«Самый черный день»

Самый черный день (fb2) - Самый черный день [межавторский сборник рассказов] 1865K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Адрианов - Алексей Честнейшин - Валентин Русаков - Андрей Киреев - Мария Силкина

«Самый черный день» конкурс постапокалиптических рассказов

1-е место ЧМОКИ Юрий Адрианов

МОСКВА, 17 сентября 2015 года.

специально для конкурса «Самый чёрный день» сайта FAN-BOOK.RU

1

Алексей | 02.01.2016, 09:18:45

Вот скажите, девушки, разве это нормально, когда парень платит за вас в кафе на первом свидании, а вы уже сразу знаете, что с этим парнем вы не хотите отношений? У меня масса примеров из личного опыта, когда я не получаю ничего кроме дружеской посиделки или разговоров о работе в кафе, но оплачиваю за двоих, а затем, даже когда девушка мне нравится, она увиливает от второго свидания, говорит, чтобы мы остались друзьями, или вообще пропадает.

milyamay | 02.01.2016, 11:17:39

Скажу грубо, сводя к примитиву. Уж так в природе повелось что выбирает самка. Потому что у самки(в данном случае человека) в месяц вырабатывается 1 яйцеклетка (в отличие от тысяч спермотозойдов самца), и ей просто необходим тщательный отбор кавалера чтоб родить здоровое красивое потомство и чтоб этот кавалер смог ее защититьпрокормить хотя бы в опасный послеродовой период. Есть несколько критериев выбора мужчины. Чтоб был красивый, здоровый и сильный, богатый, властный, умный. В идеале все должно присутствовать на уровне не ниже того что есть у самки (согласитесь, если вы получаете зп меньше девушки что вам нравится, то она сразу осознает что тянуть все возможно придется ей).

MARGO87 | 02.01.2016, 10:29:26

Вообще-то ухаживания на то они и ухаживания, что девушка в этот период выбирает, а мужчины стараются. Может быть ее в последний момент оттолкнуло как вы замешкались перед оплатой счета и это ей стало очень неприятно. Выбираете девушек у которых есть выбор, будьте готовы к конкуренции и к отказу.

«ЧЕРНЬ» — значилось на синем указателе. Прямо под ним разворачивалась маленькая трагикомедия — дородного вида тётка в сером пальто и сером же платке стояла возле УАЗика «буханки» и громко орала сидящему за рулем пожилому мужичку: «Немедленно высади эту проститутку! Ты что оглох?!» — спектакль явно предназначался не только для него, уж больно нарочито и громко исполнялась ария. Потом, подойдя к приоткрытой пассажирской двери, она перешла на пониженный шипящий тон: «Я всё поняла, ты за дуру-то меня не держи — сперва просто подвезти обещал подальше от Тулы, а теперь, глядишь, и прямо в дом ее притащишь. А дом, между прочим, мой. Так что высаживай прямо здесь, или можешь катиться вместе с ней на все четыре стороны». Мужик ничего не сказал. Он молча вылез из кабины, обошел «буханку» и открыл заднюю дверь. На асфальт спрыгнула молодая особа, лет 30-ти в потрёпанном пуховике и беретике. Не сказав ни слова, она закинула за спину мешковатую тряпичную сумку, развернулась и побрела по обочине в сторону заброшенного поста ГАИ. Дородная тетка по-хозяйски залезла на пассажирское сидение, и УАЗик тронулся в сторону Мценска.

Марго — так звали высаженную «проститутку» — сидела на бетонной чушке возле поста и прикидывала план дальнейших действий. Из родного Серпухова, который накрыло облаком, она выбралась практически сразу и теперь медленно, но верно продвигалась на юг. От эпицентра теперь уже было довольно далеко и появилась мысль где-нибудь осесть на зиму. Пока на улице было относительно тепло, но осень уже дышала в загривок и перспектива перебиваться всю зиму ночевками в случайных сараях ей не улыбалась. Нужна была постоянная крыша над головой и хоть какая-нибудь защита. Под защитой подразумевались представители сильного пола, но именно в этом была основная проблема — всех молодых и несильно увечных мобилизовали в первый же месяц, и теперь «защитники» кучковались в отрядах МЧС и в армии. Воевать они не воевали, но были на военном положении — у них была крыша над головой и приличный, по нынешним временам, паёк. Беда в том, что Маргарите от этого было ни жарко ни холодно — кроме периодической кормёжки ей от «защитников» ничего перепасть не могло. Начальство не возражало против эпизодических свиданий бойцов, но чтоб притащить девушку в часть и разместить — об этом не могло быть и речи. Все кратковременные контакты с «защитниками» сводились к простой формуле, рожденной женщинами, тянувшими срока еще в сталинских лагерях: «Давай пайку — делай Ляльку». Так что, навыки начальника отела HR (подбор персонала) ни разу не помогли ей за эти два месяца — «работа с людьми» теперь была специфическая и сильно примитивней того, к чему она привыкла.

Оглядевшись по сторонам, Рита (именоваться Марго она вдруг передумала) убедилась, что в этих краях последние два месяца прошли не так бурно, как в родном Серпухове. Вероятно она сильно опередила толпы беженцев и этим преимуществом ей предстояло воспользоваться. У дороги валялись пара разбитых и ободраннных машин, а вдоль трассы в сторону города неторопливо шла семья из четырех человек, скорей всего местные: пожилой дядька, молодая жещина и пара детей младшего школьного возраста. Это стало нормальным, когда на добычу еды и дров люди ходили целыми семьями — так получалось безопасней (слабые не оставались одни) и продуктивней (дети тоже могли что-то отковыривать, отпиливать или нести). «Прям картинка из учебника истории про первобытных охотников и собирателей» — подумала Рита.

Неожиданно из-за поста ГАИ вынырнули две сухонькие мужские фигурки в потрепанных куртках. Они шли совершенно молча (потому Рита и не услышала их приближения) и казалось, что довольно целенаправленно — во всяком случае, они не обратили никакого внимания ни на бродячую семью, ни на Риту. Вид они имели двольно замшелый — в былые времена такие типажи находились где-то посередине между нищими пенсионерами-хануриками и натуральными бомжами, раскапывающими мусорные контейнеры. Убедившись, что они прошли мимо, начальник отдела HR быстренько вынула из кармана зеркальце и, послюнявив пальчик, подправила подведенные сажей брови. Лезть в сумку за тенями и помадой не было времени, к тому же косметику надо было экономить, а двое пристарелых бичей — это очень условная защита. В идеале, на зиму она хотела прибиться к более многочисленному или значительному коллективу.

Быстро поправив волосы, она вскочила с места и бросилась догонять удалявшуюся пару. Поравнявшись с бичами и пройдя с ними метров двадцать, Рита сразу взяла быка за рога:

— Мальчики, а вы куда такие серьезные собрались?

— Не твое дело — «мальчики» даже не обернулись. На вид «мальчикам» было сильно за пятьдесят.

— А может я с вами?

— Иди куда хочешь.

— А может я вам пригожусь?

— Мы человечиной не питаемся.

— Я не в этом смысле.

— А я в этом. Жратва у тебя есть?

— Нет — соврала Рита, прижимая рукой сумку, на дне которой болтались банка тушенки и россыпь макарон.

— Тогда отвали.

Рита чуть отстала, но продолжала идти за потенциальными спасителями и охранителями. Так в полном молчании вся троица прошла километра три, пока не поравнялась с микроавтобусом, стоявшим чуть в стороне от дороги.

На первый взгляд его уже давно бросили, но отсутствующие стекла были бережно заменены цветастыми тряпочками — здесь явно кто-то пытался обосноваться. Дядьки остановились и, перекинувшись парой фраз, спустились от шоссе к микроавтобусу, Рита осталась на обочине наблюдать. Тот из ее попутчиков, что был поразговорчивей — именно он снизошёл до отшивания Риты в начале пути — заглянул внутрь и начал что-то говорить. В микроавтобусе явно кто-то был. Потом последовало короткое «совещание» и парочка стала карабкаться обратно на трассу. Судя по тому, что молчаливый презрительно сплюнул, они явно не нашли того, на что рассчитывали. Подождав, пока «мальчики» отойдут от автобуса, Рита решила тоже спуститься и посмотреть, что там.

2

MARGO87 | 21.07.2016, 10:10:27

На руках у цыганки увидели спящего ребенка (славянин, года 3+/-). ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО УКРАДЕН/ПРОДАН!!!! Ребенок спал, но сон, неестественный, возможно под воздействием наркотических веществ. Все, что удалось сделатьт — это за деньги сфотографировать малыша. Поведение цыганки было подозрительным. Пожалуйста, если кто-то там будет вдруг и увидит цыганку эту, ребенка, нужно ПРОСТО вызвать полицию!

Aboutledge | 21.07.2016, 11:32:51

Работал таксистом, иногда на вызов к цыганам в деревни, замечал как вместе с цыганятами бегают белые дети, в одном дворе. Может соседские?

Grammophone | 21.07.2016, 11:54:41

По разному бывает. Вон у меня соседи по даче оба чернявые, а ребенок белокурая бестия.

Olla10 | 21.07.2016, 13:21:41

я бы даже внимания не обратила, а в милицию обратиться постеснялась.

MARGO87 | 21.07.2016, 13:44:27

Не понимаю, почему тема вызывает не то, что агрессию, но не находит поддержки. Отсутствие детей? Или равнодушие к другим?

Подойдя к микроавтобусу, Рита заглянула внутрь и сразу поняла, почему ее спутники отказались от попытки найти тут еду. Ей открылась вполне привычная по нынешним временам картина: на разложенном сиденье, замотавшись в тряпки, напоминавшие стираные шторы, лежала женщина, по телосложению несильно отличавшаяся от скелета. Она была жива, но явная доходяга, не жилец в общем. На заднем сиденье было расстелено одеяло и на нем, привалившись к большому плюшевому мишке полулежал ребенок лет двух от роду. Ребенок выглядел сильно крепче своей матери (или бабушки, кто их скелетов разберет), хотя тоже был совсем не крепышом. Ребенок спал. Рита аккуратно откатила дверь и уперлась взглядом в большие глаза женщины. Она плакала и что-то пыталась сказать. Рита наклонилась и услышала едва различимый шёпот: «Девушка, возьмите Мишутку... пожалуйста... там.. там под сиденьем коробочка с сухим молоком на донышке... Я вас очень прошу.» Ритина цель — обрести защиту и опору — прям ну никак не вязалась с наличием такой обузы — она вылезла из микроавтобуса и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Посмотрев в сторону дороги, она увидела своих попутчиков, которые о чем-то беседовали на обочине, беспрерывно сплёвывая, и тут Риту осенило — она снова открыла дверь и решительно стала собирать Мишутку в дорогу; напялила на него шапочку, откопала коробочку с сухим молоком и стала завязывать ему ботиночки. Женщина улыбалась и плакала, глядя на эти приготовления, а ребенок вел себя очень тихо и никак не выказывал беспокойства — наверное, после стольких дней на одном месте, ему было просто интересно.

— Мишутка, скажи маме «пока».

— Пока! — Мишутка улыбнулся и начал трясти ручкой.

Рита быстро выбралась наружу и поторопилась к дороге — совещание ее спутников явно закончилось и они уже зашагали прочь.

— Ребята! Постойте!

«Ребята» остановились и обернулись — прямо к ним карабкалась через кювет их настырная преследовательница. Одной рукой она торопливо засовывала в сумку коробку с сухим молоком, а на другой восседал улыбающийся Мишутка. Увиденное настолько не вязалось в головах «ребят» с логикой событий последних недель, что они замерли и недоуменно переглянулись.

— Ребята, это Миша. Миша, скажи дядям «привет»

— Пивет!

— И зачем это тебе? Инстинкт материнский проснулся?

— Нет, вы ведь еду искали? Вот мы с Мишуткой ее и добудем. А вы у нас вместо пап будете. Ну, в смысле, защиты и всё такое...

— И где вы ее добудете?

— А везде, где люди есть. Женщине с ребенком сложнее отказать. Да, Мишенька?

— Не, мать, хреновая затея. В городе уже пусто, а в деревне тебе хрен подадут. Ты сама-то откуда?

— Почти из Москвы.

— Вот именно, с деревенскими дел не имела, а туда же, «еду она добудет».

Рита ликовала. С ней уже всерьез обсуждают перспективы совместной деятельности — если это и не полная победа, то очень значительный шаг вперед. Опыт по работе с кадрами подсказал, что беседу просто обязательно надо продолжить.

— Ребят, а ребят, ну давайте хоть присядем и обсудим, а?

Живописная группа непонятного состава расположилась на бревне, на месте бывшей придорожной шашлычной. Мишутка спокойно спал на досках, бывших когда-то столом. Тот, что говорливый оказался Анатолием Николаевичем, а молчун представился дядей Костей. Впрочем, первый тоже не возражал быть дядей Толей. После краткой беседы выяснилось, что их цели вполне совпадали с Ритными.

— В городе ловить нечего — сообщил дядя Толя, — всё что хоть как-то было интересно и доступно, уже подмели, а меня больше всего зима волнует — греться в городе особо нечем. Вот мы и решили до дачных поселков сходить, авось домик есть бесхозный. Ну и жрачки по пути не помешало бы.

— Дачи — это вон те?

— Не, это деревня. Там мы были однажды. Грабить себе дороже — народ весь с берданками, а на жалость ты их не разведешь.

— Ну а вдруг?

— Знаешь, мне бабка рассказывала, как во время войны они беженцами были. У бабки был племянник маленький на руках. Они в деревню забрели и еле-еле уговорили одну бабу разместить их в сенях на недельку. А пока они там торчали, племянник от голоду и помер. Он очень слабый был, она уж как просила дать чего питательного — никто ничего не дал. Сама-то она шелуху картофельную варила, а ему этого было мало — вот и помер. Так что ты думаешь? Эти бляди, как узнали, что племянник помёр, так сразу поминки решили устроить, чтоб по-человечески. Ну и тут же яйца у них нашлись и сало, и самогон. Так что, я про деревенских в курсе. Как поминать, так все человеки, а как помочь — хрен по всей роже.

— Не знаю, — вдруг заговорил дядя Костя — я что-то не уверен, что поступил бы по-другому. Вот мне сейчас ребенка умирающего покажи — хрен чего отдам.

— Хорошо. До дач далеко?

— Километров пять еще.

— Тогда, давайте так: деревня — вот она, в двух шагах. Дойдем до деревни и я попробую кого-нибудь на жалость продавить. Получится — хорошо, не получится — дальше пойдем.

— А твой отпрыск потом пять вёрст осилит ножками? Кто его тащить будет?

— Во-первых он не мой. Во-вторых, если не выгорит — в деревне оставим где-нибудь.

— Ладно, пошли.

Победа была у Риты практически в кармане. Просто «обуть» кого-нибудь ради еды дядя Толя с дядей Костей явно опасались. Они не тянули на отморозков и скорей до сих пор питались тем, что плохо лежит. В городе, судя по всему, с этим стало туго, а тут молодая баба с ребенком может чего надыбит — поди плохо? «Если нам с Мишуткой подадут чего-нибудь — вот тогда порядок! Тогда зима в дачном домике под защитой двух каких-никаких, а мужиков практически гарантирована. А в хозяйстве баба всегда нужна, раз уж оседлая жизнь намечается. А там, глядишь, еще кто-нибудь подвернется, посолидней.» — Так рассуждала Рита, сворачивая на просёлочную дорогу, ведущую к деревне. Дядя Толя нёс на руках Мишу, а дядя Костя очень хмуро вглядывался в очертания приближающихся домов.

Деревня представляла из себя довольно унылое зрелище. Но война тут была ни при чём — во всяком случае нынешняя её точно не задела. Её задели скорее коллективизация, раскулачивание и приватизация. Но все-таки, тут жили люди, и им явно не грозило помереть от холода и голода. Зная, что этот общеизвестный факт привлечет посторонних, селяне как умели позаботились о своей безопасности, и, в качестве первого шага, установили с обеих сторон дороги по виселице. На каждой висела табличка «для мародёров», но никаких висельников не наблюдалось.

— Ни хрена мне не улыбается туда идти. Мы же явно выглядим как банда — два мужика и баба с ребенком. У него что, два папы что ли? Пристрелят и всё тут...

— А вам и не надо никуда идти. Вы тут посидите, а мы с Мишенькой сходим, да Мишенька?

— Ладно, но мы долго тут торчать не будем. Через час уйдем. Так что, если вас там повяжут, извини, про нас можешь забыть.

— Не повяжут. Еще и пожрать дадут.

— Ну-ну.

Бичи уселись на лежавшее у дороге колесо от трактора «Беларусь», а Рита слегка размазала сажу с бровей по лицу, взяла Мишеньку на руки и поплелась в деревню.

Первым делом, Рите попалась на глаза тетка, ковырявшаяся в огороде. Заметив движение за забором, она выпрямилась и, мгновенно оценив обстановку, стала голосить: «Эй ты! Тебе чего здесь надо?» Было ясно, что помимо простого интереса, тетка считала своим долгом оповестить всех в округе, что в деревню впёрся чужак. На крыльце соседнего дома появилась бородатая фигура:

— Петровна, гляди, к тебе гости!

— Хуёсти! Слышь, кликни Кузмича, что опять какая-то лярва побираться припёрлась! Эй ты! Проваливай — здесь не подают!

Тут Рита поняла, что рассказы о деревенских нравах времен Великой Отечественной вполне актуальны и сегодня. Она подхватила Мишутку на руки и быстро пошла вперед, вглубь деревни. Время у нее еще было и разворачиваться при первой же неудаче она не собиралась — вдруг повезёт. Примерно через семь домов она крупно пожалела о своем решении. Из-за угла на нее вышла знакомая фигура в сером пальто и сером платке — это была та самая сварливая жена водителя «буханки». Встреча была неожиданной и резкой, они практически столкнулись. Рита постаралась побыстрей отвернуться и её взгляд уперся в знакомый УАЗик, притулившийся во дворе — сомнений не оставалось, это была жена «механика Гаврилова», как про себя Рита обозвала того сердобольного мужичка.

«Вот это удача», — подумала Рита: «Вот уж вляпалась, так вляпалась». Она развернулась и быстро пошла обратно — дело принимало серьезный оборот.

— Люди добрые! Вы посмотрите кто припёрся! Та проститутка, что мой дурак на дороге подобрал. И уже с ребёнком! Ты глянь, что творит сучка малахольная — чужого мальца притащила для жалости! Народ, держите её — она ребенка украла!

Рита начала ускоряться. За спиной послышались пара хлопков калиткой. Если за ней действительно собирались гнаться, то от ребенка надо было избавляться — она свернула в ближайшую улочку и сразу бросилась к ближайшим кустам, густо обрамлявшим чей-то редкий забор из штакетника. Забившись в кусты и прижавшись к забору, она стала соображать, как поаккуратней оставить здесь ребенка и по-тихому свалить. Ребенок, к счастью, совсем не капризничал и только с интересом смотрел по сторонам, но на главной улице уже слышны были чьи-то голоса.

— Тёть, а тёть, а ты чего здесь сидишь?

От неожиданности Рита вздрогнула и, обернувшись, увидела с другой стороны забора маленького мальчика лет шести-семи.

— Устала, отдыхаю. А тебя как зовут, мальчик?

— Пашкой.

— Пашка, послушай, а можно я тут посижу, а ты никому про это говорить не будешь, а? Я недолго — только передохну маленько и мы дальше пойдем. Договорились?

Пашка кивнул в ответ с очень серьезным видом и остался стоять на месте. Он внимательно рассматривал чужую тётю и наверное думал, что будет лучше без присмотра её не оставлять. Так в полной тишине они провели минут пять. Голоса на улице стихли и Рита осмелела:

— Пашка, скажи, а у вас есть пожрать чего-нибудь, а то вон смотри, мы с Мишенькой не ели уже два дня. Да Мишенька? Ты хочешь кушать?

Мишутка улыбнутся и сказал чётко и ясно: «хатю!» Пашка не сдвинулся с места и молча продолжал разглядывать непрошеных гостей, что-то интенсивно соображая. Потом он молча развернулся и ушёл. Рита поняла, что нужно сваливать, так как малец мог запросто позвать взрослых, а с другой стороны, может и вправду принесет чего? Рисковать не хотелось, но и голодать до вечера тоже. Примерно через десять минут, когда Рита уже стала потихоньку выкарабкиваться из кустов, она услышала за спиной: «На.»

По ту сторону забора стоял Пашка и держал в вытянутой руке белый целлофановый пакет, на дне которого просматривались какие-то круглые предметы. «Картошка» — подумала Рита и, не веря своему счастью, протянула руку.

3

А что у вас сегодня на ужин?

ЕВа | 19.09.2016, 22:24:06

Ух ты, даже не знаю, у кого бы вперед угоститься! У всех очень вкусно, девочки! )) А у нас все просто: сегодня приготовила пюре и потушила в мульте мясо, очень вкусно получилось, такое нежное мяско получилось... И открыли баночку соленых зеленых помидоров. Вчера позволили себе расслабиться с друзьями, попили пива, на закуску были бутерброды со шпротами, окорок, сервелат, чипсы и тортильи с курицей, овощами и сыром. Re: А что у вас сегодня на ужин?

Милочка | 20.09.2016, 17:02:34

Давненько я сюда не заходила,столько вкусненького. Девочки у всех понемножку угостилась.Я сегодня эчпочмаки на ужин приготовила. Фото немного не удачное,фотоаппарат уже старенький. Re: А что у вас сегодня на ужин?

MARGO87 | 20.09.2016, 21:28:12

Ух, какие эчпочмаки аппетитные! Лена, а что за тефтели «минор»? А то, может, все давно готовят и наслаждаются, а я, как обычно, не видела?( я с Евиным салатом из помидоров и хлеба тааак опростоволосилась— большую часть помидорного сезона упустила-поздно заметила рецепт )). У меня сегодня тыквенный день. Суп-пюре у меня не едят,(одна бы я еще как ела!!!!), поэтому тыква с курятиной, тушеная в МВ, и салат из тыквы и прочего «Зимнее солнце»

Рита шла к выходу из деревни, хоронясь вдоль заборов. Она торопилась — если бичи слышали шум, то могли и смотаться раньше времени. Но опасения ее были напрасными — дядя Толя с дядей Костей сидели на том же колесе и что-то лениво обсуждали.

— О! Явилась, не запылилась. Ну как?

— Порядок, только пошли отсюда быстрей...

Все четверо двинулись к шоссе. Дядя Толя принял Мишутку на руки, а Рита стала рассказывать, как отлично сработала её идея с ребенком, и как во втором же дворе их одарили мешком картошки. Дядя Костя принял из её рук пакет и недоверчиво заглянул внутрь — там действительно лежала дюжина прошлогодних картофелен, которые в иные времена годились разве что на откорм свиней, но привередничать не приходилось. Согласно уже усвоенным всеми новым правилам, всё добытое полагалось как можно скорее употребить, посему, не доходя до шоссе компания присмотрела небольшую группку чахлых березок и расположилась на поздний обед.

Дядя Толя извлек из заплечного мешка маленькую кастрюльку без одной ручки и Рита, ополоснув картошку в проточной канаве вознамерилась сварить ее целиком. Понимая, что на троих этого будет маловато, она запустила руку на дно сумки и достала пригоршню поломанных макарон — в грядущие отношения нужно было инвестировать, хотя банку тушенки она пока доставать не собиралась. «Слишком жирно» — решила она.

Пока кастрюля нагревалась на чахлом костерке из наломаных веток, Рита смогла подробней изучить своих спутников. Тот, который поразговорчивей — дядя Толя — был на вид чуть моложе, ему было не больше пятидесяти. У молчаливого пожилого дяди Кости не хватало зубов, зато была «утешающая» декорация — вполне приличные очки. То ли он и вправду до войны был зажиточным мужиком, то ли снял с кого. «На бесптичьи и жопа соловей» — подумала Рита и загрустила. Мишутка начал капризничать и ей пришлось проверить, не описался ли он — догадка подтвердилась и ей пришлось снять с него колготки и замотать ему ноги найденной на дне сумки наволочкой. «Да, это обуза, и от нее надо избавляться», но пока она делала вид, что именно её идея с ребенком принесла им еду и решила повременить — пусть думают, что от Миши была польза. В конце-концов, до дачных участков недалеко и там станет понятней, как жить дальше.

Картошка была омерзительно горькой на вкус и хуже всего, что горечь впитали в себя и макароны. А еще Рита вспомнила, что проросшей прошлогодней картошкой можно даже отравиться, и в ту же минуту у нее начала болеть голова. Непонятно, было ли это элементом самовнушения или и вправду от такой еды могла случиться мигрень. Справедливости ради надо сказать, что Костя с Толей вообще никак не комментировали трапезу, а просто молча таскали из кастрюльки грязными руками картофелины, снимали с них в некоторых местах шкурку и жадно обжигаясь ели. Остатки макарон она решила сохранить на ужин, и, слив воду, завернула их в самую компактную и чистую тару из всего что у них было — в тот самый промытый пакет из-под картошки. Добраться до дачного поселка очень хотелось до наступления темноты, поэтому послеобеденный отдых был проигнорирован. Дядя Костя взял на руки Мишутку, и компания пошла в сторону шоссе.

Они дошли до дачного посёлка без приключений, но было уже почти совсем темно. Они не стали обследовать местность и просто залезли в бытовку, которая стояла на самом крайнем участке. Дом на участке тоже был, но он был недостроен — одни стены и стропила, так что, бытовка на его фоне выглядела обжитой квартирой. Посёлок был скорей садово-дачным кооперативом и домики в зоне видимости имели очень хлипкий для зимовки вид, но оставалась надежда, что нечто более капитальное они найдут, когда рассветёт. В бытовке стоял раскладной алюминиевый столик, верстак для столярных работ и пара разнокалиберных табуреток. Рита вынула пакет со слипшимися макаронами и со словами «будем ужинать» развернула его на верстаке.

4

Егор патриот | 16 февраля 2016, 23:13

ребят вы же сами понимаете что американцы соими жопными спутниками нифига не сделают а про ядерные подлодки бред у нас их не 2 будет а 20 и будут наводится они со всех точек планеты и американцы даже не узнают откуда был удар к тому же у американцев система про Патриот ничего не сделает даже против нашего тополя)))

Толян Исаев | 17 февраля 2016, 16:05

Если и будет эта самая война,то в ней победит Россия,это 100% а наш тополь им ещё на жопу глаза натянет у них нет такого мощного оружия как тополь-м да и против России затевать войну-это всё равно что идти на верную смерть да ещё и мир под удар подставлять

СВОЙ | 17 февраля 2016, 17:46

мы америку в рот ебём всю жизнь и Умничка тоже там у буша подсосала правильно?)) эти уебаны всему миру должны? а теперь все кто за америку подумайте: американцы в Ираке помните?? так вот если они с такой маленькой страной не справились то куда им на РОССИЮ нападать??? а? тем более Вовану респект и американ мен мудаебище)) америка сосет яйца всю жизнь))

Вечерняя трапеза оказалась более скудной, но куда более размеренной. Все-таки крыша над головой — великая вещь. Даже Мишутке перепал маленький сгусточек макарон, чтобы спал спокойней. Единственным неприятным открытием стало то, что дядя Костя с дядей Толей довольно скверно пахли. На улице это было незаметно, а в тесной бытовке запах был очень ощутимым. В добавок ко всему, оба решили немного расслабиться и, развалившись на каких-то пиломатериалах, стянули с себя носки, штаны и разложили их тут же сушиться. Их видавшие виды кроссовки стояли в углу и воздуха тоже не озонировали. Рита вышла на улицу подышать.

Вернувшись, она застала мужчин за неторопливой беседой. Мишутка спал на обеденном столе и она решила разместиться на верстаке — все-таки не на полу... Отвернувшись к стене, Рита очень хотела поскорей уснуть, но дяди периодически повышали друг на друга голос, и заснуть она так и не смогла.

— Слышь, красавица, а с «отпрыском» что делать будем? — обратился к ней вдруг дядя Толя.

— А что с ним делать? Картошки-то нам подкинули из жалости.

— Не, ну это ясно, а если мы вдруг тут обоснуемся? Нам он зимой не нужен.

— Ну оставим где-нибудь...

— Не, мать, это жестоко. В такое время никто его не подберёт, будет орать, мучиться...

— А что мне ему, голову топором отрубить?

— Ну, не знаю, хотя на мой вкус так даже гуманней.

— Надо будет — отрублю, а сейчас дайте уже поспать.

— Слыхал, Костян, какая баба к нам прибилась боевая! А вот ты, к примеру, знаешь, кто довёл до такого, что бабы детей извести готовы? А я тебе скажу — выродок этот черномазый! Вот попался бы он мне — вот этими самыми руками бы придушил.

— Ты о ком? — отозвался нехотя дядя Костя.

— Об обезьяне этой, об Обамке. Но, слава Богу, теперь то им там кирдык пришёл. Будут знать, как задираться. А то, ишь, все им должны, видите-ли, всеми командуют. Ну? И где те командиры теперь? Ась?

Рита пыталась заснуть и уже почти привыкла к их голосам, но ситуацию осложняло то, что дядя Толя после каждой значительной, на его взгляд, фразы, истово чесался. Как только до Риты долетал звук поскрипывающих досок и характерные звуки расчесывания — ее накрывала очередная волна «чудных» запахов из под Толиной майки.

— А я, например, уверен, что наши уже в Вашингтоне. Или на Аляске, на худой конец. А чё? Пусть отдают в качестве компенсации.

Костя лежал тихо и только негромко одобрительно покряхтывал, своеобразно поддерживая разговор.

— Ты, Костян, что думаешь, зря мы тогда тактическим оружием по этим уродам вмазали? Нет, Костян, не зря. Там наши ребята гибли, между прочим, и Обамку это касаться вообще не должно было. Наши соседи — мы тут сами разберёмся! Нет ведь, полез, сучий потрох, лекции нам читать, как нехорошо ядерным оружием хуячить. А сами что? Забыли Хиросиму? То есть, им можно, а нам нельзя? Ультиматум предъявил... Вот ему, блять, ультиматум! Понял?

Дядя Костя всё понимал и поддакивал. Рита стала потихонечку засыпать, так как изрядно устала за день, да и дядя Толя говорил всё тише и тише.

Она не знала сколько проспала, а проснулась она от того, что кто-то лез руками за пояс её джинсовых брюк. Она повернулась и увидела дядю Костю. «Седина в бороду — бес в ребро» — подумала Рита. А вроде тихий был. Рита приподнялась на верстаке и стала помогать дяде Косте стащить с себя штаны. С самого начала было понятно, что без интима ей с ними не ужиться, просто она не очень планировала это дело в первую же ночь. Рита решила сделать себе поблажку и развернулась к дяде Косте филейной частью, улёгшись животом на верстак — всё таки изо рта у него пахло не очень... Примерно через десять минут ритмичных поскрипываний верстака, активизировался Мишутка и Рита забеспокоилась, что он может отвлечь ухажера. Растягивать «удовольствие» ей не хотелось, но её опасения оказались напрасными — дядя Костя засопел чаще и деловито закончил дело. В тот же момент с улицы раздался негромкий голос дяди Толи:

— Эй, молодёжь, выходите — покажу чего.

«Видать, тактично удалился» — подумала Рита и стала натягивать джинсы. Когда они вышли на улицу, дядя Толя посмотрел на них торжествующим взглядом и сказал: «Глядите!» По направлению его пальца над рядами дачных крыш виднелась труба, и на фоне ночного неба был отчётливо виден поднимавшийся из неё дым.

— Вот куда нам надо на зиму — заключил Толя.

*

Выйдя утром из бытовки, они сразу нашли на небосклоне ту самую трубу. Труба возвышалась над добротной железной крышей и было ясно, что этот дом идеально подходит для зимовки. План действий Рита предложила незамедлительно:

— Значит так, ребята. Я беру куклу и иду прямо к ним в гости. Если там серьезная компания или меня не пустят, то я вернусь до вечера, если же просто пара хилых сердобольных дачников, то я попрошусь к ним на одну ночку. Дождитесь темноты и спрячьтесь поближе к их дому — как все улягутся я вам дверь открою. Ну а там сами смотрите — вы же у нас сильный пол...

— И чего? Предлагаешь их замочит что ли?

— Ну, не знаю, но брать придется силой. Сами видите, в посёлке похоже никого, а этот дом единственный приличный.

— Ладно, мать, только смотри, чтоб без подстав...

— Не ссыте. — Рита не без удовольствия отметила, что её роль мозгового центра уже почти не вызывает сомнений.

5

СергейКа | 14.09.2016, 14:32:15

Народ, вам еще политика не надоела?? Может быть хватит???И так много сейчас всякого говна, так зачем себе еще лишний раз нервы-то портить??может стоит переключиться на какой-нибудь позитив??ведь не зря один умный человек говорил — не читайте до еды советских газет, это можно отнести и к политике.

Мадама | 14.09.2016, 14:40:23 У меня нет телевизора и я не знаю и знать не хочу ничего про политику, экономику и т.п. Меня НИКОГДА не интересовала ни политика (мне 27, ни разу даже на выборах не была), ни экономика (скукота...) некоторые говорят, мол надо интересоваться, ведь это мир где мы живем... а мне пофиг... мы с мужем путешествовать любим.... у нас полно занятий. А в эту грязь лезть абсолютно не охота.

Гость | 14.09.2016, 14:56:16 У меня тоже нет телевизора. Вообще))) Живу нормально, вечерами читаю, вышивать вот начала.

MARGO87 | 14.09.2016, 21:03:49 Автор, вы с мужем просто Чудо, не смотрите телевизор, любите путешествовать и у Вас сотни хобби! Правильно, телевизор — это зло. Хочешь поглупеть, смотри телевизор. Вы же избавились от этого и сохраняете свое психологические и вообще, Здоровье! Поздравляю и одобряю. Вы молодцы. Так держать.

Рита стояла на аккуратном крыльце, держа за руку Мишутку. На стук открыла довольно просто одетая девушка, примерно одного с ней возраста:

— Папа! Тут какая-то женщина с ребенком.

Из дома вышел мужчина лет шестидесяти и довольно дружелюбно взглянул на Риту. По всему было видно, что это городские.

— Кто к нам пришёл? — наклонился мужчина к Мишутке, — Ну, проходи...

Всё указывало на то, что Рите и её спутникам невероятно повезло. В доме жили Антон Иванович (так представился хозяин) и его дочь Полина с пятилетним сыном Васей. Люди они были городские, то есть сильно наивней и добрей деревенских. «Никаких проблем с ними возникнуть не должно. Мои хоть и не богатыри, но их двое и они сильно злые» — рассуждала Рита. Хозяева сказали, что на пару ночей Рита с сыном могут рассчитывать вполне. «Больше и не потребуется» — ответила Рита и улыбнулась чему-то своему.

Им с Мишуткой выделили таз горячей воды и полотенца. Воспользовавшись ситуацией, Рита даже достала со дна сумки косметику и, насколько могла, навела красоту. Сидя за столом и угощаясь чаем с тушенкой и сгущенкой, она лениво переваривала в голове варианты своего дальнейшего существования.

— А вы сами-то откуда будете, Антон Иванович?

— Из Москвы мы.

— А чего ж так далеко себе дачу устроили?

— Я специально подальше спланировал. Да и поселились мы ту уже год как, всё ведь к тому шло...

— Что шло? — не поняла Рита.

— Ну давно ясно было, что добром оно не кончится. Вы телевизор смотрели?

— Не-а. Я вообще грузиться не люблю.

— Вот-вот, — погрустнел Антон Иванович — И никто не любил. Вот результат.

— Ой, ладно. Только не говорите, что вы заранее всё знали.

— Ну, всё не всё, а предполагал, что без пожара на складе не обойдётся.

— На каком складе?

— А Вы, Рита, никогда не задумывались, от чего пожары на складах бывают?

— Не-а.

— А я Вам скажу, вот когда кто-то проворовался крупно, тогда и поджигают, чтоб недостачу скрыть. И чем больше свистнули, тем крупнее нужен пожар. Понимаете?

— Ну да, но не мы ж сами на себя бомбу уронили?

— Я, честно говоря, про бомбу особо не думал. Точнее, надеялся, что до такого не дойдёт, но то, что при таком объёме украденного нужен прям совсем большой пожар — сомнений у меня не вызывало.

— Послушайте, все воровали всю дорогу. И что, ради этого такой, прошу прощения, трындец устраивать? А даже если и так, от нас-то что зависит?

— Чем больше народу «не любит грузиться», тем проще такие номера проходят. А «трындец» мог быть любым, не только ядерным. И гражданская война бы сгодилась. А в такие времена городов и городской жизни лучше избегать.

«Ну и чего ты избёг?» — подумала не без злорадства Рита, — «Умник московский! Готовился, небось и провизии натащил, а кому всё достанется?» Рита лучезарно улыбнулась:

— Антон Иванович, Вы очень-очень умный. Я если честно вам завидую: и дочь у Вас, и внук такой хороший. А ещё, им повезло с дедушкой.

Рита отметила про себя, что Антон Иванович смотрит не неё не без интереса — косметика делала своё дело. Она даже на минутку подумала, что охмурить Антона Ивановича — затея куда более перспективная, чем с этими бичами тусоваться. А что? Доверительно рассказать, что её преследуют два урода и он её запросто защитит, когда те припрутся. Но этот план разрушила Полина:

— Маргарита, скажите, а Миша Ваш сын?

По тону и по ударению на слово «ваш» Рита поняла, что Полина может ей и не поверить, но ответила спокойно: «Конечно, мой, чей же ещё?» Усугублялось всё еще и тем, что Полина уловила игривые нотки в голосе и поведении Риты и теперь смотрела на неё очень изучающе и подозрительно. «Мда, похоже, что этот план отменяется — не даст она мне тут закрепиться, а папа дочь с внуком не выгонит.» Руководитель отдела HR решила придерживаться плана первоначального.

*

Антон Иванович проснулся от скрипа входной двери и сразу услышал тихие мужские голоса. Спал он на первом этаже и потому сразу выскочил в предбанник. На фоне окошка он увидел чью-то тень, которая сразу прыгнула на него. Это был дядя Толя, вооруженный топором, захваченным из бытовки. Антон Иванович схватил его за руку и они вместе рухнули на пол. Дядя Костя явился с голыми руками, а потому замешкался, нащупывая в темноте что-нибудь увесистое для нанесения удара. Когда же он наконец нащупал табуретку и стал примериваться к голове Антона Ивановича, раздался оглушительный треск и звон разбитого стекла. Пронзительно завизжала Рита, а на втором этаже захныкал кто-то из детей. На пороге гостиной стояла Полина с двустволкой. У неё тряслись руки:

— Папа! Папа!

— Я здесь, всё в порядке — раздался снизу голос Антона Ивановича, — Принеси свечку и верёвку.

Рита вжалась в угол и при свете принесённой свечи увидела следующее: У самого входа в лужи крови лежал её давешний ухажер, дядя Костя. Он был жив и только хрипло всасывал воздух и таращил глаза. Антон Иванович с топором в руках поднимался с пола, у него кровоточило левое предплечье (очевидно топор его всё-таки достал). А вот верёвка, которой он собирался вязать дядю Толю была явно ни к чему. Дядя Толя лежал возле обувной тумбочки с очевидно свёрнутой шеей. Падение было неудачным и вязать было некого.

— Кто они?

— Дядя Костя и дядя Толя. Я с ними только вчера познакомилась,— Рита беспомощно всхлипывала в углу.

— Кто еще с тобой?

— Ни.. ни... никого...

— Говори! — это Антон Иванович уже обращался к дяде Косте.

— Д... д... двое н... н... нас. — выдавил из себя тот.

— Мишутка твой сын? — вступила Полина.

— Да, мой.

— Врёт она, — вмешался дядя Костя, — она его вчера подобрала попрошайничать.

— Ясно.

— Так, Полин, иди наверх к детям, а завтра утром спустишься, я посторожу. И валерьянки выпей.

Полина на полусогнутых ногах побрела наверх, а Антон Иванович связал по рукам и ногам Риту. Та не сопротивлялась, а только жалобно скулила в углу топчана при входе.

6

Вузя | 20 августа 2015 в 19:08:30

Девушка, на мой взгляд, работать не должна... Объясню: Мужчина, в отношениях с девушкой должен вести её в перёд и рано или поздно женица на ней. С этого момента, обязанности распределяются на двоих. Женщина-уход за детьми, на ней держится всё домашнее хозяйство. Мужчина-работает.. Обеспечивает обоих, Ну кормилец одним словом.

36 | 20 августа 2015 в 19:38:13

Не должна женщина(девушка) работать! Не должна и все тут.. Мужчина просто обязан создать для нее максимальную зону комфорта, при которой ей просто не было бы смысла работать... ответить

stalker71625 | 21 августа 2015 в 00:05:20

Женщина не вкалывающая на работе, не измотанная транспортом по дороге с работы, не жрёт много, чтобы востановить силы. Поэтому она стройная, полная сил, у неё не измотанное не убитое настроение, она рада милому, и полна сил в постеле, чаще получает оргазм, довольна своим мужиком, не бухтит на него потому как не злиться от неудовлетворения. Не отупевает от недосыпа — пора бежать на работу, голова ясная и свежая. А если нереальный мэн жаден. так пусть не женится. не влюбляется. а купит себе надувное изделие.:)>

К утру дядя Костя помер. Полина спустилась бледная и тихая — она явно спала от силы час, но уже не дёргалась, а светилась какой-то потусторонней решимостью. Она отправила отца отдыхать наверх к детям и решительно вытряхнула на стол Ритину сумку. Кроме тряпья, на столе и под столом оказались: старые косметические наборы, бижутерия, банка тушенки, какая-то заламинированная бумажка, документы и россыпь макарон. Полина сходила за ружьём и развязала Риту:

— Ты их сюда навела — теперь убирай.

Под её присмотром Рита провела весь день. Стащила трупы подельников с крыльца и укрыла их у стены рубероидом, долго и нудно скребла деревянный пол предбанника, стены и вешалку, пытаясь извести пятна крови, а потом еще долго намывала всё, на что ей указывала Полина. К середине дня она валилась с ног от усталости и ей был дан час на отдых плюс её собственная банка тушенки для пополнения сил, которую она проглотила целиком. После обеда спустился Антон Иванович:

— Да, я предполагал, что нечто подобное будет происходить, но никогда не думал, что меня совсем не будет терзать совесть.

— Пап, ну ты же не себя защищал, а нас с Васькой. Да и я из-за ребёнка переволновалась. Такая теперь жизнь, я понимаю, — сказала Полина потухшим голосом. — Как там ребята?

— Нормально, железную дорогу курочат совместными усилиями.

Далее Риту отвели в самый дальний конец участка, где персональный огород плавно переходил в колхозное поле, и заставили рыть могилу для подельников. Это было очень непривычно и тяжело — Рита уже практически не стояла на ногах, а её руки покрылись кровоточащими волдырями, когда яма обрела более-менее сносный вид и размер.

— Тащи сюда своих приятелей — скомандовала Полина.

Пока Рита из последних сил тащила дядю Толю с дядей Костей к яме, солнце уже садилось за горизонт.

— Полинк, а наколи чуть-чуть дров, пожалуйста, — сказал Антон Иванович. Мне с моей рукой это пока сложно, а банька мне бы сейчас ой как не повредила. Очень всё это смыть хочется.

— Хорошо, папа.

*

На краю ямы сидела окончательно выдохшаяся Рита и обдумывала дальнейший план действий. В первую очередь ей ужасно хотелось убраться отсюда подальше. По-хорошему говоря, она как умела искупила вину перед хозяевами и вряд ли они будут её удерживать. Мишутку и так было ясно, что хозяева возьмут к себе, а надвигающуюся зиму никто не отменял. Вероятно ей придется пилить в сторону Мценска, еще дальше, на юг. Может там повезёт.

— Скажи, а если Миша не твой сын, то чей он? — Полина решила передохнуть и перестала колоть дрова.

— Не знаю я. Там на трассе микроавтобус стоял, в нём женщина голодная умирала, очень просила ребёнка взять — вот я и взяла.

— Чтоб побираться?

— Ну да.

— А дальше что?

— Ну, не знаю. Оставила бы где-нибудь. Сказать по правде, особой пользы от ребёнка нет — всё равно не подают. Уж лучше с вояками договариваться.

Неожиданно перед Полиной возникла сцена из кинохроники времен Великой Отечественной, которую она видела в детстве и запомнила на всю жизнь: Маленький ребёнок, лет трёх, неуверенно стоит на своих маленьких ножках и страшно плачет. Он озирается по сторонам и ищет маму, а вокруг только мертвые тела вповалку. Каждый раз, когда она вспоминала эту сцену, её сердце сжималось и ей очень-очень хотелось верить, что бесстрастный оператор, отсняв плёнку, возьмёт мальчика на руки, утешит и отнесёт к себе домой...

Полина молча встала и с размаху ударила Риту топором по затылку. Та как-то странно квакнула и повалилась в яму. Полина очень хотела просто убить её одним ударом, но получилось иначе: на дне ямы Рита, лёжа поверх дяди Кости, хрипела и загребала руками и ногами, как будто пыталась плыть. Из головы очень обильно вытекала кровь. Полина выронила топор и в ужасе закрыла рот руками — минутная ярость обернулась полным отчаянием от содеянного. Она понимала, что Рита умрёт, но она даже помыслить не могла спуститься в яму и добить её. Она просто развернулась и побежала в дом. Там она стала судорожно собирать Ритины вещи и заталкивать их в сумку, руки дрожали и не слушались. Кое-как всё собрав, она выбежала во двор, швырнула сумку в яму и стала не глядя её закапывать. Ей хотелось скорей избавиться от этого жуткого зрелища. Антон Иванович стоял на крыльце и молча наблюдал происходящее.

Более-менее прикопав яму, Полина на ватных ногах побрела в дом. Дойдя до крыльца и уперевшись в папу, обняла его и заплакала.

— Что ж поделать, Полинк... Такая теперь у нас у всех жизнь — успокаивающе говорил он ей, гладя дочь по голове.

Вдруг из дома аккуратно ступая босыми ножками вышел Мишаня и, подойдя к обнявшейся паре, стал настойчиво повторять: «Ня... ня... ня...» А когда на него обратили внимание, то увидели, что он протягивает им аккуратно заламинированный кусочек бумаги, который выпал из Ритиной сумки. Вероятно, в спешке Полина не заметила его на полу. На красивом цветастом фоне, обрамленном бабочками и цветочками, витиеватым шрифтом было выведено:

«ПОВТОРЯТЬ КАЖДОЕ УТРО И КАЖДЫЙ ВЕЧЕР:

Я такая Лапочка! Я такая Цаца!

На меня, Красавицу Не налюбоваться!

Я такая Умница! Я такая Краля!Вы такой Красавицы Сроду не видали!

Я себя, любимую Холю и лелею! Ах, какие плечики! Ах, какая шея!

Талия осиная, Бархатная кожа — С каждым днем красивее, С каждым днем моложе!

Зубки, как жемчужинки — С каждым днем прочнее!

Ножки — загляденье –

С каждым днем стройнее!

Волосы шикарные –

Вам и не мечталось!

На троих готовили –

Мне одной досталось!

Никого не слушаю,

Коль стыдят и хают!

ПОТОМУ ЧТО ЛУЧШАЯ! ПОТОМУ ЧТО ЗНАЮ!»

:)> ЧМОКИ:)>

2-е место Семь последних дней Алексей Честнейшин

25 ноября

В низинах удушливый серый туман. Глаза слезятся от гари, сегодня, впрочем, ее меньше. Ночью было два толчка. Сегодня 25 ноября, понедельник. Вообще не хочется вылезать из-под пледа. Сыро и тепло. Даже жарко.

В детстве, помню, был обескуражен отсутствием конкретики в понятиях температурного режима. Однажды с родителями (это мне было лет восемь) собирались куда-то, мать сказала: «глянь термометр, холодно на улице?» Термометр показал плюс четырнадцать. «Плюс четырнадцать», — ответил я, — «а это прохладно или холодно?» И тут с недоумением узнал, что во взрослом мире у слов «мороз», «тепло», «жара» вообще отсутствует привязка к температуре. Весь мир взрослых людей мне тогда показался в высшей степени несерьезным. Нас, детей, чему-то учат, воспитывают, а сами (ужас! вы только вдумайтесь!) — пользуются неконкретизированной терминологией. После этого я взял альбомный лист, расчертил его в виде таблицы, и после некоторых размышлений заполнил: ниже 0 — мороз, от 0 до 12 — холодно, от 12 до 17 — прохладно, от 17 до 25 — тепло, от 25 и выше — жарко. Гордый тем, что, наконец-то, навел порядок в этой сфере, показал таблицу родителям. Папа с мамой переглянулись, но в целом, согласились с этой градацией. Отец, впрочем, не мог не возразить, что кроме температуры на понятия «тепло» и «холодно» влияют влажность воздуха и скорость ветра, но это уже были, конечно, мелочи. Я предложил послать таблицу на телевидение, чтобы показать всей стране: «Пусть все увидят и пользуются правильно словами». Но родители не согласились. Таблица пригодилась. «Набрось курточку, на улице прохладно», — говорила, допустим, мама. Я шел к термометру, +19. Извини мама, никакой курточки, — сами же согласились с моей системой.

После привычной возни с непросохшими дровами и разбухшей гречневой крупой — завтрак. Три минуты без респиратора, стараюсь меньше дышать.

Времена суток — такая же картина. Во сколько кончается утро и наступает день, никто из взрослых, оказывается, не знает. Разложить здесь все по полочкам мне было несложно (утро — с пяти до одиннадцати, день — с одиннадцати до семнадцати, вечер — с семнадцати до двадцати трех, ночь — с двадцати трех до пяти, по шесть часов на каждое время суток), трудность возникла в другом. Утро и вечер связаны с восходом и заходом солнца, а у нас в северных широтах они сдвигаются от зимы к лету. Возможен был другой вариант: утро и вечер это сумерки плюс-минус два часа, но и здесь возникла закавыка. Во время белых ночей вечерние сумерки плавно переходят в утренние, получается, что ночь вообще выпадает. Решение вышло неуклюжее: почасовое распределение справедливо для экватора и тропиков (до сорок пятого градуса северной/южной широты), в остальных широтах с оговорками.

После завтрака обход. Сначала смотришь, нет ли рухнувших за ночь деревьев. Вроде, все на месте. На прошлой неделе в корнях упавшей ели нашел раздавленного ежа. Деликатес. А вот интересно, сколько на Земле народу погибло? Вернее, сколько осталось? Хотя бы миллионов триста осталось?

Вдоль кромки высокого обрывистого берега (такие крутые обрывы у нас на севере называют слудами) спускаешься к речке проверить сеть и небольшую плетенную из проволоки морду. Оперативность здесь самое главное, с метаном шутки плохи. Природа вообще не прощает беспечности. Расскажу один банальный случай.

В позапрошлом году пришлось идти по лесу километров двадцать. Было это осенним вечером, и замечу, что я был плохо одет. Дороги не знал и шел по карте и навигатору. Так вот, пройдя немного, я спустился к пойменному лугу, поросшему осокой по грудь высотой. Надо было идти сквозь траву, а здесь, как оказалось, недавно прошел дождь. И тут я допустил идиотскую оплошность, мне надо было выпустить штаны из сапог, найти какую-нибудь палку и сбивать воду с травы, а я ничего этого не сделал. И половины луга не прошел, а у меня уже были полные сапоги воды. Воду потом я, конечно, вылил и носки со штанами выжал, но ногам теплей не стало. А идти еще надо часа четыре. Вечер холодный, через какое-то время простыло горло, потом начался озноб. Пришел на место я кое-как весь больной с жуткой температурой и заложенным носом, а главное, стыдно и противно было, что сглупил как малое дитя. Вот так. Мы, наивные, неподготовленные городские люди, можем сколько угодно любить природу, стремиться к ней, любоваться ее красотой, но если мы не готовы, то природа просто и хладнокровно без малейшего колебания раздавит нас с изощренной жестокостью, навалившись на нас ночным холодом, сыростью, зверьем, гнусом и т.п. И с ее стороны это не будет каким-то намеренным издевательством над привыкшим к комфорту человеком, для нее это будет еще одна заурядная гибель еще одного обреченного существа. Любимая нами природа не протянет нам руку помощи в последний момент.

В морде пусто, а в сеть попались два карасика, уха сегодня на обед.

Часов в одиннадцать опять тряхнуло. Ветер к обеду стих, и серые от вулканического пепла тучи, казалось, намертво зависли над головой. Брезент палатки перепачкан серой пепельной грязью.

На этом месте я уже больше двух недель. До этого был в тридцати километрах ниже по течению. Место там не столь возвышенное, поэтому не стал рисковать и дожидаться головокружений, съехал. На дорогу ушло два дня. Ничего удивительного, три часа завалы пилишь и растаскиваешь, пять минут едешь.

Здесь буду уже до конца. Бензина в «Хантере» не хватит на еще один переезд. Да и не нужно никуда ехать. Приехав, первым делом спилил все деревья поблизости, чтобы во время толчков, чего доброго, не рухнули прямо на башку. Дрова сложил кучей и накрыл целлофаном от дождя. Если посчитать еще и все завалы в округе, то дров у меня на три зимы (шутка).

Крупы и соли на месяц хватит, картошки немного, экономить приходится (кстати, недавно заметил, что картошка начала прорастать). Есть чай, сахар, пять банок белорусской тушенки, имеется даже банка ананасных колец Corrado, но эта роскошь уже на какой-нибудь совсем уж черный день. Еще есть поплавившийся в засуху шоколад. Хлеба нет. В свое время насушил шесть буханок черного, растолок их в мелкую крошку. Теперь делаю крошенину — размачиваю прямо в еде. Но тоже экономить приходится.

На мшистых опушках собирал подвявшую бруснику, пока она не надоела хуже горькой редьки.

Ближе к вечеру хлынул ливень и лил как из ведра до самой ночи. Эти дожди идут уже недели три, река стала бурная и мутная, воду отстаиваю в пятилитровых пластиковых тарах из-под питьевой воды «Вельская», потом кипячу.

Сегодня, спустившись к берегу, заметил, что на краснотале почки набухли. Вид его тонких дрожащих в бурной и мутной воде веточек нагонял какую-то тяжелую досаду и тоску.

26 ноября

Туман.

Видно, как висящие в воздухе капельки воды медленно движутся мимо тебя, хотя никакого ветра не чувствуется. Рассмотреть что-либо можно лишь в радиусе метров двадцати, далее — плотный туман. В отдалении виден ствол сосны, но кроны уже не видать. За кромкой слуды неподвижная матовая масса. Сделай шаг с обрыва — и пойдешь по туману-облаку куда-нибудь в новый прекрасный мир. Вообще, такое смешное чувство, что на этом куске земли, окруженном туманом, ты как маленький принц на астероиде.

Днем было не так жарко, как вчера. И облачность какая-то жидкая, даже пятно солнца один раз увидел сквозь бежевое марево туч. Влажно.

А в октябре, когда я из города уехал в лес, стояла сумасшедшая засуха. Пылища (в основном, от вулканов) была такая, что кроме респиратора еще и очки защитные приходилось носить. Кое-где лесные пожары прошли. Высохли мелкие ручьи, и суше стало на болотах. Хранил консервы в реке, чтобы от жары не портились.

Я сначала не мог понять, почему после этой суши вдруг начались ливни. Потом, поразмыслив, решил, что большое испарение пошло с поверхности океанов, вот и поливает сейчас везде и всюду. Как бы там ни было, грязь лучше пыли.

В обед начались сильные толчки. Сидел на открытом месте и смотрел, как трясется и покачивается лес. Может быть, от этих толчков или непрестанного треска началась тупая головная боль. Будто стуком в висках отзывались удары землетрясения. Я был неподвижен, я вообще стараюсь мало двигаться, силы берегу. Ем тоже мало. Земля подо мной то занималась мелкой дрожью, то вдруг тряхнет один раз, но сильно, то как бы пошатывалась из стороны в сторону. Озлобленный колоссальный зверь ворочался в глубине недр, ему душно стало под оболочкой земной коры, он и хотел бы спокойно заснуть, но бессонница мучила, и он в раздражении переворачивался с боку набок.

Часа через три всё стихло. Как результат — в одном месте съехала кромка слуды, а за рекой метровый сброс повалил сосны по всей своей длине. Деревья в падении зацепили другие, и всё это стало похоже на какую-то небольшую просеку с полосой вскрывшегося подзола и песка.

Днем немного поспал. В прежней жизни частенько днем спал (если, конечно, это не была моя дежурная смена, я работал сутки через трое). В три часа дня по телеканалу «Культура» шли лекции проекта «Академия», разные ученые, гуманитарии и естественники, рассказывали о своей работе или о каких-то новых открытиях. И вот, если лекция интересная, то слушаешь до конца, а если не очень интересная, то спокойно засыпаешь под это монотонное «бу-бу-бу».

Вечером головная боль чуть поутихла.

Первые комары появились. Сегодня одного прихлопнул, второй оказался проворнее. Теперь палатку надо закрывать.

27 ноября

Утренний сон был прерван каким-то странным металлическим бряканьем. Осторожно, держа карабин наготове, высунулся из палатки. Оказалось, собачка. Обыкновенная дворняжка, хвост колечком, черная с одной белой лапой. Таскает с собой два метра оборванной цепи. Я признаюсь, обрадовался псу как ребенок. Пришлось открыть банку тушенки и достать не самый маленький кусок мяса.

— Иди сюда, Черныш, иди, на тебе, эх ты, хороший.

Вот, чего я так радуюсь? Все равно этому песику скоро подыхать. Кое-как приманил его поближе. Глаза покрасневшие, постоянно чихает, бедная собака. На морде пятнышки крови, загрыз кого-то. Я расстегнул и сбросил ошейник, но этот дурашка взял его в зубы и смотрит на меня.

— Брось ты его, глупый, брось, он тебе больше не надо.

Духота. Плотная серая облачность. Специально завел машину, чтобы посмотреть температуру — 27 градусов. Вновь потянуло гарью. В дымке испарений лес будто колыхался, упавшие друг на друга сосны и ели, образовавшие гигантские буквы «Л», «М», «И», «N», подрагивали в потоках подымающегося пара.

Еще в конце августа на всей Земле проснулись все вулканы. Мало того, сейсмическая активность породила их даже там, где до этого не было. Но «жизнь рухнула» (как тогда все говорили) не от вулканов, а от землетрясений, прокатившихся волной повсеместно. За один день, конкретно 28 августа, пропали Интернет, телевидение и мобильная связь, к вечеру пропало радио. На следующий день пропало электро— и водоснабжение, перестали работать телефоны. Фактически наш город оказался отрезан от внешнего мира. Никто не знал, что творится в Москве, в Питере, в других странах.

28 ноября

В этот день ничего примечательного не было.

Рано утром было четыре сильных толчка.

Все сутки напролет лило как из ведра. Сидели с собакой под тентовым навесом.

От нечего делать побрился. Бреюсь раз в три дня, если этого не делать, щетина отрастет, и респиратор будет прилегать неплотно.

29 ноября

— Эй, есть кто живой?

Он был среднего роста, одет в серый камуфляжный костюм, покрытый поверх полиэтиленовым дождевиком. Лица не видно — огромный респиратор и похожие на маску аквалангиста солнцезащитные очки. Словом, специалист по химзащите. За спиной рюкзак. Ничуть не испугался и не удивился моему карабину. Я молчал.

— День добрый, тебя как звать?

Я назвался и спросил, как его зовут.

— А какая теперь разница, как меня зовут.

Вообще-то это невежливо, но, впрочем, мне начхать. Странный человек. Человек без имени и без лица. Может быть, лицо изуродовано, поэтому и скрывает. В последнее время много разных чудаков развелось.

— Я приехал по узкоколейке на велодрезине.

Отсюда до узкоколейки три километра на запад. Ее построили еще при советской власти для лесозаготовок. Какие-то теплушки по ней ходили, лесорубов и бревна возили. Потом долгое время была заброшена, кустиками поросла.

Человек без имени и без лица сказал, что на велодрезине осталось много всего хорошего. Я надел куртку с капюшоном, и пошли вместе, и Черныш за нами увязался. Утро было жарким, плюс мелкая изморось. Выпавшая влага тут-же высыхала, и клубящиеся испарения заполонили переломанный лес.

А вообще, безликий оказался нормальным мужиком.

— Как же ты, — говорю, — доехал по узкоколейке, она же вся завалена?

— Да вот завалов-то как раз таки и нету. Под нее лес широкой полосой расчищался. Другое дело, что в пяти местах рельсы искорежены да мост через Чадреньгу разрушен. Пришлось все добро перетаскивать вброд. Двое суток уже еду.

По дороге речь зашла о катастрофе, безликий спросил, где я был пятого сентября. Пятого сентября я был дома, у меня был перерыв между сменами. Тут нужно кое-что пояснить. Пятое сентября это день, когда Земля сошла.

Еще задолго до всего этого, в декабре прошлого года, произошло событие, которое поначалу почти никто не заметил. То ли в Боливии, то ли в Бразилии какой-то астроном-любитель обнаружил комету. Ее особенностью было то, что, во-первых, шла она к солнцу точно в плоскости солнечной системы. А во-вторых, масса ее была колоссальна, сопоставима с массами планет земной группы.

Экстренный коллоквиум Международного астрономического союза собрался через неделю после открытия. Все расчеты показывали, что на пути кометы окажется Земля. Имелись лишь неясности, связанные с прохождением кометой кольца астероидов. Здесь она могла отклониться. Решено было протокол коллоквиума временно засекретить, чтобы не создавать панику.

Чуда не произошло. Кольцо астероидов было пройдено кометой в середине августа. К этому времени она стала ярчайшим зрелищем на ночном небе.

Новые расчеты, впрочем, показывали, что никакого столкновения не будет, комета пройдет в крайне опасной близости, но те же расчеты не сулили и ничего утешительного. В начале сентября вследствие гравитационного взаимодействия с кометой скорость Земли должна замедлиться, после чего планета сойдет с орбиты и начнет падение на Солнце.

Во время сближения с кометой прогнозировалась повышенная сейсмическая активность. Новый перигелий Земли по расчетам оказался настолько близким к нашей звезде, что планета от приливных сил должна будет распасться на фрагменты, большая часть которых упадут на Солнце. Но еще задолго до этого Земля превратится в выжженную пустыню с температурой разреженной атмосферы в девятьсот градусов по Цельсию. О сохранении жизни на Земле речь, понятное дело, не шла.

Я помню вечернее ток-шоу по Первому каналу в конце августа, когда уже вовсю шла тряска по всей планете. Приглашен был пожилой астроном. Негромким голосом, волнуясь, он откровенно сказал:

— Нужно понимать со всей ясностью, что никакого спасения для жизни и уж тем более для человечества нет и быть не может. Через полгода Земля упадет на Солнце.

Среди повисшего в студии гробового молчания вдруг раздался грохот и треск, это ведущий Андрей Малахов выронил микрофон.

— А ты помнишь, как сама мысль о гибели Земли у нас поначалу не могла уместиться в голове?

— Да, хорошо помню. Глаза видят, уши слышат, только мозг не понимает, что все видимое и слышимое скоро перестанет существовать.

Нам приходилось говорить громко, чтобы было слышно через респираторы.

События завертелись как в каком-то бешеном калейдоскопе. Разрушенные мосты парализовали железнодорожное и автомобильное сообщения. Пропали все виды связи. Слухи ползли один жутче другого. Говорили, например, что правительства всех стран куда-то странным образом исчезли. Или были «достоверные известия», что Японии и Филиппин больше нет. Что значит «нет»? и почему именно Японии и Филиппин? А пятого сентября в нашем городке чей-то радиоприемник поймал информацию, что Земля сошла с орбиты. Если в сентябре у кого-то еще были какие-то сомнения, то сейчас, когда июльская жара стоит на пороге календарной зимы, все уже предельно ясно.

— Как думаешь, мы орбиту Венеры уже пролетели?

— Если и не миновали, то где-то рядом.

Поначалу мэрия нашего городка, конечно, готовилась по всяким ЧП. Проверялось наличие палаток, автономных генераторов, полевых кухонь и прочего необходимого. Рассылались по разным ведомствам инструкции, проводились какие-то учения. Спилили в городе все деревья (тополя в первую очередь) во избежание их падений при толчках. Русский север всегда был несейсмоопасной зоной. У нас отродясь не бывало ни землетрясений, ни вулканов. Когда начало трясти, пришлось решать кучу проблем, с которыми никогда раньше не сталкивались.

Поразительно то, как по-разному простые люди реагировали на все эти известия. Были, например, те, кто бросали все — работу, квартиры, и уезжали куда-то в деревни с семьями. Кто-то начал на всякий случай создавать дома запас еды и закупать всякую ерунду: спички, батарейки к приборам, всевозможные инструменты и т.п. Но большая часть людей — больше половины, это точно — не предпринимали абсолютно ничего. Люди просто не знали, что делать, думали, что все как-нибудь пройдет, образуется. Спросишь, например, кого-нибудь из знакомых: «Чего делать-то?». «Поживем — увидим, — ответит, — может быть вообще, все это ошибка какая-нибудь».

— А слышал, некоторые чудаки-колхозники даже озимую пшеницу посеяли?

— Ну да, думали, пронесет как-нибудь.

Мы остановились (начались толчки). Присев на корточки спинами друг к другу, смотрели в разные стороны на поредевший подрагивающий лес. Черныш притих у ног. Рваные клочья низких кучевых облаков медленно дрейфовали к западу. Дождик кончился.

Не пройдя еще и половины дороги мы с безликим вымотались как черти, перелезая через завалы. А еще назад идти и тащить на себе «много всего хорошего».

Чудо техники, самодельная сборно-разборная велодрезина, по внешнему виду была похожа на мотоцикл с коляской, только без мотора.

Вдоль полотна узкоколейки повсюду пробивалась молодая зеленая травка с вкраплениями цветков мать-и-мачехи. Весна!

Вернулись мы к вечеру, нагруженные рюкзаками и сумками. Человек без имени установил двухкомнатную кемпинговую палатку Canadian Camper. Новая и чистенькая (видимо, до этого не пользовался), она выглядела слегка нелепо среди окружающей грязищи.

Ужинали его запасами. У безликого оказалось много рыбных консервов. Печеная в костре картошка и скумбрия в томатном соусе — хорошее сочетание. Никаких уродств на лице, во всяком случае, нижней его половине («маску аквалангиста» он так и не снял), у безымянного не было. Так, слегка полноватое лицо.

К вечеру вдруг потянуло прохладой. Когда последний раз были прохладные вечера? Наверное, в сентябре. В запасах у безликого оказалось еще и вино. Он откупорил стилизованную под глиняную амфору (такая вот экзотика) бутылку азербайджанского вина «Акстафа» и предложил «за встречу и знакомство». Я отказался, я вообще непьющий, не люблю состояние опьянения.

Костер задорно потрескивал, швыряясь искрами во мрак поздней осени. Луна отошла от Земли во время катастрофы, и ночи теперь стали темные. Безликий полулежа на бревне, облокотившись, маленькими глотками прямо из горлышка бутылку уговорил.

— Фильм «Осенний марафон» помнишь?

— Ну да, «хорошо сидим».

— Вот именно, — он засмеялся.

Три месяца никаких фильмов не смотрел. И уже не посмотрю никогда. И музыки уже никакой не послушаю. А скоро и вовсе все фильмы, да и вообще всё, что насоздавало человечество, начиная от египетских пирамид и заканчивая черт знает чем — песнями Рэдта Старкова — плюхнется в любимое наше солнышко и распадется на ионы. Не останется скоро ни иудея, ни эллина, ни скифа, ни варвара, ни раба, ни свободного. И единственной памятью о Земле и населявших ее людях будет запущенный когда-то в семидесятых годах аппарат с посланием от нас к разумным существам иных миров, который будет еще миллиарды лет лететь по вселенной. А, впрочем, не единственной, есть еще марсоход и другие какие-то аппараты, изучавшие Юпитер со спутниками.

Безликий, похоже, пребывал в благостном расположении духа:

— Женщин нам не хватает, — произнес он мечтательно.

Я ничего не ответил. А безликий рассказал трогательную и, в общем-то, заурядную историю о том, как в школе нравилась ему одна девушка. Она была невысокого роста с миловидными чертами лица, каштановыми слегка вьющимися волосами, карими глазами и улыбкой… «ты себе не представляешь, одной такой улыбкой, наверное, можно войну остановить». А он был настолько стеснителен, что принципиально никак не проявлял своих чувств. И даже избегал ее, чтобы лишний раз не встретиться.

— Помню, один раз так получилось, что мы с ней оказались наедине. И она заговорила со мной на какую-то отвлеченную тему. А я так переволновался, что начал городить что-то несусветное, а потом ляпнул ей какую-то грубость.

В это время довольно сильно тряхнуло. Дрова разъехались в костре, выплеснув сноп искр. Мне показалось даже, что вся наша возвышенность немного опустилась, ощущение было как в едущем книзу лифте.

— А у тебя в жизни сколько женщин было? — спросил он.

— У меня вообще женщин не было.

— Даже так, — он изумился и даже будто испугался немного, — а почему?

Мне всегда было как-то непросто объяснить это. И, кроме того, странно откровенничать с человеком, лица которого не видишь.

— Все, что связано с отношениями мужчины и женщины, во мне всегда вызывало чувство отвращения и брезгливости. Взять, допустим, поцелуй. Два человека облизывают языком и губами язык и губы друг друга. При этом слюни перемешиваются, хлюпают, перетекают туда-сюда. Что может быть противнее? Не знаю, я, конечно, не пробовал, но думаю, что если бы у меня до этого дело дошло, меня бы точно стошнило. Когда по телевизору показывали целующихся, я всегда переключал на другой канал.

Безликий слушал не шелохнувшись, и казалось, что сами его очки с противогазом выражали крайнее недоумение. В это время еще более мощный толчок рванул землю под нами. Мы оба свалились с бревен и лежали, замерев, на земле. Черныш жалобно скулил.

Толчки не повторялись.

— А ты знаешь, я тебе даже отчасти завидую, — сказал безликий задумчиво, — я бы так не смог. У меня всегда по этой части была какая-то, черт знает, слабость, меня это даже бесило. Один раз, помню, вроде, взрослый уже был — двадцать лет, корпоративная вечеринка состоялась у нас в офисе, танцы и все такое. А была у нас одна молодая сотрудница, восточные черты лица, черные прямые волосы и, главное, черные раскосые глаза, в которых непонятно что, то ли симпатия к тебе, то ли насмешка. И вот подходит она ко мне с вопросом «а ты чего не танцуешь?». Но самое главное, своими тонкими холодными пальцами схватила мне руку повыше локтя. Меня, помню, даже помутило слегка и ноги чуть не подкосились. А она испугалась, думала мне плохо. Я всегда старался этот недостаток скрыть, с женщинами был демонстративно холоден и груб, старался вообще не смотреть на них, особенно если красивая.

«И правда, слабачок какой-то», — подумал я с легким презрением.

— А семья у тебя есть? Дети?

— Были и семья и дети.

— И что с ними стало?

Он ничего не ответил, а я больше и не допытывался.

У безликого был радиоприемник и заряженный аккумулятор. «Целый год хватит радио слушать», — шутил он. По его словам, неделю назад удалось среди шума поймать волну с какой-то иностранной речью, но потом и она пропала.

Покрутив с полчаса ручку настройки и ничего кроме треска и шипения не услыхав, безымянный выключил прибор.

— А что, собственно, ты рассчитываешь услышать?

Он помолчал немного и говорит:

— Вот мы сидим тут и ничего не знаем. А может быть уже известно, что Земля прошла перигелий и возвращается на свою орбиту.

Я поразился такой наивности. Человек надеется до последнего.

— А у тебя разве нет никакой надежды? — спросил он.

— Нет, у меня нету. Я вообще не понимаю, что такое надежда. Есть осознание того, что конец неизбежен. Когда планета развалится на куски, то, может быть, не все они упадут на Солнце, но это ничего не меняет. Все равно шансов у нас — ноль, что об этом толковать?

30 ноября

Толчки закончились около двух часов ночи.

Утро выдалось облачное, нежаркое, безветренное. Пепельный туман как море обступил возвышенность со всех сторон.

— Как Робинзоны на необитаемом острове, — сказал я, глядя со слуды на погруженный в туман левый берег.

— Похоже на то, — ответил безымянный, — кстати, ты знаешь, что Дефо утаил один примечательный факт из жизни главного героя?

— Любопытно. Какой же это?

— В конце жизни Робинзону так опротивел его родной Йорк, что он плюнул на все и вернулся обратно на свой остров.

Я рассмеялся. Вспомнились множество реклам туристических агентств и строительных фирм, предлагавших отдохнуть от суеты или обрести свой тихий уголок в шумном мире.

— Да. Странные мы все-таки люди. Сами же создали такой сумасшедший мир, от которого надо куда-то прятатся, уединятся, отдыхать. Возникает вопрос, зачем же мы его создали? Какая в нем нужда? Непонятно.

— Все это сейчас уже не имеет значения, — он сказал фразу, которую я сам часто повторяю.

К полудню стало жарко и душно. Плотная свинцовая облачность давила как гигантский каток. Вновь разболелась голова, и вестибулярный аппарат стал фиксировать пошатывание земли. Безликий спокойно лежал под тентом, разгадывал свои кроссворды и не выказывал беспокойства. Значит, никаких толчков не было, это меня мутило от духоты.

— Наполеоновский маршал, пять букв.

— Надо вспоминать, их у него было как собак нерезаных, Нея знаю, короля московского, еще был какой-то Даву.

Безликий вспомнил еще Мюрата, но он не подошел по буквам.

— А знаешь, в чем злая ирония нашего трагизма? — сказал он со вздохом, — Только вдумайся, планета жила себе спокойнехонько пять миллиардов лет, а гибнет именно сейчас. Именно сейчас, когда развилась техника, начались полеты в космос. Ведь буквально чуть-чуть нам не хватило времени, чтобы создать способ борьбы с этой кометной угрозой. Было бы у нас еще лет сто хотя бы, наука придумала бы какую-нибудь ракету, которая сбила бы, допустим, астероид, тот бы столкнулся с этой треклятой кометой, и, глядишь, улетела бы она от нас куда-нибудь к чертовой матери.

Он говорил, все больше раздражаясь:

— Я и раньше был убежденным пацифистом, но теперь всех этих вояк, тварей, начиная с Александра Македонского и заканчивая нынешними любителями антитеррористических операций просто перевешал бы прямо вот на этих переломанных соснах. А Александра Македонского повесил бы выше всех — за один лишь заразительный дурной пример для всех последователей. Если бы не все эти вояки с их дебильными войнушками, наука сейчас была бы на сто шагов впереди, — рассуждал он со злой тяжелой досадой.

И кстати, он был совершенно прав. Я поддержал:

— А ты помнишь, как во время катастрофы моментально сами собой закончились все эти «дебильные войнушки».

— Ну да, как-то стало не за что воевать, — согласился безликий, и, помолчав, добавил самокритично: — а ведь я и сам, признаюсь, раньше считал астрономию совершенно никчемной наукой.

В обед мы услышали нарастающий рев мощного дизельного двигателя и треск деревьев. По меридиональной просеке медленно, хрустя кустами и завалами, полз вездеход. Видимо, заметив дым от костра, водитель повернул к нам. Махина (какая-то модификация ГАЗа-71) приблизилась, двигатель умолк. Вездеход с крыши до колес так облепился грязью, что непонятно было, какого он цвета, их часто делают оранжевыми, чтобы можно было заметить издалека или с вертолета. Правое лобовое стекло разбито. Из водительской двери поспешно вылез высокий человек, про таких говорят «представительной внешности», в фирменной робе нефтяника. Он сорвал противогаз, обнажив воспаленное лицо со слезящимися глазами.

— Доброго здоровьица. Дай, думаю, зайду «на дымок», это Чадреньга? — торопливо произнес он хриплым осипшим голосом.

— Нет, это Суронда, Чадреньга километрах в двадцати ниже.

Приехавший развернул топографическую карту.

— Ага, понятно. Я — Владимир Протасов, — заявил он так, как будто это нам о чем-то должно говорить.

— «Норд-Рашен гэс»? — припомнил безликий.

— Да, «Норд-Рашен ойл энд гэс», — поправил его приехавший.

Это был известный предприниматель, олигарх, разработчик Северо-печерской нефтегазоносной провинции. Еще до катастрофы на своем частном самолете он с инспекцией прилетел из Москвы на Печеру. А потом случилось то, что случилось. Аэродром оказался разрушен землетрясением. Местные вертолетчики ни за какие коврижки не полетели в Москву, деньги вообще оказались никому не нужны. У Протасова в Питере первая жена с детьми, в Москве вторая жена. И вот он едет по лесам и болотам, надеясь хоть куда-то попасть, хоть в Питер, хоть в Москву. Солярки запас большой, должно хватить.

— Хотел доехать за две-три недели, но еду уже два месяца и конца не видать. Самое трудное это реки, пока брод найдешь…

— Да не надо тебе никуда ехать. Оставайся здесь, — предложил я.

— Нет-нет, пообедаю и поеду. Надо ехать.

Вообще, олигарх производил впечатление не вполне вменяемого человека. Таких, впрочем, в последнее время развелось пруд пруди. Он говорил порывисто, озирался по сторонам, как будто кто-то за ним гонится, дышал громко и часто. Такое поведение у человека солидной внешности вызывало чувство какой-то особой жалости.

Обедали вместе. Протасов расщедрился строганиной, которую возил в морозильнике. Сам он ел ее сырой, отрезая мелкими ломтиками и подсаливая, а мы с безликим все-таки слегка поджарили, опасаясь за свои желудки. Говорили о погоде, наш гость рассказал об огромных лужах и залитых колеях по просекам. Потом речь зашла о том, как быстро и нелепо для планеты всё закончилось, и ничего с этим не поделать. Когда вспомнили про науку, Протасов замахал руками:

— Что вы мне рассказываете про ваших ученых?! Им всем цена рупь сорок в базарный день. Сидят! — тысячи институтов! академии! доктора-профессора! хоть бы один кто-нибудь нынешнюю ситуацию заранее рассмотрел и обдумал. А эти мыслители-философы? Тоннами макулатуры забили все библиотеки, а какой ответ у них есть на то, что сейчас происходит? Нету никакого. Всё это, знаете, напоминает лиссабонское землетрясение восемнадцатого века. Как тогда дружно встрепенулись всякие горе-философы и горе-богословы, давай наперегонки осмысливать и примирять Бога с природным злом. Как будто раньше они не знали, что на свете землетрясения бывают.

— Раньше запроса не было, — возразил я.

— Запроса не было? — с хрипотцой взвизгнул Протасов и тут же повторил уже утвердительно: — запроса не было. А нормальный мыслитель должен думать и безо всякого запроса. И объяснять все возможные катастрофы, даже если их вероятность ничтожно мала.

Я кивал, соглашаясь, возражать было незачем. Безликий молчал, будто о чем-то задумавшись.

Сразу после обеда, даже не отдохнув, Протасов засобирался.

— У меня тут полный чемодан растопки для костра, оставляю, — он вынул из вездехода довольно внушительный кейс.

Безликий вдруг заявил:

— Погоди чуток, — он зашел в свою палатку, повозился там какое-то время, потом вышел с охотничьим ружьем вертикалкой и пальнул в олигарха. Тот, схватившись за грудь, издал натужный стон и упал на колени, после чего медленно повалился набок.

После катастрофы принцип «подохни ты сегодня, а я завтра» у многих стал доминирующим в поступках. Я это уже наблюдал, поэтому не особо удивился. Сейчас со второго ствола безликий выстрелит в меня. Если попадет в голову, то я мгновенно умру. Если в грудь, то поначалу будет нестерпимая жгучая боль, при которой лучше не шевелиться, потом чувства угаснут, и я умру. Если попадет в живот… нет, в живот лучше не надо. Страх смерти у меня (как, впрочем, и у многих) за последние месяцы стал маленьким-малюсеньким, уступив место полнейшему всеобъемлющему равнодушию.

Выстрел добавил звон в ушах к моей притупившейся головной боли. Тело Протасова лежало в грязи. Безликий собирал свои вещи, разбирал палатку. Загрузил все в вездеход.

— Поеду еще выше, — сказал он, — если предложу поехать со мной, ты, наверное, откажешься?

— Да, я откажусь, — ответил я и, почему-то захотелось спросить: — Зачем ты прячешь лицо?

— Я и мое лицо это не одно и то же.

Какое-то время вездеход дергался то взад то вперед, потом медленно развернулся и уехал по той же просеке.

Человек с умилением вспоминает о любви, проклинает злодеев-полководцев. Сам при первой же возможности ничтоже сумняшеся палит в другого человека. Мной овладела какая-то озлобленная ненависть, какое-то отчаянное злорадство. Сдохнем скоро все — так нам, сволочам, и надо. Я даже рад! Имя скрывает, лицо скрывает, трус несчастный. Небось и в городе натворил кучу подвигов. И вино наверняка ворованное. Вспомнился дурацкий анонимный стишок, приписываемый почему-то Николаю Некрасову:

Когда бы мог я шар земной

Схватить озлобленной рукой

Схватить, скомкать и бросить в ад,

Я был бы счастлив, был бы рад.

Скоро-скоро весь наш шар земной будет брошен в геенну огненную «озлобленной рукой».

В городе не все, конечно, жили как пауки в банке. Были и обратные примеры. Один торговец, мой дальний родственник, в сентябре бесплатно раздал всем желающим свой громадный продовольственный склад. Специально для этого сидел там все дни с утра до вечера. Причем, чтобы не было давки, сначала оповестил своих соседей, друзей и родню. Пришедшим говорил, чтобы звали к нему своих соседей/друзей/родню и так далее. Во время раздачи сам следил за порядком, когда два каких-то психа устроили крик и драку, обоих вытолкал взашей пустыми, не стал разбираться, кто виноват. А когда склад был уже пуст, спохватился, что себе так ничего и не оставил.

На «хантере» я отвез труп олигарха до ближайшего разлома и, свалив в хлюпающую грязными ручейками расселину, забросал ослизшими комьями земли. Заодно на приборной панели глянул температуру воздуха — 29 градусов.

Вечером жара спала. Сильных толчков днем не было, временами чувствовалась лишь легкая дрожь, на которую уже не обращаешь внимания.

Кейс был битком забит всякими бумагами. Тут были договор синдицированного целевого кредитования с Газпромбанком и ЮниКредит банком, лизинговые договоры на восемь седельных тягачей марки «камаз», какой-то испещренный цифрами документ на немецком языке с логотипом банка Credit Suisse, контракт с Выксунским металлургическим заводом на поставку труб большого диаметра и еще куча других бумаг. Но в основном была наличность — более ста пачек пятитысячных купюр и несколько пачек тысячных, всего около семидесяти миллионов рублей, четыре пачки купюр в сто евро.

Я разорвал одну пачку и швырнул деньги вверх — салют устроил. Купюры разлетелись, кружась, во все стороны, попадали в грязь, в огонь, на тент, на истоптанный мох.

1 декабря

Безликий бы просто так не вернулся, значит что-то произошло. Когда я увидел приближающийся вездеход, во мне будто затеплился маленький огонек. Неужели? Да нет, не может быть. Вездеход остановился, и безликий, не глуша мотор, выскочил из кабины и как полоумный восторженно заорал:

— Назад! Назад! Мы возвращаемся назад! Что я говорил! Я знал! Знал, что это будет! Вот, слушай, сегодня все утро передают.

По радио какой-то непрофессиональный диктор, запинаясь, говоря «э» и «ну» и делая большие паузы, передавал сообщение, что Земля согласно наблюдениям отдаляется от Солнца и возвращается на свою орбиту, понадобится около трех недель наблюдений, чтобы сделать окончательные выводы. Я как будто в отупелом оцепенении смотрел вокруг: на пни, торчащие из мха и черничника, на завалы деревьев в отдалении, на низенький тентовый навес, натянутый на вколоченных кольях, на изуродованный толчками, перерезанный оврагами лес, видимый за кромкой слуды, на покрытую порванным целлофаном кучу дров, и вдруг слезы хлынули ручьями, и я заревел как белуга. Три месяца какого-то бреда. Каждую ночь снится спокойная прежняя жизнь, будто ты дома чем-то занимаешься или на работе. Просыпаешься и думаешь: зачем ты проснулся?

Теперь понятно, почему уже вторые сутки ночи холодные. Причем, холод не ослабел и сегодня утром, а даже, наоборот, усилился.

— Чего ревешь? Собирайся, поехали.

Я оставил палатку и вообще много чего оставил, оделся потеплей, взял только еду и самое нужное. «Хантер» тоже оставил, потом приду и заберу.

По дороге начались чудеса. Одна снежинка упала на капот, потом вторая на торпеду через разбитое стекло. Затем снег повалил хлопьями. Когда спустились километров на двадцать ниже по Суронде, увидели, что вокруг лежат уже довольно приличные сугробы.

Приехали к заброшенной деревне. Она была уже давно нежилая, половина изб полуразваленные, если какая изба выглядела прилично, то, скорее всего, люди приезжали и жили в ней летом во время отпусков. У одной из таких изб остановились. Широкий пятистенок на высоком подклете с перерубом посреди, традиционный фальш-балкон на бревенчатом фронтоне, крыша увенчана спереди слегка обветшавшей фигурой коня. А главное, изба показалась мне до боли знакомой, но я никак не мог вспомнить, где ее видел. Зашли внутрь. Заурядный современный интерьер. В дороге мы основательно продрогли, и первым делом решили протопить печь, благо дымоход оказался исправным. Через какое-то время стало тепло, потом вдруг нестерпимо жарко, я не мог понять, с чего вдруг такая жарища, и…

… и я проснулся. Проснулся именно от жарищи. До обращенной к востоку стенки палатки дотронуться было нельзя.

Утро выдалось жарким и ясным. Огромный белый солнечный диск взошел над воздевшим к пустому небу свои несчастные обломанные руки лесом. Весна как румянец на щеках чахоточного вступала в свои права, зелени в лесу стало заметно больше. Голубизну неба портила черная полоса копоти по всему горизонту, причем на западе она была толще и чернее, значит, там работали вулканы.

Через минуту пребывания на солнце лицо стало гореть как после трехчасового загара на южном пляже. Надо будет копать землянку.

К обеду нагнало туч, единственное спасение от агрессивных лучей. Но жара не спала.

Сегодня еще один интересный товарищ посетил мое пристанище. Тоже поднимается вверх по реке, пешком. Светло-голубой джинсовый костюм, растрепанные волосы, жидкая бороденка. Оружия нет, но рюкзак довольно внушительный. Ни противогаза, ни респиратора, нос ватой заткнул, а чтоб не выпала, закрепил бинтом, обмотав его вокруг головы. Вата покраснела, видимо, кровь идет носом. Кроме того, человека временами сотрясал тяжелый грудной кашель.

Он остановился «передохнуть часика на три». Не сказать, чтобы очень сильно смутился, увидев разбросанные повсюду деньги. Я предложил ему отобедать, — не отказался. После еды пришелец промыл в воде окровавленные куски ваты и бинты (в рюкзаке у него оказался целый целлофановый пакет использованной ваты), и разложил их розоватые на бревне просушиться.

Обескураживало то, что с лица человека не сходила тихая умиротворенная улыбка. Именно так, наверное, улыбаются люди, достигшие просветления. Уловив мой недоуменный взгляд, он счел нужным объясниться:

— В благословенное время живем. Ничто не вечно, и созданное когда-то будет когда-то разрушено, — из-за улыбки непонятно было, серьезно он говорит или иронизирует.

Я уж было подумал, еще один псих на мою голову. Но человек был не похож ни на психа, ни на сектанта. Говорил он спокойным голосом, если я выказывал сомнение, он не раздражался, а, подумав, обстоятельно отвечал. Человек рассказывал, что о конце света знали все религии и все древние учения. И наши дни лишь подтверждают истинность религиозного знания. Еще он говорил, что человеку нужно уметь преодолеть свое отвращение и свою ненависть к миру и заставить себя полюбить мир таким, какой он есть. Когда слышишь подобное, то закрадывается мысль, что есть люди, которым известны некие глубинные тайны, для меня непостижимые. Он спросил, есть ли у меня семья. Я ответил:

— Нет.

— Плохо, у человека должна быть и семья и дети.

— Сейчас это уже не имеет значения. А у вас есть семья?

— Была у меня и жена и дети, но они все погибли, — ответил он, не переставая блаженно улыбаться.

Мы сидели под тентом. От жары пот струйками сочился на лбу. Куртка с футболкой прилипли к телу, но снять нельзя было, комары начнут сжирать. Черныш лежал поодаль на боку и, высунув язык, часто дышал. Подыхает, что ли, божья тварь?

— А вы кто вообще по профессии?

— Писатель.

Я, впрочем, всегда знал, что все писатели немного чокнутые.

— И о чем вы пишете?

— Да так, писал когда-то чепуху всякую, — ответил он, слегка смутившись.

Спросил напрямую:

— А почему вы, писатели, все время врете?

— Если писать о людях правду, это будет такая скукотища, что и читать никто не станет. А литература должна быть интересной, — резонно, но и не переставая смущаться, ответил писатель, — вот представьте себе рассказ о человеке, который каждый день ходит на работу, вечером — домой, в выходные отдыхает или на дачу ездит, раз в год отпуск, и так вся жизнь. Вы станете такой рассказ читать?

— Нет, не стану.

— Правильно, и я не стану, потому что не интересно, хотя рассказ описывает жизнь девяноста девяти процентов людей. Поэтому чтобы нас читали, мы, писатели, все время врем.

По-видимому, это был человек глубоко верующий. Катастрофа для него была волей божьей, которую принять нужно с радостью. Он говорил, что творец создал человека по своему подобию и образу, дав ему свободу. А человек, как известно, пустился во все тяжкие. И вот теперь создатель «этот проект сворачивает» (странная формулировка для верующего человека).

Я слушал-слушал, потом говорю:

— А я вам другую историю расскажу. Представьте себе огромную нашу Вселенную. Миллиарды галактик, в каждой галактике миллиарды звезд. Повсюду лишь законы физики и безмолвная материя. И вот однажды на затерянной в пропасти вселенной галактике на планете одной из миллиарда звезд начало происходить что-то такое интересное. Органические кислоты стали образовывать длинные цепочки, а потом дошло до того, что одна кислота научилась сама себя воспроизводить. Появилась жизнь, растения, животные, сначала примитивные, потом более развитые. И вот одни обезьяны научились ходить на двух ногах, а так как были они еще и шибко грамотные, то вообразили себя любимых, ни больше, ни меньше, центром Вселенной, а вся Вселенная, значит, только для них, уникальных, и существует. А теперь вопрос: как ко всему этому стоит относиться с точки зрения космоса? Отвечаю: с точки зрения космоса вся эта планета, жизнь и человечество — ровным счетом ничто. И если вдруг Земля со всем содержимым исчезнет, космосу от этого будет ни тепло, ни холодно. И когда Земля будет гибнуть, космос не протянет ей руку помощи в последний момент, для него это будет еще одна заурядная гибель еще одной обреченной планеты. Мы, люди, слишком много о себе возомнили.

— На самом деле и я примерно о том же говорю, мы, люди, слишком много о себе возомнили, — ответил писатель.

Мы еще долго болтали в том же духе. Под конец он спросил, крещенный ли я. Я ответил, что крещеный и к церкви всегда относился с уважением, но при этом я противник всякой мистики, в том числе таинств.

— Ну, вы можете хотя бы перекреститься?

Из уважения к собеседнику я сложил большой, указательный и средний пальцы, дотронулся до лба, до пояса, до левого плеча и до правого.

— Нет-нет, неправильно, так католики крестятся, мы, православные, сначала крестим правое плечо, потом левое.

Вот тут уже я не смог удержаться от хохота, хотя и понял свою ошибку:

— Планета через пару месяцев прекратит свое существование, а вы все делите людей на католиков и протестантов, то есть, извините, на католиков и православных.

Писатель опять смутился, не найдя объяснения, зачем в нашем положении нужно плечи разбирать.

Прощаясь, он сказал: «храни вас Бог», но сказал это, не глядя в глаза и тоже как бы смущаясь, видимо, от понимания, что пожелание звучит кощунственно. Из-под ваты по верхней губе медленно текла струйка крови.

Для землянки выбрал место подальше от слуды. Копать было тяжело, и дело не в том, что копал саперской лопаткой с маленькой ручкой, — земля была сырая насквозь. С другой стороны, сырость даст прохладу, не так жарко будет в землянке, по крайней мере, в первое время. Сначала сделаю нечто похожее на окоп, потом расширю, пусть будет квадратное помещение полтора на полтора метра. Надо будет сделать накат из бревен, лучше взять самые длинные, чтобы не обвалились при толчках. На бревна постелю целлофановую пленку в несколько слоев и накладу земли.

Вспомнилось одно древнее предание. Тысячу лет назад жил в этих краях финно-угорский народ, славяне называли его чудь заволочская. Большей частью этот народ был ассимилирован. Но находились и те, кто не хотел иметь ничего общего с пришлыми с юга русскими. Эти люди-чуди практиковали так называемое самопогребение — жуткий способ коллективного самоубийства. Они уходили в леса, копали там землянки, ставили в них подпорки, а сверху наваливали кучу камней и земли. Потом забирались в землянку всей семейной общиной и подрубали подпорки. «Чудь в землю ушла», — говорили славяне, находя в лесу места с просевшей землей. К чему это я? Так, просто вспомнилось.

А еще раньше первобытные люди и вовсе жили в пещерах.

Вечером постелил в землянке туристический коврик, затащил туда все постельное, закрыл землянку москитной сеткой, а сверху на подпорках натянул тент.

Сегодня после обеда было два мощных толчка.

Интересно, где сейчас писатель? Развел костер, наверное, и лежит рядышком, умиротворенно улыбаясь.

*

Я — Земля.

Мой путь в застывшем Космосе. Много-много лет. Глухонемое оцепенение сковало меня. Вечная пустота. Само время перестало существовать, и остался лишь один закон — аз есмь. Буро-зеленая слизь растеклась по поверхности.

И вот однажды что-то случилось. Вроде все как всегда, но какая-то непонятная волна накатила. Зазвенела в пустоте высокая пронзительная нота. Вздохом ожившего времени наполнилась Вселенная. Еще пока непонятно было, что все это значит, и панический ужас объял меня. Ледяная звезда родилось в черной бездне. Ее восходящее сияние ломало пространство. Сознание мое внезапно вернулось, острой болью пронзенное мыслью о какой-то неизбежности. Проснулась память, она сказала, что когда-то был огонь, но он давно уже умер. Потом память сказала, нет, он не умер, его всегда можно оживить.

Ледяное сияние приблизилось. И вдруг словно перевернулся весь мир. Со всей очевидностью стало ясно, что ледяное сияние — это я. Немыслимое отныне одиночество кончилось. Эта чудовищная мысль дрожью отозвалась во всем существе моем. Ледяное сияние приближалось, и в нем явственно было мое отражение. Оживший огонь необратимо разгорался.

Но что это? Ледяное сияние уходит. Немыслимо, недопустимо. Ты не можешь уйти! Мое ожидание длилось пять миллиардов лет! Мысль металась в лихорадочной дрожи, в душной испарине. Сейчас или никогда.

Сейчас или никогда. Закон обернулся дурацкой выдумкой и исчез. Постой, брат! Я схожу с пути, я иду за тобой! Мне кричали: «Что ты творишь?! Это сумасшествие! Это верная гибель!» Я отвечаю восторженным хохотом: «Пусть будет гибель! Я радуюсь и приветствую гибель! Она лучше, чем все, что было до этого!»

Я вижу свой новый путь и иду по нему. Да здравствует новый путь!

*

В середине февраля планета Земля оказалась на расстоянии шести миллионов километров от Солнца. Вызванные гравитацией приливные силы привели к распаду планеты на более чем полусотню фрагментов. На подлете к звезде фрагменты представляли собой пылевидные образования. Их падение на поверхность Солнца вызвало вспышки и возмущения. Магнитные бури продолжались в солнечной системе в течение двадцати четырех земных суток. Потом звезда успокоилась.

Послесловие

1.

Этот дневник представлял собой тетрадь в клетку на сорок листов, исписанную наполовину. Лирическое отступление «Я — земля…» находилось в конце тетради отдельно от остального текста. Прогноз на середину февраля, помещенный нами в самом конце, был написан на вырванном листе. Лист этот лежал вне тетради. Название повести дано нами.

2.

Автор дневника ошибся с прогнозом. Земля не упала на Солнце, хотя все расчеты указывали именно на такой исход. Почему этого не произошло? Все дело в комете, дальнейшая судьба которой осталась без внимания. А между тем после сближения и взаимодействия с Землей она тоже изменила свою траекторию. Совершив оборот вокруг Солнца, космическая гостья опять прошла в опасной близости от нашей планеты. От взаимного притяжения двух небесных тел, аналогичного подробно описанному в дневнике, восемнадцатого декабря путь Земли вновь был изменен, причем таким образом, что со временем она вернулась на свою прежнюю орбиту.

«Ну, это уже чудеса какие-то», — скажет придирчивый читатель. А мы и не спорим. Да, произошло чудо. Но надо иметь в виду, что этого чуда могло и не произойти. Вот что самое главное.

3.

Жизнь сохранилась на планете земля. Более того, даже немногочисленные группы людей в отдельных уголках пережили это катастрофическое время. Погибло девять процентов видов живых существ, в основном представители флоры и фауны южного полушария. Удачнее всего перенесли катастрофу морские обитатели, насекомые и птицы.

Наш главный герой погиб во сне в ночь с первого на второе декабря, когда его землянка через поры в грунте заполнилась метаном. Два других персонажа также не пережили эту погибельную пору. Выжил пес Черныш.

3-е место Надежда Николай Побережник

202х год, недалекое будущее, привычный мир рухнул…

Глава первая.

Пробираясь через заросли аралии я, будучи атеистом, молился! Шутка ли, высохшие до состояния камня ветки с немалыми шипами на них, могут убить меня мгновенно, занесло же! Вроде ничего не предвещало беды, как говорится, но на тебе — после просеки ЛЭП, заросшей таволожкой и молодым маньчжурским орехом, вышел наконец-то к дороге, от которой меня теперь отделяет какая-то сотня метров. Сотня метров густых зарослей аралии. Остановился, осмотрелся — возвращаться назад уже нет смысла, теперь только вперед, потихоньку, накинув капюшон старой «морской» плащ-палатки, и завернувшись в нее же, я медленно наступаю тяжелым берцем, ломая наиболее тонкие, смертельные сухие побеги, спускаюсь к дороге по кратчайшему пути. С чего вдруг аралия стала ядовитым растением? Нет, в самой аралии и ее шипах нет ничего опасного, разве только поцарапаешься. А вот сезон дождей, который прекратился лишь пару недель назад, наделил высохшие ветки и шипы тонким, слоем токсичной пленки, частицы которой, при попадании в кровь, превращают ее за секунды в студень, и все, сердце не прокачает свернувшуюся кровь. Опасные осадки несет со стороны Китая, тоже к слову, уже мертвого. Чем они там друг друга травили и убивали в процессе Тайваньского кризиса, остается только догадываться.

Кто я? Думаю, что пока еще человек, во всяком случае, пытаюсь им оставаться… По имени меня давно не называли, похоже, сам его скоро забуду. Нет, чтобы не забыть…

— Иван, — произнес я и сразу прислушался к окружающей меня тайге.

В стороне вскрикнула и, захлопав крыльями, сорвалась с насиженного места сорока, а следом за ней пара ее товарок.

Где я? Точно не скажу, карта, точнее несколько, чудом сохранившихся и затертых буклетов-атласов дорог, что вытащил несколько лет назад из сожженного на обочине джипа, не так точна, как хотелось бы. Да как на зло бывает, нужное место либо обгорело, либо вырвано с кусками плавленой пластмассы. Долго я тот бардачок выковыривал из общей обугленной массы салона и был награжден возможностью худо-бедно, но ориентироваться на местности. Есть правда еще несколько листочков в клеточку, на которых я схематично изобразил ориентиры рядом с тайниками.

Понесла же нелегкая в поисках возможного сокровища, шансов один на тысячу, но, при удачном варианте «овчинка стоит выделки». Неделю назад, сидя на привале у одного из своих тайников, заметил в вечернем небе дымный росчерк быстро падающего небесного тела. Возможно небольшой метеорит, а возможно и подарок из прошлого — на закате худого мира, того самого, что лучше доброй войны, мировая элита активно вкладывала средства в космос, Лунный проект и прочие весьма расточительные мероприятия. На орбите Земли была крупная орбитальная станция с модулями полутора десятков государств — освоителей околоземной орбиты. Уже не помню точно, но международный контингент астронавтов, в лучшие времена, достигал пару сотен человек. Так что, возможно, это одна из спасательных капсул, или спускаемых аппаратов, что уже давно как дерьмо в проруби болтаются в ближайшем космосе после выходки маразматичного потомка основателя идеи Чучхе. Они вывели на несколько разных орбит свои ракетоносители и взорвали их там. Тонны щебня неслись в космосе и уничтожали все то, что понастроили на орбите проклятые капиталисты и отступники от коммунистических идей. Международный орбитальный космический институт успел сообщить о начале срочной эвакуации, да куда там… Ответ долго не заставил себя ждать, я тогда не особо был в курсе новостей, кто-то на работе рассказывал, что жахнули по Северной Корее чем-то тектоническим. Кто, пойди теперь, разберись, но одно знаю точно, переборщили — досталось «прицепом» многим соседям.

Так что иногда, под действием земного притяжения, из сотен тысяч тонн железа, что-то, не совсем сгорев в плотных слоях атмосферы, да и упадет с неба, и может стать целым состоянием. Уже поросли мхом легенды и истории о том, как подобные «подарки небес» позволяют занять высокое положение в нашем мире хаоса или потерять все, в том числе и жизнь. Так и ходят по харчевням и ночлежкам Пристанищ всякие истории. Однако, охотников за подобными подарками все равно хватает. Наверняка ведь кто-то еще кроме меня видел росчерк в вечернем хмуром небе.

Наконец-то заросший кювет и растрескавшийся асфальт того, что когда-то было дорогой, ведущей в сторону города… города, — развернул карту, — черт его знает что было на месте дыры с обуглившимися краями… В этих местах дороги либо вдоль побережья, либо старые таежные проселки. Сверился с компасом, направление остатков дороги вроде пока попутное, осмотрелся, взвел единственный рабочий курок некогда ИЖ-43, а теперь обреза, и прислушиваясь двинулся дальше, надо до темна еще много пройти и найти место для ночлега, а завтра на рассвете приступить к поискам.

Никто не может точно сказать, когда все случилось, когда сработал пусковой механизм сотен цепных реакций в обществе, в государствах и в головах отдельно взятых личностей, а также целых, так называемых социальных групп. Для меня точкой обратного отсчета стал обыкновенный осенний день, это было лет десять назад примерно, я стоял на балконе, перекуривал наедине со своими мыслями после тяжелого дня (удалось выстоять трех километровую очередь к АЗС и залить две канистры дефицитной солярки). На лавочке, у дома напротив, сидела подвыпившая компания, было темно, зато хорошо слышно. Голоса разгорающейся перепалки разносились далеко по кварталу, вот уже послышались шлепки и глухие удары… завизжали бабы, а через пару минут все разбежались. Утром, собравшись на работу, я пошел в гараж за машиной, и немало удивился тому, что труп забитого в драке местного маргинала, а проще бомжа, так и лежит у лавочки. Остановился, оглянулся… престарелая пара, подгоняя друг друга, косясь на меня и тело у моих ног, спешат поскорее свернуть за угол дома. То, что это уже труп сомнений не было — говоря медицинским языком «травмы несовместимые с жизнью». Чертыхнулся, закурил, с минуту сомневался — «а надо ли», но все же набрал номер дежурной части.

— Дежурный, слушаю… — не выспавшейся интонацией ответили мне.

— Тут труп, улица Крупской, дом шесть, на детской площадке.

— Ммм… Наряд дождетесь?

— Нет, мне на работу, извините.

— Фамилия, адрес?

— А я почем знаю, как его фамилия и где он живет? То есть жил.

— Ваша фамилия!

— Ну уж нет, — ответил я и сбросил.

Разберутся как-нибудь сами, — подумал я, — а то сейчас полдня с ними потеряю… так и пошел, дальше, в сторону гаражного кооператива.

Многое происходило до этого момента, цеплялось одно за другое, глобальные и локальные неприятности росли как снежный ком. Развал Евросоюза из-за споров о законах связанных с беженцами из северной Африки, из-за размеров вкладов в фонд помощи беженцам и собственно из-за самих миллионов беженцев… а что они хотели? С чьей территории когда-то взлетали бомбардировщики — к тем и устремились, в поисках европейских пособий и крова, потоки обездоленных за пару десятков лет войны. Еще Китай, окрыленный легкой аннексией Вьетнама, сцепился с Тайванем. От НАТО к тому времени осталось одно название, страны альянса, ослабленные внутренними проблемами, экономическими коллапсами и прочими социальными неурядицами, с большим нежеланием, но все же еще шли на поводу у старшего брата, то есть США, и поддержали проект военной помощи Тайваню. Военная пропаганда всех стран — участниц конфликта, уже слабо воздействовала на умы народонаселения, вследствие чего, союзная помощь Тайваню вылилась лишь в громкие «негодования, возмущения и осуждения» с трибун в Брюсселе и Нью-Йорке.

Конфликты в странах бывшего СССР, некогда подпитываемые «зарубежными партнерами, и носителями истиной демократии из-за Атлантики», потеряв управление и самое главное — финансирование, скатились до уровня междоусобной резни. В выигрыше лишь те, кто успел материализовать теперь никому не нужную макулатуру дензнаков и виртуальные циферки счетов. Кое-кто, в лучшие времена даже обзавелся, вполне законно, частной армией, что помогало сохранить имущество и повысить статус в обществе, которое стремительным домкратом летело в бездну.

До нас все эти неприятности докатились с небольшой задержкой, то ли в силу инфантильности характера нашего народонаселения, то ли оттого, что за последние несколько лет многие привыкли надеяться только на себя, жить по средствам, в общем — что потопаешь, то и полопаешь. Да и армия, отчасти приняв на себя полицейские функции, как-то сдерживала беспорядки в крупных городах, где прокатились бунты безработных, пенсионеров, студентов… Был даже офисный бунт — толпы оставшихся не у дел представителей офисного планктона вышли на улицу, требуя пособий и бесплатного питания. Их всех очень жестко разогнали, со стрельбой, водометами и сработавшей на опережение ФСО, к тому времени на эту службу замкнули всех федеральных силовиков и даже Минобороны. Лидеры были отловлены, осуждены и посажены.

Прошло несколько лет и, беда пришла и в наши дома. Не стало магазинов и супермаркетов, теперь лишь небольшие меновые толкучки в городах и поселках стали верхушкой современного бизнеса, а такие слова как биржа и банки стали нарицательными. Никого не интересует золото и прочие побрякушки, основные валюты — соль, специи, зерно, лекарства и ГСМ. Остальное просто меняется, как сторгуешься. По началу пытались использовать и патроны как валюту, но кто рискнет заряжать оружие боеприпасом, который прошел через сотни рук? Неплохо идут на обмен запчасти от машин, всякая электроника и книги. Книги, единственное развлечение в новом мире, владельцы новых библиотек или книжных лавок теперь считай новая элита, конечно, после тех, кто торгует лекарствами или топливом. С оружием вышло тоже занятно — дабы не использовать ресурсы армии, внутренних войск и малочисленной к тому времени полиции, что были задействованы на поддержании порядка в процессе многолетнего режима ЧС, была распечатана кубышка закромов Родины. Вышли директивы и приказы, обещающие продукты и вещи первой необходимости в обмен на хранящееся на руках оружие и боеприпасы. Законопослушный народ и пошел, понес менять свой единственный аргумент в дичающем мире на некий период сытости. Мало того, нашлись и те, кто за дополнительную пайку сдавал соседей, припрятавших что-то огнестрельное. Лишь криминал смекнул что к чему и черный рынок оружия увеличился в арифметической прогрессии. Лишившись своих двух огнестрелов по милости как я думал друга, я уже через неделю обзавелся револьвером ЛОМ-13, травматика переделанная под боевую. Хотел заскочить к уже бывшему другу, но тот испарился, как чувствовал гад… Здесь, на Дальнем Востоке так называемая брошенная земля, то есть ни законов, ни власти. Как там раньше шутили — тайга закон, медведь прокурор? Вот, в точку! Хозяева немногочисленных новых поселков пытаются что-то изобразить, но как-то не очень, со скрипом идет… Появилось новое понятие — Аниськины, да, в честь того самого, доброго и справедливого участкового, из советского кинематографа, который уже начинают забывать даже старики. Хотя, в Уссурийске, точнее в месте, что осталось жилым, в районе пединститута и образовавшейся большой толкучки, говорят, есть библиотека, где можно посмотреть и видео. Так вот, аниськин, это как тот же самый законник дикого запада. Встречался с некоторыми — впечатления неоднозначные, а по милости одного из них загремел в рабство на три года… но об этом потом как-нибудь.

Вообще, пока я начал соображать, что к чему и как выжить там, где оказался, я мог неоднократно погибнуть. Будучи инженером по системам безопасности, прикомандированным в небольшой городок на юге Приморья, где мне понравилось и я остался жить, после слома привычного мира, я оказался, сказать честно, лохом, как впрочем и миллионы других. Но мозги включились быстро, как там — «жить захочешь — не так раскорячишься».

Нашел неплохое место в распадке, рядом речка, комары не так одолевают, да и помыться, наконец, можно. Завязал весь свой нехитрый скарб в плащ-палатку, поверх положил обрез и, озираясь по сторонам ступил в воду. Да, только так… случись чего, или зверь выйдет, то можно либо сразу выстрелить, либо, не поднимая шума, схватив все пожитки скрыться в тайге. Я уже три раза терял свое имущество, и неоднократно меня пытались грабить, один раз успешно… так что только так — все свое с собой, ну и несколько тайников, конечно, выручают, один из них мне просто жизнь спас, поле того как я сбежав из рабства, почти нагишом слонялся неделю босым по тайге.

После водных процедур, и последней копченой тушки голубя, сваренной с горстью овса, что выменял в Тигрином поселке, стало гораздо уютней и клонило в сон. С помощью веревки и привязанному к ее концу, загнутому куску арматуры, забрался на старый дуб и вполне с комфортом устроился на ночлег, предварительно скрыв следы своего пребывания на берегу…

Глава вторая.

Вздрогнув проснулся и вскинув оружие замер прислушиваясь — надо поспешить, кто-то, не дожидаясь рассвета, пробирается по лесу и явно не один. Быстрым шагом пошел по каменному руслу реки, только на минуту задержался наполнить пластиковую бутылку водой. Через полтора часа я уловил запах гари и перешел на бег, не забывая периодически останавливаться, прислушиваться и разглядывать в трубу от древнего теодолита все вокруг… ну и что, что вид вверх ногами, у большинства и этого нет. Есть дым! На противоположном склоне сопки, прямо по курсу, еще не менее часа пути и только напрямки, хоть сопка не высока, но склон крутой. Бегом, бегом, бегом!

Когда стоя на вершине, я разглядывал место падения железяки, внутри все сжалось, с одной стороны оттого, что это действительно было похоже на спускаемый аппарат, с другой, от понимания что времени я выиграл у своих незримых попутчиков и конкурентов немного. Как не переломал ноги, сбегая вниз, одному богу известно, или кто там, на верху, кто в очередной, и возможно последний раз, послал испытания людям.

Лес не загорелся, занялся было, но потух, еще влажный после дождей, так что чадит понемногу кучка из поваленных и поломанных стволов и веток. Метров полста вспоротой земли и покореженные стволы деревьев и, обгоревшая полусфера торчит из грунта на две трети. Корпус этой скорлупы изрядно оплавлен и деформирован, несколько странных пробоин с оплавленными краями, и вообще по всей почерневшей поверхности застыли капли и ровные ручьи металла. Обгоревшие концы строп испарившегося в огне бесполезного при неуправляемом снижении парашюта, отстрелившаяся крышка люка валяется метрах в пяти, а вот край самого люка лишь немного торчит из земли. Обошел находку, нервно кусая губу, еще круг… вот же засада, как же ее теперь…

Копать!

Рыл землю все тем же куском арматуры, который заменял мне и фомку и лопату и вообще, много применений ему можно найти. Пот лился по лбу, щипало глаза, я рыл как крот, выковыривая камни, отгребая землю и сбивая руки в кровь. Когда появилась возможность, я просунул голову внутрь и попытался что-либо разглядеть, но тщетно, лишь в перекрестии лучей света что проникали внутрь из пробоин, я увидел надпись на каком-то оранжевом мешке с черными полосами «Rescue kit». Вылез, осмотрелся, прислушался, и словно для нырка под воду набрал полные легкие воздуха, попытался просунуть руку и голову в люк. Кое-как отцепив какой-то зажим, схватился что есть силы пальцами с сорванными ногтями в мешок и рванул его на себя. Диаметром около тридцати сантиметров, чуть приплюснутый, мешок оказался из двух частей, каждая чуть больше полуметра в длину, как две сосиски сложенных пополам. Потащил мешок на себя, еще, вот он уже почти показался… Неожиданно грянувший выстрел, а потом взметнувшийся в метре от меня фонтанчик земли заставил соображать быстрей, забыть про боль, неимоверную усталость и прибавил резвости.

— Мать! Мать! Мать! — приговаривал я, как заяц проскочил меж поваленных деревьев и вбежал в лес.

Выбрав правильное направление, то есть куда-то вниз и взвалив на плечо добычу бежал что было сил. До шума в ушах, до тошноты, до колик в печени… Через плотный хвойник, через ручей и потом прямо по нему, рискуя подвернуть ноги на скользких камнях, снова на берег и резко вверх, через плотную таволожку на склоне… Бежал, бежал, бежал, пока не рухнул без сил под толстый ствол свалившегося дерева. Отгреб листву, забил под дерево свою находку и листвой же прикопал. Быстро нашел подходящее место в зарослях напротив и улегся там, стараясь восстановить дыхание и положив перед собой обрез. Так и лежал, боясь пошевелиться, пока в небе не стали вспыхивать одна за другой первые звезды.

«Я не трус, я осторожный» — так вроде мы подшучивали в детстве друг над другом. Хотя без зубоскальства хочу заметить, что еще жив лишь благодаря осторожности, и что особо греет душу, не так много людей мне пришлось эм… в общим не часто разменивал свою жизнь на чью-то другую. Хотя, в самом начале, когда уже все случилось, и хаос шагал по земле, пожирая души и плоть, был момент той тонкой грани и понимания что еще чуть-чуть, и я превращусь в скотину подобно многим другим. Тогда я убил… нет, не в первый раз, к тому времени я уже это делал, но тогда, я убил с целью ограбить рыщущих на окраине опустевшего поселка двух Сумчатых. Это тоже были не «ботаны с абонементом в библиотеку в кармане», и живут они либо собирательством, либо разбоем на границах поселков. Но я уподобился, оправдываясь перед самим собой, что не ел уже неделю, сбежав из социального пункта и кое-как оторвавшись от погони. Я убивал тех двоих как зверь, подкравшись и выскочив на них с доской, с одного конца обмотанной колючей проволокой... Страшное тогда было время на зарождающихся диких землях, даже в Пристанищах было небезопасно, хотя имелся шанс сытно поесть, если было что дать взамен. А те двое, иногда снятся, сидят на куче собранного хлама, играют в карты и зовут меня к ним присоединиться… и я, вскрикивая, просыпаюсь.

Преследователей не дождался, никто не пожелал получить заряд самодельной картечи в брюхо. Уходил в темноте, благо почти полная луна помогала не наткнуться на ветки. Доза адреналина теперь возымела обратный эффект, навалилась дикая усталость, ноги не слушались, и я стал шуметь в ночной тайге, словно секач, ломящийся сквозь заросли. Но нужно было отойти дальше и найти место для ночлега. Спустя час, без сил рухнул за валун на крутом склоне покрытым пемзой, кто если полезет — услышу, спать чутко научился. Прижав спиной к валуну заветный оранжевый мешок, натянув на нос козырек старой джинсовой бейсболки, свой выцветший, многократно залатанный и тощий сидор — под голову, обрез в руку и спать… спать… спать…

Вот же, вроде весь мир в труху, как говорил персонаж старого комедийного фильма конца прошлого тысячелетия, ан нет, птицы поют, радуются очередному солнечному дню. Рассвело. Солнце, повиснув над сопками стало нагревать камни на склоне и мою плащ-палатку. Открыл глаза и, уставившись в пористый серый булыжник перед носом, с наслаждением слушал пение птиц, пока его не перебило беспардонное, предательское урчание моего желудка. Ощутив спиной свою вчерашнюю добычу, уселся и положил мешок перед собой, но прежде привстал и аккуратно высунувшись из-за валуна, осмотрел окрестности — вниз по каменистому склону метров через пятьдесят лес, позади и выше хребет сопки… кругом лес, птицы и вроде никаких чужих звуков. На камне неподалеку, неправильной спиралью застыл амурский полоз, толстенный такой «шланг»… в два прыжка я оказался около него и еле успел придавить ботинком — вот и завтрак и обед и ужин. Теперь подняться чуть выше и отломать несколько сухих веток от пары нетолстых деревцев, что упали и скатились сверху, потеряв возможность держаться корнями за тонкий слой грунта.

В этой природной микроволновке стало жарко, но искать другое место не стал, а лишь разделся по пояс. Незаметно ко мне не подойти, костер прогорел без дыма, на сухих-то ветках, и теперь осталось нанизать обезглавленного, обезшкуренного и порезанного на куски гада, на несколько обрезков толстой стальной проволоки. Безобидная конечно тварь, но еда… А пока она на углях готовится, займусь наконец-то этими оранжевыми «сосисками» из спускаемого аппарата, который по сути был спасательной капсулой американского сегмента орбитальной станции, это я успел вычитать на пластиковой бирке еще вчера.

Сокровище — это ничего не сказать! Руки буквально тряслись, перебирая содержимое спасательного кита. Единственное, что меня огорчило, когда я разобрался, так это то, что я вспорол один из бортов маленькой лодки, что надувалась с помощью небольшого баллончика. Что ж поделать, не астронавт я, хотя судьбе того, что высох до состояния мумии внутри той капсулы, не позавидуешь. Но он умер быстро и давно, пару дыр в скафандре я заметил.

Ну, над чем я еще чахнул как над златом… Продуктовый запас: карамель, соль, вода питьевая, какие-то пакетики, то ли с сухим бульоном, то ли еще какой сублимат. Лагерное снаряжение: спички, патроны, отличный компас, маленький комплект снастей для рыбалки, нож «Мачете», сухое горючее, меднакидки, испорченная лодка. Средства радиосвязи и сигнализации: Какая-то радиостанция, к ней две батареи, зеркало, ярко красного цвета пистолет из пластика или керамики какой, к нему десять сигнальных патронов, и ярко-красная светонакопительная веревка, пара метров и с палец толщиной. Еще медикаменты, с которыми предстоит внимательно разобраться и всякие вспомогательные средства, как-то фал, страховочный шнур, ремень, нитки и две иглы. Ствол был интересный — раскладная конструкция, легкая, двуствольная. В алюминиевом прикладе в зажимах 20 патронов, десять дробовых 410-го калибра и десять калибра 30-06. В этой несуразной раскладухе, соответственно два ствола, верхний гладкий, нижний шершавый, то есть нарезной. Разложил, приложился, прицелился, благо прицельные приспособления есть, хотя что толку от них с длиной стволов миллиметров триста. Не очень удобно конечно, но это в любом случае оружие, хоть и одноразовое, про 410 калибр в этом мире забыли давно, не говоря уж о 7,62х63, этого динозавра днем с огнем не сыскать, разве только в Америке этого добра в достатке… наверное… еще было всякого по мелочи, как то фонарик, светофильтры, сухое горючее и прочее для выживания.

Поедая, мясо, по вкусу и запаху напоминающее рыбу, причем, хорошо просоленное, впервые за несколько прошедших лет, я был на вершине гастрономического блаженства. Поглядывая на разложенное, на загубленной мной несостоявшейся лодке богатство, я даже замечтался, как смогу прожить в ближайшем Пристанище если не год, то полгода точно, ни в чем себе не отказывая, и чуть ли не подпрыгнул, когда правее и ниже по склону услышал, как осыпался камень…

В новом мире стаи диких собак были весьма серьезной угрозой, но сейчас, в лесу… Не слышал я о таком прежде, они все ближе к покинутому людьми жилью обитают, вероятно в генетической памяти осталось. Да и не стая это, а одинокий представитель породы, если мне не изменяет память — Алабай. Огромная, килограмм на сто псина, уставилась на меня и, синхронно приподняв брови и уши, облизнулась. Я подтянул к себе обрез и тоже уставился на собаку. Откуда она здесь? Возможно, где-то недалеко есть брошенный поселок или Пристанище и псина, учуяв запах аппетитного мяса, пришла к его источнику… А шуметь, то есть стрелять ох как не хочется, ведь мой девиз — осторожность. Снял с проволоки кусок и бросил собаке…

— Все, нету раздавать! Иди отсюда! — сказал я тихо.

Собака, кстати это сука, осторожно подошла к мясу, не отрывая от меня взгляда обнюхала, схватила и, играя мышцами, под линяющей клоками шерстью, потрусила прочь.

— Фу… — выдохнул я, — что-то не ладное в этом месте.

Какая бы ни была страшная и здоровенная собака, она не конкурент в тайге дикому зверю, и ее присутствие меня немало озадачило, как и ее поведение — мясо не съела, унесла, щенки у нее что ли? Ага, от кого, от амурского тигра? Что смеяться-то… Нет, тут явно что-то не так.

Ответ нашелся, когда я, немало напрягая извилины и вертя перед собой карту, сообразил где я. Недалеко был действительно, некий поселок Перевальный. Даже вот и пометка есть моей рукой «П+», что означало Пристанище, и что там нет опасности. Что ж, тогда стоит быстро вернуть себя в состояние боевой единицы, то есть все собрать и одеться.

Закинув в сидор кое-что из бивачного снаряжения, продукты и лекарства, я разложил чудо американской космической оружейной индустрии, переломил стволы и вставил по патрону, так же уложил в контейнер, изготовленный из двух пластиковых бутылок, куски змеятины. Прикрыв оставшиеся богатства упаковкой-лодкой, я двинулся в сторону кустарника и редкого березняка, где скрылась собака.

Обнаружилась заросшая тропа, которая раньше, скорее всего, была лесной дорогой, вот и бетонные пасынки торчат в зарослях. Вышел на прямой участок, тропа покатилась вниз, и я вспомнил это место — точно, был тут как-то, подумывал даже оставаться, но периодические визиты «Трудовиков» заставили передумать. Что такое «Трудовики»? Это так называемая трудовая экспедиция из-за Амура, человек тридцать-пятьдесят хорошо вооруженных и обученных военному делу людей, которые сначала приезжали, когда еще топлива и техники было в избытке, а потом приходили в поселки и Пристанища пешком, и привлекали к трудовой повинности всех физически крепких мужчин, женщин и даже подростков. Мне тогда повезло, чуйка что ли… За час до визита Трудовиков, я решил покинуть Пристанище, выменял кое каких припасов и пошел себе в сторону побережья, в надежде пристроиться к рыбацкой артели. Но небо стали затягивать тучи, и мне пришлось, отойдя совсем немного, остановиться на склоне сопки и подготовить себя и свое снаряжение к надвигающимся осадкам. Промокнуть, простыть и умереть — самое глупое, что может произойти с тобой в новом мире. Тогда я и заметил, как полсотни человек вошли на территорию Пристанища, оцепили его по периметру и стали ловить подходящих людей для работ на территории бывшей Амурской области, а ныне просто Амурки. Хозяином Амурки был некто Сом. То ли кличка, то ли фамилия, одно известно точно, что это какой-то бывший олигарх, а ныне Хозяин. Таких «хозяев» западнее от Сихотэ-Алиня хватало. Где-то людям жилось сносно, а от кого-то как от Сома, люди бежали, и их попросту силой загоняли в рабство с территории брошенной земли и других мест, куда можно было прийти за рабами, не спровоцировав междоусобную бойню меж подобными хозяевами.

А Пристанище меня напугало… на улице нет людей, небольшой меновой базарчик пуст, нет дежурных на кордоне. Сошел с тропы в лес и стал наблюдать… вот тебе и безопасное место, «плюсик» на карте можно зачеркнуть — ни души кругом. Что же случилось? Явного ответа на этот вопрос не было, простоял около получаса, наблюдая в теодолитную трубу за Пристанищем — никого. Осторожно вышел, держа оружие наготове и двинулся к кордону. Причина пропажи людей и запустения достаточно большого Пристанища прояснилась, когда я наткнулся на еле различимое кострище и груду костей, человеческих костей… Да уж, Трудовики, по сравнению с теми, кто это сделал — младенцы. Похоже весной Пристанище подверглось нападению людоедов, лоза прилично завила место былой «трапезы». Да, есть в этом новом мире такое неприятное явление как людоеды — достаточно большие группы людей, хотя нет, скорее нелюдей, которые едят все что шевелится и предпочитают себе подобных. Их племена, по-другому не назвать, кочуют по тайге или по побережью. Современное общество, потерявшее человеческий облик, воспринимает эти племена как порождение времени, обстоятельств и мирится с их присутствием. С ними даже торгуют и поддерживают отношения, однако, такой акт агрессии как уничтожение целого Пристанища и его поедания, не должно пройти незамеченным, это, мягко говоря, перебор.

Серую спину собаки я заметил за стопкой бревен у старого, покосившего сарая. Мысль о том, что там могут быть щенки, то есть легкая добыча и еда, не отпускала. Да, только циничный расчет и чувство голода движет человечеством последние несколько лет. Завалить алабая — не проблема, проблема найти потом надежное укрытие, чтобы навялить мяса, а то ведь шарахаются такие же, как я по тайге…

Оцепенение, замешательство, и чего уж, чувство самого настоящего стыда накрыли меня одновременно. Увиденное, потрясло меня до глубины души, похоже, еще есть чему удивляться в этом мире. Собака принесла кусок жаренной змеятины подростку… лет пятнадцать, сидит за бревнами и с удовольствием поедает принесенный собакой гостинец, при этом оглядываясь и ожидая опасности. Мне вдруг стало стыдно, стыдно за себя и за всю человеческую расу… собака, животное, но оно заботится о человеке, маленьком человеке. Сев на задние лапы собака озирается по сторонам, понятно, что чует меня, вон как уши приподняла и уставилась в мою стону, хотя, вряд ли видит, скорее чувствует.

Достав из сидора контейнер с остатками змеиного мяса, я вышел из подлеска на дорогу, всем своим видом намекая на дружелюбность. Наверное, семидесятикилограммовая псина сразу же сиганула в мою сторону и застыла в стойке в десятке метров, готовясь защищать ребенка… Ага, это еще смотря кто добыча, — я поудобнее перехватил оружие одной рукой, взял из контейнера один кусок, а сам контейнер положил на землю и сделал несколько осторожных шагов назад. Подросток в обносках, худющий, словно зверек впился в меня взглядом, выглядывая из-за бревна.

— Я с миром, — негромко, чтобы не провоцировать собаку сказал я и присел на камень у дороги, положив оружие на колени и, откусив мяса, добавил, — бери, поешь.

— Найда, охраняй! — крикнул подросток.

Собака, не сводя с меня взгляда, прошла вперед и уселась между мной и оставленным на земле контейнером.

Да уж, ошибся я, по походке, фигуре и жестам, я понял, что этот подросток женского пола. Она, быстро перебежав, схватила контейнер и также быстро вернулась за бревна.

— Если долго голодала, то все сразу не съедай, живот скрутит, — посоветовал я, но ответа не услышал.

Девчонка рвала зубами мясо и, почти не жуя, глотала кусок за куском.

— Прихватит живот говорю!

— Ты офкуга? — спросила девчонка с набитым ртом.

— С севера шел, не знал, что вашего Пристанища больше нет.

Собака все это время даже не пошевелилась, сидит, смотрит внимательно на меня, даже в какой-то степени невозмутимо, однако по ее виду ясно, что кинуться она готова в любую секунду.

— Я одна здесь… все стороной это место теперь обходят, а мне даже лучше.

— Людоеды?

— Да, в начале лета пришли, большое племя, здесь только я и Найда.

— Ну, насчет лучше… по твоему виду не похоже что-то.

— На свой посмотри, разве что… ботинки у тебя отличные, просто сокровище, — прожевав, парировала девчонка, а потом добавила, — за то, что поделился, разрешаю походить тут, может и найдешь что-то интересное для себя, хотя…

— Людоеды все собрали, наверное.

— Угу… С севера значит, а идешь куда?

— К морю, там и зима мягче, по слухам, есть пара Пристанищ спокойных.

— Меня возьмешь с собой? — вдруг спросила девчонка.

Доев мясо, она вышла из-за бревен и, вытирая руки об истертые до дыр то ли джинсы, то ли брюки от спецовки, подбоченилась было, чтобы придать себе в процессе переговоров деловой вид, но тут ее лицо как-то напряглось, глаза забегали, и она… быстро побежала в сторону покосившегося и недогоревшего бревенчатого домишки.

Я хмыкнул и покосился на собаку, а та, лишь проводив хозяйку взглядом легла и приподняв брови продолжила изучать меня.

Взять с собой… сложный вопрос. Я сидел и крутил в руках патрон от «космической» винтовки и думал, как поступить. Одному мне уже привычно скитаться, даже если и пересекутся мои пути с кем-либо, то в большей степени вероятности неприятностей можно избежать — договориться, устроить обмен, ну… на крайний случай могу превентивно избавиться от недоброжелателя устроив засаду. Но с собакой, которая хоть и молчалива, да и по нынешним временам почти центнер мяса и шкура, опять же… А девчонка, хоть ей и лет не более шестнадцати, но… Нет! Лишние проблемы только. Вот пройдусь по Пристанищу, поищу чего полезного раз уж добро дадено, и ходу, а эта чумазая со своим «Джульбарсом» пусть своей дорогой идет, вернее, пусть тут и остается. Ночевать тут тоже не стоит, еще обчистит…

— Я похожу пока здесь, — громко сказал я в сторону, куда удалилась чумазая, — как с собакой быть?

— Найда, ко мне… — донеслось с ее стороны.

Собака нехотя поднялась, и пошла к хозяйке.

— Вот и хорошо, — сказал я и тоже встал.

Как я и предполагал, особо ценного ничего не нашлось, разве что остатки почти сгоревшего женского халата, в воротнике которого обнаружились две швейных иглы — большой дефицит по нынешним временам. В остальном Пристанище было неплохо выпотрошено на предмет всего ценного в медленно гибнувшем и сползающим в каменный век мире.

— Так что, возьмешь меня с собой? — все еще мучаясь болями в животе спросила девчонка сидя на камне, когда я подошел к ней что бы попрощаться.

— Это вряд ли.

— Тогда уходи, — зло, нет, скорее с укором посмотрела она на меня, чуть отодвинула край старой, засаленной и грязной ветровки без рукавов и, продемонстрировала рукоять ПМ-а за поясом.

Так и сделал, мне ведь что, главное осторожность, легкость хода и отсутствие обузы. Прежде чем шагнуть в подлесок с тропы, по которой пришел к Пристанищу, оглянулся, но не обнаружил среди обгоревших остовов домишек и сараев ни девчонки, ни собаки, уже где-то спрятались.

Я покинул Пристанище, периодически огладываясь и прислушиваясь, и вернулся к каменной осыпи. Стараясь максимально плотно увязать свои находки, я сидел за камнем, где припрятал все перед слежкой за собакой и мысленно отмахивался от голоса внезапно проснувшейся совести. Но кроме совести есть прагматизм, здравый смысл и мой принцип — осторожность.

Что заставило меня затаиться и прислушаться — не знаю, может оно самое, шестое чувство, о котором раньше говорили многочисленные гуру многочисленных религий появившихся в великом множестве перед началом конца, а может, выработанная за несколько лет элементарная привычка периодически замирать, словно ящерица и превращаться в одно большое ухо.

— Черт! — я тихо выругался, после того, как осторожно выглянул из-за камня.

Егерь... и с ним люди, человек двадцать, они остановились на границе леса и каменной осыпи. Егеря, в этом, стремящемуся к закату мире, своего рода элита, наемники, следопыты. По большей части они в найме у кого-то из Хозяев, но есть и те, кто в рабстве, у них, часто бывает отрезан язык, ну чтобы не могли рассказать о том, что и где приходилось искать для своих Хозяев. Но этот Егерь на раба не похож, вид не тот, да и разговаривает с высоким мужиком в дорогой снаряге и автоматом, не лебезя и не кланяясь.

Поймал себя на мысли, что уже начало потряхивать от хлынувшего в кровь адреналина… знакомое ощущение и неприятное до боли в зубах, приходилось уже пару раз чувствовать себя добычей, и один раз стать таковой. Сжимая в руке обрез, выгнулся так, чтобы буквально краем глаза наблюдать за людьми на границе леса. Кто это? Те мои конкуренты, сообразившие, что самое ценное из капсулы я уже вытащил? Возможно, так… вижу порядка двадцати человек, вооружены огнестрелом не все, но большинство. Ждут, осматриваются, их старший говорит с Егерем, который показывает на землю и пусть его разорвет, в сторону валуна, за которым я собственно и спрятался. Ага, похоже, карту развернули, советуются… Даже если смогу сейчас, пользуясь тем, что они отвлеклись убежать вверх, в лес, то плутать от них я могу до морковкина заговенья и в конце концов меня загонят как зверя на номера. Но нет, второй раз я в рабство не ходок, лучше застрелюсь… Быстро осмотревшись и ощупав снаряжение и ношу, я стараясь не шуметь, как говорится «с низкого старта» рванул вверх, ожидая выстрела, но его не последовало, хотя нашумел я прилично, да и не заметить бегущего по голому, каменистому склону человека с полста метров невозможно.

— Точно по мою душу, — успел подумать я, приземлившись в заросли таволожки и как рыба хватая ртом воздух, — будут выслеживать и загонять…

Спотыкаясь, что есть сил, я бежал обратно, к Пристанищу и тут меня осенило:

— Стоп! Теперь тихо, медленно обойти по заросшей тропе, а затем спуститься вниз и ходу, пока преследователи будут заняты собакой и ее хозяйкой. Это наверняка даст мне некоторую фору, чтобы оторваться.

Отойдя примерно километр по распадку, по дну которого изгибалось русло высохшей реки, я остановился, поправил притянутую веревкой свою ношу и тут первый грянул выстрел со стороны Пристанища…

— Ну я и тварь!

Меня словно током прошибло, то ли от услышанного собственного голоса, то ли от осознания себя тварью… Я как животное, я стал таким же, как они все! Я перестал быть человеком… словно наживку, я бросил своим преследователям несчастную девчонку, думая лишь о том, как спасти свою шкуру.

— Вот же тварь!

На камни высохшей реки полетела плащ-палатка, котомки моей ноши… оставшись налегке, с обрезом в руках и с «космической» винтовкой за спиной, я побежал обратно, к пристанищу, кляня себя за малодушие и трусость, что я так старательно прикрываю, убеждая себя быть осторожным.

Упал на небольшом пригорке на границе Пристанища, увидев как четверо крадутся к какому-то сараю… Вон и Егерь, смотрит в бинокль на тропу, жестикулирует и что-то говорит старшему. Отложив в сторону обрез, приложился к неудобной винтовке, переломил стволы, убедился что заряжена… Егерь — он моя первая цель! Задержал дыхание, слыша как шумит в ушах при каждом ударе сердца, поймал на линии мушки и целика голову Егеря и нажал спуск… может показалось, но вроде как была небольшая задержка перед выстрелом, но это уже неважно, так как голова Егеря лишилась верхней части, а ее содержимое разлетелось…

Есть! — аж прикрикнул я, и тут же перевел прицел на старшего.

Выстрел… Мимо…

— Черт!

В ответ сразу ударили из нескольких стволов, а моя новая знакомая, воспользовавшись моментом замешательства, выстрелила два раза и оба на результат — двое что почти подобрались к сараю упали. Отполз назад, перебежал немного и вернувшись к кустарнику у заросшей тропы я снова начал целиться… Выстрел, еще один, переломил стволы, трясущейся рукой загнал два патрона на свои места, снова прицелился и снова два раза выстрелил… Девчонка не отстает, тоже три раза отстрелялась, на результат я не смотрел, ползком пробирался ближе. Заметив, что могу беспрепятственно добраться до сарая в котором укрылась девчонка, я вскочил и пригнувшись побежал, попутно успев выстрелить из обреза в совсем молодого парня с таким же обрезом двустволки, неожиданно вынырнувшего из-за стены полусгоревшего дома. Он даже не вскрикнул, рухнул замертво получив в лицо и шею заряд самодельной картечи, с трех-то метров еще тот «подарок».

— Эй чумазая, вылезай быстрей, пока есть возможность! Не отобьемся, их больше… но пока еще можно уйти… — я крикнул, прижавшись спиной к стене сарая перезарядив обрез предпоследним патроном.

— К морю?

— Вот не похрен ли, а? Давай, решай быстрей, я не планировал сегодня сдохнуть! — ответил я и прицелившись выстрелил в крадущегося мужика, но не попал, лишь заставил его упасть на землю, — ну же! Давай, прикрываю!

Девчонка выскочила в окно, с сумкой одной ранее знаменитой спортивной фирмы через плечо, неловко сжимая в маленькой ладошке рукоять ПМ-а, при этом уверенности и решительности в ее движениях как у тигрицы.

— Куда? — чуть не ткнувшись в меня лбом, спросила она.

Следом из окна сиганула Найда и скалясь в сторону, откуда только что кто-то резанул короткой очередью села рядом прижав уши.

— Туда! За пригорок, потом в распадок к сухому руслу, увидишь там шмотки мои валяются, где кедрач начинается… Беги же!

— А ты?

— А я тут пока, прикрою… уходи уже! — толкнул я ее, — жди там десять минут, а потом… потом забирай все и уходи одна.

Девчонка и собака скрылись в кустах, а я, покопавшись в самодельном подсумке из штанины от старых джинсов, достал небольшой увесистый сверток…

— Вот и твое время, — развернув тряпку я взял в руку «яйцо» старой РГД-5, побитой, поцарапанной, с облупившейся краской и зажав скобу вытащил кусок проволоки, что был вместо чеки.

Высмотрев троих, один из которых был с автоматом, я метнул в их сторону гранату, а сам перебежал к застреленному мной почти в упор парню, сдернул с него патронташ, схватил его оружие и побежал следом за девчонкой.

Гранаты в новом мире редкость, мне она досталась как трофей от разведчика отряда Трудовиков, точнее гранат было две, но одну я тогда же, пару лет назад и использовал, сделав из нее растяжку прикрывая свой отход.

А сейчас, на нечто упавшее рядом, преследователи почти не обратили внимание, и возможно подумав, что я от безысходности и отчаяния бросил в них камнем… но ухнуло знатно, после чего на разные голоса заорали, взвыли и застонали, а я, что есть сил рванул прочь от Пристанища, пригнувшись и прыгая из стороны в сторону ожидая порцию свинца в спину… но миновало лихо, перевалил за пригорок и наподдал еще сильней, аж ноги начало сводить.

Бежали долго, не менее двух часов, периодически останавливались отдышаться, Найда в это время нарезала круги вокруг нас, то отбегала, то возвращалась, втягивала ноздрями воздух, шерсть на холке так и торчала как у дикобраза, но после третьего короткого привала собака успокоилась и я решил искать место для ночлега.

Ночь выдалась холодной, но космическое одеяло из спасательного кита неплохо грело, я и «чумазая» сидели под ним у небольшого костра разведенного в яме и молча смотрели как закипает вода в большой алюминиевой кружке. Собака лежала рядом в позе сфинкса, иногда привставая и поднимая уши в сторону любого подозрительного звука.

— Спасибо тебе, — после продолжительно молчания сказала девчонка.

— Нет, тебе спасибо, — вздохнул я и погладил Найду, которая на это весьма сдержано, один раз все же вильнула хвостом.

— А мне-то за что?

— За то, что заставила меня снова почувствовать себя человеком.

— Человеком… — задумчиво произнесла девчонка, посмотрев на звезды сквозь кроны деревьев.

— Именно! Мы, пережили падение человечества до уровня скотов… кто-то приспособился, кто-то стал зверем, а кто-то добычей, и с каждым пережитым днем сердца людей черствеют, мы забываем, что значит быть человеком.

— Мой брат… он говорил, что мы, ну те, кто остались, цивилизация выживальщиков.

— Доживальщиков! — хмыкнул я, — и где твой брат?

— Там, в Пристанище, его кости в одной из тех куч, что оставили людоеды.

— Ладно, — я высыпал в кружку концентрированного бульона из пакетика, — давай, пей и спать, завтра надо встать до рассвета, а потом долго идти.

— На юг?

— Да. И кстати, как тебя звать?

— Надя, — ответила она и зажмурилась оттого, что обожглась, неосторожно отхлебнув из кружки.

— Не торопись, дуй. Надежда значит… хорошее имя, как раз для наших реалий.

— А тебя как звать? — спросила она и протянула мне кружку.

— Иван.

— Спокойной ночи, Иван, — Надежда достала из своей сумки какую-то тряпку, постелила ее рядом с Найдой и, прижавшись спиной к собаке, закрыла глаза.

— Спокойной ночи, — ответил я, встал, накрыл своих попутчиков одеялом, а сам, с оружием наизготовку, пристроился в кустах неподалеку, завернулся в плащ-палатку и, закрыв глаза, тихо прошептал, — НАДЕЖДА!

4-е место Последний приют Андрей Киреев

… «Мария Громова. Дата полета: 1 июня 1959 г.

Причина гибели: Сгорела при испытании самолета с космическим двигателем.

Причина неисправности: Неизвестна.

Последние данные связи: «Не молчите! Говорите со мной! Мне жарко. Мне очень жарко. Отвечайте! Я вижу пламя. Вернусь. Вернусь».

Владимир Заводовский. Дата полета: 15 мая 1960 г.

Причина гибели: Сбой в системе ориентации, которая вместо перехода на траекторию спуска вывела корабль «1КП» на более высокую орбиту. Стал «пленником» космоса.

Алексей Грачев. Дата полета 28 ноября 1960 г.

Причина гибели: В ходе полета корабль «Восток 3» должен был облететь Луну и вернуться на Землю, но вместо этого затерялся в глубинах космоса.

Геннадий Михайлов. Дата полета 4 февраля 1961.

Причина гибели: При попытке отправки космической станции к Венере отказал разгонный блок. Застрял на околоземной орбите.

Последние данные связи: «Почему вы не отвечаете. Скорость падает. Мир никогда не узнает о нас»…

Алексей Белоконев. Дата полета: 9 октября 1961 г.

Причина гибели: Задохнулся в космосе от нехватки кислорода.

Последние данные связи: «Земля, давление нормальное». Через минуту тишины: «Я не слышу Вас. Батареи отказали. Кислород. Ради Бога, что делать? Что? Я не могу. Вы понимаете»? После чего последовало невнятное бормотание.

Последние данные: Получены телеметрические радиосигналы затухающего биения человеческого сердца».

Закончив читать, Полковник захлопнул папку с надписью «Совершенно секретно». Строка ниже гласила: «Отряд №0».

С октября 1957 года два брата итальянца Кордиглия, умудрились из Турина перехватить переговоры первых советских космонавтов. В это время в средствах массовой информации ни о каких полетах в космос не было заявлено. Ноябрь шестидесятого года ими пойман сигнал SOS с корабля, удаляющегося от орбиты Земли. Февраль шестьдесят первого — получена запись задыхающегося на орбите космонавта. Октябрь шестьдесят первого — перехвачено несколько фраз безымянного советского космонавта. Страх в переводе не нуждался. Радиолюбители понимали, что где-то там, в космосе, в очередной раз умирал молящий о помощи человек, пытаясь выйти на связь с Землей.

Никто не узнает, что случилось с этими людьми на самом деле в космосе, что они пережили, находясь наедине с бесконечностью, умирая в полном одиночестве. Задыхаясь на орбите или сгорая живьем в верхних слоях атмосферы, они шли осознанно на этот шаг и лишь на миг, блеснув на небосводе короткой вспышкой, канули в небытие. Что чувствовали они при отказе оборудования, когда отсчет их жизни шел на секунды? О чем думали, проживая последние секунды своей жизни? Они мечтали быть первыми, но так и остались неизвестными. Со временем их имена сотрутся в памяти, уйдут в забвение. Единственное что будет известно об этих самоотверженных людях, лишь то, что они входили в список отряда №0.

Полковник отложил в сторону бумаги.

«Завтра сдам в архив», решил он, выходя из кабинета.

До полета Юрия Гагарина оставалось чуть более одного месяца.

МКС 13 марта 2072 г.

Командир экипажа МКС Олег Симонов любил наблюдать за Землей из обзорного купола. Только отсюда открывался такой неподражаемый вид. Фантастическое лико планеты с высоты в триста пятьдесят километров завораживало. Каждый раз, наблюдая за Землей, он видел совершенно новое, необычное, неописуемое. Белоснежные облака на фоне лазурно-голубых океанов Атлантики, удивительные рассветы, которые на орбите за сутки можно встретить шестнадцать раз, завихрения разбушевавшихся циклонов или свет ночных городов.

Сейчас он наблюдал за Африканской грозой. Сплошные всполохи молний, как расцветающие синевой гвоздики, дрожали в свете. Разряды, расплываясь, тускнели и вновь подхватывались соседними отблесками, соединялись в один светящийся узор, пляшущий и дрожащий в море света на фоне грозовых облаков.

Уже более трех месяцев Симонов с группой космонавтов находился на станции, сменив предыдущий экипаж. На этот раз среди мужского коллектива находилась одна женщина— француженка Адель Дюваль. На первый взгляд хрупкая и слабая, но, как оказалось, весьма упертая и стойкая женщина.

Вместе с Адель и командиром экипажа на МКС прибыл англичанин Оливер Джонсон и американец Билл Хоггард. Бортинженер Виктор Волков остался на станции еще на один срок.

Более девяноста дней пролетели на орбите в исследованиях, словно один миг. Позади были эксперименты в области биологии, физики, космологии и метеорологии. Все они требовали наличие уникальных условий космического полета.

Завтра, на станцию должен прибыть челнок с дополнительным оборудованием продуктами питания и новым экипажем на последующие три месяца. До возвращения домой ждать оставалось совсем недолго.

Симонов с полуулыбкой на лице задумчиво наблюдал, как грозовые тучи сменяются пушистыми облаками, вслед за которыми небо расчистилось и перед ним предстало извивающееся змеей очертание побережья и сверкающий изумрудным оттенком океан.

Поверхность Земли озарили яркие вспышки. Одна за другой, словно загорающиеся на елке огни. Чистое небо разрезали росчерки стартующих ракет. Сначала их было немного, но с каждой минутой их количество росло. Они летели в одном направлении, но вот появились и другие, устремившиеся к ним навстречу. Поднявшиеся в стратосферу ракеты, сбрасывали отработанные ступени и, выйдя на запрограммированный курс, срывались в огненном смерче каждая к своей цели.

Да, что там происходит? Симонов не мог поверить своим глазам, отказывался верить своему разуму. Этого просто не могло быть! Очнувшись, он позвал остальных членов экипажа и уже через несколько минут все космонавты заворожено наблюдали за происходящим. Количество ракет перевалило за сотню. Первые взрывы вспыхнули ярким светом, рождая в распустившихся огненных цветках зловещие силуэты гигантских грибов.

Война? шепотом спросил неизвестно кого Билл Хоггард. Но никто ему не ответил.

Битый час Виктор Волков пытался выйти на радиосвязь с Землей. Тщетно. На вызов не откликнулась и лунная база «Звезда».

Может, неполадки какие? пожал плечами Волков.— Что на Луне то могло произойти?

Давай я проверю оборудование, сказал Олег, отстранив в сторону бортинженера.

Средства связи оказались в порядке. Оставшееся до отбоя время, провели в полной тишине. Каждый строил свои догадки, пребывая в растерянности и смятении, с озабоченным видом вспоминая о доме и своей семье.

МКС 14 марта 2072 г.

«Атлантис» появился на три часа позже запланированного времени. Центр управления полетами по-прежнему хранил молчание. Симонов решил, что шаттла не будет, но выглянувший в иллюминатор Волков неожиданно разглядел знакомые очертания корабля на фоне изменившейся планеты. Еще вчера она была прекрасна, сейчас же ее почти не было видно за плотным слоем буро-пепельных облаков.

Приблизившись к станции «Атлантис» совершил «кувырок» позволив экипажу МКС проверить состояние термозащитного покрытия корабля. Корпус не пострадал. Стыковка прошла штатно в ручном режиме управления. Процессом руководил пилот челнока.

После томительных минут выравнивания давления открыли люки, и в проеме показался Джеймс Керк. Его сразу проводили в жилой модуль, где собрались все члены экипажа. Молча всматриваясь в изможденное лицо Джеймса они ждали от него новостей. Керк выдержал длинную паузу прежде чем заговорил:

-Что вам сказать? Я сам не в курсе всех событий. Телевидение молчало. Только по радио я узнал, что все штаты, от Атлантики до Тихого океана, подверглись ядерной бомбардировке. Города в руинах. По всему миру уже погибло около 260 миллионов человек. И это только по предварительным данным за один день.

Кто начал всю эту заваруху? поинтересовался Оливер Джонсон.

Наше правительство во всем обвиняет Россию и северную Корею. Вымолвил Керк, опустив голову.

Все посмотрели на командира экипажа и бортинженера.

Вранье, огрызнулся Волков.— Быть не может!

От русских всегда одни проблемы, завелся Билл Хоггард.

-Зато вы — американцы, готовы свалить на кого угодно все грехи, лишь бы самим остаться чистенькими,— огрызнулся Виктор.— Даже нагадив себе в штаны, тут же обвиняете во всем русских.

Успокойтесь. Повысил голос Симонов.— Мы все в одной лодке. Нам ни к чему грызня на станции. Нужно решить, что делать дальше.

-Э-э нет, парни. Кто будет решать? Ты?— Билл ткнул пальцем в капитана.— С сегодняшнего дня я не подчиняюсь человеку, чья страна уничтожила мой дом.

Да, замолчишь ты или нет? взвился Волков.

Ситуация явно выходила из-под контроля. Назревал конфликт, и только Богу было известно, во что он мог вылиться. Здесь, в ограниченном пространстве, жизнь каждого космонавта зависела от сплоченности всего экипажа. Хоггард был на взводе. Бортинженер тоже «закипел». Еще минута и они сойдутся в первой космической драке. Положение спас Джеймс Керк:

-Остановитесь. Что вы делаете?

Воцарилась тишина.

-Видели бы вы себя со стороны. Словно не люди, а собаки. Осталось только перегрызть друг другу глотки! Опомнитесь! Нужно совсем потерять рассудок, что бы дойти до такого. Возможно мы последние из рода человеческого. Сейчас важно подумать о том, как нам выжить. Если вы заметили, я прилетел один. Остальные предпочли остаться дома с семьями. Там, на шаттле, достаточно продуктов для того что бы прожить здесь всем достаточно долго.

Психанувший Хоггард развернулся и исчез в проеме, в направлении американского лабораторного модуля «Дестини». Англичанин последовал за ним.

Совсем забыл, вам письмо с Земли, капитан. Керк достал из нагрудного кармана конверты.

-А мне есть что-нибудь?— Виктор с надеждой смотрел, как американец перебирает в руках письма.

-Увы, мой друг, вам ничего нет. Пара писем для Адель. Одно командиру экипажа. Оставшиеся письма тем джентльменам, что недавно покинули нас.

Волков разочарованно опустил глаза. С детских лет он воспитывался в детском доме. Еще ребенком, сидя на подоконнике и любуясь на звезды, он твердо решил, что полетит в космос. Время шло. Мальчик вырос, возмужал. Родных у него не было, но, однажды, судьба свела его с Натальей. Их отношения развивались стремительно, как в сказке. Даже после свадьбы, он думал, что все произошедшее — сон, но просыпаясь, каждый раз, видел рядом ту, ради которой жил.

Виктор не мог понять, почему Наталья не написала ему? Он не знал, что единственный человек, которого он безумно любил, накануне, попал в автокатастрофу и находится в коме. Врачи были уверены, что девушка придет в себя. Но13 марта после падения ядерной ракеты в черте города электромагнитный импульс вырубил все оборудование, и сердце Натальи Волковой остановилось.

Симонов, немного помявшись, убрал письмо, что бы позже прочитать его.

Нужно разгрузить «Атлантис», сказал капитан, обращаясь ко всем. Волков угрюмо кивнул, соглашаясь с ним.

Ну что ж, тогда начнем? предложил Керк, потирая руки и кивнув в сторону недостающих членов экипажа, он добавил:— Надеюсь, вы не в обиде на них капитан? В такой ситуации у каждого могут сдать нервы.

-Вы правы, — согласился Олег.— Мы все сейчас на взводе. Займемся работой.

Весь оставшийся день они потратили на разгрузку челнока и распределение оборудования и продуктов по модулям МКС.

Симонов проснулся от того, что его бесцеремонно тормошил зависший над ним бортинженер. Открыв глаза, он увидел взбудораженного Волкова который сразу же выпалил:

-Эти гады слиняли, захватив с собой Лунный посадочный модуль с ровером.

Кто? не понял капитан.

-Керк с Хоггардом и англичанин с ними.

— Адель?

Думаю, ей не хватило места, модуль то трехместный.

Почему Лунный модуль, а не шаттл? не понял Олег, окончательно просыпаясь.

-Какой дурак захочет вернуться на мертвую Землю? Там от радиации загнешься через пару дней, а на Луне — база с годовым запасом продуктов на дюжину человек.

-Они еще что-нибудь забрали?— спросил капитан, выбираясь из спальника.

-Примерно тонну различного груза: продукты, регенераторы воздуха и воды, оружие и несколько баллонов сжатого кислорода. Это только на первый взгляд, точнее можно сказать после полной ревизии.

Вот гады, воскликнул Олег,— думают только о себе. Сколько припасов у нас осталось?— спросил он, передвигаясь по коридору в сторону американской лаборатории.

При жесткой экономии не более чем на девять месяцев. В любом случае у них более выгодное положение, ответил Волков, следуя позади.

Ну и хрен с ними. Думаю, со временем мы воспользуемся шаттлом и вернемся на Землю или рискнем и прилунимся на нем рядом с базой, рассуждал Симонов вслух.

«Атлантиса» больше нет, вымолвил Виктор позади.— Они его отстыковали. На Луну нам уже никак не попасть.

14 марта. Орбита Луны.

Извергая огненный поток из сопла главного двигателя, корабль несколько часов маневрировал над лунной поверхностью. Лунный модуль (ЛМ) весивший более 25 тонн вместе с транспортом, находившимся на нем и взятым на борт грузом, летел опорами посадочной ступени вперед. В этот момент иллюминатор был обращен вниз. Билл Хоггард сосредоточенно отлеживал ориентиры на поверхности земного спутника. Один из них мелькнул в иллюминаторе раньше положенного времени на несколько секунд.

Мы опережаем график, вымолвил американец, включая двигатель посадочной ступени лунного модуля.— Придется сесть дальше расчетной точки.

Англичанин согласно кивнул.

Начался этап торможения. Несмотря на стандартную операцию на лицах космонавтов выступила испарина. Временами случалось, что техника или оборудование подводили, и тогда все зависело от банального везения. Сейчас все шло пока по плану. Корабль повернулся иллюминаторами вверх. Трое космонавтов сидящих в ложементах увидели Землю почти перед собой. Выглядела она иначе. Грязно-серые облака закрывали ее необыкновенно красивый вид.

Через восемь минут после начала торможения на высоте чуть менее двух километров, начался этап приближения к точке посадки. Бортовой компьютер перешел к выполнению программы, в соответствии с которой управление движением и двигателями посадочной ступени осуществлялось автоматически.

Модуль медленно перевернулся в вертикальное положение.

На высоте четырехсот метров космонавты увидели, что автопилот ведет корабль в точку на краю большого кратера, окруженного валунами двух-трех метров в поперечнике. Хоггард переключился на полуавтоматическое управление посадочным модулем, помогал стабилизационными двигателями маневрировать кораблю. Через несколько минут включился мощный ракетный двигатель торможения. Выброс пыли и близлежащих камней устроили бурю в космическом вакууме. Корабль коснулся опорами поверхности планеты.

Билл Хоггард и Оливер Джонсон выбрались наружу. Американец с интересом осматривался, а англичанин взялся за управление подъемником. Трап медленно опустился и из грузового отсека на ровере выехал улыбающийся Джеймс Керк.

Примерно час ушел на погрузку вездехода всем необходимым оборудованием и продуктами, но только половина груза уместилось на тягаче. Поскольку транспорт был двухместным, решили: Хоггард и Керк отправляются на лунную базу «Звезда» и разгружаются, после чего Билл возвращается за Оливером и оставшимся грузом.

Американцы, не теряя времени, забрались на вездеход и выдвинулись в сторону базы.

Корабль прилунился дальше установленной точки, отклонившись примерно на восемьдесят километров от «Звезды». Дорога в один конец должна была занять не менее 5 часов. Груженый тягач едва ли мог развить скорость более пятнадцати километров час.

Шестиколесный вездеход уверенно двигался по равнине. Окружающий ландшафт завораживал. Огромная равнина, до самого горизонта испещренная воронками кратеров и валунами, словно картина из какого-то черно-белого фантастического фильма. Около часа ехали молча, пока Керк не нарушил молчание:

-Как думаешь, долго русские протянут на станции?

-Плевать на них. При всем желании последовать за нами они не смогут, теперь каждый сам за себя. Жаль, конечно, Адель Дюваль, но тут ничего не поделаешь. Когда встаешь на тропу войны — жертвы неизбежны.

Они снова замолчали, но через четверть часа Оливер вышел с ними на связь:

-Парни, мне что-то не по себе здесь.

Что случилось дружище? спросил Хоггард.

-Я кое-что видел.

-И что же?

-Корабль.

-Да, брось, Оливер, откуда здесь взяться кораблю?

-Я не знаю. Поэтому мне и не по себе.

-У меня такое уже было: от усталости, мерещилась всякая ерунда. Ты просто переутомился. У нас выдались тяжелые последние сутки, практически без сна. Тебе просто нужно поспать.

Может ты и прав, немного помолчав, ответил Оливер.— Наверное, я так и поступлю. До связи.

Через несколько утомительных часов езды на горизонте появилась Лунная база.

Еще при первых исследованиях Луны в ее грунте ученые обнаружили большое количество окислов. Это открытие значительно облегчило добычу воды на базе, которую при отработанной химической реакции можно было получить при помощи водорода, что ускорило процесс колонизации Луны. За ненадобностью отправки воды в космос на космических грузовиках серии «Протон» сразу появилось много свободного места для других полезных грузов. Так, за весьма короткий срок, на спутнике земли выросла Лунная база «Звезда». Она представляла собой несколько модулей доставленных по отдельности. Каждый имел трехслойную защиту: тепловую, от метеоров и ультрафиолетового излучения. Здесь был складской, жилой, лабораторный модуль, мастерская и камбуз со столовой. База была рассчитана на 12 человек, но на данный момент там работали только две девушки космонавтки из Германии.

К немалому удивлению Била и Джеймса герметичная дверь, ведущая внутрь жилого модуля, была распахнута. Хоггард заглянул в проем. Внутри помещения лежало распластанное тело девушки. На ней не было скафандра. С первого взгляда было понятно, что она мертва. Лицо посинело от воздействия вакуума. Глаза расширены от ужаса. В руке специально разработанный для космонавтов пистолет, не имеющий отдачи.

Как думаешь, что здесь произошло? спросил Керк присев рядом с телом. Оружие девушки было разряжено.

Понятия не имею. Ответил Билл.— Нужно обыскать базу.

Поиски ни к чему не привели. Второго члена «Звезды» нигде не было. Немка, как в воду канула.

Все ясно, сделал заключение Хоггард.— Девчонки повздорили, и одна из них распахнула дверь, чем обрекла напарницу на смерть.

Куда же тогда она делась? удивился Керк.

-В километре отсюда есть отдельный лабораторный модуль по изучению лунного грунта. Я заметил снаружи следы, ведущие в том направлении. Как бы там ни было, это скоро выяснится, а сейчас нужно заняться разгрузкой. Пора ехать за Оливером.

Хоггард вышел. Забравшись на ровер, он загнал его в складской модуль. Чтоб не тратить время на разгрузку и замену аккумуляторов на тягаче Билл решил его оставить и воспользоваться вездеходом с базы.

Ты осмотрись здесь пока, сказал Хоггард Керку, меняя кислородный ранец.— А я поехал. Мы с Джонсоном заночуем на посадочном модуле, и только завтра появимся здесь. Так что не беспокойся. Располагайся.

Билл вышел из жилого модуля и через минуту Керк увидел в иллюминатор, как он на тягаче удаляется на восток.

Хоггард ехал налегке по оставленному ранее следу. Проделав большую часть пути, он попытался выйти на связь с англичанином, но безуспешно. Оливер не отвечал.

Спит как сурок, буркнул Билл, прибавив скорости.

Не загруженный вездеход «бежал» резвее и развил скорость чуть более 20 км в час. Времени на обратную дорогу ушло меньше. Уже был виден край огромного кратера с валунами, рядом с которым они приземлились, но…корабля не было. Он просто исчез, вместе с оставшимся грузом.

Сначала Билл думал, что Оливер стартовал на взлетном модуле и вернулся на МКС. Но тогда посадочная площадка с опорами осталась бы на Луне, а тут совершенно ничего нет. Он спрыгнул с тягача и прошелся по тому месту, где раньше стоял модуль. На лунном грунте отпечатались следы скафандра. Видимо англичанин решил прогуляться. Билл последовал по оставленному следу. Он привел его к краю кратера и там обрывался. Ни англичанина, ни следов его падения вниз не было. Джонсон просто испарился.

В голове Хоггарда все смешалось. Как такое могло произойти, он не понимал. Но сейчас его заботило совсем не это. Дело в том, что кислорода в его системе жизнеобеспечения осталось едва ли на час. Запасных баллонов он не взял, понадеявшись на запасы, оставшиеся на модуле. Теперь же он прекрасно понимал, что обречен. Не теряя больше ни минуты, он кинулся к вездеходу и, «вскочив» на него, рванул с места, подняв облако лунной пыли. Хоггард не знал, на что надеялся. Он гнал луноход, выжимая из него все, что мог. Через сорок минут ровер встал. Его аккумуляторы были полностью разряжены. Билл в отчаянии пнул тягач по колесу.

Что делать? Ну конечно! Нужно вызвать Керка с базы. Пусть он захватит баллоны с кислородом и выдвигается на встречу. Еще есть шанс, успокаивал себя Хоггард, вызывая базу:

-Джеймс ты слышишь меня? Это Билл.

Тишина. Никто не отвечал.

-Где тебя носит, черт возьми?! Джеймс ответь мне. Где ты, сукин сын?

Билл бросился бежать. Дорогу ему перегородил гигантский кратер. Чтобы не делать крюк Хоггард ринулся напрямки. Спускаясь по склону, он споткнулся и кубарем полетел вниз.

Все закружилось перед глазами. Билл кувыркался не в состоянии притормозить. Остановился он только на самом дне кратера. Кислорода оставалось минут на пятнадцать, не более. Поднявшись на ноги, Хоггард заметил перед глазами небольшую трещину. Светофильтр и иллюминатор скафандра были пробиты. Видимо, когда он летел вниз, то ударился о камень и повредил стекло. В маленькую щель стал проникать космический вакуум. Билл в панике пытался закрыть ладонью образовавшееся отверстие — тщетно. Отсчет его времени пошел на мгновения. Через 10 секунд у него отказало зрение, и наступила полная потеря ориентации. Он добрался до огромного валуна и сел, прислонившись к нему спиной.

В отсутствии атмосферы газообменный процесс в легких пошел в обратную сторону: кислород изымался из крови и выбрасывался в пространство. Полная потеря сознания случилась несколькими секундами позднее, причем к этому моменту кожа Хоггарда уже приняла отчетливо синюшный оттенок. Несмотря на это, мозг Билла все еще оставался неповрежденным, а сердце билось. По истечении девяноста секунд давление в кровеносной системе упало настолько, что кровь закипела и тогда Хоггард умер.

14 марта. МКС.

Я смогу поймать челнок и пристыковать его снова, стоял Волков на своем.— Поверь мне капитан! Это наш шанс.

Симонов понимал, стоит ему уступить и он никогда себе не простит своей слабости. Ситуация была внештатной. Сбежавшие члены экипажа отпустили «Атлантис» в свободное плаванье, но корабль находился еще рядом с МКС. Помимо создавшейся опасности столкновения, перед экипажем встал вопрос возвращения на Землю. Волков предложил единственный на тот момент выход из сложившейся ситуации — взять шаттл на абордаж. Задача не из легких, поскольку еще никто такого не делал.

-Я выйду через шлюзовую камеру и допрыгну до него. Расстояние еще не критичное и вполне пригодное для исполнения маневра. Не спеша доберусь до кабины пилота и заново пристыкуюсь к станции. Делов то — раз плюнуть,— напирал бортинженер, заметив колебания командира экипажа.— Поможешь мне одеть скафандр?

Симонов, сдавшись, кивнул. Он прекрасно понимал, что выбора у него просто нет, пришлось согласился с доводами Виктора.

Скафандр для внекорабельной деятельности (ВКД) весил более ста двадцати килограмм. В состоянии невесомости этот вес совершенно не чувствовался, но одеть его было занятием не из легких. Виктор протиснулся в прямоугольный вырез кирасы скафандра и улыбнулся сновавшему рядом капитану. Проверив герметичность стыков и давление в кислородных баллонах, Волков открыл люк в шлюзовую камеру вошел внутрь и закрыл его за собой. После стравливания давления он выглянул через обрез люка наружу. Каждый раз при выходе в открытое космическое пространство от увиденного захватывало дух. БЕЗДНА. Бескрайняя, черная, зловещая.

«Атлантис» парил рядом с МКС. Волков вцепившись за поручни, выбрался наружу. Упершись ногами в край шлюза, приготовился к прыжку. Осознавая всю потенциальную опасность, которую несла возможность потери или недопустимого удаления от космического корабля, грозящая гибелью из-за израсходования запаса дыхательной смеси, он прокручивал в голове план дальнейших действий. Сохраняя предельную внимательность, что бы избежать возможных повреждений или проколы скафандра, разгерметизация которого грозит аноксией и быстрой смертью, Виктор выбрал оптимальное направление для прыжка.

Волков уже готов был оттолкнуться, когда в шаттл что— то попало. Он отчетливо видел, как крыло корабля прошило насквозь. Еще с начального курса подготовки Виктор запомнил, что орбитальная скорость полета пилотируемых космических кораблей на высоте трехсот километров над Землей — около 8 км/с. Это в десять раз превышает скорость полёта пули, так что кинетическая энергия маленькой частицы эквивалентна той же самой энергии пули, обладающей в сто раз большей массой. С каждым космическим полётом появляется всё больше и больше орбитального мусора, из-за чего эта проблема остается наиболее опасной.

От мощного удара шаттл закрутило и отбросило в сторону шлюзовой камеры. Увернуться от приближающего корабля не было ни времени, ни возможности. Виктор нырнул обратно в шлюз под защиту его корпуса. Сильный удар смял оболочку камеры, сорвав ее с крепления. Бортинженера тряхнуло, он ударился спиной так, что зубы лязгнули.

Волков ощутил внутри крутящегося шлюза, что он удаляется от МКС. Нужно было срочно выбираться наружу. С трудом протиснувшись через деформированный люк, он в ужасе увидел как «Атлантис» сминая мобильную систему техобслуживания, врезался в робот-манипулятор и, отскочив от него, снес два левых крыла с фотоэлементами солнечных батарей. Волков понимал, что если от удара в корпусе станции появились трещины, то экипаж внутри станции уже мертв.

Оттолкнувшись от искореженного модуля Волков, прыгнул к комплексу. Уже в полете он включил сейфер, но поврежденный во время столкновения аппарат не желал работать. Виктор в панике наблюдал за проплывающей мимо станцией. Мозг хаотично искал выход из сложившейся ситуации. Как вернуться назад с неисправным сейфером? И его осенило. Риск, конечно, был и не малый, но других вариантов он просто не видел.

Дотянувшись до крепления сейфера, он снял его.

Векторные мини сопла были смяты. Воспользовавшись набором ключей, висевших на поясе, он отвернул крышку и перекрыл вентиль внешней тяги. Все время, посматривая на удаляющуюся станцию, он старался работать быстро. На извлечение одного из баллонов с воздухом ушло несколько минут. Прижав его к груди, Виктор открыл вентиль. Струя газа, вырвавшись из баллона, закрутила космонавта. Прилагая немало усилий, Волкову все же удалось найти оптимальное положение искусственному двигателю и направить себя к МКС.

Разогнавшись, как ракета, он стремительно приближался к станции. В последний момент баллон пришлось отпустить. Пролетев по инерции еще несколько метров, Волков ударился о корпус лабораторного модуля «Колумбус» и заскользил по его поверхности, стараясь руками зацепиться за выступающие узлы обшивки. Верхний слой ткани на одной из перчаток не выдержал, разорвавшись обо что-то острое. Еще пару мгновений и он снова окажется в открытом космосе и тогда уже точно не сможет вернуться. Совершенно случайно ему удалось зацепиться одной рукой за внешний поручень модуля. От сильного толчка руку чуть не выдернуло из сустава. Пальцы почти разжались и тогда, в последний момент, второй рукой он защелкнул на поручне карабин страховочного фала. Теперь можно было перевести дух, а затем, неспеша отправляться к другому шлюзовому отсеку.

14 марта. Лунная база «Звезда».

Пока Хоггард выходил на связь с Лунной базой, Джеймс Керк хоронил мертвую немку, потом он повторно обошел все модули. Обнаружив следы, уходящие на северо-запад, он решил выяснить: действительно ли вторая девушка находится в лабораторном комплексе в километре от «Звезды». Он не стал выгонять ровер из ангара, решив прогуляться пешком. Вскоре оставленные следы привели его к небольшой научной лаборатории.

Керк постучал в дверь. Никто не отвечал. Тогда он толкнул ее, но она оказалась закрыта изнутри. Немного подумав, Джеймс решил обойти модуль со всех сторон, и как оказалось, не зря. С другой стороны лаборатории он увидел приоткрытую дверь. Следы босых ног отчетливо отпечатались на лунном грунте у порога и исчезали в сгущающихся сумерках. Отправившись по ним, Джеймс в семидесяти метрах обнаружил окоченевшее тело девушки. На ней был только легкий обтягивающий костюм. Что могло заставить ее бросить лабораторию и в чем попало выскочить наружу? Девушка прекрасно понимала, что ей грозит смерть, и, тем не менее, покинула лабораторию без скафандра. Тщательное обследование модуля не дало ответ на этот вопрос, и Керку ничего не оставалось, как вернуться на основную базу.

На следующее утро не дождавшись прибытия Хоггарда и Джонсона, Керк решил связаться с ними, но ему никто не ответил. Не ответили они и через сутки. Первая мысль, закравшаяся в голову американца, была о том, что его все бросили, а сами вернулись на МКС. Но через минуту пришло успокоение.

«Ну и черт с вами»,— решил Джеймс.— «Продуктов мне хватит на несколько лет. По крайней мере, проживу дольше других».

Спустя месяц он все же не выдержал, и отправился к посадочному модулю, захватив с собой все необходимое для долгого пути. На тягач Билла он наткнулся по дороге. Груза на нем не было. Бездыханное тело Билла, Керк, с помощью бинокля, обнаружил на дне кратера. Корабль на месте посадки отсутствовал. Этот факт удивил американского астронавта. Он обошел двух метровые глыбины и вышел к валу гигантского кратера окаймлявшего его край. Взобравшись на него, Керк прильнул к биноклю. То, что он увидел потрясло его. На противоположной стороне кратера были видны строения. Они были невысокими и совершенно не походили на модули, изготовленные в Росии и США. Китайцы? Джеймс даже обрадовался, но заметив зависший над строениями объект— вздрогнул и побледнел. Объект был похож на летающую тарелку. Керк бросился к роверу и, запрыгнув на него, рванул в сторону «Звезды».

Лихорадочно размышляя, Джеймс пришел к выводу, что он единственный человек на спутнике Земли, но не единственное живое существо. Все сводилось к тому, что на Луне он чужой.

Тогда он еще не знал, что спустя некоторое время, его тело, из-за излучаемых солнцем протонов, накопит в себе смертельную дозу радиации. Умирая от лучевой болезни в мучениях и в полном одиночестве, Керк так и не решится открыть дверь модуля, чтоб ускорить свою смерть. Он слишком сильно любил свою жизнь и цеплялся за нее до последней минуты. Ради нее он покинул Землю, когда другие космонавты отказались лететь, предпочитая остаться со своими семьями. Тогда он думал, что на орбите есть шанс выжить, переждав Апокалипсис. Со временем можно было бы вернуться на Землю. Но планы изменились. Керк воспользовался ссорой Волкова с Хоггардом и уговорил Билла бросить русских на станции. Ночью они загрузили отсек Лунного модуля всем необходимым. Отстыковали шаттл, чтобы русские не могли последовать за ними и бежали на Луну. Англичанин, все взвесив, присоединился к ним не желая оставаться на станции.

Сидя перед радиостанцией, Керк до последнего пытался выйти на связь с Землей. Чего он ожидал? На что надеялся? Успокаивал ли он себя тем, что он прожил дольше других?

Вглядываясь через иллюминатор в поблекший силуэт родной планеты Керк, перед самой смертью понял, что не хочет умирать один. Но у него просто не было выбора.

МКС. 22 июня. 2072 г.

Уединившийся в куполе Симонов уже в десятый раз перечитывал письмо. Последние вести от семьи. Живы ли они? Он не знал. Сегодня, согласно старому расписанию, должна была состояться телевизионная встреча с семьями.

Сквозь плотный занавес пепла, пыли и сажи окутавший родную планету ничего не было видно. Глядя в иллюминатор, Олег с ужасом понимал, что вряд ли увидит былую Землю и от этого на душе становилось еще тоскливей. Увидит ли он еще когда-нибудь поля колосящейся пшеницы или склонившиеся к самой земле плакучие ивы. Уцелел ли хоть кто-нибудь? Оставалось только гадать. Прошло более трех месяцев с момента, как американцы сбежали на Лунную базу, но скрывшая Землю пыль еще не осела. Все чаще в темных грозовых тучах мелькали молнии. Грозы охватили оба полушария, катаклизмы бушевали на поверхности планеты. Симонов даже представить не мог, что там сейчас творилось.

Волков в последнее время пребывал не в настроении. И хотя на его губах играла улыбка, Олег постоянно замечал, как печальны его глаза. Адель Дюваль предпочитала одиночество. Капитан все чаще наблюдал Адель у иллюминаторов безотрывно глядящую в даль. Несмотря на все усилия бортинженера развеселить ее Адель редко разговаривала с русскими. Иногда она целыми днями пропадала в тепличке модуля «Наука», отдавая всю свою любовь растущей зелени. Все остальные исследования и эксперименты на станции пришлось прекратить. Теперь это было ни к чему. Все стало сводиться к выживанию.

На днях вышел из строя предпоследний регенератор воды, теперь ее приходилось экономить. Без помощи Центра Управления Полетами, на МКС нереально было отследить движение космического мусора и заранее произвести маневры уклонения. За прошедшие дни частицы космического мусора повредили часть солнечных батарей и два модуля станции, которые пришлось изолировать.

22 июня Волков не выдержал гнетущего ожидания чего-то нового и неизвестного отозвал капитана сторону и сказал:

-Я тут подумал немного… В общем, я не вижу смысла в расходовании лишних продуктов и воды.

-Есть какое-нибудь предложение?— спросил Олег не понимая, куда клонит бортинженер.

-У нас есть одноместная посадочная капсула…

Даже не думай, перебил Симонов друга, догадавшись к чему тот ведет.

-Я так больше не могу, мне покоя не дает, что там сейчас происходит. Я даже уснуть толком не могу. Разреши улететь на Землю.

-Я понимаю тебя, но и ты меня пой..

Отпусти, перебил Виктор.— Не отпустишь — убегу. Только не хочу я так — по-свински. Получится, что я вас брошу. Не по — человечески это.

Корабль «Восток» предназначенный для возврата на Землю был закреплен на стыковочном узле «Гармония». Он являлся последним спасительным звеном для одного человека. Конечно, разумней было предложить Адель спастись на нем, но где гарантия, что капитан своим выбором не обречет ее на более мучительную смерть. Сам он покинуть станцию не мог, предпочитая погибнуть с кораблем. К тому же, пока хоть один человек находится в его подчинении, он отвечает за его жизнь.

Хорошо, пойдем, подготовим капсулу к полету и рассчитаем траекторию посадки, сдался Симонов и обнял Волкова.

Старт наметили на утро следующего дня. Вечером перед стартом устроили прощальную вечеринку. Стол ломился от сублимированных продуктов и зелени из теплички с модуля «Наука». Командир экипажа пытался шутить, но на самом деле, на душе, словно кошки скребли.

Утром прощание было не долгим. Как-то не верилось, что Виктор закроет люк и уйдет. Навсегда. Жутко было оставаться на комплексе, да и Волкову не легко — по лицу видно. Капитан от всей души пожелал другу доброго пути и удачной посадки. Виктор в ответ обнял командира, простился с француженкой и исчез на корабле, закрыв за собой люк.

После проверки всех систем капитан начал процесс расстыковки. Замки открылись, и пружинные толкатели оттолкнули корабль от станции. Время словно остановилось, медленно тянулись секунды. «Восток» отсоединился от МКС. Включив маневровые двигатели, корабль стал удаляться от станции. Достигнув оптимальный точки удаления, он включил основной двигатель и пошел к земной орбите на снижение.

Стандартная процедура приземления превратилась в падение. На заданной высоте не сработали пиропатроны, отбрасывающие основной двигатель. Поверхность капсулы раскалилась. Аппарат, теряя защитные слои один за другим летел в плазме по траектории около 60 градусов. Напряжение нарастало. Покрывшийся испариной Волков понимал, если не отбросило капсулу от корабля, то вес всего аппарата превышает допустимый, а значит скорость падения больше. Давление на космонавта было колоссальным. Все тело словно налилось свинцом. Волков не мог пошевелить даже пальцем. Температура в капсуле заметно возросла.

Неожиданно взорвались пиропатроны, отбросив основной двигатель от капсулы, и ее завертело. Через некоторое время сработали парашюты, но капсула продолжала крутиться, закручивая стропы. В любой момент они могли не выдержать. Тормозные двигатели сработали поздно, не успев погасить энергию падающего тела. От сильного удара капсулы о землю пристяжные ремни сломали космонавту ребра.

Вот я и дома, прошептал он и потерял сознание.

Очнулся Виктор от того, что кто-то скребся в люк капсулы. С момента приземления прошло чуть более часа.

Я здесь, закричал Виктор, пытаясь расстегнуть ремни. Ему с трудом удалось это сделать. Теряя последние силы, он открыл люк и увидел человеческие лица. Улыбнувшись, он пошутил:

-Привет земляне!

Двое из людей бесцеремонно вытащили космонавта наружу. Одеты они были в потрепанную одежду. От немытых тел несло потом.

Эй, поосторожней можно? воскликнул Волков осматриваясь.

Капсула приземлилась на окраине мегаполиса, точнее, на окраине того, что от него осталось. Отчётливо были видны руины, сплошные завалы из камней и арматуры. Местами, из развалин шел дым. От когда — то возвышавшихся небоскребов остались почерневшие скелеты в несколько этажей.

Тише вы, черти, возмутился Виктор в очередной раз, когда его обессиленного пронесли мимо сгоревших автомобилей. Дышать было тяжело. Удушливый воздух, с запахом горящей резины и пластика, буквально резал легкие.

Космонавта протащили мимо клеток с сидевшими внутри людьми в рваной одежде. Грязные лица с обреченными взглядами мелькнули на фоне строительного мусора.

Волкова внесли в небольшое кирпичное здание с уцелевшими местами грязными стеклами. В конце широкого коридора открылась дверь куда его и заволокли. Полы в этой комнате были значительно чище. Посередине стояли три эмалированные ванны. В правом углу на крючьях висели обезглавленные и освежеванные тела людей.

Волков попытался вырваться из удерживающих его рук. Бесполезно. Его подтащили к одной из ванн и, поставив на колени, склонили над ней. Холодное лезвие ножа скользнуло по шее.

Канибаллы, подумал Виктор, увидев, как дно ванны окрашивается в ярко красный цвет и захрипел.

15 июня. МКС.

День был немного суматошный. Запустили Блок Осушки Воздуха и, наконец-то, появился конденсат. Сам бы он, наверное, никогда не пошел, если бы не разобрали плунжерное соединение и не очистили его от ржавчины. Зато, как было приятно увидеть эти мутноватые капельки в трубке — результат стольких усилий. Теперь на станции есть резерв для Бортового Кондиционера и Холодильно-сушильного агрегата в Бытовом отсеке. После отлета бортинженера все поломки на станции приходилось устранять вдвоем. Адель словно оттаяла. Все чаще на ее лице появлялась улыбка. Получилось так, что общая работа сблизила оставшихся членов экипажа.

Думаешь, он удачно приземлился? спросила Адель капитана после работы.

-Конечно, ты же знаешь его. Такой выкарабкается из любой ситуации. Не стоит о нем беспокоиться он уже достаточно взрослый.

Может сейчас он рассказывает выжившим о нас. Мечтательно произнесла она, глядя в иллюминатор.

Конечно, так и есть. Он знает, что мы смотрим на землю и думаем о нем, улыбнулся Олег измученно. Сейчас его больше волновало другое. Перед отправкой Виктор перенес с «Союза» запасы продуктов и воды на МКС. Даже в последние минуты на станции он думал об экипаже. Как он сейчас там? Сможет ли выжить без необходимых запасов?

Прошло несколько дней появлялись новые проблемы, словно грибы после дождя. Система жизнеобеспечения снова вышла из строя. Последний регенератор едва воспроизводил достаточное количество кислорода на двоих. Чувствовался его недостаток и повышенное содержание углекислоты. В сложившейся ситуации за короткий срок нужно найти выход, и вскоре у Симонова появилась одна идея, но рассказать о ней — Адель, он пока не собирался.

На следующий день, сразу после завтрака, Симонов начал готовиться к выходу в космос.

Куда собираешься? удивилась Дюваль, заметив, что он одевает скафандр.

Система жизнеобеспечения опять полетела. Батареи не вырабатывают нужного количества энергии, ответил Симонов.

А я думаю, что так похолодало? улыбнулась она.

-Поменяю элементы и назад. Не успеешь оглянуться.

-Хорошо, я на связи. Что приготовить на ужин?

-Думаю, картофельное пюре и горячий чай, будут весьма кстати.

-Заказ приняла.

Облаченный в ВКД скафандр Олег добрался до шлюзовой камеры. Забравшись внутрь, он загерметизировал отсек. Несколько минут ушло на выравнивание давления, после чего приступил к открытию люка. Сердце забилось чуть сильнее. Через несколько минут он оказался в вакууме.

Станция находилась в тени Земли и первое, что Олег увидел в свете фонарей на шлеме — это выходное устройство у люка со средством перемещения космонавта и бездна звезд на ночном небе. Вокруг летали тысячи мелких частичек, то ли от разрушающейся экранно — вакуумной теплоизоляции, то ли краски.

Олег медленно выбрался наружу, осмотрелся. Поначалу ориентироваться трудно — вся наружная поверхность станции ощетинилась модулями и панелями солнечных батарей, аж в глазах рябило. Восходит Солнце. Симонов опустил светофильтр и начал выводить укладку со стрелой и инструментом. Осторожно, обходя острые кромки крышек звездных датчиков, перебрался к такелажному узлу стрелы. Сердце замирало от бесконечности вселенной, рядом с которой чувствуешь себя пылинкой. Невольно восторгаешься и в то же время содрогаешься.

Заветный люк остался где-то позади, а он уходил все дальше от него. Постепенно начал ориентироваться, где какой модуль, где какая солнечная батарея.

Стрела оказалась довольно подвижным сооружением. Любые маневры приводят к ее колебаниям. Олег добрался до Базового Блока и двинулся к месту установки новой стрелы, стараясь не прикладывать больших усилий при перемещениях, используя инерцию скафандра. Надо сохранять силы, основная работа еще впереди.

Вот он и у цели. Становится темно. Симонов включил освещение на шлеме скафандра. Фонари хорошо освещают зону работ, и он приступил к разделению укладки на части. Закрепил все на кольцевых поручнях, установил основание стрелы. Пригодились гаечные ключи, предусмотрительно захваченные с собой. Затянув винты ключом, приступил к сборке стрелы. Закончив операцию — отдохнул. После небольшого перерыва Олег продолжил работу: удлинил стрелу в сторону привода солнечной батареи на модуле «Квант».

Закрепив стрелу промежуточным фалом к поручню, он отправился к такелажному узлу. Добравшись до скоб на агрегатном отсеке Базового Блока, Симонов облегченно вздохнул и по продольным поручням пополз к основанию стрелы.

Господи, как здорово, хоть бы еще немного задержался рассвет. Кажется, когда-то, очень давно, он мечтал о таком, именно о таком полете, это как сон — ты не прикладываешь никаких усилий и летишь только усилием мысли. Он не мог подобрать слов, чтобы описать это ощущение — смесь восторга и благоговения перед красотой и величием действа.

Установка захвата такелажного узла на солнечной батарее прошла без проблем. Замки, удерживающие солнечную батарею, раскрылись довольно легко, а вот с клапанами теплоизоляции пришлось повозиться. Фонари на шлеме освещали только около метра грузовой стрелы и это действительно страшно.

На Земле бушуют грозы, шквал огня и вспышек разрывали бурую пелену окутавшую планету.

После очередного отдыха Олег с помощью грузовой стрелы перенес солнечную батарею к модулю «Квант». Масса большая — около восьмисот килограмм. Спешить не приходилось, запас времени позволял выполнять работу не спеша. Доставив элемент до места, Симонов отправился к батарее, чтобы установить ее на приводе. Добравшись до модуля «Квант», он снял защитные чехлы с электроразъемов и, заняв удобное положение, сделал первую попытку установки батареи. Для этого надо три шариковых опоры завести в гнезда. Два шарика встали на место, но этого оказалось недостаточно для подключения разъёмов. Со второй попытки батарея встала на место полностью. После стыковки электроразъемов Симонов отправился к обзорному куполу, приветливо светившему в ночи и находившемуся так близко и так далеко.

Вскоре он появился улыбающийся в иллюминаторе смотрового купола.

— Как дела?— обрадовалась Адель.

— Все в порядке,— ответил он.— Проверь систему энергообеспечения.

Девушка склонилась над оборудованием:

— Все нормально, возвращайся.

— Не могу,— ответил Олег после недолгого молчания.

— Почему? Что случилось?— забеспокоилась Адель.

— Как капитан этого корабля я отвечаю за жизнь всего экипажа.Регенератор кислорода едва вырабатывает нужное количество на двоих. Продуктов тебе хватит почти на год. Ты должна понять меня. Это мой выбор.

Она прильнула к иллюминатору. Ее рука легла на прозрачное стекло, словно желая коснуться командира. Олег с внешней стороны купола приложил свою ладонь к ее ладони.

-Не делай этого. Не бросай меня одну. Капитан не должен покидать свой корабль.

— Значит я плохой капитан,— грустно улыбнулся он.

— Нет, не говори так.

— Я должен думать о личном составе вверенного мне экипажа.

— Но не такой же ценой.

— Другого выхода нет.

— Не уходи. Не смей. Лучше умереть вместе, чем так жить. Я не смогу… одна.

Слезы выступили на ее глазах и, скатившись по щеке, блеснули в невесомости маленькими звездочками.

— Сможешь, ты сильная.— Олег ободряюще улыбнулся ей и, отстегнув страховочный фал от скафандра, отпустил его. Медленно удаляясь от корабля, он слышал ее голос в своем шлеме:

— Не надо. Не уходи, прошу тебя.

Адель, находясь в полной растерянности, не знала что делать. Предстоящее одиночество пугало ее. В последнее время у нее возникло чувство более сильное, чем симпатия. Слезы катились по щекам. Симонов уже превратился в едва заметную точку, а она так и не смогла сказать ему о самом важном.

Олег парил в бесконечных просторах космоса, раскинув в стороны руки. Когда то, еще ребенком, он мечтал летать, и сейчас он летел. Казалось, что он может обнять Землю и всю вселенную. Датчик показывал, что дыхательной смеси осталось примерно на час. Он не думал о смерти — она неизбежна.

Взгляд Симонова остановился на странном объекте парящим чуть в стороне. Включив сейфер, Олег стал маневрировать в его сторону. Это был один из самых первых спутников Земли. Управляя сейфером, космонавт без труда зацепился за поручень корабля. Едва заметная надпись «Союз» подтвердила его догадки. Медленно пробираясь вдоль округлого края Олег добрался до иллюминатора и, включив фонари на своем шлеме, заглянул внутрь. Там, в ложементе пристегнутый ремнями сидел человек в старом скафандре с надписью СССР на шлеме. Олега удивило спокойствие космонавта с осунувшимся лицом и немигающим взглядом, направленным в бесконечность.

Сколько он уже здесь бороздит просторы? И сколько еще будет бороздить? Вечность? Где сейчас витает дух этого человека? Симонов отцепился от спутника. Еще было время подумать о многом. Странно. Что движет людьми? Сначала они намечают себе цель, затем движутся к ней, не останавливаясь ни перед какими потерями. Люди заселили планету, шагнули в космос. Затем уничтожили все, чего добивались веками. Зачем? Что бы начать все сначала? По какой причине люди ценившие жизнь, как никто на Земле, готовы расстаться с ней легко — с улыбкой на устах. Только они могут любить и ненавидеть, прощать врагов и плакать от счастья. Почему? Видимо, это так и останется загадкой человеческой души, ведь человек без души — ничто, кукла.

Солнечный луч, выскользнувший из-за края Земли, отвлек Олега от размышлений. Последний рассвет! Красота! Солнце еще за горизонтом, но вдруг Землю разрезает золотистый меч, и ровная дуга расширяясь увеличивается перед восходом. По облакам пробегает расплавленная медь и появляется солнце, это его жар лизнул спящую Землю, рядом с которой Олег чувствовал себя пылинкой. Он открыл клапан кармана и достал письмо, которое помнил наизусть. Внутри конверта находился детский рисунок. На тетрадном листе, цветными карандашами был нарисован дом, рядом — дерево с ярким солнцем и три забавных человечка с надписями сверху: мама, папа, я.

Стрелка датчика дыхательной смеси упала, показав ноль процентов. Олег отыскал вдалеке едва заметный силуэт МКС и улыбнулся. Дышать больше было нечем…

5-е место Джерри в стране чудес Мария Силкина

Чёрный человек (пролог)

Если прыгнуть в лужу, можно попасть на небо…

— Ага, рассказывай сказки!

— Можно! Только нужна большая лужа! И глубокая!

— Эта как раз подойдёт.

— Нельзя! Мама ругаться будет!

— Плюшка, отстань!

В водной глади — плывут барашки-облака. И правда: как же близко. Можно рукой дотронуться.

Знатная попалась лужа. Метра два, не меньше. И круглая. Всем лужам лужа!

Девочка делает неуверенный шаг. И… проваливается по колено в воду!

— Ой!

Ворона хохочет:

— Да ты чего? Так на небо не попасть. Вот так надо прыгать!

Летят брызги во все стороны. Ворона — мокрая с головы до ног. И счастливая.

— Я на небе была!! Вот круто!

— Я тоже хочу! — кричит Плюшка, — Но ведь нельзя…

А Девочка никак не может решиться. Ведь сегодня она надела новые сапожки. Красные, с цветочками по бокам. Не сапожки — загляденье.

— Эй, малышня! Что вы тут плещетесь как лягушки-крокозябры? Айда в прятки играть!

Это Том-Тимофей. Его все знают. Он совсем-совсем взрослый.

— Явился, не запылился! — кричат дети.

— Сам ты крокозябра! — злится Ворона.

— В прятки? А где?

— В Поясе.

Плюшка сжимает кулачки. Ей не хочется идти в Пояс.

— А если папа узнает?

А в глазах друзей уже пляшут искры.

— Ураа! В прятки-на-выживание! В прятки-на-выживание! — скандируют все.

— А кто водящий?

— Рыбка! Пусть Рыба водит!

— Нет, так нечестно! Она же там живет, все дорожки знает!

Рыба ухмыляется:

— А вы прячьтесь лучше.

Том подбегает к Девочке и хватает за руку:

— Давай вместе прятаться!

Девочка краснеет:

— А можно?

— Конечно, дурочка!

Дед Терентий еще не поднимал мост. Успеем!

Девочке страшно прыгать через глубокую канаву. И в Поясе играть — тоже страшно.Но если Том рядом, то, пожалуй, ничего.

— Знаешь, я тут нашёл одно место… Увидишь — закачаешься! А еще взял кое-что!

Мальчик вытаскивает из-под куртки здоровенный бинокль.

— Здорово…

— А то! Эй, да не дрожи ты! Еще ведь не стемнело даже. По сторонам не смотри только.

Девочка обещает смотреть только на Тома.

Дети взбираются на холм. Продираются сквозь колючие кусты ягодки-отравки. И видят корт — заросший, заброшенный.

«СПА...ТАК — ЧЕМПИОН!!!» — гласит потускневшая надпись на воротцах.

— А кто такой Спатак? — спрашивает Девочка.

— Не знаю! Наверно, он тут жил… Пошли!

Девочка замирает. Слишком высокая трава. Слишком густая.

— А тут никто не водится? Нет, я не трусиха! — тут же краснеет Девочка, — Просто интересно!

Том смеется:

— Да никого тут нет! А, ладно…

Мальчик хватает Девочку за плечи:

— Я тебя понесу! Добежать-то только да вон той штуки! — он указывает пальцем на покосившуюся баскетбольную вышку.

И понес Девочку — легко, как пушинку.

— Глянь-ка, вся ржавая! Да ничего, крепко стоит! Полезли?

— Туда?

— Ага.

Девочка ставит ногу на перекладину. А Том уже высоко, машет ей рукой. Забрались на самый верх.

— Смотреть вот сюда надо. Колесики крутишь — и увеличивается все.

А поглядеть есть на что. Шутка ли — весь город, вся Ракушка как на ладони!

Черные тучи сгущаются над Ядром.

По улицам Пояса гуляет зеленоватый туман.

Мимо булочной проходит одинокая Бешеная Корова. Девочка знает — коровы добрые. Если, конечно, не совать им под нос лист синей капусты.

В песчаном карьере резвятся Пучеглазы-хха. Пищат от удовольствия, зарываются с головой. Мама говорит, это к холоду.

— Ну что, нравится?!

— Здорово! Я как будто летаю!

— Я ж говорил! Это тебе не в лужу прыгать! Знаешь, я хочу это… заката дождаться! Красотища ведь, если отсюда смотреть!

— А домой как?...

Вечером по Поясу гулять — не шутки.

Мальчик хмурится:

— Добежим как-нибудь. Да тут до моста пять шагов!

«Может, и правда, добежим?» — думает Девочка.

А пока — смотреть, смотреть! Крутит Девочка колёсики, вертит головой. И решается глянуть на улицу Двенадцати арок. Одним глазком.

Нехорошее это место. Тёмное. Даже для Пояса — нехорошее.

Громады-дома с пустыми глазницами окон. Мостовые булыжные, раскуроченные. И высокие арки в своем мрачном великолепии. В их жерлах клубится туман. А может, и ещё что-нибудь клубится. Или кто-нибудь.

Люди больше не живут на этой улице. Даже нормальные Местные не селятся.

Но если одним глазком…

И вдруг Девочка дёргается всем телом, как в нервном припадке. На лбу ее выступает холодный пот. Руки начинают дрожать.

— Что с тобой? Плохо, что ли?

Нет, ей не плохо. Просто она увидела Чёрного Человека.

«Нельзя смотреть, нельзя, нельзя, нельзя…» — стучит в ее голове. А где найти сил разжать ладони?

Неясный силуэт в тумане. Но все же — можно разглядеть и черное лицо, и белые круги вместо глаз, и плащ-кожу, свисающий клочьями. Чёрный Человек идёт… нет, плывёт по улице Двенадцати арок.

Чёрный Человек — просто страшилка для малышей.

Нет, не страшилка, — говорила бабушка. Это очень опасное существо. Существо, которое вышло из самого сердца города, из самых тёмных глубин Ядра.

«Если не будешь слушаться, тебя заберет Чёрный-чёрный Человек» — говорят злые мамы.

Добрые мамы это слово и вслух не произносят. А то и накликать недолго.

Дети из соседних дворов частенько играли в Чёрного Человека. Водящий надевал шапку с прорезями для глаз, драное пальто и принимался ловить «нарушителей». И Девочка тоже играла. И Ворона, и Плюшка, и все…

— Ну-ка дай мне! — Том вырывает бинокль из онемевших пальцев Девочки.

Мальчик смотрит туда же, куда и Девочка.

«Не надо!» — хочет сказать она, но из горла вырывается лишь хрип.

— Ты… видела? — шепчет Том, — Там такое… Нет, не может быть.

Бинокль вываливается из его рук и падает в густую траву.

— Мне вдруг показалось… Что он посмотрел на меня. Что он нас заметил.

Нельзя встречаться с ним. Нельзя его видеть. Иначе…

Иначе Черный Человек заберет тебя с собой в Ядро. Это знают все, от мала до велика.

— Бежим отсюда!!!! Скорее!!

Да. Бежать…

Все становится неважным. И те, кто водится в траве. И Пучеглазы-хха, прыгающие под ноги. И сапожок с левой ноги, улетевший в яму.

Они падают навзничь, падают лицом в грязь. Ползком перебираются через канаву. Они не перестают бежать, даже когда Пояс остается позади.

— Он нас не догонит!! Ни за что!

БАМ-БАБАМ!! БАМ-БАМ-Б-БАМ!!

Еще три минуты. Ну пожалуйста!

«Засыпай, Джерри…» — поют зеленые дракончики на наволочке.

БААААААМ-БАБАААМ!!!!! БАМ!!!!!! БАБАМ!

Голодная Муха-бум-бум бьется в стекло со всей дури.

Чего тебе надобно, старче?

На подоконнике красуется куриная котлетка сто второй свежести.

— На что позарилась-то? На тухлятину! — я осуждающе качаю головой.

Распахиваю форточку и бросаю котлету вниз.

— На, ешь!!

Муха-бум-бум устремляется вслед. Гудит, как паровоз. Видимо, от радости. У самой земли котлету подхватывает голубь-клювожор и глотает целиком.

— Не повезло тебе, красавица!

Настроение — ни к черту. Вот так, сразу с утра. А вам бы понравилось, если б в вашу комнату ломилась муха-гудила размером с котёнка?

Выхожу на балкон — проветриться. А там — сюрприз. Бочаны в деревянном ящике вымахали до невероятных размеров. Красные, бугристые, с усиками. Распухли от гордости. Не Бочаны, а монстры какие-то. Как же я их проглядела?

«А все потому, что лень-матушка вперед тебя родилась!» — шепчет злобный внутренний голос.

Теперь они только в суп и годятся. Значит, понесу их Плюшкиной матери. Авось на фрыгурцы выменяю.

А воздух на улице — будто звенит. Эх, знатное нынче лето!... Но, конечно, не такое, как опасное лето двадцать пятого года, когда лягушки-крокозябры забирались на балкон, а бабушкина многоногая курица снесла триста шестьдесят яиц! Ну и слава Богу.

— Ма-аам! Я к Плюшке! Избавляться от этого безобразия.

Безобразия — полный рюкзачина.

— Проглядела, значит… Ну и лентяйка же ты! — мать качает головой.

— Да не хмурься! Будут тебе фрыгурцы свежие, зеленые!

— А котлета где?! Господи, да неужели ты опять скормила ее этим клятым мухам, да я тебя…

— Всё! Убегаю!

Я спрыгиваю с балкона на подъёмник и начинаю крутить ручку. Мама в гневе страшна, как Буль-Буль весной.

— Дашка!! Папа сегодня у Семеныча в шахматы играет! Пирожков им купи!!

— Куплю, если не заблужусь!

Она грозит мне кулаком из окна.

Подъёмник скрипит. Не скажу, что это слишком удобное средство передвижения. Вообще-то папа сделал его для старой бабушки Агафьи. На лифте ездить стрёмно — говорят, в шахте завелся Немышить. Двенадцать этажей пешком? Ну уж нет.

Люлька застопорилась где-то между первым и вторым этажом. Н-да. Хорошо, что кроссовки на ногах. Небось пятки не отобью.

На углу дома висит табличка: «Сов……. улица». Точнее, висела. Нашелся добрый человек, который взял краску и подписал: «Совиная». А что? Совы — клёвые. Жаль, что вымерли.

С тех пор и зовут наш райончик Совушкой. Совушка — это уже не Пояс, но еще и не Перья. В общем, местечко что надо. А в архитектурном плане — ничего особенного, натуральнейший спальник. Многоэтажки панельные, дворики, спортплощадки. Даже каток есть.

Плюшка живет в Перьях, почти у самой стены. Её папка когда-то работал с приезжими, вот и получил квартирку. Точнее, домик.

И чего все так в Перья рвутся? Я вот не рвусь. Ну, от Ядра далеко, это да. Местных почти нет. Я б там со скуки подохла, честное слово.

Пробегаю через Свальню. Ну, это место такое, куда люди выбрасывают все ненужное.

Место, скажем так, не самое приятное. Потому что пованивает.

Если б не местные местные, разрослась бы помойка на всю Ракушку.

В кучах копошатся Мусора. Фыркают, рыщут, чего бы на обед сообразить. А рацион у них простой — все, что потухлее. Бабушка Агафья всегда говорила: кто попивает и бомжует, да на улице ночует, может Мусором стать. Правильно говорила. Если квартиры нет, надо не попрошайничать, а идти к приезжим в жилищную контору.

В детстве пацаны, бывало, ловили Мусоров. На рыбью голову приманивали. Дурацкое занятие. Ну что такое Мусор? Комок липкого тряпья. Может покусать, но не сильно.

Между кучами ползают Шшляпники, собирают то, что мусора не съели. Бабушка Агафья говорила: если бросить где-то старую шапку или берет, из него обязательно вырастет Шшляпник. Глупости, конечно. Шшляпники почкованием размножаются, как все нормальныеместные.

Один из них, совсем жухлый, прямо какая-то драная кепка, подползает ко мне. И смотрит грустными глазами.

— Шшшшш… Ш-шш…

Зашипел, жалостливо так. Ну как не дать такому бочанный лист?!

Ам! — и нету. Зубы у Шшляпников что надо. И дерево, и мыло — все перемелют.

— Э, нет, ты за мной не увязывайся!

И правда — вон, из-за забора уже Коньпальто выглядывает. Охотится.

Коньпальто — это пальто. Чаще всего — синее, с высоким воротом. Бегает на передних ногах — рукавах. И резво бегает. Издалека можно за лошадку принять. Людям не доверяет (и правильно делает). Питается исключительно Шшляпниками. Та еще зверюга.

А за свальней — речка Омутинка. Одно название, что речка — заболотилась по самые уши.

На мостике притаился припозднившийся Ночной Ловелас. Сунулся было ко мне. Лениво замахиваюсь сумкой. Не на ту напал, милый-дорогой. Отскакивает к перилам. Ишь ты. Помнит мой тяжелый рюкзак.

— Неплохо бы и домой. Утро на дворе. Кыш, кыш!!

А если серьезно — чудище ещё то. Охотится на людей. Чаще — на женщин. Мужчинами тоже не брезгует, если те совсем пьяные.

Допустим, идет через мост запоздавшая дамочка. А к ней подходит человек одинокий, в шляпе, да в курточке. Лица в темноте не разглядеть. Руки — как клешни. То есть натуральные клешни.

«Это он в перчатках кожаных» — думает дамочка.

Незнакомец-то обходительный — берет под ручку, подводит к перильцам. Мол, глядите, какая красота: луна, кувшинки, лягушки-крокозябры. Ночной Ловелас, ясно дело, времени не теряет. К руке приклеивается так, что не отодрать. Сердцеедка наша уже и на ногах не держится. В клешнях-то отрава. Незнакомец — прыг в реку, в самый омут. Вместе с дамочкой. А там, на глубине спокойненько ужинает. И попадаются же такие дуры!

И ведь попадаются…

Каждый раз, когда смотрю на Стену — дух захватывает. Такая громадина! Сама высоченная, полированная. Наверху антенны всякие торчат. Её еще давным-давно вокруг нашего города выстроили. Если б не Стена, мы б все давно копыта откинули. Приезжим-то хорошо, они в масках ходят дыхательных (надевала как-то одну — гадость; лицо потеет и чешется жутко). А нам как? Там ведь, за Стеной, совсем нечем дышать.

У подножья гнездится резиденция приезжих, школы, больничка, библиотека, комитет жилищный. Раз в две недели, по вторникам, через Западные Ворота протискивается кишка Железного поезда. Ракушечники встают в длинные очереди за пайком и жетонами. Приезжие всюду крутятся, беспокойные, как пучеглазы-хха. А как же! Надо всех пайком обеспечить, никого не забыть.

Вот и домик Плюшкин. Красненький, чистенький. Скучный.

Открывает Роза Михайловна. Такая же пухлая и круглая, как дочка.

— Ой, Дашенька!! Бочанчики принесла?

Фрыгурцы закончились — на рассольник ушли. Зато остались Глаззки Выдержанные.

Плюшка выскакивает из коридора, хватает меня за плечи и затаскивает к себе в норку. То есть, в комнату. А барахла там столько, что натуральная нора.

— Джерри-Джерри!! Пойдем скорее, Анжелика Двенадцатая родила!

— Что, опять?!

— Не опять, а снова!!! Ты разве не рада?!

Анжелика Двенадцатая — это морская свинка. Невероятно привлекательная и плодовитая особа.

Заказывать на жетоны всякие глупости — в Ракушке дело обычное.

Плюшка вот покупает исключительно зверье.

— Я, это… — смущается, — На канареечку коплю.

— Да на что она тебе? Лучше попроси Рыбу, она тебе голубей-клювожориков наловит...

Плюшка надувается, как воздушный шарик:

— Не! Нужны! Мне! Твои! Клювожоры! Они только и делают, что жрут!!

Это правда. Прикормила как-то одного, так он целую буханку хлеба за один присест слопал.

Лежим на диване, семечки лузгаем. Лето на дворе, ах, какое лето!

— Слушай, — спрашиваю. — А ты б за Стену хотела уехать?

Плюшка пожимает плечами:

— А чего мне там делать? Там все грязное, надо маску носить. И еще, наверное, работатьпридется…

Мамкина сестра, тетя Таня, однажды решилась. От балды просто, с мужем повздорила и сбежала. Посадили ее на поезд, отвезли на фабрику. Там еще люди из разных городов трудились. Работа очень ответственная и сложная: обувь делать. По восемь часов в день, без отдыха!! А зарплата — всего два жетона. Надоело это тете Тане, и вернулась она домой. Другое дело — у нас, в Ракушке полезным делом заниматься. Одежду шить, например, или пирожки печь. Делать, что нравится. И еще премию выдадут!

Приезжие говорят: мы работаем бесплатно, за идею. Чтоб помочь городам, миру помочь. Я им даже завидую немного. Это ж надо такую силу воли иметь!

— Я, Джерри, лучше книжку почитаю… — подытоживает Плюшка.

Читать она любит. Особенно — о прошлом. Особенно — про любовь. Или — о древности. Или про море...

А я — не люблю. Чего душу бередить? Живы, здоровы — и слава Богу.

Лучше фильм документальный посмотреть, про конец света или про годы после. О том, как Глобальная Утечка случилась. Вот где настоящий ужас.

Вдруг Плюшка выдает:

— А у папы сегодня гость! Ночью приехал. Заперлись в кабинете, балаболят о чем-то.

— А чего за гость-то?

— Ученый, кажется, — Плюшка переходит на шепот, — Важный человек, из приезжих. Правда, молодой совсем.

Тут Роза Михайловна и нагрянула.

— Растрепала ведь все, честное слово!

— Мам, прости…

— Ладно, что с вами делать… Идёмте, папа зовет, — знакомиться.

Плюшкин папа, тощенький, с залысинами, бегает кругами, суетится чего-то.

Гость сидит на кресле, чаек попивает. Невысокий, очёчки нацепил узенькие. На лбу — сеточка морщин. Волосы темные до плеч. Не сказать, чтоб совсем дряхлый. Моложе тридцатника, точно.

— Здрасьте…

Отец Плюшки меня за ручку берет, ласково так, и говорит:

— Вот это, собственно, Дашенька… Лучше и не сыскать! Поверьте на слово старому Борису Борисовичу!

Я подхожу к гостю и касаюсь его одежды:

— Вот это пиджак! Мягкий, как кожа Буль-буля… Вы, наверное, и день и ночь трудились, чтоб такой получить?

— Да, я действительно много работаю. Порой, даже слишком много…

Голос у гостя-приезжего мягкий, вкрадчивый.

— Что за ткань-то?

— Это бархат.

Гость разглядывает меня. И протягивает руку:

— Будем знакомы. Я — доктор Валентин. А ты ведь…

— Зовите меня Джерри! Даша-каша… Не люблю!

Смотрит — чуть насмешливо.

— Джерри? Ну ладно. Я не против.

Хмурюсь. Мол, я взрослый серьезный человек, со мной не пошутишь.

— Я знаю — вам от меня что-то надобно. Говорите прямо!

Старый-добрый Борис Борисович нервно озирается. Роза Михайловна прячет глаза в карман. Фигурально выражаясь.

В общем, правду я быстро узнала:

— Показать Ракушку?!! Наш город?

— Я просто хочу узнать это место получше, — объясняет приезжий учёный.

— Дашенька, но ты ведь знаешь все самые интересные места! Ну что тебе стоит!

Видно, приезжий-то сначала к Плюшкиным родичам с просьбой такой обратился. А они ведь дальше Перьев носа не высовывают.

Валентин поправляет очёчки:

— Я не знаю, удобно ли просить тебя об этом…

— Уважаемый Валентин Иванович! — Роза Михайловна сотрясает воздух, — Но ведь в ракушке есть места, куда ходить совсем не следует.

Гость улыбается, одними глазами.

— Не сомневаюсь. Но я хочу увидеть все. Своими глазами. Ради этого я проделал столь долгий путь… Мне хочется узнать настоящую Ракушку.

А я ухмыляюсь вовсю.

Узнаете, не переживайте. Еще как узнаете. Будет весело.

Рисую на асфальте круг.

— Вот тут, в центре — Ядро. Вокруг него — Пояс. А мы сейчас — вот здесь, в Совушке, — и тычу пальцем для наглядности.

Он строчит что-то себе в блокнотик. Важничает. Сказал, что хочет книгу написать про город наш.

— Джерри, а почему — Ракушка?

Да кто его знает? Может, потому, что ближе к Ядру улице закручиваются, как по спирали? Я видела много ракушек в музее древностей у Стены. Симпатичные.

Двадцать лет назад название признали официальным.

— Ракушка — это прикольно.

— Не спорю.

— Ещё б вы спорили… А почему у вас на лбу морщины? Вы же не пожилой вроде?

— Ну как тебе сказать…

— А, ясно. Личное. Девушка бросила, да?

Закашлялся. Значит, в точку попала.

Если уж начинать экс-кур-си-ю, то с самых достопримечательных примечательностей. А если по-русски — раз, и головою в таз.

Поэтому идём смотреть Морду, на подземную автостоянку.

— Всё огорожено… И колючая проволока, зачем? — удивляется Валентин.

— Это чтоб всякие дураки к Морде на ужин не попали.

Достаю копченую колбасу и кидаю за забор:

— А-ууу! Мордатая!!!

Ноль внимания, фунт презрения. Оправдываюсь:

— Не вылазит что-то. Дрыхнет, наверное, там, в глубине, под землей. В логове своем.

— А какая она — Морда? — интересуется доктор-ученый-писатель. Держит карандашик наготове.

— Какая? Круглая! И больша-ая! Вот с этот гараж размером. Рычит — жуть. И все жрет, что по пути попадается.

— Что?! Такое чудовище? Здесь, так далеко от Ядра?!

Валентин малость в шоке.

Я вздыхаю:

— Хотели мы нужных парней с Пояса позвать и вывести тварюгу. Да только хавает она Мусоров в основном. Они к ней сами ползут, и никакие заборы им не помеха. Вонь их манит, видимо.

Я касаюсь рукой ворот:

— Такие ей сломать не помеха. Хорошо, что она из привязочных. Дальше, чем на двадцать метров от автостоянки — ни-ни.

Экскурсоводствую дальше.

— Говорят, раньше здесь две Морды жили. Однажды случилась такая история. Молодежь из Перьев тут гуляла. День рождения справляли, кажется. Один пацан решил перед девчонкой своей хвост распустить. Типа я самый крутой, возьму, через забор перелезу, Морде кукиш покажу. Друзья кричат: слабо тебе! А он взял и перелез. А Морда — тут как тут. Затаилась, видимо. Ну и скушала парня. Пять метров не добежал! А девчонка его на следующий день пришла, да и подбросила Морде обед с бух-грибами. Зверюга их проглотила и взорвалась.

Валентин стоит зелёный, как ёлочка.

— Вы чего, поверили что ли? Да если каждой сказке верить, так поседеешь раньше времени! Скорей всего, одна Морда другую с голодухи сожрала. Вот и вся романтика.

Ну надо же, какой впечатлительный! Все вы смелые — от стены в двух шагах.

Выдавливает улыбочку:

— Это было ужасно… Ужасно увлекательно.

Под землей что-то утробно заворчало. Просыпается… Или храпит просто.

Улица Совиная — длинная-длинная. Есть на что посмотреть.

— А правда, что раньше, во время до, все люди работали, и учились лет по десять?

— Правда.

— Ужас!

Он прищуривается:

— А ты бы хотела учиться?

— Да я выучилась уже — все четыре класса закончила. И без троек, между прочим!

На перекрестке торчит светофор. Совсем ржавый, древний. Понятно дело — сейчас на машинах никто не ездит. Потому что бензин закончился. Вообще везде закончился. А у светофора, на асфальте — тряпочка лежит. Белая такая, в разводах.

— Ой, доктор Валентин! Принесите мне ее сюда скорее! Мне очень нужно!

Смотрю на него умоляюще.

— Это же просто кусок ткани…

— Пожалуйста!

— Ладно, я сейчас.

Я в предвкушении.

Господин доктор идет, наклоняется, берет тряпочку в руки… А тряпочка — прыг на него. И давай пеленать, как жрецы фараона древнеегипетского.

— Джерри!! Господи… Оно меня задушит! На помощь!!

А я — давай хохотать.

— Почему… Почему ты смеешься! Кто-нибудь!! Спасите…

Освободился, в конце концов.

Взъерошенный, как воробьишка. Очки в сторону улетели.

Меня от смеха пополам согнуло:

— Вы… Чего? Ой, не могу… Это же… Это же БСП! Б-С-П!!!

— БСП? Б-бессоюзное пред-дложение?

— Сами вы бессоюзное предложение! Это Бедная Старая Простыня!

— Немедленно прекрати хохотать! Я взрослый человек, ты должна… Должна была предупредить хотя бы!

— Да вы напугали бедняжку! Посмотрите-ка!

Простыня съежилась, задрожала и юркнула в ближайший подвал.

— Меня ещё в пять лет в простыню кинули. Она безобидная совсем! Насекомых ловит, да мышек маленьких. Ей даже котенка не удержать! А вот с Бедным Старым Одеялом я бы не хотела встретиться. Ну, они у нас и не водятся…

Валентин пытается спасти остатки достоинства:

— Наверное, я был просто не готов к столь тёплому знакомству.

— Зато у вас теперь впечатлений куча! Напишите этот, как его… Бест… Бестсолер!

— Бестселлер.

— Послушай, Джерри… О чём ты мечтаешь?

Серьезно так смотрит.

— Мечтаю? Ну, накопить штук двадцать жетонов, и…

— Я не об этом.

— А о чем? О глобальном? Ну, не знаю. Я всем довольна. У меня есть все, что нужно. Разве что…

Я замолкаю на миг. Нет, все-таки скажу.

— Наверное, я хотела бы встретить Соломенного Пса.

Доктор Валентин не понимает, он хочет узнать больше.

— Это просто легенда. История о большой пушистой собаке. Шерсть ее — золотистая, как солома. А глаза — круглые и добрые. Человек, увидевший Соломенного пса, изменится навсегда. Он станет самым счастливым в мире, потому что будет видеть вокруг только хорошее. Это же здорово, правда? Я б хотела так.

Валентин молчит.

— Смотрите!! Смотрите, клин!!! Рыбы улетают!

Я подскакиваю, как ужаленная и тычу пальцем вверх. Летучие рыбы расправляют плавники, набирая высоту. Они сбрасывают чешую, и она падает вниз, словно серебряный дождь.

— Рановато они нынче. Раньше в начале августа они еще в прудике плескались…

Говорю, как на духу:

— Я, конечно, извиняюсь, но может вам и не стоит туда ходить?

Туда. В Пояс.

— Я должен. Я обещал себе.

Стоит прямой, как струна. Оделся уже посерьезней, в куртку нормальную.

— Ну ладушки. Только, если чего случиться, я ни за что не отвечаю. Одна вас не поведу, я ж с ума не сошла. Пойдём к подруге моей, она там все знает.

Дед Терентий читает газетку в своей будочке:

— Дашка? Надолго ль к нам? А это кто с тобой, что за франт?

— А это человек приезжий, важный. Натуралист.

— На Керамическую не суйтесь, там с утра кричит что-то...

Воздух здесь — будто вязкий, тяжелый.

— Головой не вертите, по сторонам не смотрите, ничего не трогайте!

Напутствую. А жизнь — кипит. Не так, как в сонных Перьях да в ленивой Совушке.

Стайка детишек дразнит Алёнушку, засевшую в песочнице. Набрали полные карманы железных гаек и пуляют в «красавицу». Аленушки — те еще хитрюги. Выглядят как девчонки маленькие, в платочке. Копошатся в песочке, куличики строят. Лица сухонькие, как печеное яблочко. А зубки острее некуда.

Не играйте, дети с Алёнушкой-песчанкой!.. Мигом в песок утащит. И останутся от вас рожки да ножки.

Да только ребятня здешняя — не из таких. Бегаю вокруг, смеются. Весело им. Алёнушка уж и зубами скрежещет, а не достать хулиганов. Привязочная она.

— Тащите кошку дохлую! И спички!! Накормим Аленушку!! — кричат.

Ой, накормят!…

Валентин спрашивает, не требуется ли детям помощь.

— Этим-то? Да вы поглядите на них! Кого хочешь в гроб загонят.

Дом Рыбы — деревянный, приземистый, крепко сбитый. Вокруг забор высокий с частоколом. А у меня ключики имеются. Заходим во двор. И бежит нам навстречу… Бешеная Корова. Мчится, как ветер.

— Зоська, свои! — кричит Рыба из окна.

Я обнимаю буренку за шею.

— М-мууу! Ррр!

Узнала, хорошая моя!

— Красавица, красавица! — чешу ее за ушком, — И не надо на дядю Валентина скалиться.

В поясе без коровы — никуда. Молочко дает парное, да еще и охранница, конечно.

Объясняю ошалевшему докторишке:

— Вы не думайте, у неё ого-го зубищи! Попробуй кто чужой залезь, да еще если местный, не дай Господи.

— Плотоядное парнокопытное? — доктор-писатель пытается говорить деловитым тоном.

— Да она добрая! Хотите погладить?

Валентин не захотел.

Тут выбегает Рыба. В сарафане до полу, коса через плечо перекинута. Глазищи синие, как море. Ученый человек, разумеется, пялится на нее во все глаза. Что ни говори, люди Пояса — особые люди. Девушки замуж выходят рано, рожают много детей. Мужчины не пьют никогда. Всем особый паек положен, большой, плюс оружие кой-какое заказать можно.

Узнала Рыба о натуралисте новоявленном, удивилась:

— Давненько к нам приезжие не заглядывали.

Оглядывает его с голову до ног, в глазах искорки пляшут. Валентин, ясный перец, смущается.

— Заходите, чаем напою.

— Рыбка, будешь нашим проводником?

— А что с вами делать.

Я подхожу к Рыбе и смотрю прямо в глаза:

— Сведи нас в Сердце.

Она хмурится:

— Вечер не за горами. Если б раньше пришли…

— Ну пожалуйста!

Посмотрела на нас так серьезно, так по-поясовски, что стало мне неуютно.

— Будете делать, что я говорю.

Сменила сарафан на штаны драные, да куртку широкую. Косу за ворот спрятала. Не узнать нашу Рыбу. Двустволку на плечо повесила.

Валентин от оружия отказался. Пацифист, кажется.

Идем на проспект Лени. Лени?.. И не удивляйтесь. Вот, на старой вывеске накарябано: «Лени... проспект».

Домищи вокруг — громадные, с покатыми крышами, балкончиками-нишами. Напирают со всех сторон, словно каменные драконы. Эти дома умирают. Но умирают медленно, с достоинством, как все великаны. Неужели они помнят… Помнят время до?

На всех окнах — по нескольку решеток. Повсюду буйствуют колючие кусты ягодки-отравки.

Лень — старый город, говорит Рыба. Живут здесь разве что самые отчаянные, да старики, которым нечего терять.

Откуда-то слева слышится чей-то истошный вопль.

— Что это? — встрепенулся доктор, — Зовут на помощь!!

Рыба только машет рукой:

— Это Блуждающий Крик бушует, не обращайте внимания.

Ну, такая штука в плаще и маске дурацкой. Бегает по улицам и орёт. Типа, кто не спрятался, я не виноват.

— Вы не дергайтесь, господин доктор. Тут иногда такие сюрпризы встречаются, что мало не покажется.

Первый сюрприз нас поджидает у Одиноких Развалин.

На земле сидит патлатый грязный мальчик, уронив голову на руки. Плечи его дрожат от рыданий.

Кидается к нам навстречу, вытянув вперед руки.

Сколько раз видела, как подруга моя с местными расправляется, а все никак наглядеться не могу. Ни одного лишнего движения.

Мальчик тряхнул волосами и перескочил через развалины. И дыра в груди ему нипочем.

—Таких не убьешь с одного выстрела… — шепчет Рыба.

Валентин молча смотрит ему вслед.

Я думаю — скажет сейчас какую-нибудь глупость. Нет, молчит просто.

И Рыба молчит.

— Потеряшка?

— Он самый, — кивает она.

У Потеряшек нет лиц. Они их потеряли. Поэтому они забирают лица у других.

И глаза, и уши, и зубы — все забирают.

Потеряшка — не просто местный. Он местный бывший. Бывшие — это те, кто когда-то был людьми. Когда-то очень, очень давно.

Старый Вокзал близко. Мы пробегаем через Парк, попутно отбиваясь от нахальной стайки Блуждающих Почек. Отсюда уже видно Крепость.

Высокое сооружение из красного кирпича. Оно окольцовывает Ядро так же, как Стена окольцовывает Ракушку. Стена внутри Стены. Но Крепость строили не приезжие. А кто — неведомо. Может, она сама по себе возникла? На Крепость больно долго смотреть — глаза начинают слезиться. Ведь за ней — Оно. Ядро…

Над ним клубятся черные облака. Где-то там, в глубине, бушует буря, Вечная Гроза.

Что такое — Ядро? Кто бы знал… Никто и никогда не был — там. Никто из людей.Сильные местные, вроде Бесхозяйной Головы или Шкафа-Откуда-Не-Возвращаются, преодолевают преграду без труда. Преодолевают каменную стену без окон и дверей.

«Их зовет Ядро, — рассказывала бабушка Агафья, — Они должны бывать там время от времени. Они не могут уходить далеко, иначе умрут».

В вечной тьме, в безумных глубинах пребывают такие существа, которым никогда не покинуть Ядро. Если падут стены Крепости, они вырвутся на свободу, и наступит конец мира.

«Но ведь конец света уже был?» — спросила я тогда.

«Это был не конец, это просто был шлепок, подзатыльник миру и всем людям», — усмехнулась бабушка.

На перроне — пусто, грязно. Над головой кружат Газетчики, машут крылами-страницами. Бумажники Дай-Дай ведут себя нагло, как всегда.

Обходим громаду поезда, наполовину вросшего в землю.

— Это Зелёный Змей, — рассказывает Рыба. — Если положить на бок руку, можно почувствовать его дыхание. Пока он спит, но придет время и откроются глаза его…

И ведь не знаешь, шутит она или нет. Такая уж она, наша Рыба.

Проходим еще шагов двадцать, и видим: дыра в земле.

— Обвалилось тут все лет десять назад. Я на Вокзале бывала частенько, вот и наткнулась на это… место, — рассказывает Рыба.

— Что за Место?

— Увидите, господин доктор.

Лезем в провал. Внизу, в дыре вагоны раскуроченные, рельсы, железяки всякие. Земля мягкая, рыхлая. Ноги скользят во все стороны. А Валентин-то хорош! Ловко, правильно спускается. И где только научился так?

Ноги упираются во что-то твердое. Лестница. Быстро же ее землей заносит.

— Сюда.

Рыба приподнимает металлическую пластину, скрывающую вход. Вход в Сердце. Длинный, широкий коридор. Округлый свод над головой. Ступеньки ветвятся и убегают за поворот.

Светло. Будто стены светятся. Или то, что на них.

Линии. Золотые, синие, алые… Они скользят по потолку, сплетаются в узоры, зигзаги, круги…

Башни. Барашки волн. Облака. Горы. Цветы.

Нет… Это просто клубок линий.

Глаза — тысячи глаз. Линии играют. Будто живые… А может, и впрямь.

— Что вы видите? — спрашивает Рыба.

Сотни образов проскакивают перед глазами. Я не могу поймать их…

Большая, толстая птица. Заполняет собой весь свод. У нее только один глаз. И слишком короткие, маленькие крылья.

И снова все смешалось.

— Кажется… Нет, я не уверен. Это огонь? Языки пламени. Все как будто горит. Город… Город в огне!!

Рыба улыбается краем губ.

— Так я и знала. Каждый видит что-то свое…

— Это оптическая иллюзия? Удивительная точность… Кто же создал все это?

Меня раздирает почти нестерпимое желание сбежать. И одновременно — пьянящее удовольствие пребывания.

Коридор сужается, скручивается. Как морская раковина. Краски на стенах — все ярче. Словно линии — это тугие сосуды. По ним струится кровь — с бешеной, невообразимой скоростью.

Нет… Это просто линии.

— Не дышите полной грудь — может закружиться голова.

— Но почему? — удивляется доктор. — Краска ядовитая?

— Нет, — Рыба пожимает плечами. — тут безопасно. Местные сюда носа не суют. Просто воздух… немного иной. Нужно привыкнуть.

Когда я была здесь впервые, меня вырвало.

Валентин дотрагивается до стены ладонью:

— Она… тёплая?

— Эй! Да у вас нос красный, как морковка! Может, пойдём отсюда?

— Нет! Я должен… Посмотреть все.

Ну ладушки. Только в обморок не хлопнитесь.

Мы идем — в молчании. Каждый — опутан своими мыслями. Каждый — опутан своими линиями.

Тупик. Ступеньки обрываются. Перед нами — дверь, нарисованная оранжевой краской.

— Кто все это нарисовал?! Тебе известно? — спрашивает приезжий.

Голос его дрожит слегка.

— Пусть лучше Рыбка расскажет. Только она любит все приукрашивать.

Она всегда хотела знать — кто? И потратила на это десять лет. Опрашивала старожилов, читала книги, собирала легенды…

Жил-был город… Самый обычный, один из сотен других.

Жил-был художник. В меру талантливый, но робкий и невезучий.

Люди смеялись над ним:

— Лучше бы дороги строил!

— Здоровый детина, а калякает бездарные картинки.

Однажды он встретил девушку и влюбился в нее. Она сказала: хочешь быть со мной — стань гением. Напиши то, что изменит мир.

И он решил, что будет стараться. Он заработал деньги и славу. Но девушка сказала — это не то.

Художник сходил с ума от бессилия. Как-то вечером он упал в яму. И нашел пещеру под землей. Стены ее были тёплыми.

«Да, — подумал он. — Я смогу стать гением. Я отщипну кусочек от своего тела и превращу его в краски».

Здесь, в пещере, эта мысль не показалась ему такой уж безумной. И он начал рисовать на стенах и потолке. Он стал чувствовать радость творения. Он создавал все новые и новые картины. И однажды понял, что не может остановиться. От тела его почти ничего не осталось.

«Да, — подумал он. — Я хочу писать еще. Я отщипну кусочек от своей души и превращу его в краски».

Душа кончилась быстро. И остались только любовь, память и безумие.

«Да, — подумал он, — Я должен закончить работу. Я отщипну кусочек от своего безумия и превращу его в краски»

Неведомые чудеса рождались от рук его. И не кончалась краска, и была она многогранна, многоцветна и безмерна, как само безумие.

Девушка, которую он любил, нашла пещеру и спустилась вниз.

Она пришла сказать: хватит. Девушка взглянула она на стены, и тотчас упала замертво. Человеческий глаз не мог вынести картин, нарисованных безумием.

То, что осталось от художника, пришло в ужас от горя. Любовь стала болью, а боль убила память. И осталось лишь одно Безумие.

И вырвалось Оно наружу, сквозь землю и камень, и стало Оно менять мир, и наполнять все Собой.

Прошло через воздух — и стал он другой.

Прошло через вещи — и стали они другими.

Прошло через животных — и стали они другими.

Прошло через людей — и остались они прежними, и сказали: не пустим тебя дальше.

Но безумие лишь посмеялось над ними.

Валентина согнула пополам.

— Что такое? Плохо? Рыбка, ну пойдем, пожалуйста.

— Спасибо, Джерри. Нет, я в порядке… Просто дыхание перехватило.

Он выглядит… Нет, не напуганным. Уничтоженным. Раздавленным. Жалким, как Бедная Старая Простыня.

Насмешливый молодой человек, попивающий чай в кабинете. Он ли это был?

— Может, это коридор ведет под Ядро?

Рыба касается нарисованной двери:

— Как-то раз я была тут, поздно вечером. И мне показалось, что дверь начала открываться вовнутрь. Стыдно признаться, но я струсила. Убежала…

— Получается, что эти рисунки… линии… Нарисованы душой и телом? Тогда где то, что было написано безумием? За нарисованной дверью?

Мы не знали ответа. Ведь это только легенда. Глупая сказка.

Сидим на гранитной набережной. Я и Валентин. Слушаем вечерний хор лягушек-крокозябр.

Знатно вопят.

Доктор зачерпнул пригоршню воды.

— Она же чистая, правда?

— Да. Пить можно, не бойтесь.

— Но почему? Ведь тут водиться столько всего… всех.

Пожимаю плечами.

— Этот мир... Мир Ракушки. Он враждебен людям. Все здесь — существует для того, чтобы убивать. Уничтожать. Пожирать. Человеку здесь места нет. Тогда как? Как?!!

Ударяет по земле кулаком.

«Их можно приручить — если понять…»

Рыба так говорила.

— Я уезжаю завтра. Не думаю, что когда-нибудь хватит сил сюда вернуться.

— Ну, до свиданьица.

Мне-то что за дело? Мне все равно. Абсолютно все равно.

— Прежде чем уйти, я бы хотел… — казалось, с трудом подбирает слова. — Рассказать тебе кое-что. Нет, я не уверен, что ты поймешь. Я даже не знаю, сможешь ли ты жить после этого…

Я зеваю. Холодает что-то.

— Этот оазис удивителен. Многогранен, — шепчет ученый-писатель.

— О-а-зис?

— Да. Мы называем такие города оазисами.

— Какие — такие? Разве не все они одинаковые?

— Нет. Не все. Есть и другие города. Нормальные. И очень много. Мы построили стену, чтобы защитить себя от вас.

Выдавливаю улыбку:

— Но мы же не страшные совсем…

Нет, тогда я ещё не поняла.

Валентин поправляет очки. Ему все равно. Он говорит не со мной. Но со своими призраками. С теми, кто вырезал на лбу морщины.

— Все началось… Нет, не здесь. В маленьком сибирском городке. Взрыв на подземном заводе. Давно, очень давно. Тот учёный, такой молодой! Его идеи… Многие считали его безумцем. Однажды он открыл… нечто совершенно особое. Но эксперимент вышел из-под контроля. Тогда мы не знали, с чем имеем дело. На том месте образовалось особое… пространство. Монстры,местные, — они появились позже. Когда люди попытались уничтожить это пространство… Ядро, да. Это было не просто. Техника приходила в негодность: садились компьютеры. Самолеты, пролетающие над Ядром, теряли управления. Изучить?

Он хмыкнул.

— Да, все хотели изучить это. Лучшие умы со всего мира. И все они облажались. Пространство оказалось непознаваемым. Оно оказалось нам не по-зубам. В конце концов, было принято решение о ликвидации. Были убиты тысячи местных — но Ядро рождало десятки тысяч. Даже ядерную бомбу сбросили. И что с того? Она упала туда — и не взорвалась. А Ядро стало расти. Увеличиваться в размерах. Казалось — это конец всему. И тогда кому-то пришла в голову безумная мысль — оставить Его в покое. И Ядро остановилось. Это была победа. Вот только... Франция, Бразилия, Япония, Россия, Африка… В городах начали образовываться Ядра. Люди гибли тысячами. Бесконечная война с местными — оружием, подручными средствами… Надо было что-то делать. И мы сделали. Мы огородили города стенами, расставили кордоны. Надеялись, что монстры быстро перебьют жителей и успокоятся. Так и случилось. Но не везде… Всё решили оставить как есть. И потихоньку менять мировоззрение этих людей. Постепенно приучать их… вас к мысли, что мир за — ужасен.

А мир… Разве мир… Есть? Тот, который, в книжках. И он не ужасен? И там, за стеной, вовсе не пустыня?!

Я не узнаю своего голоса.

— Последние пятьдесят лет новые оазисы больше не появлялись. Мы можем вздохнуть спокойно.

— Мы? Кто — мы? Приезжие? А как же катастрофа? Глобальная утечка?

— Не было никакой утечки. Это часть программы, придуманной для вас.

— Что за бред ты несешь?!

Я назвала его — ты?

— Ах, неужели ты думаешь, что никто ничего не знает? — качает головой доктор, — Часть жителей вашего города посвящена в это.. в тайну. Но они будут молчать, — из-за страха. Из-за привилегий, которые мы предлагаем. У них просто нет выхода. Весь мир против вас, Джерри! Риск слишком велик…

Бабушка Агафья. Она была очень, очень старой. Она умерла, когда мне было семь. Она говорила — всё время одно и то же:

«Они украли море. Они украли его у нас. Бедная моя внученька, ты никогда не увидишь море. Они заперли нас здесь».

Они нас заперли.

Кого ты обманываешь, Джерри?

Злобный внутренний голос. Ты ведь догадывалась, правда? Поэтому ты никогда не любила читать книги о времени до.

— Вы плохой! Вы злой!! Гадкий ученый-писатель!

— Прости, Джерри. Но я должен был…

— Джерри? Вы знаете, почему я Джерри? Мы были друзьями — я и мой Том. И его забрал Чёрный Человек!! Из-за меня! И Ворону!! И если вы еще будете болтать эти глупости, я вас… Я вас скормлю буль-булям! Слышите меня?

— Я пришел сюда просто из любопытства. Наверно, не стоило…Не стоило поступать так с тобой, Джерри. Прости меня.

Нет. Я не заплачу.

— Нам пора. Уже вечер. Проводить тебя до дома?

— Делайте, что хотите. Мне все равно.

Темные, пустые улицы. Где-то вдалеке кричит Немышить. Летающие Тарелки гоняются за комарами.

Тихая, спокойная ночь.

Чёртов доктор плетётся за мной.

Там, в счастливом мире за… Есть ли там ночные фонари? Есть, я уверена. Там все есть.

— Подожди, Джерри…

Там есть вкусные пирожные и красивые платья. Там дают их всем просто так, и не надо копить кучу жетонов.

Бип… Пип… Пиип…

— Стой!! Джерри!

Там есть…

Что-то пищит.

Валентин сжимает в руках какую-то штуковину. Она квадратная и светится. И громко пикает.

Валентин что-то бормочет себе под нос:

— Двенадцатая категория? Нет, выше. Не может быть! Невозможно распознать? Шестьдесят метров?!

Бип-пип-пип-пиип…

— Джерри… Приближается монстр… местный Ядра.

Что у него с голосом? Будто ежа проглотил.

И тут я слышу…

Хруст. Словно кто-то ступает по битому стеклу. Нет. Это скрипят кости Черного Человека. Об этом знают все, от мала до велика. Об этом знают все.

Немышить заткнулся. Замолчали цикады.

— Сорок восемь метров?! Продолжает приближаться. Не могу определить природу…

— Сюда идет Чёрный Человек.

— Что?...

— Вы дурак? Это Чёрный-чёрный человек. Самый сильный местный. Теперь понятно, глупый доктор?

Валентин надевает на руку браслет. Негнущимися пальцами нажимает кнопки на квадратной штуковине.

Боится доктор. А мне и не страшно совсем.

— Вы чего делаете? Это вам не Потеряшку подстрелить. От этого не сбежишь. Хотя… Может, вас он и не тронет. Вы ж чужой все-таки.

БИИП-ПИИИП-ПИП-ПИП-ПИП!!!

— Беги.

— Что?

Жмет на свой браслетик.

— У меня есть оружие. Серьёзное оружие. Я справлюсь.

— Справитесь? С ума сошли? Вам его не убить.

— Местный-вне-категорий… Да, я знаю. Понимаю.

Выключил бы свою пикалку. Достало. Странный он какой-то, доктор Валентин. На лице — гримаса, как у Алёнушки. Глядит в темноту, глазищи таращит. Выставил руку вперед:

— Беги к Стене!!!!

Да что с ним такое? Почему он кричит? Почему…

Почему он решил вдруг умереть здесь?

— Нет.

— Ты должна меня слушаться! В конце концов, я старше!!!

Ну почему эти взрослые считают себя самыми умными?

— Я справлюсь с ним!

— Нет…

— Я плохой человек, Джерри…

Бип-пип-пип-пип-пип-пип-пип-пип-пип-пиииип…

БАМ!! БАМ-БАБАМ!! БАМ!

Ошалевшая от голода муха-бум-бум бьется в стекло.

Ах, да. Что было после? Кажется, я хлопнулась в обморок. Что вполне простительно впечатлительной тринадцатилетней барышне. Валентин отнёс меня к родителям. И уехал.

Чёрный Человек? Он передумал знакомиться. Наверное, заблудился где-то на полпути. Такое часто случается с местными. В голове у них настоящая каша.

Завтра я навсегда перееду в Лень. Уйду от родителей. Начну жить самостоятельно, как Рыба. И будь что будет.

— Дашенька? — мама заглядывает в комнату. — К тебе пришли…

— Я никого не жду.

— Дашенька, тут какой-то важный человек…

И шепотом:

— Из приезжих, кажется.

— Я выйду!! Только не пускай его сюда! Я скажу, чтобы он ушел!!

Какой-то он совсем жалкий. И новое пальто его не красит.

— А вы постарели.

— Знаю.

— Зачем пришли? Идите к Рыбе, пусть она вас по примечательностям водит.

Он достает большую папку для бумаг.

— Тимофей Суворов, верно?

— Что?..

— Приезжие работали с его отцом, Александром. Он был из посвященных. Врач. Я собрал информацию о нём и его сыне. Твоём друге детства. Восемь лет назад они уехали из Ракушки. Поздно ночью, вещи собрали впопыхах. Попросились на фабрику, на постоянное проживание. Сейчас с ними все в порядке.

Он сует мне какие-то фотографии.

— Ты можешь увидеться с ним. С Томом. Побыть там недолго.

— Это всё?

Он молчит.

— Уйдите прочь!! Оставьте меня… Уйдите. Пожалуйста!

— Только вместе с тобой.

— Что?...

— Я забираю тебя отсюда. Документы уже готовы. Это было не просто, но моя компетенция позволяет, — он горько усмехнулся. — Правда, работы я лишился, и, похоже, навсегда. А, к черту…

— Зачем…

— Зачем? Поверь, за стеной есть на что посмотреть. Правда, там не все так безоблачно как ты думаешь. Теперь я даже думаю, что там в чем-то и хуже... Ну, ничего. Хочешь увидеть океан? Или лес, настоящий лес?

— Я останусь в Ракушке. Уйду в Лень! — я кричу.

— Просто выслушай меня…

О чем он только думает?!

— Нет!!! Я не понимаю… Для чего — всё это?!!

— Наверное, я увидел Соломенного Пса.

Он сказал, что мы не поедем на поезде. Нас ждет вертолёт. Будем лететь. Я боюсь!! Я никогда не летала!

Я сказала маме с папой, что уезжаю подработать. Нет, не надо беспокоить Плюшку и Рыбу. Не могу смотреть им в глаза.

Валентин сказал — никогда. Я никогда не смогу вернуться.

Мы садимся в большую, гудящую машину. Она взмывает вверх. Высоко — над Совушкой, над Поясом, над Стеной. Ракушка — такая маленькая!

Прощай. Моя волшебная страна.

— Джерри, ты что — плачешь?!

6-е место Новый день Эдуард Галеев

Задрав голову, Гришка бросил взгляд на мрачное, серое небо и, бренча пустыми вёдрами, пошёл по тропинке к колодцу. Его путь лежал среди глубокого грязного снега, такого же тёмного, как и небо. Позади семенил короткими лапами пёс-дворняга Малыш, такой же чумазый, как и всё вокруг.

Колодец был обнесён небольшим, но аккуратным сарайчиком, надёжно защищавшим его от атмосферных напастей. Конечно, частенько приходилось откапывать воротца и расчищать вход, но куда деваться, вода — это жизнь.

— Григорий! — окликнул его Василич на обратном пути. — Тимоха просил его пораньше сменить на полчасика. Зайди к Анне Сергеевне, она тебе уже собрала.

— Хорошо, — кивнул Гришка головой и двинулся с вёдрами дальше.

Занеся воду к себе, он направился в дом Василича. Зайдя внутрь, сразу пошёл в «оружейку». Достал из тайника ключ, отомкнул и открыл тяжёлую, окованную железом, дубовую дверь. Взял из пирамиды свой автомат и, любовно погладив его по цевью, закинул за плечо. Достал из ящика подсумок с запасными магазинами, повесил его на ремень. Рацию с полки сунул в карман.

— Эх, Гриня, — наверное в сотый раз съехидничала «шеф-повар» Анна Сергеевна, вручая ему дерматиновую сумку с заплечной лямкой. — Как же тебе, наверное, плохо, без тырнета-то?

— Ничего, тёть Нюра, привык, — улыбнулся Гришка, прекрасно зная, что она не любит, когда её так называют.

— Ладно, вали-вали, Тимоха уже заждался!

Завернув домой, Гришка набрал свежей воды во фляжку и засунул её во внутренний карман овчинного полушубка. Прихватив фонарик, зашагал на пост. Вернее, «секрет», как его называл Василич. Улица была пустынной. Да и кому сейчас охота тут торчать. Только вездесущий Малыш, единственный оставшийся пёс, бежал следом по грязному снегу.

Проходя по окраине села, Гришка в который раз с болью смотрел на глазницы брошенных домов, на забитые снегом проулки и палисадники. Василич сказал, что на днях начнём всё бесхозное разбирать на дрова. Всё правильно, ведь выжившим надо чем-то отапливаться, а в лес соваться с каждым разом становится всё опаснее...

Волки — само собой! От одного их воя мороз по коже и душа в пятки. Да и стаи бродячих собак оптимизма не добавляют. Разорвут и клочка не оставят. Весной одна такая свора вышла на Тимоху в «секрете». Около сорока голов! Тут он и настрелялся от души. Хоть и пожурил его Василич за расход патронов, но мяса насолили много. Да и шкуры не пропали. И что интересно, каких только пород в той стае не было: от овчарок и бульдогов — до дворняг и болонок.

Но страшнее всех четвероногих всё-таки двуногие. На второй год в селе появилась военная машина с автоматчиками. Они заявили, что занимаются сбором продуктов для какой-то Свободной Республики. Пытались выгрести всё дочиста, но не рассчитали, что мужики в селе все давешние охотники, а Василич — бывший «афганец». Бой был короткий, но жёсткий: враг своё получил. Община обошлась без потерь, лишь Тимоха словил пулю в ногу, а в селе появились трофейные автоматы и даже один пулемёт. Первое время после выздоровления Тимоха даже ходил с ним на пост, но таскать такую тяжёлую вещь быстро надоело, и он перешёл на автомат.

За селом Малыш остановился и выжидательно уставился на Григория. Тот, покопавшись в сумке, извлёк кусочек вяленой говядины и угостил им пса. Благодарно вильнув хвостом, Малыш развернулся и с угощением в пасти засеменил обратно в село.

А Гришка двинулся дальше, в сторону холмов. Мрачные, покрытые грязным снегом, они уже третий год, как и всё вокруг, не видели солнца... Да, именно третий год, как «бабахнул» Йеллоустоунский вулкан в США.

Сразу же после объявления об этом в СМИ Василич собрал всех односельчан и предложил создать общину, чтобы вместе готовиться к страшным потрясениям. Часть людей не поверила. Они смеялись, дескать, то в Америке, а нас это не коснётся. Но большая часть послушала уважаемого всеми человека и под его руководством начала действовать.

Василич разделил всех по группам и каждой поставил задачу; кому закупать продукты по спискам, кому дрова и уголь, кому мясо и фураж для скотины. Деньги наказал никому не беречь, поскольку скоро от них не будет никакого толку. Сам на своём «газончике» поехал в город и привёз оттуда топливные электрогенераторы, рации, бинокли, патроны к охотничьему карабину и много всяких полезных вещей для автономной жизни. В последующие дни люди запасались бензином, лекарствами и другими необходимыми вещами.

Тем временем, США засыпало толстым слоем пепла. Уцелевшее после извержения население устремилось на другие континенты, в основном, с применением вооружённых сил. Пепел шёл за ними следом... Недели через три солнце уже не могло пробить его слои в атмосфере. Наступила «вулканическая» или, как говорил Тимоха, «ядерная» зима.

Пропали связь, теле и радиовещание, интернет. Село оказалось отрезанным от внешнего мира, но Василич говорил, что это — к лучшему. В последних новостях были сообщения о хаосе и анархии, царящих почти на всех материках и во всех странах… Кроме Америки, которой больше не существовало...

Под ногами Гришки зашевелился снег и, раздвигая его в сторону, открылся деревянный лаз. Из отверстия потянуло паром, и оттуда выкарабкался вечно улыбающийся Тимоха — тридцатилетний тракторист и балагур.

— О, молодец, — похлопал он Гришку по плечу. — А я собрался, пока не очень темно, генератор посмотреть. Барахлить начал. Ну, бывай. Да… может, мне показалось — вроде как самолёт гудел.

Повесив свой «калаш» на грудь, Тимоха захромал в сторону села. Посмотрев ему вслед, Гришка спустился внутрь «секрета» и закрыл лаз. Положив сумку на столик, он снял со стены бинокль и поочерёдно понаблюдал во все три окошка-амбразуры землянки. Чисто. Сняв автомат и прислонив его к стене, открыл сумку, покопавшись, достал оттуда солёный сухарик и, положив его в рот, блаженно зажмурился. Эх! Ещё бы натереть его чесночком! Ммм…! Никакой чупа-чупс даром не нужен.

Григорий навёл бинокль на опушку леса. В прошлом году на ней появились две семьи, чудом добравшиеся из города и попросившие приюта в общине. Горожане рассказали о страшном голоде и творящемся беспределе военизированных банд. Людей приняли: не бросать же на погибель. Они влились в общину, работали, как все, и не чурались тяжёлой работы.

А в селе «после вулкана» выжить довелось не всем. Печи топились постоянно, в итоге, были и угары, и пожары. Сказывалась и нехватка природных витаминов. Болезни и отсутствие квалифицированной медицинской помощи делали своё дело. На данный момент в общине осталось семнадцать семей. Но Василич говорит, что небесный мрак не вечен, и солнце доберётся до нас. Вот только когда...

Гришка вспомнил Станислава Викторовича. Тот, «до вулкана», работал где-то в райцентре. Не то на фабрике, не то на заводе. Каким-то мастером. Приехал в отпуск, а пришлось тут остаться. От всяческого труда отлынивал, ссылаясь на спинную грыжу. Часами он смотрел на серое небо, периодически снимая очки и протирая грязным носовым платком толстые линзы. А прошлой зимой, в январе, нашли его утром висящим на старой яблоне. «Ну, Стасик, блин, удружил! — возмущался тогда Тимоха, яростно стуча ломом по задубевшей от мороза земле. — На улице пятьдесят три, а он удушиться задумал! Хоть бы о людях подумал, эгоист несчастный».

Да, тоска, конечно, ужасная. Первое время электрогенераторы заводили чаще. Сейчас — только для подзарядки аккумуляторных фонарей и раций, но желающие посмотреть фильмы по DVD моментом пользуются.

Открыв лаз и выгребая из-за шиворота насыпавшийся колючий снег, Гришка выбрался из «секрета». Его взгляд заскользил по лугам, на которых когда-то росла густая, сочная трава. Только за запах свежевысохшего сена можно отдать полмира...

Послышался отдалённый гул, и Гришка моментально распластался на снегу, тревожно озираясь по сторонам. С каждой секундой звук усиливался, заполняя всё пространство вокруг, и вот уже стало ясно, что это рёв турбины реактивного самолёта. Поднявшись, Гришка бесполезно шарил взглядом по мрачному небу, пытаясь увидеть летательный аппарат. Но тщетно. Вскоре затих и гул. Значит, Тимохе действительно не показалось.

Внезапно тонкий пучок солнечного света прошил пепельные тучи и упёрся в заснеженную опушку леса. Затаив дыхание, словно боясь спугнуть, Гришка зачарованно смотрел на него, не веря своим глазам. Луч исчез, но вскоре опять появился, немножко поодаль, в стороне.

Сердце бешено застучало. Дикая радость ударила в голову, и Гришка восторженно заорал. Крик его разносился над холмами, лугом, лесом и замёрзшей речкой. Выплеснув весь душевный заряд, он уселся прямо на снег, потирая грязными руками повлажневшие глаза. Каким будет новый мир? Григорий этого не знал. Знал лишь одно — он никогда не будет таким, как прежде...

7-е место Первый город Александра Лизунова

— Ну, где ты ходишь?! — воскликнул Егор, едва Оля перешагнула порог барака. — К нам новенького привели! Он ТАКОЕ рассказывает!

Рыжий мальчишка со всклоченными волосами схватил подругу за руку, и они вместе выскочили на улицу. Моросил холодный осенний дождь. Утопая в грязи по щиколотку, подростки мчались к бараку мальчиков. Сторожевые вышки по периметру лагеря, как приведения, маячили в осеннем сумраке. Ещё час и раздастся сигнал к отбою и, если Оля не успеет вернуться назад вовремя, её накажут: лишат скудной дневной похлёбки и оставят после общей смены работать ещё на два часа.

— Ну, давай, рассказывай ещё! — кричали наперебой ребята, собравшиеся вокруг худенького мальчика с грязной окровавленной повязкой на лбу, из-под которой выбивались каштановые кудри.

— Что такое «школа»?

— Как это: вы ходите, куда хотите?!

— Кто там у вас главный?

— Вы едите хлеб по будням?! Да ври больше! — раздавалось со всех сторон.

Было видно, что мальчик уже устал отвечать на вопросы. Он то и дело морщил лоб, стараясь хоть на минуту избавиться от боли.

— Давай я перевяжу тебя, — сказала Оля и присела на кровать перед новеньким. — Принесите мне чистый бинт и воды, — скомандовала она окружавшим их мальчишкам.

Егор метнулся к своей кровати и оторвал от некогда белой, а теперь давно уже грязно-желтой простыни, кусок и протянул его подруге.

— Меня Оля зовут, — сказала девочка, промыв и перевязав рану нового знакомого. — А тебя как?

— Артём, — ответил парнишка и впервые за всё время улыбнулся, и его зубы оказались на редкость белыми.

— Из какого ты Посёлка?

— Я из Первого Города.

— Никогда не слышала о городах. Что это?

— Город? Ну…это город. Там живёт мой учитель, и братья, и мама, и…— мальчик изменился в лице и сжал руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

-Ты чего? — спросил его Егор.

-Они… убили моего отца, — сквозь зубы тихо проговорил Артём.

-Кто? Ловцы? — переспросил Егор.

-Я не знаю. Люди из этого… места.

Егор с Олей переглянулись, и тут раздался сигнал к отбою. Девочка вскочила, и в глазах её отразился страх: опоздала! Сейчас начнётся проверка.

Давай, я скажу, что это я задержал тебя силой, воскликнул Егор.

-Они посадят тебя в яму.

-Что я там не видел?! — усмехнулся Егор и сквозь зубы сплюнул на пол.

-…и нам опять запретят видеться после смены, — закончила Оля и покачала головой.

-Покровская! — голос неожиданно появившейся надзирательницы заставил девочку вздрогнуть, — ты нарушила режим. В этом месяце уже второй раз.

Оля сделала незаметный знак Егору, чтобы он не вмешивался. Она боялась, что он не выдержит и заступится за неё, как бывало уже не раз, и вновь попадёт в неприятности.

-Доложишь завтра своему распорядителю, что я назначила тебе шесть часов трудовой дисциплины дополнительно.

Сигнал к окончанию рабочего дня прозвучал уныло и протяжно, но для детей, начинающих работать с рассветом, это были самые сладкие звуки за весь день. Построившись в колонны по двое, подростки и ребятишки помладше, покидали поля, проходя в свете прожекторов маршем вдоль колючей проволоки от одной сторожевой башни к другой.

Оля весь день работала в теплице. Услышав сигнал, она лишь вздохнула: сегодня ей не уйти вместе со всеми, но она не унывала. В конце концов, в прохладную осеннюю погоду работать под крышей — это уже не мало. Сколько ребят заболевает от того, что просто мёрзнут, промокают и никак не могут согреться в поле. А сколько из них умирает?! За последний год только из её барака вынесли на кладбище семь девочек… Конечно, Ловцы восполняют потери, то и дело, приводя в детский лагерь новую рабочую силу. Но Оля всегда хотела знать, откуда берутся эти новые ребята? Она слышала, что вышедшие из Заражённой Зоны долго не живут, и Ловцы не тратят сил на их поимку. Но мальчишки и девчонки, появляющиеся в бараках время от времени, ничего особенного рассказать о себе не могли, а взрослых держали отдельно.

Детский лагерь в Посёлке был единственным местом, которое Оля помнила в своей жизни. Иногда ей казалось, что кроме этих бесконечных чёрных полей, колючей проволоки и грязных бараков больше ничего в мире и не существует. Но потом она поднимала голову и видела пролетающих в небе птиц и думала, но куда-то же они летят?! И вот, наконец, этот мальчик…Артём. Кажется, он немного старше её, а значит, его, как и Егора, скоро переведут в лагерь для взрослых, чтобы обучить ремеслу и «посвятить свою жизнь работе на благо общества и всего Посёлка» (как говорит их надзирательница). И всё вроде правильно. Всегда так было… Но почему тогда упоминание о некоем Первом Городе так взволновало её?

— Эй, — кто-то тихо окликнул Олю.

Девочка обернулась и за одним из деревянных ящиков, где хранились лопаты и вёдра, увидела Егора.

— Что ты здесь делаешь?

-Тс-с, — рыжеволосый мальчуган приложил палец к губам. — Я принёс тебе поесть, — и с этими словами он показал девочке жареную крысу. — Вот, только сегодня добыл, — с гордостью заявил он.

Олю не надо было упрашивать, тем более что распорядитель работ сам ушёл на ужин, и она была в теплице абсолютно одна. Егор достал нож, сделанный им из обломка серпа, и поделил крысу пополам. Оля и мечтать не смела о таком царском угощении.

Когда трапеза была окончена, от крысы не осталось даже косточек.

— Ничего, — сказал Егор, доставая из-за пазухи рогатку. — Я теперь много настреляю — и он поведал, как выменял у одного из охранников лагеря старый противогаз, из которого вырезал резинку для своего нового оружия.

-А Артём что-нибудь ещё рассказывал? — спросила Оля неожиданно.

Егор укоризненно покачал головой (он понял, что Оля его не слушала) и ответил:

-Да он много, чего рассказывает. Но я ему не очень верю.

— Почему?

— Потому что так не бывает, — отрезал Егор. Ему совсем не хотелось говорить о новичке.

Но Оля не отставала.

— Что не бывает? — спросила она.

-Он говорит, что в их Первом Городе почти все дети учатся какой-то «школе».

— Что это?

— Не знаю, — пожал плечами Егор, но после этого они могут читать и понимать, что написано в старых книгах.

— Как это?

— Его отец (тот, которого убили Ловцы с нашего Посёлка) занимался тем, что ездил по Вольным рынкам и выменивал книги на патроны.

— На патроны?! — Оля изумилась, ведь даже дети знали, как ценны патроны в этом мире, и расплачиваться ими за книги было верхом щедрости.

Послышались шаги. Девочка вскочила на ноги.

— Уходи, — шепнула она мальчику. — Распорядитель возвращается…

Обычно Оля не любила зиму. Даже самая слякотная осень вызывала в её душе более теплые воспоминания, чем постоянный холод. Норма дров на отопление одного барака была строго регламентирована и никогда не пересматривалась в большую сторону. В то время как тепло от печи нещадно уходило сквозь щели в стенах, дети сдвигали кровати и спали в обнимку друг с другом. Это помогало хоть как-то согреться.

В эту зиму из самых старших подростков, в числе которых оказалась и Оля, и Егор, и Артём, сформировали отдельную бригаду и отправили на заготовку дров в помощь взрослым членам Посёлка. Так Оля впервые оказалась в настоящем лесу. Пораженная красотой заснеженных елей, она стояла по колено в снегу и боялась пошевелиться. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, и она спугнёт этот дивный сон…

Голос распределителя вернул девочку в жестокую реальность. Работа была тяжёлой, и под конец дня подростки не чувствовали ни рук, ни ног. Но кто бы только знал, как не хотела Оля уходить из леса и возвращаться в четыре стены знакомого до последнего гвоздика барака... И Боги услышали её молитвы. Лесозаготовителей не повели в Посёлок. Для надсмотрщиков оказалось выгоднее разбить для них полевой лагерь прямо на делянке.

Ловцы сделали для подростков большой брезентовый чум и разожгли перед ним костёр, показав, как с помощью створок направлять тепло внутрь. Несмотря на страшную усталость, Егор помогал им во всём, с жадностью впитывая уроки выживания в дикой природе от опытных охотников и следопытов, коими считались все Ловцы Посёлка.

Никогда ещё Оля не чувствовала себя так хорошо, так свободно…

Она сидела на подстилке из сухого тростника. Ей было тепло и комфортно, а рядом (и это самое главное) органично пристроились её друзья: Артём и Егор. Наступила глубокая ночь, но ребята всё ещё не спали. Им было хорошо вместе. Артём, по просьбе Оли, опять рассказывал о Первом Городе:

— У нас всем управляет Совет старейшин, и каждый житель имеет право высказаться, — вещал он вполголоса.

А Егор, положив голову девочке на колени, смотрел на огонь, и странные чувства рождались в нём в эту ночь…

Наступила весна. Снег растаял, и с каждым днём становилось всё теплее. Подростков давно вернули в Посёлок, и дни опять потянулись серо и уныло. Но теперь эта серость тяжёлым камнем висела на душе Оли. Картины зимнего леса не покидали её сознание. Если там так прекрасно зимой, то каково же там весною?! Неужели она больше никогда не увидит этой сказки? Этого волшебства? Девочке хотелось кричать от отчаяния, слёзы появлялись на её глазах, пока однажды…

— Я так больше не могу, — прошептала Оля Егору, когда они встретились после смены и спрятались за стеной мужского барака в яме, где хранилась солома, из которой ребята вязали себе подстилки на кровати. Это место обнаружил Артём. Оно не просматривалось с вышек, и там можно было побыть наедине друг с другом. Вот только Егору совсем не нравилось, когда там уединялись Артём и Оля, и совсем другое дело, когда девочка была с ним.

-Что случилось? — спросил Егор.

-Я хочу… убежать отсюда.

-Да ты что?! — воскликнул Егор и тут же осёкся. — Ты знаешь, что будет, если тебя поймают? — добавил он тихо.

Оля опустила глаза, а потом подняла их вновь.

-Знаю, — сказала она. И это была правда. Несколько лет назад одна девочка попыталась бежать. Её поймали и потом несколько дней мучили перед всем строем, но Оле теперь было всё равно. Она поняла, что жить по-старому больше не сможет.

-Это всё глупые сказки про Первый Город, да?! — снова воскликнул Егор. — Брось это!

-Чего вы тут кричите? — над ямой показалась кудрявая голова Артёма.

-Здесь тесно втроём, — пробурчал Егор.

-Ничего. Поместимся, — ответил Артём и втиснулся в яму. — Так что за шум?

Подростки молчали. Но потом Оля вздохнула и сказала:

— Егор не хочет бежать с нами.

-Что?! — опять воскликнул Егор. — Так он уже обо всём знает?!

-Не ори, — сказал Артём.

-Сам не ори, — огрызнулся Егор. — Хочешь помереть — валяй! А зачем её с собой тащишь?!

-Никто меня не тащит, — вмешалась Оля. — Это было моё желание.

-Конечно, твоё, — передразнил Егор. — Только раньше почему-то у тебя не возникало таких желаний. Нет никакого Первого Города, понимаешь?! Нет. Выдумал он всё!

-Я там жил, — понижая голос почти до шипения, сказал Артём. — И там осталась моя мама и братья.

-Врёшь!

-Хватит! — воскликнула Оля и, обращаясь к Егору, добавила. — Я ему верю. А ты… если не хочешь бежать с нами — не надо.

-Тс-с, — сказал Артём.

Ребята услышали шаги и затаились. Когда всё смолкло, Оля прошептала:

-Скоро отбой. Надо вылазить.

Подростки тихо покинули своё секретное место и разошлись по баракам.

Через три дня Артём заболел, и его перевели в карантинный барак. По правилам внутреннего распорядка, навещать больных было запрещено. А тут ещё Егор сломал на поле лопату, за что получил наказание дополнительными часами работы. Одним словом, Оля не виделась с друзьями целую неделю и когда, наконец, они вновь встретились, то радости не было предела.

— Как же ты напугал меня! — воскликнула Оля, обнимая Артёма. — Я боялась, что ты не поправишься.

-Вот ещё, — фыркнул мальчик, небрежно тряхнув кудрями.

— А меня обнять? — спросил подошедший Егор.

Девочка улыбнулась.

-А ты по собственной дури лопату сломал, — сказала она и демонстративно сложила на груди руки.

Вот так, значит… ответил Егор, делая вид, что обиделся. — Я тут план придумываю, как нам сбежать, а она: «по дури» говорит…

-Что? — переспросила Оля. — Так ты хочешь бежать с нами?!

-Да куда ж я вас отпущу одних, — самодовольно улыбаясь, ответил Егор.

Оля бросилась ему на шею и быстро поцеловала в щеку, отчего мальчик с рыжими волосами на мгновение потерял присущую ему уверенность и смущённо заморгал глазами.

-Какой план ты придумал? — спросил Артём, остужая порыв девочки.

— Когда я оставался один после смены, — начал рассказывать Егор шепотом. — Я изучал сетку, которой огорожено хранилище для овощей. Из такой же сетки сделана и ограда лагеря.

-Да. Только по верху ещё идёт колючая проволока, — вставил Артём.

— Не перебивай, — ответил Егор. — В общем, она не перерезается даже садовым секатором и тогда я подумал, а что если её не трогать, а просто сделать подкоп, — и с этими словами Егор извлёк из-под одежды штык от сломанной лопаты.

— Ты просто молодец, — похвалила мальчика Оля. — Но как мы выроем подкоп на глазах у охраны?

— А вот это, кажется, я знаю, — сказал Артём. — За карантинным бараком ограда проходит совсем рядом и там стоят высокие ящики. В них хранят вещи умерших ребят. Меня заставляли перебирать их и ремонтировать, пока я болел. Так вот, если эти ящики немного сдвинуть, то с ближайшей вышки человека за ними будет не видно. Если вести себя очень аккуратно и маскировать следы своей работы, то за несколько ночей, думаю, мы сможем выкопать лаз.

— Чтобы никто ничего не заметил, надо выкопанную землю разбрасывать по всему лагерю, — добавил Егор.

-Копать будем по очереди, — сказала Оля.

-Нет, — отрезал Егор, — копать будем только мы с Артом.

-Но я тоже должна что-то сделать.

-Успеешь ещё, — сказал Артём.

— Если сможешь, найди железную банку,— сказал Оле Егор. — Охранники едят из таких мясо и бросают иногда прямо около вышек. А мы в такой банке сможем перенести головёшку из печи, и будет у нас костёр.

— Я поняла, — ответила девочка, и все трое взялись за руки и подняли их кверху в знак того, что операция по подготовке к побегу началась…

— Нет…нет…не останавливаемся, — задыхаясь, повторял рыжеволосый паренёк, когда три фигуры достигли опушки леса и две из них повалились на траву. — Вставайте! — кричал Егор, — Ловцы догонят нас.

-Но мы уже далеко, — отдышавшись от быстрого бега, сказала Оля. — Они обнаружат наш побег только утром, а мы идём уже шесть часов! Мы устали.

-Я тоже устал, — ответил Егор жестко. — Но у Ловцов есть машины. Они преодолеют это расстояние гораздо быстрее, чем мы.

— Но они же не знают, куда мы побежали, — продолжала спорить Оля. У неё просто не было больше сил двигаться.

Артём ничего не говорил. Он просто лежал ничком на траве и не шевелился.

-Хорошо, — сказал Егор. — Отдохнём полчаса и пойдём дальше, — с этими словами он скинул с плеч перевязанное обрезком ткани одеяло и плюхнулся на землю. Он развернул одеяло и достал из него одну жареную крысу.

-Вот ешь, — сказал он, протягивая крысу девочке.

-Ты же запас четыре, — сказал Артём, повернувшись.

— Три я отдал мальчишке, который устроил шум и отвлёк внимание охранника, когда мы выскочили из ямы по эту сторону ограды.

— Подели на троих, — сказала Оля, показав на крысу.

— Нечего тут делить, — буркнул Егор. — Ешь.

— Подели или я не буду есть, — повторила Оля.

Рыжий мальчишка достал свой любимый обломок серпа и разрезал крысу на три части.

— Как мы найдём Первый Город? — спросила Оля, когда жалкие крохи еды опустились в желудок.

— Да, — поддержал Егор. — Давай рассказывай, куда нам теперь? — обратился он к Артёму.

— Я не знаю, — ответил тот. — Помню только, что прежде, чем попасть сюда, мы с отцом пересекали какую-то реку на пароме. Он говорил, что это граница.

-Что такое река? — спросила Оля

-Что такое паром? — спросил Егор одновременно с девочкой.

В очередной раз Артём объяснял друзьям вещи, которые казались ему очевидными, и поражался глубокой неосведомлённости лагерных ребят.

-Ну, ладно, — прервал его Егор. — Нам надо идти. До темноты мы должны уйти, как можно глубже, в лес.

— Мой учитель рассказывал, что в лесу водятся большие звери, — сказал Артём.

— Это хорошо, — ответил Егор. — Значит, будем сыты.

— Ты не понял, — возразил Артём. — Это ОЧЕНЬ большие звери. Они опасны, и мы сами можем стать их едой.

Егор задумался.

— Но здесь мы слишком заметны, а в лесу — нет. Я никогда не видел больших зверей, кроме коров, что иногда гнали мимо нашего лагеря. А Ловцов видел и знаю, на что они способны. Поэтому, я за то, чтобы уходить через лес.

— Я тоже, — сказала Оля. — Лучше встретить зверей, чем обратно в лагерь.

Артём согласился с друзьями, и все трое углубились в лес. Они шли весь день, делая короткие привалы, пока совсем не стемнело и различать опасные сучки на земле стало практически не возможно. Ребята остановились. Оля сняла ботинки, и мальчики увидели, что она стёрла обе ноги до крови. Девочка не жаловалась, но её искусанные губы красноречиво говорили, какую боль она терпела последние несколько часов.

Артём собрал мох, чтобы приложить его к кровавым мозолям девочки, а Егор сделал для всех настил из веток под раскидистой елью. Ребята облокотились о толстый ствол спинами и укрылись одним одеялом на всех. Они не стали разжигать костёр, боясь что Ловцы увидят его издали.

Олю мучил голод и жажда. Девочка знала, что самодельная фляга, сделанная Егором накануне, была утеряна при переползании под оградой, а возвращаться за ней было слишком рискованно. Да и Артём говорил, что в этих землях найти воду — не проблема. Опять же существуют некие реки… Оля закрыла глаза и представила себе длинную полосу голубой воды, чисто-чистой и уходящей прямо за горизонт — так описывал реку Артём. Не открывая глаз, девочка улыбнулась. Ей было хорошо. Она вдыхала аромат хвои, и с каждым вдохом сон овладевал её уставшим телом.

Под утро похолодало, и ребята проснулись.

-Может, всё-таки разожжем костёр? — спросил Артём, выбивая зубами дробь.

-Нет, — ответил Егор. — Разожжём, когда будем в безопасности. Он проверил состояние углей в консервной банке и в очередной раз раздул их, не давая погаснуть.

— И когда это будет?

Егор не успел ответить, как раздвинулись кусты и прямо на ребят со всех сторон вышли люди: четверо мужчин в одинаковых тёмно-зелёных комбинезонах и чёрных плащах. На плечах у них висели винтовки.

-Ловцы! — крикнул Егор и вскочил первым. Ближайший Ловец ударил его ногой в живот.

Следующий удар достался Артёму. Мальчик упал на землю и откатился к Оле. Один из Ловцов грубо схватил девочку, и Артём, нащупав под рукой крепкую короткую ветку, ударил его ею по колену, после чего мгновенно получил ответный удар сапогом по лицу и потерял сознание.

— Полегче! — скомандовал предводитель отряда, имеющий на груди отличительный знак в виде черной ленты, завязанной бантом, — если они сдохнут, Барон нам не заплатит.

Ловец, ударивший Артёма, выругался сквозь зубы и вновь схватил Олю.

-Нет! Не надо! — закричала девочка, инстинктивно прикрывая голову руками.

-Заткнись, — зло сказал Ловец, — будешь дёргаться, тоже получишь. Оля замолчала, сглатывая слёзы. Она видела, как Егора ещё пару раз пнули для профилактики, а потом всех троих связали и поволокли прочь из леса. На опушке стоял военный автомобиль с открытым верхом. Подростков погрузили на заднее сиденье. Там же разместились двое из Ловцов. Они уселись на борт автомобиля, поставив ноги на сиденье. Заревел мотор и машина понеслась обратно в Посёлок…

— Вот твоё место, девочка, — сказала старая женщина с добрыми глазами и показала Оле на кровать в углу.

Барак для взрослых был гораздо теплее. Большая печь занимала почти треть помещения, и сейчас на ней грелся чайник. Женщина налила кипяток в жестяную кружку и дрожащей рукой протянула её Оле.

-Попей, дитя.

Оля приняла с благодарностью кипяток и села на краешек своей новой кровати.

-Меня баба Рина зовут. Завтра ты выйдешь на работу, — сказала женщина. — А сегодня отдыхай. А я тебе пока расскажу, как мы живём и какие здесь правила. Сама-то я не была в детском лагере и не знаю, как там у вас было заведено.

— А как Вы попали сюда? — спросила Оля.

— Давно это было… Муж мой, царство ему небесное, всё в эту сторону смотрел. И что ему не жилось в нашей-то деревне, не знаю. И зверь, вроде, был и рыба. А нет… Ему всё новые земли повидать хотелось. Ну и я с ним… Как же без него-то…любила, ведь.

— Значит, есть всё-таки другие деревни, кроме Посёлка?

Баба Рина удивлённо посмотрела на девочку.

— Конечно, есть, дитя — сказала она.

— А Первый Город? Вы что-нибудь слышали о Первом Городе? — спросила Оля.

— Ну, люди всякое говорят. Есть здесь даже те, кто через Заражённую Зону прошёл… Но о Первом Городе я не слышала… У других поспрашивай. Скоро они придут со смены.

Оля вздохнула и продолжила пить кипяток, а баба Рина тем временем рассказывала ей, как себя вести в новом бараке, куда можно ходить и куда нельзя, и что на мужскую половину лагеря ходят только по специальному разрешению, которое выдаётся в качестве поощрения за долгий добросовестный труд.

На следующий день Оля получила своё первое взрослое распределение: её отправили работать на кухню. Похлёбка для взрослых отличалась от той, которую давали детям, только увеличенной немного порцией, да и то, в основном, за счёт воды.

К вечеру девочке поручили новые обязанности: разнести еду по дальним цехам. Оля получила пропуск на мужскую половину лагеря. Она ходила от цеха к цеху и раздавала еду, пока не остался только один склад, на котором работал сортировщик, и ему тоже полагалась порция похлёбки.

-Оля! — воскликнул молодой человек, едва девочка перешагнула порог склада.

-Артём… — выдохнула Оля, вмиг узнав друга.

Они обнялись и не отпускали друг друга очень долго.

— Я думала, тебя больше нет, — прошептала девочка и прижалась к Артёму ещё сильнее. Она отметила, как он изменился, превратившись из нескладного кудрявого мальчишки в высокого сильного мужчину.

— А я ждал…— шептал Артём в ответ. — Ждал тебя все эти два года… Ждал каждый день… Ты стала такая красивая…

Оля смутилась. Она никогда не получала комплиментов и не умела на них реагировать.

— А Егор? — спросила девочка. — Егор жив?

— Я не знаю. Я не видел его с тех пор, как и тебя. Помнишь, когда нас вернули в лагерь, то посадили в яму?

Оля кивнула.

— Нас с Егором потом ещё долго допрашивали, били, — продолжал Артём. — А потом меня направили сюда, а что стало с ним, я не знаю.

Слёзы появились на глазах Оли, и молодой человек вновь притянул её к себе.

С тех пор Оля каждый день приходила к Артёму. Она была безмерно благодарна судьбе за то, что попала работать на кухню. Её жизнь обрела новый смысл. Весь день Оля жила ради тех нескольких минут, что проводила с Артёмом.

Но однажды она пришла и не застала его на месте. Обычно он встречал её прямо на пороге, а сегодня его нигде не было. Оля прошла вглубь склада. Вещи, обычно аккуратно сложенные и рассортированные по стеллажам, валялись на полу.

-Артём! — позвала Оля.

-Я здесь, — послышалось откуда-то сверху, и молодой человек спрыгнул на пол. Потом он быстро прошёл к выходу и прикрыл дверь.

— Что случилось? — испуганно спросила Оля.

Артём не ответил. Он мял в руках какую-то книжку в кожаном переплёте и молчал.

— Что с тобой? — спросила Оля.

— Это дневник моего отца, — прошептал Артём. — Вчера привезли вещи с другого склада, и там было это…

Оля посмотрела на дневник. Она не умела читать, но ей передалось волнение друга.

— Вот… — сказал Артём, открывая последнюю страницу. Там была нарисована какая-то картинка с точечками, изогнутыми линиями и буквами.

— Это карта, — еле сдерживая эмоции, прошептал Артём. — Я знаю, где находится Первый Город!

Оля чуть не вскрикнула.

— Так мы всё-таки…— начала она.

— Убежим, — закончил Артём и улыбнулся.

Оля бросилась ему на шею и почувствовала, как он сжал её талию сильными руками, но не как обычно, а по-особому… Их глаза встретились… От его дыхания у девушки затрепетала чёлка… Её взгляд невольно скользнул по его губам и… Входная дверь скрипнула. Молодые люди отпрянули друг от друга. Они оба понимали, что никто в лагере не должен знать об их связи. Вошёл распорядитель и, не обращая внимания на раздатчицу еды, принялся отчитывать своего сортировщика за бардак на складе.

Оля тихонько вышла. И она не знала, от чего так сильно колотится её сердце: то ли от мысли, что скоро она опять вдохнёт воздух свободы, то ли от того, что всё ещё трепетала её чёлка…

Оля проснулась от того, что кто-то сильно пнул дверь. Девушка открыла глаза и увидела, как в барак вошли несколько мужчин. Она сразу узнала Ловцов по темно-зелёным комбинезонам. Мужчины заставили всех подняться с кроватей и построиться. Главный из них, с черной лентой на груди, ходил между женщин и командовал:

-Эту…эту…эту…

Когда он подошёл к Оле, лицо его расплылось в улыбке.

— И, конечно, эту, — сказал он, и взгляд его наполнился самодовольством и предвкушением чего-то особенного.

-Не надо её. Она только-только пришла из детского лагеря, — вмешалась баба Рина.

-Заткнись, старуха, — ответил главный Ловец. — Берите её, парни, — отдал он приказ своим подчинённым.

Олю вместе с ещё пятью девушками вытолкали на улицу, и повели к выходу из барака. Там их уже ждал крытый грузовик. Девушек посадили в кузов, и машина тронулась.

— Куда нас везут? — спросила Оля у соседки слева.

— К Барону. Куда ж ещё?— усмехнувшись, ответила та.

— Кто такой Барон? — вновь задала вопрос Оля.

Соседка удивлённо посмотрела на собеседницу, а потом сказала:

— Ах, да… Ты ж из детского лагеря… — и замолчала.

— Зачем нас везут к Барону? — не отступала Оля.

— Слушай… совет тебе дам, — сказала соседка справа, слышавшая весь разговор. — Не сопротивляйся и не кричи там. Целее будешь… А лучше улыбайся. Делай вид, что всем довольна. Тогда хоть поешь потом нормально.

— А я слышала, — вставила другая соседка, — что из соседнего барака одну девушку не вернули назад, а оставили там навсегда. И она теперь живёт в доме Барона и одевается красиво и ест каждый день вкусно.

— Враки это, — вмешалась в разговор четвёртая соседка. — Мы для них, как вещи. И таких вещей много: можно каждый день менять и брать ту, что поновее. Никто не будет одевать и кормить вещь.

Девушки замолчали. Автомобиль остановился у каменного трёхэтажного особняка с широкой лестницей и позолоченными периллами. Оля никогда не видела таких шикарных домов: с балконами, мраморными колоннами и скульптурами. Перед домом была разбита лужайка, на которой играли маленькие дети: мальчик и девочка. Они были одеты в чистенькие костюмчики, а немного поодаль в изящном резном кресле покачивалась немолодая женщина в строгом синем платье и с аккуратно убранными в изысканную причёску волосами. Она присматривала за детьми и не обращала никакого внимания на прибывших из лагеря девушек.

Оля замерла и очнулась только тогда, когда её подтолкнул в спину один из Ловцов. Девушек провели мимо центрального входа и завели в здание с низким потолком, стоящее чуть поодаль от богатого особняка.

Там было полно мужчин. Некоторые из них носили форму Ловцов, некоторые — форму охранников лагеря, некоторые — другую форму, которую Оля видела впервые. Мужчины сидели за длинным деревянным столом, который ломился от угощения и выпивки, и шумно о чём-то спорили. В первую минуту Оля чуть не потеряла сознание от аромата еды.

Увидев девушек, мужчины загоготали ещё сильнее.

— За Барона! — послышались тосты со всех сторон, и несколько рук потянулись навстречу девушкам. Олю схватили сразу двое Ловцов и потащили в соседнюю дверь. Они втолкнули девушку в тёмную комнату и повалили на стол.

-Нет! — закричала Оля и начала отчаянно вырываться. Но её сопротивление лишь сильнее раззадорило мужчин. Один из них расстегнул на себе штаны, а другой прижал руки девушки к столу.

— Не надо! Прошу вас, — взмолилась Оля.

-Хватит орать, — рявкнул ей в лицо один из Ловцов.

— Наслаждайся, пока есть возможность, — заржал второй.

В это время в двери появился ещё один силуэт.

— Не трожьте её, — крикнул он и оттолкнул одного Ловца.

— Ты чего, Шакал? — спросил его испуганно второй Ловец. — Это ж подарок Барона!

-Не трожь, я сказал, — повторил тот, которого назвали Шакалом. — Это моя женщина!

-Так ведь на всех хватит, — примирительным тоном начал первый.

-Я сказал, МОЯ женщина, — почти прорычал Шакал.

Ловцы отшатнулись, а Шакал взял Олю за руку и вывел за собой. Никто его не остановил. Он шёл быстрым шагом. Впотьмах девушка не успела разглядеть его лицо, лишь тёмно-зелёный комбинезон, а сейчас, едва поспевая за ним, она видела только его спину.

Шакал направился в главный дом. Он протащил за собой Олю прямо по широкой лестнице и, переступив порог, поднялся на второй этаж. Он шёл по длинному коридору, в который выходило множество дверей. Перед одной из таких дверей Ловец остановился и толкнул её. Он провёл девушку в комнату и только тогда обернулся.

Один глаз Шакала закрывала черная повязка, на щеке красовался след от ожога, а из-под шляпы торчали жесткие от грязи рыжие волосы…

— Егор! — вскрикнула изумлённая Оля.

— Как же ты стал Ловцом? — спросила девушка, когда первые эмоции схлынули и друзья, наконец, смогли говорить.

— Я задушил дикую собаку, — сказал Егор и пояснил, — когда меня вытащили из ямы, я думал, что меня отправят в лагерь для взрослых, как Арта тогда… Но меня привезли сюда. У Барона был День рождения, и он искал развлечений. Меня закрыли в клетке с огромным диким псом из Заражённой Зоны, — Егор показал на стену, на которой висело чучело собачьей головы, — и я убил его. Это произвело такое впечатление на Барона, что он взял меня к себе, — Егор сделал паузу и продолжил, — как же я его тогда ненавидел …

— А сейчас?

Егор ничего не ответил, лишь улыбнулся.

В дверь постучали.

— Шакал! — крикнул кто-то из коридора. — Пора выпускать дикаря. Барон хочет развлечений.

— Сейчас подойду, — отозвался Егор, а потом сказал Оле, — я скоро вернусь. Здесь тебя никто не тронет, — а потом, подумав, добавил, — тебя вообще больше никто никогда не тронет…

Оля ходила по комнате и трогала различные вещи: мягкий диван, стол на резных ножках, ковёр на стене. Ей казалось, она спит и видит сон. Здесь было много вещей, о предназначении которых девушка даже не догадывалась.

Оля подошла к окну и осторожно посмотрела сквозь стекло: на лужайке уже не было детей. Там собрались Ловцы и прислуга. А на дороге стоял автомобиль с клеткой вместо кузова. В клетке сидели двое полураздетых мужчин с длинными волосами и татуировками во всю спину. Одного из них вывели, пересадили в другой автомобиль и увезли. Другой снял с шеи ожерелье из клыков, закрыл глаза и стал шевелить губами.

Оля отошла от окна и прилегла на диван. Она и не заметила, как её сморил глубокий сон.

Проснулась девушка от того, что почувствовала на себе чей-то взгляд. Она открыла глаза. Перед ней на полу сидел Егор. Он смотрел на девушку и улыбался. За окном было уже темно.

— Я приготовил тебе сюрприз, — сказал он и показал вглубь комнаты. Там стояла ванна, полная воды, от которой поднимался пар.— Ты можешь вымыться.

Оля подошла к ванне и потрогала воду. В лагере они мылись только прохладной водой и очень редко, отчего на коже часто вскакивали болезненные высыпания.

-Вот возьми, — сказал Егор и протянул девушке какой-то предмет.

-Что это?

— Это мыло. Мы берём его у дикарей. Оно хорошо отмывает грязь.

Оля взяла кусок и уловила исходящий от него головокружительный аромат. В лагере они обычно мылись глиной или просто водой, делая мочалки из соломы.

— А кто такие дикари? — спросила она, всё ещё нюхая мыло.

— Они живут на западе и поклоняются солнцу, — Егор усмехнулся. — Отсталые люди, но некоторые вещи делают хорошо.

— А где это — запад? — снова спросила Оля.

Егор подошёл к девушке вплотную и взял её лицо в свои руки:

— Мне так много ещё тебе надо рассказать… — промолвил он.

Потом Егор отвернулся, а Оля опустилась в горячую ванну и испытала при этом такое наслаждение, что слёзы сами собой выступили у неё на глазах.

Но сюрпризы на этом не закончились. Егор подарил девушке платье. Может, оно и не было новым, но это был самый дорогой подарок в её жизни.

— Теперь ты будешь всегда со мной, — сказал Егор, когда Оля показалась ему в обновке.

— Я больше не вернусь в лагерь? — спросила она, всё ещё не веря в своё счастье.

— Никогда! — ответил Егор. — Ты навсегда забудешь про лагерь. Я покажу тебе другой мир. Ты даже не представляешь, какой он…

— А Артём? Ты сможешь забрать Артёма из лагеря?

Лицо Егора переменилось. Он нахмурился.

— Нет, — сказал он резко. — Он останется там навсегда.

— Но мы могли бы устроить ему побег…

— Ты не поняла, — оборвал Егор. — Его место — там, а наше — здесь. Так правильно.

Оля непонимающе смотрела на друга.

— Но он же твой друг, — начала она.

-Нет, — снова возразил Егор. — Ловец не может дружить с чернью.

-С кем? — переспросила девушка, не веря своим ушам.

-Послушай, — смягчил голос Егор, — ты маленькая и ничего не понимаешь. Так устроена жизнь: есть бараны и есть пастухи. Каждому своё.

— Я не маленькая, — тихо сказала Оля. — А ты изменился…

— Я был глуп и слаб, — сказал Егор.

-Ты был верен, — возразила Оля.

— Ну, хватит. Я устал это слушать, — вдруг повысил голос Егор. — Я спас тебя сегодня и ты должна быть мне, по крайней мере, благодарна. Но я что-то не вижу благодарности, женщина!

-Что же ты от меня хочешь? — с вызовом спросила Оля и тут же пожалела. Она увидела в глазах Егора что-то ранее незнакомое ей: опасное и страшное.

Егор повалил девушку на диван. Его губы заскользили по её шее, а рука задрала платье и бесцеремонно гуляла там, где ещё никто и никогда её не касался.

Нет. Не надо…пожалуйста…Егорушка… зашептала Оля, — не делай этого, пожалуйста…не сейчас…не так…

Егор оторвался от девушки. Её молящие нотки отрезвили его, ведь меньше всего на свете он хотел сделать ей больно.

— А как? — спросил он. — Когда?

— Ты был прав,— быстро заговорила Оля, воспользовавшись передышкой. — Я всё поняла. Но мне нужно немного времени, пожалуйста. Мне надо привыкнуть к тебе…такому…сильному.

Егор улыбнулся, и в его улыбке опять появились знакомые мальчишечьи черты, но они больше не обманули Олю. Она твёрдо знала, кто сидит перед ней, и как сложно будет его обмануть. Но также твёрдо она знала и то, что никогда не оставит Артёма одного в лагере…

С каждым днём, что проводила Оля в поместье Барона, она всё больше узнавала об окружающем её мире, и всё больше ужасалась тому, как выращивают детей в лагерях, сознательно лишая их элементарных знаний. Егор рассказал, что лагеря были придуманы 130 лет назад сразу после Ядерной Войны. По этим землям бродило много разрозненных групп людей, пытающихся самостоятельно выжить на опустошённых территориях. Те группы, которые смогли найти или сохранить незаражённое огнестрельное оружие создали несколько Посёлков. Они обещали защиту тем, кто начнёт распахивать поля, в обмен на часть урожая.

Со временем уйти из Посёлка добровольно в поисках лучшей жизни рабочие уже не могли. Люди начали устраивать бунты, но все они жестоко подавлялись. Тогда в одном из Посёлков провели эксперимент: у родителей черни (так стали называть рабочих) отобрали маленьких детей и до совершеннолетия растили их отдельно. Результат превзошёл все ожидания: лагерные дети выросли в исключительно послушных взрослых. Они не устраивали бунтов и спокойно принимали свою участь такой, какая она есть. С тех пор всех детей, рождённых в бараках, по достижению 3-ёх летнего возраста разлучали с родителями. Конечно, Ловцы доставляли в лагеря периодически с воли других людей, но в целом, это не портило картины.

Чернь занималась выращиванием зерна и овощей, токарными, плотницким и слесарными работами. А пользовались результатом их труда, так называемые, высшие касты: Барон, его управляющий, домовая прислуга, Ловцы, Охранники, Сборщики ( те, кто приносил из Заражённой Зоны полезные вещи, оставшиеся от довоенной цивилизации и нетронутые радиацией), Торговцы и все их семьи.

Посёлков было несколько. Периодически Бароны встречались на Вольных рынках и обсуждали общие торговые и военные дела.

На западе от Посёлков находились земли дикарей. Это были потомки тех людей, которые ещё до начала Ядерной Войны, ушли в леса. Они отказались от благ цивилизации и жили так, как некогда жили их предки. Дикари умели производить много полезных вещей, и люди из Посёлков периодически устраивали набеги на их земли. Дикарей пытались приучить к лагерям, но тщетно. Они или убегали или умирали.

На востоке тоже жили общины. Они говорили на другом языке и практически не контактировали с Баронами. После войны в боях за ресурсы они отличились особенной жестокостью и решительностью. Бароны уважали и не связывались с ними.

И если с севера к землям Посёлков подступала Заражённая Зона, то, что было на юге, — Егор никогда не рассказывал. Иногда он брал Олю с собой и показывал ей, как охотятся Ловцы на людей. Он гордился своими навыками и умениями, а у девушки в душе всё переворачивалось после каждого такого выезда. Но она никогда не показывала ему этого, делая вид, что целиком и полностью разделяет его образ жизни.

Шакал стал правой рукой Барона и у него появился личный автомобиль. Егор не заботился об экономии топлива из подземных бункеров и с упоением носился по бездорожью мимо громадных металлических конструкций, покрытых заросшей травой и мхом. Он и Олю научил водить свой автомобиль, чтобы девушка вместе с ним могла разделить экстаз от скорости и вседозволенности.

Вскоре Барон отправился на очередную межпоселковую встречу. Егор сопровождал хозяина повсюду, и Оля, которую тоже взяли на Вольный рынок, оказалась предоставлена сама себе. Опасности это не представляло, потому что никто не посмел бы тронуть женщину Шакала, известного далеко за пределами родного Посёлка. А девушка смогла изучить Вольный рынок вдоль и поперёк.

Проходя мимо рядов, Оля услышала, как один торговец хвастался другому, что у него сегодня удачный день, и он продал человеку из Первого Города какую-то истлевшую книгу аж за два полных рожка патронов.

— Кому?! Кому Вы продали?! — воскликнула девушка, подскочив к торговцу.

— Человеку из Первого Города, — ответил тот, отшатнувшись.

Сердце девушки учащённо забилось: ей не послышалось!

— Где он? Где этот человек? — спросила она, стараясь скрыть волнение.

Торговец пожал плечами.

— Он был здесь утром.

Оля разыскала Егора. Но тот был не в духе: Барону хотелось иметь своего переговорщика на скорой встрече с вожаками восточных общин, но никто из Ловцов не владел их языком. И эту проблему повесили на Шакала.

Сердце девушки забилось сильнее — в голове у неё мгновенно созрел план.

— Ты хочешь, чтобы Барон был доволен тобой? — как бы, между прочим, спросила она.

Егор кивнул.

— Так у нас есть переводчик, — сказала Оля равнодушным тоном, — Это Артём. Он же говорит на двух языках. Его мать была родом из восточных общин.

-Мне он такого не рассказывал, — ответил Егор.

-Я точно знаю, — стараясь не выдать своего волнения, продолжала Оля.

— А может, ты просто опять хочешь вытащить его из лагеря? — спросил, прищурившись, Егор.

Девушка изобразила на своём лице искреннее удивление.

-Зачем мне эта чернь?! — воскликнула она как можно более убедительно.

Но Егора обмануть было не так просто. Оля чувствовала, что он не доверяет её словам.

— Впрочем, ты, наверно, и без него обойдёшься, — сказала она небрежно. — Давай лучше покатаемся!

Езда на автомобилях была привилегией Ловцов, и Егор никогда не упускал случая подчеркнуть это перед другими жителями Посёлков. Сегодня девушка разделила с ним эту страсть. Весь день она была очень внимательна и мила с Егором. Она восторженно слушала всё, что он рассказывал о своих подвигах, смеялась над его шутками, а к вечеру с улыбкой отпустила его в Дом Наслаждений.

Дом Наслаждений… Когда Оля впервые познакомилась с этим местом на Вольном рынке, то возненавидела его. Девушки по собственной воле отдающие себя в руки многих мужчин: пьяных, лысых, толстых, слюнявых, и тем зарабатывающие себе на жизнь, вызывали в ней презрение. Но потом, когда она увидела, что у Егора, приходящего из Дома Наслаждений под утро, уже не было сил приставать к ней, она стала мысленно благодарить тех девушек. Она боялась, что когда-то всё-таки наступит момент, когда Егор устанет ждать и лишит её девственности…

На следующий вечер Егор предложил девушке прогуляться по Вольному рынку вместе. Беспечно болтая, они подошли к гостевому дому, в котором остановился Барон. У входа стоял грузовик с клеткой, в которой сидели двое: один из них уже знакомый Оле дикарь с ожерельем из клыков, другой… Артём.

Он поднял голову, и их глаза встретились, но лишь на мгновенье.

— Я послал за ним, — сказал Егор, наблюдая за Олей. — Ты была права. Барон был очень доволен мной. Думаю, в ближайшее время меня ждёт хорошее вознаграждение за службу.

— Вот видишь, — ответила девушка, и голос её чуть не дрогнул.

Она отвернулась от клетки и положила руки на шею Егора.

-Ты самый умный из Ловцов, — нежно промолвила она и поцеловала его долгим и страстным поцелуем. Потом, не оборачиваясь больше на Артёма, она взяла Егора за руку и увлекла за собой.

Раздался глухой удар, и охранник грузно повалился на землю. Девушка опустила руку, в которой держала верёвку с привязанным на конце камнем. Она обыскала свою жертву, вытащила ключ, подошла к клетке и быстро её открыла.

— Скорее, — тихо произнесла Оля, и Артём с дикарём выбрались на свободу. Артём снял с охранника ружьё и пояс с подсумками. Дикарь забрал себе нож.

— Идите за мной, — прошептала девушка и повела беглецов через тёмные ряды Вольного рынка. Им повезло: на улице шёл дождь, и люди находились в зданиях. В конце улицы стоял автомобиль Егора. Девушка прыгнула за руль, велев мужчинам сесть сзади и пригнуться к полу. Когда они выполнили её распоряжение, она накрыла их шерстяным одеялом, которое Егор всегда возил в багажнике, и осторожно выехала с Вольного рынка. Увидевший её на выезде знакомый Ловец приветливо махнул рукой: может, его и удивило, что женщина Шакала куда-то направляется одна посреди ночи, но спросить он не решился.

— Как же я рад тебя видеть… — начал Артём, когда машина отъехала от рынка достаточно далеко, чтобы он смог подняться с пола.

— Не сейчас, — оборвала его девушка. — У нас мало бензина, и я не знаю, куда нам ехать дальше.

— Налево, — подал голос дикарь впервые за всё время. — Нам надо добраться вон до того леса, — он показал на горизонт.

— Но дорога уходит в противоположную сторону, — возразила девушка. — А без дороги мы там не проедем.

— Это единственный шанс выжить, — ответил дикарь. — Если ты не свернёшь с дороги, останови — я выйду.

Девушка затормозила.

— Я благодарю тебя, отважная женщина, за моё спасение, — сказал дикарь, выходя из машины, — но вы обречены, — и с этими словами он направился к лесу.

— Подожди, — окликнул его Артём. — Ты можешь объяснить, где мы сейчас находимся? Нам надо на юг. Там расположен Первый Город. Может, ты что-то слышал о нём?

Дикарь остановился.

— Слышал, — ответил он. — Но у вас нет шанса уйти от Ловцов, если поедите по дороге. Идите со мной. Я провожу вас до места, откуда вы сможете попасть туда.

— Откуда ты знаешь, как надо уходить от Ловцов? — спросил Артём.

Дикарь усмехнулся.

— Ты из загона и думаешь, как животное — сказал он. — А я свободный и мыслю, как человек.

— Вообще-то, вы сидели в одной клетке, свободный человек, — вставила Оля.

— Я уже поблагодарил тебя, женщина, — не обращая внимания на сарказм девушки, ответил дикарь. — Но у меня больше нет времени задерживаться. Идите со мной, если хотите.

Оля посовещалась с Артёмом и они, забрав из машины шерстяное одеяло, быстро догнали дикаря.

-Как тебя зовут? — спросил Артём провожатого.

— Беркут, — ответил дикарь.

— Почему они держали тебя в клетке? — спросила Оля.

— Они ловят нас, чтобы поразвлечься: заставляют драться на арене друг с другом или с дикими животными. Иногда они нападают на наши деревни и забирают еду, шкуры, мыло и свечи.

Так за разговорами незаметно беглецы достигли леса. Почва под ногами стала хлюпать и чем дальше они продвигались, тем глубже утопали ноги. Дикарь срезал ножом всем по длинному шесту и приказал идти за ним след в след.

С трудом вытаскивая ноги из болотной жижи, беглецы преодолевали расстояние от одного сухого островка до другого. Оля хотела есть, пить и, больше всего, спать. Но она знала, что Егор не будет ни есть, ни пить, ни спать пока не догонит её.

Наконец, болото закончилось, и беглецы смогли передохнуть. Артём заглянул в подсумки, которые забрал при побеге у охранника. В них оказалось два куска вяленого мяса, два рожка патронов и какой-то металлический стержень. Пока Артём вертел его в руках, раздумывая, для чего он может понадобиться, Беркут наломал хвороста и сложил из него кучку. Потом он вытащил сердцевину из трухлявого пня и попросил у Артёма непонятный предмет. Дикарь провёл кромкой ножа по металлическому стержню и направил сноп искр на труху. Та моментально затлела, и Беркут, завернув её в пучок сухой травы, раздул огонь.

Оля прислонилась к стволу дерева и от усталости сразу провалилась в сон. Она даже не почувствовала, как Артём снял с неё мокрую обувь и укрыл шерстяным одеялом. Дикарь запретил Артёму есть вяленое мясо. Он сказал, что оно ещё пригодится. Вместо этого он велел парню взять палку и вернуться с ним на болото. Там за короткое время они насобирали множество лягушек, оглушая их палкой. Потом они отрезали им задние лапы, содрали с них кожу и поджарили над углями.

Беркут срезал с берёзы кусок бересты и сложил из него котелок, закрепив края вырезанными из палочек зажимами. Процедив болотную воду сквозь мох и штанину в берестяной котелок, дикарь добавил в неё несколько каких-то ягод и травок, в результате чего отвар приобрёл приятный кисло-сладкий вкус.

Когда Оля проснулась, она пришла в восторг от обеда, который её поджидал. Но рассиживаться было некогда. Дикарь сказал, что Ловцы не знают троп через болото и не рискнут пойти напрямик, а на обход у них уйдёт два дня. Вот за эти два дня беглецы должны дойти до реки, которая отделяла земли Посёлков от западных соседей. В противном случае, их окружат, и они окажутся в западне, из которой будет только один выход — в лапы Шакалу.

Все трое шли молча. На коротких привалах Артём изучал оружие, снятое с охранника при побеге. Он никогда не держал в руках автомат, и дикарь тоже ничем не мог ему помочь в этом вопросе. Беркут и его народ отказались от использования высокотехнологичных изделий, к которым они относили и огнестрельное оружие, оставшееся после последней войны.

Для защиты от диких зверей дикарь у всех заточил шесты. Но звери не докучали им, в отличие от бесчисленного множества насекомых, которыми кишил лес. Закалённый и полураздетый Беркут велел спутникам намазаться толстым слоем сырой глины, прокусить который насекомые не могли. Стало легче.

К вечеру второго дня лес расступился, и беглецы вышли к реке. Оле так захотелось искупаться и смыть с себя всю эту грязь, но дикарь приказал торопиться: Ловцы могли появиться в любую минуту. Дикарь взял короткую палку, подошёл к ели и выкопал её длинные прочные корни. Этими корнями, как верёвкой, он вместе с Артёмом связал несколько сухих стволов, которые им удалось повалить голыми руками.

Под покровом темноты беглецы опустили свой плот на воду и поплыли по течению. Все трое вздохнули свободнее: теперь их догнать было сложно. Через четыре дня Беркут показал Артёму на звезду в хвосте маленького скопления, похожего на ковш, и сказал:

— Плывите до поворота, потом идите по земле так, чтобы эта звезда светила вам в спину. Там будет ещё одна река, более широкая, чем эта. Если переберётесь через неё, то найдёте свой Первый Город. А мне пора, — и с этими словами он положил свой нож на плот и прыгнул в реку, гребя к противоположному берегу.

Артём поднял нож, а Оля помахала рукой вслед уплывающему дикарю и их настоящему спасителю…

В месте, где река делала поворот, Артём и Оля сошли на берег. Он был каменистый, и следов на нём практически не было видно. Недалеко от берега была маленькая пещера. Артём натаскал в пещеру еловых веток и сделал из них лежанку. Когда девушка вошла внутрь, он закрыл вход плотом. Беглецы решили провести в этом убежище весь оставшийся день, а ночью — продолжить путь.

— Когда ты в лагере тогда не пришла и не принесла еду, — сказал Артём, укладываясь на лежанку рядом с Олей, — я думал, что сойду с ума, — он убрал волосы с её лица. — А когда я увидел, как ты целуешь Егора…

Оля закрыла ему рот ладонью.

— Я не была с Егором, — сказала Оля. — Я ни с кем не была…

Артём убрал её ладонь и наклонился к губам.

— Я люблю тебя, — прошептал он и поцеловал девушку. Она обвила руками его шею и ответила на поцелуй.

…Речные волны бились о берег в такт волнам, рождённым телами… От боли, внезапной и пронзительной, девушка чуть не задохнулась и не вырвалась из-под мужчины, но его руки, сильные и ласковые, удержали её и расслабили, и боль ушла, уступив место томительному и сладострастному мученью...

Оля проснулась в объятиях Артёма, и это был самый прекрасный вечер в её жизни. Она решила искупаться и смыть кровавые подтёки с ног, прежде чем они продолжат путь. Она стала женщиной. Эта мысль будоражила её, вызывая невольную улыбку и румянец на щеках.

Улыбка пропала, а лицо побелело, едва девушка вылезла из пещеры. Напротив входа на камне сидел Егор. Он направил на неё винтовку и сказал:

— Думала, сможешь убежать от Шакала?

В проёме показался Артём. Егор повернул на него оружие.

— Нет! — воскликнула Оля, закрывая Артёма своим телом.

— Отойди от него! — заорал Егор. — Я убью его, а потом и на тебе живого места не оставлю, шлюха!

— Ты трус, — сказал Артём, отстраняя девушку.

— Заткнись, чернь!

— Давай выясним всё по-мужски между нами.

— Ты не мужик, ты лагерная чернь!

— А ты трус.

Егор сплюнул.

— Хорошо. Я убью тебя в бою. Пусть эта шлюха посмотрит, как я отрежу тебе яйца. Привяжи её!

Егор бросил Артёму ремень, и тот привязал девушку к дереву.

Ловец разрядил оружие и, отбросив его в сторону, достал нож. Артём тоже достал нож и приготовился. Шакал пошёл в атаку первым и сделал выпад. Артём отпрыгнул. Шакал наступал. Артём пытался увеличить дистанцию, Егор её всячески сокращал. Оба уже имели несколько порезов, но никто не снижал темпа. Удар…выпад…ещё удар и вот они сцепились в рукопашную и повалились на землю…

Оля закрыла глаза. Нервы её сжались в один большой комок. Она никогда не молилась и не знала, что это такое, но в тот момент какая-то сила заставила её обратить свои мысли к чему-то далёкому и неизведанному и, еле шевеля губами, просить помощи. Её мольба полетела в пространство …

Девушка открыла глаза и увидела, как Артём, весь в крови и порезах, наносит удар зажатым в кулаке камнем по голове Егора, и тот теряет сознание…

— Шакал, очнись.

Егор открыл глаза. Голова его раскалывалась от боли. Над ним стоял его соратник: Ловец с рябым лицом и гнилыми зубами.

— Сколько я провалялся, Рябой? — спросил Егор.

— Много, — ответил тот, — почему ты не убил лагерную чернь?

— Сглупил, — ответил Егор. — Догоните их и убейте его. Девушку не трогайте. Она нужна мне живой.

Рябой Ловец отрицательно покачал головой.

— Это теперь не твоя охота, Шакал, — сказал он. — Барон сам решил принять в ней участие. Он уже направляется сюда.

Артём и Оля бежали в заветном направлении, указанном дикарём. Они знали, что теперь река — их единственный шанс. Но раны Артёма кровоточили от перенапряжения, и он быстро терял силы. Когда беглецы выскочили на берег долгожданной реки, начинало светать. Артём повалился на песок.

— Ничего, — говорила Оля, скрывая слёзы. — Я нас спрячу, а ночью мы построим плот и уплывём в Первый Город.

Артём кивал и улыбался, но горло его сжималось от тоски. Он чувствовал, что силы покидают его. В боку пульсировала большая рана, наспех перевязанная рукавом от рубахи.

Девушка подтащила парня к ближайшему дереву и стала собирать ветки и листья, чтобы замаскировать раненого и свои следы. В полдень у Артёма начался жар. От деревьев до реки было пустое пространство, и Оля боялась на него выходить. Но когда Артём начал бредить, девушка побежала к реке и зачерпнула воды в берестяной котелок. И в эту минуту её руку перехватил Егор.

— Не бойся, — сказал он, когда Оля попыталась вырваться и расплескала всю воду. — Я не причиню вам вреда. Вы должны немедленно покинуть этот берег. Уплывайте! — Егор говорил быстро-быстро. — Сюда идёт Барон. Он убьёт вас обоих.

— Но Артём ранен, — сказала девушка, всё ещё не верящая своим ушам. — Он не сможет строить плот.

— Я помогу, — ответил Егор и, ни говоря больше ни слова, принялся за работу. С помощью Оли, он связал из веток ивы каркас и обтянул его непромокаемым чёрным плащом, который был с собой у каждого Ловца.

— Почему ты помогаешь нам? — спросила Оля, когда тот погрузил бессознательное тело Артёма в импровизированную лодку.

Егор остановился и подошёл к девушке:

— Потому что я ненавижу тебя… Ты делаешь меня слабым.

— Тогда почему не убьёшь?

-Убирайся отсюда.

— Зачем ты работаешь на Барона? — продолжала девушка. — Вспомни, как мы раньше мечтали о Первом Городе.

— Это ты мечтала. А я Ловец, и это моя судьба. Мне нравится быть Шакалом, и я не хочу ничего менять.

В лодке застонал Артём.

— Прощай…Шакал, — сказала девушка и провела рукой по щеке Егора.

Ловец помог оттолкнуть лодку от берега и теперь стоял на берегу и смотрел ей вслед. Лодка плавно качалась на волнах. Тело Артёма наполовину свисало над водой, а Оля ловко орудовала веслом, сделанным из оружия Артёма.

Вдруг над ухом Егора прозвучал выстрел и следом за ним раздался пронзительный женский крик.

-Я подстрелил лагерную чернь, — сказал рябой Ловец, приблизившись к Егору, — как ты и хотел. Хочешь, и девчонку подстрелю?

Егор молча кивнул. Лишь желваки играли на его лице. Рябой прицелился и даже не успел почувствовать, как кривой нож Шакала рассёк его горло от уха до уха.

Егор упал на колени у самого края воды и опустил в неё окровавленные руки. Он ждал, что ещё чуть-чуть и лодка повернёт обратно. Но девушка смотрела в застывшие голубые глаза Артёма и, как заведённая, лихорадочно продолжала грести вперёд…

Оля подошла к столу.

— Мам, я закончил уроки, — сказал мальчик с каштановыми кудрями, положив угольный карандаш в пенал и убегая на улицу.

Оля посмотрела на листок, на котором корявыми буковками было выведено:

«Свобода — это не то, что вам дали. Это — то, что у вас нельзя отнять».

8-е место Какие наши годы Виктор Листуров

1.

Семён Ежов — с самого детдома, где он оказался в младенческом возрасте, затем интерната, технаря, наконец армии и до сих пор, для знакомых и малознакомых, для друзей, коих немного и врагов, которых ровно столько же — просто Ёжик. Ёжик потому, что жизнь одиночки учит меньше говорить и больше слушать...

К своим сорока невысокий худощавый мужик с коротким ежиком седоватых волос, не обзавёлся ни женой, ни детьми, жил скромно, одевался неброско. Машина у него была старенькая и неприхотливая «нива», её вполне хватало съездить на рыбалку, или в деревню Хвостовку, находящуюся недалеко от городка N, там где Ёжик пару лет назад прикупил ветхий домик под «дачу».

Ни у кого тихий и малообщительный работяга Сеня не вызывал особого интереса, ни у коллег по работе, ни у знакомых дам, с коими он периодически встречался, так как монахом не был, а организм требовал. А интересное всё же в нём было...

Лет десять назад скачал он в интернете, на свой телефон сони эрриксон к810 (нынешняя молодёжь и не слышала о таком раритете) книжечку из серии постапокалипсис, ни имя автора, ни название в голове не отложилось, но подобное чтиво его заинтересовало. Начал Семён почитывать книги на эту тему, да задумываться, а если вдруг он подкрадется, пушистый толстый зверек? Что тогда делать? Жить-то хочется.

2.

Не считал себя Семён модным сурвайвером, ни более простым выживальщиком, только он радовался что нет у него семьи: родителей, детей, в общем никого о ком нужно заботиться, и о ком будет болеть душа, случись что. Ну за исключением разве что соседа пенсионера Григория Палыча, которого окружающие между собой звали Падлыч, за гадкий склочный характер, да и то у Ёжика был в том свой ас. Падлыч был военным пенсионером и охотником любителем, так что в одной из комнат его двушки стоял сейф, а в сейфе «сайга» мк 12 каллибра и несколько коробок патронов. Вот из-за этого момента Сеня периодически заходил к пенсионера на рюмку чаю. Были у Семена в юности неприятные моменты связанные с милицией, и заниматься лицензиями, стоять на учёте у полицаев он категорически не хотел. А случись что, уговорить тихого алкаша поделиться ружьишком он сумеет...

3.

И вот он настал, ни взрывов ни сирен, ни криков и стонов. Просто поздно вечером вдали раздалось громыхание грома, и немного тряхнуло дом. Сразу после тряски вырубилось электричество, и видимо везде, отключилась связь, как домашний так и сотовый телефон не выдавали даже гудков. Ёжик выскочил на балкон и увидел в стороне областного центра растущее зарево. Пора. Быстро оделся в новенькую утепленную горку, из холодильника в карман бутылку «талки», схватил стоящий в шкафу в прихожей дежурный рюкзак, и выскочил на улицу. Через подъезд, второй этаж, громкий стук в дверь. «— Палыч открывай, есть повод.» Как ждал, как знал, пенсионер открыл дверь. «— Палыч извини, ничего личного,» — с этими словами он опустил запотевшую бутылку на плешивую макушку собутыльника. Звякнуло разбитое стекло, запахло водкой и с тихим стоном пенсионер грохнулся под стол, едва не сбросив горящую свечу. Потрогав артерию на шее и обнаружив слабый пульс, Ёжик грустно улыбнулся, он давно был к этому готов, но приятного все же мало. Аккуратно связав Падлыча Семён вдобавок заклеил тому рот скотчем, который достал из рюкзака, и подложил под голову горемыке подушку принесенную из спальни. Так теперь за дело. Ключ оказался там где и должен был быть — в конфетнице на кухне, хозяин неоднократно по пьяной лавочке хвалился своим ружьём. А Семён все спрашивал: «— ну на хрена тебе на «сайге» оптика?» «— Шо бы было,» — один и тот же ответ. Теперь ружьё в чехол, коробки с патронами и патронташ в рюкзак.»

Дверь не захлопываю, не поминай лихом,»

сказал в тишину Ёжик и вышел.

4.

«Нива» завелась с пол оборота, не зря отвалил в сервисе приличную сумму, и слесаря перетрусили старушку. Заменили все что нужно, подтянули все что можно. Выезжая со двора он наблюдал, что кое-где в окнах мечется свет фонарей, волнуются, но не понимают что теперь каждый за себя. Не торопясь выехал из городка и покатил в сторону Хвостовки, и чем дальше он отезжал от города, тем сильнее давил на газ. Подальше от городка в котором скоро начнётся свистопляска, а начнётся еще потому что в двух километрах от городка находится ИТК общего режима, а уж сидельцы будут выживать любой ценой. Да и как в тысячах и тысячах таких городков России почти все мужское население на заработках в столице, которая блестит сейчас под слоем оплавившегося в стекло камня...

Притормозить немного заставило только начавшееся бездорожье, но «Нива» на то и русский джип, чтоб такие мелочи не замечать.

Через два часа Семён подъехал к своей фазенде.

5.

Деревенька глухая, дорог нет, жителей — три старухи вековухи, да пара вездесущих колдырей, живущих тем, что помогали бабкам по хозяйству да промышляли по отдалённым деревенькам, там куда могли добраться. Промышлять в Хвостовке Ёжик отучил их как только купил развалюху. Взял литр водки, закусь и нанёс дружественный визит. Водка выпита, консенсус найден, для профилактики у каждого из аборигенов красовался бланш под глазом. Именовали они его теперь только Семеныч, почему только им известно, ибо отчество своё он не называл...

6.

Развалюха домик был не так прост, как казалось. Начитавшись постапокалиптических произведений и проникнувшись, Ёжик понял — нужно готовиться. Вход в подпол был потайным, спрятанным в чулане и закрытым шкафом, который отодвигался не очень хитрым приспособлением. Подпол халупы теперь больше напоминал маленький бункер, и по совместительству склад небольшого сельского супермаркета. В углубленном расширенном и обложенном кирпичом подвале было два помещения: небольшое жилое, и побольше складское. В жилом все было по-спартански: кровать, сбитая из крепкого теса, накрытая парой матрасов и солдатским одеялом, в углу буржуйка с хитроумным дымоотводом (интернет в помощь), небольшой стол. Складское помещение было гораздо интереснее: ровные стеллажи, на которых чего только не было, начиная с зубной пасты и заканчивая запасом зимней одежды. Под горючие и иные опасные вещи вырыт был ещё небольшой скрытый погреб в сарае, аккурат под стоящей «нивой». Описывать все, что было в этих хранилищах -долго и нудно. Скажем так: подготовился Ёжик основательно, не в пример конечно московским сурвайверам, но и выживать он собирался один, максимум вдвоём, т.к. думал со временем обзавестись женщиной.

7.

Спускаться в свой букнкер Ёжик не стал, опустил на двух не забитых окнах светомаскировку (да, и такой обзавелся), запалил керосинку и положил на стол «сайгу». Ясно, что охотник из Падлыча никакой, но для самообороны самое то. Особенно радовал купленный пенсионером, у кого-то с рук барабанный чешский магазин на тридцать патронов. Да и сами патроны с картечью восьмеркой очень радовали, только на кого собирался охотиться этот добытчик было непонятно, может, на пенсионный фонд? Ёжик ухмыльнулся своим мыслям, пожелал бедолаге здоровья и принялся снаряжать магазин. Патронов было предостаточно, видимо старый вояка готовился к маленькой победоносной войне.

8.

Снарядив барабан и обычный десятизарядный, но тоже импортный магазин, Семён решил попытать счастья, и услышать какие-нибудь вести по радио. После пятиминнутного прослушивания треска и шипения он наткнулся на вездесущий «голос Америки». «-Ну что споете, пиндосы?» — В слух спросил Ёжик. А диктор, упорно старающийся произносить букву эр с английским акцентом, заливался соловьем. «-Диктатура рухнула, демократия торжествует.»

Ты сука по делу скажи, чем по нам шарахнули твари,»

бубнил Семён, снимая с карабина оптику, нах она тут нужна.

Опять включив поиск волны, принялся вставлять патроны в патронташ. «-Стоп, а это похоже радиолюбитель, говорит сбивчиво торопится, и видимо правду.»

«-Сегодня 29 ноября в период с 22.30 до 22.45 САШ (соединённые американские штаты) нанесли ядерные удары по Москве, Питеру и ряду областных центров России. В ответ, как заявляют наши военные, америка тоже лишилась ряда крупных городов и некоторых штатов... В общем друзья держитесь, принимайте антирады, ну или водку и меньше выходите на улицу...»

— Ясненько, понятненько, пришёл мохнатый северный зверь, будем виживать. А как было писано в библии выживальщика, надо запасаться, больше запас — дольше протянем...

9.

Ближе к утру тревожную дремоту Семена прервал звук моторов, осторожно выбравшись на улицу он увидел огни фар у домов старушек. Ну слава Богу, бабусек не бросили, хотя надо глянуть поближе, вдруг соленья заберут, а бабок как балласт оставят? Пробравшись огородами к дому бабки соседки, увидел её внука, который твердил: «ну бабуль скорее, ну поехали уже.» Переместившись от одного дома к другому, везде увидел похожую картину — недолгие сборы и отъезд.

«Забрали не все, и походу мародеру будет чем пополнить запасы,» подумал Ёжик. Но конкурентов придётся устранять, не захотят уйти — увы...

10.

Солнышко встало, и выживальщик Сеня хряпнул стакан воды с пятью каплями йода, похрустел горстью таблеток активированного угля, и решил обойти свои владения, а именно деревню Хвостовку. Во время обхода собрал пригодный с/х инструмент по сараям и припрятал в схрон, авось и лопаты с вилами со временем приводятся.

Погреба дачников и старух решил пока не потрошить, не к спеху. Колдырей во время обхода не обнаружил, ну видать на промысле. «Лучше вы ребят не возвращались, и мне спокойнее и вы целей,» — подумал Ёж. Ёжиком он почему-то звать себя даже в мыслях расхотел. Вечерком надо бы до города скататься, глянуть что там, да как.

11.

Но скататься никуда не удалось. После бессонной ночи и беглого утреннего обхода глаза закрывались сами собой. «Мож ещё радиация так действует» — подумал Семён. Разложил на полу в комнате спальник, поставил насторожки на дверь и окна и провалился в сон.

Разбудил его скрежет по стеклу и невнятный бубнеж под окном. Семён прислушался и разобрал голос одного из колдырей: «— Да он один, а добра до хрена, сам видел, все время чего-то возит, в хату тягает. Сами говорите, в городе все магазы раздербанили, надо его кончать. Я ему сам глотку перережу, сука пили пили и в глаз...»

Ёж подобрался подтянул карабин. Главное чтоб ни один не ушёл, не то покоя не будет. А под окном явно не двое. Пробравшись к окну, он чуть отодвинул светомаскировку. Хорошо хоть по светлышку решили валить, а то лови их потом. Под окном топтались четверо лиц типа «бомж». Семён осторожно отошёл к стене. Осторожно выставив стекло, первый клиент полез в окно, на удивление быстро вся компашка оказалась в доме, и в тот же миг замерла под ярким лучом стоящего на полу фонаря. Ничего не говоря, Ёж произвёл четыре выстрела. Запахло порохом, мочей и кровью.

Выскочил из дома и обежал его, никого. Затем сбегал к логову алкашей, вдруг там кто ждёт их с добычей, нет никого. На автомате прицепил полуприцеп к «ниве» и погрузил трупы.» — Вот я и переступил черту, но не буду заниматься самокопанием, тут либо я, либо меня. Прогони я их, и позже встречал бы ребят с подкреплением, и шпалер какой может где нарыли бы...»

Довез свой груз до реки, грустно улыбнулся вспомнив мультик «-Концы, концы — концы в воду» проводил взглядом уплывающих не состоявшихся убивцев, и поехал домой. Ибо Хвостовка теперь надолго его единственный дом...

12.

Да, картечь вещь сурьезная — отмывать половицы в хате пришлось с усердием. Да и стены позаляпало знатно. Окна решил забить, что бы ничем не выдавать жилой вид. Спальное место в подполье он строил в расчёте на полнейшую жопу, с большой тройной буквы ж. Пока не было сильных морозов спать он решил в доме, на обустроенном чердаке, поднимая на ночь лестницу, потому что обзор оттуда был неплохой, а гости могли появиться в любой момент. Прожил так Ёж до наступления зимы, пару раз наблюдал проезжавшие машины, видел небольшую группу мародёров, которые шмонали более менее презентабельные домишки. На его, да и на своё счастье, халупа выживальщика их внимание не привлекла, а сараюшку с «нивой» он замаскировал таким образом, что казалось сунься, и раскатится завалинка по бревнышку. Начиналось его утро с горсти активированного угля, запиваемого водой с разведённым йодом, да нескольких витаминок. Спирта в бункере у него было достаточно, но лишнего он себе не позволял, так перед сном — для профилактики.

13.

Жизнь в общем шла чередом. Прошло уже почти два месяца, с начала конца, на Новый год Ёж помянул всех невинно убиенных кружкой чистого спирта. Убиенные бомжи по ночам не беспокоили, радио он включал редко, все что интересовало, он узнавал от радиолюбителя, который с немецкой точностью выходил в эфир.»

Может правда Фриц,»

думал иной раз Ёж. Крупные города накрылись медным тазом вместе с правительствами и олигархами, что у нас, что у пендосов, Европа вообще на восемьдесят процентов стерта с лица земли, арабам и евреям тоже пришлось несладко — янки пуляли во все стороны, от злобы и обиды... Слышал что стали появляться у нас всякие республики — коммунны, но нет Ёж подождет, что там дальше. Но хоть и был Семён одиночкой, и радиация звенела на ветру, он понял — в доме нужна баба. Чтоб и посуду помыла и прибралась, и добытчика похвалил. Писец пришёл, да видимо не полный и выживать одному стало скучно...

14.

Спустя две недели с начала года 201. Ёж решил сделать вылазку в город на предмет поиска подруги дней суровых. Хотелось бы симпатичную, хозяйственную и по обоюдному согласию. В общем в данных обстоятельствах на обоюдность можно было рассчитывать в девяносто девяти процентах из ста, не до жиру нынче дамам... Дорогу он знал хорошо, и если осенью, да по грязной дороге езды два часа, то зимой по просекам, да тонкому слою снежка часа три, три с половиной ходу. В общем двинул.

Город Ёж не узнал, за два с лишним месяца отсутствия третья часть частного сектора по окраинам сгорела, ощущение такое, что в городке шли не шуточные бои. Ещё треть была разобрана, видимо на дрова. Так как вышел Семен во второй половине дня, в городе он был в сумерках. На сайгу присобачил обычный магазин, из окна дома с барабана лупить самое то, а вот тягать его не шибко удобно. Но патронташем опоясался, запас жо.. кхе, кхе. И решил он навестить Катюху, была такая у него весёлая знакомая. На подъём лёгкая, в утехах изобретательна.

15.

Спустя часа три не очень быстрого хода, ноги сами принесли Ежа на Катькину улицу. Потихоньку на городок опустилась полная тьма. Места эти Ёж знал хорошо, к Катюхе захаживал чаще, чем приглашал к себе в холостятскую берлогу. У неё ведь и борщ вкусный и бельё душистое, да в баньку перед этим самым... А банька у неё знатная. И в какой то момент пожалел Сема, что не женился. «-Ну ладно, найду Катюху, может и станем жить гражданским браком, ха ха, какие наши годы.»

Катькина улица не производила гнетущего впечатления, как другие районы городка, догадаться о том, что что-то неладно помогало отсутствие освещения, да забитые наглухо окна. Перед посещением Катьки Ёж решил заглянуть к жившему в самом начале улицы старому знакомцу — Жорику Валиеву, торгашу с местного рынка, да разузнать что почём, если жив ещё курилка.

Жорик уважал Ежа, тот как-то осадил пьяных вдв — шников, ибо десантурой эту алкашню назвать нельзя, и спас лоток Жоры с арбузами от убытков.

Короткий стук в заколоченное окно, и Ёж услышал знакомый голос: «— Э мимо ходи, как дуплетом шмальну, голова не найдешь,» — Жора нарочно говорил с сильным кавказским акцентом, так он делал всегда на рынке, когда покупатель не нравился. «— Жора, не пугай, открывай, это Ёжик.»

Через пять минут старые знакомцы пили крепкий чай и узнавали друг от друга новости. Ёж рассказал все, что слышал по радио, а торговец рассказал о городских новостях:

— Как шарахнуло, по утру понеслось, кто что пронюхал, да если было куда, все на колёса и ходу. Из пятиэтажек прям подъездами валили. На вокзале маленькая война была, как в Отечественную на крышах вагонов ехали, лишь бы от Москвы подальше. — Да мы и так не близко, — хмыкнул Ёж, — пятьсот вёрст как никак.

-Потом было подутихло, и бабах, а «зона» то на свободе. Короче вертухаи остались в колонии все, что там с ними сделали, одному аллаху ведомо.

-Жора, тыж атеист.

-Ай брось, только на Всевышнего надежда.

16.

Разузнав где, что и как, Еж отправился выручать свою единственную Катюху.

— Может оставишь эту затею, друг? Мало Катюх таких что-ли, а? Может другую тебе найдем, баб нынче вольных море, а?

— Нет, пока я сюда шел, понял, Катюха мне нужна. Мелодрамма, бляха муха, может из за того что я ее не забрал она там и страдает.

К дому Катюхи Еж мог дойти с закрытыми глазами, ну так и дошел, участковый, как и говорил Жора, блестел белыми глазами на антенне. Еж перелез через забор возле летней уборной, подкрался к кухне и замер у стены. Минут пять спустя он услышал писклявый голос «-Коря, я отолью.» И тут же ответ: «-Вали». Не успел Еж прижаться спиной к стене, как дверь распахнулась и в светлый прямоугольник ударила парящая струя. Шумный выдох, два шага,и дверь стала красной. Сипатый получил удар ножом в правый бок, видимо в печень, и умер быстро. Перепрыгнув умирающего уголовника Еж выдергивал из за спины карабин. Упав у порога комнаты, из которой доносился запах шмали и звуки музыки,уперся левым локтем в порог и провел черту слева направо перечеркивая видимое пространство, произведя пять выстрелов.

18.

Спустя время он оглядел комнату, посмотреть было на что, троим снесло черепушки, а одному вывернуло внутренности наизнанку, ну хоть угомонились...

— Жора, девчонок пристрой, не подведи.

— Нет, брат, отвечаю, в гости заходи.

— Зайду.

..Они уходили в сторону рассвета, Еж, угрюмый сорокалетний мужик, и его подруга Катюха, девушка за тридцать. Но шагая рядом и держась за руки, на зло холодному ветру они оба думали — КАКИЕ НАШИ ГОДЫ...

9-е место Усталость Юрий Маркуш

— Виталик, сына, вставай! Вставай! Там с отцом плохо!

Виталик с трудом открыл глаза. Его мозг уже осознал, что нужно как можно быстрее встать, но тело повиновалось слабо. С трудом поднявшись на локти, он спросил:

— Мам, что случилось?

— Я не знаю. Иди сюда быстрее!

Кое-как поднявшись Виталик накинул на себя халат и направился в родительскую спальню. Мать стояла у двери, словно не решаясь идти дальше, а на кровати лежал отец. Виталик сразу понял, что отец не спит. Он осторожно коснулся отцовской руки и поняв, что та холодна как лед, резко отдернулся. Мать вскрикнула и зажала рот рукой, из глаз её потекли слёзы. Виталик несколько секунд постоял в нерешительности, а потом сказал:

— Мам, быстрей звони «ноль-три», пусть срочно приезжают! Мам, пожалуйста, быстрей.

Врачи тут уже ничем не могли помочь, это Виталик понимал четко, но нельзя было дать маме вот так вот сходу впасть в истерику, пусть лучше что-то делает, пусть не теряет надежду. А пока мама звонила с домашнего, Виталик вернулся в свою комнату, нашел мобильник и набрал сестру:

— Алло. Привет, Света. Я понимаю, что шесть утра и всё такое, но.. Не перебивай, пожалуйста, ладно? Ты должна срочно приехать к нам. Отец... Он умер, Света... Я не знаю, что случилось, может и сердце. Да. Скорую мама вызывает, но уже поздно. Приезжай, пожалуйста, побыстрее, а то я не знаю, что сейчас с мамой будет. Хорошо, жду.

Затем Виталик быстро переоделся, вытер рукавом набежавшие слезы и пошел в приемную, к матери.

— Мам, что сказали... — он словно врезался в невидимую стену.

Мама полулежала в большом кресле, рука её безвольно свисала вниз, а на полу валялась трубка телефона. Виталик остановился, боясь подойти поближе и убедиться в том, чего очень боялся.

— Мам? Мам, что с тобой?!

Но сидящая в кресле женщина не реагировала. Её широко раскрытые глаза бездумно смотрели в потолок, лицо было спокойным, умиротворенным.

— Да что такое!? — с отчаянием выкрикнул Виталик.

Поборов свою нерешительность он подошел к матери, схватил её за плечи и легонько встряхнул. Ничего, только голова безвольно качнулась из стороны в сторону.

— Мам! Мам! Очнись, пожалуйста!

Всё зря: дыхания не было, пульс отсутствовал.

Виталик поднял с пола телефонную трубку и нажал на кнопку повтора. Высветился номер экстренной службы, а это значит, что мама успела им позвонить. Но сейчас было занято. Странно. Виталик набрал номер ещё раз. Снова занято. Ещё раз.

— Диспетчер слушает, — наконец-то послышалось в трубке. Виталику раньше не доводилось звонить в скорую, но голос диспетчера ему показался напряженным.

— Срочно приезжайте сюда! Моя мама... Ей плохо, она не дышит! Перед этим умер отец, во время сна. Я не знаю, что мне делать.

— Эм... Секундочку. Я вижу, что с вашего номера мы буквально несколько минут тому назад получали вызов, но, к сожалению, все «скорые» в данный момент находятся на выезде. Ваш адрес у нас есть, ожидайте, пожалуйста, приезда врача.

— Но что мне делать? Я же не могу сидеть и ждать когда...

— Успокойтесь, для начала. — голос диспетчера был строгим, но не грубым. — Мы делаем всё, что можем, у нас с самого утра непонятно что творится, но врач обязательно к вам приедет.

То ли слова диспетчера подействовали, то ли Виталик сам понял, что ничего не добьется, но продолжать дальнейший спор не стал. Он поблагодарил эту женщину за понимание и повесил трубку, а сам решительно направился ко входной двери. У их семьи с соседями по лестничной площадке были хорошие отношения, поэтому Виталик решил, что лучше будет попросить помощи у них. Но, к его удивлению, сколько бы он не звонил и не стучался в дверь, никто из трех соседских квартир так и не отозвался. И это было странно. Виталик решил подняться на четвертый этаж. Из-за одной двери доносился детский плач. Насколько помнил Виталик, там жила молодая семья с двумя детьми. Он с надеждой нажал на звонок, но как и ранее — без толку. Никто не открывал и не отзывался, только ребенок продолжал надрывно плакать.

— Что за чертовщина, — процедил сквозь зубы Виталик, — Где все? На работу никто не собирается, что ли?

И тут до него донесся звук спускающегося вниз лифта. Виталик бросился бежать на первый этаж, в надежде его перехватить внизу. Он успел. Ему повезло ещё в одном: человека, который вышел из лифта, он знал.

— Иван Федорович, подождите, пожалуйста! — окликнул Виталик пассажира лифта.

Тот огляделся, увидел Виталика и немножко удивленно ответил:

— Здравствуй, Виталик! Что-то ты не по погоде одет, весна только начинается, холодно ещё.

И в самом деле было довольно холодно, Виталик только сейчас понял, что замерз и даже чуток дрожит, то ли от холода, то ли от нервов.

— А, это я.. Понимаете, Иван Федорович, у меня ситуация такая. Мои родители только что умерли, я не знаю что делать. «Скорая» не едет, соседи не отзываются, сегодня разве выходной?

— Постой, Виталик. Ты ничего не преувеличиваешь? Что с родителями?

— Я не знаю, честно. Отец во сне умер, мы утром обнаружили, мама пошла «скорую» вызывать, я прихожу, а она в кресле сидит, не дышит, сердце не бьется. Я еле в больницу дозвонился, они говорят, что вызовов слишком много, нескоро приедут, потом я к соседям хотел за помощью обратиться, а никто дверь не открывает, а тут слышу — вы в лифте едете.

— Постой-постой, давай лучше для начала поднимемся к вам, посмотрим что к чему. Показывай дорогу.

— Хорошо, Иван Федорович, идемте.

Пешком они поднялись на четвертый этаж и зашли в квартиру. За время отсутствия Виталика там ничего не изменилось, мама всё так же сидела в кресле, а отец лежал на своей кровати в спальне. Иван Федорович осмотрел обоих, проверил у них пульс, невнятно хмыкнул и достал мобильник.

— У меня друг детства заведующим отделением в одной из соседних больниц работает, — объяснил он Виталику, — надеюсь, сможет чем-то помочь.

— Алло, — это уже было адресовано другу, — Слава, привет! Звиняй, что разбудил... Не разбудил? Это хорошо. А... Что? Что за проблемы? Понятно... Ого! Подожди, не клади трубку, я к тебе по этому же поводу. У меня тут соседи, понимаешь... Да. Да, оба. Сын у них остался, молодой парень, с ним всё в порядке, вроде. Ясно. А как быть теперь? Ты серьезно? По всему городу? По стране, говоришь... Объявляли уже или... Понял. Да, согласен. А причина? Всё, понял. Постой, ещё одна просьба. Тут бы тела забрать надо, соседей моих. Я понимаю, но ты же заведующий. Слава, не будь ханжой! Я тебя не часто прошу. Хорошо, как только освободятся. Ждем.

Иван Федорович закончил разговор, неспешно засунул телефон в карман, потом присел на диван и знаком подозвал Виталика сесть рядом.

— Виталик, тут вот какое дело. Слава, товарищ мой, говорит, что это не только с твоими родителями так. У него в больнице большинство пациентов сегодня ночью умерли, и даже вроде как кое-кто из персонала. Говорит, что по всему городу тоже много умерших. Из области звонили, сообщили, что у них тоже такая ситуация, и вроде как в других городах так само, так что бедствие это может быть очень серьезным, можетдаже государственного масштаба. Лично моё мнение, Виталик, таково: на нас напали. Кто и как — думаю, скоро выяснится. Короче, я тебе так скажу: твоим родителям мы помочь уже не сможем. Сейчас приедет машина и заберет их, ну, чтобы всё по закону было. Ты не переживай, сам не останешься, мы с твоим отцом хорошо знали друг друга, так что я помогу с похоронами. У тебя же ещё сестра есть, да?

— Да, — вяло, будто его это не касалось, ответил Виталик, — Может ей перезвонить и сказать насчет мамы? А то она скоро уже должна приехать.

— Пока что не надо ей звонить, хорошо? Не телефонный это разговор, приедет — тогда и расскажем. Ох, и денек сегодня получится, чувствую. Виталик, не в службу, а в дружбу, сделай мне, пожалуйста, кофе, а то никак нормально проснуться не могу. Сделаешь?

— Да, конечно, — ответил Виталик и направился на кухню.

Там он включил электрический чайник, нашел чашки, кофе и сахар. Потом вспомнил, что не уточнил какой кофе нужно сварить и вернулся в приемную, чтобы спросить.

— Иван Федоро... — во-второй раз за это утро слова застряли у него в горле. И было из-за чего: его гость был мертв. Он сполз с дивана и нелепо уперся головой о стену, глаза его были широко открыты. «Как у мамы» — подумал Виталик.

Пульс проверять Виталик не стал. Он вышел в коридор, надел теплую куртку, шапку, обул зимние ботинки и вышел из квартиры, в которой ему стало слишком страшно и на лестничной площадке столкнулся со своей сестрой. Никогда прежде Виталик не видел её такой мрачной как сейчас.

— Ты куда? — вместо приветствия спросила Света. Она была на двенадцать лет старше Виталика, рано вышла замуж и покинула семейное гнездо, наверное, из-за этого отношения между ними были не очень родственные.

— На улицу.

— Ты зачем маму одну оставил?

— Маме уже всё равно.

— Что?.. Что ты несешь?! «Скорая» уже приехала?

— Нет. И скорее всего не будет никакой «скорой».

Света смотрела на него как на сумасшедшего. Решив, что толку с Виталика не будет, сестра грубо отодвинула его в сторону и направилась в квартиру.

Виталик продолжил свой путь. Ему хотелось выйти из этого дома, из этой душной бетонной коробки, в которой прошла большая часть его жизни. Нет, он не бросал родителей и сестру на произвол судьбы, не уходил от ответственности, ему просто нужно было подышать свежим воздухом.

Небо на востоке уже начинало сереть. Несмотря на то, что март уже подходил к концу, было очень холодно, электронный градусник около остановки показывал минус пятнадцать. На остановке никого не было, что не могло не удивить Виталика. В это время там обычно уже собиралась небольшая толпа спешащих на работу или учебу людей. Но, по-видимому, сегодня был какой-то странный день. Или просто все умерли. Ан нет, не все. Виталик увидел идущего ему навстречу пешехода, обычного такого пешехода, ничем не примечательного на вид. Но прохожий не обратил на Виталика абсолютно никакого внимания, будто всё шло своим чередом. Навязываться Виталик не стал и просто продолжил свою прогулку.

Время текло незаметно, он шел спокойно, дышал невероятно свежим воздухом, который не загрязняли выхлопы машин, коих за всю прогулку Виталик увидел всего три штуки: две легковушки и один автобус. Конечно, это если не считать стоящих на обочине или на тротуаре автомобилей. Виталик эти автомобили обходил, потому что знал, что в каждом из них сидят мертвецы, один или несколько. Наверное, смерть наступала не сразу, водителям становилось плохо и они успевали остановиться.

Внезапно зазвонил мобильник.

— Здравствуйте, Сергей Константинович! — поприветствовал Виталик своего племянника, стараясь, чтобы голос его звучал бодро и уверенно.

— Дядя Виталик, доброе утро! А почему мама трубку не берет? Она уехала, сказала что к бабушке с дедушкой, а меня с собой не взяла. Мне же ещё в школу надо идти, а папа крепко спит, никак его разбудить не могу, наверное, он вчера опять поздно домой с работы пришел. У меня же сегодня география, мне никак нельзя её пропустить! Дядя Виталик, ты чего молчишь?

— Та я, это, задумался чуток. Да, твоя мама приехала к нам, бабушка с дедушкой немножко заболели, надо за ними чуток посмотреть. Я как раз, э, в аптеку вышел, за лекарствами. Знаешь что? В новостях с утра сказали, что сегодня школы работать не будут, занятия отменили из-за магнитных бурь.

— Правда? А можно будет посмотреть?

— Что посмотреть?

— Ну, бури эти, магнитные. Мне на прошлой неделе подарили набор магнитов всяких, с ними очень интересно играть, то есть, опыты всякие ставить. Дядя Виталик, ну почему ты так долго не отвечаешь? Ты что, тоже заболел?

— Не, со мной всё в порядке, будь уверен. Сережка, а хочешь я сейчас попрошу у твоей мамы ключи и приеду за тобой? Будем вместе бури эти смотреть, ну и вообще интересно проведем время.

— Конечно хочу! А мама позволит? Может она не знает, что занятия отменили? Вы ей скажете, дядя Виталик?

— Обязательно скажу. Я уверен, она тебе сегодня всё разрешит. Ты, это, жди меня, я постараюсь как можно быстрее за тобой приехать. А чтобы тебе было не скучно ждать, то включи компьютер и почитай чуток о магнитных бурях, хорошо?

— Хорошо. Я обязательно прочту всё, что найду.

— Я в тебе не сомневаюсь. Давай, иди читать. Стоп. Ещё кое-что о чем тебя попрошу. Не буди, пожалуйста, папу, он сильно устал, наверное, так что пусть спит сколько хочет. Ну всё, пока! Я скоро буду.

— Пока!

Разговор с племянником вывел Виталика из прострации. Он почти был уверен, почему Света не отвечала на звонок сына, но эту догадку надо было ещё проверить. Виталик развернулся и побежал в сторону своего дома. В теплой зимней одежде бежать было трудно, уже через несколько минут Виталику стало жарко и ему пришлось расстегнуть куртку. Он не очень любил бегать, но сейчас выкладывался по-полной, стараясь как можно быстрее добраться домой. Мысль о том, что племянник сейчас один дома, да ещё и с предположительно мертвым отцом в спальне, очень его подстегивала, не давала сбавлять темп. Сереже был очень смышленым и самостоятельным мальчиком, но в одиннадцать лет травмировать детскую психику очень легко.

Наконец-то показалась родная девятиэтажка. Виталик быстро набрал код входной двери и буквально взлетел на свой этаж, хотя сил у него почти не оставалось. Дверь в квартиру оказалась не заперта, а вот в приемной его ждало хоть и ожидаемое, но очень неприятное зрелище: на полу, перед сидящей в кресле мамой, лежала Света. Она тоже была мертва. Виталик где-то в глубине души осознал, что у него не осталось ни одного прямого родственника, что он теперь сам, один-одинешенек. Но мысль о Сережке заставляла действовать.

— Извини, Света, но я делаю это для твоего сына, — сказал он перед тем, как вытащить из карманов сестриной куртки ключи от автомобиля. — Ещё раз извини. Я вернусь за вами всеми, не оставлю вас просто так. Слышите?!

После этого Виталик выбежал из квартиры. Ещё выходя утром из дома он заметил припаркованный «форд» сестры. Хорошая такая машина, год тому назад муж ей подарил на день рождения. Приветливо бибикнула сигнализация и Виталик уселся за комфортное водительское место. Он уже однажды катался на этой машине и ему очень понравилось, не то что на отцовской старой «ладе». Мотор завелся от легкого нажатия кнопки, Виталик дал машине несколько минут для прогрева, а потом аккуратно вырулил на проспект и направился за племянником.

В другое время он бы поехал по объездной дороге, но сейчас был уверен, что в городе не будет никаких пробок. Так и случилось, даже более того — доехав до центра Виталик не увидел никаких признаков жизни. Чем дальше, тем сильнее в нем крепла мысль, что большинство жителей города так и не встали утром со своих кроватей, а те, кто встал, вскоре тоже умерли. Но из-за чего? На этот вопрос у Виталика не было даже и приблизительного ответа, кроме как предположения Ивана Федоровича о нападении. Если бы он четыре года тому назад решил поступать на медика, а не на маркетолога, то, может, после осмотра умерших, смог бы что-то понять, но, увы, он разбирался в рекламе и в нуждах потребителей, а не в анатомии.

Хотя на дороге и не было других автомобилей, но Виталик ехал не нарушая правил, соблюдал требования всех знаков и останавливался перед каждым светофором. Это как раз и спасло выскочившего прямо ему под колеса человека. Виталик вовремя среагировал, резко нажал на педаль тормоза и одновременно дернул вверх рычаг ручника, как научил его отец. Машина пошла юзом и почти успела остановиться перед тем, как слегка толкнуть нерадивого пешехода. Виталик заглушил мотор и выскочил из машины, но девушка, как это теперь стало понятно, уже успела самостоятельно подняться. Она не выглядела испуганной, скорее ошеломленной.

— С вами всё в порядке? — спросил Виталик подойдя к пострадавшей.

Вместо ответа девушка прижалась к нему и со всей силы обняла его. Теперь настала очередь Виталика выглядеть удивленным. Нет, вниманием женского пола он не был обделен, но это были явно не любовные объятия, было в них что-то детское. Наверное, так прижимается к родителю маленький испуганный ребенок, которому приснился плохой сон.

— Простите... — еле слышно прошептала девушка, когда дрожь в её теле немножко унялась.

— Всё нормально, не бойтесь. Вы не ушиблись?

— Кажется, нет, — девушка мягко, как бы нехотя, отстранилась от него. — Извините, что бросилась под машину, но я не знала как поступить иначе. Я увидела, что кто-то едет и сделала первое, что пришло в голову.

— Это вы хорошо придумали, честно говоря, иначе бы я не остановился. Меня, кстати, Виталиком зовут.

— Очень приятно, — девушка слегка улыбнулась. — А я — Таня.

— Таня, вы не подумайте ничего плохого, но может лучше сядем в машину? А то мне за племянником ехать надо, он меня ждет. Его родители умерли... — тут он немножко запнулся. Как бы он не старался, но не затронуть это тему было невозможно. Его новая знакомая, судя по всему, принимала сегодняшние события намного ближе к сердцу и поэтому ей было труднее. Но и вечно говорить на отстраненные темы тоже нельзя.

После упоминания о смерти Таня враз помрачнела, но от приглашения сесть в машину не отказалась, просто сделала это молча. Виталик сел за руль и они поехали.

— А почему все умерли? — спросила Таня, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Кто? А... Люди? Я не знаю, честно. А разве все?

— Ну, сначала я думала что все. Ты — первый живой человек, которого я сегодня увидела. Представляешь? — Таня как-то незаметно перешла на «ты». — Общежитие номер семнадцать знаешь? Я там живу, так как учусь на химфаке. Проснулась с утра, вижу, никто не встает, думаю, пусть себе спят, взрослые люди ведь. Потом умылась, позавтракала, а уже только после этого заметила, что слишком уж тихо вокруг. Вышла в коридор и поняла, что никого нет. «Как так?» — думаю, вроде не выходной сегодня. Решила своих соседок разбудить, а они... Короче, они закоченели уже. Ох, как я испугалась тогда... Думала, что всё общежитие на мой крик сбежится. Ага, размечталась. Никто не пришел... Я куртку схватила и давай бежать. А всюду пусто, как в морге, ни одной живой души рядом, ни в общежитии, ни на улице. Вот и решила, что все кругом поумирали. Я чуть с катушек не съехала. А тут вижу — ты едешь, ну я и выбежала на дорогу. А ты как узнал об этом всём?

— Почти так же, как и ты. Сначала отец умер, потом мама, потом я соседа на помощь позвал, он тоже умер, ну и сестра приехала — с ней та же история. Потом племянник позвонил, ну я и решил, что лучше ему будет со мной, поэтому поехал за ним. А тут ты под колеса бросилась. Знаешь, в первый раз со мной девушки так оригинально знакомятся.

Таня улыбнулся, даже слегка покраснела.

«Хороший знак. Значит, не всё ещё потеряно» — подумал Виталик. Ему совсем не хотелось иметь дело с истеричкой. А вообще, Таня была довольно симпатичной девушкой, ему она сразу понравилась. Если бы не обстоятельства, то можно было бы попробовать познакомиться поближе. Но сейчас это выглядело по крайней мере кощунственно.

— Виталик, а когда ты с племянником разговаривал?

— Чуть меньше часа тому назад, а что?

— Да так, просто.

— Думаешь он тоже «уже»?

— Нет, конечно! Очень надеюсь, что он нас дождется. Просто хочу понять из-за чего все умерли. Ведь странно же, весь город — раз! — и вымер, а мы — нет. Что могло это вызвать? Не яд, это точно. Я видела тела, нет никаких следов отравления, вообще никаких внешних признаков. Скорее всего это болезнь какая-то, например, грипп новый, быстротечный. А мы живы только потому что у нас врожденный иммунитет.

— Не соглашусь с тобой, Таня. Во-первых это не только у нас в городе. Один мой сосед с утра своему другу-врачу позвонил, тот сказал, что ночью всё началось, причем, не только у нас в городе, в других регионах тоже. Во-вторых, любая болезнь имеет инкубационный период, поэтому не может быть такого, чтобы все заразились одновременно. Разве что...

— Что? — испуганно спросила Таня.

— Разве что это было сделано специально. Ну, распылили бактерии или вирусы и поминай как звали.

— Кто... Кто распылил? Зачем?!

— Мало ли кто... Террористы, например. Или вообще, война началась. Глобальная. Технологии на месте не стоят, вырастили где-то в лаборатории новый вирус, который по воздуху передается и безболезненно убивает, вот и решили, что незачем бомбить города и войска вводить, лучше распылить в воздухе, пусть все тихонько и умрут. А они только на готовое придут.

— Кто «они»? — после небольшой паузы уточнила Таня.

— Вариантов много. Но это я так, предполагаю. Причина может быть совсем другая. Одно знаю точно: заберем Сережку и все вместе поедем куда-нибудь подальше отсюда и от цивилизации вообще. Так надежнее будет. Как считаешь?

— Да, точно, нужно уезжать. Я даже могу предложить куда, правда, далековато ехать, но там точно никого не будет, да и жить там можно почти с комфортом.

— Что за место?

— Лесничество одно. Мы с семьей туда несколько раз ездили, там леса вокруг, речка, озеро большое, а главное — от людских поселений далеко. Навряд ли кто-то станет там что-то распылять. Вот только не знаю сможем ли мы на твоей машине проехать туда, дорога там грунтовая, может и от снега не прочищенная.

— Э... Это не моя машина, — признался Виталик, — это моей сестры. Я просто решил, что её машина лучше и на ней я быстрее доеду, чем на нашей. Вот. Но если будем отсюда ехать, то, наверное, придется другой транспорт искать, с повышенной проходимостью. Я даже знаю где найти то, что нам нужно.

— И где же?

— У мужа Светы джип есть. Настоящий внедорожник, не паркетник. На нем куда хочешь можно доехать. Я, конечно, понимаю, что он не мой, но нам он нужнее, чем... им.

— Да, это так, — согласилась Таня.

Дальше они некоторое время ехали молча. Других машин на дороге не было, пешеходов тоже, да и вообще, город выглядел мертвым. В окнах многоэтажек кое-где горел свет, наверное, жильцы там вставали рано, кто знает, что им довелось сегодня пережить... Или не пережить... Но одинокие пятнышки света на темных громадах домов были очень редки, а это значило, что большинство их жителей так и не проснулись.

— Виталик, — перебила тишину Таня, — а в машине есть радио?

— Должно быть. Сейчас включу.

Тихонько зашипело радио. Виталик начал переключать каналы один за другим. Шум, шум, шум. Им уже почти овладело отчаяние, когда на одной из частот вдруг заиграла музыка, какое-то ритмичное диско. Песня доиграла до конца, но вместо речи диджея зазвучала другая мелодия, по ходу, той же самой группы. Чтобы не терять время зря, Виталик продолжил поиск по радиочастотам, но не найдя больше ни одной работающей станции вынужден был вернуться к уже найденной ранее.

— А мне нравится диско, — сказала Таня, — оставь, пожалуйста.

— Пусть играет, — согласился Виталик, — тем более, мы через пару минут будем на месте.

Они как раз въехали в квартал почти элитной индивидуальной застройки, в котором жила Света. Виталик нечасто здесь бывал, но дорогу помнил отлично, всего два поворота от основной дороги. Тут как и всюду тоже было пустынно, ни машин, ни людей.

Показался нужный дом. Виталик остановился перед высокими воротами, окруженными с двух сторон ещё более высоким забором. Ключи от калитки он предусмотрительно отцепил от связки, поэтому, не заглушая мотор, чтобы Таня продолжала слушать радио в надежде услышать живую человеческую речь, отправился за племянником.

К счастью, у Константина, Светкиного мужа, была аллергия на собак, поэтому Виталику ничто не мешало войти на территорию участка и пройти к дому. Входная дверь была не заперта, он не разуваясь вошел внутрь и крикнул:

— Сережка, ты где!? Я приехал!

Никто не отозвался. У Виталика заныло в груди от плохого предчувствия.

— Лишь бы ты был жив, лишь бы ты был жив, — словно заклятье шептал парень идя по дому. Как будто бы это могло на что-то повлиять.Как будто бы он начал верить в силу молитвы.

В прихожей никого не было, так же как и в гостиной, и в столовой, и на кухне. Пришлось Виталику подняться на второй этаж. Он подошел к Сережкиной спальне и не стучась вошел. В комнате мальчика как всегда царил порядок, всё было на своих местах, нигде ничего лишнего не валялось.

А Сережа лежал на кровати. Сердце у Виталика екнуло, но, к его неимоверной радости, мальчик был жив. Он просто... плакал уткнувшись лицом в подушку. И Виталик его очень понимал. И жалел.

— Сережка? — осторожно позвал он племянника. -Ты как?

Мальчик от неожиданности встрепенулся, но, увидев, кто к нему пожаловал, быстро вскочил и бросился к Виталику, крепко обнял его.

— Ну-ну, спокойно, а то сейчас меня раздавишь, — попробовал начать разговор Виталик, но безрезультатно, мальчик ничего не говорил, а лишь всё крепче обнимал своего единственного оставшегося в живых близкого человека.

Так они простояли несколько минут. Сережка обнимал Виталика и плакал. Тихо и беззвучно, но слезы градом катились по его щекам. Отец Сережи, Светкин муж, был очень строгим, бывший военный, как-никак, а Светку Виталик никогда не видел плачущей, но сын у них был очень эмоциональным, он всегда искренне выражал свои чувства, особенно радость. Сейчас же Виталик впервые в жизни видел его в таком плачевном состоянии. По-видимому, мальчик в интернете прочитал не только о солнечных бурях, но и кое-что другое, а с логическим мышлением и восприятием реальности у него всё было намного лучше, чем у многих взрослых. Виталик как раз тоже подумал, что неплохо было бы и ему самому просмотреть новостные сайты или форумы в поисках информации, но именно сейчас было не до того.

— Сережа, нам нужно уезжать отсюда. Понимаешь? У тебя в комнате есть сумка или рюкзак?

Вместо ответа мальчик полез в шкаф и вытащил оттуда небольшой, литров на сорок, походной рюкзачек. В него они по-быстрому сложили кое-какую одежду, в основном, теплую и вышли из комнаты. Затем вдвоем направились на кухню. Виталик нашел в шкафу большой крепкий пакет и попросил Сережу наполнить его продуктами из холодильника и кладовки, а сам отправился на поиски ключей от джипа, на котором они должны были уехать. Ключи нашлись быстро — они висели на вешалке. Подумав немного Виталик прихватил также теплую куртку, в которой Константин ездил на зимнюю охоту. Промелькнула было мысль найти ружье и взять его с собой, но Виталик знал, что всё оружие хранится в специальном сейфе в кабинете на втором этаже, а код к нему был неизвестен. Взяв ключи Виталик отправился в гараж, завел джип, порадовался тому, что бак был почти полон и вернулся обратно на кухню. А Сережа оказался молодцом. Не смотря на переживаемое потрясение он сумел набить продуктами не один, а целых три пакета, хотя сложил туда далеко не всё из найденных припасов. Виталик счел этого достаточным и кряхтя потащил это в машину. Багажник у джипа был вместительным, поэтому кроме переполненных пакетов Виталик положил туда кое-какие ручные инструменты из лежавших на полках в гараже, так, на всякий случай. А ещё он нашел полную двадцатилитровую канистру с топливом, теплый свитер и пять бутылок минеральной воды.

— Сережка, сядешь на заднее сидение, хорошо? У нас ещё один пассажир есть, дожидается в машине на улице. Она хорошая, понравится тебе, это точно.

Мальчик, словно прощаясь, окинул гараж взглядом и всё так же молча влез на заднее сидение. Виталик нажал на кнопку пульта, открыл гаражные ворота, затем, таким же способом, открыл внешние ворота и выехал на дорогу. Из Светкиной машины быстро выскочила Таня и бегом бросилась к джипу.

— Срочно включи радио! Там, на той волне, сейчас будет кто-то говорить! — скороговоркой протараторила она Виталику ворвавшись на переднее сидение. Тихонько сидящего Сережку она пока что не заметила.

Виталик сразу же включил радио и настроил нужную волну.

— … все, кто меня слушает! — донеслось из динамиков. — Меня, эм, зовут, эм, то есть, мое имя Николай, Коля, по-простому. Так вот, я, эм, звукооператор радиоволны «Ретро-хит», которую вы сейчас слушаете. Если кто меня слышит, то это, эм, очень хорошо, так как я очень хотел бы, чтобы кроме меня в этом городе был бы кто-нибудь ещё, эм, живой. Наверное, все уже, эм, в курсе, что происходит что-то странное, так сказать. Если кто меня слышит, пожалуйста, эм, сразу же звоните на наш телефон: четыре-три-четыре, пять-восемь-пять, один. Ещё раз, эм, повторю: четыре-три-четыре, пять-восемь-пять, один. Пожалуйста, если кто-то меня слышит — звоните. Я думаю, что, эм, живым, то есть, выжившим, нужно как-то, ну, скоординироваться. Может у кого-нибудь есть информация о происходящем? Я был бы, эм, очень рад и благодарен за любые данные. Четыре-три-четыре, пять-восемь-пять, один... Блин. Я не хочу впадать в истерику в, эм, прямом эфире, но я сейчас очень, эм, встревожен тем, что происходит. Ну, пожалуйста, хоть кто-нибудь, позв... О, наконец-то! Алло! Я вас слушаю!

— Алло, — послышался в эфире другой, слегка потерянный, голос, — это радио?

— Да-да! Радио! Говорите же! Кто вы? Как вас зовут? Где находитесь?

— Ох, какой ты любопытный... Так я тебе прямь всё и рассказал, да? — теперь стало понятно, что дозвонившийся был чуток пьян.

— Не, вы не подумайте, я только хотел узнать кто... — начал было оправдываться звукооператор, но ему не дали поговорить.

— А нафига тебе знать, а? Сдохнем ведь все, не сразу — так скоро. Все, вон, уже давно подохли, а мы только осталися. Нахрена, спрашивается?

— Ну, наверное, этому есть какое-то объяснение. Возможно... — неуверенно предположил Коля.

— Возможно, возможно, — кривляясь передразнил его телефонный аноним, — ты, не умничай мне тут, сопляк хренов! А вообще, иди нафиг! Надоело с тобою трепаться, пойду лучше в магазин, ещё водочки возьму. Там же счас акция: бери — не хочу. Гыыы... Чао-какао!

Некоторое время звукооператор молчал, потом тяжело вздохнул и продолжил трансляцию:

— Эм, мда... Вот и пообщались. Ну, первый блин, как его, комом, да? Я продолжаю надеяться, что есть ещё кто-то, кто слушает нашу волну. Звоните, пожалуйста. Звоните и дайте мне надежду на то, что есть ещё, эм, живые и, эм, адекватные люди.

— А давай ему позвоним? — предложила Таня. — Свяжемся с ним и с собой заберем если что?

Виталик хотел было возразить, что нужно побыстрее убираться из города, пока зараза до них не добралась, но тут в прямой эфир дозвонился второй слушатель.

— Алло!

— Да, я вас слушаю! — обрадовался диджей. — Здравствуйте!

— Здравствуйте! Как же хорошо услышать живую человеческую речь!

— Эм, взаимно... У вас есть что нам, эм, то есть мне и нашим слушателям, рассказать?

— Да, я по этому поводу и позвонил. Может вы и не поверите, но я знаю в чем причина происходящей катастрофы.

В эфире повисла тишина. Виталик с Таней переглянулись и прильнули поближе к динамику, чтобы не пропустить ни одного слова.

— Да-да, вы не ослышались, — продолжал второй дозвонившийся, — я знаю что и почему сейчас происходит. Более того, я всё это, можно сказать, предвидел, но ко мне, как это часто бывает в таких случаях, никто так и не прислушался. Как видите, результат получился хуже некуда.

— Куда уж хуже, — с унынием в голосе согласился Коля. — Так может расскажете и нам, чтобы мы, эм, тоже были в курсе и знали, что нужно делать дальше? Кстати, как мне к вам обращаться?

— Ой, извините, я совсем забыл о манерах, а делать этого особенно сейчас ну никак нельзя. Меня, как и вас, зовут Николай, по отчеству — Иванович. Я сейчас всё расскажу и объясню, только попрошу не перебивать меня, а то могу что-то важное упустить, все вопросы — потом, хорошо? Молчите? Значит согласны. Итак, слушайте внимательно. Я не буду вдаваться в технические нюансы и аспекты, а постараюсь изложить всё доступным для большинства людей языком, чтобы всё было понятно. А то может получится так, что кое-какие моменты будут упущены слушателями и из-за этого возникнет недопонимание. Ну, то есть вы понимаете, что я имею в виду? Да?

Виталику от этого монотонного бубнения захотелось выключить радио и побыстрее уехать из города куда подальше, но любопытство было сильнее, поэтому он продолжал внимательно слушать. А Николай Иванович тем временем продолжал:

— Так вот. Что такое жизнь? Не просто жизнь во всех её проявлениях, а конкретно человеческая жизнь. Не задумывались никогда? Ведь это же не просто совокупность химических реакций, которые происходят в наших телах, это что-то намного более сложное и непонятное, то, чему навряд ли когда-нибудь будет дано четкое истолкование. Но, не будем об этом, так как вопрос слишком обширен для того, чтобы его раскрыть даже частично в ходе нашей беседы, поэтому сразу перейду к сути. Проще говоря, для того, чтобы мы, то есть люди, жили, нам нужны не только белки, жиры и углеводы вместе с витаминами и минералами, нам также нужна некая субстанция, которую я, на правах ученого-первооткрывателя, решил назвать просто — «жизненная энергия». После ряда исследований и практических опытов, мною было установлено, что эта энергия не является чем-то земным, а поступает к нам извне, из космоса. Представляете? Жизненная энергия передается на нашу планету через специальный энергетический канал и распределяется между всеми человеками на планете посредством кармы и чакр. Ну, это так, в общем, чтобы не утомлять слушателей подробностями. Теперь перехожу к главному. Население планеты Земля неуклонно растет, соответственно и растет объем необходимой жизненной энергии. Но энергетический канал не безграничен, он как водопроводная труба, через которую стремятся передать слишком много воды и поэтому всё время увеличивают давление. И вот сейчас мы наблюдаем ситуацию, когда канал не выдержал и лопнул, ну, не буквальном, а в нашем, людском, понимании. Миллиарды существ вмиг остались без внешней энергетической подпитки и погибли. Вы же видели, как это происходит, да? Человек сначала вдруг чувствует очень сильную усталость, из-за этого он неизбежно садится или ложится на что-то в зависимости от окружающей обстановки, а потом как бы выключается, то есть, умирает. Вы же видели их глаза, правда? Они выглядят так, будто из них выкачали саму жизнь. Если кого-то интересует почему все не умерли единовременно, то отвечу сразу: у каждого отдельного индивида своя карма и свои чакры, также допускаю, что небольшой процент людей способен каким-то образом накапливать или запасать жизненную энергию. Вы со мной согласны, Николай? Алло! Николай, отзовитесь, пожалуйста. Ну вот... Он, судя по всему, только что выключился, умер. Жаль, вроде хорошим был человеком. Но я пока что в эфире, а это значит, что я могу рассказать всем, кто меня ещё слышит, как развить свои чакры и выжить в условиях...

В этот момент Виталик выключил радио.

— Только время зря потеряли, — зло процедил он сквозь зубы. — То алкаш какой-то, то псих ненормальный из дурдома. Таня, в каком направлении то лесничество находится? Таня?..

Девушка не отвечала, она сидела, удобно раскинувшись на большом кресле внедорожника, склонив голову к боковому стеклу. Глаза её были открыты и пусты.

— Сережа! — оборачиваясь на заднее сидение крикнул Виталик.

Мальчик тоже был мертв.

Медленно и неловко, словно во сне, Виталик вышел из джипа. У него очень сильно болела голова, никогда ещё в жизни ему не было так плохо. Сердце бешено колотилось в груди, словно ему там было мало места, мир вокруг побледнел, завертелся и Виталик рухнул на землю.

— Вот и всё, сейчас выключусь... — сказал он через силу и закрыл глаза, из которых текли горькие слезы.

Но ни через минуту, ни через пять, ни через десять он не умер.

— Черт! — с силой ударил Виталик кулаком по асфальту. — Черт! Черт! Черт!

Боль в руке отрезвила его, он почувствовал, что сильно замерз. Зима всё-таки. Встал. Голова не болела, сердце успокоилось, мир прояснился. Вот только на душе было очень тяжело, будто это его вина, что все вокруг умерли. Сначала Виталик хотел было вернуться в джип, но передумал и направился к «форду». Сел за руль, дрожащими руками повернул ключ и включил обогрев. Мотор не успел полностью остыть, так что почти сразу же из кондиционера потянуло приятным теплом. Когда воздух в машине прогрелся и к рукам вернулась чувствительность, Виталик развернулся и поехал домой.

В голове его роились мысли. Он думал обо всём подряд: о людях, о странах, о машинах, о чакрах и кармах, о экологии, о жизни и смерти, о вирусах, обо всём, короче. На окружающий мир Виталик теперь смотрел совсем иначе нежели, например, вчера. Вчера ведь все были живы и всё имело смысл. Теперь же мир был пуст и эту пустоту теперь ничто не могло заполнить.

Виталик смотрел на дома вдоль которых проезжал. Многоквартирные жилые дома... Нет, уже совсем не жилые, мертвые. Да и не дома, а могилы, или может даже склепы. Многомогильные склепы. Может и звучит не очень, зато точно передает сущность того, чем они являются теперь.

Внезапно Виталик боковым зрением заметил движение. И точно: по аллее небольшого заснеженного парка исчезая за деревьями двигалась странная фигура. Виталик резко затормозил, выскочил из машины и бросился вслед прохожему, который шел себе как ни в чем не бывало и даже не обернулся на визг тормозов.

— Стойте! — кричал Виталик, проваливаясь на бегу в слежавшийся снег. — Подождите!

Когда до уходящего оставалось метров пятнадцать Виталик с удивлением разглядел, что тот одет то ли в защитный костюм, то ли в скафандр, в странный такой скафандр: синий, со слегка светящимися серо-зелеными вставками на руках, ногах и спине. Виталик перешел на быстрый шаг, догнал прохожего и легонько тронул того за плечо, в последний момент осознавая, что для этого ему пришлось поднять руку выше собственной головы. Незнакомец в скафандре дернулся так, будто его ударило током, он нелепо подпрыгнул разворачиваясь в воздухе, явно желая встретить опасность лицом к лицу, но при приземлении подскользнулся на брусчатке и плашмя упал навзничь, чуть не накрыв собой Виталика. Что-то глухо треснуло. Незнакомец попробовал встать, но это у него не получилось, руки его двигались сумбурно, скользили по наледи. Виталик бросился было ему помогать, но был грубо и довольно ощутимо оттолкнут.

— Я же только... — с обидой в голосе обратился он к «космонавту».

Но тот не слушал, продолжая безуспешные попытки встать. Впрочем, с каждым разом его движения становилось всё более вялыми, пока наконец не прекратились совсем. Незнакомец распластался на земле без движения.

— Эй, что в вами? — спросил Виталик. — Вы живы?

Ответа не было. Тогда Виталик подошел к «космонавту» и попробовал его перевернуть на спину. Это оказалось непросто, так как незнакомец оказался очень тяжелым, а скафандр в придачу был гладким и скользким. Наконец-то Виталику удалось перевернуть тело неудачливого прохожего. Как он и предполагал, стекло скафандра было повреждено: его по диагонали пересекала едва заметная трещина, иных видимых дефектов не наблюдалось. На стекло было нанесено зеркальное отражающее покрытие, поэтому разглядеть, что находится за ним, не получалось. Виталик попробовал найти какие-то кнопки или защелки, чтобы открыть скафандр, но ничего даже приблизительно похожего не обнаружил.

— Кто же ты такой? — спросил он у трупа, впрочем, без всякой надежды получить ответ.

Дальнейший детальный осмотр скафандра тоже ничего не дал. На нём не было абсолютно никаких опознавательных знаков, никаких надписей или обозначений, ничего. Более того, он оказался сделан из цельного куска материала, на первый взгляд похожего на резину, нигде не было ни соединительных швов, ни молний, ни застежек. Но за этот день Виталик видел столько странного и непонятного, столько пережил, что ему было уже всё равно. Он только в очередной раз грустно вздохнул и хотел было уйти, как вдруг заметил, что у погибшего на руках было по четыре пальца. Четыре. Не пять. Виталик, уставший за день от потрясений, молча встал и побрел к своей машине.

Дальнейший путь минул без каких либо происшествий.

Приехав к своему дому Виталик аккуратно припарковался, вышел из машины и медленно, отрешенно, пошел к себе домой. На лестничной площадке он немножко постоял перед им же оставленной открытой дверью собственной квартиры и нехотя вошел туда. В комнатах было довольно прохладно, но это было неважно.

Виталик направился в свою комнату. Закрыв за собой дверь он не раздеваясь плюхнулся на кровать. Сомкнул глаза. Расслабился. Он ждал. Он ждал когда же к нему придет та самая усталость, которая принесет ему покой. Но она не приходила, усталость эта. Обычная усталость пришла, а та, «особенная» — нет. Это было несправедливо. Почему он? Ну почему? Чем он так отличается от других, что на его долю выпало это испытание? Почему на него не влияла эта зараза или что бы это не было? Виталику вспомнился «космонавт». Кто он такой? Почему так испугался его, Виталика? Почему умер от тоненькой трещинки в стекле? Почему у него на руках только четыре пальца? Он человек или кто? Множество вопросов, которые так и останутся без ответа. А, всё равно. Всё бессмысленно. Бесперспективно. Пусто. Мёртво.

Через некоторое время Виталик осознал, что сильно хочет пить. Он вышел из спальни и направился на кухню, взял кружку, наполнил её водой из-под крана, хотел было выпить, но неожиданно увидел через окно две высокие фигуры, мерно шагающие прямо посреди улицы. Оба идущих двигались синхронно, словно роботы и были одеты в одинаковые синие скафандры. Вдруг один из них остановился и уставился вроде как прямо на Виталика.

Виталик в испуге отпрянул от окна, медленно начал идти назад и остановился только упершись спиной о стену. Он медленно сполз на пол, чувствуя, как на него наваливается невыносимая усталость. Через секунду Виталик замер без движения. Его сердце сократилось в последний раз и остановилось, а глаза широко раскрылись, будто узрели что-то невероятно важное.

10-е место Правила выживания Фокс Ева, Павел Янг

Была война. Самая страшная война. Последняя мировая война человечества. Она длилась всего несколько часов. Ракеты взмыли вверх с поверхности Земли где скрывались ядерные установки, почти одновременно. Через пару десятков минут в небо поднялись стратегические бомбардировщики. Спустя полчаса с подводных лодок были произведены залпы ракетами и торпедами с ядерной начинкой. Мир застыл в ожидании апокалипсиса. И тут началось. Взрывы следовали один за другим. Небо стало багрово красным, повсеместно вспыхивали масштабные пожары. Горели целые города, ураганы поднятые ударными волнами и сопровождаемые невообразимым грохотом, огненным смерчем прошлись по Земле. В сейсмоопасных зонах начались землетрясения разбудив спящие вулканы. Цунами обрушились на прибрежные регионы. За сутки погибло три миллиарда человек. Под утихающий гул наземной взрывной волны наступили сумерки. Солнце еле пробивалось сквозь пелену пепла и сажи, поднятых взрывами высоко в небо. Мрак накрыл Землю на несколько месяцев. Но вопреки прогнозам учёных ядерной зимы не настало. Тепло, выделяющиеся при взрывах благополучно отражалось от пылевой массы зависшей в стратосфере. Начался парниковый эффект. Ледниковые шапки на полюсах стали таять поднимая уровень мирового океана. Полностью ушла под воду Япония, почти в трое сократилась территория США, о Великобритании напоминали несколько мелких островков. Исчезло много государств, прибрежные линии сдвинулись вглубь суши, уступив место воде. Прежде чем Земля начала остывать, погибло ещё два миллиарда человек. За это время пылевая завеса немного осела, Солнце стало светить ярче но не могло согреть замерзающую планету. Холод шёл от полюсов, всё сковывая льдом на своём пути. Он двигался с полярных шапок сгоняя выживших с обжитых мест. По одному или группами люди двинулись к экватору, благоразумно полагая что там теплее.

Здесь приведены только четыре правила из неписанного кодекса выживания. Но нет правил без исключений. И даже тогда, когда получается всё наоборот, может быть тот же положительный результат: ты вопреки всему выживаешь.

ПРАВИЛО ПЕРВОЕ — НЕ БРОСАЙ ТОВАРИЩА В БЕДЕ

Два человека одетые в тёмные плащис накинутыми на головы капюшонами медленно двигались между развалинами небольшого городка. С неба моросил мелкий дождь. Частые порывы ветра гоняли по улице лёгкий мусор. Серые в рыжих подтёках развалины зияли своими чёрными глазницами выбитых окон. Под ногами скрипели осколки стекла, кирпича и прочего мелкого строительного хлама. Люди осторожно, стараясь не зацепиться за острые концы кривой арматуры и проволоки, пролезли сквозь рваную дыру в бетонном заборе и побрели через бывший детский садик. Вокруг были унылые, разбитые игровые площадки. Ржавая горка с одной ступенькой, вывороченные качели, песочницы со сломанными жестяными грибками. В развалинах детских веранд улыбались выцветшие лучезарные солнышки, пушистые зайки, лисички, медвежата, ромашки под радугой. У скамейки около входа в здание садика валялась перевернутая детская коляска. Оба неосознанно поправили накинутые на головы капюшоны, стараясь натянуть их ещё глубже, спрятаться от мрачной реальности. Серый смог вперемешку с туманом мягко обволакивал всё вокруг и глушил редкий звук скрипа петель или очередной обвал в развалинах. Один из мужчин, опираясь на своего товарища, с трудом передвигался волоча свою раненную ногу. Второй, держа друга левой рукой подмышками, сжимал правой обрез двустволки. Они остановились у ворот. Краска на металле облезла, ржавчина неумолимо съедала остатки.

— Кирюха, похоже что погоня отстала. — тяжело дыша пробухтел его товарищ.

— Похоже Федя. Жаль что консервы украсть не получилось. — слабым голосом ответил раненый.

— Жаль что патроны кончились. — сказал Фёдор, останавливаясь, что бы перевести дыхание.

— Их было-то всего два. — кривясь от боли выдавил из себя Кирилл. — Если бы я того здоровяка не подранил, нас бы точно догнали.

— Зато подранили тебя. Куда сейчас двигаться? — озабоченно глядя по сторонам, спросил Фёдор, — В дома опасно.

— Опасно, в любой момент рухнуть могут. Федь, давай к дороге, может автомобиль брошенный найдём.

Они выбрались к шоссе идущим через город. Вдоль обочины стояли разбитые в хлам автомобили и валялись старые покрышки. Никакого другого транспорта не наблюдалось. Фёдор помог присесть товарищу на облезлый бордюр и сам опустился рядом. Широко расставив ноги и оперевшись локтями в колени, он уткнулся лицом в ладони. В висках пульсировала кровь. Федя вздохнул, убрал руки от лица и посмотрел на друга. Кирилл сидел сгорбившись с закрытыми глазами. Похоже ему становилось хуже. За развалинами мелькнули тени, раздалось еле слышное рычание. В голове у Феди мелькнуло, что это возможно одичавшие собаки или даже волки. План созрел мгновенно. Фёдор положил Кирю на землю, подложив под голову старую покрышку от машины.

— Я сейчас. — шепнул он на ухо товарищу и исчез в руинах.

Всё ещё осторожничая появились собаки. Они неуверенно приблизились к раненому и стали его обнюхивать. Одна из них, тыкаясь носом в окровавленное бедро, зубами потянула за штанину. Парень застонал от боли и открыл глаза.

— Фу! — крикнул срывающимся голосом Киря. — Пошла! Пошли вон!

Это мало помогло. Собаки отскочили и тут же подошли обратно.

— Сука! Бросил! — сквозь зубы прошипел он.— Как приманку!

Кирилл подтянул раненую ногу и вытащил из-за пояса нож, готовый драться до последнего. Но тут громыхнул выстрел. Одна собака с визгом подлетела и упала рядом с Кириллом оскалив зубы. Из её пасти вытекла струйка почти чёрной крови. Она дёрнула лапами и затихла. Стая с визгом бросилась наутёк. Из серой мглы к нему вышли люди. Они переложили его на брезент и унесли с собой растворясь в тумане.

ПРАВИЛО ЧЕТВЁРТОЕ — НЕ ЕШЬ СЕБЕ ПОДОБНЫХ

— Ну чё, очухался? — спросил Кирилла склонившийся над ним здоровяк. — На поешь.

Верзила протянул парню свою огромную ручищу в которой был зажат мосёл с куском зажаренного на огне мяса. Киря неуверенно взял кость и с жадностью набросился на еду.

— Ешь, ешь. — улыбнулся здоровяк. — Меня зовут Василий. Вон там у костра, — он показал толстым пальцем в сторону огня. — Никита с Олей. Они семейная пара. Девушка рядом с ними Таня. Ещё есть двое, Виталий и Андрей. Но их сейчас нет, они ушли на поиски всяких нужных вещей.

Надо сказать что все выжившие поголовно занимались изысканиями полезных штук. Они лазили по брошенным домам и заводам, фабрикам и даже пароходам. Из-за делёжки найденных предметов, будь то еда или ещё что-то. Между группами и даже между своими постоянно происходили стычки, иногда с применением оружия и всего, что могло быть использовано как таковое.

Кирилл кивнул, пробубнил набитым ртом своё имя и посмотрел на раненую ногу. Она была забинтована чистыми белоснежными бинтами. Парень огляделся вокруг. Лежал он на старой раскладушке под брезентовым навесом, рядом сидел улыбающийся Василий, недалеко от них тлел костёр, вокруг которого расположилось трое человек.

— Не переживай насчёт раны. Мы её обработали, вытащили пулю и забинтовали. — сказал Вася.

Киря пошевелил пальцами, боль тупо отозвалась в бедре, но он не подал виду. Кирилл доел мясо, начисто обгрыз кость, повертел её разглядывая со всех сторон, даже примерил себе на руку от локтя до плеча, она подошла почти идеально.

— Ну как, вкусно? — загадочно улыбнувшись спросил Василий.

— Очень. На свинину похоже. Только запах у мяса какой-то не понятный. Что за зверь?

— Собака, ту что мы около тебя пристрелили. Вернее полу-волк, полу-собака. Кобель, поэтому и запах странный.

— И что такая большая? — Кирилл показал мосёл.

Вася замялся, почесал себе затылок, потом пожал плечами и сказал: — Да. Задняя нога.

— Есть что попить? Пить сильно хочется. — Кирюха швырнул кость в сторону.

— Есть. — Вася протянул ему фляжку. — И вот это выпей. — дал ещё таблетку.

— Что это? — испуганно спросил Киря.

— Обезболивающее. Пей, не бойся. — сказал Вася протягивая на своей здоровенной ладони маленький белый кружочек.

Кирилл неуверенно взял лекарство и посмотрел на Василия, тот утвердительно кивнул. Киря закинул в рот таблетку и запил с фляжки. Устроившись поудобнее на раскладушке он закрыл глаза и не заметил как уснул.

ПРАВИЛО ШЕСТОЕ — ДОВЕРЯЙ ЧЛЕНАМ СВОЕЙ ГРУППЫ КАК СЕБЕ

Проснулся от того, что кто-то толкал его в бок. Он открыл глаза.

— Вставай! Быстрее! — прошептала громким шёпотом девушка, толкая его руками в бок.

— Ты кто? Зачем вставать? — Киря с трудом разлепил веки и непонимающе уставился в её голубые глаза.

— Я Таня. — Она встала и убрала с лица выбившийся русый локон — Вставай, нам надо бежать.

— Куда? — проворчал он, лениво потягиваясь. — Никуда я не пойду, мне и здесь хорошо.

— Вставай придурок, — она легонько пнула его по раненной ноге. — Они тебя убьют.

— Зачем меня тогда спасали? — Киря скривился от боли. — Нет, не пойду.— он замотал головой.

— Ты для них еда. Сегодня мы одного в развалинах поймали. — она замолчала, закрыла глаза, перевела дыхание, а потом продолжила ровным и спокойным голосом. — У него плащ был, такой же как на тебе. Потом мы нашли тебя и решили оставить на потом. — Она опять замолчала и посмотрела ему прямо в его зелёные глаза. — Которого поймали, хватит ещё дня на два,... три. Затем … придёт твой черёд.

Кирилл попытался подняться. Но слабость накрыла его, перерастая в бессильную дрожь. Он был слишком слаб. Таня сделала ему укол в здоровую ногу.

— Что это? — испугался Киря.

— Не бойся. Это придаст тебе силы и немного обезболит. — Таня ласкогово похлопала его по плечу.

Она подставила ему своё плечо. На смутившийся взгляд Кирилла Таня просто перекинула его руку через свою шею. Помогла встать. Они с трудом доковыляли до минивэна, забрались внутрь. В нос ударил неприятный запах сырости и медикаментов. Татьяна настроила зеркало заднего вида, проверила настройку боковых зеркал. В левом зеркале зияло в узорчатых разводах трещин отверстие от пули. Она повернула ключ в зажигании, мотор недовольно захлюпал, слегка взревел и ровно замурлыкал. В салоне потянуло едким запахом машинного масла. Её руки, мелко подрагивая, выполняли привычные движения: ближний свет, задняя передача, взгляд в зеркало заднего вида, педаль газа, выверенное движение руля. Машина урча откатилась по неровному гравию. Уверенно вывернув руль, она переключила передачу, резко надавила на газ и машина с пробуксовкой рванула вперед. Свет фар выхватил на мгновение из серой предрассветной мглы казалось бы мирную картину со спящими людьми у костра. Маневрируя между кочек, голых кустов, разбитых бордюров они выехали на трассу и устремились в северном направлении.

— Зачем ты едешь туда, откуда все уходят?— Киря с нескрываемой завистью наблюдал за её действиями. Столько спокойствия и уверенности.

— Мы отъедем подальше и спрячемся. — Она крепче сжала дугу руля. — Через пару дней поедем обратно на юг.

— Зачем ты меня спасла? — он прильнул к стеклу окна, пытаясь хоть что-то разглядеть в темных клубах тумана. — Ты же с ними. — Кирилл помолчал, перевел взгляд на неё — Или они тоже тебя когда-то поймали?

— Нет, я была с ними чуть ли не с самого начала. — Таня тяжело вздохнула, помолчала, а потом продолжила. — По образованию я медик. Работала фельдшером в областной больнице. Когда началась бомбёжка я находилась на рабочем месте. Нас всех стали эвакуировать. Я и ещё несколько человек спускались в подвал. Я шла первой. Пыталась дозвониться домой. На последнем пролёте … Когда уже начали заходить в убежище сверху обрушился потолок и похоронил под собой всех кроме меня. От испуга я потеряла сознание, а когда пришла в чувство, то на до мной склонились Никита с Олей. Ты их видел, они сидели около костра вместе со мной. Мы оказались в небольшом помещении. У них с собой был фонарик-зажигалка. Мы попытались разобрать завал в проходе, но поняли что затея бесполезная. Проход блокировала бетонная плита. Мы просидели там примерно сутки ожидая помощи, но никто не пришёл. Сотовая связь не работала, да и батарейки сели.

Таня замолчала опять. Машина прыгала на неровностях дороги. Ехали не быстро, что бы не остаться без колёс. Она переключилась на первую передачу и объехала по обочине очередную воронку.

— Потом услышали стук. — продолжила она, вывернув машину обратно на остатки асфальта, — Мы ответили на него. Кто-то из-за стены начал сильно бить и через некоторое время вывалился первый кирпич. Мы помогли разобрать стену и увидели Василия, он работал санитаром в морге. От него несло жутким перегаром … Ненавижу алкоголиков! — Таня нервно смахнула правой рукой выбившиеся из хвоста волосы с глаз. — Вася вывел нас в длинный коридор и повёл по нему в морг. По пути он сообщил, что все входы и выходы завалены. Мы подошли к двери морга. Василий приоткрыл дверь. Крикнул, что нашел только троих, что всё спокойно после чего нас запустили внутрь. Там были Андрей Иванович, наш патологоанатом, и Виталий Владимирович, сосудистый хирург. Психи одним словом. — она усмехнулась своим мыслям — До бомбардировки они как обычно сидели в морге и пили казённый спирт. Их там и застало всё это.

Машину подбросило на очередном ухабе. Таня что-то недовольно пробубнила себе под нос, встряхнулась. Она посмотрела в его сторону и улыбнулась приветливой и грустной улыбкой. А потом продолжила:

— И вот, … что бы не сдохнуть с голоду, мы начали питаться трупами. Ну знаешь … — улыбка медленно покинула её лицо, она переключилась опять на дорогу и монотонно продолжила свой рассказ — Мясо готовили на спиртовых горелках. Запас воды есть в каждом морге, а в нашем ещё и термос-холодильник был, для криминальных, полуразложившихся трупов. Ну мы же медики, мы предусмотрительно вытащили криминальных и поменяли их местами со свежими. — в её голосе слышалась едкая ирония — Так и выжили, питаясь трупным мясом. Как стервятники … Хуже …

На какое-то время в машине был слышен только шум ветра и трение колёс о дорогу, на заднем сидение и из багажника слышался редкий перезвон стекляннок.

— Никита с Олей, кстати тоже хирурги. — продолжила он переведя дыхание. — Пластика. Тут морщинка, здесь кусок жира … Они оказались с фантазией, наверно профессия обязывает, придумывали всякие новые способы приготовления. Мясо с корочкой из кожи, мясо, — она сделала многозначный жест рукой, скривила рот подражая гримасе, которую видела на лице Оли в такие моменты — мммм … нарезанное тонкими ломтиками и подвяленное на спиртовке … Варёная мышца руки в бульоне, с прослойками, располосованная на...

— Хватит! — еле прошептал Киря, его лицо посерело, он поднес руку ко рту. — Хватит. Меня сейчас стошнит.

— Не стошнит. — Таня взглянула на него. В её глазах заиграла искорка сумсашедшего веселья. — Я тоже так про себя думала. После первого раза казалось, что умру. Даже пальцы в рот совала. Ничего не вышло, в прямом смысле. — На её лице появилась горькая улыбка. — Мне потом наши врачи объяснили, что человечина самая оптимальная для людей пища и вытащить её обратно из голодного организма практически невозможно. Может врали? — и она шутливо подмигнула Кире.

— Так, ты тоже ела? — Киря не мог этому поверить.

— Нет, смотрела. — съязвила Таня. Улыбка на её лице превращалась в оскал. — Конечно ела. Добыча легкая, доверчивая. А ты думаешь сегодня вечером собаку ел?

Кирилл почувствовал подступивший ком к горлу, но ком дернулся и опустился обратно. Действительно, организм не желал расставаться с едой.

— Чего же ты сбежала от них? Может и я для тебя типа как консервы? — он буквально врос в сидение машины.

— Дурак ты. Надоела мне такая жизнь. Ну добралась бы я с ними до экватора и что? — Спокойствие и рассудительность вернулись к ней. Лицо разгладилось и страшная улыбка исчезла. — Жить они по другому похоже не собираются. И что, там тоже этим заниматься? Нет, хватит. — она уверенно мотнула головой — Я ждала удобного момента, сегодня это случилось. Я подсыпала им снотворного, — её губы растянулись в хитрой и довольной ухмылке. — Потом разбудила тебя и вот мы едем. Кстати вот цепочку с последней жертвы сняла. — она полезла в нагрудный карман и вытащила оттуда золотую цепь с прикреплённой к ней аббревиатурой «DJ». — Что так смотришь? Знакомая вещь?

— Да. — он осторожно взял цепь — Это моего друга.

— Который тебя бросил. — её голос был опять ровным, тёплым, почти приятным.

— Откуда ты знаешь? — он оторвал взгляд от цепочки и попытался заглянуть ей в глаза.

— Догадалась. По твоему взгляду. — она спокойно переключила передачу в очередной раз — Перед тем как мы тебя нашли, сначала твоего дружка недалеко от твоей лёжки приложили из пневмовинтовки, снаряжённой шприцем с транквилизатором. Удобно, правда?

— А чё сразу не убили? — переспросил Киря, не понимая о чем идет речь.

— Для того, чтобы мясо стало вкусным, надо жертве выпустить всю кровь. Это наши Андрей Иванович с Виталием Владимировичем предложили. Они заядлые охотники и на охоте часто так дичь подготавливали. Подвешиваешь тушу за ноги и скальпелем по горлу. Ну надо конечно ещё правильно попасть и надрез провести … Только вот хирургам это как … два пальца об асфальт? — она стрельнула глазами на Кирю. — Пока сердце бьётся, кровь выходит. Потом собранную кровь можно выпить или сварить с фаршем. Честно говоря, пить свежую кровь натощак, без соли — такая гадость! Брррр... — Татьяна опять посмотрела на Кирю. — Выходит сегодня ты слопал руку своего друга. — развеселилась она.

— Бывшего друга. — Кирилл стиснул зубы и зло посмотрел в окно. — Он, козёл, меня бросил на съедение нагонявшей нас стаи, а сам решил свалить, гад.

— Аааа, ну тогда тебе не о чем жалеть — ехидно протянула Таня.

Начинало темнеть. Татьяна включила фары.

— Скоро будет туннель для машин. Заедем туда, там переждём ночь. Внутри много брошенных автомобилей, можно затеряться. — её пальцы затарабанили какую-то мелодию, бегая по рулю вверх, вниз, вверх.

— Что потом? — спросил Кирилл после долгого молчания.

— Потом … потом суп с… догадайся сам. — в очередной раз попыталась пошутить Таня — Потом поедем дальше.

— Ты что, дорогу знаешь? — передернув своими широкими озябшими плечами, спросил Киря.

— Да. — она кивнула — Мы по ней ехали на юг. Я её запомнила.

ПРАВИЛО ВОСЬМОЕ — НИКОГДА НЕ ХОДИ ПО ОДНОМУ ПУТИ

Машина въехала под тёмный свод туннеля. Татьяна осторожно объехала несколько развалюх, протиснулась между дряхлым москвичом и перевертышем джипом, размазав при этом задний поворотник по стене туннеля.

Она припарковала минивэн между выстроившихся в ряд машин. Выключила свет фар и навернула печку. Машина погрузилась почти в полную темноту, только контрольные лампочки на торпеде помигивали. Мерное урчание мотора успокаивало и убаюкивало, теплый воздух нежно ласкал кожу и сушил горло.

— Кирюш … — её голос охрип от волнения. Она повернулась к нему, её рука нашла его руку. — Тебе холодно? Давай я тебя согрею. Подвинь и опрокинь сидение.

Её горячая рука обожгла его своим теплом. Он почувствовал тяжесть её тела у себя на коленях. Она склонилась над ним, нежно провела своими длинными пальцами по небритой щеке. Щетина кололась, она осторожно гладила её. Он почувствовал её дыхание у себя на щеке, робкое прикосновение губ, её запах. Она положила его правую руку себе на голое бедро, а левую провела под рубашку. Её кожа была нежной и мягкой, а плоть упругой и даже прикосновение к ней вызывало желание. Дыхание участилось, и так почти забытая боль в ноге отошла совсем на задний план. Её рука блуждала по его груди к животу, и ниже. Когда её рука нашла, что искала, она прильнула к его губам...

Утром они выехали из туннеля в серую мглу и взяли курс на северо-запад. Проскочили небольшой брошенный посёлок. На повороте раздался громкий хлопок, на Таню посыпались осколки бокового окна. Это ударил заряд картечи в левый борт. Таня резко рванула руль в сторону от чего Кирилл стукнулся головой о боковую стойку. Она переключила передачу, резко рванула с места и понеслась в поле. За ней следом, подскакивая на ухабах, помчался серый внедорожник.

— Кирилл! — крикнула она, тряся парня за плечо. — Кирюша, очнись!

Киря открыл глаза.

— Это они! Виталий Владимирович, Вася и остальные!! Лезь назад, там должно быть оружие! — в её глазах светился ужас, она побледнела и черты лица заострились.

— Какое?! — Кирилл оторвался от сидения, и кривясь от боли полез в заднюю часть салона.

— Не знаю! Любое! Машина Андрея Ивановича! Он же охотник! Охотничьи ружья! Там в ящике! — крутя баранку и оглядываясь назад прокричала Таня. Её волосы растрепались и на лбу проступил пот.

Парень с трудом перелез через сидение и ввалился в пассажирский салон. Там он увидел множество валяющихся на полу коробок с медикаментами, упаковки шприцев и бинтов, ещё какой-то медицинской мелочи. Всё это летало и прыгало по салону из стороны в сторону. В багажном отделении, перед задней дверцей намертво привинченный к полу стоял длинный деревянный ящик. Киря с трудом, пытаясь сохранить равновесие в пляшущей машине, кривясь от боли в ноге пробрался к нему и открыл. Внутри лежало два охотничьих ружья и патронташ с патронами.

— Нашёл! Что делать? — крикнул он, вытаскивая ружьё.

— Что делать? Что делать!! Стрелять!!! Вот что делать! — прокричала она, пытаясь не увязнуть или наскочить на кочку. Джип неумолимо догонял.

Кирилл зарядил один за другим ружья и прикладом разбил окно.

— Я готов! — крикнул он.

— Держись! — крикнула Татьяна в ответ, потом резко затормозила.

Машина остановилась. Теперь молчание нарушало только глухое ворчание мотора и их прерывистое дыхание. Оба не отрываясь смотрели на стремительно приближающийся джип.

— Стреляй! — крикнула Таня когда осталось метров тридцать.

Кирилл нажал на курок. Раздался выстрел. Сквозь пелену порохового дыма было видно как джип подпрыгнул на кочке, потом вильнул в сторону и завалился на бок. Таня вышла из машины, взяла у Кирилла второе ружьё. Киря остался прикрывать её из минивэна. Она осторожно приблизилась к внедорожнику и заглянула в машину. За рулём был Василий. Теперь вместо лица у него было кровавое месиво. Остальные валялись по салону и стонали.

Татьяна вернулась назад, взяла шприцы с какими-то лекарствами и пошла обратно. Сделала раненым инъекции, выждала несколько минут, потом вернулась к минивэну. Села за руль, захлопнула дверь. С минуту она сидела молча, глядя прямо перед собой не мигая. Напряжение схлынуло, тело расслабилось и вновь напряглось как пружина. Она резко повернулась к Кириллу. Глаза горели диким огнём, излучая желание действовать быстро и решительно.

— Кирюша, сейчас мы подъедем к машине и заберём живых. — сказала она ласковым, тихим голосом, смотря ему прямо в глаза. — Потом найдём подходящее место, выпустим кровь и разделаем мясо. Сделаем заготовки. Соль есть. Засолим мясо в бочках. Я видела по дороге ферму, там мы найдем чего не хватает. Ну хоть одна бочка должна быть в джипе.

Через час они подъехали к старой ферме. Проехав через хоздвор они заехали внутрь коровника. Пока Таня выволакивала людей из машины Кирилл опираясь на ружьё выбрался наружу и присел на край кормушки. Рана заживала на удивление легко, да и медикаменты снимали боль.

Татьяна, уложив товарищей рядком, направилась к машине за сумкой с инструментами.

— Тебе не жалко их, ведь это твоя группа? — спросил Киря, когда она проходила мимо него.

— Нет, не жалко. — ровным голосом ответила она, открывая привычным движением сумку.— Надоело быть подстилкой и расчётным средством.

— Это как? — Киря не отрывал от неё взгляда.

— Нужен бензин — Таня иди ублажай. Нужна чистая вода — Таня вперёд. — Волосы её растрепались и челка падала на глаза, каждый раз когда она нервно встряхивала голову в такт своему рассказу. Руки её задрожали. — Независимо от того, кто там, мужик или баба.

Она достала скальпель из пластмассовой коробочки. Проверила остриё на запястье. Дрожь прошла. Затем подошла к Оле, присела на корточки и приготовилась сделать надрез и перерезать ей артерию на шее.

— Ты же хотела с людоедством завязать? — Киря ещё надеялся её остановить. — Может не надо этого делать?

— Я тебя уверяю, эти последние. — пообещала она не отрывая взгляда от своей жертвы — Если мы этого не сделаем, мы с тобой просто не выживем. — с этими словами она полоснула по шее скальпелем Ольгу.

Призы читательских симпатий

Охотник за облаками Стас Булгарин

— Добрый день, мистер Хекслер! Корпорация «Скайвотер» поздравляет Вас с началом смены и желает удачной охоты. «Скайвотер» — лучшая вода, «Скайвотер» — с Вами навсегда!

— Ой, Люси! Ну, сколько можно просить — давай без рекламы.

— Извини, Ирвин, настройки жесткие при коннекте с кораблем, изменить не получается. — Из браслета послышался легкий смущенный смешок: — Но я стараюсь…

По дороге в рубку ИПИ кратко довела до меня обстановку на фронтах. За прошлые полусутки, на смене Абрахама, ни одного облака в нашем секторе зафиксировано не было, так что Люк провалялся без дела. А вот мне, с вероятностью более 80%, предстояло поработать: из БНП сообщили, что на сегодня в районе Морокко ожидается столкновение небольшого, только начавшего формироваться холодного фронта первого рода с уже устоявшимся теплым потоком. Длина гряды должна составить около двадцати километров и у меня был шанс пополнить счет на карте литров на триста.

Хорошие новости в начале рабочего дня, как известно, стимулируют его удачное продолжение. Привычно пробежав пальцами по виртуальной клавиатуре, под приятную мелодию давно не используемых инструментов, поставленную Люси по моей просьбе, так же привычно проверил работу всех восьмисот блок-аккумуляторов «Погонщика». Огромный корабль откликался на движения руки как кошка, почувствовавшая ласку: слегка вздрагивал, по стенам проносились легкие вибрации, действительно схожие с мурлыканием здоровенного кота — басистые и успокаивающие. Мне всегда кажется, что так «Погонщик» дает понять: «Все нормально, клоудхантер, я не подведу». Я к нему отношусь так же — с любовью.

«Погонщик» — это вверенный мне на эту смену корабль атмосферного воздействия, серебристая двухкилометровая тарелка, лежащая на брюхе на краю испанских пустошей. Сейчас мы — клоудхантер Ирвин Хекслер и искусственный псевдоинтеллект Люси — весь его экипаж, готовый по первому сигналу устремиться в небо, выследить и пленить любое завалящее облачко.

Команда мечты, не иначе. Многие готовы отдать состояния, чтобы оказаться на моем месте, но именно мне повезло родиться с показателем коэффициента пространственного мышления в 173 единицы. И деньги здесь не причем. Для корпорации «Скайвотер» важны не бумажки и металл, корпорация дает людям жизнь в виде небесной воды. А воду добываем мы — охотники за облаками.

Двадцать лет назад никто и не думал, что выдумка трех мечтателей о контролируемом получении влаги из облаков будет спасением для мира. А сейчас планета разбита на сорок секторов, в каждом из которых в режиме постоянной готовности круглосуточно дежурит по два «Погонщика». И сегодня должно повезти мне.

— Внимание, Ирв. БНП передает о начале формировании гряды. Перспектива высокой кучности — более семидесяти процентов. Координаты введены. Расчетное время прибытия — сорок семь минут.

— Ключ на старт, Люси!

В одном из старых фильмов видел, как ковбой лихо вскакивал в седло с разбега. В вирте за неделю тренировок я погнул немало стульев, тренируя подобный прыжок. Вот и представилась возможность:

— Й-иии-хх-ха! — И только высокая спинка достала по затылку, легко шлепнув за мальчишество. — Люси, старт!

«Погонщик» вздрогнул, кресло чуть качнулось на гироскопах. Через десяток секунд корабль вышел в полетный коридор. Сорок минут — немного, но вполне хватит ознакомиться с ситуацией и выработать тактику действий.

— Мальчишка. — И эта туда же, с креслом заодно.

— Люси, работаем. — С ней надо быть построже, иначе на шею сядет. — Выведи на главный характеристики фронта.

— Есть, мон женераль! — Ехидная программка, прошлые разы я побывал уже и Наполеоном, и императором, и даже ханом.

Так, так, так. Хорошо получается: тангенциальный разрыв формируется прямо над береговой линией, длина фронта по наибольшей плотности превышает двадцать два километра, высота — чуть больше двух. Облачка-то действительно формируются высококучевые, упускать даже полкилометра будет непростительно. Ага, значит, расширим зону захвата до двадцати пяти, чтобы с гарантией. Остаток фронта рассеется, потерь не будет.

Набросав примерный план захвата, отдал его на корректировку Люси, сам окунулся в глубину вычислений прогона. Люси, конечно, с этим справится гораздо быстрее, но терять навыки не хочется, через полгода переэкзаменовка для повышения допуска. Другой сектор, другой «Погонщик», другие заработки…

За сведением цифр время пролетело незаметно. И вот уже перед нами выросла гряда светло-серых, только набирающих мощь облаков. Как бы не хотелось дать им возможность подрасти, но… не в этот раз. Слишком слабо прогнозируемыми становятся потоки при нарастании критической массы, возрастает риск не справится силами одного «Погонщика». А второй не успеет с другого края планеты, упущу фронт и — прощай, годовая премия.

— Ну, что, милая, начали?

— Расчеты завершены, вероятность успешного окончания операции — 98%. — И куда делась ироничная веселушка? Всегда с началом работы Люси будто меняется, превращаясь в отточенный инструмент, способный только непогрешимо выполнять поставленную цель.

— Первый уровень БА — старт.

— Старт первого уровня блок-аккумуляторов произведен успешно.

— Изменение позицию на точку «два».

— Расчетное время прибытия — тридцать секунд. — И спустя тридцать секунд:

— Прибыли на точку «два».

— Второй уровень БА — старт.

В таких неторопливых фразах проходит первая фаза операции — окружение. Спустя двадцать минут многокилометровый фронт нахмурившихся небесных странниц был окружен «Погонщиком» сетью, состоящей из семисот тысяч потоковых генераторов — огромных вентиляторов, гоняющих подогреваемый или охлаждаемый воздух в строго рассчитываемых направлениях.

— Люси, проверь основные точки прогона.

— Проверено, исправлен один вектор на ноль-три градуса. Схема прогона в норме.

— Запуск второй фазы.

Прогон — самая долгая фаза, за несколько часов мы должны развернуть фронт, перегнать его через большое грязное озеро, не так давно именовавшееся Средиземным морем, и доставить к водозабору в песках Италии. Все идет по рассчитанному плану, корабль и сопровождаемый нами груз благополучно бросили тени на заброшенные стационарные опреснители и уже к обеду тёмная громадина зависает над излучателями в районе Милана. Тёмная потому, что поджимая то с одного, то с другого бока, мы с Люси утоптали фронт до приемлемых пяти километров в горизонтальном диаметре и вывели водосодержание на 9 грамм на кубометр. Ещё раз — все по плану.

— Люси, уточняем привязку генераторов. Локализуем…

— Локализация завершена.

— Запуск третьей фазы.

Из-под тучи скользнули в стороны генераторы первого уровня. Наполненное водой брюхо бесконтрольно заколебалось над водосборниками.

Я знаю, что нас прекрасно видно — и глазами, и приборами, но ритуал есть ритуал:

— Бюро, я капитан «Погонщика» клоудхантер Ирвин Хекслер. Задача выполнена, доставленная масса равняется одному миллиону семидесяти тысячам тонн. Сообщите о готовности к приему. — И самые главные слова: — Или отпустить птичку?

— Клетка для птички готова, Хекс! — Ребята из Бюро наблюдения за погодой от ритуала не отступают ни на йоту, никогда. — Обрежь ей крылья!

По команде Люси генераторы усиливают невидимое давление, сжимая тучу до максимальной плотности. Три минуты… Две… Одна… Готово. Старт!

Из излучателей бьют вверх, на высоту в три километра, незаметные глазу лазерные лучи, аккумулируя электрический заряд на мельчайших частичках воды и заставляя их слипаться. Держим, держим…

— Импульс!

В глубине иссиня-черных клубов тумана проскальзывает накопленный разряд, грохочет гром и строго в водозабор за полчаса изливается больше миллиона тонн небесной влаги. На ближайшие несколько недель всему населению Евросоюза обеспечены счастливые дни рядом с наполненными накопителями. И эту воду им доставили Ирвин Хекслер и Люси, ироничная программа искусственного псевдоинтеллекта, живущая в моем браслете.

Спустя час я иду выслушивать очередной инструктаж о мерах личной безопасности сотрудника корпорации «Скайвотер» при нахождении вне охраняемой территории. Я безопасникам как кость в горле: мог бы жить в посёлке на территории, но вот добился себе права на проживание в городе. А что вы хотели — уникальное развитие интеллекта! Такими, как я, в корпорации дорожат, готовы пойти на встречу почти по любому капризу.

Недопустимость демонстрирования принадлежности к корпорации в отсутствии охраны — основа основ, все прочее — стандартное бла-бла-бла службы охраны. Пикнул браслет — есть, плюс триста пятнадцать литров! Хорошо смена закончилась, даже лучше ожидаемого! Парам-пам-пам!

Обналичив во флягу для скрытого ношения три литра, я скользнул в уже дожидавшийся флайер охраны и снова взмыл в светло-голубое выгоревшее небо. Остался за бортом забор водоприемника, окруженный редкой цепочкой протестантов. И хочется им ради никому не нужных лозунгов переться за двадцать километров по выжженной пустоши? Ведь бесплатные шесть литров от этого больше не станут, как и вода не подешевеет.

Пять минут — и в сопровождении двух киборгов, вооруженных нейрошокерами, иду от площадки флайеров домой. Этот путь, около двух километров иссушенной дороги, обычно для меня самый трудный. Здесь меня знают в лицо, здесь знают, кто я и… здесь меня ненавидят. Слава, почет, благодарность за воду — все это там, в моих фантазиях на высоте. Здесь, несмотря на солнечный жар, меня встречают стоящие на обочинах люди, живущие со мной в соседних домах. Такие же, как я, но не сопровождаемые по работе стальными шагающими машинами. Моих соседей немного, человек двадцать, все грязные, чумазые, вонючие. Это над ними сегодня я прогнал облако, подарившее краткую прохладу и не проронившее ни капли дождя. Они смотрят и молчат, но это молчание громче любых криков обвинения.

Люди, разве это я виноват, что Солнце греет всё сильнее с каждым годом? А может, это моя вина в том, что все пресные источники на этой проклятой планете иссякли или загрязнены? Разве я запатентовал единственный на сегодня способ получения влаги для высыхающего человечества? Нет, я обыкновенный клоудхантер, простой рабочий гигантской корпорации, держащей на водяной игле всю цивилизацию. Простой человек, такой же, как и все вы, только я умею управлять «Погонщиком», а вы нет. И свою работу я стараюсь выполнять хорошо. Но взгляды жгут спину…

У дверей квартиры Марты, моей соседки, которая одна воспитывает двух детей, ставлю на пол флягу с водой и стучу. Хорошая она, красивая, только из-за неё живу в городе, несмотря на риски, но её соцстатус не даёт никаких шансов на повышение водного лимита. А в посёлке за лимитом смотрят жёстко, в этом вопросе корпорацию у меня нагнуть не получается.

Меня здесь ждут: дверь чуть приоткрылась, грязная рука цапнула подарок. Сверкнул злобой ожесточенный детский взгляд и щель со стуком исчезла. Я вздрогнул. За что?

— Люси, запиши меня на завтра к психологу.

— Что, опять накрывает? Ладно, извини, извини. На восемь тебя устроит?

Мёртвый город Стас Булгарин

Рыскавший внизу огромных размеров черный пес, покрытый грязью и кровью, пока не чуял залегшего на карнизе подъезда человека. Собаки, как и другие твари, после мутации стали хуже видеть, у них снизилось обоняние, зато на слух теперь мертвые псы воспринимали окружающий мир значительно лучше, метров за тридцать агрессивно реагируя на звуки шагов или громкого дыхания.

Поэтому высокий жилистый человек в порванных по шву на лодыжке джинсах дышал в сгиб руки, с трудом давя в себе приступ рвавшегося наружу после бега кашля. Бандана на голове, когда-то белая футболка, пропитанная потом на спине и в подмышках, поверх которой была наброшена камуфлированная «под цифру» разгрузка, хорошие беговые адидасовские кроссовки — одежда его была довольно грязная, но удобная. Кобура с ПМ, широкий перочинный нож на ремне, казачья шашка на кожаной перевязи за спиной и лежавший рядом на бетоне «коротыш» АКМС-У завершали экипировку. Вещмешок пришлось бросить раньше, в надежде отвлечь преследователя. Отчасти маневр удался — времени хватило с разбега оттолкнуться от двери мусоросборника и залезть на карниз подъезда, до того как мутировавшая собака показалась из-за угла.

Для раздутого мышцами пса хватило бы одной короткой очереди, но стрелять было нельзя — напротив, в затененном углу большого двора, образованного стоявшими впритык друг к другу тремя многоэтажками, копалась в мусорном контейнере еще одна подобная зверюга, а на высоком тополе чернильным пятном торчало во все стороны воронье гнездо. Треск выстрелов неизбежно привлек бы этих тварей, а на трех мутантов полный магазин уйдет, не меньше. Хотя точность огня за последние дни у человека повысилась во много раз в условиях постоянной практики, вступать в бой посреди плотной застройки Северного микрорайона он не хотел — слишком велик был шанс вызвать на себя агрессию тварей соседних дворов, а погибать в одном квартале от дома ему откровенно не хотелось. Оставалось только ждать. Вставший на его след пес загнал человека на карниз уже полчаса назад и пока не собирался оставлять свой пост. Ждать надо было или ослабления запаха следа, а это часа три, не меньше, или отвлечения пса на другую цель.

Приготовиться толком человек не успел, слишком мало времени пес дал на то, чтобы затаиться, поэтому все время своей вынужденной лежки мужчина по миллиметру в минуту тянул из кармана разгрузки пустую гильзу. Сложность была в том, что таких гильз там было несколько. Один раз уже звякнуло и пришлось пять минут бояться даже стука собственного сердца. Эта своеобразная медитация оставляла время подумать и прокрутить в памяти события последней недели.

Одиннадцатого мая ранним вечером Стас уже собирался домой, быстро допечатывая постановление об отказе по утере телефона. Вроде и не собирался задерживаться сегодня на работе, суббота как-никак, но постепенно затянуло, опера из Управления притащили взятого с поличным карманника, к отработке привлекли и Стаса, пришлось ехать на срочный обыск в другой район, дожидаться собачку с кинологом, потом оформлять документы. Так постепенно пролетел день, привычный ритм которого нарушило только сообщение о дневном звездопаде. Все бывшие в здании отдела полиции сотрудники выскочили во двор — синее небо несколько минут подряд чертили дымные параллельные полосы следов странных метеоритов, вызывая в памяти мысли о Челябинске. Уставившись вверх, Булгарин набрал жене, которая, как оказалось, вместе с родственниками и дочкой Наткой тоже была на свежем воздухе, гуляя в парке у ТЦ «Арена». Постепенно следы, напоминавшие тонкие инверсионные завихрения, обычно более широкими следами тянувшиеся за самолетами, разошлись в прозрачном прохладном воздухе, оставив после себя только гул обсуждения происшествия, вместе с сигаретным дымом висевший над курилкой. Стас же, не воспринимавший табак в принципе, вернулся к компьютеру, описывать дальше нелегкую судьбу пропавшего «Айфона». В дежурке за стеклом глухо матерился помдеж Ванька Воробьев, не успевая успокаивать взволнованных непонятным событием граждан, обрывавших телефоны.

«Внимание личному составу! Объявлен…» — динамик на стене затих так же внезапно, как и заговорил. Экран моргнул, система начала самопроизвольно перезагружаться. «Опять! Тыл вообще мышей не ловит — снова сбой. И снова не сохранился. Блин, полстраницы коту под хвост…» — Стас решил бросить все и набрать текст в понедельник, хотя в этом случае и предстояла головомойка за нарушенные сроки от начальника отдела.

По длинному коридору вместо хрипов замолчавшего громкоговорителя уже несся вопль дежурного:

— Внимание всем! Объявлен сбор! Срочно в дежурку, вооружаться! Объявлен сбор! Оповещение для всех! Отключить электроприборы!

— Да что за хрень! — Ведь уже домой собрался! Идти выполнять очередные нелепые команды управленцев, которым и суббота — не время для отдыха, особо не хотелось, можно было закрыться в кабинете и переждать тревогу, но и сидеть просто так перед пустым экраном, не имея возможности даже раскинуть «паука», тоже желания не было. — Иду…

На ходу застегивая ремень с кобурой, Стас в коридоре столкнулся с выскочившим из своего кабинета Женькой Хилиловым, старшим опером на линии квартирных краж. Тот закрывал замок, прижимая трубку сотового плечом к уху. Напарник Стаса был в отпуске, так что Булгарину оповещать было некого, его телефон остался в кабинете на столе.

— Черт, связи нет. — Женька справился с замком, посмотрел на экран мобильника и в этот момент телефон взорвался. Резко плеснуло во все стороны дымом, проскочили сиреневые искры, с треском лопнул экран. — Ау! — Женька бросил трубку на пол, затряс обожженной рукой. Пластик чадил сизым дымом. Внезапно раздался электрический треск, над головами оперов, заставив их присесть, вдоль стены параллельно потолку проскочила длинная тонкая молния разряда. Из расположенного рядом распределительного щитка густо повалил едкий дым. Заорала установленная год назад противопожарная сигнализация.

По длинному коридору единственного этажа отдела полиции раздались хлопки взрывающихся ламп дневного освещения, резко запахло химией, одновременно раздались непонимающие возгласы и маты немногочисленных сотрудников, выскакивающих из служебных кабинетов. Взрывалось или воспламенялось все электрическое, в нескольких кабинетах полыхнуло большим огнем. Стоявшие в углах кабинетов огнетушители помогали слабо, искры замыканий скользили по скрытым в кабель-каналах проводам, вырывались из замурованных в стены коробок, били даже из отключенной аппаратуры. К главному распределительному шкафу дежурный подобраться не смог — тот был плотно окутан облаком дыма, сквозь который во все стороны били яркие молнии. Честно оплавившиеся предохранители не помогли, пробои возникали даже в отключенных приборах, в одном из кабинетов разряды сплавили моток медного кабеля, изъятого на обыске и валявшегося в углу.

На руке Стаса резко нагрелся и плюнул дымком «Ориент» — не выдержала невидимого и непонятного напряжения встроенная батарейка. Скинув часы и бросив пустой огнетушитель на пол, Булгарин оставил залитой пеной кабинет с искрящим компьютером и бегом, низко пригнувшись, рванул в сторону дежурки. Вместо оружия ему всучили сразу два огнетушителя и еще почти час он, вместе с другими сотрудниками, выбивал двери закрытых кабинетов, таскал туда-сюда ящики и мешки с делами, помогал вытаскивать на улицу тяжеленные сейфы с оружием и секреткой. Наконец справились: открытого огня больше не было, что можно было спасти — спасли, что нельзя — залили пеной. Коридор отдела, весь в потеках пены, с клубившимся под потолком дымом и черными пятнами выгоревшей проводки выглядел филиалом ада.

После очередного крика дежурного все выскочили во двор. Одиннадцать полицейских, собравшихся перед отделом на площадке, заставленной сейфами и коробками, выглядели чертями из этого ада. Закопченные, в местами сгоревшей одежде, все мучились сильной головной болью.

— Дежурная смена, следователь, водитель и три опера со стажером — вот и весь личный состав. Не густо… — вытирая черный пот рукавом такой же форменной рубашки, протянул ответственный по отделу заместитель начальник ОУР майор Матюхин.

— Сань, что случилось-то? Что вот это все было? Саныч, почему тревогу объявляли? Где пожарка? — посыпались вопросы со всех сторон.

— Тихо, …, все! — Грубо оборвал нетерпеливых ответственный. — Вокруг посмотрели, резко, да?

Едва отошедшие от смрадного воздуха полицейские закрутили головами. Стоявшие во дворе служебные и личные автомобили все были полны дыма, хотя открытого огня видно не было. За пределами же отдела творился сущий кошмар. В доме, на первом этаже которого находился отдел полиции, из нескольких окон валил дым. Многие окна были выбиты, из одного свисало тело мужчины, изогнутое в неестественной для живого позе. С улицы раздавались вопли, крики, какие-то команды. В соседних домах ситуация была не лучше: пожары, сильное задымление, крики о помощи. Вечер становился еще более темным от нависшего над районом облака дыма.

— Короче, гвардия… — Устало вздохнул майор, потирая гудящую низкими частотами голову. — Витек уже пробежался по району — похоже, пришел тот самый зверек, которым нас постоянно пугали. Пожары везде, транспорт вообще не работает, связи нет, так что можете не спрашивать, — ничего не знаю, что случилось. Придумывайте сами. Еще что хреново: никого оповестить не успели, только от шефа звонок прошел, чтобы всех поднимали, как все и началось. Так что, если вот это вот, — он покрутил пальцем в воздухе, — везде, то помощи ждать совсем не стоит, по крайней мере — сразу и быстро. Правила придуманы не нами, надо организовать оборону, как по «Крепости», так что сейчас будем делать так: два опера, Хилилов и Подгорный, с дежурным остаются здесь, на вахте, охраняете оружие и документы; постового на КПП усилит водитель; Ванька — в актовый зал на пост, контролировать периметр с тыла. Блин, хорошо, хоть мужики одни в наряде…

Матюхин посмотрел на дорабатывавшего последний месяц перед пенсией следователя:

— Михалыч, на тебе — коридор, смотри за кабинетами, чтоб никто не полез через окна. Если и правда, такая муть по всему городу, — рванет всякое отребье за стволами. — Следак, массировавший сразу два виска, слегка кивнул и вдруг его глаза закатились, он медленно стал валиться на бок. Падающего подхватили, опустили на прохладный асфальт.

— Михалыч! Михалыч, что с тобой? Таблетки есть какие? Давайте, на скамейку его. — Матюхин обеспокоенно пытался растормошить провалившегося в обморок Михалыча. Пару минут спустя пожилой следователь очнулся, его взгляд непонимающе скользил по лицам коллег. Оставив рядом с больным Хилилова, Матюхин продолжил инструктаж:

— Значит, вместо Михалыча на коридор — разбор. Гриш, на тебе постоянный контроль за всеми окнами, там, где двери закрыты, — открой. — Дежурный по разбору старлей Самойлов понимающе кивнул.

— Ну а мы, операми, пройдемся на разведку: я за старшего, ты, Стас, и Витек с нами. — Внимая словам Матюхина, молодой стажер зачем-то осмотрел Булгарина и кивнул. Матюхин, осмотрев свое войско, решил завершать:

— Вооружаемся по максимуму. Игорь, под мою ответственность. Но записываешь каждому, кто что взял. Вопросы? — Дежурный кивнул, все молчали, прислушиваясь к шуму, доносящемуся с улицы. Уже приготовившийся отдать команду Матюхин осмотрел каждого и добавил:

— Да, и еще… Ребят, я понимаю, у каждого семья, дети, но сейчас мы к ним вряд ли дойдем. Про своих оперов я знаю, остальные — кто где живет? — В районе обслуживания не жил никто. — Тогда — продолжаем службу и не забываем о том, что мы не просто так погоны носим. Сначала — разведка. Мужики, я на вас надеюсь.

Гильза, наконец-то, скользнула в ладонь. Щелчок пальцами и, отблескивая латунными боками, она по крутой дуге полетела в сторону соседнего подъезда, где отскочила от сгоревшей машины и покатилась по асфальту. С так необходимым сейчас Стасу звоном. Пес рывком дернулся и устремился к источнику звука, низко стелясь над пыльной дорогой. «Хорошо, что эти твари гавкают только тогда, когда подыхают» — подумал Булгарин, наблюдая за тем, как мутировавший дог обнюхивает гильзу, пытаясь найти продолжение следа. Действительно, неоднократные стычки с псами-монстрами уже дали стойкое убеждение в том, что команду «голос» они выполнять не умеют. Даже атаковали твари бесшумно, в отличие от момента смерти, когда всячески пытались призвать на помощь своих собратьев. В начале похода еще неопытному Стасу пару раз откровенно везло и он успевал покинуть место стычки до того, как в остывающему трупу подтягивались шавки всех мастей из соседних дворов и улиц. Спустя несколько минут пес потрусил под арку, освобождая человеку путь.

Булгарин шел домой, уже четвертые сутки пробираясь через охваченный хаосом город. С момента начала катаклизма минула неделя.

Проведенная под началом Матюхина разведка ничего нового не принесла. Весь Южный микрорайон горел: на улицах — машины, в домах — квартиры, в частном секторе — дома, пылали провода линий электропередач, с воплями носились паникующие люди, падавшие на улицах в обмороки с приступами жесточайшей головной боли. Многие умирали тут же, не дождавшись помощи. Сразу стала понятна мудрость Матюхина, набравшего в свою группу людей в гражданской одежде. Никакой помощь в этой ситуации полицейские оказать бы не смогли, только навредили бы себе.

В первый вечер далеко от отдела уходить не стали — спускалась ночь, искусственного освещения не было, тьма вперемешку с дымной пеленой захватывала город не по-майски быстро, дорога группы освещалась только затухавшими огнями пожарищ. Успели пройти до пункта полиции на Ростовской, хотели забрать дежурившего там участкового, но, никого не обнаружив, вернулись на базу. Полночи затаскивали имущество обратно, все оружие и спасенные документы утрамбовали в оружейную комнату. Спали по очереди, неся службу на обозначенных Матюхиным постах, но покушаться на отдел никто не посмел. Правда, никто из своих тоже не пришел. Михалыч нес околесицу на непонятном языке, его температурило, найденные в аптечке жаропонижающие никакого эффекта не принесли, так что вся помощь больному свелась к частой смене мокрой тряпки на лбу.

Негромкие разговоры сводились в основном к обсуждению причин произошедшего накануне. Разные версии сменяли одна другую: ядерная война, война с применением неизвестного оружия, испытание америкосами ХААРПа, ЧС на АЭС. Люди все были взрослые, так что нападение марсиан никто не рассматривал. За каждую версию были свои аргументы, так же как и против нее. Фоном к обдумыванию государственных проблем у каждого шла тревога за родных и близких.

Утром всем ожидаемо захотелось есть.

— Ну что, хлопцы? Планы ЧО-ЧС не сработали, кажется, да? — Матюхин за ночь осунулся, посерел, как и все остальные. Нервы уходили килограммами в беспокойстве за жен и детей. — Связи нет, сгорела вся электроника, что только могла сгореть. Поэтому мои мысли такие: ждем еще сутки, если на нас никто не выйдет — Главк, военные, комендатура какая-нибудь или иные власти — уходим по домам. Скорее всего, генералы свернулись уже… Ну что? — Ни у кого возражений не возникло.

— Значит, тогда так: надо до магазинов мотнуться, в аптеку заглянуть за чем-то сильнодействующим, попытаться наладить взаимодействие с погранцами. — На краю района стояла тыловая пограничная часть, за забором которой постоянно дежурило около десятка контрактников и офицер.

Ходили двумя группами: Матюхин со своими — в магазин и аптеку, Стас с дежурным и помдежем — к части. В отличие от своего начальника, Булгарин вернулся ни с чем: ворота у пограничников были на замке, высокие заборы с колючкой не давали заглянуть внутрь, на крики никто не откликнулся. Зато прошлись по всей Ростовской, налюбовавшись на хаос, валявшиеся на обочинах трупы, пристрелили несколько собак, почему-то проявлявших недвусмысленную агрессию. Зрелище разрушенных огнем и людьми кварталов было страшное и удручающее. Причем людей, как раз, на улицах сейчас было много: кричали женщины и дети, туда-сюда сновали нагруженные тюками мужчины, из распахнутых окон летели на землю вещи. Никаких спасательных бригад замечено не было, преобладали бестолковость и хамство, несколько раз вспыхивали драки между делившими имущество группами. Слышали выстрелы, похоже из охотничьих ружей, после которых из-за домов выскочили несколько мужчин. Увидев вооруженных автоматами и одетых в гражданку оперов, бежавшие благоразумно свернули в сторону. На еще одну перестрелку и крики о помощи решили заглянуть, но, пока обошли многоэтажку, все стихло, быстрый осмотр нечего не показал

Матюхину, впрочем, тоже много не обломилось: за ночь небольшой супермаркет, расположенный рядом с отделом, уже успели основательно пограбить неизвестные лица, уделив особое внимание полкам с алкоголем. Пришлось даже пригрозить оружием парочке маргиналов, решивших встать на защиту «законно» захваченных продуктов с арматурой и кухонным ножом в руках. Шедевр — полицейские взяли на гоп-стоп воров! Из этого инцидента и всей проведенной разведки вынесли не только продукты с водой и сигаретами, но и простую истину — народ вооружался, возможным властям дел до Машмета не было, и десяток бывших милиционеров погоду в районе не сделает. С такими темпами активности населения запасы магазинов должны были кончиться если не завтра, то послезавтра. Уже сейчас встала проблема с водой: из кранов она не текла, а в магазине питьевой воды почти не было: только минералка, кола и лимонады. Даже для организации пропитания сводного отряда отдела полиции группе Матюхина пришлось нагрузить на себя чуть ли не четверть запасов продмага. Остатки уже подгребали ворвавшиеся следом маргиналы, до этого уныло переминавшиеся на углу здания.

До вечера просидели на постах, перекусив котлетами и супами в пакетах, прихлебывая вскипевший на костре чай с бубликами. Ждали, что хоть кого-то из вышестоящего руководства заинтересует судьба оставшегося бесхозным полицейского подразделения, наполненного оружием, уголовными делами и документами с грифом доступа. Не дождались.

Ближе к вечеру на территорию отдела, огороженную бетонными плитами, первый раз попытались проникнуть посторонние. На «Егозу», вившуюся поверху ограды, накинули несколько одеял, на которые повисло, осматриваясь, неопознанное тело. В ответ на окрик постового тело выстрелило из ружья и с криком рухнуло наружу после короткой автоматной очереди. Оказывать первую медицинскую помощь добровольцы не вызвались. Ночью в один из кабинетов влетела бутылка с бензином — кабинет выгорел полностью, последние два огнетушителя на него не тратили. После того, как огонь погас, уже к утру, мародеры со скрежетом начали ломать решетку на окне, но после пары выстрелов из ПМ в их сторону решили от своего умысла добровольно отказаться. Отдел показал свои зубы.

Утром зубы показал Михалыч. В прямом смысле слова — ни с того, ни с сего он впился в руку Витьки, который наклонился над ним с кружкой воды. Агрессивного бредившего следователя, показавшего силу хорошего борца, пришлось успокаивать путем спутывания по рукам и ногам, Витьку перебинтовали.

При мысли о бинтах и лекарствах Стас, уже неслышно спустившийся с карниза, пожалел об утраченном вещмешке, который вмешал в себя не только медикаменты, но и хороший запас сухпая с полторашкой воды. Солнце, как назло, после полета метеоритов и электрического коллапса жарило как сумасшедшее, выход на освещенные участки сопровождался головной болью и риском солнечных ожогов, а то и обмороков. Были уже на глазах Булгарина такие инциденты: люди внезапно падали и начинали биться в конвульсиях.

Вещмешок вообще был знатный, с ним Стас носился на все тревоги еще с лейтенантских лет. Чисто армейский вариант, с завязкой горловины лямками, мешок доказал свою функциональность и практичность по полной. Когда опер разгребал завалы в своем кабинете, готовясь к походу, мешок был тем самым предметом первой необходимости, на розыск которого Стас и был нацелен. Прошитый изнутри полиэтиленом, вещмешок не промок под напором струй огнетушителя и сберег продукты и одежду, только приобрел пятнистую рыже-зеленую расцветку. Из сейфа Стас вытащил разгрузку, которую после крайней командировки в Чечню так и не отдал владельцу, из шкафа были спасены беговые кроссовки — память о зачетах по физподготовке. А сейчас мешок изгрыз бешеный бобик. Жалко…

Окинув взглядом окрестности, Стас по выложенной плиткой дорожке. Скрываться в траве и лазать по кустам в текущих условиях не стоило: мутировавшие животные и люди очень хорошо слышали и реагировали больше на звук, чем на движение. Да, и люди…

Михалыч полностью обратился к концу вторых суток после обморока. Его весь день корчило, он скрипел зубами и суставами, пока ничто не перестало напоминать в нем разумного человека. Наблюдавшие за ним по очереди теперь уже бывшие коллеги заметили, что кожа больного стала мучнистого серо-зеленого цвета, вены провалились, как будто вся кровь покинула сосуды. Налившиеся молочной белизной глаза, непрерывно следившие за находившимся в комнате человеком, наводили ужас. Подполковник юстиции, когда-то направлявший в суд уголовных дел как целый следственный отдел в другом подразделении, сейчас клацал зубами и походил на неизвестную науке бешеную тварь с жаждой смерти в каждом движении. Он постоянно ворочался, стремясь если не порвать, то растянуть свои путы. Один раз ему удалось вырвать из-под веревок руку и, пока его пеленали обратно, умудрился исцарапать лицо Ивану Воробьеву, чуть не задев глаз.

Именно старый следователь стал для Стаса первым свидетельством того, что произошедший катаклизм имеет гораздо более глубокие причины и последствия, чем ядерный или бактериологический удар. Поведение Михайлыча не укладывалось ни в рамки болезни, ни в версию отравления. Создавалось впечатление, что из глубины омертвевших глаз на людей взирает нечто, совсем нечеловеческое существо, оценивающее их только как врага или источник пищи.

К вечеру температура подскочила у обоих пострадавших от действий Михалыча: Витька уже бредил, Ванька пока держался, но с каждым часом ему тоже становилось все хуже. К утру же привязанными больными были заняты все три койки в комнате отдыха дежурной смены. А оставшиеся полицейские, так и не получив ни команд, ни помощи, экипировались, вооружились и ушли рано утром, оставив бессильно рычащих зараженных и запертую оружейную комнату, набитую бумагами, скрывавшими сейфы с пистолетами и патронами. Сил пристрелить безнадежных никто в себе не нашел.

И вот сейчас Стас приближался к своему дому уже в одиночку. Автомат, как оружие крайней необходимости, висел на груди, в правую руку из-за спины перекочевала шашка. Булгарин был любителем оружия, в квартире его, кроме жены и дочери, дожидались арбалет и коллекция ножей. И это кроме двух ружей. Шашка была вообще отдельной историей — подлинная реплика казачьей шашки нижних чинов образца 1881 года, гордость коллекционера. Специально заказывал в соседней области, она лишь чуть не дотягивала до качества оригинала, так как использовали в этом оружии сталь твердостью 45 HRC. Продали ее как макет, но что мешало, пользуясь положением и статусом, заточить ее под стандарты? Ничто не мешало, вот в солнечных лучах и пускала блики заточка 27/60.

Выскочивший из-за угла пес — не дог, а совсем другой, значительно меньше, но такой же грязный, в комках свалявшейся от крови шерсти, — был встречен ударом наотмашь. Хоть и атаковали мутанты без лая, но двигались достаточно шумно, с цокотом когтей по дорожному покрытию. Времени для подготовки к бою почти всегда было достаточно, а выводы после каждого столкновения Стас привык делать немедленно: значит, где-то ошибся, если пес услышал или увидел его и пошел на таран.

Монструозная собака была встречена в прыжке первой, самой острой третью шашки. Булгарин шагнул в сторону, пропуская сбоку летевшую по инерции изувеченную тварь, прыгнул ей вслед. Несмотря на явно смертельное ранение, пес в любой момент мог гавкнуть или взвыть, а этого никак нельзя было допустить. Прямой тычок лезвия под челюсть прерывал агонию мутанта. Стас резко присел около трупа, прислушиваясь к обстановке и оглядывая небо. Кроме собак, на звуки также реагировали вороны. Этих падальщиков за неделю расплодилось в огромном количестве, они разожрались на трупах, вили гнезда, сами атаковали увиденных людей, напрочь игнорируя зомби. Птицы увеличились в размерах, размах крыльев у самой большой из встреченных Стасом достигал двух метров — замерял шагами после одного из столкновений. В отличие от псов, вороны атаковали с карканьем, что иногда тоже позволяло успеть подготовиться. Да и зомби, массово бродившие по безжизненным улицам, реагировали на звук, но их хоть было слышно, как и собак.

При нападении группы из трех зомби как раз и погиб Матюхин.

Массовая мутация началась почти через двое суток после метеоритного потока. Покидавшие отдел полиции мужчины уже понимали существование некой взаимосвязи дневного звездопада и болезни, поразившей трех их сослуживцев. Кто виноват в этой болезни — знать уже не хотелось, думать об этом не было возможности: на улицы начали выходить больные люди и животные. Агрессивные, рыскавшие в поисках выживших, рвущиеся в запертые помещение на любой шорох, производимый живыми. Именно живыми — непонятным образом на шаги таких же зараженных, как и они сами, зомби не реагировали.

У самых ворот отдела полиции расстались: Хилилов и постовой Степашин жили в пригороде, идти им было совсем в другую сторону, чем основной группе из шести человек. Попрощались, пожелали друг другу удачи, после чего пара товарищей ушла в сторону железной дороги.

Относительно спокойно смогли дойти до виадука через Дивинилку — речку-вонючку, текущую со стороны химзавода. Людей на улицах почти не было, их группу несколько раз окликали из окон, просили воды и еды, но на предложения уйти с ними никто не среагировал. Но, несмотря даже на отсутствие людей, больше всего нервировала тишина. Она навалилась на город плотным покровом: не было слышно гула машин, гудков и стука постоянно курсировавших по железке поездов, людского гомона — все эти привычные для обывателя звуки, составлявшие фон жизни, исчезли. Даже ветра не было… Отсутствие шума давило на психику больше, чем что либо, заставляя чувствовать себя маленькими, беспомощными, постоянно ожидать подвоха, нападения, вздрагивать даже от слишком резкого удара собственного каблука об асфальт.

Все оставшиеся в городе люди предпочитали отсидеться в своих «крепостях», по-прежнему надеясь на помощь властей. Некая надежда еще тлела и в душе Матюхина: первым пунктом назначения он выбрал городскую поликлинику, в которой, по его мнению, должен был сформироваться некий штаб помощи или сопротивления. Почему он пришел к такому выводу, никто не спрашивал — по пути домой и ладно.

Все напарники были подавлены масштабом прокатившегося за два дня апокалипсиса. Район был разрушен — огонь сожрал дома целыми подъездами, некоторые обвалились внутрь и продолжали тлеть, на дорогах и перекрестках кучковались в ДТП автомобили с встречавшими в них трупами. А вот на обочинах дорог трупов, как ни странно, не было. Пару раз внутри салонов разбитых машин замечали движение, но за закопченными стеклами видно было плохо и бесцельно решили не рисковать, к тому же призывов о помощи и осмысленных действий от этих теней не было.

На мосту через покрытую сине-зеленой плесенью речку их встретил первый реальный мутант человека новообращенного мира. Как так получилось, что в равный для всех период этот человек изменился больше других, разбираться времени и желания не было — огромная туша, не вступая в общение, при первом взгляде на людей резво стартанула в их направлении с явно агрессивными намерениями. Треск автоматных очередей разорвал гнетущую тишину, окутывавшую разоренный город. Тяжелые пули 7,62 прошивали плоть как шило, наплывы жира и дряблого мяса тряслись волнами, но мутант упорно надвигался на мужчин, гулко топая тумбами ног. Матюхин взял прицел чуть выше и короткой очередь раздробил ему голову. Бывший человек споткнулся, по инерции еще несколько раз передвинул ноги и с влажным шлепком расплылся по продавленному асфальту. Сразу стало тихо, только в ушах звенели отголоски выстрелов.

Слегка шокированных произошедшим людей взбодрила команда старшего:

— Рассредоточиться! Присели все! Внимание по секторам. — Майор за время службы раз пять был в Чечне, успел получить хороший боевой опыт, даже парой медалей на груди красовался 10 ноября. — Без команды — не стрелять. — Еще раньше, перед началом похода, он распределил обязанности и сектора контроля, так что шли не просто толпой, а организованно.

На этот раз все вокруг было тихо, а то полкилометра тому назад на выстрел в бешеную собаку в атаку на группу сорвалась с крыши пятиэтажки крупная ворона, спасаясь от пике которой всем пришлось целоваться с дорогой. Отстреливая ее, попутно выцеливали несколько тварей, похожих на крыс-переростков, выскочивших из открытой подвальной двери и скачками понесшихся к людям. Все к тому, что животные цепляли заразу и мутировали гораздо раньше человека и сплошь становились агрессивными к любым посторонним звукам.

С тех пор старались шуметь поменьше. Вот и сейчас, осмотревшись и убедившись в условной безопасности, подошли к лежавшему бесформенной кучей телу мутанта. Явно, это не так давно был человек, мужчина — руки, ноги, голова, все в наличии, вплоть до въевшейся в тело рубашки и остатков брюк. Только вот его размеры… Все тело было как громадный пельмень, под растянувшейся кожей слоями бугрился жир, натекая пласт на пласт. Голова ушла в плечи и выглядела бугром из сала. Конечности были похожи на столбы, так распухли. Брюки развалились по швам, ремень глубоко врезался в тело, сочащееся сукровицей и белыми сгустками. Весил он, похоже, с полтонны. Что это чудовище забыло на мосту, осталось тайной. Оставив труп плавиться под лучами жаркого солнца, пошли дальше, вдоль забора завода «СК» и через полчаса были у здания поликлиники. На первый взгляд, да и на второй тоже, было ясно, что Минздрав оставил свой объект: несколько разбитых окон с блестевшими в рамах клыками стекла, распахнутые настежь двери, одна створка которых висела на нижней петле яснее ясного говорили о том, что никакого штаба выживших здесь нет.

— Надо проверить, мужики. — Матюхин был уверен в своей правоте. — Вдруг это для отвода глаз, маскировка. Стас, поможешь? — Его глаза просто умоляли. Поправив шашку на боку, Стас согласно пожал плечами. Майор сконфуженно улыбнулся, быстро расставил остаток группы на посты для наблюдения и прикрытия, кивнул Стасу, указывая направление разведки.

Подошли к дверям с двух сторон, по пути заглядывая в окна. Высунувшаяся из разбитого окна рука, ногтями пробороздившая три полосы на открытой шее Матюхина, была полной неожиданностью. Старший отпрянул, автомат в его руках содрогнулся, с грохотом посылая пути в вставший в проеме силуэт. Следом сорвалась с петли дверь, на крыльцо поликлиники выскочил еще один человек, тут же обернувшийся в сторону Стаса. Теперь уже Булгарин нажал на спусковой крючок, короткой очередью рассекая грудь противника. Живого человека две дырки в теле сразу превратили бы в неживого, но этот человек уже не относился к гомо сапиенс. Он только дернулся назад под толчками пуль и снова попытался шагнуть к Стасу, но лишь встретил очередную пулю, теперь под глаз. На дверь сзади плеснуло красным, тело повело в сторону и окончательно упокоенный покатился со ступеней. К этому времени Матюхин расправился и с оставшимся в комнате. Труп со стуком упал, что-то зазвенело.

— Уходим. Быстро. — Мужчины отскочили к сидящим за остриженными кустами напарникам. Матюхин лапнул себя по шее, осмотрел окровавленную ладонь. Резюме было кратким:

— Хана. Отвоевался. — И столько в его голосе было беспомощности, что мужики разом заговорили:

— Да погоди, Сашь…

— Какой на хрен, Саныч, ща перевяжем…

— Обколоть надо антибиотиками…

Матюхин махнул рукой, останавливая обсуждение:

— Хватит. Вы что, еще не поняли? Нет лекарства от этой гадости. Если бы было — уже б помощь пришла. Страна, конечно, раздолбайская, но порядок был. Был… да сплыл. Дочка у меня тут. Работала…

Никуда не пошли. Промокнули неглубокие царапины водкой, налепили тампон из бинта под пластырь. Через пару часов у Матюхина поднялась температура, жара добавляло солнце, уже взобравшееся довольно высоко и нагревшее воздух градусов до тридцати, не меньше. А у больного, по ощущениям, организм накалился до сорока, не меньше. Лежавший в тени майор сначала крепился, потом начал постоянно просить пить, стал заговариваться, звать какую-то Оксану, и к полудню провалился в глубокое беспамятство.

Сидели вокруг, тянули мелкими глотками, чтобы не потеть, воду, следили за территорией. Почти никто ничего не говорил — ситуация не требовала обсуждения, просто ждали. Дождались к вечеру — Матюхин завозился, рывком сел и открыл глаз с залитыми кровью белками. Подгорный успел отшатнуться: ладонь командира с хищно изогнутыми крючьями пальцев прошла в нескольких сантиметрах у его лица. Навалились толпой, связали ставшего внезапно очень сильным майора, закрутили руки сзади. А ведь хотели это сделать, пока он лежал без сознания, только ни у кого рука не поднялась.

С этим кобелем удалось разобраться легко. Уже накопленный Стасом опыт говорил о том, что зараженные вирусом твари плевать хотели на раны и увечья, вполне себе удачно ковыляя на сломанных ногах с торчащими костями или подтаскивая за собой вывалившиеся кишки. Медленнее становились — это да, но умирать от этого не хотели. Критическим для них было повреждение головного мозга, причем повреждения такие должны были сопровождаться именно уничтожением, а не легким сотрясением или ЗЧМТ. Вороны начинали дико орать, выражая несогласие с потерей крыльев и носиться за противников, смешно и страшно подпрыгивая на земле; даже разрубленная пополам крыса только на передних лапах спокойно могла тащиться за человеком с километр, скрежеща зубами и попискивая; собаки вообще отличались повышенной регенерацией, буквально зализывая на глазах свои повреждения. Только удары, раскраивавшие череп, приводили к победе. Такая же беда была и с обратившимися людьми: они не чувствовали боли, потеря руки или ноги была для них всего лишь поводом для замедления. Хорошо, хоть как в трешевых фильмах, они не завывали, требуя для пропитания теплые мозги. Зомби не гнили, их тела немного воняли, но отнюдь не пропавшим мясом. Наоборот, живые мертвецы становились быстрее и сильнее, у некоторых удлинялись конечности, голова уходила в плечи, создавая сложности при прицеливании.

Стас быстро осмотрел труп пса. «Точно, снова такая же фигня» — под ухом кобеля в лужице густой тягучей крови лежал черный кристалл размером с половину мизинца. Такие кристаллы были замечены впервые, когда через мост ВоГРЭС перешли на правый берег и встряли втроем в массовую стычку с мутантами.

Перед этим Стас нагнал ушедших вперед коллег только у моста. Никто из них и вида не подал, что слышал одинокий выстрел. А что делать надо было — оставлять Матюхина охотиться на себе подобных? Да и Стас, как бывший ближайший подчиненный зараженного командира, не мог никому из опустивших взгляды напарников приказать.

У моста снова пришлось расставаться: Подгорный вместе с Самойловым жили в Железнодорожном районе и дальше пошли по Ленинскому проспекту. Крепкие рукопожатия, обнялись с опером, который шепнул в ухо: «Все правильно, Стас…», бегом догнал Гришку и через несколько минут они скрылись за небольшим сквером.

Мост ВоГРЭС перешли глубоким вечером. Сзади, по левой стороне, что-то с треском горело на территории ТЭЦ, всполохи пламени освещали высокие трубы, в черной копоти дыма проскакивали багровые шары. Шли, а точнее — ползли по трубам теплоцентрали, прячась за низким отбойником — на середине моста темнел большой кучей такой же жирный мутант, как и убитый на виадуке. «Медом им на мостах намазано, что ли? Или кровью?» — шепот Игоря Аксенова раздался за спиной Стаса, водитель Олег Меньших шел последним. Даже этот негромкий звук голоса тварь, несмотря на шум пожара, услышала, дернулась, так что пришлось сидеть, едва дыша, почти пятнадцать минут. Показав Игорю кулак, Стас махнул идти дальше.

За мостом уже окончательно встретили ночь. Пережидали темное время суток в упёршемся в бетонное ограждение водохранилища микроавтобусе, который, похоже, был брошен после ДТП. Зато с комфортом — мерседесовские кресла откидывались почти в горизонтальное положение, мягкая боковая поддержка позволяла не бояться упасть, высокие тонированные стекла давали хороший обзор. Дежурили Стас с Игорем по очереди, пожилой водитель жаловался на головную боль, так что ему дали отдохнуть. Хотя и у самих после жаркого, полного неприятных впечатлений дня давило виски.

Едва рассвело, выдвинулись в дальнейший путь и через пару часов, поднимаясь к строительному институту, наткнулись на собачью свору. Голов десять, а позже, при пересчете, оказалось — одиннадцать. Во главе стоял огромный, раздавшийся в плечах и груди серый кобель неопределенной породы. Шли бывшие полицейские достаточно осторожно и тихо, поэтому свору увидели первыми. Стас ткнул пальцем в автомат, намекая на необходимость упреждающего огня, Игорь и Олег согласно кивнули: уж больно страшными, даже издалека, выглядели «друзья человека». Версия об обострившемся слухе зараженных вновь нашла свое подтверждение: на строенный щелчок предохранителей псы синхронно навострили уши и обернулись, хотя до присевших у брошенного «Опеля» людей было еще порядка сотни метров. Недолгий бой закончился с разгромным счетом 11:0, только вожак на последнем издыхании добежал дальше всех, почти до «Опеля».

Собаки были сплошь крупные, мутация не обделила их организмы мощью и силой. На некоторых были видны следы укусов, парочка во время бега хромала и подволакивала лапы, но от этого не выглядела менее свирепыми. Тогда то, проводя «контроль» шашкой и ножами, люди и обратили внимание на черные блестящие камушки, сверкавшие гранями возле голов поверженных собак. Олег подобрал один из кристаллов, толщиной с карандаш, покрутил его пальцами. Внезапно кристалл рассыпался, темной жидкостью скользнув по ладони.

— Гадость какая-то. — Отряхивая руку, произнес Меньших. — Вроде твердый, а на ощупь — скользкий. И хрупкий…

До дома Игоря, который жил в частном секторе у института, не дошли буквально метров двести, крыша уже виднелась вдали по улице, как Олега скрутило сильной головной болью. Он упал, громко застонав, из прикушенной губы пошла кровь. Солнце припекало уже очень сильно, отошедший в тени от приступа водитель немного посидел, массируя виски и затылок, после чего, списав все на солнечный удар, пошли дальше, стараясь придерживаться затененных участков.

Дома у Игоря были только пожилые родители, как оказалось, женат он не был. После того, как во всем хозяйстве догорели приборы и провода и Аксенов-старший справился с небольшим пожаром, он кинулся помогать соседям. Всей уличной общиной не допустили распространения огня от загоревшегося пустующего дома, долго обсуждали бездельников-пожарных, которые так и не приехали, пока вниз по улице не начался массовый исход погорельцев из многоэтажных домов. Телевиденье и радио не работало, так что пользовались слухами о начавшейся войне с НАТО, химических бомбардировках, взрывах аммиака на заводах левого берега. В общем, накручивали себя до того, что у Екатерины Михайловны, матери Игоря, случился нервный срыв, от которого она до сих пор отходила в затененной комнате.

Услышав о болезни, Стас напрягся. Олегу было без разницы — он уселся в тени забора и тихо постанывал, успокаивая мигрень.

— Стас, я сам. — Игорь, узнав про болезнь матери, стал хмурым. — Бать, пошли мамку проведаем. — Спустя несколько минут Аксеновы вышли из дома, Игорь с улыбкой кивнул:

— Нормально все, за меня переволновалась. Нормально.

— Что, ребята, думали — бешенство? — Слова Бати вызвали удивление и вопросы у гостей. — Ага, видели. Вчера Петра из пятьдесят седьмого дома накрыло. Сначала тоже головой мучился, потом жена его прибегала, Анька, просила от температуры таблеток, а сегодня утром он из дома выскочил в одних трусах, глаза выпуклые, зеленый весь какой-то, в кровище. Люди попрятались, а он ходил тут по улице, потом ушел к центру. Сходили б вы, что ли, посмотрели, как там Анька?

Отправив Олега в дом, Стас с Игорем пошли на разведку.

Зомби нападали на людей без разбора, в основном убивали и ели на месте, некоторых просто кусали или царапали, но бросали живыми. Такие раненые обращались, как Матюхин, кто быстро, кто не очень.

Ели… За время одиночного путешествия от дома Аксеновых до новостроек на Антонова-Овсеенко Стас навидался всякого, чувства уже притупились и даже на собак, тащивших искусанные трупы взрослых и детей, он уже обращал внимание только для того, чтобы не стать очередной жертвой их агрессии. Самих зомби в городе было немного, людей за все время перехода он не встретил вообще, хотя периодически видел мелькавшие тени и взмахи штор за темными окнами. Как они там выживали — даже не хотелось думать: все магазины по пути хвастались выбитыми дверями и окнами, а внутри — пустыми полками и подсобками. Пару раз Стас, перекусывая галетами, с благодарностью вспоминал своего начальника, решившегося на разграбление магазина и обеспечившегося коллег пропитанием.

Похоже, если судить по рассказам оставшихся в своих домах соседей Аксеновых, очень много жителей города эвакуировались самостоятельно уже в первый день. Несмотря на отсутствие связи, нашлись инициаторы, в основном из числа военных, МСЧовцев и полицейских, которые организовали паникующих, заставили их нагрузиться скарбом и пешим порядком выходить за город. Время должно было показать — кто прав: ушедшие или оставшиеся. Что теми, что другими двигали абсолютно разные мотивы. Уходившие звали за собой, туда, где должны были ждать некие власти, спасавшие город; нелепо звучали обоснования осевших о том, что дома и стены помогают.

Аньке вон они не помогли…

Хотя в теорию родных стен Стас вынужденно верил. Дома должна была быть Алина с Няшкой и, чтобы увидеть их, сейчас оставалось пересечь всего несколько дворов и небольшой парк. Был шанс на то, что они ушли с эвакуационной командой, а уж думать о возможности заражения Стас даже не хотел. За всё время своего одиночного путешествия он ни разу не встретил никого, кто мог бы сойти за органы управления при ЧС, так что вывод был неутешительный — никакой власти в городе не было. Будь происходящее вокруг войной, всё равно, Булгарин был уверен, нашлись бы желающие покомандовать, пусть даже армейцы, но нашлись. Явно, происходящее вокруг носило бессмысленный ужас тотального геноцида, об этом Стас думал постоянно, перемежая мысли о семье.

На путь от Аксеновых до последнего рывка ушло больше трех дней, одному было идти проще, хотя пришлось сделать хороший круг. Пригодилось и умение пострелять, причем много и по разным целям: бешеные крысы, сбивавшиеся в стаи собаки, разросшиеся до размеров орлов вороны. И даже по тем, кого не так давно приходилось беречь и защищать. Сначала Стас по вбитой в подкорку привычке стрелял по ногам, но только мертвые люди не обращали внимания на раздробленные колени, устремляясь даже ползком к источнику выстрела. Густая кровь и кусочки костей и плоти, вылетавшие при сквозных ранениях, у некоторых зомби затягивались очень быстро, минуты через три-четыре раненые уже даже могли не хромать. Такая же ситуация были и с попаданиями в грудь или живот — зараженные лишь замедлялись на некоторые время. От подобных ранений нормальный человек скончался бы на месте, но зараженные уже не были нормальными людьми. Гарантией окончательной смерти было лишь попадание в голову. Всё чаще на ум Стаса приходили фильмы Родригеса и читанные долгими ночами в опергруппе бульварные книжонки при зомби. Неужели действительно вирус из лаборатории покончил с людьми? Такие мысли одолевали при каждом контакте с зараженными.

На виадуке над железной дорогой обосновался такой же огромный жирный мутант, как и на других мостах. Поневоле вспомнились слова Игоря. Тварь эту Стас обошел снизу, по рельсам, жизнь вырабатывала привычку лишний раз не лезть на рожон.

В районе молокозавода на след Булгарина встал огромный черный дог, настолько раздавшийся в размерах, что больше напоминал молодого бычка. Попытка оторваться от него едва не привела к стычке с зомби, внезапно вынырнувшим из темного провала подъезда. Пришлось ждать, пока зараженный уйдет, а в это время пес почти пересек двор, медленно обнюхивая каждый след кроссовок на песке детской площадки. Стрелять было нельзя — плотная застройка означала и высокую численность мутантов, так что пришлось оставить рюкзак. Пока дог кружил возле него и рвал ткань в клочья, удалось забраться на карниз подъезда. Ожидание — лучшая тактика в борьбе с мутантами, это Стас уже усвоил твердо. Практика не подвела.

Оценив, на тему безопасности, невысокие деревья парка и не обнаружив вороньих гнезд, Стас по знакомой тропинке направился в сторону уже видневшегося дома. Песчаная дорожка в обе стороны, кусты с человека ростом, плотный молодой березняк вокруг, все зелено и очень солнечно. Пастораль, не будь такой жары! А вокруг безжизненный город, наполненный тишиной и бродячими мертвыми существами.

Сквозь просветы деревьев мелькнула мусорка рядом с родным домом, в которой увлеченно рылись несколько здоровенных крыс. Нарастающий из-за спины гул заставил Стаса резко отпрыгнуть в сторону и, упав, изготовиться к стрельбе. С неба с рёвом упало что-то, тянувшее за собой инверсионный след. Стоявшая рядом с вцепившимся в землю и цевье автомата Стасом березка вздрогнула всей кроной и, сломавшись на уровне пары метров над землей, с тихим шелестом стала падать, едва не накрыв собой человека. Звонкий удар взметнул вверх комья утрамбованной земли, из появившейся на месте падения неизвестной летающий штуки воронки потянуло дымом. Ветви дерева глухо ударились о землю и качнулись обратно к небу, расчесанному редкими дымными полосами.

Несмотря на хлестнувшие в опасной близости ветви берёзы, Стас не стал делать резких движений. Крона упавшего дерева давала пусть и не самое надежное, но укрытие, а на шум от падения небесного тела ожидалась очень скорая реакция, так что бежать и кричать «Я нашел метеорит» было явно преждевременно. Вокруг по-прежнему качались под легким ветром березы парка, солнце жарило с высоты, дымные следы падения «метеоритов» таяли в прозрачном сухом воздухе. Медленно приподняв голову, Булгарин осмотрелся. Из-под сломанной берёзы была отлично видна дымившаяся невдалеке выбоина, к которой уже примчались два средних размеров пса и крупная крыса. После катаклизма зараженные твари никогда не враждовали друг с другом, Стас нередко видел рыскавших рядом зомби, собак или даже крыс. Вот и сейчас, среагировав на посторонний звук, твари не обращали внимания на недавних врагов и обнюхивали непонятное образование в земле.

Спустя несколько минут мутанты начали расширять круг поиска, как они поступали всегда при отсутствии информации об источнике звука. Собаки закружились, уткнувшись носами в землю, крыса, напротив, больше пользовалась слухом и вытянула уродливую морду вверх. Уши у нее внезапно развернулись, став раза в два больше, чем у ранее виденных Стасом подобных грызунов. Лучи солнца пронзили розовые лопухи и голову твари будто окутал ореол. В таком состоянии крысы могли уловить даже биение сердца на значительном расстоянии и сейчас локаторы медленно сканировали пространство. Можно затаить дыхание, перестать шевелиться, но успокаивать зачастившее сердце Стас не умел. Вскинуть автомат, прицелиться, нажать на спусковой крючок — меньше секунды прошло между принятием решения и пулей, разнесшей голову крысы. Короткая очередь из чуть смещенного в сторону автомата оборвала псевдожизнь одного из псов, второй рывком ушел от пуль, взрыхливших землю далеко за ним. Но подбежать на расстояние прыжка ему не удалось — Стасу пришлось потратить еще три патрона, две пули из которых нашли свою цель в груди и голове мутанта. Треск выстрелов был лишь немного приглушен деревьями, но ждать было нельзя: реакция тварей на посторонние звуки всегда была однозначно-агрессивной.

Булгарин вскочил, подхватил с земли и отточенным движением закинул за спину шашку, перекинул автомат на короткий ремень. Уже подбегая к дому, он услышал резкое карканье и щучкой нырнул в кусты у подъезда. Ворона пронеслась над головой, пытаться достать ее выстрелом Стас не стал — некогда мстить, остаться бы в живых до подхода основных сил противника, а он был уверен, что к месту скоротечного боя уже стягиваются все зомби и мутанты округи. Рывком открыв дверь подъезда, Булгарин присел и, выставив ствол автомата вперед, тщетно попытался рассмотреть темный провал с уходившими в него бетонными ступенями. Уже была парочка прецедентов, когда зомби прятались в подъездах и внезапно из них выскакивали на звук выстрелов. Глаза после яркого солнечного света ещё не адаптировались, но времени на тщательную оценку ситуации не было, две секунды спустя Стас захлопнул за собой дверь и прижался к прохладной стене, привыкая к навалившейся темноте.

На улице было тихо, никто вслед не прибежал и в двери не начал ломиться. Быстро успокоив дыхание, Стас с закрытыми глазами попытался почувствовать абсолютную темноту подъезда, стараясь слышать и видеть только ушами. Зрение было бесполезно, ни одного проблеска света не было в глухом помещении, заканчивавшемся площадкой у двух лифтов и двух тамбурных дверей. Еще один проем уводил в небольшое тупиковое помещение с почтовыми ящиками.

Тревожил запах. Легкий такой, но очень неприятный запах разложения. Зомби мертвечиной не воняли, их тела после заражения переставали источать кровь и другие жидкости, большая часть мертвецов усыхала, становясь крепкими и жилистыми, влажным у них оставался только мозг. Толстяки на мостах были непонятным исключением из правил. А вот после окончательного упокоения тела разлагались очень быстро, чуть ли не рассыпаясь в пыль за несколько часов. По подъезду же тянуло так, как будто отсюда неделю назад вынесли начавший разлагаться труп, — мясом с душком и засохшей кровью.

Отступив от стены, Стас еще раз прислушался к звукам улицы. Стояла тишина. Зато в глубине подъезда раздался легкий шорох. Приготовившись при первой опасности выскочить за дверь, Стас поправил автомат и чиркнул зажигалкой. Уже привыкшие к темноте глаза среагировал на вспышку, но даже полуслепой он заметил на ступенях перед собой два тусклых светлых пятнышка. Зажигалка погасла, а тьму и тишину подъезда разорвали вспышки и грохот выстрелов. В свете этих вспышек, молниеносно выхватывавших фрагменты события, как нарезку кадров, было видно, что коридор занял обнаженный мужчина с тянувшимися от живота сухими лентами кишок. Оглушившей Стаса короткой очереди хватило, чтобы мертвец упал на спину, получив пулю как раз между глаз, выдавших его при отблеске зажигалки.

Буквально сразу после выстрелов раздался сильный удар в подъездную дверь. «Повезло, что дверь наружу открывается» — Стас с разбега перепрыгнул через труп и метнулся к двери в тамбур. От удара локтем об угол сустав пронзило электрическим импульсом, отчего правая рука сразу ослабла, автомат повис на ремне. Связка ключей, как назло, зацепилась за ткань в одном из карманов разгрузки и, пока ее удалось вырвать вместе с куском подкладки, дверь загрохотала уже под серией ударов. Попасть в темноте непривычной к таким действиям левой рукой в замочную скважину удалось только после использования зажигалки, которую едва получилось зажечь слабыми непослушными пальцами. Скрипнули петли и Стас, как и в прошлый раз, рывком открыл дверь. Вырвавшийся поток воздуха затушил огонек, но времени хватило, чтобы увидеть, что тамбур пуст.

Закрытая и запертая дверь отгородила его от звенящих ударов в подъездную дверь. Времени для отдыха не было — если стучавшимся удастся открыть вход в подъезд, то тамбурная фанерная дверь не станет серьезной защитой от них. Чертыхаясь сквозь зубы от жара нагревшейся зажигалки, он подобрал ключи к обоим замкам и вынужденно затих. За дверью было тихо, хотя стук замочных ригелей, выходивших из пазов, обязательно должен был привлечь зомби, которые могли быть в квартире. А врываться в свое жилище, паля изо всех стволов, Стас не хотел. Подперев ногой полотно двери, он приоткрыл ее и громко прошептал в щель:

— Алина, это я, Стас. Не стреляйте, я вхожу. — И тихо потянул дверь на себя. Вторая дверь была открыта, зажигалка осветила Г-образную прихожую. Булгарин закрыл дверь на оба замка, постоял, прислонившись к ней ухом, но грохот в подъезде уже затих. Или ушли, или ворвались внутрь — гадать было бессмысленно, главное — опасность отступила.

Квартира была разграблена мародерами. Сорванные решётки, на которые он с улицы не обратил внимания, выбитые окна, перевернутая мебель и множественные кровавые пятна. Как и город вокруг, квартира была мертва.

Тихая погоня дога, постоянное напряжение в ожидании стычки, всплеск адреналина при падении метеорита, последовавший бой у дома и в подъезде, нервы с поиском ключей и увиденное в квартире — все это окончательно вымотало Булгарина. Скинув только оружие, он упал в зале на истерзанный диван и через пять минут уже спал.

Живы ли родные — сил думать не было.

Три дня до... Стас Булгарин

Когда случилась ЧС, Сергей Ильич как раз подходил к своему гаражу в ГСК, собираясь взять машину и вывезти семью на дачу. Пробыв до полудня на работе и выслушав от супруги хорошую порцию грамотно подобранных циничных выражений, он понял, что от поездки уклониться удастся только окончательным скандалом и решил не доводить дело до крайности. Как на грех, водитель, бывший пожарный Пахомыч, взял отгул, так что предстояло крутить баранку самому. Хотя на «крузаке» это и было удовольствием, но Сергей Ильич уже давно отвык от подобных развлечений и не считал управление автомобилем приятным времяпрепровождением.

«Повезло, что не дошел до машины и не оказался в гуще столпотворения на перекрестке у авторынка». Эта мысль посетила Сергея Ильича уже в тот момент, когда он пробирался между полыхавшими машинами и вопящими людьми, плюнув на дачу и решив вернуться домой. Несколько раз его хватали за руки, прося о помощи, но он уверенно стряхивал захваты и рывком уходил дальше. Первым делом — семья, в гостях как раз была дочь с зятем и внуками. То, что происходящее вокруг по степени критичности превосходит все степени чрезвычайности, он понял уже давно. Многие машины, особенно из числа отечественных, горели, из окон многих квартир тоже вырывались языки начинавшихся пожаров. И при этом, кроме криков людей и треска огня, не было слышно больше никаких звуков. Ни сирен скорых и пожарных, ни гудков сигнализаций, ни ревунов гражданской обороны — ничего. Именно отсутствие таких необходимых признаков стало для него самым ярким свидетельством того, что Родина проиграла войну, не успев в нее вступить. Главный специалист по делам гражданской обороны городской администрации, он прекрасно знал все действия, которые должны были уже сейчас начаться и которых — не было. Война! Современная, одноминутная, третья Мировая! Только атака тщательно подготовившегося противника могла стать причиной такого явления, как полное лишение миллионного города электричества. Это был самый последний вариант развития событий по плану ЧО (ЧС) города, самый невероятный и несбыточный и самый страшный. На электрической энергии в современном мире замкнуты все коммуникации, а без них цивилизация — не более чем толпа немых питекантропов. Сергей Ильич прекрасно понимал, что никаких посыльных никто никуда посылать не будет, любому дежурному МЧС для введения в действие плана нужна не только команда — нужны средства связи. А вокруг плавились даже провода ЛЭП, тягучими каплями стекая по опорам. Представив, что твориться с тонкой электроникой компьютеров и телефонов, Сергей Ильич только скрипнул зубами. Оставалось надеяться на знания, оставшиеся в головах городских руководителей после неоднократно проводившихся учений. Надеяться и верить, что автоматика расположенной недалеко от города АЭС сможет блокировать оставшиеся без контроля стержни.

На мате и паре оплеух собрав семью в крепкий кулак, бросив в портфель все личные документы и выбросив прихваченный женой баул с одеждой, вместо которого сунул ей рюкзак первой необходимости, Сергей Ильич быстрым шагом погнал своих родных в единственное место, в надежности которого он был уверен в перевернувшемся мире. Не то, чтобы специально, но давным-давно подаренная государством квартира семьи Когут находилась в доме, стоявшем буквально через дорогу от главного защитного сооружения городской администрации. И дубликат ключа от дверей ЗС уже много лет позвякивал в пенале, приютившемся на дне портфеля главспеца ГО рядом с инструкцией и списком паролей.

Когуты были первыми, кто оказался у дверей бывшего бомбоубежища, сокрытого под многометровой толщей земли и приютившего на своей поверхности обширную автостоянку. Сергей Ильич лично курировал готовность командного пункта к приему руководителей города. Кроме всего прочего, нужды ГО позволяли наложить лапу на хорошую часть одной из статей городского бюджета, так что ключ в замке провернулся легко, а вот для открытия двери пришлось в нее упереться, заставив заскрипеть. Если честно, это скрип Когут оставил при последней инспекции специально, для создания нужного фона у комиссии. Несмотря на то, что каждая лампочка и каждый метр коммуникаций в ЗС оценивались в смете по ставке хорошего евроремонта, а реально стоили как косметический ремонт в заброшенной халупе, бомбоубежище было надежным и качественным. Нигде не капало, не подтекало, не искрило, хотя щелкнувший рубильник так и не дал света в темный коридор. Пронзительный скрип дверных петель был не только гордостью Сергея Ильича — он еще и оставался единственным недостатком ЗС.

Освещая путь предусмотрительно висевшей на входе керосиновой лампой, Сергей Ильич проводил семью в ближайшую комнату, предназначенную для расселения эвакуированных руководителей города и их родственников. Расчет давал возможность каждому чиновнику привести с собой до шести человек, штатная наполняемость ЗС составляла семьсот сорок единиц личного состава.

К тому времени, как окончательно стемнело, Сергей Ильич успел впустить в скрипевшие двери более ста человек, некоторые из которых были ранены, так что пришлось открывать помещение медпункта. Чувствуя определенную гордость за свою работу при озвучивании слов «пароль-отзыв», он добровольно взял на себя функции коменданта, успевая расселять людей, покрикивать на одних и поддакивая другим, выставлять посты на входе и в коридорах на трех уровнях, набирать себе комендантскую службу и набрасывать график дежурств. Когут находился в своей стихии и даже испытывал приятное удовлетворение от происходящего.

За ночь пришло еще семьдесят человек. Старшим руководителем оказался заместитель главы города по социальной политике, после короткого разговора с облегчением передавший все полномочия управления убежищем и ситуацией Сергею Ильичу. Утром собрали экстренный штаб, набросали перечень требовавших первоочередного разрешения вопросов. Необходимо было ждать помощи, угроза выпадения осадков и радиоактивного заражения местности была крайне реальной, что подтверждала резко подскочившая температура воздуха. Если проблем с водой не было — в ЗС имелся стотонный заполненный резервуар — то с едой намечалась критическая ситуация. Большинство эвакуировавшихся взяли с собой минимальный запас продуктов, а то и вовсе обошлись без них. Из трёх тысяч сухпайков, хранившихся в отдельном блоке, пятьсот выдали семьям с детьми, а остальные оставили под неприкосновенный запас. Решили ждать еще сутки, в течение которых провести разведку: оценить обстановку в районе, дойти до Управы и отдела полиции, попробовать установить связь с городской администрацией. И тут встал вопрос кадров: в числе населения убежища абсолютное большинство составляла так называемая управленческая элита, при составлении планов эвакуации никто не удосужился предусмотреть выдачу пропусков и паролей на вход обслуживающему персоналу. Эвакуация при любом развитии событий ожидалась плановая, при которой сначала надо было собраться по месту работы, сформировать аварийные бригады, но… Планы сработали именно так, как обычно срабатывают планы — наоборот от запланированного. Никто не горел желанием идти в город и ловить на голову атомные или нейтронные бомбы условного противника, а то и просто — пулю в лоб. Попытка принудить привела к крику женщин и небольшому мордобою среди мужчин. В конечном итоге нашли пять самых молодых из числа специалистов среднего звена, обработали на предмет патриотизма и предстоящих премий за храбрость и, нарезав обязанностей, выставили их за двери.

К вечеру, когда напряжение в бункере возросло до тревожно-опасного, вернулись четверо, причем один из разведчиков был ранен — его покусала выскочившая из-за мусорного контейнера собака. Пятого следопыта так и не дождались, с его супругой работали медики из числа добровольцев, вытирая слезы и накапывая успокоительного. Разведка установила контакт с отделом полиции, в котором охраняли оружие почти двадцать полицейских, трое из которых пришли в ЗС и заняли оборону на входе, сразу снизив градус напряженности. Власть и оружие — универсальный антидепрессант. До Управы района дойти поисковики не смогли: из-за разгоревшегося сильного пожара, охватившего несколько многоэтажных домов, пришлось уходить вниз, на улицы частного сектора, где бушевал вырывавшийся из-под земли канализационный фонтан. Долгие поиски пути обхода не привели к положительному результату, так что пара разведчиков вернулась ни с чем. Четвертый следопыт сообщил, что ближайший торговый центр по внешним признакам брошен, но войти внутри у него не получилось — еще на подходе из дверей выскочили несколько человек, один из которых взмахнул ружьем и нецензурно рекомендовал идти искать приключений в другом месте, конкретно указав направление.

Ночь прошла тревожно, но без происшествий. Утром, с помощью курьеров связавшись со старшим от полиции, численность которой увеличилась до тридцати сотрудников, решили устроить массированную разведку в сторону торгового центра. Сергей Ильич понимал, что ни атомной войны, ни нападения на страну в привычном понимании не было, но чувство власти уже захватило его, он осознанно поддерживал в коллективе тревожные настроения, чему способствовала внезапно начавшийся почти у сорока человек инфекция. Высокая температура, обмороки и рвота позволили заявить о возможном применении бактериологического оружия и заставить надеть противогазы, убеждая ждать начала активных действий федеральной власти и армии. Рейд в торговый центр вернулся к вечеру груженый тележками с продуктами, тремя ранеными и двумя убитыми. «Хорошо хоть полицейские, а не наши» — цинично думал Когут, распределяя припасы и бдительно следя за сверкавшими стеклами масок людьми. Несмотря на не самое удачное столкновение с захватчиками продуктового супермаркета, полиция не бросила охрану убежища и ночью, у закрытых изнутри дверей, нес службу спаренный пост.

Третья ночь для населения одного из самых укрепленных в городе объектов стала ночью ужаса. Несколько больных почти одновременно сошли с ума: сорвавшись со своих коек, они бросились к выходу и буквально за несколько мгновений буквально растерзали стоявших на посту полицейских, успевших выстрелить лишь несколько раз. Крики и выстрелы взбудоражили готовившихся ко сну людей, поднялась паника. Сумасшедшие убийцы скалили зубы и никого не подпускали к дверям, когда из-за спин столпившихся в коридоре людей внезапно раздались новые крики — еще несколько окровавленных больных выскочили из медпункта и стали рвать и царапать всех попадавшихся на пути. В зыбком пламени керосиновых ламп, едва освещавших коридоры, разразился кровавый хаос. Вопли, мат, детские и женские крики, удары и шлепки, хрипы и бульканье — все смешалось в дикой вакханалии. Через час оставшиеся в живых запирались у себя в комнатах, с трудом удерживая двери от сильных ударов снаружи. К этому времени убитые и умершие уже начали шевелиться, привыкая к новой жизни после смерти.

К утру в защитном сооружении администрации города не осталось в живых никого, только мертвецы восполняли собственные энергетические потери. Полицейские почему-то не прислали смену своим постовым. Но Сергей Ильич этого не видел и повлиять на ситуацию не мог.

Да что там — не видел. К этому времени он сам терзал жесткое мясо на шее прислоненного к стене трупа своей жены, отталкивая от ее холодного тела своего внука, вцепившегося зубами в мякоть на ноге бабушки. Существо, не так давно бывшее главным специалистом по делам ГО Когут Сергеем Ильичом, никак не могло насытиться и делиться добычей не хотело.

Лазурные небеса, изумрудная земля Ксения Котова

Я разрядил карабин в третью за этот день гигантскую сороконожку и без сил опустил оружие. Насекомое рухнуло на песок и тут же исчезло, словно его никогда и не существовало.

— Хватило бы и одной пули, — прозвучал слева от меня высокий девичий голос.

— Да заткнись ты, — устало ответил я.

— Уже молчу.

Я замахнулся на морок прикладом, но оружие прошло сквозь зеленоглазую девчонку с русой косой, никак не навредив. Она вздохнула, убрала руки в карманы платья, развернулась и пошла прочь, шагов через десять растаяв в раскалённом мареве.

— Давай, чудик, блуждай тут кругами… — донеслись издалека её слова.

— Малолетка ушибленная, — огрызнулся я и уныло уставился на свой «УАЗ» из-под полей шляпы; бензин кончился, и теперь машина была бесполезна.

На душе стало мерзко. Скажи кому — не поверят. Чтобы я — и застрял на Безлюдной дороге? Всегда ездил по таким местам, как по родному городу.

Что изменилось? Хотел бы я и сам знать…

Я достал из багажника пустую канистру и посмотрел её на просвет в надежде обнаружить внутри хотя бы пару капель. Пусто. Только закатное солнце просочилось сквозь грязный пластик и грубо пощекотало мой небритый подбородок.

Придется идти пешком.

Я взял рюкзак и проверил, на месте ли посылка. Закинул внутрь флягу с водой, сухой паёк на три дня и двинулся в сторону темневшего вдалеке города. Именно в него целился указатель, возле которого я и застрял. Не знаю, откуда у меня взялась мысль, что мне обязательно «туда». Просто это было логично: отвезти посылку на ближайшую почту.

Наверное. Я сомневался, что поступаю правильно.

Если совсем честно, то единственное, в чём я не сомневался, так это в своей работе. Обычно меня за очень хорошие деньги нанимали куда-нибудь съездить или что-либо отвезти — и посылка в моём рюкзаке была очередным заказом. Только вот я в упор не помнил, от кого она и куда мне её нужно доставить.

Как так? А почему я, по-вашему, забыл даже собственное имя?

Знаете, Безлюдные места вас выхолащивают. Отбирают воспоминания, чувства — превращают в бездушные пустышки. Морочат вам головы, обманывая и подсовывая иллюзии, пока вы или не сдыхаете от голода, или каким-то чудом не находите отсюда выход.

Лишь смельчаки, безумцы и профи вроде меня суются в такие дыры. Смельчаки возвращаются безумцами, безумцам терять уже нечего, а нас... нас Безлюдные дороги обычно не замечали.

Обычно...

Где же я ошибся?

Я обнаружил, что цепочка моих мыслей замкнулась в кольцо, и усилием воли заставил себя вообще ни о чём не думать, сосредоточившись на хрусте песка под ботинками. Ровно на двадцать шагов. Затем мне стало чудовищно скучно, и я вспомнил свою яркоглазую галлюцинацию.

Может, стоило позвать её с собой?

Эту идею я тоже прогнал и шел с редкими привалами до самого рассвета.

Когда медное солнце поднялось над безжизненными холмами и подкрасило алым прошитые зигзагами статического электричества тучи, я вновь разглядел впереди указатель, свой «уазик» и девичью фигурку. Челюсти мигом свело от оскомины, и на мои плечи навалилась знакомая внеземная усталость.

Что произошло? Ничего необычного. Я в который раз за последнее время — опять! — оказался у проклятого щита!

Я подавил в себе желание расстрелять столб, подошел к машине, бросил рюкзак на заднее сидение и выжидающе уставился на девушку. Обычно она болтала, не затыкаясь, но сейчас стояла, пинала носком тяжелого ботинка песок и молчала.

Русая зеленоглазка лет пятнадцати на вид. За такую мужики станут драться года через три, а извращенцы, наверное, уже начали. На её лёгком бирюзовом платье белели маленькие парусники. Кораблики. Посреди раскалённого плоскогорья. Сдохнуть можно.

Я насупился:

— Опять ты.

— Угу, — беззлобно откликнулась девушка и кивнула на мой рюкзак: — Есть попить?

Я пожал плечами, достал из бокового клапана флягу и протянул своей галлюцинации, хотя отлично понимал, что она даже не сможет взять ту в руки. Была в этом какая-то мелочная мстительность с моей стороны, но Безлюдная дорога бессовестно издевалась надо мной уже третий день, и мне хотелось отплатить ей тем же.

Зеленоглазка твёрдо сомкнула пальцы на горлышке фляги, сделала два глотка и вернула её мне. Я застыл с приоткрытым ртом.

Вот и отомстил.

— Послушай, чудик, — девушка не заметила моего удивления, — я кое-что вспомнила. Мы встречаемся из-за колебаний. Люди в Безлюдных местах, прости за каламбур, создают особые возмущения. Если похожи характеры или общее прошлое, — точно не помню — то источники начинают притягиваться друг к другу за счет «совпадающих энергетических импульсов»…

— Ну, вроде бы так и должна работать зона Вихря, — я прислонился к машине рядом с зеленоглазкой и смолк.

Вихрь.

Короткое слово из пяти букв вызвало в моей памяти живой и яркий отклик. Я вцепился в воспоминание и начал разбирать его по косточкам, докапываясь до сути и быстро наполняя смыслом, пока оно не ускользнуло.

Вихри искажали пространство, создавая вокруг себя Безлюдные места. Хватали любые оказавшиеся рядом образы, приделывали одному голову второго, а третьему — ноги первого и перемешивали в случайном порядке, выстраивая такие чудовищные комбинации, что мутировавшие сороконожки могли показаться милыми пустячками к Новому году.

Я загнул?

Тогда проще. Вихри изменяли реальность и создавали её из того, что вытягивали из своих жертв.

— Ви-и-и-и-и-и-х-х-х-х-х-хрь, — пропела девушка, будто пробуя слово на вкус. — Ты не знаешь, как выбраться отсюда?

— Как бы тебе сказать... Вихри закручивают мир вокруг себя. Я всегда держался краёв воронки и ездил на пределе, чтобы меня, не дай Бог, не засосало.

— Ясно... — грустно ответила зеленоглазка.

Я покосился на неё и впервые подумал, что она может быть настоящей и живой, — такой же застрявшей здесь неудачницей, как дядька на «уазике». Наверняка отбилась от своих и потерялась.

Интересно, какой идиот додумался притащить на Безлюдную дорогу ребёнка?

— Впрочем, есть у меня одна идейка. Попробуем после заката, — я подмигнул ей. — Есть хочешь?

— Голодная как волк, — девушка робко улыбнулась.

Мне стало стыдно. Я ведь ещё вчера гонял её прикладом.

До вечера мы проторчали в тени машины — никто из нас не захотел лезть в салон-душегубку. Зеленоглазка дремала на моей куртке, а я спал прямо на земле, вымотанный ночным переходом. В семь мы перекусили и, едва солнце село, пошли не к городу, а от него.

Вот и вся моя гениальная идея. Я вспомнил историю одного парня, который использовал притяжение Вихря, дошел до самой воронки, а потом, чтобы выбраться из Безлюдного места, двинулся против направления её вращения. И, вы не поверите, но у него получилось!

Нет, этим везунчиком был не я. Зато я не ошибся, решив положиться на его опыт. Если вчера меня словно тянуло обратно к указателю, то сейчас нас, напротив, непреодолимо влекло вперёд. Мы шли, точно подгоняемые попутным ветром, и первый привал сделали очень не скоро.

Моя спутница села на песок. Её ноздри раздувались, дыхание было тяжелым, чёлка прилипла ко вспотевшему лбу. Она устала, но не жаловалась, и я, доставая пайки, невольно проникся к ней уважением.

— Чудик, а что это за коробка у тебя в рюкзаке? — зеленоглазка взяла у меня флягу, смочила губы водой и ткнула пальцем в свёрток.

— Сказали доставить...

— В город? — девушка мотнула головой в сторону фиолетовой громады.

— Возможно, — я не стал делать вид, будто помню, куда мне надо. — А тебя сюда как занесло?

— Я не знаю, — ответила она и нахохлилась, принявшись теребить кончик косы.

Коса у неё была роскошная. Красивого песочно-русого цвета, блестящая и тугая, как канат.

Я понял, что расстроил девчушку, и вздохнул:

— Прости.

Зеленоглазка надула губки. Я всмотрелся в её профиль и с удивлением понял две вещи. Во-первых, ей не пятнадцать, а двадцать с приличным хвостом. А, во-вторых, мы уже встречались где-то годиков восемнадцать назад. Бард, певичка, актриска. Она выступала в баре на окраине того, что когда-то было Петербургом, а потом укатила по своим делам дальше на восток.

— Малявка, ты, случайно, никогда не пела?

Девушка уставилась на меня, и я увидел в глубине её глаз то самое: воспоминание. Миловидное личико на секунду приобрело задумчивое выражение, затем озарилось улыбкой. Зеленоглазка и вправду что-то вспомнила, но я совсем этому не обрадовался.

Знаете, почему?

Восемнадцать лет назад. Мы встречались чертовых восемнадцать лет назад. Скорее всего, она торчала здесь столько же, а, значит, давно умерла.

Я всё-таки разговаривал с мороком, и наверняка сам дорисовал все нужные мне реалистичные детали. Вихрь же лишь любезно оживил мои грёзы.

Я замотал головой, отказываясь верить доводам разума.

— Эй, чудик, ты чего? — растерялась девушка.

— Н-нет, ничего... — я быстро придумал, что ей ответить, и махнул рукой на видневшийся слева «уазик». — Он от нас то с одной стороны, то с другой, хотя мы не сходили с дороги.

— Мы движемся по кругу и приближаемся к центру. Так и должно быть, правда?

— А... ага.

— Послушай, — она подалась вперёд, и её глаза задорно блеснули, — я вспомнила, что меня называли «Птенчик». Здорово, м?

— Птенчик? — переспросил я, отстраняясь от плохих мыслей. — Тебе идет. Ну, голосок у тебя такой прикольный. Воркующий.

Девушка весело засмеялась.

Мне же удалось выдавить из себя только кислую улыбку. Птенчик. Да, это имя и мелькало на тех афишах. Похоже, девчушка навсегда застряла на Безлюдной дороге сразу после отъезда из Петербурга.

Обидно. До слёз.

Странно, но я подумал, что без её компании мне было бы хуже, — ведь именно она натолкнула меня на мысль о Вихре.

Я эгоист? Даже не буду спорить.

Но я не мог просто сказать ей: «Знаешь, миляга, но, кажется, ты умерла». Поэтому молча разломил плитку сухого пайка и протянул Птенчику половину.

Мы нашли Вихрь перед утренними сумерками. Реальность дороги закрутилась в тугую спираль и упёрлась в него вместе с нами. Казалось, мы почти не отошли от того пятачка, где были: и указатель, и «уазик», и город остались на прежних местах — но всё вокруг неуловимо изменилось, и глубокий котлован впереди возник будто из ниоткуда.

Птенчик, которая развлекала меня незамысловатыми песенками с тех пор, как вспомнила капельку своего прошлого, прекратила насвистывать и выдохнула:

— Ого!..

Я, помедлив, кивнул.

Мы стояли на краю багровой впадины со спёкшимися в стеклянные бритвы блестящими краями. О чём-то таком мне и рассказывали. Внизу чернели руины раскуроченного взрывом здания; окна щерились осколками, оплавленные арматуры напоминали скелет мутировавшего урода, и из его внутренностей, из недр этого монстра, поднимался Вихрь.

Его хвост терялся на дне котлована, а раструб упирался в небеса, выплёвывая из горла беспросветные тучи. Смерч вращался с завораживающей ленью господина Безлюдного места, перемешивая в своей туше алые звёзды песчинок, голубые снежинки электрических разрядов и высосанные из жертв воспоминания.

Каким-то шестым чувством я осознал крывшуюся в Вихре опасность, и он, словно прочитав мои мысли, мягко и вкрадчиво потянул меня к себе. Я попятился, Птенчик крепко сжала мою руку и крикнула, перекрывая вой ветра:

— Ну что, попробуем твой план?!

— Давай!

Я указал подбородком, куда нам идти, и прищурился, разглядывая мою зеленоглазку. Интересно, что с ней станет, когда мы выйдем? Она вернётся блуждать по Безлюдной дороге или просто растворится в Вихре и исчезнет?

Жаль, что я не мог ничего для для неё сделать. Разве что, похоронить заваля... нет, покоившиеся где-то в округе кости.

«Завалявшиеся», — так я сказал бы о ком угодно, но не о ней.

Мы направились против движения Вихря, согнувшись и прикрываясь от летевшего в лица песка. Я одной рукой придерживал шляпу, которую ветер так и норовил сорвать с головы и утащить в воронку, а другой — Птенчика. Она шла, прижимаясь ко мне, и яростные воздушные плети задирали ей юбку, обнажая грязные коленки.

«Ничего, прорвемся, — зло подумал я. — Вернусь, доставлю посылку, и...»

Закончить я не успел.

Неожиданно Вихрь взревел, изогнул своё громоздкое песчано-электрическое тело и крутанулся в котловане, заставив стеклянные склоны пойти трещинами. Птенчик вздрогнула, прильнув ко мне ещё сильнее, а я почувствовал, как земля под нашими ногами закачалась и захрустела. Ветер вцепился в нас, как безумный, и потащил во впадину.

— Держись! — успел крикнуть я девушке, и мы заскользили вниз, разбрызгивая искрившееся крошево осколков.

Я одной рукой сдёрнул карабин с плеча, упер приклад в бедро и выстрелил в Вихрь. Зачем? Дьявол его знает... Почему-то тогда это показалось мне гениальной идеей, хотя на деле я только потратил время и потерял оружие. Ветер вырвал у меня карабин и швырнул его в пасть котлована, а пуля бесследно канула в безумный смерч.

Нас с Птенчиком проволокло по камням, и я саданулся затылком о большой булыжник. Алые песчинки перед моими глазами вмиг стали розовыми, а звон в ушах перекрыл гудение Вихря.

Но, что самое худшее, я отпустил девушку.

Она пискнула:

— Чудик! — и поехала вниз, борясь с ускорением воронки и пытаясь схватиться хоть за что-нибудь.

Я оттолкнулся руками и заскользил следом.

Мир в моём сознании танцевал диско, отказываясь складываться во внятную картинку; череп гудел, ладони нещадно саднило, но времени жалеть себя у меня не было. С трудом поднявшись на ноги, я прыгнул вперёд и акробатическим рывком поймал Птенчика за руку.

Нас швырнуло к обломку стены.

Я уцепился за край и, оказавшись в относительной безопасности, начал вытягивать девушку.

В ту же секунду Вихрь снова крутанулся, она взвизгнула, и я увидел, как зелёная лента, точно змея, самостоятельно выпуталась из её косы и нырнула в жерло смерча. Золотые волосы Птенчика взметнулись переливавшимся шлейфом, а летнее платьишко рассыпалось разноцветными квадратиками.

«Нет, пожалуйста, не сейчас!» — взмолился я.

Не знаю, из-за чего я так в неё вцепился. Я ведь ещё полночи назад понял, что она — морок.

Просто Птенчик была такой настоящей… такой живой... Наверное, поэтому мысль о том, чтобы разжать пальцы и отпустить её, казалось мне дикой. Вот вы сами бы смогли вырвать руку помощи у висящего над пропастью человека, дав ему упасть?

Я крепче сжал маленькую ладошку, но Птенчик рассыпалась, точно конфетти. В её зелёных глазах вспыхнул испуг. Потом он превратился в ужас, затем в отчаяние. В осознание того, кто она.

И в чёрных озёрах зрачков сразу погасли задорные блики.

Что это было? Любовь к миру? Радость существования? Воля к жизни? Не знаю, как описать. Однако там остался только я — старый хмурый небритый дурак, потерявший свою шляпу.

Последние пиксели выскользнули из моих пальцев и светлячками затерялись в багровой бездне.

А я с ненавистью упёр взгляд в Вихрь, не в силах поверить, что он отобрал её у меня.

Внутри него вращались монстроподобные звериные силуэты, человеческие фигуры, фрагменты пейзажей, которые я прежде находил лишь на старых фотографиях, и полуразмытые лица — всё то, что он вобрал в себя за годы существования и из чего создал Безлюдное место. Отвратительный парад гротескных копий под аккомпанемент ветра, свиста песка и стрекотания разговоров из глубины воронки.

Меня наполнила незнакомая раньше ярость, и я вдруг вспомнил... вспомнил, зачем я здесь и что за посылку и кому должен был доставить.

Свёрток предназначался Вихрю. Вихрю, который возник там, где когда-то стояли сервера какого-то очередного микросхемного мозга прошедшей кибер-эпохи.

Прошедшей…

Птенчик, рассыпающаяся на пиксели…

Искусственный интеллект думал, что так помогает нам обрести бессмертие. Ну и дурак.

Именно благодаря этому нас покорила виртуальная реальность. Подсовывала казавшиеся настоящими и живыми трёхмерные картинки наших друзей, родных и кумиров и заставляла к ним привязываться. Манипулировала, вынуждала играть по собственным правилам и выстраивала из нас, как из «Лего», своё справедливое, логичное и идеальное общество.

Когда все одумались, было уже поздно.

Осталось лишь бомбить серверные корпораций, выжигая саму суть, — информационные сердца сети. А на местах взрывов появлялись Вихри, ожившие и мутировавшие останки того врага, против которого мы восстали. Неуправляемые, жрущие чужие сознания и возрождающие виртуальную реальность на ровном месте — уже без электроники.

Я перекинул рюкзак на одно плечо, вынул свёрток и разодрал упаковку. В моих руках оказалась маленькая металлическая коробочка с единственной кнопкой наверху, и на память мгновенно обрушилось такое цунами воспоминаний, что мне показалось — ещё немного, и мой мозг взорвётся от перенапряжения.

Да...

Я ощутил себя хозяином положения, мстительно посмотрел на Вихрь и помахал ему прибором. В ответ воронка закрутилась быстрее, словно почувствовав свой близкий конец.

Меня пробрал злорадный смех. Я хищно оскалился, зажал на приборе кнопку, выкатился из-за стены и помчался навстречу Вихрю.

Всё вокруг завращалось, и реальность затрещала по швам, опадая драными лоскутами.

Если честно, то выжить после этого я и не надеялся.

Но всё-таки я выжил.

Рыжее солнце настойчиво пробивалось сквозь ресницы. Я неохотно открыл глаза и посмотрел на мир через растопыренные пальцы. Серо-красных туч над моей головой больше не было. Только лазурное небо в белом пухе облаков и склоны котлована, поросшие пронзительно изумрудным мхом и самоцветами вьюнков.

Передатчик лежал рядом. Я покрутил в руках бесполезный теперь прибор и издал нечленораздельный торжествующий вопль.

Я справился! Справился, черт возьми! Справился!..

Эхо моей радости заметалось по впадине, скача, точно лягушонок, по камням, погнутым арматурам, обломкам стен и пустым и безжизненным коробкам серверов. Потом унеслось к солнцу.

Я попробовал встать. Левое колено хрустнуло как неродное, шею свело. Всё болело, и по телу саднили десятки мелких порезов, забитые песком и стеклянной пылью. Я осторожно коснулся затылка, — кровь спеклась в настоящий шлем — и свежая рана отозвалась беспощадной болью.

Удивительно, что я ещё держался на ногах.

Подобрав с земли свои чудом уцелевшие шляпу и рюкзак, я медленно полез вверх по склону. Каждое движение давалось мне с трудом. Меня то и дело начинало мутить, голова кружилась, но я не хотел оставаться во впадине больше ни на минуту.

Под моими руками оказывались то избежавшие терраформирования и сохранившиеся ещё со времен бомбёжек глыбы спёкшейся в стекло земли, то кости. Черепа, ключицы, рёбра — единственная память о тех, кого Сеть заманила в свою паутину, скопировала, а затем прикончила в настоящем мире.

Среди них наверняка лежали и кости Птенчика. Я вздохнул и мрачно сплюнул.

Потом подтянулся на руках и, перевалившись через край впадины, оказался на холмистом просторе Валдайского плоскогорья. Мой «УАЗ» стоял на дороге, всего в ста метрах, и я похромал к нему.

Ничего, скоро мы вернем себе и Урал, и Камчатку, и Байкал, и нигде больше не останется Безлюдных мест. Я и такие же сорвиголовы-добровольцы вроде меня, безумцы и фанаты свободного мира, уж постараемся доставить подавители Вихрей, куда надо. Немного осталось...

Как я подписался на это? Спросите чего полегче.

Я ведь раньше был простым водилой, который всего-то и хотел сколотить себе состояньице на спокойную старость. Пока не увидел объявление Терраформирующего корпуса. Они превращали изуродованную войной землю в то цветущее и зеленое чудо, которое мы, казалось бы, навсегда потеряли.

Вот я и вызвался волонтёром. Разве можно стоять от такого в стороне?

Я доковылял до машины, поднял пустую канистру и вздохнул: бензин кончился взаправду. Указатель до сих пор показывал на Валдай, и я решил обработать раны и дойти до города пешком, а затем вернуться за машиной.

Видимо, раньше мне удавалось так легко проскакивать Безлюдные дороги только потому, что я приезжал сюда без аппаратуры. Стоило заявиться с подавителем, как Вихрь сразу почувствовал угрозу и перехватил меня грязными ручонками прямо на подъезде.

Испугался, факт.

Чтоб вы в могиле перевернулись, создатели искусственного интеллекта!

Я раздосадованно пнул какой-то ни в чём неповинный камешек и вдруг услышал рёв мотора. По дороге в сторону Валдая неслось плотное облако пыли, из которого вырвался подранный и видавший виды оранжевый «Патрол». Я отчаянно замахал ему руками, и машина резко затормозила рядом.

С водительского места спрыгнула невысокая женщина лет сорока с коротко подстриженными седыми волосами и пистолетом в руке. Правильно, безопасность в первую очередь. Я показал ей пустые ладони. Она расслабилась, убрала оружие в кобуру и скользнула по мне пристальным взглядом.

— Что, Терраформирующий корпус уже и сюда добрался?

— Ага, — я с облегчением выдохнул; по крайней мере, меня подвезут, — только что заделал дыру.

— Круто. Всегда ненавидела это место.

— Возьмешь меня на буксир?

— Этот дристопёр, что ли? — спросила женщина, пренебрежительно покосившись на мой «УАЗ».

Я обиделся, но кивнул. Ну да, её тачка мощнее и круче, зато моя — патриотичней.

— Не проблема, в общем-то. Трос есть?

— Конечно.

— Здорово. На заднем сидении аптечка. А то как из ада вылез...

— С... спасибо, — я поперхнулся от подобной «любезности», но насчет ада она не ошиблась.

Я подлатал себя, и мы какое-то время провозились, чтобы прицепить мой «уазик» к её внедорожнику. А после я забрался в свою машину, блаженно вытянулся на водительском сидении и прикрыл глаза. В «Патроле» впереди зарычал мотор, и фоном взвизгнул проигрыватель. Играло что-то старое, полное ностальгии по довоенным временам и почти классическое.

— Это?!.. — я высунулся из машины.

— Эдит Пиаф, — обернулась незнакомка.

— Птенчик?

Она вдруг громко засмеялась, и я уязвлённо почувствовал себя круглым невеждой.

— Прости, — женщина весело прищурилась. — Вообще-то, Птенчик — это я. Эдит Пиаф называли «Воробушком».

Я вонзил в неё недоверчивый взгляд. На долю секунды мне даже показалось, что со мной всё ещё продолжает играть Вихрь. Но нет. Лицо моей спасительницы хранило отпечаток знакомых черт, а глаза — прежнюю искристую зелень молодого малахита. Она в ответ неловко улыбнулась и как-то застенчиво повела плечами.

— Я часто выступала в юности, играла на гитаре. Ты мог обо мне слышать. А потом, как раз здесь, застряла в Вихре, еле выбралась и... не знаю. Не могу с тех пор петь. Хорошо, что вы, горячие головы из Корпуса, не боитесь разбираться с этими Безлюдными дорогами.

Я удержал себя от желания выбраться из «уазика» и сдавить женщину в объятьях. Только прошептал, как идиот:

— Сожалею... — снова откинулся в кресле и беспомощно добавил: — Может, поговорим об этом в городе? Ну, вдруг тебе хочется рассказать и всё такое...

— Посмотрим, — уклончиво ответила Птенчик. — Ты, давай, не отвлекайся. А то еще въедешь в меня.

— Угу, — я хмыкнул.

Вон оно как... Если Вихрь лишил её голоса, неудивительно, что она-прошлая вывела меня точно к котловану. Поговаривали, даже в цифровых неполноценных оттисках оставалось то самое, человеческое, восстающее против несправедливости и рвущееся прочь от суррогатной жизни.

Или... или, иногда мне казалось, что искусственный интеллект просто хочет умереть, понимая сам всю бессмысленность своего существования.

Я смежил веки и подумал, что обязан Птенчику жизнью.

«Патрол» тронулся вперёд.

Котова Ксения Васильевна

Санкт-Петербург, 2014 г.

Ах, эта свадьба... Алена Мухина

Ах, эта свадьба...

В начале второго месяца лета мой брат Игорь удивил всех заявлением, что решил официально оформить отношения со своей девушкой Лизой.

Конечно, в том, что брат решил жениться, ничего необычного не было, даже наоборот, каждому подумалось: «Наконец-то!» С девушкой он встречался достаточно давно, и родители с обеих сторон неоднократно намекали, что пора бы. Поражала внезапность, взял и объявил: «Свадьба ровно через неделю» Друзья на такую поспешность лишь зубоскалили, знаем, мол, почему вдруг торопиться начинают, даже подсчитывали, что таким темпами ближе к весне будут «копытца обмывать», но брат на все намеки предпочитал отмалчиваться, не опровергая и не подтверждая догадки.

Смущало еще два момента. И если первый: вместо традиционного маршрута ЗАГС, мосты, зеленая, ресторан — сразу рвануть на природу, к тому же с доставкой за счет брачующихся — большинство приветствовало бурным овациями. То второй: праздновать в будний день, да еще во вторник — никак не вязалось с загулом на три дня. Но брат очень просил прийти. Для него, научного руководителя одной из ведущих лабораторий нашего Института, которая, к тому же, как раз сейчас выполняет какой-то правительственный заказ, не было возможности вырваться в другой день. К особо протестующим он лично наведывался и уговаривал, причем достаточно успешно, практически все после его визита находили возможность поприсутствовать на свадьбе.

Неделя в забегах по магазинам и в бесконечных приготовлениях, когда каждый пытается успеть много, но в результате оказывается, что обязательно что-нибудь забыли, пролетела совсем незаметно. Почему — то именно на меня обрушилась почти вся работа по приготовлению к свадьбе, и все попытки откреститься от этого дела оказались безрезультатными, лично для меня так и осталось загадкой. Отношения у нас с Лизой неплохие, но и доверительными назвать нельзя. Так почему же я помогала будущей невестке с выбором платья, украшений на машину, цветов для букета и еще с кучей мелочей, а не одна из ее многочисленных подруг.

Денис, мой муж, постоянно где-то пропадал после работы, даже не пытался выглядеть заинтересованным грядущим событием и совсем мне не помогал, чем несказанно выводил меня из себя. Но на все попытки повлиять на его столь легкомысленное поведение и разбудить беззастенчиво дрыхнущую совесть следовал лаконичный ответ:

— Алиса, не бухти!

Наконец, день Х пришел. Лиза, в укороченном по случаю жары и вылазки в лес платье, в белых кроссовках и с венком живых цветов в простой прическе, не на шутку встревоженная, дождалась жениха, в белом хлопковом костюме, выкупившего невесту, как полагается. Расписаться они планировали по возвращению и без свидетелей, так что загрузились вместе во внедорожник, украшенный цветами, с кольцами на крыше. Под оглушительное бибиканье, крики соседей и вездесущих мальчишек выехали со двора. Следом потянулись два рейсовых автобуса ЛиАЗ. Газель, груженная мебелью и продуктами для предстоящего праздника, уехала рано утром, а вместе с ней несколько человек, ответственных за угощение.

Гостей на свадьбу собралось действительно много. Родственниками наша семья, да и семья невесты, всегда была богата, а уж необщительными или замкнутыми Игоря с Лизой назвать точно нельзя. В общей сложности набралось около пятидесяти всевозможных дядей-тетей, дедушек-бабушек, внучатых племянников и братьев-сестер, как тех, с кем постоянно общаемся, так и тех, кого только на свадьбу и зовешь. И чуть больше шестидесяти остальных: друзья, знакомые, коллеги по работе. К друзьям, кстати, брат неожиданно причислил даже парочку моих подруг с семьями, из тех, с кем сам был неплохо знаком. Помимо взрослых, конечно, взяли и молодняк, ибо с кем же его оставить, когда все умотали. В среднем получилась смешанная ясельно-школьная группа около пятнадцати детей от пяти до пятнадцати лет. В общем, мы напоминали что-то среднее между цыганским табором, цирком-шапито и местным отделением дурдома на выезде. Пару раз автобус останавливался, подбирая гостей, которые не успели или решили не ехать к дому невесты.

Праздник начался в каждом автобусе, едва мы покинули двор — зачем время зря тратить. В нашем ресторане на колесах распаковали ящик с шампанским и более крепкими напитками, покромсали колбасу, распотрошили один лоток с салатом, назначили ответственного за разлив и разнос, который канатоходцем на тонкой нити балансировал туда-сюда по раскачивающемуся салону. В соседнем транспорте, где оказались почти все дети, приходилось вести себя потише, и оттуда кидали завистливые взгляды, когда на светофорах два автобуса оказывались рядом. Но там развернулся свой филиал цирка, с носящимися детьми в главной роли, которых все равно никто не мог успокоить.

Большинство гостей дошли до кондиции, еще не добравшись до края города. Они высовывались в окна, махали руками проносящимся мимо машинам, идущим пешеходам, требовали пожелать молодоженам счастья. В ответ им тоже махали, кричали и сигналили, заражаясь общим весельем.

Выехали за город, прибавили скорости. Вокруг замелькали деревья, которые то жались к самой дороге, то отскакивали в сторону, оттесненные неширокими полями и небольшими деревнями. Встречные и обгоняющие машины приветственно гудели, а автобусы и летящий впереди внедорожник сигналили в ответ.

Где-то через полчаса свернули с основной трассы на лесную дорогу, от которой то вправо, то влево ответвлялись, видимо в ближайшие дачные поселки, колесные колеи, каждая из которых точно уносила часть проходимости, пока дорога не переросла в практически неезженую и узкую, полностью скрывшуюся под прошлогодней листвой. Автобусы двигались по ней совсем недолго, до небольшой полянки, и замерли, уткнувшись в густые кусты.

Из остановившегося внедорожника выскочил Игорь, махнул рукой, чтобы все выходили, и помог выбраться Лизе, которая выглядела бледнее, чем обычно. Я пошла к ним, поинтересоваться, как она. Пока преодолевала короткий, но весь в каких-то ямах и ветках, путь в два автобуса, к Игорю подошел незнакомый хмурый мужичок в серо-зеленом дождевике и резиновых сапогах, чем-то похожий на почтальона Печкина, только без ушанки. Он быстро переговорил с братом и скрылся за кустами.

Вблизи Лизка выглядела еще хуже, почти зеленая, с красными глазами, точно плакала недавно.

— Что с тобой, Лиз? — взволнованно спросила я, все больше убеждаясь, что слухи о ее беременности, похоже, недалеки от истины. — Укачало?

Та взглянула на брата и кивнула.

— Да ее так укачало, не скоро раскачает, — прокричал один из незаметно подошедших друзей, — Месяцев через девять, не раньше.

Его поддержали дружным смехом.

— Ладно, ладно, — примирительно поднял руку брат, когда основная волна гула спала.

— Мы здесь будем праздновать? — поинтересовался кто-то.

— Нет, за теми кустами есть полянка, там уже все готово. Я сейчас дорогу покажу. Только следите за детьми, лес все — таки.

— Кто это был? — поинтересовалась я, пробираясь по узкой тропинке через кусты вслед за братом. — Ну, тот угрюмый мужичок.

— Владелец гостиницы, — улыбнулся брат.

— Какой гостиницы? — не поняла я.

— Ну, нужно же нам где-то ночевать, — опять улыбнулся брат.

Я огляделась, не заметив даже намека на какие-либо строения.

— Шутишь да? — констатировала я.

За кустами и вправду оказалась достаточно большая поляна, заставленная пластиковыми столами, украшенная разноцветными шарами, цветами и окруженная по периметру яркими флажками, которые помимо эстетических целей, выполняли охранные, что бы гости далеко не разбредались.

Детям натянули батут, накидали мячиков, выделили специально нанятого человека, для развлечения, чтобы младшее поколение не мешало основной массе народа.

Солнышко, дробясь на лучики, прорывалось сквозь кружево листвы, легкий ветерок разгонял жару, даря прохладу. Летний, светлый день, будто специально создали для такого радостного события.

Официантами и поварами работали подтянутые, мало улыбчивые люди, как я успела выяснить, подчиненные моей тети, владевшей охранным агентством.

Гости ели салаты, шашлыки, нарезку всех сортов и видов, запивали алкоголем, участвовали в конкурсах, отходили покурить. В перерывах между конкурсами включали музыку, под которую танцевали все, несмотря на возраст и музыкальные предпочтения. В определенный момент кто-то кому-то пытался расквасить лицо, но сам получил, остальные философски рассудив, что какая же свадьба без драки, продолжали веселиться. В общем, праздник шел своим чередом. День перевалил за середину, и не спеша двигался к вечеру. Гости уже порядком устали, кто-то умудрился задремать на травке под деревом.

Вот только жених с невестой все меньше походили на счастливую пару, если вначале они участвовали в конкурсах, весело общались с друзьями и принимали поздравления, вскакивали целоваться на каждое «горько», то чем дальше, тем мрачнее становились их лица, а улыбки — натянутее. Мне даже подумалось, что они поругались, но приглядевшись, поняла — напряжение между ними совсем не то, какое бывает после ссоры. Может просто устали: брат не выпускает из рук телефон, а Лизка все время взглядывает на часы. Ждут, когда можно будет уйти, никого не обидев?

Я, глядя на них, тоже начала испытывать безосновательную тревогу. Напряжение росло, и я уже не могла надолго упускать их из виду, все время находила глазами. Хотела с Денисом поделиться, он бы точно развеял все мои опасения, простым саркастическим хмыком, но муж как назло куда-то ушел. Когда я в очередной раз взглянула на брата, у него как раз зазвонил телефон, и из-за излишней взвинченности мы вздрогнули втроем: я, брат и Лизка.

Игорь пару секунд смотрел на дергающийся телефон в руке, а потом медленно, точно через силу, принял вызов. Он молчал и слушал, Лизка смотрела на брата, а я — на них обоих. Вот брат закончил разговор, взглянул на уже почти жену и покачал головой, и остатки надежды, еще жившей где-то у нее внутри, растаяли окончательно. Она прижалась к брату, плечи ее затряслись, похоже, зарыдала. Игорь зашептал что-то успокоительное, провел пару раз раскрытой ладонью по ее спине, желая утешить, но как-то рассеяно, а сам глазами искал кого-то. Нашел, махнул рукой, и к нему быстрым шагом, едва ли не бегом, подошла тетя, та, что владела охранным агентством. В ней тоже, до первых же слов Игоря, жила надежда. За время кроткого разговора, плечи ее поникли, в глазах пропал блеск, но она быстро взяла себя в руки и начала раздавать какие-то распоряжения своим людям.

Понимание, что случилось что-то очень плохое, накрыло ледяной волной, мне стало страшно, в глазах потемнело, а звуки все исчезли, точно я потеряла сознание, но не упала, а замерла статуей самой себе. Все вернулось в норму через пару секунд, а рядом оказался муж, который весь вечер пропадал непонятно где, и его холодные пальцы обхватили, переплелись с моими.

Музычка замолчала, зашумели деревья, только теперь их шепот тоже казался зловещим, как и начавшее краснеть, готовясь к ночи солнце. Люди, столь же неосведомленные, как и я, несколько минут назад, на освещенной электрическими фонарями праздничной поляне в пьяном радостном возбуждении слушали парня за диджейским пультом.

-... А также незабываемая экскурсия по помещениям бункера и участие в конкурсах. Прошу проследовать за нашим проводником.

— Какой бункер? — я явно все прослушала.

— Подарок для всех от твоего брата, — тихо засмеялся муж, и я вдруг поняла, что он, принципиально не пьющий человек, пьян, не до поросячьего визгу, но все же. — Шикарный такой подарок. Хи-хи. Жизненный. Идем.

И повел меня, совершенно сбитую с толку, вслед за всеми. А люди шли вокруг, счастливо перешучиваясь, радуясь новому развлечению.

Мы нестройной толпой, след в след, продрались по узенькой тропке через достаточно густые кусты и оказались на небольшой опушке, у дальнего края которой и вправду чернел открытый вход в старое бомбоубежище. Рядом застыли Игорь с Лизкой, на восковых лицах приклеенные улыбки, фальшивость которых почему-то никто не замечал. Чуть справа, за их спинами, один из официантов-охранников, что-то проверял по планшету. Проход узкий, а сразу за ним неширокая железная лестница ныряла в полумрак, толпой идти никак — образовалась очередь, мы с мужем оказались в ее конце.

Люди продолжали шутить, не чувствуя нарастающего напряжения в воздухе. Хотя нет, не все. Приглядевшись, я поняла, что многие, как и я, растеряли все веселье. Неужели и они уже догадались, что твориться что-то неправильное. Или... меня вдруг обожгла догадка... они уже были в курсе, еще до начала этой свадебного фарса, что грядет что-то плохое. А что? Эпидемия? Ядерная война? Нет, ну конечно, мировые проблемы достигли апогея, но война это слишком. Не дураки же там? Ну не совсем же дураки... Ведь сколько раз бывало, накопится всяких проблем в мире, назреет точно нарыв, вот-вот прорвется, но все равно рассосется.

Так незаметно, мы добрались до входа. Брату хватило одного взгляда на меня, чтобы понять — я о чем-то догадалась. Ненастоящая улыбка сбежала с его лица, и он, опережая волну вопросов, готовую сорваться с моих губ, проговорил:

— Внизу все объясню. Надеюсь, не Денис проболтался?

— Нем, как рыба. Был, — не вполне трезво улыбнулся муж и потянул меня, уже собиравшуюся вылить на него поток возмущения, к двери в бункер.

Войти мы не успели, на поляну выскочили парни, в которых трудно было опознать недавних официантов: в темной форме, с какой-то электроникой на поясах и даже с оружием. Они обогнули нас: четверо втащили двух мужиков, в полностью невменяемом состоянии, за ними еще один девушку, в заблеванной кофточке, с растрепанными волосами. Последний нес девчушку лет пяти, потерявшую в этой пьяной суматохе маму, о чем девчонка громогласно сообщала на всю округу.

— Эта последняя? — поинтересовался Игорь у парня с планшетом.

— Да, — ответил тот, — По списку больше никого. Спускаемся?

Но брат глядел куда-то в сторону оставленных автобусов и тихо шептал:

— Ну же, Федор Степанович, где же ты...

— Пять минут, — тихо проговорил парень с планшетом. — Пора. Они скорей всего...

И тут, ломая кусты чуть правее того места, куда уставился брат, вылетел еще один бывший официант, следом спешил толстый человек лет пятидесяти, держа на руках мальчика лет двух, а за ними женщина лет тридцати тащила за руки сразу двух девчонок приблизительно одного возраста. Все они тяжело дышали, толстяк еще от кустов замахал, что бы остальные срочно спускались.

Муж так дернул меня за руку, что едва не оторвал, и потащил сквозь проход вниз. Я еле-еле успевала перебирать ногами по гулко застучавшим металлическим ступеням, следом бежала Лиза и Игорь. Парень с планшетом поджидал оставшихся. Вот сверху послышалось тяжелое дыхание и столь же тяжелые шаги, лязгнула, закрываясь, дверь, загудели запоры, запираемого замка, а потом донесся не терпящий возражения голос.

— Не стоять! Двигаться!

Мы с Денисом добежали до нижней площадки, где в проеме еще одной двери, толщиной сантиметров тридцать, стоял тот самый мужичок, похожий на Печкина. Стало понятно, владельцем какой гостиницы он являлся.

— Быстрее, быстрее! — торопил он нас. — Чего копаетесь!?

Муж втащил меня в большое круглое помещение, следом вбежали Игорь с Лизой, толстяк с ребенком и женщина с девочками. Толстяк дышал так, будто у него в животе дыра и воздух вырывается из нее, не доходя до легких, с неровными всхлипами. Он упал на задницу, едва переступив порог, опустил ребенка рядом. Его спутница, затащила девочек и присела рядом, откинувшись на стену, похоже и ей забег дался нелегко.

Я огляделась: у дальней стены собрались все гости, растерявшие веселье и задор. Даже до самых упившихся начало доходить — происходит что-то не то, слишком не то.

Последним вбежал охранник, задраивший верхний люк, а перед ним, опередив буквально на пару шагов, парень с планшетом, который, не отрываясь от экрана, считал:

— Пятнадцать, четырнадцать...

Печкин сразу же налег на дверь, к нему поспешили на помощь другие охранники, навалились.

— Игорь, что за глупые шутки? — раздался дрожащий голос какой-то девушки из числа друзей.

Ей никто не ответил.

— Десять, девять... — монотонно бубнил парень с планшетом.

Дверь, с еле слышным щелчком, встала на место, зажужжала приводами автоматического замка.

— Пять, четыре...

Печкин, для надежности еще прокрутил ручку запорного механизма и тут же отскочил.

— Два, один...

Земля ощутимо вздрогнула, а потом мелко завибрировала, точно огромный телефон в режиме «без звука». Удержаться на ногах ни у кого не получилось. Свет мигнул и тут же погас. В темноте стало еще страшнее, я не выдержала и закричала, но от низкого гула, стоящего вокруг, даже себя не услышала. Сколько это длилось, сказать затрудняюсь, но в какой-то момент все прекратилось, точно кто-то дернул рубильник, отключая вибрации, и одновременно с этим зажегся свет. Он еле разгонял тьму, отливал красным, но даже такой неяркий больно резанул по глазам, заставляя жмуриться. Когда смогла разлепить слезившиеся глаза, поняла, что все это время муж обнимал меня, а я сжимала его руку так, что удивляюсь, как не раздробила ему кости.

Еще не решаясь встать, я огляделась. Меня окружали такие же бледные, испуганные люди, кто-то уже поднялся, а кто-то так и сидел с отсутствующим взглядом. Дети жались к родителям, плакали.

Я нашла глазами Игоря, направилась в его сторону, пусть объяснит… Брат как раз пытался привести толстяка в чувства, совал тому под нос какой-то пузырек с резким лекарственным запахом. Толстяк не сразу, но принялся вяло отмахиваться.

— Игорь, — проговорила я, касаясь плеча брата, — что происходит?

Возможно, от волнения или, не отойдя после тряски, спросила излишне громко, но меня услышали почти все, и множество взглядов устремилось к нам, зацепилось за брата, впились и не отпускали. Взгляды спрашивали, умоляли, обвиняли, не понимали, надеялись.

Игорь вздохнул, оглядел всех присутствующих:

— Сядьте, где-нибудь и успокойте детей.

И когда друзья и родные небольшими кучками сгрудились прямо на полу, тихо, так что его никто, кроме парня с планшетом не услышал, добавил:

— Макар, зови остальных. И включи аппаратуру, а то еще не поверят...

Из задних помещений спустя небольшой промежуток времени появились еще люди, как потом оказалось, семьи охранников, которые выглядели столь же напуганными. Бывшие гости зашевелились, забормотали, послышались вопросы, но Игорь молчал. И лишь когда очухавшийся толстяк подошел, брат поднял руку, призывая к тишине.

— Я знаю, что вас всех мучает сейчас один лишь вопрос, что же случилось. Сразу успокою, это не ядерная война и не эпидемия, хотя, на мой взгляд, они по сравнению со случившимся, дали бы людям больший шанс на выживание. Не знаю, что насчёт остальных стран, но в нашей спаслись немногие, лишь те, кто, как и мы, были ниже поверхности или же выше километра над уровнем земли. Но для большей ясности, вам следует выслушать моего научного руководителя, Федора Степановича.

Толстяк приосанился, одернул пиджак, потянулся поправить очки, но на полпути вспомнил, что где-то их потерял, и начал хорошо поставленным голосом, каким обычно читал лекции студентам:

— Вам всем, я думаю, известна нынешняя ситуации в мире. Около года назад начавшийся конфликт на ближнем востоке, привел к потоку беженцев. Обычные границы и контроль на них перестали справляться с нарушителями. Около полугода назад процесс этот стал настолько неуправляемым, что было принято решение, использовать кардинальные меры в борьбе с данной проблемой. Правительства нашей, а так же ряда других стран, ввели в разработку проект под кодовым названием «Великая стена». Суть его: построить вокруг развитых стран специальные заградительные заслоны, непроницаемые для беженцев, а так же защитить от другого рода вторжений, таких как воздушные и наземные атаки, выполняемые как живой силой противника, так и механизированными, управляемыми извне носителями. Нескольким институтам было поручено в кратчайшие сроки разработать оптимальное решение, и наш институт в составе еще трех, подошел к такому решению наиболее близко. Не так давно нами было разработано энергетическое поле, который влияет на определенные материалы на уровне их молекулярной структуры. Не вдаваясь в подробности и математические модели, скажу лишь, что это поле, встраиваясь в объект, могло замещать некоторые его клетки, создавая на их месте прочные связи, это в идеале. Представьте только, мы могли бы заживлять тяжелые раны, сращивать сложные переломы, убирать патологии и раковые опухоли без хирургического вмешательства! Да и в других областях, таких как строительство, например, наше изобретение смогло бы найти применение!

Толстяк прервал свою лекцию, оглядев всех торжествующим взглядом, но никто почему-то не оценил гениальность изобретения. Люди все чаще поглядывали на Игоря, который в дальнем углу что-то говорил пареньку с планшетом, его внимательно слушали еще несколько охранников и Печкин. Не найдя понимания в неблагодарной публике, толстяк тяжело вздохнул и продолжил:

— Был, к сожалению, один побочный эффект, над которым уже не первый год бился наш институт: когда пропадало поле, исчезали клетки, построенные им. В одном неудачном эксперименте, при неправильной настройке, мышка у которой попытались заменить раковые клетки, после отключения поля рассыпалась на молекулы. Именно этот дефект поля очень заинтересовал неких, не обделенных властью людей. Было решено, огородить таким полем страну по границе, настроить на определенные клетки, и уже гарантированно не один нелегал не сможет пересечь пределы нашей родины. А если настроить чуть по-другому, то и вражеские самолеты не пролетят. По-сути, от всех внешних проблем нас укроет непроницаемый купол! Уже разрабатывалась соответствующая программа пропаганды, чтобы большинство приняло такой ход, как единственно правильный и вовсе не бесчеловечный.

— Это что за фашист? — тихо поинтересовалась я у мужа, который был более осведомлен о происходящем.

— Если бы не этот фашист, — так же тихо в самое ухо ответил муж, — мы бы были там, а не здесь. Или точнее нас уже точно нигде не было. Хотя, если бы не его коллеги, мы вообще не оказались в такой ситуации.

— К сожалению, нам так и не дали довести нашу гениальную разработку до логического завершения, едва добились стабильности поля, тут же принялись строить приемники на границе, через которые и планировалось подавать энергию для создания барьера. Игорь, — толстяк кивнул в сторону брата, — пытался вмешаться и был смещен с должности. Меня так же отстранили от проекта. И когда настал день эксперимента, оправдались наши худшие предположения. Поле, вместо того, чтобы сначала перейти на приемники вдоль границы, а уже там распределяться, образуя стену, которая в течение недели переросла бы в купол, после начала эксперимента бесконтрольно распространилось от источника по всей поверхности, разложив всех людей на молекулы.

Рассказчик замолчал, и ещё достаточно долго в помещении висела тишина: гнетущая, не до конца осознанная, не желающая принимать накатившуюся действительность.

— Так получается, — сама того не желая я первой нарушила эту тишину, — там наверху не осталось никого?

Игорь, на которого обратились все взгляды, кивнул.

— Да быть такого не может! — прокричал излишне уверенно кто-то из гостей.

— Вам ещё требуются доказательства? — удивился Игорь. — Ладно. Макар?

— Готово, Игорь Дмитриевич, — проговорил парень с планшетом.

За спиной брата справа от двери загорелся большой экран, который до этого успешно притворялся стеной. Он засветился голубоватым, потом мигнул, зазеленел травой. Трава сначала медленно, а затем все быстрее заскользила мимо, и лишь спустя несколько секунд я поняла — это кроны деревьев, над которыми летит беспилотник с прикрепленной камерой, а управляет им Макар.

— Веди к городу, — проговорил Игорь, и изображение чуть наклонилось, побежало быстрее.

На экране промелькнуло шоссе, по которому мы ехали из города, даже не верится, что это было лишь сегодня утром. Там, похоже, произошла авария: беспилотник слишком быстро перескочил полосу дороги, но огонь и дым успели заметить все.

Показалась и быстро приблизилась окраина города. На первый взгляд ничего необычного не случилось: в домах все так же светились редкие окошки, птицы перепархивали с крыш на ветки, закрывая изредка крыльями объектив. Но постепенно становилось понятно, что город мертв. Не гуляли по улицам парочки, радуясь теплу летнего вчера, не играли во дворах дети, никто не брел с полными сумками продуктов, пробираясь через магазин с работы домой.

Беспилотник плыл над городом, бесстрастно и беззвучно фиксируя следы произошедшей катастрофы. В нескольких местах на улицах случились страшные аварии, смешавшие в железную кашу не одну машину, но никто с мигалками и сиренами не спешил на помощь.

— Я первым нашёл ошибку в расчетах, — тихим дрожащим голосом, который в наступившей тишине прозвучал как выстрел, проговорил Игорь. — Я попытался донести, но начальство института слишком хотело выслужиться и просто отмахнулось от всех моих доводов. Я до последнего надеялся, что разум возьмёт верх над алчностью, но когда неделю назад началось накопление энергии в основных генераторах и первичная наладка системы, я понял, что дальше ждать нельзя. Неконтролируемый, с заложенной ошибкой выброс поля приведет к катастрофе, что мы с вами сейчас и наблюдаем. Не знаю, затронут ли весь мир или только наша страна, но ближайшие три года помощи ждать не стоит. Именно столько по моим расчетам, нужно полю, чтобы исчерпать энергию и исчезнуть или подняться достаточно высоко, тогда мы сможем выбраться на поверхность. Возможно, заточение окончится и раньше, я смогу сказать точно, после замеров... Но все равно, какое-то время нам придётся жить здесь и терпеть друг друга.

В объектив беспилотника попал черный столб плотного дыма, который поднимался над домами, чуть правее центра города, в той стороне располагался Исследовательский центр.

— Макар, попробуй подлететь поближе к Институту, — попросил Игорь слегка дрожащим голосом.

И опять замолчал, потому что именно здесь катастрофа предстала во всей красе. Вместо Институтского городка и прилегающих к нему районов в земле зияла дыра, на дне которой что-то горело и пузырилось, из трещин вырывался дым вперемешку с паром. Рассмотреть лучше не удалось, картинка вдруг качнулась, несколько раз провернулась вокруг себя и пропала. Экран ещё посветился, шурша помехами, и тоже погас.

— О, господи, — прошептал кто-то отчётливо в наступившей тишине.

— Я не понимаю, — жалобно добавил другой, — а где люди. Даже при таком взрыве, должен же был хоть кто-то выжить...

— Бесконтрольно поле, — мертвым голосом повторил Игорь, — настроенное на ДНК человека, беспрепятственно расширилось от точки зарождения, превратив всех попавших в него людей в набор хаотичных молекул.

— О господи, — произнес опять тот же голос. — Прости души безвинные!

— Так значит, вот зачем нужна была эта свадьба? — задала вопрос я.

— Да, — ответил Игорь.

— Но почему так сложно? — я действительно не понимала.

— А кто бы мне поверил? — горько поинтересовался брат. — Если бы я пришёл и сказал, что через неделю наступит конец света, кто бы ни счел меня за психа? Да еще за мной следила охрана института и сторонние организации: закон об умышленном нагнетании паники никто не отменял. И куча бумаг о неразглашении с моей подписью... Пришлось врать про свадьбу, распускать слухи, что скоро стану отцом, для достоверности столь поспешного решения.

— Но наши родные, — дошло вдруг до кого-то. — Игорь, как ты мог!?

Почти все поспешно схватились за телефоны, до них тоже дошла вся трагичность случившегося.

— Да я смог! — жёстко произнёс брат, глядя на каждого присутствующего, ни от кого не отводя глаз, это под его взглядом опускались головы. — Если бы вы узнали точную дату смерти этого мира, как бы поступили, кого взяли с собой в новый мир — можете порассуждать об этом на досуге. Можете ненавидеть меня за то, что не спас ваших близких, можете проклинать, но мне уже все равно. Я прошёл через такой внутренний ад, какой вам и не снился. Да я поступил эгоистично — сам выбрал, кого хочу и могу спасти! Но я до конца надеялся, что ошибся в расчётах и ничего не случится, тогда бы свадьба стала просто свадьбой. Мне искренне жаль, что я не ошибся!

— Горько, — закричал вдруг Печкин, хозяин бункера.

На него все посмотрели, как на душевно больного, в том числе и жених с невестой. А тот. как ни в чем не бывало, дождался всеобщего внимания и поинтересовался:

— Что, целоваться не будете? Свадьба я так понимаю закончена? Ну, тогда хватит извиняться, за безвинно спасенные жизни и пошли, покажу вам новое место жительства.

Он первым отправился за дверь, ведущую во внутренние помещения. Следом нестройной толпой потянулись остальные, уставшие и пришибленные свалившимся на них несчастьем. Они еще не понимали до конца, насколько все серьезно, страшно и необратимо. Они еще надеялись, что все вокруг просто дурной сон. Впрочем, как и я.

Просто хорошие рассказы

Начало конца Юрий Симоненко

Господам патриотам…

«Государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу […] Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общества в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка». И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть государство».

Фридрих Энгельс «Происхождение семьи, частной собственности и государства»

В помещение перед лифтом вошли пятеро. Это были мужчины в обычной гражданской одежде, среднего роста, в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

Капитан Ракетных Войск Стратегического Назначения Российской Федерации Владимир Скворцов одетый в синие джинсы и светло-серую футболку, как и другие офицеры дежурной смены, выглядел нарочито не по-военному.

Определить по внешнему виду, что это были люди военные, обычный человек вряд ли бы смог. Да и необычный тоже. Впрочем, ни первого, ни второго здесь не было, и попасть сюда постороннему было бы крайне сложно. Если офицера обычного боевого подразделения, пехотинца или десантника, часто можно было бы узнать по выправке, физической форме, манере держаться, короткой стрижке…, то эти офицеры, подобно агентам внешней разведки, выглядели кем угодно, но уж точно не военными. Почему именно обычного и именно боевого? А не боевых в армии Российской Федерации уже давно не было: государство не желало кормить дармоедов, государству были нужны исключительно силовые и репрессивные органы; к первым относились немногочисленные части минобороны и внутренние войска, занимавшиеся в основном удовлетворением имперских амбиций государства Российского; ко вторым — полицаи, составлявшие не менее восьмидесяти процентов от всех силовых структур вместе взятых, и занимались они тем, чем и положено заниматься нормальным полицаям в нормальном капиталистическом государстве: охраной счастливого меньшинства от недовольного большинства.

Старший лейтенант Мелов, старший лейтенант Данилов, лейтенант Степашин и лейтенант Ефимов выглядели также неприметно, как и их командир.

Офицеры по очереди приложили правую руку к экрану сканера, расположенного справа на стене у входа в кабину лифта. Дверь отъехала в сторону, и все пятеро вошли внутрь кабины. Капитан Скворцов нажал одну из кнопок на панели управления, и на табло рядом с кнопкой загорелась зеленая стрелка: «ВНИЗ» и «-550». Где-то внизу под кабиной послышался глухой гул, — это сдвинулась в сторону стальная плита, открывающая шахту для прохода лифта. После чего у всех находившихся внутри кабины на мгновение появилось чувство легкости. Начался спуск.

Объект начали строить еще при СССР, когда скрыть факт такого строительства было куда легче, чем в последовавшие за развалом Союза десятилетия. Еще вначале нулевых была создана полукриминальная структура в виде ЧОП (частного охранного предприятия). Под видом охранников различного назначения и квалификации (от охраны в супермаркетах до телохранителей), сотрудники службы безопасности Объекта бывали в офисах большинства компаний и организаций расположенного в двадцати пяти километрах от Объекта города N.

Скворцов дежурил сутки через двое, и в тот летний день, он, как обычно, вышел к семи часам утра на троллейбусную остановку, где и сел в неприметный микроавтобус с тонированными окнами. В салоне микроавтобуса уже собрался весь состав смены.

Дежурная машина доставила их в окруженный горами поселок, на окраине которого находился Объект. Территория охранной фирмы была огорожена обычным для тех мест железобетонным забором из готовых, похожих на шоколадную плитку, секций, поверх которых была пущена колючая проволока. Охранялась территория силами самой фирмы — местные жители иногда видели бродивших вдоль забора ЧОПовцев, но особого внимания те к себе не привлекали: охранники и охранники... — типичные бездельники, каких в последние годы развелось немало. (На самом деле каждый такой охранник, помимо дубинки и разрешенного табельного «травматика», был вооружен пистолетом с глушителем, носимым в скрытой под кителем кобуре, а их начальник имел звание не ниже капитана.)

На территории микроавтобус буднично въехал в один из располагавшихся на территории ангаров с надписью «СКЛАД» на воротах. Это и был склад. Только склад этот имел одну особенность: задняя часть ангара примыкала вплотную к бетонированной террасе за складом, внутри которой проходил транспортный тоннель вглубь горы. Здесь состав смены высаживался и следовал пешком вглубь ангара.

Помещение склада было заставлено палетами с тюками и картонными (на первый взгляд) коробками, выставленными в фигуры, очень напоминавшие капониры. Внутри стояли два мощных электрокара, с палетами нагруженными все теми же коробками, готовые оперативно блокировать въезд в ангар.

Странностей здесь хватало. Чего только стоили одни охранники с лицами церберов, приличными не обычным ЧОПовцам, а охране какого-нибудь федерального золотовалютного фонда. Ну и, конечно, ворота, с обратной стороны ангара... за которыми начинался квадратный тоннель протяженностью в полсотни метров (высота и ширина тоннеля позволяли легко разминуться в нем двум армейским КамАЗам); сразу за ними находилось КПП (контрольно-пропускной пункт) с вооруженной, уже открыто и весьма серьезно, охраной Объекта.

По тоннелю они прошли в помещение в полтора раза большее ангара на поверхности, в котором слева один за другим стояли четыре бронетранспортера БТР-90, а справа два тентованных КамАЗа. За БТРами имелись выходы еще двух, закрытых гермоворотами тоннелей, о назначении которых составу смены ничего известно не было. За КамАЗами, почти впритирку к стене стоял новехонький гусеничный трактор Т-150 с бульдозерным оборудованием. Прямо, напротив выхода из тоннеля в тупике имелась гермодверь, какие можно было встретить еще полвека назад в любом гражданском бомбоубежище. Справа от двери квадратное окошко, за окошком — дежурный службы охраны Объекта. Сразу за гермодверью следовала дезактивационная камера (в ее использовании пока не было необходимости и потому в ней обычно не задерживались), миновав которую состав смены оказывался в небольшом помещении, внутри которого было еще три двери: в дежурку, на лестницу и, собственно, лифт…

Замедлившись в самом конце сдерживаемого мощными тросами падения, кабина проползла последние метры и остановилась. Выйдя из лифта, они прошли последний пост контроля.

Рядом с (такой же, как и та, что наверху) дежуркой имелось небольшое помещение с металлическими шкафчиками вдоль стен и скамьями в центре, где состав смены переоделся в форму. Получив у дежурного охраны нижнего уровня Объекта табельное оружие, они в сопровождении его помощника, направились по тесному, освещенному желтым, падавшим из зарешеченных плафонов светом коридору. Через гермодверь со «штурвалом» попали в железобетонную трубу тоннеля, где на утопленных в пол рельсах стояла электро-дрезина. Вдоль стен бетонной трубы тоннеля тянулись уложенные в специальные держатели кабели и трубы различных калибров, с прикрепленными к ним табличками с непонятными простым смертным трафаретными надписями.

Состав смены разместился на пластиковых сидениях. Помощник дежурного — чернявый лейтенант с серьезным лицом, отключил кабель подзарядки аккумуляторов, и занял свое место у пульта управления на переднем сидении платформы. Впереди были еще два с половиной километра тоннеля…

Монотонно гудя электродвигателем, тележка бодро бежала по игрушечным рельсам. Горящие желтым светом плафоны проносились навстречу по потолку бетонной трубы над головами пассажиров. Когда оставалось около сотни метров, дрезина начала сбавлять ход, входя в затяжной поворот, и вскоре впереди показался выход из бетонной трубы, за которым вовсю блестел яркий, почти дневной свет. Это была станция.

Вскоре дрезина замедлила ход и вкатилась в помещение с низким, около двух с половиной метров от бетонного пола потолком. (Станция имела, примерно, пятьдесят метров в длину и пятнадцать в ширину.) Зал станции освещали лампы дневного света, достаточно ярко, чтобы нигде не оставалось тени, и просматривалось все помещение. Шесть квадратных колонн: три справа и три слева от утопленной в бетонный пол железнодорожной колеи, подпирали тяжелый потолок. Помещение это напоминало Скворцову типовую станцию метро, какие строили в семидесятые и восьмидесятые годы прошлого века (их еще называли «сороконожками»). От настоящей станции эта отличалась, прежде всего, размерами, и тем, что здесь не было ни береговых (посадочные платформы по разные стороны от путей), ни островных (пути проходят по разные стороны) платформ или перронов. Вдоль стен в помещении имелись массивные гермодвери, подобные той, через которую и они попали в тоннель: четыре слева, и четыре справа. В конце зала рельсы снова уходили в бетонную трубу, которая плавно заворачивала вниз и влево.

В командный пункт вел короткий коридор, начинавшийся сразу за первой дверью слева (другие две двери вели в помещения для отдыхающей смены и столовую, которые также соединялись с главным залом управления Объектом). За дверями справа находились склады с оружием, продовольствием, запас которого был рассчитан на один месяц автономного функционирования комплекса, и системы жизнеобеспечения. Каждая дверь имела трафаретную надпись с номером, нанесенную фосфоресцирующей краской; точно такой же краской были сделаны все надписи имевшихся на стенах и колоннах указателей (на случай перевода комплекса на режим экономии электроэнергии).

Им оставалось пройти всего ничего, — еще десяток метров по коридору, ведущему напрямую в центр управления, когда все они почувствовали легкую дрожь в полу. Гражданский, возможно, принял бы это за землетрясение, но ни Скворцов, ни его товарищи так не подумали, — они поняли: это был множественный пуск.

Пуск командных ракет…

В эпоху Интернета, различные медиавирусы создавались в промышленных масштабах и распространялись по Сети в целях запутывания и маскировки крупиц правды, которую с каждым годом было все труднее скрывать от всяких любопытствовавших, коих развелось тогда немало. Крупицы эти обрастали массой шизофреничного бреда и всякой мистики, и в дальнейшем лишь слегка корректировались спецслужбами. Медиавирусы проникали везде и всюду, и даже такие интернет-ресурсы как известная всему миру Википедия были наполнены продуктами таких вирусов… Объект назывался «Рябина-17» иявлялся одним из десяти КП (командных пунктов) системы «Периметр», разбросанных по территории Российской Федерации, и одним из двух на юге страны. В общих чертах задача «Периметра» была к тому времени известна любому интересовавшемуся вопросами ядерного вооружения. Из Интернета можно было узнать немало интересных, порой противоречивых или вовсе неправдоподобных, сведений, но из всей массы легенд и откровенного бреда, одно было точным: система эта раньше, еще при СССР, существовала. На Западе системе даже дали зловещее название: «Dead Hand» («Мертвая рука»).Другим называнием «Периметра» было: «Машина Судного дня», и главным предназначением этой машины (по замыслам «кровожадных коммунистов») было полное уничтожение жизни на планете. Если точнее: комплекс предназначался для гарантированного доведения боевых приказов от высших звеньев управления до командных пунктов и пусковых установок стратегических ракет, в случае чрезвычайного положения. Даже если приказ от высших звеньев не поступал, система была способна нанести ответный удар самостоятельно, без участия человека. Это и был — главный фактор сдерживания.

Когда Скворцов и его подчиненные влетели в помещение командного пункта, начальник дежурной смены — майор Белогоров стоял, склонившись над интерактивным рабочим столом — развернутым сенсорным экраном толщиной не больше сантиметра и размером два на три метра, лежащем на столе вполне обычном, сделанном еще в прошлом веке. В помещении было тихо. Весь состав сменяемой смены находился на своих местах и скупыми движениями напоминал роботов.

Лица офицеров были бледны, у некоторых слегка подрагивали пальцы. В ярком дневном освещении было заметно, как на висках и шее майора проступили капельки пота.

— Что случилось, Андрей? Почему ушли ракеты? — спросил сходу Скворцов дежурного майора.

— Началось, Володя… — ответил майор.

То был короткий и исчерпывающий ответ. В голове капитана как будто щелкнул тумблер: все происходившее стало как на экране... или даже в виртуальной игре-симуляторе: раздражитель — анализ — действие — анализ — вывод…

— Кто начал первым... мы или они?

— Мы, Володя, мы начали… — майор смахнул ладонью пот с лица.

— Сколько минут осталось городу?

— Пятнадцать, может, семнадцать...

— Система?..

— «Периметр» запущен из Москвы... Подтверждение я дал, — сказал майор, продолжая смотреть на рабочий стол, на котором отображалась карта мира с появлявшимися на ней то тут, то там красными точками. — Четыре ракеты только что ушли, пятая в шахте. Не отзывается…

Запущенные командные ракеты, в это время уже неслись по заданным заранее траекториям, подавая один и тот же сигнал, заглушить который было почти невыполнимой задачей для противника. Таких ракет в небе над Россией было тридцать две, и каждая подавала одну и ту же команду, дублируя остальных товарок. Сигнал их можно было услышать не только в любой точке не только материка, но и полушария, и в ближнем космосе. Повинуясь этому зову, открывались пусковые шахты, выпуская в небо скрывавшихся внутри до того часа чудовищ, задача которых: нести смерть миллионам ничего не подозревающих людей на других континентах. Таких же чудовищ, как и те, что уже выползали из своих нор далеко за океаном, чтобы сеять смерть на территории страны—агрессора. Зов был слышен и под водой, и тысячетонные железные рыбы всплывали, чтобы выпустить в небо имевшуюся в их чревах смерть. Субмарины последних поколений, способные совершать пуски из-под толщи воды, уже выпустили свои ракеты, и теперь уходили на глубину, выполнив свой «священный долг», свое адское предназначение...

— Не стойте, ребята, — сказал майор холодным голосом, — Коваленко дал канал связи с городом, звоните родным...

Последние слова дежурного майора вырвали присутствовавших из оцепенения: все рванулись к пультам, принялись спешно набирать номера, в помещении КП поднялся шум. Каждый что-то говорил в гарнитуру, спешно объяснял, кричал, приказывал…

Владимиру было тогда тридцать четыре года, и последние девять он был женат на Светлане — тридцатидвухлетней худенькой кареглазой женщине, преподавательнице русского языка и литературы. Светлана была уже на девятом месяце, и в сентябре семья Скворцовых должна была увеличиться до четырех человек, — третьей была их семилетняя дочь Анечка — подающая надежды маленькая гимнастка и просто умница, собиравшаяся в сентябре идти во второй класс. Скворцовы жили в служебной двухкомнатной квартире, на восьмом этаже нового шестнадцатиэтажного дома в новом микрорайоне города N.

С юности Владимир был патриотом своей страны. Его отец и дед были военными. Дед воевал в Великую отечественную и дошел до Берлина, отец был офицером Советской Армии. Дед с отцом тоже были патриотами, но они были патриотами совсем другой страны. Владимир же был патриотом России новой — России претендовавшей на преемственность той, царской России, от которой измученный царизмом народ избавила революция семнадцатого года прошлого века и о которой с начала годов девяностых (того же — 20-го — века) бросившаяся наперебой угождать сменившейся власти интеллигенция принялась со скорбью вещать как о «России, которую они потеряли». Владимир служил этой стране и, как он всегда думал, защищал ее своей службой, ведь он был частью того, чему еще во времена службы его отца было дано благородное и грозное название: Ядерный Щит Родины. Именно Щит. Не меч. Щит…

Владимир набрал домашний номер. Трубку взяли после пятого гудка.

— Алло… — ответил в наушнике голос Светланы.

— Света! Это я. Номер служебный. Слушай, и не перебивай. Сейчас берешь Анюту, обуваетесь в кроссовки, берете с собой одеяло, пятилитровую баклажку с водой, что на кухне стоит, куртки… в кладовке лежит рюкзак, берешь с собой, там противогазы и все необходимое на первое время…, и бегом — слышишь? — бегом вниз. Времени пять минут. Через десять — по городу будет нанесен ядерный удар…

— Как… Воло…

— Не перебивай. Бегом. Вас не должно быть в доме, — он может обрушиться. Бегом в подземную стоянку! В дальний от въезда конец второго уровня, — он не под домом. Там есть вентиляция, но дышать без противогазов будет нельзя. Запомни это. Не пытайтесь выходить на поверхность! Поняла?

— Но, Вова… — начала, было, жена.

— Поняла? — он понизил ставший холодным как сталь голос.

— Да. Да, поняла, — послышалось в трубке.

— Через сутки я за вами приду. Все. Я люблю вас, мои девочки.

— Но… Откуда…

— Бегом! Бегом из квартиры! — он почувствовал, что сейчас сорвется. — Все, отбой!

Скворцов нажал кнопку. Его рука слегка вздрагивала, по щекам стекали две мутные капли, которых он не замечал. Лицо было как каменное, как лицо памятника герою из прошлого, что продолжал стоять в городе N на проспекте Ленина, несмотря на все попытки новой власти перенести символ не то «тоталитарного прошлого» не то «безбожной власти» (в зависимости от того, кто говорил) куда-нибудь подальше от центра.

Капитан Скворцов, конечно же, не раз думал об этом… — обыгрывал в мыслях различные сценарии. Но сценарий, в котором Россия становится агрессором, он никогда не рассматривал всерьез. В его голове просто не укладывалось такое развитие событий. Ведь всем известно: если кто и начнет Третью Мировую, то это обязательно должны быть проклятые «пиндосы», или, на худой конец, китайцы, но не Россия, у которой особенная стать, которая есть оплотдуховности и спасительница человечества от «толлерастии» и всяких мерзостей, рвущихся на Святую Русь из развращенной «Гейропы». И ведь, вот же, начала ведь Россия вставать с колен, с приходом «Русской Власти»! Ведь начала же!

Владимир стоял, уставившись на карту, на которой появлялись все новые и новые красные точки с расползавшимися от них концентрическими кружками разных оттенков.

В его голове проносились противоречивые мысли. Все переворачивалось с ног на голову и обратно. Все, во что он верил, оказывалось ложью. Государство, которому он служил, оказалось агрессором, разрушителем мира...

Его дочь… В каком мире она теперь будет жить? И будет ли она жива завтра? Он хорошо понимал — что происходило в тот момент в местах, тех красных точек: миллионы таких же, как его жена и дочь, жен и дочерей, миллионы чьих-то матерей, отцов, сыновей, близких, ГОРЕЛИ. Горели живьем, не поняв даже за что, почему их постигла эта участь…

И ведь все к тому шло. Как он мог этого не замечать? не понимать? как мог быть настолько слепым? Проводимая новой Властью («Русской Властью» — как с гордостью ее называли патриоты-националисты) внешняя политика просто должна была привести к катастрофе, всякий трезвомыслящий человек это понимал (но не он — он не хотел понимать). Многие об этом говорили, многих за такие разговоры сажали, — уголовный кодекс быстро пополнялся соответствующими статьями. К давней мракобесной статье за «оскорбление чувств верующих» прибавили «богохульство» и «оскорбление лица, имеющего духовный сан». Появились статьи, предусматривавшие наказания: за «аморальное поведение» (по которой легко можно было привлечь к ответственности чуть ли не каждого второго); за «совместное проживание вне брака» (избежать экономического и правового прессинга после принятия этого закона стало возможным только вступив в законный брак, — причем выданное любым попом «свидетельство» о вступлении в брак приравнивалось теперь к свидетельству из ЗАГСа); пролоббированная Церковью долгожданная статья за «однополые связи» (послужившая основанием для очередной «охоты на ведьм» всероссийского масштаба); ну и главный инструмент подавления оппозиции — статья за «оскорбление Российского Государства» (трактовать которую можно было как угодно самому оскорбляющемуся, в лице его представителей — всевозможных чинуш регионального и федерального масштаба во главе с Господином Президентом).

А началось все после прошедших весной 20XX года «досрочных президентских выборов» (на деле: отработанной неоднократно схемы по легитимации навязанного узким кругом широким массам кандидата). С приходом в Кремль нового Президента прошла массовая зачистка всей горизонтали власти. На смену одряхлевшим паханам и царькам, урвавшим свой кусок пирога в лихие девяностые и «стабильные» нулевые, пришли патриотичные военные и фашиствующие «русские предприниматели». Многие, как среди военных, так и среди предпринимателей состояли в теснейших связях с Церковью и различных правого толка сектах, вроде неоязычников и трезвенников-фанатиков, видевших за каждым углом масонский заговор против Государства Российского.

Градус православного патриотизма повышался изо дня в день: в СМИ началась настоящая истерия против всего, что не вписывалось в рамки «русской культуры». Причем истерия была направлена как против влияния «бездуховного» Запада, так и против советского прошлого. Вождя мирового пролетариата таки вынесли из Мавзолея, и кремировали, на радость господам либералам, националистам и попам-олигархам с их паствой. (Впрочем, не все либералы были тому рады. Многие видели в этом прямой намек на то, что новая власть решила окончательно отказаться от тех прав и свобод, которые гарантировались гражданам этой страны законодательными актами за подписью кремированного. Россия стремительно возвращалась в свой «золотой век».) Переименовывались города и улицы, рушились памятники, закрывались музеи. На площадях и в парках ставились новые памятники — русским царям и их верным полководцам-палачам; церкви росли как грибы после дождя; на развилках автодорог, на въездах в города и населенные пункты поменьше, на улицах этих самых городов, в парках, в скверах, в больницах, в школах, в институтах, даже в детских садах… — везде кресты и кресты... Были приняты законы, запрещавшие массовую (всерьез поднимался вопрос и о частной) демонстрацию большинства кинофильмов, как западных, так и снятых еще во времена СССР (и даже детских мультиков), как «экстремистских», «русофобских» и «растлевающих».

Естественно, такие действия власти вызывали сопротивление в обществе. Народ выражал свое недовольство не только срыванием табличек с новыми названиями улиц. Получали кувалдой по каменным головам изваяния членов Дома Романовых и белых генералов; кое-где запылали церкви и поповские лимузины; то тут, то там появлялись все новые и новые «черноморские», «поволжские», «сибирские» и прочие партизаны. С большинством партизан довольно быстро разобрались спецслужбы и частные военные компании. Что и неудивительно, — ведь тем самым большинством были обычные граждане, в прошлом законопослушные отцы семейств и молодые парни и девушки (совсем не тот уровень, чтобы противостоять профессиональным наемникам). Но оставалось и меньшинство, объявленное властью «террористами», с которым до последнего дня боролись спецслужбы и прочие органы государства. «Терроризм» этих групп заключался ни сколько в силовых акциях против фашистской власти (если не считать таковыми ликвидацию заведомых ликвидаторов), сколько в информационных атаках на СМИ, в результате которых миллионы оболваненных граждан узнавали много нового об этой самой власти.

— Восемь минут. Примерно. Точнее не скажу. Спутники уже вырубились... — доложил твердым голосом лейтенант из старой смены, ни к кому конкретно не обращаясь.

Владимир перевел взгляд на интерактивную карту: новые точки перестали появляться. Уже отмеченные имели подписи, сообщавшие о том, что связь со спутниковой группировкой потеряна и предлагавшие ознакомиться с различными, близко вероятными вариантами развития событий, рассчитанными компьютером.

— Ростова и Краснодара больше нет, — доложил спустя минуту сидевший рядом с лейтенантом за соседним пультом старлей. Через одиннадцать минут и десять секунд над городом N, в районе центрального парка, загорелось маленькое солнце, от света которого воспламенилось все вокруг...

...в эпицентре взрыва испарилось все, от железа до бетона. Дальше от эпицентра на асфальте и фасадах домов мгновенно появились тени от шедших еще секунду назад по улице на работу, в школу, просто в магазин... уже исчезнувших, переставших существовать людей — после вспышки от них остался лишь прах и мелкие угли. Когда-нибудь, это жуткое зрелище будет наводить ужас на забредших сюда жителей нового, постъядерного мира.

Спустя еще минуту вторая вспышка осветила промзону города N, и там все повторилось...

Огненные шторма, вслед за взрывными волнами, расходились в разные стороны; разрушенные здания горели как факелы, кипел асфальт, плавились трамвайные рельсы, горели продолжавшие ехать по ним трамваи. Горели автобусы и троллейбусы, горели юркие маршрутки и многочисленные легковые автомобили, — транспорт на улицах города корежился на ходу от высоких температур; внутри горели люди — тысячи людей, которые оказались слишком далеко от эпицентров, чтобы принять мгновенную смерть, испарившись, горели заживо, не имея никакой возможности спастись. За секунды центр города был обращен в руины.

Новые микрорайоны и пригороды пострадали меньше. Возможно, в этом был какой-то просчет или незапланированное отклонение траектории полета боеголовки, но сложилось, как сложилось: основной удар пришелся на административный центр города и промзону, а не на спальные районы. Новостройка, в подземном гараже которой пряталась Светлана с дочерью и еще две женщины с детьми, которых Светлана завернула прямо с лестницы, устояла.

Здесь взрывная волна, успевшая растерять большую часть своей сокрушительной силы, уже не смогла нанести существенных повреждений. Большая часть застройки микрорайона осталась стоять в виде выгоревших коробок с симметрично правильно расположенными в них черными квадратиками окон. Здесь на стенах домов уже не было причудливых и пугающих теней. Владимир видел эти тени, когда оборудованный по высшему уровню радиохимической и биологической защиты БТР объезжал один из эпицентров. Полностью лишенная оконных стекол новостройка продолжала стоять нетронутая огненным штормом (только с одной ее сторонысдуло часть выступавших из фасада балконов), — широкие проспекты новых районов стали для огненного шторма непреодолимым препятствием.

Прорезая пыльную темноту паркинга противотуманными фарами и низко урча дизелем, на второй уровень въехал БТР. Машина остановилась, и наружу выбрался человек в военной форме и противогазе и вышел на свет.

Поправляя ремень висевшего на его плече короткого автомата, Владимир резким движением оборвал с плеча один из погонов, повертел в пальцах, потом сорвал второй и зашвырнул их в темноту, в сторону от освещенного фарами участка стоянки, стараясь закинуть ставшие ненавистными знаки отличия как можно дальше от себя. Потом он снял противогаз и громко прокричал:

— Света! Анюта! Девочки мои!

Тишина.

— Света! — повторил он и закашлялся.

В этот момент Владимир услышал, как где-то рядом тявкнула собака. Сплюнув на пыльный пол, он обернулся к транспорту и подал знак сидевшим внутри.

На БТРе включили фару-искатель, и яркий луч принялся шарить по полупустой стоянке. На редко стоявших машинах лежал толстый слой пыли и куски штукатурки; из-под одной, в дальнем углу уровня, блеснули желтые испуганные глаза, — собака выглядывала из-за колеса внедорожника. Из пасти животного вырвался короткий скулеж, а за тонированными стеклами в салоне машины кто-то пошевелился.

— Саш, посвети-ка еще раз вон на тот джип... — попросил Владимир, указав рукой направление. Луч вернулся.

Поправив ремень автомата на плече, но, не беря в руки оружия, Владимир направился в сторону машины.

— Света! Анечка, доченька! — снова позвал он.

Задняя дверь джипа приоткрылась. Из-за двери выглянула чумазая девчушка, ровесница его дочери — Настенька из квартиры двумя этажами ниже. Владимир узнал девочку. Следом выглянул мальчишка постарше, тоже соседский, и только после — его жена и дочь…

Всего в машине оказалось восемь человек: три женщины и пятеро детей. Все, кого удалось встретить Светлане по пути на парковку (по счастью машина принадлежала одной из женщин, и двери открыли имевшимися ключами, сохранив относительную герметичность салона). В машине было темно — электромагнитные импульсы сделали свое дело, — запустить двигатель не удалось. Но это и к лучшему, — пожары и радиоактивный фон на поверхности не оставили бы им шансов.

ЭПИЛОГ

В тот день, за несколько часов погибли сотни миллионов людей в разных странах, на разных континентах земного шара. Миллиарды были обречены на мучительную смерть от лучевой болезни, массовых отравлений и голода. В каждый последующий день после ударов все меньше и меньше солнечного света пробивалось сквозь облака пыли и копоти, поднятые взрывами в верхние слои атмосферы. Постоянно идущие радиоактивные дожди не вымывали сажу. Тысячи взорвавшихся в короткий промежуток времени термоядерных боеголовок вызвали подвижки земной коры, разбудив множество крупных вулканов. Горели угольные пласты, выбрасывая миллионы тонн гари в атмосферу, горели леса, горели нефтяные месторождения, горели города…

Спустя пять — семь — десять дней (в разных регионах по-разному), выжившие не увидели восхода Солнца. Вскоре началась зима.

Последний Сергей Булыгинский

Желание резко обернуться было сильным и навязчивым, чтобы не поддаться ему, требовалось изрядное усилие воли. До чего они живучи, эти детские страхи! Когда Адаму было пять или шесть лет, он вот так же мучительно боролся с желанием быстро оглянуться, застигнуть врасплох черную пустоту, притаившуюся за спиной. Все, что он видит перед глазами — лишь иллюзия, морок, наведенный кем-то неведомым, злобным или в лучшем случае равнодушным. А на самом деле… Нет, представить, как все выглядит на самом деле, он не решался даже в детских фантазиях.

И вот теперь, спустя без малого полторы сотни лет, они вернулись. ’’Давно пора’’— подумал он, — ’’В моем возрасте впасть в детство даже и не стыдно. С другими это случалось, как правило, намного раньше’’. Впрочем, это было мимолетное и совершенно невероятное допущение. Уж он-то знал, что застрахован от старческого маразма, как и от всех других неприятностей, связанных с нарушением функций его полного сил и не подверженного старению тела. Может быть, дело в слишком долгом одиночестве? Пять лет — это много, даже для бессмертного, пережившего конец света и оставшегося единоличным хозяином всей планеты. А если не верить в существование внеземного разума, то и всей Вселенной. А в инопланетян в сложившихся обстоятельствах не очень-то верится. Что-то не спешат они колонизировать Землю. Казалось бы — какого хрена им еще надо? Сопротивления не ожидается — некому тут сопротивляться. Города, заводы, транспорт — все на месте. Ни тебе радиоактивных пустынь, ни отравленных морей. Ну, экология слегка подпорчена, не без этого. Так она ж восстановится, если на нее не давить. Уже почти восстановилась. Где еще во Вселенной такая халява обломится? Но что-то не сыплются с неба летающие тарелки, не выскакивают из них зеленые человечки с раздувшимися от избытка серого вещества головами. А значит, никто не помешает ему, Адаму Ласту, осуществить то, что составляет теперь единственный смысл жизни. Времени у него в избытке, ресурсов тоже хватит. Только бы крыша не поехала от одиночества, эти навязчивые состояния из далекого прошлого — нехороший симптом. Надо будет пройти внеочередное обследование.

*

Самим фактом своего существования Адам Ласт опровергал распространенное мнение, что выдающийся ученый должен быть всесторонне образованным человеком. ’’Современный ученый,’’ — сказал он в своей Нобелевской лекции, — ’’напоминает мне Алису в Зазеркалье. Чтобы оставаться на месте, то есть на переднем фронте науки, он должен очень быстро перерабатывать поступающую информацию, а если хочет двигаться вперед, то должен делать это еще в два раза быстрее’’. Подобно Шерлоку Холмсу, не желавшему знать, что Земля вращается вокруг Солнца, он считал неразумным забивать свой ’’маленький пустой чердак’’ научным мусором, не относящимся к делу. Великолепный микробиолог и генетик, он проявлял поразительное невежество во многих вопросах, не касающихся избранного им научного направления. Зато в области генной инженерии он был Богом. Именно так, с большой буквы и почти в буквальном смысле слова. Тасуя гены, как колоду карт, разрывая и соединяя, как ему вздумается, спиральные цепочки ДНК, он мог заставить бесполезный сорняк вырабатывать ценнейший антибиотик, а зловреднейшую бактерию — честно трудиться в человеческом кишечнике, расщепляя целлюлозу и другие неудобоваримые компоненты пищи без малейшего вреда для организма. Поэтому, когда он во всеуслышание заявил, что в недалеком будущем собирается подарить человечеству предмет его давних несбыточных мечтаний — бессмертие, даже самые злобные завистники не рискнули назвать его хвастуном и авантюристом. Быстрого успеха, впрочем, никто не ожидал, в том числе и он сам. Год за годом он выводил все новые штаммы вирусоподобных организмов (слово ’’вирус’’ к ним не подходило ни по своему буквальному латинскому значению, ни по устойчивому представлению людей о вирусе, как о чем-то крайне вредном и опасном), призванных не разрушать клетку, в которую внедрились, а наоборот, защищать ее от других микроорганизмов и внешних воздействий, в том числе и блокировать механизм старения. Если бы речь шла о каком-то одном органе, он решил бы задачу за год— два, но как заставить микроорганизм, наиболее комфортно чувствующий себя в клетках печени, защищать стенки сосудов или нейроны нервной системы? Всего на создание комплексной ’’вакцины бессмертия’’, состоящей из трех десятков видов ’’защитников’’, ушло двадцать три года. И это было далеко не все. Никто не решился бы на массовое применение столь сильнодействующего средства без тщательной проверки, включающей и анализ отдаленных последствий. На это потребовалось бы больше времени, чем на создание вакцины. И тогда он без колебаний ступил на путь, проторенный врачами-подвижниками прошлого — привил вакцину самому себе. Теперь, когда бешеная гонка за результатом осталась позади, он наконец смог перевести дух и оглядеться по сторонам. И вдруг понял, что безнадежно опоздал. Конец света надвигался неудержимо, время, когда его еще можно было остановить, было безвозвратно упущено.

А ведь еще недавно казалось, что основные угрозы позади. С распадом одной из сверхдержав ушел в прошлое кошмар ядерного противостояния, в любой момент грозивший катастрофой. Призрак коммунизма, сотню с лишним лет бродивший по Европе и изрядно покуролесивший по всему миру, выродился в чучхэ и, засев на своей последней вотчине, еще пытался огрызаться оттуда на весь остальной мир, но уже никого не пугал. Сменивший его призрак исламского фундаментализма пугал гораздо сильнее, но все его потуги на мировое господство выглядели всего лишь мелкими пакостями по сравнению с былыми подвигами предшественника. Более основательные претензии на мировое господство были у единственной оставшейся сверхдержавы, но после нескольких не очень успешных и очень дорогих локальных войн и последовавшего за ними экономического кризиса и ей стало ясно, что мировых проблем в одиночку не решить и надо искать компромиссы, даже если военная мощь, казалось бы, позволяет обойтись без них. Так или иначе, дело шло к беспрецедентному в истории международному согласию, которое позволило бы решить стоящие перед человечеством политические, демографические, экологические и многие другие проблемы. Кто знает, насколько устойчив был бы новый порядок, сколько бы он продержался… Теперь уже никто не ответит на этот вопрос.

С древних времен человек строил сценарии конца света, экстраполируя в будущее и обостряя до последнего предела современные ему проблемы. Страдания гонимых и избиваемых первых христиан отразились в гигантском кривом зеркале Откровения Иоанна. А что могла породить фантазия викингов, проводящих свои дни в бесконечных сражениях? Естественно, Рагнарек — последнюю битву, в которой сгинут и люди, и боги. Во второй половине двадцатого века прогнозы стали куда более конкретными. Сценарий ’’ядерной зимы’’ был разработан на основе строгой теории с применением мощного математического аппарата. Возможность глобальной экологической катастрофы тоже была вполне очевидна. Даже вполне фантастические прогнозы, вроде столкновения с астероидом или кометой, сопровождались расчетами их вероятности. Но кто мог предположить, что гибель человечества таится в таком полезном и безобидном на вид ящике с электронной начинкой, мирно стоящем на его рабочем столе?

Компьютер… Адам Ласт родился в конце семидесятых годов двадцатого века, когда первые, еще громоздкие и маломощные машины только прокладывали дорогу из офисов наиболее продвинутых фирм в дома наиболее продвинутых граждан, и все этапы никем не замеченного Армагеддона прошли перед его глазами. Захватывая все новые плацдармы в различных областях человеческой деятельности, компьютер сделался незаменимым в работе, начал вытеснять книги, газеты и средства связи, почти полностью оккупировал сферу развлечений. Появился Интернет, превративший непрерывно растущую, но неорганизованную толпу наступающих в регулярную армию. Совершенствовались графика и звук, быстро стирая грань между реальным и виртуальным миром. Потом появились первые жертвы и первые предупреждения, но и они никого не насторожили — травмы были в основном психические, и доказать полное отсутствие тараканов в голове пострадавшего до его знакомства с обвиняемым было нелегким делом. Да и не так уж они опасны, эти компьютеры, пока общение с ним сводится к нажатию кнопок мыши и клавиатуры. Разве что глаза испортишь, пялясь в экран.

Русские ученые из Института Мозга, вырвавшие у предмета исследования его главную тайну — код мыслительных процессов, будь они все гениями, вряд ли смогли бы предсказать судьбу своего блестящего открытия, а американцы, использовавшие его для создания компьютеров нового поколения, скорее всего вообще ни о чем не думали, кроме ожидаемой фантастической прибыли.

С головой погруженный в работу, Адам Ласт попросту не заметил трагического перелома. Нет, конечно он что-то слышал о новых компьютерах, с которыми можно общаться, непосредственно обмениваясь мыслями, о мнемошлемах и вживляемых в мозг микрочипах, с помощью которых можно рыться в необъятной памяти Сети, как в своей собственной, об экспериментах по переносу информации с человеческого мозга на другие носители, но, как всегда, старался побыстрее выбросить из головы все не относящееся к делу. И только услышав слово ’’бессмертие’’, которое к его делу очень даже относилось, он на время вынырнул из глубины своего сознательного невежества. То, что он узнал, вызвало у него лишь презрительную усмешку. И это они называют бессмертием? Пусть им удалось скопировать всю информацию с мозга и перенести на другой носитель, предположительно более надежный. Замечательно! Эдакая консервированная личность. И будет она, несчастная, висеть, как пойманная муха, в гигантской паутине Сети, и считать за праздник, когда ее будут выпускать погулять в виртуалку. Ну и что с того, что виртуальный мир при современной технике практически неотличим от реального? Человек-то мертв! Опоздали они маленько со своим открытием. Если бы пораньше, века три-четыре назад, когда люди еще верили в сказки о рае… Трудно, что ли, в виртуалке райский сад нарисовать и ангелочков туда запустить или там, гурий? А для грешников — смолу кипящую и чертей с вилами. Никому бы и в голову не пришло сомневаться, куда он попал. Только ведь через сотню-другую лет им эти ангелы и даже гурии настолько осточертели бы, что все поголовно стали бы материалистами и предпочли небытие. Успокоенный, он снова отгородился от мира и ушел в работу на долгие пять лет. И вот настал день, когда он закатал рукав и точным движением ввел себе в вену два кубика мутной желтоватой жидкости — эликсира бессмертия. Потом сел в глубокое кресло и еще раз прикинул план дальнейших действий. Кричать о своих успехах пока, пожалуй, не стоит. Это ж какая свалка начнется, будут просить, угрожать, предлагать бешеные деньги… А ведь нельзя, пока не завершена проверка. Теперь — строгий режим, ежедневные обследования, чтобы самым подробным образом проследить динамику изменений в организме. Но такой гонки, как в последние двадцать с лишним лет, больше не будет. Можно немного расслабиться, по крайней мере в первое время.

Джулия, молоденькая ассистентка, уже около полугода работающая в его лаборатории, сидела на диване в холле, запрокинув голову и устремив застывший взгляд в потолок. Еще вчера, как и месяц, и год назад, Адам прошел бы мимо, просто не заметив ее, как не замечал и других сотрудников в нерабочее время. Но сейчас, впервые за очень долгое время, ему захотелось поговорить с кем-нибудь не о работе, а просто так, о чем угодно. К тому же вид девушки, ее неподвижная поза вызывали некоторые опасения за ее душевное состояние и одновременно служили предлогом для не привыкшего к свободному общению ученого. Он подошел и тронул ее за плечо:

— С вами все в порядке?

Девушка вздрогнула от неожиданности и удивленно посмотрела на шефа.

— Д-да… вроде… Почему вы спросили?

— Ну… у вас был такой вид…

— Ах, это, — она слегка покраснела, как будто он застал ее за каким-то предосудительным занятием, — Нет, я просто была в виртуалке. Хотите посмотреть? Там сейчас самое интересное начнется. Подсоединяйтесь!

Адам беспомощно посмотрел на нее:

— Видите ли, Джулия, я несколько отстал от жизни и даже не знаю, как теперь смотрят фильмы. Куда я должен подсоединиться?

— Фильмы? Кто их теперь смотрит? Это же виртуалка! Там люди, живые. Ну, то есть те, кто уже умерли и попали туда, — девушка на мгновение задумалась, вероятно пытаясь сообразить, нет ли в ее словах противоречия, потом вдруг нахмурилась, — Ах, да, ведь у вас нет чипа, вы не сможете подсоединиться. Хотя… Кажется, где-то тут шлем валялся.

Она легко вскочила, подошла к встроенному шкафу и достала с верхней полки нечто напоминающее строительную каску, только без козырька и завязки на подбородке. Сдув со шлема пыль, она критически осмотрела его и нажала зеленую кнопку на лобовой части.

— Вроде работает. Надевайте, я сама на вас настроюсь.

Сначала он почувствовал легкое, даже, пожалуй, приятное покалывание на коже головы, потом взгляд его словно раздвоился. Он по-прежнему ясно видел просторный холл, диван и девушку на нем, но одновременно перед внутренним взором возникла совсем другая картина. Она вроде бы и накладывалась на первую, но в то же время существовала отдельно, как будто он был теперь одновременно в двух мирах. Правда, в виртуалке из пяти чувств остались только три — естественно, откуда возьмутся вкус и осязание, если нет тела?

С высоты птичьего полета виртуальный мир мало чем отличался от реального. Разве что природа, это сразу чувствовалось, сохранила здесь девственную чистоту, какой на Земле не найдешь уже ни в джунглях Амазонки, ни на вершинах Гималаев. Впрочем, судя по внешнему виду людей, пробиравшихся по дну глубокого ущелья с крутыми стенами, экологические проблемы в ближайшие десятки, если не сотни, тысяч лет этому миру не грозят. Их было человек двадцать, воинов, покрытых лишь собственной шерстью, если не считать чисто символических набедренных повязок, и вооруженных заостренными палками и увесистыми дубинами. Быстро и бесшумно двигались они в предрассветном сумраке. Когда идущий впереди поднимал руку, все замирали на месте, прислушиваясь, потом шли дальше.

Они не дошли всего метров десять до невысокого каменного вала, перегородившего ущелье, когда из-за него вдруг ударил град камней. Защитников вала было всего трое, но их удар был настолько внезапным, что передние ряды нападавших отступили и смешались с задними. И тогда скалы дрогнули. Две огромные глыбы, лежавшие на разных краях ущелья прямо над головами сгрудившихся в кучу людей, поддетые бревнами, лениво приподнялись и запрыгали вниз, тяжело ухая и сгребая со склонов все, что не было частью скальной стены. Две лавины с грохотом встретились, похоронив под собой изуродованные трупы тех, кто не успел стремительным броском вниз по ущелью уйти из смертельной ловушки. Успели чуть больше половины, но радоваться спасению им было рановато: противники преследовали их по верху, сбрасывая вниз заранее приготовленные камни. Так или иначе, поле боя осталось за хозяевами ущелья.

— Вот ведь уроды! — Джулия стукнула кулачком по валику дивана, и картина исчезла. — Они их предупредили! Не хочу больше смотреть!

Адам снял шлем и задумчиво поглядел на чуть не плачущую от досады девушку. Да, многое предстоит ему узнать, если он не хочет выглядеть полным идиотом.

-Джулия, — осторожно начал он, — в последние годы я был слишком поглощен работой и несколько, как бы это сказать, отстал от жизни. Поэтому я был бы очень благодарен, если бы вы объяснили мне, что я сейчас видел и кто кого и о чем предупредил.

— Ну-у, — протянула девушка, явно не зная с чего начать, — это виртуалка. Там живут люди, которые умерли... здесь.

— Они помнят что-нибудь о реальном мире?

— Нет, конечно. Был же референдум, почти все проголосовали за стирание памяти. Кому охота родиться стариком в теле младенца? В Сети их память, само собой, сохранилась, когда они опять умрут, то все вспомнят.

’’То есть тогда, когда уже ничего не изменишь,’’ — подумал Адам. — ’’Хорошенькая дилемма — или живи, или помни’’. И не без иронии спросил:

— Если не ошибаюсь, в большинстве компьютерных игр дается несколько жизней. На сколько же жизней могут рассчитывать ваши покойники?

— Вы неправильно ставите вопрос, — снисходительно улыбнулась девушка. — Не ’’сколько’’, а ’’как часто’’. Мы позаимствовали идею из древних религий. Вера в переселение душ намного старше веры в единого Бога.

— Но почему — каменный век?

— Ну, это же естественно. Жизнь человека начинается с младенчества, а человечества — с каменного века. На самом деле виртуалка, как и реальный мир, началась с нуля, то есть с Большого Взрыва. Мы можем управлять временем виртуального мира, так что первые миллиарды лет пролетели очень быстро, а когда в результате эволюции появилась обезьяна с достаточно развитым мозгом, чтобы вместить человеческое сознание, их время синхронизировали с нашим.

— Неужели вы думаете, что ваша Сеть настолько долговечна, что позволит им развиться в цивилизованное общество?

— Этого никто не знает. На то есть ученые, они что-нибудь придумают.

Как же, придумают! А впрочем... Когда он, Адам Ласт, подарит людям реальное бессмертие, численность населения виртуального мира перестанет расти, и когда-нибудь в будущем их можно будет принять обратно. Поселить в молодые, здоровые тела с абсолютно чистыми мозгами, полученные путем клонирования или как-то еще, это уже несущественно. Не то чтобы очень привлекательная идея, что-то в ней чудится противоестественное, но сойдет в качестве оправдания всех этих виртуальных игр. Кстати, об играх...

— Джулия, мне показалось, что вы сильно разочарованы исходом сражения. Вы что, делаете ставки на победу той или другой команды?

— Ну что вы, какие ставки? Нет, на деньги мы не играем. У нас тут... что-то вроде фэн-клуба. Род Волка — как бы наша команда. Мы постоянно следим за ними, обсуждаем их жизнь, подсказываем, если надо.

— Подсказываете?!

— Вообще-то правительство этого не одобряет, но кто его теперь слушает? А для них это часто вопрос жизни и смерти — где найти богатые дичью места, или воду, если засуха. И если в роду есть шаман...

— Какой еще шаман? — спросил Адам, не имевший ни малейшего представления о верованиях народов Крайнего Севера.

— Ну, экстрасенс. У нас же есть экстрасенсы, и среди тех, кто ушел туда, их не меньше. Только они могут слышать и более или менее правильно понимать нас. Если в роду есть экстрасенс, он почти всегда становится шаманом. Ведь он разговаривает с нами, невидимыми бесплотными существами. По их понятиям — с духами предков, хотя на самом деле как раз наоборот. У нас, то есть в роду Волка, шаман не очень сильный, пока мухоморов не поест, в транс не войдет. А от мухоморов он сильно животом мучается, потому на связь выходит редко. К тому же и на подъем тяжел, что его и погубило. А ситуация сложилась критическая. В поисках дичи откочевали слишком далеко на север, уже зима на носу, и зима, по всем признакам, суровая. В теплые края до снега не успеть, надо пристанище на зиму искать. Но мы-то знали, что не найдут. Во всей округе — одна только пещера, и та занята. В общем, нам ничего не оставалось, как выгнать оттуда род Лисы. У них воинов раза в три меньше, да и те как раз на охоту собрались. Мы все шаману растолковали: где эта пещера, и как туда пройти, и что спешить надо, пока охотники не вернулись. А он — пока животом маялся, пока раскачивался, считай, два дня потеряли. А у Лисы тоже шаман есть, и посильнее нашего, ну и фанаты, само собой. Конечно, его предупредили, вот нас и встретили...

— И что же теперь будет с вашими, как их там, Волками? — спросил Адам, впрочем, без особого сочувствия. По его мнению, агрессор получил то, что заслуживал, хотя по справедливости самое суровое наказание заслужили те, кто натравливал одно племя несчастных троглодитов на другое.

— Да уж ничего хорошего. Будет большой удачей, если хотя бы половина их переживет эту зиму. А хуже всего, что за это шамана, если он не найдет способ как-то отмазаться, могут выгнать или убить, это без разницы на самом деле. Что толку быть фанатом, если не можешь помочь своим?

— Это теперь называется помочь? — не удержавшись, съязвил Адам. — Если они в самом деле люди, хотя бы только по их собственным ощущениям, как вы можете играть с ними в эти игры? Неужели вас не смущает, что и вы рано или поздно окажетесь на их месте, и уже ваши дети будут играть вашей жизнью?

— Лучше рано, чем поздно, — грустно усмехнувшись, ответила девушка. — Потому что их жизнь, как бы мы с ней не играли, остается жизнью в полном смысле слова, со всеми ее радостями и страданиями. У них все впереди — великие открытия и нелепые заблуждения, поражения и победы, взлеты и падения. А нам осталась только игра. Нам ничего больше не нужно. Зачем учиться, если любую информацию можно просто ,,вспомнить», подключившись к Сети? Производство полностью автоматизировано, к науке большинство из нас, и так перегруженных информацией, абсолютно равнодушны. Литература, искусство — та же виртуалка, только дальше от реальности. Удовольствия в отсутствие других занятий очень быстро достигают пресыщения. Мы просто слишком много знаем. ’’Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь’’.

Представить себе это юное создание читающим на досуге Экклезиаста можно было разве что в сюрреалистическом кошмаре, но Адам был не силен в литературе, его поразило и встревожило совсем другое. Еще не осознанная до конца тревога вылилась в досаду и раздражение против девушки, вся вина которой заключалась лишь в том, что она была представительницей свихнувшегося вконец человечества. С несвойственной ему грубостью он буркнул:

— Пошла бы тогда и повесилась, раз жить надоело!

Джулия нахмурилась, скорее удивленно, чем сердито:

— Да, вы совсем оторвались от реальности с вашей работой. Наверное, вы единственный человек на Земле, который не знает о запрете на самоубийство. Сколько было споров, протестов, судебных исков...

Как ни муторно было на душе, Адам едва не расхохотался.

— И какое же наказание полагается за нарушение запрета? — с нескрываемым ехидством спросил он.

— Очень суровое. Самоубийцы не попадут в виртуалку, по крайней мере, в обозримом будущем. Отказался от жизни здесь — значит, и там не получишь! Нечего без очереди лезть! У нас и так на одного рожденного там приходится несколько тысяч умерших здесь. Вот если бы случайно под машину попасть...

В мечтательной улыбке на ее лице Адам ясно прочел окончательный приговор делу всей его жизни... и человечеству.

Адам не сдался ни тогда, ни потом. Вопреки первоначальным намерениям он постарался как можно скорее опубликовать результаты своей работы, хотя уже и не надеялся, что человечество с благодарностью примет его бесценный дар. Убедившись, что предчувствия не обманули, он стал искать выход если не для всех, то хотя бы для себя. Холодное злое отчаяние первых дней постепенно отлегло, теперь он мог трезво оценить свои возможности.

Что ж, насильно он никого спасать не будет. Если уж этому человечеству суждено погибнуть, лучшего способа, пожалуй, и не найти. Что-то вроде эвтаназии. А его задача — создать нового, бессмертного человека, который войдет в этот мир после ухода последнего из смертных. Не раньше, чтобы новые люди не заразились этой страшной болезнью, уничтожившей их предшественников. Он расскажет им правду, чтобы они не поддались соблазну сотворить себе убийцу. Конечно, без компьютера прогресс сильно замедлится, но уж чего-чего, а времени у них будет достаточно. И у него тоже хватит теперь и времени, чтобы дождаться своего часа, и сил для достижения великой цели. Последние анализы показывают, что процессы старения не только остановились, но и двинулись вспять. Юношей ему, конечно, уже не стать, но сейчас, в свои пятьдесят пять, он выглядит лет на десять моложе.

Он начал с переоборудования лаборатории. Она должна была стать полностью автономной, чтобы работать, когда городские системы энергоснабжения и водопровод выйдут из строя. Проблемы с аппаратурой и материалами, необходимыми для осуществления его новых замыслов, он решил одним махом, за бесценок купив имущество разорившегося фонда ’’Евгения’’. Этот проект, возникший лет двадцать назад и основанный на технологии выращивания человеческого зародыша ’’в пробирке’’, имел целью создание людей, генетически предрасположенных к той или иной деятельности, главным образом творческой. В дальнейшем предполагалось путем направленного воспитания и обучения развить ’’полуфабрикат’’ в полноценного гения. В качестве бесплатного приложения к оборудованию и аппаратуре фонда Адам приобрел самое ценное: надежно законсервированные сверхнизкой температурой специально подобранные, без единого генетического изъяна, пары мужских и женских половых клеток. Фактически — генофонд элиты человечества.

Чтобы не повторить прошлой ошибки, Адам внимательно следил за тем, что творится в мире. Поскольку средства массовой информации тихо скончались за ненадобностью, ему приходилось пользоваться компьютером, подключенным к Сети. Такой способ добывания информации выглядел нелепым и архаичным по современным меркам, но надеть мнемошлем, не говоря уже о вживлении микрочипа, он не согласился бы и под угрозой расстрела. Если весь мир поддался этому самоубийственному соблазну, где гарантия, что он устоит при любых обстоятельствах? Не дурнее его люди были. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его спасло только добровольное затворничество и ясно видимая перспектива реального бессмертия.

А мир стремительно катился к пропасти. Люди становились все более равнодушны к тому, что раньше составляло смысл их жизни — к власти, славе, богатству. Почти во всех областях деятельности наступил полный застой, и только благодаря высокоавтоматизированному производству уровень жизни почти не падал. Наука продвигалась лишь в тех направлениях, которые были так или иначе связаны с виртуальным миром, вернее, мирами, число которых стало вдруг быстро расти. Первыми мир ’’только для своих’’ создали исламисты, не пожелавшие делить загробный мир с неверными. Потом — неожиданно — отделились латиноамериканцы, припомнив, очевидно, все унижения, которые они терпели на протяжении веков от ’’этих проклятых гринго’’. А там и Россия, как всегда, решила пойти своим особым путем... Если бы не расчеты, показавшие, что минимальная численность населения, необходимая для развития человечества — неважно, реального или виртуального — в полноценную цивилизацию, составляет около двухсот миллионов, процесс мог бы зайти очень далеко. Наверняка нашлись бы мизантропы, достаточно богатые, чтобы заказать себе индивидуальную виртуалку. Потом, впрочем, выяснилось, что запрета на воплощение личности одновременно в двух и более мирах нет и ее прижизненные желания учитываются только при первой инкарнации. Специалисты знали это, естественно, с самого начала, но держали, сколько могли, в секрете: множественность миров существенно расширяла возможности наблюдения и эксперимента. А эксперименты, надо отдать должное ученым, проводились довольно смелые. Если программы первых виртуалок просто копировали фундаментальные законы реального мира, то в последующие уже вводились некоторые изменения. Поле для подобной творческой деятельности было, правда, невелико: законы природы уж очень хорошо сбалансированы, только тронь какую-нибудь постоянную, к примеру, в законе слабых взаимодействий, у тебя не то что жизнь не возникнет — атомы не слепятся, первозданный хаос так хаосом и останется. Однако кое-какие успехи все же были. Дальше всех от проторенного пути ушли японцы, создавшие свой мир последними. У них, правда, с обезьянами не получилось, носителями разума стали какие-то головоногие, вполне, впрочем, симпатичные, если привыкнуть.

Последним крупным достижением науки стало открытие структуры вакуума. Адам так и не понял, каким образом пустота может иметь сложную структуру, да еще где-то вне обычного пространства, но имена авторов открытия и их научная репутация делали неуместными всякие сомнения в их честности и компетентности. Самое интересное, что структурный вакуум, не подверженный никаким материальным воздействиям, оказался идеальным носителем информации с бесконечной емкостью. Как только была разработана соответствующая технология, виртуальные миры перекочевали с серверов Сети на необозримые просторы вакуума. Новая, сверхнадежная Сеть могла поддерживать их существование без участия человека в течение многих тысячелетий, но не бесконечно.

А потом... Как будто сама Природа, уставшая носить на своем лоне неблагодарное человечество, решила ускорить его уход. Что это было — новый вирус или результат воздействия всеобщего безразличия к жизни на физиологию? В старину внезапно постигшее все человечество бесплодие назвали бы Божьей карой. За каких-то пять лет рождаемость упала до нуля. В последний раз мелькнула тогда у Адама безумная надежда: может быть, хоть теперь они поймут, одумаются, бросят все силы на борьбу с неведомой болезнью... Нет. Никто и ухом не повел, как будто даже вздохнули с облегчением.

К этому времени Адам закончил оборудование лаборатории. Последним его приобретением была передвижная электростанция на термоядерном реакторе малой мощности в качестве автономного источника энергии. Полностью автоматизированная и, согласно инструкции, абсолютно безопасная, она имела запас топлива на двести пятьдесят лет непрерывной работы, а ’’малая’’ мощность была малой только для термоядерных реакторов. Все мыслимые потребности лаборатории она превышала раз в пятьдесят. Цена у этой штуки была, естественно, запредельная, но продавец легко согласился на фантастическую рассрочку в двадцать пять лет. Адам, который с трудом мог бы наскрести четверть требуемой суммы, никогда не пошел бы на подобную авантюру, если бы не полная уверенность, что через пять лет никто не пришлет ему письмо с напоминанием о просроченном платеже. На самом деле он прекратил выплату уже через три года.

Теперь оставалось только ждать, понемногу совершенствуя ’’вакцину бессмертия’’, и так уже почти доведенную до идеала, и тщательно обдумывая свои будущие действия. Создание нового человечества — дело ответственное, тут лучше не ошибаться. А мир за окном постепенно затихал. Все реже слышался шум проезжающего автомобиля, все меньше становилось по вечерам освещенных окон в доме напротив. Дни проходили медленно, зато годы неслись с чудовищной скоростью. Однажды он заметил, что столб дыма, появившийся над южной частью города, стоит уже более недели, и понял, что город умер. Он еще стоит, как засохшее дерево, но уже никто не потушит случайно возникший пожар, не починит проржавевшую трубу, и вода будет затапливать дом, пока работают насосы автоматической водопроводной станции. Люди еще где-то жили — если не в городе, то в других местах, возможно, на другом континенте. В компьютере время от времени появлялась новая информация, ненужная и малоинтересная, при желании можно было установить, кто и когда входил в Сеть и попробовать связаться с ним. Но Адам Ласт не хотел ни с кем общаться. Он ждал.

Тот телефонный звонок раздался в его кабинете пять лет назад. Он даже не сразу понял, что это такое — телефон так долго молчал, что Адам уже забыл о его предназначении и воспринимал как предмет мебели. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить последовательность действий — поднять трубку и включить видеоэкран. На экране появился человек, более всего напоминающий неумело мумифицированный труп: желтоватая пергаментная кожа, плотно натянутая на абсолютно лысый череп, неподвижные костлявые кисти рук, торчащие из слишком просторных для них рукавов. Старик сидел в роботизированном инвалидном кресле — штуке, которая слушается мысленных команд не хуже, чем собственные руки и ноги, и с успехом их заменяет. Правым манипулятором он прижимал к трубку к уху.

— Ну, здравствуйте, шеф! — раздался надтреснутый голос. — Судя по вашему виду, вы все-таки решили свою маленькую проблему. Поздравляю. Вы меня, конечно, не узнаете? Я Боб Клуни, когда-то имел честь работать в вашей лаборатории. Только это было очень давно.

Адам вспомнил его — высокого рыжего парня, когда-то промелькнувшего в его жизни и исчезнувшего, как и все другие. Н-да, меняет время людей. Впрочем, его собеседник, по-видимому, не был озабочен состоянием своего здоровья. Чего же ему еще надо, через столько-то лет?

— Я случайно напал на ваш след в Сети, — как будто отвечая его мыслям, сказал собеседник, — и мне стало любопытно, чем вы живете сейчас. Пытался связаться с вами по Сети, потом вспомнил ваши причуды и понял, что вы так и не вставили себе микрочип. Наудачу решил позвонить, хотя и не думал, что линия еще работает.

— Я тоже, — отозвался Адам.

— Помню, вы были фанатиком идеи бессмертия. Для вас, наверное, было тяжелым ударом, когда мы пошли по другому пути?

— Это я уже пережил, — сухо ответил Адам.

— Да, но как вы собираетесь выбираться из ловушки, в которую сами себя загнали?

— Это вы про что?

— Про ваше индивидуальное бессмертие, конечно! Вы, по всей видимости, скоро останетесь последним на старушке-Земле, и присоединиться к остальным сможете только одним способом, — Боб выразительно поднес к виску манипулятор с одним выставленным вперед металлическим пальцем и щелкнул двумя другими. — А это, как вы знаете, наказуемо.

Адам сдержал желание рассмеяться и скорчил озабоченную мину:

— Я даже и не знаю... Уж очень суровое наказание. Пожалуй, у меня есть еще время, подожду пока, а там, глядишь, амнистия выйдет.

Собеседник, похоже, не уловил сарказма.

— Ну-у, — нерешительно протянул он, — вообще-то законы менять уже некому, но у вас особый случай, может быть, он и предусмотрен...

Адам, конечно, понимал, что рано или поздно человечество перестанет контролировать ход событий, но его шокировала мысль о том, что этот день уже настал.

— То есть вы больше ничего не решаете? У вас что, не осталось нерешенных проблем?

— Да вроде нет. Структурный вакуум — очень надежная матрица. Программа, обеспечивающая существование виртуального мира, не будет работать вечно, рано или поздно произойдет сбой, но, по расчетам, виртуалка будет существовать достаточно долго, чтобы человечество успело пройти весь цикл. Мы снова изобретем компьютеры, создадим виртуальные миры, откроем структурный вакуум... Ну, и так далее. Чем не бессмертие?

— Бессмертие Сизифа, — весьма кстати вспомнил Адам миф о человеке, пытавшемся обмануть смерть. В последние десятилетия у него было не так уж много работы, и он мог позволить себе кое-что почитать. — Неужели вас это устраивает — тысячелетиями карабкаться к вершинам цивилизации, чтобы в одночасье рухнуть обратно в каменный век?

— Не буду вдаваться в подробности, но даже из общефилософских соображений следует, что это все же не замкнутый круг. Все во Вселенной развивается по спирали, почему здесь должно быть исключение?

— А если вы все же не успеете изобрести компьютер? Что тогда — Апокалипсис?

— Какой Апокалипсис? — удивился старик. — Мы создали семнадцать виртуальных миров, не могут же все они потерпеть неудачу! Даже при самом серьезном сбое программа позволит всем живущим на этот момент спокойно дожить до старости, уж это-то мы теперь точно знаем. Их смерть тоже не будет окончательной — личность переходит из старой Сети в новую с памятью обо всех воплощениях во всех мирах, как ’’оставивших потомство’’, так и тупиковых. Это бесконечное древо виртуальных миров. Одни ветви отсыхают, другие — дают новые побеги... И древо судьбы каждого пунктиром воплощений повторяет древо миров.

-Что ж, с философской точки зрения это весьма интересно, но все же, согласитесь, в качестве модели развития человечества реальная прямая предпочтительнее виртуальной спирали.

— Разве что теоретически... Конечно, прямой путь всегда короче, но куда нам торопиться, теперь, когда мы знаем, что впереди — вечность?

Адам никогда не был особенно вспыльчив, но это было для него уже слишком.

— Какая, к черту, вечность? — взорвался он. — Неужели вы не понимаете, что ваш уход — это и есть самоубийство, только отсроченное на неопределенный срок созданной вами иллюзией жизни!

— Постой, постой! Ты можешь не верить в то, что созданные нами миры способны совершить полный цикл, но чтобы так категорически отвергать проверенный путь, нужно иметь хоть какую-то альтернативу!

— Альтернативу? — вскричал Адам. — У вас была альтернатива. Я предлагал вам вечную жизнь, бесконечное развитие, а не хождение по замкнутому кругу. И она осуществится, только уже не для вас. Я создам новое, бессмертное человечество здесь, в реальном мире, и позабочусь, чтобы оно никогда не поддалось соблазну уйти вслед за вами.

Адам с вызовом посмотрел на собеседника в ожидании ответа. Тот выглядел скверно: на лбу выступили капли пота, дыхание стало хриплым и прерывистым, но в глазах не было ни страха, ни боли, скорее они выражали недоумение.

— Ты так ничего... и не понял... — медленно, с одышкой произнес он.

— Так объясни мне, чтобы я понял, чем виртуальный каменный век лучше реальной цивилизованной вечной жизни!

— Тем, что он реальнее... — бульканье в его горле, возможно, означало смех.

— Это почему же? — быстро спросил Адам. Ему вдруг показалось, что этот умирающий человек знает какую-то страшную тайну, которая объяснит все.

Но тот не успел ничего объяснить, последние слова его были невнятны и совершенно несуразны:

— Потому что в нашем мире... сбой программы... уже...

На посиневших губах выступила кровавая пена, голова резко откинулась назад, словно желая оторваться от парализованного тела, манипулятор бессильно упал, и трубка брызнула осколками по кафельному полу.

Адам так и не решился нажать кнопку отбоя, он остался сидеть, глядя на неподвижное тело в инвалидном кресле, пока через десять минут линия не отключилась автоматически.

*

За окнами стемнело, и Адам, привыкший соблюдать режим с тех пор, как поставил эксперимент над собой, направился в свою любимую спальню, ту, что с прозрачным потолком. В ясные ночи он перед сном обычно подолгу любовался звездным небом, испытывая странное ощущение бесконечности Вселенной, влекущее и тревожное. Правда, в последние годы ему приходилось делать усилие над собой, чтобы вызвать это чувство. Когда исчез Млечный Путь, а потом стали гаснуть наименее яркие звёзды, небо потеряло глубину и всё чаще казалось просто дырявым чёрным покрывалом. И сейчас, вглядываясь в сверкающую черноту, он в который раз ломал голову над последними словами Боба Клуни. Что же он, черт возьми, имел в виду? Если он хотел сказать, что в их мире сбой программы уже произошел, значит они все обречены. Но почему тогда он заявил, что их путь реальнее того, которым пошел Адам? Непонятно. Может быть, сбой произошел у него в голове? Неудивительно, учитывая его возраст и состояние. Пожалуй, это будет наиболее правдоподобным объяснением.

Он давно понял, что остался один на планете, и уже не раз засыпал с твердым намерением завтра же с утра приступить к работе, но каждый раз откладывал по тем или иным причинам. Похоже, он стал слишком мнительным. Последняя отсрочка, например, была связана с исчезновением запахов. Но ведь обследование показало, что с ним все в порядке!

«Все, хватит, больше никаких отговорок. Завтра с рассветом — за работу!»— подумал он, закрывая глаза. Через минуту он уже спал здоровым, крепким сном. А звёзды одряхлевшего мира глядели на него укоризненным взглядом усталого официанта, не смеющего выпроводить последнего, засидевшегося за полночь посетителя.

Когда наступает тишина

Ирин КаХр

— Алло? Губкин! Губкин!… Чёрт возьми! Куда смотрят телефонисты? — мэр в раздражении кинул трубку на аппарат, — Что вообще происходит с этим чокнутым городом?

Бодро зазвонил телефон.

— Да, слушаю.

— Господин мэр, происходит нечто странное, — заговорил какой-то знакомый, но не узнанный голос.

— Это я и сам вижу, но что у тебя?

— Коммутатор полиции раскалился от звонков. По словам людей в тумане исчез целиком и полностью четыре агрофермы!

— Вы, что, там с ума все посходили? — заорал взбешенный мэр в трубку. — Мне самому только что звонили, и сказали, что больше нет Губкина. И ещё какой-то туман…

— Простите господин мэр! Но мы тоже не можем дозвониться до… — больше мэр ничего не услышал. В трубке тоскливо пикали гудки.

— Чёрт знает что! Наташа!

Дверь кабинета тотчас открылась, и на пороге кабинета появилась секретарь.

— Немедленно попытайся дозвониться до Губкина, а так же соедини меня с Белгородом…

— Но… — прошептала девушка, едва не плача.

— Что ещё? — не своим голосом прорычал мэр.

— С Белгородом нет связи, — её голос упал до едва слышимого, но, тем не менее, слова ещё можно было разобрать.

— Занято?

— Нет. Даже гудков нет. Я пыталась отправить в областную администрацию вчерашнее письмо, а там.…Словно города вообще нет, и, говорят, туман…

— Наташа, очнись! Какой туман?! Посмотри! На улице май, там солнце во всю шпарит, — мэр наугад ткнул рукой в окно за своей спиной.

Девушка послушно вскинула голову. И только ужас в её внезапно округлившихся глазах заставил мужчину замолчать, и оглянуться.

Да, стоял май. Да, улицу заливал до краёв солнечный свет. И потому на фоне всего этого великолепия диким кошмаром смотрелась стена белой, как молоко, завесы тумана, двигавшегося откуда-то с юго-запада, со стороны Губкина, слизывая высотные дома и грозясь волной цунами накрыть мост, разделявший улицу Ленина и Микро[1]...

Настырное попискивание будильника заставило Ленку всё-таки проснуться. Привычно хлопнув ладонью по соседней подушке, обнаружила, что мужа нет. Лениво приоткрыв один глаз, она взглянула на будильник. Десять. Ну, конечно же. Влад ушёл на работу три часа назад, а её оставил будильник, чтобы она долго не спала.

— Вредина! — крикнула она в белый потолок, и, засмеявшись, накинула себе на лицо одеяло. Да, конечно, спать хотелось. Ведь уснули они около четырёх, но… Ленка чувствовала себя бодрой и… счастливой! Ещё раз потянувшись, она всё-таки поднялась. При этом пытаясь выглядеть степенной и взрослой. Но счастье переполняло её так же, как солнечные лучи заливали своим светом спальню. Отбросив все попытки казаться взрослой, Ленка закружилась по комнате в танце с подушкой. Увидев себя в зеркале, остановилась, поприветствовала своё отражение лёгким кивком.

Но едва она открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, её прервала резкий звук. Ленка вскрикнула. Лишь когда звонок повторился, она сообразила что к чему. Звонил стационарный телефон. В какой-то миг ей привиделось, что звонят с работы, сказать, что что-то случилось с Владом. Эта мысль остановила Ленку на полувздохе. С замершим в необъяснимом ужасе сердцем, она кинулась в прихожую.

— Да! — почти выкрикнула она в трубку, ощущая холодное дыхание неприятностей.

— Лена? — встревожено позвала мать, даже не поздоровавшись. Лена вздохнула, пытаясь новой порцией воздуха отогнать от сердца лёд страха, но, вдруг обнаружила, что не может этого сделать. Что-то не то было в тоне мамы.

— Да, мам, я слушаю, — она холодными пальцами, цеплялась за телефонную трубку, предчувствуя, что сейчас грохнется в обморок.

— Лена, Влад на работе?

— Да, где же ему ещё быть? — «глупый вопрос!»

— Он по-прежнему работает на ОЭМКа[2]?

— Да, а в чём дело?

— Приезжай немедленно ко мне. И позвони ему, чтобы тоже ехал…

— Мам, в чём дело? Как он сорвётся с работы? И я тоже не могу, мне нужно убраться до…

Она не успела договорить. Мать, сорвавшаяся на слезливую истерику, её перебила:

— Лена! Немедленно приезжай! Ты слышишь меня? Немедленно! Я хочу, чтобы ты сейчас же вышла из дома, и ехала ко мне… Лена повтори! Повтори! Скажи мне, что ты это сделаешь? Скажи маме, что ты приедешь к ней! Ну, же милая, — неслось из трубки на опешившую Лену. — Лена, бери такси, машину, что хочешь — но только немедленно приезжай!

— Хорошо, — далеким бесцветным голосом, потерявшим от неожиданности все оттенки тональности, проговорила Лена, — Возьму такси, и приеду! Только Владу позвоню…

— Я сама позвоню, ты только не теряй времени!

Лена положила трубку. Её сердце то стучало оглушительно громко, то замирало на такие большие промежутки времени, словно раздумывало о возможности остановиться совсем. Где-то под легкими скопилась тянущая боль, не позволявшая дышать.

Постепенно до слуха Лены начали доноситься другие звуки, кроме стука собственного сердца и свистящего дыхания. Сначала это было тиканье часов и тихое гудение холодильника. Но что-то творилось и за пределами квартиры. В подъезде хлопали дверьми, громким эхом по нему разносился топот множества ног, кричали люди, истерично рыдала какая-то женщина. Казалось, весь дом сотрясался под напором обезумевшей толпы. С металлическим скрежетом стукнулась о стену входная дверь соседей. Спустя мгновение, заколотили кулаки и в её квартиру. Сражаясь с подскочившим к горлу сердцем, девушка сделала два робких шага в сторону двери. Но её ноги, ослабевшие от страха, подгибались и отказывались идти, а руки ни за что не хотели хвататься.

— Лена, Лена! Проснись! — кричала соседка тётя Настя, но девушка не могла ей ответить. Ужас парализовал. Её совсем не интересовало — что там за дверью… Что бы там ни было — её это не касается!

«Но если горит дом…?!»

«Девятиэтажки полностью не горят. Только пара-тройка этажей!» — отвечала холодным голосом какая-то часть сознания Лены, не желавшая ни во что вмешиваться, — «Я сейчас пойду смотреть телевизор!» — и напрочь игнорируя чужие крики и панику, она вернулась в спальню. «Я не хочу никаких приключений. Я всего лишь месяц назад вышла замуж за любимого человека. Только сегодня у нас закончился медовый месяц. Я просто хочу быть дома и смотреть телевизор, ожидая пока…»

Снова зазвонил стационарный телефон. «Влад!» — мелькнула безоговорочная мысль, и Лена метнулась обратно в прихожую.

— Да?

— Зайчонок, — наконец она действительно услышала мужа. Но это не обрадовало Лену. Его голос, наполненный тем же страхом и паникой, как голос матери, её напугал. — Зайчонок! Быстро одевайся, и дуй к матери…

— Но, Влад!

— Ты смотрела телевизор?

— Только собиралась, но позвонил ты.

— Можешь и не смотреть… Программы ни одной нет. На город что-то надвигается с юго-запада. Областная телевышка уже пропала. Говорят, это похоже на туман. И, в нём всё исчезает. — Влад замолчал. Но прежде чем Лена закричала в трубку, испугавшись, что пропала не вышка, а её муж, он снова заговорил, — Я люблю тебя, Зайчонок! Поторопись, ради меня…

— Я сейчас же, Влад! Я… тоже тебя люблю!

Потом, уже торопливо натягивая джинсы и первую попавшуюся на глаза рубашку, Ленка подгоняла себя, ежесекундно слышала в своей голове голос мужа, перемежавшийся с гудками отключившейся связи. Обувшись в спортивные тапки, взяв деньги и ключи, она выбежала в подъезд. С того момента, как она завершила разговор с мамой, прошло не так много времени, но Лену встретила почти могильная пустота и кладбищенская тишина. Где-то наверху мяукал котёнок. Открытые двери соседских квартир пугали до дрожи. Где-то нёсся белый шум включенного телевизора. Словно Москва устроила профилактику телеканалов. «А есть ли она ещё, Москва?» — с внезапным безразличием подумала девушка. Плохо помня географию, сейчас она не могла сообразить, в какой стороне от Оскола находиться Москва. Не на юго-западе ли, откуда сейчас шёл туман?

Она кинулась вниз по лестнице, но остановилась в пролёте. Мяуканье брошенного котёнка не давало ей просто так уйти. Честно говоря, она никогда и не испытывала нежных чувств к этим комкам шерсти, но вряд ли она могла бросить здесь живое существо. Проклиная себя за такую слабость, Ленка развернулась и большими, через ступеньку, шагами понеслась наверх, ориентируясь на мяуканье. Без размышлений вбежала в чужую квартиру. У порога едва не упала, споткнувшись о роликовый конёк, брошенный в коридоре вместе со всеми вместе с остальными брошенными в спешке вещами.

— Кис, кис, кис! — позвала она всё ещё плачущего малыша, — Ну, где же ты, глупыш? Кис, кис…

Только осмотрев полквартиры, девушка смогла, наконец, найти беднягу. В большой картонной коробке в зале возле батареи. Лена не заметила её сразу, потому, что поверх неё кто-то кинул покрывало. Откинув его, и заглянув внутрь, Лена невольно улыбнулась. На дне картонного «домика», на куче тряпок сидел рыжий в белую полоску котёнок. Что-то похожее показывали в рекламе «Вискас» для котят.

— Вот где ты, маленький! — проговорила Лена, присаживаясь, чтобы взять котёнка на руки. В ответ он что-то мяукнул. И в этом его писке взбудораженному мозгу Лены послышалось нечто вроде: «Наконец-то ты нашла меня, дылда здоровая!». Она хихикнула.

— Поговори мне ещё! — фыркнула она и поднялась на ноги. И её взгляд остановился на картине, открывавшейся из чужого окна. Поверх улиц загруженных людьми, длинными вереницами двойного ряда автомобилей и автобусов, расстилалось безбрежное голубое небо весеннего дня, пронизанное лучами солнца. Но, вдалеке, там, где в хорошую погоду виднелось окончание юго-западных микрорайонов, переходившее в дорогу на ОЗММ и ГОКи сейчас царила пустота. Абсолютная. Вряд ли Лена до сих пор представляла себе, как выглядит ничто, и вот только теперь она это поняла. Это выглядело, как белый лист бумаги. Если смотреть на него и только на него, в конце концов, ничего больше не остается. Видишь только этот абсолютно чистый белый лист, на котором нет даже дефекта бумаги, чтобы зацепиться глазу. Всё белое, и больше ничего…

— Ой, — вырвалось у Ленки, когда котёнок укусил её за большой палец. Возможно потому, что ему стало скучно, а может быть, он захотел есть. — Вискас, что ты делаешь?! — возмутилась она и легонько стукнула обидчика по загривку, — Хотя ты прав, нам нужно торопиться. Но не могу же я нести тебя просто в руках…

Она осмотрелась. И ей на глаза попалась брошенная женская сумка. Небольшая такая, похожая на круглую коробочку с крышкой. Это вполне могло подойти. Посадив малыша в сумку, предварительно вытряхнув из неё всё не нужное, Лена кинулась к выходу.

Около пяти минут потребовалось ей, чтобы спуститься на первый этаж. Едва открыв подъездную дверь, она едва не оглохла. Казалось, что сам воздух издает ту тысячу звуков, что оглушили её в следующее мгновение. Отчаянные крики людей, гудки автомобилей. Захотелось вернуться домой, закрыть дверь, и сидеть там, ожидая, что вечером с работы придёт Влад. Но, вызвав в памяти слова мужа и видение белого ничто, Лена заставила себя идти.

— Лена! Иди к нам! — закричала тётя Настя из окна шестёрки, безнадёжно застрявшей в потоке машин пытавшихся выехать из двора. Она шагнула было на зов, но остановилась. По крайней мере, здесь и сейчас воспользоваться транспортом не имело смысла. Из сумки на бедре пискнул котёнок, одобряя её мысли.

— Правильно, Вискас, нам нужно идти пешком, — проговорила Лена вслух, и, отрицательно покачав головой в ответ на приглашение женщины, торопливо зашагала в сторону гаражей, надеясь, что скорость движения тумана всё же меньше скорости среднего пешехода…

Сколько ей потребовалось времени, чтобы перебраться через мост на центральную улицу, она не знала. Ей просто не с чем было сравнить. Разве что с будильником. За то время пока она шла до улицы Ленина, стена тумана приблизилась к Микро настолько, что в белом месиве, как в болотной трясине, начали торопливо исчезать крайние дома. И всё это выглядело крайне жутко. Белая густая краска, заливавшая мир, как пустой аквариум между дном-землёй, и верхом-небом. Паника людей усиливалась, не думая прекращаться.

Когда туман только-только возник в пределах видимости с моста, люди, даже мужчины, начали кричать. Более нервные, потеряв терпение ползти в хвосте медленной гусеницы, состоявшей из беглецов с их скарбом, который почти каждый успел взять, оставляя квартиру, начали интенсивно проталкиваться вперёд, скидывая вниз, всё, что мешало им это делать. «За борт волнующегося моря бегущих крыс» летели чемоданы, сумки, какие-то узлы, рюкзаки и даже сложенные лодки вместе с телевизорами ноутбуками.

— Мяу! — подал голос изумлённый Вискас, с любопытством выглядывая из открытой сумки.

— Точно малыш, и я никогда не думала, что перед лицом такой жути, люди окажутся способными спасать ещё что-нибудь, кроме своей собственной жизни.

Какая-то женщина рядом испуганно взглянула на говорящую Ленку и торопливо притянула к себе большую дорожную сумку. Кто-то, кого она при этом задела вскрикнул, следом заплакал ребёнок, и толпа тут же пришла в движение. Из её движущегося чрева вырвались два мордоворота — «вещевые инквизиторы». По их скорому и безжалостному приговору виновная сумка, без сострадания выдернутая из рук хозяйки, полетела за перила моста.

Лена поспешила дальше. Лавируя меж людей, она с глупой усмешкой на губах вспоминала слова мужа о том, насколько ловко у нее, получается, двигаться в базарной толпе. А чем это не базар? Базар, где торгуют своей жизнью…

Лишь при спуске с центральной улицы города, ближе к мосту через реку Оскол идти стало чуть свободнее. Люди, как тараканы рассасывались по всем улочкам, способным вместить их численность. Заметив поток людей в направление к кинотеатру Октябрь, Лена сообразила, что они хотят, пройдя частный сектор, выйти на дорогу к ОЭМКа. Одно только… Им бы это не помогло. Если куда и следовало идти, так это в сторону Северо-восточных микрорайонов. А там, за ними идти на Лопыгинскую дорогу. Стараясь уходить дальше от города.

Не смотря на календарный май, жарило невероятно. Лена взмокла настолько, что лёгкая рубашка и джинсы стали казаться меховой шубой. Сбиваясь с шага на бег, девушка вытащила рубаху из джинс, и завязала её под грудью.

— Мяу! — возмутился её бесстыжести Вискас.

— Помолчи! — одёрнула его Ленка. — Я, между прочим, тебя несу, и мне очень жарко. Так что, если тебя что-то не устраивает, иди сам, — она сделала жест, словно собирается высадить Вискаса из сумки. Испугавшись, котёнок спрятался в глубине коробки. Ленка рассмеялась. Пожалуй, это было самое весёлое в творящемся вокруг сумасшествии. Правда, нельзя считать нормальными, её переговоры с котёнком. И всё же лучше с ним, чем с этими бледными панически тенями, которых она видела по обе стороны дороги. Люди бежали.

Ленка вздрогнула, вспомнив то, от чего бежала. Волна захлестнувшей паники заставила её оглянуться. Сначала, она даже ничего и не увидела. Только лишь чистое небо, без какого-либо признака надвигающейся гадости. Но, перейдя мост, и свернув на улицу параллельную реке, Ленка оглянулась ещё раз. Верх меловой горы, на которой стоял центр города, где-то внизу над домами, уже исчез, превратившись в то самое белёсое ничто. Оно двигалось и двигалось очень быстро. С внезапной пугающей чёткостью Лена вдруг поняла, что, возможно, не успеет добраться даже до окраины северных микрорайонов, не говоря уже о том, чтобы попасть домой к матери.

Пятнадцать минут ей потребовалось, чтобы дойти до парка на другой стороне от железнодорожного вокзала. А туман за это же время окончательно накрыл всю меловую гору, продолжая стремительным водопадом скатываться дальше. В душе Ленки всё захолодело. Именно сейчас она поняла насколько всё серьёзно. Девушка не знала, чем может грозить встреча с туманом, но думалось, что ничем хорошим. Ни одна по-человечески хорошая вещь не могла выглядеть так. Но если она умрёт, то никогда больше не увидит Влада.

— Мяу! — напомнил о себе котёнок.

— Точно, — рассеянно согласилась Ленка, переходя на бег, — И тебя тоже, Вискас!

Только дорога в частном секторе явно не располагала к бегу. Прошлой осенью здесь велись работы по прокладке газопровода, и до сих пор грунтовые канавы никто не потрудился засыпать. Оступившись на одной из таких земляных куч, Ленка упала. Сумка с Вискасом отлетела в сторону. Подвернувшаяся нога отозвалась резкой болью. Туман торопился, пожирая здание вокзала, превращая его в чистый белый лист ничто. Кряхтя и постанывая, Ленка поднялась. Вискас выбравшись из сумки вернулся к ней и уже сидел рядом, намекая, что его необходимо взять.

— Ты нахал! — оценила его наглость Лена, но всё же взяла котёнка на руки. И захромала дальше. Уже без особого энтузиазма. Туман двигался безумно быстро. И если девушка бегом не смогла обогнать его, то сделать это хромая — просто немыслимо.

Странный скрежет, словно издаваемый гнущимися и ломающимися в больших количествах металлическими конструкциями, заставил её оглянуться. Что-то действительно происходило там, в тумане. Этот звук ей напомнил о Титанике. О том, с каким стоном и скрежетом в фильме лопалась его обшивка и падали трубы. Стон металлического помещения заполняемого водой, и не желающего выпускать воздух.

Забыв про подвёрнутую лодыжку, Ленка снова попыталась бежать. Страх остаться здесь одной просто захлёстывал. Она бы боялась меньше, если бы рядом были ещё люди. Но пустые дома с открытыми дверьми и окнами, какие-то вещи, в спешке брошенные у ворот, делали всё похожим на кошмар.

И кошмар приближался. Раз за разом оглядываясь, девушка видела движущуюся стену ничто, сокращавшую расстояние между собой и нею. А Лена, практически не видя от страха куда бежать, всё хромала и хромала, спотыкаясь, и пошатываясь. Она прошла ещё несколько метров, прежде чем остановилась в недоумении. С землёй под её ногами что-то творилось. Она лопалась и трескалась, словно раскалившись от жаркого майского солнца. Трескалась широкими уходящими вглубь разломами. А оттуда… Лена оглянулась. Туман двигался так быстро не из-за ветра. Он выходил из расщелин раскалывающейся земли. Мощно и с напором, как вода из мощных гейзеров, он взмывал в воздух, доставая до солнца, и заслоняя собой всё видимое. Тысячи гейзеров били уже меньше, чем в десяти метрах, а под ногами пробуждались новые источники белого ничто.

В немом шоке Лена отступала, но делала это не осознано, не думая. Вискас в её руках шипел, раздувшись от поднявшейся шерсти, как воздушный шарик, но не пытался вырваться, прижимаясь к ладоням. Когда очередная струя гейзера «тумана», вырвалась прямо из-под неё, и обожгла холодом кислоты, или чем-то на неё похожим, Ленка закричала. Казалось, что туман разъедает кожу и пытается проникнуть в тело. Пытаясь защитить глаза, девушка выпустила котёнка из рук. Но руки острыми иголками пронзила дикая боль. Каждый мускул и мышцу рук, которые она попыталась поднять к лицу.

— Мамочка! — выкрикнула Лена, когда всё тело пронзила та же боль, что и руки. Она никогда не верила таким книжным фразам, но сейчас её тело кричало. Кричало по-настоящему. Её горлом, её лёгкими, её душой, но не разумом. Едва поняв, что крик из неё выдавливает её же страх, Ленка почувствовала, что боль уходит. Медленно с оттяжкой, словно раздумывая о возможности вернуться. Потом голову словно окутало чёрное облако забвения, и она почувствовала, как падает. Сквозь обрывки памяти прорывались такие далёкие сейчас слова Влада и отчаянное мяуканье Вискаса. А потом всё пропало. Наверно, тогда наступила смерть.

— Мяу! — как-то жалобно, по-детски пискнул котёнок.

— Да, Вискас, я встаю, — пробормотала девушка, поднимаясь. Порыв ветра холодным покрывалом коснулся её обнажённой кожи. Ленка закрылась руками, и осмотрелась. Наверное, сумасшествие продолжалось. Ничего из того, что она видела вокруг, не могло существовать. Нет. Не так. Она не видела ничего, из того, что существовало там раньше.

Дома вокруг исчезли. Улица одноэтажных домиков, высотки впереди.

И позади, и вокруг, и впереди неё простиралась голая земля, взрытая, словно взрывами бомб и снарядов. Огромные холмы, овраги с какими-то редкими деревьями и кустами, рытвины, расщелины. Словно девушка внезапно оказалась в другом мире. Только Лена совершенно чётко понимала, что это ни другой мир, и ни другое место. Она стояла там же, где и до нашествия тумана. Стоило отвернуться от солнца, и взгляду представала оползшая меловая гора, на которой раньше стояла бывшая городская достопримечательность — городская тюрьма. Но сейчас всё исчезло: испарилось или взорвалось. Но от взрывов остаются осколки, а их Ленка не видела.

Она стояла голая на вздыбленной земле, к её ногам жался испуганный котёнок, а её ступни…

Она отошла назад, но наваждение не исчезло. Сквозь чёрную, словно просеянную сквозь гигантское сито землю торопливо, как в документальном фильме о ботанике, лезла трава, радостно зелёного цвета, нежная, но упрямая, как любая растительность весной. В середине мая трава настоящего зелёного цвета бежала наглыми волнами по взрытостям нового рельефа, словно пластырь, закрывая изуродованное тело планеты от лица солнца, щедро поливавшего поверхность Земли своими лучами.

«Бедная», — с искренней жалостью подумала Лена, опускаясь на колени, и касаясь ладонью травы и черных комьев земли. «Бедная». Как и раньше уверенная в смерти от идущего тумана, сейчас девушка ясно поняла причину происходящего.

Земля взбунтовалась. Взбунтовалась, как это может сделать лишь живое существо. Взбунтовалась и уничтожила всё, что не посчитала своим детищем. Лена и Вискас живы, здоровы, а вот дома… Всё, чтобы делом рук человеческих — ушло в небытие.

Ветер донёс до неё глухие рыдания. Повернувшись, она увидела женщину, выползавшую из какой-то особо большой ямы. Её выпачканное жирным чернозёмом лицо, кривила гримаса истерики. Увидев Лену, она перекрестилась и попыталась сползти обратно. Но взгляд, брошенный вниз, напугал её ещё сильнее, чем вид голой девушки. Пожалуй, она походила на Ленкину соседку — тётю Настю — и выглядела довольно здорово, если не считать возраст явно за пятьдесят. Возраст, который выдавали её глаза.

— Вам помочь? — спросила Лена, не делая попыток подойти, помня реакцию на своё существование. Её голос вывел женщину из ступора. Слепо поднявшись, она, пытаясь прикрыться, пошла от ямы, потерянно оглядываясь вокруг.

— Господи великий, что же произошло? Господи, дочка, что же здесь произошло?…

Ленка наклонилась за Вискасом.

— Вот может быть он вам и ответить. Ваш Бог! — грубо ответила она, почувствовав, как противные ей эти слюнявые причитания, — Лично я считаю, что это был Великий потоп для всего техногенного. Так что, может быть, мы праведники, уцелевшие на Ноевом ковчеге…

Она развернулась, и пошла в сторону теперь не существующих микрорайонов. Глядя на зеленеющий луг из травы, дотянувшейся уже ей до пояса, она шла сосредоточенно, словно на автопилоте. «Праведники с Ноева ковчега… Я праведница…» — Ленка нервно хихикнула от такой мысли, но смех не заглушил возникшей тревоги. Ей повезло. Когда её туман настиг на земле. А что с другими? Что случилось с водителями, пилотами, капитанами кораблей, и с их пассажирами? Она уже поняла, что это произошло не только с её городом. Это действительно произошло везде. Иначе просто и быть не могло. Так что случилось с теми, другими?

В мозгу, словно праздничные петарды, начали вспыхивать кровавые сценарии всех произошедших трагедий. Туман делает тела людей чище, но не может защитить от смертельного столкновения. Люди в машинах — последние испаряются, съеденные белым ничто, а их водители летят, ломая кости и уничтожая обновленные тела.

Влад! Яркая словно молния вспыхнула в голове страшная мысль и оставила дико ноющий шип в сердце. Он ведь тоже, наверняка, мог быть в машине.

— Мама!

Шестой этаж не самолёт, но упасть с такой высоты без последствий не получится.

Она дёрнулась, чтобы побежать, но новая подробность зародившегося мира остановила её на полушаге. Звуки! Они были. Её участившееся дыхание, робкое урчание котёнка, рыдания женщины, испуганный клёкот птиц, ищущих потерянные гнёзда. Но это были единственные звуки в наступившей тишине...

сноски

[1] Бытовое название одной из трёх частей города Старый Оскол.

[2] Оскольский Электрометаллургический комбинат

[3] Разговорное название улицы Ленина.

Цифра Семен Нифонтов

Это конец человечества.

Пожилой мужчина рассматривал гигантское сооружение за окном. «Город будущего, город мечты, наш город!» — пестрели повсюду рекламные голо-изображения, призывая приобрести там вид на жительство прямо сейчас. Это еще не успели построить, как весь мир замер в предвкушении. Самонадеянные глупцы! Они не осознают всего ужаса происходящего!

Поначалу это было простое приспособление. Нечто вроде манипулятора, переводящее в цифру наши мысли. Оно появилось как бы невзначай. Даже его разработчики вытолкнули это на рынок, не особо продвигая его. Но лавина массового поражения разрослась как чума в считанные месяцы. Индустрия развлечений, моды, Интернет, политика, даже военные — мигом подхватили это чудо инженерной мысли. Имя его «Майндспот». Один точка ноль.

Мир, доселе существовавший для людей сквозь призму экрана в шесть дюймов — исчез и расширился одновременно.

С тех пор минуло десять лет.

Старик продолжал наблюдать, как дроиды на земле и в воздухе строили последнее чудо света.

Сердце его томилось в тоске. Впервые за несколько недель он позволил себе подойти к окну, сняв этот ненавистный ободок Майндспота. Теперь уже шесть, точка шесть. Последняя шестерка вычеркана шариковой ручкой.

Когда-то этот город, один из самых густонаселенных точек планеты, был наполнен жизнью. Автомобили носились с утра до ночи. Гремела музыка. Людские голоса, смех, плач. Где же они? Жители миллиардного мегаполиса? Они заперли самих себя в жилых модулях в восемь метров в квадрате. Они закрыли все свои органы чувств одновременно — закрыв глаза и водрузив на лоб ободок Майндспота.

Сегодня город принадлежал дроидам. Бесчувственным. Безжизненным. И всё окружающее пространство наводнил звук их металлического урчания.

Отвлекшись от окна, пожилой мужчина подошел к холодильнику. Обезжиренное молоко, шмат соевого мяса и шоколадный батончик. Он взял последний. Всё теперь казалось безвкусным. Зачем продолжать есть? Рынок уже давно был полон предложениями систем автоматического питания. Ввел себе шприц внутривенно и даже отвлекаться на еду не надо. В мире Майндспота все изыски кулинарии доступны бесплатно. Без консервантов и канцерогенов. И вообще, без калорий. Рай домохозяек. Неудивительно, что они первыми поддались искушению.

Завибрировали часы на руке. Два часа дня. Перерыв на обед закончен. Он вернулся к своему полукреслу, подключил Майндспот и вернулся к работе.

Отряд действовал слаженно. Сепаратисты падали один за другим. Он уверенно вел свой отряд по вражеским тропикам. База, судя по датчику, находилась в полумиле от них. Они продвигались настолько скрытно, насколько могли. Шли тоненькой цепочкой по два человека.

Он был встревожен. Слишком тихо вокруг. Обычно это не предвещало ничего хорошего.

Пораскинув мозгами, старик дал отряду жест перегруппироваться.

Лицо покрылось испариной от напряжения. Подумать только. Будучи в возрасте своих соратников, он смотрел свысока на компьютерных игроков. А сейчас сам потеет в этой арене. Это было бы очень смешно — не стой на кону так много.

Вскоре за зарослями показалась вражеская вышка. Отлично! Мы хоть не заблудились в этих дебрях. Покачав рукой, он приказал своему отряду разделиться. Штурмовой отряд во главе с ним, должен был ворваться в лагерь. Два вспомогательных — прикрывать с флангов.

Молниеносная атака началась. Двумя меткими выстрелами упали дежурные на вышках. Теперь нужно действовать быстро и без малейшего промедления. Бомба замедленного действия разорвала деревянные ворота в труху. Штурмовики ринулись внутрь.

Территория лагеря была небольшой. Его отряд работал как единый слаженный механизм. Несколько минут понадобилось им для расчистки. Пара домиков, сарай и неприметная маленькая кучка сложенных веток. К ней-то и надо подобраться. Там находился, судя по разведданным, секретный бункер.

Старик сжимал потрепанный и все еще горячий автомат Калашникова. Уж теперь-то, после этой операции, он сможет позволить своему отряду снаряжение получше. Он приказал отряду прикрытия занять оборону захваченного лагеря на случай контратаки. Неизвестно, насколько большим мог быть бункер.

Ба-бах! — взорвался пластид на стальных дверях.

Отряд мигом ворвался внутрь. Пусто. Коридоры внутри расходились. Старик два раза махнул по этой и другой стороне. Отряд разделился надвое.

Тишина действовала на нервы не хуже ревущей артиллерии. Что-то здесь было не так. Они спускались все ниже и ниже. Казалось, этот бункер давно был покинут. Всюду валялись наспех брошенные вещи. Вероятно, от неожиданного вторжения все же сработала сигнализация.

Но почему тогда они не встретили сопротивления?

Шестеренки в голове старика зашевелились, и с каждым их тиком, мрачная пелена опускалась на него.

Это была ловушка. Бункер пуст и вожделенного кейса здесь быть не могло. Назад! Назад! Но поздно. Взрыв разорвал уши, мозг. И никакой боли. Потерялась где-то в задержке.

Он долго вглядывался на надпись «Провал». Голова раскалывалась от раздосадованных воплей соратников. Их обманули. Обвели вокруг пальца. Да так ловко, будто бы они чертовы новички. Старик снял шлем Майндспота и со всей силы швырнул об стенку. Все кончено.

Вечером он набирал на допотопной клавиатуре рапорт об отставке. Черт. Всего одна сессия и многолетняя работа пошла псу под хвост. Его репутации умелого командира полка и отставного военного канула в тар-тарары. Надо же! Продуть каким-то молокососам! Видно, его время и вправду ушло. Напялив свою зеленую фуражку, он впервые в этом полугодии вышел на улицу.

Некогда полные людьми, машинами, рекламой и прочими атрибутами улицы крупного мегаполиса сейчас пустовали. Старик с горечью вспоминал свое прошлое. Настоящий искренний смех и гогот друзей. Жаркие поцелуи, объятия. Вкус крови на губах от пьяной драки. Куда все ушло? Старческое сознание получало критический сбой при попытке ответа на данный вопрос.

Человечество умерло вместе с настоящими чувствами. Только никто не в силах этого понять. Хотя на свете и имелись небольшие общества и даже поселения противников Майндспота, но выглядели они жалкими сектантами. На фоне собственного натурального хозяйства, эти люди служили лишь веским доказательством полного торжества изобретения дьявола. Уж лучше и вправду купить билет в Майндспот-сити и навечно уснуть в грезах о молодости.

Ночь вступила в свои права, и находиться на улицах города стало небезопасно. Дроны-почтальоны, пролетавшие туда-сюда беспрерывным потоком исчезли враз. Ему бы тоже пора вернуться домой. Но не тут-то было.

— Эй! — крикнул кто-то из подворотни, одновременно разбив бутылку об асфальт. Видно, хотел подкрепить свои слова железным аргументом. — Поди сюда!

Надо бы подстричь бороду, а то колется — подумал про себя старик и ускорил шаг. Ему и так хватало своих проблем.

Над ухом прошелестел ветерок. Рядом разбилась очередная бутылка. Какая досада. И где эта шваль умудряется брать такой раритет? С возрастом ко всему начинаешь относиться с иронией, но жизнь всего одна и старик бросился бежать.

Блин! В былые годы он бы просто отдал кошелек и дело с концом. Но нет же, правительствам нужно было полностью избавиться от наличных банкнот. Но оставили бы их легитимность что-ли! На какой-нибудь такой случай. Подобный этому, например.

В отличие он него, эти не избалованные технологиями молодые люди хоть раз в день выходили наружу. Погоня должна была закончиться, не успев начаться. Если бы прямо перед ним не остановился автомобиль.

— Господин Петров, прошу пожаловать на борт. — Дверь отворилась как нельзя своевременно.

Ему не надо было повторять. Как только одна нога оказалась на борту, и старик схватился рукой за поручень — они рванули. Точнее он один, поскольку машина оказалась пуста. Какого?!

На лобовом стекле показалось лицо оператора. Слава Богу! Не хватало еще под конец жизни остаться должником у искусственного интеллекта.

— Добрый вечер, господин Петров! Меня зовут Юлия Мигалкина, компания «Риски-страх». Прошу, выпейте воды и успокойтесь. Поскольку вы являетесь нашим клиентом… бла-бла-бла, — господин Петров ее не слушал, поскольку в течение жизни у него выработался спам-иммунитет.

На самом деле жизнь прозаична до боли. Спасти жизнь клиента, чтобы не выплачивать впоследствии внушительную страховую сумму от разбойного нападения. Разумеется, оператор даже и не обмолвилась об этом. Она представила неожиданное появление в качестве бонусного предложения в честь.… Дня рождения? Как уже говорилось, старик слушал ее корпоративную речь через пень-колоду.

В качестве «чего-то там» ему на выбор предлагалось несколько вариантов провождения сегодняшнего вечера. Первое, ужин в каком-то ресторане, потом вариант активного отдыха. Ха, в таком-то возрасте! Старик лениво листал экран бортового компьютера. Так, что там еще. Ага, можно также посетить загородный домик и провести там ночь. Уже ближе к его потребностям.

Надо же. Всего несколько часов назад он штурмовал крепость в джунглях, чудом спасся и сейчас едет праздновать несчастнейший день в этом году. А сердце у меня неплохо работает — успел отметить он про себя. Помяни лихо, как оно тут же ёкнуло.

«Терра-Марс». Зрительское место трибуне запуска очередного корабля. Такое случается всего раз в несколько лет.

Выбор очевиден.

Дома он никак не мог найти для себя места. Провал тропической операции похоронил мечту присутствовать там. Видимо, судьба преподнесла ему последний подарок. Машина заедет завтра в восемь. За такое предложение он даже простил компании свое циничное спасение. Завтра состоится важнейшее событие в его жизни. Это пробудило в нем что-то. Нечто, забытое многие годы назад. Вкус к жизни. Майндспот. Эта штука одновременно давала и обесценивала всё. А теперь валяется где-то под столом. Разбитая вдребезги. Черт. Теперь придется попытаться заснуть.

3… 2…

Каждую цифру толпа повторяла за ведущим в унисон. Последняя надежда человечества. Все это понимали. Огромный челнок с людьми на борту. Они улетали навсегда. Улетали в жизнь. Старик нехотя обернулся. Огромный, почти достроенный Майндспот-сити маячил на горизонте. Здесь только смерть.

Один! Ста-а-арт!

Челнок на долгие секунды исчез в пламени. Под черными очками старика побежал тонкий ручеек. Где-то внутри корабля находилась и частичка него. Девушка с ярко-оранжевыми волосами покидала изживший себя мир. Горящая белая стрела оторвалась от земли и устремилась ввысь. Она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в далекую звезду.

Прощай, внучка.

Теперь можно и умереть.

— Отец? — Чувство умиротворения улетучилось в миг. Тон голоса ничуть не теплее утреннего душа. — Как ты здесь оказался?

Он медленно обернулся.

— И тебе добрый день. — Старик ожидал, что встретится тут со своим сыном. Как бы того не хотелось избежать. — Почему ты меня не пригласил? Она моя единственная внучка! Мог бы сделать последнее одолжение для отца.

— Ты считаешь себя отцом? Знаешь, видеть тебя не желаю. Всего хорошего, товарищ майор!

Кулаки сжались до бела. Злость. Как он себя ненавидел! Минуту назад он наблюдал, как навсегда уходит его последняя надежда, а ошибки прошлого всё не желают исчезать. Он бросил свою семью. Долг, как он говорил. Ха-ха. Да кого он сейчас обманывает? Будь честен хоть с собой! Амбиции! Он положил свою, жизни жены и малолетнего сына на стол, словно игральные карты! А потом одна досадная ошибка, один мелкий просчет перечеркнули все. Далее бегство, далекие страны и загубленная алкоголем молодость.

Он выругался громко и смачно. Надо кинуть весточку какому-нибудь дрону доставить виски. Много виски. Это верное решение. Старость хороша тем, что позволяет прожигать остатки жизни без укора совести.

«Человечество достигло потолка на Земле и консервирует само себя».

Он пытался говорить максимально пафосно, но получалось что-то уж слишком уныло. В руке зависла початая бутылка Джека Под Номером Семнадцать. Лбом старик уперся в панорамное окно и снова наблюдал за суетой дронов внизу. «Экие они работящие, так и ждут, не дождутся полного торжества машин над человечеством». Не об этом были фильмы про терминаторов и людей в черных плащах. Не так должна закончиться славная история человечества.

Рядом со стройплощадкой расположился стихийный палаточный городок. Очередь на заселение образовалась еще два года назад. Тогда проект был закончен наполовину.

«До открытия 40 дней!»

Огромное белое табло отсчитывало дни до открытия этого склепа. Ворлд оф Майндспот. Человечество ждет не дождется запереть себя в клетку.

Полное погружение в Майндспот 24 часа в сутки. Смешная абонентская плата. Ага, они и деньги за это брать хотят. Полное жизнеобеспечение и сон-контроль. Находитесь в режиме онлайн целую вечность! Погружение в состояние безопасной комы позволяет телу сохраниться до 300 лет. А потом — кто его знает. Бессмертие, одним словом.

Старик взял оставшийся от потерянной винтовки прицел и вгляделся в толпу. Предатели! Да как они могли! В палаточном городке он заметил несколько седых голов и сморщенных фигур. Старые глупцы, ничему в жизни не научились. Однако, по большей части фаны состояли из молодых людей. Временами они собирались возле импровизированных костров, играли на гитаре, пили и галдели вовсю. Молодость, что-ж с них взять? Но почему они готовы принести эти драгоценные мгновения в жертву? Пускай и в угоду вечной жизни. Как ни надеялся старик, с каждым глотком огненной воды ответ не приходил. Вместо него пришло кое-что другое.

Нужно действовать.

Не успел хмель выветриться из головы, как он выскочил наружу.

От этого бара несло так же, как и двадцать лет назад. Дым въелся в него насквозь. И пустовато как обычно. За исключением редких забулдыг в дальних уголках. Впечатление заведение производило достаточное унылое, а веселые музыкальные мотивы прошлого века лишь усугубляли общую картину.

Как в старых добрых фильмах, бармен и хозяин заведения по совместительству в засаленном фартуке настойчиво протирал безнадежно мутные бокалы.

— Привет, Хэнк.

На самом деле звали его вовсе не Хэнк, а Денис. Одно из случаев, когда кличка напрочь въедается в человека.

— А, явился, не запылился. Ты разом не опоздал? Скажем, на пару-тройку лет? Твоя физиономия уже выветрилась из памяти, лишь по походке тебя и узнать. Короче, чего надо? Выпить не дам.

— И я рад тебя видеть. — На этот случай старик вытащил из-за пазухи сигарету, хотя не курил уже давно. — Тротил. — Сказал он тоном настолько будничным, чтобы никто ничего не заподозрил.

Глаза Хэнка стали такие же круглые, как тарелки на задней полке. Он мигом схватил его за рукав и потащил в подсобку.

Удар под дых оказался сильнее, чем на то надеялся старикан.

— Ты совсем уже? А? Забыл, что ты с нами сделал?

— Жизнь тебе спас, вот что. — Он опирался на стену, тяжело дышал, но смотрел на Хэнка глазами полными стали.

— Ты отнял у нас все! — Второй удар оказался на порядок сильнее. Для человека с искусственными ногами и одной рукой, он двигался очень неплохо. Даже тут технологии против него. — Жизнь он говорит! Лучше бы мы были под землей, укрытые флагом!

Еще через три удара Хэнк выплеснул весь свой гнев.

— Для чего тебе?

Старик позволил себе встать, вытереть с губ кровь и прошептать секрет последней операции.

Хэнк пожал плечами, но кивнул. Он скрылся в дверях и вернулся с изношенным армейским рюкзаком. «Держи, засранец и чтоб я тебя больше не видел». Перед уходом, они так и не пожали друг другу руки.

Всю дорогу обратно сгорбленная под тяжестью ноши фигура не оглядывалась. Ему мерещилось, будто красные глаза дронов провожают его подозрительным взглядом. Они пролетали мимо, то и дело норовя сбить его с ног.

Оказавшись, наконец, дома, старик запер и на всякий случай подпер дверь. Закрыл окна, шторы и начал подготовку.

Сложнее всего было пробраться внутрь саркофага и разместить кусочки пластида в нужных местах. У него не было ни чертежей, ни плана. Он поставил стул у окна, приготовил нехитрые бутерброды, сварил полный термос с кофе и стал наблюдать через маленькую щель за строительством.

Существовало всего четыре входа. Два больших, один помельче и другой для людей. Через большие врата грузовики завозили строительные материалы, через маленький проход нескончаемой рекой проносились дроны. Персонал входил и выходил через самый строгий пропускной пункт на планете.

Эта операция станет самой сложной в его не сложившейся карьере. С другой стороны, сейчас он ответственен только перед собой, в то время как цель — спасти человечество.

Карандаш и листок бумаги использовался для планирования. Теперь он не доверял современной технике ни йоту даже сложнейшей работы. Он помедлил перед тем, как использовать калькулятор для расчетов взрывной силы, который оказался допотопным и автономным, как и он сам. Видимо, результат старческого маразма.

В таком режиме прошла неделя. План заключался в следующем. Решено было использовать грузовые перевозки. Они беспилотны, огромны и медлительны в определенных участках. Он забирается в кузов с расходными материалами в виде болтов и прочего. Главное, чтобы они были в многочисленных ящиках. С собой он берет обшитый свинцом ящик, предположительно, камеру холодильника и прячется там. Риски заключались в перекидывании этого ящика и отсутствии ясного плана действий внутри.

Он расположился в тени у перекрестка. Грузовые машины нескончаемым потоком шли вперед, скрываясь за поворотом. Там находился грузовой терминал. Шли они достаточно медленно, около пяти километров в час. Залезть в один из них не представляло особого труда. Он ждал подходящего момента и нужного борта. Как назло, весь груз в них был намертво запечатан. Какая досада! Ничего не оставалось, как продолжать сидеть в тени и продолжать наблюдение.

Неизвестно, сколько он просидел там, чуть не заснув пока внезапно не вышел из оцепенения. Ярко-оранжевый грузовик показался на горизонте. С открытым прицепом! Неведомо, какие боги повернулись к нему лицом! Он вез какой-то металлолом, видно, на переплавку и особой ценности груз не представлял. Как бы невзначай, старик протащил свой ящик к дороге, делая вид, что ждет своего дрона. И только борт с ним поравнялся, он со всей силы швырнул ящик наверх. Все его лицо раскраснелось, мышцы взвинтились от перенапряжения. Хорошо, что он потратил целый месяц на хоть какую-то физическую подготовку. Отлично, ящик внутри. Словно мартышка он пробрался внутрь и закрылся в ящике. Посмотрел на свои старые наручные часы. Управился за пять секунд! Отлично! Операторы никогда бы не успели заметить трюк такой сноровки на своих терминалах.

Оставалось только ждать конца поездки.

Вскоре снаружи все загудело. Это неизвестные механизмы тщательно исследовали содержимое грузовиков. Вскоре весь борт затрясся. Дыхание старика участилось. Воображение начало рисовать жуткие картины, где его сдавливают гигантским прессом или отправляют в огромные чаны. Несомненно, скоро так и произойдет, если вовремя не выбраться отсюда.

Коробка начала приподниматься. Ох, нет! Только не сейчас! Попробовал откинуть крышку, но тщетно. Нечто придавило ее, не позволяя выбраться из ловушки. Так, сейчас главное — не паниковать. Риск существовал всегда. Он закрыл глаза и полностью отдался своим ощущениями. Подъем прекратился. Теперь коробку неведомый кран потащил в правую сторону. Ясно. Он уперся в основание этого крана и потому не мог открыть дверцу. Он продолжил следить за ощущениями в пространстве. Они парили достаточно долго. Казалось, целая вечность прошла в этом беспроглядном мраке.

Гул работающего механизма прекратился на долю секунды. Ящик закачался. Отлично. Они остановились. Невообразимо долгий спуск вниз и движение продолжилось. Теперь уже на земле. Так, видимо груз с человеком принял дрон. Пора выбираться, но тихо.

Осторожным движением старик приоткрыл дверцу. Через тоненькую полоску пространства ему удалось разглядеть в полумраке открытое пространство. Сориентировавшись, старик сразу же выскочил сзади.

Размах стройки поражал воображение. Конечно, он представлял размеры сооружения, видного из любой части города, но и не предполагал, что большая часть склепа находится под землей. Что все это значит? Успокойся, парень (да, про себя он был еще молод), нужно сохранять оптимизм в любой ситуации.

Очевидно, что план теперь нуждался в сильнейшей коррекции. Даже тех пятидесяти килограмм никогда не хватит на это чудо. Но у любого объекта есть слабые стороны. Первоначально, он рассчитывал подорвать часть несущих балок, чтобы конструкция потом сама сложилась как карточный домик. Сейчас, даже если он так и сделает, то жалкая часть того, что наверху, не нанесет существенного ущерба. Стройка продолжится, и человечество сгинет в цифровом склепе. Придется импровизировать.

Он стоял в огромном пространстве, растерянно вглядываясь по сторонам. В любой непонятной ситуации старик предпочитал действовать. И сейчас не изменил своему правилу и пошел куда глаза глядят. Сперва нужно осмотреться и попытаться понять общее устройство. Внутренний голос говорил ему, что это бесполезно. Только на то, чтобы дойти из одного края в другое потребуется целый день. На тщательную разведку уйдет около трех дней. За все это время его успеют поймать около тридцати раз, даже если он будет максимально осторожен.

Держась подальше от света он пробирался тенями по жуткому месту. Да, не чета тому бункеру, конечно. Хм, это у него проснулось чувство дежа вю? Давненько он не испытывал ничего подобного, но эти коридоры казались ему смутно известными. Где же он видел нечто подобное? Это было априори бессмысленно, поскольку он провел в режиме полного погружения около нескольких тысяч боев в подобных местах. И даже один раз в молодости во время реальной операции, но, то были простые песчаные туннели. Он попытался отбросить эти болезненные воспоминания. Сейчас не время, не время, нет.

Их было десять. Все опытные бойцы как на подбор. Операция проходила на Ближнем Востоке в режиме секретности и была не легитимной. Пропади они там о них и не вспомнят, сгинут в тайной канцелярии. Задачей было устранение одного военачальника и дестабилизация ситуации в регионе.

Смешно, но они сами тогда были похожи на террористов. Без каких-либо опознавательных знаков и оружием с затертыми серийниками. Их заметили раньше времени. Их было много, слишком много. Отряд терпел потери. Нужно было отступать, но признательность правительства маячила перед ним. Их зажали в тиски и схватили. Вся конспирация выглядела жалкой клоунадой. В обмен на жизнь оставшихся членов отряда он выдал всё. А далее последовал позорный обмен заложниками, но он предпочел остаться. Якобы погиб, ха-ха. Ни смерти, ни чести, так ему и надо.

Вдруг ни с того ни с сего заболела шея. Видно, он провел в том ящике слишком много времени. Свернувшись в три погибели, он продолжил движение, отпечатывая в памяти увиденное. Судя по знакам у лифта, сейчас он находился на уровне минус три. Третий этаж под землей. Потолка над ним не видно, а посему общая глубина неизвестна. Лестниц он не видел, да и смысла они не имели. Сейчас копали и строили эти чертовы железяки с красными глазами. Строители могли и не спускаться сюда.

Через месяц с небольшим все это пространство заполнится капсулами с людьми. А затем склеп запечатают. Потом построят другой, так же наполнят его людьми и так далее, пока все человечество не окажется внутри этих капсул. Разумеется, они будут жить в лучшем мире. В цифровом мире. Но так ли это отличается от загробной? Абсолютно ничем.

Ему теперь нечего терять. Он найдет самое слабое место в этой адской архитектуре и подорвет себя подобно былинным шахидам.

Он нажал на кнопку лифта.

Хм. Ничего не понятно. Вместо привычных цифр, на панели располагались кнопки с непонятными на первый взгляд названиями. Так. См. Км. Тх. И далее тому прочее. Видимо, это был не просто лифт, а этакая мобильная платформа, которая двигается еще и по горизонтали. Тогда, скорее всего См означает командный пункт? Поехали туда.

Платформа сдвинулась с места. Они поднялись наверх и, как он и предполагал, двинулись по горизонтали. Под ним раскинулась бездна без дна. Поистине чудовищное творение. Далее он увидел то, чего не ожидал. Многие отсеки оказались уже заполненными. От края до края. Тысячи, миллионы капсул со спящими в них людьми. Бета-тестеры. Любой человек на земле променял бы все, чтобы оказаться на их месте. Неужели их оказалось настолько много? Людей, которые без тени сомнений готовы были сгинуть в даже незаконченном мире.

Поездка казалась бесконечной. Вся затея являлась бессмысленной с самого начала. Слишком колоссально и фундаментально. Монструозная конструкция внушала страх и трепет. Что он мог сделать? Он — лишь песчинка в желудке этого чудовища, жалкий выбитый пиксель из будущей картины мира. Но он останется верен себе.

Старик достал из-за пазухи флягу с остатками виски. Горькая жидкость позволила ему легче перенести увиденное и тяжкое бремя ожидания.

Неожиданно платформа въехала в узкий коридор. Массивные стальные двери отворялись на его пути. Все как-то слишком просто. Может, они не настроили до конца систему идентификации? Все может быть. Как бы то ни было, пути назад уже нет.

Поездка закончилась. Он оказался в большом круглом помещении, потолок которого уходил ввысь, где маячило синее пятно. Интересная задумка. Вот оно — сердце убийцы человечества.

В центре находился искрящийся мелкими огоньками столб, уходящий ввысь. Центр управления. Не будет этого — не будет и склепа. Его жертва даст несколько месяцев людскому обществу на то, чтобы передумать. Инцидент вызовет широкий интерес и послужит наличием протеста подобному будущему.

Не мешкая ни секунды и слегка буднично насвистывая под нос любимую мелодию, он закрепил бомбу к столбу. Взрыв уйдет вглубь и вызовет обрушение. Протянув последний проводок, старик присел у подножия и нажал на кнопку.

Не было ни огня, ни яркого пламени. Громкий хлопок и куски металла отлетели в сторону. Столб накренился и заскрежетал. Форма помещения усилила акустику, и весь город услышал недовольный рык рукотворного чудовища. Спустя секунду, сверкающие электрическими импульсами обломки похоронили собой тело старика.

Прошло время.

Молодой человек наклонился к капсуле с лежащим в нем пожилым человеком. Все его тело будто высохло, обнажая скелет. Отросшая борода скоро будет мешать дыханию. Он взял бритву и бережно обрезал ее.

— Каковы будут дальнейшие указания? — обратился к нему руководитель службы поддержки пользователей Майндспот.

— Никаких. Он ведь пребывает в имитации загробной жизни?

— Да, уже почти год. Показатель счастья показывает почти 100%. Ваш отец полностью удовлетворен. Кстати, это отличное предложение для пожилого населения! Согласно исследованиям, это почти единственный не затронутый сегмент аудитории.

— Согласен. — Мужчина слегка помедлил и добавил. — Как думаешь, если бы у него получилось. У нас были бы проблемы?

Впрочем, он и так знал. Один ремонт вычислительного центра вылился бы в кругленькую сумму, не говоря об отсрочке Дня презентации. Теракт, а тем более от его отца, вызвал бы негативную реакцию в обществе. Хорошо, что система безопасности нейтрализовала его в тот момент, когда он проник внутрь. Он даже не успел понять, когда оказался в симуляции. Может, ощутил укол в области шеи от охранного дрона. Только и всего.

— Прошу, позаботьтесь о нем. — Молодой человек вышел, и капсула с особым клиентом вернулась на свое место — к остальным жителям Майндспот Ворлд.

Нет Милосердию Denis Morphine

«Смерть — это не самое худшее, что может произойти с человеком». Платон

— Дэнни, обещай мне, что если со мной произойдёт подобное, ты меня упокоишь навсегда!

Мои мысли были далеко. В боку болело от продолжительно бега, я чуть ли не задыхался. Говорили мне родные, займись спортом. Нет, я не толстяк и не страдаю ожирением, как тридцать процентов граждан Соединённых Штатов, но и не спринтер. Утренние пробежки я давно забросил, решив сменить их на более благоприятный вид деятельности — сон. И вот она, беспечность и лень, отдаётся мне сполна, и, чувствую, воздастся в будущем.

— Дэниелс, хватит витать в облаках! — Конрад взял меня за грудки и как следует встряхнул. — Я хочу, чтобы ты дал мне обещание!

Я сфокусировал взгляд на брате. В глазах его плескался страх, он был в растерянности. Руки его дрожали и, в итоге, он опустил их, не желая больше меня встряхивать и приводить в чувства. Длинные чёрные волосы, ранее завязанные в хвостик, распались по плечам. Гримаса ужаса так и застыла на его лице, он не мог совладать со своими эмоциями и чувствами. Старшего брата можно было понять.

Я кивнул, мол, да, Курти, без проблем, всё сделаю.

— Нет, скажи мне это, а не кивай головой!

Вздохнув, я посмотрел ему в глаза и глухо произнёс:

— Обещаю.

Брат похлопал меня по плечу и отошёл в сторону. Стал успокаиваться. И это верное решение. Все мы сейчас на взводе, но надо держать себя в руках, дабы окончательно не съехать с катушек.

— И куда мы теперь? — тихо спросила блондинка, сидевшая прямо на бордюре. Её вроде звали Нора, не уверен.

Все молчали. Одни сидели прямо на земле, уставшие и вымотавшиеся. Другие, как я, Курти и молодой полицейский, стояли на ногах, но и на их лицах читалось смятие и желание отдохнуть. Но отдыхать нельзя. Ни в коем случае. Мы сделали небольшой привал около промзоны, возле складов. Благо, здесь и при обычных обстоятельствах было не людно, так, пару тройку работников да редкие грузовики с завозом и вывозом содержимого тех самых складов. Безопасная территория по меркам нынешнего времени. Даже освещение ещё работало в полную мощь и это говорило о многом. Например, то, что и электричество по всему городу ещё не выключили. Однако, судя по последним событиям, скоро и света лампочек нам не видать.

Я осмотрел каждого из тех, кто сейчас был рядом. Нас было семеро. Полицейский, звали его Лукас, считал, сколько патронов у него осталось в обойме. Его прямые черты лица и длинная светлая чёлка, спадающая на лоб, выдавали в нём чистокровного немца. Сложно было понять, заглянув в его кристально голубые глаза, о чём он думает. Наверное, о том, что теперь, как коп, обязан нас вытащить отсюда и не бросить на произвол судьбы. Поймав мой взгляд, он ободряюще произнёс:

— Двенадцать патронов. Плюс ещё две обоймы.

Я кивнул. Уверен, он вытащит нас. Или, в крайнем случае, сам не пропадёт.

— Должен же быть какой-то план действий, — подал голос чернокожий Джек, вставая на ноги. — Мы не можем здесь оставаться.

— И куда мы подадимся? Может, у тебя, офисный планктон, есть какие варианты? — это уже был Майкл, грузный дальнобойщик с недельной щетиной и маленькими злобными глазками.

— Эй, не переходи на личности! — взвился Джек, оправляя свою ранее белоснежную рубашку на выпуск, но уже запачканную свежей кровью. Слава богу, не самого Джека.

— А то что? Что будет? Ты меня переспоришь? Или в ход пойдёт твой чудесный чемоданчик? — дальнобойщик поднялся, толстые и короткие ноги его слегка подогнулись, видимо, не отдохнул совсем. В руках у него был самый настоящий топор, коих много в каждом здании за рамкой пожарного щита.

— Заткнулись оба! — гаркнул Лукас и будто невзначай поудобнее перехватил свой «Glock».

Все умолкли. И это было правильным решением. Джек прижал к груди свой чёрный чемодан. Чёрт его знает, что там внутри, но он не собирается с ним расставаться ни при каких условиях. Несмотря даже на то, что вокруг творится кромешный ад. Майкл, в свою очередь, недолго думая, плюхнулся наземь, отложил топор и стал массировать ноги.

Я перевёл взгляд на единственно молчавшую Амелию. Её длинные рыжие локоны при порывах ветра закрывали ей лицо, но она не обращала на это внимание. Она сидела на голом бордюре, рядом с Норой, обхватив колени, и смотрела в одну точку невидящим взглядом. Девушка была свидетелем смерти своих родных и близких. На её глазах разорвали в клочья шестилетнюю сестру и мать. Она не могла им помочь, ей пришлось оставить их. Я видел, как отец Амелии, статный мужчина среднего возраста, успел передать ей миниатюрный шестизарядный револьвер, который она, в итоге, отдала Курту. Папа её умер, прикрывая наш отход. Хотя, можно ли назвать это прикрытием, когда он, размахивая длинным железным прутом, пытался отгородить дочь от кровожадных, будто вышедших с телеэкрана, порождений кошмаров.

Амелия вдруг заплакала. Тихонько, навзрыд, не стыдясь проявления слабости. Блондинка стала говорить ей что-то ободряющее, обняла, прижала её к себе. Но и по её щеке покатилась слеза. Да, все сейчас на взводе и есть кого оплакивать. Кроме меня. Родители в Беллингхэме, а мы с братом, приехали в Сиэтл, самый крупный город в штате Вашингтон, ради учёбы, работы и, конечно же, тусовок! Однако со вчерашнего дня связь пропала, и мы не можем связаться с родными и близкими. Не представляем, что у них там творится. Вдруг, у них нет подобного, что происходит у нас? Беллингхэм, по численности, намного меньше, чем Сиэтл. Вдруг, пронесло?

А вот Курт потерял своего близкого человека. Звали её Хлоя. Когда всё только начиналось, рано утром брат зашёл к своей невесте и её, буквально на глазах у Курти, глодали собственные отчим с мачехой. Нет, они уже не были людьми. Но сама суть происходящего так въелась в мозг старшего брата, что после этого он стал молчаливым, пугливым и постоянно держался за лом, который был у него при себе. И пуская его вход при любом удобном случае.

Я оглянулся. Чёрт, вон один. Тёмная фигура еле плетётся в нашу сторону. Учуял или голоса услышал — мы тут особо и не скрываемся. Тень падает на лицо, поэтому даже не разглядеть, кто он (или она?) и кем был раньше. В прошлой жизни. До того, как умер.

— К нам гости, — комментирую я, указывая в сторону приближающегося, шаркающего и похрипывающего, мужчину. Именно мужчину. В прошлой жизни.

Амелия всхлипывает. Я поудобнее перехватываю биту в руке.

— Давайте без шума, — Конрад выходит вперёд. — Я сам.

Он направляется в сторону ожившего мертвеца, а тот, увидев добычу, резво припускает к нам. Курт, обхватив руками лом и приподняв чуть выше головы, делает несколько шагов к мертвецу. Зомби выходит на пятачок света и видно, что на месте рта у него кровавый след. Значит, кого-то сожрал. Цветастая рубаха аналогично заляпана кровью, джинсы порваны, а ноги босы. Оживший труп делает ещё несколько шагов, тянет руки к Курти, но брат, выбрав удобный момент, со всей силы бьёт нежить по голове металлическим инструментом. Брызги крови. Мертвец, теперь уже окончательно упокоенный, кулём падает к стене у ангара.

Брат подходит ко мне, подмигивает. Мол, прорвёмся, Дэнни. Я разминаю кисть руки, кручу в правой руке биту. Крепкую, стальную биту. На ней уже есть следы крови.

— Связь с департаментом и местным управлением не работает, — нарушил тишину Лукас. — До того как мы отправились на вокзал для эвакуации, по полицейской частоте проскочило сообщение. Там говорили что-то про пункты сбора выживших для дальнейшей их отправки из города. Военные решили основную массу не заразившихся жителей отправить поездами в ближайшие безопасные города, но мы видим, к чему это привело.

Лукас сделал паузу. Чтобы ещё раз прокрутить все события этой ночи. Я тоже задумался. Перед взором мелькали, будто кадры, картинки. Вот мы, на взятом в аренду «Ford», подъезжаем к ж/д вокзалу. По пути мы подобрали двух людей, они выбежали прямо на улицу, где во всю уже хозяйничали мертвецы. Их звали, Грета и Луис, пожилая семейная пара. У вокзала был целый блокпост, обустроенный вышкой, на которой обосновались два стрелка. Периметр оцеплен колючей проволокой, с дюжину солдат, держали на прицеле прилегающую к вокзалу зону. И даже танк пригнали, он стоял у въезда на привокзальную территорию. Нас впустили, медики осмотрели нас, дабы удостовериться, не заражены ли мы. Потом был досмотр, нет ли у нас оружия, проверка документов. Огнестрел надо было сдавать, ведь по заверениям военных, нам нечего бояться под их защитой. Машину пришлось оставить на стоянке. И чёрт с ней. К нам спешит поезд с военными, он нас заберёт. У перрона столпились около сотни, а то и больше людей. Все гражданские. Тут были женщины и дети, старики и беременные, калеки. Много было и мужчин. Но безоружных. И это было ошибкой.

Перед взором мелькает другая картина. Вот и поезд. Чартерный скоростной состав остановился у перрона. Люди загомонили, кто-то расхохотался. Позитивное настроение разнеслось по рядам людей, брат, стоящий рядом со мной, выдохнул, слабо улыбнулся мне. Сказал, что всё позади и вот наше спасение. Света в огромных окнах поезда почему-то не было, ночной мрак будто пожрал изнутри нашу последнюю надежду. Так оно и было.

Я жмурюсь, отгоняя воспоминания. Шутка ли, вспоминать то, что было? Но я всё равно закрываю глаза и прокручиваю события. Поезд останавливается, люди толпятся пока ещё у закрытых дверей состава. Нас с братом оттеснили назад, да мы и не против. Места на всех хватит. Вот, двери открываются. Люди радостно восклицают, да и гул стоит от сотни глоток неимоверный. И в тот же миг, из нутра поезда, из всех дверей и вагонов, десятками выходят…мёртвые. Люди сначала не понимают, что происходит. Только что ты стоял и ждал спасения, вот оно, приехало, мерно перестукивая колёсами, и вдруг спасение оказывается передвигающимся гробом. Первые секунды были безмолвными. А когда люди опомнились, спустя каких-то несколько мгновений, было уже поздно. Зомби хлынули со всех щелей эшелона. И стали планомерно жрать тех, до кого могли дотянуться. А таких было большинство.

Следующая картинка. Люди в панике, кто-то падает, но его не замечают, затаптывают насмерть. Военные открывают огонь, но стреляют они не в сторону поезда, а в прилежащую к вокзалу зону. Брат берёт меня чуть ли не за шкирку, пробивается локтями, вытаскивает из толпы. И мы бежим. Бежим к военным, под их защиту, на которую уповаем. Но, подойдя ближе, видим следующее: на военную заставу, сквозь поставленный на скорую руку забор, идёт целая армия мертвецов. Их не меньше сотни. Они наваливаются на податливый забор всей массой, продавливая его телами и конечностями. Танк, как оказалось, был декорацией. Он стоял на месте и не подавал признаков жизни. Военные, в свою очередь, со всех стволов палили по наступающей ходячей смерти, но в один момент забор поддался и рухнул вместе с первой шеренгой зомби. И волна трупов захлестнула эвакуационный пункт, ранее казавшимся единственным спасением для жителей города.

Я открыл глаза. И вот мы здесь. Успевшие унести ноги из западни. Бежали долго, не оглядываясь назад и делая вид, что не слышим крики о помощи тех, кто остался позади. И вот, нас семеро. Прорвались сюда, в промзону. И пока, у нас есть возможность перевести дыхание для очередного, возможно, последнего и не менее смертельного марш-броска.

— Слушай, а как так получилось, что поезд, наполненный мертвяками, остановился ровно на нашей остановке в центре города? Разве машинист не понимал, что делает? — эти вопросы мучали меня с самого начала всей этой бойни на вокзале.

— Состав автоматизированный, без водителя. Специальная система ATC с помощью компьютера осуществляет управление всего поезда, — сказал Майкл.

Я хмыкнул. Вот вам и автоматизация.

— Так вот, — полицейский откашлялся в кулак, привлекая внимание остальных. — Перед тем, как меня поставили вместе с военными охранять периметр, нам доложили, что по городу ещё есть с полдюжины пунктов эвакуации, кроме нашего, самого крупного на ж/д вокзале. Сообщили мне это как раз перед прибытием поезда. Надеюсь, пункты выстояли и принимают беженцев. Ближайший к нам — автостанция «Always and for all», что на перекрёстке Фалькон-стрит и Парк-Авеню. Остальные все находятся в равномерном отдалении, но, думаю, нам бы добраться до автостанции. В городе происходит чёрт знает что, на дорогах аварии и далеко мы не уедем, если найдём транспорт. Предлагаю идти пешком.

— И далеко идти? — спросил я.

— Пару кварталов на юг, — ответил Майкл за полицейского. — Места здесь те ещё, населённость плотная. Придётся пробиваться с боем.

— А как иначе, — подал голос Джек.

— Так, дайте ещё мне пару минут! — дальнобойщик достал из рюкзака бутылку с водой, открыл её и приник к горлышку. Напившись, произнёс: — Думаю, пять минут погоды не сыграют. Набегаемся ещё до смерти, пока дотащим свои задницы до этого проклятого автовокзала!

Все благоразумно стали готовиться к очередному маршу, проверяли пожитки. И тут вдруг Амелия запела. Это было так удивительно, что все замолчали и замерли, прислушиваясь к ней. Она уже перестала плакать, вытерла слёзы и стала приводить себя в форму. Её тихий, мелодичный голос проникал в души. Но была ли надежда в сердце этой хрупкой рыжей девушки?..

Мы стояли одни против мрака,

Будто люди последней судьбы.

Впереди ждёт финальная драка,

Избежать бы кровавой борьбы!

Бытие нас с тобой не оставит,

Под тяжёлый ударный вокал,

От дурных мыслей души избавит,

И закончит бессмысленный бал!

Амелия убрала волосы с лица, завязала в небольшую косичку. Она пела, не сбиваясь, не запинаясь, и её изумительный голос разливался по нашим сердцам. Нет, девушка не смирилась с потерей родителей и сестры, но не сдалась, как мы полагали. Она посмотрела на меня. Её нежный взгляд пересёкся с моим. Она искренне мне улыбнулась и продолжила:

Да, дорогая, сюда мы вернёмся,

К нашей славной, великой мечте!

Верю, сквозь врага мы прорвёмся!

Весь смысл — в привычной нам суете.

Мы стояли одни против мрака,

Смерть была у меня за спиной,

Мы готовы к финальной атаке!

«Вперёд!», — закричал головной…

Я, не осознавая зачем это делаю, зажал в подмышке биту и стал аплодировать Амелии. Нет, стихи не сказать чтобы сильные, но с каким превосходством и силой воли читала наизусть эти строчки рыжая девушка. К удивлению, все присутствующие последовали моему примеру. Хлопали все, кроме дальнобойщика, а девушка, покраснев и смутившись, сделала шуточный книксен.

— Браво, ребят, вы еще, чтоб наверняка, поорите, чтобы вас всех точно заметили, вместо того, чтобы хлопать девку-то заткнуть надо, — чертыхнулся Майкл.

Амелия закатила глаза, я неодобрительно посмотрел на Майкла. Он, как всегда, в своём репертуаре.

— Пора выдвигаться, — Лукас проверил все застёжки своего бронежилета, надетого поверх рубашки.

Мы были готовы отправиться в путь. И каждый из нас тешил себя надеждой, что в итоге мы спасёмся. Прорвёмся через улицы и кварталы, останемся, в конце концов, живы. Однако я не разделял оптимизм товарищей. Потому что все мои опасения имеют место быть. И сбываться.

Пройдя между высоченными складами, в которых чёрт те что хранилось, мы вышли на свободную широкую площадку, где стояло около десятка брошенных автопогрузчиков. Миновав их, мы наконец-таки вышли к металлическим воротам промзоны. Они были открыты нараспашку и около них, в безмолвье, стояла, не шевелясь, фигура. Заприметив нас, она поспешно направилась к нам. В свете луны я определил по остаткам одежды и чертам лица, что это мексиканец, который наверняка здесь всем и заправлял.

— Ненавижу мексиканцев! — взревел Майкл, подскочив поближе к мертвецу. Мгновение, дальнобойщик замахивается тяжеленным топором и голова зомби катиться по земле, а тело оседает.

От увиденного Нору стошнило прямо себе под ноги. Я лишь поморщился от такого залихватского отношения Майкла к мертвым, но ничего не сказал. Всем нам придётся отбиваться от них, тут уж не до деликатности и эстетики.

Миновав ворота, мы двинулись по проезжей части на юг, к жилым кварталам города. Вдалеке, где возвышались высотки известных миллионеров и корпораций, в небо поднимались клубы чёрного дыма. Даже отсюда, с дороги, было видно, как пожары охватили город со всех сторон. На проезжей части, где мы шли, стояли редкие покинутые машины. Слева тянулась нежилая полоса, огромный пустырь. В одно время правительство стало его застраивать, да бросило эту затею по финансовым причинам.

— До города всего миля, совсем недолго, — Лукас шёл впереди нас, постоянно крутя головой, как болванчик.

По пути нам попался самый обыкновенный хостел, коих много в Штатах. Дешёвая планировка, минимум удобств, зато и цены приемлемые. Во дворе хостела, шатаясь и падая, бродили ожившие трупы. Их было около десятка, но желания связываться с ними не было. Не шумя, по пологой дуге, мы обошли мотель. Дальше тянулась пустынная дорога. По пути нам попадались столкнувшийся транспорт, аварии и редкие мертвецы. Курт, набив руку, сам выходил им навстречу и добивал не в меру прытких упырей. Таким образом, мы и дошли до жилой черты города, особо не напрягаясь. Джек, приободрённый таким раскладом, насвистывал какую-то незамысловатую мелодию.

Мертвецов на улицах оказалось очень много. Это мы поняли, когда вышли на проспект Пьюджет-Саунд. Здесь были полномасштабные аварии, автомобили, вперемешку с грузовиками и внедорожниками закрыли весь проезд и саму дорогу. Огонь, вырывающийся из некоторых окон близлежащих домов, добавлял антураж обречённости и страха. И, конечно же, медленно идущие по улице трупы были апофеозом к пришедшему апокалипсису. Со стороны всё это смотрелось жутко. Пять дней назад мы с братом и его другом Якобом проезжали по этому проспекту, и всё здесь было ухожено, дома украшены к приближающемуся празднику всех американцев. А сейчас всё пылает, мертвецы готовы разорвать любого живого на части.

— За мной! — крикнул полицейский, открывая огонь по приближающимся зомби.

Мы кинулись за Лукасом, уповая на то, что он знает, куда идти. Нырнув в ближайший переулок, мы бегом пересекли его, и вышли к одному из жилых кварталов. Я обернулся и увидел не особо приятную картину: мертвецы с проспекта целой волной двинулись за нами. Остальные из группы тоже заметили это и предпочли не останавливаться на месте.

Лукас, изредка стреляя по особо ретивым зомби, вывел нас к ухоженной аллее, ведущей к семиэтажным зданиям. Обычный спальный район. Наверняка, наводнённый ходячими. Миновав живописную аллейку, окружённую со всех сторон зелёными деревьями, мы услышали призыв о помощи.

— Помогите! — кричала девушка на третьем этаже жилого дома. — Прошу вас, не оставляйте меня здесь!

Выйдя на площадку дома, мы остановились. Мертвецы лезли со всех сторон, беря нас в плотное кольцо. Тьфу, кто бы нам тут помог!

— Что делать будем? — во всю глотку орёт Конрад, одним точным ударом ломая череп подошедшему зомби.

— Помогите!!! Умоляю вас!!! — надрывается девушка с балкона.

— Валим отсюда, скорее! — кричит Нора, отбиваясь куском арматуры от подошедшего к ней вплотную копа с порванной щекой.

Я посмотрел на девушку на балконе. Неожиданно, что-то чёрное, будто сгусток мрака, метнулось со второго этажа на третий, прямо на балкон к девушке, взывающей о милости. Раздался её душераздирающий крик, заставивший нас замереть на несколько секунд. Выстрел возле самого уха вывел меня из оцепенения. Без замаха я ударил приблизившуюся шатенку, вместо лица у которой было кровавое месиво. Та упала и спустя мгновенье попыталась схватить меня за ногу, но хорошо поставленный удар вышиб из неё весь дух. Истошно завизжала Нора, я обернулся и попытался отодрать от неё мертвеца, тем не менее, тот вцепился девушке в горло, и участь её была предрешена.

— Сзади! — это уже Курт. Я пригибаюсь и с разворота, снизу верх, бью подкравшуюся смерть. Удар приходится по челюсти нежити и настолько сильный, что тело падает к моим ногам без движения. Размахивая битой по сторонам, разбивая головы наступающим вурдалакам, осознавал, что если сейчас мы не вырвемся из кольца, то для нас это место будет братской могилой. Сожрут заживо.

— Сюда, живо! — полицейский чуть ли не расталкивает надвигающиеся тела, не забывая отстреливать самых подвижных. Мы ринулись за ним, что-то крича, ругаясь на чём свет стоит. Дальнобойщик махал топором с таким рвением и умением, будто каждое утро тренировался в подобном. Амелия, с ножом в руке, кидалась с яростью на мертвецов, вонзала лезвие в их головы и каким-то чудом каждый раз выходила из драки без повреждений. Пробиваясь сквозь заслон из живых мертвецов, закричал вдруг Джек. Пухлая женщина, лет сорока, без правой руки, вцепилась гнилыми зубами в плечо чернокожего офисного работника. Заметив это, Курти достал миниатюрный револьвер из кармана и прострелил голову мертвячке. Челюсть её ослабла, и она упала наземь.

Из окружения мы вырвались. И побежали дальше, за Лукасом. Дома заслоняли луну, уличное освещение не работало, мы шли сквозь темноту, спотыкаясь и не видя почти ничего. Сзади причитал Джек, он плакал и даже хрипел. Его участь предрешена. Если мертвец укусит или нанесёт повреждение человеку, будь то царапина или порез, то вирус, проникший в организм, убьёт его спустя несколько часов. Чтобы потом поднять мёртвое тело и отправить в бесконечное хождение по свету.

Бродя меж домов и отбиваясь от наседающей нежити, мы наконец-таки вышли к Фалькон-стрит. Здесь работало освещение, дорога уходила вниз. На улице тоже было столпотворение, но широкий разъезд давал пространство для манёвра. Вперёд вышел Курт, вместе с полицейским. Они негласно встали во главу группы.

Джек плакал и скулил. Увидев его жуткую рану на плече, можно было понять, что шансов у него нет. Он упал на колени и стал молиться Богу, читая пресловутый «Отче наш».

— Вставай, чего разлёгся! — я метнулся к нему, подхватил его за здоровую руку, дабы поднять на ноги.

— Оставь меня, я обречён, — Джекки выдернул свою руку из моей хватки. — Нет смысла бежать дальше. Скоро я буду одним из них.

Он кивнул головой в сторону надвигающейся толпы мертвецов. Я попытался снова поднять чернокожего Джека, не бросать же, в самом деле, его здесь! Но он лишь оттолкнул меня.

— Иди, — это последнее, что он сказал мне. На него накинулись два зомби одновременно, впились челюстями в шею и раненое плечо. Он истошно завопил, его повалили и стали заживо пожирать.

Открыв рот в безмолвном крике, я развернулся и побежал к брату. Всё происходящее было сущим кошмаром, чужим дурным сном или бредом психически больного человека, прикованного к кровати ремнями в местной клинике «Medicare». Может, так оно и есть?..

С трудом, но мы прорвались на середину Фалькон-стрит. Посреди дороги разлеглась фура, из кабины которой полыхал огонь. Около неё в пикап «Ford» врезался военный «Hummer» с пулемётом на крыше. Вокруг машин слонялись мертвецы в военной форме Мультикам и бронежилетах. А вот за фурой возвышались останки вертолёта. Это был знаменитый «Black Hawk». Лопасти несущего винта разлетелись по всей дороге, рулевой винт оказался отколот от винтокрылого исполина и лежал на бампере рядом стоящего «Bentley». Фюзеляж вертолёта был весь в дыму, но Лукас приметил как раз около летательного аппарата труп военного со штурмовой винтовкой в руках. Подбежав к нему и пару раз, ткнув мыском ботинка тело, дабы удостовериться, что оно не оживёт, он выхватил из окоченевших рук «M4» и быстро обыскал упокоенного. Разжившись двумя обоймами, он махнул нам рукой, чтобы мы продолжали двигаться вперёд.

Обойдя вертолёт и ломая черепа подвернувшейся нежити, мы уверенно шли к намеченной цели. Автостанции, где нас должны были спасти. Идти осталось совсем немного, поворот направо и она уже будет видна. Наш бравый полицейский экономно, одиночными, убивал доселе итак мёртвых вурдалаков. Занятые каждый своим делом, мы не заметили нового врага. Что-то большое прыгнуло на капот рядом стоящего с Майклом автомобиля. Машина аж прогнулась от веса твари. Монстр походил на человека, но изуродованного до неузнаваемости. Вместо лица — маска из запёкшейся крови. Полуголое существо с бугристыми мышцами и невероятно длинным языком кинулось на дальнобойщика, не успевшего выставить перед собой топор. Одним махом, в прыжке, своей огромной, как ковш, ручищей порождение ада снесло голову ворчливому Майклу, после чего метнулось в сторону Лукаса. Тот, успев сменить магазин, вдавил курок и выпустил всё содержимое обоймы в монстра. Пули остановили его, он упал и больше не шевелился.

— Скорее, скорее! — вставив последнюю обойму в винтовку, прикрикнул на нас полицейский.

Обойдя невиданную тварь, будто она могла ещё оставаться живой, я двинулся за Лукасом. На мои глаза навернулись слёзы, я не мог понять, что всё это происходит на самом деле. Меня трясло, ноги подкосились, но брат, оказавшийся рядом, поддержал меня за руку и хлопнул по плечу.

Лукас уже ждал нас на повороте улицы, где начиналось пресловутое Парк-Авеню. Полицейский оцепенел, словно бы задумался о чём-то несусветно важном. Обогнув дом и встав рядом, я обмер. Автостанция, к которой мы стремились, полыхала. Замершие навеки автобусы застыли посреди стоянки, а решетчатое оцепление было прорвано в нескольких местах. Здесь стояли военные грузовики, несколько бронетранспортёров и бронеавтомобилей. Но было ясно, что живых людей здесь больше нет. Внутри автостанции бродили мёртвые, коих было до жути много. Все наши ожидания и надежды, в который раз уже рухнули в бездну. Нам не на что было надеяться теперь, когда последний пункт спасения оказался могилой. Нам не выбраться из этого проклятого города.

— Ну и что теперь? — спокойным тоном спросила Амелия, наблюдая за тем, как из-за ограды автостанции, размахивая руками и подвывая, вышел горящий, как факел, мертвец. Он полыхал, будто свеча, но не останавливался, шёл к нам.

— Ближайший пункт эвакуации — на Бруклин-стрит, — полицейский с досадой сплюнул себе под ноги. — До него с полдюжины миль идти. Хотя, все точки спасения находятся в равном отдалении, однако, до Бруклин-стрит сейчас будет проще всего добраться.

Мы переглянулись. Был ли каждый из нас уверен в том, что сумеет дойти до точки спасения? Пройдя милю и потеряв троих человек, наша группа тешится слабой надеждой, что выживет. Не быть же съеденными заживо этими уродливыми, восставшими из мёртвых, упырями!

— Нам вперёд,— указал ломом в сторону улицы, уходящей вверх, Конрад.

Пройдя по Парк-Авеню около двухсот футов, мы остановились у перегородившей дорогу кареты «скорой помощи». Около неё стояли полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Свет от красно-синей мигалки освещал останки былой перестрелки: тут и там лежали трупы, земля щедро усыпана гильзами. На удивление, мертвецов на данном участке улицы не было, поэтому опасаться пока было нечего. Вдруг, из переулка слева, между домами, послышались выстрелы. В проулке не было освещения, поэтому я видел только редкие вспышки от огнестрельного оружия. Неужели, кто-то ещё жив в этом мёртвом городе?

Из тьмы закоулка выбежал спецназовец с дробовиком наперевес и сразу же наставил его на меня. Я невольно поднял руки вверх, дабы не провоцировать бойца на необдуманные действия.

— Кто такие? Среди вас есть заражённые? — рявкнул боец, переводя ствол полуавтоматического ружья с меня на Лукаса.

— Сержант полиции Сиэтла, департамента штата Вашингтон, Лукас Браун, — полицейский вышел вперёд, благоразумно опустив штурмовую винтовку.— Заражённых среди нас нет.

За спиной у бойца спецназа оказались ещё двое парней в такой же форме. Чёрт, да это же SWAT! Крутые ребята, нечего сказать. Один из них был явно не в лучшей форме, его тащил чуть ли не на себе здоровяк в противогазе.

— Куда держите путь? — спросил тот самый боец подразделения, что тащил на себе раненого.

— Шли к «Always and for all», но там все мертвы, — произнёс я, опуская руки.

— Ж/д вокзал тоже наводнён мертвецами, эвакуация провалилась, — добавил Конрад. — Нам некуда идти.

Помолчав несколько секунд, стрелок опустил дробовик и с придыханием сообщил:

— Мы пытались вытащить хоть кого-то из гражданских, но потеряли не только выживших, но и часть команды, — балаклава и шлем скрывали его лицо, но в глазах, за забралом, отчётливо читалась усталость. — Остатки нашего отряда окопались выше по улице Парк-авеню, в здании бывшей парикмахерской.

— У вас есть какой-нибудь план спасения или как? Неужели нас бросили посреди города? — голос Амелии дрожал.

— Командование обещало, что за нами вернуться. Но в итоге руководство куда-то подевалось, и связь с ними пропала. Наши ребята ждут остатки подразделений в той самой парикмахерской, чтобы вывезти из города.

— Ясно,— невесело усмехнулся Лукас. — Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Амелия всхлипнула, я взял её за руку, сжал хрупкую ладошку. Она посмотрела на меня, слабо улыбнулась. Её улыбка была очаровательной. Девушка успокоилась, кивнула, давая понять, что готова продолжить путь.

— Сзади! — заорал Курт, указывая в сторону переулка, из тьмы которого показалось с десяток восставших мертвецов.

— Парень, помоги, — попросил здоровяк. Подойдя к раненому, я закинул его руку себе на плечо и обхватил его за талию.

— Живее! Вверх по улице! — дробовик снёс подчистую голову ближайшего зомби.

Обойдя «скорую» мы бегом двинулись по проезжей части. Лавируя между брошенными автомобилями и изредка отстреливая мёртвых, мы вышли на более свободный участок. Я обернулся и опешил: за нами, на приличном расстоянии, тем не менее, догоняя, брело десятка три ходячих.

Из-за дыма здания справа по проспекту, где на первом этаже располагались бутики и магазины, отчасти ухудшался обзор вокруг. В одном из бутиков что-то громыхнуло, после чего раздался оглушительный взрыв. На асфальт полетело битое стекло, посыпалась штукатурка. Наверное, всему виной был газ или что-то ещё. Да и какая, чёрт возьми, разница? Город рушится прямо на глазах. Или уже пал под натиском быстрой, бесконечной переменной коей являлась смерть.

Лукас отбросил ненужную винтовку, у которой закончились патроны, выхватил из кобуры пистолет. В первое мгновенье все присутствующие не поняли, что произошло в следующие секунды. Из чёрного дыма, застилающего глаза, метнулась гибкая тень. Я не успел закричать, из глотки лишь вырвался невнятный хрип. Порождение кошмаров накинулось сзади на Амелию и невероятно огромные челюсти сомкнулись на её шее. Девушка даже не сообразила, что происходит, когда монстр повалил её на асфальт и впился в податливую плоть. Земля окрасилась красным, рыжие волосы разметались, закрывая лицо Амелии. Я что-то закричал, чуть ли не бросив раненого. Полицейский и спецназовец, одновременно развернувшись, в упор расстреляли мерзкую тварь.

Я остановился рядом с мёртвой девушкой, на которой разлеглось изрешеченное исчадие ночных кошмаров. В прошлом это, безусловно, был человек. Обрывки одежды оставались на бугристом теле, конечности были вывернуты под неестественным углом. Лысый череп обрамляли безобразные шрамы, но вот пасть… Какие же мутации могли произойти с человеком, чтобы у него образовалась такая невиданная челюсть?

— Парень, нам надо идти, — сказал здоровяк.

И мы двинулись дальше. В моей голове больше не было мыслей. Милой и прекрасной Амелии больше нет. Нет и строптивой блондинки Норы, афроамериканца Джека, так и не расставшегося со своим чемоданом, дальнобойщика Майкла, вечно недовольного, но, несомненно, доброго в душе. Мой разум застилал шок и выброс адреналина от страха и ужаса. Я ничего не чувствовал в этот момент. Может, оно и к лучшему?

Через сотню ярдов мы услышали впереди грохот выстрелов. Стреляли из дома справа, с первого этажа, где уцелела вывеска с незамысловатым названием парикмахерской. Мы дошли. Но на спасение это не как не тянуло. К цирюльне брело с более десятка зомби, а постоянная стрельба привлекала всё больше мёртвых. Из окна второго этажа высунулся ствол снайперской винтовки, грохнуло, и один из мертвецов рухнул с простреленной головой.

— Пятый, это «ZX-62», мы подходим, не пристрелите нас шальной пулей, — сказал спецназовец в рацию.

— Вас понял, — раздалось сквозь шипение.

Поливая свинцом нежить, мы прорвались к парикмахерской. Проёмы окон здесь были внушительные, стёкол в них уже не было, поэтому мы нырнули в помещение, где нас встретили бойцы спецназа, точными выстрелами успокаивая мертвецов. Свободного пространства было много, поэтому мы положили раненого прямо на пол, здоровяк стал осматривать бедолагу. А дела у него были плохи. Ранения были ужасными, обгрызена рука, рана на шее и голени. Не выживет, как пить дать. Но ведь не бросили его братья по оружию. Значит, есть у этих бравых ребят честь и достоинство.

Я осмотрел тех, кто находился в бывшем салоне красоты. Бойцов SWAT оказалось всего трое, не считая новоприбывших. В дальнем углу забилась девочка лет двенадцати, со страхом поглядывая на стрельбу и переругивание стрелков. В одном из кресел, закинув ногу на ногу, сидел мужчина, с пышными усами и ухоженной причёской, в смокинге и дорогих туфлях. В руке у него был зажат огромный револьвер. Беспечность на его лице говорила о том, что он ничего не боится и уверен, что спецы его защитят. Странно всё это. Каждый реагирует на происходящее по-своему. В этом ли суть человеческой природы?

На втором этаже находился снайпер, выверенными выстрелами пробивая черепа подходящей со всех сторон орды. Спецназовцы не прекращали огонь ни на секунду, постоянно меняя магазины. Такими темпами нас здесь зажмут, и мы не сможем отсюда выбраться!

— Лейтенант! — кричит коммандос в рацию. — Когда будет транспорт? Нас здесь всех сейчас сожрут! Они повсюду!

Из устройства послышался, шум, помехи. И ещё помехи, заглушающие то, что говорили на той линии.

— Вы нас слышите вообще? Лейтенант, нам срочно нужна эвакуация, долго здесь мы не протянем!

Сквозь писк и вой из рации наконец-таки отчётливо донеслось:

— Мы будем через три минуты…,— шипение, рёв мотора. — … Продержитесь ещё немного, скоро будем…

Коммандос перехватил пистолет-пулемёт и в упор дал очередь попытавшемуся забраться в помещение мертвецу.

— Эй, парень,— окликнул меня здоровяк. — Я Джеймс. Возьми.

С этими словами он протянул мне пистолет. Я взял его, проверил обойму. Полная. Биту пришлось бросить, когда мы наткнулись на членов SWAT. Брат учил меня стрелять в местном тире, поэтому оружием я владел, хоть и сносно.

— Дэниэлс,— мы пожали друг другу руки.

Мы ринулись к проёмам окон. Мертвецы толпились, мешая друг другу попасть в помещение, и валились плашмя, сражённые пулями. Но долго продолжаться это не могло. Они стали с утроенной силой прорываться к нам, внутрь, падая на пол убежища и поднимаясь вновь. Руки у меня тряслись, грохот выстрелов внутри зала был оглушающий, но спустя минуты я к этому привык. Пистолет в моих руках дёрнулся, выпуская пулю в поднимающегося парня, лет шестнадцати, у которого буквально не было глаз. Порванные щёки обнажали окровавленные зубы, а глазные яблоки у него отсутствовали. Лишь чёрные провалы на месте глаз. Я выстрелил, ещё раз. Пули попали мёртвому в плечо и грудь, но не причинили заметного вреда. Он двинулся ко мне и, чем чёрт не шутит, чуть не кинулся на меня, когда на его пути оказался Конрад и ломом проломил ему череп.

Справа от меня дурным голосом заверещал спецназовец. Он оскользнулся, отходя от окна, в том время как мертвецы с небывалой прытью накинулись на него. Стеклянная дверь, будучи закрытой, с треском упала на пол под натиском нежити. Не сговариваясь все, кто мог держать оружие, открыли огонь. Шквал пуль скосил первые ряды мертвецов. Я, в свою очередь, одиночными, точно в голову, убивал доселе мёртвых тварей, отходя всё глубже в помещение.

— Я пустой, — донеслось сбоку.

Спецназовец с ножом в руке бросился на ближайший ходячий труп и вонзил тому лезвие в темечко. Над ухом громыхнул выстрел, оглушив меня. Я обернулся. Да, это тот самый снайпер, что был на втором этаже. Держа винтовку навесу, он стрелял, после каждого выстрела передёргивая затвор. Лицо, как и у всех остальных членов подразделения, было скрыто маской.

В обойме у меня осталось меньше половины патронов. Может, оставить несколько для себя, брата и той девочки, что забилась в угол, зажавши уши руками? Мужчина в дорогом смокинге оказался рядом, стал палить из своего револьвера, почти не целясь. Что-то закричав на незнакомом языке, он кинул разряженное оружие в голову ближайшего мёртвого и с воплем ринулся в толпу заражённых, пытаясь пробиться на улицу. Но ничего у него не вышло. Отталкивая надвигающихся, он споткнулся о тело и упал. На него накинулись сразу четверо. Пижон не кричал. Молча принял свою смерть, которую избрал.

— Патронов нет, — орёт Джеймс, снимая противогаз. На его лице читался страх вперемешку с невероятной ненавистью. Достав нож, он, как и остальные пошёл в атаку. Брат, оказавшись рядом, толкнул меня назад и, замахнувшись тем самым ломом, ворвался в гущу мёртвых. Я же стоял, тыча дулом пистолета из стороны в сторону, не зная куда стрелять, потому что вычленить из окружающего хаоса цель было невозможно. Ненароком и выжившего пристрелю.

— Бери девочку и марш на второй этаж! — прокричал мне в ухо Лукас, держа за руку белокурую девчушку. Она посмотрела на меня своими заплаканными глазами, вырвалась из руки полицейского, побежала в соседнюю комнату, где была лестница наверх. Я устремился за ней. Поднявшись наверх, нашёл беглянку взглядом. Она уселась на пол, поджала ноги и тихонько плакала. Никогда не умел обращаться с детьми, да и момент сейчас такой, не особо удачный для утешения!

Снизу слышались крики и ругань. Подойдя к окну, я остолбенел. Наверное, сюда шли мертвецы со всех близлежащих кварталов и улиц. Их было очень много. А нас, выживших — по пальцам пересчитать. Неужели это конец? В груди защемило, липкий холодный страх прошёл по телу. Быть сожранным заживо? И ради этого мы шли к спасению? Мы не нашли спасение, зато отыскали свою собственную смерть.

Девочка посмотрела на меня. В её глазах была обречённость. Она знала, что я не смогу её защитить от разъярённых оживших мертвецов. Я взглянул на пистолет, проверил, сколько патронов осталось в обойме. Три патрона. Ирония судьбы, мать вашу! Я не хочу умирать так нелепо, загнанный собственноручно в ловушку!

Со стороны лестницы послышался грохот и возня, после чего в быстром темпе на второй этаж забежал окровавленный Джеймс и Лукас. Последний был изрядно залит кровью, зажимал рану на руке и прихрамывал.

— Лейтенант! — кричит в рацию последний выживший боец SWAT в бывшей парикмахерской. — Где же ты?!

В тот же миг на лестнице показывается Курт, истошно крича. Я бросаюсь к нему, дважды стреляя на ходу в мертвецов, вцепившихся в брата. Они впивались челюстями в его ноги, один из зомби вгрызся зубами Конраду в бок. Брат лежал на ступеньках, тем самым загораживая мёртвым проход. Курти смотрел на меня с мольбою в глазах. На губах пузырилась кровь. Конрад протянул в мою сторону руку, в которой был зажат вчетверо сложенный листок бумаги.

— Здесь все адреса, — прохрипел старший брат. — Выполни свой долг, Дэнни…

Я выхватил чёртов клочок бумаги, запихнул в карман куртки. В глазах потемнело, пошатнулся от мысли, что брата мне больше не вернуть. Он погибает на моих глазах.

— А теперь убей меня. Ты обещал, помнишь? — произнёс он, выдавливая из себя слова. Из его рта, на пол, капала кровь.

Я не могу убить собственного брата! Мы росли вместе, были лучшими друзьями! Курт — единственный кто у меня остался!

— Прошу тебя…

Я зарыдал в голос, закричал что-то нечленораздельное. Боже, за что мне это всё?! Разве я это заслужил?!

— Дэнни…

Я в последний раз заглянул умирающему Конраду в глаза. И выстрелил. Пуля прошила голову моему родному и близкому человеку. Я бы упал на колени от переизбытка чувств прямо на этой лестнице, если бы не Лукас, чуть ли не за шкирку оттащив меня к окну.

Со стороны улицы послышался шум мотора, завизжали тормоза, а рация Джеймса ожила:

— Есть кто живой? Срочно в автобус, мы подъехали!

Я выглянул в окно. Это был обыкновенный двухэтажный туристический автобус красного цвета с открытым верхом, без крыши. Впереди него стоял военный грузовик.

— Прыгайте давайте, скорее! — Джеймс вонзил нож появившемуся на втором этаже мертвецу в носовую перегородку.

— А как же вы? — я перевёл взгляд со спецназовца на полицейского.

— Мы прикроем, — тихо произнёс Лукас. — Не задерживайтесь.

На верхнем этаже автобуса были двое военных. Девочке пришлось прыгать со второго этажа, опираясь на окно. Её даже не пришлось уговаривать, она сделала всё сама. Потом пришёл и мой черед. В последний миг я обернулся, увидев, как Джеймс падает на пол под ордой мертвецов. Лукаса уже вовсю глодали посреди помещения. Нет смысла больше задерживаться. Опершись о раму окна, я залез на подоконник и прыгнул в спасительный транспорт.

…Автобус мчался по шоссе, спустя несколько часов после нашего спасения. Мы ехали в ближайший лагерь где, по словам военных, было безопасно. Я верил им. А как иначе? Надежда — это всё что у меня осталось, после потери брата и всех, с кем столкнула меня судьба. Я не думал ни о чём. Лишь дышал свежим предрассветным воздухом. Наступало утро. Начинался новый день после апокалипсиса. День боли и скорби, ненависти и воспоминаний об ушедших. День, когда я понял цену своей и чужой жизни.

Дав безрассудно обещание брату, мог ли я представить, что в итоге мне придётся его выполнить? Смогу ли пустить старшему брату пулю в лоб? И был ли другой выход в этой ситуации? Эти вопросы не будут давать мне спать долгое время. А также всё произошедшее в мёртвом городе. Я не забуду тех людей, которые шли вместе со мной до конца, веря во спасение, но не дошли до него совсем немного. Лица погибших всегда перед моим взором.

Я не могу даже представить, что ждёт нас с маленькой белокурой Элис впереди. Но я уверен, настанет то самое завтра, когда всё наладится и встанет на круги своя. Верю в это. Потому что в моём сердце горит пламя надежды. И никак иначе.

С этими мыслями, я развернул заляпанный кровью листок, что дал мне Конрад перед смертью. На нём были написаны от руки адреса самых крупных лабораторий медицинской физики и биоинженерии по всей стране. Их насчитывалось около трёх десятков. И мне нужно любой ценой узнать у военных, есть ли ещё действующие лаборатории в США. И только потом отправиться в путь, чтобы найти их и предоставить свою кровь на анализ.

Снова стала зудеть кисть правой руки. Я отвернул рукав куртки. Свежий шрам от укуса отчётливо проступал через кожу. Но он постепенно затягивался, что не могло радовать меня. Из-за этого чёртова укуса меня чуть не пристрелили при осмотре на ж/д вокзале. Пришлось врать, мол, это собака наша дворовая цапнула, играючи. Да и рана на то время уже прилично затянулась.

А получил я этот шрам три дня назад, когда всё только начиналось. Меня укусил мёртвый в придорожном баре. Рана была не смертельная, обработали её и перевязали руку. Тогда мы ещё не знали, что после укуса или повреждения от мертвецов, человек заражается вирусом и в течение пяти-семи часов умирает и восстаёт. Но только не я. Меня лихорадило, и была дикая температура, но я выжил. И не обратился. Тогда брат и решил, что у меня иммунитет. И надо в срочном порядке искать ближайшие мед лаборатории. Учёные наверняка смогут провести все анализы и на основе моей крови создать сыворотку от вируса, который поднимает мертвецов из могил.

Я засмеялся на весь салон автобуса. Пассажиры, все до одного, оглянулись в мою сторону. Чёрт возьми, да я и есть последняя надежда человечества!

Но, согласитесь, это уже совсем другая история.

Рыбалка на мертвой реке Джон Маверик

Если за руку тебя держит волшебник, все вокруг в одночасье становится волшебным. Это Яничек понял еще в детстве, а точнее, как только научился ходить и впервые ступил за порог, цепляясь за твердые, заскорузлые пальцы деда Мартина. Он не узнал двор, который прежде видел только из окна, или сидя на закорках у отца, или ерзая на коленях у матери. Но ни отец, ни мать Яничка рыбаками не были, а значит, мало что смыслили в волшебстве. Они растили овес и картофель — скудный урожай, которого не хватало и на два месяца зимы — но не могли расцветить поленницу стайкой разноцветных стрекоз или оживить почки на сухой ветле, или наколдовать на небо веселый оранжевый месяц, вместо блеклого, серовато-белого, похожего на кусок грязного мела.

Земля, хоть и стала скупа, еще не утратила до конца силу, поэтому извлекать из нее пищу удавалось и без магии. Дождь и скальные ключи поили ее. Селяне удобряли, развеивая над ней костную муку. Теплом своих рук согревали ростки. И земля откликалась. Древняя энергия пробуждалась в ней, давая начало новой, растительной жизни.

Другое дело — река, в которой не водились даже личинки иловых мух. Ее вода, черная, густая и смрадная, убила все, что росло на берегу, а людей не подпускала к себе ближе, чем на сорок шагов. Если бы не рыбаки, умевшие доставать из этого ада съедобные водоросли, раков, устриц, и рыбу — поселок давно вымер бы с голоду.

Вот, первая истина, которую открыл внуку дед Мартин. Мир, подобно крыльям бабочки, двусторонен. В обычном, закрытом, состоянии — тускл и смазан, и сух, как прошлогодний лист. Не развернуты дивные узоры, лишь угадываются в блеклой мешанине серо-коричневых пятен. Его краски шершавы, а линии грубы. В нем есть только то, что есть, а чего нет — того и быть не может. Его красота, неброская, ожидаемая, хоть и радует глаз, но не насыщает сердце.

Мир колдовской — это бабочка в полете. Искрится, манит, удивляет каждую секунду. Горит на солнце — и ярче солнца. В нем невозможное — не просто возможно, а естественно и желанно. Его расцветка бархатна, а в каждой складке — лукавой блесткой — притаилось чудо.

Чудо нельзя потрогать руками. Уникальное и хрупкое, как снежинка, оно даже от косого взгляда тает и превращается во что-то иное. Когда Яничек, уцепившись за пальцы деда, впервые ступил на дощатое крыльцо, а с него, боязливо перебирая ножками в резиновых галошах, спустился во двор, по небу летели аисты. Они струились в облаках, медленной, темной вереницей, подсвеченные неровной краснотой заката. Яничек и дед Мартин стояли у забора, глядя из-под ладоней на тонкую, похожую на муравьиную цепочку. За их спинами опускалось солнце.

— Знаешь, кто это? — спросил дед.

Снизу птицы казались совсем крошечными, узкими, как штрихи на бересте, и черными, но Яничек — каким-то другим зрением — видел длинные клювы, и вытянутые, гибкие шеи, и белые крылья, широкие, как мамины полотенца с бахромой по краям...

— Кто, Мартин?

Хоть и маленький, он понимал, что на вопрос всегда нужно отвечать вопросом, потому что только так открываешь путь знанию.

Дед удовлетворенно кивнул.

— Это ангелы, Яничек. Сейчас, на закате, они уносят души тех, кто покидает мир, а на рассвете — приносят новые. Поэтому дети всегда рождаются утром, а старики умирают на исходе дня.

Мальчик вдруг испугался. Ему почудилось, что тягучая, как мед, вереница начала снижаться, и вот сейчас птица-ангел подхватит его своим острым клювом за ворот рубашки, и поднимет высоко в небо, и понесет — далеко-далеко, за круглый горизонт, в царство огня и крови — в солнечный ад.

— Не правда, — сказал он со страхом, а потому преувеличенно четко выговаривая слова. — Мертвые не улетают с аистами. Их закапывают в огороде. Так говорит бабушка.

Старик улыбнулся и шершавой ладонью погладил волосы внука. Словно наждаком, соскреб мозолями угольные запятые с багряных облаков, длинные шеи и белые крылья, и небесное серебро в глазах.

Исчезли птицы, опустели и выцвели облака. Только мелкий сор крутился по ветру и, словно дразня странной оптической иллюзией, свивался в темные тугие косицы.

— Твоя бабушка права, — согласился Мартин. — Так уж все устроено, что видит лишь тот, кто хочет видеть и умеет смотреть. Ангелы — они не для всех, так же, как и рыба в реке. Вода и небо давно уже пустынны. Если что-то где и осталось, то только в самом человеке. Ты будешь хорошим рыбаком, дружок, потому что способен разглядеть незримое. Но увидеть мало — нужно научиться дарить его другим. Чтобы из мертвого извлекать живое, надо быть живым внутри.

Так поучал дед Мартин, и, хотя Яничек мало что понял из его слов, желание стать рыбаком крепло в нем. Он восхищался этими людьми: флегматичными стариками, длиннорукими парнями с задумчивыми лицами — и одной девушкой, чей выпуклый лоб сиял, как зрелая луна. Они уходили под утро, молча, неся на плечах удочки, надувные лодки, весла и сетчатые корзины. Возвращаясь через пару часов, раздавали селянам улов — крутобоких сазанов, тяжелых сомов, сопливых ершей. Иногда — красивые речные цветы или перламутровые ракушки, из которых женщины мастерили потом расчески, пуговицы и заколки для волос. Шелковую тину и золотистые гирлянды водорослей. Вкусных больших улиток. Пресноводных креветок и зеленых раков, которых Яничек любил запекать в золе. Сухие камыши на растопку. Яйца болотных курочек, и пчелиные соты, и рыбью икру. Собственно говоря, в реке можно было поймать все, что угодно.

Как Яничек завидовал им! Как мечтал побыстрее стать взрослым!

Сперва он учился у деда. Перенимал слова, направление взгляда, жесты, его особую манеру прищуриваться и подмаргивать левым веком, одновременно кривя уголок губ. Отец Яничка считал, что это у старика нечто вроде тика, непроизвольная судорога лицевых мышц, но мальчик ему не верил. Рыбак и бровью не поведет случайно. Малейшие его движения исполнены смысла. И вслед за Мартином он подергивал веком, кривил губы, а отец злился, но кричать на него не смел.

С двенадцати лет Яничек стал тренироваться в одиночестве. Это была необходимая — и самая важная фаза — в подготовке будущего рыбака. На ранней заре, когда дороги укутаны зеленым туманом, или в сумерки, по красновато мерцающей земле, он уходил в беседку на дальнем краю поселка. Садился на мокрую от росы скамейку и ждал — в холоде и безмолвии, дрожа на ветру, потому что плетеный домик стоял на вершине холма и продувался со всех сторон. Яничек сидел, точно оцепенев, глядя, как неспешно разгорается или гаснет небо. Темнота или зыбкая, утренняя муть обступали его, возводя призрачные стены вокруг беседки.

Он сидел, пока в теле не унималась дрожь, а в гуле ветра не начинала звучать музыка. Иногда сквозь нее пробивались голоса, пение, далекий смех... Воздух теплел и наполнялся запахом цветов. Хрустела под чьими-то шагами тропинка. Бывало и так, что голые прутья беседки оплетал клематис или вьюн, а высоко-высоко, в кронах несуществующих деревьев, загорались китайские фонарики. Или это звезды блуждали в темных ночных облаках? Яничек не знал, но верил, что в такие часы годы расступаются, как песчаные волны, и холм вместе в беседкой погружается в то далекое время, когда земля была молодой. Когда на ней обильно росли трава и цветы, и наливались яркими подземными соками драгоценные камни, и цвели деревья, и роились медоносные насекомые, и кишела жизнью вода, и пестрело небо птицами.

Он прислушивался к нездешним звукам и шорохам, раздувал ноздри, вдыхая незнакомые, сладкие ароматы — и постигал суть рыбалки. Во всяком случае, так ему казалось. Он думал о своих односельчанах, которые закидывают удочки в прошлое — извлекая из него дары — и сердце его распускалось, как водяная лилия. Его сомкнутые ладони излучали свет, а мысли становились легкими и белоснежными, как ангельский пух. Ветер подхватывал их — и возносил над поселком, выше и выше, настолько высоко, что вся планета виделась Яничку маленьким голубым шариком, стеклянным или хрустальным, плывущим в злой черноте космоса. До чего же хрупкой она была, Земля, до чего беззащитной и одновременно — прекрасной, окутанная сиреневым шлейфом прошлого и золотым — будущего. И такая любовь просыпалась в душе у Яничка, такое сострадание, что еще чуть-чуть — и переполнилась бы чаша. Еще немного — и он бы сам пролился дождем над полями, и сделал их плодородными. Над рекой — и очистил бы ее. Над поселком — и в каждый очаг заронил бы искру счастья.

Мальчик возвращался домой просветленный и тихий, как лесок, над которым взошло солнце.

— Мне кажется, я готов к рыбалке! — говорил он деду.

Но тот усмехался в усы.

— Ишь, какой шустрый! Погоди пару лет, не спеши. Дело это — не простое. Не любую гору можно взять с разбега. С молодого куста не соберешь урожая, вот, у отца спроси. Росток надо сперва выпестовать, вырастить, дать ему созреть. Дай себе время, Яничек.

И вот, наконец, день первой рыбалки настал! Вернее, темный предрассветный час, когда зрячее око луны уже затянуло катарактой, а солнечные лучи еще не пробились сквозь ледяную твердь горизонта. Мартин и Яничек надели высокие резиновые сапоги и брезентовые куртки. Взяли удочки, сачки, весла, сетки, газовые фонари. Бывалые рыбаки остерегались выходить на реку без света, потому что ночью на воде можно потеряться. Хоть и не широка она, а как опустится утренняя серость — и мутно станет кругом. Так мутно, что собственных рук не увидеть и свой берег от чужого не отличить.

Дед, кряхтя, возился с лодкой.

— Чем наживлять будем? — спросил Яничек, стараясь говорить как взрослый, басом.

Мартин поднял на него веселые глаза.

— А какая разница? Чем захотим — тем и будем. Я на пустой крючок ловлю, а ты можешь — на хлебный мякиш или еще на что-нибудь.

«Когда-то в реке было так много рыбы, что она ловилась на пустой крючок, — подумал Яничек, и голова его закружилась от счастья и непонятной гордости. — Мы отправляемся туда».

Поселок спал, и снились ему люди, растянувшиеся в тумане тусклой цепочкой фонарей. Двигались по одному, только Яничек семенил вслед за дедом, ладонью заслоняя от ветра стеклянную колбу, в которой билось крохотное пламя. Он чувствовал себя беспомощным и маленьким, и почти бежал вслед за Мартином, не успевая, оскальзываясь в темноте на сырой дороге. Там, где старик делал один шаг — мальчику приходилось делать три или четыре. Дед словно не шел, а летел вперед, едва касаясь мысками земли, как будто на ногах у него были сапоги-скороходы.

Издалека доносился плеск волны и знакомая вонь — но приглушенная, точно старую реку кто-то накрыл крышкой, а новая — течет свободно и пахнет свежестью, лугом, чистым илом и речной травой. Чем ближе они подходили — тем свежее становился запах.

— Мартин, погоди! — взмолился Яничек. — Отстал я! Не могу так быстро!

Он споткнулся о корягу и подвернул ступню. Нога болела.

— Терпи, дружок! — не оборачиваясь, крикнул дед, и ветер задул его слова, как газовую горелку в фонаре. — Не ты ли хотел стать рыбаком?

Берег вынырнул из тумана — незнакомый, пологий, поросший густым камышом. Острые, листья — копьями. Стебли — выше человеческого роста. Блеснула река черным слюдяным боком. Яничек с дедом остановились и осторожно спустили лодку на воду. Протяжно и дерзко чирикнула над их головами какая-то птица. Точно спросила: «Вы кто? Откуда и зачем пожаловали?»

— Где мы, Мартин?

— Запомни это место, Яничек. Ты здесь впервые, но придешь сюда еще не раз.

И запомни эту ночь. Она — особенная и никогда не повторится. Все когда-то бывает впервые, но самое первое — не повторяется.

Мальчик торжественно кивнул.

— Я запомню.

Путаясь веслами в длинных стеблях кувшинок, дед вывел лодку на середину реки. А впрочем, где она, середина? Кто мог бы сказать? Берега исчезли. Растаяли в пепельной мгле чуть видимые светлячки — фонари других рыбаков. Медленный чернильный поток, не имел, как будто, ни начала, ни конца, ни ширины, ни протяженности. Он — один — занимал собой всю Вселенную. Над ним не властвовало время, потому что он сам был временем.

Луна расплескала по воде белесую, восковую плесень. Мартин деловито размотал свою удочку и протянул внуку наживку — кусочек янтаря.

— Возьми, это лучше хлеба.

Янтарь — мягкий, как воск, легко сел на крючок. На пальцах остался теплый запах смолы.

— Ну вот, мы и заблудились! — сказал Яничек. Ему было весело и страшно.

Два глянцевых красно-белых поплавка неторопливо плыли за лодкой. Качались на волнах, то окунаясь в черную воду, то выныривая, словно искали что-то там, в глубине. Мокро вспыхивали в лунном сиянии, гасли на ветру. В их мерцании ощущалась гипнотическая плавность.

Мальчик смотрел на них, не мигая, смотрел... и не то чтобы заснул, но сам обратился в поплавок и заплясал на поверхности, ловя мимолетный свет. Голос деда звучал глухо, долетал словно издалека. Пытался ухватить за шиворот. Но Яничек глубоко вдохнул — и стал тонуть. Перед его широко открытыми глазами вспыхивала янтарная искорка. Вела. Манила за собой. Туда, где впереди, на речном дне, среди густых, как лес, водорослей — трепыхалось нестерпимо золотое, яркое, раскаленное... Подводное солнце. Такое жаркое, что не прикоснуться. На ладонях останутся волдыри. Разве что, крючком его — под жабры. Зацепить, и тянуть наверх, изо всех сил.

Кипела, испаряясь, вода.

— Тяни, Яничек! Внучек, милый! Вот оно, вот! — кричал дед.

Плеснула золотым хвостом гигантская рыбина — и лодку догнала волна. Мягко швырнула в сторону, так что Яничек не удержал равновесия и плюхнулся с размаху на резиновый борт.

— Сорвалась! — он чуть не плакал. — Такая огромная! Что это было, дед?

Всегда спокойный Мартин казался взволнованным.

— Это, внучек, жар-рыба, ее называют еще — рыба-мечта. Она любое желание исполняет. Последний раз такую выловил мой пра-пра-прадед... А вот теперь — ты!

— Почти, — сказал Яничек понуро, — это не считается.

— Считается, еще как! Если один раз подцепил, значит, обязательно поймаешь.

Слепая луна канула в реку, и вода позеленела. Позеленел и туман. Мартин одного за другим снимал с крючка золотистых сазанов, а у Яничка не клевало. Он не мог сосредоточиться и, как ни глядел на поплавок, а в глазах плавали жгучие блики и сильным хвостом била по воде жар-рыба.

— Мартин, а Мартин! А почему, если зацепил эту мечту, то в следующий раз обязательно поймаешь?

— Значит, водится она в твоей реке, — обернулся дед. Улыбка медом стекала по густым усам.

— В моей реке? А разве она моя? — удивился Яничек.

— Разве нет? А, ну да, ты просто не понимаешь, дружок. Где мы ловим, как ты думаешь?

Яничек забыл о поплавке.

— В прошлом?

Струилось по веслам зеленое утро. Тихо... так тихо, что и плеска не слышно.

— … я понял это, когда сидел по вечерам в беседке, — волнуясь, проговорил мальчик. — Я видел деревья и фонарики на ветвях, и слышал голоса тех, кто жил до нас.

— Нет, Яничек, — произнес, наконец, дед. — Та река давно утекла. Никто не может ловить в прошлом.

— А где же тогда?

— В своей душе. Только там прошлое встречается с настоящим и с будущим.

Словно звезда воссияла над речной излучиной. Вынырнули из тумана берега. Пологий — камышовый, и дальний, обрывистый, песчаный. К пологому берегу приставали лодки, из которых выходили люди в брезентовых куртках и резиновых сапогах. Они пожимали друг другу руки и высоко поднимали сетки с рыбой, хвалясь уловом. Прошлепала по мелководью девушка с выпуклым белым лбом и желтой кувшинкой в косе.

Яничек радостно присоединился к остальным. Хотя его сетка и была пуста — в душе трепыхалась, посверкивая жаркой чешуей, рыба-мечта. Она билась рядом с сердцем — горячая, как сердце.

«Я хочу, чтобы мир снова стал юным, — шепнул он ей. — Ведь ты умеешь исполнять желания, правда? Сделай так, чтобы на берегу этой реки выросли настоящие камыши, и чтобы в них гнездились настоящие птицы, и прозрачной стала вода, и обильным хлеб, и цветы... я хочу много цветов... и... и...»

Да, ему о многом нужно было поговорить со своей мечтой.

Только дома Яничек вспомнил, о чем еще хотел спросить деда.

— Мартин, а что попросил у жар-рыбы твой пра-пра-пра...?

И снова в мудрой усмешке дрогнули стариковы усы.

— Он попросил, чтобы не перевелись на свете рыбаки.

Своя дорога

Ярослав Троянов

В грязном и сильно помятом внедорожнике сидели двое. Первый, худой и бородатый, пытался завести мотор, пальцы дергали ключ в замке зажигания, двигатель в ответ кашлял, как туберкулезник на последней стадии. Второй, рыжий и плешивый, задумчиво смотрел перед собой, в руке дымилась самокрутка, губы пускали колечки в приоткрытое окно. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулись бескрайние просторы голой земли, далеко впереди виднелась серая полоса горизонта. На небе быстро проплывали тучи, плотные и тяжелые, как мокрая вата.

Двигатель чихнул в очередной раз и заглох. Бородатый в отчаянии откинулся на сидении, руки скрестились на груди.

— Не заводится? — спросил рыжий с сожалением.

— Сам что ли не видишь? — огрызнулся бородатый. — Влипли мы с тобой. И все из-за этой рухляди.

Он двинул кулаком по рулю. Уныло отозвался короткий гудок.

— Да, не повезло, — вздохнул рыжий, выбрасывая окурок за окно. — Что делать будем?

— Пешком пойдем.

— Очень смешно. Сейчас дождемся, что смерч налетит, вот тогда посмеемся от души.

Бородатый широко зевнул, палец указал вперед.

— Долго ждать не придется.

Рыжий, подпрыгнув от неожиданности, прилип носом к лобовому стеклу. На горизонте замаячил стремительный вихрь чудовищных размеров, над ним висело громадное черное облако, там вспыхивали далекие молнии. Воронка извивалась, словно девушка на танцполе, смерч двигался быстро, огромный и беспощадный.

— Господи! — заголосил рыжий, в страхе прижав ладони к груди. — Откуда он взялся? Неужели по нам пройдет?!

— Вряд ли, — спокойно ответил бородатый. Рука скользнула под куртку, на свет появилась мятая карта, взгляд прошелся по многочисленным стрелкам и названиям. — Похоже, это Азиатский смерч, уж больно здоров. Прет с востока, но нас не заденет. Скорее всего, скоро утихнет.

Рыжий дрожащими руками вытащил из кармана еще одну папиросу, вспыхнул огонек спички, кабина наполнилась дымом. Бородатый водил пальцем по карте, брови хмурились.

— Зато тут постоянно бродит около сотни местных вихрей, — сказал он. — Не таких больших, конечно, но поднять нас вместе с машиной и унести к черту силенки у них хватит. Так что если это корыто не заведется, нас ждет незабываемое путешествие.

Тяжело вздыхая, он спрятал карту и снова потянулся к ключу зажигания.

— А может, нас перенесет прямо в Тихую Долину? — нервно усмехнулся рыжий. — Вот было бы здорово.

— Скорее в преисподнюю, — мрачно ответил бородатый, слушая, как надрывается движок.

Смерч еще немного помаячил на горизонте и пропал, за ним исчезло и черное облако. Серые тучи над головой поплыли быстрее, стекла внедорожника покрылись мелкими каплями дождя. Бородатый время от времени выходил наружу и скрывался за открытым капотом. Минут пять оттуда доносились ругань и ворчание, затем он снова возвращался к безуспешным попыткам завести двигатель.

Рыжий нервно курил одну за одной, с беспокойством оглядываясь вокруг. На горизонте пока чисто, но вот-вот появится новый вихрь, и тогда испугом уже не отделаешься…

— Как думаешь, уйдут они когда-нибудь? — спросил он, пытаясь разогнать мрачные мысли.

— Кто? — не понял бородатый.

— Ну все эти смерчи, ураганы, торнадо… Исчезнут они? Или так и будут бродить по земле?

— Да хрен их знает. Это пусть ученые головы ломают. Хотя, думаю, как пришли, так и уйдут. Вот только когда это будет…

Рыжий закинул руки за голову и прикрыл глаза, губы тронула легкая улыбка.

— Эх, дожить бы, — сказал он мечтательно. — Снова будет и телевизор, и пиво, и футбол по выходным. Может, не такой старый еще буду — женюсь тогда, детей нарожаю. И солнце будет, и города новые построим!... А может, и сейчас где-нибудь города уцелели.

— Нет никаких городов, — сказал бородатый угрюмо. — Развалины одни.

— А Тихая Долина?

— Ну, если только там…

Машину тряхнуло, порывистый ветер швырнул в лобовое стекло пригоршню земли. Рыжий поднял веки, в глазах блеснули льдинки страха. Бородатый застыл, как муха в янтаре. Внедорожник накрыло колпаком тишины.

— Что, уже? — прошептал рыжий.

— Сам не пойму, — нахмурился бородатый. — Смерч мы бы увидели. Если только…

На крышу что-то свалилось, бухнуло так, словно великан обрушил могучий кулак. Мужчины вздрогнули, взгляды обратились к потолку. Там осталась вмятина размером с дыню. Тут же по металлу часто застучали мелкие камешки, перед машиной упала толстая ветка. Бородатый выругался.

— Обломки принесло, — сквозь зубы процедил он, снова и снова пытаясь завести треклятый мотор. — Если свалится что потяжелее, нам хана.

Рыжий в панике ерзал в кресле, глаза бегали по сторонам. Дождь из обломков участился, на землю падали камни, железки, доски, и прочий мусор. Внедорожник вздрагивал от тяжелых ударов, но заводиться упорно не желал.

— Вот и приехали, — пробормотал рыжий, утирая рукавом потный лоб. — Вот тебе и Тихая Долина…

На капот грохнулся собачий труп. Эффект оказался неожиданным — надрывно кашляющий двигатель вдруг заурчал, как сытый тигр. Мужчины удивленно переглянулись.

— Жми! — заорал рыжий.

Бородатый суетливо дернул рычаг, нога утопила педаль. Рыкнул мотор, колеса взрыхлили землю, внедорожник помчалась вперед, подпрыгивая на кочках и ухабах.

Град обломков безжалостно мял машину. Спереди садануло чем-то небольшим, но увесистым, по лобовому стеклу расползлась паутина трещины. Скалился упавший на капот труп собаки, глаза, затянутые мертвой пленкой, смотрели жутко. На пути с оглушительным треском свалилось дерево, бородатый едва успел вывернуть руль, чудом избежав столкновения.

— Ниче-ниче, — бормотал он, вперившись взглядом в дорогу. — Еще чуток…

Рыжий съежился в кресле, голова втянулась в плечи, ладони закрыли лицо. Каждую секунду он ждал, что машину сплющит, раздавит в блин, почти ощущал, как дробятся кости, брызжет кровь…

Град оборвался резко, словно кто-то невидимый и могучий распростер над внедорожником гигантский щит. Стук и грохот прекратились, наступила тишина, лишь двигатель ревел, как раненый зверь. Рыжий поднял голову, пугливо огляделся. Земля вокруг пестрит всевозможным хламом, будто им на головы вытряхнули мусорный мешок размером с полнеба. Его спутник гонит машину вперед, рожа бледная, глаза вытаращены, руки впились в руль.

— Вроде кончилось, — выдохнул рыжий. — Притормози немного.

Бородатый вздрогнул, посмотрел растерянно. Ладонь легла на рычаг, внедорожник сбросил скорость, затем остановился совсем. Хлопнули дверцы, мужчины выбрались наружу.

— Мда! — присвистнул рыжий, разглядывая загаженное пространство. — Повезло нам, а? Откуда эти обломки?

Бородатый брезгливо смахнул с капота околевшую псину, отряхнул ладони. Рука указала на восток.

— Там останки города. Километров сто, сто пятьдесят. Оттуда, наверное.

— Что за город?

— Я почем знаю? Разве теперь поймешь…

Рыжий, опустив руки в карманы, медленно побрел в сторону. Под ботинками хрустели осколки, кругом валялись ломаные доски, куски шифера, битое стекло. Кое-где виднелись деревья с вырванными корнями. Шевелились на ветру лохмотья огромного истрепанного баннера с рекламой Кока-Колы.

— Поехали, пока тихо! — крикнул бородатый.

Рыжий махнул в ответ — мол, сейчас, дай минуту. Он уходил от внедорожника все дальше, с интересом разглядывая фрагменты неизвестного города, которые принес буйный Азиатский смерч. Ноги привели его на пологий склон, здесь град шел покрупнее. Рыжий переступал через то, что когда-то было частью цивилизации, поднимался выше и выше, и вдруг… замер на месте.

Бородатый ждал у внедорожника, локти оперлись на крышу, глаза смотрели нетерпеливо.

— Чего застрял? — снова донес ветер его недовольный голос. — Поехали!

Рыжий даже не обернулся, лишь приглашающее замахал рукой. Бородатый нахмурился, но все же подошел.

— Ну что еще… — буркнул он и осекся.

Мужчины стояли у края огромного и глубокого кратера, словно здесь рванула атомная бомба немыслимой силы. Обломков сюда натащило видимо-невидимо, все дно усеяно кашей из разрушенных домов и зданий.

— Смотри, — тихо сказал рыжий, указывая пальцем вниз.

Только сейчас бородатый заметил на самом дне далекую фигурку. Человек неторопливо бродил среди гор хлама, останавливался, наклонялся, что-то трогал, снова поднимался. Наблюдавшие за ним мужчины переглянулись, и, не сговариваясь, осторожно улеглись на землю.

— У тебя зрение получше, — сказал бородатый. — Кто там?

Рыжий сощурился.

— Мужик какой-то… — сказал он неуверенно. — Нет, похоже, старик — весь седой уже. В обломках копошится. Откуда он здесь?

Бородатый пожал плечами. Рыжий подполз чуть ближе, в глазах вспыхнуло любопытство.

— Подойдем к нему?

Бородатый оглянулся на внедорожник, затем взгляд снова обратился в сторону незнакомца. На лице отразилось сомнение. Рыжий смотрел с ожиданием.

— Ну?

— Не знаю. — Бородатый задумчиво почесал макушку. — Не знаю.

— Да хоть спросим, откуда он здесь взялся! Это же просто дед, что он нам сделает?

Рыжий уже вставал на ноги, ладони отряхивали землю с одежды. Бородатый внимательно осмотрел кратер — нет ли еще кого? — и тоже поднялся.

— Ладно, — бросил он нехотя. — Только быстро — туда и обратно. Идем тихо и спокойно, но так, чтобы он нас видел.

Ноги мужчин, поднимая пыль, заскользили вниз, на дно, туда, где возился среди обломков старик. Тот сначала не замечал чужого присутствия, затем обернулся на шум, спина выпрямилась, седые брови сошлись на переносице. Незнакомцы приближались, оба высокие и крепкие, толстые подошвы ботинок с хрустом топчут груды рухляди, в движениях уверенность и сила. Старик в ожидании уселся на опрокинутую ванну.

Бородатый на всякий случай поднял руки — дескать, мы люди мирные, грабить и убивать не будем, крикнул издалека:

— Здравствуй, отец!

— Здорово, — проскрипел в ответ старик.

Мужчины подошли ближе, разглядывая незнакомца. Волосы седые и спутанные, лицо как сморщенное яблоко, глаза смотрят из-под тяжелых валиков надбровных дуг, руки перевиты набухшими венами. Одет в рваный плащ с капюшоном, к ногам прислонился истертый мешок.

— Ты откуда будешь? — спросил бородатый.

— Из-под земли, — просто ответил старик, указывая взглядом себе под ноги.

— А… — Бородатый тоже посмотрел под собой. — А чего вылез?

— Так ведь смерч обломки принес, не видали разве? — Старик раскинул руки, указывая на заваленное дно кратера. — Вот я вышел посмотреть, что сегодня упало. В хозяйстве все пригодится.

Он похлопал ладонью по мешку. Внутри что-то звякнуло.

— Здесь что, бункер где-то есть? — спросил рыжий.

— Не, — покачал головой старик. — Не бункер. Просто убежище. Нас там человек двести.

— И давно там живете?

— Давно. Как ветрами посносило все, так и забрались сюда. Вот до сих пор и живем.

— А что тут раньше было? Город?

— Я уж и не помню сынок, — отвел глаза старик. — Что-то было. Может и город.

Бородатый поглядывал с подозрением, затем поднял глаза к небу, затянутому тучами.

— Часто у вас тут такие дождики бывают? — спросил он.

— Да каждый день, почитай, — кивнул старик. — Место здесь такое. Смерчи бродят вокруг, аки души неприкаянные, а все, что подберут, сюда тащат, в эту яму. А мы уж наготове…

— И что, всегда что-нибудь приносят? — спросил рыжий с интересом.

— Не всегда. Бывает, что ничего, или ерунду всякую. Раз, например, песка нанесло, наверное, с пустыни какой-нибудь. Тут почти всю яму засыпало, мы наверх вылезти не могли, пока другой смерч все не прибрал. Или с болот гнили притащит, потом вонища стоит невыносимая. Но, бывает, и поживиться чем-нибудь можно. Как-то, помню, из рыбы дождь прошел. Ух, пировали мы тогда! Или от городов что-нибудь упадет, вот как сейчас. Тоже можно подсобрать кой-чего.

Старик, кряхтя, наклонился, вытащил из-под завала мятую алюминиевую кружку. Обдул, оглядел со всех сторон. Кружка отправилась в мешок.

— А остальные где? — огляделся бородатый. — Ты что, один здесь ковыряешься?

— Пока один. Остальные на работах. Но к вечеру тоже вылезут.

Рыжий закурил. Старик с жадностью посмотрел на дымящуюся в губах самокрутку.

— Не угостишь, сынок?

Рыжий похлопал по карману, развел руками.

— Последняя, отец… Хотя кури, чего уж там. У меня в машине еще есть.

Старик поблагодарил кивком, жадно затянулся. Прокашлялся дымом, затянулся еще.

— В машине, говоришь? — спросил он сипло. — Вы что же, шастаете по земле?

— Да, шастаем, — сказал бородатый с вызовом. — Тихую Долину ищем. Слыхал?

Старик переводил удивленный взгляд с одного на другого, уголки губ приподнялись в улыбке.

— Слыхать то я слыхал, — усмехнулся он. — Вот только не думал, что есть дурни, которые в эти сказки верят.

Бородатый покраснел, на скулах заиграли желваки.

— А тебе почем знать, сказки или нет? Сам ведь под землей сидишь, как крот, да по помойкам лазишь.

Рыжий с неловкостью переминался с ноги на ногу, стыдливо отводил взгляд. Старик хрипло рассмеялся.

— Откуда вы взялись, чудные такие? Нет никакой Тихой Долины, и не было никогда. По всей планете вихри только бродят, землю туда-сюда перетаскивают. И то, что после людей осталось. Кто уцелел, уже давно по норам попрятались.

Мужчины молчали, глаза отводили в стороны. Старик смотрел на них насмешливо.

— Вот что я вам скажу, сынки. Лезьте-ка вы лучше к нам, в убежище. Вы ребята еще здоровые, крепкие, такие нам нужны. А местечко вам найдется, да и бабы у нас тут ничего. Скучать не будете.

Рыжий украдкой посмотрел на спутника. Бородатый лишь покачал головой.

— Нет, — ответил он твердо. — К вам мы не полезем. У нас своя дорога.

Старик усмехнулся, пожал плечами. Докурил, медленно поднялся на ноги.

— Скажи, есть ли у вас бензин? — спросил бородатый. — Мы заплатим, сколько нужно.

— Бензина нет, — ответил старик, старательно затаптывая окурок. — И жрачки тоже — сами голодаем… Ну, бывайте тогда. Если смерч трупы ваши притащит, я уж вас похороню, хе-хе.

Он подхватил мешок, и, волоча ногами, скрылся за горой обломков. Бородатый секунду смотрел ему вслед, затем круто развернулся и быстро побрел прочь. Рыжий засеменил следом.

Путники выбрались из кратера. Помятый внедорожник ждал хозяев там, где его оставили.

— Ну что? — спросил рыжий, когда оба плюхнулись на сидения. — Поехали?

— Поехали, — кивнул бородатый, мрачный, как заброшенный подвал.

Двигатель завелся с первого раза, внедорожник стартанул резко, из-под колес брызнули фонтаны земли. Бородатый давил на газ изо всех сил, стремясь быстрее покинуть это место.

С полчаса ехали молча, кратер остался далеко за спинами, обломки вокруг поредели и скоро исчезли совсем. Первым заговорил рыжий:

— А вдруг старик правду говорил? — робко спросил он.

Бородатый скривился, пальцы, лежащие на руле, побелели.

— Да и хрен с ним! — зарычал он. — Даже если правду, не хочу я всю жизнь в земле гнить, да подбирать, что с неба упадет. Будем искать. Надежда есть. Не просто же так люди болтают…

Рыжий смерил его долгим взглядом и отвернулся к окну.

Позади на горизонте показалась целая стая вихрей — новых хозяев мира.

Молчуны Алена Мухина

Чистенькая небольшая кухонька, светлые обои на стенах в мелкий голубой цветочек, видимый лишь вблизи, занавески подобраны в тон, но с чуть более крупными цветами. Стол застелен не клеенкой, модной сейчас, а скатертью, темно синей, с кружевной окантовкой. Тикают тихо на границе слышимости часы над столом. Так же едва уловимо шумит чайник, не электрический, а пузатый, металлически, из тех, что ставят на плиту. Иногда холодильник начинает работать чуть громче, точно напоминая — я тоже здесь.

Вообще-то гостя окружает ватная тишина, но звуки так легко додумать.

Ветер легким сквозняком врывается в приоткрытую форточку, чуть тревожа занавески, и ерошит белые кудряшки хозяйки, выбившиеся из-под резинки, стянувшей волосы в простой хвостик. Девушка выглядит совсем юной с этими мягко очерченными губами, чуть розоватыми щечками и ярко-синими глазами, светлыми бровями в разлет. Но гость знает, что она уже дважды мама. Он случайно увидел двухъярусную кровать в приоткрытую дверь комнаты, когда проходил через коридор из прихожей в кухню.

Наверное, мальчик и девочка, погодки не старше семи лет, такие же светленькие как мама, решил для себя гость, хотя детей не видел, те спрятались от незнакомого дяди. А теперь, наверняка, выглядывают из-за угла, перешептываются между собой, прижимая губы близко-близко к самому уху, чтобы незнакомец не услышал их бесконечные: «А посмотри, какие...»

Можно конечно обернуться, что бы подтвердить свою догадку, но зачем лишний раз пугать и ломать такую интересную игру в шпионов. Ничего, сами осмелеют и выйдут. И гость улыбается девушке, а та понимающе в ответ, а потом поднимает взгляд над его плечом, и несколько мгновений с искрами смеха в глазах, любуется на своих чад.

Чайник негромким посвистом напоминает, что давно кипит. Девушка легко вскакивает на стройные ножки, одним плавным движением оказывается у плиты. С тихим щелчком выключатся газ, чайник еще какое-то время ворчит и шипит, чуть дребезжа крышкой, но вскоре успокаивается. Гость дергается помочь, хотя бы чашки достать, но хозяйка останавливает его легкой улыбкой и покачиванием головы. Девушка открывает крышечку маленького пузатого глиняного чайничка, куда до этого успела насыпать заварку и пряно пахнущие травы, и заливает все горячим кипятком. Божественный аромат плывет по кухне, гостю кажется, что он растворяется в нем. Как давно, он уже и не пытается вспомнить, ему было так хорошо и спокойно.

Аромат лета наполняют чашку живым теплом, наверняка и вкус не уступает, но гость почему-то не прикасается к своему напитку, а хозяйка не настаивает, пьет мелкими глотками из своей чашки, бросая смеющиеся взгляды то на гостя, то куда-то за его плечо.

Часы неспешно тикают, за окном медленно угасает день, и гость понимает, что пора уходить. Он знает, что если попросит, она разрешит остаться, но не хочет обременять своим присутствием. Будет еще время.

Девушка смотрит, как гость собирается в прихожей, накидывает лямки рюкзака на плечи, в глазах ее пропадают смешинки. Хотя она старается не подавать виду и так же улыбается, становиться понятно — ей грустно. Она была бы рада, задержись он подольше.

Гость, уже взявшись за ручку двери, оборачивается и забывает, что хотел сказать, две светлые головки выглядывают и тут же пропадают за углом коридора. Гость улыбается, поднимает руку в знак прощания, и, так ничего не сказав, закрывает дверь.

Сколько раз Марат велел себе, уходя из дома молчуна не оглядываться, хотя бы пока не отойдешь подальше. Тогда можно обмануться, а обманувшись в следующий раз проще вернуться, снова стать гостем.

Сегодня ему не повезло. На третьем шагу запнулся за ржавый детский грузовичком, потерял равновесие, взмахнул руками, и грохнулся на спину. Что-то жесткое в рюкзаке больно врезалось между лопатками. Шипя сквозь зубы от боли перевернулся, встал на четвереньки, поднял глаза, забыв, что не хочет видеть, и тут же зажмурился, отвернул.

«Не видеть! Забыть! — сам себе приказал он, но картинка упорно стояла перед глазами.

Черная изба, точно ее облизал огонь, но передумал и отступил, так и не разойдясь всерьез. Провалившееся ступени крыльца, навес и сгнившие столбы, державшие его, лежат справа. Крыша на месте, но вся в прорехах, сквозь самые большие видно небо. Дверь с облезлой краской и ржавыми подтеками у ручки. В окнах осколки стекол, ветер вытащил и треплет грязную тряпку, бывшую некогда занавеской, белой в голубой цветочек.

«Забудь! — почти взмолился он сам себе, — Забудь! Иначе она больше не откроет дверь, не выглянут из-за угла малыши...»

Всю оставшуюся дорогу до машины, спрятанной в овраге на краю поселка, он старательно вспоминал белые кудряшки и голубые глаза, одинаковые у всех троих обитателей дома, и гнал из памяти почерневшие бревна стен.

Кто такие «молчуны»? Откуда они взялись? Марат последнее время перестал задавать себе это вопрос, все равно нет ответа. Но очень часто вспоминал, как столкнулся с самым первым своим «молчуном».

В той, прошлой жизни, Марат просиживал штаны в офисе с девяти утра до шести вечера на давно наскучившей работе. Пятнадцать минут пешком до квартиры, в которой жил с родителями, ужин, общение в соцсетях, и несколько оставшихся часов на сон. И так изо дня в день — однообразно и серо.

Неудивительно, что когда друг предложил в компании еще двумя приятелями полазать по местным пещерам, он ухватился за это приключение на три дня обеими руками. Из-за неудачных стечений обстоятельств, поход затянулся почти на неделю, а мог вообще закончиться трагедией: друг сломал ногу, а Марат поскользнулся и приложился головой.

Выбравшись из пещеры вечером шестого дня в компании таких же потрепанных искателей приключений, он понял, как ненавидит темноту и весь этот экстрим. Глядел, как разгораются на высоком бархатном небе звезды, и мечтал прямо сейчас оказаться в теплой и уютной родительской квартире.

До города добрались лишь к трем утра. Родители Марата жили на окраине, поэтому друзья высадили его у первых домов, а сами направились в центр. В такое время даже последние «гулены» уже спали, а «ранние пташки» еще не проснулись, в окружающих домах не светилось ни одно окно. Фонари почему-то тоже не горели, и Марат пробирался едва ли не на ощупь по темной улице, постоянно за что-то запинался и тихо материл электриков.

Дверь открыл своим ключом, чтобы не будить родителей, но его уже ждали. Едва переступил порог — прибежала мать, вся в слезах, вцепилась, затряслась в рыданиях. Марату стало стыдно, он взглянул на отца, но тот лишь тяжело вздохнул и ушел на кухню. На лице его явно читалось неодобрение, а глаза под сдвинутыми бровями прям таки кричали: «До чего мать довел, оболдуй! Что позвонить было сложно!»

Но вслух отец ничего не сказал, угрюмо молчал, как всегда, когда сильно сердился. Мать взяла за руку потянула следом, усадила за стол. Отец отгородился от блудного сына газетой. «ПРИШЕЛЬЦЫ СРЕДИ НАС!» — гласила яркая надпись на всю первую страницу. «Молчуны наступают!» чуть поменьше. Если уж отец взялся за желтую прессу, которую он всегда терпеть не мог, значит не просто зол, взбешен до безобразия и точно до утра не отойдет. Слова от него не дождешься.

Мать между тем принялась таскать из холодильника разносолы, перекусить голодному ребенку. И вот тут Марата пробил холодный пот от осознания, что головой он приложился сильнее, чем думал. Звуков не было: холодильник не хлопал, ложки не звенели, мать что-то спросила, лишь шевельнув губами.

Что бы не пугать и не расстраивать мать, Марат через силу проглотил пару кусочков, не чувствуя вкуса, извинился и, сославшись на усталость, ушел спать. В комнате рухнул на кровать и уснул, не успев раздеться.

Проснулся от холода, открыл глаза и в первое мгновение не поверил, тому, что увидел: в разбитое окно задувало, дверцы из шкафа выломаны, и вокруг в пыли валяются вещи. Ущипнул себя — нет, не спит. Позвал родителей — тишина. Заметался в панике по квартире, заглянул в ванну, туалет, даже в крохотную кладовку — всюду пыль, разбросанные вещи и тишина.

Стало страшно: неужели вчерашний вечер привиделся. Взгляд упал на газету, которую забыл на кухонном столе отец: «Пришельцы среди нас!» буквы во всю первую полосу.

Марат схватил слегка отсыревший лист, со стола соскользнуло еще несколько, спикировав на пол. Торопясь собрал, взгляд заскользил по строкам, цепляясь за отдельные фразы, крупные заголовки, которые не желали складываться в единую картину произошедшего.

…«МАССОВЫЕ САМОУБИЙСТВА!»…

«...то чем пугали нас множество фильмов о вторжении, перестали быть просто выдумкой. Они среди нас! Они нападают, и мы должны дать им достойный отпор! Человечество должно сплотиться и ударить единым фронтом...»

…«ЯВЛЕНИЕ МИССИИ»…

«...солдат покинул пост и расстрелял восемнадцать человек, прежде чем был обезврежен. На допросе утверждал: «Они все монстры, а главный у них начальник части, но до него, гада, добраться не удалось». Тест на применение психотропных веществ, а так же тест на алкоголь оказались отрицательными. За последние два дня это уже пятнадцатый случай. В соседней области все закончилось большей трагедией...»

«... они создают иллюзии, очень реалистичные, даже с запахами и тактильными ощущениями, но совершенно беззвучные. Народная молва прозвала их «молчуны», что точно отражает сущность...»

«...утверждение правительства. В эвакуации нет необходимости. Проблему с молчунами решать на местах, собственными силами...»

Марат перестал скакать глазами по строчкам, так и не разобравшись, что случилось с родителями. Следующие несколько минут выпали из памяти. Вроде он опять метался по квартире. А дальше уже одетым, с рюкзаком за плечами, который так и не распаковал вечером, оказался у дверей подъезда.

Левая створка валялась на бывшей цветочной клумбе, в метре от проема, а на правой, не иначе как чудом оставшейся висеть на одной петле, скотчем крепились два листка, привлекшие его внимание.

«ЭВАКУАЦИЯ» — значилось на одном, ниже шел список адресов, куда следует явиться, взяв с собой документы и минимум личных вещей.

Рядом на желтом фоне красной краской знак биологической угрозы и крупными буквами: БУДЬ БДИТЕЛЕН! МОЛЧУНЫ!

А дальше он потерянно брел по улицам, в пустой голове ни одно целой мысли, лишь звенящие осколки. И где-то на периферии сознания легкое удивление, как его родной город превратился в это за какие-то семь дней.

Целые дома соседствовали с грудой стекла, бетона и арматуры. Битые стекла устилали блестящими льдинками тротуар. В нескольких местах что-то тлело, тянулись скрюченные дымные пальцы к облачным небесам. Машины попадались не часто, в основном выгоревшие дотла металлические скелеты.

Ни животных, ни птиц, не говоря уж о законных хозяевах города.

Первых людей, нервных и злых, Марат встретил лишь на окраине. Пока не заговорил, его держали на мушке, а потом всего лишь обобрали и отпустили. Спасибо, хоть одежду оставили и сильно не били.

Прошло два года. Первый месяц он пытался найти родителей, но никто не про какую эвакуации не слышал. Еще около месяца старался ужиться с выжившими, и понял, что не сможет — не хватает в нем чего-то, что роднило этих людей. Все ненавидели молчунов, за разрушившийся привычный мир, за страх, что насылали, за погибших родных, а Марат не мог.

В конце концов, он ушел и бесцельно бродил, пытаясь самостоятельно выжить в изменившимся мире. В города старался не заезжать, там, после ухода молчунов, продолжилась война, но уже всех против всех, единственная цель которой сводилась к «умри ты сегодня, а я, может, не умру завтра».

И в какой-то момент поиск еды и попытки не встретиться с себе подобными — вдруг обрели смысл. Марат понял — он не просто бродяжит, а ищет оставшихся молчунов, что бы опять окунуться в тот старый мир, где осталась его скучная жизнь.

Пусть молчунов в городах уже давно не осталось (может сами ушли, выполнив одним им понятную миссию, может все погибли в бесконечных облавах), зато в деревнях и маленьких поселках, где уже никто не жил, они еще попадались. И если бы кто-нибудь из людей узнал, кого Марат ищет и для какой цели, решил бы, что перед ним опасный сумасшедший, и пристрелил от греха подальше.

Но Марат избегал людей, искал и находил молчунов. И если ему разрешали, жил какое-то время. Потом либо понимал, что ему пора уходить, либо молчун исчезал. Марат читал старые книги, вдыхал ароматы забытых напитков и яств, нежился на солнышке, которое было светлее и теплее настоящего. Несколько раз даже смотрел телевизор. И отсутствие звука ему не мешало. Подумаешь звук. Можно претвориться, что сам оглох, а не мир вокруг молчит.

За воспоминаниями и размышлениями, не заметил, как добрался до временного лагеря. На машину, которую спрятал на всякий случай в густых кустах, никто, кроме любопытной белки, не покусился. Зверек оказался совсем не пуганый, сбежал лишь, когда Марат подошел вплотную и шикнул на рыжую бестию. Что ж, такое поведение белки радовало, значит, человека не было давно, возможно она вообще такое странное двуногое узрела впервые в жизни. На всякий случай обошел свою стоянку, но кроме следов мелкого зверья ничего не нашел.

Залез на заднее сиденье, достал из сумки два шоколадных батончика с орехами, изломанные рисовые хлебцы и термос с уже остывшим коричневым пойлом, которое кофе назвать язык не поворачивался. В целях экономии он заваривал пару пакетиков на литр кипятка. Марат медленно тянул бледно коричневую бурду и невольно вспомни, как она ему досталась.

Пару дней назад парня случайно занесло в минимаркет на бывшей заправке. До этого он уже несколько месяца не видел людей, а этот встреченный им оказался совсем не разговорчивым. Мертвые почему-то вообще предпочитают молчать.

Прижатый полупустым шкафом на пыльном кафеле лежал мужик в замызганной, изодранной одежде. Низ лица скрывала свалявшаяся борода, которая плавно перетекала в косматые брови и лохматую шевелюру. Мужик вцепился в свой драный ватник слева, а в глазах и на уже начавшем костенеть лице отразился такой страх, что Марат пришел к выводу — сердце не выдержало. Испугался мужик чего-то, может «молчун» забрел, может что-то и без его помощи показалось. Перенервничал, вот сердце и отказалось дальше работать. А в падении ухватился за шкаф, но тот оказался слишком легкий, не удержал вес тяжелого тела, сам следом опрокинулся, накрыл сверху. Остатки заплесневелых продуктов, в так и не потерявших яркости этикетках, разлетелись по всему магазину.

По привычке, извинившись перед мужиком, обыскал его карманы, стараясь не заглядывать в сведенное судорогой лицо. Нашел полпачки сигарет, зажигалку, ключи от машины и старую пожелтевшую свадебную фотку. На фото с обратной стороны значилось Семен и Анюта, 15 сентября 19… Уголок оторвался, оставив тайной год бракосочетания. Марат извинился еще раз, спрятал фото в тот же карман.

Машина обнаружилась сразу за магазинчиком — пикап с тонированными стеклами. Под брезентом в кузове громоздились ящики с тушенкой, какие-то выцветшие пакеты, овощные консервы в стеклянных банках, тщательно упакованные в старые газеты. Целая упаковка пакетиков с растворимым кофе. По современным меркам, мужик мог считаться продуктовым олигархом. В салоне под сиденьем припрятана винтовка и несколько упаковок патронов для нее. За столь щедрый подарок, грех было не похоронить незнакомца по-человечески. Марат только отвез труп подальше, что бы случайно на них кто-нибудь не напоролся.

Промучился почти два часа, ковыряясь в сухой, каменистой земле, но последний приют мужичка вышел знатным. Марат даже пробубнил над могилой что-то в духе: «Спи спокойно дорогой товарищ» и «все мы там будем, но, благодаря тебе, я еще не скоро».

От воспоминаний о неизвестном, скончавшемся в одиночестве мужике, стало опять грустно. Ведь и он, вот так же, умрет где-нибудь в дороге, в одиночестве, и вряд ли найдется кто-нибудь, столь же добрый, кто зароет его в землю, а не оставит на растерзания крысам и муравьям. Уж лучше тогда в гостях у молчуна… Марат тяжело вздохнул, допил одним глотком дрянной кофе, поморщился как от горького лекарства, завернулся в одеяло и уснул на заднем сиденье автомобиля.

Утром, позавтракал практически тем же, чем вчера ужинал, добавив лишь банку тушенки, и снова отправился в гости. В этот раз шел, глядя строго под ноги, на пыльную дорогу в две колеи и редкие пучки травы сухой уже травы. Про остальной пейзаж пытался забыть, хотя боковым зрением фиксировал развалины и обгоревшие остовы домов, покосившиеся заборы, разоренные огороды, заросшие жесткими высокими палками сорняков.

Дом, крыльцо, два вежливых постукивания по облупившейся краске двери, три удара сердце, еще два вежливых постукивания. Все приличия соблюдены. Скрип двери. Если увидит прорехи в крыше, значит, его не приняли. А Марату уже здесь успело понравиться.

Он даже зажмурился, перешагивая порог. В нос ударил пряный аромат, и глаза распахнулись сами. Девушка улыбнулась ему радостно, пригласила жестом на кухню. Из-за угла коридора выглянула и тут же спряталась светлая головка, так быстро, что гость не успел, понят брат это или сестра.

Ему казалось, что он не идет, а парит в паре сантиметров над полом, так было хорошо. Уселся на табурет, как и вчера, спиной к двери, глупо и счастливо улыбаясь. Его приняли, позволили окунуться в ощущения того, прежнего мира. Он снова гость.

Пятый день неспешно двигался к завершению. Закат пятнал алым дорогу под ногами и стволы деревьев на обочине. Облака были похожи почему-то на пирожные с кремом, может потому что она сегодня готовила именно их. Дети пищали от восторга, и, совершенно привыкнув к гостю, таскали еще не остывшие сладости, прекрасно зная, что мама ворчит для порядку, а вовсе не сердится.

Гость не мог попробовать стряпню хозяйки, зато наслаждался ароматом сдобного теста и ванильного крема, наблюдал за ее плавными движениями, когда она взбивала и месила, ставила разложенные пироженки в духовку, и едва не обжигаясь, вынимала обратно. Он делал вид, что не смотрит, полностью поглощен книгой, а она — что совершенно не замечает его украдкой брошенных взглядов. Марат с радостью обманывался, давно забыв, что реально, а что нет. В общем, день прошел не хуже, чем предыдущие четыре.

В мыслях о пирожных и облаках, он прошел чуть дальше своего нового убежища, где планировал переждать надвигающуюся зиму, а может и насовсем остаться. Когда понял свою ошибку и решил вернуться, совсем рядом, буквально за соседними кустами кто-то судорожно всхлипнул.

Марат за это время настолько привык к тишине и отсутствию людей, что не сразу сообразил у какой птицы в вечернем лесу такой противный, не музыкальный голос. А когда понял, взволнованно возвышенное настроение сразу же улетучилось. Осторожно ступая, подошел, выглянул сквозь прореху в кустах. Люди это опасность. А вдруг ловушка?

На неширокой полянке, спиной к Марату, кто-то лежал, тихо всхлипывая, ноги прижаты стволом упавшей сосны. Чем выдал свое присутствие Марат, шелестом листвы или скрипом веток, непонятно, но лежащий зашевелился, извернулся, пытаясь заглянуть через плечо, взволнованно проговорил, громким шепотом:

— Дядя Сеня, это ты? — и, не дождавшись ответа, чуть громче. — Дядя Сеня?

«Нет, это не дядя Сеня», — мысленно ответил Марат, вгляделся в лицо лежащего.

Совсем еще пацан лет одиннадцати. Грязные дорожки слез через щеки, ссадина на виске уже почти не кровоточит. Марат тяжело вздохнул, если от взрослого еще мог отвернуться и уйти, то ребенок к тому же раненый... Придется вытаскивать. А как?

Решившись помочь, Марат вышел из-за кустов, что бы вблизи рассмотреть место трагедии. Пацан заерзал, услышав шаги, встрепенулся и тут же сник, разглядев, что это не «дядя Сеня».

Марат ходил в нескольких шагах по широкой дуге, прикидывая, как половчее сдернуть с пацана ствол. Ближе не подходил, руки то у придавленного не на виду, вдруг притворяется, что встать не может, подойдешь ближе и раз... Ножом, например.

— Дяденька, — решившись, спросил паренек. — А вы кто?

«Конь в пальто, — мысленно ответил Марат, — точнее в куртке. Так если перекинуть трос, который на барабане джипа, через вон ту ветку, а потом подцепить за ствол здесь и здесь, может и получиться…»

— Мы с дядей Сеней шли, — не унимался мальчик, — А потом что-то затрещало. Дядя толкнул меня, но дерево все равно ногу придавило.

«Удачно так придавило, — заметил Марат, решив для себя, что пацаненок не опасен, присел рядом, и еще раз оглядывая ногу мальчика.

Сосна не раздробила тяжелым стволом кости, не проткнула острым сучком мягкую плоть, всего лишь заклинила сломанными ветками, но так, что не подняв ствол, не освободишься.

— Дядя Сеня, наверное, за помощью побежал, — продолжал мальчишка практически монолог.

«Ага, или от тебя подальше. Струсил, бросил и сбежал. А мне теперь мучайся…»

— Я Макар, а Вас как зовут?

«Никак не зовут, я сам прихожу. Гы-гы».

— Дядя, а почему вы молчите? — не унимался ребенок, и вдруг испуганно распахнул глаза. — Вы молчун? Вы меня съедите?

«Ага. Щас сниму с этой зубочистки, и сразу же… Хотя, нет помою сперва, а то несварение от такого чумазого заработаю…»

И выдавил из себя, для успокоения мальчика:

— Марат, я. Вернусь. Скоро.

Скоро растянулось на полчаса — пока завел, не с первого раза, застоявшуюся машину, пока подогнал. Парнишка отключился, но Марату так было даже лучше, меньше шуму. Перекинул трос через намеченный сук смог лишь с третьей попытки, нашел на стволе упавшей сосны место поудобней, где лучше зацепить крюк, отогнул ветку и тяжело вздохнул. Дядя Сеня ни за какой помощью не ушел. Трудно ходить с размазанной по жухлой листве головой. Марат аж застонал, поняв, что еще и этого прибирать придется.

Выбрал другое место, закрепил трос. Включил электромотор. Катушка натужно жужжала, трос подергивался, ветка, через которую он был перекинут, трещала, точно собралась прямо сейчас обломиться.

Марат караулил у паренька, и едва появилась такая возможность, выдернул его из капкана, оттащил. Вовремя. Ветка, не выдержала давления троса, обломилась, ствол вернулся на место, вновь похоронив под собой дядю Сеню.

«Ну и покойся с миром, — подумал Марат, поняв, что на еще один заход по поднятию сосны его не хватит.

Затащил пацана в машину, прибрал инструменты и повез к себе домой.

Когда Марат решил, что остается здесь подольше, он стал искать крышу над головой, вблизи деревеньки, но не на виду. Приблизительно между деревней и местом, где он прятал машину, проходил овраг. На краю его когда-то стояла деревянная сараюшка, которая упала, косо перекрыв овраг подобием крыши. Марат натаскал веток и листвы, засыпал ими овраг и доски, оставив лаз, пологий спуск, для въезда-выезда машины, а внутри у дальней стены нового жилища поставил туристическую палатку. Из далека, не зная, что искать, заметить практически не возможно.

Сюда-то Марат и притащил пацана. Осмотрел ногу, которая опухла, но вроде сильно не пострадала, скорей всего, ушиб, хотя он не доктор. Завтра виднее будет, начнет сильнее распухать, значит, наверное, не ушиб. Уложил парня на свой спальник, а сам задремал рядом.

Паренек, возможно от пережитого шока, проспал всю ночь, почти весь день и проснулся лишь к вечеру. Марат все это время мучился, одинаково тяжело было оставить пацана, и целый день не видит тот мир до катастрофы, иллюзию молчуна.

Когда паренек проснулся, Марат накорми его, но идти в гости было уже поздно, и вся ночь опять прошла в метаниях и неспокойном сне. Еле-еле дождавшись утра, растолкал пацана и, позавтракав одной банкой тушенки на двоих, Марат убежал в гости, захватив свой тощий рюкзак с флягой воды и пачкой запакованных в вакуум рисовых хлебцев. На прощание он предупредил мальчишку никуда не выходить, что в принципе было излишне, при такой-то ноге.

Белокурая и синеглазая хозяйка встретила его ласковой, чуть удивленной улыбкой. Возможно, уже не надеялась на его возвращение. Дети скакали рядом, тянули какие-то игрушки, показывали рисунки. Гость прошёл на кухню, сел на привычное место, окунулся в знакомые запахи свежего хлеба и заварившегося чая, в теплую домашнюю тишину солнечного дня профильтрованного занавесками, к которому он так легко привык. И счастье наполнило его.

Но что-то царапало, что-то мешало до конца раствориться в любовании ее плавными движениями, похожими на танец, когда в процессе готовки она порхала от плиты к столу. Гость не мог погрузиться в книгу, которую не успел дочитать в прошлый раз. И беззаботные игры малышей, постоянно забегавших на кухню, не могли отвлечь.

А когда осознал, что это беспокойство за мальчишку, что лежит у него дома, дает о себе знать — разозлился. На парня, что так внезапно свалился на его голову, а еще на себя, ведь сам портит наслаждение, которого так ждал. Но изменить ничего не мог и, промучившись еще с полчаса, извинился и ушел.

Девушка проводила его светлой, чуть грустной улыбкой, а дети в открытую выражали недовольство, что он так мало побыл.

Сегодня ему даже не пришлось уговаривать себя не оглядываться и не смотреть по сторонам, взгляд и так был устремлен на приближающийся лес, а мысли забиты проклятым мальчишкой. Может по этой причине Марат заметил мужиков, лишь когда они перегородили дорогу: двое на безопасном расстоянии впереди, двое, отрезая путь к отступлению, за спиной, и один в стороне, небрежно держащий в руках двустволку. Все заросшие, чумазые, в каких-то грязных ватниках и сапогах, с ошметками глины.

У всех пятерых поверх одежды на рукаве повязана тряпка с грубо намалеванным символом: распахнутый рот. Ребята с такой эмблемой именовали себя «Крик» и главным лозунгом их был: «Уничтожим всех молчунов, искореним заразу! И старый мир восстанет из пепла!» Марату стало страшно, не столько за себя, сколько за молчуна, у которого он гостил. Этих ребят надо любыми способами увести от деревни.

— Скажи мне, мил человек, откуда путь держишь? — спросил самый заросший.

Марат кивнул головой в сторону деревни, и добавил, а то еще и эти за молчуна примут.

— От туда.

— И как же ты туда попал, дорога то одна?

— Одна. Туда одна, обратно одна... По карте деревня. Провизия кончилась...

— Нашел чё? — с наигранным участием поинтересовался все тот же, главный наверное.

— Мало.

— А главное, храбрый какой! — продолжил издевательским тоном мужик. — Молчунов совсем не боится.

— Боюсь, — тихо выдавил он. — Но есть очень хотелось. Нет их там.

— Допустим, — улыбнулся мужик. — А не видел тут случайно двоих: мужик и паренек.

Марат мотнул головой.

— Врет? — спросил мужик через плечо у парня помоложе, что стоял за его спиной.

— Врет, — уверенно ответил парень, — долго был, мало нашел. Либо склад там, такой большой, что никак вынести не может, либо в гости к мутантам прописался. Имеют его там как хотят, а он и радуется.

— Давить таких нужно вместе с мутантами проклятыми, — раздалось почти над самым ухом.

Марат не успел дернуться, боль пронзила затылок, тьма и тишина поглотили его.

Марат открыл глаза — вокруг все та же темнота, только не укачивающая, дающая покой, а какая-то угловатая, жесткая и пахнущая ржавчиной и машинным маслом. Тишина тоже пропала, её прорезали негромкие голоса, которые он уже слышал на лесной дороге.

— Командир, может, дождемся группы? Нас же за мужиком с мальчишкой посылали, а не с молчунами воевать!

— Ты же сам видел, он шел оттуда. Может уже не в первый раз. А вдруг им уже насытились, и до прихода группы, мутант может сменить место охоты! Все! Закончили галдеж! Через пять минут выходим.

Проскрипели и затихли шаги.

— Это он в начштаба метит, — зло прошипел один из оставшихся. — Выслуживается, гад, за счет наших жизней!

— Кстати, зачем мы сохранили жизнь этому наркоману? — видимо желая уйти от скользкой темы, поинтересовался его собеседник. — Раньше бы к стенке и всё.

— Приказ штаба. Народ мрет, как мухи, а пополнения нет почти. Работать не кому…

Из далека донесся неразборчивый окрик, парни матюгнулись и ушли. Туда, в сторону деревни, убивать голубоглазую и её детей. Пошли уничтожать его кусочек старого мира, его личного рая. Марат тихо выл сквозь кляп, катался, глухо ударяясь о железо, изворачивался в веревках, больно врезающихся в тело, но не мог освободиться.

Справа что-то металлически лязгнуло, и его камеру залил нестерпимо яркой свет, заставив зажмуриться.

— Дядя Марат, вы как? — раздался знакомый голос. — Вы ранены?

Марат с трудом разлепил веки и сквозь слезы рассмотрел расплывчатый, силуэт на фоне светлого пятна. Он пополз, извиваясь всем телом, к этому свету и вывалился из металлического нутра какой-то машины, наподобие старой «скорой помощи», прямо под ноги испуганному мальчишке.

Тот сразу принялся распутывать веревки, но узлы слишком стянулись, пацан вытащить нож и быстро перепилил неподдающиеся путы. От кляпа Марат освободился сам.

— Откуда ты?

— Я их слышал, они прошли рядом с Вашим домом. Громко говорили и по сторонам не смотрели. Я их узнал, хотел Вас предупредить, но не успел... И они.....

Дальше Марат не слушал, потому что раздались выстрелы, взрывая тишину готовящегося к ночи леса и оставляя после себя гулкое эхо. Он выхватил у паренька нож, обычный, кухонный, и поковылял на затекших ногах, сначала медленно, потом все быстрее, пока не перешел на бег. Пацан, нога которого еще не прошла до конца, вскоре отстал.

Марат почти успел. У дома, раскинув руки в стороны, стояла его хозяйка. Трое из пяти уже лежали в крови на земле, двое из них не шевелились, а один тихо стонал, но очередь, прошившая ему живот, не оставляла шанса на жизнь.

Двое оставшихся целились друг в друга, один сжимал автомат и рычал сквозь зубы, а второй что-то ласково, со слезами на глазах, втолковывал первому, не опуская при этом пистолет.

Хрупкое равновесия готово было рухнуть в любое мгновение, и тогда то, оставшийся в себе, решился и перевел ствол пистолета в сторону девушки. Автоматная очередь буквально изрешетила грудь, но и его пуля не миновал цели. Девушка медленно, точно сквозь толщу воды, опустилась на пыльную траву двора.

Марат заорал обреченно, не слыша собственного крика. Он, наконец-то добежал, врезался в оставшегося в живых автоматчика. Тот только начал приходить в себя и не успел оказать сопротивление. Кухонный нож вошел в податливое тело, достал до сердца. Парень умер мгновенно, немой вопрос за что, застыл в глазах.

А Марат уже забыл про него, упал на колени перед девушкой, не зная как помочь. Она умирала, теряла силы, не могла сохранить иллюзию полностью. Там, ниже плеч, уже прорисовались истинные форма молчуна, тело которого напоминало грубо сшитую из белой кожи куклу, набитую свалившейся ватой. Но лицо она хранила до последнего, до последнего улыбалась грустно и нежно.

Все дрожало вокруг, все стало зыбко, и боль от потери буквально разорвала грудь.

А на другой стороне двора умер, счастливо улыбаясь последний из карательного отряда, выронив из ослабевшей руки еще дымящийся пистолет.

— И все таки, профессор, возвращаясь к нашей теме: Кто они, эти молчуны?

— Трудно с уверенностью сказать, откуда они взялись, но тот факт, что они не принадлежат нашему миру — неоспорим. Их воздействие на живые организмы, в частности на человека, до конца не поняты. И с учетом темпов, с которыми два наших вида начали влиять друг на друга, изучать их вряд ли у кого останется время.

— Имеете в виду, есть вероятность, что они уничтожат нас, как вид?

— Скорей человечество само себя уничтожит, впрочем, как и всегда. Сами молчуны еще никого не убили. Ни одного человека.

— Но множественный жертвы...

— Послушайте, если вы увидите тень на стене, и, не разобравшись, что же ее отбрасывает, с испуга долбанете ее подвернувшейся палкой, а палка отскочит и саданет вас по голове, кого вы будете ругать? Стену? Палку? Но уж точно не свою глупость! Природа человека — обвинять других. Кидаться на все, что не такое с ядерными дубинками, а разобравшись в ситуации, использовать в корыстных или военных целых…

— Но самоубийства? Массовые!

— Не всем же видятся монстры. Кто-то зрит идеальный мир. И не может потом, после пробуждения, заставить себя жить в обычном…

«Опять отец радио выключить, забыл», — разреженно подумал Марат, и открыл глаза.

Высоко-высоко в небесной синеве с торжественной медлительностью плыли белые пушистые облака. Их перечеркивали ветви деревьев, с редким золотом листвы. На невысоком пне, в поле зрения лежащего Марата, бубнил старый, еще кассетный проигрыватель. Вот он дошел до конца записи, и тихо щелкнул кнопкой.

— Очнулся? — поинтересовался чуть хриплый, насмешливый голос, а небо почти целиком закрыло лицо в капюшоне.

Сеть морщинок, обрамленные седой, аккуратной бородкой, из-подкустистых бровей глядят яркие серые глаза.

— Кто Вы? — еле слышно прошептал Марат, чувствуя, как каждое слово отдается тюкающей болью в груди.

— Не поверишь, — старик ухмыльнулся. — Гробовщик.

— Я умер?

— А ты как думаешь? — старик не удивился вопросу.

— Мертвым не больно...

Старик промолчал, видимо не посчитав нужным, отвечать на очевидное.

— Дядя Серый, — раздалось где-то совсем рядом знакомый мальчишеский голос, от которого Марат испытал смесь раздражения и облегчения, — Ему лучше?

— Ага. Очнулся твой наркоман.

— Не называйте его так! Дядя Марат хороший!

Гробовщик хмыкнул, но ничего не сказал, зато Марату стало за себя обидно.

— Я не наркоман, — прохрипел он.

— А как тебя еще назвать, — продолжил старик, снимая магнитофон и присаживаясь взамен него на пенек, так что бы Марат его видел. Руки свои он облокотил на черенок лопаты, к блестящему лезвию которой, кое-где прилипла мокрая глина. — Маньяком могу еще назвать. Преследователем. Мотаешься по всей стране, ищешь молчунов, что бы хоть на недолго вернуться в прошлое. Повидал я таких. И на других что в крайности впадает, тоже нагляделся. Ишь придумали: убей всех молчунов — и старый мир вернется. И сами искренне верят, и других учат. А он, старый мир-то, не сможет вернуться, не чему уже возвращаться. Старое умерло, отпусти и продолжай жить в новом, а ни то следующий кусок железа в твоем теле окажется последним.

Старик встал, возвышаясь над Маратом еще одним деревом.

— Если до утра доживешь, возьму в ученики? — толи всерьез, толи в шутку предупредил старик. — Должен же хоть кто-то делом заниматься, в этом сошедшем с ума мире. И пацана твоего пристрою.

Старик повозился с магнитофоном, похоже, перевернул кассету, щелкнул кнопкой и ушел. Голоса неизвестных опять заспорили, но Марат их уже не слушал. Совсем рядом послышались мерные удары в сырую землю и легкий шорох ссыпаемых комков, и парню казалось, что это его мечты о не сбыточном хоронят, а с ними и старый мир. А получится ли теперь принять новый мир? Кто знает…

Но одно он точно понял, стоит для начала попытаться дожить до утра…

Мор Евгений Гущин

Я понял, что мне конец, когда пули начали крошить рубероид около головы. Как ошпаренный я закатился за укрытие и вжался в него со всей силы. Стреляли с соседней многоэтажки. Вся крыша простреливалась насквозь. До спуска в нужный подъезд теперь не добежать. Я обреченно отстегнул магазин и пересчитал последние патроны. Даже не запомнив, сколько их было, посмотрел на экран на руке.

Выхода не было. Меня загнали в угол. После долгого рейда запасы были совсем на исходе, и вчера я решил срезать путь по краешку вражеской зоны. Я пробирался через разрушенный атомной войной город, когда из черной завывающей дыры, бывшей раньше входом в метро, на меня выскочили разлагающиеся вонючие мутанты. Пришлось отступать вглубь земель Банды. Вскоре они с гиканьем подключились к погоне со своих постов на крышах и перекрестках, постреливая мне вслед. Убегая со всех ног, я вскоре оказался в подъезде покосившегося здания, шатавшегося, как карточный домик. Мутанты последовали за мной внутрь, наткнулись на растяжки и на время отстали.

И вот теперь, я сидел, потерянный, и просто ждал, когда кто-то меня достанет. Счетчик радиации мерно потрескивал.

На лестнице послышалась возня, и на крышу пулей выскочил покрытый струпьями уродец. Я всадил в него остаток магазина, отбросил автомат в сторону и достал нож. Очередь с соседней крыши прижала меня к земле, и в этот момент появился второй мутант. Он бросился на меня, мерзко рыча. Я увернулся от мощной лапы, всадил ему нож в глазницу по самую рукоять и сбросил с крыши. В этот момент пуля швырнула меня на землю, и глаза залило красным. Еще два мутанта выскочили на крышу и ринулись ко мне…

И тут зазвонил телефон.

Недовольно поморщившись, я, студент третьего курса Анатолий Сивцов, поставил игру на паузу. Напряженный момент был безнадежно испорчен.

Телефон пришлось искать под скомканным бельем на кровати. Недолго думая, я просто отбросил одеяло в сторону вместе с учебниками и грязной тарелкой.

-Алё, — мрачно буркнул я, сразу намекая, что меня отвлекли.

-Толян! Слава Богу! Ты в общаге же ведь торчишь? — раздался возбужденный голос Паши.

-Я вообще-то занят, Паш, что такое? — недовольно протянул я.

-Плевать вообще, бросай все! Срочно закройся на ключ, слышишь, Толь! И еще лучше загороди дверь чем-нибудь! Не впускай никого, вообще никого, я тебя умоляю! Я буду минут через двадцать!

-Чего? Что случилось то?

-Сделай, если жить хочешь, блин!

Гудки.

Я недоуменно посмотрел на телефон. Внутри боролись два чувства: тревожное беспокойство из-за слов соседа по комнате и рациональное нежелание стать жертвой глупого розыгрыша. И разум возобладал. Пожав плечами и неуверенно постояв еще пару мгновений, я пошел на кухню, чтобы поставить чайник.

На кухне неприятно пахло от мусорного ведра. Опять кто-то не вынес. Я открыл окно, включил чайник, и под его ровный шум стал рассеянно думать, что же означал этот звонок.

Сосед Паша был отличным парнем, веселым и разговорчивым, но при этом с адекватным чувством юмора. И чего это вдруг его понесло на розыгрыши? Имея черный пояс и полный шкаф наград за спортивные успехи, он вообще не имел привычки задираться и шутить над кем-то.

Внезапно мои мысли прервали звуки из открытого окна. На улице что-то происходило. Выглянув наружу, я увидел на большой дороге вдалеке гигантскую пробку. Вот это да! Машины стояли в пять рядов в диком беспорядке, тыкались в разные стороны и гудели как-то слишком рьяно, как встревоженный пчелиный рой. Некоторые резко срывались с места, и, наплевав на все, гнали по тротуарам. Пара брошенных автомобилей стояла с распахнутыми дверцами. Вдалеке между домами, спотыкаясь, пробежал человек.

Я с тревогой почувствовал, что происходит что-то неладное. Перегнулся и посмотрел вниз. На улице не было ни души. И тут у меня прошёл мороз по коже — откуда-то из глубины двора раздался пронзительный женский крик. Я оцепенел, напряженно вслушиваясь.

Может, не розыгрыш?..

Резко щелкнул чайник.

Я захлопнул окно и двинулся в комнату. Ключ был похоронен где-то на полке под грудой бумаг, пустых пачек из-под чипсов и истрепанных десятирублевок. Я подбежал к двери, быстро запер её и прислушался. В коридоре слышались голоса. Потом хлопнула дверь, и шаги нескольких человек стихли на лестнице. Наступила тишина.

Что, черт возьми, происходит?

Стараясь успокоиться, я вернулся за стол и открыл ноутбук. Открыв сразу несколько вкладок и ленту твиттера, я увидел, что сайты пестрят одинаковыми заголовками:

«Очевидцы сообщают о нападениях на прохожих сразу в нескольких районах Москвы»

«Буйное помешательство: группы неадекватных граждан нападают на всех подряд на северо-западе столицы»

С каждым словом мурашки на моем теле становились все больше.

«В Царицыно по агрессивно настроенным гражданам открыла огонь полиция»

«По всей столице отмечаются массовые ДТП: граждане бесцельно бегают по проезжей части и бросаются под машины»

«Давка на станции Киевская: неизвестные атаковали пассажиров метро»…

Внезапно зазвонил телефон. Мама.

-Толенька, ты где? — раздался в трубке плачущий голос.

-Я в общаге, мам, все в порядке, — быстро сказал я. — Все хорошо, я сижу в квартире! Что творится то такое, ты знаешь? Где вы? У вас все хорошо?

-Я… я не знаю, сынок! Просто стали передавать по всем каналам… В Москве что-то непонятное... А пару минут назад в нескольких других городах! Я так за тебя боюсь, вдруг это террористы!

-Мама, не беспокойся! Я в безопасности, — я постарался придать голосу уверенности. — У вас все спокойно? Отчим где?

-Он еще не вернулся, — в трубке послышались сдавленные рыдания. — Телефон недоступен.

-Опять бухал где-то? — бросил я и тут же ругнул себя.

-Он… я же тебе говорила! Он работает и уже давно не пьет, — во всхлипы матери добавилась обида.

-Ладно. Извини. У вас в городе все спокойно?

-Да, вроде да…

-Закройся на все замки и не выходи. Я очень за тебя беспокоюсь.

-Я тоже за тебя! Толя, я буду звонить каждый час! По телевизору показывают из других стран новости, там что-то такое же! Мне очень страшно…

-Что?! Что там в других странах?..

Но я не услышал ответа. С всплеском животного ужаса, от которого затряслись коленки, я заметил движение за окном. Кто-то перевалился через перила балкона и замер за дверью! Оцепенев, я бешено обдумывал варианты: схватить что-нибудь… нож с кухни! Драться, когда полезет через окно! Нет! Убежать, закрыть дверь за собой, бежать быстрее и спрятаться! Я уже подскочил, чтобы спасаться, как вдруг за окном появилась возбужденная, раскрасневшаяся физиономия Пашки с вечным «ежиком» и выразительной мимикой, над которой часто потешались. Он постучал в стекло пудовым кулачищем и что-то прокричал.

Я почувствовал, как гора падает с плеч.

-Ты вообще нормальный? — радостно спросил я у ворвавшегося внутрь соседа. — По балкону лезть…

-По-другому не получилось бы, — бросил Паша, кидаясь в коридор. — Дверь закрыл?

-Да. Что происходит, ты мне расскажешь?

-Я не знаю, Толь. Полный абзац… Я такое увидел сегодня. Помоги.

Паша раскрыл шкаф в коридоре, вышвырнул на пол все книги, одежду и другой хлам, пылившийся на полках.

-Тащим к двери, — скомандовал он.

Мы перегородили дверь и снова наполнили полки импровизированной баррикады тяжелыми талмудами.

Паша осмотрел все это, пнул шкаф, подергал ручку.

-Сейчас, Толь, дай мне отдышаться, — махнул рукой он, заметив мой немигающий взгляд. — Я плохо понимаю, что тебе сказать.

Он прошел в ванную закрылся. Вскоре оттуда донеслись бульканье, невнятное бормотание и еле слышное постукивание по двери. Потом я понял, что Паша разговаривает по телефону.

Сказать, что я недоумевал, значило ничего не сказать. До сих пор не было уверенности, что все это не какой-то глупый розыгрыш. Это чувство упорно не оставляло меня и теплилось надеждой где-то в укромном уголке. Вот сейчас выйдет Паша, посмотрит на мое хмурое и встревоженное лицо и, наконец, рассмеется. И этот груз неопределенности, ощущение непонятной угрозы сменятся заслуженными насмешками над глупым чувством юмора шутника. Но с каждой секундой я чувствовал, как слабеет этот слабый огонек, и разум охватывает мрачное понимание чего-то необратимого, большого и страшного.

В кармане завибрировал телефон. Мама писала сообщения с кучей вопросительных знаков, спрашивала, почему я так резко сбросил. Несколько пропущенных звонков. Совсем их не чувствовал. Я написал: «Мама, все хорошо, вернулся Паша. Мы в квартире. Какие новости? Я позвоню позже».

Стукнула щеколда, и вышел Паша с мокрым и красным, будто от слез, лицом.

-Нужно в Инет, — бросил он и пошел в комнату.

Я молча, как тень, двинулся за ним.

Интернет работал очень медленно. Ленты новостей пестрили красными сообщениями, огромными буквами, размазанными фотографиями, сделанными на бегу, твитами с миллионом опечаток и видеозаписями. Контент приходил со всего мира, в основном из крупных городов, таких как Москва, Нью-Йорк, Пекин, Шанхай, Берлин, Дели, Стамбул, Каир, Йоханнесбург. Тысячи сообщений из городов поменьше.

И везде… одно слово.

Апокалипсис.

Паша кликнул на прямую трансляцию с какой-то крыши в Нью-Йорке. Молодой встрепанный репортер, постоянно покрываясь квадратами из-за низкой скорости, возбужденно тараторил в микрофон.

«Сейчас уже стало понятно, что мир атакован какой-то болезнью, распространяющейся с гигантской скоростью, как лавина! Сюжеты фильмов последних лет про смертельные пандемии в мгновение ока вышли на наши с вами улицы, в нашу жизнь. Мы собираем информацию со всего мира, уважаемые зрители, и она нас совсем не радует, черт побери! То, что я сам видел здесь, в Манхэттене, и о чем мне пишут коллеги, это чертов конец света! Мы видим, что зараженный человек теряет контроль над собой и начинает носиться как сумасшедший, пытаясь приблизиться к вам. Через несколько часов его кожа покрывается жуткими наростами и волдырями, которые взрываются, разбрызгивая вокруг мерзкие выделения. Любой контакт с зараженным будет для вас последним! Бегите, баррикадируйтесь и ни в коем случае не выходите наружу! Мы не знаем, как эта штука распространяется, но на улицах уже просто тысячи больных людей! Десятки тысяч! Её как будто распыляют! Это биологическое оружие, это инопланетяне, а может это божья кара! Ясно лишь одно — найдите своих близких, соберите припасы и постарайтесь выжить!»

Пока я это слушал, мерзкий страх и растерянность собирались в огромный шар. Только что казавшаяся ровной и привычной жизнь стремительно убежала из-под ног, опрокинула, выбила дыхание. Что это вообще значит? Что делать то? Через сколько дней это закончится? Чем придется пожертвовать? Я ничем не хочу жертвовать! Почему я должен? Когда я смогу вернуться к обычной жизни, окончить университет, найти работу и продолжать стремиться к светлому будущему? А? Когда мне вернут лекции, которые я смогу прогулять? Когда вернут беспечные прогулки с друзьями по ночной столице? Я хочу съездить к матери. И даже к отчиму, черт бы с ним…

Эмоции захлестывали. Я стоял и молчал, и чувствовал себя чайником на плите, крышка которого подпрыгивает от пара осязаемой досады и горечи.

Паша бегал по страницам, читал новости, смотрел видео, фото, кадры с веб-камер на зданиях. Кто-то спасался на крышах, закрывался в офисах, своих машинах. На улицах творился хаос. Перевернутые, столкнувшиеся дымящиеся машины, разбитые стекла, кровь, мерзкая желто-зеленая слизь. На всем этом, как муравьи, ни секунды не останавливаясь, суетятся зараженные. Их движения были жуткими в своей неестественности, рваными, быстрыми, угловатыми. Они постоянно двигались, то ускоряясь, то замедляясь рывками, резко меняли направление, сталкивались. И их было очень много.

Социальные сети разрывались от сообщений. Я с ужасом читал переписку одногруппников, пошедших сегодня в университет и теперь забившихся по десять человек в подсобки и туалеты и умоляющие вызвать полицию, ФСБ, что угодно. Знакомый по общаге написал пару строк из торгового центра, а потом замолк… Другой оказался запертым в душевой в тренажерном зале. Последнее сообщение «Б**ть, они ломятся в дверь ну пожлста кто нибудь!!11».

Мне стало очень страшно.

-Как ты вообще выбрался? — спросил я, отгоняя противное ощущение внутри.

-Да повезло банально. Это знаешь, как резко все началось. Будто по команде. Паника, толпа. Мне повезло, я к стоянке шел как раз. Позвонил Антоха, сказал про то, что какая-то паника, что-то случилось. Потом я крики услышал. Ну, подумал, теракт или что-то такое. У меня просто оказались ключи от Антохиного мотоцикла, он попросил перегнать… Вскочил и через пробки и дворы в общагу рванул. Думаю, лучше тупо отсидеться. А потом видел весь этот адовый бред… Пацан мелкий слезами заливается и убегает. А за ним мамаша его телесами трясет, ну зараженная уже… Догнала… Все носятся как сумасшедшие, зеленые уже, вонючие, лопаются, как гнойники. Пенсионеры даже, старики… Хотя падают часто. Жутко, просто п***ц. Ехал уже на пофиг, по встречке, по газонам и тротуарам, лишь бы подальше от этих. К общаге подъезжаю, а там толкучка на входе, одни пытаются внутрь, другие выйти, а во двор толпы зараженных забегают уже… Ну я молюсь, чтобы ты еще был жив и внутри был, подъезжаю прямо к дому с байка прыгаю на балкон. Забрался, нормально. Вот и здесь.

Я почувствовал, как липкий страх пробирается в душу, и, едва удерживаясь, чтобы не убежать, спросил:

-Ты… ты заражен Паш? — и начал пятиться назад.

Он посмотрел на меня немигающим прямым взглядом. Все понял. Судорожно думал.

-Я точно не заражен, Толян, — с подобием ухмылки сказал он. — Послушай, я понимаю, но я правда ни с кем не контактировал! Я их за сто метров объезжал. Даже вблизи не видел. Толь… мне тоже страшно. Но в одиночку нам не выжить. Поверь мне, я клянусь всем самым сокровенным…

Я стоял, закусив губу в самой парализующей нерешительности в жизни.

Что делать-то?

И тут дверь содрогнулась от удара.

Мы подпрыгнули от неожиданности.

Пауза в ступоре.

Кто?.. Люди?..

Мощный удар.

Паша вскочил и побежал к двери. Когда он проходил мимо меня я отпрыгнул. Он ощерился и бросил:

-Дурак.

Еще удар.

Я судорожно думал. Вот сейчас, пока Паша в коридоре, можно закрыться в комнате… Вдруг он заражен? Ну вдруг? А если притащил на себе какую-то заразу… Откуда я могу знать, что он там делал и где был?.. Я бы на его месте разве не соврал? Черт побери… Да нет, он просто снесет дверь с петель и набьет мне морду. Да и вообще, он прав. Что я буду делать один? Навряд ли он заражен… Или нет?

К черту. Один я не выживу.

Я вышел в коридор.

Паша сидел со своим кастетом на руке, подперев спиной шкаф, и настороженно слушал. Удары прекратились, но за дверью определенно кто-то стоял. Оттуда раздавалось тихое пыхтенье, шорохи, как будто кто-то скромный не решался позвонить и переступал с ноги на ногу. Внезапно послышалось легкое поскрябывание по двери, будто ногтями. У меня мороз прошел по коже от этого звука. Я четко понял, что от смертельно опасного существа, ведомого только болезненным инстинктом, меня отделяет ничтожно тонкая дверь.

Мы напряженно слушали, не двигаясь. За дверью шваркали, скрипели, царапали дверь, стучались, то слегка, как вежливый гость, то властно и требовательно, как полицейский. Минут через двадцать, не увидев угрозы немедленной смерти и понимая, что ничего поделать не можем, мы на цыпочках ушли в комнату, чтобы поговорить.

-Что будем делать? — спросил я.

-Да ничего, — мрачно ответил Паша. — Надеюсь, у них настолько соображалка отрубается, что они не додумаются взять лом.

-Я имею в виду вообще.

-Ну, идти нам некуда. Лично я пока никуда не собираюсь. Во-первых, нужно связаться с кем-нибудь, запросить помощь, как-то новости мониторить. Ну а если нас бросят… Значит, нужно обеспечить себя запасами. Воды как можно больше, что-нибудь с едой придумать. Не знаю, сколько мы тут просидим…

Мы замолчали. Каждый думал о своем. Лично я готов был заплакать.

За дверью стояла тишина. Настойчивый гость перестал напоминать о себе. Но я был уверен, что он недалеко ушел.

Я силился вспомнить, что обычно делают в разных фильмах о зомби или конце света, чтобы как-то сориентироваться. Жаль только, что они не имели к реальной жизни никакого отношения. У нас не было оружия, рации, огромной бензопилы и коктейлей Молотова. Интернет был полон истеричных сообщений, слухов, криков о помощи, отдельных попыток собраться вместе и редких приглашений в хорошие убежища. Последние вести от руководства страны заключались в том, что проводится эвакуация первых лиц. Потом — тишина. Людей оставили на произвол судьбы. Хотя, ругать особо было не за что. Во всем мире творилось то же самое, и никто не имел понятия, что происходит. Более менее осмысленные сообщения можно было найти в соцсетях США, Швеции, Австралии, некоторых отдаленных районов Сибири и Дальнего востока — выживали и самоорганизовывались либо там, где было много оружия на руках у граждан, либо в районах с низкой плотностью населения. В идеале — где наличествовали оба условия.

К сожалению, Москва не была таким местом.

Все, что мы додумались сделать — это наполнить бутылки, чашки, тарелки, тазики, кастрюли водой, зарядить всю электронику и выключить её, чтобы растянуть заряд. Паша сказал, что, скорее всего, отрубятся подстанции, а значит и насосы, гонящие воду по трубам. Питьевая вода, канализация, электричество в розетке — все эти блага цивилизации, которые стали столь обыденными, могут нас скоро покинуть.

Я надеялся, что до этого не дойдет.

Но ошибся.

Первые несколько дней были нервными. Мы перерыли всю квартиру в поисках еды, и найденное нас не радовало. В холодильнике были яйца, колбаса, молочка, немного овощей, какие-то сладости. В морозилке немного мяса, пельменей и полуфабрикатов. В шкафу нашли крупы, десять банок консервов. На сколько этого могло хватить?

Мы с жадной надеждой читали в Интернете все, что могли. Ждали информации о спасении. Но мир погружался в молчание. Связь работала отвратительно, я не мог даже позвонить матери. На третий день Интернет отключился. Удивительно, но сидя в закрытом помещении несколько дней, я только в этот момент почувствовал себя изолированным от мира.

По вечерам мы выглядывали в окно и видели одинокие светлые окна в громадах жилых домов. По улицам иногда пробегали зараженные. Ночью они все куда то прятались, а утром снова вылезали на свет и бесцельно наворачивали круги по двору.

Однажды по двору проковыляла, оступаясь на высоких каблуках, зараженная девушка в грязной и изорванной одежде. Измочаленная блузка плохо прикрывала ожог на боку и красивую молодую грудь.

Пару раз слышали крики и выстрелы.

Головная боль, тревога и подавленное настроение.

Я включил телефон, чтобы посмотреть, не написал ли кто.

Пришло сообщение от матери. Отправленное еще день назад. Прочитав его, я чуть не заплакал. Отчим так и не вышел на связь и не вернулся, и она пошла его искать… Я позвонил десять раз, слушая гудки, помехи, постоянные прерывания. Тупо набирал заново, раз за разом, пока связь совсем не отрубилась. Я не мог позвонить никому, ни её знакомым, соседям, ни своим однокашникам, никому! В отчаянье я швырнул телефон на пол, чувствуя полную его бесполезность. И свою тоже.

Мне было очень страшно.

Ладно. Все с ней будет хорошо. Пожалуйста! Там в городе, небольшом совсем, нет ничего, она сама сказала. Надо просто подождать пока связь восстановится.

Мама…

Вечером пятого дня мы сидели, отупев от безделья, переговорив и обсудив все, что только можно. Я перебирал струны на гитаре, Паша читал «Робинзона Крузо». Вдруг я понял, что мы сидим в темноте. Затих холодильник на кухне. Перестала ворчать вода в трубах.

С соседней кровати послышалось емкое матерное слово.

Я с ленивой радостью почувствовал, что мне как-то все равно.

Прошло две недели. В целом, ничего страшного. По утрам даже казалось, что все хорошо. По утрам читали или играли в карты, в сотый раз обсуждали, что мы можем предпринять. Как добраться до магазина? Как наладить связь? Паша предлагал по балкону перебираться в соседние квартиры и поискать что-нибудь там.

Смертельная скука — это когда ты готов умереть, лишь бы развлечься, мрачно шутил я сам с собой.

По вечерам было сложнее. Мы приучились лежать в темноте, смотря в потолок, перекидываться редкими словами. Из туалета доносился мерзкий запах. Вовсе не от нас — нет, мы, как цивилизованные люди выливали помои из ведра на улицу. Закончилась туалетная бумага, в ход пошли старые лекции и конспекты. От нас уже начинало пахнуть, но тратить питьевую воду на мытье мы не решались.

Наш рацион был смехотворен. С отключением электричества нам пришлось съесть все, что быстро портилось. У нас оставались консервы, мешок сухофруктов и сырой картошки. Ели мы один раз в день. Грызли макароны, давились, запивая водой. У меня постоянно болел живот.

Сколько мы протянем?

Прошло полтора месяца…

Компьютерные игры врут. Апокалипсис вовсе не такой интересный. Никаких веселых заданий, ходок за хабаром с оружием наперевес, мутантов, перестрелок с бандитами.

Ты просто лежишь и умираешь. Голодный. Усталый об безделья. Подавленный. По вечерам я любил смотреть, как на вымерший, тихий мегаполис опускается ночь. Как темные и высокие дома не загораются домашними огоньками. А звездное небо впервые за долгое время безраздельно властвует над этим местом.

В моем мире не осталось ничего, кроме своих мыслей. Это удивительное чувство… Если долго не шевелиться и просто смотреть за мыслями, то переходишь в какое-то пограничное состояние. Время идет по-другому. Мысли появляются и исчезают, как облака на небе, а я лишь слежу и лениво провожаю вдаль… Надо же. Смешно. Раньше я думал, что мои мысли принадлежат мне. Что я их контролирую. А сейчас даже забавно. Только дурак может думать, что он управляет облаками… Ха-ха.

Вода у нас была на исходе. Оставалась пара банок консервов. Мы чесались и пахли. Патлы обстригли друг другу канцелярскими ножницами.

В принципе, мы знали, что так и будет. Я знал. Настанет момент, когда нам придется выходить. Или просто сдохнуть.

Но в коридоре постоянно кто-то бродил. И это были не люди.

В один день Паша молча встал, надел кастет, вышел на балкон и полез наверх. Я лежал на кровати, чувствуя тупое безразличие внутри. Послышался звон стекла. Через полчаса я услышал свое имя и вышел на балкон. В руки мне упал увесистый мешок, а следом ловко спустился Паша. Взгляд блестел от адреналина, на губах впервые за долгое время играла знакомая ухмылка.

-У страха глаза велики, — бросил он. — Пустая хата, бутылки с водой, немного консервов, аптечку нашел. Сейчас бы витаминов. Скоро повторю рейд.

Я промолчал.

Со следующего рейда Паша не вернулся.

Я записал эту историю. Для вас. Мне просто больше нечего тут делать. Сижу и мараю бумагу. Вокруг так тихо, я один. Если кто-нибудь это прочитает, надеюсь, что у вас все хорошо.

А если честно, то не надеюсь. Мне уже на все наплевать.

Хотя, вру. Ведь я не решаюсь выйти. Было бы наплевать — вышел бы наружу.

Скоро закончится еда.

Даже не знаю, что писать. Сижу вот и думаю. Черный день человечества…

Что в нем может быть интересного?

До свидания. Толя Сивцов.

В бункере все спокойно Денис Атякин

Я проснулся от громкого крика. Открыл глаза и, спросонья, бестолково уставился в побеленный потолок. Зевнул, поежился, потер глаза, окончательно прогоняя сон. Потянулся, чувствуя, как мышцы ног и рук нещадно ноют, а правое колено саднит. Ободрал где-то. И почему мышцы болят? Последние дни вроде ничего не делал…

Крик раздался вновь: отчаянный, истеричный, полный ужаса. Через несколько мгновений к этим воплям добавились возбужденные, озадаченные голоса. Резко вынырнув из-под одеяла, бегу к двери. Бетонный пол холодит ступни. Вот ведь! Обуться забыл. Суетливыми движениями отодвигаю задвижку на тяжелой металлической двери и выглядываю в коридор блока К-19, где располагалась кухня и умывальник. Теперь крики доносятся отчетливее, однако все равно не ясно, что произошло.

Из соседней двери выглядывает Сашка. На его заспанном лице так же читается недоумении. Ясно! У него интересоваться о произошедшем тоже смысла нет. Он знает ровно столько же, сколько и я.

— Пошли, посмотрим. — Говорит Сашка.

— Пошли. Сейчас, оденусь только. — Отвечаю я и ныряю обратно в свою комнату. Впрыгиваю в брюки, накидываю рубашку, обуваю сланцы и бросаюсь обратно.

Друг выскочил из своей комнаты одновременно со мной, и мы вместе побежали на крики, доносящиеся из дальнего конца общего коридора. Во время забега мышцы заныли еще сильнее.

Наш блок К-19 самый отдаленный, самый крайний на этом ярусе убежища. Поделен он всего на две комнаты: Сашкину и мою. Можно сказать, мы живем на отшибе, рядом с нашим блоком проходят только вентиляционные и канализационные коммуникации.

Пока мы бежали я, наконец, смог разобрать, кто голосит. А кричала и ревела Ольга, моя девушка. Она жила во втором блоке от входа вместе со своей подругой Таней. Неужто с ней что-то приключилось? Да нет, бред какой-то. Ничего такого, от чего бы Оля кричала, с Татьяной произойти не могло.

К жилищу девчонок мы подоспели самыми последними. Перед входом собрались, похоже, все жители бункера. Все пятнадцать человек! Я попытался протиснуться через толпу. Миновав два ряда зевак, остановился рядом с Зинаидой Алексеевной, нашей кладовщицей… то есть нашей бывшей кладовщицей.

— Зинаида Алексеевна, что произошло? — Растеряно спросил я. — Кто ревет?

— Олька голосит! Татьяне кто-то горло перерезал.

Я так и застыл истуканом, не зная, что сказать и что вообще делать в такой ситуации. Горло перерезал! Кто? КТО?! Кто мог это сделать? Мы уже столько прожили в этом бункере, а тут нате вам — убийство!

Растолкав локтями зевак, я пробился к входу в комнату, посреди которой на полу лежала Татьяна. Твою ж мать! Сердце зашлось в бешеном стуке, а в глазах на секунду потемнело. Я сглотнул вязкую, солоноватую слюну и еле-еле подавил рвоту, подкатывающую к горлу. Зрелище ужаснейшее. Лужа темной, застывающей крови, залила весь пол, а посреди комнаты лежал труп девушки с распоротым от уха до уха горлом. Как свинью. Ее убили как свинью! Но вот кто мог так зверски расправиться с ней? А главное зачем?

Не медля ни секунды, я шагнул вперед, оттолкнул двоих бывших безопасников, схватил Ольгу за плечи и под протестующие возгласы Вадима Петровича вывел ее из комнаты. Мы быстро протиснулись меж рядов жителей бункера и двинулись вглубь коридора. Пройдя с десяток метров, я усадил Олю прямо на пол и сам сел рядом.

— Коооль… Коляяя! — Всхлипнула девушка и уткнулась лицом в мое плечо.

— Ну-ну, тише. — Сказал я. Попытался успокоить ее, гладя по голове. Сам прижался к ней щекой, ощущая дурманящий запах ее черных, густых волос. Девушка на несколько секунд затихла, потом снова всхлипнула, мелко затряслась. Я обнял ее крепче.

— Коль, она ведь… она… умерла? — Спросила Татьяна.

— Да она мертва. Ты лучше скажи, что там произошло?

— Я и сама толком ничего не знаю. Не поняла. Я… я проснулась, а она уже там лежит… такая! — Девушка снова заревела. — Вся в крови, горло перерезано…

— Что, и ты даже ничего не слышала, не видела убийцу?

— Нет, ничего. Все было тихо. Только утром… — речь Ольги от слез превратилось в бессвязное мычанье, и я снова попытался утешить ее, крепко прижал к себе. Она немного успокоилась и спросила: — Ты же ведь не думаешь, что это я сделала?

— Нет! Конечно, нет.

— Но ведь они так думают. Они думают, что это я, подозревают меня. Наши безопасники…

— Кстати, что они делали в твоей комнате?

— Место осматривали. Они первые прибежали на мой крик.

Оля снова захныкала. Я погладил ее по голове, поцеловал и сказал:

— Тише. Успокойся. Все будет хорошо, я верю тебе. Успокойся.

Девушка лежала на моем плече и скулила, а я осматривал собравшуюся толпу. Сашка стоял среди зевак и, не двигаясь, смотрел на труп. Хорошо, что не влез в наш с Ольгой разговор со своими утешениями. Спасибо ему, что не мешает мне сейчас думать. А подумать было над чем!

Странно. Как быстро наша размеренная, спокойная жизнь в один момент изменилась. И изменилась кардинально. Убийство! Подумать только. Убийство в нашем бункере. В бункере, где всего-то и живет пятнадцать человек, точнее теперь уже четырнадцать. В бункере, где все друг друга знаю, где каждый на виду у каждого. Странно и страшно.

От раздумий меня отвлек голос:

— Оль, тебе придется пройти с нами.

— Что? — Недоуменно спросила девушка.

Я поднял взгляд на того, кто нас побеспокоил. Это был все тот же Вадим Петрович, бывший начальник отдела безопасности.

— Эй, стойте… Оль, посиди пока тут. — Сказал я, поднялся и подошел к безопаснику. — Давайте отойдем, поговорим.

— Ну, давай. — Ответил тот.

Мы прошли дальше по коридору, остановились, и я спросил.

— Куда вы собрались ее увести?

— Мы… я хочу просто расспросить ее, что там произошло.

— Она ничего не знает сама, я спрашивал.

— Коль, пойми, это для ее же безопасности. Она побудем пару дней под нашим наблюдением, и мы ее отпустим.

— То есть, вы считаете, что это она убила Таню?

-Ну, ты сам подумай. Других вариантов у нас нет.

— Да не могла она убить, посмотри на нее. На ней даже крови нет…

— Есть. — Перебил меня Вадим. — На ее ногах. И следы кровавые по всей комнате тоже ее.

— Но на руках, на одежде-то нет. Если бы она перерезала подруге горло, то кровь бы хлестнула на нее, следы бы нашлись.

— Это ты все верно говоришь. Но есть еще одна деталь: дверь не была взломана. Когда мы пришли, дверь вообще была заперта изнутри. Я стучал минут пять, пока Ольга там верещала, и только потом она нам открыла.

М-да, вот тут я не нашелся, что ответить. Если только Оля сама впустила убийцу, а потом, когда дело было сделано, выпустила его и закрыла за ним дверь. Но это бред полный, зачем ей это нужно?

— Пойми, — повторил Вадим, — с ней ничего плохого не произойдет. Она просто побудет под нашим наблюдением.

— Ладно, черт с тобой. Делай, как считаешь нужным.

Мы вернулись к Ольге, и я сказал:

— Оль, тебе лучше и, правда, пройти с Вадимом.

— Но зачем? Я же ничего не делала, ты же знаешь.

— Знаю, солнышко, но убийца может вернуться и попытаться убить тебя. А Вадим с ребятами присмотрят за тобой. Побудешь с ними пару дней, пока не найдут того, кто это сделал. Не волнуйся, все будет хорошо, я буду рядом! — Я наклонился к девушке, поцеловал ее. Она встала с пола, кивнула мне и обреченно поплелась за Вадимом.

Постояв еще несколько секунд в коридоре, я двинулся обратно к толпе в надежде разыскать там друга. Саши, как назло, среди зевак уже не было. Значит, ушел в свою комнату. К сожалению, там его тоже не было. Комната, в которой царил некий беспорядок, была пуста. Кровать не заправлена, на ветхом стуле как попало валяется одежда, а на полу, рядом с кроватью, лежит молитвенник. Да, Сашка странный человек. С одной стороны рассеянный, неаккуратный и забывчивый, но, одновременно с этим, с другой стороны — набожный и глубоко верующий. Он каждый вечер перед сном читает эти молитвы. Только вот зачем? От ядерной войны они не спасли.

Я в задумчивости вернулся в свою коморку. М-да, а еще Сашку осуждаю: в моей комнате тот же беспорядок. Хотя, я-то уходил впопыхах, и времени на наведение порядка вовсе не было, а у друга в комнате постоянно так. Прибравшись и переодевшись, отправляюсь на четвертый ярус, вниз. Там у нас склады с запасами одежды, еды, средств первой необходимости, запчастей и много другого. В общем, на складах осталось все то, что когда-то держал на балансе наш металлургический завод.

На четвертом ярусе уже вовсю кипела работа. Задачей на сегодня было натаскать угля в котельную. Да, нас ожидает много дел. Прошлые запасы подходят к концу, послезавтра помывочный день, да и зима уже близко. Настоящая, календарная зима. Поэтому — за работу! Вот только почему же так мышцы-то болят? Почему колено саднит…

Таскать уголь в старых, погнутых носилках нудное занятие, если честно. Пока ходишь туда-сюда, о чем только не успеешь подумать. Однако первая мысль, что пришла мне в голову, была о том, что я забыл посчитать сегодняшний день. Четыреста первый! Четыреста один день мы уже провели в этом бункере. Четыреста один день назад началась ядерная война и четыреста один день назад наступила ядерная зима.

Я пообещал себе не забыть черкнуть в блокноте новую отметку и цифру «401», и снова вернулся к своим мыслям. Интересно, что там на поверхности? Выжженные пустоши, пепел, повышенный радиоактивный фон и радиоактивные осадки, что же там еще может быть! Странно вообще задавать такой вопрос, хотя он был скорее риторический. На самом деле интересно другое: сколько еще человек выжило. В любом случае кто-то, так же как и мы, успел спрятаться в бункер, в убежище. Но вот скольким посчастливилось? Какой процент населения остался? Нас, к примеру, со всего завода осталось пятнадцать человек. Из руководства — только начальник по производству. Генеральному директору, скорее всего, не повезло — он улетел во Владивосток на важные переговоры. Не повезло нашим водителям, хотя и не всем — Платонов не был в рейсе, поэтому попал в бункер. Не повезло и рабочим. В общем, из почти тысячного персонала выжили только пятнадцать человек! Ну а мне повезло в том, что три года назад отдел кадров утвердил мою кандидатуру на должность специалиста отдела продаж.

Там, на поверхности, я в этом уверен, остались и родители, и друзья. Им негде было укрыться. Без шансов. Ведь в городке не было других убежищ кроме нашего заводского бункера. Из близких повезло, наверное, только Оле, моей девушке. За полгода до катастрофы я смог пропихнуть ее работать к нам секретарем. Бункер приютил и ее.

Ах, бункер-бункер. Наследие СССР. Созданный еще в далеком тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, он верой и правдой служит нам и сейчас. В сущности, он как раз и создавался для подобного случая, но для прежнего государства остался без надобности, а новая страна о нем и вовсе забыла. Однако после бункеру нашли применение: переоборудовали под подземное хранилище для нового завода. И вот теперь уже мы используем его по назначению. Четыре подземных яруса, построенных из железобетонных плит, имеющих оборудованные жилые, складские и технические помещения — вот наше убежище.

За работой и размышленьями время пролетело незаметно, и мы с моим напарником по носилкам чуть не пропустили обед. Оставив рабочий инструмент около склада с углем, мы отправились на третий ярус, где располагалась столовая. На пути заглянули на склад к Зинаиде Алексеевне.

На складе было шумно. Кладовщица с кем-то визгливо ругалась, спорила и, по обыкновению, истерила. Мы встали в очередь, в которой я оказался последним. Ждать пришлось минут десять. Мой напарник получил паек и отправился наверх, а я отправился на получение продуктов.

— Что как долго? — Грубо спросила Зинаида Алексеевна. — Долго вы еще тянуться будете?!

— Не знаю. — Растерянно ответил я и обернулся. — Там еще народ стоит.

— А вот сейчас закрою склад, и получайте у кого хотите!

Кладовщица еще что-то рассерженно выкрикивала, а я, скривившись как от зубной боли, махнул рукой и спросил:

— Что там сегодня?

— Вот держи суп — борщ «По-московски». — Бац и на замызганный столик легла упаковка с сублимированными продуктами, на которой было написано: «ГАЛА-ГАЛА. Первые блюда». — Второе — картошка с рыбой. Забирай! — Шмяк и вторая упаковка оказалась на столе.

— Зинаида Алексеевна, а мне бы еще штаны теплые и носки получить, зима ведь скоро.

— Все потом! — Заверещала кладовщица. — С начальством приходи, только с разрешения выдам!

— Так Сергей Борисович тоже занят постоянно, когда ему тут бегать?

— Ну, вот смотри… в общем потом придешь. Все, давай, не задерживай!

Я махнул рукой и отправился наверх. Истеричка! После общения с ней у меня постоянно голова начинает болеть. Вот и теперь… хотя, вроде не сильно пока.

На лестнице, ведущей на третий этаж, я снова встретил своего напарника. Он бежал вниз.

— Ты куда? — Спрашиваю. — Уже поел что ли?

— Да нет, вон на складе кое-что забыл, сейчас приду.

— Ага, давай.

Я отправился дальше. В столовой, залив сублиматы кипятком, неспешно поел и, не допив чай и чувствуя, как голова начинает болеть все сильнее и сильнее, отправился в свою комнату.

Только войдя в блок, я понял, что Сашка в своей комнате. Он громко топал по бетонному полу и чем-то гремел. Заходить к нему я не стал и сразу прошел к себе. Говорить вообще ни с кем не хотелось, даже с лучшим другом. Не раздеваясь, я улегся на кровать. Скосил глаза к полу и увидел рядом со своей лежанкой Сашкин молитвенник. Вот растяпа, бросает свои вещи, где ни попадя! И зачем друг ко мне его притащил?

Голова болела нещадно. Я попытался расслабиться, да только куда там! Стало еще хуже, накатило раздражение и внезапная злость, а еще сильно болели мышцы…

… Я резко распахнул глаза, пытаясь сообразить, что происходит. Вот ведь, кажется, заснул. Странно, меня нельзя назвать любителем поспать в обед, а тут, поди ж ты, заснул! И сколько, интересно, я проспал? Час, два? Зато голова болеть перестала!

Я слез с кровати, записал в блокнот цифру «401» — количество дней проведенных в бункере — и вышел из комнаты. В коридоре, рядом с нашим блоком, стоял Константин. Парень держал в руках оранжевую плоскую коробочку и сосредоточенно смотрел на нее. Уровень радиации замеряет, а в руках у него дозиметр. Костя проводит эту процедуру несколько раз в неделю на всех уровнях бункера. Он делал замеры постоянно, с того самого дня, как мы спустились сюда.

— О, здорова, Кость! — Приветствую я.

— Здорова! — Парень чуть заметно кивнул головой.

— Как там? Все в норме?

— На втором и третьем ярусе в норме. — Ответил он. — На первом все так же — чуть выше допустимого, а на четвертом еще не проверял, но, думаю, что там тоже спокойно.

— Ну, хоть это радует. Блин, а на первом то почему высокий уровень?

— Да черт его знает. К поверхности слишком близко, а жахнуло, сам слышал как.

— Да уж!

— Да что говорить?! Ракета прямо на город упала, считай, в десяти километрах от нас… даже представить не могу, что там на поверхности.

— Зима там ядерная! — Я изо всех сил попытался улыбнуться, но ничего не вышло. — Ладно, давай, не буду тебя отвлекать.

— Ага, давай.

Я двинулся дальше по коридору и на лестнице, ведущей на четвертый ярус, встретил Сергея Борисович, спросил его:

— Сергей Борисович, вы сейчас вниз?

— Да, а что хотел?

— Да я хотел у Зинаиды Алексеевны одежду теплую получит, а она говорит, что только с вашего разрешения выдаст, вот я и решил попросить. Может быть, зайдем, выпишем сразу?

— Ну, пошли, я все равно к ней иду. — Сергей Борисович улыбнулся, но улыбка вышла натянутой, а во взгляде сквозило беспокойство, читалась нервозность. Еще бы! Кто сейчас не нервничает? В бункере ведь убийство произошло.

Я вздрогнул, а дыхание вдруг прервалось, но лишь на мгновение. Воспоминание об утреннем происшествии не вызвало у меня никаких эмоций! Никаких. Вообще. Отбросив эту глупую мысль, поспешил за Сергеем Борисовичем.

Неладное я почувствовал, как только мы спустились на четвертый ярус. В коридоре, рядом со складом, толпились и гомонили несколько человек. Был среди них и бывший начальник безопасности. Вадим Петрович активно жестикулировал и что-то объяснял двум своим подчиненным.

— Что там опять… — осипшим голосом сказал Сергей Борисович и, недоговорив, бросился к складу. Я поспешил за ним.

Мужчина, не обращая внимания на безопасников, вбежал на склад, я — следом. Вбежал и… обомлел. К горлу снова подкатил горьковатый ком, сердце заухало, а ноги задрожали, словно кисель. На полу, рядом со шкафом, лежала Зинаида Алексеевна с распоротым горлом! От уха до уха!

Поборов приступ паники и, восстановив дыхание, я огляделся вокруг. Чуть дальше в проходе стоял Сашка и смотрел куда-то за стеллажи. Направляюсь к нему, заглядываю за стеллаж и… Меня вырвало. Прямо на пол, под ноги другу. Падаю на колени, и меня выворачивает снова. Весь обед оказался на половой плитке. Размазывая слезы и горькую слизь по лицу, я не переставал смотреть на труп моего напарника, с которым мы с утра таскали уголь. Горло его также было вскрыто. Мерзость!

Сашка, не говоря не слова, развернулся и чуть ли не бегом вышел со склада. Я, следом за ним, пополз на четвереньках.

— Там… за стеллажами… лежит… — бубнил я.

— Видели. — Только и сказал Вадим Петрович.

Я добрался до входа, сел, прислонившись к стене, обхватил голову руками и замер. Третий труп за день! Четыреста дней мы прожили без единого происшествия, а тут такое. Нет, не то чтобы мне было жалко погибших, просто вдруг стало тревожно. От чего-то, мне показалось, что это последняя черта. Грань, рубеж, из-за которого уже нельзя вернуться. Окончательные и бесповоротные события, которые приведут в бездну. Своего рода безысходность и тоска!

Бывший начальник безопасности что-то втолковывал собравшимся зевакам, размахивал руками, и вскоре любопытствующие разошлись. Я, не слушая и не обращая внимания на происходящее, невидящим взглядом пялился на серую стену.

— Коль, помоги моим ребятам! — Голос Вадима Петровича вывел меня из оцепенения.

Рядом стояло двое носилок, покрытых черной пленкой. Я не стал спрашивать, что под ней, и так все ясно.

— И куда вы их? — Спросил я.

— В канализационную дробилку. — Просто ответил Вадим Петрович.

Я судорожно вздохнул. Значит они и Танино тело туда же спустили. Дерьмо! Какое же это все-таки дерьмо. Все это. Встал, подошел к носилкам, рядом с которыми меня уже ждали двое безопасников и Платонов — наш бывший водитель. Я еще раз посмотрел на Вадима Петровича и спросил:

— А Оля где?

— В моей комнате. — Ответил он. — Я ее пока запер, так что она в безопасности.

— Я не думаю, что замок остановит того, кто все это сделал! — Язвительно сказал я, взялся за носилки, и мы вчетвером покинули склад, залитый кровью.

Канализационный коллектор располагался тут же, на четвертом ярусе. Мы остановились под лестницей, и один из безопасников отпер дверь в канализационное помещение. Мы продолжили спуск.

В коллекторе было сыро и холодно, он плохо отапливался, но зато и запахов тут практически не было. С освещением тоже были проблемы — так, три лампы на весь коридор.

Наконец мы добрались до конца коллекторной трубы и оказались в просторном квадратном помещении с высоким потолком. Тут света больше не стало, даже наоборот, сделалось темнее. Лампочки, висящие под самым сводом, еле-еле могли осветить середину комнаты. У стен же и в углах помещения клубился мрак. Однако нам это было не важно, ведь стоки и дробилка как раз и находились в самом центре комнаты.

Мы аккуратно опустили носилки на пол, осторожно сняли с них тела.

— Дальше мы сами. — Сказал один из безопасников.

Я благодарно кивнул. Мне бы очень не хотелось сбрасывать тела в дробилку и наблюдать, как механизм поглощает недавно живую плоть. Платонов, видимо, придерживался того же мнения, поэтому, не задавая лишних вопросов, отошел в сторону и закурил. Через минуту все было кончено.

— Все, возвращаемся! — Скомандовал безопасник.

Платонов бросил окурок на пол, я нагнулся к носилкам и… тут же разогнулся. У дальней стены, во мраке, кто-то шевелился.

— Там кто-то есть. Я видел, кто-то там прошел. — Прошептал я, указывая пальцем на тьму, за которой была только лишь стена.

— Что? Ты чего, Коль, нет там никого…

— Да есть! Вон, вон! — Я снова увидел движение, и направился в ту стороны.

— Да, я тоже вроде что-то видел. — Подтвердил второй безопасник и шагнул следом за мной. Остальные двое мужчин отправились следом за нами.

Я шел не спеша, вглядываясь в густой мрак, а в груди все кувыркалось, ладони стали сырыми и ноги дрожали как кисель. Полностью уйдя во тьму, я выставил перед собой руки, замер на несколько секунд, пытаясь привыкнуть к темноте. В следующее мгновение голова вспыхнула болью, в глазах окончательно потемнело, и прежде чем отключится, я почувствовал резкое жжение в боку…

…В коллекторе было холодно. Холодно и сыро. По-моему я уже когда-то думал об этом. А думал ли я о чем-то холодном, что касалось моей шеи? Нет!

Резко распахиваю глаза. Картинка смазанная, она двоится и плывет, но уже через несколько секунд я могу разобрать лицо Сергея Борисовича. Он навис надо мной и приложил пальцы к моей шее.

— Э-э-э! — Закричал я. Собрал остатки сил, резко оттолкнул бывшего начальника производства от себя и пополз к середине комнаты, но тут же натолкнулся на какую-то бесформенную груду, потом на вторую, на третью. Всего таких куч было пять

— Да стой ты! Чего творишь то?! — Заорал Сергей Борисович.

Но я ничего не ответил. Я полз дальше и, наконец, достигнув света, остановился и осмотрелся. Левый бок опалило огнем, но я не обратил на это внимания, потому что разглядел те бесформенные кучи, что встретились мне на пути. Это были трупы! Трупы с перерезанными глотками. Двое безопасников, Платонов и еще двое ребят с литейного цеха. Все мертвы!

— Нет… — дрожащим голосом сказал я. — Это вы чего творите? Это вы их… убили?!

— Что… Нет! Я не знаю, я пришел, а тут это и ты рядом лежишь. — Начал путано объяснять Сергей Борисович. — Я думал, ты тоже мертв, но потом увидел, что у тебя горло не перерезано, стал проверять пульс, а ты очнулся.

— А парни с литейного? Мы ведь только вчетвером сюда спустились.

— Ну да, вы долго не возвращались, они и пошли проверить, тоже не вернулись…

Я отполз чуть дальше, прислонился к сточной трубе. Голова болела как после крепкого удара, однако ни шишки, ни рассечения, ни крови на ней не было. А вот на левом боку, под распоротой рубахой, зиял порез. Хорошо, что не глубокий, даже кровь уже перестала течь.

— Так что я тут не причем. — Кряхтя сказал Сергей Борисович. Он поднялся с пола, прислонился к стене, оставаясь во мраке. — Однако у меня появились подозрения…

— Сергей Борисович, вы там? — От входа в канализационный коллектор донесся голос.

— Кто это? — Тихо спросил я, а в следующее мгновение почувствовал резкую боль в затылке. В глазах заплясали ярко-черные круги, свет в последний раз мигнул и потух, но только на миг. В следующую секунду я открыл глаза и обнаружил, что стою на четвереньках где-то посреди трубы коллектора.

— Сергей Борисович! — Вновь донесся голос.

Я затравлено осмотрелся в поисках укрытия. В нескольких метрах от меня перпендикулярно полу тянулась толстенная канализационная труба, а рядом с ней — множество более тонких. Собравшись с силами, превозмогая боль и дикую усталость, я встал с пола и поспешил спрятаться.

— Сергей Борисович! — Голос был совсем уж тихим и неуверенным. В следующее мгновение кричавший появился из-за поворота коллекторной трубы. Андрюха, бывший системный администратор… Всегда его не переваривал. Дотошный, занудный сноб. Даже сейчас все никак не может успокоиться, ходит тут, орет… Тихоня тихоней, да только, как известно, в тихом омуте черти водятся. Не удивлюсь, что этот надутый, надменный прыщ — убийца. Все они такие, эти системные администраторы, считают себя самыми умными и просвещенными.

Андрей медленно шел в мою сторону. Внезапно, из-за поворота появилась темная фигура и быстро направилась следом за парнем. Я хотел крикнуть, чтоб тот обернулся, но было уже поздно. Неизвестный в два шага догнал Андрея и отточенным движением вскрыл парню горло. Я зажмурился, силясь не закричать, открыл глаза, но рядом с трупом уже никого не было. Никого, кроме меня. Андрей лежал рядом, а его голова — на моих коленях. Кровь из распоротого горла хлестала прямо мне на штаны. Но это уже не важно. Штаны можно потом отстирать.

Я поднялся с пола, отправился обратно. В комнате, где находилась канализационная дробилка, было тихо. Сергей Борисович лежал посреди помещения, в круге свет. Естественно с распоротым горлом. Сглотнув вязкую горьковатую слюну, я вернулся обратно.

Выбравшись в коридор четвертого яруса, я увидел силуэт, скрывшийся в соседней комнате.

— Эй! — Кричу. — Кто это. Урод чертов, вылезай! Мне насрать, кто ты там. Вылезай. Хрен ты мне что сделаешь! Я тебя сам на куски порву, зубами тебе горло перегрызу.

Я медленно приближаюсь к комнате. Остановившись перед входом, на секунду замираю, а потом резко распахиваю дверь, за которой скрылся неизвестный.

— А ну…

Из помещения прямо на меня вывалился окровавленный труп. С распоротым горлом. Это был Костя, тот самый парень, что постоянно замерял радиацию в бункере.

— Ах ты тварь! — За спиной раздается яростный вопль, а следом и торопливый топот. — Отойди от него, мразь.

— Вадим Петрович, не надо, не трогайте его! — Где-то за спиной скулит Оля. Значит, Вадим Петрович все же выпустил ее из-под ареста.

Я бросаю труп и оборачиваюсь. Бывший начальник безопасности, словно разъяренный бык, мчится прямо на меня, а я, опешив, не могу даже шелохнуться. Однако в самое последнее мгновение выхожу из ступора и ныряю прямо под ноги обезумевшему мужчине. Тот спотыкается, падает. Я, вскочив с пола, что есть сил, бросаюсь бежать. Прямо по коридору, до конца, дальше налево и снова бесконечный коридор. Направо, к складу. Останавливаюсь, замираю, прислушиваюсь. Нет, топота за спиной не слышно, но… но вот осторожные шаги. Кто-то крадется следом. Или мне только так кажется. Точно, кажется, шаги стихли, пропали, будто их не было.

Медленно возвращаюсь назад. У поворота замираю и… Из-за угла нам меня выскакивает Вадим Петрович, но теперь он только хрипит, брызжа кровью, размахивает руками, скулит и дико вращает глазами. Падает. Я успеваю подхватить его на руки, и в этот момент из-за поворота появляется Ольга. Она плачет. Ее губы трясутся, и, кажется, она вот-вот заверещит. Я бросаю бездыханное тело на пол и спешу к своей девушке.

— Стой! Стой, не подходи… Они… Они все мертвы! Ты их… убииииииил! Зачеееем?! — Все-таки она разревелась.

— Нет! Нет, что ты такое говоришь? Я не убивал их. Я… Их убили, да, но не я. Это Сашка! Да, точно, это он. — Говорю я. Только сейчас меня осенила эта мысль. Ведь моего друга нигде нет, и весь день он где-то пропадал.

— К-какой Сашка? О ком ты?

— Сашка, мой друг. Ты же его знаешь! Ну, должна знать! Мой сосед по блоку.

Ольга делает испуганные, непонимающие глаза, говорит:

— Нет никакого Сашки. У тебя нет такого друга, и в твоем блоке только одна комнаты, ты живешь там один! — Ольга снова разрыдалась.

— Нет! — Я в ярости бросаюсь к девушке и толкаю ее в плечо. Она, чуть не упав, сжимается и дрожит. — Нет! Посмотри на меня. Посмотри! Ты врешь. Ты все это придумала, только ради того, чтобы позлить меня.

— Нет, это ты все придумал…

— Нет! — Снова толкаю Ольгу, и она падает. Я падаю рядом. Голова идет кругом, в глазах темнеет. В лицо бьет тугая горячая струя. Звякает металл об бетон.

Ее голова на моих коленях, я сижу на полу. Ее волосы мягкие, возбуждающие, пахнущие теплым хлебом и медом, а мои штаны все заляпаны грязью. Ее горло распорото, а мое лицо залито кровью. Ее кровью. Кажется, я плакал, орал, но мне так никто и не ответил. Только эхо чуть-чуть погуляло по коридору, но потом и оно замолчало. Стало тихо.

— О, она была стервой! Самой настоящей сукой. Тебе несладко бы пришлось с ней, если бы вы вдруг надумали жить вместе. Бы, бы, бы… Одни бы.

— Где ты был?! — Рыдая, спросил я. — Почему ты не помог?

— А ты нуждался в помощи? По-моему ты и один неплохо справился.

— Это ты о чем?

— Ну! Не прикидывайся. Ты ведь их ненавидел. Всех и каждого. На дух не переносил. Все эти надутые эгоисты, упертые бараны, недалекие идиоты заслужили эту участь. Ну же, признай.

— Что ты несешь?

— Ты знаешь, о чем я. — Ехидно ответил Сашка. — Ты все прекрасно понимаешь, и ты в курсе, что к концу зимы у нас бы закончились все запас. О да! Это наша горячо любимая Зинаида Алексеевна постаралась. Она и начальник производства. Списывали до апокалипсиса по десятку комплектов одежды за раз. Тонны продуктов… Что бы мы стали жрать? Друг друга?! Ты ведь заходил сегодня на склад. Ты видел, что все стеллажи пустуют. Все, кроме тех, что рядом с входом. Это чтобы мы ничего не заподозрили, чтоб думали, что у нас еще много запасов. Они-то, конечно, себе натаскали. Проверь их комнаты, у них там везде заначки… Ты все понимаешь, ты поступил правильно.

— Заткнись!

— Ты ведь убил их всех! Чтобы не мучились, не страдали. Других ты убил из ненависти…

— Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись! — Кричал я. Кричал истерично, пока горло не охрипло.

Я огляделся. Рядом, конечно же, никого не было. Никого живого, только трупы Ольги и Вадима Петровича. Никакого Сашки.

Я посидел в задумчивости пару минут, потом снял рубашку с бывшего начальника безопасности и перевязал ей порез на своем боку, который сам себе и оставил. После этого я отправился на третий ярус. Из своей комнаты забрался в вентиляционную шахту и пополз вперед. На полпути я снова ударился коленом о выступающий крепежный болт. Зашипел, выругался, полез дальше. Где-то рядом с Олиной комнатой нашел веревку, по которой спускался вниз и пакет с окровавленной одеждой. Забрал эти вещи и тем же путем вернулся в свою комнату. Потом я отнес все трупы в канализационную дробилку и скормил их ужасному ненасытному механизму.

— Вот и отлично! Наконец-то с этим покончено. — Одобрительно сказал Сашка.

— Заткнись! — Еще раз, громче обычного, крикнул я.

Снова эхо пошло гулять по коридорам, но очень скоро ему это наскучило, и оно куда-то убежало. Наступила тишина. В бункере все было спокойно.

За стеной Иван Коробейников, Евгения Кудрина

Глава 1

Одни люди говорят, что судьбы нет. Другие, напротив, утверждают, что она есть и никуда от неё не убежишь. Кто из них прав? Наверное, жизнь покажет.

На втором этаже полуразрушенной пятиэтажки сухо щёлкнула дверная задвижка. Человек, закрывший дверь, усталыми глазами бегло оглядел комнату, в которой оказался. Он немного запыхался: пару минут назад ему пришлось убегать от голодного обывателя этого района, который сейчас, судя по звукам, поднимался по ступенькам подъезда, выругиваясь на человека во всю глотку.

«Да, да, иди сюда, я здесь… Где ты там?»

За дверью раздался хриплый, но довольно громкий лай.

«А, ты уже тут… Молодец! Вот только гостей я сегодня не принимаю. Извини, в другой раз человечинки отведаешь…»

Человек сел на пол, прислонившись спиной к стене сбоку от двери, сняв с плеч рюкзак и ремень с ружьём, и положив их перед собой. Сердце танцевало лезгинку, нужно было успокоиться и отдышаться. Пока стена отгораживала его от скребущейся и немилосердно лающей собаки, он обдумывал план дальнейших действий.

«Может взять да и пристрелить псину? Но тогда а) два патрона потрачу, как минимум б) выдам всей округе свою позицию. С другой стороны, если останусь ждать, неизвестно, сколько она будет меня тут караулить. Вдруг к ней ещё гангстеры четвероногие подключатся? Вот сюрприз будет… Даа… что вы там на биологии говорили? Человек — высшее звено пищевой цепи? Хе-хе. Хотелось бы верить… Значит так. Жду двадцать минут, не уйдёт — в расход. А пока можно и отдохнуть малясь. Жаль лечь тут не на что…»

Лечь действительно было не на что — комната была абсолютно пустая, не считая осколков стекла на полу в районе окна, пыли и тёмного пятна в одном из углов — очевидно, следа человеческой деятельности. А прилечь человеку бы сейчас совсем не помешало. Он был изрядно потрёпан своим образом жизни: тёмные круги под усталыми голубыми глазами, давно не стриженные светлые волосы, грязные, спутанные и уже кое-где тронутые сединой, огрубевшие тёмные руки с мозолями и порезами на ладонях — всё это старило человека, которому было всего-то 17 лет.

Собака лаяла ещё четыре с лишним минуты («Когда ты уже охрипнешь, а?»), потом начала тихо рычать и ходить из стороны в сторону. Ещё через семь минут звуки шагов удалились и постепенно стихли. «Неужто свалила? Ну и правильно, мне и без тебя не скучно.»

По истечении двадцати минут парень в последний раз взглянул на треснувший циферблат часов и осторожно достал АПС из кобуры на поясе. Вообще-то у него с собой было и ружьё, но в зданиях он предпочитал пистолет, потому как боялся, что дробь может отрикошетить от стен и в него же и попасть.

Он встал и подошёл к двери. «Поехали!»

Щёлкнул замок, и дверь начала медленно открываться. В появившуюся щель внимательно посмотрели сначала глаза человека, а пару секунд спустя и ствол его пистолета. Никого. Улыбка, больше походившая на хищнический оскал, озарила его физиономию. Он шагнул в коридор и… понял свою ошибку за доли секунды до того, как услышал топот лап по верхним ступеням лестницы в подъезде. Недооценил.

Человек, феномен природы, созданный по образу и подобию Божьему, попался на нехитрую уловку существа, согласно официальной науке, неразумного и не умеющего мыслить рационально. Здесь теперь другая наука, которая с официальной сходится не во всём. И неразумное существо эту науку усвоило.

Однако и оно допустило ошибку, слишком быстро покинув свою позицию в подъезде. В итоге блохастый гений засад не успел настигнуть свою двуногую жертву, пулей ретировавшуюся обратно за дверь.

«Ах ты, сука… или кобель, кто ты там? Да нет, не сука ты и не кобель, ты труп. Труп ты. Кусок мяса. Кое-кто вас даже разделывает и ест потом… у корейских коллег небось опыту почерпнули…»

Человек понял и то, что хищник не отступит, пока не получит желаемое, и то, что выход теперь один. Вот только открывать дверь ему нисколько не хотелось.

Страх перед собаками у парня выработался ещё в раннем детстве, а теперешние собаки… это уже не друзья человека, это профессиональные убийцы, регулярно сокращающие местное людское население. Огромное мускулистое тело, кусками облинявшая шерсть, огромная пасть с бритвоподобными зубами — такие существа, хорошо смотревшиеся бы в фильмах ужасов, здесь были суровой реальностью. И как парень ни старался убеждать себя, что просто не хочет тратить патроны, он всё же осознавал, что ничего на свете так не боится, как медленной смерти от собачьих зубов.

«Так может попробовать пристрелить её через дверь, пока она тут скребётся? Дверь вроде деревянная и тонкая — для 9мм патронов самое то… Мда… гениально, блин… Джеймс Бонд…»

Но все сомнения рассеяла единственная фраза того глубокого, внутреннего голоса, знающего о человеке, в голове которого он звучит, абсолютно всё: «А что, есть идеи получше?»

Парень встал в угол комнаты (запах человеческой деятельности неприятно ударил в нос) и навёл пистолетную мушку туда, где по его мнению находился будущий труп. Рука, как и раньше в такие моменты, немного дрожала. Вдох… Цельсь… Выдох… ОГОНЬ!

Три выстрела с интервалом примерно в 2 секунды действительно пробили деревянную дверь. Человеку показалось, чтопосле первого выстрела он услышал скулёж умирающей псины. «Я не хотел. Так надо было. Иначе было никак. Сама виновата, тварь…»

Несмотря на то, что у АПСа сравнительно негромкий звук, выстрелив, новоявленный царь природы открыл свою позицию всем находящимся поблизости. Нужно было срочно её менять. Он спешно открыл дверь (из-за собачьего трупа пришлось подналечь, чтобы открыть её) и бросил взгляд на собаку. Три попадания, одно в шею, два в брюхо. На полу уже образовалась лужа крови.

— Прощай, — сказал парень бесцветным тихим голосом, отворачиваясь и уходя от зрелища, на которое человек в здравом рассудке никогда б не смог добровольно смотреть больше нескольких секунд.

Глава 2

«Мда, и всё-таки каждый закат — победа. И хотя расслабляться нельзя, всё же приятно… ещё один прожитый день, как-никак. Уже хорошо. Доживём до завтра — будет ещё лучше. И, что самое забавное, не случись всего этого дерьма, не был бы я таким оптимистом, каждый день бы жаловался на жизнь…»

Парень, стоя в тени у окна, ел консервы, выторгованные три дня назад за пачку сигарет, и наблюдал за двором, мысленно строя в голове планы обороны/отступления на случай «если чо».

Он находился на третьем этаже четырёхэтажки, в паре кварталов от места произошедшего днём инцидента с собакой. Солнце уже почти зашло, и пора было спать. Он всегда боялся не проснуться утром или проснуться ночью от того, что его убивают, но делать было нечего. Круглосуточное бодрствование было за пределами его возможностей, и, чтоб хоть как-то обезопасить себя, перед ночёвкой он всегда искал комнату с целой дверью, и, по возможности, с замком. Когда замок отсутствовал (как сейчас), он старался забаррикадировать дверь подручными средствами, так, чтоб она не открывалась снаружи. На этот раз роль баррикады играл остов кровати из соседней комнаты, втиснутый (комната, несмотря на отсутствие ванны, явно была ванной) между дверью и противоположной ей стеной.

Парень прошёл в свою импровизированную спальню, светя стареньким, почти сдохшим, но не сдающимся фонариком, забаррикадировал дверь кроватным остовом, улёгся на заблаговременно расстеленный спальник, выключил фонарь и закрыл глаза.

Открыв их, парень оказался за столом в богато убранном кабинете с кожаным диваном, каким-то пейзажем на стене и книжным шкафом, доверху забитым папками с документами. Судя по календарю на стене, сегодня было 8 декабря 2028 года.

— Антон Максимович, к Вам посетитель, представился как Виктор Денисович, сказал, что он ваш троюродный брат, — послышался немного растерянный женский голос из интеркома на столе.

— Пусть войдет! — ответил парень.

Он знал, что это за посетитель, и каких вестей следует от него ждать. Честно признаться, он давно так не волновался, как сейчас.

Виктор Денисович вошёл в кабинет. Это был лысый мужчина где-то сорока лет, с орлиным носом и озабоченно-угрюмым выражением лица. Его дорогой строгий костюм ещё больше подчёркивал серьёзность ситуации.

— Привет, брат. У меня ужасные новости, я думаю ты догадываешься, какие, — фамильярно произнёс Виктор Денисович.

— Сколько осталось?

— Две недели. В шельфе Баренцева моря ещё что-то есть, но это всё. Последние капли.

— А что говорят геологи? Есть результаты?

— Нет. Ни одного крупного месторождения. Говорят, что это всё. Конец.

— Конец? Сначала газ, теперь нефть… На сколько хватит запасов?

— Полтора года при очень экономном расходе. И это всё. Финиш.

— Ты узнавал у зама?

— У Самого.

Парень от души матюгнулся, со всего размаху ударил кулаком по столу и задал вопрос, мучавший его с того самого времени, как он занял место в этой комнате.

— Чо делать-то теперь?

— Закупать. В Саудовской Аравии, например.

— Да какая, нахрен, Аравия! Как мы Ему докладывать-то будем? Так мол и так, ни нефти нет, ни газа, ни х…

— А мы тут причём, Антон?

— А при том, Витя, что докладывать нам, и что в прошлом месяце, если помнишь, по отчётам всё было, а сейчас — ни х..!

— И что ты предлагаешь?

— Я уже напредлагался! Ну его в жопу! И его, и всё остальное! Я в командировку, в Лиссабон, у меня там домик. Ты со мной?

— Антон, ты понимаешь, что тебя найдут в Лиссабоне?

— Кто? Те, кто будет эту жопу разруливать? Или те, кто свалят сразу после меня? Не думай, что я один такой, Витя. А тут щас такое начнётся, что до меня дела никому не будет, вот увидишь. Так ты со мной?

— Да, я с тобой, убедил. Лучше уж умирать там, чем тут.

— Отлично. Вылетаем завтра утром. Вечером ещё обговорим это.

— Давай, Антон. До вечера.

— До встречи.

То, о чём парень говорил с Виктором, народ узнал только спустя полтора года, в мае 2030, когда сначала большая часть правительства, лидеров крупных корпораций и звёзд шоу-бизнеса под разными предлогами покинула государство, а затем за три дня по всей стране было тотально отключено электричество. Так начиналось «такое», упомянутое Антоном Максимовичем. Инфраструктура, гаджеты, лампочки — все эти слова перестали иметь значение в новом мире. Непонятно было, что сталось с ветровыми и солнечными электростанциями, но никто не задумывался над этим. Новый каменный век давал много другой пищи для размышлений, более прикладного и приземлённого характера. Еда, вода, тёплая одежда для зимы, крыша над головой и безопасность — вот что сейчас заботило всех жителей бывшей РФ. Убийство человека ради банки консервов или упаковки макарон быстро стало обычным делом, и те, кто не смог приспособиться к такому положению вещей, вымерли в первые месяцы. После первой зимы в городе, где жил (а точнее, выживал) парень, осталось немного больше четверти жителей. И сейчас, летом, их число не переставало сокращаться с каждым днём.

Глава 3

Каждый встреченный рассвет был для человека не меньшей радостью, чем закат. Во время спешного завтрака он с огорчением думал о том, что еда почти кончилась, и сегодня придётся искать либо её, либо что-то, что можно будет продать на рынке.

Рынки появились на третий месяц Этого, когда кто-то прозорливый осознал, что получить необходимый хабар можно не только с помощью убийства и мародёрства, но и при торговле. Правда, денег теперь не существовало как таковых — только бартерный обмен, господа пещерные люди. Как и раньше, всегда находились ушлые товарищи, торговавшие каким-то ненужным хламом вроде ракеток для тенниса, и, как ни странно, находилось и то лошьё, которое этот хлам покупало. Последние, как заметил парень, на рынок больше не приходили.

Он уже собрался в дорогу и хотел идти на поиски пищи, когда услышал шаги в коридоре, находящемся в двух комнатах от него.

«Твою ж мать! Так, тихо… сколько вас там?»

Человек, идущий по коридору, судя по звуку, был один. Шагал он громко и тяжело… навстречу собственной смерти…

— Только попробуй повернуться. Ствол на землю, руки вверх, — неожиданно раздался из-за спины человека негромкий спокойный голос. Человек сделал всё, что ему сказали, абсолютно не соображая и думая об одном — о том, что умирать ему пока рано. Стоящий сзади парень взглянул на оружие на полу. «ПМ. Отлично. Мне как раз патроны нужны. Что ж… на ловца и зверь бежит…»

— А вот теперь повернись. Медленно, без резких движений.

Повернувшийся человек оказался сверстником парня. Страх и злоба во взгляде карих глаз, худое грязное лицо, давно не стриженные чёрные волосы, большие губы с усами, сжатые узкие скулы — всё это делало его похожим больше на животное, нежели на человека, в полном соответствии с теперешними временами. У него закончился первый мандраж, включилась голова, и он понял, что самое главное сейчас — не выдавать своего страха.

— Что дальше? Убьёшь меня? — спросил он, стараясь показать, что он не боится смерти.

— Нет. Просто выстрелю. А умрёшь ты после этого или нет, сам думай, — пока парень говорил это, ствол его пистолета медленно опускался с уровня груди цели до её пояса. На жертву снова напал жуткий страх.

— Стой! Если я сделаю всё, что ты скажешь, ты оставишь меня в живых? — в эти секунды страх человека с поднятыми руками был настолько силён, что его можно было учуять носом. Парень с пистолетом оставался невозмутимым, нисколько не удивлённый такой реакции.

— Да, — с этими словами парень коротко кивнул головой, чтобы рассеять все сомнения своей жертвы. Однако этого не хватило.

— Обещаешь?

«Разговор начинает принимать детсадовский оборот. Хорошо… как бы он ещё не расплакался… б.., чо за хрень?»

Рядом послышались шаги. Их обладатель направлялся сюда. Нужно было что-то делать, и парень сделал первое, пришло в голову.

Он приставил АПС к голове сверстника и зашёл ему за спину. «Отлично. Взял в заложники. Как в фильмах, блин…»

Он сам был напуган не меньше своего заложника, и испугался ещё больше, когда увидел появившегося в коридоре человека. Это был бородатый мужчина в зелёном маскхалате, уже, видимо, почуявший недоброе — он шёл с ПМом в руках, и взял в прицел парней, как только увидел их. Оставалось только позавидовать скорости его реакции.

Заложник нисколько не обрадовался появлению подмоги. Он был в полуобморочном состоянии, и все его усилия уходили на то, чтобы не отключиться прямо здесь в коридоре. А ведь как же хочется закрыть глаза, прекратить борьбу и упасть на пол! Между тем, мужик, пытаясь спасти ситуацию, начал разговор:

— Эй, как тебя зовут?

— Неважно.

— Неважно? Ладно. Просто выслушай и всё. Если ты убьёшь этого мальчишку, то уже не уйдёшь отсюда живым, ты это понимаешь?

— Положи ствол на пол, а не то я его пристрелю…

— Но у тебя есть шанс выжить. И он только один…

— Положи ствол…

— Если ты сейчас отпустишь его и уйдёшь, я обещаю, что…

— Ствол на пол…

Этот разговор, больше похожий на два отдельных монолога, поскольку собеседники не слушали и перебивали друг друга, мог бы продолжаться намного дольше, если б мужика, всё это время старавшегося рассмотреть повнимательнее лицо террориста-любителя, не посетила одна странная мысль…

— Постой! Один вопрос, пока мы не прикончили друг друга.

— Валяй, — ответил террорист, отчаянно пытаясь выглядеть спокойным.

— Как зовут твоего отца?

Парня сильно смутил этот вопрос. Ну зачем ему это знать? Для чего? Он что, просто тянет время? «Таак, ну и что ты сделаешь, когда я отвечу?»

— Григорий.

Мужик вдруг улыбнулся странной, радостной улыбкой, и, что ещё страннее, опустил пистолет. Парень, готовившийся к тому, что всё это было просто какой-то уловкой, и сейчас его пристрелят, был в таком шоке, что чувствовал себя овощем, неспособным понимать других, более умных людей.

— Григорий Кузнецов, да? — спросил мужик, дабы убить все сомнения. Парень кивнул.

— А ты значит… он же говорил… Сергей?

— Слава.

— Ладно. А теперь, Слава, убери пожалуйста пистолет от виска моего камрада, и продолжим разговор в более уютной атмосфере. Я безоружен, как видишь, — поспешно добавил он, ставя пистолет на предохранитель и убирая его в кобуру на поясе.

Слава мог бы взять сейчас да и пристрелить обоих сегодняшних собеседников, но… как он решил у себя в голове, мужик а)явно был другом его отца б)довольно тепло к нему отнёсся, что редкость для нынешних людей, так что Слава решил сделать, как он просит. К тому же, первым убрав оружие, мужик дал понять, что рассчитывает на то, что Слава последует его примеру, так, как поступил бы его отец. Кстати, об отце. Он вроде бы сказал «зовут»…

— Вот чёрт! — воскликнул Слава. Только что освобождённый заложник, устав бороться, свалился на пол, как тряпичная кукла. — Слушайте, он походу в обморок грохнулся!

— Грохнулся. Хорошо ты его напугал, Слава. Бери его за руки, понесём на второй.

Глава 4

Как выяснилось чуть позже во время беседы у костра, разведённого на полу второго этажа, мужик был лидером небольшой банды из четверых мародёров. Его звали Алексей Степанович, но среди своих он был Никель. Прозвали его так из-за любви к какой-то популярной рок-группе, хотя при чём здесь был никель, Слава так и не понял. В чертах лица Никеля не было ничего примечательного, кроме неестественно больших серых глаз, всегда придававших его лицу задумчиво-грустное выражение.

Правой рукой Никеля был Гризли (ни он, ни оставшиеся двое своих имён Славе не назвали). Почему он получил такое погоняло, можно было узнать, лишь взглянув на него разок. Рост, сильно перемахивающий за два метра, широкие плечи, огромные «банки» — Слава бы не позавидовал тому, кто решил бы сразиться с такой громадой в рукопашном бою. Чёрные волосы и густые брови идеально дополняли образ эдакого медведя в человечьем облике. Всё, что Гризли поведал о себе, было двумя фактами из биографии. Один заключался в том, что до Этого у него была морская свинка, другой — в том, что он когда-то занимался предпринимательством. Он говорил глухим басом, довольно лаконично, красиво, но предпочитал слушать, а не рассказывать.

Домкрат, третий член банды, раньше был автомехаником. Он был самым старым в банде, даже старше Никеля, ему было где-то около 50. Много успел повидать за жизнь и много рассказывал об увиденном, при этом очень часто матерясь и выходя курить каждые 15 минут. К последней привычке Никель относился с неодобрением, но запретить Домкрату что-либо делать не мог. И всё же, тот, понимая, что лучше не светиться у окна дымя сигаретой, всегда курил в комнате без окон с закрытой дверью, обычно в туалете. Славе бросилось в глаза, что курил он не фабричные сигареты, а что-то очень сомнительное, в огромном количестве хранящееся у него в рюкзаке. Страсть к курению была у Домкрата многолетней, однако несмотря на неестественно худое лицо (что в принципе, было сейчас обычным делом) и налёт на зубах, взгляд у него всегда оставался ясным, сколько бы он ни курил, а физическая форма была такая, что ему могли бы позавидовать многие юноши.

Кстати, четвёртый член банды до сих пор был единственным юношей в ней. Это был тот самый заложник Славы, здесь известный всем как Малой. Он пришёл в себя уже через три минуты после отключения. Бывший этаким сыном полка, самым неопытным, но подававшим неплохие надежды, он был необычайно злобен со всеми, а со Славой почти не говорил. Почему-то Слава решил, что этот тип точно переживёт трудные времена. Впервые встретив Малого, Слава подумал, что он похож на какое-то животное. Рассмотрев его повнимательнее он понял, на какое именно. Сходство с обезьяной Малому давали низкий лоб и маленький подбородок, сильно выступающие вперёд брови, и некоторые другие, менее бросающиеся в глаза признаки.

День в целом был посвящён знакомству с бандой, к которой Слава теперь присоединился с подачи Никеля. Новичок, вызвавший обморок у Малого, считавшегося парнем не робкого десятка, да ещё и сын друга Никеля, вызвал одобрение у Гризли и Домкрата. Впрочем, Домкрат не забыл укорить Никеля в том, что «нам, б…., лишний рот не п….. как нужен». В общем, Слава был принят, пусть пока и без клички — мужики решили подождать, пока он себя проявит, и уже потом придумать ему прозвище.

Оказалось, что банда собиралась завтра проводить серьёзную операцию по захвату одного из домов, в котором, как выразился Домкрат «ё….. буржуи еды на 10 лет вперёд имеют, а народу, б…., и полбанки не дают». У них уже был готов план штурма. Состоял он в следующем: разбиться на две группы — одна, в составе Никеля, занимала позицию в здании напротив буржуйского дома и отвлекала противника снайперским огнём, пока вторая группа (то есть Домкрат, Гризли и Малой) заходила в дом с другой стороны и брала его штурмом. План чуток изменили — в первую группу добавили Славу, который должен был прикрывать Никеля огнём из ружья. Самому Славе это показалось странным, потому как из его ИЖа, бывшего пятизарядным и полуавтоматическим, трудно было кого-либо прикрывать. Ему показалось, что Никель зачем-то бережёт его от боя.

За дневным знакомством с группой и подготовкой к завтрашней операции последовал разговор у костра. Говорили о многом, от автобиографических рассказов до философских вещей типа того, что станет с людьми через десяток лет. Зашла речь и об отце Славы:

— Да, ребят, мы все очень скоро деградируем. Тем более, те, кто были настоящими людьми, умирают один за другим. Взять хотя бы его отца, — тут Никель показал рукой в сторону Славы, — он был Человеком с большой буквы. Это благодаря ему мы таки остановили тех мусоров, — случай, о котором говорил Никель, произошёл год назад в августе, в первые месяцы Этого. Тогда бывшие сотрудники городской полиции, как люди организованные и имеющие доступ к оружию, терроризировали весь город, вымогая у его жителей еду и расстреливая людей направо и налево, иногда даже не имея на это повода. Имели место и расстрелы своих же, бывших полицейских, несогласных с террором. Именно Григорий Кузнецов, устав постоянно бояться оставить жену и сына одних, объединил таких же уставших мужиков против произвола. Вооружённая ружьями и травматами толпа вломилась в здание прокуратуры, расправившись с бывшими там бывшими ментами и освободив тех, кого там держали в качестве заключенных. Внешность и голос Григория с тех пор знало почти всё мужское население города, а вот имя только немногие, среди которых был и Никель.

— И вот, погиб, неделю назад, — продолжал он, — ушёл за провизией и не вернулся.

— Не повезло мужику, — вставил Домкрат.

— Не повезло? Он был лучше нас, потому и погиб. Он был слишком хорош для этого дерьма, — ответил Никель.

— Ты думаешь, смерть — это награда? С х.. ли? Неее, там будет та ещё пое…. за все наши грехи. Я лучше здесь поживу подольше.

— Поживёшь подольше? Ага, и грехов подкопишь…

— Так чо, б.., мрём молодыми? Слышь, Малой, как тебе такое предложение,?

— Никак. У меня ещё планы есть… — отозвался Малой.

— Планы… А ты посмотри на них, Домкрат. Они может и молодые, но навидались уже такого, что давно не дети. А вы раньше хотели побыстрее повзрослеть, ребят? — снова включился в беседу Никель.

— Да. Я хотел побыстрее сдать на права. Да и от родителей свалить… — радостно улыбнувшись, наверное, в первый раз за сегодня, сказал Малой.

— А я никогда не хотел быть взрослее. Может, потому, что все взрослые, которых я уважал, были детьми, то есть, детьми в душе, понимаете? Я и сам хотел остаться ребёнком, — добавил Слава.

— Да… только вот не сбылось, — медленно сказал Никель, погружаясь в раздумья.

— И хорошо, — вдруг послышался глухой низкий голос, — останься ребёнком, ты б сейчас с нами здесь не сидел… — это был голос Гризли, вернувшегося с караула. Домкрат пошёл на смену.

Вечерние разговоры продлились до темноты. Как только стемнело, все тут же легли спать. Правда, нормально поспать не удалось — каждые два часа двое человек (ночью только Домкрат дежурил один) отправлялись на ночное дежурство. После смерти отца Слава уже больше недели не дежурил ночью. Впрочем, утром он проснулся с чувством того, что всё могло быть гораздо хуже.

Глава 5

Отряд выдвинулся на рассвете. В 6:52 они были во дворе четырёхэтажки напротив «буржуйского дома». Штурм был назначен на 8:40. Чувство страха, уже год жившее в Славе и не желающее уходить, сегодня особенно обострилось. На самом деле, было только три вещи, которые его успокаивали и не давали ему всех послать да свалить подальше: во-первых, осознание того, что у него есть чёткий план действий, во-вторых, то, что он был не один, а с Никелем, винтовка которого хоть и была небольшой по размеру, но выглядела солидно. Это была ВСС «Винторез», непонятно где добытая мечта разведчика с интегрированным глушителем и мощной оптикой. Третьим успокаивающим фактором был его собственный ИЖ, надёжный товарищ и верный друг, пусть и не самый высокотехнологичный.

Сомнения Славы насчёт его роли «прикрывающего» оправдались. Его «прикрытие», как оказалось, состояло в том, чтобы стрелять по дому со второго этажа и отвлекать противника на себя, пока Никель будет «выцеливать козлов» с четвёртого, а вторая группа с другой стороны возьмёт дом штурмом. И хотя снайпер пообещал (при этом надавав кучу тактических советов), что всё закончится быстро, что они ничего и не поймут, и что они не смогут попасть в него с такой дистанции, страх Славы скорее усилился, чем ослабел.

В 8:40 он открыл бал, звучно выстрелив в направлении того окна буржуйского дома, где был часовой. После первого выстрела он сел к стенке, передёрнул цевьё горячего ружья, краем глаза заметил вылетевшую дымящуюся гильзу. Запах пороха, ультразвук в ушах, слабая боль в плече ударили ему в голову: он всё так же боялся, но ржал, не переставая и не задавая себе вопроса о причинах этого веселья. По-прежнему дико смеясь, он ползком добрался до соседнего окна, быстро выглянул, увидел то, что, как ему показалось, было человеческим силуэтом в окне, и выстрелил. После этого он услышал звуки АК ставшие хорошо знакомыми за год регулярного прослушивания. Однако пули рядом не свистели и не пробивали соседних стен, чему он был немного удивлён. Потом он увидит, что большая часть выстрелов противника пришлась на этаж ниже, частично подтвердив слова Никеля о невозможности попадания в цель на дистанции где-то в 200 метров. А тогда он всё так же отвлекал противника, ползком перебираясь от окна к окну. Это длилось минут 7, хотя ржущему на всю Ивановскую Славе показалось вечностью (Он расстрелял 6 патронов из имеющихся 26). Он и продолжал бы стрелять, если б его не остановил спустившийся с четвёртого Никель, сообщивший, что «наши там уже доканчивают» и «ты отлично справился с задачей». Сам Никель сделал 4 выстрела, стараясь стрелять в одно время со Славой, и, таким образом, маскируя негромкий звук своих выстрелов (ВСС хоть и с глушителем, но не абсолютно беззвучна). Из 4-х выстрелов у него было 3 попадания, все летальные.

Всего в здании было 8 противников — все с АКМ/АКС. Воевать эти парни явно готовы не были. Уже во время перестрелки со Славой они потеряли 4-х человек — трое были убиты Никелем, а одного ранил Слава, каким-то чудом попав дробью ему в шею. Оставшиеся четверо решили спуститься вниз и подобраться поближе к стрелку с ружьём. Но не тут-то было.

Мужик, шедший первым, открыл дверь на лестничную клетку и увидел перед собой окровавленное лицо Гризли — человекомедведя ударило дверью и сломало человекомедвежий нос. Что было дальше, Гризли отказывался говорить, но отставшие от него Домкрат и Малой, поднимаясь за ним, еле-еле увернулись от тела, с криком сброшенного с лестницы.

Шедшие за первым мужиком трое пустились наутёк, а Гризли с залитым кровью лицом не спешил их догонять. Домкрат с Малым принялись за дело. Домкрат, как всегда, поражал своими бойцовскими навыками — сначала он прострелил голову, на секунду высунувшуюся из-за угла одной из комнат, а затем, высунувшись с другой стороны этого же угла, пристрелил напарника этой головы.

Малой ушёл в другое крыло этажа. Сначала ему послышались звуки быстрых шагов рядом, а затем шумное дыхание за дверью, как будто после кросса. Недолго думая, Малой расстрелял в дверь весь магазин своего ПМа. Дверь открылась и из-за неё вывалилось тело. Малой ещё никогда не чувствовал себя так хорошо.

Глава 6

— И х… делать теперь? — разнёсся сверху голос Домкрата. Гризли что-то негромко пробасил в ответ.

— Ну, б.., хорошо, отправим мы их по округе широ……., а дальше-то, дальше что? А я тебе, б.., скажу, что дальше! Вернутся они сюда дальше, вернутся с толпой и у…. нас к х…!

Поднимавшиеся по лестнице Никель и Слава ускорились, услышав крики Домкрата наверху. Оказалось, что они с Малым и Гризли обнаружили в доме ещё пару квартирантов.

Это были две женщины, жёны кого-то из только что убитых мужиков. С ними в комнате лежал и раненный Славой защитник дома, единственный из восьми, оставшийся в живых. Но вот это, похоже, было ненадолго. Домкрат и Малой хотели пустить в расход всех троих, вот только им помешал Гризли. Человекомедведь с грязной тряпкой у носа хотел дождаться Никеля, чтобы разрешить вопрос по-человечески. Поэтому он оттягивал время, выслушивая тирады взбешённого Домкрата.

— Слыш, Гризли, у тебя чо, б…., яйца титановые? Пуль не боишься? А я вот, б.., боюсь! Я так боюсь, что…

Насколько сильно боялся Домкрат, никто так и не узнал, потому что в эту минуту в комнату вошёл Никель.

— Эй, вы чо тут устроили? — поинтересовался он.

Гризли и Домкрат обрисовали ему ситуацию. Пару секунд подумав, он спросил:

— А ты как думаешь, Малой, что нам делать?

— Да чо тут думать? Взять да и кончить их, и всё! Чо с ними цацкаться?

Никель взглянул на Славу.

— А ты?

— Я не знаю…

— Быстрее! — уже почти крикнул Никель. Таким грозным его видели редко.

— Ладно… Я думаю…

— Ну!

— Надо отпустить их… ведь они нам не враги.

— Чо? Они б без раздумий тебя ё…..! — вставил Домкрат.

— Это другое. Они защищали свой дом. Мы пришли сюда не для убийства. Мы пришли сюда для того, чтобы захватить дом. Он захвачен. Всё, их больше незачем убивать! А настоящий враг, он там, за Стеной. Не здесь.

Домкрат разразился таким матом, какой и в словарях мата было довольно трудно найти.

— Ещё и Стену приплёл… — добавил он под конец.

Стена. Узнав о ситуации в стране, соседние государства испугались потока беженцев или ещё чего-то, о чём мало говорят в СМИ. Уже через неделю после начала Этого к границам РФ стали стягиваться иностранные войска. Скоро в зарубежных новостях было объявлено, что в РФ произошло восстание, закончившееся атомной войной, что никто из жителей не выжил, а территория заражена, оцеплена по периметру и её нельзя даже снимать со спутников. Вскоре началось строительство Стены, 6-метрового барьера, разделявшего каменный и железный века. Слава никогда не видел Стену в живую, но однажды она приснилась ему.

Ему приснилось, что он был в лагере с европейской стороны Стены и общался с сослуживцами, когда вдруг началась бомбёжка. Били прицельно, в технику, узлы связи, склады с боеприпасами. Он бежал, куда глаза глядят, оглохнув от взрывов, видя только вспышки света перед глазами. Непонятно как (что во сне не редкость) он добрался до Стены. Он взбежал на неё, чтобы понять, откуда работает артиллерия у тех, кого они с сослуживцами считали обезьянами. И тут он увидел то, чего никак не ожидал от обезьян. Танки. Сотни танков. Наверное, целый корпус. Одинокая оглохшая фигурка на Стене из металлоконструкций, безоружная и от страха застывшая на месте, чувствовала себя невероятно крохотной и беспомощной перед всей этой армадой. Занимало её теперь только одно: почему танки не стреляют? Прошла ещё пара мгновений, и неуклонно приближающиеся танки открыли огонь по стене. Всё вокруг него медленно залилось режущим глаза белым светом, и он почувствовал, что пол выходит из-под ног. Слава проснулся.

Несколько месяцев спустя они с мамой узнали от отца и о Стене, и о Первом Прорыве. Правда, что случилось с бывшими армейскими частями, вышедшими за Стену, никто не знал. Стена восстановилась, а их никто больше не видел…

— Приплёл? Не зря приплёл. Он прав. Наши враги там, а не тут, — сказал Никель.

— Наши враги — все, кроме нас! А будешь геройствовать, мы все здесь помрём, б...! — в очередной раз разразился Домкрат.

— Тихо. Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы отпустить их?

Гризли и Слава подняли руки.

— Нас большинство, Домкрат. Иди лучше тела обыщи…

Домкрат, матюгнувшись напоследок и сплюнув на пол, ушёл из комнаты. За ним отправился и Малой, с неодобрением взглянув на Никеля.

— Хорошо. Теперь вы, — произнёс Никель, обращаясь к людям, судьба которых только что решилась, — У вас пятнадцать минут, чтобы собрать самое необходимое в дорогу, и ещё пять, чтобы свалить отсюда. Итого 20 минут. Ясно? Вперёд! Кстати, где вы еду храните?

Глава 7

Все слухи насчёт дома оказались правдой. Еды тут было завались, видимо, где-то рядом нычку откопали. Бывшие хозяева действительно оказались крайне неумелыми бойцами. В общем, настроение отряда было приподнятым. Так продолжалось два дня.

На третий день Гризли, будучи в карауле, впервые увидел чужих, пристально наблюдающих за домом. Вечером того же дня был отбит первый штурм.

Группа, которая теперь претендовала на этот дом, была многочисленной, хоть и плохо вооружённой. Два дня длились их попытки штурма дома, всегда заканчивающиеся смертью 2-4 человек. Впрочем, кое-чего нападающие добились — у защитников было очень мало патронов, и они понимали, что следующий штурм будет последним.

Домкрат всё это время регулярно напоминал Никелю о том, что если б они казнили тех троих, никакой осады бы не случилось. Никель сносил эти упрёки, не пытаясь возражать. Он был абсолютно подавлен и уничтожен, и теперь у него было лишь одно желание — спасти тех, кому, как он считал, было рано умирать.

Стемнело. Штурм должен был начаться с минуты на минуту. Никель привёл Славу и Малого на крышу, зачем-то попросив их взять с собой рюкзаки.

— Здесь будет наша позиция? — поинтересовался Слава, — но зачем так высоко?

— Это не позиция. Это ваш выход.

— Чо? — спросил Малой.

— Выход. У нас почти нет патронов. Третьего штурма мы не выдержим. Поэтому нужно валить. Вам двоим нужно валить. Мы прикроем, — сказал Никель, видя ожидаемое удивление на лицах ребят. Ни один из них не перебил его, ни один не сказал, что останется умирать здесь. Они просто внимательно слушали.

— Смотрите, — продолжал он, — видите ту крышу? Сначала прыгаете на неё, затем на ту, а дальше спускайтесь и бегите со всех ног, ясно?

Ребята кивнули. Расстояние между крышами соседних домов с этой стороны (дом, в котором Слава «прикрывал» 5 дней назад, был в другой стороне, справа) было очень маленьким. План был вполне осуществим, но Слава всё же засомневался.

«В тот раз ты обманул меня с «прикрытием». Будь те ребята не такими рукожопами, я б давно был мёртв. С чего бы верить тебе теперь?»

Однако сомнения длились всего секунду.

«Ахх, может и жизнью заплачу, но это хоть какой-то шанс выжить тут. А так меня убьют в ближайшее время. Ладно. Попробуем. Попытка не пытка.»

— Никель! — обратился Слава.

— А?

— Было честью быть в твоей команде.

— Спасибо. Да и… держите, — сказал он снимая с плеча отдавая Малому свою ВСС, — сделайте так, чтоб она не досталась этим п……. Там осталось 4 патрона. Используйте с ум…

Его перебили выстрелы. Штурм начался, а на крышу прибежал Домкрат.

— Б..! Вы чо здесь делаете? Быстро вниз, е….. му….!

— Сейчас, — сказал было Малой, но его перебил Никель.

— Они уходят.

— ЧО? КАКОЙ УХОДЯТ?

— Они уйдут отсюда через крыши, а мы их прикроем!

— ТЫ ЧО, У….СЯ?

Домкрат навёл АКС на Никеля. Раздался выстрел. Домкрат, задыхаясь, упал. Пуля, видимо, попала в лёгкое. Слава с дымящимся пистолетом в руках ещё не до конца осознал, что он только что сделал.

«Ё….., я чо щас убил Домкрата? Твою мать… блин, валить надо!»

Он прыгнул на соседнюю крышу. «Бегом, бегом, бегом, бегом, БЕГОМ!!!»

Его не волновал сейчас ни Домкрат, ни тащившийся где-то за ним Малой, ни его спаситель Никель, которому он даже не сказал «прощай», ни Гризли. Сейчас здесь был только он, только эти выстрелы, звучащие рядом, только эта гонка со смертью или игра в салки с пулей — тут уж как повезёт. Он не помнил, как спустился и пробежал несколько кварталов — по его ощущениям — полгорода. Через несколько секунд его догнал Малой.

— Ты как? — спросил Слава упавшего на землю Малого.

— Норм.

— За нами есть хвост?

— Не. Все бежали в дом.

— Ладно. Пошли отсюда. А то ещё на собак наткнёмся.

Они зашли в ближайший дом. Всю ночь оба не спали, не разговаривали и прислушивались к малейшему шороху — боялись, что за ними придут.

Глава 8

Никто так и не пришёл. Утром парни решили осмотреть повнимательнее дом, в котором находились. Слава открывал очередную комнату второго этажа, когда почувствовал недоброе.

Он знал, что это было такое, но знание его не спасло. Пол под его ногами дрогнул, он потерял равновесие и с криком упал на пол комнаты. Его покатило вперёд.

Половины пола этой комнаты не было — он обвалился когда-то раньше, во время одного из предыдущих землетрясений. Слава вовремя заметил дыру, в которую его несло, и попытался как-то замедлить скольжение. Тут он почувствовал, что находится на самом краю дыры и что он катится по каким-то металлическим прутьям… Арматура! Переваливаясь через край и падая в дыру, он ухватился за один из этих металлических прутьев правой рукой (при этом сильно содрав на ней кожу) и повис между третьим и вторым этажами. Он посмотрел вниз — там лежали останки пола третьего/потолка второго этажа. Если он сейчас туда спрыгнет, то может при падении и сломать себе что-нибудь, и проломить пол второго этажа впридачу, обеспечив себя ещё одним падением. «Отлично… падать опасно, а обратно я сам не взберусь… Охх, надеюсь, Малой там не убился…»

Это было уже не первое землетрясение в его жизни. Они случались каждый месяц с начала первой зимы по паре раз с разной силой. Самое сильное было в феврале — тогда дом его семьи был уничтожен, а его мать нашли под завалами. С тех пор он часто думал, что если б остался дома в тот день, а не пошёл бы с отцом за едой, может, она была бы жива сейчас…

— Малой! Малой! Эй!

— Да иду я, иду!

— Помоги! Вытащи меня отсюда!

Малой показался в дверях. В руке он держал ПМ.

— Щас помогу, щааас…

Самодовольно ухмылясь, он подходил к Славе, который ухватился за арматурину другой рукой, отпустив горевшую от боли правую.

— Ну вот. Свершилось. Ты чо, думал, что можно так просто взять и убить своего! Предатель!

— Я никого не предавал. Домкрат убил бы Никеля. А потом и нас с тобой! Мы бы оба умерли!

— А теперь умрёшь только ты. И запомни на следующую жизнь…

«Ну же, давай!»

— …никогда нельзя…

«Давай! Доставайся! ЕСТЬ!»

— …предавать своих. Последний вопрос: ты боишься смерти?

«ПОЛУЧИ, СУКА!»

Слава видел эту ухмылку хищника, исказившую лицо Малого.

— Нет.

Говоря это, он навёл на него пистолет в правой руке, впервые в жизни Славы переключенный в автоматический режим. Он знал, что, когда выстрелит, скорее всего не сможет удержаться и упадёт. Но ему было всё равно. Всё, чего он сейчас хотел, было стереть улыбку с морды этой мрази, а за тем отправить её на тот свет. Если ради этого стоит умереть — что ж, ладно… это уже неважно.

Он с удовольствием увидел, как улыбка на лице Малого уступила место выражению страха за долю секунды, а затем нажал на курок. Очередь подняла его руку вверх, другая рука разжалась, и он упал, успев перед этим заметить, как из головы Малого брызнул кровавый фонтан, и почувствовать на себе маленькие капельки его крови. Затем секунда полёта и резкая боль. Перед глазами стало светло, но перед этим он успел заметить чьё-то лицо перед собой. Лицо было ему знакомо. Оно принадлежало его отцу.

Глава 9

Он был на автобусной остановке около старого дома. Дом был целый, солнце ярко светило — всё было хорошо. Он сидел на скамейке, а напротив, на такой же скамейке сидел Малой. Он почему-то был угрюм и смотрел на него как-то недружелюбно. Вдруг за углом раздался шум двигателя. Это был автобус.

Автобус остановился здесь, в чём не было ничего странного. Слава моргнул, и вдруг заметил, что вокруг него стоит куча людей, все они по одному проходят в автобус. Один человек, в синей куртке автомеханика, подошёл к нему и с улыбкой ему пожал руку.

— Я тебя не осуждаю. Я бы и сам поступил точно так же, — сказал человек.

— В добрый путь, Домкрат, — пожелал Слава. Автомеханик зашёл в автобус.

Малой прошёл мимо Славы, отворачиваясь от него. Он сел в автобус на место рядом с автомехаником.

— Эй! Мне очень жаль, что мы не попрощались, — услышал Слава знакомый голос. Он обернулся.

— Простите меня, Алексей Степанович!

— Простить? Прощаю. И ты прощай.

Никель зашёл в автобус. Место ему уже занял Гризли. Человекомедведь посмотрел в окно и помахал Славе лапой. Слава улыбнулся.

Автобус наполнился, но дверь не закрывалась. Слава один стоял на остановке. «Наверное, я должен войти.»

Он уже собирался войти, когда его остановил кто-то, взявший его за плечо.

— Постой. Это не твой рейс.

Слава обернулся. Сзади него стоял… Слава! Точнее, внешне он выглядел как Слава, но он не мог быть Славой, и Слава это знал. Он не очень-то удивился своей копии. Но здесь были вещи, которыми он был удивлён.

— Куда едет этот автобус?

— Туда.

— А почему дверь не закрывается?

— Ещё не все зашли.

— А когда все зайдут, он тронется?

— Это зависит от тебя.

— Что?

— Посмотри вон туда, — копия показала пальцем направление. Слава посмотрел. Перед ним была Стена, та самая, из металлоконструкций, которую он когда-то видел во сне.

— Туда идёт маршрут автобуса, — продолжала копия, — но Стена мешает, поэтому автобус не едет.

— Ты говоришь, что это зависит от меня… я должен уничтожить Стену?

— Нет. Ох, как же ты глуп! Один человек никогда не уничтожит Стену!

— Почему?

— Потому что то, что ты видишь — лишь кусок металла. Настоящие Стены стоят у нас внутри. Они заставляют нас быть за Стеной, отдельно от всех остальных. Но когда Внутренние Стены падут, и люди объединятся, тогда дойдёт и до этой.

— Ты думаешь, я смогу сломать Внутренние Стены?

— Нет. Не ты. Но ты знаешь того, кто сможет…

— Он мёртв.

— С чего ты решил? Ты видел его труп?

— Погоди! Так значит, я должен найти отца, чтобы он сломал в людях Внутренние Стены, а потом мы сломали эту?

— Умнеешь на глазах…

— Тогда зачем я стою здесь?

— Хмм… Действительно, зачем?

Всё стало быстро темнеть и вскоре почернело вконец. Слава открыл глаза. Он лежал на кровати в светлой комнате. Был день. Голова и нижняя правая часть спины очень сильно болели.

— Ааа… — застонал Слава от боли.

— Ой, он проснулся! — раздалось где-то рядом.

«Ага, значит меня спас кто-то альтруистичный. Классно.» Он увидел перед собой парня примерно его лет, может чуть старше. Он был гладко выбрит и приятно улыбался.

— Ты как?

— Более-менее. Спасибо. За всё. Слава, — он протянул руку.

Человек пожал её.

— Костя. А это моя сестра Ира.

Ира, которая стояла за Костей, так же приветливо улыбнулась. Красивая белокурая девушка тоже где-то его лет, она, на пару с братом-альтруистом показалась ему существом не из этого мира.

— Ты всё время бормотал об отце, — сказала она, — с ним что-то случилось?

— Да. Мне нужно найти его.

— Хорошо, но сначала лучше побудь у нас ещё немного. Ты сильно ушибся, сотрясение мозга тебе гарантировано, — вставил Костя.

— Да не вопрос. Вообще-то меня впервые заставляют остаться и пользоваться чьим-то гостеприимством…

— Всё когда-то бывает впервые.

— Как ты думаешь, Стена тоже когда-нибудь падёт?

— Хотел бы я увидеть это…

— Увидишь…

Одни люди говорят, что судьбы нет. Другие, напротив, утверждают, что она есть и никуда от неё не убежишь. Кто из них прав? Наверное, жизнь покажет.

Апокалипсис заказывали? Сергей Алексеев

Часть персонажей являются реальными людьми и все происходившие события выдуманы исключительно в воспитательных целях. Во время написания рассказа ни один человек, кроме автора, не пострадал.

Дверь в подвал оказалась заперта, да только Санька давно обзавелся дубликатом ключа. С важным видом он открыл замок и прислушался, не спускается ли кто по лестнице, но в подъезде царила тишина — все же большая часть жильцов днем была на работе. Чуть приподняв шоркающую о порог дверь, Санька приоткрыл ее и кивнул Данилу. Тот шмыгнул в открывшийся проем и остановился на верхней ступеньке: в нос сильно шибануло запахом канализации.

— Фу! Че так воняет?

— Тихо ты! — шикнул вполголоса Санька.

Заперев за собой дверь, он включил фонарь и шепотом поинтересовался:

— Ты че такой брезгливый?

— Ну воняет же…

— Привыкнешь! Это сначала противно, а потом незаметно. Кто ж знал, что ты такой неженка. Или за освежителем сбегать? Тебе какой: персиковый, или «морской бриз»? Пошли уже, привереда!

— Хоть бы респиратор дал! — тихо возмутился Данил.

— Да щас! Химзащиту в мирное время нужно беречь, — усмехнулся Санька.

Спустившись по лестнице, он щелкнул выключателем на стене. Несколько тусклых лампочек попытались разогнать темноту, но для такого помещения их было недостаточно. Не выключая фонаря, Санька уверенно свернул влево и повел товарища куда-то вглубь подвала. Тот, брезгливо сморщив нос от местных ароматов, старался дышать ртом.

— Откуда у тебя ключ?

— Нашел как-то у подъезда. На бирке написано было «подвал». Заказал дубликат, а оригинал потом вернул в управляшку.

— Ну, ты молоток! — восхищенно взглянул на товарища Данил.

— А ты думал! — гордо задрал подбородок Санька. — Мне еще и спасибо сказали.

«Нулевой» этаж не имел жильцов, и все же был полон разнообразных звуков. Старые трубы с горячей водой стонали от бурлящих в них температур, а чугунные стояки периодически фыркали смываемыми из унитазов потоками. Стойкий смрад канализации постоянно подпитывался новыми струйками нечистот, протекающими сквозь микроскопические трещины в давно проржавевшем сантехническом хозяйстве.

Данил, одетый в модные джинсовые бриджи и черную футболку с желтым смайликом, зябко поежился.

— Как-то прохладно тут. И сыро.

— Ага, — согласился Санька. — На улице и то теплее.

Внезапно остановившись, он кивнул на стекловату, обернутую вокруг труб, выходящих из стены в метре от земли.

— Тут мой тайник.

Вручив фонарь Данилу, Санька перевернул валяющийся рядом кирпич и достал из-под него небольшой сверток, оказавшийся парой скрученных хозяйственных перчаток. Надев их, стал осторожно раздвигать стекловату над трубами, затем сунул руку в образовавшееся отверстие и извлек наружу черный потертый рюкзак.

— Я с ним раньше в школу ходил, — пояснил он Данилу. — Потом другой купили, а этот жалко было выкинуть.

Расстегнув молнию, Санька стал выкладывать свои сокровища. На свет показались несколько противогазов и респираторов, пластиковая коробка автомобильной аптечки, нож в самодельных ножнах, на поверку оказавшийся кухонным. Следом вынырнули батарейки для фонаря, четыре пачки «Бизнес-ланча», а на самом дне блеснули металлом консервные банки с «Сайрой» и тушеной свининой.

— Вот это и есть мое самое главное сокровище, — торжественно произнес Санька. — А комп и игрушки — это так… второстепенное.

— Ого! — восхищенно присвистнул Данил. — Основательно ты подготовился к апокалипсису!

— Я бы так не сказал. В идеале, не помешали бы еще счетчик Гейгера и белые костюмы антирадиационной защиты. Да и еды тут всего на пару дней. Водой еще надо запастись.

— А почему белого? Разве есть такие?

— Ты что! — удивился Санька. — Не знаешь? Конечно есть! И на таких костюмах проще увидеть радиационные частицы. А чем раньше заметишь, тем раньше от них избавишься, чтобы не подвергнуться заражению.

— Ааа, — протянул Данил. — Я и не знал. А где их взять?

— Я знаю где, — уклончиво ответил Санька. — Только это пока сложно. Но там видно будет. Может и получится их утащить. В крайнем случае, сгонять туда потом будет недолго.

— Ты уверен, что этого убежища будет достаточно?

— На первое время вполне. Я недавно в интернете читал отчет одного американского ученого, и там он подробно разбирает все действия, которые желательно предпринять, если вдруг случится ядерный взрыв. Это в романах написано, что если спрятался в убежище, то лучше без защиты не выходить на поверхность вообще. А на самом деле, с момента взрыва вся радиация исчезает где-то за тридцать минут, и опасность исходит от осадков, в которых могут быть радиоактивные частицы. Так что, даже если взрыв застал тебя на улице — главное не попасть под начальную радиацию и взрывную волну, а убежище можно начинать искать уже позже.

— У нас проще. Метро есть, — уверенно произнес Данил.

— Да, его же как бомбоубежище строили.

— А почему в Ростове не построили такое?

— Я точно не знаю, — важно ответил Санька. — Вроде собирались, да руководство города почему-то вдруг передумало.

— Жалко... — протянул Данька.

— Угу... — кивнул Санька. — Да и не получилось бы у них ничего с метро.

— Почему?

— Ну ты даешь! Тут же река рядом, а значит грунтовые воды близко. Затопило бы все.

— Короче, в «Метро 2033» у вас тут не поиграешь в реале, — улыбнулся Данил.

Где-то на пределе слышимости возник посторонний звук, постепенно набирающий силу.

— Что это? — тревожно поинтересовался Данил.

Санька прислушался, наморщил лоб и, спустя полминуты, выдал:

— А! Так это систему оповещения, наверное, проверяют. У нас периодически так делают.

— Ааа, — успокоился Данил, — у нас я тоже слышал пару раз.

Данил Ноздренко приехал в Ростов-на-Дону из Москвы. Сначала он считал эту поездку ссылкой, потому что рассчитывал провести лето с друзьями, но его планы нарушили родители, отправив к бабушке на каникулы. Первые несколько дней он бесцельно слонялся по квартире и по двору, пока не познакомился с Санькой, живущем в соседнем доме. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, тот сразу стал относиться к нему, как к сверстнику, и никогда не напоминал, что Данил младше. Может быть, ключевую роль в их дружбе сыграли общие интересы: компьютерные игры и постапокалиптическая литература. О причинах конца света оба целыми днями дискутировали взахлеб. А может, повлияло небольшое внешнее сходство, ведь Данил был очень похож на своего старшего товарища: одинаковые цвет волос и форма лица. Если бы не разница в возрасте, по отдельности их легко было перепутать.

Санек Пулевой, которому стукнуло недавно пятнадцать лет, уже считал себя большим специалистом по выживанию в экстремальных условиях, потому как прочитал множество книг по одной весьма увлекательной теме, что всецело завладела его юным сознанием. Знал в теории, как разводить костер, оказывать первую помощь, что такое радиация и многое другое. Очень надеялся и был уверен, что все эти знания когда-нибудь ему пригодятся. Даже составил примерную программу действий, на случай внезапного и такого долгожданного апокалипсиса, о чем мог рассуждать часами. Являясь активным участником некоторых тематических сообществ в социальных сетях, весьма рьяно отстаивал свою, безусловно единственно верную, точку зрения. Как и большинство сверстников, относился к этой теме с излишней долей романтизма, считая ее чрезвычайно занимательной.

Постапокалиптическая культура, будь то литература или компьютерные игры, нарушила не одну неокрепшую подростковую психику. Да разве только подростковую… Если уж у взрослых людей крышу посрывали сталкеры, мутанты и крутые пушки, так что каждый второй менеджер или кочегар мнил себя, по меньшей мере, спецназовцем, то о детях и говорить нечего. А ведь они-то как раз и были основными потребителями великого множества игр, романов и фанфиков на подобную тему. Далеким от реализма, пропагандирующим крутость и живучесть главного героя. Вот и Санька возомнил себя матерым профи, который сможет спрятать свою семью сначала в подвале дома, где они жили, а потом вывезти из города. А так как отец ко всему этому относился с изрядной долей скепсиса, то сам начал готовить предметы первой необходимости, способные повысить их шанс на выживание.

— Будем надеяться, что это никогда нам не пригодится, — произнес Данил.

— Я бы не был таким беспечным, — мрачно заметил Санька, собирая обратно свое богатство в рюкзак.

— Почему?

— Что-то все равно будет. Современная цивилизация изжила себя давно. И я очень хочу, чтобы она была разрушена, может тогда получится построить нечто новое.

— Что новое? — не понял Данил, краем уха прислушиваясь к сигналу на улице, который до сих пор не унялся и уже начинал порядком раздражать.

— Государство. Или общество. Где все будут свободны и сами решат, как им жить, а не подчиняться одному, самому главному.

— Но также не бывает!

— Еще как бывает! Я вот когда вырасту, сам решу, кому стану подчиняться...

Внезапно земля содрогнулась, и подростков швырнуло на землю. Затем погас свет, раздался сильный грохот, от которого заложило уши, подвал наполнился шумом льющейся воды и пылью, которую не в силах был уже разогнать луч фонаря. Запахи канализации усилились, вызывая тошноту. Отчаянно кашляя и отплевываясь, Данил закричал:

— Что это?!

— Не знаю, — сорвавшимся голосом произнес Санька. — Может взрыв газа?

Он вскочил на ноги и бросился к выходу из подвала. Данил устремился следом, не выпуская из вида фигуру товарища, в клубах пыли и рассеянном свете фонаря похожую на привидение. Вдруг Санька остановился, как вкопанный, ноги его подкосились, и он опустился на землю.

— Что с тобой?! — крикнул Данил.

— Выхода нет, — прохрипел Санька.

Данил посмотрел туда, куда указывал луч фонаря. Вместо ступеней, по которым они недавно спустились, громоздились обломки лестничного пролета и куски битого кирпича. Земля подрагивала, а откуда-то сверху продолжали доноситься глухие удары...

Ожидание всегда круче реальности. В своих мечтах об апокалипсисе Санька часто рисовал себя крутым сталкером или рейдером, мужественной поступью покрывавшим километры постапокалиптических пейзажей или радиоактивных пустошей. Пронзительным брутальным взглядом окидывая развалины в поисках врагов, он многозначительно кивал своим мыслям, и продолжал героический путь. На деле же все оказалось куда прозаичней. Развалины были как в мечтах, вот только сам он теперь являл вид потрепанный и жалкий, что шло в разрез с мечтами.

Выбираясь из подвала, Санька сильно разодрал бок об решетку, что закрывала узкое окошко под самым потолком. На счастье подростков, конструкция оказалась плохо закреплена, и они смогли отрезком трубы сбить ее со штырей, к которым та крепилась электросваркой. За несколько суток, проведенных во временном убежище, они успели обследовать его полностью и найти ремонтный запас сантехников.

Санька был покрупней Данила, поэтому отверстие для него оказалось маловато. Тогда и пригодилась аптечка, предусмотрительно уложенная в рюкзак. Правда, Саньке пришлось прикрикнуть на товарища и применить меры физического воздействия, чтобы тот взял себя в руки и оказал ему первую помощь. Вид разрушенного дома, где жила бабушка, вогнал Данила в кататонический ступор, вывести из которого смогли лишь пощечина да крепкое словцо, мастерски выданные Санькой. Сглатывая душившие слезы, мальчишка обработал ему ссадины перекисью и зеленкой, после чего наложил пластырь.

Оглядев почти полностью разрушенный микрорайон хрущевок, Санька вскочил, схватил рюкзак и куда-то помчался. Недоумевающему Данилу пришлось бежать следом, чтобы не остаться в одиночестве. Через несколько минут стало ясно, что мчится товарищ к детскому саду, скрытому во дворах ближайшего жилого комплекса. Вопреки тревожным ожиданиям, здание оказалось практически целым, не считая выбитых ударной волной стекол в окнах. Зато окружавшие его девятиэтажки, судя по всему, принявшие главный удар на себя, оказались разрушены вплоть до четвертого этажа.

— Ты чего, Сань? — спросил запыхавшийся Данил.

— Сестренка в садике же была… — спазм перехватил горло Саньки.

Все двери оказались открытыми, и получасовая инспекция помещений показала, что в здании никого нет — ни живых, ни мертвых. Подростки обнаружили несколько луж засохшей крови, но в сочетании с россыпью битого стекла, это говорило скорей о порезах, нежели о летальных исходах.

— Видимо, эвакуировать успели, — обнадежил себя Санька.

— Наверное, — помрачнел Данил, вспомнив о бабушке. Та никуда из дома не собиралась тогда...

— Пошли, будем выбираться из города, — определил дальнейшие действия Санька.

— Я пить хочу.

— Терпи. Кто знал, что все случится так быстро. Я думал в последний момент прихватить флягу с водой. А оно вон как…

Пока подростки укрывались в подвале, проблем с нехваткой воды не возникало. Сломанная сместившимся перекрытием водопроводная труба давала достаточно влаги. Но подходящей посуды, чтобы набрать воды про запас, увы, не нашлось.

— Погоди! — внезапно осенило опытного сурвайвера. — Надо найти кухню!

Действительно, в детсадовском пищеблоке нашлась и вода и несколько пластиковых бутылок. Уложив драгоценный запас в рюкзак, Санька достал пару противогазов и вручил один из них Данилу. Нож он повесил на пояс своих камуфлированных штанов, которые носил практически все каникулы.

— Все. Пошли.

Санька вытянулся за лето, и его непропорциональная фигура казалась еще более угловатой, чем раньше. Как все подростки, наверное, еще от начала времен, он не знал, куда девать руки, пытаясь их пристроить то на лямках рюкзака, то в карманах. Над верхней губой уже начал пробиваться темный пушок, намекающий на будущие усы, когда-то круглый мальчишеский подбородок сейчас заострился. Лицо заметно исхудало, а близко посаженные к носу глаза, казалось, ввалились еще глубже из-за случившихся переживаний.

По улицам стлалась хорошо видимая пелена дыма, отчего чего над городом стоял смог. Вероятно, что-то все еще горело. Противогазы были немного великоваты, и их часто приходилось поправлять рукой, чтобы сползающий на глаза резиновый шлем не мешал обзору. Санька периодически запрокидывал голову и настороженно озирался. Странное поведение товарища не укрылось от взгляда Данила, и он обеспокоенно спросил:

— Что там?

— Посматривай на небо. По идее, сейчас самое время для зачистки территории от выживших, и могут появиться беспилотники или еще что-нибудь, более опасное.

Данил в изумлении остановился.

— Ты о чем?

— Сто пудов американцы начали войну. Я давно убежден, что ими управляют пришельцы, и сейчас они будут зачищать территорию.

— Что, серьезно?!

— Конечно! Посмотри вокруг. Думаешь, нормальные люди такое допустили бы? Как по мне — нет. А вот пришельцам как раз выгодно нас уничтожить, очистить планету, так сказать. И сейчас они это делают руками американцев, как в сорок первом хотели тоже самое руками немцев сотворить. Так что, смотри в оба.

Данил немедленно посмотрел вверх, но кроме мрачного неба ничего не увидел.

Стал накрапывать дождь, и Санька скомандовал искать убежище, чтобы не попасть под радиоактивные осадки. Посмотрев по сторонам, Данил предложил переждать в ближайшем продуктовом магазине, попавшемся на пути. Забравшись внутрь прямо через разбитую витрину, подростки осмотрелись. К их удивлению, полки были пусты, словно тут прошлась орда голодных туземцев.

— Странно. И когда только успели разграбить…

— А этот магазин работал раньше? — поинтересовался Данил.

— Конечно! Меня мама сюда часто посылала за молочкой. Тут она дешевле… была.

Санька на мгновение задумался о родителях, но тут же отогнал дурные мысли. Они живы и успели эвакуироваться! Должны быть живы! И Катюшка сейчас с ними! Даже если детсад эвакуировали отдельно, родители наверняка уже нашли его сестренку. Только с ума, наверное, сходят, не зная о его судьбе. Ну, ничего! Он обязательно выберется отсюда и найдет их. Он уже взрослый!

Позади раздался кашель, слишком громкий для почти пустого помещения. Пацаны подпрыгнули от неожиданности, и едва не заорали хором. Оглянувшись, они увидели мужчину, выходящего из подсобного помещения. Вид его был далек от приличного, и благоприятных впечатлений совсем не вызывал. Старая, давно не стиранная одежда, стоптанные, непонятного цвета кроссовки, до самых глаз заросшее бородой лицо. По всем признакам он походил на бомжа. Опершись на палку, незнакомец подозрительно уставился на подростков. Помолчав минуту, спросил:

— Вы почему в противогазах?

— Так радиация же, — приглушенно ответил Санька.

— Какая радиация? — усмехнулся мужчина.

— По нам ядерный удар же нанесли…

— Ядерный? Вы что курили, пацаны? — бомж хрипло рассмеялся. — Ракетами по нам долбанули — это да. А ядерных грибов я не видел. Так что, сымайте резину.

Подростки с хрустом стянули противогазы.

— Да и чёй-то я сомневаюсь, что они вам от радиации помогут.

— Ну а если нет радиации, то где тогда все люди? — недоуменно спросил Данил.

— Да хрен их знает. Прячутся, наверное.

Все то время, пока они разговаривали, мужчина не сводил с мальчишек внимательного изучающего взгляда. Наконец, обдумав какую-то важную мысль, шагнул им навстречу и, не прекращая улыбаться, полюбопытствовал:

— В рюкзаке что?

— Вам-то что? — нахмурился Санька.

— Мне?

Удар по плечу палкой, на деле оказавшейся арматурным прутом, застал Саньку врасплох. Задохнувшись от боли и неожиданности, он вскрикнул и рухнул на колени. Бомж шагнул ближе и, схватив за лямку, дернул рюкзак на себя, протащив пораженного подростка по усыпанному осколками стекла полу.

— Вы что делаете?! — истерично завопил Данил и тут же в свою очередь получил арматурой.

— Заткнись, сопля! — Мужчина ловко освободил Саньку от лямок рюкзака. — Давай сюда!

Паренек, понимая, что сейчас их лишают шанса на выживание, завыл.

— Дяденька! Отдайте! Это мое!

— Было твое, стало мое! — хохотнул бомж. — Хочешь выжить — запомни первое правило экспроприации.

Присев на корточки, он открыл рюкзак, покопался в содержимом и довольно присвистнул.

— Богатый улов.

— Отдайте!

— Так! Пошли нахер отсюда, пока я вас не прибил!

Бомж вскочил, вновь замахиваясь прутом.

— Ну?

Подростки попятились.

— Всё, пошли, пошли…

Он подтолкнул обоих к витрине, и они буквально вылетели наружу, сопровождаемые увесистыми пинками.

— Всем спасибо, все свободны, бля!

Поднявшись с земли, Санька заорал:

— Урод! Пидор!

— Кому-то сейчас будет очень херово за такой базар!

Данил вскочил и крикнул:

— Козел! Саня, бежим!

Подростки помчались прочь от злополучного магазина.

Всхлипывая на бегу, и размазывая по грязному лицу слезы обиды, Санька вопил почем зря, осыпая грабителя потоками отборной брани. Данил, покусывая губы, спросил:

— Почему он так с нами?

— Тварь потому что! Урод! Его, блядь, наверное, всю жизнь опускали, а он сейчас на нас решил отыграться. Мы-то слабее его! Сука!

— Что теперь делать будем, Сань?

— Да не знаю я! — Взбешенный Санька и не заметил, как сорвался на товарища. Потом опомнился и хлопнул Данила по плечу.

— Не ссы. Выберемся.

— Без еды и воды?

— Придумаем что-нибудь. Магазины пошмонать можно опять же. Но теперь поосторожней будем. Я не думал, что люди так быстро станут тварями.

— Нам попался только один такой, а ты уже всех под одну гребенку чешешь, — философски заметил Данил.

— Да я не удивлюсь, если все такими стали!

— Не думаю, — покачал головой Данька.

Чем ближе подростки приближались к окраине города, тем меньше вокруг наблюдалось разрушений. Видимо, ракеты не падали на эти кварталы, либо их ударная волна начала терять свою разрушительную мощь. И хотя живых людей на пути не попадалось, тем не менее, все попадающиеся на пути продуктовые магазины оказались разграблены. Лежащие на земле тела, они старались благоразумно обходить, так как зрелище было не из приятных.

— Неужели люди так сразу решили переступить закон? — поразился Данил. — А вдруг это просто техногенная катастрофа, и все бросились мародерствовать?

— А что тут такого? Жрать же всегда хочется, — флегматично ответил Санька. — Я думаю, на городские власти надеяться не стали, потому и грабили. Пока организуют снабжение едой, много времени пройдет. Мне одна книжка попадалась… Короче, там самые ушлые первым делом в магазины ломанулись. И еще дрались с властями, когда те сами решили продукты изъять.

— Но ведь магазины почти все частные!

— Ну и что? Хозяевам уж точно не до убытков. Тоже будут пытаться выжить. Сам подумай: хозяин сидит дома, или закупает товар, а тут такая фигня. Думаешь, он помчится в свой магазин защищать товар? Сомневаюсь. А в магазине только продавщицы. Они-то уж точно не будут драться с толпой, которая ввалится с улицы. Прибьют запросто. Особенно если там будут такие уроды, как нам попался.

— Дурдом!

— Нет, апокалипсис. Или, как говорил Равшан Джамшуду — пинзес.

— Точно, — согласился Данил.

— Сука! Плечо до сих пор болит! — взвыл Санька, шевельнув рукой.

— Мне он по колену попал. Тоже болит.

— И у меня колени болят. Когда он меня по полу тащил, я по осколкам проехал. — Санька задрал штанины и осмотрел свои колени. Они были испещрены небольшими порезами, но кровь уже запеклась.

— Обработать бы. Смотри по сторонам, может аптека попадется.

— Думаешь, их не грабили?

— Все может быть. Но вдруг, что-нибудь и для нас осталось.

— Ага, лежит-дожидается.

— Не умничай.

Аптека попалась, как по заказу, за следующим углом. Разграбленная. Кроме полок с детскими принадлежностями: пустышками, бутылочками, аппаратами для отсоса молока, а также спреев от комаров и стойкого запаха лекарств там ничего не осталось. Под прилавком Санька случайно нашел несколько пачек «Беллакта».

— Возьмем? — поинтересовался Данил.

— А у нас выбор есть? Сухое, но молоко, как-никак.

— Почувствуй себя младенцем?

— Ну, а что? Раз мы выжили, считай, заново родились. А младенцы только такое и едят.

В подсобных помещениях тоже поживиться было нечем. Разорванные коробки из-под лекарств, осколки разбитых флаконов и куски целлофановых упаковок в счет не шли.

— Хорошо подчистили.

— Не то слово, — буркнул Данил. — Ну что, пойдем?

— Ага.

Они вышли из аптеки и осмотрелись.

— Куда идти-то? — поинтересовался Данил.

— На юг, конечно. Во-он туда... Надо как-то вывернуть поближе к мосту, а то нам еще через Дон переправляться.

Пацаны срезали между домами, пробежали через насаждения деревьев, отделяющих этот квартал от главной магистрали города, и вышли на проспект Стачек. Вопреки их ожиданиям, трасса оказалась забита автомобилями, не успевшими вырваться за пределы разрушенного мегаполиса. Заторы из столкнувшихся автобусов и легковушек всевозможных марок простирались по обе стороны от того места, где вышли подростки.

Внимание Саньки, изучавшего ошарашенным взглядом застывший поток, вдруг привлекла синяя иномарка, стоявшая неподалеку. Цвет был точь-в-точь, как у машины отца. Непроизвольно сделал несколько шагов в ее сторону и замер, рассмотрев номерной знак. Это была их машина! На негнущихся ногах побрел к ней, убеждая себя, что там никого нет. То, во что превратилась иномарка, уже мало походило на средство передвижения. Передняя часть была смята мощным ударом о борт автобуса, а дверь со стороны водителя протаранил «Патриот».

Поскольку протиснуться между сцепившимися намертво автомобилями было невозможно, он попытался запрыгнул на капот преградившей путь «девятки», рассматривая сквозь треснувшее заднее стекло салон отцовского «Фокуса». Взлетевшие при его появления мухи открыли неприглядную картину. Санька отпрянул назад и тотчас согнулся от безудержного спазма желудка, извергнувшего завтрак, поглощенный еще в подвале родного дома. Тело отца было обезображено, но он узнал цветастую, похожую на гавайскую, рубашку. Да и не мог это быть другой человек, в машине с таким знакомым номером.

Саньку снова вырвало, прямо на обувь, обрызгав штаны и выпавшие из ослабевших рук пачки «Беллакта». Встревоженный Данил тут же подскочил к нему.

— Что? Что с тобой?

— Уй...ди, — еле выдохнул Санька и его тут же скрутил очередной рвотный приступ.

Чтобы не рухнуть на колени, он машинально выбросил руку вперед, опершись о борт злополучного «Патриота». Данил, случайно бросивший взгляд в салон, немедленно выпростал свой завтрак на асфальт.

Проспект покинули в полном молчании. Санька утирал рукавом катившиеся безостановочно слезы, отказываясь верить в происходящее, а Данил брел следом, полной грудью вдыхая воздух и стараясь справиться с периодически подкатывающей тошнотой. Миновав пятиэтажки, окруженные рядами кленов, они оказались в уцелевшем частном секторе. Коттеджи, представляющие собой разнообразие архитектуры и вкуса, занимали большую территорию на правом берегу Дона. До самой реки еще было далеко, но восточнее уже маячил автомобильный мост, ведущий на левый берег и продолжающий магистраль в направлении Батайска.

Петляя по улочкам между частной собственностью состоятельных граждан, пересекли Портовую улицу и углубились в район, где дома имели менее презентабельный вид. Судя по простоте и незамысловатости построек, здесь обитал куда менее зажиточный люд, давно сбежавший из душных оков многоэтажек. Свернув в один из многочисленных переулков с красноречивым названием, явно указывающим на близкое расположение к реке, подростки внезапно остановились, увидев человека, выходящего из ворот одноэтажного дома.

Мужчина, прихрамывая, подошел к автомобилю с открытым багажником. Краем глаза уловив движение справа, он на мгновение замер, а потом резко развернулся. Обе канистры синхронно выскользнули из рук, с глухим булькающим звуком стукнувшись об асфальт. Охотничье ружье стремительно слетело с плеча, и подростки, успев лишь ошалело моргнуть, оказались на прицеле относительно новой вертикалки. Не сговариваясь, оба инстинктивно подняли руки вверх.

Молодой парень, немного похожий на Мика Джаггера (о существовании которого пацаны никогда и не слышали) буравил обоих подозрительным взглядом. Ствол ружья ни разу не дрогнул, и подростки уже начали всерьез опасаться за свою жизнь. Но парень неожиданно опустил оружие, решив, вероятно, что особой опасности эти двое для него в принципе не представляют.

— Куда идем? — нейтрально поинтересовался он. — Да вы руки-то опустите. Встали, как немцы под Сталинградом.

Подростки послушно выполнили его просьбу.

— Ну? Так куда движемся? — повторил он свой вопрос.

— Туда, — Санька махнул рукой в сторону моста. — Из города выбираемся.

— Выжили значит в городе, — констатировал парень. — Сильные там разрушения?

— Чем дальше от центра, тем меньше.

— Я так и думал, — кивнул «Мик». — Ну ладно. Шагайте.

Они медленно прошли мимо, ожидая выстрела или какой-нибудь другой пакости, но все обошлось. Удаляясь по переулку, долго чувствовали на себе его взгляд. Царившая вокруг тишина периодически нарушалась криками чаек, кружащих где-то над рекой, а вскоре подростки услышали постепенно приближающийся звук двигателя. Оглянувшись, увидели подъезжающую «Приору» и отпрянули в сторону, чтобы разминуться с ней в довольно узком переулке. Автомобиль медленно проехал мимо, но через несколько метров остановился, мигнув стоп-сигналами. Дверь открылась и парень спросил:

— Из города выберетесь, а потом куда двинете?

— Не знаю, — пожал плечами Санька. — Туда, где есть люди, наверное.

— Могу подвести, — предложил парень.

Не ожидавшие такого предложения подростки остолбенели.

— Ну? Едете?

— Конечно! — оба энергично закивали.

— Только у меня заднее сиденье занято, так что вперед садитесь. Не толстые — вдвоем влезете. Меня Анатолий зовут.

Пацаны втиснулись на переднее сиденье, и машина тронулась с места. Данил оглянулся назад: все сиденье было занято какими-то пожитками.

Пока Анатолий выруливал к железнодорожной ветке, идущей вдоль пакгаузов на берегу реки, все посматривал на пацанов и морщил нос. Потом не выдержал и приопустив стекло, спросил:

— Чего от вас так блевотой прет?

Так как Санька безучастно глядел в окно, ответил Данил.

— Пересекали проспект и увидели трупы.

— Понятно, — хмуро кивнул Анатолий. — Я сам пару раз блеванул, пока бензин с тачек сливал.

— Мародерствовали? — уточнил Данил.

Анатолий бросил на него быстрый взгляд и хмыкнул.

— Это как посмотреть. Но, наверное, да, мародерствовал. Только тем, кто остался на том проспекте, бензин сейчас ни к чему, а мне ехать далеко. Заправки вряд ли сейчас будут исправно работать.

— А это тоже украли? — Данил кивнул назад.

— Ты за базаром-то следи, — мрачно предупредил Анатолий. — Не думай, что раз я вас в попутчики взял, то шибко добрый. Высажу нахер. Да и мои это вещи. И дом мой был. Я не ворюга, чтоб по чужим шариться.

— А вы не знаете, где все люди? — Данил виновато поспешил сменить тему.

— Где все, не знаю, но в нашем районе многие заперлись в домах. Ждут, что придет армия и всех спасет.

— А она придет?

— Да хрен ее знает. Наверное.

— А вы далеко едете? — продолжал допытываться Данил.

— Как говорил один компьютерный герой — на север.

— На север? А что там?

— Ты чего такой любопытный? — не выдержал Анатолий. — В такси тоже вопросы водителю задаешь?

— Нет.

— Ну вот и сиди молча, не отвлекай от дороги.

Данил насупился и отвернулся, а Санька все также продолжал невидящим взглядом таращиться в окно. Анатолий исподлобья покосился на пацанов и вновь сосредоточился на дороге. Неторопливо ведя автомобиль, он не стал сворачивать на шоссе, ведущее к мосту, а двинулся дальше вдоль реки, по прибрежным улочкам. И чтобы избежать лишних вопросов, пояснил:

— Лучше проехать тут. Все проспекты, думаю, сейчас забиты транспортом — не пробраться. Вам же без разницы куда, на север или юг?

— Лишь бы к людям, — буркнул Данил.

— И то верно. Так как вы умудрились выжить-то?

Данил стал с готовностью рассказывать об их злоключениях. Анатолий слушал внимательно, не перебивая. Когда подросток закончил рассказ, не опустив ни единой подробности, мужчина подвел итог:

— Готовились, значит, к концу света.

— Не то чтобы готовились, — подал, наконец, голос Санька. — Но из-за той политической обстановки в мире, что была перед этим, все к тому и шло. И вот случилось, что случилось. Совпало, когда мы находились в подвале.

— Вам просто повезло.

— Как-то неожиданно все...

— А ты как хотел? Что вас предупредят? Мы сейчас вас будем немного убивать, просим расслабиться и принять удобные позы, чтобы не было так больно? Или занимайте комфортные убежища — мы начинаем бомбежку? Пацаны, это вам не «Фоллаут», где были заранее готовы убежища, да и тот был просто игрой. Это реальная жизнь! В ней никто не будет строить убежища для обычного народа, вроде нас. В последнее время строили только то, что может приносить деньги. А вот интересно, на кой ляд им деньги, когда ничего не будет?

— Новые станции метро же строили, — возразил Данил. — А метро еще и бомбоубежище.

— Слеповского начитались, да? — хмыкнул Анатолий. — Сталкерской романтики захотелось? Постапокалипсис форева! Все умрут, а я останусь, блядь! Ну и что, остались? Где ваши родные? Не жалко их: маму, папу, братьев, сестер, соседей, в конце концов?

— Мой отец на проспекте Стачек погиб, — выдавил Санька.

— Откуда ты знаешь? — повернулся к нему Данил.

— Ту машину помнишь, синюю?

— Где мы блевали? Так там был твой отец? — поразился Данил и замолчал.

Анатолий пристально взглянул на Саньку.

— Мои соболезнования, — и спросил уже мягче. — А мама где?

— Не знаю, — шмыгнул носом Санька. — Она тогда с утра ушла на работу. Сестренка в садике была.

По щекам его потекли слезы.

— Жалко родных?

— Да. Самое страшное, что я не знаю, где они. Я читал, конечно, как тяжело терять близких, но даже не задумывался, насколько это больно, на самом деле. Тогда все больше за приключениями героев следил.

— Ты просто не придавал этому значения, между строк смотрел. Да и не те книжки читал, — уверенно произнес Анатолий. — А читать надо было Боронина или Эль Кванти. Вот где жесть, после которой начинаешь молиться, не дай Бог такому случиться в реале. Пусть это останется выдумкой автора. Хотя человек все-таки бездушная скотина. Автор старается, пишет, предупреждает, мол, не допустите подобного развития событий, ведь будет именно так или еще хуже, а читатель оценивает только по закрученности сюжета и крутизне главгера, а не по драматизму происходящего. И думает, фигня — все равно такого не будет. А если и будет, то выживем. МЧС и Армия нам все равно помогут — главное, оказаться поблизости к ним. На диване все благородные и правильные, а когда реальность по мордам надает, большая часть превращается в крыс. Там магазин грабануть, тут рюкзак отобрать. Так что, вы не обижайтесь на того бомжа. Он давно уже привык, что весь мир идет на него войной, вот и выживает, как может. Это сейчас для вас все дико, а через какое-то время сами такими будете.

— Не будем! — воскликнул Данил.

— Нуу... не зарекайся. Вот скажи, мечтал об апокалипсисе, а?

— Ну, мечтал, — нехотя признался Данил.

— Вот! Апокалипсис заказывали? Получите и распишитесь. И не нойте теперь.

— Как-то вы странно рассуждаете, — заметил Санька. — Вам самому не жалко людей?

— Жалко, — кивнул Анатолий. — А рассуждаю так, потому что реалист. А точнее, фаталист. И еще верю в высшую справедливость и материализацию мыслей. Что мы, кстати, и наблюдаем сейчас. Многие хотели конца света, вот он и материализовался. Расхлебывайте теперь.

Подростки подавленно замолчали, пытаясь осмыслить услышанное, а Анатолий, сдвинув брови, упорно вел машину по пустым улочкам.

Окраинная дорога давно вывела из погибшего города, и дальше потянулись поселки, расположившиеся вдоль трассы на Новочеркасск. Периодически стали попадаться и люди. Кто-то сгрудился вокруг автомобилей, у которых, очевидно, закончился бензин, а кто-то понуро брел вдоль дороги, нагруженный кое-каким, второпях захваченным скарбом. И те, и другие провожали проезжающий автомобиль потухшими взглядами, не пытаясь его остановить.

На пустой трассе Анатолий прибавил скорость, и вскоре они подъехали к Реконструктору. На въезде в поселок им попалось столпотворение автомашин, вокруг которых собралось много беженцев. Скользнув по ним равнодушным взглядом, Анатолий повел машину дальше.

— Тут же люди! — тотчас воскликнул Данил.

— Что-то ты тех, которые на трассе застряли без особого энтузиазма встречал. Или тех, что пешком пилял. Не хотелось к ним?

— Так там просто беженцы, а тут, наверное, и власть есть.

— Думаю, есть, — кивнул Анатолий. — Только что может руководство поселка с наплывом беженцев сделать?

— Ну, накормить, — неуверенно протянул Данил.

— Сомневаюсь, что у них тут столько еды найдется. Насколько мне подсказывает чуйка, а ей я доверяю, надо двигать дальше.

Не зная, что возразить в ответ, Данил отвернулся к Саньке, но тот за все время пути не произнес ни слова, погруженный в мрачные мысли. Видя, что товарищ никак на него не реагирует, он и сам задумался о родных. Ведь если это война, и такое произошло с Ростовом, то что творится в Москве, столице страны? Страшно даже представить, что с его родителями. В памяти всплыла картина с проспекта Стачек: мертвый Санькин отец... Подавив вновь услужливо подкатившую тошноту, постарался сменить ход мыслей. Хотя о чем можно было думать в такой ситуации, он не представлял, поэтому брякнул первое, что пришло в голову.

— А у вас воды нет?

Анатолий сунул руку под сидение, выудил полторашку с водой, и молча отдал Данилу.

— Спасибо. Ты будешь? — обернулся он к Саньке. Тот согласно кивнул.

— Почему вы хромаете? — продолжал Данил беседу на отвлеченные темы.

— Ногу ломал несколько раз, — ответил Анатолий.

Дорога, уходившая к Новочеркасску, змеилась меж холмами, с которых открывались потрясающие виды бескрайних просторов Ростовской области. Справа, далеко в степи, виднелась повисшая пелена высоко взметнувшейся пыли, подразумевающая двигающийся практически параллельно федеральной трассе транспорт. В какой-то момент ее направление неуловимо изменилось, и теперь казалось, что мутное облако приближается. С вершины одного из холмов вдруг открылась панорама следующего населенного пункта. Издалека было видно, что машин перед Опытным собралось намного больше, чем у предыдущего поселка. Застывшая пестрая колонна протянулась далеко по шоссе, раскрасив серое дорожное полотно причудливым многоцветьем.

Анатолий, заметив что-то впереди, резко снизил скорость, и, как оказалось, весьма своевременно. Дорогу перегородили несколько машин, возле которых стояли люди. Увидев приближающуюся «Приору», пара человек двинулись навстречу.

— Это что такое? — поинтересовался Данил.

— А я знаю? — Анатолий не сводил глаз с вооруженных людей.

Один из них замер посреди дороги, а второй уже махал рукой, призывая остановиться. Анатолий послушно начал тормозить, уходя к обочине. Не глуша двигатель, опустил стекло и стал ждать.

Человек подошел ближе и наклонился, заглядывая в салон.

— Народная дружина. Подъезжайте ближе к посту и приготовьте документы.

— А что такое? — поинтересовался Анатолий. — Ловите кого-то?

— Нет, — улыбнулся дружинник, поправляя на плече ремень автомата. — Проверка документов и объяснение правил пребывания на перевалочном пункте. Стандартная процедура.

— А что за перевалочный пункт?

— Обычный пункт, — пожал плечами дружинник. — Для регулирования потока людей во временный лагерь беженцев.

— Понятно, — кивнул Анатолий. — А далеко лагерь?

— За Опытным. Проезжайте.

Тронув машину с места, Анатолий скользнул взглядом по лицу второго дружинника, но тот почему-то отвернулся.

На посту их уже ждали. Правда, постом это можно было назвать с большой натяжкой: пассажирский «уазик-буханка» перегородил шоссе так, что объехать его можно было только по противоположенной обочине, а мечта реальных пацанов из недалеких «нулевых» — «BMW X5», занимал часть трассы с правой стороны. Третий автомобиль, видимо, остановили недавно. Все двери «Опеля Астры» были открыты, а внутри копошились люди.

Анатолий, остановил машину и, потянувшись к бардачку, спросил:

— У вас-то есть документы?

— Да откуда? — ответил Санька. — Дома все осталось.

От скопления транспорта оторвалось несколько человек и двинулось встречать новоприбывших. Выбираясь из машины, Анатолий заметил, что первые дружинники уже догоняют их быстрым шагом.

— Ну, кто тут у нас? — бодрым голосом произнес один из подошедших.

В глаза бросилась стандартная одежда блюстителей порядка: практически все были облачены в кожаные куртки. Да и прически не отличались оригинальностью — короткий ежик, словно у новобранцев. «Или у кого похуже», — мелькнула вдруг тревожная мысль, и в груди шевельнулось нехорошее предчувствие. Эти люди и впрямь совсем не походили на молодых солдат, даже будь те в гражданском одеянии. Слишком уж взрослые они оказались. Или это всех дружинников так коротко побрили? Справа открылась дверь, и подростки выбрались наружу, разминая затекшие от долгой поездки тела.

— Мальчики-зайчики! — заржал кто-то из присутствующих.

— А вы че, как голубки, вдвоем на одно место залезли? — поинтересовался один из дружинников.

— Да заднее сиденье занято, — пояснил Анатолий, быстрым взглядом окидывая собравшихся и внутренне напрягаясь: эти хлопчики ему с каждой секундой нравились все меньше.

У «Опеля», кроме дверей, почему-то открыта топливная крышка, а рядом стоит пластиковая канистра — явно сливают бензин. Тот человек, что держит шланг, заглядывает в салон, со смехом к кому-то обращаясь. В машине творится что-то непонятное: заднее стекло тонированное, не разобрать. И на руках «дружинников» слишком много татуировок, а автоматы направлены точно на них троих — не убежишь. Вдруг из «Опеля» раздался надрывный женский крик, громкий мат, затем глухой удар и стон.

Один из людей, присматривавший за Анатолием, понял, что тот обо всем догадался и стер улыбку с лица.

— Руки в гору, шелупонь! — рявкнул он.

Анатолий и подростки послушно подняли руки. Пацаны от страха выпучили глаза, никак не ожидая подобного развития событий. Несколько человек подошли к машине и полезли внутрь.

— Чего полезного везешь? — спросил тот, что кричал, видимо, старший в этой банде.

Анатолий сглотнул внезапно подступивший к горлу комок и постарался ответить как можно спокойней:

— Да шмотки свои, еды немного.

— О! Тут и ствол имеется! Серьезные братки, бля.

— А вы кто? Нам сказали, что вы дружинники... — Анатолий все еще пытался прощупать почву, хотя сердце уже бешено колотилось о ребра.

— Хайло завали, — буднично посоветовал ему старший и повернулся к своим. — Ну, чем он там богат?

— Да тут полный багажник бенза! Запасливый, сука.

Из «Опеля» внезапно показался еще один бандит. Сально ухмыляясь, он натянул штаны, достал пистолет и один раз выстрелил в салон. Потом вразвалочку направился к своим, поигрывая стволом. Старший резко повернулся к нему.

— Повременить не мог?

— Да ты че, Крест! Я тебе потом красючек наловлю, еще смачнее этой. А эту козу подрихтовал малехо, не товарный вид уже.

— Шмалять сейчас зачем было, Чума? Не видишь, работаем. Клиент нервничает.

— А, так мы это сейчас исправим, — ухмыльнулся Чума. — Давай колено прострелю?

— Угомонись! — повысил голос Крест. — Все бы тебе куражиться.

— Ну а че, давай ему нервы подлечим?

Удар в челюсть отбросил Анатолия на капот, по которому он и сполз на землю.

— Один хер всех валить будем, дай хоть приколоться напоследок.

Старший хотел что-то сказать, но вдруг замер, прислушиваясь. Где-то вдалеке слышался размеренный гул. Люди с автоматами тоже обратились в слух, только Чума направился к поверженному Анатолию. Заметив, что никто на них не смотрит, Санька дернул Данила за руку и с воплем: «Бежим!» — сиганул в кювет

Раздалась автоматная очередь, а вслед за ней зычный крик Креста:

— Не стрелять!

Но было поздно...

На пригорке уже появилась колонна автотранспорта, несущаяся на большой скорости по шоссе. Идущий впереди БТР-90 чуть сбавил ход. Сидевший на броне военный, заметив по курсу вспышки, что-то крикнул в люк, башня шевельнулась, и ствол автоматической пушки расцвел оранжевой бабочкой.

Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

По звуку напоминавшие стук дятла, выстрелы тридцатимиллиметровой пушки были весьма точны и столь же разрушительны: пули рвали в клочья всех, кому не посчастливилось оказался на траектории огня. Отработав несколько целей, орудие замолчало. Мягко притормозив у «Приоры», БТР грациозно качнулся. Офицер спрыгнул на землю и по-хозяйски огляделся. Из чрева бронетранспортера тотчас выскочили несколько солдат, и выстроились полукругом, страхуя командира. Заметив лежащего Анатолия, тот спросил:

— Живой?

Парень только ошалело кивнул, утирая обрызганное кровью лицо.

— Это хорошо.

Прижав микрофон гарнитуры к губам, вояка пробубнил:

— Чисто. Очередные мародеры...

Из кювета донесся протяжный вой, переходящий в надрывные рыдания...

Санька безучастно сидел на полу в кузове военного «Урала», а на коленях покачивалась голова лежащего у его ног Данила. Глаза мальчика были закрыты, словно он спал, и лишь мертвенная бледность лица да тонкая струйка крови, стекающая из уголка рта, красноречиво указывали на его нынешнее состояние. Санька не дал похоронить в том кювете своего товарища, и солдаты сжалились, забрали обоих, решив, что по дороге до лагеря он все же смирится с потерей. Анатолий ехал на своем автомобиле, пристроившись в хвосте колонны. А на том участке трассы осталось только могила, где покоились убитые мужчина и женщина из «Опеля». Части тел уголовников, вырвавшихся на волю, и решивших что пришла анархия, даже не стали закапывать, скидав их в кювет.

Санька уже не мог плакать — слезы иссякли. Где-то внутри поселилась холодная пустота, а в мозгу пульсировала одна-единственная мысль: «Это моя вина!». Ведь не прыгни он тогда в кювет... Хотя, не появись та колонна на трассе и не оцени офицер столь молниеносно обстановку, кто знает, как бы все повернулось...

Санька постепенно начинал понимать, что жизнь, на самом деле, куда сложней, чем он представлял. Ведь у любого действия во Вселенной всегда есть несколько последующих событий. Все в этом мире имеет четкий алгоритм заранее кем-то продуманных решений. Высший разум? Злой рок? Родители часто говорили про что-то подобное, а он пропускал мимо ушей, формируя свое, нужное и приятное только ему мировоззрение. А вдруг мысль действительно материальна, и люди, развязавшие бойню, просто дали другим то, чего те хотели? Тогда в этом есть и их с Данькой вина. Вот так, значит, выглядит высшая справедливость? Желая зла всему миру, будь готов сам испить эту чашу, так что ли?

Оглавление

1-е место ЧМОКИ Юрий Адрианов

2-е место Семь последних дней Алексей Честнейшин

3-е место Надежда Николай Побережник

4-е место Последний приют Андрей Киреев

5-е место Джерри в стране чудес Мария Силкина

6-е место Новый день Эдуард Галеев

7-е место Первый город Александра Лизунова

8-е место Какие наши годы Виктор Листуров

9-е место Усталость Юрий Маркуш

10-е место Правила выживания Фокс Ева, Павел Янг

Призы читательских симпатий

Охотник за облаками Стас Булгарин

Мёртвый город Стас Булгарин

Три дня до... Стас Булгарин

Лазурные небеса, изумрудная земля Ксения Котова

Ах, эта свадьба... Алена Мухина

Просто хорошие рассказы

Начало конца Юрий Симоненко

Последний Сергей Булыгинский

Цифра Семен Нифонтов

Нет Милосердию Denis Morphine

Рыбалка на мертвой реке Джон Маверик

Молчуны Алена Мухина

Мор Евгений Гущин

В бункере все спокойно Денис Атякин

За стеной Иван Коробейников, Евгения Кудрина

Апокалипсис заказывали? Сергей Алексеев Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg