«Бункер. Смена»

Бункер. Смена (fb2) - Бункер. Смена (пер. Андрей Вадимович Новиков) (Бункер - 2) 1635K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Хью Хауи

Хью Хауи Бункер. Смена

Посвящается тем, кто оказался в истинном одиночестве

В 2007 году Центр автоматизации в нанобиотехнологии сформулировал основные принципы аппаратных и программных платформ, которые в будущем позволят роботам размером меньше клетки человеческого тела ставить медицинские диагнозы, устранять повреждения и даже размножаться.

В том же году телеканал CBS дважды выпустил в эфир передачу о воздействии пропранолола на пациентов, получивших серьезные травмы. Было обнаружено, что всего одной таблетки достаточно, чтобы стереть воспоминания о любом болезненном событии.

Почти одновременно человечество открыло нечто, способное привести его к гибели, и средство забыть о том, что это произошло.

Первая смена Наследие

Пролог

2110 год

Под холмами в округе Фултон, штат Джорджия

Трой вернулся к жизни и обнаружил, что лежит в могиле. Он очнулся в замкнутом пространстве, видя перед собой лишь толстое, покрытое инеем стекло.

По ту сторону ледяной мути двигались темные силуэты. Трой попробовал шевельнуть руками, постучать по стеклу, но мышцы оказались слишком слабы. Он попытался крикнуть, но лишь закашлял. Во рту ощущался мерзкий привкус. Затем в уши ударил громкий лязг открывающихся массивных запоров, зашипел воздух, скрипнули давно не работавшие петли.

Свет наверху был ярким, а прикасающиеся руки — теплыми. Трою помогли сесть. Он все еще кашлял, выбрасывая в ледяной воздух облачка пара. Кто-то протянул стакан с водой и таблетки. Вода оказалась прохладной, а таблетки — горькими. Трой с трудом сделал несколько глотков. Он еще не мог держать стакан без посторонней помощи: руки затряслись, когда нахлынули воспоминания, сцены из долгих кошмарных снов. Ощущения из далекого и недавнего прошлого смешались. Трой задрожал.

Бумажный халат. Резкая боль от сорванной с кожи клейкой ленты. Кто-то потянул его за руку, потом извлек трубку из паха. Двое мужчин в белом помогли Трою выбраться из гроба. Вокруг него клубился пар, влага конденсировалась и рассеивалась.

Сидя на чем-то, моргая от яркого света и упражняя веки, долго пребывавшие закрытыми, Трой смотрел на ряды гробов с людьми внутри, тянущиеся вдоль изогнутых стен. Потолок казался слишком низким, а масса грунта над головой вызывала ощущение удушья. Годы… Как много времени прошло. Никого из тех, кто был дорог Трою, уже нет.

Ничего больше нет.

Таблетка царапнула горло. Трой попытался ее проглотить. Воспоминания тускнели, как сны после пробуждения, и он ощущал, как теряет связь со всем, что знал и помнил.

Он начал было заваливаться, но люди в белом это предвидели — успели подхватить его и уложили на пол. Бумажный халат терся о кожу и шуршал.

Мысленные образы вернулись, воспоминания сперва посыпались на Троя, как бомбы, затем их поток иссяк.

Таблетки не действуют мгновенно. Нужно время, чтобы уничтожить прошлое.

Трой зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Чья-то рука сочувственно опустилась ему на голову. Двое в белом позволили ему пережить этот момент. Они не спешили. Это была любезность, передаваемая от одного неспящего к следующему. Нечто такое, что когда-нибудь испытают, проснувшись, все люди, лежащие в этих гробах.

Испытают — и вскоре забудут.

1

2049 год

Вашингтон, округ Колумбия

Высокие застекленные шкафы когда-то были книжными. Кое-что на это указывало. Возраст предметов на полках исчислялся веками, а петель и замочков на дверцах — всего лишь несколькими десятилетиями. Окантовка стекол была из планок вишневого дерева, а сами шкафы — из дуба. Кто-то попытался сгладить различие с помощью морилки, но структура древесины все равно отличалась, а цвет совпадал не идеально. Человеку понимающему такие детали бросались в глаза.

Конгрессмен Дональд Кини машинально обратил внимание на все это. Он просто увидел, что здесь когда-то давно провели большую чистку, освободив место. Сколько-то лет назад из приемной сенатора убрали все традиционные своды законов, оставив лишь несколько томов. Эти книги с корешками, покрытыми кружевом трещинок, теперь сиротливо ютились в темных углах застекленных шкафов. Старая кожа отваливалась с них чешуйками, как после солнечного ожога.

В приемной находились несколько коллег Кини — таких же только что избранных конгрессменов из его штата. Подобно Дональду, они были молоды и безнадежно оптимистичны. Они еще принесут перемены на Капитолийский холм. Они надеялись добиться успеха там, где это не удалось их столь же наивным предшественникам.

Дожидаясь своей очереди познакомиться с сенатором Турманом из их родного штата Джорджия, они нервно переговаривались. Дональд представил, будто это шумная компания священников, выстроившихся, чтобы увидеть Папу и поцеловать его кольцо. Он тяжело вздохнул и переключил внимание на сокровища за стеклом, пока его коллеги из Джорджии болтали о расположенных в его округе Центрах контроля и профилактики заболеваний.[1]

— …Они выложили на своем сайте подробное руководство и расписали там, как надо готовиться и как реагировать в случае — прикинь! — вторжения зомби. Представляешь?! Гребаных зомби. Получается, что даже в ЦКПЗ верят, что может случиться какая-нибудь хрень и мы начнем жрать друг друга…

Дональд подавил улыбку, опасаясь, что она отразится в стекле. Повернувшись, он стал разглядывать коллекцию фотографий на стене. Каждая изображала сенатора в обществе одного из четырех последних президентов. Везде поза и рукопожатие казались почти одинаковыми, все снимки были сделаны на фоне обвисших государственных флагов и большого государственного герба. Президенты на фотографиях менялись, а сенатор выглядел практически таким же, как на других карточках. Где-то его волосы только начинали седеть, где-то поседели полностью, но в остальном прошедшие десятилетия его совершенно не затронули.

То, что фотографии висели рядом, как будто обесценивало каждую из них. Они выглядели постановочными. Фальшивыми. Создавалось впечатление, что все эти самые влиятельные люди в мире умоляли о возможности сняться рядом с вырезанной из картона фигурой сенатора — такие ставят у дорог для развлечения проезжающих мимо.

Дональд рассмеялся, и к нему присоединился конгрессмен из Атланты.

— Знаю, что тебя так веселит. Зомби, да? Чушь, конечно. Но ты сам подумай: с какой стати ЦКПЗ вообще составлять такой справочник, если…

Дональд собрался было перебить коллегу и объяснить, над чем он смеется на самом деле. «Посмотри на улыбки, — хотел сказать он. — Они только на лицах президентов. А у сенатора такой вид, словно он предпочел бы в тот момент находиться где-то в другом месте». Фотографии создавали впечатление, будто каждый из этих верховных главнокомандующих знал, кто обладает большей властью, чем он, и кто будет оставаться на своем месте еще долго после того, как очередной президент уйдет.

— …И советы — вроде того, что всем надо запастись не только фонариками и свечами, но и бейсбольными битами. Ну, чтобы мозги вышибать.

Дональд достал телефон и посмотрел, который час. Бросил взгляд на дверь приемной и задумался, долго ли еще ждать. Сунув телефон в карман, он вернулся к шкафу и стал изучать полку, где лежала аккуратно — как оригами — сложенная военная форма. Всю левую сторону мундира покрывали медали. Рукава были убраны и закреплены булавками так, чтобы наружу смотрела золотая окантовка на манжетах. Перед мундиром расположилась коллекция армейских жетонов на деревянной подставке штучной работы — символы признательности от мужчин и женщин, служащих за границей.

Эти два экспоната были красноречивее любых слов: военная форма из прошлого и жетоны тех, кто служит сейчас. Знаки двух войн. Той, в которой сенатор участвовал в молодости. И другой — за ее прекращение он бьется, уже став старше и мудрее.

— …Да, понимаю, звучит по-идиотски, но ты знаешь, что делает бешенство с собакой? Я имею в виду, что оно реально делает, биологически…

Дональд наклонился, чтобы получше разглядеть жетоны. Число и девиз на каждом обозначали воинскую группу. Или батальон? Дональд не мог вспомнить. Это знает его сестра Шарлотта. Она сейчас тоже служит где-то далеко.

— Эй, а ты совсем не волнуешься? Даже самую малость?

Дональд понял, что вопрос обращен к нему. Обернувшись, он посмотрел на разговорчивого конгрессмена. На вид ему было лет тридцать пять — примерно ровесник Дональда. Как в зеркале, Дональд разглядел в этом человеке свои редеющие волосы и начинающий расти животик — малосимпатичные признаки среднего возраста.

— Волнуюсь ли я из-за зомби? — Дональд рассмеялся. — Нет. Не могу такого сказать.

Конгрессмен шагнул ближе к нему и скользнул взглядом по впечатляющей униформе. Ткань мундира рельефно вздымалась, словно она по-прежнему облегала грудь владельца.

— Нет. Из-за встречи с ним.

Дверь в приемную открылась, впустив звонки телефонов.

— Конгрессмен Кини?

В дверях стояла пожилая секретарша. Белая блузка и черная юбка подчеркивали ее худощавую спортивную фигуру.

— Сенатор Турман готов принять вас, — объявила она.

Проходя мимо конгрессмена из Атланты, Дональд похлопал его по плечу.

— Удачи, — пробормотал тот ему вслед.

Дональд улыбнулся. Он поборол искушение вернуться и рассказать коллеге, что довольно хорошо знает сенатора, потому что еще ребенком сидел у него на коленях. К тому же ему было не до откровений — на самом деле он с трудом сдерживал волнение.

Миновав дверь, обшитую панелями из дорогих пород древесины, он оказался во внутреннем кабинете сенатора. Это было отнюдь не то же самое, что проскользнуть через прихожую, чтобы увести сенаторскую дочку на свидание. На этот раз все было куда серьезнее. Дональд встречался с Турманом как коллега, но по-прежнему ощущал себя мальчишкой.

— Сюда, — подсказала секретарша.

Она провела Дональда между двумя широкими столами, на которых трезвонила дюжина телефонов. За ними сидели молодые люди и девушки в костюмах или отглаженных блузках, сжимая в каждой руке по трубке. Судя по скуке, читавшейся на их лицах, для них это была привычная рабочая нагрузка.

Проходя мимо стола, Дональд протянул руку и провел кончиками пальцев по столешнице. Красное дерево. У помощников сенатора столы были круче, чем у Дональда в кабинете. И декор под стать: роскошный ковер, широкие старинные потолочные багеты, антикварная плитка над головой, подвесные светильники — возможно, из настоящего хрусталя.

В дальнем конце этой гудящей и звенящей комнаты распахнулась обшитая деревянными панелями дверь, выпуская конгрессмена Мика Уэбба, чья встреча с сенатором только что закончилась. Мик не заметил Дональда, поглощенный изучением содержимого раскрытой папки, которую он держал перед собой.

Дональд остановился, поджидая коллегу и старого друга по колледжу.

— Ну, — спросил он, — как встреча?

Мик поднял взгляд и резко захлопнул папку, потом сунул ее под мышку и кивнул:

— Все прошло отлично. — Он улыбнулся. — Извини, если пришлось долго ждать. Старик все никак не хотел меня отпускать.

Дональд рассмеялся. Он поверил другу. Мик легко прошел на выборах в Конгресс штата. Он обладал харизмой и уверенностью и, кроме того, был рослым и привлекательным мужчиной. Дональд часто шутил, что если бы его друг не страдал такой плохой памятью на имена, то когда-нибудь смог бы стать президентом.

— Ничего страшного. — Дональд указал большим пальцем через плечо. — Я тем временем заводил новых друзей.

— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся Мик.

— Ну, хорошо. Увидимся на ранчо.

— Обязательно.

Мик хлопнул его папкой по плечу и направился к выходу. Дональд поймал возмущенный взгляд секретарши сенатора и торопливо двинулся к ней. Она пропустила его в тускло освещенный кабинет и закрыла за ним дверь.

— Конгрессмен Кини.

Сенатор Пол Турман поднялся из-за стола и протянул руку. Он блеснул улыбкой, хорошо знакомой Дональду как по фотографиям и телепередачам, так и по воспоминаниям детства. Несмотря на возраст — Турману было уже под семьдесят, если не больше, — сенатор оставался худощавым и подтянутым. «Оксфордская» рубашка облегала крепкий торс отставного военного, шея над узлом галстука выглядела по-прежнему мощной, а седые волосы сенатор, как всегда, стриг по-солдатски коротко.

Дональд пересек затемненный кабинет и пожал протянутую руку.

— Рад вас видеть, сэр.

— Присаживайся.

Турман выпустил ладонь Дональда и указал на ярко-красное кожаное кресло напротив стола. Дональд сел. Золотые кольца вдоль подлокотников напоминали заклепки на стальной балке.

— Как Элен?

— Элен? — Дональд поправил галстук. — У нее все отлично. Она вернулась в Саванну. Она была в восторге от встречи с вами на том приеме.

— Твоя жена — восхитительная женщина.

— Спасибо, сэр.

Дональд постарался расслабиться, но это не помогло. Несмотря на включенные лампы, в кабинете было сумрачно. За окном низко плыли темные тучи. Если пойдет дождь, придется возвращаться в офис через туннель. А Дональд терпеть не мог туда спускаться. На полу там лежала ковровая дорожка, на потолке через равные интервалы висели люстры, но его все равно не отпускало ощущение, что он находится под землей. Вашингтонские туннели заставляли его чувствовать себя крысой, пробирающейся по трубам канализации. А еще ему постоянно казалось, что потолок вот-вот обвалится.

— Как впечатление от новой должности?

— Хорошо. Работы много, но я не жалуюсь.

Он решил спросить сенатора, как дела у Анны, но не успел. За его спиной открылась дверь и вошла секретарша — принесла две бутылочки с водой. Дональд поблагодарил, взял одну бутылку и хотел было открыть ее, но увидел, что секретарша уже сделала это.

— Надеюсь, ты не слишком занят и сможешь сделать кое-что для меня?

Сенатор приподнял бровь. Дональд глотнул воды и задумался: а сможет ли он сам научиться так же двигать бровью? Когда он видел такое, ему хотелось встать по стойке «смирно» и отдать честь.

— Конечно, я найду время. Как же иначе, вы ведь столько для меня сделали! Сомневаюсь, что без вашей помощи я прошел бы дальше первичных выборов.

Он повертел на коленях бутылочку с водой.

— Вы ведь с Миком Уэббом возвращаетесь? И вы оба «бульдоги».

Дональд лишь спустя мгновение сообразил, что сенатор имеет в виду талисман из колледжа.

— Да, сэр. «Бульдоги, вперед!»

Он понадеялся, что понял правильно.

Сенатор улыбнулся и подался вперед. Его лицо озарил мягкий свет, заливающий стол, и Дональд увидел, как проявились тени в морщинках, которые прежде были незаметны. Благодаря худощавому лицу и квадратному подбородку Турман в анфас выглядел моложе, чем в профиль. Перед Дональдом был человек, который добивался успеха, предпочитая обращаться к другим напрямую, а не подкарауливать в засаде.

— Ты изучал архитектуру в Джорджии.

Дональд кивнул. Ему было легко забыть, что сам он знал сенатора лучше, чем тот — его. Одному досталось больше газетных заголовков, чем другому.

— Да, верно. На последнем курсе. И планировал написать магистерскую диссертацию по архитектуре. Но потом решил, что принесу людям больше пользы, управляя ими, чем проектируя коробки, чтобы запихнуть их туда.

Уже произнеся эту фразу, он поморщился. Дурацкая шутка времен магистратуры. Нечто такое, что ему следовало бы оставить в прошлом — наряду с такими забавами, как давить лбом пивные банки и волочиться за девицами. Дональд в десятый раз принялся гадать, почему сенатор позвал сюда его и других конгрессменов-новичков. Получив приглашение, он сперва подумал, что его ждет неофициальный дружеский визит. Потом Мик похвастался, что его тоже желает видеть сенатор Турман, и Дональд предположил, что такие встречи — формальность или традиция. Теперь же он гадал, а не демонстрация ли это силы или, может быть, попытка оказать внимание представителям Джорджии на случай, если Турману понадобится поддержка в каком-то голосовании в нижней палате штата.

— Скажи, Донни, ты хорошо умеешь хранить секреты?

Дональд похолодел. И заставил себя рассмеяться, чтобы избавиться от внезапного волнения.

— Меня ведь выбрали.

Сенатор улыбнулся:

— Значит, ты, наверное, усвоил главный урок в том, что касается секретов. — Он отсалютовал Дональду бутылочкой с водой. — Отрицание.

Дональд кивнул и отпил из своей бутылочки. Он не понимал, куда ведет этот разговор, но ему уже стало не по себе. Похоже, дело шло к какой-то закулисной сделке — одной из тех, с которыми Дональд обещал бороться, если его выберут.

Сенатор откинулся на спинку кресла.

— Отрицание — секретный соус этого города, — сказал он, — пряность, объединяющая прочие ингредиенты блюда. Так что всем, кого только что выбрали, я говорю вот что: правда всплывет — она всегда всплывает, — но она будет смешана с ложью. — Сенатор покрутил рукой в воздухе. — Вот почему нужно с одинаковой искренностью отрицать и ложь, и истину. Пусть тогда сайты и придурки, что бухтят о заговорах и тайных планах, пудрят мозги публике за тебя.

— Э-э… да, сэр.

Дональд не знал, что еще ответить, поэтому глотнул воды.

Сенатор вновь приподнял бровь. Он помолчал, замерев, а потом неожиданно спросил:

— Ты веришь в инопланетян, Донни?

Дональд поперхнулся. Он закашлялся, затем прикрыл рот и провел рукой по подбородку. Сенатор не шелохнулся.

— В инопланетян? — Дональд покачал головой и вытер мокрую ладонь о брюки. — Нет, сэр. В смысле в тех, которые похищают людей. А что?

Про себя он гадал: может, это какая-то проверка? Почему сенатор спросил, умеет ли он хранить секреты? Ему собираются доверить некую тайну? Турман хранил молчание.

— Они не существуют, — сказал наконец Дональд. Он всмотрелся в лицо сенатора в поисках хоть какого-нибудь намека или подсказки. — Или все-таки существуют?

Турман улыбнулся.

— Вот о чем я говорил. Существуют они или нет — все равно из-за них будут ломать копья. Ты удивишься, если я скажу, что они очень даже существуют?

— Черт, еще как удивлюсь!

— Хорошо.

Сенатор придвинул Дональду папку. Тот взглянул на нее и поднял руку.

— Погодите. Так они существуют или нет? Что вы хотите мне сказать?

Турман рассмеялся.

— Конечно, их нет. — Он убрал ладонь с папки и оперся локтями о стол. — Ты ведь в курсе, сколько денег просит у нас NASA, чтобы слетать на Марс и обратно? Мы не полетим к другой звезде. Никогда. И никто не прилетит к нам. Зачем им это нужно, черт побери?

Дональд не знал, что и подумать, и это резко отличалось от того состояния, которое он испытывал всего минуту назад. Он понял, что имел в виду сенатор: правда кажется белой, ложь — черной, но, если их смешать, все станет серым и непонятным. Он покосился на папку. Она казалась похожей на ту, с которой вышел Мик. Это напомнило Дональду, как в правительстве любят всякие пережитки.

— Так это было отрицание? — Он всмотрелся в лицо сенатора. — То, что вы сейчас делаете? Вы ведь пытаетесь сбить меня с толку.

— Нет. Это я советую тебе смотреть поменьше фантастики. Кстати, как ты думаешь, почему наши умники все время мечтают о колонизации какой-нибудь планеты? Представляешь, какие на это нужны безумные деньги? Абсурд! Никакие затраты не окупятся.

Дональд пожал плечами. Он не думал, что подобное не имеет смысла. Он завинтил колпачок на бутылке.

— Мечта об открытом пространстве — особенность человеческой природы. Нам хочется находить свободные территории и осваивать их. Разве не поэтому мы оказались здесь?

— Здесь? В Америке? — Сенатор рассмеялся. — Приплыв сюда, мы нашли отнюдь не свободные территории. Нам пришлось заразить множество людей смертельными болезнями, нам пришлось убивать, и только после этого мы освободили здешние территории. — Турман указал на папку. — Перейдем к делу. Я хотел бы, чтобы ты кое над чем поработал.

Дональд опустил бутылочку в кожаную вставку во внушительного размера столешнице и взял папку.

— Это какой-то проект, проходящий через комитет?

Он постарался не обольщаться. Очень заманчиво было думать о соавторстве в работе над законопроектом в первый же год своего конгрессменства. Раскрыв папку, Дональд повернулся к окну. На улице собиралась гроза.

— Нет, ничего такого. Это относится к КЛУ.

Дональд кивнул. Ну конечно! Внезапно он осознал и смысл преамбулы насчет секретов и заговоров, и причину созыва конгрессменов из Джорджии. Дело было в Комплексе по локализации и утилизации, основном элементе законопроекта в области энергетики. Этому комплексу предстояло стать местом, где когда-нибудь будет храниться отработанное топливо с атомных электростанций всего мира, — или же, если верить сайтам, на которые намекал Турман, стать новой «зоной 51», или местом, где будут создавать новую супербомбу, или секретной тюрьмой для либертарианцев,[2] накупивших слишком много оружия. Выбирай, что больше нравится. Вокруг проекта уже поднялось достаточно шумихи, чтобы можно было скрыть любую правду.

— Да, — разочарованно буркнул Дональд. — Я уже получил несколько веселых звоночков из своего округа. — Он не осмелился упомянуть про обращение, в котором говорилось о людях-ящерах. — Хочу, чтобы вы знали, сэр: лично я полностью за этот комплекс. — Он взглянул на сенатора. — Конечно, я рад, что мне не придется голосовать за него публично, но пора уже прикинуть, как этот проект ляжет на местности. Я прав?

— Безусловно. Ради общего блага. — Сенатор выпил воды, откинулся на спинку кресла и кашлянул. — Ты умный молодой человек, Донни. Не все видят, какой экономический толчок даст это событие нашему штату. Это будет настоящим спасательным кругом. — Он улыбнулся. — Извини, я ведь еще могу называть тебя Донни? Или ты теперь уже Дональд?

— Можно и так, и так, — солгал Дональд.

Ему уже давно перестало нравиться, когда к нему обращались, как в детстве, но сменить имя посреди жизни оказалось практически невозможно. Он снова взглянул на папку и перевернул страницу с вводным текстом. Под ней находился рисунок, который поразил Дональда своей неуместностью. Он был… слишком знакомым. Да, знакомым, но совершенно неуместным — это был рисунок из другой жизни.

— Ты видел отчеты по экономике? — спросил Турман. — Знаешь, сколько рабочих мест этот законопроект создал всего за одну ночь? — Сенатор щелкнул пальцами. — Сорок тысяч, вот сколько. И это только в Джорджии. Много вакансий появится и в твоем округе, понадобится много перевозчиков и погрузчиков. Конечно, теперь, когда законопроект прошел, наши менее сообразительные коллеги принялись ворчать, что и они должны были получить шанс участвовать в тендере…

— Это мой эскиз, — прервал его Дональд, извлекая из папки лист.

Он показал его Турману, как будто ожидал, что сенатор удивится, как рисунок оказался в папке. Может, это была проделка дочери сенатора, нечто вроде привета или шутливого подмигивания от Анны?

— Да, — кивнул Турман. — И неплохо было бы добавить деталей, согласен?

Дональд разглядывал свой чертеж и гадал, что за проверку устроил ему сенатор. Он вспомнил этот рисунок — сделанный в последнюю минуту биотектурный[3] проект на четвертом курсе колледжа. В нем не было ничего необычного или поразительного: большое цилиндрическое здание на сотню этажей из стекла и бетона, на балконах — пышные сады, боковой разрез показывает внутри жилые, рабочие и торговые этажи. Здание выглядело скромно (хотя Дональд припомнил, что его однокурсники тогда дали простор фантазии) и практично в тех местах, где он не мог рисковать. Плоскую крышу сплошь покрывала зелень — это было ужасное клише и реверанс в сторону защиты окружающей среды.

Здание не казалось Дональду впечатляющим и навевало скуку. Он и представить не мог, чтобы нечто подобное возвышалось в пустыне Дубая рядом с новым поколением великолепных небоскребов с автономным жизнеобеспечением. И уж точно он не мог понять, чем этот проект приглянулся сенатору.

— Добавить деталей, — пробормотал он, повторяя слова сенатора, и пролистал папку до конца в поисках намеков. — Погодите-ка… — Дональд добрался до листа технических требований, словно составленного возможным заказчиком. — Это похоже на проектное предложение.

Взгляд цеплялся за слова и термины, которые он успел позабыть после окончания учебы: «внутренние потоки перемещения», «план секции», «обогрев, вентиляция и кондиционирование», «гидропоника»…

— От солнечного света придется отказаться.

Сенатор наклонился над столом, кресло под ним скрипнуло.

— Что? — Дональд взял папку. — Чего конкретно вы от меня хотите?

— Я бы посоветовал лампы, которыми пользуется моя жена. — Турман сложил пальцы колечком и указал в центр. — Когда она проращивает зимой семена, то применяет лампы, которые обошлись мне в целое чертово состояние.

— Это лампы дневного света.

Турман снова щелкнул пальцами.

— И пусть цена тебя не беспокоит. Получишь все, что потребуется. И еще я помогу тебе с разной механикой. Дам инженера. Даже команду инженеров.

Дональд снова пролистал папку.

— Но для чего все это? И почему я?

— Для чего? Это называется «на всякий случай». Вероятно, это здание никогда не понадобится, но нам не разрешат хранить отработанные топливные элементы, пока мы не соорудим рядом эту хреновину. Ну, примерно как в случае с окошком в подвале моего дома — я должен расположить его ниже, чтобы весь дом прошел инспекцию. Оно нужно для… как это называется?..

— Для эвакуации, — подсказал Дональд.

— Точно, для эвакуации. — Он ткнул пальцем в папку. — А это здание вроде того окошка — мы должны его построить, чтобы все остальное прошло инспекцию. И если произойдет нечто маловероятное вроде нападения или утечки радиации, то именно в нем смогут укрыться работники комплекса. Это убежище. И оно должно быть идеальным, иначе мы и глазом моргнуть не успеем, как весь проект закроют. То, что законопроект прошел и был подписан, вовсе не означает, что мы можем расслабиться, Донни. Есть ведь и тот проект на западе, одобренный несколько десятков лет назад. Теперь он ожидает финансирования. И со временем он его получит.

Дональд знал, о чем говорит сенатор. Проект хранилища радиоактивных отходов в недрах горы. В Конгрессе ходили слухи, что предложение от Джорджии имеет такие же шансы на успех. Когда он об этом подумал, папка внезапно потяжелела втрое. Его просят стать частью будущего провала. Он рискует своим только что обретенным креслом в Конгрессе.

— Я поручил Мику Уэббу работу в смежном направлении. Он займется логистикой и планированием. Вам придется кое над чем потрудиться вместе. А Анна возьмет отпуск в Массачусетском технологическом, чтобы вам помочь.

— Анна?

Дональд потянулся к бутылочке с водой. Его рука дрожала.

— Конечно. Она станет главным инженером этого проекта. Там у тебя есть данные, которые ей понадобятся, — относительно внутренних размеров.

Дональд набрал в рот воды и с трудом проглотил ее.

— Конечно, я могу привлечь и других людей, но этот проект не имеет права на провал. Ты понял? Он должен стать чем-то вроде семейного дела. Поэтому я и хочу подключить тех, кого знаю и кому могу доверять. — Сенатор сплел пальцы. — И если это дело окажется единственным, ради которого ты был выбран, я хочу, чтобы ты сделал его правильно. Вот почему я поддержал тебя.

— Конечно.

Дональд кивнул, чтобы скрыть смущение. Во время выборов он переживал из-за того, что сенатор поддерживает его по старому знакомству. То, что он услышал сейчас, оказалось еще хуже. Выходило, что это вовсе не Дональд использовал Турмана, а как раз наоборот. Разглядывая лежащий на коленях эскиз, молодой конгрессмен ощущал, как уходит одна работа, которой он не был должным образом обучен, и лишь для того, чтобы смениться другой работой, столь же незнакомой.

— Погодите, — сказал он, всмотревшись в старый рисунок. — Я все еще не понял. Почему лампы дневного света?

Турман улыбнулся:

— Потому. Дело в том, что здание, которое я прошу тебя спроектировать, будет находиться под землей.

2

2110 год

Бункер № 1

Трой затаил дыхание и попытался сохранять спокойствие, пока врач ритмично сжимал резиновую грушу. Надувная лента вокруг бицепса стала набухать, стискивая кожу. Трой не знал, изменится ли кровяное давление, если он замедлит дыхание и уймет сердцебиение, но испытывал сильное желание произвести впечатление на человека в белом халате. Трою хотелось, чтобы показатели были в норме.

В руке несколько раз отдался пульс, пока стрелка манометра прыгала, а воздух с шипением выходил из манжеты.

— Восемьдесят на пятьдесят.

Врач с треском расстегнул «липучку» на манжете и снял ее. Трой потер руку.

— Это нормально?

Врач сделал запись в блокноте.

— Пониженное, но в пределах нормы.

За спиной у доктора его помощник наклеил ярлычок на стакан с темной мочой и поставил ее в маленький холодильник. Внутри между емкостями Трой заметил недоеденный бутерброд, даже не завернутый.

Он взглянул на свои ноги, торчащие из-под полы синего бумажного халата. Он были бледными, казавшимися меньше, чем он помнил. И костлявыми.

— Я до сих пор не могу сжать кулак, — сказал он врачу, шевеля пальцами.

— Это совершенно нормально. Силы к вам вернутся. Посмотрите на свет, пожалуйста.

Трой проследил глазами за ярким лучом, стараясь не моргать.

— И давно вы этим занимаетесь? — спросил он врача.

— Вы мой третий разбуженный. И еще двоих я уложил. — Он опустил фонарик и улыбнулся Трою. — Меня самого всего две недели как разбудили. Поэтому о том, что силы к вам вернутся, я говорю со знанием дела.

Трой кивнул. Помощник протянул ему еще одну таблетку и стакан воды. Трой помедлил, глядя на лежащую на ладони маленькую синюю капсулу.

— Двойная доза утром, — сказал врач, — затем вам дадут по таблетке во время завтрака и обеда. Пожалуйста, не пропускайте прием лекарства.

Трой посмотрел на врача.

— Что будет, если я не проглочу это?

Врач покачал головой и нахмурился, но ничего не ответил.

Трой сунул капсулу в рот и запил водой. По горлу прокатилась горечь.

— Кто-нибудь из моих помощников принесет вам одежду и жидкий завтрак, чтобы запустить работу желудка. Если почувствуете головокружение или озноб, сразу вызывайте меня. В противном случае увидимся здесь же через шесть месяцев. — Врач сделал запись в блокноте и усмехнулся. — Точнее, о вас позаботится кто-нибудь другой. Моя смена к тому времени уже закончится.

— Хорошо.

Трой задрожал. Врач оторвался от блокнота.

— Вам ведь не холодно? Я держу здесь температуру немного выше нормы.

Трой помедлил, прежде чем ответить.

— Нет, доктор. Мне не холодно. Больше не холодно.

Все еще ощущая слабость в ногах, Трой вошел в лифт в конце коридора и стал изучать большую панель с пронумерованными кнопками. Полученный приказ включал и объяснения, как добраться до офиса, но Трой очень смутно представлял себе дорогу. За десятилетия сна мало что изменилось. Он помнил, как снова и снова штудировал одну и ту же книгу. Как тысячи мужчин, назначенных в различные смены, обходили комплекс, а потом погружались в сон следом за женщинами. У него сложилось ощущение, что ориентацию он проходил только вчера. Это были старые воспоминания, постепенно ускользающие.

Двери лифта закрылись автоматически. Жилище Троя находилось на тридцать седьмом этаже — это он помнил. А офис — на тридцать четвертом. Он уже потянулся было к кнопке, собравшись отправиться сразу на рабочее место, но рука сама поднялась до самого верха. У него еще оставалось несколько минут, прежде чем он кому-либо понадобится, и Трой почувствовал какое-то странное желание, непонятную тягу подняться как можно выше, вознестись над давящей со всех сторон землей.

Лифт загудел и разогнался в шахте. Послышался едва заметный гул, когда рядом пролетела другая кабина или, возможно, противовес. С каждым оставшимся позади этажом подсвечивалась очередная круглая кнопка. Их было множество, целых семьдесят. Кое-где цифры наполовину стерлись — к ним прикасались годами. Трой подумал, что это неправильно. Ему самому кнопки казались новенькими и блестящими. Да все для него было, словно вчера.

Лифт стал замедляться. Трой уперся ладонью в стену, удерживая равновесие. На ногах он все еще чувствовал себя неуверенно.

Тренькнул звоночек, двери раздвинулись. От яркого света Трой заморгал. Выйдя из лифта, он прошел по короткому коридору к помещению, откуда доносились голоса. Новые ботинки все еще сидели на ногах неудобно, тело под неношеным серым комбинезоном зудело. Трой попытался вообразить, как он будет просыпаться так же еще девять раз, ощущая себя слабым и дезориентированным. Десять смен по шесть месяцев. Десять смен, на которые он отнюдь не вызывался добровольцем. Трою стало интересно: будет каждая следующая смена казаться легче предыдущей или тяжелее?

Когда он вошел, разговоры в кафетерии стали тише. Несколько голов повернулось в его сторону. Он сразу увидел, что его серая одежда не такая уж и «нейтральная». За столами сидели люди в комбинезонах разных цветов: больше всего было красных, несколько желтых, один — оранжевый. И ни у кого не было серого.

Первая еда, полученная им после пробуждения и выглядевшая как липкая паста, снова напомнила о себе бурчанием в животе. Трою запретили что-либо есть в ближайшие шесть часов, поэтому запахи консервированных продуктов его буквально ошеломили. Он помнил первую кормежку, помнил, чем питался во время ориентации. Несколько недель на одной жидкой кашице. Теперь это будут месяцы. Сотни лет.

— Сэр.

Какой-то молодой человек кивнул ему, проходя мимо к лифтам. Трою показалось, что он знает его, однако наверняка сказать не мог. Зато молодой человек, похоже, его узнал. Или это серый комбинезон так выделяется на фоне остальных?

— Первая смена?

К нему подошел мужчина постарше — худощавый, с венчиком седых волос вокруг головы. Держа в руках поднос, он улыбнулся Трою, затем открыл мусорную корзину, сунул туда поднос со всем содержимым и захлопнул крышку.

— Пришли полюбоваться видом? — спросил он.

Трой кивнул. В кафетерии сидели мужчины. Одни мужчины. Когда-то Трою объясняли, почему так безопаснее. Он пытался вспомнить почему, а человек с возрастными пятнышками на коже стоял рядом, скрестив на груди руки. Он не представился Трою и не спросил его имени. Быть может, имена мало значили для тех, кто отрабатывал короткую шестимесячную смену? Трой взглянул поверх столиков на массивный экран, занимающий всю дальнюю стену.

Пыльные вихри и низкие облака висели над равниной, усеянной обломками и мусором. Из земли торчало несколько металлических шестов, погнутых и бессильно обмякших. Палатки и флаги давно исчезли. Какая-то мысль пронеслась в голове, но Трой не сумел ее уловить. Желудок сжался, как кулак, вокруг съеденной пасты и горькой таблетки.

— Это будет моя вторая смена, — сообщил мужчина.

Трой едва расслышал его слова. Взгляд его наполнившихся слезами глаз скользнул по опаленным холмам и серым склонам, поднимающимся к темным и мрачным облакам. Разбросанный повсюду мусор наполовину истлел. Еще одна-две смены, и от него уже ничего не останется.

— Из холла видно дальше.

Мужчина повернулся и указал вдоль стены. Трой хорошо понимал, какое помещение тот имеет в виду. Эта часть здания была ему знакома как никому другому.

— Спасибо, не пойду туда, — пробормотал Трой и отмахнулся. — Пожалуй, я увидел достаточно.

Лица, поначалу с любопытством обратившиеся в сторону новичка, снова повернулись к подносам, возобновились разговоры, перемежаемые звяканьем ложек и вилок по металлическим тарелкам и мискам. Трой повернулся и вышел, не произнеся больше ни слова. Он не хотел больше видеть этот ужасный, неописуемо зловещий пейзаж. Охваченный дрожью, Трой торопливо направился к лифтам. Ноги подгибались, ослабшие после чересчур долгого отдыха. Ему требовалось побыть одному. И он не хотел, чтобы кто-то находился рядом, чтобы чьи-то руки утешали его, пока он плачет.

3

2049 год

Вашингтон, округ Колумбия

Засунув объемную папку под пиджак, Дональд торопливо шагал под дождем. Он решил, что лучше промокнуть на площади, чем бороться с клаустрофобией в туннелях.

По мокрому асфальту с шипением проносились машины. Дональд дождался просвета и перебежал проезжую часть, наплевав на сигналы светофора.

Впереди предательски заблестели мокрые мраморные ступени «Рэйберна» — офисного здания Палаты представителей.[4] Дональд осторожно поднялся и поблагодарил открывшего ему дверь привратника.

Охранник у входа невозмутимо ждал, пока просканируется пропуск Дональда. Сканер, попискивая, считал красными глазами штрих-коды. Дональд проверил папку, которую ему дал Турман, убедился, что она по-прежнему сухая, и стал гадать, почему такие анахронизмы все еще считаются надежнее электронной почты или цифровых документов.

Его кабинет находился на втором этаже. Дональд направился к лестнице — он предпочитал ее старым и медленным лифтам, установленным в этом здании. Ботинки заскрипели по плиткам в вестибюле, когда он сошел с толстой ковровой дорожки возле входа.

В коридоре второго этажа царила обычная суматоха. Мимо торопливо прошли двое учащихся, проходивших программу служителей Конгресса,[5] — скорее всего, несли кому-то кофе. Возле офиса Аманды Келли стояла команда телевизионщиков, заливая светом прожекторов саму Аманду и молодого репортера. Озабоченных избирателей и проворных лоббистов легко было распознать по висящим на шее гостевым пропускам. Обе группы различались между собой. Избиратели бродили нахмуренные и выглядели потерянными. Лоббисты же с улыбками, как у Чеширского Кота, сновали по коридорам — даже более уверенные, чем недавно выбранные конгрессмены.

Пробираясь через этот хаос, Дональд раскрыл папку и сделал вид, будто читает, надеясь уклониться от разговоров. Протиснувшись за спиной телеоператора, он проскользнул к двери своего кабинета.

Секретарша Маргарет поднялась из-за стола.

— Сэр, у вас посетитель.

Дональд обвел взглядом приемную. Она была пуста. Затем он заметил, что дверь в его кабинет приоткрыта.

— Извините, но я позволила ей войти. — Маргарет изобразила, будто держит коробку, вытянув руки у талии и прогнув спину. — Она что-то принесла. Сказала, это от сенатора.

Дональд махнул рукой, показывая секретарше, что можно не беспокоиться. Маргарет была старше него, лет сорока пяти, и имела блестящие рекомендации, но отличалась заговорщической манерой — возможно, сказывался многолетний опыт.

— Все в порядке, — заверил ее Дональд. Он счел интересным тот факт, что при наличии сотни сенаторов, включая двух от Джорджии, Маргарет лишь об одном говорила просто «сенатор», не называя имени. — Я выясню, в чем вопрос. А вы пока, пожалуйста, освободите в моем расписании немного времени. В идеале час или два каждое утро. — Он показал ей папку. — У меня появилось одно дело.

Маргарет кивнула и уселась за компьютер. Дональд направился к двери своего кабинета.

— Э-э… сэр?..

Дональд обернулся. Секретарша показала на его голову.

— Волосы, — прошептала она.

Он провел ладонью по волосам, и с пальцев испуганными блохами слетели капли воды. Маргарет нахмурилась и беспомощно пожала плечами. Дональд покорился судьбе и распахнул дверь кабинета, ожидая увидеть кого-то, сидящего возле стола.

Но вместо этого он обнаружил, что этот кто-то возится под столом.

— Здравствуйте…

Распахнутая дверь во что-то уперлась. Дональд заглянул за нее и обнаружил большую коробку с изображением компьютерного монитора. Бросив взгляд на стол, он увидел, что монитор уже стоит на нем.

— О, привет! — глуховато послышалось из-под стола.

Оттуда, пятясь, показались узкие бедра, обтянутые юбкой «в елочку». Дональд узнал их владелицу еще до того, как увидел голову, и ощутил смесь вины и злости из-за того, что она явилась сюда без предупреждения.

— Знаешь, ты бы попросил уборщицу хоть иногда протирать под столом, — посоветовала Анна Турман, вставая и улыбаясь. Она стряхнула пыль с ладоней и лишь затем протянула руку. Дональд нервно пожал ее. — Привет, незнакомец.

— Да-да, привет. — Вода с волос текла по щекам и шее, удачно скрывая, что Дональд внезапно вспотел. — Что тут происходит?

Он обошел стол, чтобы быть подальше от Анны. На столе невинно расположился новенький монитор — экран все еще прикрывала защитная пленка.

— Папа решил, что тебе может понадобиться эта штука. — Анна заправила за ухо тяжелую прядь золотисто-каштановых волос. В ней и сейчас почудилось нечто соблазнительное и эльфийское, когда она так открыла уши. — Вот я и вызвалась добровольцем, — пояснила Анна, пожимая плечами.

— Понятно…

Он положил папку на стол и подумал об эскизе здания. Дональд в самом начале заподозрил, что сенатор получил его от Анны. А теперь она собственной персоной появилась здесь. Взглянув на свое отражение в экране нового монитора, он увидел, насколько взъерошен, и попытался пригладить волосы.

— И еще кое-что, — сказала Анна. — Компьютер лучше поставить на стол. Да, это не очень хорошо смотрится, но пыль под столом задушит его насмерть. Пыль для них убийственна.

— Ладно, хорошо.

Усевшись, он понял, что теперь ему не видно стула напротив. Дональд отодвинул новый монитор в сторону. Анна тем временем обошла стол и встала рядом, скрестив руки на груди, совершенно спокойная — как будто они виделись только вчера.

— Итак, ты в городе, — сказал он.

— С прошлой недели. Я собиралась в субботу заехать и повидаться с тобой и Элен, но была слишком занята переездом в свою квартиру. Распаковывала вещи, сам понимаешь.

— Да.

Он случайно задел мышь, и старый монитор включился. Его компьютер работал. Ужас от пребывания в одной комнате с бывшей возлюбленной немного отпустил, и в голове Дональда сегодняшние события вдруг разложились по времени.

— Погоди. — Он повернулся к Анне. — Ты ведь уже была здесь и подключала монитор, когда твой отец спрашивал, интересует ли меня его проект? А если бы я отказался?

Она приподняла бровь. Дональд знал, что такому научиться нельзя — это был талант, передававшийся в ее семье по наследству.

— Да он практически преподнес тебе выборы на блюдечке, — откровенно сказала она.

Дональд взял папку и пролистал страницы, как колоду карт.

— Иллюзия свободы воли мне бы не помешала, вот и все.

Анна рассмеялась. Дональд догадался, что она сейчас взъерошит ему волосы. Убрав руку с папки, он похлопал по карману пиджака, нащупывая телефон. Элен словно была здесь, рядом с ним. Ему вдруг очень захотелось ей позвонить.

— Папа хотя бы не давил на тебя?

Дональд взглянул на Анну, желая убедиться, что она не сдвинулась с места. Она по-прежнему стояла со скрещенными руками, а его волосы остались нетронутыми. Причины паниковать не было.

— Что? Да, конечно. Он был просто душка. И выглядел совсем как прежде. Я бы даже сказал, что он совершенно не постарел.

— Знаешь, он действительно не стареет.

Она пересекла комнату, подобрала большие куски упаковочного пенопласта и шумно засунула их в пустую коробку. Взгляд Дональда сам собой опустился на ее юбку, и он заставил себя отвернуться.

— Папа относится к приему наноботов почти как к религии. Все началось из-за проблем с коленями. Армия какое-то время оплачивала его лечение. А теперь он едва не молится на эту технологию.

— Я не знал, — солгал Дональд.

Конечно же, до него доходили слухи. Наноботы называли «ботоксом для всего тела». Они были лучше, чем пластыри с тестостероном. Лечение обходилось в целое состояние и отнюдь не наделяло бессмертием, но старческие болезни, несомненно, замедляло.

Анна прищурилась.

— Ты ведь не считаешь, что в этом есть что-то неправильное?

— Что? Нет. Пожалуй, ничего плохого тут нет. Просто сам я на такое не пошел бы. Погоди-ка… А почему ты спрашиваешь? Только не говори, что и ты…

Анна уперла руки в бедра и склонила голову набок. В этой защитной позе было нечто обольстительное. Нечто такое, что как будто свело на нет все годы, прошедшие после их расставания.

— А ты думаешь, что мне это понадобится? — спросила она.

— Нет-нет. Все не… — Он помахал руками. — Просто я не уверен, что сам когда-нибудь решусь на такое.

Анна ухмыльнулась. Возраст сделал черты ее лица более четкими, а худощавое тело более округлым, но не затронул жесткость, которой она отличалась смолоду.

— Это ты сейчас так говоришь. А вот когда у тебя начнут болеть суставы, когда станет сводить спину — тогда и посмотрим.

— Ладно. — Он с хлопком свел ладони. — Сегодня, похоже, был день воспоминаний.

— Это точно. Итак, какое время тебя больше устраивает?

Анна сложила клапаны коробки и подтолкнула ее к двери. Затем обогнула стол и встала рядом с Дональдом, одной рукой опершись о кресло, а другую потянув к мыши.

— Какое время?..

Анна пощелкала по настройкам в компьютере, и новый монитор ожил. Дональд почувствовал пульсацию в паху, уловив знакомый аромат ее духов. Движение воздуха, которое она породила, идя через комнату, каким-то образом возбудило Дональда. Оно ощущалось почти как ласка, как реальное прикосновение, и Дональд задумался, не изменяет ли он Элен прямо сейчас, когда Анна всего лишь меняет настройки на панели управления его компьютера.

— Ты ведь знаешь, как этим пользоваться?

Она перевела курсор мыши с одного экрана на другой, перетащив вместе с ним старую игру — компьютерный пасьянс.

— Э-э… да. — Дональд поерзал. — Гм-м… Что ты имела в виду, спрашивая про время, которое меня больше всего устраивает?

Анна сняла руку с мыши. Для Дональда это было все равно, как если бы она убрала ладонь с его бедра.

— Папа хочет, чтобы я занялась механическими пространствами на этих чертежах. — Она показала на папку так, словно точно знала, что внутри. — Я беру в институте академический отпуск, пока этот проект в Атланте не будет завершен и сдан. Вот я и подумала, что нам полезно будет встречаться раз в неделю, чтобы держать друг друга в курсе.

— Понятно. К сожалению, тут у нас с тобой ничего не получится. У меня просто безумное расписание. Каждый день столько всего! — Дональд представил, что ему скажет Элен, если он раз в неделю начнет встречаться с Анной. — Знаешь, мы можем создать общее рабочее пространство в «Автокаде».[6] Я подключу тебя к своему документу…

— Да, можно сделать так.

— И переписываться по электронной почте. Или общаться в видеочате.

Анна нахмурилась. Дональд понял, что его мысли слишком очевидны.

— Ладно, как получится — так получится, — сказала она.

Она повернулась к оставленной коробке, и Дональд заметил мелькнувшее на ее лице разочарование. Ему захотелось извиниться. Впрочем, если бы он это сделал, то обозначил бы проблему яркими светящимися буквами: «Я не доверяю себе, когда ты рядом. Мы больше не будем друзьями. И вообще, какого черта ты здесь делаешь?»

— Тебе действительно нужно что-то решить насчет пыли. — Она взглянула на его стол. — Твой компьютер в ней задохнется. Я серьезно.

— Хорошо, я подумаю.

Он встал и торопливо обошел стол, чтобы проводить Анну. Она потянулась к коробке.

— Я сам вынесу.

— Не глупи.

Анна остановилась, прижимая к бедру картонную коробку. Улыбнулась, снова поправила прядку за ухом. Она словно уходила из его комнаты в общежитии колледжа. В те дни случались такие же неловкие моменты утренних прощаний, когда на них была та же одежда, что и накануне вечером.

— Ладно, у тебя есть мой адрес электронной почты? — спросил он.

— Он же теперь значится на голубых страницах,[7] — напомнила она.

— Да.

— Кстати, ты отлично выглядишь.

И прежде чем он успел отступить или как-то защититься — она стала с улыбкой поправлять ему волосы.

Дональд застыл. А когда через какое-то время очнулся, Анна уже ушла, оставив его в одиночестве, насквозь пропитанного чувством вины.

4

2110 год

Бункер № 1

Трой опаздывал. Первый день его первой смены и без того стоил ему немало нервов, а теперь он еще и опаздывал. Торопясь покинуть кафетерий и найти уединение, он случайно вошел не в экспресс-лифт, а в обычный. И теперь, пока Трой пытался взять себя в руки, кабинка на пути вниз останавливалась едва ли не на каждом этаже, впуская и выпуская пассажиров.

Он стоял в углу, когда лифт снова остановился. Какой-то мужчина вкатил в кабину тележку с тяжелыми ящиками. Другой, со связкой зеленого лука, втиснулся в просвет позади Троя и несколько этажей простоял вплотную к нему. Никто не разговаривал. Когда человек с луком вышел, запах остался. Трой содрогнулся — мощная судорога пробежала вверх по спине и отдалась в руках, но Троя это не испугало. Он вышел на тридцать четвертом и попытался вспомнить, что именно огорчало его совсем недавно.

Шахта центрального лифта открывалась в узкий коридор, а тот выходил к посту охраны. Планировка этажа показалась Трою смутно знакомой и в то же время немного чуждой. Неприятно было видеть потертый ковер и потускневшую сталь в середине турникета — там, где о нее годами терлись бедра. Эти годы для Троя не существовали. Износ возник словно по волшебству. Как причиненный тобой ущерб, о котором узнаешь лишь наутро после буйно проведенной пьяной ночи.

Оторвавшись от чтения, одинокий дежурный охранник взглянул на Троя и кивнул, здороваясь. Трой приложил ладонь к экрану, потускневшему от долгого использования. Ни тебе невинной болтовни, ни обмена сплетнями, ни надежды завязать дружбу. Над краном вспыхнула зеленая лампочка, в опоре турникета громко щелкнуло, и Трой прошел через него, еще немного лишив блеска вращающийся стержень.

В конце коридора Трой остановился и достал из нагрудного кармана полученные инструкции. На обороте листка была записка от врача. Перевернув его, он увидел небольшую карту этажа. Трой был совершенно уверен, что знает дорогу, но у него время от времени все расплывалось перед глазами.

Красные пунктирные линии на карте напомнили ему планы эвакуации при пожаре, которые он видел на стене где-то в другом месте. Указанный путь привел к нескольким расположенным подряд маленьким офисам. Там щелкали клавиатуры, разговаривали люди, звонили телефоны, и от этих звуков конторской работы на Троя внезапно навалилась усталость. И еще они разбудили в нем неуверенность и предчувствие, что он взялся за дело, с которым точно не сможет справиться.

— Трой?

Он остановился и обернулся к мужчине, стоящему в дверях, мимо которых он только что прошел. Бросив взгляд на карту, Трой понял, что едва не проскочил свой офис.

— Это я.

— Мерриман. — Человек не протянул руки. — Вы опоздали. Заходите.

Мерриман скрылся в офисе. Трой вошел следом. Ноги у него подкашивались после ходьбы. Он узнал этого человека. Или решил, что узнал. Только не мог вспомнить, где его видел — на ориентации или где-то еще.

— Извините за опоздание. Я вошел не в тот лифт…

Мерриман поднял руку.

— Все в порядке. Вам нужно питье?

— Меня накормили.

— Конечно.

Мерриман взял со стола прозрачный термос с ярко-синей жидкостью и сделал глоток. Трой вспомнил ее мерзкий вкус. Опустив термос, Мерриман причмокнул и выдохнул.

— Ужасная дрянь, — сказал он.

— Точно.

Трой обвел взглядом офис — его рабочее место на ближайшие полгода. На его взгляд, офис порядком состарился. Мерриман тоже. Если он и поседел чуть больше за последние шесть месяцев, то судить об этом было трудно, зато рабочее место он содержал в порядке. Трой решил оказать такую же любезность своему сменщику.

— Инструктаж помните? — осведомился Мерриман, перекладывая несколько папок на столе.

— Словно он был вчера.

Мерриман взглянул на него и ухмыльнулся:

— Правильно. Так вот, за последние месяцы ничего интересного не происходило. Было несколько технических проблем, когда я начал смену, но все они уже устранены. Есть тут некий Джонс, обращайтесь к нему. Его всего пару недель как разбудили, и он намного умнее предыдущего парня. Для меня он был как спасательный круг. Джонс работает на шестьдесят восьмом, где электростанция, но он почти универсальный специалист и способен починить практически все.

Трой кивнул:

— Джонс. Понял.

— Хорошо. Короче, в этих папках я вам оставил кое-какие заметки. Нескольких рабочих нам пришлось отправить в глубокую заморозку, потому что они оказались непригодны для следующей смены. — Он серьезно взглянул на Троя. — Не относитесь к подобному слишком легкомысленно, хорошо? Очень многие здесь с удовольствием отправились бы спать до самого конца, лишь бы не работать. Так что не прибегайте к глубокой заморозке, пока не будете уверены, что человек не справляется.

— Не буду.

— Хорошо. — Мерриман кивнул. — Надеюсь, ваша смена пройдет спокойно. А мне надо бежать, пока эта синяя дрянь не подействовала.

Он сделал еще один большой глоток, и Трой сочувственно втянул щеки. Мерриман на ходу хлопнул его по плечу и потянулся к выключателю. Однако в последний момент остановился, обернулся, кивнул и вышел.

Вот и все. Его смена началась.

— Эй, погодите!

Трой выскочил из офиса, осмотрелся и увидел Мерримана. Тот уже сворачивал из главного коридора к посту охраны. Трой побежал за ним.

— Вы оставили свет включенным? — спросил Мерриман.

Трой обернулся.

— Да, но…

— Заводите хорошие привычки. — Мерриман встряхнул термос.

Из двери другого офиса вышел крупный мужчина и торопливо подошел к ним.

— Мерриман! Закончил смену?

Они тепло пожали друг другу руки. Мерриман улыбнулся и кивнул:

— Закончил. Теперь вместо меня будет Трой.

Крупный мужчина пожал плечами. Представляться он не стал.

— Мне осталось две недели, — сказал он, словно это объясняло его безразличие.

— Слушайте, я опаздываю, — напомнил Мерриман и с некоторым недовольством взглянул на Троя, затем сунул термос в руку крупного мужчины. — Держи. Можешь допить.

Он повернулся и зашагал к выходу. Трой последовал за ним.

— Нет уж, спасибо! — крикнул приятель Мерримана, размахивая термосом и смеясь.

Мерриман покосился на Троя:

— Извините, у вас какой-то вопрос?

Он прошел через турникет, Трой двинулся за ним. Охранник даже не оторвал взгляд от планшета.

— Да, есть пара вопросов. Не возражаете, если я спущусь вместе с вами? Я был слегка… невнимателен на ориентации. А тут такое внезапное повышение. Буду признателен, если вы кое-что проясните.

— Ну, остановить вас я не могу. Вы тут сейчас главный.

Мерриман нажал кнопку вызова лифта-экспресса.

— Скажите, я ведь здесь, по сути, только на тот случай, если что-то произойдет?

Двери лифта раздвинулись. Мерриман повернулся и, прищурившись, взглянул на Троя, словно оценивая, серьезно ли тот говорит.

— Ваша работа — обеспечить, чтобы ничего не происходило.

Они вошли в лифт, кабина рванулась вниз.

— Правильно. Конечно. Это я и имел в виду.

— Вы ведь читали Правила.

Трой кивнул. «Но не для этой работы», — захотелось ему сказать. Он учился управлять единственным бункером, а не всеми сразу.

— Вот и следуйте инструкциям. Время от времени к вам будут поступать запросы из других бункеров. Я считал разумным говорить как можно меньше. Просто помалкивайте и слушайте. И не забывайте, что там сейчас живут второе и третье поколения выживших, поэтому их словарь уже немного изменился. У вас в папке есть шпаргалка и список запретных слов.

Трой ощутил легкое головокружение и едва не осел на пол, когда скоростной лифт затормозил. Он все еще испытывал невероятную слабость.

Двери открылись. Трой последовал за Мерриманом в короткий коридор — тот самый, откуда вышел несколько часов назад. Врач и помощник уже ждали, готовя капельницу. Врач с любопытством взглянул на Троя — он явно не думал увидеть его вновь так скоро, если вообще рассчитывал увидеть.

— Вы завершили последний прием пищи? — спросил врач, указывая Мерриману на стул.

— До последней мерзкой капли.

Мерриман расстегнул лямки комбинезона и спустил его до пояса. Усевшись, он протянул руку ладонью вверх. Трой заметил, какая у него бледная кожа и как возле локтя переплетаются синие ниточки вен. Когда в руку вошла игла, он отвернулся.

— Я сейчас повторяю то, что уже написал, — сказал ему Мерриман, — но обязательно поговорите с Виктором из офиса психологов. Он расположен как раз напротив вашего. В нескольких бункерах происходит нечто странное. Выясните все и сообщите об этом следующему парню.

Трой кивнул.

— Нам надо отвести вас в камеру, — сказал врач.

Молодой помощник уже стоял рядом, с бумажным халатом в руках. Вся процедура выглядела очень знакомой. Врач посмотрел на Троя так, словно тот был пятном, которое необходимо оттереть.

Трой вышел в коридор и взглянул в его дальний конец, где находились камеры глубокой заморозки. Там лежали женщины и дети, а также те из мужчин, кто не смог доработать до конца смены.

— Не возражаете, если я?..

Его тянуло в ту сторону. Мерриман и врач нахмурились.

— Это не очень хорошая идея… — начал врач.

— Я бы не стал, — поддержал его Мерриман. — Я пару раз ходил туда в первые недели. Это была ошибка. Не повторяйте ее.

Трой все еще смотрел в сторону камер глубокой заморозки. Впрочем, он не смог бы сказать точно, что там найдет.

— Главное — переживите следующие полгода, — посоветовал Мерриман. — Они пройдут быстро. Здесь все проходит быстро.

Трой кивнул. Врач взглядом показал, что ему пора уходить. Мерриман тем временем снимал ботинки. Трой отвернулся, в последний раз посмотрел на массивную дверь в конце коридора и направился к лифтам.

Он надеялся, что Мерриман окажется прав. Нажав кнопку вызова экспресса, он попытался вообразить, как с такой же скоростью промелькнет и его смена. А потом следующая. И следующая. Пока это безумие продолжается, нет смысла гадать, чем все закончится.

5

2049 год

Вашингтон, округ Колумбия

Время проносилось мимо Дональда Кини. Подошел к концу еще один день, еще одна неделя, но он все равно что-то не успевал. Казалось, солнце только начало клониться к вечеру, когда он оторвал взгляд от стола, — и вдруг уже двенадцатый час!

Элен! Встрепенувшись, он схватился за телефон. Он же обещал жене, что всегда будет звонить до десяти. От сознания вины шею залило жаром. Дональд представил, как она сидит, глядя на телефон, и ждет его звонка.

Элен взяла трубку еще до того, как отзвучал первый гудок.

— Ну наконец-то, — негромко произнесла она сонным голосом. Облегчения в нем слышалось больше, чем недовольства.

— Дорогая, извини. Господи, я такой растяпа! Совсем забыл о времени.

— Не переживай, милый. — Она зевнула, и Дональд подавил заразительное желание поступить так же. — Написал сегодня какой-нибудь хороший закон?

Дональд рассмеялся и потер лицо.

— Вообще-то мне этого делать не дают. Пока не дают. Я почти все время занят тем небольшим проектом для сенатора…

Он оборвал себя на полуслове. Все неделю он в смятении думал, как лучше всего ей об этом рассказать и какие подробности стоит сохранить в секрете. Дональд взглянул на второй монитор. Странным образом аромат духов Анны все еще ощущался здесь, а ведь прошла неделя.

— Да? — Голос Элен оживился.

Дональд ясно представил эту картину: Элен в ночной рубашке, его сторона кровати все еще безупречно заправлена, на тумбочке стоит стакан с водой. Он отчаянно тосковал по жене. А чувство вины, несмотря на всю его невиновность, заставляло тосковать еще больше.

— И что же он тебе поручил? Надеюсь, все легально?

— Что? Конечно легально. Это… один архитектурный проект. — Дональд подался вперед и взял стакан, где оставалось еще на палец золотистого шотландского виски. — Если честно, я уже забыл, как мне нравилась такая работа. Я мог бы стать хорошим архитектором, если бы продолжил учебу. — Он глотнул обжигающей жидкости и взглянул на мониторы. Оба погасли — включились заставки. Дональду не терпелось вернуться к работе. Когда он погружался в чертежи, все прочее забывалось и исчезало.

— Милый, по-моему, налогоплательщики послали тебя в Вашингтон не для того, чтобы ты проектировал новый туалет для офиса сенатора.

Дональд улыбнулся и допил виски. Он почти увидел, как на другом конце линии улыбается жена. Поставив стакан, Дональд водрузил на стол ноги.

— Ничего подобного, — возразил он. — Я работаю над планами комплекса, который будет строиться возле Атланты. Причем над очень небольшой частью проекта. Но если я не сделаю все тщательно, весь проект может развалиться.

Дональд покосился на папку, лежащую на столе. Жена сонно рассмеялась.

— Да с чего вдруг тебе вообще это поручили? Если все настолько важно, то почему не наняли какого-нибудь специалиста?

Дональд рассмеялся, хотя и был согласен с женой. Он невольно ощущал себя жертвой вашингтонского обычая давать работу людям, ничего в ней не смыслящим. Например, назначать послами тех, кто сделал большой вклад в избирательную кампанию.

— Так ведь я в этом деле очень хорошо разбираюсь, — ответил Дональд. — Я даже начинаю думать, что архитектор из меня получился бы лучший, чем конгрессмен.

— Я тоже не сомневаюсь, что ты прекрасный архитектор. — Жена снова зевнула. — Но для такой работы вовсе не обязательно было ехать в Вашингтон. Ты мог бы засиживаться допоздна и здесь.

— Да, я понимаю.

Дональд вспомнил их споры о том, выдвигать ли ему свою кандидатуру в Конгресс и стоит ли избрание того, чтобы жить порознь. А теперь он проводит время вдалеке от дома, занимаясь именно тем, что он по их с женой обоюдному согласию забросил, чтобы оказаться в Вашингтоне.

— Думаю, такое задание — нечто вроде проверки, которую устраивают новичкам в первый год, — сказал он. — Считай, это чем-то наподобие стажировки. Дальше будет лучше. И, кстати, по-моему, то, что сенатор захотел подключить меня к этому проекту, — хороший знак. Для него тот комплекс в Атланте — что-то вроде семейного проекта, только для своих. И он обратил внимание на некоторые мои работы в…

— Семейный проект?

— Ну, не в буквальном смысле слова, скорее…

Он совсем не так хотел рассказать ей об этом. Начало вышло плохим. И поделом — нечего было оттягивать этот разговор до момента, когда он устал и подвыпил.

— Так ты именно поэтому работаешь допоздна? И звонишь мне после десяти?

— Милая, я забыл о времени. Сидел за компьютером. — Он взглянул на стакан. Там еще оставалось чуть-чуть виски — тончайшая золотистая пленочка на дне, осевшая после того, как он сделал последний глоток. — Но есть и хорошая новость. Из-за этого проекта я смогу чаще бывать дома. Я уверен, что мне придется ездить на стройку, проверять работу, встречаться с прорабами…

— Да, это будет здорово. Собака по тебе скучает.

Дональд улыбнулся:

— Надеюсь, не только она.

— Ты же знаешь, что я тоже скучаю.

— Хорошо. — Он вылил в рот последние капли виски и проглотил. — Послушай, я знаю, как ты к этому отнесешься, и клянусь, что я тут совершенно ни при чем, но над этим проектом вместе со мной работает дочь сенатора. И Мик Уэбб. Помнишь его?

Холодное молчание. Потом:

— Я помню дочь сенатора.

Дональд кашлянул.

— Да, так вот, Мик занят организаторской работой, земельными участками, общается с подрядчиками. В конце концов, это же практически его округ. И ты знаешь, что ни он, ни я не были бы там, где мы сейчас, если бы сенатор нас не поддержал…

— Я помню другое: вы с ней когда-то встречались. И она флиртовала с тобой, даже когда мы уже были вместе.

— Ты серьезно? — Дональд рассмеялся. — Анна Турман? Да брось, милая, это было давным-давно…

— Во всяком случае, я думала, что ты будешь приезжать домой чаще. На выходные. — Он услышал, как жена вздохнула. — Ладно, уже поздно. Почему бы нам не отправиться спать? Об этом мы можем поговорить и завтра.

— Хорошо. Да, конечно. И еще, милая…

Она помолчала, ожидая, что он скажет.

— Никто и никогда не встанет между нами. Но то, что я делаю сейчас, — для меня огромная возможность. И это работа, в которой я действительно хорош. Я даже забыл, насколько я в ней хорош.

Пауза.

— Ты во многом хорош. Ты прекрасный муж, и я знаю, что ты будешь хорошим конгрессменом. Я просто не доверяю людям, которыми ты себя окружил.

— Но ты же знаешь, что без него меня бы здесь не было.

— Знаю.

— Слушай, я буду осторожен. Обещаю.

— Хорошо. Поговорим завтра. Спокойной ночи. Я люблю тебя.

Она положила трубку. Дональд взглянул на свой телефон и увидел, что ему пришел десяток писем по электронной почте. Он решил не смотреть их до утра. Потирая глаза, он велел себе не засыпать и мыслить ясно. Потом шевельнул мышкой, пробуждая мониторы. Они могли себе позволить вздремнуть и на какое-то время погаснуть, а он нет.

На новом мониторе виднелся каркасный чертеж жилого помещения. Дональд уменьшил масштаб. Квартира уменьшилась, и появился коридор, затем с краев втиснулись десятки одинаковых клинообразных жилых ячеек. Согласно техническому заданию, требовалось спроектировать бункер, в котором десять тысяч человек смогут прожить не менее года. Такой срок был абсолютной перестраховкой. Дональд подошел к заданию так, как поступил бы в случае с любым другим дизайнерским проектом. Он представил себя на месте тех людей: произошла утечка токсичных веществ или выпадение осадков, атака террористов — нечто такое, что может отправить всех работников комплекса в подземное убежище, где им предстоит жить неделями или месяцами, пока территория не станет безопасной.

Он сильнее уменьшил масштаб, теперь сверху и снизу появились другие этажи. Они еще были пустыми, но вскоре Дональд заполнит их складами, коридорами, квартирами. Другие этажи и технические пространства он умышленно оставил пустыми — для Анны…

— Донни?

Дверь кабинета раскрылась, и лишь потом в нее постучали. От неожиданности Дональд так сильно дернул рукой, что мышка слетела с коврика и скользнула по столу. Он выпрямился, взглянул поверх мониторов и увидел в дверях ухмыляющегося Мика Уэбба. Пиджак Мика висел на согнутой руке, галстук был ослаблен, из-за суточной щетины смуглые щеки казались посыпанными перцем. Увидев испуг на лице Дональда, он рассмеялся и направился к столу. Дональд нашарил мышь и быстро свернул окно «Автокада».

— Старик, ты что, подсел гонять акции на бирже?

— Гонять акции?

Дональд откинулся на спинку кресла.

— Ага. Для чего тебе тогда новое «железо»?

Мик обошел стол и опустил ладонь на спинку кресла Дональда. На меньшем экране смущенно виднелся заброшенный пасьянс.

— А, ты про дополнительный монитор. — Дональд свернул карточную игру и крутанулся в кресле. — Мне нравится, когда одновременно работает несколько программ.

— Сам вижу.

Мик кивнул на опустевшие экраны мониторов, где теперь виднелись обои с изображением цветущих вишен вокруг мемориала Джефферсону.

Дональд рассмеялся и потер лицо. Пальцы зашуршали по щетине. Он забыл пообедать. С начала проекта прошла всего неделя, а он уже безумно устал.

— Я иду куда-нибудь выпить, — сообщил Мик. — Хочешь со мной?

— Извини. Мне надо еще немного поработать.

Мик до боли сжал его плечо.

— Ты уж прости, что я ломаю твои планы, старина, но придется. Если ты и дальше станешь так пахать, то долго не протянешь. Давай пропустим по стаканчику.

— Серьезно, я не могу. — Дональд высвободил плечо и повернулся к Мику. — Я работаю над теми планами для Атланты. Я никому не должен их показывать. Они совершенно секретные.

Чтобы подчеркнуть это, он протянул руку и закрыл папку на столе. Сенатор сказал ему, что будет разделение труда и что стены, разделяющие участников проекта, должны быть высотой в милю.

— О-о-о… Совершенно секретно. — Мик махнул рукой. — Я занимаюсь тем же проектом, болван. — Он махнул в сторону монитора. — Говоришь, разрабатываешь планы? Ну и как успехи? Мой средний балл в универе был выше твоего. — Он склонился к столу и взглянул на панель задач. — «Автокад»? Круто. Дайка взглянуть.

— Отвали.

— Да брось. Уперся, как ребенок.

Дональд рассмеялся:

— Слушай, даже те, кто в моей команде, и то не увидят весь план. И я не увижу.

— Ерунда какая-то.

— Нет, именно так делается правительственное дерьмо вроде этого. Точно так же я не буду подсматривать в твою часть проекта.

— Да какая разница? — отмахнулся Мик. — Хватай пиджак и пошли.

— Ладно. — Дональд похлопал себя по щекам, прогоняя сонливость. — По утрам мне лучше работается.

— Особенно в субботу. Наверное, Турман тебя любит.

— Будем надеяться. Только подожди пару минут, пока я все выключу.

— Валяй, — рассмеялся Мик. — Я не подсматриваю.

Он отошел к двери, пока Дональд заканчивал работу.

Когда Дональд встал, чтобы уйти, телефон на его столе зазвонил. Секретарша уже ушла, значит, звонок шел по прямой линии. Дональд потянулся к трубке и жестом попросил Мика подождать.

— Элен…

На другом конце кто-то кашлянул, и низкий грубоватый голос извинился:

— К сожалению, нет.

— О-о. — Дональд взглянул на Мика. Тот постучал по часам. — Здравствуйте, сэр.

— Вы, парни, собираетесь прошвырнуться? — спросил сенатор Турман.

Дональд повернулся к окну.

— Извините?

— Ну, вы с Миком. Сейчас же вечер пятницы. Идете в город?

— Э-э… только по стаканчику, сэр.

Что Дональду действительно хотелось знать, так это как, черт побери, сенатор узнал, что Мик у него в кабинете.

— Хорошо. Передай Мику, что я хочу увидеться с ним в понедельник, прямо с утра. У меня в офисе. И с тобой тоже. Нам надо обсудить вашу первую командировку на место строительства.

— Э-э… хорошо.

Дональд помолчал, гадая, закончен ли разговор.

— По мере продвижения проекта вы, парни, будете работать все теснее.

— Хорошо. Конечно.

— Мы обсуждали это на прошлой неделе — тебе совершенно нет необходимости рассказывать подробности о том, над чем ты работаешь, другим участникам проекта. И Мику тоже.

— Да, сэр. Безусловно. Я помню наш разговор.

— Превосходно. Тогда идите, ребята, расслабьтесь. Да, и вот еще что. Если Мик начнет трепаться, я тебе разрешаю убить его на месте.

Сенатор помолчал, затем в трубке послышался веселый смех — казалось, этот человек куда моложе, чем есть на самом деле.

— Э-э… — Дональд посмотрел на Мика. Тот вынул пробку из графина с виски и понюхал содержимое. — Хорошо, сэр. Я так и сделаю.

— Отлично. Тогда до понедельника.

Сенатор резко прервал разговор. Дональд положил трубку и потянулся за пиджаком; новый монитор невозмутимо стоял на столе, уставившись на хозяина погасшим экраном.

6

2110 год

Бункер № 1

Поднос из потертого пластика медленно полз по ленте, отгороженной забрызганным стеклом. Как только сканер считал данные с идентификационной карточки Троя, из раздаточной трубки вывалилась хорошая порция стручковой фасоли и легла на тарелке исходящей паром горкой. Поверх нее из следующей трубки плюхнулся идеально круглый кусок индейки — на нем даже виднелся отпечаток шва от консервной банки. Трубка в конце ленты выдала порцию картофельного пюре — словно какой-то мальчишка плюнул комком жеваной бумаги. Поверх всего этого растеклась клякса непривлекательной подливки.

За раздаточной линией стоял крупный мужчина в белом комбинезоне, сцепив за спиной руки. Похоже, еда его совершенно не интересовала, а все внимание было сосредоточено на работниках, выстроившихся в очередь за обедом.

Когда поднос Троя дополз до конца линии, молодой человек на вид не старше тридцати, в бледно-зеленом комбинезоне, положил возле тарелки столовые приборы и салфетки. Затем со стоящего рядом заполненного подноса к Трою перекочевал стакан с водой. Трой вспомнил, как после месяцев ориентации ему вручили пластиковый стаканчик с болтающейся на дне голубой таблеткой, едва заметной под полупрозрачной крышечкой.

Трой двинулся к своему подносу.

— Здравствуйте, сэр.

Молодая улыбка. Идеальные зубы. Его все называли «сэром», даже те, кто был намного старше. И это постоянно смущало Троя.

Таблетка дребезжала под пластиком. Трой открыл стакан и вытряхнул ее. Затем проглотил, не запивая, и быстро взял поднос, чтобы не задерживать очередь. Высматривая место, он поймал взгляд крупного мужчины, наблюдавшего за ним. Кажется, все здесь считали Троя главным начальником, но он отнюдь не заблуждался на этот счет. Он был всего лишь еще одним человеком, делающим свою работу и действующим по сценарию.

Трой отыскал свободное место, такое, чтобы можно было сесть лицом к экрану. Вид выжженного мира снаружи уже не шокировал, как в первый день. Этот пейзаж даже стал казаться странно утешительным. Он порождал тупую боль в груди — какое-никакое, а чувство.

Трой глотнул воды, но горечь от таблетки во рту все равно осталась. Тогда он заел неприятный вкус пюре с подливкой. Методично орудуя вилкой, Трой стал смотреть, как садится солнце в конце первой недели его смены. Оставалось еще двадцать пять недель. Это число воспринималось легче, чем «полгода».

Напротив и чуть в стороне от Троя — достаточно, чтобы не заслонять ему экран, — расположился мужчина, на первый взгляд старше него, с редеющими волосами. Трой узнал этого человека: однажды тот заговорил с ним возле бака для мусора. Когда мужчина поднял голову, Трой кивнул ему.

Кафе наполнял приятный гул. Доносились короткие приглушенные разговоры. Пластик, стекло и металл неритмично позвякивали.

Трой посмотрел на экран и вдруг почувствовал, будто есть нечто, что ему полагалось бы знать, но о чем он постоянно забывает. Каждое утро он просыпался, окруженный знакомыми силуэтами на краю поля зрения, ощущал поблизости какие-то воспоминания, но ко времени завтрака они тускнели, а к обеду и вовсе исчезали. Это наполняло Троя печалью, ощущением холода и пустоты в желудке — чувством, отличающимся от голода, — это было совсем как в дождливые дни в детстве, когда Трой не знал, чем заполнить свободное время.

Сидящий напротив мужчина чуть подался вперед и кашлянул.

— Дела идут хорошо? — спросил он.

Он напоминал Трою кого-то. Покрытая старческими пятнышками морщинистая кожа на щеках слегка обвисла. На дряблой шее над кадыком была неприглядная складка.

— Дела? — повторил Трой и улыбнулся в ответ.

— Да что угодно, пожалуй. Просто спросил. Меня зовут Хэл.

Мужчина приподнял стакан. Трой ответил тем же. Словно они пожали друг другу руки.

— Трой, — представился он.

Наверное, для некоторых все еще имеет значение, как себя называть.

Хэл отпил из стакана. Кадык у него ходил вверх-вниз, он громко глотал. Трой застенчиво хлебнул воды и стал доедать фасоль и индейку.

— Я заметил, что некоторые сидят лицом к экрану, а некоторые — спиной. — Хэл указал пальцем через плечо.

Трой взглянул на экран. Он жевал и не ответил.

— Полагаю, что те, кто сидит и смотрит, пытаются что-то вспомнить, — пояснил Хэл.

Трой проглотил и заставил себя пожать плечами.

— А те из нас, кто не хочет смотреть, — продолжил Хэл, — наверное, очень стараются забыть.

Трой знал, что им не следовало бы заводить этот разговор. Но, раз уже он начался, ему захотелось узнать, куда он приведет.

— Все плохое, — сказал Хэл, уставившись куда-то в сторону лифтов. — Вы это заметили? Из памяти уходит только плохое. А все, что не очень важно, мы помним хорошо.

Трой промолчал и ковырнул вилкой фасоль, хотя даже не собирался ее есть.

— И это вынуждает задуматься, согласны? Почему у всех нас настолько мерзко внутри?

Хэл доел, кивнул на прощание и встал из-за стола. Трой остался один. Через какое-то время он поймал себя на том, что сидит, уставившись на экран, а изнутри его гложет безымянная тупая боль. В это время по вечерам или чуть позже снаружи исчезали холмы, темнея и растворяясь на фоне затянутого облаками неба.

7

2049 год

Вашингтон, округ Колумбия

Дональд был рад, что на встречу с сенатором решил отправиться пешком. Надоевшие на прошлой неделе дожди наконец-то прекратились, и машины по Дюпон-серкл еле ползли. Шагая вверх по Коннектикут-авеню навстречу усиливающемуся ветру, Дональд никак не мог понять, почему место встречи было перенесено в «Крамер букс». Гораздо ближе к его офису находился десяток кафе намного лучше этого.

Он перешел улицу и торопливо поднялся по нескольким каменным ступенькам в книжный магазин. Входная дверь в «Крамер» была одной из тех старинных штуковин, которые заведения с более-менее длительной историей выставляли напоказ как доказательство продолжительности своего существования. Когда Дональд толкнул дверь, та скрипнула петлями, а над головой звякнул настоящий колокольчик. Молодая женщина, раскладывающая книги на центральном столе с бестселлерами, взглянула на него и приветливо улыбнулась.

Он увидел, что кафе набито мужчинами и женщинами в деловых костюмах, потягивающими кофе из белых фарфоровых чашечек. Сенатора он не заметил. Дональд потянулся было к телефону — взглянуть на время и проверить, не слишком ли рано он пришел, но тут его взгляд зацепился за агента секретной службы.

Широкоплечий мужчина стоял в конце прохода с книгами в том углу «Крамера», который выполнял в кафе роль книжного магазина. Дональд усмехнулся при виде его бросающейся в глаза «скрытности»: наушник в ухе, оттопыренный на боку пиджак, темные очки в помещении. Дональд направился к агенту по скрипучему от возраста деревянному полу.

Голова агента повернулась в его сторону, но трудно было сказать, куда тот смотрит — на Дональда или в сторону двери.

— Я пришел на встречу с сенатором Турманом, — пояснил Дональд слегка дрогнувшим голосом. — Мне назначено.

Агент повернул голову в сторону. Дональд посмотрел туда же, вдоль прохода с книгами, и увидел Турмана, перебирающего книги на полках в дальнем конце.

— Ясно, спасибо.

Он шагнул в проход между высоченными полками со старыми книгами. Свет здесь был не таким ярким, а аромат кофе сменился смесью запахов плесени и кожи.

— Что ты думаешь об этой?

Сенатор протянул Дональду книгу, едва тот подошел. Никакого приветствия, сразу вопрос.

Дональд прочитал заглавие, вытисненное золотом на переплете из толстой кожи.

— Никогда о ней не слышал, — признался он.

— Конечно не слышал, — рассмеялся сенатор. — Ей уже больше ста лет, и она на французском. А я хотел узнать, что ты думаешь о переплете.

Он вручил Дональду книгу.

Дональд удивился весу тома. Он раскрыл его и пролистал несколько страниц. По всему книга напоминала свод законов, но по белым просветам между строчками диалогов Дональд увидел, что это роман. Перевернув еще несколько страниц, он восхитился, насколько тонка бумага. У корешка листы были сшиты веревочками, скрученными из синей и золотой нитей. У Дональда были друзья, до сих пор хранившие верность бумажным книгам — и не для украшения полок, а для чтения. Разглядывая этот том, Дональд смог понять их ностальгическую привязанность.

— Переплет смотрится отлично, — сказал он, поглаживая его кончиками пальцев. — Чудесная книга. — Он вернул роман сенатору. — Это и есть ваш метод покупки хороших книг? Вы больше всего оцениваете обложку?

Турман сунул книгу под мышку и снял с полки еще одну.

— Это всего лишь образец для другого проекта, над которым я работаю. — Он повернулся и, прищурившись, посмотрел на Дональда. Взгляд был неприятным, и Дональд ощутил себя добычей хищника. — Как дела у твоей сестры?

Вопрос застал Дональда врасплох. При упоминании о сестре у него в горле появился комок.

— У Шарлотты? У нее… полагаю, все хорошо. Ее перевели в другое место. Вы наверняка слышали.

— Слышал. — Турман поставил на место взятую книгу и взвесил на руке ту, которой восхитился Дональд. — Я был горд, узнав, что ее снова повысили. Страна может ею гордиться.

Дональд подумал о том, какую цену заплатила семья за то, чтобы страна гордилась Шарлоттой.

— Да. В смысле я знаю, что родители очень ждали ее домой, но у нее возникли проблемы с возвращением к мирной жизни. Это… Думаю, она вряд ли сможет по-настоящему успокоиться, пока война продолжается. Понимаете?

— Понимаю. И даже тогда она может не обрести покоя.

Это было совсем не то, что Дональд хотел бы услышать. Он смотрел, как сенатор проводит пальцем по корешку, украшенному выступами и тиснеными буквами. Взгляд Турмана устремился куда-то за ряды книг.

— Если хочешь, могу бросить ей спасательный круг, — предложил он. — Иногда солдату бывает достаточно услышать, что обратиться к кому-то — это нормально.

— Если вы имели с виду психолога, то она к нему не пойдет. — Дональд вспомнил, какие изменения произошли в характере сестры примерно в то время, когда она ходила на сеансы психотерапии. — Мы уже это испробовали.

Губы Турмана сжались в тонкую морщинистую линию, тревога проявила скрытые признаки его возраста.

— Я поговорю с ней. Я достаточно хорошо знаком с высокомерием молодости, уж поверь. Когда я был молод, я и сам примерно так же относился к советам. И думал, что никакая помощь мне не нужна и я сумею со всем справиться сам. — Он взглянул на Дональда. — С тех пор медицина шагнула далеко вперед. Теперь есть таблетки, которые способны помочь ей справиться с боевой усталостью.

Дональд покачал головой.

— Нет. Она их уже какое-то время принимала. И они сделали ее слишком забывчивой. А еще они вызвали… — Он смолк, не желая об этом говорить. — Тик.

Он хотел сказать «нервную дрожь», но это прозвучало бы слишком сурово. И хотя Дональд оценил заботу сенатора — и относился к нему почти как к члену семьи, — ему было неприятно обсуждать проблемы сестры. Он вспомнил ее последнее пребывание дома и возникшие между ними разногласия, когда они рассматривали фотографии после его с Элен поездки в Мексику. Он спросил Шарлотту, помнит ли она, как в детстве они ездили с родителями на остров Косумель,[8] а она принялась настаивать, что никогда там не была. Разговор превратился в спор, и тогда Дональд солгал и сказал, что слезы у него выступили от отчаяния. Часть жизни его сестры оказалась стерта, и врачи смогли объяснить это только тем, что, по их словам, в ее жизни имелось нечто такое, что она хотела забыть. А что в этом может быть плохого?

Турман положил ладонь на руку Дональда.

— Доверься мне, — негромко произнес он. — Я с ней поговорю. Уж я-то знаю, через что она прошла.

Дональд кивнул:

— Да. Хорошо. Я вам признателен.

Он едва не добавил, что никакой пользы это не принесет, а возможно, и навредит, но предложение было искренним. И оно исходило от человека, к которому сестра прислушается, а не от члена семьи.

— И, черт побери, Донни, она ведь управляет беспилотниками. — Турман внимательно посмотрел на него, заметив его озабоченность. — И никакая реальная опасность ей не грозит.

Дональд погладил корешок книги на полке.

— Реальная — не грозит.

Они замолчали, и Дональд тяжело выдохнул. Он слышал разговоры в кафе, позвякивание ложечки, размешивающей сахар, звон колокольчика на старинной деревянной двери, шипение молока, нагреваемого для пенки в капучино.

Он видел кадры того, чем занималась Шарлотта, снятые камерами беспилотников, и ракет, направляемых в цель. Качество видео изумляло. Можно было наблюдать за людьми, удивленно смотрящими в небо, видеть последние секунды их жизни. Прокрутить запись кадр за кадром и решить — уже после свершившегося факта, — уничтожен ли именно тот, кто был целью. Поэтому он знал, чем занималась сестра и с чем имела дело.

— Я недавно говорил с Миком, — сказал Турман, кажется поняв, что поднял чувствительную тему. — Вам с ним придется поехать в Атланту и проверить, как продвигается работа над котлованом.

— Конечно, — быстро отозвался Дональд. — Да, будет здорово посмотреть все на местности. За прошлую неделю я хорошо поработал над своими планами, постепенно заполняя указанные вами размеры. Вы ведь понимаете, насколько глубоким станет это сооружение?

— Вот почему там уже копают фундаменты. А за следующие две недели предстоит залить бетоном наружные стены.

Сенатор похлопал Дональда по плечу и кивнул на конец прохода, намекая, что с просмотром книг покончено.

— Погодите. Там уже копают? — Дональд зашагал рядом с Турманом. — У меня готов только эскиз. Я надеялся, что мой проект оставят напоследок.

— Весь комплекс будет создаваться одновременно. А сейчас бетонируют только фундаменты и наружные стены, размеры которых фиксированы. Каждое сооружение будет заполняться снизу вверх, а этажи станут опускать уже полностью оснащенными на межэтажные бетонные опоры. Теперь понимаешь, почему мне нужно, чтобы вы съездили и все проверили? Похоже, организация и координация там превратятся в сущий кошмар. У меня сотня команд из десятка стран работают на головах друг у друга, пока повсюду копятся груды материалов. Я не могу быть в десяти местах одновременно, вот мне и нужно, чтобы вы на все взглянули и доложили, как там дела.

Когда они подошли к ожидающему в конце прохода агенту, сенатор вручил ему старинную французскую книгу. Мужчина в темных очках кивнул и направился к кассе.

— А пока вы там будете, я хочу, чтобы вы встретились с Чарли Родсом. Он занимается поставкой большинства стройматериалов. Выясните, не нужно ли ему что-либо.

— Чарльзом Родсом? Губернатором Оклахомы?

— Именно. Мы служили вместе. Кстати, я работаю над переводом тебя и Мика на более высокие уровни этого проекта. В нашей руководящей команде все еще не хватает человек двадцать. Так что продолжай хорошо трудиться. Ты произвел впечатление на некоторых важных людей тем, что уже успел сделать, и Анна уверена, что ты сможешь и дальше опережать график. Она сказала, что из вас с Миком получилась отличная команда.

Дональд кивнул. Он почувствовал, как щеки запылали от гордости, ощутил неизбежность дополнительной ответственности, из-за которой времени у него станет еще меньше. Элен наверняка не понравится новость о том, что его вовлеченность в проект увеличится. Этой новостью он сможет поделиться только с Миком и Анной и обсудить тоже только с ними. Похоже, каждая деталь этой стройки обрастала все новыми слоями секретности. И Дональд не мог понять, что тому причина: страх перед радиоактивными отходами, угроза атаки террористов или вероятность, что проект может потерпеть неудачу.

Агент вернулся и встал возле сенатора, держа пакет с книгой. Посмотрев на Дональда, он, похоже, стал изучать его сквозь непроницаемые очки. У Дональда уже не впервые возникло ощущение, что за ним следят.

Сенатор пожал ему руку и попросил держать его в курсе. Откуда-то материализовался второй агент и прикрыл сенатора с другой стороны. Они провели Турмана на улицу, и Дональд расслабился, лишь когда они скрылись из виду.

8

2110 год

Бункер № 1

Раскрытая книга «Правил» лежала перед ним на столе, выгибаясь прочно сшитыми страницами. Трой еще раз изучил предстоящую процедуру — его первый официальный акт в должности руководителя «Операции пятьдесят», — и она вызвала у него ассоциацию с церемонией разрезания ленточки: пышным спектаклем, в котором человек с ножницами приписывает себе результат упорного труда других.

Он пришел к выводу, что «Правила» — скорее книга рецептов, чем руководство к действию. Написавшие ее психологи учли всё, каждую причуду человеческой природы. И, подобно самой психологии или любой науке, связанной с природой человека, части книги, производящие впечатление бессмысленных, обычно служили какой-то более глубокой конечной цели.

Этот вывод заставил Троя задуматься, какова же его цель. И насколько необходима его должность. Он учился совсем другой работе — руководить одним бункером, а не всеми сразу. В должности же его повысили буквально в последнюю минуту, и от этого у него возникло ощущение произвольности происшедшего, как будто на его месте мог оказаться кто угодно.

Конечно, даже если его должность по большей части номинальная, она, возможно, имеет какое-то символическое предназначение. Может быть, он должен не столько руководить, сколько поддерживать у остальных иллюзию, что ими руководят.

Трой вернулся на два абзаца назад, потому что взгляд прошелся по словам, не уловив смысла ни одного. Все в этой новой жизни заставляло его отвлекаться и слишком много думать. Она была идеально организована — все эти уровни, задачи и описания работ, — но для чего? Для максимальной апатии?

Если он поднимет голову, то увидит напротив через коридор Виктора, сидящего за столом в «Кабинете психологической службы». Нетрудно будет подойти к нему и спросить. Ведь именно психологи в большей степени, чем любой архитектор, создавали это место. И он может поинтересоваться, как они это сделали, как им удалось заставить каждого ощущать внутри такую пустоту.

Какую-то роль играло отделение женщин и детей — в этом Трой был уверен. Женщинам и детям первого бункера подарили долгий сон, а мужчин оставили для работы по сменам. Это исключило страсти и эмоции, предотвратило вероятность конфликтов мужчин из-за женщин.

И появилась рутина, отупляющая рутина. То была кастрация мыслей, однообразная работа конторского служащего, который с нетерпением поглядывает на часы, отмечает конец рабочего дня, смотрит телевизор, пока его не свалит сон, по утрам трижды бьет по будильнику и повторяет все сначала. А отсутствие выходных эту рутину лишь усугубляло. Свободных дней не было. Ты работаешь шесть месяцев подряд, а потом тебя выключают на десятилетия.

Из-за этого Трой стал завидовать обитателям всех остальных бункеров, где в коридорах наверняка звенит детский смех и слышны голоса женщин. Завидовать тем страстям и счастью, которых нет в этом, центральном бункере. Здесь он видел лишь ступор, десятки общих залов, где на панельных телевизорах крутят одни и те же фильмы, и в удобных креслах сидят люди, уставившись в экраны неморгающими глазами. Здесь никто не был окончательно проснувшимся. И реально живым. Наверное, так оно и планировалось.

Взглянув на часы на экране компьютера, Трой увидел, что ему пора идти. Позади еще один день. И еще на день приблизился конец его смены. Он закрыл книгу, запер ее в столе и направился по коридору в комнату связи.

Когда он вошел, двое связистов в оранжевых комбинезонах оторвались от радиостанций и повернули к нему нахмуренные и озабоченные лица. Трой глубоко вдохнул и внутренне подтянулся. Здесь офис. Это работа. И он тут начальник. Хочется ему или нет, но он должен обеспечить порядок. Он здесь для того, чтобы перерезать ленточку.

Сол, один из главных связистов, снял гарнитуру и поднялся, чтобы поприветствовать Троя. Тот был едва знаком с Солом: они жили в одном крыле для начальства и время от времени пересекались в спортзале. Когда они пожимали руки, широкое и симпатичное лицо Сола пробудило у Троя какие-то глубокие воспоминания, но он уже научился игнорировать эти намеки. Может быть, он видел этого человека на ориентации, еще до того, как их погрузили в долгий сон.

Сол представил ему другого связиста, который помахал Трою, не снимая гарнитуры. Его имя немедленно забылось. Не важно. Для Троя достали с полки дополнительную гарнитуру. Трой взял ее и надел на шею, чтобы наушники не закрывали уши и он мог слышать тех, кто рядом с ним. Сол отыскал серебристый штекер на конце провода гарнитуры и провел пальцем по панели с полусотней нумерованных гнезд. Вид комнаты напомнил Трою старинные фотографии телефонистов тех лет, когда их еще не заменили компьютеры и автоматизированные голоса.

Мысленный образ прошедших дней смешался с нервозностью и приступами дрожи, вызванными таблетками, и Трой внезапно ощутил, что его тянет захихикать. Смех едва не вырвался, но он все же сумел его сдержать. Будет паршиво, если руководитель всего проекта забьется в истерике перед процедурой оценки пригодности будущего руководителя бункера.

— …и вам нужно лишь задать ряд вопросов, — говорил ему Сол.

Он протянул Трою пластиковую карточку. Тот был уверен, что она ему не понадобится, но все равно взял. Он почти весь день запоминал эту процедуру. Кроме того, он не сомневался, что совершенно не имеет значения, какие именно слова он произнесет. С задачей оценки пригодности кандидата гораздо лучше справлялись машины и компьютеры, потому что все нужные датчики были встроены в гарнитуру в удаленном бункере.

— Хорошо. А вот и вызов. — Сол показал на панель, усеянную мигающими индикаторами. — Я вас соединяю.

Пока связист работал, Трой надел наушники. Он услышал несколько коротких сигналов, потом щелчок. На другом конце линии кто-то тяжело дышал в микрофон. Трой напомнил себе, что тот молодой человек наверняка нервничает гораздо сильнее, чем он. В конце концов, ему предстоит отвечать на вопросы, а Трою — всего лишь задавать их.

В его голове внезапно стало пусто, и он уставился на карточку в руке, благодарный, что она у него есть.

— Имя? — спросил он.

— Маркус Дент, сэр.

В молодом голосе ощущалась спокойная уверенность человека исполненного гордости. Трой вспомнил, как сам однажды испытывал такое чувство, очень давно. А потом подумал о мире, где родился Маркус Дент, и о наследии, о котором тот будет знать только из книг.

— Расскажи о своем обучении, — прочитал Трой с карточки.

Он старался говорить ровно, низким командным голосом, хотя за него это делали компьютеры. Сол показал ему кольцо из большого и указательного пальцев, дав знать, что принимает хорошие данные от датчиков в гарнитуре парня. Трой ненадолго задумался: а нет ли аналогичных датчиков в его гарнитуре? И не может ли кто-то в этой комнате — или любой другой комнате — оценить, насколько он нервничает?

— Сэр, я был «тенью» у шерифа Уиллиса до того, как меня перевели в службу безопасности Ай-Ти год назад. Я изучал «Правила» шесть недель. Я чувствую себя готовым, сэр.

«Тенью». Трой и забыл, что стажировки так назывались. А ведь он собирался прихватить на разговор самую свежую карточку-словарь.

— Какова твоя главная обязанность перед… бункером?

Трой едва не сказал «перед комплексом».

— Обеспечивать соблюдение «Правил», сэр.

— И что ты должен защищать превыше всего?

Он продолжал говорить ровным голосом. Датчики снимали наилучшие показания, когда на испытуемого не влияли чрезмерные эмоции.

— Жизнь и Наследие, — продекламировал Маркус.

Трою вдруг стало трудно разобрать следующий вопрос: на глазах неожиданно выступили слезы. Руки задрожали, и он опустил трясущуюся карточку, пока этого никто не заметил.

— И что требуется для защиты того, что нам так дорого?

Голос прозвучал, словно чужой. Трой стиснул зубы, чтобы они не стучали. С ним что-то не в порядке. И очень сильно не в порядке.

— Требуются жертвы, — с непоколебимой уверенностью ответил Маркус.

Трой быстро заморгал, чтобы зрение прояснилось. Сол поднял руку, давая знать, что он может продолжать, а данные поступают. Теперь им требовались «базовые уровни», чтобы биометрия могла оценить искренность парня при ответах на первые вопросы.[9]

— Скажи, Маркус, у тебя есть девушка?

Он сам не знал, почему этот вопрос первым пришел ему в голову. Возможно, причиной стала зависть: ведь в других бункерах не замораживают женщин, там вообще никого не замораживают. Но в комнате связи на него никто не отреагировал. Похоже, им было все равно.

— О да, сэр. — Трой услышал, как изменилось дыхание парня, и даже представил, как тот расслабляется. — Мы подали заявление на брак. Осталось лишь дождаться разрешения.

— Что ж, не думаю, что тебе осталось ждать очень долго. Как ее зовут?

— Мелани, сэр. Она работает здесь же, в Ай-Ти.

— Прекрасно.

Трой вытер глаза. Приступы дрожи прошли. Сол описал пальцем круг над головой: можно закругляться. Данных собрано достаточно.

— Маркус Дент, — произнес он, — добро пожаловать в «Операцию пятьдесят» мирового порядка.

— Спасибо, сэр. — Голос парня повысился на октаву.

Наступило молчание, потом Трой услышал, как парень глубоко вдохнул и выдохнул.

— Сэр, можно задать вопрос?

Трой посмотрел на связистов. Те лишь пожали плечами. Он подумал о роли, которую молодой человек только что взял на себя. Трою было хорошо знакомо ощущение после повышения в должности и осознания новой ответственности: смесь страха, нетерпения и смущения.

— Конечно, сынок. Один вопрос.

Трой решил, что раз он здесь начальник, то может установить парочку собственных правил.

Маркус кашлянул. Трой представил, как этот стажер и глава его бункера сидят сейчас в далекой комнате и учитель смотрит на ученика.

— Моя прабабушка умерла несколько лет назад, — сказал Маркус. — И она иногда кое-что упоминала о прежнем мире. Не о чем-то запретном… просто из-за старческого слабоумия. Врачи говорили, что ее память оказалась устойчивой к действию лекарств.

Трою это не понравилось: третье поколение выживших собирает факты о прошлом. Пусть даже Маркус только что получил допуск к подобной информации, но другие-то его не получали.

— И что у тебя за вопрос?

— О Наследии, сэр. Я кое-что из него почитал — разумеется, не пренебрегая изучением «Правил» и Пакта, — и я должен кое-что знать.

Снова глубокий выдох.

— В Наследии всё правда?

Трой задумался. Он представил огромную коллекцию книг, содержащих всю мировую историю — тщательно отредактированную историю. Мысленно увидел кожаные корешки и позолоченные обрезы страниц, множество рядов книг, которые им показывали во время ориентации.

Он кивнул и обнаружил, что ему снова нужно вытереть глаза.

— Да, — сухо и ровно ответил он Маркусу. — Это правда.

В комнате кто-то шмыгнул. Трой знал, что церемония длилась уже достаточное время.

— Все в нем абсолютная правда.

Он не стал добавлять, что в Наследии записана не вся правда. Многое было опущено. И он подозревал, что есть еще и много такого, что не известно никому из них. Что удалено и из книг, и из мозгов.

Ему хотелось сказать, что Наследие есть разрешенная правда, передаваемая из поколения в поколение. А ложь — это то, чем они занимаются здесь, в первом бункере. В этом сумасшедшем доме, где на его обитателей с затуманенными лекарствами мозгами каким-то образом возложена ответственность за выживание человечества.

9

2049 год

Округ Фултон, штат Джорджия

Фронтальный погрузчик утробно зарычал, взбираясь по склону холма и выпуская из выхлопной трубы гейзер сажи. Добравшись до вершины, он вывалил из зубастого ковша порцию грунта, и Дональд увидел, что погрузчик не столько поднимается на холм, сколько насыпает его.

Холмы свежевыкопанного грунта рождались, подобно этому, по всей строительной площадке. Между ними, через временные просветы, сновали нагруженные грузовики, увозя грунт и камни, добытые из гигантских ям. Дональд знал из топографических планов, что эти просветы впоследствии будут завалены и останутся лишь неглубокие складки в тех местах, где холмы соприкасаются.

Стоя на одной из таких растущих куч земли, Дональд наблюдал за танцем тяжелых машин, пока Мик Уэбб разговаривал с подрядчиком по поводу задержек. Оба конгрессмена в белых рубашках и с болтающимися галстуками смотрелись здесь совершенно неуместно. Тут была территория мужчин в защитных касках, с обветренными лицами, мозолистыми руками и узловатыми костяшками пальцев. Они с Миком давно сняли пиджаки, а из-за влажной жары в Джорджии на рубашках у них расползались пятна пота, но считалось, что конгрессмены — во всяком случае, номинально — руководят всем этим невиданным столпотворением.

Очередной погрузчик вывалил кучу земли, пока Дональд разглядывал Атланту. За просветом между растущими холмами и над верхушками деревьев, все еще безлистных после зимы, поднимались шпили из стекла и бетона, принадлежащие старому южному городу. Целый участок малонаселенного округа Фултон был расчищен. На одном из краев этого участка, где машинам только предстояло вгрызться в почву, все еще виднелись остатки поля для гольфа. Еще дальше, возле главной автостоянки, располагалась складская зона размером с несколько футбольных полей, заставленная тысячами транспортировочных контейнеров со строительными материалами. На взгляд Дональда, их завезли больше, чем требовалось. Но он быстро сообразил, что это особенность правительственных проектов, при которых общественные ожидания столь же высоки, как и лимиты затрат. Все делалось с избытком или не делалось вообще. Планы, которые ему приказали начертить, буквально кричали о размерах заложенного в них безумия, а ведь его здание даже не являлось необходимым элементом всего комплекса. Оно было предусмотрено лишь на случай худшего варианта развития событий.

Между Дональдом и площадкой с контейнерами расположился постоянно растущий городок трейлеров. Несколько из них служило офисами, но большинство было жилыми. Там тысячи мужчин и женщин, работающих на строительстве, могли снять каски, закончить рабочий день и насладиться заслуженным отдыхом.

Над многими трейлерами развевались флаги: рабочие бригады были столь же многонациональными, как и в Олимпийской деревне. Отработанные топливные стержни с атомных электростанций всего мира однажды будут захоронены под землей округа Фултон. Это означало, что мир сделал ставку на успех проекта. Возникший в результате логистический кошмар, похоже, совершенно не заботил политиканов. Они с Миком обнаружили, что многие задержки в начале строительства были вызваны языковыми барьерами, когда соседние бригады сперва не могли общаться друг с другом, а потом и вовсе оставили эти попытки. Каждая просто работала по своему набору планов и чертежей, уткнувшись в них носами и игнорируя остальных.

За этим временным городком из хлипких домиков находилась огромная автостоянка, откуда они с Миком и пришли на стройку. Дональд разглядел на ней их взятую напрокат машину — единственный тихий электромобиль. Небольшой и серебристый, он словно съежился в окружении ревущих грузовиков и погрузчиков. И вид этого автомобильчика, малыша среди гигантов, точно соответствовал ощущениям Дональда — как на этом небольшом холме на стройплощадке, так и на Капитолийском холме в Вашингтоне.

— Отстаем на два месяца.

Мик шлепнул его по руке блокнотом:

— Эй, ты меня слышишь? Мы уже отстаем от графика на два месяца, а грунт вскрыли всего шесть месяцев назад. Как такое вообще возможно?

Дональд пожал плечами. Они оставили за спиной нахмуренного прораба и спускались по склону холма к автостоянке.

— Может, это из-за того, что их выбранные чиновники притворяются, будто делают работу, принадлежащую частному сектору? — предположил он.

Мик рассмеялся и сжал его плечо.

— Господи, Донни, ты заговорил, как чертов республиканец!

— Да? Что ж, а у меня такое ощущение, что мы ввязались в нечто такое, что выше нашего понимания.

Он махнул в сторону впадины, которую они огибали, — глубокую чашу котлована. Несколько бетономешалок заливало бетон в широкую скважину в ее центре. Еще несколько стояло за ними в очереди, нетерпеливо вращая смесителями.

— Ты хоть понимаешь, — сказал Дональд, — что в одной из этих ям будет построено здание, спроектировать которое позволили мне? Разве тебя это не пугает? Эти огромные затраты? Это множество людей? Меня так точно чертовски пугает.

Палец Мика больно ткнул Дональда в шею.

— Да ты успокойся. И не грузи меня всей этой философией.

— А я серьезно. Миллиарды долларов налогоплательщиков будут зарыты в землю в форме, которую придумал я. Прежде это казалось такой… абстракцией.

— Господи, да все это началось не из-за тебя или твоих чертежей. — Он шлепнул Дональда блокнотом, затем показал им же в сторону площадки с контейнерами. Оттуда сквозь завесу пыли им махал высокий человек в ковбойской шляпе. — Кстати, — осведомился Мик, когда они направились в сторону от автостоянки, — какова вероятность того, что кто-то вообще когда-нибудь воспользуется твоим маленьким бункером? Вопрос в энергетической независимости. И прекращении добычи угля. Знаешь, у меня такое впечатление, что мы тут дружно строим большой красивый дом, а ты забился в угол и переживаешь, потому что не знаешь, куда лучше повесить огнетушитель…

— Маленький бункер? — Дональд прижал пиджак ко рту, спасаясь от налетевшего облака пыли. — А ты хотя бы знаешь, сколько в нем будет подземных этажей? Если поставить его на грунт, это окажется самое высокое здание в мире.

— Ненадолго, — рассмеялся Мик. — Если его проектировал ты.

Мужчина в ковбойской шляпе был уже близко. Он широко улыбнулся, подходя к ним по утрамбованной земле, и Дональд наконец-то узнал его, вспомнив, что видел по телевизору: Чарльз Родс, губернатор Оклахомы.

— Вы парни сенатора Айсмана?

Родс улыбнулся. В комплекте к настоящему протяжному южному говору прилагались настоящая шляпа, настоящие сапоги и настоящая пряжка ремня. Губернатор уперся руками в широкие бедра, держа в одной из них блокнот с зажимом.

Мик кивнул:

— Да, сэр. Я конгрессмен Уэбб. А это конгрессмен Кини.

Они по очереди пожали Родсу руки.

— Губернатор, — произнес Дональд.

— Доставил вам груз. — Он показал блокнотом на соответствующую площадку. — Почти сотня контейнеров. Надо было подвозить постепенно раз в неделю. Необходимо, чтобы кто-то из вас здесь расписался.

Мик взял у него блокнот. Дональд тем временем решил спросить кое-что о сенаторе Турмане, полагая, что его старый сослуживец может это знать.

— Почему некоторые называют его Айсман? — поинтересовался он.

Мик просматривал накладные на груз. Ветер переворачивал за него страницы.

— Я слышал, как его за глаза так называют, — пояснил Дональд, — но не осмеливался спросить почему.

Мик, ухмыляясь, оторвался от бумаг.

— Потому что на войне он был хладнокровным убийцей, правильно?

Дональд поморщился. Губернатор рассмеялся.

— Не поэтому, — ответил он. — Верно, но отношения к этому не имеет.

Губернатор посмотрел на них по очереди. Мик передал блокнот Дональду и постучал по странице, относящейся к аварийному бункеру. Дональд стал читать список материалов.

— Вы слышали про его антикриогенный законопроект, парни? — спросил Родс, протягивая Дональду ручку. Похоже, он ожидал, что тот просто подпишет накладную, не особо в нее вчитываясь.

Мик покачал головой и прищурился на южном солнце.

— Антикриогенный? — переспросил он.

— Да. Ах, черт, наверное, это было еще до того, как вы родились. Сенатор Айсман составил документ, положивший конец этой дурости с заморозками. Сделал для богачей незаконным получение преимуществ путем превращения в кубики льда. Законопроект попал в Верховный суд, который узаконил его пятью голосами против четырех, и внезапно десятки тысяч сосулек, имевшие денег больше, чем здравого смысла, оказались оттаяны и должным образом похоронены. Это были люди, решившие заморозить себя в надежде, что врачи в будущем разработают какую-нибудь медицинскую процедуру для извлечения их богатых голов из их богатых задниц!

Губернатор рассмеялся собственной шутке, и Мик к нему присоединился. Взгляд Дональда привлекла строка из накладной. Он развернул блокнот и показал ее губернатору.

— Тут значатся две тысячи катушек оптоволоконного кабеля. А я совершенно уверен, что для моих планов требуется всего сорок.

— Дай-ка взглянуть.

Родс взял блокнот и извлек из кармана еще одну ручку. Он трижды нажал на ее кончик, затем вычеркнул указанное в накладной количество и написал сбоку новое число.

— Погодите, а на цене это отразится?

— Цена останется прежней. Просто подпиши внизу.

— Но…

— Сынок, именно поэтому молотки обходятся Пентагону на вес золота. Это правительственная бухгалтерия. Подпиши, пожалуйста.

— Но это же в пятьдесят раз больше кабеля, чем нам нужно, — пожаловался Дональд, но все же подписал. Затем передал блокнот Мику, и тот расписался за остальные материалы.

— Ну вот и отлично. — Родс взял блокнот и коснулся полей шляпы. — Не сомневаюсь, что этому кабелю где-нибудь найдут применение.

— А знаете, я вспомнил тот законопроект, — сказал Мик. — Из юридической школы. Против него еще подавали судебные иски. Я правильно помню, что группа семей выдвинула против федерального правительства обвинение в убийстве?

Губернатор улыбнулся:

— Верно, но у них ничего не вышло. Трудно доказать, что ты убил людей, которые уже объявлены мертвыми. Ну, и еще там были замешаны неудачные деловые инвестиции Турмана. Хотя для него они оказались спасательным кругом.

Родс сунул большой палец за пояс и выпятил грудь.

— Как оказалось, он вложил целое состояние в одну из этих криокомпаний, прежде чем копнул глубже и задумался над… этическими последствиями. Может, старина Айсман и лишился кучи своих денег, но в результате это спасло его задницу в Вашингтоне. Создало ему репутацию вроде как святого, коли уж он так пострадал и столько потерял. Правда, оборона у него была бы крепче, если бы он отключил вместе с остальными ледышками и свою дорогую мамочку.

Мик и губернатор рассмеялись. Дональд не понял, что тут смешного.

— Ну, ладно, ребята, берегите себя. Хороший штат Оклахома пригонит вам недельки через две следующий груз.

— Это хорошо, — согласился Мик, пожимая ручищу губернатора.

Дональд тоже пожал ему руку, и они с Миком направились к своей арендованной машине. Над их головами в южном ярко-синем небе ниточками белой пряжи тянулись следы многочисленных самолетов, вылетающих из международного аэропорта Атланты. А когда доносящееся со стройки рычание стало тише, они услышали, как за высокой сетчатой оградой скандируют лозунги демонстранты, протестующие против складирования ядерных отходов. Конгрессмены прошли через охраняемые ворота на автостоянку.

— Слушай, ты не против, если я высажу тебя в аэропорту чуть раньше? — спросил Дональд. — Я бы не отказался опередить пробки в пригородах и доехать до Саванны еще засветло.

— Не возражаю, — ухмыльнулся Мик. — Тебя сегодня вечером ждет горячая встреча.

Дональд рассмеялся:

— Конечно, езжай. Забудь про меня и хорошо проведи время с женой.

— Спасибо.

Мик достал ключи от машины.

— Но, знаешь, я вообще-то надеялся, что ты пригласишь меня поехать с тобой. Я мог бы поужинать с вами, бросить у вас вещички, а потом прошвырнуться по барам, как в старые времена.

— Исключено, — отрезал Дональд.

Мик положил руку сзади на шею Дональда и сжал пальцы.

— Ну, ладно. В любом случае счастливой вам годовщины.

Дональд поморщился, когда друг ущипнул его за шею.

— Спасибо. Обязательно передам Элен твое пожелание.

10

2110 год

Бункер № 1

Когда двенадцатый бункер рухнул, Трой раскладывал пасьянс. Было в этой игре нечто такое, что приводило его в состояние блаженного отупения. Повторяющиеся действия отгоняли волны депрессии даже лучше таблеток. А отсутствие необходимого умения отвлекало сильнее и полностью изгоняло мысли из головы. Если честно, то игрок выигрывал или проигрывал уже в тот момент, когда компьютер тасовал колоду. Все остальное сводилось лишь к процессу выяснения результата.

Для компьютерной игры оформление было абсурдно примитивным. Вместо карт Трой видел на экране решетку с буквами и цифрами, снабженными звездочкой, значком &, процента или плюсом, обозначающими масть. Троя бесило, что он не знает, какую масть обозначает каждый из значков. Хотя все это было условно и, в сущности, не имело значения, незнание все равно его разочаровывало.

На эту игру он наткнулся случайно, просматривая папки в компьютере. Немного поэкспериментировав, он научился переворачивать карты клавишей пробела и перемещать их клавишами стрелок, но на такие задачи у него времени хватало с избытком. Кроме встреч с руководителями отделов, просмотра заметок Мерримана и перечитывания «Правил», все, что у него имелось, — время. Время, чтобы запереться в туалете своего офиса и рыдать, пока сопли не начинали стекать по подбородку. Время сидеть под обжигающим душем и дрожать. Время прятать таблетки за щекой и приберегать их до момента, когда душевная боль становилась невыносимой. Время гадать, почему эти таблетки не дают прежнего эффекта, хотя он и удвоил дозу.

Возможно, отупляющее воздействие игры и было причиной, почему она вообще существовала, почему кто-то затратил усилия на ее создание и почему все предшественники Троя прятали ее в укромном месте на диске компьютера. Он видел это на лице Мерримана, когда они ехали в лифте в конце его смены. Таблетки забирали лишь худшую часть боли, которую словами было не выразить. Но ее место занимали более мелкие раны. И эти внезапные приливы тоски должны были где-то иметь источник.

Пока его мысли бродили где-то далеко, последние несколько карт легли на место. На этот раз компьютер перетасовал колоду на выигрыш, и Трою выпала честь в этом убедиться. На экране появилось сообщение большими буквами: «ХОРОШАЯ РАБОТА!» Трой испытал странное удовлетворение, когда ему поведала об этом примитивная игра — в смысле, что он проделал хорошую работу. И ощущение завершенности, потому что сегодня что-то сделал.

Он оставил сообщение мигать на экране и обвел взглядом офис, высматривая себе другое занятие. Предстояло сделать поправки к «Правилам», написать сообщения руководителям других бункеров и при этом проследить, чтобы язык в этих сообщениях соответствовал непрерывно меняющимся стандартам.

Он и сам ошибался, часто называя их «башнями» вместо «бункеров». Тем, кто жил во времена Наследия, переключиться было трудно. Старый словарь и связанный с ним образ мира упорно не желали забываться, несмотря на таблетки. Трой завидовал мужчинам и женщинам в других бункерах, тем, кто рождался и умирал в собственных мирках, влюблялся и остывал, мог хранить свои страдания в памяти, испытывать их, учиться на них, меняться из-за них. Он завидовал этим людям даже больше, чем женщинам в своем бункере, пребывающим в спасательных шлюпках долгого сна…

В открытую дверь его офиса постучали. Трой повернул голову и увидел стоящего в дверях Рэндолла — тот работал в офисе психологов, через коридор напротив. Трой махнул ему, приглашая войти, и свернул игру на экране, а затем передвинул на столе книгу «Правил», пытаясь принять деловой вид.

— Принес отчет о настроениях, который вы хотели. — Рэндолл помахал папкой.

— А, хорошо.

Трой взял папку. Вечно они ходят с папками. Это напомнило ему о двух группах, построивших этот комплекс: политиках и врачах. Обе так и застряли в предыдущей эре, эпохе бумажных документов. А может, причина в том, что ни одна из этих групп не доверяла любой информации, которую нельзя порвать или сжечь?

— Руководитель шестого бункера выбрал себе нового заместителя. Он хочет назначить дату разговора с вами, чтобы сделать введение в должность официальным.

— Хорошо.

Трой пролистал папку и увидел отпечатанные расшифровки разговоров по каждому бункеру из комнаты связи. Он уже с содроганием думал о еще одной церемонии введения в должность. Никакая работа из тех, что ему приходилось проделывать прежде, не пугала его так.

— И еще: отчет по населению тридцать второго бункера немного тревожный. — Рэндолл обошел стол Троя и лизнул палец, прежде чем сортировать отчеты. Трой взглянул на монитор, желая убедиться, что свернул игру. — Они подбираются к максимуму, и быстро. Док Хэйнс полагает, что причиной может оказаться бракованная партия имплантатов для контроля рождаемости. А Биггерс, руководитель тридцать второго… Вот, нашел. — Рэндолл вытащил отчет. — Он это отрицает и говорит, что ни одна женщина с активным имплантатом не забеременела. По его мнению, или лотерея проводится нечестно, или что-то не в порядке с нашими компьютерами.

— Гм… — Трой взял отчет и просмотрел его. Население тридцать второго бункера перевалило за отметку в девять тысяч, а средний возраст стал меньше двадцати пяти лет. — Договоритесь с ним о беседе завтра с утра. Я не верю в нечестную лотерею. Если не ошибаюсь, им вообще сейчас не следует проводить лотерею? Пока у них не появится больше свободного пространства?

— Я ему так и сказал.

— И учет населения всех бункеров ведется в одном компьютере.

Трой постарался не произносить эту фразу как вопрос, но это был вопрос. Он не мог этого вспомнить.

— Да, — подтвердил Рэндолл.

— А это означает, что нам лгали. Ведь это произошло не за одну ночь? Биггерс не мог не видеть, к чему все идет. То есть он знал обо всем заранее, поэтому или сам в этом замешан, или утратил контроль.

— Совершенно верно.

— Ладно. Что нам известно о заместителе Биггерса?

— О его «тени»? — Рэндолл чуть помедлил с ответом. — Мне надо поднять его дело, но я знаю, что его назначили уже довольно давно. Еще до начала наших смен.

— Хорошо. Я поговорю с ним завтра. Наедине.

— Полагаете, нам следует заменить Биггерса?

Трой мрачно кивнул. В «Правилах» указания относительно противоречивых объяснений были четкими: «Начинайте с начальства. Исходите из предположения, что объяснение лживое». Из-за этих указаний они с Рэндоллом говорили о смещении человека так, словно тот был сломавшейся машиной.

— Хорошо, и вот еще что…

Его мысль оборвал топот в коридоре. Рэндолл и Трой отвлеклись от бумаг, когда в комнату вбежал Сол с безумными от страха глазами.

— Сол, что случилось?

Вид у связиста был такой, как будто он увидел тысячу привидений сразу.

— Вы нужны в комнате связи, сэр. Немедленно.

Трой быстро вышел из-за стола, Рэндолл последовал за ним.

— Так что случилось? — спросил Трой.

— Двенадцатый бункер, сэр, — ответил Сол, торопливо шагая по коридору.

Они почти бегом миновали человека с лестницей, меняющего трубчатую лампу. Большая прямоугольная пластиковая панель над его головой была снята и свисала, как распахнутая дверь на небеса. Трой старался не отставать и почувствовал, что начинает задыхаться.

— Что там с двенадцатым? — пропыхтел он.

Сол бросил на него взгляд через плечо. Его лицо было искажено тревогой.

— Кажется, мы его теряем, сэр.

— Что, теряем связь? Вы не можете с ними связаться?

— Нет, теряем его, сэр. Весь проклятый бункер.

11

2049 год

Саванна, штат Джорджия

Дональд не любил салфетки, но подчинился этикету, встряхнув сложенную ткань и расстелив ее на коленях. Каждая салфетка возле других накрытых мест на столе была сложена в декоративную пирамидку, стоящую между столовыми приборами. Дональд не помнил, чтобы в «Корнер дайнер» имелись тканевые салфетки во времена, когда он учился в средней школе. Разве у них тогда не лежали коробки с бумажными салфетками, поцарапанные и помятые за годы небрежного обращения? А перечницы и солонки с серебристыми колпачками? Даже их сменили новомодные штучки. Возле вазы с цветами стояла тарелочка, как он предположил, с морской солью. А если посетителю хотелось перца, теперь ему приходилось ждать, пока кто-то подойдет и смелет перец прямо ему в тарелку.

Трой заговорил было об этом с женой, но увидел, что она смотрит мимо него на кабинку за его спиной. Дональд повернулся, скрипнув винилом обивки кресла, и взглянул на пожилую чету в кабинке, где они с Элен сидели на первом свидании.

— Клянусь, я просил зарезервировать ее для нас, — сказал Дональд.

Взгляд жены снова обратился на него.

— Полагаю, они могли что-то не так понять, когда я описывал, какую именно кабинку хочу. — Он пошевелил поднятым пальцем. — Или я сам что-то напутал, когда говорил по телефону.

Элен махнула рукой:

— Забудь об этом, милый. Мы могли бы сейчас есть дома поджаренный сыр, и я все равно была бы в восторге. Я сейчас просто смотрела куда-то вдаль.

Свою салфетку она развернула с тщательной аккуратностью, словно изучала все складки и запоминала, как сложить ее обратно. К ним суетливо подошел официант и наполнил стаканы водой, небрежно пролив немного на белую скатерть. Он извинился за ожидание и ушел, снова оставив их ждать.

— А это заведение действительно изменилось, — заметил Дональд.

— Да, стало более взрослым.

Они одновременно потянулись к стаканам с водой. Дональд улыбнулся и поднял свой:

— За пятнадцать лет с того дня, когда твой отец сделал ошибку, продлив тебе комендантский час.

Элен улыбнулась и чокнулась с мужем.

— И за следующие пятнадцать, — добавила она.

Они сделали по глотку.

— Если это заведение и дальше будет двигаться в том же направлении, то через пятнадцать лет нам будет не по карману здесь пообедать, — заметил Дональд.

Элен рассмеялась. С того первого свидания она почти не изменилась. Или, может быть, он так решил, потому что изменения оказались малозаметными. Совсем не то, что приходить в ресторан раз в пять лет и сразу видеть бросающиеся в глаза перемены. Так незаметно меняются с годами родные братья и сестры, а не двоюродные родственники.

— Утром ты улетаешь обратно? — спросила Элен.

— Да, но в Бостон. У меня встреча с сенатором.

— Почему в Бостоне?

Дональд махнул рукой:

— Ему там будут делать очередную нанопроцедуру. Кажется, во время процедур ему приходится оставаться в клинике около недели. Но от работы никуда не денешься…

— И он ее делает, заставляя своих фаворитов менять их планы…

— Мы не его фавориты, — рассмеялся Дональд.

— …чтобы они приезжали к нему, целовали кольцо и приносили в дар мирру.

— Да брось, все совершенно не так.

— Просто меня волнует, что ты перерабатываешь. И много своего свободного времени ты тратишь на его проект?

«Много», — хотелось ему ответить. И рассказать, насколько изнурительны эти часы, но он знал, как она отреагирует.

— Не так уж и много он отнимает времени, как тебе кажется.

— Правда? Потому что у меня создалось впечатление, что ты только о нем и говоришь. Я даже не знаю, чем еще ты занимаешься.

Их официант прошел мимо с полным подносом напитков и пообещал, что сейчас к ним подойдет. Элен раскрыла меню.

— Еще пара месяцев, и я завершу работу над своей долей планов, — сказал он. — И перестану утомлять тебя разговорами на эту тему.

— Ты меня не утомляешь, дорогой. Я лишь не хочу, чтобы он получал преимущество за твой счет. Ты ведь не на это подписывался. И сам решил не становиться архитектором. Не забыл? Если бы не твой сенатор, ты смог бы остаться дома.

— Детка, я хочу, чтобы ты знала… — Он понизил голос. — Проект, над которым мы работаем…

— Действительно важный. Знаю. Ты уже говорил, и я тебе верю. А потом, когда тебя охватывают сомнения, ты признаёшься, что твой вклад избыточен и все равно не пригодится.

Дональд успел забыть, что у них состоялся этот разговор.

— Я просто буду рада, когда он окажется завершен. И пусть возят эти топливные стержни хоть по нашей улице, мне все равно. Просто закопайте эту вашу конструкцию, разровняйте над ней землю и прекратите о ней говорить.

А это уже что-то новенькое. Дональд подумал, сколько звонков и писем по электронной почте он получает из своего округа, о заголовках газет и панике по поводу того, каким маршрутом повезут отработанные топливные стержни из порта, огибая Атланту. И всякий раз, когда Элен слышала что-то о проекте, она могла думать лишь о том, что он напрасно теряет время, занимаясь им вместо своей настоящей работы. Или о том, что он мог бы оставаться в Саванне и делать ту же работу.

Элен кашлянула.

— Скажи… Анна была сегодня на стройке?

Она взглянула на него поверх стакана, и в тот момент Дональд понял, о чем на самом деле думает его жена, при упоминании о проекте и топливных стержнях. О том, что он работает с ней, причем настолько далеко от дома.

— Нет. Мы вообще с ней не видимся. Просто отправляем друг другу планы и чертежи. На стройке были только мы с Миком. Он во многом координирует поставки материалов и контролирует строителей…

Подошел официант, достал из фартука черный блокнотик и щелкнул ручкой.

— Желаете для начала выпить?

Дональд заказал два бокала мерло. Элен не стала просить аперитив.

— Всякий раз, когда произношу ее имя, — сказала она, когда официант направился к бару, — ты упоминаешь Мика. Прекрати менять тему.

— Элен, прошу тебя, мы можем о ней не говорить? — Дональд сложил руки на столе. — С того дня, как мы начали работать над проектом, я видел ее всего раз. Я все организовал так, что нам не нужно встречаться, — я ведь знал, что тебе это не понравится. У меня к ней нет никаких чувств, милая. Абсолютно никаких. Прошу тебя, не надо. Сегодня наш вечер.

— А работа с ней не вызвала у тебя желания пересмотреть или переоценить?

— Что именно? Согласие на эту работу? Или решение стать архитектором?

— Ну… что угодно. — Она взглянула на кабинку, которую он должен был зарезервировать.

— Нет. Боже упаси. Милая, почему ты вообще об этом заговорила?

Официант принес им вино, затем раскрыл блокнотик и уставился на них.

— Вы уже выбрали?

Элен перелистнула меню и перевела взгляд с официанта на Дональда.

— Я возьму как обычно, — решила она и указала на блюдо, которое некогда было простым сэндвичем с поджаренным на гриле сыром и картофелем фри, а теперь включало еще и поджаренные зеленые томаты, сыр грийе, глазировку из кленового сиропа и тонкие, как спички, палочки картофеля фри с соусом тартар.

— А вы, сэр?

Дональд пробежался взглядом по меню. Разговор его взволновал, но сейчас ему требовалось что-то выбрать и сделать это быстро.

— А я, пожалуй, попробую что-нибудь другое, — ответил он, неудачно подобрав слова.

12

2110 год

Бункер № 1

Двенадцатый бункер рушился, и к тому времени, когда подошли Трой и остальные, комнату связи наполняли переговоры по радио и резкий запах пота. Перед станцией связи, за которой обычно сидел один оператор, сейчас толпились четверо. Выглядели они точно так, как ощущал себя Трой: паникующие, не подготовленные к ситуации, готовые сжаться в комочек и где-нибудь спрятаться. Как ни странно, Троя это успокоило. Их паника стала его силой. Он сможет изобразить уверенность. Сумеет удержать ситуацию под контролем.

Двое были облачены в пижамные рубашки вместо оранжевых комбинезонов — значит, разбудили и вызвали операторов предыдущей смены. Трою захотелось узнать, сколько времени продолжались проблемы с двенадцатым бункером, прежде чем об этом наконец-то сообщили ему.

— Какие последние новости? — спросил Сол оператора постарше, который сидел, прижимая наушник к уху.

Тот обернулся. Его лысая голова блестела в свете потолочных ламп, в морщинках на лбу скопился пот, седые брови были озабоченно приподняты.

— Не могу связаться ни с кем в серверной, — ответил он.

— Выведите все переговоры из двенадцатого, — велел Трой, ткнув в одного из трех других операторов. Мужчина, которого он впервые увидел всего неделю назад, стянул с головы наушники и щелкнул переключателем. Из динамиков хлынули перекрывающиеся возгласы и приказы. Все бросили то, чем занимались, и стали слушать.

Другой оператор, лет тридцати с чем-то, по очереди выводил на экран изображения с десятков видеокамер. В двенадцатом повсюду царил хаос. Они увидели спиральную лестницу, забитую людьми, которые лихорадочно толкались. Исчезла голова, кто-то упал и, вероятно, был затоптан теми, кто двигался дальше. Распахнутые от страха глаза, стиснутые челюсти или разинутые в крике рты.

— Покажите серверную, — приказал Трой.

Оператор набрал что-то на клавиатуре. Давка на лестнице сменилась умиротворяющим видом неподвижных серверов. Корпуса серверов и решетку на полу заливал свет мигающих ламп неотвеченного вызова.

— Что там произошло? — спросил Трой, испытывая необычное спокойствие.

— Все еще пытаемся выяснить, сэр.

Ему сунули какую-то папку. В коридоре собралось несколько человек, они заглядывали внутрь. Новость распространялась, толпа в коридоре росла. Трой ощутил, как по затылку течет струйка пота, но его не покидало зловещее спокойствие, это признание статистической неизбежности.

В одном из радиоканалов пробился отчаянный голос, наполненный ощутимой паникой:

— …они пробиваются внутрь. Проклятье, они вышибают дверь. Они вот-вот пробьются…

Все в комнате связи затаили дыхание. Разговоры и всякая деятельность прекратились, все слушали и ждали. Трой даже не сомневался, о какой двери говорил тот отчаявшийся человек. Кафе и шлюз разделяла всего одна дверь. Ее следовало бы сделать прочнее. Много чего следовало бы сделать прочнее.

— …я здесь совсем один, парни. Они скоро пробьются. Черт возьми, они же сейчас пробьются…

— Это помощник шерифа? — спросил Трой.

Он пролистал папку. В ней содержались сводки о ситуации в двенадцатом бункере, составленные руководителем отдела Ай-Ти. Никаких волнений. Последняя очистка была два года назад. Индекс страха на момент последнего измерения составлял восемь пунктов. Немного повышенный, но не слишком.

— Да, полагаю, что это помощник шерифа, — ответил Сол.

Оператор видеокамер повернулся к Трою:

— Сэр, тут будет массовое бегство.

— Их рации блокированы?

— Мы отключили ретрансляторы, — кивнул Сол. — Они могут разговаривать между собой, и всё.

Трой подавил желание обернуться и взглянуть на любопытных, заглядывающих из коридора.

— Хорошо, — сказал он.

Приоритетным в такой ситуации было изолировать вспышку «эпидемии», не дать ей распространиться на соседние «клетки». Это рак. Его надо вырезать. И не скорбеть об утраченном.

— …они уже почти внутри, они уже почти внутри, они уже почти внутри… — бормотал динамик.

Трой попытался представить это лихорадочное бегство, давку, распространение паники. «Правила» четко предписывали не вмешиваться, но у Троя проснулась совесть. Он протянул руку к радисту:

— Дайте мне с ним поговорить.

К нему повернулись головы. Его слова ошеломили всех, кто рабски придерживался протокола. Через несколько секунд ему сунули рацию. Трой не стал колебаться и нажал кнопку передачи.

— Помощник?

— Алло? Шериф?

Видеооператор прогнал изображения с разных камер, затем махнул рукой и указал на один из мониторов. В углу экрана виднелся номер этажа — 72. Человек в серебристом комбинезоне сидел, навалившись на стол. В руке он сжимал пистолет, возле клавиатуры растеклась лужа крови.

— Это шериф? — спросил Трой.

Оператор вытер лоб и кивнул.

— Шериф? Что мне делать?

Трой нажал кнопку на рации.

— Шериф мертв, — сообщил он помощнику и удивился спокойствию собственного голоса.

Удерживая кнопку передачи, он задумался о судьбе этого незнакомца. До него вдруг дошло, что практически все обитатели этих бункеров считали, что они одиноки. Они понятия не имели друг о друге, об истинной цели своего существования. А теперь на контакт с одним из них вышел Трой — бестелесный заоблачный голос.

Одна из камер отыскала помощника шерифа. Тот держал переговорник, спиральный шнур от которого тянулся к закрепленной на стене рации. Цифра в углу экрана показывала, что это первый этаж.

— Вам нужно запереться в камере для чистильщиков, — посоветовал ему Трой, осознав, что наименее очевидное решение станет лучшим. Во всяком случае, временным решением. — И убедитесь, что у вас собой все комплекты ключей.

Он посмотрел на человека на экране. За ним наблюдали и те, кто был в комнате, и все из коридора.

Камера показывала дверь офиса шерифа на первом этаже. Широкоугольный объектив искажал край двери, делая его выгнутым наружу. И тут они увидели, как центр двери прогнулся внутрь — толпа ее вышибала. Помощник шерифа на это не отреагировал. Он бросил микрофон и торопливо обошел стол. Когда он потянулся к ключам, руки его тряслись настолько сильно, что это стало заметно даже на картинке с низким разрешением.

В центре двери появилась трещина. Кто-то из находящихся в комнате связи шумно втянул воздух. Трою отчаянно захотелось снова погрузиться с головой в привычную статистику. Его учили тому, что надо делать по другую сторону таких событий, руководить небольшой группой людей в случае катастрофы, а не руководить ими всеми.

Может быть, именно поэтому он оставался таким спокойным. Он наблюдал тот ужас, в центре которого ему следовало бы находиться. Который он должен был пережить — или умереть.

Помощнику шерифа наконец удалось собрать ключи. Он побежал через комнату и выпал из поля зрения камеры. Трой представил, как он возится с замком на решетке камеры для чистильщиков, и тут дверь не выдержала напора. Разгневанная толпа рванулась внутрь сквозь пробитую дыру с торчащими щепками. То была хорошая дверь, прочная, но недостаточно. Сейчас невозможно было сказать, успел ли помощник шерифа укрыться в камере. Впрочем, это не имело особого значения и дало бы ему только временную передышку. Все здесь было лишь временным. Если люди откроют двери, если сумеют выбраться наружу, то помощника ждет намного худшая судьба, чем если бы его просто растоптали.

— Внутренняя дверь шлюза открыта, сэр. Они пытаются выбраться наружу.

Трой кивнул. Беда, скорее всего, началась в Ай-Ти и распространилась уже оттуда. Наверное, причиной стал руководитель Ай-Ти или, вероятнее, его «тень». Тот, кто знает коды, открывающие наружную дверь. Вот в чем заключалось проклятие: кто-то должен руководить и при этом оберегать секреты. Некоторые их сохранить не могли. Это было статистически предсказуемо. Трой напомнил себе о неизбежности происходящего, о том, что карты уже перетасованы, а игра лишь ждала начала.

— Сэр, у нас прорыв. Наружная дверь, сэр.

— Откройте баллоны, немедленно, — приказал Трой.

Сол связался с центром управления, находившимся дальше по коридору, и передал сообщение. Изображение шлюза наполнилось белым туманом.

— Обеспечьте безопасность серверной, — добавил Трой. — Блокируйте доступ в нее.

Эту часть «Правил» он запомнил хорошо.

— На всякий случай сделайте резервную копию всей информации. И переключите их серверную на питание от нашего источника.

— Да, сэр.

Те из находящихся в комнате связи, кому было чем заняться, выглядели менее встревоженными, чем другие, которым оставалось лишь нервно топтаться на месте, слушать и наблюдать.

— Где картинка с наружной камеры? — спросил Трой.

Изображение людей, выталкивающих друг друга наружу сквозь белый туман, сменилось широким видом на местность возле шлюза. Люди суматошно носились по сухой земле, падали на колени, судорожно хватались за лицо и горло. Клубящийся туман поднимался вдоль кишащей людьми рампы.

Все в комнате связи молчали и не шевелились. В коридоре кто-то всхлипнул. Трой понял, что не следовало разрешать людям стоять и смотреть.

— Ладно, — произнес он. — Отключайте.

Картинка с наружной камеры исчезла. Не было смысла наблюдать, как толпа пытается пробиться обратно, как перепуганные мужчины и женщины умирают на холмах.

— Я хочу знать, почему это случилось. — Трой повернулся и обвел взглядом находящихся в комнате. — И это, и что нам нужно делать, чтобы предотвратить такое в следующий раз. — Он вручил папку и микрофон операторам. — Руководителям других бункеров ничего не говорите. До тех пор, пока у нас не будут ответы на вопросы, которые они зададут.

Сол поднял руку:

— А как насчет тех, кто еще внутри двенадцатого бункера?

— Единственная разница между людьми в двенадцатом бункере и людьми в тринадцатом бункере состоит в том, что в двенадцатом уже не будет новых поколений. Вот и все. Во всех бункерах все рано или поздно умрут. Мы все умрем, Сол. Даже мы. Просто сегодня их день. — Он кивнул на темный монитор и попытался не представлять, что там сейчас происходит. — Мы знали, что такое случится и что этот бункер не станет последним. Давайте сосредоточимся на остальных. И чему-то научимся на этом примере.

Люди в комнате закивали.

— К концу этой смены каждому сдать мне отчеты, — продолжил Трой, впервые почувствовав, что он действительно чем-то руководит. — И, если удастся связаться с кем-то из персонала Ай-Ти из двенадцатого, опросите их как можно подробнее. Я хочу знать кто, почему и как.

Несколько вымотанных операторов в комнате связи напряглись, стараясь принять деловой вид. Собравшиеся в коридоре начали расходиться, поняв, что шоу закончилось, а в их сторону направляется босс.

Босс.

Трой впервые полностью ощутил свою должность, тяжелое бремя ответственности. Пока он возвращался в свой кабинет, люди в коридоре перешептывались и украдкой на него поглядывали. Ему кивали с сочувствием и одобрением — люди радовались, что занимают не столь ответственные должности. Трой прошел мимо них.

«Наверняка кто-то еще попытается выбраться», — подумал Трой. Несмотря на тщательно продуманную конструкцию бункера, невозможно было сделать ее безупречной и неуязвимой. И теперь им оставалось лишь составлять планы на будущее, копить запасы и не скорбеть о темном и безжизненном цилиндре — он превратился в отработанный материал, и надо с надеждой смотреть на оставшиеся.

Вернувшись в кабинет, Трой закрыл дверь и на секунду прижался к ней спиной. От быстрой ходьбы он слегка вспотел, и рукава комбинезона прилипли к рукам. Трой несколько раз глубоко вдохнул, затем подошел к столу и опустил ладонь на книгу «Правил». Его упорно не покидал страх, что они когда-то совершили некую фундаментальную ошибку. Ну как группа умников могла спланировать абсолютно все? И действительно ли станет легче потом, когда сменится несколько поколений, люди обо всем забудут, а шепот воспоминаний тех, кто еще помнил начало, канет в Лету?

Трой не был в этом уверен. Он посмотрел на стену, где висела большая схема со всеми бункерами, разбросанными среди холмов, — пятьдесят кругов, расположенных как звезды на старом флаге, которому он когда-то служил.

По его телу пробежала мощная судорога, захватив мышцы плеч и рук. Трой вцепился в край стола и дождался, пока она пройдет. Открыв верхний ящик, он достал красный маркер и подошел к схеме, все еще ощущая, как подергиваются мышцы на груди.

И, прежде чем подумать о необратимости того, что он собирается сделать, и что эту отметку увидят все будущие смены, и что это может стать тенденцией, действием, которое предпримут те, кто его сменит, он перечеркнул двенадцатый бункер жирным крестом.

Маркер скрипел, когда им резко и сильно проводили по бумаге. Он словно плакал. Красный крест стал расплываться перед глазами Троя. Он моргнул, избавляясь от влаги в глазах, и тяжело опустился на колени. Подался вперед, пока не уперся лбом в высокую стопку бумаг. Старые планы шуршали и похрустывали, пока его грудь содрогалась от тяжелых всхлипываний.

Положив руки на колени, согнувшись под гнетом работы, которую ему навязали, Трой плакал. И старался рыдать как можно тише, чтобы его никто не услышал.

13

2049 год

Медицинский центр Дуэйн, госпиталь RYT

Дональд однажды был на экскурсии в Пентагоне, дважды посещал Белый дом, десятки раз в неделю заходил в здание Капитолия и покидал его, однако ничто из увиденного в округе Колумбия не подготовило его к уровню охраны вокруг Медицинского центра Дуэйн госпиталя RYT. Длительные проверки почти лишали смысла часовую встречу с сенатором.

К тому времени, когда Дональд преодолел просканировавшую все тело аппаратуру на входе в отделение нанобиотехнологии, его успели раздеть догола, облачить в зеленую спецодежду, взяли образец крови, обследовали глаза всевозможными сканерами и каким-то ярким светом и записали — как ему сказали — инфракрасную структуру капилляров на лице.

Массивные двери и крепкие мужчины блокировали каждый коридор, уходящий все дальше и дальше в отделение НБТ. Увидев агентов секретной службы — им разрешили находиться здесь в темных костюмах и таких же очках, — Дональд понял, что почти на месте. Медсестра просканировала его еще раз возле последней двери из нержавеющей стали. За ней его ждала палата нанобиотики.

Дональд настороженно осмотрел массивную конструкцию. Прежде он видел такие лишь в телефильмах, а наяву она выглядела еще крупнее. Дверь напоминала маленькую подлодку, застрявшую на верхних этажах госпиталя. Пучки шлангов и проводов выходили наружу сквозь изогнутые и безупречно белые стены. Вдоль длинной стены палаты располагалось несколько стеклянных окошек, напоминавших корабельные иллюминаторы.

— Вы уверены, что мне ничего не грозит, когда я войду? — спросил он у медсестры. — Я могу подождать и навестить его позднее.

Медсестра улыбнулась. Ей было не больше тридцати, а каштановые волосы, собранные в узел на затылке, смотрелись просто и красиво.

— Там совершенно безопасно, — заверила она. — Его нано не будут взаимодействовать с вашим телом. Мы часто проводим процедуры для нескольких клиентов в одной палате.

Она подвела его к дальней стене машины и повернула запорное колесо. С вязким звуком от резиновых прокладок отделился люк, из отверстия подул ветер — в палате давление поддерживали выше, чем снаружи.

— Если все настолько безопасно, то почему стены такие толстые?

Сестра негромко рассмеялась.

— Все будет в порядке. — Она приглашающе махнула в сторону люка. — Когда я закрою эту дверь, после небольшой паузы прозвучит сигнал и внутренний люк разблокируется. Вам останется лишь повернуть колесо, толкнуть внутренний люк, и он откроется.

— Я немного подвержен клаустрофобии, — признался Дональд.

«Господи, да что я несу? Я же взрослый человек. Почему я не могу просто сказать, что не хочу входить, и все? Почему я позволяю втягивать себя в такое?»

— Зайдите, мистер Кини.

Сестра положила ладонь на затылок Дональда. Почему-то легкое давление руки молодой и красивой женщины, наблюдающей за ним, пересилило страх перед огромной капсулой, напичканной невидимыми машинами. Дональд уступил и пролез через небольшой люк, хотя страх сжимал ему горло.

Дверь за спиной захлопнулась с глухим стуком, оставив его в цилиндрическом пространстве, где едва смогли бы разместиться двое. В изогнутых боковых стенках имелись две крохотные металлические скамеечки. Дональд попытался выпрямиться и уперся макушкой в потолок.

Камеру наполнило сердитое гудение. Волосы на затылке встали дыбом, в воздухе запахло электричеством. Дональд поискал интерком, желая найти какой-нибудь способ общаться с сенатором через дверь, не заходя внутрь. Ему стало трудно дышать, отчаянно захотелось выйти. Но на внешней двери колеса не было. Он ничего не мог сделать…

Щелкнули замки внутренней двери. Дональд бросился к ней и нажал на ручку. Затаив дыхание, он открыл люк и вышел из крохотной шлюзовой камеры в камеру побольше в середине капсулы.

— Дональд!

Сенатор Турман взглянул на него поверх толстой книги. Он расположился на одной из скамей вдоль длинного цилиндра капсулы. Рядом на столике лежали блокнот и ручка, а также — пластиковый поднос с остатками обеда.

— Здравствуйте, сэр, — отозвался Дональд, едва разжимая губы.

— Не стой там столбом, заходи. Ты выпускаешь мерзавчиков наружу.

Преодолевая внутреннее сопротивление, Дональд вошел и закрыл за собой дверь. Сенатор рассмеялся:

— Можешь дышать спокойно, сынок. Они способны пролезть в тебя через кожу, если захотят.

Дональд шумно выдохнул и содрогнулся. Вероятно, то была лишь игра воображения, но он ощущал легкие покалывания по всей коже, похожие на укусы мошкары в солнечный день.

— Ты не можешь их почувствовать, — пояснил сенатор. — Все это только у тебя в голове. Они знают разницу между тобой и мной.

Дональд посмотрел вниз и понял, что чешет руку.

— Присаживайся.

Турман указал на скамью напротив. Он был в такой же зеленой больничной одежде, с трехдневной щетиной на подбородке. Дональд заметил в дальнем конце капсулы небольшую ванную комнату с гибким шлангом душа на стене. Турман свесил со скамьи босые ноги и глотнул воды из полупустой бутылки. Дональд повиновался и сел. От волнения на голове выступил пот. На краю его скамьи лежали стопка сложенных одеял и две подушки. Он видел, что скамью можно превратить в койку, но не представлял, как можно заснуть в этом тесном гробу.

— Вы хотели меня увидеть, сэр?

Дональд попытался избавиться от дрожи в голосе. В воздухе ощущался металлический привкус, намек на машины.

— Пить хочешь?

Сенатор открыл холодильничек под скамьей и достал бутылку с водой.

— Спасибо. — Дональд взял бутылку, но открывать не стал, а лишь насладился ее прохладой в руке. — Мик говорил, что рассказал вам, как продвигается дело. — Ему хотелось добавить, что в этой встрече не было необходимости.

— Рассказал, — кивнул Турман. — Мы с ним вчера встречались. Он парень надежный. — Сенатор улыбнулся и покачал головой. — Ирония в том, что как раз таких мы только что привели к присяге. Наверное, это лучшая команда, какую Холм видел за очень долгое время.

— Ирония?

Сенатор отмахнулся от вопроса.

— Знаешь, что мне нравится в этом лечении?

«Практически вечная жизнь?» — едва не ляпнул Дональд.

— Оно дает время подумать. Несколько дней в уединении, ничего с батарейками внутри не разрешено, лишь пара книг да блокнот для записей. Это реально прочищает голову.

Дональд оставил свое мнение при себе. Ему не хотелось признаваться, насколько его нервировала эта процедура и как страшно было находиться в этом помещении. Он знал, что крохотные наномашины сейчас циркулируют по телу сенатора, проникая в клетки и исправляя в них дефекты, и это наполняло его отвращением. Наверное, когда эти машины отключают, моча становится черной как уголь. От этой мысли он содрогнулся.

— Разве это не здорово? — спросил Турман. Он глубоко вдохнул и выдохнул. — Здесь так тихо и спокойно.

Дональд не ответил. Он поймал себя на том, что вновь затаил дыхание.

Турман взглянул на книгу у себя на коленях, затем поднял глаза и всмотрелся в Дональда.

— А ты знаешь, что твой дед учил меня играть в гольф?

— Да. — Дональд рассмеялся. — Я видел фотографии, где вы вместе.

Ему вспомнилась бабушка, перелистывающая старые альбомы. У нее была старомодная страсть распечатывать фотографии из компьютера и набивать ими фотоальбомы. Она говорила, что так они становятся более реальными.

— Вы с твоей сестрой всегда были для меня как родные, — сказал сенатор.

Такая внезапная открытость смутила Дональда. Небольшой вентилятор в углу гонял воздух, но все же здесь было жарковато.

— Я это ценю, сэр.

— Я хочу, чтобы ты вошел в этот проект, — сказал Турман. — Полностью, до самого конца.

Дональд сглотнул.

— Сэр, я вам всецело предан. И буду предан, обещаю.

Сенатор поднял руку и покачал головой:

— Я не об этом… — Он опустил руку на колено, взглянул на дверь. — Знаешь, я привык думать, что больше уже ничего скрыть нельзя. В смысле в наше время. Вся информация где-то витает, понимаешь? — Он пошевелил пальцами в воздухе. — Черт, ты ведь прошел через выборы и сумел протиснуться сквозь этот бардак. Сам знаешь, на что это похоже.

Дональд кивнул:

— Да, мне пришлось кое в чем откровенно признаться.

Сенатор сложил ладони лодочкой.

— Это как пытаться нести воду в ладонях и при этом не пролить ни капли.

Дональд кивнул.

— Сейчас президенту даже не могут сделать минет, чтобы об этом не узнал весь мир.

Дональд смущенно поморщился, на что сенатор махнул рукой:

— Это было до тебя. Но есть нечто такое, что я обнаружил и за границей, и в Вашингтоне. Просачиваются только неважные капли. Мелкие грешки. Смущающая мелочовка, а не вопросы жизни и смерти. Хочешь вторгнуться в чужую страну? Вспомни высадку в Нормандии. Черт, вспомни Перл-Харбор. Или одиннадцатое сентября. Никаких проблем.

— Извините, сэр, но я не понимаю…

Турман резко поднял руку и сжал пальцы, словно ловил что-то в воздухе. Дональд решил было на секунду, что сенатор велит ему помолчать, но тот подался вперед и показал ему сжатые кончики пальцев — как будто поймал москита.

— Смотри, — сказал он.

Дональд наклонился, всмотрелся, но так ничего и не разглядел. Он покачал головой:

— Не вижу, сэр…

— Правильно. И никакого нападения тоже не увидишь. Как раз над этим те сволочи и работали.

Сенатор разжал пальцы и секунду-другую разглядывал подушечку большого пальца, потом дунул на него.

— Все, что эти малютки могут сшить, они могут и расшить.

Он уставился на Дональда.

— Знаешь, почему мы вторглись в Иран в первый раз? Вовсе не из-за атомных боеголовок, можешь мне поверить. Я исползал каждую дыру, выкопанную в тех чертовых дюнах, и оказалось, что эти крысы устроили гонку за более крупным призом, чем какие-то паршивые боеголовки. Понимаешь, они придумали, как атаковать нас, оставаясь невидимыми, не подставляя себя под удар, и с нулевыми последствиями для себя.

Дональд усомнился, что его уровня допуска к секретам достаточно, чтобы такое слушать.

— Так вот, иранцы не столько придумали это сами, сколько украли израильские разработки. — Турман улыбнулся. — Поэтому, разумеется, нам пришлось начать игру в догонялки.

— Не понимаю…

— Здешние малявки запрограммированы на мою ДНК, Донни. Подумай об этом. Ты когда-нибудь интересовался своими предками? — Он осмотрел Дональда с ног до головы, словно бродячую дворняжку. — Кстати, кем они были? Шотландцами?

— Кажется, ирландцами, сэр. Не знаю, честно.

Ему не хотелось признаваться, что для него это не представлялось важным. Турману, похоже, эта тема была близка.

— Ну а эти малявки могут сказать. Если их когда-нибудь доведут до совершенства. Тогда они смогут даже сказать, из какого ты клана. Как раз над этим иранцы и работали: оружие, которое нельзя увидеть, невозможно остановить. И если оно решит, что ты еврей, пусть даже на четверть еврей… — Турман чиркнул пальцем поперек горла.

— А я думал, мы насчет этого ошибались. Мы ведь не нашли в Иране никаких наноботов.

— Потому что они самоуничтожились. По дистанционной команде. Пах!

Глаза Турмана расширились. Дональд рассмеялся:

— Это звучит так, словно вы сторонник теории заговоров…

Сенатор откинулся назад и прислонился затылком к стене.

— Донни, это сторонники теории заговоров высказываются как мы.

Дональд стал ждать, когда сенатор рассмеется. Или улыбнется. Но не дождался.

— И какое это имеет отношение ко мне? Или к нашему проекту?

Турман закрыл глаза, не изменив позы.

— Знаешь, почему во Флориде такие красивые рассветы?

Дональду хотелось завопить. Хотелось лупить по двери, пока его отсюда не вытащат в смирительной рубашке. Но вместо этого он глотнул воды.

Турман приоткрыл глаз. Снова всмотрелся в Дональда.

— Потому что ветер переносит через Атлантику песок из Африки.

Дональд кивнул. Теперь он понял, куда клонит сенатор. Он уже слышал такие же страшилки по круглосуточным программам новостей — как токсины и наноботы могут летать вокруг земного шара, подобно тому как это тысячелетиями делают семена и пыльца.

— Финал приближается, Донни. Я это знаю. У меня глаза и уши повсюду, даже здесь. И я попросил тебя прийти сюда, потому что хочу, чтобы у тебя было местечко на вечеринке после вечеринки.

— Сэр?

— У тебя и Элен.

Дональд почесал руку и взглянул на пол.

— Пока это лишь план на случай непредвиденных обстоятельств, понимаешь? Существуют планы для всяческих ситуаций. Для президента в горах есть убежище, но нам нужно нечто другое.

Дональд вспомнил конгрессмена из Атланты, болтавшего о зомби и ЦКПЗ. Слова сенатора прозвучали примерно такой же чепухой.

— Буду рад работать в любом комитете, который вы сочтете важным…

— Хорошо. — Сенатор взял лежащую на коленях книгу и протянул ее Дональду. — Прочти это.

Дональд взглянул на обложку. Она была знакомой, но вместо французской надписи на ней значилось: «Правила». Он открыл наугад тяжелый том и стал его пролистывать.

— Отныне это твоя библия, сынок. Когда я был на войне, то видел мальчишек не выше твоего колена, знающих весь Коран наизусть, до последней гребаной строчки. Тебе нужно их превзойти.

— Выучить наизусть?

— Настолько близко, насколько сможешь. И не волнуйся, на это у тебя есть пара лет.

Дональд удивленно приподнял брови, потом захлопнул книгу и прочитал надпись на корешке.

— Хорошо. Они мне понадобятся.

Ему хотелось знать, светит ему в связи с этим повышение или же куча заседаний комитета. Пусть все это и прозвучало нелепо, но он не собирался отказывать старику. Особенно если учесть, что каждые два года его ждут перевыборы.

— Вот и хорошо. Добро пожаловать. — Турман подался вперед и протянул руку. Дональд постарался глубже вложить ладонь в ладонь сенатора — так рукопожатие старика было гораздо менее болезненным. — Можешь идти.

— Спасибо, сэр.

Он встал и облегченно выдохнул. Прижимая к груди книгу, он направился к двери шлюза.

— Да, и вот еще что, Донни.

Он обернулся:

— Да, сэр?

— Через два года собирается национальный съезд.[10] И я хочу, чтобы ты занес это в свое расписание. И обеспечил, чтобы Элен тоже присутствовала.

По руке Дональда пробежали мурашки. Означает ли это реальную возможность повышения? Может быть, речь на большой сцене?

— Обязательно, сэр, — подтвердил Дональд, улыбаясь.

— И еще, боюсь, я был не совсем честен с тобой насчет этих малявок.

— Сэр?

Дональд сглотнул. Его улыбка погасла. Он уже взялся за колесо люка. Разум продолжал над ним подшучивать, заставляя ощущать металлический привкус на языке и покалывание на коже по всему телу.

— Некоторые из этих мерзавчиков очень даже для тебя.

Сенатор уставился на Дональда на секунду-другую, потом засмеялся.

Дональд повернулся и стал крутить колесо свободной рукой, ощущая, что его лоб мокрый от пота. Снова дышать он смог лишь тогда, когда захлопнул дверь, а ее уплотнения приглушили смех сенатора.

Воздух вокруг него загудел: заряд статического электричества уничтожал наноботы, которые могли попасть сюда вместе с ним. Дональд выдохнул сильнее обычного и вышел из шлюза на подгибающихся ногах.

14

2110 год

Бункер № 1

Пока Трой в одиночестве читал отчеты по двенадцатому бункеру, психологи держали его дверь закрытой и приносили ему еду. Он раскладывал документы на клавиатуре — на безопасном расстоянии от края стола. Так он не мог закапать бумагу слезами, когда начинал плакать.

Он почему-то никак не мог сдерживать слезы. Психологи заставляли его соблюдать строгую диету, а в последние два дня не давали и полагающиеся лекарства — чтобы Трой изучил отчеты, сохраняя трезвость ума, без забывчивости, вызываемой таблетками. Он должен закончить работу в срок. А потом, когда он во всем разберется и запишет выводы, ему дадут что-нибудь, способное приглушить душевную боль.

В его мысли вмешивались образы умирающих людей, картина того, что происходило снаружи, как они задыхались и падали на колени. Трой помнил, как отдал приказ. И больше всего сожалел о том, что заставил кого-то другого нажать кнопку.

Лишившись препаратов, он стал вспоминать и другое. Начал вспоминать отца, события до ориентации. И его тревожило, что смерть миллиардов людей, стертых с лица планеты, породила в нем лишь глухую внутреннюю боль, в то время как воспоминания о нескольких тысячах обитателей двенадцатого бункера, выбегающих навстречу смерти, вызывали в нем стремление свернуться в комочек и умереть.

Лежащие на клавиатуре отчеты поведали ему историю о «тени», человеке, у которого сдали нервы, о руководителе Ай-Ти, не сумевшей разглядеть поднимающуюся к ее ногам тьму, и о достаточно честном начальнике службы безопасности, сделавшем ошибочный выбор. Все сводилось к тому, что несколько в целом достойных людей наделили властью не того человека, а потом заплатили за невольную ошибку.

На полях отчетов имелись ключевые коды для каждой подтверждающей видеозаписи. Это напомнило Трою об одной старой книге: ссылки в ней были оформлены в таком же стиле.

Код «Джейсон 2:17» вывел на экран запись о «тени» руководителя Ай-Ти. Трой стал отслеживать развитие событий на своем мониторе. Парень, на вид чуть младше или чуть старше двадцати лет, сидел на полу серверной, спиной к камере. Сбоку виднелся уголок пластикового подноса, стоящего у него на коленях. Парень склонился над едой, выпирающие позвонки отбрасывали пятнышки тени на ткань комбинезона.

Трой наблюдал. Он взглянул на отчет, чтобы проверить отметку времени. Ему не хотелось пропустить нужный момент.

Правый локоть Джейсона на экране ритмично двигался. Казалось, что он ест. Нужный момент приближался. Трой заставил себя не моргать, и от этого усилия у него заслезились глаза.

Джейсон вздрогнул от какого-то звука. Парень посмотрел в сторону, и на мгновение стал виден его профиль — угловатое лицо, изможденное после недель лишений. Он схватил поднос с коленей, и тут Трой впервые заметил его закатанный рукав. А когда парень возился с манжетой, раскатывая рукав обратно, Трой заметил темные параллельные линии поперек его предплечья — и ничего похожего на нож на подносе.

На оставшейся части записи Джейсон разговаривал с руководительницей Ай-Ти. Та обращалась с ним по-матерински нежно, касалась плеча, сжимала локоть. Трой даже смог представить ее голос. Он разговаривал с ней раз или два, принимая отчеты. Еще через неделю-другую они назначили бы время побеседовать с Джейсоном и официально ввести его в должность.

Запись закончилась тем, как Джейсон спустился в помещение под серверной — в тень, поглотившую «тень». Руководительница Ай-Ти — реальная глава двенадцатого бункера — немного постояла одна, потирая подбородок. Она выглядела такой живой. У Троя возникло детское желание протянуть руку и погладить монитор кончиками пальцев, выразить признательность этому призраку. Извиниться за то, что он ее подвел.

Но вместо этого он заметил нечто такое, что было пропущено в отчетах. Он заметил, как ее тело чуть дернулось в сторону люка, потом она остановилась, замерла на секунду, отвернулась.

Трой щелкнул по ползунку в нижней части видео, чтобы увидеть это снова. Вот она поглаживает плечо Джейсона, говорит с ним, парень кивает. Сжимает его локоть, на ее лице озабоченность за него. Он заверяет ее, что все хорошо.

Но как только он ушел, а она осталась одна, сомнения и страхи овладели ею вновь. Трой не мог знать этого наверняка, но мог почувствовать. Она знала, что у нее под ногами накапливается мрак, и здесь был ее шанс уничтожить его. Это читалось по ее озабоченности, порыве двинуться в том направлении, но все же она передумала и отвернулась.

Трой поставил видео на паузу и записал отметки времени. Психологам нужно будет подтвердить его открытие. Перелистывая бумаги, он задумался, есть ли еще записи, которые ему нужно пересмотреть заново. Достойная женщина была убита, потому что не смогла заставить себя сделать то же самое. Убить, чтобы защитить. И шеф службы безопасности выпустил на волю монстра, овладевшего искусством скрывать свою боль. Парня, научившегося манипулировать другими и желавшего выйти.

Трой напечатал свои выводы. В отчете он отметил, что это опасный возраст для обучения. Вот наглядный пример — парень лет двадцати, это возраст, когда сомнения глубоки, а самоконтроль еще слабый. Трой задал в отчете вопрос, может ли человек в этом возрасте быть готовым к такому испытанию. Упомянул первого ученика руководителя Ай-Ти, которого вводил в должность, и вопрос, заданный парнем, наслушавшимся баек от слабоумной прабабушки. Правильно ли обрушивать на кого-либо такую правду? Можно ли ожидать от человека в столь уязвимом возрасте, что он выдержит подобный удар, не пошатнувшись?

Но не стал добавлять вопрос, который задавал себе: можно ли в любом возрасте быть к готовым к такому?

Он написал, что это прецедент, показывающий, что некоторые руководящие посты должны иметь ограничение по возрасту. И пусть человек проработает на этой должности меньше времени (из-за чего большему числу кандидатов придется сидеть взаперти под серверной и осваивать Наследие), но не лучше ли проводить эту чертову процедуру чаще, чем рисковать всем, как это случилось в двенадцатом?

Трой знал, что его отчет мало на что повлияет. Безумие запланировать невозможно. Когда революции, выборы и передача власти происходят достаточно часто, то рано или поздно бразды правления окажутся в руках безумца. Это неизбежно. И вероятность такого была учтена при планировании. Вот почему построили так много бункеров.

Он встал из-за стола, подошел к двери, шлепнул по ней ладонью. В углу кабинета загудел принтер, выдал четыре страницы распечатки. Трой взял их. Они были еще теплыми, когда он вкладывал их в папку, — отчеты о только что умерших и еще умирающих. Он ощущал, как из этих отпечатанных страниц выходят тепло и жизнь. Вскоре они станут такими же холодными, как и воздух вокруг них. Он взял со стола ручку и подписался в конце отчета.

В замке повернулся ключ, дверь открылась.

— Уже закончили? — спросил Виктор.

Седой психолог подошел к столу, опустил в карман звякнувшие ключи. Он держал пластиковый стаканчик.

Трой подал ему папку.

— Все признаки имелись, — сказал он, — но никто не принял их во внимание.

Виктор взял папку и протянул ему стаканчик.

Трой набрал на своем компьютере несколько команд и стер с него копии видеозаписей. Для предсказания и предотвращения таких проблем камеры оказывались бесполезны. Их было слишком много, чтобы просматривать все сразу. Проще говоря, невозможно набрать столько людей, чтобы они сидели и наблюдали за обитателями всех бункеров. Смысл камер заключался в том, чтобы рассортировать обломки уже после случившегося.

— На вид неплохо, — заметил Виктор, пролистав папку.

Пластиковый стаканчик с двумя таблетками стоял на столе Троя. Ему увеличили дозу по сравнению с той, которую он принимал в начале смены, — довесок был нужен, чтобы заглушить боль.

— Принести вам воды?

Трой покачал головой. Помедлив и глядя на Виктора поверх стаканчика, он спросил:

— Как по-вашему, сколько еще пройдет времени? В смысле в двенадцатом бункере, прежде чем все там умрут.

Виктор пожал плечами:

— Полагаю, недолго. Несколько дней.

Трой кивнул. Виктор украдкой наблюдал за ним. Трой запрокинул голову и вытряхнул таблетки в рот между дрожащими губами. На языке проявилась горечь. Трой изобразил, будто глотает.

— Сожалею, что такое произошло в вашу смену, — сказал Виктор. — Я ведь знаю, что это не та работа, на которую вы соглашались.

Трой кивнул.

— Вообще-то я рад, что это случилось в мою смену, — ответил он, немного подумав. — Уж лучше в мою, чем в чью-то.

Виктор погладил папку.

— Я дам о вас хороший отзыв в отчете, — сообщил он.

— Спасибо, — произнес Трой, понятия не имея, за что, собственно, он благодарит.

Махнув папкой, Виктор наконец-то повернулся, чтобы уйти и устроиться за столом в кабинете напротив, где он может сидеть и время от времени поглядывать на Троя.

И в тот момент, когда Виктор повернулся к нему спиной, Трой выплюнул таблетки на ладонь.

Шевельнув мышкой и пробуждая монитор, чтобы опять сесть за пасьянс, Трой улыбнулся через коридор Виктору. Тот улыбнулся в ответ. А в другой руке Троя, все еще липкие от растворившейся в слюне оболочки, были зажаты две таблетки. Трой устал забывать. Он решил запоминать.

15

2049 год

Саванна, штат Джорджия

Дональд мчался по шоссе 17. Мигающий красный огонек на приборной панели предупреждал, что он превысил местное ограничение скорости. Но ему было плевать, что его может остановить полиция, что ему могут выписать штраф и это понизит рейтинг его страховки. Все это казалось тривиальным. И тот факт, что какая-то хитроумная электроника в его машине отслеживает и записывает все его действия, бледнел по сравнению с подозрением, что микромашины в его крови делают то же самое.

Взвизгнули шины — он слишком быстро ехал по спиральной рампе, выводящей с шоссе. Дональд влился в поток машин на бульваре Бервик. Свет уличных фонарей стробоскопом вспыхивал на ветровом стекле. Взглянув на колени, он некоторое время смотрел, как в ритме мелькающих над головой фонарей мерцает тисненная золотом надпись на лежащей там книге.

Правила. Правила. Правила.

Дональд успел прочесть достаточно, чтобы в нем зародились тревога и желание узнать, во что он позволил себя втянуть. Элен оказалась права, предупреждая его, а он ошибся в оценке масштаба опасности.

Свернув в свой район, Дональд вспомнил их старый разговор — она умоляла не выставлять свою кандидатуру на выборах, утверждая, что это его изменит, что не в его силах что-либо там улучшить, зато его самого это обязательно сломает.

Так насколько она оказалась права?

Дональд подъехал к дому. Машину пришлось оставить возле тротуара — дорожку занимал джип жены. Еще одна привычка, появившаяся у нее за время его отсутствия, — напоминание, что он здесь больше не живет, что настоящего дома у него нет.

Оставив сумки в багажнике, он прихватил лишь книгу и ключи. Книга и так была достаточно тяжелой.

Когда он подошел к крыльцу, автоматически зажглись лампочки. Он заметил силуэт за окном, услышал отчаянное царапанье за дверью. Элен открыла, и Карма бросилась к нему, шлепая хвостом и высунув язык. Она заметно подросла всего за несколько недель его отсутствия.

Дональд присел и погладил голову Кармы, позволил собаке лизнуть его в щеку.

— Хорошая девочка, — сказал он, стараясь говорить бодро. Холодная пустота в груди стала только глубже из-за возвращения домой. То, что должно было его порадовать, лишь усугубило все плохое. — Привет, милая, — улыбнулся он жене.

— Ты приехал рано.

Когда он встал, Элен обняла его. Карма села и негромко заскулила, елозя хвостом по бетону. У поцелуя Элен был вкус кофе.

— Я взял билет на ранний рейс.

Он обернулся, взглянул на темную улицу. Можно подумать, за ним кто-то следил.

— Где твои вещи?

— Утром достану. Давай, Карма. Пойдем в дом.

Он направил собаку в дом.

— У тебя все хорошо? — спросила Элен.

Дональд прошел на кухню. Положил книгу на столик и поискал в буфете стакан. Элен с тревогой смотрела, как он достает из буфета бутылку бренди.

— Дорогой, что случилось?

— Может, и ничего. Померещилось… — Он налил на три пальца бренди, взглянул на Элен и приподнял бутылку, предлагая налить и ей. Она покачала головой. — Но все-таки, — продолжил он, — может, что-то в этом есть.

Он сделал большой глоток. Пальцы другой руки так и остались на горлышке бутылки.

— Дорогой, ты как-то странно себя ведешь. Присядь. Сними пиджак.

Он кивнул и помог ей снять с него пиджак. Стянул галстук, увидел тревогу на ее лице, зная, что это отражение его тревоги.

— А как бы ты себя повела, если бы подумала, что всему может прийти конец? Что бы ты сделала?

— С чем? Ты про нас? А, ты о жизни. Дорогой, кто-то скончался? Расскажи, что случилось?

— Нет, не кто-то. Все. Всё на свете.

Он сунул бутылку под мышку, прихватил стакан и книгу, прошел в гостиную. Элен и Карма последовали за ним. Карма, опередив его, сразу разлеглась на кушетке. Ей было все равно, о чем он говорит, — собаку переполнял восторг из-за того, что вся стая наконец-то собралась.

— Похоже, у тебя был очень долгий день, — сказала Элен, подсказывая ему оправдание.

Дональд сел на кушетку, разместил стакан и книгу на кофейном столике. Стакан он отодвинул подальше от любопытного носа Кармы.

— Я должен тебе кое-что рассказать, — произнес он.

Элен вышла на середину комнаты, скрестив на груди руки.

— Ну, хоть какая-то перемена к лучшему, — отозвалась она и улыбнулась, давая понять, что шутит.

Дональд кивнул.

— Знаю, знаю. — Его взгляд упал на книгу. — Речь не о проекте. И ответь честно, неужели ты думаешь, что мне нравится что-то утаивать от тебя?

Элен подошла к креслу возле кушетки и села.

— Так в чем дело?

— Мне сказали, что тебе можно сообщить о… повышении. Точнее, о задании, а не о повышении. Хотя даже не о задании, а скорее, о зачислении в Национальную гвардию.[11] На всякий случай…

Элен сжала его колено.

— Успокойся, — прошептала она, нахмурившись. В ее глазах затаились смятение и тревога.

Дональд глубоко вдохнул. Он все еще был на взводе из-за воспоминаний о том разговоре и слишком быстрой езды. В течение нескольких недель после встречи с Турманом он слишком много читал ту книгу и собирал информацию по теме их разговора. И теперь не мог понять, складывается у него некая картина или же распадается.

— Насколько внимательно ты следишь за тем, что происходит в Иране? — спросил он, почесывая руку. — И в Корее?

— Видела новости в Сети, — пожала плечами Элен.

— Понятно. — Он сделал обжигающий глоток бренди, причмокнул и попытался расслабиться и насладиться оцепенением, волной прокатившимся по телу. — Они работают над тем, как свести со всеми счеты.

— Кто? Мы? Мы думаем о том, как свести с ними счеты?

— Нет-нет…

— Ты уверен, что мне можно о таком слышать?

— Нет, милая, они разрабатывают оружие, чтобы свести счеты с нами. Оружие, которое невозможно остановить и от которого невозможно защититься.

Элен подалась вперед, сцепив руки и упершись локтями в колени.

— Ты про это узнал в Вашингтоне? Секретная информация?

— Да нет, это открытые сведения, — отмахнулся он. — Слушай, ты ведь знаешь, почему мы вошли в Иран…

— Я знаю, что нам говорили о том, почему мы вошли в Иран…

— И это не была чушь, — оборвал он ее. — Ну, может, и была. Может, они тогда это еще не придумали, еще не поняли, как надо…

— Милый, успокойся.

— Хорошо.

Он снова глубоко вдохнул. Ему представилась большая гора на западе страны, исчезающая прямо в ней бетонная дорога, распахнутые мощные двери и вливающиеся в них колонны политиков со своими семьями.

— Две недели назад я встречался с сенатором. — Он уставился на имбирного цвета жидкость в стакане.

— В Бостоне.

— Да, — кивнул он. — Так вот, он хочет, чтобы нас включили в эту «аварийную бригаду»…

— Тебя и Мика.

— Нет… нас.

— Нас? — Элен прижала ладонь к груди. — В каком смысле «нас»? Тебя и меня?

— Послушай…

— И ты согласился впутать меня в одну из его…

— Дорогая, я понятия не имел, о чем идет речь. — Он поставил стакан на кофейный столик и взял книгу. — Он дал мне почитать это.

— Что это? — нахмурилась Элен.

— Нечто вроде свода инструкций по… короче, как жить потом. Я так думаю.

Элен встала и шагнула между ним и столиком. Отпихнула в сторону Карму — собака заворчала, когда ее потревожили. Жена села рядом, положила руку ему на спину. Ее встревоженные глаза блестели.

— Донни, ты пил в самолете?

— Нет. — Он отодвинулся. — Прошу тебя, просто выслушай. Не имеет значения, у кого оно есть, важно лишь одно: когда. Неужели ты не понимаешь? Это абсолютная угроза. Оружие конца света. Я почитал о его возможностях на одном сайте…

— На сайте, — скептически повторила она.

— Да. Послушай. Помнишь терапию, которую проходит сенатор? Эти наноботы подобны искусственным живым существам. Представь, что кто-нибудь превратит их в вирус, которого не волнует, останется ли жить зараженный им человек. Вирус, который вообще не нуждается в нас, чтобы размножаться и распространяться. Кто знает, возможно, они уже выпущены на волю. — Он постучал себя по груди, с подозрением огляделся, глубоко вдохнул. — Они уже могут быть в каждом из нас, и маленькие таймеры в них отсчитывают время до заданного момента…

— Дорогой…

— Очень плохие люди работают над этим, пытаются этого добиться. — Он потянулся к стакану. — Мы не можем просто сидеть и позволить им нанести удар первыми. Поэтому это сделаем мы. — Бренди в стакане покрылось рябью. У Дональда дрожала рука. — Господи, я совершенно уверен, что мы это сделаем раньше, чем это смогут сделать они.

— Ты меня пугаешь, милый.

— Вот и хорошо. — Еще один обжигающий глоток. Он сжал стакан обеими руками, чтобы скрыть дрожь. — Мы и должны бояться.

— Хочешь, я позвоню доктору Мартину?

— Кому? — Он попытался отодвинуться от жены и уперся в подлокотник. — Врачу моей сестры? Этому мозгокруту?

Она серьезно кивнула.

— Слушай меня внимательно, — проговорил он, подняв палец. — Эти крохотные машины реальны. — Мысли его метались. Сейчас он начнет бормотать всякую чепуху и только убедит ее в том, что у него паранойя. — Послушай. Мы ведь используем их в медицине, так?

Элен кивнула. Она давала ему шанс. Слабый, но шанс. Но Дональд видел, что она действительно хочет кому-нибудь позвонить. Своей матери, врачу, его матери.

— Ситуация такая же, как когда мы открыли радиацию, понимаешь? Сперва мы думали, что она станет средством излечения, медицинским открытием. Рентгеновские лучи — да, но когда люди стали глотать препараты радия в качестве эликсира…

— Они убивали себя, — согласилась Элен. — Думая, что действуют себе на благо. — Кажется, она немного расслабилась. — Так тебя именно это тревожит? Что эти наноботы мутируют и обратятся против нас? Тебя все еще пугает, что ты побывал внутри той машины?

— Нет, совсем не это. Я о том, как мы сперва искали медицинские применения радиации, а кончилось это тем, что мы создали бомбу. Это то же самое. — Он сделал паузу, надеясь, что до нее дойдет. — Я начинаю думать, что мы их тоже создаем. Крохотные машины вроде тех, что используются в нанованнах и латают больным кожу и суставы. Только эти будут разрывать людей на части.

Элен никак не отреагировала. Не произнесла ни звука. Дональд понял, что его слова воспринимаются как бред сумасшедшего, что каждое из них уже или выложено в Сети, или прозвучало в сетевых аудиопрограммах, передаваемых упертыми одиночками из подвалов. Сенатор оказался прав. Перемешай правду и ложь, и их уже невозможно будет разделить или различить. Книга на кофейном столике и руководство по выживанию среди зомби будут восприняты одинаково.

— Я утверждаю, что они реальные, — продолжил он, не в силах остановиться. — Они окажутся способны размножаться. Они будут невидимы. Когда их выпустят на волю, это произойдет без предупреждения — только пыль на ветру, понимаешь? Размножаясь и размножаясь, они станут вести невидимую войну вокруг нас, пока мы не превратимся в кашу.

Элен все молчала. Он понял: она ждет, пока он договорит, а потом позвонит своей матери и спросит, что делать. И позвонит доктору Мартину, попросить у него совета.

Дональд почувствовал, как в нем пробуждается злость, и понял: что бы он ни сказал, это лишь подтвердит ее страхи, а не убедит в том, чего боится он.

— Что-то еще? — прошептала Элен. Она ждала его разрешения уйти и позвонить. Поговорить с кем-нибудь здравомыслящим.

Дональд ощутил оцепенение. Беспомощность и одиночество.

— В Атланте состоится национальный съезд. — Он провел пальцами под глазами, попытавшись изобразить это как усталость и напряжение после поездки. — Партийный съезд округа это еще не объявлял, но Мик сказал про это перед отлетом. — Он повернулся к Элен. — Сенатор хочет, чтобы мы там были, он уже планирует что-то важное.

— Конечно, милый. — Она положила руку ему на бедро и посмотрела на него так, словно он был ее пациентом.

— И я собираюсь попросить у него разрешения проводить больше времени здесь. Может быть, делать часть работы дома по выходным, внимательнее следить за проектом.

— Это было бы здорово. — Она опустила другую ладонь на его руку.

— И я хочу, чтобы между нами было все хорошо. Все то время, что у нас осталось…

— Ш-ш-ш, милый, все хорошо. — Она обняла его за плечи и снова попыталась успокоить. — Я люблю тебя.

Он снова вытер глаза.

— Мы пройдем через это, — сказала она.

Дональд кивнул:

— Знаю. Мы справимся.

Собака заворчала и опустила голову на колени Элен: почувствовала какую-то напряженность. Дональд почесал ей голову. Посмотрел на жену. В его глазах блестели слезы.

— Да, мы пройдем через это, — сказал он, пытаясь успокоиться. — А все остальные?

16

2110 год

Бункер № 1

Трою следовало показаться врачу. У него появились во рту язвочки между деснами и на внутренней поверхности щек. Он ощущал их как комочки мягкой ваты, вошедшие в плоть. Утреннюю таблетку он прятал возле левой щеки, вечернюю — возле правой. На любой из сторон она обжигала и высушивала рот горьким вкусом лекарства, но Трой терпел.

Он редко пользовался салфетками во время еды: эта скверная привычка выработалась у него давно. Из вежливости он расстилал салфетку на коленях, а закончив есть, оставлял в тарелке. Теперь он вел себя иначе. Быстро клал в рот кусочек чего-нибудь, вытирал рот, одновременно выплевывая обжигающую голубую капсулу, делал большой глоток воды и полоскал рот.

Самым трудным было не следить, наблюдает ли кто-либо за ним, когда он выплевывает лекарство. Он садился спиной к экрану, воображая, как чей-то взгляд пронзает сбоку его голову, но заставлял себя смотреть перед собой и жевать.

Он помнил, что время от времени надо пользоваться салфеткой, вытирать рот обеими руками, всегда обеими руками, проводя салфеткой по губам, вести себя последовательно. Он улыбался сидящему напротив человеку, одновременно проверяя, не выпала ли таблетка. Взгляд человека напротив устремлялся на экран за спиной Троя, на виды мира снаружи.

Трой не оборачивался и не смотрел. Его все еще тянуло на верхний этаж, он по-прежнему испытывал стремление оказаться как можно выше, сбежать из удушающей глубины бункера, но какое-либо желание видеть то, что делается снаружи, у него пропало. Что-то в нем изменилось.

Он заметил Хэла за соседним столом — узнал по лысому, покрытому пятнышками черепу. Старик сидел к нему спиной. Трой ждал, пока тот обернется, чтобы встретиться с ним взглядом, но Хэл так и не обернулся.

Трой доел кашу и принялся за свеклу. Прошло уже достаточно времени с момента, когда он выплюнул таблетку, и он рискнул взглянуть в сторону линии раздачи. Трубки выдавали порции еды, побрякивали тарелки на подносах. Врач из офиса Виктора стоял за стеклянной перегородкой линии раздачи, скрестив на груди руки и слегка улыбаясь. Он рассматривал людей в очереди и поглядывал на столы. Зачем? За чем тут вообще следить? Трою хотелось это знать. У него накопилось десятки вопросов наподобие этого. Ответы иногда всплывали сами собой, но ускользали, если он начинал о них думать.

Свекла была мерзкой.

Он доедал ее, когда сидящий напротив встал, прихватив поднос. Вскоре его место занял другой. Трой осмотрел соседние столы. Подавляющее большинство работников сидели на противоположной относительно него стороне, чтобы видеть экран. И совсем немногие устраивались так, как Хэл и он сам. Странно, что он не замечал этого прежде.

Похоже, за последние недели ему стало легче замечать подобные закономерности, хотя другие его способности ухудшались. Он стал отрезать кусочек от напоминающего резину ломтя консервированной ветчины, скрежеща ножом по тарелке, и задумался, когда ему удастся нормально поспать. Он боялся попросить у врачей снотворное, потому что не готов был показать им десны. Они могли обнаружить, что он не принимает назначенное лекарство. А бессонница его буквально терзала. Он мог задремать на несколько минут, но глубокий сон от него ускользал. И вместо того чтобы вспоминать что-либо конкретное, он получал взамен лишь тупую боль, приступы невыносимой печали и неистребимое ощущение, что происходит что-то очень неправильное.

Он заметил, что врач наблюдает за ним. Трой посмотрел вдоль стола и увидел людей, сидящих плечом к плечу и уставившихся в экран. Совсем недавно он тоже хотел сидеть так и смотреть, загипнотизированный видом зеленых холмов на экране. А теперь его тошнило, даже когда он замечал экран краем глаза: от этого вида ему хотелось плакать.

Он поднялся, взяв поднос, но тут же встревожился, что ведет себя слишком неосторожно. Салфетка упала с коленей на пол, из нее что-то выкатилось.

Сердце Троя замерло. Наклонившись, он схватил салфетку и направился к раздаче, высматривая таблетку. Наткнулся на отодвинутый от стола стул и почувствовал, что все уставились на него.

Таблетка. Он нашел ее и подхватил салфеткой. Поднос в другой руке опасно накренился. Трой встал и постарался успокоиться. Струйка пота соскользнула с головы и пробежала по шее. Теперь его тайна известна всем.

Трой повернулся и направился к фонтанчику с питьевой водой, не смея поднять взгляд на камеры или посмотреть на врачей. Он проигрывал борьбу. Становился параноиком. А до конца этой смены осталось чуть больше месяца. Месяца, который подвергнет испытанию каждую каплю оставшейся у него воли.

Шагать спокойно и естественно под столькими взглядами было невозможно. Он поставил поднос на край фонтанчика, нажал ногой рычаг и налил себе полный стакан воды. Вот для чего он встал: ему хотелось пить. Он словно объявил этот факт вслух.

Вернувшись к столам, Трой втиснулся между двумя работниками и сел лицом к экрану. Салфетку он смял в комок, ощущая таблетку между складок, а комок зажал между бедер. Он так и сидел, потягивая воду, лицом к экрану, подобно остальным, и ведя себя так, как от него ждали. Но взглянуть на экран он не осмелился.

17

2051 год

Вашингтон, округ Колумбия

Крупные капли дождя стучали по тенту перед рестораном «Де Анжело», как пальцы сбившегося с ритма барабанщика. Машины на улице L с шипением рассекали лужи возле тротуаров, а черный асфальт между ними отражал свет уличных фонарей. Дональд вытряхнул на ладонь две таблетки из пластикового флакончика. Два года на транквилизаторах. Два года полностью без тревог, в блаженном отупении.

Он взглянул на этикетку и подумал о Шарлотте, о необходимости приобретать таблетки по рецепту на имя сестры, потом закинул их в рот и проглотил. Ему до смерти надоел дождь, потому что он предпочитал чистоту снега. Зима снова оказалась слишком теплой.

Отойдя в сторону от людского потока, текущего через главный вход, он прижал к уху телефон и стал терпеливо слушать, пока жена побуждала Карму сходить по малой нужде.

— Может, ей сейчас не хочется, — предположил он.

Сунув флакончик в карман пальто, он прикрыл телефон ладонью, потому что дама неподалеку воевала с зонтиком, разбрызгивая воду.

Элен продолжала убеждать Карму словами, которых бедная собака не понимала. В последнее время похожая ситуация стала типичной для разговоров Дональда и Элен. У них больше не было стоящих тем для обсуждения.

— Но она еще не ходила после обеда, — настаивала Элен.

— А она не напрудила где-нибудь в доме?

— Ей уже четыре года.

Дональд забыл. С некоторых пор ему казалось, что время заперто в пузыре. Он не мог понять, что стало тому причиной — таблетки или перегрузка на работе. Теперь, когда что-то представлялось… далеким, он всегда предполагал, что причина в таблетках. Прежде это могли быть превратности жизни, что угодно. Почему-то было тяжелее иметь конкретное объяснение.

Послышались крики: на другой стороне улицы два бомжа орали друг на друга под дождем, не поделив мешок с пустыми жестянками. Закрывались новые зонтики, и новые вечерние наряды вплывали в ресторан. Этому городу полагается управлять всеми остальными, а он не в состоянии позаботиться даже о себе. Прежде такое волновало его сильнее. Он похлопал по флакончику в кармане — у него появилась такая успокаивающая привычка.

— Она все еще не хочет, — устало произнесла жена.

— Детка, извини, что я здесь, а тебе приходится заниматься всем этим. Но послушай, мне действительно надо там быть. Сегодня мы хотим внести в план последние поправки.

— А как у вас продвигаются дела? Вы уже почти закончили?

Мимо проехала цепочка такси, охотящихся на пассажиров. Толстые шины рассекали лужи со змеиным шипением. Одна из машин остановилась возле ресторана, скрипнув отсыревшими тормозами. Вышедший из нее мужчина, прикрывший голову поднятым пальто, оказался Дональду не знаком. Это был не Мик.

— Что? О, все идет отлично. Да, основное уже закончено, осталось кое-что доделать. Несущие стены уже залиты бетоном, а нижние этажи…

— Я имела в виду, ты уже почти закончил работать с ней?

Он отвернулся от улицы, чтобы лучше слышать жену.

— С кем? С Анной? Да. Я ведь тебе говорил. Мы только советуемся по разным мелочам. И почти всегда по электронной почте.

— И Мик сейчас там?

— Да.

Очередное такси сбавило ход, проезжая мимо. Дональд повернулся к нему, но машина не остановилась.

— Хорошо. Ладно, не работай допоздна. Позвони мне завтра.

— Обязательно. Я люблю тебя.

— Я люблю… О! Умница! Хорошая девочка Карма…

— Я позвоню зав…

Но жена уже повесила трубку. Дональд взглянул на телефон перед тем, как убрать его в карман, вздрогнул из-за вечернего холода и влаги в воздухе. Протиснулся сквозь толпу возле двери и прошел к столику.

— Все в порядке? — спросила Анна.

Она сидела одна за столиком, накрытым на троих. Свитер с широким воротником был приспущен, обнажая плечо. Она держала уже второй бокал вина за тонкую ножку, на его ободке виднелся розовый полумесяц губной помады. Каштановые волосы были связаны в пучок, веснушки на носу почти невидимы под тонкой вуалью макияжа. Пусть такое невозможно, но выглядела она еще более привлекательно, чем когда-то в колледже.

— Да, все хорошо. — Дональд привычно крутанул большим пальцем обручальное кольцо. — Мик не звонил?

Он достал из кармана телефон, проверил текстовые сообщения. Подумал, не послать ли ему еще одно, но он и так уже отправил Мику четыре, оставшихся без ответа.

— Нет. Он ведь должен был вылететь сегодня утром из Техаса? Может, его рейс задержали.

Дональд увидел, что его бокал, почти пустой, когда он выходил звонить, теперь снова полон. Он знал, что Элен не понравилось бы, что он сидит здесь наедине с Анной, хотя никакого продолжения не ожидалось. И никогда не будет.

— Мы всегда сможем сделать это в другой раз, — предложил он. — Мне очень не хочется решать такое без Мика.

Анна поставила бокал и стала листать меню.

— Можем хотя бы поесть, пока мы здесь. Уже поздновато искать другое заведение. Кстати говоря, логистика Мика независима от нашего проекта. Мы можем послать ему запрос на материалы и позднее.

Анна наклонилась и достала что-то из сумочки, при этом свитер опасно сполз еще ниже. Дональд быстро отвернулся, по затылку пробежала волна жара. Анна вытащила планшет и положила его на принесенную Дональдом папку. Экран засветился.

— Я считаю, что бетон в нижней трети конструкции уже затвердел. — Она развернула планшет экраном к нему. — И я хотела бы подписать акт его приемки, чтобы можно было начать возведение следующих этажей.

— Что ж, многие из этих этажей — твои, — ответил Дональд, думая о пространствах для механизмов в самом низу конструкции. — Я доверяю твоему мнению.

Он взял планшет, испытывая облегчение из-за того, что разговор не отклонялся от темы работы. И вообще он ощущал себя дураком из-за мыслей о том, что у Анны что-то иное на уме. Они уже более двух лет обменивались сообщениями по электронной почте и корректировали планы друг друга, и за все это время в их переписке не промелькнул даже намек на что-либо непристойное. И все же он предупредил себя: не допускай, чтобы обстановка, музыка и белые скатерти тебя одурачили.

— Есть одно изменение, внесенное в последнюю минуту, которое тебе не понравится, — сказала она. — Центральную шахту необходимо слегка изменить. Но я думаю, что мы все еще можем работать по исходному общему проекту. Это совершенно не затронет планы этажей.

Дональд пролистал знакомые файлы, пока не заметил разницу. Аварийная лестница была перемещена с боковой стены центральной шахты в ее середину. А сама шахта выглядела меньше, возможно, из-за того, что из нее убрали прежнее оборудование. Теперь возникло пустое пространство: диски превратились в бублики. Дональд поднял взгляд и увидел подходящего к ним официанта.

— Что, лифта не будет?

Он хотел убедиться, что все понял правильно. Он попросил у официанта воды и сказал, что еще не закончил смотреть меню.

Официант поклонился и ушел. Анна положила салфетку на стол и пересела на соседний стул.

— Совет заявил, что на это у них есть причины.

— Медицинский совет? — выдохнул Дональд. Его уже тошнило от их вмешательств и указаний, но борьбу с ними он проиграл. Все его возражения неизменно отвергались. — А разве их не должно больше тревожить то, что люди могут свалиться через перила и сломать шею?

Анна рассмеялась:

— Знаешь, они из другой области медицины. Они только и думают о том, какие эмоциональные переживания могут возникнуть у тех рабочих, если им придется застрять там на несколько недель. И им захотелось упростить план. Сделать его более… открытым.

— Более открытым… — Дональд хмыкнул и потянулся к своему бокалу. — И что они имеют в виду под «застрять на несколько недель»?

Анна пожала плечами.

— Это ты у нас выбранный чиновник. Полагаю, об идиотизме в правительстве ты должен знать больше меня. Я всего лишь консультант. Мне только платят за то, что я составляю схемы прокладки труб.

Она допила вино. Вернулся официант с водой для Дональда, готовый принять у них заказы. Анна приподняла бровь в знакомой манере, как бы спрашивая: «Ты решил?». Уткнувшись в меню, Дональд вспомнил, что когда-то это движение означало гораздо больше.

— Может, ты выберешь за меня? — предложил он, в конце концов сдавшись.

Анна заказала.

— Значит, теперь они хотят один-единственный лестничный колодец? — Дональд попытался представить, сколько на это уйдет бетона, но потом ему в голову пришла мысль о спиральной металлической лестнице. Прочнее и дешевле. — Но мы ведь можем оставить служебный лифт, правильно? Почему нельзя обойти это дурацкое требование и поместить его прямо в шахте?

Он показал ей схему на экране.

— Нет. Никаких лифтов. Все должно быть простым и открытым. Так они сказали.

Ему это не понравилось. Даже если сооружение никогда не будет задействовано, его следует построить так, чтобы им можно было пользоваться. Иначе какой смысл? Он видел часть списка припасов, которые будут складированы внутри. Спустить все это по лестнице — задача практически невыполнимая, если только не планируется оснащать и заполнять целые секции этажей, а потом краном устанавливать их на места. Но это уже забота Мика. И это же было одной из многих причин, из-за которых Дональд хотел сейчас видеть друга здесь.

— Знаешь, именно поэтому я не стал архитектором. — Он прокрутил на экране планы и схемы и увидел все места, где его дизайн был изменен. — Помню, на самой первой лекции нас вывели на встречу с актерами, изображавшими клиентов, и те дружно требовали или невозможного, или откровенно идиотского. Или того и другого одновременно. Вот тогда я и понял, что это не для меня.

— И занялся политикой, — рассмеялась Анна.

— Да. Хороший довод. — Дональд улыбнулся, оценив иронию. — Но ведь у твоего отца все получилось.

— Мой папочка занялся политикой, потому что не знал, чем еще заняться. Он ушел из армии, угробил слишком много денег на одно разорившееся предприятие за другим и тогда решил, что лучше уж он послужит своей стране как-то иначе.

Она пристально посмотрела на Дональда.

— Знаешь, это его наследие. — Она подалась вперед, поставила локти на стол и показала на планшет, изящно согнув палец. — Это одна из тех вещей, про которые говорят, что она никогда не будет сделана, а он ее делает.

Дональд положил наладонник и откинулся на спинку.

— Мне он твердит то же самое, — сказал он. — Что этот проект — его наследие. А я ему ответил, что слишком молод, чтобы работать над лучшим проектом в своей жизни.

Анна улыбнулась. Они отпили по глотку вина. Официант поставил перед ними корзиночку с хлебом, но они к нему не притронулись.

— К вопросу о наследии и о том, что оставляешь после себя… Есть какая-то причина, почему вы с Элен решили не заводить детей? — спросила Анна.

Дональд поставил бокал. Анна приподняла бутылку, но Дональд протестующе махнул рукой.

— Ну… дело не в том, что мы их не хотим. Просто мы начали строить карьеры сразу после школы, понимаешь? И продолжаем думать…

— Что впереди у вас вечность, да? Что у вас всегда будет на это время. И торопиться некуда.

— Нет, все не так…

Он провел кончиками пальцев по скатерти и ощутил под гладкой и дорогой тканью другую скатерть. Дональд предположил, что, когда они пообедают и уйдут, верхнюю скатерть сложат и унесут вместе с крошками, открыв нижнюю. Как кожу. Или как поколения. Он глотнул вина. От его терпкости губы слегка онемели.

— А я думаю, что все обстоит именно так, — возразила Анна. — Каждое поколение ждет все дольше и дольше, прежде чем на это решиться. Меня мать родила почти в сорок лет, и такое становится все более обычным.

Она завела за ухо длинную прядь.

— Вероятно, мы полагаем, что можем стать первым поколением, которое попросту не умрет и будет жить вечно, — продолжила она. — Сейчас мы все рассчитываем прожить лет сто тридцать, а то и дольше, словно у нас есть такое право. И вот моя теория… — Она приблизилась. Дональду уже было неприятно от того, в каком направлении пошел разговор. — Дети были нашим наследием. Нашим шансом обмануть смерть, передать эти кусочки себя дальше. Но теперь мы надеемся, что можем стать этим наследием сами.

— Ты о клонировании. Поэтому оно и противозаконно.

— Я не о клонировании… и, кстати, мы с тобой знаем, что этим занимаются как раз потому, что клонирование противозаконно. — Она пригубила вина и кивнула на семью в дальней кабинке. — Посмотри. Он для своего папочки — все.

Дональд проследил за ее взглядом, понаблюдал за ребенком и понял, что для нее это всего лишь дополнительный аргумент.

— Или как насчет моего папочки? Все эти ванны с наноботами или витаминчики из стволовых клеток, которые он принимает. Он действительно полагает, что будет жить вечно. Ты знал, что много лет назад он купил большой пакет акций одной из криофирм?

— Слышал, — рассмеялся Дональд. — И еще я слышал, что эта идея не очень-то себя оправдала. Кроме того, чем-то подобным занимаются уже столько лет…

— И все больше приближаются к результату. Требовался всего-навсего способ ремонтировать клетки, поврежденные при замораживании, а теперь это уже не настолько безумная мечта, согласись.

— Что ж, надеюсь, что те, кто об этом мечтает, получат то, что ищут, но насчет нас ты ошибаешься. Мы с Элен постоянно говорим о детях. Я знаю тех, кто заводил первого ребенка уже после пятидесяти. У нас есть время.

— Угу. — Анна допила то, что оставалось в бокале, и потянулась к бутылке. — Это ты так думаешь. Все думают, что у них есть все оставшееся в мире время. — Она взглянула на него спокойными серыми глазами. — Но им никогда не приходит в голову спросить, много ли этого времени осталось.

После обеда они вышли под навес и стали ждать, пока подадут заказанную Анной машину. Дональд отказался уехать вместе с ней, заявив, что ему надо вернуться в офис и он просто возьмет такси. Барабанящий по навесу дождь изменился, став унылым.

Машина Анны, блестящий черный «линкольн», подъехала как раз в тот момент, когда у Дональда завибрировал телефон. Пока он нашаривал его в кармане, Анна обняла его и поцеловала на прощание в щеку. Несмотря на холодный воздух, Дональда бросило в жар. Достав телефон, он увидел, что звонит Мик, и принял вызов.

— Привет, ты только что приземлился или как? — спросил Дональд.

Пауза.

— Приземлился? — Судя по голосу, Мик был озадачен. Водитель торопливо обошел машину и открыл дверцу для Анны. — Я вылетел ночным рейсом, прибыл сегодня рано утром. Сейчас выходил из кино и увидел твои сообщения. Что случилось?

Анна повернулась к нему и помахала. Дональд помахал в ответ.

— Выходишь из кино? Мы же договорились встретиться в «Де Анжело». И ты не пришел. Анна сказала, что три раза писала тебе по электронной почте.

Он взглянул на машину, когда Анна ставила ноги в салон. Дональд успел лишь заметить красные каблуки, и тут водитель захлопнул дверцу. Капли дождя на тонированном стекле казались драгоценными камнями.

— Хм-м. Наверное, я их не заметил. Должно быть, попали в спам. Ничего страшного. Потом наверстаем. В любом случае меня только что отпустило. Если бы сейчас все еще были наши балдежные денечки, я бы тебя точно уговорил забить со мной косячок, а потом завалиться куда-нибудь в ночной клуб. А сейчас у меня мозги набекрень…

Водитель быстро обходил машину, чтобы укрыться в ней от дождя. Окно Анны чуть опустилось. Она махнула Дональду на прощание, и машина тронулась.

— Это точно, но те деньки давно миновали, дружище, — растерянно возразил Дональд. Где-то далеко прогремел раскат грома. Рядом с хлопком раскрылся зонтик — какой-то мужчина приготовился сразиться с грозой. — Кстати говоря, некоторые вещи лучше оставить в прошлом. Там, где им место.

18

2110 год

Бункер № 1

В спортзале на двенадцатом этаже пахло потом — здесь недавно занимались. В углу была свалена куча гантелей, а забытое полотенце висело на грифе тренажера, где так и осталось более сотни фунтов навешенных железных дисков.

Трой скользнул взглядом по этому бардаку, отвинчивая последний болт с боковой панели велотренажера. Когда он снял крышку, из углублений для болтов посыпались гайки и прокладки. Трой собрал их и сложил аккуратной кучкой. Заглянув внутрь велотренажера, он увидел большую и подозрительно пустую шестерню.

Цепь, которой полагалось находиться на шестерне, свалилась и висела на ее оси. Трой удивился, увидев ее здесь: он думал, что в тренажере стоит ременная передача. Цепь же выглядела слишком хрупкой. Не лучший выбор, учитывая ее предполагаемый срок службы. И вообще, странной была сама мысль, что тренажеру уже пятьдесят лет, а ему нужно проработать еще несколько столетий.

Трой вытер лоб — на нем еще поблескивали капельки пота после нескольких миль, которые он проехал до того, как тренажер сломался. Пошарив в ящике с инструментами, одолженном у Джонса, он отыскал отвертку с плоской головкой и принялся надевать цепь на шестерню.

Цепи на шестернях. Он усмехнулся. Разве не так теперь работает их мир?

— Извините, сэр.

Обернувшись, Трой увидел в дверях спортзала Джонса, главного механика на эту и следующую неделю.

— Почти закончил, — сказал Трой. — Вам нужны инструменты?

— Нет, сэр. Вас ищет доктор Хенсон.

Он поднял руку с неуклюжей коробкой рации.

Трой взял из ящика с инструментами тряпку и вытер смазку с пальцев. Ему было приятно работать руками, пачкать их. Это хорошо отвлекало — какое-то иное занятие, кроме как рассматривать в зеркало язвочки во рту или тупо сидеть в офисе или своей комнатушке и ждать, когда снова навалится беспричинное желание плакать.

Оставив тренажер, он взял у Джонса рацию. Трой ощутил волну зависти к механику. Он тоже с удовольствием вставал бы по утрам, надевал комбинезон с заплатками на коленях, брал ящик с инструментами и отправлялся что-то латать и чинить по сегодняшнему списку. Куда лучше, чем сидеть и ждать, сломается ли кое-что гораздо более важное.

Нажав кнопку на боку рации, он поднес ее ко рту.

— Это Трой, — сказал он.

Имя звучало странно. И все прошедшие недели ему не нравилось ни произносить свое имя, ни слышать его. Интересно, как оценили бы такое доктор Хенсон и его психологи.

— Сэр? — откликнулась рация. — Извините, что беспокою.

— Ничего. Что случилось?

Трой вернулся к велотренажеру и взял с руля полотенце. Вытирая лоб, он увидел, как Джонс жадно разглядывает разобранный тренажер и разложенные инструменты. Когда он вопросительно приподнял брови, Трой кивнул.

— У нас в офисе пациент, который не реагирует на лечение, — пояснил Хенсон. — Похоже, еще один кандидат на глубокую заморозку. Мне надо, чтобы вы подписали разрешение.

Возившийся с тренажером Джонс взглянул на Троя и нахмурился. Трой вытер полотенцем затылок. Он вспомнил, как Мерриман говорил, чтобы такие разрешения он выдавал с осторожностью. Здесь хватало людей, которые охотнее проспали бы до самого конца, чем отработали бы все свои смены.

— Вы уверены?

— Мы испробовали все. Сейчас мы его контролируем. Охрана уже везет его к нам в скоростном лифте. Вы можете к нам спуститься? Без вашей подписи мы не имеем права его уложить.

— Конечно, конечно.

Трой вытер лицо полотенцем, ощущая, как аромат моющего средства в чистой ткани пробивается сквозь запахи пота в помещении и смазки из распотрошенного тренажера. Джонс ухватил педаль мускулистой рукой, крутанул. Цепь плотно сидела на шестерне, тренажер снова работал.

— Уже спускаюсь, — сообщил Трой, отпустил кнопку и вернул рацию механику. Некоторые вещи чинить приятно. Другие — нет.

Подойдя к лифтам, Трой понял, что экспресс уже ушел, взглянув на бегущую индикацию этажей. Тогда он нажал кнопку вызова другого лифта и попытался представить разыгрывающуюся внизу печальную сцену. Кто бы ни был ее главным персонажем, Трой ему сочувствовал.

Он вздрогнул, решив, что виной тому прохладный воздух коридора и влажная кожа. В комнате отдыха за углом щелкал по столу мячик для настольного тенниса и поскрипывали по полу кроссовки, когда игроки отбивали подачу. Там же телевизор показывал какой-то фильм, звучал женский голос.

Опустив взгляд, Трой осознал, что стоит в шортах и футболке. Ему всегда казалось, что властью его наделяет только комбинезон начальника, но возвращаться наверх и переодеваться было уже некогда.

Звякнув, открылись дверцы лифта, разговор в кабине оборвался. Трой приветственно кивнул, двое в желтых комбинезонах поздоровались. Они молча проехали несколько этажей, потом двое вышли на сорок четвертом, общем жилом этаже. Прежде чем двери закрылись, Трой увидел, как в холле перед лифтом другие двое играют в мяч. Они смеялись и кричали, но виновато смолкли, заметив Троя.

Металлические двери сошлись, отрезав ему вид на более простую и нормальную жизнь.

Слегка дернувшись, лифт поехал вниз. Трою все сильнее казалось, что грунт и бетон сдавливают его со всех сторон, преграждают путь наверх. Нервный пот смешался с потом от физической нагрузки. Скорее всего, решил он, это еще одно последствие отказа от таблеток. Каждое утро Трой чувствовал, как к нему возвращается кусочек его исходной личности, и с каждым днем этот процесс казался все дольше и дольше.

Промелькнули пятидесятые этажи. На них лифт никогда не останавливался. Коридоры этих этажей заполняли аварийные запасы, которые, как Трой надеялся, никогда не понадобятся. Ему вспомнились эпизоды занятий по ориентации, проходивших, когда никого еще не уложили спать. Вспомнились кодовые имена, которые придумывали для всего, и как новые ярлыки и названия постепенно вытесняли прошлое. Что-то в этих воспоминаниях упорно не давало ему покоя, но он все не мог сообразить, что именно.

Далее следовали технические этажи и общие склады, а за ними два этажа с реактором. И наконец, самое важное из всех хранилищ: Наследие, мужчины и женщины, спящие в полированных гробах. Выжившие из прошлого.

Дернувшись, лифт замедлил ход и остановился, двери открылись. Трой сразу же услышал суматоху в офисе доктора: Хенсон что-то громко и отрывисто говорил помощнику. Трой торопливо зашагал по коридору в спортивном облачении. Пот на коже быстро остывал.

Войдя в комнату, он увидел пожилого мужчину, его удерживали на каталке двое из службы безопасности. Это был Хэл — Трой узнал его, вспомнив, как они разговаривали в кафе в первый день его смены и еще несколько раз позднее. Доктор и помощник копались в шкафчиках и выдвижных ящиках, собирая все необходимое.

— Меня зовут Карлтон! — ревел Хэл, размахивая худыми руками. Расстегнутые привязные ремни свисали с каталки.

Трой предположил, что Хэла пришлось обездвижить, чтобы спустить его в лифте, а освободился он уже здесь. Хенсон и помощник нашли, что им требовалось, и подошли к каталке. При виде шприца глаза Хэла расширились: жидкость в нем была синяя, как небо.

Доктор Хенсон отвел взгляд и увидел Троя. Тот стоял в шортах и футболке и, словно парализованный, наблюдал за этой сценой. Хэл еще раз выкрикнул, что его зовут Карлтон, и продолжил лягаться, молотя тяжелыми ботинками по каталке. Охранники удерживали его с трудом.

— Поможете? — пропыхтел Хенсон, стиснув зубы, и вцепился в руку Хэла.

Трой подбежал к каталке и схватил ногу Хэла. Он стоял плечом к плечу с охранниками и держал ботинок, стараясь не угодить под удар. В мешковатых штанинах комбинезона ноги Хэла казались по-птичьи тонкими, но лягался он не хуже мула. Одному из охранников удалось затянуть ремень на его бедрах. Трой навалился на лодыжки Хэла и держал их, пока затягивали второй ремень.

— Что с ним? — спросил Трой.

Его тревоги о себе испарились рядом с настоящим безумием. Или это то, что ждет и его?

— Лекарства не действуют, — пояснил Хенсон.

«Или он их не принимает», — подумал Трой.

Помощник Хенсона стянул зубами колпачок со шприца с синим раствором. Запястье Хэла крепко прижали. Игла погрузилась в трясущуюся руку, поршень стал перемещать ярко-синюю жидкость в бледную веснушчатую плоть.

Когда игла вонзилась в дергающуюся руку Хэла, Трой поморщился, однако ноги старика мгновенно ослабели. Все облегченно вздохнули, когда тот погрузился в беспамятство, голова медленно повернулась набок, последний неразборчивый вскрик превратился в стон, а затем в глубокий и шумный выдох.

— Какого черта?

Трой вытер лоб тыльной стороной руки. Он был весь мокрый от пота — и от усталости, и, по большой части, от увиденного. От того, как на его глазах человека выключили, как сила и воля покинули его лягающиеся ноги, как его насильно усыпили. По телу Троя пробежала резкая и неожиданная судорога. Доктор взглянул на него и нахмурился.

— Вы уж извините меня за такое, — сказал Хенсон и гневно взглянул на охранников, перекладывая вину на них.

— Мы же с ним справились, какие проблемы? — пожал плечами один из них.

Хенсон повернулся к Трою с разочарованием на лице.

— Вынужден вас просить, но это надо оформить…

Трой вытер лицо футболкой и кивнул. Потери необходимо учитывать — как индивидуальные, так и целые бункеры, чтобы соответственно распределять ресурсы, — но это была болезненная для него процедура.

— Конечно.

Ведь это его работа, правильно? Подписать здесь. Сказать эти слова. Действовать по сценарию. Это была шутка. Все они произносят реплики из пьесы, которую никто из них не может вспомнить. Но Трой начал вспоминать. Он это чувствовал.

Пока помощник расстегивал комбинезон Хэла, доктор искал в выдвижном ящике необходимый бланк. Охранники спросили, нужны ли они еще здесь, в последний раз проверили затянутые ремни и были отосланы. Один рассмеялся над словами другого, когда затихающий топот их ботинок удалялся в сторону лифта.

А Трой тем временем не мог оторвать взгляда от обмякшего лица Хэла и еле заметного колебания его узкой старческой груди. «Вот какова награда за воспоминания, — подумал он. — Этот человек очнулся от рутины сумасшедшего дома. Он не сошел с ума, а как раз наоборот — у него был внезапный приступ ясности. Он приоткрыл глаза и увидел сквозь туман».

С колышка на стене сняли дощечку с зажимом, металлические челюсти сжали нужный бланк. Трой нацарапал свою подпись, вернул дощечку и стал наблюдать за работой медиков, гадая, испытывают ли они хоть часть тех эмоций, что чувствует он. А что, если здесь все играют одну и ту же роль? Что, если каждый скрывает одни и те же сомнения, но молчит, потому что ощущает себя абсолютно одиноким?

— Вы не освободите с той стороны?

Помощник опустился на колени и повернул рукоятку в основании каталки. Трой увидел, что она на колесиках. Помощник кивнул под ноги Трою.

— Конечно.

Трой присел и снял стопор с колеса. Он был частью всего этого. На бланке стояла его подпись. Это он повернул рукоятку, которая освободит каталку и позволит везти ее по коридору.

На спящем Хэле ослабили ремни и аккуратно стянули с него комбинезон. Трой помог снять ботинки, развязав шнурки, и отложил ботинки в сторону. Надевать бумажный халат не было необходимости — приличия уже никого не волновали. В вену вставили иглу и закрепили ее пластырем. Трой знал, что через нее тело подсоединят к криокапсуле. Он помнил, что чувствуешь, когда лед начинает ползти по венам.

Они подвезли каталку по коридору к бронированным стальным дверям помещения для глубокой заморозки. Двери выглядели знакомо. Кажется, Трой вспомнил, как указывал когда-то для проекта спецификацию на нечто похожее, но то было помещение для машин. Нет, для компьютеров.

Доктор набрал на панели цифровой код. Панель звякнула, и мощные запорные стержни с глухим стуком ушли в косяк.

— Пустые в конце, — сказал Хенсон, указав вдаль.

Помещение заполняли бесконечные ряды поблескивающих капсул. Взгляд Троя упал на индикаторные экранчики в основании каждой капсулы. На них горел лишь одинокий зеленый индикатор — место для индикации пульса или дыхания не требовалось. И высвечивалось только имя, не оставляя этим незнакомцам возможности найти связь с прежней жизнью.

Кэсси, Кэтрин, Габриэлла, Гретхен.

Придуманные, вымышленные имена.

Гвен, Хэлли, Хитер.

Все под контролем, все по порядку. Для женщин — никаких смен. Мужчинам не из-за кого драться. Для них все произойдет вмиг. Шагнула в спасательную шлюпку, секунду поспала и вышла уже на суше.

Еще одна Хитер. Двойники без фамилий. Интересно, как они потом будут разбираться, кто есть кто? Трой машинально направлял каталку между рядами, слушая, как медики что-то бормочут насчет процедуры, и тут краем глаза заметил имя, из-за которого мышцы опять свело судорогой.

Элен. И рядом еще одна Элен.

Трой выпустил каталку и едва не упал. Колеса, скрипнув, остановились.

— Сэр?

Две Элен. Но на четком дисплее перед собой, показывающем температуру очень глубокого сна, он прочел и другое имя: Елена.

Пошатываясь, Трой отошел от каталки с обнаженным телом Хэла. Он все еще слышал эхо слабых протестов старика, настаивавшего, что его зовут Карлтон. Трой провел ладонью по выпуклой крышке капсулы.

Она была здесь.

— Сэр? Нам нужно идти дальше, и побыстрее…

Трой проигнорировал эти слова. Потер стеклянную перегородку, ощущая, как холод изнутри прокрадывается в ладонь.

— Сэр…

Стекло накрывала паутинка изморози. Он стер замерзшую влагу, чтобы заглянуть внутрь.

— Нам нужно подключить этого человека…

В холодном и темном гробу он увидел закрытые глаза. К ресницам прилипли кристаллики льда. То было знакомое лицо, но не лицо его жены.

— Сэр!

Трой пошатнулся, упершись ладонями в холодное стекло, чтобы не упасть. Желчь подкатила к горлу вместе с воспоминаниями. Он услышал, как давится ей, почувствовал, как дергаются конечности, как слабеют колени. Рухнув между капсулами, он забился в судорогах с пеной у рта: мощные волны воспоминаний сражались с остатками препарата, еще сохранившегося в его венах.

Люди в белом что-то кричали друг другу. По холодной стали затопали ноги в сторону далекой и мощной двери. Жуткие булькающие звуки наполнили уши Троя — негромкие, словно идущие изнутри.

Кто он такой? Что он здесь делает? Что каждый из них здесь делает?

Это была не Элен. А его зовут не Трой.

Возле него затих топот бегущих ног. И когда его плоть ужалила игла, он вспомнил имя.

Донни.

Но и оно было неправильным.

А потом им овладела тьма, плотно обволакивая все то из его прошлого, что разум счел настолько ужасным, что не смог выдержать.

19

2052 год

Округ Фултон, штат Джорджия

Некая смесь музыкального фестиваля, семейного пикника и ярмарки штата началась в южной части округа Фултон. Вот уже две недели Дональд наблюдал, как разноцветные палатки возводятся на всей территории новенького комплекса по хранению ядерных отходов. Над полусотней углублений в земле развевались флаги пятидесяти штатов. Возводились подмостки и сцены, а через округлые холмы катился бесконечный поток припасов: тележки для гольфа и квадроциклы образовали целые конвои с продуктами, контейнерами и корзинами овощей, а некоторые тянули даже небольшие закрытые трейлеры со скотом.

В извилистых коридорах между палатками и павильончиками возникли рыночки, где кудахтали куры, фыркали свиньи, детишки гладили кроликов, выгуливали на поводках собак. Владельцы последних демонстрировали собравшимся десятки пород. Собаки радостно помахивали хвостами, влажные носы принюхивались.

На главной сцене Джорджии местная рок-группа настраивала аппаратуру. Когда они переставали играть, чтобы отрегулировать громкость, Дональд слышал гитарный перебор блюграсса,[12] доносящийся со стороны делегации Северной Каролины. На противоположной стороне кто-то произносил речь со сцены Флориды. И все это время припасы доставлялись через холм, а семьи расстилали одеяла и устраивали пикники на пологих склонах грунтовых «чаш». Окружающие каждую чашу холмы, как заметил Дональд, образовывали нечто вроде трибун стадиона, как будто их специально для этого создавали.

Но вот чего он не мог понять, так это куда складывают все припасы. Казалось, что палатки поглощают их бесконечно. Квадроциклы, тянущие небольшие трейлеры, катались вверх и вниз по склонам целых две недели, во время которых он помогал в подготовке национального съезда.

Рядом с ним затормозил Мик — он восседал на одном из четырехколесных вездеходов. Он ухмыльнулся Дональду и прибавил газу, не отпуская тормоз, «хонда» дернулась, вспахав колесами грунт.

— Не хочешь прокатиться в Южную Каролину? — крикнул он сквозь рычание мотора и подвинулся вперед, освобождая на седле место для Дональда.

— А бензина у тебя хватит доехать?

Дональд ухватился за плечо друга, поставил ногу на задний упор и перебросил через седло.

— Она за тем холмом, идиот.

Дональд подавил желание сказать Мику, что он пошутил. Он ухватился за металлическую раму за спиной, Мик включил передачу и повел вездеход по пыльной дороге между палатками, пока они не выехали на траву, а затем свернул к делегации Южной Каролины. Сбоку виднелись верхушки небоскребов в центре Атланты.

Когда «хонда» взобралась на холм, Мик обернулся.

— Когда сюда приедет Элен? — крикнул он.

Дональд подался вперед. Ему нравился прохладный октябрьский утренний воздух. Он напоминал ему Саванну в это время года, холодок рассвета на пляже. Он как раз думал об Элен, когда Мик про нее спросил.

— Завтра, — крикнул он в ответ. — Она будет в автобусе с делегатами из Саванны.

Они поднялись на вершину холма, Мик прибавил газу и поехал по линии хребта. Навстречу им ползли нагруженные вездеходы. Гребни холмов образовывали замкнутый лабиринт дорог высоко над чашами хранилищ.

Глядя вперед, Дональд рассматривал танец вездеходов, ползущих по маршрутам. И представил, как когда-нибудь по ровным дорогам на вершинах этих холмов будут с рычанием ползти грузовики с опасными отходами и символами радиационной опасности на бортах.

И все же, глядя на флаги, развевающиеся над делегацией Флориды, с одной стороны, и сцену Джорджии — с другой, и отмечая, как склоны углублений позволяют собрать рекордную толпу и обеспечить каждому идеальный обзор, Дональд не мог отделаться от мысли, что все эти удобные случайности имеют под собой некий более масштабный замысел. Создавалось впечатление, что все здесь с самого начала планировалось не только для национального съезда 2052 года и было построено еще для чего-то другого.

Над сценой Южной Каролины лениво развевался большой синий флаг с белым деревом и полумесяцем. Мик припарковал вездеход среди множества таких же, окружавших большую гостевую палатку.

Следуя за Миком через стоянку, Дональд увидел, что они направляются к палатке поменьше, поглощающей непрерывный поток машин.

— И что у нас сейчас за поручение? — спросил он.

Впрочем, ответ его не очень интересовал. В последние дни они здесь занимались всем понемногу: доставляли мешки со льдом в штабы различных штатов, встречались с сенаторами и конгрессменами, выясняя, не нужно ли им что-нибудь, проверяли, чтобы всех добровольцев и делегатов удобно разместили по трейлерам. Короче, выполняли все, что им поручал сенатор.

— Да так, просто небольшая экскурсия, — таинственно ответил Мик.

Он пригласил Дональда в небольшую палатку, где цепочка работников таскала грузы в одном направлении, а вторая цепочка возвращалась уже с пустыми руками.

Палатку заливал свет прожекторов, поверхность была утоптана множеством ног, трава превратилась в плоский ковер. Куда-то глубоко под землю вела бетонная рампа, по ней поднимались работники с бейджиками добровольцев. Мик стал в цепочку тех, кто направлялся вниз.

Дональд понял, куда они идут. Он узнал рампу и торопливо подошел к Мику.

— Это одно из хранилищ топливных элементов. — Он не мог скрыть возбуждение в голосе и даже не пытался. Ему не терпелось увидеть, что спроектировали другие, — на бумаге или своими глазами. Он знал лишь о проекте своего бункера, а остальная часть комплекса до сих пор была для него окутана тайной. — И нам туда можно просто войти?

Вместо ответа Мик зашагал вниз по рампе, смешавшись с носильщиками.

— Помню, я как-то умолял разрешить мне экскурсию, — процедил Дональд, — но Турман принялся нести всякую чушь о национальной безопасности…

Мик рассмеялся. На середине рампы крыша палатки казалась уходящей в темноту, а бетонные стены, сужаясь воронкой, направляли работников к распахнутым стальным дверям.

— Ты не увидишь, что внутри других хранилищ, — сказал Мик.

Подтолкнув Дональда в спину, он направил его в стандартную промышленную и потому знакомую входную камеру. Здесь поток носильщиков замедлялся — люди по очереди шли туда и обратно через небольшой люк впереди. У Дональда возникло ощущение, что ему дурили голову.

— Погоди. — Дональд кое-что разглядел через люк. — Какого черта? Это же мой дизайн.

Они медленно продвигались вперед. Мик посторонился, пропуская выходящих. Он держал руку на плече Дональда, направляя его.

— Что мы здесь делаем? — спросил Дональд.

Он мог поклясться, что по его проекту построен бункер в «чаше», отведенной для штата Теннесси. Но опять-таки за последние недели они внесли столько мелких изменений… Возможно, у него в голове что-то перепуталось.

— Анна сказала, что ты сбежал и пропустил экскурсию по всему комплексу.

— Чушь. — Дональд шагнул сквозь овальный люк. Он узнал на нем каждую заклепку. — С чего это ей в голову взбрело? Я там был. Я разрезал ленточку на открытии, черт побери!

Мик подтолкнул его в спину.

— Иди. Ты задерживаешь очередь.

— Не хочу туда идти. — Он махнул выходящим, пропуская их. Работники за спиной Мика топтались на месте с тяжелыми контейнерами в руках. — Я тогда видел первый этаж. Этого оказалось достаточно.

Мик ухватил его за шею, а другой рукой — за запястье. Когда ему наклонили голову, Дональд был вынужден шагнуть вперед, чтобы не упасть. Он попытался взяться за ручку внутренней двери, но Мик удержал его запястье.

— Я хочу, чтобы ты увидел, что ты построил, — сказал он.

Дональд прошел и оказался в комнате охраны. Они шагнули в сторону, пропуская носильщиков, которых только что задерживали.

— Я смотрел на эту проклятую конструкцию каждый день три года подряд, — заявил Дональд.

Он похлопал по карману, нащупывая таблетки. Не пора ли уже принять очередную? Он не сказал Мику, что заставлял себя представлять создаваемое здание стоящим над землей все время, пока над ним работал, — скорее как небоскреб, чем как похороненный в земле ствол. Но он ни за что не признался бы в этом другу. Не рассказал бы, какой ужас его охватил, когда над головой оказались всего десять метров грунта и бетона. Он очень сомневался, что Анна использовала слово «сбежал», но он поступил именно так, когда перерезал ленточку. Пока сенатор показывал сановникам комплекс, Дональд поспешно выскочил на травку, где над головой не было ничего, кроме синего неба.

— Это охренительно важно, — сказал Мик и щелкнул пальцами перед лицом Дональда.

Мимо них шагали две цепочки работников. Неподалеку в небольшом помещении сидел человек с кистью и банкой краски. Он красил в серый цвет решетку из стальных прутьев. Позади техник подсоединял кабели к огромному настенному экрану. Дональд заметил, что далеко не все здесь сделано именно так, как было на его чертежах.

— Послушай меня, Донни. Я говорю серьезно. Сегодня последний день, когда мы можем так поговорить, понимаешь? И я хочу, чтобы ты увидел, что именно ты построил. — С лица Мика исчезла его постоянная и озорная улыбка, брови сошлись. Лицо стало грустным. — Так ты войдешь? Пожалуйста.

Глубоко вдохнув и подавляя желание выбежать на холмы, к свежему воздуху, подальше от давящей толпы, Дональд согласился. Его убедило выражение лица Мика: он как будто хотел сообщить Дональду, что скончался дорогой ему человек. Или рассказать нечто чрезвычайно серьезное.

Когда Дональд кивнул, Мик благодарно похлопал его по плечу.

— Нам сюда.

Мик повел его к центральной шахте. Они прошли через кафе, которое использовалось по назначению, что вполне разумно. Работники, делая перерыв, сидели за столами и ели с пластиковых подносов. С кухни доносились запахи стряпни. Дональд рассмеялся. Он никогда не думал, что всем этим вообще когда-нибудь воспользуются. И у него снова возникло ощущение, что съезд придал этому месту смысл. Это его обрадовало. Он представил, как весь этот комплекс однажды станет безжизненным, рабочие будут копошиться снаружи, укладывая на хранение радиоактивные отходы, а это огромное здание, которое могло бы касаться облаков, окажись оно над землей, останется совершенно пустым.

В конце небольшого коридора выложенный кафелем пол уперся в металлическое ограждение, за которым широкий цилиндр уходил в самое сердце сооружения. Анна оказалась права. Такое действительно стоило увидеть.

Когда они подошли к ограждению центральной шахты, Дональд заглянул вниз. Потрясающая высота заставила его на мгновение забыть, что он под землей. На другой стороне лестничной площадки поскрипывал шестеренками конвейерный подъемник, перематывая бесконечную ленту с плоскими грузовыми лотками. Дональду он напомнил водяное колесо с ведрами. Лотки переворачивались наверху и начинали очередной спуск в шахту.

Носильщики укладывали контейнеры на пустые лотки и возвращались к выходу. Дональд поискал взглядом Мика и увидел, что тот спускается по лестнице.

Он торопливо зашагал следом, преследуемый страхом быть похороненным заживо.

— Эй!

Туфли застучали по свежевыкрашенным ступеням с ромбической насечкой, не дающей подошвам скользить. Он догнал Мика, когда они уже совершили полный оборот вокруг толстой внутренней колонны. Пластиковые контейнеры с аварийными запасами — Дональд предположил, что они так и сгниют неиспользованными, — зловеще погружались в темноту за перилами.

— Дальше я спускаться не хочу, — решительно сказал Дональд.

— Еще два этажа, — отозвался снизу Мик. — Да брось упираться. Я хочу, чтобы ты это увидел.

Дональд тупо повиновался. Выбираться наверх одному было бы еще хуже.

На первой лестничной площадке возле подъемника стоял работник с чем-то вроде пистолета. Когда мимо проплывал очередной контейнер, работник направлял на него вспышку красного света, сопровождаемую жужжанием сканера. Затем он ждал следующего, опираясь на перила, а просканированный контейнер уплывал дальше.

— Я что-то пропустил? — осведомился Дональд. — Мы все еще не успеваем что-то закончить? Что это за припасы?

Мик покачал головой:

— Припасы, запасы…

Во всяком случае, Дональд расслышал его так. Мик словно погрузился в размышления.

Они спустились до следующей площадки, отделенной от предыдущей еще десятью метрами железобетона. Этот этаж был Дональду знаком. И не только по планам, которые он чертил сам. Они с Миком прошлись по нему еще на заводе, где его делали.

— Я здесь уже был, — сказал Дональд.

Мик кивнул. Он махнул Дональду, и они зашагали по коридору до поворота. Там Мик выбрал наугад одну из дверей и открыл ее, приглашая Дональда войти. Большинство этажей изготавливалось на заводах и там же полностью оснащалось, после чего их кранами опускали на место. Так что если это был не именно тот этажный блок, где они побывали на экскурсии, то один из множества точно таких же.

Как только Дональд вошел, Мик включил в квартирке свет и закрыл дверь. Дональд с удивлением увидел, что кровать застелена. Рядом на стуле лежали стопки постельного белья. Мик переложил его на пол, уселся на стул и кивнул на кровать, приглашая Дональда сесть.

Садиться Дональд не стал, а вместо этого заглянул в маленькую ванную.

— А это действительно классно смотрится, — согласился он и повернул кран над раковиной, не ожидая результата. Когда из крана зажурчала чистая вода, он от неожиданности рассмеялся.

— А я знал, что ты врубишься, когда посмотришь, — негромко заметил Мик.

Дональд увидел себя в зеркале, все еще улыбающегося. Он успел забыть, как у него при улыбке в уголках глаз появляются морщинки. Он коснулся волос, где уже стала мелькать седина, хотя ему оставалось еще пять лет до пресловутого возраста, когда жизнь начинает идти «под горку». Работа состарила его преждевременно. Он боялся, что такое может произойти.

— Поразительно, что это построили мы, верно? — спросил Мик.

Дональд вернулся к другу в тесную комнатку. Он все гадал, что именно состарило их с Миком — работа, на которую они были избраны, или только этот проект, это всепоглощающее строительство.

— Спасибо, что заставил меня спуститься.

Он едва не добавил, что с удовольствием осмотрел бы и остальное, но решил, что это уже будет перебор. Кроме того, их уже наверняка ищут в палатках Джорджии.

— Послушай, — начал Мик, — я хочу тебе кое-что сказать.

Дональд посмотрел на друга — тот явно подыскивал слова. Он взглянул на дверь. Мик молчал. В конце концов Дональд сдался и сел на кровать.

— Что случилось? — спросил он.

Но, кажется, он и так знал. Сенатор включил Мика в другой свой проект. Тот самый, который вынудил Дональда обратиться за помощью к врачу. Дональд подумал о толстой книге, которую он уже почти выучил наизусть. Мик сделал то же самое. И сюда он привел его не только показать, чего они достигли, но и чтобы найти абсолютно уединенное место, где можно поделиться секретом. Он похлопал по карману с таблетками, помогающими его мыслям избегать опасных мест.

— Слушай, не говори мне ничего, что не положено…

Мик взглянул на него удивленно расширенными глазами.

— Ты ничего не обязан говорить, Мик. Предположи, что я знаю то, что знаешь ты.

Мик грустно покачал головой:

— Не знаешь.

— А ты все равно предположи. Я ничего не хочу знать.

— Мне надо, чтобы ты знал.

— А я предпочитаю не…

— Это не секрет, старина. Просто… Хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, как брата. И всегда любил.

Они помолчали. Дональд смотрел в пол. Момент неловкий, но ему все же было приятно услышать от Мика такие слова.

— Послушай… — начал Дональд.

— Я знаю, что всегда давил на тебя. Ты уж прости. Честно, я тебя очень уважаю. И Элен. — Мик чуть отвернулся и почесал щеку. — Я очень рад за вас.

Дональд чуть подался вперед и сжал руку друга.

— Ты хороший друг, Мик. И я рад, что последние несколько лет мы были вместе, участвовали в выборах, строили это.

— Да. — Мик кивнул. — Я тоже. Но знаешь, я тебя привел сюда не сопли распускать. — Он снова поднял руку, и Дональд увидел, что Мик вытирает глаза. — Вчера вечером у меня был разговор с Турманом. Он… Месяца два назад он предложил мне место в команде. В очень высокой команде. А вчера я ему сказал, что лучше будет отдать это место тебе.

— Что? В комитете? — Дональд и представить не мог, что друг способен отказаться от назначения, от любого назначения. — В каком?

Мик покачал головой:

— Нет, тут нечто другое.

— И что?

— Послушай, когда ты об этом узнаешь и поймешь, что происходит, я хочу, чтобы ты подумал обо мне именно здесь. — Мик обвел взглядом комнату. На несколько секунд наступила полная тишина, лишь капала вода из крана. — Если бы передо мной стоял выбор, где находиться в ближайшие годы, то из всех вариантов я выбрал бы один: оказаться здесь с первой группой.

— Хорошо. Но только я не совсем понял…

— Поймешь. Главное, запомни мои слова, хорошо? Что я люблю тебя, как брата, и ничто не происходит без причины. Никаких других вариантов я бы не пожелал. Ни для тебя, ни для Элен.

— Хорошо.

Дональд улыбнулся. Он все не мог понять, то ли Мик над ним прикалывается, то ли он выпил с утра несколько лишних порций «кровавой Мэри» в гостевой палатке.

— Ну, ладно. — Мик резко встал. Судя по движениям, он был совершенно трезв. — Давай отсюда сваливать. У меня от этого места мурашки по коже.

Он распахнул дверь и выключил свет.

— Что, струсил? — бросил ему вслед Дональд.

Мик покачал головой. Они зашагали обратно по коридору. За спиной у них осталась выбранная наугад квартирка, где в маленькую раковину капала вода. А Дональд пытался разобраться, как он здесь оказался, как из палатки Теннесси, где он разрезал ленточку, он очутился в палатке Южной Каролины. И ему это почти удалось, подсознание напомнило о поставках оборудования, что волоконно-оптического кабеля оказалось в пятьдесят раз больше, чем требовалось, но логическая связь оборвалась.

А тем временем нагруженные припасами контейнеры погружались в гигантскую шахту. И навстречу им поднимались пустые лотки.

20

2110 год

Бункер № 1

Трой очнулся в тумане, ошеломленный и потерявший ориентацию. Голова пульсировала. Вытянув руки, он пошарил возле лица, ожидая наткнуться на обледеневшее стекло, давящий стальной колпак. На ужас глубокой заморозки. Но нащупал только воздух. Часы возле кровати показывали четвертый час ночи.

Он сел и обнаружил, что на нем спортивные шорты. Он не мог вспомнить, как переодевался вчера вечером, как ложился в кровать. Спустив ноги на пол, он поставил локти на колени, уперся головой в ладони и замер на несколько секунд. Все тело болело.

Посидев так пару минут, он оделся в темноте, застегнул комбинезон. Свет он включать не стал, чтобы голова не заболела сильнее. Эту теорию ему проверять не требовалось.

Свет в коридоре был все еще по-вечернему приглушенным, его яркости как раз хватало, чтобы дойти до общей ванной комнаты. Трой добрел до вестибюля и направился к лифту.

Он нажал кнопку «вверх» и помедлил, не уверенный, что поступил правильно. Какая-то неосознанная мысль не давала ему покоя. Тогда он нажал и кнопку «вниз».

Идти в свой офис было слишком рано — разве что у него возникло бы желание покопаться в компьютере. Есть ему не хотелось, но он мог подняться наверх и посмотреть, как восходит солнце. Там уже будут сидеть люди из ночной смены, пить кофе. Или же можно отправиться в спортзал на пробежку. Тогда нужно будет вернуться в комнату и переодеться.

Он все еще решал, когда, звякнув, прибыл лифт. Обе кнопки, «вверх» и «вниз», погасли. Он мог направить кабину в любую сторону.

Трой вошел в кабину. Он не знал, куда хочет ехать.

Лифт закрылся. Он терпеливо ждал его решения. Трой подумал, что рано или поздно лифт отправится по другому вызову, подберет человека, знающего, куда ему надо. А он может просто стоять и ничего не делать. Позволить другому решить за него.

Проведя пальцем по кнопкам, он попытался вспомнить, что находится на каждом этаже. Многое он знал, но не каждый известный ему этаж был доступен. Ему вдруг захотелось приехать в какой-нибудь из холлов и посмотреть там телевизор, просто убить несколько часов, пока ему не потребуется где-то быть. Примерно так сменам и полагалось тянуться. Ждать, потом делать. Спать, потом снова ждать. Дотянуть до обеда, потом дотянуть до отбоя. Конец смены всегда виден. Нет причины бунтовать против чего-то, обычная рутина.

Вздрогнув, кабина лифта тронулась. Трой отдернул руку от кнопок и отступил на шаг. Судя по ощущениям, лифт ехал вниз.

Всего через несколько этажей кабина остановилась. Двери раскрылись на нижнем жилом этаже. Вошел человек в красном комбинезоне реакторщика. Лицо его было знакомо по кафетерию, он улыбнулся.

— Доброе утро, — поздоровался он.

Трой кивнул.

Человек нажал кнопку одного из нижних этажей, где находился реактор. Увидев, что ни одна из других кнопок не подсвечена, он повернулся и недоуменно взглянул на Троя.

— Вы себя хорошо чувствуете, сэр?

— Что? Да.

Трой нажал кнопку шестьдесят восьмого этажа. Наверное, озабоченность попутчика его самочувствием подтолкнула Троя к мысли о враче, хотя смена Хенсона должна была начаться лишь через несколько часов. Но его терзало и нечто иное: то, что ему требовалось увидеть, — ускользающий сон.

— Наверное, в первый раз не сработало, — пояснил он, глядя на кнопку.

— Угу.

Пару этажей они молчали.

— Долго вам еще осталось? — спросил реакторщик.

— Мне? Всего две недели. А вам?

— Я заступил только неделю назад. Но это моя вторая смена.

— Да?

Кнопки отсчитывали этажи вниз, а цифры по возрастающей. Трою это не нравилось, ему хотелось бы, чтобы первым был самый нижний этаж. Отсчет следовало бы вести вверх.

— Вторая смена легче идет?

Вопрос слетел с языка непрошеным. Похоже, желание это узнать пересилило стремление молчать.

Механик подумал, прежде чем ответить.

— Я бы не сказал, что легче. Пожалуй… менее неприятно.

Он негромко рассмеялся. Трой ощутил прибытие лифта коленями, когда лифт затормозил. Двери раскрылись.

— Хорошей вам смены, — пожелал механик. Они не представились друг другу. — На случай, если снова вас не увижу.

Трой поднял руку.

— До следующего раза, — отозвался он.

Механик вышел, двери закрылись, отрезав от него вестибюль электростанции. Загудев, кабина продолжила спуск.

Двери звякнули на этаже медиков. Трой вышел и услышал голоса в конце коридора. Он осторожно направился в ту сторону, голоса стали громче, причем один из них женский. То был не разговор, а старый фильм. Трой украдкой заглянул в главный офис и увидел человека, лежащего на каталке спиной к нему. В углу стоял телевизор. Трой прокрался мимо, чтобы не потревожить лежащего.

Коридор разделился. Трой представил план этажа, сектора кладовых, ряды капсул для глубокой заморозки, трубки, идущие из стен к основаниям капсул, а оттуда — к лежащим внутри людям.

Остановившись перед массивной дверью, он попробовал ввести свой код. Красный огонек сменился зеленым. Трой опустил руку: ему не нужно было входить туда, он лишь собирался проверить, сработает ли его код. Хотелось же ему совсем другого.

Он прошел по коридору мимо еще нескольких дверей. Не был ли он именно здесь? Рука пульсировала легкой болью. Он оттянул рукав и увидел пятнышко крови, кружочек красноты вокруг точечки от укола.

Если и произошло что-то скверное, он не мог вспомнить. Эта часть воспоминаний была для него отрезана.

Он ввел код на панели той, другой двери и подождал, пока загорится зеленый огонек. На сей раз он нажал открывающую кнопку. Он не знал, что это за помещение, но там было нечто, что ему требовалось увидеть.

21

2052 год

Округ Фултон, штат Джорджия

Легкий дождь в утро открытия съезда пропитал рукотворные холмы и сделал молодую траву скользкой, но размыть атмосферу праздника ему не удалось. С автостоянок убрали строительную технику и покрытые коркой грязи пикапы. Теперь на них стояли сотни автобусов и несколько лоснящихся черных лимузинов, забрызганных грязью.

Стоянку, где временные трейлеры служили офисами и жилищем для бригад строителей, отдали штатным сотрудникам, добровольцам, делегатам и чиновникам, которые работали много недель, чтобы приблизить этот день. Теперь ее уставили гостевыми палатками, ставшими штабами для координаторов мероприятия. Потоки вновь прибывших тянулись от автобусов и проходили через пост охраны комплекса. Массивные ограды щетинились кольцами колючей проволоки — для охраны съезда они смотрелись слишком большими и нелепыми, но отлично подходили для хранилища радиоактивных отходов. Эти барьеры и ворота сдерживали протестующих: те, кто справа, не соглашались с текущим предназначением комплекса, а те, кто слева, опасались его будущего предназначения.

Национальный съезд еще никогда не был таким многочисленным и полным энергии. Далеко за верхушками деревьев виднелись высотные здания в центре Атланты, но город, похоже, совершенно не интересовала неожиданная суета в округе Фултон.

Стоя на высоком месте, Дональд дрожал под зонтиком и разглядывал собирающееся на окрестных холмах людское море. Все постепенно расходились к сценам, над которыми развевался флаг их штата. Мокрые зонтики покачивались и сталкивались, как жуки-водомерки.

Где-то в отдалении марширующий оркестр репетировал на ходу, растаптывая еще один холм в грязь. В воздухе витало предчувствие, что мир вот-вот изменится: вскоре женщина могла стать кандидатом в президенты, и такое событие за всю жизнь Дональда оказалось бы вторым. Если поверить опросам общественного мнения, то у нее имелись очень неплохие шансы на избрание. Так что если война в Иране не совершит внезапный поворот, будет достигнута важная веха и разбит последний стеклянный потолок. И это случится прямо здесь, в огромных грунтовых амфитеатрах.

Автобусы продолжали подъезжать и высаживать пассажиров. Дональд вытащил телефон и взглянул, который час. На экране все еще виднелся символ ошибки сети — она была намертво перегружена ошеломляющим количеством звонков. Его удивило, что при таком тщательном планировании комитет не предвидел эту проблему и не установил поблизости парочку вышек сотовой связи.

— Конгрессмен Кини?

Дональд вздрогнул, обернулся и увидел Анну, идущую к нему по гребню холма. Посмотрев в сторону сцены для Джорджии, он не увидел, на чем она приехала, и с удивлением понял, что она к нему просто пришла. Да, как раз в ее стиле — не выбирать легкие пути.

— Не смогла издалека понять, ты ли это, — пояснила она, улыбаясь. — Зонтики у всех одинаковые.

— Да, это я.

Он глубоко вдохнул. Оказывается, у него до сих пор происходит спазм в груди от нервного напряжения всякий раз, когда он видит Анну: он подсознательно ожидает, что любой разговор с ней может навлечь на него неприятности.

Анна подошла ближе, словно ожидая, что он прикроет ее зонтиком. Дональд переложил зонтик в другую руку, предоставляя ей больше места. Моросящая влага стала капать на его открывшуюся руку. Дональд обвел взглядом стоянку, отчаянно высматривая Элен. Она уже должна была приехать.

— Ну и бардак тут будет, — заметила Анна.

— Скоро все рассосется.

Кто-то на сцене Северной Каролины проверил микрофон, тот протестующе взвизгнул.

— Посмотрим, — сказала Анна. Она закуталась в плащ, спасаясь от утреннего ветерка. — Элен будет?

— Да. Турман настоял. Ей тут не понравится, когда она увидит, сколько приехало людей. Она терпеть не может толпу. Да и грязь ее тоже не порадует.

Анна рассмеялась:

— Я бы не стала волноваться из-за того, в каком состоянии здесь все останется после съезда.

Дональд подумал о том, сколько грузовиков с опасными отходами сюда прибудет.

— И то верно, — согласился он.

Он снова посмотрел вниз на сцену Джорджии. Позднее она станет местом первого национального собрания делегатов, и в одной палатке соберутся самые важные люди. За сценой и среди исходящих дымком палаток-столовых единственным признаком подземного хранилища виднелась бетонная башенка с торчащими наверху щетинками антенн. Дональд подумал, сколько труда придется затратить на вывоз всех флагов и промокших украшений, прежде чем сюда наконец-то можно будет доставить первые отработанные топливные элементы.

— Как странно думать, что две тысячи человек из штата Теннесси сейчас топчутся поверх того, что мы спроектировали, — заметила Анна. Ее рука скользнула по руке Дональда. Тот остался совершенно неподвижен, гадая, было ли это случайностью. — Жаль, что ты увидел внутри так мало.

Дональда трясла мелкая дрожь — скорее от сильного желания сохранять спокойствие, чем из-за холодного и сырого утреннего ветра. Он никому не рассказывал, где они с Миком накануне побывали. Это стало их тайной. Возможно, он расскажет Элен, но больше никому.

— Просто безумие, что столько времени угроблено на сооружение того, чем никто и никогда не воспользуется, — сказал он.

Анна что-то буркнула, соглашаясь. Ее рука все еще касалась руки Дональда. Элен до сих пор не было видно. Дональда не покидала какая-то нелогичная убежденность, что он сумеет разглядеть ее в толпе. Обычно ему такое удавалось. Ему вспомнилась терраса отеля на Гавайях, где они останавливались во время медового месяца. Даже с такой высоты он угадывал ее фигуру, когда она рано утром ходила вдоль линии прибоя, собирая ракушки. Рядом могли прогуливаться сотни людей, и все же глаза безошибочно ее находили.

— Наверное, единственный способ уговорить людей построить такое — дать им хорошую страховку, — повторил Дональд слова сенатора. Но все же его не покидало ощущение какой-то неправильности.

— Люди хотят чувствовать себя в безопасности. Им хочется знать, что, если произойдет худшее, у них будет кто-то — или что-то — для подстраховки.

Анна снова прижалась к его руке. И точно не случайно. Дональд непроизвольно отпрянул и понял, что она тоже это заметила.

— Вообще-то я надеялся на экскурсию по одному из других бункеров, — сменил он тему. — Было бы интересно взглянуть, что придумали остальные команды. Но, очевидно, у меня нет нужного допуска.

Анна рассмеялась:

— Я тоже пыталась. Страшно хочется взглянуть на работу конкурентов. Но я могу понять такую скрытность. Здесь слишком много глаз.

Она еще раз прижалась к нему, не обращая внимания на то, что он отодвинулся.

— Ты разве этого не чувствуешь? — спросила она. — Как будто над этим местом висит огромный любопытный глаз? Можешь поставить что угодно на то, что даже при всех этих заборах и стенах весь мир сейчас следит за тем, что здесь происходит.

Дональд кивнул. Он понимал, что она говорит не о партийном съезде, а о том, как этот комплекс будет использоваться потом.

— Слушай, похоже, мне надо вернуться вниз.

Он проследил за ее взглядом и увидел поднимающегося на холм сенатора Турмана. От дождя его укрывал большой черный зонт, какими пользуются на полях для гольфа. Сенатор как никто другой выглядел невосприимчивым к раскисшей почве и грязи — подобно тому как он словно не замечал течение времени.

Анна сжала руку Дональда.

— Еще раз поздравляю. Было приятно работать с тобой над этим проектом.

— И я тебя тоже. Из нас получилась хорошая команда.

Она улыбнулась. Ему даже на секунду показалось, что она сейчас чмокнет его в щеку. В ту минуту это смотрелось бы естественно. Но момент наступил и пролетел. Анна вышла из-под защиты зонтика и направилась к сенатору.

Турман поднял зонт, поцеловал дочь в щеку и некоторое время смотрел, как она спускается по склону холма. Затем поднялся к Дональду.

Они молча постояли рядом. С их зонтиков с приглушенным стуком стекали дождевые капли.

— Сэр, — произнес наконец Дональд.

Рядом с сенатором он ощутил некое новое спокойствие. Последние две недели прошли для Дональда как в летнем лагере, где пребывание рядом с одними и теми же людьми почти круглые сутки рождало такие дружеские отношения и близость, с какими никогда не сравнятся чувства, возникающие при обычном знакомстве. Есть в принудительном ограничении свободы нечто такое, что сплачивает людей. Сильнее очевидных, физических связей.

— Проклятый дождь, — отозвался Турман.

— Нельзя контролировать все.

Сенатор хмыкнул, вроде бы не соглашаясь.

— Элен пока не приехала?

— Нет, сэр. — Дональд сунул руку в карман и нащупал телефон. — Скоро еще раз отправлю ей сообщение. Даже не знаю, дошли ли до нее мои эсэмэски — сеть совершенно перегружена. Но точно могу сказать, что еще никогда столько людей не собиралось в этой части округа.

— Что ж, сегодня будет беспрецедентный день. Подобного не было никогда.

— И в этом основная заслуга ваша, сэр. И не только в том, что комплекс построен, но и в том, что вы решили не участвовать в выборах. В нынешнем году страна могла бы стать вашей.

Сенатор рассмеялся:

— И не только в этом, Донни. Но я научился устремлять взгляд выше и дальше.

Дональд снова задрожал. Он не мог припомнить, когда сенатор в последний раз называл его Донни. Кажется, во время первой встречи в его офисе, более двух лет назад. Сенатор выглядел необычно напряженным.

— Когда приедет Элен, спустись в палатку штата и отыщи меня, хорошо?

Дональд вытащил телефон и взглянул на время.

— Вы ведь знаете, что через час я должен быть в палатке Теннесси?

— Планы изменились. Я хочу, чтобы ты оставался рядом с домом. Мик прикроет тебя там, а это значит, что ты нужен мне рядом.

— Вы уверены? У меня была назначена встреча с…

— Я в курсе. Так будет лучше, поверь. Я хочу, чтобы вы с Элен находились со мной возле сцены Джорджии. И, знаешь…

Сенатор повернулся к нему. Дональд оторвал взгляд от последних прибывших автобусов. Дождь слегка усилился.

— Ты внес в этот день гораздо больший вклад, чем тебе известно, — сказал Турман.

— Сэр?

— Сегодня мир изменится, Донни.

Дональд задумался, не пропустил ли сенатор очередные нанопроцедуры. Зрачки у него были чуть расширенными, а взгляд устремлен куда-то вдаль. Казалось, он постарел.

— Я не совсем понял…

— Поймешь. Да, и гость-сюрприз уже едет. Она окажется здесь с минуты на минуту. — Он улыбнулся. — Государственный гимн будут исполнять в полдень. Потом над нами пролетят самолеты сто сорок первой эскадрильи. И я хочу, чтобы ты был рядом, когда это будет происходить.

— Да, сэр, — сказал он, дрожа от холода.

Сенатор ушел. Повернувшись спиной к сцене, Дональд обшаривал взглядом последние автобусы и гадал, куда, черт побери, запропастилась Элен.

22

2110 год

Бункер № 1

Трой шагал вдоль линии криокапсул так, словно знал, что делает. Примерно так его рука сама коснулась в лифте кнопки, опустившей его на этот этаж. На панелях он видел вымышленные имена. Он откуда-то знал, что они вымышленные. Он вспомнил, как размышлял над своим именем. Оно как-то было связано с его женой, служило неким способом почтить ее. Или каким-то секретом и запретным намеком, чтобы он смог однажды его вспомнить.

Все это лежало в прошлом, глубоко в тумане, в забытом сне. Перед его сменой проводилась ориентация. Там были знакомые книги для чтения и перечитывания. Вот тогда он и выбрал себе имя.

Взрыв горечи на языке заставил его остановиться. Это был вкус растворяющейся таблетки. Он высунул язык и поскреб его ногтем, но там ничего не оказалось. Трой ощущал язвочки на деснах возле зубов, но не мог вспомнить, как они появились.

Он пошел дальше. Что-то было неправильно. Этим воспоминаниям не полагалось возвращаться. Он представил себя на каталке, как он вопит, как его привязывают и втыкают в него иглу. Но это был не он. Он держал ноги того человека.

Трой остановился возле одной из капсул и прочитал имя. Элен. Внутри у него все сжалось, захотелось принять лекарство. Он не желал вспоминать. То был секретный ингредиент: не хотеть вспоминать. Воспоминания и являлись тем, что ускользало, тем, что лекарства обвивали щупальцами и вытягивали на поверхность. Но сейчас некая малая его часть отчаянно стремилась знать. То было терзающее сомнение. Ощущение, что ты оставил в прошлом какую-то важную частицу себя. Желание утопить оставшуюся часть себя ради ответов.

Ладонь вытерла со стекла чуть скрипнувший иней. Он не узнал лежащую в капсуле женщину и перешел к следующей, обращаясь памятью к событиям, произошедшим до ориентации.

Ему вспомнились помещения, набитые плачущими людьми. Всхлипывающие взрослые мужчины. Таблетки, которыми их успокаивали. Жуткого вида облака на огромном экране. Женщин увели ради их безопасности. Как в спасательных шлюпках: женщины и дети садятся первыми.

Трой вспомнил. Это не было случайностью. Он вспомнил разговор, состоявшийся в иной, большой капсуле, в которой находился другой человек, разговор о приближающемся конце света, о необходимости отвоевать себе место, покончить со всем этим, пока оно не закончилось само.

Управляемый взрыв. Иногда взрывами гасят пожары.

Он вытер еще одно покрытое инеем стекло. На ресницах лежащей под ним женщины поблескивали кристаллики льда. Он ее не знал. Трой зашагал дальше, но воспоминания о тех событиях возвращались. В руке ощущалась легкая пульсирующая боль. Но судороги прошли.

Трой вспомнил катастрофу, но она была устроена для видимости. Реальная, незримая угроза витала в воздухе. Бомбы сбросили, чтобы заставить людей двигаться, напугать их, сделать их плачущими и ничего не помнящими. Люди хлынули вниз по склонам грунтовой чаши. Нет, не чаши — воронки. Кто-то объяснял, почему они были спасены. Он вспомнил белый туман, как он шагал сквозь белый туман. Смерть уже затаилась в них. Трой вспомнил металлический привкус во рту.

Иней на следующем стекле был уже потревожен: кто-то недавно его стер. Капельки растаявшего конденсата преломляли свет крохотными линзами. Трой протер стекло и понял, что произошло. Он увидел внутри женщину с золотисто-каштановыми волосами, до сих пор собранными на затылке в пучок. Это была не его жена. Это была женщина, которая хотела того. И хотела, чтобы и он сейчас лежал в такой же капсуле.

— Эй!

Трой обернулся на голос. К нему направлялся врач из ночной смены, лавируя между капсулами. Он шел за ним. Трой накрыл рукой болезненное пятнышко на руке. Он не хотел, чтобы его снова уложили. Они не смогут заставить его забыть.

— Сэр, вам нельзя здесь находиться.

Трой не ответил. Врач остановился в ногах капсулы. Внутри лежала женщина, которая не была его женой. Не была, но хотела ею быть.

— Почему бы вам не пройти со мной?

— Я предпочел бы остаться, — ответил Трой, испытывая необычайное спокойствие. Всю его внутреннюю боль смыло. Это оказалось даже сильнее, чем забывать. Он вспомнил все. Ему отрезали душу.

— Я не могу оставить вас здесь, сэр. Пройдемте со мной. Тут вы замерзнете.

Трой взглянул на ноги. Он забыл обуться. Он поджал пальцы ног… потом медленно распрямил их.

— Сэр? Пожалуйста.

Молодой врач указал на проход. К распахнутой двери хранилища подбежал высокий запыхавшийся охранник. Трой заметил, как врач махнул охраннику, чтобы тот отошел. Они старались не испугать его. Но они не знали, что его уже нельзя напугать.

— Вы уложите меня спать навсегда, — сказал Трой.

Это было нечто среднее между утверждением и вопросом. Осознание. Может, он стал таким же, как Хэл — как Карлтон, — и таблетки на него уже никогда не подействуют? Он взглянул в дальний конец хранилища, зная, что пустые капсулы находятся там. Вот там его и похоронят.

— Легко и просто, — подтвердил врач.

Он повел Троя к выходу. И он же забальзамирует его той жидкой небесной голубизной. Они шли молча, оставляя за спиной капсулы.

Охранник глубоко дышал, заполняя дверной проем, и его могучая грудная клетка натягивала ткань комбинезона. Скрипнули подошвы: к нему присоединился второй. Трой понял, что его смена закончилась. Оставалось две недели. Он почти справился.

Врач махнул охранникам, чтобы они отошли в сторону. Похоже, он решил, что они не понадобятся. Те, очевидно, считали иначе и встали по бокам от них. Троя повели по коридору. Его направляла надежда, а рядом шагал страх.

— Вы ведь все знаете? — спросил Трой врача и пристально вгляделся в его лицо. — Вы все помните.

Врач не стал поворачивать к нему голову, он просто кивнул.

Трою показалось, что его предали. Так было несправедливо.

— А почему вам разрешено помнить?

Трою хотелось знать, почему тем, кто выдает лекарство, нет нужды принимать его самим.

Врач завел Троя в свой офис. Там их уже ждал его помощник в пижамной рубашке, он подвешивал на стойку для внутривенных вливаний пластиковый мешочек с синей жидкостью.

— Некоторые из нас помнят, — ответил врач, — потому что мы знаем: то, что мы сделали, — хорошо. — Он нахмурился и помог Трою лечь на каталку. Судя по его виду, он был искренне озабочен состоянием Троя. — Мы здесь делаем хорошее дело, — продолжил он. — Мы спасаем мир, а не губим его. А таблетки действуют только на то, о чем мы сожалеем. Некоторые из нас ни о чем не сожалеют.

Охранники плотно перекрыли дверной проем. Помощник расстегнул комбинезон Троя. Тот лишь наблюдал за его действиями.

— Чтобы воздействовать на то, что мы знаем, понадобился бы препарат другого рода, — пояснил врач.

Он снял со стены дощечку с зажимом и вставил в него листок бланка. Затем вложил между пальцев Троя ручку.

Трой рассмеялся, подписывая распоряжение о замораживании себя.

— Тогда почему я? — спросил он. — Почему я здесь?

Ему всегда хотелось задать этот вопрос тому, кто мог знать ответ. До сих пор это были лишь несбыточные мечты, но теперь появился шанс на какой-то ответ.

Врач улыбнулся и взял дощечку. На вид ему было чуть меньше тридцати, и на смену он заступил всего недели две назад. Трою уже слегка перевалило за сорок. И все же этот врач обладал всей мудростью и знал все ответы.

— Хорошо, когда руководят такие люди, как вы, — вполне искренне ответил врач.

Дощечка вернулась на колышек. Один из охранников зевнул, прикрывая рот. Комбинезон Троя спустили до пояса. Ноготь с четким щелчком стукнул по игле.

— Я хотел бы над этим подумать, — сказал Трой.

Его окатила внезапная волна паники. Он знал, что происходящее должно завершиться, но желал лишь побыть несколько минут наедине со своими мыслями, насладиться краткими моментами осознания. Да, он хотел заснуть, но не прямо сейчас.

Охранники в дверях зашевелились, почуяв сомнения Троя, увидев страх в его глазах.

— Я сам хотел бы, чтобы имелся какой-нибудь другой способ, — грустно сказал врач.

Он опустил руку на плечо Троя, уложил его на каталку. Охранники приблизились.

Трой ощутил укол в руку — глубокий укус без предупреждения. Опустив взгляд, он увидел торчащую из вены иглу, через которую в него вводили синюю жидкость.

— Не хочу… — пробормотал он.

Ему прижали лодыжки и колени, на плечи навалилась тяжесть. Но гнет в груди появился по другой причине.

Горячая волна прокатилась по венам, немедленно сменившись оцепенением. Его не усыпляли. Его убивали. Трой понял это столь же внезапно и быстро, как и то, что его жена мертва, а другая женщина пыталась занять ее место. И сейчас он отправится в гроб навсегда. А груды земли, наваленные сверху, наконец-то послужат какой-то цели.

Перед глазами начала сгущаться тьма. Он смежил веки, попытался крикнуть, чтобы они остановились, но у него ничего не получилось. Ему хотелось лягаться и сопротивляться, но его удерживали не только руки. Он тонул.

Его последние мысли были о жене, но они ему почти не помогли: он погружался в мир снов.

«Она в Теннесси», — подумал он. Трой не знал, откуда или как он об этом узнал. Но она находилась там — и ждала его. Она уже была мертва, и рядом с ней имелось местечко как раз для него.

У Троя оставался всего один вопрос, одно имя, которое он надеялся нашарить и схватить, прежде чем утонуть во тьме. Частицу себя, чтобы унести ее с собой в эти глубины. Оно уже было на кончике языка, как горькая таблетка, настолько близко, что ощущался вкус…

Но потом он забыл.

23

2052 год

Округ Фултон, штат Джорджия

Дождь наконец-то прекратился как раз к тому времени, когда воздух над собравшимися на холмах людьми заполнился противоречивыми объявлениями и звуками соперничающих оркестров. Пока главную сцену готовили для вечернего гала-концерта, это создало у Дональда впечатление, будто реальные мероприятия проходят на всех других сценах. По мере того как жужжание вездеходов стихало, музыка звучала все громче.

Пребывание на дне «чаши» возле сцены Джорджии вызвало у Дональда легкую клаустрофобию. У него возникло сильное желание подняться наверх, оказаться на гребне холма, откуда он мог видеть, что происходит. И он представил тысячи гостей, расположившихся на склонах всех холмов, как они наблюдают за политическими страстями: сплочение одинаково мыслящих семей, празднующих обещание чего-то нового.

Хотя Дональду и хотелось праздновать вместе с ними новое начало, еще больше он ждал, когда же все закончится. И ждал он этого с нетерпением. Прошедшие недели его вымотали. Он истосковался по настоящей кровати, возможности уединиться, своему компьютеру, надежно работающему телефону, нормальным обедам. Но больше всего ему хотелось остаться наедине с женой.

Достав телефон, он в бессчетный раз проверил, отправлены ли его сообщения. До начала исполнения государственного гимна оставалось несколько минут, затем над ними должны пролететь самолеты. Он также услышал, что кто-то говорил о фейерверке, чтобы открыть съезд эффектно.

На дисплее телефона значилось, что последние шесть его сообщений все еще не отправлены. Мобильная сеть была перегружена, о чем свидетельствовало сообщение об ошибке, какого ему еще не доводилось видеть. Но хотя бы несколько первых сообщений, похоже, доставлено. Он осмотрел мокрые склоны, надеясь увидеть, как спускается жена. И ее улыбку, которую он мог разглядеть с любого расстояния.

К нему кто-то подошел. Дональд оторвался от разглядывания склонов и увидел, что к нему возле сцены присоединилась Анна.

— Скоро начнется, — негромко сказала она, всматриваясь в толпу.

В ее поведении и голосе ощущалась нервозность. Возможно, она тревожилась за отца, сделавшего так много, чтобы организовать главную сцену и чтобы каждый находился на своем месте. Обернувшись, он увидел, как люди рассаживаются, вытирая мокрые после дождя стулья. Зрителей вроде бы стало меньше, чем он видел раньше. Наверное, кто-то или работал в палатках, или ушел к другим сценам. Назревало затишье, как перед…

— Вот она.

Анна замахала руками. Сердце Дональда заколотилось, он обернулся и проследил за взглядом Анны. Облегчение смешивалось с паникой: сейчас Элен увидит их рядом, увидит, как они ждут ее вдвоем.

По склону холма спускался кто-то, безусловно, знакомый. Молодая женщина в отглаженной голубой форме, с фуражкой под мышкой и темными волосами, собранными в пучок на затылке.

— Шарлотта?

Дональд прикрыл глаза от полуденного солнца, пробивающегося сквозь клочковатые облака. Он изумленно ахнул. Все прочие события и тревоги растаяли, когда его сестра заметила его и помахала в ответ.

— Успела в последний момент, черт бы ее побрал, — пробормотала Анна.

Дональд торопливо подошел к своему вездеходу и включил зажигание, чуть повернул рукоятку газа и помчался по траве навстречу сестре.

Шарлотта просияла, когда он затормозил у подножия холма. Дональд выключил двигатель.

— Привет, Донни.

Не дав ему слезть с седла, Шарлотта обняла его и прижала к груди.

Он тоже обнял ее, тревожась, как бы не помять ее отглаженную форму.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил он.

Она разжала объятия, отступила на шаг, разгладила блузку на груди. Форменная пилотская фуражка вернулась под руку. Все ее движения были четкими и отработанными.

— Удивлен? А я думала, что к сегодняшнему дню сенатор уже разрешил бы не держать это в тайне.

— Мне он ни черта не сказал. Ну, буркнул что-то о почетном госте, но ни слова о том, кто это будет. А я-то думал, что ты в Иране. Это он устроил тебе отпуск?

Она кивнула, и Дональд улыбнулся так широко, что у него заболели щеки. Всякий раз, когда он ее видел, он с облегчением убеждался, что сестра ни капельки не изменилась. Все тот же острый подбородок и россыпь веснушек на носу, те же сияющие глаза, еще не потускневшие после всех ужасов, которые ей довелось увидеть. Ей только что исполнилось тридцать, и она встретила день рождения на другом конце света и без семьи, но в его воспоминаниях она так и осталась восемнадцатилетней девушкой, завербовавшейся в армию.

— Думаю, мне надо будет пройти на сцену, — сказала она.

— Конечно, — улыбнулся Дональд. — Тебя наверняка станут снимать. Чтобы продемонстрировать поддержку солдатам, сама понимаешь.

Шарлотта нахмурилась:

— Господи, да ведь я сама одна из них…

Он рассмеялся:

— Уверен, что там рядом с тобой будет кто-нибудь из армии, флота и морпехов.

— Боже. А я еще и девушка…

Они рассмеялись вместе. Один из оркестров за холмами смолк. Дональд сел на вездеход и велел сестре устроиться позади. Дышать как-то сразу стало легче. Погода улучшалась, облака расходились, на сценах становилось тише, а теперь еще и сестричка приехала.

Он завел двигатель и помчался обратно к сцене, выбирая дорогу, меньше раскисшую после дождя. Сестра крепко держалась, сидя сзади. Они подъехали к Анне, сестра встала с сиденья и обняла Анну. Пока они болтали, Дональд выключил двигатель и проверил сообщения на телефоне. Одно наконец-то дошло до адресата.

«Элен: Я в Теннесси. Ты где?»

Дональда на миг переклинило, пока он пытался осознать смысл сообщения. Оно было от Элен. Какого черта она делает в Теннесси?

Замолчал еще один оркестр. Дональду понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять: жена не в сотнях миль от него. Она всего лишь за холмом. Ни одно из его сообщений насчет встречи возле сцены Джорджии не дошло.

— Я сейчас вернусь.

Он завел вездеход. Анна схватила его за руку:

— Ты куда?

— В Теннесси, — улыбнулся он. — Элен только что прислала мне сообщение.

Анна взглянула на облака. Шарлотта осматривала свою фуражку. На сцене к микрофону подвели робеющую девочку. По бокам от нее встал почетный караул со знаменем. Места, обращенные к сцене, быстро заполнялись, люди в предвкушении вытягивали шеи.

Не успел Дональд включить передачу, как Анна протянула руку, повернула ключ и выдернула его из замка зажигания.

— Не сейчас, — бросила она.

Дональда охватила ярость. Он потянулся к ее рукам, к ключу, но тот исчез за ее спиной.

— Подожди, — прошипела она.

Шарлотта повернулась к сцене. Там стоял сенатор Турман с микрофоном в руке, рядом с ним девочка лет шестнадцати. На холмах наступила мертвая тишина. Дональд сообразил, какой грохот поднял бы мотор вездехода. Девочка собиралась запеть.

— Дамы и господа, друзья демократы…

Сенатор сделал паузу. Дональд слез с вездехода, бросил последний взгляд на телефон и сунул его в карман.

— …и наша горстка независимых.

Смех в толпе. Дональд побежал через плоское дно «чаши». Ботинки скользили по мокрой траве и на тонком слое грязи. Сенатор продолжал громыхать через микрофон:

— Сегодня встает заря новой эры, нового времени.

Дональд был не в лучшей форме, а ботинки быстро отяжелели от налипшей грязи.

— Сейчас, когда мы собрались в этом месте будущей независимости…

Добравшись к началу подъема, Дональд уже запыхался.

— …мне вспомнились слова одного из наших врагов. Республиканца.

Послышался далекий смех, но Дональду было не до него. Он сосредоточился на подъеме.

— Это был Рональд Рейган, и он однажды сказал, что за свободу надо сражаться, а мир нужно заслужить. И когда мы будем слушать наш гимн, написанный давным-давно, когда падали бомбы и рождалась новая страна, давайте задумаемся о цене, заплаченной за нашу свободу, и спросим себя, может ли любая цена быть слишком высокой, если она гарантирует, что эти свободы никогда не выскользнут из наших рук.

Поднявшись на треть склона, Дональд был вынужден остановиться и перевести дыхание. Похоже, бедра у него устанут быстрее, чем легкие. Он пожалел, что прошедшие недели рассекал вокруг на вездеходе, в то время как некоторые ходили только пешком. И пообещал себе, что обретет лучшую форму.

Он начал подниматься выше, и тут чашу заполнил кристально чистый голос, синхронно отражающийся от ее склонов. Дональд повернулся к сцене, где чудеснейший юный голос выводил государственный гимн…

И увидел Анну, торопливо догоняющую его с тревожно нахмуренным лицом.

Дональд понял, что у него неприятности. Может, он осквернил гимн, карабкаясь на холм? Все стояли во время его исполнения, а он это проигнорировал. Отвернувшись от Анны, он с новой решительностью полез вверх.

— …В синем с россыпью звезд полосатый наш флаг красно-белым огнем с баррикад вновь явится…

Дональд рассмеялся, размышляя, можно ли здешние земляные холмы считать баррикадами. Совсем нетрудно было представить эти углубления в земле тем, чем они стали за последние недели: отдельными странами, полными людей, вещей и живности. Пятьдесят шумных ярмарок, возникших одновременно, только на этот сияющий день; им суждено исчезнуть, как только комплекс начнет работать.

— …Пусть разрывы ракет на него бросят свет…

Он достиг вершины холма и жадно втянул легкими прохладный чистый воздух. На сцене внизу лениво колыхал флаги ветерок. На большом экране виднелась поющая девочка.

Его запястье стиснула рука.

— Пошли обратно, — прошипела Анна.

Он все еще не мог отдышаться. Анна тоже тяжело дышала, ее колени были измазаны грязью и травой. Наверное, поскользнулась.

— Элен не знает, где я.

— …и он будет всегда…

Аплодисменты послышались еще до окончания — в знак признательности. Вынырнувшие из-за горизонта реактивные самолеты привлекли его внимание еще до того, как он услышал рев их двигателей. Они летели ромбом, едва не соприкасаясь крыльями.

— Немедленно вниз, черт бы тебя побрал! — рявкнула Анна и потянула его за руку.

Дональд высвободил запястье. Его гипнотизировало зрелище приближающихся самолетов.

— …там, где дом храбрецов…

Этот нежный юный голос поднимался из пятидесяти земляных чаш и разбивался об оглушительный рев грациозных ангелов смерти.

— Отпусти, — потребовал Дональд, когда Анна схватила его и стала тянуть вниз.

— …где свободных страна…

Воздух содрогнулся от грохота — момент пролета самолетов был рассчитан идеально. Врубив форсаж, самолеты разошлись и по плавным кривым рванулись к белым облакам.

Анна уже практически боролась с ним, вцепившись в плечи. Дональд стряхнул с себя оцепенение, наведенное мчащимися самолетами, чудесное исполнение гимна, разносящегося через динамики на половину округа, попытки заметить жену внизу, в соседней чаше…

— Черт побери, Донни, нам нужно спуститься…

Первая вспышка ударила по глазам раньше, чем она успела прикрыть их руками. Для Дональда она стала ярким пятном на краю зрения со стороны центра Атланты. Совсем как вспыхнувшая днем молния. Вспышка превратилась в ослепительное сияние. Руки Анны обхватили его за талию, сдергивая назад. Шарлотта уже стояла там, тяжело дыша и накрыв глаза ладонями.

— Какого хрена?! — завопила она.

Еще одна вспышка — как солнце в глаза. Из всех динамиков рявкнули сирены — запись сигнала воздушной тревоги.

Дональд наполовину ослеп. Даже когда с земли поднялось грибовидное облако — невозможно большое для такого расстояния, — он лишь через секунду осознал, что произошло.

Его потащили вниз по склону. Аплодисменты сменились воплями, различимыми даже сквозь вой сирены. Дональд почти ничего не видел перед собой. Споткнувшись, он едва не упал на спину, когда они втроем заскользили вниз по мокрой траве в сторону сцены. Пухлые верхушки набухающих облаков поднимались все выше и выше, оставаясь на виду, даже когда остальные холмы и деревья скрылись из виду.

— Подождите! — заорал он.

Он что-то забыл. Но не мог вспомнить что. Его вездеход стоит на гребне холма. Он его оставляет. Но как тот попал наверх? Что происходит?

— Иди, иди, иди, — повторяла Анна.

Сестра бормотала ругательства. Она была напугана и ничего не понимала, совсем как он. Такой он сестру никогда не видел.

— В главную палатку!

Дональд развернулся, скользя подошвами по траве. Руки были мокрыми от дождя и вымазаны грязью вперемешку с травой. Когда он упал?

Трое, спотыкаясь, преодолели последние метры склона, когда их наконец-то настиг далекий гром. Облака над головой словно разбегались прочь от взрыва, расталкиваемые неестественным ветром. Их нижние кромки переливались и вспыхивали, словно отражая блеск новых молний — это снова рвались бомбы. Люди возле сцены уже не пытались выбежать наверх, а спешили в палатки, направляемые волонтерами. Рыночки и ларьки опустели, ряды деревянных стульев превратились в наваленную и перевернутую мешанину. Лаяла забытая собака, привязанная к шесту.

Но кое-кто, похоже, соображал, что происходит, и не лишился самообладания. Анна была одной из таких. Возле небольшой палатки Дональд увидел сенатора, руководящего потоком людей. Куда все направляются? Бредя куда-то вместе с остальными, Дональд испытывал опустошенность. Прошло не меньше минуты, прежде чем мозг переработал увиденное и понял, что перед глазами. Атомные взрывы. Наяву то, что должно было навсегда остаться на зернистых кинопленках времен холодной войны. Настоящие бомбы, взрывающиеся в настоящем воздухе. Рядом. Он их видел. Почему он не ослеп полностью? А может, то были не атомные взрывы?

Его охватил примитивный страх смерти. В каком-то уголке сознания затаилось понимание, что все они уже мертвы. Надвигался конец всего. От этого не убежать. Не спрятаться. В памяти всплыли параграфы из прочитанной книги, тысячи выученных наизусть параграфов. Он похлопал по карманам в поисках таблеток, но их нигде не оказалось. Обернувшись, он попытался вспомнить, что же он оставил там, позади…

Анна с сестрой протащили его мимо сенатора. У того на лице читалась суровая решительность. Увидев дочь, он нахмурился. По лицу Дональда скользнул полог палатки, темноту внутри рассеивал свет двух подвесных ламп. Те места, где сетчатку опалило при взрыве, теперь проявили себя черными пятнами в поле зрения. Людей в палатке толпилось много, но их было меньше, чем он ожидал увидеть. Куда же они подевались? Он ничего не понимал, пока не обнаружил, что медленно бредет куда-то вниз.

Бетонная рампа, тела со всех сторон, люди толкаются плечами, тяжело дышат, кричат друг на друга, протягивают руки, когда поток разделяет мужей и жен, кто-то плачет, кто-то невозмутим…

Мужей и жен.

Элен!

Дональд выкрикнул ее имя в толпу. Развернулся и попытался выплыть против течения испуганной толпы. В него вцепились Анна и сестра. Те, кто пробивался вниз, давили сверху. Дональда затягивало в глубину. Он хотел уйти туда вместе с женой. Утонуть вместе с ней.

— Элен!

Господи, он вспомнил.

Вспомнил, что оставил позади.

Паника сменилась страхом. Зрение прояснилось. Но он не мог противостоять давлению неотвратимого.

Дональд вспомнил разговор с сенатором о том, как все закончится. В воздухе пахло электричеством, на языке ощущался вкус мертвого металла, вокруг него поднималась белая дымка. Он помнил большую часть книги. И знал, что это такое и что происходит.

Его миру пришел конец.

И новый мир поглотил его.

Вторая смена Правила

24

2212 год

Бункер № 1

Троя внезапно разбудила цепочка кошмарных снов. Мир полыхал в огне, а те, кого послали тушить пожар, спали. И теперь они лежали, спящие и замороженные, все еще сжимая дымящиеся спички.

А сам он лежал, похороненный, окутанный мраком, ощущая тесные и давящие стенки своего маленького гроба.

За матовым стеклом крышки двигались темные силуэты — это люди с лопатами пытались его освободить.

Когда Трой с трудом поднял веки, ему показалось, что они потрескались и лопнули. В уголках глаз ощущалась корочка, растаявший иней стекал по щекам. Он попытался поднять руки и вытереть щеки, но руки почти не слушались. С трудом приподняв руку, он увидел торчащую из запястья трубочку внутривенной капельницы. Теперь он ощутил и катетер. Каждая мышца его тела зудела, выплывая из оцепенения в холод.

Крышка приоткрылась с легким хлопком, зашипел воздух. Сбоку возникла полоса света, расширяясь и прогоняя темноту.

Врач и санитар протянули к нему руки. Трой попытался заговорить, но лишь закашлял. Ему помогли сесть, протянули горький напиток. Глотать было трудно. Руки дрожали и были настолько слабыми, что людям рядом пришлось поддерживать чашку. На языке ощущался металлический привкус. Вкус смерти.

— Спокойно, — сказали они, когда он стал пить слишком быстро.

Опытные руки аккуратно извлекли иглы и трубочки, прижали тампоны, обмотали марлей холодную кожу. Накинули бумажный халат.

— Какой год? — хрипло спросил он.

— Еще рано, — ответил врач.

Другой врач.

Прищурившись из-за яркого света, Трой поморгал. Он не узнал тех, кто за ним ухаживал. Ряды гробов вокруг него все еще оставались расплывчатыми пятнами.

— Не торопитесь, — посоветовал санитар, наклоняя чашку.

Трой с трудом сделал пару глотков. Он чувствовал себя хуже, чем в прошлый раз. И приходил в себя дольше. Холод глубоко проник в его кости. Он вспомнил, что его зовут не Трой. И сейчас ему полагалось спать мертвым сном. Он сожалел, что его сон потревожили. И надеялся, что проспал все худшее.

— Сэр, сожалеем, что разбудили вас, но нам нужна ваша помощь.

— Докладывайте…

Двое заговорили одновременно:

— Возникли проблемы еще в одном бункере, сэр. В восемнадцатом…

Ему протянули таблетки. Трой отвел руку. Он больше не хотел их принимать.

Врач помедлил. Две пилюли остались лежать у него на ладони. Он повернулся, чтобы посоветоваться с кем-то третьим. Трой моргал, пытаясь увидеть мир четким. Что-то было сказано. Пальцы сжали таблетки, и это наполнило его облегчением.

Ему помогли встать, кресло-каталка уже ждало. За ним стоял человек с волосами такими же белыми, как и его халат. Трою были знакомы его квадратная челюсть и крепкая фигура. Он узнал его — этот человек пробуждал замороженных.

Он сделал еще глоток, когда оперся о капсулу, потому что колени дрожали от слабости и холода.

— Так что там случилось в восемнадцатом? — шепотом спросил Трой, когда санитар опустил чашку.

Врач нахмурился и промолчал. Кресло-каталка поджидало Троя. Тот ощутил, как у него свело желудок, когда дремавший организм начал пробуждаться.

— Вы Айсман, — сказал он, хотя и чувствовал, что произнес что-то не то.

Бумажный халат оказался теплым и зашуршал, когда ему помогли направить руки в рукава. Люди рядом нервничали. Они переговаривались, и один сказал, что бункер рушится, а второй — что им требуется помощь. Но Трой думал только о седом, третьем. Его подвели к креслу-каталке.

— Все уже кончилось? — спросил он, глядя на седого.

Зрение у Троя прояснилось, голос стал сильнее. Он отчаянно надеялся, что проспал до самого конца.

Когда Троя усаживали в кресло, Айсман с грустью покачал головой.

— Боюсь, сынок, — произнес знакомый голос, — что все только начинается.

25

Бункер № 18

Год великого восстания

Дни смерти были днями рождения. Так говорили, чтобы смягчить боль, те, кто оставался жить. Кто-то из стариков умирал, и кто-то выигрывал в лотерею. Дети плакали, а в это время их полные надежд родители вытирали слезы радости. Дни смерти были днями рождения, и никто не знал это лучше, чем Миссия Джонс.

Завтра его семнадцатый день рождения. Завтра он станет на год старше. И наступит семнадцать лет со дня смерти его матери.

Цикл жизни был повсюду — он охватывал все сущее, подобно большой спиральной лестнице, — но нигде он не был столь очевидным, нигде не демонстрировал столь ясно, что жизнь подаренная оплачивается жизнью взятой. И поэтому Миссия ждал своего дня рождения без радости, с тяжелым грузом на молодой спине, думая о смерти и ничего не празднуя.

Тремя шагами ниже Миссия слышал пыхтение своего друга Кэма, который подстраивался под его темп, неся свою половину груза. Когда в диспетчерской им поручили работу для двоих, они бросили монетку, решая, кто пойдет первым, и Кэм проиграл. Теперь Миссия шел первым, с хорошим обзором лестницы. Это также давало ему право задавать темп, а мрачные мысли его лишь подгоняли.

В то утро движение по лестнице было небольшим. Дети еще не встали в школу — те, кто в нее ходил. Несколько заспанных хозяев магазинчиков брели на работу. Попадались люди из обслуживания с пятнами смазки на животах и заплатами на коленях, идущие с ночной смены. Какой-то мужчина спускался, неся груз, превышающий норму, разрешенную для тех, кто не работает носильщиком, но Миссия был не в настроении опускать свою ношу и взвешивать чужую. Достаточно было гневно взглянуть на нарушителя и дать понять, что его заметили.

— Еще три осталось, — пропыхтел он Кэму, когда они миновали двадцать четвертый этаж.

Лямки врезались в плечи, груз они несли тяжелый. Еще тяжелее был их пункт назначения. Миссия не приходил на фермы почти четыре месяца и столько же не видел отца. Брата, разумеется, он встречал в Гнезде время от времени, но и это случилось в последний раз недели две назад. Он ощущал неловкость при мысли заявиться на родительскую ферму в канун своего дня рождения, но деваться было некуда. Он рассчитывал, что отец поступит, как и всегда, и проигнорирует и эту дату, и тот факт, что сын взрослеет.

После двадцать четвертого они зашагали в просвете между этажами, где стены густо покрывали граффити. Здесь воняло самодельной краской. Со свежих надписей кое-где убегали потеки краски: некоторые делались лишь прошлой ночью. На вогнутой бетонной стене вдали от перил лестницы жирными буквами было выведено:

Это наш бунк.

Жаргонная версия слова «бункер» смотрелась устаревшей, хотя краска еще не высохла. Так никто больше не говорил. Уже несколько лет. Чуть выше располагалась гораздо более старая надпись:

Сотри это, приду…

Последние буквы были замазаны. Можно подумать, любой прочитавший не догадается, что там написано. Все равно оскорблением являлась именно первая часть слова.

Долой Верхних!

Прочитав это, Миссия рассмеялся и показал надпись Кэму. Наверное, ее написал какой-то пацан, родившийся в верхней половине бункера и полный ненависти к себе. Он даже не понимал, насколько ему повезло. Миссия знал таких. Да и сам был таким. Он читал все эти граффити, выведенные поверх прошлогодних, а те — поверх еще более старых. Как раз здесь, между этажами, где стальные балки тянулись от лестницы к бетонной стене, такие лозунги писали из поколения в поколение.

Конец приближается…

Эта надпись не вызвала у Мисси возражений. Конец приближался. Он нутром это чувствовал. Он слышал это в поскрипывании и постукивании ослабевших болтов и проржавевших стыков, видел в том, как люди в последние дни ходили, втянув головы в плечи и прижимая к груди свои пожитки. Для всех них приближался конец.

Отец, конечно, посмеется и не согласится. Хотя их разделяло несколько этажей, Миссия мысленно слышал голос отца: мол, люди так думали еще до того, как родились они с братом, и гордыня каждого нового поколения заставляет их думать, что все происходит впервые, что их время особенное и что вместе с ними придет конец и всему. Отец говорил, что думать так людей заставляет надежда, а не страх. Люди говорили о приближающемся конце, почти не скрывая улыбок. И молились о том, чтобы, когда они уйдут, они ушли не одни. Надеясь, что никому больше не повезет появиться на свет после и счастливо жить без них.

От таких мыслей у Миссии начинала чесаться шея. Придерживая лямку, он поправил другой рукой завязанный на шее платок. То была нервная привычка — прятать шею при мыслях о конце всего.

— Как там у тебя дела? — спросил Кэм.

— Все нормально, — отозвался Миссия, заметив, что сбавил темп.

Вцепившись в лямку обеими руками, он сосредоточился на ритме. Еще со времен стажерства он привык, работая с напарником, включать в голове тикающий метроном. Два носильщика с хорошим чувством ритма могли отмахать дюжину этажей, почти не ощущая тяжелый груз. Миссия и Кэм пока не достигли такого единства. Время от времени кому-то из них приходилось менять ногу или темп, подстраиваясь под напарника. Если не идти в ногу, груз может начать опасно раскачиваться.

Груз… Легче думать о нем именно так. И лучше не вспоминать, что это тело мертвеца.

Миссия подумал о своем деде, которого никогда не видел. Он погиб во время восстания 78-го года и оставил после себя сына, унаследовавшего ферму, и дочь, ставшую чиппером. Тетя Миссии бросила эту работу пару лет назад и больше не сбивала ржавчину, не грунтовала и не красила стальные конструкции. Этого уже никто не делал. Всем было до лампочки. Но отец продолжал трудиться на том же клочке земли, который обрабатывали поколения Джонсов, настаивая, что мир никогда не изменится.

— Знаешь, у этого слова есть и другое значение, — сказал ему как-то отец, когда Миссия заговорил о революции. — Оно также означает «движение по кругу». Обороты. Совершив оборот, ты попадешь точно в то место, откуда стартовал.

Примерно такие мысли отец любил высказывать, когда священники приходили хоронить кого-нибудь под его кукурузой. После церемонии отец прихлопывал могильный холмик лопатой, говорил, что такова природа вещей, и опускал семя в аккуратную ямку, сделанную большим пальцем.

Миссия рассказал друзьям о другом значении слова «революция». При этом он сделал вид, будто сам до этого додумался. Примерно такой псевдоинтеллектуальной чепухой они потчевали друг друга поздно вечером на темной лестничной площадке, нюхая картофельный клей из пластиковых пакетов.

Не впечатлился лишь его лучший друг Родни.

— Ничего не меняется, пока мы не заставляем что-либо измениться, — сказал он, серьезно глядя на приятелей.

Интересно, что сейчас делает его лучший друг. Он уже несколько месяцев не видел Родни. Его чему-то учат в Ай-Ти и очень редко отпускают домой.

Ему вспомнились прежние, лучшие деньки, как он взрослел в Гнезде в компании закадычных друзей. И как думал, что они так и останутся вместе и состарятся уже начальниками с верхних этажей. Станут жить рядом и смотреть, как их будущие дети играют так, как играли они.

Но каждый из их компании выбрал свой путь в жизни. Сейчас уже трудно вспомнить, кто поступил так первым, отмахнулся от ожиданий родителей, полагавших, что ребенок пойдет по их стопам, но со временем такой выбор сделали практически все. Сыновья водопроводчиков занялись фермерством. Дочери работниц кафе научились шить. Сыновья фермеров стали носильщиками.

Миссия вспомнил, каким злым он уходил из дома. Как поссорился с отцом, отшвырнул лопату и пообещал, что никогда в жизни больше не станет копать канаву. В Гнезде он понял, что может стать кем угодно, что он хозяин собственной судьбы. И поэтому, ощутив себя жалким и убогим, он решил, что таким его сделали ферма и семья.

Они с Кэмом бросили в диспетчерской монетку, и Миссии выпало идти первым. Теперь плечи мертвеца упирались в его плечи. Когда Миссия смотрел вверх, разглядывая ступени впереди, его макушка упиралась в затылок мертвеца через пластиковый мешок: они стали двумя сторонами одной монеты, днями рождения и смерти, спрессованными воедино. И теперь Миссия один нес этот груз, предназначенный для двоих. Он шагал в убийственном темпе, перешагивая через ступеньки и поднимаясь к ферме, на которой вырос.

26

Офис коронера находился на тридцать втором этаже, сразу под земледельческими фермами, в дальнем конце темных и сырых коридоров. Здесь, между этажами, потолки были низкими. Под ними висели трубы, урчащие насосы гнали по ним питательные растворы к далеким и жаждущим корням. Из десятков мелких протечек в подставленные ведра и кастрюли капала вода. Недавно опустошенная кастрюля металлически позвякивала после каждой упавшей капли. Другая переполнилась. Пол был скользким, а стены влажные, как потная кожа.

Войдя в офис, парни уложили тело на стол, обитый щербатым металлическим листом, и коронер расписалась в рабочем журнале Миссии. Она заплатила им чаевые за быструю доставку, и когда Кэм увидел дополнительные читы, его угрюмость, навеянная этим местом, быстро рассеялась. Выйдя в коридор, он пожелал Миссии удачного дня и пошлепал к выходу.

Миссия посмотрел ему вслед, ощущая себя старше друга — и не на год, а больше. Кэму не сказали о планах на вечер, о собрании носильщиков в полночь. И Миссия позавидовал парню, который этого не знал.

Не желая появляться на ферме порожняком и выслушивать от отца лекцию о своей ленивости, Миссия зашел в комнату ремонтников в конце коридора и поинтересовался, не нужно ли что-нибудь отнести. Там дежурил Уинтерс — темнокожий мужчина с седой бородой и бог по части насосов. Он уставился на Миссию с подозрением и заявил, что носильщики у него в бюджете не предусмотрены. Миссия объяснил, что он все равно идет наверх и будет рад прихватить что-нибудь, если это нужно.

— Ну, раз так… — протянул Уинтерс и выложил на стол огромный водяной насос.

— То, что надо, — ответил Миссия, ухмыльнувшись.

Уинтерс прищурился, как если бы Миссия оставил незатянутый болт.

В рюкзак носильщика насос не влезал, но грузовые стропы рюкзака отлично закрепили насос, обмотанные вокруг его торчащих трубок и соединений. Уинтерс помог просунуть руки в лямки и удобнее разместить насос на спине. Миссия поблагодарил старика, из-за чего тот снова озадаченно нахмурился и отправился к выходу, расположенному на пол-этажа выше. Когда парень вышел на лестницу, вонь плесени от мокрых стен ослабела, сменившись запахами суглинка и свежевскопанной земли. То были запахи дома, вернувшие Миссию во времени.

На площадке тридцать первого этажа толпились люди, старающиеся протиснуться на фермы за свежими продуктами. Чуть в стороне от них стояла фермерша в зеленом комбинезоне, баюкающая плачущего младенца. Колени у нее были испачканы, как у всех сборщиц, а в глазах читалось возмущение человека, оторванного от грядок, чтобы успокоить своего шумливого отпрыска. Проталкиваясь мимо нее, Миссия услышал, как мать напевает знакомую колыбельную. Она баюкала малыша в опасной близости от перил, и Миссии показалось, что в распахнутых глазах младенца читается неприкрытый страх.

Он пробился сквозь толпу, и крики младенца утонули в общем шуме. Миссии пришло в голову, что ему встречается очень мало детей. Во времена его молодости все было иначе. Тогда шел бум рождаемости после гибели многих людей во время восстания, случившегося поколением раньше, а нынче тех немногих, кто умирал естественной смертью, сменяла горстка выигравших в лотерею. А это означало меньше детских криков и меньше счастливых родителей.

Через какое-то время он прошел через входные двери в главный вестибюль. Достав платок, Миссия вытер пот над губами. Он забыл наполнить флягу этажом ниже, и во рту пересохло. Теперь ему казались глупыми причины, из-за которых он так торопился наверх. Можно подумать, что его приближающийся день рождения был чертой, которую следовало пересечь, и чем быстрее он навестил бы отца и ушел, тем лучше. Но сейчас, в окружении образов и звуков из детства, все его мрачные и гневные мысли растаяли. Здесь был его дом, и ему не хотелось признавать, как ему тут хорошо.

Пока он шел к воротам, с ним несколько раз поздоровались и помахали. Знакомые носильщики загружались мешками с овощами и фруктами, чтобы отнести их в кафе. Он увидел свою тетю, стоящую за прилавком неподалеку от входных ворот. Забросив чипперство, она теперь занялась сомнительной легальности торговлей — она никогда этому не обучалась и не имела права торговать. Миссия постарался не встретиться с ней взглядом: он не хотел выслушивать долгий перечень новостей или чтобы ему ерошили волосы.

В темном углу за прилавками кучковались несколько мальчишек, вероятно продававших семена, и смотрелись ребята вовсе не так неприметно, как им хотелось бы. Вестибюль представлял собой нечто вроде базара, где фермеры торговали сами, а люди приходили сюда с далеких этажей за продуктами, которые, как они опасались, не дойдут до их магазинов и лавок. Этот страх порождал страх и делал из скопления людей толпу, и было легко увидеть, что следующим этапом окажется толпа буйствующая.

Главные входные ворота охранял Фрэнки, высокий и худой парень, которого Миссия знал с детства. Миссия вытер лицо майкой, уже прохладной и влажной от пота.

— Привет, Фрэнки.

— Миссия.

Фрэнки кивнул и улыбнулся. Он был еще одним парнем, давным-давно забросившим ученичество, и не испытывал к Миссии неприязни. Отец Фрэнки работал охранником внизу, в Ай-Ти. А Фрэнки хотелось стать фермером, чего Миссия никогда не понимал. Их учительница миссис Кроу была от этого в восторге и всячески поощряла мечты Фрэнки. А теперь Миссия счел иронией то, что Фрэнки стал охранником на фермах. От судьбы, как говорится, не уйдешь.

Миссия улыбнулся и кивнул на волосы Фрэнки — длинные, до плеч:

— На тебя кто-то плеснул удобрением?

Фрэнки самодовольно заправил прядь за ухо.

— Сам знаю. Мать все грозится прийти сюда и отрезать их, когда я буду спать.

— Передай ей, что я тебя подержу, пока она будет резать, — со смехом поддакнул Миссия. — Пропустишь меня?

Рядом с постом охраны имелись широкие ворота для тачек и тележек. Миссии совсем не хотелось протискиваться через турникет с тяжелым насосом на спине. Фрэнки нажал кнопку, ворота с жужжанием открылись. Миссия прошел через них.

— Что несешь? — спросил Фрэнки.

— Водяной насос от Уинтерса. Как у тебя дела?

Фрэнки осмотрел толпу перед входом.

— Погоди чуток, — сказал он, высматривая кого-то.

Два фермера показали рабочие пропуска и прошли через турникет, о чем-то болтая. Фрэнки махнул кому-то в зеленом и спросил, может ли он ненадолго его подменить.

— Пошли, — сказал Фрэнки. — Прогуляйся со мной.

Старые приятели направились через главный холл к яркой ауре далеких ламп. Запахи здесь были пьянящие и знакомые. Миссия задумался над тем, что эти запахи значат для Фрэнки, выросшего неподалеку от вонючих емкостей водоочистной станции. Наверное, здесь для него воняло примерно так, как на станции воняло для Миссии. Возможно, как раз запахи водоочистной станции и навевали Фрэнки приятные воспоминания.

— Здесь все с ума посходили, — прошептал Фрэнки, как только они отошли от ворот.

— Да, я заметил, что прилавков у входа прибавилось, — кивнул Миссия. — И с каждым днем их все больше, да?

Фрэнки придержал Миссию за руку и пошел медленнее, чтобы у них осталось больше времени на разговор. Из какого-то офиса доносился запах свежевыпеченного хлеба. До пекарни на седьмом было слишком далеко, чтобы доставить сюда теплый хлеб, и выпечка хлеба на фермах тоже стала признаком изменений. Муку, наверное, мололи здесь же, где-то в укромном месте.

— Ты ведь видел, что делается в кафетерии? — спросил Фрэнки.

— Я носил туда груз недели две назад, — сказал Миссия, засовывая пальцы под лямки и поправляя на спине тяжелый насос. — И видел, что там что-то сооружают возле экранов. Но только не понял, что именно.

— Они там начали выращивать зелень. Кажется, и кукурузу тоже.

— Тогда, значит, у нас будет меньше рейсов от ферм до кафетерия, — решил Миссия, размышляя с точки зрения носильщика. Он постучал по стене носком ботинка. — Рокер будет в ярости, когда узнает.

Фрэнки прикусил губу и прищурился:

— А разве не Рокер начал выращивать себе фасоль в диспетчерской?

Миссия пошевелил плечами. Руки начали неметь. Он не привык стоять с грузом — он привык двигаться.

— Но это совсем другое, — возразил он. — Это еда для носильщиков.

Фрэнки покачал головой:

— Да, но разве это не лицемерность с его стороны?

— Ты имел в виду лицемерие?

— Да не важно. Я лишь хотел сказать, что у всех есть оправдание. «Мы это делаем, потому что они это делают, а начал это кто-то другой. Так почему бы нам не сделать чуточку больше, чем делают они?» Такое вот отношение, блин. А потом мы начинаем дергаться, когда следующая группа делает еще чуть больше. Вот одно и подталкивает другое, как в зубчатой передаче.

Миссия взглянул через холл на сияние далеких ламп дневного света.

— Ну, не знаю. Похоже, мэр в последнее время пустил все на самотек.

— Ты что, действительно считаешь, что мэр чем-то управляет? — рассмеялся Фрэнки. — Да он сам боится. Он испуганный и старый. — Фрэнки бросил взгляд в холл, убеждаясь, что к ним никто не приближается. Он еще с молодости отличался нервозностью и склонностью к паранойе. Тогда это было прикольно, а сейчас печально и чуть тревожно. — Помнишь, как мы когда-то говорили о том, чтобы стать главными? И как тогда все изменится?

— Все не так просто. К тому времени, когда мы станем начальниками, мы уже постареем, как они, и нам на все будет плевать. И тогда уже наши дети станут ненавидеть нас за то, что мы ничего не хотим менять.

Фрэнки рассмеялся и вроде бы немного расслабился:

— Точно, ты прав.

— Ну ладно, мне надо топать, пока у меня руки не отвалились.

Миссия шевельнулся, поправляя насос на спине. Фрэнки хлопнул его по плечу.

— Точно. Рад был повидаться, старина.

— Взаимно.

Миссия кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Да, вот еще, Мис…

Он остановился и обернулся.

— Ты ведь увидишь Кроу через день-другой?

— Завтра пойду в ту сторону, — подтвердил он, предположив, что переживет сегодняшнюю ночь.

Фрэнки улыбнулся:

— Передай ей от меня привет, хорошо?

— Передам, — пообещал Миссия.

Еще одно имя добавилось в список. Если бы он мог брать с друзей деньги, передавая их послания, то накопил бы уже гораздо больше имеющихся трехсот восьмидесяти четырех читов. Всего по полчита за каждый привет для Кроу, и сейчас у него уже была бы своя квартирка. И ему не пришлось бы ночевать на промежуточных станциях. Но послания друзей весили гораздо меньше, чем мрачные мысли, поэтому Миссия был не прочь заполнять ими место в голове. Они вытесняли другие мысли. И, Бог свидетель, Миссия честно таскал свою долю тяжелых мыслей.

27

Гораздо логичнее (и лучше для спины Миссии) было бы сперва доставить насос, а уже потом навестить отца, но весь смысл доставки насоса как раз и состоял в том, чтобы отец увидел сына с грузом. Поэтому Миссия и отправился в залы-плантации, к тому участку, который обрабатывал его отец и, кажется, еще и его прапрадед. Мимо фасоли и черники, за кабачками и картофелем. На делянке, где уже созрела кукуруза, он и отыскал отца, стоящего на четвереньках в позе, в какой Миссия запомнил его навсегда: лопаточкой он рыхлил почву, а руки выдергивали сорняки столь же привычно, как девушка наматывает прядь волос на палец, даже не сознавая, что она это делает.

— Папа.

Отец повернул к нему голову. Его лоб блестел от пота: мощные лампы давали много тепла. На миг блеснула улыбка. Из-за последнего ряда кукурузы вышел его сводный брат Райли: небольшая двенадцатилетняя копия отца с измазанными землей руками. Он первый выкрикнул его имя и подбежал к брату.

— Похоже, кукуруза хорошо уродилась, — заметил Миссия.

Он положил руку на ограду, переместив тяжесть насоса на спину, протянул руку и помял кукурузный лист. Влажный. Початки можно будет собирать недели через две. Запах листа вернул его в прошлое. Он заметил галлицу, ползущую вверх по стеблю, и ловко прищемил паразита.

— Что ты мне принес? — пискнул младший брат.

Миссия рассмеялся и взлохматил темные волосы брата — подарок его матери.

— Извини, братишка. На этот раз меня сильно нагрузили.

Он чуть повернулся, чтобы Райли и отец увидели его ношу. Брат залез на нижнюю планку ограды и подался вперед, чтобы рассмотреть получше.

— Почему бы тебе не снять его на время? — просил отец. Он похлопал ладонями, чтобы крошки драгоценной земли остались на нужной стороне от ограды, и пожал сыну руку. — Хорошо выглядишь.

— Ты тоже, папа. — Миссия охотно выпятил бы грудь и вытянулся, если бы это не грозило падением на спину из-за тяжести насоса. — Это не брехня насчет того, что в кафетерии стали выращивать зелень?

Отец хмыкнул и покачал головой.

— И еще кукурузу, насколько я слышал. Очередная «опора на собственные силы». — Он ткнул пальцем ему в грудь. — А это затронет и вас, парни.

Отец имел в виду носильщиков, а его тон ясно подразумевал: «Я же предупреждал». Он всегда говорил таким тоном.

Райли подергал Миссию за комбинезон и попросил разрешения подержать его нож. Миссия достал его из ножен и протянул брату. Потом всмотрелся в отца. Оба молчали. Отец выглядел старше. Кожа у него была оттенка промасленного дерева: такую нездоровую смуглость она приобретала из-за слишком долгого пребывания под светом ламп. Это называлось «загар», и по нему фермера можно было опознать издалека.

От ламп наверху шли волны жара, и злость, которую Миссия лелеял в себе вдали от дома, перетопилась в печаль. Он ощущал внутри пустоту, оставшуюся после смерти матери. Она напоминала ему, какой ценой он появился на свет. Еще большую жалость он испытывал к отцу, с его поврежденной кожей и темными пятнами на носу. Так выглядели все в зеленых комбинезонах, кто обрабатывал землю и гнул спину среди мертвецов.

Ему вспомнилась первая четкая картинка из раннего детства: он ковырялся в земле лопаточкой, которая тогда казалась ему огромной лопатой. Он играл между рядов кукурузы, переворачивая кучки земли и подражая отцу, когда отцовская рука без предупреждения ухватила его запястье.

— Не копай здесь! — резко произнес отец.

Это было еще до того, как Миссия впервые увидел похороны и узнал, что лежит под семенами. После того дня он научился замечать холмики более темной, перекопанной земли.

— Как вижу, тебе поручили нести тяжелый груз, — заметил отец, нарушив молчание. Он предположил, что доставку этого груза ему поручили в диспетчерской.

Миссия не стал его поправлять.

— Нам поручают нести то, с чем мы можем справиться. Носильщики постарше доставляют почту. Каждый носит то, что может.

— А я помню тот день, когда впервые вышел из тени, — поведал отец. Он прищурился, вытер лоб и кивнул на ряды кукурузы. — Мне поручили собирать картошку, а мой начальник пошел обратно собирать чернику. Две в корзину, одну себе.

О, только не это, только не снова! Миссия взглянул на Райли. Тот проверял остроту лезвия кончиком пальца. Миссия протянул руку, чтобы забрать у него нож, но брат увернулся.

— Носильщики постарше разносят почту, потому что могут носить почту, — объяснил отец.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, отец, — возразил Миссия. Печаль исчезла, злость вернулась. — У старых носильщиков больные колени, поэтому нам и поручают тяжелые грузы. Кстати, премиальные нам рассчитывают исходя из веса и скорости доставки, так что я не возражаю.

— О да. — Отец показал на его ноги. — Вам платят премиальные, а вы платите им коленями.

Миссия непроизвольно стиснул зубы, шею залило жаром.

— Я лишь хочу сказать, сынок, что чем старше и авторитетнее ты станешь, тем больше у тебя будет права выбирать, какую грядку ты захочешь мотыжить. Вот и все. И я хочу, чтобы ты берег себя.

— Я берегу себя, папа.

Райли залез на изгородь и разглядывал отражение своих зубов в лезвии ножа. Пацан уже обзавелся веснушками вокруг носа, началом «фермерского загара». Поврежденная плоть порождает поврежденную плоть, сын подобен отцу. И Миссия легко представил Райли через несколько лет, по другую сторону этой изгороди, взрослым фермером со своими детьми. И мысленно порадовался, что сумел улизнуть с фермы и найти работу, которую не приносишь домой каждый вечер под ногтями.

— Пообедаешь с нами? — спросил отец, наверное почувствовав, что его слова задели сына.

— Если не возражаешь. — Миссию кольнула вина за то, что отец собирался накормить его, но был благодарен, что его не пришлось об этом просить. К тому же мачеха обидится, если он не заглянет в гости. — Но потом мне надо будет бежать. У меня… сегодня вечером доставка.

Отец нахмурился:

— Но у тебя найдется время повидаться с Элли? Она всякий раз спрашивает про тебя. Если и дальше будешь тянуть кота за хвост, парни встанут в очередь, чтобы жениться на ней.

Миссия вытер лицо, чтобы скрыть гримасу. Элли была отличной подругой — его первой и мимолетной любовью, — но жениться на ней означало жениться на ферме, вернуться домой, жить среди похороненных мертвецов.

— Сегодня вряд ли, — ответил он, и ему стало неприятно, что он это признал.

— Ну, ладно. Иди, сбрось рюкзак. И не лишайся премиальных из-за того, что засидишься с нами за столом. — Разочарование на лице отца читалось ярче света ламп, и скрыть его было труднее. — Увидимся в столовой через полчаса, хорошо? — Он еще раз пожал руку сына. — Рад тебя видеть, сынок.

— Взаимно.

Миссия пожал руку отца, затем похлопал ладонями над грядкой, чтобы стряхнуть налипшую землю. Райли неохотно вернул ему нож, Миссия сунул его в ножны. Защелкивая зажим вокруг рукоятки, он подумал о том, как этот нож может понадобиться ему сегодня ночью. И на миг задумался: не предупредить ли отца, не сказать ли ему и Райли, чтобы они оставались дома до утра и ни в коем случае не выходили?

Но он промолчал, похлопал брата по плечу и отправился в насосную, расположенную в дальнем конце плантации. Шагая мимо грядок, на которых люди что-то копали или собирали урожай, он думал о фермерах, продающих овощи с самодельных прилавков и перемалывающих зерно на муку. О том, как в кафетерии выращивают зелень и кукурузу. И о недавно раскрытых планах перемещения тяжелых грузов с одной лестничной площадки на другую без участия носильщиков.

Все пытались обеспечить себя на случай, если в бункере снова начнется насилие. Миссия ощущал, как назревает такое настроение, как нарастают подозрение и недоверие, как возводятся стены. Все старались чуть меньше полагаться на других, готовиться к неизбежному, затаиваться.

Подходя к насосной, он ослабил лямки рюкзака, и ему в голову пришла опасная мысль, откровение: если все стараются сделать так, чтобы не нуждаться друг в друге, то как же такое поможет людям уживаться?

28

Освещение на большой спиральной лестнице по ночам приглушали, чтобы люди и бункер могли спать. Как раз в такие предрассветные часы, когда убаюканные дети давно видят сны, по лестнице бродят те, кто замыслил недоброе. Миссия замер в этой темноте и ждал. Откуда-то сверху донесся звук скользящей по металлу туго натянутой веревки: поскрипывание волокон, трущихся о сталь и напрягшихся под большой тяжестью.

Вместе с ним на лестнице затаилась группа носильщиков. Миссия прижался щекой к внутреннему столбику ограждения, ощутив холодок стали. Он контролировал дыхание и прислушивался к скрипу веревки. Ему был хорошо знаком этот звук, потому что он до сих пор ощущал тот ожог на шее — выпуклый рубец, заживший за прошедшие годы. Отметину, на которую бросали взгляд, но редко упоминали. И в густой ночной серости он снова узнал это поскрипывание: груз на веревке медленно опускали.

Он ждал сигнала. Он думал о веревке, о своей жизни — и о запретных вещах. В диспетчерской на семьдесят втором есть книга учета. На этой главной для всех носильщиков промежуточной станции под замком хранится массивный гроссбух, сшитый из бумаги, стоящей целое состояние. В ней ведется тщательный учет доставок определенных типов грузов — рукописный, чтобы информация не ускользнула в сеть.

Миссия слышал, что старшие носильщики отслеживают в этой книге доставку определенных типов труб, но не знал почему, а также бронзы и различных жидкостей и порошков с этажей химиков. Закажи доставку чего-то подобного или слишком большого количества веревок — и тебя занесут в список подозрительных. Носильщики были властелинами слухов. Они знали, что доставляется и куда. И их перешептывания конденсировались в главной диспетчерской, где и записывались.

Миссия слушал, как в темноте стонет и скрипит веревка. Он знал, что ощущаешь, когда веревочная петля затягивается вокруг шеи. Ему показалось странным, что, если закажешь веревку, достаточно длинную, чтобы повеситься, никому до этого не будет дела. А вот если этой веревки хватит, чтобы спустить ее на пару этажей, это сразу насторожит.

Он поправил шейный платок и задумался над этим. Наверное, человек имеет право лишить себя жизни — если при этом он не лишает кого-то работы.

— Приготовиться, — послышался шепот сверху.

Миссия крепче сжал рукоятку ножа и сосредоточился на предстоящей задаче. Напрягая зрение, он стал всматриваться в тусклый полумрак. Вокруг него слышалось ровное дыхание остальных носильщиков. Наверняка и они сжимают рукоятки своих ножей.

Ножи носильщики получали вместе с работой. Ими они вскрывали упаковку доставленного груза, резали фрукты, когда перекусывали во время работы, а при необходимости и оборонялись, когда владелец ножа сновал вверх и вниз по бункеру, подвергаясь опасностям. И сейчас Миссия был готов пустить его в ход, дождавшись команды.

На тускло освещенной лестничной площадке двумя этажами выше группа фермеров о чем-то негромко спорила, орудуя с другим концом веревки. Под покровом ночи они намеревались выполнить работу за носильщиков и сэкономить сотню-другую читов. Сама веревка в темноте за перилами была не видна. Ему придется высунуться и отыскать ее. Миссия шеей ощутил, как его бросило в жар, а ладонь, сжимающая рукоятку, вспотела.

— Рано, — прошептал Морган.

Рука начальника опустилась на плечо Миссии, сдерживая его. Миссия сосредоточился. Опять негромкий скрип — на веревке висел тяжелый генератор, — и в темноте показалось движущееся серое пятно. Люди наверху общались громким шепотом, вытягивая груз, потому что делали работу, предназначенную для носильщиков.

Пока серое пятно медленно ползло вверх, Миссия подумал о ночных опасностях и изумился, что ему бывает страшно. Он вдруг стал очень дорожить жизнью, которую однажды решил прервать. Жизнью, что не должна была зародиться. Он подумал о матери, гадая, какой она была, — кроме непокорности, стоившей ей жизни. О матери он знал только это. Он знал, что противозачаточный имплантат в ее бедре не сработал — такое происходит в одном случае на десять тысяч. И вместо того чтобы сообщить о неисправности имплантата — и о беременности, — она скрывала растущий живот под просторной одеждой, пока не миновал срок, в течение которого Пакт разрешал относиться к ребенку как к зародышу.

— Приготовились, — прошипел Морган.

Серая туша генератора проползла мимо и скрылась из виду. Миссия стиснул нож и подумал о том, как его должны были вырезать из матери и выбросить. Но установленный срок миновал, и теперь одну жизнь полагалось обменять на другую. Так гласил Пакт. Рожденному за решеткой Миссии позволили жить, а мать отправили на очистку.

— Давай, — скомандовал Морган.

Миссия вздрогнул. На лестнице выше него поскрипывали мягкие и хорошо разношенные ботинки — носильщики крались наверх, готовясь действовать. Миссия сосредоточился на своей задаче. Прижавшись к изогнутым перилам, он вытянул руку в пустоту за ними. Ладонь отыскала веревку — твердую, как сталь. Он прижал к ней нож.

Послышался хлопок, похожий на звук лопнувшего сухожилия, и от легкого прикосновения острого ножа первые волокна разошлись.

У Миссии была лишь секунда подумать о молодых фермерах, стоящих на лестничной площадке двумя этажами ниже. Носильщики рванули вверх. Ему не терпелось к ним присоединиться. Он провел ножом по веревке, та не выдержала, и Миссии даже показалось, что он услышал, как тяжелый генератор свистнул, набирая скорость. Секунду спустя послышался оглушительный треск, сопровождаемый воплями снизу. А наверху уже вспыхнула схватка.

Цепляясь одной рукой за перила, а другой сжимая нож, Миссия побежал наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Он спешил, чтобы присоединиться к драке, этому полуночному напоминанию о том, что нельзя нарушать Пакт и делать не свою работу. С площадки доносились крики, стоны и глухие звуки ударов, и Миссия мчался туда, думая не о последствиях, а только об этой схватке.

29

2212 год

Бункер № 1

Когда колеса вращались, кресло-коляска поскрипывало. С каждым оборотом слышался резкий жалобный скрип, сменявшийся паузой тишины. Пока Дональда везли, он погрузился в этот ритмичный звук. Его дыхание облачками зависало в воздухе: в помещении было так же холодно, как и его костям.

По сторонам от него тянулись бесконечные ряды капсул. На экранчиках оранжево светились имена — вымышленные, предназначенные отделять прошлое от настоящего. Голова была тяжелой — вес воспоминаний заменял сны, которые, закручиваясь, улетали прочь и таяли, подобно клочкам дыма.

Люди в бледно-голубых комбинезонах провезли его через дверь в коридор. Потом он оказался в знакомой комнате со знакомым столом. Кресло слегка задребезжало, когда голые пятки Дональда подняли с опор для ног. Он спросил, как долго он проспал.

— Сто лет, — ответил кто-то.

Значит, после ориентации прошло сто шестьдесят лет. Неудивительно, что кресло такое дряхлое — оно старше него. Все детали в нем разболтались за те долгие десятилетия, пока Дональд спал.

Ему помогли встать. Ноги были все еще онемелыми после гибернации, холод медленно сменялся болезненным покалыванием. Задернули ширму. Его попросили помочиться в чашку, что он и проделал с восхитительным облегчением. Моча получилась черной как уголь: из организма вышли мертвые наномашины. Бумажный халат оказался недостаточно теплым, чтобы его согреть, хотя он и понимал, что холод был в его плоти, а не в помещении. Ему дали новую порцию горького питья.

— Долго еще ждать, пока у него прояснится в голове? — спросил кто-то.

— День, — ответил врач. — Не раньше, чем завтра.

Его усадили, чтобы взять пробу крови. В дверях, хмурясь, стоял пожилой мужчина в белом халате и с такими же волосами.

— Береги силы, — сказал человек в белом.

Он кивнул врачу, чтобы тот продолжал, и вышел прежде, чем Дональд отыскал ему место во все еще неуверенных воспоминаниях. Потом у него слегка закружилась голова, когда он смотрел, как из вены вытекает его кровь, синяя от холода.

Они ехали в знакомом лифте. Люди вокруг разговаривали, но их голоса доносились словно издалека. У Дональда было ощущение, будто его напичкали лекарствами, но он вспомнил, что перестал глотать их таблетки. Коснувшись пальцем нижней губы, он поискал язвочку — кармашек плоти, где он прятал непроглоченные пилюли.

Но язвочки не было. Она могла затянуться десятилетия назад, пока он спал. Двери лифта разошлись, а у Дональда растаял еще кусочек воспоминаний о том времени, пока он спал.

Его повезли по другому коридору. На стенах были отметины на высоте колес: черные дуги в тех местах, где резина когда-то терлась о краску. Глаза обшаривали стены, потолок, пол, всюду находя признаки столетнего износа. По его воспоминаниям, еще вчера они были почти новыми. Но за прошедшее время многое состарилось и теперь крошилось и осыпалось. Дональд вспомнил, как проектировал точно такие коридоры. И как думал, что они создают нечто, что простоит века. А правда всегда была перед глазами. Правда заключалась в самой идее и смотрела прямо на него, слишком безумная, чтобы воспринимать ее всерьез.

Кресло покатилось медленнее.

— В следующую, — произнес за спиной хрипловатый знакомый голос.

Дональда провезли мимо закрытой двери к соседней. Один из тех, кто его вез, обошел кресло, доставая из кармана связку ключей. Выбрав ключ, он сунул его в замок и повернул. Негромко щелкнув, замок открылся. Дверь толкнули, заскрипели петли. Внутри включили свет.

Это оказалась комнатка, похожая на тюремную камеру. Судя по мускусному запаху, ею долго не пользовались. Лампа на потолке замерцала, прежде чем загореться. Дональд увидел узкую двухъярусную койку в углу, столик возле нее, комод с зеркалом, ванную комнату.

— Почему я здесь? — хрипло спросил Дональд.

— Это будет ваша комната, — пояснил санитар, убирая в карман ключи. Взгляд его молодых глаз скользнул по человеку, катившему кресло, словно ища подтверждения ответу. Другой молодой мужчина в бледно-голубом комбинезоне торопливо обошел кресло, снял ноги Дональда с опор и поставил их на потертый ковер.

Последнее, что помнилось Дональду: он карабкается по горе из костей, преследуемый рычащими псами с кожистыми крыльями. Но это был сон. Каково же его последнее настоящее воспоминание? Он вспомнил иглу. Вспомнил, как умирал. Пожалуй, такое случилось на самом деле.

— Я имел в виду… — Дональд болезненно сглотнул. — Почему я… не сплю?

Он едва не сказал «живой». Санитары переглянулись, помогая перебраться из кресла на нижнюю койку. Кресло разок скрипнуло, когда его выкатили в коридор. Человек, везший его, задержался в дверях. Из-за его широких плеч проем казался узким.

Санитар взял руку Дональда, прижал два пальца к льдисто-голубым венам и беззвучно зашевелил губами, считая. Другой бросил две таблетки в пластиковую чашку и стал свинчивать колпачок с бутылки с водой.

— Это не потребуется, — произнес силуэт в дверях.

Санитар с таблетками оглянулся, когда седой вошел в комнатку, заместив в ней часть воздуха. Комната съежилась. Дональду стало труднее дышать.

— Вы Айсман… — прошептал Дональд.

Седой махнул санитарам.

— Оставьте нас на минуту, — велел он.

Тот, что считал пульс, закончил и кивнул второму. Из чашки достали неиспользованные таблетки. Лицо старика что-то пробудило в Дональде, пробившись сквозь мешанину видений и снов.

— Я вас помню. Вы Айсман. Ледяной Человек.

Блеснула улыбка, такая же белая, как и волосы. Возле глаз и губ появились морщинки. В коридоре скрипнуло увозимое кресло. Дверь со щелчком закрылась. Дональду показалось, что он услышал, как запирается замок, но у него время от времени стучали зубы, а слух еще не восстановился полностью.

— Турман, — поправил его седой.

— Помню.

Он вспомнил его офис — тот, что наверху. И какой-то другой офис, вдали от первого, там, где все еще шли дожди, росла трава и раз в году цвели вишни. Этот человек когда-то был сенатором.

— То, что ты помнишь, — это загадка, которую нам необходимо разгадать. — Старик наклонил голову. — Но пока даже хорошо, что ты помнишь. Нам нужно, чтобы ты помнил.

Турман прислонился к металлическому комоду. Старик выглядел так, словно несколько дней не спал. Волосы взъерошены — Дональд помнил, что прежде у него была другая прическа. Под грустными глазами появились темные круги. Турман смотрелся намного… старше.

Дональд уставился на свои ладони. Из-за пружин в койке создавалось впечатление, будто комната раскачивается. Он снова быстро взглянул на скверно выглядящего человека, помнящего свое имя и желающего быть свободным.

— Меня зовут Дональд Кини.

— Значит, ты помнишь. И ты знаешь, кто я?

Седой достал сложенный листок бумаги и подождал ответа.

Дональд кивнул.

— Хорошо. — Турман повернулся и поставил листок «домиком» на комод. — Нам надо, чтобы ты вспомнил все. Прочитай этот отчет, когда туман в голове рассеется, и проверь, не пропущено ли там что-нибудь. Когда желудок у тебя успокоится, я велю доставить тебе нормальный обед.

Дональд помассировал виски.

— Тебя не было с нами какое-то время, — сказал Турман и постучал в дверь.

Дональд пошевелил голыми пальцами по ковру. К ногам возвращалась чувствительность. Дверь щелкнула, прежде чем открыться, и сенатор вновь заслонил свет из коридора, на мгновение превратившись в силуэт.

— Отдохни, а потом мы вместе найдем ответы. Тут кое-кто хочет с тобой увидеться.

Комнату заперли быстрее, чем Дональд успел спросить, что он имел в виду. Когда Турман вышел, а дверь закрылась, Дональду показалось, что в маленьком помещении стало легче дышать и прибавилось воздуха. Он несколько раз глубоко вдохнул. Собравшись, он ухватился за раму койки и с трудом встал. Постоял несколько секунд, пошатываясь.

— Найдем ответы, — повторил он.

Кто-то хочет с ним увидеться…

Он покачал головой, из-за чего все вокруг завертелось. Можно подумать, у него есть какие-то ответы. У него есть только вопросы. Он вспомнил, что разбудившие его санитары говорили что-то о проблемах в бункере. Он не мог вспомнить, в каком именно. Но почему его разбудили ради этого?

Он неуверенно подошел к двери, повернул ручку, убедился в том, что уже знал. Шагнул к комоду, на котором стоял сложенный листок.

— Отдохни, — повторил он и посмеялся над таким советом. Как будто он сейчас в состоянии заснуть. Ему и так кажется, что он проспал целую вечность. Он взял листок и развернул его.

Отчет. Дональд его вспомнил. Это была копия отчета. О молодом мужчине, совершившем ужасные поступки. Комната вокруг зашаталась: ему вспомнились растоптанные и умирающие люди и то, как он отдает ужасный приказ. Как в каком-то далеком прошлом на него смотрит множество лиц из коридора.

Дональд заморгал, избавляясь от слез, и уставился на трясущийся в руке отчет. Так это он его написал? Он помнил, что подписывал его. Но внизу стояло не его имя. Почерк был его, но имя чужое.

Трой.

У Дональда онемели ноги. Он потянулся к койке… но рухнул на пол, когда на него нахлынули воспоминания. Трой и Элен. Элен и Трой. Он вспомнил свою жену. Увидел, как она исчезает за холмом, рука поднята к небу, откуда падают бомбы, а сестра и какая-то темная и безымянная тень тянут его назад. Как люди скатываются по склону, исчезая в глубокой яме, наполненной белой дымкой.

Дональд вспомнил. Он вспомнил все, что помог сделать с миром. Да, был там проблемный парень в бункере, полном мертвецов, ученик в серверной. Тот парень погубил двенадцатый бункер, и Дональд написал отчет. Но сам Дональд… что сделал он? Он убил намного больше людей, чем в одном бункере, он составлял планы, которые помогли погубить мир. Когда он вспоминал, отчет в руке дрожал. А капавшие на бумагу слезы были бледно-голубыми.

30

Несколько часов спустя врач принес ему суп, хлеб и высокий стакан с водой. Пока врач занялся его рукой, Дональд жадно набросился на еду. Глотать горячий суп было наслаждением. Он проскальзывал в желудок и согревал все тело изнутри. Дональд откусывал хлеб и запивал его водой. Он ел с отчаянием человека, постившегося столько лет.

— Спасибо, — поблагодарил он, не переставая жевать. — За еду.

Измерявший артериальное давление врач взглянул на него. Он был старше Дональда, крепкого сложения, с пышными кустистыми бровями и пушком редких седых волос, прикрывавших череп наподобие облачка на вершине горы.

— Я Дональд, — представился он.

Врач недоуменно нахмурился. Его серые глаза уставились на планшет с записями, словно решая, кому нельзя верить — пациенту или написанному на листке. Стрелка манометра подергивалась в такт пульсу Дональда.

— А вы кто? — спросил Дональд.

— Я доктор Снид, — ответил врач, чуть помолчав, но без уверенности.

Дональд сделал большой глоток воды, радуясь, что она комнатной температуры. Никогда больше он не захочет, чтобы внутри него оказалось что-то холодное.

— Откуда вы?

Врач, затрещав «липучкой», снял манжету с руки Дональда.

— С десятого этажа. Но работаю в офисе смены на шестьдесят восьмом.

Он уложил прибор в сумку и сделал запись на листке в планшете.

— Нет, я хотел спросить, откуда вы. Ну, понимаете… где вы жили… до того?

Врач похлопал Дональда по колену и встал. Планшет он повесил на крючок на двери.

— В ближайшие несколько дней у вас могут быть легкие головокружения. Дайте нам знать, если начнутся любые судороги, хорошо?

Дональд кивнул. Он вспомнил, как ему уже давали такой же совет. Или это было во время предыдущей смены? Возможно, совет повторяли для тех, у кого случались трудности с воспоминаниями? Но он таким не будет. Не в этот раз.

В дверном проеме появился силуэт. Дональд взглянул туда и увидел Турмана. Он ухватил поднос с едой, чтобы тот не соскальзывал с коленей.

Ледяной Человек кивнул Сниду, но это были не их имена. «Это Турман», — напомнил себе Дональд. Сенатор Турман. Он это знал.

— У вас найдется минутка? — спросил Турман врача.

— Конечно.

Снид взял сумку и вышел в коридор. Щелкнул дверной замок, оставив Дональда наедине с супом.

Он постарался есть тихо, пытаясь что-то разобрать из бормотания за дверью. «Турман», — снова напомнил он себе. И не сенатор. Сенатор чего? Те дни уже в прошлом. Дни, когда Дональд делал чертежи и планы.

Отчет стоял на прежнем месте, сложенный «домиком» на комоде. Дональд откусил хлеба и вспомнил, как чертил планы этажей. Теперь эти этажи стали реальностью. Они существовали. На них жили люди, растили детей, смеялись, ссорились, напевали под душем, хоронили мертвых.

Через несколько минут ручка повернулась, Турман вошел в комнату один. Закрыв дверь, он озабоченно взглянул на Дональда.

— Как ты себя чувствуешь?

Ложка звякнула о дно миски. Дональд положил ее и вцепился в поднос обеими руками, чтобы они не дрожали и не стискивались в кулаки.

— Вы знаете, — прошипел Дональд сквозь стиснутые зубы. — Вы знаете, что мы сделали.

Турман примиряюще поднял руки.

— Мы сделали то, что должны были сделать.

— Нет. Не грузите меня этой чушью. — Дональд покачал головой. Вода в стакане дрожала, словно к ним приближалось нечто опасное. — Мир…

— Мы спасли его.

— Неправда! — Голос Дональда дрогнул. Он пытался вспомнить. — Мира больше нет… — Он вспомнил, что видел на экране в кафетерии. Вспомнил тускло-бурые холмы, небо с мрачными низкими облаками. — Мы убили мир. Убили всех.

— Они уже были мертвы. И мы все — тоже. Умирают все, сынок. Единственное, что имеет значение, это…

— Стоп. — Дональд отмахнулся от слов, словно они были жужжащими насекомыми, способными его укусить. — Такому нет оправдания…

Он ощутил слюну на губах, вытер ее рукавом. Поднос на коленях опасно накренился, и Турман быстрым движением — быстрее, чем можно было ожидать от человека его возраста, — поймал его. Затем поставил остатки еды на прикроватный столик, и Дональд, рассмотрев его вблизи, увидел, что тот постарел. Морщины стали глубже, кожа более обвисшей. Интересно, сколько времени Турман бодрствовал, пока Дональд спал?

— Я убил много людей на войне, — сказал Турман, глядя на поднос.

Дональд поймал себя на том, что не сводит глаз с шеи старика. Он сцепил руки, чтобы они не дрожали. Это внезапное признание насчет убийств прозвучало так, словно Турман мог читать мысли Дональда, своего рода предупреждением: даже не думай что-то замышлять против меня.

Турман повернулся к комоду и взял сложенный отчет. Он развернул его, и Дональд разглядел бледно-голубые потеки, оставленные его слезами.

— Говорят, чем больше убиваешь, тем легче это становится делать, — заметил он с печалью, без угрозы.

Дональд взглянул на свои колени и увидел, что они подрагивают. Тогда он прижал пятки к ковру и постарался удержать их на месте.

— Но мне это становилось делать все труднее. Был один человек в Иране…

— Вся чертова планета, — прошептал Дональд, выделяя каждое слово. Он произнес это, но думать мог лишь о том, как его жена оказалась за другим, неправильным холмом и весь его мир рассыпался в прах. — Мы убили всех.

Сенатор глубоко вдохнул и на мгновение задержал дыхание.

— Я ведь сказал. Они уже были мертвы.

Колени Дональда снова начали трястись. Он не мог сдержать эту дрожь. Турман читал отчет. Похоже, он в чем-то сомневался. Бумага слегка колебалась, но, возможно, причиной тому был поток воздуха из вентиляции под потолком, шевеливший и волосы Дональда.

— Мы находились под Кашмаром, — сказал Турман. — Это было под конец войны, когда нам уже надрали задницу, а мы твердили всему миру, что побеждаем. В моем взводе служил капрал-медик по имени Джеймс Хэнниган. Молодой. Всегда шутил, но был серьезным, когда требовалось. Из тех парней, которых все любят. И терять которых труднее всего.

Турман покачал головой, уставившись куда-то вдаль. Вентиляция затихла, но отчет в его руке все еще подрагивал.

— На войне я убил многих, но только однажды я это сделал, чтобы действительно спасти чью-то жизнь. А в остальных случаях… Нажимая спусковой крючок, никогда не знаешь, что ты делаешь. Может, тот, кого ты уложил, никогда бы не нашел себе мишень, никогда не причинил бы зла. Может, он стал бы одним из тех, кто бросил оружие, смешался с гражданскими, вернулся к семьям, продавал касаву с лотка неподалеку от посольства и болтал о баскетболе с солдатами из его охраны. Хороший человек. Этого никогда не узнаешь. Ты убиваешь этих людей и никогда не уверен, есть ли у тебя на это веская причина.

— А сколько миллиардов?..

Дональд сглотнул. Перебрался на край койки и потянулся к подносу. Турман понял, что ему нужно, и протянул полупустой стакан с водой. Возражения Дональда он продолжал игнорировать.

— Хэннигана ранило осколком под Кашмаром. Если бы мы могли доставить его к врачам… Рана у него была не смертельная — из тех, шрам от которой можно когда-нибудь показать в баре, задрав рубашку. Но он не мог идти, а стрельба стояла такая, что его не вышло эвакуировать вертолетом. Наш взвод окружили, и надо было с боем пробиваться к своим. Полагаю, вряд ли бы мы смогли подойти к безопасной посадочной площадке настолько быстро, чтобы его спасти. Но одно я знал точно, потому что уже видел это чертовски много раз: двое или трое моих людей погибнут, пытаясь вынести его из-под огня. Именно так и происходит, когда тащишь раненого солдата вместо винтовки. — Турман прижал рукав ко лбу. — Я такое уже видел.

— И вы его оставили, — продолжил Дональд, поняв, куда он клонит.

Он глотнул воды. Ее поверхность в стакане дрожала.

— Нет. Я его убил. — Турман невидящими глазами уставился на койку. — Враги не дали бы ему умереть. Не там и не таким образом. Они бы его заштопали, чтобы потом снять на видео. Зашили бы ему живот, чтобы после перерезать горло. — Он повернулся к Дональду. — Я должен был принять решение, и быстро. И чем дольше я с этим жил, тем больше соглашался с тем, что сделал. В тот день мы потеряли одного человека. И я спас двоих или троих.

Дональд покачал головой.

— Это совсем не то, что мы… что вы…

— Абсолютно то же самое. Ты помнишь Сафед? То, что журналисты назвали эпидемией?

Дональд вспомнил Сафед. Израильский городок неподалеку от Назарета. Возле Сирии. Самое смертоносное применение оружия массового поражения за всю войну. Он кивнул.

— Весь мир выглядел бы именно так. Как Сафед. — Турман щелкнул пальцами. — Десять миллиардов огней погасло бы сразу. Мы уже были инфицированы, сынок. Оставалось лишь нажать на кнопку и запустить процесс. А Сафед был… чем-то вроде тестирования.

— Я вам не верю, — покачал головой Дональд. — Зачем кому-то делать такое?

— Не будь наивным, сынок. — Турман нахмурился. — Для некоторых эта жизнь не значит ничего. Поставь кнопку перед десятью миллиардами человек. Кнопку, которая убьет всех нас, до единого, как только будет нажата. И к ней сразу потянутся тысячи рук. Десятки тысяч. Она будет нажата, это лишь вопрос времени. И такая кнопка существовала.

— Нет. — Дональд вспомнил первый разговор с сенатором, когда он сам только что стал конгрессменом, впервые победив на выборах. У него возникло ощущение, что он и сейчас, как в тот раз, услышал смесь лжи и правды, в которой одно прикрывает другое. — Вы никогда меня не убедите. Вам придется или накачать меня своим препаратом, или убить. Но убедить меня вы не сможете никогда.

Турман кивнул, словно соглашаясь.

— Препаратом тебя накачивать бесполезно. Я прочитал отчет по поводу тебя еще в твою первую смену. Есть небольшой процент людей, на которых препарат почти не действует. И мы охотно узнали бы почему.

Дональд смог лишь рассмеяться. Он прислонился к стене за нижней койкой и укрылся в тени под верхней.

— Быть может, я увидел слишком много, чтобы забыть.

— Нет, я так не думаю. — Турман наклонил голову, чтобы видеть его глаза. Дональд глотнул воды, взяв стакан обеими руками. — Чем больше ты видишь, тем сильнее психологическая травма и тем лучше работает препарат. За исключением некоторых людей. Поэтому мы и взяли у тебя пробу.

Дональд посмотрел на свою руку. Пятнышко крови, оставшееся после иглы, прикрывал квадратик марли. Он почувствовал, как внутри него накапливается едкая смесь беспомощности и страха.

— Так вы меня разбудили, чтобы взять пробу?

— Не совсем. — Турман помедлил, прежде чем продолжить. — Твоя сопротивляемость препарату для меня любопытна, но тебя разбудили, потому что я попросил тебя разбудить. Мы теряем бункеры…

— А я думал, что таков план. Терять бункеры. Полагал, что как раз этого вы и хотите.

Он вспомнил, как вычеркивал двенадцатый бункер красным маркером. Вычеркивал потерянные жизни. Такое было предусмотрено. Бункеры служили расходным материалом. Так ему говорили.

Турман покачал головой:

— Не важно, что в них происходит, — нам необходимо это понимать. А здесь есть кое-кто, считающий, что… что ты, возможно, наткнулся на ответ. У нас есть для тебя несколько вопросов, а потом мы сможем уложить тебя обратно.

Обратно. Значит, он не пробудет здесь долго. Его разбудили только для того, чтобы взять образец крови и заглянуть ему в мозги, а потом снова усыпить. Дональд потер руки, худые и иссохшие. Он умирал в той капсуле. Только медленнее, чем ему хотелось бы.

— Нам нужно знать, что ты помнишь о том отчете, — поведал Турман.

— Я его уже просмотрел, — отрезал Дональд.

Он не хотел читать отчет снова. Закрыв глаза, он увидел бы отчаявшихся людей, вырывающихся из бункера на пыльную землю. Людей, которым он приказал умереть.

— У нас есть и другие препараты, которые могут облегчить…

— Нет. Больше никаких препаратов. — Дональд скрестил запястья и резко махнул руками в стороны. — Послушайте, нет у меня никакой сопротивляемости к вашим препаратам. — Это была правда. Он устал лгать. — И нет здесь никакой тайны. Я всего-навсего перестал глотать таблетки.

Признавшись, он испытал облегчение. Да и что они могут с ним сделать? Снова уложить спать? Пока Турман переваривал его признание, Дональд снова глотнул воды.

— Я прятал таблетки за щекой, а потом выплевывал. Все очень просто. Наверное, те, кто помнит, поступали так же. Как Хэл, или Карлтон, или как так его на самом деле звали.

Турман ответил ему невозмутимым взглядом. Постукивая отчетом по ладони, он вроде как размышлял над его словами.

— А мы знали, что ты перестал принимать таблетки, — сказал он наконец. — И знали когда.

Дональд пожал плечами:

— Значит, тайна раскрыта.

Он допил воду и поставил на поднос пустой стакан.

— Препараты, к которым ты оказался невосприимчив, находились не в таблетках, Донни. И люди переставали их принимать, потому что начинали вспоминать, а не наоборот.

Дональд уставился на Турмана, не веря собственным ушам.

— Когда ты перестал их принимать, твоя моча изменила цвет. А на деснах у тебя появились язвы в тех местах, где ты их прятал. Такие признаки мы и отслеживаем.

— Что?

— В таблетках нет никакого препарата, Донни.

— Я вам не верю.

— Препарат принимают все. Некоторые к нему невосприимчивы. Но ты не должен был оказаться в их числе.

— Чушь. Я все помню. От таблеток я становился сонливым. А как только перестал их глотать, мне стало лучше.

Турман склонил голову набок.

— Ты перестал их принимать, потому что… не скажу, что тебе стало лучше. А потому, что у тебя стал просачиваться страх. Донни, препарат находится в воде.

Он показал на пустой стакан. Дональд уставился на поднос со стаканом, и его немедленно замутило.

— Не волнуйся. Мы во всем разберемся.

— А я не хочу вам помогать. Не хочу говорить об этом отчете. И не хочу встречаться с тем, с кем вы собрались меня свести.

Он хотел увидеть Элен. Ему была нужна только его жена.

— Если ты нам не поможешь, то могут умереть еще тысячи людей. Возможно, ты наткнулся на что-то в своем отчете, хотя я в такое и не верю.

Дональд взглянул на дверь ванной комнаты. Может, запереться там и вызвать рвоту, избавиться от воды и съеденного? Может, Турман ему лжет? А может, говорит правду? Если лжет, то вода — просто вода. Если не лжет, то у него есть какая-то невосприимчивость.

— Я едва помню, что вообще писал тот отчет, — признался он.

И кому бы захотеть увидеться с ним? Наверное, другому врачу. Или руководителю бункера. Или тому, кто руководит этой сменой.

Он потер виски, ощущая, как между ними копится тяжесть. Наверное, будет проще согласиться на то, о чем его просят, а потом вернуться в капсулу, к своим снам. Иногда ему снилась Элен. Только так он мог побыть с ней.

— Ладно, — согласился он. — Пойду. Но все равно не понимаю, что такое особенное я могу знать.

Дональд потер на руке место укола. Оно чесалось. Сильно, как синяк.

Турман кивнул:

— Пожалуй, я с тобой соглашусь. Но она так не считает.

— Она? — Дональд замер, отыскивая взглядом глаза Турмана и гадая, не ослышался ли он. — Какая еще «она»?

Турман нахмурился:

— Та, что заставила меня разбудить тебя. Отдохни пока. Я отведу тебя к ней утром.

31

Он не мог отдыхать. Время тянулось жестоко и медленно, наполненное неизвестностью. Часов у него не было, а на отчаянные удары в дверь никто не откликался. Дональду оставалось лишь лежать на койке и разглядывать проволочные ромбики, удерживающие матрац над головой, прислушиваясь к журчанию воды в скрытых трубах, ведущих в другую комнату. Он не мог спать. Он не знал, ночь сейчас или день. Масса бункера давила на него.

Когда безделье стало невыносимым, Дональд поднялся и во второй раз прочитал отчет. На сей раз внимательнее. Это не был оригинал: его подпись выглядела серой, а он помнил, что писал синей ручкой.

Он бегло просмотрел описание гибели бункера и свою теорию о том, что обучение руководителей Ай-Ти начиналось в слишком молодом возрасте. Он рекомендовал этот возраст повысить. Интересно, прислушались ли к нему? Может, и да, но проблемы это не решило. Упоминался также и молодой человек, которого он ввел в должность, — молодой человек, задавший вопрос. Его прабабушка оказалась одной из тех, кто все помнил, подобно Дональду. Отчет советовал разрешать вводимому в должность новичку задавать один вопрос. Ведь им вручалось Наследие, в конце концов. Почему бы не показать им, на этой последней стадии обучения, что истина не только одна?

В замке негромко щелкнул ключ. Турман открыл дверь, пока Дональд убирал отчет.

— Ну как, полегчало? — спросил Турман.

Дональд не ответил.

— Идти можешь?

Он кивнул. Идти. Когда на самом деле ему сейчас хотелось с воплями бежать по коридору и пробивать дыры в стенах. Но сойдет и прогулка. Прогулка перед его следующим долгим сном.

В лифте они ехали молча. Дональд заметил, что Турман просканировал его пропуск-идентификатор, прежде чем нажать на кнопку пятьдесят четвертого этажа. Номер этот светился ярко, а кнопка выглядела новой, в то время как большинство других были сильно потерты. Если Дональд помнил правильно, на этом этаже находились лишь припасы, причем те, что, скорее всего, не должны были понадобиться. Лифт замедлил ход, приближаясь к этажу, мимо которого обычно проезжал. Двери открылись, выпустив их в обширное помещение с полками, заставленными орудиями убийства.

Турман повел его по центральному проходу. Тут стояли деревянные ящики со сделанными по трафарету надписями «Патроны», более длинные ящики рядом с ними имели военные обозначения вроде «М22» или «М19». Здесь были ряды полок с бронежилетами и касками, ящики с надписями «Аптечки» и «Пайки» и множество ящиков без обозначений. А за полками, накрытые брезентом, стояли округлые и крылатые силуэты дронов-беспилотников. Его сестра управляла такими на войне, теперь кажущейся бессмысленной и далекой частью древней истории. Но здесь эти реликты стояли в полной боевой готовности, смазанные и укрытые, от них резко пахло машинным маслом и страхом.

Пройдя мимо них, Турман зашагал дальше в тусклом свете, из-за которого склад казался бесконечным. В дальнем конце этого широкого помещения из приоткрытых дверей офиса пробивался свет. Слышалось шуршание бумаг, скрипнул стул, когда кто-то повернулся. Дональд подошел к двери и неожиданно увидел ее.

— Анна?

Она сидела за широким столом для совещаний, окруженным одинаковыми стульями. Перед ней лежали бумаги и стоял монитор компьютера. Когда она подняла на Дональда взгляд, в нем не было изумления, лишь признание факта и усталость, которые не могла скрыть улыбка.

Пока Дональд стоял, разинув рот, Турман подошел к столу, сжал ее плечо и поцеловал в щеку, но Анна не отрывала взгляда от Дональда. Турман шепнул что-то дочери, потом заявил, что его ждет своя работа. Дональд не шелохнулся, пока сенатор не вышел.

— Анна…

К тому моменту она уже встала из-за стола и обняла его, нашептывая что-то утешительное, пока Дональд обмякал в ее объятиях, ощутив внезапную усталость. Ее ладонь нежно прошлась по его затылку, потом замерла на шее. Он тоже обнял ее.

— Что ты здесь делаешь? — прошептал он.

— Я здесь по той же причине, что и ты. — Она отстранилась, разжав объятия. — Ищу ответы. — Отступила на шаг и обозрела беспорядок на столе. — Только, наверное, на другие вопросы.

Всю поверхность стола занимала знакомая схема: структура из полусотни бункеров, накрытая листом стекла. Каждый бункер на ней походил на тарелочку. Стол окружала дюжина стульев. Дональд понял, что это штабная комната, где генералы передвигают пластиковые модельки и ворчат из-за потерь, исчисляемых тысячами. Он прошелся взглядом по картам и схемам на стенах. К штабу примыкала ванная комната, на ее двери на крючке висело полотенце. В дальнем углу расположилась аккуратно заправленная койка. Возле нее на стопке ящиков со склада стояла лампа. Вдоль стен змеились провода удлинителей — признаки помещения, давно превращенного в нечто вроде квартиры.

Дональд подошел к ближайшей стене и присмотрелся к схемам и чертежам. В некоторых местах они висели в три слоя и были исписаны пометками. У него не возникло впечатления, что здесь планируется война. Тут все скорее напоминало сцену из криминального сериала, под которые в прошлой жизни он быстро засыпал.

— А ты не спала дольше меня, — сказал он.

Анна подошла и мягко коснулась его плеча. От неожиданности Дональд слегка вздрогнул.

— На сегодня уже почти год. — Ее рука скользнула вниз по спине. — Принести тебе выпить? Хочешь воды? И еще у меня здесь есть запас шотландского виски. Папа не знает и о половине того, что спрятали в этих ящиках.

Дональд покачал головой. Повернувшись, он проследил за тем, как она скрылась в ванной и отвернула кран. Потом возвратилась, потягивая воду из стакана.

— Что здесь происходит? Зачем меня разбудили?

Она глотнула и махнула стаканом на стены. Потом рассмеялась и покачала головой:

— Я бы ответила, что ничего, но здесь ад, который вытащил меня из одного ящика и запер в другом. Но тебя это не касается — по большей части.

Дональд снова обвел взглядом комнату. Целый год жить вот так… Перевел внимание на Анну, на то, как ее волосы связаны на затылке в пучок, из которого торчит шариковая ручка. Кожа бледная, лишь под глазами темные круги. Как она смогла такое выдержать — жить здесь взаперти?

На дальней стене висела отпечатанная схема, такая же как на столе: решетка из кругов, составляющих комплекс. Знакомый красный крест перечеркивал двенадцатый бункер в левом верхнем углу. Рядом он увидел другой крест, новый: похоже, там находился десятый бункер. Потеряны новые жизни. А в нижнем правом углу решетки расположилась непонятная мешанина. Он шагнул ближе, и комната словно пошатнулась перед его глазами.

— Донни?

— Что здесь произошло? — спросил он почти шепотом.

Анна повернулась узнать, на что он смотрит. Потом бросила взгляд на стол, и Дональд понял, что ее бумаги разбросаны там поверх того же угла схемы. Стекло над ней густо усеивали пометки синими и красными восковыми карандашами.

— Донни… — Она шагнула к нему. — Дела у нас идут паршиво.

Он уставился на красные пометки на настенной схеме: кресты и знаки вопроса. Дональд увидел и примечания красными чернилами, с линиями и стрелками. Такие пометки и надписи окружали около десятка бункеров.

— Сколько? — спросил он, пытаясь сосчитать, сколько тысяч жизней потеряно. — Они погибли?

Анна глубоко вдохнула:

— Этого мы не знаем.

Она допила воду, прошла вдоль длинного стола и пошарила на одном из придвинутых к нему стульев. Достала бутылку и налила на два пальца в свой стакан.

— Все началось в сороковом, — пояснила она. — Он стал темным примерно год назад…

— Стал темным?

Анна глотнула виски и кивнула, потом облизала губы.

— Сперва перестали поступать сигналы с камер. Не сразу, но постепенно они вырубили все. Мы потеряли контакт с их руководством. Никому не смогли дозвониться. Сменой тогда руководил Эрскин. Он поступил согласно «Правилам» и дал добро на отключение бункера…

— То есть убить всех?

Анна стрельнула в него взглядом.

— Ты ведь знаешь, что полагается делать.

Дональд вспомнил двенадцатый бункер. И как он принял такое же решение. Как будто у него имелся выбор. Система работала автоматически. Разве он всего-навсего не выполнил последовательность действий, записанную кем-то другим?

Он долго смотрел на схему с красными пометками.

— А остальные? Другие бункеры?

Анна допила виски одним долгим глотком и жадно глотнула воздуха. Дональд заметил, как она взглянула на бутылку.

— Отца разбудили, когда такое же произошло в сорок втором. А к тому времени, когда он пришел за мной, стали темными еще два.

Еще два бункера…

— Почему за тобой?

Она заправила за ухо прядь.

— Потому что больше было не за кем. Потому что все, кто помогал это проектировать, или умерли, или свихнулись. Потому что отец впал в отчаяние.

— Он хотел тебя увидеть.

— Вовсе нет, — рассмеялась она. — Поверь. — Она махнула пустым стаканом на схему с кругами на столе и разбросанные там бумаги. — Они пользовались рациями в диапазоне высоких частот. Мы полагаем, что такое началось в сороковом: возможно, начальник их Ай-Ти вышел из-под контроля. Они завладели своей антенной и начали общаться с другими бункерами вокруг, и мы не могли их отключить. Об этом они тоже позаботились. Как только отец это заподозрил, он стал доказывать остальным, что беспроводные сети — моя специальность. В конечном итоге они ему уступили. Никто не захотел пускать в ход беспилотники.

— Кому он стал доказывать? Кто знал, что ты здесь?

Дональд не мог не понимать, насколько опасным мог стать этот разговор, но, возможно, именно собственная слабость и заставляла его продолжать.

— Отец, Эрскин, доктор Снид и его помощники, которые меня будили. Но эти помощники уже не будут работать в следующую смену…

— Глубокая заморозка?

Анна нахмурилась и плеснула себе виски. Дональда поразило, сколько было потеряно, пока он спал. Целые смены пролетели мимо него. Еще один бункер стал темным, еще один красный крест появился на схеме. Целая группа бункеров попала в какую-то беду. А Турман не спал целый год, пытаясь с этим справиться. И его дочь тоже. Дональд повел рукой вокруг:

— И ты застряла здесь на целый год? Работая над этим?

Она кивнула на дверь и рассмеялась:

— Я застревала и кое в чем похуже и намного дольше. Но ты прав, здесь дерьмово. Меня тошнит от этой комнаты.

Она глотнула виски. Бокал скрыл выражение ее лица, и Дональд задумался: а вдруг его разбудили из-за ее слабости, подобно тому как ее могли разбудить из-за слабости отца? И что дальше? Ему придется вытаскивать из глубокой заморозки Шарлотту?

— На сегодня мы потеряли контакт с одиннадцатью бункерами. — Анна уставилась в бокал. — Кажется, мне удалось их изолировать, но мы до сих пор пытаемся понять, как такое произошло и жив ли там хоть кто-нибудь. Я так не считаю, но отец хочет послать разведчиков или беспилотников. Все говорят, что риск слишком велик. А теперь, кажется, еще и восемнадцатый собирается сжечь себя дотла.

— И вы ждете от меня помощи? И что же, по мнению твоего отца, я такого знаю?

Дональд обошел стол и показал на бутылку. Анна плеснула виски в свой стакан и протянула его Дональду, а себе налила в другой, стоявший возле монитора. Дональд тяжело опустился на ее койку. Столько всего навалилось сразу…

— Это не отец полагает, будто ты что-то знаешь. Он вообще не хотел тебя будить. Тех, кто лежит в глубокой заморозке, будить не полагается. — Она завинтила колпачок на бутылке. — Так решил его босс.

Дональд едва не поперхнулся первым глотком виски. Он закашлялся и стал вытирать подбородок рукавом под обеспокоенным взглядом Анны.

— Его босс? — переспросил он, ловя ртом воздух.

Она прищурилась.

— Отец ведь сказал, почему ты здесь?

Дональд пошарил в кармане в поисках отчета.

— Я что-то написал во время своей последней… во время моей смены. У Турмана есть босс? А я думал, он тут главный.

Анна усмехнулась:

— Здесь нет главных. Командует всем система. Она просто работает. Мы создали ее такой, чтобы она просто работала.

Она встала из-за стола, подошла и села рядом на койку. Дональд подвинулся, освобождая ей больше места.

— Отец руководил выкапыванием котлованов, в этом заключалась его работа. А почти все здесь спланировали трое. У двух других были идеи о том, как спрятать это место. Отец убедил их, что строить надо в открытую, у всех на виду. Идея с хранилищем радиоактивных отходов принадлежала ему, и он занимал должность, которая могла обеспечить ее осуществление.

— Ты сказала о трех. Кто были другие?

— Виктор и Эрскин. — Анна поправила подушку и прислонилась к стене. — Разумеется, это не настоящие имена. Но какая разница? Имя есть имя. Здесь ты можешь быть кем угодно. Эрскин и обнаружил исходную угрозу, он рассказал отцу и Виктору о наноботах. Ты с ним еще увидишься. Он был на двойной смене вместе со мной, работал над спасением тех бункеров, но это не та область, в которой он специалист. Тебе еще надо? — Она кивнула на его стакан.

— Нет. У меня уже голова кругом идет. — Он не добавил, что причина не в алкоголе. — А Виктора я помню по своей смене. Он работал в офисе напротив моего.

— И я тоже. — Она на секунду отвела взгляд. — Отец называл его боссом, но я некоторое время работала с Виктором, и он никогда не думал о себе как о начальнике. Он считал себя кем-то вроде управляющего и как-то раз пошутил, что чувствует себя Ноем. Он хотел разбудить тебя еще несколько месяцев назад из-за того, что происходит в восемнадцатом, но отец зарубил эту идею. По-моему, ты нравился Виктору. Он много о тебе говорил.

— Виктор говорил обо мне?

Дональд вспомнил человека из офиса напротив, психолога. Анна вытерла слезы под глазами.

— Да. Он был замечательный. Мог сказать, о чем ты думаешь, о чем любой думает. Он спланировал почти все из этого. Написал «Правила», оригинал Пакта. Все это было его детищем.

— В каком смысле «было»?

У нее задрожали губы. Она отпила из стакана, но там почти ничего не оставалось.

— Виктор мертв. Он застрелился прямо за своим столом два дня назад.

32

— Виктор? Застрелился? — Дональд попытался представить, как этот невозмутимый человек совершает такое. — Но почему?

Анна фыркнула и придвинулась ближе. Повертела пустой бокал.

— Этого мы не знаем. Его преследовали мысли о потере того первого бункера. Он был ими просто одержим. У меня сердце разрывалось, когда я видела, как он себя винил. Он часто говорил, что может предвидеть, как надвигаются определенные события, что они… вероятностная достоверность.

Последние два слова она произнесла, подражая голосу Виктора, из-за чего Дональду четче вспомнилось его лицо.

— Но его убивало, что он не мог сказать точно, где и когда что-то случится. — Она вытерла слезы. — Он бы не так терзался, если бы все произошло в чью-то другую смену. Не в его. Тогда он не считал бы себя виноватым.

— Он обвинил меня, — сказал Дональд, уставившись в пол. — Это произошло в мою смену. Я наломал столько дров. Не мог размышлять здраво.

— Что? Нет, Донни. Нет. — Она опустила руку на его колено. — В этом никто не виноват.

— Но мой отчет…

Он все еще сжимал его — сложенный и заляпанный местами бледно-голубыми разводами. Анна взглянула на листок.

— Это копия? — Она взяла его, отвела с лица сбившиеся пряди. — У папы хватило смелости рассказать тебе об этом, но не о том, как поступил Виктор. — Она покачала головой. — Виктор был в каких-то отношениях сильным человеком, а в каких-то слабым. — Она повернулась к Дональду. — Его нашли сидящим за столом, окруженным заметками. Там было все, что у него имелось по тому бункеру, а твой отчет лежал сверху.

Она развернула листок и присмотрелась.

— Всего лишь копия, — прошептала она.

— Может, это было…

— Он исписал пометками весь оригинал. — Она провела пальцем по странице. — А в этом месте он написал: «Вот почему».

— Вот почему? В смысле — почему он это сделал? — Дональд обвел рукой комнату. — Разве не это должно было стать причиной? Может, он осознал, что совершил ошибку? — Он взял руку Анны. — Подумай о том, что мы сделали. Что, если мы спустились сюда следом за безумцем? Может, у Виктора был неожиданный приступ здравомыслия? Что, если он на миг пришел в себя и увидел, что мы натворили?

— Нет. — Анна покачала головой. — Мы должны были это сделать.

Дональд хлопнул ладонью по стене.

— Все здесь только это и твердят.

— Послушай меня. — Она положила руку ему на колено, пытаясь успокоить. — Нам надо держаться вместе, понимаешь? — Она взглянула на дверь, в ее глазах мелькнул страх. — Я попросила его разбудить тебя, потому что нуждалась в твоей помощи. Я не смогу справиться с этим в одиночку. Виктор работал над ситуацией в восемнадцатом. Если бы отец настоял на своем, он бы просто грохнул этот бункер, чтобы не возиться с ним. А Виктор этого не хотел. И я этого не хочу.

Дональд подумал о двенадцатом бункере, который он убил. Но тот уже катился под откос, разве не так? Там уже было поздно что-то делать. Они открыли шлюз. Он взглянул на настенную схему и задумался: может, для восемнадцатого уже тоже поздно?

— Что он увидел в моем отчете?

— Не знаю. Но он хотел разбудить тебя еще несколько недель назад. Он считал, что ты на что-то повлиял.

— Или, может быть, он этого хотел, потому что все произошло при мне.

Дональд посмотрел на комнату, полную улик. Анна упорно работала, вгрызаясь в другую проблему. Так много вопросов и ответов. Его разум был ясен, в отличие от прошлого раза. И у него имелись свои вопросы. Он хотел отыскать сестру, хотел выяснить, что случилось с Элен, и отделаться от безумной мысли, что она все еще где-то здесь или в другом бункере. И хотел больше узнать об этом проклятом месте, которое он помогал строить.

— Ты нам поможешь?

Ладонь Анны покоилась у него на спине, и ее успокаивающее прикосновение разбудило воспоминание о жене, о тех моментах, когда она его утешала. Дональд вздрогнул, словно укушенный, потому что в уголке его сознания мелькнула мысль, что он все еще женат и что Элен жива. Возможно, лежит, замороженная, и ждет, когда он ее разбудит.

— Мне нужно… — Он вскочил и осмотрелся. Взгляд упал на компьютер на столе. — Нужно кое-что выяснить.

Анна тоже встала.

— Конечно. Могу рассказать, что нам пока удалось узнать. Виктор оставил пометки, исписал ими весь твой отчет. Я их тебе покажу. И может быть, ты сможешь убедить папу, что Виктор что-то обнаружил и что этот бункер имеет смысл спасать…

— Да.

Он так и поступит. Но только для того, чтобы и дальше бодрствовать. У него мелькнула мысль: уж не этого ли хочет и Анна? Чтобы держать его под рукой? Часом раньше он стремился лишь снова погрузиться в сон, сбежать из мира, который он помогал создавать. Но теперь ему понадобились ответы. Он займется восемнадцатым бункером, но будет искать и Элен. Выяснит, что с ней стало, где она. Дональд подумал о Мике и вспомнил про Теннесси. Повернулся к схеме на стене и попытался вспомнить, каким номером обозначался какой штат.

— К чему у нас есть доступ? — спросил он.

Его бросило в жар при мысли об ответах — только руку протяни.

Анна повернулась к двери. Из темноты за ней доносились шаги.

— Отец. Теперь он единственный, кто имеет доступ на этот этаж.

— Теперь?

— Да. А где, по-твоему, Виктор раздобыл пистолет? — Она заговорила тише. — Я была здесь, когда он спустился и вскрыл один из ящиков. А я этого не услышала. Послушай, отец винит себя в том, что случилось с Виктором, и до сих пор не верит, что это имеет какое-то отношение к тебе или к твоему отчету. Но я знаю Виктора. Он не был сумасшедшим. Если ты хоть что-то можешь сделать, то сделай, прошу тебя. Ради меня.

Она сжала его руку. Дональд опустил взгляд: он даже не осознавал, что она ее держит. В другой руке у Анны был сложенный отчет. Шаги приближались. Дональд кивнул, соглашаясь:

— Спасибо.

Она выпустила его руку, схватила с койки пустой стакан Дональда, затем свой и посуду с бутылкой поставила на один из стульев, придвинув его к столу. Турман подошел к двери и постучал.

— Заходи, — пригласила Анна, поправляя волосы.

Турман несколько секунд разглядывал их.

— Эрскин планирует небольшую церемонию, — сказал он. — Только для своих. Для тех из нас, кто знает.

— Конечно, — кивнула Анна.

Турман прищурился и перевел взгляд с дочери на Дональда. Похоже, Анна восприняла это как вопрос.

— Донни полагает, что сможет помочь, — сказала она. — И мы решили, что ему будет лучше работать здесь, со мной. Во всяком случае, до тех пор пока мы не добьемся каких-то результатов.

Ошарашенный Дональд повернулся к ней. Турман промолчал.

— Нам понадобится еще один компьютер, — добавила она. — Если привезешь, то я сама его подключу и настрою.

А вот это Дональду понравилось.

— И конечно, нужна еще одна койка, — с улыбкой добавила Анна.

33

Бункер № 18

Миссия скрытно ушел после стычки с фермерами, а остальные носильщики разбежались. Он урвал несколько часов сна на промежуточной станции на десятом этаже. После полученных ударов его нос онемел, а губы напоминали о себе пульсирующей болью. Ворочаясь, будучи слишком взвинченным, чтобы лежать спокойно, он встал на рассвете и понял, что идти в Гнездо слишком рано: Ворона, она же миссис Кроу, еще спит. Тогда он отправился в кафетерий — посмотреть на рассвет и достойно позавтракать: премиальные от коронера жгли карман не хуже, чем жгло ободранные костяшки пальцев.

Он компенсировал болячки и раны заслуженным горячим завтраком в компании тех, кто приходил с ночной смены, и понаблюдал, как за холмами клубятся и оживают облака. Далекие каркасы зданий — Кроу называла их небоскребами — первыми уловили лучи восходящего солнца. То был знак, что мир проживет еще один день. Его день рождения, вспомнил Миссия. Он оставил тарелки на столе, добавив чит для того, кто за ним уберет, и попытался выбросить из головы любые мысли об очистке. Затем промчался вниз восемь этажей, пока бункер не проснулся окончательно. Он направлялся в Гнездо, не ощущая себя даже на день старше.

На лестничной площадке девятого этажа его приветствовали знакомые слова. Над входной дверью вместо номера этажа значилось:

Воронье гнездо

Слова были выведены жирными буквами и яркими красками. Их обводили годами, еще с прошлых поколений, и один цвет накладывался на другой, а выведенные детскими руками буквы смотрелись кривовато. Дети бункера приходили и уходили, от них сохранялись лишь выведенные кисточками следы, но Старая Ворона оставалась.

Ее гнездо состояло из детского сада, дневной школы и учебных классов для детей с верхних этажей. Она сидела в этом гнезде так долго, что никто из ныне живущих не мог вспомнить, когда оно появилось. Поговаривали, что она ровесница самого бункера, но Миссия понимал, что это всего лишь легенда. Никто не знал, сколько лет бункеру.

Когда он вошел в Гнездо, в коридорах было пусто и тихо — он явился слишком рано. Из одного класса доносился негромкий скрежет — там расставляли парты. В другом Миссия заметил двух учителей — они совещались с озабоченными лицами. Наверное, размышляли, что делать с более молодыми версиями себя. Аромат крепкого чая смешивался с запахами клея и мела. Ряды металлических шкафчиков в коридоре давно нуждались в покраске и были усеяны вмятинами от кулачков. Увидев их, Миссия перенесся в другой возраст, и ему показалось, что лишь вчера он терроризировал этот коридор. Он и его друзья, с которыми он больше не видится — или, по крайней мере, видится не так часто, как хотелось бы.

Комната миссис Кроу располагалась в дальнем конце коридора и примыкала к единственной квартирке на всем этаже. Квартирку соорудили специально для нее, переделав классную комнату, — во всяком случае, так говорили. И хотя она теперь учила только малышей, вся школа принадлежала ей. Это было ее гнездо.

Миссия вспомнил, как приходил к ней на разных этапах жизни. Сперва за утешением, которого на ферме днем с огнем не сыщешь. Позднее за мудростью, когда он наконец-то достаточно повзрослел и понял, что мудрости у него нет. И еще не раз он приходил и за тем и за другим, как в тот день, когда узнал правду о своем рождении и смерти матери: ее отправили на очистку из-за него. Миссия хорошо помнил тот день, потому что тогда единственный раз видел, как Старая Ворона плачет.

Он постучал в дверь ее класса, вошел и увидел ее возле доски, подвешенной низко, чтобы она могла писать на ней, сидя в кресле. Миссис Кроу перестала стирать вчерашние задания, повернулась и встретила его широкой улыбкой.

— Мальчик мой, — хрипловато проговорила она и махнула губкой, подзывая к себе. В воздухе повисла меловая пыль. — Мальчик мой, мальчик мой.

— Здравствуйте, миссис Кроу.

Миссия прошел к ней между партами. Кабель для ее кресла с электромотором свисал с центра потолка к шесту, торчащему за спинкой. Подойдя, Миссия нырнул под кабель и обнял учительницу. Он обвил ее руками и вдохнул ее запах — запах детства и невинности. На ней было желтое платье в цветочках, которое она носила по четвергам — ее платья могли заменить календарь. Оно выцвело с тех пор, как Миссия ходил в школу, — как и все вокруг.

— Да ты уже совсем взрослый, — сказала она, улыбаясь. Говорила она чуть громче шепота, и он вспомнил, как ее голос заставлял даже малышей сидеть тихо, чтобы разобрать ее слова. Она коснулась пальцами своей щеки. — Что с твоим лицом?

Миссия рассмеялся и снял рюкзак.

— Да так, случайно ударился, — солгал он.

Рюкзак он поставил возле крошечной парты и представил, как втискивается на сиденье и остается на урок.

— Как ваше здоровье? — спросил он, вглядываясь в ее лицо с глубокими морщинами.

Кожа у нее был смуглая, как у фермеров, но от возраста, а не от загара. Глаза слезились, но в них все еще светилась жизнь. Они напомнили Миссии экраны в кафетерии в солнечный день.

— Не очень. — Она повернула рычажок на подлокотнике, и кресло, сделанное для нее десятилетия назад каким-то давно забытым бывшим учеником, повернулось к Миссии. Оттянув рукав, она показала ему марлевую повязку на худой, покрытой старческими веснушками руке. — Приходили врачи, взяли у меня кровь. — Рука у нее мелко дрожала. — Чуть ли не половину, как мне показалось.

— Я совершенно уверен, что они не взяли половину вашей крови, миссис Кроу, — рассмеялся Миссия. — Врачи всего лишь присматривают за вами.

Она поморщилось, и все ее лицо взорвалось морщинками. Она в этом явно сомневалась.

— Я им не доверяю, — заявила она.

— Вы никому не доверяете, — улыбнулся Миссия. — Слушайте, а может, они лишь стараются понять, из-за чего вы прожили так долго. И они, может быть, когда-нибудь придумают, как нам всем жить не меньше вашего.

Миссис Кроу потерла повязку на руке.

— Или же хотят выяснить, как меня убить, — пробормотала она.

— О, не будьте такой мрачной. — Миссия протянул руку и опустил на место рукав, чтобы она не теребила повязку. — И откуда у вас такие мысли?

Она нахмурилась и решила не отвечать. Ее взгляд упал на почти пустой рюкзак.

— У тебя выходной?

Миссия проследил за ее взглядом.

— Что? Нет, я как раз доставил груз вчера вечером. Скоро возьму следующий. Отнесу, куда понадобится.

— О, как бы я хотела вновь стать молодой и свободной. — Она развернула кресло и направила его за свой стол. Миссия привычно нырнул под свисающий провод: высота шеста за спинкой была рассчитана на малышей. Она взяла банку с мерзким на вид овощным соком, который предпочитала вместо воды, и немного отпила. — Элли заходила на прошлой неделе. — Она поставила на стол банку с зеленовато-черной жидкостью. — Спрашивала про тебя. Интересовалась, не женился ли ты еще.

— Да? — Миссия почувствовал, что краснеет. Миссис Кроу как-то застукала их, когда они целовались — еще в том возрасте, когда он не знал, для чего люди целуются. Тогда она лишь предупредила их, что так больше делать не надо, и ушла с понимающей улыбкой. — Всех друзей сейчас разбросало, у каждого своя жизнь, — сменил он тему, надеясь, что она поймет намек.

— Так и должно быть. — Миссис Кроу выдвинула ящик стола, поискала в нем и достала конверт. Миссия увидел на нем полдюжины вычеркнутых имен: конверт уже несколько раз использовали. — Ты ведь пойдешь вниз? Не сможешь отнести письмо Родни?

Она протянула ему конверт. Миссия взял его и увидел на нем имя своего лучшего друга. Все прочие имена были вычеркнуты.

— Оставить для него письмо я смогу, нет проблем. Но два последних раза, когда я к нему заходил, мне сказали, что к нему нельзя.

Старушка кивнула, словно ожидала такое услышать.

— Спроси Джеффри, он там начальник службы безопасности, один из моих мальчиков. Скажи ему, что письмо от меня и что я велела тебе вручить его Родни. Лично. — Она помахала руками. — А Джеффри я напишу записку.

Пока она искала в столе ручку и чернила, Миссия взглянул на настенные часы. Скоро из коридоров послышатся детская болтовня и хлопанье шкафчиков. Он терпеливо ждал, пока она писала, разглядывая старые плакаты и лозунги на стенах. «Мотиваторы», как их любила называть миссис Кроу.

«Ты можешь стать кем угодно», — гласил первый, изображающий неумело нарисованных мальчика и девочку, стоящих на какой-то огромной куче. Куча была зеленой, а небо синим — совсем как в учебниках. «Не ставь преград мечтам», — значилось на втором, украшенном изящной дугой из разноцветных полос. Кроу ее тоже как-то называла, но он забыл как. И еще один знакомый плакат: «Стремись в новые места». Там на невероятно высоком дереве сидела ворона с расправленными крыльями, явно собравшаяся взлететь.

— Джеффри — это такой лысый, — пояснила она и провела рукой по седым и редким волосам.

— Знаю.

Какое странное напоминание того, как много взрослых и даже пожилых людей тоже были ее учениками. В коридоре хлопнула дверца шкафчика. Миссия вспомнил, что в его детстве эту комнату заполняли ряды маленьких парт. И еще имелись кладовочки со свернутыми матрацами для тихого часа. Каждый день они расчищали место в центре пола, отыскивали свой матрац и засыпали на нем под уже забытые песенки миссис Кроу. Миссия скучал по тем дням. Ему не хватало рассказов о Древних Временах, когда мир был полон поразительных вещей. Опершись о маленькую парту, Миссия вдруг ощутил себя таким же старым, как и миссис Кроу, невозможно далеким от своей юности.

— Отдай записку Джеффри, а потом добейся, чтобы Родни получил мое письмо. Лично от тебя, хорошо?

Он взял рюкзак и сунул письмо и записку в кармашек для почты. Об оплате он даже не упоминал, лишь на секунду устыдился, что вообще о ней подумал. Открыв рюкзак, он вспомнил о том, что принес ей и забыл отдать из-за ночной драки.

— Ой, я же вам кое-что принес с фермы. — Он достал два небольших огурца, два сладких перца и крупный помидор, слегка помятый, и выложил ей на стол. — Для ваших овощных напитков.

Миссис Кроу восторженно хлопнула в ладоши и улыбнулась.

— Нужно еще что-то принести в следующий раз, когда буду проходить мимо?

— Только себя, — сказала она и улыбнулась, по лицу ее разбежались морщинки. — Меня заботят только мои малыши. Заходи всякий раз, когда сможешь, хорошо?

Миссия сжал ее руку — на ощупь она походила на засунутую в рукав ручку от щетки.

— Обязательно. Да, вспомнил: Фрэнки просил передать вам привет.

— Мог бы и сам заходить почаще, — заметила она дрогнувшим голосом.

— Не всякий носится туда-сюда, как я. Уверен, он тоже хотел бы видеться с вами чаще.

— Все равно передай ему мои слова. И скажи, что мне не так уже и много осталось.

Миссия рассмеялся и прогнал эту мрачную мысль.

— Да вы, наверное, еще моему дедушке такое говорили, когда он был мальчиком. А еще раньше — отцу моего дедушки.

Старушка улыбнулась, словно подтверждая его правоту.

— Предскажи неизбежное, — проговорила она, — и однажды ты непременно окажешься прав.

Миссия улыбнулся. Мысль ему понравилась.

— И все же не говорили бы вы о смерти. Никому не нравится такое слушать.

— Пусть не нравится, но напомнить не мешает. — Она подняла руки. Рукава соскользнули к плечам, вновь открыв повязку на руке. — Скажи, что ты видишь, смотря на эти руки?

— Я вижу время, — буркнул Миссия, сам не зная, откуда в голове появилась эта мысль. И отвел взгляд, неожиданно обнаружив, что ее кожа смотрится гротескно. Как сморщенные картофелины, найденные глубоко в земле уже через долгое время после сбора урожая. Он возненавидел себя за то, что почувствовал такое.

— Конечно, время, — согласилась учительница. — Времени в них много. Но это еще и остатки. Я помню, что когда-то все было лучше. И надо думать о плохом, чтобы напоминать себе о хорошем.

Она еще несколько секунд разглядывала свои руки — так, словно искала в них что-то иное. И когда подняла глаза и посмотрела на Миссию, в них блестела печаль. У Миссии тоже увлажнились глаза — отчасти из-за неловкости, отчасти из-за грусти, навеянной их разговором. Он напомнил ему, что сегодня его день рождения, и от этой мысли у него перехватило горло и стало пусто в груди. Он не сомневался, что старушка знает, какой сегодня день. Она просто любила его настолько сильно, что не стала об этом говорить.

— Знаешь, я когда-то была красавицей. — Она опустила руки и сложила их на коленях. — Когда красота проходит, когда покидает тебя навсегда, ее уже больше никто и никогда не увидит.

Миссии вдруг отчаянно захотелось ее утешить. Сказать, что она до сих пор прекрасна во многом. Она умела создавать музыку. Умела рисовать — мало кто уже помнил, как это делается. Умела рождать у детей чувство, что их любят и что им ничего не угрожает, — еще одно давно забытое волшебство.

— Когда я была в твоем возрасте, — сказала она, улыбаясь, — то могла заполучить любого парня, какого хотела.

Она рассмеялась, разгоняя напряженность и рассеивая тени, но Миссия ей поверил, хотя и не смог это представить, не смог увидеть ее без морщин, старческих веснушек и длинных волосков на костяшках пальцев. И все равно он ей поверил. Он всегда ей верил.

— Мир во многом похож на меня. — Она устремила взгляд в потолок, а может, и выше. — Мир тоже когда-то был прекрасным.

Миссия почуял, что, подобно грозовым облакам, назревает история о Древних Временах. В коридоре захлопывалось все больше шкафчиков, детские голоса звучали громче.

— Расскажите, — попросил Миссия, вспомнив, как возле ее ног часы пролетали за мгновения и какие песенки она напевала, пока дети спали. — Расскажите о старом мире.

Старая Ворона прищурилась и уставилась куда-то в темный угол. Ее губы, изборожденные морщинами времени, раскрылись, и начался рассказ, который Миссия слышал уже тысячи раз. Но он никогда не старел, рождаясь в стране ее воображения. И малыши, прокрадываясь в класс и усаживаясь за парты, тоже замолкали и собирались вокруг, слушая с распахнутыми глазами и незамутненными головенками ее рассказы о мире, некогда прекрасном, а теперь почти забытом.

34

Истории миссис Кроу брала прямиком из детских книжек. Там были синие небеса и зеленая земля, животные вроде кошек и собак, но крупнее людей. Байки для малышни. Но все равно эти фантастические истории о лучшем мире порождали у Миссии злость на мир, в котором он живет. Спускаясь по лестнице мимо ферм и этажей своего детства, он думал о том, лучшем, мире и приходил в отчаяние из-за мира, который знал. Обещание того, что существует где-то, подчеркивало недостатки мира знакомого. Он сбежал из дома, чтобы стать носильщиком, чтобы улететь и получить все, чего желал. А теперь ему хотелось оказаться еще дальше, чем позволит этот мир.

То были опасные мысли. Они напомнили ему о матери и о том, куда ее послали ровно семнадцать лет назад.

Проходя мимо ферм, Миссия почувствовал легкий запах гари, доносящийся откуда-то снизу. В воздухе плыла легкая дымка, а на языке ощущался горький привкус дыма. Наверное, горела мусорная куча. Кто-то не захотел платить, чтобы его мусор отнесли на утилизацию. Или же решил, что бункер не проживет так долго, что в утилизации будет смысл.

Конечно, мусор мог загореться случайно, но Миссия в этом сомневался. В случайности больше уже никто не верил. Он видел это по лицам на лестнице. В том, как люди прижимали к себе пожитки, как оберегали детей. Будущее бункера застыло в шатком равновесии. И случившаяся ночью драка, похоже, это доказывала.

Миссия поправил рюкзак и торопливо зашагал в Ай-Ти, на тридцать четвертый. Когда он пришел, на площадке у входа собралась толпа, по большей части парни его возраста или чуть старше. Многих он узнал, были и парни со средних этажей. Несколько человек стояли, держа под мышками компьютеры со свисающими проводами. Миссия протолкался к входу и обнаружил барьер, установленный сразу за дверью. Двое охранников стояли у этой временной проходной и пропускали только усталых работников Ай-Ти.

— Доставка! — крикнул он, протиснулся к барьеру и аккуратно вынул записку от миссис Кроу. — Доставка для офицера Джеффри.

Один из охранников взял записку. Толпа прижимала Миссию к барьеру. Охранники пропустили женщину, и та быстро направилась к постоянной проходной, ведущей в главный вестибюль, с явным облегчением разглаживая помятый комбинезон. В одном из углов широкого вестибюля Миссия увидел большую группу парней. Они стояли аккуратным строем по стойке «смирно» и слушали инструкции, но распахнутые глаза выдавали их страх.

— Что за фигня тут происходит? — спросил Миссия, когда для него открыли барьер.

— А чего только не происходит? — переспросил охранник. — Вчера вечером был всплеск напряжения, грохнулось много компьютеров. Все наши техники сейчас отрабатывают двойную смену. В механическом случился то ли пожар, то ли возгорание, а на верхней ферме была драка. Вам что, не сообщали?

Механический… Это далеко, если там горело, то отсюда дым не учуешь. А услышав про ночной рейд на фермы, он сразу вспомнил про ссадину у себя на носу.

— О чем не сообщали?

Охранник показал на парней в вестибюле:

— Мы набираем людей. Новых техников.

Миссия увидел лишь, что это молодые мужчины, а инструктирует их работник охраны, а не специалист по компьютерам. Охранник вернул Миссии записку и направил к главной проходной. Прошедшая перед ним женщина уже просканировала свой пропуск и шагала через вестибюль. Большая и хорошо знакомая лысая голова повернулась ей вслед, любуясь ее задницей.

— Сэр, — окликнул Миссия лысого, подойдя к проходной.

Джеффри повернул к нему голову, глубокие морщины и складки кожи на его шее разгладились.

— Гм-м. Ты… — Он щелкнул пальцами, вспоминая его имя.

— Миссия.

— Точно! — Джеффри помахал пальцем. — Тебе надо что-то у меня оставить, носильщик?

Он равнодушно протянул руку. Миссия отдал ему записку.

— Вообще-то миссис Кроу поручила мне вручить кое-что лично в руки. — Он достал из кармашка рюкзака запечатанный конверт с вычеркнутыми именами. — Всего лишь письмо, сэр.

Пожилой охранник взглянул на конверт и стал читать дальше адресованную ему записку.

— С Родни увидеться нельзя. — Он покачал головой. — И когда будет можно, сказать тоже не могу. Может, через несколько недель. Не хочешь оставить письмо мне?

И он снова протянул руку, но теперь уже заинтересованно. Миссия настороженно отвел конверт назад.

— Нельзя. Неужели я не могу просто вручить его, и все? Это же письмо от Кроу. Будь оно от мэра, я бы его оставил вам, нет проблем.

— Ты тоже один из ее мальчиков? — улыбнулся Джеффри.

Миссия кивнул. Старший охранник взглянул мимо него на человека, подходящего к турникету с пропуском в руке. Миссия посторонился. Человек просканировал пропуск, кивнул, здороваясь с Джеффри, и прошел через турникет.

— Вот что я тебе скажу. Я скоро понесу Родни обед. Тогда ты сможешь пойти со мной, вручить ему письмо в моем присутствии, и мне уже не придется бояться, что Ворона меня потом заклюет. Что скажешь?

— Мне нравится, — улыбнулся Миссия. — Спасибо.

Джеффри указал на противоположную сторону шумного вестибюля.

— А пока иди туда, выпей водички и подожди в комнате для совещаний. Там сидят парни, заполняют анкеты. — Джеффри обвел Миссию взглядом. — Кстати, а почему бы и тебе не подать заявление? Ты бы нам пригодился.

— Я… мало что смыслю в компьютерах.

Джеффри пожал плечами с таким видом, словно это не имело значения.

— Как хочешь. Один из парней скоро меня ненадолго подменит. Я приду за тобой.

Миссия снова его поблагодарил. Он пересек большой вестибюль, где построенные ровными рядами и колоннами молодые мужчины слушали отдаваемые резким голосом указания. Другой охранник махнул ему и направил в комнату для совещаний, вручив лист бумаги и огрызок угольного карандаша. Миссия увидел, что обратная сторона листа чистая, и взял его, не собираясь заполнять бланк. Такой листок стоил полчита.

Возле широкого стола Миссия увидел свободные стулья и уселся. Несколько парней скрипели карандашами по бумаге, сосредоточенно хмурясь. Миссия сел спиной к единственному окну и положил рюкзак на стол, держа письмо в руке. Листок с бланком заявления он сунул в рюкзак и впервые как следует рассмотрел письмо Вороны.

Конверт был старым, но только с пятью вычеркнутыми именами. Один из краев оказался сильно вытерт, а через небольшой надрыв он смог разглядеть внутри сложенный листок. Присмотревшись внимательнее, Миссия увидел, что он сделан из макулатуры, наверное, в «Вороньем гнезде» кем-то из ее учеников. Штука нехитрая: разболтать в воде горсть рваной бумаги, вылить кашицу на сетку, спрессовать и оставить на ночь сушиться.

— Миссия, — прошипел кто-то за столом.

Подняв взгляд, Миссия увидел сидящего напротив Брэдли. Синий платок носильщика охватывал его бицепс. Миссия думал, что Брэдли работает на обычном маршруте на нижних этажах.

— Ты подаешь заявление? — прошипел Брэдли.

Один из парней кашлянул в кулак, призывая к тишине. Похоже, Брэдли уже написал заявление.

Миссия покачал головой. В окно за его спиной постучали, и Миссия резко повернулся, едва не выронив письмо. В дверь просунулась голова Джеффри.

— Две минуты, — сказал он Миссии и ткнул большим пальцем через плечо. — Жду только, пока ему принесут поднос.

Миссия кивнул, дверь закрылась. Парни за столом взглянули на него с любопытством.

— Доставка, — пояснил он для Брэдли, но достаточно громко, чтобы услышали и остальные.

Подтянув рюкзак, он спрятал за ним письмо. Парни вернулись к заполнению заявлений. Брэдли, нахмурившись, уставился на них.

Миссия рассмотрел конверт снова. Две минуты. Сколько времени ему удастся пообщаться с Родни? Он отогнул уголок заклеенного клапана. Молочный клей, которым воспользовалась Ворона, не очень хорошо прилип к засохшему старому клею — его нанесли месяцы, а то и годы назад. Миссия отклеил уголок, не глядя на конверт. Он смотрел на Брэдли, нарушая третье главное правило носильщиков и мысленно оправдывая себя тем, что сейчас другая ситуация. Примерно такая, как если бы разговаривали два старых друга, а он просто сидел в той же комнате и все слышал.

Но все равно у него дрожали руки, когда он вытянул письмо. Он опустил взгляд на спрятанный за рюкзаком листок. На серой дешевой бумаге было несколько фиолетовых и красных строк. Буквы получились крупными, а в складках накопился порошок, осыпавшийся с букв, подобно пыли из старых труб:

 Скоро, скоро, — пела мама-птичка. — Улетай, улетай!

Старая колыбельная…

«Взмахни крыльями», — прошептал Миссия, вспоминая песенку о молодой вороне, которая училась быть свободной.

Взмахни крыльями и улетай на волю. Лети, лети изо всех сил!

Он собрался перевернуть листок и посмотреть, нет ли на обороте настоящей записки, какого-то послания, кроме этого кусочка песенки, но тут кто-то опять стукнул в окно. Несколько парней вздрогнули и уронили карандаши. Один негромко выругался. Миссия обернулся и увидел за стеклом Джеффри с прикрытым салфеткой подносом в руке. Его лысая голова нетерпеливо дернулась.

Миссия сложил листок и сунул его обратно в конверт. Махнул рукой над головой, давая знать Джеффри, что сейчас выйдет, лизнул палец и провел им по полоске клея, запечатывая конверт.

— Удачи! — пожелал он Брэдли, хотя даже не представлял, на что парень подписывается.

Стянув рюкзак со стола, он тщательно вытер меловую пыль и вышел из комнаты для совещаний.

— Давай двигай, — раздраженно бросил Джеффри.

Миссия торопливо пошел за ним. На ходу он бросил взгляд на окно, потом на шумную толпу за временным барьером возле входа. К барьеру направлялся местный техник, неся компьютер с аккуратно свернутыми наверху проводами, а из-за барьера к нему уже протягивала руки женщина — словно мать, которой не терпелось взять свое дитя.

— С каких это пор люди сами стали приносить к вам компьютеры? — спросил он.

Профессия заставила его полюбопытствовать, как вещи перемещаются из одной точки в другую. Создавалось впечатление, что появился еще один цикл работ, от которого отрезали носильщиков. У Рокера будет припадок.

— Со вчерашнего дня. Уик решил, что больше не станет посылать техников ремонтировать компьютеры. Сказал, что так безопаснее. Людей уже грабили, а охранника к каждому не приставишь.

Их пропустили через турникет, и дальше они шли по коридору молча. Из каждого помещения здесь доносились пощелкивание клавиш и голоса о чем-то спорящих людей. Миссия увидел разбросанные повсюду детали оборудования и бумаги. Интересно, в какой из комнат сидит Родни и почему здесь никому другому не приносят еду? Быть может, его друг в беде? Точно. В этом случае все становится понятно. Может, он выкинул один из своих фокусов? Есть ли здесь, на тридцать четвертом, тюремная камера? Вряд ли. Он уже хотел спросить Джеффри, не сидит ли Родни под арестом, когда охранник остановился перед внушительной стальной дверью.

— Держи.

Он сунул Миссии поднос. Тот взял его, зажав письмо губами. Джеффри обернулся, заслонил телом кодовый замок на двери и набрал цифры. Внутри массивной двери что-то несколько раз щелкнуло. Ну точно — у Родни проблемы. Причем серьезные, если его держат в такой камере.

Дверь открылась внутрь. Джеффри взял поднос и, велев Миссии ждать у входа, вошел в помещение за дверью — на вид очень большое. Красные лампы внутри мигали, как при пожарной тревоге. Джеффри позвал Родни, а Миссия попытался заглянуть мимо него, чтобы лучше рассмотреть все внутри.

Родни подошел почти сразу, как будто ждал их прихода. Когда он увидел Миссию, его глаза удивленно распахнулись. А Миссия закрыл рот — челюсть у него отвисла при виде друга.

— Привет. — Родни открыл массивную дверь пошире и бросил взгляд в коридор. — Что ты здесь делаешь?

— И я рад тебя видеть. — Миссия протянул ему письмо. — Это тебе от Вороны.

— А, так ты по официальному делу, — улыбнулся Родни. — Ты здесь как носильщик? А не как друг?

Родни улыбался, но Миссия видел, что его друг подавлен. Вид у него был такой, как будто он несколько дней не спал. Щеки запали, под глазами темные мешки, на щеках трехдневная щетина. Волосы, которые Родни всегда укладывал в стильную прическу, теперь были коротко острижены. Миссия бросил взгляд в комнату за дверью: что Родни заставляют там делать? Он рассмотрел лишь высокие черные металлические шкафы. Они занимали все помещение, расставленные аккуратными рядами.

— Учишься ремонтировать холодильники? — поинтересовался Миссия.

Родни взглянул через плечо и рассмеялся:

— Это компьютеры.

Он пояснил это все тем же снисходительным тоном. Миссия едва не напомнил другу, что сегодня его день рождения, что они ровесники. Родни был единственным, кому Миссии хотелось об этом напомнить. Джеффри нетерпеливо кашлянул, раздраженный их болтовней.

— Вы не против, если мы чуточку пообщаемся? — спросил Родни главного охранника.

Джеффри переступил с ноги на ногу, скрипнув жесткой кожей ботинок.

— Сам знаешь, что не могу. Мне и так наверняка плешь проедят уже за то, что я устроил вам встречу.

— И то верно.

Родни покачал головой, как будто сожалел, что спрашивал. Миссия прислушался к их разговору. Хотя он не видел Родни уже несколько месяцев, он чувствовал, что тот остался прежним. Он что-то сделал и попал за это в неприятности. Наверное, его заставили выполнять самую паршивую работу в Ай-Ти за какую-то грубость или выходку. Подумав об этом, он улыбнулся.

Родни неожиданно напрягся, как будто услышал что-то далеко в комнате. Подняв палец, он попросил их подождать у входа.

— Я на секунду, — бросил он и убежал, шлепая по стальному полу голыми пятками.

Джеффри скрестил на груди руки и, погрустнев, обвел Миссию взглядом.

— Вы что, росли по соседству? — спросил он.

— Вместе в школу ходили. Так что Род натворил? Знаете, если мы буянили в классе, миссис Кроу заставляла нас подметать все Гнездо и вытирать классные доски. И нам с ним подметать пришлось немало.

Джеффри оценивающе взглянул на него, потом его невыразительное лицо расплылось в улыбке.

— Так ты решил, что у твоего приятеля неприятности? — Казалось, он вот-вот расхохочется. — Сынок, ты и понятия не имеешь, что он здесь делает.

Не успел Миссия задать ему вопрос, как вернулся Родни — улыбающийся и слегка запыхавшийся.

— Извините, — сказал он Джеффри. — Мне требовалось это уладить. — Он повернулся к Миссии. — Спасибо, что зашел, чувак. Рад был повидаться.

И это все?

— И я рад был повидаться, — пробормотал Миссия, удивленный краткостью их встречи. — Эй, не прикидывайся чужаком. — Он шагнул к другу, чтобы обнять его, но Родни протянул ему руку.

Миссия взглянул на ее озадаченно. Неужели они стали настолько чужими и настолько быстро?

— Передавай от меня привет всем, — попросил Родни, как будто не рассчитывал больше увидеть никого из друзей.

Джеффри кашлянул, явно раздраженный и готовый уходить.

— Передам, — пообещал Миссия, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала грусть.

Он взял протянутую руку друга и пожал ее, как незнакомцу. Улыбка на лице Родни подрагивала, а в ладонь Миссии врезался уголок записки, спрятанной в руке друга.

35

То, что Миссия не выронил переданную записку, было настоящим чудом. И таким же чудом он догадался, что надо промолчать, а не тупо вопросить, стоя возле Джеффри: «Эй, а это что такое?» И он держал в кулаке смятую записку, пока его провожали к выходу. Он уже почти ушел, когда из какого-то офиса его окликнули:

— Носильщик!

Джеффри уперся ладонью в грудь Миссии, вынудив того остановиться. Они повернулись, и к ним по коридору подошел знакомый мужчина — мистер Уик, начальник Ай-Ти, которого знали многие носильщики. Бесконечная карусель неисправных и отремонтированных компьютеров задавала верхней диспетчерской на десятом этаже не меньше работы, чем ее задавал отдел снабжения для нижней диспетчерской на сто двадцатом. Миссия подозревал, что со вчерашнего дня это соотношение могло измениться.

— Ты на работе, сынок?

Уик взглянул на платок носильщика, повязанный на шее Миссии. Это был высокий мужчина с аккуратной бородкой и ясными глазами. Чтобы встретиться с ним взглядом, Миссии пришлось задирать голову.

— Да, сэр, — ответил он, пряча записку Родни за спиной. Он сунул ее в карман большим пальцем, как семечко в почву. — Вам надо что-то отнести, сэр?

— Да. — Уик присмотрелся к нему, погладил бороду. — Ты ведь сын Джонса, верно? Зеро.

Когда Миссия услышал это слово, его шею залило жаром. Оно означало, что он родился, не получив номера в лотерее.

— Да, сэр. Меня зовут Миссия.

Он протянул руку, Уик ее пожал.

— Да-да. Я ходил в школу с твоим отцом. И твоей матерью, конечно.

Он помолчал, чтобы дать Миссии возможность ответить. Миссия стиснул зубы и не произнес ни звука. И выпустил руку Уика до того, как его потные ладони получили шанс ответить за него.

— Допустим, я хочу доставить кое-что, не оформляя через диспетчерскую. — Уик улыбнулся. Зубы у него были белые как мел. — И, допустим, я хочу избежать неприятностей вроде тех, что случились прошлой ночью несколькими этажами выше…

Миссия взглянул на Джеффри. Того, похоже, этот разговор не интересовал. Странно было слышать подобное предложение от человека, наделенного властью, да еще рядом с работником службы безопасности, но со времен ученичества Миссия понял одну простую истину: все становится только хуже.

— Что-то я не понимаю, — сказал Миссия.

У него появилось сильное желание обернуться и увидеть, далеко ли они стоят от выхода. Из офиса в коридор вышла женщина. Джеффри жестом велел ей остановиться на таком расстоянии, чтобы не подслушать их разговор.

— Думаю, ты все понял, и я восхищен твоим благоразумием. Предлагаю двести читов за доставку пакета на шесть этажей от снабжения.

Миссия с трудом сохранил внешнее спокойствие. Двести читов. Месячная зарплата за полдня работы. Он немедленно испугался того, что это своего рода проверка. Возможно, Родни как раз и угодил в неприятности из-за того, что облажался в похожей ситуации.

— Ну, не знаю…

— Это открытое предложение. Следующий носильщик, зашедший к нам, получит такое же. Мне все равно, кто выполнит поручение, но читы получит только один. — Уик поднял руку. — Отвечать мне не надо. Достаточно заглянуть в отдел снабжения, подойти к прилавку и спросить Джойс. Скажи ей, что делаешь работу для Уика. Все подробности будут указаны в задании на доставку.

— Я над этим подумаю, сэр.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Уик.

— Что-нибудь еще? — спросил Миссия.

— Нет-нет. Можешь идти.

Он кивнул Джеффри, и тот подошел к Миссии.

— Спасибо, сэр.

Миссия повернулся и зашагал следом за охранником.

— Да, и с днем рождения тебя, сынок, — бросил вслед Уик.

Миссия оглянулся на него, но благодарить не стал. Джеффри вывел его через турникет, Миссия протолкался через толпу у входа на лестничную площадку, спустился на два оборота лестницы и лишь там наконец-то достал из кармана записку Родни. Почему-то боясь, что уронит ее и увидит, как она, отскочив от ступенек, падает за перила, Миссия осторожно развернул клочок бумаги. Выглядел он точно так же, как и бумажка, на которой была написана записка миссис Кроу, — те же фиолетовые и красные волоконца, вплетенные в грубую серую основу. Он даже на миг испугался, что записка адресована Вороне, а не ему, и на ней написаны другие строчки старой колыбельной. Он разгладил листок. Одна сторона оказалась пустой, и он перевернул его.

Записка никому не была адресована. Там было всего два слова, и они напомнили Миссии, как дрожали губы его друга, когда они пожимали руки.

Неожиданно Миссия ощутил себя одиноким. На лестнице все так же попахивало чем-то горелым, смесью дыма и краски высыхающих граффити. Он разорвал клочок бумаги на еще более мелкие кусочки. Миссия рвал их до тех пор, пока рвать стало нечего, а потом выбросил серые конфетти за перила, где они посыпались вниз и исчезли в пустоте.

От улики он избавился, но послание намертво отпечаталось в его сознании. Торопливый почерк, еле заметные следы, оставленные на бумаге монеткой или черенком ложки. Два едва читаемых слова от его друга, который всегда был сам по себе и ни о чем не просил.

«Помоги мне».

И всё.

36

Бункер № 1

Отыскать нужный бункер оказалось нетрудно. Дональд смог изучить старые схемы и вспомнил, как стоял на тех холмах, глядя на широкие грунтовые чаши, в которых эти бункеры находились. Ему вспомнилось рычание моторов вездеходов, поднятые их колесами шлейфы пыли, когда они носились по гребням холмов, не успевших зарасти травой. И вспомнил, как они засевали эти холмы травой, разбрасывая повсюду солому и семена, делая работу, которая в ретроспективе оказалась бессмысленной и грустной.

Мысленно встав на вершине того холма, он представил, где располагалась делегация из Теннесси. Сейчас это был второй бункер. Определившись, он стал копать глубже. Не сразу, но довольно быстро он вспомнил, как работает компьютерная программа, как просеивать жизни, обитающие в базах данных. В них хранилась полная история каждого бункера — если ты умел ее читать, — но лишь до определенного предела. Все упиралось в вымышленные имена, в день ориентации. За его пределами о Наследии ничего не говорилось. Старый мир был спрятан за бомбами и завесой тумана и забвения.

Нужный бункер он нашел, но поиск Элен мог оказаться невозможным. Он лихорадочно работал, пока Анна пела, стоя под душем.

Дверь в ванную она оставила открытой, из нее клубами выходил пар. Но Дональд игнорировал то, что счел приглашением. Игнорировал тягу и гормональный всплеск от нахождения рядом с бывшей возлюбленной после столетий воздержания и искал свою жену.

В первом поколении второго бункера значилось четыре тысячи имен. Ровно четыре тысячи. Примерно половина была женщинами. Из них три Элен. На каждую имелась нечеткая фотография, скопированная с персонального рабочего удостоверения и сохраненная на сервере. Ни одна из этих Элен не соответствовала внешности его жены — такой, какой он ее помнил. У него непроизвольно выступили слезы. Дональд вытер их, мысленно проклиная себя. Пока Анна напевала грустную песню из далекого прошлого, Дональд просматривал выбранные наугад фотографии. После десятка просмотров лица незнакомок начали сливаться, угрожая стереть образ Элен в его памяти. Тогда он вернулся к поиску по именам. Он наверняка сумеет угадать имя, которое она себе выбрала. Себе он много лет назад взял имя Трой — как намек, ведущий от него к ней. И ему хотелось верить, что она поступила бы так же.

Он попробовал «Сандра», имя ее матери, и нашел двух женщин. Не то. Затем «Даниэлла», имя ее сестры. Один результат. Не она.

Но не могла же она выбрать себе случайное имя? Они как-то говорили о том, как могли бы назвать своих детей. Сперва, в шутку, они стали перебирать имена богов и богинь, и Элен просто влюбилась в имя Афина. Дональд задал поиск по этому имени. В первом поколении — ни одного совпадения.

Водопроводные трубы издали какой-то высокий звук, когда Анна выключила душ. Пение сменилось негромким гудением — темой для похорон, которые им предстояло посетить. Дональд испробовал еще несколько имен, отчаянно стремясь обнаружить хоть что-то. Если понадобится, он станет искать каждую ночь. Не будет спать, пока не найдет ее.

— Тебе нужно в душ перед службой? — спросила Анна из ванной.

Он едва не ответил, что не хочет идти на похоронную службу. Виктора он знал лишь как человека, которого следовало опасаться: седой мужчина, работающий напротив, постоянно наблюдающий, раздающий таблетки, манипулирующий им. Во всяком случае, так заставляла представлять ситуацию паранойя его первой смены.

— Пойду, как есть.

На нем оставался бежевый комбинезон, который ему дали вчера. Он просмотрел еще несколько случайных фотографий, начав поиск с буквы «А». Так какое же у нее другое имя? Дональд боялся, что забудет ее внешность. Или что в его сознании Элен все больше и больше начнет походить на Анну. А такого он допустить не мог.

— Нашел что-нибудь?

Она подошла сзади и потянулась к чему-то на столе. Она обмоталась полотенцем, до середины прикрывающим бедра. Кожа была влажной. Она взяла щетку для волос и, напевая, вернулась в ванную. Дональд забыл ответить. Его тело отреагировало на Анну так, что это наполнило его яростью и чувством вины.

Он напомнил себе, что все еще женат. И останется женатым, пока не узнает, что стало с Элен. Он будет верен ей всегда.

Верность.

Поддавшись внезапному порыву, он поискал имя «Карма».

Один результат. Дональд выпрямился на стуле. Он и не думал, что получится. Имя их собаки — единственного существа, заменявшего ему и Элен ребенка, которого у них никогда не было. Он вывел на экран фотографию.

— Наверное, на похоронах все будут в этих ужасных одеяниях, как думаешь?

Анна прошла мимо стола, застегивая спереди белый комбинезон. Дональд едва заметил это боковым зрением — глаза переполнились слезами. Он прикрыл ладонью рот и почувствовал, как тело содрогается от сдерживаемых рыданий. На мониторе, в квадратике из черных и белых пикселей в центре рабочего удостоверения, он увидел лицо жены.

— Ты будешь готов выходить через пару минут?

Анна снова скрылась в ванной, расчесывая волосы.

Дональд вытер щеки и стал читать, ощущая соль на губах.

Карма Брювер. Перечислялось несколько ее профессий, каждая сопровождалась удостоверением с фотографией. Учитель, директор школы, судья. На каждой фотографии прибавлялось морщинок, но легкая улыбка оставалась неизменной. Он открыл ее файл, внезапно подумав, каково ему было бы в самую первую смену в этом бункере, если бы он мог наблюдать за тем, как складывается ее жизнь в соседнем бункере, а может, даже иногда общаться с ней. Судья. Когда-то она мечтала стать судьей. Пока Анна напевала, Дональд плакал и сквозь завесу слез читал о жизни своей жены — без него.

Замужем. Поначалу это его совсем не насторожило. Конечно, она замужем. За ним. Пока он не прочитал о ее смерти. Ей исполнилось восемьдесят два. Остались муж Рик Брювер и двое детей, Афина и Марс.

Рик Брювер.

Стены и потолок надвинулись. Дональда пробил озноб. Тут были еще фотографии. Он щелкнул по ссылкам и открыл другой файл. Файл ее мужа.

— Мик, — прошептала за его спиной Анна.

Дональд вздрогнул, обернулся и увидел, что она читает из-за его плеча. На его лице высыхали слезы, но ему было все равно. Его лучший друг и его жена. Двое детей. Он повернулся к экрану и открыл файл дочери. Афина. Увидел несколько фотографий, прочитал о нескольких карьерах и этапах ее жизни. У нее оказался точно такой же рот, как у Элен.

— Донни. Не надо, прошу тебя.

Рука на плече. Дональд стряхнул ее и яростно защелках мышкой, быстро сменяя одно фото другим: девочка взрослеет, становясь все больше похожей на Элен, а потом в файле появляются и фото ее детей.

— Донни, — прошептала Анна. — Мы опоздаем на похороны.

Дональд зарыдал. Рыдания сотрясали его так, словно он был тряпичной куклой.

— Опоздал… На сто лет опоздал… — выдохнул он, захлестнутый страданиями.

На экране была внучка — не его внучка. Один щелчок отделял ее от правнучки. Они смотрели на него, и у всех у них были чужие глаза. Не его.

37

На похороны Виктора он пошел каким-то отупевшим. Молча ехал в лифте, потом, ведомый Анной, тупо смотрел, как перед глазами мелькают носки его ботинок. Но то, что он увидел на этаже медиков, вовсе не было похоронами — это было избавление от тела. Останки Виктора уложили обратно в капсулу, потому что у них отсутствовала земля, где можно похоронить мертвых. В первом бункере питались консервированной едой. И после смерти их тела тоже становились консервами.

Дональда представили Эрскину, который по собственной инициативе объяснил, что тело не будет разлагаться. Те же невидимые машины, что позволяют им выжить в процессе замораживания и делают мочу после пробуждения черной, сохранят тело в таком же состоянии, как и при жизни. Не очень-то приятная мысль. Дональд стал смотреть, как человека, которого он знал под именем Виктор, готовят к глубокой заморозке.

Тело уложили на каталку и повезли через зал с рядами капсул. Дональд понял, что этот зал — кладбище. Его окружали ряды тел, и лишь имя едва напоминало о том, что лежит внутри капсулы. Он задумался: в скольких капсулах находятся мертвецы? Кто-то мог умереть во время смены от естественных причин. Кто-то мог сломаться и поступить так же, как Виктор.

Дональд помог уложить тело в капсулу. Провожали Виктора всего пятеро — только те, кто мог знать, как он умер. Необходимо было поддерживать иллюзию, что кто-то остался руководить. Дональд подумал о своей последней работе: как он сидел за столом, держа в руках мифический руль и делая вид, будто чем-то управляет. Турман поцеловал свою ладонь и приложил пальцы к щеке Виктора. Крышка закрылась. Холод в помещении туманил их дыхание.

Другие стали по очереди произносить речи, восхваляющие покойного, но Дональд их не слушал. Мысли его витали далеко: он думал о женщине, которую любил давным-давно. О детях, которых у него никогда не было. Он не плакал, выплакавшись еще в лифте, в утешительных объятиях Анны. Элен умерла почти столетие назад. С этого момента прошло больше времени, чем с тех пор, как он потерял ее за тем холмом, не смог пробиться к ней. Он вспомнил государственный гимн и падающие бомбы. Вспомнил, что там была и его сестра Шарлотта.

Сестра. Его семья.

Дональд знал, что Шарлотта спаслась. И его охватило мощное желание отыскать ее и разбудить, вернуть к жизни любимого человека.

Эрскин произнес заключительные слова. Лишь пятеро пришли скорбеть о человеке, убившем миллиарды. Дональд ощутил рядом присутствие Анны и понял, что похороны стали такими скромными фактически из-за нее. Лишь пятеро присутствующих знали, что в бункере есть разбуженная женщина. Ее отец, доктор Снид, выполнивший эту процедуру, Анна, Эрскин, о котором она отзывалась как о друге, и он сам.

В тот день на Дональда обрушилась вся абсурдность его существования в этом мирке. Ему здесь было не место. А находился он тут только из-за девушки, с которой встречался в колледже, чьи чувства наверняка помогли ему победить на выборах, которая вовлекла его в этот убийственный заговор, а теперь вытащила из оков ледяной смерти. Все великие совпадения и восхитительные достижения его жизни исчезли в одно мгновение, сменившись веревочками кукловода.

— Какая трагическая потеря.

Вынырнув из мыслей, Дональд обнаружил, что церемония завершилась. Анна с отцом чуть в стороне что-то обсуждали. Доктор Снид стоял в ногах капсулы, вводя настройки на попискивающей панели. Дональд остался наедине с Эрскином, худым мужчиной в очках и с британским акцентом. Он разглядывал Дональда, стоя напротив за капсулой.

— Он был в моей смене, — глупо пробормотал Дональд, пытаясь объяснить, почему он присутствует на службе. Он мало что мог сказать о мертвеце. Шагнув ближе, он посмотрел через окошко на спокойное лицо внутри.

— Знаю, — отозвался Эрскин, жилистый мужчина, на вид лет шестидесяти или чуть старше. Поправив очки на узком носу, он тоже заглянул в окошко. — Знаете, он вас очень любил.

— Не знал. В смысле… он ничего такого мне не говорил.

— Была у него такая странность. — Эрскин, чуть улыбаясь, разглядывал покойного. — Великолепно понимал других, но не очень-то умел с ними общаться.

— Вы знали его по прежней жизни? — спросил Дональд, не сумев иначе сменить тему. «Прежняя жизнь» для кого-то являлась табу, но с другими о ней можно было говорить свободно.

Эрскин кивнул:

— Мы работали вместе. Ну, в одном госпитале. Несколько лет приглядывались друг к другу, пока я не сделал открытие.

Он протянул руку и коснулся стекла, навсегда прощаясь со старым другом.

— Какое открытие?

Дональд смутно помнил, что Анна о чем-то таком говорила.

Эрскин посмотрел на него. Приглядевшись, Дональд решил, что ему может быть уже за семьдесят. Он выглядел таким же лишенным возраста, как и Турман. Так антикварные статуэтки покрываются патиной и больше не стареют.

— Это я обнаружил ту большую угрозу, — сказал он.

Его слова прозвучали скорее как признание вины, чем гордое заявление, а в голосе пробилась печаль. Снид закончил настраивать панель, поднялся, извинился и ушел, направляя пустую каталку к выходу.

— Наноботы, — вспомнил Дональд. Анна о чем-то таком говорила.

Он увидел, как Турман о чем-то спорит с дочерью, ударяя кулаком по ладони, и у него возник вопрос. Ему захотелось услышать ответ от кого-то другого. Захотелось узнать, совпадают ли два варианта лжи и не могут ли они заключать частицу правды.

— Вы были доктором медицины? — спросил он.

Эрскин задумался, хотя вопрос казался достаточно простым.

— Не совсем, — ответил он с сильным британским акцентом. — Я их создавал. Только очень маленьких. — Он сжал пальцы в щепотку и, прищурившись, посмотрел на них сквозь очки. — Мы работали над тем, как обезопасить солдат, обеспечить им лечение после ранений. И тут я обнаружил в образце крови чью-то чужую работу. Крохотные машины, созданные делать противоположное. Машины для борьбы с нашими машинами. Незримая битва уже кипела там, где никто не мог ее увидеть. И уже совсем скоро я обнаружил этих мелких ублюдков повсюду.

Анна и Турман направились к ним. Анна надела бейсболку. Волосы она собрала в узел, который заметно выпирал на макушке. Это была простейшая маскировка того, что она женщина, полезная разве что на расстоянии.

— Я бы хотел как-нибудь поговорить с вами об этом, — торопливо сказал Дональд. — Это могло бы помочь мне… разобраться с проблемой восемнадцатого бункера.

— Конечно, — согласился Эрскин.

— Мне надо возвращаться, — сказала Анна Дональду.

Губы у нее слегка кривились после спора с отцом, и Дональд только сейчас осознал, в какой ловушке она оказалась. Он представил целый год, прожитый на военном складе с разбросанными по столу схемами. Спать на той узкой койке, не иметь возможности подняться в кафетерий, чтобы взглянуть на холмы и темные облака или даже поесть, когда захочется, а не зависеть от других, приносящих ей необходимое.

— Я немного провожу молодого человека, — услышал Дональд слова Эрскина, положившего руку ему на плечо. — Хочу немного поболтать с нашим мальчиком.

Турман прищурился, но возражать не стал. Анна в последний раз сжала руку Дональда, взглянула на капсулу и направилась к выходу. Турман последовал за ней, чуть позади.

— Пойдем со мной. — Дыхание Эрскина туманило воздух. — Хочу тебе кое-кого показать.

38

Дорогу между капсулами Эрскин выбирал целенаправленно, словно проделывал этот путь десятки раз. Дональд шагал следом, потирая озябшие руки. Он провел слишком много времени в этом помещении, похожем на склеп. Холод вновь стал проникать в его кости.

— Турман все повторяет, что мы были уже мертвы, — сказал он, решив задать Эрскину прямой вопрос. — Это правда?

Эрскин оглянулся, подождал, пока Дональд его догонит, и задумался над вопросом.

— Ну? Да или нет?

— Я никогда не видел устройство, эффективное на сто процентов. Мы в своей работе даже близко к такому не подошли, а все, сделанное в Иране и Сирии, было намного грубее. Впрочем, у Северной Кореи имелось несколько элегантных решений. Я бы поставил на них. То, что они уже создали, могло погубить большинство из нас. Так что эта часть ответа достаточно близка к правде. — Он зашагал дальше через зал со спящими мертвецами. — Даже самые страшные эпидемии рано или поздно выжигают себя, так что сказать трудно. Я настаивал на мерах противодействия. Виктор настаивал на этом. — Он обвел зал рукой.

— И Виктор победил.

— Именно так.

— Как думаете, у него… появились сомнения? И поэтому он?..

Эрскин остановился возле одной из капсул и опустил ладони на ее холодную крышку.

— Я уверен, что у всех нас есть сомнения, — печально проговорил он. — Но не думаю, что Вик хоть раз усомнился в правильности этой миссии. Не знаю, почему он так поступил. Такое было не в его характере.

Дональд заглянул в капсулу, к которой его привел Эрскин. В ней лежала женщина средних лет с заиндевевшими ресницами.

— Моя дочь, — пояснил Эрскин. — Мой единственный ребенок.

Они помолчали. В наступившей тишине слышалось лишь еле различимое гудение тысяч работающих капсул.

— Когда Турман принял решение разбудить Анну, я мог лишь мечтать о том, чтобы поступить так же. Но ради чего? Повода не было, а ее опыт не требовался. Кэролайн бухгалтер. К тому же несправедливо вырывать ее из снов.

Дональду хотелось спросить, будет ли такое справедливо хоть когда-нибудь. Какой мир Эрскин предполагал показать дочери в будущем? Когда ее разбудят для нормальной жизни? Счастливой жизни?

— Когда я обнаружил в ее крови наноботов, то понял, что мы поступаем правильно. — Он повернулся к Дональду. — Я знаю, что ты ищешь ответы, сынок. Мы все их ищем. Это жестокий мир. И он всегда был жестоким. Я всю жизнь искал способы, как сделать его лучше, исправить ошибки, мечтал об идеале. Но на каждого идеалиста вроде меня всегда найдется десяток тех, кто стремится все разрушить. И для этого достаточно, чтобы повезло всего лишь одному из них.

Дональд вспомнил тот день, когда Турман вручил ему «Правила». Та толстая книга стала началом его погружения в безумие. Он вспомнил их разговор в той огромной камере, ощущение, что его чем-то заражают, параноидальную мысль о том, что в него вторгается нечто мерзкое и невидимое. Но если Эрскин и Турман говорили правду, он был инфицирован задолго до этого.

— Вы не отравляли меня в тот день. — Он посмотрел на Эрскина, складывая истину из кусочков. — Тот разговор с Турманом и все недели, что он провел в той камере, назначая в ней встречи. Вы не инфицировали нас.

Эрскин еле заметно кивнул:

— Мы вас лечили.

Дональда внезапно охватила злость.

— Тогда почему нельзя было излечить всех? — вопросил он.

— Мы это обсуждали. Я тоже так думал. Для меня это была инженерная проблема. Я хотел создать контрмеры: машины, чтобы убить чужие машины, пока они до нас не добрались. У Турмана были схожие идеи. Он представлял ситуацию как незримую войну, которую нам отчаянно требовалось обрушить на врага. Понимаешь, мы знали битвы, где привыкли сражаться. Я видел свою битву в кровеносных сосудах, а Турман — в войне за границами страны. И как раз Виктор привел нас к общей позиции.

Эрскин достал из кармана тряпочку и снял очки. Рассказывая, он протирал очки, и его голос шепотом отражался от стен.

— Виктор сказал, что конца этому не будет. И в доказательство привел компьютерные вирусы, как такой вирус может промчаться по сети и покалечить сотни миллионов компьютеров. Рано или поздно, но одна из атак наномашин пробьется сквозь защиту, выйдет из-под контроля, и начнется эпидемия, основанная на битах программного кода, а не на цепочках ДНК.

— Ну и что? Мы уже имели дело с эпидемиями. С какой стати эта будет отличаться от прежних? — Дональд обвел ряды капсул. — Тогда поясните, почему это решение не хуже, чем сама проблема?

Несмотря на нервную взвинченность, Дональд чувствовал, насколько сильнее он разозлился бы, если бы услышал все это от Турмана. Может, этот разговор был подстроен, и его свели с более мягким человеком, прежде ему незнакомым, и тот отвел его в сторонку и поведал то, что, по мнению Турмана, ему следовало услышать. Ему трудно было отделаться от мыслей, что им манипулируют. Не ощущать привязанные к рукам и ногам веревочки.

— Психология, — пояснил Эрскин, надевая очки. — Этим нас Виктор и примирил, объяснив, почему наши идеи не сработают. Никогда не забуду тот разговор. Мы сидели в кафе на Уолтер Рид. Турман приехал туда на какое-то партийное мероприятие, но на самом деле для встречи с нами. — Он покачал головой. — Там собралось множество людей. Если бы кто узнал, что именно мы обсуждаем…

— Психология, — напомнил Дональд. — Поясните, чем она лучше. Из-за вашего решения умерло больше людей.

Эрскин вернулся из воспоминаний.

— Именно тут мы ошибались, совсем как ты. Представь, что кто-то обнаруживает, что одна из этих эпидемий была рукотворной, — вспыхивает паника, а затем и насилие. Потом наступает конец. Тайфун убивает несколько сотен человек, наносит ущерб на миллиарды, и что мы делаем потом? — Эрскин сплел пальцы. — Мы сплачиваемся. И все восстанавливаем. А вот бомба террориста… — Он нахмурился. — Бомба террориста причиняет такой же ущерб, но швыряет мир в хаос.

Он развел руками.

— Когда в чем-то нужно винить лишь бога, мы его прощаем. А когда виновен человек, мы его уничтожаем.

Дональд покачал головой. Он не знал, чему верить. Но затем подумал о страхе и ярости, которые испытал при мысли о том, что в той камере его чем-то заразили. И в то же время его никогда не тревожило, что уже с самого рождения внутри него обитают миллиарды бактерий и вирусов.

— Мы не можем манипулировать генами растений, которыми питаемся, не вызывая подозрений, — продолжил Эрскин. — Мы можем заниматься селекцией и отбором, пока травинка не превратится в початок кукурузы, но мы не можем делать такое целенаправленно. Вик приводил нам десятки таких примеров. Вакцины и природный иммунитет, клонирование и близнецы. Модифицированные продукты. Конечно, он был полностью прав. Хаос породил бы именно факт о рукотворности эпидемии. Знание, что это было сделано кем-то специально против нас, что опасность витает в самом воздухе, которым мы дышим.

Эрскин помолчал. У Дональда в голове метались мысли.

— Знаешь, Вик как-то сказал, что если бы у этих террористов имелась хотя бы капля здравого смысла, им было бы достаточно объявить, над чем они работают, а затем спокойно сидеть и смотреть, как все вокруг рушится. Он сказал, что такого хватило бы за глаза — если бы мы узнали, что такое происходит и что смерть может прийти к любому из нас безмолвной, невидимой и в любой момент.

— И тогда решением стало сжечь все дотла самим?

Дональд взъерошил волосы, пытаясь во всем разобраться. Ему вспомнился способ борьбы с пожаром, всегда приводивший его в недоумение, когда большие участки леса поджигали, чтобы не дать пожару распространиться. И еще он знал, что в Иране, когда во время первой войны поджигали нефтяные скважины, иногда единственным способом сбить пламя было устроить возле скважины взрыв.

— Поверь, у меня тоже имелись возражения. Бесконечные возражения. Но я знал правду с самого начала, просто у меня ушло какое-то время, чтобы смириться с ней. Турмана уговорить оказалось намного легче. Он сразу понял, что нам нужно уйти с этой планеты, начать все заново. Но цена исхода была слишком высока…

— Но зачем путешествовать в пространстве, — прервал его Дональд, — когда можно путешествовать во времени?

Он вспомнил разговор в офисе Турмана. Сенатор уже в тот первый день сказал ему о том, что планирует, да только Дональд не услышал.

— Да, это был его аргумент. Наверное, он уже до тошноты насмотрелся войны. А у меня не имелось ни жизненного опыта Турмана, ни профессиональной… отстраненности Виктора. И убедила меня аналогия с компьютерным вирусом, когда я увидел в наномашинах подобие новой кибернетической войны. Я знал, на что они способны, насколько быстро могут изменять свою структуру. Эволюционировать, можно и так сказать. Как только это начнется, процесс не остановится, пока не останется больше людей. А может, даже тогда. Каждый способ защиты станет чертежом для новой атаки. В воздухе схлестнутся невидимые армии. Они будут носиться большими облаками, мутируя и сражаясь. И им уже не будет нужен организм-хозяин. И как только люди увидят это и осознают…

— Начнется истерия, — пробормотал Дональд.

Эрскин кивнул.

— Вы сказали, что война может не закончиться никогда, даже если нас не станет. Означает ли это, что наномашины до сих пор там, снаружи?

Эрскин взглянул на потолок.

— Мир снаружи сейчас не просто очищен от людей, если ты об этом спрашиваешь. Он перезагружен. Все наши эксперименты из него удаляются. С божьей помощью, пройдет очень много времени, прежде чем мы решимся их повторить.

Дональд вспомнил, как на ориентации говорили, что в общей сложности все смены продлятся пятьсот лет. Половина тысячелетия жизни под землей. Насколько тщательной должна быть очистка? И что помешает им пойти тем же путем во второй раз? Разве смогут они утратить потенциально опасные знания? Выпустив огонь на волю, обратно его уже не загонишь.

— Ты спрашивал, не сожалел ли о чем-то Виктор… — Эрскин кашлянул в кулак и кивнул. — Полагаю, однажды он испытал нечто близкое к сомнению или сожалению. Он мне кое-что сказал в конце своей то ли восьмой, то ли девятой смены — точно не помню. Я тогда, кажется, начинал шестую. И было это как раз после того, как вы поработали вместе, после той мерзости с двенадцатым бункером…

— То была моя первая смена, — подсказал Дональд, видя, что Эрскин что-то подсчитывает. И ему захотелось добавить, что единственная.

— Да, конечно. — Эрскин поправил очки. — Ты наверняка узнал его достаточно хорошо и помнишь, что он редко демонстрировал эмоции.

— Да, его эмоции было нелегко прочесть, — согласился Дональд. Он почти ничего не знал о человеке, которого только что помогал хоронить.

— Тогда, наверное, ты оценишь его слова. Мы ехали в лифте, и Вик повернулся ко мне и сказал, как ему тяжело сидеть за своим столом и смотреть на то, что мы делаем с людьми, работающими напротив, через коридор. Он имел в виду тебя, разумеется. Людей на твоей должности.

Дональд попытался представить, как Виктор говорит такое. Ему хотелось в это верить.

— Но больше всего меня поразило не это. Я никогда не видел его более печальным, чем когда он сказал следующее. Он сказал… — Эрскин опустил ладонь на капсулу. — Он сказал, что когда сидит там, смотрит, как вы работаете, и узнает вас ближе, то часто думает, что мир стал бы лучше, если бы им руководили такие люди, как ты.

— Такие, как я? — Дональд покачал головой. — И что бы это значило?

— Я задал ему такой же вопрос, — улыбнулся Эрскин. — И он ответил, что его гнетет необходимость поступать правильно, вести себя здраво и логично. — Эрскин провел ладонью по капсуле, словно мог коснуться лежащей внутри дочери. — И насколько все стало бы проще, насколько лучше для всех нас, если бы у нас вместо этого были люди, достаточно смелые, чтобы поступать справедливо.

39

В ту ночь Анна пришла к нему. После дня скорби и пребывания среди мертвых, после безвкусной еды, принесенной Турманом, после того как она подключила и настроила для него компьютер и разложила на столе папки с заметками, она пришла к нему в темноте.

Дональд этого не хотел. Попытался оттолкнуть ее. Она села на край его койки и держала за руки, пока он всхлипывал от беспомощности. Он думал о рассказе Эрскина, о том, что значит поступать справедливо, а не правильно и в чем заключается разница. Думал, пока его прежняя возлюбленная склонилась над ним, положив ладонь ему на затылок и касаясь щекой плеча. И плакал.

Дональд подумал, что столетие сна сделало его слабым. И еще знание, что Мик и Элен прожили жизнь вместе. И внезапно разгневался на Элен за то, что она не продержалась, не жила одна, не получила его сообщения, не встретилась с ним за тем холмом.

Анна поцеловала его в щеку и прошептала, что все будет хорошо. По щекам Дональда скатились новые слезы, и он понял, что он как раз такой, каким Виктор его не считал. Он жалкий человечек, ведь он хотел, чтобы жена до конца жизни оставалась в одиночестве, и тогда он смог бы спать по ночам через сто лет. Он жалкий человечек, ибо лишает ее права на такое утешение, когда от прикосновения Анны ему становится намного легче.

— Не могу, — прошептал он в десятый раз.

— Ш-ш-ш, — успокоила Анна и погладила в темноте его волосы.

И они остались вдвоем в этой комнате, откуда велись войны. Запертые среди ящиков с оружием и амуницией.

40

Бункер № 18

Миссия направлялся к центральной диспетчерской и мучительно размышлял над тем, что сделать для Родни. Он опасался за друга, но был не в силах ему помочь. Такой двери, за которой его держали, он никогда не видел: толстая и сплошная, отполированная и устрашающая. Если неприятности, которые причинил друг, можно оценить тем, где его держат…

Он даже вздрогнул: развивать эту мысль не хотелось. Со времени последней очистки прошло всего месяца два. Миссия в ней тоже поучаствовал: он нес часть комбинезона чистильщика из Ай-Ти, а такое запоминается сильнее, чем доставка тела для похорон. Мертвецов хотя бы пакуют в черные мешки, которыми пользуются коронеры. А одеяние чистильщика — мешок совершенно иного рода, оно предназначено для живого человека, который влезет в него и будет вынужден в нем же умереть.

Миссия вспомнил, где они забирали этот груз. То было помещение чуть дальше по коридору от того места, где держат Родни. Очистками ведь занимается тот же отдел? Миссия вздрогнул. Достаточно ляпнуть что-то запретное, и станешь телом, гниющим на холмах, а Родни был известным треплом.

Сперва мать, а теперь и лучший друг. Интересно, что написано в Пакте о добровольном выходе на очистку вместо кого-то — если вообще написано. Поразительно, что он может жить по правилам, изложенным в документе, которого никогда не читал. Он предположил, что его читали другие — те, кто руководит. И что при этом честно соблюдают изложенные там правила.

На пятьдесят восьмом его внимание привлек платок носильщика, привязанный к ведущим вниз перилам. Он был с таким же синим узором, что и платок у него на шее, но с ярко-красной окантовкой, означающей торговца. Долг позвал, рассеяв навязчивые мысли, ведущие в никуда. Миссия отвязал платок и поискал на ткани штамп торговца. Им оказался Дрексель, аптекарь с этого этажа. Обычно такой заказ означал легкий груз и небольшую оплату. Но нести хотя бы нужно вниз, если только Дрексель опять не напутал, к каким перилам привязывать платок.

Миссия умирал от желания поскорее оказаться в диспетчерской, где его ждали душ и чистая одежда, но если кто-нибудь заметит, что он с пустым рюкзаком прошел мимо сигнального платка, то Миссия получит нахлобучку от Рокера и остальных. И он торопливо зашагал к аптеке, молясь, чтобы ему не поручили доставить лекарства по нескольким десяткам квартир. От одной мысли о таком у него заболели ноги.

Когда Миссия толкнул скрипучую дверь аптеки, Дрексель стоял за прилавком. Крупный лысеющий мужчина с пышной бородой, он был чем-то вроде неизменной достопримечательности на средних этажах. Многие приходили к нему, а не к врачу, хотя Миссия немного сомневался, насколько правильным был такой выбор. Частенько читы достаются тому, кто больше обещает, а не тому, кто облегчает людям жизнь.

На скамейке в приемной Дрекселя дожидались несколько болезных, шмыгая и кашляя. Миссии сразу захотелось прикрыть рот платком. Но вместо этого он задержал дыхание и дождался, пока Дрексель высыпал какой-то порошок на квадратик бумаги, аккуратно сложил его и вручил женщине у прилавка. Женщина положила на прилавок пару читов. Когда она отошла, Миссия водрузил на деньги сигнальный платок.

— А, Миссия. Рад тебя видеть, парень. Выглядишь бодрым, как огурчик.

Дрексель пригладил бороду и улыбнулся, показав на миг желтые зубы, выглядывающие из-за вислых усов.

— И вы тоже, — вежливо ответил Миссия, осмелившись вдохнуть. — У вас что-то есть для меня?

— Есть. Секундочку.

Дрексель скрылся за стеной из полок, тесно уставленных бутылочками и флакончиками. Аптекарь вернулся с мешочком.

— Лекарства для нижних.

— Могу отнести только до центральной, а там попросить диспетчера отправить их вниз, — сообщил Миссия. — У меня заканчивается смена.

Дрексель нахмурился и почесал бороду.

— Пожалуй, соглашусь. И диспетчер пришлет мне счет?

Миссия протянул ладонь:

— Если получу чаевые.

— Ладно. Но только если разгадаешь загадку.

Дрексель облокотился о прилавок, который едва не прогнулся под его весом. Вот уж чего Миссии точно не хотелось, так это выслушать очередную загадку старикана, а потом еще и лишиться денег. Дрексель вечно изобретал причины, как оставить лишний чит на своей стороне прилавка.

— Тогда слушай, — начал аптекарь, теребя усы. — Что весит больше: полный мешок с семьюдесятью фунтами перьев или полный мешок с семьюдесятью фунтами камней?

Миссия даже не раздумывал над ответом.

— Мешок с перьями, — объявил он.

Эту загадку он уже слышал. Она предназначалась как раз для носильщика, и он долго размышлял над ней, шагая между этажами, пока не придумал свой ответ — не очевидный.

— Неправильно! — взревел Дрексель, помахивая пальцем. — Не камни… — Он помрачнел. — Погоди. Ты сказал «перья»? — Он покачал головой. — Нет, парень, они весят одинаково.

— Это содержимое весит одинаково, — возразил Миссия. — А мешок с перьями должен быть большего размера. Вы сказали, что они оба полные, а это значит, что на больший мешок ушло больше материала, и поэтому он весит больше.

Он протянул руку. Дрексель постоял, жуя бороду и выбитый из своей игры. Потом неохотно взял две монеты, что ему заплатила женщина, и положил их на ладонь Миссии. Тот спрятал их, потом сунул мешочек с лекарствами в рюкзак и крепко его завязал.

— Больший мешок… — пробормотал Дрексель, пока Миссия торопливо выходил, снова задержав дыхание возле скамьи. В рюкзаке у него побрякивали пилюли.

Досада аптекаря стоила гораздо больше, чем чаевые, но Миссия оценил и то и другое. Однако его радость померкла, пока он спускался по лестнице. На одной из площадок он увидел помощников шерифа: держа руки на пистолетах, они пытались успокоить дерущихся соседей. Стекла в магазине на сорок втором оказались выбиты, а окно закрыто листом пластика. Миссия был совершенно уверен, что произошло это недавно. На сорок четвертом возле перил сидела женщина и плакала, уткнувшись лицом в ладони, и люди проходили мимо, не останавливаясь. Он тоже шел вниз по вибрирующей от множества ног лестнице, и граффити на стенах предупреждали его о том, что еще произойдет.

Когда он добрался до центральной диспетчерской, там царило какое-то зловещее затишье. Он прошел мимо сортировочных комнат, где на высоких полках лежали грузы и предметы, нуждавшиеся в доставке, и шагнул сразу к главному прилавку. Миссия решил сперва сдать доставленный груз и выбрать следующий, а уже потом идти мыться и переодеваться. За прилавком стояла Кейтлин. Очереди из носильщиков перед ней не было. Наверное, зализывали раны. А может, оберегали свои семьи после той недавней вспышки насилия.

— Привет, Кейтлин.

— Мис. — Она улыбнулась. — Ты вроде бы цел.

Он рассмеялся и потрогал все еще болящий нос.

— Спасибо.

— Только что вернулся Кэм. Спрашивал, где ты.

— Да? — удивился Миссия. Он полагал, что друг, получив премиальные от коронера, устроит себе выходной. — Он взял какой-нибудь груз наверх?

— Да. Попросил что-нибудь, что надо нести в сторону отдела снабжения. И был в лучшем настроении, чем обычно, хотя, похоже, расстроился, что остался в стороне от вчерашних ночных приключений.

— Он и об этом узнал?

Миссия просматривал список заказов на доставку. Он искал заказ, который надо отнести наверх. Миссис Кроу узнает, чем можно помочь Родни. Быть может, выяснит у мэра, за что Родни наказан. И, возможно, замолвит за него словечко.

— Погоди-ка. — Он оторвался от списка и взглянул на Кейтлин. — Ты что имела в виду, когда говорила про его хорошее настроение? И что он идет в отдел снабжения? — Миссия вспомнил о работе, которую ему предлагал Уик. Начальник Ай-Ти сказал, что Миссия не станет последним, кто услышит это предложение. Быть может, он даже не был первым. — Откуда Кэм пришел?

Кейтлин лизнула палец и пролистала потрепанный журнал регистрации.

— Последним его заданием было отнести сломавшийся компьютер в…

— Вот же крыса! — Миссия шлепнул по прилавку. — Есть еще какой-нибудь заказ вниз? Ну, в снабжение или к химикам?

Она проверила по компьютеру: пальцы молниеносно щелкали клавишами, а лицо при этом оставалось невозмутимым.

— Заказов сейчас мало, — с сожалением ответила она. — Есть заказ из механического наверх в снабжение. Сорок пять фунтов. Без срочности. Стандартная доставка.

Она взглянула на Миссию, проверяя, интересует ли его такое.

— Беру.

Однако он не планировал сразу идти в механический. Если мчаться во весь дух, есть шанс обогнать Кэма на пути к снабженцам и сделать для Уика ту, другую работу. Для Миссии это был способ проникновения, который он искал. Ему требовались не деньги, а повод снова войти на тридцать четвертый — за деньгами. И еще один шанс увидеть Родни, чтобы понять, в какой помощи нуждается его друг и какие у него реальные проблемы.

41

На пути вниз Миссия поставил рекорд. Помогло то, что движение по лестнице было небольшим, но плохим знаком стало то, что Кэма он не обогнал. Наверное, у него имелась хорошая фора. Или это, или Миссии повезло, и он опередил его, пока Кэм сошел с лестницы, чтобы забежать в туалет.

Задержавшись на площадке перед входом в отдел снабжения, Миссия отдышался и вытер вспотевшую шею. В душ он так и не успел сходить. Может, когда он отыщет Кэма и разделается с заказом из механического, он все же сможет вымыться и как следует отдохнуть. В нижней диспетчерской для него найдется смена одежды. А потом он сможет поразмыслить, что можно сделать для Родни. Столько всего нужно обдумать. К счастью, это отвлечет его от мыслей о своем дне рождения.

В снабжении перед прилавком стояла небольшая очередь. Кэма в ней не было. Если тот приходил и ушел, то уже несет пакет вниз. Миссия нетерпеливо постукивал ногой и ждал своей очереди. Оказавшись у прилавка, он спросил Джойс, как инструктировал Уик. Мужчина за прилавком указал ему на крупную женщину с длинными косами у дальнего конца прилавка. Миссия узнал ее. Она вручала носильщикам много оборудования и пакетов с пометкой «специально для Ай-Ти». Дождавшись, пока она обслужит заказчика, он спросил ее о заказах на имя Уика.

Она прищурилась.

— У вас в диспетчерской проблемы? Я уже вручила этот заказ.

Она махнула следующему в очереди.

— А можете сказать, куда пошел носильщик? — спросил Миссия. — Меня послали заменить того парня. Его… мать больна. И врач не уверен, что она выживет.

Солгав, Миссия невольно поморщился. Женщина за прилавком недоверчиво скривила рот.

— Прошу вас, — взмолился он. — Это действительно важно.

Она поколебалась, но все же ответила:

— Заказ был на шесть этажей ниже, в квартиру. Номера не знаю. Он указан в бланке заказа.

— Шесть вниз. — Этот этаж Миссия знал. Сто шестнадцатый этаж был жилым, но в нескольких квартирах там занимались не совсем законным бизнесом. — Спасибо.

Шлепнув по прилавку, он побежал к выходу. В любом случае это по пути в механический. Может, он и опоздал взять пакет для Уика, но можно спросить Кэма, не согласится ли он, чтобы Миссия получил деньги за него, и предложить ему за это отпускной чит. Или просто сказать ему напрямую, что старый друг в беде и ему надо пройти через охрану. А если не выйдет, придется потерпеть, пока в диспетчерскую не придет запрос из Ай-Ти, и перехватить его. И надеяться, что Родни сможет столько ждать.

Он уже спустился на четыре этажа, придумав десяток подобных планов, когда прогремел взрыв.

Огромная лестница дернулась, словно ее отшвырнули. Миссия врезался в перила и едва не кувырнулся через них. Он удержался, обхватив вибрирующую сталь.

Послышался пронзительный крик, затем целый хор стонов. Высунув голову за перила, он увидел, как двумя этажами ниже от лестницы оторвалась площадка. Лопаясь, металл пел и стонал, а потом рухнул в бездну.

Следом полетели тела, быстро уменьшаясь и кувыркаясь.

Миссия с трудом оторвался от этого зрелища. Несколькими ступенями ниже на четвереньках стояла женщина, уставившись на Миссию распахнутыми и испуганными глазами. Снизу, из непостижимой дали, донесся грохот.

«Не знаю», — хотелось ему сказать. В глазах той женщины был вопрос, тот же, что бился и внутри его черепа вместе с эхом от взрыва. «Что здесь только что произошло, черт побери? Все уже кончилось? Или только началось?»

Он решил побежать наверх, подальше от места взрыва, но снизу доносились крики, а у носильщиков была обязанность оказывать на лестнице помощь тем, кто в ней нуждался. Он помог женщине встать и направил ее наверх. Воздух уже наполнял запах чего-то едкого и легкий дымок.

— Идите, — велел он женщине и побежал вниз, навстречу внезапному потоку людей, бредущих наверх. Там, внизу, Кэм. Для охваченного смятением Миссии все еще оставалось совпадением, что взрыв произошел именно там, куда друг отправился с пакетом.

На площадке ниже давились люди. Жители этого этажа и лавочники тесно набились на площадку и теперь боролись за местечко у перил, откуда было видно место взрыва этажом ниже. Миссия протолкался сквозь них, выкрикивая имя друга и высматривая его. Мужчина и женщина в грязной одежде и с пустыми глазами ковыляли вверх по лестнице к набитой людьми площадке, цепляясь за перила и друг за друга. Кэма нигде не было видно.

Он промчался вниз на пять оборотов вокруг центральной колонны, оскальзываясь обычно проворными ногами на истертых ступенях. Это ведь был тот самый этаж, куда направлялся Кэм? Шесть этажей вниз. Сто шестнадцатый. У него все будет в порядке. Должно быть в порядке. Но тут в его мозгу вспыхнуло воспоминание о кувыркающихся в воздухе людях. Миссия знал, что такое он никогда не забудет. Конечно же, Кэма среди них не было. Он всегда или опаздывал, или приходил слишком рано. Никогда не являлся вовремя.

Завершив последний оборот, Миссия увидел на месте следующей лестничной площадки пустоту. Перила большой спиральной лестницы были выдраны наружу. Несколько закрепленных на центральной колонне ступеней перекосило, и Миссия чувствовал, как его тянет к краю — бездна провала хотела запустить в него когти. Ничто не помешало бы ему свалиться. Сталь под ногами показалась ему скользкой.

За провалом, окаймленным рваной и искореженной сталью, находился вход на сто шестнадцатый этаж. Теперь на месте двери была дыра с краями из крошащегося бетона и темными железными прутьями, выгнутыми наружу подобно рукам, протянутым к исчезнувшей лестничной площадке. Из-под потолка на обломки медленно оседала белая пыль. Невероятно, но из-за этого облака доносились звуки: кашель, возгласы, крики о помощи.

— Носильщик! — крикнул кто-то сверху.

Миссия осторожно подобрался к краю перекосившихся и погнутых ступеней. Держался он за оторвавшиеся перила. Они были теплыми на ощупь. Высунувшись, он всмотрелся в толпу на площадке в пятидесяти футах над собой, отыскивая того, кто его призывал.

Кто-то заметил его, когда он высунулся, увидел платок на шее.

— Вот он! — взвизгнула женщина, та самая, что с безумными глазами поднималась ему навстречу, когда он торопился вниз. — Это сделал носильщик!

42

Развернувшись, Миссия побежал вниз, слыша за спиной топот спускающейся толпы. Он мчался, придерживаясь рукой за центральную колонну и высматривая место, где начинаются уцелевшие перила. Повреждения были сильными, и лестница стала нестабильной. Миссия понятия не имел, почему за ним гонятся. Он сделал полный оборот, пока не появились перила. Теперь бежать с такой скоростью стало безопаснее. За это время до него дошло, что Кэм погиб. Его друг доставил пакет, и теперь он мертв. И он, и много других людей. Один взгляд на его синий платок — и кто-то наверху решил, что именно Миссия доставил бомбу. И оказался почти прав.

Еще одна толпа на площадке сто семнадцатого. Заплаканные лица, дрожащая женщина, обхватившая себя руками. Мужчина, уткнувшийся лицом в ладони. Все смотрят вверх или вниз, высунувшись за перила. Они видели, как мимо пролетели обломки. Миссия помчался дальше. Диспетчерская на сто двадцать первом была единственным убежищем на пути между ним и механическим. Он бежал туда, и тут сверху донесся пронзительный вопль.

Миссия вздрогнул и едва не упал, когда мимо пролетел кричащий человек. Миссия надеялся, что кто-то успеет его перехватить, но вопль за перилами ухнул в темноту. Еще один. Падающий, живой и орущий, нырнувший в бездну. Расшатанные ступени и пустота за ними погубили кого-то из тех, кто за ним гнался.

Он ускорился, отбежав от внутренней колонны к наружным перилам, где ступени были более широкими и гладкими, а ускорение бега прижимало его к стальной полосе. Здесь он мог мчаться быстрее. Он старался не думать о том, что может случиться, если он выскочит к пролому в стальной полосе. Миссия бежал, слыша топот своих ног и ног тех, кто был выше. Дым ел ему глаза, и он не сразу понял, что эта дымка в воздухе родилась не на месте взрыва. Дым вокруг него поднимался.

43

Бункер № 1

Завтрак Дональда — яичница из яичного порошка и картофельные ломтики — давно остыл. Он редко притрагивался к еде, которую приносили Турман и Эрскин, предпочитая нечто более легкое из металлических банок без этикеток, обнаруженных в кладовой, где они лежали в ящиках с вакуумной упаковкой. Причиной было не только доверие или недоверие, а непокорность всему происходящему, которое возникло у него, когда он взял собственное выживание в свои руки. Он подцепил желтовато-оранжевый студенистый комок — Дональд предположил, что когда-то это был персик, — и сунул его в рот. Прожевал, не ощущая вкуса. Ладно, будем считать, что это персик.

По другую сторону широкого стола Анна подкрутила настройки рации и громко отхлебнула из кружки с остывшим кофе. Из черного ящика рации к ее компьютеру тянулись провода. Комнату наполняло негромкое шипение статики.

— Жаль, что мы не можем ловить сигнал лучше, — угрюмо заметил Дональд.

Он наколол очередной кусок таинственного фрукта и отправил его в рот. Пусть будет манго, решил он. Просто для разнообразия.

— Лучший сигнал — это отсутствие сигнала, — ответила она.

Анна надеялась, что радиомачты сорокового и соседних бункеров и дальше будут молчать. Она как-то попыталась объяснить, что проделала, чтобы прервать связь между выжившими — если такие окажутся, что маловероятно, — но Дональд в ее объяснениях почти ничего не понял. Примерно год назад сороковому бункеру удалось взломать систему. Предположили, что это сделал вышедший из-под контроля начальник Ай-Ти. Никто иной не мог обладать знаниями и допусками, необходимыми для такой проделки. К тому времени, когда сигналы с камер наблюдения оказались отключены, доступ ко всем устройствам подстраховки уже был отрезан. Делались попытки уничтожить этот бункер, но выяснить результат не представлялось возможным. А когда камеры начали отключаться и в других бункерах, стало очевидным, что эти попытки провалились.

Турман, Эрскин и Виктор были разбужены в соответствии с протоколом, один за другим. Дальнейшие меры подстраховки оказались неэффективны, и Эрскина стало тревожить, что хакеры могли освоить и уровень наномашин, что наноботы в воздухе уже перепрограммированы и весь проект под угрозой. Пустив в ход хитрость, Турман сумел убедить их, что Анна сможет помочь. Темой ее диссертации в Массачусетском технологическом были гармонические радиоволны — технология дистанционной подзарядки и возможность контроля электроники по радио.

В конечном итоге ей удалось перехватить управление механизмом обрушения тех бункеров. Дональду до сих пор снились кошмары после мыслей об этом. Пока она описывала процесс, он рассматривал настенную схему стандартного бункера. Он нашел заряды, подрывающие мощные бетонные опоры между этажами, после чего перекрытия обрушивались до самого дна, подобно домино, погребая под собой все и всех. Бетонные блоки толщиной в тридцать футов были обрушены, чтобы превратить в руины целые общества. Эти подземные здания с самого начала проектировались таким образом, чтобы их было возможно обрушить, как любое другое — и дистанционно. И то, что такая страховка вообще требовалась, являлось, на взгляд Дональда, настолько же мерзким, насколько жестоким выглядело ее решение.

И теперь от этих бункеров осталось лишь шипение и потрескивание их умерших раций, хор призраков. Руководителям других бункеров даже не сообщили о катастрофе. На их схемах не появятся красные кресты, их не станут преследовать тяжкие мысли. Эти руководители и так почти не контактировали между собой. Распространение паники было опаснее всего.

Но Виктор все знал. И Дональд подозревал, что именно это тяжкое моральное бремя заставило его покончить с собой, а не разные теории, выдвинутые Турманом. Тот настолько восторгался яркостью ума Виктора, что принялся искать в его самоубийстве некий смысл, некую законспирированную причину. А Дональд все больше склонялся к скорбному осознанию того факта, что человечество было брошено на грань гибели обладающими властью безумцами, каждый из которых полагал, что другие знают, куда они идут.

Он глотнул томатного сока из продырявленной банки и взял два листка бумаги из ковра заметок и отчетов возле клавиатуры. Предполагалось, что судьба восемнадцатого бункера зависит от чего-то, что скрыто в этих двух страницах, копиях одного и того же отчета. Один листок — распечатка исходного отчета, который он написал давным-давно после гибели двенадцатого бункера. Дональд едва помнил, что вообще его писал. А теперь он разглядывал его настолько долго, что смысл текста начал ускользать — подобно слову, которое от слишком частого повторения становится просто шумом.

На втором экземпляре были пометки, сделанные Виктором поверх текста. Он написал их красной ручкой, и кто-то сумел усилить только этот цвет, чтобы сделать пометки более читабельными. Однако при этом стали четко видны и мелкие брызги, и два пятна его крови. Они служили мрачным напоминанием о том, что этот отчет лежал на столе Виктора в последние секунды его жизни.

После трех дней изучения отчета Дональд начал подозревать, что тот был для Виктора всего лишь клочком бумаги. Иначе почему он писал что-то поверх его текста? И тем не менее Виктор несколько раз сказал Турману, что ключ к подавлению насилия в восемнадцатом бункере скрыт именно в отчете Дональда. Виктор доказывал, что Дональда необходимо вытащить из глубокой заморозки, но не смог убедить Турмана или Эрскина встать на его сторону. Так что это было все, чем располагал Дональд: слова лжеца о том, что сказал мертвец.

Лжецы и мертвец. Никто из них не мог поведать ему правду.

Листок бумаги с красными надписями и пятнами крови цвета ржавчины тоже мало чем помог. Однако несколько строчек в нем все же резонировали. Они напомнили Дональду гороскопы: те тоже были способны наносить слабые и скользящие удары, порождающие доверие ко всем их прочим расплывчатым толкованиям.

«Тот, кто помнит», — было написано жирными и уверенными буквами через середину отчета. Дональд не мог отделаться от ощущения, что это намек на него и его устойчивость к отбивающему память препарату. Разве Анна не упоминала, что Виктор часто о нем говорил, что он хотел разбудить его для медицинского тестирования или расспросов? Другие его размышления были в равной степени расплывчатыми и зловещими: «Вот почему» и «Конец им всем».

Имелась ли в виду под этим «почему» причина его самоубийства или же насилие в восемнадцатом? И конец чего подразумевался?

Во многих отношениях цикл насилия в восемнадцатом не отличался от событий в других бункерах. Если не считать его ожесточенности, там было все то же нарастание и уменьшение ярости толпы, бунт очередного поколения против предыдущего. Все тот же цикл кровавых потрясений с периодичностью от пятнадцати до двадцати лет.

Виктор много писал на эту тему. Он оставил после себя заметки на множество тем, начиная от поведения приматов до войн в двадцатом и двадцать первом столетиях. Один из таких текстов Дональд счел особенно неприятным. Там подробно описывалось, как взрослеющие приматы стремятся свергнуть власть своих отцов, альфа-самцов. И как шимпанзе убивают своих детенышей, отнимая малышей у матерей и взбираясь с ними на деревья, где отрывают от маленьких телец руки и ноги. Виктор писал, что у самок после такого снова начинается течка. Убийство освобождает место для следующего поколения.

Дональду с трудом верилось, что это правда. Еще сложнее оказалось разобраться в описании лобных долей мозга и в том, как долго они развивались у людей. Возможно, это было важно для раскрытия какой-то тайны. Но не исключено, что оно представляло собой бред сходящего с ума человека — или же человека, у которого проснулась совесть, упорно напоминающая о том, что он сотворил с миром.

В поисках ответа Дональд изучил и свой старый отчет, и пометки Виктора. Он к тому времени тоже жил по режиму, который давным-давно выработала Анна. Они спали, ели и трудились. По вечерам опустошали бутылки виски маленькими обжигающими глотками и оставляли бутылки торчать на столе дымовыми трубами посреди бумаг и схем. Утром по очереди принимали душ, причем Анна заходила в него голышом, раздражая Дональда. Ее присутствие стало чем-то пьянящим из прошлого, и Дональд начал собирать в голове новую реальность: они с Анной работают вместе над еще одним секретным проектом, Элен по-прежнему в Саванне, Мик опаздывает на съезд, а он не может связаться ни с кем из них, потому что его телефон не работает.

Его телефон всегда не работал. Если бы всего одно текстовое сообщение пробилось в день съезда, то Элен могла бы сейчас лежать в глубокой заморозке, спать в капсуле. Он мог бы навещать ее, как Эрскин навещал свою дочь. И они бы снова воссоединились, когда закончатся все смены.

В другой версии того же сна Дональду удавалось перебраться через холм и достичь бункера Теннесси. В воздухе взрывались бомбы, перепуганные люди прятались под землей, а девушка пела чистейшим голосом. В этой фантазии они с Элен исчезали под землей вместе. А потом у них были дети и внуки, и похоронили их вместе.

Подобные сны одолевали Дональда, когда он позволял Анне прикасаться к нему, лежать около часа в его койке — только ради звуков ее дыхания, ее головы на его груди, запаха алкоголя в их дыхании. Он лежал и терпел, страдал из-за того, как приятно было ощущать ее руку у себя на шее, и засыпал, лишь когда ей становилось неудобно на узкой койке и она перебиралась на свою.

Утром она пела в душе, выпуская через распахнутую дверь клубы пара, а Дональд садился работать. Он подключался к ее компьютеру, где имелась возможность просматривать файлы в личных папках Виктора. Он мог видеть, когда эти файлы были созданы, когда открывались и как часто. Одним из старых и недавно открывавшихся файлов был список бункеров, отсортированный по какому-то параметру. Восемнадцатый располагался близко к началу списка, но не было ясно, что это означает: степень проблемности или степень ценности. И для чего вообще требовалось их сортировать? С какой целью?

И еще через компьютер Анны он искал свою сестру Шарлотту. Она не значилась в списках тех, кто лежал в капсулах внизу, — он не смог отыскать ее ни по любому имени, ни по фотографии. Но она была здесь на ориентации. Он помнил, как ее уводили вместе с другими женщинами, чтобы уложить в спячку. А теперь она куда-то исчезла. Но куда?

Так много вопросов. Он смотрел на оба отчета под жуткое и мертвое шуршание статики, сочащееся из рации, ощущая, как давит на него толща земли над головой, и начинал гадать: не придет ли он к такому же выводу, что и Виктор, если слишком внимательно вчитается в его заметки?

44

Поняв, что больше не в состоянии видеть любой текст, Дональд отправился на ставшую уже привычной прогулку по складу, набитому оружием и беспилотниками. Так он сбегал от шипения статики и тесных стен их импровизированного дома, и во время таких прогулок ему почти удавалось очистить сознание от навязчивых снов, последствий выпитой накануне бутылки виски и от смеси эмоций, которые он начал испытывать к Анне.

Гуляя, он чаще всего старался осмыслить этот новый мир. Он не мог догадаться, что Виктор с Турманом запланировали для бункеров. Пятьсот лет под землей, а потом что? Дональду отчаянно хотелось это знать. Именно на таких прогулках он ощущал себя по-настоящему живым: когда действовал, когда искал ответы. Это было такое же скоротечное ощущение своей силы, которое он испытал, отказавшись от таблеток, когда пальцы у него были в синих пятнах, а язык нащупывал язвочки на щеках.

Во время этих бесцельных прогулок он заглядывал во многие пластиковые ящики, стоявшие рядами на полу и вдоль стен огромного склада. Он наткнулся на ящик, в котором не хватало пистолета — вероятно, того самого, что украл Виктор. Герметичная упаковка была вскрыта, и от других пистолетов в ящике резко пахло смазкой. В некоторых ящиках он обнаружил сложенные комплекты формы и особые комбинезоны вроде тех, что носили космонавты. Все они были упакованы в толстые пластиковые мешки, из которых выкачали воздух. В других лежали большие круглые шлемы с металлическими воротниками. Ему попадались фонарики с красными стеклами, продукты и аптечки, рюкзаки, множество патронов разных типов и бесчисленные изделия и оборудование, о предназначении которых он мог лишь гадать. Нашлась и ламинированная карта, на которую были нанесены все пятьдесят бункеров. От каждого тянулась красная линия, причем все эти линии встречались в одной отдаленной точке. Дональд проследил линии пальцем, держа карту так, чтобы на нее попадал свет из их отдаленного офиса. Поразмышляв над значением этой карты, он положил ее обратно. То были намеки на какую-то непонятную тайну.

На этот раз он задержался в широком проходе между спящими беспилотниками, чтобы заняться приседаниями. Всего два дня назад это упражнение было для него мучением, но, похоже, холод уже выходил из его вен. И чем больше усилий он прилагал, тем бодрее становился. Он присел семьдесят пять раз, на десять больше, чем вчера. Отдышавшись, он лег на пол, решив проверить, сколько раз он сможет отжаться ослабевшими после спячки руками. И как раз здесь, на третий день заточения, когда его лицо находилось всего в дюйме от стального пола, он и обнаружил пусковой лифт — подъемную дверь высотой ему до пояса, но достаточно широкую для крыльев беспилотников, затаившихся под брезентом.

Забыв про отжимания, Дональд подошел к низкой двери. Освещение на складе было очень слабым, и эта стена казалась почти черной. Он уже подумывал о том, чтобы сходить за фонариком, но тут заметил красную рукоятку. Когда он ее потянул, гофрированная дверь стала подниматься, уходя в стену. Опустившись на четвереньки, Дональд обследовал замкнутое пространство за ней, глубиной более дюжины футов. На его стенах он не увидел ни кнопок, ни рычагов. Как управляется лифт, оставалось непонятным.

Охваченный любопытством, он выполз обратно за фонариком. Повернувшись, он заметил на темной стене еще одну дверь. Повернув ручку, он обнаружил, что она не заперта, а за ней начинается темный коридор. Дональд нашарил на стене выключатель, и на потолке, замерцав, неуверенно загорелись лампы. Прокравшись в коридор, он плотно закрыл за собой створку.

Шагов через пятьдесят коридор упирался в новую дверь, а по его сторонам располагалось еще по две. Он предположил, что это офисы наподобие того, что соорудила Анна на складе. Дональд открыл первую дверь, и в нос ударил запах нафталина. Внутри он увидел ряды коек, довольно свежие следы в пыли на полу и пустоту там, где прежде стояли две небольшие койки. Сразу было понятно, что людей здесь нет. Заглянув в дверь напротив, он увидел кабинки с унитазами и несколько душевых кабинок.

За следующей парой дверей обнаружилось то же самое, единственной разницей стали писсуары в туалете. Возможно, люди жили здесь, чтобы содержать имущество в порядке, но Дональд не мог припомнить, что во время его первой смены на этот этаж кто-либо спускался. Нет, эти помещения были предназначены для чего-то другого, как и накрытые брезентом машины. Дональд вышел из туалета, оставив его призракам, и проверил дверь в конце коридора.

В помещении за ней он обнаружил столы и кресла, накрытые листами пластика, слегка припорошенного пылью. Подойдя к одному из столов, Дональд увидел под пластиком монитор компьютера. Кресла были прикреплены к столам, а в их рукоятках и рычажках Дональд обнаружил нечто знакомое. Опустившись на колени, он отыскал край пластикового листа и с шумом его поднял.

Приборы управления полетом вернули его в другую жизнь. Вот стержень, который сестра называла ручкой управления, вот педали под креслом, их она называла как-то иначе, вот рукоятка газа и весь набор шкал и индикаторов. Дональд вспомнил экскурсию по ее учебным классам после окончания летного училища. Они тогда прилетели в Колорадо на ее выпускную церемонию. Он вспомнил, как смотрел на точно такой же монитор, когда ее беспилотник взлетел и присоединился к строю остальных. Вспомнил виды Колорадо, снятые в полете камерой этой изящной машины.

Осмотрев комнату, он увидел около десятка таких станций управления и мгновенно осознал вполне очевидное предназначение этого помещения. Он представил голоса в коридоре, мужчин и женщин, болтающих под душем. Один шлепает другого по заднице полотенцем, кто-то ищет, у кого одолжить бритву, а дежурная смена пилотов сидит за этими столами, на которых кофе в исходящих паром кружках не дрогнет, даже если сверху на бункер обрушится смерть.

Дональд опустил лист на место и подумал о сестре, спящей и спрятанной на каком-то из нижних этажей, где он не может ее отыскать. А что, если ее пригласили сюда вовсе не для того, чтобы сделать ему сюрприз? Быть может, она здесь оказалась, чтобы стать сюрпризом для каких-то будущих других?

И, подумав о ней, подумав о времени, затерявшемся во снах и в пролитых в одиночестве слезах, Дональд неожиданно поймал себя на том, что хлопает по карманам в поисках кое-чего. Таблеток. Старый рецепт, выписанный на имя его сестры. Ведь Элен заставила его обратиться к врачу, так ведь? И Дональд внезапно понял, почему он не может забыть, почему их препарат на него не действует. И вместе с этим осознанием пришло неудержимое желание отыскать сестру. Шарлотта была причиной. Ответом на одну из загадок Турмана.

45

— Сперва я хочу ее увидеть, — заявил Дональд. — Дайте мне ее увидеть, и тогда я скажу.

Он стал ждать ответа от Турмана или Снида. Все трое стояли в офисе Снида на том этаже, где находились криокапсулы. Дональд уже выторговал себе поездку на этот этаж вместе с Турманом и теперь торговался дальше. Он заподозрил, что причиной того, что он не способен забывать, было лекарство его сестры. И он обменяет это открытие на другое. Он хотел знать, где она, хотел увидеть ее.

Турман и Снид переглянулись и молча приняли какое-то решение. Турман повернулся к Дональду и предупредил:

— Она не будет разбужена. Даже ради такого.

Дональд кивнул. Он понял, что нарушать законы дозволено лишь тем, кто их устанавливает.

— Я поищу, где она, — сказал Снид, подходя к компьютеру на своем столе.

— Не нужно, — становил его Турман. — Я знаю, где она.

Он первым вышел из офиса и зашагал по коридору, мимо комнат главной смены, где Дональда разбудили под именем Трой много лет назад, мимо зала с капсулами, где он пролежал столетие. В конце концов они оказались перед дверью, ничем не отличающейся от прочих.

Но код Турман ввел другой — Дональд понял это по иной мелодии из четырех тонов, которую сыграли нажатые кнопки. Над цифровой клавиатурой он увидел надпись, сделанную по трафарету небольшими буквами: «Аварийный персонал». Замки зажужжали и заскрипели, как старые кости, и дверь медленно открылась.

Следом за ними вошли и клубы пара: теплый воздух из коридора смешался с ледяным воздухом внутри. Здесь было всего лишь около десяти рядов капсул, всего пятьдесят или шестьдесят: чуть больше полной смены. Дональд заглянул в одну из похожих на гроб капсул, стекло которой затягивала паутина белого и голубого льда, и увидел чье-то крупное тело и лицо с грубыми чертами. «Замороженный солдат», — подсказало воображение.

Турман провел их между рядами капсул и колонн, остановился возле одной и почти с любовью опустил на нее руки. Его дыхание превращалось в облачка пара, из-за чего его седые волосы и борода казались покрытыми инеем.

— Шарлотта, — выдохнул Дональд, глядя на сестру.

Она не изменилась и совершенно не постарела.

Даже голубоватый оттенок ее кожи казался нормальным и ожидаемым. Дональд уже привыкал видеть людей такими.

Он протер окошко в изморози на крышке и изумился тому, насколько худыми выглядят его руки и насколько хрупкими кажутся суставы. За прошедшее столетие они атрофировались. Он стал старше, а сестра осталась прежней.

— Однажды я ее уже запер, — сказал он, глядя на нее. — Запер в памяти именно такой, когда она отправилась на войну. И наши родители поступили так же. Для нас она осталась просто маленькой Шарлой.

Подняв голову, он посмотрел на двоих мужчин, стоящих напротив. Снид начал было что-то говорить, но Турман опустил ладонь на руку врача. Дональд снова уставился на сестру.

— Конечно, она повзрослела больше, чем мы знали. Ведь она там убивала людей. Мы говорили об этом годы спустя, когда я стал конгрессменом и она решила, что я уже достаточно взрослый. — Он рассмеялся и покачал головой. — Представляете, младшая сестренка ждала, пока я повзрослею.

На замерзшую стеклянную крышку упала слеза. Соленая капля пробила лед и оставила четкий след. Дональд вытер ее и испугался, что может потревожить сестру.

— Ее будили посреди ночи, — сказал он. — Всякий раз, когда цель считалась… как она это называла?.. Подлежащей уничтожению. Тогда ее и будили. Она рассказывала, как странно было переключаться от сна к убийству. Как ничто из этого не имело смысла. Как она снова ложилась спать, а в голове у нее вертелась картинка с экрана — последние кадры, переданные летящей ракетой, которую она направляла в цель…

Он глубоко вздохнул и посмотрел на Турмана.

— Знаете, я думал: хорошо, что ее не могут ранить. Она ведь сидела в полной безопасности где-то в трейлере, а не в пилотской кабине. Но сестра на это жаловалась. Она сказала своему врачу, что несправедливо сидеть в безопасном месте и делать то, что она делает. У тех, кто на фронте, есть для этого хотя бы оправдание — страх. Чувство самосохранения. Причина убивать. А Шарлотта убивала людей, а потом шла в столовую и съедала кусок пирога. Вот что она сказала врачу. Она ела что-то сладкое, но не ощущала вкуса.

— Что это был за врач? — спросил Снид.

— Мой врач, — ответил Дональд. Он вытер щеку, но ему не было стыдно за слезы. Оказавшись рядом с сестрой, он стал более смелым и менее одиноким. Смог взглянуть в лицо и прошлому, и будущему. — Элен волновалась из-за моего переизбрания. Шарлотте уже был прописан транквилизатор, после первой командировки ей поставили диагноз «психотравматический синдром», вот мы и продолжали выписывать рецепты на ее имя и даже по ее медицинской страховке.

Снид становил его взмахом руки, решив уточнить:

— Что ей прописали?

— Пропра, — ответил Турман. — Она принимала пропра, правильно? А тебя тревожило, что журналисты могут разнюхать, что ты занимаешься самолечением.

Дональд кивнул:

— Да, Элен тревожилась. Думала, могло всплыть, что я принимаю препарат, чтобы избавиться от своих… необычных мыслей. Таблетки помогали мне забыть о них, держаться на уровне. Я мог учить «Правила» и видеть в них только слова, а не их результаты. Мне не было страшно.

Он посмотрел на сестру, начиная понимать, почему она отказалась принимать эти таблетки. Она хотела бояться. Каким-то образом страх был ей необходим, он помогал ей оставаться человеком.

— Помню, ты мне говорил, что она их принимает, — заметил Турман. — Мы были в книжном магазине…

— Вы помните дозировку? — спросил Снид. — И как долго вы их пили?

— Я начал после того, как мне дали читать «Правила». — Он взглянул на Турмана в поисках любого намека на эмоции, но ничего не увидел. — Кажется, за два или три года до съезда. И я принимал их почти каждый день до самого конца. У меня они были бы и на ориентации, если бы я не потерял их на холме в тот день. Кажется, я тогда упал. Помню, что я падал…

Снид повернулся к Турману:

— Сейчас нельзя сказать, какие могут быть последствия. Виктор очень тщательно проверял, не принимает ли кто из управленческого персонала психотропные препараты. Он проверил поголовно всех…

— Но не меня, — отметил Дональд.

— Проверяли всех, — возразил Снид.

— Но не его. — Турман уставился на крышку капсулы. — В последний момент произошла замена. Перестановка. Я утвердил его. И если он приобретал таблетки на ее имя, то и в его медицинской истории такое нигде не отмечено.

— Надо все рассказать Эрскину, — решил Снид. — Я могу с ним поработать. Возможно, мы составим новый препарат. Такое может объяснить некоторые случаи невосприимчивости в других бункерах.

Снид отвернулся от капсулы — ему не терпелось возвратиться в свой офис. Турман взглянул на Дональда.

— Хочешь побыть здесь еще?

Дональд посмотрел на сестру. Ему хотелось разбудить ее, поговорить с ней. Хорошо бы прийти сюда в другое время — просто навестить.

— Предпочел бы сюда вернуться.

— Посмотрим.

Турман обошел капсулу и опустил руку на плечо Дональда, потом легко и сочувственно сжал его. Он направил Дональда к двери, и Дональд не обернулся, чтобы увидеть новое имя сестры на экране. Имя не имело значения. Он знал, что она здесь, а для него она всегда будет Шарлоттой. Она никогда не изменится.

— Ты хорошо поступил, — сказал Турман. — Очень хорошо. — Они вышли в коридор, и он запер массивную дверь. — Возможно, ты наткнулся на причину, из-за которой Виктор был настолько одержим твоим отчетом.

— Неужели? — Дональд не видел связи.

— Думаю, его совершенно не интересовало, что ты там написал. Я считаю, что его интересовал ты.

46

Вместо того чтобы спустить Дональда на пятьдесят четвертый, они поднялись в лифте в кафетерий. Время обеда уже почти наступило, и он мог помочь Турману с подносами. Пока на панели загорались и гасли номера этажей, отмечая продвижение по шахте лифта, Дональд размышлял над намеком Турмана насчет Виктора. Что, если Виктора интересовала лишь его устойчивость к препарату? И в его отчете вообще не было ничего, достойного внимания?

Они миновали сороковой этаж, кнопка с этим номером осветилась и погасла, и Дональд подумал о восемнадцатом бункере.

— И что это означает для восемнадцатого? — спросил он, глядя на следующий подсвеченный номер.

Турман смотрел на дверь из нержавеющей стали. На ней виднелся отпечаток запачканной смазкой ладони: кто-то потерял равновесие и уперся ладонью в дверь.

— Вик хотел попробовать для восемнадцатого еще одну перезагрузку. Я никогда не видел в этом смысла. Но, возможно, он был прав. Наверное, мы дадим им шанс.

— А что делается при перезагрузке?

— Сам знаешь, что делается. — Турман повернулся к нему. — То же, что мы проделали с миром, только в малом масштабе. Уменьшить население, стереть компьютеры, очистить у людей память, попробовать все сначала. С этим бункером мы такое уже проделывали несколько раз. Но в этом есть и риск. Нельзя нанести травму, не создав хаоса. В какой-то момент легче и безопаснее просто выдернуть пробку.

— И прикончить их, — завершил его мысль Дональд.

Он понял, против чего выступал Виктор, что хотел предотвратить. Жаль, что он уже не сможет с ним поговорить. Анна сказала, что Виктор часто его упоминал. И, по словам Эрскина, он сказал, что хотел бы, чтобы здесь руководили люди наподобие Дональда.

На верхнем этаже двери лифта открылись. Дональд вышел и немедленно почувствовал, насколько странно ему ходить среди работников очередной смены, быть с ними и одновременно вдалеке от повседневной жизни первого бункера.

Он заметил, что никто не смотрит на Турмана с почтением. Он не служил руководителем этой смены, и никто не знал его в этой роли прежде. Они сейчас были просто двумя работниками, один в белом и один в бежевом комбинезоне, пришедшими за едой, а заодно и посмотреть на мир снаружи.

Дональд взял поднос с едой и вновь отметил, что большинство обедающих сидят лицом к экрану. Лишь двое расположились к нему спиной. Он пошел следом за Турманом к лифту, хотя ему очень хотелось поговорить с этими людьми, спросить, что они помнят, чего боятся. И сказать, что в их страхе нет ничего плохого.

— Зачем нужны экраны в других бункерах? — негромко спросил он Турмана. Он видел мало смысла в тех особенностях других бункеров, которые не помогал создавать. — Зачем показывать им, что мы сделали?

— Чтобы они оставались внутри. — Удерживая поднос, Турман нажал кнопку вызова скоростного лифта. — Мы показываем им не то, что мы сделали. Мы показываем то, что снаружи. Экраны и несколько запретов — это все, что их сдерживает. Есть у людей такая болезнь, Донни, неудержимое стремление двигаться вперед, пока мы во что-то не упираемся. И тогда мы пробиваем туннель сквозь это препятствие, или переплываем океан, или перебираемся через горы…

Подъехал лифт. Человек в красном комбинезоне реакторщика, извинившись, покинул кабину и прошел между ними. Они шагнули внутрь, Турман нашарил в кармане пропуск.

— Страх, — сказал он. — Даже страха смерти едва хватает, чтобы одолеть это стремление. И если мы не покажем, что ждет их снаружи, они выйдут сами, чтобы посмотреть. Человечество так поступало всегда.

Дональд задумался над его словами, над своим стремлением вырваться из объятий давящего со всех сторон бетона, даже если оно означало смерть. Медленное удушение внутри было еще хуже.

— Я предпочел бы перезагрузку, чем уничтожение целого бункера, — сказал Дональд, глядя на мелькающие номера этажей.

Он не стал упоминать, что читал про живущих там людей. Перезагрузка будет означать мир, полный потерь и боли, но в нем останется и шанс на дальнейшую жизнь. Альтернативой была смерть для всех.

— Мне самому все меньше хочется с ними покончить, — признался Турман. — Когда Вик был с нами, я возражал лишь против того, чтобы зря тратить время на другой бункер вроде этого. Теперь же, когда его не стало, я поймал себя на том, что симпатизирую этим людям. Ну, вроде как уважаю его последнюю волю. И это опасная ловушка, в которую не следует попадать.

Лифт остановился на двадцатом. Вошли двое работников, они сразу прекратили разговор между собой и всю поездку молчали. Дональд подумал, что процесс очистки бункера лишь дает им возможность наблюдать, как насилие повторяется. Великие войны прошлого тоже были такими. Он вспомнил две войны в Иране. Новое поколение быстро обо всем забывало, и сыновья отправлялись в битвы, в которых уже прежде сражались их отцы.

Работники вышли на этаже с комнатой отдыха и спортзалом, возобновив разговор, едва двери лифта закрылись. Дональд помнил, как ему нравилось изнурять себя, поднимая тяжести в спортзале. Сейчас, почти лишившись аппетита, он лишь худел. Не имело смысла качать мускулы, потому что нечему было сопротивляться.

— Поэтому я иногда и гадаю, уж не потому ли он покончил с собой, — проговорил Турман. Лифт опускался к пятьдесят четвертому этажу. — Вик рассчитал все. Каждая мелочь имела смысл. Быть может, его способом выиграть наш спор стало обеспечить за собой последнее слово. — Турман взглянул на Дональда. — Черт, как раз это в конечном итоге и мотивировало меня разбудить тебя.

Дональд не стал говорить, насколько дико прозвучали эти слова. Он подумал, что Турману просто требуется какой-то способ придать смысл немыслимому. Конечно, на то, как смерть Виктора завершила этот спор, можно взглянуть и иначе. Дональд уже не впервые задумывался, что это вовсе не было самоубийством. Но он не видел, куда могут завести его такие сомнения, кроме как накликать на него проблемы.

Они вышли на пятьдесят четвертом и понесли еду через склад, по проходам между штабелями. Когда они шагали мимо беспилотников, Дональд подумал о сестре, тоже спящей. Приятно было знать, где она, что она в безопасности. Небольшое, но утешение.

Они поели за столом в штабной комнате. Дональд возил свою еду по тарелке, а Турман и Анна разговаривали. Оба отчета лежали перед ним — просто клочки бумаги. Никакой тайны в них нет. Он искал непонятно что, предположив, что намек скрыт в словах, но пометки Виктора относились к самому существованию Дональда. Он сидел у себя офисе напротив Дональда и наблюдал, как тот реагирует на то, что содержалось в воде или в таблетках. И теперь, когда Дональд смотрел на его пометки, он видел только листок бумаги с написанной на нем болью и заляпанный кровью.

«Забудь про кровь», — приказал он себе. Кровь не была отгадкой. Она появилась потом. В тексте имелся широкий просвет, сильно заляпанный кровью. Дональд изучал бессмысленное. Искал то, чего нет. С таким же успехом он мог смотреть в пустоту.

В пустоту… Дональд положил вилку и схватил второй отчет. Перестав обращать внимание на большие пятка крови, он увидел просвет в тексте, где ничего не было написано. Вот на чем ему следовало сосредоточиться. Не на том, что имелось, а на том, чего не было.

Он взглянул на другой отчет — на место, соответствующее тому просвету. Когда он нашел нужные строки, возбуждение спало. То был абзац, не относящийся к делу, там говорилось о молодом посвященном в должность, чья прабабушка помнила старые времена. Пустышка.

Или нет?..

Дональд выпрямился. Он взял оба отчета и наложил листы друг на друга. Анна рассказывала Турману о своих успехах по глушению радиобашен и о том, что скоро она решит эту задачу. Турман отвечал, что через несколько дней они смогут завершить смену и вернуться к нормальному графику. Дональд поднял листки и вгляделся в них на просвет. Турман посмотрел на него с любопытством.

— Он писал возле текста, — пробормотал Дональд. — А не поверх текста.

Он встретил взгляд Турмана и улыбнулся.

— Вы ошибались. — Листки в его руке дрожали. — Здесь кое-что есть. А я его совершенно не интересовал.

Анна положила вилку и нож и подалась вперед, чтобы получше рассмотреть.

— Если бы у меня имелся оригинал, я бы сразу это увидел.

Он указал на просвет в тексте, потом убрал верхнюю страницу и постучал пальцем по абзацу, не имеющему никакого отношения к двенадцатому бункеру.

— Здесь написано, почему ваши перезагрузки не работают, — сказал он.

Анна схватила нижний листок и прочитала об ученике руководителя Ай-Ти, которого Дональд ввел в должность, — том самом, чья прабабушка помнила древние времена. Том парне, спросившем Дональда, правдивы ли ее рассказы.

— В восемнадцатом бункере кто-то помнит, — уверенно заявил Дональд. — Возможно, это кучка людей, тайком передающая знание из поколения в поколение. Или же они невосприимчивы, как и я. Они помнят.

Турман выпил воды, поставил стакан и перевел взгляд с дочери на Дональда.

— Еще один довод в пользу того, чтобы выдернуть пробку, — заявил он.

— Нет, — возразил Дональд. — Виктор считал иначе. — Он постучал по написанным Виктором пометкам. — Он хотел отыскать тех, кто помнит, но не имел в виду меня. — Он посмотрел на Анну. — И я сомневаюсь, что он вообще хотел меня будить.

Анна удивленно взглянула на отца, затем на Дональда:

— Что ты предлагаешь?

Дональд встал и принялся расхаживать за стульями, переступая через провода на полу.

— Надо связаться с восемнадцатым и спросить их руководителя, соответствует ли кто-нибудь этому описанию. Есть ли у них кто-то или какая-то группа тех, кто сеет разногласия или же рассказывает о мире, который мы… — Он смолк, не произнеся «уничтожили».

— Хорошо, — кивнула Анна. — Ладно. Допустим, они скажут, что знают таких. Или мы найдем таких же людей, как ты. Дальше что?

Дональд перестал расхаживать. Над этим он не задумывался. Турман разглядывал его, сжав губы.

— Мы найдем таких людей… — проговорил Дональд.

И он знал ответ. Знал, что понадобится сделать, чтобы спасти людей в далеком бункере, всех этих сварщиков, лавочников, фермеров и их юных учеников. Он помнил, что именно он в свою прошлую смену нажал на кнопку, убивая ради спасения.

И он знал, что сделает это снова.

47

Бункер № 18

У Миссии царапало горло, а глаза слезились: чем ближе он подходил к нижней диспетчерской на сто двадцатом, тем плотнее становился дым и сильнее воняло. Кажется, погоня с верхних этажей отстала — наверное, из-за дыры в перилах, погубившей чью-то жизнь.

Кэм погиб, теперь он в этом не сомневался. И скольких еще постигла та же судьба? Укус вины сменился мерзкой мыслью о том, что погибших теперь придется нести наверх в мешках. Это была работа для носильщиков, и она не будет приятной.

Он прогнал эту мысль, когда до диспетчерской остался один этаж. Слезы струились по щекам, смешиваясь с потом и грязью. День был очень долгим, и Миссия принес плохие новости. Душ и чистая одежда вряд ли помогут избавиться от усталости, но там его ждет защита, там ему помогут справиться со смятением после взрыва. Торопливо преодолевая оставшиеся пол-этажа, он вспомнил — наверное, из-за поднимающегося снизу пепла, напомнившего ему порванную в клочки записку, — причину, из-за которой он погнался следом за Кэмом.

Родни. Его друг заперт в Ай-Ти, а его мольба о помощи затерялась в грохоте взрыва и неразберихе после него.

Взрыв. Кэм. Пакет. Доставка.

Миссия пошатнулся и ухватился за перила. Он подумал о поразительной оплате, обещанной за эту доставку. Скорее всего, никто и не намеревался эти деньги платить. Он собрался с силами и пошел дальше, гадая, что происходит в той запертой комнате в Ай-Ти, в какую беду мог вляпаться Родни и как ему помочь. Даже о том, как к нему вообще попасть.

Когда он подошел к диспетчерской, воздух уже загустел от дыма и обжигал легкие. На лестничной площадке топталась небольшая толпа. Люди заглядывали в распахнутые двери. Миссия кашлянул в кулак, проталкиваясь между зеваками. Не падали ли сюда обломки сверху? На вид тут вроде бы все было цело. Возле двери валялось два ведра, серый пожарный шланг змеился через перила и тянулся внутрь. К потолку прилипло облако дыма, медленно выползающего в лестничную шахту и тянущегося вдоль стен наверх, вопреки земному притяжению.

Миссия натянул шейный платок на нос. Дым выходил из диспетчерской. Он стал дышать через рот. Ткань прижималась к губам и уменьшала жжение в горле. В коридоре двигались темные силуэты. Он расстегнул ремешок, удерживающий нож на месте, и перешагнул порог, стараясь пригибаться, чтобы держаться ниже дыма. Полы были мокрые, под ногами хлюпало. Свет не горел, но в дальнем конце коридора мелькали лучи фонариков.

Миссия торопливо зашагал на свет. Дым становился гуще, вода на полу глубже, и в ней плавали клочки бумаги. Он миновал одно из общежитий, сортировочный зал, кабинеты администрации.

Мимо, шлепая по воде и поднимая брызги, пробежала Лили — носильщица средних лет. Он узнал ее лишь в последний момент, когда луч ее фонарика на миг осветил лицо. В воде что-то лежало, прижатое к стене. Когда Миссия приблизился, а по тому месту скользнул луч света, он увидел, что это Хэкетт — один из немногих диспетчеров, обращавшихся с молодыми носильщиками уважительно. Он никогда не получал удовольствия, гоняя их по этажам. Половина лица у него превратилась в кровоточащий красный волдырь. Дни смерти. Перед его внутренним взором мелькнули номера лотереи.

— Носильщик! Сюда.

Это был голос Моргана, прежнего начальника Миссии. Кашель старого диспетчера присоединился к хору остальных. По коридору гуляли волны, его наполняли дым и команды, всплески и звуки ударов. Миссия быстро направился к знакомому силуэту. Глаза у него горели от дыма.

— Сэр? Это я, Миссия. Там был взрыв… — Он указал на потолок.

— Я помню своих учеников, мальчик. — В глаза Миссии нацелился луч фонарика. — Заходи сюда и помоги этим парням.

Запах печеных бобов и мокрой обгоревшей бумаги здесь стоял ошеломляющий. Слегка попахивало и соляркой — этот запах был ему знаком после того, как он побывал в «глубине» возле генераторов. И еще кое-что: так пахло на базаре, когда жарили свинью, — резкий и неприятный запах горелой плоти.

Вода в главном зале стояла глубоко — она залила его туфли и наполнила их грязью. Здесь из шкафов с выдвижными ящиками доставали папки, наполняя ими ведра. Ему сунули пустой ящик. В дыму мелькали лучи, нос у него горел и тек, невытертые слезы заливали щеки.

— Сюда, сюда, — позвал кто-то.

Его предупредили, чтобы он не касался шкафов. Пачки бумаг, мокрых и тяжелых, отправились в ящик. Стены почернели там, где их лизало пламя, а ящики с землей у дальней стены, где росли бобы, обвиваясь вокруг длинных шестов, превратились в пепел. Несколько обгоревших шестов все еще торчало, напоминая черные пальцы.

Возле шкафов стояла Аманда из диспетчерской. Обмотав руку платком, она руководила опустошением архивных ящиков. Пластиковый ящик Миссии наполнился быстро. Развернувшись в сторону коридора, Миссия заметил, что кто-то достает из стенного сейфа старые учетные книги. В углу лежало тело, накрытое простыней. Никто не торопился его перенести.

Он последовал за остальными в сторону лестницы, но они не прошли весь путь до выхода. В спальне общежития горело аварийное освещение, в углу лежала стопка матрасов. Картер, Лин и Джослин раскладывали на матрасах папки. Миссия освободил свой ящик и отправился за новым грузом бумаг.

— Что случилось? — спросил он Аманду, вернувшись к шкафам. — Вам кто-то отомстил?

— Фермеры пришли за бобами. — Защищая руку платком, она вытянула следующий ящик. — Явились за бобами и все здесь сожгли.

Миссия осознал, насколько далеко зашел конфликт. Вспомнил, как содрогнулась от взрыва лестница, как с воплями падали навстречу смерти люди. Месяцами созревавшее насилие вдруг прорвалось, словно нажали кнопку.

— Так что нам теперь делать? — спросил Картер.

Он был сильным носильщиком чуть старше тридцати, когда мужчина в самом расцвете сил, но еще не износил суставы, однако выглядел он побежденным. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу, лицо измазано сажей, а какого цвета был его платок, уже не разобрать.

— Теперь мы спалим их урожай, — предложил кто-то.

— А что мы будем есть?

— Только на верхних фермах. Это ведь оттуда к нам пришли.

— Мы не знаем, кто это сделал, — возразил Морган.

Миссия поймал взгляд старого диспетчера.

— В главном зале, — сказал он, — я видел… Это был?..

— Да, Рокер, — кивнул Морган.

Картер врезал кулаком по стене и грязно выругался.

— Я их убью! — рявкнул он.

— Значит, вы теперь…

Он хотел сказать «начальник нижней диспетчерской», но все произошло настолько быстро, что он не успел это осознать.

— Да, — подтвердил Морган, и Миссия понял, что и тот не успел это осознать.

— Еще день-другой, и люди станут носить все, что им захочется, — добавил Джоэль. — Если мы не совершим ответный удар, то выставим себя слабаками.

Джоэль был на два года старше Миссии. Хороший носильщик. Он кашлянул в кулак, и Лин взглянула на него с тревогой.

Но Миссию волновало совсем другое. Люди наверху решили, что взрыв устроил носильщик. А теперь еще и это нападение фермеров, причем очень далеко от места, где у носильщиков произошла с ними стычка минувшей ночью. По сути, носильщики были своего рода бродячими часовыми — все видели и обо всем знали. И теперь их кто-то вытеснял с лестницы — скорее всего, целенаправленно. Были еще и те парни, которых вербовали в Ай-Ти. И вербовали вовсе не для того, чтобы они ремонтировали компьютеры, а чтобы они что-то сломали. Возможно, сам дух бункера.

— Мне надо вернуться домой, — ляпнул Миссия.

Он оговорился — надо было сказать «наверх». Он стал развязывать платок. От платка резко пахло дымом, как и от его рук и комбинезона. Нужно будет найти другой комбинезон, другого цвета. Миссии требовалось связаться со старыми друзьями из Гнезда.

— Ты что это задумал? — вопросил Морган.

Когда Миссия стянул платок, Морган явно хотел сказать что-то еще, но взгляд старика упал на ярко-красный рубец вокруг шеи парня.

— Не думаю, что все это случилось из-за нас, — пояснил Миссия. — Скорее всего, дела намного серьезнее. Мой друг в беде. Он в самом сердце этих проблем. И я думаю, что с ним может случиться что-то скверное. Или же он может что-то знать. Ему ни с кем не позволяют общаться.

— Родни? — уточнила Лин.

Они с Джоэл ем вылетели из Гнезда на два года раньше, но хорошо знали и Миссию, и Родни.

Миссия кивнул.

— А Кэм погиб. — Он объяснил, что произошло на его пути вниз. Рассказал про взрыв, и как за ним гнались, и про сломанные перила. Кто-то, не веря, прошептал имя Кэма. — Я считаю, что никому нет дела до того, что нам известно или неизвестно. Суть в другом: кто-то хочет всех нас разозлить. Как можно сильнее.

— Мне нужно время подумать, — сказал Морган. — Составить план.

— Думаю, времени у нас мало, — сообщил Миссия.

Он рассказал, что в Ай-Ти набирают парней и что он видел там Брэдли: молодой носильщик подавал заявление на другую работу.

— И что нам делать? — спросила Лин, глядя на Джоэла и остальных.

— Для начала успокоиться, — ответил Морган, но не очень уверенно. Став начальником, он утратил часть той уверенности, которую демонстрировал, будучи старшим носильщиком.

— Я не могу здесь оставаться, — решительно заявил Миссия. — Можете забрать все мои отпускные читы, но мне надо попасть наверх. Не знаю как, но я должен туда попасть.

48

Прежде чем куда-либо идти, Миссии требовалось связаться с кем-то, кому он мог доверять, с любым, кто мог помочь, — со старыми дружбанами из Гнезда. Пока Морган призывал всех вернуться к работе, Миссия прошмыгнул по темному и задымленному коридору в сортировочную, где имелся компьютер, которым он мог воспользоваться. Лин и Джоэль пошли с ним — им интереснее было узнать что-либо о Родни, чем убираться после пожара.

Они проверили монитор на прилавке, но компьютер оказался отключен — вероятно, из-за отключения электричества накануне вечером. Миссия вспомнил, сколько людей со сломанными компьютерами толпилось в то утро перед Ай-Ти, и задумался: а найдется ли на пяти нужных этажах хотя бы один работающий компьютер? Поскольку он не мог послать телеграмму, то решил подключиться к проводной линии, связывающей все диспетчерские офисы, и выяснить, не смогут ли там передать сообщение от его имени.

Сперва он попытался связаться с центральным офисом. Лин стояла с ним у прилавка. Ее фонарик освещал пульт связи, пронзая дымный воздух. Джоэль тем временем шлепал по воде среди полок, перекладывая сортировочные ящики снизу наверх, чтобы они не размокли. Центральный не отвечал.

— Может, из-за пожара и связь отказала? — прошептала Лин.

Миссия так не думал. Индикатор питания светился, а когда он нажимал на кнопку, из динамика раздавалось потрескивание. Он слышал, как Морган бредет мимо по коридору, что-то выкрикивая и жалуясь, что его работники куда-то разбегаются. Лин прикрыла фонарик ладонью.

— В центральном что-то происходит, — сказал он Лин. У него зародилось нехорошее предчувствие.

Вторая промежуточная станция наконец-то отозвалась.

— Кто это? — спросил голос, дрожащий от едва скрываемой паники.

— Это Миссия. А ты кто?

— Миссия? У тебя большие проблемы, парень.

Миссия взглянул на Лин.

— Кто говорит?

— Это я, Робби. Меня тут бросили одного. Ни от кого нет вестей. Но все ищут тебя. Что там у вас в нижней делается?

Джоэль закончил возиться с ящиками и направил луч фонарика на прилавок.

— Все ищут меня? — изумился Миссия.

— Тебя, и Кэма, и еще кое-кого. В центральном была какая-то драка. Не из-за нее ли вас ищут? Я ни с кем не могу связаться!

— Робби, мне нужно, чтобы ты связался кое с кем из моих друзей. Можешь послать телеграмму? С нашими компьютерами здесь что-то случилось.

— Нет, наши тоже вроде бы накрылись. Нам приходится пользоваться терминалом в офисе мэра. Только он и работает.

— В офисе мэра? Отлично, тогда пошли парочку телеграмм. У тебя есть на чем писать?

— Погоди. Это ведь официальные телеграммы? Если нет, то у меня нет полномочий…

— Проклятье, Робби, это важно! Найди что-нибудь, на чем писать. Я тебе позже заплачу. А меня потом пусть хоть посадят, если захотят.

Миссия взглянул на Лин — та изумленно покачивала головой. Он кашлянул в кулак: дым раздражал горло.

— Ладно, ладно. Так кому посылать телеграммы? И ты будешь мне должен за этот листок бумаги, потому что больше мне писать не на чем.

Миссия отпустил кнопку передачи и выругался. Потом задумался: кто с наибольшей вероятностью сможет получить телеграмму и передать весточку остальным? В конечном итоге он продиктовал Робби три имени, а затем и текст. Он назначил друзьям встречу в Гнезде. А если он не сможет туда добраться, попросил их встретиться там. В Гнезде должно быть безопасно. Никто не посмеет напасть на школу или на Ворону. А когда их компания соберется, они придумают, что можно сделать. Может, и Ворона подскажет. А для Миссии самой трудной проблемой станет к ним присоединиться.

— Все записал? — уточнил Миссия, когда Робби промолчал.

— Да-да. Но, кажется, ты превысил допустимое количество знаков. Так что лучше отправить это за твой счет.

Миссия изумленно покачал головой.

— И что теперь? — спросила Лин, когда он прервал связь.

— Мне нужен комбинезон. — Миссия обогнул прилавок, подошел к Джоэлю и стал рыться в ближайших ящиках на полках. — Меня ищут, так что мне нужно сменить цвет, иначе наверх не попасть.

— Нам, — сказала Лин. — Нам нужны новые цвета. Если ты идешь в Гнездо, то я иду с тобой.

— И я, — добавил Джоэль.

— Я вам признателен, но компанией идти будет опаснее. Мы станем выглядеть подозрительнее.

— Да, но ведь тебя ищут, — возразила Лин.

— Смотрите, у нас здесь целая куча новых белых комбинезонов. — Джоэль снял крышку сортировочной корзины. — Но в них мы будем слишком бросаться в глаза.

— Белых?

Миссия подошел и взглянул на комбинезоны, о которых говорил Джоэль.

— Да. Для службы безопасности. За последние дни мы их целую гору перетаскали. Их доставили из пошивочной два дня назад. Не представляю, почему их наделали так много.

Миссия поворошил комбинезоны. Верхние потемнели от дыма и копоти, став больше серыми, чем белыми. Но в ящике их были десятки. Он вспомнил новых парней в Ай-Ти. Создавалось впечатление, что там решили одеть половину бункера в белое, а вторую половину заставить сражаться между собой. Бессмыслица какая-то. Если только идея не заключалась в том, чтобы убить всех.

— Убить, — пробормотал Миссия. Он прошлепал по воде вдоль полок к другому ящику. — У меня идея получше. — Он отыскал нужную корзину — ему и Кэму выдали кое-что из нее всего два дня назад. Миссия вытащил из корзины мешок. — Не хотите немного подработать?

Джоэль и Лин подошли взглянуть, что он там нашел, и Миссия показал им прочный пластиковый мешок с серебристой молнией и лямками для переноски.

— Сможете поделить триста восемьдесят четыре чита, — пообещал он. — Все, что у меня есть. Хочу нанять ваш тандем.

Носильщики направили лучи фонариков на черный мешок в руках Миссии. Черный мешок, предназначенный для переноски вдвоем.

49

Миссия сел на прилавок и расшнуровал свои полуботинки. Они промокли насквозь, и носки тоже. Он снял их, чтобы избавиться от сырости в мешке, а заодно и от лишнего веса. Носильщик всегда помнит о весе. Лин протянула ему белый комбинезон — дополнительная предосторожность. Миссия скинул синий комбинезон носильщика и натянул белый, пока Лин смотрела в другую сторону. Потом надел пояс с ножом.

— Вы уверены, что согласны на такое? — спросил он.

Лин помогла ему просунуть ноги в мешок и обернула внутренние ремешки вокруг лодыжек.

— А ты уверен? — спросила она, затягивая ремешки.

Миссия рассмеялся, но живот у него сводило от волнения. Он выпрямился и дал им затянуть верхние ремешки под плечами.

— Вы поесть успели?

— За нас не волнуйся, — ответил Джоэль.

— Если станет поздно…

— Голову опусти, — велела Лин и застегнула молнию снизу вверх. — И не разговаривай, пока мы не скажем, что можно.

— Мы станет отдыхать каждые минут двадцать, — сказал Джоэль. — Если пойдем в туалет, прихватим тебя с собой. Сможешь размяться и напиться.

Лин застегнула молнию до его подбородка, помедлила, затем поцеловала кончики пальцев и коснулась его лба — он множество раз видел, как близкие и священники благословляли так умерших.

— Да поднимутся твои шаги к небесам, — прошептала она.

Миссия успел заметить ее улыбку в свете фонарика, прежде чем мешок застегнули до конца.

— Или хотя бы до верхней диспетчерской, — добавил Джоэль.

Они вынесли его на лестницу по коридору, и носильщики расступались перед мертвецом. Некоторые касались Миссии через мешок, оказывая ему уважение, а он старался не вздрагивать или не кашлять. Ему казалось, что дым заперт в мешке вместе с ним.

Джоэль шел первым, и это означало, что плечи Миссии были прижаты к его плечам. Он лежал лицом вверх, тело покачивалось в такт их шагам, а ремешки под мышками тянули в противоположную, непривычную сторону. Ему стало удобнее, когда они вышли на лестницу и начали долгое восхождение по спирали. Ноги опустились, и кровь больше не приливала к голове. Лин, шагая несколькими ступенями ниже, тянула свою половину его веса.

Когда они покинули хаос нижней диспетчерской, им овладели темнота и спокойствие. Носильщики не разговаривали — берегли дыхание и держали мысли при себе. Джоэль взял быстрый темп. Миссия ощущал это по легкому раскачиванию своего тела, подвешенного над стальными ступенями.

Постепенно подъем становился все более неприятным. Причина была не в том, что дышать становилось тяжело — еще учеником он научился управлять дыханием во время долгих подъемов. Не раздражала его и жесткость пластика, прижатого к лицу. Ни темнота: его любимыми рабочими часами как раз и были сумерки, когда он оставался наедине со своими мыслями, пока остальные спали. Ни резкий запах пластика и дыма, ни раздражение в горле или боль от ремешков.

Причина заключалась в неподвижности. В том, что его несли. В том, что он стал ношей.

От врезавшихся в плечи ремешков руки стали неметь. Он покачивался в темноте, вслушиваясь в топот ног по ступеням и тяжелое дыхание Джоэля и Лин, тащивших его наверх. «Слишком тяжелой ношей», — решил он.

Миссия подумал о матери, носившей его столько месяцев: ей некому было довериться и некому ее поддержать. Пока отец не узнал, что она ждет ребенка, а к тому времени было уже поздно прерывать беременность. Хотел бы он знать, как долго отец ненавидел этот комок в ее животе, как долго хотел вырезать из него Миссию, словно раковую опухоль. Миссия никогда не просил, чтобы его так несли. И не хотел, чтобы кто-либо снова так его нес.

Ровно два года назад. В тот день он в последний раз испытал чувство, что он для кого-то обуза. Два года с тех пор, как он доказал, что слишком тяжел даже для веревки.

Он тогда плохо завязал узел. Но его руки дрожали, а сквозь слезы узел был плохо виден. И когда он распустился, натянутая веревка прошлась ему по шее, оставив кровоточащую рану. Больше всего он сожалел, что спрыгнул с низкой лестницы в механическом, закрепив веревку на трубах под потолком. Если бы он спрыгнул с лестничной площадки, то развязавшийся узел уже не имел бы значения. Падение убило бы его гарантированно.

Теперь же он слишком боялся попробовать снова. Боялся не меньше, чем стать обузой для кого-то. Не потому ли он избегал Элли, что она хотела о нем заботиться? Хотела поддержать его? Не потому ли сбежал из дома?

Слезы все же прорвались. Руки его были привязаны, и он не мог вытирать щеки. Он думал о матери, о которой сумел выяснить совсем немного. Но одно Миссия знал точно: она не боялась жизни или смерти. Она обняла и то и другое, пожертвовав собой, отдав за него свою кровь. Совершив обмен, который он никогда не считал стоящим того.

Вокруг него медленно поворачивался бункер, ступени уходили назад одна за другой. Миссия страдал, но терпел. Он сдерживал рыдания, впервые увидев себя в этом полном мраке, глубже познав свою душу во время ритуальной переноски к могиле, в этом печальном пробуждении в свой день рождения.

50

Бункер № 1

Отыскать одного человека среди десяти тысяч — задача труднейшая. На это могли уйти месяцы копаний в отчетах и базах данных, запросов к руководству восемнадцатого бункера с просьбой выслать чьи-то биографии, поисков в историях арестов, графиках очисток, установления взаимного родства и анализа слухов и сплетен, собранных из ежемесячных отчетов.

Но Дональд нашел более легкий способ. Он просто стал искать в базе данных копию себя.

Того, кто помнит. Того, кто полон страха и паранойи. Того, кто пытается слиться с остальными, но ведет подрывную деятельность. Он искал тех, кто боится врачей, отбирая тех, кто ни разу к ним не ходил. Он искал того, кто уклонялся от лечения, и нашел человека, который не доверял даже воде. Дональд ожидал, исходя из масштабов хаоса и разрушений, что вычислит нескольких подстрекателей, банду. И если найдет одного, то он приведет к остальным. Предполагал, что они будут молодыми и разгневанными и что у них есть какой-то метод передавать свои знания из поколения в поколение. А обнаружил вместо этого одновременно и нечто зловеще схожее с ним и совершенно на него не похожее.

На следующее утро он показал результаты Турману. Тот долго стоял совершенно неподвижно, а потом сказал:

— Конечно. Конечно…

Рука Турмана на плече Дональда стала единственным поздравлением, которое тот получил. Турман объяснил, что перезагрузка запущена и продвинулась уже далеко. Он признался, что она уже шла, когда разбудили Дональда, что руководитель восемнадцатого набирает новых рекрутов, что семена раздора уже посеяны. Эрскин и доктор Снид работают ночи напролет над новым составом препарата, но на эту работу могут уйти недели. Ознакомившись с тем, что обнаружил Дональд, он сказал, что будет связываться с восемнадцатым.

— Я хочу с вами, — заявил Дональд. — Это ведь моя теория, в конце концов.

Ему хотелось сказать, что он не пойдет по пути труса. Если кого-то придется казнить из-за него — погасить одну жизнь ради множества других, — то он не станет прятаться от такого решения.

Турман согласился.

В лифте они ехали почти как равные. Дональд спросил, почему Турман начал перезагрузку, но при этом полагал, что уже знает ответ.

— Вик победил, — сказал Турман.

Дональд подумал обо всех тех людях из базы данных, которые теперь брошены в хаос. Он совершил ошибку, спросив, как продвигается перезагрузка, и Турман рассказал ему о бомбах и насилии, как группы в комбинезонах разных цветов воюют друг с другом, как порядок быстро рушится от малейшего толчка, и что эта формула стара как мир.

— Горючий материал в обществе есть всегда, — добавил Турман. — И ты удивишься тому, что поджечь его можно всего несколькими искрами.

Они вышли из лифта и зашагали по знакомому коридору. Это был привычный для Дональда маршрут, здесь он в прошлую смену работал под другим именем. Работал, не зная, что делает. Они миновали офисы, где множество людей стучали по клавиатурам и разговаривали. Этим людям предстояло пятьсот лет трудиться посменно, делать, что им велят, выполнять приказы.

Когда они подошли к его прежнему офису, он не удержался и заглянул внутрь. На него посмотрел худой мужчина с волосами, окаймлявшими голову от уха до уха, и лишь с легким пухом на макушке. Он сидел, приоткрыв рот и держа руку на компьютерной мышке, ожидая, что Дональд что-то скажет или сделает.

Дональд поздоровался, сочувственно кивнув. Повернувшись, он заглянул и в дверь напротив, где за таким же столом сидел человек в белом халате. Кукловод. Турман заговорил с ним, тот встал и вышел к ним в коридор. Он знал, что Турман сейчас главный.

Дональд пошел следом за ними в комнату связи, оставив лысеющего мужчину за своим старым столом раскладывать пасьянс на компьютере. Он испытывал смесь симпатии и зависти к этому человеку — и к тем, кто не помнил. Когда они свернули за угол, Дональду вспомнились вспышки осознания реальности во время его первой смены. И как он разговаривал с врачом, знавшим правду. И как его поражало, что кто-то может жить с таким знанием. А теперь он видел, что такое возможно не потому, что боль становится терпимой или смятение ослабевает. Ты просто привыкаешь к ней как к части себя.

В комнате связи было тихо. Когда они вошли, к ним повернулись головы. Один из операторов в оранжевом комбинезоне быстро убрал ноги со стола. Другой откусил от протеинового батончика и отвернулся к своей аппаратуре.

— Свяжите меня с восемнадцатым, — велел Турман.

Операторы посмотрели на другого человека в белом — скорее всего, местного начальника. Тот махнул рукой, давая согласие. Пошел сигнал вызова. Турман ждал соединения, прижав наушник к уху. Заметив выражение лица Дональда, он попросил оператора подключить вторые наушники. Дональд подошел ближе и взял их, пока разъем вставляли в гнездо. Он услышал знакомый звук сигнала вызова, и внутри у него что-то сжалось из-за нарастающих сомнений. Наконец на вызов ответили. Стажер, «тень».

Турман попросил его позвать Уика, руководителя бункера.

— Он уже идет, — сообщил стажер.

Когда Уик присоединился к разговору, Турман рассказал ему о том, что выяснил Дональд, но на его слова отреагировал стажер. Он был знаком с тем, кого они искали. Сказал, что хорошо знает этого человека. В его голосе что-то чувствовалось — шок или нерешительность, и Турман махнул оператору, чтобы тот включил датчики, встроенные в наушники стажера. На мониторах появились сигналы датчиков, как во время ритуала инициации. Турман стал задавать вопросы, и Дональд увидел мастера за работой.

— Расскажи, что ты знаешь, — приказал он.

Турман наклонился над оператором, всматриваясь в экран, на котором отслеживались электропроводность кожи, пульс и дыхание. Дональд в этом не разбирался, но догадывался, глядя на колеблющиеся линии, что стажер сильно волнуется. И испугался за него. Возможно, из-за этого кто-то умрет.

Но Турман выбрал мягкий подход. Он уговорил парня рассказать о своем детстве, вынудил его признать, что в нем давно копилась ярость и чувство, что он здесь чужой. Стажер говорил о своем воспитании — одновременно и идеальном, и приводящем в отчаяние, и Турман вел себя как понимающий, но жесткий сержант, работающий с беспокойным новобранцем: разрушал его, а затем собирал заново.

— Тебе говорили правду, — поведал он парню, имея в виду Наследие. — И теперь ты видишь, почему правдой следует делиться осторожно или не делиться совсем.

— Понимаю.

Стажер шмыгнул носом. Он что, плакал? Но зазубренные линии на экране стали менее резкими и более пологими.

Турман заговорил о пожертвовании, о великом благе для всех. И что жизнь отдельного человека не имеет значения, если оценивать ее через длительное время. Он взял ярость этого стажера и стал ее перенаправлять, пока мучения человека, запертого месяцами с книгами Наследия, не очистились до их сути. И все время, пока Турман говорил, руководитель не издал ни звука, словно и не дышал.

— А теперь скажи, что следует исправить, — предложил Турман, складывая проблему к ногам стажера. Дональд понял, что так будет лучше, чем просто вручить ему решение.

Стажер заговорил о зарождающейся культуре, в которой чрезмерно ценится индивидуальность. О детях, желающих уйти из семей. О поколениях, живущих порознь. И о независимости, выраженной до такой степени, что никто уже не полагается на других и каждый становится несущественным.

Послышались рыдания. Дональд увидел, как напряглось лицо Турмана, и вновь стал гадать, не избавят ли сейчас парня от страданий самым радикальным способом. Но Турман отжал клавишу передачи и просто сказал собравшимся вокруг:

— Он готов.

И то, что началось как расследование, как проверка теории Дональда, завершилось ритуалом инициации этого парня. Тень стала мужчиной. Линии на экране превратились в стальные прутья решительности, а его гнев получил новый фокус, новую цель. Его детство было увидено иначе. Опасным.

Турман отдал юноше первый приказ. Уик поздравил парня и сказал, что ему разрешат выйти, предоставят свободу. А потом, когда Турман и Дональд возвращались в лифте к Анне, Турман заявил, что с годами из этого Родни выйдет отличный руководитель бункера. Даже лучше нынешнего.

51

В тот же день Дональд и Анна стали приводить в порядок штабную комнату. Они готовили ее на случай, если она понадобится во время будущей смены. Все листы со схемами и заметками были сняты со стен и упакованы в герметичные пластиковые ящики. Дональд представил, как эти ящики окажутся на другом складе, на каком-то другом этаже и будут потихоньку пылиться. Компьютеры выключили, все их провода смотали, и Эрскин увез их на тележке со скрипучими колесиками. Остались только койки, смена белья и туалетные принадлежности. Вполне достаточно, чтобы переночевать, а на следующий день встретиться с доктором Снидом.

Нескольким сменам вот-вот предстояло завершиться. Для Анны и Турмана ожидание было долгим — они отработали две полные смены. Почти год без сна. Эрскину и Сниду требовалось еще недели две на завершение работы, а к тому времени разбудят следующего руководителя и график смен вернется к норме. Для Дональда смена оказалась совсем короткой — менее недели после столетия сна. Он был мертвецом, на мгновение открывшим глаза.

Он в последний раз принял душ и выпил первую дозу горького напитка, чтобы никто ничего не заподозрил. Но Дональд не собирался возвращаться в капсулу. Он знал, что если его снова заморозят, то уже никогда не разбудят. Разве что дела пойдут настолько плохо, что он сам не захотел бы просыпаться. Или если одинокая Анна вновь не пожелает, чтобы он составил ей компанию и ради этого придумает какую-нибудь причину, чтобы вырвать его из сна.

Но только это не сон. Это раздельное хранение тела и сознания. Есть и другие варианты выбора, более окончательные. Дональд обнаружил в себе эту решимость, проследив за уликами, оставленными Виктором, и вскоре соединится с ним в смерти.

Он в последний раз прошелся мимо ящиков с оружием и беспилотников, потом лег в койку. Он думал об Элен, пока слушал, как Анна в последний раз поет в душе. И понял, что гнев, который он испытывал из-за того, что жена жила и любила без него, теперь рассеялся, стерся виной за внутреннее согласие найти утешение в объятиях Анны. И когда она пришла к нему той ночью, прямо из душа и с капельками воды на коже, он больше не смог сопротивляться. Их дыхание одинаково пахло горьким напитком, предназначенным для подготовки их вен к глубокому сну, и никто из них не думал, что будет потом. Дональд уступил. А потом дождался, пока она вернулась в свою койку и стала ровно дышать, и лишь затем позволил себе плакать, пока не уснул.

Когда он очнулся, Анна уже ушла, аккуратно застелив свою койку. Дональд поступил так же, заправив простыни под матрац и заровняв углы, хотя и знал, что простыни будут смяты и отправлены в стирку, а койки вернутся на исходные места в казарме. Он проверил время. Анну планировали отправить спать ранним утром, чтобы ее никто не заметил. У него оставалось меньше часа, прежде чем Турман явится за ним. Времени более чем достаточно.

Он пришел на склад, к ближайшему от двери ангара беспилотнику. Стянул брезент, подняв облако пыли. Вытащил из-под крыла пустой пластиковый ящик, открыл низкую дверь ангара и установил ящик так, чтобы тот оказался частично внутри лифта. Затем опустил дверь на ящик, оставив ангар открытым.

Торопливо пройдя по коридору мимо пустой казармы, он стянул пластиковое покрывало с одной из станций управления. Подняв колпачок на выключателе лифта, он перебросил его в рабочее положение. Когда он сделал это в первый раз, дверь лифта перестала открываться, но он услышал за стеной звук поднимающейся платформы. Решение проблемы нашлось быстро.

Вернув покрывало на место, он возвратился по коридору, выключил свет и закрыл дверь. Из-под левого крыла беспилотника вытащил второй ящик. Раздевшись, Дональд бросил одежду под беспилотником. Из ящика он достал комбинезон из толстого пластика, сел и просунул ноги в штанины. Надев ботинки, Дональд тщательно закрепил на берцах манжеты. Встав, он нашарил свисающий шнурок, одолженный из другой пары ботинок. Конец шнурка был привязан к молнии на спине комбинезона. Перебросив шнурок через плечо, он потянул ее вверх и застегнул молнию до конца. Потом достал из ящика перчатки, фонарик и шлем.

Облачившись полностью, он закрыл ящик и сунул его обратно под крыло, потом окутал беспилотник брезентом. Когда придет Турман, он не найдет на месте лишь один ящик. Виктор оставил после себя беспорядок. Следов за Дональдом же почти не будет.

Он заполз в лифт, выставив перед собой фонарик. Мотор лифта натужно гудел роем потревоженных пчел, сдерживаемый ящиком. Включив фонарик, Дональд в последний раз взглянул на склад и обеими ногами лягнул ящик.

Тот прогнулся, но устоял. Дональд лягнул снова, дверь лифта с грохотом захлопнулась, и кабина, дернувшись, пошла вверх. Луч фонарика заметался. Дональд стиснул его перчатками и стал смотреть, как от его дыхания запотевает стекло шлема. Он понятия не имел, чего ожидать наверху, но был готов ко всему. Он сам будет решать свою судьбу.

52

Подъем занял намного больше времени, чем он предполагал. Моментами он вообще не был уверен, движется лифт или нет. Его тревожило, что его план раскроют, что сдвинутый с места ящик приведет их к его следам в пыли и лифт вернут. И он умолял его подниматься быстрее.

Фонарик померк. Дональд стучал по нему, щелкал выключателем — бесполезно. Должно быть, из-за долгого хранения в его аккумуляторе почти не осталось заряда. Дональд оказался во мраке, не представляя, где верх, а где низ, поднимается он или падает. Он мог лишь ждать. И знал, что это правильное решение. Нет ничего хуже, чем оказаться взаперти в той капсуле, во мраке и только ждать…

Лифт остановился, дернувшись и лязгнув. Гул мотора смолк, наступившая тишина пугала. Снова послышался лязг, и дверь на противоположной стене медленно пошла верх. За ней по направляющей поползло металлическое крепление размером с кулак. Дональд пошел следом, теперь поняв, как беспилотник доставляют к месту запуска.

Вскоре он попал в наклонный пусковой отсек. Он не знал, чего ждать, и думал, что просто выйдет наружу, оказавшись где-то высоко над грунтом. Но он был в шахте. Над головой медленно раскрывалась щель, пропуская тусклый свет, становящийся все ярче. За щелью он заметил облака, знакомые по видам из кафетерия. Они были светло-серые, рассветные. Створки на вершине наклонной шахты продолжали раскрываться, наподобие распахивающейся пасти.

Дональд со всей возможной скоростью полез вверх по крутому склону. Металлическое крепление в направляющей остановилось и зафиксировалось. Дональд торопился, понимая, что времени у него мало. Он держался в стороне от направляющей, опасаясь, что пусковая последовательность автоматизирована, но крепление осталось на месте. Потный и запыхавшийся, он дополз до створок и выбрался наружу.

Перед ним распростерся мир. После недели, прожитой в комнате без окон, масштабы и простор этой картины окрыляли. Дональду захотелось сорвать шлем и вдохнуть полной грудью. Гнет бетонной толщи над головой спал. Над ним были только облака.

Он стоял на круглой бетонной платформе. За выходом пусковой рампы виднелись антенны. Дональд подошел, ухватился за одну из них и спустился на широкий выступ ниже. Там ему пришлось лечь на живот и, притормаживая толстыми перчатками по гладкому бетону купола, неуклюже свалиться на землю.

Он поискал на горизонте город, но увидел его, лишь обойдя башню. Сориентировавшись, он зашагал на сорок пять градусов левее. Для верности он запомнил карту, но теперь, оказавшись снаружи, понял, что может отыскать нужное место по памяти. Вон там стояли палатки, там была сцена, а за ней дорожки, пропаханные в молодой траве гусеницами вездеходов, поднимавшихся по склону холма. Ему даже почудился запах готовящейся еды, послышался лай собак, голоса играющих детей и звуки гимна.

Дональд отогнал мысли о прошлом и решил не терять времени зря. Не исключено — и даже вполне вероятно, что в кафетерии кто-то завтракает. И как раз сейчас эти люди, побросав ложки, тычут пальцами в экран. Но у него хорошая фора. Чтобы его догнать, им придется сперва напялить комбинезоны, размышляя при этом, стоит ли результат такого риска. И когда они до него доберутся, будет уже поздно. Поэтому Дональд надеялся, что ему просто не станут мешать.

Он пошел вверх по склону. В мешковатом комбинезоне шагалось нелегко. Несколько раз он оступался и падал. Налетевший порыв ветра осыпал шлем крупным песком, который шуршал со звуком, напоминающим шипение рации Анны. Нельзя было предсказать, сколько продержится комбинезон. Дональд знал об очистке достаточно и понимал, что впереди у него не вечность, но Анна говорила, что наномашины в воздухе запрограммированы атаковать только конкретные предметы. Поэтому они не уничтожают датчики, бетон или правильно изготовленный комбинезон. И он предположил, что комбинезоны в первом бункере изготовлены правильно.

Поднимаясь на холм, он надеялся лишь увидеть то, что открывается с его вершины. Он был настолько одержим этой идеей и так к этому стремился, что ему и в голову не приходило оглядываться. Оскальзываясь и с трудом пробираясь вперед, он прополз на четвереньках оставшиеся полсотни футов и наконец-то оказался на вершине. Он встал и, пошатываясь и тяжело дыша, побрел вперед, вымотанный вконец. Дойдя до края, он заглянул в соседний котлован. Там стояла бетонная башня, как надгробие или памятник Элен. Она была похоронена под этой башней. И хотя он никогда не сможет к ней попасть, никогда не будет похоронен рядом, он сможет лежать там внизу, под облаками. Пусть немного, но все равно ближе к ней.

Ему захотелось снять шлем. Но сперва перчатки. Расстегнув уплотнение на запястье, он стянул первую и бросил ее на землю. Порыв ветра швырнул перчатку вниз, а вихрящийся песок ужалил руку. Струя песчинок жгла кожу, как после дня, проведенного на ветреном пляже. Дональд начал стягивать вторую перчатку, решившись встретить то, что последует дальше, но тут чья-то рука неожиданно схватила его за плечо и потянула назад, от края вершины и вида на место последнего упокоения его жены.

53

Дональд пошатнулся и упал. Шок от внезапного прикосновения заставил сердце замереть. Он замахал руками, стремясь высвободиться, но его крепко держали за комбинезон как минимум двое. Они волокли его назад, пока он не перестал что-либо видеть за краем вершины.

Отчаявшись, Дональд завопил. Неужели они не понимают, что уже поздно? Неужели не могут оставить его в покое? Он дергался, вырывался, но его неумолимо тащили вниз по склону к первому бункеру.

Упав в очередной раз, он сумел перекатиться на спину и взглянуть на них, выставив перед собой руки. И увидел нависшего над ним Турмана. На нем был лишь обычный белый комбинезон. Пыль мертвой земли припорошила его седые волосы.

— Пора идти! — крикнул Турман, перекрывая гул ветра. Голос его казался столь же далеким, как облака.

Дональд лягнулся и попытался заползти обратно на вершину, но путь ему преградили трое. Все в белом, они щурились, оберегая глаза от пыльного ветра.

Когда они снова его схватили, Дональд завопил. Его тянули за ноги, а он отчаянно цеплялся за камешки и впивался пальцами в землю. Шлем бился по мертвому плотному грунту. Над головой клубились облака. Ногти гнулись и ломались, когда он пытался ими тормозить.

Когда его подтащили ко входу, Дональд выдохся. Его пронесли вниз по рампе и сунули в шлюз, где уже поджидали несколько человек. Шлем сорвали еще до того, как закрылась наружная дверь. Турман стоял в дальнем углу и смотрел, как Дональда раздевают. Старик промокнул капающую из носа кровь — Дональд зацепил его ботинком.

В шлюзе были и Эрскин, и Снид, оба тяжело дышали. Едва с Дональда сняли комбинезон, Снид воткнул ему в руку иглу. Экскин держал руку и с грустью наблюдал, как жидкость втекает в вену Дональда.

— Чертово расточительство, — сказал кто-то, когда на Дональда стал опускаться туман.

— Взгляните на этот бардак.

Экскин коснулся ладонью щеки Дональда. Тот все глубже погружался во тьму. Веки стали тяжелыми, звуки доносились издалека.

— Было бы лучше, если бы руководил кто-то вроде вас, — услышал он слова Эрскина.

Но произнес он их голосом Виктора. Это был сон. Нет, воспоминание. Мысль из предыдущего разговора. Возможно. Мир топающих ботинок и сердитых голосов слишком быстро поглощался завесой сна и туманом сновидений. И на этот раз Дональд погружался в эту тьму радостно, не боясь смерти. Он обнимал ее, надеясь, что она станет вечной. Последняя его мысль была о сестре, о беспилотниках под брезентом и обо всем том, что, как он надеялся, никогда не будет разбужено.

54

Бункер № 18

Миссии казалось, что он похоронен заживо. Он впал в какой-то неприятный транс, мешок удерживал тепло и влагу его дыхания, и в нем становилось жарко и скользко. С одной стороны, он опасался, что потеряет сознание и Джоэль и Лин обнаружат в мешке его труп. С другой стороны, надеялся на это.

Носильщиков остановили и допросили на площадке сто семнадцатого — этажом ниже того места, где взрывом убило Кэма. Те, кто ремонтировал лестницу, искали некоего носильщика, по описанию частично Кэма, частично Миссию. Пока Джоэль возмущался, что их остановили с таким щепетильным и тяжелым грузом, Миссия замер, боясь шелохнуться. Их могли бы попросить открыть мешок, но некоторые вещи все же были почти такими же табу, как и разговоры о том, что снаружи. И их пропустили дальше, предупредив, что перила наверху разрушены и один человек уже свалился и разбился насмерть.

Когда голоса начали стихать в отдалении, Миссия с трудом подавил приступ кашля. Пошевелив плечами, он прикрыл рот, чтобы приглушить звук. Лин громким шепотом велела ему соблюдать тишину. Миссия расслышал, как где-то вдалеке плачет женщина. Носильщики прошли то место, где случился взрыв, и ахнули при виде целой лестничной площадки, оторванной от лестницы.

Поднявшись выше диспетчерской на сто седьмой этаж, они отнесли Миссию в туалет, расстегнули мешок и дали ему размять руки и ноги. Миссия зашел в туалетную кабинку, выпил немного воды и заверил Лин и Джоэля, что в мешке ему нормально и хорошо. Все трое были мокрыми от пота, а впереди их ждало тридцать с лишним этажей подъема. Джоэль выглядел особенно усталым после восхождения или, может, из-за того, что увидел, какой ущерб причинил взрыв. Лин держалась лучше, но ей не терпелось отправиться дальше. Она опасалась за Родни и, похоже, добраться до Гнезда стремилась не меньше, чем Миссия.

Он рассмотрел себя в зеркале: белый комбинезон, на поясе нож носильщика. Вот такого парня сейчас и ищут. Он вытащил нож, ухватил прядь волос и срезал ее под корень. Лин увидела, что он делает, и помогла, достав свой нож. Джоэль взял из угла мусорную корзину и собрал в нее волосы.

Работа была проделана грубо, но теперь Миссия уже меньше походил на парня, которого все ищут. Прежде чем убрать нож, он прорезал несколько щелей в черном мешке рядом с молнией. Затем снял майку и досуха вытер мешок изнутри, после чего выбросил майку в мусорную корзину. От нее все равно воняло дымом и потом. Забравшись в мешок, он помог им надеть ремешки, потом они застегнули мешок и вынесли его на лестницу, чтобы продолжить восхождение. Миссия ничем не мог им помочь, только волновался.

Он мысленно перебирал события очень долгого дня. Утром во время завтрака он смотрел, как светлеют предрассветные облака, потом навестил Ворону и доставил ее записку Родни. Затем Кэм… он потерял друга. Усталость после всего случившегося навалилась на него, и Миссия постепенно забылся.

Когда он резко очнулся, ему показалось, что прошло лишь мгновение. Комбинезон промок от пота, внутренность мешка стала скользкой. Должно быть, Джоэль почувствовал, как он дернулся, потому что быстро велел ему молчать и сказал, что они подходят к центральной диспетчерской.

Сердце Миссии колотилось: он вспомнил, где находится и что они делают. Было трудно дышать. Прорезанные щели потерялись где-то в складках пластика. Ему хотелось расстегнуть молнию, впустить хоть чуточку света и струйку свежего воздуха. Но руки были пристегнуты и онемели из-за ремешков, охватывающих плечи. Лодыжки натерло в тех местах, где их поддерживала Лин.

— Не могу дышать, — выдохнул он.

Лин велела ему молчать. Но раскачивание все же прекратилось. Кто-то пошарил по мешку над головой, послышались легкие щелчки: молнию немного расстегнули.

Миссия жадно втянул прохладный воздух. Мир снова стал покачиваться. Где-то вдалеке слышался топот вверху или внизу, из мешка было не разобрать, вспыхнули беспорядки. Снова драки. Снова смерть. Он представил тела, кувыркающиеся в воздухе. Вспомнил Кэма, только вчера выходившего с ферм с премиальными в кармане: тот даже не представлял, как мало у него осталось времени, чтобы их потратить.

В центральной диспетчерской они отдохнули. Миссию выпустили в главном холле, который оказался пугающе безлюдным.

— Что тут произошло? — спросила Лин.

Она просунула палец в дыру в стене, окруженную паутинкой трещин. Таких дырок здесь были сотни. С площадки донесся топот, постепенно удалявшийся.

— Который час? — негромко спросил Миссия.

— Ужин уже прошел, — ответил Джоэль, и это означало, что они выдерживают хороший темп.

Неподалеку от них Лин разглядывала темное пятно, похожее на ржавчину.

— Это что, кровь? — прошептала она.

— Робби сказал, что не смог ни с кем здесь связаться, — заметил Миссия. — Наверное, они разбежались.

— Или же их выгнали, — предположил Джоэль, отпил из фляги и вытер рот рукавом.

— Может, останемся здесь переночевать? Вы совсем вымотались.

Джоэль покачал головой и протянул Миссии флягу.

— Думаю, нам надо пробраться мимо тридцатых. Здесь повсюду охранники. А тебе, пожалуй, стоит рискнуть и рвануть наверх. Ты ведь тоже в белом, как и они. Только волосы не мешало бы помыть.

Миссия провел рукой по макушке и подумал.

— Может, и стоит. Я смог бы оказаться на месте до того, как приглушат свет на ночь.

Лин зашла в одну из комнат отдыха и почти немедленно выскочила, зажимая рот.

— Что такое? — спросил Миссия, поднимаясь с корточек и бросаясь к ней.

Она обхватила его, увлекла прочь от двери и уткнулась лицом в плечо. Джоэль рискнул заглянуть.

— Нет, — прошептал он.

Миссия оттолкнул Лин и тоже подбежал к двери.

Почти все койки были заняты. Несколько тел лежало на полу, но по изгибам конечностей, по тому, как руки свисали с коек или выворачивались под телами, становилось ясно, что эти носильщики не спят.

Среди них они увидели и Кейтлин. Лин содрогалась от безмолвных рыданий, пока Миссия и Джоэль укладывали тело Кейтлин в мешок. Миссию кольнула вина за то, что ее выбрали не только потому, что ее все любили, но и из-за ее роста. Пока они закрепляли ремешки и застегивали молнию, свет в холле погас, и они остались в кромешной тьме.

— Что за фигня? — процедил Джоэль.

Секунду спустя лампочки загорелись, но при этом мерцали, как будто в каждой поселился колеблющийся огонек. Миссия вытер пот со лба и пожалел, что у него больше нет платка.

— Если не сможете за ночь добраться до Гнезда, то переждите на промежуточной станции и проверьте, как там Робби.

— У нас все будет хорошо, — заверил Джоэль.

Лин на прощание сжала его руку.

— Смотри под ноги, — пожелала она.

— И вы.

Он быстро зашагал к выходу. Лампочки над головой мерцали, как огоньки. И это был знак, что где-то что-то горит.

55

Миссия мчался наверх сквозь дымный туман, горло его пылало огнем. Люди шептались, что причиной отключения электричества был взрыв в механическом. Поговаривали, что центральная колонна накренилась или сломана и что бункер сейчас на аварийном электропитании. Он услышал такое, поднявшись всего на пол-этажа и перепрыгивая через две, а то и три ступеньки разом. Приятно было вновь оказаться на лестнице и двигаться, ощущать в мышцах усталость, служить самому себе ношей.

И еще он заметил, что при виде него люди или замолкают или разбегаются — даже те, с кем он знаком. Поначалу он боялся, что дело в том, что его узнают. Но реальной причиной был его белый комбинезон охранника из службы безопасности. Молодые мужчины, такие же, как он, с громким топотом носились вверх и вниз по лестнице, терроризируя всех. Лишь вчера они были фермерами, сварщиками и насосниками, а сейчас наводили порядок с помощью оружия.

Группы таких парней неоднократно останавливали Миссию и спрашивали, куда тот идет и где его винтовка. Он отвечал, что участвовал в стычке внизу, а теперь возвращается с докладом. Миссия слышал, как такое говорили другие парни в белом. Многим из них, похоже, было известно о происходящем столь же мало, как и ему, поэтому его пропускали. Как и всегда, цвет твоего комбинезона говорил за тебя. Люди думали, что с первого же взгляда знают о тебе все.

По мере приближения к Ай-Ти активность нарастала. Мимо него промаршировала группа новобранцев, и Миссия увидел через перила, как они вышибли дверь этажом ниже и ворвались внутрь. Он услышал вопли, затем резкий хлопок, как будто металлический прут упал на стальной пол. После десятка таких хлопков воплей стало меньше.

Когда он подошел к фермам, ноги у него болели, а в боку кололо. На лестничной площадке он увидел нескольких фермеров с лопатами и вилами. Кто-то крикнул ему что-то вслед, когда он проходил мимо. Миссия пошел быстрее, думая об отце и брате, и впервые увидел мудрость в нежелании отца покидать свой клочок земли.

После восхождения, затянувшегося, как ему почудилось, на многие часы, он оказался в тишине Гнезда. Детей там не было. Вероятно, большинство семей заперлись по своим жилищам, где сжались в надежде, что это безумие закончится, как уже кончались другие. Несколько шкафчиков в коридоре стояло распахнутыми, а на полу валялся детский рюкзачок. Миссия побрел на подгибающихся от усталости ногах на звук знакомого поющего голоса и жуткий скрежет стали по кафелю.

Дверь в конце коридора, как и всегда, была приветливо распахнута. Пела миссис Кроу, и голос ее казался сильнее, чем обычно. Миссия увидел, что он здесь не первый и что на телеграмму он потратился не напрасно. Там находились Фрэнки и Элли, оба в зелено-голубых комбинезонах охранников ферм. Пока миссис Кроу пела, они расставляли парты. С хранившихся вдоль стены парт, поставленных одна на другую, сняли покрывала, и теперь парты заполняли классную комнату такими же рядами, какими Миссия помнил их с детства. Можно было подумать, что миссис Кроу ожидает, что класс вот-вот наполнится детьми.

Элли первой заметила Миссию, повернувшись к двери. Ее ясные глаза блестели, окруженные неистребимыми фермерскими веснушками, темные волосы были схвачены на затылке в пучок. Она метнулась к нему, и Миссия заметил, что штанины ее комбинезона подвернуты, а лямки завязаны узлами на плечах, чтобы сделать их короче. Наверное, прежде это был комбинезон Фрэнки. Когда она бросилась в его объятия, Миссия мог лишь гадать, на какой риск они пошли, чтобы встретить его здесь.

— Миссия, мальчик мой.

Миссис Кроу перестала петь, улыбнулась и поманила его к себе. Элли неохотно выпустила его из объятий.

Миссия пожал Фрэнки руку и поблагодарил за то, что он пришел. И лишь через секунду осознал, что облик приятеля изменился: он тоже коротко обрезал себе волосы. Оба провели ладонью по голове и рассмеялись. В суровые времена юмор рождается легко.

— И что это я услышала о своем Родни? — вопросила миссис Кроу.

Ее кресло двигалось то вперед, то назад, кисть лежала на рукоятке управления, а выцветшая голубая ночная сорочка была заправлена под костлявые ноги.

Миссия глубоко вдохнул, все еще чувствуя в легких застоявшийся дым, и стал рассказывать обо всем, что видел на лестнице: о бомбах и пожарах, о том, что он слышал о событиях в механическом, об охранниках с винтовками — пока старуха не прервала его торопливый рассказ взмахом хрупких рук.

— Да не про это, — сказала она. — Всяческие сражения я видела. Могу нарисовать картину сражения и повесить ее на стену. Что с Родни? Что с нашим мальчиком? Он им отомстил? Заставил их платить?

Она сжала кулачок и подняла руку.

— Нет, — ответил Миссия. — Кому отомстил? Ему нужна наша помощь.

Учительница рассмеялась, захватив его врасплох. Миссия попробовал объяснить:

— Я дал ему вашу записку, а он передал мне свою. Там была мольба о помощи. Его держат взаперти за огромной стальной дверью…

— Не взаперти, — поправила Ворона.

— …словно он сделал что-то неправильное…

— Что-то правильное, — снова поправила она.

Миссия смолк. Он видел, как в ее старческих глазах сияет знание, как восход на следующий день после очистки.

— Родни ничего не грозит, — пояснила она. — Он там со старыми книгами. И с людьми, которые отняли у нас мир.

— Она все пытается нам про это рассказать, — прошептала Элли, сжав руку Миссии. — Все будет хорошо. Пойдем, поможешь с партами.

— Но записка… — пробормотал Миссия, пожалев, что порвал ее в клочки.

— Записка, что ты ему отнес, нужна была, чтобы добавить ему сил. Дать ему знак, что пора начинать. Наш мальчик сейчас в таком месте, что может хорошо отплатить им за все, что они сделали. — В глазах Вороны сверкнула ярость.

— Нет. Родни боялся. Уж я своего друга знаю, и он чего-то боялся.

Лицо старухи закаменело. Она разжала кулак и разгладила спереди свою выцветшую одежду.

— Если это так, — проговорила она дрожащим голосом, — то я в нем сильно ошиблась.

56

Пока они расставляли парты, приблизилось время ночного полумрака. Ворона снова запела. Элли сказала, что введен комендантский час, и Миссия утратил последнюю надежду на то, что сегодня вечером сюда придет кто-то еще. Они достали из игровых домиков коврики, расстелили и решили ждать остальных до рассвета. Миссия о многом хотел спросить Ворону, но ее мысли витали неизвестно где, к тому же ее охватило какое-то навязчивое веселье, сделавшее ее легкомысленной.

Фрэнки был уверен, что сможет провести их через охрану и дальше в Ай-Ти, только если отыщет своего отца. Миссия рассказал, насколько легко смог перемещаться по лестнице в белом комбинезоне. Возможно, он сумеет добраться до отца Фрэнки, если уж совсем прижмет. Элли достала принесенные с собой свежие фрукты и раздала их. Ворона пила свой темно-зеленый напиток. У Миссии нарастала тревога.

Он медленно вышел на лестничную площадку, разрываемый между желанием дождаться остальных и стремлением отправиться в путь. Вполне могло статься, что Родни уже ведут на смерть. Очистки, как правило, успокаивали людей, подавляли недовольство, но ситуация теперь совершенно не походила на увиденные прежде вспышки насилия. Это было пламя, о котором говорил отец, мгновенно вспыхнувшее из тлеющих углей недоверия. Он видел, что такое надвигается, но оно примчалось со скоростью ножа, упавшего в лестничный пролет.

Выйдя на площадку, он услышал снизу топот поднимающейся толпы, а приложив руку к перилам, ощутил вибрацию лестницы под множеством ног. Он вернулся к остальным, но ничего не сказал. Не было оснований предполагать, что эта толпа направляется к ним.

Когда он возвратился, у Элли был такой вид, словно она только что плакала: глаза влажные, щеки раскраснелись. Ворона рассказывала историю о Древних Временах, и ее руки изображали в воздухе какую-то сцену.

— Все в порядке? — спросил Миссия.

Элли покачала головой так, как будто предпочла молчать.

— Тогда в чем дело?

Он взял ее за руку, слушая, как Ворона рассказывает об Атлантиде, этом разрушенном и утраченном волшебном городе за холмами, и о былых временах, когда эти превратившиеся в руины дома сияли, как новая монетка.

— Расскажи, — попросил он, гадая, уж не эти ли истории повлияли на нее так, как когда-то влияли на него, наводя необъяснимую печаль.

— Я ничего не хотела рассказывать, пока все не закончится, — призналась она и снова заплакала.

Она вытерла слезы, а старуха замолчала, уронив на колени руки. Фрэнки тихо сидел в сторонке. Какой бы ни была эта тайна, он тоже ее знал.

— Отец, — догадался Миссия.

Это наверняка связано с отцом. И он мгновенно понял, что отца больше нет. Элли была близка с его отцом так, как Миссия не был никогда. И его внезапно охватило горькое сожаление о том, что он вообще ушел из дома. Пока Элли вытирала слезы, не в силах выдавить ни слова из дрожащих губ, Миссия представил, как он стоит на четвереньках и копает землю — ради отцовского прощения.

Элли заревела, а Ворона принялась напевать песенку о прежних временах. Миссия подумал об отце, которого больше нет, и обо всем, что он давно собирался ему сказать, и ему захотелось сорвать со стен плакаты и разодрать в клочки эти призывы уходить и быть свободным.

— Это все Райли, — сказала наконец Элли. — Мис, мне так жаль…

Ворона перестала напевать. Все трое уставились на него.

— Нет, — прошептал Миссия.

— Не надо было ему говорить… — начал Фрэнки.

— Он должен знать! — возразила Элли. — Его отец хотел бы, чтобы он знал.

Миссия разглядывал плакат с зелеными холмами и синим небом. Этот нарисованный мир расплывался из-за слез.

— Что произошло? — прошептал он.

Элли рассказала, что было нападение на фермы. Райли упрашивал, чтобы его отпустили помочь фермерам отбиваться. Ему запретили, а потом он исчез. Его так и нашли, сжимающим кухонный нож.

Миссия встал и принялся расхаживать по комнате, смахивая со щек слезы. Он не должен был уходить. Ему следовало остаться на ферме. И Кэма он тоже не спас — смерть опережала его повсюду, где он не смог оказаться. И с матерью произошло то же. И теперь смерть грозила им всем.

На лестничной площадке послышался топот, который стал приближаться по коридору. Миссия вытер щеки. Он уже перестал надеяться, что к ним присоединится кто-то еще. Наверное, к ним идут охранники с винтовками. И они спросят, где его винтовка, а затем поймут, что он самозванец, и перестреляют их всех.

Он захлопнул дверь, увидел, что у нее нет замка, и подпер ручку партой. Фрэнки подбежал к Элли и велел ей забраться под стол Вороны. Потом схватил кресло Вороны за спинку, но та сказала, что может справиться сама и что бояться нечего.

Но Миссия знал, что это не так. К ним идут охранники или кто-то другой. Он прошелся по лестнице и знал, что там творится.

В дверь постучали. Задергалась ручка. Топот прекратился — все столпились возле двери. Фрэнки прижал палец к губам, его глаза были распахнуты. Провод над креслом Вороны скрипнул, раскачиваясь.

Дверь сдвинулась. На какой-то миг Миссия еще лелеял надежду на то, что они уйдут, что охранники всего лишь делают обход. Ему пришло в голову, что можно было спрятаться под тканью, которой накрывали парты, но мысль запоздала. Дверь распахнулась, со скрежетом отодвинув парту. И первым вошел Родни.

Его появление стало внезапным и ошеломляющим, как пощечина. На нем был новехонький белый комбинезон с еще не разгладившимися складочками. Волосы коротко подстрижены, щеки свежевыбриты, на подбородке легкий порез.

У Миссии возникло ощущение, будто он смотрится в зеркало, а они с Родни — ряженые в костюмах. За спиной Родни в коридоре толпились люди в белом с винтовками в руках. Родни велел им оставаться на месте и вошел в комнату с аккуратно расставленными пустыми партами.

Элли отреагировала первой. Удивленно ахнув, она бросилась вперед, разведя руки, как будто хотела кого-то обнять. Родни выставил перед собой ладонь и велел ей остановиться. В другой руке он держал небольшое оружие — с таким ходили помощники шерифа. Взгляд Родни был устремлен не на друзей, а на Старую Ворону.

— Родни… — начал Миссия.

Его разум пытался осознать, что друг уже здесь. Они собирались его спасать, но Родни, похоже, в этом не нуждается.

— Дверь, — бросил Родни через плечо.

Мужчина вдвое старше Родни помедлил, но все же выполнил его приказ и плотно закрыл створку. Пленники так себя не ведут. Прежде чем дверь захлопнулась, Фрэнки бросился к ней, выкрикнув: «Отец!» — как будто увидел отца в коридоре.

— Мы собирались пойти к тебе, — сказал Миссия. Ему хотелось приблизиться к другу, но в глазах Родни читалось нечто опасное. — Твоя записка…

Родни наконец-то перевел взгляд на Миссию.

— Мы шли тебе на помощь…

— Помощь мне была нужна вчера.

Он обогнул парты, опустив руку с пистолетом и быстро переводя взгляд с лица на лицо. Миссия попятился и оказался рядом с Элли возле кресла Вороны. То ли чтобы защитить ее, то ли чтобы ощутить себя защищенным — он сам не мог понять.

— Ты должен быть здесь, — назидательно проговорила миссис Кроу. — И сражение твое не здесь. Ты должен был сражаться с ними.

Тонкий палец показал на дверь.

Пистолет в руке Родни чуть приподнялся.

— Ты что? — спросила Элли, изумленно глядя на пистолет.

Родни наставил пистолет на Ворону.

— Скажи им, — велел он. — Скажи всем, что ты делала. И что делаешь.

— Что они с тобой сотворили? — спросил Миссия.

Его друг изменился. У него были не только другие прическа и форма. Изменились его глаза.

— Мне показали… — Родни ткнул пистолетом в плакаты на стене, — что все эти истории — правда. — Он рассмеялся и повернулся к Вороне. — И я был зол — ты ведь говорила, что я разозлюсь. Зол на то, что они сделали с миром. Мне захотелось все здесь разнести в клочки.

— Так сделай это, — сказала Ворона. — Сделай им больно.

Ее голос был скрипучим, как дверь, которая вот-вот захлопнется.

— Но теперь я знаю. Они мне все сказали. Нам звонили. И теперь я знаю, чем ты тут занималась…

— О чем это ты? — спросил Фрэнки, все еще в комнате. Он шагнул к двери. — Почему мой отец…

— Стой! — приказал Родни. Он оттолкнул в сторону парту и шагнул в проход. — Не шевелись. — Его пистолет теперь смотрел не на Фрэнки, а на Ворону, чье кресло подрагивало в такт дрожи ее руки. — Все эти лозунги на стенах, рассказы и песенки… это ты сделала нас такими, какие мы есть. Ты сделала нас злыми.

— Вы должны быть злыми, — проскрипела она. — Чертовски злыми!

Миссия шагнул к Вороне, не сводя глаз с пистолета. Элли опустилась на колени и взяла старуху за руку. Родни стоял в десяти шагах от них, нацелив пистолет им в ноги.

— Они убивают и убивают, — сказала Ворона. — И здесь будет, как было всегда. Сотрут все начисто. Похоронят и сожгут мертвецов. И эти парты… — Ее рука взметнулась вперед, дрожащий палец нацелился на пустые, недавно расставленные парты. — И эти парты снова заполнятся.

— Нет, — отрезал Родни и покачал головой. — Хватит. Это закончится здесь. Ты больше не станешь нас запугивать…

— Да что ты несешь? — спросил Миссия. Он подошел к Вороне, опустил руку на ее кресло. — Это у тебя пистолет, Родни. Это ты нас запугиваешь.

Родни уставился на Миссию.

— Это она заставляла нас бояться. Неужели не понимаешь? Страх и надежда всегда идут рядом. И втюхивала она нам то же, что и священники, да только мы ей доставались первыми. А вся ее трепотня о лучшем мире… Она лишь заставляла нас ненавидеть этот.

— Нет… — Миссия возненавидел Родни за такие слова.

— Да. А почему, по-твоему, мы ненавидим наших отцов? Потому что она заставляет нас их ненавидеть. Подсовывает идеи, из-за которых мы от них уходим. Но лучше от этого не становится. — Он махнул рукой. — Но это уже не важно. То, что я знал вчера, заставляло меня опасаться за свою жизнь. За жизнь всех нас. А то, что я знаю сейчас, дает мне надежду.

Пистолет поднялся. Миссия не верил собственным глазам. Его друг нацелил оружие на Старую Ворону.

— Подожди… — Миссия поднял руку.

— Отойди, — приказал Родни. — Я должен это сделать.

— Нет!

Рука его друга напряглась. Ствол был направлен на беззащитную женщину в механическом кресле. Она была матерью им всем, она убаюкивала их, лежащих в колыбельках и на ковриках, ее голос вспоминался им во время стажерства и позже.

Отшвырнув парту, Фрэнки метнулся к Родни. Элли завопила. Когда пистолет громыхнул, Миссия бросился в сторону. Он почувствовал удар в живот, внутри вспыхнул огонь. Он рухнул на пол, и тут пистолет громыхнул во второй раз. Кресло рывком отъехало в сторону, когда руку старухи свело судорогой.

Миссия упал, стискивая живот. Руки стали липкими и влажными.

Лежа на спине, он увидел, как Ворона обмякла в теперь уже неподвижном кресле. Пистолет рявкнул снова. Но этот выстрел оказался лишним — ее тело лишь дернулось, как от удара палкой. Фрэнки налетел на Родни, парни упали и сцепились. На шум в комнату ворвались охранники.

Элли плакала. Она зажимала рану на животе Миссии и оглядывалась на старуху. Она плакала по ним обоим. Миссия ощутил во рту вкус крови, и он напомнил ему тот случай, когда Родни ударил его в детстве, во время игры. Они всегда лишь играли. Переодевались и изображали своих отцов.

Вокруг него топали ботинки, у кого-то черные и блестящие, у кого-то изношенные. Те, кто уже сражался, и те, кто еще только учится.

Родни подошел к Миссии, глаза его были тревожно распахнуты. Он попросил его держаться. Миссии хотелось ответить, что он попробует, но боль в животе была слишком сильной. Он не мог говорить. Его просили, чтобы он не отключался, но ему хотелось только спать. Перестать существовать. Не быть ни для кого обузой.

— Будь ты проклят! — завопила Элли.

Она крикнула это Миссии, а не Родни. Потом забормотала, что любит его, и Миссия попытался ответить, что знает. Ему хотелось сказать ей, что она всегда была права. Он представил на миг детей, которые у них будут. Участок, какой получится, если объединить их фермы, и длинные непрерывные ряды кукурузы — как жизни, тянущиеся из поколения в поколение. Поколения людей, что держатся ближе к дому и друг к другу, занимаются тем, что умеют делать лучше всего, и радуются тому, что они не обуза друг для друга.

Ему хотелось сказать все это и еще много чего. Очень много чего. Но когда Элли склонилась над ним, а он попытался заговорить, то смог лишь прошептать среди топота и криков, что сегодня был его день рождения.

Hush my Darling, don’t you cry I’m going to sing you a lullaby Though I’m far away it seems I’ll be with you in your dreams. Hush my Darling, go to sleep All around you angels keep In the morn and through the day They will keep your fears at bay. Sleep my Darling, don’t you cry I’m going to sing you a lullaby.

57

Три года спустя

Пока Элли готовила ужин, Миссия переоделся. Сменив рабочий комбинезон, он вымыл руки, стер щеткой грязь из-под ногтей и понаблюдал, как грязь смывается в раковину. Кольцо на пальце было снимать все труднее — суставы стали жесткими и болели после работы мотыгой. Наступило время сажать рассаду.

Намылив руки, он сумел-таки стянуть кольцо. Вспомнив последний раз, когда он уронил его в раковину, Миссия аккуратно отложил его в сторону. Элли насвистывала в кухне, возясь у плиты. Когда она открыла духовку, Миссия ощутил запах жаркого из свинины. Придется кое-что сказать жене. Им пока не по карману покупать свинину просто так, без особого повода.

Грязный комбинезон отправился в стирку. Когда Миссия вернулся на кухню, на столе горели свечи. Они держали их на случай аварийного отключения света, когда идиоты внизу переключались на запасные генераторы и принимались чинить главный. Элли это знала. Но прежде чем Миссия успел сказать ей что-то насчет жаркого или свечей либо сообщить, что урожай фасоли будет не столь хорош, как он надеялся, он увидел ее сияющую улыбку. Так сиять она могла только по одной причине — но это было невозможно.

— Нет, — сказал он, не смея поверить.

Элли кивнула. В глазах у нее блестели слезы. Когда он к ней подошел, они уже струились по щекам.

— Но наш билет выпал совсем недавно, — прошептал он, обнимая ее.

Элли пахла сладким перцем и шалфеем. Он ощущал, как она дрожит.

Элли всхлипнула. Радость переполняла ее настолько, что ее голос дрогнул.

— Док сказал, что это случилось в прошлом месяце. Во время нашего окна, Мисс. У нас будет ребенок.

Волна облегчения затопила Миссию целиком. Облегчения, а не радости. Облегчения из-за того, что все законно. Он поцеловал жену в щеку, и к перцу с шалфеем добавилась соль.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Жаркое! — Она высвободилась и метнулась к плите. — Я собиралась сказать тебе после ужина.

— Все равно рассказала бы сейчас, иначе пришлось бы объяснять про свечи, — рассмеялся Миссия.

Он налил два стакана воды и дрожащими руками поставил их на стол, пока она наполняла тарелки. От запаха жареного мяса у него потекли слюнки. Он уже предвкушал, каким жаркое окажется на вкус. Это будет вкус будущего, вкус грядущего.

— Не дай ему остыть, — предупредила Элли, расставляя тарелки.

Они сели и взялись за руки. Миссия мысленно выругал себя за то, что не надел кольцо.

— Да будет благословенна эта пища и те, кто питает ее корни, — произнесла Элли.

— Аминь, — завершил Миссия.

Жена сжала его руки и лишь потом взялась за вилку и нож.

— Знаешь, — сказала она, разрезая жаркое, — если будет девочка, назовем ее Эллисон. Насколько я могу вспомнить, всех женщин в нашей семье звали Эллисон.

Миссия задумался, насколько далеко могла простираться эта семейная память. Вряд ли очень далеко, иначе это стало бы необычным. Пережевывая мясо, он поразмышлял над предложенным именем.

— Ладно, пусть будет Эллисон, — согласился он и подумал, что со временем ее тоже будут звать Элли. — Но если родится мальчик, мы сможем назвать его Кэм?

— Конечно. — Элли подняла стакан. — Это ведь не имя твоего дедушки?

— Нет. Я никаких Кэмов не знал. Просто мне нравится, как это имя звучит.

Он поднял стакан с водой и некоторое время его разглядывал. Или он все же знал какого-то Кэма? Откуда иначе он взял это имя? Были ведь какие-то кусочки прошлого, скрытые от него. Например, он не мог вспомнить, откуда у него рубец на шее и шрам на животе. Такое имелось у каждого — эпизоды прошлого, которые люди не могли вспомнить, но у Миссии их было больше, чем у остальных. Вроде его дня рождения. Его просто с ума сводило, что он не мог вспомнить, когда у него день рождения. Ну что в этом такого трудного?

Третья смена Пакт

58

Бункер № 1

2345 год

— Сэр?

Под его ногами гремели кости. Дональд пробивался сквозь тьму. Крылатые псы разбегались при звуке голосов.

— Вы меня слышите?

Завеса тьмы раскололась. Веко приподнялось с легким потрескиванием, как крышка его капсулы. Боб. Дональд съежился внутри этой капсулы, как боб.

— Сэр? Вы очнулись?

Кожа такая холодная. Дональд сидел, от его голых ног поднимался пар. Он не помнил, как его укладывали спать. Он помнил врача, как был в его офисе. Они разговаривали. А сейчас его будят.

— Выпейте это, сэр.

Это Дональд вспомнил. Он помнил, как его будили снова и снова, но не помнил, как засыпал. Только пробуждение. Он сделал глоток. Ему пришлось сосредоточиться. Чтобы заставить горло работать, заставить его глотать. Таблетка. Ему полагалось дать таблетку, но ее не предложили.

— Сэр, мы получили указание разбудить вас.

Указания. Правила. Протокол. У Дональда опять проблемы. У Троя. Может, проблемы у этого Троя. Кем он был? Дональд выпил столько, сколько смог.

— Отлично, сэр. Сейчас мы вас извлечем из капсулы.

У него проблемы. Его будят только тогда, когда у него проблемы. Извлекли катетер, затем иглу из руки.

— Что я?..

Он кашлянул в кулак. Голос у него стал как оберточная бумага, тонкий и хрупкий. Невидимый.

— Что случилось? — спросил он, крича, чтобы добиться хотя бы шепота.

Двое подняли его и усадили в кресло-коляску, которую удерживал третий. Вместо бумажного халата его накрыли мягким одеялом. На этот раз не было ни шуршания бумаги, ни зуда.

— Мы кое-кого потеряли, — сказал кто-то.

Бункер. Погиб бункер. И в этом опять будет виноват Дональд.

— Восемнадцатый, — прошептал он, вспомнив свою последнюю смену.

Двое переглянулись, открыв рты.

— Да, — подтвердил один из них с трепетом в голосе. — Из восемнадцатого бункера, сэр. Мы потеряли ее за холмом. Утратили зрительный контакт.

Дональд попытался сосредоточиться на этом человеке. Он помнил, что потерял кого-то за холмом. Элен. Жену. Ее до сих пор ищут. Надежда еще осталась.

— Расскажите, — прошептал он.

— Мы сами не понимаем, как такое произошло, но одна из них скрылась из виду…

— Чистильщица, сэр.

Чистильщица. Дональд обмяк в кресле. Кости у него были холодными и тяжелыми, как камень. Это была вовсе не Элен.

— …за холмом.

— …и нам позвонили из восемнадцатого…

Дональд приподнял руку — она дрожала и все еще была частично онемевшей после сна.

— Подождите, — прохрипел он. — Говорите по очереди. Зачем меня разбудили? Мне больно разговаривать.

Один из будивших кашлянул. Дональда укрыли одеялом до подбородка, чтобы он не дрожал. Он даже не сознавал, что дрожит. С ним были так почтительны, так вежливы. Но почему? Он попытался разогнать туман в голове.

— Вы приказали разбудить вас…

— Таков протокол…

Взгляд Дональда переместился на капсулу. Она все еще исходила паром, отдавая холод. В основании капсулы находился экран. Сейчас Дональда внутри не было, и показатели его жизнедеятельности не выводились, только значение медленно поднимающейся температуры. Температура и имя. Не его имя.

И Дональд вспомнил, что имена ничего не значат — кроме тех случаев, когда у человека нет ничего, кроме имени. Если никто не помнит другого, если пути людей не пересекаются, тогда имя означает всё.

— Сэр?

— Кто я? — спросил он, глядя на небольшой экран и ничего не понимая. Это же не его имя. — Почему меня разбудили?

— Вы сами приказали, мистер Турман.

Одеяло уютно окутывало плечи, кресло развернули. С ним обращались уважительно, как с человеком, обладающим властью. У этого кресла колесики совершенно не скрипели.

— Все хорошо, сэр. Голова скоро прояснится.

Он не знал этих людей. А они не знали его.

— Доктор введет вас в курс дела.

Никто никого не знает.

— Сюда.

И тогда любой может быть кем угодно.

— В эту дверь.

До тех пор пока не имеет значения, кто командует. Один может поступить правильно, а другой может поступить справедливо.

— Прекрасно.

Одно имя не хуже другого.

59

Бункер № 17

2312 год

Час первый

Бунт происходит перед наступлением тишины. Это всемирный закон, потому что шуму и крикам нужно от чего-то отражаться, подобно тому, как телам необходимо пространство, чтобы падать.

Джимми Паркер находился в классе, когда начался последний из больших Бунтов. Это был день накануне очистки. Завтра у них отменят занятия в школе. Из-за смерти человека Джимми и его друзьям подарят несколько лишних часов сна. Отец будет работать в Ай-Ти сверхурочно. И завтра днем мать настоит на том, чтобы они отправились вместе с его тетей и кузенами смотреть, как светлые облака плывут над ясно видимыми холмами, пока небо не станет темным, как сон.

Дни очистки предназначались для валяния в кровати и общения с семьей. Для успокоения недовольных и усмирения Бунтов. Так сказала им миссис Пирсон, выписывая на доске законы из Пакта. Мел постукивал и поскрипывал, оставляя пыльные линии, перечисляющие все причины, по которым человек может быть отправлен на смерть. Уроки гражданского права накануне изгнания. Предупреждения перед еще более суровыми предупреждениями. Джимми и его друзья ерзали и учили законы. Всемирные законы, которые очень скоро утратят силу.

Джимми было шестнадцать. Многие его друзья скоро переедут и станут чьими-то «тенями»-стажерами, но ему предстояло учиться еще год, чтобы пойти по стопам отца. Миссис Пирсон закончила писать на доске и заговорила о серьезности выбора партнера по жизни, о регистрации отношений в соответствии с Пактом. Сара Дженкинс слегка повернулась и улыбнулась Джимми. Уроки гражданского права и биологии переплелись, гормоны заговорили одновременно с законами, карающими за невоздержанность. Сара Дженкинс привлекательная. В начале года такая мысль не приходила Джимми в голову, но теперь он это увидел. Сара Дженкинс была привлекательной и умрет всего через несколько часов.

Миссис Пирсон попросила добровольца прочесть отрывок из Пакта, и в этот момент за Джимми пришла его мать. Она ворвалась в класс без предупреждения, смутив сына. Для Джимми конец его мира начался с горячих щек и шеи и перекрестных взглядов одноклассников. Мать ни слова не сказала миссис Пирсон, даже не извинилась за вторжение. Она быстро прошла между партами той походкой, которая у нее бывает, когда она злится. Вытащила Джимми из-за парты и вывела из класса, крепко держа за руку, заставив парня гадать, что же он натворил в этот раз.

Миссис Пирсон буквально онемела. Джимми взглянул на своего лучшего друга Пола, увидел, что тот улыбается, прикрывая рот ладонью, и удивился, почему неприятности обошли его стороной. Они с Полом редко попадали в неприятные ситуации поодиночке. Единственной, кто произнес хотя бы слово, оказалась Сара Дженкинс.

— Ты рюкзак забыл! — успела она крикнуть до того, как захлопнулась дверь класса и ее голос поглотила тишина.

Другие матери еще не тащили детей по школьному коридору. Если они и придут, то случится это намного позднее. Отец Джимми работал среди компьютеров и многое узнавал первым. На этот раз он опередил других лишь на секунды. По лестнице уже шли люди, и поднятый ими шум пугал. Лестничная площадка на школьном этаже гудела, вибрируя из-за топота множества далеких ног. Постукивал ослабевший болт в одной из опор перил, создавая впечатление, что вскоре бункер просто развалится из-за вибрации. Мать ухватила Джимми за рукав и потянула к спиральной лестнице, как будто ему все еще было двенадцать.

Озадаченный Джимми на секунду уперся. За прошедший год он перерос мать и сравнялся с отцом, и было странно получить такое напоминание, что он уже сильный и почти мужчина. Куда они идут? Топот ног внизу становился громче.

Когда он стал сопротивляться, мать обернулась. В ее глазах он не увидел гнева, брови не хмурились. Глаза у нее были распахнутые и влажные и блестели совсем как в те дни, когда скончались дедушка и бабушка. Шум внизу пугал, но настоящий страх охватил Джимми именно в тот момент, когда он заглянул матери в глаза.

— Что случилось? — прошептал он.

Джимми не выносил вида расстроенной матери. В его душе заскреблось что-то темное и непонятное — наподобие того бродячего кота с верхних этажей, которого никак не удавалось поймать.

Мать не ответила, а лишь развернулась и потащила его вниз по лестнице, навстречу грохочущему приближению чего-то ужасного, и Джимми сразу понял, что мать не собирается его за что-то наказывать. Неприятности были не у него.

Беда у всех.

60

Джимми не мог вспомнить, чтобы лестница когда-нибудь так тряслась. Казалось, раскачивалась вся ее стальная спираль. Она словно стала резиновой, примерно так, как кажется резиновым карандаш, если его покачивать, держа за кончик, — этому фокусу Джимми научился в классе. Хотя его ноги редко касались ступеней — он бежал, чтобы не отставать от матери, — они слегка немели от вибрации, передаваемой от стали напрямую в кости. Джимми даже ощутил вкус страха — как сухая ложка на языке.

Снизу доносились гневные вопли. Мать крикнула что-то ободряющее, велела поторопиться. Они бежали вниз навстречу тому плохому, что поднималось наверх.

— Быстрее, — снова крикнула мать, и дрожь в ее голосе напугала Джимми больше, чем вибрация сотни этажей стали.

И он торопился.

Они миновали двадцать девятый этаж. Затем тридцатый. Люди бежали в противоположном направлении. Многие в таких же комбинезонах, что и у отца. На площадке тридцать первого Джимми увидел первого мертвеца. Казалось, что на затылке упавшего человека раздавили томат. Джимми пришлось обойти руки мертвеца, лежащие на ступени. Красные капли просачивались сквозь решетку площадки и падали на лестницу внизу, делая ее скользкой.

На тридцать втором этаже вибрация стала такой сильной, что он ощутил ее зубами. Мать начала впадать в ярость, потому что они все чаще натыкались на людей, торопящихся наверх. Казалось, они не замечают друг друга. Каждый был занят только собой.

Теперь бегство стало слышимым, превратившись в топот множества ног. Звенящие шаги смешивались с громкими голосами. Джимми остановился, перегнулся через перила и заглянул вниз. Там, где лестница буравом уходила в глубины бункера, виднелись локти и руки пихающейся толпы. Джимми обернулся, когда кто-то протопал мимо. Мать крикнула, чтобы он не задерживался, потому что толпа уже окружила их, становясь все плотнее. Джимми чувствовал панику и гнев мчащихся мимо людей, и ему захотелось побежать наверх вместе с ними. Но мать кричала, чтобы он шел с ней, и ее голос пробился сквозь его страх до глубины его существа.

Джимми протолкался ниже и взял мать за руку. Недавнее смущение уже сгинуло. Теперь ему хотелось, чтобы мать прижимала его к себе. Бегущие мимо кричали, что им надо идти в другую сторону. У некоторых были обрезки труб и стальные прутья. У других виднелись синяки и ссадины. У одного рот и подбородок заливала кровь. Где-то была драка. Джимми подумал, что она произошла на самых нижних этажах. Остальные, похоже, всего лишь поддались стадному инстинкту, потому что были безоружны и оглядывались. Это толпа, напуганная толпой. Но что стало причиной? Чего все так испугались?

Среди топота послышались громкие хлопки. Крупный мужчина врезался в мать Джимми и толкнул ее к перилам. Джимми держал ее за руку, и они стали спускаться на тридцать третий, прижимаясь к внутренним перилам.

— Остался последний этаж, — сказала мать, и он понял, что они идут к отцу.

Нарастающая толчея двумя оборотами лестницы выше тридцать четвертого превратилась в давку. Людей стиснуло по четыре в ширину там, где было место лишь для двоих. Джимми ударился запястьем о перила и втиснулся между ними и теми, кто пробивался наверх. Продвигаясь по паре дюймов — люди рядом пихались, толкались и кряхтели от усилий, — он понял, что в этой пробке застрянут все. Люди напирали, и он выпустил руку матери. Та рывком продвинулась вперед, пока его зажали. Он слышал, как она выкрикивает снизу его имя.

Крупный мужчина, мокрый от пота и с отвисшей от страха челюстью, пытался протиснуться наверх.

— Отойди! — рявкнул он на Джимми, как будто ему было, куда отодвинуться.

Путь был только один — наверх. Пока мужчина протискивался мимо, Джимми прижался к центральной колонне. От наружных перил донесся вопль. Толпа дернулась, кто-то ахнул, кто-то крикнул «Держись!», кто-то заорал, чтобы его отпустили, а затем послышался пронзительный вопль, быстро затихший внизу.

Натиск тел ослабел. Джимми едва не затошнило от мысли, что кто-то рухнул с лестницы совсем рядом с ним. Вывернувшись, он вскарабкался на внутренние перила, обнял центральную колонну и стал держаться, тщательно следя за тем, чтобы ноги не соскользнули в шестидюймовый просвет между перилами и колонной, куда мальчишки так любят плевать.

Кто-то немедленно занял его место на ступенях. Плечи и локти толкали его в лодыжки. Перила подрагивали, улавливая шаркающие шаги тех, кто поднимался. Он переместил ноги вдоль узкой стальной полоски, отполированной трением тысяч ладоней, и немного сдвинулся вниз, к матери. Нога скользнула в просвет между перилами и колонной — казалось, ему не терпится проглотить его ногу. Джимми выпрямился, боясь упасть в бредущую толпу и представляя, как испуганные руки швырнут его поперек лестницы в пустоту за перилами.

Мать он увидел, лишь когда прошел половину оборота вокруг колонны. Толпа выдавила ее к наружным перилам.

— Мама! — крикнул он.

Джимми ухватился за край ступеньки сверху и протянул к матери руку. Где-то в глубине толпы закричала женщина, и ее голова исчезла под ногами тех, кто занял ее место. Ее топтали, и вскоре ее вопли стихли. Толпа рванулась вверх и увлекла за собой мать Джимми, подняв ее на несколько ступеней.

— Доберись до отца! — крикнула она, сложив ладони рупором. — Джимми!

— Мама!

Кто-то ударил его по голени, и пальцы Джимми соскользнули со ступеней над головой. Он взмахнул руками — раз, другой, — пытаясь удержать равновесие, но упал на море голов и покатился. Кто-то, защищаясь от его тела, врезал ему по ребрам.

Другой отшвырнул его в сторону. Джимми покатился к наружным перилам по волнистой платформе из острых локтей и твердых черепов, и время для него резко замедлилось. За пределами толпы, теперь упакованной по пять в ряд, его ждали только пустота и долгое падение. Джимми пытался ухватиться за толкающие его руки. Перила все приближались, и внутри у него все сжалось. Он не мог разглядеть край. Он услышал голос матери — пронзительный вопль, различимый сквозь гул чужих голосов: она могла лишь смотреть на него, не в силах что-либо изменить. Когда он соскальзывал по спирали из голов, перекатываясь и хватаясь за все подряд, кто-то крикнул, что надо помочь этому парню. Он и был тем парнем.

Джимми выкатился на открытое пространство — его отбросили в сторону те, кто пытался защититься. Он соскользнул между двумя людьми — чье-то плечо угодило ему в подбородок — и увидел наконец-то перила. Он вцепился в них, обвил одной рукой стойку. Когда его ноги задрались выше головы, тело скрутило, а плечо болезненно вывернуло, но он все же удержался. Джимми так и завис, вцепившись в перила одной рукой и обхватив вертикальную стойку другой. Ноги его болтались в воздухе.

Чье-то бедро прижало его пальцы к перилам, Джимми вскрикнул. Кто-то потянулся к его рукам, чтобы помочь, но напирающее снизу безумие оттеснило этих людей.

Джимми попытался подтянуться и встать. Он взглянул мимо своих лягающихся ног на пихающуюся толпу внизу за перилами. Двумя оборотами ниже находилась площадка тридцать четвертого этажа. Он снова попытался вытянуть себя, но вывернутое плечо вспыхнуло огнем. Кто-то мазнул ладонью по предплечью, желая помочь, и его отнесло наверх.

Заглянув вниз, Джимми увидел, что площадка тридцать четвертого плотно набита людьми. Кого-то выталкивало с переполненной лестницы, кто-то пытался втиснуться обратно. Несколько человек выбрались из дверей Ай-Ти в комбинезонах чистильщиков и с надетыми шлемами. Они бросились в толпу, и серебристые руки замелькали среди голов. Все лезли наверх, и снизу опять донеслись крики и хлопки, похожие на звуки лопающихся воздушных шариков, только намного громче.

Пальцы Джимми на перилах разжались: вывихнутое плечо сильно болело и больше не могло выдерживать его вес. Соскальзывая, он вцепился в стойку перил другой рукой, влажная ладонь не удержалась на стальном пруте, и он завис, цепляясь за ступеньку возле основания опоры. Он пытался нащупать ногами перила внизу, но ощущал лишь руки, гневно отталкивающие его ботинки. Поврежденное плечо снова вспыхнуло болью. Джимми закачался на одной руке, на мгновение завис.

От испуга Джимми вскрикнул. Он звал мать, вспоминая, что она ему сказала.

«Доберись до отца».

Подняться и снова залезть на лестницу он не мог: у него не осталось сил. И места там не было. Никто ему не поможет. Вокруг него толпа, и все же он висит здесь совершенно один.

Джимми сделал глубокий вдох. Повисел еще секунду, глядя на набитую людьми площадку под собой, и разжал пальцы.

61

Два оборота спиральной лестницы промчались мимо. Два оборота распахнутых глаз в плотно стиснутой толпе. Ветер рванул волосы на затылке. Желудок взлетел к горлу. Джимми успел заметить повернувшееся к нему встревоженное лицо.

В толпу на нижней лестничной площадке он врубился с тошнотворным шлепком, придавив человека в серебристом комбинезоне, безликом из-за надетого шлема с окошком.

На него заорали. Несколько человек стали выползать из-под него. Джимми откатился в сторону. Через ребра как будто пропускали ток в том месте, где он в кого-то врезался, колено пульсировало от боли, плечо горело. Хромая, он торопливо направился к двойным дверям. Из них выскочили двое со свертком в руках. Увидев толпу на лестнице, они резко остановились. Один из них крикнул, что выходить наружу запрещено, но его никто не слушал. На завтра была назначена очистка. Возможно, она опоздала. Джимми подумал, сколько дополнительных часов работы вложил в ее подготовку отец. Сколько же еще человек будет выслано в наказание за все это насилие?

Повернувшись к лестнице, он стал высматривать мать. Из-за криков и воплей людей, требующих продвигаться вперед, уступить дорогу, расслышать что-либо другое было невозможно. Но голос матери все еще звучал в ушах. Он вспомнил ее последнюю команду и мольбу на лице, вошел и отправился на поиски отца.

За дверями царил хаос. Люди носились по коридорам, о чем-то громко спорили. Возле турникета стоял Яни. Промокшие от пота волосы крупного охранника прилипли к голове. Джимми побежал к нему, стискивая локоть, чтобы прижать руку к груди и зафиксировать плечо. Боль в ребрах не давала вдохнуть полной грудью. Сердце все еще колотилось, не успокоившись после долгого падения.

— Яни… — Джимми прислонился к турникету и глотнул воздуха. Казалось, охранник не сразу заметил его существование. Глаза его распахнулись, взгляд заметался по сторонам. Джимми заметил в его руке пистолет вроде того, что носил шериф. — Мне надо пройти. Надо отыскать отца.

Буйный взгляд охранника уперся в Джимми. Яни был хорошим человеком, другом отца, и имел дочь всего на два года младше Джимми. По праздникам их семьи иногда обедали вместе. Но перед ним стоял не тот Яни. Этого Яни, похоже, стиснул за горло непонятный страх.

— Да, — кивнул он. — Твой отец… он меня не впустил. Никого из нас не впустил. Но ты… — Его глаза стали еще безумнее.

— Можешь меня пропустить? — спросил Джимми, кивнув на турникет.

Яни схватил его за воротник. Джимми не был мальчишкой, он уже стал почти взрослым, но мощный охранник буквально перенес его над турникетом, как мешок с грязным бельем.

Джимми задергался, пытаясь высвободиться. Яни прижал к его груди дуло пистолета и потащил через вестибюль.

— Я сцапал его мальчишку! — крикнул он непонятно кому.

Джимми старался вывернуться, но Яни тащил его мимо офисов, где все было перевернуто вверх дном. Весь этаж казался опустевшим. Джимми вспомнил, сколько людей в серебристых и серых комбинезонах он недавно видел на лестнице, и на миг испугался, что среди них был и его отец. В толпе оказалось много людей с этого этажа — они или возглавляли бегство, или стали объектами преследования.

— Я дышать не могу… — попытался он сказать Яни.

Джимми подтягивал ноги, цеплялся за мускулистое предплечье Яни — делал все, что мог, лишь бы разжать душащий воротник.

— Куда вы все подевались, сволочи? — орал Яни, заглядывая в коридоры. — Помогите справиться с этим…

Послышался хлопок, словно одновременно лопнула тысяча воздушных шариков. Джимми почувствовал, как Яни дернуло в сторону, как будто его пнули. Его пальцы на воротнике разжались. Джимми отскочил, когда охранник рухнул, захлебываясь кровью и хрипя. Черный пистолет отлетел в сторону.

— Джимми!

В конце коридора, наполовину высунувшись, стоял его отец, зажав под мышкой длинный черный предмет, нечто вроде костыля, не достающего до пола. Конец костыля дымился.

— Быстрее, сынок!

От облегчения Джимми завопил. Отойдя от Яни, который корчился на полу, издавая жуткие звуки, он побежал к отцу, прихрамывая и сжимая руку.

— Где мать? — спросил отец, оглядывая вестибюль.

— На лестнице… — Джимми задыхался, пульс превратился в барабанную дробь. — Папа, что происходит?

— Внутрь. Внутрь.

Он подтащил Джимми к большой двери из нержавеющей стали. Из-за угла доносились крики. Джимми увидел вены, вздувшиеся на лбу отца, струйки пота под редеющими волосами. Отец набрал код на панели возле массивной двери, и после жужжания и пощелкивания та приоткрылась. Отец навалился на дверь и давил, пока не получился просвет, в который можно было протиснуться.

— Давай, сынок. Шевелись.

В вестибюле кто-то завопил, приказывая им остановиться. Затопали приближающиеся ноги. Джимми пролез внутрь, опасаясь, что отец может запереть его здесь одного, но отец тоже втиснулся в просвет и навалился на дверь изнутри.

— Толкай! — велел он.

Джимми стал давить на дверь. Он не знал, для чего они это делают, но никогда не видел отца настолько испуганным, и у него тоже начали от страха слабеть ноги. Топот снаружи приближался. Кто-то выкрикнул имя отца, кто-то стал окликать Яни.

Когда стальная дверь захлопнулась, снаружи по ней зашлепали ладони. Снова послышались жужжание и щелчок. Отец набрал какую-то комбинацию на панели, потом задумался.

— Число, — сказал он, переводя дыхание. — Четыре цифры. Сынок, быстро скажи число, которое ты не забудешь.

— Один два один восемь, — сказал Джимми.

Двенадцатый этаж, куда он ходил в школу, и восемнадцатый этаж, где он жил. Отец набрал эти цифры. Снаружи все еще слышались приглушенные крики и мягкие шлепки ладоней, отчаянно бьющих по толстой стали.

— Пошли, — сказал отец. — Нам надо присматривать за камерами. И отыскать маму.

Он повесил черную штуковину за спину. Теперь Джимми понял, что это нечто вроде крупного пистолета. Его конец больше не дымился. Отец не ударил Яни — он его застрелил.

Джимми застыл, пока отец шел через помещение, заставленное большими черными ящиками. До него дошло, что он уже слышал об этом месте: отец рассказывал ему о комнате, полной серверов. Казалось, машины наблюдали за ним возле двери. Они были черными часовыми, негромко гудящими, стоящими на страже.

Джимми отошел от стальной двери с ее приглушенными шлепками и криками и стал догонять отца. Как-то раз ему довелось посетить его офис — тот находился за поворотом коридора, — но здесь, в этой огромной комнате, он не был никогда. Джимми даже стал прихрамывать, когда пересек ее, выбирая путь между серверами и выясняя, куда пошел отец. Возле дальней стены он обогнул последний черный ящик и увидел отца, стоящего на коленях, как будто в молитве. Пошарив за воротником, отец снял с шеи тонкий черный шнурок. На его конце что-то серебристо поблескивало.

— Так что с мамой? — спросил Джимми.

Он не понимал, как они ее впустят, если возле двери толпится столько людей. И почему отец стоит на коленях.

— Слушай внимательно. Это ключ от бункера. Их только два. Он должен всегда быть с тобой. Понял?

Отец вставил ключ в скважину на задней стенке одного из серверов.

— Это узел связи, — пояснил он.

Джимми понятия не имел, что такое узел связи, но решил, что они в нем спрячутся. Таков был план. Забраться в большой черный ящик, пока снаружи все не утихнет. Отец повернул ключ, отпирая замок, повторил эту операцию еще трижды с тремя другими замками и снял заднюю панель. Джимми заглянул внутрь и увидел, как отец потянул за рычаг. Неподалеку в полу раздался скрежет.

— Держи его в надежном месте.

Он сжал плечо Джимми и протянул ему шнурок с ключом. Джимми взял его и рассмотрел зазубренный кусочек металла. На одном из его концов был изображен круг с тремя клиньями внутри — символ бункера. Джимми повесил шнурок на шею. Отец тем временем сунул пальцы в решетку под ногами и поднял небольшой прямоугольник напольного покрытия, за которым открылся черный провал.

— Давай, спускайся. Ты первый.

Он показал на отверстие в полу и стал снимать длинный пистолет. Джимми робко приблизился и заглянул вниз. Вдоль стены висели опоры, похожие на лестницу, но такой высокой лестницы он никогда в жизни не видел.

— Давай, сынок. У нас мало времени.

Джимми уселся на край, свесив ноги, потом развернулся, нашарил ступнями стальные опоры и начал долгий спуск.

Воздух под полом оказался прохладным, а свет приглушенным. Ужасы и шум лестницы стали забываться и слабеть, а у Джимми начало зарождаться нехорошее предчувствие, а то и страх. Зачем отец дал ему ключ? Что это за место? Он спускался, держась в основном здоровой рукой, — медленно, но равномерно.

У подножия лестницы обнаружился узкий коридор. В дальнем его конце пульсировала тусклая лампочка. Посмотрев наверх, он увидел силуэт спускающегося отца.

— Нам туда, — сказал отец, махнув рукой в узкий коридор.

Длинный пистолет он прислонил к лестнице.

Джимми показал наверх:

— А не надо ли закрыть?..

— Я закрою, когда буду уходить. Пошли, сынок.

Джимми зашагал по коридору. По потолку тянулись параллельными рядами трубы и провода. Впереди мигала красная лампочка. Шагов через двадцать коридор вывел в помещение, напомнившее Джимми школьную кладовую. Вдоль двух стен тянулись полки. Тут были и два стола: на одном — компьютер, на другом — раскрытая книга. Отец сразу подошел к компьютеру.

— Ты там был с мамой?

Джимми кивнул:

— Она забрала меня прямо из школы. Нас разделили на лестнице.

Он потер больное плечо. Отец тяжело опустился на стул возле стола. Экран компьютера был расчленен на четыре квадрата.

— Где ты ее потерял? Насколько высоко отсюда?

— На два поворота выше тридцать четвертого, — ответил он, вспомнив падение.

Отец не потянулся к мышке или клавиатуре, а взял черную коробочку с кнопками и переключателями. От нее тянулся провод к задней стенке монитора. В одном из углов экрана Джимми увидел движущееся изображение троих мужчин, стоящих возле чего-то неподвижного на полу. Картинка шла в реальном времени. Это было изображение, окно, подобное экрану в кафетерии. Джимми видел вестибюль, откуда они только что ушли.

— Гребаный Яни, — пробормотал отец.

Взгляд Джимми переместился с экрана на отцовский затылок. Он и раньше слышал, как отец ругается, но это слово тот произнес впервые. Плечи отца поднимались и опускались: он глубоко дышал. Джимми вернул внимание на экран.

Четыре окна превратились в двенадцать. Нет, в шестнадцать. Отец подался вперед, едва не утыкаясь носом в экран, и стал вглядываться в окна-квадратики. Его пальцы бегали по коробочке, та негромко пощелкивала, когда нажимались кнопки регулировки. В каждом квадратике Джимми видел ту же суматоху, которую наблюдал своими глазами на лестнице. На всю ширину, от перил до центральной колонны, ступени были забиты людьми. Они пробивались наверх. Палец отца перемещался от квадратика к квадратику, что-то отслеживая.

— Пап…

— Шш-ш-ш…

— Что происходит?

— У нас случился прорыв. И теперь нас пытаются отключить. Ты сказал, что это произошло на два оборота выше площадки?

— Да. Но толпа потащила ее наверх. Было трудно идти. Я свалился за перила…

Скрипнул стул: отец развернулся и осмотрел сына сверху донизу. Его взгляд задержался на руке Джимми, прижатой к груди.

— Ты упал?

— Я в порядке, пап. Так что происходит? Что пытаются отключить?

Отец повернулся к экрану. Несколько щелчков на коробочке, и квадратики на экране мигнули и сменились другими. Теперь они как бы смотрели через другие окошки.

— Отключить пытаются наш бункер. Эти сволочи открыли шлюз на выходе, сказав, что наш запас газа был заражен… Погоди. Вот она.

Несколько окошек сменилось одним, большим. Картинка чуть сместилась. Джимми увидел мать, зажатую между толпой и перилами. Рот и подбородок окровавлены. Цепляясь за перила и сражаясь за каждый клочок места на ступенях, она пробивалась вниз шаг за шагом, преодолевая встречный напор толпы. Создавалось впечатление, будто все обитатели бункера стремятся выбраться наружу, словно для них это единственный путь к спасению.

Отец шлепнул по столу и резко встал.

— Жди здесь, — бросил он.

Он шагнул к коридору, остановился, оглянулся на Джимми и о чем-то задумался. Его глаза как-то странно заблестели.

— Слушай, только быстро. На всякий случай.

Он почти пробежал в другую сторону — мимо Джимми и через дверь, ведущую во вторую комнату. Испуганный и озадаченный Джимми, прихрамывая, направился следом.

— Вот плита, она очень похожа на нашу, — пояснил отец, похлопывая по предмету в углу соседней комнаты. — Модель старая, но работает так же. — В его глазах мелькнуло странное выражение. Повернувшись, он указал на другую дверь. — Кладовая, спальня, душ — все там. Еды здесь хватит на десять лет для четырех человек. Будь умницей, сынок.

— Пап… не понимаю…

— Спрячь ключ за воротник, — посоветовал отец, показав на грудь Джимми. Шнурок с ключом так и болтался поверх комбинезона. — И не потеряй его, хорошо? Какое ты назвал число? То, что никогда не забудешь?

— Двенадцать восемнадцать.

— Хорошо. Подойди сюда. Давай покажу, как работает рация.

Джимми обвел взглядом вторую комнату. Ему не хотелось находиться здесь одному. А отец как раз и собирался оставить его тут, между этажами, в бетонном укрытии.

— Я пойду за мамой с тобой, — заявил он, думая о тех, кто бился в большую стальную дверь. Отцу нельзя уходить одному, даже с тем большим пистолетом.

— Дверь никому не открывай, только мне и маме, — велел отец, проигнорировав его слова. — Теперь смотри внимательно. У нас мало времени. — Он показал на ящик, висящий на стене внутри металлической клетки. Некоторые его переключатели и шкалы располагались снаружи. — Питание здесь. — Отец щелкнул переключателем. — Эта ручка регулирует громкость. — Отец повернул ее, и комнату наполнило громкое шипение. Он снял со стены какую-то штуковину и протянул ее Джимми, она соединялась с шумным ящиком витым растягивающимся шнуром. С настенной полки отец взял какую-то другую коробочку — их там лежало несколько. — Как слышно? Как слышно? — произнес отец в переносную коробочку, и его голос сменил шипение в настенном ящике. — Нажми эту кнопку и говори в микрофон.

Он показал на штуковину в руке Джимми. Тот выполнил указание отца.

— Я тебя слышу, — неуверенно произнес Джимми.

Странно прозвучал его голос из коробочки в руках отца.

— Какое число?

— Двенадцать восемнадцать, — ответил Джимми.

— Хорошо. Оставайся здесь, сынок.

Отец оценивающе взглянул на него, затем подошел и опустил руку на его затылок. Он поцеловал сына в лоб, и Джимми вспомнил, когда отец делал так в последний раз. Это случилось как раз перед тем, как он исчез на три месяца, став стажером в Ай-Ти. Джимми тогда был еще совсем маленьким.

— Когда я поставлю решетку на место, она заблокируется сама. Внизу есть рукоятка, чтобы ее открыть. У тебя все хорошо?

Джимми кивнул. Отец взглянул вверх на пульсирующие красные лампочки и нахмурился.

— Что бы ни произошло, не открывай дверь никому, кроме меня и мамы. Понял?

— Да. — Джимми стиснул руку отца и постарался быть храбрым. К стене был прислонен еще один длинный пистолет. Он не понимал, почему не может пойти вместе с отцом. Джимми потянулся к черному оружию. — Папа…

— Оставайся здесь! — отрезал отец.

Джимми кивнул.

— Вот и молодец.

Отец поворошил волосы Джимми, улыбнулся, потом развернулся и пошел к выходу по темному и узкому коридору. Красные лампочки над головой мигали, как пульс. Джимми услышал отдаленный стук подошв по металлическим скобам, но вскоре смолк и он. И тогда Джимми Паркер остался один.

62

Бункер № 1

2345 год

Дональд не ощущал большие пальцы на ногах. Его голые пятки еще не оттаяли. А вокруг него были ботинки. Повсюду. Ботинки людей, везущих его по проходу между поблескивающими капсулами. Ботинки неподвижные, пока у него брали кровь, велев помочиться. Жесткие ботинки, которые скрипели в лифте, когда взрослые мужчины нервно переминались с ноги на ногу. И наверху, когда вестибюль встретил его суматошным топотом спешащих куда-то людей, нервными возгласами, нахмуренными бровями. Его привезли в квартирку и оставили одного — привести себя в порядок, помыться и оттаять. В коридоре за дверью тоже туда-сюда топали ботинки. Все куда-то торопились. Он проснулся в мире тревоги, смятения и шума.

Все еще полусонный, Дональд сидел на койке, и его сознание плыло где-то над полом. Его стискивала глубокая усталость. Это напомнило ему дни из прошлой жизни, до бункера, когда, если ты садился на кровати, это вовсе не означало, что ты проснулся. Когда по утрам он окончательно просыпался лишь в душе или за рулем по дороге на работу, много позже того, как начинал шевелиться. Сознание отставало от тела; оно плыло сквозь пыль, взметенную тупоносыми шаркающими ботинками. Пробуждение после десятилетий в заморозке ощущалось именно так. Смутно припоминаемые сны куда-то неуловимо уплывали, и Дональд был лишь рад от них избавиться.

Квартирка, куда его привезли, находилась дальше по коридору, в котором располагался его старый офис — они миновали его по пути. Это означало, что он сейчас в командном крыле — там, где прежде работал. В ногах койки стояла пара ботинок, на каждом сзади черным выцветшим маркером было выведено «Турман». Непонятно почему, но эти ботинки предназначались ему. После пробуждения его стали называть «мистер Турман», но он не был этим человеком. Произошла ошибка. Или жестокая подстава. Какая-то игра.

Пятнадцать минут, чтобы приготовиться. Так ему сказали. Приготовиться к чему? Дональд сидел на койке, закутавшись в одеяло, и время от времени дрожал. Кресло-каталку оставили рядом. Мысли и воспоминания неохотно собирались, как усталые солдаты, которых подняли посреди ночи и приказали построиться на плацу под ледяным дождем.

«Меня зовут Дональд», — напомнил он себе. Он не должен это забыть. Это первое и самое главное. Знать, кто он такой.

Ощущения постепенно возвращались вместе с просыпающимся сознанием. Дональд ощущал вмятину в матрасе, размером и формой с чье-то тело. Это углубление, оставленное другим человеком, притягивало его. На стене за дверью виднелась другая вмятина в том месте, где по ней ударила ручка распахнутой двери. Наверное, было что-то срочное. Драка или несчастный случай. Кто-то ворвался в комнату. Сцена насилия. Сотни лет событий, прошедших мимо него. И пятнадцать минут на то, чтобы собраться с мыслями.

На столике возле кровати лежала табличка-удостоверение со штрих-кодом и именем. К счастью, без фотографии. Дональд потрогал ее, вспомнил, как ею пользоваться. Оставил ее на столе, неуверенно встал на ноги, держась за кресло-каталку, и направился к крохотной ванной.

На руке была повязка в том месте, где врач брал у него кровь. Доктор Уилсон. Он уже сдал образец мочи, но ему требовалось помочиться снова. Сбросив одеяло, он встал над унитазом. Струя оказалась розовой. Дональд вспомнил, как в прошлую смену видел мочу угольно-черную. Закончив, он встал под душ.

Вода была горячей. Окутанный паром, Дональд дрожал. Открыв рот, он позволил каплям падать на язык и смачивать щеки. Потом он оттирал воспоминание о яде в его теле — воспоминание, из-за которого было невозможно ощутить себя чистым. На мгновение ему показалось, что это не горячая вода обжигает кожу, а воздух. Наружный воздух. Но потом он выключил воду, и жжение уменьшилось.

Вытершись, он нашел оставленный для него комбинезон. Тот оказался слишком большим, но Дональд все равно его надел, ощущая, как грубая ткань слегка царапает кожу, пробывшую обнаженной неизвестно сколько. Он уже застегивал молнию спереди, когда послышался стук в дверь. Кто-то окликнул его по имени — то было чужое имя, написанное на ботинках и на именной табличке на прикроватном столике.

— Заходите, — отозвался Дональд все еще слабым и хриплым голосом.

Сунув табличку в карман, он тяжело уселся на койку. Закатав слишком длинные и просторные рукава, надел по очереди ботинки. Повозился со шнурками, встал и обнаружил, что может свободно шевелить пальцами в этой обуви с чужой ноги.

Много лет назад Дональда Кини возвысило простое изменение обращения. Власть и важность пришли к нему мгновенно. Всю жизнь он был человеком, к которому мало кто прислушивался. Человеком с дипломом, цепочкой из нескольких работ, женой, скромным домом. А затем, всего за одну ночь, компьютер подсчитал голоса, и Дональд Кини стал конгрессменом Кини. Одним из сотен тех, кто дотянулся до большого руля, — и эти сотни рук тянули и толкали руль, судорожно управляя кораблем.

Такое произошло за ночь и теперь происходило снова.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

Стоящий возле двери человек озабоченно всмотрелся в Дональда. На шее у него висела табличка с именем «Эрен». Он был начальником оперативного отдела и сидел за столом психолога в кабинете дальше по коридору.

— Все еще пошатывает, — негромко ответил Дональд.

Кто-то в ярко-синем комбинезоне пробежал по коридору и скрылся за поворотом, обдав их ветерком, пахнущим кофе и потом.

— Вы в состоянии идти? Очень извиняюсь за такую спешку, но не сомневаюсь, что вы к такому привычны. — Эрен указал в другой конец коридора. — Нас ждут в комнате связи.

Дональд кивнул и пошел следом. Он помнил эти коридоры тихими, без топота и громких голосов. Он заметил на стенах потертости, которые показались ему новыми. Напоминание о том, сколько времени пролетело.

Когда они вошли в комнату связи, все взгляды устремились на него. Кто-то попал в беду — Дональд это чувствовал. Эрен подвел его к креслу. Все смотрели и ждали. Дональд уселся и увидел перед собой на экране замершее изображение. Кто-то нажал кнопку, и картинка пришла в движение.

В воздухе плотно висела и вихрилась пыль, затрудняя обзор. Клочковатыми полотнищами проплывали облака. Но все же он разглядел в мутных просветах фигуру в мешковатом комбинезоне на запретном ландшафте, бредущую по пологому склону спиной к камере. Кто-то находился снаружи.

Уж не он ли сейчас на экране, снятый камерами много лет назад? Комбинезон выглядел знакомо. Возможно, камеры тогда засекли его дурацкий поступок, попытку умереть свободным человеком. А теперь разбудили, чтобы продемонстрировать эту проклятую улику. Дональд приготовился к обвинениям, к наказанию…

— Это произошло сегодня утром, — пояснил Эрен.

Дональд кивнул и постарался успокоиться. На экране не он. Они не знают, кто там. Его окатила волна облегчения, резко контрастирующая с нервной обстановкой в комнате и торопливыми шагами в коридоре. Дональд вспомнил, что ему говорили про кого-то ушедшего за холм, еще когда извлекали из капсулы. Это было первое, что ему сказали. И вот человек на экране. Из-за него Дональда и разбудили. Он облизнул сухие губы и спросил, кто там.

— Сейчас мы собираем на него досье, сэр. Скоро будет готово. Пока нам известно лишь то, что в восемнадцатом сегодня утром была запланирована очистка. Вот только…

Эрен запнулся. Отведя взгляд от экрана, Дональд увидел, как Эрен смотрит на других, ища у них поддержки. Ему на помощь пришел один из операторов — крупный мужчина в оранжевом комбинезоне с вьющимися волосами и болтающимися на шее наушниками.

— Очистка не была проведена, — ровным голосом пояснил оператор.

Некоторые в комнате напряглись. Дональд обвел взглядом набившихся в комнату связи и увидел, что они за ним наблюдают. Ждут его слов. Их начальник уставился в пол, признавая вину. На вид ему было под сорок, он являлся ровесником Дональда и все же ожидал наказания. Значит, проблемы у этих людей, а не у него.

Дональд напряженно размышлял. Те, кто здесь руководят, ждут указаний от него. Со сменами что-то не так, и очень серьезно не так. Он работал с человеком, за которого его принимают и чье имя значится на его табличке и ботинках. Турман. Казалось, только вчера Дональд стоял в этой же комнате, на краткий миг чувствуя себя равным этому человеку. В прошлую смену он помог спасти бункер. И, хотя голова все еще была тяжелой, а ноги подкашивались, он знал, что сейчас важно поддерживать это заблуждение. Хотя бы до тех пор, пока он не поймет, что происходит.

— Куда он шел? — шепотом спросил он.

Остальные сидели или стояли совершенно неподвижно, чтобы даже шуршание их комбинезонов не заглушило его слова.

— В направлении семнадцатого, сэр, — ответил кто-то из глубины комнаты.

Дональд мысленно собрался. Он помнил, что написано в «Правилах» о том, как опасно выпускать кого-либо из виду. Люди в бункерах, с их ограниченным видом на мир, полагали, что живы только они. Они обитали внутри пузырей, которые ни в коем случае не должны лопнуть.

— Есть информация из семнадцатого? — спросил он.

— Семнадцатого нет, — тем же ровным голосом выдал еще одну плохую новость сидящий рядом оператор.

Дональд прокашлялся.

— Как это — нет?

Он обвел взглядом лица и тревожно нахмуренные лбы. Эрен смотрел на Дональда, а оператор рядом поерзал в кресле. Чистильщик на экране перевалил за вершину холма и скрылся из виду.

— Что этот чистильщик сделал? — спросил он.

— Это был не ее бункер, — сказал Эрен.

— Семнадцатый отключили несколько смен назад, — добавил оператор.

— Да, верно.

Дональд взъерошил волосы. Его руки дрожали.

— Вы себя хорошо чувствуете? — спросил оператор.

Он взглянул на своего начальника, затем на Дональда. Он знал. Дональд чувствовал, что этот человек в оранжевом и с наушниками на шее знает — что-то не так.

— Голова все еще немного кружится, — пояснил Дональд.

— Его разбудили всего полчаса назад, — сказал оператору Эрен.

— Да-да, все в порядке. — Оператор откинулся на спинку. — Просто… он ведь все-таки Пастырь. Вот я и представил, как он будет грызть ногти и писать кипятком, когда проснется.

Кто-то за спиной Дональда хихикнул.

— Так что нам делать с этой чистильщицей? — раздался чей-то голос. — Нам нужно разрешение, чтобы послать кого-то за ней.

— Она не могла уйти далеко, — добавил кто-то.

— Восемнадцатый сообщает, что ее комбинезон был модифицирован, — заговорил связист справа от Дональда. Все это время он сидел, не снимая наушников, лишь сдвинул один с уха, чтобы слышать разговоры. Его лоб блестел от пота. — Невозможно предсказать, сколько он продержится. Вполне может быть, что она еще там и жива.

Все зашептались. Шепот напоминал звук, с каким ветер бросал песок в щиток шлема. Дональд смотрел на экран, на безжизненный холм — с той точки, с какой он виден из восемнадцатого. Пыль накатывала темными волнами. Он вспомнил, каково ему пришлось на этом ландшафте, как тяжело было ходить в таком комбинезоне и подниматься даже по пологому склону. Кто эта чистильщица и куда она направляется?

— Мне нужно досье на нее, и как можно быстрее, — приказал он. Все в комнате замерли и перестали шептаться. Голос Дональда звучал повелительно, потому что был негромким и потому что его принимали за другого человека. — И еще мне нужно все, что у нас есть по семнадцатому. — Он взглянул на оператора, чей лоб был нахмурен то ли из-за тревоги, то ли из-за подозрения. — Чтобы освежить память, — добавил Дональд.

Эрен опустил руку на спинку кресла Дональда.

— А как насчет протоколов? — осведомился он. — Следует ли нам запустить беспилотник или послать кого-нибудь за ней? Или отключить восемнадцатый? Там назревает бунт. Еще не было такого случая, чтобы кто-то не провел очистку.

Дональд покачал головой — та уже начала проясняться. Взглянул на свои руки и вспомнил, как срывал перчатку там, снаружи. Он должен был умереть. Хотел бы он знать, что бы сделал на его месте Турман, что бы приказал? Но он не Турман. Однажды ему кто-то сказал, что руководить должны такие люди, как он. А теперь он здесь главный.

— Пока ничего делать не будем, — решил он, закашлял и прочистил горло. — Далеко она не уйдет.

На него уставились с потрясением и одобрением, но через какое-то время несколько человек кивнули. Они предположили, что ему лучше знать. Его разбудили, чтобы управлять ситуацией. Все в соответствии с протоколом. Системе можно доверять — она была создана, чтобы работать. От каждого лишь требуется делать свое дело, а все остальное предоставить другим.

63

Его квартирка располагалась рядом с центральными офисами, и Дональд предположил, что это сделано специально. Это напомнило ему как-то виденный кабинет одного топ-менеджера с примыкающей спальней. То, что на первый взгляд смотрелось впечатляюще, становилось печальным, когда ты понимал, почему оно так.

Он постучал в открытую дверь с табличкой «Кабинет психологической помощи». Прежде он думал об этих людях как о психологах. И что они нужны здесь, чтобы все сохраняли здравость рассудка. Теперь он знал, что они возглавляют безумие. И табличку на двери он теперь воспринимал как «Руководитель». Начальник начальника начальников. В этот кабинет стекалась вся тяжелая и нудная работа. Дональду это напомнило, что в каждом бункере есть мэр — пожимать руки и изображать начальство. Точно так же в прежнем мире были президенты, которые приходили и уходили. А реальной властью обладали люди, остающиеся в тени — и бессрочно. И нет ничего удивительного, что и бункер управляется по такой же схеме — просто эти люди не знают других методов управления чем угодно.

Стоя спиной к своему бывшему офису, он постучал чуть громче. Эрен оторвался от компьютера, и маска серьезной сосредоточенности на его лице растаяла, сменившись усталой улыбкой.

— Заходите, — сказал он вставая. — Вам нужен этот стол?

— Да, но вы останьтесь.

Дональд осторожно пересек комнату — ноги все еще не отошли после сна. Он заметил, что его белый комбинезон новый и чистый, а комбинезон Эрена выглядит потертым и поношенным — его шестимесячная смена явно подходила к концу. Невзирая на это, смотрелся Эрен энергичным и бодрым. Его аккуратно подстриженную на уровне шеи бороду лишь слегка припорошила седина. Он помог Дональду сесть в роскошное кресло возле стола.

— Мы все еще ждем полный отчет по этой чистильщице, — сказал Эрен. — Руководитель восемнадцатого предупредил, что тот будет объемистый.

— Она кто-то из бывшего начальства?

— О да. Сказали, что она служила шерифом. Правда, не очень-то мне в такое верится. Хотя это будет уже не первый представитель закона, которому захотелось выйти.

— Но она первая, кому удалось скрыться из виду, — заметил Дональд.

— Насколько я понял, да. — Эрен скрестил на груди руки и прислонился к столу. — До сих пор единственным, кому это удалось, был тот человек, которого вы остановили. Полагаю, именно поэтому протокол и предписывал вас разбудить. Я слышал, кто-то из парней называл вас Пастырем.

Эрен рассмеялся.

Дональд передернулся, услышав это прозвище. Он был скорее овцой, чем пастухом.

— Расскажите о семнадцатом, — сменил он тему. — Кто возглавлял смену, когда этот бункер погиб?

— Можно посмотреть. — Эрен показал на клавиатуру.

— У меня… пальцы все еще неловкие, — сказал Дональд.

Он пододвинул клавиатуру Эрену, и тот, помедлив, склонился над клавиатурой и вывел на экран список смены, снабженный ссылкой. Дональд постарался отследить его действия на дисплее. Там были файлы, к которым он не имел доступа, а также незнакомые меню.

— Похоже, это был Купер. Кажется, я однажды заканчивал смену, а он заступал. Имя звучит знакомо. Я послал человека вниз, чтобы он принес для вас эти папки.

— Хорошо.

Эрен приподнял брови.

— Вы ведь изучали отчет по семнадцатому в прошлую смену?

Дональд понятия не имел, бодрствовал ли с тех пор Турман. Насколько ему было известно, старик не спал, когда это произошло.

— Трудно помнить все подробности, — сказал он чистую правду. — Сколько лет с тех пор прошло?

— Да, вы правы. Вы ведь были в глубокой заморозке?

Дональд предположил, что да. Эрен постучал по столу пальцем, а взгляд Дональда переместился на человека за компьютером в офисе на противоположной стороне коридора. Он вспомнил, каково было ему на месте того человека: номинальному руководителю смены, гадающему, что обсуждают врачи в помещении напротив. А теперь он сам стал одним из этих людей в белом.

— Да, я лежал в заморозке, — подтвердил Дональд. Они ведь не перемещали его тело? Эрскин или кто-то еще мог просто поменять записи в базе данных. Возможно, все и было проделано настолько просто. Быстрый вход в базу, замена местами двух номеров — и жизни одного человека на жизнь другого. — Мне нравится быть рядом с дочерью, — пояснил он.

— Да, тут я вас не виню. — Морщины на лбу Эрена разгладились. — У меня внизу лежит жена. И я до сих пор делаю ошибку, навещая ее в начале каждой смены. — Он вздохнул и указал на экран. — Семнадцатый был потерян более тридцати лет назад. Пришлось искать сведения, чтобы уточнить эту цифру. Причина до сих пор неясна. Не было никаких признаков, указывающих на грядущие беспорядки, поэтому у нас осталось мало времени, чтобы отреагировать. Уже назначили очистку, но шлюз открылся на день раньше и без соблюдения должной процедуры. Это могла быть или непредвиденная проблема, или вмешательство. Мы попросту не знаем. Датчики сообщили о выбросе газа на нижних этажах, а потом вспыхнул бунт. И мы выдернули пробку, когда они уже выбегали толпой из шлюза. Едва успели.

Дональд вспомнил двенадцатый бункер. Тот тоже погиб очень похоже. Он вспомнил, как люди разбегались по склону холма, как росла завеса белого тумана и как некоторые возвращались и пытались пробиться обратно.

— Там кто-нибудь выжил? — спросил он.

— Несколько человек вроде бы уцелели. Информацию по радио и данные с камер мы потеряли, но продолжали делать стандартные вызовы на случай, если в убежище кто-то есть.

Дональд кивнул. Все по инструкции. Он вспомнил, как вызывали на связь двенадцатый бункер. И как никто не отвечал.

— В тот день, когда это произошло, там кто-то ответил, — сказал Эрен. — Думаю, то был или молодой стажер, или техник. Целую вечность не читал расшифровку этого разговора. — Он пролистал отчет по смене. — Похоже, мы послали коды обрушения бункера вскоре после того разговора, просто из предосторожности. Так что даже если чистильщица туда доберется, то увидит лишь дыру в земле.

— Быть может, она пойдет дальше. Какой бункер на другой стороне? Шестнадцатый?

Эрен кивнул.

— Почему бы вам с ними не связаться? — Дональд постарался вспомнить схему расположения бункеров. Такую информацию ему полагалось знать. — И свяжитесь еще с бункерами по сторонам от семнадцатого — на случай, если наша чистильщица решит прогуляться.

— Сделаем.

Эрен встал, и Дональд вновь изумился, что к нему относятся как к начальнику. Из-за такого поведения у него стало зарождаться ощущение, что это действительно так. Совсем как после избрания конгрессменом, когда на него за ночь навалилась огромная ответственность…

Эрен протянул руку через стол и нажал на клавиатуре две функциональные клавиши, выходя из режима доступа. Потом поспешил в коридор, а Дональд уставился на экран, где отобразилось окошко с просьбой ввести имя пользователя и пароль.

И внезапно почувствовал, что не такой уж он здесь и начальник.

64

На противоположной стороне коридора за столом, некогда принадлежавшим Дональду, сидел мужчина. Взглянув на него, Дональд увидел, что тот смотрит на него. Когда-то и Дональд так пялился через коридор. И пока этот человек в его бывшем офисе — более крупный и заметно лысеющий — сидел за компьютером, наверняка раскладывая пасьянс, Дональд бился над решением своей загадки.

Его прежний пароль, пароль Троя, не сработал. Дональд испробовал старый код от своей кредитки, но тот оказался столь же бесполезным. Он сидел и думал, опасаясь сделать слишком много ошибочных попыток входа. Казалось, еще только вчера его старый пароль на вход в систему работал. Но с тех пор многое произошло. Много смен. И кто-то поменял часть паролей.

Все указывало на Эрскина, этого старого британца, оставленного для координации смен. Тот вроде бы симпатизировал Дональду. Но в чем смысл смены пароля? Каких действий Эрскин ждал от Дональда?

У него мелькнула мысль — может, надо встать, выйти в коридор и заявить: «Я не Турман, не Пастырь и не Трой. Меня зовут Дональд, и меня здесь быть не должно».

Ему следует сказать правду. Выплеснуть эту правду, каким бы бессмысленным ни показался всем такой поступок. «Я Дональд!» — хотелось ему завопить, как однажды завопил старик Хэл. И тогда его уложат на каталку и снова погрузят в блаженный сон. Или выгонят наружу, на холмы. Или похоронят, как они уже похоронили его жену. Но он будет вопить и вопить, пока не поверит в это сам: что он тот, кем себя считает.

Вместо этого он ввел Эрскина как пользователя, добавив свой пароль. Снова красное предупреждение о том, что имя пользователя неправильное, и желание раскрыть себя исчезло столь же быстро, как и появилось.

Дональд уставился в монитор. Похоже, защита, срабатывающая после определенного числа ошибочных попыток входа, все же не установлена. Но сколько у него осталось времени до возвращения Эрена? Сколько времени до момента, когда ему придется объяснять, что он не в состоянии войти в систему? Может, надо перейти коридор, оторвать номинального начальника смены от пасьянса и попросить его восстановить его пароль? Сослаться на то, что его только что разбудили и память подводит. До сих пор это оправдание срабатывало. Хотелось бы знать, долго ли еще он сможет им прикрываться?

Шутки ради он испробовал комбинацию из имени Турмана и своего старого кода 2156.

Окошко входа в систему исчезло, сменившись главным меню. Ощущение, что он замещает другого человека, усилилось. Дональд пошевелил пальцами ног. В просторных ботинках ему было удобно. На экране появилось знакомое изображение конверта. Турмана ждала почта.

Дональд щелкнул по конверту и прокрутил список сообщений до самого старого непрочитанного в прошлую смену Турмана — там могло отыскаться объяснение, как он здесь оказался. Даты уходили в прошлое на столетия, и длиннющий список раздражал. Демографические отчеты. Автоматические сообщения. Ответы и пересланные письма. Он увидел сообщение от Эрскина, но это оказалась лишь записка о переполнении помещения для глубокой заморозки на одном из нижних этажей. Похоже, бесполезные тела продолжали накапливаться. Еще одно, более раннее письмо, было помечено как важное. В колонке отправителей стояло имя Виктора, и оно привлекло внимание Дональда. Судя по дате, его написали до второй смены Дональда. Когда Дональда будили в последний раз, Виктор был уже мертв. Дональд открыл письмо.

Мой старый друг,

не сомневаюсь, что ты будешь возражать против того, что я собираюсь сделать, увидишь в этом нарушение нашего пакта, но я больше воспринимаю это как реструктурирование временной шкалы. Появились новые факты, которые немного ускорили события. Во всяком случае, для меня. Твое время еще придет.

На днях я выяснил, почему в одном из бункеров волнения вспыхивают чаще, чем в других. Там есть некая особа, сохранившая воспоминания, и она одновременно и нарушает, и подтверждает то, что я знаю о человечестве. Создано пространство, которое может быть наполнено. Страх распространяется, потому что очистки — своего рода наркотик. С учетом этого многое из того, что мы делаем друг другу, становится очевидным. Это объясняет и большой парадокс: почему наиболее подавленные общества — это те, где меньше всего желаний. Осознав эту истину, я испытал привычное по прошлой жизни стремление сформулировать теорию и предоставить ее на рассмотрение группе профессионалов. Но вместо этого я сходил на пыльный склад за пистолетом.

Большую часть нашей взрослой жизни мы с тобой провели, планируя, как спасти мир. Фактически даже несколько прошлых жизней. Теперь, когда эта цель достигнута, я задумываюсь над другим вопросом. Боюсь, я не смогу на него ответить, а у нас никогда не хватало смелости задать его себе. Поэтому я задаю его сейчас, дорогой друг: стоил ли вообще этот мир того, чтобы его спасать? Достойны ли были спасения мы?

Мы начали все, воспринимая это предположение как должное. Но сейчас я впервые в этом усомнился. И хотя я рассматриваю эту очистку мира как наше определяющее достижение, сама идея спасения человечества могла оказаться нашей тяжелейшей ошибкой. Без нас мир мог быть лучше. У меня нет желания решать, так ли это. Предоставляю это тебе. Последняя смена, друг мой, будет твоей, потому что свою последнюю смену я уже отработал. И я не завидую выбору, который тебе придется сделать. Пакт, что мы составили так давно, преследует меня, как никогда раньше.

И у меня такое чувство, что принятое мной решение… это самый легкий выход.

Винсент Уэйн Ди Марко

Дональд перечитал последний абзац. Это была записка самоубийцы. И Турман знал. Все то время, пока Дональд в свою последнюю смену разбирался в судьбе Виктора, Турман знал. У него имелась эта записка, но он никому про нее не сказал. И Дональд почти пришел к убеждению, что Виктора убили. Если только записка его не фальшивая… Нет! Дональд отбросил эту мысль. Такая паранойя может выйти из-под контроля, и конца ей не будет. Надо придерживаться какой-то одной версии.

Он закрыл письмо с тяжестью на душе и прокрутил список вверх, отыскивая другие подсказки. Почти в самом начале списка он увидел письмо с темой: «Срочно — пакт». Дональд щелкнул по нему и открыл. Текст оказался очень коротким и простым:

Разбуди меня, когда получишь это письмо.

Анна (медальон 20391102)

Увидев ее имя, Дональд моргнул. Потом взглянул через коридор на начальника смены. Прислушался, не приближаются ли к нему чьи-то шаги. Руки покрылись мурашками. Он потер их, поморгал и перечитал записку.

Подписано Анной. Он не сразу понял, что письмо адресовано не ему. Это была записка от дочери отцу. Даты отправления он не увидел, и это было странно, но компьютер отсортировал его, поставив почти в начало списка. Может, оно было отправлено еще до их совместной смены? Может, этих двоих недавно разбудили вместе? Он всмотрелся в номер в конце записки. 20391102. Он выглядел как дата. Старая дата. Возможно, она выгравирована на медальоне? И для отца с дочерью она имеет какое-то значение. И почему в теме письма упоминается пакт? Так во всех бункерах называли их конституции. Что тут может быть срочного?

Его размышления прервали шаги в коридоре. Эрен вышел из-за угла и несколькими шагами пересек офис. Он обошел стол и положил возле клавиатуры две папки, потом взглянул на экран, на котором Дональд, щелкнув мышкой, свернул окошко с письмом.

— Как все прошло? — спросил Дональд. — Со всеми удалось связаться?

— Да. — Эрен фыркнул и почесал бороду. — Начальник шестнадцатого плохо это воспринял. Он уже долго сидит на своей должности. Полагаю, слишком долго. Он предложил закрыть кафе или отключить экран — на всякий случай.

— Но он этого не сделает.

— Нет. Я сказал, что так можно поступать лишь в крайнем случае. Нет нужды поднимать панику. Мы просто хотим, чтобы они были готовы действовать, если что.

— Хорошо. — Дональду понравилось, что кто-то думает за него. Это снимало с него часть руководящего бремени. — Вам нужен ваш стол?

Дональд демонстративно вышел из системы.

— Нет. Вообще-то вы пока побудете за меня, если не возражаете. — Эрен взглянул на часы в углу экрана. — Я могу взять на себя дневную смену. Кстати, как вы себя чувствуете? Уже не трясет?

— Нет. Хорошо чувствую. С каждым разом становится легче.

— Да, — рассмеялся Эрен. — Я видел, сколько смен вы отработали. А недавно и двойную смену. Тут я вам совершенно не завидую, друг мой. Но, как вижу, держитесь вы хорошо.

— Угу. — Дональд кашлянул. Взяв верхнюю папку, он прочитал надпись на обложке. — Это то, что у нас есть по семнадцатому?

— Да. А толстая папка — это ваша чистильщица. — Он постучал по второй папке. — Возможно, вы захотите сегодня пообщаться с начальником восемнадцатого. Он здорово потрясен случившимся и всю вину берет на себя. Его зовут Бернард. У него на нижних этажах уже пошли разговоры о том, что очистка не состоялась, так что ему светит вполне вероятный бунт. Уверен, что он захочет поговорить с вами.

— Да, конечно.

— И еще… у него сейчас нет официального заместителя. Его последний стажер не справился, и он сейчас подыскивает ему замену. Надеюсь, вы не возражаете, но я ему сказал, чтобы он с этим не затягивал. На всякий случай.

— Нет-нет, все в порядке. — Дональд махнул рукой. — Я здесь не для того, чтобы за вас решать.

Он не стал добавлять, что понятия не имеет, зачем он вообще здесь.

Эрен улыбнулся и кивнул:

— Отлично. Словом, если вам что-то понадобится, вызовите меня. А парня, что сидит напротив вас, зовут Гейбл. У него прежде была здесь должность, но у него не очень получалось. И когда ему предложили выбор, он выбрал стирание памяти вместо глубокой заморозки. Хороший парень. Командный игрок. Его смена продлится еще месяца два, и он добудет все, что вам понадобится.

Дональд всмотрелся в Гейбла. Он вспомнил ощущение пустоты, когда сидел за тем столом. Пустоты, заполняющей его целиком. Ведь он оказался здесь случайно, поменявшись в последнюю минуту со своим другом Миком. И он никогда не задумывался, по какому принципу отбирали остальных. Сама мысль о том, что кто-то мог добровольно вызваться на такую должность, наполнила его печалью.

Эрен протянул руку. Дональд на секунду уставился на нее, затем пожал.

— Я искренне сожалею, что нам пришлось так внезапно вас разбудить, — сказал он, пожимая руку Дональда. — Но должен признать, что я чертовски рад тому, что вы здесь.

65

Бункер № 17

2312 год

День первый

Ящик на стене был неумолим. Отец назвал его радио. Он издавал шум, похожий на то, как если бы человек шипел и плевался. Даже стальная клетка вокруг него напоминала рот с растянутыми губами и железными прутьями вместо зубов.

Джимми хотелось приглушить звук радио, но он боялся прикоснуться к нему или что-то настраивать. Он ждал известий от отца, оставившего его в странной комнате — скрытой норе между этажами.

Сколько в бункере еще таких потайных мест? Он взглянул через открытую дверь на соседнюю комнату, похожую на квартирку с плитой, столом и стульями. Когда родители вернутся, останутся ли они здесь ночевать? Сколько пройдет времени, пока безумие на лестнице не прекратится и он не сможет увидеться с друзьями снова? Он мог лишь надеяться, что ожидание не затянется.

Он с ненавистью уставился на шипящую черную коробку, похлопал по груди и ощутил под ладонью ключ. Ребра все еще ныли после падения, а в бедре, там, где он ударился, свалившись на кого-то, набухала шишка. Плечо болело, когда он поднимал руку. Он повернулся к монитору, чтобы снова поискать мать, но ее на экране больше не было. Там рывками перемещалась бурлящая толпа. Лестница подрагивала — на такую нагрузку она не рассчитывалась.

Джимми взял пульт, которым пользовался отец. Повернул одну из ручек, и картинка сменилась. Он увидел пустой холл. В левом нижнем углу кадра виднелось число «33». Джимми снова повернул ручку и увидел коридор с дорожкой брошенной одежды на полу, как будто кто-то прошел по нему с протекающей корзиной для белья. Никакого движения в кадре не было.

Он для пробы повернул другую ручку, и число внизу сменилось на «32». Значит, он переместился вверх. Джимми покрутил первую ручку, пока снова не увидел лестницу. Что-то промелькнуло сверху вниз и исчезло за границей экрана. Люди стояли возле перил, вытянув руки и открыв рты в безмолвном ужасе. Звук отсутствовал, но Джимми помнил, как вопила женщина, упавшая ранее. Он утешился тем, что на этом этаже его матери быть не могло. Отец отыщет ее и приведет сюда. У него есть оружие.

Джимми повертел ручки и попытался отыскать любого из родителей, но, похоже, не все точки лестницы просматривались камерами. И он не мог догадаться, как вывести на экран несколько окон сразу. Он был достаточно умелым пользователем компьютера и собирался когда-нибудь работать в Ай-Ти, как отец, но коробочка пульта явно не была рассчитана на интуицию. Он вернул картинку на «34» и отыскал главный вестибюль. В дальнем конце длинного коридора он увидел блестящую стальную дверь. Ближе к выходу неподвижно лежал Яни — несомненно, мертвый. Люди, стоявшие возле его трупа, уже ушли, а возле выхода появилось еще одно тело. Цвет комбинезона на нем подсказал Джимми, что это не его отец. Наверное, отец и застрелил этого человека, когда пробивался на лестницу. Джимми опять пожалел, что его оставили здесь одного.

Красные лампы под потолком продолжали сердито мигать, изображение на экране оставалось неподвижным. Джимми стало тревожно, и он принялся ходить по комнате кругами. Затем подошел к деревянному столику у противоположной от компьютера стены и полистал толстую книгу. Одна лишь бумага в ней стоила целое состояние, идеально ровно обрезанная и поразительно гладкая на ощупь. Стол и стул были сделаны из настоящего дерева, а не выкрашены, чтобы имитировать древесину. Он понял это, когда поскреб стол ногтем.

Захлопнув книгу, он взглянул на обложку. На передней крышке блестящими буквами было вытиснено слово «Правила». Он снова поднял обложку и понял, что потерял прежнее открытое место. Радио продолжало громко шипеть. Повернувшись, он взглянул на экран компьютера, но в вестибюле ничего не происходило. Шипение начало действовать ему на нервы. Он задумался над тем, как уменьшить громкость, но по-прежнему опасался, что может случайно выключить радио. А если он что-то сглупит в настройках, отец не сможет с ним связаться.

Он походил по комнате еще какое-то время. В одном из углов располагался высокий — от пола до потолка — открытый шкаф с полками, заставленными металлическими контейнерами. Вытащив один из них, Джимми удивился, насколько тот тяжелый. Повозившись с защелкой, он догадался, как ее открыть. Крышка снялась с негромким вздохом, а внутри он обнаружил книгу. Взглянув на полки с контейнерами, Джимми понял, какую кучу читов все это стоит. Он вернул книгу на место, предположив, что в ней нет ничего, кроме множества скучных слов, как в предыдущей книге.

Подойдя к другому столу, он осмотрел стоящий под ним компьютер и увидел, что тот не включен и индикаторы на нем не светятся. Он проследил идущий от пульта провод и обнаружил другой, ведущий от монитора к компьютеру. Компьютером же, который показывал изображения с камер, управляло что-то другое. Сетевой выключатель на этом компьютере щелкнул, но тот не заработал. Джимми увидел гнездо для ключа, наклонившись, принялся изучать провода на задней стенке, проверяя, все ли подсоединено, и тут затрещало радио.

— …нужен твой доклад. Алло…

От неожиданности сидевший под столом Джимми ударился макушкой о крышку стола. Выбравшись из-под него, он подбежал к радио, из которого опять доносилось шипение. Схватив коробочку на конце растягивающегося шнура — отец назвал ее микрофон, — он нажал кнопку.

— Папа? Папа, это ты?

Он отпустил кнопку и взглянул на потолок. Джимми слушал, не раздадутся ли шаги и не перестанут ли мигать лампы. Монитор показывал пустой вестибюль. Может, надо пойти к двери и ждать?

Радио затрещало.

— Шериф? Кто говорит? — послышался чей-то голос.

Джимми надавил кнопку.

— Это Джимми. Джимми Паркер. Кто… — Кнопка выскользнула из-под пальца, шипение возобновилось. Его ладони стали мокрыми. Он вытер их о комбинезон и снова нажал кнопку. — Кто это?

— Сын Расса? — Пауза. — Сынок, ты где?

Он не хотел отвечать на этот вопрос. Радио продолжало шипеть.

— Джимми, это помощник шерифа Хайнс, — произнес голос. — Дай мне поговорить с отцом.

Джимми уже хотел нажать кнопку и ответить, что отца здесь нет, но тут в разговор вклинился другой голос, который он мгновенно узнал:

— Митч, это Расс.

Отец! Его голос прозвучал на фоне шума, кто-то вопил и кричал. Джимми стиснул микрофон ладонями.

— Папа! Пожалуйста, вернись!

— Джеймс, помолчи. Митч, мне надо, чтобы ты… — несколько слов заглушил шум, — …и остановил движение на лестнице. Здесь, наверху, люди уже давят друг друга.

— Понял.

Это отец разговаривает с помощником шерифа. И помощник ведет себя так, как будто отец здесь главный.

— У нас тут прорыв наверху, — продолжил отец, — поэтому не знаю, сколько у тебя времени, но тебе, наверное, придется поработать шерифом, пока все не кончится.

— Понял, — повторил Митч.

Джимми показалось, что его голос дрогнул.

— Сынок… — Отец уже кричал, чтобы Джимми расслышал его сквозь вопли и шум. — Я найду и приведу маму, понял? Просто оставайся там, Джеймс. Никуда не уходи.

Джимми повернулся к монитору.

— Хорошо.

Он дрожащими руками повесил микрофон на крючок и взял коробочку пульта. Он ощущал себя беспомощным и одиноким. Ему бы сейчас быть рядом с отцом, помогать ему… Сколько еще придется ждать, пока вернутся родители, пока он сможет опять встретиться с друзьями? Оставалось лишь надеяться, что недолго.

66

Проходили часы, и Джимми все больше хотелось оказаться где угодно, но только не в этой тесной каморке. Он прокрался по темному коридору к лестнице, посмотрел вверх на решетку, прислушался. Время от времени раздавалось и смолкало негромкое жужжание, источник которого он не мог определить. На другом конце коридора еле слышно шипело радио. Он боялся отходить от него слишком далеко, но его тревожило, что помощь может понадобиться отцу и возле двери. Ему хотелось находиться в двух местах одновременно.

Он вернулся в комнату со столами. Посмотрел на прислоненную к стене винтовку — такую же, из какой отец убил Яни. Джимми боялся к ней прикоснуться. Лучше бы отец ее не оставлял. Только Джимми виноват в том, что их с матерью разделили. Он должны были спуститься вместе. Но потом он вспомнил давку на лестнице. Если бы он спускался быстрее, то они бы не застряли в толпе. И тут ему пришло в голову, что мать вообще оказалась на лестнице только из-за него. Иначе родители уже сидели бы в этой комнате в полной безопасности.

— Джеймс…

Джимми обернулся на голос отца и лишь через секунду осознал, что радио перестало шипеть.

— …сынок, ты там?

Он бросился к радио, схватил микрофон. Казалось, прошли часы с тех пор, как он слышал хоть чей-то голос. Как давно это было. Когда он нажал кнопку, глаз уловил движение. На экране монитора кто-то шевелился.

— Папа?

Он вытянул шнур микрофона через комнатку и всмотрелся в экран. Отец стоял перед стальной дверью. Ближе к камере все так же лежал неподвижный труп Яни. Второе тело исчезло. Отец стоял спиной к камере с переносной рацией в руке.

— Я иду! — крикнул Джимми в микрофон, бросил его и помчался по коридору к лестнице.

— Сынок! Нет…

Крик отца оборвался, сменившись стоном. Джимми резко развернулся, ухватившись за стол, чтобы не упасть. На экране из-за угла появился другой человек, а отец согнулся пополам от боли. Второй человек держал длинный пистолет. Подойдя к отцу, он что-то поднял и поднес ко рту. Это была переносная рация, которую отец взял перед уходом.

— Это парень Расса?

Джимми не сводил глаз с человека на экране.

— Да, — ответил он экрану. — Не трогайте моего отца.

Комнату наполняло шипение статики. Красные лампы на потолке продолжали мигать.

Джимми выругался. Они же его не слышат. Отойдя от стола, он схватил болтающийся микрофон.

— Пожалуйста, не трогайте его, — попросил он, нажав на кнопку.

Человек повернулся и уставился точно в камеру. Это был один из охранников. Джимми успел заметить, как из-за угла на миг кто-то высунулся. Значит, там прячутся еще люди.

— Тебя Джеймс зовут?

Джимми кивнул. Отец на экране с трудом поднялся, затем помахал кому-то невидимому, словно успокаивал.

— Какой новый код? — спросил человек с рацией.

Джимми не хотел ему говорить. Но хотел впустить отца. И теперь не знал, что ему делать.

— Код, — повторил охранник и нацелил пистолет на отца.

Джимми увидел, как отец что-то сказал и протянул руку к рации. Охранник чуть помедлил и дал ее отцу. Тот поднес рацию ко рту.

— Они убьют тебя, — произнес отец совершенно спокойно, как будто велел сыну завязать шнурки на ботинках. Человек с пистолетом подал знак рукой, кто-то подбежал и стал вырывать у отца рацию. — Они в любом случае убьют нас всех, — крикнул отец, с трудом удерживая аппарат. — А тебя они убьют, как только ты откроешь дверь!

Джимми завопил, когда один из мужчин ударил отца. Отец не остался в долгу, но его стали бить вдвоем. А потом человек с пистолетом велел второму отойти. В комнате шипела статика, поэтому Джимми не услышал выстрел, но увидел, как из ствола метнулось пламя, как отец дернулся от удара пули, рухнул и замер, как Яни.

Джимми выронил микрофон и вцепился в края монитора. Он что-то кричал в это жестокое окно в мир, пока охранники в серебристых комбинезонах обыскивали тело отца. А потом из-за угла вышли еще несколько человек. И они тащили к двери его мать, которая лягалась и что-то безмолвно кричала.

67

— Нет, нет, нет, нет…

Комнату наполняли шипение статики и его пульс. Двое мужчин на экране боролись с матерью Джимми. Она буквально висела у них на руках, дергаясь и лягаясь. Возле двери лежало неподвижное тело отца.

— Открой проклятую дверь! — заорал человек с рацией.

Радио на стене просто оглушало. Джимми его ненавидел. Он подбежал к нему, потянулся к шнуру с микрофоном, но передумал и схватил с полки другую портативную рацию. Одна из рукояток на нем была помечена «Питание». Он покрутил ее, пока из рации не послышалось шипение, повернулся к экрану и поднес рацию ко рту.

— Не надо, — произнес Джимми и осознал, что плачет. Слезы капали на комбинезон. — Я иду.

Он с трудом отошел от экрана, на котором была мать. Пробегая по темному коридору, он продолжал мысленно видеть, как она кричит и дергается, лягая ботинками воздух.

— Назови код! — снова потребовал человек с рацией, и на фоне его голоса Джимми расслышал крики матери.

Зажав ремешок рации в зубах, Джимми полез по лестнице, не обращая внимания на боль в плече и колене. Нашарил рычаг подъема решетки и с лязгом отодвинул ее в сторону. Выложив через люк рацию, он выбрался следом, встав на четвереньки. Лампы на потолке полыхали огнем. В груди тоже пылал огонь. Его отец мертв, как Яни.

— Иду, иду, — произнес он в рацию.

Охранник с рацией крикнул что-то в ответ. Но Джимми слышал лишь вопли матери и звон пульса в ушах. Он помчался под мигающими лампами между рядов темных машин. Шнурки на ботинках развязались и шлепали на бегу по лодыжкам, напоминая о ногах матери, которые так же дергались в воздухе.

Джимми врезался в дверь. Из-за нее доносились приглушенные крики, повторяясь в рации. Он шлепнул по двери ладонью и крикнул в рацию:

— Я здесь, я здесь!

— Код! — потребовал охранник.

Джимми подошел к панели. Руки его тряслись, в глазах мутилось. Он представил за дверью мать, нацеленный на нее пистолет. И что всего в нескольких футах от него, за этой стальной дверью, лежит мертвый отец. Слезы струились по щекам. Он набрал первые две цифры — номер этажа, на котором они жили, — и замер. Неправильно. Верный код 12–18, а не 18–12. Или наоборот? Он набрал две оставшиеся цифры, и клавиатура вспыхнула красным. Дверь не открылась.

— Что ты там делаешь? — орал человек в рацию. — Просто скажи мне код!

Джимми нашарил рацию, поднес ее к губам.

— Пожалуйста, не трогайте ее…

— Если не сделаешь, как я говорю, мы ее убьем. Понял?

Голос охранника был испуганным. Возможно, он боялся не меньше, чем Джимми. Джимми кивнул и протянул руку к клавиатуре. Он правильно ввел две первые цифры, но остановился и вспомнил, что говорил отец. Они его убьют. Если он их впустит, они убьют и его, и мать. Но это же его мама…

Клавиатура нетерпеливо мигала. Из-за двери кричали, чтобы он поторопился, и что-то насчет трех ошибочных попыток подряд, и что придется ждать еще день. Джимми замер, парализованный страхом. Клавиатура вспыхнула красным и погасла.

За дверью громыхнул выстрел. Джимми стиснул рацию и завопил. Отпустив кнопку, он услышал за дверью крики матери.

— Следующий выстрел уже не будет предупредительным. А теперь не трогай кнопки. Ничего не трогай, просто скажи мне код. Быстрее, парень.

Джимми что-то забормотал, попытался назвать человеку за дверью цифры в правильном порядке, но не смог произнести ни слова. Прижавшись лбом к стене, он слышал, как за ней сопротивляется и борется мать.

— Код! — уже спокойнее потребовал охранник.

Джимми услышал бормотание. Кто-то заорал:

«Сука!» Мать крикнула Джимми, чтобы он этого не делал, и о стену с другой стороны что-то шлепнуло, и кого-то к ней прижали. От матери его отделяло всего несколько дюймов стены. А потом он услышал приглушенное попискивание — четыре раза, когда вводили тот же номер, — а потом сердитое жужжание панели, когда третья попытка набрать код оказалась неудачной.

Снова раздались крики. А потом грохот выстрела — более громкий и резкий, потому что его голова была прижата к двери. Джимми завопил и стал лупить кулаками по холодной стали. Ему что-то орали по рации, те же вопли просачивались сквозь массивную стальную дверь, но голоса его матери там не было.

Джимми сполз на пол, прижал рацию к животу и свернулся клубочком под гневные крики из-за двери. Его тело содрогалось от рыданий, решетка пола под щекой была жесткой. И под нестихающие вопли лампы на потолке продолжали равномерно мигать. И это мигание совсем не напоминало пульс.

68

Бункер № 1

2345 год

Когда Дональд вернулся в свою комнату, на кровати его ждал пластиковый мешок. Он закрыл дверь, отрезая какофонию шагов и офисной болтовни, поискал взглядом замок и обнаружил, что его нет. Здесь находилась лишь спаленка на одного человека, предназначенная для тех, кто всегда на посту и должен быть доступен столько, сколько потребуется.

Дональд представил, что именно тут обитал Турман, когда его будили для разруливания проблем. Потом вспомнил имя на своих ботинках и понял, что ничего представлять не надо — именно это сейчас и происходит.

Он увидел, что кресло-каталку уже увезли, а на столике возле кровати стоит стакан с водой. Дональд бросил на постель папки, которые ему дал Эрен, сел рядом и взял странный пластиковый мешок.

На нем крупными буквами было выведено одно слово: «Смена». Прозрачный пластик оказался сильно помят, а несколько предметов внутри сбилось в непонятный комок. Дональд сдвинул застежку и открыл мешок. Когда он его перевернул, оттуда, звякнув, вывалилось два металлических армейских медальона, за которыми испуганной змейкой потянулась металлическая цепочка. Осмотрев медальоны, Дональд понял, что они принадлежали Турману. Поцарапанные и тонкие, без резиновой окантовки, которую он видел на медальонах сестры, они смотрелись как антикварные безделушки. Пожалуй, как раз такими они и были.

Следующим стал небольшой карманный нож с рукояткой, отделанной материалом, выглядящим как слоновая кость, но, скорее всего, имитацией. Дональд открыл лезвие и проверил остроту. Обе кромки были одинаково тупыми. Кончик оказался отломан — наверное, им что-то пытались вскрыть. Нож производил впечатление вещицы, оставленной на память и уже непригодной для использования.

Оставался последний предмет из мешка — монета в четверть доллара. От формы и веса этого когда-то такого обычного предмета у него даже перехватило дыхание. Дональд подумал о целой исчезнувшей цивилизации. Казалось, такое невозможно просто взять и стереть, но потом он вспомнил монеты римлян и майя, оказавшиеся в музеях. Он вертел монету и размышлял, что единственное необычное сейчас то, что он сидит и держит вещицу из мира, обратившегося в прах, — и что именно он дивится этой утрате. Обычно людям полагается умирать, а культуре жить дальше. Теперь же все получилось наоборот.

Что-то в монете привлекло его внимание. Обе ее стороны были одинаковыми: «орел». Усмехнувшись, он присмотрелся внимательнее, гадая, не может ли эта монета быть шуткой или сувениром, но по весу и ощущениям она воспринималась как настоящая. На одной из сторон виднелась еле заметная дуга в том месте, где штамп не сделал полагающийся оттиск. Ошибка? Или эту монету подарил Турману приятель из казначейства?

Он положил все предметы на столик и вспомнил записку Анны отцу. Теперь его удивило, что он не обнаружил в мешке упомянутый в записке медальон. Записка была помечена как срочная, и в ней упоминался медальон с датой. Дональд сложил мешок и сунул его под стакан с водой. За дверью слышались торопливые шаги. В бункере царила паника. Наверное, если бы здесь был настоящий Турман, он бы тоже носился по коридорам, выкрикивая приказы, отключая бункеры и повелевая лишать кого-то жизни.

Дональд кашлянул в согнутую руку — в горле царапало. Кто-то поставил его на место Турмана. Эрскин или Виктор уже из могилы. Или какой-то хакер с более гнусными замыслами. Но никакой зацепки для ответа у Дональда не имелось.

Взяв папки, он подумал о панике, вызванной человеком, скрывшимся из виду. Подумал о насилии, зреющем в глубинах другого бункера. И о том, что это не его тайны. Ему же хотелось знать, зачем его разбудили и почему он вообще жив. Что реально находится за стенами бункеров? Что было запланировано для мира после окончания этих смен? Настанет ли день, когда людей из подземелий выпустят на свободу?

У него никак не получалось представить, как завершится последняя смена. Дональда глодало подозрение, что все не закончится настолько просто. Каждый покров, который ему удавалось сорвать, содержал свою порцию лжи, и вряд ли он уже добрался до последнего. Не исключено, что кто-то поставил его на место Турмана, чтобы он продолжал копать.

Дональд вспомнил слова Эрскина о том, что руководить должны люди вроде него. Или это Виктор сказал такое Эрскину? Он не мог вспомнить. Зато он знал, похлопав по карману с именной табличкой — табличкой, которая откроет двери, прежде для него запертые, — что теперь он вполне реальный начальник. Имелись вопросы, ответы на которые он хочет узнать. И теперь его должность позволяет эти вопросы задать.

Дональд снова кашлянул в согнутую руку — царапание в горле никак не смягчалось. Открыв папку, он потянулся к стакану. Сделав несколько глотков, он начал читать, так и не заметив пятнышко крови на сгибе руки.

69

Бункер № 17

2312 год

Неделя первая

Джимми не хотелось шевелиться. Он не мог шевелиться. Он так и лежал, свернувшись на стальной решетке, под вспышками алых ламп над головой.

Люди за дверью орали на него и друг на друга. Джимми спал урывками, часто просыпаясь. Иногда глухо хлопали выстрелы, что-то со звоном било в дверь. Жужжал пульт с клавиатурой. Вводили только одну цифру, а он уже жужжал. Весь мир разгневался на него.

Джимми снилась кровь. Она просачивалась под дверь и наполняла комнату. Затем поднималась, приобретая облик отца и матери, которые его сердито за что-то отчитывали. Но Джимми их не слышал.

Крики за дверью то вспыхивали, то прекращались. Эти люди сражались между собой. Дрались за то, чтобы попасть внутрь, где безопасно. Но Джимми не чувствовал себя в безопасности. Он был голоден и одинок. И ему требовалось отлить.

Никогда еще он не вставал с таким трудом. Щека Джимми прилипла к решетке. Он вытер с нее присохшую слюну и ощутил, что на щеке отпечатались выпуклости и впадины решетки. Его руки и ноги онемели. Ресницы слиплись от засохших слез. Он проковылял к дальнему углу комнаты, теребя застежки комбинезона и стараясь расстегнуть их быстрее, чем случайно обмочиться.

Моча полилась на решетку и заструилась на пучки кабелей в разноцветных оболочках. В его животе забурчало, потом свело, но Джимми не хотел есть. Ему хотелось умереть. Он с ненавистью взглянул на мигающие лампы, чей ритм въелся в его мозг. Желудок разгневался на него. Все вокруг гневалось на него.

Вернувшись к двери, он подождал, не окликнет ли его кто-нибудь. Подошел к панели и нажал на единицу. Дверь немедленно зажужжала. Она тоже гневалась.

Джимми хотелось снова лечь на решетку и свернуться калачиком, но желудок требовал поискать еду. Внизу. Там, внизу, есть кровати и еда. Джимми побрел между рядами черных машин. Его пошатывало, и он касался их теплых корпусов, удерживая равновесие, слышал, как они гудят и пощелкивают, как будто все в порядке. Красные лампы все мигали и мигали. Джимми брел между машинами, пока не отыскал дыру в полу.

Поставив ногу на скобу лестницы, он услышал прерывистое негромкое жужжание. Оно совпадало по длительности с пульсацией ламп. Джимми вылез из лестничной шахты и пополз на четвереньках по полу, отыскивая источник звука. Он исходил из сервера со снятой задней стенкой. Отец назвал его узлом связи. А куда ушел отец? Искать мать. Он говорил еще что-то…

Джимми не мог вспомнить. Он похлопал себя по груди и ощутил под ладонью ключ. Жужжание продолжалось, идеально синхронизированное с миганием ламп. Значит, именно эта машина управляет их пульсацией, сверлящей ему череп. Он заглянул внутрь корпуса. Или узла связи, как его назвал отец. Там на крючке висела гарнитура — наушники с микрофоном. Джимми хотелось бы, чтобы отец был рядом, но это невозможно. Джимми снял гарнитуру. От нее тянулся провод. Разъем на конце провода был ему знаком — такие он видел на занятиях по работе с компьютерами. Он поискал, куда можно его воткнуть, и увидел панель с гнездами. Одно из них мигало, а над ним светилась цифра «40».

Джимми надел гарнитуру, поднес разъем к гнезду и вставил его до щелчка. Лампы над головой мгновенно перестали мигать, а в наушниках послышался голос — как в рации, только чище:

— Алло?

Джимми не ответил. Он ждал.

— Там есть кто-нибудь?

Джимми кашлянул.

— Да, — ответил он.

Было странно говорить с пустой комнатой. Еще более странно, чем по шипящему радио. Казалось, будто он разговаривает сам с собой.

— Все в порядке? — спросил голос.

— Нет. — Джимми вспомнил лестницу, падение, Яни и ужасы за дверью. — Нет, — повторил он, вытирая слезы с щек. — У нас не все в порядке.

На другом конце линии послышалось бормотание. Джимми шмыгнул.

— Алло? — окликнул он.

— Что случилось? — спросил голос.

Джимми показалось, что собеседник зол — как те люди за дверью.

— Все бежали… — Джимми вытер нос. — Все бежали наверх. Я упал. Мама и папа…

— Есть погибшие?

Джимми вспомнил увиденное на лестнице тело с ужасной раной на голове. Вспомнил женщину, упавшую через перила, ее затихающий и оборвавшийся крик.

— Да.

Человек на другом конце линии негромко выругался. «Мы опоздали», — услышал Джимми. Похоже, тот человек с кем-то разговаривал.

— Куда опоздали? — спросил Джимми.

Послышался щелчок, затем равномерный тон. Число «40» на панели погасло.

— Алло?

Джимми подождал.

— Алло?

Джимми поискал внутри какую-нибудь кнопку, какой-то способ вернуть голоса. На панели имелось пятьдесят пронумерованных гнезд. Но почему только пятьдесят этажей? Он взглянул на сервер за спиной и задумался: может, остальные этажи обслуживают другие узлы связи? А этот, наверное, только верхние. Значит, должен быть узел для средних и узел для нижних этажей. Он вытащил разъем из гнезда, и тон в наушниках смолк.

А вот интересно, сможет ли он позвонить на другой этаж? Может, удастся связаться с магазином неподалеку от дома. Он провел пальцем по ряду гнезд, отыскивая «18», и вдруг заметил, что номера «17» нет. И гнезда с таким номером нет. Пока он размышлял над этой загадкой, лампы на потолке замигали снова. Джимми взглянул на гнездо сорокового этажа, но оно не светилось. Его вызывали с самого верха: мигал номер «1». Джимми посмотрел на разъем в руке, поднес его к гнезду и вставил до щелчка.

— Алло?

— Что за чертовщина у вас происходит? — спросил чей-то голос.

Джимми съежился. Отец иногда кричал на него таким же тоном, но недолго. Он не ответил, потому что не знал, что отвечать.

— Это Джерри? Или Расс?

Рассом звали его отца. А Джерри был начальником отца. Джимми понял, что шутить с этим нельзя.

— Это Джимми.

— Кто?

— Джимми. Парень с сорокового этажа сказал, что они опоздали. Я рассказал ему, что у нас произошло.

— Опоздали? — В наушниках послышались приглушенные разговоры. Джимми взялся за разъем. Он делает что-то неправильное. — Как ты сюда попал?

— Меня отец привел, — ответил он, с испуга сказав правду.

— Мы вас отключаем! — заявил голос. — Отключайте их немедленно.

Джимми не знал, что делать. Где-то раздалось шипение. Сперва он решил, что оно в наушниках, пока не заметил белый пар, выходящий из решеток вентиляции над головой. Облако тумана опускалось на него. Джимми помахал рукой перед лицом, думая, что это едкий дым — как-то в детстве он надышался дымом во время пожара, — но этот туман не имел запаха. От него лишь возникал во рту металлический привкус, как от сухой ложки.

— …и угораздило же именно в мою смену… — процедил тот же голос в наушниках.

Джимми закашлял. Он попытался что-то ответить, но поперхнулся слюной. Поток пара из вентиляции прекратился.

— Ну вот и все, — пробормотал голос. — Ему конец.

Не успел Джимми что-то сказать, как мигающие огоньки на панели погасли. В наушниках щелкнуло, и наступила тишина. Он стянул наушники, и в этот момент где-то в потолке раздался громкий хлопок, и свет в комнате погас. Гудение и пощелкивание серверов вокруг него смолкли. В комнате стало абсолютно темно и тихо. Джимми не мог разглядеть даже свой нос, а помахав перед лицом рукой, не увидел и руку. У него мелькнула мысль, что он ослеп. А может, он умер? Но тут он ощутил биение пульса на висках.

В горле у него застрял всхлип. Ему хотелось к отцу и матери. Хотелось вернуть свой рюкзак, который он, как идиот, оставил в классе. Он долго сидел, ожидая, что к нему кто-то придет или осенит идея, что ему делать дальше. Подумал, что рядом лестница, а внизу комната. И когда он уже пополз к лестнице, осторожно похлопывая по полу, чтобы не провалиться в колодец, наверху что-то снова защелкало. После ослепительной вспышки лампы на потолке замерцали, несколько раз загорелись и погасли, но потом засветились ровно.

Джимми замер. Красные лампы опять замигали. Он вернулся к фальшивому серверу и заглянул внутрь. Число «40» мигало снова. Он подумал о том, чтобы ответить и узнать, на что эти люди так рассердились, но… Возможно, отключение света служило предупреждением? Может, он сделал что-то неправильное?

От ярких ламп на потолке шло ощутимое тепло. Они напомнили ему, как несколько лет назад они всем классом отправились на экскурсию по ферме где-то на средних этажах, и там растения освещали такие же яркие лампы.

Джимми вернулся к серверу со снятой задней стенкой и отыскал внутри провод наушников. Он возненавидел эти мигающие лампы, но не хотел, чтобы на него кричали. Поэтому он вставил разъем наушников в мигающее гнездо до щелчка.

Лампы немедленно перестали мигать. В наушниках, так и оставшихся висеть внутри, послышалось бормотание. Джимми его проигнорировал. Он отошел на шаг, настороженно взглянул на лампы, ожидая, что яркие снова погаснут, а сердитые красные замигают. Но ничего не изменилось. Разъем остался в гнезде, провод свисал, а голос в наушниках стал далеким и неслышимым.

70

Джимми спускался по лестнице, пытаясь вспомнить, когда он ел в последний раз, но так и не смог. Он позавтракал перед школой, но это было вчера. Или позавчера. На полпути вниз он представил себя куском еды, скользящим по огромному металлическому пищеводу. Так, наверное, чувствует себя проглоченная еда. У подножия лестницы он немного постоял — опустошенное существо, затерянное в недрах другой пустоты. Если бункер станет пережевывать нечто пустое вроде него, он никогда не утолит голод. И они вместе будут голодать. В животе у него бурчало — есть хотелось отчаянно. Джимми побрел по темному коридору сквозь кишки бункера.

Радио на стене продолжало шипеть. Джимми повернул ручку и сделал шипение еле слышным. Отец уже никогда больше не свяжется с ним. Он не помнил точно, откуда знал о том, но это теперь был новый всемирный закон.

Он вошел в потайную квартирку. Там стоял стол, за который могли сесть четверо, на нем лежали страницы книги, игла и смотанная кольцами нитка, похожая на змею, охраняющую свое гнездо. Джимми потыкал страницы и увидел, что кто-то сшивал места соединения страниц. Желудок его был настолько пуст, что начал болеть. В голове тоже зародилась тупая боль.

Напротив него стоял призрак отца. Он показывал на двери и рассказывал, что находится за ними. Джимми похлопал себя по груди, достал ключ и открыл им кладовую напротив плиты. Там хранится еда для четырех человек на десять лет, как сказал отец. Так ли это?

Дверь в кладовую открылась с чмокающим звуком, затылок Джимми обдало ветерком. Снаружи возле двери отыскался выключатель света, а рядом и выключатель шумного вентилятора. Вентилятор Джимми отрубил — тот напоминал ему шум радио. Внутри он увидел ряды полок, плотно забитых банками. Полки тянулись настолько далеко, что ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть дальнюю стену. Протиснувшись между полками, он обшарил их взглядом сверху донизу. Желудок громким урчанием умолял его поторопиться с выбором. Джимми попросил его немного подождать.

Томаты, свекла и кабачки — все это он терпеть не мог. Полезная еда. А ему хотелось еды настоящей. Он увидел целые полки консервированной кукурузы с этикетками, похожими на разноцветные бумажные цилиндрики, а не написанными черным маркером прямо по жести, как он привык. Джимми схватил одну из банок и осмотрел ее. С этикетки ему улыбался большой мужчина с зеленой кожей. По этикетке тянулись слова, напечатанные мелкими буквочками, как в книгах. Все банки выглядели совершенно одинаково, и от этого Джимми ощутил себя не в своей тарелке, как будто он спит и видит все это во сне.

Прихватив банку с кукурузой, он вскоре отыскал полки консервированных супов с красно-белыми этикетками. Вернувшись в квартирку, он принялся рыться вокруг в поисках консервного ножа. По бокам от плиты были выдвижные ящики, набитые лопаточками и ложками. Рядом стоял шкафчик с кастрюлями и крышками. В нижнем ящике отыскались угольные карандаши, катушка с нитками, раздувшиеся от старости батарейки, покрытые серым налетом, детский свисток, отвертка и множество прочей всячины.

Но консервный нож он все же нашел. Он был ржавый и выглядел так, словно им годами не пользовались. Но тупой резак все же вонзился в мягкую жесть, когда Джимми надавил как следует, а ручка прокручивалась, если вращать ее с достаточным усилием. Джимми взрезал крышку на полный оборот и выругался, когда крышка провалилась в суп. Он достал из ящика нож и выудил крышку из банки. Еда. Наконец-то. Он поставил на плиту кастрюльку и включил горелку, думая о своей квартире, об отце с матерью. Суп подогревался. Джимми ждал под бурчание в животе, но при этом смутно сознавал, что никакая еда не сможет приглушить его настоящую внутреннюю боль, это неугасающее стремление завопить изо всех сил или рухнуть на пол и заплакать.

Дожидаясь, пока суп закипит, он стал рассматривать висящие на стене листы бумаги размером с небольшое одеяло. На первый взгляд казалось, что их повесили сушиться, и ему даже пришло в голову, что толстые книги делают, складывая или разрезая эти листы. Но на этих больших листах уже был отпечатан текст и рисунки. Джимми провел ладонью по гладкой бумаге и всмотрелся в схему: набор кругов с тонкими линиями внутри и пометками вокруг. Каждый круг был обозначен цифрой, а три — перечеркнуты красными линиями. Каждый помечен как «бункер», что показалось ему глупостью.

За спиной послышалось шипение, как будто кто-то вызывал его по рации. Шепот призраков. Отвернувшись от странных чертежей и схем, Джимми увидел, что суп бурно кипит, выплескиваясь через край и шипя на раскаленной горелке. И он сразу забыл о большом и странном чертеже.

71

Шли дни, грозя превратиться в неделю, и Джимми легко представил, как недели могут со временем стать месяцами. За стальной дверью в верхней комнате люди все еще пытались прорваться внутрь. Они ругались и спорили по радио. Джимми иногда слушал их переговоры, но они говорили только о мертвых и умирающих, а еще о запретных вещах — например, о том, что находится снаружи.

Джимми переключался с камеры на камеру, видя лишь безлюдье и огромную пустоту. Иногда эти неподвижные картинки сменялись вспышками активности и насилия. Джимми наблюдал, как несколько мужчин избивали одного лежачего. Видел, как по коридору волокли отбивающуюся женщину. Как мужчина напал на ребенка из-за буханки хлеба. Ему пришлось выключить монитор. Весь остаток того дня и даже ночью его сердце колотилось, и он решил больше не смотреть, что показывают камеры. В ту ночь, лежа в одиночестве в комнате с несколькими пустыми кроватями, он почти не спал. А когда заснул, ему приснилась мать.

Наутро он подумал, что теперь все его дни будут такими. Каждый станет тянуться вечно, но их подсчет не затянется надолго. Он закончится сам. Его дни сочтены, и число это уменьшается — он это чувствовал.

Он перетащил матрац в комнату с компьютером и радио. Тут была хоть какая-то имитация того, что он не один. Сердитые голоса и сцены насилия были лучше, чем пустота других коек. Он забыл про данное себе обещание и ел суп перед монитором камер, отыскивая людей. Слушал, как они негромко грызутся по радио. А когда он в ту ночь заснул, его сны были полны маленькими квадратными картинками из далекого прошлого. Из этих окошек на него смотрел он сам, только моложе.

Делая вылазки в комнату наверху, Джимми подкрадывался к стальной двери и прислушивался к спорам людей за ней. Они пробовали коды, трижды вводили разные комбинации цифр, после которых звучало сердитое жужжание панели. Джимми гладил стальную дверь и благодарил ее за то, что она не открывается.

Потом он тихонько отходил и бродил между рядами машин. Они гудели, пощелкивали и подмигивали светящимися глазками, но молчали. Они не шевелились. Их присутствие рождало у Джимми еще большее ощущение одиночества — как в классе со старшими парнями, которые его игнорируют. Прошло всего несколько таких дней, и Джимми вывел для себя новый всемирный закон: люди не созданы для того, чтобы жить в одиночестве. Это он и обнаруживал, день за днем. Обнаруживал и столь же быстро забывал, потому что напомнить об этом было некому. Вместо этого он разговаривал с машинами. Они пощелкивали в ответ и металлическим шипением сообщали, что человек вообще не должен жить.

Похоже, голоса в радио были с этим согласны. Они говорили о смерти и грозили смертью друг другу. Некоторые раздобыли оружие в полицейских участках. На девяносто первом этаже засел человек, пожелавший сообщить всем, что у него есть пистолет. Джимми хотелось рассказать этому человеку о кладовке возле спальной комнаты, которую он открыл своим ключом. Там было множество полок с винтовками — такими же, как и та, из которой отец застрели Яни. И бесчисленные ящики с патронами. Ему хотелось рассказать всему бункеру, что у него оружия больше, чем у них всех, и он просит оставить его в покое. Но что-то подсказывало Джимми, что тогда эти люди еще сильнее захотят добраться до него. Поэтому он сохранил этот секрет.

На шестую ночь одиночества Джимми, не в силах заснуть, попытался убаюкать себя, перелистывая лежащую на столе книгу под названием «Правила». Странная это оказалась книга: на каждой странице шли ссылки на другие страницы и перечислялись жуткие события, которые могли произойти, а потом объяснялось, как их предотвратить и как справляться с неизбежными катастрофами. Джимми стал искать там инструкции о том, что делать, если ты остался совершенно один. В указателе ничего похожего не нашлось. И тут Джимми вспомнил, что он видел в сотнях металлических футляров на полке возле стола. Может, в этих книгах обнаружится нечто такое, что сможет ему помочь?

Он просмотрел этикетки в нижней части каждого футляра и снял футляр, помеченный «Li-Lo», решив поискать там что-нибудь про одиночество, «loneliness». Футляр распахнулся с легким вздохом, совсем как банка с супом, когда ее вскрываешь. Джимми извлек книгу из футляра и открыл ее с конца, где предполагал найти нужную главу.

Вместе этого он увидел огромную машину с большими колесами, похожую на игрушечную деревянную собачку, которой он играл в детстве. Страшная и черная, с заостренным носом, эта машина смотрелась невозможно большой по сравнению со стоящим рядом человеком. Джимми ожидал, что человек начнет двигаться, но, потерев страницу, обнаружил, что это всего лишь картинка, вроде лица отца на его удостоверении, но настолько четкая и с такими яркими цветами, что выглядела совсем реально.

«Локомотив», прочитал Джимми. Он знал эти слова. «Локо» — значит «сумасшедший». А «мотив» — это причина, по которой человек что-то делает. Он долго рассматривал картинку, гадая, по какой сумасшедшей причине ее кто-то изготовил. Джимми осторожно перевернул страницу, надеясь узнать больше об этом локомотиве…

…И с воплем уронил книгу. Потом запрыгал и стал отряхиваться обеими руками, чтобы это чудовище не забралось ему в комбинезон и не укусило. Вскочив на матрац, он стал ждать, пока успокоится колотящееся сердце. И все это время он не сводил глаз с лежащего на полу раскрытого тома, ожидая, что из него вылетит рой насекомых, подобно вредителям на фермах. Но ничего не произошло.

Он осторожно приблизился и перевернул книгу ногой. Проклятое насекомое оказалось еще одной картинкой на согнувшейся странице. Джимми разгладил ее, прочел вслух слово «саранча»[13] и задумался: что же это за книга? Она совершенно не походила на детские, на которых он вырос, а бумага… Изумительная бумага. Переработанная из макулатуры бумага, на которой они писали в школе, ей и в подметки не годилась.

Посмотрев на обложку, Джимми увидел, что и надпись на ней отличается от обложки книги на столе. Та называлась «Правила», а эта — «Наследие». Он стал просматривать ее, перебрасывая по несколько страниц сразу, и увидел на каждой яркие картинки, абзацы текста и описаний, множество рассказов о невозможных деяниях и невозможных вещах. И все это в одной книге.

Нет, не в одной. Он поднял взгляд на массивные полки, плотно забитые металлическими футлярами, помеченными и расставленными в алфавитном порядке. Он снова поискал локомотив, машину на колесах, великанскую по сравнению со взрослым мужчиной. Нашел нужную страницу, вернулся к матрацу и мятому комку простыней. Неделя одиночества подходила к концу, но теперь Джимми уже не смог бы заснуть. И очень долго.

72

Бункер № 1

2345 год

Дональд ждал в комнате связи, когда руководитель восемнадцатого отзовется и он проведет для него свой первый инструктаж. Чтобы убить время, он вертел ручки настройки, позволявшие переключаться на разные камеры в этом бункере. Не сходя с места, он мог наблюдать за всеми жителями целого мирка. При желании он мог влиять на их судьбы. Мог нажатием кнопки убить их всех. Пока он жил и жил, замораживаясь и оттаивая, эти смертные занимались своими делами, жили и умирали, даже не подозревая о существовании Дональда.

— Это как жизнь после смерти, — пробормотал он.

Оператор за соседним пультом связи повернулся и молча взглянул на него, и Дональд понял, что произнес эти слова вслух. Он уставился на оператора, чьи вьющиеся черные волосы смотрелись так, словно их в последний раз причесывали сто лет назад.

— Просто это… как будто смотришь на них с небес, — пояснил Дональд, показав на монитор.

— Да, впечатляющее зрелище, — согласился оператор и откусил от бутерброда.

На экране какая-то женщина орала на другую, тыча ей пальцем в лицо. Это была комедия, только без записанного смеха за кадром.

Дональд заставил себя промолчать. Он переключился на кафе в восемнадцатом и стал наблюдать за людьми, собравшимися перед большим экраном. Там была уже небольшая толпа. Они смотрели на безжизненные холмы, то ли ожидая возвращения ушедшего чистильщика, то ли молча грезя о том, что находится за ними. Дональду хотелось поведать им, что она не вернется и что за этим холмом ничего нет, — хотя и сам втайне разделял их мечты. Ему очень хотелось послать беспилотник, чтобы взглянуть на окрестности, но Эрен сказал, что беспилотники предназначены не для осмотра местности, а для сбрасывания бомб. И еще у них ограниченный радиус действия, потому что наружный воздух разорвет их в клочки. Дональду хотелось показать Эрену свою руку, веснушчатую и розовую, и сказать, что он уже побывал за тем холмом и вернулся. И спросить, действительно ли наружный воздух настолько опасен.

Надежда. Вот что это было такое. Опасная надежда. Он видел, как люди в кафе смотрят на экран, и чувствовал родство с ними. Именно так древние боги попадали в неприятности, влюблялись в смертных и ввязывались в их дела. Дональд мысленно рассмеялся. Он подумал о той чистильщице, о толстой папке со сведениями про нее и о том, как он вмешался бы, если бы имел такую возможность. Он подарил бы ей жизнь, если бы смог. Аполлон, умирающий от любви к Дафне.

Оператор посмотрел на монитор Дональда, на изображение кафе и экрана, и Дональд почувствовал себя под наблюдением. Он переключился на другую камеру и увидел коридор, похожий на школьный, — вдоль его стен выстроились шкафчики. Ребенок встал на цыпочки, открыл одну из верхних ячеек, достал оттуда сумочку, повернулся и что-то сказал кому-то вне поля зрения камеры. Там продолжалась обычная жизнь.

— Вызов прошел, — сообщил оператор, сидящий позади них.

Оператор с бутербродом отложил еду и подался вперед. Стряхнул крошки с груди и переключил свой монитор с картинки двух ругающихся женщин на комнату с черными корпусами серверов. Дональд надел наушники с микрофоном и взял со стола две папки. Верхняя, с информацией об исчезнувшей чистильщице, была толщиной дюйма два. Под ней лежала гораздо более тонкая папка с именем кандидата в стажеры. В его наушниках раздался мужской голос:

— Алло?

Дональд взглянул на свой монитор. Позади одного из черных серверов стоял мужчина — невысокий и толстенький, если только его фигуру не исказили линзы камеры.

— Докладывайте! — приказал Дональд.

Он раскрыл папку, помеченную «Лукас Кайл». По опыту прошлой смены он знал, что компьютер сделает его голос механическим и однотонным. Он все голоса делал одинаковыми.

— Я выбрал стажера, как вы и велели, сэр. Хороший парень. Он уже работал с серверами, так что допуск ему был разрешен.

Насколько этот человек послушен? Дональд подумал, что и сам демонстрировал бы послушание, зная, что с его миром можно покончить нажатием кнопки. Подобного рода страх усмиряет любое эго.

Сидящий рядом с Дональдом оператор подался вперед, достал верхний лист из лежащей перед Дональдом папки и постучал пальцем по нескольким строчкам. Дональд пробежал глазами отчет.

— Вы указали на Кайла как на возможного заместителя еще два года назад.

Взглянув на экран, Дональд увидел, как мужчина возле сервера вытер платком вспотевшую шею.

— Правильно, — согласился руководитель восемнадцатого. — Но тогда мы сочли, что он еще не готов.

— В вашем отчете Кайл описан как возможный «наблюдатель». Там написано, что он около двухсот часов просидел перед экраном в кафетерии. Почему же вы передумали?

— Это был предварительный отчет, сэр. Его составил другой… потенциальный стажер. Несколько нетерпеливый. Мы сочли, что он более пригоден для работы в службе безопасности. Могу вас заверить, что Кайл не мечтает выйти наружу. Он поднимается в кафе только по ночам… — Руководитель кашлянул и чуть помедлил. — Чтобы смотреть на звезды, сэр.

— На звезды?

— Именно так.

Дональд скосил глаза на оператора рядом. Тот доедал бутерброд и лишь пожал плечами. Молчание прервал руководитель бункера:

— Он наилучший кандидат для этой работы, сэр. Я знал его отца. Решительный сукин сын. Вы ведь знаете поговорку о ступенях и перилах, сэр.

Дональд никогда не слышал эту поговорку, но тут была какая-то аналогия с лестницей. Интересно, что сказал бы этот… Бернард, если бы увидел лифт. Подумав об этом, он едва не усмехнулся.

— Ваш выбор стажера-заместителя одобрен, — сообщил Дональд. — Посадите его за «Наследие» как можно быстрее.

— Он его уже изучает, сэр.

— Хорошо. Каковы последние новости по восстанию?

Дональд поймал себя на том, что торопится, работая механически, чтобы быстрее вернуться к своим, более срочным исследованиям.

Бернард посмотрел точно в камеру. Этот смертный отлично знал, где спрятаны глаза бога.

— Механический отдел прочно закупорен. Они еще огрызались, пока отступали, но мы гнали их до самого низа. Там у них… небольшая баррикада, но мы вот-вот ее преодолеем.

Соседний оператор коснулся руки Дональда, привлекая внимание. Потом указал сперва на свои глаза, потом на один из темных экранов в верхнем ряду, намекая на одну из камер, отключившихся во время восстания. Дональд все понял.

— Есть соображения о том, как они узнали про камеры? — спросил он. — Вы ведь знаете, что мы утратили информацию о том, что происходит ниже сто сорокового этажа?

— Да, сэр. Мы… могу лишь предположить, что они уже какое-то время про них знали. Они ведь там сами тянут проводку. Я был там лично и видел мешанину из кабелей и труб. Мы не думаем, что им кто-то намекнул на камеры.

— Не думаете?

— Нет, сэр. Но мы работаем над тем, чтобы заслать к ним кого-нибудь. У нас есть священник, которого мы можем к ним отправить, чтобы благословить мертвых. Хороший человек. Был стажером в службе безопасности. Обещаю, много времени нам не понадобится.

— Прекрасно. Проследите за этим лично. Мы тут за вами прибираем, так что приведите остальной ваш дом в порядок.

— Да, сэр, сделаем.

Трое в комнате связи уставились на экран, где Бернард снял гарнитуру и убрал ее в корпус сервера, потом вытер лоб платком. Пока другие отвлеклись, Дональд сделал то же самое. Он взял папки и взглянул на соседнего оператора. У того на комбинезоне появились новые крошки.

— Присматривайте за ним внимательно, — велел Дональд.

— Обязательно.

Дональд положил свою гарнитуру на полочку и встал. Подойдя к двери, он обернулся и увидел, что экран перед оператором разделен на четыре окошка. В одном черными часовыми стояли серверы. В другом все еще ссорились две женщины.

73

Прихватив свои заметки, Дональд поднялся в лифте в кафе. Как оказалось, для завтрака было рано, но в кофеварке еще остался вчерашний кофе. Он достал из сушилки щербатую кружку и наполнил ее. Работник за раздаточным прилавком нажал на ручку промышленной посудомойки, и ящик из нержавеющей стали открылся, выпустив облако пара. Работник махнул полотенцем, разгоняя пар, затем тем же полотенцем вытянул металлические лотки, которые вскоре наполнятся яичницей из яичного порошка и ломтиками тостов из хлеба, законсервированного методом сублимационной сушки.

Дональд попробовал кофе. Тот был холодный и слабый, но его устроил и такой. Он кивнул работнику, готовящему завтрак, тот наклонил голову в ответ.

Отвернувшись, Дональд посмотрел на экран. Изображение на нем было тайной, по сравнению с которой документы в его папках казались чепухой. Он подошел к экрану, где в утреннем полумраке восходящее за холмами и пока невидимое солнце едва начало подсвечивать клубящиеся облака. Так что же творится снаружи? Люди погибали там, когда их отправляли на очистку. Они умерли на холмах, когда их бункер был отключен. Но он-то выжил. И, насколько он знал, выжили и те, кто затащил его обратно.

Он рассмотрел свою руку в тусклом свете от экрана. Ладонь показалась ему розоватой, слегка воспаленной. Но опять-таки он тщательно отмывал ее по несколько раз два последних вечера и каждое утро. Он не мог отделаться от ощущения, что руки грязные. Дональд достал из кармана платок и кашлянул в него.

— Картошка будет готова через пару минут, — сообщил ему человек за прилавком.

В кухню вошел второй работник в зеленом комбинезоне, завязывая сзади фартук. Дональду захотелось узнать, кто эти люди, какой была их прежняя жизнь, о чем они думают. Шесть месяцев они готовят и раздают еду три раза в день, а затем несколько десятилетий спят. Потом снова работают шесть месяцев, и так раз за разом. Они должны верить, что движутся к какой-то цели. Или же им все равно? И они просто идут по тропе, проложенной вчера? След в след, снова и снова. Видят ли они себя матросами какого-то огромного ковчега, плывущего к благородной цели? Или они ходят по кругу просто потому, что знают эту дорогу?

Дональд вспомнил, как избирался в Конгресс, полагая, что принесет реальную пользу будущему страны. А потом обнаружил себя в офисе, захлестываемого ураганом правил, документов и писем, и быстро научился молиться о том, чтобы очередной день поскорее завершился. Он перешел от мыслей о том, что спасет мир, к просиживанию времени в офисе… пока это время не кончилось.

Он сидел на потертом пластиковом стуле и рассматривал папку в руке. Два дюйма толщиной. На обложке написано «Николс, Джульетта», ниже идентификационный номер для внутренних целей. Он ощущал запах тонера от недавно отпечатанных страниц. То, что потратили так много бумаги на чепуху, показалось ему расточительством. Где-то внизу, в огромном хранилище, постепенно таяли запасы. И где-то еще, неподалеку от его офиса, сидел человек, ведущий учет этих запасов, — он должен обеспечить, чтобы картошки, тонера и лампочек им хватило до самого конца.

Дональд пролистал отчеты. Разложил их на пустом столе и подумал об Анне и своей предыдущей смене, когда он поступал так же, и как они засыпали всю штабную комнатку листками с заметками. Его кольнуло чувство вины и сожаление, что Анна столь часто попадает в его мысли, опережая мысли об Элен.

Отчеты стали желанным отвлечением, пока он ждал рассвета и завтрака. Это была история чистильщицы, служившей шерифом, хотя и недолго. Одним из верхних документов в папке лежала докладная записка от нынешнего руководителя восемнадцатого бункера, где тот писал, что для шерифа у нее недостаточно квалификации. Дональд прочел список причин, почему этой женщине нельзя надеть мантию власти, и у него создалось впечатление, что он читает о себе. Похоже, что мэр восемнадцатого — пожилая женщина по фамилии Джанс, политик вроде Турмана — уговорила эту Джульетту стать шерифом и назначила ее, несмотря на ее возражения. Было даже неясно, хотела ли вообще эта Николс, механик с нижних этажей, становиться шерифом. В другом отчете руководителя бункера Дональд прочитал о ее вызывающем поведении, кульминацией которого стал отказ провести очистку, после чего она и вовсе ушла неизвестно куда. И это снова показалось Дональду знакомым. Или он выискивает эти признаки сходства? Разве не так люди поступают? Ищут у других то, что боятся или надеются увидеть в себе?

Холмы снаружи чуть посветлели. Дональд оторвал взгляд от отчетов и уставился на изображение. Он вспомнил видео, на котором чистильщица скрывается за такой же серой дюной. И теперь среди его коллег вызывала панику мысль о том, что обитателей восемнадцатого может наполнять опасная надежда — та разновидность надежды, которая ведет к насилию. Но гораздо серьезнее, разумеется, другая угроза — что женщина смогла дойти до другого бункера и обитатели того бункера могли обнаружить, что они не одиноки.

Дональду не верилось, что такое возможно. Снаружи она не продержалась бы долго и мало что обнаружила бы в той стороне, куда забрела. Он вытянул вторую папку, о семнадцатом бункере.

Перед наступившей в нем катастрофой не было никаких предупреждений, никакого возрастания насилия. Графики состава населения выглядели нормально. Он просмотрел отпечатанные страницы документов, составленных руководителями разных отделов. У каждого имелась своя теория, и каждый, само собой, разглядывал тот коллапс сквозь очки собственной компетенции или же приписывал его некомпетентности других отделов. Контроль населения обвинял в небрежности отдел Ай-Ти, те ссылались на неисправность оборудования. Инженеры обвиняли программистов. А дежурный офицер, обеспечивающий связь между Ай-Ти и руководителями всех бункеров, считал, что это был саботаж, попытка предотвратить очистку.

Дональд почуял нечто знакомое в том, как погиб семнадцатый, но что именно, он никак не мог понять. Камеры там отключились, но успели перед этим ненадолго показать, как люди вырываются из шлюза. Там был исход, паника, массовая истерия. А потом — все. Связисты сделали несколько звонков. На первый ответил стажер из Ай-Ти, заместитель руководителя семнадцатого. С этим Рассом состоялся короткий разговор, стороны забросали друг друга вопросами, а потом Расс прервал связь.

На следующие вызовы несколько часов никто не отвечал. За это время в бункере отключился свет. А потом на вызов ответил кто-то другой.

Дональд кашлянул в платок и прочитал расшифровку этого необычного разговора. Дежурный оператор утверждал, что голос отвечавшего звучал очень молодо. Голос был мужской, но не принадлежал руководителю или его заместителю, и он задал целую кучу вопросов. Один из вопросов бросился Дональду в глаза. Тот человек из семнадцатого, которому жить оставалось несколько минут, спросил, что происходит на сороковом этаже.

Сороковой этаж. Дональду не требовалось искать чертеж бункера — он сам его проектировал. И что находится на каждом этаже, знал, как свои пять пальцев. Сороковой этаж был смешанного предназначения — половина отводилась под жилье, четверть — под легкое сельское хозяйство, еще четверть — под коммерцию. И что могло там происходить? И почему это должно было заботить того парня, который сам находился на грани выживания?

Он перечитал запись разговора. Создавалось впечатление, что последним контактом парня был кто-то с сорокового этажа и разговор их состоялся только что. Может, он сам пришел с того этажа? Ведь их разделяло всего шесть этажей. Дональд представил испуганного парнишку, бегущего вверх по лестнице с тысячами других людей. Новость об открытом шлюзе, о смерти внизу, о том, что их преследуют. Парень добрался до тридцать четвертого, но там толпа стала настолько плотной, что дальше пробиться было невозможно. Ай-Ти уже опустел. Он забрел в серверную…

Нет. Дональд покачал головой. Не так. Что-то во всем этом было не так. Так что же за фактик выпадает из этой картины?

Отключение света. По спине Дональда пробежал холодок. Это был сороковой номер. Сороковой бункер, а не сороковой этаж. Листок с распечаткой задрожал в руке. Ему хотелось вскочить и расхаживать по кафе, но сейчас у него появился лишь зародыш подозрения, намек на истину. И он мысленно попытался сложить истинную картину, пока идеи не растаяли, смытые адреналином.

Значит, он говорил с сороковым бункером. Парень оказался возле узла связи семнадцатого бункера. Он понятия не имел, что ему звонили из другого бункера. Вот почему он назвал его этажом и стал гадать, что же там происходит. А отключение света, потеря контакта… все произошло так же, как и в бункерах, с которыми разбиралась Анна.

Анна…

Дональд подумал о записке, которую она оставила, прося Турмана ее разбудить. Она сейчас спит внизу. И она знала бы, что делать. Следовало поднять и поставить во главе смены ее, а не его. Он собрал листки и отчеты, разложил их по папкам. Из лифтов начали выходить работники. Из кухни донесся запах порошковой яичницы, распашные двери гнали его в кафе, когда через них суетливо проходили сотрудники кухни, но Дональд позабыл о голоде.

Он посмотрел на экран. Знает ли кто-нибудь из текущей смены о сороковом бункере? Возможно, нет. Они еще не пришли к этому заключению. Турман и остальные держали в тайне сведения о том, что там происходило, чтобы не создавать паники. Но что, если сороковой уцелел? Что, если они связывались с семнадцатым? Анна говорила, что главную систему хакнули и что хакнули ее из сорокового. Они успели отрезать несколько бункеров от первого, прежде чем Анну и Турмана разбудили и те уничтожили сороковой. А если не уничтожили? Что, если сороковой уцелел? И та чистильщица забрела в его «чашу» и обнаружила…

У Дональда возникло сильнейшее желание сходить и проверить самому. Выйти, подняться на вершину холма, и к черту защитный комбинезон. Он отошел от экрана и направился к шлюзу.

Наверное, ему понадобится разбудить Анну, как это уже делал Турман. Устроить ее можно на оружейном складе. Схема была отработана в прошлую смену, но имелась проблема: он ни к кому не мог обратиться за помощью, потому что никому не доверял. А сам он ничего не знал о том, что надо делать, разбудив человека. Но ведь он здесь начальник. И он может потребовать, чтобы ему все рассказали.

Он покинул кафе и подошел к шлюзу, большой желтой двери в открытый мир снаружи. И там не было настолько плохо, как его старались убедить. Если только у него не иммунитет. В его крови есть машины, поддерживающие тело в целостности, пока он лежит в заморозке. Возможно, именно они и сохранили ему жизнь снаружи. Он подошел к внутренней двери шлюза и заглянул в него через окошечко. Воспоминание о пребывании там поразило его внезапной жестокостью. Он сунул папки под мышку и потер руку в том месте, где когда-то давно в нее вонзилась игла, погрузив его в сон. Что там, снаружи? Свет, просачивающийся сквозь решетку камеры, замерцал, когда по экрану проползло облако пыли, и он вдруг осознал, насколько странно, что у них в первом бункере есть экран. Люди здесь знали, что они сделали с миром. Так зачем им нужно смотреть на оставшиеся от него руины?

Если только…

Если только смысл этого не был таким же, как и в остальных бункерах. Чтобы удерживать их от желания выйти, навязчиво напоминая, что планета стала для них опасна. Но что они реально знают о ней, кроме того, что есть и другие бункеры? И могут ли они надеяться увидеть правду своими глазами?

74

Несколько дней Дональд планировал и набирался смелости, прежде чем обратился с просьбой, и прошло еще несколько, пока доктор Уилсон назначил ему встречу. За это время он рассказал Эрену о подозрениях насчет причастности сорокового бункера. Волна активности, поднятая этим предположением, быстро захлестнула бункер. Дональд подписал распоряжение о бомбардировке, хотя и не совсем понял, что подписывает. Началась некая активность на малоиспользуемых этажах — уже знакомых Дональду. Через несколько дней он не почувствовал сотрясения грунта, но другие утверждали, что оно было. Сам он увидел лишь новый слой пыли на своих вещах, осевшей с потолка после далекого взрыва.

В день встречи с доктором Уилсоном он прокрался на этаж главного криохранилища, чтобы проверить свой код доступа. Дональд все еще не полагался полностью на маскировку из просторной одежды и таблички с чужим именем. Всего лишь накануне он увидел в спортзале человека, которого, как ему показалось, он встречал в свою первую смену. После этого он сменил важную начальственную походку на крадущуюся. Так он и прошел через зал с замороженными телами и настороженно набрал на панели свой код, ожидая увидеть красную лампочку и услышать сигнал тревоги. Но над табличкой «Аварийный персонал» загорелся зеленый свет, а замок негромко щелкнул. Дональд обернулся на зал, проверяя, видит ли его кто-нибудь, приоткрыл дверь и скользнул внутрь.

По размерам эта малоиспользуемая криокамера была совсем небольшой, глубиной всего в один этаж. Стоя возле двери, Дональд мысленно представил, как главные залы хранилища охватывают комнатку со всех сторон. По масштабам это был лишь бугорок на огромной стене, тянущейся настолько далеко, что конца ее нельзя разглядеть. И все же в ней хранилось нечто очень дорогое. Во всяком случае, для него.

Он пошел мимо капсул, вглядываясь в застывшие лица. Ему было нелегко думать о том, как он приходил сюда с Турманом в предыдущую смену, поэтому он с трудом отыскал точное место, но все же ему это удалось. Он взглянул на экранчик и вспомнил, как подумал, что не имеет значения, как ее сейчас называют. Но имени на экранчике не оказалось, только номер.

— Привет, сестричка.

Пальцы с легким скрипом прошлись по стеклу, стирая изморозь. Дональд с грустью вспомнил родителей. Много ли знала Шарлотта об этом месте и о планах Турмана до того, как приехала сюда? Он мог лишь надеяться, что ничего. Ему было приятно думать, что она менее виновна, чем он.

Увидев Шарлотту, он вспомнил о ее приезде в Вашингтон. Она потратила свой драгоценный отпуск на участие в предвыборной кампании Турмана и на общение с братом. Шарлотта устроила ему нахлобучку, когда узнала, что Дональд живет в Вашингтоне два года, но еще не побывал ни в одном из музеев. Она заявила, что занятость — не оправдание. Такое непростительно.

— К тому же они бесплатные, — добавила она, как будто одной этой причины уже было достаточно.

И они отправились в Музей воздухоплавания и космоса. Дональд вспомнил очередь желающих войти. И модель Солнечной системы в масштабе на тротуаре перед входом. Хотя внутренние планеты разделяла всего пара-тройка шагов, Плутон находился за несколько кварталов, аж за Музеем Хиршхорна, непостижимо далеко. И сейчас, когда он смотрел на замороженное тело сестры, тот день в его памяти казался таким же — непостижимо далеким. Крохотной точкой.

После она потащила его в Музей холокоста. Дональд избегал его с того дня, как переехал в Вашингтон. Наверное, по той же причине он уклонялся и от посещения Национальной аллеи.[14] Все ему говорили, что такое он обязан увидеть. «Ты должен пойти, — говорили ему. — Это важно». Произносили слова «мощный» и «захватывающий». Говорили, что это изменит его жизнь. Ему говорили — но их глаза его предупреждали.

Когда сестра буквально потащила его по ступеням ко входу, сердце отяжелело от страха. Здание музея было спроектировано как напоминание, но Дональд не хотел, чтобы ему напоминали. К тому времени он уже сидел на транквилизаторах, пытаясь забыть о том, что читал в «Правилах», избавиться от ощущения, что конец света может наступить в любой момент. Такое варварство, что наполняло это здание, уже похоронено в прошлом, твердил он себе, и никогда не должно быть извлечено из могилы или повторено.

Здесь все еще виднелись следы мероприятий, посвященных шестидесятилетию музея, — мрачные символы и плакаты. Открылось новое крыло, жерди и бечевки оберегали только что посаженные деревца, в воздухе пахло мульчей. Дональд вспомнил, как увидел группу выходящих из музея туристов — они вытирали глаза платками и прикрывали их от солнца. Ему хотелось развернуться и убежать, но сестра держала его за руку, а билетер уже улыбнулся ему из будочки. Его утешило лишь то, что близился вечер, поэтому долго в музее они не пробудут.

Дональд опустил руки на капсулу, похожую на гроб, и вспомнил и музей, и то, как пахла мульча. Он увидел сцены пыток и голода. Помещение, наполненное бесчисленными парами обуви. На стенах висели фотографии спрессованных обнаженных тел — мертвые глаза открыты, ребра и гениталии торчат, — которых целыми кучами сваливали в ров. Дональд не смог на такое смотреть и попытался переключить внимание на бульдозериста, на его невозмутимое лицо, зажатую в губах сигарету, его спокойную сосредоточенность. Работа. В этой сцене нигде он не мог найти облегчения. И самым страшным в ней был человек за рычагами бульдозера.

Дональд уклонялся от этих жутких экспонатов и в какой-то момент оказался один, без сестры. Это был музей ужасов, которые никогда не должны повториться. Массовые захоронения проводились с полнейшим равнодушием.

Он попытался найти убежище на новой экспозиции под названием «Архитектура смерти», привлеченный чертежами, обещанием чего-то знакомого и упорядоченного. А вместо этого оказался в клаустрофобном пространстве, стены которого увешивали схемы и чертежи массовых убийств. Вынести такое оказалось ничуть не легче. На одной из стен рассказывалось о движении, отрицающем факт холокоста даже после того, как тот произошел.

Доказательствами тут было множество чертежей. Для этого их здесь и собрали. Чертежи, уцелевшие после отчаянных попыток сжечь и уничтожить улики, чтобы они не достались наступающим русским, на многих подпись Гиммлера. План Аушвица, газовые камеры, все ясно обозначено. Дональд надеялся, что хотя бы чертежи принесут ему облегчение после всего, что он увидел в музее, но тут он узнал, что и делать их заставляли евреев-чертежников. Их перья выводили линии стен, которые их окружат. Их вынудили чертить планы места, где их будет ждать смерть.

Дональд вспомнил, как нашаривал в кармане бутылочку с таблетками, когда вокруг него завертелись стены комнатки. Как изумлялся тому, что люди могли согласиться на такое, могли видеть, что они чертят, и не знать. Как они могли не знать и не видеть, для чего все это?

Моргая, чтобы избавиться от слез, он заметил, где стоит. Аккуратные ряды капсул были для него чужими, но пол, стены и потолок — вполне знакомыми. Дональд помогал все это проектировать. И все это возникло благодаря ему. А когда он попытался выйти отсюда, сбежать, его приволокли обратно, вопящего и лягающегося, сделав пленником внутри созданных им стен.

Попискивание панели у входа прогнало тревожные мысли. Обернувшись, Дональд увидел, как толстенная стальная дверь поворачивается на петлях толщиной с мужскую руку. Вошел доктор Уилсон, врач текущей смены. Заметив Дональда, он нахмурился.

— Сэр?

Дональд ощутил, как по затылку стекла струйка пота. Сердце все еще колотилось после воспоминаний о музее. Ему было жарко, хотя дыхание превращалось в облачка пара.

— Вы не забыли о нашей встрече? — спросил Уилсон.

Дональд вытер лоб, а потом ладонь о брюки.

— Нет-нет, — отозвался он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Просто утратил чувство времени.

Уилсон кивнул.

— Я увидел вас у себя на мониторе и примерно так и подумал. — Он взглянул на ближайшую к Дональду капсулу и нахмурился. — Там кто-то из тех, кого вы знаете?

— Что? Нет. — Дональд снял руку, замерзшую от контакта с капсулой. — Тот, с кем я работал.

— Итак, вы готовы?

— Да. Спасибо, что согласились освежить мои знания. Я уже давно не заглядывал в инструкции.

— Конечно. — Уилсон улыбнулся. — Как раз пора будить техника-реакторщика на его четвертую смену, вот и посмотрите всю процедуру. Мы только вас и ждали.

И он жестом пригласил Дональда к выходу.

Дональд похлопал по капсуле сестры и улыбнулся. Она ждала сотни лет. Еще день-другой может подождать. А потом они посмотрят, что именно он помогал создавать. Они выяснят это вместе.

75

Бункер № 17

2313 год

Год второй

Джимми не мог заставить себя писать на бумаге. Он утопал в бумаге, но не осмеливался делать пометки даже на полях. Эти страницы неприкосновенны. Эти книги невероятно ценны. И поэтому он отсчитывал дни, пользуясь висящим на шее ключом и черными панелями сервера с номером «17».

Он узнал, что это его бункер. Этот номер был оттиснут с внутренней стороны обложки его экземпляра «Правил». Он значился на схеме всех бункеров, висящей на стене. И он знал, что это значит. Возможно, он один в этом мире, но его мир — не единственный.

Каждый вечер перед сном он выцарапывал очередную серебристую черточку на черной краске массивного сервера. Прошедшие дни Джимми отмечал только по вечерам. Делать это по утрам он счел преждевременным.

Этот «проект» начался неуклюже. Он не предполагал, что пометок будет много, поэтому делал их посередине боковой стенки, да еще слишком длинными. Через два месяца у него стало заканчиваться свободное место, и он понял, что нужно начинать новый ряд, поэтому он перечеркнул все нанесенные пометки и начал подсчет дней на другой стенке сервера. Теперь он делал черточки маленькими и аккуратными. Четыре черточки и черта через них — так мать отмечала подряд дни, когда он вел себя хорошо. Шесть таких подряд он теперь считал как месяц. Двенадцать таких рядов плюс еще пять дней — и получится год.

Он нанес последнюю отметку в последнем ряду и отступил на шаг. Год занял половину боковины сервера. С трудом верилось, что прошел целый год. Год жизни на промежуточном этаже под серверами. Он знал, что дальше так продолжать нельзя. Представить остальные серверы, покрытые царапинами, было выше его сил. Отец сказал, что здесь достаточно еды на десять лет то ли для двух, то ли для четырех человек — он уже не мог вспомнить точно. Для него одного это означало как минимум двадцать. Двадцать лет. Он вышел из-за сервера и посмотрел в проход между рядами. В самом его конце виднелась массивная серебристая дверь. Он знал, что рано или поздно ему придется выйти. Он сойдет с ума, если этого не сделает. Он уже сходит с ума. Дни слишком сильно походили один на другой.

Он шагнул к двери и прислушался. За ней было тихо, как иногда случалось, но память услужливо подсунула ему слабое эхо ударов. Джимми задумался: может, набрать четыре цифры и выглянуть наружу? Нельзя было представить ничего хуже, чем невозможность увидеть, что происходит за дверью. Когда экраны камер перестали работать, Джимми ощутил себя так, словно его лишили зрения. У него осталось сильнейшее желание открыть дверь, приподнять веко, остававшееся закрытым слишком долго. Год подсчитывания дней. Подсчитывания минут в эти дни. Парень не мог считать их бесконечно.

Он не прикоснулся к панели. Не сейчас. Там, за дверью, плохие люди. Они хотят войти, хотят узнать, что здесь есть, почему свет на этом этаже все еще горит и кто он такой.

— Я никто, — говорил им Джимми, когда у него хватало храбрости. — Никто.

Он редко набирался этой храбрости. У него доставало лишь смелости слушать, как те люди ругаются по радио. Смелости позволять их спорам заполнять его мир и голову, слушать, как они бранятся и сообщают, кто кого убил. Одна группа работала на фермах, другая пыталась остановить воду, которая просачивалась из шахт и затапливала механический отдел. Еще у других было оружие, и они отнимали даже крохи, которые те сумели наскрести. Как-то раз в эфир вышла одинокая женщина и кричала, чтобы ей пришли на помощь, но чем Джимми мог ей помочь? По его оценке, в закутках на разных этажах осталось около сотни или больше людей, которые сражались и убивали. Но скоро это прекратится. Должно прекратиться. Еще день. Еще год. Они ведь не могут сражаться вечно?

Возможно, и могут.

Время стало каким-то странным. Это теперь было то, во что больше веришь, чем видишь. Ему приходилось верить в то, что время вообще течет. Не существовало больше ни затемнения на лестнице, ни приглушенного света в коридорах, означающего, что наступила ночь. Ни восхождений наверх и солнечного света, означающего, что наступил день. Были просто цифры на экране компьютера, и менялись они настолько медленно, что хотелось вопить. Цифры, смотревшиеся одинаково что днем, что ночью. Приходилось внимательно считать, чтобы точно знать, что день уже прошел. И этот подсчет давал ему знать, что он еще жив.

Джимми задумался: не поиграть ли в салки между серверами перед сном, но это он уже делал вчера. Может, расставить банки с консервами в том порядке, в каком он будет их есть? Но он расставил их уже на три месяца вперед. Можно пострелять в мишень, почитать, поиграть в компьютере, заняться домашними делами, но ничто из этого его не привлекало. И он знал, что, наверное, просто заползет в постель и будет смотреть в потолок, пока цифры не подскажут, что наступило утро. И тогда он подумает, чем заняться.

76

Проходили недели, накапливались черточки, а кончик ключа на шее Джимми стерся. Очередным утром он проснулся со слипшимися ресницами, как будто плакал во сне, и прихватил завтрак — банку персиков и банку ананасов — к большой стальной двери, чтобы съесть их там. Сняв с плеча винтовку, Джимми уселся, прислонившись к восьмому серверу и наслаждаясь тем, как работающая машина греет ему спину.

С винтовкой он разобрался не сразу. Когда отец исчез, его винтовка уже была заряжена, и когда Джимми обнаружил ящики с оружием и патронами, способ заряжания блестящих патронов в винтовку стал для него загадкой. Он сделал эту работу «проектом» — так отец всегда называл свои задачи на работе. С раннего детства Джимми наблюдал за тем, как отец разбирает компьютеры и другую электронику, раскладывая все детали — каждый винтик, каждый болт с навинченной на него гайкой — аккуратными рядами, чтобы всегда знать, в каком порядке они понадобятся при сборке. Джимми поступил так же с одной из винтовок. А потом и со второй, когда случайно зацепил ногой детали первой.

Разобрав вторую, он понял, куда ложится патрон и как он попадает в винтовку. Пружина в держателе патронов оказалась жесткой, поэтому вставлять их было трудно. Потом он узнал, что держатель называется «магазин», прочитав статью «Винтовки» в одной из книг. Но узнал уже через несколько недель после того, как самостоятельно разобрался с устройством винтовки, подтвердив это дыркой в потолке.

Винтовку он положил на вытянутые ноги поперек, а банки с фруктами поставил на широкую часть ложа. Ананасы ему нравились больше всего. Он съедал по банке в день и с грустью наблюдал, как тает запас этих банок на полках. Прежде он никогда не слышал об ананасах, и ему пришлось отыскать статью о них в другой книге. Ананасы стали началом головокружительного путешествия по коробкам с книгами. Статья про «пляж» вывела его на статью «океан», которая смутила его масштабностью прочитанного. Потом он узнал про рыб. В тот день он забыл о еде, а комнатка с рацией и матрацем была забита раскрытыми книгами и пустыми коробками. У него ушла неделя, чтобы снова привести все в порядок. С тех пор он множество раз с головой уходил в подобные экскурсии.

Достав из нагрудного кармана ржавый консервный нож и любимую вилку, Джимми вскрыл банку с персиками. Когда он сделал первый надрез, послышался легкий хлопок входящего в банку воздуха. Джимми научился не есть содержимое банок, если они не издавали такой звук. К счастью, туалеты еще работали, когда жизнь преподала ему этот урок. Сейчас ему отчаянно не хватало туалетов.

Он съел персики, наслаждаясь каждым кусочком, затем выпил сок. Он не был уверен, можно ли его пить — на этикетке про сок ничего не говорилось, — но он ему очень нравился. Потом он взял банку с ананасами и консервный нож и собрался проткнуть крышку, но тут пискнула панель с клавиатурой на большой стальной двери.

— Рановато вы сегодня, — прошептал он непрошеным гостям.

Джимми отложил банку, облизал вилку и сунул ее обратно в карман. Зажав приклад под мышкой, он сидел и смотрел, шевельнется ли дверь. Если она хоть чуть-чуть приотворится, он откроет огонь.

Панель четырежды пискнула, когда был введен набор цифр, потом зажужжала, указывая, что код неправильный. Когда пришельцы попробовали второй код, Джимми стиснул винтовку. На экранчике панели было место для четырех цифр. Это означало десять тысяч комбинаций, если включить и четыре нуля. Панель разрешала делать три попытки и, если коды оказывались неправильными, отключалась на сутки, Джимми знал это уже давно. У него осталось чувство, что про панель ему рассказала мама, но это было невозможно. Если только они не говорили во сне.

Он дождался, когда панель снова зажужжала. Еще один код долой, и это означало, что время истекает. Правильный код был «1218». Джимми проклял себя за то, что произнес это число хотя бы мысленно, и его палец выжидательно лег на спусковой крючок. Но мысли подслушать нельзя. Он все время про это забывал, потому что свои-то мысли он слышал всегда.

Началась третья и последняя на сегодня попытка, а Джимми не терпелось съесть ананасы. У него с людьми за дверью сложилась своего рода ритуал — три попытки каждое утро. Хоть это и было страшно, но они остались его единственным контактом с людьми. На стенке одного из серверов он проделал вычисления, предположив, что они начали с четырех нулей и двинулись по нарастающей дальше. Три попытки в день означали, что они наткнутся на правильный код на четыреста шестой день, со второй попытки. До этого дня осталось меньше месяца.

Но расчеты Джимми не учитывали все обстоятельства. Оставался томительный страх, что они могли пропустить некоторые числа, что начали с какого-то другого или что им может тупо повезти, если они перебирают коды наугад. Насколько Джимми было известно, дверь можно открыть несколькими кодами. А поскольку он не обратил внимания на то, как отец изменил код, он не мог увеличить числовое значение своего кода. А что, если он этим только облегчит им задачу? Вдруг они начали с «9999»? Конечно, он мог и уменьшить число кода, надеясь, что проскочит числа, которые они уже испробовали, но что, если они это число еще не брали? Предпринять какое-то действие и случайно впустить их — это хуже, чем ничего не делать, а потом умереть. А Джимми умирать не хотел. И убивать кого-то тоже.

Вот о чем он думал, пока набирал очередные четыре цифры. Когда панель прожужжала в третий и в последний на сегодня раз, он разжал стиснувшие винтовку пальцы. Джимми вытер вспотевшие ладони о штаны и взял банку с ананасами.

— Привет, ананасы, — прошептал он.

Наклонившись, он проткнул крышку и внимательно прислушался.

И ананасы прошептали ему, что их можно съесть.

77

Суть жизни, как понял со временем Джимми, заключается в чередовании еды и опорожнения кишечника. Ее немного разбавляет сон, но на него требуется мало усилий. Он узнал этот великий закон природы, только когда сливной бачок унитаза перестал наполняться. Пока бачок полон, никто не думает о содержимом своего кишечника. А потом думает только об этом.

Джимми начал опорожняться в углу серверной, как можно дальше от двери. Он мочился в раковину, пока из крана не прекратила идти вода и запах не стал слишком сильным. Когда это произошло, он переключился на подачу воды из цистерны. «Правила» подсказали, какую страницу надо отыскать и как это сделать. Книга была жутко скучная, но временами все же полезная. Джимми предположил, что как раз для таких случаев ее и написали. Он понимал, что вода в цистерне рано или поздно закончится, поэтому решил ее экономить, выпивая как можно больше жидкости из банок. Он терпеть не мог томатный суп, но выпивал его по банке каждый день. Моча у него стала ярко-оранжевой.

Как-то утром Джимми допивал сироп из банки с консервированными яблоками, когда люди пришли испытать очередные коды. Все произошло быстро. Четыре цифры — и панель издала другой звук. Она не зажужжала. Не залаяла, не завопила, не разгневалась. Она пискнула, но по-другому. И вместо красной лампочки, которая загоралась уже больше года, вспыхнула яркая и пугающая зеленая.

Джимми вздрогнул. Открытая банка с персиками свалилась с колена и покатилась, заливая пол сиропом. Он ждал случившегося только через два дня.

От большой стальной двери донеслись звуки. Джимми бросил ложку и нашарил винтовку. Снять с предохранителя. Щелчок под большим пальцем, глухой удар со стороны двери. Голоса, голоса. Восторг с одной стороны, ужас — с другой. Джимми прижал приклад к плечу и пожалел, что вчера не тренировался стрелять. Завтра. Он планировал быть готовым завтра. А у них получилось на два дня раньше.

В двери что-то щелкнуло. Джимми стал гадать: не пропустил ли он день или два? Однажды он заболел, и у него подскочила температура. И еще был момент, когда он заснул, читая, а проснувшись, не смог вспомнить, какой наступил день, возможно, он пропустил один. А может, те люди пропустили число. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

Джимми еще не был готов. Винтовка скользила в потных ладонях, сердце колотилось. Настало событие, которого ждешь. Ждешь так сильно, с такой страстью и сосредоточенностью — например, надуваешь пластиковый мешок, смотришь, как он набухает перед глазами, знаешь, что он вот-вот лопнет, знаешь, знаешь — и когда событие происходит, оно пугает тебя так, как будто ты его совсем не ждал.

И это было таким же событием. Дверь приоткрылась шире. За ней стоял человек. Человек. И на секунду, на кратчайший миг, Джимми едва не отбросил целый год планирования, календарь страха. Вот человек, с которым можно поговорить, которого можно послушать. С которым можно по очереди орудовать отверткой и молотком — теперь он вскрывал банки ими, потому что консервный нож сломался. Это «проект-партнер», как любил говорить отец…

Лицо. Человек со злобным оскалом. Год планирования, стрельбы по банкам из-под томатного супа, звона в ушах и перезарядки, чистки винтовки и чтения — и теперь лицо за приоткрывшейся дверью…

Джимми нажал на спусковой крючок. Ствол подпрыгнул. И злобный оскал сменился другим выражением: смесью удивления и печали. Человек упал, но в дверь уже торопливо протискивался другой, и в руке у него было что-то черное.

И ствол снова дернулся. При каждом выстреле Джимми моргал. Три выстрела. Три пули. Второй мужчина еще двигался вперед, но на его лице отразилась такая же печаль, а глаза потускнели, когда он рухнул всего в двух шагах от двери.

Джимми ждал следующего. Он слышал, как тот громко ругается. А тот, в кого он выстрелил первым, все еще двигался — как пустая банка, которая подскакивает и катится еще долго после того, как ее пнешь. Дверь была распахнута. Миры по обе стороны двери соединились. Мужчина, открывший дверь, приподнял голову, на его лице отразилось нечто более глубокое, чем печаль, и Джимми внезапно увидел перед собой отца. Его отец лежал снаружи возле двери, умирая в коридоре. И Джимми не мог понять, как такое возможно.

Ругань стала тише — третий уходил от двери по коридору, и Джимми сделал первый полный вдох с того момента, когда от двери донесся сигнал и загорелась зеленая лампочка. Пульса у него не было: сердце безостановочно колотилось с такой частотой, что все удары слились в один. В низкий гул, как внутри работающего сервера.

Он прислушался к удаляющимся шагам третьего и понял, что у него появился шанс закрыть дверь. Он встал и пробежал мимо мертвеца, упавшего в серверную. Возле его руки валялся пистолет. Опустив винтовку, Джимми уже собрался навалиться плечом на дверь и закрыть ее, но тут он подумал, что будет завтра, или ночью, или через час.

Уходящий третий теперь знал код. И уносил его с собой.

— Двенадцать восемнадцать, — прошептал Джимми.

Он быстро выглянул за дверь и успел заметить, как третий скрылся в каком-то офисе. На миг мелькнул зеленый комбинезон, и остался лишь пустой холл, невозможно длинный и ярко освещенный.

Умирающий возле двери застонал и пошевелился. Джимми его проигнорировал. Он прижал винтовку к плечу и прицелился, как на тренировке. Мушка и прицел совместились и нацелились на край офисной двери. Джимми представил, что там висит банка из-под супа. Он равномерно дышал и ждал. Стонущий мужчина подполз чуть ближе, шлепая окровавленными ладонями по полу. В глубине черепа у Джимми затаилась боль, застарелый шрам на его воспоминаниях. Джимми целился в пустоту коридора и думал об отце и матери. Часть его сознания понимала, что их уже нет, что они куда-то ушли и никогда не вернутся. Ствол дрогнул, мушка чуть сбилась.

Умирающий подполз еще ближе. Его стоны превратились в хрип. Джимми скосил на него глаза и увидел на его губах кровавые пузыри. Длинную бороду мужчины пропитала кровь. Джимми отвернулся. Он смотрел в точку, куда была нацелена винтовка, и считал.

На счете «тридцать один» он ощутил прикосновение пальцев к ботинкам.

На счете «сорок один» из двери показалась голова.

Джимми нажал на спуск. Приклад толкнул его в плечо, а в коридоре на миг раскрылся ярко-красный цветок.

Он выждал секунду, глубоко вдохнул и отвел ногу от пальцев, тянущихся к его лодыжке. Прижал плечо к опасно распахнутой двери и надавил. Зажужжали замки, где-то в глубине стены с глухим стуком клацнули запоры. Но Джимми их почти не слышал. Он выронил винтовку и уткнулся лицом в ладони, сидя возле мужчины, умирающего в серверной. Внутри серверной. Джимми плакал, а панель радостно пискнула и смолкла, терпеливо дожидаясь, когда наступит новый день.

78

Бункер № 1

2345 год

На стене кабинета доктора Уилсона висел ряд уже знакомых дощечек с зажимом для бумаги. Дональд вспомнил, как с наигранной церемонностью подписывал на них документы. И как однажды подписал распоряжение на собственную заморозку. Он тогда испытывал легкую неловкость, подписывая эти бланки. Что он напишет? У него рука задрожит, когда он выведет чужое имя.

Стоящая в кабинете пустая каталка пробудила и неприятные воспоминания. На ней уже лежала свежая простыня, сложенная с военной аккуратностью и дожидающаяся следующего кандидата на заморозку. Пока два его помощника готовились, Уилсон проверил по компьютеру, кого следует разбудить. Один из помощников размешал две ложки зеленого порошка в емкости с теплой водой. Дональд через всю комнату ощутил знакомый запах этого раствора, заставивший его поморщиться, но это не помешало ему запомнить, из какого шкафчика достали порошок и сколько его отмерили.

Другой помощник сложил чистое одеяло и накинул его на спинку кресла-коляски. Там уже лежал бумажный халат. Распаковали и снова сложили аптечку первой помощи: перчатки, лекарства, марлю, бинты, пластырь. Все было проделано спокойно и деловито. Дональду это напомнило работников кафетерия, которые с такой же привычной ловкостью выставляли на прилавок подносы с завтраком.

Уилсон произнес номер, подтверждая, кого они станут будить. Этот техник-реакторщик, подобно сестре Дональда, оказался уменьшен до номера, до ячейки в таблице. Хотя и вымышленные имена в этом смысле были не лучше. Дональд неожиданно понял, как легко могли совершить подмену одного человека другим. Он подождал, пока бумаги заполнялись — его подпись не требовалась — и складывались в ящик стола. На эту часть процесса он мог не обращать внимания. То, что он запланировал, следов не оставит.

Уилсон вывел их за дверь. Помощники покатили следом кресло со всем необходимым, Дональд пошел за ними.

Техник, которого предстояло разбудить, лежал двумя этажами ниже — значит, придется спускаться в лифте. Один из помощников вскользь заметил, что ему осталось всего три дня до конца смены.

— Счастливчик, — сказал второй.

— Это точно, так что будь аккуратнее с моим катетером, — пошутил первый, и даже Уилсон рассмеялся.

Дональд смеяться не стал. Он в тот момент размышлял над тем, какой окажется последняя смена. Похоже, здесь никто не загадывал дальше, чем на смену вперед. Все ждали окончания текущей смены и страшились начала следующей. Это напомнило ему Вашингтон, где все, с кем он работал, надеялись переизбраться на следующий срок, хотя с отвращением думали об очередных выборах. Дональд угодил в такую же ловушку.

Двери лифта открылись в другой холодный зал. Здесь находились помещения, наполненные сменными работниками, — большая часть ждущих обитателей бункера располагалась на двух одинаковых этажах. Уилсон провел команду через вестибюль и далее через третью дверь направо, набрав на ней код. Зал со спящими телами уходил вдаль, пока не упирался в бетонную оболочку бункера.

— Двадцать рядов вперед и четыре в сторону, — показал Уилсон.

Они подошли к нужной капсуле. Эту часть процедуры Дональд видел впервые. Он помогал укладывать других, но еще ни разу не помогал кого-то будить. Когда они укладывали тело Виктора, это было совсем иное — похороны.

Помощники расположились возле капсулы. Уилсон опустился на колени перед панелью управления и выжидательно посмотрел на Дональда.

— Да, конечно, — спохватился Дональд.

Он тоже опустился на колени и стал наблюдать из-за спины доктора.

— Большинство процессов автоматизировано, — застенчиво признал Уилсон. — Если честно, то меня можно заменить дрессированной обезьяной, и никто не заметит разницы. — Он ввел код, нажал на красную кнопку и посмотрел на Дональда. — Я тут совсем как вы, Пастырь. Только на тот случай, если что-то пойдет не так.

Доктор улыбнулся. Дональд — нет.

— Крышка откроется через несколько минут. — Он постучал по дисплею. — Температура внутри поднимется до тридцати одного по Цельсию. Когда индикатор мигает, это означает, что в кровь вводится инъекция.

Индикатор мигал.

— Инъекция чего?

— Наномашин. Процедура заморозки убьет нормального человека. Полагаю, из-за этого ее и запретили.

«Нормального человека». Черт, а кто же тогда он? Он поднял ладонь и уставился на крохотные красные пятнышки. Вспомнил, как по склону холма катилась перчатка.

— Двадцать восемь, — сообщил Уилсон. — Когда будет тридцать, крышка разблокируется. В этот момент я должен подтвердить и переустановить шкалу, а не ждать до окончания процесса. Это нужно просто для того, чтобы я не забыл. — Он повернул диск под индикатором температуры. — Тем самым не остановить процесс. Начавшись, он идет только в одном направлении.

— А если что-то пойдет не так?

— Я же сказал, — нахмурился Уилсон. — Для этого я здесь и нахожусь.

— Ну а если что-то случится с вами? Или вас куда-то вызовут?

Доктор потеребил мочку уха, размышляя.

— Посоветую уложить его обратно до моего прихода. — Он рассмеялся. — Конечно же, наномашины смогут все исправить, и быстрее меня. Как только вы включаете понижение температуры, от вас требуется лишь одно — закрыть крышку. Но я даже представить не могу, как может возникнуть такая ситуация.

А Дональд мог. Он смотрел, как температура подбирается к двадцати девяти градусам. Помощники готовились, ожидая, когда крышка откроется. Первый отложил в сторону полотенце вместе с одеялом и бумажным халатом. Открытая аптечка уже стояла на кресле. Оба надели голубые резиновые перчатки. Второй отрезал полоску липкой ленты и повесил ее на ручку кресла. Пакет с марлей был уже вскрыт, горький напиток взболтан.

— А мой код запустит процедуру? — спросил Дональд, думая, не забыл ли он о чем-то спросить.

Уилсон усмехнулся, уперся ладонями в колени и медленно встал.

— Полагаю, ваш код откроет даже наружный шлюз. Есть ли нечто такое, к чему у вас нет доступа?

Щелкнула застегнутая перчатка. Замок крышки сработал, послышалось шипение.

«К правде», — хотел ответить Дональд. Но он планировал вскоре добраться до нее сам.

Крышка приоткрылась, один из помощников поднял ее до конца. Внутри лежал симпатичный молодой мужчина, щеки у него подергивались, пока он приходил в себя. Помощники принялись за работу, и Дональд постарался запомнить каждую мелочь этой процедуры. Он подумал о сестре в зале над ним, как она спит и ждет.

— Когда привезем его в кабинет, проверим общее состояние и возьмем образцы на анализ. А если у человека есть какие-то вещи в шкафчике, то я посылаю за ними кого-то из своих парней.

— В шкафчике?

Помощники извлекли катетер, затем иглу из руки. На это место наложили марлю и закрепили ее лентой, мужчина в капсуле тем временем пил через соломинку раствор, морщась от его горечи.

— Да, с личными вещами. Отложенными с предыдущей смены. Мы их выдаем после пробуждения.

Мужчину одели в бумажный халат, затем помощники, покряхтывая от усилий, подняли его из исходящей паром капсулы. Дональд убрал из кресла аптечку и придержал его, пока усаживали разбуженного. Пока его там устраивали, Дональд подумал об оставшемся на койке мешке с надписью «Смена» и личными вещами Турмана. На нем еще был мелко выведен номер, похожий на тот, что значился в записке Анны. Следовательно, номер в записке не дата…

И тут его озарило. «Медальон» в записке — опечатка. Дональд мысленно представил клавиатуру, где на ней расположены «R» и «Т». Да, они находятся рядом, и в записке, скорее всего, ошибка. Она хотела напечатать «шкафчик».[15]

Слияние разгадок пробилось сквозь холод в зале, и на миг он забыл о намерении разбудить сестру. Другие спящие призраки поманили его и зашептали, туманя разум.

79

Дональд помог отвезти приходящего в себя техника в офис медиков, а один из помощников остался, чтобы вымыть капсулу и привести ее в порядок. Не заинтересовавшись тем, как Уилсон станет брать образцы для анализа, Дональд вызвался сходить за личными вещами техника. Помощник объяснил, как добраться до хранилища на одном из средних этажей бункера.

Всего этажей-хранилищ было шестнадцать, не считая арсенала. Дональд вошел в лифт и нажал сильно потертую кнопку пятьдесят седьмого этажа, где располагалось нужное хранилище. Личный номер разбуженного техника он записал на клочке бумаги. Номер из сообщения Анны он хорошо запомнил. Он предположил, что это дата: 2 ноября 2039 года, поэтому вспомнить его было нетрудно.

Лифт остановился, и Дональд вышел в темноту. Он провел рукой по выключателям на стене. Лампы на потолке начали оживать с далекими и приглушенными хлопками — заработали древние трансформаторы и реле. Лабиринт высоких полок начал появляться из темноты по мере того, как лампы загорались то в отдалении, то рядом, то где-то справа, подобно мозаике, открываемой по кусочку в случайном порядке. Шкафчики оказались в самой глубине, за полками. Дональд отправился в долгое путешествие, когда последние лампы еще с мерцанием загорались.

Его проглотили утесы стальных полок, уставленных закрытыми пластиковыми ящиками. Казалось, они нависают над ним. Если поднять голову, то создавалось впечатление, будто высоко над головой полки вот-вот соприкоснутся, подобно уходящим вдаль рельсам. Дональд увидел огромные упаковки таких ящиков, пустых и непомеченных, — они дожидались, когда будущие смены их наполнят. Все документы и заметки, которые они с Анной создали в его прошлую смену, наверняка оказались в одном из этих ящиков. Они сохранят рассказ о сороковом бункере и других бункерах, которым не повезло оказаться вокруг него. Они поведают о людях из восемнадцатого и о попытках Дональда спасти их. Может, не стоило их спасать? Что, если причина нынешнего переполоха, эта сбежавшая чистильщица, отчасти и его вина?

Он проходил мимо ящиков, рассортированных по дате, по бункеру, по имени. Между полками были сделаны перпендикулярные узкие проходы — их ширины как раз хватало для проезда тележки, чтобы вывезти чистую бумагу и блокноты, а потом вернуть их уже чуть потяжелевшими на вес чернил. С облегчением избавившись от клаустрофобии, Дональд оставил за спиной полки и вышел к дальней стене хранилища. Обернувшись и глядя в проход, он представил, как здесь вдруг погаснет свет и он уже не сможет найти дорогу обратно к лифту. Наверное, он так и будет ходить кругами, пока не умрет от жажды. Взглянув на лампы, Дональд осознал, насколько он уязвим, насколько зависит от электричества и света. Его окатила знакомая волна страха, паника от мысли оказаться похороненным заживо. Он на миг прислонился к шкафчику и отдышался. Кашлянул в платок и напомнил себе, что смерть — не худшее из того, что может случиться.

Когда страх ослабел и он преодолел желание помчаться обратно к лифту, Дональд вошел в ряды шкафчиков. Их тут было, наверное, несколько тысяч. Многие оказались маленькими, наподобие почтовых ящиков, всего около шести дюймов высотой и глубиной примерно по локоть, судя по внешнему виду. Он пробормотал номер из записки Анны. Где-то здесь должен быть шкафчик Эрскина, да и Виктора тоже. Он задумался: не припрятаны ли в их шкафчиках какие-нибудь секреты? Надо будет вернуться сюда и проверить.

Проходя по одному из рядов, он увидел, что номера на шкафчиках увеличиваются. Первые две цифры сильно отличались от номера Анны. Тогда он свернул в один из перпендикулярных проходов, стал искать нужный ряд и увидел группу, начинающуюся с 43. А первыми цифрами его идентификационного номера были 44. Возможно, где-то рядом и его шкафчик.

Дональд полагал, что тот окажется пуст, хотя и поймал себя на том, что мысленно повторяет свой номер. Он никогда не брал с собой что-либо из смены в смену. Номера сменялись в предсказуемой последовательности, пока он не оказался перед металлической дверцей с его номером — идентификационным номером Троя. Засова на ней не было, только кнопка. Он нажал ее костяшкой пальца, опасаясь, что на кнопке может оказаться сканер отпечатков пальцев или нечто другое, столь же заслуживающее его паранойи. Что могут подумать, если увидят, как Турман заглядывает в шкафчик этого человека? Про уловку с подменой забылось легко. Примерно так же Дональд не сразу откликался на имя сенатора — надо было сообразить, что обращаются к нему.

Дверца с тихим вздохом приоткрылась, скрипнув ветхими несмазанными петлями. Этот вздох напомнил Дональду, что все в бункере — и ящики, и шкафчики — защищается от воздуха. Хорошего, нормального воздуха. Даже воздух, которым они дышат, полон невидимых опасностей наподобие разрушительного кислорода и других голодных молекул. Единственная разница между плохим и хорошим воздухом заключалась в скорости, с какой они делали свое дело. Люди жили и умирали слишком быстро, чтобы заметить разницу.

«Во всяком случае, прежде», — подумал Дональд, открывая шкафчик.

К его удивлению, шкафчик не был пуст. Там лежал пластиковый мешок — сморщенный и запечатанный под вакуумом, как мешок Турмана. На этом мешке наверху было написано «Наследие», а не «Смена». Внутри Дональд увидел свои знакомые просторные брюки и красную рубашку. Одежда мгновенно подстегнула его воспоминания. Она напомнила, каким человеком он был и в каком мире жил. Дональд стиснул мешок — плотный из-за выкачанного воздуха — и быстро взглянул вдоль безлюдного прохода.

Зачем они хранят все эти вещи? Неужели для того, чтобы он вышел из бункера в той же одежде, в какой был в тот день? Примерно как выпущенный из тюрьмы заключенный, моргающий от яркого света и заслоняющий глаза, одетый так, как ходили много лет назад? Или же это хранилище выполняет роль свалки? Выше находилось целых два этажа, где не подлежащий переработке мусор прессовался в кубы до плотности железа и складывался до потолка. А куда еще им было девать мусор? В большую яму? Они и так жили в большой яме.

Дональд размышлял над этим, пока возился с пластиковой застежкой. Сдвинув ее, он открыл мешок. На него пахнуло слабым запахом земли и травы, дуновением прошедших дней. Он открыл мешок шире, и одежда увеличилась в объеме, набрав воздуха. Ему вдруг захотелось переодеться, убедить себя, что его мир не исчез. Но все же он решил убрать мешок обратно в шкафчик — и тут он заметил, как внутри блеснуло что-то желтое.

Сунув руку в мешок, Дональд пошарил там и достал свое обручальное кольцо. Извлекая руку, он ощутил в брюках какой-то твердый предмет. Сжав кольцо, он снова полез в мешок, ощупывая складки одежды. Что у него было с собой в тот день? Не таблетки — их он потерял, когда упал. Не ключи от квадроцикла — их у него забрала Анна. Ключи от дома и бумажник остались в пиджаке и в бункер так и не попали…

Телефон. Дональд нашел его в кармане брюк. Его тяжесть и округлые линии пластикового корпуса сразу уютно пришлись по руке. Дональд вернул мешок в шкафчик, сунул кольцо в карман комбинезона и нажал кнопку включения старого телефона. Конечно же, он не заработал — батарея давно разрядилась. И вообще, он толком не работал еще в тот день, когда Дональд потерял Элен.

Он привычно сунул телефон в карман — над такими привычками время не было властно. Нащупал в кармане кольцо, достал его, убедился, что оно ему до сих пор по размеру, и подумал о жене. Мысли об Элен привели к мыслям о Мике и их детях. Печаль и тошнота смешались. Он затолкал одежду поглубже в шкафчик, запер дверь, снял кольцо и сунул его в карман к старому телефону. Потом отправился на поиски шкафчика Анны. Ему предстояло найти еще и шкафчик с вещами техника.

Пока Дональд искал, что-то не давало ему покоя — какая-то связь, которую он не мог понять.

В стороне виднелся участок хранилища, так и оставшийся темным — лампа там перегорела, — и Дональд подумал о сороковом бункере и о том, как отключались камеры во время прошлой смены. Эрен положил конец тому, что делалось в сороковом. Бомба с беспилотника рванула так, что пыль стряхнуло даже с труб под потолком в его комнате. И теперь у Дональда в голове крутились мысли, создавая более глубокие связи. Что-то насчет Анны. Некая причина, из-за которой его тянуло к своему шкафчику. Он сжал в кармане телефон и вспомнил, для чего ее разбудили в прошлый раз. Вспомнил, что она была специалисткой по беспроводным системам и опытным хакером.

Где-то вдалеке с хлопком погасла лампа, и Дональд ощутил, как вокруг него смыкается тьма. Здесь для него не было ничего, кроме страшных воспоминаний и жутких озарений. Когда у него начала складываться картина, в которую ему отчаянно не хотелось верить, сердце заколотилось. В день, когда упали бомбы, у него очень плохо работал телефон и он никак не мог связаться с Элен. А еще раньше он несколько раз не мог дозвониться до Мика, и происходило это в те вечера, когда они с Анной оставались наедине.

И теперь они снова остались наедине, в этом бункере. Мик поменялся с ним местами в последний момент. Дональд вспомнил их разговор в квартирке еще пустого бункера. Мик устроил ему экскурсию, привел в ту комнатку и сказал, чтобы он запомнил его здесь, что он этого хочет.

Дональд врезал ладонью по шкафчику, громкий удар заглушил ругательство. Это Мику следовало находиться здесь, замерзая и оттаивая, постепенно сходя с ума. Мик украл у Дональда ту самую домашнюю жизнь, над которой часто подшучивал. И он помог ему это сделать.

Дональд обессиленно прислонился к шкафчику. Достал платок, кашлянул в него и представил, как его друг утешает Элен. Подумал об их детях и внуках. И в нем вскипела убийственная ярость. Все это время он винил себя за то, что не смог в тот день встретиться с Элен. Все это время он обвинял Элен и Мика за жизнь, которую они прожили вместо него. А подстроила все это Анна. Она хакнула его жизнь. И сделала так, чтобы он оказался здесь.

80

Вещи из двух других шкафчиков Дональд доставал словно во сне. В каком-то онемении он спустился в лифте в кабинет Уилсона и положил мешок с вещами техника. Попросил Уилсона дать ему что-нибудь, чтобы заснуть, и внимательно проследил за тем, откуда тот достал таблетки. Когда Уилсон вышел в лабораторию с образцами, Дональд отсыпал себе еще таблеток. Раздавив их, он добавил две ложки порошка и сделал горький напиток. Он действовал не по плану. Все его поступки механически вытекали один из другого. В его жизни была жестокость, с которой он хотел покончить.

Теперь вниз, в залы глубокой заморозки. Толкая перед собой нагруженное кресло-коляску, он легко отыскал ее капсулу. Дональд провел по ней пальцем. Прикосновение его было осторожным, словно он опасался порезаться. Он вспомнил, как точно так же касался ее тела — всегда с опаской, так и не решившись ни уступить чувствам, ни отвергнуть их. Чем лучше ему было, тем больнее становилось. Каждая ласка являлась изменой Элен.

Он отнял палец и зажал его в ладони другой руки, чтобы остановить воображаемое кровотечение. Находиться рядом с ней уже было опасно. За этой бронированной оболочкой лежало обнаженное тело Анны, а он собирался эту оболочку вскрыть. Дональд обвел взглядом огромные залы с капсулами. Толпа, и каждый в ней одинок. Уилсон еще некоторое время проведет в лаборатории.

Дональд опустился на колени возле торца капсулы и набрал свой код. Подсознательно ему хотелось, чтобы код не сработал. Он позволяет слишком многое, власть и возможность давать жизнь или отнимать ее. Но панель приняла код и просигналила. И тогда Дональд твердой рукой повернул диск, как ему было показано.

Осталось только ждать. Температура поднималась, а его гнев таял. Дональд взял термос с напитком и взболтал его. Проверил, что все остальное на месте.

Когда капсула с легким шипением приоткрылась, Дональд просунул пальцы в щель и поднял крышку до конца. Наклонившись, он аккуратно отсоединил трубочку от иглы в руке Анны. Из иглы потекла густая жидкость. Он понял, как работает клапан на конце иглы, и повернул его. Жидкость перестала капать. Развернув взятое из кресла одеяло, Дональд обернул им тело, которое было уже теплым. Растаявшая изморозь стекала по внутренней поверхности капсулы и собиралась в канальцах, из которых куда-то сливалась. Он понял, что одеяло больше предназначено для него, чем для Анны.

Женщина шевельнулась. Когда ее веки затрепетали, Дональд отвел волосы со лба Анны. Губы ее приоткрылись, выпуская негромкий стон, наполненный десятилетиями сна. Дональд хорошо знал, как ощущается это окоченение, застывший в суставах холод. Он ненавидел себя за то, что делает с ней. И ненавидел то, что сделали с ним.

— Успокойся, — сказал он, когда Анна стала размахивать дрожащими руками.

Ее голова бессильно перекатывалась с боку на бок, она что-то бормотала. Дональд помог Анне сесть и поправил одеяло, чтобы оно укутывало ее полностью. Рядом стояло кресло с аптечкой и термосом. Дональд даже не попытался помочь ей выбраться и пересесть в кресло.

Моргающие и мечущиеся глаза наконец-то остановились на Дональде. Прищурились, узнавая.

— Донни…

Он и услышал свое имя, и прочитал его по губам.

— Ты пришел за мной, — прошептала она.

Дональд видел, как ее трясет, но подавил желание растереть ей спину или обнять.

— Какой сейчас год? — спросила она, облизнув пересохшие губы. — Время уже настало?

Теперь ее глаза распахнулись и увлажнились от страха. Растаявший иней стекал по щекам.

Дональд вспомнил, что при таком пробуждении мысли все еще затуманивают недавние сны.

— Настало время для правды. Ведь я здесь из-за тебя?

Анна тупо уставилась на него, все еще плохо соображая. Он видел это по подергиванию ее глаз, по тому, как оставались приоткрытыми сухие губы. Эти ощущения были ему хорошо знакомы с тех пор, как будили его.

— Да. — Она еле заметно кивнула. — Отец никогда не собирался будить нас. Глубокая заморозка… — Она все еще говорила шепотом. — Я так рада, что ты пришел. Я знала, что ты придешь.

Из-под одеяла показалась рука, ухватилась за край капсулы — Анна захотела вылезти. Дональд опустил ладонь на ее плечо. Повернувшись, он взял с кресла термос. Отняв ее пальцы от края капсулы, он вложил в них термос. Анна высвободила другую руку и поставила термос на колени.

— Я хочу знать почему. Зачем ты затащила меня сюда? В это место.

Дональд обвел взглядом капсулы, эти неестественные могилы, не впускающие в себя смерть.

Анна посмотрела на него, затем на термос и торчащую из него соломинку. Дональд выпустил ее руку и полез в карман. Достал телефон. Анна перенесла внимание на него.

— Что ты сделала в тот день? Не дала мне с ней связаться, так ведь? И в ту ночь, когда мы увиделись для завершения планов… и во все те дни, когда Мик пропускал встречи… Это ведь тоже было твоих рук дело?

По лицу Анны скользнула тень. Нечто глубокое и темное. Дональд ждал от нее вызывающего поведения, непоколебимой решительности, отрицаний. Но Анна выглядела опечаленной.

— Так давно… — сказала она, покачав головой. — Прости, Донни, но это было так давно. — Ее глаза устремились куда-то в сторону двери, как будто она ждала оттуда опасность. Дональд обернулся, но ничего страшного не увидел. — Нам нужно выбраться отсюда, — хрипло произнесла она все еще слабым голосом. — Донни, мой отец и… они заключили пакт…

— Я хочу знать, что ты сделала. Расскажи.

Она покачала головой.

— То, что мы с Миком совершили… Донни, тогда это казалось правильным решением. Прости. Но я должна рассказать тебе кое-что еще. Нечто более важное. — Она говорила совсем негромко. Облизнула губы, взглянула на соломинку, но Дональд не отпускал ее руку. — Отец разбудил меня во время еще одной смены, когда ты лежал в заморозке. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Пока она собиралась с мыслями, зубы ее стучали. — И я кое-что нашла…

— Стоп. Хватит с меня историй. И лжи. Просто расскажи правду.

Анна отвернулась. По ее телу прошла судорога. От волос поднимался пар, конденсат стекал по стенкам капсулы.

— Все так и было задумано. — Признание заключалось в том, как она это сказала, в нежелании смотреть на него. — Так должно было быть. Ты и я вместе. Мы построили все это.

В Дональде стал с новой силой закипать гнев. Его руки тряслись даже сильнее, чем у нее. Анна подалась вперед.

— Я не смогла перенести мысль, что ты умрешь там в одиночестве.

— Я бы не остался там в одиночестве, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — И не тебе было решать такое.

Он ухватился за края капсулы и стиснул их с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Тебе надо выслушать то, что я должна рассказать, — произнесла Анна.

Дональд ждал. Какое объяснение или извинение она придумала? Она отняла у него даже то немногое, что оставил ее отец. Турман уничтожил мир, Анна уничтожила Дональда. И теперь он ждал, чтобы услышать, что она может сказать.

— Мой отец заключил пакт, — начала она крепнущим голосом. — Нас никогда не собирались будить. Нам надо выбраться отсюда. Мне нужна твоя помощь…

Опять то же самое. Ей было наплевать, что она его уничтожила. Дональд почувствовал, как его ярость стихает. Она рассеивалась по всему телу, сливаясь с ним — мощный прилив, приходящий и уходящий подобно океанской волне, недостаточно сильный, чтобы удержаться на высоте, и обрушивающийся вниз с шипением и вздохом.

— Пей, — сказал он, чуть приподнимая ее руку. — Потом можешь все рассказать. Можешь рассказать, как я способен тебе помочь.

Анна моргнула. Дональд протянул руку и поднес соломинку к ее губам. Губам, которые могли сказать ему что угодно, держать его в смятении, использовать его ради того, чтобы она ощущала себя менее одинокой. Он уже слышал достаточно ее вранья, ее фирменного яда. Подставить ей ухо — все равно, что подставить вену.

Губы Анны сомкнулись на соломинке, щеки втянулись. Столбик мерзкой зеленой жидкости пополз вверх.

— Такая горькая, — прошептала она после первого глотка.

— Шш-ш-ш… Пей. Тебе это нужно.

Она пила, а Дональд придерживал для нее термос. В паузах между глотками Анна говорила, что им надо выбраться отсюда, что здесь опасно. Он соглашался и направлял соломинку к ее губам. Опасностью здесь была она.

В термосе оставалось еще немного жидкости, когда она подняла на него удивленный взгляд.

— Почему я… такая сонная?

Анна медленно моргнула, борясь со смыкающимися веками.

— Потому что не следовало тащить меня сюда. Мы не были предназначены для такой жизни.

Анна медленно подняла руку и ухватилась за плечо Дональда. До нее начало доходить. Дональд сел на край капсулы и обнял ее за плечи. Когда она бессильно привалилась к нему, ему ярко вспомнилась ночь их первого поцелуя. Они учились в колледже, Анна выпила слишком много и заснула на диванчике в его комнате студенческого общежития, положив голову на плечо. И Дональд пролежал так всю ночь, чувствуя, как немеет рука, и слушая, как постепенно затихает шум вечеринки. Когда они наутро проснулись, Анна зашевелилась первой. Она улыбнулась, поблагодарила его, назвала ангелом-хранителем и поцеловала.

Казалось, произошло это несколько веков назад. Тысячелетий. Людям не положено жить так долго. Но звук дыхания Анны в ту ночь Дональд помнил столь же четко, словно это было вчера. И вспомнил их последнюю смену, как они лежали на койке и она спала, положив голову ему на грудь. И тут она сделала внезапный, трепетный вдох. Ее тело напряглось, холодные ногти впились ему в плечо. И Дональд держал ее, пока пальцы медленно расслаблялись, потому что Анна Турман сделала свой последний вздох.

81

Бункер № 17

2318 год

Год седьмой

С банками стало происходить что-то неладное. Джимми не сразу это понял. Несколько месяцев назад он заметил бурое пятнышко на банке со свеклой, но ничего плохого ему тогда в голову не пришло. Теперь такие пятна стали появляться и на других банках, все больше и больше. И содержимое некоторых банок на вкус чуть изменилось. Возможно, это ему лишь казалось, но расстройством желудка он начал страдать все чаще, из-за чего вонь в серверной стала просто ужасной. Ему уже не хотелось подходить к облюбованному для опорожнения желудка углу — мухи там развелись в сумасшедшем количестве, — что означало: заниматься этим придется все дальше от того места. А рано или поздно он загадит всю серверную, и мухи не смогут уничтожать его отходы быстрее, чем он их производит.

Он знал, что ему нужно выйти из серверной. В последнее время он не слышал никаких звуков за дверью, и никто уже не пытался подобрать код. Но помещение, которое он поначалу воспринимал как тюрьму, теперь казалось ему единственным безопасным местом. И сама мысль о том, чтобы покинуть его — чего ему когда-то так хотелось, — сейчас наполняла ужасом. Ему стала привычна лишь ежедневная знакомая рутина. И идея поступить как-то иначе казалась безумием.

Он отложил выход на два дня, сделав из подготовки новый «проект». Разобрал любимую винтовку, почистил ее, смазал и собрал. Была у него коробка со «счастливыми» патронами — их редко заклинивало, и они почти не давали осечек при игре «попади в банку», и потому он опустошил две обоймы и перезарядил их только этими, «магическими» патронами. Из запасного комбинезона он сделал рюкзак, связав рукава и штанины и затянув воротник. Молния спереди отлично застегивала и расстегивала рюкзак. Он положил в него две банки колбасного фарша, две банки ананасов и две с томатным соком. Он не собирался уходить надолго, но решил подстраховаться.

Похлопав по груди, он убедился, что ключ висит на шее. Он никогда его не снимал, но обрел привычку таким способом проверять, что ключ там. Фиолетовый синяк на грудине подсказывал, что делал он это слишком часто. В нагрудный карман положил вилку и ржавую отвертку, которой вскрывал банки. Ему уже давно требовалось отыскать консервный нож. И еще батареи для фонаря — в первую очередь. За прошедшие годы свет гас только дважды, но оба этих раза он просидел в темноте, объятый страхом. А частые проверки работоспособности фонаря все больше сажали батареи.

Почесывая бороду, он размышлял над тем, что еще ему понадобится. Воды в цистерне осталось немного, но, может быть, воду он где-нибудь отыщет, поэтому Джимми добавил в рюкзак две пустые бутылки. Чтобы их отыскать, пришлось заняться раскопками в куче пустых банок, накопившихся в углу кладовой. При этом ему сильно досаждали мухи, и он заорал, чтобы они оставили его в покое.

— Я вас вижу, я вас вижу, — твердил он им. — Валите отсюда.

И Джимми рассмеялся собственной шутке.

В кухне он прихватил большой нож с уцелевшим кончиком и тоже положил его в рюкзак. Когда на второй день он набрался-таки смелости, чтобы отправиться в путь, то решил, что сегодня уходить уже поздно. Тогда он снова разобрал и смазал винтовку, после чего пообещал себе, что отправится в путь утром.

В ту ночь Джимми спал плохо. Радио он оставил включенным на случай, если кто-то выйдет с кем-то на связь, и из-за его шипения ему приснилось, будто это наружный воздух просачивается сквозь большую стальную дверь. Он не раз просыпался, задыхаясь, после чего с трудом засыпал.

Утром он проверил камеры, но те все еще не работали. Он особо пожалел, что не действует камера, показывавшая коридор за дверью, — сейчас она отображала только черноту. Джимми сказал себе, что за дверью никого нет. Но скоро там будет он. Он собирается выйти наружу. Наружу.

— Все в порядке, — заверил он себя.

Он взял винтовку, от которой сильно пахло ружейным маслом, и подхватил самодельный рюкзак. Ему внезапно пришло в голову, что тот сможет послужить и запасной одеждой. Он еще немного посмеялся и направился к лестнице.

— Давай, давай, — подбадривал он себя, карабкаясь наверх.

Он попробовал свистеть — обычно у него хорошо получалось насвистывать, но во рту пересохло. Тогда он стал гудеть мелодию, которую ему напевали родители.

Рюкзак и винтовка были тяжелыми. Вися на согнутой руке, они мешали ему отпереть люк над лестницей, но в конце концов он с этим справился. Высунув голову, он задержался, чтобы восхититься негромким гудением серверов. Некоторые чуть слышно пощелкивали — внутри них что-то происходило. За прошедшие годы он поснимал задние стенки у большинства серверов, решив проверить, нет ли в каком из них других секретов, но внутри все они выглядели как те компьютеры, что собирал или чинил его отец.

Пока он шагал между высокими корпусами серверов, его приветствовала вонь собственных отходов. Джимми решил, что не так полагается кого-то приветствовать. Черные коробки производили очень много тепла, из-за чего вонь лишь усиливалась.

Подойдя к двери, он нерешительно помедлил. С каждым днем мир Джимми уменьшался. Сперва ему было хорошо на этих двух этажах — в помещении с черными корпусами и лабиринте под ним. Потом стало уютно лишь внизу. А затем его начали пугать даже темный коридор и высокая лестница. Вскоре он ограничил свой мир лишь задней комнатой с кроватями и кладовыми. И наконец единственным местом, где он ощущал себя в безопасности, стала постель из матраца, брошенного возле стола с компьютером.

А теперь он стоял возле двери, через которую его втащил сюда отец, на месте, где он убил трех человек, и думал о расширении своего мира.

Когда он потянулся к панели возле двери, его ладони уже вспотели. Где-то внутри него затаился страх, что воздух за дверью окажется ядовитым, но ведь он наверняка дышит тем же воздухом, да и люди там жили годами, иногда переговариваясь по радио. Он набрал первые две цифры, двенадцатый этаж, и подумал о двух следующих. Восемнадцать. Ему представилось, как он приходит домой, переодевается, пользуется унитазом в туалете. Представил мать, которая сидит на кровати и ждет его. Увидел ее лежащей на спине, со скрещенными на груди руками — одни кости.

Его рука дрожала, когда он потянулся к единице, поэтому он по ошибке нажал четверку. Вытерев руки о бедра, он дождался, когда панель, прожужжав, даст ему возможность ввести код снова.

— За дверью никого нет, — сказал он себе. — Никого. Я один. Один.

Это его каким-то образом успокоило.

И он снова ввел номер этажа школы и номер этажа, на котором жил.

Панель пискнула. В двери что-то загудело и защелкало. И Джимми Паркер попятился. Он подумал о школе и друзьях: может, кто-то из них все еще жив? Может, хоть кто-нибудь еще жив? Подцепив ремень винтовки, он перевесил его на плечо. Дверь щелкнула в последний раз и открылась. Ему осталось лишь толкнуть ее.

82

В вестибюле его ждали признаки жизни и смерти. Обугленный круг на плитках пола и рассеявшийся пепел отмечали место старого костра. Дверь снаружи оказалась исцарапана и отмечена ямками — они напомнили ему промахи во время стрельбы по банкам, такой след оставляла пуля на стали. Прямо у входа Джимми заметил бурое засохшее пятно и вспомнил, что здесь умирал человек. Джимми отвернулся от этих знаков жизни и смерти и шагнул в вестибюль.

Начав закрывать дверь, он замер. А вдруг его код не сработает, введенный снаружи? Вдруг дверь закроется намертво и он уже никогда не сможет попасть внутрь? Посмотрев на панель, он увидел щербины вокруг стальной пластины — кто-то пытался выдрать ее из стены. Он вспомнил, как отчаянно множество людей все эти годы старались пробиться внутрь. И от этих воспоминаний желание выйти показалось ему безумием.

Не успев испугаться по-настоящему, он захлопнул дверь, и у него екнуло сердце, когда низко загудели шестеренки и запоры скользнули в стены. Раздался глухой стук, ужасный звук, свидетельствовавший о том, что все кончено.

Джимми бросился к панели. Сердце колотилось, ему казалось, что со всех трех коридоров к нему мчатся люди, издавая леденящие кровь вопли и занося над головами дубинки…

Он ввел код, и дверь снова открылась. Нажав на ручку, он слегка надавил на нее, глубоко вдохнул воздух дома… и его едва не стошнило от вони собственного дерьма, нагретого горячими серверами.

Никто к нему не мчался. Ему был нужен новый консервный нож. Требовалось отыскать работающий туалет. И одежду, не заношенную до лохмотьев. И дышать, и найти другой запас консервированной еды и воду.

Джимми неохотно закрыл дверь. И, хотя он только что проверил работу панели, страх, что он никогда не попадет внутрь, вернулся. Шестеренки в двери могут сноситься. Код снаружи может срабатывать лишь раз в день или раз в год. Подсознательно он понимал, что может проверить код хоть сотню раз подряд и все равно не отделаться от мысли, что в следующий раз дверь не откроется. Может проверять вечно и никогда не удовлетвориться результатом. Поэтому, когда он заставил себя отойти от двери, сердце у него все еще колотилось от страха.

Вестибюль был ярко освещен. Взяв оружие на изготовку, Джимми прокрался мимо разграбленных офисов. Вокруг стояла тишина, если не считать гудения умирающей лампы и шелеста листа бумаги, лежащего на столе под коробом вентиляции. На посту охраны у входа никого не было. Джимми перелез через турникет, вспомнив Яни, и представил, что лестничная площадка перед входом забита людьми и человек в комбинезоне чистильщика пробивается туда и растворяется в людской массе, но когда он приоткрыл дверь и выглянул, на площадке никого не оказалось.

И еще там было почти темно. Светились только зеленые аварийные лампы. Джимми закрыл дверь медленно, чтобы ржавые петли простонали, а не заскрипели. На лестничной решетке возле входа что-то лежало. Джимми толкнул это ногой и увидел белый цилиндр длиной с его предплечье с узловатыми концами. Кость. Он узнал ее по останкам человека, умершего внутри серверной, — его тело Джимми оттащил в угол, поближе к кучам дерьма.

И Джимми ощутил спокойную уверенность, что и его кости когда-нибудь обнажатся. Возможно, уже сегодня. Он никогда не вернется в надежный мирок под серверами. И это испугало его меньше, чем должно было. Пьянящее ощущение открытого пространства, прохладный воздух и зеленый свет на лестнице, даже останки другого человека стали неожиданным и желанным избавлением от клаустрофобии заточения. То, что совсем недавно было его тюремной камерой — все этажи и закутки бункера, — стало неизведанным великим простором. Перед ним открылась земля бесконечной смерти и многообещающих возможностей.

83

У него не было ни общего плана, ни выбранного направления, но его тянуло наверх. Батареи в фонарике садились, поэтому он знал, что осматривать этажи надо осторожно. Пробравшись ощупью в квартиру на одном из этажей, он нашарил туалет, облегчился по-человечески и с разочарованием убедился, что слив не работает. И кран в раковине тоже. И кран для подмывания возле унитаза, поэтому пришлось подтираться простыней, да еще в полной темноте.

Он направился вверх. На девятнадцатом, сразу под его прежним домом, находился универсальный магазин. Он решил поискать там батареи, хотя и опасался, что самые полезные вещи из магазина уже растащили. Но в отделе одежды что-нибудь да найдется. Он в этом не сомневался. У него начал складываться план.

Пока его мысли не прервала вибрация ступенек.

Джимми замер и прислушался к шагам. Они доносились сверху. Он видел следующую лестничную площадку, до нее оставался всего один оборот лестницы. Она находилась ближе, чем нижняя, и Джимми побежал наверх. Винтовка билась о привязанные к рюкзаку бутылки, ботинки неуклюже топали по ступенькам, а в душе Джимми боролись страх и облегчение из-за того, что он не один.

Он рванул двери на следующей площадке, спрятался за ними и прикрыл, оставив лишь щелочку. Прижавшись к двери щекой, он уставился в щель, прислушиваясь. Топот становился все громче. Джимми затаил дыхание. Мимо промчалась фигура, держась рукой за перила, ее кто-то преследовал, выкрикивая угрозы. Силуэты мелькнули перед глазами и скрылись. Джимми прождал в темном вестибюле, пока шум не стих. Ему стало мерещиться, что кто-то крадется к нему из тьмы, вытянув в чернильном мраке когтистые руки, чтобы вцепиться в его длинные нечесаные волосы, и Джимми пулей вылетел на площадку под тусклый зеленый свет аварийных ламп, задыхаясь и не зная, чему верить.

Так или иначе, он был один. Даже если в бункере кто-то выжил, здесь можно наткнуться лишь на того, кто за тобой погонится или убьет.

Он снова пошел наверх, внимательно прислушиваясь, чтобы уловить звук шагов, и держа руку на перилах, чтобы ощутить вибрацию. Джимми миновал станцию водоочистки на тридцать втором, фермы на тридцать первом, станции по переработке мусора на двадцать шестом. Он придерживался зеленого света и направлялся в универмаг. Мышцы ног разогрелись от ходьбы, но это было приятно. Он шел мимо знакомых мест, этажей из другой жизни, но уже обветшавших, и переплетения труб и проводов. Мир стал таким же ржавым, как и его воспоминания о нем.

Добравшись до универмага, он обнаружил, что там практически пусто. Под опрокинутой стойкой лежали чьи-то останки — виднелись только ботинки небольшого размера, женские или детские. В промежутке между ботинками и краем штанин белели кости лодыжек. Под стойкой вместе с телом остались и какие-то товары, но у Джимми совершенно не было желания выяснять, какие именно. Он поискал батарейки или консервный нож среди остатков товаров на других полках. Нашел всяческие игрушки, безделушки и прочий бесполезный хлам. Джимми почувствовал, что здесь витает множество душ погибших людей, и выбрался из магазина в темноте, экономя батарейки.

Как выяснилось, осмотр его старой квартиры тоже не стоил потраченного электричества. Ее уже покинул дух родного дома. Внутри поселилась непонятная печаль, чувство, что он подвел родителей, — застарелая боль где-то в глубине сознания, напоминающая чувство вины, которое он испытывал, когда в детстве лизал ледышки. Джимми вышел из квартиры и отправился дальше наверх. Что-то до сих пор тянуло его туда. А что именно, он понял, когда до школы осталось пол-этажа. К нему взывало далекое прошлое. День, когда все началось. Класс, где он в последний раз увидел мать, где все еще сидят ничего не понимающие одноклассники и где если бы он остался, если бы смог просто сесть за парту и промотать события снова, они стали бы развиваться совсем иначе.

84

Войдя в класс, Джимми не выключил фонарик. Он быстро понял, что представляемого возвращения в прошлое не получилось. Посреди комнаты валялся его старый школьный рюкзак. Несколько парт было перекошено, их аккуратные ряды сломались, как кости, и Джимми легко представил, как его друзья вскакивают, как и где они бегут, как мчатся к выходу. Свои рюкзаки они прихватили. А рюкзак Джимми остался и теперь лежал неподвижный, как труп.

Шаг внутрь, фонарик подсветил комнату, и он представил, как миссис Пирсон отрывает взгляд от книги, улыбается и молчит. А Сара сидит за своей партой, сразу возле двери. Джимми вспомнил ее руку в своей во время классной экскурсии на животноводческую ферму. Это произошло на обратном пути, после странных запахов множества животных, после того как дети протягивали руки между прутьев оград и гладили мех, перья и упитанных безволосых свиней. Джимми тогда было четырнадцать, и что-то в этих животных восхитило или изменило его. Поэтому, когда Сара переместилась в конец длинной вереницы одноклассников, поднимающихся по лестнице, и протянула Джимми руку, тот взял ее. Ненадолго.

Это затянувшееся прикосновение напоминало о том, что могло бы между ними произойти. Джимми погладил кончиками пальцев парту Сары и оставил дорожки в пыли. Парта его лучшего друга Пола была сдвинута. Джимми прошел через получившийся разрыв, представляя, как все разом бросились из класса, а он благодаря матери получил фору, и остановился в центре комнаты возле своего рюкзака. В полном одиночестве.

— Я совсем один, — произнес он. — Я одиночка.

Его сухие губы слиплись. Они с трудом разделились, когда он заговорил, как будто такое произошло впервые.

Склонившись над рюкзаком, он увидел, что его успели выпотрошить. Опустившись на колени, Джимми открыл его. Внутри лежала пластиковая пленка, в которую мать заворачивала ленч, но ленча там давно уже не было. Две зерновые плитки и овсяное печенье. Поразительно, как что-то запоминается, а что-то — нет.

Джимми порылся в рюкзаке — что еще из него взяли? Калькулятор, который отец собрал ему из деталей, был на месте. Стеклянный солдатик, подаренный дядей на тринадцатый день рождения, — тоже. Он неторопливо переложил все из самодельного рюкзака в старый школьный. Молния оказалась жестковата, но все же работала. Внимательно рассмотрев завязанный узлами комбинезон, он пришел к выводу, что тот в худшем состоянии, чем комбинезон, который сейчас на нем, поэтому решил его оставить.

Джимми встал и осмотрел класс, обводя хаос лучом фонарика. На доске было что-то написано. Он провел по ней лучом и увидел слово «fuck», начертанное несколько раз подряд и сливающееся в цепочку букв: «fuckfuckfuckfuck».

Тряпку Джимми отыскал возле стола миссис Пирсон. Она стала жесткой и хрупкой, но мел с доски все же стирала. Превратив надпись в размазанное пятно, Джимми вспомнил счастливые дни, когда он писал на доске перед всем классом. Вспомнил письменные задания. Как-то раз миссис Пирсон похвалила его стихи — наверное, чтобы сделать ему приятное. Облизнув губы, Джимми взял из лотка кусочек мела и задумался: что бы такое написать? Он уже не волновался, стоя перед классом, — никто на него не смотрел. Он действительно был совсем один.

«Я Джимми», — написал он на доске, подсвечивая фонариком. Тот создавал удивительное гало — кольцо тусклого света. Кусочек мела постукивал по доске, иногда поскрипывая, когда Джимми выводил линии. Эти звуки создавали иллюзию, будто он не один, и все же он написал стихи об одиночестве и о былых временах:

Призраки наблюдают. Призраки наблюдают. Смотрят, как я хожу один. Трупы смеются. Трупы смеются. И замолкают, когда я через них переступаю. Мои родители пропали. Мои родители пропали. Они ждут, когда я вернусь домой.

Насчет последней строки он не был уверен. Джимми провел лучом по написанному и решил, что получилось не очень хорошо. Новые строки не сделают стихотворение лучше, но он все же написал:

Бункер пуст. Бункер пуст. Он полон смерти снизу доверху. Меня зовут Джимми, меня зовут Джимми. Но меня никто уже не зовет. Я один, призраки наблюдают, и одиночество делает меня сильнее.

Последняя часть была ложью, он знал. Но это стихи, поэтому ложь не считается. Джимми чуть отошел и рассмотрел написанное в неровном свете фонарика. Строчки тянулись неровно, загибаясь вниз, каждая следующая строка кривилась сильнее предыдущей, а буквы становились меньше к концу каждого предложения. Когда он писал на доске, у него вечно проявлялась эта проблема: он начинал крупными буквами и мельчил к концу. Почесав бороду, он задумался: что эти стихи говорят о нем, что выражают?

Пожалуй, в написанном много неправильного. Пятая строка и вовсе вранье — о том, что никто не называет его Джимми. Он ведь назвал стихотворение «Я Джимми». Он все еще мысленно называл себя Джимми.

Он взял тряпку, оставленную в лотке с мелом, встал перед доской и собрался стереть неправильную строку. Но что-то его остановило. Это было опасение ухудшить стихотворение в попытке его исправить. А вдруг он сотрет строку, но не сможет написать взамен ничего хорошего? Ведь это был его голос, а звучал он слишком редко, чтобы так с ним расправляться.

Джимми ощутил на себе взгляд миссис Пирсон. И взгляды одноклассников. Призраки наблюдали, трупы смеялись, а он изучал проблему на доске.

И когда решение пришло, он испытал знакомый трепет, означавший, что оно правильное. Джимми провел пыльной тряпкой по доске и стер название. Слова «Я Джимми» в белом мазке и облачке меловой пыли. Отложив тряпку, он начал писать правду.

«Я Одиночество» собрался он написать. Ему нравилось, как это звучит. Поэтично, с глубоким смыслом. Но, как часто бывает в поэзии, слова обладают собственным разумом: вмешались его подсознательные мысли, и написал он нечто другое. Он сократил мысль до двух аккуратных кругов, изгиба и черточки. Прихватив рюкзак, он вышел, оставив позади старых друзей. Сохранилось лишь стихотворение и призыв помнить. Знак того, что он был здесь.

«Я Соло».[16]

И меловая пыль, которая медленно оседала, подобно призракам ненаписанных слов.

85

Бункер № 1

2345 год

Дональд катил пустое кресло обратно в кабинет доктора Уилсона. Влажное одеяло свисало с подлокотника и волочилось по полу. Его охватило какое-то отупение. Еще утром он мечтал дарить жизнь, а не отнимать ее. До него начала доходить непоправимость содеянного, и стало трудно глотать и дышать. Остановившись в коридоре, он подвел итог тому, в кого он превратился. Неосведомленный архитектор. Пленник. Марионетка. Палач. На нем чужая одежда. И это превращение ужаснуло его. Глаза наполнились слезами, и он гневно стер их. Для гнева оказалось достаточно подумать об Элен и Мике, об отнятой у него жизни. Все, что вело к тому моменту во времени, к его пробуждению в этом бункере, было делом чьих-то рук. Он буквально ощущал веревочки, привязанные к локтям и коленям. Он был сбежавшей марионеткой, катящей пустое кресло.

Дональд привез его на прежнее место и поставил на тормоз. Достал из кармана пластиковую бутылочку и задумался: не украсть ли еще дозу или две? Он опасался, что заснуть ему будет трудно.

Бутылочка отправилась в шкафчик к таким же пустым. Дональд уже собрался уходить, но тут заметил на каталке записку:

Вы забыли это.

Уилсон

Записка была прикреплена к тощей папке. Дональд вспомнил, как передал ее Уилсону вместе с вещами техника. Воспоминания о том, как он искал два других шкафчика, смазались. Он помнил лишь, как стискивал свой телефон, как складывались воедино факты, как пришло осознание, что Анна играла Миком и Турманом, чтобы подстроить в последнюю минуту замену, не имеющую смысла. Такое могло произойти только в том случае, когда дочь пошла наперекор отцу. И так у него украли жизнь.

Папка обнаружилась в шкафчике, номер которого Анна упомянула в записке для отца. Сейчас это выглядело нелогично. Дональд скатал записку Уилсона в комочек и выбросил его в мусорную корзину. Взял папку, намереваясь вернуться к себе, рухнуть на койку и попытаться заснуть. Но вместо этого раскрыл ее.

Внутри лежал единственный лист. Очень старый лист бумаги. Он пожелтел, а края разлохматились — за долгие годы от них отваливались кусочки. Под текстом, напечатанным через один интервал, стояло пять подписей — частью витиеватые, частью аккуратно выведенные. Вверху жирным шрифтом значилось: «КАСАТЕЛЬНО: ПАКТ».

Дональд взглянул на дверь. Затем прошел к столику с компьютером, положил папку возле клавиатуры и сел. В записке Анны в строке темы были те же слова. И пометка «Срочно». Ту записку он перечитал десятки раз, пытаясь угадать ее смысл. И номер из той записки привел его к этой папке.

Он был достаточно хорошо знаком с Пактами бункеров: основополагающими документами, поддерживающими в каждом из них порядок. На их основании население регулировалось с помощью лотерей и назначались наказания за проступки — от штрафов до отправки на очистку. Но этот текст был слишком коротким для такого Пакта. Он скорее выглядел как меморандум времен пребывания Дональда на Капитолийском холме.

Дональд прочитал:

Все!

Прежде уже обсуждалось, что десяти бункеров хватит для наших целей и что за период в одно столетие произойдет достаточная очистка. Поскольку участникам данного пакта известно как о нехватке бюджета, так и о том, что планы любого сражения оказываются бесполезны после первого выстрела, никого не должно удивить то, что факты изменили наш прогноз. Сейчас нам требуются тридцать бункеров и двухсотлетний срок. Техническая команда заверила меня, что их успехи делают последнее достижимым. Эти цифры могут быть снова пересмотрены.

На прошлом собрании также состоялась дискуссия о том, что для подстраховки следует допустить, чтобы до дня эвакуации дожили два бункера (или о возможности держать один в резерве). Такое было признано неразумным. Сложить все корзины в одно яйцо лучше, чем допустить опасность того, что цыплята вылупятся из двух или более яиц. Поскольку эта тема является источником нарастающих разногласий, данное дополнение к исходному Пакту должно быть подписано всеми основателями и считаться законом. Я беру на себя работу в Э-смену и нажатие на рычаг. Долгосрочные перспективы выживаемости в последних моделях равняются 42 %. Удивительный прогресс.

В.

Дональд снова присмотрелся к подписям. Вот простая закорючка Турмана, знакомая ему по множеству документов. Вторая может быть подписью Эрскина. Одна очень похожа на подпись Чарльза Родса, чванливого губернатора Оклахомы. Остальные неразборчивы. Даты на документе не было.

Он перечитал его. Понимание приходило медленно, сперва вперемешку с сомнениями, но становясь все тверже. Он вспомнил список бункеров, увиденных во время прошлой смены, они были ранжированы по какому-то параметру. Восемнадцатый стоял почти в начале списка. Вот почему Виктор так упорно сражался за его спасение. И это решение, которое он упоминал в документе, — нажатие на рычаг… Кажется, что-то такое было в записке для Турмана? В признании, которое Виктор сделал перед самоубийством? Он утратил уверенность в том, сможет ли он принять некое решение.

«Все корзины в одно яйцо». А ведь поговорка звучит иначе. Дональд откинулся на спинку стула. Лампочка на столе Уилсона замерцала. Лампочки не работают так долго. Они сгорают, но их заменяют запасными.

Одно яйцо… Потому что… Что они друг с другом сделают, если допустят, что уцелеет не один бункер, а несколько?

Список.

Дональд так легко догадался о причине, потому что уже знал. Он всегда знал. Как может быть иначе? Эти сволочи даже не планировали освобождение людей из бункеров. Нет. Остаться должен только один. Иначе что они друг с другом сделают, если встретятся через сотни лет после событий на холмах? Дональд выполнял чертежи. Ему следовало всегда это знать. Он был архитектором смерти.

Он подумал о списке бункеров. Только тот из них, что стоял в нем первым, имел значение. Но какой мерой они их сравнивали? Насколько условным станет такое решение? Уничтожить все эти яйца, кроме одного. С надеждой на что? Каков план? На то, что различия и соперничество между обитателями бункера можно преодолеть? И при этом различия между самими бункерами были слишком большими?

Дональд кашлянул в дрожащую ладонь. Он понял, что пыталась сказать ему Анна. Но теперь уже поздно. Время ответов прошло. Это был путь жизни и смерти, и он забыл, что находится там, где игнорируется и то и другое. Ему некого будить. Остались лишь смятение и скорбь. Его единственного союзника не стало.

Но он может разбудить другого человека — он с самого начала надеялся это сделать. Он владеет мрачной властью, способностью пробуждать мертвецов. Дональд содрогнулся, поняв истинный смысл Пакта, этого договора между безумцами, решившими тайно уничтожить мир.

— Это договор о самоубийстве, — прошептал он, и бетонные стены сомкнулись вокруг него, окутали скорлупой.

Скорлупой яйца, из которого никто не должен вылупиться. Потому что в этом гадючьем гнезде они были самыми опасными из всех, и пока они живы, миру будет грозить опасность. Женщин и детей они поместили в спасательные шлюпки только для того, чтобы побудить мужчин из первого бункера работать из смены в смену. Но всем им предстоит утонуть. Всем до единого.

86

Бункер № 17

2323 год

Год двенадцатый

Соло не назначал себе какой-то конкретный день для проникновения в глубины бункера — просто так случилось. За несколько лет он исследовал достаточно в обоих направлениях, прятался, когда слышал шум драки, находил то, что после этих драк оставалось, но такие стычки становились все реже, а его вылазки — все смелее. Вниз его увлекли как любопытство, так и отчаяние. Благодаря им и закончились дни его одиночества.

По пути он мародерствовал. На сто двадцатом он обнаружил фермы и следы тех, кто там жил. Так далеко он еще никогда не забирался. Те, кто уцелел в первые дни, протянули на фермы провода и самодельные трубы. Соло прихватил несколько морковок и свекл и ушел с ощущением, что призраки за ним наблюдают. Выйдя на лестницу, он понял, насколько приблизился к легендарному отделу снабжения, о котором часто говорили по радио, и отправился вниз. То была земля изобилия — во всяком случае, так ее называли. Возможность отыскать батарейки и консервный нож гнала его вперед.

Дверь в отдел снабжения оказалась заперта. Соло ощущал направленные на него взгляды, когда присел на корточки возле входа и прижался ухом к холодной стали. За дверью что-то гудело — он это и услышал, и ощутил. Гудение доносилось откуда-то издалека, и ему почудилось, что это хрипят и дребезжат легкие бункера. Он снова подергал дверь, но она не поддалась. Снаружи на ней не было замков, лишь стандартные вертикальные ручки, пригодные лишь на то, чтобы за них потянуть.

Соло отступил на лестницу. Там он сжал перила руками и прислушался. Он слушал долго и внимательно, пока не стал слышать пульс в ушах. Тогда он понял, что еще внимательнее стать уже не может.

Никаких призраков. Никакой вибрации перил. Он проверил винтовку, убедился, что она снята с предохранителя, и крепко прижал приклад к плечу. Прицелился в щель между двойными дверями на уровне ручек. Представил, что там консервная банка, как в нее попадает пуля, и постарался не видеть там грудь человека. Он нажимал на спусковой крючок так легко и постепенно, что даже испугался, когда пуля вылетела из ствола. Грохот выстрела разнесся по всему бункеру — громкий треск, потом множество эхо. Соло еще раз прицелился и выстрелил во второй раз, потом в третий. Бах! Бах! От такого грохота все призраки разлетелись, решил он. Пусть он Соло, но винтовка составила ему шумную компанию.

Повесив оружие на шею, он подергал двери. Одна из половинок чуть сдвинулась. Соло отступил на шаг и лягнул дверь, хотя они и открывались наружу, — просто чтобы добить то, что еще продолжало ее удерживать. Когда он после этого потянул дверь, она со скрежетом открылась. Из-за двери с грохотом посыпался всякий хлам. Выходные отверстия в ней оказались намного больше входных, а отогнувшаяся металлическая обшивка блестела там, где по ней прошлись пули. И еще ее края были острыми, обнаружил Соло, посасывая палец.

После грома выстрелов тишина внутри показалась ему оглушительной. Соло подошел к прилавку, тянувшемуся от стены до стены. Кое-где прилавок не был сплошным, и он прополз под ним. И лишь потом заметил участки прилавка, которые откидывались на петлях, образуя проходы.

За прилавком тянулись высокие полки, перемежающиеся коридорами, где валялась разная всячина. Соло показалось, будто он слышит какое-то царапанье, но это лишь закрылась подпружиненная дверь. Он на цыпочках прокрался дальше, взяв винтовку в руки. На всякий случай.

Ящики на полках уже давно переворошили. Многих вообще не было. Некоторые валялись перевернутыми, их содержимое осталось разбросанным по полу. По мнению Соло, отдел снабжения пока выглядел лишь большим магазином, где продавались разные железяки. Ящики наполнял обработанный на станках металл: заклепки, болты, гайки, шайбы, крючки и петли. Он сунул руку в ящик с крохотными шайбочками, набрал полную горсть и дал им просочиться между пальцами. Они посыпались обратно с легким шуршанием.

Чем дальше он заходил, тем крупнее становились детали. Он увидел насосы и отрезки труб, ящики с приспособлениями для сращивания труб, их изгибания и затыкания. Соло мысленно примечал, где и что лежит, уже думая о том, какие поразительные проекты он сможет начать.

За проходами в оба конца потянулся коридор с дверями по сторонам. Там было темно. Соло достал фонарик из нагрудного кармана и направил слабый лучик в непроглядную тьму. Вообще-то следовало бы поискать на полках батарейки, но его потянуло в глубь коридора. Там что-то было не так. Мусор на полу. И запах томатов. Консервированных, пахнущих соусом, в котором их закатали, а не томатов на кусте.

Он поднял опустошенную банку. К крышке прилипла красная томатная паста. Он потрогал ее. Паста оказалась влажной, а он знал, как она твердеет через несколько дней. Соло мазнул пальцем по языку, и знакомый вкус подстегнул его чувства и нервы. Он сжал винтовку, потянул ремень через голову, прижал приклад к плечу. Держа в одной руке фонарик и винтовку, он удерживал ствол поверх фонарика. Ствол делил идущий вверх свет пополам, создавая над головой тень.

Соло направил ствол в коридор и прислушался. Фонарик подрагивал в руке. Соло стал красться по коридору.

Все двери, которые он проверил, оказались незапертыми. Он толкал двери, не снимая палец со спускового крючка, и находил за ними комнаты, полные теней. Там стояли обесточенные станки. Токарные и сварочные, формовочные и фрезерные, и все заляпанные оранжевой ржавчиной. Они показывались, только когда по ним пробегал луч фонарика. На долю секунды каждый из них становился похож на затаившегося во мраке человека с поднятыми руками, готового броситься на него. В комнатах со станками он увидел и другие двери. Тут был целый лабиринт складов. Повсюду что-то валялось. Следы первоначального исхода затерялись между следами наступившей борьбы за выживание.

В одной из комнат странно пахло — как горячий электроприбор или как его винтовка, выбросившая стреляную гильзу. Стены здесь были обуглены до черноты, поглощая луч фонарика. Соло перешел к следующей двери, все больше удаляясь от зеленого света, просачивающегося с лестницы сквозь высокие полки с болтами и гайками.

И увидел в глубине коридора зловещее свечение. Открытую дверь. Ему показалось, будто он что-то услышал. Затаив дыхание, он подождал. Ни малейшего звука, лишь пульс в ушах. Соло подумал о тысячах людей, населявших когда-то бункер. Скольким удалось выжить? Сколько людей сейчас возится на остатках ферм, выскребает ножом банки, добывая со дна последние калории, высматривает признаки ржавчины? Быть может, остался лишь он. Только Соло.

Из-под следующей двери просачивалась лужица слабого света. К ней Соло приблизился настороженно, раздраженный скрипом своих ботинок, и толкнул ее концом ствола. Он вспомнил, что чувствовал, когда застрелил человека, увидел брызнувшую из его груди кровь. Фонарик стал мигать и гаснуть — батарейка снова капризничала. Соло выпустил винтовку и стал колотить фонариком по бедру, пока тот опять не загорелся. Потом заглянул в комнату, отыскивая источник света.

С пола бил конус света, начинаясь в сияющем круге. Это был еще один фонарик.

От такого неожиданного открытия у Соло даже перехватило дыхание. Он торопливо подбежал, разбрасывая пустые банки и разный мусор, и присел возле фонарика. Выключил свой, сунул его в карман, взял новый. Тот светил ярко, и Соло с восхищением обвел лучом комнату. Как раз за этим он и пришел. И раздобыл нечто лучше новых батареек — еще и новый фонарик. Батареек в нем хватит на годы, если он будет тратить их аккуратно и включать экономно. Но они протянут всего пару дней, если он случайно оставит его включенным.

Пару дней…

Ему словно вылили на спину ведро холодной воды. Тьма надвинулась. Он услышал шепот призраков. Фонарик в руке был теплым. А он был теплым, когда Соло его взял?

Он встал. От ботинка с шумом отлетела пустая банка. Соло понял, сколько шума он создает, как много света и жизни принес он в это темное и полное смерти место. Он попятился к двери, подняв винтовку к плечу, и ему казалось, что со всех сторон к нему тянутся руки, а длинные ногти неуспокоенных мертвецов вот-вот вонзятся в его плоть.

Он едва не выронил фонарик, когда развернулся, собираясь убежать. Винтовка ударилась о дверную ручку, надавила на палец. В угольно-черном коридоре сверкнула ослепительная вспышка, громыхнуло так, словно наступил конец света, винтовка дернулась. И тогда Соло побежал. Он мчался к полкам, куда просачивался свет с лестницы. Он удирал от воображаемых преследователей, и в его перепуганном сознании не нашлось места истине: он сам навел ужас на тех, кто здесь жил. И Соло, размахивая новым, таким ярким фонариком, оставил кого-то в полной темноте, наполненной грохотом выстрела.

87

Он выбежал из отдела снабжения и помчался вниз. Второй фонарик стал его компенсацией за страх. На сто двадцать восьмом он заглянул в какую-то квартиру, чтобы опорожнить мочевой пузырь — тот, похоже, наполнялся всякий раз, когда он чего-то пугался. У него мелькнула было мысль прилечь и отдохнуть на голом матраце в той же квартире, но он предположил, что ночь еще не наступила. А спать ему захотелось, потому что в крови стало меньше адреналина.

Вернувшись на лестницу, он задумался, что делать дальше. Он уже увидел почти все, что осталось от бункера. Здесь обитают только он и призраки. В голове накопились пометочки о том, где и что лежит, он нашел вторую ферму, где полно еды, и запас воды на сто двадцатом, и воспользовался винтовкой, чтобы открыть дверь. Нового консервного ножа все еще нет, но он обойдется и отверткой с молотком. Чем глубже он спускался, тем целее становилось вокруг, поэтому он пошел дальше.

Десятком этажей ниже температура начала заметно падать. Воздух стал прохладным и влажным, а выдыхаемый воздух превращался в облачка пара. На сто тридцать шестом он увидел брошенный пожарный шланг, размотанный из тронутого ржавчиной шкафчика. Шланг спутанными петлями валялся на лестничной площадке. Из его наконечника капала вода, с легким звоном падая на что-то внизу. Он дошел почти до самого низа. До Глубины. Он никогда еще не был в Глубине.

Он пополнил запас воды из шланга. Если бы все было нормально, то даже после легкого поворота крана из наконечника ударила бы мощная струя. Соло открыл кран полностью, но даже после этого ему пришлось поднимать петли шланга, чтобы нацедить половину фляги. Он сделал несколько глотков, поморщился из-за горьковатого привкуса прорезиненной материи и завинтил колпачок фляги. Она висела на рюкзаке, в котором бренчали разные вещички, подобранные уже после того, как он вчера вышел из дома. Если добавить еще и винтовку, то общий груз получался тяжелым.

Соло перегнулся через перила и увидел внизу дно бункера, гладкое и поблескивающее. О механическом отделе — этажах, начинающихся за очередным витком лестницы, — он знал лишь то, что оттуда поступают электричество и воздух. Поскольку в бункере все еще сохранилось и то и другое, возможно, там остались и люди. Соло настороженно сжал винтовку. Он уже не был уверен, захочет ли когда-либо снова увидеть людей.

Он спустился еще на два этажа, топая подошвами. Любой, прижав ухо к перилам, услышал бы его приближение. И от этой мысли у него по рукам пробежали мурашки. Соло представил десять тысяч человек, выстроившихся вдоль перил настолько плотно, что их носы упираются в затылок стоящего впереди, и все они внимают тому, как он спускается, — непрерывная спираль бестелесных голов, прислушивающихся к каждому его движению.

— Уходите, призраки, — прошептал он.

Соло опустил руку на внутренние перила — на всякий случай. Вблизи центральной колонны шаги звучали тише. Он вспомнил тот день, много лет назад, когда на этих ступенях не стало места, когда было трудно дышать из-за спрессованных вокруг людей, а мать кричала, чтобы он уходил без нее. Соло снова ощутил себя шестнадцатилетним, но только слезы, которые он не успел вытереть, скрылись в бороде. Ему снова было шестнадцать. И всегда будет шестнадцать.

Ботинки плюхнулись в холодную воду. Соло вздрогнул и невольно отпустил перила. Он поскользнулся, едва не упал, но тяжело встал на колено. Вода промочила его до паха, винтовка соскользнула с плеча, рюкзак начал намокать.

Выругавшись, он поднялся. Из ствола винтовки струйкой жидких пуль капала вода. Комбинезон мгновенно стал ледяным и прилип к коже. Соло вытер мокрые от слез глаза, и у него мелькнула мысль: уж не накопилась ли вода под ногами из слез, выплаканных им за эти годы?

— Глупости, — буркнул он.

Дурацкая была мысль. Скорее всего, вода ушла вниз из туалетов, переставших работать. А возможно, как раз сюда и стекала вся канализация, а теперь не осталось механиков, чтобы очищать ее и закачивать обратно наверх.

Он отступил на шаг и долго смотрел, как медленно успокаивается потревоженная поверхность воды. Это и был тот блестящий пол, увиденный сверху. Вглядываясь сквозь ее мутноватую поверхность, покрытую радужной пленочкой, Соло увидел, что лестница продолжается под водой, уходя в темную глубину. Бункер оказался затоплен.

Соло всмотрелся в то место, где перила касались воды, — он хотел проверить, не поднимается ли ее уровень. Но если он и поднимался, то настолько медленно, что это не было заметно.

Одна из входных дверей сто тридцать седьмого этажа медленно ходила взад-вперед — ее раскачивали поднятые им волны. Лестничную площадку вода покрывала фута на два. Значит, глубина ее за той дверью примерно такая же. А ведь бункер постепенно наполняется водой. Ушли годы, чтобы она поднялась настолько высоко. Будет ли вода поступать и дальше? И сколько минует лет, прежде чем она затопит его дом на тридцать четвертом? А когда она дойдет до самого верха?

Мысли о медленном затоплении породили у Соло какой-то странный звук, похожий на печальное хныканье. Вода с его одежды уже стекла, и тогда Соло опять услышал это хныканье. Значит, хныкал не он.

Присев, он осмотрелся, прислушиваясь. Вот, опять кто-то заплакал. Звук доносился из-за двери затопленного этажа, и Соло понял, что не одинок.

88

Звук напоминал плач младенца. Соло уставился на воду. Придется брести по ней, чтобы осмотреть этот этаж. Зеленые лампы над головой заливали мир призрачным свечением. Воздух был холодным, а вода еще холоднее.

Поднявшись чуть выше, он положил тяжелый рюкзак на одну из сухих ступеней — ближе к наружной стороне, где ступени были шире. Он присел, устроил рядом винтовку. Штанины комбинезона внизу промокли, он закатал их выше коленей, потом стал развязывать шнурки.

Все это время он прислушивался, но плач не повторился. Уж не придется ли ему преодолевать воду и холод ради чего-то, что ему почудилось? Ради еще одного призрака, который исчезнет столь же быстро, как и появился? Соло вылил воду из ботинок, поставил их на ступеньку. Стянул носки — в одном из дырки торчал большой палец, — выжал их и повесил на перила сушиться.

Рюкзак он оставил на четыре ступеньки выше уровня воды. Уж наверняка она поднимается не так быстро, чтобы тревожиться. На глаз ее уровень совершенно не изменился с тех пор, как он сюда пришел. Он снова посмотрел на дверь, отметил уровень воды и представил, как этаж затапливает вода, отрезая его от выхода. Соло вздрогнул, но не от холода. Ему показалось, что он опять слышит детский плач.

Он подумал, что уже достаточно взрослый, чтобы иметь ребенка. Соло подсчитал. Он редко делал это. Сколько ему сейчас лет? Двадцать шесть? Или двадцать семь? Еще один день рождения миновал, и никто ему про него не напомнил. Ни сладкого пирога, ни свечи, которую надо быстро задуть. «Задувай быстро», — обычно говорила мама. Отец едва успевал зажечь свечу, как Джимми наклонялся и задувал ее. Лишь несколько секунд огня, воск едва успевал нагреться, и семейную свечу убирали, приберегая для дня рождения отца — тот был следующим.

Глупая традиция. Но, наверное, каждая семья отмечает столько дней рождения, насколько хватает воска. Свеча Паркеров видела уже много поколений, но не сгорела и наполовину. Джимми когда-то думал, что станет жить вечно, если сможет задувать свечу достаточно быстро. И родители тоже будут жить вечно. Но это не сбылось. И он останется жить, пока не умрет, так что свеча оказалась ложью.

Он вошел в воду и побрел к двери. Ноги сразу онемели от холода. Радужная пленка на воде вихрилась и обтекала столбики, поддерживающие перила. Соло остановился и заглянул через них. Странно было находиться так высоко от дна бункера и видеть, как вода простирается до бетонных стен. А вот если он свалится туда, то затормозит ли вода падение на дно? Или он останется болтаться на поверхности, как плавающий мусор? Он решил, что все же утонет. Самое большое количество воды, в которое он когда-либо погружался, было в ванной, а он в ней сидел. Сейчас вода доходила ему до лодыжек. Страх провалиться в какую-нибудь невидимую трещину, упасть и утонуть заставил его передвигаться осторожно. Он старательно нащупывал пятками металл, хотя ноги все больше холодели. Ему показалось, что под решеткой лестничной площадки мелькнуло что-то серебристое, но он решил, что это или его отражение, или танец радужной пленки на воде.

— Надеюсь, я не зря за тобой иду, — сказал он призраку ребенка, войдя в вестибюль.

Он прислушался, дожидаясь ответа призрака, но тот больше не плакал. Свет за дверью уступил место темноте, и Соло достал из нагрудного кармана фонарик, включил его. Рябь на воде подхватила луч, сделала его ярче. Волны света заплясали на потолке так чарующе и красиво, что Соло позабыл о ледяной воде. А может, ноги просто онемели и перестали ощущать холод.

— Эй! — крикнул он.

Его голос откликнулся негромким эхо. Соло провел лучом по вестибюлю, из которого выходило три коридора. Два из них загибалось, чтобы сомкнуться за противоположной стороной лестницы. Он оказался на этаже, спланированном в форме колеса со ступицей и спицами. Соло рассмеялся. «В» — «велосипед». Он вспомнил эту статью и понял, откуда знает слова «ступица» и «спица». Для него стало волшебным открытием, как древние слова обретали…

Плач…

На этот раз уже точно, или у него действительно начались галлюцинации. Соло развернулся и направил луч в изогнутый коридор. Подождал. Еле слышно шептали мелкие волны, ударяясь в стену коридора. Соло пошел на этот звук, разгоняя лодыжками новые волны. Он словно парил над водой, потому что ноги окончательно немели.

Здесь был жилой этаж. Но зачем кому-то обитать тут, на затапливаемом этаже? Он задержался возле общественной комнаты отдыха и разогнал фонариком темноту по углам. В центре стоял теннисный стол. По его стальным ножкам поднималась ржавчина, как будто спасаясь от воды. Ракетки все еще валялись на поцарапанном и гниющем зеленом столе. «Зеленый, как трава», — подумал Соло. После книг «Наследия» привычный мир стал выглядеть иначе.

Что-то ткнулось ему в лодыжку. Соло вздрогнул. Подсветив фонариком, он увидел плавающую возле ног губчатую подушку. Он оттолкнул ее и побрел к следующей двери.

Общественная кухня. Он сразу узнал ее по широким столам и множеству стульев. Большая часть стульев валялась на полу, наполовину в воде. В углу располагались две плиты и ряд стенных шкафчиков. Здесь было темно: свет с лестницы сюда практически не просачивался. Соло подумал, что если у него в фонарике сядут батарейки, то выбираться обратно придется на ощупь. Надо было прихватить новый фонарик.

Плач. Теперь уже громче. Рядом. Где-то в комнате.

Соло повел фонариком, но не мог заглянуть во все углы одновременно. Шкафчики, столы… Кажется, движение. Он немного переместил луч обратно, и на одном из столов что-то шевельнулось. Метнулось вверх, царапнув когтями край открытого шкафчика над столом. Мелькнул пушистый хвост, и черная тень исчезла в темноте.

89

Кот! Живое существо, которого ему не надо бояться, которое не причинит ему вреда. Соло побрел через комнату.

— Кис-кис-кис! — позвал он, вспомнив, как подманивали соседи такое бесхвостое животное, жившее у кого-то неподалеку от его старой квартиры.

В шкафчике что-то загромыхало. Дверца приоткрылась, потом громко захлопнулась. Он мог разглядеть лишь то, что находилось в пятне света от фонарика. По лодыжкам опять что-то скользнуло. Соло посветил вниз и увидел плавающий мусор. Послышались писк и всплеск. Пошарив лучом, он увидел клинообразные волны, расходящиеся за плывущим существом, которое он принял за крысу. Ему сразу расхотелось здесь находиться. Он вздрогнул от холода и потер руку свободной рукой. Кот шумно возился в шкафчике.

— Держи, киска, — сказал он уже с меньшим удовольствием.

Сунув руку в нагрудный карман, он достал пищевую плитку и разорвал упаковку зубами. Откусив, он стал жевать, а остальное протянул к шкафчику. Бункер был мертв вот уже двенадцать лет. А сколько живут кошки? И как этот кот или кошка прожил так долго? И чем питался? Или это уже потомство старых котов?

Его голые ноги скользнули по чему-то под водой. В отраженном свете было трудно разглядеть, что это, но тут над водой на миг показалась белая кость. И Соло понял, что у него под ногами чьи-то останки.

Соло решил, что лучше считать это мусором. Он потянулся к шкафчику, откуда доносился шум, взялся за ручку и открыл дверцу. Из темноты послышалось шипение. Кот забился в угол, сдвигая банки и прогнившие коробки. Соло отломил кусочек плитки и положил его на полку. Подождал. В углу снова раздался писк, волны с легким плеском натыкались на мебель, в шкафчике было тихо. Соло опустил фонарик, чтобы не пугать животное.

В темноте показалось два светящихся глаза. Целую вечность они, замерев, разглядывали Соло, и тот уже всерьез начал задумываться, не отвалятся ли у него от холода ноги. Глаза чуть приблизились и опустились. Теперь Соло разглядел, что это черный кот цвета мокрой тени, лоснящийся, как масло. Кусочек плитки захрустел.

— Хороший котик, — прошептал Соло, не обращая внимания на разбросанные под ногами кости.

Он отломил еще кусочек плитки, протянул коту. Тот попятился. Соло положил ему еду на край полки, и на этот раз кот подошел быстрее. Следующий кусочек он взял у него из ладони. Он предложил ему последний, а когда кот приблизился, Соло попытался взять его. И это существо, от которого он не ожидал ничего плохого и хотел сделать другом, полоснуло его когтями по кисти.

Соло завопил и отдернул руки. Фонарик кувыркнулся в воздухе, а кот исчез с громким всплеском. Послышались визг и шипение, потом отчаянное барахтанье. Соло шарил в воде, отыскивая фонарик, который несколько секунд померцал, а потом оставил его в темноте.

Он водил руками вслепую, наткнулся на твердый цилиндр и нащупал его узловатый конец, которым бедренная кость входит в тазовый сустав. Соло с отвращением отбросил кость. Ему попалось еще две, прежде чем он отыскал фонарик, безнадежно погасший. Он все равно сунул его в карман. Отчаянный плеск приближался. Руки у Соло горели: в свете падающего фонарика он разглядел на них кровь. А потом что-то уткнулось в ногу и полезло по ней, жаля коготками бедро: чертов кот полз по нему, словно это была ножка стола.

Соло подхватил беднягу, а заодно избавился и от когтей в ноге. Кот промок насквозь и на ощупь казался лишь чуть крупнее фонарика. Он дрожал и терся о сухие участки комбинезона, жалобно мяукая. А потом стал принюхиваться к нагрудному карману.

Соло уложил животное в гнездышко из согнутой руки и достал из кармана еще одну плитку. В комнате было абсолютно темно. Он разорвал упаковку и поднес коту плитку. Лапки обхватили руку, послышался хруст.

Джимми улыбнулся. И побрел туда, где предполагал отыскать дверь, натыкаясь на мебель и старые кости. Он больше не был Соло.

90

Бункер № 1

2345 год

Жилище Дональда превратилось в пещеру, где, словно кости, валялись разбросанные заметки, а стены украшали тушки папок и куда свежей охотничьей добычей доставлялись заказанные из архива все новые ящики с бумагами. Проходили недели. Топот в коридорах постепенно стихал. Дональд жил в компании с призраками и медленно складывал из кусочков смысл того, что помогал строить. Он начал видеть всю картину, отстраняясь от уровня схем и чертежей, пока не обнажилась вся картина.

Он кашлянул в розовую тряпку и продолжил изучение последней находки — карты, на которую он однажды уже наткнулся в арсенале: на ней от всех бункеров отходили линии, пересекающиеся в одной точке. Это была одна из многих оставшихся загадок. На документе стояла метка «Семя», но никакой другой информации о нем он найти не смог.

Дональд вспомнил, что ему шептала Анна. Она пыталась сказать: записку в почтовом ящике Турмана она оставила для него. Сейчас это было так очевидно. Ее, женщину, никогда бы не разбудили. А она нуждалась в нем, в его помощи. Дональд представил, как она во время какой-то недавней смены складывает все эти кусочки воедино — одинокая и напуганная, боящаяся собственного отца. Ей не к кому было обратиться за поддержкой. Поэтому ей пришлось отстранить отца от власти, довериться Дональду, во второй раз заменить им другого человека и оставить записку с просьбой разбудить ее. А что он вместо этого сделал?

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил Дональд, не узнав собственный голос.

Дверь приоткрылась.

— Эрен, сэр. Нам позвонили из восемнадцатого. Стажер готов.

— Минутку.

Дональд кашлянул в платок. Он медленно встал и вошел в ванную, переступив через два подноса с грязными тарелками. Помочился, умылся и уставился на себя в зеркале. Ухватившись за край раковины, он скорчил гримасу своему отражению — этому взлохмаченному мужчине с пробивающейся бородкой. Он выглядел наполовину психом, и все же ему пока доверяли. И это делало их более сумасшедшими, чем он. Дональд улыбнулся, заметил желтеющие зубы и подумал о долгой истории безумцев, которые оставались у власти просто потому, что никто их власть не оспаривал.

Скрипнула дверь — Эрен заглянул в комнату.

— Уже иду.

Он прошелся прямо по отчетам, оставив на папках цепочку следов. И кровавый отпечаток ладони на краю раковины.

— Там сейчас вызывают стажера, — сообщил ему Эрен из коридора. — Хотите освежиться?

— Нет. Я в порядке. — Он постоял в дверях, стараясь вспомнить, для чего устраивается это собрание. А, ритуал посвящения. Он подумал, что такое мог провести и Гейбл. — Почему я опять понадобился? Разве это не смог бы сделать начальник смены? — Дональд вспомнил, как проводил такой ритуал в свою первую смену.

Эрен сунул то-то в рот, прожевал. Покачал головой.

— Знаете, хотя вы и очень много читаете у себя, вам не помешало бы освежить в памяти и «Правила». Похоже, они немного изменились с тех пор, как вы читали их в последний раз. Ритуал проводит вышестоящее лицо смены. При обычных обстоятельствах это был бы я…

— Но поскольку меня разбудили, то это я.

Дональд закрыл дверь. Они пошли по коридору.

— Правильно. С каждой сменой начальники смен делают все меньше и меньше. Были некоторые… проблемы. Но я посижу там с вами, помогу соблюсти сценарий. Да, вы еще спрашивали, когда у пилотов закончится смена. Последнего как раз сейчас укладывают спать. Они там приводили все в порядок.

Услышав это, Дональд оживился. Наконец-то. Как раз то, чего он ждал.

— Значит, арсенал пуст? — спросил он, не в силах скрыть восторг.

— Да, сэр. Распоряжений о полетах больше нет. Я знаю, что вы с самого начала не хотели подвергать их риску.

— Да, конечно. — Дональд махнул рукой, когда они свернули за угол. — Ограничьте доступ в арсенал, когда он освободится. Для всех, кроме меня.

Эрен замедлил шаг.

— Только вы, сэр?

— До конца моей смены.

В холле они прошли мимо Гейбла, который нес в руках сразу три чашки кофе. Гейбл улыбнулся и кивнул. Дональд вспомнил, как посылал за кофе для других, когда был начальником смены. Теперь начальник смены почти только этим и занимался. Дональд невольно подумал, что в этом отчасти виновата и его первая смена.

— Вы ведь знаете его историю? — спросил Эрен, понизив голос, потом снова кинул что-то в рот и прожевал.

Дональд обернулся.

— Чью? Гейбла?

— Да. Еще пару смен назад он был оперативником. Сломался. Попытался отправить себя в заморозку. Дежурный врач той смены уговорил его перейти на другую работу, полегче. Мы теряем слишком много людей, и смены начинают отчасти перекрываться. — Эрен помолчал и откусил еще кусочек. Запах был знакомый. Эрен заметил, что Дональд присматривается, и что-то протянул ему. — Рогалик хотите? Их только что испекли.

Дональд уже понял это по запаху. Эрен оторвал ему кусок, он был еще теплым.

— Я и не знал, что кто-то умеет их печь, — заметил Дональд, отправляя в рот кусочек рогалика.

— На смену недавно заступил новый шеф. Он экспериментирует со всем подряд. Он…

Остальное Дональд не услышал, погрузившись в воспоминания. Прохладный день в Вашингтоне, Элен приехала к нему из Саванны, прихватив собаку. Они обошли вокруг мемориал Линкольна, вишням предстояло зацвести только через неделю, но в ветвях тут и там уже мелькали цветные пятнышки. Они зашли купить свежих рогаликов, еще теплых…

— Прекратите это, — велел Дональд, указывая на остатки рогалика в руке Эрена.

— Сэр?

Они уже почти подошли к началу коридора, ведущего к комнате связи.

— Я не хочу, чтобы этот шеф больше экспериментировал. Велите ему придерживаться обычного меню.

Похоже, его слова озадачили Эрена, но, помолчав, он кивнул:

— Да, сэр.

— Ничего хорошего из этого выйти не может, — пояснил Дональд.

И пока Эрен соглашался, на этот раз более энергично, Дональд осознал, что начал мыслить подобно тем, кого ненавидел. На лице Эрена отразилось разочарование, и у Дональда внезапно появилось желание взять свои слова обратно, схватить Эрена за плечи и спросить, какого черта они тут наводят уныние и тоску. Конечно же, они должны есть то, что пробуждает воспоминания, и говорить об ушедших днях.

Но он промолчал, и они тихо пошли дальше, ощущая неловкость.

— Немало руководителей смен когда-то были оперативниками, — сказал через некоторое время Эрен, возвращая разговор к Гейблу. — Знаете, я и сам первые две смены служил офицером связи. А тот, кого я сменил, начальник предыдущей смены, прежде был медиком.

— Так вы не психолог?

Эрен рассмеялся, и Дональд подумал о Викторе, который вышиб себе мозги. Этот бункер не простоит вечно. В центре холла он увидел потрескавшиеся плитки. Плитки, которым не было замены. Те, что по краям, находились в гораздо лучшем состоянии. Возле комнаты связи он остановился и оценил износ этого места, которому исполнилось уже несколько веков. На стенах виднелись потертости на уровне локтей и плеч. По всему бункеру на полах множеством ног протирались дорожки. Износ помещений, как и людей, не был равномерным.

— Вы в порядке, сэр?

Дональд поднял руку. Он знал, что его ждут в комнате связи. Но думал он о том, как архитектор закладывает в здание запас прочности. Используются определенные расчеты, усредняющие нагрузки и износ по всему сооружению, позволяя каждой балке и заклепке нести свою долю нагрузки. В результате здание способно выдержать натиск урагана или землетрясение, да еще с большим запасом прочности. Но реальной нагрузкой становились вовсе не ураганы, имитируемые на компьютерах. В эти расчеты были заложены грохочущие стальные прутья и бетонные балки. И там, где они ударяли, это было равносильно падению бомбы. И, подобно тому как центр холла выдерживал повышенную нагрузку, некоторые люди будут на смене даже в худшие времена.

— Полагаю, нас ждут, сэр.

Дональд перевел взгляд с потертых стен на Эрена — молодого мужчину с ясными глазами, от которого пахло рогаликами. Без седины в волосах и с чуть приподнятыми уголками рта — слабой улыбкой, подобной шраму надежды.

— Конечно.

Он пропустил Эрена вперед и вошел следом в комнату связи.

91

Пока Дональд освежал в памяти сценарий ритуала, Эрен плюхнулся на соседний стул и надел гарнитуру. Компьютер замаскирует их голоса, сделает бесцветными и одинаковыми. Начальникам бункеров не полагалось знать, когда один человек сдавал смену, а другой его заменял. Для них это всегда был один и тот же голос, один и тот же человек.

Оператор смены поднял кружку и сделал глоток. Дональд увидел, что на ней выведено маркером: «Мы № 1». Что подразумевал тот, кто это написал? Бункер? Оператор оставил кружку и повертел пальцем: это был знак для Дональда — пора начинать.

Дональд прикрыл микрофон и кашлянул. Он слышал, как на другом конце линии кто-то говорит: голос пробивался в соседней гарнитуре. Первую часть беседы следовало вести по сценарию. Большую его часть Дональд помнил. Эрен отвернулся и с виноватым видом доел рогалик. Когда оператор показал им поднятый большой палец, Эрен жестом просигналил Дональду, чтобы тот начинал. Но Дональд мог думать лишь о том, чтобы поскорее с этим покончить и спуститься в опустевший арсенал.

— Имя, — произнес он в микрофон.

— Лукас Кайл, — услышал он в ответ.

Дональд всмотрелся в кривые, выводимые на экран датчиками, встроенными в наушники Кайла. Ему было жаль этого человека — тому предстояло в будущем возглавить бункер с очень низким рейтингом. Безнадега. А он тут сидит и совершает какие-то ритуальные телодвижения.

— Ты был стажером в Ай-Ти.

— Да, сэр, — услышал он после паузы.

У парня повысилась температура — Дональд увидел это на дисплее. Оператор и Эрен сравнивали наблюдения и тыкали во что-то пальцами. Дональд взглянул в сценарий. Там шли простые вопросы, на которые любой знал ответы.

— Какова твоя главная обязанность перед бункером? — прочел он вслух.

— Обеспечивать соблюдение «Правил».

Эрен поднял руку, когда некоторые линии на дисплее превратились в пики. Когда они сгладились, он дал Дональду знак продолжать.

— Что следует защищать превыше всего?

Даже несмотря на помощь компьютера, Дональд старался говорить ровно. На одной из линий появился пичок. Мысли Дональда уплыли к новости о том, что пилоты ушли из пространства, которое он считал принадлежащим ему. Он завершит ритуал и заведет свой будильник. Уже сегодня. Сегодня.

— Жизнь и Наследие.

Дональд отвлекся и не сразу отыскал следующую строчку.

— Что требуется для защиты того, что нам так дорого?

— Требуются жертвы, — ответил стажер после краткой паузы.

Оператор подал Дональду и Эрену сигнал, что все в порядке. С формальной частью покончено. Время приступать к главному, отойти от сценария. Дональд не мог сообразить, что сказать, и кивнул Эрену, надеясь, что тот примет эстафету.

Эрен на секунду прикрыл микрофон, как будто собирался возразить, но пожал плечами.

Много ли времени ты провел в лаборатории, где делают комбинезоны? — спросил он, всматриваясь в монитор перед собой.

— Немного, сэр. Бернард… э-э… мой босс… он хочет запланировать для меня время в лаборатории после… ну, вы понимаете…

— Да, знаю. — Эрен кивнул. — Как продвигается решение той проблемы на ваших нижних этажах?

— Ну, меня лишь держат в курсе общих новостей, а они неплохие. — Дональд услышал, как стажер прочистил горло. — В смысле, что дело движется и вскоре будет завершено.

Долгая пауза. Глубокое дыхание. Волны на дисплее сглаживались. Эрен взглянул на Дональда. Оператор подал им знак продолжать.

У Дональда был вопрос, навеянный его собственными сожалениями.

— Сделал бы ты что-либо иначе, Лукас? С самого начала?

На мониторах появились красные пики, и Дональд ощутил, что и ему становится жарко. Возможно, он задал слишком провокационный вопрос.

— Нет, сэр, — ответил молодой стажер. — Все было сделано в соответствии с Правилами, сэр. Все под контролем.

Главный оператор протянул руку к пульту и отключил у всех микрофоны.

— Датчики дают пограничные показания, — сообщил он. — У него нервы на пределе. Можете еще слегка на него надавить?

Эрен кивнул. Оператор рядом с ним пожал плечами и глотнул из кружки.

— Но сперва успокойте его, — сказал главный.

Эрен повернулся к Дональду:

— Поздравьте его, а затем, если получится, подогрейте ему эмоции. Выровняйте его, затем подрегулируйте.

Дональд замер. Все выглядело таким неестественным, сплошные манипуляции. Он с трудом сглотнул. Включили микрофоны.

— Теперь ты следующий в командной цепочке по управлению восемнадцатым бункером, — произнес он, опечаленный тем, на что обрекает этого беднягу.

— Спасибо, сэр.

Судя по голосу, бывший стажер испытал облегчение. Волны на дисплее сгладились, словно наткнулись на причал.

Теперь Дональд искал какой-нибудь способ надавить на парня, смутить его. Главный махал Дональду, но от этого идей в голове не прибавлялось. Дональд взглянул на схему бункеров, висящую на стене. Он встал, натянув провод, и долго смотрел на несколько вычеркнутых кружков. Один из них значился под номером «12». Дональд представил серьезность той ответственности, которую только что принял на себя тот парень, и что подразумевала его работа, и сколько людей уже умерли из-за того, что их лидеры их подвели.

— Знаешь, в чем заключается худшая часть моей работы? — спросил Дональд, ощущая на себе взгляды всех, кто здесь находился.

Мысленно он уже вернулся в свою первую смену и проводил инициацию другого парня. И в ту же смену он отключил бункер.

— В чем, сэр?

— Стоять здесь, смотреть на значок бункера на карте, а потом перечеркивать его красным крестом. Можешь представить, что я при этом чувствую?

— Не могу, сэр.

Дональд кивнул, признательный за честный ответ. Он вспомнил, что чувствовал, глядя, как люди выбегают из двенадцатого и умирают. Он моргнул, избавляясь от набежавших слез.

— Примерно то же, что и родитель, потерявший тысячи детей одновременно.

Пауза растянулась на несколько секунд. Оператор и главный уставились в мониторы, высматривая признаки эмоциональной слабины. Эрен наблюдал за Дональдом.

— Тебе придется быть жестоким со своими детьми, чтобы не потерять их, — сказал Дональд.

— Да, сэр.

Волны запульсировали легким прибоем. Главный показал Дональду поднятые большие пальцы. Он увидел достаточно. Парень выдержал проверку, и теперь ритуал действительно завершился.

— Добро пожаловать в «Операцию Пятьдесят» мирового порядка, Лукас Кайл, — зачитал Эрен по сценарию, сменяя Дональда. — А теперь, если у тебя есть вопрос-другой, я могу на них ответить, но коротко.

Дональд вспомнил этот ритуал. Он в нем участвовал. Ощутив внезапную усталость, он откинулся на спинку.

— Только один, сэр. Мне говорили, что это не важно, и я понимаю, почему так. Но я считаю, что знание облегчит мне работу. — Пауза. — Есть ли?.. — Новый красный пик на экране. — Как все это началось?

Дональд затаил дыхание и обвел взглядом комнату, но все смотрели на мониторы. Можно было подумать, что годился любой вопрос. Дональд опередил Эрена.

— Насколько сильно ты хочешь это знать? — спросил он.

Парень глубоко вдохнул.

Это не очень важно, но я был бы признателен за понимание того, чего мы достигли и что пережили. Думаю, это даст мне… даст нам цель, понимаете?

— Причина и есть цель, — ответил Дональд. Именно это он и начал узнавать из своих поисков истины. — Но прежде чем ответить, я хотел бы услышать, что ты думаешь.

Кажется, парень сглотнул.

— Что я думаю? — переспросил Лукас.

— Идеи есть у каждого. Или ты намекаешь, что у тебя их нет?

— Думаю, это было нечто такое, чье приближение мы увидели.

Ответ Дональда впечатлил. У него возникло ощущение, что парень знает ответ и лишь хочет услышать подтверждение.

— Это одна вероятность, — согласился он. — Представь вот что… — Он помолчал, чтобы лучше сформулировать. — Что, если я скажу, что во всем мире было только пятьдесят бункеров и что мы здесь находимся в бесконечно малом уголке этого мира?

Глядя на монитор, Дональд практически видел, как парень размышляет: волны его показаний змеились, как мозговая версия сердцебиения.

— Тогда я отвечу, что мы были единственными… — Всплеск на мониторе. — Скажу, что мы были единственными, кто знал.

— Очень хорошо. И почему могла возникнуть такая ситуация?

Дональд пожалел, что нельзя записать пляшущие на экране линии. Его успокаивало наблюдение за тем, как другой человек цепляется за тающее здравомыслие, за свои исчезающие сомнения.

— Потому что… Причина не в том, что мы знали, — ответил Лукас, слегка задыхаясь. — А в том, что это сделали мы.

— Да, — подтвердил Дональд. — И теперь ты знаешь.

Эрен прикрыл рукой микрофон Дональда.

— Мы узнали более чем достаточно. Парень годен.

Дональд кивнул.

— Наше время истекло, Лукас Кайл. Поздравляю с назначением.

— Спасибо.

— Да, и вот еще что, Лукас, — добавил Дональд, вспомнив о пристрастии парня смотреть на звезды, мечтать, наполнять себя опасной надеждой.

— Да, сэр?

— Советую в будущем сосредоточиться на том, что у тебя под ногами. Завязывай с этими гляделками на звезды, хорошо, сынок? Мы знаем, где находится большинство из них.

92

Бункер № 17

2327 год

Год шестнадцатый

Джимми не очень понимал, как такая алгебра работает, но чтобы накормить двоих, трудиться пришлось не вдвое больше, а еще больше. И все же эти дополнительные усилия его почти не обременяли. Скорее всего, ему очень понравилось заботиться о живом существе рядом с собой. С удовлетворением глядя, как кот ест и растет, он и сам начал получать большее удовольствие от еды и чаще делать вылазки наружу.

Но начало их отношений было нелегким. Спасенный кот оказался норовистым. Джимми вытерся полотенцем, раздобытым двумя этажами выше, а когда потом стал вытирать кота, тот едва не взбесился. Создавалось впечатление, что это ему одновременно и нравится, и не нравится: он то блаженно перекатывался, то цапал когтями руки. Высохнув, кот оказался вдвое объемистее своей мокрой версии, но так и остался жалким и голодным.

Джимми отыскал под матрацем банку с бобами. Та была не очень ржавая. Он вскрыл ее отверткой и стал по одному скармливать коту скользкие бобы, пока у него согревались ноги — их все время покалывало, как током.

Перекусив бобами, кот обрел привычку ходить за ним по пятам, чтобы сразу увидеть, если Джимми найдет что-то еще. Это делало поиски еды развлечением, а не бесконечной войной с собственным бурчащим желудком. Но развлечение развлечением, а потрудиться пришлось много. Они направились вверх по лестнице — он снова в ботинках, а кот на бесшумных лапках, то чуть отставая, то забегая вперед.

Джимми быстро понял, что чувство равновесия у кота превосходное. В первые несколько раз, когда он увидел, как кот трется о наружные столбики перил, иногда даже лавируя между ними, у него чуть не случился сердечный приступ. Это выглядело так, будто коту хочется умереть или он просто не понимает, чем для него обернется падение. Но вскоре Джимми научился доверять коту, а тот — доверять ему.

И в ту первую ночь, когда он лежал под брезентом на нижней ферме, прислушиваясь к гудению насосов, пощелкиванию то включающихся, то отключающихся ламп и прочим звукам, которые он поначалу принял за чьи-то крадущиеся шаги, кот пролез под рукой, пристроился к животу возле согнутых ног и заурчал, как насос с разболтанными креплениями.

— Тебе было одиноко, да? — прошептал Джимми.

Вскоре ему стало неудобно так лежать, но менять позу он не хотел. Шею немного свело, но зато где-то внутри постепенно растаяло другое напряжение, о котором он даже не знал, пока оно не исчезло.

— Я тоже был одинок, — тихо поведал он коту, восхищенный тем, насколько больше он стал говорить, когда рядом появилось животное.

Так было намного лучше, чем разговаривать с призраком и притворяться, что это человек.

— Это хорошее имя, — прошептал Джимми.

Он не знал, как называют котов, но имя Тень ему подойдет. Подобно тени, в которой он его нашел, кот стал еще одним пятнышком тени, следующим за Джимми по пятам. И в ту ночь, много лет назад, они заснули где-то на ферме среди пощелкивающих насосов, капающей воды, жужжащих насекомых и более странных звуков, которые Джимми предпочел не называть.

С тех пор прошло несколько лет. Теперь кошачья шерсть и усы торчали среди корешков книг Наследия. Джимми подстригал бороду, одновременно читая о змеях. Сжав прядку волос, он отвел ее от подбородка и с хрустом срезал тупыми ножницами. Большую часть он бросил в пустую жестянку, но короткие обрезки просыпались на страницы, усеяв ее сбежавшими знаками препинания, смешанными с кошачьей шерстью. Кот при этом бродил туда-сюда под руками, выгибая спину и расхаживая по предложениям.

— Я ведь читаю, — пожаловался Джимми.

Но все же он отложил ножницы и покорно погладил друга от шеи до хвоста, а Тень прижимался спиной к его ладони. Мяукнув, кот что-то проворчал, намекая, какой он бедный и несчастный, и потребовал еще.

Коготочки сжались в кулачки и проткнули фото змеи, и Джимми отправил кота на пол. Тень улегся на спину, подняв лапы и внимательно наблюдая за Джимми. Это была ловушка. Джимми дозволялось гладить коту живот лишь секунду-другую, после чего Тень вдруг решал, что это ему совсем не нравится, и нападал на руку. Джимми все еще не очень хорошо понимал кошачье поведение, но статью о кошках перечитал раз десять. Тогда-то он с горечью и узнал, что кошки живут меньше, чем люди. Он старался не думать о том дне. О дне, когда он опять станет Соло, потому что ему очень хотелось оставаться Джимми. Ведь Джимми гораздо больше разговаривал. А Соло в голову лезли всякие дурацкие мысли, он смотрел вниз через перила, плевал в Глубину и наблюдал, как трепещущий плевок разрывает на капли от безумной скорости падения.

— Тебе скучно? — спросил Джимми.

Тень ответил ему скучающим взглядом. Похожим взглядом он давал понять, что проголодался.

— Хочешь прогуляться?

Уши кота дернулись — ответ был достаточно ясен.

Джимми решил снова проверить, что делается на самом верху. С тех пор как погас свет, он был наверху всего раз, и то лишь заглянул совсем ненадолго. Если где в бункере еще и остался исправный консервный нож, так это там. И он забудет о ржавых отвертках и порезах о края грубо вскрытых банок.

Они вышли после полудня, немного передохнув в пути на ферме. Когда они добрались до кафе, там царила полная тишина. Туда еще пробивались отсветы зеленых ламп с лестницы. Последние ступеньки Тень пробежал впереди — ему, как всегда, не терпелось. Джимми сразу отправился на кухню и обнаружил, что ее разгромили и обчистили.

— Кто забрал все открывалки? — спросил он кота.

Но кота не оказалось рядом. Он подбежал к дальней стене, и вид у него был возбужденный.

Джимми прошелся вдоль раздаточного прилавка, отыскал вилки и стал их перебирать, чтобы заменить свою старую, и тут услышал мяуканье. Посмотрев через широкий зал кафе, он увидел, что Тень трется о закрытую дверь.

— Веди себя потише, — велел он коту.

Неужели кот не понимает, что лишь навлечет неприятности, поднимая такой шум? Но Тень его не слушал. Он мяукал и мяукал, царапал дверь и становился на задние лапы, пока Джимми не сдался. Он преодолел лабиринт опрокинутых стульев и покосившихся столов и подошел к коту, решив выяснить, из-за чего тот разволновался.

— Там еда? — спросил он.

Тень так себя вел почти всегда лишь из-за еды. Кота тянуло ко всему съедобному, как магнитом, что Джимми в конечном итоге счел очень удобным. Подойдя к двери, он увидел на ручке остатки веревочной петли. Сама веревка за годы превратилась в труху. Повернув ручку, Джимми обнаружил, что дверь не заперта, и приоткрыл ее.

В комнате за ней оказалось темно. Джимми полез в карман за фонариком, а Тень уже юркнул в дверь, взмахнув хвостом.

Испуганное шипение раздалось в тот момент, когда Джимми включил фонарик. Он замер на пороге, когда конус света упал на лицо, смотрящее на него открытыми и безжизненными глазами. Наваленные за дверью тела зашевелились, и по ноге Джимми шлепнула рука.

Он завопил и отпрянул. Лягнув бледную и вялую руку, он позвал кота. Тот с воплем рванулся наружу, шерсть у него стояла дыбом. Джимми ощутил в рту металлический привкус, адреналин хлынул в кровь. Джимми бросился закрывать дверь. Приподняв вялую руку мертвеца, он затолкал ее обратно. Рукав от прикосновения рассыпался, но плоть под ним была на ощупь невредимой и упругой.

Последнее, что он увидел за дверью, — открытые рты и скрюченные пальцы. Гора тел, на вид совершенно целых, словно люди только что умерли и застыли там, где они наползали друг на друга, протягивая руки к двери.

Захлопнув створку, Джимми немедленно принялся стаскивать к ней столы и стулья. Он соорудил из них огромную кучу, ругаясь, пока Тень кружил вокруг.

— Гадость, гадость, — сказал он коту со все еще вздыбленной шерстью.

Осмотрев баррикаду напротив кучи мертвецов, он понадеялся, что она свое дело сделает и что он не выпустил слишком много призраков. С ручки все еще свисали остатки старой веревки, и Джимми мысленно поблагодарил того, кто не дал этим людям выбраться.

— Пошли, — сказал он коту.

Тень потерся об его ногу, успокаиваясь. На погасшем экране смотреть было не на что, еды или чего-то полезного он не нашел. И Джимми решил, что нагляделся уже достаточно; у него внезапно родилось чувство, что весь первый этаж доверху набит мертвецами.

93

Кроме нюха на еду, у Тени был нюх на неприятности. И талант их создавать. Как-то под утро Джимми проснулся от какого-то жуткого звука: из коридора слышалось жалобное шипение. Не успев окончательно проснуться, он поднялся по лесенке и обнаружил кота, застрявшего под верхней ступенькой. Он не знал, как кот туда попал, а кот не понимал, как спуститься. Джимми приподнял и отодвинул люк. Кот вцепился когтями в металлическую сетку за лестницей, упираясь спиной в ступеньку, и выбрался наверх.

Через два утра такое повторилось, и Джимми решил держать крышку люка поднятой постоянно. Ему надоело открывать и закрывать люк, уходя и возвращаясь, а Тени нравилось бродить по серверной, когда ему вздумается. В бункере уже давно не было междоусобиц, и большая стальная дверь все еще подмигивала красной лампочкой.

Серверы коту понравились. Очень часто Джимми находил его на сервере номер сорок, корпус которого так нагревался, что Джимми едва мог к нему прикасаться. Но Тень не возражал. Он или спал на нем, или поглядывал сверху на далекий пол, высматривая насекомых, на которых охотился.

Иногда Джимми находил его в углу, где когда-то лежало тело убитого им давным-давно мужчины. Коту нравилось обнюхивать пятна ржавчины и касаться решетки языком. Ради такой свободы люк оставался открытым. Именно из-за этого плохие люди и пробрались внутрь, когда надолго отключилось электричество. И Джимми, проснувшись однажды утром, увидел склонившегося над ним человека.

Отключение электричества разбудило его посреди ночи. Отгоняя призраков, Джимми спал при включенном свете. Ему даже нравилось, что в динамиках рации негромко шуршит статика — это заглушало перешептывание призраков. Когда после громкого хлопка обрушились тишина и мрак, Джимми резко проснулся и отыскал фонарик, наступив при этом коту на хвост. Он стал ждать, когда включатся лампы, но они так и не включились. Слишком уставший для размышлений о том, что делать дальше, он снова лег спать, обхватив фонарик. Тень настороженно устроился возле его головы.

Позднее его разбудил шум: кто-то спускался по лестнице. Джимми смутно осознал: в комнате кто-то есть. У него часто возникало такое ощущение, но сейчас чужое присутствие изменило тишину и даже звук его дыхания. Открыв глаза, он увидел, что на него светит фонарик, а в ногах его постели стоит мужчина.

Джимми завопил, и мужчина бросился на него, словно желая заглушить его крик. На бородатом лице блеснул оскал желтоватых зубов, попавших в луч света, а потом мелькнул кусок трубы.

Плечо Джимми вспыхнуло болью. Мужчина отпрянул, чтобы снова ударить его отрезком трубы. Джимми взметнул руки, защищая голову. Труба попала по запястью. Возле головы послышались вопль и шипение, и в темноту метнулся черный силуэт.

Незнакомец заорал и выронил фонарик, тот упал на постель. Джимми выполз из нее, все еще не в состоянии осознать, что в его доме кто-то есть. Годы страха мгновенно обрели реальность. Он ослабил меры предосторожности. Часто выходил. «Сам виноват», — подумал он, отползая в сторону на четвереньках.

Тень пронзительно завопил — примерно так, когда ему наступали на хвост. Тут же послышался вскрик от боли. К охватившему Джимми страху стал примешиваться гнев. Он пополз в угол, наткнулся на стол, протянул руку туда, где она должна стоять…

Его пальцы сомкнулись на винтовке. Он уже несколько лет из нее не стрелял. Даже не помнил, заряжена ли она. Но если придется, ей можно будет и отбиваться, как дубиной. Он поднял винтовку к плечу и повел стволом в полной темноте. Кот завопил снова. Послышался глухой звук: тельце ударилось обо что-то твердое. Джимми не был в состоянии ни вздохнуть, ни сглотнуть. Разглядеть он тоже ничего не мог, хотя валяющийся на постели фонарик и отбрасывал тусклый свет.

Он повернул ствол на пятно темноты, которое вроде бы двигалось, и нажал на спусковой крючок. Из дула вырвалась ослепительная вспышка, от грохота комнатушка содрогнулась. Вспышка на миг высветила поворачивающегося к нему человека. Он снова отчаянно выстрелил и на мгновение разглядел незнакомца, вторгшегося в его пространство, худого мужчину с длинной бородой и белыми глазами. Теперь Джимми точно знал, где он, и третий выстрел попал в цель. Его грохот сменился криками, наполнившими темноту, но четвертый выстрел положил конец и им.

Глаза кота светились под столом. Он настороженно разглядывал Джимми и его новый фонарик.

— Ты цел? — спросил Джимми.

Кот моргнул.

— Оставайся здесь, — прошептал Джимми.

Зажав фонарик между щекой и плечом, он проверил обойму в винтовке. Перед уходом он толкнул локтем человека, истекающего кровью на его постели. Джимми ощутил странное оцепенение, видя, что там кто-то лежит, пусть даже мертвый. Подкрадываясь к лестнице, он напряженно вслушивался: не приближаются ли другие незваные гости?

Он подумал, что отключение электричества и это нападение — не совпадение. Кто-то сумел открыть дверь. Они или подобрали код, или вырвали из сети предохранитель. Ему оставалось лишь надеяться, что тот мужчина проделал это в одиночку. Он не узнал его, но ведь прошло много лет. Бороды становились длинными и седели. Серебристый комбинезон намекал на человека, теоретически знавшего, как попасть в серверную. А боль в плече и запястье подсказывала, что он не стал бы его другом.

На лестнице никого не было. Джимми повесил винтовку на плечо и погасил фонарик, чтобы его никто не увидел. Пальцы бесшумно сжимали металлические ступеньки-перекладины. Он уже наполовину поднялся, когда услышал, как кот, постукивая коготками, пробирается наверх между лестницей и стеной.

Джимми шикнул на кота, чтобы тот сидел на месте, но Тень обогнал его и выбрался наружу. Поднявшись, Джимми снял винтовку и взял ее одной рукой. Другой он прижал фонарик к животу и включил его. Чуть отодвигая его от живота, он слегка подсвечивал себе под ноги, пробираясь между серверами.

Впереди послышался какой-то шум — Джимми не смог понять, то ли это был кот, то ли кто-то другой. Джимми замер, потом медленно пошел дальше. Ему показалось, что он целую вечность пересекал большую комнату с темными машинами. Было слышно, что они и сейчас гудят и пощелкивают, испуская тепло. Но когда он подошел ко входу, панель больше не подмигивала ему сторожевым огоньком. А за полуоткрытой дверью царила пустота.

За ней послышался шорох одежды: кто-то перемещался. Джимми погасил фонарик и упер в плечо приклад, чувствуя во рту вкус страха. Ему хотелось крикнуть тем людям, чтобы они оставили его в покое. Хотелось сказать, что он сотворил со всеми, кто сюда проникал. Хотелось бросить винтовку, кричать и умолять, чтобы ему никогда не пришлось делать такое снова.

Он высунул голову за дверь и напряженно всмотрелся в темноту, надеясь, что его не заметят. Во тьме было слышно лишь дыхание двух людей.

— Хэнк? — прошептал кто-то.

Джимми развернулся и нажал на спусковой крючок. Вспышка. Приклад лягнул его в плечо. Джимми отступил в серверную, ожидая услышать крики и топот. Он ждал их долго. Что-то коснулось его ноги, и он завопил сам. Но это оказался кот. Он потерся о него и заурчал.

Рискнув включить фонарик, он выглянул наружу и подсветил. Неподалеку кто-то лежал на спине.

— Оставьте меня в покое! — рявкнул он призракам и тем, кто более осязаем.

Ему не отозвалось даже эхо.

Джимми посмотрел на лежащего и обнаружил, что это женщина. Хорошо, что ее глаза были закрыты. Мужчина и женщина пришли за его едой, пришли украсть у него. Это его разозлило. А когда он разглядел ее разбухший живот, то разгневался еще больше. Он понял, что они пришли убить его не только из-за еды.

94

Джимми отыскал сетевой предохранитель, который отключили плохие люди, и сумел включить электричество, но дверь запереть не смог. Два дня возни с проводами, торчащими из раскуроченной клавиатурной панели, окончились неудачей. Теперь спокойный сон оказался невозможен, даже если решетка была на месте. Тень по ночам забирался наверх по лестнице и мяукал, а так делать не следовало. Поэтому Джимми решил, что им надо уйти. И это предоставило отличный повод заняться одним из любимых дел. Они с котом отправились на рыбалку.

Они сидели на самой нижней из сухих лестничных площадок, и Джимми смотрел, как внизу мелькают серебристые рыбины, проплывая между ступенями затопленной лестницы.

Черный хвост Тени рубил воздух, лапы обхватывали край тронутой ржавчиной стальной решетки, усы топорщились. Но, несмотря на все волнение кота, поплавок оставался неподвижен.

— Сегодня не голодные, — сказал Джимми. Он просвистел рыбацкую мелодию, чтобы рыба лучше ловилась. Кот уставился на него с видом критика с непроницаемым лицом. В животе у Джимми забурчало. — Я не про нас говорил, — пояснил он коту. — Мы-то очень даже голодные. Я про рыбу.

Джимми проголодался, все утро копая червей. Их было нелегко отыскать среди буйно разросшейся зелени на фермах. Когда светили лампы, было очень жарко, но эта работа прогоняла мысли о людях, которых он убил. Он был настолько поглощен этим занятием и перспективой целый день провести на рыбалке, что, орудуя лопатой, даже не съел ничего из овощей, до которых было только руку протянуть. Рыбалка всегда означала чертовски много работы. Чтобы ловить рыбу, сперва требовалось найти червей! Как-то раз Джимми задумался: если уж рыбы так любят червей, то почему бы им с котом не избавиться от хлопот с рыбалкой и просто не есть червей? Но когда он предложил коту червя, тот взглянул на Джимми, как на психа.

— Я не сумасшедший, — заверил он кота.

Джимми поймал себя на том, что настаивает на этом все чаще.

Пока он объяснял, что это рыбы сегодня не голодные, Тень вернулся к наблюдению за мелькающими внизу силуэтами. Джимми последовал его примеру. Рыбы напоминали ему разлитую ртуть из термометра, разбитого несколько лет назад. Они все время меняли направление и плавали очень быстро.

Он взял удочку, поднял поплавок из воды и проверил крючок. Червяк был на месте. Это хорошо. У него осталось всего несколько, а до ближайшей земли надо подниматься на дюжину этажей. Он опустил леску обратно. Поплавок, сделанный из мячика для настольного тенниса, коснулся воды. Про рыбалку он узнал из Наследия. Выяснил, как вязать узлы, закреплять поплавок и грузило, какой наживкой пользоваться — все эти инструкции ему очень пригодились. Создавалось впечатление, что те, кто писал эти книги, откуда-то знали, что когда-нибудь их сведения будут важны.

Разглядывая рыб, он гадал, как они попали в воду. Бассейны, где когда-то разводили рыбу, находились несколькими этажами выше, а сейчас рыбы в них не было. Джимми проверил. Он обнаружил лишь водоросли, которые ужасно выглядели, зато делали воду в бассейнах очень хорошей на вкус. Он нашел возле бассейнов чашки, кувшины и даже начало шланга для подачи воды на другие этажи: остатки чьего-то проекта, заброшенного годы назад. Может, рыбу попросту выбросили через перила? Впрочем, не важно, как это произошло. Он был рад, что рыба тут есть.

Рыбин осталось около десятка. Они размножались медленнее, чем он их ловил. А тех, что остались, поймать стало труднее всего. Они-то видели, что происходило с другими. Они были как Джимми в те ранние дни, когда люди поднимались по лестнице навстречу смерти. Рыбы знали, как знала его мать, что в ту сторону идти нельзя. Поэтому они откусывали кусочки червяка, пока не съедали его совсем, но иногда не могли сдержаться. Входили во вкус и заглатывали червяка целиком, и тогда Джимми выдергивал их из воды, трепещущих и танцующих, и они бились на ржавой решетке, пока Джимми не удавалось ухватить их скользкие тельца, чтобы извлечь крючок.

Но сперва требовалось ждать. Поплавок застыл на подернутой радужной пленкой воде. Тень нетерпеливо мяукнул.

— Ты бы уж помолчал, — заметил Джимми. — Два года назад ты и вкуса рыбы не знал.

Кот улегся на живот и цапнул воздух между площадкой и водой, словно говоря: «Да я их всю жизнь ловил».

— Не сомневаюсь, — сказал Джимми, закатив глаза.

Он посмотрел на воду — та заметно поднялась с тех пор, как он спустился сюда в первый раз. Этаж, на котором он спас кота, уже полностью скрылся под водой. Очень даже может статься, что рыбы живут в комнате, где он его нашел. Джимми взглянул на хвостатого друга, и к нему пришла неожиданная мысль:

— Так ты там рыбу ловил тогда?

Тень взглянул на него, изобразив на морде невинность.

— Вот хитрюга.

Кот лизнул лапу, умылся и стал ждать, когда шевельнется поплавок.

И он шевельнулся.

Джимми подсек и ощутил сопротивление, вес рыбы на крючке. Он радостно вскрикнул, поднял удочку и ухватился за леску. Тень мяукал, вертелся под ногами и старался помочь, размахивая хвостом.

— Спокойно, спокойно, — велел Джимми рыбине. Приподняв леску, он прислонил удочку к перилам и стал вытягивать леску. Рыба билась, из-за этого леска врезалась в пальцы. — Да успокойся ты.

Он сжал губы. Никогда нельзя говорить, что поймал, пока не перебросишь рыбу через перила на решетку лестничной площадки. Иногда они выплевывают крючок, съедают червяка и смеются над рыбаком, с плеском возвращаясь домой.

— Ну, вот и рыбка, — сказал он коту.

Опустив рыбину на металл, он прижал ей хвост ботинком. Эту часть рыбалки он терпеть не мог. Рыба выглядела такой огорченной. В такие моменты он легко мог бы передумать и отпустить ее, но Тень уже кружил под ногами и размахивал хвостом. Прижимая рыбину, Джимми извлек из ее губы самодельный крючок. Зубец, который он изготовил, согнув иглу, а потом заточив новое острие, делал эту задачу трудной, но Джимми давно понял, что для этого зубец и нужен.

Тень заурчал, веля ему поторопиться.

Джимми перебросил леску с крючком через перила, чтобы не мешались. Рыбина несколько раз ударилась о решетку. Она смотрела на Джимми изумленными глазами, отчаянно глотая воздух. Джимми потянулся за ножом.

— Прости, — сказал он. — Мне очень тебя жаль.

Он вонзил нож рыбе в голову, чтобы избавить ее от боли. Сделав это, он отвернулся. Так много смертей. Целая жизнь смертей. Но кот уже радовался. Жизнь каплями выходила из рыбы, стекая в воду. Немногие оставшиеся рыбины метнулись к этому месту, жадно глотая капли крови, и Джимми в очередной раз удивился: зачем они это делают? В самой рыбалке ничто не доставляло ему удовольствия: ни копание червей, ни долгий спуск, ни наживление крючка, ни убийство рыбины, ни ее чистка. Но он все равно это делал.

Он разделал рыбину так, как было описано в Наследии: надрез за жабрами, затем проход ножом вдоль позвоночника к хвосту. Два таких движения ножом — и получалось два куска мяса. Чешую он не стал счищать, потому что Тень никогда ее не ел. Оба филе отправились на щербатую тарелку, поставленную возле лестницы.

Тень обошел ее пару раз, урча животом, и стал рвать мясо зубами.

Джимми отошел к дальнему концу перил. Там у него висело полотенце. Он вытер с рук резко пахнущую слизь, потом сел, прислонившись спиной к закрытым дверям сто тридцать первого этажа, и стал смотреть, как кот ест. Внизу мелькали серебристые силуэты. В бледно-зеленом свете аварийных ламп на площадке и вокруг царило спокойствие.

Вскоре рыбы не останется. Джимми подсчитал, что еще год рыбалки с такой частотой, и он поймает всех.

— Но только не последнюю, — пообещал он себе, глядя, как Тень ест.

Джимми так за все время и не попробовал рыбу и не думал, что когда-либо попробует. Рыбалка требовала слишком больших усилий, почти не доставляла удовольствия и во многом была отвратительна. Но он решил, что, когда однажды придет с удочкой и баночкой червяков и увидит, что осталась всего одна рыбина, он не станет ее ловить. Только ее одну. Ей и так будет страшно плавать там в одиночку. Незачем выдергивать ее из воды в еще более страшный воздух. Пусть бедняжка живет.

95

Бункер № 1

2345 год

Дональд поставил будильник на три часа ночи, но понимал, что вряд ли сможет сегодня заснуть. Этого шанса он ждал несколько недель. Шанса дать жизнь, а не отнять. Шанса на искупление и правду, шанса подтвердить его крепнущие подозрения.

Он смотрел в потолок и размышлял над тем, что намеревался сделать. Это были совсем не те поступки, на которые надеялись бы Эрскин или Виктор в случае, если бы власть оказалась у человека вроде Дональда, но эти люди уже во многом ошиблись — как минимум в том, что он собой представляет. Это был не конец конца мира, а начало чего-то другого. Конец неведения о том, что происходит снаружи.

Он рассматривал свою руку в тусклом свете из ванной и думал о том, что делается снаружи. В половине третьего он решил, что выждал достаточно. Он встал, принял душ, побрился, надел чистый комбинезон, натянул ботинки. Взял свою идентификационную карточку, прицепил ее к воротнику и вышел с поднятой головой и расправленными плечами. Быстрые шаги привели его в холл, где в паре офисов еще горел свет и слышалось пощелкивание клавиатуры: кто-то работал допоздна. Дверь в офис Эрена была закрыта. Дональд вызвал лифт и стал ждать.

Прежде чем отправиться вниз, он проверил, не окажется ли вся его затея невыполнимой: просканировал карточку и нажал блестящую кнопку пятьдесят четвертого этажа. Подсветка кнопки загорелась, лифт тронулся. Пока все в порядке. Лифт не останавливался до самого арсенала. Двери открылись в уже знакомую темноту с высокими тенями: черными утесами полок и ящиков. Дональд придержал дверь, чтобы она не закрылась, и вышел. Огромный размер помещения каким-то образом ощущался, словно эхо его участившегося пульса поглощалось расстояниями. Он ждал, что в дальнем конце вспыхнет свет, что к нему выйдет Анна, расчесывая волосы или с бутылкой виски, но все здесь было неподвижным и безмолвным. Пилотов отправили спать, и временная активность в арсенале завершилась.

Вернувшись в лифт, он нажал другую кнопку. Кабина пошла вниз. Она миновала другие складские этажи, потом реактор. Двери раскрылись на медицинском этаже. Дональд буквально ощущал вокруг себя десятки тысяч тел, уставившихся в потолок закрытыми глазами. Некоторые из них действительно были мертвы. А одно он собирался разбудить.

Он направился прямиком к кабинету врача и постучал. Дежурный помощник оторвался от компьютера. Протер глаза, поправил очки и моргнул, глядя на Дональда.

— Как дела? — спросил Дональд.

— Что? А, все хорошо. — Молодой помощник тряхнул запястьем и взглянул на старинные часы. — Кого-то надо отправить в заморозку? Мне никто не звонил. Уилсон тоже не спит?

— Нет-нет. Мне просто не спится. — Дональд указал на потолок. — Съездил посмотреть, есть ли кто-нибудь в кафе, а потом решил, что раз уже не могу заснуть, то почему бы мне не спуститься сюда и не спросить, не хотите ли вы, чтобы я закончил дежурство за вас? Сидеть и смотреть фильм я могу не хуже любого другого.

Помощник взглянул на монитор и виновато рассмеялся.

— Да, верно. — Он снова взглянул на часы, успев забыть, что совсем недавно проверял время. — Два часа осталось. Я был бы не прочь свалить. Вы меня разбудите, если что-нибудь случится?

Он встал, потянулся, прикрыл зевок ладонью.

— Конечно.

Помощник выбрался из-за компьютера. Дональд обошел его, отодвинул кресло, уселся и положил ноги на стол, как будто несколько часов никуда не собирался уходить.

— За мной должок, — сказал помощник, забирая свой халат, висящий на двери изнутри.

— Да нет, мы в расчете, — пробормотал Дональд, едва помощник ушел.

Он дождался, пока звякнул тронувшийся лифт, и лишь потом начал действовать. В сушилке возле раковины отыскался пластиковый контейнер для напитка. Дональд наполнил его водой, и мелодичное журчание прозвучало как нарастающая тревога.

Теперь долой крышку с банки с порошком. Две ложки. Он размешал порошок длинным пластиковым шпателем, убрал банку обратно в холодильник. Кресло-коляска поначалу не хотело трогаться с места. Он увидел, что оно поставлено на тормоз: металлические рычажки были прижаты к мягкой резине. Он поднял их, взял из высокого шкафа одеяло и бумажный халат, бросил на сиденье. Все, как раньше. Но на этот раз он сделает это правильно. Прихватил аптечку, сперва проверив, что в ней есть новые перчатки.

Побрякивая, кресло выкатилось за дверь, двинулось по коридору, и ладони Дональда вспотели. Чтобы передние колеса не гремели, он приподнял их и катил кресло на больших резиновых шинах. Передние колесики еще некоторое время лениво вращались.

Он ввел свой код, опасаясь, что сейчас загорится красная лампочка, сработает какая-нибудь блокировка. Но лампочка подмигнула ему зеленым. Дональд потянул дверь, открыл ее и направился между капсулами к той, где лежала его сестра.

Его переполняла смесь предвкушения и вины. По смелости этот поступок не уступал его прежнему бегству в холмы. Ставки были даже выше, потому что он вовлек в затею члена семьи, собрался вернуть сестру в этот суровый мир, подвергнуть ее такой же жестокости, какой Анна подвергла его, а Турман подвергал ее саму во время бесконечной цепочки смен.

Остановив кресло, он склонился над панелью управления. Помедлив, он выпрямился и заглянул в стеклянное окошко — для верности.

Сестра выглядела в капсуле такой умиротворенной: наверное, ее не мучили кошмары, как его. У него усилились сомнения. А потом он представил, как она там просыпается, как приходит в сознание и бьет по стеклу, чтобы ее выпустили. Увидел ее отвагу, услышал, как она требует, чтобы ей не лгали, и понял, что если бы она стояла рядом, то попросила бы его сделать это. Она предпочла бы знать и страдать, а не спать в неведении.

Он наклонился к панели и ввел свой код. Потом нажал красную кнопку, и панель радостно пискнула. В капсуле что-то щелкнуло, как открывшийся клапан. Он повернул диск и уставился на шкалу температуры, ожидая, когда та начнет подниматься.

Дональд стоял возле капсулы. Время замедлилось и еле ползло. Он все ждал, что кто-то заметит его раньше, чем процесс завершится. Но послышался второй щелчок, крышка зашипела. Дональд приготовил марлю и пластырь. Разделил перчатки и стал надевать. Белое как мел облако пара затуманило воздух.

Он откинул крышку до конца.

Сестра лежала на спине, вытянув по бокам руки. Она все еще не шевелилась. Дональда охватила паника, и он мысленно повторил процедуру. Может, он что-то забыл? Боже, неужели он ее убил?

Шарлотта закашляла. Изморозь на ресницах таяла, стекая по щекам. А потом ее веки слабо затрепетали, и она прищурилась от бьющего в глаза света.

— Лежи спокойно, — велел Дональд.

Он прижал к ее руке квадратик марли и извлек иглу, ощущая, как сталь скользит под тампоном. Придерживая марлю, он взял свисающую с кресла полоску пластыря и закрепил ей марлю. Потом извлек катетер: накрыл его полотенцем, слегка надавил и медленно вытащил трубочку. И сестра освободилась от машины. Скрестив руки, она дрожала. Он помог ей надеть бумажный халат, оставив спину открытой.

— Сейчас я тебя подниму.

Ее зубы застучали в ответ.

Дональд переместил ее пятки к ягодицам, приподнимая колени. Сунув руку под мышками — ее тело было прохладным — и другую под коленями, он легко поднял сестру. Ему показалось, что она весит совсем немного. От нее неприятно пахло.

Когда он усадил Шарлотту в кресло, она что-то пробормотала. Одеяло было уже развернуто. Устроив сестру, Дональд закутал ее. Она так и сидела, сжавшись и обхватив лодыжки, не желая опускать пятки на подножку.

— Где я? — спросила она голосом, похожим на потрескивание льда.

— Не волнуйся. — Дональд закрыл крышку, попытался вспомнить, не нужно ли сделать что-то еще. Проверил, не оставил ли он что-то после себя. — Ты со мной, — добавил он, толкая кресло к выходу.

Теперь они были вместе. У них больше не было ни дома, ни места на земле, куда один из них мог пригласить другого. Только адский кошмар, в который одна душа могла затянуть другую, тоскуя по компании.

96

Самым трудным было заставить ее подождать с едой. Дональд прекрасно знал, что значит испытывать такой голод. Он помог ей проделать те же действия, какие несколько раз осуществлял сам: выпить горький напиток, сходить в туалет, чтобы избавить тело от отходов, принять теплый душ, переодеться в чистое и закутаться в новое одеяло.

Он смотрел на сестру, пока она допивала. Ее губы из бледно-синих постепенно становились розовыми, но кожа осталась очень белой. Дональд не мог вспомнить, была ли она настолько бледной до ориентации. Возможно, такой она стала во время зарубежных командировок, когда сидела в темных трейлерах, освещенных лишь мерцанием мониторов.

— Мне надо уйти, чтобы показаться, — произнес он. — Сейчас наверх может подняться кто угодно. А на обратном пути я привезу тебе завтрак.

Шарлотта тихо сидела в одном из кожаных кресел возле старого стола для планирования военных операций, поджав под себя ноги. Она подергивала воротник, как будто тот раздражал ей кожу.

— Папы и мамы больше нет, — повторила она слова брата.

Дональд не знал точно, что она вспомнит, а что — нет. Она принимала лекарства от стресса так же долго, как и он. Но это не имело значения. Он расскажет ей правду. Расскажет и возненавидит себя за это.

— Я скоро вернусь. А ты останься здесь и попробуй немного отдохнуть. Не выходи отсюда, хорошо?

Эти слова эхом отзывались в его голове, пока он торопливо шел через склад к лифту. Он вспомнил, как и ему сразу после пробуждения советовали отдохнуть. Шарлотта проспала три столетия. Поднеся к сканеру пропуск и ожидая лифта, Дональд подумал о том, как много прошло времени и как мало изменилось. Мир по-прежнему был в руинах, таким, каким они его оставили. А если нет, то они это узнают.

Он поднялся на этаж управления и зашел к Эрену. Тот сидел за столом, окруженный папками, подпирая рукой голову и прижимая локтем стопку бумаг. От его кружки с кофе уже не исходил пар. Значит, он сидит тут давно.

— Турман, — сказал он, подняв голову.

Дональд вздрогнул и посмотрел вдоль коридора, ожидая кого-то увидеть.

— Есть какое-то продвижение с восемнадцатым?

— Я, э-э… — Дональд попытался вспомнить. — В последний раз они сообщили, что им удалось пробить баррикаду на нижних этажах. Их руководитель считает, что с сопротивлением будет покончено за день или два.

— Хорошо. Рад, что у них теперь есть заместитель. Страшно, когда его нет. Был случай во время моей третьей смены, когда мы потеряли руководителя, не успевшего подготовить заместителя. Чертовски неподходящий был момент для поиска кандидата. Эрен откинулся на спинку. — Мэр не годился, начальник службы безопасности оказался туп, как пробка, вот нам и пришлось…

— Извините, что прерываю. Мне надо вернуться к…

— Да, конечно. — Эрен махнул рукой, похоже, не огорченный. — Правильно. Мне тоже.

— …просто с утра много всего накопилось. Сейчас быстро позавтракаю, а потом буду у себя. — Он дернул головой в сторону пустого офиса напротив. Скажите Гейблу, что я сам о себе позабочусь, ладно? Не хочу, чтобы меня отвлекали.

— Да, конечно.

Эрен махнул ему вслед. Дональд вернулся к лифту. Наверх, в кафе. Желудок согласно забурчал. Дональд не спал всю ночь и ничего не ел.

97

Он нарушил график, позволив сестре поесть на час раньше, но ему было трудно ей отказать. Дональд лишь попросил ее откусывать понемногу и медленно. А пока Шарлотта жевала, он рассказывал ей, в каком мире она проснулась. О бункерах она уже знала после ориентации. Он поведал ей об экранах, о чистильщиках и о том, что его разбудили из-за того, что кое-кто исчез. Шарлотта все это воспринимала с трудом. Пришлось повторять несколько раз, пока сказанное не стало звучать странно даже для его ушей.

— Людям в других бункерах позволяют видеть то, что снаружи? — спросила она, пережевывая кусочек печенья.

— Да. Я спросил Турмана, зачем мы поставили там экраны. И знаешь, что он ответил?

Шарлотта пожала плечами и глотнула воды.

— Чтобы у них не возникло желания выйти. Надо показывать им смерть, чтобы удержать внутри. Иначе им обязательно захочется узнать, что там, за холмами. Турман сказал, что такова человеческая природа.

— Но некоторые все равно выходят.

Она вытерла рот салфеткой, взяла вилку дрожащей рукой и подтянула к себе недоеденный завтрак Дональда.

— Да, некоторые все равно выходят, — подтвердил Дональд. — И это надо воспринимать спокойно.

Он смотрел, как она жадно доедает его яичницу, и вспоминал, как выходил наружу через лифт для беспилотников. Он был одним из тех, кто выходит. Но ей про это знать не следовало.

— У нас есть такой экран, — сказала Шарлотта. — Помню, я смотрела, как клубятся облака. — Она взглянула на Дональда. — Зачем он нам?

Дональд быстро достал платок и кашлянул в него.

— Потому что мы люди, — ответил он, убирая платок. — Если мы будем думать, что нет смысла выходить — что мы умрем, если выйдем, — то останемся здесь и продолжим делать то, что нам говорят. Но я знаю способ увидеть, что там, снаружи.

— Да?

Шарлотта подцепила вилкой остатки яичницы и поднесла ее ко рту. Она ждала.

— И мне понадобится твоя помощь.

Они стянули брезент с дрона-беспилотника. Шарлотта провела дрожащей рукой по крылу и обошла самолет. Она еще не окрепла, и ее слегка пошатывало. Шарлотта проверила, как ходят вверх-вниз закрылки крыльев, потом закрылки хвоста. У дрона впереди имелся черный купол и выступающий нос, придающие ему сходство с лицом. Дональд стоял молча и неподвижно, пока Шарлотта осматривала аппарат.

Дональд заметил, что трех дронов не хватает: пол блестел в тех местах, где его прикрывал брезент. А в аккуратной пирамиде бомб, уложенных на полки, несколько верхних опустело. Признаки использования арсенала за последние недели. Дональд подошел к двери ангара и открыл ее.

— Без вооружения? — спросила Шарлотта и заглянула под крыло с подвесками для бомб и ракет.

— Без. Сейчас оно не нужно.

Он подбежал к ней и помог толкать. Они подвели дрон к открытой пасти лифта. По ширине он был чуть больше размаха крыльев.

— Тут должен находиться строп или зацеп, — сказала она и, осторожно присев, заползла под крыло.

— В полу есть какая-то штуковина, — подсказал Дональд, вспомнив про утолщение, перемещающееся по направляющим. — Сейчас принесу фонарик.

Он достал из ящика фонарик, убедился, что тот заряжен, и вернулся к сестре. Шарлотта прицепила дрон крюком к пусковому механизму и выползла из-под крыла. Выпрямлялась она с трудом, и Дональд помог ей, протянув руку.

— Уверен, что лифт будет работать?

Она отвела с лица волосы, все еще мокрые после душа.

— Совершенно уверен.

Они прошли по коридору, мимо казарм и душевых. Шарлотта напряглась, когда брат привел ее в комнату управления и стянул пластиковые листы. Он включил пульт управления лифтом. Шарлотта тупо уставилась на одну из станций, с джойстиками, индикаторами и экранами.

— Ты ведь можешь этим управлять?

Она стряхнула оцепенение, взглянула на него и кивнула:

— Да, если они включатся.

— Включатся.

Пока Шарлотта усаживалась, вспыхнула лампочка на управлении лифтом. Остальные станции были накрыты листами пластика, поэтому возникало чувство, будто в комнате слишком тихо и пусто. Но Дональд заметил, что на других станциях пыли нет. Здесь недавно работали. Он вспомнил, как подписывал распоряжения о полетах, каждый из которых обошелся очень дорого. Подумал о риске, что дроны могли заметить на экранах, поэтому им было необходимо летать в клубящихся облаках. Эрен особо подчеркнул, что все дроны одноразовые. По его словам, наружный воздух плохо на них действует, и рабочая дальность у них ограничена. Копаясь в файлах Турмана, Дональд размышлял, в чем тут причина.

Шарлотта щелкнула несколькими переключателями, нарушив тишину, и станция управления ожила, еле слышно шурша вентиляторами.

— Лифт работает довольно долго, — заметил он.

Дональд не сказал, откуда это знает, но вспомнил свой подъем в лифте много лет назад. Вспомнил, как от дыхания запотевало стекло шлема, когда он поднимался туда, где, как он надеялся, его могла ждать смерть. Теперь у него была другая надежда. Он вспомнил слова Эрскина о том, что планету надо стереть начисто. Подумал о предсмертной записке Виктора для Турмана. Их проект был нацелен на возобновление жизни. И Дональд, то ли из-за безумия, то ли по какой-то причине, все более убеждался, что это усилие оказалось более точным, чем кто-либо мог представить.

Шарлотта настроила экран, щелкнула переключателем, и монитор загорелся. Это был блеск стальной двери лифта, освещенной прожектором дрона и показанный его камерами.

— Так давно этим не занималась, — сказала она.

Дональд увидел, что ее руки слегка дрожат. Она потерла их, затем вернулась к управлению. Поерзав на сиденье, она отыскала ногами педали, потом настроила яркость монитора, чтобы тот ее не слепил.

— Я могу что-то сделать? — спросил Дональд.

Шарлотта рассмеялась и покачала головой:

— Нет. Так странно, что не нужно заполнять план полета или еще что-то. Сам знаешь, мне обычно давали цель.

Она взглянула на Дональда и улыбнулась.

Он сжал плечо сестры. Как хорошо, что она рядом. Кроме нее, у него никого не осталось.

— План полета очень простой: лететь как можно дальше и быстрее.

Дональд надеялся, что без бомбы дрон сможет улететь дальше и что его ограниченный радиус полета не запрограммирован каким-либо образом. На пульте управления лифтом замигала лампочка.

— Дверь поднимается, — сообщила Шарлотта. — Кажется, я вижу дневной свет.

Дональд быстро отвернулся и выглянул за дверь в коридор. Ему показалось, что он что-то услышал.

— Проверка двигателя. Есть зажигание.

Она поерзала. Украденный для нее комбинезон оказался велик, и рукава сползали на руки. Дональд стоял за ее спиной и смотрел на монитор, который показывал облака, вихрящиеся над наклонной рампой. Он вспомнил этот вид, и ему стало трудно дышать. Пусковой механизм вытянул дрона из лифта и переместил на рампу. Шарлотта щелкнула очередным переключателем.

— Тормоза включены, — сказала она, выпрямляя ногу. — Даю тягу.

Ее рука двинулась вперед. Камера чуть наклонилась, когда тяга стремилась пересилить тормоза.

— Я так давно не проделывала подобное без катапульты, — нервно произнесла она.

Дональд уже собрался спросить, проблема ли это, как сестра шевельнула ногами, и картинка на экране приподнялась. Металлическая шахта завибрировала и помчалась назад. Облака стали приближаться, пока не заполнили весь экран.

— Взлет, — бросила Шарлотта и тронула правой рукой ручку управления.

Дональд невольно наклонился, когда дрон заложил вираж и на миг показалась земля. Потом все проглотили плотные облака.

— Куда лететь?

Она что-то включила, и на экране появилась местность, показанная радаром: только он мог пробить эти облака.

— Думаю, это не имеет значения. Просто лети вперед. — Он наклонился к экрану, разглядывая проплывающий на нем странный, но знакомый ландшафт. Вот огромные холмы, которые он помогал создавать. Вот башенка другого бункера в центре углубления. Останки партийного съезда — палатки, ярмарки и сцены — давно исчезли, съеденные витающими в воздухе крошечными наномашинами. — Лети по прямой.

Это была теория, безумная идея, но ему требовалось увидеть все собственными глазами, прежде чем он осмелится что-либо сказать.

Впереди уже заканчивалась местность с углублениями. Облака время от времени редели, позволяя на миг-другой увидеть землю. Дональд пытался разглядеть, что находится за углублениями, но тут Шарлотта отпустила рукоятку газа и протянула руку к шкалам и индикаторам.

— Так… кажется, у нас проблема. — Она пощелкала переключателем. — Давление масла падает.

— Нет. — Дональд всматривался в экран, земля на котором словно стала подниматься. Проблемы начались слишком рано. Если только он не упустил какую-то меру предосторожности. — Лети дальше, — прошептал он и машине, и пилоту.

— Теряется управление, — предупредила Шарлотта. — Словно все разболталось.

Дональд подумал о дронах в ангаре. Можно запустить другой. Но он подозревал, что результат окажется таким же. Может, его организм и устойчив к наружным опасностям, но не эти машины. Он вспомнил костюмы чистильщиков и то, как их материалы программировались, чтобы разрушаться через определенное время и в определенном месте. Невидимые уничтожители были настолько точны, что могли сработать, как только чистильщик подходил к холму, забирался на определенную высоту и вообще едва тот осмеливался на подъем. Он достал платок, кашлянул в него и смутно вспомнил, как рабочие начисто драили шлюз после того, как его затащили в бункер.

— Ты уже на краю, — сказал он, показывая, как последний бункер на радаре уползает за край экрана. — Еще чуть дальше.

Но, если честно, он понятия не имел, насколько далеко нужно лететь разведчику. Быть может, облететь вокруг Земли и вернуться в точку старта, и этого все равно не будет достаточно.

— Падает тяга, — сказала Шарлотта, то лихорадочно щелкая переключателями, то хватаясь за рукоятки управления. — Второй двигатель отключился. Я в режиме планирования. Высота двести двадцать.

На экране высота казалась еще меньше. Сейчас дрон летел уже за последними холмами. Облака редели. На земле виднелся какой-то шрам, возможно некогда бывший рекой. Черные палки, похожие на обугленные кости, торчали вверх заточенными грифелями — наверное, все, что осталось от деревьев. Или от стальных балок защитной ограды, съеденных временем.

— Лети, лети, — прошептал он.

Каждая секунда полета дарила новый вид, новую перспективу. Здесь был глоток свободы. Побег из ада.

— Камеры отказывают. Высота сто пятьдесят.

Экран ярко вспыхнул умирающим электричеством, затем гибнущие датчики придали ему багряный оттенок. А потом он увидел яркую голубизну там, где не было ничего, кроме бурого и серого.

— Высота пятьдесят. Посадка будет жесткой.

Когда дрон клюнул носом, а земля рванулась ему навстречу, Дональд смахнул слезы. А слезы у него выступили при взгляде на монитор, потому что камеры продолжали исправно работать.

— Синее… — прошептал он.

Это было мимолетное подтверждение как раз перед тем, как ярко-зеленый ландшафт проглотил умирающий дрон. Цвета на мониторе потускнели и погасли. Шарлотта выпустила рукоятки управления и выругалась, потом ударила по консоли ладонью. Но когда она с извинениями повернулась к Дональду, тот уже обнимал ее, прижимал и целовал в щеку.

— Ты видела? — выдохнул он. — Видела?

— Что — видела? — Шарлотта высвободилась, на ее лице застыла маска разочарования. — Под конец все приборы отказали. Проклятый дрон. Наверное, простоял в ангаре слишком долго…

— Нет-нет. — Дональд показал на темный экран. — У тебя все получилось. Я увидел. Там, снаружи, синее небо и зеленая трава, Шарла! Я их видел!

98

Бункер № 17

2331 год

Год двадцатый

Сам того не желая, Соло стал экспертом по тому, как портятся вещи. День за днем он видел, как сталь и железо рассыпаются ржавчиной, как отшелушивается краска, скручиваясь оранжевыми чешуйками, как собирается по углам черная пыль истертого металла. Узнал, что резиновые шланги со временем твердеют, засыхают и трескаются. Увидел, как сдаются клеи и мастики и на полу оказывается то, что было закреплено на стенах и потолках, внезапно и жестоко побеждаемое богами-близнецами гравитацией и обветшанием. Но больше всего он узнал о том, как разлагаются тела. Они не всегда исчезают быстро — как это случилось с матерью, оттесненной наверх обезумевшей толпой, или с отцом, скрывшимся в тенях полутемного коридора. Тела чаще всего отгрызались и истаивали невидимыми кусочками. И время, и личинки мух отращивали крылья; они улетали и уносили с собой всё.

Соло вырвал лист со скучной статьей из книги «Ри-Ро» и сложил ее «домиком». Он подумал, что бункер во многих отношениях принадлежит насекомым. Там, где появлялись тела, всяких раз темными облаками налетали насекомые. Он прочел о них в книгах. Личинки каким-то образом превращались в мух. Белое и извивающееся становилось черным и жужжащим. Предметы изнашивались и изменялись.

Он продел веревочки по уголкам сложенного листа, чтобы подвесить к ним груз. В этот момент обычно вмешивался Тень, подходил, терся выгнутой спиной о руку Соло и наступал на то, над чем тот трудился, одновременно раздражая его и смеша. Но сейчас Тень ему не мешал.

На концах веревочек Соло завязал узелки, чтобы они не проскочили сквозь бумагу. В тех местах, где были проделаны дырочки, бумага была сложена вдвое, чтобы не порвалась. Он-то хорошо знал, как рвутся и ломаются вещи. Соло был знатоком в том, о чем хотел бы позабыть навсегда. Он мог с одного взгляда определить, давно ли кто-то умер.

Тела тех, кого он убил много лет назад, окоченели, когда он их перетаскивал, но затем раздулись и стали вонять, испуская газы. К ним прилетели рои мух, и вскоре у них начался пир.

От вони у него слезились глаза и першило в горле. А тела быстро становились мягкими. Как-то раз Соло пришлось оттаскивать несколько тел с лестницы, где они лежали вповалку и мешали ходить, и плоть у них буквально разваливалась. Она стала похожа на творог, который он пробовал в те времена, когда еще были козы и молоко. Когда из тела исчезал обитавший в нем человек, удерживавший его в целости, плоть начинала распадаться. Поэтому Соло сосредоточился на том, чтобы удерживать в целости себя. Концы веревочек он привязал к металлической шайбочке, прихваченной когда-то в отделе снабжения. Прикусив от сосредоточенности язык, он затянул аккуратные узелки.

Веревки и ткани тоже не были вечными, но одежда держалась дольше, чем плоть. Через год от трупов оставались лишь кости и одежда. И волосы. Те, похоже, были очень долговечными. Они прилипали к костям, а иногда прикрывали опустевшие глазницы. Волосы ему не нравились: они придавали костям идентичность. В основном это были бороды.

За пять лет распадалась даже одежда. Через десять оставались лишь кости. И сейчас, через очень много лет после того, как в бункере стало темно и тихо, — спустя более двадцати лет с того дня, когда отец показал ему тайное убежище под серверами, — он видел только кости. За исключением тел за дверью в кафе, из-за чего они становились еще более странными.

Соло поднял парашют: бумажный домик с веревочками, привязанными к шайбочке. На раскрытой книге лежал комок из десятков таких веревочек. Шайбочек осталась всего горсть. Он дернул для проверки веревочку и подумал о телах в кафе. За той дверью лежали мертвецы, которые не разлагались, как все остальные. Когда они с котом их обнаружили, он предположил, что они умерли совсем недавно. Там были десятки человек, умерших вместе и лежащих так, словно их свалили в кучу. Или же они наползали друг на друга. Соло знал, что сразу за ними находится запретная дверь для выхода наружу. Но к ней он не пошел. Он закрыл дверь и сбежал, насмерть перепуганный мертвыми глазами и странным чувством: на него смотрели чужие лица. Соло оставил тела за дверью и очень долго не заглядывал туда. Он ждал, пока они станут костями. Но так и не дождался.

Он подошел к перилам, заглянул вниз, убедился, что сложенный листок расправлен и готов подхватить воздух. Из затопленной глубины тянуло прохладным ветерком. Соло перегнулся через перила третьего этажа, держа тонкую бумагу. Шайба лежала на ладони другой руки. А вот интересно, почему некоторые тела разлагаются, а другие нет? Что заставляет тела ломаться?

— Ломаться, — произнес он.

Иногда ему нравилось, как звучит его голос. Он являлся специалистом по тому, как ломаются вещи. Сейчас об его лодыжки должен был тереться кот, но он этого не делал.

— Я специалист, — заявил Соло. — Ломаться, ломаться, ломаться.

Он вытянул руки и отпустил парашют. Тот на миг провалился вниз, пока не натянулись веревочки, а потом закачался в воздухе, погружаясь в сужающуюся глубину.

— Вниз, вниз, — крикнул он вслед парашютику.

До самого дна. Он будет тонуть, пока не упадет в невидимую воду или не зацепится за что-нибудь по пути.

Соло хорошо знал, как гниют тела. Он почесал бороду и прищурился вслед исчезающему парашюту, потом уселся, скрестив ноги. Из продранного старого комбинезона торчала коленка. Соло забормотал себе под нос, оттягивая то, что требовалось сделать, его проект на сегодня, но вместо этого вырвал еще один лист из похудевшей книги, стараясь не думать еще об одном теле, которое скоро растает во времени.

99

Были вещи, на поиски которых Соло тратил дни и недели. Были нужные ему вещи, на охоту за ними уходили годы. Нередко он находил полезные вещи уже тогда, когда переставал в них нуждаться. Как в тот раз, когда наткнулся на припрятанные бритвенные лезвия. Целую большую коробку в кабинете врача. Все важное — марлю, лекарства, пластырь — давно разграбили те, кто дрался за остатки. Но коробка новых лезвий, многие из которых еще блестели, показалась ему насмешкой. Он уже давно примирился с бородой, но было время, когда он мог убить за бритву.

Иногда он обнаруживал вещь до того, как понимал, что она ему нужна. Так произошло с мачете. Он нашел этот большой нож возле тела недавно умершего мужчины. Соло взял его только для того, чтобы эта смертоносная штуковина не попала в чьи-то руки. Он тогда на три дня заперся под серверной, ужаснувшись виду очередного, еще теплого тела. Было это много лет назад. Прошло немало времени, прежде чем зелень на фермах разрослась настолько густо, что мачете стало необходимостью. К тому времени он начал ходить без винтовки — смысла в ней уже не было, — и мачете превратилось в его постоянного спутника, найденного до того, как ему понадобился.

Соло выпустил последний парашютик, и тот едва не зацепился за перила девятого этажа. Постепенно сложенный листок скрылся из виду. Он подумал о вещах, которые Тень все эти годы помогал ему находить. В основном еду. Но был один случай, когда кот убежал от него по собственной воле. Произошло это во время спуска к отделу снабжения: кот обогнал его и скрылся за дверью на одной из лестничных площадок. Соло пришлось включить фонарик и последовать за ним.

Кота он отыскал возле двери одной из квартир — тот стоял и непрерывно мяукал. Соло заподозрил, что внутри еще одна куча тел, но квартира оказалась пустой. Кот вскочил на кухонный прилавок и завертелся возле шкафчика, трогая его лапой. Там отыскалась целая куча баночек. Очень старых и тронутых ржавчиной, но с изображением кота на этикетке. Тень чуть с ума не сошел. А рядом, подключенную к стенной розетке коротким проводом, Соло увидел электрическую открывалку для консервов.

Соло улыбнулся и посмотрел вниз, думая обо всем, что он за эти годы находил и терял. Вспомнил, как нажал кнопку на открывалке, как жадно накинулся на еду кот, как аккуратно отделялись крышечки банок. И как его совсем не впечатлила еда в этих баночках, но у кота на этот счет имелось собственное мнение.

Соло повернулся и с грустью посмотрел на книгу с вырванными страницами. У него кончились шайбочки, поэтому он оставил книгу на лестнице и неохотно направился вниз, к фермам. Пошел делать то, что требовалось сделать.

Прорубаясь сквозь зелень, Соло поражался тому, что фермы давным-давно не погибли без людской заботы. Но освещение здесь было запрограммировано включаться и отключаться автоматически, и более половины ламп все еще работало. Из оросительных труб продолжала капать вода. С сердитым ворчанием и гудением включались и выключались насосы. Электричество, украденное из его владений, подавалось наверх по проводам, змеящимся по стенам лестничного колодца. Ничто не работало идеально, но Соло видел, что отношения людей с растениями в основном сводились к их поеданию. Теперь их ел только он. Да еще крысы и черви.

Он пронес свою ношу сквозь самые густые заросли: ему требовалось добраться до отдаленных уголков фермы, где лампы больше не светили, почва была прохладной и влажной и на ней уже ничего не росло. До особого места. Вдали от тех участков, куда он еженедельно наведывался за едой. До места, куда он будет приходить специально, а не просто идти мимо.

Оставив позади жаркие лампы, он добрался до темного места. Ему нравилось здесь — оно напоминало помещение под серверами, уединенное и безопасное, где можно спрятаться и не опасаться, что тебя потревожат. И здесь, среди прочих забытых или брошенных инструментов, лежала лопата. Вещь, которая понадобилась ему именно тогда, когда понадобилась. Это был другой вариант нахождения вещей. Такое происходило, когда у бункера возникало настроение дарить. Правда, случалось подобное редко.

Соло опустился на колени и положил свою ношу возле изгороди. Тельце в мешке находилось в фазе окоченения. Скоро оно размягчится. А потом…

Соло не хотелось думать, что будет потом. Он был специалистом в некоторых вещах, о каких предпочел бы не знать.

Подхватив лопату, он перелез через изгородь — было слишком темно, чтобы искать калитку. Лопата с хрустом вошла в землю. С тихим шорохом кучки земли мелькали в воздухе и копились рядом. Некоторые вещи находишь именно тогда, когда в них нуждаешься, и Соло подумал о годах вместе с другом, пролетевших так быстро. Он уже скучал по тому, как Тень терся о его лодыжки, когда он чем-то занимался: всегда вертелся под ногами, но так, чтобы на него не наступили. И как мгновенно прибегал, стоило лишь подозвать его свистом, всегда оказываясь рядом в необходимый момент. Он нашел его, еще не зная, что нуждается в нем.

100

Бункер № 1

2345 год

Шаги Дональда эхом разносились по нижнему хранилищу, где поблескивающими валунами тесно располагались тысячи капсул. Он наклонился, проверяя очередную табличку с именем. Идя по проходу, он сбился со счета и уже опасался, что придется начать поиски заново. Поднеся ко рту платок, он кашлянул, вытер губы и пошел дальше. Нечто тяжелое и холодное оттягивало карман и прижималось к бедру. Нечто тяжелое и холодное поселилось и в его груди.

В конце концов он отыскал капсулу, обозначенную «Трой». Дональд протер стекло и заглянул внутрь. Там лежал мужчина. Он был старше, чем Дональд его помнил. Бледная кожа пробрела голубоватый оттенок, а седые волосы и брови стали чуть лазурными.

Дональд смотрел на него, мешкал, снова обдумывал принятое решение. Он пришел сюда без кресла и медицинского набора. Просто с холодной тяжестью. С порцией правды и желанием узнать больше. Иногда кое-что нужно открыть, прежде чем закрыть.

Он склонился над панелью управления и повторил процедуру, освободившую его сестру. Вводя код, он думал о Шарлотте, оставшейся наверху в арсенале. Она не могла знать, что он здесь делает. Не могла. Турман для них был как второй отец.

Дональд повернул диск. Цифры замигали, потом изменились на градус. Дональд то стоял, то расхаживал вокруг капсулы с именем человека, которого они превратили в него. Саркофага, где теперь находился его создатель. Пока Турман согревался, холод из сердца Дональда расползался по конечностям. Дональд снова кашлянул в платок, оставив на нем розовое пятно. Сунул платок в карман и достал кусок веревки.

Пока он стоял, ему вспомнился отчет про обращение ролей из файлов Виктора. Тот описал старые эксперименты, в ходе которых заключенные и охранники менялись ролями и угнетенный быстро становился угнетателем. Дональд счел отвратительной мысль о том, что люди могут измениться настолько быстро. Ему было трудно поверить в такой результат. Но он видел, как хорошие люди появлялись в Капитолии с благородными намерениями и как они потом менялись. Он сам в эту смену получил дозу власти и ощутил ее притягательность. И сделал для себя открытие, что порочные люди появляются из-за порочных систем и что стать таким может любой. Вот почему с некоторыми системами необходимо покончить.

Температура поднялась, крышка с легким вздохом приоткрылась. Дональд поднял ее полностью. Он был готов к тому, что из капсулы взметнется рука и схватит его запястье, но там лежал человек, неподвижный и окутанный паром. Просто человек, жалкий и обнаженный, с трубочкой в руке и другой между ног. Мышцы обмякли. Бледная плоть собралась в складки морщин. Волосы слиплись прядями. Дональд свел руки Турмана, обмотал запястья веревкой. Отошел на шаг и уставился на морщинистые веки, высматривая признаки жизни.

Губы Турмана шевельнулись, разошлись и сделали пробный вдох. Дональд как будто наблюдал за оживающим трупом и впервые оценил чудо, творимое этими машинами. Он кашлянул в кулак. Турман шевельнулся, веки затрепетали. Из уголков глаз скатились капельки подтаявшей изморози, подарив ему немного ложной человечности. Морщинистые руки поднялись, чтобы стереть с глаз корочку льда, и Дональд знал, что сейчас чувствует Турман: веки не желают подниматься, как будто они срослись. Турман чуть простонал, борясь с веревкой. Он начал соображать чуть яснее и понял, что не все идет, как следовало бы.

— Лежи спокойно, — велел Дональд. Он опустил ладонь на лоб старика и ощутил, что холод еще не покинул его тело. — Спокойно.

— Анна… — прошептал Турман.

Он облизнул губы, и Дональд осознал, что не принес горький напиток, не принес даже воды. Теперь у него уже не осталось сомнений, для чего он сюда пришел.

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Веки Турмана снова затрепетали, поднялись. Зрачки расширились. Похоже, он пытался разглядеть Дональда — взгляд скользил по его лицу, постепенно узнавая и изумляясь.

— Сынок?.. — хрипло выдавил он.

— Лежи спокойно, — повторил Дональд, когда Турман повернул голову и закашлял в связанные руки. Потом уставился на обмотанные веревкой запястья, и на его лице отразилось непонимание. Дональд повернулся и взглянул на далекую входную дверь. — Мне надо, чтобы ты меня выслушал.

— Что здесь происходит? — Турман ухватился за край капсулы и попытался сесть. Дональд извлек из кармана пистолет. Турман ахнул, увидев черную сталь: ствол был нацелен на него. Его словно ошарашило, и после этого он лежал совершенно неподвижно. Их взгляды встретились. — Какой сейчас год?

— Еще на двести лет ближе к тому, когда ты убьешь нас всех.

Его трясло от ненависти, пистолет подрагивал. Дональд обхватил рукоятку второй рукой и чуть отступил. Турман был еще слаб и связан, но Дональд не хотел рисковать. Старик походил на свернувшуюся кольцами змею холодным утром. Дональд не мог не думать о том, на что тот будет способен, когда пригреет солнце.

Турман облизнулся и пристально всмотрелся в лицо Дональда. От плеч старика поднимались завитки пара.

— Анна тебе все рассказала, — сделал он вывод.

У Дональда возникло садистское желание сообщить ему, что Анна мертва. Хотя его и мучила совесть, он испытывал какую-то странную гордость и желание заявить, что обо всем догадался сам. Но вместо этого он просто кивнул.

— Ты должен понимать, что это единственный путь, — прошептал Турман.

— Есть тысячи путей, — возразил Дональд, перекладывая пистолет в другую руку и вытирая вспотевшую ладонь о комбинезон.

Турман взглянул на пистолет, затем осмотрелся — не может ли кто ему помочь? Помедлив, он сел. Из капсулы понимался пар, но Дональд видел, что Турман начинает дрожать от холода.

— Я полагал, что ты пытаешься жить вечно, — сказал Дональд.

Турман рассмеялся. Еще раз осмотрел узел на веревке, взглянул на торчащую из руки трубочку с иглой.

— Просто достаточно долго.

— Достаточно долго для чего? Чтобы уничтожить человечество? Чтобы выпустить людей из одного бункера на свободу, а потом сидеть здесь и убивать остальных?

Турман кивнул. Он подтянул ноги и обхватил щиколотки. Без одежды и гордо расправленных плеч он смотрелся таким худым и хрупким.

— Ты спас столько людей только для того, чтобы убить большинство из них. И нас в том числе.

Турман что-то прошептал.

— Громче, — велел Дональд.

Турман жестом показал, что хочет пить. Дональд продемонстрировал ему пистолет. Больше у него ничего не было. Турман постучал по груди, снова попытался заговорить, и Дональд настороженно подошел на шаг.

— Скажи почему? — спросил Дональд. — Сейчас я здесь главный. Я. Скажи, или клянусь, что немедленно выпущу всех из бункеров.

Глаза Турмана превратились в щелочки.

— Дурак, — прошипел он очень тихо. — Они убьют друг друга.

Дональд слышал, как гудят вокруг остальные капсулы. Он шагнул еще чуть ближе, с каждой секундой обретая все большую уверенность, что поступает правильно.

— Я знаю, что ты думаешь о том, что они друг с другом сделают. И знаю об этой большой чистке. Перезагрузке. — Он ткнул пистолетом в грудь Турмана. — И знаю, что ты воспринимаешь бункеры как звездолеты, уносящие людей в лучший мир. Я прочитал все документы и файлы, к которым у тебя имелся доступ. Но вот что я хочу услышать от тебя, прежде чем ты умрешь…

У него внезапно ослабели ноги, а приступ кашля согнул пополам. Он стал нашаривать платок, но не успел прикрыт рот, и розовые брызги попали на серебристый металл капсулы. Турман молча смотрел. Дональд успокоился и попытался вспомнить, о чем говорил.

— Я хочу знать, ради чего столько мучений, — хрипло продолжил он. Горло его пылало. — Столько людей рождались, проживали жалкую жизнь и умирали. А тех, кто оказался здесь, ты запланировал убить, не пробуждая их. Свою же дочь… — Он попытался разглядеть хоть какую-то реакцию на лице Турмана. — Почему бы не заморозить нас на тысячу лет, а потом разбудить? Теперь я знаю, что именно помогал тебе строить. И желаю знать, почему мы не могли провести все эти годы во сне. Если ты хотел лучшего мира для всех, то почему бы не доставить нас туда? К чему столько страданий?

Турман не шелохнулся.

— Скажи почему. — Голос Дональда дрогнул, но он сделал вид, что с ним все в порядке. И поднял опустившийся ствол.

— Потому что никто не должен знать, — отозвался наконец Турман. — Это должно умереть вместе с нами.

— Что именно?

— Знание, — ответил Турман, облизнув губы. — То, что мы не включили в Наследие. Способность убить мир нажатием кнопки.

— И ты думаешь, что мы не откроем эти знания снова? — рассмеялся Дональд. — Все эти способы самоуничтожения?

Турман пожал обнаженными плечами. Исходивший от них пар рассеялся.

— Со временем. Но это дольше, чем прямо сейчас.

Дональд указал пистолетом на капсулы вокруг:

— И поэтому все они тоже обречены. По твоему плану, мы должны выбрать одно племя, посадить в один звездолет, а все остальные уничтожить. Такой пакт вы заключили?

Турман кивнул.

— Что ж, кто-то нарушил ваш пакт. И этот кто-то поставил меня на твое место. Теперь я здесь Пастырь.

Глаза Турмана распахнулись, а взгляд переместился с пистолета на именную табличку Дональда, прицепленную к воротнику. Стук его зубов смолк — у него отвисла челюсть.

— Нет, — выдавил он.

— Я никогда не просил об этой работе, — сказал Дональд больше себе, чем Турману.

Пистолет в его руке перестал дрожать.

— Я тоже, — возразил Турман, и Дональд опять вспомнил о тех заключенных и охранниках. Сейчас он мог находиться в капсуле. И любой другой мог стоять рядом с пистолетом в руке. Это была система.

Он еще очень о многом хотел спросить или сказать. Он хотел обратиться к этому человеку, что был для него почти отцом, и узнать, какой в том смысл, если отцы способны проявлять такую же жестокость, как и любовь? Хотел крикнуть Турману о том, какой ущерб тот причинил миру, но при этом понимал, что ущерб был причинен уже давно, причем необратимый. И наконец, какая-то его часть хотела умолять Турмана о помощи, освободить его, а самому занять его место, сжаться в капсуле и заснуть — та его часть, которая узнала, что быть военнопленным гораздо легче, чем стоять на страже. Но наверху ждала его сестра. И вопросов у них накопилось больше, чем требовалось ответов. А в одном из бункеров неподалеку происходила трансформация, заканчивалось восстание, и Дональд хотел увидеть, чем это обернется.

Все это, и не только, промелькнуло в сознании Дональда. Уже совсем скоро Уилсон усядется за свой стол и может взглянуть на экран как раз в тот момент, когда на него будет выведено изображение с нужной камеры. И хотя рот Турмана уже приоткрылся, когда он захотел что-то сказать, Дональд понял: он совершил ошибку, разбудив его, чтобы выслушать оправдания. Здесь он почти ничего не узнал.

Турман подался вперед.

— Донни, — прошептал он.

И потянулся связанными руками к пистолету. Руки его двигались медленно и неуверенно, не с надеждой — как решил Дональд — выхватить пистолет, а возможно, прижать его к груди или ко рту, как сделал Виктор: такая печаль стояла в глазах старика.

Руки Турмана пересекли край капсулы и почти достигли пистолета. И Дональд едва не отдал ему оружие, лишь бы посмотреть, что он с ним сделает.

Но вместо этого он нажал на спусковой крючок. Пока не передумал.

Выстрел прозвучал чрезмерно громко. Блеснула яркая вспышка, грохот разнесся над тысячами спящих, и Турман рухнул обратно в гроб.

У Дональда задрожали руки. Он вспомнил свои первые дни в офисе, и все, что сделал для него этот человек, и ту их раннюю встречу. Его наняли на работу, для которой у него едва хватало квалификации. Наняли для работы, чьего смысла он сначала не мог понять. То первое утро, когда он проснулся конгрессменом и понял, что лишь горстка избранных стоит у руля могущественной нации, наполнило его смесью страха и гордости за свой успех. И все это время он был пациентом, которого попросили возводить стены собственной лечебницы.

На этот раз все будет иначе. На этот раз он примет на себя ответственность и поведет за собой людей, не испытывая страха. Он и его тайно разбуженная сестра. Они узнают, что в мире не так, и исправят это. Восстановят порядок во всем, что было утрачено. В другом бункере начался эксперимент, смена караула, и Дональд намеревался увидеть результат.

Он захлопнул крышку капсулы. На ее блестящей поверхности остались розовые пятнышки. Дональд кашлянул и вытер рот. Сунул пистолет в карман и зашагал к выходу. После совершенного у него бешено колотилось сердце. А капсула с мертвецом внутри негромко гудела.

101

Бункер № 17

2345 год

Год тридцать четвертый

Соло пропустил веревку через ручки пустых пластиковых бутылей. Те соприкоснулись, издав нечто вроде звучной музыки. Подхватив рюкзачок, он постоял немного, почесывая бороду и вспоминая. Что же он забыл? Хлопнув по груди, он проверил, на месте ли ключ. Старая привычка, от которой он все никак не мог избавиться. Ключа, разумеется, там больше не было. Он сунул его в ящик стола, когда запираться уже не оставалось смысла, потому что бояться стало некого.

Он прихватил два мешка с пустыми консервными банками, с грустью отметив, что огромная куча мусора почти не уменьшилась. Заняв обе руки и громыхая на каждом шагу, он зашагал по темному коридору к столбу света на дальнем его конце.

Чтобы перенести все наверх, пришлось дважды подниматься по лестнице. Он прошел между черными серверами, многие из которых за минувшие годы выключились — наверное, перегрелись. Чтобы открыть дверь, пришлось сперва отодвинуть шкаф для бумаг. В бункере не осталось замков и людей, но и дураков тоже. Он потянул массивную дверь, ощущая за ней, как всегда, присутствие отца, и вышел в большой мир, наполненный лишь призраками и настолько плохими вещами, что он не мог их вспомнить.

Пустые коридоры на его этаже были ярко освещены. Соло на ходу помахал в сторону известных ему камер. Он часто думал, что когда-нибудь увидит на мониторах себя, но камеры уже давным-давно перестали работать. Кроме того, для этого ему пришлось бы раздвоиться: чтобы один стоял и махал, а второй сидел перед монитором. Он даже посмеялся над тем, каким глупым когда-то был. Ведь он Соло.

Выйдя на лестничную площадку, он вдохнул свежий воздух и с тревогой подумал о высоте. Ему сразу вспомнилась поднимающаяся вода. Скоро ли она достигнет его этажа? Еще не скоро, решил он. К тому времени его уже не станет. Но все равно грустно было думать о том, что его уютное жилище под серверами когда-нибудь наполнится водой. Пустые банки из большой кучи возле полок всплывут. А компьютер и радио забулькают пузырьками воздуха. Он рассмеялся, представив, как это происходит, банки покачиваются на воде, а ему уже все равно. Соло бросил оба мешка через перила и дождался, пока они шмякнулись на площадку сорок второго этажа. Так, порядок. Он вернулся к лестнице.

Вверх или вниз? Вверх означало томаты, огурцы и кабачки. Вниз означало ягоды, кукурузу и картошку, но ее сперва требовалось выкопать. Если он пойдет вниз, то придется больше готовить. И он отправился наверх.

На ходу он считал ступеньки, шепча: «восемь, девять, десять». Каждая лестница воспринималась иной. И лестниц было много. У каждой из них имелась своя компания, такие же лестницы-друзья с обеих сторон. «Привет, ступенька», — сказал он, забыв о счете. Ступенька не ответила. А он не умел говорить на их языке — звоном и постукиванием одиноких шагов вверх или вниз.

Звук. Соло услышал звук. Он остановился и прислушался, но обычно звуки догадывались, что именно он делает, и застенчиво смолкали. Это был один из таких звуков. Он постоянно слышал то, чего нет. Здесь повсюду имелись насосы и лампы, которые включались и выключались, когда им вздумается. Один из таких насосов год назад стал протекать, и Соло сам его починил. Ему требовался новый проект. Он раз за разом повторял одни и те же проекты, вроде подрезания бороды, когда она начинала доставать до груди, и все эти проекты были скучными.

По дороге на фермы он всего раз остановился, чтобы попить и отлить. Его ноги теперь были крепкие. Даже крепче, чем в молодости. Чем больше и чаще делаешь что-то трудное, тем легче оно выходит. Но от этого трудные дела приятнее не становятся. Жаль только, что они не бывают легкими с первого раза.

Он обогнул последний поворот лестницы перед площадкой двенадцатого этажа и уже собрался насвистывать песенку сбора урожая, но тут заметил, что оставил дверь открытой. Или не оставлял? Соло никогда не оставлял двери открытыми. Любые двери.

В углу площадки к перилам было прислонено нечто похожее на отходы какого-то из его проектов: отломанный кусок пластиковой трубы. Соло поднял его. Внутри оказалась вода. Соло понюхал трубу. Запах ему не понравился, и он начал выливать воду за перила, но тут труба выскользнула из пальцев. Он замер и стал ждать, когда послышится далекий стук. Но не дождался.

Он выругал себя за неуклюжесть и забывчивость. Оставил дверь открытой. Подходя к ней, он заметил, что не дает ей закрыться. Черная рукоятка. Он протянул руку и увидел, что это нож, вставленный в решетку.

Где-то в глубине фермы послышался шум. Соло на секунду замер. Это не его нож. Не настолько же он забывчивый. Он вытащил нож, позволив двери закрыться, а в его пробуждающемся сознании уже мелькали тысячи мыслей. Крыса такого натворить не могла. Только человек. Или могущественный призрак.

Надо что-то сделать. Или связать дверные ручки, или забить клин под дверь. Но он очень испугался, потому вместо этого развернулся и побежал вниз. Стучали пустые бутыли, болтался на спине пустой рюкзачок, а пальцы сжимали чей-то нож. Когда бутыли ударились о перила, веревка зацепилась. Он дважды дернул ее, но сдался и разжал пальцы. Нора. Надо быстрее спрятаться в своей норе. Тяжело дыша, он мчался по лестнице, слыша за спиной топот и ощущая вибрацию: кто-то нарушил его одиночество. И чтобы это почувствовать, не требовалось останавливаться. Это был громкий призрак. Громкий и осязаемый. Соло подумал о мачете, которое сломалось полгода назад. Но у него есть нож. Новый нож. Безумно напуганный, он пробегал этаж за этажом. Выскочил на площадку. Это не та площадка! Тридцать третий этаж. Следовало спуститься еще на один. Он перестал считать. Соло бежал так быстро, что едва не споткнулся. Он вспотел. Все, он дома.

Захлопнув за собой дверь, он глубоко вдохнул, упершись руками в колени. Подхватил с пола щетку, просунул древко сквозь ручки. Дверь удерживала призраков. Ему оставалось лишь надеяться, что и шумные призраки через нее не пройдут.

Соло протиснулся через сломанный турникет и быстро зашагал по коридорам. Одна из ламп на потолке не горела. Он дошел до металлической двери, потянул ее, забежал внутрь. Остановился и поспешил обратно. Навалился на створку, закрыл ее. Присел, уперся плечом в шкаф для бумаг и с жутким скрежетом притолкал его к двери. Ему показалось, что он слышит снаружи шаги. Быстрые шаги. С кончика носа упала капля пота. Соло стиснул нож и побежал через серверную. За спиной послышался скрежет металла по металлу. Соло уже не был один. Они пришли за ним. Они идут, идут. Во рту появился металлический привкус страха. Он подбежал к решетке и пожалел, что не оставил ее открытой. Запоры у решетки сломались. Проржавели. Нет, ничего хорошего в этом не было. Эти запоры сейчас очень пригодились бы. Соло наклонился, ухватился за решетку, начал ее поднимать. Он спрячется. Как в первые годы. И тут кто-то стал выдергивать решетку из его рук. Он отмахнулся ножом. Послышался испуганный вскрик. И какая-то женщина, тяжело дыша и глядя на него сверху вниз, попросила его успокоиться.

Соло задрожал. Вытянутая на решетке нога чуть дернулась. Но он сдержался. Он лежал совершенно неподвижно, пока женщина с ним разговаривала. Ее глаза оказались широко распахнутые и живые. Губы шевелились. Она была ранена, но не собиралась делать ему что-то плохое. Она лишь хотела узнать его имя. А глаза ее увлажнились, потому что она рада его видеть. И Соло подумал, что, возможно, он и сам нечто вроде лопаты, консервного ножа и любого ржавого предмета, что валяются вокруг. Он был тем, что можно найти. Его можно найти. И кто-то его нашел.

Эпилог

Бункер № 1

2345 год

Дональд сидел в пустой комнате связи. Все станции были в его распоряжении. Остальных связистов он послал обедать, а тем, кто не хотел есть, велел сделать перерыв. И они его послушались. Они называли его Пастырем, не зная о нем ничего, кроме того, что он здесь главный. Их смены начинались и заканчивались, и они делали то, что он приказывал.

Мигающий на соседней станции огонек сигнализировал о том, что с ними пытается связаться шестой бункер. Им придется подождать. Он сам сделал звонок и теперь слушал звучащий в наушниках сигнал вызова.

На звонок никто не отвечал. Дональд успел проверить провод, отследил его до гнезда и убедился, что он вставлен правильно. Между двумя станциями лежала колода карт, оставшаяся после незаконченной игры, и две кучки карт, брошенных игроками, когда Дональд велел всем выйти. Чуть в стороне лежали и битые карты с пиковой королевой наверху. Наконец в наушниках раздался щелчок.

— Алло? — произнес Дональд.

Он ждал. Ему показалось, что на другом конце линии кто-то дышит.

— Лукас?

— Нет, — ответил другой голос — более мягкий, но прозвучавший куда жестче.

— Кто это? — Он привык говорить с Лукасом.

— Не важно кто, — ответил женский голос, и Дональд сразу понял, что это. Он оглянулся, убедился, что в комнате никого нет, и подался вперед.

— Мы не привыкли общаться с мэрами.

— А я не привыкла быть мэром.

Дональд услышал в ее голосе насмешку.

— Я тоже не просил о своей работе, — признался он.

— И тем не менее она тебе досталась.

— Досталась.

Молчание.

— Знаешь, — сообщил Дональд, — если бы я хотел принести хоть какую пользу на своей работе, то я бы прямо сейчас нажал на кнопку и отключил ваш бункер.

— Почему же ты этого не делаешь?

Голос мэра прозвучал ровно. С любопытством. Как реальный вопрос, а не дерзость.

— Вряд ли ты поверишь, если скажу.

— А ты попробуй.

И Дональд пожалел, что у него сейчас нет досье на эту женщину. Первые недели этой смены он таскал его с собой повсюду. А теперь, когда оно ему понадобилось…

— Очень давно я спас ваш бункер. И жаль было бы покончить с ним сейчас.

— Ты прав. Я тебе не верю.

В коридоре послышался шум. Дональд сдвинул с уха один из наушников и оглянулся. В коридоре возле двери стоял связист с термосом в одной руке и ломтем хлеба в другой. Дональд поднял палец и попросил его подождать.

— Я знаю, где ты была, — сказал он мэру, этой женщине, посланной на очистку. — И знаю, что ты увидела. И я…

— Ты и понятия не имеешь о том, что я увидела, — процедила она, и ее слова были острыми как бритвенные лезвия.

Дональд почувствовал, что ему жарко. Разговор с этой женщиной пошел совсем не так, как ему хотелось. Он не подготовился. Прикрыв ладонью микрофон, он подсознательно чувствовал, что у него кончается время и что он теряет ее.

— Будь осторожна. Это все, что я хотел сказать.

— А теперь послушай меня. Я сижу в комнате, набитой правдой. Я видела книги. И собираюсь копать, пока не докопаюсь до сути того, что сделали ваши люди.

Дональд слышал ее дыхание.

— Я знаю ту правду, которую ты ищешь, — негромко ответил он. — Тебе может не понравиться то, что ты узнаешь.

— Ты имел в виду, что тебе не понравится то, что я узнаю?

— Просто… будь осторожна. — Дональд понизил голос. — Будь осторожна с направлением, в котором будешь копать.

Пауза. Дональд взглянул через плечо на связиста. Тот отпил из термоса.

— О, мы очень тщательно выберем направление раскопок, — ответила Джульетта, помолчав. — И мне будет тебя жаль, когда ты услышишь, как мы приближаемся.

Примечания

1

Формально это орган Министерства здравоохранения США, расположенный в независимом округе (как Вашингтон) на территории Джорджии. Он состоит из четырех координационных центров, работает по всему миру, имеет огромный бюджет. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Либертарианцы — сторонники широких гражданских прав, в том числе на владение любым оружием. В США объединены в Либертарианскую партию.

(обратно)

3

Биотектура — архитектура, использующая в конструкции зданий биоэлементы.

(обратно)

4

Палата представителей — нижняя палата Конгресса США.

(обратно)

5

Программа служителей Палаты представителей существовала более 180 лет. В рамках данной программы несколько десятков молодых людей (не младше шестнадцати лет) после окончания школы около года работали федеральными служащими Палаты представителей США. Первоначально они исполняли обязанности посыльных между Капитолием и четырьмя офисными зданиями Палаты представителей в Вашингтоне, позднее круг их обязанностей несколько расширился. С августа 2011 года из-за высоких расходов и развития технических средств было принято решение закрыть программу в Палате представителей. В Сенате США аналогичная программа действует до сих пор.

(обратно)

6

AutoCAD (computer aided design) — пакет программ, позволяющий разрабатывать инженерные проекты и создавать чертежи.

(обратно)

7

Голубые страницы — раздел в телефонном справочнике, где перечислены телефоны и адреса правительственных учреждений и ведомств.

(обратно)

8

Косумель — остров в Карибском море у восточного берега мексиканского полуострова Юкатан. Популярный курорт.

(обратно)

9

Обычно при проверке на полиграфе «обычные» вопросы для оценки «базовых уровней» задают первыми. — Прим. ред.

(обратно)

10

Национальный съезд — съезд политической партии для выдвижения кандидата на выборы.

(обратно)

11

Национальная гвардия представляет собой так называемый организованный резерв Вооруженных сил США. Имеет двойное подчинение: штату и федеральное. Может быть активирована в чрезвычайных ситуациях губернатором штата для выполнения различных задач внутри страны. Служба в Национальной гвардии добровольная и совмещается с работой по основной специальности.

(обратно)

12

Блюграсс — традиционная музыка в стиле кантри, шотландско-ирландского происхождения, распространенная на юге Аппалачей и ставшая популярной в начале 1950-х.

(обратно)

13

Locust — саранча (англ.).

(обратно)

14

Национальная аллея — комплекс разнообразных памятников и музеев в историческом центре Вашингтона.

(обратно)

15

Locket — медальон, locker — шкафчик (англ.).

(обратно)

16

Solitude — одиночество, solo — соло (англ.).

(обратно)

Оглавление

Первая смена Наследие

Вторая смена Правила

Третья смена Пакт

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg