«В лучах заката»

В лучах заката (fb2) - В лучах заката [litres] (пер. Мария Дмитриевна Карманова) (Темные отражения - 3) 6146K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александра Бракен

Александра Бракен Темные отражения. В лучах заката

Alexandra Bracken

In the Afterlight

© Alexandra Bracken, 2014

© М. Карманова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Посвящается Меррили, Эмили и множеству других людей – где бы они ни находились, которые без устали трудились для того, чтобы эти книги попали к вам.

С любовью и благодарностью.

В юности наши сердца опалил огонь.

– Оливер Уэнделл Холмс (младший)[1]

Пролог

ЧЕРНЫЙ – это цвет, которого нет.

Черный – это цвет тихой, опустевшей детской спальни. Это самый тяжелый час ночи, когда, задыхаясь от очередного кошмара, ты вздрагиваешь в своей постели. Это форма, натянувшаяся на широких плечах сердитого парня. Черный – это грязь, глаза, лишенные век, что следят за каждым твоим вздохом, это низкая вибрация заграждения – устремленное вверх, оно пронзает небо.

Это дорога. Забытая ночная синева, расколотая затухающими звездами.

Это ствол нового пистолета, нацеленный тебе в сердце.

Цвет волос Толстяка, синяков Лиама, глаз Зу.

Черный – это обещание завтрашнего дня, обескровленное ложью и ненавистью.

Предательство.

Я вижу его в отражении разбитого компаса и цепенею от горя, которое не дает дышать.

Я бегу, но это моя тень. Она гонится за мной, пожирая и отравляя. Это кнопка, которую никогда не должны были нажать, дверь, которую никогда не должны были открыть, засохшая кровь, которую невозможно смыть. Это обугленные руины. Машина, спрятанная в лесу в надежде на спасение. Это дым.

Это огонь.

Искра.

Черный – это цвет памяти.

Это наш цвет.

Это цвет нашей история, если кто-то захочет ее рассказать.

Глава первая

Чем дальше я удалялась от центра города, тем длиннее становились тени. Мой путь лежал на запад, навстречу заходящему солнцу, которое словно сжигало остаток дня. Именно за это я ненавижу зиму – кажется, будто ночь наступает все раньше и раньше, поглощая свет. Выпачканное смогом небо Лос-Анджелеса было покрыто мазками темно-фиолетового и пепельно-серого.

В других обстоятельствах, пробираясь в наше новое укрытие через несложную геометрию улиц, я была бы благодарна за дополнительное прикрытие. Однако обратившиеся в руины дома – последствия недавней бомбардировки, огороженные территории лагерей и военные посты, груды поджаренных электромагнитным импульсом, теперь бесполезных, брошенных машин основательно изменили облик города. И достаточно было углубиться в эти развалины метров на триста, чтобы окончательно заблудиться. Световой шум, порожденный агрессивной иллюминацией мегаполиса, теперь исчез. И во время ночных вылазок нам приходилось ориентироваться на далекие огни военных конвоев.

Я быстро просканировала взглядом пространство вокруг, одновременно проверяя карман куртки: убедиться, что фонарь и табельный пистолет на месте. И за то, и за другое я была обязана рядовой Моралес, хотя использовать трофеи можно было только в случае крайней необходимости. Я никому не позволю выследить меня – заметить, как я бегу в темноте. Я обязана вернуться на базу.

Час назад рядовой Моралес не повезло – отправившись в одиночку патрулировать автостраду, она попалась мне на пути. Еще только всходило солнце, а я уже укрылась за перевернутой машиной, наблюдая, как вспыхивает, словно электрическая дуга, залитая непрерывным потоком искусственного света эстакада. Я считала, сколько крошечных фигурок в униформе каждый час проходят по ближайшему ко мне участку, пробираясь туда и обратно между грузовиками и армейскими джипами – в качестве дополнительного барьера машины были припаркованы бампер к бамперу. У меня сводило мышцы, но я боролась с желанием переместиться в другое место.

Мучения оказались не напрасными. Один солдат – и я получила все необходимое для того, чтобы невредимой вернуться на базу. Но, главное, что теперь я знала, как мы можем наконец-то – наконец-то — убраться к черту из этого проклятого города.

Прежде чем перебраться через кучу кирпичей, которая когда-то была фасадом отделения банка, я пару раз оглянулась и, стиснув зубы, зашипела от боли, оцарапав ладонь о какой-то острый обломок. Я раздраженно отшвырнула этот предмет – металлическую букву «К», отвалившуюся от вывески – и тут же пожалела об этом. Лязг и скрежет эхом отразились от ближайших зданий, почти заглушив еле слышные голоса и осторожные шаги.

Я бросилась вглубь того, что еще осталось от операционного зала, и прижалась к земле, скорчившись за ближайшей стеной.

– Чисто!

– Чисто…

Осторожно высунувшись, я увидела на другой стороне улицы солдат и насчитала двенадцать шлемов. Военные рассыпались в разные стороны, распахивая каждую дверь с выбитыми стеклами, проверяя офисные здания и магазины. Укрытие? Я осмотрелась по сторонам и, быстро оценив перевернутую, обгорелую мебель, рванулась к письменному столу из темного дерева и скользнула под него. Скрежет обломков, раздавшийся снаружи, заглушил мое собственное неровное дыхание.

Мои ноздри горели от едкого дыма, запаха обугленной плоти и бензиновой вони, но я не двигалась, прислушиваясь к голосам, пока они не стихли. Оставаясь настороже, я выбралась из-за стола и, не разгибаясь, передвинулась к выходу. Патрульный отряд был по-прежнему в поле моего зрения: они все еще проверяли развалины зданий на нашей улице, но я уже не могла ждать – ни минутой дольше.

Когда я погрузилась в память женщины-солдата и склеила воедино нужные кусочки информации, то почувствовала, будто у меня с души наконец свалился огромный бетонный блок. Она показала уязвимые места в оборонительных сооружениях вдоль автострады так четко, будто отметила их на карте толстыми черными штрихами. После этого мне оставалось только стереть себя из ее памяти.

Я знала, что бывшие агенты Детской лиги придут в бешенство от того, что мое участие действительно сработало. Их собственные операции заканчивались неудачами, количество еды, которую им удавалось доставать, постоянно уменьшалось. Все это время Коул упорно убеждал их отпустить в город меня, чтобы я тоже попыталась. Разрешение было получено, но при условии, что я пойду одна – чтобы больше никого не поймали. Мы уже потеряли двух агентов, которые, отправившись в город, где-то прокололись.

Я всегда была предельно осторожной, но я начинала впадать в отчаяние. Настало время действовать, или военные возьмут нас измором.

Армия США и Национальная гвардия создали непреодолимую преграду вокруг делового центра Лос-Анджелеса, используя развитую систему автострад. Эти извивающиеся бетонные монстры стянули внутреннюю часть города тугим кольцом и душили нас, отрезав от остального мира. Трасса 101 блокировала путь с севера и с востока, магистраль I-10 – с юга, а шоссе 110 – с запада. Возможно, у нас был шанс ускользнуть, если бы мы ушли сразу, как только выбрались на поверхность из-под обломков нашей штаб-квартиры. Но… Вспоминая об этом, Толстяк всегда говорил, что мы были контужены. Удивительно, что кто-то вообще был способен двигаться, добавлял он в заключение.

Я должна была это сделать. Я должна была заставить нас идти вперед, снова собрав воедино. Должна, если бы перед глазами не возникало его лицо, навсегда оставшееся в темноте. Я прижала ладонь внешней стороной к глазам, борясь с приступом тошноты и с острой болью, пронзившей голову. Подумай о чем-нибудь еще. О чем угодно. Эти головные боли были невыносимы – намного хуже, чем те, которыми обычно заканчивались мои попытки управлять своими способностями.

Останавливаться нельзя. Не обращая внимания на распухшие ноги, я пустилась бежать. От учащенного дыхания болело горло, усталые веки наливались свинцом, но адреналин заставлял меня двигаться вперед, хотя временами казалось, что я вот-вот упаду и отключусь. Я не могла вспомнить, когда последний раз мне удавалось уснуть глубоким, крепким сном, чтобы позабыть о кошмаре, который поджидал нас наяву.

На дорогах пузырился растрескавшийся асфальт, громоздились кучи цементной крошки, которую солдатам еще предстояло расчистить. Тут и там глаз выхватывал яркие цветные пятна: красные туфли на высоком каблуке, сумочка, чей-то велосипед – все брошенное и забытое. Еще какие-то почерневшие и обгоревшие предметы вышвырнуло взрывом из окон соседних домов. Пустынная картина разрушения вызывала тошноту.

Перебегая через следующий перекресток, я мельком бросила взгляд вдоль Олив-стрит. Мое внимание привлекло сияющее светлое пятно на Першинг-сквер, в трех кварталах отсюда. На месте парка был разбит лагерь для интернированных лиц, который поспешно соорудили здесь, хотя руины зданий еще тлели. В нем оказались те, кто, к своему несчастью, работал неподалеку, когда президент Грей отдал приказ нанести удар по Детской лиге и по Федеральной коалиции – небольшой группе объединившихся против него бывших государственных деятелей. Считалось, что так он решил ответить на недавнюю попытку покушения, в котором были замешаны одна или обе упомянутые группы. Мы следили за каждым из таких лагерей, рассчитывая найти Кейт и тех, кто ушел вместе с ней. И мы видели, как множится количество задержанных – обычных гражданских лиц, которых удерживали там против их воли.

Но Кейт не было нигде. Если ей и агентам, покинувшим перед атакой Штаб, не удалось выбраться из города, они прятались так хорошо, что даже мы не могли их обнаружить, хотя использовали экстренные протоколы связи.

Еще один немногочисленный военный конвой – гул радиостанций и рев шин – обнаружился совсем рядом – за два квартала. Поглотив разочарованный вдох, я спряталась за кузовом внедорожника, выжидая, пока солдаты не пройдут мимо – их сапоги поднимали в воздух облачка бледно-серой пыли. После чего, выбравшись из укрытия, я снова перешла на бег.

Мы – Лига или то, что от нее осталось – каждые несколько дней перемещались на новое место, никогда не задерживаясь на одном складе надолго. Когда мы совершали вылазки в поисках еды или воды или отправлялись наблюдать за лагерями военнопленных, при малейшем намеке на то, что кто-то мог сесть нам на хвост, мы уходили. И, конечно, это было правильно. Но я поймала себя на том, что не помню, в каком месте сейчас обосновалась наша группа.

Когда я наконец добралась до восточной части города, здесь стояла такая тишина, что это безмолвие действовало на нервы сильнее, чем симфония пулеметного огня и звуков перезаряжаемого оружия, которая наполняла воздух вблизи Першинг-сквер. Я крепко сжала в руках фонарик, но все равно не могла заставить себя его включить – даже когда врезалась локтем в оштукатуренную стену. Я взглянула на небо: новолуние. Конечно.

Тревожное предчувствие, то самое, которое уже не первую неделю поселилось у меня на плече, нашептывая на ухо темные мысли, теперь превратилось в клинок, пылавший в моей груди. Медленно погружаясь в мою плоть, он разрывал ее на части. Я откашлялась, пытаясь очистить легкие от отравленного воздуха. Выбежав на очередной перекресток, я заставила себя остановиться и забилась в нишу в стене – туда, где раньше стоял банкомат.

«Глубоко вдохни, – приказала я себе. – По-настоящему глубоко». Я попыталась встряхнуть кистями рук, чтобы сбросить напряжение, но ощущение опасности никуда не делось. Закрыв глаза, я слышала, как где-то вдалеке стремительно рассекает воздух вертолет. Какое-то шестое чувство – чутье, которое изводило и не давало успокоиться – подталкивало меня свернуть на Бэй-стрит, а не продолжать идти по Аламеда-стрит до перекрестка с Севенс-стрит. Последний маршрут позволял быстрее добраться до нашей нынешней базы, расположенной между Джесс-стрит и Санта-Фе-авеню, чтобы как можно быстрее передать остальным информацию, выработать план и убраться отсюда.

Но если кто-то следил за мной и шел по моим следам, я смогу избавиться от них на Севенс-стрит. Мои ноги сами решили за меня и понесли на восток, по направлению к реке Лос-Анджелес.

Через полтора квартала изнурительного бега я заметила тени, которые двигались по Матео-стрит в направлении к Севенс-стрит. Я резко остановилась, выбросив руки вперед, чтобы схватиться за почтовый ящик, чтобы не позволить инерции вынести меня на середину улицы.

Я резко выдохнула. Слишком близко. Вот что происходит, когда забываешь притормозить и убедиться, что улица действительно безопасна. Я потерла виски, ощутив, как в них бьется мой бешеный пульс. По лбу растекалось что-то теплое и липкое, но сейчас было не до таких мелочей.

Пригнувшись как можно ниже, я двинулась дальше, стараясь понять, куда направляются эти солдаты. Они подошли слишком близко к нашей базе. Но если я смогу сбить их со следа, то, возможно, мне даже удастся их опередить. И, вернувшись в укрытие, я успею предупредить остальных, чтобы сматывались.

Но солдаты вдруг… остановились.

Дойдя до угла перекрестка, они подошли к разбитому фасаду бывшего магазина – похоже, когда-то в нем продавали товары для дома, – переступили через разбитые витрины и вошли в помещение. Я услышала смех, голоса… И кровь застыла у меня в жилах.

Это были не солдаты.

Я подкралась к магазину, в темноте провела рукой по стене, пока не нащупала оконный проем, и присела рядом.

– …где ты это нашел?

– …Отличная штука, приятель!

Снова смех.

– Боже, никогда не думал, что буду так чертовски рад увидеть бублики.

Я заглянула в окно. Трое наших агентов – Фергюсон, Гейтс и Сэн – сидели на корточках, а перед ними лежала небольшая кучка продуктов. Гейтс, бывший спецназовец, с такой силой рванул пакет с картофельными чипсами, что чуть не порвал его пополам.

У них есть еда. У меня это в голове не укладывалось. Они ее едят там. Я просто не могла в это поверить. Я была настолько ошарашена увиденным, что пришлось переваривать по одной мысли за раз.

Они не собираются приносить еду остальным.

Неужели то же самое происходило всякий раз, когда агенты устраивали очередную вылазку? Они были так убедительны, настаивая на том, что сами должны отправляться за припасами. Себе я объясняла это страхом: если кого-то из детей схватят, пленный обязательно выдаст нынешнее местоположение группы. Но может, настоящая причина была в другом? Может, они хотели забрать все лучшее из того, что найдут?

От охватившей меня холодной, ледяной ярости пальцы скрючились, как когти. Обломанные ногти впились в ладони – к тошнотворному чувству добавилась вспышка боли.

– Боже, это великолепно, – протянула Сэн.

Это была здоровенная тетка – высокая, с накачанными мышцами, туго обтянутыми упругой, плотной кожей. На ее лице всегда было такое выражение, будто… будто она знала больше других, все самые страшные секреты, потому что сама была их частью. Если она и снисходила до разговора с кем-то из нас, детей, то, в основном, чтобы, рявкнув, приказать нам заткнуться.

В наступившей тишине я ждала продолжения, и с каждой секундой во мне разгорался гнев.

– Нам нужно возвращаться, – проговорил Фергюсон, приготовившись подняться на ноги.

– Все в порядке. Даже если Стюарт попытается что-то сделать, там есть Рейнолдс, который позаботится о том, чтоб он больше не вякал.

– Я больше беспокоюсь о…

– Пиявке? – подхватил Гейтс, утробно захохотав. – Ею мы займемся потом. Если она вообще вернется.

Это заставило меня поднять брови. Пиявкой только что назвали меня. Это было нечто новое. Мне давали прозвища и похуже, но сейчас меня оскорбило предположение, что я не смогу пробраться туда и обратно, не будучи пойманной.

– Она намного ценнее других, – возразил Фергюсон. – Это только вопрос…

– Это вообще не вопрос. Она не подчиняется нам, а значит, она – помеха.

Помеха. Я прижала кулак ко рту, чтобы справиться с гневом. Я знала, как Лига обходилась с «помехами». И я знала, как я сама обошлась бы с агентом, который рискнет.

Сэн откинулась назад, опираясь руками о пол.

– Так или иначе, план остается прежним.

– Хорошо. – Гейтс смял пакет от чипсов, которые только что сожрал. – Сколько из этого отнесем им? Я бы не отказался от еще одного бублика…

Пачка соленой соломки и пакет с булочками для хот-догов. Вот что они собирались принести семнадцати детям и тем агентам, которые вынуждены были работать няньками, пока остальные отправлялись на разведку и за едой.

Увидев, что эти трое собираются встать, я вжалась в стену, ожидая, пока агенты перешагнут через витринное окно и дойдут до перекрестка. Сжимая кулаки, я двинулась следом за ними, держась на значительном расстоянии, пока перед нами наконец не замаячило здание склада.

Собираясь перейти последнюю улицу, Сэн подняла зажигалку над головой – так, чтобы пламя мог увидеть агент, дежуривший на крыше. В ответ послышался тихий свист: путь свободен.

Я побежала, нагнав Сэн, которая уже стояла у пожарной лестницы, собираясь последовать за остальными.

– Агент Сэн! – хрипло прошептала я.

Женщина резко обернулась. Одной рукой она ухватилась за перила, другая дернулась к кобуре с пистолетом. И только сейчас до меня дошло: пока я шла за ними, все это время моя рука тоже сжимала пистолет в кармане куртки.

– Что?! – бросила она, махнув Гейтсу и Фергюсону, чтобы те поднимались дальше.

Не рада меня видеть, да?

– Мне нужно кое-что вам сообщить… Это… – Я надеялась, что Сэн примет дрожь в моем голосе за страх, а не за еле сдерживаемый гнев. – Я не могу доверить такую информацию Коулу.

Ага попалась! Ее зубы сверкнули в темноте.

– И что же это за сведения? – спросила агент.

И тогда я тоже улыбнулась. А потом вломилась в ее сознание, и мне было наплевать, если оно распадется на части. Я прорывалась сквозь воспоминания о койках, тренировках, штаб-квартире, агентах, отбрасывая ненужные картинки быстрее, чем они успевали сформироваться в моем восприятии. Я чувствовала, как женщина дрожит под натиском моей атаки.

Выхватив один из образов, я сразу поняла, что нашла! Сэн представляла это так ярко, продумав настолько отвратительно хорошо, что даже я недооценивала, на что она была способна. Все в этой идее фальшиво блестело, как разогретый воск. В поле зрения возникали машины, а в лицах, наполовину скрытых кляпом, я узнавала детей, что ждали нас наверху. Военная форма цвета хаки. Черная форма. Сделка.

Вынырнув на поверхность, я задыхалась, хватая воздух, а легким не хватало кислорода. Меня хватило на то, чтобы изменить ее память, и подложить фальшивое воспоминание о том, что произошло за последние минуты. Я не стала ждать, пока женщина придет в себя, и, оттолкнув ее, начала карабкаться по лестнице.

«Коул! – Мысли путались, и у меня темнело в глазах. – Мне нужно рассказать Коулу».

И убраться подальше от агента Сэн прежде, чем я поддамся пугающему искушению всадить в нее пулю прямо здесь и сейчас.

Потому что таким, как она, было мало воровать еду и угрожать нас бросить, если мы не будем вести себя тише, двигаться быстрее, успевать за остальными. Сэн хотела разделаться с нами раз и навсегда – передать той единственной группировке, которая, как она думала, сможет действительно нас контролировать.

А на полученное вознаграждение она планировала нанести новый удар.

Глава вторая

Когда я наконец оказалась на втором этаже склада, у меня все полыхало в груди, а сознание погрузилось в мешанину темных мыслей и ужаса. Сэн поднималась следом за мной, и пожарная лестница с грохотом затряслась, а я не успела быстро нырнуть в окно. Слегка отодвинув черную форменную куртку, которую на него повесили, чтобы тусклое освещение не заметили с улицы, я перекинула ноги через подоконник и спрыгнула внутрь.

Темноту пространства разбивали островки неровного пламени свечей. И мои глаза в панике заметались между ними. Мне показалось, что все дети столпились в дальнем углу комнаты – будто Гейтс и Фергюсон приказали им собраться там в обмен на еду.

«Коула нет, – подумала я, нервно вцепившись руками в волосы. – Вот черт». Он был мне нужен. Он должен это знать – нам нужно придумать, что же теперь делать.

– Даже маленькая благодарность дорогого стоит, – усмехнулся Гейтс.

Его слова словно разрушили оцепенение, в которое до этого была погружена притихшая комната. Сразу же зазвучали голоса, торопливо и еле слышно произносившие «спасибо», а потом дети вернулись на свои места. Они не смели поднять глаз, лишь изредка поглядывая друг на друга. Теперь я так ясно увидела то, чего мне не хотелось признавать раньше. Мы провели месяцы – даже годы, тренируясь вместе с агентами и сражаясь с ними бок о бок. Но в ту секунду, когда они убедили себя, что мы – лишь чеки, которые нужно обналичить, ничто из этого больше не имело значения.

Я выхватила из мрака три лица, которые высматривала с самого начала. Темно-бронзовую кожу Вайды, которая тоже вернулась с вылазки, украшал неприятного вида порез, а Толстяк пытался его забинтовать. Рядом с ним лежал черный рюкзак. Я с облегчением выдохнула, но тут же прикусила губу, чтобы по моему лицу никто ничего не заметил. В рюкзаке лежали материалы исследования, которые я спасла, когда Клэнси пытался их сжечь. Листки с таблицами, графиками и всякой медицинской мутью – все, что собрала его мать в поисках лекарства от ОЮИН.

– Бабуля, клянусь богом, если ты не прекратишь меня доставать… – прошипела Вайда.

– Дай мне просто продезинфицировать! – спорил с ней Толстяк.

Лиам сидел, прислонившись к стене, согнув ноги и положив на колени руки. И он то и дело мрачно косился на Гейтса. Это суровое выражение застыло на его лице с того дня, когда Штаб Лиги подвергся атаке. Парень не стал тянуться за едой и, получив свою порцию, отдал ее Толстяку.

Агенты выдадут и его тоже. Что, если бы сегодня я не заметила этих агентов, а потом не остановилась и не услышала, о чем говорили Сэн и остальные? Они собирались водить нас за нос и дальше и через несколько дней провернуть сделку. И я бы уже ничего не смогла сделать. Но почему я вообще решила, что могу защитить всех? Я не смогла спасти даже одного тогда, когда это было важнее всего. Джуд…

Проходя мимо, Сэн толкнула меня в плечо, а я и не почувствовала…

Я понимала, где нахожусь, но что толку, потому что прямо сейчас я снова оказалась в тоннеле, вслепую пробираясь через обрушившиеся стены, которые грозили нас раздавить. Меня преследовали звуки далеких криков, паника в невидящих глазах и скрежет трескавшегося бетона. Я слышала, как осыпается земля, обволакивая все вокруг удушливым облаком. Я зажмурилась, но передо мной возникло веснушчатое лицо Джуда. Его светло-карие глаза широко распахнулись, когда он увидел, что подошла к концу его собственная жизнь. Картины недавних событий проплывали передо мной, и ничто не могло остановить этот поток. И не было ни одного хорошего воспоминания, которое оказалось бы достаточно сильным, чтобы все это стереть. То, что продолжало жить в моем воображении. То, как Джуд навсегда исчез в темноте.

Я все еще была там, отрезанная от реального мира. В моем теле гудел каждый нерв, словно перед решающим броском. Давление внутри меня нарастало и грозило разнести в клочья все мои попытки удерживать себя под контролем. И осознание того, что этот взрыв произойдет на глазах у остальных, отнимало последние силы.

Прикосновение к моему запястью было таким осторожным, что я не сразу его почувствовала, но достаточно настойчивым, чтобы развернуть меня к двери, и достаточно крепким, чтобы меня удержать, когда я на подгибающихся ногах сделала этот первый шаг.

Я вышла из комнаты, стены которой, казалось, сжимались вокруг меня, в такой же темный коридор. Здесь было гораздо холоднее, и мне больше не казалось, что от огня, текущего в моих венах, кожа моя сейчас пойдет пузырями. Отойдя от двери так, чтобы меня не было видно из комнаты, я опустилась на пол, уткнувшись лбом в согнутые колени. Знакомые руки сняли с меня куртку и убрали с затылка промокшие от пота волосы.

– Все нормально, милая, – произнес голос Лиама. Что-то ледяное коснулось моей шеи – может, бутылка с водой. – Просто дыши глубже.

– Я… не могу… – выговорила я между судорожными вдохами.

– Конечно, можешь, – спокойно сказал он.

– Мне нужно… – Мои руки метнулись к шее в попытке разорвать невидимую веревку, стянувшую горло.

Поймав мои ладони, Лиам прижал их к своей груди.

– Сейчас ничего не нужно, – мягко проговорил он. – Отдохни. Все в порядке.

«Ты даже не представляешь, насколько это не так», – хотелось ответить мне. Острая боль прошила мой правый висок, и с каждой секундой там пульсировало все сильнее.

Но возможность касаться его дарила облечение. Я заставила себя дышать в том же ритме, в каком поднималась и опускалась его грудь. Прохладный воздух помог мне постепенно разобраться в бардаке, который творился у меня в голове, а во лбу нарывом пульсировала пылающая точка. Давление ослабило свою хватку настолько, что я смогла распрямиться и откинуться на стену.

Лиам по-прежнему сидел передо мной на корточках, его голубые глаза пристально вглядывались в мое лицо. Складка между бровей разгладилась, и он сам тихонько выдохнул. Парень взял бутылку и смочил водой бандану, которую вытащил из заднего кармана. Медленно и нежно он стер кровь и грязь с моих рук и лица.

– Лучше?

Я кивнула и, забрав у него бутылку, отпила глоток воды.

– Что случилось? – спросил он.

– Я просто…

Я не могла ему сказать. Они с Толстяком уже не один день планировали, как нам сбежать, когда придет время покидать город. Лиаму была чужда ненависть, однако агентов он ненавидел всей душой. И если я проговорюсь, Лиам попытается убедить нас уйти сегодня ночью. Или, что еще хуже, он может случайно выдать себя агентам. Лиам никогда не умел скрывать свои чувства так, как это делал Коул. Они смогут прочесть их легко, как газету, и также быстро избавятся от парня, чтобы он не предупредил остальных.

– Просто… просто… на меня слишком много навалилось.

– И такое часто происходит? – Лиам уселся напротив меня, скрестив ноги.

Господи. Об этих приступах я тоже не хотела говорить. Не могла, даже с ним. Тогда мне пришлось бы говорить о Джуде, о том, что случилось, и еще о многом, о чем мы так и не успели объясниться, а потом все полетело в тартарары. По крайней мере, мне казалось, что он это понимает.

– Тебя весь день не было, – сказал Лиам. – Я начал беспокоиться.

– Не сразу удалось найти того, кто мог бы оказаться полезным, – ответила я. – Так что я не просто болталась по городу.

– А я этого и не говорил, – отозвался Лиам. – Мне просто хочется, чтобы ты предупреждала, когда уходишь…

– Я не думала, что обязана это делать.

– Ты не обязана. Я тебе не надзиратель. Я просто испугался, ясно?

В ответ я промолчала. Вот что происходило в последнее время между нами. Мы были вместе, но не так, как это было важным для меня – не так, как это ощущалось буквально несколько месяцев назад. Я предала Лиама. Кто знает, станет ли у нас когда-нибудь все снова как прежде. И пусть это не помогало, но единственным способом справиться с новой реальностью, была попытка скрыть то, что происходило сейчас во мне, не позволить чувству вины вырваться наружу и разрушить кого-то еще. Поэтому я тщательно отгораживалась от Лиама невидимой стеной, выстраивая ее кирпичик за кирпичиком, даже когда я обнимала его, держала его за руку, целовала.

Это было эгоистично, и я это понимала – брать так много и не давать ничего взамен… Но он был нужен мне здесь. Мне нужно было чувствовать, что он прикрывает мою спину, что он на моей стороне. Мне нужно было видеть его лицо и слышать его голос, и знать, что он в безопасности и я могу его защитить. Только это давало мне силы прожить очередной день.

Но рядом с Лиамом было невозможно сдерживаться и мыслить логично, расставляя приоритеты. Он умел говорить и знал силу слов. Он чувствовал и понимал все глубже всех, кого я знала. Уже несколько дней он пытался заговорить со мной об этом. Ты не виновата в том, что случилось с Джудом. И в том, что случилось в нашем убежище…

– Руби, серьезно, что случилось? – спросил он, осторожно взяв меня за запястья.

– Прости, – прошептала я. А что еще я могла сказать? – Прости меня… Я не хотела быть такой… я не хотела на тебя набрасываться. Ничего такого не случилось. Конечно, я должна была тебе сказать, что ухожу, но мне пришлось делать это в спешке.

А еще я знала: ты попытаешься убедить меня, что это слишком опасно, и не хотела спорить.

– Но теперь у нас есть информация. Я знаю, как нам выбраться отсюда.

Губы Лиама сжались в тонкую линию, когда он изучающе посмотрел на меня. Похоже, этот ответ его не удовлетворил, но парень так хотел поговорить о другом, что не стал допытываться.

– Значит, мы наконец-то можем обсудить, что делаем дальше?

– Коул не хочет нас отпускать.

Особенно тебя.

– Мы можем найти моих родителей…

– Но ведь колесить по округе в поисках твоей мамы и Гарри так же опасно, как оставаться здесь с остальными? – спросила я. – Это наше сражение… То, к чему мы все это время стремились, помнишь? И Коул пообещал мне, что сейчас мы действительно постараемся помочь детям – попытаемся вытащить их из лагерей.

По крайней мере, именно об этом мы мечтали, когда находились в Ист-Ривере. Тогда именно Лиам стал вдохновителем этого плана: найти способ и вызволить детей из реабилитационной программы. Я наивно надеялась, что все, что случилось потом, не убило его мечту. Но когда я произносила последние слова, взгляд Лиама метнулся в сторону двери в самом конце коридора. Там, за этой дверью, скрывался монстр, и входить к нему было разрешено только мне и Коулу.

– Да, сейчас Коул так говорит, и, быть может, агенты пока на нашей стороне, – парировал Лиам. – Но сколько так будет продолжаться, пока они не вспомнят о своем собственном интересе?

Я попыталась сохранить невозмутимый вид. Они уже о нем вспомнили.

– Это больше не Лига.

– Именно. И дела могут пойти совсем плохо.

– Только если мы не попытаемся этому помешать, – сказала я. – Может, хотя бы выждем немного? Посмотрим, что будет дальше? Если все полетит к чертям, мы сбежим, обещаю. По крайней мере… Я должна понять, спаслись ли Кейт и те, кто ушел с ней. Если да, они будут нас ждать. У нее же флешка с исследованиями корпорации «Леда», связанными с ОЮИН. Если мы сможем собрать эти сведения воедино и узнаем о лекарстве – мы не только поможем самим себе – мы поможем всем детям, которые будут после нас.

Лиам покачал головой.

– Я не хочу сказать, что ты рисковала напрасно. Но что, если на страницах, которые ты вытащила из огня, нет ничего полезного? И пусть даже эти сведения невероятно важны, но есть они или нет, в нашей жизни все останется по-прежнему. Я не хочу, чтобы мы просто… постоянно думали об этих листках в надежде, что однажды, когда-то потом, от них что-то будет зависеть.

Умом я понимала, что Лиам был во всем прав, но эти слова пробудили во мне такое яростное отрицание и такой сильный гнев, что я едва не оттолкнула его. Сейчас я не хотела смотреть в лицо реальности. Мне нужна была надежда, что взглянув на обгоревшие страницы, я когда-то увижу в них нечто большее, чем знакомые слова: «Проект «Снегопад». ОЮИН. Профессор».

И если я откажусь от этой последней крупицы надежды, значит, те несколько секунд, когда я взяла верх над Клэнси, не означали победу. Пусть даже она продлилась всего-то мгновение. Это будет означать, что, в конце концов, выиграл он. Оставленный умирать, он смог выжить, а информация, которую он так упорно пытался уничтожить, оказалась бесполезной.

Нам было это нужно. Мне было это нужно. Перед мои глазами встали лица моих родителей – их скрывала тень. Картинка исчезла, и на смену ей пришла другая: Сэм, ее лицо тоже в тени. В боксе № 27 всегда царил полумрак, и казалось, что щеки ее совсем ввалились. Секунда, и она растаяла в воздухе, словно призрак. Новые лица потянулись передо мной бесконечной вереницей – лица тех, кого я оставила за электрическим ограждением в Термонде.

Мои пальцы с такой силой вонзились в колени, что ногти почти продырявили ткань. Печальная правда – и неважно, насколько упорно я отказывалась это признавать – заключалась в том, что в этих записях отсутствовало ключевое звено. И единственным человеком, владевшим этой информацией, была мать Клэнси, Лилиан Грей – и Клэнси позаботился, чтобы мы ее никогда не нашли.

– Я не сдаюсь, – жестко сказал Лиам. – Если это не сработает, мы придумаем то, что сработает обязательно.

Я потянулась, чтобы провести пальцами по его щеке, погладить отросшую короткую щетину. Он вздохнул, но не отодвинулся.

– Я не хочу спорить, – тихо сказала я. – Я никогда не хотела спорить с тобой.

– Так и не надо. Все же просто, дорогая. – Лиам прижался своим лбом к моему. – Но нам нужно принимать такие решения вместе. О всяких важных вещах. Пообещай мне.

– Обещаю, – прошептала я. – Но мы должны добраться до Ранчо. Нам обязательно нужно туда попасть.

До того, как построили Штаб, Лига размещалась в Северной Калифорнии, на базе, которой, явно с любовью, придумали кодовое имя «Ранчо». Теперь это место тщательно охранялось в соответствии со своим статусом – это была база «последней надежды», куда можно было отступить в самом крайнем случае. Только старшие агенты, включая Коула, начинали там и знали, как ее найти.

Если Кейт удалось выбраться, она будет ждать нас на Ранчо. Я представляла, как она идет по пустому коридору, словно ожидая, что в любой момент любая из дверей откроется, а из нее покажется кто-то из нас. Кейт бы не стала нарушать инструкции. Сейчас она, наверное, с ума сходит от беспокойства.

В сознание просочилась одна мысль, вытеснившая все иные, внушавшие надежду. Мне нужно будет сказать ей.

Ну почему я не подумала об этом? Она же не знает – откуда ей было узнать. Она доверяла мне. Она просила меня позаботиться о нем. Она не догадывается, что Джуд…

Я закрыла глаза, сосредоточившись на том, что Лиам мягко гладит меня по спине и как его рука двигается вверх-вниз.

– …какого черта? – из комнаты донесся резкий голос Сэн, и наше уединение мгновенно было разрушено. – Стюарт, ты совершил немало идиотской хрени – и я имею в виду действительно много – но это, это…

– Просто гениально? – подсказал Коул, и я почти услышала улыбку в его голосе. – Не стоит благодарности.

Я быстро оказалась на ногах, запоздало поймав раздраженный взгляд Лиама.

– Пойдем, – поторопила его я. – Что-то происходит.

– Ну да, ну да, – буркнул парень, и я ощутила его руку у себя на пояснице. – А разве бывает, чтобы с ним ничего не происходило?

Агенты так тесно столпились у окна, что поверх их голов мне была видна только черная вязаная шапка Коула. Найдя глазами детей, я обнаружила, что почти все они повскакали с пола и обратились в слух.

– Ру?

Услышав этот голос, я застыла, а внутри у меня все сжалось. Я повернулась к Нико.

– Да?

– Тут все… – Мальчишка кивнул в сторону агентов. – Тут все в порядке?

– А ты как думаешь?! – отрезала я.

Нико вздрогнул, точно я его ударила, и почему-то это разозлило меня еще сильнее. Однако во мне не осталось сочувствия. К печальному, перепуганному предателю Нико.

С тех пор, как стало понятно, что никакие электронные устройства восстановить не удастся и двое Желтых, что у нас остались, не смогут их запустить, Зеленые не знали, чем себя занять. Большую часть времени Нико спал. А когда бодрствовал, признавал только меня и Вайду, изредка перекидываясь с нами парой слов.

Раньше я жалела его, зная как Клэнси им воспользовался. Но потом эта жалость полностью улетучилась: если бы Нико не выдал Клэнси информацию о проекте «Снегопад» и местонахождение его матери, если бы он не оказался настолько глуп, чтобы попросить сына президента нас выследить – всего, что случилось, могло бы не произойти. И Джуд был бы жив, и мы бы не оказались в ловушке в той адской дыре, в которую превратился Лос-Анджелес.

– Руби… – начал было Лиам, и в его голосе прозвучало неодобрение.

Мне было все равно. И утешать сейчас Нико я точно не собиралась.

Увидев, как Толстяк и Вайда проталкиваются между агентами, чтобы подойти к нам, я махнула им. Однако Толстяк сразу же набросился на меня:

– Ты в порядке? Тебя ранили?

– Нет, Бабуля, она умирает. Она истекает кровью у твоих ног. – Вайда закатила глаза. – Ты нашла, что хотела?

– Да…

– Прости, что позволил себе выразить беспокойство о своем друге, – прорычал Толстяк, резко повернувшись к ней. – Я понимаю, что для психопата это навсегда останется чуждым для понимания…

– Этот психопат спит меньше, чем в метре от тебя, – напомнила ему Вайда своим самым милым и сладким голосом.

– Ого, у нас такие добрые друзья, – пробормотал себе под нос Лиам.

Но я уже не вслушивалась в их перепалку. Коул посмотрел в нашу сторону, подняв брови в немом вопросе. Я кивнула, и он снова повернулся к той, что стояла у него за спиной.

Это была женщина средних лет с оливково-смуглой кожей. Лицо ее было морщинистым и усталым. Волосы, уложенные в пучок, растрепались и выглядели тускло-серыми. Была ли это седина или просто цементная пыль, которая накрыла город? Юбка когда-то дорогого темно-синего платья разорвалась по шву. Большие темные глаза незнакомки сканировали комнату, чуть дольше задерживаясь на детях.

– Знаете, кто это? – спросил Коул.

– Гражданское лицо, которое теперь может опознать всех нас и выдать военным! – выпалила в ответ Сэн.

– Меня зовут Анабель Круз, – представилась женщина с достоинством, удивительным для человека, ковыляющего на сломанных высоких каблуках.

– Ну вы и бараны, – покачал головой Коул, обнаружив отсутствие какой-либо реакции. – Это сенатор от Калифорнии. Отдел международных связей Федеральной Коалиции. Она налаживала контакты с другими странами и вела переговоры о получении помощи.

Однако Сэн не выглядела впечатленной. Она снова повернулась к Коулу, уперев руки в бока.

– Ты хотя бы потрудился проверить та ли она, за кого себя выдает? Если она связана с ФК, почему ее не отправили в лагерь временного содержания?

– Я могу ответить сама, – вмешалась сенатор Круз, и ее глаза сверкнули. – Когда начался налет, меня не было в штаб-квартире – я встречалась с «Рупором».

– С подпольным информационным агентством? – уточнил Гейтс.

Лиам озадаченно повернулся ко мне. Стараясь не вдаваться в детали, я тихонько рассказала ему все, что знала. Агентство существовало уже два года, ну, может, три. Кажется, там в основном работали репортеры и редакторы, оказавшиеся в черном списке Грея за то, что поднимали «опасные» темы. Например, о восстаниях и протестах, из-за чего им потом пришлось скрываться.

Лиам открыл рот, словно собираясь что-то сказать, и глаза его вспыхнули.

– Что, да… – Коул посмотрел на агентов. – Я понимаю, что это в какой-то степени характеризует, насколько здраво она мыслит…

– Простите? – Сенатор скрестила руки на груди.

– Он имеет в виду, что информационные вбросы «Рупора» чаще всего мало кто замечает. Несколько секунд славы, пока Грей в очередной раз не прикроет их деятельность, – сказала Сэн, снисходительно глядя на Анабель Круз. – Они публикуют высосанные из воздуха сенсации на своей интернет-страничке и в социальных сетях, которые еще не заблокировали. У них слишком маленькая аудитория. И вся их деятельность ни черта не стоит.

Очевидно, на этот счет мнение Коула и Сэн совпадали.

– Репортер застрял в городе вместе с ней, – объяснил Коул тем, кто толпился в комнате. – Я проводил обычную разведку местности и услышал, как военные штурмуют здание неподалеку. Они охотились на него, а не на нее. Парня застрелили на месте, и, вероятно, поступили бы так же и с ней, если бы Анабель не назвала себя.

– И тут ворвался ты и спас ситуацию? – Сэн пожала плечами. Ненависть, которую я испытывала к этой женщине, начала одерживать верх над благоразумием и выдержкой. Я непроизвольно сделала еще шаг вперед. – Итак, все, чего ты добился – притащил сюда лишний рот, который нужно будет прокормить.

– Кстати, об этом. – Коул сбросил с плеча набитый рюкзак и швырнул его одной из Зеленых. – Нашел один фреш-бар, и в его холодильниках кое-что неплохо сохранилось. Не много, но все лучше, чем та дрянь, которую мы ели до сих пор.

Девочка посмотрела на него так, будто он только что протянул ей праздничный торт, который сам испек и покрыл глазурью. Толстяк мгновенно, будто телепортировавшись, оказался у рюкзака и уже расстегивал молнию. Остальные выстроились у него за спиной, благодаря Коула – кто-то попытался передать ему целое яблоко.

– Я не голоден. Но спасибо.

Обернувшись к Сэн, парень все еще улыбался, и его улыбка стала даже шире, хотя Сэн смотрела на него с нескрываемым презрением. Но я видела нечто опасное в его спокойствии, в том, как он наклонил голову. Как спичка, которая только и ждет, чтобы ею чиркнули обо что-то хоть немного шершавое.

– Сэн, я немного удивлен. Я думал, ты будешь в восторге: такой человек присоединился к нашей команде. Как только мы выберемся отсюда, ее поддержка окажется как нельзя кстати. Сенатор поможет нам рассказать всему миру о том, что мы делаем, – наконец сказал Коул. Голос его прозвучал доброжелательно и непринужденно. – Мы же собираемся начать с чистого листа, разве нет?

Ну да, конечно. Сэн была совершенно не заинтересована в том, чтобы поведать о нас всему миру. Она хотела выжечь до основания все, что имело к нам какое-то отношение. Но все-таки сейчас прозвучал вопрос, который требовал ответа. И еще вызов. Молчание затягивалось, и стало заметно, как, переминаясь с ноги на ногу, переглядываются другие агенты. Некоторые из Зеленых, самые сообразительные, определенно понимали ситуацию лучше, чем те, кто уже списал новый всплеск напряженности на обычные проблемы и недовольство.

Он знает. Внезапно догадалась я. Может, Коулу и не были известны все детали. Но то, что агенты собираются отказаться от своего обещания помочь нам в освобождении пленных, не было для него тайной. Он провоцировал ее, вынуждая признаться в этом в присутствии детей.

– Я буду рада обсудить с вами мои идеи, – произнесла сенатор Круз. – Исходим из того, что у нас есть способ покинуть город?

Внимание всех присутствующих переключилось на меня.

– Да. Как мы и думали, у властей недостаточно людей, чтобы одновременно патрулировать все улицы и охранять многокилометровое шоссе. Военные установили заграждения и прожекторы, но по ночам машины стоят пустыми.

Я подошла к приколотой на стену карте дорог Лос-Анджелеса, которую мы обнаружили неподалеку в брошенном автомобиле. И показала на три точки, которые увидела в сознании той женщины-солдата. Мой голос звучал уверенно, хотя страшные картины уготованной для нас участи уже заполнили задворки моего сознания. СПП. Вышитые красным буквы «пси». Стяжки-наручники. Кляпы. Деньги. Оружие. Я старалась не смотреть на агентов. Теперь, когда я знала, чего они на самом деле хотят и как собирались отплатить мне за то, что я помогла им убрать свои задницы из этого города, тихий темный голосок в моей голове начал нашептывать мне: «Соври». Он подговаривал меня скрыть несколько важных деталей. Чтобы агенты попали в опасную переделку и чтобы им надавали как следует.

– Вот, – сказал Коул, вручая мне ручку. – Сможешь показать?

Гейтс буркнул что-то себе под нос. Повернувшись к нему и скрестив руки на груди, я посмотрела мужчине прямо в глаза. Он тут же отвел взгляд, сделав вид, что вытирает рот и нос о рукав. Вспышка страха, которую я увидела в его лице, придала мне больше уверенности, чем даже ободряющее прикосновение Коула, который встал у меня за спиной, чтобы изучить сделанные мной отметки.

– Уверена, что на самом деле их больше, – добавила я. – Но я увидела только эти.

Коул окинул взглядом комнату, просчитывая в уме, сколько человек будет в каждой группе, если существует только три потенциальных выхода. Семнадцать детей. Двадцать четыре агента, при том двадцать человек входили в группу, которую подтянули, чтобы освободить Штаб. Их было больше, но одни погибли во время первой атаки, а остальные дезертировали. Получалось восемь групп по пять или около того. Задача была вполне выполнима.

– Мы должны действовать быстро и точно рассчитать время, – вмешалась Сэн. – Возможно, до тех мест, куда не достал электромагнитный импульс, десятки километров. Которые придется пройти пешком.

– Это было отмечено на карте, которую я видела, – сказала я и обвела ручкой новые территории. На западе – Беверли-Хиллз, на востоке – Монтерей-Парк, на севере – Глендэйл, на юге – Комптон. Не такое уж гигантское пространство. По крайней мере, я ожидала чего-то большего.

– Сегодня же разделимся на команды, отправляемся через несколько часов. В три или в четыре часа утра.

– Нам нужно подробно обсудить стратегию, – возразил Гейтс. – Собрать припасы.

– Нет, все, что нам нужно – это к черту убраться из этого города, – отрезал Коул. – И как можно быстрее. Остальные ждут нас на Ранчо.

Я сжала его запястье и бросила короткий взгляд в сторону двери.

Парень едва заметно кивнул, а затем снова обратился к тем, кто сгрудился вокруг него.

– На сборы времени немного, потому что скоро мы выдвигаемся. Да, именно так, Блэр, – кивнул он, повернувшись к девочке из Зеленых, которая не сдержала удивленного возгласа. – Именно это я и хочу слышать. Восторг. Скоро мы сменим обстановку!

– Ты не можешь принимать такие решения, не дав высказаться остальным, – снова вклинилась Сэн. – Не ты решаешь.

– А знаешь что? – спросил Коул. – Думаю, именно это я как раз и сделал. У кого-то проблемы?

В комнате повисла тишина. Дети качали головами, однако на лицах агентов застыло мрачное напряжение. Хотя открыто возразить никто не решился.

– А что будет с теми, кого согнали в лагеря временного содержания? – спросила сенатор Круз, протискиваясь к карте. – Мы просто бросим их на произвол судьбы? Я бы предпочла остаться здесь и…

– Быть пойманной и самой оказаться под судом? – парировал Коул. – Вы сказали, что вели важные переговоры с мировыми лидерами. Так почему же вы не хотите их продолжить, если в итоге это может помочь всем? Или вы нам просто соврали?

– Я не лгала, – бросила Анабель в ответ, и ее темные глаза сверкнули. – Но там оказались мои друзья и коллеги. Мы рисковали своей жизнью, пытаясь восстановить справедливость в этой стране.

– Люди узнают о том, что здесь случилось, – пообещал Коул. – Пленным не придется долго ждать. Я позабочусь об этом, а вы мне поможете.

Разговор постепенно переключился на другие темы. Теперь нужно было обсудить конкретный план действий: как лучше всего разделиться, на сколько групп и по каким улицам безопаснее двигаться на север.

– У всех все в порядке? – спросил Коул, окидывая взглядом сбившихся в кучки детей и постепенно перемещаясь в сторону двери. – У всех достаточно еды? – добавил он, посмотрев на меня.

Раздался хор согласных голосов. Конечно, они лгали. Может, не хотели доставлять еще больше проблем – потому что тогда ему бы снова пришлось отправиться наружу? Даже если бы Коул не обладал таким даром убеждения – а он был из тех, кто мог и кошку уговорить поделиться своей меховой шубкой, он бы все равно завоевал их сердца, просто делая вид, будто ему не все равно.

– Я все еще хочу поучаствовать в турнире по «сумасшедшим восьмеркам»[2] – добавил парень, ткнув пальцем в одного из мальчишек-Зеленых, когда проходил мимо него. – Я добуду себе эту корону, Шон. Берегись!

Шон только фыркнул в ответ.

– Ну продолжай стараться, старина. Посмотрим, выдержишь ли ты.

Коул дурашливо изобразил, будто ему выстрелили прямо в сердце.

– Кучка выскочек! Я могу поучить вас кое-чему, как нужно выигрывать…

– Или тому, что обычно называют жульничеством, – отозвался Лиам. Он стоял у окна в компании Толстяка и Вайды, тихо разговаривая с Нико и еще одним Зеленым. Мой взгляд заметался по их рукам, спинам и ногам. Где же он?

– Вот поэтому он всегда проигрывает, – вздохнул Коул, подмигнув остальным.

Агенты переместились на другую сторону комнаты, чтобы тоже рассмотреть карту и, подумалось мне, скорректировать собственные планы. Сенатор Круз продолжала что-то им говорить, но они не обращали на нее внимания.

Где же рюкзак? Обогнув толпу детей перед собой, я прошлась взглядом по полу и по темным углам и обнаружила его на плече у Фергюсона. Меня мгновенно обдало жаром. И стало ясно: если я хочу, чтобы материалы с исследованиями снова оказались в моих руках, я заберу их силой. Пусть мне придется убедить каждого в этой комнате отдать их мне.

Коул наконец-то добрался до выхода и легко качнул головой. Я выждала еще минуту и только потом вышла следом. Если агенты и заметили наши перемещения, им было не до того. Теперь они располагали всей информацией, чтобы разработать новый план, разве нет?

В коридоре было по-прежнему гораздо холоднее, чем в комнате. И если до небольшого пятачка у двери дотягивалось тусклое мерцание свечей, то сделав пару шагов я могла разглядеть только то, что находилось прямо у меня под носом. В какой-то момент я пожалела, что не прихватила свой трофейный фонарик. Впрочем, такие разговоры лучше вести в тени. Двигаясь по проходу, я поймала себя на мысли, что это здание, из которого вытащили все, что было возможно, до голого бетона, вдоль которого змеились разноцветные трубы, напоминало гробницу. Даже воздух здесь был таким же застоявшимся.

Отсчитав сто шагов, я решила, что уже подхожу к концу коридора, когда из темноты высунулась чья-то рука, хватая меня и затаскивая в темное, тесное помещение – кладовку? Я толком не успела испугаться, когда дверь со щелчком захлопнулась за мной.

– Итак, Конфетка… – начал Коул. – Суматошная ночь, а?

Я нашла единственный способ не сойти с ума, который кое-как, но все же срабатывал эти две недели. Я попыталась придавить тяжелой крышкой все пугающие вспышки эмоций, не давая им вырваться на поверхность. Но теперь я испытала такое потрясение, что уже не сомневалась, что такой взрыв неизбежно произойдет – это был лишь вопрос времени. Я только хотела, чтобы это случилось не сейчас – и чтобы еще и не разрыдаться вдобавок. Я не могла выдавить ни слова.

– Конфетка… Господи… – Коул положил руку мне на плечо, поддерживая меня, и щелкнул пальцами другой. На кончиках пальцев вспыхнуло пламя, осветив тесное пространство.

– Я возвращалась обратно… – удалось выговорить мне. – И я подслушала Сэн и остальных… Они не собираются… Мы не собираемся идти на Ранчо. Я заглянула в ее мысли и… Они собираются… Они собираются…

– Давай-ка сначала, – остановил меня Коул. – Помедленнее. Расскажи мне все, что ты услышала. И что ты увидела.

И я повторила все, что услышала – слово в слово. Я рассказала, как они собирались посадить в каждую машину двоих детей, как собирались выждать, пока мы не проедем пару часов, а потом связать пассажиров. Обменять живую плоть на грязные деньги. Потом они планировали купить оружие и заложить взрывчатку – агенты собирались напасть на Грея в недавно восстановленном Вашингтоне, предполагая, что он будет достаточно глуп, чтобы оставаться там.

Коул выглядел потрясенным, но держал эмоции под контролем – Лиаму такое никогда не удавалось. Если бы я не заметила, как его пальцы сжались в кулак, я бы не догадалась, что парень в ярости, пока он не заговорил. Я почувствовала, как по лицу стекает капелька пота. Мне так захотелось открыть дверь и впустить холодный воздух.

– Я с этим разберусь, – проговорил Коул после долгого молчания.

– Мы с этим разберемся. Но тебе придется решать, – ответила я. – Прямо сейчас. Ты не можешь больше работать на два фронта, пытаясь усидеть на двух стульях. Решай, с нами ты или с ними.

– Конечно, я с вами, – резко ответил он, оскорбленный тем, что я могла предположить иное. – Ты же знаешь, это касается и меня. Я дал тебе обещание тогда, в Лос-Анджелесе, разве нет? Ты пытаешься выставить меня лжецом?

– Нет, я просто… – Я наконец-то смогла глубоко вдохнуть. – Ты не стал рассказывать остальным, кто ты такой. Даже Лиаму. После той ночи ты ни разу не взглянул на те материалы.

– Ну и что? Может, я просто пытаюсь не привлекать внимания к своей личной заинтересованности. Не показывать, что мечтаю избавиться от кое-каких пугающих способностей? – И в качестве демонстрации Коул погасил огонь, а затем снова его зажег. – Если бы я проявил хоть какой-то интерес, другие агенты немедленно захотели бы узнать почему или решили бы забрать эти материалы себе просто потому, что они нужны мне. В эту игру я играю не первый год.

– Это не игра, – возразила я. – Теперь результаты исследования нам никто не вернет.

– Я знаю и поэтому принял меры предосторожности. Их зовут Блэр и Сара.

Две Зеленые девочки. С фотографической памятью.

– Ты дал им запомнить материалы.

– Я испытал их. Попросил каждую воспроизвести диаграмму и таблицу, и они справились блестяще. Думаю, нужно оставить рюкзак у агентов – это поможет, не вызывая подозрений, провернуть наш собственный план.

Выпрямившись, я старательно смотрела поверх его головы – чтобы мне не приходилось одновременно слушать протяжную южную речь и созерцать эту улыбку, подвергаясь стюартовскому фирменному обезоруживающему очарованию.

– У меня есть идея, но я подозреваю, что им она не понравится.

– Пора изложить ее мне.

– А теперь поговорим серьезно, Конфетка. Это должно остаться между нами, ясно? Иначе не сработает. Пообещай мне. Это единственный способ избавиться от них, прежде чем они избавятся от нас.

Коул протянул мне руку, но я не сразу ответила на это рукопожатие. Но потом держала ее достаточно долго, чтобы ощутить, как его естественное, внутреннее тепло согревает воздух вокруг нас.

Однажды Клэнси сказал мне, что у людей с пси-способностями должно существовать некое подобие естественной иерархии: те, кто обладает большей силой, должны руководить остальными просто потому, что нет никого еще более могущественного, чтобы им противостоять. И теперь, удерживая ладонь Коула, я ощутила, что это правда – но по другой причине. Благодаря нашим способностям мы увидели весь спектр справедливости и несправедливости: нас боялись и ненавидели, а мы боялись и ненавидели самих себя. Никто из нас не просил о том, что получил, мы никогда не пытались сохранить наши силы, а использовали их, только если были вынуждены это делать. И вышло так, что те, у кого были более мощные способности, оказались на передовой, пусть даже это произошло лишь потому, что именно у нас было больше шансов защитить остальных.

Я стиснула руку Коула. И на его лице мелькнуло выражение облегчения и благодарности, после чего оно сменилось на привычную маску невозмутимости и полного пофигизма.

– Ну так что, каков наш следующий шаг? – спросила я. – Как ты собираешься чего-то добиться, если в нашем распоряжении нет тренированных бойцов? Что мы будем делать?

– Мы собираемся на Ранчо, – напомнил мне Коул. – Они собираются в Штаб. В Канзас вместе с остальными агентами. Им нужно избавиться от нас, но не они получат это чертово Ранчо. Оно наше.

– И как ты собираешься с этим справиться? – Я пыталась добиться от него конкретного ответа.

– Конфетка, лучше ты мне ответь: сколько времени тебе понадобится, чтобы убедить их, что Ранчо… ну… в полной разрухе… что там нет ничего полезного? И делать там нечего.

Догадавшись, чего он от меня хочет, я замерла.

– Ты хочешь, чтобы я воздействовала на их сознание. Но там полтора десятка агентов…

– А у тебя целых три часа до отправления, – ответил Коул и снова потушил пламя. – Так что я бы посоветовал тебе пошевеливаться.

Глава третья

На складе царила суматоха – дела нашлись для всех. Кого-то послали сменить часовых, кто-то паковал запасное снаряжение, которое нам удалось раздобыть, другие, как, например, Лиам и Толстяк, распределяли между группами остатки еды. Не привлекая к себе внимания, я, словно невзначай, оказывалась рядом то с одним агентом, то с другим, незаметно и легко проникая в их головы. Мы с Коулом обсудили, в каком порядке мне следует действовать, чтобы изменение планов показалось наиболее естественным. И получилось, что первой в этом списке оказалась агент Сэн.

Я встала рядом с ней, спиной к спине – женщина изучала карту и вносила какие-то поправки в списки, отмечая, кто с кем поедет. Один раз я уже взламывала ее ум, и поэтому сделать это второй раз было легче, чем вставить ключ в хорошо смазанный замок.

Но с каждым следующим агентом мой темп замедлялся: мне приходилось пробиваться через сцены насилия, тренировок, желаний. Я провела рядом с этими людьми шесть месяцев, но мне понадобилось меньше двух часов, чтобы понять, как росла их ненависть: к Грею, к нам, ко всему, что стояло у них на пути. Их боль потери была так сильна, что превратилась в черную дыру, поглощая их одного за другим.

Покончив с делом, я чувствовала себя как человек, переживший землетрясение. Но для того, чтобы добраться до конца коридора – туда, где сидел Клэнси Грей, силы еще оставались.

Я пнула его ногой в бок, может, немного сильнее, чем следовало бы.

– Просыпайся.

Клэнси застонал, сонно моргая и щурясь от света моего фонарика, направленного прямо ему в лицо.

– Не имею ни малейшего желания. Если только ты не хочешь развязать мне руки, выдать зеркало с чистой одеждой или продемонстрировать безвременную смерть одного из братьев Стюартов во всех отвратительных подробностях.

Я занесла пятку над его ладонью, вынудив парня перекатиться на спину. Грей зыркнул на меня сквозь темную челку, которая сосульками свисала ему на глаза. Склизкая, омерзительно черная грязь из канализации, по которой он сбежал из Штаба, выцвела, высохла и превратилась в ломкую корку, которая начала осыпаться кусочками, когда он поднял бровь.

– Еды нет? – фыркнул Клэнси. – Пытка лишением пищи и общества – это… примитивный ход.

– Это не пытка, – уточнила я, закатив глаза.

По крайней мере, не в традиционном смысле. Думаю, что Клэнси вовсе не страдал от того, что его держали отдельно от остальных словно в одиночном заключении. Скорее всего, его больше раздражало, что он отрезан от любой информации, довольствуясь разве что обрывками разговоров за стеной. Это был идеальный ад для Клэнси Грея. А еще вонючая одежда, которая кое-где прилипла к его коже.

Помахав перед ним спортивными штанами и футболкой, я бросила их ему в лицо.

– Сейчас я освобожу тебе руки и ноги, дам тряпку и ведро воды, и ты приведешь себя в порядок. Я буду ждать в коридоре и объясню, что ты должен будешь сделать.

Маленьким ножом, который дал мне Коул, я разрезала пластиковые стяжки у него на щиколотках, не обращая внимания на вмятины, оставшиеся на его коже.

– Что происходит? – спросил он, садясь. – Что все это значит?

– Мы уходим.

– Куда? – спросил Клэнси, потирая запястья, которые я тоже освободила. – Я слышал, что в нескольких кварталах отсюда есть старый склад-морозильник. Это был бы некоторый прогресс.

Он начал раздеваться, и я, отвернувшись, швырнула тряпку через плечо куда-то в его сторону. Сосредоточенно глядя в пол, я слушала, как он пытается отмыться.

– Конечно, попросить теплой воды было бы слишком нагло, – проворчал Клэнси. – Даже одеяла не дали…

Вдруг парень замер. Я услышала, как тряпка шлепнулась на плиточный пол и оглянулась, стараясь смотреть поверх его голых плеч. Клэнси уставился на меня, в его глазах мелькнула догадка.

– Что на самом деле происходит?

– Мы уходим, – повторила я, сражаясь с очередным приступом отвращения.

Парень не получал никакой информации, не получал вообще ничего, кроме той малости, которой тоже не заслуживал. И ограничившись коротким ответом, я сразу почувствовала покалывание где-то в районе затылка, когда он попытался вломиться в мое сознание, будто постучавшись, прежде чем войти. Я отбросила его, представив, как дверь захлопывается у него под носом. От силы этого удара Клэнси вздрогнул.

– Вы собираетесь использовать меня, чтобы торговаться… Вы хотите меня обменять, – сдавленно проговорил он. – Вот почему ты позволила мне привести себя в порядок.

Он почти угадал, только так планировали поступить с нами агенты. И если бы дело обстояло иначе, я бы обязательно намекнула на эту возможность Клэнси – чтобы он помучился. Но все же на такое у меня не хватило духу.

– Ты бы этого хотел, да? Подчинить несколько солдат СПП своей воле, срежиссировать побег…

– Ух ты, а ты по-прежнему способна говорить целыми предложениями, а не междометиями, – поддел меня Клэнси, натягивая чистую футболку, а потом штаны. Лицо его было таким же бледным, как и наши, а под глазами залегли черные круги. От постоянного недоедания он осунулся и похудел. – Почему ты все еще на меня злишься? Неужели из-за того глупого мальчишки.

Мой кулак врезался ему в челюсть, и я не помню, что было дальше. Когда я пришла в себя, чьи-то руки сжимали мои запястья, и я по-прежнему металась, пытаясь вырваться на свободу.

– Эй, эй! Остынь! – Коул выпустил меня и отпихнул в сторону. – Ты выше этого! Соберись!

Я прижала кулак к груди, пытаясь вдохнуть. Клэнси по-прежнему закрывал голову руками, когда Коул заставил его подняться, завел запястья ему за спину и снова связал их пластиковой стяжкой. Вместо капюшона он натянул ему на голову старую наволочку и завязал ее, чтобы она точно не свалилась.

А потом Коул молча выставил меня за дверь – его лицо потемнело от гнева.

– Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Нам придется ехать несколько часов, и все это время он будет с нами в машине. Если он попытается что-то сделать, именно тебе придется его утихомиривать.

Я пристально смотрела на Клэнси и видела, как он наклонил голову в нашу сторону. А кто сказал, что он не пытается «что-то сделать» прямо сейчас, что-то сделать с Коулом? Ему удавалось контролировать намного больше людей и в худших обстоятельствах, так что сейчас это не потребует от него больших усилий. Мне казалось, что изолировать его от остальных физически будет достаточно. Но что, если это не так?

– Ну так что, у нас намечается поездка? – обратился Клэнси к нам обоим.

Я изучала лицо Коула – искала на нем признаки того, что он попал под влияние Клэнси, пытаясь подавить страх, который заполнил мою грудь. Но взгляд Стюарта был осмысленным, а не затуманенным и пустым. Более того, он ухмылялся.

– Нет ли какого-нибудь способа его вырубить? – пробормотала я. Так было бы безопаснее. Для всех нас.

– Только если врезать ему как следует. И я бы не хотел рисковать и случайно одарить его черепно-мозговой травмой. – И уже громче Коул добавил: – Он поедет в багажнике. Связанный, с заткнутым ртом, беспомощный. Как раз таким он мне и нравится.

Голова Клэнси мгновенно дернулась в нашу сторону. И если бы я не знала его настолько хорошо, я могла бы поклясться, что в его голосе послышалось отчаяние:

– В этом нет никакой необходимости…

– Ты не поедешь на заднем сиденье, – внес полную ясность Коул. – Это слишком рискованно. Что, если кто-то тебя заметит или ты попытаешься сбежать?

Клэнси презрительно усмехнулся.

– И потеряю шанс уничтожить эти бумаги по «Снегопаду»? Это вряд ли.

Коул бросил на меня быстрый взгляд и улыбнувшись, прикусил кончик языка. Показав материалы Зеленым, мы получили неожиданное преимущество: Клэнси понятия не имел, что мы предприняли меры предосторожности и создали своего рода резервную копию исследования.

– Ах, теперь понятно, в чем дело, не правда ли, Конфетка?

Захлопнув за нами дверь, я оттащила Коула от нее подальше.

– Может, брать его с собой – действительно плохая идея? Если Клэнси вырвется на свободу на Ранчо, он может все разрушить.

Я крепко охватила себя руками, пытаясь побороть внезапный приступ воспоминаний: о том, как я была глупа, когда считала, будто контролирую Клэнси.

Некоторые люди приходят в мир и живут, не интересуясь тем, что вокруг – они сосредоточены на том, чего хотят они сами, что нужно им. Ничто другое не имеет для них значения. Они неспособны испытывать сочувствие, сожаление или вину. Некоторые люди являются в мир в обличье монстров. Теперь я это понимала.

– Эй, – тихо сказал Коул. – Думаешь, я сам не хочу его придушить?

– У него тысяча лиц, – предупредила я. – Если он не увидит своей выгоды, сразу выйдет из игры. А почувствует угрозу…

– Он тебе даже в подметки не годится, Конфетка.

– Хотела бы я, чтобы это было так, – покачала головой я.

– Давай подумаем: что он сможет предложить, если мы доставим его туда, где он захочет с нами сотрудничать, – предложил Коул. – Ценные данные, понимание, что на уме у его отца, даже его потенциальная ценность для обмена.

– Он слишком непредсказуем.

Даже если мы выдадим Клэнси его отцу, все равно оставался шанс, и немалый, на то, что парень сможет сбежать и вызвать еще больше разрушений. Может, действительно для всех безопаснее, если он отправится с нами – если только мы сможем за ним уследить?

– Ты опять забываешь, что, в конце концов, мы хотим того же, что и он, – произнес Коул, определенно борясь с искушением закатить глаза. – Все мы хотим, чтобы его отец убрался из президентов.

– Нет, – сказала я, снова оглянувшись на дверь. – Он хочет уничтожить своего отца. Это другое. Единственный вопрос: хочешь ли ты рискнуть и оказаться в числе сопутствующих потерь, когда Клэнси придумает, как это сделать.

Я слишком поздно сообразила, что раз мы снова связали Клэнси руки, кормить его придется мне самой. Парень смотрел на меня яростным взглядом, дергался и плевался, напоминая кота, которому обрезают когти. Все это время мне было ужасно не по себе. В конце концов, для любого человека это довольно неприятный опыт.

Лиам приветствовал мое возвращение в общую комнату сочувственным взглядом и, предложив пакет картофельных чипсов, похлопал по полу рядом с собой. Одни выглядели толком не проснувшимися из-за очень раннего подъема, другие нервно наматывали круги по комнате. Снаружи поднялся ветер, который с воплями бился об углы здания и пробирался через трещины в крыше. Для этого утра такой пугающий аккомпанемент подходил как нельзя лучше.

– Ладно, я буду краток, – начал Коул. – Мы разделимся на группы и распределимся между тремя выходами. Если место, в которое вас направят, покажется вам подозрительным: там будут солдаты или какие-то подозрительные типы, болтающиеся рядом, – что угодно, уходите к другому, ближайшему.

Рядом с ним стояла Сэн, которая едва заметно самодовольно ухмылялась, осматривая детей, которые расселись на полу. Я сама с трудом сдержала улыбку, испытав легкое возбуждение из-за того, что это я все контролирую. «Скатертью дорога», – подумала я.

– Как только услышите, куда вас распределили, – продолжил Коул, – посмотрите на карте, какой у вас маршрут и где можно будет найти машину. Группа А – это я, Руби, Лиам, Вайда, Нико, наш гость и этот, как его там – вон тот в игривой рубашечке.

Лиам возмущенно вскинулся на брата.

Толстяк только пожал плечами.

– Лучше, чем называть меня «бабулей». Или, к вашему сведению, «толстяком».

– Только без Нико, – вмешалась я. Что, если он снова попадет под влияние Клэнси? А если он снова облажается, я на него снова наброшусь.

Я увидела, как Нико исчез из моего поля зрения, смешавшись с остальными. Лиам крепче сжал мою руку, но я избегала на него смотреть, потому что знала, что́ увижу в его глазах – разочарование. Он не понимал.

– Отлично, – кивнул Коул. – Нико, ты пойдешь с группой D.

– Гость – это я? – Пока сенатор Круз не заговорила, я и не заметила, что она тоже находится в комнате.

– Вы в группе С. С группой А пойдет наш менее желанный гость.

Должно быть, Коул сообщил Анабель о присутствии Клэнси на складе, потому что ее единственной реакцией было: «О… Я понимаю».

Он еще раз прошелся по деталям каждого маршрута, которым группы направятся на север. Все участники должны были передвигаться по населенным пунктам, что увеличивало расход времени и бензина, но обеспечивало большую безопасность. Когда Коул закончил, на мгновение в комнате повисла тишина, как будто всем нужно было время, чтобы осмыслить его слова.

Коул кивнул мне.

– Пойди забери его. Как только вы присоединитесь к своей команде, – продолжал он, пока я шла к двери, – действуйте и, главное, убирайтесь отсюда к черту. Удачи вам и позаботьтесь друг о друге. Увидимся на севере.

Когда я вошла в комнату, Клэнси безуспешно пытался подняться на ноги – руки связаны, наволочка на голове.

– Мы прямо сейчас уходим? Который час?

Я ненадолго стянула с него наволочку.

– Хоть один признак того, что ты на кого-то воздействуешь…

– И я труп. Боже, ты такая же занудная, как моя старая няня. Я понял, – отрезал Клэнси. Обернувшись, он пихнул меня своими связанными руками. – Это будет выглядеть так же подозрительно, как капюшон. Если что-то случится, мои руки мне понадобятся…

– Ничего не случится, – сказала я, схватила его под локоть и вытолкнула в коридор, но тут же втащила обратно, чтобы нас не затоптали другие группы, устремившиеся к разным выходам из здания.

– Готова?! – крикнул мне Коул в окно, когда я приволокла Клэнси в общую комнату. Анабель Круз по-прежнему стояла там, между двумя агентами, которые за нее отвечали. Увидев Клэнси, она застыла. Он ухмыльнулся, окидывая ее взглядом с головы до ног.

– Хватит, – предупредила его я. – Оставь ее в покое, или я вышвырну тебя в окно.

– Окажи мне эту честь, – буркнул Лиам, буквально продемонстрировав свое намерение.

Потом он оглянулся на Сэн и бросил на меня вопросительный взгляд, заметив, как та поправляет лямки рюкзака, в котором хранились материалы исследований лекарства.

Я успокаивающе дотронулась до его руки, после чего повернулась и вцепилась в плечо Клэнси, который уже занес ногу над оконной рамой. Но его ботинок за что-то зацепился, и парень упал, покатившись кубарем, и рухнул у пожарного выхода рассерженным мешком.

– Похоже, мне не дадут сохранить достоинство, – прорычал он, выпрямляясь и неловко пытаясь поправить рубашку связанными руками.

Я перегнулась через лестницу, чтобы посмотреть, где Коул. Он уже был внизу с оружием в руках, напряженно и сосредоточенно осматривая ближайшие окна – это же выражение я так часто видела на лице Лиама. Ветер трепал волосы Коула, надувал куртку, подталкивая меня вперед.

– Из двоих Стюартов, думаю, он – лучший выбор. Симпатичный. Плохой парень. Кажется, как раз в твоем вкусе, – заключил Клэнси, проследив за моим взглядом.

Определенно, он вообще ничего не понимал в моем вкусе.

Я заставила себя не оборачиваться, чтобы проверить, где Вайда, Толстяк и Лиам, пока мы все не спустились на улицу и не замерли, прижавшись спинами к стенам склада.

– Заметил что-то? – спросила я Коула.

Он покачал головой.

– Все чисто.

Мы прошли один квартал на восток, потом свернули к реке Лос-Анджелес и железной дороге, которая шла вдоль набережной. Наш выход находился примерно в тринадцати кварталах к северу, но это были темные, тихие и плотно застроенные кварталы. Я оглянулась, ощутив, как по моей спине пробежал холодок тревоги. Но в этой тьме было невозможно что-либо увидеть даже рядом, а уж тем более разглядеть группу детей, которая шла следом за нами. Коул предупредил, чтобы они выждали десять минут и только потом полезли за нами в тот же выход – просто на случай, если что-то пойдет не так. Тогда они успеют убежать.

Повезло им.

Я по-прежнему смотрела вперед и крепко держала Клэнси за руку. Его кожа казалась невыносимо горячей. Утро сжимало город в холодных объятиях, и не было солнца, которое заставило бы их разжаться. Но Клэнси, похоже, совершенно не страдал от холода. Казалось, его сейчас вообще ничто не волновало.

Коул резко вскинул руку вверх, и мы замерли, затаив дыхание. Клэнси с любопытством наклонился через мое плечо, чтобы увидеть, в чем проблема.

– Ах, – сказал он, снова отодвигаясь. – Удачи с этим.

Наш маршрут проходил под эстакадой шоссе 101, которое тянулось дальше через реку и близлежащие железнодорожные пути. Из увиденного в воспоминаниях рядовой Моралес я знала, что дальше пути заблокированы перевернутыми грузовыми вагонами, а рядом с ними расставлены прожектора. На шоссе должны были стоять два военных джипа – и еще больше прожекторов. Все действительно так и было. Мы осторожно и бесшумно приближались к автомобилям, не заметив ничего подозрительного, пока первые три силуэта не показались на краю насыпи, по которой проходило шоссе. Они держали руки у глаз, будто смотрели в бинокль.

Коул бросился животом на пути. Я заставила Клэнси опуститься на землю вместе со мной.

– Что такое… – заволновался Толстяк, но Вайда вовремя зажала ему рот.

Черт, черт, черт, черт. Страх волной пробежал по моему телу. Как я могла так ошибиться?

Нас по-прежнему окружала непроглядная тьма, но мы уже вошли в нечеткий круг света, который отбрасывали прожектора. Коул негромко выругался, обернулся и жестом велел нам двигать назад. Вайда вытащила пистолет и поползла обратно. Толстяка она тащила за собой, вцепившись другой рукой в его рубашку.

Ветер холодил кожу, забираясь сзади под куртку. Слева от нас виднелись листы какого-то металла вроде жести, дребезжащие так, будто вот-вот взорвутся. «Медленно, – приказала я себе. – Не паникуй. Двигайся медленно». Резкие движения или громкие звуки только привлекут внимание солдат…

Что-то хрустнуло, будто сломанная кость – от сильного порыва ветра целая секция металлической обшивки отвалилась и летела прямо на нас. Я присела, прикрыв голову свободной рукой и высчитывая в уме, хватит ли нам времени, чтобы убежать, когда лист врежется в рельсы и с грохотом пронесется по их поверхности.

Но вот прозвучал один оглушительный удар сердца… другой… третий… тишину нарушали только гул ветра и мое собственное тяжелое дыхание. Я подняла голову, поймала потрясенный взгляд Коула, тут же сменившийся облегчением, и резко повернулась, чтобы увидеть, что произошло.

Лиам протянул руку в направлении огромного металлического листа. Он застыл там, где врезался в землю в первый, самый опасный, раз, и все еще был наклонен в нашу сторону. Ржавый кусок металла стоял, подрагивая, как напряженная мышца, но все-таки неподвижно. Сосредоточенное лицо Лиама было каменным. Я видела, как с помощью своих способностей он поднимал вещи и потяжелее, но сейчас против него были сила ветра и внезапность.

Толстяк дернулся в его сторону, но Лиам тихо проговорил:

– Я поймал.

Коул резко махнул рукой, чтобы привлечь мое внимание, и показал в сторону шоссе. Силуэты солдат снова пришли в движение. Прожекторы, светившие в нашу сторону, погасли, и тут же к двум военным джипам, стоявшим на той стороне, подъехал еще один. В следующую секунду я догадалась, что происходит на самом деле.

Они здесь, чтобы сменить машины и лампы в прожекторах. Это не патруль, не дозорные.

Заурчал двигатель одного из военных джипов, и автомобиль, сделав широкую дугу, развернулся на пустом шоссе и устремился на запад. Я следила за тем, как удаляются его задние огни, а потом снова, прищурившись, всмотрелась в ту сторону, где стояли прожекторы. Ни малейшего движения. Ушли.

Коул пришел к тому же выводу. Он медленно встал на четвереньки, потом выпрямился во весь рост и кивком разрешил подняться и нам. Лиам напряженно закряхтел, с помощью своих способностей он поднял металлическую панель и отправил ее через наши головы в сторону сухого цементного дна, по которому раньше протекала река. Он позволил брату помочь ему подняться, но потом отпихнул его руку.

– Для того, кто был никудышным спортсменом, у тебя неожиданно хорошая реакция, – поддел его Коул.

– Видимо, на твоем неизвестном мне языке это означает «спасибо», – произнес Лиам, стиснув зубы. – Мы можем двигаться?

Коул еще секунду смотрел на него с непроницаемым выражением лица.

– Все в порядке. Пошли.

Когда мы наконец-то дошли до Глендейла, солнце уже поднялось высоко, и тени больше не скрывали нас. Хотя мы уже вышли за пределы периметра, контролируемого военными, район все же оказался к нему достаточно близко и не избежал общей эвакуации. Правда, было неясно, организовали ли ее власти либо спровоцировала общая паника. Так или иначе, но вокруг нас не было ни души. Коул отправился на разведку по близлежащим улицам – просто на всякий случай, но тут я ощутила то самое чувство, неестественное покалывание по всей коже, которое не давала мне расслабиться. Я еще раз осмотрелась, окидывая внимательным взглядом каждый закоулок, крыши зданий вокруг, даже разрушенные высотки Лос-Анджелеса на горизонте, чтобы понять, откуда исходит это ощущение. Сначала это было лишь клубящееся облако беспокойства, но постепенно оно усиливалось, становилось острее и четче. Я боялась, что обнаружу причину только в тот момент, когда она уже обрушится на наши головы, как дождь из острых лезвий.

Ливень, который прошел несколько дней назад, смыл пыль и сажу, которая теперь скопилась в застоявшихся лужах. Я покачала головой. Все это казалось… странным. На зданиях не было видно никаких внешних повреждений, и они были светло-серыми, а не угрожающе-черными, как в центре города. Я встала на бетонный блок, обозначавший парковочное место, и, прищурившись, поглядела на здание – запертый бакалейный магазин.

– Вон там, – сказал Коул, показывая в сторону небольшого торгового центра. – За ним большая парковка. Там, где горят фонари.

– Слава богу, – выдохнул Толстяк, когда мы направились в сторону освещенной парковки. Он с таким видом смотрел на фонари, будто никогда не видел их раньше.

Лиам уже подошел к ближайшему темно-синему седану и вытащил из черного рюкзака, который висел у него на плече, проволочную вешалку. Он вскрыл замок так быстро, что Коул понял это, когда Лиам уже сидел, скрючившись, на водительском сиденье и вытаскивал провода из-под приборной панели, чтобы пробудить к жизни двигатель, замкнув их напрямую.

– Как?! – воскликнул Толстяк. – Минивэна не будет?

– Стой-стой-стой… – пробормотал Коул, когда двигатель наконец с шумом заработал. Он выпихнул Лиама из машины и заглушил мотор. – И кто же тебя этому научил?

– А ты как думаешь? – резко ответил Лиам, вырвав свою руку из хватки брата.

– Гарри? – Коул недоверчиво усмехнулся. – Научил впечатлительного юношу воровать машины? Разве за это не лишают нимба?

Лиам ответил ему взглядом, которым можно было бы обдирать краску с седана.

– Ты закончил?

– Нет, я просто… – Кажется, Коул задел брата за живое, даже не догадываясь об этом. – Гарри. Гарри Стюарт, Вожак Бойскаутов, научил тебя. Почему?

– Потому что он верил, что я не стану использовать это во зло, – с горькой улыбкой откликнулся Лиам. – А что, ты не усвоил урок?

Взгляд, которым ему ответил Коул, мог заморозить огонь. Пальцы его правой руки слегка сжались, прежде чем парень спрятал ее в задний карман штанов.

– Да. У Стюартов даже семейные драмы такие скучные, – буркнул Клэнси. – Я думал, мы торопимся.

– Верно. – Я повернулась к Лиаму. – В этой машине есть бензин?

Он кивнул.

– Думаю, хватит, чтобы проехать сотню миль.

– Супер, – кивнул Коул. – Но эту мы брать не будем. Вон там стоит бежевый внедорожник, который смотрит прямо на тебя.

Лиам повернулся и взглянув на машину, покачал головой.

– Он жрет много бензина. Они неустойчивые и чаще попадают в аварии…

Коул заставил его замолчать, похлопав брата по руке с таким снисходительным видом, чем разозлил и меня тоже.

– А ты планируешь попадать в аварии? Тогда ради бога заткнись и делай то, что я тебе говорю…

– Это не тебе решать.

– Да именно что мне! Это я здесь за все отвечаю, нравится тебе это или нет. Именно я знаю, как действовать в полевых условиях. Именно я собираюсь вытащить нас отсюда. И потому я приказываю тебе взять внедорожник на случай, если нам придется съехать с дороги.

Лиам двинулся на него.

– Если нам придется съехать с дороги, проблемы будут у нас в любом случае. Я лучше возьму машину, которая не будет пожирать бензин.

Он посмотрел в мою сторону, наклонив голову в молчаливой просьбе о поддержке. Я прикусила губу и покачала головой. Не в этой битве. Оно того не стоит. А Коул уже выбрал еще один красный пикап, и ничто не могло заставить его изменить решение.

Несколько месяцев назад, когда мы вчетвером пробирались в минивэне по окольным дорогам, сливая бензин из других машин, как стервятники, отрывающие от костей последние высохшие куски мяса, мы следовали двум простым правилам: двигайся быстро, оставайся незамеченным. Хорошо это или плохо, но большинство наших решений были реакцией на уровне инстинктов. Пусть не все наши решения оказались верными, но это был единственный известный нам способ жить и выживать. Всем нам, отверженным уродцам, приходилось довольствоваться этим, чтобы не попасть в лагерь или оторваться от слежки. И, глядя сейчас на раздраженного Коула, я как никогда четко поняла, что он почти ничего не знал о том, как жил его брат, когда отказался участвовать в тренировочной программе Лиги. Да, он был одним из нас, но его никогда не заставляли приспосабливаться к нашей реальности, хотя он знал и видел, как жестоко обращались с детьми в программе пси-исследований «Леды».

Утром братья уже один раз поспорили, кто будет водителем, поэтому сейчас тратить время на это не пришлось. В бежевом внедорожнике должны были ехать трое, а нам предстояло занять места в красном траке, и я потащила к нему Клэнси.

Мне казалось странным, что машин было выбрано две, но я тут же согласилась с аргументами Коула, пусть даже Лиама они не убедили. По той же причине целых две недели лишь я одна присматривала за Клэнси, кормила его, а еще имела дело с его уязвленным эго. Если я буду за рулем, у другого Оранжевого будет меньше шансов захватить управление машиной, потому что я смогу заблокировать его влияние. Если за рулем будет кто-то еще, рано или поздно Клэнси проберется в мысли этого человека. Я видела это так четко, будто он и ту картинку внедрил в мой ум.

Я бы предпочла, чтобы Коул ехал в другой машине, но это не обсуждалось. Тот факт, что Клэнси мог захватить и его сознание тоже и приказать ему угрожать мне пистолетом или ножом, похоже, не приходил тому в голову.

Бензобак был наполовину полон, провода соединены и двигатель уже заурчал. Коул перерезал стяжки на руках Клэнси, чтобы сын президента мог пристегнуться и сидеть, положив руки на колени, и тут же затянул новые. Его ноги Коул привязал к планке, проходившей под сиденьем, а на голову снова надел наволочку.

Оставалось только сделать глубокий вдох и выехать с парковки. Посмотрев в зеркало дальнего вида, я в последний раз взглянула на то, что осталось от города, и покрепче сжала руки на руле.

Наконец-то мы покидали это страшное место и все, что было здесь погребено.

* * *

Через двадцать минут езды выяснилось следующее: в грузовике не работал кондиционер, запах владельца автомобиля впитался в сиденья из кожзаменителя, и мое окно было сломано.

Справа от меня Клэнси наклонился вперед и либо спал, либо пытался незаметно тереться наволочкой о колени, чтобы сбросить ее. Коул, который сидел с краю, рассматривал дома, мимо которых мы проезжали. Свет полуденного солнца резко обозначил темные круги у него под глазами. Казалось, теперь, когда он сидел на месте, а не носился вокруг, выкрикивая приказы, его тело наконец-то сдалось боли и переутомлению. Парень передернул плечами, поправляя ремень безопасности, и поморщился.

Коул показал мне на карте то место, куда мы направлялись – город под названием Лодай, к югу от Сакраменто. Если бы мы могли ехать по шоссе напрямую, добраться до побережья можно было бы часов за пять. Или еще быстрее, если сесть на поезд или на самолет, а Грей не приказал бы кораблям патрулировать тихоокеанское побережье.

Я оглянулась через плечо на внедорожник, который ехал за нами. Должно быть, Лиам ждал именно этого, потому что он тут же ободряюще помахал мне рукой. Рядом с ним на пассажирском сиденье сидел Толстяк, который непрерывно говорил и даже размахивал руками, чтобы подчеркнуть каждое слово. Эта картина казалась достаточно знакомой и успокаивающей, чтобы ощущение неуютной чуждости города, через который мы ехали, почти полностью рассеялось.

Бербанк, штат Калифорния был настоящим городом во всех его смыслах, до краев наполненным жизнью и суетой. В последние годы его значение только росло, многие средства массовой информации уже имели там студии или главный офис, и немало тех, кто базировался в соседних городах, тоже переместился сюда, либо объединившись с другими компаниями, либо заключив договор о совместном использовании оборудования. Сейчас, глядя на тихие и пустые улицы, я задумалась: может, Грей уже проник и сюда, чтобы покончить с этим местом?

Черт побери, где все? Казалось, будто я еду через какой-то город в восточной части США, сильнее всего пострадавшей от упадка экономики. Я почти ожидала увидеть, как ветер, словно в кино, подхватывает старые газеты, и они летят по улицам, будто перекати-поле. Я почувствовала, как снова ускоряется мой пульс: та же грозовая тень, которая, мне казалось, преследовала нас в Лос-Анджелесе, снова заклубилась в моем сознании.

– Мне это не нравится, – пробормотал Коул, будто прочитав мои мысли. – Поверни на следующем переулке направо…

Если бы я в ту же секунду не посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы подать знак Лиаму, я бы вообще не заметила, что произошло. Только что внедорожник ехал прямо за мной и вдруг исчез из вида: военный джип с грохотом врезался в «Форд эксплорер», и от грохота показалось, будто кто-то врезал битой мне по затылку. Я дернула руль в сторону, и чужая машина пронеслась мимо, а вокруг сыпались осколки стекол и разлетались ошметки разорванных шин. Поэтому я резко прижалась еще правее прямо к тротуару.

Когда я ударила по тормозам, наш пикап занесло. И Клэнси чуть не задохнулся – ремень безопасности врезался ему в грудь. Он попытался освободиться, упираясь связанными руками в приборную панель.

– Что?! – воскликнул он. – Что, черт возьми, случилось?

Но беспокоиться нужно было не за него, а за Коула.

Я все еще пыталась отстегнуться, когда выражение его лица, застывшее от потрясения, изменилось. Звук, который вырвался из его горла, был слишком отрывистым, слишком сдавленным, чтобы называться криком. Он вообще не был похож на человеческую речь.

Коул распахнул дверь, но не бросился бежать к военному джипу или тем двум солдатам, что с оружием наготове приближались к бежевому внедорожнику. Коул сделал шаг вперед и молча выбросил в их сторону сжатую в кулак руку. Военный джип вспыхнул, как огненный шар.

Взрывная волна была такой силы, что я не устояла на ногах и ударилась спиной о машину. Она выбила окна в близлежащих домах и заднее стекло нашего пикапа и обрушилась на патрульных сзади, сбивая с ног. Пугающе спокойно Коул направился к ним, вынул пистолет из кобуры на поясе и тщательно, как обычно, прицелился. Первый выстрел пришелся в лицо молодого солдата, лежавшего ближе к внедорожнику. Другого парень приподнял, сорвал с него шлем, и вот кулак Коула врезался в его лицо – а потом еще раз, снова и снова.

Я не могла на это смотреть – не хотела – сердце колотилось о ребра, когда я подбежала к внедорожнику. Осколки тонированных стекол хрустели под ногами. С водительской стороны двери были смяты ударом, но в салоне кто-то пошевелился – сквозь разбитое ветровое стекло широко раскрытые глаза Лиама встретились с моими.

– Ты цел? – прошептала я, вздрогнув от звука второго выстрела, разорвавшего тишину.

Лиам продолжал сидеть выпрямившись, смертельной хваткой вцепившись в руль. Его лицо было бледным. Только левая сторона наливалась красным, а распухающая переносица, уже приобрела фиолетовый цвет. Сдувшиеся подушки безопасности болтались на уровне его живота.

– О боже, – выдохнула я. – Ребята…

Толстяк уже перебрался к Вайде на заднее сиденье и щурился, рассматривая глубокий порез у нее на лбу. Его темная кожа выглядела пепельно-серой.

Горящий джип поглощал свежий воздух вокруг нас, посылая мне в спину одну волну жара за другой. Рев огня, пожирающего металл и стекло, заставил меня выкрикивать слова, хотя я уже начала задыхаться из-за дыма.

– Порядок?! – крикнула я им. Вайда, тяжело дыша, показала мне большой палец, словно не рискуя заговорить. – Лиам?!

Трясущимися руками я пыталась открыть переднюю дверь – искореженный металл сопротивлялся. Во мне плескалось столько адреналина, что я готова была сорвать эту дверцу с петель.

– Лиам? Лиам, ты слышишь меня?

Очнувшись, он медленно повернулся ко мне.

– Я же говорил ему, что она неустойчива.

Я чуть не расплакалась от облегчения и, наклонившись, засунула голову в окно и поцеловала его.

– Верно.

– Я говорил ему.

– Да, говорил, помню, что говорил, – проговорила я тихим, успокаивающим голосом, протягивая руку, чтобы отстегнуть его ремень безопасности. – Что-то болит? Переломов нет?

– Плечо. Болит. – Он прикрыл глаза, превозмогая эту боль. – Толстяк? Остальные?

– Мы в порядке, – отозвался Толстяк, и его голос прозвучал неожиданно бодро, хотя немного гнусаво. Когда парень повернулся к нам, я увидела, что из носа у него течет кровь. – Думаю, у него вывихнуто плечо. Руби, ты нигде не видишь моих очков? Когда подушки безопасности надулись, они с меня слетели.

– Что случилось? – спросила Вайда, показав на огонь. – Как это…

– Пуля в бензобак – удачный выстрел, – раздался голос Коула у меня за спиной.

И вряд ли кто-то сейчас задумался бы о том, насколько неправдоподобно это прозвучало – ребята были слишком ошарашены или слишком перепуганы.

Коул отпихнул меня плечом и сам занялся водительской дверью. А я обежала машину и с усилием распахнула пассажирскую и опустилась на колени. Я шарила руками по ковру, пока мне не попались очки Толстяка. Или то, что от них осталось.

– Ты нашла их? – спросил он. – Что с ними?

Я подняла искореженную оправу и выпавшие из нее потрескавшиеся, но целые линзы и показала их Вайде. Она проявила редкое для нее сочувствие – похлопала Толстяка по плечу:

– Ага, Бабуся, она нашла их.

Раздался скрежет металла по металлу, и дверь с водительской стороны наконец открылась. Лиам повернулся на бок, пытаясь вытащить левую ногу, зажатую покореженной приборной панелью. При этом он постоянно прижимал левую руку к туловищу, стараясь не потревожить ее.

– Черт побери, дурачок, – едва сдерживая эмоции, сказал Коул, который попытался отогнуть панель, чтобы помочь брату. – Черт тебя побери, неужели так сложно не дать себя убить в мою смену?

– Стараюсь, – выдавил Лиам сквозь стиснутые зубы. – Боже, это больно.

– Дай мне руку, – попросил Коул. – Будет фигово, но…

– Сам справишься? – спросил Толстяк. – Убедись, что ты правильно стоишь…

Не знаю, что было хуже – звук, с которым плечо Лиама встало на место, или вопль, полный боли, который за этим последовал.

– Нам нужно двигаться, – сказала Вайда, открыв пинком заднюю дверь внедорожника. – С этим куском дерьма покончено – нам нужно забраться в кузов пикапа. А если дальше будем стоять здесь и орать друг на друга, нас всех точно перестреляют.

– Очки, – попросил Толстяк, вытянув руку туда, где, по его мнению, стояла я.

Вайда взяла его под локоть и забрала у меня погнутую оправу. Я на секунду задержала Ви – просто убедиться, что она не пострадала. Потрепанная, в ссадинах, но крови нет. Какое это, черт побери, чудо…

Клэнси. Я резко повернулась к грузовику, и на мгновение мое сердце замерло, пока я не разглядела его темный силуэт сквозь заднее стекло грузовика. Отстой. Вот так мы и могли его потерять. Хаос. Беспечность. Я запаниковала, а потом, охваченная ужасом, побежала. Я даже не подумала вытащить ключ замка зажигания. Если бы Коул не связал Клэнси ноги, он бы уже смылся.

«Успокойся, – подумала я, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. – Ты должна с собой справиться». Уровень адреналина в крови медленно понижался, но я все еще продолжала дрожать.

– Знаешь, Бабуля, – раздался голос Вайды, и я невольно прислушалась, – а ты не так уж плохо держался в кризисной ситуации.

– Я не вижу твое лицо, поэтому не могу понять, насколько искренне ты говоришь, – отозвался Толстяк.

Забросив на спину рюкзак, я подскочила к Коулу, который помогал хромающему Лиаму обходить тела убитых. Я не могла заставить себя посмотреть на них или подумать, что Коул сделал с ними в момент ярости. Лиам прижимал пострадавшую руку к груди. Я обхватила его за талию, чтобы помочь ему держаться на ногах – но на самом деле, чтобы самой убедиться, что с ним все в порядке. Что он жив.

Лиам наклонился ко мне:

– Поцелуй меня снова.

Что я и сделала, мягко и быстро, прямо в тот уголок губ, где виднелся маленький белый шрам. Заметив выражение моего лица, он добавил:

– Жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами. И в ней было недостаточно поцелуев.

Коул фыркнул, но его тело по-прежнему было скованным от гнева, которому он не мог дать выход.

– Ничего себе, малыш. Обычно ты так складно не выражаешься.

Мы подняли Лиама в кузов пикапа и положили рядом с Толстяком, который стиснул в кулаке остатки разбитых очков.

– Вот черт, – выругался Лиам, увидев эту картину. – Мне жаль, приятель.

– По рецепту, – произнес Толстяк тихим, скорбным голосом. – Эти линзы были сделаны по рецепту.

Коул вытащил из-под брата кусок ярко-синего брезента и накрыл всех троих.

– Это еще зачем? – спросила Вайда, сразу же попытавшись сесть.

– Лежите и не высовывайтесь. Мы постараемся убраться как можно дальше отсюда, а потом сменить машину. Не исключено, что они следят и за этой.

– Я хотела бы официально заявить, что это чертовски хреново.

– Принято, – кивнул парень, поднимая борт кузова.

Я снова уселась за руль, ощущая вибрацию заведенного двигателя. Клэнси наконец удалось скинуть с себя наволочку, и я, хотя и не смотрела в его сторону, краем глаза замечала, как он смотрит на меня. В первый раз за эти недели угрюмое выражение испарилось с его лица, и он… улыбался. Потом он отвел взгляд и покосился на Коула, который, закрывая дверь, хлопнул ею так сильно, что автомобиль закачался. Коул держал на коленях какую-то кожаную сумку и пистолет, который он, вероятно, забрал у одного из солдат. Его рука по-прежнему дергалась, сжималась и разжималась, пока он наконец не подложил ее под себя. Эта картина сразу подбросила мне воспоминание: «Мейсон. Красный. Огонь». И сразу же в моей голове соединились вместе оставшиеся кусочки пазла.

Красные в Термонде двигались странно: они бродили, пошатываясь, в то время как остальные просто ходили или взмахивали кулаком, когда другой помахал бы рукой. Но тогда я считала, что причиной этих странных подергиваний были усмиряющие устройства, которые были на них нацеплены.

Но Мейсон… те дети в Нэшвилле прозвали его Дергунчиком из-за того, что все его тело подергивалось в странном ритме. Тогда мне некогда было задумываться почему: я просто предположила, что это было связано с тем, как его обучали и как сломали его сознание, пытаясь превратить в идеального солдата.

Все они, Красные, вероятно, в той или иной степени страдали от приступов нервного тика. И если я смогла догадаться об этом, столкнувшись лишь с несколькими из них, неужели эти характерные проявления не были замечены тем, кто не один год находился с ними рядом: планировал их обучение, участвовал в нем и наблюдал за их тренировками?

– Клэнси… – начала я.

– Это слишком хорошо, – бросил он с коротким смешком.

Коул замер, его лицо словно обратилось в камень. Ярость, которая горела в его светлых глазах, ушла, а взгляд словно расфокусировался. Я знала этот взгляд.

Я нацелила прямо в сознание Клэнси, но будто врезалась в стену. Меня отбросило назад, а мой череп поразил разряд, превратившийся в гремящую боль. Времени на то, чтобы пытаться разорвать связь, пока еще ничего не произошло, пока он не превратил Коула в свою марионетку, у меня не было. Вскинув локоть, я врезала Клэнси так, как меня научил инструктор Джонсон, – прямо в висок. Глаза Клэнси закатились, и он сполз вперед, ударившись лбом о приборную панель.

Колеса даже провернулись на месте, когда я вдавила педаль газа, стремясь уехать как можно дальше от сигнального огня, который разжег Коул. Дым легко заметят вертолетчики или патрули. Сейчас мне не было дела до того, что Клэнси все знает и чем это нам грозит. Мне просто нужно было увезти нас отсюда.

У меня в висках по-прежнему билась боль, а сердце колотилось как отбойный молоток. Посмотрев на Коула, я увидела, как он трет лоб.

– Какого черта… – Он повторил эти слова несколько раз, каждый раз – все громче, пока они наконец не превратились в рев. – Какого черта?

Парня так сильно трясло, что я уже почувствовала запах дыма.

– Коул, слушай меня, тебе нужно успокоиться, ладно? Успокойся, все в порядке…

Трясущимися пальцами он открыл кожаную сумку, что лежала у него на коленях, вытащил из нее склянку с прозрачной жидкостью и шприц. Пока он наполнял шприц, я старалась смотреть то на него, то на дорогу и не успела вмешаться, когда Коул вонзил иглу в затылок Клэнси.

– Коул!

– Это заставит гаденыша полежать тихо, пока у меня не пройдет желание как следует его отпинать, – прорычал он. – Вот дерьмо! Это совсем не похоже на то, как делала ты в Штабе. Дерьмо! – Швырнув шприц и пузырек обратно в сумку, Коул спрятал ее под приборную панель.

Рука его больше не дергалась, но тревога выплескивалась из него волнами. Я чувствовала, будто сижу рядом с человеком, который никак не может определиться: поджигать фитиль или нет.

Коул повернулся к окну, наблюдая, как здания проносятся мимо, но я видела отражение его лица, и оно сказало мне все, что он не мог озвучить. Он не контролировал себя, когда загорелся военный джип. Абсолютно.

– Что он тебе показал?

– Меня.

– Что ты имеешь в виду?

Коул прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза.

– Это был какой-то лагерь Красных, и все, что там делали с бедными детьми, чтобы их натренировать. Я видел, какими воспринимают нас другие, если ты понимаешь, о чем я… Это было просто… казалось, что сейчас я задохнусь от дыма. Их лица были бессмысленными, ничего не выражали, и на какой-то момент я до усрачки испугался. Будто я, и правда, оказался там. Я был у них, и я был следующим.

– Мне жаль, – сказала я подавленно. – Я слишком поздно поняла, что происходит. Мне следовало…

– Сам виноват, что не догадался, – резко сказал Коул. – Не вини себя, Конфетка, твоей вины в этом нет. Ты же сказала мне, что он был связан с проектом «Джамбори». Мне следовало следить за собой вместо того, чтобы вести себя как чудовище, это просто… Проклятье! – Он врезал кулаком по двери. – Я вообще не думал. Я просто… это одержало верх. На мгновение это одержало верх.

При этих словах сердце мое сжалось. Мне было знакомо это чувство. Неважно, какой силой ты обладаешь, насколько полезны твои способности. Они обладают собственной волей. Если ты не будешь постоянно одерживать над ними верх, они найдут способ вырваться из-под контроля.

– Этим детям, особенно Зеленым и Синим, все так легко достается, правда? – тихо произнес Коул. – Легче себя контролировать, легче скрывать. Новые способности не разрушают их жизнь, как это случается с нами. Нам нужно концентрироваться, иначе мы сорвемся. А мы не можем позволить себе сорваться.

Лиам – и Толстяк, и Вайда, и такие как они – не смогли бы понять, сколько требовалось труда контролировать то, что я могу делать – чтобы эта сила не контролировала меня. Если хоть на секунду я отпущу поводок, я могу причинить кому-то вред. Причинить вред себе.

– Мне кажется, будто я постоянно стою на краю, и я не могу… не могу вмешаться, не перепугавшись до смерти, что могу все разрушить. Я не хочу разрушать все хорошее, что встречается мне на пути. И я не могу контролировать это достаточно долго…

– А ты думаешь, я могу? Большую часть времени я чувствую себя так, будто меня варят заживо изнутри. Оно кипит и кипит, пока я наконец не выпущу пар. И так было, даже когда я был ребенком. – Коул негромко и невесело рассмеялся. – Это было не похоже… не похоже на голос или что-то вроде того. И никто мне ничего не нашептывал на ухо. Это как некая потребность. Как будто я всегда стою слишком близко к огню, и мне нужно просто протянуть руку, чтобы ощутить, горячий ли он на самом деле. Я не мог спать ночью. Я был уверен, это из-за того, что мой отец – сам дьявол. На самом деле, правда, он сам Принц Тьмы во плоти.

– Гарри? – неуверенно уточнила я.

– Нет, биологический отец. Гарри – это…

– Да, правда, я забыла, – кивнула я.

– Похоже, Ли много о нем рассказывает? – И, не дожидаясь ответа, Коул заговорил снова. – Ага, наш настоящий папаша… этот мужик… тупой, как пробка, и подлый, как змея. Не слишком хорошее сочетание. Я все еще иногда представляю себе, как найду его, вломлюсь в его старый дом и все там спалю.

– Лиам только один раз упоминал о нем, – проговорила я, стараясь не выдать своего любопытства, хотя меня так и подмывало засыпать Коула вопросами. Это была та часть жизни Лиама, которой тот не хотел делиться. И какой бы ужасной она ни была, мне все же хотелось чтобы он поделился этими воспоминаниями со мной. – Когда вышел из себя.

– Хорошо, надеюсь, это означает, что он половины не помнит. Этот мужик… он был чудовищем. А стоило ему разозлиться, он превращался в настоящего дьявола. Так что один из нас был просто обречен оказаться тем яблоком, которое падает недалеко от яблони. Знаешь, я часто задумывался: зависят ли наши способности от того, что уже есть внутри нас. И этот огонь – это его гнев. Это ярость моего отца.

Я понимала, что это ничего не изменит – по крайней мере, мне слова ободрения никогда не помогали, но я должна была это сказать. Я должна была сказать это ему.

– Но ты – не чудовище.

– А разве чудовища не извергают огонь? Разве они не сжигают дотла королевства и страны? – Коул криво улыбнулся. – Ты же и сама себя так называешь, разве не так? Неважно, сколько раз другие скажут тебе, что это неправда, ты видела доказательство. Ты не можешь доверять себе.

Я откинулась на спинку сиденья. Неужели и он так же отчаянно мечтал об исцелении, как все мы?

– Тебе же плевать на лагеря… да? – спросила я. – Дело в противоядии.

Парень сглотнул – кадык его дернулся.

– Отгадала с первой попытки. Можешь спокойно считать меня сволочью.

– Почему? Потому что ты не хочешь вот так вот страдать? – бросила я. – Потому что ты хочешь быть нормальным?

– А что такое «быть нормальным»? – вскинулся Коул. – Не думаю, что кто-то из нас помнит, каково это.

– Отлично, – не отступала я, – тогда потому, что ты хочешь вести жизнь, в которой не будет всей этой хрени. Для меня это лекарство дороже воздуха. Я никогда не привыкну. Я никогда не позволяю себе думать об будущем, но сейчас это желание сильнее меня. Я так хочу этой свободы! Но кажется: чем больше я делаю, пытаясь ее обрести, тем дальше она оказывается от меня.

Коул потер лицо рукой и кивнул.

– Иногда мне кажется, что так тоже можно жить. …Забываешь, потому что какое-то время получается справляться: тебя сбивают с ног, а ты поднимаешься. Но теперь это становится сложнее, ведь так?

– Да. – Я впервые признала это. И в этом «да» не было надежды, как не было ее и во мне самой.

– Я знал, что все равно поднимусь. Тут другое. Я боюсь, будто однажды я просто… взорвусь. Вспыхну. И уничтожу всех, кто мне дорог, потому что во мне все время кипит гнев и я ничего не могу с этим сделать.

Коул вытянул перед собой руку, ожидая, что пальцы сведет очередной спазм. Когда этого не случилось, он посмотрел на Клэнси.

– Их держали взаперти в этих белых комнатах. Свет горит круглые сутки, а еще голоса. Они звучат днем и ночью и твердят всякое дерьмо, типа «ты дурной, признай, что ты не такой, мы тебя исправим». Они причиняют боль детям – по-настоящему причиняют боль, снова и снова. Это было… когда я это увидел, то выдержал с трудом – а я не из тех, кого легко выбить из колеи. Неужели это… на самом деле? Или он все это придумал?

Мои руки крепче сжали руль.

– Клэнси мог внедрить в твое сознание любой образ, какой захочет. Только я думаю, что правда настолько ужасна, что ему и не нужно было ничего добавлять.

– Не знаю, что бесит меня больше: то, что делали там с детьми или что нашли способ, как запереть внутри них огонь. Вот это полное дерьмо, Конфетка. Какого дьявола… – Коул тряхнул головой. – Если он еще кому-то скажет, если скажет Лиаму, что мне тогда делать? Любой постарается держаться от меня подальше.

– Он этого не сделает, – пообещала я. – Сколько еще этого добра у тебя есть?

Коул расстегнул сумку.

– Еще три дозы.

– Тогда Клэнси будет в отключке, пока мы не доберемся до Ранчо и не поместим его в безопасное место, – кивнула я. – Мы будем постоянно держать его в изоляции, и взаимодействовать с ним буду только я.

– Убить его было бы проще. – Коул произнес это без гнева или ярости, и, может быть, именно поэтому я сразу поверила в его искренность. Просто холодный, безжалостный прагматизм. Было жутковато наблюдать, как с такой скоростью менялся его настрой.

– Нельзя, – ответила я ему, используя один из его собственных аргументов: – Клэнси по-прежнему единственный знает, где его мать. И пока мы не узнаем, где она, у нас связаны руки. Мне нужно это лекарство. Чем бы это ни оказалось, оно мне нужно. Я ненавижу Клэнси, может, сильнее, чем кого-либо еще. Но еще сильнее я ненавижу такую жизнь. Я ненавижу думать о том, что этому не будет конца.

Коул снова повернулся к окну, за которым мелькали нечеткие картинки сооружений.

– Тогда мы с тобой, Конфетка, должны понять, как опережать на шаг монстров, которые в нас живут.

Я кивнула. И у меня сдавило горло – от желания заплакать, от удивления, что я наконец-то встретила кого-то, кто понимает. Кто боролся не только со всем и всеми вокруг, но и с самим собой.

– Ты уверена, что это не кошмарный сон? – тихо спросил он. – И что однажды мы все-таки проснемся?

Я посмотрела вперед на дорогу, на то, как пыль, которую приносил из пустыни ветер, покрывает ее блестящей пленкой – золотистой, хотя солнце давно скрылось за серыми облаками.

– Уверена, – через некоторое время кивнула я.

Потому что те, у кого есть мечта, всегда просыпаются, оставляя своих чудовищ позади.

Глава четвертая

Громыхнул гром, и сразу же закапал дождь. Мы как раз выехали из Мохаве, небольшого городка у подножия скалистых гор. Вдалеке, на острых вершинах, обозначились первые проблески зеленого.

– Гостиница «В те времена». – Коул показал на небольшую двухэтажную постройку, приютившуюся на углу. – Заедем туда. Нужно добыть ребятам новую машину, да и эту тоже сменить.

Жизнь уже давно покинула этот город. Здания, дома и магазины пришли в упадок – заботиться о них было некому. За время наших скитаний я уже привыкла к таким картинам, и меня не охватывал ужас при виде пустых детских площадок, свежих могил на кладбищах, запертых и заколоченных домов. Даже Калифорния под управлением Федеральной Коалиции, а не правительства США, оказалась уязвимой перед новой реальностью экономических неурядиц, с которыми с трудом справлялись остальные штаты.

– Возможно, кто-то здесь все же остался, – возразила я, – чтобы присматривать за этим местом.

– Посмотри на машины, – возразил Коул. – Они покрыты грязью. Значит, уже давно здесь стоят. К тому же я не заметил никакого движения ни в окнах отеля, ни на его территории. Паркуйся. Заезжай вон туда, поближе к серой «Тойоте».

Я заглушила двигатель, а Коул убедился, что Клэнси по-прежнему без сознания и надежно связан стяжками. Пока он осматривал машины в поисках той, чтобы завелась и была заправлена, я выбралась с водительского места и торопливо зашагала к кузову, чтобы отвязать брезентовый тент. Все трое одновременно зашевелились, моргая от тусклого солнечного света.

– Привет, – сказала я, поддерживая Лиама за руки, чтобы помочь ему слезть на землю. – Ты в порядке?

Кивнув, Лиам благодарно сжал мое плечо, метнувшись к Толстяку.

– Толстяк… погоди… вот черт, приятель…

Без очков парень вообще ничего не видел и, споткнувшись о выбоину в асфальте, упал, а Лиам не успел его подхватить. Протянув Толстяку здоровую руку, чтобы тот поднялся на ноги, Лиам потащил друга за парковку, и они исчезли за углом отеля. По тому, как быстро и ничего не объясняя, парни ушли, стало понятно, куда они так торопились.

– Ехать спереди было так же классно, как сзади? – спросила Вайда, спрыгнув с кузова, и потянулась, захрустев суставами.

– Никто никого не убил, – ответила я. – А ехать в кузове было совсем ужасно?

– Не-а, – пожала плечами Вайда. – Хотя, конечно, не слишком удобно и холодно. Однажды ты очень резко повернула, и Бабуля случайно распустил руки. Каждый раз, когда я об этом упоминаю, у него такой вид, что он вот-вот умрет от стыда. Короче, я собираюсь выжать из этого все, что можно.

– Тебе обязательно это делать? – с упреком спросила я.

– Почему бы и нет. Его сильнее бесило, когда мы стали играть, выясняя, кто сможет придумать ему худшее прозвище.

– Дай угадаю: ты выиграла?

– На самом деле, это был Бойскаут. Да ладно тебе. Он предложил «Пухлый-Пухлый-Чух-Чух». Даже я не смогла бы лучше! Я чуть не описалась от смеха.

Я подумала, что Толстяк заслужил долгие и крепкие объятия.

Посмотрев в сторону гостиницы – убедиться, что парни благополучно возвращаются к нам, я заметила яркое пятно. Заслонив глаза от дождя, я двинулась к двум домам, которые стояли непривычно близко к дороге. Растрескавшаяся бетонная стена, что выходила на близлежащую парковку, была покрыта примитивными граффити.

– Что? – спросила Вайда. – На что ты так уставилась?

Большая часть этих рисунков вовсе не была рисунками, и многие из них не были нарисованы краской из баллончика. Я стерла капли со лба, отбрасывая назад влажные волосы. На стене перманентным маркером были неразборчиво написаны имена: Генри, Джейден, Пайпер и Лиззи – огромными петляющими буквами под большим черным кругом с фигурой вроде полумесяца внутри. Ускоряя шаги, я шла к этому дому, чувствуя, что Вайда тоже идет за мной.

Мой взгляд заметался, сканируя изображения. Одну надпись синей краской – это были буквы К, Л, З и Х, похоже, нарисовали из баллончика, и она была такой свежей, что еще продолжала стекать по стене. Я коснулась этих букв, и пальцы тут же испачкались и стали липкими.

– Ого. Ничего себе. – Лиам сдавленно усмехнулся и тоже подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть надписи.

– Ух ты, а что это? – спросил Толстяк.

– Это дорожный код. Помнишь? В Ист-Ривере.

Я взглянула на Толстяка. Он нахмурил лоб, очевидно, озадаченный так же, как и я. Тогда Лиам с головой окунулся в жизнь в лагере, стараясь подружиться со всеми, я в основном проводила время с Клэнси, а Толстяк – наедине с собой.

– Что ж, – уверенно сказал Лиам, – это та самая система безопасности, которую там разработали. Мы использовали ее, чтобы отмечать, как вернуться назад после вылазок за провиантом. И всех, кто покидал лагерь, отправляясь в самостоятельное путешествие, тоже обучали тому, как работает этот код. – Парень приложил ладонь к полумесяцу. – Этот я помню. Он означает, что место безопасно. Сон. Отдых. Всякое такое.

– А имена – это дети, которые здесь были? – спросила Вайда.

– Ага. Так делают, если группе пришлось разделиться или если они хотят оставить отметку, по которой будет идти другая группа.

Дождь полил сильнее, и Лиам замолчал, чтобы вытереть лицо.

– Существуют разные знаки для мест, где можно найти еду, одежду, для дома, где живут добрые люди и могут помочь, и так далее, и тому подобное.

– И это все Клэнси? – спросила я.

– Удивительно, правда? – ответил Лиам. – Я и не предполагал, что он способен больше двух секунд думать о ком-то еще, кроме себя, и не покончить с собой от отвращения.

– Уф. – Толстяк взял в руки линзу от своих очков и смотрел в нее как в увеличительное стекло, не обращая внимания на насмешки Вайды. – Дети действительно добрались сюда из Вирджинии?

«Мы добрались», – хотелось мне сказать. Но наши обстоятельства были… другими, мягко говоря.

– Держу пари… – Лиам взял меня за руку и повел за угол, где забор дома примыкал к забору вокруг парковки. Дальше по улице, на противоположном углу стояла церковь. На ее стене четкими черными линиями были нарисованы две перевернутые буквы V, заключенные в круг. – …что это указатель направления, который показывает, по какой дороге следовать.

– Ого, – протянула я. – Я не раз видела эти знаки на дороге из Лос-Анджелеса. Но мне и в голову не проходило, что они означают. Думала, что это как-то связано со строительством дорог.

– Забавно, что я помню их с тех пор… когда мы ехали через… – Лиам помедлил, – через Харрисонберг?

Я озадаченно уставилась на него. Но мгновенно догадалась, что этот вопросительный тон – свидетельство того, что рана в его душе еще не зажила.

– Мы ехали через это место… вместе, да? Я не… Я ведь ничего не путаю?

Его лицо казалось расстроенным, но в голосе не прозвучало обвинения. И меня это убивало. Я почти исправила все, что сделала с его памятью – вернула все, что стерла. Но иногда на воспоминания о том, что на самом деле происходило с нами, накладывалась история, которую я внедрила в его сознание. Несколько раз я слышала, как он просит Толстяка прояснить какие-то детали, но я первый раз столкнулась с этим впрямую. Боль стиснула грудь. Мне захотелось превратиться в лужу и стечь в канализацию вместе с дождем.

– Верно, – выдавила я. – Ты правильно помнишь. Мы проехали там, когда направлялись к «Волмарту»[3].

Я уже собиралась вернуться на парковку, но Лиам схватил меня за запястье, и я приготовилась принять все, что он скажет.

Но он, похоже, не собирался ничего говорить. Парень опустил глаза, поглаживая большим пальцем мягкую кожу на внутренней стороне моего запястья.

– Я помню другой мотель, – наконец произнес Лиам, – почти такой же, как этот, только двери не были красными. – Он потер затылок и смущенно улыбнулся. – Я вел себя как идиот, пытаясь вручить тебе пару носков.

Вспомнив, как это было, я тоже заулыбалась.

– Ага. А как насчет того случая, когда ты пел мне серенады из песен The Doors? «Давай, детка, зажги мой огонь…»

– Если бы ты не засмеялась, я наверное допел бы и дотанцевал до конца, – признался Лиам. – Вот как сильно я хотел, чтобы ты улыбнулась.

Теперь мое сердце болело уже по совершенно другой причине. Я приподнялась на цыпочки и нежно поцеловала его в щеку. С парковки послышался резкий свист – стоя рядом с небольшим белым седаном, Коул махал нам рукой. Увидев это, Лиам закатил глаза, но подошел к автомобилю с водительской стороны. Однако Коул покачал головой и показал на Вайду.

– Она поведет. – И сразу оборвал Лиама, не дав брату вставить и слово. – Без вариантов. Твоему плечу нужен отдых. Поблагодаришь потом.

– Ну ты и сволочь! Я в порядке…

– Вот это и называют братской любовью? – задал вопрос Толстяк.

– Эй, меня это устраивает, – сказала Вайда, никак не отреагировав на эти слова. – Может, теперь мы сможем проезжать больше сорока миль за час. До скорого, попытайтесь не привести нас прямо к еще одному военному патрулю, ага?

– Будь осторожна! – без особой надежды крикнула я.

– Готова, Конфетка? – спросил Коул. Вместо того, чтобы вернуться к красному грузовику, он показал мне на другой, синий. – У нас новые колеса. Наверняка о красном уже кто-то донес. Наш Маленький принц уже внутри и надежно связан.

Я заметила, что парень направился к пассажирскому сиденью.

– Разве ты не хочешь сесть за руль?

– Зачем? Тебе нужно передохнуть? Или, может, поведешь еще несколько часов? Я хотел бы немного подремать. Могу сменить тебя, когда стемнеет.

Когда мы снова выехали на дорогу, Коул почти сразу вырубился. Он только успел сказать мне свернуть на следующем перекрестке направо и включить дворники, как уже прислонился головой к окну и отключился.

Но я бы справилась и сама. Грузовик был почти новым с электронным компасом на панели. Мне нужно было просто держаться направления на север, пока не увижу указатели на Лодай или Стоктон.

Но пока что мне попадались только знаки, нарисованные на стенах зданий. На заборах. На жалюзи и витринах торговых центров. Теперь, когда я знала, что они означают, я начала видеть их повсюду. Они снова и снова бросались мне в глаза, притягивая внимание.

Когда я увидела вдалеке новую порцию рисунков, в мою голову закралась безрассудная мысль. Еще сомневаясь, я посмотрела на Коула, пытаясь предположить, как сильно он разозлится. Мы быстро приближались к очередным знакам дорожного кода, и если я сейчас не сверну в эту сторону, я окончательно потеряю след…

Да что тебе до этого? Ты даже не знаешь этих детей…

Но я не могла проехать мимо. Потому что я знала, каково это – выживать на дороге. И если им нужна помощь, я хотела, чтобы они пришла от нас.

После того, как я свернула направо, стрелки внезапно изменили направление. Они уводили меня от обеих дорог, по которым я бы проехала через горы к шоссе на Оак-Крик, и в другой жизни это бы оказался весьма живописный маршрут. Еще один правый поворот на дорогу Техачапи-Уиллоу-Спрингс, которая огибала город Техачапи. Все знаки, указывающие на приближающийся город, были отмечены большой буквой «Х» с маленьким кружочком в центре. Это изображение так сильно напоминало мне череп со скрещенными костями, что я не рискнула ее игнорировать.

Когда мы подъезжали к аквапарку, я почувствовала, что начинаю плыть. Мои глаза постоянно закрывались, и я просыпалась от того, что вздрагивала. «Не засыпай! – Я заставляла себя взбодриться: – Проснись, проснись, проснись». Коулу нужно было восстановить силы после двух адских недель в Лос-Анджелесе, когда мы постоянно перемещались. Я могу с этим справиться. Я смогу продержаться до ближайшей заправки.

С каждой минутой становилось все темнее, а зимнее солнце уже давно скрылось за серебристыми тучами. В серо-синем свете вспыхнул знак зоны отдыха на низкой каменной стеле, и граффити на нем показались особенно темными. Инициалы, которые я увидела, подтолкнули меня найти расшифровку, и, глядя на дорогу, я продолжала крутить их в голове.

ПДДР… Пол, Джордж, Джон и Ринго… попугай, дикобраз, динго, росомаха… пистолет, двустволка, дробовик, револьвер…

ХБПК… Хэзел, Босс, Пятак, Клюковка… хлопья, бекон, пита, картошка… Харрисонберг, Бедфорд, Пемброк, Ковингтон…

Под этими надписями я высмотрела еще один знак, совсем выцветший. Притормозив, я вгляделась получше, пытаясь разобрать буквы сквозь пелену дождя. Ливень почти их смыл, но мне все же удалось различить что-то похожее на КЛЗХ.

Киа… Лексус… что-то на З… Хонда… Ладно, это не очень подходит. «Канзас», «Лед Зеппелин», «ЗиЗи-Топ», «Хоулис»[4]. Черт, с буквой З сложно – зебры, зоопарки, задачи, зюзя и Зу. Вот и все. Больше мне в голову ничего не приходило.

Улыбаясь, я зевнула. Что-то на К, Лиам, Зу, Хина. А, Кайли – Кайли с Ист-Ривера, подходит. Кайли, Лиам, Зу, Хина. Или даже Кайли, Люси, Зу и Хина.

Пораженная, я застыла, и казалось, что ветер в вентиляционных решетках взревел еще громче. Он заполнял мои уши, пока сердце не начало колотиться о грудную клетку так гулко, чтобы его биение заглушило этот шум.

«Кайли, Люси, Зу и Хина». Мысленно я пела эти имена снова и снова, пока не почувствовала, что схожу с ума. «Прекрати». Я попыталась переключиться на что-то другое, например, «кенгуру, лев, зебра, хамелеон», но никак не могла избавиться от ощущения, будто моя кровь вот-вот закипит.

Если этот знак оставили именно они, похоже, что мы совсем рядом. И если они знают, как следовать по этим знакам, тогда они… тогда эти дети из Ист-Ривера, верно? При мне только одна группа покинула Ист-Ривер, и это была группа Зу.

«Прекрати».

Я попыталась глубоко вдохнуть свежий воздух, потянулась к печке, чтобы немного прибавить тепла – согреться и унять бившую меня дрожь. Сколько еще детей, у которых имена начинаются на те же буквы. И даже если это действительно была группа Зу, в этой надписи должна была стоять буква Т для Тэлона, подростка, который пошел с ними. Я попыталась вспомнить их лица, но безуспешно. Удивительно, что я помнила, какого цвета их волосы, как они носили свои черные банданы, как звучали их голоса, но совершенно не помнила их черт. Чтобы защититься от боли, мое сознание заблокировало многое из случившегося в Ист-Ривере, и теперь мне казалось, будто все это происходило с другим человеком.

Но Зу – о Зу я помнила все, и то, как топорщились ее волосы по утрам, и каждую веснушку у нее на носу. Краем глаза я отметила еще одну кодовую надпись и даже две на указателе с расстоянием до города, направленном в сторону ближайшего шоссе. На одной был нарисован полумесяц в круге, на другой – несколько стрелок, указывающих направо, на восток – а не прямо, как остальные.

Я включила фары, и они осветили кущи деревьев по обеим сторонам дороги. Я уже начала поворачивать, жалея о том, что нет никакого способа поговорить с Лиамом и Толстяком, но запретила себе думать об этом.

Последние несколько дней из без того оказались тяжелыми для Лиама. Подарить ему надежду, которая вскоре будет разрушена, было бы особенно жестоко. Толстяк смог бы справиться с разочарованием, но Лиам… я не хотела видеть, каким пустым станет его лицо, когда все это окажется ошибкой. Я уже столько раз подводила его. Я не хотела добавлять в этот список еще один пункт.

Но все эти мысли заглушал тоненький голосок, который шепотом спрашивал: «А что, если это она?»

Кайли, Люси, Зу и Хина. КЛЗХ.

Это было опасно – это означало, что иногда в жизни все может складываться почти что магическим образом. Что все может обернуться намного лучше и проще, чем ты можешь себе представить.

Эта краска была достаточно свежей, и тогда ее должно было смыть настойчивыми струями дождя, так ведь? Они не могли намного нас обогнать.

«Не поступай так с собой», – подумала я. Мы забрались намного севернее тех мест, где жил дядя Зу – Лиам говорил мне об этом, а в надписях по-прежнему не встречалась «Т» для имени Тэлона. Может, я просто слишком устала или отчаялась, или хотела получить какое-то доказательство того, что жизнь иногда может быть добра. Что бы это ни было, я не могла оставить все как есть.

Но чем мы рисковали, поехав по этому следу, просто чтобы посмотреть, что ждет нас в конце? Что, если это наш единственный шанс найти ее?

Джуд сделал бы это. Его даже убеждать бы не пришлось.

Сворачивая направо, я понимала, что веду себя как безумная, и остальные, определенно, считали так же. Вайда коротко посигналила – это прозвучало как тихий вопрос. Мы оказались на темной подъездной дороге, даже не заасфальтированной. Грузовик въехал в грязь, перевалившись через следы, оставленные чьими-то другими шинами. Вдоль дороги возвышались раскидистые деревья, узловатые, кривые и сросшиеся друг с другом. Я хорошенько разогналась, чтобы проскочить прямо через заросли, ломая ветки и обрывая листья.

Именно этот шум, а не послышавшийся раньше вопросительный звук клаксона другой машины, наконец-то пробудил Коула после двухчасового сна. Я увидела, как он потянулся, провел руками по лицу один раз, затем другой, стараясь осознать окружающую обстановку после такой глубокой отключки.

– Ты должна была меня разбудить! – Парень прищурился, уставившись на приборную панель. – Погоди… Черт побери, где мы? Почему мы едем на восток, а не на север?

– У меня возникло предчувствие, – объяснила я.

– Ага, а у меня – новая головная боль, и – вот сюрприз – ею оказалась ты, – бросил он, посмотрев на меня поверх лежащего ничком Клэнси. – Что вообще стряслось?

– Я подумала… – Тут деревья внезапно расступились, и я увидела, что дорога, по которой мы ехали, действительно была длинным подъездным путем, который вел к когда-то роскошному дому в горах. Большой – два этажа, гараж на две машины. Фасад из камня и дерева, словно, несмотря на значительные размеры, здание все равно должно было вписываться в окружающее пространство.

– Я все еще жду ответа, – напомнил Коул, пока я парковала машину.

– Здесь могут прятаться дети, – ответила я. – Я просто хочу осмотреться – клянусь, клянусь, я быстро управлюсь.

Коул стиснул зубы. Что же было написано на моем лице, если он все-таки кивнул и сказал:

– Хорошо, но возьми с собой Вайду. У вас две минуты.

Остальные открыли двери, а Лиам вышел прямо под дождь.

– Что происходит?! – крикнул он.

– Мне просто ненадолго нужна Вайда, – откликнулась я. – Нет, только она. Она. У нас одно быстрое… дело.

Толстяк застонал.

– Какое дело? Руби опять готова влезть во что-то смертельно опасное? Это такое дело?

Чтобы избежать дальнейших вопросов, я хлопнула дверью и даже вздрогнула, увидев, с какой надеждой посмотрела на меня Вайда, подходившая к машине.

– Это насчет… Кейт?

Все ее лицо светилось ожиданием чуда, она широко раскрыла свои миндалевидные глаза, приоткрыла пухлые губы, не решаясь улыбнуться. Ох… если Кейт не удалось выбраться, если она не ждет нас, справится ли с этим Вайда? Не знаю…

– Мне кажется, здесь могут прятаться дети.

Это ее воодушевило. Девушка сунула руку в карман своей толстовки, вытаскивая пистолет.

– Все в порядке, круто, – кивнула она. – Как ты предлагаешь действовать?

Парадная дверь и окна первого этажа были заколочены, задний и боковые входы – тоже. И когда мы начали обходить дом во второй раз, пробираясь в темноте по грязи и высокой траве, то и дело поскальзываясь, восторги Вайды поутихли. И не было ни одной лестницы, чтобы забраться на второй этаж. В самом доме было тихо и темно. Мы направились к гаражу, его старомодная механическая дверь скрывалась в тени. Но когда мы подошли ближе, я встала как вкопанная. На ней, на одном гвозде, висело вырезанное из какого-то металла изображение полумесяца.

Безопасное место. Я глубоко вдохнула и коснулась холодной ручки гаража. Вайда держалась чуть позади, но подняла свой пистолет, прицеливаясь…

Однако гараж оказался пустым.

Ни машин, ни рюкзаков, ни детей, которые прижавшись друг к другу, сидели на одеялах – только садовый инвентарь, мусорные баки и разный хлам. На темном полу валялись целые кучи ярких оберток.

Вайда прошлась по гаражу, расшвыривая ногами мусор. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я заметила и другие признаки того, что недавно здесь побывал по крайней мере один человек: в углу лежали несколько покрывал и спортивная сумка.

– Пойдем, – позвала меня Вайда. – Если кто-то и был здесь, они, должно быть, свалили.

– На дороге были видны следы шин, – сказала я.

Сомневаюсь, что мои слова могли бы кого-то убедить, потому что и сама уже не была ни в чем уверена. Я двинулась было к двери, которая вела в дом, но тут же остановилась, заметив на ней замок.

Коул посигналил, как будто именно этой пощечины мне и не хватало.

«Ты ведешь себя как ненормальная, – подумала я. – Соберись. Есть более важные вещи».

Нет. Более важных вещей не было. Потому что правда заключалась в том, что я бы в любом случае пришла сюда. Я шла бы сюда пешком из Лос-Анджелеса, одна, в темноте, под проливным дождем, если бы это означало, что я снова найду Зу. Я отчаянно хотела этого – мне нужно было убедиться, что она в безопасности и с ней ничего не случилось, и я не подвела ее так, как других.

Конечно, я тоже предвидела такой исход, но все равно, шагая к выходу за Вайдой, почувствовала себя безответственной и глупой. Теперь я была рада отвлекающему дождю: достаточно было одного неверного слова, одной неправильной мысли – и я разрыдаюсь.

Вайда положила руки на пояс, рассматривая темные контуры деревьев, которые окружали дом высокой стеной.

– Было бы неплохо передохнуть тут пару дней. Знаешь, я тоже видела знаки. И думаю, если бы ты не заехала сюда и не проверила, ты бы никогда не успокоилась.

– Простите, что затащила вас сюда, – пробормотала я.

Махнув мне рукой, Вайда пошла к своей машине. Лиам оставил дверь открытой, и в освещенной кабине мне были отчетливо видны два очень обеспокоенных лица.

Вдруг Вайда застыла, медленно наклонилась и подняла что-то с земли – что-то белое и перемазанное в грязи.

– Эй, дорогуша! – крикнула она, швырнув этот предмет мне. Мои руки тряслись, а еще были мокрыми и скользкими, но каким-то чудом мне удалось его поймать.

Это был маленькая детская кроссовка. Белая ткань почернела от грязи и сажи, но шнурки по-прежнему оставались розовыми, как будто даже грязь не могла убить это цвет. Я крутила его в руках, проводя пальцами по вышитому сбоку рисунку.

Коул четко дал понять, что с моей попыткой отклониться от маршрута покончено. Он занял мое место за рулем и уже опускал окно, когда я бросила ботинок на землю.

– Я знаю, знаю.

Я дрожала всем телом, так сильно, что стучали зубы. Коул сжалился надо мной и повернул печку в мою сторону, но продолжал молчать. Я тоже молчала.

Тот кроссовок… Господи, тот ботинок с розовыми шнурками…

Вайда объехала нас и первой выкатила на дорогу, чтобы вернуться назад, к шоссе. Коул пристроился сзади, крутя настройку радио. Свет фар пикапа пробивался сквозь заросли деревьев и листву. Я уловила какое-то движение – словно животное рвануло прочь.

– Все в порядке, – сказал Коул. – У тебя есть какие-то предположения о том, где мы сейчас? Может, ты видела название города? А, Конфетка?

Мой разум зациклился на этом ботинке, в голове крутились мысли о вышивке, о том, что она показалась мне теплой, несмотря на холодный воздух и дождь, об этих розовых шнурках, которые выглядели как что-то…

Я со всхлипом вдохнула достаточно громко и неожиданно, чтобы Коул резко ударил по тормозам.

– Что? Что?

Но я уже лихорадочно отстегнула ремень безопасности, выпрыгнула в дождь и побежала обратно к дому.

Я помнила эти шнурки. Я выбрала эти кроссовки именно из-за них. Я перерыла всю корзину в «Волмарте», потому что знала, что ей они понравятся, я знала…

Послышался выстрел, эхом прокатившийся по темным горам, и это было единственное, что могло меня остановить. Мои ноги заскользили по грязи, пока я пыталась справиться с инерцией. Обе машины остановились, а Коул открыл дверь грузовика со своей стороны, чтобы успеть задержать Лиама и Вайду. Все, у кого было оружие, целились в деревья вокруг нас. Я сделала еще один шаг вперед. Мне было плевать на охотников за головами, на СПП или Национальную гвардию и даже на владельцев того дома. Я думала о том, как должен быть напуган ребенок, который спрятался в темном лесу, не зная, кто же добрался до одного из тех немногих мест, которые казались ему безопасными.

Меня еще не пристрелили. И это был точно хороший знак.

– Зу?! – громко позвала я, стараясь перекричать шум дождя в кронах деревьев.

Нет ответа.

– Зу?! – заорала я, делая еще один шаг вперед. – Сузуми? Зу?

Лес вокруг меня будто испустил глубокий вдох, снова погружаясь в ночной покой. Если там кто-то и был, то не она. Она бы пришла.

Ведь так?

Я почувствовала острый укол разочарования и попятилась назад.

– Ладно, – пробормотала я. – Ладно. Простите, мы уезжаем.

Оглянувшись, я увидела, как Коул опускает пистолет. Лиам шел к брату, протягивая ко мне руку, но тут же опустил ее. Он сделал еще один шаг вперед и остановился, широко открыв глаза.

И когда я снова повернулась к лесу, я уже не видела ничего вокруг, кроме нее.

Бело-розовое пятно вырвалось из-под прикрытия деревьев, из бледных пальцев, которые пытались ухватить ее за рубашку и оттащить назад. Долговязые ноги скользили и спотыкались в грязи, и она неслась ко мне так быстро, что я едва успела поднять руки.

Зу врезалась меня с такой силой, что мир, кажется, содрогнулся. Плача и одновременно смеясь, я покачнулась назад, обхватывая ее руками. Зу уткнулась лицом в мои волосы, вжимаясь в меня, и сразу обмякла от моих прикосновений.

Безотчетное, ликующее радостное чувство молнией ударило в меня, согрев до самых кончиков пальцев. В голове звучала музыка. Наслаждаясь этим, я даже не сразу заметила, как сильно ее трясет и какая она окоченевшая. Зу плакала, и эти тихие всхлипы, кажется, не были слезами счастья. Я отодвинулась от нее, чтобы увидеть ее лицо, а девочка только крепче вцепилась в мои рукава, качая головой.

– Думаю, это твое? – сказала я, показав ей ботинок.

Зу позволила мне вытереть грязь с ее босой правой ноги, надеть кроссовок и завязать шнурки. Должно быть, он свалился, когда она бежала к тем деревьям. Дети услышали, что мы едем, и запаниковали.

– Зу? – Лиам шел к нам быстрыми шагами, и, поскользнувшись, проехался по грязи, приземлившись рядом с нами. – Зу?

Девочка повернулась к нему, восторг на лице Лиама сменился паническим беспокойством. Когда Зу потянулась, чтобы его обнять, парень взял ее за руки и осмотрел каждый сантиметр ее тела в поисках ушибов, порезов – чего угодно, что объяснило бы, почему она смотрит на нас так, будто мы восстали из мертвых, почему она держится за нас так, будто в следующий миг мы можем исчезнуть.

– Это она?! – в надежде крикнул Толстяк, который, спотыкаясь, брел в нашу сторону – Я не вижу…

– Вот… поворачивайся медленнее… – подойдя к парню, Вайда вывела его из-за двери и показала направление.

Толстяк похлопал по переднему карману куртки в поисках одной из своих линз.

– Привет! Что такая девочка делает в этом месте? – спросил Лиам, пока маленькие ручки Зу гладили его лицо и мокрые волосы.

Толстяк плюхнулся на колени, окатив нас брызгами грязи. Он протянул руки туда, где, как ему казалось, находилась Сузуми.

– Ты не одна, так ведь? Ты знаешь, что случается, когда путешествуешь в одиночку, здесь…

Зу повалила его на землю. Грязь хлюпнула под его спиной, и он шумно выдохнул.

– Ладно… порядок, – пробормотал Толстяк, осторожно обнимая девочку и прижимая к себе. – Ты замерзаешь. Нам нужно найти одеяло, прежде чем у нее начнется гипотермия…

Зу выпрямилась и прикрыла рот рукой, из-за чего Лиам разразился смехом. Она тоже улыбнулась в ответ, пусть даже губы ее дрожали, и улыбка вышла слабой и неуверенной. Я сама готова была расплакаться от ее вида.

Я рассматривала ее, стараясь соотнести этот новый образ с тем, который хранился в моей памяти. Волосы Сузуми снова отросли и вились кудряшками около ушей. Все остальное тоже изменилось. Девочка вытянулась и похудела. Болезненно похудела. Щеки ее ввалились. И даже в темноте я увидела, что так же выглядят и остальные – те, кто наконец-то показался из-за деревьев. Они шли к нам, спотыкаясь, моргая от яркого света фар. Я насчитала по меньшей мере двенадцать человек, разного роста, разного телосложения, но все это были дети. Дети.

Кайли и Хина, двоюродная сестра Зу, вышли к нам последними. Один взгляд на Люси, и я сразу вспомнила, как в Ист-Ривере она накладывала нам еду. Я вспомнила запах дыма, сосны, закаты, которые отражались в озерах. Кайли, Хина и Зу – а на самом деле, все дети – смотрели на нас неверящим взглядом.

– Простите, – повинилась Кайли. – Я не поняла, что это вы, иначе я не стала бы стрелять, мы просто… охотники за головами, и солдаты, и все вокруг…

Я услышала, как у меня за спиной прозвучал глубокий вздох.

– Похоже, нам нужно найти еще одну машину, – проговорил Коул. – Не так ли?

Глава пятая

Я настолько зациклилась на своей мечте найти Зу, что ни о чем другом и думать не могла. Как например: если мы все-таки встретимся, что с ней делать потом? И наблюдая, как отреагировал Лиам, увидев девочку, я сразу догадалась, какая мысль все это время крутилась в его голове.

– Я думала, вас приютил ее дядя, – сказала я. – Что случилось? Почему вы оттуда ушли?

– Его там не оказалось. Надо было бы там остаться… но возникла… одна проблема, как только мы туда пришли, – на ходу объясняла Кайли.

Деревья расступились, и мы увидели в темноте леса небольшую поляну. Услышав приближающиеся машины, дети успели затушить костры, но в воздухе по-прежнему стоял запах дыма.

– Какая проблема? – спросил Лиам.

– Очень сложная. Там был один человек, как потом оказалось, хороший. Он… забудь, это неважно. – Кайли тряхнула темными кудряшками, вытирая руки о свою драную рубашку. – И мы отправились дальше, от одного города к другому. Когда я увидела условные знаки, мы пошли по ним – надеялись, что найдем кого-то еще. Но приходилось несладко.

Я почувствовала, как расширяются мои глаза при виде насквозь промокших, сооруженных из простыней самодельных палаток, проржавевших консервных банок и ведер, куда дети собирали дождевую воду.

– Вы приехали на машине, верно? – спросил Лиам. – Где вы ее спрятали?

– За сараем позади дома. – Кайли попыталась выжать рубашку.

Вокруг нас зазвучали незнакомые имена – никого из них я в Ист-Ривере не видела. Люси быстро объяснила, что Томми и Пэт ушли из лагеря еще за несколько месяцев до того, как туда попали мы. В их группе были еще трое, но когда им стало слишком тяжело идти, ребята отстали, и с тех пор о них ничего не было слышно. Остальные десять подростков – всем уже лет по пятнадцать – были бродягами, которых девочки подобрали за время своих скитаний.

Худой и долговязый Томми стоял в компании еще троих подростков такой же комплекции. Из-под его вязаной шапки торчали ярко-рыжие пряди. Пэт, почти на голову ниже Томми, двигался и тараторил, излучая такую лихорадочную, кипучую энергию, что за ним невозможно было поспеть.

– Что ж… – протянул Коул, глядя на печальное зрелище этого походного лагеря. – Вы хотя бы попытались.

К нам наконец подошла Люси, ее светлые волосы, заплетенные в косички, разметались по плечам. На девочке была мешковатая толстовка с эмблемой «Форти-Найнерс»[5], продранные на коленях черные лосины.

– Послушайте, а вы-то, ребята, что здесь делаете? Когда вы ушли из Ист-Ривера?

Вот, черт! Конечно, они ничего не знают. И откуда им было знать. Я взглянула на Лиама, но он смотрел вниз, на вцепившиеся в его руку пальцы Зу.

– Оставим рассказы на потом, – отмахнулся Коул. – Собирайте все, что хотите взять с собой.

– Погоди! Ты о чем?! – воскликнул Лиам. – Притормози! Они даже не знают, во что ввязываются.

Коул закатил глаза, повернулся к детям и хлопнул в ладоши.

– Слушайте меня. Мы были частью группы под названием «Детская лига». Потом президент решил, что хочет уничтожить нас, Федеральную Коалицию и весь Лос-Анджелес. Теперь мы направляемся на север, чтобы обосноваться там и придумать новые веселые способы надрать ему задницу. Есть вопросы?

Томми поднял руку.

– Они разрушили Лос-Анджелес? В смысле, буквально?

– Думаю, время метафор прошло, – ответил Коул. – Лос-Анджелес – это гора горящих обломков. Если хотите – отправляйтесь туда, но военные контролируют границы и шоссе, а еще у них в руках и топливо, и еда, какие там еще остались. А значит, ваша жизнь чертовски усложнится, если вы не найдете себе безопасное место.

Думаю, дети были в самом деле слишком потрясены, чтобы плакать. Они обменялись ошарашенными взглядами, явно пытаясь осмыслить услышанное.

«Жизнь впроголодь этому тоже не способствует», – подумала я, глядя на то, как из-под промокшей от дождя рубашки Кайли торчат ее тощие бедра.

– А там, куда мы пойдем, безопасно? – спросил Пэт.

– Скажи им правду, – резко сказал Лиам. – Возможно, это действительно будет безопасное, надежное место, но у нас всегда будут мишени на спине. Ты никогда ни делаешь ничего просто так, по доброте душевной. Так в чем же подвох, а, Коул? Они пойдут с нами и должны будут драться? Они будут отрабатывать еду и постель?

– Ну, если смотреть на вещи реалистично, мы все будем довольствоваться спальным мешком, – бросил Коул, и в его голосе слышалось раздражение, – но никакого подвоха нет. Если они захотят обучаться, мы будем их обучать. Если они захотят драться – кто я такой, черт побери, чтобы их останавливать? Но мне кажется, что эти дети уже многим пожертвовали, чтобы узнать наконец о причинах ОЮИН и «лекарстве» от этого. И еще мне кажется, что им самим будет непросто найти другую группу, которая поможет вернуться к родителям.

– Не манипулируй ими, заставляя думать, что это…

– Что? – тихо спросила я, отводя его в сторону. – Единственный способ выжить? Лиам… Я понимаю, что сражаться опасно, но и жизнь, какую они ведут сейчас, тоже опасная, верно? Болеть, голодать и все время находиться в бегах? Им необязательно оставаться на Ранчо. Если они захотят, мы их отпустим, как только придумаем безопасный способ это сделать.

Его лицо исказилось от боли: если Лиам с трудом свыкся с мыслью, что во время операций Лиги меня могли схватить, получится ли у него смириться с такой же судьбой для Зу? Неважно, как сильно Ли хотел бы увидеть освобожденные лагеря, узнать, что лекарство действительно существует. Первое, о чем он думал всегда, это о том, чтобы самые дорогие ему люди были в безопасности.

– Когда все это закончится, – сказала я, и мой взгляд метнулся в сторону Коула, который помогал другим детям, усердно собиравшим свои вещи, – мы сможем отправиться куда захотим. Разве это того не стоит? Единственный способ гарантировать ее безопасность – взять Сузуми с собой. Так мы сможем позаботиться о ней.

Нам вообще не следовало ее отпускать.

Парень шумно вздохнул.

– Эй, Зу, как насчет того, чтобы помочь нам устроить небольшую заварушку?

Она подняла на него взгляд, потом посмотрела на меня, насупив брови и сосредоточенно задумавшись. Потом Зу пожала плечами, словно говоря: Конечно. Все равно больше заняться нечем.

– Порядок, – выдохнул Лиам, и я почувствовала, как спадает напряжение. Одной рукой парень обнял за плечи меня, а другой – Зу, и мы пошли туда, где ждали нас остальные. Это знакомое ощущение давало твердую почву под ногами – словно я, наконец, снова обрела связь с окружающим миром. – Тогда – порядок.

Когда мы вернулись к машинам, Толстяк и Вайда уже стояли там, прислонившись к нашему грузовику – каждый со своей стороны. Но если Толстяк чуть ли не подпрыгивал на месте, обрушивая на Зу сотни вопросов и не дожидаясь ответов, Вайда молча одарила ее коротким взглядом, скрестила руки на груди и подошла к нам.

– Эй, Ви, это…

Она не остановилась, не дала мне договорить и не стала отвечать на рукопожатие, когда Зу протянула ей руку. Встретив мой взгляд, глаза Вайды сверкнули, и в них читалось обвинение – совершенно безосновательное. Она стиснула зубы, определенно пытаясь сдержать ядовитую ремарку.

– Можем мы уже убраться с этой проклятой свалки?

И этого оказалось достаточно, чтобы чувство безопасности исчезло. В мои мысли прокралось болезненное беспокойство, разрывающее меня на части. С одной стороны, я должна была догнать Вайду, но другая часть меня, более громкая, более требовательная, хотела остаться там, где я была сейчас, счастливая, погруженная в ту любовь, которую я испытывала к этим троим рядом со мной. Она переполнила мое сердце, когда Зу снова обхватила узкую талию Толстяка, а тот как всегда неловко похлопал ее по голове.

Когда Вайда растворилась в темноте, Лиам повернулся, чтобы посмотреть, куда она направилась. Когда он снова обернулся ко мне, я увидела в его лице вопрос – отражение моего собственного удивления.

Но я понятия не имела, почему она злится.

Было уже далеко за полночь, когда мы доехали до Лодая, и луна уже склонялась к горизонту на западе. Урывками я проспала часа четыре, но совершенно не почувствовала себя бодрее. Мы небыстро катили по городским улицам, через горный хребет, что добавило несколько часов к и без того долгому путешествию. Еще один час ушел на поиски дополнительной машины и бензина, чтобы все смогли уехать. В итоге дорога заняла не меньше десяти часов. Казалось, мы попали в какую-то странную реальность, где время одновременно и растягивается, и сжимается: минуты пролетают мгновенно, но их количество бесконечно. Приступы тревоги и страха то накатывали на меня, то отступали, и я поймала себя на том, что возношу отчаянные, безмолвные молитвы о том, чтобы Кейт и остальные ждали нас на Ранчо. В этот день все и так шло слишком хорошо, и было бы глупо рассчитывать, что так будет продолжаться дальше. Я уже привыкла к тому, что жизнь сначала подбрасывала меня к небесам, только чтобы снова швырнуть на землю.

Вопреки моим ожиданиям, Лодай оказался больше похож на сельское поселение, по крайней мере, на подъезде к нему впечатление сложилось именно такое. Мы катились мимо заброшенных полей. Возможно, когда-то это были виноградники, которые оставили увядать и умирать. Рядом в несколько рядов тянулись длинные серебристые склады.

– Туда, – продолжая удерживать руль одной рукой, Коул указал на какую-то точку.

Удивительно, как он смог что-то разглядеть в темноте. Я не видела ничего.

– Они там?

– Скоро узнаем.

К тому времени, как мы въехали на окраину города, небо уже расцвело бледно-розовым. Наши машины ехали по пустым улицам, выстроившись в короткую колонну. Настроение Коула снова резко поменялось, и по мере того, как машина замедляла свой бег, его лицо светлело прямо на глазах. Сначала мы свернули на площадку с подержанными автомобилями, а потом покатили к одному из пустых мест под навесом рядом с грузовиком электрической компании и развалюхой, похожей на фургон дезинсектора.

«Теперь это уже не площадка подержанных машин, – подумала я. – По крайней мере, сейчас».

– Ладно, Конфетка. – Коул глубоко вдохнул и, посмотрев в потолок, что-то тихо пробормотал. – Ты готова?

– А как поступим с ним? – кивнула я на лежащего Клэнси.

– Оставим здесь. Я только что вколол ему еще одну дозу. Вернусь за ним, как только мы убедимся, что там безопасно.

Не могу сказать, что эта идея мне понравилась, но сил спорить все равно не было. Так что я молча кивнула. К тому же парень по-прежнему дышал тихо и ровно, а снаружи его скрюченную фигуру видно не было. Еще я проверила, что руки и ноги Клэнси все так же крепко связаны. Кажется, это была моя последняя связная мысль.

Когда я выбралась из машины, все тело болело от изнеможения, язык распух, а глаза слезились. Лиам сразу же подбежал ко мне, вопросительно кивнув в направлении грузовика. Я только отмахнулась и, когда он обнял меня, откинулась на его руку. Я пыталась пересчитать детей, каждый раз начиная с Зу и Хины, но даже не досчитав до десяти, опять сбивалась, и приходилось начинать снова. Я сосредоточилась на одном – на голосе Толстяка, который забрасывал Вайду вопросами о том, что скрывают размытые формы вокруг него. И это помогало мне сохранять концентрацию. Но все равно потратила много времени, чтобы сообразить, почему это мы стоим на улице, столпившись у дверей какого-то бара с названием «Улыбнись».

Лиам проследил за моим взглядом.

– Она ни слова не сказала Зу, – тихо произнес он. – Я знаю, что милой ее не назовешь, но разве это нормально? И если так будет продолжаться и дальше, я точно вмешаюсь.

Я снова посмотрела на Вайду.

– Ей нужно время, чтобы привыкнуть. Я с ней поговорю.

Коул заглянул в одно из окон, не обращая внимание на то, что знак «открыто» не горел. Шумно выдохнув, он попробовал открыть дверь. Заперто.

– Это бар? – прошептал Толстяк у меня за спиной. – Нам же нельзя входить? Туда же пускают после двадцати одного.

– О, Бабуля, – вздохнула Вайда. – У меня даже слов нет.

Я заглянула в ближайшее окно и увидела светлую, отполированную древесину, пустые полки за барной стойкой и красный кожзаменитель повсюду. Старые постеры, рекламирующие гастрольные туры известных рок-групп, чередовались с фотографиями девушек в бикини, опиравшихся на спортивные машины.

– Нам придется вламываться внутрь? – спросила я у Коула.

– Не-а. Я просто проверяю, используется ли это заведение в качестве прикрытия. Вход на Ранчо находится за баром.

На секунду я растерялась, подумав, что он имел в виду «за барной стойкой». Но вместо этого Коул махнул в сторону короткого переулка между пабом и пустым магазином. Мы потянулись за ним следом, перешагивая через мусорные кучи и обходя сложенные друг на друга пустые ящики, пока не дошли до запасного выхода. Коул ввел шесть цифр на электронной кодовой панели. Устройство мигнуло, пискнуло, и дверь распахнулась. За ней обнаружилась комната, на вид обычная подсобка, вдоль стен тянулись полупустые полки.

– Убежище глубоко внизу, – не оборачиваясь, бросил Коул. – Кто-то боится высоты? Темноты? Нет, конечно, нет. Ребята, вы – супер. Просто будьте осторожны, ладно?

Глубоко внизу. Господи, еще один подземный тоннель? Держу пари, что он длинный. Рядом с баром никаких строений больше не наблюдалось, и, значит, до основной базы было еще очень далеко. Вход в штаб-квартиру в Лос-Анджелесе был устроен похожим образом. Точкой входа был паркинг, в котором нужно было спуститься на лифте к проходу, который мы называли Трубой. Этот тоннель был адски отвратительным – канализация воняла, а стены были скользкими от грязи. Уверена, дорога в преисподнюю выглядит точно так же.

Для того, чтобы добраться до люка, который вел в тоннель к Ранчо, нам всем пришлось набиться в маленькую спальню в задней части бара, поднять кровать и отодвинуть ковер, который прикрывал люк. Когда Коул рывком открыл дверцу, наружу вырвался порыв холодного, застоявшегося воздуха.

– Круто, – сказали Томми и Пэт, наклонившись, чтобы заглянуть вниз, в слабо освещенное помещение. Посмотрев на Люси, Кайли состроила гримасу, но начала спускаться третьей, следом за Коулом. Большинство измученных подростков послушно ныряли в полумрак, сейчас им было не до вопросов. С младшими оказалось сложнее. Зу и Хина воплощали собой полное изнеможение. Они стояли покачиваясь, будто хлопнули в том баре пару стаканов и не могли сконцентрировать взгляд на Лиаме, даже когда он помогал им перебраться через крышку люка и встать на ступеньки. Потом мы с ним помогли Вайде спустить вниз полуслепого, невероятно сердитого Толстяка. И вот настала и очередь Лиама.

Я знала, что это неразумно, поддаться страху, который замаячил у меня за спиной и приставил нож к горлу. Я знала, что сейчас опасности нет, что дети уже спустились вниз и с ними было все в порядке, что мне надо пошевеливаться, если я вообще хочу когда-нибудь добраться до Ранчо. Я все это знала. Но все равно не могла сдвинуться с места.

Заметив мое выражение лица, Лиам изобразил ободряющую улыбку. Несмотря на то, что между нами висело столько недосказанностей, он по-прежнему мог прочитать каждый мой страх. Парень провел ладонью по моим волосам, потом прижал ее, теплую, к моей щеке и поцеловал меня в висок.

– Другой тоннель, другое направление, другой финал, – пообещал он. – Договорились?

Я сглотнула и заставила себя кивнуть, а потом ступила на лестницу. В тот момент, когда его светлые волосы исчезли из вида, я почувствовала, как мой желудок сжался, а кожа пошла мурашками. Другой финал. Я крутила в голове эти слова. Финал.

Это было только начало.

Я выпрямилась, поправила собранные в хвост волосы и сделала первый шаг. Второй. Третий. Я старалась не думать о том, что тьма словно образует колодец, поглощая меня. Как раз в тот момент, когда я решила, что придется спускаться целую вечность, я наконец-то почувствовала под ногами твердую землю.

Наверху еще было утро, но здесь все казалось каким-то странным, почти нереальным. Тоннель подсвечивался рождественскими гирляндами. Некоторые из них мигали, какие-то явно перегорели, но мы видели, куда шли. Пол был сделан из сверхпрочного бетона. От низкого потолка и узких стен отражался каждый возглас, так что шепоты и вздохи снова возвращались к нам из темноты, будто призраки. Я делала один неровный вдох за другим, чувствуя, как кровь отбивала настоящий басовый ритм у меня в голове. Штаб в Лос-Анджелесе несомненно строили по образцу этого. Только, если верить Коулу, этот был меньше, и его часть находилась над землей. Все равно сходство было достаточно сильное, чтобы сейчас по моей спине пробегала дрожь.

Мое сознание играло в кошки-мышки со всем, что я видела и слышала вокруг, а еще я видела словно сквозь мутные очки. Из-за этого начинало казаться, словно я погрузилась в чьи-то воспоминания. Запах пота и мокрой одежды. Вайда стонет от боли. Бледный Толстяк безнадежно уставился в темноту. Лиам несет Зу, которая отключилась, устроившись у него на спине и обхватив его руками за шею. Мы шли уже так долго, что временами я забывала, куда мы направляемся.

Далеко впереди Коул, который уже поднимался по очередной лестнице, врезался во что-то металлическое – большой ржавый квадрат, видимо, дверь. Со стороны тоннеля на ней не было ручек. Нужно было, чтобы нас впустили изнутри.

– А что, если там никого нет? – донесся до меня вопрос Толстяка. Собрав все душевные силы, я попыталась сделать вид, что вообще его не слышала.

Еще минуту Коул колотил по двери кулаком, а когда остальные дети столпились у него за спиной, то начали колотить по ней вместе с ним.

«Никого нет, – подумала я. – Они не добрались сюда».

Мне не хватало воздуха – стены так тесно обступили меня со всех сторон, дети у меня за спиной заслоняли путь обратно. Я почувствовала, как Лиам обнял меня за плечи, но от тяжести его руки моя грудь сжалась еще сильнее. У меня подкашивались ноги, я уже покачнулась, но тут послышался громкий вопль, и тоннель залил поток света.

Кейт?

Я прищурилась, пытаясь разобрать, чей силуэт возник за дверью, когда Коул выкрикнул:

– Привет, Долли!

– О боже! – еле слышно воскликнула какая-то девочка – в ее голосе слышался слабый акцент, может, она из Нью-Йорка? Нью-Джерси. – Скорее, заходите… боже! Мы думали… мы уже начали думать, что нам придется выйти наружу и искать вас.

Лиам провел нас вперед, по лестнице, к свету. Я не осознавала, как замерзла, пока меня не окатила волна тепла. Я зашла внутрь, моргая от яркого света флуоресцентных ламп над головой.

Долли тяжело вздохнула и двинулась мимо столпившихся детей, пока не дошла до нас с Лиамом. Она переводила взгляд с него на Коула и обратно.

– О боже, и второй Стюарт здесь? И как это мир устоял?

– Просто дурацкая удача, – хмыкнул Коул. – Все уже здесь?

Долли замешкалась с ответом.

– Ну… не вполне.

– Кейт? – вырвалось у Вайды, которая произнесла это слово с нескрываемой надеждой.

– Коннер как раз в порядке. Она безумно беспокоилась о всех вас.

Бросив взгляд на мое лицо, Лиам еще крепче меня обнял. На его лице отразилось такое искреннее беспокойство обо мне, что я прислонилась к парню, и мои губы сами собой растянулись в улыбке. Вот только первое чувство, которое пришло на смену страху, не было восторгом или облегчением. Это пришло потом. Но сначала меня пронзило внезапной, острой болью, разрывавшей сердце. Она не знает. Кейт выжила, добралась сюда, хотя шансов на это практически не было, и она ждала. Ей наверняка уже сообщили о том, что мы дошли. Но Долли ничего не знала про Джуда. Теперь главное не броситься Кейт на шею, чтобы выплакаться и все ей рассказать. Она ничего не знает.

А теперь узнает.

– Что ты имеешь в виду под «не вполне»? – прищурился Коул, осматриваясь по сторонам. – Десять человек добрались сюда, чтобы расконсервировать это место, верно? И Коннер привела сюда дюжину…

Долли неловко переступила с ноги на ногу, и ее кроссовки скрипнули. От необходимости отвечать ее избавил топот босых ног, шлепающих по плиткам. Мое сердце подпрыгнуло к самому горлу, когда из-за угла зала на полной скорости вылетела светловолосая голова – Кейт.

Вайда бросилась к ней, проталкиваясь сквозь толпу детей, которые отделяли их друг от друга, едва не сбив их обеих с ног.

– Мне так жаль, так жаль, – повторяла Кейт, – мы оказались за пределами зоны атаки, у самой ее границы, и не могли пробраться обратно через баррикады, которые там соорудили…

Кейт посмотрела через плечо Вайды туда, где стояла я, мы встретились взглядами, и на ее лице появилась улыбка облегчения. О боже, о боже, она не знает… Я не могла заставить себя заговорить, не могла пошевелиться. Жар разлился по моей коже, из каждой поры каплями пота сочились вина, стыд, гнев и печаль. А потом женщина посмотрела не на меня и не на Вайду, а на пустое место рядом со мной. Она осмотрела весь зал, переводя взгляд с одного ребенка на другого, все крепче прижимая Вайду к себе. Она искала его.

В конце концов, мне и не пришлось ничего говорить. Должно быть, она все поняла в ту же секунду, когда увидела мое лицо.

Лиам нащупал мою руку и крепко сжал пальцы, притягивая ближе к себе. Я уткнулась лицом в его надежное плечо, слушая биение его сердца у самого уха, пытаясь перевести дыхание и остановить слезы, которые катились из глаз.

– А как насчет… – Долли положила руку на плечо Томми. – А как насчет того, чтобы я показала вам, где вы можете помыться и поспать? Все комнаты открыты. Просто выберите ту, что вам понравится. С простынями и одеялами мы разберемся завтра, простите.

– Что случилось с постельным бельем? – понизив голос, спросил Коул.

– Его забрали. – Долли, дернув плечом, посмотрела на Коула и показала ему глазами на детей. Кивнув, Коул перестал задавать вопросы.

Девочка проводила нас в еще один светлый белый зал. Это было большое, размером со школьный спортзал, помещение, просторное и заполненное спальными мешками и матрасами. В воздухе стоял острый запах хлорки. Под ярким светом ламп кожа выглядела еще бледнее, и на ней еще сильнее проступили пыль и грязь. На стены скотчем были приклеены фотографии, которые взметнулись вверх, когда в зал ввалилась целая толпа.

«Отдохнуть, – подумала я. – Наконец-то я смогу остановиться».

– Эй, Конфетка, – позвал меня Коул. – Не хочешь пойти с нами, ненадолго? Я хочу известить Кейт обо всем, чтобы у нее была полная картина.

Лиам еще крепче сжал мою руку, и я почти сказала «нет» – я не думала, что смогу справиться с разговором с Кейт, пока не отдохну. Но мы с ним вместе были там. И я хотела знать, где сейчас остальные агенты.

– Я вернусь через секунду, – пообещала я Лиаму. – Выбери для нас хорошую комнату.

– Ну ладно… – неуверенно начал он, но все-таки спустился по лестнице вместе с остальными, всего раз оглянувшись на меня через плечо.

Коул махнул мне рукой, приглашая проследовать за ним в комнату, расположенную слева, сразу после выхода из тоннеля, но я задержалась еще секунду, стараясь получше рассмотреть все вокруг. И увиденное меня не слишком впечатлило.

Штаб в Лос-Анджелесе всегда казался мне запущенным и обветшалым – будто кто-то вырыл глубокую яму, залил туда немного бетона, замостил какой попало плиткой, расставил разномастные столы и парты. Провода и канализационные трубы тянулись прямо у нас над головой, и с горячей водой всегда были перебои. Но Ранчо выглядело так, будто его давно забросили. Хотя агенты пробыли здесь как минимум неделю, от пола вздымались облака серой пыли и грязи. Дверные ручки были сломаны и болтались на соплях. Краска осыпалась со стен, лампочки либо перегорели, либо вообще отсутствовали, поэтому отдельные участки коридора оставались в темноте. Потолочные плитки рассыпались в пыль, куски, что попадали на пол, просто отпихнули в угол. Казалось, всем было все равно, и когда я это осознала, во мне всколыхнулась волна тревоги. Так обращаются с местом, где не планируют оставаться. Которым не планируют обладать.

– Чушь! Это абсолютная хренова чушь! – донесся до меня голос Вайды, когда я уже входила в комнату. Зайдя внутрь и захлопывая за собой дверь, я чуть не врезалась в стену, заставленную архивными шкафами. На другой висели нескольких карт США в рамках. В крохотном помещении едва поместились письменный стол и три стула.

«Должно быть, это был кабинет Албана, – подумала я, – когда Лига еще базировалась здесь». Это помещение не было так забито всяким хламом, как его кабинет в Штабе, но некоторые предметы, в том числе помятый американский флаг, висевший на стене, явно принадлежали ему.

– Как только мы выбрались из Лос-Анджелеса, Сэн связалась с Ранчо и сообщила, что они направляются в Канзас, – объяснил мне Коул, который сидел рядом с Кейт, облокотившись на письменный стол. Кейт смотрела вниз, напряженно скрестив руки на груди, напряженно о чем-то размышляя. Вайда в столь стесненном пространстве умудрялась ходить взад-вперед, уперев руки в бока.

– И потом все они ушли, – закончила я. Проклятье. Коул был уверен, что агенты, которые успели покинуть Штаб, чтобы найти для нас транспорт, были, по меньшей мере, достаточно верны Кейт, чтобы у них возникло желание остаться и помочь нам.

– И забрали с собой практически все, что не было прибито, включая большую часть еды, – сказал Коул. Я была поражена тем, насколько спокойным он выглядел. – Кейт и Долли собирались отправиться нас искать. Похоже, ты действительно всех убедила, что мы направляемся в Канзас. Нам придется обустраивать это место заново, но с этим мы сможем справиться.

Кейт вскинула голову.

– Что ты имеешь в виду, «убедила»?

– Ты сама понимаешь, – проговорила Вайда обжигающе едким тоном. – Так это ты отослала их прочь?

Я подняла руки, борясь с желанием прижаться спиной к двери и убраться как можно дальше от этих яростных взглядов.

– Да, я это сделала. Я заставила их отправиться прямо в Канзас, чтобы мы могли отвязаться от них, когда пересечем границу штата. Но мне следовало бы позаботиться и о том, чтобы они не связались со здешними агентами до того, как мы сюда доберемся.

– Какого черта? – яростно прошипела Вайда.

– Поддерживаю, – сказала Кейт, одарив Коула холодным взглядом. – Объясни поподробнее, чего ты надеялся этим добиться.

– Ну, к примеру, попытаться спасти жизнь всех этих детей? – возразил в ответ Коул, сложив руки на коленях. – Вы хотите знать, что планировала ваша подружка Сэн? Они собирались разделить детей по разным машинам, отвезти их достаточно далеко от Лос-Анджелеса, чтобы те успокоились, а потом сдать их и получить вознаграждение.

Кейт побледнела еще сильнее, если это вообще было возможно. Вайда наконец перестала ходить взад-вперед.

– Ты не можешь знать наверняка… – начала Кейт.

– Я видела это в ее сознании, – перебила ее я, позволив тому яду, который скопился у меня внутри, пропитать и мои слова тоже. – Она спланировала все детали. Деньги были нужны им, чтобы купить оружие и взрывчатку на черном рынке. Они хотели нанести удар по Вашингтону. Так что им было совершенно невыгодно помогать нам с освобождением лагерей.

– Наш план сработал в точности так, как мы и рассчитывали, – добавил Коул. – По большей части. Да не бесись так, Коннер. Никто не пострадал. Разошлись без потерь. И то, что другие агенты тоже ушли, еще одно подтверждение тому, что наши предчувствия на этот счет были верны. Никто не хочет помогать детям. По крайней мере, мы сумели добраться до Ранчо. И мы сбили их с толку, так что они не знают, каковы наши планы. Если их задержат или они наткнутся на приятелей президента Грея, они выдадут лишь ложные сведения о нас. А это место – отличная база для нас, а не для них. Здесь тихо, у нас есть электричество и вода, а теперь и места для работы хватает.

– Ага, и посмотри-ка, чего у нас нет! – Кейт наконец-то взорвалась. Ее бледное лицо залила краска, и она едва сдерживала гнев, который клокотал в ней. – Ты отослал прочь обученных профессионалов – тех, кто мог бы организовать столь нужные тебе налеты на лагеря, тех, кто смог бы защитить всех этих детей! Нам нужно было потратить какое-то время, чтобы привлечь их на нашу сторону! А не манипулировать ими, чтобы заставить думать, будто уйти прочь – их собственная идея. И вообще, как ты смеешь принимать такие решения, даже не посоветовавшись со мной? Я не могу… – Она покачала головой и так свирепо посмотрела в мою сторону, что мне пришлось отвести взгляд. – Руби, что происходит?

– Остынь, Коннер. – Теперь в голосе Коула послышалось напряжение. – Мой план – обучить детей сражаться. Вооружить их.

– Вооружить себя, – резко поправила его Кейт. И если бы Вайды не было в комнате, даже не знаю, что Коул мог бы сказать или сделать в ответ на это. Он сжал кулак, прижав его к себе. – Я понимаю, Коул… – снова заговорила женщина. – Понимаю. Но это было неправильно. Они забрали серверы. У меня остался один ноутбук и только потому, что я забрала его к себе, чтобы поработать, и спрятала, когда агенты заговорили об уходе. Они заблокируют нам доступ к системе, и что мы тогда будем делать? Ты сжег этот мост, не оставив нам шанса на возвращение.

Лига потратила без малого лет десять, выстраивая информационную сеть, хранившую данные обо всем: местонахождение бывших политиков, доступ к базам данных об охотниках за головами и СПП, планы зданий, местоположение секретных тюрем. Я рассчитывала, что мы воспользуемся ею, чтобы организовывать атаки на лагеря. По меньшей мере, нам понадобятся немногие имеющиеся спутниковые фотографии этих мест.

– Зеленые смогут взломать сеть Лиги, это даже не вопрос, – бросил Коул. – Ведь именно они ее и создавали. И я принял меры, чтобы убедиться, что мы сможем скопировать все исследования лекарства. У меня только один вопрос: где флешка с данными, которые я украл в корпорации «Леда»? С материалами о том, что вызвало ОЮИН?

Кейт отвела взгляд, стиснув зубы. Она с трудом сглотнула, а потом достаточно долго молчала, и я поняла, что дела обстоят еще хуже.

– В мусорном ведре. Мы были слишком близко к городу, когда сработал электромагнитный импульс. И он ее полностью стер… Прости, я хотела бы… – Она покачала головой и умолкла.

Услышав это, я тяжело шлепнулась на один из стульев. Мне все больше казалось, словно я иду по длинному тоннелю, проталкиваясь сквозь толпу, которая рвется мне навстречу. И почти пропустила саркастичное восклицание Коула:

– О, чудесно.

И не заметила, что Кейт встала и уже идет к двери.

– Куда ты собралась? – спросил Коул. – Дай детям еще немного поспать.

– Я иду не к детям, – холодно сказала она. – Я собираюсь догнать других агентов, чтобы исправить то, во что ты нас впутал. Убедить их вернуться, чтобы мы смогли работать вместе.

Ее ледяной голос пробрал меня до костей. Я никогда не видела ее такой, или, по крайней мере, я никогда не ощущала, как на меня надвигается вся сила ее гнева. Но я разозлилась не меньше – я была просто в ярости. Она бросила нас, ее не было рядом, когда она была мне нужна, и я делала все, что могла, чтобы остальные выжили.

– Ты хочешь, чтобы они вернулись? – спросила я. – Кто? Те, кто одним щелчком списали тебя со счетов, чтобы поиграть в террористов, или те, кто хотели продать нас СПП?

Кейт не могла даже смотреть на меня.

– Я уверена, что произошло какое-то недопонимание…

– Ты права, – кивнула я. – Я не понимала, насколько упорно ты будешь отрицать, кем являются эти агенты на самом деле…

– Руби! – рявкнула Вайда. – Заткн…

– Не знаю, сколько еще доказательств я должна тебе предоставить, но этим агентам всегда было наплевать на Лигу, к которой ты присоединилась, на тех, кто по-настоящему беспокоится о детях, все еще запертых в лагерях, умирающих каждый день от болезни, которую мы вот-вот научимся лечить. Нам не нужны эти агенты! Нам не нужно, чтобы они бросали тень на то, что мы пытаемся делать здесь! Проснись!

– Не в моих правилах посылать детей наружу, чтобы они стали пушечным мясом, – проговорила Кейт.

– Раньше у тебя с этим не было проблем, – горько сказала я.

– Ты была под присмотром обученных агентов, которые руководили оперативными группами…

– Верно. Ты сейчас про тех агентов, которые потом обратились против нас и стали убирать детей, одного за другим? Как насчет Роба? Того, который попытался убить меня и Вайду, подстроив «несчастный случай». Ты вообще в курсе, что он выслеживал нас? Он охотился на нас! Он заткнул мне рот кляпом!

Вайда застыла на месте, ее лицо стало пепельным. Стремление всегда и во всем защищать Кейт явно боролось с той Вайдой, которая знала правду. Коул протянул руку, чтобы положить ее мне на плечо, но я отодвинулась, ожидая, что Кейт посмотрит на меня. Ожидая ответа.

– Мы с Долли отправимся завтра, как можно раньше, – тихо сказала она. – Агенты ушли лишь несколько часов назад. Мы еще можем догнать их.

Я почувствовала себя так, будто она дала мне пощечину.

– Ладно. Тогда иди.

– Удачи, – добавил Коул, но в его голосе слышалась лишь тень насмешки.

Ее потухший взгляд скользнул по мне в последний раз, и женщина вышла из комнаты, резко распахнув дверь, которая с грохотом за ней захлопнулась. Вайда тут же бросилась за ней: я видела, как они прошли мимо стеклянных стен серверной и наконец исчезли из виду. Я не хотела, чтобы мы так расстались, и потому направилась вслед за ними.

Коул поймал меня за руку и потянул назад.

– Дай им остыть. Они просто расстроены, но это было неизбежно.

– Правда? – Вопрос вырвался наружу, прежде чем я успела остановиться, и сомнения прорвались на волю через мое израненное сердце.

Со стороны двери, ведущей в тоннель, послышался еще один громкий вскрик – этот звук заставил меня подскочить, и мы оба бросились в коридор. Я была так уверена, что увижу, как Кейт несется вниз во тьму, готовая реализовать свое намерение уйти, что грязные, усталые лица восьми детей, подействовали на меня как удар в грудь. Они стояли там, насмерть перепуганные. В самом конце плелась сенатор Круз, отталкивая руки, протянутые помочь ей преодолеть несколько последних ступенек. Она осмотрелась по сторонам, избегая оценивающего взгляда Долли, которая возникла слева от меня.

– Добрались за рекордное время! – воскликнул Коул, по очереди хлопая по спине каждого, получая в ответ улыбки и радостные объятия. – Столкнулись с какими-то проблемами?

– Нет, твои инструкции насчет того, как спуститься на базу из паба, нас немного озадачили, но, увидев это заведение, мы сразу поняли, что к чему.

Зак, высокий загорелый парень, который в Лиге был лидером одной из групп Синих, как всегда лучился уверенностью. Он расчесал пятерней свои темные волосы и осмотрелся по сторонам.

Но если Зак смог расслабиться, то Нико представлял собой совсем иную картину. Он выглядел жалким и перепуганным, а его всклокоченные черные волосы торчали во все стороны, как будто он последние несколько дней только и делал, что растерянно ерошил их рукой. Нико обхватил себя руками и глубоко дышал. По крайней мере, пока не увидел Кейт. Она пробилась к нему, распихивая остальных, но вместо того, чтобы броситься к ней, как это сделала Вайда, Нико выпрямился, закрыл лицо руками и начал всхлипывать.

Звуки, которые он издавал, сложно было определить как-то иначе. Всхлипы начали заглушать восторженную болтовню, оборвали все расспросы, поглотили смех, который сменился на шепот. У меня внутри все сжалось, но я отвернулась и позволила серому шуму помех поглотить и мой слух. Никто больше не подошел к нему. Только сенатор Круз, выражение лица которой ясно продемонстрировало, что она думает о нас сейчас. Она обняла его даже раньше, чем Кейт.

Я спросила у Долли, где находятся душевые и спальни. Я была рада, что у меня есть повод убраться подальше от рыдающего Нико, разочарованной Кейт, от тех, кто беспечно восторгался местом, разоренным до такой степени, что здесь было почти невозможно жить.

Судя по тому, что я успела увидеть, Ранчо размещалось на двух уровнях, по два параллельно идущих коридора на каждом. С обоих концов коридоры заканчивались небольшими холлами и соединялись двойными дверями. Вдоль стен тянулись закрытые двери. В том холле, который выходил на лестничную клетку, размещалось несколько тесных спален, кухня и прачечная. Одна дверь была открыта. Я заглянула внутрь и увидела четыре двухъярусных кровати.

Из соседней комнаты раздавались приглушенные голоса. Я узнала голос Толстяка, который громко воскликнул: «Что?». Подойдя ближе, я уже взялась за дверную ручку, удивляясь, зачем они вообще закрылись.

– …она что, не могла просто сказать нам? – разглагольствовала Вайда. – Ни-хрена-не-верю. Если наши жизни были в опасности, она не должна была скрытничать с Коулом. Мы должны были стать первыми, кому она расскажет!

Я прислонилась к двери, прижавшись к ней лбом, и продолжила слушать.

– Они с Коулом уже некоторое время ведут себя как друзья-приятели, – проговорил Толстяк. – Я не удивлен, что они провернули что-то в таком духе.

– В этом нет никакого смысла… – Лиам заговорил тише, и я уже ничего не могла разобрать, впрочем, все равно я уже отшатнулась от двери. Кровь шумела у меня в ушах из-за того, каким возмущением были пронизаны их голоса.

Я спустилась в коридор, к кладовке с бельем, которую упомянула Долли. Все полотенца уже разобрали, но в мешке с одеждой, который забыли агенты, когда обчищали это помещение, нашлась мягкая, большая рубашка. Я вытащила ее и отправилась в душевую, благодаря судьбу за то, что мне не нужно будет снова надевать ту же грязную одежду.

Когда я вошла в одну из душевых кабинок, разделась и встала под душ, не дожидаясь, пока вода успеет согреться, все, что происходило с нами до этого, показалось мне плохим сном. Вода вырвалась из заржавевшей лейки и ударилась о мою кожу холодным потоком, который сразу подействовал на меня успокаивающе и пригасил пульсацию в висках. В каждой кабинке были установлены дозаторы мыла и шампуня – большие контейнеры промышленного размера, которые уже были полупустыми. Я позволила себе ссутулиться и просто смотрела вниз, туда, куда утекала вода, закручиваясь у меня под ногами. Я сделала вдох. Пятна грязи в районе ребер, которые мне никак не удавалось отмыть, оказались синяками. Я вдохнула. И выдохнула.

Я просто дышала.

Глава шестая

Не знаю, спала ли я на самом деле, то погружаясь в бессознательное состояние, то снова выныривая из него. Я лежала на спине, сложив руки на груди, и слушала, как пробуждается Ранчо. В коридоре раздавались голоса: дети перекрикивались друг с другом, спрашивали о вещах, которые положили в стирку, жаловались на нехватку горячей воды в душе, смеялись. Я только закрыла глаза снова, как меня позвала Вайда.

«Вставай, – приказала я себе. – Ты должна с этим справиться».

Я свесила ноги с кровати, потерла лицо и попыталась пригладить волосы, снова собрав их в хвост. Когда я вышла из комнаты, Вайда уже дошла до конца коридора и повернула обратно.

– В чем дело? – спросила я.

– А? Наконец-то проснулась наша детка, спящая красавица! – выпалила она. – Они ждали тебя – они ждали тебя целый час, а ты так и не появилась! Что? Ты, блин, слишком хороша, чтобы хотя бы с ними попрощаться?

Словно что-то холодное свернулось у меня в животе.

– Кейт и Долли уже ушли?

За последние несколько месяцев случилось столько всего, что было даже странно, как сильно это задело меня. Не задержались, чтобы попрощаться, не остались, чтобы дать нам объясниться. Вместо этого Кейт была готова умолять агентов вернуться назад, рискуя разрушить все, чего мы добились, убедив их уйти. Она собиралась все испортить, думая, что делает это ради нас.

– Уже почти три часа дня, – сообщила Вайда.

Я недоверчиво уставилась на нее. Тогда выражение ее лица все-таки стало чуть менее ледяным. Девушка покачала головой, что-то буркнув себе под нос – а я сделала вид, что этого не услышала.

– Ты проспала все это время? Похоже, тебе досталось сильнее, чем я думала.

– Слушай, – начала я, – насчет того, что случилось раньше…

Вайда подняла руку.

– Я поняла. У меня есть только один вопрос: почему ты мне ничего не сказала о плане Сэн? Считала, что я пырну эту суку прямо в почку?

– Возможно, отчасти и поэтому, – признала я.

– Тогда ты знаешь меня не так хорошо, как думаешь, – усмехнулась девушка. – Потому что я бы дотянулась прямо до сердца. Но… в общем, ты права.

– Где все? – спросила я.

– Бабуля где-то лежит и дуется, – ответила Вайда, – Бойскаут докапывается до всех на кухне.

– Что? Почему? – Вайда пожала плечами, и тогда я спросила: – А Зу?

В одно мгновение ее лицо исказилось снова. Когда она заговорила, ее острый как бритва тон мог бы содрать с меня кожу.

– Я что, похожа на человека, который имеет, блин, хоть какое-то понятие, где она?

– Вайда, – начала я, – серьезно…

Что бы это ни было, она не хотела это обсуждать и направилась к лестнице.

– Нам нужно об этом поговорить, – настаивала я, догоняя Вайду. Но она оглянулась и посмотрела на меня так, что я остановилась. Так смотрит тот, кто хочет, чтобы его оставили в покое.

– Кстати, если ты решишь, что тебе есть до этого хоть какое-то чертово дело, – вдруг проронила Вайда. – Когда Кейт спускалась вниз по тоннелю, она мне кое-что сказала: передай Руби, что, играя с огнем, только обожжешься. Это тебе о чем-то говорит?

– Нет, – помолчав, ответила я. – Понятия не имею, о чем это она.

Вайда была отчасти права. Лиам был в кухне, хотя на самом деле он забрался в кладовку за плитами и раковинами в дальнем темном углу. Парень оставил дверь широко открытой – маленький фонарик, который он держал в зубах, света давал мало, – и царапал что-то в небольшом блокноте на пружинке. Я протянула руку и щелкнула выключателем, готовая пошутить о том, как это Лиам его не заметил, но… ничего не произошло. На всякий случай, я сделала еще пару попыток.

Лиам вынул фонарик изо рта и улыбнулся. И этого было достаточно, чтобы прошедшие несколько часов начали таять на глазах, превратившись в мутную лужу, через которую я просто переступила.

– Знаешь ли ты, что у нас не хватает тридцати шести лампочек? И зачем им вообще понадобилось забирать и лампочки? – недоумевал Лиам.

– Тридцать шесть – это очень точное число. – Я попыталась улыбнуться ему в ответ. – Это твое лучшее предположение?

Он смутился.

– Нет, я посчитал. Я уже осмотрел все Ранчо с Кайли и Зу. Еще нам не помешали бы пять новых дверных замков, литров десять жидкости для стирки, и пару дюжин полотенец. А это… – Лиам обвел рукой полупустые полки перед собой. – Это наводит тоску. Где они вообще нашли столько консервированной свеклы. И что с ней можно сделать?

– Ну, бывает жареная свекла, свекольный суп, маринованная свекла…

– Уф. – Лиам зажал уши и передернулся от отвращения. – Я бы лучше попытал счастья с тушеными помидорами.

– Все действительно настолько плохо? – спросила я, тоже протискиваясь в кладовку.

Нечего было и спрашивать – все и так было видно. На самом деле, ситуация была довольно хреновая. Нам остались консервированные овощи и бесполезный фастфуд в виде соленых крендельков и чипсов. А еще несколько батонов, да пара кусочков торта в холодильнике.

Я откинулась на Лиама, который все еще шарил по полкам, надеясь найти макароны, банки с супом или овсянку, и закрыла глаза. Его теплая грудь касалась моей спины, и мне нравилось, что я могу ощутить то, как он произносит каждое слово – словно всем телом. Лиам наклонился ко мне и нежно потянул за волосы.

– Нагнал на тебя тоску, да?

– Нет, прости, я слушаю, – ответила я. – Ты что-то сказал о Люси?

– Ага. Она же отвечала за продовольствие в Ист-Ривере. Была в этой группе. Так что, она нам поможет с распределением и посоветует, на что нацелиться в первую очередь.

Верно. Нужно организовать группу, которая будет совершать вылазки за провизией. Только согласится ли на это Коул? Нас и так здесь было слишком мало, разве что ситуация станет абсолютно безнадежной. И он точно никогда не позволит выпустить наружу нас с Лиамом.

– Ты устала, – вздохнул парень, погладив мое лицо подушечкой большого пальца. – Куда ты вчера исчезла? Я попробовал тебя дождаться, но, как только лег, вырубился в ту же секунду.

– Я приняла душ, но сил искать нашу комнату не было совсем, – ответила я.

Как я могла признаться, что даже не собиралась в нее возвращаться? Я не хотела отвечать ни на какие вопросы – не сейчас, когда мне нечего было им сказать, а на сердце лежал камень. После тяжелого разговора с Кейт сражаться дальше я была не в состоянии.

– Уснула на первой попавшейся свободной кровати.

Лиам взял маленькую жестянку с фруктами и открыл прежде, чем я успела отказаться. Он продолжил тщательно пересчитывать продукты на полках, а я опрокинула содержимое баночки себе в рот. По лицу Лиама я видела, что он мысленно проигрывает возможные варианты разговора, все вопросы, которые он хочет мне задать, и с каждой секундой, которую мы проводили в молчании, мне становилось все тревожнее.

– Не хочу тебя об этом спрашивать, но… ты же собиралась нам рассказать и об агентах, и о том, что ты сделала, верно? И когда бы выяснилось, что сюда добрались только дети, ты объяснила бы нам, что происходит?

– Слушай, я должна была все рассказать, как только мы выбрались из города, – пробормотала я. – Это просто… вылетело у меня из головы. Столько всего случилось потом.

– Ты могла рассказать нам еще на складе, – мягко возразил он.

– Нужно было сделать все быстро, – призналась я. – И если бы кто-то дал хоть малейший повод заподозрить, что знает об их планах, агенты могли догадаться, что я попытаюсь вмешаться. Нам нужно было всех запутать.

– Тебе и Коулу.

– Он знает агентов лучше, чем кто-либо из нас. Мне нужны были его подсказки, чтобы внушение для каждого агента получилось реалистичным.

И если бы я все рассказала тебе, ты бы попытался заставить нас уйти.

Иногда – на самом деле, почти всегда – мне было сложно представить, что когда-то, до того, как наши пути сошлись, у каждого из нас была своя жизнь. Теперь они были настолько тесно переплетены, что я ощутила порыв рассказать Лиаму все, услышать, что он обо всем этом думает, чтобы проверить, совпадают ли его мысли с моими. Я уже не была честна с ним раньше: скрывала, что я есть, что сделала со своими родителями… но почему-то… не то чтобы теперь все стало хуже. Но это постоянное ощущение, что все складывается не так, как раньше, не давало мне покоя. Мое вмешательство разрушило естественность того, что должно было происходить само собой. Я прикусила губу, глядя, как Лиам нахмурил лоб – так же, как делал это Коул, когда задумывался.

– Вот почему ты тогда запаниковала, да? Ты только что узнала об этом… – Лиам потер лоб. – Проклятье. И каков теперь план?

– Мы хотели обсудить все планы за ужином – как освободить несколько лагерей.

– Если это все, что у нас есть, вряд ли это будет ужин… – начал он. – Но я что-нибудь придумаю. Все будет в порядке.

Лиам обхватил меня рукой за плечи и притянул к себе. Я уткнулась ему в грудь и прерывисто выдохнула, крепко обхватив его за пояс.

Это было правильно. Находиться так близко к нему – вот это было правильно. Здесь, в темноте, мое сердце сбивалось с ритма просто от того, что он был рядом, а все остальное казалось далеким. Он целовал мои волосы, щеки, и я подумала: «Я не могу это потерять, я не могу потерять и это тоже». Я не могу сказать ему все. Не могу, если хочу, чтобы то, что мы пытаемся сделать, принесло ему радость. Не могу, если хочу его защитить. Но мы можем сохранить это, разве нет?

– Ты доверяешь мне свою безопасность? – спросила я, понимая, что вопрос прозвучал сейчас совсем не к месту, но внезапно он показался мне жизненно важным. Но я видела, как ранит Лиама моя скрытность, какую причиняет боль.

– Милая, если мне придется выбирать между тобой и сотней лучших охранников Грея, я всегда выберу тебя.

Тогда я приподнялась на цыпочках и поцеловала его в губы, застав врасплох.

Когда я отстранилась, мои пальцы по-прежнему сжимали его футболку. Мне показалось, что мой голос звучит хрипло и неуверенно. Мне приходилось заставлять себя произносить эти слова, да и смогу ли я подобрать нужные, когда мне настолько не по себе.

– Я хочу…

Удивленное выражение на его лице сменилось ожиданием. Парень внимательно смотрел на меня.

Я хочу… Я почувствовала, что краснею. Вот только из-за чего – от смущения или от ярких образов, которые замелькали в моей голове. Никогда я не чувствовала себя такой напряженной и неуклюжей. Я и раньше целовала Лиама и по-настоящему, но каждый раз была тому словно какая-то причина: стресс, гнев или что-то еще. И каждый раз в этот момент вторгалась реальность, заставляя нас отстраниться друг от друга. И только сейчас в первый раз я подумала о нем, о том, какой он. Весь. Я могла никуда не торопиться, чтобы насладиться этим познанием его и почувствовать. Прикосновения его рук. Шершавость его щетины. Услышать тихие, сдавленные звуки, которые зарождались в его горле.

Мы были в кладовке, а снаружи, в кухне, туда-сюда сновали дети, гремя посудой. Разумом я понимала, какие ограничения накладывают эти обстоятельства, но в следующий раз, если мы окажемся где-то еще и снова наедине, и у нас будет время – что тогда? Мое тело задрожало от паники и от желания одновременно. Я не знала, что делать. Как не наделать глупостей.

Лиам накрыл мои руки своими и прислонился к полке. Когда я увидела его улыбку, меня охватило чувство облегчения. Он понимал. Конечно, понимал. С того момента, как мы с ним встретились, он знал меня лучше, чем я сама.

Когда он заговорил, его голос звучал нежно, но лицо говорило совершенно иное. В его глазах горели озорство и голод. Меня словно ударило молнией, когда я осознала, что это из-за меня.

– Знаешь, милая, я тут кое о чем подумал.

– Правда? – пробормотала я, сосредоточенная в основном на том, как ласкает мою нижнюю губу его большой палец.

– Именно. Так вот, тебе семнадцать, а мне восемнадцать, и мы имеем чертово полное право встречаться как обычные подростки. Как нормальные, счастливые, сумасшедшие подростки.

Лиам запустил два пальца за пояс моих джинсов и притянул меня поближе. Мне нравилось, когда он начинал говорить вот так – тихо и вкрадчиво. Его акцент проявлялся сильнее, теплее, как летний воздух перед грозой. На меня обрушилось фирменное стюартовское очарование, и я была совершенно беззащитна перед ним.

– Хочешь выслушать правила?

Мое сердце заколотилось как отбойный молоток, и я кивнула. Теплая рука скользнула по моим бедрам, под рубашку и замерла на пояснице. Я закрыла глаза, но его губы лишь слегка коснулись моих. Его прикосновение придало мне смелости, прогоняя сомнения так далеко, что они уже не имели надо мной власти.

– Во-первых, ты не задумываешься об этом слишком сильно. Во-вторых, ты говоришь, когда захочешь остановиться. В-третьих, ты делаешь все, что тебе нравится. В-четвертых…

– …ты прекращаешь болтать, – оборвала его я и, нашарив позади себя дверь, ее захлопнула, – и целуешь меня?

Он подчинился, еще посмеиваясь, а потом рассмеялась и я. Потому что мне все еще было неловко, потому что его счастливая улыбка была такой заразительной и потому, что это дурацкое первое правило вообще не имело значения. Все мои мысли занимал только Лиам. Сотни сумасшедших эмоций расцветали в моей груди – и во всех был он. Поцелуй стал еще жарче, Лиам мягко заставил меня приоткрыть рот – я повторила движения его языка и была вознаграждена тихим возгласом одобрения.

Нормальная. Счастливая. Сумасшедшая. Для него.

Через полчаса я услышала, как Коул несколько раз окликнул меня из коридора, после чего и сам он влетел в кухню и принялся с грохотом рыться в огромном обшарпанном холодильнике. Это дало мне время отлепиться от Лиама, снова ненадолго прижаться к нему, а потом уже выйти навстречу Коулу.

– Животное нужно покормить, – бросил Коул, наполняя водой бумажный стаканчик. – Или ты забыла о нем?

Легкое, чудесное счастливое облако мгновенно рассеялось, и я снова грохнулась на землю.

– Я никогда не забываю о Клэнси. – Я не смогла сдержать раздражения. – Разве не предполагалось, что я доверяю тебе обо всем этом позаботиться?

– Нет, не предполагалось, – отозвался Лиам из кладовки.

Коул улыбнулся.

– После лекарств, которыми мы его накачали, у него еще пару дней будет трещать голова. Когда я запер его в его маленькой клетке, парень еще толком не пришел в себя. Похоже, он чуть в штаны не наложил от страха.

– Порядок. Давай с этим покончим.

Но вместо того, чтобы подняться на верхний уровень, Коул повел меня дальше по коридору на нашем нижнем, мимо нескольких спален и подошел к двери с табличкой «АРХИВ». Он вручил мне небольшую связку ключей – нужный с трудом входил в замок. Быстро осмотревшись по сторонам – убедиться, что на нас никто не смотрит, я подергала ручку двери, проверяя, чтобы она точно захлопнулась за нами, и мы проскользнули внутрь. Дернув за шнур, Коул включил единственную лампочку под потолком.

Она осветила простые, удобные металлические полки, на которых громоздились коробки и стопки бумаги – материалы прошлых операций, если, конечно, кто-то купится на то, что написано на двери. На первый взгляд все смотрелось достаточно убедительно. Пока я разглядывала целую библиотеку папок и подшивок, аккуратно выстроившихся на полках, Коул подошел к двум стеллажам у дальней стены.

– Вот этот, – сказал он. – За красной коробкой. Потяни за него.

На пыльной крышке этой коробки для бумаг виднелись свежие отпечатки пальцев – кое-кто уже воспользовался потайным рычагом, спрятанным у дальней планки, к которой крепилась полка. Я дернула его наверх и тут же с удовлетворением услышала громкий щелчок, а шкаф повернулся ко мне боком, открывая короткий проход. Лампы включились автоматически, затопив тесное помещение архива ослепительным, невероятно белым светом.

В конце прохода находилась еще одна запертая дверь. Здесь нужно было вставить ключ и ввести код доступа 4–0 – 0–4 – 0–0 – 4, и только тогда дверь с шипением отворилась.

– Я буду здесь, – негромко произнес парень. – Подай знак, если я тебе понадоблюсь.

Это тоже было частью нашей договоренности – Коул хотел, чтобы кто-то прикрывал меня, контролируя ситуацию у двери, когда я захожу, чтобы покормить этого гаденыша. Я выбрала его, Кейт или Вайду, но в списке был и Толстяк, поскольку он всегда хорошо сопротивлялся влиянию Клэнси.

Я вошла во второй коридор. Коул закрыл за мной дверь и запер ее.

С обеих сторон за стеклом располагались две тюремные камеры, примерно три метра на полтора каждая. И в каждой имелись койка, пластиковый унитаз и ведро воды для умывания. Камеры выглядели гораздо приличнее, чем сырые, душные комнатушки, обустроенные в помещении для допросов в Штабе. И света в них было больше – кипельно-белые стены и открытые лампы дневного света над головой даже заставляли щуриться. Вряд ли это соответствовало привычному для Клэнси Грея уровню жизни, но он, похоже, даже здесь ощущал себя вполне комфортно, растянувшись на койке и прикрыв глаза рукой. Должно быть, прежде чем притащить сюда парня, Коул поставил его под душ и переодел в чистые шмотки. Это было больше, чем Клэнси заслуживал.

Когда я подошла к двери, Клэнси не шелохнулся. За металлической створкой был врезан еще один замок, второй ключ подошел, и окошечко в двери скрипнуло, открываясь. Однако наш пленник по-прежнему никак не отреагировал. Я забросила внутрь пакет с едой, оставила стакан с водой на маленькой подставке с другой стороны и заперла окошечко снова, еще раз проверив его, перед тем как уйти. И только когда я уже повернулась, Клэнси все же заговорил.

– Переезд фигово складывается? – Клэнси лег на бок лицом ко мне, и в его голосе прозвучало пугающее любопытство. – Ты думаешь так громко, что я слышу твои мысли сквозь это стекло.

Сама не понимая почему, но я испугалась, что это было действительно так. Но я же чувствовала, как он пытается проникнуть в мое сознание. От этого у меня всегда возникало покалывание в затылке и шее.

Клэнси подцепил ногой пакет со снедью и подтащил его к койке. Разглядывая содержимое сэндвича, он скривился:

– Что, к западу от Техаса не нашлось ни одного стейка? Что это за мясо?

Я закатила было глаза, но поняла, что это не попытка меня подколоть.

– Болонская колбаса.

Клэнси принюхался, губы его брезгливо дернулись. После чего он сунул сэндвич обратно пакет.

– Думаю, я лучше поголодаю.

– Да на здоровье.

– В любом случае, – продолжал Клэнси, проигнорировав мою реплику, – я даже разочарован. Я думал, что ты первым делом явишься сюда, чтобы продемонстрировать злорадно-торжествующую физиономию, потому что маленькая флешка наконец-то снова у тебя в руках. Где самодовольный вид? Почему настроение такое кислое?

– Причина прямо передо мной.

Он коротко усмехнулся.

– Я переоценил твою способность сразу же оценить ситуацию. Флешка вообще работает или все стер электромагнитный импульс? А как насчет тех бумажек с записями, которые ты вытащила из огня? Похоже, ты так до сих пор и не выяснила, чем занимаются в Термонде? Я угадал?

Невидимая рука будто вцепилась в мое горло, потянув за собой. Термонд? Что такое происходит в Термонде? И почему, поймав мой непонимающий взгляд, Клэнси выглядит так чертовски торжествующе?

«Не вздумай спросить, – приказала я себе, борясь с паникой, которая раскручивалась внутри меня из-за одного этого слова. – Не реагируй».

Клэнси отломил кусок булки и запихнул в рот. Я продолжала молчать, и уголок его рта поднялся в ухмылке.

– Если ты хочешь узнать, тебе придется заглянуть и выяснить самой. – Он постучал себя по лбу: вызов или приглашение. – Я знаю, что ты злишься, – снова заговорил парень, – из-за того, как все обернулось там, в Лос-Анджелесе.

«Термонд, – продолжало крутиться у меня в голове. Это слово проникло в меня словно вирус – на что Клэнси и рассчитывал, нечего даже гадать. – Он несколько недель находился взаперти, и получать новую информацию было неоткуда». Разве что эта информация вообще не была новой – просто карта, которую он припрятал, ожидая подходящего случая, чтобы ее разыграть.

Я ответила не сразу.

– «Сержусь» – это слишком слабо сказано.

Парень кивнул.

– Но однажды… однажды – может, пройдут месяцы или даже годы, – ты все же поймешь: уничтожить это исследование было благородным поступком, а не эгоистичным.

– Благородным? – Я снова повернулась к стеклянной стене, которая разделяла нас с Клэнси. – Отнять у детей шанс выжить и никогда не стать прежними? Ограбить их, лишив единственной возможности воссоединиться с семьей и вернуться домой – это для тебя благородство?

– А ты этого хочешь? Я-то думал, ты зациклилась на том, чтобы успеть освободить Термонд, – бросил Клэнси, изучая виноградину. – Это фермерские?

Я повернулась и быстро зашагала к двери, стараясь не бежать.

– Руби, послушай меня. Лекарство – это еще один способ контролировать нас, отнять у нас возможность самим принимать решения. Ты же переправила материалы исследования сюда? И что дальше? Разве тебе дали хотя бы взглянуть на них? Знаешь ли ты, где они сейчас?

Мои руки сами сжались в кулаки.

– Это же не волшебное исцеляющее средство. Лекарство не сотрет из нашего сознания память о том, кем мы являемся. Даже если не случится побочных эффектов, мы будем обречены на то, чтобы ждать, наблюдать, молиться, что эти способности не вернутся к нам снова. Скажи мне, – сказал Клэнси, подтянув под себя ноги и по-турецки устраиваясь на койке. Я молча наблюдала, как он барабанит пальцами по колену. – Узнав о том, что существует лекарство, агенты стали относиться к вам по-другому?

В воздухе повисла тишина. Он улыбнулся.

– То, что они пытались провернуть, вообще не связано с вами. Может, вам говорили что-то иное, чтобы вы их слушались, чтобы завоевать ваше доверие, но исполнять обещания никто не собирался. Даже Стюарт.

– Единственный человек, которому мне не следует доверять, – это ты.

– Чего бы вы ни пытались добиться отсюда, – Клэнси понизил голос, – соберите на свою сторону столько детей, сколько получится. Пусть они идут за тобой и доверяют тебе, а не кому-то из взрослых. И если взрослые хоть когда-то начнут видеть в тебе больше, чем полезное оружие, считай, что повезло.

– Конечно, это же так просто – найти детей в укрытиях, которые разбросаны по всей стране?!

– Я могу помочь тебе выследить тех, кто сбился в группы и кочует с места на место. Ты можешь их обучить, научить защищаться. Развязка уже близка, и если ты их не найдешь, они пополнят собой список сопутствующих потерь.

Я скрипнула зубами, но не успела ответить, как Клэнси заговорил снова.

– Забудь о взрослых, Руби. Веди за собой детей. Заставь их полюбить тебя, и они будут навечно верны тебе.

– Заставить их полюбить меня, – повторила я, ощутив новый приступ гнева.

– Не все в Ист-Ривере было ложью, – сухо заметил он.

Но все важное, что происходило там, каждое воспоминания о том месте, было отравлено мерзким прикосновением его черной силы. То, как он изучал меня, сидя напротив у костра… Как обходил любую защиту в моем сознании… То, как эти дети, эти малыши, смотрели на него с обожанием и преклонением. Меня пробрала дрожь. Комната внезапно показалась мне слишком маленькой и слишком холодной. Я не могла больше здесь находиться и выслушивать тошнотворную чушь, которую он выливал на меня.

Выключив в коридоре свет, я набрала кодовый замок. А голос Клэнси плыл ко мне через темноту, продолжая звучать словно отовсюду одновременно.

– Когда ты будешь готова взять на себя ответственность и действительно начать что-то делать, дай мне знать. Я буду ждать здесь.

И судя по тому, что я увидела, когда оглянулась на Грея в последний раз, именно здесь он и хотел быть.

Глава седьмая

Коул не произнес ни слова, пока мы не вышли в коридор и между нами и сыном президента не оказалось несколько дверей. И все равно он казался погруженным в собственные мысли, его светлые брови сошлись на переносице, а руки были скрещены на груди.

– Ты слышал, что сказал Клэнси? – уточнила я.

Он кивнул.

– Через маленькую решетку под наблюдательным окном.

– До того, как нас атаковали, ты не слышал ничего нового о Термонде? – спросила я. – По штаб-квартире не гуляли никакие слухи?

– Я-то надеялся, ты поняла, что он имел в виду, – ответил Коул. – Я изучу этот вопрос.

Дети тянулись в бывшую комнату отдыха, ту, что слева от лестницы – там накрыли ужин. Коул явно хотел смыться в бывший кабинет Албана, но я поймала его за руку.

– Мы собираемся обсудить план насчет лагерей?

– Не сегодня, – он помотал головой. – Мы еще ждем прибытия минимум двух машин, и я хочу сделать несколько звонков по старым контактам насчет продовольствия. Самое важное сейчас – обустроить это место. Если не сможем обеспечить детям чистую одежду и горячую еду, кто поверит, что мы вообще на что-то способны. Я попросил кое-кого из Зеленых подумать о стратегии: как бы они провернули нападение на лагерь. А еще мы все должны отдохнуть. Потому что скоро все начнется.

Махнув мне рукой, Коул скрылся за дверью, которая вела в другой коридор. Я тоже помахала ему в ответ и двинулась на запах соуса для спагетти – в комнату отдыха, где аккуратными рядами были расставлены складные столы и стулья. Откуда-то взялся и маленький радиоприемник. Его поставили на потертый бильярдный стол, который не забрали – какая щедрость! – агенты. Рядом с приемником обнаружились два больших стакана со столовыми приборами и удручающе низкая стопка бумажных тарелок.

Прошло всего несколько часов, и Ранчо начало казаться… чистым. По коридорам нижнего этажа гуляло эхо от грохота стиральных машинок и сушилок, которые, кажется, работали весь день. Я вдруг увидела, что плитки пола выглядят скорее белыми, чем желтыми. И когда я вошла в ванную, чтобы сполоснуть лицо, на коже не остались брызги ржавой воды. Пахло хлоркой. Чистящими средствами. В этом было что-то… почти домашнее.

К двери кнопками были приколоты два листка бумаги. Я сразу узнала почерк Лиама, но не сразу сообразила, что это за таблицы и почему рядом с каждой висит на нитке огрызок карандаша. Это был график дежурств с указанием обязанностей: стирка, уборка, готовка еды. Под каждом заголовком – список имен. Это было так в духе Лиама.

Он сам, Толстяк, Вайда и Зу сидели за отдельным столом, склонив головы друг к другу. Вайда заметила меня первой и тут же замолчала, откинулась назад и снова непринужденно взяла вилку. Закончив накладывать себе макароны, я направилась к ним.

– Что происходит? – Подтащив стул, я устроилась рядом с Лиамом. – Я видела график дежурств – почему ты не сказал мне раньше, чтобы я тоже могла записаться.

Лиам поднял взгляд от своего блокнота. Проследив за движением его руки, я увидела последовательность цифр – уравнения, которые он, кажется, пытался решить.

– Все в порядке. Ты занята другими вещами.

Другими вещами, в число которых, к сожалению, не входила возможность оказаться в кладовке с ним наедине.

– Что это? – спросила я, наклонившись, чтобы получше разглядеть, чем он занят.

Парень грустно улыбнулся.

– Пытаюсь вычислить, когда именно у нас кончится еда. Я подумал о городах, что поблизости. Наверняка есть места, куда мы можем отправиться за припасами, особо не рискуя наткнуться на местных жителей.

– Коул сказал, что возьмет это на себя, – сообщила я.

Лиам хмыкнул.

Эта реакция заставила меня возмутиться.

– Покидать Ранчо прямо сейчас слишком опасно. Он позаботится об этом.

Зу уставилась на меня. На ее лице была написана тревога. Я показала ей глазами на тарелку с макаронами, но девочка к ним даже не притронулась.

– Мы можем выйти наружу, – настаивал Лиам. – Ты, я, Ви. Черт, держу пари, Кайли тоже пойдет – как в старые времена.

Протянув руку, Зу схватила Лиама за предплечье, придавив его к столу. Расширив глаза, девочка, не переставая, качала головой. Ему не разрешалось уходить. Она не собиралась его отпускать. И втайне я была рада, что именно она ему это сказала, потому что я была с ней полностью согласна. Я хотела, чтобы Лиам оставался здесь, в безопасности, где ему ничто не причинит вреда.

– Я уже сто раз это делал, – мягко напомнил он ей. – Что тебя так напугало?

Зу отпустила его руку и съежилась на своем стуле, что было совсем на нее не похоже. Я начала было спрашивать девочку, что происходит, но тут меня прервал недовольный возглас.

– О, не стоит беспокоиться. Я даже не проголодался! – взорвался Толстяк, отпихивая от себя миску с остатками макарон. На его рубашке было больше соуса, чем в тарелке. Оказалось, что довольно сложно донести вилку со скользкими макаронинами до рта, когда в зрительно-моторной координации не хватает зрительной части.

Я покосилась на Вайду, удивленная тем, что она не стала добивать его. Вся комната была наполнена радостной болтовней и смехом. Из-за этого молчание Вайды напрягало еще сильнее.

– Напрасно ты выбросил старые линзы. Они не так уж сильно потрескались.

– А что мне еще было делать? – возмутился Толстяк. – Скотчем их к лицу приклеить? Ходить, держа одну перед глазом как увеличительное стекло?

– Может, так было бы лучше, чем угрюмо бродить вслепую, натыкаясь на все подряд? – спросила я. Недавно парень вышел из себя и в бессильном раздражении швырнул то, что осталось от очков, в мусорку. Я выудила их оттуда и положила рядом с кроватью – вдруг он все же успокоится и снова будет способен мыслить разумно. – Мы можем попросить Коула добавить очки в список нужных вещей, – предложила я.

– Линзы делали по рецепту, – бросил Толстяк. – Даже если мы найдем возможность их сделать, я понятия не имею, какие нужны. Очки для чтения недостаточно сильные, и у меня болит голова, когда я ношу их слишком долго…

Не поднимая взгляда от своей тарелки с макаронами, Вайда что-то пихнула ему через стол. Должно быть, Толстяк решил, что это какой-то столовый прибор, иначе сразу вцепился бы в очки.

Оправа была примерно того же размера и формы, что и прежняя. Линзы из нее слегка торчали (было бы смешно думать, что все подойдет идеально), но не выпадали, держались прочно. Я раскрыла оправу и надела ее на Толстяка, который удивленно отпрянул, недоверчиво ощупывая очки.

– Погоди… что… это… они…

– Не обделайся от счастья, – буркнула Вайда, с небрежным видом собирая спагетти вилкой. – У Долли были запасные очки для чтения, и она помогла вставить в них твои линзы. Они выглядят такими же идиотскими, как и старые, но, по крайней мере, ты что-то в них видишь.

Мы с Толстяком потрясенно уставились на нее.

– Ви… – начала я.

– Что? – Ее голос взлетел вверх, и в нем прозвучал вызов. Словно Вайда скорее защищалась, чем злилась. – Я устала быть его собакой-поводырем. И я чувствовала себя сволочью, когда меня все время смешило, если он спотыкался или натыкался на что-то… а мне не нравится постоянно чувствовать себя сволочью, понятно?

– Сложно идти против своей природы… – начал было Толстяк.

– Это он так говорит «спасибо», – мгновенно вмешалась я. – Ви, это было действительно очень любезно.

– Ага, ладно.

Ничего себе, она и правда смутилась. И я принялась жевать макароны, чтобы скрыть улыбку.

– Я не спасла голодающих детей Африки или что-то вроде того. Если он разобьет и эту пару, значит, он полный лузер.

– Погоди, что? – потрясенный голос Лиама ворвался в наш разговор. Он придвинул к себе листок бумаги, на котором Зу писала ему записки. – Уверена? Я имею в виду, в положительном смысле. Почему ты мне раньше не сказала?

Зу потянулась через стол и снова выхватила листок у него из рук. У парня не хватило терпения подождать, пока она закончит, и он неловко извернулся над столом, чтобы прочитать, что пишет девочка.

Я думала, ты уйдешь, отправишься искать их. Прости.

– Понятно, – вздохнул Лиам, схватившись руками за голову. – Я бы не ушел. И не уйду. Тебе не за что извиняться. Я понимаю. Но ты уверена? Тебе не показалось?..

Внезапно он застыл, словно от прочитанного ему стало не по себе.

– Это на нее похоже… Но как это вообще случилось? Что ты делала в Аризоне?

Толстяк помахал рукой перед лицом друга.

– Не хочешь поделиться?

– Зу… – Лиам прижал к горлу кулак и с силой потер кожу. – Кажется, на пути в Калифорнию Зу встретила мою мать… Я пытаюсь сообразить, где все это время они скрывались.

Зу, по-прежнему бледная, пристально смотрела на Лиама, будто не поверила в его обещание. Я откинулась на спинку стула, ощущая, как искра беспокойства во мне разрасталась во всепожирающее пламя. Для нас всегда было главным – держаться вместе, вчетвером, как одна команда. Мы редко разделялись, и даже тогда никто не оставался в одиночестве. Я могла понять ее потребность снова ощутить это содружество, желание нагнать упущенное. Когда я видела ее отчаяние, то, как она постоянно следит за нами – будто хочет убедиться, что мы все еще здесь, у меня разрывалось сердце.

Что с ней произошло? Пугаться или о чем-то волноваться было не в характере Зу. Во всяком случае, я этого в ней никогда не замечала. Кто-то сделал это с ней, превратив в сплошной комок нервов. Содрал защитный слой кожи, оставив незаживающую открытую рану.

– После того, как ты унес свою глупую задницу из того лагеря, у них на хвосте наверняка повисли ищейки Грея, – уточнила Вайда со свойственной ей чуткостью.

– Почему Аризона? – спросила я. – Или вы решили, что выбор другого места должен быть случайным.

Зу что-то снова яростно строчила, недовольно поднимая взгляд, когда мы слишком над ней нависали. Сдаваясь, Лиам поднял руки.

– Как вам будет угодно, мадам.

Девочка закончила писать, и прочитанное меня просто ошеломило. И судя по тому, как еще больше побледнел Лиам, он тоже ожидал совсем иного.

Они прячут детей в доме – защищают их. Она назвалась Деллой Гудкайнд, как ты и говорил. И я знаю, что это была она, потому что она выглядит и говорит как ты. Я сказала ей, что ты в безопасности.

– О, боже, – выдохнул Толстяк, когда я пихнула к нему страничку. – Почему я не удивлен? У тебя вся семья сумасшедшая, будто с дерева свалились, стукнувшись по пути об каждую ветку.

Зу осуждающе постучала карандашом по кончику носа и продолжила заполнять страницу своим округлым почерком.

У нас было лишь несколько минут, но она была действительно очень мила.

Сейчас у Лиама был вид голодного ребенка, который ходит кругами мимо чей-то корзины для пикника.

– Она говорила что-то еще? Гарри тоже был там с ней? Ты сказала, она помогала детям, но спросила ли она тебя, хочешь ли ты остаться? Или других девочек? Так вот, куда делся Тэлон?

– На какой из этих вопросов ей ответить первым? – спросил Толстяк. – Потому что за две секунды ты задал сразу десяток.

Зу отшатнулась, вжавшись в стул. Карандаш покатился по столу, упал ей на колени, и она опустила глаза вниз – на пальцы, которые мяли край рубашки.

– Кайли обмолвилась, что Тэлон не добрался до Калифорнии, – осторожно заговорила я. – Его ранили? Или он?..

– Или парнишка загнулся? – жестко закончила Вайда. – Ах, простите. Или предполагается, что я буду вести себя, как и остальные, и с тобой сюсюкаться и подслащивать пилюлю? Или ты уже большая девочка?

Лиам покраснел от гнева.

– Достаточно…

– Ты понятия не имеешь, о чем вообще говоришь! – проревел Толстяк.

– Это нечестно… – начала я.

Единственным человеком, которого эта ситуация, похоже, даже не задела, который вообще не выказал никаких эмоций, – была сама Зу. Несколько секунд она пристально смотрела на Вайду, отвечая на ее тяжелый взгляд таким же. Потом вернулась к своему листу бумаги и снова принялась быстро писать. Лиам и Толстяк излучали молчаливое негодование.

Зу снова подняла лист бумаги, на этот раз повернув его так, чтобы даже Вайда смогла прочитать написанное.

Нас догнали охотники за головами, и он погиб, когда мы попали в аварию. Один друг помог мне добраться в Калифорнию, когда я отстала от остальных.

Я тихонько вздохнула и закрыла глаза, отчаянно пытаясь думать о том, как это случилось. Ох… Тэлон. Он не заслужил этого. Никто не заслуживает.

– Друг? – выделил это слово Толстяк. – Еще один ребенок?

Сузуми покачала головой и только.

– Взрослый? За рулем был взрослый? – Лиам провел по лицу руками. – Когда я представляю эту картину, она пугает меня до усрачки. Нам не следовало разделяться. Никогда. Никогда. Господи. Ты не боялась, что он тебя сдаст?

Зу была такой неподвижной, такой бледной, что мне в какой-то момент показалось, что она перестала дышать. Девочка подняла взгляд к потолку и быстро заморгала, будто пытаясь сдержать подступающие слезы.

– Она хорошо разбирается в людях, – сказала я, обнимая Зу за плечи. Какая же она маленькая! Тонкие, словно птичьи, острые косточки выпятились еще больше от голода и стресса.

– И как именно ты пришла к этому выводу? – поинтересовался Толстяк, поправляя очки. – Потому что она впустила тебя в фургон, а не захлопнула дверь, оставив тебя снаружи?

– Именно, – кивнул Лиам. – Мне кажется, я припоминаю, что кое-кто предлагал голосовать, чтобы выгнать Руби.

– Ага! – сказала я. – Огромное тебе спасибо. Ты пытался высадить меня на какой-то неизвестной дороге.

– Прости, что хотел позаботиться обо всей группе! – обиженно бросил Толстяк.

Зу снова начала что-то писать, но Вайда вырвала лист бумаги у нее из пальцев, махнула им перед глазами у девочки и разорвала прямо посередине.

– Если ты хочешь что-то сказать, так, черт побери, скажи это.

С громким скрежетом Вайда отодвинула стул, прихватив с собой тарелку. Я видела, чего ей стоит сдерживаться, по ее неподвижному задранному подбородку и отведенным назад плечам. На какой-то момент перед глазами вдруг замелькали кадры из старых мультфильмов, которые мы с родителями смотрели по выходным, – то, как, пожирая запал, к груде динамита несется искра.

Лучше бы я за ней не ходила.

– Ви! – позвала я, переходя на бег, чтобы ее догнать. Девушка – сочетание напрягшихся мышц и яростной силы – уже спускалась по лестнице на нижний уровень. Куда она вообще собралась?

– Вайда?

Я схватила ее за руку, но Вайда отшвырнула меня – достаточно сильно, чтобы я ударилась о стену. Вспышка боли пронизала мое плечо, но я не отступила. Верхняя губа Вайды была злобно изогнута. И все же, когда девушка поняла, что сделала, лицо ее немного смягчилось.

– Лучше убирайся отсюда, – буркнула она.

И тут я догадалась, что Ви просто пыталась уйти из комнаты. От нас.

– Не сейчас, – ответила я. – Что происходит? Поговори со мной.

Вайда отвернулась и зашагала прочь от меня, но вдруг резко повернула назад. Кажется, я снова ошиблась. И основательно.

– А ты не можешь оставить все как есть, а?! – рявкнула она. – Ты не в состоянии просто позволить человеку самому разобраться с его собственным дерьмом! Это даже смешно потому, что ты со своим-то не можешь разобраться.

– Обещаю над этим поработать – чтобы меньше заботиться о других, – сказала я.

В этот момент в коридоре показался Зак – он шел в нашу сторону, избегая смотреть в тот угол, куда мы забились. А мы обе одновременно повернулись к нему спиной. Подождав, пока стихнут его шаги, Вайда резко выдохнула.

– Знаешь, я действительно думала, что ты и я… – Она запнулась на полуслове, а потом натянуто рассмеялась. – Забудь. Почему это тебя вообще волнует?

– Сначала ты говоришь мне, что меня волнует слишком многое, а теперь я волнуюсь недостаточно? – спросила я. – Какой вариант правильный?

– Оба – и ни один! Да какая вообще разница?! – выплюнула она, приглаживая свои короткие волосы. На кончиках еще оставалась светлая краска, и на некоторых прядях едва заметно проглядывала синева. – Я за тебя рада, о черт побери, как сильно я за тебя рада: ты так прекрасно воссоединилась со своими настоящими друзьями! Ты останешься с ними, и вы будете чесать языками о том, как хорошо было, когда вас было только четверо. Вы будете перекидываться идиотскими шутками, понятными только вам. Но чего я действительно не могу вынести – что меня с ума сводит – так это то, как ты…

– Как я делаю что? – Я с трудом сдерживалась, чтобы не заорать. – Что еще? Давай, вываливай это на меня. Давай. Что тебя бесит, если ты срываешься на девочку, которая прошла через ад. Я ничего не смогу, если ты не расскажешь мне, в чем же дело.

Искра наконец добралась до груды динамита, но взрыв оказался вовсе не таким, как я ожидала. Лицо Вайды исказилось, она дышала, прерывисто втягивая в себя воздух.

– Ты просто заменила его – у себя в голове. Ты просто обменяла Джуда на эту маленькую девочку, как будто он был вообще пустым местом, будто он ничего для тебя не значил! Я это вижу, ясно? Только не делай – не делай вид, что тебя это вообще колышет, – если на самом деле тебе наплевать!

Она плакала, на самом деле плакала, и я была так этим потрясена, что застыла на месте. Вайда отвернулась от меня, пылая гневом и страдая от унижения, которые расходились от нее волнами, и девушка все глубже забивалась в угол.

Ты просто заменила его.

Будто он ничего для тебя не значил.

Она действительно так думала? Укол вины заставил меня вздрогнуть. Так значит, я никогда… никогда не беспокоилась о нем? Не заботилась? Да, вначале я не очень его жаловала, держалась холодно, это правда. Но лишь потому, что защищала себя. Подпускать людей ближе, убирать защитные стены вокруг собственного сердца… Я не могла рисковать и становиться уязвимой там, в Лиге, нет, не тогда, когда мне нужно было выжить.

В Термонде казалось важным научиться глубоко скрывать любые чувства, подавить каждое, не позволить ему вырваться на свободу, чтобы это заметил кто-нибудь в черном. Там, будучи тихим, ты становился практически незаметным: если тебя нельзя было спровоцировать и наказать, тебя оставляли в покое. Ту же стратегию я выбрала в Лиге: каждую секунду, на каждой операции, на каждой тренировке, подавляя эмоции, чтобы не взорваться от того, каким несправедливым все это было, каким ужасающим, каким разрушительным. Так что никто, даже на секунду, не засомневался бы в моей лояльности, в том, что я поддерживаю их дело. Многие годы это был единственный доступный мне способ защитить себя от всего и вся.

Но Джуд… Джуд проник прямо мне в душу, словно не замечая, как я пытаюсь его оттолкнуть, либо именно потому, что это чувствовал.

И за все это она меня обвиняла? Может, если бы операцию возглавляла Вайда, ничего этого бы не случилось? Может, мы все… Я закрыла глаза, стараясь прогнать из памяти образы, которые один за другим проносились перед моим мысленным взором. Джуд, лежащий на земле, Джуд, захлебывающийся собственной кровью. Сломанный позвоночник Джуда, и ноги его неестественно вывернуты. Его взгляд, будто он молил меня помочь ему – убить и прекратить эти мучения.

Проклятый кошмар. Толстяк уже столько раз, убеждая меня, повторял, что все произошло мгновенно… что его… Почему мне было так сложно произнести слово «смерть»? Он умер — не «отправился в лучший мир». Никуда он не отправился. Он не ушел. Он умер. Его жизнь окончена. Никогда я больше не услышу его голоса, его жизнь подошла к концу, как рано или поздно подходят к концу все истории. Он не находился в лучшем мире. Его не было рядом со мной. Джуд был погребен под бетоном, грязью и пеплом вместе со всеми своими надеждам.

– Господи! – взорвалась Вайда, ее голос был низким и грубым. – Даже сейчас, ты даже, черт возьми, не можешь этого отрицать, да? Просто оставь меня в покое! Убирайся, пока я…

– Ты думаешь, я не понимаю, что это была моя вина? Что если бы я не отпускала его от себя… если бы я вообще не позволила ему пойти… – еле слышно сказала я. – Я представляю, каково ему было там, как он задыхался под всей этой тяжестью. Я думаю о том, как ему было больно. И гадаю, не врет ли Толстяк, когда говорит, что все произошло очень быстро и Джуд ничего не почувствовал. Я постоянно прокручиваю это в голове. Ему же было так страшно в этой темноте? И он отстал. Как ты думаешь, он это понял? Ждал ли он, что мы вернемся и… – Я понимала, что бормочу что-то бессвязное, но не могла остановиться. – Этого не должно было случиться… ему было всего пятнадцать, ему было всего пятнадцать…

Вайда привалилась к стене и сползла по ней, не скрывая всхлипов, закрыв лицо обеими руками.

– Это была моя вина, черт побери, как ты этого не видишь? Я шла в хвосте, вы-то были совсем далеко! Я должна была услышать его, я должна была заставить его идти впереди меня, но мне было так дерьмово страшно, что я вообще не соображала!

– Нет… Ви, нет. – Я присела на корточки перед ней. – Там внизу было так шумно…

Ее вины в этом не было. Мне захотелось заслонить ее собой, защитить, чтобы никто, случайно оказавшись рядом, не увидел Вайду такой уязвимой. Чтобы потом, когда она снова соберется с силами, к ее страданиям не добавилось еще и это воспоминание. Усевшись прямо перед ней, я постаралась загородить ее от посторонних взглядов. Когда я протянула к ней руку, она не отстранилась.

– Вы с Кейт, вы даже ни разу не произнесли его имя, – всхлипнула она. – Я хотела поговорить о нем, но вы словно пытались упаковать его в ящик и убрать с глаз долой.

– Ты думаешь, что мне все равно, я понимаю. – Мое сердце снова заныло от тоски. – Но я просто… если я все это отпущу, мне кажется, я просто рассыплюсь, развалюсь на части. Но вы, все вы… Единственное, чего я хочу – чтобы мы все были вместе и в безопасности, и даже это у меня не получается.

– Ты хочешь сказать, «чтобы вы все», – Вайда обхватила колени, притянув их к груди. – Я поняла. Это – твои люди.

– А ты – нет? – спросила я. – Я не выделяю, о ком в этом списке я забочусь больше, а о ком – меньше. Даже если бы захотела, то не смогла. Такого списка нет.

– Ну а если дом загорится, кого ты спасешь первым?

– Вайда!

Она закатила глаза, вытирая лицо рукой.

– Ох, успокойся, дорогуша. Я просто шучу. Точно не меня. К черту, я сама могу о себе позаботиться.

– Это правда, – кивнула я. – Я не знаю, кого я буду спасать в первую очередь, но, если мне понадобится выбрать того, который прикроет меня, пока я буду спасать остальных, – здесь выбор очевиден.

Вайда пожала плечами и, немного помолчав, тихо сказала:

– Когда я думаю о том, чтобы вернуться в общую комнату, мне становится… Я понимаю, что это прозвучит так, словно я тронулась, но я постоянно высматриваю его. Когда вхожу в эту комнату, мне кажется, что я снова увижу его там. И каждый раз это словно удар под дых.

– И со мной то же самое, – призналась я. – Я все время оборачиваюсь, и мне кажется, что он вот-вот покажется из-за какого-то угла.

– А еще я чувствую, что оказалась в дерьмовом месте и дерьмовой ситуации, – заговорила снова Вайда. – Я ревную к этой маленькой девочке и тебя, и вас всех. И то, что вы все снова собрались вместе. А мы уже никогда не соберемся. А еще ты даже не можешь посмотреть на Нико. Руби, перестань наказывать его, что тебе стоит? Он уже столько раз попросил прощения. Когда ты его услышишь?

– Когда смогу в это поверить.

Она одарила меня тяжелым взглядом.

– Джуд был его единственным другом. Ты не можешь наказать Нико больше, чем он сам себя наказывает. У нас нет Кейт, которая вытащила бы его из этого состояния. Все даже хуже, чем когда его доставили в Штаб. После того, как он сбежал из той исследовательской программы, где на нем ставили эти хреновы эксперименты.

Я глубоко вдохнула.

– Прости, что тебе пришлось одной рассказывать об этом Кейт…

– Нет, – проговорила Вайда, ткнув в меня пальцем, – проси прощения за то, что ты настолько трусливая курица, что даже не смогла поговорить с ней об этом. Я не понимаю – я вообще не понимаю, почему у всех, о ком я волнуюсь, на фиг разбито сердце. Но вы совершенно не пытаетесь помочь друг другу, потому что вам слишком больно встретиться со своими переживаниями лицом к лицу. Джуд никогда бы такого не допустил. Никогда. Он был лучшим из нас.

И это было потрясающе – то, как Джуд проникался нашими чувствами, как глубоко он был способен понимать, кем мы были и чего мы хотели. Похоже, в мире есть люди, чье предназначение – быть точкой пересечения. Они заставляют нас открываться друг другу – и самим себе. Как он там говорил? Что он хотел не только знать кого-то в лицо, но и увидеть тень этого человека?

– Да, это правда.

Не будет другого такого человека, как он. Я чувствовала эту потерю и понимала, что для остального мира она пройдет бесследно. И это давило на мою грудь тяжелым камнем.

– Я не очень-то люблю все эти дурацкие обнимашки, – предупредила меня Вайда. – Но, если ты захочешь еще раз вот так вот поговорить… я не против. Ладно?

– Ладно. – И почему-то именно этот момент добил меня окончательно, хотя все, что происходило до этого, уже вывернуло меня наизнанку. Я привалилась боком к стене и прислонила к ней голову. Может, потому, что я знала, как Джуд гордился бы нами: за то, что мы зашли так далеко и смогли сказать так много.

– Поговори с Нико, пожалуйста, – попросила Вайда. – Не заставляй меня умолять. Не обращайся с ним, будто он… черт побери, будто он вообще не человек.

– Мне кажется, я его ненавижу, – прошептала я.

– Он допустил ошибку. Со всеми случается.

Я откинулась назад и оперлась на руки, вжимая пальцы в холодные плитки.

– С ней что-то сделали? – прозвучал неожиданный вопрос, и Вайда подняла ладонь, не давая мне перебить ее. Ее слова разнеслись по всему коридору, но то, что она не стала задавать его в присутствии Зу, демонстрировало несвойственную ранее Вайде чувствительность. – Взболтали ей мозги как яичницу, или что?

Или нет.

– Нет, – негромко ответила я, наблюдая через открытую дверь, как Лиам усаживается рядом с Зу и проводит рукой по ее волосам. – Она не хочет говорить, поэтому мы ее не заставляем. Это ее решение.

Вайда кивнула, принимая это объяснение.

– Должно быть, она видела некоторое дерьмо. Действительно хреновое дерьмо.

– Так что перестань на нее давить, ладно? У нее отняли возможность решать самой что бы то ни было. По крайней мере, она имеет право выбрать, что захочет сказать и когда.

Раздался тихий звук шагов. Держа руки в карманах, Зу застыла в отдалении, но Вайда махнула ей рукой и подождала, пока Зу поднимет на нее глаза.

– Зу, мой косяк. Не надо было так тебя доставать. Без обид?

Лицо Сузуми посветлело. Она протянула ладошку, но вместо этого Вайда легонько стукнула ее кулаком.

– Все в порядке, – вздохнула я, заставляя свое онемевшее тело подняться с пола. – Ну что? Идем? Мальчики, наверное, удивляются, куда мы пропали.

– Точно, давай их удивим, – согласилась Вайда. – Давненько мы этого не делали.

Глава восьмая

Знакомое мерцание тревожного красного света заливало коридор. Я шла вперед, и свет становился все ярче, пульсируя и отбрасывая блики на фотографиях в рамках, тянувшихся рядами на голых стенах. Некоторые лица я узнавала: вот молодой агент, которого убили во время побега из тюрьмы – после того, как операция пошла не по плану. Женщина, которую убрали, когда она собиралась встретиться с контактным лицом, – втащили в черный фургон, и никто о ней больше не слышал.

Я вела рукой под рамками, считала их по две, затем по три. Мертвы. Здесь Лига вела учет тем живым, кого она принесла в жертву, и поминала тех, кого так и не похоронили по-человечески. Их было так много – так много мужчин и женщин, которые погибли еще до того, как я присоединилась к Лиге. Почти восемь лет смертей.

Мои пальцы замерли, коснувшись неулыбчивого лица Блейка Джонсона. Он казался… почти ребенком. Совсем юным. Возможно, из-за того, что его окружали лица людей постарше или потому что фотографию сделали, когда его только приняли в Лигу. Должно быть, дело в этом. Наверняка он выглядел намного взрослее, когда отправлялся на ту операцию, где его убили? Почему между лицом четырнадцатилетнего и шестнадцатилетнего такая разница?

Что-то теплое и мокрое коснулось пальцев моих ног, и они инстинктивно поджались. Тонкая полоска темной жидкости, похожей на чернила, постепенно расширялась. Четыре извилистых потока, которые текли по гладким плиткам коридора, собирались в небольшой ручеек. Пытаясь взять себя в руки, я коснулась следующей фотографии, ощутив острую, будто от ожога, боль в ладони, и это наконец заставило меня посмотреть вверх. Поверхность последних снимков пошла трещинами, а их рамки были скреплены чем-то вроде изогнутых полосок металла и осколков стекла.

Красный свет загорелся ярче, слегка притух, затем запылал снова. Снова и снова. Я подняла руку, чтобы прикрыть глаза, но это оказалась просто табличка с надписью ВЫХОД. В следующей вспышке света я увидела, что у черной жидкости есть источник, растущая лужа. И поняла, что это вовсе не чернила.

На полу ничком лежал человек, его руки и ноги были вывернуты под неестественным углом. Это был… Это был мальчик, худой и долговязый. Большие ладони, большие ступни, словно он не дорос до того момента, когда они стали бы ему впору. Кейт однажды назвала их щенячьими лапками. Я бросилась к нему, но тело утонуло во мраке, а потом свет вспыхнул снова – так ярко, чтобы я смогла рассмотреть в нем знакомые черты. Джуд.

Кровь была повсюду, стекала по его лицу, по рукам, по переломленной спине. Я кричала, кричала и кричала, потому что его глаза были открыты, а рот тоже наполнен кровью. Но его губы двигались. И он дергался – его тело сотрясалось в последних предсмертных конвульсиях…

Чьи-то руки схватили меня за предплечья, вытащили из этого коридора, поволокли в другой. Нет – о боже – ему нужна помощь, я должна ему помочь…

Я резко открыла глаза, так быстро выныривая из сна, что меня замутило. Я заметалась, не ощущая под собой ног, но кто-то удерживал меня. Стуча зубами, я возвращалась назад, в реальность.

– Спокойней… Спокойней! – Южный акцент… Лиам? Нет, Коул. Мой взгляд сфокусировался на его встревоженном лице. Над головой, не мигая, ярко горели лампы, переходы между коридорами были тоже освещены. Я различила застекленный проем у него за спиной – там виднелись тренажеры, беговые дорожки и маты. Спортзал. На покрасневшем лице Коула выступили крупные капли пота, потому что он занимался в спортзале. Но я не шла туда. Я не искала его. Я не уходила…

Коул завел меня в спортзал, и кондиционер, работающий на полную мощность, мгновенно высушил пятна пота у меня на спине и под мышками. Парень усадил меня на одну из лавок и на секунду исчез, чтобы вернуться с маленьким полотенцем и бумажным стаканчиком с водой.

И пока я не попыталась сделать из него глоток, я даже не осознавала, что меня колотит крупная дрожь. Коул поднял мою левую руку и приложил полотенце к ладони. Я опустила взгляд и с удивлением обнаружила струйки крови, стекавшие по запястью и скапливавшиеся в сгибе локтя. Все джинсы и рубашка тоже были перепачканы кровью.

Я вскочила или, по крайней мере, попыталась. Все мои мысли занимал образ Джуда, и то, как в красном свете его кровь казалась черной. Но это было – это была не его кровь, верно? Это был не Штаб. Не Лос-Анджелес.

Мы оставили Джуда в Лос-Анджелесе.

– Ты понимаешь, где находишься? – спросил Коул, присев передо мной на корточки. Он подождал, пока я кивну, и затем продолжил. – Прости, что пришлось разбудить таким вот способом. Но я увидел, как ты прошла мимо, а потом начала кричать. Подруга, я и не думал, что у тебя такой писклявый голос!

Смысл его слов с трудом доходил до меня.

– Я… ходила во сне?

– Похоже на то, – кивнул он. – Ты обо что так порезалась?

Я пожала плечами, чувствуя как саднит в горле.

– Сколько времени?

– Около пяти утра. – Складки у его рта стали намного заметнее. Теперь, когда с его лица сошла краснота, на него вернулись тени: под глазами, под его высокими скулами, темная полоска щетины вдоль линии челюсти. – Ты проспала часов пять, а потом решила прогуляться.

– Больше, чем ты.

– Ага, верно, я решил попробовать убежать от своих кошмаров вместо того, чтобы нырять в них с головой. – Монитор беговой дорожки, на которой он занимался, по-прежнему мигал, поставленный на паузу. – Слишком много адреналина. Слишком много мыслей крутится в моей черепушке. Нужно выплеснуть энергию.

Я окончательно вернулась к реальности, когда из прикрученного к стене телевизора до моих ушей донесся негромкий голос ведущего. Я резко ощутила запахи этой комнаты: пластик, пот и металл наконец-то вытеснили запах крови.

Коул посмотрел на меня пристально, изучающе, будто разглядел во мне то, чего я сама, быть может, не осознавала. В отличие от Кейт, от Лиама, от Толстяка и в отличие от Джуда, он просто хотел, чтобы я справилась сама. Он не давил на меня, пытаясь узнать, что я чувствую или что я видела, и именно это мне и было нужно. Чтобы я сама оставила эти переживания в прошлом и пошла дальше.

Он отнял полотенце от моей ладони и осмотрел порез.

– Вроде неглубокий, – определил Коул, поднимаясь. – Уже заживает. Но некоторое время неслабо поболит. – Закончив с моей рукой, он задрал рубашку и вытер ею пот с лица, продемонстрировав полоску загорелой кожи – о чем я вовсе не просила.

Я отвела взгляд.

– Ты бываешь здесь каждое утро.

– Все два дня, что мы здесь, – шутливым тоном ответил парень. – Пытаюсь снова привести в форму свой зад. Кажется, я давно не тренировался. И это помогает… – он небрежно махнул рукой. – Выпустить пар.

– Мне этого не хватает, – неожиданно для себя произнесла я, – чувствовать себя сильной. Мы знаем, к чему стремимся. Ты и я. Но я не могу избавиться от ощущения, что я хожу по кругу, по кругу, по кругу, надеясь, что приду к цели. И – проклятье! – флешка с теми исследованиями! Не могу смириться, что информация на ней пропала! Теперь у нас даже этого нет. Я привыкла, что могу держать все под контролем. Я не… – Я подняла ладони. – Конечно, теперь об этом и речи идти не может.

– Ага, и что ты собираешься с этим делать? – Коул сцепил руки на груди. – Ты осознаешь проблему, но как ты собираешься ее решать? Перестань думать о флешке, о причинах ОЮИН. Не трать энергию на то, чтобы жалеть себя или сокрушаться о прошлых ошибках. Если эта дорога закрыта для нас, мы сосредоточимся на поисках лекарства. Так скажи мне еще раз: что ты собираешься с этим делать?

– Тренироваться, – ответила я. – Нам нужно обучить всех детей. Нам нужно, чтобы они умели сражаться.

– Ты не сможешь никого обучать, пока сама не приведешь себя в форму.

– Это было предложение?

На лице Коула медленно расплылась улыбка.

– А что? Думаешь, твой монстр сможет потягаться силами с моим?

Я подумала, что мой монстр сделает его только так. Заставит почувствовать себя полным лузером.

– Простого решения не существует, если ты об этом, – предупредил Коул, кивнув в сторону беговой дорожки. – Я становлюсь сильнее и быстрее, и если я даже не смогу одолеть своих монстров, то по крайней мере могу на время выбросить их из головы. Когда последний раз ты серьезно занималась?

– Еще до…

А когда же был последний раз? За неделю до того, как я отправилась искать Лиама? Тренировки в Штабе сначала были суровыми, воплощенный сизифов труд, который приходилось выполнять хлипкими, слабыми руками. У меня были мозоли на ладонях и на пятках, а из-за нескончаемых синяков я постоянно выглядела так, будто недавно пережила автомобильную аварию. Боль вспыхивала, вытягивала и скручивала меня, словно перекраивая мое тело по собственным стандартам.

Большинство детей участвовали в программе достаточно долго, чтобы отточить физические навыки для участия в операциях, одновременно овладевая и своими пси-способностями. Это означало, что через день они занимались силовыми и кардиотренировками, а также практиковались в самозащите, кикбоксинге и в обращении с оружием, дополняя этот всесторонний список. И когда усердно работаешь, концентрируешься на каждом движении, пытаешься натренировать каждую мышцу, чтобы она звенела как струна, в тот момент забываешь о том, что творится у тебя в голове.

Какое-то время это срабатывало и для меня: я была сильной, ментально и физически, и мечтала, чтобы в каждой операции меня задействовали от начала и до конца. Но почему-то, пока я искала Лиама, я умудрилась лишиться этой части себя. Я позволила сомнению и чувству уязвимости снова меня ослабить. Я потеряла контроль над собой.

– Я хочу, чтобы ты обращался со мной строже, чем наши инструкторы, – сказала я ему. – Я не могу и дальше рассыпаться на части и ждать, что кто-то снова меня починит. Я сама хочу заботиться обо всех.

Коул поднял руки.

– Я понял.

– Нет, не понял, – возразила я, с ненавистью слыша ноты отчаяния в моем голосе. – Это как снова и снова, поворачивая за угол, оказываться в том тоннеле, где рушатся стены, и это похоже на…

– Нет, – проговорил Коул, – мы не собираемся сидеть, держась за руки, или заниматься арт-терапией и рисовать пальцами, как предложила бы Коннер. Это ее способ справляться с проблемами.

Широкими шагами он пересек комнату, направляясь к синей пластиковой корзине. Вытащив из нее старые изношенные перчатки для спарринга, парень бросил их мне, после чего выжидательно сложил на груди руки.

Больше не сомневаясь, я вскочила и была вознаграждена одобрительным кивком, который служил одновременно и предупреждением: если я готова, то и он готов.

Коул вытащил пару перчаток и для себя. В дальнем конце помещения были разложены черные маты, и я двинулась прямо к ним. Пластик, пот, резина – эти запахи были мне знакомы. Я вобрала их в себя и приняла стойку, чувствуя под собой неустойчивую опору продавленного поролона.

– Просто для твоего сведения, – сказал Коул, постукивая руками в перчатках друг о друга и разворачиваясь ко мне. – Стать сильной – значит принимать удары. Много ударов. Как только решишь, что для тебя это слишком, или не сможешь оторвать свой зад от земли, мы закончим.

– Отлично, – кивнула я. – При условии, что ты не станешь сдерживаться, решив, что я не смогу с этим справиться.

Парень фыркнул.

– И вот еще что, Конфетка. Не рассказывай никому, чем мы тут занимаемся. Ни Коннер, ни Вайде, ни Ли, никому из них.

Кому какое дело до того, что мы тренируемся вместе?

– Для начала посмотрим, сможешь ли ты вообще ударить меня, – поддразнила я Коула, но его взгляд по-прежнему оставался серьезным, словно его тяготила какая-то мысль. – Ты стесняешься или как?

– Скажем так: я сомневаюсь, что они одобрят такой метод справляться с проблемами, – заключил он, отставил ногу назад и поднял руки в оборонительной стойке. Его голос был таким тихим, что я едва расслышала его. – Они ведь не сгорают? Не так, как мы.

Его первый удар задел мой висок. Я отшатнулась назад, но удержалась на ногах, чувствуя, как меня наполняет гнев – на себя за то, что оказалась недостаточно внимательной, на вспышку боли. Когда я выбросила руку в его сторону, губы Коула растянулись в улыбке, и он остановился, скорректировал мое движение и заставил меня повторять его снова и снова, пока я не нанесла удар в точности так, как он хотел. Парень играючи ткнул меня кулаком в плечо и, все еще улыбаясь, выбросил ногу вперед, но я успела заблокировать удар своей. Он отпрыгнул и нанес еще один удар, целясь в торс.

Пролетали минуты, и казалось, что я мчусь вместе с ними. Мои мышцы помнили, как нужно драться, даже если мое сердце пыталось выйти из игры. Меня охватило горящее чувство пьянящего возбуждения, когда мне удалось заблокировать удар и нанести ответный – в живот. Сдавленный выдох Коула был одновременно похож и на смех, и на вскрик боли. К тому моменту, как он вспомнил, что вообще-то должен был меня тренировать, мы уже выдохлись и лежали на спине на матах, пытаясь восстановить дыхание.

«Нет, – подумала я, протягивая руку, чтобы убрать со лба мокрые от пота волосы, – не так, как мы».

Еще через несколько часов, когда мои мышцы превратились в желе, а туман ночного кошмара выветрился из головы, мы все собрались в комнате отдыха, чтобы наконец официально приступить к планированию налетов на лагеря.

Я осмотрела нашу группу, включая тех, кто прибыл последними. Они приехали совсем недавно, когда я нырнула в душ после тренировки с Коулом. Все четверо, упорно сражаясь с усталостью, объясняли, что задержались из-за проблем с машиной. И в этот момент Коул, который вошел следом за мной, мягко толкнул меня вперед, прямо в круг детей, которые расселись на полу. Смущенная, я слегка отступила назад, но он ободряюще улыбнулся.

– Именно об этом мы и говорили, помнишь? Коротко сообщить о состоянии дел?

– А разве не ты должен…

– Нет, это должна быть ты. – Он еще раз подтолкнул меня к детям, не обращая внимания на то, как прищурился Толстяк. – Разберись с этим, Конфетка.

Заставь их полюбить тебя… Я покачала головой, чтобы мурлыкающий голос Клэнси исчез из моего сознания. Зу отодвинулась назад, махнув Хине и Томми, чтобы они сделали то же самое, размыкая круг.

– Так вот, это… – начала было я, но тут же запнулась. Потому что здесь собрались почти все, но не все. Я повернулась к Толстяку, который ковырял дырку в своих джинсах, словно иллюстрация выражения «напускное равнодушие». – А где Лиам? И Кайли… и Джеймс?

– Должно быть, в туалете, – наконец выговорил он неестественно высоким голосом. И внезапно оказалось, что все прячут от меня глаза. Даже Зу.

«Нет, Лиам, – подумала я, чувствуя, как меня накрывает приступом паники. – Скажи мне, что ты не бросился очертя голову за припасами, даже не взяв оружие, чтобы защититься».

– Они ушли, – прошептал чей-то тихий голос. Я оглядела всех, но так и не вычислила, кто это сказал.

– Кто ушел? – вмешался Коул, расслышав лишь последнее слово. – Один из…

Я сразу заметила, в какой момент он осознал, кто именно отсутствует. Парень замер, его лицо даже не дрогнуло, сохраняя невозмутимость. Так выглядит человек, когда собирается спокойно и методично кого-нибудь зарезать.

– Почему они ушли? – спросила я.

– Чтобы нам было что поесть сегодня! – отрезал Толстяк.

– Куда они отправились? – Мне приходилось сдерживаться, чтобы не заорать, чтобы не броситься на Толстяка и не начать изо всех сил его трясти.

– В соседний город, – призналась Люси. – Они пообещали, что вернутся через час.

– Пообещали, значит, – задыхаясь, выговорил Коул. – Что ж. Если их убьют на фиг, по крайней мере, здешний средний IQ вырастет. Не выходите. – Теперь он обращался ко всей группе. – Не выходите, пока вы не научитесь всему, что нужно, чтобы выжить, и пока мы не обеспечим себя оружием. Я обязательно позабочусь обо всем, и мы будем заботиться друг о друге, но вам придется слушать, что говорю я, иначе это не сработает. Договорились, ребята?

Несколько кивков, несколько согласных возгласов.

– Ладно, – выдавила я. Проклятье, Лиам. О чем ты думал? – Порядок.

Усилием воли я заставила себя вернуться к тому, с чего мы начали.

– Первое, что вам нужно знать: флешка с данными исследования о причинах ОЮИН, которую Коул украл из корпорации «Леда», была стерта электромагнитным импульсом.

Должно быть, Вайда уже рассказала об этом Толстяку и Зу, потому что они не выглядели настолько потрясенными, как остальные. Выражение безнадежности на их лицах ранило меня в самое сердце. Я снова подавила эти мысли, чувствуя, как Коул смотрит мне в спину.

– Ее можно как-то восстановить? – спросил Томми.

– Нет, – ответил Нико. – Мы все перепробовали. Файлы уничтожены.

– Но у нас по-прежнему есть записи исследований лекарства против ОЮИН, – быстро добавила я. Зеленые воспроизвели этот текст и загрузили в наш единственный ноутбук. Все пятнадцать страниц, которые невозможно было расшифровать. – Так что у нас есть с чем работать. Но одновременно мы должны двигаться дальше и другим способом – освобождая лагеря. Мы должна это сделать, потому что так правильно, и это поможет привлечь Грея к ответственности за все, что случилось с нами. Но я… мы… – я показала на Коула, который стоял чуть позади, – мы не сможем справиться с этим в одиночку. Поэтому я спрашиваю: вы с нами? Если вы боитесь или не хотите участвовать в боевых операциях, это нормально. И здесь нечего стыдиться. На этой базе полно других дел, так что вы все равно сможете помогать нам. Или, как только обстановка станет более безопасной, мы найдем способ вернуть вас домой к родителям.

Я подождала, пока каждый кивнет или озвучит свое согласие.

– Итак, лучший способ взяться за дело – вместе спланировать, как можно атаковать лагерь. Давайте разобьемся на небольшие группы – по четверо или пятеро в каждой – и просто начнем обдумывать, как бы мы могли провернуть это дело. Пусть даже идеи кажутся вам безумными или сейчас у нас нет для этого всего необходимого. Просто подойдите к этой задаче творчески, и это будет хорошим началом.

Я дала им разделиться на группы, причем меня порадовало, как старые команды Лиги смешались с новоприбывшими, кого мы подобрали, когда нашли с Зу. Коул хлопнул меня рукой по плечу, выдав одобрительную улыбку, и начал обходить каждую группу детей. Я улыбнулась в ответ, чувствуя такую легкость, будто сейчас могу допрыгнуть до самых стропил под потолком.

А потом в одно мгновение это чувство исчезло. Я ощутила за спиной присутствие кого-то молчаливого и мрачного, которое накрыло меня, словно тень. Мне не нужно было поворачиваться – я догадалась, что это был Толстяк. Чем дольше он наказывал меня этим подавляющим молчанием, тем сильнее росло мое раздражение. Я повернулась и увидела, что Вайда уселась как королева в центре группы, состоящей из Томми, Пэта и еще двоих мальчишек из Лиги. Выслушав комплименты, которыми они ее осыпали уже минимум три минуты, и насладившись восхищенными и обожающими взглядами подростков, Вайда наконец снизошла, чтобы обсудить идеи, которые они придумали.

– Когда ты начнешь посвящать нас в эти вещи заранее? – спросил наконец Толстяк. – Похоже, ты специально стараешься застать нас врасплох, потому что знаешь, что мы можем с чем-то не согласиться.

Выслушав его, я шумно выдохнула через нос, отвечая на его тяжелый взгляд таким же.

– Так ты считаешь, что я сама вообще ни на что не способна? Без вашего участия?

Коул предупреждал меня, что подобное может случиться – он сказал мне, что слишком много людей будут оценивать мои решения, и я всегда должна быть к этому готова. И пусть меня будут снова и снова уверять в том, что мне доверяют и готовы и дальше идти за мной. Но на самом деле все обстоит иначе.

– Почему вы позволили Лиаму выйти наружу? – жестко спросила я. – У него даже нет оружия.

Толстяк вскинул руки.

– Они же чертовы Синие! Господи, Руби, ты должна… смотри, дело не в этом, просто…

– Что я должна?

Толстяк, прищурившись посмотрел на меня, и снова я вернула ему его взгляд.

– Ладно, слушай, – сказал он, сделав для начала глубокий вдох. – Как бы ты ни называла то, что происходит между тобой и Ли, это вообще не мое дело. И, честно говоря, меня очень напрягают попытки уследить за тем, как вы ходите вокруг да около. Но это становится моим делом, когда мои лучшие друзья начинают обращаться друг с другом так, как в последнее время ты обращаешься с ним.

– Что ты имеешь в виду?

– Держишь его на расстоянии вытянутой руки. Вы просто… здесь, но словно не здесь, понимаешь? – взглянул на меня парень. – Даже когда вы с нами, вы на самом деле отсутствуете. Ты отключаешься, ты стараешься помалкивать, когда мы что-то обсуждаем, ты сдерживаешься. И то и дело ты просто… исчезаешь. Может, ты что-то нам не договариваешь?

– Ты так старался раскопать, чем же я занимаюсь, но, похоже что, на самом-то деле, ты и понятия об этом не имеешь. Я исчезаю? – повторила я. – А если я тренируюсь, чтобы не выглядеть полным ничтожеством, пытаясь привести этих детей в форму. Или может я продумываю план, чтобы убедиться, что никого больше не ранят и не убьют. Или, может, я общаюсь с Клэнси, потому что больше никто на это не способен?

Мой голос сорвался на такой яростный шепот, что Толстяк выглядел потрясенным. Он коснулся моего плеча, и выражение его лица становилось мягче, в то время как мое – жестче. Я с ненавистью наблюдала за тем, как он меня изучает.

– Я просто хотел, чтобы ты поговорила с нами, – признался он. – Я знаю, что так, как раньше, уже не будет, но я скучаю по тем временам. Я скучаю… – Толстяк покачал головой. – Но я вовсе не пытался вцепиться тебе в глотку.

– Только именно это ты и сделал, – сказала я со вздохом.

– Потому что ты должна была это услышать, – заявил Толстяк. – Ты вызвалась сама разбираться с Братцем-Задницей – и это чудесно. Но не забывай, кто все время говорил о том, что атаки на лагеря должны продолжаться – с той секунды, как мы прибыли в Ист-Ривер. Не помнишь? Лиаму тогда казалось, что он все предусмотрел, потому что он трудился и мог что-то изменить, и видел, как меняются дети вокруг него. Ты должна позволить ему что-то делать, Руби. И я еще хочу понять: ты расстроена, потому что Лиам ушел без твоего разрешения?

Я недоверчиво покачала головой. Мои мысли были такими же запутанными, как и чувства.

– Потому что это опасно! Потому что его могут схватить или убить! А я не могу… – Слова застряли в горле, и на меня обрушилась лавина эмоций: недовольство, гнев и, больше всего, страх. – Я не могу потерять еще одного человека…

Толстяк протяжно вздохнул и, обняв меня, похлопал по спине как обычно – неловко, но заботливо. Я тоже обхватила его спину, прижимая крепче к себе, вспоминая, какое это было счастье: увидеть его через столько месяцев и узнать, что он выжил. Под наслоением других воспоминаний эти успели слегка померкнуть. Конечно, Толстяк никого не обвинял, и он никогда не был жестоким – он просто хотел, чтобы мы были в безопасности и вместе. Но Толстяк не заглядывал в будущее, сосредоточенный на нашем маленьком сообществе. Но я так больше не могла. Я боролась с этим желанием, заставляя себя думать обо всех.

– Это всего лишь один человек, но он наш человек, – снова заговорил Толстяк, будто прочитав мои мысли. – А еще я думаю, нам надо расспросить Зу – разузнать, что же случилось с тем взрослым, с которым она путешествовала. Не стоит ждать, пока она сама об этом заговорит.

Я кивнула, прислонившись к стене и наблюдая за Зу, которая устроилась между Хиной и Люси. Усевшись на колени и сложив перед собой ручки, девочка не отрывала взгляда от пола.

– Привести их сюда не было ошибкой, правда? – спросила я. – Тех, кто младше? Я не позволю им сражаться, но почему-то мне кажется, что от этого им будет только хуже. Только я пока не знаю как.

– Но если мы считаем, что они имеют право решать и выбирать, то не сможем их уберечь. Ты же об этом, не так ли? Мы хотим подарить этим детям и тем, кто появится потом, надежду на лучшую жизнь, чем та, что была у нас. Возможность перестать прятаться.

Да, дело было именно в этом. В свободе, которая шла рука об руку с правом принимать решения, когда наши способности исчезнут. Свобода жить там, где мы захотим, с тем, с кем мы захотим, и не бояться каждой тени. И дети не будут расти в страхе, что однажды они могут не проснуться или вдруг вспыхнут и перегорят как лампочка, хотя это был обычный, ничем не примечательный день в их жизни.

Как и Коул, я понимала, что никто не отдаст этого нам просто так. И придется сражаться. По-настоящему. Но какова будет цена… Я снова окинула взглядом веселые лица и попыталась отвлечься на их легкомысленную болтовню и смех, чтобы ослабить тугую петлю страха, впивавшуюся мне в ребра. Я не могу усидеть на двух стульях, верно? Я не могу вступить в бой, не признав, что не все воспользуются плодами этой победы, потому что не доживут до нее.

– Я так отчаянно этого хочу, Руби. Я хочу вернуться домой, увидеть родителей и прогуляться по округе при свете дня. Я хочу ходить в школу – даже если кого-то испугают мои способности, мне не смогут отказать, потому что я не получил образования. И я уже буду счастлив. Я знаю, что будет нелегко. И я знаю, что мне понадобится вся моя удача, чтобы пройти через то, что нам предстоит, и выжить. Но если я получу даже это – оно того стоит. Эта свобода будет стоить всего, чего угодно, – помолчав, добавил Толстяк. – И мы обязательно это увидим.

– Похоже, в Команду Реальность ты уже не входишь.

Мы одновременно улыбнулись.

– К черту Команду Реальность! Я выхожу из нее, чтобы присоединиться к Команде Здравомыслие.

Час спустя Лиам и остальные дети появились у входа в тоннель, и каждый тащил огромную картонную коробку или пластиковый контейнер. Их голоса отдавались эхом в длинном коридоре, и в них слышался бьющий через край восторг. Они же не знали, что ждет их на другом конце.

Лиам появился первым – запыленное лицо, волосы растрепаны ураганным ветром, который ревел снаружи. Когда я увидела его, взъерошенного, смеющегося и такого счастливого, я даже забыла, почему так злилась.

Но на его брата это не подействовало.

Коул стоял, прислонившись плечом к стене прямо у выхода. Эта тема больше не поднималась, но за последний час его дыхание стало более резким и напряженным. Даже скрестив руки на груди, он не мог скрыть, как пальцы на его правой кисти часто и конвульсивно сжимались. Для взрыва было достаточно одной искры.

И все же я не смогла вскочить достаточно быстро.

Заметив меня, Лиам успел порадоваться полсекунды, а потом он попал в руки Коула. Схватив Лиама за рубашку, парень крутанул и впечатал брата прямо в стену. Ящик, который Лиам держал в руках, упал на землю, консервы и пакеты разлетелись во все стороны. Прямо у моих ног шлепнулась светло-красная упаковка хлопьев Lucky Charms.

– Господи… – поперхнулся Лиам, но Коул уже тащил его за собой в бывший кабинет Албана. Я успела поймать дверь, которую он попытался пинком захлопнуть у меня перед носом. Лиама парень чуть ли не швырнул к большому обшарпанному столу.

– Да что, черт побери, с тобой? – выдавил Лиам, все еще глотая воздух.

Коул был на полголовы выше брата, но тот сейчас словно вытянулся от гнева, догнав Коула в росте. Они никогда не были так похожи, как сейчас, собираясь оторвать друг другу головы.

– Со «мной»? Представь себе, я обнаружил, что кое-кто отправился наружу, чтобы его убили, а с ним еще двоих! Ты что, и правда такой тупой? – набросился на него Коул, яростно жестикулируя. – Надеюсь, что оно того стоило. Надеюсь, что ты чувствуешь себя отлично, в очередной раз изобразив из себя героя. Ты же чуть не провалил операцию! Кто-то мог проследить за тобой, когда вы возвращались. И, может, кто-то наблюдает за этим зданием прямо сейчас!

Наконец настал тот момент, когда Лиам был уже не состоянии сдерживаться. Парень так пихнул Коула, что тот врезался спиной в пустой книжный шкаф, а потом зажал его локтем.

– Изобразив героя? А что насчет той хрени, которой ты тут постоянно занимаешься? Ходишь вокруг, раздаешь приказы, будто у тебя есть хоть какое-то право приказывать этим детям. Или ты знаешь, что они чувствуют или через что они прошли!

Коул иронически усмехнулся, и на секунду мне показалось, что он сейчас откроет брату свой секрет, просто ради того, чтобы Лиам подавился своими словами. Чтобы увидеть потрясение и ужас, которых так долго боялся.

– Я справился, – выплюнул Лиам. – За нами не следили, никто нас даже не видел. Я проделывал это тысячу раз, в адовых местах похуже этого, и каждый раз я справлялся. И я сказал бы тебе, если бы ты обращался со мной как с человеком. Человеком, который хочет и может работать, а не сидеть, ковыряясь в заднице, и ждать, пока о нем кто-то позаботится!

Лиам был прав. Из всех, кто сейчас собрался на Ранчо, именно он был самым опытным в таких вылазках. Группа снабжения в Ист-Ривере обеспечивала лагерь едой, лекарствами и одеждой тем, что просто грабила фуры, подстерегая их на шоссе.

– Ты ведешь себя так, будто тебе и правда не все равно. Почему? – продолжал давить Лиам, и его голос срывался. – Ты годами делал вид, что меня не существует, всегда думая…

– Ты понятия не имеешь, о чем я думаю! – рявкнул Коул, наконец, освободившись от его хватки. – Ты хочешь знать? Правда? Так я тебе скажу: как я скажу маме, что еще один ее ребенок погиб?

Эти слова будто выжгли весь кислород в этой комнате. Лицо Лиама побледнело, и рот его приоткрылся.

– Ты заставил меня сказать ей об этом, не забыл? Ты рыдал так, что не мог остановиться, даже не мог уйти из комнаты Клэр. Мне пришлось сделать это, потому что мама уже делала ей сэндвич и собирала ее коробочку для ланча.

Я прикрыла рот рукой. Страшно было даже представить, через какой ужас они прошли. Покачнувшись, Лиам попятился назад. Наткнувшись на стол, он вцепился в него руками. Я видела его потрясенное лицо. Потом он прижал к нему ладони.

– Прости… Боже, прости, я не подумал… Я просто хотел хоть что-то сделать…

И хотя я уже успела увидеть множество оттенков гнева Коула, я все равно не ожидала, что его лицо и голос могут стать такими пугающе холодными.

– Единственная причина, по которой ты здесь, это только потому, что я не знаю, где обосновались мама и Гарри, и я не могу отправить тебя прямо к ним. Что?

По глазам Лиама всегда было легко прочитать его чувства: каждая мысль отражалась на его лице. Даже до смерти перепуганная девочка, которую все отвергли и предали, – и та готова была довериться ему. Зная, что в его словах нет задней мысли, и любое предложение исходит только лишь из искреннего желания отдать. И никто потом не попросит тебя об ответной услуге. Я часто задумывалась: как же это больно: иметь сердце, которое чувствует все так глубоко, и не иметь возможности полностью скрыть даже самое сокровенное.

Когда Коул упомянул имена родителей, Лиам поднял на него глаза. И я помертвела. Потому что, увидев его лицо, Коул понял все. Как поняла и я.

«Лиам не сказал Коулу», – задохнулась я, не в силах этого понять. И тот, и другой знали, что их мама и отчим, когда им пришлось скрываться, и они покинули свой дом в Северной Каролине, взяли себе фальшивые имена – Делла и Джим Гудкайнды. Однако поиск в интернете и в телефонных справочниках так ничего и не дал. И когда Зу рассказала Лиаму о встрече с их матерью, Лиам должен был сразу прийти с этим к Коулу…

– Ты знал! – На этот раз Коулу удалось ударить брата. И ледяная маска слетела с него в тот же момент, когда его кулак врезался в подбородок Лиама. – Охренеть, ты врал мне прямо в глаза! Где они?

– Прекратите! – крикнула я. – Перестаньте, оба!

Лиам рванулся навстречу. Я увидела, как он отводит руку назад, как сверкнули его глаза, и тоже бросилась вперед. Я успела втиснуться между ними, когда Лиам нанес удар, и загородила собой Коула. Лиам по-прежнему пылал яростью, готовый к новой атаке, но потом внезапно пришел в себя, словно какой-то морок спал с его глаз. Он резко вдохнул, словно освобождаясь от обиды и от боли, и с ужасом оглянулся. Мне пришлось ухватить его за рубашку, чтобы он в тот же миг не вылетел из комнаты. Другой рукой я остановила Коула, чтобы и он не двинулся с места тоже.

– О боже, – хрипло сказал Лиам. – Зачем ты… это было так глупо…

Разжав пальцы, я прижалась к нему, обнимая. Он все еще тяжело дышал, не давая эмоциям выплеснуться наружу. Гнев мгновенно сменился чувством стыда. Я должна была сообразить раньше. Лиам не был бойцом. И мысль о том, что он мог причинить вред тому, кто значит для него так много, ранила его больше, чем самый сильный удар Коула.

– Лиам должен быть интендантом, – заявила я.

Коул скрестил руки на груди.

– Это…

– Отличная идея, – продолжила я. – Можешь не благодарить. Он знает, где ваши родители, и теперь с радостью сообщит тебе все детали.

– Сделка? – Коул покачал головой, с сомнением оглядев брата. – Ты хоть знаешь, кто такой интендант?

– Конечно, знаю, – процедил Лиам. – Конечно, ты пытаешься сделать вид, что этого не было, но несколько месяцев я тоже был в Лиге.

– Это не сделка, – вмешалась я. – Просто Лиам лучше всех справится с этим делом. А этой работой кто-то должен заняться и быстро. И вы братья, и вы любите друг друга. И должны уважать способности друг друга. И ваша энергия нужна для битвы, которая нам предстоит, а не для того, чтобы сражаться друг с другом. Я не права?

– Конфетка, ты еще такой ребенок. Теперь это ясно как никогда. Радости братских уз редко подчиняются логике.

Следить за количеством припасов и отвечать за то, чтобы пополнять их новыми, – это титаническая работа. И, если бы я своими глазами не видела, что Лиам может с ней справиться, возможно, и предложила бы кого-то еще.

– Коул, – мягко проговорила я, из-за чего Лиам снова напрягся, – он уже занимался этим.

– Вопрос не в том, справится ли он с этим или нет. А заслуживает ли он этого, – возразил Коул. – Он не подчинился прямому приказу не покидать убежище и действовал без разрешения.

– Ах, верно, я забыл: ты же выбрал себя лидером, – бросил Лиам, и меня задела неприязнь, прозвучавшая в его голосе. – Я так рад, что мы за тебя проголосовали. Что, боишься, как бы не начали сомневаться, а сам-то ты подходишь для этого? Что вообще ты знаешь о нас и нашей жизни? Или вы приняли еще одно решение вдвоем, не посвящая в него остальных? Решив, что мы просто кивнем и послушно помчимся за вами?

Задетая скорее его тоном, чем словами, я отпрянула от Лиама. Но Коул отреагировал противоположным образом: он подошел ближе, встав прямо перед братом. Лиам, к его чести, даже не шелохнулся. Пока Коул не заговорил снова:

– Подхожу ли я? А как насчет того, что я помог выжить ста пяти детям во время наивно спланированной и бездарно исполненной попытки побега из лагеря, где в общем-то было не так уж плохо.

– Осторожней, – предупредила я Коула, чувствуя, что и во мне разгорается гнев. – Если ты считаешь, что существует такой лагерь, где «не так уж и плохо», значит, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. А вы двое…

– Ты хочешь меня наказать, – перебил меня Лиам, отодвигая в сторону, чтобы я не стояла между братьями. Его лицо и шея наливались красным. Голос дрожал, руки – тоже. – Отлично. Назначай наказание. Если хочешь всех задавить авторитетом, сделай это. Не хочу больше тратить на тебя время.

Я бросила на Коула быстрый предупредительный взгляд, но он уже открыл рот:

– Вымыть все туалеты. Хлоркой.

Я видела ухмылку Коула в такие моменты бесчисленное множество раз, но я никогда не видела ее на лице Лиама. Этот насмешливый, заносчивый вид.

– Уже сделано.

– Прочистить засоры в канализации.

– Уже сделано.

– Стирка. Месяц. И чтобы все сам.

– Если ты забыл, у нас почти не осталось ни простыней, ни полотенец.

Коул громко выдохнул через ноздри и нахмурился. Но тут какая-то новая идея пришла ему в голову, потому что его губы раздвинулись в напряженной улыбке.

– Тогда ты можешь вычистить и привести в порядок гараж.

Я в растерянности уставилась на него.

– Привести в порядок что?

Вместо ответа Коул прошел к двери и распахнул ее. Покосившись в мою сторону, Лиам двинулся следом за братом. Так что я видела только его спину. Парень шел впереди и ни разу не повернулся убедиться, что я тоже пошла за ними. Когда мы оказались на кухне, я даже растерялась. Но мы продолжали идти дальше мимо раковин, плиты, духовки и, наконец, кладовки, и мое бледное лицо отражалось в поверхностях из нержавеющей стали. Наконец мы остановились у придвинутого к стене металлического шкафа, где хранилась разная утварь: кастрюли, сковородки и противни.

Коул с видимым усилием сдвинул шкаф от стены. Металл неохотно скользил по линолеуму, но как только шкаф сместился в сторону, стало видно, что скрывалось за ним.

– Что, правда? – ошарашенно сказала я. – Еще одна потайная дверь?

Лиам наконец посмотрел в мою сторону, и его брови поползли вверх.

– А есть другие?

– Она не потайная, – ответил Коул, ныряя в полумрак. Он нашарил на стене выключатель, лампы осветили еще один сырой бетонный тоннель. – Мы перестали использовать это место и просто… его забросили. Это будет наш запасной выход. Важно, чтобы все дети знали, где он находится.

– А для чего его использовали раньше? – поинтересовалась я, по большей части чтобы заполнить паузу.

Я шла между ними, наблюдая, как Коул энергично и целеустремленно шагает вперед, как двигаются под рубашкой его широкие плечи. Но мои мысли были о Лиаме. Недовольство и разочарование, которые буквально выплескивались из него, постепенно заполняли пространство. Теперь он шел следом за мной, и я чувствовала его взгляд на себе так ощутимо, как если бы он протянул руку и дернул меня за косу. Звук наших негромких шагов и дыхания, эхом отскакивая от стен, грохотал в ушах, и звенел от напряжения воздух. Казалось, одно лишь неосторожное слово, и один брат швырнет другого о стену и изобьет до потери пульса.

– Здесь мы отрабатывали действия оперативных групп. И уже поэтому это место нужно расчистить. Любая атака на лагерь должна быть тщательно отработана и отрепетирована, – объяснил Коул. – Потом здесь устроили что-то наподобие склада для разного добра, которое копилось годами.

– Фантастика, – пробормотал Лиам. – Наверняка, полезного найдется мало?

Коул пожал плечами.

– Думаю, ты скоро узнаешь, младший братец.

В ответ Лиам только фыркнул.

Замедлив шаг, я немного отстала. Меня не переставала мучить мысль, что Лиам больше всего сердится на меня. За то, что я недостаточно заступалась за него там, наверху, хотя это совсем не так. За то, что не рассказала о нашем с Коулом плане, и это задело его сильнее, чем я ожидала. Я потянулась к его руке, ожидая встретить его уверенное прикосновение, чтобы успокоить его и еще извиниться, чтобы просто… быть с ним, и чтобы он тоже был рядом со мной. Я ведь даже не взглянула на него, чтобы знать, каково ему сейчас, когда он чувствовал себя потерянным и отчаявшимся. А я вела себя так, словно мне было безразлично.

И… ничего. Мой порыв остался незамеченным. Господи, он действительно разозлился. Может, он в ярости?! Болезненный узел завязался в моей груди, и я опустила руку, в последней отчаянной попытке защититься от острого чувства отвергнутости.

Лиам успел поймать мою ладонь, но вместо того, чтобы переплести наши пальцы, он поцеловал кончики моих и поравнялся со мной, чтобы идти рядом. Он обнял меня за плечи и позволил прижаться к нему. Я несколько раз провела рукой по его спине, вверх и вниз, вверх и вниз, пока не ощутила, как расслабляются напряженные мышцы. Когда Лиам посмотрел на меня, его лицо уже не было таким суровым. И я почувствовала внезапный порыв встать на цыпочки, чтобы быстро, но нежно поцеловать его в подбородок. Что я и сделала. Лиам опустил голову, пытаясь скрыть чуть заметную довольную улыбку. И впервые с того момента, как он быстрым шагом вошел в этот тоннель, я смогла вдохнуть полной грудью.

«Мы в порядке, – подумала я. – Все в порядке».

Минут через пять мы оказались у еще одной лестницы, которая вела из нашего бункера на поверхность. Дверь, в которую мы уперлись, словно была отлита из стали. И хотя она не была заперта, Коулу пришлось как следует напрячься, чтобы выдавить ее наружу. В результате он ввалился в помещение вместе с ней.

И как только мы вошли внутрь, усмешка сползла с лица Лиама.

Стало ясно, что мы оказались в одном из близлежащих складов – одинаковых вытянутых белых зданий, которых было полно в этой части Лодая. Похоже, помещение было размером примерно с Ранчо, но только в один этаж и под жилье точно не подходило: голый бетон, металлические стропила. Под потолком тянулись пыльные окна, прикрытые плотными шторами для светомаскировки. Лампы, прикрепленные к стропилам, внезапно ожили, осветив груды хлама на полу.

На первый взгляд это было единое пространство: ни внутренних перегородок, ни комнат, которое не было утеплено и никак не отапливалось – просто недостроенный гараж. И, действительно, внутри стояли несколько машин, точнее их корпуса на подпорках вместо колес. Лиам подошел к ближайшей и присел на корточки, чтобы осмотреть двигатель и разбросанные по полу детали. Шины и покрышки были свалены у двери погрузочной платформы. Для надежности она была закрыта на несколько замков, висевших на прочных металлических цепях. В основном здесь лежало никому не нужное барахло: сломанные каркасы кроватей, старые спальные мешки, мешки с гвоздями и шурупами. Я осторожно заглянула в один из мусорных мешков. К моему облегчению, там обнаружилась только поношенная одежда – должно быть, ее набрали в ящиках с вещами, пожертвованными на благотворительность.

В воздухе стоял кисловатый запах, смешанный с вонью выхлопных газов и масла. Пыль покрывала все толстым тяжелым слоем или потревоженным облаком клубилась в воздухе. И чтобы ею не надышаться, время от времени приходилось закрывать рот и нос. Все больше понимая, что мы оказались на огромной свалке, я ощутила, как во мне вспыхнула первая искорка гнева, и повернулась к Коулу, который направлялся в противоположный конец здания.

Лиам стоял, уперев руки в бока, и глаза его горели. Первый шок прошел. И на смену растерянности пришла готовность действовать. Лиам сумел разглядеть здесь то, чего не увидела я, – некий потенциал.

Я же просто злилась, и перед глазами все было красным от злости.

– Это огромная работа! – крикнула я вслед его брату. – Коул! Он не будет заниматься этим в одиночку.

– Разумеется, – откликнулся Коул. – Ему разрешается взять кого-то из младших детей, которые не будут тренироваться. Или своего закадычного друга – того, кто всегда выглядит так, будто у него шило в заднице.

– Тут и за одну ночь все не разгрести. – Я едва дождалась, пока он закончит. – Мы все должны помочь!

Скрежет металла по бетону заставил меня оглянуться. Лиам уже переместился от машин к ближайшей куче велосипедов, которые переплелись друг с другом, как ветки ежевичного куста. Он пробирался через рамы, рули и колеса, осторожно их раздвигая, чтобы добраться до чего-то, что увидел под ними. Перешагнув через упавший напольный светильник, я бросилась ему помочь. Я различила проблеск чего-то серебристого, потом мои пальцы наткнулись на шину. Лиам сдавленно рассмеялся и принялся разбирать этот завал еще быстрее. Он заразительно улыбался.

– Что это? – спросила я, когда мы вытащили находку наружу. – Кроссовый мотоцикл?

Лиам, который светился от счастья, быстрыми движениями смахивал с нее грязь и пыль.

– О, боже, – выдохнул он. – Такая красавица, да?

– Верю тебе на слово, – ответила я.

Находка выглядела как гибрид внедорожного велосипеда и мотоцикла. Похоже, я была не так уж далека от истины, потому что Лиам поспешно объяснил:

– Это мотоцикл двойного назначения. У него есть возможности кроссового мотоцикла для офф-роуда. Но видишь? Здесь еще есть зеркала и спидометр для обычной езды. Похоже, это… ага, это «Сузуки». Ух ты. Я в некотором шоке…

– Вижу, – засмеялась я. – По тебе заметно. Думаешь, он на ходу?

Лиам изучил мотоцикл, почтительно и осторожно проследив пальцами каждую деталь.

– Похоже, он в неплохой форме. За ним не сказать, чтобы ухаживали, хотя эксплуатировали нещадно. Наверное, починить будет легко. – Парень поднял взгляд и увидел выражение моего лица. – Что?

– Ты умеешь ездить на мотоцикле?!

– Умею ли я ездить? – хмыкнул Лиам, наклоняясь ко мне.

Его светло-голубые глаза искрились от восторга. Электрический разряд словно пронизал и меня, и весь остальной мир погрузился в умиротворяющий шум помех. Последнее разделявшее нас условное расстояние, должно быть, казалось ему таким же невыносимым, как и мне, потому что его пальцы коснулись моих рук, опирающихся на потрескавшееся кожаное сиденье. Я почувствовала, что прикосновение растекается по моей коже как предзакатный солнечный свет. Его губы мягко коснулись моей щеки, теплое дыхание обдало мое ухо, и Лиам тихо, вкрадчиво сказал:

– Я не только умею ездить, милая, но я даже могу кое-чему тебя научить…

– Эй, «Ангелы Ада»![6] – рявкнул Коул. – Я сюда вас привел не затем, чтобы вы что-то для себя присмотрели! Тащитесь сюда!

Лицо Лиама помрачнело, и он отступил назад. Трепет восторга потух в нем как пламя задутой свечи. Должно быть, такое же разочарование отразилось и у меня на лице, потому что Лиам снова улыбнулся и в ответ на мой возмущенный возглас заправил выбившуюся прядь мне за ухо. И эта нежная мимолетная улыбка предназначалась именно мне. Я ощутила ее тепло всем телом.

Убедившись, что внедорожный мотоцикл устойчиво держится на откидной подставке, Лиам вытер ладони о рубашку и взял меня за руку. И мы двинулись к Коулу, но Лиам то и дело оглядывался посмотреть на свою находку. Рядом с Коулом высились сложенные в штабели грузовые поддоны. И когда мы остановились у него за спиной, я наконец сообразила, на что он так смотрит.

Я уже видела похожие картонные упаковки раньше и узнала надпись, напечатанную на них: «10 суточных рационов. Одобрено НАТО/ОТАН».

– Что это? – спросил Лиам.

– Гуманитарная помощь, пайки, – вместо Коула ответила я, сразу почувствовав, что проголодалась. – Знаешь, из какой они страны?

– Ты видела такие раньше? – спросил Коул, подняв брови. – Правительство держит их под замком, подобраться невозможно. И в Штаб эту хрень тоже ни разу не приносили.

– Это было в… – отпустив руку Лиама, я подошла к ящикам, чтобы не видеть его лица, когда произнесу эти слова. – Когда мы были в Нэшвилле. Военные хранили еду и лекарства в старом ангаре в аэропорту.

Воспоминания о том рейде затопили мое сознание как ночной прилив. Они тут же вырвались из самых дальних уголков моего сознания, чтобы застать меня врасплох и сбить с ног. Лиам – бледный и дышит с трудом. Нож в моей спине. Молчаливое мужество Джуда, когда он вышел вперед и вырубил зарядом электричества солдат. Группа исчезает в темноте леса. Роб. Кляп. Кровь на разбитом лобовом стекле.

Прислонившись к ящикам, я замерла, подождав, пока не исчезнет сокрушительная сила, сдавливавшая мою грудь, и ко мне не вернется способность дышать. С каждым разом справляться с этим становилось все сложнее.

– Ладно, – наконец проговорил Лиам, – но откуда взялись эти ящики? И давно они тут лежат?

– Скажем так: не один год, но большая часть содержимого не портится – рассчитана на долгое хранение. Я вспомнил о них, только когда нашел инвентарные ведомости в кабинете.

Коул вытащил из заднего кармана небольшой складной нож и вскрыл одну коробку. На пол высыпались пайки в красных упаковках. На них была изображена фигурка человека, подносившего еду ко рту, и нанесен китайский флаг.

– До нас доходили слухи, что правительство пытается спрятать гуманитарную помощь, которую сбрасывают с самолета другие страны: дескать, «мы американцы», «мы можем сами справиться», «все бросили нас на произвол судьбы» и прочая чушь. Этот груз сбросили где-то в Неваде.

– И вы их не трогали?

– Не приходилось, – ответил Коул. – У нас было кому добывать еду. Албан хотел сохранить их как улику. Как свидетельство того, что Грей действовал вопреки интересам народа. Только из этого ничего не вышло. Это здание – кладбище нереализованных идей и недодуманных мыслей. – Парень прикрыл глаза и потер лоб тыльной стороной ладони – на какую-то секунду его мрачное лицо исказилось от боли. Потом он повернулся к брату: – Если ты сможешь привести это место в порядок, тогда ладно, считай себя интендантом. Ты сможешь придумать, как обеспечить нас припасами.

– Припасы – это еда, средства для поддержания чистоты, всякие мелочи, – откликнулся Лиам. – Если ты думаешь, что я смогу достать тебе стволы…

– Брось эту чертову идею, приятель, – перебил Коул. – Для того, чтобы добыть топливо, оружие и целую гору снаряжения, без которого нам не обойтись, есть сенатор Круз и ее связи.

– И сколько же этого нам понадобится? – настороженно спросил Лиам. – Мы собираемся сражаться, да? Чтобы хватило на одну или две ключевые битвы, да? Это же не будет полномасштабная война?

– Пусть твоя хорошенькая маленькая головка беспокоится о завтраках, обедах и ужинах! – выпалил в ответ Коул. – А сложными вопросами займутся большие детки.

Я метнула в него испепеляющий взгляд, который парень проигнорировал. Подняв с земли один из суточных пайков, он перебрасывал его из руки в руку, в задумчивости нахмурив лоб.

– Но это не решает более важную проблему. Судя по смелым планам, которые рождаются в той комнате, нам понадобится намного больше людей. Для атаки на лагеря нужны еще дети – человек двадцать, не меньше. Если у тебя есть какие-то светлые идеи насчет того, как найти их, я весь внимание.

Усталость и готовность сдаться заполнила мои мысли, заглушив худшие опасения. Наверное, я вздохнула, потому что оба Стюарта повернулись ко мне, всем своим видом выражая заинтересованность.

– На самом деле, – проговорила я, ощущая с некоторой тревогой, как крепнет во мне эта убежденность, – думаю, я знаю.

Глава девятая

Пока дети сосредоточенно продумывали, как атаковать лагеря, никто и не заметил, что я отправилась вниз. И не нужно было постоянно оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что за мной никто не следит. Я отперла дверь в Архив и скользнула внутрь.

Рука сама собой взметнулась вверх, нашаривая шнур выключателя. Темнота будто обволакивала кожу, а собственное дыхание казалось оглушающим. И это было так странно: чувствовать, как мое тело поддается панике, а сознание как бы равнодушно наблюдает со стороны, с безопасного расстояния. Сердце с грохотом отбивало свой ритм слишком быстро, слишком сильно. Мой слух заполнили фантомные звуки, и земля ускользала из-под ног. Может, когда в темноте отключалось одно чувство, остальные начинали работать в усиленном режиме? Темнота искажала даже крошечные уколы тревоги, которые вырастали до угрожающих размеров, загоняя в ловушку страха. Неудивительно, что Джуд так боялся теней.

Находясь в такой тесной комнате, было легко представить, что выхода нет. Рациональная часть меня знала, что бояться нечего: здесь есть две двери, два выхода. Но для того, чтобы пройти сквозь темноту, нужно было войти в нее и просто двигаться. Я могла повторять это тысячу раз, но каждый раз я заново ощущала все то же потрясение – потому что темнота означает утрату. Она пожирает все хорошее.

Это не Лос-Анджелес. Я сопротивлялась воспоминаниям о пыли и о дыме.

Это не тоннель. Я сопротивлялась воспоминаниям о лице Джуда, его умоляющем голосе.

Это – настоящее. Я сопротивлялась, сопротивлялась и сопротивлялась.

Я выдержала столько, сколько могла вынести физически, и только потом дернула за шнур выключателя. Бледно-желтый свет хлынул в комнату, открыв взгляду белесые облачка, взметнувшиеся с пустых полок. Я смотрела, как пыль клубится в воздухе, а потом ложится обратно, пока рваное дыхание не пришло в норму, и единственным, кого можно бояться, остался монстр по другую сторону двери.

Неважно, сколько времени мне понадобилось, чтобы взять себя в руки и собраться с мыслями, оно было потрачено не зря. Войти туда с открытым сознанием и не готовой к противостоянию – было все равно что вручить Клэнси Грею заряженный пистолет. И в этот раз я не взяла с собой Коула, который смог бы меня прикрыть.

Клэнси снова лежал на своих нарах на спине, подбрасывая что-то в воздух: смятый в шарик пластиковый пакет от бутербродов. Ловил и бросал, ловил и бросал, и снова ловил, насвистывая веселенькую мелодию. Услышав щелчок замка, он поймал пакетик в последний раз и наклонил голову в мою сторону.

– У меня есть теория. И нужно подтверждение, – сказал он. – Агенты, которые были здесь, ушли, верно?

– Они неподалеку, – соврала я.

– Тогда странно. Их я не слышал. Только детей. – В качестве доказательства парень указал на вентиляционное отверстие у себя над головой. – Ушли еще до того, как вы сюда прибыли? А остальные – что, бросили вас? Даже не показались?

Мое молчание, должно быть, оказалось достаточным подтверждением.

– Это фантастические новости! – Его голос был таким искренним, таким восхищенным. – Вам без них лучше. Вы по-прежнему планируете атаковать лагеря? Узнали что-нибудь про Термонд?

Вот оно, снова. Клэнси опять бросал ту же маленькую бомбу, ожидая, что я подниму ее, что мысли о Термонде будут мучить меня. Я скрестила руки на груди, чтобы скрыть, как они дрожат. В чем же там дело? Что там происходит?

– Клэнси. Ты и правда хочешь сделать вид, что мы в одной команде?

– А разве я не ваш талисман? – бросил он, изогнув губы в подобии улыбки. – И если ты приходишь сюда в надежде, что я окажу тебе услугу, может, перестанешь меня оскорблять. И, конечно, я знаю, как нужен тебе, чтобы найти еще детей для вашей милой маленькой бригады. Если ты хочешь получить от меня информацию, тебе придется самой добыть ее.

За две минуты мое терпение истощилось до толщины зубной нити. Клэнси Грей умеет доводить людей и наблюдать, как они срываются. Но я не собиралась доставлять ему это удовольствие.

– Где ты оставил файлы? В Колорадо? Или там, в Вирджинии?

– Не файлы, и ближе, чем ты думаешь, – ответил парень, подняв брови. – Давай, не прикидывайся дурочкой. Ты отлично знаешь, что я имею в виду.

Я знала.

– Ты и правда больной на голову, – сообщила я ему. – Ты просто заблокируешь меня. Хочешь заработать очередное очко в свою пользу? Наблюдая за тем, как я опозорюсь?

– Тогда, в Колорадо, тебе, кажется, удалось проникнуть в мои воспоминания. И в Лос-Анджелесе, в той крысиной норе, которую вы называли Штабом. Откуда же такая неуверенность? – поддразнил он.

Но я-то прекрасно понимала, что за всем этим стоит. На самом-то деле он говорил: «Мне скучно. Развлеки меня».

– А вот ты слишком самоуверен, что даже странно, – парировала я. – Ты же помнишь, как это было в Лос-Анджелесе. Мне было любопытно посмотреть все эти драгоценные воспоминания о тебе и твоей маме. Ты был таким плаксой, правда?

Клэнси нахмурился, обдумывая услышанное. И я пожалела, что упомянула сейчас Лилиан Грей – слишком рано напомнила ему о том, что она меня интересует, слишком рано намекнула, что не забыла о ней. Если я собираюсь вытянуть из Грея, где она находится и что он с ней сделал, нужно действовать продуманно.

Я снова нацепила маску безразличия, и дыхание не сбилось ни разу. Ты уже делала это раньше, Руби. Всегда легче проникнуть в чужую голову, если однажды уже проложила туда тропинку. Но оба раза мне нужно было застать Клэнси врасплох. И каждый раз я пребывала в такой чертовой ярости, что, если бы наносила этот удар физически, а не ментально, я снесла бы бетонную стену.

Он моргнул, и я позволила своим невидимым рукам потянуться к нему с задворок моего сознания, в этот момент темные, густые ресницы Клэнси дрогнули, и наши взгляды встретились снова, а его ногти превратились в когти, готовые вцепиться…

Клэнси поставил блок, и я ощутила его, будто врезавшись в стеклянную стену между нами. Я дернулась, изо всех сил сражаясь с желанием поднять руку и потереть эпицентр боли прямо посередине лба. Тупая головная боль мгновенно вспыхнула направленным, пронзающим уколом.

– Ты не в форме, – удивленно протянул Клэнси. – Выглядело жалко. Когда в последний раз ты пробовала это проделать?

«Заткнись», – подумала я, не давая чувству гордости выдать предательский ответ.

Может, лучше поговорим вот так? Его голос проник в мое сознание, а губы лишь слегка подергивались. Однажды он уже проделывал это со мной в Ист-Ривере в качестве дружеского вызова – ощущение было точно таким же. Как будто под кожу забрались тысячи мотыльков, их крылья будут биться и царапаться о нее, пока меня не одолеет нестерпимое желание вытряхнуть их оттуда.

Я действительно была не в форме, но есть разница между упадком сил и их отсутствием. Клэнси нужно было постоянно подкармливать свою уверенность такими вот моментами, чтобы справляться с собственным эго. На это и был мой расчет: на его фирменное самодовольство, его неготовность принять, что он не самый сильный в этой комнате. Давай же, сволочь…

Я хотела, чтобы он действительно поверил – хотя бы на мгновение, что мои способности – как мышца, которую я не тренировала неделями. Я хотела, чтобы он решил, будто я потеряла надежду.

Я покачала головой, изобразив на лице некое подобие огорчения и недовольства. У меня было преимущество – Клэнси считал, что уже нанес смертельный удар моей гордости, я видела это в его лице. Он думал, что мучает меня, заставляя использовать свои способности, и он наслаждался этой борьбой, наблюдая за тем, как я пытаюсь и снова терплю неудачу.

Наверное, это был единственный способ почувствовать свою власть, будучи запертым за семью сантиметрами пуленепробиваемого стекла.

Мои способности буквально кипели у меня в голове в предвкушении. Мне приходилось делать невероятные усилия, чтобы не рассмеяться, чтобы ярость и раздражение по-прежнему читались на моем лице. Мне нужно было выбить его из равновесия хотя бы на одну секунду. Только на одну – но это было все равно что атаковать того, кого защищала стена из бетонных блоков. Но, как и в любой рукопашной битве, даже если шансы неравны, всегда можно пойти на хитрость. Использовать грязные трюки.

И я не была выше этого. Ни в коем случае.

– Прости, не удержался. Готова попробовать еще раз? – Клэнси скрестил руки на груди, пристально глядя на меня из-за стекла. – Моя единственная просьба – сделай вид, что действительно пытаешься.

Когда он улыбнулся снова, я улыбнулась в ответ.

На этот раз я швырнула в него свою силу, как кулак, целясь в чистую белую занавеску, которой он пытался прикрыть свои мысли. Я замедлила свое продвижение вперед, позволив ему взмахнуть этой самой занавеской, пытаясь увести меня из своего мысленного пространства. Его собственная сила скользнула вдоль моей, будто мягкое прикосновение костяшек кулака к щеке.

И тогда я отперла дверь камеры, придерживая ее ногой, чтобы створка не закрылась. Клэнси ошарашенно отпрянул, и это великое белое ничто, которое скрывало выражение его глаз, приподнялось ровно настолько, чтобы я могла проникнуть в извилистые коридоры его ума. Цвета внезапно стали яркими, как драгоценные камни: нетронутые изумрудные лужайки, дом, пристроившийся рядом с сапфировым морем, аметистово-текучий вечерний наряд, фотовспышка – будто солнце сверкнуло в гранях бриллианта, растворяя мир в сиянии чистого света.

На этот раз я действовала даже быстрее, перебирая воспоминания одно за другим, а потом отступила назад и снова захлопнула дверь, защелкнув тяжелый замок. Радость победы была недолгой. Воспоминания и мысли Клэнси всегда проходили сквозь мое сознание как грозовые облака – расширяющиеся, клубящиеся темнотой и всегда словно готовые взорваться. Теперь они были чрезмерно светлыми и ломкими и застывшими, будто я перелистывала стопку фотографий, не пытаясь проследить извилистые бесконечные тропы, по которым отправляло меня каждое воспоминание. Я чувствовала, как меня несет течением, увлекает неодолимой силой – у руля стоял кто-то другой.

Камера, помещение для временного заключения – один резкий рывок, и они испарились. Целый слой реальности внезапно исчез. И его место заняла старая, знакомая сцена.

Клэнси сидел ко мне спиной, и я подошла ближе, позволив комнате вокруг нас обрести материальность. Темное дерево повсюду. Шкафы заполнялись книгами и папками. Телевизор в углу внезапно ожил, вспыхнув яркой картинкой, но без звука. Клэнси сидел за письменным столом, приподняв над ним руки, потом под его шевелящимися пальцами появился ноутбук, на столе выросли бумаги, уложенные аккуратными белыми стопками.

Должно быть, он оставил окно открытым. Белая занавеска, которой он отгораживал свою кровать от остальной части кабинета, трепетала у меня за спиной, и воспоминание было достаточно четким, чтобы послышались голоса детей у кострища внизу. Мягкий ветерок доносил сырой, землистый запах хвои.

Меня пробрала дрожь. Мы были в Ист-Ривере.

Теперь воспоминание ускорилось, меня швырнуло вперед, и все снова замерло. Я оказалась за спиной Клэнси, который работал за ноутбуком, то и дело поглядывая на выступление отца по телевизору.

Я резко вдохнула. И хотя рациональная часть меня понимала, что все это не в реальности – меня там не было, да и Клэнси тоже, я по-прежнему не могла заставить себя дотронуться до него или хотя бы наклониться, чтобы заглянуть через плечо.

Как он это делает? Это не было воспоминанием – это было нечто совершенно другое. Как выйти на сцену после того, как спектакль уже начался. Я преодолела барьер, который заставлял меня оставаться наблюдателем, не участвуя в происходящем.

Парень глубоко вздохнул, расстегивая воротник рубашки и одновременно печатая интернет-адрес… пароль…

Клэнси, который сидел передо мной, развалился на стуле, откинул голову назад, глядя вверх, словно обращаясь прямо ко мне…

– Дошло теперь? – спросил он.

Я вырвалась из его сознания, оборвав связь прежде, чем он мог… он мог… не знаю, запереть меня там? Было ли это возможно? Мог ли он…

В коридоре снова зажегся свет, такой яркий, что у меня заболели глаза. Я понимала, что по-прежнему мыслю не вполне адекватно и мне все еще страшно, потому что я чувствовала только один запах – сосен и того далекого костра.

Клэнси снова развалился на кровати, крутя в руках самодельный мячик. И это было так странно: как только картинка исчезла и я ощутила твердую почву под ногами, я не чувствовала себя ни напуганной, ни даже оскорбленной, что в конце ему удалось захватить надо мной контроль. Я чувствовала… любопытство. Он никогда не давал мне прогуляться по своей памяти таким вот образом – в Ист-Ривере он показывал мне то, что отбирал и соединял друг с другом, но это было совершенно… иначе. Я понятия не имела, что так вообще было возможно. Пульсирующая головная боль исчезла, и впервые после погружения в его сознание я не чувствовала себя измотанной или растерянной. Я по-прежнему пребывала в восторге от того, что пробила его барьер – пусть даже на секунду.

– Увидимся завтра, Руби, – сказал Клэнси, подбросив воздух все тот же пластиковый пакетик.

Оказавшись за дверью, избавив себя от его общества, я ощутила, как у меня в груди разливается странное чувство легкости – искрящееся, вибрирующее и сверкающее. Похоже, я сдерживала монстра слишком долго. Его нужно выпускать, чтобы он размял ноги, чтобы он вспомнил, как это приятно – получить контроль.

Я вспомнила, как это приятно – получить контроль.

Думаю, мне это даже понравилось.

В Штабе остался один ноутбук, и хотя Зеленые пускали слюни в ожидании своей очереди, их внутренний кодекс чести, кажется, гласил, что Кейт сама определила, кому его доверить. Или, по крайней мере, дала этому человеку преимущество.

Так что, в любое время суток вы могли застать в пустом компьютерном классе работающего Нико. Иногда вокруг него собиралась небольшая группка ребят, которые толпились, заглядывали ему через плечо и тыкали пальцами в экран или что-то для него набирали, когда Нико все же отрывался от клавиатуры.

– По сравнению с этими детьми стервятники – просто цыплята, – прокомментировал Коул, когда мы стояли снаружи, глядя на них через длинное стеклянное окно. – Как думаешь, если он вдруг упадет замертво, его просто спихнут со стула и будут использовать как подставку для ног?

Я фыркнула.

– Им скучно. Если мы не дадим им задание, они начнут снимать с дверей электронные замки, чтобы попытаться сделать из них мобильники.

– Ага, ну, управляться с ними – это по части Коннер. Я чертовски уверен, что у нас с тобой недостаточно терпения для… – Из комнаты раздался громкий визг – это Нико передал ноутбук одной из Зеленых. – …для этого.

Мне каким-то образом удалось пережить день, заставив себя ни разу не вспомнить о Кейт и о выражении ее лица, когда она осознала, что сделали мы с Коулом.

– Она еще не объявилась? – спросила я.

Коул покачался на пятках, наморщив лоб.

– Не-а.

– Ей следовало к нам прислушаться.

Я поняла, что произнесла эти слова вслух, когда Коул успокаивающе погладил меня по голове.

– Запомни мои слова, Конфетка. Уже завтра Коннер, поджав хвост, приползет обратно, потому что агенты ее прогонят. Это пойдет ей на пользу. Время от времени всем нужно получать от реальности хорошую пощечину. Чтобы не расслабляться.

Но именно в этом и было дело. Я не хотела, чтобы ее вот так щелкнули по носу. Я не жаждала отмщения. Меня задело, когда она ушла, и мне недоставало гордости, чтобы делать вид, будто это не так. Но ее решение, ее инстинктивная потребность всегда заделывать трещины и сглаживать острые углы были вполне объяснимы. Кейт не могла поверить в то, что другие с легкостью могли нас бросить, использовать, причинить нам боль, потому что ей самой такое и в голову бы не пришло.

Меня убивало то, что наш первый разговор здесь, на Ранчо, так и остался единственным. Я ужасно подвела ее в Лос-Анджелесе. Кейт верила в мои силы, но я оказалась не способной защитить нашу команду. Я должна была поговорить с ней еще раз, пока она была здесь, хотя бы несколько минут. И возможно, мы бы снова услышали друг друга. Сейчас уже я сомневалась, что у меня еще оставался шанс вернуть ее доверие.

Эти мысли отравляли меня, выжигали изнутри. Я не знала, что сказать ей при встрече, как повиниться, чтобы она простила меня. Как вместить тяжесть, которая столько дней не дает дышать, в два коротких слова? Прости меня, прости меня, прости меня, прости меня…

«Прости меня» – разве этого может быть достаточно? Когда утрата так велика. Слова эхом раздавались в той пустоте, которая осталась после него. «Прости меня» ничего не исправит, не вернет Джуду жизнь и то, что ушло вместе с ней.

Коул дружелюбно помахал Зеленой девочке, Эрике, которая стрельнула в него глазами. Она вспыхнула и снова пригнулась к ноутбуку, спрятавшись за Нико. В призрачном голубом мерцании его кожа пугала своей мертвенной бледностью. Чем дольше Нико смотрел на экран, тем глубже и заметнее проступали морщины на его лице.

– Не думаю, что дать ему доступ к серверу Клэнси – хорошая идея, – негромко сказала я. – Когда дело касается Клэнси, мыслить здраво он не может.

– Твои опасения приняты к сведению, Конфетка. Но у нас за это отвечает именно он. Я намерен сделать на него ставку – Нико есть что доказывать. И если это будет зависеть от него, мальчишка не захочет снова подвести тебя или Кейт.

– В этом если как раз и заключается проблема.

– Эй, ты уже выступала по делу Лиама. Я собираюсь сделать то же самое для Нико, и твой черед соглашаться.

– Лиам не выдавал секретную информацию об организации сыну врага, человеку, который потом не только предал нас и его самого, но, возможно, уничтожил наш единственный шанс получить лекарство.

Я повернулась спиной к детям и прислонилась к стеклу.

– Верно, но если бы он не втянул в это Клэнси, если бы тебя обманом не заставили вернуться, мы бы даже не узнали, что такое лекарство вообще существует.

Я уставилась на Коула.

– Что, не думала об этом под таким углом? – пожал плечами Коул. – Утрата… она выжигает в тебе пустоту, чертову черную дыру в твоем мире, в самой его сердцевине. Она пожирает твои мысли – ты даже не успеваешь остановиться и что-либо осознать. И она никогда не насытится. И когда ты сравниваешь то, что получила, с тем, что потеряла, это ничуть не уменьшает боли, так ведь?

Я покачала головой. А потом достала клочок бумаги, на котором записала данные сервера и пароль, которые подсмотрела в памяти Клэнси. Коул молча ее взял и принялся рассматривать мои каракули.

– Руби, – тихо сказал он. – Все дело в… именно об этом всегда умалчивают: прощение – это не для кого-то другого. Прощать нужно ради себя.

– У кого ты подслушал эти слова? – спросила я.

– Им научила меня собственная жизнь.

Я закатила глаза.

– О, наверняка…

Но я недоговорила, потому что внезапная догадка заставила меня замолчать. Я уставилась на своего собеседника, но Коул мгновенно опустил взгляд, заставив себя улыбнуться, и на это было действительно больно смотреть. Потом он пожал плечами и скрестил руки на груди. Коул ждал моей реакции, каких-то слов, и чем дольше я молчала, тем тяжелее становилось это ожидание. Я уловила тот момент, когда уязвимость пробила брешь в его броне. Лицо, на котором вдруг отразились эмоции, вдруг стало совсем детским и каким-то напуганным, как у ребенка, который замер в ожидании наказания.

– А кого должен был простить ты? – Конечно, это было не мое дело, но при взгляде на него у меня вдруг сжалось сердце. Я хотела знать, я хотела, чтобы Коул сказал мне, чтобы хотя бы на секунду ему самому стало легче.

– Это не… слушай, это неважно, просто… просто подумай об этом? – несвязно проговорил он, запустив пятерню в отросшие волосы.

На мой вопрос существовало немало возможных ответов: простить родителей – за то, что они так и не распознали, кто он; Лиама – за то, что брат осложнял ему жизнь; тех, кто остался от Лиги – за то, что отвернулись и от него тоже. Эти ответы были мне известны, и то, что Коул не хотел говорить об этом и даже избегал на меня смотреть, говорило о том, что все гораздо сложнее. И даже намного хуже, чем можно было представить.

Коул настолько хорошо научился прятаться за маской своего очарования, которую носил всегда, что, поддавшись ему, я долго не замечала в нем признаков замешательства и беспокойства. Коул никому не мог признаться в том, как глубоко был ранен этой болью. Может, со временем он доверится мне и я стану для него той, кем был для меня Лиам и другие тоже. И несмотря на незаживающие шрамы, что оставил на мне Термонд, и знание о том, что я такое, больше я не была одинокой.

– Все в порядке, – проговорила я, взяла из его рук бумажку и втолкнула парня в комнату. – Пойдем.

Нико поднял на меня взгляд, потом отвел глаза и уставился на меня, словно не сразу осознав, кто стоит прямо перед ним.

– Можешь скачать файлы с этого сервера? – спросила я.

Мальчишка смотрел на меня так долго, что мне стало не по себе.

– Ага, конечно, не проблема, – наконец пробормотал он, забирая у меня листок.

Зеленые, вынужденные отодвинуться, чтобы освободить место для нас, сгорая от любопытства, снова сгрудились вокруг стола, потому что Нико открыл несколько окон. В них замелькал странный код.

– Эй, ребята, – произнес Коул самым дружелюбным тоном. – Может кто-то из вас найти сенатора – скорее всего, она у себя в комнате, и прислать сюда? Остальные абсолютно точно станут героями в моих глазах, если помогут бедной Люси наскрести на сегодняшний ужин.

Дети были слишком умны, чтобы не догадаться, что от них хотят избавиться, но, кажется, ни один не обиделся. Между тем, на экране появилось новое окно, в котором выстроился десяток папок.

– Но почему? – спросила я, когда последний Зеленый выскользнул из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Коул молча указал на Нико, который неподвижно сидел на стуле и словно и не дышал вовсе. Он сгорбился и скрючился, словно мечтая свернуться в клубок, съежиться и полностью исчезнуть.

– Нико, приятель, – сказал Коул все тем же непринужденными тоном. – Может, ты хочешь уйти…

– Я никуда не уйду. – Мне пришлось напрячь слух, чтобы различить его слова.

– Может, ты мог бы…

– Я никуда не пойду, – твердым голосом Нико и кликнул по первой папке.

И только когда она открылась, я увидела ее название: «Термонд».

Внутри оказалось штук пятьдесят файлов – все вперемешку: видео, фото и отсканированные документы. Шумно дыша, Нико всматривался в экран. Курсор застыл над одним из изображений.

Изображение еще не загрузилось, но я уже догадалась, чье лицо мы увидим сейчас на экране. Он всегда выглядел младше своего возраста, но фотография маленького Нико, совсем еще ребенка заставила меня ощутить острую вспышку нежности. Короткий ежик черных волос, гладкая, бронзовая кожа приобрела цвет бетонной крошки, на которой выделялись темные, безжизненные глаза. На голове были еще заметны заживающие шрамы.

О Господи, подумала я, борясь с внезапно накатившей тошнотой. О Господи…

Семнадцатилетний Нико смотрел на мальчика на экране как на незнакомца. Он сумел выбраться из ада и теперь не убегал от него. Он даже не пытался повернуться к нему спиной. Медленно и неохотно во мне зарождалось уважение к нему. Нико остался спокойным и собранным. А я могла бы сорваться от любой детали – даже от фотографии тех лет.

Термонд. Нико был в Термонде. Первые годы существования лагеря были посвящены исследованию причин ОЮИН, но постепенно цели изменились. Еще до того, как меня поместили туда, эти исследования прибрала к рукам корпорация «Леда» и перевела детей, оказавшихся невольными участниками этой программы, на свою базу в Филадельфии. Коул находился в «Леде» под глубоким прикрытием, пытаясь раздобыть ценные сведения об опытах, которые ставились на детях. В итоге именно Коул сумел вытащить оттуда Нико, тайно передав Албану план операции. Уже после того, как Клэнси выбрался из Термонда, бросив остальных.

– Ты в порядке? – Подтащив один из стульев к столу, Коул уселся рядом с Нико. Последовав его примеру, я села с другой стороны. – Ты не обязан это смотреть, – добавил Коул. – Мы с Руби сами можем проглядеть файлы.

– Это… его, верно?

Мы с Коулом переглянулись, и парень кивнул.

– Если у него есть файлы экспериментальной программы Термонда, – проговорил Нико, – может, там найдется какая-то информация о причинах ОЮИН. Или, по крайней мере, о том, что не может являться причиной. Это… – Нико судорожно вдохнул и выдохнул, после чего закрыл фотографию, вернувшись к корневому каталогу. – Это хорошо. Если нам удастся добыть что-то ценное, это хорошо.

Приоткрылась дверь, и показалась сенатор Круз. Пригласив ее войти, Коул встал, уступая женщине место, и коротко объяснил, что мы нашли.

– Боже, – выдохнула она, наклоняясь к экрану.

Нико открыл папку под названием «Федеральная коалиция». И сенатору стало еще больше не по себе, когда мальчик открыл документ, названный ее именем. Там были сотни – буквально сотни – досье, разбросанных по множеству папок: СПП, контакты из ближнего круга президента Грея, агенты Детской Лиги, Албан и дети – включая меня, Лиама и Толстяка. В наших файлах содержалась информация, позаимствованная в сети СПП и охотников за головами, которую Клэнси дополнил собственным разделом «Наблюдения».

Его наблюдения обо мне: «Чаще всего сомневается, когда принимает решения, касающиеся только ее. Все иначе, когда речь идет о близких, вплоть до того, что слишком сильно стремится их защитить. Нет серьезных пороков: не любит сладкое, любит старую музыку (связано с воспоминаниями об отце). Позволяет себе бесплодную надежду найти свою бабушку. Отчаянное стремление к близости и тесным отношениям означает положительную реакцию на предложение дружбы. Пытается осознать собственную физическую привлекательность. Доверчива, не злопамятна, слишком легко прощает…»

Моя челюсть отвисла от возмущения и замешательства, вызванного этой весьма нелестной характеристикой. «Слишком легко прощает»? Посмотрим.

– Вот, вот эту, «Племена», – сказала я. – Открой вот эту.

– «Племена»? – спросила сенатор Круз.

– Так Клэнси называл группы детей, которые покинули Ист-Ривер – тихую гавань… вообще-то это место вряд ли можно было назвать «тихой гаванью», но он утверждал, что это так и есть. Каждый раз, когда группа детей уходила, он давал им припасы на дорогу.

И еще снабжал кодом, чтобы они могли сообщать друг другу о безопасных маршрутах. Я не раз задумывалась, сколько таких «племен» в итоге покинули Ист-Ривер – до того, как мы оказались там. И теперь я получила ответ: двенадцать групп, в основном по пять-шесть человек.

Таблица была разделена на колонки по числу групп, и под каждой были указана даты и место. Я попросила Нико пролистать информацию, пока не нашелся список группы Зу. Два места: Колорадо и Калифорния. Последнее обновление было месяц назад.

Он знал, где ее искать. Или, по крайней мере то, что она направилась на запад. Я сцепила руки за спиной, чтобы удержаться от желания врезать по чему-нибудь кулаком. Он знал, что все это время я уже не надеялась увидеть ее снова.

– Как Клэнси получал эти сведения? – спросил Коул. – Это просто бомба, но только если информация надежная.

– Однажды он сказал мне… – начал Нико. Не поворачиваясь к нему, я все равно почувствовала на себе его короткий взгляд. Когда парнишка заговорил снова, его голос зазвучал тише. – Был телефонный номер, по которому можно было позвонить и оставить сообщение с информацией, что с тобой и как. Или попросить о помощи. Клэнси говорил, что иногда помогал одной группе найти другую: если дети были слишком напуганы, чтобы справиться в одиночку. Он знал все.

Я в этом не сомневалась. Здесь было столько информации – для того, чтобы с ней разобраться, понадобится не один день. Однако мы пока ничего не нашли о Лилиан, хотя я и не так уж на это и рассчитывала.

– Давай снова вернемся к папке «Термонд»? – попросила я, заметив, что сенатор прижимает ко рту ладонь, собираясь подняться.

– Лагеря… они все такие? – спросила она.

– Это все равно что сравнивать гнилые яблоки, – бросил Коул, который воспринял ее реакцию так же, как и я. – Все они ужасные, но, если их сравнивать друг с другом, может показаться, что какие-то не так воняют.

– Какой самый новый файл в папке? – спросила я у Нико. – Можешь найти?

– Ага, вот этот…

– План эвакуации на случай пожара? – переспросила сенатор Круз.

Мы уже просмотрели этот документ, изучили карты, на которых была обозначена последовательность действий, согласно которой СПП и инспекторы должны очистить боксы в случае непредвиденной ситуации. В других файлах были указаны имена сотрудников СПП и содержались материалы исследования, которое проводилось в лазарете. Имя Клэнси, конечно, не упоминалось нигде. Если свидетельства проводимых над ним опытов и существовали, он обязательно нашел бы способ их уничтожить – чтобы никто не увидел его в моменты бессилия.

– Клэнси постоянно намекал, что в Термонде происходит…

– И ты уверена, что это не просто уловка, чтобы вывести тебя из равновесия? – Сенатор Круз похлопала меня по плечу. – Его папа любит играть в ту же игру.

Нико уже собирался закрыть папку, но Коул вдруг шумно вдохнул:

– Погоди. Прокрути повыше.

Парень прищурился и потер рукой небритый подбородок. Я несколько раз перевела взгляд с него на экран и обратно, пытаясь понять, что именно он увидел.

– Проклятье, – приглушенно сказал Коул.

Я почувствовала неладное.

– Что?

– В этом сценарии детей выводят из лагеря. Но, если и правда случится пожар, что мешает перевести их во внутренний двор? Или согнать к границам лагеря? Он же километра полтора в ширину, да? И почему описан только этот единственный сценарий? А что, если пожар случится в столовой или в цехах? Увидев кучу стрелок и цифр, мы сразу предположили, что это план экстренной эвакуации. Но никаких доказательств этому нет.

– Но если это не план экстренной эвакуации, то что? – спросила я.

– Думаю, это был план эвакуации на случай, если местоположение лагеря будет раскрыто, или если Грея прикончат или свергнут. Но посмотри…

Я наклонилась к экрану. Коул показывал в угол страницы. Рядом с датой – 10 декабря прошлого года – было мелко набрано «ПОПРАВКА». И рядом с ней зачеркнутая дата еще на пять лет раньше.

Коул взялся за мышку и снова прокрутил файл ниже.

– Здесь использовано кодовое название «Кардинал». И цифры рядом с каждым бараком обозначают, сколько минут нужно СПП, чтобы туда добраться, но ноль-один-ноль-три может обозначать первое марта, верно?

– Погоди… – я замотала головой, – погоди, но что тогда все это значит?

– Это означает, что они не эвакуируют лагерь, – тихо произнес Нико. – Они вывозят детей, по четыре барака в день.

– Но единственная причина, по которой это могут сделать – если лагерь собираются закрыть? Я права? – спросила сенатор Круз.

– В папке был еще один файл под названием «Кардинал», – сказал Коул. – Ага, вон тот. Здесь тоже список лагерей, только короче…

– …И список перевода сотрудников СПП, – договорила я. – О боже.

Я закрыла лицо руками, напоминая себе о том, что нужно дышать. И по мере того, как догадка превращалась в реальность, стены все больше надвигались на меня, а потолок, казалось, опустился прямо мне на плечи. Они закрывают лагерь.

– Дорогая, ты в порядке? – спросила сенатор Круз. – Я не понимаю: это же хорошо? Судя по тому, что вы рассказывали мне об условиях в лагере…

– С этой точки зрения, это и правда благо, – вмешался Коул. – Но, если лагерь закроют, вместе с ним уничтожат или хорошенько спрячут все улики. И это место уже нельзя будет использовать как доказательство жестокой реабилитационной программы. Этот лагерь… мощный символ. Он самый старый, самый большой, и, догадываюсь, что больше всего издевательств и насилия над детьми совершалось здесь.

– Разделяют детей… боксы… – У меня пересохло в горле. – Большинство этих детей прожили бок о бок уже десять лет. Они заменили друг другу семью. А у них хотят отобрать даже это?

– Ладно, значит, на один лагерь меньше. – Сенатор Круз откинулась назад на стуле. – Что еще мы можем выбрать в качестве крупной цели?

– Нет других крупных целей, – сказал Коул. – Мы по-прежнему планируем атаковать Термонд. Это наша конечная цель.

Я подняла взгляд. Должно быть, на моем лице отразилось потрясение, потому что Коул уставился на меня в замешательстве.

– Правда, Конфетка? Я же, наверное, раз десять повторил это утром. Термонд, без вариантов. Что ты так смотришь?

Я прокрутила в памяти прошедший день, пытаясь вспомнить. Должно быть, это было после того, как мы закончили тренировку… или до того, как вернулись Лиам и остальные? Утренние воспоминания имели какой-то странный, глянцевый ореол, будто от усталости все начало расплываться в глазах, словно смотришь на себя в запотевшее зеркало.

– Черт побери, малышка, – точно услышав мои мысли, Коул заговорил снова. – Тебе бы поспать подольше.

– Пять недель… Неужели этого времени достаточно, чтобы организовать подобную операцию? – Сенатор Круз озабоченно нахмурилась.

– Мы все подготовим, – просто сказал Коул.

– Вы попросили детей написать предложения для этой миссии, верно? – спросила Анабель Круз. – Надеюсь, это не прозвучит обидным для вас, но неужели они в состоянии предложить план успешной военной операции и потом воплотить его в жизнь?

– Нас обучали, – ответила я, – и обучали именно этому. По крайней мере, тех из нас, кто был в Лиге. Нам нужно время, чтобы натренировать остальных, и еще найти других, убедиться, что они справятся даже в сложных обстоятельствах.

Коул вытащил тонкую пачку листочков, которые собрал у детей, и передал сенатору.

– Некоторыми идеями я просто впечатлен. Там много хороших деталей. А Зеленые так просто утерли нос лучшим представителям Лиги… И я даже не ожидал получить статистический расчет вероятности успеха или… – Парень прищурился, глядя на страницу, которую держал в руках. – А вот это слово я и не встречал никогда. В любом случае, до того, как нацелиться на Термонд, нам нужно испытать свои силы, совершив набег на лагерь поменьше. Убедиться, что план жизнеспособен.

Сенатор выпрямилась на стуле.

– На любой лагерь?

– Предпочтительно из тех, что расположены на побережье, но да, разницы нет. Мы попытаемся найти лагерь, спроектированный как Термонд, чтобы подготовиться к настоящему сражению.

– А если выбрать Неваду?

Коул наклонился над столом, в его глазах вспыхнуло возбуждение.

– Вы думаете об Оазисе?

Оазис? В штаб-квартире Лиги в одном из коридоров на стене висела карта США, на которой были отмечены все известные лагеря, большие и маленькие. Я закрыла глаза, стараясь воспроизвести в памяти цветные пятна штатов, двигаясь с востока на запад. Это было… в северо-восточной части штата. Далеко.

Нико не отводил взгляда от экрана ноутбука.

– Это тот, где держат детей из Федеральной коалиции.

Сенатор Круз кивнула, с трудом сглотнув, и обхватила горло рукой. Она смотрела куда-то позади нас, может быть, на часы на стене.

– Моя дочь Роза тоже там. Я спрятала ее вместе с бабушкой, но… Грей не отступился. Он специально нанял людей, чтобы найти наших детей. Чтобы всегда приводить этот пример. Я знаю, по меньшей мере, десятерых сотрудников Федеральной коалиции, которые считают, что их детей забрали туда. Или знают об этом точно. Господи. Что сейчас с этими людьми? Все они попали в лагеря временного содержания? Выживут ли они? Смогут ли когда-нибудь снова увидеть своих детей?

– Смогут, – сказал Коул, хотя уверенности в его голосе не было. – Всегда есть шанс, верно? Но как бы там ни было, живы ли их родители или нет, мы готовы принять этих детей. И дать им возможность сражаться, если они захотят. Тем более что возвращаться им некуда.

Нико поднялся из-за стола, сжавшись и обхватив себя руками. Его взгляд метался по комнате. Парень явно избегал смотреть на нас.

– Я пойду… пойду… в душ…

И он быстро умчался, словно убегал от пожара. Кажется, Нико даже не заметил, что изрядно приложился боком об угол стола и, споткнувшись, едва не упал.

Я шагнула было за ним, но заставила себя остановиться. Коул поднял брови, посмотрев на меня с немым вопросом. Я покачала головой. Нет. Я не собиралась этого делать. Мне было жаль мальчишку – ему снова пришлось вернуться в те страшные дни или годы. Но я не собиралась успокаивать его или пытаться защитить от других ужасных воспоминаний. Да у меня бы и не получилось, если видеть его таким же несчастным доставляло мне удовольствие.

«Ты не сбрасывала бомбы на город», – подумала я.

Но и он этого не делал. Нико не планировал тот налет, который осуществили военные. Он не мог отвечать за агентов, которые под покровом ночи свергли и убили Албана, и это преступление навсегда раскололо Лигу. Он не…

Я прижала тыльную сторону кисти ко лбу. Я не хотела думать об этом сейчас. И протыкать опухшую, болезненную мозоль, которая еще не лопнула. Мне нужно сосредоточиться на Термонде. И, кстати, у нас нет даже двух месяцев на то, чтобы достать оружие и транспорт, найти еще детей, обучить их, добраться до Невады, вернуться из Невады. И как же мы все это провернем? Задачи нарастали как снежный ком, который уже достигал размеров горы. И чем ближе я к ней подходила, тем выше она вырастала, почти достигая небес.

– Сегодня вечером мы соберемся все вместе, чтобы обговорить план, – сказал Коул. – Мы определим наши цели, чтобы каждый знал, на что расходовать энергию. А вы…

– Да-да, конечно. Я выйду на контакт с канадцами, посмотрю, что они захотят сделать для нас в плане снаряжения и топлива. – Сенатор Круз успокаивающе погладила меня по руке, а потом сжала мои пальцы.

– Вы – королева моего сердца, мадам сенатор, – сообщил ей Коул, улыбаясь своей великолепной обезоруживающей улыбкой.

– Оазис, – напомнила она ему, направляясь к двери.

– Встретимся здесь ровно в семь, – кивнул Коул. – План уже будет готов.

Анабель Круз еще раз посмотрела на Коула. Мне показалось – лишь на секунду, – что в ее глазах вспыхнула надежда. Но тут же погасла.

– Спасибо.

Я подождала, пока сенатор уйдет, опустила голову на стол и закрыла глаза. Но легче не стало: голова болела еще сильнее, и когда я снова сосредоточилась на Термонде, странная матовая вуаль, будто наброшенная на мои воспоминания, стала еще плотнее. Я выпрямилась, и мое сознание внезапно заполнили образы людей в черной униформе, которые разоряли лагерь, уничтожали малейшие улики, чтобы мир никогда не смог узнать, что происходило там на самом деле… И я не могла им помешать.

– …м? Руби? – Коул помахал мне из-за компьютера и странно посмотрел на меня. – Ты в порядке?

– Ага, – сказала я и потерла покрасневшие глаза. – А что?

– Ты просто… посмотрела вокруг себя, но не…

Но я снова сфокусировалась – по крайней мере выбралась из тягучих, мутных, бесформенных размышлений.

– Я в порядке, – перебила я его. – Так что там с планами, с теми, которые составили дети. Ты их прочитал?

– Ага, – кивнул он, устраиваясь на стуле Нико перед ноутбуком и принимаясь кликать мышкой. – Они не плохие, но я помню лучший.

– Чей?

– Твой, – подчеркнул он. – Ты разработала подробный план нападения на Термонд, помнишь? И передала его Албану за спиной у Коннер.

Я что, и правда это сделала? Сейчас мне казалось, что последние три месяца длились все равно, что три года. Мой план извратили: детей должны были отправить в лагеря, чтобы использовать их как живые взрывные устройства. Мою мечту превратили в кошмар, а меня растоптали.

– Все эти новости насчет Термонда… дерьмовая ситуация. Я понимаю, что это фиговое слово, чтобы выразить, насколько это ужасно. Но это просто очередное дерьмо, и теперь нам придется действовать еще усерднее и быстрее. У нас есть время до начала марта, чтобы как следует подготовиться. Проработанный план – тот, над которым ты сидела месяцами – поможет сразу перейти к действию.

Все листки с набросками планов Коул сшил в небольшой блокнот, который сейчас полетел в мою сторону.

– Вот. Запиши сюда все, что ты помнишь о своей изначальной идее. А я постараюсь к сегодняшней встрече собрать все идеи в нечто цельное и реалистичное.

Отыскав ручку в одном из ящиков, я уселась за работу. Первые слова дались мне с трудом, а еще я стеснялась своего ужасного почерка. Но чем дольше я писала, тем легче мне становилось, хотя фразы словно нехотя цеплялись одна за другую. Будет ли на этот раз все иначе? Стоят ли эти усилия новой надежды?

На этот раз все будет иначе. Накануне нападения один ребенок проникает в лагерь с маленькой камерой, установленной в очках, чтобы передать сведения о внутреннем устройстве лагеря в Штаб. Используя эти сведения, мы разрабатываем стратегию операции. Коул пообещал, что так и будет. Мы захватим их собственный транспорт, застанем СПП и инспекторов лагеря врасплох, не убивая, возьмем их под контроль. Если ты не сможешь поверить в успех, то и они не смогут. Мы оставим на свободе одного инспектора, но я буду контролировать, чтобы, пока мы оттуда не уберемся, он отправлял в центр положительные отчеты.

Я исписала десять листов с обеих сторон. И чем большее воодушевление охватывало меня – передо мной во всех деталях разворачивался каждый момент операции, тем более невнятными становились мои каракули. Под конец у меня даже свело руку, и я почувствовала, что выдохлась. Но голова моя была ясной. И вообще мне стало гораздо лучше. По крайней мере, я успокоилась, что тоже было немало.

Поднявшись, я повернулась к Коулу. Пока я писала, до меня доносились какие-то голоса и невнятные звуки: парень просматривал видеозаписи, которые нам удалось скачать. Плач, тихие просьбы, вопросы, которые всегда оставались без ответа. Для того, чтобы выжить в Термонде, пришлось научиться, как отключаться от всего этого. Я бы не справилась, если бы эти кошмары и ночью тоже преследовали меня.

Отсветы экрана бросали блики на его лицо, отражаясь на стене за спиной. Какое-то время я просто стояла, наблюдая за его отрешенным лицом. Потом картинка на экране сменилась: по нему и по окнам, которые тянулись вдоль стены, растекался огонь. Оранжевый, красный, золотой – свет монитора окутывал Коула в цвета смерти. И тут же короткий миг умиротворения исчез, смытый обрушившейся на меня ледяной волной. И я почувствовала, как дрожь пробежала по моей спине и добралась до затылка.

Видео сфокусировалось на лице мальчика лет тринадцати, не старше, привязанного к металлической стойке. Он тяжело дышал, пытаясь высвободиться из наручников, которые сковывали его руки. Его бритую голову покрывали электроды, окружая ее короной проводов. От ужаса меня затошнило, к горлу поднялась обжигающая желчь. Я закрыла глаза ладонями, собираясь с духом, чтобы увидеть ужасную правду.

Коул оглянулся на меня только раз, когда я встала у него за спиной, а потом снова обратился к экрану. На иное приглашение я и не рассчитывала. Он запустил видео сначала, и это было еще хуже – слышать нечленораздельные вопли и крики Красного, которые сопровождались сухими и безразличными комментариями на камеру.

– Над этим мальчишкой ставили эксперименты, чтобы узнать, какая эмоциональная реакция запускает его способности, – проговорил Коул, глядя на последний застывший кадр, запечатлевший вблизи лицо мальчика, мокрое от пота и слез. – Пытались разобраться, как его сознание это обрабатывает. Руби, – сказал он, полуобернувшись ко мне, – после того, как мы соберемся сегодня вечером… когда у нас будет готов план операции… Я хочу, чтобы ты сделала все, что в твоих силах, чтобы найти Лилиан Грей. Все. Ты поняла?

Коул запустил эту запись снова, когда я наконец ответила:

– Да. Сделаю.

Глава десятая

Я вышла из компьютерного класса, снова погрузившись в прежнее остекленевшее состояние, а перед глазами мелькали лица всех этих детей. Ожоги. Хирургические операции. Анализы крови. Опросы. Бесчисленные вариации на тему «Что происходит?» и «Зачем вы это делаете?»

Хотя я плохо соображала, мое тело точно знало, куда оно хочет пойти. Весь этот день казался сродни году, который я прожила, погрузившись под воду. Я просто хотела немного поспать, а потом снова попробовать подняться на поверхность.

Наша компания заняла одну из пустых спален на нижнем уровне – у меня была собственная скрипучая кровать и даже подушка. Но, по правде говоря, я готова была свернуться клубком в углу коридора, прямо на холодной плитке, если бы это дало мне возможность хоть ненадолго закрыть глаза.

И в этом желании я была не одинока. Верхнее освещение было выключено, но горела одна маленькая лампочка типа настольной – она стояла на полуразвалившемся комоде. Я не осознавала, как сильно хотела увидеть Лиама, пока не обнаружила его в комнате, и внутри меня словно зажегся маленький огонек. Лиам лежал на животе на нижнем ярусе одной из кроватей, отвернувшись к стене и сунув руки под скрученный свитер, который парень использовал в качестве подушки. Его волосы и спина были еще влажными от недавнего душа.

– Привет, – сказала я, подходя к нему.

Это была попытка проверить, в каком он сейчас настроении. Если он хочет, чтобы его оставили одного, я немедленно уйду. Однако плечи Лиама заметно расслабились. И когда я оперлась коленом на его матрас, рука парня тут же скользнула по моей ноге.

– И тебе привет, – пробормотал он. Голос у него был не сонный, но невероятно усталый. – Пора ужинать?

– Еще нет. Как дела в гараже?

– Продвигаются. Теперь стало видно часть пола. Это прогресс, верно? – вздохнул Лиам, который наконец повернул ко мне. – Для тебя есть подарок.

Я проследила за его взглядом – на комоде слева от лампы блеснул квадратик прозрачного пластика. Взяв его в руки, я рассмеялась: это была коробка от компакт-диска, группы The Beach Boys с альбомом Pet Sounds[7]. Открыв ее, я увидела внутри диск и сделанные маркером надписи.

– Похоже, наша песня преследует нас, – сказал Лиам.

Он имел в виду первый трек Would't Be Nice. Я улыбнулась.

– Наша песня?

– «Было бы неплохо, если б мы были старше…» – напомнил мне Лиам, продолжив напевать одну лишь мелодию. – Я решил, что мне пригодится какая-нибудь приятная фоновая музыка, чтобы не слышать, как вы с Коулом по утрам выбиваете друг из друга дурь.

Тепло, которое я чувствовала, мгновенно испарилось. Захлопнув коробочку, я прижала ее к груди.

– Как ты узнал?

– Когда вы пришли завтракать с новыми синяками, несложно было сложить два и два. – Лиам наконец поднял на меня взгляд. – Пожалуйста… пожалуйста, будь осторожна. Мысль о том, что он бьет тебя… толкает… за это мне хочется его убить.

– Это просто спарринг. Мне нужно тренироваться.

– А ты не могла попросить Вайду?

Я начала заводиться.

– Ты что… на что-то намекаешь?

Я не хотела объяснять все это Лиаму. Я не обязана ничего объяснять. Это не имело к нему никакого отношения. Но когда я захотела отойти от него, парень меня удержал.

– Нет, проклятье, конечно нет. Прости. Не в этом дело. – Лиам закрыл глаза и вздохнул. – Я нашел диск в той машине. Помнишь, от которой почти ничего не осталось? В бардачке. Я принес его, потому что он напоминает мне о тебе.

Я вернула коробочку на место.

– Прости. Я сегодня, и правда, не с той ноги встал, – пробормотал парень, снова обратив на меня взгляд своих голубых глаз. И возмущение, которое вцепилось в меня острыми когтями, тут же ослабило свою хватку. – Ты имеешь право заботиться о себе, но мысли об этом все равно выводят меня из себя. Но это все лицемерная чушь, если сегодня утром я сам уже почти ударил тебя.

Он провел весь день, перетаскивая всякий хлам, стараясь навести какой-то порядок – и это после того, как брат обвинил его в мятеже. Конечно, он имел право на меня злиться.

Я присела на край кровати.

– Ты же меня не ударил, нет. Это правда! Я бы не вмешалась, если бы не была уверена, что смогу остановить тебя. – Я взяла его за руку, прижала его большой палец к ладони, а потом накрыла его остальными. – К тому же, ты держал кулак вот так – а это верный способ сломать большой палец.

Я прижалась губами к костяшкам, показывая, что это только шутка. Наконец-то – наконец-то – Лиам вознаградил меня улыбкой.

Его мягкая хлопковая рубашка слегка задралась на спине, обнажив полоску светлой кожи. Я захотела дотронуться до нее – и дотронулась. Потом я задрала рубашку повыше, мягко провела по его телу пальцами. И еще раз. И еще.

– Так приятно, – прошептал он. – Останешься? Не хочу видеть никого, кроме тебя. Не сейчас.

Лиам отодвинулся к стене – молчаливое приглашение улечься на узкую койку рядом с ним. Сейчас это казалось таким чудесным и таким простым: я точно знала, что мы подойдем друг другу, будто нас сразу создали вместе как одно целое.

– Как ты? – спросила я, перебирая пальцами полу его рубашки. Лиам обхватил меня рукой за талию и притянул поближе. Все недавно выстиранные вещи отдавали чистящим средством и хлоркой, и его рубашки пахла так же. Но за ней была его теплая кожа с ароматом хвои и мятной зубной пасты. И все это был Лиам.

Запах подействовал на меня как наркотик. Я старалась ровно дышать, чтобы успокоиться.

– Просто устал как собака, милая.

Окутавшая нас тишина подарила первый за многие месяцы миг затишья, настоящего покоя. Неярко светила лампа, рядом с моей щекой равномерно поднималась и опускалась его грудь, его тепло смешивалось с моим. И вот я еще бодрствую, и пальцы Лиама осторожно теребят мои растрепавшиеся волосы, а вот я проваливаюсь в расслабленную сладкую дремоту.

Меня пробудил от сна легкий поцелуй.

– Пора ужинать, – позвал меня Лиам, и его голос после сна тоже звучал хрипло. – Только что в коридоре об этом кричали.

Но мы оба даже не шелохнулись.

– Что ты делала сегодня? – спросил парень, немного помолчав. – Я даже не спросил…

– Ты уверен, что хочешь знать?

Он отодвинулся от меня, и его взгляд стал более настороженным.

– Я обеспечила нам доступ в личную коллекцию файлов Клэнси. Не считая списков детей, которые ушли из Ист-Ривера, и данных об их последнем известном местонахождении, по большей части это электронная коллекция кошмаров.

– Как ты получила доступ?

Теперь был мой черед отправить в его сторону пристальный взгляд.

– Как обычно.

Я внимательно наблюдала за его реакцией, уже ощущая, как эти слова повисают между нами, отдаляют нас друг от друга, как непрошеное напоминание. Вот кто я. Вот что я делаю.

Но Лиам принял это как должное.

– Там было что-то насчет лекарства?

– Немного об экспериментах, которые ставили в Термонде, чтобы выявить причину. Но… выяснилось, что к концу марта Термонд собираются закрыть.

– Вот черт, – сказал он. – Мне жаль.

– Коул все равно хочет его атаковать.

– Что ж… я думаю, два месяца – это лучше, чем две недели, – пожал плечами Лиам. – Мы с этим разберемся. Но если я кое-что у тебя спрошу, могу рассчитывать на честный ответ?

Я сразу же напряглась.

– Твоя идея насчет интенданта, предложение назначить меня главным по снабжению… это утешительный приз?

– Что ты имеешь в виду?

– Это способ удержать меня здесь? Я имею в виду, держать меня в тылу. Когда начнется заварушка с лагерями, меня оставят здесь ждать и надеяться, что хоть кто-то вернется целым и невредимым?

– Думаешь, пока ты занимаешься поиском припасов, мы отправимся штурмовать лагерь? – сказала я. – Конечно нет. И, если уж на то пошло, Коул запаниковал только потому, что ты не сказал ему, куда пойдешь. И я отреагировала точно так же, потому что ты просто ушел. Если придется, ты сможешь себя защитить, и мне это известно. Но знает ли об этом Коул?

– Он понятия не имеет, через что я прошел… что мне приходилось делать. Он ведет себя так, будто я даже пистолет держать не умею. – Лиам вцепился в мою рубашку, сминая ее на спине. – А я умею. Гарри успел меня научить. Я просто не хочу стрелять, пока не возникнет крайней необходимости.

– Так и должно быть, – согласилась я. – Иногда я поверить не могу, что все это случилось с нами. И я все думаю, когда же это стало для нас таким простым, таким естественным – поднять пистолет и прицелиться, будто так и должно быть. Мне придется учить других детей стрелять, и я понятия не имею, как с этим справлюсь. Я даже не знаю, как сделать так, чтобы они все равно понимали, что учиться убивать – это ужасно.

– Может, все не обязательно случится вот так, – тихо произнес Лиам. – Может, нам и не придется идти в наступление с оружием в руках.

Даже если бы Лиам предложил сразу пойти ва-банк и застрелить Грея, я удивилась бы меньше. Мой план освобождения лагеря основывался на том, который он сам вместе со своей группой разработал в Ист-Ривере. И оба варианта подразумевали, что нам придется прибегнуть к силе.

– Нет, сражение будет настоящим, – возразила я. – Нас должны воспринимать всерьез. Просто… я не могу смириться с тем, что после этого станет с детьми. Что произойдет, если они обнаружат, что теперь умеют убивать, умеют спускать курок. Мы можем научить их сохранять спокойствие, дадим мишени, на которых можно потренироваться, но мы точно заставляем выпить яд, который изменит их навсегда. Я знаю, что мы говорим о жертве и что они сами решат, готовы ли ее принести. Но мне не дает покоя цена. Я со страхом думаю о том, во что мы сами превратимся в конце пути.

Посмотри, во что уже превратились мы сами. Перед моим внутренним взором проплыло заплаканное лицо Зу и тут же сменилось признанием Толстяка о том, какой ценой он стал охотником за головами, и воспоминанием о том, как в него стреляли. И все это заслонило разбитое лицо Лиама. Теперь все эти образы в моей памяти были связаны воедино. Они никогда не исчезнут, даже когда все закончится.

– Думаю, они понимают больше, чем тебе кажется, – заметил парень, проведя пальцем по мочке моего уха. – Дети, которые не принадлежали к Лиге, находились в бегах годами. Наивных несмышленышей среди них нет. Они хотят выжить так же отчаянно, как и мы. Мы придумаем, как обеспечить им безопасность – насколько это возможно. Мы позаботимся о них.

– Этого достаточно?

– Будет достаточно. – Поцелуй Лиама был невыносимо нежным. – Я так скучал. По нашим разговорам.

Когда он это сказал и таким счастливым голосом, мне сразу стало невыносимо стыдно.

– За пределами этих стен творится что-то безумное, – пробормотал Лиам, касаясь ладонью моих растрепанных волос. – Давай просто останемся здесь, ты и я, хотя бы ненадолго?

Вот в чем заключалась главная опасность. Одно мгновение, и я ощущаю себя свободной и легкой, потому что на какое-то время Лиам снял с меня этот груз. В нем содержались ответы на каждое сомнение и на каждый мучительный вопрос. Точка отсчета в моем мире сместилась, и новой оказался он – прекрасный и совершенный. Мне не нужно было думать о том, что я сделала, и о том, что случится с нами через пять минут.

Может, он никогда и не простит меня – полностью, всем сердцем, и думать об этом сейчас мне не хотелось. Если я не смогу раскрыть ему каждый свой секрет, рассказать все, что у меня на сердце, по крайней мере, я смогу оставаться рядом – так, как сейчас. Он искал утешения, и я тоже.

Я кивнула и легонько коснулась губами кожи у него за ухом – едва заметно, будто выдохнула. Реакция была мгновенной – Лиам вздрогнул, и я почувствовала искушение повторить это снова и снова. Он навис надо мной, а я подалась ему навстречу, и наши ноги переплелись. Парень прижался ко мне, наши губы соединились, и я замерла, ощутив, как соприкасаются и наши тела.

Лиам поднял голову, оперся локтями о кровать по бокам от моей головы и, нахмурившись, всматривался в мое лицо. Я почувствовала, что краснею, что жар заливает шею и грудь. Это случалось уже не в первый раз. Я чувствовала, как сильно он хочет меня, но здесь, в этой комнате, на этой кровати от меня будто требовалось какое-то решение. К которому я не была готова.

– Не обязательно идти дальше, – негромко сказал он. – Я не хочу, чтобы ты думала, что обязана что-то делать. Это уже невероятно, чертовски восхитительно.

Пальцы скользнули по моей груди, пробежались по краю моего спортивного лифчика. Все его внимание до последней капли снова сконцентрировалось на моих губах.

– Но если… когда я выйду наружу, я обязательно постараюсь добыть…

Лиам нервничал, путая слова, но я поняла, что он имеет в виду, и внутри меня вспыхнула искра радости, которая росла, раскручиваясь по спирали. Он хотел этого так сильно, чтобы все продумать заранее, даже о необходимой предосторожности.

– Неважно, сколько тебе понадобится… Дни, недели, годы… Когда ты будешь готова, тогда и я тоже. Хорошо?

Заметил ли он: всего-то несколько слов, а мое сердце уже стучит как бешеное. Я тоже видела, как бьется пульс на его шее, но дрожащие руки выдавали его еще сильнее.

Я обхватила Лиама за талию, снова притянув к себе.

– Что же мне с тобой делать? – спросила я лишь отчасти в шутку.

Едва заметная улыбка на его лице стала шире, когда наши губы снова оказались совсем близко.

– О, ты можешь кое-что попробовать…

– Это что, например, – поддразнила его я, отстраняясь, в то время как он снова меня настигал. Лиам нетерпеливо хмыкнул. – То, из-за чего у нас будут проблемы?

– Да ты сама проблема, – парировал он. – Капитан Проблема и все такое.

Я притянула Лиама к себе, и его смех оборвался. Когда мы соприкоснулись губами, в моем поцелуе больше не было напряжения – он был медленным, сладостным, ленивым. Впервые в жизни я почувствовала, что у меня действительно есть время. Мы можем идти вперед не торопясь. Исследовать этот новый для нас мир.

– Давай пропускать ужин? – предложила я, когда его теплый рот коснулся моего горла.

– Ладно, – прошептал он, – договорились.

Я не чувствовала себя ни застенчивой, ни неловкой, когда мои руки снова скользнули ему под рубашку, начали задирать ее вверх, пока наконец не сняли. Я слышала, как Лиам шептал мое имя, хрипло, на выдохе, и это действовало на меня как наркотик. Я хотела слышать это снова. Снова и снова, и снова, и снова…

Кто-то робко постучался в дверь.

Тяжело дыша, Лиам отстранился от меня. Глаза его пылали, волосы были дико всклокочены.

«Ни звука, – подумала я, – и они уйдут».

Похоже, так и произошло. Я тихонько выдохнула, а Лиам снова устроился надо мной, заслонив остальную часть комнаты своими широкими плечами. И тут дверь, затрещав, начала открываться.

Лиам вскочил так быстро, что врезался головой в верхний ярус кровати и чуть с нее не свалился. Холодный воздух обдал мою кожу – опустив глаза, я обнаружила, что в какой-то момент моя собственная рубашка таинственным образом исчезла, оказавшись на другом конце тонкого матраса.

– Погоди! – рявкнул Лиам. – Секунду!

Я натянула рубашку прямо через голову, а парень наклонился, чтобы поднять с пола свою. Сложенный кусочек бумаги выпал из заднего кармана его штанов и мягко спланировал на пол. Спотыкаясь, Лиам ринулся к двери, чтобы не дать ей распахнуться до конца. Поймав ее на полпути, Лиам закрыл собой проем, не позволяя пришедшему заглянуть внутрь или зайти.

– Эй, прости, – послышался застенчивый голос, – но там лейка душа прямо взбесилась. Как думаешь, сможешь починить?

Лиам сразу успокоился.

– Сейчас не слишком подходящее время…

– Всю ванную затопило, и, слушай, прости, я вообще не ожидал, что это случится…

– Все в порядке, – вздохнул Лиам, оглянувшись на меня. Его лицо воплощало собой просьбу о прощении. «Всего одну минутку» – так я должна была расшифровать этот поднятый указательный палец.

Как только дверь захлопнулась, я решила привести в порядок его кровать, вернув на место одеяло, которое тоже оказалось на полу. Внезапно я наступила на что-то теплое. И это точно не был пол, выложенный плиткой по всему Ранчо.

Наклонившись, я подняла кусочек бумаги. Тот самый, который выпал из его джинсов. Сложенный в несколько раз в квадратный конвертик, от удара о землю он открылся. Нужно было бы напомнить себе, что этого делать не стоит, но я уже читала напечатанные буквы.

Тебя зовут Лиам Стюарт. Тебе восемнадцать лет. Твои родители – Гарри и Грейс Стюарты. Коул – твой брат, Клэр была твоей сестрой. Ты был в лагере, в Каледонии, но сбежал. Ист-Ривер сгорел. Ты потерялся. Теперь ты решил остаться в Лодае, потому что ты хочешь быть вместе с Толстяком, Зу и Руби. Ты хочешь быть здесь и помогать им. Не уходи, даже если они тебя уговаривают. НЕ УХОДИ. Руби может забирать твои воспоминания, но то, что ты чувствуешь, – правда. Ты любишь ее, ты любишь ее, ты любишь ее.

Я перечитала эти слова еще раз, а потом еще раз, пытаясь их осмыслить. Я понимала значения слов, слова складывались в предложения, но мой ум отказывался их воспринимать. Они исчезали, прежде чем я успевала связать их друг с другом.

Руби может забирать твои воспоминания…

Это была его записка, адресованная самому себе, на будущее. Лиам был уверен, что однажды снова окажется жертвой моих способностей. Это была шпаргалка. На всякий случай, потому что моего слова ему было недостаточно. Я могла обещать ему снова и снова, что никогда больше не ворвусь в его сознание, но это ничего не значило. Однажды я это уже сделала. Доверие между нами уже было разрушено.

Холод пробрал меня до самого сердца. Резкое потрясение – переход от его тепла к этому леденящему открытию – оказалось для меня слишком много. Я почувствовала себя пеплом, который смели в сторону после того, как огонь наконец-то потух. Ты такая дура, такая дура, такая дура. Он не доверяет тебе, что бы он ни говорил.

– Постой.

Это слово остановило свободное падение, которому я уже отдалась, и ощущение, что я падаю или захлебываюсь водой, мгновенно ослабело. Я произнесла это слово еще раз, успокаивая мысли, убеждая свое сердце не выскакивать из груди. Я повторила его опять, а потом еще раз, и еще – пока мой голос, похожий сухой скрежет, снова не обрел привычное звучание.

Я ходила по комнате взад и вперед, стараясь прервать поток мыслей, заполонивших мое сознание. В коридоре раздались шаги – чьи-то босые ноги шлепали по плитке. Я запаниковала и едва успела засунуть записку в коробку с компакт-диском, как Лиам уже входил в комнату.

Он был мокрый: левое плечо, правая нога, штаны сзади, ткань под коленями. И его лицо выражало смирение, как у того, кого только что насильственным путем объявили святым.

Я нацепила на лицо улыбку и затаила дыхание в надежде, что это поможет мне не заплакать. Одного только вида его лица было достаточно, чтобы сорвать ту повязку, которой я закрыла больное место.

– Итаааак, – протянул он, отбрасывая с лица мокрые волосы, – похоже, мне больше не стоит говорить, что я кое-что понимаю в сантехнике. Потому что кое-что – это знать, как повернуть кран, чтобы включить или выключить воду… Что? Я так жалко выгляжу?

– Нет… нет, вовсе нет, – пробормотала я.

– Что не так? – Лиам шагнул ко мне. – Твой голос звучит так…

– Я только что увидела, что уже почти семь, – объяснила я. – Коул хочет, чтобы мы поднялись наверх и обсудили план насчет лагерей. Нам нужно… нам нужно идти.

Парень наморщил лоб, но все же открыл мне дверь. Когда я проходила мимо него, он поймал меня за плечо, разворачивая к себе. Капля воды скатилась с его волос, оставила след на щеке, на подбородке – он с усилием сглотнул – на горле. Лиам изучающе рассматривал меня, а я отводила взгляд, не в силах смотреть ему в глаза, и мне удалось не вздрогнуть, когда он наклонился и нежно поцеловал меня в щеку.

Дети еще только начали набиваться в компьютерный класс, присоединяясь к Зеленым, которые переставляли столы, растаскивая их вдоль стен и разрушая привычные аккуратные ряды. Нико снова завладел ноутбуком и местом у дальней стены, спиной к нам. Все остальные уселись лицом к белой доске с въевшимися следами от маркера. Рядом с доской к стене была приклеена скотчем карта США.

Толстяк стоял перед картой, втыкая в нее красные канцелярские кнопки, а Вайда что-то ему читала – названия городов? – глядя в распечатку.

– Прекрасно сработано, это твое шаманство с памятью, дорогуша, – увидев нас, заявила девушка. – Считай, что твоя задница заслужила прощение за то, что не явилась таскать всю эту хрень в гараже.

Не открывая от карты растопыренных пальцев, Толстяк оглянулся.

– Если мы хотим разыскать какие-то из этих групп, у нас есть четыре хороших варианта. По меньшей мере десять детей скрываются в одном только Вайоминге.

– Если уже не перебрались на другое место, – возразил Лиам.

– Ну и кто теперь мистер Безнадежность? – огрызнулся Толстяк.

Что бы Лиам ни собирался ответить, момент был упущен – его брат, как торнадо, ворвался в комнату. Рядом с ним шла сенатор Круз, и вид у нее был довольный. Отсвет радости, редкий гость на ее лице, делал ее на десять лет моложе. Встретив мой взгляд, женщина улыбнулась и едва заметно утвердительно кивнула.

Значит, она сделала это. Ей удалось добыть для нас топливо и оружие.

Зу, Хина и Кайли появились в дверях последними и осторожно пробрались через сидящих на полу детей, чтобы устроиться рядом с нами.

– Ладно, – сказал Коул, хлопнув в ладоши. – Итак. Спасибо вам всем за изобретательные идеи и планы. Я изучил все и думаю, что у нас есть стратегия, которая приведет нас к победе.

Он подошел к белым доскам, взял маркер и провел посередине доски синюю линию. На одной половине он написал «Термонд». На другой – «Оазис».

– Мы собираемся нанести два удара, – начал он сразу без предисловий. – Первая цель – Оазис, находится в Неваде. Этот лагерь послужит своего рода проверкой перед большим нападением на Термонд, которое состоится через пять недель. Мы не только освободим бедных детей. Подумайте об Оазисе как о возможности на практике отработать тонкости нашего плана.

Я скрестила ноги и оперлась локтями на колени, крепко сжав перед собой ладони. Спокойно. Внезапно картина показалась мне знакомой: инструктаж накануне предстоящей операции. Другие дети из Лиги, включая Вайду, кажется, чувствовали то же: они сосредоточенно слушали, наклонившись вперед, в то время как остальные, напротив, неуверенно отклонились назад.

– Накануне нападения один или двое добровольцев проникнут в Оазис. – Коул повернулся к Зеленым, которые сидели, сбившись в кучку. – Нам понадобится установить камеру на оправу чьих-то очков, чтобы мы могли здесь получать с нее сигнал. Нам нужно составить представление о планировке лагеря, чтобы точно рассчитать время.

– Почему очки? – спросила сенатор Круз. – Когда ребенок попадает в лагерь, разве их не забирают вместе с другими вещами?

– Нет, они считаются предметом первой необходимости, – заговорила я. – Пожалуй, это единственное, что не заберут.

Если Лиам и понял, что эту идею позаимствовали из его собственного плана, над которым он работал в Ист-Ривере, парень этого не показал. Он сидел, вытянув ноги перед собой, откинувшись назад и опираясь на руки. И настороженно смотрел на брата.

– Сложность заключается в том, что добровольцами могут стать только те дети, кто в лагерь раньше не попадал. Правила СПП требуют, чтобы детей возвращали в тот же лагерь, где они содержались до этого, а Оазис открыли сравнительно недавно. Я никого не заставляю участвовать. Я уже сказал, что это добровольное решение.

Зу переводила взгляд с Лиама на Толстяка, но человеком, который безмолвно ободрил ее, пригладив выбившуюся прядь волос, оказалась Вайда.

– Этот аспект плана совершенно не обязателен для Термонда, поскольку у нас есть трое, кто уже там был и в подробностях знает расположение объектов. Еще одно различие между этим планом и финальной операцией заключается в том, что делать с детьми, которых мы освободим. Судя по тем данным, которые у нас есть…

Или по тем данным, которые Клэнси позволил нам получить.

– …в Оазисе примерно пятьдесят детей, и я бы хотел, чтобы все они вернулись с нами. И если они захотят сражаться, мы можем предложить им присоединиться к нам для нападения на Термонд, или мы можем постепенно, по несколько человек, возвращать их домой к родителям.

– Мы по-прежнему планируем разыскивать группы детей? – спросил Толстяк, показав большим пальцем на карту.

Коул кивнул.

– Как только у нас появится бензин, мы начнем отправлять машины на поиски. Если мы собираемся справиться со всеми задачами, нам нужно как можно больше людей.

Он быстро прошелся по другим частям плана, которые были довольно условными и останутся такими, пока у нас не будет достоверных сведений о внутреннем устройстве лагеря. Действовать будет небольшая команда, не больше десяти человек, вооруженная, но с приказом по возможности избегать огневого контакта. Если в лагере только пятьдесят детей, их охраняют не больше двенадцати солдат СПП и один, может, два инспектора. Мы прикинемся военным конвоем, который еженедельно привозит снабжение. Я, конечно, буду впереди, потому что мне нужно будет оказать воздействие на одного из инспекторов. Этот человек будет подтверждать, что в лагере все в порядке, пока мы не вывезем всех детей с помощью имеющихся в лагере транспортных средств – внедорожников, грузовиков или автобусов.

Дети сидели молча, осмысляя услышанные, пока Лиам наконец не произнес:

– Пятьдесят детей и три сотни детей – чертовски большая разница.

– Лучше отработать все на уменьшенной модели, – сказал Коул. Его рот был растянут в улыбке, которая и улыбкой-то не была.

– Ладно, может, это и верно. Но кроме практической тренировки и спасения небольшой группы детей, что еще это нам даст?

Коул положил руки на бедра и приподнял бровь.

– А этого для тебя недостаточно? Неужели?

– Нет, я хочу сказать… – Лиам взволнованно провел рукой по волосам. – План хороший, но не может ли он послужить кое-чему еще? Может, стоит опубликовать фото или видео, которые будут там сняты, чтобы люди смогли, наконец, увидеть, какие там условия?

Кое-кто из детей согласно зашумел, включая Люси, которая добавила:

– Мне очень нравится эта идея. У людей должна быть возможность узнать, каково там.

– Есть ли у тебя способ сделать это так, чтобы Грей не вычислил источник, не ворвался сюда и не взорвал это место к чертям?!

Лиам по-прежнему твердо смотрел на брата, но я чувствовала, как он сдается под его напором.

– Чей это был план? – спросил Толстяк. – Я прочитал их все, и я там такого не помню…

Коул стиснул зубы, но лишь на мгновение.

– Это комбинация нескольких. Я позаимствовал лучшие идеи из каждого.

На самом деле, это был мой план, который я передала ему несколькими часами раньше, и мы оба это знали. Я уставилась на доску, решив не оглядываться, хотя и чувствовала взгляд Толстяка. Незачем подливать масла в огонь, привлекая внимание к этому обстоятельству.

– Сенатор? – Коул жестом пригласил ее выступить.

– Ах да, – проговорила она. – Мне удалось получить гарантии снабжения от моих контактов в Канаде. Еда, бензин, техника и кое-какое количество оружия. Проблема в том, что там отказываются перевозить груз через границу в Калифорнию. Их предложение – доставить по воде на Золотой пляж в Орегоне. Это реально?

Лиам заговорил раньше Коула.

– Мне нужны только карта и машина, и то и другое я могу найти здесь.

– И как минимум трое детей в качестве поддержки, – добавил Коул. – Кайли, Зак и Вайда.

– И я… – Едва я успела это сказать, как в другом конце комнаты послышался грохот. Обернувшись, я увидела, что Нико, отшатнувшись от компьютера, вскочил со своего стула. Он прижимал обе руки ко рту, и было видно, что мальчишка вот-вот упадет. Внезапно из его груди вырвался громкий мучительный стон.

Я вскочила, бросилась к нему и схватила его за руки, чтобы успокоить, чтобы он перестал шататься. Все это произошло само собой.

– Что? Что стряслось?

Коул и дети уже столпились вокруг ноутбука, заслонив от меня экран.

– Кейт, – разрыдался Нико. – Кейт. Руби, ее забрали – они забрали Кейт.

Вскрики и вздохи разлетелись вокруг меня как стая птиц. Я отпустила Нико и протолкнулась через толпу детей, которые попятились, наступая друг на друга, чтобы пропустить меня. Вайда схватила ноутбук, поднимая его ближе к глазам. Толстяк уже оказался рядом и пытался схватить ее за руки, чтобы не дать Вайде грохнуть компьютер обо что-нибудь твердое.

– Ты сукин сын! – выплюнула она в адрес Коула. – Это на твоей совести, сволочь! Проклятье… проклятье!

Толстяк сжал Вайду в кольце своих рук, не давая ей уронить наше единственное средство связи с внешним миром. Но она брыкалась, не разбираясь, в кого попадет. Она вырывалась, пыталась стукнуть его головой, но ей удалось только сбить с него очки. Зу тут же метнулась подобрать их, пока никто не наступил.

На экране снова и снова воспроизводилось видео с какого-то новостного сайта. Оно было мутным и трясущимся, будто снимали издали. Мужчины и женщины в черных капюшонах, связанные по рукам и ногам, лежали в ряд на обочине шоссе. Неподалеку дымились разбитые машины. Пленников по одному грузили на военный грузовик, за которым следили солдаты со штурмовыми винтовками, блестевшими в лучах закатного солнца. Под видео шла бегущая строка: «Агенты Детской лиги захвачены в Колорадо».

Я всмотрелась в это видео еще раз до боли в глазах, выискивая Кейт, пытаясь понять, почему Вайда и Нико так уверены в этом. Почти все пленники были одеты в черные спортивные костюмы или в экипировку для операций – в то, в чем ушли с Ранчо, так что некоторых было достаточно легко узнать. Длинная коса Сэн. Внушительный рост инструктора Джонсона.

Может, она не успела добраться до других агентов. Может, она и записывала это видео, а теперь возвращалась к нам. Может…

Коул поставил видео на паузу на кадре, где пленников построили в ряд около грузовика, и показал на невысокий силуэт в конце. Я почти уткнулась в экран. Когда он показал мне пальцем, только тогда я разглядела прядь светлых волос, выбившихся из-под капюшона. Кейт стояла спокойно, хотя ей так скрутили руки, что наверняка было больно. Другие агенты, пока их запихивали в машину, еще пытались сопротивляться, толкали солдат, осыпали их руганью. Коул снял видео с паузы, и Кейт пошла вперед, опустив голову, и даже не вздрогнула, когда солдат поднял ее в кузов грузовика.

Нет.

Мне показалось, внутри меня что-то хрустнуло и сломалось. Фигуры и лица вокруг расплывались, и я отступила назад, обхватив себя руками. Кровь стучала в моих висках, ноги подкашивались, кружилась голова. Кейт.

Она ушла.

Я дала ей уйти.

Ее убьют, казнят как предателя. Я позволила ей уйти, а теперь она у них – Кейт у них. Я слышала, как плачет Нико, и чувствовала, как голову распирает, а по лицу разливается огонь.

– Что означает логотип «РУП»? – спросил Лиам. – В верхнем правом углу видео.

– Это сокращение от «Рупора» – ответила сенатор Круз. – Это подпольное информагентство. Грей наверняка в бешенстве. Журналисты показали, что ему, вопреки всем обещаниям, не удалось расправиться с Лигой, уничтожив Лос-Анджелес.

– Так они собирают информацию? А как ее распространяют? – Лиам набросился на Анабель Круз с расспросами. – У вас есть там какие-то контакты?

– Ну да, но…

– Нам это не нужно, Ли, – отрезал Коул.

– Посмотри на это, – сказал Лиам, кивнув на экран. – Журналистам удалось пропустить запись через одно из ведущих новостных агентств. Они убедили дать его в эфир, зная, что Грей может наехать и на ту компанию. Вот на чем мы должны сконцентрироваться, а не на сражениях. – Теперь дети кивали и перешептывались. – Нам не нужно оружие – нам нужно информировать людей, о расположении лагерей, об условиях в них. «Рупор» может помочь нам распространить эти свидетельства, и тогда родители захотят сделать что-то сами, чтобы спасти своих детей. Они пойдут к лагерям, организуют протесты…

– Лиам! – рявкнул Коул. – Здесь важно другое. Новым организациям доверять нельзя, какими бы подпольными они себя не объявляли. И, сделав хороший репортаж, на другой же день они сдадут тебя со всеми потрохами. Хочешь знать, почему я не хочу контактировать с ними? Потому что я не хочу рисковать жизнью тех, кто здесь находится, случайно или намеренно раскрывая наше местоположение. Мы можем справиться с этим сами. Конец дискуссии.

Лиам не отступал. Гнев нарастал в нем, окрашивая красным шею и лицо. Коул принял боевую стойку – таким разъяренным я его еще никогда не видела.

– Мы должны отправиться за ними, – заговорила Вайда. – Где ближайшая подземная тюрьма, куда их могут доставить? А потом их отправят самолетом на восток? Их должны оставить в живых, чтобы допросить, верно? Мы разузнаем, соберем побольше информации, спланируем операцию…

– Вайда, мы не можем этого сделать. И ты это знаешь, – бросил Коул.

Прислонившись к столу, он скрестил руки на груди. Я успела заметить, как его кисть слегка дернулась, и парень плотнее прижал ее к телу. Его лицо все так же пылало яростью, но сквозь нее проглядывало сочувствие. Я никак не могла уловить, какая между этим связь.

– Какого хрена…

– Эй… эй! Ты думаешь, я не хочу спасти друга? Ты думаешь, я хочу, чтобы она мучилась? Такого никто не заслуживает, тем более Кейт. Но уже слишком поздно, чтобы пытаться. Ты права, скорее всего, их отвезут на допрос. Но как только они окажутся под землей, они пропали. Они исчезнут. Мы никогда… – Коул сглотнул. – Мы никогда не увидим никого из них живыми.

Вайда горестно вскрикнула.

– Мы вытащили оттуда твою задницу! Мы вытащили тебя из такой же тюрьмы…

– С полностью вооруженной, хорошо обученной оперативной группой, – напомнил ей Коул, – и все равно были потери. Даже если мы узнаем, куда их отвезли, ты думаешь, что Кейт сможет жить, зная, что кто-то из вас пострадал, пытаясь ее вытащить? Вот почему в Лиге было заведено: если тебя поймали, за тобой не придут.

– Да, если только это не ты, – огрызнулась она.

Потому что Албан думал, что у Коула может оказаться та флешка с информацией из «Леды», которую мы даже не смогли использовать. Потому что он был тем, кем был. Я посмотрела на него, желая, чтобы он просто рассказал им все – так, чтобы они поняли.

– Ты всегда хвастался своими охренеть какими безумными миссиями, на которые ты отправлялся, – проговорила Вайда, и в ее голосе слышалась мольба. Яростная энергия в ней иссякла, и Вайда буквально повисла на Толстяке, которому пришлось ее поддерживать, чтобы та не упала. – Почему не в этот раз? Почему?

– Потому что эта миссия не будет безумной, она будет самоубийственной, – ответил Коул. – И самый быстрый, самый лучший способ вытащить ее и остальных оттуда, это довести до конца наш план. Выманить Грея из его кабинета.

– Поговори с Гарри, – вдруг сказал Лиам. – У него есть контакты в разных военных группировках. Он может что-то посоветовать.

Мне показалось, что Коул сейчас откажется, словно просить помощи у отчима было не лучшей идеей. Но он заставил себя смолчать.

– А сейчас нам нужно решить: остаемся мы здесь или уходим. Любой из них мог выдать наше местоположение.

– Вы же заставили их думать, что мы идем туда же, куда и они. Ты так сказал, – вмешался Толстяк. – Что мы вообще сюда не приходили.

– Верно, – помедлив, согласился Коул. – Но Коннер знала, что мы здесь.

– Да пошел ты! – заорала Вайда, наконец вырвавшись из рук Толстяка. – Пошел ты, Стюарт! Ты думаешь, что она нас выдаст?

– Я на собственной шкуре испытал их методы допросов, дорогая, – зло напомнил ей Коул. – Я бы исходил из того, что это, к несчастью, вероятно.

– Она этого не сделает.

И все повернулись ко мне.

– Кейт скорее умрет, чем расскажет им.

И в этом была она вся. Она позволит себя убить. Она принесет себя в жертву, только чтобы нас спасти. В моей груди поднимался крик. Лиам потянулся ко мне, пытаясь меня обнять, но я стряхнула его руку. Мне нужно было остаться одной. Эти стены душили меня, и, чем больше глаз обращались в мою сторону, тем теснее становилась эта комната.

Мне нужно убраться отсюда. Сейчас. Прямо сейчас, пока тьма, которая сгущается в моей голове, не погрузила весь мир во мрак.

В коридоре я набрала в грудь прохладного воздуха. Мне нужно было идти, идти куда глаза глядят, бездумно шевелить ногами. Но где и куда? Не по тоннелю, ведущему наружу, и не по коридорам нижнего этажа, взад-вперед как ненормальная. Ноги сами собой принесли меня в спортивный зал.

Я встала на беговую дорожку. В ушах шумела кровь, и я, не глядя, нажала на кнопки настроек и побежала. Скорость стремительно увеличивалась, но я не отрывала палец от стрелки «вверх», пока мне не начало казаться, будто я лечу. Ноги ударяли по дорожке синхронно с безумным ритмом моего сердца. Ее больше нет, ее больше нет, ее больше нет, как и Джуда, ты сказала ей уйти, ты отослала ее прочь, ее убьют.

Исчезло время, исчезли мысли в моей голове, исчезло все вокруг – а я продолжала бежать.

Когда ноги начали уставать, мои согнутые руки заходили еще сильнее, будто это могло подтолкнуть меня вперед. Кондиционер обдавал спину холодным воздухом, остужал пот, капающий с лица. Я хватала воздух долгими, напряженными вдохами, каждый из которых был больше похож на всхлип.

Сбоку возникло что-то темное, потом что-то мелькнуло перед глазами, дорожка подо мной резко остановилась, я по инерции качнулась вперед, пытаясь ухватиться за поручни. Как только ноги перестали двигаться, мне показалось, будто они растворились подо мной. Я не могла ни опереться на них всем весом, ни даже выпрямить колени.

Раздались какие-то звуки, шепот, который превратился в слова, слова, которые наконец обрели значение. Я перекатилась на спину и закрыла лицо руками, делая один судорожный вдох за другим. Кто-то заставил меня отвести руки в сторону. В поле зрения появилось лицо. Светлые волосы, квадратный подбородок, голубые глаза – Лиам.

– Вот так, тихонько. Давай, Конфетка, хватит.

Коул. Он схватил меня за руку и заставил подняться, а потом усадил на край беговой дорожки. Глаза щипало от пота, я чувствовала его соленый вкус на губах.

– Я велела ей уйти, – хрипло проговорила я. – Это моя вина.

– Это не твоя вина, – сказал он, убирая влажную прядь с моего лба. – Кейт сама приняла решение уйти. Она делала то, что считала правильным, как ты и я.

– Я не могу потерять и ее тоже, – сказала я.

– Я знаю, – ответил Коул. – Но она справится. Ты права: она нас не выдаст. Конечно, не выдаст. Коннер умная, она придумает, как выжить и вернуться к своим детям. В этом она вся.

Она и Джуд, кто следующий? Кого еще я должна потерять, пока все это не закончится?

– Канзасский Штаб наверняка уже занимается этим, – негромко продолжил он. – У нас нет ресурсов, чтобы спасти ее, а у них есть. Там много агентов, которыми можно пожертвовать, и в том числе ценных. Посмотрим, удастся ли мне узнать, есть ли у них уже какие-то планы.

Коул слегка повернул меня вправо, заставив посмотреть в сторону двери, где столпился десяток детей, на лицах – все оттенки беспокойства. Я попыталась делать шаг, только вот ноги не шли.

– Тебе придется встать и пойти, Конфетка, – тихо сказал он, повернувшись спиной к наблюдателям. – Ты должна выйти отсюда. Не только для них, но и для себя. Давай. Ты должна выйти отсюда на своих ногах.

Так я и сделала. Каждый шаг отзывался острой болью, там, где края кроссовок терлись о кожу. Я посмотрела вниз и увидела, как красноватые пятна расплываются по белым хлопковым носкам.

Я продолжала держаться за плечо Коула, стараясь скрыть, как сильно я опираюсь на него. Мы свернули налево по коридору вместо того, чтобы пойти направо и вниз, туда, где находились спальни. У меня не было сил протестовать, когда он открыл дверь в бывшую комнату Кейт и включил свет.

Я сделала еще несколько шагов к узкой кровати и попыталась развязать шнурки, но руки дрожали так сильно, что распутывать узлы пришлось Коулу. Он цокнул языком, увидев мои носки, но ничего не сказал.

– Я все испортила, да? – спросила я. – Дети теперь не будут мне доверять.

Коул покачал головой.

– Они видели человека, который не смог сдержать эмоции, потеряв того, кого все они любят. Вот и все. Может, позволишь себе передышку, пока не врезалась в землю? В буквально смысле. Позаботишься о себе, чтобы были силы заботиться об остальных? По рукам? Прямо сейчас остаешься здесь и спишь часов семь, не меньше?

– Но Клэнси…

– Один вечер я могу покормить Маленького принца, – отмахнулся Коул. – Ты же не думаешь, что в таком состоянии сможешь с ним справиться – если он попытается воздействовать на тебя?

– Возьми с собой кого-нибудь, – попросила я. – Пусть за тобой наблюдают из-за двери, чтобы убедиться, что он ничего не сделает.

– Я попрошу Вайду.

– Лучше Толстяка.

– Не вопрос.

Я улеглась на кровать и вытянула ноги. Язык и тот уже не ворочался, так что я только наблюдала, как Коул встает, идет к двери и выключает свет.

– Завтра. Завтра я найду Лилиан Грей, – окликнула его я. – Я об этом позабочусь.

И обо всех тоже. А когда все закончится, я сама отправлюсь искать Кейт. Я спасу ее так же, как она спасла меня.

– Умница. Не сомневаюсь. – Открыв дверь, Коул обернулся. – Тут тебя кое-кто ждет. Впустить?

Я кивнула.

Это была Зу. Когда дверь за ним закрылась, я едва различала ее темный силуэт, очерченный слабым светом, пробивающимся из-под двери. Девочка накрыла меня тонкой простыней и поцеловала в лоб.

И не видео, не мысли о том, что сделают с Кейт в плену – этот нежный поцелуй заставил меня расплакаться.

– Прости, – прошептала я. – Я не хотела заставлять тебя волноваться. Она заботилась обо мне… а я никогда не относилась к ней так же, с благодарностью. А теперь ее здесь нет, и она не знает, как мне жаль. А ее могут убить…

Я почувствовала, как Зу сжимает мою руку: Я знаю, я знаю, и убирает волосы с моего лица.

– Ты кого-то потеряла, – догадалась я, и собственный голос показался мне таким грубым. – Того человека, который помог тебе добраться в Калифорнию. Расскажешь о нем? Не о том, что с ним случилось – если ты не хочешь говорить об этом, не надо. О том, каким был этот человек. Ты не против?

Мои глаза уже привыкли к темноте, чтобы увидеть ее кивок, но не ее лицо.

– Как его звали?

Зу достала маленький блокнот, который постоянно таскала с собой. Закрыв глаза, я слушала тихий шорох карандаша по бумаге и открыла их только тогда, когда девочка постучала карандашом мне по плечу, включая лампу на шкафу, и я могла прочитать имя: Гейб.

Зу сразу погасила свет, но я успела увидеть слезы на ее ресницах, ее лицо, и мое сердце сжалось от боли. Я готова была сделать что угодно, все что угодно, чтобы снять с ее плеч груз этих страданий, пока эта тяжесть не сломала ее. Но мне ли было не знать: никакое средство не облегчит страданий. Нужно просто позволить тем, кто рядом, поддерживать тебя и принять на себя часть этого груза, когда он покажется слишком большим, слишком тяжелым, чтобы держать его в одиночку.

Я отодвинулась, чтобы девочка могла устроиться на узком матрасе рядом со мной. Зу будто состояла из одних локтей и коленей. Она росла, вытягиваясь вверх, как и каждый, кто готовился пересечь эту странную, нечеткую границу между ребенком и подростком. Стать почти взрослым.

Но в том, как она плакала, как обхватывала меня руками и прижималась к моей шее теплым, промокшим от слез лицом, – она оставалась еще ребенком. Ребенком, который уже прожил нелегкую жизнь и которого теперь просили взять на себя еще больше.

– Я понимаю, – тихо сказала я. – Понимаю.

Темнота разрослась и обрушилась на меня как холодная волна. Я закрыла глаза, наслаждаясь тем, что мое сознание было как пустой лист, с которого стерли все мысли. Но и через несколько часов, как бы сильно я ни старалась, я не могла избавиться от этого ощущения в ногах: я все еще бежала.

Глава одиннадцатая

На следующее утро я проснулась, готовая сражаться. У меня болели даже мышцы, о существовании которых я и не подозревала, а ноги, когда я снова натянула кроссовки, кричали криком. Сон превратил удушающую печаль в чистый, неудержимый гнев. Я ощущала его как запас нерастраченной энергии. Как можно тише, чтобы не разбудить Зу, я выскользнула в коридор.

Часы в коридоре показывали 4.45 утра. Еще есть час до того, как проснутся остальные. Достаточно времени, чтобы выпустить пар и вернуться к состоянию относительного покоя.

Свет в спортзале был уже включен, и все мое тело напряглось в предвкушении, когда я увидела, кто занимается на беговой дорожке, делая быстрые уверенные шаги. Должно быть, Коул увидел меня, но, не подавая вида, он продолжал бежать, пока я не встала прямо у жужжащего тренажера.

– Не то настроение, Конфетка. – Его голос был спокойным, но слова прозвучали как предупреждение.

– Как жаль, – откликнулась я, направляясь туда, где лежали перчатки. – У меня как раз подходящее.

Я ждала. Надела перчатки, сделала растяжку, попыталась размяться и подготовиться. Прошло целых пять минут, когда он что-то буркнул и ударил по кнопке «стоп». Коул подхватил свои перчатки с пола, его лицо было раскрасневшимся от бега, глаза слишком сильно блестели. У меня было лишь полсекунды на то, чтобы принять боевую стойку, а потом он попытался пробить коленом мне в живот. Я отпрыгнула назад, но меня настиг еще один прямой удар, нацеленный в грудину. Это, по крайней мере, выбило все мысли из головы вместе с воздухом, что был в легких. То был отвлекающий маневр – в следующее мгновение он крепко схватил меня, прижав к груди.

Я вывернулась, проскочив под его рукой, и попыталась использовать инерцию, чтобы опрокинуть его на спину. Напрасная попытка. Мне только удалось врезать ему по ноге. Но Коул не отступил как раньше. Я почувствовала, что в комнате внезапно стало очень жарко, а потом…

Он отшатнулся, и я с возмущенным воплем грохнулась на пол. Нет. Слово пронзило мой мозг, когда парень повернулся ко мне спиной и начал стаскивать перчатки. Возможно, спарринг и начался как способ выпустить часть того жара, который сжигал меня изнутри, теперь это ощущалось иначе. Мне нужно было больше. Мне нужно было прогнать черные мысли о Кейт и о Джуде и о том, что ждало нас в конце. А выйти эти мысли могли только с по́том или кровью.

Я наклонила голову и бросилась на парня. В зеркале отразилось его потемневшее лицо, а в следующий момент Коул врезался в него сам. И мы оба растянулись на краю мата. Коул молча схватил меня за шею и оттащил к середине покрытия, выпустив на волю всю свою ярость.

Я безуспешно пыталась перекатиться в сторону или отпихнуть его. Но Коул навалился на меня всем своим весом. Мои руки были прижаты к мату за головой, и он сдавил мою шею с такой силой, что я начала задыхаться.

Потом Коул немного ослабил хватку, и дышать стало полегче. Я продолжала вырываться, старалась ударить его коленом в поясницу.

Я закашлялась, пытаясь вдохнуть, но он не отпускал меня – сознание отделялось от тела, уплывая в ту черноту, которая застилала мои глаз.

– Коул, – прохрипела я, видя перед собой его лицо, искаженное от бешенства. – Прекрати…

Он не слышал меня. И я понимала, что не смогу достучаться до него там, где он находился сейчас. И единственный способ выбраться – был проникнуть внутрь.

Я ворвалась в его сознание, словно сжатый кулак. Мне нужно было ударить и тут же вернуться назад. Как электрический разряд, который запускает сердце. Но его мысли цепляли меня, ловили, утаскивали дальше, затягивали в глубину, разворачивая новые и новые картины. Передо мной заструился свет, из него выступили тени, которые превратились в небольшую кухню, отделанную темным деревом. Раковина у окна. Из-за занавесок проникают теплые неяркие солнечные лучи. Я почувствовала запах горелого – горелой еды. Серый дымок в воздухе тянулся из-за закрытой дверцы духовки. Одна за другой на плите появились кастрюли и сковородки. Послышалось тихое шипение соуса: коричневая масса, закипая, переливалась через край металлической сковороды.

Передо мной появилась женщина, одетая в простое синее платье. Я же находилась внизу на полу и с этого ракурса видела только длинные светлые волосы и руки, отталкивающие меня назад, назад, назад. Я чувствую злость и скорее вижу, чем ощущаю, как мои руки поднимаются, тянутся куда-то, тянутся к…

Последним материализовался мужчина – он стоял лицом к женщине. Его черты расплывались, но было в них что-то знакомое: форма носа, подбородок. Я знала это лицо, я видела две более молодые его версии. Мужчина покраснел и принялся орать, орать, пот и ярость сочились из него, затуманивая воздух в комнате, из-за чего все становилось медленным и тяжелым. Я опустила взгляд ниже, увидела темную, помятую рубашку-поло, извивающегося малыша, которого мужчина держал рукой за шиворот. Мальчик весь покраснел от плача. Он извивался, тянул ко мне ручки. Его волосы были светлее, чем у матери, и слегка завивались. Первый звук, который проявился из невнятного бормотания, заполнившего эту сцену, был пронзительный вопль ужаса, раздавшийся, когда мужчина схватил разогретый утюг с гладильной доски и поднес к лицу ребенка, будто собираясь прижечь раскаленным кончиком его щеку.

Женщина упала на колени.

– Отдай его мне, пожалуйста! Я все исправлю, я все исправлю, все будет в порядке, ты же знаешь, я люблю тебя… Обещаю, я больше не буду никого приглашать… Просто… пожалуйста, отдай его мне, отдай его мне, – умоляла она.

Мужчина опустил утюг и снова поставил его на доску, подпалив рубашку, которая там лежала. Его выражение лица изменилось, в нем отразилось тошнотворное выражение триумфа, когда он поудобнее перехватил всхлипывающего малыша, собираясь ударить его мать. Он наслаждался видом покорно склоненной головы, не замечая, что женщина вытащила с нижней полки сковороду и, вскочив, с размаху обрушила ее на его голову.

Ребенок шлепнулся на пол, и я бросилась к нему. Кухню заполнили звуки проклятий, криков боли, ударов металла о плоть и кости вперемешку с истерическим плачем. Я перевернула ребенка и подняла его. Нижняя губа малыша оказалась поцарапана: недавно прорезавшийся зуб окарябал нежную кожу. Из царапины сочилась кровь, но мальчик больше не плакал, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, которые снова наполнялись слезами. Когда я попытался вытереть ему кровь, он сунул большой палец в рот. И заплакал, только когда увидел, что эта женщина, его мать, тоже плачет, наклоняясь, чтобы поднять его и прижать к сердцу.

Она вцепилась в мою руку, оттаскивая от мужчины, безвольно распростертого на полу – его кровь расползалась по узору черно-белых плиток. Он дернулся и захрипел, и женщина с нами почти бегом устремилась к двери, хватая по дороге с тумбочки свою сумку. Но на тумбочке остались ключи, за которыми она метнулась обратно.

Дверь вела в гараж, и свет, который залил тесное темное пространство, окончательно развеял воспоминание.

Я вернулась в реальность как раз в тот момент, когда давление на мою грудь исчезло. Я дышала, кашляла, давилась воздухом. Я повернулась на бок и сжалась, сворачиваясь в клубок. Прошло несколько мучительных минут, и хватка страха ослабла.

Но это не я издавала эти тихие вздохи и всхлипы. И я приподнялась на локте в поисках их источника.

Коул сидел на краю мата, спиной ко мне, согнувшись и опираясь на колени. Он тяжело дышал. Зеркальная панель перед ним была покрыта паутиной трещин и залита кровью. Сумев подняться, я пошатываясь, осторожно двинулась в его сторону: шаг, потом второй. Парень прижимал правую руку к груди, не замечая, что рубашка уже пропиталась красным. Я взяла небольшое полотенце и потянула к себе его раненую руку, чтобы вытереть кровь. Кожа была горячей, даже обжигающей, и мое прикосновение заставило его вздрогнуть.

– Дерьмо собачье, – выдохнул он. – Прости. Нам больше не стоит этим заниматься. Вот дерьмо.

– Ладно, – согласилась я, но никуда не ушла.

Я вышла из душа и даже толком не успела вытереться, когда услышала в коридоре голос Толстяка. Быстро натянув одежду и бросив последний взгляд в зеркало – убедиться, что капюшон толстовки скрывает самые заметные из новых синяков на моей шее, я выскочила из душевой и окликнула его.

Толстяк резко повернулся, и его лицо посветлело.

– Вот ты где. Ты опоздала – все уже ушли. Поездка к Золотому пляжу займет не меньше восьми часов в одну только сторону, а эти идиоты хотят управиться за день.

– Они нашли грузовик, чтобы перевозить припасы? – спросила я.

– Ага, ты и сама бы его нашла, если бы соизволила явиться к завтраку. Прости, вырвалось само собой. Я не сказал тебе вчера вечером, как я сожалею о том, что случилось с агентом Коннер. Я хотел бы сказать тебе, что все будет хорошо, но боюсь, что ты меня ударишь.

Впервые за сутки мне удалось выдавить слабую улыбку.

– А как Ви отнеслась к поездке?

Он протяжно вздохнул, будто сдувшись.

– Вечером она пыталась найти тебя – завалить идеями, но у нее не получилось, и, видимо, к лучшему. У нее миллион планов на тему того, как проскользнуть в стан врага и найти агента Коннер.

Вот оно ощущение дня, что я самая большая на свете задница. Я даже не попыталась поговорить с ней прошлой ночью. Я только пообещала, что мы вместе все обсудим, и что же я сделала? Сбежала, чтобы прочистить мозги на беговой дорожке.

– Мы собираемся поговорить с Клэнси? – спросил Толстяк.

– Погоди… как ты… – Я не помнила, чтобы вообще обсуждала об этом с ним, хотя именно это и собиралась сделать сейчас.

– Мы говорили об этом вчера днем, а потом ты легла немного поспать, – сказал он.

Я посмотрела на меня взглядом, который, наверное, выражал полное непонимание.

– Разве?

– Да, говорили. По меньшей мере десять минут. Ты кивнула. Обычно это означает, как бы это сказать, что ты поняла и согласилась.

– О… ты прав. Прости.

– Ты ужасно устала, – сказал парень, дотронувшись до моего лба. – Нарушенная способность рассуждать и забывчивость – характерные симптомы.

Я кивнула, соглашаясь с ним.

– Ты готов прямо сейчас? Но это не будет быстро!

– Лучше так, чем провести еще один день, перетаскивая с места на место грязный раздолбанный хлам. Веди.

Коул забыл приготовить еду для Клэнси, или у него не было на это времени. За это время я выслушала, как Толстяк жалуется на Вайду и на ее манеру выражаться, и на то, что нас всех поубивают из-за ее «беспечной манеры обращаться с оружием». А я изо всех сил боролась с желанием взять предназначенную Клэнси бутылку с водой и налить туда хлорки.

Неделю назад кладовая была практически пуста, но теперь полки заполнились содержимым гуманитарной помощи. Я взглянула на доску для записей, прикрепленную к двери, и мои губы дрогнули в улыбке. Лиам с присущей ему аккуратностью вел учет использованных продуктов, определяя расход на каждую неделю. Под таблицами был список детей с аллергией. Иначе и быть не могло. Если нужно расшибиться в лепешку в поисках миндального молока и безглютеновых макарон даже для двоих, предоставьте это Лиаму.

– Готова? – спросил Толстяк, когда мы дошли до архива. Я ввела код и впустила парня в узкий коридор, который вел к камерам. В двери на другой стороне было маленькое окно, через которое он мог за нами наблюдать.

– Оставайся здесь, – предупредила я. – Входить нельзя. Я знаю, ты считаешь, что на тебя Клэнси повлиять не может, но я бы предпочла еще раз не проверять это на практике.

– Я не буду входить. Черта с два. Если он захватит контроль над тобой, я запру вас обоих там и побегу за помощью. – Толстяк бросил на меня настороженный взгляд. – Этого не должно случиться. Постарайся не ставить меня в такое положение.

Я кивнула.

– И еще одно. Что бы ни произошло, я не хочу, чтобы Лиам в подробностях узнал, что я собираюсь сделать. Чем бы это ни закончилось. Пообещай мне.

– А что именно ты собираешься сделать? Воспользоваться своим телом, чтобы заставить его говорить – вместо твоего… Бррр… Я еще не успел закончить, как сознание уже пытается выбросить из головы эту картину.

Я крепче стиснула пакет с едой.

– Ничего такого. Я просто не хочу, чтобы это напомнило Лиаму о том, как далеко я могу зайти.

– Руби…

Отодвинув Толстяка, я вошла внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Оглянувшись, я встретилась с ним взглядом. Потом парень сделал шаг назад, скрывшись из поля моего зрения.

– В вашем плотном графике, состоящем из сидения на месте и ничегонеделания, все же нашлось время, чтобы заскочить ко мне на пару минут? Я польщен. – Клэнси сидел по середине койки, прислонившись к стене, и читал. Одеяло и подушка были аккуратно сложены рядом. И то, и другое выдал ему Коул в пустой, дурацкой надежде, что это может подмаслить Клэнси и сделать более разговорчивым. Когда я открыла заслонку в двери, чтобы бросить внутрь коричневый пакет с едой, Клэнси перевернул страницу, загнул уголок и положил книгу на подушку.

С тем же успехом он мог бросить этот экземпляр «Обитателей холмов» мне в лицо.

– О, – протянул парень, изображая кротость и смирение. – Ты это читала? Стюарт принес ее мне, потому что я был таким хорошим мальчиком. Я надеялся на «Войну и мир», но дареному коню в зубы не смотрят, и так далее, и тому подобное.

Книжка была старой: смятая обложка, на корешке – библиотечные наклейки. Страницы пожелтели и загнулись. Но мне казалось, что стоит поднести этот томик к носу, у него окажется тот самый запах – тот неописуемый запах, который всегда присутствует в библиотеках или книжных магазинах, как тщательно бы в них ни убирались. Еще несколько книг были аккуратно сложены под койкой: потрепанные экземпляры романов «Убить пересмешника»[8], «Сыновья и любовники»[9]. Название одного сочинения гласило: «Прощай, оружие»[10]. А та, что в синей обложке – «Правила поведения за столом для подростков»[11], оказалась разорванной в клочья и разбросанной по камере.

Похоже на Коула. Кого же он попросил прикрывать его прошлой ночью?

– Что ты ему за это дал?

– Кое-какие крупицы информации, которая ему так отчаянно нужна. – Возвращаясь к койке, Клэнси заглянул в пакет. После чего, откинув упавшую на глаза темную челку, снова взялся за книгу. – Только благодаря царящему здесь идиотизму никто еще не догадался, что он такое на самом деле. Он так ясно это транслирует. Становится таким жалким, когда спрашивает о них…

– Почему именно эта книга? – перебила я, хорошо понимая, что Толстяк все слышит.

Мое сознание металось, перескакивая с одного воспоминания на другое, пытаясь найти именно то, в котором я рассказала Клэнси, что люблю эту книгу. Он так ее держал, прижимая к груди, что мне хотелось зайти и вырвать томик у него из рук, пока он не запятнал своим прикосновением и это.

– Я помню, что ты упоминала о ней в Ист-Ривере, – проговорил он, почувствовав в моих словах и другой вопрос тоже. – Ты сказала, что это твоя любимая книга.

– Забавно, я не помню, чтобы эта тема вообще возникала.

Клэнси вернул мне мою напряженную улыбку.

– Значит, это была одна из наших более личных бесед.

Личных бесед? Значит, так он называл для себя эти «уроки», когда я снимала защиту и позволяла ему войти в мое сознание – все это под предлогом того, что он пытался «научить» меня контролировать свои способности?

«…я не позволю твоему народу овладеть миром. Теперь весь мир твой враг, а ты теперь – Принц-у-Которого-Тысяча-Врагов. Стоит любому из них тебя поймать – и ты погиб. Но сначала еще пусть побегают. Теперь ты умеешь рыть норы, у тебя чуткий слух и быстрые ноги, так что теперь ты Принц-Быстрые-Ножки! Будь ловким, сметливым, и не исчезнет твой род вовеки»[12].

Клэнси захлопнул книгу и откинулся на стену.

– Никогда не думал, что история о кроликах будет меня восхищать, но кажется, даже у них есть свое очарование.

– Ты вообще понял, что только что прочитал? – спросила я, снова ужасно разозлившись.

Эти слова произносил Господь Фрит, кроличий бог. Он обращался к Эль-Арайраху, принцу своего народа, который позволил своей многочисленной популяции выйти из-под контроля, возгордившись своей огромной силой. В наказание за высокомерие Господь Фрит сделал других лесных животных хищниками и врагами кроликов. Но одновременно он одарил кроликов умениями и качествами, которые были им нужны, чтобы бороться за выживание.

Уверена, что в любой истории Клэнси всегда был главным героем.

– Понял, хотя я думаю, в качестве иллюстрации лучше подойдет вот этот фрагмент: «Кролик, который не помнит, кто подарил ему спокойную жизнь, – просто убогий слизняк, хотя сам он, возможно, думает по-другому».

Я покачала головой.

– Перестань. Просто перестань. Это низко даже для тебя.

– О, поверь, это даже не близко к тому, как низко я готов пасть, чтобы донести до тебя то, что пытаюсь сказать.

– Дело не в том, что я не понимаю, дело в том, что я не соглашаюсь.

– Я знаю! – воскликнул он. – Боже, я это знаю. Я столько раз мечтал о том, чтобы ты выдержала – чтобы ты не позволила тебя сломать, как это произошло в Термонде. Ты так не любишь саму себя, и ты даже не в состоянии отличить правду от той искаженной версии, которую тебе скормили.

Меня уже тошнило от этих речей, и, если бы я не пришла сюда с конкретной целью, я уже давно бы ушла. Но такова была плата за вход. Мне приходилось слушать эту чушь, эти пустые оправдания того, почему другие были для него не более, чем грязь на его ботинках.

– За все время, что я тебя знаю, ты ни разу не называла наши способности даром. И когда слово «одаренная» даже шепотом произнесут в твой адрес, ты начинаешь рычать и огрызаться. Этого упрямства я просто не понимаю – сколько бы ни пытался. Насколько для тебя утомительно, должно быть, использовать твои… как ты их называешь? Способности. Ты наказываешь себя, если тебе не удается их контролировать, и делаешь то же самое, если удается. Но что самое замечательное: тебе как-то удается мысленно отделять твой дар от самой себя, как будто это отдельная сущность, которую ты можешь силой заставить подчиняться.

Клэнси встал и подошел ко мне, скрестив руки на груди как отражение моей позы. Над головой щелкнул кондиционер, с шипением выпустив поток холодного воздуха. Холод коснулся своими ледяными пальцами моих голых рук, шеи, щек. Будто лаская. На мгновение мне показалось, что я нахожусь где-то в другом месте, а ноздри заполнил отчетливый запах хвои и пряностей.

– Прекрати! – Я не знала, как он это делает, но я не была уже той Руби, какую он встретил в Ист-Ривере. Я могла распознать его трюки; именно так он каждый раз и пробирался в мою голову, выбивая меня из колеи.

Клэнси приподнял брови.

– Я ничего не делаю.

Я брезгливо хмыкнула и сделала вид, что поворачиваюсь к двери – проверяя, насколько сильно он хочет, чтобы я осталась. Насколько сложно будет воплотить в жизнь мой маленький план.

– А ты не задумывалась, почему Синим так легко контролировать свои способности? – окликнул он меня. – Потому, что каждый раз, когда они что-то перемещают, это выглядит как естественное проявление их воли: происходит то, чего они хотят. У Зеленых дар никогда не отключается – он словно сеть, накинутая на их сознание. Когда они думают, они видят ее, вот и все.

Но для таких как Зу, для меня и даже Коула нужно знать, что мы можем «отключить» дар и полностью, иначе бы мы разрушили все и всех вокруг. Мы использовали наше сознание как оружие, которое крепко сжимаем в руке и пытаемся вложить обратно в кобуру, не причинив вреда самим себе.

– Должно быть, для тебя невыносимо находиться в компании этих троих Синих, которые постоянно твердят тебе, что все будет в порядке и ты сможешь контролировать свои способности. А потом видеть, как все у них получается просто по щелчку. Ты провела в Термонде шесть лет, напуганная так, что боялась даже вздохнуть – только чтобы не привлечь внимания. Ты знаешь, что с тобой сделают, если когда-нибудь поймают и вернут в тот лагерь. Тебя будут держать там, пока не проведут все тесты, и не подтвердится то, что им известно и так. Ты видела, как быстро и тихо разделались с Красными, Оранжевыми и Желтыми. Красных отправили в «Проект Джамбори». Желтых – в один из новых лагерей, специально спроектированный, чтобы сдерживать их способности. Но что случилось с Оранжевыми? Куда делись эти дети?

У меня перехватило горло. Весь мой настрой быстро улетучивался, и я уже чувствовала на шее ледяные пальцы знакомого ужаса.

– Хочешь, чтобы я рассказал? – тихо спросил Клэнси, прислонившись плечом к стеклу.

– Да, – вырвалось у меня.

– Кое-кто попал в исследовательскую программу «Леды», куда отправили меня и Нико после того, как первую, в Термонде, закрыли, – сказал Клэнси. – Остальные, если ты готова поверить словам одного из СППшников, расквартированных в то время в том месте, находятся в двух милях к северу от лагеря, в земле, в нескольких сотнях метров от железной дороги.

– Почему?!

Зачем было их убивать, зачем было отнимать у них жизнь, почему их считают животными, которых нужно было забить, почему именно их…

– Потому что их невозможно было контролировать. Точка. И это оказалось самым эффективным и простым решением проблемы. А еще потому, что они знали: если пси-детей когда-нибудь и выпустят из лагерей, смерть этих можно будет также списать на ОЮИН: дескать они пострадали от второй, несуществующей, волны заболевания. Наш дар проявляется лишь у немногих, так что это почти – а может быть, вообще – не привлечет внимания.

Рождаемость тогда была достаточно низкой – немногие рисковали задуматься о детях, которые могут заболеть ОЮИН, а просчитать, проявится она или нет, было невозможно.

Клэнси посмотрел на меня своими темными глазами.

– Я видел военные приказы – рекомендации, как сделать это «гуманно», чтобы дети почувствовали лишь короткую боль. Я так и не успел спасти хоть кого-то из них.

– Ты никого не спасаешь, – горько сказала я. – Ты заботишься только о себе.

– Слушай меня! – выкрикнул он, ударив ладонью по стеклу. – Ты – это твои способности, а твои способности – это ты. Яснее не скажешь. Знаешь, почему я ненавижу это лекарство? Это означает признать: то, кем мы являемся, по определению неправильно. Это наказание за то, в чем мы не виноваты. И все потому, что люди не могут контролировать свой страх перед тем, на что мы способны, а еще они не состоянии принять то, что существует кто-то, сильнее и могущественнее их. У тебя хотят отнять тебя, твою способность защищать, реализовать свое право принимать решения о собственной жизни. Это твое собственное тело. Запомни мои слова: в конце выбора не будет. Все решат за тебя.

– Если это лекарство спасет жизнь тех, кто родился и родится после нас? Какое же это наказание? Они никогда не должны проходить через то же, что и мы. Ты хоть раз подумал о них, когда собирался сжечь материалы исследования?

– Конечно, подумал! А то лекарство, о котором ты говоришь, – это не лекарство, это болезненная инвазивная процедура, которая поможет только тем детям, в которых изменения уже проявились. Оно ничем не поможет тем, кто и так бы не выжил.

– Попробуй еще раз, – предложила я. – Теперь я намного лучше научилась распознавать, когда ты вешаешь лапшу на уши.

Клэнси был явно разочарован и сердито провел ладонью по своим темным волосам.

– Тебе нужно направить свою энергию на поиски причины. «Леде» удалось узнать, что это не вирус. Должно быть, это было что-то в окружающей среде, что-то заразное…

Понял Клэнси это или нет, но в этот момент он угодил в ловушку, на которую я и рассчитывала. Мне нужно было, чтобы он говорил и думал об исследовании. Это логично привело бы его к мыслям о матери – о том, что он с ней сделал и где мы можем ее найти.

– Теперь не время приспосабливаться под этот мир, – проговорил Клэнси, и его голос звучал жестко, какие бы эмоции ни скрывались внутри него. – Меняйте мир, чтобы он принял вас. Чтобы вы смогли жить такими, как есть, чтобы вас не уродовали и не калечили.

Вот оно – я ощутила, как он открылся в разговоре, будто мы оказались в разреженном воздухе. Ему всегда удавалось добиться от меня того, чего хотел он, провоцируя меня, и еще, и еще на болезненные воспоминания, и, слишком расстроенная или взволнованная, я уже была не в состоянии сопротивляться его давлению. Я знала, что и Клэнси способен выйти из себя – и я видела это не раз. Но мне не нужен его гнев. Мне нужна была тоска, вроде той, с которой Нико смотрел на свою фотографию из архива Термонда. Когда Клэнси вспомнит о том, что с ним сделали, он станет податливым в моих руках, как мокрый песок.

– Если все, что ты говоришь – правда, и что лекарство в действительности так ужасно и нас изменит, докажи это.

– Как? – вскинулся Клэнси.

– Покажи мне. Докажи, что эта процедура так тяжела, как ты говоришь. У меня нет абсолютно никаких оснований верить тебе на слово, учитывая твою блестящую репутацию в плане умения говорить правду.

Выражение надежды в его лице превратилось в горечь.

– Информация и материалы исследований за многие годы – этого для тебя недостаточно? Я уже отдал тебе все, что у меня было.

– Да, о Термонде. Об исследовательской программе «Леды». Но не об этом.

Клэнси что-то прошипел и заходил взад и вперед, водя рукой по разделяющей нас стеклянной стене.

– Так ты хочешь сама увидеть? Если не можешь поверить мне на слово, как ты можешь доверять моим воспоминаниям? Даже их можно подделать – ты и сама знаешь.

– Я могу отличить истинные от ложных, – отозвалась я, потрясенная внезапным осознанием того, что я действительно на это способна.

Воспоминание о том дне. Когда он показывал мне, как войти на его сервер и извлечь все файлы. Оно казалось другим, потому что оно было другим. Это было его чистое воображение. Вот почему я была способна войти в него и взаимодействовать с тем, что там происходило, а не воспроизводить действия человека, чью память я читала. Оно было другим по своей природе.

– Ты догадалась. Отлично. – В голосе Клэнси слышалось удовлетворение. – Память и воображение – абсолютно разные сущности, они по-разному обрабатываются и хранятся в нашем сознании. Каждый раз, когда ты подменяла чьи-то воспоминания, подкладывала собственную идею в чужое сознание, – разве ты не понимала, что ты одновременно делаешь несколько вещей?

Это правда? До настоящего момента я принимала все, что делаю, как единое целое, это происходило словно само собой. Может, в этом нет никакого смысла, потому что я надеялась однажды избавиться от своих способностей, от вызываемого ими ужаса, но… разве мне не стоило приложить больше усилий и все же понять, что я делаю и как?

– Ты тянешь время, – напомнила я ему.

– Нет, просто жду тебя, – тихо сказал Клэнси. – Если ты хочешь это увидеть, если это единственный способ доказать это тебе… что ж, отлично.

Я проверила на прочность его защиту скользящим прикосновением. Но он ждал, и в тот момент, когда я закрыла глаза и попыталась коснуться его сознания своим, я ощутила, будто Клэнси протянул руку, приглашая меня внутрь. Меня тянуло сквозь полупрозрачные слои воспоминаний, которые накладывались друг на друга, по пути я улавливала отдельные лица и звуки. Сознание Клэнси имело четкую структуру. Мне казалось, я бегу по извилистому коридору с окнами по стенам, и в каждом открывается ошарашивающий вид. Или иду вдоль библиотечных шкафов в поисках нужной книги, и только мимоходом осматриваю корешки, мимо которых торопливо прохожу.

Краски начали сгущаться, будто чернила капали на мокрую страницу. Цвета перетекали один в другой и сливались, а потом, внезапно, будто удар в грудь, сложились в цельную картину. Меня забросило в воспоминание настолько плотное, что я могла ощутить, как холодный металлический стол почти сливается с моей онемевшей кожей. Моргнув несколько раз, чтобы сфокусировать взгляд, я почувствовала, как пытаюсь подняться, но раз за разом меня отбрасывают назад черные ремни, стягивающие запястья и лодыжки. Я не была накрыта ничем – ни даже одеялом – мое тело покрывали провода и электроды, выросшие вокруг моей головы словно раскрытый кокон.

Мужчины и женщины в белых халатах столпились вокруг стола, к которому меня привязали, их голоса шумели у меня в ушах. Они отсоединяли от моей головы одни провода, заменяли их другими, касались тела повсюду – повсюду, – силой заставляя меня открыть глаза и смотреть на ослепительный свет. Мне было слышно, как они перешептываются и перешучиваются. Их улыбки скрывались за бумажными масками.

Однажды Клэнси показывал мне такое воспоминание, еще в Ист-Ривере. Оно было пугающим, особенно когда я поняла, что все это происходило в лазарете, который я узнала по обстановке. Но истина заключалась в том, что чем сильнее воспоминание, чем сильнее связанные с ним чувства, тем четче была картина. Теперь я знала, если в воспоминании я что-то слышу, чувствую запах или прикосновение, это означает, что это событие так глубоко врезалось в сознание субъекта, что оставило там шрам.

Это не было воспоминание об исследовании лекарства, проводилось под руководством его матери в другом месте. Я видела то, что делали с Клэнси в Термонде. Его изучали как редкое животное так же, как изучали того Красного. Как Нико.

На мое лицо опустили пластиковую маску, и легкие заполнил до тошноты сладкий воздух. Действие наркотика на нервную систему будто приглушило все ощущения.

Однажды Клэнси сказал мне, что во время процедур детей не отключали полностью, оставляя их только одурманенными, чтобы автоматика могла лучше отслеживать как функционирует их мозг в норме и как на него влияют пси-способности. Скрежет медицинских устройств отражался эхом от синих плиток, которыми был выложен пол в Термонде, и из-за этого казалось, будто он звучит отовсюду. Вокруг меня их скопилось множество таких в ожидании своей очереди. Мне никак не удавалось проглотить слюну, во рту ворочался сухой, тяжелый язык, а слюна с потрескавшихся, опухших губ стекала на маску, которую на меня надели.

Огненная вспышка пронзила меня внезапно, пронизав весь позвоночный столб, разрывая тело и оставляя меня задыхаться от боли. Это было словно разряд статического электричества, только в тысячу раз сильнее. Мне не удавалось контролировать свое тело, которое то напрягалось, то расслаблялось, то напрягалось, то расслаблялось.

– Попробуй еще раз, теперь… – Приземистая фигура, недовольно вскрикнув, отпрыгнула от стола. Запах хлорки сменился вонью мочи, крови и горелого мяса. Меня бы тоже вырвало, если бы в желудке хоть что-то еще оставалось. Я бы отдала все, чтобы подавиться собственной рвотой и умереть. Я вспыхнула от унижения, когда один из ученых махнул рукой медсестре, чтобы она привела меня в порядок и они смогли начать заново.

Я тебя убью – я убью вас, всех вас… Слова исчезли, когда мое сознание отгородилось искрящейся стеной чистой, обжигающей белизны.

Мне удалось отвести взгляд от подковообразной флуоресцентной лампы до того, как ее свет залил всю комнату и совершенно меня ослепил. Меня снова окружали белые халаты и планшеты с бумагами, звяканье металлических инструментов о металлические лотки, проклятое «бип-бип-бип» сердца, которое не хотело сдаваться. Женщина, стоявшая передо мной, отступила в сторону и что-то включила – музыку, Beatles, все запели: «Я буду держать тебя за руку, я буду держать тебя за руку», радостные голоса, жизнерадостная мелодия. Один из ученых начал подпевать не в такт, когда мой череп разорвала еще одна вспышка раскаленной добела боли.

Когда мое зрение снова прояснилось, тьма по краям зрения отступила, мое тело по-прежнему стонало от боли, но вокруг было темно, восхитительно темно, и подо мной была ткань, а не сталь. Кончено.

– …выйдет хороший отчет о прогрессе…

– …осторожно корректируем лечение… в хороших руках… лечение… действует…

Коренастый лысеющий доктор обменялся рукопожатием с человеком в пиджаке… какого он был цвета? Не-синий… не-синий… Паника нарастала, поглощая мое сознание, пытавшееся найти слово. Человек в куртке снял маску. Я вижу бороду. Я вижу нос. Все знакомое. Голова болит – нет имени, только лицо. Лицо рядом с Отцом. Телефон. Отчет. Отчет обо мне ему. Помогите. Помогите. Помогите.

Поднять руку – поднять руку – пытаться. Не пойдет, не без… не без меня. Слова ломались на части и рассыпались в моем сознании, оставляя звуки. Буквы. Язык не двигается. Руки не двигаются. Боль – горит, все горит…

В поле зрения появился небольшой силуэт, и соседняя койка заскрипела. Теперь он шел ко мне. Это было безопасно. Нико, Нико, помоги.

Холодная ткань касается моего лица, протирает его. Мои руки. Шею. Осторожно. Осторожно, Нико. Головная боль, мягкие прикосновения, кончики пальцев. Меня подняли, просунули руки в рукава, натянули рубашку через голову. Подержали. Теплое сердце. Горящие темные глаза. Безопасность. «Все в порядке. Я здесь». Чашка касается губ. Вода. Металл касается губ. Не-вилка… не-вилка… как это… ложка. Ложка. Сладкое. Металл.

Нико. Ни-ко-лас.

Я плачу.

Теплый Нико.

Я плачу.

Глава двенадцатая

Я вырвалась из воспоминания, отталкивая его от себя. Выйти оказалось сложнее, чем войти. Я не могла понять, куда иду, не могла сориентироваться. Идти вперед – значило снова увидеть этот ужасный момент, бритую голову Нико, его исхудалое тело, выражение его лица, от которого сжималось сердце. Я не хотела видеть все это снова, но не избежать этого было бы невозможно Так что я устремилась в другую сторону, но тут же обнаружила, что это все равно что продираться через колючую проволоку. В каком бы направлении я ни двигалась, пытаясь высвободиться, путь был отрезан, его преграждала боль.

Когда я наконец вернулась в безопасное пространство своего собственного сознания, я стояла на коленях, упираясь лбом в стекло, и делала один судорожный вдох за другим.

– Ну что, хватит с тебя? – сердито спросил Клэнси. Он весь взмок и дрожал, почти шатался. – Ты довольна?

Не знаю, как я это сделала. Не знаю. Я просто отсоединила свое сознание от всего, что я видела, очистив свой голос от малейших проявлений чувств.

– Нет.

Он резко повернулся.

– Я уже знала, как выглядят исследования в Термонде. – О боже… о мой бог. Я почувствовала себя так, будто меня вот-вот вывернет наизнанку. То, что сделали с его мозгом, пусть даже ненадолго… – Предполагалось, что ты докажешь мне, что само лекарство – это тоже пытка.

– Моя мать создала лекарство на основе этих исследований. На основе электрических ударов. Ты думаешь, я не знаю, что ты на самом деле пытаешься сделать? – бросил он. – Что я настолько глуп и покажу тебе, как на самом деле выглядит процедура лечения, или выдам, где моя мать?..

Он знает. Он знает, где она.

Клэнси побрел к своей койке. Связь между нами была еще прочной, чтобы меня на мгновение поразило ощущение обиды и негодования, клубившееся в его душе. Он должен был остановиться, я хотела, чтобы он остановился. Замерев неподвижно, я потянулась обратно в глубины его сознания, позволив своей цели вести меня, обходя его воспоминания – в ту часть, которая искрилась жаром и энергией.

Клэнси застыл: мышцы, тело, лицо обратились в камень. Клэнси не шевелился, пока не двигалась я, и его движения были лишь отражением моих. Как будто дергаешь за нити: каждое прикосновение к этой части его сознания вызывало у него какую-то новую реакцию. Я управляла им как куклой, не обращая внимание на его попытки высвободиться.

Вот оно – вот что он чувствовал каждый раз, когда играл с кем-то из нас. Голова идет кругом от возможностей.

Но на самом деле я была не там, куда мне было нужно попасть – мне нужно было каким-то образом перенаправить себя, вернувшись в его воспоминания, но я не знала, как убраться из этой части его сознания, из этой тьмы, которая удерживала меня…

Зеркало. Это слово внезапно донеслось до моего слуха. Голос Клэнси, убедительный, заставляющий меня прислушиваться – он знал, что я не выберусь сама, и он, должно быть, боялся того, какой вред я могу причинить ему изнутри, если он не попытается помочь мне. Отражения.

Я поняла.

Мои собственные мысли сместились: я крепко зажала уши руками, пытаясь вызвать на поверхность воспоминание о том, как я вхожу в комнату. Я вырвалась на свободу из темноты, каждой клеточкой тела ощутив, будто меня вытаскивают за волосы. Я снова была в коридоре и наблюдала, как окна в его воспоминания одно за другим захлопываются. У меня была лишь секунда, только одна секунда, прежде чем он вернет контроль…

– Лилиан, – сказала я, – мама…

Трюк сработал, как обычно. Слова проникли в его создание, изменив направление его мыслей и вытащив то воспоминание, о котором он думал совсем недавно – то, которое он хотел защитить.

Я знала, что ищу, потому что я уже видела отблеск этого воспоминания. Увидев красивую женщину – светлые волосы, на губах застыла мольба, я с усилием нырнула глубже, оказавшись в лаборатории Лилиан Грей. Предметы возникали на своих местах, как детали мозаики. Она пыталась обманом заманить туда своего сына, чтобы подвергнуть его процедуре. Она намеренно допустила утечку, сообщив, что находится в Джорджии, зная, что он сможет найти ее – и ему это удалось. Я потянула этот образ сильнее, ускоряя время. Она подняла руки, слова: «Успокойся, все будет хорошо» – вылетели из ее рта. Я запомнила брызги крови на отвороте ее белого лабораторного халата и как она умоляет: «Клэнси, пожалуйста, нет, Клэнси», и опускается на пол, а он сжигает все вокруг, громит ее оборудование.

А вот этого я раньше не видела – того, как он сдавил руками ее шею. Я буквально чувствовала ее учащенный пульс под моими пальцами, стоило лишь слегка усилить нажим. Неужели… он собирался…

Но вместо этого мои руки скользнули вверх, сжав ее лицо. Нет слов описать, что я увидела потом: чтение мыслей внутри чтения мыслей, взрыв воспоминаний внутри воспоминания. Жар за спиной становился невыносимым, но я не отпускала ее, искажая, ломая, разрушая каждую мысль в голове этой женщины.

Выстрел разорвал связь, и боль пронзила мою правую руку. Я отвернулась от бледного лица матери, позволив той рухнуть на пол, и увидела, как в дверь врываются две темные фигуры. В стекле вокруг нас отражались колеблющиеся отблески огня. Странные, завораживающие отблески огня были последним, что я запомнила, прежде чем я убежала.

Меня вышвырнуло из его сознания с такой силой, что я упала почти навзничь, стукнувшись головой о стену у меня за спиной. Клэнси лежал на полу, постаравшись отползти от меня как можно дальше. Парень повернулся лицом к стене, и я видела, как ходит ходуном его грудь. Нас разделяла опрокинутая на бок койка.

– Убирайся, – прорычал он. – Убирайся!

И я почти бегом выскочила из отсека. Дрожащими руками я открыла первый замок, а он, все выкрикивал это слово. Дверь открылась с другой стороны, и я в кого-то врезалась. И услышав, как она захлопнулась за мной, принялась вырываться из державших меня рук.

– Это я, это всего лишь я… – Толстяк потащил меня по небольшому коридору к выходу через стеллаж для бумаг. Я вцепилась в его руку. В голове крутилась мешанина из мыслей и чувств, которые даже не были моими.

Ноги начали отказывать еще до того, как мы дошли до второго выхода. Толстяк запер дверь и еще пару раз ее дернул, чтобы убедиться, что она надежно закрыта.

– Руби? – позвал меня он: его лицо раздвоилось, превратилось в три, потом в четыре… Мы дошли до конца коридора. И все это время я почти висела на нем, дрожа от усилий, которые помогали оставаться в вертикальном положении. Толстяк открыл одну из спален и втащил меня внутрь.

Я сползла по ближайшей стене, с каждым выдохом пытаясь избавиться от голоса Клэнси, звучавшего в ушах. Толстяк присел передо мной, не отрывая от меня глаз. Сколько он услышал? Сколько из услышанного он по-настоящему понял?

Ты переиграла Клэнси на его поле. Я никогда и не надеялась, что моих способностей на это хватит. Чтобы одолеть его, мне удалось стать им. И обещая сделать все возможное, чтобы найти информацию о Лилиан, я никогда не представляла… этого. Что я окажусь на такое способна.

Не думай об этом. Я получила то, за чем пришла. Я получила подтверждение, которое мне было нужно.

– Она все еще с Лигой, – проговорила я, опережая его вопрос. – В конце концов ее забрали с собой.

– Первую леди? Так значит, Клэнси ее не убил?

Я покачала головой.

– Он поступил с ней намного хуже.

Когда я пошла искать Коула, он уже ушел. Сенатор Круз сообщила мне эту новость, когда я встретила ее в коридоре верхнего этажа.

– Он отправился на встречу с другом, который по-прежнему связан с Лигой – узнать, есть ли какая-то информация об арестованных агентах, – сказала сенатор. – Он просил тебе передать, чтобы ты не беспокоилась и что он вернется сегодня вечером.

Конечно, он не взял с собой одноразовый мобильный – так что я никак не могла связаться с ним, чтобы спросить, не сможет ли он вытащить из того же «друга» информацию о местонахождении Лилиан Грей.

Если она все еще находилась в Лиге, где ее держали? Она проводила свое исследование рядом со штаб-квартирой в Джорджии, и для ее защиты были выделены лишь несколько агентов. Стали бы ее перевозить в штаб-квартиру в Канзасе вместе с остальными, когда прежнее место было закрыто?

Проходя мимо спортивного зала, я с изумлением обнаружила, что Зу, Томми, Пэт и еще несколько детей, пытаются разобраться с тренажерами.

– Извини, – отважился высказаться Пэт, буквально отпрыгнув от оборудования для силовых тренировок. – Мы просто… ничего не делали. И мы хотели что-то сделать. Поэтому, понимаешь, мы пойдем – я и Томми.

– Пойдете? – повторила я.

Томми тут же возник рядом с приятелем, его ярко-рыжие волосы блестели в свете неприкрытых абажурами ламп.

– Мы вызвались добровольцами. В Оазис. Прости, мы проголосовали после того, как ты, ну, ушла.

Ага. Я оценивающе посмотрела на этих двоих. Когда Томми поежился под моим пристальным взглядом, Пэт пихнул его в бок, чтобы он это прекратил, заставив поднять выше голову, – я улыбнулась.

– Готовы выучить несколько приемов самообороны? – спросила я.

Думаю, если бы я вытащила из кармана конфеты, это бы не вызвало у них такой же радости. Другие дети тоже оторвались от изучения тренажеров и подбежали к матам, где я скомандовала им выстроиться в ряд. Я показала упражнения на растяжку, научила, как освобождаться от разного вида захватов, если кто-то попытается их поймать, и продемонстрировала – многократно, – как перебросить кого-то через плечо, если ты не Синий. И когда через несколько часов мы закончили, даже не знаю, кто был больше доволен тем, как прошел день – я или они.

Наконец, Коул объявил о своем возвращении, трижды постучав в дверь тоннеля. Отшвырнув древние документы об операциях, которые просматривала, я выбежала из бывшего кабинета Албана и отперла дверь. Поднимаясь по лестнице, он сдержанно, но неуверенно улыбнулся мне.

– Остальные тоже вернулись, – сказал Коул. – Я велел им перенести все на погрузочную площадку в гараже. Можешь собрать детей, чтобы они помогли затащить все это добро внутрь? Я войду туда первым и перережу цепь, чтобы мы могли открыть проклятую дверь…

– Коул! – почти выкрикнула я, когда он уже уходил.

Парень остановился, помялся и взглянул на меня.

– Прости, Конфетка. Они ищут агентов, но они тоже не знают. Лиам сам связался с Гарри, потому что этим утром он вышел со мной на связь и сказал, что попробует поспрашивать. Гарри когда-то служил в спецназе и до сих пор имеет немало связей в различных ветвях армии и властей.

Упоминание о его отчиме снова пробудило в моей памяти картины, которые я видела в сознании Коула, и боль ворохнулась внутри. Человек из его воспоминания, его биологический отец, так «улыбался», глядя на их мать…

– Ладно, – тихо сказала я. – Спасибо, что попытался.

Он неровно выдохнул и демонстративно пожал плечами.

– Ты… в порядке?

– Ага, – ответила я. – Сейчас соберу остальных. Встретимся внизу.

Холодный ночной воздух наполнял склад чистым, бодрящим запахом, который проник даже в тоннель. Дверь на другом конце была уже открыта. Но оказавшись внутри, я, как громом пораженная, застыла на месте.

Все помещение выглядело так, будто его отчистили с помощью специального оборудования, убив на это не один час. На самом деле убрать весь мусор из здания не удалось – это привлекло бы слишком много нежелательного внимания. Но он был весь собран вдоль стен в аккуратные кучи. Стеллажи расставлены рядами, из сломанных кроватей были сделаны новые полки, а из обнаруженных инструментов оборудовали рабочее место. Подъемник и остатки машины так и остались в центре открытого пространства, но это место теперь выглядело не таким убитым. А к машине даже прикрутили колеса.

Два больших внедорожника и один белый фургон заехали на погрузочную площадку и припарковались внутри. Я подбежала к Лиаму и Вайде, которые с помощью своих способностей доставали ящики из грузовиков и ставили их поодаль.

Когда я подошла, Лиам поднял взгляд, и на его лице появилась знакомая улыбка. Он помахал рукой группе, которая шла за мной.

– Мы все рассортировали. Компьютеры и электроника вон там…

Со стороны кого-то из Зеленых донесся отчетливый стон блаженства, который заставил Лиама усмехнуться.

– Еда и вода здесь. Там должны быть несколько мешков с одеждой, постельным бельем. Нет, нет, оставь это в белом фургоне! – крикнул он и подбежал к машине, чтобы захлопнуть дверцу. – Это… Коул сказал, что сам разберется с этим грузом.

Очевидно, там было пополнение запасов нашего оружейного склада.

Вайда была… равнодушной. Ее лицо лишь иногда вспыхивало проблесками раздражения, когда Толстяк осыпал ее бесконечными вопросами. Подавленная и отстраненная… понимала ли она вообще, что делает.

Ко мне подбежала Зу – вопросительный взгляд ее темных глаз встретился с моим. Я хотела сказать ей, чтобы она не беспокоилась. Я уже знаю: чем тяжелее груз на сердце, тем сильнее нужно стать, чтобы жить с ним и дальше. Но сейчас я хотела лишь одного – обнять Вайду, даже рискуя заработать хук в челюсть. И я попыталась.

И она мне позволила.

Ее руки остались прижатыми к телу, стиснутыми в моих крепких объятиях. Медленно она высвободила их и прижала к моей спине. Я почувствовала на ее коже запах пыли и морской соли, смешанный с выхлопными газами, и сразу пожалела, что не догадалась вызваться вместо нее, дав ей день, чтобы прийти в себя.

– К черту, мы обязательно вернем ее, – твердо сказала Вайда. – Я сожгу дом Грея до основания. Если она пострадает, я вырву его сердце и съем его.

Я кивнула.

– Тебе, кстати, не стоит есть сырое мясо, – заметил Толстяк. – Оно может переносить патогены…

Мы обе медленно повернулись к нему. Он опустил на землю системный блок, который держал в руках, и попятился.

– Канадцы сделали свое дело, верно? – Сенатор Круз осмотрела добычу, прохаживаясь между грудами ящиков.

– Что они хотят получить взамен? – спросил кто-то из детей.

– Об этом не беспокойтесь, – ответила сенатор. – О репарациях пока речи не идет. Мы это называем услугой. О… бензина не дали?

– Они прислали целый бак, – сказал Лиам. – Но мы спрятали его за баром, потому что он не поместится на эту разгрузочную площадку. К тому же я… ну, буду чувствовать себя некомфортно, если неподалеку будет тонна взрывоопасного вещества.

– Верно подмечено, – кивнула Анабель Круз, негромко рассмеявшись.

– Похоже, они действительно серьезно к этому отнеслись. Мы назначили новую точку разгрузки. Когда получится собрать еще, доставка будет уже туда. И еще дали это… – парень вытащил из кармана тонкий серебристый телефон, – для связи, когда новый контейнер будет готов.

– А баллончики с краской? – спросил Толстяк. – Их ты не забыл прихватить?

– А это для чего? – спросила я.

– Когда мы пошлем машины на поиски детей, – пояснил Лиам, активно жестикулируя, – наши группы будут помечать безопасные пути принятым у них дорожным кодом. Так мы и повысим вероятность того, что дети, о которых мы не знаем, последуют за ними и тоже доберутся сюда.

Улыбка на его лице всегда была заразительной. Я прикусила губу: он смотрел на меня, будто я – черт возьми – лучшее, что ему приходилось видеть.

Руби может забирать твои воспоминания…

– Отличная идея, – кивнула я, отводя взгляд.

– Ага… – он запнулся. – Спасибо?

Дети с удовольствием перетаскивали груз на Ранчо. Коул, прислонившись в задней двери белого фургона, наблюдал, как они снуют вокруг него.

– Погодите! – Толстяк и Лиам уже входили в тоннель следом за Зу и Хиной, но я ухватила их за рубашки. – Нам нужно кое о чем поговорить.

Должно быть, Коул и Вайда уловили напряжение в моем голосе, потому что тоже подошли к нам.

– Я… сегодня пообщалась с Клэнси, – сказала я. – Чтобы узнать, где его мать.

Коул распрямился.

– И?

– Она работала на каком-то объекте в Джорджии под защитой агентов из местного штаба. Похоже, ее вовремя утащили оттуда. Но лаборатория сгорела.

– Черт побери, девочка, – осторожно сказала Вайда, – ты уверена?

– Абсолютно. И я сомневаюсь, что ей позволят выбраться из-под колпака.

– Думаешь, ее прячут в Канзасе? – спросил Коул.

– Это имеет смысл, не так ли? В Лиге существовал протокол: если организация оказывается под ударом, оставшиеся силы и ресурсы возвращаются в центральное, безопасное место. После случая с Клэнси пойдут ли снова на риск, чтобы позволить ей оставаться снаружи. И она не тот пленник, которому позволят сбежать…

– А если ее обменять? – перебила Вайда. – Обмен пленными?

– Первую леди? – покачал головой Коул. – Нет, даже за сотню агентов. Я только не понимаю, почему этот козырь до сих пор не использовали – обычно в Лиге не стесняются использовать заложников, чтобы выдвигать требования.

– Ну… возможно, ее не хотят показывать на камеры, – отозвалась я.

– Поясни.

– Клэнси порылся в ее сознании. Хорошо так порылся.

– Пошаманил с ее мозгами? – уточнила Вайда. – Отлично. Плакали наши ответы.

– Ты хочешь добраться до нее. – Голос Лиама прозвучал негромко, и я ясно слышала в нем нотки невысказанного неудовольствия. – Ты думаешь, что сможешь исправить то, что он сделал.

Я кивнула.

– Хочешь сказать, ты собираешься послать группу захвата в защищенное убежище, которое охраняют сотни обученных бывших военных, которые специализируются на пытках и терроризме… потому что у тебя есть теория, – уточнил Коул.

– Если Лилиан там нет, по крайней мере, мы узнаем, где она, – сказала я. – Мы быстро проникнем туда и исчезнем. Нам же известно, где находится канзасская штаб-квартира. Для того, чтобы разведать ситуацию, достаточно двоих. Если это покажется слишком опасным, мы отступим. Если мы найдем ее и я смогу ей помочь, то получим все ответы насчет лекарства. Если нет, тогда… у нас будет кого обменять на Кейт.

Внезапно операцией заинтересовалась Вайда.

– Пообещай мне, что мы в итоге все равно обменяем ее на Кейт, и я в деле. Мы с тобой, мы можем это сделать. Тут нет ничего такого, чего мы раньше уже не делали десятки раз.

Толстяк застонал, подавленно прикрыв лицо рукой.

– Только без подробностей. От этого только хуже.

– Руби идти не может, – вмешался Коул. – Она нужна здесь. Чтобы разобраться с этим.

Я открыла рот, чтобы возразить.

– Погоди, погоди, погоди… погоди! – перебил его Лиам. – Помедленнее. Несколько часов назад вы боялись, что агент Коннер выдаст местоположение Ранчо. Но что, если агенты выдали местоположение канзасской штаб-квартиры? Что, если там уже никого нет?

– Тогда мы пойдем по следу, – заявила Вайда. – Хотя я ставлю сотню баксов на то, что эти самодовольные сволочи чувствуют себя слишком неуязвимыми и защищенными, чтобы в спешке сбегать. Они все еще там – сотня баксов.

Я повернулась к Коулу.

– Если кому-то придется носить ему еду, это должен быть ты. Гарантирую, что некоторое время ему не захочется видеть мою физиономию.

Коул заинтересованно посмотрел на меня, но одобрительного кивка я не дождалась.

– Нет, ты нужна здесь. Если не для этого, то для организации нападения на лагерь.

– Это займет только несколько дней, – возразила я.

– Нет, и точка.

Остальные неловко переминались с ноги на ногу, заметив, как мы с Коулом играем в гляделки.

– Я бы предложил себя, но я уже всем сказал, что займусь поиском детей, – сказал Лиам, проводя рукой по взлохмаченным волосам. – Я хочу сам отправиться наружу и попытаться найти группу Оливии. Кажется, у меня есть идея насчет того, где они могут быть.

– Правда? – спросила я.

Оливия, Брэтт и остальные дети, которых мы встретили в Нэшвилле, имели боевой опыт. Если они захотят помочь, их помощь будет бесценной.

Толстяк расправил свою ветровку, застегнул ее и с поразительной убежденностью сказал:

– С Вайдой пойду я.

На мгновение повисла полная, абсолютная тишина.

– Ох, нет, спасибо, – отмерев, отреагировала Вайда. – Пожалуй, будет полезнее, если я возьму с собой кухонное полотенце.

– У меня сохранились документы охотника за головами – нужно только где-то сделать новое удостоверение личности, – настаивал парень, обращаясь скорее к ней, чем к остальным.

– Ты? Ты был охотником за головами? – заулыбался Коул, но тут же заметил, что остальные не смеются. – Ух ты, тогда ладно. Почему нет? Продолжай.

– Я могу получить доступ к их сети и системе GPS, чтобы убедиться, что они не висят у нас на хвосте. – Толстяк повернулся к Вайде. – К тому же, черт возьми, может, ты вся такая бесшумная и можешь проникнуть в здание, чтобы извлечь оттуда эту женщину. Но я могу безопасно доставить нас туда и обратно. Я занимался этим месяцами, и никто не обратил на меня внимания, ни разу, даже СПП.

– Может, потому что твое уродское лицо сразу их ослепляло, – пробормотала она.

– Правда? Шутки про внешность? – прошипел он. – Неужели твой запас острот наконец-то иссяк.

Лиам встал между ними, заслонив их друг от друга. Но эти двое все равно продолжали негромко переругиваться.

– Смотри, Вайда, я рад бы ударить по рукам, но, подруга, шансы провернуть все это, на самом деле, не так уж велики, – размышлял вслух Коул. – И если тебя поймают? Как ты тогда будешь выкручиваться?

– Скажу, что мне до смерти надоело ваше трусливое дерьмо и что я была готова пойти на настоящий риск, если он мог по-крупному окупиться, – с нажимом сказала она. – Моя «выгода» с их точки зрения будет в том, что я хочу поступить к ним на службу.

– Пожалуй, это довольно правдоподобно, – поддержала я.

Цель Вайды была не в том, чтобы получить лекарство. Для нее это был реальный способ приблизить возвращение Кейт. Потому она так упорно рвалась вытащить Лилиан Грей. Хотела бы я иметь такую же уверенность. И позволить себе надежду, что Кейт не убьют, а мы успеем. Но какой в этом смысл? Проще принять горестную определенность, чем жить на обжигающем краю веры в чудо.

– Хорошо, Вайда. Хорошо. Ты можешь пойти, если возьмешь с собой этого всезнайку-ищейку. Неоправданный риск нам не нужен. Ты поняла?

Я почти что сказала ему, что у этих двоих абсолютно противоположные определения «неоправданного риска», но решила держать язык за зубами. Мне не хотелось думать о том, как долго я их не увижу, и о том, что может случится в пути. Но если мы собирались пойти на крупный риск, деваться было некуда.

– Вы же поняли, – сказала Вайда. – Если вы думаете, что я могу упустить хоть один шанс вернуть Кейт, вы, должно быть, обкурились.

– Если бы, дорогуша.

Коул, Лиам и я работали молча, перетаскивая по одному ящики с оружием. В кои-то веки я была благодарна за это неловкое молчание. Пусть напряжение между нами наполняло воздух электричеством, еще одна ссора была бы невыразимо хуже. В какой-то момент я наклонилась вперед, чтобы взять винтовку и переложить ее на положенное место в хранилище оружия, и мой свитер немного задрался. Лиам одернул его. Он никак не прокомментировал синяки на моей шее, только снова расправил воротник и отвернулся. Когда мы закончили, он первым вышел из комнаты, прошел через двойные двери, судя по всему, направляясь обратно в гараж.

Я двинулась за ним, по дороге заглядывая в спальни. Большинство детей уже готовились ко сну, но дверь в нашу комнату была открыта. Там был только Толстяк, который уже вырубился даже с включенным светом. На груди у него лежала книга. Я улыбнулась и потянулась к выключателю, но тут заметила маленькую разноцветную коробочку на кровати Вайды.

Догадаться, куда она пошла, было несложно. Пакетик с краской для волос был надорван, что могло означать только одно.

Вентиляция в ванных комнатах работала плохо, и нам приходилось оставлять дверь приоткрытой, иначе душевая превращалась в парилку. И сейчас оттуда вырывался такой густой пар, что у меня закружилась голова.

– Все в порядке, понимаешь, – говорила Вайда, – но Зи, это действительно дерьмовый способ жить.

Я помедлила у двери и, привалившись к ней, наклонилась вперед, вслушиваясь в их односторонний разговор.

– И да, разве это тебя не бесит? – продолжала Вайда. – Разве нет вещей, которые достаточно важны, чтобы произнести их вслух. Конечно, ты можешь все это написать, не пойми меня неправильно, но как ты вообще хочешь избавиться от этого дерьма, засевшего внутри, если ты не сможешь об этом поговорить? Я хочу сказать… слушай, Зу, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но единственный человек, которому от этого молчания только хуже, – это ты сама. Не давай никому этой власти. Не позволяй запретить тебе говорить. Есть люди, которых стоит помнить, о которых стоит говорить вслух. Ты имеешь значение. Ты заслуживаешь права говорить вслух, и чтобы другие люди к черту заткнулись и выслушали тебя. Ты умнее, чем девяносто процентов людей.

Я закрыла глаза, продолжая слушать.

– Ох, девочка, я тоже многого боюсь, – вздохнула Вайда. – И когда отправляюсь на операцию, мне страшновато. Ну, не так, чтобы в штаны наложить, но я боюсь того, что может случиться с другими, если я облажаюсь и не смогу их прикрыть. Наша подруга Ру задолжала мне лет пять моей жизни.

Она помолчала, видимо, ожидая, пока Зу что-то напишет.

– Но дело в том, что страх бесполезен. Он останавливает тебя в тот момент, когда тебе важнее всего идти вперед. И он существует только в твоей голове. Ты можешь ненавидеть себя за то, что боишься. Но все равно это означает, что ты позволяешь страху контролировать твою жизнь. Разве ты не устала от того, как одна и та же хрень повторяется снова и снова? Оно будет постоянно тянуть тебя вниз.

Еще одна пауза; достаточно длинная, чтобы я снова потянула за створку.

– Люди постоянно уходят и приходят – такова жизнь, – сдавленно проговорила Вайда. – Кто-то пообещает, что скоро вернется, а потом уйдет, и ты никогда его не увидишь. У нас здесь хорошая команда. А знаешь, почему она такая сильная? Потому что мы ее выбрали. Мы ее создали. Моя сестра не такая, как твои родители, но она тоже бросила меня. Эта сучка выдала мое местонахождение ради награды, но я не позволю ей победить. Она не выбрала меня, и теперь я выбираю другую семью.

Я подождала, пока Вайда снова не начнет напевать себе под нос, и только тогда проскользнула внутрь.

– Привет, подруга, что такое? – Вайда подняла на меня взгляда.

В кои-то веки запах хлорки исходил не от чистящих средств, которыми мы отскребали душевые от грязи, а от густого крема, который Вайда втирала в свои короткие волосы. Она накинула на плечи старое драное полотенце, чтобы липкая масса, капающая с ее волос, не запачкала ее спортивный лифчик. Я не сразу смогла отвести глаза от рубцов на ее плечах. Они остались после ожогов, которые Вайда получила в Нэшвилле, когда мы дрались с Мейсоном. От их вида у меня внутри что-то сжалось.

Зу сидела на шкафчике рядом с ней, болтая ногами туда-сюда: белые носочки мелькали в воздухе. Она подняла две коробочки, которые держала в руках, и показала их мне: одна красная, другая синяя, а потом кивнула в сторону Вайды.

– Я заставила Бойскаута остановиться на обратном пути из Орегона, – объяснила Вайда, сняла полотенце со своих плеч и обмотала им узкие плечики Зу. – И я рада, что это сделала. Мне нужно нанести боевую раскраску, прежде чем завтра отправляться в бой.

Я посмотрела на ее отражение в зеркале.

– Отлично. Это будет тщательно спланированная, разумно осторожная разведывательная миссия. – Вайда приподняла бровь. – Ты уверена, что мы с тобой не можем попросту свалить сегодня вечером?

– Толстяк очень нужен, – напомнила я девушке. – Пожалуйста, постарайся, чтобы его не убили.

– Да-да, посмотрим. Все, что я могу сказать – неприятности случаются.

Прежде чем я успела придумать возражение, Вайда запустила руку в перчатке в чашку, в которой находилась смесь, зачерпнула немного и изобразила на волосах Зу тонкую полосу.

– Ох… – У меня из головы мгновенно выветрились все остальные мысли, и все тревоги быстро свелись к тому, как Лиам – и, что еще хуже, Толстяк – отреагируют на такие перемены.

Зу оглянулась, посмотрев в зеркало, и нетерпеливо махнула рукой, как бы говоря: больше! Вайда покачала головой.

– Начнем с этого и посмотрим, понравится ли тебе. Ты выбрала цвет?

– Ей понравился бы розовый, – сказала я. Зу резко повернулась, чтобы снова посмотреть на Вайду: ее глаза расширились от осознания такой возможности.

Вайда наклонила голову набок, разглядывая две коробочки.

– Я могу попробовать смешать их в отдельной емкости и использовать немного меньше красной краски, чем обычно. Может не сработать, но попробовать стоит.

Зу яростно закивала, одарив меня широкой улыбкой.

– Малыш Чарли меня убьет, – пропела Вайда, откидываясь на шкафчик. – Но нам наплевать с высокой колокольни на то, что думают мальчишки, верно, подруга?

Я потрясенно расхохоталась.

– Малыш Чарли?

– Ну… Я имею в виду, его же зовут Чарльз, верно? – быстро сказала Вайда, пристально посмотрев на мое отражение. – А что, Толстяк лучше?

– Хороший аргумент, – кивнула я. – Что ж… тогда я пошла…

– Где пожар, дорогуша? – спросила Вайда, запрыгнув на шкафчик рядом с Зу. – Посиди с нами немного. Не так уж часто мы тебя и видим.

Я помедлила, понимая, что мне все еще нужно было найти Лиама. Но как я могла сказать «нет», когда впервые за много дней Зу почти вернулась к себе прежней? Как я могла отказаться от возможности видеть их лица?

– Отлично, – сказала я, протянув руку к мисочке с краской. – Давай посмотрим, сможем ли мы приготовить для тебя идеальный розовый…

Глава тринадцатая

Пролежав без сна в темноте три часа, считая вдохи и выдохи храпящего Толстяка в ожидании, когда придет Лиам, я наконец заставила себя встать с жесткого матраса и выйти в коридор. Я бы не стала беспокоить его, но мне нужно было просто… убедиться, что он там, где я думаю.

Музыка, которая растекалась по тоннелю, ведущему к гаражу, была убедительным свидетельством того, что я на правильном пути. Rolling Stones. Мик Джаггер проникновенно пел о диких лошадях, и обещание в его голосе заставило меня остановиться прямо перед дверью.

Я подумала о диске, который Лиам принес для меня, о записке, которая по-прежнему была спрятана внутри, и почувствовала, как разрываюсь между желанием войти и порывом немедленно сбежать обратно в спальню, забраться под одеяло и притвориться, что меня нет.

Лиам был не один. Какая-то девочка работала за столом у противоположной стены, но я не видела, чем она занята. Несколько детей играли на полу в карты на расстеленном одеяле. Странно, что они выбрали это место, а не просторную комнату на первом этаже, где было гораздо теплее и можно было сесть за стол.

Я сделала шаг вперед, обхватив себя руками и потирая предплечья. Подошва ботинка к чему-то прилипла. Я посмотрела вниз и тут же отпрыгнула в сторону. Огромный белый полумесяц. Похоже, его нарисовали совсем недавно.

Лиам сидел на корточках, спиной ко мне, и возился с мотоциклом, который мы нашли. Серая корка грязи исчезла, и отполированные серебристые детали блестели, контрастируя с черными панелями, которые он тоже отчистил. Мотоцикл выглядел так, будто его только что привезли домой после покупки.

Поднявшись, парень потянулся за куском плотной пленки и начал оборачивать ею сиденье, закрывая порванную кожу.

– Мне нравится, что ты сделал с этим местом! – Я попыталась перекричать Мика Джаггера. Приемник стоял рядом, но мне почему-то показалось, что я не имею права сделать звук тише. Обычно музыку включают так громко, чтобы утопить в ней все и вся, чтобы ритм окружил тебя, словно щит.

Лиам вскочил, застигнутый врасплох. На его белой рубашке виднелись пятна масла и пыли, и он даже ухитрился испачкать лоб и щеку. Парень смотрел на меня, и в его обезоруживающем взгляде я видела одну только доброту. И я невыносимо сильно захотела подойти к нему, взять в руки его лицо и целовать его, целовать и целовать, пока его беззаботная улыбка не вернется. Так сильно, что я забыла обо всем, и о том, почему не могу это сделать. Я все еще думала о лопнувших шинах, носках и песнях Beach Boys, пока он не спросил:

– Что случилось?

– Ничего, – выговорила я. – Я просто… просто беспокоилась, что, когда выключили свет, ты все не возвращался. Я хотела…

– Убедиться, что я не сбежал? Правда? – Лиам уже снова повернулся к мотоциклу, но вдруг остановился, хлопнув рукой ко лбу. – О черт. Я ведь так и сделал, да? Это было… не в Нэшвилле, верно?

Небольшой пузырь приятных воспоминаний лопнул, как всплывший на поверхность пузырек воздуха.

– Это было в Оклахоме, в национальном парке.

– Верно. Верно. Те последние дни все в тумане. Как раз перед тем, как ты… – Он неловко махнул рукой. – Прости. Хорошо бы добыть сюда часы.

Мой взгляд скользил по его лицу, профилю, линии подбородка, и страшная догадка пригвоздила меня к полу: Мне здесь не рады.

– Ну ладно, хорошо, – сказала я, добавив в голос нотки пугающей жизнерадостности. – Ладно… мне тогда просто нужно… нужно идти…

Когда я наконец договорила эту фразу, у меня першило в горле, все сказанное прозвучало полной бессмыслицей. Глупо, так глупо. Я хотела иметь личное пространство? И я не все готова была с ним обсуждать, а теперь казалось, будто я вообще разучилась с ним говорить.

Я отвернулась, но музыка вдруг стала тише.

– Я думаю называть ее Прелестной Ритой. Что думаешь?

Несмотря ни на что, я почувствовала, что улыбаюсь.

– Как в песне The Beatles[13]?

Лиам взобрался на сиденье мотоцикла, вытянув перед собой ноги, и скрестил руки на груди. Вот это и есть лучшее, что я когда-либо видела. Впервые за несколько месяцев Лиам напоминал себя прежнего: от непокорных волос, которые он постоянно приглаживал рукой, до низко посаженных джинсов, перехваченных ремнем на бедрах.

– Подходит, верно? – спросил он, продемонстрировав мне самую незаметную, самую милую улыбку.

– А разве Рита – не работница автостоянки? – спросила я, подходя к нему обратно, ощущая, как сердце колотится о грудную клетку.

Лиам так пристально смотрел на меня, что я чуть не споткнулась, запутавшись в своих непослушных ногах. И когда он протянул ко мне руки, я готова была взорваться от мгновенно затопившего меня тепла.

Я шагнула в его объятия и прислонилась к его плечу.

– Верно, – согласился он тихо. – Но она такая милая.

Мои ладони скользнули по его спине. Его кожа была такой теплой, как я и представляла. Я хотела спросить его о поездке, о том, с кем они встречались. Но на самом деле я просто хотела чувствовать, как он обнимает меня, целует мои волосы, щеку.

Я отклонилась назад и посмотрела ему в лицо. Лиам сунул руку в задний карман моих джинсов. Он не отрывал от меня глаз, а я попыталась оттереть масло с его лица.

– Черт, – он с усмешкой качнул головой. – Сильно вымазался?

Ты идеален. Мой взгляд и пальцы скользнули ниже, к бледному шраму в правом уголке рта, и я ощутила первое прикосновение чего-то темного, давящего, скрытого где-то на задворках сознания.

– Откуда у тебя это шрам? – спросила я. Мне нужно было услышать это от него – как подтверждение того, что я подсмотрела в памяти Коула. – Я никогда раньше тебя не спрашивала.

– И хорошо, – откликнулся Лиам, поймал мою руку и сжал ее. – Ничего веселого в этом нет. Этот шрам у меня с детства. Коул сказал, что он столкнул меня со своей кровати. Тогда-то я его заработал.

Я прикрыла глаза и тихонько выдохнула. И когда Лиам поцеловал меня, я позволила этому наслаждению прогнать правду прочь.

– Коул сказал, ты позвонил Гарри, чтобы тот помог узнать, куда перевезли Кейт, – сказала я. – Спасибо! Огромное тебе спасибо. Я же знаю, ты пытаешься держать родителей подальше от всего этого.

Лиам рассмеялся.

– Как будто я могу помешать Гарри или маме впутываться в неприятности. История Зу это вполне убедительно доказала.

– Тебе удалось поговорить с ними?

– Ага, я использовал один из запасных одноразовых телефонов, – кивнул он. – Было чудесно услышать их голоса. С тех пор, как мы последний раз разговаривали, кажется, прошла вечность.

Я гладила его по руке. Я была от него в восторге – совершенно искренне, намного сильнее, чем ожидала от себя. По крайней мере, настолько, чтобы не обращать внимания на мелкие уколы зависти в моем сердце, которое по-прежнему страдало.

– Я боялся, что Коул не примет помощь от Гарри, – продолжил Лиам. – Эти двое бодаются с самого первого дня.

– Почему? – удивилась я.

Если Коул ненавидел своего биологического отца так сильно, как я думаю, что же не устраивало его в Гарри?

Парень пожал плечами.

– Когда мы были младше, Коул уже тогда демонстрировал крутой нрав, а у мамы, после всего, что случилось с нашим биологическим папочкой, не хватало жесткости, чтобы его приструнить. Так что этим пришлось заняться Гарри. Он прекрасный, любящий, невероятно веселый человек, но он может быть строгим. Он провел много лет на военной службе.

– А Коул никогда не любил, чтобы ему указывали, что делать, – закончила я.

Но причина была не только в этом. Случилось это перерождение, и он развил пугающие способности, выдерживая постоянную борьбу с самим собой, чтобы контролировать свою силу. Так что большую часть детства Коул боялся, что его раскроют, и от этого злился. Я с трудом сглотнула комок в горле, не в силах что-то сказать. Если бы он просто рассказал Лиаму…

– Думаю, что он был… Может, то, что я сейчас скажу, полная чушь. Но я не знаю, доверял ли мой брат отчиму хотя бы в чем-то. В отличие от меня Коул помнит, каково это было, когда мы жили с нашим родным отцом. Брат хочет защитить маму, и я его понимаю. Но, похоже, он все время ждет, что Гарри рано или поздно окажется совсем не тем, за кого себя выдавал. И сделает что-то ужасное. Но этого не произойдет никогда. Я думаю, Коул на самом деле присоединился к Лиге просто Гарри назло.

– Может, теперь, когда мы будем работать вместе, Коул научится доверять ему? – предположила я.

– Гарри на это надеется. И, чтобы ты знала, я тоже. – Лиам коснулся губами моих волос и отстранился. – Ну ладно. Я просто полностью выжат…

Я совсем не устала, и у меня возникло подозрение, что на самом деле и он тоже нет. Я поцеловала шрам в уголке его губ, провела руками по его шее и зарылась пальцами в волосы. Его ярко-голубые глаза будто потемнели, когда он наклонился навстречу мне.

Кто-то кашлянул у нас за спиной.

И еще один раз.

Лиам пробормотал что-то нетипично грубое для него себе под нос и отступил назад. Он покраснел, и глаза его пылали раздражением.

– Да?

Это оказалась та самая девочка, которая с чем-то возилась в углу. Синяя, которая попала сюда с разношерстной группой Зу. Ее звали Элизабет. Лиза.

– Я закончила, но… Боюсь, он получился больше похож на белый банан? – Девочка протянула нам черный шлем, на котором сбоку было нарисовано нечто, напоминающее белый полумесяц.

Рука Лиама сжалась на моем запястье.

– Отлично получилось, – сказал он.

– Ну, ты-то знаешь, что это должно быть. А если она не догадается? – тревожилась Лиза.

– Она?

– Наш контакт, – быстро пояснил Лиам, – контакт сенатора Круз, я имею в виду. Когда я поеду забирать припасы, сенатор хотела, чтобы меня было проще узнать.

– Но разве ты собираешься взять мотоцикл? – удивилась я. – А не грузовик или машину побольше?

Помедлив, Лиам слез с сиденья. Я заметила, что он заставил себя улыбнуться.

– Зависит от ситуации. Мы нарисуем такой же и на двери грузовиков.

Я не понимала, в чем именно было дело. Странная интонация в его голосе, то, какой взвинченной была Лиза, ее бледное лицо, как он быстро взял меня за руку и повел обратно в тоннель. Каждый вопрос, который рождался в моем сознании, неизменно заканчивался взглядом на лицо Лиама, попыткой понять, что оно выражает. Хорошее или плохое. Рассматривая его бесстрастное выражение, плохо различимое в полутьме длинного прохода, я осознала правду.

У него тоже были свои секреты.

Вайда и Толстяк ушли следующим утром, задолго до восхода солнца. Мы с Лиамом и Зу собрались вместе, чтобы проводить их до выхода из тоннеля. С того момента, как прозвенел будильник в часах Лиама, эти двое не переставали громко пререкаться. Так что, хотели мы этого или нет, но больше поспать не удалось. Нико и Коул тоже показались через пару минут, оба бледные и до изнеможения уставшие. Но не из-за того, что им пришлось встать в такую безбожную рань, а из-за того, что они вообще еще не ложились. И то, как старательно они не смотрели нам в глаза, заставило меня стиснуть зубы. Когда я спросила Коула, что происходит, он ответил коротким:

– Поговорим об этом после.

Когда Вайда вместе с Лиамом и Коулом в последний раз подошла к карте, я отвела Толстяка в сторону и потащила его в другой конец зала. Я видела, что он трудом изображает хладнокровие. Всегда рациональный, слепо следующий за логикой, он не умел справляться с теми мощными эмоциями, которые шли вразрез с его сущностью. И скорее всего, он боялся не столько за себя, сколько переживал, что может случиться здесь, пока они с Вайдой отсутствуют.

– Не делай глупостей, – тут же заговорил он. – Будь осторожна. Позаботься о том, чтобы сразу обратиться за надлежащей медицинской помощью…

– Разве не я сейчас должна поучать тебя на этот счет? – спросила я.

– Йей, нет времени болтать и обниматься! – крикнула Вайда. – Пора за дело!

Толстяк поднял палец, показывая остальным, что нам нужна еще минутка. Вайда нетерпеливо фыркнула, а потом показала ему совсем другой палец.

– Друзья, не сомневаюсь, что вы можете справиться, – начала я, – но если при этом не придушите друг друга. А вот на этот счет у меня большие сомнения!

– Ну, у нас примерно равные силы, – рассудительно ответил Толстяк. – У нее есть мускулы, а у меня – мозги. Либо мы оба вернемся, либо ни один из нас, потому что мы перегрызем друг другу горло.

– Даже не шути об этом, – прошептала я.

– Приходится, иначе я начну плакать. – Внезапно лицо Толстяка стало таким же опустошенным, какой ощущала себя и я.

– Ты не обязан идти, если не хочешь, – быстро проговорила я. – Еще не поздно отказаться.

– Разве? Кроме того, мне тоже приходится нести свой груз. – Парень пожал плечами с выражением безразличия, которое я почти никогда у него не видела. Его голос звучал напряженно, словно огромный ком стоял в горле.

– И с тобой, и с Вайдой будет все в порядке, – сказала я, положив руки ему на плечи и заставив его посмотреть мне в глаза. – У тебя все под контролем. Вы оба будете действовать осторожно и быстро и вернетесь целыми и невредимыми.

Толстяк повернулся спиной к Вайде. Не знаю, кто бы еще мог, как она, передвигаться практически бесшумно, точно хищник, который крадется за своей добычей.

– Что ж, – и парень страдальчески вздохнул, – надеюсь, если не целыми, то разрезанными не больше, чем на две части.

Что бы Вайда ни говорила, она терпеливо ждала, пока Толстяк, опустившись на колени, поговорит с Зу, потом крепко хлопнет по спине Лиама. Коул отпер дверь, впустив в коридор порыв холодного воздуха, и отступил назад, пропуская Толстяка.

Я верила, что все будет в порядке. Но мне приходилось изо всех сил бороться с желанием догнать их в тоннеле, закрыв собой выход. Я прижала руку к груди, стараясь сдержать панику. Но Зу еще так не умела. Она вырвалась из хватки державшего его за руку Лиама, отпихнула Коула, который запирал за ними дверь. И к тому моменту, когда мы тоже до них добежали, девочка хваталась за их рюкзаки, упираясь ногами в бетонный пол, и беззвучно плакала так, что у меня разрывалось сердце. Я еще не видела, чтобы она так плакала. Она мотала головой, ее губы двигались в безмолвной мольбе. Толстяк ошарашенно оглянулся на нас.

Зу была самой сильной из нас: если ужас или печаль выбивали ее из колеи, она быстрее всех справлялась с ними. Какие бы стены она ни строила, чтобы не дать чувствам перелиться через край, сегодня их оказалось недостаточно, чтобы сдержать отчаянный страх. И это наполнило меня отчаянием. От желания тоже разрыдаться у меня саднило в горле.

Зу прижалась лицом к рюкзаку Толстяка.

– То, что случилось с тобой, с тем парнем… который вез тебя в Калифорнию, это было… – Вайда то и дело останавливалась, подбирая слова. – Это было дерьмово, и мне очень жаль, мне правда жаль, что с ним все это случилось. Но со мной и Малышом Чарли все будет не так. Мы вернемся. Никто из нас не оставит тебя здесь одну. Мы заботимся о нашей семье, верно?

Я не осознавала, что рука Лиама по-прежнему лежит у меня на плече, пока он его не стиснул. Его лицо было пепельно-серым.

Слова Вайды успокоили Зу, по крайней мере, она отпустила Толстяка и повернулась к девушке.

– Ты можешь доверять мне, Зи. Я тебя не подведу. Ладно?

Девочка кивнула, вытирая лицо рукавом. Вайда подставила ей кулак, но Зу опередила ее, обхватив шею старшей подруги своими худыми руками. Вайда что-то тихо сказала ей – так, чтобы никто не услышал. И когда Сузуми оторвалась от нее, она закивала с выражением яростной уверенности на лице. Потом она обняла и Толстяка тоже, оглянувшись, чтоб погрозить пальцем Вайде, будто говоря: «Веди себя прилично».

– Я же сказала, – ответила Вайда. – Я держу свои обещания.

Лиам повел Зу обратно, чтобы ей не пришлось смотреть, как за ушедшими закрывается дверь. И я видела, как девочка выпрямилась, сжав кулаки и подняв подбородок – совсем, как Вайда, когда та готовилась к драке.

– Давай пойдем что-нибудь съедим, ладно? – предложил Лиам Зу и посмотрел на меня. – Ты с нами?

Я покачала головой.

– Нужно принять душ и еще кое-что сделать. Я потом вас найду.

Лиам помахал рукой и вместе с Зу направился на нижний уровень, к кухне.

– Ладно, что происходит? – сразу спросила я. – Что случилось прошлой ночью?

– Проще тебе показать, – произнес Коул, когда мы шли к лестнице. Нико смотрел в пол, и от его вида у меня внутри все сжалось. Делать вид, что мне все равно, становилось слишком сложно.

Я пришла в компьютерный класс впервые после того, как вчера вечером поступила помощь из Канады. Там, где раньше стоял одинокий ноутбук, теперь было пять компьютеров. Еще три серебристых ноутбука лежали на столах, которые были по-прежнему отодвинуты к стене, чтобы в центре комнаты оставалось свободное пространство для обсуждения планов. Я заметила рядом со старым ноутбуком принтер и сканер. Нико, как обычно, выбрал себе место в дальнем углу комнаты. Коул сбросил распечатки нечитаемого кода с одного из ближайших стульев и предложил мне сесть.

Нико ввел пароль и открыл окно с еще более длинной строчкой кода.

– Почему-то это не кажется «проще», – прокомментировала я. – На что мы смотрим?

– Это логи нашего сервера, – сказал Нико. – Вчера мне показалось, что он тормозит, так что я попытался выявить и устранить проблему. Вот тут, справа… – он показал на экран. – Это означает, что кто-то отправил один из файлов, передавая его через FTP-протокол, на другой защищенный сервер.

– Какой файл? – спросила я.

– Это одно из видео об исследованиях, проводимых в Термонде, – сказал Коул.

– Но это не все. – Нико прокрутил содержимое окна. – В логах активности сервера есть перерывы, все они происходили между полуночью и четырьмя часами утра, в последние два дня.

– Это не из-за того, что все спали и никто не пользовался компьютером?

Нико покачал головой.

– Мы оставляем компьютеры, включенными на ночь, чтобы передавать информацию на удаленные резервные сервера – на случай, если на наших возникнут неполадки. Должны были быть большие вспышки активности. Но посмотри.

Большие вспышки активности действительно присутствовали на графике: они начались в семь часов вечера, резко прервались в два часа утра и возобновились через четыре часа, как раз примерно в то время, когда Нико или другой Зеленый первым вошел бы в комнату, чтобы приступить к своим дневным обязанностям.

– И нет никакого способа узнать, кто это сделал? – спросила я, прищурившись глядя на экран.

– Это был Зеленый? – сказал Нико.

– Это возможно был Зеленый, – уточнил Коул.

– Нет, – настаивал Нико. – Это обязательно был Зеленый. Сколько детей могут знать, как стереть логи активности сервера?

– Ладно, – вздохнула я. К несчастью, скорее всего, Нико был прав. – Но если столько труда было потрачено, чтобы скрыть эти данные, как же он все равно наследил?

Нико пожал плечами.

– Может, помешали? Или кто-то так торопился, что не хватило времени.

Коул задал еще один вопрос, который я уже не расслышала, потому что я словно оглохла. В ушах зашумела кровь. И чем дольше я смотрела на экран, тем больше все расплывалось перед глазами, и экран превращался в пустой светящийся квадрат.

– …думаешь? – Коул коснулся моего плеча, чтобы привлечь внимание, и я подпрыгнула от неожиданности.

– Извините, – быстро сказала я, избегая их взглядов. – Я устала. О чем ты сейчас спрашивал?

– Моя теория такова: в одном из компьютеров произошел сбой, или это проблема с сервером, – повторил Коул, с тревогой посмотрев на меня.

– Бритва Оккама[14], – сказал Нико. – Избегать лишних предположений. Самое простое – обычно и есть верное.

– Я ничего не знаю о какой-то там бритве, но куда, черт побери, дети могут отправлять собранные данные? – спросил Коул. – Кто настолько глуп, что попытается продать информацию, рискуя, что его возьмут за задницу и отправят в лагерь?

– Может, канзасская штаб-квартира так получает удаленный доступ к нашим файлам? – спросила я у Нико.

Он покачал головой.

– Нет, это кто-то из наших.

Проклятье. Мы с Коулом переглянулись.

– Хотелось бы верить, что это случайность, которая больше не повторится, – сказал он, – но продолжайте искать. Сообщите мне, если будет еще попытка, ладно?

Кто-то постучал в окно, выходившее в коридор. Кайли, одетая во все черное, волосы она забрала в пышный узел.

– А-а, – протянул Коул. – Сегодня утром мы отправляем несколько групп – попытаться найти тех детей в Монтане. Разберетесь с камерами без меня, ладно?

– Погоди, – остановила его я. – Они уходят прямо сейчас? Откуда взялись машины?

– Они возьмут внедорожник, который вчера разгрузил Ли, – сказал Коул, поднимаясь и потягиваясь.

Он пошел к двери, а я – следом за ним, слушая, как он сыплет инструкциями о тренировках и о том, какое оружие взять из сейфа завтра для тренировок.

Когда Коул удалился, я вернулась в компьютерный класс. Мое внимание привлекла белая доска уже частично заполненная, может, даже самим Коулом. Это было координаты лагерей, количество содержащихся там детей, число переведенных туда сотрудников СПП и прочее, и прочее – все, что могло найтись в файлах Лиги. Сведения были дополнены деталями из документов Клэнси – я заметила пометки о лагерных инспекторах, явно появившиеся позже.

Там же были основные детали плана нападения на Оазис. Мое имя стояло рядом с пунктом «Воздействие на надзирателя, который отвечает за коммуникации».

– Тебе не обязательно оставаться, – сказал Нико. – Я сам могу справиться.

– Я знаю. – Я взяла маркер, лежавший перед доской, и начала дописывать дополнительную информацию о Термонде, уточняя отдельные разделы этого плана.

– Это же твой план, – проговорил Нико, заглушая звук уютного урчания нового оборудования. – Верно? Мне показалось, это в твоем духе.

– Что ты имеешь в виду?

– Немного безрассудно. Умно, но недостаточно внимания к деталям.

– Действительно, – сухо бросила я и повернулась к нему.

Парень все это время сидел спиной ко мне, его плечи были напряжены. Конечно, я же выглядела чудовищем в его глазах. Мне показалось, будто вокруг меня очерчен круг радиусом в полтора метра, который Нико боится переступать. Мне стало не по себе, когда я вспомнила, как все это время с ним обращалась.

– И что бы ты сделал? – Я кивнула в сторону пустого места в графе «Атака» под словом «Термонд», стараясь не думать о том, как эта надпись действует на нас обоих.

Нико пристально посмотрел на меня, и понадобилось еще целых шестьдесят секунд неловкого молчания, прежде чем он сделал неуверенный шаг вперед.

– Неважно, что я думаю.

– Ты сказал, что я не уделяю внимания деталям, – напомнила я. – Что ты имел в виду?

Нико уставился вниз, ковыряя ботинком пол. Похоже, именно поэтому Вайда и обзывала Зеленых «птенчиками» – все они шаркали ногами.

– С планом «Оазис» все в порядке, – наконец выдавил мальчишка. – Он вполне сработает в своем нынешнем виде. Судя по размеру лагеря, там будет всего два или три инспектора, и тебе будет несложно вычислить, кто отвечает за безопасность и отправку отчетов об обстановке в их сеть. Но в Термонде это не сработает.

Я видела, как он заламывает руки, по-прежнему не в силах посмотреть на меня.

– Допустим, в контрольной башне сидят два десятка инспекторов? Мы можем это предположить, на основе… на основе файлов Клэнси. Башня находится в центре лагеря, а это означает, что любой, кто попытается пройти через ворота, должен будет пробиваться к ней через бараки, расположенные по кругу в несколько рядов. Без этого не получится подчинить ни сотрудников СПП, ни инспекторов. А они за это время уже успеют запросить подкрепление. Даже если ты найдешь способ подчинить их всех одновременно, будет уже слишком поздно. Достаточно будет включить «белый шум», и с нами будет покончено. Основной и аварийный генераторы находятся на территории лагеря, и я подозреваю, что при отключении лагеря от электроэнергии в военную сеть будет автоматически передан сигнал тревоги.

За две минуты ему удалось превратить мою уверенность в пыль.

– Значит, для атаки нам понадобится гораздо больше людей и оружия. Чтобы быстро проникнуть внутрь, забрать детей и исчезнуть.

– Идея Лиама насчет того, чтобы подтолкнуть родителей штурмовать лагеря, может сработать, – высказал предположение Нико. – Но сумеем ли мы вдохновить гражданских взбунтоваться и напасть на лагеря, и станут ли СПП стрелять в гражданских или придумают какие-то другие способы.

– У него есть конкретный план? – спросила я.

– Технически – нет. Я просто слышал, как несколько детей спрашивали его, что бы он сделал. – Нико пожал плечами. – Но и его вариант тоже не идеален.

– Есть ли третий вариант? – спросила я.

Наконец Нико встал и неуверенно, спотыкаясь, подошел ко мне. Я протянула ему маркер, но мальчишка отмахнулся.

– Ты уверена, что хочешь знать?

– Посмотрим.

– Единственный способ, который я вижу, это лишить инспекторов доступа к компьютерной системе лагеря. Причем даже не отключить ее или вывести из строя, а сделать так, чтобы система продолжала работать, и все сторонние наблюдатели не замечали ничего подозрительного. Для этого нужно установить вирус-троян в их систему и удаленно ею управлять. Они лишатся возможности контролировать лагерь, и задача нашей оперативной группы заметно упростится.

– Можем ли мы внедрить что-то на их сервер? – В Лиге нас немного обучали тому, как устроены компьютеры и как работают вирусы, но это уже было за пределами моих познаний.

– Нет, программа не установится автоматически, как вирус. Кто-то будет должен ее установить, – объяснил Нико. – А учитывая, какие там меры безопасности, не думаю, что какой-то сотрудник проявит такую неосторожность, чтобы случайно загрузить неизвестное приложение к электронному письму.

– Значит, кто-то должен будет проникнуть в Термонд и перед нападением установить «троян», – решила я. – Но туда уже несколько лет не привозят новых детей.

– Но беглецов возвращают в тот лагерь, откуда они сбежали, – негромко проговорил Нико. – Я уже начал писать эту вирусную программу. Коул сказал мне…

Я подняла руку, останавливая его.

– Коул это уже одобрил?

Парнишка кивнул, широко открыв глаза.

– Он сказал, что поговорит с тобой об этом. Я смогу справиться за неделю. После того, как программа будет установлена, исправить что-либо будет нельзя.

От ужаса я почувствовала себя так, будто из моего сердца выжали всю кровь до последней капли.

– Нет! – испуганно воскликнула я. – Невозможно…

– Я имел в виду себя, – быстро сказал Нико. – Не тебя. Я смогу пронести туда «троянца» на флешке так же, как мы пронесем камеры в Оазис. В оправе для очков. Ты уже их видела?

Вернувшись к своему столу, Нико достал из ящика пару очков с черными пластиковыми оправами.

Мне пришлось опереться на стол, чтобы удержаться на ногах.

– Нико… нет.

– Она уже установлена – вот здесь. – Не обращая внимания на мои слова, мальчишка показал на один из двух блестящих серебристых шурупов, которыми будто были скреплены детали оправы. – Вот это камера, а это – шуруп, который на самом деле здесь и не нужен. Мы постараемся, чтобы они выглядели как можно правдоподобнее. Томми сказал, что возьмет эту пару. А для Термонда лучше взять те, где оправа потолще: сломать одну из дужек и заменить ее часть маленькой флешкой? Единственная альтернатива – вживить ее мне под кожу, но ведь там по-прежнему проводят полный досмотр и заставляют раздеваться? Порез будет слишком заметен.

– Нико! – перебила его я. – Выслушай меня! Нет. К черту это, ты точно не должен туда возвращаться! Даже если тебя и вернут в лагерь, как ты сможешь проникнуть в контрольную башню, чтобы запустить вирус? Все уже давно поменялось. И тебе не дадут просто так разгуливать без присмотра. Каждое перемещение там рассчитано до минуты. А командный пункт – самое укрепленное место в лагере.

Мальчик помолчал, обдумывая мои слова.

– Мне понадобится просчитать перемещения патрулей СПП, чтобы выгадать момент, когда я смогу улизнуть. На самом деле, неважно, если в итоге меня поймают. Все будет в порядке… Я попаду туда… все равно у меня никого больше не осталось, теперь, когда Кейт пропала. А так я смогу все исправить. – Его голос превратился в шепот. – Так я смогу все исправить. Ради Джуда.

На этих словах я выпрямилась и впилась взглядом ему в глаза.

– Бросить себя на растерзание… впустую рискнуть своей жизнью… что Джуд сказал бы об этом? Что сказала бы Кейт? Нико, в последние недели я вела себя далеко не по-дружески. Это уж точно. Но я… Я прощаю тебя, правда, прощаю. Я все понимаю, и мне жаль, что я так с тобой поступала. На меня слишком много навалилось, и мне было сложно соображать здраво. Но пожалуйста, послушай меня…

– Все в порядке, – хрипло выдавил Нико.

– Вовсе нет! – Все действительно не было в порядке. Мне не было оправданий: я обвиняла его во всем, ненавидела его, потому что не смогла бы нормально справляться со своими обязанностями, если бы ненавидела себя. Я попробовала представить, что Джуд сказал бы и сделал в этой ситуации. Или даже Кейт, которой столько раз приходилось уговаривать ребенка, маниакально зациклившегося на идее какого-нибудь заговора.

– Мы не можем изменить того, что произошло в Лос-Анджелесе. Я была зла – я была так чертовски зла, что я не усмотрела за ним… не смогла его спасти. Мне следовало поговорить с тобой, следовало помочь тебе или по крайней мере попытаться понять то, что ты сделал. Это я подвела всех, но проще всего было обвинять тебя. Это причиняло меньше боли. Но я же знала, на что способен Клэнси. Надо было найти другие доказательства тому, что он не лжет. И знаешь что? Джуд захотел бы пойти в любом случае, даже если бы я сказала «нет».

– Он был моим лучшим другом, – сдавленно произнес Нико.

– Я знаю. Но… с Клэнси все иначе, разве нет? – снова заговорила я. – Когда ты кого-то любишь, правила теряют смысл. И с Клэнси было именно так, да? Ты любил его не так, как Джуда, и не так, как я люблю Толстяка.

Я знала это с того момента, когда увидела Нико в воспоминаниях Клэнси. Измученное лицо и прерывистые всхлипы – не это было важным. А то, как Нико держал Клэнси в своих руках, как он кормил его и мыл, отдавая всю нежность, которая у него была. «Ты видишь это в других, – подумала я, – после того, как разглядишь это в себе».

– Ты доверял ему, а он тебя использовал, извратил твои слова себе же на благо, – сказала я. – Меня так злило, что ты поверил ему, что ты отдал ему все, что у тебя было. Но я на собственной шкуре знаю: если любишь – сделаешь даже то, что и сам от себя не ожидаешь.

Нико закрыл лицо руками и судорожно выдохнул.

– Я не хотел все разрушить, – прошептал он. – Я доверял ему. Все сведения, которые я ему передал… Он клялся, что использует их, чтобы помочь нам, и я решил…

– Ты решил, что он поможет нам оставаться в безопасности, подальше от всех событий? – закончила я за него. – Я понимаю. Мне кажется, ты начал брать с меня пример.

– Не знаю почему… Я знал, что это было неправильно, что это было плохо, но он был добрым. Когда я знал его, Клэнси был добрым, и он помог мне. И я просто решил, что это будет распространяться и на всех остальных. Я сделал неверные выводы – потому-то вы и оказались там. Я не учел все возможные варианты его поведения.

Последние слова Нико почти прошептал, и мне пришлось наклониться совсем близко, чтобы расслышать его.

– Он не всегда был таким, как сейчас. В нем что-то сломали.

– Прости, – снова сказала я. – За то, что не дала тебе объяснить. За то, что вела себя так… как вела, и не поддержала тебя.

– Мне нужно это исправить, – задыхаясь, выговорил он. – Мне нужно, чтобы все было в порядке. Я не могу… я не могу перестать думать обо всех остальных вариантах, которые могли бы случиться. Вайда сказала, если бы ты там не оказалась, у нас не было бы лекарства, но у нас и так его нет, да? Все впустую.

Эти слова подействовали на меня как удар под дых. Слезы подступали к глазам, и я изо всех сил старалась не расплакаться. В нем давно поселилась бесконечная боль. В его жизни одна трагедия сменяла другую, я же обращалась с ним как с пустым местом, наказывала его. И Вайда особо не пыталась помочь. А Кейт исчезла. У Нико не осталось никого, кто помог бы ему это пережить. Мы выбросили его за борт, не дав даже спасательного жилета.

– Мы можем все исправить, – сказала я, обняв его за плечи. – Мы уже много сделали, но и осталось еще немало. Мы придумаем другой способ.

– У тебя нет никаких логических оснований мне доверять, – всхлипнул Нико.

– Ты мог заметить, что я вообще не слишком охотно прислушиваюсь к голосу логики.

– Это верно, – согласился он. – Это не в твоем духе. Джуду это нравилось. Он говорил: Руби знает, когда можно нарушить правила, чтобы помочь. Для него ты была как супергерой. Потому что ты всегда пытаешься делать добро, даже когда шансов почти не осталось.

– Джуд всегда преувеличивал, – пробормотала я, надеясь, что мой голос не сильно дрожит.

Нико кивнул, и угольно-черные волосы упали ему на лоб. Он выглядел больным и каким-то полупрозрачным. Его золотисто-коричневая кожа была потускневшей. Жизнь словно покинула его тело.

– Джуд никогда не принимал логичных решений, но он пытался.

Он пытался. Он пытался так сильно, всегда, со всеми.

– Руби, на что похоже будущее? – внезапно спросил меня Нико. – Я не могу его представить. Я постоянно пытаюсь, но мне не удается. Джуд говорил, что оно выглядит как пустое шоссе сразу после проливного дождя.

Я снова повернулась к доске, всматриваясь в эти семь букв, пытаясь отнять у них силу, чтобы из места, из названия они превратились в обычное слово. Некоторые воспоминания – как ловушки, их можно пережить заново, вспомнив тысячу мелких деталей. Сырой, холодный весенний воздух, который никак не выберет, чем ему стать – снегопадом или легким дождиком. Гудение электрического заграждения. Короткий вздох Сэм – с этим вздохом каждое утро она выходила из барака. Я запомнила дорогу на фабрику так хорошо, как навсегда врезается в память, откуда у тебя взялся шрам. Черная грязь прилипала к моим ботинкам, моментально скрывая написанный на них номер. 3285. Не имя.

Ты приучаешься смотреть вверх, далеко откинув голову назад, чтобы заглянуть за колючую проволоку, натянутую по верхнему краю ограды. Иначе слишком легко забыть, что существует мир и за пределами ржавого металлического загона, в который нас бросили, как животных.

– Я вижу его разноцветным, – подумав, ответила я. – Темно-синий, переходящий в золотой и красный – как огонь на горизонте. Отсвет заката. Как будто небо хочет, чтобы ты отгадал, встает солнце или садится.

Нико покачал головой.

– Думаю, версия Джуда мне нравится больше.

– Мне тоже, – откликнулась я. – Мне тоже.

Глава четырнадцатая

Оставив Нико у компьютеров, я направилась на верхний уровень, едва сдерживая разрывающую меня ярость. Меня даже не остановило, что в бывшем кабинете Албана я увидела и сенатора Круз. Они с Коулом определенно обсуждали что-то важное, когда я вихрем ворвалась к ним в комнату.

От неожиданности Анабель Круз подскочила, прижимая руку к груди, но Коул только откинулся на спинку кресла.

– Он сказал тебе, – произнес Коул ровным голосом.

– Да, он мне сказал! – рявкнула я. – Какое ты имеешь право…

– Закрой дверь – Руби! – Коул хлопнул ладонью по столу, прервав мой монолог до того, как мне удалось его начать. Но его голос тут же смягчился, и в нем послышалась боль. И я насторожилась. – Закрой дверь.

Я пинком закрыла дверь и встала у нее, скрестив руки на груди.

– Посылать его в Термонд – это смертный приговор, – настаивала я. – Он с этим не справится, а даже если справится, кто может гарантировать, что его отвезут именно в лагерь, а не вернут в исследовательскую программу «Леды»?

– Ту базу «Леды», на которой он находился, закрыли почти сразу после того, как я добыл флешку, – сказал Коул.

– Можно подумать, нет других.

– А вот послать в Оазис Томми и Пэта для тебя не проблема – напомнила мне сенатор Круз.

Она тоже об этом знала.

– И это тоже проблема. И мне это не нравится. Но они будут лишь ушами и глазами, и мы вернем их через два дня. Нико не сможет ускользнуть от наблюдения, чтобы установить программу, а если каким-то чудом ему это и удастся, из контрольной башни ему уже не выбраться.

– Так что ты предлагаешь? – спросил Коул. – Правда, я готов выслушать.

Я подумала о том, как Зу отреагировала на уход Вайды и Толстяка, тот невидимый ужас, который стиснул ее холодными пальцами. Если Нико прав и это единственный способ, тогда… Я сделала глубокий вдох, и мои руки сжались в кулаки. Значит, это должна быть я. Нико сейчас слишком уязвим. Если он вернется туда, это его уничтожит. Но я могла это сделать – если это поможет людям, которых я люблю, если это поможет всем детям, которые будут после нас. Именно я должна сыграть эту роль. И я готова с этим смириться.

«Они убьют тебя, – подумала я. Клэнси уже подтвердил, что именно так поступали с другими Оранжевыми. – Тебе придется убедить их снова, убедить, что ты Зеленая». Последняя надежда. Это был план последней надежды.

– Я думаю, нам стоит рассмотреть план Лиама, – сказала я. – Может, у нас получится не действовать сразу в лоб, а использовать СМИ. Вовлечь в это родителей. Если мы очерним Грея, подорвем доверие к нему, мы разоблачим и его правительство. Международное сообщество не сможет и дальше игнорировать свидетельства насилия и противоправных действий. Они вмешаются…

– Дорогая, они игнорировали эти доказательства годами, – вмешалась сенатор Круз. – А когда союзники попытались сбрасывать на территорию страны гуманитарную помощь, это обернулось против них. Грей пригрозил сбивать их самолеты, если они снова появятся в нашем воздушном пространстве. Я пыталась и не раз.

– Нам просто нужно предоставить еще больше доказательств, которые смогут их убедить, – не отступала я. – Мы можем использовать слова Лилиан Грей о лекарстве и о том, что ей известны причины ОЮИН. И доказать, что нет опасности войти в страну и помочь нам скинуть Грея. Разве в прошлом не отправляли миротворческие силы в горячие точки?

– Мы заключили сделку. Оазис в обмен на снабжение, – резко сказала сенатор Круз, обернувшись к Коулу. – Ты отказываешься от своих слов?

– Нет, я обещаю, что мы выполним договоренность, – ответил Коул, успокаивающе подняв руки. – Вполне естественно, что такая операция любого заставит понервничать. Могу я поговорить с Руби наедине?

Сенатор Круз быстро встала и, бросив в мою сторону недовольный взгляд, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

– Поговори со мной, Конфетка, – вздохнул Коул. – Расскажи, что у тебя на уме.

– Что касается Оазиса, нам нужно придерживаться прежнего плана. Но я думаю, нам нужно пересмотреть подход к нападению на Термонд. Нико не справится с собой, и у нас нет никаких гарантий, что он вообще туда попадет. Нам не нужно вести себя как Лига, считая приоритетным вариантом прямую атаку.

Коул невесело усмехнулся и снова откинулся назад в кресле.

– Знаешь, почему это сделали основной стратегией? Так было не всегда. Албан годами пытался распространять правду о Грее и о том, что на самом деле делается в лагерях. Он пробовал использовать пропаганду, прямую манипуляцию эмоциями. И вроде бы людям было не все равно. Но они всегда находились под влиянием Грея, а он повторял им снова и снова, и снова: если они заберут оттуда детей, те умрут. Чтобы замысел Лиама сработал, нужно чтобы родители захотели туда прийти. И если ты думаешь, что СПП не откроют огонь по гражданским, ты глубоко ошибаешься, Руби. Глубоко ошибаешься.

– Но раньше таких ситуаций просто не возникало, – сказал я. – Ты не можешь знать наверняка.

Раздался грохот и скрежет металла – Коул потянулся к нижнему ящику стола, выдвинул его, а потом снова захлопнул. Он встал и начал бросать на стол один лист за другим, выстраивая их в аккуратные ряды, и это пугающе повторяло то, что было на них изображено.

На снимках… на всех этих фотографиях были дети в тонкой лагерной униформе, с ее неизменной цветовой кодировкой, с черными идентификационными номерами на спинах. У некоторых глаза были еще открыты, но у большинства нет, уже нет. Некоторые были в крови, у некоторых лица были опухшими. Некоторые выглядели так, будто просто уснули.

И общим было только одно – длинная пустая могила у их ног.

– Откуда это у тебя? – прошептала я.

– «Рупор» опубликовал несколько дней назад, – ответил Коул. – Ты же понимаешь, что это не фальшивки, как бы сильно дружки Грея ни старались убедить всех в обратном с экрана телевизора.

Я покачала головой, чувствуя, что хочу выбраться из собственной кожи. Я бы отошла от стола, если бы было куда. Но стены смыкались у меня над головой, рушились на меня и давили, давили, давили.

Мне нужно было выбраться из этой комнаты. Мои ладони вспотели и скользили по ручке двери, которую мне не удавалось повернуть. Но Коул, схватив меня за руку, заставил снова повернуться к столу и к фотографиями, и рассмотреть их: увидеть кровь, кости, пустые глаза.

– Вот с кем мы имеем дело, – бросил он. – Это и есть реальность. Эти люди без колебаний убьют любого, кто помешает им исполнить приказ. Вот во что нам обошлось промедление. Вот почему мы должны сражаться. Революции выигрывают кровью, а не словами. Эти фотографии были опубликованы несколько дней назад, и что? Что это изменило? Кто-то возмутился и начал протестовать? Нет. Руби, даже этого недостаточно. Все считают, что это подделка.

– Отпусти меня! – Я вырвалась из его хватки, пол зашатался под моими ногами. Это лицо – я знала это лицо, этой девушки в зеленом…

– Никто не будет сражаться за нас – мы сами должны сражаться. Мы должны положить этому конец. Ответить силой на силу. Каждая секунда, которую мы тратим, споря об одной и той же хрени – это секунда, которую мы могли бы потратить, спасая детей от этой судьбы. Как ты думаешь, что с ними произошло? Их просто забили до смерти. Но за что? Они пытались бежать? Пытались дать отпор? Или просто не понравились кому-то из СПП? Разве это важно?

Я из последних сил сражалась с дурнотой. Я прижала кулаки к глазам, заставляя себя дышать.

– Эти фотографии из Термонда… это Термонд. Эта девочка… эта девочка в зеленом… – Коул крепче вцепился в мою руку. И если бы не это, я бы уже упала. – Я знаю ее. Ее зовут… звали… Эшли. Она была одной из старших девочек в моем…

– В твоем боксе? – закончил Коул. – Ты уверена? Может, стоит посмотреть еще раз?

Я посмотрела, но это была правда. Я прожила с этими девочками несколько лет, я знала их лица лучше, чем свое собственное. Эшли уже год провела в Термонде, когда туда прислали и меня, и она заботилась о нас, как старшая сестра. Она была доброй. Она была…

Мертва.

– Ладно, – тихо сказал Коул. – Прости. Я верю тебе. Я очень виноват. Я вообще не стал бы их тебе показывать, если бы знал. Источник, который продал их «Рупору», не сообщил, в каком лагере они сделаны.

Так это… могила. Осознание потрясло меня. Они свалят их в эту братскую могилу? Вот что они заслужили? После всего они заслужили только этого?

Слишком поздно.

Это был Термонд. Это происходило на самом деле. Мы действовали недостаточно быстро. Я не успела добраться до них вовремя. Горло наполнилось желчью, я вывернулась из рук Коула и упала на колени. Я едва успела дотянуться до мусорной корзины, как меня вывернуло наизнанку.

Когда я пришла в себя. Коул одной рукой придерживал мои волосы, а другой кругами массировал мне спину. Я обхватила руками пластиковое ведро и разрыдалась.

– Источник сказал, что случилось? – Я вытерла рот платком, который дал мне Коул. У меня кружилась голова, будто я выпадала из реальности и сопротивлялась этому.

– Было сделано заявление, что кто-то из СППшников лагеря протащил с собой мобильный телефон и сделал эти снимки. Руби… я думаю – я не хочу в это верить, но это уже не случайные совпадения. Термонд собираются закрыть. В нем больше трех тысяч детей, а другие лагеря – гораздо меньше и все они переполненные. Неужели это попытка сократить количество детей перед переездом?

– Там и раньше убивали детей, – сказала я. – Тех, кто пытался сбежать. Оранжевых. Красных, которых не удавалось контролировать. Если это случилось однажды, случится и снова. Мы сидим, ожидая, пока получим ценные сведения, а они умирают. Дело не только в уликах. К Термонду это не имеет отношения. Мы должны спасти этих детей – немедленно.

Я видела будущее с отчетливой ясностью, и это не была дорога, это не было и небо – в этом будущем вообще не было ничего красивого. Это было электричество, поющее на стальных цепях и оградах. Это были грязь и дождь, и тысячи дней, растекавшихся черным потоком.

Коул, должно быть, что-то почувствовал, потому что, внимательно изучив мое лицо, он отодвинулся, наконец отпуская меня.

– Для удара по Термонду нам понадобятся настоящие бойцы, – сказала я. – Обученные солдаты.

– Согласен, – кивнул Коул, отведя взгляд. – Гарри… Гарри предложил нам помочь. Я не думал соглашаться. Я ненавижу саму мысль о том, чтобы оказаться в долгу перед ним даже в самой малости, но теперь терять время уже нельзя. Нико прав. Единственный способ отключить защиту лагеря – атаковать их изнутри. Посмотрим, смогу ли я подкупить одного из СПП – того, ко знает кого-то оттуда.

– Нет, – возразила я, и мой голос прозвучал так спокойно. – Это должна быть я. Именно я должна вернуться туда. СПП может подвести нас: возьмет деньги, а потом выдаст инспекторам весь наш план. Если ему суждено осуществиться, я должна сделать это сама.

– Другие никогда не согласятся на это, – тихо сказал Коул, но спорить не стал. Он не хотел меня останавливать.

– Я знаю, – кивнула я. – Вот почему мы ничего никому не скажем, пока ничего уже нельзя будет изменить.

За следующую неделю многое на Ранчо изменилось.

Кайли и еще один водитель, которые уезжали искать детей, вернулись с победой, в то время как Лиам, дважды отправлявшийся на поиски Оливии, оба раза возвращался ни с чем. Если он и был расстроен из-за потраченного бензина и времени, то этого не показывал. Может, он просто использовал эти несколько часов, чтобы отвлечься, направив «Прелестную Риту» навстречу восходящему солнцу и повернув обратно, когда оно начнет клониться к закату.

Наши новобранцы были готовы взяться за дело: группа из пяти Синих – Изабелла, Мария, Адам, Колин и Гэв раньше служили в дозоре Ист-Ривера и в теории знали, как пользоваться оружием. Проблема была в том, что несколько месяцев они жили дикарями в Юте и теперь напоминали выживших после падения метеорита, подчиняясь только приказам Гэва. А тот был не слишком рад принимать приказы от кого бы то ни было, в особенности от «взрослого полудурка» вроде Коула. Парень жаловался, что приходится спать в тесноте, что еда только самая простая, что ему не нравится запах шампуня – скажите, какой знаток цветочных ноток в аромате! Гэв был крепким здоровяком. Но не думаю, чтобы он сам вызвался участвовать в нападении – слишком подлый у него был вид. Так что нам пришлось бы его упрашивать.

Сага о Придурке Гэве закончилась довольно быстро, когда Коул за руку вытащил его с ужина, завел в наш тир и закрыл за собой дверь. Спустя пять минут и один приглушенный выстрел Гэв вышел из помещения командным игроком, а Коул уже не выглядел так, будто только и мечтает подпалить ему волосы.

Следующей нашлась группа Зеленых. Теперь они проводили день за днем, кругами бродя вокруг компьютеров, к которым местные Зеленые, фигурально выражаясь, приковали себя цепями хотя бы для того, чтобы не дать чужим рукам сбивать их настройки. Одна девочка, Мила, захотела присоединиться к оперативной группе, но мне приходилось заниматься с ней каждое утро, чтобы она выучила основные сигнальные жесты и смогла следовать моим командам.

Через два дня после группы Милы пришла третья группа, они нашли нас сами. И мы их знали.

Нико заметил троих тинейджеров, которые крутились рядом с вывеской «Улыбнись», определенно привлеченные изображением полумесяца, которое мы нарисовали на двери бара, которая была забита наглухо. Кайли и Лиам со всех ног бросились к выходу из тоннеля, чтобы их встретить. Только когда я увидела на экране компьютера, как они здороваются, как Лиам хлопает по спине одного – лохматого темноволосого паренька с загорелой кожей, я узнала его.

– Твои приятели? – спросил Коул, выходя из кабинета в тот момент, когда все пятеро вывалились из тоннеля, смеясь и перебивая друг друга, засыпая друг друга вопросами.

– Ты помнишь Майка? – И Лиам показал мне на мальчишку в бейсболке «Кабс»[15]. В скитаниях он исхудал, но я узнала его по настороженному взгляду, который Майк бросил в мою сторону. Он сдержанно кивнул и отвернулся, чтобы снова оказаться в медвежьих объятиях Лиама.

Увидев это, Коул тихонько присвистнул.

– Похоже, он не слишком тебя любит, как я погляжу.

– Это взаимно, – заверила я его. Я не нравилась Майку, и он не доверял мне, предпочитая оставаться в плену своих заблуждений насчет Клэнси.

– А это Олли и Гонзо, они братья, – продолжил Лиам, кивая в сторону двух подростков, которые стояли поодаль. Один из них – думаю, Гонзо – держал в руке самодельный нож. Это был вставленный в деревяшку осколок стекла. Подобие ручки было обмотано тряпкой. – Они были со мной в дозоре. Ребята, вы проголодались? Думаю, ужин вот-вот будет готов.

Я поймала его за руку.

– Нельзя говорить им о Клэнси.

– Уже сказал, – признался он. – Все, что их волнует: надежно ли он заперт.

– Если они попытаются найти его…

– Они не станут, – сказал Лиам, освобождаясь от моей руки. – Они здесь не за этим.

Я хотела спросить, что он хотел этим сказать, но Лиам уже исчез – помчался догонять остальных. Зу, которая маячила неподалеку, подошла и вопросительно посмотрела на меня.

– Позже объясню, – пообещала я ей.

Потому что сейчас у нас не было времени. У меня не было времени на то, чтобы думать о Лиаме, не говоря уже о том, чтобы постоянно искать его и обнаруживать в гараже, где он частенько засиживался.

В то утро, после того, как Зеленые довели до совершенства камеры, встроенные в очки, и за две с половиной недели до первого марта, Кайли вывезла Томми и Пэта из Калифорнии. Они пробирались по улицам и подъездным дорогам, пока не добрались до Элко в Неваде – ближайшего к Оазису пункта, который больше походил на город, чем другие, состоящие из пары улиц да десятка домиков, поджаривающихся под солнцем пустыни. Несколько дней мальчишки болтались на окраинах Элко, то появляясь, то исчезая, пока не вызвали достаточно подозрений, чтобы какая-то жадная до денег душонка не захотела сдать их за вознаграждение. Потом нам показалось, что СПП, захватившие их, собираются отправить ребят за пределы штата, в лагерь в Вайоминге, но в последний момент они изменили маршрут.

Их очки записывали все. Мы будто своими глазами наблюдали, как ребят везут через пустыню, принимают в Оазисе, как они идут по коридорам со множеством дверей, как их приводят в комнату, как солдаты СПП врезали им несколько раз, чтобы показать, кто тут главный, и ударили Томми так сильно, что сбить с него очки. Мы записывали, во сколько они отправляются на обед, когда выключают свет, как сменяются посты, и сравнивали списки персонала из сети СПП с лицами, которые уже были нам знакомы.

В какой-то момент мы поняли, что увидели все, что могли. Лагерь представлял собой двухэтажную постройку, которая скрывалась от посторонних взглядов за высокой оградой под напряжением и брезентовыми навесами – они защищали лагерь от солнца и не давали разглядеть его с воздуха.

Мы знали, что снабжение доставляют туда в четыре тридцать утра по пятницам. О прибытии машин возвещал рев двигателей и скрежет шин по щебенке.

– Батарейки в камерах скоро сядут, – предупредил Нико.

– Все скачано и загружено? – спросил Лиам, стоя у него за спиной рядом с сенатором Круз, которая явно была впечатлена.

Нико повернулся в кресле.

– Да, но зачем?

Лиам опустил взгляд.

– На случай, если нам понадобится пересмотреть что-то еще раз, когда будем уточнять план и распределять время.

– Но нам больше ничего не нужно делать, – возразил Коул. – Осталось только тренироваться. И ждать.

Четыре дня ожидания.

Четыре дня тренировок по основам самообороны.

Четыре дня, потраченные на то, чтобы напомнить детям не снимать оружие с предохранителя, пока они не будут готовы выстрелить, держать себя в руках, когда это важно, а еще сначала использовать свои способности, а уж потом хвататься за оружие.

Сегодня был третий день. Первый оказался достаточно простым: большинство детей в этой группе, по крайней мере дети из Ист-Ривера, на практике знали, как захватить большой грузовик на шоссе. Им приходилось делать это не раз, чтобы добыть продукты и другие припасы. Правда, теперь им нужно было постоянно напоминать – оставить машину на ходу.

Я поправила ремешок своего тактического шлема, затянув его посильнее, пока он не начал впиваться в мягкую кожу на подбородке, и присела, вдыхая чистый, холодный февральский воздух. Кажется, последний раз я выходила наружу месяц назад, и сейчас нам разрешили расположиться за дверью, ведущей к погрузочной платформе гаража.

Понадобилось примерно полдня, чтобы расчистить место в гараже, временно выставив наружу машины, мотоцикл Лиама, массивную мебель и ящики. Я увидела, как он постоянно оглядывается, будто желая убедиться, что все это богатство по-прежнему там, где мы его оставили. Сегодня мне никак не удавалось поймать его настроение. Казалось, оно менялось каждую минуту.

Дети у меня за спиной выглядели как беспорядочная толпа в черной униформе. Каждый элемент одежды был найден и отобран Лиамом и теми, кто отвечал за снабжение. Наша одежда должна была быть максимально похожей на форму СПП. Образ дополняли штурмовые винтовки в руках. За последние три дня все провели не один час в нашем самодельном тире. Звуки частых выстрелов закалили мои нервы. Шнуруя черные армейские ботинки, поправляя кобуру и затягивая военный ремень, я начинала чувствовать себя так, будто снова нацепляю на себя броню, которую я отвергла, расставшись с Лигой. И сейчас мне было комфортно в ней – по крайней мере, придавало уверенности. Я чувствовала, что, благодаря дополнительному весу боевого снаряжения, мои ноги увереннее стоят на земле.

Лиам схватился за мое плечо, неловко поправляя ремешок винтовки, и в десятый раз за сегодняшний день я почувствовала, как что-то сжимается в груди и мои пальцы крепче стискивают оружие. Я всегда боялась, что Детская лига разрушит его, уничтожит все хорошее, что в нем есть. И единственным человеком, втянувшим его в эту перестрелку, была я.

– Начали!

Мы рванули к двери и устремились внутрь. Мысленно ведя отсчет времени, я почувствовала, как адреналин разгоняет мое сердце. Двое Синих передо мной, Джош и Сара, подняли винтовки на изготовку и вошли в коридор, который мы соорудили из деревянных поддонов, смоделировав планировку помещения на нижнем уровне Оазиса. Они махнули руками в сторону Зу и Хины, которые изображали охранников СПП, стоявших в противоположных углах. И девочки изобразили целый спектакль, как их отбрасывает назад. Лиам тоже фыркнул у меня за спиной, из-за чего я стиснула зубы.

– Стоп! – крикнул Коул со своего наблюдательного пункта на одной из лестниц. – Девочки! Вы должны относиться к этому серьезно, иначе я вас заменяю. У нас нет времени на то, чтобы заниматься всякой фигней. Не сейчас, когда команда должна отработать все с точностью до секунды. Понятно?

Услышав его резкие слова, Зу и Хина мгновенно сникли, но кивнули.

– Начнем сначала, – сказал Коул. – Все на исходную позицию – но на этот раз, Лиам, поменяйся местами с Заком. Зак, ты встанешь за Руби. Люси, свободна. И ты тоже, Мила. Простите, дамы. Вы не подходите для этой операции. Гонзо и Олли, давайте на их место.

Лиам открыл было рот, но сдержался. Я быстро кивнула ему, давая понять, что все в порядке. Коул уже два дня занимался заменами и перестановками, пытаясь добиться наилучших взаимоотношений в группе. Мы двигались в нужном направлении, но группа рождалась в муках, и каждый день голова у меня гудела так, будто мне врезали по затылку.

Я бы все отдала, чтобы Вайда была здесь рядом со мной. Я каждый день спрашивала Нико, нет ли у него свежей информации. Но в последний раз она выходила на связь, чтобы сообщить, что они добрались до Канзаса.

– Начали!

И танец начался с первого такта.

Мы входили в гараж по двое: Гэв, справа от меня, застонав, опустился на колено. Он изображал, будто прикрывает Джоша и Сару, в то время как те делали вид, что связывают Зу и Хину стяжками по руками и ногам.

– Помните! – крикнул Коул, сложив ладони рупором. – Ваша задача – действовать как можно быстрее и тише. Стреляйте, только если от этого зависит ваша жизнь. Патрульные должны быть обезврежены без применения оружия, чтобы они не смогли поднять тревогу, предупредив инспекторов.

Мы с Заком рванулись вперед: теперь он прикрывал меня, а я присела и пробралась в щель между двумя панелями, которая изображала контрольный центр. Я протянула руку к Люси, которая теперь была в роли инспектора, отвечающего безопасность в лагере. Она сделала большой шаг вперед, и ее глаза расширились – мне показалось, что это настоящая паника. У меня внутри все сжалось.

Зак выполнил все действия, необходимые, чтобы обездвижить других детей, изображавших инспекторов. Потом мы оказались в хвосте, присоединившись к остальным, кто проник в помещение с другой стороны зала, и изобразили, будто поднимаемся по лестничному пролету. Лиам что-то буркнул себе под нос, отчего Майк, Гонзо, Олли и Сара разразились смехом.

– Стоп! – крикнул Коул. – Ли, ты больше не участвуешь. Ты тоже, Майк.

Развернувшись, Лиам недоверчиво уставился на Коула.

– Прости, что?

– Ты, – медленно и громко повторил Коул, будто у Лиама были проблемы со слухом, – больше не участвуешь.

– Какого черта? – Теперь Лиам уже смотрел на меня. Обращенные ко мне ладони словно просили у меня то, чего я не могла ему дать.

Когда эти слова сорвались с губ Коула, меня охватило чувство облегчения. Выражение лица Лиама резко изменилось. Помрачнев, он покачал головой и снова повернулся к брату.

– Почему? Я делал все, как ты говоришь. И у меня, и у Майка есть опыт нападений на грузовики. Так почему?

– Потому что, – сказал Коул, спрыгивая со своей стремянки, – я думаю, что двадцать человек – это слишком много. Вы, ребята, друг о друга разве что не спотыкаетесь. Нам нужно действовать быстрее и тише. Если ты принимаешь это на свой счет, ты идиот.

– Это чушь собачья, – бросил Лиам, уперев руки в бока, – ты просто не хочешь, чтобы я в этом участвовал.

– Ну, твой настрой тоже говорит не в твою пользу, младший братик, – отозвался Коул, протянув к нему руку. – Шлем и оружие. Иди и где-нибудь остынь. Майк, ты мне нужен в качестве еще одного СПП – третья дверь справа, да, ты правильно понял…

Лиам сорвал с плеча ремешок винтовки, пихнув ее в руки брату, и расстегнул шлем, позволив ему упасть на пол. После чего зашагал в сторону выхода из тоннеля, от гнева двигаясь резкими скованными движениями.

Я подняла палец, показывая Коулу, что отлучусь на минуту, и, не дожидаясь его отрицательного ответа, отправилась за Лиамом. Он уже прошел метра три по тоннелю, когда я наконец увидела его спину:

– Эй!

Парень остановился, но оборачиваться не стал. Расстегнув свой шлем, я подошла к нему ближе, замечая и красные пятна на его шее, и то, как он сжал кулаки: на его предплечьях вздулись вены, так крепко он стиснул пальцы.

– Лиам, – тихо сказала я. – Посмотри на меня.

– Что? – бросил он, дернув за рубашку. – Мне и ее тебе отдать?

– Я хочу, чтобы ты успокоился, – просила я. – Мне жаль, но ты же знаешь, так все и происходит?

– Что именно? Что ты будешь молча стоять, пока меня выгоняют, как ребенка, которого отправили развеяться?

Я расстроенно вздохнула.

– Мы должны его слушаться. Должен быть какой-то порядок – вертикаль. Иначе все просто развалится.

Лиам пристально посмотрел на меня, и недоверие в его лице превратилось в безрадостную улыбку.

– Я понял, – сказал он, отвернувшись. – Поверь мне, Руби, я понял.

Когда мы шесть часов спустя вернулись на Ранчо, оказалось, что он давно ушел. Зу ждала меня в нашей спальне, держа в руках сложенный кусок бумаги. Она наблюдала за мной, пока я его читала, и от ее взгляда у меня начинало болеть сердце.

«Ушел искать Лив. Удачи».

Я не была расстроена. Я была в ярости.

– Он ушел, никого не взял с собой для поддержки – снова! – выпалила я, стягивая рубашку через голову и избавляясь от униформы. Зу уже переоделась в майку, которая была ей велика, и трусы-боксеры, в которых она спала. – Верно?

Она кивнула, а затем показала мне блокнот с надписью:

«Что происходит?»

Потом перевернула страницу.

«Почему вы ведете себя как идиоты?»

– Тебя Толстяк подговорил это у меня спросить?

Зу вернулась на предыдущую страницу и двойной линией подчеркнула первый вопрос.

«Что происходит?»

– Просто разногласия, – заверила я девочку. Эта маленькая ложь уже грызла меня изнутри. Я натянула поношенную рубашку и спортивные штаны и уселась на кровати рядом с ней. – Похоже, сегодня в комнате будем только мы с тобой.

Я легла на спину, и она последовала моему примеру. Я была благодарна за то, что могу чувствовать ее тепло рядом со мной, ее присутствие, которое всегда делало сложности чуточку проще. Все то время, которое осталось после тренировки, у меня душа была не на месте. И я никак не могла избавиться от этого чувства.

Сузуми снова взяла ручку и блокнот, и написала:

«Ты в порядке?»

– Бывало и лучше.

«Ты постоянно возвращаешься в свое плохое место. У меня тоже такое есть. Если я там остаюсь слишком долго, я чувствую себя взаперти».

Я подвинулась, чтобы обнять ее за плечи и покрепче прижать к себе.

«Тебе не обязательно ходить туда одной. – Она помедлила, будто собираясь с мыслями. – Помнишь, как раз перед тем, как я ушла из Ист-Ривера, я сказала, что должна что-то тебе рассказать, но не знаю как?»

– Помню. – Говорить о том дне было все равно что раздирать ногтями собственное сердце.

«На самом деле, я знала как – но я хотела, чтобы слова были лучше. Более красивыми. Но Ли сказал мне, что это неважно, иногда, чем проще, тем лучше. – Девочка перевернула страницу, быстро что-то записывая. Шорох ручки, скользящей по бумаге, странным образом успокаивал. – Неважно, что ты делаешь, это никогда не изменит моего отношения к тебе. Я горжусь, что дружу с тобой.

Я посмотрела на нее, с трудом проглотив комок в горле.

– Спасибо. Я тоже. Самый счастливый день в моей жизни – когда я тебя встретила. Ты увидела, как я была напугана.

«Дело не в том, что ты была напугана, – написала Зу, а потом быстро добавила: – ну может, чуть-чуть, но знаешь, почему я поняла, что могу доверять тебе?»

Я покачала головой, восхищенная этой возможностью проникнуть в ее рассуждения.

«Когда люди следили за тобой, искали тебя, начинали подбираться действительно близко, ты была готова снова убежать, а не прятаться за Бетти. Ты просто не хотела, чтобы они случайно нашли и меня, верно?»

– Верно.

Она развела руками, будто хотела сказать: «Ну вот поэтому». И снова взялась за ручку. «Это означало, что ты никогда не подвергнешь нас опасности намеренно. Ты хороший человек».

– Это смелое предположение, – возразила я. – Может, дело было в том, что я просто паниковала и вообще не была способна думать.

Зу едва заметно пожала плечами. «Лучше рискнуть и помочь кому-то, чем жалеть о несделанном. Ли так говорил».

– Очень на него похоже, – сухо сказала я. И именно по этой причине мы с Толстяком вынуждены были так настороженно относиться к каждому ребенку, который встречался нам на пути.

«Вы с Ли ссоритесь из-за этой штуки с памятью?»

Ах. Так значит, Ли или кто-то еще рассказал ей.

– Не совсем.

Но в конечном счете, что именно мы делали? Мы уже не были друзьями. Не были тем, кем были до этого.

– Это сложно. После того, что я с ним сделала, все более чем сложно. И я принимаю ответственность, но…

Зу, как обычно, сразу смотрела в корень ситуации. «Думаешь, он не простил тебя?»

Все еще сомневаясь, я высвободила руку и вытащила из выдвижного ящика тумбочки компакт-диск Beach Boys. Из-за того, что я много раз разворачивала и перечитывала эту записку, а потом складывала ее снова, бумага успела истрепаться и даже в середине порвалась. Я почему-то считала, что должна перечитывать ее каждую ночь, наказывая себя этим.

Зу прочитала ее и нахмурилась еще сильнее. Она определенно узнала его почерк, но когда девочка подняла глаза, я увидела озадаченность, а не понимание.

– Что?

«И что это доказывает?» – появилось в блокноте.

– Раз он написал такую записку, значит, верит, что я сделаю это снова: заберу его воспоминания. Отошлю его прочь.

Зу спокойно сложила записку и затем легонько шлепнула меня ею по носу, продемонстрировав свой фирменный взгляд: «ты что, серьезно?».

Увидев, что я все равно не понимаю, она снова достала блокнот и ручку.

«ИЛИ он написал это, потому что боялся, что кто-то заставит тебя это сделать, например, его брат. Он говорит, что хочет остаться. Это означает, что он хочет остаться с тобой, с нами, даже зная, что случилось. Ты хоть спрашивала его об этом? Знает ли он, что ты забрала ее? – Теперь выражение ее лица изменилось. – Не стоит брать вещи, которые тебе не принадлежат».

– Я не говорила с ним об этом, – призналась я.

«Ты эти слова пропустила?» – Девочка показала на последнюю строчку.

Я покачала головой, с трудом сглотнув.

– Я видела.

Несколько секунд Зу рассматривала меня своими проницательными темными глазами, в которых вспыхнуло понимание.

«Тебе кажется, что ты этого не заслуживаешь?»

– Думаю, он… Думаю, он заслуживает большего, чем самое лучшее, что я могу ему предложить. – Я в первый раз признала это вслух. И то, что я произнесла это открыто, делало правду еще тяжелее. Мысли ускользали, кружилась голова. Он заслуживает кого-то лучше меня.

Казалось, Зу разрывается между желанием поколотить меня или обнять, но в итоге она склонилась в пользу второго варианта. Я слишком поздно поняла, как это может повлиять на нее, как кто-то, уже донельзя встревоженный и перепуганный, отреагирует, увидев, что люди, которых она считала стойкими как камень, рассыпаются на части.

«Когда он вернется, ты должна поговорить с ним, ладно?»

– Ладно, – согласилась я, в отличие от Сузуми, вовсе не уверенная, что он захочет говорить со мной.

– «Если ты снова пойдешь в плохое место, – просто сказала она – скажи кому-то из нас, чтобы мы помогли тебе выбраться».

– Я не хочу быть такой обузой, – прошептала я. Все, чего я когда-либо хотела – это защитить тебя.

«Если люди сами принимают решение что-то нести, это не обуза», – возразила девочка, и, высказав свой последний аргумент, мгновенно уснула. Я повернулась на бок и попыталась сделать то же самое.

В какой-то момент, должно быть, что-то произошло, потому что я видела сон, в котором шла по сырым, темным коридорам штаб-квартиры и, рассматривая голые лампы над головой, направлялась к забитому хламом кабинету Албана. В следующее мгновение я оказалась уже в другом коридоре, ощутила холодную плитку под ногами, а в мою рубашку вцепились чьи-то маленькие руки.

Я отшатнулась, мое сознание вырвалось из туманной мглы сна, и я качнулась назад от испуганного взгляда Зу. В коридоре нижнего уровня свет был выключен, как обычно происходило после полуночи. Девочка стояла, ярко выделяясь на фоне теней, и ее лицо становилось из растерянного обеспокоенным. Она нахмурилась, осторожно подошла ко мне и коснулась моей руки, которую я прижала к сердцу, пытаясь его успокоить.

– Прости, – сказала я ей, – прости… хожу во сне… от стресса… это… – Я не могла найти подходящие слова, но она, похоже, поняла.

Зу крепко взяла меня за руку и отвела обратно в комнату, ни разу не позволив мне споткнуться. Я чувствовала, что могу отключиться в любой момент, и, забираясь обратно в кровать, пару раз неуклюже стукнулась коленями о металлический каркас. Последнее, что я помню, как Зу гладит меня по волосам, снова и снова, пока боль, бьющаяся в моем черепе, не ослабела и ко мне не вернулась способность нормально дышать.

Следующим утром почти с рассветом в составе оперативной группы я отправилась в бескрайнюю пустыню Невады.

Глава пятнадцатая

Я плотно вжималась животом в канаву, не обращая внимания на тянущую боль в пояснице. Как может быть в пустыне настолько чертовски холодно? Впрочем, здесь не было ни деревьев, ни кустарников, чья густая листва после захода солнца могла бы сохранить тепло предыдущего дня. Безымянные горы возвышались у нас за спиной – одна чернее другой. Время от времени я оглядывалась, чтобы на них посмотреть. И по мере того, как проходил час за часом, в их изломанных формах начинал проявляться синий цвет. Здесь больше не на что было смотреть, если только на желтые, высохшие заросли низеньких, покрытых колючками кустарников.

– Что это было? – спросил Гэв. – Это гремучая змея? Я слышал, как что-то загремело?

– Это я пью из своей фляжки, дубина, – ответил Гонзо. – Слушай, парень. Ты что, оставил свои яйца в Калифорнии?

Я шикнула на них, а потом еще раз, когда какая-то девочка начала жаловаться, что хочет писать.

– Я же предупреждала тебя: не пей так много воды в дороге, – попеняла ей Сара. – Ты никогда меня не слушаешь.

– Прости, что у меня не такой мочевой пузырь, как у долбаного ленивца.

– Ты имеешь в виду верблюда, – поправила ее Сара.

– Я имела в виду ленивца, – настаивала та девочка. – Я где-то читала, что им нужно облегчаться только раз в неделю.

Я закатила глаза, моля небеса о терпении. Неужели Вайда именно так чувствовала себя изо дня в день.

– Статус? – Голос Коула раздался из передатчика, закрепленного у самого уха.

– Такой же, как и час назад, – сказала я, плотнее прижав наушник к уху. – Пока ничего, конец связи.

Мы доехали на двух внедорожниках до этого заброшенного участка на Шоссе 80, и нас высадили на обочине, а Люси и Майк вернулись обратно в Лодай. Мы с Коулом отметили на карте наиболее удачную точку с точки зрения расстояния до лагеря. Достаточно далеко от него, чтобы никто не заметил, как несколько машин сделали короткую остановку. Но единственным укрытием, где мы могли спрятаться, была канава, вытянувшаяся вдоль растрескавшегося асфальта. Мы скрючились, чтобы уместиться в ней, и ждали.

Прошло еще десять минут, и я расслышала отдаленный гул двигателя. Я поняла, что мне не показалось, когда и остальные начали извиваться, стараясь получше разглядеть, высунувшись за край канавы. Через несколько секунд стали заметны первые вспышки света – фары, которые становились все ярче и больше, рассекая темноту.

Я выглянула из канавы и увидела, как фонарик трижды мигнул. Олли дислоцировался в той стороне, чтобы рассмотреть эмблему на грузовике. Это был нужный.

Зак хлопнул меня по спине, восторженно ухмыльнувшись. Я почувствовала, будто меня включили в розетку, и уже вставая, ответила ему такой же улыбкой.

Я вышла на середину дороги, и когда фура вылетела мне навстречу, у меня лишь слегка дрогнули ладони. Когда свет фар ослепил меня, я подняла руки. Я не могла разглядеть водителя за лобовым стеклом, но заметила быстрое движение, когда он потянулся к гудку, чтобы посигналить. Я позволила невидимым конечностям своего сознания дотянуться до него, нащупывая его, растягиваясь, растягиваясь, растягиваясь – и соединяясь.

Грузовик остановился в метре от меня.

Слева от меня все пришло в движение, и наше несуществующее спецподразделение вылезло из канавы и подбежало к грузовику сзади. Ребята открыли дверцы и запрыгнули внутрь.

Я включила связь, бегом огибая грузовик, чтобы забраться в кабину с пассажирской стороны.

– Мы готовы прокатиться, прием.

– Превосходно. Приступайте ко второй фазе.

Водитель застыл за рулем, ожидая от меня команды. Я порылась в его воспоминаниях и отыскала одно, недельной давности, о том, как он ехал точно по этому маршруту. Я вытащила его на передний план его сознания и произнесла одно слово: «Езжай».

Сидя в кабине, я согнулась как можно ниже и натянула на лицо черную балаклаву. Иногда я выглядывала из-за приборной панели – убедиться, что мы по-прежнему едем в правильном направлении. Водитель грузовика врубил какой-то рэп, достаточно грохочущий и агрессивный, чтобы вывести меня из себя. Я протянула руку, чтобы выключить его и упустила момент, когда в поле зрения появилось серое, выцветшее на солнце двухэтажное здание, обнесенное трехметровым забором.

– Объект в поле зрения, – сказала я. – На задней площадке все в порядке?

– Чудненько, – ответил Зак. – Ожидаемое время прибытия?

– Две минуты.

Когда мы повернули и съехали с шоссе на грязную грунтовую дорогу, я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Двое солдат СПП, стоявших у ворот, открыли их, и наш водитель, толстый, бородатый мужчина в рубашке с короткими рукавами, с невозмутимым видом развернул грузовик и проехал через них задним ходом. Над разгрузочной площадкой, располагавшейся рядом с главным зданием, был тоже натянут брезент. В ожидании груза там уже стояли ручные тележки. На одной из них сидели и курили двое в форме СПП. Как только к ним подъехала машина, они отбросили сигареты и встали. Остальные заперли ворота и поспешили обратно. Я сделала последний глубокий вдох.

– Приступаем – приготовьтесь действовать, – скомандовала я. – Двое из СПП подошли к вашей двери, еще двое подходят за ними.

– Быстро и тихо, – напомнил нам Коул. – Отсчет десяти минут начинается сейчас.

Пятый СППшник подошел к кабине со стороны водителя и крикнул:

– Утро доброе, Фрэнк!

Я внедрила в сознание Фрэнка картинку, как опускает стекло со своей стороны, и перегнулась через него. Глаза солдата ширились от удивления, но мой ствол уже был направлен прямо ему в лицо. Это был молодой мужчина, может, не старше Кейт. Когда он увидел меня, улыбка слетела с его лица. Он в панике отшатнулся и потянулся к винтовке.

– Какого чер…

– Держи руки так, чтобы я видела! – Я не могла контролировать одновременно и Фрэнка, и солдата, но Гонзо и Олли избавили меня от этой необходимости. Один огрел его по затылку прикладом его собственной винтовки, а другой уложил лицом в грязь, заткнул ему рот кляпом и связал стяжками. СППшника оттащили за грузовик, где уже лежали еще четыре обмякших тела.

Я знала, что некоторые дети не понимали, зачем мы повторяли одно и то же и так много раз, но я думаю, теперь, когда мы были здесь, они сами увидели ответ: мы двигались быстро и слаженно. Польза тренировочных учений в том, что они закаляют нервы, и подобные действия начинаются казаться тебе чем-то рутинным, все равно что встать утром и принять душ. Казалось, это сработало: и когда мы подходили к двери, которую СПП оставили открытой, и тихо входили внутрь здания, группа казалась мне сплоченной как монолит. Мы и выглядели достаточно угрожающе – одетые во все черное и с закрытыми лицами.

В коридоре было темно, но из одной комнаты просачивался свет – третья по коридору, справа. Я замерла. Запах хлорки, к которому примешивались лимон, крем для обуви и пот, душил меня. Здесь пахло как в лазарете Термонда. Логичное объяснение этому запаху нашлось сразу: все лагеря были частью одной системы. И здесь наверняка использовались те же чистящие средства, которые привозят военные снабженцы. Но этот запах действовал мне на нервы как ничто другое.

Гэв занял свою позицию, опустился на одно колено и прицелился, остальные осторожно продвигались вперед. Из-за той самой открытой двери доносились голоса. Я махнула ребятам идти дальше и сама тоже прижалась к стене, делая медленные шаги вместе с ними, пока Зак не схватил меня за руку и не показал на дверь с надписью «КП». Контрольный пункт. Это и была наша цель.

Мы рассыпались по коридору и присели. Я заглянула в открытую дверь: еще четыре солдата СПП сидели за столом, повесив форменные куртки на спинки своих стульев или бросив на кушетку, смеялись и курили, сдавая карты на шатающемся столике.

Гэв и Гонзо заслонили дверной проем, но я успела заметить, как один из солдат поднял взгляд, потом всмотрелся и метнулся за оружием, но не успел. Синие опрокинули их столик, швырнули СПП в стену и обезвредили их, прежде чем те успели поднять тревогу по рации.

Всего мы вывели из строя девять человек. Нико многократно пересматривал запись, которую сделали Пэт и Томми, пересчитывая разных людей в форме, которые ему встречались. Два инспектора, тринадцать СПП. Всего пятнадцать целей.

Мы с Заком прижались к стене, а я постучала в дверь командного пункта.

– Войдите, – произнес голос. Хорошо, что мы не попытались ворваться туда сразу – дверь была заперта изнутри. Я услышала жужжание и щелчок, и Зак, не теряя ни минуты, толкнул дверь плечом.

Внутри оказались две молодые женщины, обе в черных рубашках и брюках. В комнате была целая стена мониторов, под ней выстроились в ряд компьютеры. На большей части экранов были дети, спящие на двухъярусных койках. Но, когда мы вошли, несколько экранов переключились на коридор, прилежащую территорию и на комнату отдыха. Та, что наблюдала за экранами, уронила на себя кружку кофе, когда заметила, что произошло с охраной. Другая, которая стояла перед какой-то панелью с выключателями и регуляторами, повернулась и, увидев нас, слабо вскрикнула. С помощью своих способностей Зак прижал ее к потолку и продержал так пару секунд, пока я погружалась в память другого инспектора.

Сквозь мое сознание, с грохотом обрушиваясь на меня, текла лавина лиц, звуков, цветов, пейзажей. Я искала важное – информацию о том, как отправляется отчет о статусе и как часто это нужно делать, когда Зак опустил вторую женщину на пол, заткнул ей рот тряпкой и привязал стяжками к трубе вдоль дальней правой стены на безопасном расстоянии от пульта управления.

– Сделано! – крикнул он. – У нас восемь минут. Стираю записи камер.

Нико показал ему, как отмотать запись назад, чтобы запустить по кругу повтор уже записанных изображений, предположив, какие программы здесь используют. Должно быть, он оказался близок к истине, потому что Зак победно вскинул кулак в воздух, справившись с задачей.

– Отпирай комнаты наверху, – сказала я, показав на ближайший компьютер. – Пароль: большая С, большая П, большая П, один, три, девять, три, восемь, восклицательный знак, звездочка. Запомнил?

– Ответ положительный. – И парень передал сообщение остальным членам команды, которые должны были уже подняться наверх. – Отпираю двери.

Из памяти женщины, сидевшей за компьютером, я выудила сообщение, которое она передавала в систему СПП: я хотела, чтобы она передала точно такое же прямо сейчас, а потом еще раз, через два часа. Отступая, я забрала ее воспоминания о том, как входим мы с Заком. Она просто кивнула и вернулась к своему занятию: стоять перед мониторами, глядя на них невидящими глазами, с лицом, пустым как чистый лист бумаги.

– Инспекторы выведены из игры, прием, – сказала я.

«Вас понял, – с облегчением ответил Коул. – Продвигайтесь наверх вместе с остальными».

Зак хлопнул по кнопке рядом с дверью, отпирая ее, и вышел. Я двинулась следом за ним, но тут он отпрыгнул назад, поднял винтовку и прицелился.

– Это я, – послышался знакомый голос. – Это я, не стреляй…

Неверие, оцепенение и шок затопили меня, когда я рассмотрела, кто стоит на другом конце коридора под прицелом винтовки Зака.

Лиам.

– Какого черта, приятель?! – крикнул Зак, в гневе стукнув его кулаком. – Я тебя чуть не пристрелил.

Я не сдвинулась с места. Это было бессмысленно – это был не он, он отправился искать Оливию. Он не мог пойти за нами, он не мог быть настолько глуп, это не Лиам, не Лиам.

Я так пристально смотрела на его лицо, стягивая свою балаклаву, что не сразу заметила рыжеволосую женщину за его спиной: непокорные кудри рассыпались по ее черной рубашке с длинными рукавами. Она была одета в черные джинсы и ботинки, но я не могла различить ее лица, пока она не опустила фотокамеру, которая беспрерывно стрекотала, записывая все вокруг.

– Кто, – услышала я свой собственный тихий, разъяренный голос, – черт побери, кто это?

«Статус? – спросил Коул. – Руби, статус?»

Лиам ответил на мой холодный взгляд таким же.

– Это Элис, из «Рупора».

– Парень, – сказал Зак, качая головой. – Парень, ты сошел с ума…

Элис выглядела совсем молодой. Наверное, ей было лет тридцать, но гладкая кожа и отсутствие макияжа делали ее лет на десять моложе и почти нашей ровесницей. Чуть повыше Лиама, худая, но достаточно сильная, чтобы тащить рюкзак, который на вид был раза в два тяжелее ее самой.

– Приятно познакомиться, – сказала она. – Ух ты, это… невероятно.

Лиам смотрел на меня не в поисках одобрения, а просто ожидая моей реакции. В одно мгновение меня снова подхватила волна адреналина, заставив действовать. Принимать, приспосабливаться, приступать. Я включила передачу, прервав очередной запрос Коула о статусе, и повернулась к лестнице в конце коридора.

– Здесь Лиам, – сказала я ему. – С репортером из «Рупора».

На линии был слышен лишь статический шум. Когда мы поднимались по лестнице, Зак бросил на меня обеспокоенный взгляд, как будто он тоже представлял реакцию Коула на эти слова.

Наконец передатчик ожил:

– Повтори.

Я повторила сказанное еще раз, и мы повернули на следующий лестничный пролет, а затем прошли через дверь, которую ребята зафиксировали в открытом положении. Странный, знакомый запах, который я вдыхала, пока мы поднимались, наконец получил объяснение, когда мы вошли в коридор: солдаты, связанные и с кляпами во рту, были привязаны к той же стене, на которой свежей краской было написано: «Подчинение исправляет отклонения».

Оперативная группа выводила детей из пяти темных комнат и выстраивала вдоль противоположной стены, пытаясь уговорить их покинуть здание. Я тут же поняла, в чем проблема.

– Снимите маски, – сказала я остальным. – Все в порядке, камеры выключены.

Дети не выйдут, пока не увидят, что мы – тоже дети, как и они, что их не обманывают и не пытаются увезти куда-то новые монстры в черной форме. Один из мальчиков, находившихся в первой комнате, высунул голову, увидел винтовку, которую держал Гэв, и тут же отступил внутрь. Если бы Джош не поймал дверь, он бы захлопнул ее.

Фотоаппарат Элис стрекотал как насекомое – она старалась запечатлеть все с разных ракурсов. Я резко повернулась и выбила камеру у нее из рук, чертовски пожалев, что она повисла на ее шее и не разбилась о твердый пол.

– Не против?! – рявкнула я. Черт, дети и так уже настрадались. Она что не соображала, что им сейчас нужно прийти в себя?

– Руби… – начал Лиам, но Элис отмахнулась от него.

– Все в порядке, я поняла. – Но я увидела, как она снова поднимает фотоаппарат, на этот раз, чтобы записать видео. Она определенно не поняла.

«Пять минут, – предупредил Коул. – Вы двигаетесь к выходу?»

Я подбежала к ближайшей двери и заглянула внутрь. Деревянные кровати заскрипели – это дети спрыгнули на пол и, прищурившись, смотрели на меня. Я потянулась к выключателю и включила свет, чтобы они лучше видели мое лицо. Меня окатил запах пота, а потом я услышала испуганные всхлипы и шепот. Десяток маленьких лиц проявился из темноты, глаза прикрыты ладонями.

Они были одеты в лагерную форму из тонкой, точно бумага, ткани, окрашенной в тот цвет, к которому их отнесли. От воспоминаний меня замутило. Одна девочка повернулась, и перед моим взором мелькнул пси-идентификатор, индивидуальный номер, который перманентным маркером написали у нее на спине. Это были и правда дети – девять, десять, одиннадцать, двенадцать лет и всего несколько постарше четырнадцати. И все исхудавшие от голода. И здесь тоже на них экономили, и не только в еде.

– Вы сделали это!

Чем дольше я смотрела на мальчишку, который почти бежал к двери третьей комнаты, тем сложнее мне было поверить, что это Пэт с бритой головой и переодетый в простую синюю футболку и шорты. Он провел здесь меньше недели и уже начал проникаться мраком этого места.

Все мальчики из комнаты Томми одновременно вскрикнули и потянулись к нему, когда он вышел в коридор – они буквально умоляли его вернуться.

«Ночью не выходи из бокса, – сказала мне одна из старших девочек в боксе № 27. – Даже если он будет гореть. Скажут, что ты пыталась бежать, а этого повода достаточно, чтобы застрелить тебя.

Никто из детей не пошел следом за Томми и Пэтом.

Я отчаянно пыталась придумать, как сделать так, чтобы нам не пришлось тащить их наружу силой.

– Меня зовут Руби, – быстро сказала я, – и я одна из вас. Все мы – такие же как вы, кроме этой женщины с камерой. Мы вытащим вас отсюда – уведем в безопасное место. Но вы должны двигаться быстро. Так быстро, как можете, не причиняя вреда себе и другим. Следуйте за ними, – я указала на Гонзо и Олли. – Быстро, быстро, быстро, ладно?

Проклятье – они по-прежнему не двигались с места. Мы не двигались, и обратный отсчет секунд так громко тикал у меня в ушах, что я не могла отличить его от своего сердцебиения. Я открыла рот, пытаясь сообразить, что еще я могу им сказать. Какие слова убедили меня принять лекарство, которое предложила Кейт? Или я просто поняла, что это мой последний шанс когда-либо выбраться?

Возможно, все дело было во внезапности: мы ворвались в лагерь так быстро, что реальность происходящего еще не укладывалась у них в голове.

– Роза?! – крикнула я. – Роза Круз? Здесь есть Роза Круз?

Никто не ответил и не поднял руки, но краем глаза я поймала едва заметное движение – будто кто-то выпрямился. Я двинулась мимо Томми к обитателям шестой комнаты. Позади них стояла девочка – ростом уже почти с меня, лет тринадцати-четырнадцати. Когда-то у нее были длинные блестящие кудри, но их безжалостно обкорнали. Я не видела в ее лице ни одной черты Анабель Круз, не считая мягкого оливкового оттенка кожи и темных глаз. Но когда она наклонила голову и посмотрела на меня наперекор страху, в эту секунду она показалась мне точной копией матери.

– Роза, – позвала я. – Мама ждет тебя.

Она вздрогнула, внезапно оказавшись в центре внимания, но, сделав глубокий вдох, вышла из черноты своей комнаты, будто вырываясь из хватки ночного кошмара. Девочка обхватила себя руками и дышала тяжело и быстро, оглядываясь по сторонам.

– Смотри на меня, – сказала я, протянув ей руку. – Только на меня. Все это действительно происходит. Я вытащу тебя отсюда. Ладно?

Ладно. Ее дрожащие холодные пальцы коснулись кончиков моих, скользнули по ладони. Напряжение, сковывающее ее плечи, опустило Розу только, когда я еще крепче сжала ее руку. Остальные девочки из ее комнаты поспешили следом за ней, после чего остальные дети решились нам поверить и последовали за нами.

– База, – сказала я, включив наушник. – Начинаем эвакуацию.

«Две минуты», – напряженно произнес Коул. Но все шло хорошо. Они пошли с нами. Они поверили нам. От благодарности им за этот незначительный факт мои глаза наполнились слезами.

Дети торопливо последовали за нами, выстроившись по одному. Босые ноги шлепали по плиткам, размазывая лужу мокрой краски, которая натекла из забытой банки. Некоторые остановились посмотреть на двух связанных СПП, но не было ни смеха, ни улыбок, ни радостных возгласов – конечно, нет. Должно быть, им казалось, будто все это сон.

Я отвела Розу в общий строй, бросив взгляд на стену, где солдаты сделали ту надпись. Дети прислонялись к ней и задевали за нее, поворачивая на другой лестничный пролет, размазывая ту же красную краску, оставляя отпечатки ладоней и пальцев. Элис застыла перед ней и подняла фотоаппарат в последний раз.

Это был последний яркий, неподвижный образ, который я запомнила, прежде чем ночь ускорилась, превратившись в размытый вихрь, который потащил нас вниз по лестнице, через главный коридор и наружу через ту же дверь, в которую мы вошли. Холодный воздух охладил мою кровь, умерив сердцебиение. Я стряхнула с себя страх и позволила себе представить: насколько хорошо я почувствую себя, когда мы так же будем выходить из Термонда, когда я пройду через его ворота в последний раз.

Возможно, Кейт и вытащила меня оттуда, но до этого момента я не осознавала, что до сих пор остаюсь пленником того места. И не лекарство было тем средством, которое бы подарило мне ощущение, что я наконец освободилась от той ужасной реальности. Это должно быть понимание, полная уверенность, что меня никогда не заставят туда вернуться.

Зак помог Лиаму погрузить мотоцикл в кузов грузовика и поддержал Элис, чтобы той было легче туда забраться. Я поймала его вопросительный взгляд, когда он взял ее за руку, и кивнула. Она должна вернуться вместе с нами. Она видела слишком много и угрожала нашей безопасности. Гонзо и Олли забрались в кузов последними – они перетаскивали солдат СПП, которых мы оставили снаружи, внутрь здания вместе со связанным водителем грузовика.

Детей рассадили на обтянутых пленкой поддонах и ящиках. Кое-кто держал в руках фонарики и светящиеся палочки, желтые и оранжевые, которые мы раздали, чтобы им не казалось, будто их заперли в полной темноте. Закрывая дверь, я увидела, что Лиам сидит, прислонившись спиной к обшивке, положив руки на колени, и смотрит на меня. И я захлопнула створку.

Зак уже сидел на переднем сиденье и выдирал датчик GPS с приборной панели. Опустив окно, он выкинул его на землю. Одним способом отследить нас меньше – когда-то же они поймут, что происходит. Я побежала открыть ворота. Но они не были электрическими, и СПП заперли их на висячий замок. Я повернулась, посмотрела на Зака и покачала головой. Он махнул мне, чтобы я возвращалась, и я забралась в кабину, устроившись рядом с ним.

– Держитесь крепче, – предупредил он меня и всех, сидевших сзади. Грузовик рванул вперед и протаранил ворота. Они разлетелись на части, будто пенопластовые. Кусок прицепился к переднему колесу и высекал искры, ударяясь по земле, но и он отлетел в сторону, когда мы свернули на шоссе. Солнце еще не успело взойти, а мы, набирая скорость, уже устремились прочь.

Глава шестнадцатая

Мы ехали целых четыре часа, а потом бросили грузовик в Рено. В идеальном мире мы доехали бы на нем прямо до Лодая, остановившись только раз, чтобы дети сбегали в кусты и размяли ноги, но военная маркировка машины выдавала ее принадлежность. Кто-то обязательно бы нас заметил.

Сенатор Круз договорилась, что из Орегона в Рено привезут старый междугородний автобус и оставят где-то в черте города. Она предупредила, что этим контактом сможет воспользоваться только один раз: бывший губернатор штата, в прошлом ее одноклассник, был осторожен и никогда особо не ввязывался в дела Федеральной коалиции, за что Грей и оставил его на должности.

Мы с Заком помогли детям спуститься, и я не могла прогнать с лица улыбку, глядя, как все они, казалось, хотели покружиться в лучах теплого солнечного света. Роза вылезла одной из последних, проигнорировав Зака и вверив себя моим рукам.

– Порядок? – спросила я. – Как ты?

Она потянулась и помахала руками. Я тоже ей улыбнулась, чтобы девочка поверила, что все сложится хорошо. Этому я научилась у Кейт.

И пока мы выгружали из грузовика ящики с едой и лекарствами, складывая их в багажное отделение автобуса, я гадала, что бы подумала обо всем этом Кейт. Когда я увижу ее снова, я обязательно постараюсь объяснить ей, как сильно она изменила меня. Я хотела верить, что, если я ощущаю все это, если я вспомню ее лицо и сосредоточусь на нем, она каким-то образом сможет почувствовать, что я о ней думаю – что я ее не забыла.

Что я приду за ней.

Лиам подвел Элис к автобусу, не обращая внимания на то, как члены команды переглядываются между собой, когда они проходят мимо. Перебросившись с ней еще несколькими негромкими словами, он вернулся к своему мотоциклу и объяснил Заку, что собирается ехать следом за нами.

Я протянула руку Розе, которая с благодарностью приняла ее. Зак залез на водительское сиденье и вывернул шею назад, пересчитывая детей, чтобы убедиться, что все сели. Дети теснились на сиденьях и на полу. Потом, немного освоившись, те, кто постарше, принялись возиться с вентиляцией и настройками освещения.

– Держите шторы закрытыми всю дорогу, – предупредила я их. – До места, куда мы направляемся, еще три или четыре часа езды.

– Где это? – спросил один из них.

– Кали-фор-ния! – пропел Гэв, отстукивая ритм на спинке переднего сиденья своими толстыми пальцами. – Поедем уже!

– Ремни безопасности! – напомнил Зак и завел автобус. Затем, сообразив, что в его распоряжении громкая связь, повторил команду по микрофону. – Все пристегнули ремни безопасности! Добро пожаловать в транспортную компанию «Пси». Меня зовут Зак, и я буду вашим водителем в этой невероятной поездке навстречу свободе. Если вы выглянете из окна – но, конечно, не делайте этого, потому что Руби только что вам запретила, – можете показать Неваде средний палец на прощание.

В ответ на это кое-кто из детей даже выдавил улыбку. Я показала Заку большой палец, и он ответил тем же. Автобус дернулся вперед, и мы снова отправились в путь. И я снова заулыбалась, окрыленная собственным облаком счастья. Я не спускалась на землю ни на секунду, пока не посмотрела на Розу.

Она села у окна, подтянув ноги к груди, натянула на них рубашку и уткнулась лицом в колени.

– Роза, – окликнула я девочку, коснувшись ее спины. В лагере она была не более, чем номером на кармане рубашки: 92229. Я хотела, чтобы она услышала свое имя. Чтобы почувствовала себя человеком.

– Тебе не следовало приходить, мы еще не готовы. Мы еще сломаны.

– Нет, – быстро ответила я, – вовсе нет. Вы просто другие, вот и все.

– Нам сказали, что хорошие – те, кто умер, – проговорила девочка, и я заметила тонкий шрам, пересекающий ее левую щеку: узкую розовую линию, которая закручивалась в спираль. Такой шрам мог появиться, только если кто-то специально вырезал его на ее коже. – А мы – плохие, и никогда… никогда не выйдем оттуда. Но никто никогда ничего не делал, чтобы нам помочь. Я хотела… я хотела, чтобы меня исправили, все мы хотели, мы делали все, что нам говорили, но этого было недостаточно.

– Если тебя заставили так себя чувствовать, то это они – плохие, – возразила я.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, почему слова нашлись так легко. Клэнси. Получается, и я говорю то же самое, что пытался сказать мне он? Я неловко переминалась с ноги на ногу, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях о Кейт и о том, как она успокаивала меня после того, как я сбежала из Термонда.

– Самое важное, что ты когда-либо делала, – ты научилась выживать. Ты не должна была находиться в том лагере и не заслуживала этого. Не позволяй никому заставлять себя думать и чувствовать по-другому.

– Ты тоже была в таком, да? – спросила Роза. – Ты выбралась, и все стало лучше?

– Становится, – сказала я. – Твоя мама помогает нам.

Вот оно. Одна едва заметная, дрожащая улыбка.

– Она носит свой красный костюм?

– Красный костюм? – повторила я.

Роза кивнула, наконец, откинувшись на спинку сиденья.

– Мама всегда надевала этот темно-красный костюм, когда собиралась на дебаты или на важное голосование. Она говорила, что он отпугивает этих белых старперов, которые постоянно пытаются ее заткнуть и заставить помалкивать.

– Нет, – ответила я, – но знаешь что? Думаю, он ей просто больше не нужен.

Девочка растопырила пальцы, разглаживая свои форменные шорты.

– А ты точно… ты уверена, что она захочет… я хочу сказать, я бы поняла, если она не захочет меня видеть. Я была с бабушкой, когда они пришли. Мама никогда не видела меня после того, как я стала ущербной – то есть изменилась.

– Она хочет видеть тебя. – Слова нашлись в том уголке моей души, куда я не рисковала заглядывать с того времени, как я вышла из Термонда. – Сильнее всего на свете. Неважно, на что ты способна, неважно, что говорили тебе те люди в лагере. Она там, и она ждет тебя.

Это были правильные слова. Потому что они выходили из меня с болью, из того места, где когда-то их погребла.

Я поняла это, потому что это были те самые слова, о которых я мечтала, представляя, как кто-то говорит их мне и бабушка находит и спасает меня.

Роза повернулась ко мне.

– Спасибо, что пришли за нами.

Надеясь, что мой голос не выдаст меня, я ответила:

– Всегда пожалуйста.

– Вы собираетесь освободить и других детей? – спросила она. – Не только нас?

– Всех, – заверила я ее, а потом тоже прислонилась головой к спинке сиденья и закрыла глаза.

Только так я могла сдержать слезы. Теперь это не была некая возможность, которую мы обсуждали. Мы сделали это. Мы сможем повторить это снова в Термонде. Мы сможем сделать так, чтобы этот момент стал реальностью для всех. Для каждого ребенка.

В соответствии с инструкциями Коула Зак заехал на автобусе прямо в гараж. Дети, которые остались на базе, уже ждали нас, откатывая в сторону большие ворота, которые мы раньше все время держали закрытыми и запертыми. Сенатор Круз и Коул стояли внутри немного поодаль. Женщина замерла, скрестив руки на груди. И хотя издали она казалась безмятежно спокойной, я видела, как побелели костяшки ее пальцев. Я отодвинула шторы и отодвинулась, чтобы Роза тоже могла ее увидеть. Должно быть, сенатор в ту же секунду заметила дочь, потому что женщина уже бежала к дверям автобуса. Девочка бросилась в объятия матери с верхней ступеньки, и они обе чуть не свалились на землю.

Остальные дети старались не смотреть на эту сцену. По пути в Калифорнию мы рассказали им, что произошло в Лос-Анджелесе. И знание о том, что родители многих были связаны с Федеральной коалицией или просто жили в той местности, их не утешало.

– Но мы поможем вам их найти, – пообещала я. – Если сенатор Круз не знает точно, где они, мы попытаемся отыскать другие нити, которые приведут нас к нужной информации.

Коул стоял, не сходя с места, кивал участникам группы, выходившим из автобуса, хлопал их по спине и с гордостью поздравлял их, по мере того как они выходили и собирались вокруг него. У его ног лежал рюкзак, но он не касался его, пока Лиам и Элис наконец не вышли из автобуса. Я догадывалась, что сейчас произойдет, но, честно говоря, я сама пребывала в тихом бешенстве, чтобы попытаться это предотвратить.

Он подал знак сенатору Круз. По-прежнему прижимая Розу к себе, женщина сказала:

– Итак, следуйте все за мной. Мы обеспечим вам теплый душ, новую одежду и сытный обед. Подходит?

Лиам и репортер из «Рупора» тоже направлялись к нам, но тут им дорогу заслонили дети из Оазиса, которые устремились мимо, привычно выстроившись в цепочку. Они шли за сенатором к тоннелю, а навстречу им неслись Зу, Хина, Майк и Кайли. Они смешались с группой детей, которые в ожидании нашего прибытия стояли на белом полумесяце, нарисованном на бетонном полу.

Когда большая часть детей уже ушла, Коул нагнулся, чтобы поднять рюкзак, и бросил его Лиаму, который, поймав его, даже присел под его весом.

– Я взял на себя смелость, – начал Коул, и в его голосе звучал лед, – упаковать твои вещи. Тебе здесь делать нечего. Забирай свой маленький мотоцикл и вали домой.

– Я никуда не пойду. – Лицо Лиама стало жестким, когда он пихнул рюкзак обратно в сторону брата. – И я только начал. Ты не можешь заставить меня уйти.

Коул иронически усмехнулся, но вместо него ответила я. Слова мгновенно сложились в моем сознании, и рот будто наполнился желчью:

– Нет, но я могу.

Я увидела, как мечется взгляд Зу, которая смотрит то на Лиама, то на меня, потрясенно приоткрыв рот. Но это было ничто в сравнении с той болью, которую я ощутила, увидев, как Лиам стиснул зубы, как побледнело его лицо и как в его глазах зажглось ужасное, безмолвное разочарование. Как он смеет вести себя так, будто на самом деле предатель – я? Он провернул все это у меня за спиной. Я чувствовала, что у него есть какой-то секрет, но не думала, что такого масштаба. Я не думала, что он будет рисковать безопасностью и жизнью всех детей, находящихся здесь.

И почему? Потому что Коул не принял его идею? Он не понимал, как здесь все устроено. Он ушел из Лиги, сбежал. Он слишком рано все бросил, чтобы наконец прозреть: огонь надо тушить огнем.

– Ты действовал у меня за спиной, – сказал Коул, и теперь его слова уже пылали огнем, – и каким-то образом связался с «Рупором», когда я приказал тебе этого не делать и выразился совершенно ясно. Ты был достаточно глуп, чтобы отправить по электронной почте конфиденциальные файлы, рискуя, что боты Грея отыщут их и отследят источник. Ты лгал мне, что собираешься встретиться с той другой группой детей, а вместо этого встретился с «Рупором», впустую потратив наш бензин и наше время. Ты прервал операцию в активной фазе и подставил под угрозу каждого ребенка, который в ней участвовал, включая самого себя и тех, кого мы спасали. И, помимо всего этого, Лиам, ты привлек гражданское лицо. Я действительно надеюсь, что с твоей точки зрения оно того стоило, потому что, когда ты уберешься отсюда, она останется здесь, где мы сможем держать ее надежно запертой, пока все не закончится.

– Простите? – Элис сделала шаг вперед, ее карие глаза сверкали. Она пробормотала, обращаясь к Лиаму: – Ты говорил, что он взбесится, но настолько…

– Реальность такова, – закончил Коул и протянул руку. – Отдайте свой фотоаппарат.

Она отшатнулась, вцепившись в камеру, которая теперь была надежно спрятана в ее сумке.

– Слушай внимательно то, что я скажу, – процедила она, – потому что понимать это нужно буквально: только через мой труп. Думаешь, я тебя боюсь? Я пережила бомбардировку Вашингтона, освещала восемь бунтов в крупных городах, в том числе в Атланте, где убили моего оператора и моего жениха. Так что давай, попробуй, козел.

– Ладно, дорогуша, – протянул Коул. – Можешь оставить его себе. Пусть мягкий, нежный свет цифрового экрана составит тебе компанию, когда мы запрем тебя в твоей новой комнате и выбросим ключ.

– Это…

Лиам вытянул руку, останавливая ее. Но она не отступила, и ее матовая кожа ничуть не побледнела.

– Ты прав, – сказал он. – Я действовал у тебя за спиной и узнал, как связаться с «Рупором». Я встретился с Элис и ее командой, но только после того, как я нашел Оливию и Бретта. И я сказал им не возвращаться, пока я не буду уверен, что здесь меньше шансов быть убитыми, чем выживая снаружи в одиночку. Я скачал файлы на флешку, чтобы подтвердить «Рупору» свои слова – я никогда их не посылал. А знаешь почему я все это сделал? Потому что, что бы ты там ни говорил в Лос-Анджелесе, это вообще не похоже ни на демократию, ни даже на попытку начать с чистого листа. Ты игнорируешь идеи, высказанные другими, отдавая предпочтение своим собственным, и ты ни разу не выслушал то, что я пытался сказать, хотя ты ничего не знаешь о том, как мы жили и через что мы прошли. Ты любишь сражаться, но некоторые из нас – нет.

– Не лучший аргумент, – пожал плечами Коул, показав рукой на команду, – учитывая, что сегодня все прошло чертовски отлично.

– Он говорит правду, – подтвердила Элис. – Мы никогда бы не попросили его о таком риске, как пересылка файлов через интернет. Он только принес распечатки и только несколько страниц, чтобы доказать свою связь с Лигой. Или как там вы на хрен себя сейчас называете.

Лиам резко выдохнул.

– Мы можем использовать материалы, которые Элис засняла сегодня, и передать ее контактам подборку для публикации, чтобы они ее распространили – информацию, которая содержит важное сообщение. Которая что-то доказывает. Даже хотя бы то, что людям нечего бояться нас, детей. Ты этого не понимаешь. Неважно, сумеем ли мы спасти всех детей, запертых в лагерях, и снести каждую чертову решетку и стену между ними и нами. Если мы не повлияем на то, как люди думают о нас, куда нахрен денутся потом все эти дети?

Коул скрестил руки на груди.

– Пока, Лиам.

Я уже повернулась, собираясь последовать за Коулом в тоннель: у меня голова разрывалась от гнева, который уничтожал последние пятна света в моем сердце, но тут вмешался чей-то голос.

– Если он уйдет, то и я.

Это была Зеленая, девочка, которую я видела несколько ночей назад, та, которая нарисовала полумесяц на шлеме Лиама. Тот момент, когда я спросила, кто это – «она», наконец приобрел смысл. По этому символу Элис узнавала его во время их встреч.

– И по какой причине? – задал вопрос Коул.

– Я прикрывала его. – Она отбросила назад свои темные волосы. – Я знала, что он собирается встретиться с Элис, и никому не сказала.

– И я, – сказала Люси, заламывая руки так, что они покраснели. – Я соврала о припасах, которые он никогда не приносил, и я правда не хочу сражаться, простите.

– Аналогично, – сказала Кайли. – Но прощения не прошу.

– И я, – вклинилась Анна, одна из Зеленых, которая добралась сюда из Лос-Анджелеса. – Это я показала ему, как получить доступ к файлам и скачать их.

Рядом со мной Зак почесал голову и посмотрел в потолок.

– Думаю, я показал ему, как он может, если понадобится, отыскать контакты.

– А я спросил сенатора Круз, как она связалась с кем-то из «Рупора», – добавил еще кто-то из Зеленых. – Так что, думаю, и я пойду?

– И я тоже, потому что…

Коул поднял руку, призывая Сару замолчать.

– Ладно… Боже, Спартак, я понял. Вы меня убедили.

Он посмотрел на меня. Я приподняла плечо, предоставив ему самому решать. В этот момент я не могла доверять своему здравому смыслу, и, по правде говоря, если все они стремились саботировать нашу атаку на Термонд, мне было бы совершенно не жаль, если бы они ушли и поселились где-нибудь в безопасном месте, подальше отсюда, в особенности если Гарри выполнит свое обещание и обеспечит нас обученными солдатами.

– У вас есть один шанс, – сказал им Коул. – Докажите мне, что это работает так, как вы ожидаете, и мы внесем изменения в наш план, но… – Его голос зазвучал резче, когда дети у нас за спиной начали восторженно переговариваться. Я подошла ближе к нему, рассчитывая использовать Коула в качестве щита, прикрывающего меня от правды, которая теперь стала очевидной: большинство из них, если не все, знали, что замышляет Лиам, и никто из них не собирался посвящать в это меня.

«Должно быть, они думали, что ты получаешь по заслугам, – прошептал голос в моей голове, – за то, что держала их в неведении, избавляясь от агентов».

Но разница была в том, что я делала это исключительно чтобы их защитить. Коул был совершенно прав: Лиам прервал тщательно спланированную операцию и ввел неизвестную переменную, и это могло кончится плохо для нас всех, включая детей, которых мы пытались спасти. Новая волна гнева окатила меня.

– Но, – продолжил он, – вы все останетесь здесь и не сможете ни на каких основаниях покидать Ранчо без разрешения. Это касается и тебя, Морковка.

Элис покраснела, услышав прозвище, и непроизвольно коснулась рукой своих рыжих волос.

Коул шагнул к ней и понизил голос. Я знала этот взгляд – то, как он прикрывал глаза, то, как широкая дружелюбная улыбка скрывала его неприязнь. Только его тихий, хриплый голос:

– Если ты выдашь наше местоположение кому-то из «Рупора», я узнаю.

Элис наклонилась к нему, скрестив руки на груди, и вызывающе подняла бровь.

– Нет, не узнаешь. Но в мои планы смерть детей не входит. В отличие от твоих.

– Эй, – предостерегающе окликнула ее я.

Лиам определенно говорил ей что-то обо мне, потому что она наконец отступила.

– Все в порядке, все довольны? Все остыли? – Коул кивнул, и, повинуясь его сигналу, остальные тоже закивали. – Отлично. Давайте вытащим припасы из автобуса и разложим все как надо. Кто-то должен рассказать мне о том, какие рожи были у СПП, когда они вас увидели.

Это сняло напряжение, и Гэв, то и дело разражаясь смехом, рассказал о том, как один из солдат СПП, возможно, обделался (или нет), когда осознал, во что влип. Зу попыталась поймать меня за руку, когда я проходила мимо нее, но, по правде говоря, я просто хотела побыть одна – мне было наплевать, если это ранит ее чувства, мне было наплевать, что она беспокоилась обо мне, и я не хотела делать вид, что довольна этим результатом. Распыляться значит терять время. Это означало, что будет еще больше погибших детей, которых я не успею спасти.

Я хотела спросить у Нико, нет ли у него каких-то новостей о Кейт и о том, не проявились ли Вайда и Толстяк. Еще я хотела хорошенько обдумать, как попасть обратно в Термонд.

Я избавилась от избытка энергии, пробежавшись по тоннелю от гаража до Ранчо. Недовольство и разочарование рассеивались с каждым ударом ботинок по бетону. Я быстро прошла через кухню, мимо мисочек с макаронами и сушками, которые дети из Оазиса прихватили по пути, чтобы съесть в большой комнате. И тут я, наконец, услышала, как он окликает меня по имени.

Я не замедлила шаг, не позволяя себе смягчить броню гнева, которая окружала меня. Лиам бежал, пытаясь догнать меня.

– Руби! Я хочу поговорить с тобой!

– Поверь мне, – ответила я, – не хочешь.

Я продолжала бежать по коридору, но тут он схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я уставилась на него, стараясь не обращать внимания на напряжение, на щетину на щеках и подбородке, и видела, какие яркие у него глаза, на мгновение мое тело застыло в растерянности, разрываясь между стремлением – поцеловать его или убить.

Я высвободила руку и толкнула дверь, ведущую на лестницу.

– Ты злишься, потому, что я не сказал тебе, или потому, что понимаешь, что я прав? – потребовал ответа Лиам. – Похоже, что причина и в том, и в другом.

– Думаю, Коул довольно неплохо обрисовал тебе множество причин, по которым на тебя стоит злиться, – огрызнулась я, поворачивая на первую лестничную площадку. Он наступал мне на пятки, пытаясь загнать меня в тот же темный угол, где я однажды без предупреждения поцеловала его. И почему-то это только злило меня еще сильнее, будто он делал это специально.

– Я прав, Руби, – сказал он, снова взяв меня за запястье.

– Коснись меня еще раз, – предупредила я его, – и ты пожалеешь.

Лиам отпустил мою руку и отступил.

– Пожалуйста, выслушай меня…

– Нет, – бросила я. – Сейчас я даже смотреть на тебя не хочу!

Улыбка Лиама стала насмешливой.

– Потому что я посмел спорить с Коулом, который никогда не ошибается, никогда и ни в чем?

Я резко повернулась к нему и толкнула его в грудь обеими руками.

– Потому что ты был в сантиметре от того, чтобы оказаться на прицеле у Зака! Потому что ты мог умереть, и я бы никак не смогла этому помешать! Потому что ты не подумал, как следует, и все, над чем мы работали, могло пойти прахом…

Его глаза сверкнули синим пламенем, и он притянул меня к себе.

Он поцеловал меня.

Он поцеловал меня так, как я целовала его в том лесу, на краю лагеря в Ист-Ривере. В темноте нас окружал запах сырой земли, пыли и кожи. Резкими – отчаянными – движениями его руки касались моих волос, а мои пробирались под его куртку.

Он поцеловал меня, и я позволила ему это сделать, потому что знала, что это в последний раз.

Я оттолкнула его, чувствуя, как разрывается мое сердце и холодный воздух заполняет пространство между нами. Лиам прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Я боролась с глупейшим желанием усесться на ступеньки и расплакаться.

Он прерывисто вдохнул.

– Анна сказала… она сказала, что Нико тайно работает над каким-то вирусом. Она думает, что это для атаки на Термонд. Но нужно будет, чтобы кто-то проник внутрь и установил его, прежде чем можно будет начать атаку. – Его голос звучал бесцветно. – Ты случайно не знаешь ничего об этом?

Я отвела взгляд.

– Боже, Руби, – тихо сказал он.

Он давал мне возможность признаться ему во всем, рассказать об атаке на Термонд, но ничто, и уж точно не он, не заставило бы меня отказаться от этого плана. Мне не нужно было его одобрение.

– Тебя убьют, – проговорил он, и в его словах послышался гнев. – И ты это знаешь. Там знают, кто ты и на что ты способна. Ты собираешься захватить весь лагерь? Взять их под контроль, как Клэнси в Ист-Ривере? Тебе не дадут уйти из лагеря живой, а тебе вообще все равно, да? – вскрикнул он с досадой и потер лицо рукой. – Думаю, мне даже не нужно спрашивать, кто подбросил тебе эту идею. Руби, он – не один из нас! Нет, а ты по-прежнему на его стороне, ты рассказываешь ему то, чем всегда делилась со мной. Расскажи мне, что случилось, расскажи мне, как сделать, чтобы все между нами стало по-прежнему. Я не понимаю, как мы поссорились. Я не понимаю, почему он так влияет на тебя!

– Я не обязана ничего тебе объяснять.

Я почувствовала, как по моей спине расползается капелька льда, когда я произношу эти слова – и неважно, сколько в них на самом деле правды.

– Раньше объясняла, – напомнил он. – Знаешь, почему я не рассказал тебе об Элис и о «Рупоре»? Я сто раз собирался. Я почти рассказал тебе той ночью, в гараже, но я остановился, потому что в последнее время… в последнее время было неважно, что именно я говорю. Вы с Коулом все равно думаете, что это неправильно, глупо или наивно. К черту, я до смерти устал от этого слова. Я не дурак, и я не слепец. Я могу обеспечить нас едой, я могу починить каждую чертову отвалившуюся трубу, я могу позаботиться о том, чтобы все машины были на ходу, я могу нам найти один подлинный кадр, который покажет, что мы продолжаем делать добро в мире, где и так уже достаточно насилия. Но этого недостаточно. Меня даже в расчет не берут. Он – нет. А теперь и ты тоже.

Я ничего не сказала. Ничего не чувствовала. Не существовала.

– Я пытаюсь думать о том, что будет после – как мы будем жить дальше, когда все это закончится. Вот о чем мы говорили раньше. Я не хочу, чтобы будущее этих детей было запятнано болью, сожалениями и кровью. Я не хочу этого и для тебя. Мы можем сделать хорошую работу – мы можем заставить весь этот чертов мир увидеть, что мы – хорошие дети, попавшие в хреновую ситуацию. Пожалуйста… Руби, пожалуйста. Коул собирается толкнуть тебя к самому краю пропасти.

Еще несколько секунд я смотрела на него, давая его словам отзвучать, вырасти, заполнить меня там, где уже все почти отмерло. «Подумай о девочках, – напомнила я себе, – бокс номер 27, Сэм». Все эти тысячи детей, которые остались там, когда я выбралась. Лицо Эшли, мертвые глаза, которые смотрят на меня, и обвинение, которое я читаю в их взгляде. Где ты была? Почему ты не пришла раньше?

– Если это причиняет тебе хотя бы половину той боли, которую ты причиняешь мне, – сказал он, – тогда… тогда просто убей меня. Я не могу этого выносить. Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь!

Я могла принести в жертву все это, то, чего хотела больше всего, ради них, и все равно это была бы неравная сделка. Я задолжала им больше, чем любовь. Я задолжала каждой из этих девочек свою жизнь. Они должны были знать, что я чувствовала сегодня, когда мы выехали из Оазиса. Мы найдем лекарство, даже если это будет последнее, что мне удастся сделать в этом мире, и оно будет ждать их, когда они окажутся на свободе. Они узнают, что такое истинная свобода. Не потому, что смогут избавиться от пугающих способностей, которые превращают их в уродов. А потому, что смогут делать выбор, в котором им отказывали годами. Они смогут отправиться куда угодно. Быть с теми, кого они любят.

В конце концов, неважно, что случится со мной – теперь я понимала, что имел в виду Нико, когда говорил о возможности что-то исправить. Я не могла вернуться в прошлое и изменить то, что уже случилось с ними, но я могла изо всех чертовых сил позаботиться о том, чтобы они сами отвечали за свое будущее. Оно того стоит. Потерять это… кажется, оно того стоит. Будет стоить однажды.

Но пока просто было больно. Будто меня разрывает на части. Повисшая тишина обозначила, что все кончено, и я поняла, что Лиам тоже это почувствовал, даже если был слишком упрям, чтобы себе в этом признаться. Говорить было больше нечего. Я повернулась и пошла вверх по лестнице.

– Я буду рядом! – крикнул он мне вслед. – Когда ты решишь, что хочешь найти меня.

Проглотив болезненный комок в горле, я сказала, не оборачиваясь:

– Не утруждай себя ожиданием.

Я уже поднялась по лестнице и открывала дверь, когда он ответил:

– Может, и не буду.

Дверь захлопнулась за мной с тихим щелчком. Я позволила себе скорчиться, боль раздирала меня, когда я зашла в ближайшую спальню и рухнула на кровать. Я стискивала кулаки, потом отпускала, стискивала и отпускала, пытаясь избавиться от невыносимого напряжения, услышать свое дыхание вместо жутких хриплых всхлипов. Смеющиеся голоса доносились по коридору из большой комнаты, заглушая крик в моей голове.

Не знаю, как это случилось, но мое зрение затуманилось. Когда оно, наконец, прояснилось, я стояла внутри кабинета Албана, понятия не имея, как там оказалась. Когда я повернулась, в дверях возникли две фигуры, плечом к плечу, с одинаковым выражением беспокойства на лицах. Они обменялись взглядами, в которых будто заключался целый разговор.

– Итак… – начала Вайда, – что мы пропустили?

Глава семнадцатая

– Когда вы вернулись? – Вопрос эхом отражался от стен тоннеля. Вайда, Толстяк и только что подошедший Коул и я шли к бару. – Почему не сообщили нам, что вы уже близко? И Лилиан тоже с вами, верно?

– О, она с нами, – сказал Толстяк, покосившись на Вайду. – И мы объясним, почему не выходили на связь.

Она вздохнула, скрестив руки на груди.

– Это был несчастный случай!

– Да, вроде того. – Парень осторожно поправил очки. – Одноразовый телефон случайно выпал из машины, и кое-кто случайно дал задний ход и раздавил его. Потому что кто-то очень спешил, потому что случайно привлек внимание оказавшихся неподалеку охотников за головами, когда кто-то случайно воспользовался своими способностями, чтобы убрать с дороги фонарь после того, как кое-кто случайно в него врезался.

– Кому-то лучше бы заткнуть их рот, пока я случайно не стукнула моим кулаком в их зубы. – Вайда пихнула его в плечо, и это было почти… шутя.

– Заткнуть свой рот, кулаком в его зубы.

– Что, правда? Займемся грамматикой?

Пока мы поднимались по лестнице, я предоставила Коулу объяснять, что произошло во время нападения на Оазис. Я чувствовала, что травма еще слишком свежая, чтобы произносить вслух то, что я хотела бы сказать, и, хуже того, из-за тяжести в голове я чувствовала себя так, будто заперта под водой. Я не могла смотреть в глаза Толстяку, что бы он ни делал, чтобы незаметно привлечь мое внимание. Лиам рассказал бы ему все, не скрывая, и он бы поддержал друга, но я на это просто не была способна. Я не могла говорить о чем-то, что не было напрямую связано с Лилиан Грей или Термондом.

Мы прошли из комнаты за баром в главный зал. Все было заколочено, вещи, которые могли пригодиться, вроде тарелок и стаканов, унесли на Ранчо. Тени скрывали почти пространство, и я с трудом заметила миниатюрный силуэт за дальним угловым столиком.

На ней были джинсы, которые были ей велики, и рубашка на пуговицах, которая, скорее всего, раньше принадлежала мужчине. Ее светлые волосы были спрятаны под бейсболкой с эмблемой Braves[16]. Она смотрела на нас с пугающим спокойствием, настороженностью и принятием. Жесткость ее взгляда, ее осанка – все это было и у ее сына. Увиденного было достаточно, чтобы я застыла, а моя кровь обратилась в лед. Я всегда думала, что Клэнси был похож на своего отца, но детали, то, как она барабанила пальцами по скрещенным рукам… Она не сказала ни слова, но я слышала ее голос, эхо того, что я уловила в воспоминаниях ее сына. Клэнси, мой милый Клэнси…

Я резко вдохнула.

– Ее держали не в канзасской штаб-квартире, – сказала Вайда. – Она была в одной из небольших построек поблизости. Мы узнали, где найти ее, только потому, что перехватили радиопереговоры между агентами, которые обсуждали условия обмена ее на агентов, которых захватили люди Грея: власти оставляют агентов в живых именно для того, чтобы обменять на нее. Так что ты можешь подтереться своей теорией, – заявила девушка Коулу, – и, черт побери, лучше бы все это себя оправдало, потому что я могла бы вернуть Кейт, а не заниматься всякой хренью здесь.

Коул кивнул и сделал шаг вперед, приближаясь к этой женщине внимательно и осторожно, будто к испуганному животному.

– Приветствую, доктор Грей. Здесь вы в безопасности.

Либо она не поняла, либо ей было все равно, потому что Лилиан Грей выбросила вперед руки, повернулась и попыталась рвануть в сторону двери. От того, как она молотила кулаками по обшарпанному дереву, у меня самой заболели руки.

– Бледный… ах… из… машины… больше… теперь… теперь… – один, два, три, четыре, пять…

Словами эти звуки назвать можно было с большой натяжкой: странные интонации, неправильные ударения, как у человека, который говорит с набитым ртом или прикусив язык.

Я повернулась к Вайде, которая лишь устало вздохнула.

– Для человека, который ни хрена не говорит и не понимает, она – та еще заноза в заднице.

– Но она говорит… – Меня перебил животный крик, который она испустила, когда Коул поднял ее и попытался прижать руки к ее бокам.

– Она ничего не понимает – мы пробовали писать, говорить медленно, на разных языках, – сказал Толстяк, потирая подбородок. – Если у нее в голове что-то и осталось, выразить это она не может.

Между сломанным и разрушенным есть некоторое отличие. В первом случае у тебя есть надежда, что сломанный предмет удастся восстановить, но во втором – пути назад попросту нет.

Я уткнулась лицом в ладони, оставив попытки что-то увидеть в темных глазах Лилиан Грей, чей взгляд блуждал по стенам комнаты в блоке для старших агентов, которую мы ей выделили. Вчера днем, когда ее привезли на Ранчо, она была перепугана, и такой же она оставалась и в это утро – дрожала, будто мы окунули ее в Атлантический океан в середине января. Удивительно, что она до сих пор не потеряла сознание от изнеможения.

Внутри ее сознания… я не могла это описать. На самом деле, там было нечего описывать. Когда я впервые соскользнула в ее память, я тут же выскочила обратно, потому что меня чуть не стошнило. Все было свалено в кучу, разные образы вспыхивали тут и там, проносясь мимо за четверть секунды – слишком быстро, чтобы я могла за что-то зацепиться. Все это было настолько оглушающим, будто я сидела в машине, которая мгновенно ускорилась с нуля до сотни километров в час. Меня отбросило на спинку сиденья, и я задумалась, не специально ли она это делает.

– Доктор Грей, – резко сказала я, пытаясь заставить ее посмотреть на себя. – Не могли бы вы сказать мне, как вас зовут?

– Заааавуут, – пробормотала она, вцепившись пальцами в края бейсболки. – Не… хорошо… бледный… тон…

– Боже, – вздохнула сенатор Круз, закрыв лицо руками. – Как вы оба можете это выносить? Эта бедная женщина…

Коул оттолкнулся от стены, у которой стоял.

– Конфетка, думаю, на сегодня достаточно.

– Но я не добилась никого прогресса.

– Может, тут и негде добиваться прогресса, – предположила Анабель Круз, положив руку мне на спину.

Бывшая первая леди оказалась единственной причиной, которая вытащила ее из ее комнаты, где ждала Роза. Я уже пожалела, что сенатор пришла, потому что и так была разочарована в собственных силах. И меня невероятно огорчало, что я разочаровываю и ее, после всего, что она до нас сделала.

– Я не делала новых попыток целых два дня, – возразила я. – По крайней мере, дайте мне еще один день.

Теперь Лилиан Грей лежала на своей узкой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Я чувствовала, исходившее от нее раздражение, и не пыталась поймать ее руку, которой она снова и снова колотила по покрытому пленкой матрасу.

Я вздохнула и потерла лоб.

– Ладно. Мы сделаем перерыв.

– Что мы должны сообщать остальным о ее состоянии? – спросила сенатор Круз.

Вайда и Толстяк обещали держать язык за зубами. И если кто-то из детей пристанет с вопросами, они ответят, что женщина устала и ей нужен отдых. Так что это дало мне немного времени, чтобы я могла выяснить, как ей помочь.

Возможность открыться остальным я даже не рассматривала. Если Лилиан Грей увидят в таком виде – дети поймут, что их единственный шанс на то, чтобы расшифровать исследование и данные о лекарстве, которые у нас есть, выглядит… вот так… Это только еще сильнее подтолкнет их на сторону Лиама. На ту сторону, которая, с их точки зрения, на самом деле хоть что-то делала.

Покидая Лос-Анджелес, мы с Коулом сделали ставку на то, что у нас есть информация о причинах и лечении ОЮИН, и это помогло нам утвердиться среди детей. Но прошло три недели, а нам было все еще нечего им показать, чтобы подтвердить свои обещания. Даже те дети, которых мы вытащили из Оазиса, проводили больше времени в гараже, чем собственно на Ранчо. Я видела их, только когда они приходили на кухню за едой, и даже тогда они просто забирали ее и уносили в гараж.

– Я собираюсь переделать дверную ручку так, чтобы она запиралась снаружи, – сказал Коул. – Если мы скажем детям ее не трогать, они послушаются.

Если они вообще захотят покидать гараж.

– Я беспокоюсь об агентах… о Кейт, – сказала я. – Какая реакция последует, когда власти узнают, что Лиге больше не на что их обменивать.

– Лига будет держать их в неведении так долго, как это вообще возможно, – заверил меня Коул. – И я уже рассказал тебе, что сообщил мне Гарри. Он и еще несколько людей, которые когда-то были в его отряде спецназа, собираются расследовать сообщения о секретной тюрьме в районе Тусона. Похоже, решили стряхнуть пыль с зеленых беретов.

Как Гарри удалось найти сведения о секретной тюрьме, которая по определению не упоминалась ни в каких официальных документах, было за пределами моего понимания. Но я не хотела пытаться вытащить из Коула эту информацию в присутствии сенатора Круз.

– Это многообещающе, – кивнула она, слабо улыбнувшись мне. Я покачала головой. Это вообще почти ничего не значило.

Я сняла с Лилиан бейсболку и попыталась помочь ей поудобнее устроиться под одеялом. Она повернула ко мне свое истощенное лицо, на котором по-прежнему виднелись следы былой красоты.

Она нахмурилась, и внезапно я увидела не ее, а ее сына.

– Албан хотел бы, чтобы вы оставались здесь, с нами, – приветливым тоном сказал Коул. – У вас здесь есть друзья. Друзья. Безопасность.

– Албан? – Лилиан резко выпрямилась, запутавшись ногами в одеяле, которым я ее так аккуратно укрыла. – Джон?

Мы с Коулом быстро переглянулись, но она тут же вернулась к своему обычному бормотанию бессмыслицы себе под нос.

– Сча… эт… уг… мо…

Он подошел к маленькому столу справа от входа и открыл ящик.

– Доктор Грей, мы хотели бы, чтобы вы посмотрели на кое-какие бумаги после того, как немного отдохнете. Я просто оставлю это здесь. Но это может быть, хм, немного сложно. Тут таблицы…

– Таблиииицы.

Коул поднял их, чтобы ей было видно – и Лилиан Грей отреагировала мгновенно. Она села на кровати и потянулась к бумагам.

– Мозжечок, шишковидное тело, таламус, межжелудочковое отверстие…

Ее голос был совершенно другим – он был ясным, почти осознанным. В нем была определенная четкость, будто она мысленно репетировала каждое слово, прежде чем произнести.

– Лаааадно, – протяжно сказал Коул. – Это было… неожиданно.

А потом она повернулась на другой бок и мгновенно отключилась.

Коул пошел к двери, но я стояла на месте, глядя на ее расслабленное тело. Не знаю, что именно навело меня на идею попытаться снова. Быть может то, что я уже увидела в ее голове, и мне внезапно стало любопытно.

– Что? – спросил Коул, но его голос звучал, все больше удаляясь, по мере того, как я погружалась в ее сознание.

Я старалась касаться его как можно мягче, и вместо того, чтобы пытаться найти путь в сверкающих образах, которые один за другим вспыхивали за моими веками, я позволила потоку унести меня. Я видела учебники, сложенные стопкой на столе, молодых людей в костюмах, вышедших из моды десятки лет назад, киноэкран, мерцающий в темноте, букет роз, который гармонировал с ее платьем, президента, моложе и симпатичнее, который ждал ее на другом конце дорожки, украшенной цветочными гирляндами. Больницы, автомобили; игровые площадки, детская одежда, ребенок с темными волосами, сидящий за кухонным столом, спиной ко мне – все эти короткие моменты были связными, они текли так плавно, будто я направляла их своей рукой. Потом все изменилось – отблески ее жизни скрылись за радужными разводами, и вот я уже падала сквозь белый туман, и вокруг меня ничего не было.

Сон. Теперь она спала достаточно глубоко, чтобы ее тело и разум расслабились. Когда я покинула ее голову и отошла от ее кровати, она даже не шелохнулась.

– Что? – спросил Коул. – Что ты видела?

Я видела ее сознание, которое функционировало, в котором были связные, цельные воспоминания.

И теперь я была растеряна больше, чем когда-либо.

– Думаю… – начала я, поднимаясь с колен. – Думаю, мне надо поговорить с Толстяком.

Либо предполагая, что он может понадобиться, либо влекомый собственным любопытством, Толстяк пришел в компьютерный класс, где уселся на один из пустых столов недалеко от входа. Вокруг него будто стены крепости возвышались стопки устрашающе толстых книг. Некоторые Зеленые унесли ноутбуки в гараж, чтобы работать над проектом Лиама и Элис, но Нико был по-прежнему здесь. Он увидел меня раньше, чем Толстяк, и по выражению его лица я поняла, что сначала должна поговорить с ним.

– Три сообщения, – сказал он. – Во-первых, все готово.

– То, о чем мы говорили? – спросила я его.

Он показал мне черную флешку, которая висела у него на шее.

– Мне остается только уместить ее на носитель поменьше, который я смогу встроить в оправу очков.

– Ты лучший, – сказала я совершенно искренне.

Коул был прав – Нико был нашим человеком, и не только потому, что ему было что доказывать.

Он слегка покраснел, поежившись от моей похвалы, а затем резко понизил голос.

– Второе – вторая вещь, о которой мы говорили.

– Мы говорили о многих вещах, – напомнила я ему.

Нико в несколько кликов и вывел на экран уже знакомый мне лог сервера.

– Кто-то что-то послал? Снова?

– Письмо, два дня назад, в ночь перед тем, как вы отправились в Оазис – этот IP принадлежит к одному из ноутбуков, который тогда еще стоял в этой комнате, – продолжил он. – Письмо ушло на адрес, который теперь удален.

– Может, кто-то связывался с «Рупором»? – спросила я, не пытаясь скрыть горечь в голосе.

Он пожал плечами.

– Повторюсь, самое простое объяснение – обычно самое верное.

Мои глаза слегка расширились.

– Но ты ведь не веришь в это, да?

– Это просто… подозрительно. Лиам представил все так, будто он общался с «Рупором» только лично, так что я не уверен, кто еще стал бы сливать им файлы и почему. Это все бросилось мне в глаза только потому, что это было простое сообщение. Думаешь, это мог быть Коул?

– Я спрошу, – сказала я. – Не знаю, как он связывался со своим отцом.

– Это довольно безопасный способ, – одобрительно сказал Нико. – А Лиам с остальными не пытались скрыть свою деятельность, когда отправляли подборку материалов прошлой ночью.

– Они собрали ее так быстро? – безразлично спросила я. – Что-то из этого попало в прессу?

– Ну… это третье.

Он кликнул по папке на рабочем столе и открыл еще одно новое окно.

– Все эти материалы сейчас недоступны в Сети – цензоры Грея отключили крупнейшие новостные сайты, пока не удалят с них этот репортаж, но фото и видео появляются на тысячах форумов, а также на нескольких сайтах-однодневках, которые «Рупор» запускает в интернет. Они публикуют сотни версий одного и того же сайта с разными адресами и поисковыми словами, вшитыми в код, чтобы по крайней мере один из них появлялся в ответ на поисковые запросы, которые вводит пользователь. Я делал скриншоты всего, что найду на случай, если ты захочешь посмотреть.

В качестве примера он открыл скриншот домашней страницы CNN. Репортаж не просто появился на главной странице, он занимал ее половину: мозаика из фотографий, запечатлевших лагерь снаружи, дети (их лица на фото замазаны), выходящие из спален. Наши спины, когда мы бежали по коридору в те последние моменты, направляясь к двери. Крупнее всего было фото стены с десятками красных отпечатков ладоней, которые, если не всматриваться, можно было принять за кровь. Все это было опубликовано под заголовком «Не Оазис: взгляд изнутри на «реабилитационный» лагерь».

– Еще показали вот это видео, – сказал Нико.

В тот момент, когда загрузился первый кадр, еще на паузе, я точно знала, о чем оно будет.

Моего лица не было видно – Элис снимала все со спины, чтобы запечатлеть детей, выходящих из комнат.

– Меня зовут… – послышался писк, как раз заглушивший мое имя, – я одна из вас. Все мы – такие же, как вы, кроме женщины с камерой. Мы вытащим вас отсюда – увезем в безопасное место. Но вы должны двигаться быстро. Так быстро, как можете, не причиняя вреда себе и другим. Быстро, быстро, быстро, ладно?

Я вцепилась в край стола достаточно сильно, чтобы Нико откинулся на кресле и спросил:

– Я так понимаю, тебя не спросили, прежде чем использовать запись?

– Нет, не спросили.

И это тоже казалось слишком личным – будто это швырнули мне прямо в лицо. Остаток видео составляли нарезки из кадров: связанные СПП с кляпами во рту, их униформа, снятая вблизи, оборудование с наклейками с военной символикой – удачный выбор, чтобы придать ей больше аутентичности.

– Судя по комментариям, которые я читал на разных форумах, похоже, что по крайней мере две крупные газеты подхватили эту историю. Но к моменту, когда я попытался посмотреть телевизионные новости через интернет, ее уже анализировали люди из правительства, указывая на детали, которые, предположительно, доказывают, что это подделка. Ты знала, что они еще и список детей опубликовали? Фотографии и список того, что их родители сделали для Федеральной коалиции?

– Не знала, – ответила я, скрипнув зубами. – Коул это видел?

– Ага, он уже ко мне заходил, – сказал Нико. – Слушай, они там внизу наверняка гладят друг друга по головке за это. Но правда в том, что это не срабатывает. После публикации пошло минут двадцать, и Грей уже зачистил интернет. Кроме того, несколько хостеров полностью отключили. Комментарии на форумах – видишь, как этот? – Он показал на отметку времени. – Оставлен сегодня утром, когда появились экстренные новости.

Пост гласил: «Это отвратительно – все лагеря такие?»

– А два часа спустя, – сказал Нико, – тон комментариев изменился.

«Это, скорее всего, подделка. Все слишком гладко складывается. Я такое на заднем дворе могу снять, если найду пару актеров».

В следующем комментарии было написано: «Тогда как они добыли фотографии детей? Старые стоковые фото? Старые фильмы?»

«Вы никогда не слышали о фотошопе?»

– Многие думают, что это подделка, – вздохнул Нико. – Часть проблемы заключается в том, что у них – то есть, я полагаю, у нас – у нас нет имени, нет названия, которое объединяло бы нас в группу. Мы не можем взять на себя ответственность за это, а потом поддержать ее серией последующих информационных вбросов. «Рупор» занимается только распространением информации, которая уже опубликована третьими лицами; вот откуда взялось их название. И даже у них на счету нет достаточного количества крупных прорывов, чтобы значительная часть обычных людей стала всецело им доверять.

– Но люди, по крайней мере, видели фотографии, – возразила я. Пусть даже Нико вывернул это иначе, в любом случае это была маленькая победа. Потому что теперь, когда другие люди подумают о лагерях, эти фото будет первым, что им вспомнится.

– От этого Термонд не падет, – сказал Нико, и его темные глаза сверкнули. – Я верю в наш план. Это единственная возможность.

– Спасибо, Нико, – кивнул я, пожав его плечо. – Держи меня в курсе, ладно?

Он тоже ответил кивком и снова повернулся к своему компьютеру. Его пальцы летали над клавиатурой. А я вернулась к Толстяку. Он немного повернулся в сторону компьютера Нико с выражением человека, который делает вид, что не подслушивал, хотя слышал все.

– Я удивлена, что ты не работаешь в гараже, – сообщила ему я, усаживаясь на пустой стул рядом с ним.

– Понятия не имею, что ты хочешь этим сказать, – ответил Толстяк, хотя было очевидно, что теперь он представляет всю картину. Или, по крайней мере, ту версию происходящего, которую представил ему Лиам.

– Может, и не имеешь, – сказала я, – но если ты хочешь быть именно там… Я пойму, если ты выберешь сторону Лиама. Все так и сделали.

Даже Зу. Даже Зу.

Он стукнул руками по столу.

– Есть только одна сторона. Это сторона дружбы, доверия и любви, и все должны быть именно на этой стороне, и я отказываюсь признавать, что существует какая-то другая сторона. Понимаешь?

Я моргнула.

– Да.

– И все же, – сказал Толстяк, – будучи сооснователем команды Реальность, думаю, что в гараже слишком идеализируют, как быстро это может сработать, и ваша беседа с Нико меня в этом убедила.

– Что думает Вайда? – спросила я.

– Ви сейчас в спортзале, – сказал он, – а не в гараже. И она, по своей природе, склоняется к той стороне, которая обеспечит стрельбу и взрывы.

Я кивнула, рассматривая сложенные на столе книги – это оказалась литература по медицине.

– Пытаешься понять, что не так с доктором Грей?

– Да, – признался он. – Добилась какого-нибудь прогресса на этом фронте?

Он слабо улыбнулся, и я ответила тем же.

– И это самое странное, – сообщила я. – Когда я пыталась заглянуть в ее сознание, пока она бодрствовала, все неслось с бешеной скоростью: яркие цвета и звуки, и быстро сменяющиеся образы. Но когда я попыталась снова после того, как она уснула, там были настоящие воспоминания. Цельные, полные.

– Тебе удавалось оставаться в ее сознании долго – имею в виду, в первый раз?

– Нет, меня от этого начало тошнить.

Парень кивнул, обдумывая это.

– Может, в этом и дело. Это единственный известный ей способ держать Оранжевых на расстоянии.

– Я тоже об этом подумала.

– Это выглядит логично. Если ты знаешь, что твой сын может прийти и перевернуть вверх дном все содержимое твоей черепушки, разве ты не попытаешься освоить несколько способов заблокировать его действия – защитить себя.

Кто-то достаточно умный и целеустремленный, чтобы придумать лекарство от этой болезни, предпринял бы все возможные предосторожности.

– Так что ее воспоминания на месте, и они не повреждены… – Толстяк внезапно смолк, проводя пальцем по краю страницы одного из открытых учебников.

– Где ты их взял? – спросила я, взяв в руки первый попавшийся том-кирпич.

– В книжном, – откликнулся он, а потом быстро добавил: – После закрытия. Вайда взяла их для меня, потому что я слишком сильно трусил, чтобы выходить из машины.

– Я рада, что вы там остановились, – отозвалась я, пролистывая страницы.

Большая часть книг была посвящена анатомии, но несколько – в том числе и та, которую я держала в руках, были о всяких нейроштуках, все с изображением человеческого мозга на обложке.

Парень поднял взгляд и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

– Клэнси может… он может вломиться в ум человека, верно? Что он может сделать, когда окажется внутри?

Я думала об этом.

– Повлиять на чувства человека, заморозить, так что ты не сможешь сдвинуться с места, а еще… проецировать образы в голову другого человека, чтобы он увидел какие-то другие места.

И тут раздался еще один голос.

– А еще он может… – Мы с Толстяком повернулись к Нико, который выглядел так, будто больше всего на свете хотел снова спрятаться за широким компьютерным монитором. – Он не просто… не просто заставляет застыть на месте. Он может заставить людей двигаться. Будто марионеток. Я видел, как он это делает, во время исследований в Термонде несколько раз. Он проникал в их головы посреди разговора, чтобы подслушать, что говорят другие. Ему было сложно с этим справиться. В последний раз, когда он попробовал это сделать, он проспал целые сутки, чтобы восстановить силы. У него началась ужасная мигрень, так что ему пришлось остановиться.

Толстяк посмотрел на меня взглядом, в котором явно читалось: Мигрень, а не человеческая порядочность.

– Он может влиять на чьи-то еще воспоминания? – спросил Толстяк. – Он может стирать их… на самом деле, я не думаю, что ты их стираешь, скорее подавляешь. А может ли Клэнси манипулировать чужими воспоминаниями?

– Он мог видеть чужие воспоминания… – Я замолчала на полуслове, едва не онемев от осознания, которое внезапно обрушилось на меня. – Но он видел мои воспоминания только тогда, когда я сама ему позволяла. На самом деле в Ист-Ривере он учил меня контролировать свои способности, потому что сам хотел разгадать, как я это делаю.

– Тот другой Оранжевый, которого ты знала, что он умел делать?

Мартин. Когда я подумала о нем, по коже побежали мурашки.

– Он управлял чувствами других людей.

Толстяк с заинтересованным видом пролистал книгу и нашел схему с обозначением разных зон мозга.

– Это восхитительно… вы все используете разные части мозга человека против него самого. Ох, прости, неудачно сформулировал.

Я подняла руку.

– Нормально.

– Это сложно объяснить, но хотя в сознании человека есть разные структуры, все они работают согласованно и различными способами. Поэтому на самом деле вы получаете доступ не к разным зонам мозга, а к разным системам внутри него. Например, лобные доли участвуют в формировании и воспроизведении воспоминаний, но этим же занимается и медиальная височная доля. Звучит убедительно?

– В некотором роде. Значит, ты думаешь, я как-то вмешиваюсь в разные этапы этого процесса в зависимости от того, что именно я делаю?

– Верно, – согласился он. – Я понял так, что «память» состоит из множества систем, и все они функционируют немного по-разному – например, создание воспоминаний, или воспроизведение одного из них, или даже хранение. – Он взял в руки книгу, которая лежала перед ним. – Память о том, что это за предмет, как его поднять, как читать страницы, как я к нему отношусь… все это разные системы. Мне кажется, что когда ты «удаляешь» чьи-то воспоминания, ты вовсе не удаляешь их, а просто нарушаешь работу нескольких ключевых систем и перенаправляешь их с реальных воспоминаний на вымышленные… или нарушаешь процесс дешифровки, прежде чем воспоминание обретет форму, и нейротрансмиттеры начнут действовать, так что человек не сможет…

– Ладно, но как переключаться между разными системами? Контролировать другие функции?

– Я не знаю, – признался Толстяк. – Как ты сделала это с Клэнси?

Это застало меня врасплох.

– Ты заморозила его на месте так же, как он обездвиживал Лиама и Ви. Что ты сделала иначе?

– Это было… намерение, я полагаю? Я замерла совершенно неподвижно и хотела, чтобы он сделал то же самое… – Я подавилась собственными словами.

Отражения.

Именно это он тогда сказал мне, когда я никак не могла догадаться, как выбраться наружу из той темноты, как разрубить связь между нами. Как только я воспроизвела какое-то воспоминание, точка соприкосновения с его сознанием сместилась обратно на память. Когда я замерла и захотела, чтобы он сделал то же самое, так и получилось.

Я объяснила эту теорию Толстяку, который кивнул.

– Это вполне похоже на правду. Когда ты намеренно погружаешься в чьи-то воспоминания, ты используешь память о том, как это делается, а не саму память. Ох, в моей голове это звучало не так запутанно. Как бы то ни было – при этом ты становишься уязвимой для другого человека, который может получить доступ к твоим воспоминаниям, своего рода естественная эмпатия с твоей стороны. Представить не могу, чтобы он добровольно рискнул хоть в чем-то потерять контроль над собственным сознанием или что у него есть хоть капля эмпатии. Хочешь проверить это на практике? Может, проверим, сможет ли он заставить меня пошевелить рукой…

– Нет, – в ужасе сказала я. – Я только хочу узнать, на какую систему или на какую часть ее сознания он воздействовал, чтобы привести Лилиан в такое состояние.

Толстяк откинулся на спинку стула, его восторг граничил с ликованием.

– Похоже, мне понадобится некоторое время, чтобы найти ответ. Мне придется прочитать все эти книги.

– Привет, неудачники, – бросила Вайда, входя в комнату, все еще раскрасневшаяся и вспотевшая после тренировки. – Думаю, вы захотите посмотреть, над чем работают в гараже.

Глава восемнадцатая

Когда мы вошли в гараж, я не сразу сообразила, что́ это сооружают в дальнем углу. Из двух белых простыней, скрепленных клейкой лентой, был сделан задник. На его фоне, устроившись на складном стуле, сидела Зу. Ее кожа блестела под потоком света от четырех настольных ламп, направленных на нее наподобие прожекторов. Это была студия. Этакий доморощенный вариант.

Там стояли еще два стула; один лицом к ней, рядом с камерой, для Элис, которая сейчас возилась с ее настройками. Другой для Лиама, который сидел справа от Зу и что-то тихо ей говорил.

Он первым заметил нас и бросил хмурый взгляд в нашу сторону.

– Что происходит? – спросил Толстяк, пытаясь осмыслить увиденное.

– Сузуми согласилась дать интервью, – сказала Элис, вытягивая шею, чтобы посмотреть на нас из-за камеры.

Женщина была по-прежнему одета во все черное, но ее волосы теперь были скручены в неопрятный узел. Рядом с ней лежали два открытых блокнота, страницы были исписаны синими чернилами. Третий лежал у нее на коленях.

Коул сказал, что у вас только один шанс доказать, что это сработает. Я чуть не сказала это вслух, было ли это важно. Через несколько часов не будет никакого реального способа измерить эффект первой подборки материалов, которую они выпустили.

– Какие-то проблемы? – спросил Лиам.

Вайда присвистнула, уже представляя, чем все это кончится. Но, вопреки ожиданиям Лиама, я пришла сюда не для того, чтобы устраивать скандал.

– Зу, – позвала я девочку, – могу я поговорить с тобой? Буквально секунду.

Она тут же кивнула, и я почувствовала, как отпускает напряжение, сжимавшее мои внутренности. Я отвела ее чуть в сторону от остальных.

– Ты не против участия в этом? – спросила я. Сузуми снова убежденно кивнула и сложила пальцы, показывая, что все о'кей. – И ты понимаешь, что, если ты это сделаешь, твое лицо будет повсюду – тебе же это объяснили, верно?

Я не хотела, чтобы Зу думала, будто я обращаюсь с ней как с ребенком, неспособным принимать собственные решения. И я не хотела даже намекнуть на то, что Лиам мог специально обманывать ее. Но мне нужно было услышать подтверждение от нее самой. Когда дело касалось других, моим первым побуждением было выступить в качестве щита, заслонить человека, кем бы он ни являлся, закрыть его от любопытствующих глаз окружающего мира. И Зу, это же была Зу, похоже, это понимала.

Она вытащила из кармана маленький блокнот и написала:

«Я не могу сражаться, верно? Ни в Оазисе? Ни в Термонде?»

Когда я покачала головой, ее это будто бы совсем не расстроило, она просто с этим смирилась.

«Это единственный доступный мне способ что-то сделать. Я хочу помочь!»

– Надеюсь, ты не думаешь, что я не замечаю или не ценю того, что ты уже сделала на Ранчо, – сказала я.

Зу продолжала писать.

«То, что случилось вчера, заставило меня понять – важно высказаться, произнести свое слово о том, во что ты веришь».

– Именно так Лиам действует на людей, – тихо проговорила я.

Девочка настрочила еще несколько фраз и показала их мне.

«Я хочу быть сильной, как ты, я хочу сделать это, чтобы помочь тебе. Чтобы все получилось. Я устала бояться. Я не хочу, чтобы они победили».

Это слова – пусть на короткое мгновение – вытеснили боль из моего сердца. Я заставила себя улыбнуться и обняла ее так крепко, что она беззвучно рассмеялась.

– Ладно, – сказала я. – Лиам будет говорить за тебя?

Она кивнула.

«Я сказала ему, что он сможет это делать, если он будет за кадром. Он сказал, что не против съемок, но я не хочу, чтобы кто-то начал из-за этого разыскивать его семью».

– А как же твоя семья?

«Моя семья здесь».

Я прикусила губу.

– Ты права. Мы – семья. И, чего бы это ни стоило, я думаю, что ты будешь сногсшибательна.

«Я справлюсь. Я тренировалась. Останешься посмотреть?»

– Конечно.

Толстяк и Вайда по-прежнему стояли там же, где я их оставила, тихо переговариваясь друг с другом, повернувшись спиной к Лиаму. Когда я подошла к ним, они отпрянули друг от друга. И как только Зу вернулась на свое место, тихий разговор между Лиамом и Элис завершился.

Я заметила, как Лиам бросил быстрый взгляд на меня, но я неотрывно смотрела на Зу и снова ободряюще улыбнулась ей, когда она в последний раз взглянула на меня.

– Готова? – спросил Лиам.

– У меня есть бумага и ручка, чтобы она могла писать, – сказала Элис, подобрала с пола один из блокнотов побольше и протянула девочке. – Она может в любой момент сказать мне остановиться, и я подчинюсь. Мы так договорились.

– Я знаю. Начинайте.

Лиам подвигал челюстью взад-вперед, но промолчал. Элис немного подождала, ожидая, что я выдвину очередной протест, а потом отвернулась. Я стояла у нее за спиной, и мне было видно, что она включила свой фотоаппарат в режим съемки видео. У Зу не получалось неотрывно смотреть в объектив – она словно сохраняла осторожность. Я наблюдала, как она поправляет свою простую белую рубашку и джинсы, пытается удобно устроить руки на коленях. То скрещивает ноги, то ставит их ровно.

– Ладно, дорогая, постарайся писать четко и понятно, чтобы Лиаму было легко читать. Если не захочешь отвечать на какой-то вопрос, просто покачай головой. Хорошо? Отлично! Давайте начнем с двух простых вопросов: можешь назвать мне свое имя и возраст?

Зу принялась писать, с облегчением обнаружив, что ей больше не надо смотреть в камеру. Я подумала, что это единственная причина, по которой она утруждала себя письмом, хотя Лиам определенно знал ответ на оба вопроса.

– Меня зовут Сузуми, – сказал он. – И мне тринадцать лет.

– Сузуми? Красивое имя.

– Спасибо, – прочитал Лиам. – Друзья зовут меня Зу.

– Можешь рассказать немного о себе и о том, почему твой друг говорит за тебя?

Зу отвела взгляд от камеры, посмотрев туда, где стояли мы. Сбоку кто-то шевельнулся: Вайда быстро, едва заметно показала ей большой палец.

Я тренировалась.

– Потому что… потому что долгое время я была слишком напугана, чтобы что-то говорить, – проговорила Зу. – И я д-думала, что н-никто не будет с-слушать.

Лиам вскочил, будто подстреленный, побледнев от шока. И земля словно перестала вращаться в ту секунду, когда я услышала ее приятный, высокий голосок. Девочка слегка заикалась, и в голосе звучало едва заметное напряжение, которое она тщательно старалась скрыть. И он так сильно отличался от того, каким она говорила во сне. И от долгого молчания совсем не был хриплым.

– Я сделала это, – сказала она почти удивленно.

– Ага, ты сделала это! Получилось, подруга! – воскликнула Вайда, и ее громкие аплодисменты стали единственным звуком, нарушившим повисшую тишину. Дети, которые наблюдали за интервью, растянувшись чуть поодаль на полу, выглядели, по меньшей мере, потрясенными.

Толстяк быстро протолкнулся мимо меня, Вайды и Элис, которая готовилась начать запись заново, и буквально врезался в Зу. Он обнимал ее, сияя от радости, и плакал, даже не пытаясь скрыть своих слез.

– Я п-пытаюсь дать интервью, – пожаловалась Зу – ее голос звучал глухо, потому что она уткнулась в его рубашку. В следующую секунду она смягчилась и похлопала его по спине.

– Ладно, Чарли, – позвала его Вайда. – Дай девочке закончить, пока ты не утопил ее в слезах. Давай.

Она осторожно вывела его из импровизированной студии, туда, где стояла я, и его нерастраченные объятия мне и достались. И я была рада поводу отвернуться от Зу и справиться со слезами, которые уже намочили мои собственные ресницы.

– Почему все ведут себя как с-сумасшедшие? – вздохнула девочка, и было слышно, что ее голос уже становится тверже, увереннее. – Можем начать заново?

Лиам встал, собираясь оттащить свой стул в сторону, но тут Зу схватила его за руку и что-то тихо сказала. Сначала мне было не видно его лица – парень стоял к нам спиной. Но когда он понес стул, чтобы поставить его с другой стороны, за фотокамерой, у меня запершило в горле, потому что я увидела в нем эту гордость и это счастье. Он уселся, и Зу тут же повернулась так, чтобы смотреть на него, а не на Элис. Теперь она сидела иначе, достаточно расслабленно, чтобы начать болтать ногами.

– Так нормально? – спросил Лиам, обращаясь одновременно к ней и к Элис.

Репортер кивнула, только вычеркнула из своего списка следующие два вопроса.

Потом она спросила Зу о ее цветовой классификации и ее способностях.

Из этого естественным образом вытекал следующий вопрос:

– Тебя отправили в лагерь твои родители или тебя забрали?

– Я заставила папину машину… я случайно испортила двигатель. Это был несчастный случай. До этого я только вывела из строя пару лампочек. Мой будильник. Мама с папой говорили о… о террористах. Я думаю, они считали, что ОЮИН – это все из-за террористов. И что они должны уехать как можно быстрее, чтобы вернуться в Японию. Я расстроилась, и… тогда я не умела это хорошо контролировать. Я поджарила двигатель, и в нас врезалась другая машина. Мама получила перелом таза. После того, как она вышла из больницы, она настояла, чтобы я вернулась в школу в следующий понедельник. Это был первый Сбор.

«Сборы» были серией изъятий, которые держали в секрете от детей. Если родители чувствовали, что ребенок представляет угрозу для них, или думали, что он был опасен для себя и окружающих, они отправляли его в школу в определенный день, и СПП ребенка забирали.

– Ты упомянула, что сейчас можешь контролировать свои способности? Как ты этому научилась?

Зу пожала плечами.

– Практиковалась. И не боялась их.

– Что бы ты сказала людям, которые считают, что, если дети с пси-способностями научатся контролировать их, это будет угрожать остальным?

Девочка изобразила свое фирменное выражение: «Вы что, шутите?»

– Большинство детей хотят контролировать свои способности только, чтобы чувствовать себя нормальными. С какой стати я захочу поджаривать любой телефон или выключатель, которого коснусь? Каждый компьютер? Может, есть дети, которые станут использовать это во зло, но большинство… Мы более опасны, если не можем это контролировать, а управлять способностями может научиться каждый – только дайте время.

– Как ты себя почувствовала, когда поняла, что в тот день тебя заберут из школы сотрудники СПП?

– Я думала, это ошибка, – сказала Зу, рассматривая свои руки. – Потом я почувствовала себя маленькой и бестолковой – как мусор.

Вопросы Элис были определенно направлены на то, чтобы разбередить старые раны Зу, вытянув из нее мельчайшие детали. Вопрос о том, как девочка проводила время в Каледонии, обернулся рассказом о том, как СПП обращались с ними в обычные дни и в те дни, когда дети не подчинялись. Было мучительно представлять, как все это происходило с ней, и еще слышать, как Элис спрашивает:

– Ранее ты упомянула, что ты сбежала из Каледонии. Можешь ли ты рассказать о том, что случилось?

Зу повернулась, слегка наклонившись, чтобы взглянуть на Лиама. Он смотрел на нее, скрестив руки на груди, пытаясь сдержать эмоции. Он ответил ей коротким кивком и этой своей легкой улыбкой, которая разбивала сердце. Продолжай.

– Мой друг планировал это месяцами – тогда он еще не был моим другом, но он был таким милым с нами. Таким умным. Мы знали, что у нас будет только один шанс выбраться, и этим шансом был он… – Зу перешла к более подробному описанию деталей побега, того, как они сговаривались, готовясь к той ночи. – Потом это случилось… это сработало… за день до того пошел снег и повсюду были сугробы… Из-за этого было тяжело бежать, но мы видели, что некоторые старшие дети уже добрались до будки – будки охраны рядом с воротами в электрическом ограждении. Они пытались отключить его… открыть ворота. Не знаю, что пошло не так. Должно быть, инспектора как-то заблокировали их. Потом мы просто…

Элис дала ей несколько секунд помолчать и собраться с мыслями, а потом продолжила задавать вопросы.

– Что вы сделали? Как отреагировали СПП и инспектора?

Зу не могла заставить себя произнести это вслух. Я помнила эту сцену так ярко, а ведь я видела ее только в ее памяти, как бы из вторых рук. А она на самом деле это пережила… Я незаметно взглянула на Лиама. Он застыл, а его кожа стала мертвенно-бледной.

Наконец Зу подняла руку, сложила пальцы, изобразив пистолет, и выстрелила в сторону камеры. Элис заметно вздрогнула.

«Почему это так удивляет? – задумалась я. – С чего бы родителям вообще стыдиться, что они отказались от нас?» И как можно было не предполагать такую возможность, если они отдали своих детей какой-то военной организации?

– Ты хочешь сказать, что они начали стрелять по убегающим детям? Ты уверена, что они использовали настоящие, а не холостые патроны?

– Снег стал красным, – ровным голосом проговорила Зу.

Элис рассматривала лежавший на коленях блокнот, словно не зная, куда теперь двигаться дальше.

– Я думаю, нас не воспринимают как людей, – продолжала Зу. – Иначе нельзя объяснить, как можно было сделать все то, что сделали с нами. СПП всегда немного напуганы, но при этом одновременно очень злы. Они ненавидели то, что им приходится там находиться. Они называли нас разными словами: «животными», «уродами», «кошмаром», ругательствами, которые мне не следует произносить. Вот так им и удавалось это делать. Если в их восприятии мы не были людьми, они могли так обращаться с нами и не чувствовать угрызений совести. Той ночью мы были как животные в загоне. В нас стреляли из окон основного здания лагеря. Они дождались, пока один ребенок подошел совсем близко к воротам, и тогда…

Я не осознавала, что вокруг нас собралась толпа, пока не услышала, как кто-то еле слышно выдохнул, и обнаружила, что остальные дети и Коул стоят у нас за спиной. Большинство смотрело на бледное лицо Зу, слушая ее рассказ, но Коул наблюдал за своим братом.

– Как ты избежала той же судьбы? – Элис выглядела искренне заинтересованной – вовлеченной в историю.

– Мой друг – тот, который это спланировал… Они открыли ворота. Он пришел, подобрал меня и вытащил оттуда. Я упала и не могла заставить себя подняться и бежать. Он нес меня несколько часов. Мы нашли машину, старый минивэн и ехали день за днем, чтобы убраться оттуда. С тех пор мы заняты поиском безопасных мест.

– Как вы выжили в дороге? Как вы находили еду и кров?

– Мы… Я не хочу говорить, – оборвала себя Зу. Когда Элис удивленно выпрямилась, девочка добавила: – Потому что еще так много детей, которые по-прежнему ищут еду и укрытие, а я не хочу говорить, где их искать, или где ждать, чтобы их увидеть. У нас было много способов. Нужно только научиться оставаться невидимым – не совершать опасных, рискованных действий.

– Когда ты говоришь о «людях, которые могут их искать», ты имеешь в виду охотников за головами? – спросила Элис. – Я смотрела досье на тебя в их сети. Вознаграждение за то, чтобы «обнаружить» тебя и передать под контроль СПП, – тридцать тысяч долларов. Ты это знала?

Зу кивнула.

– Это злит тебя – знание, что кто-то зарабатывает на вас подобным образом?

Ей понадобилось немало времени, чтобы ответить. Я бы ответила, не задумываясь: «Да, это злит меня, это приводит меня в ярость».

– Я не знаю, – наконец сказала девочка. – Иногда да, это очень сильно меня расстраивает. Цена не отражает того, сколько стоит моя жизнь – как это вообще можно оценить? Берется минимальная сумма, десять тысяч долларов, и потом ее повышают, основываясь на твоих способностях и на том, как сильно ты, по их мнению, способен обороняться. Думаю, меня устраивает моя цена, потому что она означает, что я не сдамся и не пойду с ними без борьбы. Она показывает, что я буду сражаться, чтобы защитить себя.

На экранчике камеры я увидела, как Элис увеличивает кадр, чтобы поближе снять лицо Зу. А та продолжала:

– Там, снаружи, есть мужчины и женщины, которые зарабатывают этим на жизнь не потому, что им нужны деньги, но потому, что им это нравится, или потому, что они считают, что хорошо с этим справляются. Это отвратительно. Они ведут себя так, будто это сезон охоты. Но я думаю… многие из них вынуждены были этим заняться. Им нужны деньги, чтобы выжить. А СПП обязаны делать это – они на службе. Думаю, если бы у них было бы достаточно времени подумать об этом, они бы поняли, что на самом деле они не злятся на нас за то, что случилось. Может быть, они нас боятся, но злятся они на людей, которые их не защитили, – на правительство, на президента. У них нет власти, чтобы выкинуть их из своей жизни, потому они переносят свою злость на нас. Они ведут себя так, будто ОЮИН – это наша вина, а не что-то, что с нами случилось. Поэтому, если рушится экономика? Виноваты мы. Они потеряли свой дом? Тоже мы.

Элис начала задавать следующий вопрос, но Зу еще не закончила.

– Я знала одного такого человека. Он был хорошим человеком. Великолепным. Лучшим. Дело в том… если ты хочешь стать охотником за головами, тебе нужно это доказать. Ты не можешь стать частью их системы или получить доступ к их технологиям, пока не сдашь первого ребенка, – объяснила Зу, обрушивая на нас лавину слов. Она вертела блокнот в руках. – Я ехала в Калифорнию с группой детей, и за нами гнались те два охотника за головами – настоящие, голодные, о которых я уже говорила. Они подстроили все так, что наша машина перевернулась и разбилась так сильно, что один из моих друзей… погиб. Они собирались забрать меня, но появился другой охотник за головами и помог мне выбраться из машины – у меня не получалось освободиться от ремня безопасности. Мне следовало сказать это раньше. Я не могла выбраться и убежать, как остальные.

Лиам громко выругался. Я слишком была потрясена и могла только, застыв, стоять и слушать.

– Он был одним из тех, кого ты упомянула раньше… ему нужно было сдать одного ребенка, чтобы начать? Можешь рассказать о нем?

Зу кивнула.

– Он был старым – не прямо-таки старым, но определенно ему было за двадцать. Может, двадцать семь?

Элис тихо рассмеялась.

– Двадцать семь – это не такой уж старый.

Девочка пожала плечами, продолжая свой рассказ.

– Мы были в Аризоне… Думаю, где-то в районе Флагстаффа или Прескотта, но я не уверена. Он был по-настоящему зол. С ним случилось что-то печальное, это было видно, но он не говорил об этом. Он просто хотел изменить свою жизнь, но для этого нужны были деньги. Неважно, сколько раз он повторял, что собирается сдать меня – я знала, что он бы этого не сделал.

– Откуда ты знаешь? – спросила Элис.

«Да, – подумала я, – как вообще ты могла довериться этому человеку?»

– Я сказала вам, это был хороший человек. Он… действительно страдал. Это грызло его изнутри. Неважно, сколько раз он пытался обращаться со мной как с уродом, ему это не удавалось. У него были две возможности сдать меня СПП, но он не смог. Он не только спас меня, но и помог спасти еще одного ребенка и вернуть его людям, которые заботились о нем. Именно он помог мне добраться до Калифорнии.

Теперь я видела, как складываются кусочки мозаики. Люди, о которых она говорила, были родителями Лиама. Должно быть, именно тогда на ее пути встретилась его мама.

– Что с ним стало?

– Он… его звали Гейб, я не сказала? Его звали Гейб, и он был… он был по-настоящему добрым.

– Что с ним стало? – снова спросила Элис.

– Гейб умер.

Толстяк испустил вздох, который долго сдерживал, и потер лицо руками. Я знала, как закончилась эта история, только легче от этого не было. Увидеть ее лицо, услышать эти два слова…

– Что с ним стало? – вопрос прозвучал мягче, как-то нерешительно. Элис оглянулась на Лиама, будто спрашивая, стоит ли двигаться в этом направлении дальше. Он кивнул; он тоже понимал. Зу хотела говорить об этом. Мне даже подумалось, что она согласилась на интервью именно потому что хотела рассказать о Гейбе и о том, что он для нее сделал.

– Дети, с которыми я путешествовала раньше? Они обогнали нас на пути в Калифорнию и ждали в моем… на точке встречи, о которой мы договорились. Но мы этого не знали.

О боже…

– Когда мы решили осмотреться, Гейб сказал мне спрятаться за ним. Было очень, очень темно – мы с трудом могли хоть что-нибудь разглядеть. Когда мы открыли одну дверь в… в одно из зданий, там прятались остальные дети. Они увидели его, узнали, что это тот человек из Аризоны, и они подумали, что он выследил их. Одна девочка запаниковала и застрелила его.

Я посмотрела на Лиама в тот же самый момент, когда он посмотрел на меня, совершенно потрясенный.

– Он был хорошим человеком, и он просто пытался помочь – это была ошибка. Но уже было поздно. Они думали, он собирается причинить им вред. Они не знали того, что знала я. Он умер, потому что помогал мне вместо того, чтобы заботиться о себе.

– Это ужасно, – сказала Элис, все еще пытаясь найти правильные слова. – Это…

– Все так боятся друг друга, – продолжила Зу. – Я не хочу смотреть на взрослого и думать, что он высчитывает, сколько сможет за меня получить. Я не хочу, чтобы на меня смотрели и думали, насколько сильно я могу навредить. Слишком много… слишком много моих друзей страдает от боли. Они очень сильно пострадали, пройдя через все это, но они позаботились обо мне. И это – другая сторона. Потому что есть люди, которые боятся. Но есть люди, которые остаются смелыми. Мы выжили, голодные, напуганные и покалеченные, только потому, что держались друг друга.

Элис продолжала запись еще несколько секунд, а потом наконец выключила фотоаппарат и откинулась на спинку стула.

– Думаю, на сегодня достаточно.

Зу кивнула, встала, положила блокнот на свой стул и направилась прямо к Вайде:

– Я нормально справилась?

Вайда подставила ей кулак.

– Ты сделала это, подруга.

Лиам вполуха слушал то, что говорила ему Элис, одновременно пытаясь следить за тем, что происходило между Зу и Вайдой. Он заметил, что я смотрю на него, и вместо того, чтобы отвести взгляд, ответил мне легкой улыбкой. Я почувствовала, что улыбаюсь в ответ, но это мгновение ушло так же быстро, как и пришло. По-настоящему важна была сейчас Зу. И крошечный проблеск счастья, который я почувствовала, и ненадолго стихший огонь не имели никакого значения в сравнении с радостью, которая разрасталась внутри меня, когда девочка говорила с Вайдой, размахивая руками, чтобы подчеркнуть свои слова. И чем дальше я вслушивалась в ее голос, в то, как мило он звучал, взлетая вверх, когда она чем-то восхищалась, в моем сознании начала формироваться одна мысль.

Я дернула Толстяка за руку.

– Какая часть сознания контролирует речь?

Он вышел из оцепенения, будто я вылила на него кувшин ледяной воды.

– Это целая система, помнишь?

– Верно, я это понимаю. Скажу по-другому: есть ли что-то в сознании, что может заставить молчать или лишить способности понимать слова, хотя все остальное будто бы в полном порядке.

Теперь он растерялся.

– Зу не разговаривала по собственному решению.

– Я имею в виду Лилиан, – пояснила я. – Как будто в ее доме всюду включен свет, но она не может отпереть дверь. Или она произносит отдельные слова, но не может понять нас, а мы не понимаем ее. Слышал ли ты о чем-то подобном?

Толстяк задумался.

– Не могу вспомнить, как это называется научно, но такое иногда случается с пациентами после инсульта. Однажды к моему папе в отделение «Скорой помощи» привезли человека, который только что вел урок о Шекспире, а потом, через две минуты после того, как с ним случился удар, вообще не мог общаться. Это… экспрессивная… афазия? Или рецептивная афазия? Я не уверен, нужно перепроверить. Та, которая указывает на повреждение области Вернике в мозгу.

– По-английски, пожалуйста, – вмешалась Вайда, услышавшая конец фразы. – К несчастью, тут ты один бегло говоришь на гиковском.

Толстяк фыркнул.

– По сути, в области Вернике в мозгу формируется то, что хотим сказать, а потом эта спланированная речь передается в центр Брока, который и отвечает за речь непосредственно. Я подумал…

– Что? – поторопила я его.

– Может, Клэнси удалось… отключить или как-то парализовать эти части ее сознания? Или, может, подавить их так, что они не функционируют на полную мощность? – Толстяк бросил на меня проницательный взгляд. – Когда ты восстановила память Лиама, что именно ты сделала?

– Я думала о… Я вспоминала то, что произошло между нами, – пробормотала я. – Я… – Целовала его. – …старалась как-то до него дотянуться, это было на уровне… инстинктов. Я пыталась установить контакт с чем-то в нем.

Я пыталась найти прежнего Лиама, от которого я отказалась.

Отраженное сознание.

– Ох, – выдавила я, прикрыв рот обеими ладонями. – Ох.

– Поделись со всеми, – предложила мне Вайда, положив руки на плечи Зу. – Я только твою половину вашего разговора понимаю.

– Мне нужно завести ее, – проговорила я.

– Простите? – К разговору присоединился Коул. – Кому мы собираемся устроить шоковую терапию?

– Ты думаешь, что сможешь перезапустить эту систему в ее сознании, – понимающе кивнул Толстяк – Но… как именно?

– Клэнси кое-что сказал мне, когда я последний раз была в его голове, – ответила я. – Отраженное сознание. Думаю, это то, что происходит, когда я оказываюсь в чьей-то голове. Я отражаю сознание этого человека своим собственным. Когда я копаюсь в воспоминаниях и ищу в них нужное, это выглядит так, будто я поставила между нами зеркало, и все эти изменения, которые я представляю, тут же отражаются в памяти другого человека.

– И что дальше? – спросил Коул. Похоже, объяснить это будет почти невозможно – они понятия не имели, на что все это похоже, а я вряд ли сумею это выразить.

Но, слава богу, с нами был Толстяк.

– Так значит, ты думаешь, что, активировав эту часть своего сознания, ты активируешь такую же часть сознания ее, и это перезапустит весь процесс?

Я подняла руки.

– Попробовать стоит?

– Более чем, – ответил Коул. – Все равно пора проверить, как она там.

Со стороны входа в погрузочную зону раздался грохот – и этот громкий звук прозвучал как выстрел в той мирной обстановке, которая царила сейчас здесь. Просияв, Лиам вскочил и побежал к двери. На это могла быть только одна причина, и я позволила себе расслабиться, пока они с Кайли отпирали висячий замок, который установили раньше, и дверь, громыхая, как гроза, поднималась, впуская внутрь солнечный свет.

Вошли дети: я насчитала восемь человек. Все они выглядели ужасно – один хуже другого: грязные, в подобранном не по размеру разномастном тряпье. Исходивший от них запах добрался и до места, где стояли мы. И Коул сразу же подняв брови, скопировал выражение, которое я десятки раз видела у Лиама.

Новые лица были мне знакомы, но в лагере Нокса в Нэшвилле мы пробыли недолго, так что имен я не помнила. Детей там почти не кормили – Нокс и несколько его ближайших приспешников забирали себе все, что могли добыть. Да и теперь эта группа выглядела лишь немногим лучше. На всех у них было несколько рюкзаков и самодельных сумок, сделанных из старых простыней. Если бы я не знала всего, решила бы, что они шли пешком от самого Нэшвилля.

Лиам протянул руку, чтобы снова опустить дверь, но замер и выглянул наружу, помахав рукой двум оставшимся, приглашая войти. Первая, высокая светловолосая девушка, остановилась, чтобы хлопнуть его рукой по плечу. Другой, парень, который был еще выше ростом, в охотничьей шляпе в светло-красную клетку, бросил рюкзак и потянулся.

«Оливия, – подумала я. – Бретт».

И, конечно, Кайли и Люси рванули к ним с криком:

– Лив!

Девушка повернулась к ним, и, увидев ее лицо, обе девчонки на мгновение застыли, будто забуксовав на бетонном полу. Ее обжег Мейсон, Красный, которого Нокс держал в плену в своем лагере, и когда ожоги зажили, от них остались страшные рубцы в пол-лица, которые полностью покрывали ее щеку.

– Новый имидж, – небрежно бросила она. – Привет, Руби.

Бретт тут же оказался рядом и провел рукой по ее длинной косе, которая доставала до поясницы.

Я тоже устремилась к ним. Вряд ли кого-то из нас можно было назвать любителем нежностей, но я обняла ее так, будто прошли годы, а не какие-то месяцы, с момента, когда наши пути разошлись.

– Как я рада тебя увидеть, – сказала я. И это была правда. – И тебя тоже, Бретт.

– Это взаимно, – заверил он меня.

После этого на Лив набросились с объятиями Кайли, Люси и Майк, которые крепко прижимали ее к себе.

– Так что, это Лодай, а?

– Верно, – подтвердил Лиам. – У нас было много дел. Вы поймали сегодняшние новости? Мы провернули то нападение на лагерь, о котором я рассказывал вам раньше.

– Это сделали вы? – переспросила Оливия, удивленно моргая. – Я помню, что ты это упоминал, но…

Они с Бреттом обменялись растерянными взглядами.

– Пока мы добирались сюда, новости постоянно крутили по радио, – сказал парень. – Ребята, вы же знаете, что ответственность за это взяла на себя Детская лига… верно?

И Лиам будто сдулся. Мне даже показалось, будто из гаража точно высосали весь воздух. Коул подошел к пульту, и стоявшие там дети бросились врассыпную, когда он включил радио.

Мы застали ведущего на середине предложения:

…мы только что получили следующее заявление, которое сделали представители Детской лиги…

Я рассматривала носки своих ботинок, уперев руки в бедра. Сенатор Круз и Роза выбежали из тоннеля, следом за ними спешил Нико. Побледнев, сенатор открыла рот, чтобы окликнуть нас. Мрачный голос из динамиков сообщил ей новости.

«Вчера рано утром мы провели нападение на один из реабилитационных лагерей, расположенных в Оазисе, Невада. Мы забрали оттуда всех, кто стал жертвами его жестокости, – содержавшихся там детей, и отпустим их только в том случае, если президент немедленно уйдет в отставку. Если эти требования не будут выполнены, мы нанесем удар по нашей следующей цели».

– Сильно сказано. Если вы только что включились, у нас срочные новости о тех фотографиях и видео, которые этим утром опубликовали несколько изданий…

– Они не могут так поступать! – воскликнул Зак, перекрикивая общий галдеж. – Они никакого отношения к этому не имеют. Они выставляют нас террористами…

– Это правда? – спросила сенатор Круз у Коула. – Они действительно берут на себя ответственность? Или Грей пытается повесить это на них, чтобы оправдать еще одну атаку?

– Думаю, они берут ответственность, – сказала я, почувствовав необходимость разбавить спокойным голосом панику и суматоху. – Грею не нужно еще одно оправдание, чтобы напасть на Лигу, и он изо всех сил старается поддержать теорию, что фото и видео были подделаны. Но думаю, это неважно. Теперь мишенью стала Лига, а не мы.

Коулу удалось скрыть свое самодовольство – или, по крайней мере, сделать его не таким явным.

– Что ж, нам удалось украсить их шапку еще одним незаслуженным пером. Но Руби права. Для нас это хорошо.

Между тем, ведущий таким же ровным голосом продолжал:

– …пятнадцать представителей СПП получили травмы средней тяжести. Им была оказана помощь на месте. Все они отказались отвечать на вопросы об обращении с детьми в реабилитационном лагере, заданные им до прибытия вышестоящих военных чинов. На данный момент со стороны президента Грея не последовало никакой реакции, и Вашингтон по-прежнему молчит.

В моем сознании всплыли невысказанные слова:

Но это молчание не продлится долго.

Когда мы открыли двери и вошли, Лилиан не просто проснулась, она ходила по темной комнате взад-вперед. Она оставила свет выключенным, за исключением настольной лампы. Женщина выглядела немного лучше. Кто-то, вероятно, Коул, принес ей салфетки, чтобы вытереть лицо, расческу и комплект чистой одежды. Я видела вырезки из газет с ее фотографиями в образе Первой леди – костюмы, идеально уложенные волосы, жемчуг, и я видела ее в памяти Клэнси в образе ученой, строгой и бесстрастной в своем лабораторном халате. Здесь, в простой майке и джинсах, она могла оказаться кем угодно. И поэтому мне было легче к ней подойти – сделать то, что я должна была сделать.

– Здравствуйте, доктор Грей, – сказала я. – Помните меня и Тол… Чарльза?

Вайда и Коул тоже хотели посмотреть. Но я беспокоилась, что мать Клэнси растеряется при виде большого количества людей. Мне нужно было, чтобы она была спокойна, или, по крайней мере, спокойнее, чем тогда, когда я общалась с ней в прошлый раз.

Она пробубнила что-то себе под нос и продолжила осторожно расхаживать туда-сюда, туда-сюда, не замедляя шага, то и дело бросая взгляд на свою кровать и разбросанные по ней бумаги. Внезапно Лилиан Грей остановилась и энергично показала на них, явно пытаясь что-то произнести. От бессилия она затряслась всем телом, потирая горло рукой.

В этот момент я поняла. Клэнси хотел не просто заткнуть ей рот, чтобы она не могла рассказать другим о лекарстве. Он хотел наказать ее тем способом, который, он знал, причинит ей больше всего боли. Он взял ее блестящий ум и запер внутри нее.

– Верно, мы хотим поговорить об исследовании, которое вы проводили.

– Таааа… – проглотив слюну, она попыталась выговорить что-то еще. Мне никогда не доводилось видеть человека в таком жалком состоянии. Я боролась с желанием взять ее за руку, когда она протянула ее к нам. – Тааааблица.

– Верно, таблицы. – Я мягко сжала ее плечи и отвела к кровати. Не знаю, помнила ли она о том, что случилось в прошлый раз, когда я находилась здесь с ней, но она не сопротивлялась, пока я не попыталась заставить ее сесть.

– Руби, – сказал Толстяк, – ты готова?

Ее плечи сгорбились, а мышцы напряглись под моей рукой. Она уже готовилась. Она знала, что я такое.

Погружаться в ее сознание во второй раз было так же болезненно, как и в первый. Доктор Грей превратила свои воспоминания в бурлящую реку, которую я не могла перейти – поток пейзажей, домов, дорог, детских игрушек, учебников, цветов, столового серебра – всего, что только приходило ей в голову, чтобы защитить важные воспоминания.

Но мы были связаны. И все остальное не имело значения.

– Руби. – Толстяк стоял у меня за спиной – я знала это, но мне казалось, будто он говорит со мной из коридора. – Руби, какой твой… м… твой любимый цвет?

– Мой любимый цвет, – повторила я, дав слову сформироваться перед мысленным взором, – зеленый.

Я еще не успела выговорить его до конца, как что-то изменилось. Секунду назад меня тащило от одного образа к другому, и они длились лишь долю секунды. А в следующее мгновение мне показалось, будто меня швырнуло в стену стеклянных осколков. Я отшатнулась – мысленно и физически.

– Назови мне свое среднее имя, – произнес Толстяк.

– Это…

Эти слова заставляли меня приблизиться к ее боли, почувствовать ее остроту. Эта часть ее сознания была такой темной, такой невыносимо темной. Должно быть, ей было больно каждый раз, когда она пыталась говорить, воспользоваться этой частью своего сознания. Он хотел, чтобы она страдала. Страдала.

– Какое у тебя среднее имя? – повторил он.

– Элизабет.

Я почувствовала, как мой рот произносит слова, но их заглушал шум крови в моей голове. Мне нужно преодолеть это. Это стекло. Мне нужно его сломать. Мне нужно пробиться через него. Отраженное сознание.

– В честь кого тебя назвали?

Вопросы Толстяка помогали мне удерживаться в этой части ее сознания. Каждый раз, когда мне приходилось остановиться, чтобы обдумать ответ, выносить боль становилось немного легче.

– В честь бабушки. Бабули.

Бабушка, Бабушка. Бабушка. Человек, который помнит меня. Которого я смогу найти, когда все это кончится. Ты нужна мне. Ты нужна нам.

Я вцепилась в Лилиан еще крепче – я уже не сомневалась, что мои ногти впились в ее тело. Сделав последний глубокий вдох, я ударила в эту стену так сильно, как могла, превратив свое сознание в биту, которой колотила по ней, пока не услышала оглушительный треск. Я скользнула вперед, с усилием пробираясь дальше, пока стена не рассыпалась и не разрезала в клочья связь между нами.

– Руби, как назывался наш фургон? Как мы его называли?! – Толстяк, должно быть, выкрикнул этот вопрос. Его голос прерывался.

– Черная… – пробормотала я, ощущая, как мое сознание разлетается на куски – боль повсюду – агония. – Черная Бетти.

Я не столько проскользнула внутрь, сколько рухнула сквозь остатки барьера. Мир вокруг меня взорвался ярко-синим светом…

Когда я пришла в себя, выбравшись из тумана боли, я лежала на спине на полу, встревоженное лицо Толстяка нависало надо мной.

– Порядок? – спросил он и взял меня за руку, чтобы помочь сесть. – Как ты?

– Как будто в голову воткнули пылающий нож, – выдавила я сквозь стиснутые зубы.

– Ты отключилась на целую минуту. Я начал волноваться.

– Что произошло? – спросила я, поворачиваясь к кровати. – Что…

Лилиан Грей сидела на краю постели, уткнув лицо в ладони. Ее плечи тряслись, вздрагивая с каждым вздохом.

«Она плачет, – поняла я, поднимаясь на колени. – Я сделала ей больно…»

Ее лицо покраснело и опухло от слез. Атмосфера в комнате изменилась, буря эмоций унеслась прочь, и осталось только невесомое синее небо. Когда она посмотрела на меня, она действительно меня увидела. Ее губы сложились в болезненную улыбку.

– Спасибо. Тебе. – Она произносила каждое слово, будто оно было маленьким чудом.

А потом я тоже расплакалась. Напряжение, которое копилось у меня в груди, нашло выход в следующем тяжелом вдохе и полностью растворилось, когда я выдохнула. Я сделала это. Если даже я не сделала в своей жизни больше ничего стоящего, я помогла этой женщине. Я вернула ей ее голос. Я не сломала человека, а помогла ему стать целым.

– Эм… – неловко начал Толстяк. – Может, мне стоит… ну…

Я поднялась, легко рассмеявшись.

– Думаю, я пойду поищу Коула, – сказала я. – Сможешь рассказать ей, что происходит? Убедиться, что все в порядке?

Выйдя из комнаты, я вытерла лицо краем рубашки, и подождала, пока успокоится дыхание, а потом заглянула в спортзал, в кабинет, в большую комнату, где дети уже расселись со своими тарелками макарон с сыром.

Верно. Обед. А это значит…

Я бросилась к коридору, ведущему в кухню, перепрыгивая по две ступеньки сразу. Дети, которые накрывали там столы, только пожали плечами и сказали, что Коул зашел и унес две тарелки. Ждать снаружи у входа в архив было бы слишком подозрительно. Я достала ключ, который висел на шнурке у меня на шее, огляделась, убедиться, что меня никто не видит, вошла внутрь и заперла дверь за собой. Лампочка над головой закачалась от движения воздуха, а дверь, скрытая за стеллажом, заскрипела, потому что была закрыта неплотно.

Именно любопытство, больше, чем что-либо другое, заставило меня войти в этот узкий коридор. Впервые за много дней я собиралась увидеть его – Коул просто освобождал меня от этой обязанности каждый раз, когда я предлагала сделать это, – говорил, что лучше, если я буду держаться подальше, чтобы не вызывать у Клэнси враждебность, раз он приходит в ярость от моего вида. А так он ведет себя дружелюбно, и нет никаких признаков, что он пытается влиять на сознание Коула.

Теперь, когда Вайда вернулась, я ожидала, что она скорее всего будет стоять здесь, наблюдая за ним в маленькое оконце в двери, – но нет. Там не было никого, кто проследил бы, чтобы Клэнси не начал хозяйничать в сознании Коула. Если бы кто-то сказал мне, что Коул и Клэнси будут сидеть лицом друг к другу на полу и есть, разделенные лишь несколькими сантиметрами пуленепробиваемого стекла… Я бы посоветовала тому человеку держать свои фантазии при себе. Но так и было. Они оба сидели и разговаривали, непринужденно, как старые друзья.

Я наклонилась вперед и прижалась ухом к двери. До меня доносились обрывки фраз.

«…об этом нет никаких документов, вот насколько это секретно, и единственная причина, по которой я знаю, что он все еще существует, это доступ к сети СПП…»

«…стоит того, если это даст нам больше штыков…»

«…Не сбрасывай со счетов пропаганду, которую они выпускают – попробуй использовать ее, чтобы передать собственное сообщение. Вербуй солдат-добровольцев…»

Прошло десять минут, затем пятнадцать. Восторг и воодушевление, которые я испытывала, превратились в нечто, похожее на ужас. Дело было не только в том, что эти двое разговаривали – я была абсолютно уверена, что Коул будет воспринимать все, что говорит Клэнси, с изрядной долей скептицизма. Но в его голосе слышалось согласие.

– Цель должна заключаться в том, чтобы дать детям как можно больше возможностей выбора, не дать никому утвердиться и указывать, как все должно быть, – продолжал Клэнси. – Сенатор вообще хочет защищать их право принимать решения о собственном будущем?

Лекарство – это еще один способ контролировать нас, отобрать у нас право принимать решение.

Я отошла от двери и потрясла головой. Нет… помочь Лилиан – это и значит дать нам выбор. Мы не можем по-настоящему что-то решать, не зная, что представляет собой лекарство.

Но тогда почему, совершенно внезапно, последние несколько часов показались мне большой ошибкой?

– …ничего больше не хочешь сказать мне про Соутус? – Коул поднялся на ноги, и забрал пустую тарелку Клэнси из дверного лотка.

Клэнси вернулся на свою койку. Теперь на ней было новое, более толстое одеяло и настоящая подушка. Стопка книг рядом с койкой была почти с нее высотой. Похоже, Клэнси был очень хорошим мальчиком, если Коул согласился принести ему все это.

– Ты знаешь обо всем, что я делал. Я не помогал создавать этот лагерь. Тот был первый, в Теннесси, – сказал Клэнси. – Ты вообще собираешься входить, Руби?

Я отодвинулась от двери, но это было бессмысленно. Он посмотрел на меня сквозь стекло и встретился со мной взглядом. Сделав глубокий вдох, я отперла дверь и подперла ее ногой, чтобы она не закрывалась. Когда Коул шел ко мне, я видела, как дергается его ладонь. Мне становилось сложно отличать его настороженность от раздражения.

Я подождала, пока мы выйдем из коридора, прежде чем открыть рот.

– Не начинай, – бросил Коул, поднимая руки. – У меня все под контролем.

– С ним ничего не может быть по-настоящему под контролем, – возразила я. – Пока ты осторожен…

– Ты меня убиваешь, Конфетка, – вздохнул он, запуская пятерню в волосы. – В чем дело?

– Думаю, тебе нужно самому увидеть, чтобы поверить.

Пока другие готовили к публикации интервью Зу и, как предложил Лиам, давали собственные, нам с Коулом оставалось планировать настоящее нападение на Термонд. Мы не спали всю ночь, заново пересматривая детали. Я отправлюсь туда с флешкой двадцать седьмого февраля. Первого марта наша команда из двадцати детей и сорока с чем-то солдат Гарри начнет штурм лагеря примерно в семь вечера, захватит и обезвредит СПП – за четверть часа до этого программа должна быть загружена на их серверы. Затем детей отведут в безопасное место за пределами лагеря, до которого можно будет добраться пешком, и там они смогут дождаться своих родителей. Расписанный по пунктам план почти что казался простым. Но реальность была сурова.

Следующее утро началось с того, что Коул разбудил меня, напугав тем, что уронил мне на голову огромный лист бумаги – я заснула за столом в компьютерном зале.

– Что это? – спросила я, отодвигая это в сторону.

По меньшей мере пятнадцать листов бумаги были склеены вместе, образуя цельное, единое изображение расположенных кольцами боксов, убогих кирпичных построек, серебристой ограды и зеленых зарослей вокруг.

Я подскочила.

– Это же Термонд. Откуда ты это взял?

В ответ парень с показным спокойствием передал мне серебристый одноразовый телефон, хотя его прямо-таки распирало от эмоций. Я взяла трубку и медленно поднесла к уху.

– Алло?

– Это Руби?

– Слушаю, – сказала я, наблюдая за лицом Коула, который смотрел на меня.

– Меня зовут Гарри Стюарт. – На другом конце линии послышался треск помех, который заставил меня только сильнее вцепиться в телефон. Гарри. Гарри, отец Лиама. Я даже не ожидала, что у него такой бас. Я слышала, что говоривший улыбается. – Я хотел сообщить тебе, что этой ночью мы провели операцию…

– Мы? – непонимающе повторила я. Нико подошел и встал рядом с Коулом. Он тоже ничего не понимал. Я переключила телефон в режим громкой связи, чтобы и ему было слышно.

– Которую ты никогда не обсуждал со мной, – пробормотал Коул.

– Отряд старых бывших вояк, – пояснил Гарри. – Несколько новых друзей тоже были с нами – те, кто недавно изменил свое отношение к работе на президента. Этим утром приблизительно в два часа ноль-ноль минут мы провели рейд на предположительное местоположение секретной тюрьмы.

У меня буквально остановилось сердце. Я почувствовала, как оно трепыхнулось, а потом замерло, когда я задержала дыхание.

– Все прошло успешно, и нам удалось захватить некоторое количество потенциальных предателей и информаторов. – Мужчина произнес эти слова – предателей и информаторов – так легко, с усмешкой в голосе. – Мы передали вам те сведения, которые удалось добыть на месте, а также данные от наших собственных источников в правительстве. Мы присоединимся к вам в конце недели, но я хочу сообщить вам, что мы нашли…

Его голос зазвучал глухо, видимо, он отодвинул трубку, и я услышала еще один голос – более высокий, женский.

– Ложитесь обратно, – снова прозвучал бас Гарри. – Я рад, что вы проснулись, эти джентльмены объяснят вам, что случилось – да, вы сможете поговорить с ней буквально через секунду…

Мое сердце забилось так быстро, что его ритм резонировал во всем теле, от ушей до пяток. Послышался шорох, и телефон в результате некоторой борьбы сменил владельца.

– Руби?

Нико вскрикнул, прижав руки ко рту. Слышать ее голос – это не может быть правдой. Они… Кейт была…

– Кейт, – выдавила я, – как ты? Где ты сейчас?

– Руби, – произнесла она, перебив меня, – послушай меня… – Ее голос звучал так хрипло, что у меня самой запершило в горле. – Мы в порядке, мы все в порядке, но ты должна выслушать меня… что-то… что-то случилось с Лигой, так ведь? Они…

Я услышала, как Гарри на дальнем плане говорит:

– Все нормально, пожалуйста, ложитесь обратно…

Коул оперся руками о стол.

– Коннер, что происходит?

– Мы подслушали некоторых… охранников, которые служили там, они издевались над нами, говорили, что канзасский Штаб скоро атакуют. Никто из агентов – никто из нас – не смог связаться с кем-то оттуда. Вы можете предупредить их? Можете передать им сообщение?

– Мы позаботимся об этом, – пообещал ей Коул. Нико уже уселся за компьютер и его пальцы летали над клавиатурой. – А вы держитесь, Гарри собирается вернуть вас сюда.

– Агенты хотят отправиться в Канзас, – напряженно произнесла она.

– Что ж, возможно, у них не будет выбора, – сказал Коул, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком сурово. – Слушай, Коннер, я так рад снова слышать твой голос.

– Я тоже рада тебя слышать. Ты заботишься о моих детях?

Коул слабо улыбнулся мне.

– Это они обо мне заботятся.

– Руби?

– Я здесь. – И я в спешке затараторила. – Ты в порядке? Скажи мне, что ты в порядке…

– Я в порядке. Скоро увидимся… по… поняла? Прости… связь… перебои…

Гудки.

Я молча смотрела на телефон, предоставив Коулу взять его и самому отключить. У меня не было сил бороться с чувством подавленности, которое охватило меня. Этого было недостаточно. Она должна была знать – она должна была узнать, как сильно я чувствую себя виноватой.

– Они едут через какую-то глушь, – пояснил Коул. – Телефон плохо ловит. Гарри позвонит снова, когда они подберутся ближе.

Я кивнула.

– Ты думаешь, это правда? Канзасский штаб собираются атаковать?

– Их серверы не в Сети, – сказал Нико. – Я попробовал отправить запрос… и ничего.

– Я попытаюсь выйти на связь по телефону с некоторыми из тех агентов, кто по-прежнему работает в поле – посмотрим, может они что-то знают. – Коул поправил прядь волос, выбившуюся у меня из-за уха, провел костяшками пальцев по щеке. – Это безусловная победа. Кейт жива, не пострадала. У нас скоро будут настоящие боеспособные силы. Две недели, и все. Пока сосредоточимся на этом. Не позволяй событиям в Канзасе выбить тебя из колеи. Судя по всему, это уже не так важно.

– Конечно, это важно, – возразила я. – Так много людей уже погибло…

– Я понял, – перебил меня он. – Я не это имею в виду. Я просто хочу сказать, что с Лигой так или иначе покончено. Когда они заявили, что это они нанесли удар, это была последняя, отчаянная попытка доказать свою значимость. Сосредоточься на будущем. Лекарство, теперь, когда доктор Грей снова дееспособна. Термонд… – Коул постучал пальцами по распечатке. – Гарри подставил себя под удар, чтобы добыть эту штуку для нас. Давай используем ее во благо.

Парень встал, взяв с собой план лагеря, чтобы прикрепить его к стене. Я все еще сидела, пока он не ушел, вероятно, чтобы выполнить обещанное и проверить сведения, которые сообщила Кейт, а потом встала и, двигаясь словно во сне, подошла к спутниковым снимкам Термонда. Мой взгляд блуждал по расставленным кругами боксам – заметно неровным, неправильным кругам. Когда я смотрела на них сверху, как свободная птица, пролетающая в небе, утихало то болезненное чувство, которое начало скручивать мой желудок.

– Теперь он намного больше, – сказал Нико. Я кивнула и взяла маркеры, которые он мне протянул.

Мальчик отошел, и, прислонившись к столу, наблюдал. Чем дольше я работала, тем больше любопытных лиц просачивались в комнату. А потом я обнаружила, что собрала немалую аудиторию, и дети окружили меня со всех сторон. Я надписала все крупные постройки – ФАБРИКА и казармы СПП на двух прямоугольных зданиях слева от расположенных кольцами хижин, САД на зеленом квадрате в самой северной части лагеря, СТОЛОВАЯ, ЛАЗАРЕТ и ВОРОТА справа. Затем я перешла к хижинам и отметила круглую КОНТРОЛЬНУЮ БАШНЮ. Каждое кольцо маленьких домиков было обведено либо зеленым, либо синим, чтобы обозначить, кто в них жил. Я почувствовала, как чей-то взгляд уперся мне в спину между лопаток, прожигая ее, будто свет, собранный линзой. В конце концов я не смогла игнорировать легкие приступы смущения, которые поднимались во мне. Это было бессмысленно, но мне показалось, будто я обнародую что-то постыдное, что-то, чего мне следует стесняться. Мое настроение быстро изменилось с энергичного возбуждения на ужас и жалость к себе, и я поняла, что ощетиниваюсь, готовясь защищаться.

– Здесь только Зеленые и Синие? – Я обернулась к сенатору Круз, которая задала этот вопрос. Она стояла в дверном проеме и держала под руку Лилиан Грей, которая, кажется, пыталась подойти ближе. Нико бросил на нее единственный взгляд, застыл, а затем сбежал в дальний конец помещения, чуть не споткнувшись, когда второпях усаживался на свое место.

– Там были Желтые, Оранжевые и Красные дети, – ответила я ей, – но их перевели из этого лагеря примерно пять с половиной лет назад. Красных забрали в программу тренировок «Проект Джамбори». Желтых перевели в другой лагерь, в Индиане, который специализируется на содержании без использования электричества.

– А что насчет Оранжевых? – спросила доктор Грей.

Мои руки застыли неподвижно – как и воздух вокруг меня.

– У нас нет подтвержденных сведений о том, где они могут находиться, – сказала я.

– Г-г-д-де это?

Доктор Грей еще слегка запиналась, когда говорила, будто опасалась, что речевой центр может снова в любой момент отключиться. Женщина подошла ближе, рассматривая пятна травы и снега. Если присмотреться достаточно внимательно, можно было различить даже маленькие точки синих униформ, работавших в саду.

– Это не Термонд, – объявила она. – В Термонде было только одно здание. Я сама видела.

– Как только оттуда убрали первоначальную исследовательскую программу, лагерь быстро расширили, чтобы там разместилось больше детей, – сказала я.

Я добавила маленькие буквы К, О и Ж рядом с хижинами, в которых они когда-то размещались. В боксах, где жили Желтые, установили механические замки, и так их потом и оставили. Насколько я помнила, в боксах Красных было больше пожарных кранов и разбрызгивателей.

Сенатор Круз положила руку мне на плечо и наклонилась вперед, изучая проделанную мной работу.

– Почему Красные и Оранжевые находятся во втором кольце от центра, а не в том, что снаружи? Если они могут стать источником проблем, кажется логичным убрать их как можно дальше от контрольной башни.

– Их окружили с обеих сторон буфером из хижин Зеленых, – объяснила я, – так что, если бы кто-то из них попытался атаковать инспекторов или сбежать, используя свои способности, им пришлось бы прожигать путь, идя по трупам детей.

– Это их хоть когда-нибудь останавливало?

– Тех, кто пытался, застрелили еще до того, как они доберутся до заграждения. На крыше контрольной башни постоянно держали минимум одного снайпера, а то и двоих, если группа работала в Саду.

– Что ж, это убивает остатки моей веры в человечество, – бросил Коул, возвращаясь в комнату.

– Успешно? – спросила я его.

– Пусто, – откликнулся он. – Поговорим позже. А прямо сейчас можешь описать нам типичный день? Там же есть распорядок, верно?

– Пять утра, побудка. Через пять минут отпираются двери. Что дальше, зависит от месяца. Нас кормили два раза в день, так что, если в расписании нет завтрака, ты идешь в душевые, а потом работаешь шесть часов, до полудня, когда дают обед. Затем ты можешь побыть в своем боксе – примерно два часа, а дальше начинается вечерняя рабочая смена – обычно что-то по хозяйству, вроде стирки, или прочистки этой отвратительной канализации, которая постоянно забивалась. Потом ужин. Потом в восемь свет выключают.

– Боже правый, – только и сказала сенатор Круз.

– Нас там было больше трех тысяч, – продолжала я. – Система была отлажена до секунды. Руководство даже придумало, как распределять сокращающееся число сотрудников СПП, когда у них стал истекать четырехлетний срок призывной службы.

– Что бы ты сказала о соотношении количества детей и СПП? – спросил Коул. – Оцени примерно.

Я уже дала эту информацию в своем плане, но он спрашивал, чтобы услышали обе женщины, стоящие передо мной.

– Кейт сказала мне, что лагерь обычно охраняла пара сотен солдат, плюс еще человек двадцать работали в контрольной башне. Должно быть, теперь, когда лагерь собираются закрыть, их меньше. – Я покачала головой. – Хотя это только кажется, что их немного, но они расставлены по выверенному плану, и у них есть разрешение запугивать детей и применять насилие.

Для человека, который участвовал в исследовании ОЮИН, доктор Грей выглядела слишком обескураженной, будто слышала все это впервые. Это казалось невозможным. Некоторые вещи безусловно имели гриф секретности, но ее муж был президентом – он играл ключевую роль в развитии программы реабилитационных лагерей.

Она отвела взгляд.

– …Ты как мой сын, верно?

– Да, – ответила я, – но не настолько, чтобы это было важно.

– Ты была в Термонде одновременно с ним.

– Нет, потом. Мы вообще не пересекались. Меня привезли в лагерь уже после того, как его начали расширять. А почему вы спрашиваете?

Лилиан Грей наклонила голову набок, и, вздрогнув, я отбросила страх, что она сейчас сметет меня с пути. Это простое движение было в духе Клэнси, совершенно в духе Клэнси.

– Я предполагаю, что причина, по которой я здесь нахожусь, заключается в том, что вы хотите получить информацию о моих успехах в получении контроля над пси-способностями детей? – начала она, выпрямившись. – А также о последних достижениях корпорации «Леда».

– Верно, – согласился Коул. – Так что, естественно, наш вопрос заключается в том, что вы хотите взамен.

Он перешел прямо к делу, и все же я была немного потрясена. Не знаю почему, но я ждала, что она – Лилиан Грей – сделает это по доброте душевной. Думаю, я надеялась, что то яблоко упало далеко от яблони, в этом отношении по крайней мере.

– Мы можем поговорить там, где у нас будет больше личного пространства? – спросила она, выглянув в окно на детей, которые сновали по коридорам.

– Не вопрос, – кивнул Коул. – Нико, зайди за нами, как только услышишь хоть полслова о Канзасе.

Мы поднялись по лестнице следом за ним, мимо детей, которые группками перетекали из комнаты в комнату, причем, никто из них не знал, кто эта светловолосая женщина. Когда мы дошли до кабинета наверху, Коул предложил женщинам присесть, а сам устроился за столом с другой стороны, а я заперла за нами дверь.

Доктор Грей откинулась назад на своем стуле, охватив всю небольшую комнату одним взглядом своих темных глаз.

– Это был кабинет Джона, да?

И как это я забыла, что Греи и Джон Албан когда-то были близкими друзьями. Албан помогал Первой леди исчезнуть, спонсировал ее исследовательские программы, заключил с ней сделку… Ох.

– Вы хотите, чтобы мы выполнили ту часть сделки, которую предложил Албан, – произнесла я. – Вы дадите нам информацию в обмен на возможность провести первую процедуру на Клэнси.

Коул тихо присвистнул.

– Мне казалось, это нечто вроде хирургической операции. Вы же не предполагаете проводить ее здесь…

– Конечно, нет, – согласилась она. – Можно отдраить с хлоркой каждый сантиметр этого места, и все равно оно не будет достаточно чистым. Такую возможность нужно будет организовать в местной больнице, где у меня будет обученный персонал.

– Это трудная задача, – признался Коул. – Сохранить операцию в тайне будет почти невозможно.

– План всегда заключался в том, чтобы, как только процедура будет завершена, я забрала бы Клэнси и отправилась в укрытие. Я хочу вернуться к жизни, которая похожа на нормальную, с сыном, который у меня когда-то был.

Лекарство – это еще один способ контролировать нас, отнять у нас возможность принимать решения.

Слова Клэнси шепотом прозвучали у меня в голове. Я прислушалась.

– Я не… – начала я.

Но в самом деле, почему я вдруг возражаю? Клэнси не раз доказывал, что ему нельзя доверять, что он не может использовать свои способности, не причиняя вред другим. Ист-Ривер… Джуд… Сколько раз он демонстрировал мне, как далеко может зайти? И все, чтобы избежать того состояния, от которого он страдал в Термонде, – бессилия. Я чувствовала его беспомощность, когда он был привязан к операционному столу, боль от электрических разрядов, пронзающих его мозг. Я чувствовала возмущение от потери контроля над своими действиями, ярость от того, что с тобой обращаются как с животным.

Он бы пожертвовал тысячами – только чтобы спастись. На этот раз мы должны выбрать эти тысячи, а не его.

– Ладно, – сказала я, когда стало ясно, что Коул ожидает моей реакции.

В ответ в его глазах что-то блеснуло Что это было? Разочарование? Понимание? Оно так быстро исчезло, скрытое его обычной угрюмой улыбкой, что я не была уверена, что мне вообще не померещилось.

– Договорились, – сказал он. – Сегодня мы соберем всех детей, чтобы вы могли все объяснить. А завтра утром мы начнем искать для вас подходящую больницу.

Доктор Грей наклонила голову в молчаливом согласии. Я встала, пробормотав какие-то оправдания насчет того, что мне нужно встретиться с Вайдой и потренироваться. На самом деле, я вдруг почувствовала, каким тяжелым стал воздух в этой комнате: я не могла протолкнуть его в легкие. Я задыхалась от слов, которые повисли в этих четырех стенах, и я не могла избавиться от ощущения, что теперь на моих руках кровь – как бы усердно я ни вытирала их о штаны.

В компьютерном зале были только я и Вайда. Я рассказывала ей о своем коротком разговоре с Кейт, когда на новостном канале, прямую трансляцию которого устроил Нико, внезапно появилось лицо Зу.

Я сидела, подтянув колени к груди, стараясь как можно лучше ответить на вопросы Вайды, которые представляли в основном вариации фразы «Но она в порядке, правда?» Мой взгляд остановился на экране в ожидании свежих экстренных новостей из Канзаса, и, когда я увидела Зу, я так быстро опустила ноги на пол, что стул подо мной закачался.

– Включи скорее звук! – воскликнула я.

…сегодня было опубликовано еще больше материалов из источников, связанных со скандалом вокруг реабилитационных лагерей, и все больше вопросов возникает к Вашингтону. Этим вечером «Рупор» выпустил серию видео, предположительно с детьми, которых забрали из Невады. Давайте посмотрим…

Не знаю, было ли это дело рук новостной компании, или Элис талантливо поработала над монтажом, но в первые секунды записи на экране появились все десять детей, которые соглашались дать интервью и представлялись…

– Зак… мне семнадцать лет.

– Меня зовут Кайли и мне шестнадцать.

И так далее, пока наконец в кадре не возникла Зу. Это была запись, которую сделали со второго захода, и теперь она представлялась сама. Потом запись сразу перескочила к рассказу девочки о том, как родители отвезли ее в школу, чтобы от нее избавиться. Каждый ребенок делился своей историей о том, как скрывался от СПП, от родителей, от всего мира.

Я прикрыла рот рукой, оглянувшись, чтобы оценить реакцию Вайды. Она отпила глоток из своей бутылки с водой и хлопнула ладонью по крышке, чтобы снова закрыть ее.

– Они умеют быстро нажимать на спуск, в этом им не откажешь, – прокомментировала девушка. – Но дорогуша, ты же знаешь, что я на твоей стороне. Это отличный способ задеть кого-то за живое, но сколько задниц они действительно смогут оторвать от диванов? Где тут призыв к действию? Им нужно наше участие. Здесь слишком много надежд, но недостаточно спланированных действий.

– Но они тоже были правы, – не согласилась я, чувствуя странную пустоту в груди. – Нам это тоже нужно – нам нужно приучить общественность к правде, чтобы, когда дети выберутся на свободу, их приняли. Это хорошо. Инстинкты Лиама его не обманули.

– Если они правы, это еще не значит, что ты ошибаешься, дорогуша, – возразила Вайда, понизив голос. – Чарли тоже был прав. Без нас вы, недоумки, тыкаетесь вслепую, если мы не говорим вам, что делать.

Ведущая, бойкая светловолосая женщина в темно-красном костюме, снова появилась на экране, но почти сразу же ее сменила фотография, присланная кем-то из зрителей. В центре места, которое было обозначено как Таймс-Сквер, Нью-Йорк, лицо Зу светилось на трех рекламных щитах, резко выделяясь на фоне соседних, темных, которые не использовались годами. Это был душераздирающий портрет. Даже если не знать, кто эта девочка, из какого интервью взяли эту фотографию, – она цепляла, требовала внимания. Слова «ВРАГ НАРОДА, 13 ЛЕТ» то и дело вспыхивали поверх изображения – точно рассчитанный способ эмоционального воздействия.

– Где вообще Толстяк? – спросила я.

Вайда начала отколупывать этикетку со своей бутылки.

– Я спросила Коула, может лишь наш мальчик воспользоваться одной из пустующих комнат для старших агентов, чтобы оборудовать своего рода… медпункт, или что-то вроде. Пункт первой помощи. Место, где можно собрать весь медицинский хлам и книги, которые он таскал за собой как последний ботаник. Он там, пересчитывает ватные тампоны и ватные палочки.

– Ты что-то слишком добра ко мне, Ви, – сказала я. – Это почти мило…

Внезапно свечение экрана изменилось: ярко-синий и белый новостного канала сменились вспышками красного, который был даже ярче, чем волосы Вайды.

– Вот дерьмо.

Разглядеть здание было почти невозможно, но бегущая строка сообщала: ШТАБ-КВАРТИРА ДЕТСКОЙ ЛИГИ РАЗРУШЕНА.

– …прямой эфир прямо неподалеку от Колби, штат Канзас. Представители властей подтвердили, что для нанесения удара по складу, в котором, как считается, скрывались последние участники Детской лиги, использовались беспилотники. Раньше тем же утром произошла утечка поддельных фотографий и документов, опубликованных в газетах, и эта организация заявила…

Я не стала ждать, пока диктор расскажет остальное. Если в Колби послали беспилотники, если то, что мы видели, действительно канзасская штаб-квартира – то все эти агенты, если только они не ушли оттуда раньше, – мертвы.

Я нашла Коула в кабинете. Дверь была закрыта, но не заперта. Я проскользнула внутрь и увидела, что он сидит на стуле, закрыв лицо рукой. Услышав, что дверь открылась, он поднял на меня глаза, а потом включил телефон на громкую связь.

«Парни сообщают, что, когда они добрались туда, все еще горело».

Гарри.

«Они подобрали двух выживших примерно в полутора километрах от руин, которые остались от комплекса, но не смогли подойти ближе. Я собираюсь отозвать их и встретиться с ними в Юте».

– Как они спаслись? – спросила я. Как вообще кому-то удалось?

«Неясно. Связь была плохая, а в том месте, где наши ребята нашли этих агентов, она вообще отключилась. То, что они рассказали, прозвучало совершенно нереально».

– Почему? – спросил Коул.

Шум помех заполнил комнату, заполнил мой мозг. Только по убийственному выражению лица Коула, по тому, как жар под его кожей выжигал в нем последние остатки самообладания, я поняла, что не ослышалась.

«Выжившие, – сказал Гарри. – Они утверждают, что их атаковал отряд детей. Они говорят, это были Красные».

Глава девятнадцатая

– Ты действительно в это веришь? – спросила я. – Что это сделали Красные?

Коул посмотрел на меня в ответ.

– Чертовски хотел бы узнать. Поэтому я хочу только…

– Хочешь чего?

Он внезапно встал, не в силах усидеть на месте; его ладонь постоянно сжималась и разжималась.

– Я должен кое-что тебе сказать, прежде чем мы пойдем на общую встречу и представим наш план остальным.

Я стиснула руки на коленях, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно:

– Что же?

– Я хочу, чтобы мы расследовали и задокументировали деятельность еще одного лагеря – Соутус, в Айдахо. Клэнси утверждает, что там тоже тренировали Красных.

– И ты веришь ему? – спросила я, покачав головой. – Коул…

– Да, – проговорил он. – Я верю ему и не потому, что он влияет на меня с помощью своих способностей. А потому, что все сведения, которые Клэнси давал мне до этого, полностью подтвердились… и возможно, я пообещал ему, что, если он нам поможет, то подумаю о том, чтобы отпустить его. На самом деле, конечно, нет, но это хорошая мотивация.

– Но зачем? – настаивала я. – Зачем нам обследовать это место?

– Сенатор Круз сказала, что ей нужны надежные доказательства существования армии Красных, чтобы запугать международное сообщество и заставить его действовать. Я хочу добыть их для нее – по крайней мере, попытаться. Если мы там ничего не найдем, ничего не поделаешь. Но пожалуйста, поддержи меня в этом. Обещаю, это не помешает нашему нападению на Термонд.

Мое терпение наконец иссякло.

– Если ты хочешь это провернуть, ты должен рассказать остальным, что ты Красный. Только тогда я соглашусь это поддерживать.

Коул удивленно отпрянул.

– А как это связано?

– Мы теряем поддержку детей – я чувствую это. Они должны раз и навсегда понять, что ты на самом деле на нашей стороне, потому что ты один из нас. – Я слышала, как устало звучит мой голос. – Разве все это уже не тянется слишком долго?

Рассерженный Коул открыл было рот, определенно намереваясь поспорить, но, внимательно посмотрев на меня, передумал.

– Я скажу Лиаму, – после долгого молчания произнес он. – Начнем с него сегодня вечером. А потом, исходя из того, что получится, я расскажу остальным. Это разумно?

Я готова была расплакаться от облегчения.

– Да. Но ты должен сказать ему до общего собрания.

Коул отмахнулся от меня и снова уселся на место.

– До собрания я хочу проговорить с тобой о том, как мы должны отправить тебя обратно в Термонд. Я подумал, что ты, быть может, предпочтешь обсуждать это здесь, не при всех.

Я кивнула.

– Я скажу им, но только после того, как мы утвердим план действий. Ты все еще хочешь отвезти меня в Вирджинию?

– Да, – кивнул Коул. – Идея в том, чтобы тебя увидел охотник за головами, но при этом с самого начала должно быть ясно, что ты не особо ценная добыча. Мы запустим ложную информацию, что на свободе разгуливает Зеленый, и тебе нужно будет проникнуть в сознание охотника до того, как он прогонит твое лицо через программу. Он доставит тебя к ближайшей базе СПП, чтобы получить награду. И он должен убедить и сотрудника СПП, чтобы ты «официально» прошла проверку. Тогда и они подтвердят, что ты Зеленая. Тебе придется перемещаться между сознаниями всех, с кем ты встретишься. Никто не должен догадаться – иначе ты никогда не доберешься до Термонда. Другими словами, ты должна одновременно контролировать сразу несколько человек. Это вообще реально?

– Да, – сказала я, ощутив, как расправляются мои плечи, когда я приняла окончательное решение. – Да, это реально.

Два часа спустя мы собрались в гараже, усевшись вокруг белого полумесяца, нарисованного на полу. Я расставила стулья для Коула, сенатора Круз и доктора Грей, чтобы они могли сидеть, пока мы разговариваем, но Коул принес еще один стул, поставил от себя справа и мягко подтолкнул к нему меня. Я украдкой бросила на него взгляд, пытаясь догадаться, как прошел разговор, но его лицо ничего не выражало.

Лиам же выглядел так, будто только что сверзился с грозовой тучи. Я чувствовала, что он неотрывно смотрит на меня, и у меня не хватало смелости встретиться с его взглядом.

– Итак, сегодня у нас новый гость, – начал Коул, выпрямившись и скрестив руки на груди. – Она – ученый, и она вела исследование, чтобы получить лекарство, и она здесь, чтобы объяснить вам причину ОЮИН, а также рассказать, что на самом деле представляет собой этот препарат.

Перешептывания стихли мгновенно – уверена, мы бы сейчас услышали, как газует машина в сотне километров отсюда.

Лилиан разгладила невидимые складки на своих брюках и начала вставать со стула, но передумала и села обратно. Должно быть, кто-то из детей постарше узнал ее по старым репортажам, но большинство… они просто с почтением смотрели на женщину, не имея понятия, какая у нее фамилия. Но Элис вела себя совершенно иначе. Я увидела, как изменилось выражение ее лица, когда она поняла, кто перед ней.

– Здравствуйте, – глубоко вдохнув, Лилиан Грей повернулась к Коулу. – С чего мне следует начать?

– Начните с причины, закончите лекарством, – предложил тот.

– Да. Хорошо. Изначально… когда Острая Юношеская Идиопатическая Невродегенерация – ОЮИН – была выявлена впервые, все предполагали, что это какой-то вирус, который у подростков проявляется сильнее, чем у взрослых, и чаще влечет смертельные последствия. Это мнение было почти сразу опровергнуто научным сообществом, поскольку случаи за пределами США были довольно редкими или проявлялись сравнительно слабо. Через несколько лет корпорация «Леда» завершила эксперименты и подтвердила то, что до этого времени было частным мнением нескольких исследователей, включая меня.

Я наклонилась вперед, чувствуя, как сердце бухает в моей груди, и закусила губу.

– Почти тридцать лет назад, были попытки… на самом деле несколько попыток… покушений на национальную безопасность. Эти атаки биотеррористов были инициированы врагами Соединенных Штатов, и все они предполагали воздействие на посевы зерновых и на водоснабжение.

Лиам стоял с краю, рядом с Элис. Он наблюдал за доктором Грей через цифровой экранчик камеры, но в этот момент потрясенно поднял глаза. Я нетерпеливо поерзала, ожидая продолжения. Предположения, что ОЮИН – результат террористической атаки, возникали уже не раз и не два, так что эта информация не была новой…

– Президент США, не мой… не президент Грей… подписал секретный приказ начать разработку химического реагента, который будет противодействовать сразу нескольким ядам, бактериям и наркотическим веществам, которые могут попасть в систему водоснабжения, и успешно их нейтрализует. Нам об этом не сообщали. Корпорация «Леда» разработала и распространила химическое вещество под названием «Агент Амброзия» по всей системе водоснабжения.

Я потерла лоб рукой, ощутив, как в глазах все начинает расплываться.

– Кто-то протестировал, как реагент взаимодействует с обычными минералами и химическими соединениями, которые входят в состав воды? – спросила сенатор Круз, побелев от гнева.

Доктор Грей кивнула.

– Да, это была обычная процедура тестирования. Участники подписали жесткие соглашения о конфиденциальности и получили щедрое вознаграждение за потраченное время. В исследовании участвовали дети, взрослые, использовались и животные. Даже беременные женщины, которые потом все родили здоровых детей без осложнений и врожденных заболеваний. На самом деле, эти исследователи находились под таким давлением со стороны правительства, которое требовало быстрого внедрения программы, и у них не было времени изучить долгосрочные эффекты от вещества.

Нас отравили! Гнев взорвался внутри меня, и мне пришлось вцепиться в сиденье стула, чтобы остаться сидеть. Нас отравили и держали взаперти, наказывая за свою же собственную ошибку.

Коул напротив вскочил и начал расхаживать взад и вперед, наклонив голову и вслушиваясь в каждое слово.

– Последние исследования «Леды» показали, что «Агент Амброзия» – тератоген, а это значит… значит, что женщины, которые выпьют содержащую его воду, неосознанно принимают и этот препарат, и он воздействует как раз на мозговые клетки нерожденных детей. Из их доклада я поняла, эти мутации никак не проявляются в детях… в вашем мозгу, пока вы не достигаете возраста полового созревания – примерно восемь, девять, десять, одиннадцать лет. Изменения в уровне гормонов и мозговых химических процессах запускают мутацию.

– Почему так много умерших? – Краем глаза я заметила, как дернулась рука Коула.

– Их матери приняли большее количество химиката или имел место какой-то третий, невыясненный, фактор окружающей среды.

Ее слова звучали так спокойно, с такой профессиональной отстраненностью исследователя, что я снова разозлилась еще сильнее.

«Это случилось и с тобой тоже. Почему ты не в ярости? Почему ты не расстроена?»

Со своего места поднялась Оливия. Вид ее покрытого рубцами лица заставил доктора Грей непроизвольно вздрогнуть.

– Как вы объясните, что у нас разные способности? Почему каждый из нас может делать какие-то конкретные вещи?

– Общепринятая гипотеза заключается в том, что все это связано с генетикой – индивидуальные особенности химии мозга. Имеет значение и то, какие нейронные проводящие пути были затронуты в момент преображения.

– Химикат по-прежнему присутствует в системе водоснабжения?

Доктор Грей молчала достаточно долго, чтобы мы догадались об ответе еще до того, как она открыла рот.

– Да. Хотя «Леда» и подтвердила, что причина ОЮИН – «Агент Амброзия». Я склонна предположить, что они, скорее всего, планируют запустить в воду другое вещество, чтобы нейтрализовать первое, и, прежде всего, в крупных городах. Но судя по тому, сколько женщин и детей пили загрязненную воду, должно смениться не одно поколение, чтобы начали рождаться дети без этой мутации.

Поколения. Не месяцы или годы. Поколения. Я уткнулась лицом в ладони и глубоко вдохнула.

– Что ж, если именно в этом причины происходящего, – проговорил Коул, – какой метод лечения предлагаете вы?

Доктор Грей сменила позу, немного расслабившись. Это была ее территория, и, оказавшись на ней, она определенно почувствовал себя комфортнее.

– Уже в течение некоторого времени научному сообществу было известно, что ваши паранормальные способности – это изменения нормальных электрических токов в вашем мозгу. Возникают острые скачки. Когда… когда ребенок, классифицированный как Оранжевый, например, воздействует на кого-то, он управляет токами в мозгу этого человека, вмешиваясь в нормальную работу систем и процессов организма. И это мало отличается от того, что ребенок, классифицированный как Желтый, делает в большем масштабе, когда контролирует электрический ток в проводах или электронных устройствах. И так далее. Всё, включая нас самих, состоит из частиц, а у этих частиц есть электрический заряд. – Не задумываясь о том, хорошо ли мы поняли сказанное ею, да и поняли ли вообще хотя бы что-то, мать Клэнси договорила: – На самом деле, лекарство, о котором мы говорим, – это не лекарство, а пожизненная терапия. Она не излечивает болезнь, а скорее берет ее под контроль.

Сердце у меня в груди стукнуло и остановилось. Перед моим мысленным взором возникло лицо Клэнси, который твердил мне то же самое, но я отмахивалась от его слов. Потому что до этого он все время лгал, потому что настоящее лекарство должно было полностью уничтожать мутацию.

– Это операция, во время которой имплантируется устройство под названием «глубинный стимулятор мозга»: можете считать, что это как кардиостимулятор, только для мозга. Куда именно его имплантируют, зависит по большей части от типа способностей, но в любом случае он будет служить источником электрических зарядов. Он нормализует искаженные мозговые волны, превращая их в такие же, как у обычного человека.

– Он нейтрализует способности, – резюмировал Коул, – а не убирает их.

– Да, именно.

– И эту процедуру можно провести безопасно? – спросила Элис. – Вы ее уже делали?

– Да, – кивнула доктор Грей. – Я успешно помогла одному ребенку.

– Один – не слишком большой опыт, док, – откликнулся Коул. – Один раз не дает нам никакой информации, чтобы оценить шансы на успех.

Женщина лишь развела руками.

– На большее у меня не было времени. Простите.

– Другими словами, вся идея в том… – Я с трудом заставила произнести этот вопрос. Я чувствовала себя раздавленной и задыхалась от гнева. – …что каждому ребенку нужно будет проводить эту операцию, чтобы он не умер и не изменился? В каком возрасте?

– Лет в семь, – ответила Лилиан. – И, скорее всего, потом им нужно будет проходить регулярные осмотры.

Эти слова вызвали обеспокоенный шум среди детей, которые наконец начали пробуждаться от потрясенного оцепенения.

– Каковы наши следующие действия? – спросила Элис, переставляя камеру. – Все это звучит невероятно, но у нас нет надежных доказательств того, что вещество «Агент Амброзия» действительно добавлялось в систему водоснабжения. «Леда» быстро прикрыла исследовательскую программу. Никому из Зеленых не удалось добыть никакой информации.

– Каких доказательств будет достаточно? – спросила доктор Грей.

У Элис уже был наготове ответ:

– Документация, которая докажет, что вещество входило в состав смеси, которая используется для очистки воды.

– Мы можем отправиться к ближайшим станциям водоснабжения, – предложил Лиам. – Проникнуть туда, сделать фотографии, попытаться найти распечатки или информацию на компьютерах.

– Это может сработать, – согласилась Элис. Ее глаза блестели. – Думаю, нам нужно собрать информацию по меньшей мере с пяти-шести станций, на случай если где-то мы ничего не найдем. И в разных штатах, чтобы люди знали: распространение препарата не ограничивается Калифорнией. У нас достаточно бензина, чтобы это провернуть?

– Подождите… подождите, – проговорил Коул. – Сейчас наша приоритетная задача – залечь на дно, идеально подготовиться к атаке на Термонд и ждать, пока прибудет подкрепление. Если кто-то и выйдет наружу, только для того, чтобы привести больше людей.

– Подкрепление?! – буквально проревел Лиам.

Коул приподнял брови.

– Вот же ты ублюдок, – рявкнул Лиам. – Гарри? Ты попросил Гарри сражаться?

– Он сам вызвался. Он и его отряд из сорока бывших военных, мужчин и женщин, готовых сделать свое дело. – Коул повернулся, чтобы обратиться к детям, и медленно двинулся мимо них. – Что бы он вам ни наговорил, я никогда бы не попросил сражаться того, кто не хочет этого делать.

– Сколько раз нужно вдолбить тебе это в башку, чтобы до тебя дошло? – спросила Элис. – Дети вообще не хотят никакого сражения.

– О, они хотят сражения, – сказал Коул, завершая круг, – но они не хотят в нем участвовать.

– Нет, мы хотим нанести спланированный удар с помощью СМИ, чтобы показать правду, – парировал Лиам. – Опубликовать известные нам места расположения лагерей и списки детей, которые там находятся. Мы подтолкнем американцев восстать и вернуть детей себе. Это вызовет хаос, но теперь, когда у нас есть информация, что ОЮИН не заразное заболевание, это повышает вероятность того, что правительства других стран направят сюда миротворческие силы. Это верно, сенатор Круз?

– Трудно гарантировать… – сказала она. – Но я поработаю над этим.

– Вы переоцениваете людей, считая, что им не все равно, – возразила я, покачав головой, заметив с некоторым удовлетворением, что многие дети действительно перестали вслушиваться в этот спор. – Я так много раз убеждалась: единственный способ получить то, что мы хотим – и добыть собственную свободу, – взять это самим. В лагерях сложные, многоуровневые системы безопасности, и Грей не раз демонстрировал, что сделает все, лишь бы прикрыть свою задницу. Где гарантия, что в ту минуту, когда вы опубликуете информацию о лагерях, он не отыграется на детях? Использует как заложников, переведет в другое место, убьет, чтобы скрыть улики?

Если такая вероятность и была предусмотрена в том плане, на их лицах ничего не отразилось. И то, что доктор Грей не попыталась мне возразить, говорило в пользу такой вероятности.

– Совершенно очевидно, что вы не можете просто опубликовать информацию об «Агенте Амброзия». Простите, но нет, – сказала она. – Вы недооцениваете масштабы паники, которую она вызовет среди обычных людей.

– Верно, – согласилась сенатор Круз. – Я бы предпочла не видеть, как люди убивают друг друга в попытке добраться до природных источников воды. Но я согласна с Элис насчет того, что нам нужны доказательства: не для общественности, а для наших зарубежных союзников.

В гомон, заполнивший комнату, добавили громкости: дети уже пересаживались с место на место, разделяясь на группы, чтобы отправиться к ближайшим станциям водоснабжения. И за всем этим наблюдал Коул. Его рука болезненно дернулась, когда он поднял ее, чтобы потереть затылок, и я задумалась, ощущает ли он, как все понемногу разваливается. Поезд, который мы вели к определенной станции, полностью сошел с рельсов. Когда парень поднял взгляд, в нем звучала безмолвная мольба, отчаяние, которых я никогда раньше у него не видела.

Я не могла этого вынести, я была вне себя от ярости. Коул сделал все, что было в его силах, чтобы помочь нам. Он принимал трудные решения. А теперь его пытаются сместить с поста лидера? То, как переглядывались Лиам и Элис, это была насмешка? И если бы сейчас он вышел из помещения, заметил бы это кто-то еще кроме меня.

– Что ж, – наконец проговорил Коул. – У меня есть для вас кое-какая информация, если это вас заинтересует.

Элис закатила глаза.

– Даже не сомневаюсь.

– Вы хотите показать миру, кто эти дети, но на самом деле вы просто выставляете их такими, чтобы их жалели. – Коул засунул руки в задние карманы джинсов, и его голос звучал все громче и резче по мере того, как гул вокруг него смолкал. – Есть одна вещь, которая мотивирует людей даже сильнее, чем гнев – и это страх. Давайте, опубликуйте эти сведения об «Амброзии», и посмотрите, во что превратится эта страна, когда люди начнут бунтовать в борьбе за последние чистые, незагрязненные источники воды. Или вы можете показать им главный козырь Грея, который создает армию Красных.

– О чем ты говоришь? – вскинулась Элис.

– Вы видели, что произошло с канзасской штаб-квартирой, – сказал Коул. Однако в новостях кое о чем умолчали. Есть сообщения, что это их атаковали Красные, а не военные подразделения.

– О, как удобно – сообщения, которые нечем подтвердить, – отмахнулась от него Элис.

Но, по крайней мере, Коулу удалось вернуть в свои руки контроль над беседой. Теперь он управлял разговором, а не наблюдал за тем, что происходит вокруг него.

– Мой надежный источник сообщает, что неподалеку отсюда находится лагерь Красных – в месте под названием Соутус. Я бы хотел, чтобы у меня были какие-то документальные свидетельства, и я был бы рад передать их вам, «Рупору», на условиях, что они будут использоваться только для освещения нападения на этот лагерь.

– Откуда взялась эта информация? – спросил Лиам, с подозрением прищурившись.

– Из надежного источника, – повторил Коул.

Его брат закатил глаза, но вот Элис… Коул правильно просчитал, что ей сказать. Она выглядела как кошка, которая заметила мышь, крадущуюся вдоль половицы. Она хотела сделать об этом репортаж, она не собиралась рисковать, что кто-то другой получит информацию раньше нее.

– Ладно, тогда так, – начала Элис. – Мы пошлем пять команд на станции водоснабжения, а ты можешь взять небольшую группу, чтобы разобраться с этим лагерем. Нащелкать фотографий.

– Мне нужен только один человек, – сказал он, взглянув на меня.

– Я пойду, – вмешался Лиам. Я даже не успела ответить. Он стиснул зубы, ожидая услышать от брата отказ. Коул скрестил руки на груди и коротко взглянул в мою сторону, ожидая, что я брошу ему спасательный круг.

Он не хочет, чтобы Лиам пошел. И это не имело никакого отношения к тому, может Лиам позаботиться о себе или нет, доверяет ли он ему. Теперь я это видела.

– Думаю, я все-таки хотела бы пойти, – проговорила я. – Мне кажется…

– Он сказал, что двоих будет достаточно, – подчеркнул Лиам, повернувшись к своему брату. – Или ты считаешь, что я все испорчу в этой твоей чудесной маленькой миссии?

Коул фыркнул, и его губы искривились в горестной улыбке.

– Ладно, договорились. Теперь… кто-нибудь, расскажите, что у нас с машинами. Сколько у нас сейчас бензина?

Доктор Грей снова села на стул, уставившись на свои руки, а сенатор Круз принялась ее о чем-то спрашивать. Собрание подошло к своему естественному завершению: были сформированы пять команд, которым предстояло отправиться на станции водоснабжения, а Элис взяла руководство операцией на себя, распределив их по штатам и выбрав, с какой пойдет она сама.

Я не стала слушать холодный разговор между Коулом и Лиамом. Мне что-то кричал Толстяк, но я вернулась на Ранчо и отправилась прямиком в пустующий компьютерный зал. Я снова села за компьютер Нико и включила новостной канал.

– …конечно, это ужасно, если это правда, и президенту предстоит многое объяснить…

Последний выпуск новостей еще был в эфире; остальные каналы отключались, один за другим. Просматривалась четкая схема: новостной канал показывал интервью с детьми, и когда беседа ведущих и экспертов опасно приближалась к выводу о том, что это настоящий лагерь, трансляция отключалась. Похоже, эта станция избежала цензуры, выставляя гостя-комментатора как «адвоката дьявола», а не так называемого эксперта.

– …Но что, если этих детей подучили и это уловка, чтобы добиться внимания или, наоборот, очернить лагеря в глазах родителей? Если этих детей исключили из реабилитационной программы, разве их жизнь не в опасности? Мы должны сфокусироваться на том, чтобы вернуть их обратно в лагерь, пока не стало слишком поздно.

Ведущий программы изогнул свои седые кустистые брови и сказал низким проникновенным голосом:

– Вы посмотрели сами интервью? Дети утверждают, что никакой программы нет. Прошло уже почти десять лет, и о поисках лекарства почти ничего не слышно, так что я склонен согласиться. Не думаю, что эти дети рискнули бы раскрыть свои личности без…

Изображение сменилось помехами.

«Вот все и кончено», – подумала я, потирая лицо рукой. В комнате было тепло, машины гудели в унисон свою басовитую мелодию. Чем дольше я ее слушала, закрыв глаза, тем легче мне было осмыслить то цунами информации, которое обрушилось на наши головы этим вечером, тем легче было позволить тихой злости окрасить мое сознание.

Какой теперь смысл держать ее внутри – мою ярость по поводу решений, которые были приняты почти двадцать лет назад?

И это «лекарство» – какая чушь. Подвергнуть себя инвазивной процедуре, которая может сработать или не сработать, – это попытка скрыть проблему под заплаткой, а не решить ее. Я почувствовала себя обманутой – своими собственными надеждами, я думала, что научилась не рассчитывать на что-то, чего не могу контролировать сама. Но… все-таки. Все-таки было больно.

Какой смысл спасать кого-то теперь, если у них нет будущего? У меня запершило в горле от этой мысли. По крайней мере, в лагерях они защищены от того, с чем им придется столкнуться здесь. Много ли тех, кто доброжелательно отнесется к «уродам», разгуливающим по улицам? Я боролась с желанием подойти к спутниковому снимку Термонда, сорвать его со стены и разорвать на мелкие кусочки, просто изодрать на тысячу маленьких частей – так, как разлетелось на мельчайшие осколки все у меня внутри. Может, просто позволить вывезти детей из лагеря, пусть СПП и военные снесут эти здания, чтобы остался лишь шрам на поверхности земли? Почему бы и нет?

Потому что этих детей, если они останутся в лагере, заставят пройти эту процедуру силой, хотят они этого или нет.

Потому что они заслуживают право выбирать, как они хотят прожить свою жизнь.

Потому что они несколько лет не видели свои семьи.

Потому что это – справедливо.

Я встала и потянулась, разминая затекшие мышцы, подошла к спутниковой фотографии лагеря и поправила уголок, который отклеился от стены. Рядом с моими пометками появились новые – стрелки, которые нарисовал Коул, обозначая направление атаки. Он хотел, чтобы группа проникли через главные ворота, используя военный транспорт. Скорее всего, лучше сделать это под видом команды, отправленной помочь с перемещением детей, или военного подкрепления. Первый удар будет направлен на лазарет и контрольную башню, а небольшие группы бойцов по двое или трое направятся к расположенным кольцами хижинам.

Я отошла назад и, чтобы охватить взглядом всю картину лагеря, уселась на один из пустых столов.

Это – справедливо. Осталось только убедить всех остальных.

Дверь в компьютерный зал распахнулась, и я обернулась, уже спрашивая:

– Как это…

Но это был не Коул. Это был Лиам. Напряженный подбородок, буря в синих глазах. Даже если бы я не чувствовала, что он излучает гнев, было заметно, как его трясет от усилий войти и закрыть за собой дверь, сохраняя видимость спокойствия.

Все мое естество потянулось к нему. Внутри меня теперь было так много пустоты, и я даже не осознавала ее, пока не появился он, готовый ее заполнить. Тоска превратилась в тупую боль, она затуманивала мой ум. Лиам пристально смотрел на меня, и мне показалось, что я вижу то же самое в его глазах. Его гнев встретился с моим отчаянием, а искры от этого столкновения превратились в кристаллы, навсегда запечатав нас в этом мгновении напряженной тишины.

– Прости, – наконец сказала я. – Я понимаю, что уже слишком поздно, но мне так жаль.

Лиам прочистил горло. Его голос звучал глухо:

– И давно ты знаешь?

Не было смысла пытаться соврать, пытаться подсластить правду. Я больше не могла этого делать. Я не могла выносить чувство вины, которое с каждой недоговоренностью, с каждой маленькой ложью вспыхивало во мне, ранило меня так глубоко. Коул попросил меня сохранить его секрет, и я сделала это, потому что это было его право – разбираться со своими способностями на своих условиях, как и когда посчитает нужным. Но мне не следовало позволять этому зайти так далеко, что эта тайна почти все разрушила, хотя должна была бы нас объединить.

И в этот момент я подумала, что вряд ли Лиам может возненавидеть меня больше, чем ненавидит уже.

– Я узнала об этом еще тогда, в Штабе, – призналась я, – когда Коул пришел с другими агентами, чтобы вернуть его в наши руки, он спас мне жизнь. И тогда я увидела.

Лиам резко вдохнул и в ярости ударил кулаком по стене рядом с дверью, так сильно, что треснула штукатурка.

– Ох… черт! – Он отпрыгнул назад, потирая ушибленную руку. – Ну почему она сказала, что от этого мне станет лучше?

Я вскочила со стола и устремилась к нему.

– Кто – Элис? – предположила я, с ненавистью различая горечь в собственном голосе.

– Ну конечно!. Неужели, узнав о том, что мой брат – Красный, я сразу брошусь к какому-то репортеру, чтобы об этом поговорить! – выпалил он в ответ. – Вайда. Когда я спросил ее, где ты.

– Ох, прости, – пробормотала я.

И пока это слово не слетело с моего языка, я не осознавала, что моя выдержка и мое самообладание висели на волоске. Но в этот момент последние крохи сил просто… покинули меня. Я почувствовала, как делаю следующий шаг, и у меня подгибаются колени, и я опускаюсь на пол. Я не могла найти нужные слова, не могла соединить их в предложения. Я закрыла лицо руками и разрыдалась, уже не пытаясь сдерживаться.

– Прости меня, прости меня, прости меня…

Я услышала, как Лиам подходит ко мне, сквозь пальцы увидела, как он опускается на пол рядом и прислоняется спиной к столу. Он положил руку на колени так, чтобы его распухшая правая кисть висела в воздухе. Лиам ничего не говорил: может, ждал, когда я успокоюсь, или прислушиваясь к чему-то в себе самом.

– Коул сказал, что заставил тебя поклясться жизнью, что ты не скажешь, – хрипло произнес он. – Так что я должен обвинять его, а не тебя.

– Да, но я все равно могла бы тебе сказать, – тихо выговорила я.

– Но не сказала.

– Не сказала.

Он разочарованно вздохнул, проводя рукой по голове.

– Руби… можешь, по крайней мере, помочь мне понять… почему? Я… Я хочу понять. Это меня убивает. Я не понимаю, почему… почему никто из вас даже не попытался.

– Потому что… Я знаю, каково это… когда… – Я пыталась найти правильные слова, но каждый раз, когда мне казалось, что я ухватила нужное, они ускользали. – С нами все иначе. У меня и у него опасные способности. Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, прости, но это правда. Я видела, как СПП обращаются с Оранжевыми и Красными в Термонде, я видела, как билась Зу, чтобы научиться контролировать свои способности, и я видела это в лице каждого ребенка, с которым разговаривала. И я точно знаю, почему Коул не сказал ни тебе, ни родителям. Я живу в страхе, что меня вычислят, и он тоже. Сначала в семье, потом в Лиге.

– Никто в Лиге даже не подозревал? – недоверчиво спросил Лиам.

– Трое знали, – ответила я. – Албан, Кейт и я. Вот и все.

Он шумно выдохнул и покачал головой.

– Жаль, что я не слишком хорошо умею объяснять. Я просто думаю о том, как долго я пыталась сохранить собственную тайну. Шесть лет. А потом за несколько секунд мне пришлось открыться вам всем, показать, кто я, чтобы мы могли спастись от той женщины. Почему-то это было одновременно самое сложное и самое легкое решение, которое я когда-либо принимала, потому что оно означало, что все вы будете в безопасности, но я была так уверена, что, когда все закончится, я потеряю вас из-за того, что вы знаете.

– Ты… в лесу, когда охотница за головами попыталась забрать нас, – сказал он, собирая воедино нужное воспоминание, – когда ты подумала, что мы собираемся тебя бросить.

– Да. – Сделав это признание, я ощутила острую боль в груди. – Но вы говорили со мной, вы сказали мне, что я нужна вам всем. Вы не знаете, каково это, когда… когда так долго живешь в одиночестве, в собственной голове. Это изменило мою жизнь. И я понимаю, что это звучит глупо, но мне казалось, что я смогу дать ему то же самое. Я помогу Коулу дождаться счастливого дня, когда он не будет так чертовски стыдиться того, кем он является, когда он сможет просто быть одним из нас и больше никогда не останется в одиночестве. Это кажется несправедливым, верно? Он по-прежнему заперт между двумя мирами. Не один из нас, но и не взрослый.

– Это был его выбор, – покачал головой Лиам. – Он мог признаться нам.

– А ты видел, как отреагировали дети – многие из них, когда Коул упомянул лагерь Красных? Оливия? Бретт? Коул не думал: «Ладно, но я докажу, что они ошибаются», потому что он думал: «Они будут ненавидеть меня, они будут бояться меня, они никогда не смогут снова посмотреть мне в глаза».

Лиам уставился на свои руки.

– Ты тоже все еще думаешь так?

– Эти мысли то возвращаются, то исчезают, – тихо сказала я. – Иногда. Когда я с тобой, я чувствую себя, будто я… как в луче света, понимаешь? Ты прогоняешь все плохое прочь. А Коул, он понимает, какая во мне живет темнота и что она останется со мной навсегда. Я думала, он – тот, кто ничего не боится, но, Лиам, он боится собственной тени. И до сегодняшнего вечера я даже не понимала, как сильно он на самом деле боялся того, что ты увидишь его истинное лицо.

– Но это так несправедливо! – воскликнул Лиам, и в его голосе послышалось напряжение, пришедшее с новой волной злости. – Я знаю, что это неправильно, но я ненавижу его за то, что он думал, будто я, мама и Гарри – и любой из этих детей, которые буквально молятся на него – станут любить его меньше. Жаль, что он не доверился нам. Он мог бы найти у нас поддержку. Для меня ничего не изменилось.

– Ничего?

– Ничего, – настойчиво повторил Лиам. – Только теперь знаю, что он не поджигал мои игрушки спичками из вредности. Думаю, это уже что-то.

– Он не может контролировать это, – объяснила я. – Он по-прежнему борется со своей силой.

Лиама это, похоже, не убедило.

– Судя по той короткой демонстрации, которую он мне устроил, я бы так не сказал.

– Но это так, – настаивала я. – Зависит от ситуации.

Например, когда он в ужасе от того, что ты можешь пострадать или погибнуть.

– Но если ты смогла обучиться контролю, то и он сможет, да?

– Если ты научишься контролю, это еще не значит, что люди поверят, будто ты способен принимать правильные решения, верно?

Я почувствовала, как задрожал мой голос, и тут же пожалела, что вообще задала этот вопрос.

– Что ты… ох… ты… – Брови Лиама сошлись на переносице: я видела, как его злость отступает, и ей на место приходит немое потрясение. – Ты нашла… мою записку? Руби, почему ты ничего не сказала?

– А что я могла сказать? Ты прав, что не доверяешь мне. Раньше доверял – и посмотри, куда это тебя завело?

– Нет! Черт побери, мне вообще не стоило никогда писать эту дурацкую штуку, но я был так уверен, что ты заставишь меня уйти. Что брат убедит тебя заставить меня уйти.

Я отвернулась, не желая слушать объяснений – не сейчас, когда мне было так же больно, как и той ночью. Но он не позволил. Лиам смотрел на меня и в первый раз с той самой ночи – а, кажется, что прошли уже годы, позволил себе коснуться моего плеча. Но сжав пальцы, он дернулся от боли.

– Ой, черт побери…

– Дай мне посмотреть.

Я осторожно потянула к себе его руку и осмотрела ее. Даже такого прикосновения было достаточно, чтобы у меня зачастил пульс, а под кожей начали пробегать электрические разряды. Лиам продолжал наблюдать за мной, и я почувствовала мимолетное, мягкое касание. Скучал ли и он по этому, чувствовал ли такое же тепло, которое растекалось по его телу. Потребность в этом тепле.

Врезав по стене, парень содрал кожу на костяшках, но кровотечение уже остановилось, а вот опухоль и синяки только начали проявляться. Я осторожно проверила все кости. Коса свалилась мне на плечо. Лиам протянул к ней другую руку и осторожно провел пальцами по волосам, сверху вниз. Я задохнулась, когда он погладил меня по ключицам. Закрыв глаза, я почувствовала, как облако тепла, окружающее нас, сместилось – он наклонился ко мне и провел пальцем по краю оголившейся кожи. Я не заслуживала этой нежности, но я ждала этого так долго и хотела этого слишком отчаянно, чтобы отказаться от нее добровольно.

Я подняла его пострадавшую руку и прижала ободранные костяшки к своим губам. Лиам закрыл глаза и вздрогнул.

– Переломов нет, – прошептала я, прижимаясь губами к его коже. – Только ушиб.

– А что насчет нас? – Вопрос наполнил меня в равной степени надеждой и страхом.

– Я не могу забыть, а ты?

– А разве это важно? – спросил он. – Я не хочу забывать. Мы через многое прошли – это верно, но разве это важно, если мы пойдем дальше вместе? Последние несколько дней я находился словно в аду. Я смотрю на твое лицо, и мне так жаль… я только о том и думаю, что лучше бы я никогда не писал ту дурацкую записку. Лучше бы я рассказал тебе об Элис. Я просто хотел не чувствовать себя бесполезным. Я хотел, чтобы ты увидела во мне что-то хорошее.

– Лиам! – У меня перехватило дыхание. – Я никогда ничего другого и не видела. Я так сильно хотела, чтобы у меня была нормальная жизнь. Хотела стать человеком, который может вернуться домой, к своей семье. Я думала, что меня можно исправить и я стану той, кто заслуживает быть рядом с тобой. А еще таких друзей, как Зу, Толстяк, Вайда, Джуд, Нико, Кейт. Я думала, что лекарство поможет мне в этом. Я не хотела ничего другого – только покончить со всем этим навсегда. Но я теперь хочу позаботиться и о себе тоже. Я не хочу, чтобы кто-то что-то вживлял мне в голову или изменил мою личность. Когда все это закончится, сколько бы времени ни прошло, я никогда не буду использовать свои способности снова. Но сейчас мне приходится, и мне приходится довериться самой себе, что я сумею выбрать лучшее для всех. Скажи, что мне сделать, чтобы иметь право оставаться рядом с тобой, и я сделаю это – я сделаю все, что угодно…

Рука Лиама скользнула по моим волосам, погладила мою щеку. И когда наши губы соприкоснулись, облегчение, чистое и прекрасное, распустилось во мне. Потом, чуть отодвинувшись, он ждал моей реакции. И когда я попробовала слабо улыбнуться, Лиам поцеловал меня снова, и последние сомнения с грохотом обратились в прах. Я ответила на поцелуй, стараясь, чтобы он длился как можно дольше, чтобы Лиам почувствовал, что задыхается – как и я.

Парень поднял голову, его лицо порозовело, а глаза горели. Я знала, что и сама выгляжу так же. Все мое тело дрожало, отчаянно желая продолжения, как этого требовало мое сумасшедшее, яростное чувство. Осторожно, оберегая свою пострадавшую руку, Лиам поднялся на колени, чтобы встать и помочь подняться и мне. Внезапно он замер, что-то заметив.

– Что это? – спросил он, показав на распечатку, приклеенную скотчем к стене.

– Это Термонд, – объяснила я. – Гарри удалось связаться со своим источником в правительстве, чтобы добыть это изображение.

Лиам медленно повернулся ко мне.

– Это… это все – Термонд?

Встав с пола, я тоже подошла к снимку.

– Контрольная башня, лазарет, столовая, фабрика. Я надписала их, видишь?

Он молча кивнул.

– Где ты жила?

Я ткнула пальцем в одну из множества крошечных коричневых построек, окружавших кирпичную башню.

– Бокс номер двадцать семь, вот здесь.

– Руби, все это… каждый раз, когда ты рассказывала мне про лагерь, я понимал, что он большой, но не… настолько.

Лиам покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. Когда он повернулся ко мне снова, на его лице было написано потрясение.

– Теперь понимаешь? – спросила я. – Если мы нанесем удар по Термонду, это должна быть быстрая атака. Чтобы одолеть СПП, понадобились бы сотни гражданских – и то лишь в том случае, если им удалось бы прорваться через ворота. Но мне нравится то, что пытаетесь сделать вы. И я думаю, нам нужно объединить наши планы. Сконцентрировать медийную атаку на Термонде и опубликовать информацию одновременно с нашим налетом. Мы сможем использовать эту возможность, чтобы назначить место встречи для родителей. И когда мы вытащим из Термонда детей, они смогут забрать их оттуда.

– Но сначала кто-то должен туда пробраться и установить программу, чтобы отключить систему безопасности, – возразил Лиам. – Я правильно догадался? Ты хочешь это сделать сама.

– Я должна.

– Нет, вовсе нет! – прозвучал его незамедлительный ответ. – К черту, я не позволю! Пообещай мне, что, когда я вернусь, мы сядем и подробно обсудим и эту часть плана тоже. Руби, пожалуйста.

Он был в таком отчаянии, что мои губы произнесли «да». Мы можем поговорить, но это ничего не изменит. Все должно произойти именно так.

Лиам сжал мою руку.

– Я такой идиот… Я и правда думал, что Коул втянул в это Гарри, только чтобы разозлить меня. Но на самом деле папа действительно способен провернуть операцию такого рода.

– Он и правда не хочет оставаться в стороне, – подтвердила я.

– Кто – Гарри? Ты говорила с Гарри?

– Буквально секунду, – сказала я. – Он сказал мне, что его группа нашла Кейт и остальных – вытащила ее из секретной тюрьмы.

Лиам слабо усмехнулся.

– Конечно. Это Гарри-герой. Тебе стоит познакомиться с Гарри-фанатом, Гарри-шеф-поваром и Гарри-механиком. Этот человек ничего не делает наполовину.

Я снова оперлась на его плечо, пытаясь прогнать из памяти то воспоминание, которое видела в сознании Коула, заслонив его чем-то более светлым.

– Как он вообще познакомился с твоей мамой? Я никогда тебя не спрашивала.

– О, эта история такая романтичная, что даже противно, – усмехнулся Лиам. – Когда мама наконец ушла… когда она сбежала от своей старой жизни и забрала нас собой, она ехала по ночной дороге куда глаза глядят – просто оказаться как можно дальше от того места. В Северной Каролине машина сломалась. Гарри как раз возвращался из своей последней заграничной служебной командировки и увидел, как мама кричит на свою старую «Тойоту», колотит по капоту и тому подобное. Он остановился и предложил посмотреть, в чем дело. А когда оказалось, что нужны новые детали, он отвез нас в дом своей матери, и той достаточно было всего-то раз посмотреть на маму, чтобы тут же ее удочерить – во всех смыслах, кроме юридического. И мы прожили у них неделю. Я почти уверен, что это был самый медленный авторемонт в жизни Гарри. Я забыл сказать, что он как раз планировал после того возвращения открыть мастерскую у себя в гараже. Так что он решил, что мама – его первый клиент и она должна разрешить ему сделать все бесплатно, чтобы это принесло удачу его бизнесу. Этот хитрец продолжал врать, что ему никак не удается добыть одну деталь – просто чтобы мы оставались у них подольше. В результате за это время мама нашла себе работу и небольшой милый домик для нас. А потом прошло три года. Тогда она была не готова думать о новых отношениях… А после этого они словно с катушек съехали.

– Ух ты… – протянула я. – Как им повезло. Ведь мама могла выбрать другую дорогу, или Гарри мог проехать по этой на час позже или раньше.

– Что ж… – Лиам немного наклонил голову. – У нас ведь примерно так же получилось, верно? Может, я никогда тебе этого не говорил, но это просто слепая удача, что мы вообще оказались в Западной Вирджинии в тот день, когда нашли тебя. Я делал все, что в моих силах, чтобы не делать крюк через этот штат.

– Из-за твоего отца? – рискнула спросить я.

– Понятно – Коул тебе успел что-то рассказать. – Лиам подождал, пока я кивну, а потом продолжил: – Для меня это место… весь штат словно накрыт темным облаком. Я чувствую себя чертовым счастливчиком, что не помню жизни до Гарри. Судя по тому немногому, что рассказывали мне мама и Коул, это и правда был ад. Хотя даже ребенком, совсем малышом, я успел почувствовать достаточно, чтобы бояться этого штата и людей, которые там живут. А когда мама упоминает в разговорах то время в нашей жизни, это звучит так: в Западной Вирджинии или в том доме в Западной Вирджинии. Однажды Коул сказал мне – я никак не хотел оставить его в покое, – что, если я буду плохо себя вести, тот человек придет и заберет меня. – Лиам скорчил рожу. – Я знаю, что этот человек по-прежнему живет там, и что он жив. Я по-прежнему его боюсь, и я понимаю, что это глупо, бессмысленно. Толстяк мне уже миллион раз это говорил. И пока мне не исполнилось восемнадцать, я боялся, что, если я вернусь туда, настоящий отец найдет меня и заставит остаться.

– Но почему тогда ты там оказался? – удивилась я.

Лиам неплохо ориентировался на местности, чтобы проложить другой маршрут.

– Из-за той охотницы за головами, Леди Джейн – она пыталась загнать нас в угол. Я просто хотел оторваться от нее. А потом в какой-то момент я увидел название того города, где мы жили, и это было словно… словно я закрыл эту историю, разорвал этот замкнутый круг. Раньше и не осознавал, что не могу съехать с этой колеи. Но в тот раз я чувствовал: достаточно силен, чтобы выбраться оттуда, я знал, что смогу драться с ним, если придется, и победить, а мама и Коул были в безопасности. Проезжая мимо в последний раз, я будто получил контроль над собственной жизнью. Но мне понадобилось вернуться назад, чтобы это понять. Не знаю, поверил ли бы я когда-нибудь в то, что все наконец закончилось, если бы не был в той машине со всеми вами.

Лиам почувствовал, что моя рука дрожит, и прижал ее к своей груди. И я ощущала, как его сердце с силой колотится о ребра.

– И еще я пытаюсь верить: как бы ужасно ни выглядело все вокруг, я все равно думаю, что жизнь – хороша. Что бы она ни обрушивала на нас, мы можем с этим справиться. И даже если на это нужно время, в итоге все оборачивается правильной стороной. Я так сильно, так сильно хочу, чтобы для тебя все кончилось. Я хочу отправиться в Термонд и спасти этих несчастных детей, чтобы ты могла разорвать свой собственный круг. Если ничего не выйдет, если все обернется против нас, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, и ничто на свете этого не изменит.

– И я люблю тебя.

Я покраснела, увидев его улыбку, думая о том, как же приятно произносить эти слова. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

– Вот как? – поддел он меня. – Фирменное стюартовское очарование наконец-то на тебя подействовало?

Я рассмеялась.

– Похоже на то. Можешь считать, что на этом твоя работа закончена.

– А то я не знаю.

Дверь открылась снова, и, выбираясь из его объятий, я подняла голову и увидела, что в класс вошел Нико. Увидев нас, он застыл на месте.

– О… я… вы…

– Привет, – помахала ему я.

– Я… забыл, что мне кое-что нужно. Ну, что-то сделать, – мямлил Нико, переминаясь с ноги на ногу. – Но если вы собираетесь тут остаться, я… как-нибудь разберусь.

– Не-а, – сказал Лиам, посмотрев на меня. – Думаю, мы здесь уже закончили?..

– Все в твоем распоряжении, – подтвердила я. – Но постарайся немного поспать, ладно?

Нико рассеянно кивнул. А я на секунду задержалась у дверей, наблюдая за тем, как он идет к своему рабочему месту, а мониторы озаряют его бело-синим свечением.

Лиам потянул меня за руку в другой коридор, по ступенькам, к спальням. Но я потащила его в другую сторону – к помещениям, где когда-то жили агенты, и к пустой комнате Кейт. От едва заметной улыбки на его лице у меня слегка кружилась голова. И это ощущалось таким замечательным. Его пальцы нежно пробежали по моей спине, и где-то внизу живота вспыхнуло совершенно новое чувство.

Я поднялась на цыпочки и взяла в ладони его лицо, и тут краем глаза заметила, как темная тень выскальзывает из соседней комнаты – той самой, в которой организовали небольшой медпункт. Когда дверь со скрипом закрылась, Лиам тоже обернулся, и человек – им оказался Толстяк – принялся озираться, а потом даже попятился, переваривая увиденное.

– А, вот ты где! – воскликнул Лиам, явно не заметив, как раздувались ноздри Толстяка и как его глаза расширились за стеклами очков. – Мы как раз гадали, куда ты делся.

– Я просто… сооружал кое-какие полки, для… ну, для всяких полезных вещей и книг в медицинском… ну, врачебном кабинете, – невнятно пробормотал Толстяк, избегая встречаться с нами взглядом. А потом оглянулся, придумывая повод сбежать.

– Ты их все установил? – поинтересовалась я, только сейчас обнаружив, что его рубашка неправильно застегнута. Я двинулась в сторону двери и старалась не расхохотаться, увидев, как лицо Толстяка исказилось от ужаса. – Мы будем рады тебе помочь…

Лиам наконец сообразил, в чем дело, и его брови медленно поползли вверх…

– Не-а… не… Я хочу сказать, я потерял отвертку и мне пришлось сделать перерыв… а куда вы шли? Я с вами пойду…

– Ты в порядке? – спросил Лиам. – А то ты что-то весь дергаешься.

– В полном порядке. – Толстяк поправил очки, которые соорудила для него Вайда, а потом опустил взгляд на свою рубашку. Тогда он вцепился в мою руку и потащил нас обоих подальше от комнаты. – Как вы? У вас теперь все в порядке? Расскажите мне все в деталях. Мы…

Дверь у нас за спиной со скрипом отворилась снова. Толстяк вжался в стену, когда мимо быстрым шагом прошла Вайда: гордо расправленные плечи, растрепанные розовые волосы, голова высоко поднята. Изогнувшиеся опухшие губы придавали ее лицу выражение самодовольного удовлетворения. Лиам даже отступил назад, пропуская ее.

Вайда молча кинула куртку Толстяка прямо тому на голову. Парень подождал, пока стук ее ботинок по плитке не стихнет, и сполз на пол. Толстяк прижимал куртку к лицу, и со стороны выглядело так, будто он пытается себя задушить.

– О боже, – простонал он. – Она непременно убьет меня. Действительно убьет меня.

– Погоди… – начал Лиам, даже не пытаясь скрыть ухмылку. Я положила руку ему на плечо, опасаясь, что переполненный ликованием, он начнет скакать по коридору. – Так вы?..

Толстяк наконец опустил куртку. И, глубоко вдохнув, кивнул.

– «Надо же, – подумала я, удивленная тем, что совершенно не удивлена. – Надо же, надо же, надо же…»

– Ничего себе… Я хочу сказать, ничего себе. Кажется, у меня сейчас мозг взорвется, – протянул Лиам, схватившись за голову. – Я так горжусь тобой, Толстячок, но это так неожиданно… но я действительно горжусь… И кажется, от этой новости мне стоит прилечь.

– Как долго это продолжается? – спросила я. – Вы уже… вы не…

Один обиженный взгляд сказал мне все, что нужно было знать. Делали. Были. Лиам, осознав это, слегка поперхнулся.

– Что? – В голосе Толстяка прозвучал вызов. – Это… это совершенно нормальная человеческая реакция на… на факторы стресса. И когда зима, понимаете ли, и когда спишь в машине или в палатке, может быть очень холодно… На самом деле, знаете что? Это совершенно не ваше дело.

– Наше, если ты ведешь себя глупо, – предупредил Лиам.

– Простите, но я узнал о том, как предохраняться, еще когда мне было…

– Я не об этом, – быстро перебил его Лиам, поднимая руки. – Совершенно не об этом, но, кхм, рад за тебя.

Я присела на корточки перед Толстяком и положила руку ему на предплечье.

– Я думаю, он пытается сказать, что, если у вас ничего не выйдет или кто-то из вас пострадает, справиться с этим будет непросто.

– А, ты имеешь в виду, если Руби сотрет мою память, и мне придется хранить этот маленький список фактов о том, кто я такой, на случай, если она сделает это снова.

Слова повисли в воздухе, я сразу почувствовала, что Толстяк уже хотел бы забрать их назад, чтобы они никогда не прозвучали. Одно это ослабило боль от этого укола.

– Эй… – предупреждающе начал Лиам.

– Нет, все что он сказал, правильно, – остановила его я. – Я знаю, что ты можешь с этим справиться. – Я снова посмотрела на Толстяка. – Но Ви… ну, люди, которые попадались ей на пути, использовали ее, а потом выкинули. Ты будешь бережно относиться к ее сердцу, верно?

– В этих отношениях сердца не участвуют, – в качестве успокоения заверил меня Толстяк, хотя на самом деле это ни капли не успокаивало и тем более не звучало убедительно. – Это просто… способ справиться со стрессом.

– Хорошо, – кивнула я.

– И ей не нужен кто-то, кто стал бы ее защищать или сражаться за нее, верно? – добавил он, снова глядя куда-то в сторону. Парень уже немного успокоился. – Ох, она точно убьет меня за то, что я это разболтал. Мы не встречались уже целую неделю… Вы никому не скажете, правда?

– Вайда из тех людей, кто плюет на чужое мнение с высокой колокольни, – возразил Лиам. – Качество, которое я в ней в высшей степени уважаю.

– Ты хочешь сказать, что она попросила тебя держать это в секрете, потому что стесняется? – спросила я. – Стесняется быть с тобой?

– Она не сказала этого прямо, но это очевидно, не так ли?

– Может, она просто хочет, чтобы это оставалось между вами, потому что это новые ощущения и для нее тоже, – объяснила я. – Или потому, что это, правда, только ваше дело, а не чье-либо еще. И даже не наше.

– Ты – отличный выбор, приятель, – закончил Лиам. – Дело не в тебе. И, как бы там ни было, она не будет настолько сильно беситься. Знаем только мы двое, и мы никому не скажем. Разве что, может, изложим Сузуми детскую версию. Но послушай, поверь в себя хоть ненадолго. Конечно, в тебе есть то, что ей нравится, если она так на тебя вешается.

– Лиам Майкл Стюарт, мастер слова и поэт, – покачал головой Толстяк, тяжело поднимаясь с пола. Потом он вдруг замолчал, нервно сжав руки, явно задумавшись о том, что сказали ему мы оба. По его лицу пробежала тень, и это заставило меня гадать, о чем он подумал сейчас или что вспомнил. В конце концов он вздохнул. – Я не… я хочу сказать, я не питаю иллюзий насчет того, насколько все это серьезно. Я знаю, кто я и кто она, и это все равно что сравнивать яблоко с луковицей. Ладно. Мы друг друга поняли.

Лиам ободряюще сжал его плечо.

– И спокойной ночи, – сказал Толстяк. – Не засиживайтесь допоздна. Вы с Коулом уходите завтра утром, не забывайте.

Лиам подождал, пока Толстяк не свернет за угол, и только потом повернулся ко мне с широкой улыбкой.

– Хочешь, пойдем расставим немного полок?

Я протянула ему руку и повела обратно к нужной двери. Я была переполнена этим чувством почти что до боли – сердце источало благодарность и ощущение, которое можно было назвать чистым, незамутненным счастьем. Я бы хотела остаться в этом переживании навсегда.

Я приняла это решение, и может быть, даже единственное в своей жизни, не под давлением, из страха или из отчаяния. Это было то, чего я хотела. Быть как можно ближе, чтобы ничто не разделяло нас. Я хотела показать Лиаму то, для чего все слова казались слишком неуклюжими, слишком неловкими, чтобы это объяснить по-настоящему.

Теперь мы уже не смеялись. Меня потянуло к нему, что-то словно раскрывалось внутри меня, наполняя мое сердце легкостью предвкушения. Его глаза потемнели, спрашивая меня о самом важном. Я подняла руку и пропустила пальцы через непокорную прядь у него на лбу, а затем наклонила голову, касаясь его губ, задавая собственный. Лиам тихо, еле слышно выдохнул и кивнул. Я затащила его в комнату и быстро заперла за нами дверь.

Лиам сел на край кровати, его силуэт словно светился в темноте. Протянув руку, он прошептал:

– Иди сюда.

Неуверенными шагами я вошла в кольцо ожидающих меня рук, наблюдая, как на его лице медленно расплывается улыбка. Я отбросила волосы с его лица, зная, что он меня ждал. Все это время, с того момента, как мы встретились, он ждал, пока я увижу сама, что он понимает меня и принимает, и никогда не хотел, чтобы я изменилась.

– Та, кем ты была, и та, кто ты сейчас, и та, кем ты станешь, – тихо начал Лиам, словно прочитав мои мысли. – Я люблю тебя. От всего сердца. Сколько бы мне ни довелось прожить, это – никогда не изменится.

Его голос звучал хрипло, опаленный тем же чувством, что пронизывало мое тело. Облегчение, определенность, исступленная благодарность судьбе за то, что она послала мне его – все это обжигало мои глаза, лишая способности говорить. Так что вместо слов я поцеловала его, а потом снова и снова, в промежутках успевая вдохнуть, а он оказался надо мной, внутри меня, и в мире не осталось ничего, кроме нас двоих и обещания всегда быть вместе.

Глава двадцатая

На другое утро Лиам разбудил меня поцелуем, за которым сразу последовал второй. Окутывавший меня теплый, ленивый туман рассеялся, заставляя вернуться в реальность. Потом, неохотно оторвавшись от меня, парень протянул руку, чтобы поднять с пола свои вещи. Несколько секунд я наблюдала за ним, восхищенная тем, как мне сейчас спокойно и мирно. Словно знать, что он любит меня и желает, и сомнений в этом больше не было, наконец-то собрало меня всю воедино. Я ощутила себя такой цельной, и было что-то удивительно прекрасное и определенное в тех чувствах, которые я к нему испытывала. И такое особое, такое важное переживание теперь виделось для меня таким простым.

Наконец, заметив его шутливый взгляд, я тоже заставила себя подняться. Я больше не могла гнать прочь мысли о том, что он уходит, но у меня еще оставалась возможность попрощаться с ним последним долгим поцелуем у самой двери.

Тем утром мы с Лиамом первыми подошли ко входу в тоннель, по дороге забрав еду с кухни. Лиам еще успел заскочить в душ. Он как раз спустился по лестнице, чтобы попрощаться с Толстяком и другими, когда подошел и Коул, который вышел из бывшего кабинета Албана. Не дав двери закрыться, он подпер ее ногой, оглядывая присутствующих. Парень выглядел изможденным, а на его левой щеке виднелась свежая царапина.

– Что случилось? – спросила я, показав на порез.

– Уф, – Коул закатил глаза и слабо усмехнулся. – Этим утром, двигаясь точно так, как было написало в детских книжках Ли, я свалился с кровати и ударился о шкафчик. Отличное начало утра.

– Ты правда спал? – уточнила я.

Коул повернулся ко мне, и я поняла без слов. Я знала, что это случится – что он не сможет жить с этим дальше, скрывая правду от брата. Но, храня собственные секреты, я по-прежнему чувствовала себя виноватой за то, что вынудила его сделать это.

– Все… в порядке?

– Все в порядке, – ответил он. – Честно говоря, чувствую себя лучше, чем ожидал. Но Лиам – не лучшая лакмусовая бумажка. Он бы до смерти залюбил одноглазую трехногую лысую псину, если бы она только вильнула хвостом в его сторону. Мне пришлось показать ему мой маленький трюк минимум раз пять, пока он не поверил, что я не прячу зажигалку в ладони.

Коул встряхнул черную спортивную сумку, висевшую у него на плече, и ее содержимое зловеще загремело.

– Достаточно пушек прихватили?

– Исключительно в качестве предосторожности, – сказал он, подмигнув мне.

– Хорошо, если так. Это разведка, а не налет, не забыл?

– Ах, Конфетка, не переживай. – Коул погладил меня по голове, как маленькую. – Я верну его сегодня вечером.

Я оттолкнула его, закатив глаза.

– Другого я и не ожидаю. Пожалуйста… просто, будьте осторожны.

– И ты тоже, – кивнул он. – Жаль, что приходится снова оставлять нашего Маленького принца под твоим присмотром. Если он будет плохо себя вести, можешь лишить его ужина. И когда группы детей отправятся обследовать станции водоснабжения, дважды проверь, чтобы у них было все необходимое.

– Поняла.

– Гарри сказал, что постарается выйти на связь сегодня около восьми. Если к этому времени мы не вернемся, попроси его раздобыть еще пару килограммов C-4? Скажи ему, что я пытался найти автобусы, чтобы отправить всех обратно на восток, но понял, что это не вариант.

– Поняла, – повторила я. Я с таким нетерпением ждала появления Гарри, потому что это означало, что я наконец-то увижу Кейт. – Нико дал тебе телефон?

Элис так и не смогла расстаться со своей драгоценной камерой – даже ради такого случая, а времени на то, чтобы добыть другую, не было. Так что Нико запрограммировал мобильный, чтобы он автоматически загружал в интернет фотографии построек, которые ребята сделают, и отправлял их нам.

Коул посмотрел на часы, потом поднял взгляд, уставившись в другой конец коридора, где замаячили.

– Что-то он сегодня слишком тормозит.

– Или кто-то слишком спешит отправиться в путь, – возразила я.

– Просто я уже готов, – парировал он. – Мы можем немножко ускориться, солнышко? Выглядишь так, будто тобой кошку стошнило.

– Получше тебя – ты-то у нее с другой стороны вышел.

Коул усмехнулся.

– Ладно, подловила.

Удержав Лиама за руку, я поцеловала его в щеку.

– Увидимся вечером.

И он вошел в тоннель, надевая рюкзак, который Коул оставил там для него. Когда я повернулась, чтобы попрощаться со вторым Стюартом, тот уже наклонился, подставил мне щеку и ждал. Я пощекотала ее пальцем, заставив его снова рассмеяться.

– Ты невыносим, – сообщила я ему.

– Это тоже часть моего обаяния, – ответил Коул, поудобнее размещая свою тяжелую ношу на плече. – Позаботься тут обо всем, босс.

– Позаботься о нем, – произнесла я.

Он шутливо отдал честь, а потом закрыл за собой дверь. Я подождала, пока звук их шагов не стих окончательно, и только тогда заперла замок.

Меня так и тянуло снова уснуть: принять душ и рухнуть в кровать еще на несколько часов – это звучало до невозможности соблазнительно. Мне казалось, что день уже тянется очень долго, а ведь он только начался.

Примерно в два часа дня я почувствовала, что за мной следят.

Лилиан Грей никогда не заговаривала со мной и держалась поодаль, но всегда находилась где-то поблизости, наблюдая с безопасного расстояния. И от этого преследующего, изучающего взгляда у меня по спине пробегали мурашки.

Доктор Грей всегда была в поле зрения: наблюдала за тренировкой через окна спортивного зала, кружила у входа в компьютерный зал, выходила из кухни как раз тогда, когда я туда входила. У меня ушло еще два часа, чтобы догадаться, что она, похоже, пытается набраться смелости и что-то у меня спросить. Но до меня все равно не доходило, пока Элис, которая набросилась на Лилиан Грей с прямыми вопросами, не отвела меня в сторону и не сказала:

– Она хочет увидеть своего сына. – Увидев выражение моего лица, Элис добавила: – Слушай, у меня детей нет. И я ничего не знаю о том, что меняется в мозгу женщины, если она продолжает любить того маленького ублюдка, который переворошил ее мозги, но я подозреваю, что если она это получит, ее отношение к нам изменится в лучшую сторону.

– Она дала вам что-то, чем вы действительно можете воспользоваться? – спросила я, пока мы шли обратно к общей комнате.

– Лилиан – настоящая жена политика, – печально проговорила Элис. – Она говорила два часа и ухитрилась не сказать ничего полезного. Кстати, сама не хочешь со мной пообщаться?

– И даже ни слова о президенте? – спросила я, возвращая разговор к более актуальной теме.

Вот что беспокоило меня в этой договоренности больше всего: чтобы помочь Клэнси, доктор Грей заключила сделку с Албаном, и сделала это за спиной у своего мужа. Насколько нам было известно, они не общались уже несколько лет, но мы понятия не имели, как она на самом деле к нему относилась. Когда звучало его имя, она тут же смолкала.

– Я думаю, она заговорит, и мы получим улики, точно узнав, сколько времени президент знал все про «Амброзию». Но в обмен на что-то. Есть ли какой-то способ…

– Нет, – твердо сказала я. – Это плохая идея.

До сегодняшнего дня Клэнси вел себя прилично. Я не хотела искушать судьбу даже намеком на то, что его мать где-то рядом.

– Лиам бы согласился.

– Хорошо, что его здесь нет.

Раздраженный взгляд Элис сменился на веселый.

– Вы тут главная, леди. Мы уходим сегодня вечером, но до этого я придумаю другой способ ее разговорить.

– У вас все готово?

– Все должно быть в порядке. Наша станция водоснабжения не слишком далеко, иначе нам пришлось бы уходить рано утром, как и остальным.

Понятия не имею, сказала ли ей Элис, что главное препятствие здесь я, но где-то через час доктор Грей нашла меня в кухне, где я медленно и неохотно собирала для Клэнси обед. Один взгляд на быстро пустеющую кладовку отвлек меня от мыслей о ней, но женщина проникла в кухню тихо, как непрошеный сквозняк, и закрыла за собой дверь.

– Если вы ходите за мной в надежде, что я случайно выдам, где он находится, вас ждет разочарование. К тому же, – добавила я, – из-за вас его обед задерживается.

Лилиан Грей сжала губы в тонкую линию. Кажется, в этой семье все держались холодно и отстраненно? Рядом с этой женщиной и ее сыном я всегда чувствовала себя так, будто иду на цыпочках, пытаясь удержать равновесие.

– У него небольшая аллергия на орехи, – сказала она, кивнув на открытую упаковку арахисового масла, которую я уже выскребла дочиста. – И он не любит яблоки «грэнни-смит».

Однако это проявление материнской заботы меня не то что не тронуло, но даже вывело из себя. Я буквально прикусила язык, чтобы не сказать: «Ему повезло, что его вообще кормят».

– Полагаю, мисс Уэллс сообщила вам о моем запросе?

Мисс Уэллс… а, Элис. Я разрезала бутерброд пополам и положила нож в раковину. Когда я снова повернулась к столу, Лилиан Грей все так же выжидающе наблюдала за мной.

– Да, сообщила. Я удивлена, что вы вообще спрашиваете об этом.

– Почему?

– Мне что, нужно вам напомнить о том, что случилось в прошлый раз, когда вы с ним встретились? – спросила я. – Вам повезло, что вы вообще остались в живых.

Наконец-то она слегка открылась.

– Клэнси никогда бы не убил меня. Он на это не способен. Я понимаю, сколько проблем он доставляет, но все из-за того, что он никогда не получал эмоциональную поддержку, в которой нуждался после того, как покинул лагерь.

– Большинство из нас побывало в этих лагерях, – парировала я. – Но никто не стал таким, как он.

Доктор Грей посмотрела на меня таким долгим взглядом, что мне стало неуютно.

– Это и правда так?

Я выпрямилась в полный рост, не обращая внимания на знакомый укол вины.

– Да, – холодно сказала я.

Она не верит мне. Ни единому слову.

– Тебе следует знать, что я всегда выступала против программы создания реабилитационных лагерей – еще до того, как они превратились в то, чем являются сейчас, – сказала доктор Грей. – Мне никогда не нравилась внешняя политика моего мужа, и я не понимала, почему он пошел на такие крайние меры в Калифорнии. Но если бы он дал мне место и оборудование провести операцию моему сыну, я бы даже не задумывалась – я бы вернулась к нему. Я бы сделала это ради Клэнси.

На какой-то момент мне стало ее жаль. Простая правда заключалась в том, что лагеря всем сломали жизнь. Но всем по-разному. Если ты чувствовал себя ничтожным и напуганным, то, выйдя за пределы электрического ограждения ты не можешь однажды выпрямиться, сбросив этот груз со своих плеч, и вернуться к прежней жизни, забыв, как отчаянно старался казаться невидимым. Если в тебе постоянно кипели гнев и беспомощность, это ярость тоже никуда не исчезала – ты забирал ее с собой в свою новую жизнь.

Меня вдруг встревожило, как ясно я теперь понимала, что думал Клэнси. Его мать действительно ничего не знала о том, что сделали с ним в Термонде. Но как мог человек, который участвовал в экспериментах над пси-детьми, или, по крайней мере, наблюдал за ними, не задумываться, через какие страдания и унижения проходил ее сын?

– Вы понимаете, что эта процедура не сделает его прежним, верно? – спросила я. – Не в том смысле, который имеет для вас значение.

– Клэнси не сможет больше ни на кого воздействовать, – настаивала она. – Он снова станет собой.

Эта идея была настолько безумной, что это было уже не смешно.

– Если отобрать у него эту способность, его стремление контролировать других никуда не денется, – сказала я. А еще я чертовски уверена, что даже после операции он все равно останется такой же сволочью. – Он только будет злиться еще сильнее.

И ненавидеть вас еще сильнее.

– Я знаю, что для него лучше, – не уступала она. – Руби, ему нужно лечение и, еще больше, ему нужна его семья. Я просто хочу убедиться, что он в порядке. Мне недостаточно слышать, что это так – мне нужно увидеть это. Пожалуйста. Только на секунду. Вчера вечером я дала вам все, что вы просили, верно? Разве это не проявление доброй воли?

Я была готова согласиться – пока что она верила нам на слово, и она дала нам даже больше, чем я ожидала. Хотя рядом не было Албана, единственного человека в Детской лиге, которого она знала и кому доверяла, который сказал бы ей, что нам тоже можно верить.

В моем сознании всплыл голос Нико. «Они что-то сломали в нем». Что-то в его личности. Может, Лилиан нужно было увидеть сына, чтобы это понять.

– Если я отведу вас посмотреть на него, – начала я, – я не разрешаю вам подавать ему хоть какие-то знаки, что вы здесь. Ни слова. Вам нужно делать в точности то, что я говорю. Если Клэнси узнает, что вы здесь, он перестанет сотрудничать и, скорее всего, начнет планировать побег. И вам придется ответить на вопросы Элис – на этот раз, ответить.

– Я сделаю это, – кивнула она. – Я просто хочу увидеть его, убедиться, что с ним хорошо обращаются и что он в состоянии перенести процедуру. Мне не нужно дотрагиваться до него, просто…

«Кто хочет увидеть его – мать или ученый?» – задумалась я, не зная, какой вариант для меня предпочтительнее.

– Договорились, – сказала я, приготовив для Клэнси еду и бутылку с водой. – Ни единого слова. И вы будете стоять точно там, где я скажу.

Она не понимала, что я имею в виду, пока мы не вошли во внутренний коридор, который вел к помещению, где находились камеры. Я покачала головой, отметая вопросы, которые она собиралась задать, и показала, где встать, чтобы Клэнси не мог заметить ее через маленькое окошко.

Впервые примерно за неделю Клэнси Грей посмотрел на меня, когда я вошла. Книга, которую он читал, все так же лежала у него на коленях. Я отперла заслонку в двери его камеры, положила еду в лоток и задвинула его, ожидая, пока он ее возьмет. Поднявшись, парень потянулся. Его темные волосы еще недостаточно отросли, чтобы перехватить их сзади резинкой, но были как всегда тщательно причесаны и уложены.

У Клэнси было три пары штанов, которые он менял, и сегодня определенно был день стирки, потому что парень молча наклонился, взял два комплекта одежды и сунул их мне в открытое окошко.

– Не ожидал тебя увидеть, – непринужденно сказал он. – Он отправился в Соутус, да?

Неужели он думал, что я отвечу?

Нет. Конечно, нет.

– Каково это? – спросил Клэнси, прижав ладонь к стеклу. – Быть по ту сторону? Контролировать информационные потоки?

– Так же приятно, как понимать, что ты никогда этого больше не узнаешь.

– Прямо удивительно, как все обернулось, – проговорил Клэнси. – Год назад ты еще была в том лагере, за тем забором. А теперь посмотри на себя. И посмотри на меня.

– Я смотрю на тебя, – сказала я. – И вижу лишь человека, который впустую растратил все шансы что-то для нас изменить.

– Но теперь ты же понимаешь, верно? – удивленно спросил он. – Ты знаешь, почему я поступал именно так. Каждый выживает по-своему. И если говорить откровенно, стала бы ты менять решения, хорошие или плохие, которые уже приняла? Осталась ли бы в Термонде, если у тебя была бы возможность сбежать? Отправилась ли бы ты прямо в Вирджиния-Бич, не позволив уговорить себя попытаться найти Ист-Ривер? Стала ли бы ты блокировать воспоминания младшего Стюарта? Ты прошла такой долгий путь. Жаль, что наша дружба заканчивается здесь и сейчас.

– Подозреваю, что где-то здесь зарыт комплимент?

Клэнси фыркнул.

– Просто наблюдение. Я не был уверен, что ты и правда такая. Но надеялся.

– Да ну?

– Тебе никогда не хотелось понять, почему я хотел взять тебя с собой после того, как Ист-Ривер был атакован? Вопрос же не в том, что ты мне так уж понравилась.

– Конечно, нет. Ты хотел, чтобы я показала тебе, как роюсь в чужих воспоминаниях.

– Да, и это тоже. Но причина еще и в том, что я пытался собрать вокруг себя людей, которые способны действовать – помочь мне построить будущее. Если бы я принимал решения, я бы даже не стал тратить время на эти лагеря. Я бы привел нас прямо к вершине. И все еще хочу это сделать.

– Если бы только не сидел в этой маленькой стеклянной клетке, – заметила я.

– Если бы только, – улыбнулся Клэнси. – Сейчас было бы так легко избавиться от всех. Если Стюарт, старший Стюарт, сказал мне правду, вы нанесли серьезный ущерб репутации правительства. Я сделал бы следующий шаг. Мой отец. Его советники-маразматики. Инспекторы в лагерях. Я бы их уничтожил, одного за другим. Ты можешь стать лидером для этих детей, и они будут слушать, будут уже хотя бы потому, что ты – Оранжевая, и так устроен порядок вещей. Но ты не сможешь поставить весь мир на колени так, как это сделаю я.

– Так, как это сделаешь ты… хм? – повторила я, постучав по стеклу. – И когда же это произойдет?

Уголок губ Клэнси слегка приподнялся, и почему-то от этого по моей спине пробежал холод.

– Руби, это твой последний шанс присоединиться к тем, на чьей стороне история, – сказал он. – Второй раз я не предложу. Мы можем уйти сейчас, и никто не пострадает.

Его взгляд стал черным и бездонным, каким был всегда, когда он затягивал меня, пытался утопить меня в тех уютных, легких возможностях, которые предлагал.

– Наслаждайся времяпрепровождением в своей камере, – бросила я и повернулась, чтобы уйти, с отвращением держа перед собой его вещи, которые нуждались в стирке.

– И самое последнее, – окликнул меня Клэнси. Я не обернулась, но ему, вероятно, было все равно. – Здравствуй, мама.

Я распахнула дверь в коридор, но женщина там исчезла, и вдогонку ей раздавался смех ее сына.

Той ночью я провалилась в такой глубокий сон, от которого невозможно пробудиться. Голос в моем сне, тот же, который отдавался эхом где-то снаружи, пока я шла по знакомому маршруту к боксу № 27 в Термонде, превратился из низкого баритона в громкий, почти пронзительный и женский.

– …вай! Руби, Руби, проснись…

Свет в комнате зажегся снова, подчеркивая непривычную бледность лица Вайды, нависающего надо мной. Она снова встряхнула меня, яростно, пока я избавлялась от последних остатков сбившего меня с толку сна.

– Что случилось? – Сколько я проспала? Пять минут или пять часов?

За спиной у Вайды топталась Зу, по ее щекам уже катились слезы. Испуганная, я схватила Вайду за руку, я почувствовала, как она дрожит.

– Я была в компьютерном классе, – начала она торопливо. Голос ее прерывался. Вайда дрожала? – Я разговаривала с Нико, рассматривала снимки – они загружались по мере того, как их делал Коул. Потом они вышли из Сети примерно на час. И я пошла спать, но тут пришло еще одно фото, Нико прибежал за мной, и… и, Руби…

– Что? Скажи мне, что происходит? – Я попыталась выпутаться из простыни, мое сердце яростно билось в груди, будто я только что пробежала пятнадцать километров.

– Он только повторяет снова и снова… – Вайда откашлялась. – Он только одно говорит – Стюарт мертв.

Глава двадцать первая

– Лиам или Коул?!

Пока мы шли до компьютерного класса, я продолжала в отчаянии выкрикивать этот вопрос. Часы на стене показывала два часа утра.

– Вайда, – умоляла я, – Лиам или Коул?

– Неизвестно. – Этот ответ прозвучал уже сотню раз, не меньше. – По фотографии непонятно.

– Я могу… Дай мне посмотреть. Я смогу их различить. – Слова вылетели изо рта до того, как пришло осознание, через что мне придется пройти.

– Не думаю. – И Вайда схватила меня за руку.

Но мое тело сейчас, заледеневшее от ужаса, уже ничего не ощущало. Разум погружался в хаос, вспышки ужасных картин перемежались мысленными всхлипами «только не он, только не они, только не сейчас»… И я не могла вырваться из этого замкнутого круга, не могла протолкнуться сквозь спазм в горле.

– Нет! – Одно слово, которое выкрикнул Толстяк, заставило Вайду застыть на месте. – Исключено! Отведи ее обратно в комнату и оставайся там!

Снаружи у окна толпились несколько Зеленых.

– Убирайтесь! – рявкнула на них Вайда.

И, повинуясь силе ее голоса, дети спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга, мгновенно испарились, а Вайда открыла дверь в компьютерный класс и впихнула меня внутрь.

– Что происходит? Что-то случилось? – В коридоре появилась сенатор Круз, за ней мчалась Элис, ее огненно-рыжие волосы были кое-как собраны в хвост, на лице отпечатались складки подушки и простыней. Вайда пыталась что-то им объяснить, но я ничего не слышала. Нико выглядел так, будто его стошнило несколько раз подряд, и запах в компьютерном классе, похоже, подтверждал эту теорию. Подойдя к нему, я увидела, что его рубашка мокрая от пота.

– Ты… ты и правда хочешь это увидеть?

– Это плохая идея! Руби, послушай меня, ты не хочешь… – Голос Толстяка звучал все выше и в итоге сорвался на визг. Потом парень прислонился к стене, уткнувшись лицом в ладони.

Нико не шелохнулся. Его руки безвольно лежали на коленях, так что мне пришлось самой дотянуться до мышки и просмотреть фотографии, которые пришли с мобильного телефона Коула. Первым был пробный кадр, снятый днем. Коул сфотографировал Лиама, когда тот стоял к нему спиной. Впереди возвышались горы. И взгляд Лиама был устремлен куда-то вдаль. Потом шли десятка три изображений низких, приземистых зданий – все фотографии сделаны уже после захода солнца. Коул заснял посты СПП снаружи, лестницу, которая вела на крышу здания, снайпера на позиции. Если вокруг лагеря и было ограждение, Коул и Лиам уже в этот момент проникли внутрь.

– Они вошли, – проговорила сенатор Круз. – Я думала, они собираются оставаться снаружи?

Они вошли внутрь. Изображения стали мутными. Не хватало освещения, которое снаружи давала полная луна. Снимки были сделаны с верхнего ракурса: столы внизу, склоненные над ними головы детей, миски с едой. Все были в темно-красных робах – в той же форме, которую мы все должны были носить в лагерях, но ее цвет… этот оттенок я не видела много лет…

На следующей фотографии один из детей поднял голову и увидел телефон. Я занесла палец над кнопкой мыши и помедлила, прежде чем нажать ее снова. Нико издал слабый звук, исходивший из глубины его горла, и положил руку поверх моей.

– Руби, не надо.

Я нажала кнопку.

Несколько секунд я вообще не понимала, что передо мной. Фотографии были сделаны в темной комнате, стены окрашены в черный, лампы освещали скорее пол, чем потолок. Человек в центре комнаты сидел на стуле, наклонившись вперед, повиснув на веревках, которыми он был привязан. Растрепанные светлые волосы скрывали его лицо. Вцепившись рукой в стол, я открыла следующий снимок. Увидев брызги крови на его шее и ушах, я почувствовала сильный металлический привкус во рту. Под таким углом было невозможно понять, кто…

Клик.

– Кто их снимал? – спросила сенатор Круз, и вопрос повис в воздухе.

– Я думаю, те люди, которые поймали… – И Элис остановилась, не закончив фразу: его или их.

Этот вопрос ощущался как дуло пистолета, который приставили к затылку, и я сосредоточилась на том, что вижу на экране. Кто-то повесил на шею человеку листок бумаги. На нем крупными, корявыми буквами было написано: «ПОПРОБУЙ СНОВА».

В уголке кадра я заметила фрагмент темно-красной ткани, и хотя мое сознание уже понимало, что произойдет, и во мне нарастал безмолвный крик, я все же открыла следующий снимок.

Огонь.

Весь кадр затопило белое пламя.

Огонь.

Огонь.

Комната заполнена серым дымом, а потом…

Сенатор Круз отшатнулась от компьютера, отошла в дальний угол комнаты, отвернувшись от обугленных останков на экране.

– Зачем? Зачем делать это? Зачем?

Равнодушное, холодное существо, которое Детская лига тщательно взращивала внутри меня, пробилось наружу. И секунду, только одну секунду я была способна смотреть на обожженное, истерзанное тело внимательным, отстраненным взглядом, как ученый смотрит на неизвестный ему объект. На месте его лица был сплошной ожог темно-красного цвета, как струп на ране.

Я медленно пролистала фотографии в обратном порядке – перед глазами снова мелькали кадры, заполненные огнем. Эти больные ублюдки – эти проклятые больные уроды, сделавшие эти фотографии. Я убью их. Я знаю, где их найти. Я убью их всех, каждого, одного за другим. Я изо всех сил держалась за холодную ярость, потому что она была сильнее боли, она не давала мне отключиться от действительности, как бы мне этого ни хотелось. Слезы обжигали мои глаза, мое горло, мою грудь.

– Я не могу разобрать, – пробормотал Толстяк дрожащим голосом. Он тоже держался с трудом. – Проклятье…

Я еще раз просмотрела все фотографии, чувствуя, как будто отмирает все внутри. Если я начну плакать, разрыдаются и другие. Я должна сосредоточиться – обязана – я остановилась на второй фотографии человека на стуле – той, с бумагой на его груди. Голова человека клонилась влево, но я все точно разглядела. Мне не показалось. Я знала, кто это.

– Это… – Вайда снова наклонилась к эрану, впившись ногтями в мое плечо. – Не могу…

Элис отвернулась от страшной картины, не в силах совладать с рвотными позывами. Но Нико – Нико смотрел на меня. Мои губы беззвучно произнесли это имя.

– Это Коул.

– Что? – Вайда повернулась ко мне. – Что ты сказала?

– Это Коул.

Тысяча иголок заполнили мою кровь, целясь в сердце. Я тяжело облокотилась на стол. Я смотрела на тело на том снимке – на тело Коула, на то, что с ним сделали. Я судорожно вдохнула, пытаясь справиться с отчаянием и горем. Я хотела, чтобы ко мне снова вернулось чувство оцепенения и контроля. У меня все сильнее кружилась голова и все переворачивалось внутри. Потому что я знала, что было бы важно для Коула, о чем бы он спросил. Где Лиам? Если Коул… если Коула…

– Ты уверена? – решился спросить Толстяк. Потому что больше никто не решился.

В класс вошла Лилиан, и на какой-то момент мое сердце замерло, потому что я подумала, что вижу светлые волосы Кейт, что они с Гарри успели сюда добраться. Я услышала, как сенатор Круз шепотом объясняет ей, что случилось.

– Гарри… нам придется сказать ему… и Кейт, Боже, Кейт…

– Я скажу, – проговорила Вайда, ее голос звучал твердо, и рука Толстяка крепко сжимала ее плечо. – Я сделаю это.

– А Лиам… – начал Толстяк, – если он там… можем ли мы узнать, где он, может, его держат в лагере? Есть ли какая-то новая информация в Сети?

Если его убили и смогли опознать, то обновятся сведения в его профиле в сети СПП, и его имя уберут из списка охотников за головами.

– Я пытаюсь войти в сеть СПП. – Это Нико. – Я пытаюсь… Пожалуй, через охотников будет быстрее. Можешь дать мне свой логин и пароль?

– Вот, давай я введу. – Толстяк подошел к столу.

– Телефон еще включен? – услышала я собственный вопрос, и меня оттащили от компьютера, прямо на стуле.

Я не доверяла собственным ногам и не пыталась встать. Может, мы получим больше фотографий? И неужели мы будем просто сидеть тут, сидеть, ничего не предпринимая, и только ждать, пока они появятся. Я задыхалась от ярости.

– Красные? – повторила доктор Грей. – Вы уверены? Могу я посмотреть фотографии?

Нико развернул к ней экран и пересел за соседний компьютер. Доктор Грей просмотрела фотографии, не задерживаясь ни на одной, пока не нашла то, что искала. При виде жестоких и ужасных картин ее всегда сдержанное лицо посуровело.

– Когда это случилось, он был уже мертв, – проговорила она. – Он почти мгновенно истек кровью, когда ему прострелили шею.

Я сама могла бы ей это сказать. Коул дрался бы до конца. Он не позволил бы его забрать для участия в программе. Он бы сражался, пока в нем не иссякло пламя.

Лилиан Грей покачала головой и повернулась ко мне.

– Вот почему. Вот почему нам нужна эта процедура. Этих детей нужно лишить способностей, которые причиняют вред им самим и другим людям.

Мой гнев наконец вырвался наружу, окатив меня волной кипящего недоверия.

– Нет, вот почему, для начала, никто не должен рыться в наших мозгах!

– В Сети ничего нет, – сказал Толстяк, – пока нет… любые изменения в базе СПП просочатся в сеть охотников за головами только через час или два.

– Мы… давайте подождем еще немного, может, он еще пытается оттуда выбраться.

Вайда покачала головой и провела рукой по волосам.

– Последнее фото прислали час назад. Если бы Лиам был у них, они бы прислали что-то еще, верно?

Сенатор Круз посмотрела на меня.

– Где телефон, по которому Коул связывался с отцом? Я позвоню.

– Наверху. В кабинете. – Нико встал так резко, что уронил стул. – Я принесу. Мне нужно…

«Выйти из этой комнаты, – мысленно закончила я, – уйти подальше от этих фотографий».

Он быстро вернулся и, тяжело дыша, протянул сенатору маленький серебряный телефон-раскладушку – и тут же выронил его, когда засветился экран и телефон начал вибрировать.

На мгновение все замерли. А телефон звонил. Он звонил, звонил, звонил.

Толстяк первым сообразил ответить.

– Алло?

И облегченно обмяк всем телом.

– Ли… эй, привет, Лиам, где ты? Тебе нужно…

Сенатор Круз оказалась рядом с ним раньше меня, вырвала у него трубку и, взмахом руки заставив его замолчать, включила громкую связь.

– забрали его, я ничего не смог сделать, не смог…

Из крошечного динамика телефона раздавался вовсе не тот голос, который давно уже был частью меня, который я слышала смеющимся, испуганным, яростным, нахальным и флиртующим. Я почти не узнавала его. Из-за проблем со связью он звучал отдаленно, будто доносился с другого конца шоссе, откуда его было еле слышно. Слова были такими отрывистыми, такими хриплыми, что слушать их было почти невыносимо.

– Лиам, это сенатор Круз. Мне нужно, чтобы ты глубоко вдохнул и, прежде всего, сказал мне, что ты в безопасности.

– я не смог… не знаю, правильно ли это… это единственный номер, который я вспомнил, а знаю, что это небезопасно, на самом деле…

– Ты сделал все правильно, Лиам, – успокаивающе сказала сенатор Круз. – Откуда ты звонишь?

– Из телефона-автомата.

Вайда встала рядом со мной и покосилась в мою сторону. Я не могла говорить. В моей груди воцарилось странное онемение. Я не могла произнести ни слова.

– Я не смог вытащить его… мы зашли внутрь, делали фото, один из них увидел нас, и мы не смогли сбежать… его застрелили. Он упал вниз, и я не смог его забрать, я пытался нести его, но они увидели нас и открыли огонь… я не хотел уходить, но пришлось… слышали что-нибудь в новостях? Гарри сможет найти, где его держат? Было так много крови…

Он не знает.

Я посмотрел на Толстяка. У него было такое лицо, будто он только что увидел несущуюся на него машину. Я взяла у сенатора трубку и отключила громкую связь.

– Он… Лиам, – выдавила я, – он не выбрался. Нам прислали доказательства.

Когда я думала, что Лиама схватили, от потрясения и паники я отупела. А сейчас вопросы затопили мой мозг. Был ли Коул жив, когда пустили в дело Красных. Понимал ли он, что происходит, страшился ли этого, как долго мучился. Осознание того, что случилось, выбило хлипкую дверь, которая кое-как сдерживала режущую боль, – она выгнулась и взорвалась, превратившись в вихрь разрывающих меня осколков. Я не могла дышать. Чтобы не разрыдаться, я прижимала ладонь ко рту. Мой друг… Коул… как же это… почему все должно было закончиться именно так? После всего, через что мы прошли, почему все должно закончиться вот так? Когда он получил надежду на настоящее будущее…

Толстяк потянулся к телефону, но я увернулась, отодвинув трубку. Меня охватила безудержная, обжигающая ярость. Мне нужно было сохранить связь с Лиамом. Я должна была оставаться с ним. Это уничтожит его – мучительное осознание было таким же страшным, как и сама потеря. Я не могла потерять и Лиама тоже.

– О чем ты? какие доказательства? что с ним сделали? – Слова звучали сбивчиво и невнятно. И в конце послышались рыдания. – Я не смог вытащить его.

– Нет, – хрипло прошептала я, – конечно, не смог. И он никогда бы не захотел, чтобы ты попытался это сделать, если бы это означало, что поймают и тебя тоже. Лиам, сейчас… сейчас так не кажется, но ты поступил правильно.

Звук его всхлипов наконец добил и меня. Моя рука онемела, и Толстяк смог, наконец, выхватить у меня трубку.

– Дружище, дружище, я знаю, мне так жаль. Ты можешь добраться сюда? Или лучше нам пойти и забрать тебя? – Он вцепился в волосы и зажмурился. – Ладно. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, но ты должен сделать это сам. Дай нам позаботиться о тебе. Не спеши, все нормально…

Толстяк беспомощно посмотрел в мою сторону. Я снова взяла у него телефон.

– Я не вернусь назад, не могу… это…

Я перебила его.

– Лиам, послушай меня. Я приду за тобой, но ты должен сказать мне, где ты находишься. Ты ранен?

– Руби… – он резко втянул воздух.

Я так хорошо представляла его сейчас. Весь в черном, пылающее, полное отчаяния лицо, в руке зажата алюминиевая трубка таксофона. И это снова и снова разбивало мне сердце.

Я вцепилась в телефон так крепко, что дешевый пластик его корпуса треснул. Отвернувшись от тех, кто сейчас не сводил с меня глаз, я опустилась на корточки в дальнем углу комнаты.

– Все будет в порядке…

– Все не в порядке! – выкрикнул он. – Перестань это говорить! Нет! Я не вернусь! Мне нужно сказать Гарри и… и маме, о боже, мама…

– Пожалуйста, позволь мне прийти за тобой, – умоляла я.

– Я не могу вернуться, ребята, не могу вернуться к вам… – К моему горлу, скручивая желудок, гигантской волной поднималась тошнота. Голос Лиама начал пропадать. – Связь прерывается, у меня больше нет денег…

– Лиам? Слышишь меня? – Паника ужалила меня, словно у меня в голове был целый осиный рой.

– …я знал, что это случится… проклятье… ты… прости меня… Руби… прости…

Когда ей удалось просочиться мимо всех? А может, она, такая маленькая и тихая, все это время находилась здесь, а я и не заметила. Зу забрала у меня телефон, она приложила его к уху и повторяла снова и снова, своим нежным, как колокольчики, голосом:

– Не уходи, пожалуйста, не уходи, вернись, пожалуйста…

Я услышала гудки. Я услышала этот звук, увидела, как телефон выскользнул у нее из рук, и поняла, что все кончено. Толстяк опустился рядом с ней на пол, и Зу вцепилась в него, уткнувшись лицом в его плечо.

– Пойдем, тебе нужно попить. Подышать. И что-то…

– Я выйду наружу и найду его, – сказала я.

– Я пойду с тобой, – быстро добавила Вайда. – Нико может отследить звонок.

– Ты не можешь, – мягко возразил Толстяк. – У тебя много обязанностей здесь.

И что? – хотела закричать я. Мне хотелось рвать на себе волосы, одежду, но я не могла, не могла, черт побери, потому что Коул связал меня этим дурацким обещанием. «Позаботься тут обо всем, босс». Позаботься обо всем». Кейт и Гарри появятся только через два дня. Мне нужно было… Нужно было сказать остальным.

Он доверил тебе это. Он думал, что ты справишься. Ты должна справиться.

Я должна. Коула больше нет, и если Лиам не вернется, тогда я отвечаю за все и я должна сказать остальным. Я должна остаться здесь и держать все под контролем.

– Дайте мне минуту, – сказала я. Мне нужна была только одна минута. Я быстро дошла до старой комнаты Кейт и захлопнула за собой дверь. В темноте я нащупала край узкой кровати, той, на которой мы спали прошлой ночью с Лиамом, и опустилась на нее. Я ощупывала грубые простыни, пока не ощутила мягкую ткань толстовки, которую он забыл. Я зарылась лицом в эту ткань, впитывая его запах, а потом наконец вложила все свои чувства в безмолвный, обжигающий горло вопль.

Зачем им понадобилось туда входить? Как мне справляться теперь? Почему я не расспросила подробнее об их плане – я же знала, кто передал нам эту информацию?

Ответом была лишь жуткая тишина, лишь давящая тьма.

Клэнси.

Он знал, что так случится – сделал на это ставку. Он показал Коулу лагерь, внедрил эти изображения в его сознание, зная, что Коул по природе своей не сможет не отреагировать, увидев, как ужасно обращаются с такими же, как он. Коул зациклится на этой мысли, забыв оценить реальные шансы на спасение. В конце концов, сколько раз ему удавалось сделать невозможное?

У него не было ни малейшего шанса.

Эти слова вспыхнули в моем сознании. Я покачнулась, ощутив горячий, опаляющий жар, который прокатился от висков до затылка. У меня помутилось в глазах, дверь передо мной превратилась в две, а затем в четыре. Я скорее увидела, чем почувствовала, как моя рука поднимается и берется за ручку. И чем ближе я подходила, тем дальше я оказывалась: кто-то постоянно тащил меня назад, назад, назад…

Это было последнее, что я запомнила, прежде чем мутная тьма превратилась в серый шум помех, поглотивший меня, а иглы и шипы помчались по моей крови.

Когда я снова очнулась, в моей руке был пистолет, и он был нацелен в голову Лилиан Грей.

Глава двадцать вторая

…ДЕЛАЕШЬ? ПРЕКРАТИ, ПРЕКРАТИ…

– Руби, очнись!

– Не делай этого… прекрати. Руби… СТОЙ!

Я плыла под водой, так глубоко, где уже не было ничего – лишь нежная прохладная темнота. Мне не нужно было двигаться, я не могла говорить, отдавшись спокойному течению, и оно увлекало меня туда, куда я хотела. Оно тащило меня за собой, и я охотно плыла, наслаждаясь этим чувством. Это было лучше, чем боль.

– посмотри на меня! Посмотри на меня! Руби!

Волны заглушали голоса, и они превращались в протяжный, долгий гул. Слова заполняли промежутки между ударами сердца, мерное тук-тук, тук-тук, тук-тук у меня в ушах. Я не хотела, чтобы меня здесь нашли.

Конфетка. Эй, Конфетка.

В поисках источника этих слов, я встрепенулась, заставив онемевшие мышцы двигаться.

Позаботься обо всем, ты здесь босс.

Но там никого не было. Темное течение вокруг меня закручивалось все сильнее, охлаждая мою кожу. Там ничего не было.

Конфетка. Руби.

Воздух обжигал мои легкие.

Где ты?

Ру, что с тобой?

Я дернулась, пытаясь вырваться из темноты, вытянув руки вверх, а потом еще раз, чтобы выбраться на поверхность. Меня вел свет, лишь крохотная искра, но она вырастала все больше, ожидая…

Давай, милая, давай…

Я отталкивалась, цеплялась, карабкалась наверх…

«Она собирается…»

«…сделай что-нибудь! Останови ее!»

«Руби!»

Я вломилась в собственное сознание. Густая мутная вода уходила прочь, а реальность обретала форму. Наэлектризованный, сухой запах компьютерного класса. Свет мониторов отражался от белой стены, рядом с которой застыли они. Лицо Нико, бледное, ни кровинки, выставленные вперед ладони. Мой взгляд переместился с тяжелого, холодного пистолета в моей руке на светловолосую женщину, которая лежала на полу, прикрыв голову руками в попытке защититься.

Я вздрогнула, снова посмотрев на Нико, и опустила пистолет. Моя рука пылала от боли, словно я несколько часов удерживала тяжелый груз. Взгляд его посветлел, и на лице теперь читалось облегчение. Но он мгновенно напрягся снова и крикнул:

– Ви, нет!

Только что я стояла на ногах, а в следующее мгновение уже лежала на земле, и боль уничтожила спутанные мысли. Меня уложили ударом между лопаток, и я окончательно лишилась способности дышать, когда Вайда прижала меня к земле.

– Подожди! – Это была Зу. – Руби?..

– Что… – Казалось, будто мой рот набит песком.

– Руби? – Сверху выплыло лицо Толстяка. – Ви, отпусти ее…

– Она собиралась ее застрелить… я подумала, что она собирается… что она сейчас выстрелит…

– Что происходит?! – крикнула сенатор Круз где-то над нами.

– Я не… – выдавила я, и боль расколола мою голову надвое. Я почувствовала, как меня переворачивают на спину и снова укладывают на пол. – Как я сюда попала?

– Ты не помнишь? – спросила доктор Грей. Кажется, она была единственной в этой комнате, кто еще сохранял самообладание. – Ты ушла, а потом вошла снова и швырнула меня на землю. И все это молча.

– Что? – Мои ногти царапали по плиткам пола. – Нет! Я не стала бы… я не…

– Ты была не в себе. – Толстяк схватил меня за плечи. – Ты вообще нас будто не слышала.

– Прости, нахрен, прости меня, – перебила его Вайда. – Я не знала, что делать: каждый раз, когда мы пытались к тебе подойти, у тебя был такой вид, что сейчас выстрелишь!

– Нико? – спросила я, прикрыв глаза ладонью, чтобы остановить поток слез, которые лились по моим щекам. Все силы сейчас уходили на то, чтобы справиться с болью. – Нико?

– Он куда-то убежал… – сказала сенатор Круз. – Посмотрел на монитор и тут же сорвался с места… что происходит?

Он. Это был он. И, преодолевая боль и продираясь сквозь полный хаос в моем сознании, я наконец поняла, что происходит.

Я стиснула руку Толстяка.

– Вам нужно… слушай меня, хорошо?

– Хорошо, Руби, хорошо, – проговорил он. – Только дыши глубоко.

– Нет, слушай. Уходите… вы с Вайдой соберите остальных. Детей. Соберите их и уведите их, сенатора Круз и… и доктора Грей отсюда, через гараж. Спрячьтесь в любом из ближайших зданий. Не давайте никому выходить наружу. Понятно?

– Да, но что ты…

– Возьмите столько еды и воды, сколько сможете унести, но оставайтесь там, где спрячетесь, пока не убедитесь, что вокруг безопасно.

Пробелы в моей памяти начали обретать краски. Закрыв глаза, я могла увидеть, как идет разговор, которого не помню. Как сижу в компьютерном классе при выключенном свете. Кончики пальцев помнили каждое прикосновение к клавиатуре, каждую мысль. Мое хождение во сне. Отправленные сообщения. Он может управлять людьми. Как марионетками. Последнее предупреждение Клэнси.

Мои мысли неслись как вихрь, пока не сложились в картину, от которой у меня внутри все перевернулось.

Он спланировал побег.

Они придут.

Кто-то придет, чтобы его забрать. И он использовал меня, чтобы организовать налет.

– Была утечка информации, – объяснила я им. – И это была я.

– Какого черта это означает? – не понимала Вайда, помогая мне подняться с земли.

– Нико… он заметил, что кто-то отправляет сообщения за пределы Ранчо и пытается это скрыть, удаляя логи активности сервера. Мы думали, что это… – Я повернулась к Элис. – Мы думали, что это вы или кто-то из детей, которые работали с вами. Но это были не вы, да?

– Нет! Проклятье, я же вам говорила! – воскликнула Элис.

– Я понимаю, простите. Теперь я понимаю. Он управлял мной, использовал меня как шпиона, чтобы знать о том, что происходит. Он заставил меня отправлять эти сообщения. Дерьмо!

Побег. Мое сознание проложило для него путь. Его сможет освободить только армия, которая подчиняется его отцу, или наемники. И пока я не отправилась в Оазис, Клэнси не знал, где находится Ранчо. И потом он смог увидеть моими глазами путь обратно.

Солдаты были ему нужны лишь для того, чтобы отпереть камеру, а потом он легко убедит их оставить его одного, переключит их внимание на то, чтобы схватить остальных. И он снова сбежит.

Но почему он просто не заставил меня отпереть эту дверь? Зачем было ждать, зачем действовать таким сложным путем?

– Ты не контролировала себя? – спросила доктор Грей. – Но кто тогда?

Я пристально посмотрела на нее и окончательно все поняла. Клэнси хотел, чтобы мы ее нашли. Чтобы мы привели ее сюда, довершили то, что он начал. И да, она была права – он никогда бы ее не убил.

Он заставил бы меня это сделать за него.

Я отвела взгляд. Скоро она узнает, что я не смогу выполнить наш договор.

– Лилиан, идем, – позвала ее сенатор Круз. – Мне нужно забрать Розу… детей… Руби пойдет с нами, верно, Руби?

Но Лилиан Грей не сдвинулась с места – она хотела остаться. Здесь. Тогда сенатор крепко взяла ее за руку и повела к двери.

Я подбежала к доске, стоявшей у стены, стерла с нее все записи, сорвала спутниковую фотографию Термонда, сложила и бросила Вайде.

– Пожалуйста, – я умоляла ее и Толстяка, – соберите детей, уведите их – мне нужно заняться Клэнси, но я скоро вернусь. Ребята… пожалуйста! заберите компьютеры и все, что сможете, из оружейной.

Оружия у нас было мало: дети, которые отправились к водоочистным станциям, в качестве меры предосторожности забрали большую часть пистолетов. На территории Ранчо нас осталось немного – в основном дети из Оазиса, которые были еще слишком неопытны, чтобы выходить наружу. У нас не было времени, чтобы их обучить.

– Если ты думаешь, что я тебя оставлю, ты выжила из своего чертова ума! – заявил Толстяк.

Я с силой сжала его руку так, что даже обломанные ногти впились в его кожу.

– Уходите! Вам нужно уходить прямо сейчас – прямо сейчас. Местонахождение Ранчо раскрыто. Вы должны вывести детей. Заберите сенатора Круз и доктора Грей. Чарльз! Слушай меня! Я пойду прямо за вами, а если… если ты останешься, не уйдет никто. Уходите!

Темные глаза Вайды вспыхнули, когда она вцепилась в локоть Толстяка и силой потащила из комнаты.

– Прямо за нами?

– Прямо за вами.

Я выбежала из компьютерного класса, проскочила двойные двери и замерла. Неестественную тишину в коридоре нарушил чей-то надрывный голос. Я узнала его, и меня охватил ужас.

Я бросилась к архиву. Дверь была уже отперта и оставлена приоткрытой. Я думала только о том, что происходит внутри, и я уже не могла различить, действительно ли тихий гул, который я слышала в отдалении, был ревом двигателей вертолетов или существовал лишь в моем обезумевшем воображении.

– Ты обещал! Ты обещал, что не станешь делать этого снова!

Я пронеслась по тесному коридору, влетела в открытую дверь и оказалась свидетелем выяснения отношений, которое было в самом разгаре.

Всегда идеально прилизанные темные волосы Нико теперь торчали в разные стороны, особенно на затылке. Вцепившись в них, он ходил взад-вперед вдоль камеры Клэнси, его лицо раскраснелось, будто он плакал.

– И ты сделал это с ней! Как ты мог причинить вред Руби? Как ты мог?

Клэнси сидел на кровати, скрестив ноги. Он выглядел озадаченным, но спокойным, будто то, что происходило перед ним – Нико, бившийся в истерике, – вообще его не касалось. Когда я вошла, он посмотрел на меня и выжидательно скрестил на груди руки. Слава богу, Нико не стал входить в камеру, но я увидела у него в руках копию ключей – тех же, что и у меня.

«Набор Коула», – догадалась я. Мы держали это место в секрете почти от всех на Ранчо, но Нико мог увидеть, как кто-то из нас входил внутрь, или найти какой-нибудь план здания на одном из серверов. Да он мог просто вычислить это.

– Руби… он не должен так просто отделаться! Не должен! – В его глазах стояли слезы. – Ты должна заставить его уйти, просто дай ему уйти, пока…

– Наконец-то, – обратился ко мне Клэнси. – Пожалуйста, не могла бы ты убрать его отсюда? У меня и без него мигрень.

– Если у тебя сейчас болит голова, представь, как она будет себя чувствовать, когда я оторву ее от твоей шеи, – прорычала я.

Клэнси ухмыльнулся, окинув меня оценивающим взглядом, с ног до головы.

– Похоже, у тебя была интересная ночь.

– Заткнись! Заткнись! Руби, он… – Нико со всхлипом вдохнул. – Я же тебе говорил: он может контролировать тела других людей. Он может перемещать их, как марионеток, а они даже не догадаются. Он делал это постоянно, со всеми исследователями, я знаю, что он на это способен – и он заставил тебя – заставил тебя отправить те сообщения через сервер!

Я была уверена, что Клэнси начнет все отрицать и заявит, что Нико сошел с ума. Но Клэнси даже не стал скрывать легкую улыбку, притаившуюся в уголке его рта.

– Я и правда заставил тебя прийти туда, не так ли?

– Ты… – Мне было слишком тяжело это принять. Он проникал в мое сознание, пока я сплю, и поэтому я не ощущала то покалывание в затылке, когда кто-то пытался силой внедриться в мою голову. Он управлял мной, как куклой: подслушивал разговоры, воровал мгновения моей жизни. Я была его глазами и ушами, даже не предполагая, что он на это способен, что такая вероятность вообще существует.

– Сколько? – вопросила я.

– Сколько у тебя «болит голова из-за стресса»? – Клэнси сложил руки на коленях. – Эта боль хуже всего, верно? Я рад, что не я один от нее страдаю. Но ты должна знать, что винить в этом ты должна только себя. Каждый раз, когда ты входишь в чей-то ум, ты создаешь с ним связь – воспоминания и мысли этого человека становятся твоими. Каждый раз, когда ты входила в мое сознание, каждый раз и я добирался до твоего, а ты убирала защиту. Ты позволяла мне усилить нашу связь. Ты – единственная причина, по которой я смог это сделать.

– Что было в тех сообщениях? – спросила я, сделав шаг к стеклу. Нико сполз по стене у меня за спиной, уткнувшись лицом в ладони. – Кому они были отправлены?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – пожал плечами Клэнси. – Вы оба явно слишком взвинчены, чтобы ясно мыслить. Ты так переволновалась, Руби. Контролировать способности намного сложнее, если ты настолько… издергана…

…не так ли?

Я услышала эти слова, словно они прозвучали внутри моего черепа, и тут же возвела между нами черную стену, разрывая соединение, прежде чем оно смогло полностью сформироваться.

Вот так он обыграл меня снова – он знал, что тревожность и проблемы с концентрацией, и даже головную боль можно было объяснить стрессом, который испытывали мы все.

«Снова и снова, снова и снова, – думала я. – Каждый раз я шла прямо в ловушку». Мы находились на разных уровнях, и пора перестать делать вид, что это не так. Мой ум не был достаточно извращенным, чтобы предположить, что он на это способен.

– Так-то лучше. – И Клэнси одобрительно кивнул. – Теперь ты понимаешь. Твоя роль во всем этом окончена. Красного больше нет. Ты организовала все настолько хорошо, что мне будет легко вступить в игру и все закончить. Можешь отдыхать. Разве не этого ты хотела?

– Ты знал, что его ранят… убьют. – Я с трудом выталкивала из себя слова.

– Только потому, что ты гарантировала этот исход, – возразил Клэнси, и в его темных глазах блеснула радость победы. – Кто, как ты думаешь, послал сообщение местным инструкторам, предупредив, чтобы они были настороже?

И в это мгновение мою голову расколола боль, а потом я закричала. Я кричала и кричала, молотила руками по стеклу, пока во мне не осталось ничего, кроме жалких, глухих всхлипов. Виновата я. Виновата я. Виновата я.

– Слегка трагично, верно? Дать кому-то единственное, чего он отчаянно хочет, зная, что в итоге именно это его разрушит. Он так невыносимо хотел убедиться, что он такой не один – мечтал найти себя среди нас. Мне его жалко.

Я качнулась вперед, перед глазами замелькали красные, черные, белые вспышки, невидимые руки моего сознания уже тянулись к нему.

Этого он не получит.

Ист-Ривер, Лос-Анджелес, Джуд, исследование, Коул – он забрал так много, уничтожив даже крохотный лучик надежды, стоило ей превратиться во что-то реальное в моих ладонях. Этого он не получит. Мы уже были так близко. Я слишком близко подошла к тому, чтобы все закончить.

Нико отодвинул меня от двери, зазвенев ключами. Четкие движения, сосредоточенный взгляд. Один за другим он открыл все три замка на двери.

– Уходи, – бросил он, рывком распахнув створку. – Исчезни снова, как ты всегда это делаешь! Убирайся отсюда, пока ты не разрушил нашу жизнь – отзови своих людей, которых ты нанял, чтобы они тебя вытащили, просто… исчезни.

Клэнси поднялся со своей койки, выражение его лица было… странным.

– Ты что, не понял?! – крикнул Нико. – Ты не сможешь наказать тех, кто причинил тебе боль – у тебя никогда этого не выйдет, хотя ты даже себе никогда не признаешься в этом! Ты и близко к ним подобраться не можешь! Единственное, чего ты добился – заставлял страдать тех, кто хотел тебе помочь. Мы все хотели тебе помочь!

– Тогда вам не стоило вставать у меня на пути.

– Зачем ты помог Лиге забрать меня из программы «Леды»? – допытывался Нико, даже не дрогнув, пока Клэнси медленно приближался к нему. – Это же ты подсказал им, как найти меня в Филадельфии, не так ли? Но именно ты же и бросил меня в Термонде – ты бросил всех нас после того, как пообещал, что мы выберемся вместе, что мы сможем жить без страха, стыда или боли. Клэнси… Разве ты не помнишь эту боль? – Его голос сорвался на шепот. – Почему ты не оставил меня умирать, как других? Ты сказал мне, что я должен жить, но я хотел просто… я хотел умереть, чтобы ты не смог использовать меня.

Клэнси наблюдал за ним с выражением, которого я у него никогда раньше не видела.

– Зачем тебе непременно нужно отбирать все хорошее, что мы пытаемся тебе дать, и разбивать это вдребезги? – Нико еще надеялся, что Клэнси ответит ему. – Ты позволил превратить тебя в это…

– Это и есть я, – отрезал Клэнси. – И я никому не дам меня изменить. Я не дам им дотронуться до меня. Больше никогда.

– Никто не заставит тебя проходить процедуру силой! – воскликнул Нико, в успокаивающем жесте поднимая руки. – Ты можешь уйти. Ты можешь исчезнуть. Пожалуйста… пожалуйста… просто отзови людей, которые направляются сюда. Пожалуйста, Клэнси. Пожалуйста.

– Я просил тебя в это не лезть, – проговорил Клэнси дрожащим голосом, и я заметила, как его взгляд метнулся в сторону выхода. «Он действительно прикидывает такую возможность», – догадалась я. – Почему ты никогда не слушаешь?

– Пожалуйста, – умолял его Нико.

– Слишком поздно, – сказал он, и его руки сжались в карманах в кулаки. – Если бы ты не был таким глупым, ты бы это понял. Разве ты не слышишь? Они на крыше. Они уже здесь.

– Но ты можешь заставить их уйти. Ты можешь сделать так, что они уйдут.

«Он как-то достучался до него», – осознала я, не в силах в это поверить. Клэнси действительно обдумывал слова Нико, взвешивал их. Я застыла на месте, опасаясь, что разрушу ту странную магию, которая окутала эту комнату. Мой взгляд метался между ними обоими, стоявшими у входа в камеру. Напряжение в комнате постепенно сходило на нет.

– Кто уже здесь? – послышался тихий голос от двери. – Кого ты позвал, чтобы тебя забрали?

Вот и все. На лицо Клэнси вернулась бесстрастная маска, и он двинулся к выходу мимо Нико.

– Здравствуй, мама. Ты надеялась, что я уйду, не попрощавшись?

– Кого ты позвал? – повторила она, застыв в какой-то странной неловкой позе.

– А ты как думаешь? – ласковым голосом спросил он. – Я позвал папу.

– Я же сказала вам уйти! – рявкнула я на нее.

– Нет, останься, – попросил Клэнси. – В прошлый раз явно не сработало. Нам нужно попробовать снова, и на этот раз рядом не будет Руби, чтобы тебе помочь.

На мгновение повисла тишина, а потом по зданию, содрогнувшемуся от удара, прокатился страшный грохот. Вероятно, от взрыва. Клэнси смотрел мимо нее, на дверь, и в этот момент моя ненависть к нему взлетела до самых небес.

В свете ламп сверкнул пистолет – мой пистолет, тот, который выбили из моих рук в компьютерном классе. Лилиан Грей подняла его и направила на Клэнси.

– Я люблю тебя, – сказала она и выстрелила.

Глава двадцать третья

Кровь брызнула из плеча Клэнси, и его отбросило к стеклянной стене. Но Лилиан еще не закончила. Она сделала еще один шаг вперед, не обращая внимания на то, как ее сын кричит от боли, прицелилась ниже и выстрелила еще раз, на этот раз – в ногу. Ее лицо ни разу не дрогнуло, на нем застыла холодная маска, как будто Лилиан Грей пришлось отключить в себе что-то очень важное – иначе она не смогла бы выдержать это зрелище.

Каждый выстрел заставлял нас вздрогнуть. Закрыв лицо руками, Нико отвернулся. Но я продолжала смотреть. Я должна была убедиться, что в этот раз Клэнси не уйти безнаказанным.

Сотрясая потолок, над головой раздался грохот тяжелых ботинок. Нас вот-вот найдут. Времени не оставалось. Все нужно было сделать быстро. Поверить не могу, но в этот момент в моей голове у меня крутилась единственная фраза: «Принимай, приспосабливайся, приступай». И знакомое спокойствие заструилось во мне.

Определенность того, что должно было случиться, не пугала меня. И это тоже казалось таким странным. Я старательно избегала и мысли об этом, но она все равно пробилась на поверхность. Старому плану конец. На его месте рождался новый.

В тот момент, когда Нико отшатнулся от Клэнси, ударившись о стеклянную стену камеры, я заметила у него на шее, под рубашкой, шнурок, на котором висела флешка. Бросившись к нему, я вцепилась в черный кусочек пластика и со всей силы дернула. Флешка осталась в моей руке, и, прежде чем ошарашенный Нико успел отреагировать, я толкнула его в пустую камеру и захлопнула дверь.

– Нет!

У меня были ключи – замок тихо щелкнул.

– Нет, нет, нет, – скулил он. – Руби, ты знаешь, что с тобой сделают. Тебя снова туда вернут, тебя убьют – убьют тебя.

Доктор Грей опустилась на колени перед сыном, чтобы перевязать его раны. И при этих словах, она замерла, глядя на меня.

– Со мной ничего не случится – я не позволю, – проговорила я.

Обещать это было бессмысленно. Но в этот момент я была так уверена в нашем плане, так отчаянно хотела убедиться, что он не пойдет прахом из-за того, что случилось здесь. Я не сомневалась, что мне удастся удержать под контролем достаточно сотрудников СПП, чтобы сохранить себе жизнь.

Я хочу жить.

– Я собирался это сделать! Это должен быть я!

– Передай другим – первое марта! – Ключи упали на пол, а я прижала ладонь к стеклу. – Первое марта. Гарри знает план.

– Руби, – всхлипнул Нико, – не делай этого.

Я прижалась лбом к холодной поверхности.

– Теперь я его вижу – тот путь, о котором говорил Джуд. Он так прекрасен. Дождь прошел, и облака уплывают прочь.

Я хочу жить.

Отодвинув Лилиан Грей, я подхватила безжизненное тело Клэнси под мышки, который повис на моих руках мертвым грузом, выволакивая его в небольшой коридор.

– Что ты делаешь? – Женщина устремилась за мной, ее руки, рубашка, лицо были в крови ее сына. – Куда ты его несешь?

– Закройте дверь! – оборвала ее я.

Прижавшись к стеклу, Нико продолжал молотить по нему ладонями, а потом дверь захлопнулась. Уставившись на темные волосы Клэнси, продолжала тащить его. Он что-то пробормотал, а мои ноздри наполнил медный запах крови. Я посмотрела на свои руки: даже сейчас его темные следы на мне.

Когда я протащила Клэнси через последнюю дверь, вырубили электричество. Парень выскользнул из моих рук и с глухим ударом безвольно растянулся на плитках пола. Оглянувшись, я убедилась, что и последняя дверь надежно закрыта, и Нико сейчас ничто не угрожает. Сунув флешку в ботинок, я легла на живот, вытянувшись на холодном полу. Я гордилась тем, что мои руки не дрожали, когда я сложила их за головой.

Дыши.

Я погрузилась в то место, глубоко внутри себя, о котором спрашивала меня Зу. И когда темноту коридора разрезал первый луч света, я была уже далеко. И даже когда меня подняли, грубо дернув за волосы и ухватив за плечи, и направили фонарик прямо в лицо – даже тогда страх не смог добраться до меня там. Темные пятна плавали у меня перед глазами, не давая разглядеть лицо солдата, и я не слышала ничего, кроме ровного биения собственного сердца. Когда хватка стала крепче и к моему затылку прижалось что-то холодное и металлическое, я поняла, что меня опознали.

Клэнси окружили люди в темной форме, а доктора Грей оттащили в сторону, хотя она изо всех сил сопротивлялась, когда солдат уводил ее прочь от сына. Один из них, врач, отошел от меня подальше, и я увидела, как он снимает белый респиратор.

Беспрерывно жужжали рации, в моей голове звучали какие-то голоса, но я ничего не слышала. Мне связали руки – стяжки так сильно врезались в кожу, потом солдат перевернул меня на спину. Что-то сбоку вонзилось мне в шею – это был укол.

Они убьют меня. Если это не сработает, мне даже не выбраться из этого здания. Мне нужно было тренироваться. Я должна была потренироваться на нескольких людях сразу и не тогда, когда моя жизнь зависит от чьего-то пальца на курке.

Лекарство, которое мне вкололи, превратило мои руки и ноги в пыль. Я чувствовала себя такой легкой, чтобы слабый ветерок унес меня прочь, но моего сознания это еще не коснулось – пока что. Я сопротивлялась, не давая глазам закрыться, но на веки будто давила огромная тяжесть. Мне нужно… нужно было сделать еще кое-что.

Я потратила месяцы, тщательно сматывая мой дар в тугой узел, отщипывая лишь крохи и только тогда, когда это было нужно. Напряжение, без которого я бы не удержала его под контролем, стало непрестанным, постоянным напоминанием: я должна прилагать усилия, чтобы сохранить ту жизнь, которую создала для себя, вырвавшись из лагеря. Это была мышца, которую я тщательно натренировала так, что она могла выдержать почти любое давление.

Выпустить эту силу на волю было все равно что тряхнуть бутылку газировки, а потом сорвать с нее крышку. Дар с шипением вырывался из меня, затапливая все вокруг, нащупывая лазейки. Я не направляла его и не останавливала, да у меня бы и не получилось. Я была пылающим центром галактики лиц, воспоминаний, любви, разбитых сердец, разочарований и смертей. Я словно проживала десятки жизней одновременно. Я чувствовала себя восхищенной и раздавленной тем, как это было поразительно и прекрасно – чувствовать, что их сознания соединились с моим.

Однако движение начало замедлять свой ход – время поджидало рядом, готовое принять меня обратно. На меня надвигалась темнота, ослепляя, окрашивая мое сознание в мутные оттенки, словно расплывается в воде капля чернил. Но я еще не утратила контроля, и мне нужно было сказать им только одно, чтобы эта последняя мысль проросла в их сознании:

Я Зеленая.

Я очнулась от ощущения холодной воды на своей коже и негромкого женского голоса.

Запах хлорки.

Привкус рвоты.

Сухое горло.

Потрескавшиеся, пересохшие губы.

Металлическое звяканье и грохотание старого обогревателя, перед тем как выпустить поток теплого воздуха.

– …нужно провести проверку, пока субъект в сознании…

«Проснись, – приказала я себе, – проснись, Руби, проснись…»

– Хорошо. Важно ничего не перепутать, понимаете?

Я старалась вынырнуть из тумана боли и дурноты, открыть тяжелые веки. Я попыталась поднять руку, чтобы стереть с лица сонливость, размять пальцы. Петля из липучки дернулась, но держала крепко. Когда я попыталась приподняться с холодного металлического смотрового стола, она болезненно врезалась в мои голые запястья.

Холодная вода оказалась вовсе не водой, а по́том. Он капала из белой пластиковой маски, которая ловила мой каждый мучительный, горячий выдох. Темные пятна, затуманивавшие мое зрение, исчезли, глаза приспосабливались к резкому искусственному освещению. То, что я видела, начинало обретать смысл.

Плакат на стене с цветной таблицей, описывающей все способности, от красных до зеленых.

– «Система классификации пси-способностей», – беззвучно шевеля губами, прочитала я.

В дальнем верхнем углу комнаты бдительный глаз камеры мигал, будто в такт биению сердца.

«Успокойся, Руби. – Рациональная часть моего сознания продолжала функционировать. – Успокойся. Ты жива. Успокойся…»

Только усилием воли мне удалось наконец утихомирить сердцебиение. Я вдыхала носом и выдыхала сквозь сжатые зубы. Это был Термонд – Лазарет. Я узнала пугающий запах лимона и голоса плачущих детей, звяканье каталок, топанье тяжелых сапог… Но все это пока ощущалось каким-то нереальным, даже когда на меня накатило воспоминание о последних минутах на Ранчо. Флешка… Ботинки с меня не сняли, к счастью. Растягивая ремни, я попробовала повертеть ногой, но не ощутила ее у щиколотки. Я пошевелила пальцами ног и едва не вскрикнула от облегчения, когда почувствовала, что в пятку уперся острый край пластика. Должно быть, она проскочила вниз.

«У тебя есть цель, – напомнила я себе. – Ты нужна другим, чтобы наконец-то покончить с этим. Ты должна это остановить».

Я крепко зажмурила глаза, пытаясь прогнать образы, которые выползали из самых темных уголков моего воображения. «Если бы тебя собирались убить, сюда бы не привезли!» Я увидела бледное, серое лицо Эшли. И то, как ее рука свисала с края могилы, в которую ее собирались сбросить. Может, официальная запись о том, где меня похоронили, все же сохранится.

А потом внезапно все исчезло: кем я была и через что прошла. Мне снова было десять лет, и в мертвящей тишине я ждала, чтобы кто-то пробудил меня от кошмара, в который я угодила сама. «Помогите, – подумала я, – кто-нибудь, помогите мне».

Конфетка.

Услышав, как знакомый голос что-то шепчет мне в ухо, я зажмурилась, задохнувшись снова, на этот раз от горя. «Не дай мне все испортить, пожалуйста, помоги мне», – подумала я. Я была совсем одна – я знала, что так и будет, но почему-то недооценила, каким ужасным это окажется. Я вызывала в памяти лицо Коула, не отпуская его от себя. Он бы не боялся. Он бы меня не оставил.

«Ты должна выйти отсюда, – вспыхнуло у меня в голове. – Не только для них, но и для себя. Давай. Ты должна выйти отсюда своими ногами».

Дверь со скрипом открылась, и в нее ворвались звуки, доносившиеся из других помещений. В двери возникло лицо пожилого человека, седые волосы окружали его как облако древней пыли. Его прищуренные глаза были скрыты очками. Я узнала этого человека, когда он вошел, и тогда я вдохнула полные легкие этого ужасного запаха: алкоголь и лимонное мыло. Доктор Фримонт по-прежнему оставался частью этого места.

Он удивленно хмыкнул.

– Она очнулась.

Прямо за ним появилось еще одно лицо – женщина в сером лабораторном халате, которую быстро оттолкнули в сторону двое сотрудников СПП. Их форма была идеально чистой, от начищенных ботинок до буквы «пси», вышитой на груди красным. Увидев их лица, я будто снова погрузилась в прошлое – реальность ускользала от меня.

Сосредоточься.

Между тем в комнату вошел еще один. Средних лет, светлые волосы серебрились в ярком свете ламп. Его форма была иной: черная рубашка и черные слаксы. Я знала эту форму, хотя вблизи видела ее только раз. Инспектор. Один из тех, кто работает в Контрольной башне, следит за камерами, контролирует распорядок дня.

– Ах, вот и вы, – начал доктор Фримонт. – Я как раз собирался приступить к тесту.

Инспектор – на его рубашке было вышито имя О'Райан – молча махнул рукой: приступайте.

Я стиснула зубы, пальцы сжались в кулаки. Я не знала, что последует дальше, но догадалась быстро. Пожилой мужчина вытащил из кармана маленький, портативный генератор белого шума и покрутил регулятор.

Когда я представляла, как будет работать мой план, мне виделось, как я воздействую на них поодиночке – на каждого встреченного инспектора и СПП, внедряя в их сознание, что я действительно Зеленая. Но теперь, когда палец доктора опустился на самую крупную кнопку на устройстве, мне нужно было воздействовать на четверых.

– Это Зеленая, – произнес доктор Фримонт.

Звук оказался даже тише, чем я ожидала, словно его источник находился на несколько этажей выше. От пронзительной какофонии звуков, состоящей из визга, дикого рева клаксонов, оглушительных гудков, волосы у меня на затылке вставали дыбом и сводило живот. Но это было ничто по сравнению с белым шумом, который через громкоговорители транслировали на весь лагерь.

«Проверяют, какую я слышу частоту, – подумала я, – вот дерьмо…»

Наш мозг обрабатывает звуки иначе, чем у нормальных людей, Для тех, что сейчас находятся в этой комнате, этот рев покажется не более чем жужжанием мухи, которая кружится над ухом. Но некоторые высокие частоты влияли на нас, и каждая из них была специально настроена, чтобы воздействовать на определенный цвет. Я узнала об этом, когда Кейт и Лиге удалось добавить в обычный белый шум частоты, предназначенные для Оранжевых и Красных, надеясь выявить тех, кто скрывался, притворяясь, что принадлежит к другому цвету. Я помню, что тот звук, последовательность взрывающих мозг ударов и грохота, мгновенно меня вырубил.

Громко застонав, я задергалась в своих путах, выпучив глаза, позволив всему телу трястись и метаться, как будто этот звук действовал на меня как удары ножом.

О'Райан поднял руку, и тихий шум стих. Подойдя ближе, он всматривался в мое лицо. Мне пришлось изобразить вместо ненависти страх.

– Успешная реакция, – сказал доктор Фримонт. – Следует ли мне…

Лицо инспектора осталось бесстрастным, хотя я заметила, как он одобрительно улыбнулся краем губ. Сейчас я могла хорошо его рассмотреть: огромного роста, широченные плечи. В его манере держаться было что-то смертоносное, как острое лезвие ножа. Выражение его лица было жестким и знающим, его взгляд проникал сквозь все воздвигнутые мной уровни защиты. Это не был обычный инспектор. Это был тот самый Инспектор.

И я смотрела ему в глаза.

Я быстро отвела свой взгляд, но было поздно. Я продемонстрировала слишком сильную волю. Он воспринял это как вызов.

– Поставьте на Оранжевый.

Сейчас я смогла бы вынести многое, но сопротивляться удару белого шума – все равно что пытаться заслонить дорогу несущемуся поезду. О'Райан нависал надо мной, по-прежнему изучая мое лицо. Он думал, что все контролирует здесь, верно? И оказавшись от меня так близко, сумеет распознать, как я использую свои способности. Или, надев на меня маску, лишит меня возможности воздействовать на других?

Мне не нужно было на него смотреть. Мне не нужно было с ним говорить. И сейчас мне нужно было воздействовать только на одного человека.

Ум доктора Фримонта представлял собой болото, состоящее из изображений безликих детей и компьютерных экранов. Я внедрила нужные мне образы точно в середину, аккуратный, точно подобранный набор, основанный на том, что я помнила о своем первом попадании в лагерь, выскользнула обратно.

Я вытолкнула на поверхность картинку того, как он, снова прижав к себе регулятор, крутит его реле, и врач вернул настройки в исходное положение. Он стоял боком к сотрудникам СПП, и они ничего не заметили. О'Райан глядел на меня – самодовольный, самоуверенный, на его губах расплывалась понимающая ухмылка. Я прикрыла глаза, впервые порадовавшись тому, что маска не дает мне на нее ответить.

– Начинайте, – сказал он.

Отправить доктору Фримонту команду нажать на кнопку оказалось несложным – я видела, как он только что это делал, и могла заставить его в точности воспроизвести то незначительное движение. Белый шум заструился снова, обжигая мою кожу, словно электрический ток. Я снова позволила своему взгляду метаться по комнате, но теперь было сложнее изобразить страх. Мое сознание заполнило холодное чувство полного контроля за ситуацией.

О'Райан оглянулся.

– Включайте.

«Включено», – подумала я.

– Включено, – повторил доктор Фримонт.

Услышав его бесцветный голос, я замерла, рискнув метнуть взгляд на Инспектора, чтобы увидеть его реакцию.

Губы О'Райан вытянулись в тонкую линию.

– Я прикажу, чтобы устройство для тестирования прислали из Нью-Йорка обратно.

Нью-Йорк? Получается, что все основные машины для тестирования и сканирования уже вывезли?

«Это может занять не одну неделю», – подумала я.

– Это может занять не одну неделю, – сказал доктор Фримонт.

«Тут сложно ошибиться».

– Тут сложно ошибиться.

О'Райан переводил проницательный взгляд с меня на врача и обратно. Я расширила сферу контроля, прокрадываясь в сознание инспектора, мимоходом просматривая поверхностные воспоминания: утренняя сырость, туман, толпы детей в одинаковой форме – но мне пришлось силой пробиться дальше, чтобы внедрить нужное мне. «Эта девочка – Зеленая. Ее ошибочно приняли за Оранжевую».

Покинув сознания обоих, я опустила глаза на плиточный пол.

– Хорошо. Отнести ее к Оранжевым было ошибочным. – О'Райан повернулся к одному из СППшников – Достань комплект формы и обуви для Зеленых. Ее идентификационный номер три-два-восемь-пять.

– Какого размера, сэр?

– Какая разница?! – рявкнул О'Райан. – Шевелись.

Врач заморгал.

– Но разве она не останется здесь? Я подумал, что это может быть… растревожит других детей. Если они ее увидят.

– Одной ночи достаточно. – Инспектор повернулся ко мне и добавил: – Я хочу, чтобы все они понимали – неважно, как далеко они убегут, их всегда отыщут. Их всегда вернут обратно.

Целая ночь. Вот дерьмо! Лекарство, которое они мне вкололи, вырубило меня на целые сутки. Военные наверняка отправили меня на восток, обратно в Западную Вирджинию и самолетом – они бы не стали рисковать перевозить меня машиной. Что означает… получается… уже двадцать пятое февраля. Черт. Три дня на то, чтобы во всем разобраться.

Вернулся сотрудник СПП и бросил на смотровой стол тонкую хлопчатобумажную форму и белые ботинки без шнурков. Доктор развязал меня и снял маску.

– Переодевайся, – приказал О'Райан, швырнув мне одежду. – Шевелись.

Осторожно двигая взад-вперед ушибленной челюстью, я прижала к груди форму, и мне в ноздри ударил запах перманентного маркера. У меня болело все, но я не хотела радовать их своими страданиями. Поднявшись, я переместилась в угол комнаты, чтобы переодеться, все время ощущая спиной их взгляды. Сначала я быстро расшнуровала ботинки, незаметно вытряхнув из правого черную флешку. Руки казались опухшими и неловкими, но мне удалось запихнуть флешку в новую обувь, сделав вид, что поправляю язычок. Белые ботинки оказались размера на два больше, но тем, кто за мной наблюдал, было на это наплевать. Когда я повернулась к стене и стала раздеваться, мое лицо горело от ненависти. Форма, коснувшаяся моей замерзшей кожи, обожгла холодом. Закончив, снова я повернулась к ним, не поднимая головы.

Солдат СПП, который принес мне форму, Лэйбрук, сделал шаг вперед и схватил меня за руку.

– Бокс номер 27, – проговорил О'Райан, изогнув рот в глумливой улыбке. – Мы придержали это место – знали, что снова тебя здесь увидим. Уверен, ты помнишь дорогу.

О'Райан шевельнул пальцами, и меня поволокли, в буквальном смысле потащили, в коридор. И когда мы свернули на ближайшую лестницу, Лэйбрук выкрутил мне руку. И я будто снова видела это: выстроившихся друг за другом маленьких детей, которые не знали, что их ждет. Я увидела себя в пижаме и Сэм в плаще.

Поспеть за ним было невозможно. Когда мы добрались до первой площадки, я поскользнулась и чуть не упала на колени. Лицо Лэйбрука потемнело от раздражения, и он схватил меня за шиворот, вздергивая вверх.

– «Вот так оно и будет, – думала я, – с ними со всеми. Я выберусь, я выберусь и уничтожу эту систему».

Но что теперь? Неужели я снова вернулась к себе прежней? Что в семнадцать я такая же незрелая и беспомощная, какой была в десять? Меня лишили моих близких, заставили почувствовать себя изгоем, загнали в угол. И сейчас хотели снова отобрать у меня все, уничтожить самое дорогое.

И я взорвалась.

Мой взгляд метнулся к ступенькам, по которым мы спускались, потом к следующей лестнице и, наконец, к черной камере, которая наблюдала за нами сверху. Как только, завернув за угол, мы оказались вне обзора и зашагали по следующему лестничному пролету, я ударила Лэйбрука локтем в горло и зажала его в захвате. Его потрясенное лицо было так близко, когда я впилась в него взглядом и вломилась в его сознание. Ремень соскользнул с его плеча, и винтовка звякнула, стукнувшись о стену. Он был гораздо старше и килограммов на сорок тяжелее, но сейчас это не имело значения. С этого момента я задавала темп.

По крайней мере, в одном О'Райан был прав – я помнила дорогу к боксу № 27. Мой страх тоже ее помнил, и я почти пошатнулась, когда передо мной развернулась картина лагеря.

Все выглядело почти что прежним.

Большую часть нижнего этажа лазарета всегда занимали кровати, разделенные ширмами. Но теперь все это исчезло, А на их месте высились сложенные друг на друга ящики без опознавательных знаков. Пока мы шагали по гулкому полу – кусочек пластика в моем ботинке подпрыгивал при каждом моем шаге, из подсобок и кабинетов начали высовываться сотрудники СПП. Их любопытные взгляды следовали за нами, пока мы не вышли наружу, под ливень.

Свинцово-серые облака всегда приглушали яркий зеленый цвет травы и деревьев, которые росли вдоль ограды. Обрушившаяся на нас водяная завеса не добавила свежести краскам и не заглушила знакомый землистый запах, который тут же погрузил меня с головой в воспоминания. Я прикусила губу и тряхнула головой. «Теперь все иначе, – напомнила я себе. – Ты все контролируешь. Ты выберешься отсюда». Я попробовала ощутить то знакомое отупляющее онемение, без которого нельзя было выжить здесь, в лагере, но не смогла найти его в себе.

Пропитанная водой земля разъезжалась под ногами, когда я пыталась нащупать в этой грязи дорожку. Я посмотрела вниз, на свои белые ботинки. Номер 3285, залепленный глиной и жухлой травой, смотрел на меня в ответ.

Глубоко вздохнув, я заставила себя идти дальше. У тебя есть цель. Ты выберешься отсюда. Это была еще одна операция. Я должна проявить твердость, уверенность, готовность драться. Не время раскисать. Нельзя поддаваться страху. Нельзя – если я хочу спасти других.

Впереди показались боксы. Темнее и ниже, чем я помнила. Дыры в крышах, заделанные гнутыми листами пластика. Деревянная облицовка стен покоробилась и кое-где отходила – последствия недавней метели еще капали с крыш. Холод иголками забирался под кожу, колол и резал, и наконец я сдалась и начала дрожать.

В центре круга возвышалась контрольная башня. Она тоже потемнела от дождя, но на верхнем ярусе все так же стояли на посту несколько СППшников, и стволы их оружия следили за каждой цепочкой промокших детей, которые уныло тащились из сада. Синяя форма прилипла к их плечам, к их пустым животам.

Большинство из них шли, опустив головы, но все-таки я поймала несколько любопытствующих взглядов. Молниеносных, чтобы не привлечь внимания сопровождавших их СПП. Нет… не СПП…

Я резко повернулась, наблюдая за тем, как маршируют эти солдаты – спины выпрямлены, движения точно рассчитаны и будто скованы. Поверх черной формы на них были надеты алые жилеты.

Слегка сжав руку Лэйбрука, я заставила его сойти с дорожки и пропустить другую группу, направлявшуюся к боксам. И снова рядом с ними, спереди и сзади ровной колонны по двое шли солдаты в алых жилетах. Оружия при них не было. Никакого оружия. Когда и последняя группа подошла к нам, в моей голове прозвучал сигнал тревоги, и ужасное подозрение наконец превратилось в ошеломительное осознание.

Красные жилеты следовали за детьми, а их лица не выражали никаких эмоций. Совсем молодые, их лица все еще были пухлыми и округлыми. Может, моего возраста или чуть старше. Они заняли места СПП, которых теперь не хватало.

Это были Красные.

Глава двадцать четвертая

Между ужином и последней сменой, будь то работа в саду, на фабрика или уборка в столовой или в умывальных помещениях, у нас был свободный час. Дети возвращались в свои комнаты, и для перехода из здания в здание каждой группе было выделено свое время. Это означало, что удар по лагерю сработает, только если он будет разыгран правильно до последней ноты. Дети текли сине-зеленым потоком, сосредоточенные на том, чтобы оставаться незаметными и тихими и ничем не нарушить принятый размеренный темп.

Красные. Здесь были Красные. О чем никто из нас не знал. Я никого не могла предупредить. И чем ближе я подходила к боксу № 27, тем больше мне казалось, что все уже кончено.

Лэйбрук проводил меня до хижины, отпер дверь и с внушенной вежливостью придержал ее для меня. Я вошла внутрь, в последний раз посмотрев в его тусклые глаза. Я стерла из его памяти настоящее, заменила воспоминаниями о том, как он избивает меня, тащит по лагерю, заставила думать, что он был таким грубым, каким и хотел быть. Когда он развернулся и ушел в дождь, дверь закрылась сама.

По встретившей меня тишине я поняла, что девочки еще не вернулись. Их должны были перевести с работы на фабрике в сад, и скорее всего, они еще тащились сюда по грязи или стояли у низкого забора, ожидая разрешения выйти.

Бокс – мой дом – был таким маленьким. Один только взгляд – и ты уже видел все. Насыщенное коричневым пространство, разбавленное желтовато-белыми простынями на двухэтажных кроватях. Запах плесени смешивался с запахом немытого тела, и от этого не спасал даже тонкий запах древесных опилок. Через трещины в стенных панелях проникали серебристые лучи света. Ветерок шурша пробегал по хижине, следуя за мной, пока я обходила кровати, чтобы подойти к дальней стене.

Когда я увидела свое старое спальное место, на меня обрушилось знакомое беспросветное отчаяние. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Косой дождь просачивался сквозь стену, и матрас уже отсырел. Я медленно подошла к нему и села. А когда я подняла взгляд на нижнюю сторону матраса Сэм, горло мое перехватило. Я провела рукой по пластиковой поверхности, которую обдирала по ночам, когда не могла заснуть.

«Ты оставила их здесь. – Я прижала руку к груди, чтобы убедиться, что мое сердце еще бьется. – Ты оставила их здесь, жить в этом аду».

– Прекрати, – прошептала я. – Прекрати.

Я ничего не могла с этим сделать. Я не могла вернуться и изменить решение, которое я приняла той ночью и проглотила таблетки, которые дала мне Кейт. Оставалось только двигаться вперед.

Я выйду отсюда. И я выведу отсюда их всех.

Хлопнула дверь. Они заходили молча, протискиваясь в узкие проходы между кроватями.

Вошла женщина из СПП и пересчитала их. Потом с легкой ухмылкой, она повернулась и посчитала и меня. И пока она не вышла, заперев за собой дверь, никто не двинулся с места. Но больше всего меня поразила Сэм, которая буквально вилась вокруг меня, и в ее лице читалось подобие надежды.

Ее медовые волосы были небрежно перевязаны лентой сзади, а лицо перепачкано черной грязью. Она выглядела смертельно уставшей, но ее поза, то, как она упирала руки в бока, то, как она выжидательно наклоняла голову, – это была Сэм. Это была настоящая Сэм.

– О боже.

Это сказала Элли, одна из старших девочек. Они с Эшли всегда изо всех сил старались позаботиться о младших. Теперь, когда рядом не было подруги, которая всегда готова была подставить плечо, я с трудом ее узнала. На миг она замерла, а потом бросилась ко мне, перелезая через разделявшие нас кровати. И это было хорошо, потому что сама бы я вряд ли смогла сдвинуться с места, даже если бы захотела. Я готова была лопнуть от счастья, увидев их снова, и все равно страшилась узнать, что они обо мне все это время думали.

– Боже!

Это восклицание повторялось снова и снова. Элли присела передо мной на корточки. Ее зеленая рубашка промокла от дождя. Она взяла мое лицо в свои холодные руки – мягкое прикосновение, которое превратилось в крепкие объятия, как только она поняла, что я и правда здесь.

– Руби.

– Я вернулась, – выдавила я.

Остальные девочки тоже протискивались ко мне, толпясь в проходах, а кое-кто, в том числе и Сэм, просто карабкались через матрасы и спинки кроватей. Ванесса, Мэйси, Рэйчел – все они подходили, дотрагивались до моего лица, пожимали мои руки, которые безвольно лежали на коленях. Не злились. Не обвиняли. Не боялись.

«Не плачь», – приказала я себе, улыбаясь, хотя глаза жгло как огнем.

– Нам сказали, что ты умерла, – сообщила Элли – она все еще стояла на коленях передо мной. – Что это ОЮИН. Что произошло? После того, как тебя забрали той ночью…

– Я сбежала. Все подстроила одна медсестра. Я встретилась с другими детьми, такими, как мы… мы прятались.

Этой сокращенной версии правды хватит – пока что. Мне никогда не приходило в голову спросить у Кейт, могут ли камеры записывать не только видео, но и звук? Но то, как все собрались вокруг меня, уже выглядело достаточно опасным. Нам не разрешалось касаться друг друга.

– Но тебя все-таки нашли? – Это Ванесса, ее темные глаза по-прежнему широко открыты и недоверчиво смотрят на меня. – А ты не знаешь, может, и Эшли тоже забрали, как и тебя? Ты о ней ничего не слышала?

– Что случилось? – спросила я, стараясь, чтобы голос меня не выдал.

– Ее забрали для работы на кухне… может, два месяца назад? – сказала Элли. И в этом не было ничего необычного. Если возникали какие-то мелкие дела или лишняя пара рук была нужна на кухне или в прачечной, туда часто брали старших Зеленых – наверное, считалось, что им можно доверять. – Тем вечером нас в столовую не повели. А Эшли просто не вернулась. Не знаешь, может кто-то помог ей сбежать?

Они все смотрели на меня, и надежда в их глазах была невыносимой. Но как они отреагируют на правду? Что заставило меня ответить: «Я не знаю»? Трусость или доброта?

– А как там? – спросил кто-то из девочек. – Снаружи?

Я подняла взгляд, и с моих губ сорвался слабый смешок.

– Так странно и так… громко. Пугающе, опасно… но там огромный мир, открытый на все четыре стороны, и прекрасный.

Я всматривалась в их лица, изголодавшиеся, отчаянно мечтавшие увидеть что-то по другую сторону ограждения.

– И он почти готов.

– Готов для чего? – спросила Элли.

– Для нас.

Заев хлебом безвкусный суп, который подавали в столовой на ужин, мы снова вернулись в бокс, и за нами, не отставая ни на шаг, размахивая руками, следовал Красный. Бритая голова – под форменной шапкой виднелась темная щетина, его смуглая кожа приобрела землистый оттенок. Глаза парня были пустыми и ничего не выражающими. Во время ужина я избегала смотреть в его сторону, чтобы сердце не сбивалось с ритма. Но я заметила, что Сэм делает то же самое. В какой-то момент Красный остановился у нее за спиной. Она опустила ложку в миску и перестала делать вид, что хочет есть. Но потом я заметила, как она смотрит ему в спину, пожирая его глазами… и удивилась.

Пока что я старалась не думать о том, что происходит сейчас с теми, кто остался на Ранчо. Что они делали? Находились ли они в безопасности. Придут ли сюда? Я не могла позволить этим мыслям отвлечь меня от того, что должно быть сделано здесь. Стоило только подумать о Лиаме, который где-то там, в одиночестве, пытается отыскать своих родителей, чтобы рассказать им о том, что случилось…

Пока мы шли, я переключилась на короткие приятные воспоминания. Смех за обедом. Отсветы костра на улыбающемся лице Зу. Джуд, который от радости сбивает с ног Нико и падает сам, когда одна из их самодельных игрушечных машинок вдруг поехала. Или как Пэт и Томми готовы были целовать землю, по которой ходила Вайда. Драгоценный миг, когда впервые за несколько месяцев я увидела Толстяка и осознала, что он выжил. Расслабленная улыбка Коула, когда он провел рукой по моим волосам. Лиам. Лиам на водительском сиденье, подпевает музыке. Лиам целует меня в темноте.

Я выйду отсюда.

Я буду жить.

Сэм искоса наблюдала за мной, ее рот был напряженно сжат, кончики губ опустились. От носа к губе шел знакомый изогнутый бледно-розовый шрам. Но он потускнел, как и вся она. И когда я повернулась, чтобы посмотреть ей в глаза, Сэм отвела взгляд.

Но я знала Сэм. Три года назад я стерла все ее воспоминания обо мне, но я по-прежнему могла читать ее лицо как давно знакомую любимую книгу. Постепенно ей становилось комфортнее рядом со мной, Сэм осмелела. Она задумчиво смотрела на меня своими светлыми глазами, следила за мной с момента побудки в 5 часов утра, в течение всех десяти минут, которые были отведены нам на то, чтобы проглотить овсянку в столовой, а потом шла со мной рядом, когда мы пробирались сквозь холодную утреннюю сырость, чтобы приступить к работе.

Прошлым вечером, когда мы шагали в столовую, а потом обратно, я заметила, что Сэм слегка хромает, но теперь, утром, увидела, что ее правая нога с трудом сгибается.

– Что случилось? – прошептала я, заметив, как Сэм схватилась за край кровати, чтобы не упасть. Когда она спрыгнула на пол, ее щиколотка подогнулась. Я потянулась, чтобы помочь ей заправить кровать – мне простыней никто не дал – и попыталась разглядеть, что же случилось.

В духе своей типичной бытовой жестокости солдат СПП в лазарете выдал мне летний комплект формы: шорты и футболку, хотя остальные были одеты уже в зимнюю – в рубашки с длинными рукавами и штаны. Мешковатая одежда скрывала ее ноги, так что я ничего не рассмотрела.

– Змея укусила, – шепнула Ванесса, когда Сэм прошла мимо, чтобы встать в общую шеренгу. – Не спрашивай. Она не расскажет.

Сад находился в самой удаленной части лагеря, дальше всего от въездных ворот. Электрическое ограждение гудело тихую песню. Когда я была младше, то представляла, что это гудят жуки, целые семьи, которые поселились под деревьями. И от этого почему-то становилось легче.

Наш Красный-сопровождающий оказался тем же парнем, которого приставили к нам прошлым вечером: обритая голова, темные миндалевидные глаза. Сэм вздрогнула, крепко прижала руки к телу и, хромая, зашагала вперед.

«Они забрали из них жизнь», – подумала я, ступив через низкую белую ограду, где мне выдали маленькую пластиковую лопату. Мне немного было известно о том, что с ними делают. Как там Клэнси это называл? Перепрограммируют? Перенастраивают? То, что сделали с сознанием Мейсона, его уничтожило. Может, что-то пошло не так? Парень оказался недостаточно сильным, чтобы пережить это вмешательство.

Сколько Красных были привлечены к «Проекту Джамбори»? Было ли возможно, что… нет. Конечно нет.

«Прекрати, – приказала я себе, – думай о чем угодно еще, только не об этом».

Сотрудник СПП раздал нам тяжелые рабочие куртки, которые было разрешено надевать, пока мы находились в саду. Он посмотрел на номер, написанный у меня на груди, и мне ничего не дал. Десятилетняя, я молча приняла бы наказание, гордо встретив жестокую ухмылку. Но теперь я не обязана была это терпеть. Его ум был как стекло, и все, что мне было нужно, пройти сквозь него, как луч света. Забрав у него куртку, я медленно отошла.

В общем строю я направилась к грудам земли, которые выкопали вчера, и опустилась на колени. Земля расползалась, забивалась под ногти, пока я лопатой пыталась выковырять из нее картофелины. Я стерла с них темную грязь.

Цвет обожженной кожи.

Я прикрыла рот обратной стороной ладони, непроизвольно оглянувшись на троих в красных жилетах, стоявших рядом со входом. Они безразлично наблюдали, как дети из каждого бокса гуськом входят в сад и получают задания.

Это те же самые Красные?

Мои пальцы непроизвольно стиснули рукоятку лопаты. Я покосилась направо. Сэм только делала вид, что работает, отбрасывая в сторону землю. Нас все еще строили по алфавиту, это не изменилось.

– Давно они здесь? – еле слышно спросила я. – Красные?

Сначала мне показалось, что она меня не расслышала. Я вытащила следующую картофелину и бросила в пластиковый таз у нас за спиной.

– Может, месяца три, – так же тихо пробормотала она. – Точно не скажу.

Я едва заметно выдохнула, чувствуя, как напряжение немного спадает: эти Красные были не из Соутуса. Но это означало, что существуют и другие лагеря, и другие места, где их перепрограммируют.

– Ты… ты не узнаешь никого из них? – прошептала Сэм, наклонившись ко мне, делая вид, что хочет помочь. – Некоторые из них отсюда.

Я не могла рискнуть и посмотреть в их сторону еще раз. Да и смогу ли я кого-то вспомнить? В моей памяти лица Красных из Термонда всегда были скрыты в тени. Как и все, кто был опасен. Но я точно знала, что не знаю того Красного, которого продолжала высматривать Сэм. Каждый раз, увидев его, она вздрагивала и поворачивалась так, чтобы не пересекаться с ним взглядом. Но потом, как загипнотизированная, она снова поднимала на него глаза.

– Ты его знаешь? – прошептала я.

Девушка молчала так долго, что я уже решила, что она не ответит. Но наконец она кивнула.

– Раньше знала? Раньше-раньше?

Сэм с трудом сглотнула и кивнула снова.

Меня затопили сочувствие и жалость, и я растерялась, не зная, что и сказать. Я и представить не могла. Я даже отдаленно не могла представить, на что это похоже.

У нас за спиной, насвистывая какую-то мелодию, прошел солдат СПП, следуя по своему маршруту между грядками. Сад был огромным – только в длину километра полтора, и работы всегда было много. Портативный генератор белого шума, свисавший с его пояса, позвякивал при ходьбе, раскачиваясь в такт его неспешным шагам.

Я рискнула еще раз поднять взгляд и догадалась почему, как только я его увидела, моя кожа покрылась мурашками. Это был тот самый солдат, который следил за работой на фабрике, – тот, который любил прижиматься к девочкам, приставал к ним, доводя их до слез, а затем наказывал, если они хоть как-то ему сопротивлялись. Тогда мне было невдомек, что он делал со мной, с Сэм, с другими девочками – мы просто стояли и молча терпели. Но теперь, теперь я уже понимала, чего он на самом деле хотел, и это будило во мне ярость. Когда он прошагал мимо нас, Сэм застыла. Может, она тоже почувствовала его запах – солоновато-кислый, смешанный с запахом сигарет и средства после бритья.

Я не смогла расслабиться, пока он не оказался в десяти девочках от нас.

– Руби, – прошептала Сэм, заслужив укоризненные взгляды от девочек, работавших на грядке напротив. – Что-то случилось… после того, как ты ушла, я осознала, что со мной что-то не так. С моей головой.

Я буравила глазами землю перед собой.

– С тобой все в порядке.

– Я скучала по тебе, – сказала Сэм. – Так сильно. Но я даже почти не знаю тебя… а потом у меня стали возникать эти переживания, эти образы. Они были как сны.

Я тряхнула головой, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. Ты не посмеешь. Не сможешь. Если кто-то заметит… если она оплошает…

Сэм отшвырнули от меня и потащили с грядки. Рядом стоял тот самый СППшник и теперь намотал на руку длинные пряди Сэм.

– Ты знаешь правила, – прорычал он. – Мы работаем молча или вообще не работаем.

И только сейчас я увидела, во что превратилась моя подруга за этот год. Прежняя Сэм, та, которая бесчисленное множество раз заступалась за меня, выплюнула бы ему в лицо оскорбление или попыталась бы вырваться из его хватки. Сопротивлялась, хотя бы в малом.

Теперь, пытаясь защититься, она лишь позволила себе поднять перепачканные грязью руки. Отработанное движение. И когда солдат швырнул ее вперед, она распласталась в грязи и замерла. Все мое тело пронизала ярость. И мне было бы мало просто убить этого человека. Я хотела унизить его.

Я послала в его сознание один простой образ – побуждение, которое было достаточно легко внушить.

Его камуфляжные штаны потемнели спереди, пятно расплылось и потекло по ноге. Я отпрыгнула с преувеличенным отвращением, заметив, что на нас обратил внимание еще один солдат СПП, стоявший через грядку от нас. Вздрогнув, первый пришел в себя и медленно, охваченный тягучим ужасом, посмотрел вниз.

– Дерьмо… дерьмо…

– Тилдон, – окликнул его солдат, который продолжал наблюдать за ним. – Статус?

– Дерьмо… – лицо Тилдона вспыхнуло ярко-розовым, он попытался прикрыться, не зная, на что решиться: остаться или попросить разрешения уйти, чтобы разобраться с этой ситуацией.

Дети украдкой посматривали на него и переглядывались. Похоже, он это понял и неуверенными шагами двинулся прочь. Я продолжала контролировать его сознание, достаточно сильно, чтобы, когда я сдвинула правую ногу в сторону, его нога повторила это движение – и он шлепнулся на колени как раз у ворот. Этот сотрудник СПП, Тилдон, решил, что о кого-то споткнулся. Это было последней мыслью, которую я аккуратно внедрила в его голову, прежде чем выйти из нее и уже не смотреть ему вслед, когда он почти бегом помчался в сторону контрольной башни.

«Это было чересчур», – отругала я себя. В следующий раз нужно придумать что-то не столь заметное. Но на этот раз… я ни о чем не пожалею, чем бы это ни обернулось. Я поднялась на затекшие ноги, чтобы помочь Сэм. И когда мы снова вернулись на свои места, глядя на меня, девушка дрожала, будто понимая, что на самом деле произошло.

– Исправь это, – прошептала она, – то, что ты со мной сделала, что бы это ни было. Пожалуйста. Я хочу знать.

Я не могла заставить себя посмотреть ей в глаза, понимая, что увижу в ее лице. С Лиамом было точно так же, верно? Все чувства на месте, но никаких воспоминаний – вот с чем я оставила ее. Неудивительно, что она выглядела такой растерянной и враждебной после того, как я стерла ей память. Должно быть, это оглушило ее. И если я была ей так же близка, что и она мне, это странное чувство, должно было терзать ее каждый день.

Я с мольбой посмотрела на нее и увидела такую же мольбу в ее взгляде. И, как и всегда, она поняла. В ней проклюнулась искорка прежней Сэм. Она нахмурила брови и сжала губы. Это был тот безмолвный язык, который мы вырабатывали годами.

Тот солдат СПП, который наблюдал за той сценой, прикрыв глаза рукой, посмотрел вслед Тилдону, а потом, перешагнув кучу земли, направился к нам. В ожидании того, что надо мной сейчас нависнет его тень, я напряглась.

«Только попробуй, – подумала я. – Только тронь этих детей, и ты увидишь, чем это закончится».

Однако солдат уже шел дальше, патрулируя участок Тилдона. Я задержала дыхание и сунула руку в рыхлую землю, чтобы коснуться пальцев Сэм.

Мы работали все утро и большую часть дня, сделав только небольшой перерыв, чтобы перекусить яблоками и бутербродами, которые нам раздали вместо обеда. Я проглотила свою еду, сжимая ее перепачканными в земле руками, наблюдая за тем, как меняется цвет неба.

И в эту ночь, когда я легла на кровать, надо мной спала Сэм, и я скользнула в ее сознание мягко, как легкий ветерок.

Я вспомнила о том утре, когда я стояла рядом с ней в лазарете, о том, как этикетка на ее плаще царапала ей шею. А еще я вернулась в тот самый момент, когда я по ошибке забрала ее воспоминания обо мне и который невыносимой тяжестью давил мне на сердце. И видеть все это снова было невыносимо.

Теперь эти образы оказались и в ее сознании, и они в точности совпадали с моими. Меня уносило этим потоком, я падала в белые трепещущие картины. Ее воспоминания были невыносимо яркими и при этом слишком зыбкими, чтобы их ухватить. Но как только я увидела нужное, я поняла, что именно я ищу – черный узел, глубоко скрытый за всем остальным. Дотянувшись до него, я дергала этот узел так сильно и не отступила, пока он не развязался.

В каждом воспоминании, которое всплывало вверх, была звезда, а я стояла в центре галактики. Подо мной простирались бесконечные созвездия растерянных улыбок и тихого смеха. Бесчисленные дни, серые, коричневые и черные, которые мы провели, держась друг за друга – потому что больше было не за кого.

Мне казалось, что все это время она спала – ее сознание было таким спокойным и тихим под моими прикосновениями. Но вот бледная рука свесилась с края кровати и потянулась ко мне. От этого знакомого жеста у меня перехватило дыхание, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не дать пролиться слезам. Я протянула руку в ответ, и наши пальцы сплелись. Тайна. Обещание.

Глава двадцать пятая

Следующие два дня план постепенно складывался у меня в голове. Я лихорадочно продумывала детали во время работ в саду, пока мои ладони покрывались мозолями, и в недолгие минуты перед тем, как забыться усталым сном. Понимание, что скоро все это закончится – и оставшийся срок измеряется буквально часами, – делало меня безрассудной, чего я даже от себя не ожидала. С одной стороны, времени было даже слишком много, но все-таки недостаточно. Что, если те, кто оставался в лагере, изменили назначенный срок. И все уже пойдет не по тому плану, который разработали Коул, Нико и я. Я говорила им – первое марта, – но что если они просто не смогут успеть вовремя?

Что, если они вообще не придут?

Я прогнала эту мысль, пока она не успела пустить корни в моем сердце.

Тем вечером в шесть часов я лежала в кровати, сложив руки на животе. Когда Сэм начинала ерзать, ее матрас прогибался, и те узоры на пластиковой поверхности меняли форму. Подняв руку, я отколупнула обломанными ногтями маленький кусочек пластикового покрытия. Потом мягко за него потянула, отрывая полоску так, чтобы получилась правильная окружность.

– …Так что эта девочка, когда грабители решили ее похитить, украла кинжал и разрезала веревки, которыми ей связали руки…

Сегодня был черед Рэйчел рассказывать, заполняя час, который оставался у нас перед ужином. Перед нами разворачивалась история еще одной безымянной девочки, снова оказавшейся в опасной ситуации. Я закрыла глаза и улыбнулась. Ничего не изменилось, всегда один и тот же сюжет: с девочкой обращаются несправедливо, девочка защищается, девочка сбегает. Невероятная фантастика Термонда.

Я устала так, что даже пошевелиться не могла. Сколько бы я ни тренировалась на Ранчо, эти часы бесконечной работы без перерыва и практически без еды и питья должны были отнимать у нас все силы. Их уже не оставалось, чтобы спланировать побег и оказать сопротивление. Мое тело представляло собой лишь желе из дрожащих мышц, но я чувствовала себя удивительно спокойной, хотя знала, что произойдет, если я допущу лишь один неверный шаг. Или о том, кто я есть, догадаются раньше, чем я сделаю то, для чего сюда пришла.

Я должна выйти отсюда.

– Руби? – окликнула Элли меня со своей кровати. – Твоя очередь.

Опираясь на локти, я приподнялась и свесила ноги со скрипучей кровати. Я терла и разминала ноющую поясницу, размышляя о том, как закончить эту историю.

– Девочка…

Если бы я была той Руби, помладше, я бы пробормотала несколько слов, а потом передала эстафету Сэм. Но теперь я могла воспользоваться этим, чтобы поговорить с ними. Поймут ли они меня – вот вопрос. Но все же я надеялась, что хотя бы кто-то почувствует в моей истории предупреждение и отреагирует, когда наступит время.

– Бандит, за которым сидела девочка, не видел, что она разрезала веревки. Девочка спихнула бандита на землю. Потом взялась за вожжи и, развернув лошадь, поскакала обратно в замок.

Дети начали перешептываться. Ванесса минут пятнадцать описывала битву, которая шла у его стен. Битва отвлекла внимание защитников замка, потому-то бандиты и смогли похитить девочку.

– Она воспользовалась темнотой, – объяснила я. – Она оставила лошадь в ближайшем лесу и забралась в тайный тоннель, который, как она знала, находился в дальней части каменной стены. Когда рыцари в черном захватили замок, бой прекратился. Белые рыцари остались за пределами его стен, и они не могли помочь своим семьям, которые оказались заперты внутри. И никто не обратил внимания на неприметную, обычную маленькую девочку, которая прошла в черную дверь. Она выглядела как бедная служанка, которая несла на кухню корзину еды. Не один день она провела в замке, наблюдая. Выжидая подходящего момента. А потом этот момент настал. Под покровом ночи она снова выскользнула наружу и отперла ворота, чтобы белые рыцари могли ворваться внутрь.

– Зачем она вернулась? Почему она просто не сбежала… не спряталась? – тихо спросила Сэм.

Я облегченно выдохнула – по крайней мере, она поняла.

– Потому что, – помолчав, сказала я, – она не могла оставить свою семью.

Девочки молча ерзали на кроватях, переглядываясь друг с другом, словно думали об одном и том же. Никто больше не задал ни одного вопроса, и я не знала, сколько из них разрешили себе эту надежду. Спустя три минуты, пролетевшие как одно мгновение, щелкнул электронный замок входной двери, впуская женщину в форме СПП.

– Построиться! – рявкнула она.

Мы быстро встали по алфавиту, уставившись в пол, пока она нас пересчитывала. Потом она махнула тем, кто стоял впереди, и колонна пришла в движение.

Я не могла сдержаться. За шаг до двери я оглянулась. Что бы ни случилось дальше, я вижу бокс номер 27 в последний раз.

Но когда мы вошли в двери столовой, мне пришлось пересмотреть ключевое звено моего плана. Потому что у противоположной стены, слева от окна, где мы выстраивались в очередь за едой, появился большой белый экран. Перед ним в синем свете цифрового проектора, скрестив руки на груди, стоял О'Райан. Сэм бросила встревоженный взгляд в мою сторону, когда наша сопровождающая пихнула ее к нашему столу.

До сегодняшнего дня мы видели этот экран всего-то раз, когда нас только привезли в Термонд. Тогда инспекторы установили проектор, чтобы продемонстрировать нам перечень действующих в лагере правил. Не разговаривать во время работы. Не разговаривать после отбоя. Не разговаривать с сотрудниками СПП, если те не обратятся первыми. И так далее, и тому подобное.

И сейчас, вместо того, чтобы поставить нас у раздаточного окна, СПП скомандовали нам сесть и не двигаться. Атмосфера в комнате становилась напряженной. Я не могла понять, чего ждать от инспекторов или СПП.

– Недавно произошли некоторые изменения, – сказал О'Райан, и его голос даже без микрофона заполнил все помещение, – в связи с вашей ситуацией. Будьте внимательны. Повторять не будем.

«Переезд», – подумала я. Им наконец-то сообщили, что лагерь закрывают.

О'Райан отошел назад, и верхние лампы слегка пригасили. Компьютер был подсоединен к проектору, мелькнула картинка «рабочего стола», потом на весь экран развернулось окошко с видео, и СППшник нажал на кнопку «Воспроизведение».

Речь шла не о переезде.

Сэм, сидевшая рядом со мной, отшатнулась и потянулась к моей руке. А я моргнула, не в силах поверить в увиденное.

Эту картину я не видела восемь лет: Президент Грей на трибуне, в Белом доме. Он так широко улыбался, что у него на щеках появились ямочки. Махнув рукой, он подозвал того, кто находился за пределами кадра. И непривычно набитое репортерами и камерами помещение взорвалось шумом, когда рядом с ним встала светловолосая женщина в безупречном костюме. Доктор Лилиан Грей.

– Я никогда не уклонялся от вопросов, не так ли? – президент Грей рассмеялся. Первая леди почти растворилась в лихорадочных вспышках фотоаппаратов – яростное стрекотанье затворов составило бы конкуренцию любому пулемету.

– Приятно снова вернуться в Вашингтон, снова оказаться в этой комнате вместе с вами и моей прекрасной женой. Вопреки разным безумным домыслам она жива и здорова.

В ответ послышались нервные смешки.

– Ее появление здесь означает, что наконец-то я могу сказать вам: наши молитвы были услышаны, и теперь мы обладаем безопасным препаратом, который навсегда избавит американских детей от псионического заболевания, – заявил Грей.

Еще больше шума среди журналистов, еще больше вспышек фотокамер. Дети, окружавшие меня, были слишком хорошо научены выражать свои эмоции разве что потрясенными вздохами или быстрыми, незаметными взглядами, которыми обменивались. Большинство из них просто сидели и недоверчиво слушали.

– Многие годы Лилиан избегала публичного внимания, чтобы проводить исследования именно по этой теме. Его держали в секрете, чтобы предотвратить вмешательство существовавшей тогда террористической группы, Детской лиги, и других внутренних врагов. Мы еще продолжаем выяснять причины этого ужасного недуга, но будьте уверены, что все дети будут подвергнуты этой жизненно важной операции. Подробную информацию о процедуре вам сейчас предоставят.

Несколько журналистов, выкрикивая имя Лилиан, просили ее выйти к микрофону и ответить на вопросы. Но женщина опустила глаза, изучая заплатку на ковре перед собой. Кто бы ни вырядил ее в эти тряпки, он позаботился и о том, чтобы перед нами предстала лишь ее оболочка.

– Как вы можете видеть по предоставленным видеозаписям и отчетам, наш собственный сын Клэнси первым подвергся этой процедуре.

И когда человек в темном костюме вывел на сцену еще одну фигуру, меня затошнило, Клэнси выбрили голову и водрузили на нее бейсболку с президентским гербом. Не реагируя на щелчки фотоаппаратов, раздававшиеся прямо у него под носом, парень не поднимал глаз, пока президент не оторвался от микрофона и что-то ему не сказал. Ссутулившись, Клэнси наконец-то поднял голову. Он напомнил мне лошадь, которая сломала ногу и уже никогда больше не сможет даже стоять, не то что бегать.

Несмотря на все ужасные вещи, что он успел натворить, и как бы я ни мечтала отплатить ему за это, я никогда не хотела для него такого наказания. Я была ошарашена бурей эмоций, которые одновременно нахлынули на меня, неудержимые и не поддающиеся определению. Мне стало дурно.

Клэнси дрожал – он словно даже убавил в росте, а его родители стояли рядом с ним с приклеенными к лицам улыбками, предоставляя журналистам то, что они хотели увидеть – семейный портрет. Эти люди, подумала я, втянули Клэнси в идеальное воплощение его худшего ночного кошмара.

– Вы помните, к каким результатам несколько лет назад привела наша программа реабилитационных лагерей. К несчастью, как и с любой болезнью, случаются рецидивы. Именно по этой причине мы не хотели выпускать детей из лагерей. Нам нужно было более надежное решение, и мы полагаем, что теперь оно найдено. Позднее мы предоставим больше информации о том, когда будет проводиться процедура, и, скорее всего, назовем дату окончания программы реабилитационных лагерей. Понимая, как много вы принесли в жертву и что пережили в течение этих долгих лет, я прошу вас проявить еще немного терпения. Прошу понимания. Прошу веры в будущее, к которому мы так близки, – в будущее, где наше процветание возродится вновь и мы вернемся к прежнему образу жизни. Спасибо вам, и Боже благослови Соединенные Штаты Америки.

Не дождавшись, когда первая лавина вопросов обрушится на него, сбивая с ног, президент Грей обнял Лилиан за плечи, дружелюбно помахал в камеры и увел женщину со сцены и сразу же из комнаты, не позволив ей вставить хоть слово.

Видео закончилось – застыло на последнем кадре. И мне показалось, что я тоже заперта в этом мгновении.

«Нет, – одернула я себя. – Помни, зачем ты пришла сюда. Сейчас. Сделай это сейчас».

Наша сопровождающая из СПП скомандовала встать и снова построиться, чтобы получить еду. Она раздраженно и нетерпеливо хмурилась. Это ошарашивающее видео заставило меня отказаться от первоначального плана, но было достаточно легко заново собрать его фрагменты – но так, чтобы они сработали. Мы выстроились рядом с кухней, мелкими шагами продвигаясь вперед, когда я почувствовала на себе взгляд солдата СПП.

Я толкнула Сэм, сбив ее с ног. И словно по команде в помещении воцарилась мертвая тишина. Но этого было еще недостаточно, и я закричала: «Заткнись! Просто заткнись!» Мой голос разорвал тишину, врезавшись в ее растерянное лицо подобно удару.

«Подыграй, – я умоляюще посмотрела на нее. – Пожалуйста».

Короткий кивок. Она поняла. Я подняла руку, будто собираясь ударить Сэм, а Ванесса вцепилась в мое запястье, пытаясь остановить. Я продолжала бросаться на Сэм, даже когда ко мне подлетела разъяренная надсмотрщица. Этого было более чем достаточно, чтобы заработать наказание.

Более чем достаточно, чтобы меня лишили ужина.

Девочки старательно не поднимали глаз, но когда эта женщина схватила меня за шиворот и поволокла прочь, их страх и растерянность волнами расходились вокруг. О'Райан и другие инспекторы были заняты, отсоединяя проектор и экран, и даже не обернулись, чтобы посмотреть, из-за чего переполох.

Мне даже не пришлось ей внушать, чтобы она оттащила меня на кухню. Синие, которые оттирали кастрюли и сковородки под пузырящейся водой, подпрыгнули от неожиданности. Те, кто сортировал продукты на следующий день, повернулись к нам, побросав работу. Пока мы шли, я выискивала на потолке черные камеры, пересчитывая их: две, три. Одна над раздаточным окном, еще одна над большой кладовкой, еще одна над длинным разделочным столом из пищевой стали, за которым несколько детей чистили картошку, которую мы только что накопали в саду.

Задняя стена столовой была обращена к лесу, и от нее до заграждения было метра три. Происходившее там никогда не попадало на камеры, которые были направлены на лес. Это было одно из «слепых пятен», которых мы очень быстро научились бояться.

Надзирательница открыла заднюю дверь, толкнув ее плечом, и у меня была лишь секунда, чтобы среагировать.

Быстро развернувшись, я применила болевой прием и заломила ей руку за спину так, что хрустнула кость. СППшница издала сдавленный вскрик, который тут же оборвался, когда я вошла в ее сознание.

Женщина расстегнула свою форму, скинула ботинки, темные камуфляжные штаны и рубашку, пояс, темную шапку. Стараясь не отставать от бешеного темпа, который я же ей и внушила, я тоже быстро сбросила с себя одежду. Надзирательница взяла у меня форму и натянула ее с выражением бессмысленной покорности. Нет, это слишком для нее хорошо. И я отправила ей образ, будто она – маленькая девочка, которая стоит посреди лагеря, а солдаты надвигаются на нее. И когда она разрыдалась, я ее отпустила.

Флешка выпала из моего ботинка, скользнув в увядшую после заморозков траву, но я быстро подхватила ее и крепко сжала в кулаке.

Подмена заняла не больше двух минут. Может, две минуты, и это покажется слишком долгим. Кто знает. СПП разрешалось уводить нас в темные углы, которые не просматривались на камерах, чтобы избить, а уже потом применить положенное наказание. Если в глазах инспекторов, которые следили за нами из контрольной башни, эти две минуты выглядели именно так – что ж, отлично.

Я отвела ее в сад, отмечая, как с каждым резким выдохом из моего рта вылетает облачко пара. К одной из опор забора была прикреплена тонкая цепочка.

Я хотела бы сказать, что считаю себя порядочным человеком и что я не почувствовала никакого мстительного удовлетворения, когда толкнула ее в холодную грязь и приковала лицом к забору, спиной к камерам, установленным на ближайших постройках, и к солдатам, которые наблюдали за обстановкой с платформы башни. Но нет. Я видела столько детей, которых оставляли здесь на долгие часы и просто потому, что они рискнули возразить или косо посмотреть, а у СППшника было плохое настроение. И я хотела, чтобы хоть кто-то из них ощутил, каково это. Я хотела, чтобы они знали, каково каждый раз приходилось Сэм, когда ее приводили сюда.

Я начала волноваться, только когда пошла назад, проходя мимо солдат в красных жилетах, которые стояли вдоль дороги, ведущей к столовой и контрольной башне. И чем ближе я подходила, тем больше вырастала из земли эта кирпичная башня, а ее потрескавшиеся стены вблизи казались еще более покосившимися.

«Это операция, – напомнила я себе. – И ничем не отличается от любой другой». Я завершу ее и отправлюсь домой.

Сотрудник СПП, стоящий на посту у входа в контрольную башню, уставился на меня сквозь темноту. Лучи прожекторов, светивших с наблюдательной платформы, пересеклись передо мной, освещая лагерь, заглядывая в темные углы, до которых не добирались другие источники света.

– Хьютон, это ты?

Я кивнула, сдвигая шапку пониже на глаза и одновременно перехватывая винтовку, которая висела у меня на плече.

– Какого…

Его сознание развернулось передо мной спиралями зеленого, белого и красного. Мне нужно было, чтобы он приложил свой электронный пропуск к черной панели, что постовой и сделал. Мне нужно было, чтобы он отступил в сторону – и он подчинился. Он делал все, что я приказывала – даже придержал дверь, когда я входила внутрь.

Я переступила порог, проникая в самое сердце лагеря. Жар, исходивший от вентиляционных решеток, проникал под чужую одежду, под кожу, прямо до костей. Я окинула взглядом коридор, ступеньки, ведущие к платформе двумя этажами выше, и поняла, что еще никогда не чувствовала себя такой могущественной.

Дверь справа от меня открылась. Из нее, держа двумя руками кружку с кофе, вышел инспектор. Створка быстро захлопнулась, но я успела заметить телевизор, диваны и кресла. Мужчина зевнул, прикрывая рот рукой, и его рубашка, застегнутая на все пуговицы, пошла некрасивыми складками. Он дружелюбно посмотрел на меня, как бы говоря: «Что тут поделаешь?» Отчасти смущенно, отчасти бесцеремонно. Как будто все это было одной большой шуткой.

Пропуская его, я улыбнулась в ответ, а инспектор направился к открытой двери дальше по коридору. А я пошла за ним. Правую половину нижнего уровня здания занимала гигантская станция наблюдения. Большие и маленькие экраны покрывали одну стену, и на каждой из них лагерь был изображен с другого ракурса. На одном застыло изображение с погодного спутника, другой без звука показывал новостной канал.

В общей сложности компьютеры стояли в три ряда, но использовалась сейчас половина, не больше. Похоже, что и эту комнату уже начали готовить к переезду, постепенно демонтируя лишние рабочие места.

«Вот почему им понадобились Красные», – подумала я. Призванных на службу СПП не хватало, а те, кто остались, вместе с новыми рекрутами были заняты перевозкой документов и оборудования.

Сосредоточься.

Я прошла вдоль второго ряда компьютеров и уселась за один из них. Монитор замигал, оживая, и на нем загорелось изображение рабочего стола. Пульс с грохотом отдавался в ушах, но я уверенным движением вставила флешку в разъем.

Открылась папка съемного носителя, и я скопировала программу на рабочий стол. Я нервничала и даже сначала решила, что сделала что-то неправильно. Однако файл JUDE.EXE скопировался быстро и появился на черном фоне рабочего стола рядом с «Корзиной», как раз под треугольным ярлыком, подписанным «БЕЗОПАСНОСТЬ».

Закончив, я стерла с флешки исходный файл и бросила ее на пол, тщательно растоптав пластиковый корпус. Часы в правом углу экрана показывали 19.50.

Я открыла окно командной строки, вписала START JUDE.EXE – иконка исчезла с рабочего стола.

Но больше ничего не произошло.

«Черт, – подумала я, еще раз взглянув на экранные часы. – Все правильно получилось? Почему…»

Удар обрушился на мой затылок с такой силой, что я едва не упала с кресла – в последнюю секунду чья-то рука поймала меня и прижала к столу, крепко сжимая горло. Ствол пистолета уперся мне в лицо.

– Вот она! – Лицо солдата СПП раздвоилось. Я заморгала, пытаясь вернуть своему зрению четкость. В открытую дверь вбегало все больше людей. – Она здесь!

Меня вытащили из-за стола и уложили на пол – дуло пистолета было наставлено прямо мне в лоб. На мое место уселся инспектор и начал что-то печатать. Кто-то все же меня заметил. Все было кончено, но я сделала то, что должна была.

Я смогла сюда добраться.

По крайней мере я это сделала.

Остальные взбудораженно толпились вокруг, но когда послышался знакомый лающий голос О'Райана «Разойдись!», отошли в сторону.

Инспектор снова застучал по клавиатуре и открыл командную строку.

– Что ты сделала?! – рявкнул он.

Я сосредоточилась на его лице, не обращая внимания на тепло, наполняющее мой затылок. Мое зрение снова обрело четкость, и я пожала плечами, изобразив ухмылку.

Мы были окружены кольцом СПП и инспекторов, стоявших с оружием в руках. О'Райан отпихнул одного из солдата, а потом так швырнул меня о стену, что у меня клацнули зубы.

– Что тебе здесь было нужно?

Промолчав, я стерла кровь, выступившую в углу рта. Теперь он ни черта не сможет мне сделать, больше не заставит меня снова почувствовать себя ничтожной, испуганной или беспомощной.

Инспектор повернулся к какой-то женщине, сидевшей рядом.

– Запускайте протокол умиротворения.

– Группа С еще в столовой, – сказала она. – Приказать им сначала вернуться в свои жилища?

– Запускайте. Это приказ.

Женщина повернулась к экрану, и ее пальцы быстро забегали, и потом ее розовый ноготь нажал клавишу Enter.

– Погодите…

Один за другим мониторы на стене, мигнув пару раз, гасли, затем со зловещим электрическим треском исчезли изображения на экранах компьютеров.

– Запускайте протокол сохранения файлов, – скомандовал инспектор.

– Сэр? – начала она, все еще не понимая, но попыталась – попыталась. – Я не могу подключиться.

– К чему?

– Ни к чему.

– Я тоже…

– …Тоже…

Мне удалось подняться на ноги, хотя было понятно, что это бесполезно. Но нет, со мной еще не покончено, я еще не готова сдаться! Нацеленные на меня пистолеты предлагали десяток разных способов умереть. Меня со всех сторон окружали люди в черной форме. У меня звенело в ушах, и земля раскачивалась под ногами, но я позволила невидимым рукам моего сознания проникнуть в умы окружающих, я послала их во все стороны, как стрелы в поисках цели.

О'Райан размахнулся и ударил меня в лицо.

Я не успела поднять руки, чтобы защититься. Не смогла опустить их достаточно быстро, чтобы удержаться от падения. Я рухнула на землю и так ударилась головой о плитку, что у меня потемнело в глазах. О'Райан наклонился надо мной, отстегнул с пояса небольшое устройство и поднес его к моему правому уху. Я плюнула ему в лицо, а он лишь усмехнулся и включил белый шум.

Мир распался на части. Кто-то схватил меня за руки и вздернул вверх, а потом потащил через чьи-то ноги и упавшие стулья. Я почти не видела, что происходит, а дикие звуки впивались в мое сознание. Мышцы то напрягались, то расслаблялись, и мое тело судорожно дергалось, пятки колотили по полу, я кричала, я беззвучно кричала «Со мной еще не кончено!», но даже не слышала собственных мыслей. Белый шум обхватил меня за плечи и утащил в темноту, удерживая в ней, пока я не утонула.

Глава двадцать шестая

Из бессознательного состояния меня вырвала размашистая пощечина. Я открыла глаза и, щурясь от яркого света, всмотрелась в мутные очертания перед собой. Черепная коробка была словно набита ватой, разум отказывался работать, как и обмякшее тело. Я даже не чувствовала, что мои руки и ноги продолжают дергаться, а мышцы судорожно сокращаются. Отголоски боли не давали сосредоточиться, мысли медленно ворочались в голове, и я не могла вспомнить, где я и что со мной произошло.

Шум, затопивший мое сознание, внезапно стих. Медленно, медленно изображение комнаты вокруг меня обрело резкость. Пол. Четыре темные стены. Одна лампа. Два человека в черном то исчезали в тени, то появлялись снова, негромко переговариваясь. Когда один из них подошел ближе, я услышала как звякнул металл. Мужчина причмокнул, жуя жвачку, и я почувствовала запах мяты.

– Маленькая сучка…

И тут на меня обрушились воспоминания.

Башня.

Проникновение.

Побег.

Я извернулась, пытаясь вскочить со стула, на который меня посадили, но руки и ноги были привязаны стяжками к металлическому каркасу. Прилив адреналина, вызванный страхом, прояснил мое сознание как раз в тот момент, когда О'Райан замахнулся для второго удара.

– Теперь, когда мы привлекли твое внимание… – прорычал он, вставая, и холодный воздух коснулся моих ног. С меня сняли форменную куртку СПП, забрали нож, оружие, все, чем я могла бы воспользоваться, закатали штаны до колен. И ботинки почему-то стащили тоже. Потом О'Райан махнул рукой солдату СПП, который стоял у него за спиной, держа в руках дубинку.

Отреагировав на этот сигнал, солдат направил на меня портативный генератор белого шума. Я взметнулась вверх, как дикая лошадь, в порыве сбежать от этого шума, опустошавшего мой мозг. Я могу… могу сделать… что я могу? Что?

– Кто послал тебя? – спрашивал меня О'Райан. – Какова твоя цель здесь?

– Сказать… сказать вам… – Слова, которые мне удавалось выдавить, звучали далеко не так яростно, как в моих мыслях. Инспектор в ожидании наклонился вперед, прищурившись так, что его глаза превратились в узкие щели. – …сказать вам… идти… в задницу.

Снова взорвался белый шум, все громче и выше, будто пуля, пронзающая мозг. Я не могла сдержать крик. Пот струился по моей спине, по груди. Это превратилось в некий рефрен: включить страдания, отключить боль, включить страдания, отключить боль. Я никак не могла отдышаться. Мне приходилось бороться изо всех сил, чтобы, потеряв сознание, не соскользнуть в манящее ничто. Я не могла отключиться. Я должна оставаться в сознании. Они убьют меня. Я не смогу… Я не смогу сделать…

– Кто послал тебя?

– Да пошел ты! – крикнула я ему в лицо.

Когда он занес руку, я собралась, ожидая удара, но это совершенно не помогло мне – совершенно – подготовиться к тому взрыву раскаленной добела мучительной боли, которая сотрясла все мое тело, когда его дубинка хлестнула по моей обнаженной коже. Я закричала, дергаясь в путах. Я услышала треск, отдавшийся в моем сознании, будто мой череп раскалывался на части. Солдат СПП, стоявший за спиной за спиной у инспектора, только бесстрастно смотрел, как О'Райан ударил по месту перелома еще раз, с усмешкой наблюдая, как меня вырвало на пол.

Он замахнулся снова, остановив дубинку у самой ноги, и насмешливо осклабился. Потом снова подал знак солдату, который в очередной раз направил на меня адское устройство.

– Это не Детская лига! – крикнул О'Райан, пока ураганный звук разрывал меня в клочья. – Это не могут быть они. Кто тогда?

Даже когда он выключил генератор, я все еще слышала его эхо, а под закрытыми веками вспыхивали белые точки.

– Отвечай мне, три-два-восемь-пять, – мужчина склонился надо мной, размахивая у моего лица раздавленной флешкой. – Что здесь было? Скажи мне, и я обещаю, что тебя не убьют.

Я хочу жить.

О'Райан схватил меня за подбородок.

– Три-два-восемь-пять, ты должна знать, что я без проблем убиваю таких, как ты.

Таких, как я.

Оранжевых. Я резко вдохнула, ощутив вкус крови, которая текла из носа на разбитую губу. Оранжевых.

О'Райан обернулся к солдату СПП, подав ему знак подойти. Сломанная нога пульсировала от боли, пожирая всю мою способность сосредоточиться, но я посмотрела в сторону этого молодого солдата и потянулась к нему… потянулась…

О'Райан держал в одной руке генератор белого шума, а в другой – табельный пистолет.

– Что ты предпочтешь?

Я должна выйти отсюда.

Он прижал оружие к моему горлу под подбородком. Генератор белого шума коснулся уха.

– Самое большое удовольствие – это возможность увидеть, как у тебя мозги вытекут из ушей. Скажи мне, почему ты здесь, три-два-восемь-пять, и я прекращу это. Все закончится.

Я хочу жить.

Здание содрогнулось, и его отбросило в сторону. Простенькая лампа, свисавшая с потолка, закачалась, а стол поехал по полу. Где-то вдалеке послышались хлопки выстрелов и взрывы. Странная, приятная симфония надежды.

По коридору прогрохотали шаги, направляясь в сторону выхода. О'Райан подошел к окну односторонней видимости и приложил к нему ладони в попытке что-то разглядеть. Постучав по зеркальной поверхности, он подождал. Изображение перед моими глазами стремительно съеживалось, поглощаемое наплывающей темнотой. У двери, через которую мы вошли, не было ручки. Ее можно было открыть только снаружи.

Я закрыла глаза, стиснув кулаки, в ожидании новой волны дурноты.

Я хочу жить.

Я хочу жить.

Я хочу жить.

– Руби, – прохрипела я.

О'Райан медленно повернулся.

– Что это, три-два-восемь-пять? Теперь решила заговорить?

– Мое имя, – выплюнула я сквозь стиснутые зубы. – Меня зовут Руби.

Я опрокинула стул, упав на землю, и новый взрыв боли пронзил мою ногу. Я мысленно представила, что будет дальше, и реальность ответила мне с задержкой в полминуты. Солдат СПП, стоявший в углу комнаты, поднял пистолет и трижды выстрелил. Первый раз он не попал в О'Райана и разбил стекло у него за спиной, зато со второй и третьей попытки угодил точно в цель. В грудь. В голову.

О'Райан успел выстрелить в ответ – пуля попала в горло солдату – и сполз вниз по стене под односторонним окном.

Должно быть, я отключилась – на несколько секунд или минут. В контрольной башне воцарилась пугающая тишина, и единственное, что я услышала, придя в себя, был равномерный стук моего собственного сердца.

«Двигайся, – приказала я себе. – Двигайся, Руби, двигайся».

Мучительно-медленно я доползла до тела О'Райана. Чтобы разрезать стяжки на руках и ногах, мне нужен был нож, висевший у него на поясе, хоть это и означало, что мне придется протащиться вместе со стулом через застывающую лужу крови вокруг него. Я торопливо пилила пластик, вслепую орудуя ножом за своей спиной, и порезала ладонь.

Я прерывисто вдохнула и посмотрела на ногу: от вида раздувшейся голени меня замутило снова, и я вспомнила о том, какая же это боль. Подпрыгивая и ковыляя, я добралась до двери. Я увидела все правильно – на ней не было ручки, и петли тоже находились с другой стороны.

Я подобрала пистолет О'Райана и встала у противоположной стены, используя ее, чтобы погасить отдачу. И когда на пол посыпались осколки стекла, вибрация от выстрела передалась и моему телу. Я снова поставила пистолет на предохранитель и выбила из оконной рамы оставшиеся обломки. Ухватившись за край, я подтянулась на руках и, перевалившись через проем и ободрав руки и ноги, я рухнула на пол в коридоре.

Пистолет вылетел из моих рук. Я поползла к нему по хрустящим осколкам. Пальцы вцепились в его рукоять как раз в ту секунду, когда до моих ушей донесся скрип подошв.

Я перекатилась на спину и приподнялась, целясь в бегущую ко мне темную фигуру. Дрожащими пальцами я сняла предохранитель и приготовилась стрелять. Очереди выстрелов, доносившиеся снаружи, говорили о том, что где-то идет бой, заставляя сосредоточиться. Я увидела черную форму и положила палец на спусковой крючок. Я уже выбиралась отсюда… выбиралась…

– Не стреляй!

В этот момент отключилось электричество, и здание погрузилось в темноту. Но человек успел снять шлем, и я разглядела его лицо. Сначала я подумала, что вижу призрак, потому что реальность происходящего казалась мне еще более невероятной.

Лиам.

– Что ты здесь делаешь! – крикнула я в ужасе, выронив пистолет. – Я чуть тебя не убила.

Его лицо было почти прозрачным, осунувшимся так, что кожа натянулась на скулах. Он бросился ко мне, упал на колени и проскользил-проехал по полу последние сантиметры между нами. Его руки касались меня сразу повсюду, и он целовал меня – в губы, в щеки, в лоб, куда только мог дотянуться, – а я выдыхала его запах, вцепившись в его промокшую насквозь футболку, неспособная поверить в тот простой факт, что он был здесь, живой и невредимый.

Когда Лиам задел мою ногу, я не смогла сдержать вырвавшийся из моего горла крик.

– Черт, черт, боже. Прости. – Парень пытался включить радиопередатчик, прикрепленный к его куртке. – Я нашел ее… папа, мне нужна твоя помощь!

Все произошло слишком быстро. У меня за спиной загрохотали шаги, и, когда Лиам поднял взгляд, мне показалось, будто его когда-то беспомощная ярость обрела материальную форму, отрастила зубы. Он потянулся к кобуре с пистолетом, висевшей на ноге, и меня пробрала дрожь: его лицо потемнело, черты заострились – я слишком много раз наблюдала такое же выражение у его брата. Я вцепилась в его руку, не давая ей выхватить оружие.

Не Лиам. Не сейчас. Никогда. Он не был убийцей. Если он потеряет себя хоть на мгновение, он уже никогда не будет прежним. Этот надлом уже не срастется правильно и всегда будет напоминать о себе.

Лиам пришел в себя, взгляд снова стал ясным, и он глубоко вздохнул. Повернувшись к бегущему к нам солдату СПП, парень вытянул руку и швырнул того прямо в стену. Это вырубит СППшника надолго.

Лиам прерывисто выдохнул и снова посмотрел на меня. Мягко, заботливо – прежний Лиам сменил Лиама-воина. Осмотрев порезы на моих руках, он выругался. Мое тело сотрясалось от боли. Но парень, должно быть, решил, это от холода, потому что тут же сорвал с себя куртку и набросил на меня, застегнув ее до самого горла, чтобы сохранить тепло. Я стиснула зубы, чтобы сдержать всхлип, который рвался из груди.

– Почему это должна была быть ты? – спросил он. – Почему это должна была быть ты?

– Прости, – прошептала я. Я просила у него прощения за Коула, за то, что заставила его прийти сюда, за все – если темнота вернется и я уже не смогу это сказать. – Прости, я люблю тебя, я так тебя люблю…

Лиам поцеловал меня снова.

– Теперь мы можем убраться отсюда к черту?

На верхних ступеньках лестницы показалась еще одна темная фигура – этот человек тяжело дышал. Я стала шарить по полу в поисках пистолета, но Лиам схватил меня за руку.

– Сюда…

Блеснула темная кожа, потом я увидела симпатичное взволнованное лицо, и мужчина бросился к нам.

– Она в порядке?

– Не… не вполне, – проговорил Лиам, отодвинувшись, чтобы дать отчиму осмотреть мою ногу, а сам повернулся ко мне: – Но с тобой все будет хорошо, слышишь меня?

– Ох, дорогуша. – И Гарри опустился на корточки. – Мы сейчас вытащим тебя отсюда, да?

– Я должна выйти отсюда сама… я должна выйти отсюда, – сказала я ему. Боль затуманивала мое сознание. – Я должна выйти отсюда. На своих ногах.

Гарри с Лиамом обменялись напряженными взглядами.

– Нам нужно чем-то ее перевязать, – начал Лиам, осматриваясь вокруг.

– На это нет времени, – покачал головой Гарри. – На точке есть врачи.

– Я должна выйти отсюда. – Мне было плевать, что в их глазах это выглядело полным безумием. Они должны были понять. Коул поймет… понял бы. Теперь Коул существовал только в прошедшем времени. Я зажмурилась.

Когда я снова открыла глаза, Гарри говорил в передатчик, прикрепленный к его левой руке.

– Это Стюарт. Она с нами. Направляемся к выходу. Расчетное время прибытия – три минуты.

Сквозь треск помех послышался какой-то ответ.

– Ладно, милая, помогу тебе встать, – сказал Лиам, поднимаясь. – Обхвати меня за плечи, верно, вот так.

Верные своему слову, они подхватили меня и удерживали так, чтобы я могла опираться на здоровую ногу.

Как мы дошли до конца коридора, я даже не помнила – память сохранила только вспышки боли, которые я ощущала каждый раз, когда перемещала правую ногу вперед. Студеный воздух, обжегший мою кожу, когда мы вышли в ночь, первые капли дождя. Я почувствовала запах дыма. Густое облако смога висело в воздухе.

Впереди виднелась сине-зеленая река детей, выходивших через главные ворота лагеря. Они шли быстро – их подгоняли фигуры в черном, у которых на рукавах резко выделялись белые повязки. Я почувствовала гордость за то, как они спокойны, несмотря на ужас и потрясение, как они подчиняются командам. По крайней мере, этому Термонд их научил.

– Красные… – попыталась выговорить я. Я увидела теплые отсветы в дальнем конце лагеря – там горела фабрика.

– Обезврежены, – ответил Гарри, мягко пожав мою руку, которой я обхватывала его за шею. – Та еще заварушка вышла.

– Раненые?

– Все в порядке, – заверил он.

Гарри резко свистнул, и ближайшая фигура в черном сразу повернулась к нам, а потом побежала. Она двигалась с каким-то природным изяществом, помогая себе согнутыми в локтях руками, разбрызгивая грязь во все стороны, когда попадала в лужи или на мокрую чавкающую землю.

Сквозь пелену дождя я не могла разглядеть ее лицо, но я поняла, кто это. Вайда.

Она врезалась бы в нас, если бы Гарри не поймал ее своей сильной рукой.

– Осторожно! – предупредил Лиам, притянув меня поближе к себе, в то время как Гарри отодвинулся в сторону, отпуская меня. Вайда встала на его место, обхватив меня обеими руками.

– Ни хрена себе, – выдохнула она. – Я убью тебя, я правда сверну твою маленькую шею. Я… я…

– Я собираюсь еще раз осмотреть столовую, чтобы убедиться, что никто не отстал, – сказал Гарри. – Мы с Маком и Джоном соберем последних.

– Увидимся на точке встречи, – кивнул Лиам. – Руби, можно я понесу тебя, пожалуйста…

– Я должна идти сама. – Горло болело, слова выходили из него с хрипом. – Можешь мне помочь?

Он уже начал искать положение, в котором мне удобнее было бы идти, но Вайда остановила его и приняла половину моего веса на себя.

– Как тебе будет угодно, если это поможет вытащить тебя из этого чертова кошмара. Я хочу сказать, охренеть, дорогуша.

Мы продвигались по скользкой грязи, неуклюже с черепашьей скоростью, но все-таки брели вперед. Вместе с потоком детей, устремившихся на волю, мы шли к воротам, которые были широко распахнуты.

В тот день, когда нас привезли в Термонд, шел дождь.

Дождь шел в тот день, когда я вышла оттуда.

Я поняла, что у меня проблемы, когда осознала, что не могу согреться. Не могу перестать дрожать. Пока мы тащились через лес, вслед за детьми, которых направляли люди в черной форме с белыми повязками, меня стало колотить так сильно, что мышцы деревенели, их сотрясали судороги.

Вайда бросила взгляд на Лиама, и мы попытались ускорить шаг.

– Больно, – прошептала я.

– Хочешь остановиться? Отдохнуть? – спросила Вайда. – Нога болит?

Я покачала головой.

– Болит все.

Чтобы заполнить тишину или чтобы отвлечь меня, Лиам решил рассказать, что случилось.

– Мама дала мне номер, чтобы связаться с Гарри, чтобы сказать ему… о… о Коуле. Она рассказала мне, как найти его. Они ждали меня, и к тому моменту я уже понял, что мне надо быстрее вернуться назад, что я хочу этого. Но когда мы добрались до Ранчо, тебя уже забрали. Толстяк был вне себя, и Зу… все они. Нико помог им не раскиснуть, пока мы не вернулись.

– Долбаный Клэнси, – буркнула Вайда. – Вся семейка Грея – двинутые уроды. Это он и его мать провели эту трансляцию…

– Я видела, – сказала я, не имея ни желания, ни сил сейчас вдаваться в детали.

– Как ты… впрочем, неважно, – остановил себя Лиам. – Потом расскажешь, когда мы покончим со всем этим.

– Коул… – прошептала я, вцепившись в него еще крепче.

Его лицо исказилось от горя.

– Потом, ладно? Осталось уже недолго. Нам пришлось назначить точку встречи неподалеку – слишком много детей, чтобы вывозить их на машинах. Если бы ты тоже могла это видеть. «Рупор» пропихнул эту информацию всюду, где только можно: телевидение, интернет, дорожные знаки… они забросали мир правдой.

– Теперь посмотрим, сработало ли это, – пробормотала Вайда себе под нос. – Если окажется, что там нет ни одного родителя…

– Они будут ждать, – настаивал Лиам.

Сколько бы шагов я ни прошла, мне все казалось, будто мы все дальше и дальше удаляемся от света, пробивавшегося сквозь кроны деревьев. Но Лиам оказался прав – вскоре над нами, разгоняя ветер и дождь, завис первый вертолет и направил вниз слепящий луч прожектора. И я не могла опознать, кому он принадлежит: военным или новостному каналу.

Послышался гул, тихое электрическое гудение, и еще какой-то звук, который я едва могла различить из-за пронзительного звона в ушах. Теперь я словно слышала, как содрогается мир вокруг меня и под нашими ногами. В небе появилось еще больше огней, и все они были направлены на нас.

Ударная группа, состоявшая как из детей, так и из взрослых, только что вывела из леса большую группу детей. Неподалеку виднелись постройки, вероятно, заброшенный деловой центр города Термонда в Западной Вирджинии. Лиам и Вайда протиснулись сквозь застывшую толпу, проталкиваясь дальше.

Три тысячи детей рассыпавшись между деревьями, хлынули как лавина, заполняя все свободное пространство. Я поняла, что мы подошли совсем близко, когда кто-то рявкнул в мегафон:

– Оставайтесь, где стоите! Любое продвижение вперед будет расценено как враждебные действия!

Но нас увидели не только военные, но и семьи, которые стояли у них за спиной.

Мы снова двинулись вперед, медленнее, но не останавливаясь. Наконец из ослепительного света перед нами выступили фигуры людей.

Я увидела два больших белых шатра. Сигнальные огни «Скорой помощи» и полицейских машин вспыхивали синим, красным, синим, освещая наши лица и два ряда солдат, которые отгораживали от нас сотни, если не тысячи людей.

Я заморгала, пытаясь осмыслить происходящее. Так было правильно – вот так все и должно было случиться. Элис, как и планировалось, выпустила последнюю информационную сводку прямо во время нападения, и в ней были имена детей, которых держали в Термонде, и координаты места, где их можно будет забрать. Военные тоже успели среагировать – так что я оказалась права. Солдаты, Национальная гвардия, полиция и СПП – все они заняли оборонительную позицию, прикрывшись полицейскими щитами.

– Бросьте оружие, опуститесь на землю, руки за голову, – приказал тот же человек. – Любое продвижение вперед будет расценено как враждебные действия, и мы откроем огонь.

Мы продолжали идти прямо к людям в камуфляже, к солдатам СПП в их черной форме, пока между нами не осталось метров десять.

Высокие, прозрачные щиты разделяли нас, как стена, но мы видели и то, как полицейские смотрели на нас. У них за спиной выстроился еще один ряд – вооруженные, готовые исполнить угрозу военные: дула их винтовок были просунуты в щели между щитами. Они стояли спина к спине с сотрудниками ФБР и людьми в полицейской форме, которые повернулись лицом к толпе журналистов и гражданских. Камеры – повсюду были камеры, вспышки фотоаппаратов. Шла запись, хотя съемке пытались помешать и даже разбить оборудование.

Жужжание пропеллера возвестило о прибытии еще одного вертолета еще до того, как он появился в небе. Его прожектор несколько раз прошелся по наши фигурам, будто искал кого-то. Солдат, сидевший у самой двери, выглядывал вниз, держа в руках автоматическую винтовку, и пытался оценить ситуацию.

Офицер, отдававший приказы, стоял чуть левее, за двойным оцеплением из солдат. Прижимая к уху спутниковый телефон, он то пригибался и пропадал из виду, то появлялся снова, будто присев, он мог погасить гул толпы, который раздавался все громче.

«Имена», – подумала я, заставив себя не смотреть на оружие и щиты, а обратиться к лицам за ними, на которых смешивались раскаяние и надежда. Какой-то ребенок позади меня, увидел знакомое лицо и бросился вперед.

– Мама! Мама!

– Опуститесь на землю, отведите руки за голову! – заорал офицер в мегафон. – Немедленно! Подчиняйтесь!

– Я здесь! – закричала в ответ женщина. – Здесь! Эмили, я здесь!

Я посмотрела на лицо солдата, стоявшего прямо передо мной, и мне показалось, будто почти пересохший ручеек превращается в реку. Его глаза больше не были пустыми, и даже слепящий свет прожектора с вертолета не помешал разглядеть, как он смотрел на ту женщину, которая сражалась сразу с тремя агентами ФБР, пытавшимися повалить ее на землю. И те, кто стоял рядом, уже не были сторонними наблюдателями, стараясь оттащить фэбээровцев.

Тот солдат был уже немолод; на его обветренных щеках серебрилась щетина, седыми были и густые брови над его бледно-голубыми глазами. Он снова посмотрел на нас, не обращая внимания на то, как слева и справа от него неловко переминаются с ноги на ногу сослуживцы помоложе, ожидая следующего приказа. Солдат перевел взгляд на девочку, которая, стоя рядом со мной, плакала и не переставая кричала:

– Мама! Мама!

Темные кудряшки прилипли к ее мокрым щекам.

Солдат покачал головой. Такое простое, неспешное движение. Он покачал головой и выпустил из рук штурмовой щит. И тот упал в грязь. Звук падения заставил остальных замереть. Солдат опустил автоматическую винтовку на землю и выпрямился во весь рост, выпятив грудь вперед, отпихнув руку ошеломленного сослуживца, который нерешительно попытался его остановить.

Солдат перешагнул через собственный щит, расстегнул застежки кевларового бронежилета и снял его. Прожектор вертолета следил за ним, высвечивая его путь, пока немолодой мужчина медленно шел к нам, показывая, что не вооружен. Он протянул девочке руку, и она не сразу, но сжала его ладонь и позволила чужаку поднять ее и набросить на нее бронежилет. Потом мужчина надел на девочку шлем, и, хотя он был ей слишком велик, солдат все равно его застегнул, отрегулировав ремешок, чтобы он туго обхватил подбородок. Мужчина поднял малышку, и она обхватила его руками за шею, полностью доверившись ему. Когда он понес ребенка обратно к выстроившимся в цепь солдатам, их командир наконец стряхнул с себя оцепенение, чтобы вспомнить, что вообще-то он должен выкрикивать приказы. Он попытался. Никто, ни один человек, его не слушал. В моих ушах раздавался единственный звук – биение собственного сердца, который все нарастал, и я затаила дыхание.

Вытянув вперед руку, немолодой мужчина протолкнулся мимо солдат, которые попытались закрыть образовавшуюся брешь, и, наконец, агенты ФБР, которые все же скрутили эту женщину, выпустили ее. Она бросилась навстречу солдату, вырвала дочь у него из рук и прижала к себе крепко-крепко. А пальцы Лиама обхватили мою руку. И вот дети снова пришли в движение. Просвет в цепи солдат расширился, и в него прошли двое детей, трое, четверо…

Офицер орал что-то в мегафон, но почти все солдаты повернули свои щиты боком, снимая заграждение. Дети просачивались мимо них, как раньше между деревьев, находили просвет, собирались с духом и устремлялись дальше.

Вайда что-то говорила, но я уже не слышала. Внезапно отяжелевшая голова свесилась мне на грудь, и оба они чуть не упали, когда и здоровая нога подломилась подо мной. Я почувствовала, как руки Лиама касаются моего лица, заставляя меня открыть глаза. Было так холодно – почему же я истекаю по́том?

Меня подняли и понесли через толпу родителей. Многие из них сделали таблички с именами детей, используя такие странные, немыслимые для такой ситуации фразы вроде «Добро пожаловать домой» или «Мы тебя любим».

Когда я снова открыла глаза, я увидела рядом Толстяка, на его лице застыло потрясение. И Кейт – там была Кейт. На ее щеке расплывался синяк, в глазах стояли слезы. Она касалась моего лица и все говорила и говорила со мной, когда меня поднимали с земли.

Красный, синий, красный, синий, белый – отсветы огней на их лицах. Я понимала, что мы бежим, но ничего не чувствовала, даже когда меня подняли снова, на этот раз еще выше. Положили на что-то мягкое. Вспышки света, отрывистые звуки, голоса, Лиам…

Скорая помощь. Лиам попытался залезть вместе со мной, но его заставили выйти, когда в машину забрались еще двое из ударной группы – двое мужчин, один держался за неестественно изогнутую руку, у другого из раны на лбу текла кровь.

– Я найду тебя! – прокричал Лиам, отходя от машины. – Мы найдем тебя!

Врач зафиксировала меня на носилках. Через дверь я видела Лиама и Толстяка, который удерживал его, обхватив за плечи, пытаясь успокоить. Он видел, что Лиам охвачен паникой, как видела это и я.

Захлопнулась дверь и включились сирены.

– …как твое имя? Можешь назвать свое имя? – Врач, молодая женщина, сосредоточенно осматривала меня. – Здесь, вероятно, поперечный перелом правой большой берцовой кости. Четыре… пять… шесть резаных ран, от четырех до шести сантиметров, на верхней и нижней части туловища… посмотри на меня? Можешь назвать свое имя? Можешь говорить?

Я покачала головой. Язык словно окаменел.

– Тебе больно?

Я кивнула.

– Кровяное давление снижено, учащенный пульс… гиповолемический шок… пожалуйста… – Один из мужчин, усевшийся на полу, заслонил ящик, который ей понадобился, но он приоткрыл его здоровой рукой и передал что-то, напоминающее большой лист фольги, врачу. Она накрыла этим меня, пока другой медик перевязывал мне руку.

Это странное одеяло немного согрело меня. Но боль вспыхнула снова, и я задрожала.

– Что случилось с твоей ногой? – Я застонала, когда врач приподняла ее, чтобы переместить на какой-то фиксатор. – Можешь рассказать, что случилось с твоей ногой?

– Больно, – задыхаясь, выдавила я.

Она обхватила ладонями мое лицо, и когда я посмотрела ей в глаза, то почувствовала, что на меня накатывает волна неконтролируемого страха.

– Все хорошо, ты в безопасности. Мы позаботимся о тебе. Ты в безопасности.

Солдат, сидевший на полу, протянул свою перепачканную кровью руку и мягко коснулся моего запястья.

– Ты хорошая девочка, – сказал он. – Ты хорошая, смелая девочка. Ты отлично поработала.

– Теперь ты в безопасности, – повторила врач. – Мы о тебе позаботимся.

Стена, которой я отгораживалась от пучины боли, страха и гнева, наконец рухнула, и я разрыдалась. Я плакала, как когда-то в гараже родительского дома в то последнее утро перед тем, как меня забрали, я заливалась слезами, потому что это было такое облегчение – больше не нужно было сдерживаться, не нужно было делать вид.

И когда на меня снова накатило умиротворяющее ничто, мне не нужно было пытаться оставаться в сознании.

Глава двадцать седьмая

Несколько дней я чувствовала себя запертой в собственном теле.

Иногда я ненадолго просыпалась, снова возвращаясь в реальный мир. Незнакомые звуки, пощелкивания, жужжание, писк. Лица за синими бумажными масками. Потолки, проплывающие над головой. Мне снились самые яркие сны за всю мою жизнь, и в них возникали люди, которых я не видела много лет. Прижавшись лбом к стеклу, я ехала на переднем сиденье синего фургона. И видела океан. Деревья. Небо.

И точно так же, как земля снова высыхает после дождя, в какой-то момент я почувствовала, что снова обретаю материальную форму, и разбитые осколки меня собираются в единое целое. И однажды утром я просто проснулась.

Комната была полна солнечного света.

Я моргнула и с трудом, неуклюже повернулась в сторону источника света. Передо мной было окно. Легкие занавески. Снаружи росло кизиловое дерево, и его цветущие ветки, заглядывали прямо в комнату. Стены помещения были окрашены в успокаивающий голубой цвет, странно контрастирующий с темно-серыми приборами, которые попискивали и мигали рядом.

Больница.

Я попыталась приподняться, но меня удерживали провода, прикрепленные к тыльной стороне ладони мягкими резинками. Я была прикрыта тонкой белой простыней, и мне пришлось отпихнуть ее левой ногой, чтобы понять, отчего так потяжелела правая. Гипс. Длинная фланелевая пижамная рубашка. Рукава скрывали туго перевязанные руки. Ключицу тоже тянуло, и я нащупала и там марлевую повязку.

Я позволила себе расслабиться, прислушалась к звукам, доносившимся из-под окон, и голосам по другую сторону стены. Мне стоило оставаться настороже, но сил для этого не было. Когда горечь и сухость во рту и горле стали невыносимыми, чуть не уронив вазочку с цветами, я все же дотянулась до стакана воды, стоявшего на столике рядом с кроватью, и осушила его одним глотком.

У противоположной стены стояли костыли, с потолка свисал телеэкран. И только я попыталась спустить ноги с кровати, как дверь отворилась.

Не знаю, кто из нас удивился больше – я или маленькая седая женщина, которая несла небольшой поднос с едой. Ее зеленые глаза расширились.

– Ты проснулась! – Захлопнув дверь, она снова повернулась ко мне, сияя от радости.

Я недоверчиво уставилась на нее. Женщина приняла мое молчание за смятение – или, может, растерянность, – потому что она быстро поставила поднос и подтащила к кровати стул.

– Ты знаешь, кто я?

Слово вырвалось на волю.

– Бабуля.

Бабушка улыбнулась и взяла меня за руку. Ее ладони были мягкими, а кожа тонкая, как бумага. Сначала мы просто молчали, глядя друг на друга. Выражение ее лица стало гораздо мягче, а черные волосы стали серебряными. Но в глазах горела все та же непокорность, которой больше не было ни у кого, и я почувствовала, что у меня перехватило горло.

– Немало повидала плохого, да?

Я кивнула, а она наклонилась и поцеловала меня в лоб.

– Ты здесь, – проговорила я, все еще ошарашенная этим. – Ты нашла меня.

– Девочка моя, после того как тебя забрали, мы никогда не переставали тебя искать. И когда опубликовали список детей и местоположение лагеря, мы тут же сели в машину и помчались к тебе. И еще не сразу удалось найти, в какую больницу тебя увезли. Тебя охраняла целая толпа, и нас сначала не хотели даже пускать.

Я покачала головой, не в силах это понять.

– Мама и папа не помнят меня.

– Верно, не помнят. Это очень странно, но они… как бы это сказать? Они забыли подробности, но ты всегда была там. Где-то глубоко. Не тут, – бабушка показала на голову, а потом положила руку на грудь, – а здесь.

– Вы знаете, что я такое? – выдавила я.

– Что ж, прежде всего, ты – моя дорогая, драгоценная девочка, которая умеет делать некоторые странные вещи силой мысли, – улыбнулась она, и ее южный акцент прозвучал сейчас еще сильнее. – А теперь ты, похоже, еще и звезда.

Услышав это, я так и села. В мою голову медленно закрадывались подозрения.

Бабушка подняла палец, а потом вернулась к стоявшей у двери сумочке – раньше я ее даже не замечала – и вытащила газету.

– За стенами этой больницы уже несколько дней идет настоящая драка за возможность тебя увидеть. У дверей твоей палаты всегда дежурят двое вооруженных охранников, и тебе отвели целый этаж, и все равно какой-то стервятник пытается пролезть и тебя сфотографировать.

«Нью-Йорк таймс» напечатала целый блок об атаке на лагерь и ее последствиях. Я разложила газету на коленях, и дурные предчувствия уже начали разъедать мое с трудом обретенное спокойствие. Когда меня забрали, первоначальные планы Элис ограничиться сухой информационной подборкой изменились. И собранные материалы трансформировались в подробный репортаж о том, что происходило в Лос-Анджелесе, а потом на Ранчо. А еще там было множество наших фотографий – всех нас, – как мы строим планы, играем, работаем. И даже дорожного кода. Элис объясняла, почему было необходимо исказить часть информации и о том, как редакторы и руководители СМИ работали с ними, чтобы, пока не начнется нападение на Термонд, правда не раскрылась. Я увидела длинную статью о Коуле, и он улыбался мне с черно-белой фотографии.

Кое-что нашлось и обо мне. Единственное, что осталось неизвестным читателям, это мои способности. И я была на многих ее снимках, хотя по большей части с краю, у самой границы кадра, и мое лицо скрывали волосы или тень. Остальные – в особенности, Кейт – должно быть, рассказали ей, как я сбежала из Термонда в первый раз и о том, как я хотела вернуться обратно, чтобы помочь остальным. В репортаже были фотографии того, как меня несут в машину «Скорой помощи», но лицо Лиама в кадр не попало. А может, на носилках и вовсе был другой человек, потому что эта маленькая бледная девочка вообще была на меня не похожа.

Я съежилась на кровати, чувствуя, как пристальный взгляд бабушки пронизывает меня насквозь.

– Если хочешь еще почитать, там есть и дальше, – сказала она, забирая у меня газету.

– Не сейчас… – отказалась я. – А кто-то еще…

– Да? – Бабушка сунула газету обратно в сумку и поставила передо мной поднос с едой. – Кто-то еще… что?

– Заходил… – пробормотала я, – …навестить.

Бабушка понимающе улыбнулась.

– Очаровательная юная леди, которая разговаривает так, что постесняется и моряк? Милый молодой человек, который принес тебе цветы? Парень, который провел полдня, гоняясь за докторами и медсестрами и требуя ответов о твоем состоянии? Или, быть может, ты имеешь в виду вежливого юношу с Юга?

– Все они, – прошептала я. – Они здесь?

– Сейчас нет, – ответила бабушка. – Им пришлось вернуться в отель. Все поехали в Чарльстон на эту пресс-конференцию века. Но они были здесь и попросили меня, когда ты проснешься, передать тебе вот это, – и она передала мне сложенный кусочек бумаги, – чтобы ты знала, как их найти.

Это оказался бланк отеля, на котором были нацарапаны телефонный номер и слова: «Позвони, как только сможешь». Почерк Лиама.

– Я так по тебе скучала, моя дорогая девочка, – с нежностью проговорила бабушка. – Надеюсь, однажды ты расскажешь мне, как прожила эти годы. Я не хочу об этом читать – я предпочла бы услышать это от тебя.

– Я тоже скучала, – прошептала я. – Так сильно, так сильно! Я хотела найти вас.

Ласковым движением она убрала назад мои волосы.

– Хочешь увидеться с ними сейчас?

Мне не нужно было уточнять, кого она имеет в виду.

– А они… – я сглотнула, – они хотят увидеть меня?

– О да, – кивнула бабушка. – Если ты не против.

Помедлив, я все же кивнула. Когда она вышла из комнаты, я поставила поднос на столик. И когда я услышала их шаги, мое сердце заколотилось как безумное.

«В последний раз, – подумала я, – сделаю это в последний раз…»

Бабушка вошла первой и отошла в сторону, пропуская хрупкую женщину и за ней мужчину с сединой в волосах.

А ведь я почти забыла, как они выглядели когда-то. Может, годы потрепали их так же сильно, как и меня, а острые углы жизни выточили им новую форму. Было так странно видеть мой нос на чьем-то чужом лице. Мои глаза. Мой рот. Ямочку на моем подбородке. На отце была рубашка-поло, которую он заправил в штаны, а мама – в платье. Словно они специально принарядились, чтобы встретиться со мной.

Им было так неловко и неуютно – я видела это по их лицам. И на это было больно смотреть. Они глядели на меня, и все, что помнили – это утро, когда меня забрали, когда их заставили отпустить меня, когда они были в растерянности. Нас разделяли годы – полная боли пустота.

И я начала с приятных воспоминаний. Наш семейный поход на Голубой хребет – это было целую вечность назад! Как мы поднимались и спускались, разглядывая осенние деревья, которые только-только начали менять цвет. Воздух был морозным и чистым, горы, возвышавшиеся над нами, лишь немного темнее бесконечного голубого неба. Мы спали вместе, все трое, в палатке – в нашем маленьком островке тепла, и ели рыбу, которую поймали сами. Я восхищенно наблюдала, как папа разводит костер.

Скрученные в тугой узел воспоминания расправлялись от малейшего прикосновения, словно восстанавливаясь даже без моей помощи. Потом я вышла из их сознания – теперь мне нужно было справиться с собственными чувствами, отделив их от переживаний моих родных.

– Пожалуйста, кто-нибудь, скажите что-нибудь, – нетерпеливо напомнила о себе бабушка.

Но я не хотела говорить. Мне нужно было лишь, чтобы они обнимали меня, пока я плачу.

Говорят, что жизнь может измениться всего за один день, перевернувшись с ног на голову. Но это неправда. Одного дня недостаточно.

Нужно три.

Три дня, чтобы парашюты начали опускаться с неба, а на них – грузы и солдаты в синих беретах ООН для городов, где они были нужны больше всего.

Чтобы лидеры других стран впервые за семь лет ступили на американскую землю.

Чтобы была опубликована история сенатора Анабель Круз и чтобы ее избрали руководить процессом восстановления всей страны.

Чтобы глава объединенной администрации президента подал в отставку, пытаясь избежать позора, но забрав свое выходное пособие.

Чтобы Главнокомандующий армией США издал новые приказы и потом только понял, что солдаты, оставившие свои посты, уже не вернутся назад.

Чтобы президент США исчез с лица Земли.

Чтобы Организация Объединенных Наций разделила страну на четыре миротворческие зоны, каждая под контролем бывшего сенатора от этого региона и иностранного уполномоченного, и прислала войска для поддержания порядка.

Чтобы случился первый из сотни предстоящих нам водных бунтов.

Чтобы корпорация «Леда» выпустила заявление, в котором отрицала свою связь с веществом под названием «Амброзия», но – ах какая щедрость! – предложила предоставить состав, который, по их словам, мог его нейтрализовать.

Я читала об этом в газетах, которые принесли мои родители. Смотрела новости. Впитывала эту новую реальность. И той ночью, когда часы посещения закончились и две добрых-но-строгих медсестры выпроводили моих родных, я дотянулась до висевшего на стене телефона. От болеутоляющих, которые мне давали, меня клонило в сон, но я не хотела засыпать, не услышав его голос. Не убедившись, что все в порядке.

Я набрала номер и снова легла, пристроив телефон между плечом и ухом. Я наматывала на палец извивающийся спиралью провод, в ожидании вслушиваясь в гудки… гудки… гудки. Гудки.

Наверное, никого нет. Заняты… чем-то. Я пыталась не расстроиться и уже потянула руку, чтобы повесить трубку на место. Утром я могу попробовать еще раз.

– Алло? – едва слышный голос прорвался сквозь плохое соединение. – Алло?

Я снова прижала телефон к уху и улыбнулась.

– Привет, – прошептала я.

Лиам тихонько вздохнул.

– Как же я рад слышать твой голос. Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше.

– Прости, что я не смог остаться. Сенатор Круз попросила нас вернуться в отель. Мы были – это, конечно, не оправдание – но мы были очень заняты. Толстяк и Ви сказали, что, если мы не пойдем, ты нас поубиваешь.

– Они были правы. – Я снова устроилась на боку. – Что происходит? Бабушка сказала что-то о пресс-конференции…

– Да, насчет плана. Большого плана. Тут собралась целая куча народу… Невероятно, но мы добились этого. У нас теперь есть представитель, который будет присутствовать на всех совещаниях и обсуждениях.

– Кто? – спросила я. Если это был не Лиам, то… кто?

– Угадай, кто открыл свой большой пухлый рот и начал, во всех подробностях за ужином толкать речь о том, что сенатор Круз должна сделать. Это было невероятное выступление.

Рассмеявшись, я закрыла глаза.

– Не может быть. Что, правда?

– Правда. И она сказала Толстяку, что на следующее утро он должен будет выступить на совещании, – продолжил Лиам. – И то, что ему оказали такую честь, либо привело Толстяка в восторг, либо вывело из себя. Иногда его не поймешь.

Воцарилась тишина, и я вслушивалась в его дыхание.

– Ты в порядке?

– Да. Да, милая, все нормально, – сказал он, но в его голосе послышалось напряжение. – Мама приедет завтра. Она тоже постоянно повторяет это слово: «нормально». Я… я просто хочу, чтобы ты была здесь, вот и все. Я завтра приду, как только смогу.

– Нет, – сказала я, – завтра, как только наступит утро, я сама приду к тебе.

– Может, мне просто встретить тебя на полпути, – пошутил он.

Я слушала, как Лиам рассказывает мне о том, что еще не всех детей успели забрать родители. И таких человек сто, не меньше. Их бесплатно поселили в отеле и кормят тоже бесплатно. И целая армия волонтеров снабдила их одеждой и другими нужными вещами. Со смехом Лиам признался, что застал Вайду и Толстяка в лифте, и они стояли явно слишком близко друг к другу. Когда Зу сказали, что ее родителям удалось покинуть страну, она только пожала плечами. И пока с ними не удастся связаться, девочке предложили вернуться в дом ее дяди и жить там с родными и с Хиной, или поселиться с Вайдой, Нико и Кейт рядом с Вашингтоном, им нужно было иметь постоянную связь с сенатором Круз. Ей понадобилось меньше секунды, чтобы выбрать Вашингтон.

А я рассказала ему о встрече с родителями. О том, как солдаты, охранявшие дверь в мою палату, каждый раз, как она открывалась, заглядывали внутрь. О том, как дрожала рука врача, совсем немного, когда он осматривал мои порезы. И в какой-то момент я поняла, что засыпаю.

– Вешай трубку и ложись спать, – сказал Лиам, и его голос звучал так же устало, как и мой.

– Лучше ты повесь трубку.

И никто из нас этого не сделал.

На следующее утро, уже на другом конце города, я сидела, зажатая между родителями на диване в лобби отеля «Мариотт» в Чарльстоне, штат Западная Вирджиния. Туда набилось столько народу, что никто, ни один представитель прессы, похоже, нас не замечал. Минут за пятнадцать до начала мероприятия люди начали перемещаться в сторону лифта, чтобы пройти в большой конференц-зал.

Пока мы ждали, мама постоянно мне что-нибудь предлагала: воду, перекусить, книгу, немного талейнола, пока наконец папа не положил ей руку на плечо, чтобы успокоить. Я заметила, как он наблюдает за мной краем глаза, будто ему нужно постоянно проверять, здесь ли я. Так мы постепенно привыкали друг к другу – медленно, неловко, с надеждой.

Бабушка расхаживала перед нами взад-вперед, и только из-за того, что она остановилась, я поняла, что к нам кто-то идет.

Но это были не Лиам и не Вайда – это была Кейт. Ее светлые волосы были стянуты в аккуратный хвост, на лице – макияж, а еще она надела платье. Она была чем-то встревожена, и от этого у меня почему-то сжалось сердце. Я вскочила, и папа протянул руку, чтобы поддержать меня, пока я ковыляю вперед в своей гипсовой повязке. Увидев меня, Кейт замедлила шаг, и я с облегчением отметила, что на ее лице появилась улыбка. Если бы она заплакала, я бы, скорее всего, тоже не удержалась.

– Я так тобой горжусь! – прошептала Кейт. – Я восхищаюсь тобой. Спасибо.

Я обняла Кейт так же крепко, как и она меня. И я почувствовала, что меня наполняет тепло ее любви. Когда я наконец отпустила ее и представила родителям, стало ясно, что им уже хорошо известно, кто это.

Женщина схватила меня за руки.

– Можем поговорить позже? Мне пора бежать наверх, но я не могла никуда идти, не убедившись, что с тобой все в порядке.

Я кивнула, позволив ей снова заключить меня в объятия.

– Там есть кое-кто, кого ты не захочешь видеть, – прошептала она мне на ухо.

Я поняла, о ком она говорит, благодарная за это своевременное предупреждение. Теперь у меня было время подготовиться к этой встрече.

Когда она подошла к лифту, навстречу ей вышли Лиам, Вайда, Нико и Зу. По моему лицу невольно расползалась широкая улыбка. Зу подбежала первой – яркий проблеск розового платья замелькал в холле – и крепко обхватила меня руками. Нико чуть отстал, неловко переминаясь с ноги на ногу, пока я сама не позвала его. У Вайды подобных сомнений не было. Она крепко стукнула меня в плечо – думаю, это можно было истолковать как «играючи». А Лиам, прекрасно понимая, что мои родители не сводят с него глаз, представился им еще раз, и они пожали руки. Парень медленно подошел ко мне, давая время хорошенько его рассмотреть. Аккуратная стрижка и никакой щетины на щеках. Если он и устал, то не показывал вида. Но в его взгляде теперь поселилась скорбь. Когда парень едва заметно, смущенно улыбнулся мне, я ответила тем же, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.

– Рад видеть вас снова, мадам, – вежливо проговорил он, пожимая руку бабушке. Она поцеловала его в щеку, повернулась ко мне и подмигнула.

Подойдя ко мне, Лиам просто сжал мою ладонь.

– Все готовы подняться наверх?

Конечно, это было глупо, но я ощутила легкий укол разочарования из-за того, что он не поприветствовал меня как надо. А мои руки практически пылали от желания коснуться его волос, стереть печаль с его лица.

Когда дверь лифта открылась, я уже шагнула вперед, но парень остановил меня, пропуская вперед моих родителей, Зу, Вайду, Нико и еще кучу народа.

– Знаешь что, – сказал он, махнув рукой моему папе, когда тот попытался придержать для нас двери, – поедем на следующем.

И в ту же секунду, когда двери захлопнулись, его рука скользнула вокруг моей талии, а другая – коснулась волос, и мы поцеловались отчаянным поцелуем, словно оказались на волоске от гибели.

– Привет, – выдохнул Лиам, когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы набрать воздуха.

– Привет, – ответила я. И когда он прижался своим лбом к моему, у меня снова закружилась голова, и я опять начала задыхаться. – Нам обязательно нужно наверх?

Лиам кивнул, но кнопку нужного этажа нажал не сразу.

Пресс-конференцию организовали в танцевальном зале отеля. В помещение притащили сотню стульев, и к тому моменту, когда мы туда добрались, пустых оставалось немного. Когда я увидела, что нам заняли места на самом последнем ряду, едва не расплакалась от благодарности. Я уже чувствовала, что привлекаю взгляды, от чего было так неуютно. Но было бы хуже, если бы все присутствующие могли пялиться мне в затылок. И если бы я не могла, если понадобится, незаметно сбежать. Похоже Лиам это понял и, приобняв за талию, повел меня к местам у прохода.

Как только мы сели, двое в военной форме отлепились от нас и устремились на другой конец зала. Вайда оскалила зубы, изображая улыбку, и когда они снова оглянулись на нас, помахала им рукой.

Когда на сцену вышли первые участники, в зале зашикали, призывая установить тишину. Это были мужчины: военные и политики, которые заученно повернулись к прессе и улыбнулись в объективы и только потом сели. Я глубоко вздохнула, когда появилась сенатор Круз, за ней шла доктор Грей, а потом неожиданно появилась Кейт. Лиам сжал мою руку, когда следом за ними вышел Толстяк, спина прямая, строгий взгляд. На нем был прекрасный темно-синий костюм с полосатым галстуком. Образ дополняли новые очки в тонкой проволочной оправе.

– Очкарик, – пробормотала Вайда, но на ее лице появилась легкая довольная улыбка.

Я бросила взгляд на Лиама и обнаружила, что он так же насторожился, как и я. Толстяк отлично выглядел, и этого почти хватило, чтобы я не сразу обратила внимание на выражение его лица. Я видела это тысячу раз – выдвинутый вперед подбородок, ввалившиеся глаза. Лицо человека, который только что проиграл.

– Проклятье, – прошептал Лиам. – Похоже, придется плохо.

Так и случилось.

– Спасибо, что пришли сюда сегодня, – начала сенатор Круз. Она говорила, не глядя в бумаги с заметками, которые кто-то положил перед ней. – Последние пять дней были настоящим испытанием американской стойкости, и я верю, что говорю не только от имени моих бывших товарищей по Конгрессу, но и от имени наших зарубежных коллег. Я благодарю вас за сотрудничество в нашей программе восстановления, которую планируем развернуть. Хорошая новость заключается в том, что она действует уже восемь дней.

Камеры продолжали щелкать: щелк-щелк-щелк.

– Я бы хотела подробно рассказать вам о соглашении, которое мы подписали сегодня утром. Пожалуйста, придержите вопросы, пока я не закончу, тогда у вас будет несколько минут, чтобы их задать. – Сенатор глубоко вдохнула, перебирая бумаги. – Четыре миротворческие зоны, которые мы организовали, будут действовать четыре года. Восстановление городов, пострадавших в результате последних событий или в результате природных катаклизмов, от которых правительству не удалось их защитить, в каждой зоне предстоит осуществить миротворческой коалиции стран. Детали этого процесса будут освещены в отдельной пресс-конференции, которая вскоре будет объявлена.

Помолчав, она дала слушателям возможность осмыслить сказанное, после чего заговорила снова.

– Каждая зона будет также отвечать за контроль над нейтрализацией вещества «Амброзия» в грунтовых водах и колодцах в рамках своих границ, а также за уничтожение его запасов. Любое дальнейшее использование этого вещества в какой-либо стране мира, а также использование затронутых пси-воздействием детей в качестве солдат, тайных агентов или правительственных деятелей или как-либо еще запрещается этим соглашением и будет преследоваться по закону.

Во время выступления Анабель Круз Лилиан Грей сканировала комнату, и наши взгляды практически встретились. Потом она немного выпрямилась, ее лица выражало страдание. Мать Клэнси определенно знала, что последует дальше.

– Дети, которые остаются в реабилитационных лагерях, будут возвращены родителям в течение следующего месяца. Мы обеспечим создание общей базы данных, с помощью которой родители смогут установить местонахождение ребенка, но им не будет разрешено входить на территорию лагерей. Согласно нашему решению, все лагеря будут уничтожены.

Потрясение оглушило меня, словно пощечина. В зале забурлили голоса: разговоры, выкрикнутые с места вопросы. Краем глаза я заметила, как бабушка пытается оценить мою реакцию, но я не могла заставить себя отвести взгляд от сцены.

– Пока эта ужасная мутация будет существовать в нашем обществе, жизненно важная операция, которую разработала доктор Лилиан Грей, будет проводиться бесплатно, – продолжала сенатор. – Любое лицо, затронутое пси-воздействием, в возрасте старше шестнадцати лет, может принять решение отказаться от операции, но для этого нужно будет пройти специальную процедуру идентификации. Решение о том, должен ли ребенок в возрасте до восемнадцати лет подвергнуться этой процедуре, будет приниматься его родителями или опекунами.

Лилиан снова опустила взгляд.

– Мы выделили территорию, на которой будет построена община для невостребованных детей, а также для детей, которые считают, что дома им угрожает опасность. Мы потребуем, чтобы все лица, затронутые пси-воздействием, если они решат не проходить операцию, прожили остаток своей жизни в этих общинах.

Должно быть, у меня вырвался возглас отвращения, потому что родители сразу же повернулись ко мне.

И в этот самый момент кто-то на сцене тихо и гневно сказал:

– Это полная хрень.

И это был Толстяк.

– Придержи язык… – попытался было остановить его некто в форме, но Толстяк обрушил на него взгляд, который превратил бы человека послабее в дрожащую лужицу. Кейт уставилась в стол, прикусив губу в попытке скрыть улыбку.

Сенатор Круз закашлялась, перебирая бумаги. Прежде чем она успела заговорить снова, Толстяк вмешался снова.

– Предлагаю обсудить все открыто, – начал он.

– О боже, – выдохнул Лиам, поднимая взгляд вверх, словно чтобы собраться с силами.

– Мне уже восемнадцать лет, – сказал Толстяк, – и у меня наконец-то появилось право решать, чего я хочу для себя. Но, если я сделаю неверный выбор, меня все равно за него накажут?

– Пожалуйста, задавайте вопросы в конце. – Озвучив этот призыв, сенатор Круз почти незаметно подала ему знак рукой, словно побуждая продолжать.

– Я не закончил, – возразил Толстяк. – Если я решу не позволять кому-то – а если этот специалист не обладает достаточной компетенцией – кромсать скальпелем мой мозг, самый важный орган моего тела, чтобы его «исправить», то я буду обречен сидеть в очередном лагере и на этот раз до конца жизни?

– А он мне нравится, – с воодушевлением сказала бабушка.

– Это не лагерь, – нетерпеливо сказал мужчина в форме. – Это община. А теперь давайте вернемся…

– Община за колючей проволокой? С вооруженной охраной? Вы понимаете, что этим вы только насаждаете в Америке – и во всем мире – точку зрения, что слово «другой» означает «плохой», «урод», «опасный». Это не реабилитация, вы просто хотите убрать нас с глаз долой и понадеяться, что проблема со временем сама собой разрешится. Простите, но это просто чертовски фиговая идея, и вы определенно понимаете, что она чертовски фиговая, потому что вы потратили две секунды на изложение плана, который определит жизнь многих тысяч людей, и некоторые из которых, возможно, находятся в этой комнате.

– Люди, затронутые пси-воздействием, обладают способностями, которые опасны и не поддаются контролю, – возразил мужчина. – Их можно использовать в качестве орудия преступления, для получения несправедливого преимущества, для причинения вреда другим.

– Правда? Деньги, например, тоже. Человек сам решает, как применить свои способности – вот что важно. Посадив его под замок за принятие решений о своем теле, на которое он имеет полное право, вы, по сути, демонстрируете нам свое недоверие. Вы считаете, что мы не способны сделать верный выбор, не можем быть добры к другим. Я считаю это невероятно оскорбительным, и, кстати, сейчас я неплохо контролирую свои способности, как вам кажется?

– Вы считаете, что детям в возрасте восьми, девяти, десяти лет нужно позволить принимать решения, от которых зависит их жизнь? – Сенатор Круз подбросила Толстяку контраргумент, который он мог использовать с наибольшей выгодой.

Я откинулась назад, радуясь, что мое мнение о ней было верным. Возможно, Анабель Круз не смогла в полной мере противостоять другим представителям власти, но она нашла хитроумный способ донести свою точку зрения.

– Я говорю, что дети, у которых отняли годы жизни, имели достаточно времени, чтобы взвесить все варианты и решить, что они выберут, когда у них будет возможность получить лечение, – парировал Толстяк. – У них было время подумать о своем выборе, и они смогут принять осознанное решение. Поверьте, это единственное, о чем мы все думали, когда контролировалась каждая минута нашей жизни или когда каждый день нам приходилось сражаться за еду, воду и кров, когда люди буквально охотились на нас. Вы собираетесь провести границу по восемнадцатилетним, прекрасно зная, что восемьдесят процентов детей, отправленных в лагеря, еще не достигли этой границы? Я, восемнадцатилетний, провел в лагере год. Одна моя хорошая подруга провела там шесть лет, но ей только семнадцать. И она должна будет подчиниться решению тех же людей, которые, вообще-то, и отправили ее туда?

Я поморщилась, избегая смотреть на папу с мамой. Я не хотела, чтобы они чувствовали себя еще более виноватыми.

– Нам нужно перейти к следующей теме, – сказал другой мужчина, – иначе мы не сможем выслушать вопросы…

– Я согласна, – неожиданно подала голос доктор Грей, а потом пояснила: – С этим молодым джентльменом. За исключением случаев, когда дети совершили преступления или пережитый ими опыт сказался на их способности принимать решения или они нанесли кому-то вред, остальные дети, которые покинут лагеря, должны выбирать сами. Однако родители тех детей, которые еще не достигли возраста сознательного волеизъявления, получат право принять это решение и должны будут это сделать до того, как ребенку исполнится семь лет.

Последние слова она уже произнесла чуть слышным голосом. Репортеры, впитывавшие каждое ее слово, повскакали, чтобы засыпать ее вопросами, которые, по сути, сводились к одному: «Где президент Грей?»

Сенатор Круз полистала свои заметки, а потом, словно невзначай, спросила:

– Думаете, вы сможете предложить более удачную систему, учитывая имеющиеся ресурсы?

– Да, – уверенно кивнул Толстяк. – И я думаю, если вы продолжите настаивать на своем, вы не только продемонстрируете пренебрежение в отношении психологических и эмоциональных потребностей этих детей, но и обречете их на жизнь, полную страха и стыда. И если вы хотите, чтобы все так и вышло, можете просто оставить их в лагерях.

– Хорошо, – сказала сенатор Круз. – После завершения данного выступления мы возобновим обсуждение этой темы. Если другие дети с пси-способностями захотят к нам присоединиться, пусть обращаются ко мне.

Во время этого обсуждения какой-то парень в бейсболке, сидевший впереди, вдруг поднялся и устремился в другой конец зала, быстро пробираясь к выходу. Руки его были скрещены на груди, лицо скрывал козырек. Это мог быть кто угодно.

Но я точно знала, кем он был.

Я тоже поднялась, проигнорировав вопросительные взгляды Лиама и Вайды, и показала жестом, что выйду на минуту. Вряд ли наша встреча окажется такой короткой. Но сенатор Круз уже заговорила снова, на этот раз о грядущих выборах в Конгресс и на пост президента, так что всеобщее внимание было снова приковано к ней.

Снаружи, в коридоре, было гораздо прохладнее, чем в переполненном зале, который уже больше напоминал парилку. Но Клэнси вышел сюда не ради глотка свежего воздуха, но чтобы побыть в тишине. Он уселся в конце длинного коридора, выбрав место напротив окна, откуда была видна парковка отеля.

– Пришла посмеяться, а? – хрипло спросил Клэнси, не поворачивая головы и продолжая пристально смотреть в окно. – Наслаждайся.

– Я здесь не для того, чтобы смеяться.

Он фыркнул, но ничего не сказал. Потом я заметила, что парень то сжимает, то разжимает кулаки.

– Постоянно пропадает чувствительность в пальцах правой руки. Говорят, что такое осложнение никогда раньше не встречалось.

Я прикусила язык, чтобы не ответить дежурным «Мне жаль». Мне не было жаль.

– Я же говорил тебе, что это случится, не так ли? – снова заговорил Клэнси. – Возможность выбора, за которой вы, как идиоты, гнались, в итоге оказалась в руках людей, которые изначально от вас избавились. Все могло быть иначе.

– Нет, – возразила я. – Все может быть иначе.

Впервые он повернулся и посмотрел прямо на меня. После операции он сильно похудел и выглядел очень бледным. Мне подумалось, что бейсболка наверняка скрывает бритую голову со свежими шрамами.

– Что с Нико?

Что ж. Этого вопроса я не ожидала.

– Он здесь. Хочешь его увидеть?

Клэнси глубоко вдохнул и снова сгорбился.

– Хочешь с ним о чем-нибудь поговорить? – настаивала я. – Может, о каких-то своих сожалениях?

– Я сожалею только о том, что утратил контроль над ситуацией. Но… это неважно. Я могу найти другой путь, узнать, как деактивировать устройство, которое она туда вшила. Как все вернуть. Я могу это сделать. Я ближе к нужным людям, чем когда-либо. Я смогу найти своего отца, где бы он ни скрывался. Я это смогу.

И я поняла, что в этом и заключался его ответ. Потому что такова была его сущность – человека, у которого всегда было все и который всегда хотел большего. Всегда хотел получить то единственное, чего не получит никогда.

Но когда он поднял на меня взгляд и я увидела его ввалившиеся темные глаза, я поняла кое-что новое. Быть может, все эти годы они с матерью на самом-то деле хотели одного и того же, пусть Клэнси и не мог никогда в этом признаться. Гордость вела в его сердце опасную игру, сражаясь со смертельной усталостью. Все еще сомневаясь, я сжала кулаки, подумав обо всех тех, кем он бездушно играл, о том, как гибли хорошие люди, чтобы у него был шанс выжить.

И все же где-то в глубине моей памяти был жив и тот мальчик на смотровом столе, перепуганный, одинокий, полный бессильной ненависти.

Я знаю, что сделал бы он, если бы мы поменялись местами, и тихий голосок внутри подталкивал меня сделать то же самое – уйти, оставив его наедине с болью и унижением, которые будут расти внутри него как раковая опухоль, пока его не уничтожат. И одного этого было достаточно, чтобы изменить решение. Потому что сколько бы он ни пытался, ему не удалось превратить меня в собственное подобие. И никогда не удастся.

Я не хотела избавить его от чувства вины.

Я не хотела его наказывать.

Это был тот самый акт милосердия.

Между нами не было барьеров и преград. Его жизнь протекала сквозь мое сознание, бурля цветами и звуками, которые мне никогда не было позволено увидеть, а я сама не была достаточно сильна, чтобы их отыскать. Я забрала все, что могла, и заменила чем-то лучшим. На нем никогда не ставили опытов, он никогда не был Оранжевым, никогда не был в Ист-Ривере или в Калифорнии. Я видела ужасные тайны, которые теперь будут навсегда похоронены во мне. Я сосредоточилась на светлом. Я оставила Клэнси только это – простую историю о том, как он провел все это время со своей матерью, как он заботился о ней все эти годы, как любовь к ней была тем средоточием чистоты и света, которое помогало ему держаться.

И когда я повернулась, чтобы уйти, в последний раз отпустив его сознание, Клэнси снова посмотрел в окно, на то, как в синем небе порхают и кружатся дрозды, и улыбнулся.

Я шла обратно в зал, опустив глаза, и в моей голове царил полнейший хаос. И эту женщину, которая вышла из туалета, я заметила, когда только с ней столкнулась, уткнувшись носом в ее ярко-рыжие кудри.

– Простите, – сказала я. – Простите… я была невнимательна.

– Повезло мне. – Голос женщины звучал тихо и вкрадчиво. – Я уже несколько дней пытаюсь тебя выследить. Как нога, малышка?

Вглядевшись повнимательнее, я наконец поняла, кто это. Элис. Сегодня она сменила свои потрепанные джинсы и куртку на костюм, который ей не очень-то подходил. Женщина распустила волосы, и они непокорной гривой рассыпались по плечам. Очки в толстой оправе служили ей обручем, а еще ручка, которую она, вероятно, сунула за ухо и забыла.

– Бывало и лучше, – ответила я, настороженно разглядывая ее.

Заметив, что я не отвечаю на ее улыбку, Элис вздохнула.

– Слушай, девочка, ты злишься из-за моего репортажа, извиняться я не собираюсь. Мой долг: сообщать факты, правду… а правда в том, что это та еще история. Кстати, в ней осталось еще несколько пробелов, которые ты могла бы заполнить, если у тебя есть секундочка…

– Нет.

Элис неловко поежилась, будто только что вспомнила, кто я и на что способна. Она понизила голос и огляделась вокруг – убедиться, что никто не слушает.

– Мне сказали, что ты обсуждала с сенатором Круз и еще кое с кем какую-то программу – совершенно секретную. Это довольно смело с ее стороны, учитывая, что она только что сообщила всем, что вас запрещено использовать в любых военных или шпионских операциях.

Я тщательно постаралась изобразить невозмутимость. Такого разговора не было. Но я не сомневалась, что это мне еще предстоит.

Я снова двинулась в сторону зала, но журналистка не отставала, не давая мне от нее оторваться. Я и до этого не была настроена на разговоры, теперь же мое настроение только ухудшилось.

– Должна вас предупредить: я действительно не люблю, когда меня загоняют в угол.

Элис подняла руки.

– Ладно, ладно. – И она принялась рыться в сумке, висевшей на ее плече, пока не выудила оттуда визитку. – Если ты когда-нибудь захочешь поговорить, – сказала женщина, – можешь звонить в любое время. Я всегда к твоим услугам.

Я подождала, пока Элис скроется в зале, а потом разорвала картонный прямоугольничек и бросила обрывки прямо на пол. И как раз вовремя, потому что в этот момент из зала, держась за руки, выбежали Зу и Вайда и помчались к лифтам. Сразу за ними появились и Лиам с Толстяком – последний явно куда-то торопился.

– А! – Прищурившись, Толстяк направился было ко мне. – Тебе следовало бы дать отдых ноге…

Лиам отпустил его плечо и схватил меня за руку.

– Идем, идем скорее…

– Что происходит? – с испугом спросила я, заглядывая в зал, когда мы проходили мимо. Там шло очередное выступление, да и только.

– Побег из тюрьмы, – пояснил Лиам, и его глаза сверкнули. Лифт открылся, и он втолкнул всех нас в кабину. – Верь мне.

Я с облегчением выдохнула, и пока мы спускались в подземный гараж, Лиам все это время нервно раскачивался на пятках, а Толстяк с опаской посматривал на него.

Вытащив нас наружу, парень вынул из кармана связку ключей и поднял пластиковый брелок, прислушиваясь к звукам. Вайда и Зу выскочили из-за машин и побежали к бибикающему, моргающему фарами, запыленному внедорожнику с аризонскими номерами.

– Ты с ума сошел, – сообщил Лиаму Толстяк, который, ослабив узел галстука, тоже зашагал к машине, едва заметно улыбаясь.

Я дернула Лиама за руку, с огорчением заметив, как изменилось выражение его лица, когда он увидел мое:

– Что происходит?

Я знала, как выглядит отрицание, и сейчас именно это читалось в его лице: упрямое нежелание признавать, что случилось непоправимое. И это изменило его навсегда.

– Все дело в том… – Лиам провел рукой по волосам. – Дело в том, что все теперь изменится. Ты вернешься в Вирджинию со своей семьей, а я вернусь в Северную Каролину со своей. А если мы захотим увидеться, мне нужно будет спрашивать разрешения, чтобы взять машину. И тебе нужно будет договариваться с родителями, чтобы получить их одобрение. Мы будем жить, подчиняясь правилам, о которых не думали годами. И хотя это тоже чудесно и замечательно, я просто хочу… я просто хочу ненадолго об этом забыть. Сбежать от этой боли. И в последний раз отправиться туда, где никто нас не найдет.

Я улыбнулась и ухватилась за руку, которую он мне протянул, и мы медленно подошли к машине. Лиам открыл дверцу и помог мне забраться на переднее пассажирское сиденье, бережно поддержав мою ужасно неуклюжую загипсованную ногу. Он наклонился, чтобы застегнуть мне ремень безопасности, и воспользовался этим как причиной, чтобы поцеловать меня снова.

– Куда мы направляемся?! – окликнул его Толстяк, когда Лиам бегом обогнул машину и открыл дверцу с водительской стороны.

– Тихо, дорогой, – мягко сказала Вайда, положив руку ему на колено.

– Да, дорогая, – ворчливо ответил он.

Сидевшая рядом Зу просияла.

Я все еще улыбалась, когда Лиам пристегнулся и обернулся, обращаясь к остальным.

– Итак, команда. Куда? Я думаю, у нас примерно час до конца конференции, и в кои-то веки у нас есть бензин.

– Вот так вы раньше и колесили с места на место? – удивилась Вайда. – Вот тупицы, и как вы вообще выжили?

– Я же говорил, – пробурчал Толстяк. Я просунула руку назад и хлопнула его по руке. – Ладно. Хорошо. Куда мы хотим поехать?

– Пляж, пляж, пляж, пляж, – пропела Зу.

– Ох, не уверен, что где-то рядом есть пляж, так что перенесем это на другой раз. Еще варианты? – спросил Лиам. – Голосуем?

– Мне все равно, – сказала я, откинув голову на спинку сиденья. – Может, просто поедем куда глаза глядят и посмотрим, где окажемся?

– Милая, это лучшая чертова идея, которую я слышал за долгое время. Ты штурман. Говори мне, когда и куда сворачивать.

Лиам повернул ключ в замке зажигания, радостно вскрикнув «Да!», когда из динамиков полилась песня Allman Brothers[17]. К моменту, когда мы выехали из гаража по наклонному спуску, даже ворчание Толстяка сменилось смехом.

Мы кружили по улицам города, пока не наткнулись на усаженную деревьями дорогу, и покатили вдоль медленного течения реки, которая, извиваясь, шла через весь город. Лиам, который все это время фальшиво подпевал, посмотрев на меня, замолчал. Его пальцы, освещенные теплым вечереющим солнцем, переплелись с моими. Зу раскачивалась в такт музыке, восторженно комментируя каждый дорожный знак. Из кармана на спинке переднего сиденья Толстяк вытащил какую-то книгу, но перед тем, как ее открыть, основательно изучил обложку, рассеянно постукивая по порванному корешку в такт музыке. А Вайда прислонилась к его плечу и закрыла глаза.

Я опустила окно и высунула руку, чтобы поймать ветер.

И перед нами открылась свободная дорога.

Благодарности

Это чудесный и одновременно радостный и грустный момент – добраться до этой страницы и осознать, что я наконец достигла финала истории, которая подарила мне столько восхитительных воспоминаний и привела в мою жизнь действительно невероятных людей.

Для начала я бы хотела поблагодарить гениальных редакторов, с которыми мне так повезло: моего редактора Эмили Михан – за то, что увидела потенциал в истории о подростках с суперспособностями, которые скитаются по Вирджинии в видавшем виды фургоне, за ее восхитительную способность видеть в каждой книге самую суть и за то, что не выбрасывала меня из окна каждый раз, когда я приходила с 600-страничным черновиком (и я не шучу!); Лору Шрайбер – за то, что первой прочитала историю, полюбила этих персонажей от всего сердца и с самого начала усердно трудилась над каждым черновиком; и Джесс Хэрритон за виртуозную организационную работу, благодаря которой мы все находили общий язык.

Моя признательность всем героям, феям-крестным, мудрым наставникам и волшебникам – всем, кто каждый день творит волшебство в издательстве Hyperion, – именно благодаря вам это путешествие завершилось вечным «долго и счастливо». Огромное спасибо всем вам: Сюзанна Мерфи, Стефани Лури, Дина Шерман, Саймон Тэскер, Джоан Хилл, Марси Сэндерс, Элке Вилла, Сил Бэлленджер, Джейми Бейкер, Эндрю Сэнсон!

Эта серия книг осталась бы лишь файлом в моем компьютере, если бы не наставления, ободрение и забота, которыми окутала меня мой восхитительный агент, Меррили Хейфец. Я также невероятно благодарна Саре Нэйджел и Челси Хеллер за их поддержку и понимание в течение многих лет. Спасибо вам, команда Writers House.

Хотела бы выразить огромную любовь моим коллегам-критикам, их невероятному уму: Анне Ярзаб, которая, казалось, знала сюжет и персонажей лучше меня и была одновременно невероятным слушателем и моим защитником, и Саре Маас, которая вдохновляет меня быть смелее и больше работать над каждым черновиком, за все, чего я добилась – за все!

Я в долгу перед всей моей семьей: моей мамой, королевой стойкости и незыблемой любви, которая поддерживала меня в моем желании все-таки рискнуть; перед Даниэлем, который прочитал все самые первые черновики и дал мне советы, которые невозможно переоценить; и перед Стеф за то, что она ни разу не ошиблась, подсказывая мне, как продвигать мою книгу.

Спасибо тебе, дорогой читатель, за то, что прошел вместе с Руби и ее друзьями до самого конца. Надеюсь, когда ты решишься сломать свои внутренние стены, чтобы открыть новые возможности, встречи с новыми людьми и неизведанные новые дороги, ты сделаешь по крайней мере одно: будешь наслаждаться каждым чертовым моментом.

Примечания

1

Холмс О. У.-младший (1841–1935) – известный американский юрист США, участник Гражданской войны. Известен своими яркими и афористичными высказываниями.

(обратно)

2

Сумасшедшие восьмерки – карточная игра для двух-семи игроков, в которой выигрывает тот, кто быстрее всего избавится от своих карт.

(обратно)

3

Walmart – широко распространённая в США сеть супермаркетов.

(обратно)

4

Названия музыкальных групп: Kansas, Led Zeppelin, ZZ Top, The Hollies.

(обратно)

5

Forty-Niners (англ.) – профессиональная команда по американскому футболу из Сан-Франциско.

(обратно)

6

The Hells Angels Motorcycle Club – самый известный в мире мотоклуб с филиалами в нескольких десятках стран.

(обратно)

7

The Beach Boys – американская рок-группа, Pet Sounds («Домашние звуки») – одиннадцатый студийный альбом, который вышел в 1966 году и стал поворотным моментом в творчестве группы.

(обратно)

8

«Убить пересмешника» – роман американской писательницы Харпер Ли.

(обратно)

9

«Сыновья и любовники» – роман английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса.

(обратно)

10

«Прощай, оружие» – роман американского писателя Эрнеста Хемингуэя.

(обратно)

11

Tiffany’s Table Manners for Teenagers – пособие по этикету Уолтера Хоувинга, президента компании Tiffany & Co, изданное в 1961 г.

(обратно)

12

Цитируется книга Р. Адамса «Обитатели холмов».

(обратно)

13

Имеется в виду песня Lovely Rita.

(обратно)

14

Принцип исследований, основанный на идее объяснять происходящее более простыми способами: «Не привлекать новые сущности без крайней необходимости».

(обратно)

15

Chicago Cubs – профессиональный бейсбольный клуб.

(обратно)

16

Braves – профессиональная бейсбольная команда из Атланты.

(обратно)

17

Allman Brothers – американская рок-группа 1970-х гг.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg