколько десятков мачака, часть из которых вооружена мушкетами. Леди редко выходит из носилок, отдавая команды через своих приближённых. Один из них навестил меня, передав приглашение. Леди Ньямоана зовёт в гости — вечером, когда будет разбит лагерь.

Пока же я сам принимал гостей. Даймон наконец-то (!) меня навестил. Он явно в хорошем настроении, что со всей очевидностью проявилось в его заботе обо мне и моих делах. Я попытался его успокоить: в опеке не нуждаюсь, ибо здоров (!) и нахожусь под охраной целой армии, двигающейся в нужном направлении. Чего ещё желать?

Даймон считает несколько иначе. Он поинтересовался, как мне почудилось, не без некоторой иронии, так ли я представлял себе путешествие в Миомбо-Керит? Не мирным путешественником — офицером армии завоевателей и грабителей? Не дорого ли будет стоить неведомой стране моё научное любопытство?

Творец Небесный! Мой Даймон оказался, кажется, куда большим идеалистом, чем я сам! Вот уж не подозревал.

Ответил я вполне искренно. Иного «поезда» в Миомбо-Керит у меня нет. Если же вместо пассажирского вагона мне подали «танк», выбирать не приходится. Солдат, не спрашивай!

Даймон явно смущён. «Знакомясь» со мною, он наверняка надеялся помочь умирающему в дальней земле одинокому страннику. Боюсь, я его сильно разочаровал.

Надеюсь, Даймон меня извинит.

Дорожка 8 — «Летят перелётные птицы»

Музыка М. Блантера, слова М. Исаковского.

Исполняет В. Бунчиков, запись 1948 г.

(3`08).

Великая песня, ничего не скажешь. Слова же весьма примечательны. Именно в год появления этой песни СССР предъявил территориальные претензии к Турции и потребовал в ООН мандат на управление Эфиопией. «Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна».

— Понимаете, Алексей Николаевич, я вначале решила, что вы пошутили. Ну, зачем товарищу… то есть, Семёну мистика? Это же несерьёзно — астрал, ментал, телепатия, бабки-ёжки. Но потом посмотрела, изучила кое-что. И, знаете, сама заинтересовалась…

На третьем курсе, когда украинский фольклор изучали, встретилась Алёше байка про цыгана. Спросили у вечного бродяги, что станет он делать, если сотником назначат? Тот и отвечает: сала наемся, украду сто рублей — и сделаю ноги. Подальше, чтобы не поймали.

— Но я совсем иначе к делу подошла. Открытых публикаций, в Сети и прессе, много, очень много, утонуть можно. Это и подозрительно. Лучший способ спрятать что-то подальше от глаз — это скрыть тайну в ворохе чепухи. Так называемый «двойной каскад»…

Цыган Алексею не зря вспомнился. Что бы сделал непоседа в его положении? Если пачка денег в кармане — и команда убийц под рукой? Ясно что! Для убийц — списочек с примечаниями, а на доллары, от Ивана Ивановича полученные, костюм в бутике подобрать, туфли модные. Можно и пальто, почему бы и нет? Обедать только в ресторане, квартиру снять в центре, удобную с дверью стальной…

— Я иначе поступила. Есть один парень, толковый очень, он отслеживает те научные направления, которые почему-то исчезают. То есть, никуда не исчезают, но публикации внезапно прекращаются. Вот что выяснить удалось…

А для начала, ради разгона, уложить в постель… Хотя бы Джемину-подпольщицу. Отчего бы и нет? Чуть его старше и ростом повыше, так и Варя старше, не критично. Зато все остальное в полном порядке, к тому же умна, интересна, в очках (прямо как Ева!). А главное, для неё он не Алёша-студент, не «малюня» — командир, можно сказать, начальник. Алексей Николаевич, не иначе!

— В последний год действительно прекратились публикации о N-контактах, закрылись все сайты, страницы. Более того, несколько учёных, которые больше всего об этом писали, заявили, что сворачивают исследования в виду их абсолютной бесперспективности. Но продажи программ института Монро не уменьшились, выросли, чуть ли не порядок…

И отбивать не придётся, не у кого. Мать-одиночка, ребёнку три года, потому и в науку не пошла, аспирантуру бросила. Между прочим, занималась Джемина, тогда ещё не подпольщица, ни много, ни мало, теорией катастроф. Не шутка! С аспирантурой не вышло, с мужем тоже, родственников нет. Хоть в петлю, хоть на панель.

— Я попросила нашего… Нашего товарища, мы его «Хаки» зовём. Вы понимаете, Алексей Николаевич, «Хаки» — потому что хакер. Не настоящий хакер, но разбирается. Я его попросила, он порылся на сайтах института Монро, посмотрел, что именно прежде всего у них покупают, какие программы….

Пропала бы катастрофичка, с обрыва — да в воду, но объявился неведомый благодетель. И работу предоставил, и платит щедро. Не просто работу — целую группу Джемине подчинил, таких же талантливых и неприкаянных.

Ай, молодца, Юрий Владимирович!

Так что при делах ныне девка, пальто модное носит, очки штучные. Самое время жизнь наладить. С супругом обожглась, нового пока не ищет, так почему бы с хорошим парнем ближе не сойтись?

На это и намекнула — когда в «Черчилле» за знакомство французского шампанского выпили.

— Вот список, но вы уже поняли, Алексей Николаевич. «Gateway Experience», «Sprirt’s Journey» и тому подобное. Путешествия вне тела, путешествия духа — то, что, по мнению официальной науки совершенно бесполезно, даже вредно. Нынешнее руководство института Монро заявило, что не разделает фантазии своего основателя. Так и написали — фантазия, fantasy…

Отчего не порезвиться с Джеминой-подпольщицей, не вышибить клин клином, чтобы о Варе вспоминалось пореже? Приятное с полезным, к тому же не выдаст, не станет сознательность проявлять. Вперёд, цыган, твоя добыча! Ягодки после будут, пока цветочек сорвать можно.

— Об этом я написала, пусть товарищ Север… Семён почитает. Я лучше о другом расскажу — Джеймсе Гранте, Джеймсе Фицджеральде Лафайете Гранте Третьем. Вначале думала, очередной поведённый, хиромант-гадалка. А он… Вы не догадаетесь, Алексей Николаевич, какую оборонную программу он возглавлял! Это даже не «only for eyes», не «люди в чёрном». Один его коллега случайно обмолвился, будто Гранта заставили прекратить некие исследования, и он попытался покончить с собой. Представляете? Я, конечно, решила узнать. «Некие» — какие именно?

Только вырос товарищ Север из цыганского возраста. То ли после Костомаровской, то ли после пуль, просвистевших над самым ухом. Повзрослел, поскучнел. Нет у него желания цветочки срывать. И с ягодками разобраться следует, какие полезные, от каких в Неотложку можно угодить. Извини, Джемина-подпольщица, придётся тебе одной поскучать, в подушку поплакать. Не встретился ещё твой парень!

И не встретится — пока дело не закончим. А с претендентами Иван Иванович разберётся. Вдруг ты, Джемина, во сне разговаривать привычна?

— Программы Гранта — его настоящие программы — мы попытаемся достать. Понадобятся деньги, больше, чем обычно. Нет-нет, Алексей Николаевич, не для меня, даже не для ребят…

Улыбнулся Алёша, скользнул рукой по карману, где заначка от группы АГ-2 лежала. Именно что понадобятся. Подождут костюм и пальто вместе с туфлями. И — никаких ресторанов. Сегодня в случайное кафе заглянули, чтобы на холоде не болтать, но дальше…

Квартира в центре — обязательно! Не для себя, не для веселья — для встреч. И чтобы дверь стальная. А из мебели — два кресла и компьютер, новый, самый мощный.

И ещё — кофеварка.

* * *

— Алексей Николаевич, объясните. Получается, Семён нашу группу перенацеливает? Мы занимались аналитикой, политическими прогнозами, разрабатывали рекомендации, а теперь…

А теперь будешь выполнять мои приказы, баскетболистка! Мои — не Юго-Востока!..

— Ответить можно?

— Ой, Алексей Николаевич, извините. Я очень много говорю, это потому что почти всегда одна, только с дочкой…

* * *

— …N-связь — приступ к главному, Джемина — к хранилищу всего. Мы называем это все «Основной Информацией». Тут начинаются трудности. Мы с вами эти трудности должны преодолеть. Ясно? А политика… Точку возврата прошли, в апреле рванёт в любом случае, нам понадобятся солдаты, а не умницы и красавицы, как вы.

— Ну, Алексей Николаевич! Я не…

— Нет, и умница тоже, не скромничайте… Когда сможем приступить?

Дорожка 9 — «Яблочко»

Исполняют Дягель и «Монгол Шуудан».

Альбом «Рок фронт».

(3`13).

Из бесчисленных записей знаменитого «куды котисся»» приходится выбирать самые лучшие. Данный вариант соблазнил знакомством авторов с творчеством Бориса Штерна. «Едет Чёрный Барон — жопа белая» — определённо из романа «Эфиоп».

— Мама! Мама! Ты не должна такое терпеть. Разведись ты с ним, наконец!..

Выдохнул, закрыл на миг глаза. Сейчас начнётся… Зря про развод брякнул, у мамы пунктик, она его, видите ли, любит…

— Мама! Послушай меня, ни один человек не должен позволять, чтобы его оскорбляли. Не должен!.. Мама, я все понимаю…

Трубка возле уха стала горячей. Во рту то ли горько, то ли кисло, то ли все сразу.

— Мама, мама!..

Дослушал Алёша, оторвал трубку от виска, поглядел, губы кривя. Гудит, зараза!

Не стала мама слушать…

Повесил на рычаг, из кабины вышел, втянул голову в плечи. За окнами темно, в переговорном пункте — толпа, каждому к телефону охота. Весёлые, жизнью довольные…

Повернулся к двери. Все? Все!

Поговорил…

С отцом Алексей почти не общался. Бесполезно — и с трезвым, и с пьяным. А мама… Мама его любит. Терпит, синяки перед работай припудривает… А отец только и может про уважение толковать. Уважай, меня наследник, почтения оказывай, иначе библейскому Хаму уподобишься! Наследник… Пустых бутылок — и тех в доме не найдёшь, сдаются с регулярностью солнечных затмений!

Стукнула за спиной стеклянная дверь, сунул Алёша руки в карманы, перчатки нащупал. Ещё это! Подпалить да подвзорвать — дело нетрудное, а с мамой как решить? Не решается…

* * *

На улице холод, на улице — сырость и мокрядь. Весна, теплеет понемногу. Но тепла как раз до заката хватает. С крыши капает, ботинки по грязи ступают…

Мерзость! Как раз под настроение…

Побрёл Алёша к метро, не спеша, шаг не ускоряя. В такую погоду про лето хорошо думать. Не про будущее, которое за сессией, а про другое, давнее, когда они втроём, мама, папа, он, мальчишка-первоклассник, на Чёрное море ездили. Хорошо было, весело, вечерами мама и папа на танцы ходили. Папа почти не пил, только вино, сухое, марочное. И потом ездили, и все было в порядке. Лето, море, август. «Там, где — боже мой! — будет мама молодая и отец живой.»

Отец и сейчас живой. Будем считать, к счастью. К чьему именно, замнём.

Дома слева, дома справа, те же привычные «сталинки». Пусто вокруг, хоть бомбы бросай. Понимал Алёша — не поможет, даже если не двоих живьём сжечь, а целую роту. Талдычили классики марксизма, что от бессилия террор рождается, от невозможности жизнь изменить. Хоть взрывай, хоть не взрывай…

Кивнул товарищ Север невесёлым мыслям в такт. Человек — вроде бутылки с вином. На дне осадок, и чем дальше, тем осадка гуще. Никуда его не деть, разве что бутылку расколотить вдребезги. С ним и жить приходиться, с осадком грязным. Главное, пореже взбалтывать. Говорят мудрые люди: лучшее лекарство — работа. Увлечься, уйти с головой, ни на что внимания не обращать. Вернуться в свою комнатушку, защёлку задвинуть, достать учебник по новейшей истории, файл с курсовой проглядеть…

Въехала нога в лужу, хлюпнуло грязью во все стороны. Тьфу ты! Темно, как в Зимбабве ночью, хоть бы фонарь повесили!

…Нам Здесь Жить обещает весь город в бродвейскую лампионию превратить. Проголосовать за него, что ли? А как фонари поставит — то на первом же фонаре…

Товарищ Север усмехнулся, вспомнив про близкий апрель. Голосуй, не голосуй… Интересно, какой у Юго-Востока сценарий в загашнике? В прошлом году, когда в палатках за демократию мёрзли, про фальсификацию выборов крик стоял. Второй раз может не пройти, надоело. Тогда что? Проще всего новоизбранный парламент торпедировать, ни спикера не избирать, ни премьера. В стране тем временем горотделы горят, ветеринарных врачей постреливают, беспредел, однако…

Покачал головой будущий историк Алексей Лебедев. Не ново — и не пройдёт. Чрезвычайное положение, фильтрационные лагеря, танки на улицах. А дальше? Европа, оплот демократии и педофилии рядом, захлопнет границу, санкции введёт. Лукашенковский вариант!

…В Интернете — страничка юмора. Озверели либерасты, борцы за права извращенцев. Хотят в Европу въезд запретить чуть не всей русской эстраде. Бабкина, Малинин, Газманов, прости господи, Лолита. Перед Лукашенко, оказывается, пели, тирана славили. Хороши у них, европейцев, «свободы»! Певцы да певички тоже хороши. То наркотики провозят, то журналистов бьют. Надо бы…

Как у Маяковского? «Приказ по армии искусств»? Бориса Моисеева — под каток?

Нет, иначе надо! И с эстрадой уродской, и с Лукашенко, и с родным парламентом. Как говорит Игорь, сыщутся методы. Ой, сыщутся!..

Например…

Щёлк!

Дёрнулся Алёша, на месте замер. Где «щёлк»?

Щёлк!

…Возле самого уха — ветерком, ледяным холодом. Выбоина глубокая в стене. На лице — сырая крошка.

Щёлк!

Понял Алёша. Не сразу, пришлось фильмы голливудские вспомнить. Если «щёлк», если без звука, если в стене рядом с твоей головой — три дырки фигурой равнобедренной.

Если крошка цементная — на лбу, на щеке, на ухе…

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Та же улица — тёмная, сырая, безлюдная, та же грязь под ногами, тот же холод за воротом старой куртки. Только его, Алексея Николаевича Лебедева, не убили. Ещё. Пока. Сейчас лучше прицелятся… Если пули одна возле другой, значит не вслепую, наверянка с ночным прицелом…

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!

Сейчас… Сейчас… Сейчас… Не сейчас.

Постоял Алёша у побитой неслышными пулями стенки, смерти ожидая. Не дождался. И страха не дождался. Страшно, но как-то не так. Он, недорасстрелянный у сырой «сталинской» пятиэтажки, отдельно — и страх, совсем рядом, но тоже отдельно. Думать не мешает.

Если не убили, значит, не хотели. А чего хотели? Напугать? Предупредить? Напугать напугали…

Будет страшно — сейчас, сейчас… Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

…Предупредили… О чем? Что он, товарищ Север — не всесилен? Не герой, не вождь — тварь дрожащая? Стоп! А почему он решил, что стреляли именно…

Ударила боль по вискам, воздух в горле замер, плеснуло малиновым под свинцовые веки.

Господи-и-и-и!

Алёша пошатнулся, за стену, продырявленную пулями, ухватился.

Устоял.

* * *

— Нет, нет, Ева, ничего не случилось, просто так позвонил… Нет, не просто. Хотел узнать, что у Игоря. Нормальный голос, совершенно нормальный. Простыл немного, погода, сама знаешь, какая… Да? Это хорошо, хорошо. А что с нашим шотландцем? Ух ты! В самом деле? Ева, у меня все в порядке! Честное слово, все в порядке, все в порядке, все в порядке!.. Слышишь, у меня все в полном…

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-8.

Сначала о Вас, потом обо мне. Справедливо?

В отличие от лихой атаки на педофилов (не пора ли вновь пустить в бой Эскадру СМЕРП, но уже по другому адресу?), наш «звёздный», точнее, «антизвездный» поход не столь удачен. И вовсе не потому, что «нельзя давить». Поверьте, было бы ещё хуже. Для извращенцев и выродков, стыдливо именуемых «богемой», насильственная смерть — вроде ордена на надгробии. Не заслужили! Они не должны умирать под пулями или на нарах, даже передозировка наркотиков излишне «облагородит» их, извиняюсь, жизненный путь. Нет, только в забвении, только оплёванные, никому не нужные. Должно измениться общество, к чему мы, собственно, и стремимся. А уж потом…

Что у нас итоге? Два-три скандала, которых никто и не заметил, арестованный продюсер и чья-то расквашенная физиономия? В результате эти шуты получили дополнительную рекламу. Если не дай бог получится Ваша задумка с «непущанием» всяких Лолит в Европу, мы вообще проиграем. Ублюдки получат паблисити на Западе, где обязательно найдутся «свободолюбивые» леваки, которые тут же побегут защищать их «права».

Но есть категория негодяев, на отстрел которой даю добро прямо сейчас. Я имею в виду господ адвокатов. Естественно, не всех, помилуй аллах, но две категории заслуживают нашего пристального и прицельного внимания: «адвокаты мафии» — и, конечно же, «политические», всякие Резники и Падвы. Начать с первых — и закончить, как раз к апрелю, вторыми. Естественно, вначале должна пойти всякая мелочь, что на общем фоне будет не слишком заметно.

Почему именно их? Из рациональных соображений. Публика не только омерзительная, но и очень чуткая. Сбегут сволочи, почуют! В изменившихся обстоятельствах Западу станет не до них, но зачем лишний лай? Дабы не спугнуть, можно применить паллиатив. Пусть «борец за права» сломает, скажем, ногу или подхватит редкую тропическую болезнь — главное, чтобы он оставался нанашей территории.

Возьмётесь?

Предвижу вопрос по поводу «правозащитников». Я бы пока их не трогал. В братской России закон о финансировании всяческих «фондов» (иудино серебро!) и без того хорошо работает. У нас этих предателей, к счастью, негусто. Пойдут общим списком — кроме тех, кто согласится на безоговорочное сотрудничество.

Согласен, эмоции давят. Многие, достойные только негашёной извести, к сожалению, сбегут — или купят амнистию в качестве «полезных негодяев». Но разве мы не знали с самого начала, в какую грязь мы вступаем, с кем придётся вместе выть? Политика — искусство возможного, не нами придумано.

Это, так сказать, плавный переход ко второму вопросу — к моей нескромной персоне.

Ценю Ваши усилия, но, прошу — не надо меня защищать. Отстранят от политической «начинки» Проекта — и слава всевышнему! Отстранят вообще? Переживу. Проект запущен, в него вложены очень большие средства, о нем знает достаточное количество умных людей. Более того, эти умные люди ужепоняли, что такое N-контакты и Основная Информация. Не остановить!

Кстати, я уже позаботился о том, кто сумеет меня заменить.

Насчёт же моей личной безопасности… Тому, кто работал с Гипносферой и знает, что такое «Dream of the Past», всегда есть кудауйти. Кажется, в этом меня главным образом и обвиняют. Вместо того, чтобы строить светлое будущее (в нашем случае, скорее, светлое прошлое), я популяризирую новые варианты наркомании а заодно торпедирую науку, идя в авангарде уже поминавшейся Великой Антинаучной. Человек должен быть не «там», а «здесь», в распоряжении начальства, готовый выполнить любой приказ. В этом мои оппоненты правы. Я боролся и буду бороться за право человека не находится в распоряжении начальства. Готов аргументировать свою позицию с любой точки зрения, даже теологической. В конце концов, Господь творил Человека, а не стаю. Освобождение от законов стаи — ещё один шаг в приближении к первоначальному Замыслу.

Мы, кажется, не спорим в праве каждого из нас жить, там, где он хочет — по крайней мере, после отмены чрезвычайного положения? Почему же этот каждый не может побывать на «платформе» среди Гипносферы, в любой, по выбору, точке своей жизни — или даже в ином её варианте? Да хоть в Q-реальности Джека Саргати! Всё помянутое — не наркотический бред, ареальности, в которые мы нащупываем дорогу. Вместо одной, привычной нам, Вселенной мы будем иметь возможность побывать в десятках, возможно, сотнях других, похожих и непохожих. Мы наконец-то ощутим себя существующими не в одной, конкретной точке, а всюду, во всех мирах!

Может, дело именно в том, что «начальство» не сможет нас контролировать? Человек сможет стать абсолютно свободным даже возле расстрельной стенки, и с этим ничего нельзя будет поделать. Вот ужас-то!

Следующее обвинение, само собой, в насаждении паразитизма. «Народ» (о народе вспомнили — симптом, однако!) будет работать, а отдельные индивидуумы — путешествовать между мирами! Но путешественник — важная и нужная профессия, без неё не только Америку не открыли, но даже не выбрались бы из первобытных джунглей. Мы даже не знаем, что можно найти в этих, новых для нас мирах. Неужели неинтересно выяснить?

Конечно, хотелось бы увидеть долгожданный N-прорыв, тем более он так близок. Выход в Ноосферу станет главным событием тысячелетия, уверен. Но… Я, знаете, фаталист. Не дадут — погляжу со стороны. Не худший вариант.

Насчёт же предательства… Три украинца — партизанский отряд с предателем, опять-таки не нами сказано. Однако я с самого начала согласился заняться политической «начинкой» Проекта исключительно ради предотвращения куда большего зла. Самурай спасёт деревню — оставьте самурая в покое!

Ладно… Дабы не заканчивать на излишне пафосной ноте, поделюсь неким текстом, найденным во время вольной охоты в Сети. Это песня некоего Григория Данского. Интересна настроением. Чуют!

Итак:

«На самом главном пустыре страны, где, как сказал поэт, земля поката, я тенью неизвестного солдата брожу вдоль нескончаемой стены. Душа, на свете выше нет цены, чем жизнь, а смерть — лишь вариант оплаты. Душа, не помню, в чем мы виноваты, но верю, что мы будем прощены. Взгляни, душа, нам уготован ад: Манежная в огне, Охотный ряд, сад Александровский — куда дать драпу: на Курский? На Казанский? На Тверской стоит поэт, сняв бронзовую шляпу, оплакивая волю и покой.»

Дорожка 10 — «Разлука»

Исполняет Олег Митяев.

(1`39).

Странное дело! Исполнений знаменитой песни очень мало. Более того, имеющиеся, мягко говоря, далеки от оригинала. Это ещё из лучших. «Все пташки, да кынарейки так жалобно поют…». Если бы под шарманку, да тонким девичьим голосом!

Суббота, 23 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.14,

заход — 17.34. Луна — IV фаза, возраст в полдень — 25,5 дня.

Обычно я не обращаю внимания на календарь, пропуская даже воскресенья (увы!). Сегодня, однако, вспомнилось: 23 августа, день Святого Варфоломея (!). Уж не знаю отчего.

Мы на марше. Тепло, яркий свет, привычная пыль на зубах.

Прелесть начавшейся весны почуяли не только мы, путешественники по земле миомбо. Иные, коренные её обитатели также вдохновились теплом и ярким солнцем, дав нам сие почувствовать почти сразу же после восхода. Мухи цеце, не рои — целые тучи — раз за разом атаковали нашу колонну. Хитрости были оставлены, цеце нападали с громким писком, ничуть не смущаясь нашего отпора и гибели своих товарок. Поистине эпическая борьба завершилась, как и следовало ожидать, нашим полным поражением. Все искусаны, все отчаянно чешутся, раздирая повреждённую кожу в кровь. Особо пострадали наши бедные животные. За покрытого густой шерстью Чипри я не особо опасался, но безответный трудяга Куджур мог заболеть всерьёз. К счастью сего не случилось, может быть благодаря маленькой Викири. Девочка, невзирая на укусы, отчаянно отмахивалась куском ткани, не подпуская мух к ослику. Вначале думалось, что её забота подобна ловле ветра в пустыне, однако же, результат налицо: Куджур здоров и бодр. Его взгляд, устремлённый на спасительницу, исполнен искренней благодарности. Между тем, три осла в отряде серьёзно заболели и уже не способны нести поклажу.

Чипри тоже внёс свой вклад — грозно щёлкал зубами, уничтожая наиболее неосторожных и наглых разбойниц.

Мбомо философски замечает, что весна только начинается. На его щеке краснеет свежая царапина.

Несмотря на утреннюю напасть, колонна движется достаточно быстро, отставших нет. Но прежде чем коснуться вопроса организации войска, следует, ради соблюдения хронологии, рассказать о вчерашней встрече с леди Ньямоаной. Я был приглашён в её шатёр после заката. Мы были вдвоём, горел лишь небольшой светильник, однако же беседа наша была далека от вечерней идиллии. Леди очень серьёзно относится к своим обязанностям. Понимая, что теперь я её спутник и в какой-то мере подчинённый, она ясно и чётко изложила мне состояние дел в её державе и цели будущей войны. Слушая её, я поражался: двадцатилетняя женщина из миомбо, дикарка по европейским понятиям, рассуждала с мудростью опытного державного мужа. Её красота и ставшая уже привычной нагота, оттенённая неярким блеском украшений, лишь подчёркивали этот контраст.

Итак, Талачеу начинает войну по двум причинам. В последние месяцы племена на севере предпринимали неоднократные грабительские набеги на владения рундо Калимботы. Попытки договориться ни к чему не привели, ибо разбойники имеют сильного союзника (sic!), поставляющего им оружие, включая и огнестрельное.

Нечего и говорить, насколько внимательно я слушал. Увы, леди Ньямоана не стала уточнять. Ясно, что оный «союзник» могущественен и обладает немалой хозяйственной и технической оснащённостью. Переспрашивать я не решился.

Иная причина войны столь же понятна. Калимбота рассчитывает сплотить свои рыхлые владения в сильную державу, поживившись заодно немалой добычей.

Третья причина: интересы таких, как мистер Зубейр Рахама, названа не была, но она так же ясна.

Между тем, леди коснулась предмета, мне пока неведомого, рассказав о себе. Она — четвёртая жена рундо, причём выдана была за него в десятилетнем возрасте. У неё двое детей, ещё один скончался во младенчестве. Видит их она редко: дочь и сын воспитываются во «дворце» мужа его родственниками.

Показалось мне или нет, но о своих чадах леди Ньямоана высказалась с полным равнодушием. Словно догадавшись о моих мыслях, она походя заметила, что ещё молода и успеет завести столько детей, сколько пожелает (!!!).

Заботит её другое. За годы её замужества две старшие жены скончались, умерли и их сыновья. Зато жива и здравствует третья жена, леди Абока, ныне ставшая главной. У неё три сына и четыре дочери. Именно из числа этих сыновей рундо назначит наследника. Судьба леди Ньямоаны в случае смерти мужа вполне очевидна: она и её дети будут убиты.

Сообщила она об этом с ледяным спокойствием. Лишь левая ладонь, лежавшая поверх колена, слегка дрогнула.

Сообразив, что все это рассказано не просто так, я хотел было призвать её к твёрдости, уговорить не отчаиваться, не падать духом и проч. Но внезапно показалось, что мне на ухо шепчет… Нет, Даймон был в отлучке, но мне и вправду почудилось…

С невозмутимостью, удивившей меня самого, я заметил, что Абока, её сыновья и родичи, конечно же, готовятся к будущей схватке. Учитывая их возможности, победа главной жены практически предопределена. Единственный шанс — выигрыш во времени. Абока не спешит, ожидая смерти мужа. Неожиданное развитие событий может стать для неё роковым.

Ещё не осознав до конца, что говорю, я добавил: в следующий раз рундо может не доверить леди Ньямоане такое большое войско. Если вообще, этот «следующий раз» случится.

Я умолк, с ужасом понимая,<MID>во что посмел вмешаться,<MID>какой совет решился дать. Текли секунды, прошла минута, другая, но леди Ньямоана молчала. Наконец, она улыбнулась и подняла с покрывала, нечто, принятое мною сперва за многоцветную морскую раковину. Но когда леди поднесла её к губам, я осознал ошибку. Это оказалась небольшая флейта-окарина, чем-то похожая на виденные мною перуанские инструменты. Леди вновь улыбнулась — одними уголками губ — и заиграла.

Я сидел молча, слушая музыку и глядя на женщину, чьим союзником я только что вызвался стать. Никто из нас не торопился — но и не сказал больше ни слова. Казалось, оба мы свершаем некий таинственный обряд. Кто ведает, может, так оно и было?

Этой ночью (Варфоломеевской!) наш лагерь по-прежнему полон бурной жизнью. Слышатся песни, громко бьют барабаны, ярко горят костры, отгоняя холод и тьму. Мои спутники уже спят, маленькая Викири пристроила головку на лохматом боку похрапывающего Чипри. Мбомо спит беззвучно, положив руку на цевьё мушкета. Куджур дремлет, прислонившись к чёрному стволу огромной старой акации.

Во что им всем обойдётся мой безумный порыв? Или я вновь кривлю душой, прячась за романтические словеса? Мой порыв не безумен, да и не порыв вовсе. О чем-то подобном я подумал сразу же, когда решил идти в поход. Мне, одиночке, хворому немолодому европейцу с несколькими тюками коленкора, не добраться до цели, более того, не выжить. Теперь же я не просто в «танке», но и, следуя завету моего Даймона, приближаюсь к тому, чтобы командовать целой «танковой» колонной. Отчего бы, собственно, и нет? Мой друг доктор Ливингстон, борец за мир, дружбу и отмену рабства, меня бы, конечно, не одобрил…

Мой друг доктор Ливингстон, если верить Даймону, умрёт от дизентерии и полного истощения 1 мая 1873 года на берегу неведомого озера — брошенный всеми, и Богом и людьми. Его прах похоронят в Вестминстерском аббатстве.

Не претендую — ни на первое, ни на второе.

Ближе к полуночи займусь очередными измерениями.

Дорожка 11 — «Девочка Надя»

Исполняет ансамбль народных инструментов «Карусель».

(3`53).

Очень хорошо исполняет. Так и хочется спеть: «Шоколада нету, есть лишь чупа-чупсы…»

Алёша скользнул в толпу, протиснулся между спинами, от тяжёлой сумки увернулся. Куда теперь? К трибуне, обратно? Или на месте остаться?

Привстал на цыпочках, огляделся.

…Не дал бог росту, даже отца перегнать не вышло. Девушки знакомые — кто на вершок выше, кто на полголовы. Это если Джемину приплюсовать.

Кепи, камуфляж, кокарды… Ага! Десант во всей красе — возле самой трибуны. Ровно стоят, хоть и не в охране, просто флаг демонстрируют. Вот и флаг, как положено, десантный, ещё советский. Не один — рядом старый знакомец, малиновый с золотом. «Отечество и Порядок» на боевом посту.

Туда?

Вновь всмотрелся Алексей, важное и неважное примечая. Что в его положении важное? Снайпер в боевой готовности? Ему в толпе делать нечего. Сидит где-нибудь в номере гостиницы, окнами на площадь. Наводи, целься…

Если и вправду? Лазерный прицел, красная точка между лопаток? Фу ты, гадость!..

А вот и важное, хоть и не слишком. Охрана! Возле трибуны, понятно, штатские, а дальше не менты — «каштаны». То ли гости важные «внутренним органам» в упор не доверяют, то ли ещё веселее. Городское начальство характер показывает, мол, ни к чему нам хулиганы коррумпированные. Политическое недоверие, никак иначе!

…Министр внутренних дел по поводу погоревшего горотдела специально выступил. Моргал сквозь очки, руками разводил. Ходят, видите ли, слухи, народ смущают. Слухам оным верить не след, причина в несоблюдении правил пожарной безопасности. Огнетушители старой системы, работают через один.

Вчера в Крыму кандидата в депутаты в упор застрелили, средь бела дня. Тоже, видать, противопожарной безопасностью манкировал, потому как «политической составляющей» не обнаружено. Был кандидат, нет кандидата, солнце всходит и заходит…

Двигаться сквозь толпу, особенно когда не лето — весна ранняя, народ в куртках и пальто, не слишком весело. Сплошное «извините» да «разрешите». Хорошо, опыт имеется — побегал в своё время демократ Алёша Лебедев по митингам, потолкался от души.

— Извините… Можно? Простите!..

А что на трибуне? Началось, кажется. Сейчас к микрофону подойдёт — утиной походкой, про антинародный режим задвинет.

— Товарищи! Антинародный режим в Киеве, продавший нашу Родину — СССР в Беловежской пуще…

— А-а-а-а-а-а-а!..

Товарищ Север головой покачал. А ещё говорят, демократии в стране нехватка! Будь её, демократии, чуток поменьше, этот митинг только на Сабуровой психиатрической даче проводить.

— …Навеки с Россией! Навеки с Россией! Мы и есть — Россия. Украинцев выдумал австрийский наместник Галиции граф Стадион в 1849 году. Сине-жёлтый флаг — это знамя Нижней Австрии. Ихний Грушевский — полковник австрийского генерального штаба!..

— А-а-а-а-а-а-а!

Баба Галамага — председатель футуро-социалистической партии. Или социал-футуристической, много их, не запомнишь. Она же Пани Муська, она же мадам Климакс. Боец, фурия интернационализма!

— …»Нэзалэжну» Украину создал Збигнев Бжезинский на деньги Римского клуба. Нас предали и продали, товарищи! Нас заставляют говорить на их галицийском наречии, учить их суржик. Украинская «мова» — это «мова» бендеровцев, в оккупацию фашисты тоже запрещали говорить по-русски. В Галиции вновь создаётся СС — «Опир», штурмовые отряды для установления у нас бендеровского фашизма!..

— А-а-а-а-а-а-а-а! У-у-у-у-у-у-у!

Переправил мысленно Алёша «бендеровцев» на «бандеровцев» да и подумал: слушают, подвывают. Значит, правильно кто-то деньги вкладывает, посылает Бабу Галамагу в предвыборное турне. На Сабуровой даче тоже избиратели имеются, искренние, душой голосуют. Мало их? Не так и мало, полплощади набежало, лишний голос урну не ломит.

— …Двойное гражданство! Единая армия! Поможем России в Чечне, она поможет нам в Крыму. Нет НАТО! Нет «Макдоналдсам»! Нет кока-коле, от неё развивается лейкемия!..

— У-у-у-у-у-у-у-у! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!

Посмеяться бы! Не стал Алёша смеяться, даже не улыбнулся. Учили на истфаке: с избирателем на доступном языке говорить следует. Значит, вот он какой — доступный.

Такие и концлагеря проглотят, и расстрелы. Ещё добавки попросят. Народ? Вот он, богоносец!

— …Братский союз! Братская нация! Братская страна!..

— А-а-а-а-а-а-а-а!

Отвернулся Алексей от Пани Муськи, отвёл в сторону чей-то локоть, прямо в ребра нацеленный. Кажется, добрался…

Могут и не стрелять. Ткнут иглой отравленной, как болгарина Маркова…

Вот!

* * *

— Ребята, привет! Я…

— О-о, демократ? Здорово, Алексей! Давай к нам!

Повезло, сразу узнали. Как не узнать, если в первом ряду — Степан Квитко, от гайки пострадавший?

— Слушай, Алексей, хватит дурить! Иди в Десант, мы тебя без испытательного срока возьмём. Правда, парни?

Отставной демократ Лебедев развёл руками, улыбнулся, снял очки для пущей убедительности. Вы же бойцы, зачем вам такой калечный с окулярами?

— Ничего, ничего, «драгуновку» выдадим, там прицел оптический…

Вроде и шутят, вроде и нет. Узнал недавно Алёша — большое пополнение у Десанта, и в городе, и по стране. Разные идут, в том числе и отставные демократы, как и он сам, на господ Усольцевых обиженные. В Десанте никого не обижают, всем рады.

Всем винтовки с оптикой выдают.

— Мы вам о нем говорили, товарищ Лапчинский. Алексей Лебедев, тот самый!..

— Здравствуйте, Алексей!

Здрасьте-нате! Старый знакомый, хоть и заочный. «Депутат, вор и продажный мент — враги народа! Покрывают друг друга гады! Самое время вернуть смертную казнь! Мы не призываем, товарищи, мы её просто вернём.»

Геббельс из «Отчества и Порядка»! Тесен мир…

— Рад познакомиться, Алексей. Если согласны с нами — приходите в гости. Не согласны — тем более приходите, поспорим. Приятно спорить с умным человеком!..

Скользнул взглядом (глаза бесцветные, пустые), сгинул. А на ладони визитная карточка: те же буквы золотые, только не на малиновом — на белом…

— Алёша! Привет!..

Ева! Слава богу, нашёл!..

* * *

— Алёша, ты меня прямо напугал, у тебя такой голос был, по телефону!.. Что-то случилось? Не отвечай, и так понятно.Из-за твоей девушки, да? Алёша, мы же друзья, ты и я Хорст, друзья друг другу помогают, поэтому ничего не скрывай, не прячь не молчи… Плохо, да? Не говори, не отвечай, захочешь — скажешь. Мы вот что сделаем. Галамагу-дуру, дослушаем, посмеёмся — а потом к нам поедем. Мы же друзья? Значит, ты мне поможешь. Я решила заговор организовать.

— З-заговор?

Дорожка 12 — «Прощай»

Исполняет ВИА «Лейся, песня».

(4`49).

«От всех вокзалов поезда уходят в дальние края…» Когда-то очень нравилось, записал на память. «Ничего не обещай, ничего не говори, чтоб понять мою печаль в пустое небо посмотри…».

Профессор поглядел на скорпиона — и Алёша поглядел. Все такой же Керри-Керит: чёрный с блеском сизым, клешни в полной боевой, хвост с острым жалом к потолку воздет. И там же, в аквариуме, под раковиной-рапаном.

А на Профессоре — чёрный костюм, тоже с блеском. Только с лекции, переодеться не успел. Если приглядеться… Не братья, конечно…

Отогнал Алексей неуместную мыслишку. Женин папа этому, с клешнями, фору даст, без всякого жала.

— С подходцем, значит?

Профессор дёрнул губами, на дочь поглядел, пристально, не мигая. Не отшатнулась Ева, за руку Алёшу взяла.

— Можете не намекать, молодые люди. Что регулярно роетесь в моих файлах — не тайна. Много накопали?

Сглотнул Алёша, на девушку взгляд скосил. Кому отвечать? Её идея, её план. Сам бы не решился. С другой стороны, Ева для того его и позвала…

— Мы знаем, чем занимался Джеймс Фицджеральд Лафайет Грант Третий.

Сказал, вдохнул поглубже. Плохо начал. Не они с Женей-Евой знают, только он. И не знает, а догадывается. Немного Джемине нарыть удалось.

Кивнул Профессор, словно иного не ожидая. Вновь скривил губы.

— И вы хотите сказать, что уже взрослые. Если я не поделюсь информацией, все узнаете самостоятельно, заведёте компьютер с дисками Монро, запустите мои программы — и вперёд, в Ноосферу?

— Папа, я… Мы уже взрослые!

Твёрдо ответила Ева, словно не своим голосом — отцовским. Алёша даже позавидовал.

— Впервые ты мне это сказала в семь лет.

— Когда ты разводился с мамой.

Негромко били фразы-очереди, без свиста летели пули-слова. Сжимали пальцы девушки Алёшину ладонь.

— Профессор! Папа!.. Для тебя мы — те, кому сейчас двадцать — не люди, грязь. Ты и не пытаешься это скрывать. Но как мы станем другими, если ты на нас… на меня даже не смотришь? Для тебя политика — мерзость. Так покажи нам другое! Ты занимаешься чем-то настоящим, серьёзным? Значит, тебе нужны помощники, нужна…

— …Смена? Нам время тлеть, а вам — цвести?

Расстегнул Профессор чёрный пиджак, глаза на миг прикрыл. Дёрнулись плечи…

— Когда я все начинал, мне было столько же, сколько вам. Диплом ещё не получил. Дело не в возрасте… Ладно, к чему воздух сотрясать? Пошли!..

Снял пиджак, бросил, не глядя, на спинку кресла, ослабил галстук.

— Тайн захотелось? Будут вам тайны… Женя, завари кофе!

* * *

Поначалу Алёше замысел Профессоровой дочки никак не нравился. Не тот человек её папа, чтобы ультиматумы ему ставить. Лучше уж методом товарища Севера — тихой сапой, потихоньку, понемножку. Диски Монро прикупить, между белыми облаками пути поискать. Джемина-подпольщица помочь обещалась…

Но отговаривать не стал. Почему бы не попытаться? Не враги же они с Профессором, в самом деле! Объяснит, тайнами поделится — тем лучше.

…Отфутболит — тоже не страшно. Еву можно будет в помощницы взять, согласится…

— Папа, я тебе сахар не клала.

— Правильно!

Профессор у компьютера, чашка с кофе под рукой, на мониторе — знакомые жёлтые пятнышки. Мигают, манят…

— С адресами разобрались? И с моим шотландцем беседовали? N-контакты — не проблема, трудность в том, чтобы найти код адресата. Пока ищем методом свободной охоты. Летаем между облаками.

Кивнул Алёша, свои «полёты» вспомнив. А что? Он бы согласился. Пару часов в день «полетать»? Легко!

— Папа, я могу… Это просто, я знаю, как адрес записывать!

Кажется, Женя-Ева тоже не против. Значит, двое их будет в холодном голубом небе. Здорово!

— Записывать просто, — Профессор улыбнулся, двинул мышью, убирая мерцающий экран. — Бинауральная программа Монро открывает «окошко», «картинка» Гранта направляет в район поиска. Но для того, чтобы найти хотя бы один адрес, требуется перебрать в среднем до ста тысяч комбинаций. В половине случаев собеседник ответит на совершенно непонятном языке. Или вообще не станет отвечать — посчитает плодом воображения или демоном. Почти все наши адреса найдены совершенно случайно…

Алёша мельком отметил «почти все». А те, что не «почти»?

— Пока не найдём иной метод, наш «телефон» останется лишь курьёзом… А что касаемо Основной Информации — того, что, собственно, и хранится в Ноосфере… Кто смелый?

Поглядел Алёша на девушку. Посмотрела Ева на него.

— Я!!!

Профессор встал из кресла, на дочь поглядел.

— Алексей — мужчина, его бы первым запустить. Но все затеяла наверняка ты… Садись, бери наушники!..

— Есть!

Алёша только вздохнул. Вот она, семейственность! Хорошо ей, Профессоровой дочке. Счастлива, сейчас «Wenn die Soldaten» запоёт!

Словно понял его Профессор. Руку протянул, плеча на миг коснулся.

— Не завидуйте, Алексей. Рано!

Потянулся к «мыши», достал коробку с диском.

Поколдовал.

— Ну, вперёд! А мы пока с Алексеем в аптечке пороемся. Вдруг пригодится?

Когда в коридор вышли, решил Алёша — не всерьёз это. Шутит Профессор, наследницу своенравную пугает. Даже когда Женин папа стенной шкаф открыл и достал картонную коробку, все ещё не верил.

— Что-нибудь от головной боли. И валерьянку…

Понял Алёша — не шутит. Заспешил, в груде лекарств копаясь. Анальгин почти сразу обнаружил, а с валерьянкой загвоздка вышла. Все не то и не то…

Зачем валерьянка? Сначала «Pain Control», потом «Cable Car Ride». Или… Не поможет?

Валерьянка обнаружилась на самом дне — небольшой флакончик, под крышкой — белая вата. Достал Алёша, лекарства обратно уложил, повернулся, чтобы коробку Профессору отдать.

Не успел. Ева закричала — громко, отчаянно…

* * *

— Нет, нет, папа, лекарства не надо, и нашатыря не надо, чуть позже анальгин выпью. Голова… Ничего, пройдёт, сама виновата. То есть, не виновата, захотела — увидела…

— Все-таки выпей. Потом релаксационную программу поставим… Ну-с, молодые люди?

— Профессор! Так нельзя, это жестоко, это…

— Алёша, не надо! Я увидела, увидела!.. Такое… В первый миг — картинка, какой-то город, улица, автомобили странные. Потом — навалилось. Лица, сотни лиц, голоса, голоса, кричат, перебивают, словно что-то важное хотят сообщить. Но не понять ничего, слишком… слишком много. Все как… как в калейдоскопе. Мелькает, дрожит. И больно, больно…

— Да… Это и видят наши добровольцы. Основная Информация. Оценили? Только один из миллиона способен выделить отдельные детали, понять смысл. Наши возможности все-таки не безграничны. Впрочем, если вы согласны на лоботомию… Чип в мозгу не помешает?

Дорожка 13 — «Nie spoczniemy»

ВИА «Czerwone Gitary».

(3`47).

Самая сильная песня «червоных». Не забывается и не забудется. «Niepocieszony mija czas, bo za jednym czarnym asem — drugi as…» Кто бы спорил!

Воскресенье, 24 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.12,

заход — 17.36. Луна — IV фаза, возраст в полдень — 26,6 дня.

Мбомо, человек очень наблюдательный, отметил, что к югу от Замбези наиболее употребительным восклицанием является «Отец мой!». На севере, то есть в этих местах, чаще говорят: «О, мать моя!». Из этого он делает далеко идущие выводы о положении и правах африканских женщин. В подкрепление своих умозаключений, Мбомо приводит виденную им на рынке в Талачеу сцену, когда некая негритянка назло (!) мужу отказалась продавать курицу даже за весьма немалую цену.

Кажется, Мбомо заразился от европейского племени социологической лихорадкой. Я бы с выводами не спешил, хотя назначение леди Ньямоаны воеводой целого войска симптоматично.

Между прочим, это войско сегодня получило боевое крещение. Не рискну написать «мы» — в бою мы не только не участвовали, но даже не смогли его толком разглядеть.

Около десяти утра я заметил немалую суету в колонне. Солдаты показывали пальцами куда-то на восток, но кроме высокой травы и нескольких деревьев мопане ничего увидеть было нельзя. Я подумал о приближающемся хищнике (львиные прайды встречаем каждый день). Но тут солдаты, следуя команде, схватили копья и с криками бросились вперёд. Надо сказать, манёвр выглядел достаточно слаженно для новобранцев. Одна из причин несомненно та, что каждым десятком командует опытный ветеран из профессиональных наёмников. Подобную практику я видел в Судане, где таких командиров именуют отчего-то «драгоманами».

Сообразив, в чем дело, мы с Мбомо озаботились привести в порядок наш арсенал. Я отвёл Викири и Куджура подальше, в противоположную сторону. Чипри, почуяв опасность, беззвучно скалился, вздыбливая шерсть на холке и то дело поглядывая на меня — вероятно, в ожидании команды. Моя маленькая армия была полностью готова, и я почувствовал нечто, напоминающее гордость. Убедившись, что оружие у Мбомо заряжено, я посмотрел в сторону носилок леди Ньямоаны. Если враг прорвётся, моё место там.

Обошлось. Вдалеке прогремело несколько мушкетных выстрелов, затем, приблизительно через полчаса, воины начали возвращаться, громко переговариваясь и смеясь. Вскоре мы узнали, что дозором было замечено до сотни вооружённых людей, пытавшихся подобраться ближе к дороге, скрываясь в густой траве. Бой был недолгим — враг бежал, почти не оказав сопротивления.

У нас убито двое новобранцев, причём один — из нашего же мушкета. Враг оставил пять трупов. Подозреваю, что в их число включили и раненых, не успевших убежать. A la guerre comme а la guerre. Увы…

Я осмотрел трофеи. Это копья, большие и тяжёлые, с кожаным ремнём, явно предназначенные для войны, а не для охоты. Макарака называют такое оружие «бодди».

Хотя пленных не было, все почему-то уверены, что нападавшие — жители Сешете, ближайшего селения на нашем пути. Стоит громкий крик, десятки голосов повторяют одно и тоже: «Гур! Гур!» — «Месть! Месть!». Гнев вызван тем, что Сешете числится в подданстве рундо Калимботы.

Итак, месть. Мы на войне.

Между прочим, этот частный случай неплохо иллюстрирует целую систему. Я уже упоминал о неплохом порядке в войске. Добавлю — дезертирства нет, более того, носильщики несут службу (и груз) честно, не пытаясь выбросить кладь или тем более украсть. Никакого чуда нет — в государстве Калимботы действует круговая порука. За дезертирство головой ответит не только командир, но и все племя, откуда родом бежавший. Первыми карают родственников, невзирая на возраст и пол. Такой же порядок действует относительно разбоев. За всякое нападение ответственность несёт соседнее селение, посему местные негры сами следят за порядком на своей земле.

Трудно сказать, как такие обычаи совместить с привычными мне европейскими ценностями. Что важнее — права отдельной личности согласно Habeas corpus Act — или безопасность целой страны? Ответ я уже знаю. Местные негры переспросят меня, дабы уточнить, о чьей (!) личности идёт речь?

С леди Ньямоаной мы виделись, но мельком. После боя, во время короткого привала, я подошёл к её носилкам. Леди о чем-то говорила с командирами мачака, и я, не желая мешать, коротко поздоровался. Она кивнула в ответ — милостиво и одновременно учтиво.

Её слушают. Каждое слово этой женщины — закон. За неё идут на смерть. Моя шотландская кровь начинает закипать (подобно крови Святого Януария в неаполитанском соборе Сен Дженаро) при мысли о любом деспотизме. Меня ничуть не восхищают столь любезные англичанам «красоты» королевской власти. Сие суть не что иное, как пережиток язычества в худших традициях злокозненного папизма. Но я далёк от легкомысленного анархизма. Люди должны повиноваться иным людям, и тот, кто способен не считаться, а быть вождём, заслуживает всяческого уважения. В этом смысле, леди Ньямоана — настоящая королева.

Иных происшествий за день не случилось, если не считать переправы вброд через небольшую речушку, где мы спугнули нескольких неосторожных бегемотов. Мухи цеце о нас, к счастью, не вспомнили, что весьма и весьма порадовало.

Зато обо мне вспомнил Даймон. Сегодня он был деловит и одновременно настроен несколько по-философски. Без комментариев выслушав мой короткий рассказ о случившемся, он передал мне некую новость, взятую, по его словам, «в Сети». Мне тут же представились духи, ловящие большой ячеистой сетью вести прямо из воздуха. К моему удивлению, Даймон без всякого удивления воспринял мою шутку, заметив, что в «его мире» новости узнают именно так.

Я не стал переспрашивать и уточнять. Про радиоволны и новостное агентство, именуемое «Всемирная Сеть», мне уже рассказала Даймон Евгения. Не хотелось её выдавать.

Весть же, пойманная «Сетью», точнее, «в Сети», такова. В мире Даймона наконец-то нашли исток Нила! Он оказался не совсем там, где предполагали («река Рукарара, впадающая в реку Кагера»). Трое учёных из Британии и Новой Зеландии (маори?!) проплыли около двух тысяч миль вверх по Нилу, достигнув конечной точки — истока упомянутой Рукарары. Он оказался на 90 миль дальше, чем было указано на картах.

Четвёртый участник экспедиции был убит. В мире духов нравы столь же жестоки.

Мир душе твоей, неведомый смельчак!

Рассказ Даймона показался мне притчей. Мира нет нигде, ни на Земле Anno Domini 1851, ни в юдоли духов, где на календаре 2006 год. За открытия платят собственной жизнью, люди воюют, убивают — и умирают сами. Подставляющих другую щеку убивают первыми.

Ваши мечты никогда не сбудутся, друг мой Дэвид Ливингстон. Ни в мире этом, ни в мире Ином.

Закат был очень приметным. Вспомнилось привычное сравнение: красный, как кровь. Нет, он краснее крови. Красное солнце над красной землёй…

День был воскресный, но я ни разу не вспомнил о Творце.

Дорожка 14 — «Последняя поэма»

Песня из к/ф «Вам и не снилось».

Музыка А. Рыбникова, слова Рабиндраната Тагора.

Исполняют Ирина Отиева и Вера Соколова

(3`34).

«В полночь забвенья на поздней окраине жизни своей, ты погляди без отчаянья, ты погляди без отчаянья. Вспыхнет ли примет ли облик безвестного образа будто случайного…»

Алёша перевернулся на бок, попробовал привстать. Не смог — Варины руки не пустили. Вокруг шеи обвились, сцепились замком.

— А от задушу!

Вниз потянули — ближе, ближе…

— Втэкты думаешь, малюня? Ой, не втэчешь, не сбежишь. Я так скучила за тобой, не сбежишь, не сбежишь…

Не стал Алёша спорить, ткнулся затылком в мятую подушку, в тёмный потолок поглядел. Полчаса у него есть, даже больше. Спешить некуда. Не хотел идти, пришёл, теперь уходить не хочется.

А зайчиков на потолке нет! Точно! Куда только подевались? Сбежали? Сбежали — и никто не удержал…

— Не могу без тебя, малюня! Ни з кым мне так мне не добрэ, ни з кым! Обиделся? А ты не обижайся, ты просто ко мне приходи, ни о чем не думай. Хочешь, даже размовляты не станем, просто будем любыты. Ты — меня, а я тебя…

Шептали в ухо мягкие губы, скользили по коже тёплые ладони. Кажется, в самом деле соскучилась. И он соскучился. Сразу пришёл — только позвонила. Понимал, что не стоит, все понимал. Но…

— Я теперь с хачем встречаться не хочу, и с братом его тоже, они мне не допомоглы, набрехалы. Я с тобой буду, малюня, тилькы с тобой. В кахве платят непогано, почти на все хватает, только бы с пропиской уладить…

Не перебивал Алёша, не спорил. То ли забыла Варя, как про «ахвицанта» из «кахве» рассказывала — всего час назад, то ли думает, что он забыл. Или «ахвицант» не считается? Эпизод случайный?

Может, ей с одним скучно, а все остальное — только слова? Для него, для себя самой? Возможно, Варя и о нем рассказывает — хачу, брату его, менту поганому, «ахвицанту». Интересно, что именно?

— А воны такие нечэстни, ничего для мня не зробылы. Хач говорить, что брату сейчас ни до чего, боится он, уехать хочет в свою Армению. Все милиционеры боятся, стреляют их, через одного убивают. Не бандиты — свои же, те, кого зи службы звильнылы. И наркоманов стреляют, у нас в общаге вжэ коноплю купыты нэ можно…

Не удержал товарищ Север — хмыкнул. Неплохо Иван Иванович постарался, даже до Вари круги дошли. Жаль хача в Армению отпускать, не заслужил, сволочь! И брат его, и другие…

Не пора ли списочек составить? Или, как и задумано, с пневмопистолетом? Жаль, в тот раз не решился, слабину показал!..

— А ты другим совсем стал, малюня. Думаешь, не вижу, не видчуваю? Жинку иншу нашёл? Молчишь? О ней сейчас думаешь? И кто она?

Алексей улыбнулся. Не стал отвечать, глаз от тёмного потолка не отвёл. Надо же, ревнует! Варя — ревнует! Жаль, врать не хочется, а то бы по полной программе выдал — чтобы прочувствовала. Про Джемину-подпольщицу, допустим. Даже лгать не нужно, рассказать, как в «Черчилле» шампанское пили, остальное Варя домыслит, во всех подробностях. Хватает опыта!

Джемина… Почему бы и нет? Или…

Лисиченко Ольга Ивановна.

Вздрогнул Алёша, сжал кулаки. Что за бред?

* * *

С утра покойница вспоминалась. Ни с того, ни с сего. Вышел на улицу, в утреннюю толпу нырнул — и лицо увидел. Её лицо — провизора Ольги Ивановны Лисиченко. Удивился. Что за бред? Следствие прекратили, труп с ожогами четвёртой степени землёй засыпали. Забыть успели. Каждый день новые трупы — и какие! Два кандидата в депутаты, полковник милиции, два воровских «авторитета», каждый со свитой, с дружками. Разгулялась демократия, не остановишь, не уймёшь. Каравай, каравай, кого хочешь — убивай! Уже до адвокатов очередь дошла. Утром в новостях — сразу трое, в Херсоне, в Ужгороде и в Белой Церкви. Все, правда, не из святых, с бандюгами душа в душу жили. То ли деньги не поделили, то ли их не отработали.

И он, Алексей Николаевич Лебедев, по всему видать в очереди стоит. Пули в стене, сырая крошка на щеке. Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Кому дело до провизорши, что мента в тёмной аптеке ублажала? А у неё самой перед глазами не стояли мальчишки, наркотиками травленные? Получила своё — и ладно, поважнее заботы имеются. Если что, на Страшном суде напомнят.

Не отпускала покойница — ни утром, в шумной толпе, ни на лекциях. Перед глазами стояла, такая же, как на фотографии. Родинка на щеке, улыбка, причёска девчоночья. Не уходила. Может, потому и откликнулся, когда Варя позвала. Вечер близко, тени в углах жмутся, густеют, вот-вот надвинутся. Народу на улицах много, но через час-другой схлынет поток, опустеют тротуары…

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Пришёл — в общагу знакомую, в брошенный Эдем… Легче стало? Может, и легче, только вот Лисиченко Ольга Ивановна…

— Кто вона? Расскажи, малюня!

Не выдержал Алёша — дёрнулся. Скользнули по спине Варины руки… Не удержали.

«Провизорша в аптеке — Оля Лисиченко. Мы с нею наркотой торгуем.»

Не сказал — подумал. И язык прикусил. Ещё не хватало!

Лисиченко Оля. Оля…

Накинул майку товарищ Север, к плавкам, висевшим на спинке стула, потянулся. Ещё не хватало! Расслабился, раскис, сейчас на раскаяние потянет. Посреди площади Свободы встать, на колени бухнуться. Оле мне грешному, оле мне убивцу!

Оле… Оля…

Не стыдно? Размяк, перетрусил, к Варе прибежал — под простыней прятаться.

Спрятался?

— Где ты, малюня? Что с тобой? Зовсим про мэнэ не думаешь?

Товарищ Север поморщился, представив, каков он, если со стороны поглядеть. Голый, в одной майке, в грязной общаге, босиком, пупырышки на коже.

…Варя сегодня даже не помылась. Он не напомнил, забыл. Замечтался. Было бы о ком — о подстилке ментовской! Бред!.. При чем здесь Лисиченко! Не она напугала, пули в стене — те, что ровным треугольником. Это и страшно, когда Смерть не имеет лица.

Отчего же не имеет? Вот оно лицо — с родинкой на щеке!

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!

Поглядел Алёша на знакомую дверь. Одеться — и туда, коридором, вниз по лестнице, забрать паспорт у вахтёрши, и — бегом на улицу!

А там что?

— Отак, малюня мой? Думаешь, без меня тебе лэгше станет?

Алексей вздохнул, собственные слова вспомнил. «Н-нет. Не брошу!» Не тянули его за язык, от души говорил. Теперь, значит, по-другому все стало? К Варе пришёл — струсил, бросил её — храбрость проявил. Так что ли, товарищ Север?

— Нет… Не станет. Только понимаешь, Варя…

* * *

— …Ты як маленький, Алёша, совсем хлопчик. Тебе надо, чтобы дивчина твоя только с тобою була, с тобою одним? Я что, хуже стала? Иншою стала? Я тебя люблю, и ты меня любишь…

— Нет! То есть… Варя, если я…

— Если ты станешь дужэ богатым, шубу мне купишь, квартиру с пропиской и у свой клуб «Черчилль» сводишь? А я тебе изменю? Якый ты смешной, малюня!

— Смешной? Да, наверное…

Дорожка 15 — «Tutomaz» («Bu aksam Olurum»)

Турецкая народная песня, исполняет Murat Kekili.

(5`16).

Кто такой этот Tutomaz? А бог его знает, кличка шпиона-нелегала. Но слушать приятно. Однако, если словарь открыть… «Этим вечером я умру, никто меня не остановит, даже ты меня не остановишь, звезды меня не остановят, я срываюсь в бездну у тебя на глазах…»

Хорошо ли быть шпионом? Как в старом анекдоте: хорошо, да не очень. Входишь в метро, среди народа путь прокладываешь, уклоняешься от сумок и локтей, а на душе… Вдруг уже вычислили? Ты ещё не знаешь, спешишь, всех встречных разглядываешь, чтобы нужного человечка не упустить. Тем более, шпион ты не всамделишный, не стоит за тобой держава с ядрёными ракетами, не станут тебя обменивать, даже передачу не вышлют. Черт знает чей ты шпион, поэтому без ордера обойдутся, пристрелят на пустой улице — или прямо здесь, в толпе…

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Упадёшь на грязный цемент, споткнётся о тебя бабка с сумками безразмерными, помянет недобрым словом…

Плохо, конечно. Но если вновь анекдот вспомнить? Плохо, да не очень. Полно вокруг людишек, спешат, толкаются, о ерунде размышляют. Кто они? Ясно кто — народ, масса, электорат, объект Истории, точка приложения сил. А кто силы эти прилагает? То-то и оно. Бегите, встречные-поперечные, в вагоны запрыгивайте, станцию свою не пропустите.

А мы делом займёмся. Настоящим!

Улыбнулся товарищ Север, головой покачал. Расхвастался, распушил перья, чуть не суперменом себя вообразил. Рано, рано! Тут бы человека нужного встретить, а поди встреть его в толпе да ещё в час пик. Почему в толпе, догадаться нетрудно. На пустой улице (где на стене — выбоины треугольником) найти друг друга легче лёгкого. Погореть, под чужой глаз и под чужую пулю попасть — ещё легче. Не учили Алексей Лебедева на шпиона, в историки готовили. Но даже студент-историк знает, какая главная причина провалов. На связи шпионы горят, на контактах. И ничего не изменишь, надо встречаться — особенно если ты и товарищ Север, и его связной. В одном лице, точнее, в двух, вроде Януса римского. Поэтому лучше лишние пять минут потолкаться в толпе, мимо стеклянных дверей метро пройти, по сторонам поглядывая. Никто внимания не обратит. А если обратит, что с того? В следующий раз надо будет букетик у входа купить за две гривни. Старый способ, но надёжный. Ходит влюблённый парень в поношенной куртке, сквозь очки народ разглядывает, чтобы милую не пропустить.

А ещё хорошо, что шпионам есть чем заняться. Если дело важное, если головой рискуешь, все прочее мелким покажется, несерьёзным. Мерещилась Алёше Лебедеву весь день девка с родинкой не щеке. А теперь не мерещится — сгинула без следа, как только товарищ Север в подземный переход нырнул. И день вспоминается иначе. Хороший денёк! С народом пообщался, лекции интересные послушал, с Женей-Евой кофе выпил…

Железная девчонка! Другая до сих пор валерьянку бы глотала, а этой опять наушники с бинауральным ритмом подавай. Хорошо, ещё не чип! Неужели есть такие, что соглашаются? Железяка в мозгу — макабр!

И с Варей пару приятных часов провёл, тоже неплохо.

…Забавная она, Варя Охрименко. Может, и вправду снять для неё квартиру, паспортистке на лапу сунуть, чтобы с пропиской не тянула? Даже в «Черчилль» сводить, раз обещал?

А зачем? И так неплохо. Позвала — и ещё позовёт. А не позовёт, тоже не критично…

— Давно ждёте, Алексей Николаевич?

Эх, не увидел первым! Учиться тебе ещё, товарищ Север надо. Учиться, учиться и…

— Добрый вечер, Иван Иванович. Нет, вы очень точны.

* * *

— Передайте, пожалуйста, Семёну: мы его идею оценили. Честно говоря, ребята вначале сомневались. Мы привыкли работать точечно, ювелирно. А тут, извините, целый горотдел. Прямо-таки Торговый центр в Нью-Йорке! Но Семён оказался прав — у них началась паника, настоящая паника. Теперь на нашу, скажем так, активность они даже внимания не обращают. Так что… Ждём указаний!

— Передам.

Алёша отвернулся, чтобы взглядом с Иваном Ивановичем, страшным человеком, не встречаться. Хоть и темно — специально подальше от фонаря отошли, хоть и разговор в нужном направлении идёт…

Мягко стелет, ой, мягко! Прямо верить хочется!

Далеко не уходит не стали, только из подземного перехода выбрались. Наверху тоже людно: семечки продают, орешки, карточки к телефонам мобильным. И цветы — белые подснежники.

Весна!

Иван Иванович закурил — не сигарету, сигариллу с блестящим ободком. У Алёши даже мыслишка мелькнула — не попробовать ли? В школе покуривал, чтобы от одноклассников не отставать. Не понравилось, бросил…

Не стоит. Курение — примета, пепел сигаретный для всяких Шерлоков Холмсов вроде открытой книги. Элементарно, Ватсон!

— Насколько я знаю, вы не посещали тайник. Передайте Семёну, там все безопасно, мы проверяли.

Кивнул товарищ Север, но поворачиваться не стал. Тайник! Знать бы, где он! Зажал секрет Юрий Владимирович, не поделился, для себя оставил. Интересно, что там? Оружие, документы… А ещё?

— Впрочем, если Семёну нужна непосредственно наша помощь…

Не договорил Иван Иванович, фразу подвесил. Вроде как подчеркнул — и многоточие поставил.

Товарищ Север намёк не понял. Товарищ Север удивился. Повернулся, моргнул недоуменно.

— Помощь? В каком смысле?

Охрана, скажем. Чтобы не одному по расстрельной улице идти, не одному влажную крошку со щеки стряхивать.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!

— Товарищ… Семён надеется на АГ-1? В обычное время — согласен, но обстоятельства наступают форсмажорные. Я бы на его месте подумал о своей безопасности. И на вашем, Алексей Николаевич, тоже.

Зде-е-е-есь!

* * *

— Нет, Алексей Николаевич. Передайте Семёну, что никаких политических прожектов у нас нет. Поначалу мы вообще политикой не интересовались. Я в розыске работал, в честного следователя пытался играть. Долго держался, все в закон верил. Помните у Капниста: «Законы святы, но исполнители — лихие супостаты»? Слишком много их оказалось, супостатов. Когда начали убивать моих друзей… О политике мы совсем недавно задумались. Выборы — ерунда, цирк с клоунами. Что Бим, что Бом — никакой разницы. Но танки на улицах… Не знаю, не знаю… Через несколько дней будет торжественное открытие первого Центра социальной реабилитации.

— В смысле… Концлагеря?

— Концлагеря, Алексей Николаевич, концлагеря. С оркестром, цветочками, речами. Проволоку потом протянут, когда пресса уедет. Поэтому мы очень осторожны. Я говорил с Юго-Востоком… С Юрием Владимировичем только один раз, но мне показалось, что он хочет подобного избежать.

— Юрий Владимирович назначил Семена руководителем областного подполья. Вероятно, он имел в виду именно такой вариант — с танками. Переворот и без нас провёрнут.

— Да… Выборы, между прочим, послезавтра.

Дорожка 16 — «Ухарь-купец»

Исполняет Надежда Кадышева и группа «Золотое кольцо».

(3`43).

Нравоучительная баллада Ивана Никитина в народной интерпретации превратилась в свою полную противоположность. «Молвил купец, тряханув серебром: нет, и не надо — другую найдём!» Мораль? Какая уж тут мораль! «В красной рубахе, красив и румян, вышел на улицу — весел и пьян». Эх, гуляй, проживём — наживём!

Понедельник, 25 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.09,

заход — 17.38. Луна — IV фаза, возраст в полдень — 27,7 дня.

Сегодня утром я был готов идти в бой, во всяком случае, проснуться довелось именно с этой мыслью. Случилось, однако, иначе. Открыв глаза, я убедился, что наш лагерь на две трети пуст (!), Мбомо же невозмутимо размешивает только что сваренную им похлёбку из проса. На мой удивлённый вопрос он ответил коротко: «Ушли».

Все разъяснилось вскоре. Две трети войска выступили по направлению к Сешете вскоре после полуночи. Ушли прежде всего новобранцы. Леди Ньямоана воспользовалась случаем натаскать молодых солдат перед предстоящими серьёзными сражениями.

Об этом леди мне поведала сама. Вскоре после завтрака я был приглашён в её шатёр. Никого из свиты не было, но леди оказалась не одна. Рядом с нею, в небольшой, связанной из прутьев, клетке находилось совершенно неведомое мне существо — лохматое, размером с кошку, но ничуть на кошку не похожее. При моем появлении существо зашевелило чем-то, напоминающим кожаные крылья и с интересом прижало мордочку к прутьям.

Нечего и говорить, с каким интересом я воззрился на дивного зверька. Леди Ньямоана засмеялась, заметив, что европейцы очень забавны. Араб в любом случае прежде всего посмотрит на женщину, а уж потом на что-то иное. Это не было упрёком. На какой миг почудилось, что для леди Ньямоаны я — такой же редкий зверь, нуждающийся в тщательном изучении. Я глядел на то, что в клетке, она — на меня.

Между тем, в это утро леди впервые надела «рокко» — юбку из коры, похожую на ту, что я видел на её супруге. Когда первое любопытство (крылатая кошка?!) было удовлетворено, я смог в этом убедиться. Леди оказалась весьма наблюдательной. Вновь улыбнувшись, она заметила, что люди разных племён действительно несходны. Арабы скрывают под одеждой все, включая женские лица. Её соплеменники рассуждают иначе. Если человек прячет нечто, значит, стыдится — или пытается защитить. Ей понятно, зачем надевают верхнюю одежду в лесу — дабы не исцарапать тело. «Рокко» — символ власти, в такой юбке правитель отдаёт распоряжения. Остальное же, по её мнению, дань обычным суевериям и предрассудкам.

Слышать такое от женщины, чью красоту скрывала лишь юбка из коры и золотые украшения, несколько непривычно. Я заметил, что мы европейцы, рассуждаем согласно с её соплеменниками, но только относительно лиц, которые не пытаемся скрыть. Во всем прочем мы, увы, совершённые арабы.

Мы посмеялись. Леди в нескольких словах коснулась военной обстановки, заметив, что отряды, ею посланные, разберутся с мятежниками без особого труда. Первый, пусть и небольшой успех необходим для укрепления духа и выработки привычки к победе. Судьбы самого селения она даже не коснулась. Движимый чувством справедливости, я заметил, что вина его обитателей совершенно не доказана, посему необходимо провести следствие. В ответ леди покачала головой, заметив, что европейцы и вправду очень забавны.

Разговор вновь коснулся обычаев разных народов, и я осмелился попросить её сделать для меня, как представителя очень забавного племени, некое исключения. У негров дарение — целое искусство, каждый подарок, даже самый простой, имеет характер знака, дары неоднократно возмещаются, причём ошибиться в этом деле весьма нежелательно. Посему я убедительно попросил леди Ньямоны ничего мне не дарить. Отдаривать мне нечем (разве что коленкором), возить с собой лишний груз затруднительно, а моё путешествие на север и так является лучшим из даров.

Леди не спорила, но заметила, что от некоторых подарков никто не сможет отказаться — даже шотландец Ричард. Я ту же вспомнил её песню. Леди её тоже не забыла и даже напомнила мне последние строки:

Твои боги остались в твоей земле, шотландец Ричард. Кто будет хранить тебя в миомбо, шотландец Ричард?

Кажется, это намёк, причём довольно ясный.

За весь разговор мы ни разу не коснулись политики — если, конечно, это слово употребимо для обозначения кровавых интриг в негрском племени. Я, конечно же, не настаивал. Если леди Ньямоана не забыла слова случайно придуманной песни, то о вещах куда более серьёзных, она тем более помнит.

Между тем, моё знакомство с лохматым зверьком из клетки позволило внести некоторую ясность и в этот вопрос. Крылатое существо я действительно ещё не встречал, но слышал о нем и даже видел в Южном Судане шкурки. Это один из видов шерстокрыла (Galeopithecus) — животного, действительно чем-то напоминающего кошку, но с крыльями-перепонками как у летучей мыши. Зверёк необыкновенно грациозен, кроме того, облачён в очень красивую шкуру — коричнево-серую, нежную и мягкую, словно шёлк. В этих местах он встречается чрезвычайно редко, и леди им очень дорожит.

Весь день прошёл спокойно, если не считать несколько довольно вялых атак цеце, от которых мы вместе спасали нашего Куджура. Воздух посвежел, на горизонте появились тяжёлые тучи. Мбомо предположил, что ночью будет сильная гроза.

Маленькая Викири не просто подружилась с лентяем Чипри, но пытается, по примеру Мбомо, разговаривать с ним, шепча нечто неведомее прямо в лохматое ухо. Пёс слушает очень внимательно. Я был готов посмеяться над этой детской игрой, но девочка, внимательно поглядела на меня, а затем указала рукой на лежавшую в стороне сухую ветку, оставшуюся от костра. Затем, наклонившись к уху пса, прошептала несколько слов. Через пару секунд ветка лежала у моих ног. Чипри стоял рядом, но глядел не на меня, а на девочку, явно ожидая дальнейших распоряжений.

Итак, время прошло почти что идиллически. Визит Даймона ничуть этой идиллии не разрушил. Гость из страны духов был краток. Он сообщил, что перечитал всю возможную литературу (!) и посоветовался со «знающими людьми» (самой собой, знающими духами). Вывод, к которому он пришёл таков. В его мире об истории Африки середины «моего» XIX века знают очень мало. Вполне вероятно, что некое государство Миомбо-Керит действительно существовало на север от Замбези. Его правители имели возможность получать через арабских торговцев мушкеты и порох и даже научиться изготавливать кое-то у себя. Но уже к восьмидесятым годам (то есть, лет через тридцать) от Миомбо-Керит не осталось даже воспоминаний. Такое государственное образование Даймон назвал «исторической химерой».

Смущает его одно обстоятельство. В «его» мире европейцы узнали о звере Керит-чимисет только в конце XIX века. Я предположил, что это — ещё одна «химера».

Вечером гонец принёс известие. Мятежное селение захвачено и полностью сожжено.

Дорожка 17 — «Jouksuhaodoissa»

Исполняет Sota-Ajan Lauluja.

(3`12).

Финская песня времён Второй мировой войны. Необычайно красивая.

Была толпа — нет толпы, была биг-морда (ему Здесь Жить, блин!) — нет морды. И Геббельса-Лапчинского с микрофоном нет, и всех прочих голосильщиков, проплаченых зазывал. Идут люди по улице, солнышку утреннему радуются, на яркое весеннее небо поглядывают. Тихо, спокойно, хорошо, словно и вправду демократию отменили.

Лепота!

Алёша не выдержал, остановился — лепотой нежданной полюбоваться. Как раз напротив входа в метро. Руки из карманов вынул. Перчатки дома остались, но сегодня они не понадобятся. Перемирие вокруг — ненадолго, на день всего. Выборы завтра, сегодня электорату поразмышлять требуется. Потому — биг-морды долой, и ораторов с улиц тоже долой, и наводящую тошноту рекламу с телеэкранов…

Поглядел отставной демократ Алексей Лебедев на пустую биг-морду, головой покачал. С родных экранов все вычистили. С отечественных. Только все, кто возможность имеет, братским телевидением сыты, соседским. Соседи — держава великая, законы и у них свои, так что голосильщики вкупе с предвыборной рекламой туда переместились. У соседей свой интерес, свой расклад. Они, конечно, больше танками привыкли, но и выборы подойдут, пока механики в боксах с всетопливным двигателями возятся. Братский народ, ничего не скажешь. Друзей выбирают…

Сунул Алёша руки обратно в карманы. Без особой нужды — тепло. Просто по привычке. Одно время думал от подобных традиций избавляться. Руки в карманах — некрасиво. Ну и пусть! Зато стиль, как и очки, и куртка старая. Иногда приятно на самого себя со стороны взглянуть. Вроде бы не бог весть что, очкарик потёртый с двадцаткой в кармане. Но это форма, а содержание…

Товарищ Север дёрнул губами, мыслишки неуместные отбросив. Самолюбование, да ещё в извращённой форме! Стиль… А вот для конспирации подобный вид в самый раз, можно сказать, в самое яблочко. Никто не подумает, лишний раз взглядом не скользнёт.

Обстановку у метро оценили. Теперь куда? Теперь — вперёд. Погода весенняя, словно на заказ, отчего бы не пройтись, городом без осточертевшей демократии полюбоваться. Вдруг и не придётся больше? Мало ли чего завтра-послезавтра случится? «Кричи, не кричи, говори быстрей. Стена — кирпича, приговор — расстрел…»

Стена, кирпичи, дырки равнобедренным треугольником, крошка не щеке…

* * *

Песню Алёша на кассете нашёл. Ева подсунула — послушай, мол, здорово, почти как «Wenn die Soldaten». После такой рекомендации слушать не станешь, но Алексей решился, включил старый кассетник. И — надо же!

Мои войска — в голове туман Мои войска — белена, дурман Косая сажень, прямая речь Картонный щит, деревянный меч

Как всегда у поэтов — не слишком понятно, но смысл разобрать очень даже можно. И ещё как! Особенно если все разом вспомнить. Но лучше не вспоминать, просто по городу идти, в небо весеннее смотреть, пока следующая пуля возле головы крошку не выбила.

Гуляй, гуляй — кобура пуста Сыра земля, поцелуй в уста Белы снега, да ручей голубой Рога с потолка — это черт с тобой.

Лоток. На лотке — всякая всячина, полезная мелочь. Вот и блокнот — такой, что когда-то присматривал. Сейчас он ещё нужнее, дела в голове уже не помещаются. Но мысль о подобной бухгалтерии товарищ Север давно отбросил. Нет, лучше память тренировать. Вечером — контакт с Джеминой-подпольщицей, днём две встречи, самая важная — с «жучком» из квартирного агентства. Приличную квартирку «жучок» подыскал! Не в центре, однокомнатная, но метро рядом. И этаж второй, если что, из окна и выпрыгнуть можно. Конечно, такое на самый крайний случай, но мало ли что случается?

Огонь погибал на моей войне На моей войне, да на той стороне Орал, умирал, слюну вытирал Его пытал чужой генерал.

Эх, зажал товарищ Юго-Восток тайник, не поделился! Много, видать, там ценного складировано. Ничего, обойдёмся! Иван Иванович, страшный человек, ещё пачку «зелёных» подкинул, значит, можно не только о походе в клуб «Черчилль» думать, не только квартиру подбирать. Деньги хорошо, а деньги с людьми ещё лучше. Тайник — ладно, а вот группа АГ-1 очень бы пригодилась. «Эскадрон смерти» сам по себе скачет, просто так ему приказ не отдашь. И не всякий приказ…

Кричи, не кричи, говори быстрей Стена — кирпича, приговор — расстрел Трибунал — великан, да карлик конвой. Свеча с потолка — это бог с тобой!

Прямо, направо? Алёша остановился, недоуменно моргнул. Зачем направо, он же по Сумской, по главной улице идёт, воздухом весенним дышит. Для чего сворачивать?

Костомаровская…

Не удержался — поглядел. Улица, как улица, дома-«сталинки», льда со снегом почти нет, зато грязи полно. Не убирают, поди.

Аптеки не видать — далеко, почти за три квартала. Смотреть и там нечего. Ремонт делать не стали, заколотили почерневшие окна, дверь наглухо забили. Была аптека — склепом стала.

Лисиченко Ольга Ивановна. Оля…

Сцепил зубы Алёша, вперёд шагнул, направо не глядя. Да, да, да! Помнит, не забыл, ещё не один раз вспоминать придётся. Только не думай, Оля, что меня остановишь! Не последняя ты, и не единственная. Дружок твой — мент, которого ты в неурочное время обслуживала, не вспоминается, ни именем, ни лицом. И прочие не будут. После победы Фонд памяти жертв демократии учредим — имени Ольги Лисиченко. Хватит с тебя?

Вновь поправил Алёшу суровый товарищ Север. Рано загадывать, сперва победить нужно. Выборы завтрашние — цирк, прав Иван Иванович. Проигравшие, клоуны манежные, завопят, пересчёта голосов потребуют, выпихнут народец на площади. А где люди, там всякое случается. Бомба взорвётся, пистолет не вовремя выстрелит… Профессор не зря предупреждает!

Чужой патруль у моих ворот Чужой козёл да на мой огород Идут, идут по моим городам Самбайну-Дарга, Монгол Щуудан

Вновь остановился Алёша, двинул плечами. Ну её, песню эту, напророчит ещё! Монгол Шуудан едва ли наведается, а вот браться с севера, что дизеля проверяют, очень даже могут. Для них Украина — выдумка графа Стадиона, «историческая химера». Есть в песне рациональное зерно, не одно даже.

Петля — река, берега — капкан. Наверняка да не по ногам. Лежал снежок да водицей стал Не зря дружок сапоги топтал Ещё шажок, и горит бензин Не зря дружок да погоны носил Пока, пока да играйте отбой Свинья с потолка — это я с тобой!* * [Стихи Бориса Смоляка]

Если чужой патруль у ворот, неплохо о дружке озаботится, который бы и погоны носил, и сапоги топтал. В этом деле ни Джемина-баскетболистка не поможет, ни Ева, ни мудрый Профессор, ни упрямый шотландец мистер Ричард Макферсон…

А кто поможет?

* * *

— Скажите, этот троллейбус до Неотложки? До Четвёртой горбольницы? А какой? Понял, спасибо.

Дорожка 18 — «Варяг» («Плещут холодные волны»)

Музыка Ф. Богородицкого, слова Я. Репнинского.

Исполняет хор Валаамского монастыря.

(7`08).

«Минорный» вариант истории знаменитого крейсера. В своё время песня очень нравилась знаменитому фантасту Ивану Ефремову. И не зря. Сразу видно отличие немецкого «оптимистического» («бодряческого», по словам Ефремова) варианта с «Наверх вы, товарищи» от российского. Мысль проста — радоваться нечему и надеяться не на что. «Чайки несутся в Россию, крики их полны тоской».

Шёл Алёша в Четвёртую городскую больницу, на праздник попасть думал. Отчего бы и нет? Весна, теплынь, дела против Десанта прекратили, Хорста завтра-послезавтра выпишут. За такое дело он бы и торта съел, и коньячку хлебнул. Много ли в жизни положительных эмоций?

Зашёл в палату — нет Игоря, пуста койка. Первая мыслишка — выписали, вторая…

Вторую, верную, соседи, товарищи по несчастью, подбросили. Не выписали десантника, в коридоре он. Разминулся с гостем.

Алексей поглядел на тумбочку у кровати. Ни торта, ни коньяка, только апельсин, один-одинёшенек… В коридоре, значит?

Вышел из палаты — и носом к носу.

— Игорь, привет!

— Привет…

Нерадостно получилось.

Посмотрел Алёша на славного героя Хорста Die Fahne Hoch, но уже внимательно. Рука на перевязи, щеки небритые, в глазах…

Осторожно под локоть взял.

— Рассказывай!

Мотнул головой Игорь, дрогнул широкими плечами:

— Рассказывать… Что рассказывать, Алексей? Выгнали меня из Десанта. Понимаешь? Реально турнули!..

Открыл рот Алёша, дабы изумиться вволю (Хорста?! Да за что?!). Подумал чуток, вернул челюсть на место. Не то странно, что выгнали, удивительно, что только сейчас.

Вот тебе и тортик с коньяком… Реально.

— …Столковались они, прокуратура с ментурой — и командиры наши. Мол, дело закроем, только вы своих хулиганов подальше спрячьте. Спрятали… Меня — и ещё четверых. Тебя тоже выгнать потребовали, думали, ты главный заводила. Смешно, обхохотаться… Нет, Алексей, я не такой наивный, не думай, с самого начала понимал. Политика, блин, искусство возможного, как Женин Профессор говорит. Реально! Но все-таки… В Десант пацаном вступил, ещё в интернате. Вроде, из дому выгнали.

В палату не вернулись — пристроились возле коридорного окна. Тихо, пусто, не мешает никто, из форточки — воздух тёплый, весенний. Благодать…

— …Пришёл наш старшой прямо в палату, а при нем — холуёк с папкой. И сразу в лоб: вот бумага, вот заявление. Можешь готовое подписать, можешь своё изобразить, если правая рука слушается. А холуёк грамоту филькину достаёт, и «паркер», блин, с пером золотым. У тебя, Алексей, «паркер» имеется? Вот и я о том. Зажрались, отцы-командиры, прямо как депутаты, противно. Небось, когда товарищ Север… Когда Семён горотдел оприходовал, сами испугались. Как бы чего реально не вышло, блин!.. Как подписал я, старшой и предлагает: запишись пока в «Отечество и Порядок», там спец по безопасности требуется.

Игорь сжал кулак, хрустнул костяшкой, вниз, за окошко посмотрел. И Алёша посмотрел, хоть и не на что. Двор асфальтовый, серые верхушки деревьев, сараи с крышами чёрными, под толем.

«Рад познакомиться, Алексей. Если согласны с нами — приходите в гости. Не согласны — тем более приходите…» Неглуп Геббельс-Лапчинский, с разбором кадры подбирает! Его пример — другим наука. Не правда ли, товарищ Север?

Алёша кашлянул, чтобы смущения не показать. Всегда трудно, если в первый раз, даже целоваться с одноклассницей. А уж вербовка личного состава!.. С Джеминой получилось, но там без него начинали, на готовое подоспел. И Хорст Die Fahne Hoch — не очкатая баскетболистка.

Ладно!

Вновь кашлянул…

— К нацистам зовут, значит? Пойдёшь?

Поморщился Игорь, руку на перевязи поправил.

Задумался.

— Нет, не пойду. Только… Ты говоришь, нацисты. И Профессор так считает. С Десанта, мол, начнётся, но и малиновыми не кончится — коричневые подоспеют. А я программу видел — этих, из «Отечества и Порядка». Никакого нацизма, никакого расизма, сплошная тебе дружба народов. Реально!

Хоть и «реально», но без всякого оптимизма прозвучало. Алёша спорить не стал. В программах известно что пишут, а на практике все просто. Сначала бомжи, потом извращенцы-мужеложцы, затем цыгане, там и до прочих очередь дойдёт. Концлагерь-первая ласточка уже построен, можно списки составлять.

И мы список составим, но иной. И пойдёт первым номером…Только прямо нельзя. Надо, как Профессор изъясняется, «с подходцем».

— Ну, его, Игорь! Ты лучше… Давно спросить хотел, почему ты Хорст? «Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen…». Из-за этого?

Засмеялся бывший десантник — не ожидал. Головой качнул:

— Ну, ты понимаешь. Из-за Жени, понятно. Наслушалась про Хорста Веселя, «Триумфа воли» с «Олимпией» насмотрелась. Рифеншталь ей все, Рифеншталь…

Кивнул Алёша понимающе. «Искусство в чёрном мундире» — слыхивали! Фрау Рифеншталь нам не подмога, а вот камрад Вессель…

* * *

— …Я статью самого Геббельса читал. Про него, про Хорста Веселя.

— Ага, и я читал, Женя в Сети нашла. Там этот Хорст только что по водам не ходит и хлебами народ не кормит. Реально! А на самом деле… Сутенёром был — сутенёры и зарезали. Только Женю поди переубеди.

— Это точно! А я , Игорь, подумал… Тогда, в Германии, нацики с «Рот Фронтом» дрались. У нас Десант против «Опира» — тоже вот-вот начнут. Не то плохо, что дерутся, плохо, что победить могут. Или одни — или другие. Штурмовики вроде как победили…

— Сравнил! Десант — не штурмовики. А «Опир», эсэсов этих, бандер, мы ни за что… То есть, ты хочешь сказать… Сначала Хорста Весселя шлёпнули, потом до Рема очередь дошла. Ночь эта…

— …»Длинных ножей». Был Рем — нет его, пепел в картонной коробке остался. Переворот, о котором Профессор говорит, боюсь, не шутка. Если все взаправду, если танки на улицах и аресты по спискам, о ком первом вспомнят, как думаешь? О бомжах? Знаешь, Игорь, песня есть — как раз про такой случай. «Кричи, не кричи, говори быстрей. Стена — кирпича, приговор — расстрел»

— Намекаешь?

— Не я намекаю, Игорь. Это тебе товарищ Север передать велит.

— Семён?! Ты… Ты с ним встречался? Говорил? Правда? Не молчи, Алексей!..

Сжал губы Алёша. Думал, трудно будет, а оказалось, самое сложное — не улыбнуться.

* * *

— О чем тут говорить, Алексей! Нас пятерых из Десанта выгнали — впятером реально запишемся. Так Семёну и передай. Меня ты знаешь, за остальных головой ручаюсь, отличные парни. Когда они узнают, кому помогать придётся!..

— Не спеши, Игорь. Пока знать будешь только ты. Ты — командир группы. Называться группа будет… АГ-4.

— АГ-4… Реально!

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-9.

Вы со мной не согласны и готовы спорить. Это отрадно: остальные просто не слушают. Своих взглядов я не менял, жёсткое хирургическое вмешательство по-прежнему считаю совершенно необходимым. Да, я за террор, за насильственную изоляцию, за разгон и примерное наказания нескольких сот (минимум) воров и бандитов из «представительских» учреждений и расстрел на месте «просто» бандитов, если надо — вместе с их адвокатами. Я за физическое уничтожение тех, кто растлевает нашу молодёжь, от выродков на эстраде до продавцов и поставщиков наркотиков.

Могу процитировать своего любимого Плутарха: «Гегесипп по прозванию Гребешок говорил речь, возбуждая афинян против Филиппа; кто-то из собрания крикнул: „Так ты хочешь войны?“ „Да, — отвечал Гегесипп, — и войны, и траура, и всенародных похорон и надгробных речей, если только мы хотим жить свободными, а не по указке македонян“.

Вопрос в том, кто они, наши «македоняне».

Я не понимаю зоологической (в худшем смысле слова) ненависти к «Европе». Можно ненавидеть и даже презирать нынешний ЕС с его коррумпированным и слабым руководством, идущим на поводу у подонков внутренних и подонков внешних. По большому счёту «Европа» (от Бреста до Бреста) все ещё не оправилась от последствий Второй мировой войны. Удар был настолько сокрушительным, что европейцы до сих пор находятся под воздействием цивилизации «победителей»: США, организма предельно больного и опасного, и межнационального финансового капитала, имеющего вполне национальное лицо. Ненависть европейцев к собственному «истеблишменту» и заокеанским порядкам ничуть не меньше нашей. Так что именно мы должны ненавидеть? Пусть европейская цивилизация плоха, но есть ли что-нибудь лучше? Неужели Вам по душе страшная и гнусная «византийская модель» наших северных братьев?

Выбирать все равно придётся. Мы в ситуации, хорошо обрисованной известной народной песней:

Зажурылась Украина з вэлыкого жалю: По нема, кому вклонытысь, которому царю.

К счастью, предпринятые меры (о которых мы договорились не упоминать в письмах) помогут обеспечить относительную безопасность даже в грядущих чрезвычайных обстоятельствах. Но «поклон», то есть выбор модели развития и существования, все равно неизбежен. Впрочем, для любителей политического экстрима есть ещё вариант — «зелёный». Желаете стать завсегдатаем мечети?

В ответ я слышу нечто невразумительное, но страшноватое. Переубедить никого не смогу, разве что Вас, поэтому и не желаю участвовать ни в составлении планов «на потом», ни тем более, в их осуществлении. Можете так и передать членам столь любезного многим «Всемирного Правительства».

Последние «разработки» наших умников подтверждают мои худшие опасения. Венцом всего стал план «культурной революции» в её полтавско-миргородском варианте. Предлагается разрешить «народу» крушить иномарки и отбирать у «запроданцев» мобильные телефоны. Лавры Талибана не дают покоя? Остаётся запретить мыло и разобрать железнодорожные рельсы.

Если же кого-то ещё интересует моё мнение… После известных событий выжившие смогут построить принципиально иную цивилизацию, в которой потеряют актуальность и вопрос о форме политического правления, и «проклятая» проблема собственности. N-прорыв, выход в Ноосферу, а также иные «плоды» презираемой академиками Великой Антинаучной революции обеспечит людям такую личную свободу, что любой сможет повторить слова великого Григория Сковороды: «Мир меня ловил, но не поймал». Если каждый из нас (каждый, кто этого достоин, понимаете?) получит своё личное Время и любое количество собственных Вселенных, то (процитирую на этот раз Козьму Пруткова): «При виде исправной амуниции, как презренны все конституции».

На это мне скажут и уже говорят о неизбежном попадании «тайны» в распоряжение столь любимого многими «народа». Быдло в Ноосфере — что может быть кошмарнее? «Разговор» и «Чтение» — только первые шаги, за ними неизбежно последует то, что можно называть «Воздействием». Это уже работа Бога.

Опасения вполне понятны. Но никто не предлагает сделать N-контакты общедоступными в вульгарном смысле слова. Все люди знают о ядерной бомбе (извините за подобный пример), все образованные могут прочитать в энциклопедии о принципах устройства. А скольким по силам её изготовить? N-контакты практически безопасны, достаточно не разглашать личные «адреса». «Чтение» доступно и будет доступно считанным единицам. «Воздействие», думаю, потребует всепланетного поиска кандидата. Все же остальное смело можно доверить всем желающим. Для начала, скажем, выходы в Гипносферу — или в Q-реальность, если Джек Саргати её действительно изобрёл. Никто не требует широкого разглашения информации, само её обилие, необходимость приложения усилий для поиска будут приводить к отбору «избранных». Движение DP-watchers существовало вполне легально более двадцати лет. Многие к нему примкнули? А сколько сейчас «хакеров сновидений»?

Мы все равно останемся кастой, более того, окончательно в касту сплотимся. Так чего бояться? Остальные займутся тем, что более всего по душе. Проекты, о которым мы с вами договорились не писать, весьма такому выбору поспособствуют.

Это и есть Будущее. А мне все о концлагерях, о концлагерях…

Ладно, отложим. Семь самураев пока не спасли деревню. Надеюсь, время поспорить ещё будет.

Рад, что Вам понравились стихи Данского. Положенные на музыку, они слушаются ещё лучше. Жаль, никак не закончу сбор файлов для шестого диска, хотелось переслать Вам их в комплекте, так сказать, in corpora. По поводу же успехов на многотрудном пиратском фронте, могу с гордостью отрапортовать: они присутствуют. Несколько дней назад свершилось практически невозможное — нашёл песню, которую слыхал ещё в детстве. Не знал о ней ничего, ни автора, ни названия, ни исполнителя. Помнил, что (вроде бы) турецкая. В общем, искал Синюю Птицу. И, представьте себе…

Песня в самом деле оказалась турецкой, более того, автор (она!) — из самых настоящих суфиев. Мои познания в языке Ататюрка и Назыма Хикмета очень скромны. К счастью, узнав название, смог найти и перевод. Не знаю, честно говоря, как к этому тексту отнестись. Впрочем, судите сами.

Я умираю от любви… Твои глаза, как сладкий яд, Те два негаснущих огня меня, как бабочку, спалят… Я умираю от любви… А сердце у тебя — магнит, На шаг уйти я не могу. Оно меня в огонь манит… Я умираю от любви… В сетях от рук твоих плыву, Нет мыслей и желаний нет. Я вся в душе твоей живу… Я умираю от любви… А голос твой в ушах стоит. И даже, если ты молчишь, ласкает звук меня, пленит… Я умираю от любви… Меня давно уж нет, как нет. Я — часть тебя, ты видишь сам. Мы излучаем общий Свет…

CD-ДИСК 5 «ТРАНСВАЛЬ»

Дорожка 1 — «Трансваль»

Исполняет Александр Ткачёв.

(3`31).

Ещё одна песня-легенда. Народная в полном смысле, хотя в основе текста — стихотворение поэтессы Г. Галиной. В Сети есть в известном исполнении Юрия Никулина, но Ткачёв поёт не в пример лучше. «Встаёт кровавая заря с дымами в вышине. Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне…»

Среда, 27 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.05, заход — 17.42. Новолуние в 1.21.

Мне нравятся наши солдаты. Пишу без тени иронии или, тем более, излишней похвальбы. Я не набирал армию, не вооружал, не муштровал, и ею не командую. Но я — внутри «танка». Моя жизнь зависит сейчас от этих голых белозубых парней, значит, войско для меня — никак не чужое. Может, потом, в будущей книге, я потщусь выставить себя в самом выгодном свете. Отчего бы не описать злоключения плена или, хуже того, рабства? Мой друг мистер Зубейр Рахама вполне подходит для столь необходимой роли отрицательного героя, злодея-работорговца, продавшего доверившегося ему странника диким неграм-каннибалам. Оные каннибалы и повлекли несчастного вслед за войском, спешащим на войну и разбой. О муки! О горести! О звон цепей!

То, что цепи работорговцами в здешних местах отнюдь не применяются ввиду дороговизны металла (не столь романтичные колодки ничуть не хуже), можно смело проигнорировать. Писатель имеет право на вымысел.

Я, конечно, шучу — да будет в том свидетелем Даймон, ежели он сейчас меня слышит. Ничего подобного писать не стану. Если же подумать, как следует, то кому нужен ещё один «африканский роман»? Пусть его пишет Родерик Мурчисон — не выходя из своего кабинета.

Жизнь интереснее. Война — тоже часть жизни. Здесь, среди красных равнин миомбо, нелепо быть ханжой.

Да, наши солдаты неплохи, пусть большинство из них новобранцы. Их выучили главному — подчинению. Мачака — неплохие инструкторы. Сегодняшнее утро наглядно сие подтвердило.

Атаковали нас около девяти утра. Точнее сказать невозможно, ибо на хронометр я глядеть не стал. Подобные события уже не воспринимаются, как важные, требующие детальной фиксации. Могу лишь констатировать, что все завершилось в 9.46 — именно в это время вернулся последний из наших отрядов. Нападавшие, разглядеть которых я вновь не успел, были отогнаны, причём с потерями. Мы отделались двумя легко ранеными. На первый взгляд сие нападение было лишено всякого смысла. Как позже удалось узнать, врагов было всего около двух сотен. Их поведение можно счесть обычной дикарской наглостью — ежели не обращать внимание на рельеф местности. Атаковали нас с запада. После первых бросков копий и, естественно, яростных криков, враги тут же бросились наутёк Бежали они, однако, не враздробь, а цепью, причём строго на запад, к подножию двух высоких холмов. С помощью подзорной трубы легко заметить, что у подножия их начинается стена густого кустарника. Было бы слишком смело почитать это простым совпадением.

Обычная негрская тактика достаточно известна и проста. Если враг бежит — бежать вслед, пытаясь нагнать его и довершить успех. Чем все это кончается, мы с Мбомо неоднократно наблюдали в Судане. Для истребления бегущих порой даже не требуется огнестрельное оружие. Наиболее проворные оказываются в авангарде, менее выносливые отстают… Подобный приём известен со времён поединка Горациев с Куриациями. В Африке он до сих пор очень действенен.

На этот раз у наших противников ничего не вышло. Мачака, командовавшие отдельными подразделениями, вовремя остановили наступающее войско. Не то удивительно, что опытные воины вовремя спохватились, странно что новобранцы послушались команды. Отступили не сразу — сперва собрались, выставили заслон из мушкетёров и лишь после вернулись к дороге.

Я обратил внимание, что солдаты веселы и, кажется, вполне довольны происходящим. Признаться, это весьма удивило. Рекруты силой исторгнуты от своих семей, оторваны от родных очагов, они идут воевать за чужое дело, причём добыча, их ожидающая, не столь велика. Мбомо, с которым я поделился своим мыслями, с усмешкой заметил, что семья, родной очаг и прочие патриархальные радости надоедают не только шотландцам. Жизнь африканских посёлков ничуть не лучше и не интереснее таковой в европейской и американской глуши. Молодые мужчины получили оружие и возможность побродить по миру, не неся за это никакой ответственности. Солдат, не спрашивай!..

А какой стала бы моя судьба, не покинь я надоевший дом в четырнадцать? Мирный обыватель в тихой и благопристойной Британии? Член городского совета, школьный учитель, постоянный пациент местного врача-недоучки? Не хочется и думать!

Не знаю, насколько мой друг прав. Со своей стороны рискну предположить, что воинственность заразна, чему сам Мбомо служит примером. После полудня он, без особой нужды, выстрелил из мушкета в буйвола, приблизившегося к дороге излишне близко. Выстрел оказался точен, но не смертелен. Буйвол поспешил отступить, Мбомо же в сопровождении Чипри бросился вдогон. Я был готов последовать за ними, но Судьба рассудила иначе, послав навстречу раненому животному двух молодых львиц. К счастью, Мбомо и Чипри последовали утреннему примеру наших солдат и вовремя отступили. Сейчас мой друг изрядно расстроен и клянётся, что больше подобной глупости не повторит.

Весь день нас беспокоили цеце. К сожалению, мы с Мбомо далеко не всегда могли прийти на помощь бедному Куджуру. С ним оставалась маленькая Викири, героически его защищавшая. Кажется, ослик не слишком пострадал.

Сейчас поздний вечер, но костры горят, возле них сидят воины, слышны громкие песни, некоторые даже пляшут. Почему-то подумалось, что именно так представляют себе войну дети.

Судьба схваченной вчера правительницы Сешете пока не определена. Сегодня я сумел рассмотреть пленницу вблизи. Она невысокого роста (ниже моего плеча), плотная, очень крепкая с виду. Ей не более двадцати лет. На руках, когда она держала их против света, я заметил беловато-бурые волосы, похожие на шерсть. На шее правительница носит ожерелье или, скорее, ошейник из трех гладких железных обручей, кольца которых свёрнуты наподобие часовой пружины. В каждом ухе — по три (!!!) железных кольца. Из всей одежды на пленнице оказалась только небольшая юбка-«рокко».

Долг джентльмена, казалось бы, требует от меня, дабы я заступился за молодую девушку перед леди Ньямоаной. Однако же найденные в селении мушкеты — очень серьёзный corpus delicti. Едва ли они предназначались для охоты на буйволов.

Весь день я чувствовал странное жжение на левой ладони и только сейчас догадался исследовать его причины. Оказалось, что и ладонь, и кожа на запястье расцарапаны до крови. Не без труда вспомнилось, что вчера, когда мы осматривали горящие руины Сешете, леди Ньямоана то и дело брала меня за руку. Тогда мы оба не обратили на это должного внимания.

О вчерашнем дне я так ничего не написал. Пожалуй, и не стану.

Небо ясное, луны нет, посему звезды светят необыкновенно ярко. В полночь постараюсь провести очередные измерения.

Карта нам очень понадобится.

Дорожка 2 — «Underground»

Автор и исполнитель — Том Вейтс (Tom Waits).

(1`58).

Песня про покойников. Скучно им, бедным, очень скучно!.

— Маску надеть не желаете, Алексей Николаевича?

В голосе Ивана Ивановича, страшного человека — то ли сочувствие, то ли издёвка. Сглотнул Алёша, в маске себя представив: сквозь чёрную шерстяную ткань нос выпирает, поверх узких прорезей для глаз — окуляры. Нет, очки не надеть, уши под маску уйдут. Фантомас, да и только.

— Нет, не стоит. Вы же сказали, что здесь нас никто…

— Не заметят, Алексей Николаевич, не волнуйтесь.

Даже не издевается. Издеваются над людьми, а этот словно со щенком разговаривает.

Лёгкий сигаретный дух, негромкая музыка из радиоприёмника, мягкая кожа сидения. Почти как в шпионский фильмах: тихий переулок, дорогое авто…

Знакомо!

Вздохнул Алексей Лебедев, отставной демократ, поглядел в тёмное окошко. Сам виноват! Напросился на «операцию», терпи. Это в городе, ты — связной самого товарища Севера, здесь же…

— Если Семён станет требовать подробностей, рассказывайте все подряд. Больше деталей, начальство это любит.

— Ага.

Случайно вышло. Встретились, парой фраз обменялись, Иван Иванович передал очередной конверт, о тайнике осведомился, почему, мол, не наведываетесь. А потом обмолвился: через час операция, большая партия «наркоты» на Новую Баварию прибыла, накроем тёплыми…

Напросился. Не стал спорить Иван Иванович, усадил в авто, на заднее сидение, отвёз. Никуда не выпустил, сам тоже не вышел. Так и остались в машине. Подбежал к левой передней дверце некто двухметровый в чёрной маске, в окошко заглянул, кивнул.

Убежал.

Сиди, Алёша, не выглядывай. Участвуй. Сам захотел!

Вновь посмотрел товарищ Север в окно, плечами дёрнул. Улочка, как улочка, дома одноэтажные, заборы глухие, спутниковые антенны над крышами. Не знал он Новую Баварию, даже ни разу не заезжал. Если в самом деле докладывать довелось, что рассказал бы? Цыганская семья, наркотиками не первый год торгует, «крышу» имеет надёжную, райотдел милиции в доле, прикрывает получше всякой охранной фирмы.

…Ментов поганых — в бетон, в бетон, в бетон!

Только это все — слова. Поделился подробностями Иван Иванович, страшный человек, словно мелочь нищему в кепку кинул. Пособил связнику, дабы тому было что «Семёну» докладывать.

Обидно? Обидно, конечно. Только…

— Товарищ… Семён понимает, что такое конспирация. Только… Я к вам не просто так напросился, Иван Иванович. Товарищ Север хотел с вами проконсультироваться…

На обиженных воду возят!

Крепкая шея страшного человека дрогнула — еле заметно, чуть-чуть. Улыбнулся товарищ Север. Издеваешься, значит, шкаф?

— Товарищ Север уверен: создание подполья и подчинение ему вашей группы необходимы не для обеспечения переворота. В Киеве без нас справятся. Мы готовимся к тому, что будет потом. Вы тоже так считаете?

Кивнул Иван Иванович, но со словами спешить не стал. Задумался.

То-то!

* * *

О грядущем перевороте в эти дни писали все, кому не лень. Выборы прошли, пора начинать. И как не начать, если в победителях, считай, никого? Восток, как и ожидали, больше трети голосов набрал, больше прочих, но «прочие» тоже не простаки, коалицию сколачивать принялись. И недовольных, кого в парламент вообще не пустили, куча,. Баба Галамага, она же пани Муська, она же мадам Климакс первой вой про фальсификации подняла, за ней и прочая мелочь.

Федя Березин со своими десантниками очередную драку в Донецке устроил. Отметился.

А вот «Отечество и Порядок» не шумит. Или Геббельс голос потерял?

Стрелять ещё гуще стали. Не только стрелять — в Крыму новоизбранного мэра средь бела дня бейсбольными битами забили.

Рассудительные люди панике не поддавались, в танки на улицах не верили. Успокаивали: обойдётся. В прошлом году, когда Президента избирали, ещё хуже было. И ничего, не взорвалось. Авось, и сейчас…

— Во Львове начали компанию по созданию Западноукраинской Автономной республики. «Опир» через весь город промаршировал, Fackelzug устроил. Слыхали, Алексей Николаевич?

— Товарищ Север слыхал. Считаете, что «потом» уже началось?

Тёмная улица, немые заборы, чернота за спящими окнами. Где-то там — группа АГ-2, «эскадрон смерти». Цыганская семья — значит, и взрослые, и дети?

— Насчёт «потом». Не могли бы вы, Алексей Николаевич, уточнить?

Наркотики да ещё «большой груз»? И куда этот «груз» после денется? Спросить? Или не стоит тигра за усы дёргать?

Тигр… Не тот ли, прячущийся рядом с обезьяной?

— Товарищ Север считает, что «потом» возможны два варианта. Первый — простой. Милицию попросту разгонят, как безнадёжно скомпрометированную. Надо же народ ублажить! Правда, Иван Иванович?

— Правда. Не слишком умно, всех разгонять не стоит, особенно специалистов. Новых учить очень долго.

Про Западноукраинскую Автономную всюду кричат. И про Крымскую Автономную, и даже про прошлогоднюю Юго-Восточную Украинскую. Баба Галамага потребовала отделения Харькова и Донбасса от проклятых «бендер» с последующим присоединением к «братской нации». Самое время Отечество спасать!

— Есть второй вариант, Иван Иванович. Он ещё проще. Ментов вы уже почистили, перестреляли самых продажных, с остальными и договориться можно. И знаете на чем? На ваших костях. На черта новой власти «эскадроны смерти»?

Вновь дрогнул шкаф. Не шеей — всем телом.

Кивать не стал, сразу ответил.

— Мы… Мы допускаем такое. У Семена… У товарища Севера есть конкретные соображение?

Хорошо, что темно! Алёша улыбнулся, хотел «конкретное» предложить.

Не успел.

— Извините, одну минуту.

Тот же — в маске чёрной, с выпирающим носом. Или другой, похожий, не разобрать. К дверце подбежал, подождал, пока окошко вниз опуститься.

Пошептал — прямо Ивану Ивановичу, страшному человеку, на ухо.

Сунул что-то небольшое, прямоугольное.

Сгинул.

Повернулся шкаф, руку протянул. В огромной ладони — цифровой фотоаппарат без футляра. Аккуратный, серебряного блеска, даже в темноте заметно.

— Справились. Желаете, Алексей Николаевич, на фотографии взглянуть? Маленькие, но разобрать сможете. Отчётность, так сказать. Или сперва коньячку — для бодрости?

Поглядел Алёша на цифровик, что там, представил…

* * *

— Да, Иван Иванович, отвезите… Пожалуйста, на Пушкинскую, где поворот. Там… Клуб «Черчилль»…

— Отвезём, не волнуйтесь, Алексей Николаевич. На вечернюю программу успеть желаете? Могу предложить кое-что поинтереснее. Ребята девочку прихватили — лет шестнадцати, свеженькую совсем. Ей уже все равно, лишняя пара часов ничего не решает. Наша небольшая, но приятная премия. Не хотите слегка отвлечься? Товарищу Северу об этом можно не докладывать.

Дорожка 3 — «Марш Трансвааль»

Автор и исполнитель — Олег Медведев.

(4`01).

Обаяние этой песни трудно объяснить. Не слишком понятные слова, ничем не примечательная музыка… Но как слушается! «Закрой же глаза, хмурый мой брат, этой круглой Земле все равно…»

Я хочу в темноте, в темноте, в темноте Я хочу в темноте, в темноте припасть губами…

Алёша поглядел на экран, отвернулся. Лучше не видеть! Город, весь какой-то бурый, между крышами торчат шестерёнки, а над всем — дохлые рыбы парят по небу.

Тонкий мир стеной дождей остаётся между нами

Вот и герой, бритый, с безумными глазами, из уголка рта — алая кровь ручейком.

Макабр!

Сходил в «Черчилль» называется. Кто же его знал? Группа «Theodor Bastard», последний писк, вся Сеть воем воет. Вот они, затейники, перед экраном — в банданах до самых бровей, словно античеченский спецназ. Стараются!

В пустоте, в пустоте, В пустоте, в пустоте…

Не удержался Алексей — вновь на экран поглядел. Мамма миа! Буратино, друг детства! Отчего в паутине, в проводках, с отвисшей челюстью с зубами-иглами? Словно из могилы выкопали.

Вечность — ничто Когда на пути дождя Ляжет в ладонь Тонкое лезвие сна

Лучше просто слушать. Музыка неплохая, странноватая, конечно. Вон, Женя увлеклась, уткнулась подбородком в сжатый кулак. И Хорсту, кажется, нравится. Замер, бокал с шампанским на весу держит.

В пустоте, в пустоте, В пустоте, в пустоте…

И всем прочим, кто в зале, «Пустота» тоже по душе. Даже аплодировать стали не сразу, подождали, пока мысли улягутся. В самом деле неплохо. «Тонкий мир стеной дождей остаётся между нами…»

Не был Алёша знатоком современной музыки. Не был — и не стремился. Но о том, что «Theodor Bastard» приезжают, даже он узнал. Город афишками обклеен: всего один концерт, в клубе «Черчилль»… Как такое пропустить? И повод подходящий — Игоря-Хорста из Неотложки выписали. Почему бы не сходить?

…О дохлых рыбах, над крышами, аки птахи небесные, парящими, между прочим, предупреждать надо. Мелкими буквами.

— Здорово! — резюмировала Женя-Ева, переждав аплодисменты. — Молодцы!..

— Жгут! — чуть подумав, согласился Хорст Die Fahne Hoch. — Реально!

Алёша не стал возражать. Жгут, так жгут. Реально, так реально. Главное — понравилось. Не пропал вечер.

Возвращение Хорста — повод, хоть и отменный. Не придерёшься и уточнять не станешь. Только у Алексея свой повод имелся. Есть у него, что отметить. Выборы позади, со стен плакаты содрали, Нам Здесь Жить в кресле мэра устраивается, афедроном обгоревшим ёрзает, господин Усольцев убытки подсчитывает (пролетел со своими демократами!), победители о коалиции спорят, хватаются за грудки. А у товарища Севера вроде как Рубикон позади. Незаметный, не такой, как у Цезаря. Тому проще — не один переходил пограничную реку, с войском, при народе, при ясном солнышке. А у руководителя областного подполья позади только ночь, только холод и лёд. Канистра с напалмом, мент сгоревший, Лисиченко Ольга Ивановна, провизор…

Не приходит больше, не вспоминается. И она за Рубиконом осталась.

Много их там, за пограничной речушкой, за тёмной водой. И сам он, Алексей Николаевич Лебедев, студент без постоянной прописки, тоже там. На эту сторону кто-то иной перешёл, непохожий, незнакомый.

И Варя тоже там? «Малюня, мой малюю-ю-ня!» Неужели навсегда?

Отогнал Алёша лишние мысли. Потом додумает — если охота будет. Сейчас у нас праздник? Праздник, конечно! Значит?

Поднял бокал с шампанским, улыбнулся.

Встал.

— Женя! Игорь! Мне бы хотелось сказать…

* * *

— Молодец, Алёша, что нас сюда вытащил. Я, знаешь, скисла. Мама… Она не хочет, чтобы я с Профессором… с отцом виделась. Плачет, кричит, валидол пьёт. То ли ненавидит его, то ли до сих пор любит…

— Женя, я поговорю…

— Нет, Хорст, не поможет. Ну, почему я должна выбирать? Между отцом и матерью! Это же, это!.. Нет, все хорошо, я сейчас, сейчас успокоюсь…

Переглянулись Алёша с Игорем, вздохнули. Чем поможешь? У Алексея дома ничуть не лучше. Жизнь только в детских фильмах гладкой бывает. Не зря, видать, Профессор скорпиона вместо кошки завёл!

…Зачем он смотрел фотографии?! Он же знал, знал! Специально показали, чтобы понял, до печёнок прочувствовал!.. Трупы, наверно, специально рядком уложили, для наглядности. Пятеро… Нет, шестеро, ещё кто-то возле стены, даже не разглядел, как следует.

— Я тоже из Десанта уйду. Раз они так с Хорстом поступили…

— Не надо, Женя — если только из-за меня. Как говорит Профессор, когда в город входят танки, самое безопасное место…

— А правда, что «Опир» собирается к нам отряд прислать?

О делах с Хорстом толком поговорить не успели. Игорь лишь намекнул: поговорил, все согласны. Остальное потом, не при Евгении, ей о группе АГ-4 знать ни к чему. Пусть пока с ноосферными делами поможет. С одной Джеминой-баскетболисткой каши не сваришь.

Алёша улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с руководительницей мудрецов-аналитиков. По времени — последнюю, а в новой конспиративной квартире, за стальной дверью с двумя замками — первой. Понравилось там подпольщице, еле уговорил домой отправиться.

Скучает яйцеголововая! Плюнуть на конспирацию, уважить? Девка завидная, с такой не заскучаешь!..

«Ей уже все равно, лишняя пара часов ничего не решает…» Два часа ещё не прошли, значит, девочку-цыганку ещё насилуют. Не по первому разу уже. «Ей уже все равно…» В бетон вас, уважаемый Иван Иванович, в бетон — по самые ноздри. И героев ваших из АГ-3 — тоже! Всех, всех!..

Мог бы он остановить, спасти? Нет, конечно! Но, но, но… «Кричи, не кричи, говори быстрей. Стена — кирпича, приговор — расстрел…»

— Хочешь, Алёша, я с Профессором поговорю? Насчёт работы? Он у меня железный, никому не помогает — из принципа. Но тебе поможет, я постараюсь. Для начала надо где-нибудь закрепиться, с пропиской решить…

— Не надо, Ева, не стоит. Не знаю, хочу ли я тут оставаться. В Чернигове не лучше, но… Не знаю. А прописка… Моя девушка из-за этой прописки…

— Твоя девушка? Чего же ты молчал, Алёша? Слышишь, Хорст, у Алёши, оказывается, девушка есть, а он скрывает. Расскажи!..

Вздохнул Алёша, язык прикусил. Поздно, проговорился уже! Рассказать? Что рассказать, с чего начать? Сразу с хача?

…Боится, Иван Иванович, страшный человек! Характер кажет, крутизну, а все-таки боится. Это при разгуле демократии «эскадронам смерти» воля вольная. Выползут танки на улицы — и что делать тем, кто не в танке?

* * *

— А знаешь, Алёша, ты за последние дни изменился. Правда, Хорст? Нет, нет, не постарел, не смейся, я серьёзно. Словно… Словно ты трудную задачу решил, и теперь тебе все понятно стало.

— Рубикон перешёл? «Тонкий мир стеной дождей остаётся между нами…»

— Ну вот, я же серьёзно!..

Дорожка 4 — «Вальс гемоглобин»

Автор и исполнитель — Олег Медведев.

(3`31).

Некоторые критикуют эту песню за излишнюю «сложность». Напрасно. «Нас будет ждать драккар на рейде и янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим, — но только через танец на снегу, багровый вальс Гемоглобин»». Что может быть понятнее?

Четверг, 28 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.02,

заход — 17.44. Луна — I фаза, возраст в полдень — 1,7 дня.

Близость крупного водоёма ощущается со всей очевидностью. Сегодняшнее утреннее происшествие наглядно сие доказало. Уже не первый раз мною был замечен ястреб-рыболов. Его белую голову, белую шею и красновато-шоколадное оперение трудно с чем-либо спутать. На этот раз птица сидела на дереве неподалёку от нашего лагеря. Вспугнутая каким-то неудачливым охотником, попытавшимся (тщетно!) попасть в неё из лука, она улетела, уронив добычу, которую, вероятно, держала в клюве. Это оказалась рыба, точнее, целых две: более крупная держала в пасти другую, поменьше. Такую рыбу видеть ещё не приходилось. Её длина — 18 дюймов, окрас светло-жёлтый, чешуя испещрена яркими пятнами и полосами. Вооружена она внушительным количеством шипов и острыми зубами, выступающими наружу.

Хищник, заглотавший добычу, сам оказался жертвой. Поучительное зрелище!

Итак, впереди большая река или озеро. Возможно, это именно та Большая вода (она же Иривати), о которой мне рассказывали. Где там — «Гремящий Дым» Даймона.

Наше сегодняшнее передвижение не ознаменовалась ничем примечательным. Врагов, включая все тех же цеце (к радости заметно повеселевшего Куджура), не наблюдалось. Между тем, около полудня гонец принёс известия от рундо. Войско Калимботы одержало победу над неким отрядом, вооружённым среди прочего огнестрельным оружием (!). Имеются потери, добыча же весьма незначительна.

У гонца оказалось письмо и для меня, естественно, от мистера Зубейра. Оно было не слишком длинным. Рахама в изысканных выражениях, достойных истинного араба, желал всяческого здравия и благоденствия. Ниже, совсем иным тоном, он сообщал, что у наших противников имеются не только мушкеты, но и «нечто поновее» (?!). Жаль, что мистер Зубейр не пожелал расшифровать свой намёк. Что местные негры знакомы с мушкетами — не тайна, но «нечто поновее»? Самодельные пушки или даже револьверы? А может, закупленные через коллег Рахамы современные, европейские или американские, ружья? Поневоле вспомнились рассказы о Миомбо-Керите. Кажется, они готовы подтвердиться и в этом вопросе.

День прошёл без войны, но событий случилось немало. Из них выделю главные, существенные прежде всего для меня самого.

На том же полуденном привале я попытался поговорить с нашей Викири. Совершенно очевидно, что она понимает обращённые к ней вопросы, но почему-то не желает отвечать. Дара речи она никак не лишена, ибо охотно повторяет некоторые из произнесённых в её присутствии слов, прежде всего на наречии макалоло. На этом наречии я к ней и обратился, постаравшись говорить внятно и доброжелательно. Увы, девочка вновь предпочла промолчать. Тогда, чувствуя некоторую досаду, я несколько раз произнёс вслух «Миомбо-Керит» и «Читабо», указав прямо на север. Последствия сего оказались неожиданными. Викири взяла меня за руку. В том не было бы ничего удивительного, но на миг я вновь увидел перед собой лицо взрослой женщины — то же, что и во время моего недавнего обморока. Она и в самом деле очень похожа не Викири. На этот раз я успел поймать её взгляд. Да, эта женщина — наша девочка, но повзрослевшая на много-много лет.

Если сие видение ещё можно отнести к обману чувств, то дальнейшее видел не один я. Викири отпустила мою руку и внезапно указала на Мбомо, который в тот момент что-то внушал сонному, как обычно объевшемуся за обедом Чипри. Её жест не взывал не малейших сомнений. Чтобы развеять даже их тень, девочка громко и внятно произнесла: «Читабо! Читабо!». Я не успел переспросить и даже как следует удивиться, Викири внезапно улыбнулась и произнесла совсем иным тоном: «Давно не общались, мистер Макферсон!»

Девочка говорила по-английски. Более того, готов поклясться, что она пыталась подражать голосу Даймона, копируя даже его акцент.

Если жест в сторону Мбомо и упоминание страны Читабо ещё можно счесть недоразумением, то английская речь (с русским акцентом!) в устах африканской девочки из глубин миомбо… Я даже не пытаюсь подыскать хоть какое-то объяснение.

Мой друг только развёл руками. В мои отношения с Даймоном он не посвящён, касательно же намёка (?) нашей вынужденной пленницы, Мбомо, как я и сам, в полном недоумении.

Не менее интересен был разговор с леди Ньямоаной, состоявшийся уже вечером, перед закатом. Мы встретились возле её шатра, и леди с самым деловым видом перечислила мою доли добычи, доставшейся нам в захваченном селении. Мне полагается дюжина клыков (сортов дамир и бринджи ахль) и два десятка пленников. Все это уже отправлено в Талачеу и будет дожидаться нашего возвращения.

Первой и совершенно правильной мыслью было немедленно же отказаться, что я и попытался сделать. Но когда я поглядел на собеседницу (в этот момент она показалась мне особенно красивой), то внезапно произнёс нечто совершенно иное. Увы, разум на миг оставил меня, ибо сказал я (дословно): «Претендую на нечто большее, повелительница». Ответ последовал незамедлительно: «Большее следует завоевать, шотландец Ричард!»

Леди Ньямоана не шутила. Кажется, я тоже.

Несколько секунд мы оба молчали, но это молчание было красноречивее всяких слов.

Творец всего сущего! Чего я хочу, к чему стремлюсь? Надо ли отвечать? Вероятно, надо, но — не сейчас.

Чтобы скрыть смущение (если сие было вообще возможно), я попытался напомнить леди Ньямоане о пленной правительнице Сешете. Леди улыбнулась и не без некоторой снисходительности, сообщила, что та ещё жива, но особо завидовать ей не стоит. Потом добавила со всей той же улыбкой: «Враги должны умирать долго, очень долго, шотландец Ричард!» Пальцы мои похолодели…

Я не дома, я не в Европе. Впрочем, и в Европе принцип «горе побеждённым» все ещё в полной силе. Можно взывать к милосердию, твердить о гуманных принципах, повторять, что все люди — братья… Увы, человечество занимается этим уже не первое тысячелетие, причём с одинаковым успехом.

Тебе ничего не изменить, шотландец Ричард!

Перечитав эту и предыдущие записи, внезапно сообразил, что уже несколько дней не общаюсь с Даймоном. Все ли в порядке в его непонятном и странном мире, где духи ведут себя ничуть не лучше нас, живых людей? Все ли в порядке с ним самим? Увы, спросить не у кого, в мимобо не найдёшь специалиста по бинауральным ритмам.

Разве что… Может, Викири пыталась не удивить меня, но объясниться, даже передать некое сообщение?

Закат сегодня необыкновенно яркого и густого красного цвета. В Европе это свидетельствовало бы о приближения сильного ветра. Здесь, в Африке, такое может означать все, что угодно.

Дорожка 5 — «Звёздам навстречу»

Музыка А. Новикова, слова В. Харитонова. Исполняет Людмила Зыкина.

(4`00).

«Кто вернётся опять из полёта, кто-то наверно войдёт в тишину». Странные слова в этой вроде бы простой лирической песне!

…Облака по всему небу — белые, с лёгким бирюзовым отливом, в золотистых отблесках уходящего солнца. Края острые и форма непривычная, словно из кубиков сложены. До самого горизонта

Алёша улыбнулся. Наконец-то дома. По-настоящему! Родительская квартира в Чернигове, дрянная комнатушка у метро, новая «конспиративка», пустая, с компьютером и раскладным диваном… Все не то, все временно, неуютно, вспоминать не хочется. А здесь, среди бескрайнего неба, среди снежно-белых облаков…

Покачал головой Алексей. Увлёкся, забылся, скоро на стихи перейдёт. «В небе белом, в облаках…» Какую рифму подобрать? «Страх»? Почему «страх»? Не страшно, напротив. «Прах»? Ещё хуже. Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам… э-э-э… хвост собачий.

Страх-прах-крах-вах. В смысле, вах-вах-вах, восторг полный.

Все, хватит. Смотрим. Зовём!

Алёша поднял руки вверх, чуть в стороны развёл (скользить удобнее!), оглянулся:

— I’m North! I’m North! Do you listening me? I’m North!…

Негромко проговорил, почти прошептал. Услышат? Было бы кому слушать, а так, должны, Профессор обещал. Можно и погромче:

— Я — Север! Я — Север! Выхожу на связь, прошу отозваться! Я — Север!..

Тихо, тихо, только издали — лёгкий перезвон, словно льдинки лопаются. Подождал Алёша, послушал…

— Я — Север! Выхожу на связь. I’m North! I’m North! Do you listening me?

Молчат? Молчат! Ничего, отзовутся. Времени полно, часа полтора точно есть, программа надёжна, а если чего, Джемина-подпольщица на страже. Подстрахует.

— I’m North! I’m North!..

Снова звон — далёкие ледяные колокольчики. Или только кажется? Здесь, среди белых облаков, нет ничего настоящего, это лишь картинка, образ в спящем сознании, иероглиф подлинной Ноосферы. Профессор говорит, что не всем небо видится, некоторым море, реже — пустыня или лес. Как в настоящем сне — непонятное, непредставимое преобразуется в знакомый образ, упрощается, становится понятным, простым, игрушечным…

— Я — Север! Я — Север!..

Небо

Тихо, чисто, пусто…

Внезапно подумалось, как это выглядит со стороны. Кресло — новое, только что из салона-магазина, монитор, сам он в кресле, наушники на висках, глаза закрыты. Джемина сидит на диване, больше негде, в руке — сигарета. Курит. А ещё баскетболистка!

Надо было Еву позвать, с ней проще. Или… Все верно, в многом знании — многие печали. А зачем Профессоровой дочке лишние печали?

* * *

С Профессора все и началось — как сегда. Столкнулись в коридоре на родном этаже, пятом истфаковском. Спешил Профессор, но все-таки остановился, протянул твёрдую ладонь.

Улыбнулся.

Алёша просто поздороваться думал. Впереди — третья пара, он спешит, Женин папа тоже торопится. Выборы выборами, война — войной, а работу пока никто не отменял.

— Да, Алексей, два дня с собой ношу. Это для вас.

Снял с плеча сумочку чёрной кожи, расстегнул.

— Вот!

Моргнул Алёша: что, простите, «вот»? Пакетик бумажный? В такой диски обычно кладут…

Диски?! «Вот»!

— Здесь все главное, чтобы собрание сочинений мистера Монро не перелопачивать. И заставка Гранта. Обычный mp4, на любом компьютере пойдёт. Летайте!

Снова улыбнулся — кончиками тонких губ. Не глазами. Серьёзно смотрели глаза.

— Что найдёте — ваше. Советую взять с собой, так сказать, секунданта. На всякий пожарный. Риск невелик, но все-таки…

Алёша вздохнул. Выдохнул — понял. Так, значит, повернулось?

— Спасибо! Только…

— Только! — дёрнулись губы. — Только прошу, Алексей, Женю не приглашайте. Она… В общем, очень прошу.

Что ответишь?

— Понял.

Хотел «Так точно!» брякнуть — сдержался в самый последний миг. Ещё не хватало!

Без Жени-Евы и вправду обошлось. Джемина-подпольщица даже не дослушала — трубку бросила, вихрем примчалась. Пришлось пообещать, что и её в небо пустят. Потом. Когда-нибудь…

— I’m North! I’m North! Do you listening me?

Пока наушники надевал, пока диск в дисковод прилаживал, выдавал Джемине последние инструкции, об одном лишь думалось. Мечтал — и получил, прямо на блюдечке с каёмочкой. В бумажном пакетике, если совсем точно. Ставь диск, надевай наушники, лети прямо в Ноосферу, ищи, чего хочешь — и кого хочешь. Не нужно программы подыскивать, в Профессоровы файлы заглядывать, разбираться с мигающими пятнышками на экране. Все вместе, in corpora. Весь мир в кармане. Нет не мир — все миры, Вселенная. Ноосфера!

И все прочее — in corpora, в полном комплекте. Денег на пару лет хватит, если не роскошествовать, комнатой новой обзавёлся, диплом не горами. Повезёт — здесь же на работу можно устроиться, хоть в архиве, хоть в областной библиотеке. Аспирантура — заочная, конечно, чтобы не спешить, не сбивать подмётки. А там… Чего ещё для счастья не хватает? Вари? В чем вопрос? Вызывай такси, говори шофёру адрес… Если не хочешь — не надо, Джемина рядом, ехать никуда не нужно. Авось получится что-нибудь, неплохая девка.

…Так что катись ты, товарищ Север, со всеми интригами и тайнами! И ты, Юрий Владимирович, товарищ Юго-Восток, катись. Не просился Алексей Николаевич Лебедев в руководители подполья. Поработал — и будет, на такая великая радость идиотами командовать. А умными, так вообще… Ивану Ивановичу, страшному человеку, сказать: выведен в резерв, звонить больше не надо, товарищ Север сам связного пришлёт. Остальным и говорить ничего не надо, обойдётся.

…А если не обойдётся? Если вправду — переворот? Что тогда?

— Я — Север! Я — Север! Выхожу на связь, прошу отозваться! Я — Север!..

То ли почудилось, то ли правда… Нет, не отозвались, тихо вокруг, даже звона не слышно.

Тихо, чисто, пусто…

Небо.

И прожекторов не видно, только облака — огромные, тяжёлые, совсем близко, рядом. Но все-таки что-то… «В пустоте, в пустоте…»

Испугаться не успел — ударило прямо в лицо. Белое. Чёрное. Никакое.

Больно! Очень больно!..

* * *

— North! North! Do you listening? Север! Слышите меня? Вы понимаете… говорите по-русски, да?

— Я… Сейчас… Да, понимаю, говорю…

— Начало контакта всегда такое, скоро пройдёт. Вы использовали что-то новое, не программу Джимми-Джона… Джеймса Гранта? Ладно, потом поговорим, я просто очень обрадовалась, первый настоящий контакт за несколько лет… Вас так и называть — Север, да?

— Алёша… То есть… Алексей Николаевич.

— Алёша — лучше. Я — Елена. Для вас, если судить по голосу — «тётя Лена», но тётей быть почему-то не хочется. Так… Глаз у нас обоих в физическом смысле нет, но… Можете их открыть, Алёша. Мы дома!

Дорожка 6 — «Жизнь моя, любовь моя»

Музыка С. Туликова, слова А. Пришельца.

Исполняет Виталий Власов. Запись 1954 г.

(3`08).

Эта замечательная и очень грустная песня была написана Туликовым после смерти жены. «Как же быть? Кого спросить, что случилось с вами? Жизнь моя, любовь моя с чёрными глазами!»

Руке больно. Глазам… Тоже больно, не открыть, не двинуть веками. Темно!

Полетал? Долетался! «Тонкий мир стеной дождей остаётся между нами…»

— Ничего, Алёша, ничего! Сейчас…

Тот же голос — женский, с лёгким чужим акцентом. Под ногами — твёрдо, левая рука… Вот почему больно — его за руку держат. Крепко, однако!

Боятся, что улечу?

— Понимаете, там, где вы только что были, ничего материального нет. В нашем, конечно, понимании, да. А здесь вы стали кем-то… кем-то очень симпатичным… Извините, Алёша, просто я рада.

— Я… Я тоже.

Смог — выговорил. Легче! Совсем легко!.. Кажется, можно глаза открыть.

— Ай!..

Солнце!

— Ну, видите?

Рука свободна. Солнце светит. Он видит.

— Добро пожаловать на планету Мирца!

Девчонка — рыжая, как солнце в зените. Волосы короткие, «ёжиком», на лице и носу — веснушки россыпью. Невысокая, крепкая, в белых шортах, на лбу повязка, тоже белая. Прямо с теннисного корта, ракетки лишь не хватает. Вот и корт, чуть позади, за невысоким забором. Рядом бассейн, вода голубая, в цвет небу.

…И горы — во весь горизонт. Белые пики, серые склоны, Гималаи — и только. Здорово!

— Падайте!

Пока думал, пока прикидывал, куда именно, девчонка (она же «тётя Лена») сама определила. Потянула за руку…

…Ай — ещё раз.

Шезлонг, маленький столик рядом, на столике — стеклянный кувшин с чем-то ярко-красным. И ещё один шезлонг.

— Сок будете? Коньяк тоже есть, да.

Алёша втянул воздух (свежий, горный!), головой помотал. Вот тебе тучки-облачка! Он то думал, N-контакты — вроде разговора по телефону. «Алле, алле, как слышите?» А тут все настоящее: и шезлонг, и столик, и сок. Апельсин? Манго? Что-то другое, незнакомое, острое, почти не сладкое.

Планета Мирца? Почему — планета? Мирца — знакомое имя, кажется, из романа «Спартак». Джованьоли, итальянский романтик, друг Гарибальди… Интересно, отчего «Мирца»?

И «тётя Лена» — почему? «Тёте» и двадцати не будет. Или…

Алёша поставил недопитый сок на столик, на свою новую знакомую поглядел, уже внимательно. Лет девятнадцать, если по виду судить. Но взгляд…

— Алёша… Алексей Николаевич!..

Встала — решительно, резко. Подошла, наклонилась, поглядела прямо в глаза.

— Просыпайтесь! У нас может быть малое… То есть, мало времени, да. А я хочу так много у вас узнать!..

Вздрогнул Алексей, словно и вправду проснулся. Ох, и взгляд у рыжей, ох, и смотрит! Какие девятнадцать, она же старше мамы, Профессора старше!..

— Да, конечно… Елена. Сейчас… Я все расскажу. Программу Джеймса Гранта мы… я использовал, но главное — бинауральные ритмы. Методика Монро, профессора Роберта Монро…

* * *

Ледяные вершины на горизонте, чистое голубое небо, звонкий воздух, стакан с незнакомым соком в руке. Теннисный корт, бассейн, одноэтажный деревянный домик, возле него «джип» в тропической раскраске. За домом — стальная вышка, с непонятно чем на вершине, дальше стена леса, разрезанная узкой просекой.

Планета Мирца…

— Ваш Профессор не все рассказал, Алёша. Главное, уверена, на диске, что он вам дал, но расшифровать это главное не сможете, да. То, что вы называете N-контактом, не привело бы сюда. Я бы просто не услышала. Этот мир… В него попадают… попадали совсем иначе. Про бинауральные ритмы я ничего не слышала. Чтобы оказаться здесь, нужен адрес, точный адрес, и он на диске есть. Кажется, ваш Профессор определил вас в почтальоны, да.

— Сюда? К вам?

— Выходит так.

В голосе Елены нет радости. Уже не улыбается, не шутит. Губы сжаты, на гладком загорелом лице — непрошенные морщинки. Может, потому, что не смог Алёша ничего толком рассказать, ни на один вопрос не ответил. Если и ответил, то явно не в десятку.

— Он наверняка знает Джимми… Джеймса Гранта. Джимми делился своими программами, раздавал их бесплатно или почти бесплатно, но дорогу сюда знали всего несколько человек, да. Вы из УССР, то есть, из Украины… Кажется, я догадываюсь, откуда у Профессора адрес.

Замолчала, потёрла ладонью лоб.

Почему — УССР? Какой год на этой планете?

Улыбнулась — виновато, по-детски.

— Нехорошо поступаю, Алёша, да? Расспрашиваю, пытаю вас, а сама ничего не рассказываю.

Встала, резко хрустнула пальцами, поморщилась.

— Нервы, да. Самое время курнуть… Правильно будет по-русски — «курнуть»? У меня осталось три сигареты, берегу на последнюю крайность. Нет, нет, Алёша, не пугайтесь. Не наркотики, хуже. Одна затяжка — и ничего не помнишь. Ничего, ни о чем, ни о ком. Героинчик Джимми-Джона… Остаётся лишь этот мир. Мой мир…

Поглядела вокруг, прищурилась.

— Знаете, что это Алёша? Рай, самый настоящий. Его придумал и создал великий бог по имени Джимми-Джон. Джеймс Грант… Целая планета, огромная, настоящая… Почти настоящая. А ещё космос, Луна, даже Марс. Марс, правда, можно только увидеть, близко не подлетишь. Рай… Он дорого стоил, этот рай. И ему, Джимми, и другим. Потом… Потом я вам все расскажу, сейчас, наверное, не смогу, больно очень, да. Не рассердитесь?

Алёша покачал головой. Не рассердится. Подождёт. Того, что узнал, за глаза хватит.

Пока.

Если этот мир кем-то создан… Искусственный мир, остров в Ноосфере? Профессор на что-то такое намекал, надо его расспросить, что за рай такой… Если он в самом деле вставил в программу адрес, путёвку в рай… Рай? Не слишком весело в раю! Ни ангелов с арфами, ни… Стоп!..

— Елена! Вы что, тут одна? Больше никого нет? На всей планете?

* * *

— …Поэтому тащите сюда, кого хотите, Алёша, чем больше, тем веселее, да. Думаю, можно подключиться к программе и двоим, и троим… Я не совсем одна, но те, что здесь обитают, не совсем… Один мой знакомый называл их «големами». Очень точно! А ещё есть демон… Нет, скорее персональный архангел по имени Гедеон. У него, само собой, огненный меч… Если бы Джимми был с нами… Ничего о нем не слыхали, в самом деле ничего? Мистер Гедеон молчит, как и положено стражу с мечом, а всех остальных… Всех остальных сюда не пускают. Два года уже, даже больше, да. Мой рай начинает казаться чем-то… совсем другим. Расспросите своего Профессора, обязательно, я вас очень прошу!.. И приходите ещё, завтра, послезавтра, когда хотите. Я буду очень вас ждать!..

Дорожка 7 — «Засвистали козаченьки»

Предполагаемый автор — Маруся Чурай.

Исполняет Иван Козловский в сопровождении хора. Запись 1951 г.

(3`02).

Разумеется, в тексте Маруси Чурай «козаченьки» не свистели попусту, уходя в поход, а просто «за свит всталы», то есть поднялись до рассвета. Козловский исполняет «фольклорный» вариант, впрочем, исполняет блестяще.

Пятница, 29 августа 1851 AD. Восход солнца — 7.00,

заход — 17.46. Луна — I фаза, возраст в полдень — 2,8 дня.

В одной из наших бесед Даймон обмолвился, что Время не следует воспринимать «линейно», исключительно, как одно из четырех измерений. Время — вообще не измерение, а целая Вселенная, и в понимании этого, якобы, и заключается секрет «выхода» Человека за пределы его привычной «клетки» (?!!), образуемой несовершенными органами чувств (!!!).

Увы, я далёк от мудрости духов — или, если верить Даймону, людей XXI века. Но то, что Время дискретно, понимает каждый. Оно движется и стоит, спешит и отстаёт. Жизненного опыта в таком рассуждении куда больше, чем поэзии. Моё путешествие — наглядный и свежий тому пример. Ещё месяц назад моё Время не спешило, неторопливо меняя декорации. Встреченный львиный прайд или помянутая Мбомо зонтичная акация были предметом долгих рассуждений и даже философствований.

Теперь Время сорвалось с цепи. Оно мчит настолько быстро, что я не успеваю не только делать подробные записи, но и даже осмысливать происходящее. Кажется, я перешёл очередной Рубикон, за которым остался мирный путешественник Ричард Маркферсон со своим мало кому интересным южноафриканским «блюдцем» и надеждами на гонорар от ещё ненаписанной книги. Там же осталась и болезнь, которую я, слабо верящий в чудеса, почитал безнадёжной.

Я здоров. Я на войне. Я рядом с моей Леди. Я скоро увижу Миомбо-Керит. Надо ли гневить Творца, требуя от жизни чего-то большего?

Из многого, случившегося в этот тёплый, пожалуй, слишком тёплый для здешней весны день (в два часа пополудни термометр показал + 27 градусов) запишу лишь главное.

Мы, как и ожидалось, вышли к воде. Пока ещё не к Большой воде, обещанной Даймоном. Около полудня мы увидели реку, не слишком широкую (до 200 ярдов), с низкими пологими берегами, заросшими камышом, сухим в эту пору года. Река именуется Буа и, если верить слухам, действительно впадает в некое большое озеро.

Однако, я не имел возможности производить научные наблюдения, которых неведомая европейцам река, конечно же, достойна. На нашем пути оказалась не только река, но и те, кто её охранял. Точнее, охранялись лодки — впереди была переправа.

Услышав мушкетные выстрелы, мы с Мбомо привычно (!) взялись за оружие, которое теперь стараемся в любом случае держать под рукой. Ружьё Дрейзе и американский карабин смотрели в сторону врагов. Их оказалось немало — не менее шестисот, причём не менее полусотни имели огнестрельное оружие. Нас атаковали сразу же вслед за первым мушкетным залпом, причём сия толпа (строем её называть затруднительно), стреляя из луков и швыряя копья, пыталась охватить голову колонны. Успех им не способствовал — мачака быстро выстроили наших новобранцев, уже привыкших к подобным неожиданностям, приготовили мушкеты… Хватило одного залпа — нападавшие бежали, оставив нам до десятка убитых и раненых. Однако, их нелепая атака казалась таковой лишь по виду. Пока мы отбивали приступ, лодки были уже на воде, лишая нас средств быстрой переправы. Посему последовала новая команда, и наше войско само побежало вперёд. Несколько лодок оказалось в наших руках, и наиболее опытные мачака тут же начали перебираться на другой берег Буа, захватывая плацдарм.

Мне и Мбомо и на этот раз не пришлось пострелять. Переправа шла быстро — солдаты, распугав крокодилов и бегемотов, уверенно перебирались вплавь. Некоторые связывали камыш, готовя примитивные плоты. В ожидании их постройки носилки леди Ньямоаны оставались на берегу, равно как и мы с Куджуром. Я решил не спешить и дождаться возвращения одной из лодок, дабы не подвергать ненужному риску маленькую Викири и нашего ослика. Время шло, я от нечего делать поглядывал по сторонам. Камыши, столь густо покрывавшие берега Буа невольно привлекли внимание. Солдаты наши не заходили далеко, между тем камыш мог скрывать не только пустые прошлогодние гнёзда приречных птиц. Подумав немного, я направился прямо к носилкам леди Ньямоаны. К счастью, её охрана имеет приказ пропускать меня немедленно.

Камыш подожгли. Густой тёмный дым поднялся к самому небу — и почти сразу же послышались отчаянные крики. Десятки голых воинов, бросая копья и луки, кидались из горящего ада прямо в мутные воды река. Я оказался прав — нас ждала засада. Неприятель выгадывал момент, чтобы ударить наверняка, когда носилки правительницы окажутся у самой воды. В случае успеха им хватило бы одного удачного выстрела. Без леди Ньямоаны поход не продолжился бы.

С самой леди мы так и не увиделись, чему я, признаться, рад. Выслушивать благодарность за правильный совет отчего-то не хочется. Леди привыкла повелевать, её воля и мудрость не подвергаются сомнению, а тут некий бродяга-иностранец выручает правительницу… К чему смущать красивую женщину — и смущаться самому?

Во время переправы вновь удалось увидеть старого знакомца — ястреба-рыболова, причём за весьма неблаговидным занятием. Хищник отнимал добычу у пеликана. Подождав, пока эта птица наполнит свою находящуюся под клювом «мошну», ястреб начинал снижаться прямо на неё, не слишком быстро, но производя крыльями сильный шум. Пеликан в страхе и растерянности разевал клюв, словно крича «караул!». Ястребу оставалось лишь выхватить добычу из «мошны» и отправиться с нею на беззаконный пир.

Поистине Африке нужен свой Лафонтен!

Иное событие не столь драматично, скорее, странно и даже загадочно. Мне казалось, что я знаю о моем друге Мбомо немало. Свою биографию он никогда не рассказывал, но на расспросы отвечал не таясь. Исходя из его слов (и песен!) я был уверен, что мой друг родился в где-то Южных Штатах и был рабом на одной из бесчисленных тамошних плантаций. Этому предположению соответствует его манера разговора, скорее, американская, чем африканская. Все оказалось иначе — и сложнее. Мбомо родом из Африки, но родился в Либерии, на Перечном берегу, в поселении Мэриленд, что на реке Гранд-Сесс. Его родители и вправду были рабами за океаном, но освободились и вместе с прочими прибыли в Африку, дабы по почину Американского Колонизационного общества основать там вольное негрское государство по образцу Северо-Американских Штатов. Таким образом, Мбомо не американец, но потомок американских колонистов на африканской земле — выходцев из Африки (!). Поистине, затейливы и прихотливы дороги Судьбы!

Вместе с тем, Мбомо, если верить его словам, покинул родину много лет назад. Мой друг обмолвился, что отъезд был связан с попытками центральной либерийской власти подчинить себе самоуправляющийся Мериленд. Эти события мне известны, но случились они более двадцати лет назад.

Семь лет назад мы с Мбомо познакомились в Судане. Так и хочется спросить, где мой друг был долгие тринадцать лет. Неужели наша Викири в самом деле… Не спрошу — каждый имеет право на свою тайну.

Переправа через Буа обозначена на карте и тщательно зарисована. Мы идём дальше.

Дорожка 8 — «Сулико»

Исполняет Леонид Утёсов. Запись 1947 г.

(3`23).

«Долго я бродил между скал, долго я могилку искал…» Так и кажется, что Утесову негромко попевает знакомый голос с грузинским акцентом. «Но найты её нэлэгко…»

Толпа слева, толпа справа. И впереди — толпа. Оглянулся Алёша: может, сзади лучше? Где там! Всюду народец, не протолкнёшься, даже в турнирном рыцарском доспехе.

Занесло! Или митингов не видел? Сколько можно? Главная площадь, справа — Администрация, сзади, чуть левее — Университет, впереди трибуна, на трибуне… Геббельс-Лапчинский на трибуне, кто же ещё?

— …Значит, товарищи, мы — сепаратисты? Мы родину, Украину нашу, на части режем, вдоль и поперёк пластаем? Мы, значит, шпионы, агенты влияния, масоны недодавленные?

Рядом с Геббельсом, само собой, штандарт — малиновая ткань, золотые буквы. «Отечество и Порядок» на посту. Слева и справа — камуфляж, парни с повязками и значками. Десант тоже не дремлет. И как дремать, если Отечество в опасности?

— Сколько орали, сколько слюны извели! И такие мы, русскоязычные, и этакие. И вот вам результат. Продули бандеры из-за Збруча выборы и сразу отчаливать собрались. Широкая автономия Галичины! Знаем мы эту «широкую»!..

Алексей Лебедев поглядел на Игоря. Не слинять ли с сонмища? Надоело. Понял его Хорст Die Fahne Hoch, широкими плечами под серой штатской курткой дёрнул. Раз уж пришли… Женя звонила, просила найти, подождать.

Геббельс пограмотней бабы Галамаги будет. Не «бендеры» — «бандеры». И на том спасибо!

Женя-Ева где-то возле трибуны, как обычно. Начальство в последнее время её в фоторепортёрах держит. Хороший цифровик Профессор дочке купил.

— Двинули? — Алёша Хорсту.

— Двинули! — Хорст Алёше.

Двинули! Сквозь толпу, сквозь народ сознательный, что сбежался на митинг, времени не пожалел. Как не сбежаться, если Отечество…

— …На части режут. Сперва по Збруч, потом — по Днепр. Вот они, гуцулы, лемки с бойками и прочие львовяне! Выборы проиграли — и прости, прощай!.. Кто не хочет в одном государстве жить — они или мы? У кого местечковые амбиции?

Не выдержал Алёша, поморщился. Век бы не слушал, хоть и правда. Не возразишь Геббельсу! Черт знает что братья-галичане учудили. Не нравится русский язык — не надо, никто вас Пушкиным не закармливает. Страну зачем резать? Не просто так — с фанфарами. Во Львове памятный знак дивизии СС открыли — 14-й панцергренадерской, которая «Галиция». Сплошное «Zum letzen Mal wird nun Appell geblasen». То-то Еве радость! Львов — ладно, там все на эсэах и на Бандере помешаны. Им что Гитлер, что Дудаев, лишь бы русских резали. Но ведь они…

— …К нам решили пожаловать, товарищи, «Опир» свой прислать. Зачем, спрашиваете? Памятный знак открыть — бойцам УПА, Украинской, понимаете ли, Повстанческой армии. А под это дело парад провести, прямо тут, на площади. Много в УПА этой наших воевало? Один? Два? Вот и я говорю…

Тяжело сквозь толпу пробираться! Чем ближе к трибуне, тем народа гуще, плечи шире. Совсем близко не подойдёшь — десантники в парадной форме кольцом оцепили. За их строем ещё один — «каштаны», милиция муниципальная. Рядом стоят, не ссорятся. У Десанта с ними почти что дружба. А может, и не почти.

Менты, которые настоящие, тоже на площади, но подальше, к трибуне не подходят. Не решаются, погорельцы!

* * *

В последние дни Алёша редко заглядывал в новости. И надоело (как митинги с Геббельсами), и противно. Понимал — надо. И товарищу Северу, пока в отставку не отправили, и просто по работе. Грешно студенту-историку за политикой не следить! А все равно — противно. Если не о будущей коалиции, не о том, сколько кому постов министерских предложили, то о зарплате и пенсиях для депутатов. Стыдобища! Худшего компромата для господ Усольцевых и прочих демократов никакой враг придумать бы не смог. Глотают в три горла, не давятся. И все мало им, мало!..

Если вправду тигр в засаду спрятался, тогда понятно. Сгонят «народных избранников» штыками на стадион, как в городе Сантьяго, а народ лишь посмеётся. Вот вам, господа депутаты, зарплата вместе с премиальными и выходным пособием. Получите — и распишитесь!

Не это в новостях самое интересное. Стрельба после выборов не стихла, напротив. Разве что цели слегка изменились. Бандиты то ли спрятались, то ли из страны подальше рванули. И милиции передышка вышла. А вот на адвокатов словно мор напал: позавчера двое, вчера ещё один, и сегодня кому-то не повезло. Не всех пулей — кто в собственной машине, на гонорары купленной, сгорел, кто без следа сгинул.

Засуетились крючкотворы, письмецо Президенту направили, собирают чрезвычайный съезд. Успеют ли? Апрель на дворе!

А тут ещё «широкая автономия». Львовский совет решение о референдуме вот-вот примет, «Опир» «походные группы» по всей стране рассылает — парады проводить, демонстрировать флаг красно-чёрный. Спятили там за Збручем, что ли?

Нет, среди облаков лучше! Может, вправду бросить все, АГ-группы распустить, с Иваном Ивановичем, страшным человеком, распрощаться?

— Игорь, как там дела? Что нового?

— Много нового. Ребята согласны, я ещё с одним человеком поговорил… Потом, Алексей, здесь не стоит.

Кивнул Алёша, с Хорстом Die Fahne Hoch, соглашаясь. В самом деле, не в толпе о таком беседовать.

И тут отбой? Спасибо, друг Игорь, война окончена? Струсил товарищ Север? Между тучек решил полетать, с тётями Ленами соку попить? Струсил, все бросил, всех бросил?

Кто на трибуне? Геббельс? Нет уже не Геббельс.

— Кто это? — Игорь Алёше.

— Кто это? — Алёша Игорю.

Худой, длинный, в десантом камуфляже, в фуражке офицерской, на широком лице — очки в роговой оправе.

Улыбается.

Рука под козырёк.

— Здравия желаю, товарищи! Разрешите представься: капитан Федор Березин, донецкая областная организация Антифашистского движения «Десант». Привёл ребят на подмогу. Где тут бандеры?

— А-а-а-а-а-а-а!..

Переглянулись Алексей с Игорем. Березин, гроза ментов! Ну, сейчас будет!..

— Заявляю, товарищи, со всей ответственностью: обстановка под полным контролем. «Опир» не пройдёт, мы его не пустим. Они не пройдут! Они не пройдут!..

— А-а-а-а-а-а-а-а!..

— Алёша, Хорст, наконец-то! Хорошо, что пришли, ребята очень просили. Тебе, Хорст, на трибуну надо, наши так начальству и заявили. Не будет тебя, их тоже не будет…

Ева — в десантной форме, с цифровиком наперевес. Весёлая, улыбается.

— Пойдёшь? — Алёша Игорю.

— Ну… Не знаю даже. — Игорь Алёше.

— Хорст, даже не думай! Вперёд — и на трибуну, ты сразу после Березина выступаешь, все наши требуют. А ты, Алёша… Ой, что это?!

Не служил Алексей Лебедев в армии, не сподобился. Но сообразил первым, даже прежде Хорста. Схватил Женю за плечи, подмял под себя, толкнул прямо на булыжник. Упасть не дал, поддержать успел — прежде чем самому рядом прилечь.

— Игорь! Падай, падай, падай!

Пули. Вторая, третья… седьмая.

* * *

— …Березин убит! Березин! Менты Березина убили! Товарищи, Федор Березин убит! Товарищи!..

Дорожка 9 — «Донна Анна»

Ария из к/ф «Господин оформитель»

Композитор Сергей Курехин.

(4`08).

Тема Смерти — манящей, близкой, неизбежной. Белый огонь фар разрывает спасительную тьму. Не убежать, не спрятаться…

Мчит ручеёк, весенней водой полнится. Недолго жить ему, беззаконному, не обозначенному на картах. День, другой, третий, и сгорит последний снег, уйдёт невидимым паром в яркое тёплое небо. И ручейку аминь — пересохнет, грязью укроется, потом пыль последнюю память развеет. До следующей весны, до того, как вновь загорятся снега…

Мчи, ручеёк, твоё сейчас время!

Алёша расстегнул старую куртку, на солнце прищурился, потом на ручеёк взгляд кинул. Спешит, грязной водой пенится…

— Ты заметила? Климат и вправду меняется. Холода до апреля, а потом сразу…

Зачем сказал, и сам не понял. Добро бы на геолого-географическом учился, там фенологию преподают.

— Бидный, бидный малюня! Мой би-и-идный!..

Коснулась Варина ладонь лица, потёрся о тёплую руку Алёша — щекой, носом, закрытыми глазами, снова щекой.

Ой, хорошо!

— Ничего, Варя! Я… Ничего…

— Бидного малюню опять чуть не убили! Что ж тебя по таким местам носит, Алёша? Вчывся б спокийно, у кахве вечером ходил!..

— Ага…

Зря сказала, «кахве» помянула. Все сразу и вспомнилось: хач с братцем-ментом, «кахве», иное прочее. Отодвинулся Алексей от ласковой Вариной ладони, открыл глаза.

Ручеёк, солнце, на кустах почки набухшие.

Весна. Его опять не убили.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

— Спасибо, что приехала!

— Та ты що, Алёша! Як ты позвонил, я одразу…

И в самом деле, молодец. Сразу после площади, после того, как они с Игорем Женю подальше оттащили, Алексей, даже не отдышавшись, вынул кармана мобильник. Боялся, что разбил, что не дозвонится. Повезло! И телефон, спасибо ему, работал, и Варя на рабочем месте оказалась, сразу к аппарату подошла.

Почему позвонил, почему Варе, думать не стал. Потом! Когда в себя придёт, проклятое шипение слышать перестанет.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!

Если же подумать… Джемина, конечно, прибежала бы, не замешкалась. Утешила, не преминула бы — моментом воспользоваться… Ну её, баскетболистку-подпольщицу! Девка хорошая, но… Не сейчас!

Неподалёку от площади с Варей и встретились — за маленьким мостиком, что от входа в зоопарк протянулся. Под мостом трамваи бегают, авто шумят, а наверху, тихо, спокойно, безлюдно.

Ручеёк…

— Все хорошо, Варя. Все хорошо…

Сказал, вновь на ручеёк, чудо весеннее, поглядел. Кому хорошо, кому не очень. С ним, отставным демократом, все, считай, в ажуре. Не ранен, не убит, даже не ушибся. Только лёгкий звон в ушах, как тогда, среди белых облаков — и знакомое шипение, словно оно злится. Промахнулось, не попало. Не последний раз. Не уйдёт оно, не отстанет.

Здес-с-с-сь!

Ему хорошо, и с Женей обошлось, даже испугаться не успела. Только когда её в четыре руки с булыжника вздёрнули, поволокли сквозь орущую толпу, удивляться начала. Игорь здорово ударился — боком, где ребра сломанные, едва-едва сросшиеся. Крепкий он парень, Хорст Die Fahne Hoch, а сдержаться не мог — постанывал, губы кусал. Авось, обойдётся.

Даже Федору Березину повезло. Не убили, как показалось по страху и горячке, только ранили. И Геббельса-Лапчинского, что рядом с капитаном стоял, ранили — легко, в мякоть руки. Не рана, а самострел, за такие раны Особый отдел сразу в трибунал направлял.

Ничего, выдюжат!

А вот двоим из толпы совсем не повезло. Не десантники, не «каштаны» — просто любопытные. Обоих наповал.

Может, кому ещё не подфартило, но и Феди Березина с двумя трупами хватает. Позвонила Ева отцу, успокоила…

…«Я жива, папочка! Жива, жива, и Игорек жив, и Алёша. Да, да, не волнуйся, живы, никто не ранен!». Надо же! И про «Профессора» забыла, и про «Хорста».

…А потом свой «Сименс» на FM-радио переключила. А там!.. Цивилизация! Со Страшного суда прямой репортаж организуют.

Стрелял и вправду мент. При полной форме, при штатном оружии. Все видели! Интересно, что пресс-центр МВД на этот раз придумает? Провокатор в краденой шинели затесался?

Чего тут думать? В бетон — и катком сверху! Подобрел что-то в последнее время товарищ Север, ослабел, о капитуляции мыслишки подпускать начал. В отставку, значит? В облачка, подальше от мокрого булыжника, на который Женю уложил?

— Извини, Алёша, я тилькы на два часа отпросилась.

— Да, Варя, конечно. Пойдём к трамваю, провожу.

Если и вправду провокация? Тем более нельзя расслабляться. Кончились шутки, это уже не плакаты-бигморды, не болтовня на сайтах. Держись, товарищ Север, руководитель областного подполья!

…С Игорем поговорить завтра же, с утра. Он да ещё четверо — группа АГ-4 готова. Не новобранцы, в армии отслужили, не в кашеварах, не в свинарях. Хорст про оружие заикался, но с этим и погодить можно, иное требуется…

* * *

— Зря ты, малюня, зря! Я ж все вижу, не можешь ты без мэнэ. И я без тебя не можу. Иншу найдёшь, а меня все равно вспоминать станешь. Не потому, что такая я гарна, и ты такой гарный, просто нам лучше вместе. Сложились мы с тобой, малюня — як у конструкторе детском.

Ничего не ответил Алёша, руки в карманы куртки сунул. Словно весна внезапно кончилась, морозом февральским обернулась.

— Я ж тэбэ, Алёша, в мужья не зову…

— Почему?

Не хотел — само вырвалось. Спросил, пожалел. А Варя рассмеялась.

— Ой, малюня! Ты бидный, я — бидна, дытына родится — тоже бидной будет. А бидный — он злой, он никого не любит, всех винит, никого не прощает. Нет, Алёша, сначала в люди вырвемся, на ноги станем, а там… Як захотим. Зачем ждать того «там»? Не мучь себя, приходи, как раньше. Можешь даже шоколадку не покупать!

Вновь засмеялась, руку Алёшину сжала.

— Или ревнуешь, малюня? Так я вжэ взрослая, и ты — взрослый. Иногда уступишь — или сама кого биля сэбэ положишь. Бывает — и у меня, и у тебя, наверное. И у остальных бывает. Навищо нам из-за того друг друга кыдаты?

Дрогнул губами Алёша — сдержался. Философия, блин! А он хотел про «конспиративку» сказать, про то, что с деньгами уже не караул, а прописка хоть и дорого стоит, но запредельно.

Или не хотел? Денег не слишком много осталось, а «конспиративка» на то и «конспиративка», чтобы посторонних не пускать.

Варя — посторонняя?! А кто же ещё, товарищ Север?

— Що молчишь, малюня? Знову обиделся?

* * *

— Не знаю, Варя, не знаю. Я… Я позвоню, скоро, очень скоро!.

— Кныжку я читала, малюня, у сусидки взяла. Одного француза, фамилию забула. Так он пишет, что улица Позже на площадь Никогда ведёт. От ты сегодня на такой площади уже побував… А знаешь, Алёша, чего говорят? Переворот 26 апреля начнётся, как раз на роковыны Чернобыля. Другый Чернобыль…

— Второй Чернобыль? Второй Чернобыль… 26 апреля — Второй Чернобыль!..

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-10.

Моё вынужденное путешествие в страну Физики, предпринятое в том числе и по Вашему настоянию, оказалось очень полезным. Дело не только в известныхпрактических результатах. Занимаясь новыми для себя проблемами, ещё раз убедился, что Великая Антинаучная грянула не зря. Я далёк от предложений некоторых наших экстремистов о прямом запрете некоторых научных направлений (не из филантропии, а по невозможности осуществления), но разобраться не мешало бы.

Наука, оттеснившая Религию с насиженного тёплого местечка Основной Идеологии вобрала и все её недостатки. Возникла новая Церковь, точнее, «церковь», пытающаяся подобно своей предшественнице пасти жезлом железным тех, кто её кормит. Скажете, голословно? Или учёные никогда не пытались указывать «как надо»? Маркс и Мальтус — далеко не крайние примеры.

Можно не забираться в такие дали. Достаточно вспомнить упомянутую нами проблему Фантомаса-благодетеля. «Фантомасов на всех не хватает» — не забыл? Дело даже не в лютом соперничество господ академиков у кормушки, а в том, на что тратят полученное. Именно! Львиная доля идёт на пресловутые «фундаментальные исследования». Наука ради науки, подсчёт чертей на острие иголки. Естественно, всякая попытка навести порядок наталкивается на величественное: «Вам не понять, профаны!»

Отчего же не понять? Занялся я (по Вашему, между прочим, настоянию) творческим наследием небезызвестного Ландау. Оставим в стороне вопрос о его Нобелевке (коллеги-физики высказались без нас), но в мемуарах его супруги, Коры Дробанцевой, неоднократно подчёркивается мысль о том, что физической «практикой» заниматься плохо, чуть ли не позорно. В качестве отрицательного примера приводится Андрей Сахаров с его «ядрёной» бомбой. Сам господин Ландау интересовался чистой «теорией», причём вполне сознательно. Более того, из-за нежелания заниматься презренной «практикой» он остался в СССР, ибо на растленном Западе (вте годы, не сейчас!) от учёного требовали практической отдачи. Ландау формулировал так: «На Западе учёному работать нелегко. Его труд оплачивают в основном попечители. В этом есть некая унизительность». Лебезить перед Сталиным и его сворой было, оказывается, менее унизительно. В СССР, потерявшем почти весь свой научный потенциал после 1917 года, были вынуждены щедро финансироватьвсех, надеясь в конечно итоге получить хоть какую-то пользу. И началось царство «чистой науки». Интересно (и противно донельзя) читать о коллеге Ландау, не менее знаменитом Евгения Лифшице, копившем золото чуть ли не пудами в годы Второй мировой. Начало научной биографии этого гения-теоретика Дробанцева описывает так:

«Привычку копить деньги Евгений Михайлович унаследовал от своего отца-медика. Когда сыновья подросли, их отец сказал так: „Раз „товарищи“ уничтожили у нас, врачей, частную практику, сделав в Советском Союзе медицинскую помощь бесплатной, мои сыновья станут научными работниками“. С большой гордостью об этом рассказывал сам Женька, восхищаясь прозорливостью своего отца».

Комментарии нужны?

Физика — только пример, в иных науках ничуть не лучше. Мой личный опыт на первый взгляд несколько иной, но только внешне. Бывший научный руководитель буквально изводил и меня, и других студентов (потом и аспирантов) требованием не писать «художественно», не злоупотреблять «стилем». А как надо? А надо писать «суконным» (не шучу!) языком, ибо «наука» не нуждается в «красивостях». Уже догадались о причине? Дедок с трудом связывал слова на бумаге, три раза «что» в одной фразе для него — не предел. Поэтому «практика», то есть адекватное донесения результатов исследования до читателя, было для него делом «грешным».

Аргументы в пользу «фундаменталки» сводятся опять-таки к «ядрёной» бомбе и траекториям ракет, которые нужно де вычислять. Посему напрашивается предложение: платить господам академикам по результату. Теоретические же исследования за счёт государства (то есть за счёт, без всяких шуток, народа!) не финансировать. Пусть ищут наивных спонсоров — или покупают шарманки и поют «Трансваль, Трансваль, страна моя».

Экстремизм? Но вы же сами говорите, что с наукой нужно «что-то делать». Наполеон потребовал, дабы война кормила войну. Пусть наука занимается тем же. Академики плачут о гибели «фундаментальной науки». Но кому она, собственно, нужна? Пусть сначала объяснят внятно, без всякого «vade retro, profanae!», а там рассудим.

Когда я вижу плачущего от голода академика, моя рука тянется к кошельку. Пусть купит себе булочку!

Моего «объекта», ради которого я нырял в море Физики, все сие не касается. Парень своё дело знал. Потому и Нобелевку не дали. Всякие там медали Э. Крессиана, Дж. Скотта и Т. Эдисона не в счёт.

А как глумились господа «естественники» и прочие «материалисты» над Фёдоровым и Циолковским с их идеей заселения бессмертным человечеством Эфира, Мирового Пространства, всеобщей Сферы! Для тупого физика (астронома, философа, историка) Мировое Пространство — лишь три измерения во все стороны от Земли. Дальше станции на Луне их воображение не работает. Сейчас мы имеем первые, очень скромные результаты N-контактов. И что? Уже ясно, что человек может очень долго жить в «параллельных», «перпендикулярных» и ещё бог весть каких измерениях и состояниях — и даже в том, что мы даже не в силах систематизировать (Q-реальность). Остался лишь шаг, чтобы сделать это пребывание (для желающих) постоянным. Если верить опытам Гранта («планета Мирца») и «чёрных» DP-watchers (препарат «stop»), этот шаг сделан.

Мы уже живём в Сфере. Дверь открыта, добро пожаловать!..

Что перед этим здешняя возня! Её необходимость я прекрасно понимаю: «наша» старая недобрая реальность тоже нуждается в защите, она — часть Сферы. Поэтому я согласен даже на концлагеря и «эскадроны смерти». Бог не простит? Вероятно. Значит, обойдёмся без прощения.

На этот раз привычного post scriptum, посвящённого ретро-музыке и пиратской охоте в Сети, пожалуй, не будет. Не потому, что некогда. Лишний час всегда найдётся, а вот желание… Даже моей дочери это не нужно. Из всего Прошлого её интересуют только нацистские марши. Специально нашёл «Интернационал» в исполнении оркестра Берлинского радио (запись 1939 года). Авось, позабавит…

Дорожка 10 — «Sirtaki»

Исполняет Далида.

(3`11).

Очень греческое, очень народное. Далида, как всегда, неподражаема. Что значит родиться не в скучной мещанской Франции, а в пряной Александрии! По сравнению с ней прочие французские певицы (кроме великой Пиаф) не женщины — подростки-недоростки с лягушачьей кровью.

Суббота, 30 августа 1851 AD. Восход солнца — 6.58,

заход — 17.48. Луна — I фаза, возраст в полдень — 4 дня.

Большинство европейцев искренне считает негров дикарями. Большинство негров столь же искренне уверено, что белые — людоеды. Не менее распространено убеждение, будто в Африке по сравнению с нашим миром все наоборот. У нас нечистый чёрен, в Африке — бел, здесь шерсть растёт на головах людей, а волосы — на спинах овец. Длинные причёски носят, как правило, мужчины, а не наоборот. Горцы в Европе — пример смелости и честности, в Африке — трусости и обмана. Там, где негры разводят скот, женщины пасут его, возделывают землю и строят хижины, мужчины же остаются дома, дабы прясть, ткать и доить коров. За жён не получают приданое, а платят выкуп. Наиболее мудрые европейцы считают, что человек произошёл от обезьяны (!!!), африканские же колдуны уверены: в обезьян вселяются души людей после кончины.

Что из всего этого следует? Белые обращаются с африканцами, как с недочеловеками, в лучшем случае — с неполноценными детьми. В результате в глазах негров сами оказываются таковыми. Очень часто белые задают вопросы в нарочито упрощённой форме — дабы глупые негры уразумели. Африканцы удивляются и отвечают соответственно. Доходит до того, что, даже говоря на родном языке (допустим, английском), белые для пущего «понимания» искажают его, прибавляя к словам «о» и «е». «Мы хотимо плыть другой береге, хотимо купить челноке». Негры только моргают, жалея глупых белых «человеке».

После этого совсем иначе относишься к жуткому жаргону негров из Южных Штатов, который так блестяще копируют Мбомо. «Да-а, са-а-ар, шибко глупая негра будет стараться, са-а-ар!».

Не первое уже поколение студентов-биологов смеётся над «кенгуру», что на языке австралийских аборигенов означает, как известно, «я не знаю». Спросили, называется! Но совсем недавно некий биолог из Оксфорда занёс в свои каталоги африканскую ящерицу с экзотическим названием «кайя» — что означает то же самое. Мой друг доктор Ливингстон был уже готов обозначить на карте местность под названием «Сирия» (!), но вовремя уточнил, что, собственно, не «Сирия», а «псидия», и не местность, а «другая сторона». Кенгуру, джентльмены!

Сам преподобный Ливингстон охотно рассказывает, как он, в приступе филантропии, решил (ещё будучи в Англии) приехать в Африку, дабы среди прочего познакомить «шибко глупую негру» с нужной и полезной культурой хлопка. Как выяснялось, качество здешнего хлопка, который «негра» разводит не первый век, превосходит американский.

Вместе с тем, наша, скажем так, наивность имеет и другую сторону. «Глупая белая человека» почему-то уверена, что негры — большие дети, добрые и наивные, неспособные к «взрослой» подлости и предательству. «Глупая негра» при случае охотно этим пользуется.

В 11.40 утра мы увидели воды большого озера. Его приближение заметно прежде всего благодаря множеству водных птиц, в том числе все тех же ястребов-рыболовов. Наконец, показался низкий, заросший высохшим камышом (и, как выяснилось позже, папирусом) берег. Чуть поодаль, севернее от нашего маршрута, видна высокая гора с пологими голыми склонами. Негры именуют её Пиримити или Мопей-пей, а озеро называют Ширва. Оно весьма велико, по рассказам туземцев, до 80 миль в длину и 20 в ширину (!!!), на нем много островов, вода же по неизвестной пока причине солёная, почти морская (!). Берега покрыты густой и красивой растительностью, вдали, кроме горы Пиримити, виднеется целая горная цепь, именуемая, если я правильно понял, Зомба.

Следует отметить, что, судя по моим наблюдениям (кипячение воды), мы находимся на высоте 1800 футов над уровнем моря.

Вместе с тем, наши проводники дружно уверяют, что Ширва — ещё не «Большая вода». Иривати находится севернее, в нескольких десятках миль и отделена от Ширвы узкой полоской земли.

Весь день я чувствовал себя Колумбом, вечером же пришлось примерить треуголку старины Бони. Леди Ньямоана пригласила меня в свой шатёр, разбитый недалеко от берега. Я удивился обилию охраны, но вскоре все выяснилось. Предстоял допрос пленного, точнее, перебежчика. Им оказался не негр, а араб родом из Келимане, города на восточном побережье. После первых же его слов (говорил он охотно, чем весьма облегчил свою участь) я понял, насколько эти сведения важны. Араб прибыл не просто из стана наших врагов — он бежал из страны Читабо. Я увидел настоящего обитателя Миомбо-Керит!

К сожалению, араб был хоть и словоохотлив, но несколько бестолков — или принимал нас за таковых. Его слова вполне соответствовали все тому же «моя-твоя шибко много однако», хотя переводчик с арабского у леди Ньямоаны очень неплох. У меня даже появилась мысль, что араб не так просто и наивен, как хочет показаться. Понял же я из его слов вот что.

Мой Даймон оказался во многом прав. Государство Миомбо-Керит возникло не так давно, лет двадцать пять — двадцать тому назад. Случилось сие благодаря тому, что на земли Читабо, населённые обычными «глупыми неграми» прибыли с востока (!!!) некие пришельцы, тоже чернокожие, но вооружённые мушкетами и говорящие по-английски (!!!). Гости быстро стали хозяевами, покорив местные племена, наложив на них дань — и заодно наладив производство пороха и огнестрельного оружия. Так что пушки Миомбо-Керит — отнюдь не сказка. Решительные пришельцы основали несколько хорошо укреплённых посёлков, ставших их форпостами среди земли миомбо. Они же взяли в качестве тотема (герба?) изображение загадочного зверя Керит-чимисет, считающегося среди здешнего населения олицетворением силы и свирепости.

Все это само по себе необыкновенно интересно и важно (пушки!!!), но араб сообщил и нечто иное. Пришельцы с мушкетами никогда не смогли покорить Читабо, если бы не договорились с истинными хозяева земли — некими страшными колдунами (?), обитающими в горах севернее Иривати.

Сие вполне можно отнести к обычным байкам. Колдунов здесь находишь повсюду, даже совсем под боком (если вспомнить нашего Куджура). Но рассказал о них не чёрный африканец, а правоверный мусульманин, называвший оных колдунов не иначе как «джинна», то есть, «злые духи»!

Леди Ньямоана выслушала весь рассказ, не дрогнув лицом. Надеюсь, я тоже выглядел достаточно хладнокровным. К сожалению, поговорить с нею не удалось.

Не без некоторого опасения я ждал визита Даймона. Разговор с ним меня заранее смущал. Кажется, мы оба не оправдываем взаимных ожиданий и надежд. Но мой дух так и не соизволил явиться, хотя некую весточку от него я все-таки получил. Меня посетил даймон по имени Алексей, с которым мы очень мило (иначе даже не скажешь) поболтали. У моего Даймона все в порядке, но он весьма и весьма занят. Сочувствую! Даймон Алексей, как я понял, не без успеха овладевает трудным искусством путешествия между мирами, именуемого у духов «N-контактами». Я пожелал ему всяческих успехов в этом нелёгком деле.

Между прочим, Алексей сообщил, что со мной желает познакомиться ещё один (!!!) даймон. Зовут её (даймон женского пола) — Джемина. Кажется, наступает истинная 1001 ночь!

Дорожка 11 — «People are strange»

Исполняет группа «Doors».

(2`11).

People are strange… Кто бы спорил!

— Потрясающе! Потрясающе!..

Длинный нос дрогнул. Джемина не без труда оторвала наушники от головы, бросила взгляд на погасший монитор.

Встала.

— Я… Я никого не встретила, не услышала, но все равно… Читать — одно, а чтобы так, по-настоящему, вживую… Чувствуешь себя ангелом!

Выходило не очень складно, но Алёша не стал уточнять. Ангелом? Профессор и мистер Макферсон все больше даймонов поминали. Ну, пусть себе!

«Адресом» шотландца Алексей так и не поделился. У того и так полно дел в его ливингстоновской Африке. В следующий раз — если, он, конечно, будет.

— Сегодня ещё слетаем? Вместе? Я вас очень прошу, очень!.. Я… У вас там кофеварка. Хотите, Алексей Николаевич, кофе сварю?

Пожал Алёша плечами. Кофе, так кофе, варить, так варить. Вообще-то пора домой. Ночевать в «конспиративке» не хотелось. Пусто, голо, компьютер да диван. И ещё кофеварка, вчера купил.

На сегодняшний «сеанс связи» Джемина-подпольщица не просто напросилась — вломилась. Встретились там же, у бронзового Ярослава. Алексей получил очередной файл с распечатками, выслушал рапорт о трудовых свершениях группы АГ-3, случайно упомянул, что собирается вновь рискнуть, похвастаться решил.

Вспыхнули глаза Джемины-подпольщицы, прикусил Алёша язык, но понял — поздно. Не отвертеться. Не отвертелся, ясное дело. И к чему? В таком деле секундант в самом деле нужен, прав всезнающий Женин папа. Мало ли?

А мыслишка царапнула! Думал, по нему, неповторимому, баскетболистка сохнет, дня провести не может. А тут иное. Тянет Джемину прямиком в Ноосферу, в белые облака, в холодное голубое небо. Как его самого, Профессора, Женю.

Обидно? Не то, чтобы обидно…

Строг оказался Алексей Лебедев, связной товарища Севера. Сам «полетал» вволю, с упрямым шотландцем пообщался, Джемине же разрешил нужный диск Монро поставить. Бинауральный ритм 10 герц — и ни одного адреса. Нечего!

…Несправедливо, конечно. Не зря Джемине-подпольщице группу АГ-3 поручили. Сразу сообразила носатая, что диск Профессоров — «хитрый». Адрес есть, путь проложен, но только один, прямиком на планету Мирца. Зачем да почему, один Профессор ведает. Может, вправду решил почтальона направить к «тёте Лене»?

Про хитрый диск Алёша от Елены-рыжей слыхал, но Джемине рассказывать не спешил. Сама сообразила, молодец!

Джемина, оказывается, продумала все заранее. Вычислила наиболее удачную комбинацию записей Монро, чтобы сразу в облака, без пересадок. А файлом с заставкой Гранта и «адресом» Макферсона Алёшу Профессорова дочка ссудила. Удачно получилось.

Отработала Джемина свою путёвку. Макферсона сегодня тревожить негоже, и так отвлекли человека, а на планету Мирца можно вместе заглянуть. Баскетболистка и тут озаботилась — вторые наушники притащила.

«Тётя Лена», кажется, гостей ждёт?

* * *

— Сахар положить, Алексей Николаевич?

— Да… То есть… А, давайте!

Что с сахаром, что без. То ли кофеварка подкачала, то ли руки у баскетболистки под другое заточены, но получился не кофе, а…

Сойдёт!

— А мы, знаете, Алексей Николаевич, с ребятами думали о N-контактах. Техника — это важно, но ещё важнее понять, осмыслить, с чем имеем дело…

Покосился Алёша на разговорившуюся подпольщицу. Глаза горят, нос подрагивает, щеки румянцем пошли. Ишь, завелась! Осмыслить, говоришь? Давай, пробуй!

— Если с религиозной, с христианской точки зрения… Вы, Алексей Николаевич, не смейтесь, религиозный взгляд — тоже обобщение, порою очень точное, точнее научного. Что у нас получается? Человек создан «по образу и подобию», так? Значит, человек, как и Бог, наделён способностью творить и принимать самостоятельные решения. В перспективе, очень далёкой, человек может стать и в самом деле подобным Богу. В этом смысл существования человечества…

Пожал плечами товарищ Север, подобную поповщину услышав. Но перебивать не стал. Пусть себе! Для того и решил «сеанс связи» устроить, чтобы ни о чем не думать — кроме облаков, кроме загадочной Ноосферы. Завтра о другом придётся.

Завтра — похороны. Ошиблись по запарке репортёры, когда о побоище на весь мир орали, просчитались. Не двое убитых — трое. Двое случайные бедолаги, что на митинг заглянули, а вот третий…

Невезучий ты, Степан Квитко! И гайкой по тебе попало, и пулей. Вроде как меченый, в лотерею проигравший. Кинула Старуха кругляши с цифрами, выпали тебе «барабанные палочки»… «Кричи, не кричи, говори быстрей. Стена — кирпичи, приговор — расстрел…»

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

— Людей изгнали из Рай не потому, что они отведали плод, а потому, что отведали не вовремя. Вот их и выгнали туда, где их потенциал резко ограничен неустроенностью окружающей среды. Пришлось тратить основную творческую энергию на то, чтобы просто добыть пропитание. Творец надеялся, видимо, что к тому времени, когда у людей появится свободное время на эксперименты, они хоть немного дозреют…

Не выдержал Алёша, хмыкнул:

— Дозрели? Как там в книге Бытие? «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». Оно и видно! «И теперь как бы не простёр он руки своей, и не взял также от дерева жизни…»

— Да, да, Алексей Николаевич! Именно так. «И не вкусил, и не стал жить вечно»!

На похороны Алёша решил идти. Хоть и не друзья они со Степаном, даже не приятели, но не пойти — как на поле боя бросить. Тем более, и Женя там будет, и Хорст…

Достать бы гадов! Менты, само собой, убийцу в психи контуженные определили, академиков на экспертизу скликают. Не поможет! В Донецке ментозавры боятся форму надеть, на улице показаться. Зол на них тамошний Десант, не простит крови капитана Березина!

И Федя не простит. Так и сказал: «Не прощу гадам!».

— Во что, Джемина. Насчёт эзотерики не знаю, не силён. Но посоветоваться кое с кем и вправду не помешает. Время есть, можно слетать. Вы как, в настроении?

Можно и не спрашивать. Сразу и с визгом!

— Вы… Алексей Николаевич, вы Елену имеете в виду? Ту, что «тётей Леной» называете? Вы в те материалы, что я передала, ещё не заглядывали? Все это… Не так просто…

Ого! Надо же, без визга обошлось! Не просто, значит?

* * *

— Вы говорите, Алексей Николаевич, «почтальон». А почему ваш Профессор сам туда не… летает? «Летает», конечно, не то слово, но вы понимаете. Что ему мешает, если он специальный диск с программой записал? Тут что-то…

Профессора Алёша так и назвал — Профессором. Кто да откуда, уточнять не стал. Конспирация!

— Погодите, Джемина. «Тётя Лена» говорила… «Кажется, я догадываюсь…» Да! «Кажется, я догадываюсь, откуда у Профессора этот адрес»! Выходит, Профессор…

— Они не обязательно знакомы, но он, как говорят, в курсе. И сам там появляется не решается. Вы не почтальон, Алексей Николаевич, вы — разведчик… Мы раскопали вот что. Первые исследователи Ноосферы, в том числе Грант, не пытались считывать Основную Информацию. У них была иная цель — создание «островов» в Ноосферы, убежищ, возможно даже постоянных. Чтобы остаться там до конца жизни — и даже после. Елена, кажется, назвала свою планету «рай»?

— «И не вкусил, и не стал жить вечно…»

Дорожка 12 — «Uralin»

Исполняет Hidas Valssi (?). Запись 1942 г.

(2`30).

Ещё одна финская патриотическая времён Второй мировой Что-то про Урал и про Сталина. Смысл вполне понятен: «Но пасаран!» Очень красивая.

То ли почудилось, то ли вправду… Нет, не отозвались, тихо вокруг, даже звона не слышно.

— Я — Джемина! Я — Джемина! Выхожу на связь, прошу отозваться! Я — Джемина!..

…Облака по всему небу — белые, с лёгким бирюзовым отливом, в золотистых отблесках уходящего солнца. Края острые и форма непривычная, словно из кубиков сложены. До самого горизонта.

Тихо, чисто, пусто…

Небо.

— Я — Джемина… Я… Алексей Николаевич, Алексей… Они… Нас не слышат! Нас не…

Алёша улыбнулся, поглядел на уходящее вдаль Солнце. Холодное, словно не дарит тепло — отнимает. Скоро темнеть начнёт. Все? Пора назад? Или ещё попробовать?

Взмахнул рукой, легко заскользил вверх, мимо белого края огромного облака. Выше, выше, выше…

— Алексей Николаевич!

В голосе подпольщицы обида. Звала — не дозвалась, кричала — не докричалась.

— Может быть, сами попробуете?

Догнала, скользнула рыбкой в аквариуме. Руки над головой, ноги сжаты, словно не в небе летит, в омут падает.

— Вас уже слышали, вас знают!..

Отвечать Алёша не стал, только головой качнул. Если сам, значит «Я — Север! Я Север!» — и прости-прощай конспирация. Даже если не «Север», если «I’m North!». Или кем-то другим назваться, каким-нибудь «Зенитом»? Нет, не стоит.

— Не стоит! — вслух повторил. — Здесь никого нет, Джемина. Вы же слышите?

Ледяные колокольчики — даже их нет. Только облака, только небо.

Тихо, чисто, пусто…

— Но почему?!

Взмахнула руками, подлетела… подплыла. На лице — обида, нос длинный…

На лице?

— Джемина вы… Вы совсем другая!

Как в старом фильме: «Там Эльбрус, там Казбек…» На небо смотрел, на Солнце, на облака. А Джемину не заметил.

…И нос нормальный, симпатичный, почти как у Жени, и лицо, и… И вообще. И кроме того…

— А нас вас — лётный комбинезон!

— Правда?

Не совсем, конечно, лётный, не тот, в который авиаторы перед высотным рейсом облачаются. Трико-скафандр из фантастического фильма — облегающий, с высоким стоячим воротником, ткань блестящая светло-голубая, и перчатки светло-голубые…

…Не на Благовещенском базаре куплены, не вместе с канистрой!

— И очков на вас нет!

Моргнула, прищурилась, на себя взглянула, потом — на Алексей. Дёрнула губы улыбкой.

— Конечно! Мы не дома, не в нашем… мире. Нас, настоящих, здесь нет, мы — только голоса, только мысли. Вы меня такой видите, Алексей Нико…

— Алёша! Мы не дома, субординация отменяется.

Протянул руку, поджал холодную ткань перчатки.

— Значит, и я… другой?

Думал, вновь улыбнётся. Не улыбнулась Джемина, серьёзно кивнула.

— Другой. Вы здесь совсем другой… Алёша. Мы увидели друг друга именно так. Давайте не задумываться, почему.

Кивнул Алёша, Джеминой-небесной полюбовался. Красивая она — здесь, среди белых облаков. То есть, и в жизни, конечно, тоже…

Стоп! Сказано же: «не задумываться».

— Итак, Джемина, что мы имеем? «Адрес» не отозвался, нас не встретили. То ли потому, что мы вдвоём. То ли…

Подождал немного. Поймёт?

— То ли потому…

Задумалась на миг, сжала полные губы.

— Планета Мирца неплохо охраняется. Они не знали о методе Монро, и вас, Алёша не ожидали. Потом спохватились.

Поняла. Молодец, баскетболистка!

И никакая не баскетболистка. Тут, в небе, и рост у них почти одинаковый, и… Боги умеют менять обличье. «Вот, Адам стал как один из Нас…»

— Елена говорила об архангеле Гедеоне, местном Цербере. Боюсь, Профессора мы не обрадуем. Ну, что — назад? Или ещё полетаем, пока время не кончилось?

Вновь протянул руку — и Джемина протянула.

Крепкие у неё пальцы!

— Полетели, Алёша. Пока Время не кончилось!

Вниз? Вверх? Конечно, вверх!

* * *

— Знаете, Алёша, как здорово заниматься Ноосферой — вместо того, чтобы планировать разные… акции, провокации, всякую мерзость. Отказаться не могла, даже не из-за денег — из-за дочки. Юрий Владимирович в письме тонко так намекнул. Мол, есть теория катастроф, а есть практика. Индивидуальная… Я понимаю, во что ввязалась.

Белые облака, синее небо, холодный звенящий воздух, солнце у горизонта. Нет, не у горизонта, тут его нет. Солнце не скрывается за гранью, просто уходит, исчезает, растворяется в звенящей пустоте. Вместо тепла и света — холод и мрак.

Вверх, вверх! Выше, выше…

— А мне кажется, Джемина, что N-контакты — тоже часть замысла. Их замысла. Может, кто-то в самом деле готовит убежище. Может, им нужна N-связь, это удобнее, чем по телефону. Но главное — Основная Информация, программа «Чтение». Они применяют чип, позволяющий вырвать нужные факты из хаоса, из осмоса…

Сколько можно лететь вверх? Долго, очень долго, если ты здесь, где не кончается небо, не исчезают облака. Наверху нет космоса, внизу нет Земли. Лети, скользи вверх, пока не догнали тьма и холод.

Выше, выше…

— Второй Чернобыль, 26 апреля… Все может быть, Алёша. Кгда мы просчитывали варианты, все упиралось во внешний фактор. Переворот не должен вызвать сильной реакции извне, ни в России, ни на Западе. Это возможно, лишь в случае войны — настоящей войны, оптимальные всего, ядерной. Сейчас в мире такую войну могут развязать три страны — Штаты, Иран и Израиль, последний — в крайнем случае. Аналитики говорили о «войне Навруза» — ядерному удару по Ирану. Но Навруз празднуют в день весеннего равноденствия, в первый день месяца фарвадин иранского календаря, 21 марта. Обычная дезинформация. Иран далеко, на наши дела Европа обязательно отреагирует. Нет, нет, они задумали другое, они о чем-то узнали!..

Тьма и холод нагоняют, небо уже не синее — фиолетовое, темнеют облака, словно превращаясь в камень. Ненадолго пускают в Небо! Леденеют пальцы, мороз забирается за ворот, замерзает дыхание, уходит невесомым белым паром.

Вверх? Нет, не пускает. Пора домой, пора…

— Джемина!!!

Прямо перед глазами, снизу вверх — словно прожектор. От невидимой земли к чёрному зениту — острый луч. Один, ещё один, ещё… Белые молнии среди тёмной ночи. Прорезая черноту, прорывая облака…

— Алёша! Вы слышите? Слышите?

Прожектора!

* * *

— Нет, Алёша… Алексей… Алексей Николаевич. Воды не надо, и лекарства не надо, у вас все равно нет никаких лекарств. А вот кофе… Ой, что это я? Сейчас, сейчас, заварю кофе…

— Джемина, кофе я заварю сам. Но… Понимаете, что мы видели?

— Вы рассказывали. Прожектора, свет — кто-то пытался с нами связаться. Но… Почему вы думаете, что с нами? Я услыхала… Не поняла, на каком языке, может, язык не имеет значение. Но я успела разобрать…

— Я тоже. Кто-то сказал: «Умираю». Или что-то очень похожее.

— Да. «Умираю, я — умираю…»

Дорожка 13 — «Tico Tico»

Исполняет Далида.

(1`41).

Всего-то и речь о том, что кто-то кого-то приглашает танцевать. Абсолютная ерунда — если бы не Далида, превратившая пустышку в истинный шедевр.

Воскресенье, 31 августа 1851 AD. Восход солнца — 6.55,

заход — 17.50. Луна — I фаза, возраст в полдень — 5,1 дня.

Просматривая последние записи, убедился в странной закономерности. Все чаще они начинаются с какой-либо моральной сентенции (!), более подходящей нравоучительному роману, нежели путевому дневнику. Не иначе доктор Ливингстон вспоминает меня в своих молитвах!

Мбомо замечает, что так и должно быть. Читатель не станет платить кровные шиллинги за книгу, каждая глава которой начинается словами «Прошли ещё 15 миль». Так что не стану нарушать установившуюся традицию. Вчера я начал с самонадеянности, сегодня коснусь очень близкой материи — гордыни.

Поистине, она — смертный грех! Причём в некоторых случаях в самом прямом, «смертельном» варианте. Ещё совсем недавно я несколько свысока посматривал на мою Леди, считая её неглупой правительницей, красивой женщиной — но уж точно не полководцем (камыши на берегу Буа!). А сам был готов примерить треуголку Наполеона, о чем даже умудрился написать.

Сегодня был большой бой. Хвала Творцу, что не я командовал нашим войском! Хвала Творцу, что леди Ньямоана не услышала моих советов, которые я, по своей самонадеянности, уже был готов ей дать.

Удалось смолчать. Мы победили.

Дело началось рано утром, в 7.45. Неожиданностью бой не был, разведчики ещё после полуночи сообщили о приближении большой колонны с севера. Именно колонны — на этот раз противник двигался достаточно организованно, выслав заставы и охранение. Пишу «противник», ибо среди врагов оказались представители нескольких местных племён и, что самое любопытное и важное, загадочные «гости» — нынешние хозяева земли Читабо. Узнать их очень легко, даже бросив беглый взгляд. Они были в мундирах, хорошо знакомых синих мундирах армии США.

О, дикая Африка! О, голые дикари! О, варварство и отсталость!

Нам навстречу шла рота, вооружённая мушкетами. Голые дикари двигались следом, но тоже в неплохом порядке. Всего нас встречало более чем тысячное войско. В довершение всего я увидел две пушки (!!!), правда, влекомые не лошадьми, как в американской армии, даже не мулами, а несколькими дюжинами крепких негров, на этот раз действительно голых.

Все это я наблюдал с невысокого холма, на котором разбила свой шатёр леди Ньямоана. Сама она устроилась на невысокой скамеечке, держа в руке уже знакомого мне лохматого зверька — шерстокрыла. Несколько мачака из числа старших командиров находились рядом. Мне нашлось место слева от Леди, прямо на земле, точнее, на маленькой рогожке. Я не жаловался, более того, почти сразу же вызвался лично направиться в передовую цепь, но леди Ньямоана пресекла мой порыв. «Ты нужен мне здесь, шотландец Ричард!» Спорить не стал, мой арсенал который я предусмотрительно захватил с собой, мог пригодиться в самом крайнем случае.

Мбомо я оставил в лагере со строгим приказом никуда не уходить и защищать — в случае всей той же крайней необходимости — нашу «семью». Сам я решил исполнить ту же миссию у шатра моей Леди.

На меня, впрочем, никто не обращал внимания. Бой начался, «они» быстро развернули роту мушкетёров в линию глубиной в три ряда (!), пушки стали на флангах. Остальные — толпа с копьями и луками — остались позади. Даже мне, человеку, далёкому от военной науки (и от треуголки старины Бони) стал ясен их замысел. Рота в синих мундирах отобьёт атаки и разнесёт наш строй, после чего толпа голых с копьями начнёт резню.

«Наш» (уж не мой, точно!) план был, напротив, далёк от понимания. Войско разворачивалось, словно собираясь атаковать. Мы идём в атаку на пушки?! Я был уже готов вскочить и объяснить леди Ньямоане, сколь опасны в чистом поле мушкеты и артиллерия против солдат, пусть и храбрых, но вооружённых по дикарски. Но, поглядев на Леди, необыкновенно спокойную и даже улыбающуюся, предпочёл смолчать.

Мы действительно атаковали. мачака, вооружённые мушкетами (их у нас три десятка), дали залп, и войско бросилаось прямо на строй в синих мундирах.

Остальное можно даже не описывать. В любом «африканском» романе всенепременно имеется глава о расстреле обнаглевших «дикарей» из европейского оружия. Грохот пушек, сухой треск мушкетных выстрелов, отчаянные крики раненых, бегство уцелевших, залитая кровью трава… Правда, имелись и некоторые отличия, весьма существенные. Наша солдаты — те, кого не скосили пули — не бежали, а отступали, готовые вновь атаковать.

Повиновались они беспрекословно — и так же беспрекословно умирали. «Солдат, не спрашивай!» Они не спрашивали.

Бой шёл уже около часа. Все это время леди Ньямоана оставалось на месте, поглаживая разомлевшего на солнце шерстокрыла. Лишь иногда она подзывала одного из мачака и что-то шёпотом ему приказывала. Как я понимал, речь шла об очередной атаке.

Вскоре стало ясно, что при всем видимом преимуществе противник далёк от победы. Мушкет — не лучшее средство для точной стрельбы, пушки же к нашему счастью заряжались отчего-то ядрами, а не картечью. Солдаты довольно ловко падали в траву, угадав по громкой команде момент следующего залпа. Но все равно, мы несли потери, и трава была красной, очень красной… Несколько раз я порывался воззвать к леди Ньямоане, дабы уговорить её увести войска, прекратив бессмысленное кровопролитие. К счастью, моя шотландская сдержанность победила.

Было 9.33, когда я заметил, что «они» начали разворачивать пушки — соответственно влево и вправо. Смысл манёвра вскоре стал ясен — наш резерв попытался охватить врагов с флангов. Сие ими было предусмотрено — пушки ударили почти в упор, на этот раз действительно картечью, а навстречу нашим бросилась толпа с копьями, до этого праздно стоявшая позади строя. Поле заволокло дымом, сражающие смешали строй, началась резня. Несколько раз ударил мушкетный залп, всеобщий крик усилился — и только тут я понял, что произошло.

Пушки молчали!

Все ещё не веря, я вскочил, пытаясь что-то рассмотреть сквозь серую пелену. Тщетно! Оглянувшись на миг, я встретился глазами леди Ньямоаной.

Она улыбалась.

Через час мы уже считали трофеи. Они оказались меньшими, чем думалось, но три десятка мушкетов и одно орудие — неплохой приз. Большая часть бойцов в синих мундирах сумела уйти, тех, что с копьями — убежать. Мы взяли две сотни пленных.

Секрет победы был мне сообщён леди Ньямоаной уже вечером, незадолго до того, как я сел за дневник. Он прост. Её лазутчики заранее договорились с одним из вождей, готовым за соответствующее вознаграждение перейти на нашу сторону. Что и было сделано, причём в наиболее подходящий момент. Первым делом наши новые союзники попытались захватить орудия. Одну пушку «им» удалось спасти, но бой был проигран.

Закачивая разговор, леди Ньямоана посмотрела мне в лицо и спросила: «Ты доволен мною, шотландец Ричард? Или хочешь чего-то ещё?»

Что мог ответить шотландец Ричард? Только промолчать — а заодно нарушить все здешние традиции и ритуалы.

Я преклонил колено и поцеловал руку моей Леди. Она не стала возражать.

Надеюсь, у меня хватит силы воли, дабы успокоиться и заняться не терпящими отлагательства делами. Шотландцы, как известно, славятся хладнокровием и рассудительностью.

Когда мне об этом говорят, я охотно соглашаюсь.

Дорожка 14 — «Amsterdam»

Исполняет Жак Брель.

(3`17).

В Амстердамском порту пьют, поют, пляшут, любят шлюх и философствуют. И все это истово, с надрывом. «А я плачу о тех, что в любви мне клялись в Амстердамском порту…» Знаменитая песня знаменитого шансонье.

— Холодно как! А ещё брешут: весна, весна!

— Ага… Как ты говоришь, реально.

Если по правде, то не слишком и холодно. Солнце из-за туч выглядывает, ветер хоть и безобразничает, но в меру. Но все равно, и холодно, и мерзко. После кладбища всегда так, недаром предки, люди мудрые, придя с похорон, ладони прижимали к горячей печи. Только где её здесь взять, печь горячую? Подземный переход, ступеньки грязные, тротуар, обставленный киосками, чуть дальше — шумный проспект.

Вышли, оглянулись. День на середине, а куда податься? Настроение самое подходящее — похоронное. В голове Шопен медью звенит, перед глазами венки со свежей серебрянкой, ноздри забил земляной дух. Рыжая земля, потревоженная, в комьях…

Не будет тебе она пухом, Стёпа Квитко!

Алёша поглядел на проспект, машинами забитый. И Хорст Die Fahne Hoch поглядел, и Женя-Ева, Профессорова дочка. Посмотрела, подумала, дёрнула острым носиком.

— Мальчики, вам надо выпить. И мне тоже.

Кивнул Игорь, осмотрелся бегло, ткнул рукой влево:

— В «стекляшке» наливают. Только, Женя, там пьянь тусуется…

Не ответила Евгения, Хорста под руку взяла. Тот возражать не стал. Трое их, а не Жене-Еве — камуфляж десантный и кобура на солдатском ремне. Пустая, для виду, но кто проверять решитсят?

Алёша тоже молчал. Можно и выпить, вдруг поможет? И Шопен в ушах стихнет, и шипение мерзкое.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!

Закрыл глаза на миг, а там, в темноте густой — лицо, тоже с глазами закрытыми. Вовремя ты вспомнилась, Лисиченко Ольга Ивановна!

— Ну, так что? Идём?

На пластиковых столах, наскоро протёртых тряпкой грязной — лёгкие стаканчики. Три штуки, каждый наполовину пуст. И три пирожка с мясом, по пирожку поверх каждого.

С Десантом, с товарищами Степана, поминать не поехали. Прямо у могилы, когда горсти тяжёлые на крышку падали, подошёл к Игорю-Хорсту главный начальник в полном камуфляже, пошептал на ухо. Мол, обижайся, не обижайся — есть мнение. Нервы и так у всех вроде гитарных струн перед концертом, а если ещё ты, герой безвинно пострадавший, за столом окажешься… В общем, бей меня, начальника, в морду, но уважь. Сегодня — не с нами.

Никого бить Игорь не стал, взял Женю под руку, Алёшу по плечу хлопнул, на могилу свежую поглядел.

Прощай, Степан Квитко!

Повернулись.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!

Пошли.

* * *

— …Нет, я конечно, реально наивный, но есть же власть? Президент там, премьер? Людей средь бела дня стреляют, а они… Слыхали, чем Президент занят? Центр социальной реабилитации открывает — бомжей манной кашей кормить. А ты, Алексей, за него на Майдан выходил!..

— Точно. Сначала на Майдан, потом — в центр реабилитации. Проволоку там уже навесили, никто не видел? Ладно, как насчёт ещё по сто?

За упокой выпили, и ещё раз выпили. Хорст незлым тихим словом ментов-убийц помянул. Шарахнулись от тихого слова алкоголики, соседние столы обступившие, погладила Женя парня по руке. Ну их, давай о другом!

Можно о другом. О концлагерях, например.

— Их уже три открыли. Один в Закарпатье, якобы для незаконных мигрантов, один возле Львова, а третий, куда Гарант приезжал, у Жёлтых Вод.

— Где урановые рудники? Интересно, Игорь, получается — все три на Западе, ни одного на Левобережье. Кого туда направлять станут?

— Хорст! Алёша! Что вы придумываете? Какие концлагеря? Пункт у границы открыт по требованию Евросоюза, остальные действительно для всяких бомжей. Если понадобится концлагерь, любой стадион в дело пойдёт, как в Сантьяго.

Поднял товарищ Север пластиковый стаканчик, поднёс к губам. Дрянь же здесь наливают, как раз под настроение! Спорить с Женей-Евой не стал, хоть было что возразить. Стадион — он сразу заметён, Би-би-си раструбит про права человека, про учительниц изнасилованных. А так: был человек — нет человека. Где он? А в Караганде — в Жёлтых Водах ванны родоновые принимает, скоро от счастья светиться начнёт. Как говорит страшный человек Иван Иванович: «С оркестром, цветочками, речами».

И это — по плану. Значит, так и будет? Второй Чернобыль, 26 апреля?

— «Опир» из Львова соболезнования прислал. И раненым — по телеграмме. Жертвою, понимаешь, пали в борьбе роковой, сочувствуем, дорогие товарищи. Они у себя с ментами тоже грызутся, что ни день. Но мы их все равно сюда не пустим!

— Как ты их не пустишь, Хорст? Горсовет разрешит, милиция кордон поставит.

— Ой, не знаю, Женя! Только не пустим — и все. Реально!

Вновь не стал спорить Алёша. К чему? Все идёт по плану, не зря группа АГ-3 работала. Чем ближе к 26-му, тем стрельба гуще. Адвокатов каждый день с Шопеном провожают, суды того и гляди остановятся, правозащитники воем воют, Европу кличут на помощь. Не очень их слушают. Если б либерастов злая госбезопасность щучила, тогда и вправду помогать примчались. А тут дело тонкое: был у борцов за права фонд — и нет фонда. Тех, кто им ведал, тоже нет. То ли на дно речное отправились, то ли на Багамские острова вместе с долларами.

…В Интернет и войти страшно. Вновь Эскадра СМЕРП объявилась. И не одна, сразу несколько. Рушатся сайты, слово башни-близнецы на Манхеттене. Кого бьют, за что бьют, и не разберёшь. Осмос пополам с хаосом!

— Ева, твой отец… Профессор… Уезжать не собирается?

— Он у меня фаталист, Алёша. Мама собирается — в Белоруссию, к тётке. И меня тянет. А я… Погоди-ка!

Женя поставила недопитый стаканчик, шагнула вперёд, прямо к очереди алкогольной. Переглянулись Хорст с Алёшей. Ещё за порцией, что ли? Не стала Профессорова дочка к продавцу подходить — к алкашу подошла, что пристроился в самый хвост. Присмотрелся Алёша, ещё больше поразился. Не просто алкаш — псих. Пальто без пуговиц, ботинки без шнурков, на небритом лице такая улыбка, что и темноте не ошибёшься.

— Псих! — это уже Хорст-Игорь. Тоже заметил!

Ева к психу подошла, взяла за руку…

На миг пропала усмешка, словно безумец сам себя вспомнить пытался. Не вспомнил — ещё пуще заухмылялся.

Вернулась Профессорова дочку к столику, допила залпом коньяк.

Выдохнула резко.

— Друг отца, вместе работали. И в университете, и над N-контактами. Он занимался «снами о Прошлом» — «Dream of the Past». Очень опасное дело — химия, хуже наркотиков. Мозг не выдержал…

Алёша отвернулся, чтобы на психа не смотреть, потом не выдержал — поглядел. Улыбнулся Алексею Профессоров друг — радостно, искренне…

* * *

— Погоди, Хорст, я должна Алёше кое-что рассказать… Прожектора, что ты видел. Я зашла к Профессору порылась в его файлах… Да-да, такая я плохая! Он и его друзья с этим сталкивались. Знаешь, что это может быть? Некробиотика, предсмертный мозговой всплеск. Неужели не слыхал? В момент смерти…

— Знаю, Ева. Непонятное пока излучение, проникает сквозь любые экраны, впервые зафиксировано русским учёным Владленом Докучаевым. Кому-то вчера не повезло… «Кричи, не кричи, говори быстрей…»

— О чем ты?

— Все о том же. «Стена — кирпичи, приговор — расстрел…»

Дорожка 15 — «Амурские волны»

Музыка М. Кюсса, слова С. Попова и К. Васильева.

Исполняет Ансамбль песни и пляски ВМФ СССР, запись 1953 г.

(3`20).

Виктор Суворов считает этот вальс самым красивым в мире. Можно поспорить («Осенний сон» не хуже), но в любом случае вещь выдающаяся. Макс Аверьянович Кюсс, автор вальса, уже глубоким стариком погиб в одесском гетто.

— Вижу, Алексей Николаевич, вас на поэзию потянуло. С чего бы?

— С похорон, Иван Иванович. «Трибунал великан, да карлик конвой. Свеча с потолка — это бог с тобой!» Не слыхали? Песня такая есть, аккурат про переворот. Актуально!

Разозлился Алёша — так, что страха не чувствовал. Опасное состояния, вместе со страхом осторожность теряешь. Но и для других опасное: видят люди, что страха у тебя нет. Понимают — и выводы делают. Иван Иванович, на то шкаф бронированный, и тот задумался. Сигариллу достал, зажигалку, но закуривать не спешил. Так и замер на переднем сидении — сигарилла в правой руке, зажигалка в левой.

Подумал, сунул зажигалку в карман пальто, сигариллу в «бардачок» кинул.

Обернулся, качнул кепкой.

— Вы не в настроении, понимаю. Друзей хоронить приходилось… Могли не утруждать себя, Алексей Николаевич. Мне сегодня не с вами, с самим товарищем Севером пообщаться бы!

Ничего не ответил Алексей Лебедев, связной руководителя областного подполья. Полезная вещь конспирация. Не во всех, правда, случаях.

После похорон и поминок в «стекляшке» хотелось домой — упасть на кровать, одеялом с головой укрыться. Алёша понимал, что не заснёт, но полежать, ни о чем не думая, тоже спасение. Слишком много всего, слишком все мерзкое. Гадости — навалом, ковшом экскаваторным черпай, лишь Ивана Иванович с его убийцами не хватает!

Видать, и страшный человек это почувствовал. Открыл Алёша подъездную дверь, а телефон в кармане голос подал. «…Ветер сибирский им песни поёт…» Хотел выключить — не выключил, а как к уху поднёс, поздно стало.

Ему нужен Север. Действительно нужен. Что-то случилось? Случилось!

На встречу Алёша не опоздал, зато озлился до последней крайности. Ментов-гадов, значит, в бетон? А этих неуловимых мстителей куда? Тоже ведь менты, пусть и бывшие. Гад бывшим не бывает!..

В бетон не выйдет — выползут!

— Будете говорить со мною, Иван Иванович. Имею все полномочия.

Вновь дрогнула кепка. Удивился шкаф — или просто усмехнулся.

— Какие именно?

На миг увидел товарищ Север себя самого — глазами чужими. Сидит на заднем сидении дорогого авто очкарик в старой куртке, права качает. На такого пулю тратить не след, плевком перешибить можно.

Встать — и уйти? Но зря бы не позвал!

— «Виктория», Иван Иванович, римская богиня победы. Личный пароль товарища Севера.. Я вас слушаю.

Сказал — и замер. Чего угодно мог ожидать, вплоть до самого худшего. Вопросов же — наверняка. Что да почему, откуда слово заветное знает, и кто он, Алексей Николаевич Лебедев на самом деле?

Не стал Иван Иванович, страшный человек, задавать вопросы. Кивнул — к сведению принял, вновь обернулся.

— Два часа назад мы получили приказ от товарища Юго-Востока на вскрытие тревожного пакета…

* * *

— …Мне уже приходилось объяснять, Алексей Николаевич. Группа вполне самостоятельна, мы сами избираем цели, сами разрабатываем и, так сказать, приводим к знаменателю. Юго-Восток… Юрий Владимирович — наш временный союзник, как и товарищ Север. Мы согласились действовать вместе в чрезвычайных обстоятельствах. Как именно, изложено в упомянутом мною пакете. Поскольку сейчас мы находимся в оперативном подчинении товарища Севера, решил доложить о вскрытии пакета… Я понятно объяснил?

Ивана Иванович серьёзен. Не шутить, не иронизирует — в самом деле объясняет. Понятно? Если бы!

— Я передам все Семёну… товарищу Северу. Иван Иванович… Раз уж взялись объяснять, о главном скажите. Переворот готовится, так? А мы — мы за кого?

Смешок, лёгкий, необидный. Кажется, Иван Ивановичу в самом деле весело.

— Вы, кажется, Алексей Николаевич, из демократов, с господином Усольцевым сотрудничали? Права человека, адвокаты, правозащитники недобитые. Сочувствую… Нашу роль вижу так. Мы — пистолет у виска. Не понимаете?

Дёрнуло Алёшу. Не понял, но представил. У виска… Дырки в старом бетоне — ровным треугольником…

Зде-е-е-есь!

— Такое существует во всех крупных «семьях» мафии. У «каппо» имеется личная группа, не входящая ни в одну структуру. О ней мало кто знает, распоряжается же только он, лично. Товарищ Север руководит именно такой группой. Сейчас она помогает готовить переворот. Потом, когда танки выйдут на улицы, она — тайно, не выходя на свет, — станет контролировать новую власть. Если понадобится, теми же методами. Бывают теневые правительства, мы — теневая армия вкупе с карательными органами. Лично меня такая роль устраивает. А вас?

— Не знаю…

Ответил — и понял, что солгал. Знает, конечно. Не лучшая товарищу Северу роль выпала, но не самая пропащая. Умен Юрий Владимирович, умен! Одной рукой новую власть устанавливает, другой — ей же укорот готовит. Настоящее подполье заранее создают, без спешки, без нервов.

Значит, мафия? Пусть мафия, не в названии дело.

— Новая власть собирается устроить изрядную чистку, что само по себе отрадно. Думаю, Алексей Николаевич, мы ей поспособствуем. Но я, увы, пессимист. Столь нелюбимую вами милицию скорее всего разгонят, отдадут на заклание. Но в новых структурах всех равно будет много грязи, так что работы нам хватит… Вот и весь сказ! Разве что… Вы с Джеминой встречаетесь? С той, что руководит АГ-3?

— Д-да…

Иван Иванович помолчал, кепку зачем-то поправил, достал из «бардачка» сигариллу, зажигалку из кармана.

Щёлк!

— Товарищ Север передал вам личный пароль, но содержанием чрезвычайного пакета едва ли поделится. Поэтому на всякий случай… Мы приступаем к ликвидации всей АГ-3. Они своё сделали, если понадобится — новых наберём. Нет-нет, Алексей Николавич, это не я такой кровожадный, так записано в приказе. Мой вам совет: держитесь подальше.

Джемина!

…Трико-скафандр из фантастического фильма — облегающий, с высоким стоячим воротником, блестящая светло-голубая ткань, перчатки светло-голубые… «Вы здесь совсем другой… Алёша. Мы увидели друг друга именно так. Давайте не задумываться, почему».

Он теперь другой. Не стоит задумываться, почему. Джемина погибнет? Да, Джемина погибнет. Кто будет следующим? Варя? Ева с Хорстом?

— Понял, Иван Иванович. Но… У неё, у Джемины ребёнок, дочка…

— Мы же не звери! Постараемся не задеть. Но и вы… Не подставляйтесь зря.

Они не звери. «Кричи, не кричи, говори быстрей…» Некробиотическое излучение, предсмертная вспышка… «Я умираю, умираю».

Чей голос они слышали?

* * *

— За предупреждение спасибо… Иван Иванович, дело не во мне, я — всего лишь связной. Вам бы с самим Семёном потолковать. Знаете, конфликт интересов, все такое… Как я понимаю, речь пойдёт о прожекторах.

— С товарищем Севером? Когда? И… Прожектора — вы о чем?

— Мне надо позвонить. Думаю, завтра. А о прожекторах вам сам товарищ Север расскажет.

Дорожка 16 — «Ночь светла».

Музыка М. Шишкина, слова М. Языкова.

Исполняет трио «Реликт».

(2`27).

«Под Луной расцвели голубые цветы…» В этом романсе есть что-то инфернальное, до холода на коже. Маленькое чудо.

Понедельник, 1 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.53,

заход — 17.52. Луна — I фаза, возраст в полдень — 6,1 дня.

Местность, по которой мы движемся, ровная и почти лишённая растительности. Берега Шире густо заросли камышом, в воде неосторожных поджидает масса пиявок. Птицы, за исключением ястребов-рыболовов встречаются не очень часто, удалось увидеть лишь знакомую птицу-носорога и весьма странное создание, прозванное «райской тётушкой». Возле дороги встречаются небольшие заросли ядовитого молочая, от которых мы стремились держаться подальше. Зарисовал в альбом интересный образец «чёрного дерева», очень старого, с высохшей вершиной.

Цеце встречаются постоянно. Бедняга Куджур совсем скис, и я велел освободить его от поклажи. Викири героически пытается защитить его от постоянных налётов. Цеце докучают даже Чипри, наш лентяй злобно рычит и пытается раскусить врагов своими крепкими зубами. Странное дело, нас с Мбомо крылатые разбойницы почти не трогают. Мой друг считает, что ещё недостаточно тепло, в жару цеце нападают на всех теплокровных без разбора.

Мы движемся по земле племени мангаджа. Всей здешней территорией управляет рундо по имени Манкокуэ. По слухам, он бежал со своими жёнами в горы.

Осматривая вчерашние трофеи, я обратил внимание на мушкеты и синюю форму. Оружие не имело никаких фабричных клейм, хотя по виду очень напоминало старый английский мушкет «Браун Бесс». То же касается и орудия, очень похожего на лёгкую 12-фунтовую пушку, состоящую на вооружении американской армии. Не исключено, что и то, и другое — действительно местного производства. Синяя форма лишь издали напоминает американскую. Ткань иная, совсем другой пошив, отсутствуют знаки различия, равно как и обувь. Вместе с тем, такой армии в «чёрной» Африки я ещё не видел — и ни о чем подобном не слыхал.

Все эти подробности, любопытные сами по себе, записываю исключительно по привычке, ибо они несущественны по сравнению с главным — мы вступили на землю Миомбо-Керита (!!!). Это случилось поздним утром, ближе к полудню. Ни пограничного столба, и стражи я, понятное дело, не увидел. Все случилось проще и обыденней — новость принёс посыльный от леди Ньямоаны.

Я в Миомбо-Керите! Даймон, ты слышишь? Мои коллеги с вашим вечным «не может быть» — слышите?!

Мбомо, узнав о случившемся, с невозмутимым видом предложил устроить салют из всего нашего арсенала. Идея не прошла, и я быстро устыдился своего первого порыва. Да, я прибыл в Читабо, государство в существование которого не верит ни один европеец. Но до триумфа ещё далеко, пока на нашем пути лишь приозёрная равнина с ядовитым молочаем. Самое интересное (ежели, конечно, оно есть) ждёт впереди.

Размышляя обо всем виденном и слышанном, я пришёл к неожиданному, но логичному выводу. Миомбо-Керит, в отличие от иных племенных и государственных образований Южной Африки, устроено по принципу «трех колец» — или, если угодно, трех линий обороны. Внешняя — вассальные племена, такие как мангаджа, по чьей земле мы идём. Вторая линия — загадочные «гости с мушкетами», скорее всего беглецы-наёмники из Судана или с Восточного побережья. Сердцевина же страны — некие «джинна» они же колдуны, которые управляют и теми, и другими.

Невероятно? Мне кажется, очень даже возможно. Схема проста и надёжна, о чем-то подобном писал ещё Платон в «Критии», рассказывая об Атлантиде. Непонятно одно: какой силой обладают «джинна», если им служат солдаты с мушкетами и пушками? В магию и колдовство я, человек XIX века (слышишь, Даймон?) не верю — и верить не буду. Что ж, значит, не все тайны ещё разгаданы. Тем лучше!

Вспомнив в очередной раз покинувшего меня Даймона (случилось это на дневном привале), я решил произвести некий эксперимент. Подойдя к нашей Викири, я присел возле на неё на землю, поглядел девочке прямо в глаза и повторил слышанное от неё же: «Давно не общались, мистер Макферсон!» Не знаю даже, чего я ожидал — однако едва ли того, что за этим последовало. Викири, спокойно выдержав мой взгляд, столь же невозмутимо кивнула, после чего проговорила: «Оу, это вы, мистер Даймон?»

Свой голос узнать мудрено, однако выражение и, самое главное, слова принадлежат, без сомнения, мне. Именно так я обычно отвечаю на приветствие гостя из мира духов.

Самое интересное в этой история то, что она меня почти не удивила. Пребывание в африканской глуши явно пошло мне на пользу. Суеверный европеец не поверил бы своим ушам — или попросту испугался. Я, закалённый общением с «людьми XXI века», могу высказать предположение, что Викири наделена от природы способностью к N-контактам без использования специальной аппаратуры и бинауральных ритмов.

Приятно не сходить со стези науки и твёрдого материализма даже в подобных случаях!

Опыт на том не завершился. Меня интересовало главное: не воспоследует ли за этим что-либо ещё? Не услышат ли меня (точнее, маленькую Викири) в мире духов?

Услышали! Причём отозвался именно тот, кому мы обращались. Первыми словами навестившего меня поздним вечером Даймона были: «Вы меня звали, мистер Макферсон?»

На даже не это (!!!) стало для меня главным событием первого дня сентября. После полудня наш авангард вступил в небольшое селение, жители которого, уже знающие о вчерашнем поражении, встретили нас с немалым опасением, даже страхом. Однако леди Ньямоана строго-настрого запретила грабежи и насилия. После короткого разговора с приведёнными к ней старейшинами, войско и местные жители направились к стоящему неподалёку холму, почитаемому в сих местах священным. Там, в окружении солдат и мирных обывателей, леди Ньямоана торжественно провозгласила себя правительницей страны. Себя — её муж, рундо Калимбота не был даже помянут.

Дабы переворот (если именовать вещи своими именами) прошёл гладко, леди по моему совету раздала всем мачака подарки, воинам же выставила богатая угощение. С лёгким сердцем отдал я ради этого дела свои запасы коленкора. Редкая и высоко ценимая в этих местах ткань немало порадовала приближённых новой правительницы Читабо.

Леди улыбнулась и сама протянула мне руку для поцелуя. Кажется, я распорядился своим богатством не худшим образом.

Во время церемонии мне было отведено место рядом с леди Ньямоаной. Когда в ответ на её слова о принятии звания правительницы, раздались восторженные крики (коленкор!), случилось неожиданное. Леди сделала знак приближённым, и мне на плечи было возложено тяжёлое золотое ожерелье. Я не успел удивиться, а двое мачака, поклонившись, вручили мне тяжёлый железный меч, очень похожий на виденный у рундо. Толпа вновь разразилась криками, а леди Ньямоана, наклонившись ко мне, шепнула: «Ты этого хотел, шотландец Ричард?»

Ответить я не решился — и даже сейчас не решаюсь. В этих местах железный меч — знак власти, полагающийся верховному правителю.

Если это так, кто же я теперь?

О разговоре с Даймоном напишу в следующий раз. Меня зовут к леди Ньямоане.

Дорожка 17 — «Плач о комиссаре»

Автор и исполнитель Дмитрий Киммерфельд.

(1`36).

Скверная запись с магнитной ленты, другой достать не удалось. «Порубали хлопцы в спешке двух приблудших трубачей. Ах, как жаль, что порубили! Комиссару б потрубили…». Песня — память об экспедициях. Под гитару её пели, без гитары.

Белый свет фар, прорезающий сырую тьму, белая полоса на асфальте — появилась, исчезла, вновь выскочила откуда-то слева. Сколько на спидометре? Лучше не смотреть!

Слева и справа бесконечный строй ровных одинаковых деревьев. Лесопосадка. Значит, они уже за городом. Едут полчаса, если средняя скорость…

Сколько на спидометре? Восемьдесят?

За рулём незнакомый парень в камуфляже. С ним Алёша не встречался, даже представиться друг другу толком не успели. Буркнул: «Василий, очень приятно», руку пожал, крепко, до хруста костяшек — и за руль. Молча. Так и ехал все полчаса, губ не размыкая. Не из говорунов, сразу видно.

Хорст за него ручается. Говорит, служили вместе. Интересно где?

Можно, конечно, спросить. Ответит, невелика тайна.

Прикрыл товарищ глаза Север — от белого огня отдохнуть. Длинный день все никак не не хочет кончаться. С утра похороны, потом с Игорем и Женей коньяком палёным давились, потом…

— Скоро будем, Алексей Николаевич!

Надо же, молчун заговорил! Но почему «Николаевич»? Василий лет на пять старше!

А потому! Не понял ещё?

— Извините, что так далеко, но Игорь приказал: с гарантией, без проколов. В городе чужих глаз много. Решили подстраховаться.

Вроде бы правильно, по делу, но все равно — нет в голосе твёрдости. И уверенности нет. Вдруг не одобрит Алексей Николаевич, не оценит, не так товарищу Северу доложит? Первый раз группа АГ-4 задание получила, важное, срочное. Не осрамиться бы!

Товарищ Север не обижался, понимал, даже сочувствовал. В спешке все готовилось, сплошная импровизация. Ни плана, и подготовки, даже обсудить толком не удалось. Вся надежда на Игоря. Обещал: не подведём, успеем. Реально!

Как Иван Иванович, страшный человек, сказал? «Не подставляйтесь зря»? Не зря, Иван Иванович, ох, не зря! А пугать — лишнее. Хочешь убить — убей, болтать зачем?

Скоро поймёте, Иван Иванович. Прочувствуете!

В группе четверо. Хорст Die Fahne Hoch, трое из Десанта, их вместе с Игорем заявления написать заставили. Василий… Этот в Десанте не был. Почему, любопытно?

Спроси!

— Василий, вы не из десантников?

Лёгкий смешок. Покачал головой молчун:

— Из десантников, Алексей Николаевич. Из них, из самых настоящих. А у фашистов не был — и не собирался.

Вот даже как? Но они же с Хорстом…

Понял Василий, пояснить поспешил:

— С Игорем служили вместе. 25 ОВДБр, не слыхали? Отдельная Днепропетровская воздушно-десантная бригада Вооружённых Сил Украины. Потом в охранном агентстве. Из-за Десанта мы с ним, с Игорем, чуть не поссорились, между прочим. Он что, историю в школе не учил? Штурмовики типичные! Даже название украли, как и те, коричневые. «Штурмовые отряды» — это же спецназ в Первую мировую, герои, элита! Наши тоже выдумали. Десант, понимаешь! Обнаглели… Хорошо, Игорь с ними расплевался.

Не удержался Алёша, кивнул согласно. В точку! Но что же получается? Десант — фашисты. А группа АГ-4?

Вновь понял его Василий. Догадливый молчун!

— Про товарища Севера всякое болтают. Но я сразу сообразил — не зря подполье в стране создают. Так и нужно, по умному, не дожидаясь, пока петух клюнет. Про 26 апреля, знаете, наверное?

Алёша хотел ответить (как не знать!), не успел. Дёрнулся белый огонь за ветровым стеклом, повернул руль Василий.

— Приехали!

В мёртвом свете фар — узкий просёлок. Кювет слева, кювет справа, посреди — автомобиль. Что-то древнее, «Жигуль»-копейка или…

Тормоза!

— Алексей! Алексей Николае.. Алексей!.. Слава богу, я так боялась, так…

Пока соображал, пока думал, как лучше ответить, Джемина расплакаться успела. Всхлипнула, совсем как ребёнок, махнула ладонью, размазывая косметику по лицу.

— Я ничего не… Даже маме не позвонила, даже!..

— Девочка с нами, в машине.

Это уже Хорст — подошёл, рядом встал. И слава богу, если баскетболистку процитировать. Сразу легче стало.

Какая девочка? Ах, да, дочь — Джемина-младшая!

— Я ничего не понимаю, Алексей! Что случи…

Речь Алёша заранее приготовил, в машине, пока по ночному шоссе километры считал. Все просто, все понятно: приказ товарища Севера. Ввиду приближения решающих событий следует обеспечить безопасность и секретность. Ferschten Sie?

Про «ликвидацию» решил не говорить, не пугать всеконечно. Если сопротивляться начнёт, спорить, тогда уж…

Улыбнулся Алёша, погладил подпольщицу по мокрой от слез щеке. Хотел сказать…

Не успел.

— А зи мною поздороваешься, малюня?

Тихо подошла Варя Охрименко, работница холодильного завода. И проговорила тихо, словно сама себя спрашивала.

Алёша услышал. Повернулся. Снял очки, провёл рукой по уставшим глазам.

— Добрый вечер, Варя.

* * *

— …Ребята отвезут тебя и Джемину с дочкой в Тростянец. Устроишь её у родичей, у знакомых, у кого хочешь, но чтобы надёжно. Деньги есть, не скупитесь. Завтра вернёшься, как раз к вечерней смене в твоём «кахве»… И учти: убьют её — убьют и тебя.

Не сразу ответила Варя. Вниз смотрела, под ноги, на грунт просёлочный. Наконец, улыбнулась, головой покачала.

— От кто ты на самом деле, Алёша! Убьют… Зрозумила, не маленькая. Сховаю твою дивчину, не бойся.

Хотел возразить Алексей, пояснить, что к чему. Не его Джемина «дивчина», и не до сантиментов сейчас…

Не стал.

— Меня пока не ищи. Не звони и не пиши. Если что, найду тебя сам. Поняла?

Хотел, чтобы помягче, только не получилось. Ладно, сойдёт и так!

Кивнула Варя, не стала спорить.

Поняла.

— Только не опоздай, Алёша. Найди скорише!

Ткнулась мягкими губами в его лицо. Замерла…

* * *

— Всех из АГ-3 мы предупредили — чтобы сегодня же уезжали. Джемина тоже каждому позвонила, объяснила. Их там четверо, двоих уже нет в городе. Джемина твоя — молодец, это сейчас расклеилась, как тебя увидела. Реально!

— Ну, если реально… Теперь о другом. Пункт второй, так сказать. Этот тип будет ждать товарища Севера завтра. Время и место мы сейчас с тобой, Игорь, наметим. Он бывший мент, наверняка вооружён.

— И у нас что-нибудь найдётся. Бывший мент? Ох, Алексей, люблю я ментов!.. Пункт второй, говоришь?

Дорожка 18 — «Tu Vuo Fa Americano»

Исполняют Matt Damon, Jude Law, Fiorello.

Из кинофильма «Талантливый мистер Рипли».

(3`03).

Чудная старая и очень весёлая песенка в фильме слушается по-особому. Убийца поёт вместе со своей будущей жертвой. Виски-сода, гамбургер, Голливуд, Бродвей. Хорошо быть американцем!..

Алёша поглядел на скорпиона, прислонил нос к стеклу. Как дела, Керри-Керит? Из-за рапана показалась иссиня-чёрная клешня, махнула нехотя. Ничего, Алексей Николаевич, мешают только.

Дрогнула клешня, исчезла.

Спать хочу!

— Понравились вы ему, Алексей, — Профессор неторопливо опустился в кресло, поднял руку с пультом. По телевизионному побежали экрану весёлые идиоты из очередной рекламы.

«Продам квартиру, куплю пиво „Оболонь!“

Хорошо ещё без звука. Догадался Профессор, заранее отключил.

— Садитесь! — Женин папа махнул рукой в сторону второго кресла, устало откинулся на спинку. — Как вы по четыре пары отсиживаете, не понимаю. Тут две проведёшь, и жизни не рад.

Снял очки, закрыл на миг глаза.

Алёша посмотрел на Профессора — точно так, как только что на Керри-Керита. Тот тоже сонный, один побыть мечтает, за рапаном спрятаться…

Сунь пальчик, мой мальчик!

— Мистер Макферсон вот-вот установит обратную связь. Представляете, Алексей? Двусторонняя N-связь, без аппаратуры, без дисков Монро. Думает, ему колдуны способствуют. Но тут что-то другое… Жаль, времени нет!

Даже не глаз не открыл, клешнёй не двинул.

…На экране уже не идиоты — заставка новостей. Для того и «ящик» включён. Только что за новости без звука? Впрочем, если присмотреться…

— Судя по вашему боевому тону, Алексей, у вас получилось. Смущает, что на планету Мирца не пустили? Да, там защита, но мистер Грант это предусмотрел. Я записал для вас ещё один диск, будет охота — загляните.

…А на экране… Голова губами двигает, рядом ещё одна, тоже высказаться хочет. С этими ясно — господа политики делят власть, поделить не могут. Выборы прошли, а ни парламента нет, ни правительства. Хмурятся головы, друг на друга кивают…

— Хотите спросить, Алексей, отчего я сам туда не спешу? Наверняка догадались — или вам сказали. Мне станут задавать вопросы, а я пока не готов ответить. Адрес и все программы Гранта я взял у моего друга, там ждут не меня… Евгения вам его показывала. Не его, конечно — то, что от него осталось.

Алкаш в самый хвост пристроился, не просто алкаш — псих. Пальто без пуговиц, ботинки без шнурков, на небритом лице такая улыбка, что темноте не ошибёшься.

— Сказать правду я не смогу, не имею права. Меня могут понять… неправильно. Придётся отвечать, что я не сторож брату моему.

Сцепил сильные пальцы, губы поджал, скользнул невидящим взглядом по экрану.

…А там — Баба Галмага. Не одна — на трибуне среди прочих Галамаг. Разевает Баба рот — сразу ясно, что поёт. Не прошла в парламент, народ на революцию поднимает. Отречёмся, товарищи, от старого мира, отряхнём прах! Двойное гражданство и служба в Чечне!..

— Планета Мирца — самое невероятное из всего, что нам удалось достичь. Ещё не поняли? Слетайте, поговорите. Ноосферный «телефон» и даже Основная Информация — мелочь по сравнению с этим.

Легко стукнула дверь. Кто на пороге? Женя-Ева в аромате кофейном. Поднос с тремя чашками в руках, на лице — гримаска обиды.

Поставила поднос на столик, присела на диван, дёрнула коротким носиком.

Отвернулась.

Обида у неё — и на отца, и на друга Алёшу. В облака не пустили, на таинственную планету пропуск не дали. И на Хорста Die Fahne Hoch обида: не встретил, не проводил. Такие они все, мужчины!

Вздохнул Алёша сочувственно. Есть грех, виноват. Диском не поделился, Хорста-Игоря на весь день озадачил.

Скоро позвонит? Скоро — если все сложится.

…На экране уже не Галамага — сам Президент. Зрите, граждане вольной и демократичной, чем Гарант занят! В делах утонул, одни уши торчат. По стройплощадке шаги меряет, смотрит, где будут музей возводить — самый главный, Национальной Идентичности. Духовность всего первее, нечего к занятому человеку со всякой мелочовкой соваться. Террор в стране, говорите? В какой стране?

— Женя, Алёша, не обижайтесь! Скоро, очень скоро исследования по N-контактам будут рассекречены, сможете ими заниматься сколько душе угодно — и вполне легально. Погодите немного!

Переглянулись Женя-Ева с Алексеем, поморщились — не сговариваясь, синхронно. Не надо «погодите», и «легально». Легально это как? Лицензии станут выдавать, регистрировать, словно радиолюбителей? Какой тогда интерес?

Пора Хорсту позвонить, пора!

— Тебе самому что, уже неинтересно? — Ева, на чашку с кофе глядя. — Физикой займёшься?

То ли шутит, то ли нет. Моргнул Алёша удивлённо. Это у древних греков философы всем подряд интересовались, даже физикой. Аристотель целый трактат наваял…

…Кто на экране? Главный мент на экране — министр внутренних дел. Ему за террор отдуваться. Разводит министр руками. Какой такой террор? Отдельные личности, заинтересованные во всеобщей дестабилизации, слухи распускают. Недостатки, конечно, есть — а мы, внутренние органы, их искореняем. В чем проблема, товарищи?

— Слыхали о работах Тесла? Никола Тесла, венгерский физик, коллега Эдисона?

Вновь посмотрели друга на друга Алексей и Евгения, так же синхронно. Ой, не шутит Профессор! Если бы ещё физику вспомнить. В школе проходили, мимо прошли.

Неужели Никола Тесла всей Ноосферы интереснее?

Профессор встал, к аквариуму подошёл, где добряк Керри-Керит за рапаном прячется.

Улыбнулся.

— Один мой коллега всю жизнь изучал дождевого червя и жаловался, что червь очень длинный, а жизнь — короткая. Завидую! Мне одного червя мало. А вы, молодёжь, как хотите., Сейчас ваше время, не моё. Только ради бога, не занимайтесь… этим!

Покосился на телеэкран («Опир» с факелами марширует), протянул руку с пультом.

Пусто!

* * *

— Думаете, Алексей, я не знаю, о чем меня хотите спросить? Будет ли Второй Чернобыль? Что случится 26 августа?

— Почему только Алексей? — Женя, обиженно. — Я тоже!

— Ты тоже…

Профессор помолчал, тронул рукой короткую бородку.

…Рядом с обезьяной прячется ещё один тигр.

— Есть такая наука — стратегия. Одно из её правил: выбирай направление удара, которое ведёт не к одной, а сразу к нескольким целям. Не поняли? И слава богу!..

— Ну, папа!..

Не успела возмутиться Профессора дочка. Телефон помешал — тот, что у товарища Севера в кармане прятался. «Принимай нас, Суоми-красавица!»

Есть!

* * *

— Как ты говоришь, Алексей? Пункт второй? Есть пункт второй, по полной программе. Ставь зарубку!.. А я ещё думал, чего в жизни не хватает? Он, пункт этот, какими-то прожекторами интересовался…

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-11.

Можете меня поздравить — шестой диск честно украденных mp-3-шек завершён. Заканчивал я свои «набеги» с куда меньшим запалом, чем начинал. Не только потому, что «сливки» давно сняты. Дело в ином. Да, мы умнее и сильнее ненавидимых нами «буржуев» (то есть «свободного мира»). Сейчас мы грабим их в малом, скажем, на шесть «пиратских» дисков. В ближайшем будущем наши возможности (и претензии) станут несколько большими. Не поставить к стенке поганца, требующего деньги за файл с «Днём Победы» грешно. Поставим, предварительно раздев догола! Но…

История знает только два способа управления людьми: посредством денег и путём прямого насилия. Плутократию мы дружно отвергаем, что остаётся? Метод управлению с помощью лоботомии обсуждать не станем. Какой интерес править големами?

Без всякого удовольствия дорабатываю известную Вам программу действий на первые «сто дней».

В качестве «брэндовой» акции я бы организовал публичную казнь любимца правозащитников Оноприенко. Пригласил бы телевидение и (обязательно) тёток из ОБСЕ и Евросоюза. Пусть поглядят и другим расскажут: европейская мафия и купленная её интеллектуальная обслуга не в силах уже защитить столь любезных им убийц и садистов.

Выход из всех «евроструктур» с соответствующими заявлениями — в первые же дни. Слов не жалеть, кошку называть кошкой. Плюнуть в лицо!

Ещё одна акция — «ограничение» (то есть полный запрет) рекламы в СМИ. По требованию «народа», само собой. Вопящих журналюг открыто обвинить в продажности и проституировании. Не бояться их, не подчиняющихся отправлять в «профилактории», надо будет, вместе с жёнами, дабы не повторялась история с Гонгадзе.

Русский язык ввести немедленно, указом, но не в качестве второго государственного, а как официальный. Слишком унижаться перед русскими братьями незачем.

Торжественная конфискация имущества нескольких «народных избранников». Желательно избрать самых жирных и мордатых. На дачах организовать, как и полагается, ясли и пионерлагеря, коллекции отдать в музеи, самих мордатых — в «профилактории».

В остальном все выглядит перспективно. Толпа должна получить свои куски мяса.

В негласной части программы следует обязательно предусмотреть следующее:

«Буржуям» (настоящим) сразу же объявить, что на их имущество и доходы никто не претендует (не все сразу!). В обмен они отдают политическую «обслугу» и обязуются не вмешиваться в наши реформы. С несогласными не спорить, убивать на месте. Не надо плакать по пресловутым «деньгам в иностранных банках». Мы их уже потеряли. Надо сохранить остальное.

Категорически требую уничтожения всей выявленной иностранной агентуры и «агентов влияния», прежде всего российских (кроме тех, кто нужен из оперативных соображений). На крики не обращать внимания, чистить до белых костей.

Так же поступить со всеми преступными «авторитетами», находящимися на территории страны.

Под любым предлогом или без него не выпускать из тюрем рецидивистов. Это можно устроить под предлогом «эпидемии». В дальнейшем поступать с уголовниками согласно чрезвычайного законодательства.

«Правозащитников» (кроме заранее перевербованных) изолировать всех.

Милицию, столь успешно скомпрометированную (неплохо получилось!), добивать не станем. В городах дадим большие полномочия «муниципалам», пересажаем несколько сот мерзавцев, но структуры сохраним, изменив систему формирования. Наши «теневые» группы будут постоянно держать эти структуры в напряжении, отстреливая наиболее наглых «оборотней». Иного, пожалуй, не придумать.

А вот Интернет трогать не надо. Следует, однако, выявлять (с использованием программы Hispalis) наиболее «интересных» пользователей. Подобный список пригодится в ближайшем будущем. Самое забавное, что интернет-боссы в своей гордыне уверены, будто пресловутая «анонимность» тождественна безопасности. Не станем пока разубеждать.

Между прочим, именно людская гордыня вкупе с тупостью — самая надёжная система защиты. Уже приходилось об этом упоминать, но сейчас есть возможность привести пример, чрезвычайно для нас актуальный.

Вы знаете, как бережём мы тайну мозговых чипов. Секрет не столько в конструкции, сколько в самом факте их существования. Иначе прощай, монополия на Основную Информацию! Увы, мир прозрачен. В начале февраля, если Вы помните, по всем СМИ прошла информация о создании такого чипа в лаборатории Беркли (Berkeley Lab) университета Калифорнии. Теперь же с гордостью могу сообщить, что опасность миновала. Наиболее авторитетные специалисты дружно высказались о полной невозможности подобного при современном уровне техники.

Добиться этого оказалось нетрудно. Гениев, подобных Эйнштейну и моему любимому Тесла, среди учёных немного. Большинство — «узкие» специалисты, ни черта не знающие вне рамок своей диссертации, зато злобные и завистливые. Никому не пришлось даже платить.

Как видите, моя правота о полном маразме нынешней науки доказывается самой жизнью.

Неудивительно, что нам пока удаётся беречь в секрете наши проекты, которые мы договорились не поминать в переписке. Один раз (два года назад) пришлось здорово переволноваться. Журналюги раскопали буквально все. К счастью, тупость и зависть победили и на этот раз. Господа академики дружно проревели «не может быть», нам же пришлось потратиться только на одну международную конференцию.

Все ещё желаете финансировать фундаментальную науку?

Горжусь, что первый (и главный) проект из неназываемых завершён в моем родном городе — и не без моей помощи. Сохранить в тайне работу, превосходящую по масштабам «Манхеттен» в полуторамиллионном мегаполисе оказалось не так трудно. Главное вовремя выводить к телеэкрану очередного академика.

Перефразируя Чаадаева, могу сказать: мы победим не благодаря нашим достоинствам, а из-за отсутствия таковых у противника. Победим — в этом я уверен.

Но что дальше? Мы сходимся на неприятии навязанной нам «европейской» модели. Победители в Третьей мировой ввели на развалинах нашей страны свой «новый порядок», достойный лишь уничтожения. Мы это сделаем. Но что взамен? Риску вновь повториться: неужели Вам хочется жить в стране, похожей на братскую Россию?

Ответов на эти вопросы у меня нет, поэтому в отставку я выйду в любом случае, вне зависимости от желания или нежелания наших с Вами коллег. Деревня спасена, самурай уходит, не оглядываясь…

Как Вам слушок о 26 апреля? Я был прав: следует выбирать направление удара, которое ведёт не к одной, а сразу к нескольким целям. Кажется, мы этого добились. Вы рады?

CD-ДИСК 6 «ПОЛЕТ ВАЛЬКИРИЙ»

Дорожка 1 — «Полет Валькирий»

Рихард Вагнер.

(4`51).

Для Рихарда Вагнера — это музыка, под которую неспешно движутся крепкие мускулистые бабы, для нас — фон для атаки боевых вертолётов. Но в любом случае смысл один и тот же: торжествующая Война, торжествующая Смерть.

Вторник, 2 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.50,

заход — 17.54. Луна — I четверть в 16.54.

С сегодняшнего утра вновь еду верхом на Куджуре. Эта новость едва ли его обрадовала, но делать нечего: войско, точнее, его авангард, двигается очень быстро. Поскольку я не имею желания расставаться со своей «семьёй», Викири тоже едет верхом — на маленьком белом ослике, которого удалось найти в обозе. Имени он ещё не имеет. Мбомо не без доли цинизма предложил назвать его Наполеоном (!)

Куджур смотрит на своего новоприобретённого собрата с некоторой ревностью.

Мбомо идёт пешком, решительно отказавшись не только от транспорта, но и от возможности отдать часть своего груза носильщикам. Железный человек!

Если кто остался недоволен, так это лентяй Чипри. Теперь ему приходиться шевелить лапами, отчего наш пёс впал в тоску, начал терять аппетит (!!!) и даже перестал ловить зубами вездесущих цеце.

Итак, мы в Миомбо-Керите Ещё вчера я пожаловался на скудную растительность и пологую, гладкую местность, богатую разве что зарослями приречная камыша. Словно услыхав меня, Провидение позаботилось о решительной перемене. Уже после полудня мы вступили в предгорья. Первым, что порадовало нас, были хорошо знакомые цветы куманики. Поразило не только присутствие «британца» в этих местах, но и столь раннее цветение. На календаре начало сентября, по европейскому счёту — март! Кажется, в Южной Африке куманика с успехом заменяет подснежник.

После полудня пересекли долину, в которой нам встретилась прелестная речка с необыкновенно чистой водой. Возле берега толпилось небольшое стадо буйволов, с явной неохотой уступившее нам дорогу. По уверениям проводников, скоро мы вступим в лес. Они же достаточно подробно рассказали о здешней природе и климате, но сведения ещё нуждаются в проверке.

Мы спешим. Леди Ньямоана надеется подойти к вражеской столице до того, как будут собраны силы всех окрестных племён. Впрочем, в вопросы стратегии я стараюсь не вникать. Солдат, не спрашивай!

Вчерашний разговор с Даймоном был неожиданно серьёзен. Он поинтересовался, нуждаюсь я ли ещё в его визитах. Понимая, что за этим может последовать, я поспешил заметить, что ценю — и буду ценить! — наше общение безотносительно конкретной «пользы». Наличие рядом человека (духа!), которому небезразлична моя судьба — самая лучшая помощь, которая мне требуется. Более того, его советы всегда были к месту. Без них, возможно, я бы не выбрал путь, приведший меня сюда.

Даймон, кажется, был изрядно смущён, отделавшись дежурной фразой о помощи ближнему. Я не стал усугублять, но не всякий «ближний» ради этого способен преодолеть расстояние в тысячи миль и 155 лет (!!!). Желая сменить тему, я поинтересовался, слышал ли Даймон, когда мы с Викири его «позвали»?

Он слышал! Поразительно! Кажется, это обстоятельство удивило его ничуть не меньше меня. Наши соображения на этот счёт весьма разняться. Если я отношу происшествие за счёт уже помянутых «способностей к N-контактам», Даймон видит причину не в девочке, а во мне самом (!) Ему кажется, что я уже «настроился на волну» (выражение оставляю на совести моего духа), а Викири лишь «усилила сигнал». Так или иначе, но Даймон поздравил меня, а заодно себя с настоящим прорывом в «ноосферных контактах».

Пользуясь случаем, я попросил об амнистии для всех прочих духов, общавшихся со мной. Эти молодые люди движимы не только благородным интересом к науке, но также искренним стремлением помочь ближнему. Для них, живущих (увы, правильнее сказать, существующих) в «их» XXI веке, я наверняка кажусь Магелланом. Даймон заметил, что и не думает о каких-либо санкциях (ну и слово!), однако отныне отлучает даймона Евгению от всех исследований, ибо без твёрдого руководства они могут привести к настоящей беде. Мне стало жаль юную девицу, но оспаривать отцовскую волю я, конечно же, не стал.

Следующий вопрос Даймона был именно тем, который я ожидал с самого начала. И действительно, что я, Ричард Макферсон, думаю делать дальше? У меня есть все шансы сложить голову в ближайшем же бою (A la guerre comme а la guerre!), но возможно иное. Прельщает ли меня роль царька в глубинах Южной Африки, союзника работорговца Зубейра Рахамы и угнетателя племён страны Читабо?

Желая быть точным, я прежде всего заметил, что вручённый мне вчера меч означает всего лишь (sic!) звание вождя, соотносимое с европейским генералом, точнее, генерал-губернатором. Но не это главное. Что бы ни ждало впереди, в любом случае моя жизнь пройдёт интереснее, чем я мог только когда-либо предположить. Что ждало меня в Европе? Аплодисменты в Географическом обществе? Скромный гонорар от книги, которую ещё предстоит написать? Возвращение в Африку? Но я и так в Африке!

Мой друг Дэвид Ливингстон выбрал (выберет!) стезю подвижника и могилу в Вестминстерском аббатстве. Пусть так. Но Даймон поведал мне, что вслед за Ливингстоном, пользуясь его картами, в эти края придут солдаты с винтовками и чиновники с налоговыми квитанциями. Африку поделят, поработят и ограбят. В мире Даймона «Чёрный континент» — истинное гнездилище бедности, болезней и войн. Что может изменить моё возвращение в Дурбан?

Я не сказал Даймону о главной причине моей решительности. Однако отношения с леди Ньямоаной касаются только нас двоих.

Впрочем, я упомянул причину, почти столь же серьёзную. Я ХОЧУ узнать, что такое Миомбо-Керит — пристанище вооружённых мушкетами наёмником или нечто более интересное и таинственное. Да, желаю это знать — и узнаю. Это моя Америка, мой Северный полюс, моя Атлантида!

Кажется, я сумел убедить не только Даймона, но и самого себя.

Незадолго до вечернего привала Мбомо принёс новость, точнее слух, о том, что прибыл гонец с известием о большой битве между войском рундо Калимботы и ополчением нескольких племён — наиболее заядлых его противников. Однако, вскоре выяснилось: слух сей ложен. Гонец сообщил лишь, что войско рундо успешно наступает, не встречая врага.

Вечером я услыхал в лагере песню. Она на наречии макололо, и я без труда смог её записать:

Мы ушли далеко от родной земли. Смелей! Наши боги следят за нами. Мы идём много долгих дней и ночей. Смелей! Наши боги следят за нами. Переходы нелегки, и солнце в крови, Смелей! Наши боги следят за нами. От войны не уйти, не уйти от Судьбы. Смелей! Наши боги следят за нами!

Какие боги следят за тобой, шотландец Ричард?

Дорожка 2 — «Истанбул-Константинополь»

Исполняет Александр О’Шеннон.

(4`51).

Старая песня 1953 года (исполнялась сёстрами Эндрюс), перепетая по-русски. Адское варево: и «турецкие копы», и марихуана, и море Чёрное шумит. Но слушать приятно.

Лектор посмотрел на часы. И Алёша посмотрел. 13.10, до законного финала пары аж пять минут, можно рассказать ого-го сколько. Но можно и распрощаться, особенно если особого куража нет. Какой кураж, апрель на дворе, суббота, третья пара!..

Звонков в университете нет. И не было, в перестройку отменили. То ли потому, что свобода, то ли цепь замкнуло, а починить забыли.

Кивнул лектор студенческому народу. Спасибо, мол, за внимание, ценю. Насчёт вопросов даже не поинтересовался. Откуда вопросы — суббота, третья пара, в апреле?

Comedia finita!

Сунул Алексей конспект в сумку, повёл затёкшими плечами. Позавтракать не успел, в желудке джаз-банд играет. Хорошо бы в кафешку зайти — туда, где они с Евой и Хорстом бастардо пили. Рядом совсем…

Игорь к главному входу должен подойти в половину второго. Вместе и пообедаем!

Мудро рассудил товарищ Север, осталось план в жизнь воплотить. А она, жизнь, вечно коррективы внести норовит. Только сумку взял, к двери повернулся…

— Пошли, Алексей, пошли!..

Куда пошли, зачем пошли? На митинг пошли, что в актовом зале. То есть, не пошли ещё, а пора. Сам господин Усольцев, член политсовета Очень Демократической партии, оплот парламентаризма, выступать будет. Права человека в опасности! А раз так, всякому место в строю найдётся, даже Иуде и Гапону Алексею Лебедеву.

Побежали!

Не стал отвечать Алёша братьям-демократам. И зря — молчание знаком согласия считается. Вышел в коридор, по сторонам оглянулся, чтобы сквозь толпу, вывалившую из аудиторий, ловчее пробраться…

— Алексей! Здравствуйте, Алексей!..

Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон! Мадам Усольцева Инна Александровна собственной персоной. В косметике, в костюме строгом из бутика, головой потолок подбирает.

Везёт на баскетболисток!

— Алексей! Алёша!..

Даже «Алёша»! Что тут скажешь? Поморщился товарищ Север…

— Добрый день, Инна Александровна!

А с ней чего после 26-го сотворят? В Жёлтые Воды отправят? Вроде и жалко. Хотя…

— …Алёша, давайте забудем о прошлом. Нет, нет, о хорошем помнить надо, вы одним из первых на Майдан вышли, даже щеку отморозили. Сейчас трудное время, всякое случается… В общем приходите, мы на вас очень надеемся, ответственное дело думаем поручить, очень ответственное…

Поглядел Алексей Лебедев, отставной демократ, на будущую насельницу Жёлтых Вод, внимательно поглядел. Неужели она серьёзно? Ткнули мордой в грязь, снова ткнули, по асфальту повозили — и беги, поп Гапон, листовки расклеивай?

— Вы же понимаете Алёша, демократия в опасности, в любой момент можно ждать провокации, им нужен повод для чрезвычайного положения…

Вздохнул Алексей сочувственно. Улыбнулся от души.

— У вас дача где? В Симеизе, кажется? А сколько гектаров?

Поперхнулась госпожа Усольцева Инна Александровна. Покраснела, затем белеть начала.

Товарищ Север уже не улыбался.

* * *

В университете, где Алёше учиться выпало, много славных традиций. Самая славная — памятник с места на место переставлять. Поставили век назад благодарные горожане монумент Основателю, открывшему университет в давние годы. Где и положено, в самом центре, на улице Сумской. Но обиделись профессора и доценты: памятник там, они совсем в ином месте. Подумали, посовещались — и памятник к главному входу перетащили. Вроде и правильно, только университету тоже на месте не сиделось. Бурный выдался век. Раз переехали, второй… Но сколько не собирали вещи, о памятнике Основателю помнили. Так с собой и возили, чтобы каждый раз возле главного входа поставить. Традиция!

Последний переезд Алёша мог наблюдать лично. Подогнали автокраны, вздёрнули Основателя повыше… Ему, бронзовому, не привыкать! Зато порядок — как раз возле главного входа вкопан. Именно там, куда Хорст-Игорь подойти должен, аккурат в половину второго.

Алёша поглядел на циферблат, привычно сунул руки в карманы куртки. Ещё пара минут, Игорь не опаздывает… Поднял голову, на бронзового Основателя взглянул. Эх, ты Век Просвещения!..

— Алексей Николаевич, здравствуйте! Я по поводу кинопремьеры.

Черт! Опять сзади!..

Повернулся.

…Худой, в куртке старой — не лучше, чем у него самого. Без очков, таким очки не положены. Жилистый, крепкий, подбородок, как в американских комиксах, квадратом.

Небритый…

Дёрнул товарищ Север рукой в кармане — просто так, от неожиданности. Отшатнулся жилистый, скользнул ладонью в карман. Моргнул — недоуменно, растерянно.

— Кинопремьера…

Кто кого боится, кто первый пулю ждёт? Некогда выяснять. Сейчас Хорст появится…

— Отойдём!

…За пьедестал серый, на котором слова Основателя красуются. Желал он, просветитель, блага любезной своей Украине, с Великой Россией узами неразрывными связанной. Так сказал, так записали…

— Я… Алексей Николаевич, называйте меня Михаилом. Я и есть Михаил, Михаил Ханенко, старший сержант запаса. Группа АГ-2. Я был заместителем Ивана Ивановича. Товарищ Север, наверное уже в курсе…

Кивнул товарищ Север, с Михаилом, соглашаясь. В курсе, само собой. А ты, небритый, нет. Подрастерялся, значит? Вот и славно!

— Кроме меня вас никто не знал, мне Иван Иванович поручил за вами приглядывать. Когда вы с Джеминой встречались и потом. Ну… Вы понимаете, опаску всегда иметь надо, конспирация, все такое…

И с этим согласился товарищ Север. Как без конспирации, никуда без неё, родимой! Только… Если его никто из АГ-2 больше не видел…

Господи! Как же сразу не догадался! Знали всего двое: Джемина и…

— Значит, это вы в меня стреляли, Михаил?

Дырки в старом бетоне — ровным треугольником.

Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!..

* * *

— …На то и расчёт был: поглядеть, куда вы побежите. Или к товарищу Северу — или прямо Службу безопасности… Алексей Николаевич, я сотку из ста выбиваю, стрелял с оптикой, с ночными прицелом, риска никакого. Прицел хороший, «четвёрка» — 1ПН93-4. То есть, я понимаю…

— И я… Понимаю. Психологический эксперимент, значит? Ну что, Михаил, товарищ Север велел передать, что группа отныне подчиняется товарищу… товарищу Хорсту. Вот, кстати, и он!

Дорожка 3 — «Kalimbra de Luna»

Музыка Тони Экспозито, слова Гарсии.

Исполняет Далида.

(4`33).

Что-то истинно карибское: море, луна, пляж, шпионы сидят за стойкой бара, обсуждая очередное задание… Песню исполняли многие, в том числе и «Bony M», но куда им до Далиды!

Алёша снял куртку, на знакомую вешалку повесил, окинул взглядом кафешку, тоже знакомую.

— Бастрадо возьмём?

Хорст поморщился, головой покачал. Не стал раздеваться, только змейку расстегнул. Сразу вино: не в настроении. То ли потому что новый фронт работ навесили — «эскадроном смерти» воротить, то ли ещё по какой причине.

Алексей не стал настаивать, взял на себя инициативу. Заказал первое, до чего палец в меню дотронулся, и пару «эспрессо» вдогон.

Когда устроились за столиком, Хорст Die Fahne Hoch поглядел по сторонам, достал из-за пазухи свёрток с полкирпича размером. Показал со значением. Оценил мол, Алексей?

Алёша оценил. Кивнул.

Ничего себе свёрточки таскал Иван Иванович, бетон ему пухом!

— Реально!

Думал, улыбнётся Игорь, но не вышло — лицом дёрнул, свёрток спрятал.

— Потом передам, когда выйдем. «Зелень» и немного «гринов». Сколько, не считал даже. Блин, мы прямо разбойники!

Вот оно что! Никак совесть проснулась? Не поздновато ли?

Хотел разъяснить товарищ Север товарищу Хорсту разницу между беззаконным разбоем и справедливой экспроприацией. Не стал. Прямо в глаза поглядел.

— А ты что думал? Мы если и носим перчатки, то не белые, а резиновые. «Пальчики» не оставлять.

…С Благовещенского рынка перчатки.

Губы Хорста дрогнули, но Алёша ждать не стал, сам сказал. Шёпотом, чтобы кафе в ступор не вводить.

— Меня знаешь как товарищ Север проверял? Аптека на Костомаровской, где наркоту продавали. Не забыл? Двое заживо сгорело — мент и баба… Женщина. Лисиченко Ольга Ивановна, провизор. Такой у меня экзамен был, понял?

Взгляда не отвёл — так и смотрел Хорсту прямо в глаза.

Вот и ты, Ольга Ивановна, пригодилась!

Отвёл Игорь взгляд, голову опустил. Вздохнул виновато.

— Понял, Алексей… Значит, ты это был? Наши ещё думали, откуда такой смелый взялся? Извини… Вчера черт знает что тебе по телефону наплёл. «Ставь зарубку»! Психанул реально! Словно пьяный — или нанюхался чего. Сегодня отходняки… Ещё группа эта, АГ-3, чтоб ей пропасть. И Женя…

Помолчали, благо официант подсуетился, тарелки на стол выставил. Можно и отвлечься, мысли в порядок привести.

Зачем АГ-3 пропадать? Вот почистить бы не мешало. Стоп! А с Женей что?

Товарищ Север не торопился — и товарища Хорста не торопил. Помнил, как сам носом в землю упал, когда понял, что сотворил на Костомаровской.

A la guerre comme а la guerre!

Улыбнулся товарищ Север, незаметно, одними уголками губ. Ничего, оклемается Хорст, не маленький. А как оклемается, про бумаги, что при страшном человеке были, следует узнать. Деньги хорошо, даже очень, но и документы не помешают. План действий из тревожного пакета, например. Но не с этого начать следует. Что там с Женей-Евой?

— …Ты бы, Алексей, с ней поговорил. Позвони ей! На меня накричала, на Профессора накричала, дверью хлопнула, убежала… Сама виновата, между прочим. Говорил ей — не надо по чужим файлам лазить. И отец предупреждал. В общем, надоело Профессору, реально надоело, забрал он диски Монро, а все, что в компе было, задавил. Привет! Женя и взбеленилась. Тебя, между прочим, предателем называла. Дались ей эти, блин, полёты во сне и наяву! Хорошенькое дело — мозг уродовать.

Пожал плечами Алёша, не зная, что ответить. Забрали у любительницы нацистских маршей игрушку! Не все ей «Die Fahne hoch», когда и «Вставай, страна огромная» слушать приходится!

Позвонить можно, а вот своими дисками делиться — зась! Если Профессор дочке не доверяет, значит, есть причина. С Джеминой надёжнее…

— Я ей позвоню, Игорь, сегодня же. А повеселее новости есть?

— Повеселее? Да обхохочешься!..

Хорст качнул головой, вилку по столу крутанул.

— Сплошное веселье. Реально! В Десанте полную боевую ввели, «бандер» из Львова ждут. Начальство уверено, что это и будет повод. Как тогда, у штаба «Отечества и Порядок», помнишь? Стрельнет какая-то сука или гранату кинет — все, зови танки!

Задумался товарищ Север, дом Старинова вспомнил, забор, через который Женю-Еву перетаскивал. И так случиться может. «Чужой патруль у моих ворот, чужой козёл да на мой огород…»

А может и по-другому…

* * *

— …Про «Опир» сейчас всюду кричат. И там он, и сям, «бандеры» под каждой кроватью, сейчас вешать начнут всех, кто не в вышиванке. А где он, «Опир», на самом деле? Если взять карту, пометить города, в которых группы «Опира» созданы. А потом другие, где Десант. Что получится?

Теперь Хорсту задуматься пришлось. И в самом деле! Крику много, а ни одной драки, чтобы серьёзно, от души. Получается…

Товарищ Север ответ знал — паренёк постарался из группы Джемины-подпольщицы. Красивая карта получилась, с рисунками. Талант у хлопца!

— Нигде, ни в одном городе, Десант и «Опир» вместе не действуют. Понимаешь, Игорь? «Опир» — строго за Збручем, в Галичине и на Волыни. Десант — на Левобережье. Киев, Днепропетровск и Крым — нейтральная зона.

Джемина обещала и по Крыму раскопать. Жаль, не успела!

Игорь вздохнул. Усмехнулся недобро.

— Понимаю. Поделили территорию?

— Во Львовской области патрули «Опира» зачислены в муниципальную милицию. И у нас, уверен, скоро десантников в «каштаны» вербовать начнут. «Опир» и «Десант» — не оппозиция. Если 26-го в самом деле что-то случится , они — опора нового режима. Понял?

Развёл руками Игорь — что ж непонятного? Особенно когда разъяснили.

— Концлагеря охранят будем? «S.A. marschiert mit ruhig festem Schritt»?

— Поэтому когда «бандеры» сюда припрутся, ты со своей группой кое-что сделаешь… Да, спросить хотел. У Ивана Ивановича бумаги с собой были?

* * *

— Ева! Женя…

— Ты… Значит, тебе Профессор доверяет, диски даёт с программами, а мне — нет? Ты его во всем слушаешься, на задних лапках ходишь! Любимчик!..

— Ева!

— Друг называется! Ничего, сама разберусь. Я уже кое-что нашла — такое, что тебе и во сне не приснится. И отцу… Профессору тоже. Теперь я уже сама, без вас. Копии дисков Монро у меня есть и… Не звони мне больше — и Хорсту скажи, чтобы не звонил! Все вы, все!..

— Женя!..

Дорожка 4 — «Into Eternity»

Музыка Вангелиса.

(2`53).

Из альбома «1492 Conquest Of Paradise». Может быть, не лучшая вещь греческого композитора, но послушать все равно стоит. Есть в ней что-то… вечное. Каравеллы плывут в Рай…

Среда, 3 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.48,

заход — 17.56. Луна — II фаза, возраст в полдень — 8,2 дня.

Странное дело, но привычки цивилизованного человека (правильнее сказать — привычки европейского племени) все ещё дают о себе знать. Очень трудно обходиться без мыла. Им я не запасался, считая, как мне казалось, справедливо, что обычное мытьё тёплой водой будет вполне достаточным. Увы, ощущение грязной кожи остаётся даже при самом тщательном растирании. По совету Мбомо я смешал имеющийся запас касторового масла с древесной золой (!). Результатом стала жутко пахнущая густая масса, которую мы скатали в шаровидные куски. Как ни странно, сей состав отчасти производит желаемое действие.

Негры вполне обходятся без касторки. В случае необходимости добавляют в воду растворы трав, не только очищающие, но и смягчающие кожу. Мбомо предложил выведать рецепт для все тех же гипотетических читателей моей будущей книги. Кажется, он до сих пор верит в возможность её появления на свет.

Утром, ещё до завтрака, мы вступили в бой. На этот раз противник был весьма опасен, а главное, многочисленен. Нас атаковали красные муравьи. Подобное зрелище приходилось наблюдать, однако на этот раз пришлось иметь дело с истинным нашествием. Муравьи шли длинными, густыми, непрерывными рядами, имея на флангах сторожевых воинов. Ничто не служило им препятствием, ямы и канавы преодолевались в том же ровном строю, деревья же практически мгновенно оккупировались от корней до макушки.

Нелегко сказать, что послужило причиной нападения — обычное весеннее возбуждение, заставляющее муравьёв покидать обжитые места, или наши припасы. В любом случае, всем стало не до шуток. Горе той необутой ноге, которая отважилась бы наступить на одного из захватчиков. Укус крапивы ничто по сравнению с болью, вызываемой острыми крепкими челюстями. Единственный верный способ борьбы — огонь, в идеале, горящие угли. К счастью, костры ещё не были затушены, и мы отделались сравнительно легко. Ни маленькая Викири, ни Курджур не пострадали. Досталось лишь лентяю Чипри, не пожелавшему поначалу даже вынырнуть из привычной дрёмы и укрыться за одним из костров. Раскаивался в этом он долго, с громким подвыванием, сопровождаемым клацаньем челюстей.

Муравьи исчезли внезапно, как и появились. Их войско двинулось дальше, предоставив нашему поступить аналогично. Во всем этом присутствует некий символизм.

Истинный противник сегодня нас не беспокоил. Армия двигалась столь же быстро, несмотря на весьма жаркий день. По слухам, какое-то воинственное племя, живущее в близких горах, готовит засаду. Против него будет выслан отдельный отряд.

Продолжив осмотр трофеев, ещё раз убедился, что противник возлагает все надежды на огнестрельное оружие, ибо захваченные копья чрезвычайно легки и ненадёжны, некоторые даже не имеют наконечников, но лишь обожжены на огне. Щиты невелики и пробиваются обычной стрелой. Столь же малонадежны луки. Создаётся впечатление, вероятно правильное, что здешние племена не воинственны и едва ли способны себя защитить. Отсюда и успехи «гостей» с мушкетами.

Слабость вооружения может компенсироваться «могуществом» здешних колдунов, но в подобное трудно поверить даже не будучи цивилизованным европейцем. Самые страшные африканские колдуны способны наслать порчу и болезнь, но никак не победить врага на поле боя.

Леди Ньямоана поинтересовалась у меня, каково положение женщин в Европе и Америке. Вопрос застал врасплох, и я не без труда смог собрать воедино все, что вспомнил. Рассказывая, сообразил, что затрудняюсь сделать какое-либо обобщение. Забитая неграмотная жена ирландского арендатора и королева Виктория — что между ними общего? А если вспомнить негритянок, продаваемых на аукционах в «цитадели цивилизации» — Северо-Американских штатах?

Обобщение было сделано без меня. Леди Ньямоана рассудила, что европейцы по своим привычкам куда ближе к африканцам, чем к арабам. Вместе с тем, её удивило царящее в Европе ханжество, и в отношении женских одежд, и в отношении обычаев. По её выражению, европейцы пытаются «надеть чадру» на человеческую природу (!). Африканцы в этом отношении куда более естественны и, как следствие, более счастливы. Трудно не согласиться — особенно когда беседуешь с красивой женщиной, вся одежда которой состоит из нескольких фунтов золотых украшений!

Между прочим, моя Леди далека от восхищения африканскими традициями. Она считает, что женщина-негритянка слишком вольна в семье и угнетена в общественной жизни. Трудно сказать, насколько сие замечание справедливо в общем плане, но для женщины, решившей поднять мятеж против мужа-правителя, оно вполне соответствует действительности.

Я рискнул спросить то, о чем уже неоднократно думал. Если наше предприятия потерпит неудачу (и мы оба останемся живы), согласится ли она уехать со мною в Европу или в английские колонии. Для меня она всегда останется королевой.

Ответ леди Ньямоаны был короток и твёрд. Она никуда не уедет. Её судьба — править или умереть.

Из иных происшествий этого дня, не могу не упомянуть случай, оставивший самое тяжёлое воспоминание. Я возвращался к нашему костру после небольшой прогулки возле лагеря (меня заинтересовал большой термитник необычной формы). Внезапно я увидел Мбомо, беседующего (!!!) с маленькой Викири. Они именно беседовали, обменивались репликами, причём было заметно, что оба достаточно взволнованы. При моем приближении разговор стих. Когда же я, заранее обрадовавшись разговорчивости нашей вечной молчальницы, поинтересовался случившимся, Мбомо заявил, что действительно пытался говорить с девочкой, но ничего, как и прежде бывало, не услышал в ответ.

Лгут мои чувства — либо мой друг. Хотелось бы верить в первое. Увы…

Непростое впечатление оставила и моя беседа с даймоном Евгенией. Её вопросы были странны. Мне даже показалось, будто она тщится выведать у меня некую тайну (?!), относящуюся к N-контактам. Я бы с удовольствием поделился оной, если бы знал. На мои же расспросы по поводу Даймона, её батюшки, Евгения заявила, что видеться с ним более не собирается (!). Кажется, они в изрядной ссоре. Нечего и говорить, насколько это обстоятельство меня расстроило.

Прощаясь, Евгения сказала, что собирается в некое трудное путешествие (?). Я успел лишь пожелать ей удачи и счастливого пути.

Только что узнал, что назначен командиром завтрашней военной экспедиции (!!!). Надеюсь, это всего лишь шутка.

Дорожка 5 — «Marathon»

Исполняет группа «Neoton Familia», запись 1980.

(5`27).

Хороши были «Неотоны»! В конце 70-х приезжали к нам на гастроли, зрители от энтузиазма прямо на сцену лезли. «Marathon» — их самая «ударная» композиция. Жаль, слов не разберёшь, венгерский все-таки. Нем тудом!

Как по небу летать? Если ни крыльев, ни пропеллера, ни турбины реактивной? Никак, в общем. Учёные, люди суровые, крылья — и те под сомнение взяли. Не соответствуют они научным расчётам. Птицы ещё ладно, а майскому жуку ползать положено, не летать, потому что полёты его науку уже который век компрометируют. Про левитацию и говорить нечего. Факиры индийские её выдумали — с доверчивых туристов мзду брать. Подпрыгнут на батуте, а камера их — «щёлк»! Не бывает ни левитации, ни майских жуков, ни метеоритов, ни «тарелок» с маленькими и зелёненькими. Значит, тупые они, учёные, если даже в майских жуков не верят? Тупые, конечно, зато науке преданы. А наука…

Улыбнулся Алёша, руки повыше поднял, сцепил пальцы. Наука у каждого своя. Как летать здесь, где ни верха, ни низа, он давно наловчился. Руки поднять — и «рыбкой» вверх, в невидимый омут — тот, что где-то за облаками. Говорил Профессор: не бесконечно небо, даже в нем есть граница, но в какой стороне, не угадаешь…

Выше, выше, выше!.. Свистит воздух в ушах, по лицу гладит, давно не стриженные волосы ерошит. Без парашюта, без пропеллера, без карты, без плана — в никуда, в синее пространство, в белые облака…

Выше!

— Алёша! Не убегай, Алёша!.

Джемина! Догнала, заскользила рядом — лёгкая, в синем скафандре-трико, с короткой стрижкой. Совсем девчонка, без очков, без морщинок на лбу. Милосердно Небо — самое лучшее дарит. Молодость, красота, полет…

Рядом, совсем близко. У Алёши руки сцепленные надо головой, у Джемины-подпольщицы — к телу прижаты. У каждого своя наука!

Выше, выше!..

— Позовём, Алёша? Я готова. «Джемина, Джемина, выхожу на связь!»

— А тебе хочется? Профессор опыты ставит, понимаешь, сталкеров из нас воспитывает. Успеется! Просто полетаем, может, встретим кого — вне программы?

— Полетаем!

Выше! Облако рядом, совсем близко. Пахнуло сыростью, ударил морозом по коже… Отпустило. Нет облака, внизу осталось, снова небо вокруг. А Солнце ещё высоко, далека ночь, можно не спешить, не считать минуты.

— Здорово, что мы здесь встретились, Алёша! Я — в Тростянце, дочку только что спать уложила, ты…

— Такое уже делалось, Профессор рассказывал. Программа на дисках у нас одинаковое, наушники синхронно надели… А вообще, здорово!..

Солнце ближе стало, больше. Другое оно, на настоящее не слишком похожее. На то не посмотришь без тёмных очков, без закопчённого стёклышка. А тут гляди вволю, только глаза прищурить не забудь.

А кто сказал, что наше земное, Солнце — настоящее?

Выше!

— Ничего, что я на «ты», Алёша? Оно как-то само…

— Не смеши, партизанка. Ты ещё с «благородием» меня поименуй!

Легко с нею, с Джеминой-баскетболисткой! Слова подыскивать не надо, смущаться нечего. Правильно, что не стал он, Алёша, события торопить, в друзьях порою лучше, чем в любовниках…

Хмыкнул товарищ Север, на ту, что рядом с ним скользит, покосился. Улыбается, глаза прикрыла. Красивая. Живая… Сука же ты, Иван Иванович, не тем будь помянут! Привык людей, как семечки, лущить, мент поганый! И ты, Юрий Владимирович, товарищ Юго-Восток, хорош. Самых головастых в АГ-3 собрал — для чего? Неужели после 26-го не пригодятся?

А вдруг и это не зря? Может, Юрий Владимирович испытание товарищу Северу устроил? Твоя группа, твоя власть, что хочешь, то делай. Хочешь, Джемину, математичку очкатую, бетоном залей, хочешь, в небо с собой возьми?

Диск с новой программой, Алексей сразу скопировал, словно чувствовал. Копию в бумажный пакетик уложил и в сумку спрятал. Вовремя — чтобы Джемине перед ночной дорогой передать. А ноутбук со всей начинкой баскетболистка сама захватила, догадалась.

Созвонились, время назначили.

Встретились сразу, даже звать не пришлось.

Выше, выше!..

* * *

— …Насчёт прожекторов мы, возможно, правы. Ты заметила, что они в темноте появились? Некробиотика — излучение смерти. Уходит свет — уходит жизнь…

— Алёша, здесь вокруг люди: миллионы, миллиарды. Это же Ноосфера, отпечаток человечества. Мысли, воспоминания, чувства, боль радость… Мы ничего не видим, не слышим, но все это рядом, здесь… Я тебе не успела рассказать, перед самым отъездом раскопала. Кажется, твой Профессор и его друзья изобрели какой-то чип, приборчик в мозгу, чтобы в небе не летать, а сразу — по нужному адресу. Телефонная станция… Я собрала все опровержения, разложила по хронологии. Старый способ — утопить информации в ерунде, потом дать слово дюжине академиков…

Прикрыл глаза товарищ Север, поморщился. Опять тайны Бургундского двора, конспирация, заговоры, комплоты! Кому они нужны? Лететь бы по небу, ни о чем не думать…

А зря! Неужели не понял? До сих пор не понял? «N-контакты» и товарищ Юго-Восток — два бочка у яблочка. Катится яблочко аккурат в 26 апреля.

Понято-то понял… И приказы, между прочим, выполнять положено.

— Джемина! Слушай боевой приказ: скорость сбавить, к сеансу связи приготовиться!..

Не свистит в ушах воздух, не гладит лицо ветер. Тихо вокруг, лишь вдали — лёгкий звон, словно льдинки ломаются. Лицо Джемины рядом. Протянула подпольщица руку в синей перчатке, Алёшиных пальцев коснулась.

Исчезла улыбка с губ.

— Все-таки рискнём, Алёша? Я… Погоди минутку, я… Как тот профессор из анекдота, не смешно даже. Хотела совсем другое сказать, хотела… Я знаю, кто такой товарищ Север, Алёша. Давно догадывалась, почти сразу, с первой нашей встречи. А той ночью поняла, что права. Вот так! Лгать больше не хочу, Алёша, дорогой мой товарищ Север, так и знай.

Прямо в глаза смотрела Джемина-подпольщица. Ждала.

— Вот как?

Улыбнулся товарищ Север, Джемину-подпольщицу за руку взял.

Дрогнули пальцы.

— Ну и ладно. Мемуары напишешь — лет через сто.

Покачала головой Джемина, поджала губы, прогоняя нестойкое небесное колдовство. Морщинки на лбу, знакомый близорукий взгляд.

— Не хочу… Через сто лет — не хочу!

* * *

— Варя… Она — твоя девушка, да? У тебя с ней серьёзно, Алёша? Я… Не знаю, как сказать, но ты сам должен… Понимаю, сейчас совсем не время, тебя могут убить, и меня могут. И вообще, нас здесь нет, мы — призраки…

— Мы — не призраки, Джемина. Мы — здесь. Никого не убьют, ни меня, ни тебя. А обо всем остальном — после 26-го, хорошо? Ну, что начали? I’m North! I’m North! Do you listening me? I’m North!…

Дорожка 6 — «Тайна третьей планеты»

Музыкальная тема из мультфильма.

Композитор Александр Зацепин.

(2`20).

Тем, кто слышал, комментариев не требуется, остальным лучше послушать. Конечно, музыка неотделима от фильма, от образа Будущего, краешек которого в нем показан. Вселенная прекрасной Утопии, в которой главная проблема — два мелких злыдня, легко побиваемые Алисой Селезнёвой.

…Когда небо исчезло, исчезли облака. И Солнце, и ветер, и звон далёких льдинок.

— Джемина!

— Я здесь, Алёша, здесь!..

Нет, не здесь. Здесь ничего нет — и самого «здесь» тоже нет. Только белое ничто, непрозрачное, вязкое. Белый колодец, белый омут. Ни дна, ни покрышки.

…Алексей дёрнул рукой, сжал кулак. Скользнуло ничто между пальцами. Нет, даже пальцы исчезли. И сам он исчез, сгинул, пропал, слился с этим белым…

— Алёша, не волнуйся, в любой момент мы можем вернуться, ты же помнишь. Программа действует.

Фу ты! Молодец, подпольщица, не растерялась. Вытер бы Алёша пот со лба, только нет ничего — ни лба, ни пота. Эх, зря Джемина призраков поминала!

«I’m North! I’m North! Do you listening me?» Белый омут. Прямо-таки «Theodor Bastard»! Дохлых рыб не хватает, чтобы по небу парили.

В пустоте, в пустоте, В пустоте, в пустоте…

Откликнулись? Кто у «бастардов» главный? Дохлый Буратино?

— Алексей? И… мисс Джемина, как я полагаю? Теперь вы меня можете воспринимать… слышать…

Откликнулись! Непонятно кто, непонятно откуда. То ли рядом совсем, то ли из дали несусветной, с края мира. Слова… Не разберёшь откуда они — сквозь белое Ничто проламываются, или сами рождаются, бульбочками в мозгу всплывают.

…Сейчас дохлый Буратино появится!

Вечность — ничто Когда на пути дождя Ляжет в ладонь Тонкое лезвие сна

— Переводчик я настроил… инсталлировал. Не сочтите меня… нас… не любящими гостей… ксенофобами, но вы избрали не самый лучший путь… способ.

В пустоте, в пустоте, В пустоте, в пустоте…

То ли заикается Буратино, то ли сам себя переводит. Даже слова не его — чужие, как в плохом дубляже.

Переводчик? То есть, говорит не он?

— Сейчас… Требуется некоторое время для окончательной настройки… инсталлирования…

— Кто вы? — Джемина, её голос. Тоже — непонятно откуда.

— Александр Теодор Никольсон. Здесь меня называют Гедеоном.

Вновь дёрнул Алёша рукой — по лбу себя хлопнуть. Гедеон-Цербер, кому ещё тут быть? Предупреждала «тётя Лена»!

…Ушла ладонь в пустоту. Нет, не ладонь — пустота в пустоту.

— Ещё минута…

— Ой!

Алёша даже на «ой» не сподобился — не успел. Сгинула белизна, чернотой сменилась. Ударила тьма по глазам…

* * *

— …Проще всего обвинить вас в нарушении границ чужого владения и в покушении на частную собственность. Звучит на первый взгляд нелепо, но наши юристы могут обосновать и не такое…

Ледяные вершины на горизонте, чистое голубое небо, звонкий воздух, стакан с незнакомым соком в руке. Теннисный корт, бассейн, одноэтажный деревянный домик, возле него — «джип» в тропической раскраске. За домом — стальная вышка, ещё дальше стена леса, разрезанная узкой просекой.

Планета Мирца…

…И мистер Цербер — собственной персоной. Скучная у Александра Теодора Никольсона Гедеона персона! Костюмчик-тройка, галстук узкий, очочки железные, тупоносые туфли не по моде. Ликом сер, ростом мал, потому и не в шезлонге — на табурете складном устроился.

Слова чужие, но уже не заикается. Освоился, видать, переводчик!

Шезлонги Джемине с Алёшей достались — вместе с соком. Столик, графин, стаканы пустые. И шезлонг пустой — третий.

Елены нет. Не пригласили рыжую…

— …Но это, конечно, не главное.

Перевёл дух Цербер, потянулся к полупустому стакан — сочком взбодриться перед тем, как речи дозволенные продолжить. Зря он паузу Алёше подарил! Не любил товарищ Север, когда его всякие в галстуках поучают.

— Это точно не главное, друг Гедеон. Главное, что мы сюда дорогу знаем…

Хотел с «мистером» поименовать, раздумал в миг последний. Не в Америке, чай, не в Штатах драных!

— Программа не из сложных, мы её завтра же в Сети выложим. С подробным комментарием: что за диск, какая заставка, цифровой код. Знаете куда? На форум Института Монро. Желаете с их юристами объясняться?

Джемина! И не просто — по-аглицки, с выражением. Знай наших! Улыбнулся Алёша подпольщице. Молодец, сразу сообразила! А мы сейчас добавим.

— В Ноосфере частная собственность не предусмотрена. Пролетарии всех стран соединяйтесь, друг Гедеон! Вам сюда матросов с «Авроры» прислать?

Блеснули очочки. Дёрнулись бесцветные губы, сложились в усмешку.

Не из пугливых он, Гедеон Цербер.

— Это уже традиция, Алексей. Матросов с «Авроры» мне ещё не обещали, но все остальное было. Давайте поступим иначе. Прежде чем устраивать пролетарскую революцию, передайте тому, кто вас сюда послал: нет. Просто «нет», он поймёт.

— А может, «да»?

Опять Джемина. Хотел Алёша слово вставить — не успел.

— К сожалению, мистер Никольсон прав. Нет…

Елена! Уже здесь, рядом с шезлонгом. Такая же в первый раз — в теннисном костюмчике, с повязкой на лбу.

Только грустная очень.

— Лучше расскажу сама, да. Вас, мистер Никольсон, наши гости воспринимают неадекватно. Это тоже традиция.

* * *

— …Тот, кто дал вам программу с адресом, не имел никакого права, да. Все это принадлежало другому… другому человеку. Он… Тот человек был другом Джимми-Джона… мистера Гранта. С ним что-то случилось, и ваш Профессор этим воспользовался. А теперь поясню, почему «нет». Эта планета, планета Мирца, одна из «платформ» в Ноосфере. Вы это знаете. Но не знаете другого. Джеймс Грант создал эту «платформу», чтобы на ней могли существовать не только… не только живые, да. В такое трудно поверить, да. Не верьте, примите, как данность. Вы, Алексей, в прошлую нашу встречу, сказали, что Профессор ищет дорогу в мир мёртвых. Это она и есть — дорога в Рай. Здесь, на планете Мирца, можно жить вечно — даже после того, как ваше тело засыплют суглинком на кладбище Микелиса. Это в Риге, если не знаете… Вас, Алексей, и вас, Джемина, послали на разведку. Наш ответ «нет». Ни одна попытка остаться здесь навсегда, так сказать, прописаться — кроме первой, — не удалась. Этого не смог сделать и сам Джеймс Грант. Почему, по какой причине, мы не знаем, да. И никто не знает. Если ваш Профессор надеялся найти здесь бессмертие, он ошибался…. У вас есть что добавить, мистер Никольсон?

— Пожалуй. Странно, меня действительно воспринимают… неадекватно. Карма! Но при всей неадекватности, мне не все равно, что случилось с… человеком, которому принадлежала программа. Спросите о нем у вашего Профессора! И пусть не говорит, что он — не сторож брату своему!..

Дорожка 7 — «Капли датского короля»

Музыка Исаака Шварца, слова Булата Окуджавы.

Исполняет Елена Камбурова.

(2`53).

Одна из немногих песен Камбуровой, которая по-настоящему нравится. Может, из-за фильма, в котором она впервые прозвучала («Женя, Женечка и „Катюша“). Молодой Олег Даль, молодая романтика на войне, где романтики не бывает. „Солнце, май, Арбат, любовь, выше нет карьеры. Капли датского короля пейте, кавалеры!“

Четверг, 4 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.46,

заход — 17.57. Луна — II фаза, возраст в полдень — 9,1 дня.

Ежели моей книге, о которой столь много приходилось думать, вправду суждено появиться на свет, нынешний день, точнее его описание, станет лучшим её украшением. Естественно, не истинное, но преобразованное авторской фантазией. Сколько уже приходилось читать о войне в африканской саванне, в джунглях, в горах и пустынях. Настало время ознакомить любознательных читателей с особенности войны в миомбо. Сюжет, однако же, не должен отклоняться от общепринятого: вопящие орды голых дикарей, свист стрел (именно столь любезный читателям «свист», на самом же деле здешние стрелы издают звук, подобный жужжанию) и, само собой, ровная шеренга положительных героев, желательно с ружьями Дрейзе. Европейская цивилизация торжествует!

Возможно, когда-нибудь я напишу что-либо похожее. Мой цинизм уже вполне созрел. Батальные сцены я с чистой совестью могу доверить Мбомо. Он достаточно кровожаден, по крайней мере, на словах.

На самом деле сегодняшняя война происходила следующим образом. Вчера, ближе к полуночи, я был приглашён к леди Ньямоане. Она была немногословна, смысл же услышанного чрезвычайно прост. Пожалованный мне титул военного вождя нуждается в оправдании. Экспедиция в горы не обещает быть трудной, и возглавлять её я буду чисто номинально. Вместе с тем, моё присутствие в отряде очень желательно, ибо правительница хочет иметь присмотр за командирами-мачака.

Последнее обстоятельство вполне примирило с незавидной роли «бобового короля» на деревенской свадьбе. Более того, я понял, что моя Леди и в самом деле желает связать наши судьбы. На какой-то миг стало жутко, ибо я словно воочию узрел остаток своей жизни. Мне не вернуться в Европу, не увидеть родную Шотландию, даже не написать никому не нужную книгу о похождениях одинокого путешественника в глубинах миомбо. Но минута слабости быстро прошла. Я сделал свой выбор, сокрушаться же о несбывшемся — занятие бесполезное и недостойное мужчины. Едва ли мои прежние знакомые (привет тебе, о Даймон!) одобрят случившуюся со мной метаморфозу. Что ж, переживу и это.

Итак, мне приказали возглавить войско. Я ответил «есть». Солдат, не спрашивай!

Перед выступлением из лагеря (вышли мы с первыми лучами зари, в 6.20) пришлось поучаствовать в достаточно странной сцене. Увы, менее странной, чем могло бы показаться. Мбомо твёрдо заявил, что последует со мною, ибо война не бывает игрушечной. Соглашаясь с ним, я тем не менее не решался оставить маленькую Викири одну, в окружении грубых солдат. Тогда Мбомо разбудил нашего пса и, глядя в его сонные глаза, твёрдым голосом велел оставаться возле девочки и стеречь её до нашего возвращения. К моему изумлению, пёс кивнул, после чего перебрался поближе к спящей Викири — и вновь погрузился в царство Морфея. Внезапно девочка открыла глаза. Встав, она быстро огляделась, затем подошла ко мне и, указывая рукой на Мбомо, несколько раз покачала головой. Для того, чтобы я оставил всякие сомнения, она кивнула в сторону предгорий, то есть именно туда, куда мне предстояло вести отряд.

Выбора у меня не было, точнее, был, но крайне скверный: выразить недоверие моему другу — или взять его с собой, оставив в душе немалые сомнения. Едва ли девочка сознательно желает нас поссорить, значит, причина в чем-то ином.

Разбираться я, конечно же, не стал, и вскоре мы уже шли во главе колонны по тропе, ведущей в горы. Точнее, шли солдаты, нам же с Мбомо подвели двух лошадей (!!!). Оказывается, их преподнесли в дар леди Ньямоане вожди соседнего селения. Уже взбираясь в седло, я мысленно пожалел наших новых четвероногих друзей. Им едва ли пережить здешнее лето с его жарой и бесконечными налётами цеце. Вместе с тем, откуда-то эти лошади были привезены! Седло у доставшейся мне было арабским, но лошадь Мбомо оказалась под американским (!) солдатским седлом, такой же была и прочая упряжь. Пора перестать удивляться сюрпризам «дикой» Африки.

Сам поход прошёл идиллически. Старшой отряда, здоровенный увалень-мачака в боевой раскраске, пояснил, что ближайшие селения уже изъявили покорность. Строптивым оказался лишь некий вождь, обитающий со своим племенем среди скал (?). Он тоже не прочь покориться — но только после того, как мы продемонстрируем силу, дабы, как говорят китайцы, «сберечь лицо». Итак, никакой «засады» не намечалось, и мне действительно предстоит роль «бобового короля». На большее с моим военным опытом претендовать и не смею.

Восседая на мирной, послушной конячке, неторопливо трусившей впереди колонны, я жалел о невозможности делать записи и зарисовки. Привалы были коротки — мы очень спешили. Оставалось надеяться на память и на спокойный завтрашний вечер. Я лишь пытался обозначить на бумаге кроки нашего маршрута, основу будущей карты.

А между тем, горная страна, куда мы вступили, поистине достойна многостраничного описания. Даже если оставить в стороне красоты природы (три водопада!), жизнь аборигенов кажется ничуть не менее интересной. Мы видели два селения, точнее, проследовали через них. Населены они все теми же мангаджа, чьи вожди поспешили изъявить нам покорность. По сравнению с уже виденными мною деревнями макололо, селения поражают порядком и чистотой. Окружены они изгородями из ядовитого молочая, дающего летом густую тень. Преимущество именной такой изгороди ещё и в том, что под нею не растёт трава. Это помогает избежать пожаров.

Дома мангаджа велики и достаточно сложно выстроены, в некоторых я заметил не одну, не две, а сразу несколько комнат. Все очень опрятно, улицы кажутся выметенными. Благодаря близости гор селения прекрасно обеспечены водой, равно как поля, находящиеся поблизости. Выращивают здесь не только просо и египетский дурро (Holcus sorghum), но также сладкий картофель, коноплю и кукурузу. Хлопок также известен, причём в трех (!) разновидностях. Одна из них именуется «тонье манга», то есть, «хлопок иностранцев». Образцы, которые я видел, и в самом деле прекрасны и почти равноценны лучшему манчестерскому.

Железные предметы весьма различны. Много орудий из хорошо знакомого мягкого железа местного производства, но встречаются также предметы, в основном оружие, из превосходной стали (!!!).

Итак, до самой ночи мне пришлось заниматься этнографией. Война откладывается на завтра. Если верить нашим лазутчикам, строптивый вождь лично поднимется на скалу для изъявления покорности и вручения даров. Скалу я уже видел — она немалых размеров и совершенно отвесна.

Нельзя сказать, что я совершенно спокоен. Генеральского опыта у меня нет, но рядовым повоевать довелось, посему подобная покорность врага немало настораживает. Я пригласил старшого мачака, дабы распорядиться о защите лагеря и надёжных караулах. Как выяснилось, все это уже сделано без меня.

Ночь ясная, посему попытаюсь произвести очередные измерения.

Дорожка 8 — «Песнь о Вещем Олеге»

Музыка неизвестного автора, слова А. С. Пушкина.

Исполняет хор Валаамского монастыря.

(2`28).

В монашеском исполнении эта боевая песня, известная из кинофильмов про белогвардейцев, звучит неожиданно мрачно. Но голоса прекрасные.

Алёша открыл меню, проглядел наискось. Пицца такая, пицца этакая… С грибами взять, что ли? Или спросить совета?

— Василий, какую лучше заказать?

Василий-антифашист моргнул, взглянул недоуменно. Видать, не о пицце размышлял. Наконец, улыбнулся, головой качнул.

— Извините, Алексей Николаевич. С курицей берите, не ошибётесь… Мне не надо, я не голодный.

Алёша и сам не слишком оголодал, отказа, однако, не принял. Раз в пиццерию попали…

— Нам, Василий, здесь ещё сидеть и сидеть. Конспирация!

— Тогда, конечно. С курицей.

Давно уже понял Алексей Лебедев: помяни конспирацию, никто спорить не решится. Волшебное слово! Тем паче, только приехали, сидеть же придётся невесть сколько. Может, час, а может, и до вечера.

— Две с курицей. И… Пиво? Сок? Два сока, яблочных.

Пиво — вечером, если охота будет. В бою пиво не пьют, и на манёврах не пьют, и на штабных учениях. Нет, пьют, конечно, и не только пиво, но в данном вопросе товарищ Север строг. Как и его верный связник Алёша Лебедев. Сам руководитель подполья на посту, неуловимый, невидимый…

— Звонить будут каждые десять минут. Если что случится, то немедленно.

Кивнул Алёша — ясно. Мобильник включённый на столе, знакомое авто у входа. Этак можно всю жизнь воевать!

…Или до 26-го — до Второго Чернобыля.

Пиццерию, маленькую, прилепившуюся к стене дореволюционной, шестиэтажки, Алёша видел впервые. Недалеко от центра, а район, считай, незнакомый. Склон, узкие переулки, дома почти как в Риге, затейливые, старинные, хоть экскурсии води. Хорошо Василию — местный, каждый закуток знает.

Василий-антифашист место и подсказал. Тихо, пусто, с улицы не видать. И день тёплый, можно на веранде устроиться. Чем не место для штаба?

«Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“, пощады никто…»

Мобильник проснулся!

— Приближаются к кладбищу. Без происшествий.

— Ясно, Василий. Без происшествий.

А вот и пицца — на деревянных кругляшах. На вид — ничего, на вкус… очень даже ничего. Эх, кому война, кому мать родна!

* * *

Долго с Хорстом-Игорем думали, судили и рядили. В городе «Опир», уже на вокзале, две сотни с лишним. Вот-вот построятся, к центру замаршируют. Там ждут: милиция, «каштаны», «Десант» в полной боевой, «Отечество и Порядок» под малиновым штандартом. И публика штатская во главе с Бабой Галамагой. Лично приехала — народ против «бандер» поднимать. Не пустим «хахлов» в город наш, исконно русский!

Нам Здесь Жить, мэр новоиспечённый, лично по телевизору выступил, к порядку-спокойствию призвал. Он призвал, и Баба Галамага призвала — бой супостатам дать, окропить вражьей кровью булыжник.

Чего подполью делать? Какой приказ боевым группам отдать?

Рассудили: в драку не лезть, но момент использовать — для учений и для боевого сколачивания. По всему маршруту «Опира» наблюдателей расставить, штаб развернуть, проверить взаимодействие.

Если и в самом деле начнётся, тогда — по обстановке.

Хорст Die Fahne Hoch с двумя парнями возле кладбища, куда колонна «Опира» путь держит. Там митинг будет, там десантники ждут с Бабой Галамагой. Остальные тоже при деле. Алексею Лебедеву, связанному товарища Севера, осталась самая малость: пиццу пробовать и рапорты принимать. Сколько уже прошло? Минут восемь?

«Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“…»

— Голова колонны входит на кладбище. «Каштаны» оттеснили толпу. Без происшествий.

— Понял, Василий. Без происшествий.

…Хотя и любопытно. Все чаще на улице не мента увидишь, а «каштана». И патрули теперь из муниципалов, и оцепление. Целые подразделения из МВД в «каштаны» переводят. Киев, конечно, протестует, только не слишком слушают столицу. В Севастополе русский язык ввели, в Луганске ввели, и тут собираются. Прокуратура коброй шипит, но и её игнорируют.

Вот она, дестабилизация, мать порядка! Ещё чуток — и выводи танки на площадь. «Чуток» же рядом совсем. Стрельнет очередной псих со справкой по колонне «бандер», взрывпакет под ноги кинет…

— Василий, а чего они на кладбище пошли?

— Там памятник, Алексей Николаевич, ещё в 91-м установили — погибшим бойцам Украинской Повстанческой армии. Я сам не знал. Откуда у нас УПА?

Будущий историк Алексей Лебедев пожал плечами. Откуда? Оттуда! Жили они в Стране Чудес. Нет теперь страны, но чудеса остались.

«Врагу не сдаётся наш гордый…»

— Без происшествий.

Товарищ Север отставил кругляш с недоеденной пиццей, задумался. Ждать происшествий — или не ждать? С одной стороны, повод — лучше не придумаешь. Запад на Восток идёт войной, Антифашистское движение «Десант» «эсэов» останавливает. Но и другая сторона имеется. Эффект «Волки! Волки!»: ждали — ничего, второй раз ждали — тоже ничего, в третий и ждать перестали…

Джемина уверена — не сейчас. Не будет сегодня волков! А когда придут («Чужой патруль у моих ворот…») предупреждать не станут.

«Врагу не сдаётся…»

Что такое? Неужто сглазил?

— Алексей Николаевич, вас. Михаил Ханенко, из АГ-2.

Ага!

Прежде чем к уху трубку поднести, Алёша прикинул шансы. Ребята-аналитики уверены, Джемина уверена, сам он тоже. Ошиблись? Угадали?

— Алексей Николаевич, все сделали, установили прослушку. Сейчас совещание идёт, командиры «Опира» и наши, из Десанта. Там ещё Лапчинский, вы его Геббельсом назвали. Десантники сегодня приказ получили — не вмешиваться, что бы не происходило. И другим не давать… Все как вы говорили: делят. Правобережье — их сфера ответственности, Левобережье наша, то есть Десанта. Пока по Крыму сговориться не могут. И по Киеву. Послушать хотите? Они сейчас насчёт Севастополя ругаются…

Поблагодарил Алексей Лебедев товарища Ханенко — не от своего, от товарища Севера имени. Слушать не стал, и так ясность полная. Не будет волков!

…И с тигром угадали — сидит в засаде, в усы ухмыляется!

Хотел трубку Василию-антифашисту вернуть, не успел.

«Принимай нас, Суоми-красавица!..»

Это же его телефон, собственный. Хорст!

* * *

— ..Нет, Алексей, я не насчёт этого цирка. Да, сейчас дам отбой, все реально в порядке… Слушай, тут… Плохи дела, только что Женина мама звонила. Женя в больнице, без сознания. Врачи говорят, кома…

Дорожка 9 — «У „Максима“ кровь — водица»

Песня из спектакля «Дни Турбиных».

Исполняет автор — Дмитрий Киммерфельд.

(2`46).

Некачественная запись с магнитофонной ленты. Одна из лучших современных песен о Гражданской войне. «У „Максима“ кровь водица, он лопочет, не уснёт. В белокаменной столице — комиссары с матроснёй…»

Солнце, тучи, снова солнце. Вот и ветер налетел, пробрал нежданным морозом. Апрель на середине, до Пасхи рукой подать (до 26-го — тоже рукой подать), а куртку не снимешь, пожалеешь, что свитер дома забыл. Ветер, за ветром тучи, с ними и дождик, мелкий, противный. Холодный…

Алёша провёл носком туфля по асфальту — черта неровная вышла. Словно граница: здесь, по эту сторону, они с Игорем, живые и здоровые, по другую…

Медицинский городок у края Лесопарка — тот же, знакомый. Только корпус другой. Неотложка, где Хорста штопали, позади осталась, здесь от иного пользуют. Неврологичка: серый бетон, бесконечные ряды окон, этаж на этаже. Потрескавшийся, словно весенний лёд, асфальт, тоже серый.

— Может, пройдём? Попытаемся?

Игорь — неуверенно, робко. Сам на себя не похож парень. Помочь бы, ободрить, только нечем. Можно лишь остаться, не бросить, постоять рядом.

Алёша так и сделал — остался, хотя понимал, что без толку. К Жене-Еве в реанимацию не пустили, разговаривать не стали. Ткнули пальцем в бумажную распечатку: справки с 16.00 до 17.00. Одно ясно — жива. И то слава богу.

Совсем подрастерялись, но повезло — нос к носу с Профессором столкнулись. Прямо в коридоре, возле кабинета с надписью «Дежурный врач». Профессор в белом халате поверх чёрного костюма, ещё кто-то в халате, наверное, доктор. И женщина — Профессоровых лет, в дорогом пальто, в дорогой косметике. Алёша сразу догадался, а Игорь подтвердил: мама Женина. Не похожа, а узнать можно.

…Нос — носик! — один к одному.

Профессор заметил их, кивнул — и дальше по коридору пошёл. С ним белохалатник и мама Женина. Мешать не стали, решили подождать. Хорст-Игорь предложил возле лифта, Алёша же рассудил: на улице лучше. Пусть ветер, пусть дождь, все равно веселее, чем на пропахшем горем этаже.

Там и ждали. Отвлечься бы, поговорить, только о чем? Не о Десанте же, не о Бабе Галамаге! Верно Хорст сказал: цирк. Цирк и есть.

В цирке, правда, тигры случаются…

— Мама её, Жени, позвонила. Чушь какая-то реально выходит. С утра на лекции не пошла, сказала, дома поработает, к компу села. И все! Да, ещё наушники надела. Мать в магазин вышла на полчаса, вернулась, а Женя уже на кровати. Одеяло на полу, а она…

— Компьютер. Что там было?

Хорст Die Fahne Hoch покачал головой, усмехнулся грустно. Об одном подумали. Стёр Профессор все файлы, спрятал диски Монро, но у Жени-Евы все это наверняка имелось.

— Не сообразила она, мама Женина! Пока соседку звала — она врач, пока в «Скорую» звонила… Выключила комп, на автомате, кнопкой «power». А наушники — черт их знает? Женя часто музыку слушала, когда работала. Всякие «Alte Camaraden» и «Bomben auf Engelland».

— А напиток? Которым вы меня поили? Экстракт гинкго двулопастного? Женя заваривала?

Игорь пожал крепкими плечами, поморщился. Не спросил, хоть и следовало. Не до того было.

— Мать растерялась совсем. Женя с детства ничем не болела, ни на что не жаловалась. А тут…

Алексей кивнул, по сторонам поглядел. Хуже нет места, чем больница! Даже кладбище не так страшит. Там ясность полная, все уже случилось. Нет надо ждать самого страшного ждать — каждую минуту, каждый миг.

— Профессор!

Точно — он. Не один, с мамой Жениной. Переглянулись Алёша с Игорем. Подождать?

Ага! Уже расстаются. Она что-то говорит, сердито, резко, Профессор отвечает… Ответил…

Повернулась резко… Профессор поднял руку, словно хотел остановить.

Ушла. Опустилась рука.

Вновь переглянулись Хорст с Алексеем. Вперёд шагнули.

* * *

— Сейчас, ребята. Одну минуту!

Ладонь Профессора скользнула в карман пальто. Обратно вынырнула не пустая. Пачка сигарет, красный «Атаман». Зажигалка…

Алёше захотелось глаза протереть.

Да он же не курит! Вот дела!..

Щёлк! Затянулся, жадно выдохнул сизый дым…

— Если коротко… Что с Женей, врачи не представляют. Подозрение на инсульт, сейчас будет обследование… Нарушение мозговой деятельности, а конкретно — поди пойми!..

Вновь затянулся, поглядел в серое небо. Дёрнул уголками узких губ.

— Догадываюсь, о чем хотите спросить. Сразу отвечу: не знаю. Не знаю, пыталась ли Женя ставить какой-то опыт… эксперимент. Диски Монро у неё были, они скопировала и часть моих программ. Но это не опасно, ничего подобного ни с кем не случалось. Хуже другое. Женя пыталась искать в Сети, спрашивала совета на форумах, где выкладывают всякую дичь, иногда очень опасную…

Поглядел Алёша на Профессора, скользнул взглядом по сигарете. Нервы? Конечно, нервы, чему удивляться? И все равно, странно Профессор говорит. Словно не рассказывает — оправдывается.

Почему — «словно»? Он, конечно, не сторож брату своему…

Алёша сцепил зубы. Не сторож, значит?

— Несчастные случаи при N-контактах. Какие бывают причины?

Не стал «бывают ли» спрашивать. И так ясно.

Рука с сигаретой дрогнула — всего на какой-то миг. Спокойно ответил Профессор, словно не о дочери шла речь, словно ему на лекции вопрос задали.

— Чаще всего несчастные случаи связаны с использованием мозгового чипа. О чипах вы, Алексей, уже знаете. Очень опасная вещь. Те, что соглашаются на операцию, фактически смертники.

— У Жени не было этого дурацкого чипа. Не было!..

Хорст — не выдержал, перебил. Профессор кивнул, сигарету в бетонную урну бросил.

— Не было. Вторая причина — использование химических препаратов. Такое тоже применяют некоторые… энтузиасты. Врачи не заметили у Жени следов укола, но на всякий случай проверят. Обычные же, как вы, Алексей, называете, «полёты», совершенно безопасны. Это лишь лёгкий сон. В крайнем случае человек увидит кошмар — и проснуется.

Убедительно говорил Профессор, твёрдо. Так, что поверить можно.

А можно и не поверить!

Вновь скользнула рука в карман, уже не в боковой — внутренний.

— Вот!

Ладонь, на ладони — замшевый футляр. Аккуратный, со змейкой.

— Алексей! Игорь! На всякий, как говорится, пожарный. Если с человеком что-то случится во время опыта, если он не придёт в себя, ему можно сделать укол. Фенитон — очень сильное средство. Повышает дозу миорелаксантов, индуцирует микросомальные ферменты… Человек обязательно очнётся. Ненадолго, всего на несколько минут. Но, по крайней мере, успеет рассказать, что произошло. Иначе останется одно — искать его в Ноосфере, это даже не иголка в стогу сена. У меня два шприца, но пока… Пока Жене колоть не стану.

Алёша поглядел на футляр. Фенитон, надо запомнить. Фенитон, фенитон, микросомальные ферменты…

* * *

— Сейчас не самое удачное время Профессор… Но, может, это имеет значение. Мы… Я был по адресу, что на вашем диске. Там вам велели передать: «нет».

— Нет… Вы правы, Алексей, это в самом деле… имеет значение.

— Бессмертия не существует?

— Бессмертия не существует.

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-12.

Вы ждали отмашки? Даю отмашку. Иран заявил об успешном осуществлении проекта термоядерного синтеза (ТОКАМАК). В нынешней свистопляске это сообщение воспринято исключительно как очередная, не слишком умная дезинформация. Господа академики дружно надули щеки, дабы выдохнуть: «Не может быть!» Возможно, они правы — относительно Ирана. Нам же под этот бестолковый шум самое время рассекретить первый из секретных проектов. Давать информацию в прессе необязательно (хотя и желательно, пусть посмеются напоследок!), но ознакомить будущий «теневой кабинет» и прочих заинтересованных персон — совершенно необходимо.

Я горжусь нашим ТОКАМАКом, хотя и не имею к его созданию прямого отношения. Это первый проект, для осуществления которого была использована Основная Информация. Об этом Вы, конечно, знаете, но я удовлетворением могу напомнить об Основной Дезинформации. Началось это очень давно. Впервые попытку «спрятать» данные об успехах термоядерного синтеза предприняли в 1969 году, когда успех наметился в Ленинграде. Тогда и была намечена «каскадная» система дезинформации, основанная прежде всего на помянутых тупости и зависти господ учёных. Результат очевиден: в мире успешно работают четыре промышленные установки ТОКАМАК, а наши умники все ещё рассуждают о теории плазмы. Последнее, что я нашёл в Сети: «Но кто не слеп — тот видит, что направление тупиковое. Дальнейшее финансирование проектов типа токомак, это или дремучая безграмотность, или тупое желание урвать чужое в виде госфинансирования…» «Токомак» через «о»! Что с них взять, с академиков?

Один академик нам, правда, здорово помог. Шум, устроенный Велиховом с «проектированием международного термоядерного реактора ITER» (ух, как все заорали!), позволил отвлечь внимание в самый решительный момент — когда в сентябре 2005-го мы запустили установку на полную мощность, дабы компенсировать прекращение поставок «братского» газа. Обошлось! В Российской Академии наук твёрдо знают, что ТОКАМАК — всего лишь «дремучая безграмотность».

Нашей установки, даже после её планируемой реконструкции, едва ли хватит даже на областной центр. Поэтому уже сейчас пора вводить в действие известную Вам программу. Она рассчитана на пять лет и потребует очень серьёзно затянуть пояса. Придётся не только вытопить весь жир из господ народных избранников, заставить поделиться «буржуев» и ограбить грабителей, но и срезать многие социальные программы. Это — одна из причин моего согласия на самые жёсткие меры, включая террор и государственный переворот. Зато через пять лет страна почти полностью обеспечит себя энергоресурсами. Лучшего завещания потомкам нам не оставить.

Итак, в этом случае моя совесть чиста. Но только в этом. Второй из «неназываемых» проектов вызывает очень серьёзные опасения. Нет, я не гуманист и не, прости господи, правозащитник. Однако любое открытие тут же будет заимствовано. «Токамакизация» мира ударит лишь по арабским нефтяным шейхам и Газпрому. Но «второй неназываемый» приведёт к эскалации насилия в невиданном масштабе. Мы не получим «щита», но отрастим себе «большую дубинку». Очень скоро такие «дубинки» будут у десятков государств.

Время ещё терпит. Авось, одумаемся, авось, не понадобиться. Однако, кое-что надо решить сейчас же. Я имею в виду направление «Контроль». Прямой N-контакта («Разговор») в некоторых случаях может быть односторонним. Зная «адрес» собеседника мы можем слышать его мысли без всякого на то позволения. Мы (я тоже) иногда это применяем. Господь (может быть!) простит. Но вводить прослушивание в систему, распространять её на всю страну? Вы читали предложения? Наши доморощенные Берии и Ежовы уже успели составить смету!

Аргументы насчёт «предупреждения преступности» и «государственной безопасности» даже не стану обсуждать. Такая логика приведёт к идее тотального зомбирования, то есть, к «големизации» человечества. Если мы можем «слушать» человека, почему бы не попытаться направить его в нужную сторону? Для его же блага, само собой.

Вам ещё не хочется застрелиться?

Я понимал и понимаю, что участвую в грязном деле. Понимаю, что грязь смешана с кровью. Требуется спасти миллионы жизней — пусть и таким способом. Ноосферные исследования дают нам не только необходимые знания, но и силу. Однако, планировать телепатический ГУЛАГ — это уже вне всякого «формата».

Наши «адреса» — не тайна. Возможно, и Вас и меня уже «слушают». Из самых лучших соображений, само собой.

В любом случае я позабочусь о том, чтобы все мои «адреса» не достались нашим штукарям. Заодно подстегну, насколько возможно, ребят, работающих по программе блокировки. Хотите очередной тур соревнования брони и снаряда? Будет очередной!

Ваши намёки о причинах моей «неуступчивости» не имеют под собой оснований. Несчастье с моей дочерью никак не связано с нашим сотрудничеством. Скрыть от Евгении мои ноосферные исследования я не мог — хотя бы потому, что об этом открыто пишут респектабельные научные издания. То, чем она могла воспользоваться, включая базу моего компьютера — всего лишь безопасные игрушки. Я неоднократно объяснял, сколь опасны самостоятельные «вылазки», тем более с использованием чужих программ. Что я мог ещё сделать? Евгения — взрослый человек.

Надеюсь не столько на врачей, сколько на естественный ход событий. Я нашёл описание нескольких случаев ухода «туда» (с использованием, само собой, бинауральных ритмов, а не всякой «химии»), продолжавшихся несколько дней. Все они заканчивались благополучным пробуждением. Последние опыты подтвердили: «там», на «островах» Ноосферы, невозможно остаться навсегда. Ещё недавно эта новость меня бы расстроила, теперь она внушает надежду. Даже если Евгения где-то «там», она вернётся. Если же нет… Только не стоит в очередной раз предупреждать меня о «неизбежном риске». Поневоле начинаешь думать, что мы, приучившись рисковать другими, стали относиться к себе с излишней нежностью.

Перечитал… Кажется, сказано обо всем — кроме «формулы Ч». Предлагаю «Ч+3». Логика простая: день поговорят, день — посмеются, на третий — забудут. Кроме того, сам календарь подсказывает. Войны начинают в воскресенье в четыре часа утра. Не будем отступать от традиций.

Итак, «Ч+3». Только сейчас сообразил: хоронят тоже на третий день.

Дорожка 10 — «Гибель Стерегущего»

Авторы музыки и текста неизвестны.

Исполняет хор Валаамского монастыря.

(6`01).

Очень мрачная вещь! Исполнение вполне соответствует. Странное дело! Сколько у нас, у русских и украинцев, подобных песен? Неужели у прочих народов такая же безнадёга?

Пятница, 5 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.43,

заход — 17.59. Луна — II фаза, возраст в полдень — 10,1 дня.

В романах, в том числе и «африканских», всякий драматический эпизод полагается начинать с фразы: «Его разбудил неясный шум», ещё лучше «отчаянный предсмертный вопль». Редеющие, но все ещё бодрые романтики из гнёзда лорда Байрона, непременно бы конкретизировали: «А-а-а-а-а-а-ах-х-х!..», ибо вопль должен завершаться придушенным хрипением или стоном.

В моем случае все вышло проще. Разбудил меня Мбомо своим обычным: «Доброе утро, Ричи!» Я открыл глаза, привстал — и сообразил, что, во-первых, до утра ещё далеко, а во-вторых, оно едва ли будет добрым.

Прежде всего, я обратил внимание на туман. За недели путешествия по миомбо я почти забыл, о нем, но белая, почти непрозрачная пелена живо напомнила, что мы в горах. Оглядываясь и пытаясь сообразить, что в лагере не так (кроме, само собой, тумана), я не сразу заметил, что мой друг отчего-то решил сменить уже привычный арабский наряд. Когда же, наконец, сообразил, все остальное стало ясным. На Мбомо была знакомая синяя униформа — та самая, издалека похожая на американскую. Голову украшала офицерская фуражка, а на плечах я заметил нечто, напоминающее эполеты.

Я встал, накинул бурнус, сразу же показавшийся мне смешным и нелепым, и даже не стал смотреть в сторону моего грозного арсенала. Бесполезно — рядом с Мбомо находились ещё трое в такой же форме, с мушкетами наготове, а сквозь серую пелену можно было разглядеть, что лагерь полон «синими». Все стало ясно — моя война кончилась, даже не начавшись по-настоящему. Оставалось одно: попросить моего друга об одолжении, дабы растолковал непонятливому. Кое-что я уже начинал соображать, однако, подобный рассказ, обычно следующий в конце книги, порой бывает весьма поучителен. Если не для будущих читателей (?!), то хотя бы для меня самого.

Поговорили мы за кофе, сваренного из наших запасов на наскоро разложенном костерке. Туман постепенно уходил, и случившееся ночью представало предо мной со всей очевидностью. Возле погасших костров лежали трупы наших солдат. Почти никто из них, как можно было понять по позам, даже не успел проснуться. Немногочисленных пленных «синие» строили в колонну, чтобы затем отправить куда-то в горы. Мы же пили кофе. Странно, но я мог не только глотать, но даже чувствовать вкус. Наверное, я уже мысленно простился со всей прежней жизнью, и теперь мог спокойно вкушать йеменский напиток в ожидании новой главы, какой бы короткой она не будет.

Мбомо — полковник (!) Джордж Вашингтон Мбомо Смит, не стал темнить. Предваряя свой рассказ, он лишь удивился, отчего его друг Ричи не сообразил все загодя. Именно этого он опасался последние дни, особенно после неоднократных предупреждений нашей маленькой Викири.

Мой друг ни в чем не лгал. Он действительно родился в Либерии, куда приехали на жительство его родители — освобождённые рабы из штата Миссури. При начале колонизации Перечного берега прибывшие туда надеялись, что худшее осталось за океаном. Они вернулись домой, они свободны, полны сил… Увы, действительность быстро предъявила свои права. Для местных жителей, таких же (с нашей европейской точки зрения) негров, прибывшие виделись не земляками, вернувшимися в родную Африку, но американскими колонизаторами, желающими отнять их землю и свободу. Мбомо не преминул добавить, что аборигены Перечного берега были достаточно развращены сношениями с португальскими купцами и особенно работорговлей, ведущейся там уже несколько веков. Не стану спорить, однако же, опасения этих «развращённых» быстро подтвердились. На Перечном берегу рождалась не вольная держава освобождённых рабов, но ещё один южный штат.

Когда все прибрежные земли были освоены, переселенцы, опасаясь заходить в смертельно опасные джунгли, занялись переделом захваченного. Дошла очередь и до колонии Мэриленд, родины Мбомо. Федеральные войска быстро сломили сопротивление её защитников, и теперь перед проигравшими стоял незавидный выбор. Они его сделали, предпочтя фактическому рабству новый исход.

О стране Читабо, вольных землях у «Большой воды», им рассказали арабы, указавшие наиболее удобную дорогу. Причина сего доброхотства вполне материальна — работорговцы Восточного побережья не могли столковаться с местными рундо. Дальнейшее понятно. Несколько тысяч хорошо вооружённых переселенцев без труда покорили страну, основав державу Миомбо-Керит. Диковинный зверь был взят в качестве герба из вполне понятных соображений: в сих местах его боятся более, нежели льва или леопарда.

Мбомо, закончив военную школу (!), был командирован правительством в Северо-Американские Штаты и Европу с некими целями, о которых вполне можно догадаться. Через некоторое время он получил новое задание — отправиться в Судан, где разгоралась очередная война. Там мы с ним и познакомились.

Его нынешнее путешествие предпринято с двоякой целью. Мбомо спешил домой, но, узнав по дороге о намечающейся войне, предпринял все действия, возможные в его положении. Не могу осуждать моего друга, ибо его родина подвергалась непосредственной опасности. Не знаю, какова была бы власть рундо Калимботы, но интересы работорговца Зубейра Рахамы слишком очевидны.

Походя, словно речь шла о вещах не слишком важных, Мбомо заметил, что по его сведениям, армия Калимботы окружена, её судьба решится в ближайшие дни. Войска же леди Ньямоаны уже не существует.

Пока мы допивали кофе, солдаты в синих мундирах закончили собирать трофеи и разбираться с пленными. Насколько я мог видеть, из мачака в живых не оставили никого, новобранцы же, перепуганные и сбитые с толку, выказывали полнейшую покорность. Самое время было спросить о леди Ньямоане и своей собственной судьбе. Однако, совершенно неожиданно для самого себя, я поинтересовался иным: загадочными «колдунами» Миомбо-Керита.

Мбомо развёл руками. Он — человек военный, офицер, привыкший к вещам сугубо материальным. По его сведениям в горах и в самом деле обитает некое племя, пользовавшееся немалым авторитетом среди аборигенов. Пришельцы с Перечного берега предпочли не трогать их, но договориться. Однако подробности ведомы лишь правительству. Сам полковник Джордж Вашингтон Мбомо Смит в колдунов не верит. Случай же с Викири объясняет просто: девочка, будучи действительно родом из здешних мест, прониклась ко мне симпатией и пыталась предупредить об опасности.

Могло быть и так, однако объяснение в любом случае не полно. Но о Даймоне и обо всем, что с ним связано, Мбомо не знает, я же не стал отвлекать его мистическими байками. У полковника Смита и без этого много хлопот. Он на службе, он выполняет свой долг, выполняет приказ.

Солдат, не спрашивай!

О леди Ньямоане знаю лишь то, что она жива. О себе могу сказать то же самое.

Дорожка 11 — «Танго Магнолия»

Автор музыки и слов Александр Вертинский. Исполняет Олег Погудин.

(2`34).

Можно по-разному оценивать «серебряный голос» Олега Погудина, но Вертинского он исполняет хорошо. Может, потому что он и сам несколько жеманен и фатоват.

Товарищ Север спрятал мобильник, на солнышко поглядел. Весеннее, ярко светит! Пусть воздух пока холодный, и ветер налетает, но все равно — хорошо. Почки набухли, вот-вот первые листья выклюнутся…

Весна!

Да, весна. Апрель. Жёлтая громада университета, маленький мостик, шум трамваев внизу. Варя ещё не пришла…

…Черт знает что творится! Сколько взрывов было? Два? Четыре?

Рука нырнула в карман, нащупала кожаный футляр мобильника. Хорсту что ли звякнуть? Пусть своих ребят подбодрит. В самом деле! Виданное ли дело: командиру областного подполья обстановку доложить толком не могут. Взорвали — ясно. А где, сколько, главное же — кто и почему…

Опаздывает Варя. Непохоже на неё!

Вновь рука в кармане. Шоколадка на месте? На месте — «Свиточ» молочный с орехами. Смешно, если подумать. Можно белый «мерс» подогнать, устроить свиданку в новом ресторане на Лермонтовской. Целых три их там, новых: «Диканька», где Федя Березин парней из «Опира» спаивал, «Старгород» с пивом чешским, вдобавок ко всему «Венский дом» в четыре этажа. Выбирай — не хочу. Но не в «мерсе» дело, не в ресторане, и не в конспирации (кто смотреть станет?). Хотелось встретиться, как когда-то — у мостика, с шоколадкой в кармане. Для того и старую куртку надел, а не новое пальто из бутика.

Где же Варя?

Со взрывами, конечно же, ерунда получается, ерундовее не бывает. С утра мобильник ахтунгом завопил. Для подобных случаев товарищ Север поставил особую мелодию — «Танго Магнолия». Если не Хорст, не Женя (эх, Женя!), не мама, значит, ахтунг, ахтунг. «В бананово-лимонном Сингапуре» — или сержант Михаил Ханенко или Василий-антифашист. Вот и начали трезвонить, не утро — сплошной Сингапур.

Первый взрыв — в универсаме «Юси» на Алексеевке. Есть раненые.

«Это не мы, Алексей Николаевич! Не мы!..»

Второй — в «Сельпо»-мегамаркете, тоже на Алексеевке. И там раненые, больше десятка, двое — тяжело.

«Алексей Николаевич, может, наши менты из АГ-2 шкодят? Ох, не верю я им!»

Третий и четвёртый — на Салтовке, поближе к Алёшиной комнате. Без крови обошлось, только стекла разметало. «В бананово-лимонном Сингапуре, когда поёт и плачет океан…»

— Здравствуй, Алёша!

— Здравствуй, Варя!

Изменилась! Пальто новое (тоже из бутика?), берет… Не в берете дело. Изменилась!

— Ну, як дела, малюня? Як твоя дивчина? Письма пишет?

— Какая? А! Она не моя, мы просто… Ты-то как?

В новостях после полудня сообщили. Не четыре взрыва, а два. И раненых всего ничего, то ли трое, то ли четверо. Все прочее — слухи, оснований не имеющие. Не поддавайтесь панике, дорогие сограждане!

— Я добрэ, Алёша, все в мэнэ хорошо. По тебе скучаю, но… Ничего, вважай, прошло. А та дивчина, ничего, справна. Неужели меня лучше?

— Варя! Мы просто… Просто друзья. Ей нужно помочь и… Спасибо тебе… Варя, что у тебя случилось?

А как панике не податься? Опустели супермаркеты, отхлынул народ подальше от смерти. Всякое в городе было, но бомбы с 1943-го не взрывались. Телепередачи прервали, вышел к экрану Нам Здесь Жить, новоизбранный мэр, понёс околесицу. Послушать, так словно оправдывался: не я приказывал, без моего ведома…

А с чьего тогда? Кто в городе, товарищу Северу вверенном, шалит? Без Ивана Ивановича «эскадрон» притих, не своевольничает. Значит, есть ещё кто-то — с бомбами наготове?

Ясное дело — есть. Эх, не оказалось бумаг при страшном человек! Словно чувствовал Иван Иванович, кол ему осиновый, ничего не захватил! Что там ещё в пакете от Юрия Владимировича? Узнать бы!

— Случилось, Алёша. Хач тот… Артём Суренович… С жинкой развёлся. Женимся мы с ним, после майских подадим заявление. Долго ты ждал, малюня, слишком долго!..

— Ты… С хачем, значит? С Артёмом… Артёмом Суреновичем? Он же тебя принуждал, он тебя насиловал! Как ты могла, Варя?..

Что в тревожном пакете неведомо, но подобного товарищ Север ждал. Чувствовал — не обойдётся без особенной, штучной гадости. Не просто чувствовал — головастики из АГ-3 предупреждали. Типичная схема переворота. Сначала «тихий» террор, истребление всех опасных, потом «громкая» фаза. Там и до бомб дело доходит: посеять панику, ужас навести. Заорёт народ благим матом, о помощи взывая — танки и подоспеют.

Классика!

Значит, правда? Значит, 26-го? Второй Чернобыль?

* * *

— Всяко случается, малюня. Взяв силком та стал милком… Серьёзный он чоловик, обстоятельный, с квартирой. Маленькая квартира, правда, две комнаты всего. Диты будуть, повернуться станэ негде.

— Дети? Ну, если так… Поздравлять, извини, не стану… Возьми шоколадку. «Свитязь», ты такую любишь.

— Не шоколадка мэни нужна, Алёша. Квартиру покупать будем, только грошей не хватает. Нужно нам ещё пятнадцать тысяч долларов.

Менты тоже ополоумели, не знают, что народу сказать. Уголовные, значит, разборки, никакой политики, следственные группы след взяли, вот-вот негодяев повяжут, доставят в суд.

Сказать-то сказали, но так, что глухому ясно: сами себе не верят.

Товарищ Север беспредел терпеть не собирался. Передал через связного, бывшего демократа Алексея Николаевича Лебедева, строгий и ясный приказ: выяснить, выявить, об исполнении донести. Сообщили Михаил Ханенко и Василий-антифашист: личным составом приказ понят правильно. Приступили!

Хорста-Игоря товарищ Север к работе привлекать не стал. В больнице у Жени парень. Плохи там дела!

Так сколько взрывов-то было? Два или четыре? Хоть это узнать можно?!

— Пятнадцать тысяч долларов, Варя? И когда?

— К маю. Лучше всего чтобы до девятого, до Дня Перемоги… Малюня, ты плохого не подумай. Брат хача моего, Артёма Суреновича, сам знаешь, где служит. Навищо тебе и хлопцам твоим неприятности? И дивчине тоже. Как зовут её? Нина Васильевна Семакова, кажется? Я на всякий случай паспорт её подывылась.

Моргнул удивлённо товарищ Север, такую новость узнав. Вот ты кто, оказывается, Джемина-подпольщица! Будем знакомы, Нина Васильевна. Нина…

Зря это, Варя! Ой, зря!..

* * *

— Хорошо, деньги будут, позвоню сразу после первого… Значит, так жизнь решила строить, Варя?

— Жаль, Алёша, що в нас с тобой не вышло. Любила я тебя, мой малюня, очень любила. Извини, только жизнь и справди строить трэба… А ця дивчина, Нина, гарна. Жаль, що с ребёнком. Ты же не хочешь, малюня, чтобы с ребёнком её щось недобрэ сталося?

Дорожка 12 — «Смело мы в бой пойдём»

Авторы музыка и текста неизвестны.

Исполняет хор Валаамского монастыря.

(2`34).

Вариант знаменитой «Белой акации», одной из великого семейства, порождённого забытым уже романсом А. Пугачёва. На этот раз белогвардейский. Слова, судя по всему, подлинные, встречаются в эмигрантских публикациях. Хорошо звучит!

Алёша хлопнул дверцей, наклонился к окошку, Василию-антифашисту кивнул:

— Подождите. Я недолго.

Потом сообразил, улыбнулся парню:

— Пожалуйста!

Волшебное словно не помешает. Не шофёра личного просит, не положен таковой руководителю подполья…

…Собственно, отчего не положен? Подумать надо.

Василий-антифашист теперь его правая рука, пока Игорь из строя выбыл. Не его, конечно, не Алексея Лебедева — грозного товарища Севера. Что подвёз, спасибо, очень уж не хотелось в метро толкаться. Настроение не то, и вообще…

В «Черчилль» можно на машине, там стоянка есть. Джемина говорила, что водит, причём неплохо.

Алёша взглянул на небо (опять тучи!), затем — на знакомую серую девятиэтажку. На часы не стал, уточнил уже, пока подъезжали. Итак, дом, куда его, битого-топтанного Женя-Ева привезла, двор, деревья, бабушки на лавочках, бомжи у мусорника…

Профессор!

Странно получилось. Как поговорил с Варей, первым делом Хорста вспомнил. Вызвать бы его с АГ-4 в полном составе. Разобрались бы! Затем опомнился, себя в рук взял, позвонил Джемине в Тростянец. Пусть собирается — и немедленно.

А потом о Профессоре подумал. Бог весть, отчего. Не спрашивать же совета в подобном деле! Не до того сейчас отцу рисковой девчонки Жени-Евы. Небось, знакомых врачей обзванивает, а заодно себя клянёт. Как ни крути, с его подачи каша заварилась.

И все равно! Поговорить бы…

Алёша глядел на телефон, номер нужный вспоминал. А мобильник возьми — и зазвони. Номер, правда, незнакомый высветился — не с мобильного Профессор звонил, с домашнего. Алёша слушал — ушам не верил. Мол, извините, что отрываю, но не могли бы подъехать, всего на пару минут…

Не читает же Евин папа мысли! Стоп! Профессор — нет, а если программу настроить? Алёшин «адрес» в компьютере ещё с первого раза, записан…

Фу ты!

Тут, словно по заказу, Василий-антифашист звякнул. Значит, судьба.

— Здравствуйте, Алексей. Вы не знакомы?

— Здравствуйте, Профессор. Я не… Кажется…

Отчего же, кажется? Ничего не кажется. Вот Профессор возле лавочки в длинном, не застёгнутом пальто, с сигаретой в крепких пальцах.

Всерьёз, видать, закурил!

Вот лавочка в позапрошлогодней облезлой краске. На соседней бабушки сидят, толкуют о жизни пенсионной, правительство ругают. А на этой псих пристроился — тот самый, из «стекляшки», из коньячно-водочной очереди. Пьяный, небритый — и сумасшедший по самые уши. Улыбка такая, что только эсэсовцев пугать.

Тоже с сигаретой. Погасшей.

— Мой коллега. Познакомьтесь, Алексей.

«Бывший» не добавил, зато имя-отчество с фамилией два раза повторил. Посмотрел — внимательно очень. То ли намекает, то ли…

Запомнил, Профессор. Не волнуйтесь! Легко запомнить…

Довелось руку пожимать. Так и чудилось, что ладонь по липкой грязи заскользит. Ничего, обошлось. Псих к рукопожатию очень серьёзно отнёсся. Сигарету выбросил, встал, радостно улыбнулся…

— Новости вы уже знаете, Алексей. Я не про эти дурацкие взрывы, я про Женю. Был консилиум и… И ничего. Нарушение работы мозга, остались лишь простейшие рефлексы…

Выбросил, не глядя, сигарету, новую из пачки достал. Все та же — красный «Атаман».

Щёлк зажигалка!

— К сожалению, даже не могу узнать, пыталась ли Женя проводить какой-то опыт… эксперимент. Её мать… Мне не дали даже порыться в Женином компьютере…

Замолчал, глубоко затянулся, щекой дёрнул. На психа-коллегу взглянул, словно ожидая подмоги. А у того — усмешка до ушей. Весёлая-весёлая, радостная-радостная.

— Поэтому… Возьмите, Алексей — и применяйте в меру разумения. Здесь только один шприц, одна доза, но это лучше, чем ничего. Вот!

Вот? Замшевый футляр с металлической змейкой. Аккуратный такой, красивый.

Фенитон. Повышает дозу миорелаксантов, индуцирует микросомальные ферменты…

— Я вам с Игорем уже показывал, но пока найдёте, пока купите… Держите!

Алёша взял футляр, зачем-то взвесил на ладони… На психа весёлого поглядел. Спрятал — во внутренний карман, к мобильнику поближе. И только тогда рот раскрыть попытался. Рот раскрылся, но вот слова… Профессор, усмехнулся, кивнул ободряюще.

— Сообразите, уверен. И ещё… Если захочется продолжить ноосферные исследование — ни в кое случае не работайте один. Вы видите, что у Жени получилось… К сожалению, не могу никого посоветовать в наставники — по крайней мере, в нашей реальности. Но, к счастью, она не единственная.

Снова пришлось рот открывать. Реальность, понятно, не единственная, можно между облаками полетать, предсмертными прожекторами полюбоваться… Стоп!

…Ледяные вершины на горизонте, чистое голубое небо, звонкий воздух, стакан с незнакомым соком в руке. Теннисный корт, бассейн, одноэтажный деревянный домик, возле него — «джип» в тропической раскраске…

— Вы имеете в виду… Планета Мирца?

— Планета Мирца. Попытайтесь!

Алексей кивнул в ответ, провёл ладонью по карману куртки (…индуцирует микросомальные ферменты), оглянулся. Пора, Василий ждёт. Вроде поговорили…

То есть, как это поговорили?!

* * *

— Профессор, вы уж извините… Не до того вам, только время… слишком подходящее. Сколько мы знакомы, вы все предостерегаете, не велите в политику лезть, пугаете переворотом, про тигра басни рассказываете. А пояснить не хотите? Вы намекали насчёт 26-го: выбирай такое направление удара, которое ведёт не к одной, а сразу к нескольким целям… Сейчас, знаете, не время намёков. Помогите!

Сказал — и только потом соображать принялся. Эх, не так надо, не в лоб, не сразу!

А как? Пусть уж скажет!

Поглядел Профессор, Женин папа, на товарища Севера, руководителя областного подполья. Внимательно поглядел. Улыбнулся — устало, кончиками губ.

— Если вы думаете, что я — товарищ Юго-Восток…

* * *

— …С 26-м все просто. Если мы готовим переворот, надо сразу обнародовать его дату. Что подумает власть? Либо мы лжём, внимание отвлекаем, провоцируем — либо правду говорим. Значит, будут проверять не одну версию, а две. На самом деле — больше, нас никто не заставляет называть правильную дату. С остальным… С остальным не ко мне, Алексей. Я — не таинственный Юрий Владимирович, не руковожу заговорщиками. А вам повторю: homo fuge! Дело даже не в перевороте, а в том, что настанет после. Танки на улицах — ерунда, не будет никаких танков. Другое будет… Я писал своему шефу, пытался убедить. Поздно… Фенитон! Не забыли, Алексей? Надеюсь, не понадобиться, но…

Дорожка 13 — «По полю танки грохотали»

Авторы музыки и текста неизвестны. Исполнитель неизвестен.

Запись взята с сайте «Советская музыка».

(4`11).

Из многочисленных вариантов знаменитой песни этот, может быть, не самый лучший (у Чижа вышло ярче, у Погудина — проникновеннее), зато самый точный. Неизвестный исполнитель не забыл даже о «петлицах» вместо анахроничных и не рифмующихся «погон». «И будет карточка пылиться на полке пожелтевших книг — в военной форме, при петлицах…» Знатоки вносят ещё одно уточнение: «А жить так хочется ребята, но вылезать приказа нет». Именно приказа — особист начеку…

Суббота, 6 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.41,

заход — 18.01. Луна — II фаза, возраст в полдень — 11 дней.

Странное дело, я совершенно спокоен. Говорят, такое чувствуют перед казнью — когда уже все ясно, не томит неопределённость, и судьба окончательна прояснилась. Мой случай совершенно иной. Даже представить не могу, что ожидает меня не только завтра, но даже через час. Мой жребий будут бросать без меня, причём те люди (силы?) о которых даже не суждено узнать. И тем не менее, я спокоен, более того, чувствую полное удовлетворение от сделанного и достигнутого.

Я в Миомбо-Керите. Мои спутники целы и благополучны. Рядом со мной моя Леди.

Мой друг, полковник Джордж Вашингтон Мбомо Смит вернулся домой, чтобы продолжить службу. Он обещал позаботиться о моем верном и храбром и Куджуре и о своём любимце, лентяе Чипри. Маленькая Викири тоже вернулась, Мбомо в ближайшее же время отыщет её родителей или близких родичей. Мы очень тепло простились.

С Чипри, впрочем, вышла некоторая неувязка. Как только мы вновь встретились среди разорённого лагеря нашей разбитой армии, пёс внезапно зарычал — и лёг у моих ног. С тех пор Чипри не отходит от меня ни шаг, грозно скаля зубы при приближении чужих. «Синие», наблюдая столь неожиданную для меня преданность, одобрительно кивают, но стараются держаться подальше.

Охрана не слишком докучает. Нам с леди Ньямоаной отвели обычную армейскую палатку, разрешив пленной правительнице оставить при себе служанку и шерстокрыла. По совету Мбомо она надела платье, но категорически отказалась снять свои украшения. К счастью, на этом никто пока не настаивает.

Когда мы встретились, моя Леди совершенно спокойным тоном попросила прощения за то, что её неумелые распоряжения привели не только к проигрышу войны, но и, скорее всего, к нашей скорой гибели. Я не стал сие комментировать, заметив лишь, что, согласившись разделить с нею судьбу, вполне допускал такой и вариант. Вместе с тем, торопить смерть вовсе не в привычке истинного шотландца, посему незачем отчаиваться. Среди многочисленных украшений леди Ньямоана смогла сохранить небольшой, но очень острый кинжал. Я не великий специалист по побегам, однако узник всегда имеет преимущество перед тюремщиком.

Увы, мой замысел, вполне логичный и естественный для европейца, здесь оказался не к месту. Леди грустно улыбнулась, заметив, что не выберет жизнь беглянки. Дома, в Талачеу, её ждёт смерть, в Европе или Америке — ничтожество. Она королева и умрёт королевой.

Итак, выбор сделан. Тем лучше.

Случившееся почти не обсуждали. Из некоторых намёков Мбомо, я понял, что план войны был «синими» основательно продуман. Нас заставили втянуться в глубь страны, поверить в «измену» нескольких местных вождей, а затем разделить войско. Именно наши новые «друзья» впустили в лагерь врага, обеспечив быструю и лёгкую победу. Но это уже Прошлое. Поскольку о Будущем лучше не задумываться, остаётся одно — радоваться Настоящему.

Мы с леди Ньямоаной сидим рядом и любуемся закатом. У моих ног лежит суровый насупленный Чипри, на её руке играет беззаботный шерстокрыл. Сейчас заварю кофе…

Сумел ли я раскрыть «тайну» Миомбо-Керита, которая, как выяснилось, таковой даже не является? Резонно спросить: что я надеялся найти? Копи царя Соломона? Руины древних городов, хранящие великие тайны? Земной Эдем, когда-то потерянный первыми людьми? Увы, разгадка порой бывает куда менее интересной, чем сама загадка. Я узнал ответ — и этого вполне достаточно.

Моё столь нежданное спокойствие весьма пригодилось во время нежданного посещения Даймона. Я был чрезвычайно рад, ибо не только соскучился, но и желал узнать, как о его делах, так и об успехах остальных духов, столь любезно меня навещавших. К сожалению, Даймон оказался чрезвычайно немногословен. Однако мне почему-то почудилось, что в далёком и непонятном году 2006 AD происходит нечто плохое — не только с ним и его близкими, но и со всем миром (?!). Трудно сказать, что стало причиной подобного умозаключения, но тревога не покидает меня. Очень надеюсь, что виной всему — мои собственные обстоятельства. Если Даймон прав, и в самом деле является счастливым жителем Будущего (а не мира привидений, как мне долго думалось), великий прогресс науки, техники и морали неизбежно позволит решить все, даже самые сложные проблемы оптимальным и гуманным путём.

Итак, Даймон не стал говорить о себе, зато уделил немалое время моей скромной персоне. Каким-то образом узнав о нынешней ситуации, он с величайшей искренностью заявил, что чувствует себя «кругом виноватым» (его собственное выражение). Он нимало не хотел подобного исхода, но лишь желал помочь. Наконец, мрачно заметил, что своё прозвище вполне заслужил, ибо стал истинным Даймоном — выходцем из бездны, куда, без всякого на то желания, но повлёк и меня, и прочих.

Честно говоря, я растерялся и даже не смог найти достойный ответ. Дело даже не в том, что мой Даймон «искушал» вполне взрослого и отвечающего за свои поступки человека — и даже не в том, что действительно стремился меня выручить. Дело вообще не во мне. Его слова, его тон, его очевидное отчаяние… С моим Даймоном (не с его миром!) что-то случилось, что-то очень плохое, а я, Ричард Макферсон, не могу ему помочь! Я прикован к своему Времени и даже не смею помыслить, дабы воспарить над ним. Даймон, почему ты не научил меня? Ты тщился помочь, я же не в силах в трудную минуту оказаться с тобой рядом! Сие обстоятельство куда сильнее удручает меня, чем собственная незавидная участь.

Я рассказал леди Ньямоане о Даймоне. Она ничуть не удивилась, заметив, что с самого начала подозревала во мне «куджура». Только настоящий колдун мог найти путь не только в мир Будущего, но и к её сердцу. Леди, конечно же, шутила.

Деревья, которых немало возле нашей палатки, густо покрылись коричневой листвой, сквозь старую жёлтую траву проглядывает зелёная поросль, воздух тепл и свеж. Африканская весна вступила в свои права, её мощное и дружное цветение поневоле успокаивает, настраивает на спокойный лад. Ночь будет тихой и безоблачной. В астрономических наблюдениях больше нет необходимости, зато можно вволю смотреть на звезды.

Где-то совсем рядом находится Иривати — та самая Большая вода, о которой я так много слышал. Моси Оа Тунья — Гремящий Дым… Жаль, ежели не доведётся увидеть!

Дорожка 14 — «Бразильский крейсер»

Автор музыки и текста Александр Вертинский.

Исполняют Ирина Богушевская и Александр Скляр.

(3`04).

Очередная попытка «осовременить» Вертинского, в отличие от очень многих, удачная. Исполнение, конечно, на грани хулиганства, впечатление такое, будто поют Лиса Алиса и Кот Базилио. Но — хорошо.

Алёша потянулся, в тёмный потолок поглядел, хотел привстать. Не смог — рука Джемины не пустила.

— Не спеши… Полежи ещё.

Послушался, вновь на подушку упал. Все они, женщины, одинаковы. Не спеши да не спеши, словно на мятых простынях жизнь начинается и заканчивается. Но… Может они правы? Ну, встанет он, заварит кофе. Без кофе и минуты не прожить?

Коснулось губ тёплое дыхание. Близко-близко Джемина, ближе не бывает. Вот ведь как вышло! Строил мудрые планы, искал тысячу и одну причину, чтобы этого не случилось. Отваживал, можно сказать, отважную подпольщицу Семакову Нину Васильевну. И что в результате?

А то в результате! Тебе плохо?

— Думал радио включить. Новости…

— Не смеши, Алёша. Уже вечер, а перевороты устраивают исключительно в четыре утра. И обязательно в воскресенье… Да, уже вечер, пора к дочке. Слушай, я хоть маме позвонить могу?

Подумал Алёша и все-таки встал. Без радио обойтись можно, но кофе надо заварить. Вдруг переворот, а у него в голове — бразильский карнавал. А о чем угодно думается, только не танках на улицах. И какие, к чертям собачьим, танки? Ерунда это, болтовня, дураки-журналисты выдумали…

…И «эскадрон смерти» выдумали, группу АГ-3, трупы в информационных выпусках, взрывы в супермаркетах, похороны Степана Квитко?

— Маме… Маме завтра позвонишь. Скажешь, что ты ещё в Тростянце. На всякий случай.

— Хорошо. Знаешь, мне иногда кажется, что мы играем в какую-то глупую игру. Играем, заигрались, пора делом заняться. Настоящим. У тебя тоже так?

Товарищ Север включил настольную лампу. Новая, только вчера куплена. Не в супермаркете (ну их!), все на том же Благовещенском базаре. Щёлкнул белой кнопкой электрочайника. Кофе в банке ещё есть? Есть! И славно.

Надо Игорю позвонить… Или не надо? У него дел хватает.

— И у меня так. Но… Вы же рассчитали! Сама же говорила — в апреле бабахнет. Все пока по сценарию: стрельба, взрывы, паника…

— Мы исходили из того, что переворот обязательно будет — и вычислили оптимальное время, не больше. Жизнь сложнее математики, Алёша. Может, это все была авантюра, глупость, на которую решили зачем-то потратить деньги. Кто знает? И апрель ещё не кончился.

* * *

Как нужно встречать переворот? В самую точку вопрос — актуальнее не бывает. Это лишь кажется, будто за окном сплошная демократия и европейские ценности. Не в наших Палестинах им колоситься! Посему вариант на крайний случай продумать следует, даже не один. Много на этот счёт советов имеется, только попробуй их на практике применить! Если в город танки входят, в танке и надо быть — старая истина. А где танк возьмёшь? Есть два в наличии — у городского музея. Один с Первой мировой войны, другой со Второй. Бери, катайся, ГАИ распугивай.

Товарищ Север вопрос обдумал досконально. Музейный вариант отверг сразу, равно как идейку просидеть весь день возле включённого радио. Решил просто — пусть все идёт, как идёт, обычно и привычно. 26-го, день переворотный — самый рядовой, среда. Значит, с утра на занятия, а потом как выйдет. Телефон держать включённым, для чего заранее его подзарядить.

Телефон подзарядить удалось, а с «обычно и привычно» не вышло. В семь утра, только мобильник включил: «Принимай нас, Суоми-красавица!». Бог весть что подумать успел, пока трубку к уху подносил и на кнопку жал. Если Игорь да ещё с утра пораньше, значит, на Верховную Раду парашютный десант выброшен.

Сказал «Алло!», ответ выслушал — и про все напрочь забыл. И про парламент (кому он вообще нужен?) и про десант.

Женя-Ева пришла в себя.

Открыла глаза. Очень удивилась.

Из реанимации её в интенсивную терапию отправили. Хорста туда пустили лишь на минуту: поздороваться, порадоваться — и заодно убедиться.

Убедился.

«Она же здорова, Алексей! Реально здорова, только не помнит ничего. Ты что-нибудь понимаешь?»

Что тут понимать? Радоваться надо. Алёша заварил кофе — и в университет поехал. По дороги, правда, по сторонам поглядывал. Ничего особенного, день как день, памятный, чернобыльский. Возле метро — свежий плакат, «Отечество и Порядок» народ на митинг кличет, обещает всю правду сказать. Выздоровел Геббельс, спешит на людях показаться! Что ещё? Да ничего. Народ налево, народ направо, танки гусеницами не грохочут, «чёрные вороны» по площади не кружат.

Возле университета телефон опять про Суоми-красавицу спел. Извинялся Хорст Die Fahne Hoch за беспокойство, но узнать хотел. Не о перевороте, понятно — о Профессоре.

…Женя звонила — не дозвонилась, и Женина мама звонила, соседи тоже звонили — в дверь. Уезжать никуда не собирался, никого ни о чем не предупредил.

Что за притча?

В перерыве не выдержал товарищ Север, в знакомое интернет-кафе забежал, новости просмотрел. И там ничего — кроме статьи ехидного журналюги про «Второй Чернобыль». Валерьянку пить надо, господа и граждане! А в остальном все хорошо, словно у прекрасной маркизы. Переговоры о коалиции, ассамблея во Львове определяет границы Автономной Галичины, в Сети страшная Эскадра СМЕРП снесла порносайтов, в Донецке Федя Березин парад десантников устроил. Тоже мне, новости!

А чего ждать? «Никто не заставляет называть правильную дату». И не назвали. Усмехнулся тигр в густые усы-вибрисы. Волки, волки!..

После занятий товарищ Север решил подчинённых обзвонить — ради порядка, чтобы о службе помнили. И это не вышло. Мобильник сам, без спросу голос подал.

Джемина!

Уже здесь, уже в городе. Примчал её из Тростянца верный парень из группы Игоря-Хорста. Довёз, устроил у себя дома, купил молока Джемине-младшей.

…Не то, чтобы товарищ Север слишком опасался хачей. Пусть даже всерьёз грозят, не найти им подпольщицу в двухмиллионном городе. Особенно если она никому звонить не станет — и на улицу лишний раз не покажется.

Эх, Варя, Варя!

Нарушила Джемина-баскетболистка дисциплину, позвонила. Не маме — товарищу Северу. Надо же о прибытие доложить!

Доложила. Потом… До самой ночи «потом» затянулось. А когда пришло время кофе заваривать и радио включать, наступила полная ясность. И с переворот дурацким, и с тем, что завтра вновь встретиться надо. Лучше всего — прямо с утра.

Вот только Профессор… Куда его унесло?

Алёша позвонил Хорсту, потом Жене-Еве, с выздоровлением поздравил…

* * *

— …Думаю, Алёша, эти дела — с подпольем, с нашими группами, с убийствами — все это часть какой-то грязной игры. Может, действительно переворота. Но не такого, как в Сантьяго, с танками. Выборы, кто-то рвался к власти и сейчас рвётся, недаром коалицию никак сложить не могут. Мы — рычаг давления, дополнительный аргумент в споре…

— Ну, их всех. Джемина! Самому, знаешь, стыдно. «Назначаетесь руководителем подполья…» «Зарница» в дурдоме! Это ерунда, а вот куда Профессор пропал? Женя говорит: в квартире пусто, компьютер разбит вдребезги, документы исчезли. Кино какое-то! Завтра хотят в милицию заявить.

— Погоди, погоди, соображу… Тот самый Профессор, да? Слушай, может, мы сами его поищем? Попытаемся хотя бы…

Дорожка 15 — «Mama»

Музыка Sonny Bono и Jacques Monty.

Исполняет оркестр Поля Мориа.

(2`55).

Запомнилась всем по кинофильму «Был месяц май». Красиво, трогательно, очень грустно, даже трагично. Едва ли авторы хотели такого эффекта, но…

— Хотите сока? Здесь всегда угощают исключительно соком. У Елены, надо признаться, весьма ограниченные фантазии.

Цербер Гедеон — Александр Теодор Никольсон — поморщился, на столик с графином кивая. Отхлебнул из стакана, втянул голову в плечи, очки-стекляшки на носу поправил.

— Прошу, прошу… А то в самом деле подумаете, будто я… ксенофоб.

Переглянулись Алёша с Джеминой-подпольщицей. Остаться, сока хлебнуть? Хуже все равно не будет.

…Шезлонги, бассейн, одноэтажный деревянный домик, стальная вышка, лес, разрезанный узкой просекой, горы в белой ледяной бахроме.

Рай. Планета Мирца.

…Про главное уже узнали. Не было здесь Профессора. Не появлялся, вестей не подавал.

В небе не встретили и в Раю не нашли…

Вновь поглядели друг на друга. Присели в шезлонги, соком угостились. Что теперь? Цербер на месте, Елены-рыжей нет. Или её Цербер в доме запер? С такого станется.

— У нас сегодня гости, — Гедеон кисло улыбнулся, словно мысли подслушав (или не словно?). — Как видите, все мои попытки заблокировать этот… э-э-э… объект, мягко говоря, не слишком удачны.

На этот раз переводчик превзошёл сам себя. Не только слово в слово, «эканье» включая, но и с интонацией не ошибся. Грустно Гедеону-Церберу, обидно, тоскливо даже. Не пускает — а они приходят, он снова, а они опять. Только кто «они»? Что за гости образовались? Ой, интересно!

Усмехнулся Алёша, хоть и не до веселья было. Надо же Цербера очкатого припечь!

…Джемина без очков, он сам тоже. Зачем стекляшки в Раю? А этот почему?

— Зачем блокировать, друг Гедеон? Сока на всех не хватит? Или со службы выгонят?

Кивнул в ответ Цербер. Понял, дескать, оценил — и вопрос, и прочее. Поёрзал в шезлонге, словно ему кнопок накидали. Стекляшки снял, в нагрудный карман спрятал.

— Два ответа… друг Алексей. На выбор, какой больше понравится. Первый… Объект имеет невероятную, пока неопределимую ценность. Я отвечаю за него перед одной… э-э-э… очень крупной корпорацией, которой он и принадлежит. В случае чего меня действительно… погонят со службы. С занесением выговора на могильную плиту.

Блеснули глаза — стальные, как и дужки нелепых очков. Вздрогнул Алёша, словно его острой проволокой царапнуло. Непрост Цербер, ох, непрост!

— И второй ответ… Мой друг Джеймс Грант сделал невозможное. Каким-то ещё непонятным образом сумел… прикрепить… закрепить… привязать… личность умершего человека к небольшому кристаллу, который сейчас укреплён под вакуумным колпаком в моем кабинете. Елена умерла четыре года назад. Умерла — и стала этой планетой. Мы все — гости её души… сущности.

Тихо охнула Джемина, закусил губу Алексей Лебедев. Так значит? А говорили, бессмертия не бывает! Он сам Профессору сказал.

…Нет, только повторил. «Бессмертия не существует…»

— Опыт воспроизвести не удаётся. Пока… Все примеривают эту планету, так сказать, на себя. Но мы с вами не в Солнечной системе, мы внутри человеческой сущности… души… Вы уверены, что такие визиты безопасны, особенно непрошенные? Не для нас с вами — для Елены. У всех нас есть мы сами: тело, мышцы, мозг. У Елены — только кристалл весом в полтора фунта — и эта «платформа» в Ноосфере. Если бы в ваш сон вторгся посторонний, как бы вы реагировали?

Алёша выдержал — не отвёл взгляд. Понял: кончились шутки. Душа — и кристалл в полтора фунта, прав Гедеон-Цербер.

Или… Не совсем прав?

— Елена нас приглашала! — Джемина подалась вперёд. — Если это… сон, значит, ей хотелось, чтобы мы ей приснились!

— Конечно.

Цербер покачал головой, вновь пристроил очки на нос. Скривился — словно ему в сок лимон выдавили.

— Мы хотим… Джеймс Грант тоже… хотел. Никто не знает, каков запас прочности у этой «платформы», на скольких она рассчитана. На скольких — и на сколько. К сожалению, дамы и господа, бессмертия пока не существует — настоящего, вечного. Все идеальное приходится привязывать к материальному объекту в нашем мире. Человек не может уйти в Ноосферу без «якоря». Вернее, может но только навсегда, как Джеймс Грант, как многие другие. Надеюсь, ваш Профессор просто… отлучился из дому. Кстати, он — личность весьма популярная. Сегодня о нем уже спрашивали. Как и о вас… друг Алексей. И о вас, Джемина!

Снова взгляд — как удар. Хорошо ещё очки помогли — смягчили. Крепко бьёт Гедеон-Цербер, не промахивается!

Алёша закусил язык, чтобы не переспросить, сжал руку Джемины-подпольщицы. Улыбнулся им Гедеон, уже не кисло, иначе совсем.

— У нас тут складывается очень интересная… э-э-э… коллизия.

* * *

— …Вы… друг Алексей, и вы, Джемина, любители, скауты. Но за вами стоят очень серьёзные люди. Наша корпорация занималась несколько иными проблемами, «платформы» — случайное изобретения Гранта. Дальше мы пойти не смогли. Поэтому будем взаимно полезны. Меня интересуют ваши программы — абсолютно все. Я не верю, что Профессор использовал только комбинацию дисков Монро с «заставками» Гранта, есть ещё что-то. Если это «что-то» поможет нашей работе, мечта Джеймса Гранта осуществиться. Взамен… Взамен вы получите постоянный пропуск на планету Мирца. Здесь вы сможете пообщаться не только с Еленой, но и с теми, кто допущен… в клуб. Первого гостя вы сможете увидеть уже сегодня. Если согласны, я объясню, как нам связаться в нашем… нашем мире. А, кстати!..

Дёрнулся, поставил пустой стакан на столик. Встал.

Одёрнул пиджак.

— Прошу знакомиться!

Возле входа в домик двое. Елена-рыжая и кто-то высокий, длинный, словно жердь. Одет странно. То ли в пляжную пижаму, то ли… То ли в тропический костюм, словно на картинке из старой книжки. Пробкового шлема не хватает.

Усатый…

Когда ближе подошли, когда Гедеон их представил, Джемина с Еленой рукопожатиями обменялись…

— А это наш гость…

Не стал ждать усатый, вперёд шагнул — прямо к Алёше.

— Здравствуйте! Я — Ричард Макферсон, мы с вами уже знакомы…

* * *

— …Увы, Алексей, я оказался прав. N-контакты — самая настоящая мистика. Мы — призраки встретились на планете призраков, что совершенно не соответствует положениям современной науки… Итак, что вы знаете о Даймоне? Извините, привык называть вашего… нашего Профессора именно так. Если он исчез, если с ним что-то случилось, я могу попытаться… Нет, скажу иначе. Мы должны ему помочь! И мы поможем. Вместе. Сейчас!

Дорожка 16 — «Исторический роман»

Песня Булата Окуджавы. Исполняет Олег Погудин.

(3`06).

Хорошее исполнение хорошей песни. Не являюсь поклонником Булата Шалвовича, но в данном случае ему и в самом деле удалось ухватить «нечто». «…И поручиком в отставке сам себя воображал». Погудин тоже понял — и сумел адекватно передать. Петь он умеет — в отличие от Окуджавы.

Вторник, 9 сентября 1851 AD. Восход солнца — 6.33,

заход — 18.07. Луна — II фаза, возраст в полдень — 13,7 дня.

Мистрис Координатор отнеслась к моей просьбе с необыкновенным сочувствием. Она даже сравнила путешествующих в Ноосфере (здесь предпочитают термин «разумный эфир») с первыми мореплавателями, потщившимися выйти в бурное незнакомое море на утлых судёнышках. Не долг ли каждого оказывать помощь собрату, попавшему в беду? Вместе с тем, она не могла не удивиться наивным, поистине детским способам, с помощью которых мы пускаемся в «плавание», назвав все наше предприятие «ребячеством». Невидимый «даймон» (ещё один!), переводивший её речь, на мгновенье даже затруднился, но после некоторых колебаний сумел подобрать походящее английское слово. Даймон (мой) и его славная свита были уподоблены маленькой Викири, тоже стремящейся, хотя и по-своему, повидать «большой мир».

Собственно с Викири, дочери мистрис Координатор, и началась сия история. Девочка, обладающая необыкновенным любопытством и не меньшей смелостью, прискучила пребыванием в безопасной, но излишне тесной и знакомой с детства крепости Керит. Её пленял не только «разумный эфир», но земля, на которой довелось родиться. Как-то ночью она сумела выбраться из дому и с немалой дерзостью направилась в странствие. Увы, красная почва миомбо оказалась для девочки истинной трясиной. В одном из приграничных селений жившие там негры, считающиеся подданными (!) властителей крепости Керит, похитили ребёнка и без особых угрызений совести продали её агентам моего знакомца мистера Зубейра.

Судьба самого мистера Зубейра Рахамы точно неизвестна. На поле битвы, где погибло войско Калимботы, его тело не было найдено. Не попал он и в число пленных. Я не желаю ему худшего. Надеюсь, все случившееся заставит даже такого, как Рахама, задуматься о жизни и её истинном смысле. Ясно лишь, что в дальнейшем ему придётся обходиться без своего компаньона (!).

Благодаря своим возможностям, мистрис Координатор, быстро сумела найти дочь, оказавшейся к тому времени уже в Талачеу. Однако найти и вернуть — разные вещи. Парение в «свободном эфире» позволяет быстро отыскать «дух», но не обрести тело. Это и есть преграда, которую пока не удаётся переступить владыкам Ноосферы. Свою часть они вынуждены оставлять на родной земле (нашей или одной из «параллельных»). Это может быть данная Богом плоть — или некий искусственный кристалл, в который, если верить слышанному, заключается «сущность» (душа?!) человека. Крепость Керит является материальной, вещественной составляющей великой Эфирной державы, гражданами которой являются мистрис Координатор, её дочь, их друзья, живые и «кристаллические» — а также (не зная об этом!) мой Даймон и его отважные последователи. Даймон прав — путь (само собой, с возможностью возвращения) в мир мёртвых пока закрыт. Человек должен оставаться на земле. Мистрис считает сие величайшей слабостью, мне же мниться в том некая высшая, истинная Справедливость. Познавая бесчисленные миры Ноосферы, мы не должны забывать Землю, подаренную нам Создателем. Только пребывая на ней, плотью ли, «кристаллом» или даже распавшимся в пыль прахом, мы способны, подобно Антею, набраться сил и поднять лицо к Небу.

Необходимость охраны крепости Керит и привела к созданию столь странного государства. Обычные негрские племена слишком слабы и недружны, посему появился план пригласить в Читабо выходцев из Северо-Американских Штатов, хорошо вооружённых и организованных, но лишённых отчизны. Они, взяв под надёжную охрану крепость, стали в свою очередь владыками покорённых ими аборигенов. Таким образом, говоря о «кругах» Миомбо-Керита и об идеях великого Платона, я бы не так далёк от истины.

Остальное вполне понятно. Узнав, что Викири попала не к местному хозяину, но к путешественнику-шотландцу, направляющемуся на север, мистрис Координатор поняла, что не может желать лучшего. Теперь в её интересах было помочь добраться нам до земель Читабо живыми и здоровыми. Сие предприятие вполне удалось.

Мистрис категорически отказалась обсуждать намёк на то, что Викири (а фактически она сама, пребывавшая с дочерью в постоянном контакте) спасла мне жизнь во время нежданного приступа болезни, более того, быстро и успешно меня излечила. Кажется, благодеяния здесь принято не поминать. Зато охотно пояснила, отчего Викири отказалась со мною разговаривать. Девочка ещё не вполне контролирует свои огромные возможности. Беседа со мной, уже «инициированным» Даймоном, могла раскрыть её тайну.

Между прочим, бинауральные ритмы, а также химическое и механическое (!) воздействие на мозг, имеющее целью «выход» в Ноосферу, почитаются здесь варварством. Способы «путешествия» в Эфирной державе не в пример совершеннее. Что важно, они основаны не на индивидуальных способностях (тут мой Даймон прав), а на неких общих правилах, позволяющих каждому достойному стать гражданином Ноосферы. От более подробного рассказа меня удерживает слово, данное матери Викири. Они имеют полное право беречьтакие тайны.

Именно очевидная причастность к путешествиям по «разумному эфиру» стала причиной особого отношение к моей скромной персоне. Для владык Керита — я «свой», собрат по Знанию, пусть и заблудший, порою не ведающий, что творю. Если сие так… Ты спас не только меня, мой Даймон, ты спас женщину, без которой жизнь для отныне не имеет смысла. Королеву Талачеу казнили бы без всяких колебаний, супруге же Ричарда Макферсона, гражданина Ноосферы, ничего не грозит и грозить не может. Надо ли удивляться тому, о чем я первым делом попросил здешних хозяев?

Мистрис Координатор обещала помочь. Как я уже сумел убедиться, её слова не пусты. Если ты жив мой Даймон, если ты ещё где-то здесь, в одном из миров Ноосферы… Молю, Творца, чтоб это было так.

Среди всего прочего, мистрис рассказала, что письмо моё с подробным описанием южноафриканского «блюдца» через три месяца (!) успешно попадёт к адресату — доктору Родерику Мурчисону. Увы, по её предположениям (наши мысли для них не тайна), мой давний знакомец склонён утаить авторство, воспользовавшись моим открытием для собственной славы. Глубокоуважаемая мистрис так и не поняла, отчего её гость, вместо того, чтобы расстроиться, хохотал не менее пяти минут. Эта новость будет первым, что я расскажу Даймону при нашей будущей встрече. Со старушкой Историей ничего не произошло. Через два года председатель Королевского Географического общества Мурчисон докажет реальность южноафриканского «блюдца», совершив великое открытие, не выходя из кабинета.

Два года! Тугодум же он, господин председатель!

Этим он здорово обидит моего друга Дэвида Ливингстона, который пока ещё только собирается в своё первое путешествие. Шотландец же Ричард Макферсон, как и было обещано, исчезнет где-то в глубинах красной земли миомбо — что оного шотландца вполне устраивает.

В который раз вспоминается песня, спетая моей Леди в нашу первую встречу.

Ты приехал издалека, шотландец Ричард. За тобой — длинная пыльная дорога, шотландец Ричард. Твои боги остались в твоей земле, шотландец Ричард. Кто будет хранить тебя в миомбо, шотландец Ричард?

Кажется, теперь я знаю ответ и на этот вопрос.

Леди Ньямоана слишком горда, чтобы спрашивать об участи, ей уготованной. Когда я вернулся, она вопросила не о себе — обо мне. Поистине трудно найти нужные слова, но, кажется, удалось. Я сказал, что отныне наша с ней судьба — стать обитателями Неба. Леди Ньямоана спокойно кивнула — она готова последовать за мной на Небеса. Пришлось уточнить: пока что нам предстоит иное путешествие. Завтра мы отправимся к Иривати, дабы увидеть Великий Водопад — Гремящий Дым.

Закат сегодня особенно красив. Земля миомбо очень добра ко мне.

Дорожка 17 — «Кораблик»

Музыка Александра Флярковского, слова Новеллы Матвеевой.

Исполняет Наталья Варлей. Запись 1997 г.

(2`08).

Простенькая песенка из кинофильма «Ещё раз про любовь» про солнечного зайчика, который не линяет даже весной. «Я шагнула на корабль, а кораблик оказался из газеты вчерашней…»

…И запах другой совсем. Не благовониями восточными пахнет — химией. То ли карболка, то ли соляная кислота, не поймёшь, а все равно — противно. Гобелен в кабинете косо висит. Задели — не поправили.

Керри-Керит, чёрный скорпион, пристроился у самого стекла. Глаза круглые не отводит, словно врага выискивает. Левая клешня на стружке, правая на весу, в боевой готовности.

Книги сдвинуты. Искали что-то или просто любопытствовали. Компьютер — что от него осталось — уже на месте, только смотреть не хочется. Стойка с дисками пуста, лишь в самом низу торчит что-то классическо-музыкальное.

Нет Профессора.

Женя-Ева всхлипнула — негромко, горлом. Дёрнула носиком.

— Суки! Менты — суки! Даже смотреть ничего не стали. Протокол просто так, не глядя, составили. А дела не завели. Говорят, уехал мужик по бабам прогуляться, нечего нас беспокоить. Суки поганые, бляди!

— Женя, не надо, пожалуйста. Ну их!

Хорст-Игорь погладил девушку по плечу, в щеку поцеловал. Вновь всхлипнула Профессорова дочка, ещё чуть-чуть — и разревётся.

Алёша сам едва сдерживался. Плакать бы не стал — заорал во все горло. Куда человека девали, сволочи? Хорошего человека, умного, настоящего?

Сволочи — только кто? Менты, понятно, сволочи, в бетон их всех, но и вправду — ничего. Ни следов, ни намёков. Был человек — нет человека.

Всех знакомых обзвонили — на всякий случай. Товарищ Север бойцов из АГ-2 тряхнул. И Десант своих предупредил, чтобы поглядывали да поспрашивали. Без толку все. Нет, не знают, не слыхали, не представляют.

…Женя пришла в себя. Профессор сгинул. «Фенитон! Не забыли, Алексей? Надеюсь, не понадобиться, но…». Но химия здесь не при чем, и Мирца, планета-душа, тоже не при чем. Профессор исчез не в Ноосфере, не среди белых облаков — в этом мире. И он пропал, и записи, и компьютерные файлы.

Но все-таки. Женя умирала — не умерла. Воскресла. Дочь воскресла — отец пропал.

— Пошли? — Хорст, негромко, голос сдерживая.

— Сейчас. Я… Керри покормить надо. И кактусы. Папа давно не поливал…

Женя-Ева вытерла, в комнату побрела, к аквариуму. Алёше вспомнилось: скорпиону копра требуется — и горящая лампочка. А чем кормят, не спросил, не догадался.

На Хорста Die Fahne Hoch покосился. О деле бы поговорить, только время ли? Место точно не самое подходящее. И дела почти все подождать могут. Все тихо, все спокойно, отбой боевой тревоги, группы работают в режиме «увидел — доложил».

Почти все. Почти!

— Женя куда собирается? К маме?

— Ага. Она на машине. Подкинет, если хочешь.

Алёша улыбнулся — вспомнил, как познакомились. Везли тогда битого демократа на этой самой машине пользовать бинауральными ритмами, картинками Эшера гипнотизировать. И сейчас подвезти могут. Джемина обещала через два часа прийти на «конспиративку»…

Использование служебного положения? Само собой! Начальник он — или куда? Можно и в «Черчилль» подъехать, там джаз из Питера выступает…

— Нет, Игорь. Проводим Женю и… Дело есть.

Со двора вышли — прямо на шумный проспект. Направо набережная, налево станция метро. Шуршат машины по сухому пыльному асфальту, светофор мигает, бродят по тротуару сонные голуби. Знакомо все, привычно.

Теплынь какая! Наконец-то весна…

— Туда, Игорь!

Туда — налево, к метро, куда весь народ спешит. Сунул Алёша руки в карманы пиджака, губу прикусил. Вперёд! Права Ева — суки менты, злобные суки. Именно сейчас Профессора искать надо, пока след тёплый. Какой из него, историка-недоучки, следователь?

Дёрнул щекой товарищ Север. Какой? А никакой! Но другого нет. Все слепые и глухие, смотрят да не видят…

Что-то спрашивал Хорст, говорил о чем-то. Не отвечал Алексей, не слушал. Так и шёл — с руками в карманах, под ноги глядя. Повезёт? Не повезёт? Алкаши с утра похмеляются, сейчас полдень, самое время новую дозу принимать…

Повезёт?

Знакомая «стекляшка», где Степана Квитко поминали. Пластиковые столы, очередь алкогольная. Невеликая ещё, к вечеру сползутся…

Товарищ Север поглядел внимательно, подбородок почесал.

— Этого! Только тихо.

Хорст-Игорь кивнул — понял. Посуровел, плечи расправил, шагнул вперёд, прямо к очереди. Выдернул человечка, словно редиску с грядки. Отшатнулась продавщица, попятились соседи-алкаши. Лишь схваченный был спокоен, даже улыбался. Чего ему бояться, сумасшедшему?

«Мой коллега. Познакомьтесь, Алексей».

Далеко уходит не стали, за угол свернули. Забор, за ним — свалка. Тихо, грязно, ни души…

Товарищ Север вынул замшевый футляр, достал шприц. Фенитон — повышает дозу миорелаксантов, индуцирует микросомальные ферменты…Прав Профессор — понадобился!

— Снимай с него куртку — в вену колоть будем.

Игорь не стал спорить и переспрашивать. Упала куртка — прямо на мусор, на пластиковые пакеты, на пустые «паки». Забеспокоился псих, ногами засучил. Ойкнул, закрыл глаза …

…Сколько ждать? Минуту, больше? Только бы не помешали, только бы подействовало, только…

Дрогнули веки, не спеша приоткрылись.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович!

Запомнил, Профессор. Не волнуйтесь! Легко запомнить…

Выпрямился псих, из лапищ Игоря освобождаясь, скользнул ладонью по расстёгнутой рубашке, брезгливо поморщился.

— Чем обязан, молодые люди?

Улыбнулся ему товарищ Север, руководитель областного подполья:

— Многим, товарищ Юго-Восток, многим!

* * *

— …Представьте себе, нет. Не боюсь. Умирать неприятно, не спорю. И уйти в Ноосферу пока нельзя, тут вы правы. Только есть нюансы…

Извлёк из мятой пачки сигаретину, щёлкнул зажигалкой. Затянулся.

Хмыкнул.

— «Я не волшебник, я только учусь». Так кажется, Алексей Николаевич? Вы пока ещё маг-недоучка, вас и на Мирцу едва пускают. Человек живёт не одной жизнью. Убьёте меня здесь — вернусь в себя-двадцатилетнего. Если точнее, в 1980 год. Двадцать два года, молодость, все ещё впереди. Вы меня вырвали именно оттуда. Есть и другие варианты. N-связь дополнит остальное, это уже не трудно.

— Профессор, — негромко напомнил Игорь, едва сдерживаясь.

— Я же сказал: не ищите, — Юрий Владимирович вновь затянулся — с удовольствием, смакуя. — Большего не услышите. Это наши дела, он знал на что идёт… Кстати, действие фенитона сейчас закончится. Можете меня убить — пока я здесь. Можете спросить. Если по делу — отвечу.

Хорст тяжело вздохнул. Не дал ему Алёша сказать, опередил.

— Переворота 26-го не было. Это лишь обманка, ложный слух. «Волки, волки!» Когда?

Юрий Владимирович усмехнулся, поглядел в тёплое весеннее небо.

— Войны следует начинать в воскресенье, в четыре часа утра. Хоронить — на третий день…

* * *

— А вас, Юрий Владимирович, на планете Мирца заждались, в живых даже не числят. Оплакивают! Что же вы друзей забыли?

— Не забыл. Но, знаете, трудно общаться с идеалистами.

Дорожка 18 — «Я умираю от любви»

Авторы музыки и слов неизвестны.

Исполняет ансамбль «Orera». Запись 1961 г.

(2`08).

Фуражку надевать? Не надевать? Надо бы, по форме полагается, но противно до икоты. Увидел бы Алёше ещё вчера: мундир синий, ментовский, брюки синие, ремень, погоны с четырьмя звёздочками…

— Держите, Алексей!

Фуражка…. Делать нечего, придётся оскоромиться. Как поётся у классика: «Теперь я турок, не казак…»

— Покажитесь!

Ментовская форма! Добро бы ещё «каштан», нет — настоящий, литерный! В зеркало бы взглянуть… Да какое там зеркало — сразу в бетон!..

Суров капитан Сергей Кононенко, командир «каштанной» роты, ничего не упускает. Оглядел прищуренным взглядом, подумал немного, наконец, кивнул.

— Годится. Только… Алексей, может, мы сами? Вы, извините… То есть, я за вас отвечаю.

«Извините…» Не иначе, хотел «демократом» обозвать, как когда-то у дома Старинова. Хотел — не решился. Не демократа паршивого снаряжает — связного самого товарища Севера. Поручили капитану важное задание, доверием почтили, вот и волнуется.

«Мои войска — в голове туман, мои войска — белена, дурман. Косая сажень, прямая речь. Картонный щит, деревянный меч…»

— Вы просили напомнить время. Ноль три — ноль пять.

— Спасибо!

Алёша открыл дверцу ментовского «уазика», взял с сиденья портфель, на землю поставил.

Фуражка! Великовата дрянь, на уши сползает…

Ноль три — ноль пять. Пять минут четвёртого, если по-человечески. Войны следует начинать в воскресенье, в четыре часа утра.

Пора?

Поднял портфель, встряхнул на всякий случай. Не гремит? А чему там греметь? Пора! Нет, сначала перчатки надеть — резиновые, с Благовещенского рынка… Теперь порядок!

— Постойте!

Хлопнул себя по лбу бдительный капитан Кононенко, высунулся из машины. Все осмотрел, все проверил, а слона и не приметил.

— Алексей, вы же без оружия! Кобура пустая. Вот, возьмите мой!..

Товарищ Север изумился такому повороту, взглянул недоуменно. Какое оружие? Зачем оружие? Он и стрелять толком не умеет!

«…Гуляй, гуляй — кобура пуста. Сыра земля, поцелуй в уста. Белы снега, да ручей голубой Рога с потолка — это черт с тобой…»

— Спасибо, товарищ капитан. У меня есть.

Солгал? Ну, солгал. Надо же заботливого «каштана» успокоить! Если же подумать, не совсем солгал. Оружия у товарища Севера нет, зато целый портфель под рукой. Тяжёлый, руку оттягивает! Что в портфеле? Кисть малярная, шпатель — и ещё что-то тяжёлое, завёрнутое в тряпку.

Пистолет пневматический гвоздезабивной ИП-4402, предназначен для забивания калиброванных гвоздей.

А что такого? Товарищ работник милиции затеял ремонт, запрещено разве? Потому и одёжка старая в портфеле, связана в узел комком неровным. Идёт человек со державной службы, о завтрашнем воскресном дне, думает. Поспит, отдохнёт, ремонтом займётся.

Не завтрашнем дне — уже сегодняшнем. Быстро ночь прошла!

29 апреля, воскресенье. Третий день.

— Пора! Да, товарищ капитан, ещё одна просьба. Включите радио. Если что…

— Так точно. Если что.

Повернулся товарищ Север, портфелем тряхнул. Ударило в спину: «Владимирский централь, этапом из Твери…» Радио «Шансон», само собой! Что ещё в патрульной машине слушать?

Ничего, недолго осталось. Иное слушать станете!

Пошёл…

Трамвайные пути позади, тополя с клейкой свежей листве, еле заметные серые громады — корпуса общежитий. Киоск, где шоколадки «Свитязь» продают. Знакомые места, не только ночью, с завязанными глазами идти можно.

«…Огонь погибал на моей войне, на моей войне, да на той стороне. Орал, умирал, слюну вытирал. Его пытал чужой генерал…»

Налево? Налево!

* * *

Насчёт радио товарищ Север, конечно, погорячился. Что там могут сообщить в куцем выпуске новостей. Крупный теракт в Брюсселе? Об этом уже в полночь сказали. Взрывы в Париже? И это было. Неизвестный вид оружия, тысячи жертв… Или десятки тысяч. Или даже больше.

Страшно, да?

Что на очереди? Лондон, Мадрид, Берлин? Где гореть нежному европейскому мясу, угольками покрываться?

Усмехнулся товарищ Север, на знакомую многоэтажку взглянул. Там Варина комната, потерянный Эдем.

…Тонкая дверь из деревоплиты, фикус на подоконнике, свет в близких окнах соседнего корпуса, старенький кассетник на полу…

Туда? Нет, конечно. Не ждёт его Варя, другого ждёт. Впрочем, нет — не ждёт. Начало четвёртого утра, спит город, люди спят. Над Европой сейчас вой и предсмертный хрип, у нас, слава аллаху, не Европа. Тихо, покойно…

Европа? Все ясно с Европой. Гореть ей в аду и ныне и присно. Киев! Что в Киеве? Парламента нет, не собрали, и правительства нет. Есть, правда, Президент — тот, что о «культурке» думает и концлагеря открывает.

«…Кричи, не кричи, говори быстрей. Стена — кирпича, приговор — расстрел. Трибунал — великан, да карлик конвой. Свеча с потолка — это бог с тобой!..»

А ещё армия есть. Есть? Списали её со счета, горемычную. Откуда армия у бедной-бедоносной Украины? Ну, аэромобильная дивизия, пара десантных бригад.

«…25 ОВДБр, не слыхали? Отдельная Днепропетровская воздушно-десантная бригада…»

Танков немножко, совсем немножко…

Одёрнул себя товарищ Север. Не его забота, сами в Киеве разберутся. Уже разбираются! С бандитами, с ментами продажными, и с купленными адвокатами, с провозащитниками бескорыстными. Утром Президент новости послушает, удивится очень, соберёт совещание лидеров всех партий. Те тоже удивятся, станут советы давать на предмет спасения Отечества. А как не спасать — Мировая на пороге, Европа горит-полыхает!

Пусть совещаются! Отечество уже спасено. Сюрприи-и-и-и-з!

«…Чужой патруль у моих ворот, чужой козёл да на мой огород. Идут, идут по моим городам Самбайну-Дарга, Монгол Щуудан…»

Отечество спасено — работа товарища Севера начинается. Подполье заказывали?

Значит, все по плану? Не то слово! Хорст Die Fahne Hoch на посту, и его парни, и «головастики» Джемины, и «эскадрон смерти». Саша Лепко, однокурсник — и он при деле, вчера в АГ-3 зачислен.

Начинаем с богом!..

А Профессора я найду. Мы найдём! Джемина, Женя-Ева, мистер Ричард Макферсон…

Вновь отогнал несвоевременные мысли товарищ Север. Успеем ещё, все успеем. Сейчас — дело. Знакомый дом, окошко на втором этаже. Тёмное, мёртвое. Спишь, хач? Досыпай, Артём Суренович, недолго осталось!

С братом его, ментом, парни из АГ-2 разберутся. Уже разобрались. Старший сержант Ханенко твёрдо обещал — не раньше часа, не позже двух. Адью, ментозавр, добро пожаловать в Ад!

Хлебни бетону!

«…Петля — река, берега — капкан. Наверняка да не по ногам. Лежал снежок да водицей стал — не зря дружок сапоги топтал…»

А сам хач — его, Алексея Лебедева забота. Личная. Не мстил бы, наплевал, забыл — если бы не Варя, не обещания-угрозы. Пятнадцать тысяч, значит? Дочка Джемины?

Эх, Варя, Варя!

Товарищ Север подошёл к знакомому подъезду, на тёмные окна поглядел. Было дело — растерялся, труса спраздновал. Было — и сплыло. Второй этаж, дверь, обитая кожей, кнопка звонка. Ночь, не откроет? Ещё как откроет! Потому и в форме, при погонах. От брата-мента, блин, беда у него, умирает, ухи просит… Откроет хач, никуда не денется!

…Не забыть отойти на шаг. Череп — не бетон, заляпает, не отмоешься. Но если что, запасная одежда есть, не страшно…

Вперёд. Вверх! Хач в квартире один, съехала жена, значит, без свидетелей. Их-то оставлять нельзя. Азбука!

…Потом и с Варей поговорить можно. Очень серьёзно, с аргументами. Умная она, поймёт. Деньги… Отчего бы не подкинуть? Не пятнадцать тысяч, конечно… «Малю-юня! Мой малюю-ю-юня!» Варя, Варя!..

Портфель… Тряпки… Пневмопистолет…

Где тут звонок?

«…Ещё шажок и горит бензин — не зря дружок да погоны носил. Пока, пока да играйте отбой Свинья с потолка — это я с тобой!..»

Открывай, открывай, Смерть пришла. Свинья с потолка!..

* * *

— Ой, хто цэ? Алёша?!

— Варя…

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ.

Лебедеву Алексею Николаевичу.

Глубокоуважаемый Алексей!

Первоначально хотелось озаботить Вас двумя просьбами: помочь, если потребуется, Евгении и не забыть моего скорпиона. Можете забрать Керита себе, Вы ему определённо понравились. Мой питомец не доставит особых хлопот.

Однако я понял, что у Вас неизбежно появятся — уверен, уже появились, — вопросы. Посему постараюсь ответить.

Если Вы читаете это письмо, значит, меня уже нет. Не ищите, не рискуйте попусту. Иметь дело с группой АГ-1 — не лучшее из жизненных удовольствий. Но я знал, на что иду. Кажется, Вы называете этот эффект «прожекторами». Посвечу напоследок…

Возможно, Вам скажут (хотя бы на Мирце), что человек не умирает весь, но существует в бесчисленных «ответвлениях» собственной жизни. Надо лишь найти его в пространствах единой и всеобъемлющей Сферы. Это так, но практическое осуществление пока недоступно. Мы, ноосферные исследователи, делаем только первые шаги. Думаю, нам с Вами уже не встретиться — ни в одном из миров.

Собственно, исследования Ноосферы и породили все прочее — и хорошее и дурное. Много лет небольшая, но очень влиятельная группа занимается N-контактами. Её цель поистине грандиозна: присоединиться к единому Ноосферному Человечеству, сообществу людей, существующему над Временем и Пространством. Эта цивилизации, как удалось убедиться, действительно существует. Мы стучимся в двери.

Последствия будут далеко превосходить эффект открытия Америки и выхода в Космос. Мы (пусть вначале и не все мы) станем человечеством совершенно иного уровня, объединившись со многими поколениями наших предков и потомков. Собственно, для нас не будет ни тех, не иных, мы все станем «вечными» современниками. Загадка Смерти — единственное, что будет сдерживать наше всемогущество.

Конечно, «прогресс» в привычном понимании прекратится, исчезнет и то, что мы гордо именуем наукой. Будет нечто совершенно новое, пока только возникающее в виде нечётких контуров Великой Антинаучной революции.

Как видите, мы не хотели и не хотим ничего плохого. Однако, высокие цели, как обычно и бывает, вступили в конфликт с грубой реальностью. Сколько бы не стремились в бесконечность Ноосферы, мы все равно остаёмся на Земле. И нам не все равно, что случится с нашей Землёй завтра.

Какое-то время назад, разбирая доступные осколки Основной Информации (увы, пока только осколки) мы убедились в страшной перспективе: на рассвете 29 апреля 2006 года нас весьма вероятно ждёт Мировая война. Узнать удалось немногое. Первый удар будет нанесён по Западной Европе, причём с использованием принципиально нового оружия. Вслед за этим конфликт быстро распространится на Ближний и Средний Восток, а затем, судя по всему, перешагнёт океаны.

Кто и почему начнёт, мы точно не знаем. Предотвратить — не имеем не малейшей возможности. Нострадамусов и Кассандр хватало всегда. Кто их слушал?

Россия, Украина и Белоруссия не попадут под первый удар. Но опасность вступления в конфликт будет расти с каждым днём, поэтому было решено принять соответствующие меры. Режим «демократии», искусственно насаждённый и бессильный, в условиях глобальной войны невозможен. Мы начали планомерную «чистку» наросшей за последние годы грязи, с тем, чтобы с 29 апреля установить прочную и авторитетную власть. Эта власть и будет руководить нашими государствами в последующие нелёгкие годы. Да, с репрессиями, чистками, даже концлагерями. Иначе войны не выигрываются.

Был ли иной выход? Думаю, нет. К сожалению, часть из нас не остановилась на этом. Вместо создания сильной власти, даже диктатуры (временной, до конца войны), они поставили целью строительство Анти-Утопии, жуткого гибрида из большевистских планов и бреда Бесноватого. Создание элиты «сверхчеловеков», уничтожение «недостойных», культурная «контрреволюция»… Не ново, но страшно.

Можете представить, как реагировал я на «коричневые» увлечения моей Евгении!

Мои доводы не действовали, с каждым днём мои отношения с коллегами становились все более напряжёнными. Поскольку Вы, Алексей, читаете это письмо, финал уже известен.

Между тем, даже самые невероятные планы ныне становятся реальностью. Основная Информация, пусть получаемая по крохам, позволила очень серьёзно подготовиться. Созданные за последние годы ТОКАМАКи дадут практически неиссякаемый источник дешёвой энергии. Однако наше второе «ноу-хау» куда более опасно. Слышали об Оружии Тесла? Если 29 апреля уже наступило, то слышали: именно это обрушилось на Европу. Представьте себе падающие, словно ниоткуда Тунгусские метеориты! Есть легенда, что тогда, в 1908-м, на безлюдных просторах Сибири Тесла провёл первое испытание. Конечно, это только легенда. В реальности мы провели испытание Оружия Тесла совсем недавно. Помните сбитый русский спутник?

Создавая такое оружие, мы думали только об обороне. Сейчас же… Не знаю — и даже боюсь предположить. Осмос может стать всеобщим, захватить весь мир. Не хотелось бы.

Теперь понимаете, зачем нужно создавать подполье? Не я Вас назначал, не я следил за Вашими мыслями, но я знал — и не имел права ничего объяснить. Мог лишь намекнуть, предостеречь… Впрочем, это Вы должны помнить.

Не удивляйтесь, что подполье возглавил не я, а человек с совершенно противоположными взглядами и целями. Власть требуется контролировать, подполье — необходимый противовес грядущей диктатуре. Не хочется втягивать в эти игры мою дочь, Игоря, Вас, Ваших друзей. Но Вы уже понимаете: спрятаться от Грядущего невозможно. Делайте, что должно — и будь, что будет!

Думал оставить Вам на память небольшую коллекцию — шесть дисков ретро-музыки, но потом решил: не стоит. Прошлое не должно становиться Будущим, навязывая ему и свою ненависть и свою любовь.

Ваш Профессор.

Оглавление

ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-1

CD-ДИСК 1 «ТОСКА ПО РОДИНЕ».

  Дорожка 1 — «Тоска по Родине».

  Дорожка 2 — Вика Врадий «Украина рок-н-рол».

  Дорожка 3 — «Take No Prisoner (Cannibalistic)»

  Дорожка 4 — «Принимай нас, Суоми-красавица»

  Дорожка 5 — «Njet Molotoff»

  Дорожка 6 — «Белая армия, чёрный барон»

  Дорожка 7 — «Печальные вербы»

  Дорожка 8 — «Если завтра война»

  Дорожка 9 — «Персидский марш.»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-2.

  Дорожка 10 — «Bella ciao»

  Дорожка 11 — «Die Moorsoldaten»

  Дорожка 12 — «Марш»

  Дорожка 13 — «Марш Будённого»

  Дорожка 14 — «Lily Marlen»

  Дорожка 15 — «Песня про маршала Тито»

  Дорожка 16 — «Ой, у лузи червона калина»

  Дорожка 17 — «Конармейский марш»

  Дорожка 18 — «Ой, у лиси на полянци»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-3.

CD-ДИСК 2 «X-FILES»

  Дорожка 1 — «The X-Files theme»

  Дорожка 2 — «Gladno srdce („Hangry Heart“)

  Дорожка 3 — «Профессионал»

  Дорожка 4 — «Makhnovshina»

  Дорожка 5 — «Russian Dance»

  Дорожка 6 — «Эль Хокро-Танго»

  Дорожка 7 — «Карл-Маркс-Штадт»

  Дорожка 8 — «Як пишов комар до повстанцив»

  Дорожка 9 — «Ovo je muski svet» («This Is a Man`s World»)»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-4.

  Дорожка 10 — «Я люблю тебя» («Manchester and Liverpool»)

  Дорожка 11 — «Les Moulins des Mon Coeur»

  Дорожка 12 — «Грусть» (вальс)

  Дорожка 13 — «Venus»

  Дорожка 14 — «Баб-эль-Мандебский пролив»

  Дорожка 15 — «Школа танцев-2»

  Дорожка 16 — «На ветвях израненного тополя»

  Дорожка 17 — «Пули»

  Дорожка 18 — «Солдат»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-5.

CD-ДИСК 3 «ТРЮКАЧ»

  Дорожка 1 — «Трюкач»

  Дорожка 2 — «Pieces»

  Дорожка 3 — «Город»

  Дорожка 4 — «Jeszcze Raz Vabank»

  Дорожка 5 — «В лунном сиянье»

  Дорожка 6 — «Атлантический океан»

  Дорожка 7 — «Над твердью голубой»

  Дорожка 8 — «Sea of Love»

  Дорожка 9 — «По Муромской дорожке»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-6.

  Дорожка 10 — «Рай»

  Дорожка 11 — «Кармэлюка»

  Дорожка 12 — «Трипак»

  Дорожка 13 — «Chase»

  Дорожка 14 — «Караван» (с народным рефреном)

  Дорожка 15 — «Shadow in your smile»

  Дорожка 16 — «Цыганочка»

  Дорожка 17 — «Берег моря»

  Дорожка 18 — «Title»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-7.

CD-ДИСК 4 «ВПЕРЁД, ДРУЗЬЯ»

  Дорожка 1 — «Вперёд, друзья»

  Дорожка 2 — «Jeszcze Raz Vabank»

  Дорожка 3 — «Хризантемы»

  Дорожка 4 — Увертюра из к/ф «Дети капитана Гранта»

  Дорожка 5 — «Чайка»

  Дорожка 6 — «Czerwone Maki na Monte Cassino»

  Дорожка 7 — «Сормовская лирическая»

  Дорожка 8 — «Летят перелётные птицы»

  Дорожка 9 — «Яблочко»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-8.

  Дорожка 10 — «Разлука»

  Дорожка 11 — «Девочка Надя»

  Дорожка 12 — «Прощай»

  Дорожка 13 — «Nie spoczniemy»

  Дорожка 14 — «Последняя поэма»

  Дорожка 15 — «Tutomaz» («Bu aksam Olurum»)

  Дорожка 16 — «Ухарь-купец»

  Дорожка 17 — «Jouksuhaodoissa»

  Дорожка 18 — «Варяг» («Плещут холодные волны»)

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-9.

CD-ДИСК 5 «ТРАНСВАЛЬ»

  Дорожка 1 — «Трансваль»

  Дорожка 2 — «Underground»

  Дорожка 3 — «Марш Трансвааль»

  Дорожка 4 — «Вальс гемоглобин»

  Дорожка 5 — «Звёздам навстречу»

  Дорожка 6 — «Жизнь моя, любовь моя»

  Дорожка 7 — «Засвистали козаченьки»

  Дорожка 8 — «Сулико»

  Дорожка 9 — «Донна Анна»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-10.

  Дорожка 10 — «Sirtaki»

  Дорожка 11 — «People are strange»

  Дорожка 12 — «Uralin»

  Дорожка 13 — «Tico Tico»

  Дорожка 14 — «Amsterdam»

  Дорожка 15 — «Амурские волны»

  Дорожка 16 — «Ночь светла».

  Дорожка 17 — «Плач о комиссаре»

  Дорожка 18 — «Tu Vuo Fa Americano»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-11.

CD-ДИСК 6 «ПОЛЕТ ВАЛЬКИРИЙ»

  Дорожка 1 — «Полет Валькирий»

  Дорожка 2 — «Истанбул-Константинополь»

  Дорожка 3 — «Kalimbra de Luna»

  Дорожка 4 — «Into Eternity»

  Дорожка 5 — «Marathon»

  Дорожка 6 — «Тайна третьей планеты»

  Дорожка 7 — «Капли датского короля»

  Дорожка 8 — «Песнь о Вещем Олеге»

  Дорожка 9 — «У „Максима“ кровь — водица»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ-12.

  Дорожка 10 — «Гибель Стерегущего»

  Дорожка 11 — «Танго Магнолия»

  Дорожка 12 — «Смело мы в бой пойдём»

  Дорожка 13 — «По полю танки грохотали»

  Дорожка 14 — «Бразильский крейсер»

  Дорожка 15 — «Mama»

  Дорожка 16 — «Исторический роман»

  Дорожка 17 — «Кораблик»

  Дорожка 18 — «Я умираю от любви»

  ИЗ ПРИВАТНОЙ ПЕРЕПИСКИ.

Реклама на сайте