«Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза»

Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза

Часть первая

— Что молчишь как партизан, сын нерусского народа? — участливо спрашивает майор Брысь нахохлившегося Ильяса.

Снайпер неприязненно молчит. Потом тихо и неразборчиво начинает что-то кряхтеть под нос.

А что тут скажешь, операция прошла из рук вон плохо, а сам Ильяс облажался по полной. И для самолюбивого и гонористого человека, каким и является наш снайпер, этот конфуз вдвойне неприятен.

Да еще и чертов майор вместо крика и ора ведет вежливый разговор, тут скандал не устроишь и с темы не спрыгнешь. Остается кряхтеть и шептать себе под нос всякое, чтоб остальные не расслышали.

Честно говоря, мне сейчас Ильяса жаль — последнее время ему сильно не везет, причем началось это как раз в начале апреля в моем присутствии. Сначала мы ввязались в показавшуюся Ильясу очень выгодной комбинацию, ан в итоге остался он без передних зубов, затем его супруга узнала про эскападу в Госпитале. Смешно было предположить, что масштабная зачистка такого учреждения, да еще сводной группой алебардщиков и тому подобных вояк с холодным оружием останется тайной. Разумеется, разговоров было по Кронштадту много. Опять же Ильяс, настояв на восточных доспехах и оружии для своей персоны, выглядел даже на общем фоне латников более чем экзотично. Одна булава с бычьей головой потом сколько раз поминалась.

Разумеется, жена узнала, что он ввязался в рукопашную драку. Уж что там у них произошло никому не известно, но после общения мужа и повелителя с восточной раболепной и покорной женщиной на утренний сбор он пришел несколько не в себе, каким-то встрепанным и совершенно неожиданно для всех, а в первую очередь для себя, ляпнул: 'И лучшая из них — змея. Велик Аллах и Магомет пророк его!'.

Потом была реорганизация нашей охотничьей команды, нас прибрали к рукам и построили, да еще теперь командует нами этот самый майор с нелепой фамилией Брысь. То есть и с командирства Ильяса попятили. Вроде бы как замом он остался, но кто понимает, тому растолковывать не нужно.

И даже прозвище это, которое сейчас прозвучало — сам же Ильяс себе и спроворил, когда унимая разбушевавшегося спьяну соседа на его возглас: 'Я сын русского народа, а ты кто?', меланхолично ответил: 'А я сын нерусского народа. Пошли спать, а?'.

Мужик стушевался и обуреваемый когнитивным диссонансом отправился баиньки, а Ильяс утром не подумав толком, похвастался своей удачей в знании психологии соседа. И все. Пропал.

— Ты что, совсем не слышал, что Блондинка сзади прошла?

Ильяс ежится дальше.

Морф, на нейтрализацию которого мы в этот раз отправились, и впрямь прошел у сидевшего в засаде Ильяса прямо за спиной, далее спрыгнул со второго этажа, проскользнул под носом у пары наших стрелков, потом уже морфа засек Серега, но тоже опоздал, и очередь из пулемета пропала зря.

Сереге тоже вставили фитиля, тем более, что и впрямь промазал, а это с нашим пулеметчиком редко бывает. В отличие от Ильяса Серега когда злится — щурится. Вот сейчас Серега щурится, а Ильяс кряхтит и ежится.

— Резюмирую — говорит майор — день угробили бездарно и бестолково. Морф второго вида, средний, облапошил нас сегодня как малых детей. Чудо, что живы остались. Но такое везение нам не всегда будет выпадать. И к слову — то, что морф при жизни был блондинкой — тоже сослужило нам плохую службу. Расхолодились, раззявились. Так вот напомню — если зомби удалось стать морфом — он уже не дурак значит. И все анекдоты про тупых блондинок сочиняли несчастные брюнетки, долгими одинокими вечерами, это тоже забывать не след…

Так что единственно, кто сегодня молодцом — так это Хундфройляйн. Умница девочка. Если б не она — думаю, что у нас были бы сегодня похороны. Разных глухих и нерасторопных. Доктору объявляю порицание — совершенно неожиданно заканчивает майор.

— Мне-то за что? — удивляюсь я.

— Подумайте на досуге. Все свободны.

Начинаем расползаться.

Веселой выглядит только умница девочка, немецкая овчарка, которую за боевые заслуги майор всегда величает деликатно 'Хундфройляйн', моя собака по имени Фрейя.

Остальные выглядят хмуро.

Придерживаю за рукав Ильяса.

— Ну? — мрачно спрашивает он меня.

— Давай ко мне зайдем — предлагаю ему.

— А зачем?

— Мысль одна возникла, надо бы попробовать.

— А да ну все к Иблису, очень мне все это надо, не мальчик уже. Открою пекарню, катись оно шаром…

— А ведь ты на губы смотришь.

— Ты о чем?

— Ты действительно оглох. Не слышишь, а по губам читаешь уже, как глухонемой.

— Слушай, иди ты…

— Погоди, не топырься. Мне кажется, я знаю, что делать. Пошли, попробуем.

Некоторое время снайпер сопротивляется. Потом, как бы делая мне одолжение соглашается и мы с ним идем ко мне на квартиру. Последнее, что Ильяс успел на командирском кресле сидя — это выбил нам жилье, весьма комфортное по нынешним временам — во всяком случае, в том доме, где мы устроились, есть вода, иногда даже горячая, и периодически бывает свет. Мне, правда не очень подфартило, кроме меня жильцами оказались и толпы клопов, с которыми пришлось биться не на жизнь, а на смерть. С переменным успехом.

Довольно непросто загнать снайпера в ванну. По-моему слона зимой искупать проще. Но, в конце концов, голый Ильяс сидит в ванне и злобно на меня смотрит. Отмечаю про себя, что он сильно изменился — когда в самом начале Беды мы встретились — он был такой вальяжный, пухлый, подернутый легким нежным жирком, каким обычно покрываются холеные мужики, живущие в полном благоденствии. Теперь жирка и след простыл.

Все так же подозрительно снайпер следит за моими манипуляциями. Простые манипуляции, чего уж — свинчиваю насадку — рассекатель с душа. Вода горячая есть и теперь из душа вместо сотни струек лупит одна, такая гидромониторная.

— Отитов гнойных у тебя не было? — весьма громко осведомляюсь у пациента.

— Чего?

— Ухи болели? Гной был? — громкий ор все же Ильяс слышит.

— Нет, не было.

— А, ну тогда сиди смирно, раз барабанные перепонки у тебя целые.

Он все-таки дергается, когда струя теплой воды хлещет ему в слуховой проход.

Еще раз дергается, когда я тяну его за мочку уха — если ее тянуть книзу — слуховой проход распрямляется. Через минуту прошу Ильяса повернуться другим боком.

— И что дальше? — громко спрашивает он меня.

— Пока пополивай себя теплой водичкой, чтоб не мерзнуть. Ждем несколько минут.

— А?

— Ждем, говорю!

Честно признаться мне все же немного страшновато. Если я ошибся с диагнозом и причина глухоты иная, не ровен час снайпер посчитает, что это я над ним так поиздевался. Он вполне вменяемый человек, но полоса неудач редко кому добавляет благости в характер. Опять же восточный темперамент…

Ну, начали благословясь.

Я сильно радуюсь, когда вижу в струях воды на дне ванны мелькнувший маленький — меньше полсантиметра — темно-коричневый комочек.

— Ну, как слышно?

— Ты чего орешь? — сварливо спрашивает пациент.

И тут же говорит сам себе: 'А!'.

— Значит слышишь?

— Слышу — недоверчиво отвечает Ильяс.

— Если интересно — вон причина лежит на фильтре слива.

— Эта что ли? — брезгливо спрашивает снайпер.

— Она самая. Пробка из ушной серы. Давай, повертайся, вторую вымывать будем.

Проверка слуха у помытого Ильяса показывает, что он слышит прекрасно и ставший привычным с института шепотной тест 'Шульман пошли в шалаш' различает как и положено с нескольких метров.

Однако радость у него быстро сменяется озабоченностью.

— Вот не было раньше такого. Старею.

— Не. Это зубы.

— Что зубы?

— Слыхал поговорку, 'ест, аж за ушами трещит'?

— Нет. Это ты о чем?

— Зубы тебе выбило. Жуешь потому осторожно. А для того, чтобы сера не скапливалась жевать надо от души. Тогда слуховой проход шевелится и самоочищается. А ты — не жуешь.

— Ты серьезно?

— Совершенно. У человека все взаимосвязано — промочил ноги — потекло из носа, хотя где ноги — а где нос. Майор мне сегодня правильно намекнул — надо мне за вас браться. Буду вам диспансеризацию проводить. И с зубами тоже решать надо. Не хочу тебе на мозоль наступать — но видно мне пора лезть. Да и у Андрея с зубьями недостача, и майору тоже есть, что вставлять. Я как-то запустил дела.

Тут я прикусываю язык — Ильяс морщится как от кислого. Он и сам малый не промах и нашел в условиях бедлама, который тут у нас после Беды, вроде бы шибко толкового стоматолога. Тот предложил достать золота — и побольше, чтоб осчастливить золотыми зубами кучу страждущего народа. Тогда мол Ильяс получит качественно сделанные зубы и потом (я так думаю была об этом речь, была) будет в доле со всех золотых зубов, что вставит стоматолог.

Я сначала-то и не понял — что нашу команду понесло к черту на кулички, на край Питера, да еще и в обстановке некоторой странноватой секретности. Оказалось — Ильяс решил обобрать ювелирный магазин. Ну, с этим мы опоздали, его обнесли до нас, наверное, в самые первые дни, только сделали это очень грубо, так что все, что было на прилавках — оказалось расшвырянным по всей улице, достаточно тесной надо признать. Зомби сначала было немного. В смысле — в пределах видимости. Опять же обглоданных скелетов на улице не валялось, так что работать начали спокойно, не было там ни шустриков, ни морфов. Только вот работа оказалась нелепой — все содержимое витрин валялось разбросанным в разгромленном зале и на улице россыпью, вперемешку с битыми стеклами, всяким мусором и грязью. Стали собирать разные колечки-цепочки с асфальта. Потянулись зомби. Сначала по чуть-чуть. Потом гуще. Потом — ПОПЕРЛИ. Пришлось банально драпать, запершись в БТР. Всех сокровищ оказалось — пригоршня грязнючих драгоценностей, да еще с одного из самых первых пошедших к нам зомбаков взяли как-то странно брякнувшую при падении тела сумку. Там оказались серебряные ложки.

На следующий день Ильяс долго искал своего стоматолога, взявшего накануне вечером ценности на стерилизацию и дебактериализацию, как он оказывается, заявил. Оказалось, что зубодер тем же вечером покинул анклав на микроавтобусе, двинувшись куда-то по Кольцевой автодороге.

Осталось от него только запись на КПП.

А следующим выездом уже командовал новоявленный 'пришлый викинг' — тот самый майор Брысь. В итоге Ильяс зияет дыркой на месте передних зубов, стесняется улыбаться — ну и вообще. Плохо ему.

С майором житье у нас стало сильно иным. Были мы вольными казаками, охотничьей командой, а стали скучными регулярами с жестко прописанными задачами и обязанностями. Как не без ехидства заметил мой коллега — артель имени Шарикова. Того, который Полиграф Полиграфович. Только в нашу задачу входит ликвидация не бездомных кошек, а бродячих морфов.

Доля правды в его словах есть. Учитывая, что большая часть в нашей команде — охотнички со стажем — нас и направляют на такие операции, в которых надо угомонить что-либо заковыристое, не вполне подходящее для других боевых групп, которые состоят из всяких собранных с бору по сосенке людей. Во всяком случае, такие следопыты как пулеметчик Серега там редкость. И без него у нас вряд ли что-нибудь получалось. Вот с Блондинкой облом вышел серьезный. Вроде и следов она оставила везде и Серега разобрался что да как — а вышло коряво. Хоть Блондинка и не заяц-русак, а получилось, что запутала она следы на славу, и Серега их не распутал как должно. То, что морфиню безуспешно уже пытались взять дважды мореманы — и одного, которого она утянула, так и не нашли, кстати — утешение кислое. Щуке мышей в амбаре ловить не с руки. А тут не мыши, что уж там говорить.

— Ну, в общем, теперь ты и сам справишься, если рецидив будет — говорю я уже одевшемуся сослуживцу.

— А ждать было зачем нужно?

— Чтоб размокла пробка. Вымывается тогда проще. Чай пить будешь?

— А насквозь не пробьет? В метро вон гидропушкой землю разносили. Чай буду.

— Если совсем без мозгов струю напрягать, да еще в ухо воткнуть… Хотя нет, не слыхал, чтоб кто так убился. Садись, сейчас вскипит.

Жизнь напоминает несколько ошалелому после нестандартного излечения Ильясу, что клювом щелкать не надо, а надо все время быть на стреме — подходя к столу снайпер запинается, чуть не брякается на пол, удерживается с трудом на ногах и разражается фонтаном ругательств на нескольких языках — полиглот у нас Ильяс и этим чуточку бравирует. Но сейчас в ругани искренний тон — напугался. Явно.

В ответ на его брань из-под стола злобное шипение и неприятный утробный мяв.

— Это что? — неприлично для мужчины взвизгивает Ильяс.

— Лихо одноглазое.

— Трехногий что ли?

— Ага. Он самый. Под столом живет.

— Тьфу, кишка волосатая, в поликлинику тебя, на опыты — выражает свое недовольство снайпер.

Понятно, вылезла котяра глянуть, что тут такое — а умение у этой домашней скотины попадать под ноги и совать свой нос, куда не надо — яркое и врожденное. И ведь не учится ничему. А уж мог бы — когда мы его подобрали, котейка был на волосок от весьма позорной гибели. Серега на ходу отщелкал троих зомби, которые уже кота живьем жрать принялись, Вовка притормозил БТР, а медсестрица нашей группы выскочила через десантный люк и вернулась с покалеченным котофеем на руках. Думаю только то, что ему сильно досталось от зомбаков, обеспечило такой легкий захват — характер у животины мерзкий и в руки он, как правило, не дается. Нас с медсестрой Надеждой терпит и признает достойными служить его Величеству. Ко всем остальным относится высокомерно и по-хамски.

Потому, наверное, и живет под столом, что тут его лечили — в итоге он остался трехногим, одноглазым, бесхвостым и сильно драным, но живым. Живым и очень прожорливым. Когда обсуждали, как его назвать начитанный Саша, стрелок и связист в одном лице, предложил назвать его Счастливчиком, но Вовкино предложение понравилось больше, и теперь эта живность уже привыкла реагировать на официально присвоенное ему имя — Лихо одноглазое.

Надо заметить, что кличку свою кот отрабатывает на все сто. Вот чуть снайпера не искалечил.

Чай у меня неплохой, это Ильяс охотно признает. Разумеется — он же его мне и презентовал. С заедками несколько скучнее — только халва с арахисом, твердоватая и староватая, зато ее много — ящик.

Пока пили чай, Ильяс по-моему все же кота пнул. Во всяком случае, настроение у него выправилось и уходил он уже куда как более довольным, чем пришел. И славно. Не знаю, какой из него будет пекарь, а вот как снайпер он весьма полезен. Видел, неоднократно. Конечно второму нашему снайперу он все же уступает, Андрей именно настоящий снайпер, до мозга костей, Ильяс же и сам признает, что именно в снайперской стрельбе он послабее. Правда это его не очень огорчает, до недавнего времени жил-то он куда как лучше Андрея, да и сейчас, в общем, его семья пристроена неплохо, а Андрей вообще бобыль.

Это позволяет Ильясу примириться с тем, что как снайпер — он несколько эээ… ну не хуже конечно, но как бы превосходит в другом.

В вылазке за Блондинкой Андрей участия не принимал. Уже и лето, а его проблемы с суставами так и не кончились, вот он и остался на острове, благо сегодня очередные стрельбы для подростков и вместе с нашим сыном команды Демидовым — или как еще назвать приставшего к группе беспризорника — как раз там оба по самые уши и были заняты.

Да и мы, честно говоря, не ожидали от морфини такой прыти. Блондинка, да еще в ошметьях каких-то розовых тряпок, не крупная, зооморфная, то есть передвигающаяся на четвереньках с чего-то показалась всем совершенно рутинной целью. Потому провал получился крайне неприятный для нашего самолюбия и репутации.

Собственно — только моя собака тут и отличилась. Она еще толком-то и не собака, щенок пока, пухлый и толстолапый, но, как и все живые собаки, зомби чует верхним чутьем и тут же дает об этом знать всем, у кого уши пробками не забиты. Не могу сказать уверенно — щенячья истерика спугнула Блондинку или она и так не собиралась с нами связываться — но обошлось без потерь. А у нас отсутствие потерь — основная гордость.

Правда не для посторонних — увы, только формально и только во время боевых вылазок. Но и это уже немало, что и говорить.

Вот, значится ублажил я на сегодня Эскулапа, пора домашними делами заниматься.

Дел много. Во-первых у меня стирка.

Я ненавижу стирку. Меня мало утешает, что скажем, у Вовки те же проблемы и носки всегда после стирки оказываются в нечетном количестве — либо их 11, либо 5, либо 7. Правда, я достаточно умен, чтоб пользоваться одинаковыми носками радикально черного цвета, но сам факт нечетности угнетает.

Во-вторых надо готовить. С этим значительно проще — не стирка все же. Хотя тоже не все так просто. Голодных ртов-то куча получается и у каждого свой вкус.

В-третьих… В третьих — собака, это хорошо конечно. Только как оказалось — сильно непросто. Честно сказать — три раза бы еще подумал, прежде чем брать, если б знал, как оно будет. С детьми в клинике — и то легче получалось. Когда мой коллега, именуемый Буршем за грозный вид и жутковатый шрам на щеке, принес пушистый колобок с круглыми глазами и кожаным носом, оно было умилительно. Но оказалось, что внимания этому зверьку нужно очень много. Реально — МНОГО. И возни с дитем этим собачьим — тоже много. Дите ело, пило, писало и гадило, невинно глядя на мир. А еще оно лезло, куда не надо, плакало, когда обижали, а обидой считалось и невнимание. Девочка же, хоть и в шерсти. Только очень зубастая девочка и грызет все подряд как грызун какой-то. Зубастая шерстяная неуклюжая девочка. Сейчас у нее еще как-то внезапно отросли тяжеленные и здоровенные ухи, которыми она пока управляет с трудом и эти треугольные кульки то заваливаются на стороны, то ложатся чепчиком на щенячью голову, то храбро пытаются стоять по-взрослому.

А потом еще началась дрессировка. Коллега действительно помог, давая очень ценные советы, но и с ними все было непросто. Сегодня опять надо идти на площадку — и как оказалось, дрессируя собаку, дрессируешь и себя. Вот мне чего-то лень идти, а придется. Чертов Бурш страшно не любит, когда я опаздываю, да еще и приходит всегда за пять минут. С инструкторами нынче непросто, кто уцелел — работает на основной площадке служебного собаководства, благо собаки теперь — очень ценный товар, а уж обученные… Короче занимаемся этим самостоятельно, правда коллега что-то и впрямь умеет и советы дает толковые, но все же врач он, а не дрессировщик — профи.

Свалив шмотки в стиральную машину, сыплю жратву Лиху Одноглазому. Если есть чего в этой скотине хорошего — так только то, что жрет, что ни дашь, да гадит вне дома. За это качество я его ценю и уважаю. Еще хорошо, что со щенком кошак ужился, хотя и тут пришлось поломать голову, строго выполняя советы умного Бурша. Правда и сложилось удачно — животины попали в дом почти одновременно, недоеденный кошак был слаб как заядлый вегетарианец — глаз-то открывал с трудом, щен был совсем маленьким, да и территория этой квартиры была для всех нас чужая.

Раньше наша команда базировалась на Петропавловской крепости, в которую нам повезло попасть в самом начале Катастрофы. Нельзя сказать, что анклав получился мощным, но что называется — стены помогали. Тем более что стены худо-бедно были крепостными. В итоге — удержались, не без помощи Кронштадта, конечно, но удержались. Когда первый ужас прошел, начались мелкие игрища — Кронштадт стал подгребать под себя все полезное. Петропавловка — как стоящая на Неве и хорошо укрепленная — тоже в полезное попала. Нет, особого давления не было, моряки все же считаются интеллектуально развитой публикой, за горло руководство Крепости было взято мягко и даже где-то с почтением и возможностью сохранить лицо. Просто — напросто в самом начале апреля погода отмочила привычную для Питера фортель — несколько дней было реально жарко, а потом грохнули заморозки.

Пока неясно с чего это вышло, но нас подняли посреди ночи по тревоге. Собственно посыльный опоздал — мы уже одевались, разбуженные трескотней пальбы и гулким, вразнобой четырехорудийным пушечным залпом, от которого зазвенели стекла. Когда мы выкатились из ставшего нашей казармой нумизматического салона и добежали до положенного нам по плану обороны места на Зотовом бастионе — впервые ужаснулись. Не было такого раньше. Черная толпа зомби смяла оборону обоих мостов и теперь густо перла по мостам, растекаясь по всему Заячьему острову. Кто-то из них падал на лед, потому и по льду протоки эти нежити тоже шли. Пальба шла интенсивная, но какая-то растерянная что ли, больно уж это все было неожиданно — словно кто-то организовал зомбаков на такой штурм.

Нас перебросили на Алексеевский равелин сразу же, как оказалось, что одиннадцать метров в высоту зомбаки преодолеть не могут и потому собственно Крепости ничего не угрожает. А вот шесть метров — на равелине — вполне доступны для толпы зомбаков. И преодолевают они их весьма просто…

— Стрелять прицельно! Патронов у нас не вагоны! — орал Ильяс. Другие командиры вопили нечто подобное. Но нервы у всех были ни к черту, и пальба шла истерическая. Не у всех, конечно, но многие ребята и мужики из наспех сколоченной и собранной из сбежавшейся в Крепость публики комендантской команды и гарнизона Крепости действительно лупили почем зря.

Хорошая была ночка, с заревом от ракет, с черными толпами бредущих нескончаемо мертвяков, с пальбой, с громом старых музейных единорогов и лихорадочным сшибанием лезущих на стенку зомбаков.

Навал мы отбили, потом днем зомби почему-то перестали ломить и в спокойной уже обстановке удалось перещелкать тех, кто болтался по острову, восстановить укрепления на мостах и ужаснуться тому, сколько патронов извели. Артиллеристы, лупившие по толпе каменным дробом из древних единорогов времен 1812 года тоже пожгли весь дымный порох, накопленный с таким трудом. Единственно, кто порадовался — так это команда бесшабашных поклонников холодного оружия — к утру прибыли группы поддержки из Кронштадта и из омоновского гнезда. Вот они носились по острову и отрабатывали на остатках нежити свои живодерские приемы. Со стен Крепости это чем- то напоминало старую гравюру 'Варфаломеевская ночь'.

А мы пересчитали потраченные боеприпасы — и приуныли.

Получалось, что еще один такой навал — и мы пополним ряды этих самых алебардистов, если только алебард в Артиллерийском музее хватит.

Так и получилось, что в обмен на боеприпасы и оружие посовременнее — а вооружена была Крепость всяким старьем еще из трофеев Великой Отечественной. В самом начале кронштадцы помогли нам оружием, выдали всякие древние карамультуки, да с ограниченным количеством патронов.

Крепость незаметно потеряла самостоятельность.

— Продали первородство за миску патронов — метко заметил мой знакомец, матерый сапер по кличке Крокодил, живущий теперь в соседнем доме. И я вынужден был с ним согласиться.

В итоге в Крепость пошло оружие посовременнее, чем карабины Лебеля, пулеметы Гочкис и прочая антикварная архаика, туда пошли люди Кронштадта, а вот из Крепости тех, кто побоеспособнее — нас например — перетянули в Кронштадт. Гарнизон Крепости увеличился мало не втрое, так то следующего навала можно было не бояться, но комендант Крепости полковник Овчинников таким образом стал подчиняться приказам капитана первого ранга Змиева, главы Кронштадта.

Чем был вызван такой навал, после которого на таскаемые зачуханной тарахтелкой с гордым именем 'Славянка' саморазгружающиеся баржи для вывоза грунта свалили несколько тысяч упокоенных, так никто пока и не понял. И новообразованная некробиологическая лаборатория ничего внятного не сказала. Не должны бы зомби действовать организованно — а как на первомайскую демонстрацию перли.

Живем теперь в Кронштадте. По бытовым условиям — пожалуй, что и поудобнее, но безопасность здесь куда ниже. Мне, честно говоря, не хватает того ощущения, которое раньше было привычным и не замечалось — чувства безопасности. Здесь в городе слишком много народа, да и не до конца зачищенных мест хватает. Потому приходится все время держать уши востро, да и собаку собственно для того завел.

Поселили меня в трехкомнатную квартиру. Попутно в нее же Ильяс записал и нашу медсестру Надежду. Объяснено это было мне так, что, дескать, жилье это временное, если я перетяну из глухоманной деревни своих родителей в Кронштадт, то тогда можно и переиграть, а так девушка будет под защитой толкового бойца (это он меня так обозвал, гад), да и в случае чего из угловой квартиры два стрелка прикроют сразу два сектора, а не один, да то, да се, пурга короче. По-моему он просто решил создать мне семью. Надька одинокая, я холостой. А Ильяс глядишь — благодетель. К моему удивлению самостоятельная и занозистая медсестричка ничего против не сказала, ну а мне ершиться и вовсе не с руки. Всяко лучше, чем с Вовкой жить.

Такой вот Ноев ковчег получился — кота подобрали за день до вселения, он собственно первым в эту квартиру и вошел. Правда, вошел своеобразно, валяясь половой тряпкой в картонной коробке, которую Надя несла перед собой. Потом я собаченцию притащил. Ну а клопы там уже были. Сейчас кровососов стало резко меньше, но иногда еще бегают. Ладно, в конце концов, не самое страшное. Перед самой катастрофой успел прочитать в инете, что по всему миру — тараканы исчезают, а клопы что-то разошлись широко. Аж в Нью-Йорке их толпы появились, чего раньше не было. Знамение что ли Апокалипсиса?

Так, теперь жратву собачине. Это самое сложное — не подумал бы, что щенячья диета такая хлопотливая. Правда и растет собачина не по дням, а по часам. По рекомендации коллеги миски зверюг стоят неподалеку от границы сфер влияния — двери на кухню. Вроде как видят животины друг друга во время приема пищи — и благожелательнее друг к другу относятся. Даже было дело подстилки им менял — чтоб к запаху привыкали. Ничего, привыкли вроде. Хотя щенку приходилось довольно много раз говорить 'Фу!', а кошака хлопать по заднице свернутой газетой — опять же тезис Бурша — наказание за неверное должно быть всегда одинаковым, чтоб животина понимала, чего от нее хотят. Странно, Надька к этому отнеслась с пониманием. Что удивительно — котяра тоже. Ну, в общем, со всеми в квартире можно найти общий язык. Даже с клопами. Дихлофос они понимают правильно, факт.

Осталось для нас с Надькой еду приготовить. К моему глубокому огорчению оказалось, что она готовить не умеет вообще. Ну, разве что кашу на костре сварить.

Оно конечно не удивительно — многих девочек растили принцессами, Надя тоже из семьи, в которой на нее надышаться не могли, холили — лелеяли, а потом пришел Ельцин, сказал: 'Берите свободы сколько угодно'. Свобода — это прекрасно! Особенно когда это свобода убивать, грабить, насиловать и держать рабов. Ну и оказалось, что семья Надежды — это мерзкие оккупанты на теле свободной и счастливой республики Ичкерия. За это родителей Нади при ней же весело убили свободные ичкерийцы, сама она попала в рабыни и нахлебалась столько, что я даже думать об этом не собираюсь. Как-то освободилась, или освободили, как-то жила до встречи с нами, когда оказалось, что она прибежала в Крепость в чем была, но с сумкой набитой медикаментами. Знаю, что она отучилась где-то четыре курса мединститута, что отлично умеет оказывать первую помощь на поле боя, великолепно знает десмургию, как называется искусство перевязок и очень недурно стреляет.

Еще знаю, что ее лучше не злить — довелось уже убедиться, что беспощадности она у ичкерийских рабовладельцев научилась хорошо, и никакого слюнявого гуманизма к врагам у нее и в помине нет, выбили это ошибочное заблуждение из нее, когда родителей убивали. Те как раз были интернационалистами и гуманистами, как, в общем, советских врачей и воспитывали. Глупые совки, да.

Так что знаю я про Надежду очень мало. Человек с действительно темным прошлым. Впрочем, ее прошлое меня не очень-то и интересует. Вот то, что готовить она не умеет совершенно — это меня печалит. Хорошо еще, что как человек порядочный она всю квартиру убирает, так что в нашей коммуналке всегда порядок. И посуда у нас всегда помыта, а я посуду мыть ненавижу. Пачкаю с охотой, это есть такой момент.

Готовка сегодня простая — разжился я кучей мороженых грибов, вроде как опята, вот я их и пожарю, благо пара луковиц у меня есть, а еще имеется кусок мяса, вполне себе приличной свинины. На суп у меня задора не хватит, но покромсать и потушить, опять-таки могу. Газа в баллоне на сегодня точно хватит, а потому можно еще и компот сварить — попались нам на глаза какие-то сухофрукты в последний раз. Это может европейцу сложно при Апокалипсисе, а я еще застал СССР, когда вроде и прилавки пустые, а голодным никто не был, и перестройку, когда на помойках почему-то оказывались тонны колбасы, а в магазинах был шиш, и вот тут-то при Горбачеве голодом пахнуло. И Гайдаровскую вивисекцию помню — когда реально жрать было нечего. Потом наладилось — при Путине, пожалуй, и вроде бы наступило изобилие, хотя внимательный взгляд обнаруживал, что есть строгий набор продуктов, да еще и цены все в два раза выше, чем в Европе при впятеро меньших зарплатах… Так что не впервой, да.

Когда настает время бежать на площадку, обнаруживаю, что грибы все же странные. Их можно жевать, но вкуса грибного в них ровно никакого. И даже лук не помог. Вот мясо — вполне удалось, а грибы…

Остается только надеяться, что моя соседка придет совсем очумевшая и проглотит не разбираясь, что найдет. Она еще в больнице помогает, ей там пообещали, что натаскают до уровня врача, восполнив недостающие два курса и интернатуру богатой практикой. Вот она и усердствует. С гонором девушка.

Меня тоже старались припахать на благо уцелевшей в Кронштадте больницы. Но хитрый майор Брысь тут же воспользовался этим и как только меня оставили в больнице, изъяв из команды, так он тут же запорол пару заявок, привезя совершенно не то, что у него главврач запросила. При этом и подкопаться к нему оказалось невозможно — Надя — медсестра только номинально, образования формально у нее нет и потому разбираться в фармакопее или лабораторном оборудовании ей не с руки, сам майор много чего умеет и глубоко благодарен за вылеченный в этой самой клинике ревматизм, но вот разбираться в реактивах — не его задача, ну и так далее. Главврач в итоге плюнула и теперь я опять в составе команды. И мне, честно говоря, это нравится больше, потому как лечить наших сограждан грустно — они вообще-то сволочи, эти наши сограждане и стараются угробить себя всячески, категорически не желая придерживаться здорового образа жизни и нарушая все и всяческие рекомендации. Потом идут к врачу и требуют, чтоб им в момент вернули здоровье, молодость и красоту. Мне к концу приема хотелось уже лупить по башке мамашек, от которых воняло табачищем гуще, чем от гренадеров и драгун петровских времен.

Ясно дело, корова, что твой ребятенок болеет и болеть будет, если грудью ты его не кормишь в принципе и куришь как паровоз в его присутствии. Еще б он не болел!

Нет, определенно мне нравится больше в нашей сумасшедшей компании, чем в клинике, которая сейчас и жнец и швец и на дуде игрец — поликлиническое звено в городе выбило почти полностью в самый же первый день прихода зомби.

Правда, свое освобождение пришлось отрабатывать, добывая всякие заковыристые вещуги в самых паскудных местах. Это майору сошло с рук, что он приволок груду реактивов из лаборатории, да, к сожалению, реактивов на гепатит, которого с начала Беды след простыл и потому вот именно на гепатит реактивы вообще-то не заказывались. Мне такое не пройдет, потому приходится стараться во время вылазок, притаскивая то, что положено, плюс дважды в неделю надо кататься в Петропавловку — там медпункт так и остался на моей ответственности, да пара ночных дежурств в самой клинике. Гибрид дежурного врача и охранника.

Собака радостно тащит поводок, видя, что я надеваю башмаки и беру автомат. Для прогулок по городу у меня городской пистолет — пулемет судаевский, а вот Калаш — тот на выезды. Мощноват он для города. Да, такие милые времена. Раньше для прогулок тросточку брали. Потом плеер. Теперь автомат…

Бурш уже на месте. Собакевичи начинают радостно приветствовать друг друга, родственницы, чай, сестрички из одного выводка, или как там называются собачьи семьи.

И имена у них соответственные — сестричку зовут Исида. Собственно выбор был именно таким, чтоб шепотом позвать, если надо. Ну и чтоб солидно. А то их единокровного братика Костогрызом назвали, что не комильфо, мне кажется.

Дальше начинается дрессура… Называется это все ОКД и собственно служит тому, чтобы сделать из собаки человека. Иногда у меня складывается впечатление, что я сам столько всего делать не умею. Или умею, но плохо. Собаки же стараются изо всех сил, и смотреть на них, толстопузых, но старательных — уморительно.

После того, как Бурш дал мне распечатки всех собачьих умений, которым мы их должны научить — я диву дался. Однокурсник из Эстонии, когда у меня гостил всегда приходил с прогулок по Питеру немного офигевшим и утверждал, что у нас муниципалитет богатый и не ищет денег для бюджета. Дескать, в Эстонии собака без намордника, поводка и уж тем более не откликающаяся на свою кличку сразу дает весомый вклад в городской бюджет. В виде штрафа из кармана собачника. Ну а у нас этим не заморачивались.

Кстати в Кронштадте уже есть в одном из приказов пунктик об отстреле всех бегающих в неположенных местах собак, не сопровождаемых бегущими рядом с той же скоростью хозяевами. И весьма жесткие санкции для тех, у кого собака не на поводке и без намордника. Пятнадцать суток общественно-полезных работ, как называется деятельность в 'отряде исправления 3 категории'.

Так вот, оказывается, и до Беды каждая вменяемая собака должна была знать свою кличку, прибегать к хозяину по первому зову, а в людных местах идти слева, держась плечом у ноги хозяина. Ну, про поводок и намордник уже говорилось. Надо же. Я и не знал, как, впрочем, и сами собаковладельцы.

Вообще-то Бурш то и дело ставит меня на место и многие мои разумения пускает дымом. Мне вот казалось, что дрессура унизительна для собаки. Типа собака — она тоже личность. Но на дрессировку Фрейя рвется как на праздник, за четверть часа уже начинает поскуливать, скрестись в дверь и проявлять нетерпение. И на площадке старается изо всех своих пока невеликих сил и явно радуется, когда у нее что-то выходит. Бурш, правда, придерживается метода поощрения — потому мне приходится то давать вкусняшки, то гладить, то хвалить в устной форме, рассказывая щену какая она умница. Она в ответ готова из шкуры вылезти. Коллега же все мои интеллигентские благоглупости разбил простым вопросом: 'Дрессура значит подавление индивидуальности? А когда человеческого детеныша учат говорить, ходить и есть самостоятельно — это надо думать тоже подавление индивидуальности?'.

Уел. А потом еще и дополнил: 'Собака — стайный хищник. Потому семья хозяина — для нее своя стая. А в стае все сидят на своих полках по иерархии, согласно штатному расписанию. И либо хозяин — вожак стаи — и тогда для собаки все ясно и она с удовольствием играет по правилам, либо хозяин — пустое место и тогда она сама становится вожаком. У подавляющего количества собачников — вожак стаи — именно собака. И это грустно, потому как вместо умного существа, от которого всем радость получается вздорная, злая и тупая скотина. Глупость хозяина всегда на собаку переходит'.

Ну, не возразишь. Вот и учим собак ходить и говорить… Есть самостоятельно они уже и сами умеют. Но трудно это все…

Уже в конце занятия собаченции внезапно начинают щетиниться, урчат и пятятся.

Странная реакция. Когда рядом зомби — Фрейя лает и прыгает на месте. И на Блондинку тоже так отреагировала. И до того — был уже морф, та же реакция. А тут попятились и дернули разом в дальний угол площадки. Аллюром три креста. (Не знаю, что это такое на самом деле, но звучит красиво — и, наверное, это значит 'очень-очень быстро').

Мы с Буршем тоже, не сговариваясь, начинаем отходить за собаками. Тяну с плеча ППС. Коллега оказывается только с пистолетом. Ничего не вижу сильно страшного. Но то, что мы оба вооружены не шибко, да к тому же я не в курсе как Бурш стреляет — не настраивает на боевой лад.

— Пойдем, глянем? — не очень уверенно спрашивает коллега.

— Не тянет. И одеты мы не толсто и вооружены слабовато.

— Это да… А что там? Так Фрейя уже реагировала?

— Нет, так не было ни разу. На морфов она лаяла.

Смотрим на собак. Из-за стоящего в углу площадки металлического короба, где хранится всякий нужный инвентарь, опасливо торчат два кожаных носа. Спрятались щенята.

— Что бы сделали персонажи в американском триллере? — спрашиваю я Бурша несколько нервно.

Он косо улыбается, отчего шрам на щеке шевелится как живой, потом отвечает: 'Они бы разделились и пошли посмотреть, что там за скелет танцует'.

— Значит, мы что должны сделать? — пятясь, спрашиваю я его.

— Брать щенят на руки и валить отсюда — причем быстро.

И мы выполняем намеченное действо с мужественной непреклонностью и стремительностью.

Только выбежав на городскую улицу, останавливаемся.

Щенята нервничают, но уже не так боятся, как на площадке. Значит, нечто отдалилось.

Начинаю вызывать майора. Отзывается с задержкой. Докладываю ситуацию. Хмыкает, приказывает дать координаты места, где стоим. Передаю рацию коллеге, он лучше тут ориентируется… Майор слушает, обещает прибыть через десять минут.

— Да, а что это вы говорили о крепостной стене, рядом с которой мы стоим? — осведомляюсь у напряженно посматривающего по сторонам коллеги.

— Так вот же она у вас перед глазами — удивляется он.

— Вот этот заборчик!?

По-моему я его обидел.

— А вы заберитесь на него сначала. Вполне нормальная крепостная стена. Ну не по всему периметру сохранилась и башня только одна уцелела, но тем не менее.

Стоим, молчим. Смотрим по сторонам. Тормозим бабку с ротвейлером, которая шла явно на выгулочную площадку, где мы как раз занимались. Рекомендуем ей не переть на рожон до прихода патруля. Бабка вроде внимает голосу разума, но ее песик думает иначе и спокойно волочет старуху, не слишком обращая внимания на ее окрики, команды и прочие бессмысленные попытки удержать пса на месте.

Нелепая ситуация. Бурш выразительно смотрит на меня, на увлекаемую бабку и ничего не говорит. Он опытнее меня в собачьих делах и раз не вмешался — мне тоже не след соваться. Парочка тем временем прокорячивается в арку этой так называемой крепостной стены и бабкина ругань несколько стихает. Но очень ненадолго, потому как внезапно она становится громкой, визгливой, потом ее словно обрезает, и мы видим трагикомичную картинку — песику тоже что-то сильно не понравилось у площадки и теперь он стремительно несется обратно. Изредка успевая оттолкнуться ногами от земли, следом почти летит по воздуху бабка, наконец, она шмякается на землю и теперь пес ее волочит плашмя, отчего скорость его передвижения несколько снижается, но не так чтоб сильно.

— Может пристрелить жывотное, чтоб не мучилось?

— С ума сошли! Она хоть и старуха, а все-таки живой человек! Пункт 16–16 никто не отменял — осаживает мой порыв коллега.

— Я вообще-то про ротвейлера говорил — отвечаю я.

— Так и ротвейлер пока пункт 28 — 6 не нарушает. Бежит со скоростью хозяйки. Все в порядке.

— Помогите! — орет бабка.

— Да чем же я вам помогу — участливо отзывается Бурш.

— Джерика подержите!

— За какое место? — так же участливо вопрошает врач у протаскиваемой мимо нас старухи.

— Идиоты! За ошейник! Да сделайте что-нибудь!

— Могу Джерика пристрелить — предлагаю я, сдерживая смех и кося глазом на арку в крепостной стене.

— Нет! Не смейте! Не вздумайте стрелять, я буду жаловаться! — орет старуха.

Джерик сбавил пыл, ей удается встать на четвереньки. Я собираюсь ей помочь, но Бурш меня удерживает.

Высказав все, что она о нас думает, изгвазданная в пыли старуха пытается тянуть Джерика домой. Пес, весящий, пожалуй, столько же, сколь бабка, только сильно помоложе, помускулистее и тверже стоящий на четырех ногах тянет ее в другом направлении. И, разумеется, побеждает.

Особо отслеживать бабкину борьбу с домашним питомцем не получается — все-таки нечто, так напугавшее собак еще там. За крепостной стеной, которая заборчик. Спускаем щенят на землю. Жмутся к ногам, не шалят.

Наконец подъезжает майор.

Из пошарпанного и местами помятого лендровера вместе с ним выскакивает Серега и бывший капитан Ремер, который теперь работает с нами. Они одеты несколько не по сезону — словно сейчас не лето, а морозная зима, да еще и защитными пластинами обвешались.

— Ну и где ваш собакоморф? — спрашивает майор.

— С чего это вы решили, что именно собако и именно морф? — подозрительно осведомляется Бурш.

— Элементарно, Ваксон. Сейчас и проверим. Вы держитесь пока сзади, — буднично отвечает майор, перехватывая поудобнее тяжеленное охотничье ружье-автомат.

Они разворачиваются цепью, и мы все идем туда, где щенки напугались.

Вскоре щенки опять начинают беспокоиться и вырываться. Но нам приходится двигаться вперед, успокаивая их — с таким индикатором жить спокойнее и особенно когда рядом какая-то гадость. Морф и из собаки получается жутковатый, видели уже, приходилось, да еще в придачу не пойми с чего, у некоторых новые навыки появляются. Как у того сенбернароморфа, которого мотопатруль с дерева сшиб. Не мог залезть он на дерево ни за что — а залез и, в общем, грамотно засаду устроил, хорошо его в голых ветках пулеметчик разглядел. Сейчас-то все зеленое, прячься — не хочу.

Здесь как раз зелени хватает — это ж практически за чертой города зеленая зона, прибрежная полоса, правда изрядно замусоренная, какие-то гаражные кооперативы, вроде местные вообще это место 'Шанхаем' называют. Мне оно известно только тем, что Вовка тут нашел на 18 день Беды живого парнишку — тот спрятался в туалете бензозаправки, что слева — и там отсиживался. Вроде он уборщиком, что ли тут работал, вот и ухитрился протянуть на чипсах и печенье, что с витрины хватанул, убегая в свою фортецию. И даже не свихнулся, просидев столько времени в осаде.

А еще тут площадка, на которой мы занимаемся.

Трое одетых в стиле 'не кусай меня собака' товарищей не торопясь идут перед нами. Мы приотстали — щенки дальше не хотят категорически. Изо всех сил не хотят.

Пока мы с ними возимся, ребята видно находят искомое — гулко грохает три выстрела.

— Все с этим, тащите Хундфройляйн! — кричит нам Брысь.

— Что там было? — ору в ответ.

— Оно и было — несколько неясно отвечает Серега.

Собаку приходится брать на руки. Так она чувствует себя несколько увереннее, но все равно старается вырваться. А весит она уже с пуд где-то.

Морф оказывается ужасающим. Я таких не видал раньше, а еще меня пробирает хохот. При жизни жувотное это было самой мелкой собачонкой — таких в сумочках таскают. Чихуахуа, что ли порода называется? Кого уж оно съело и как морфировало — мне не совсем понятно, размером оно по-прежнему и до кошки не дотягивает. Челюсти разве что увеличились и удлинились этаким клювом. Но вот пахло от него как положено — отчего другие собаки пугались всерьез. Размеры подкачали, а так вполне себе морф. Особенно издалека, да по запаху.

Возникает вопрос — забирать ли эту падаль с собой для отчета, как положено, или нас засмеют? Морф-то меньше кошки.

Брысь принимает соломоново решение — если для отчета и не примут, то в некролаборатории будут рады и такому образцу. В конце концов, крысоморфы еще меньше размерами попадались. Но это не делало их менее опасными и шустрыми.

Серега, тем не менее, хихикает. Ну да, отличный охотничий трофей, голову вполне на стенку повесить, а шкуру на ковер пустить. На коврик для мыши.

— Знаете, мне неловко, что мы вас по такому пустяковому случаю побеспокоили — говорит Бурш майору, пока трупик упаковывают в мешок из черного пластика.

— Глупости не говорите — невозмутимо отвечает Брысь.

— Почему глупости — удивляется мой коллега вполне искренне — мы вооружены, умеем стрелять, а уж с такой мелкой ерундовиной справились бы. Ее же сапогом раздавить не проблема, даже без стрельбы.

— Если вас гнетет то, что мы съездили на заявку и ликвидировали бесспорно морфа, то это зря. Нашей группе это в зачет. Если гнетет то, что вы какбэ струсили — то это тем более зря. Не говорю уж о том, что это сейчас мы узнали, какой именно был морф, а получасом раньше никто понятия не имел об этом. Потому мог быть и какой-нибудь стокилограммовый мастиф например, или фила бразильяна, не к ночи будь помянут. Много бы вы своими пукалками наработали бы. Не говорю о том, что собаченции вам стрелять бы не дали — задали бы лататы, дернули поводками в момент прицеливания…

Так что все как должно. Нам ведь никакие потери не нужны, а?

— Да не хотелось бы. С чего вы решили, что это именно собакоморф?

— Тропность. Есть такое слово?

— Есть. Хотите сказать, что именно собакоморф тропен к собакам?

— Точно так. И это для собак сейчас самый страшный враг. На генетическом уровне. Хундефройляйн смелая девочка, видел я ее в деле, раз она так напугалась — какие еще варианты. Вы мне лучше скажите — зачем вы тетку в пыли обваляли? Она на вас была очень зла, как я видел. Чем это вы женщину так окрысили?

— Она хотела, чтобы мы ее песика остановили и удержали.

— А вы что? Наш Доктор то уж всяко должен был кинуться на помощь страждущим. Хлебом его не корми, альтруиста. Хоть за фалды держи.

— Вообще-то он вроде бы собирался. Но я не рекомендовал — Бурш иронично смотрит на меня.

— Ну а что я? Я ж не полез!

— И правильно — кивает коллега.

— А растолковать? — спрашиваю я, потому что и впрямь интересно.

— Собака — стайное животное. Помните? Ага, помните. Так вот бабка — она хоть числится этим псом на низшем уровне иерархии — но в своей стае. Он будет защищать себя и свою стаю. Значит, если будем хватать его — он разозлится, а ошейничек у него к слову шипованый, так что пусть мадам сама за такой ошейник песика хватает, если тормозить бабку — он опять же разозлится, уже защищая особь из своей стаи. А песик без намордника. Напуган, потому агрессивен вдвое.

— Странно — хмыкает Брысь — я считал, что собаке можно дать команду — и она подчинится.

— Только если это нормальная собака и обучена понимать язык. Тогда она команду выполняет. Но то грамотная собака — а этот — дикарь, да еще и тупой. Вот представьте — как бы отнесся майор, если бы я схватил его за шиворот, да еще орал бы что-то на суахили или на чем там любит изъясняться ваш снайпер? Мне кажется, что майор отнесся бы к таким действиям неодобрительно.

Брысь посмеивается. Пример ему понравился. Только я подозреваю, что именно на суахили он команды понял бы как раз.

— Похоже, тут все. Поехали? — спрашивает Серега.

— Поехали. Вы к слову знаете, где эта собашница проживает?

— Знаю — удивленно говорит Бурш.

— Значит, подтвердите нарушение пункта о намордниках.

— Может не стоит давать делу ход?

— Стоит. Поверьте — стоит — уже неуклюже залезая в машину, ответствует майор — Вы с нами или остаетесь?

— Лучше пройдемся — говорит мой коллега.

— А, ну бывайте!

Бурш, обращаясь к нашим щенятам, внушительно выговаривает торжественным тоном: 'Сия у нас победа может первая назваться, понеже над морфом псоглавым таковым никогда такой не бывало'.

И угощает свою Исиду чем-то вкусным. Приходится не отставать.

Ага, значит все в порядке, раз он пустился выдавать фразочки на архаичном языке. Любит он таковым щегольнуть, но только в спокойной обстановке.

— Нам здорово повезло — замечаю я на тот случай, если коллега чего не понял.

— Вы даже не представляете себе, насколько вы правы — распутывая переплетенные разыгравшимися детенышами поводки, отвечает Бурш.

— Почему же, видывал я уже несколько собак-морфов.

— Половину на снимках других поисковых групп, часть из БТР, а вот в атаке непосредственно на вас сколько?

— Трех.

— Только, увы, тогда вы были в составе охотничьей команды, потому думаю, что не прониклись толком, не восчувствовали — ехидствует коллега.

— Почему же не проникся? Я, конечно, не знаю, что это за бразильяна такая, о которой майор толковал, но что касается хищников породы псовых — все-таки не совсем уж до ушей деревянный.

— Бразильеро. Фила бразильеро. Есть такие песики — особо крупные, специально выведенные для охоты на человека. Полагаю, вы таких и не видали, их к счастью пока еще мало. Кане корсо, мастино наполитано… Как было написано на одном из сайтов — я сейчас процитирую 'Считается, что предки мастино выступали на древнеримских аренах в битвах со львами, быками и другими животными, включая христиан'.

— Что так и было написано?

— Слово в слово. Ручаюсь.

— Мда, и раньше знал, что собашники — люди головой бабахнутые…

— Полегче, коллега, полегче. На тот случай — если вы не заметили — тут Бурш ехидно подмигивает — вы как раз разговариваете с собашником, да и сами вы собашник.

Хотя отчасти вынужден согласиться — кретинов среди собаковладельцев много. Причем особенно у нас. Не так давно знакомым подарили как раз такого песика — из перечисленных. Группа пород 'собаки с особо мощным укусом'. Так представляете, вероятно. Вот им песика подарил разочаровавшийся в нем банкир — представьте, за три месяца на даче песик никого не разорвал. Пикантно?

— Не очень. Собачьи укусы я видал, лечить даже приходилось.

— Чьи к слову укусы были? — профессионально заинтересовывается Бурш.

— Кокер-спаниель, пудель, овчарка.

— Не серьезно. Собачки-то мной названные специально предназначались людей драть. Но при этом те, кто породы выводил, все-таки с головой дружили, потому старались вколотить псам, что не каждого человека надо рвать, а только того, на кого хозяин укажет. А у нас очередной придурок с деньгами покупает такое мощнейшее оружие — на манер гранатомета, пожалуй — и при этом еще и не доволен, что его гранатомет сам по себе не стреляет когда вздумается. Ему даже в голову не приходит, что в случае такой неуправляемости — он сам первая мишень. Потому как именно он рядом всегда. К слову владельцы и их семьи как раз чаще всего страдают. Недалеко ходить — виденная нами старуха по краю ходит — ротвейлер вообще мужская порода, то есть признает над собой только еще более брутального самца, чем он сам. А уж ротвейлер — брутальный до чертиков. Значит, бабку обязательно накажет как-нибудь.

Бурш задумчиво смотрит туда, куда пес уволок свою 'хозяйку' и продолжает грустно: 'К тому же многих собак надо выгуливать, как следует — чтоб устали, а не до кустиков и обратно. Тот же ротвейлер — ком мышц, мышцы работать должны. Иначе собака дуреет, мощь ее распирает. И с алабаями та же история — пять часов в день выгуливать надо и с кавказцами, даже с мелкими стаффордширами и бультерьерами… Да впрочем ладно, что я тут лекции читаю. Нашим-то мамзелям гиподинамия не угрожает'.

Мамзели действительно носятся вокруг нас как заведенные.

Настает время расставания — Буршу на дежурство, а мне домой надо. Выспаться.

Думал, что вот теперь будет не до компьютера, так режим дня восстановится. А черта лысого со свиристелками. Еще и ночь вышла какая-то дерганная, спал кусками, с утра словно из меня всю ночь веревки вили. И вроде бы ничего такого особенного, банальное дежурство, вполне все рутинно, то одно, то другое. Но встал как с левой ноги и вообще…

Надежда Николаевна уже отужинать изволила, чай пьет. Сообщает последние новости: грибы у меня получились полиэтиленовые, ни вкуса, ни запаха, а вот мясо удачно. Притащила две бутылки какого-то навороченного вина — премировали ее за качественную работу, предлагает завтра устроить пирушку, если день пройдет хорошо, к слову Лихо Одноглазое приносил тут квартплату — мыша задавленного.

— Наверное, тоже к завтрашней пирушке пристроиться хочет?

— Возможно. А почему вы его не кормили сегодня?

Я удивляюсь. Отлично помню, что кормил.

— А с чего вы решили, что скотина некормлена?

— Мявкал требовательно, все ноги собой истер и полную миску умял, когда насыпала.

— Удивляюсь, куда в него влезает. Кормил я его, проглота. Лихо! Морда твоя несытая, явись!

Куда там, явится оно. Оно уже дрыхнет. Без задних ног. Да и передних тоже.

Впрочем, коты, они — загадочные твари.

Слыхал, что некий кот сожрал четыре кило шашлыка. Его взвесили — вес получился ровно четыре кило. Так все и остались в недоумении — куда делся кот, если именно он сожрал шашлык. Но против нашего Лиха — тот кот так, новичок зеленый.

Идея устроить пирушку мне определенно нравится.

Давно как-то не было пирушек. А вещь — полезная. Мне вот помнится недавно Бурш глаза открывал, когда растолковывал как щенка к коту приучить — дескать, если животины в момент приема пищи видят друг друга, то отношение их друг к другу улучшается. Условный рефлекс по Павлову — в момент приятственный приема еды видишь другое существо — и оно записывается в подкорку, как тоже приятственное.

Я тогда сильно поразился, как, оказывается, просто объясняются человеческие пиры, семейные обеды и торжественные праздники. Тот же рефлекс. Черт возьми, недалеко мы от животин ушли, который раз убеждаюсь… Цари природы, да…

Спрашиваю соседку — какие пожелания к меню завтрашней пирушки?

На секунду задумывается и потом говорит заговорщицки: 'А сделайте мне сюрприз!'.

Приходится смотреть — что там за вино. Французское сухое и итальянское полусладкое.

Насчет того, что страшно дорогое… ну не знаю. Виноторговцы — те еще штукари, а уж посредники и перекупщики совсем чума. Ладно, будем думать. Но это завтра. А на сегодня — отбой.

Кот дрыхнет, щенок дрыхнет, а я что — рыжий?

Желаем друг другу спокойной ночи — и расходимся по комнатам. Все, баинькать.

Утром неожиданно выясняется, что на Блондинку двинет конкурирующая фирма, практически такая же ягдбригада, что и наша, 'только они там все придурки' как охарактеризовал их Вовка. С чего он так решил — не знаю, на мой взгляд, мужики как мужики.

Нас посылают в составе серьезной бронегруппы, которая идет за какой-то важной добычей, а мы попутно должны добыть свой маленький кусочек счастья — главврач утверждает, что аккурат там же есть очень недурная лаборатория. Вот эту лабораторию нам и надо будет посетить с расчетом на реактивы и кое-какое оборудование. Для меня это весьма волнительное поручение — ни разу не был в том районе, понятия не имею, что за лаборатория, даже не слыхал, совершенно не разбираюсь в том, что за оборудование надо брать и вообще — это майор привез черт знает что в плане реактивов и проскочило — а мне нельзя ошибаться, реноме упадет. Но даже моих знаний лабораторной номенклатуры достаточно, чтобы понять — все заказанное целиком относится к разряду выявления тех самых болезней, которые не от нервов, а от любви.

Коллеги в клинике поговаривали, что видимо, нам светит очередное реформирование в свете того безобразия, что вокруг творится — дескать, будем работать как врачи китайского императора. А те получали жалованье, только пока император был здоров, а как только заболевал — жалованья лишались за недогляд и небрежение обязанностями, пока царственного пациента не вылечат. Ну да это старая песня — вроде Пирогов говорил, что 'фунт профилактики стоит пуда лечения', это собственно никем и не оспаривалось и дурацкая метода советского периода — когда чем больше больных, тем лучше работают врачи сейчас никак не катит. Тут я мысленно даю себе пинка — советская-то метода профилактику как раз уважала. В общем — некогда думать, работать надо. Пока ситуация в Кронштадте мутная, вроде бы определилось несколько центров силы, наиболее мощный из которых штаб базы, но военного коммунизма не вышло, все проконтролировать штаб не успевает физически, потому есть разброд и шатания. Другое дело, что пока ресурсов хватает с походом и не всегда требуется.

Но тут проблема — какие ресурсы нужны немедля и кого направить для их добычи. Судя по тому, что я вижу, явившись к месту сбора, нашим попутчикам надо будет брать под контроль что-то очень солидное — например нефтебазу или что-то в этом духе. Техники десятка три единиц, никак не меньше, да при том пять штук БТР, остальные упакованные по местной моде грузовики — с защищенными сеткой стеклами, затянутыми рабицей кузовами и бойницами, позволяющими из кабины нанести урон любому нахалу. Вовка толковал, что и брони какой-никакой навешали — бронеспинки, двери. Должен отметить, что сделано все аккуратно, даже я бы сказал — элегантно, не те самопальные чудовища, которые особенно часто можно видеть около барахолки — вот уж там такие шушпанцеры[1] порой попадаются, что впору вспоминать жутковатые одесские танки 'НИ'[2].

Вот уж где разгулялась кошмарная фантазия наших мужчин — бронирование чем попало, вплоть до кровельного железа, самые дикие формы и причудливые технические решения. В фантастических фильмах такого было не увидеть, а тут… Но ведь дизайнерам всяких ужастиков не требовалось делать транспортное средство очень быстро из подручного хлама, да еще при непосредственной ежеминутной угрозе жизни. Жить захочешь — еще и не так замяукаешь…

Колонна выкатывается точно в десять утра. Мы прем третьими с конца. Ловлю себя на том, что когда идешь в мощной группе, поневоле становится приятно. Душу греет вид такого ударного кулака. Немного смешно вспоминать то время, когда мы с моим приятелем Сашей неумело, но старательно пытались действовать боевой парой. Черт, страшно давно это происходило — в первую ночь Беды, когда город был еще жив, когда все еще было как всегда вроде, но это было последним мигом — словно в падающем самолете, где все нормально, все как должно, все благополучно, но ничем не остановить смертельного удара о землю. Жутко тогда было.

Сейчас-то совсем иное дело и люди вокруг толковые, проверенные и опыт уже есть, да и оружия в колонне хватает. Зомби не такой уж и страшный противник. Просто их очень много…

Тут я мысленно даю себе подзатыльник. Противник страшный. Вездесущий. Даже твой близкий друг может в момент стать таким врагом, тому примеров полно было, да и сейчас еще бывает. Рекомендации по безопасности в быту не то что разработаны, а уже и опубликованы и распечатаны и доведены казалось бы до всех, но безалаберной публики у нас хватало всегда — и в городе то и дело происходят инциденты самого глупого свойства. Последний нашумевший, когда придурковатая девочка, заигравшаяся в готичность или привыкшая таким способом шантажировать свою мамашу повесилась дома. Мамаша кинулась снимать рыпающуюся в петле дочу, забыв о том, что теперь мертвец вполне себе шевелится после смерти. Доча маму тяпнула, мамаша кинулась за соседями, доча за мамой… На ровном месте потеряли четырех человек, не считая дуры готичной. Да и мало ли где человек может помереть. В больнице вон на ночь пациентов тяжелых ненавязчиво привязывают к кровати. А то и там были случаи.

— Слушай, мне тут мысль в голову пришла! — перекрикивая гул мотора, заявляет мне сидящий рядом Саша.

— Гони ее палкой!

— Не, погоди. Я серьезно.

— Ну?

— Вот ты Стругацких читал?

— Ну?

— Так вот помнишь, у них были такие — прогрессоры. Наши люди со светлыми гуманными идеалами, пытающиеся подтянуть до уровня Мира Полдня всякие разные недоделанные цивилизации на вновь открытых планетах? Про это у них много где было, и в 'Трудно быть богом' и в 'Обитаемом острове'. Помнишь?

— Помню. А это ты к чему?

— Погоди, а то не сформулирую толком — Саша застенчиво улыбается.

— Нам пилить на такой скорости минимум полчаса по безопасной зоне, так что времени хватит — успокаиваю я его.

Сидеть на теплой броне приятно, день начинается солнечный, свежий, летний, воздух тут вкусный, морем пахнет, даже намека на трупную вонь нету. Но скоро нанюхаемся.

Трасса тут зачищена, патрулируется, так что обидеть нас вряд ли кто сможет, да и смотрим мы на обочинки, смотрим. Уже привычно взгляд прочесывает прилегающие к дороге участки.

— Так вот, про прогрессоров. Это в Советском Союзе было положено относится к другим по-человечески. Лечить там всяких аборигенов, учить, вытягивать им экономики. У Ефремова, кстати, то же самое было в 'Часе Быка'…

Начитанный все-таки парень этот Саша. Даже странно. Ишь, разволновался, покраснел.

— Но ведь возможно и обратное. Об этом не писалось в нашей фантастике, потому как человек человеку друг, товарищ и брат. Потому всяких разных аборигенов надо тянуть в человеческую жизнь — продолжает он.

— Ну да, без голодухи, инфекционных болезней, нацизма, с всеобщей грамотностью и поголовной диспансеризацией. Это ты все к чему ведешь?

— Да к тому, что если были настроения насчет прогрессорства, то почему бы не допустить, что у кого-то обратно же могло быть — регрессорство. Я обо всей этой гаже вокруг — Саша делает широкий жест рукой, охватывая половину колонны, чахлый кустарник и камыши на островке в полусотне метров от трассы с куском Финского залива.

— Полагаешь, злые инопланетяне прикинули, что человечество чересчур разыгралось, и подкинули нам эту хренотень? Дескать, бэк ту средневековье?

— Пока у нас нет внятного объяснения всему случившемуся — почему бы и нет?

Регресс-то налицо, а? А потом я читал рассказик — там оказалось, что промышленный магнат оказался инопланетянином, ради своей планеты старался, работая в скафандре 'под человека'. Болел и страдал, потому как обмен веществ у него был другой и надо было для подготовки к колонизации, чтоб в атмосфере стало побольше окиси углерода, серы и прочих тяжелых металлов. Вот вся его деятельность и шла к тому, чтоб загадить Землю погуще и сделать ее атмосферу пригодной для своих, под себя подогнать…

— Саша, ты сейчас такого наговоришь, что вполне потянет на добротную хоррорфантастику.

— То есть считаешь, что я ерунду говорю?

— Нет, ты не обижайся. Мы пока не знаем же, что тут у нас стряслось, так что все версии вполне годятся как рабочие. Вон этот бородатый связист, что нас обучал работе с рацией помнишь, толковал, что ведьмаки — это как раз охотники на морфов, и сами, что характерно морфы. И даже их замок — Каэрн Морхен на самом деле просто искаженное селянами Каверн Морфен — то есть Пещеры Морфов? И стрыги дескать тоже морфы, но обратимые еще?

— Связиста помню. А ведьмаки — Сапковский что ли, да?

— Ага, пан Анджей. Но с моей колокольни все и гаже и проще, тут нам и инопланетян не надо, люди вполне себе за свою историю регрессорством занимались токо в путь. Это Советский Союз такой странный был, остальные нормальные страны отлично соседей гнобили как могли. А уж метрополии как свои колонии регрессировали, просто песня.

— Но ведь и цивилизовали же, не только регрессировали!

— Ну, шутишь. Вон запомнилось — Бельгия так колонизовала и цивилизовала Конго, что там за 20 лет треть населения передохла. А уж фотографий негров, которым за плохую работу руки отрубали было полным полно. И рубили вполне себе цивилизованные бельгийцы. Гуманные такие. Конго до сих пор в себя придти не может. Так что знаем мы регрессоров. Тут только начинай перечислять, пальцев не хватит. Инки, майя — куда делись? Чистое регрессорство. Или те же пруссы. Где они? А можно еще тех же индейцев вспомнить. Или тех, кто на Тасмании жил. Так что цивилизованные европейцы — заслуженные регрессоры.

— Думаешь эта чума от зарубежных друзей?

— Пес их знает. Но не удивлюсь ни разу. Они заслуженные людоеды, со стажем. Им цивилизованным вырезать кого — раз плюнуть. Только смущает, что очень уж активно их собственное население передохло. Анклавов-то в Европе кот наплакал.

— Это бородатый рассказал?

— Ну да. Тут же узел связи работает, да еще куча коротковолновиков при узле.

— И что, много желающих?

— Полно. Даже поиск родственников наладить ухитряются, представляешь?

— Честно говоря — не очень. Хотя… Я ж сам летал, рации сбрасывал выжившим.

— Так твои родители и не собрались сюда выбираться?

— Неа. Пока урожай не соберут — с места, сказали, не сдвинутся. Дача, дескать. Поправка здоровья на свежем воздухе.

Я успеваю подумать о том, как все же здорово вышло, что мои родные в самом начале, когда опасность из-за своей неожиданности и невероятности, из-за всеобщей растерянности и действиям по правилам мирной жизни была максимальной, оказались в безопасных местах. Родители — на даче. То есть в избе глухоманной деревушки в десяток домов. Братец — в своем судебно-медицинском морге, укрепленном как квартира нового русского. Повезло. Повезло как мало кому в тот день.

Колонна въезжает с дамбы на Большую Землю и теперь надо держать ухо востро. Благодушный настрой слетает в момент, когда передние бронетранспортеры, разом встав, начинают молотить из своих пулеметов вправо — там поле с низенькими жидкими кустами. Мне плохо видно, что там происходит, только трассирующие пули чертят низко над землей. Потом из кустарника колченого кидается прочь здоровенная туша, струи трассирующих пуль стремительно сходятся в одной точке, в боку этой твари, туша неуклюже прыгает в странном пируэте, пытаясь соскочить с лезвий пулеметных трасс, трое пулеметчиков — башнеров оказываются к этому не готовы и теряют цель, впустую молотя вдаль. Но одному удается, и он неотрывно ведет тушу струей пуль. Туша не выдерживает такого угощения, вяло тыкается в землю и медлительно переворачивается. Обмишурившиеся пулеметчики берут реванш, опять вонзая в мертвячину зеленые и красные трассы, хотя даже мне ясно, что уже все закончилось, морф готов. Один из запоздавших даже дает короткую очередь из крупнокалиберного, с моей колокольни это уже совсем зря.

Серега в этом развлечении не участвовал. Наоборот развернул дудки нашего бронезверя в противоположную сторону. Да и опять же четыре пулемета на морфа — и так достаточно густо. Разумеется, морф — цель первоочередная и валить его положено сразу, как только засекаешь, но нам в таком соревновании не светит — штабники обязательно засчитают объект своим башнерам, а нам достанется шиш с перцем. Как уже бывало, к слову. Мы все же для моряков — чужаки. Полезные, нужные, но чужаки.

Потому не стоит и напрягаться.

Мы и не напрягаемся.

Напрягаться приходится чуток позже. Вовка вывел БТР 'Найденыш' к той самой лаборатории, которая была целью, следом за нами свернуло два грузовика. Вот тут и напряглись. Лаборатория оказалась частью новодельной частной клиники с уклоном в кожвенболезни, сама клиника была расположена в спальном районе, и в поле зрения мертвяков оказалось многовато. Что хорошо — шустеров не заметно и морфов тоже не попалось ни одного, все, кого видим — первичные, неотожранные. Раньше мы бы закатили пальбу, теперь, зная, что на грохот выстрелов подтянутся все соседние мертвяки, стараемся без нужды не шуметь.

Уже по отработанной методе — оставляя на броне обоих снайперов, а в броне группу огневой поддержки рассыпаемся по тройкам. Сейчас чистильщики уберут лишних свидетелей нашего вторжения в частную клинику и под прикрытием пулеметов БТР, снайперов и тех, кто сейчас готов открыть огонь из бортовых бойниц 'Найденыша' будем таскать вместе с приданными грузчиками все, что покажется полезным.

Чистильщики у нас — третья и четвертая тройки. Первая тройка считается броняшной — это снайпер Ильяс, водила Володька и пулеметчик Серега. Вторая с чего-то именуется хворой командой, может быть потому, что в ней новенький по кличке Енот, да мы с Надеждой.

Третья тройка — тот самый бывший капитан Ремер, Саша и курсант Ленька из Дзержинки. Вот как раз сейчас они шустро выметают пространство перед клиникой хлопая из странноватого вида агрегатов — на самом деле агрегаты как раз простенькие до удивления, это банальные наганы с самодельными глушителями. Глушители тоже не венец инженерной мысли, а слегка переделанные брамиты, то есть глушаки системы братьев Митиных. Достаточно было помудрить нашим рукомеслам — Вовке с Серегой — и вуаля — разжились вполне приличными для повседневной работы хлопушками. Майор, правда, тоже в этом деле участвовал, не знаю насколько уж сильно, но Серега после этого стал относиться к нашему новому начальству с явным уважением, что само по себе говорит, очень уж Серегу удивить трудно.

Патроны к хлопушкам приходится делать самостоятельно, уменьшая пороховую навеску, пули опять же самолитные, но тут никуда не денешься — звук выстрела получается тихим, зомби на него не реагируют, так что явный профит. Кроме того, выгода еще и в том, что патроны ослабленные, пороха экономия, хотя найденный ребятами из МЧС склад боеприпасов дал безумное количество патронов, но все патроны к СКСам, которых тоже на том складе дикое количество. И прошибает такая пуля кирпичную стенку. Так что для многих наше самодельное производство патронов выглядит нелепо. Ну да пущай клевещут, зато нам работать проще.

Бесшумки-то у нас есть еще, успели разжиться, да беда в том, что либо патронов к этим агрегатам у нас не густо — как например к Ремеровскому 'Винторезу', либо ресурс самих агрегатов маловат, как у двух моих больничных трофеев, оказавшимися пистолетами-пулеметами 'Каштан' с приборами малошумной стрельбы. Глянули наши стрелки на новое приобретение и решили не спешить с его использованием, дескать хлипкое оно для многодневной стрельбы. А для таких сугубых редкостей, как доставшийся мне в родительской деревне револьвер ОЦ-38 под какие-то совсем редкие патроны СП-4 (я с испуга даже запомнил все эти аббревиатуры) — и вообще боеприпасов не найти. Потому наганы тут в самый раз — хлопают тихо, стрелять будут вечно. А патронов мы наделаем — пока материала хватает.

И как показывает опыт — это самое оптимальное, при ювелирных зачистках, которыми собственно мы и занимаемся. А вначале и нажигались — например, когда приволокли в клинику десяток навороченных дорогущих мониторов наблюдения за состоянием больного. Новехоньких, в нераспечатанных коробках. И шесть из них оказались пробитыми одной единственной пулькой от калашниковского УС патрона. Вусмерть.

Майор, на которого я как раз гляжу, машет мне рукой — пора лезть внутрь. Его товарищи по четвертой тройке уже у входа. Замечаю, что у всех троих охотничьи ружья. Ну да, так обычно в помещении — картечь куда как лучше годится. Только у майора и Андрея тяжеленные и дорогущие автоматические дробовики, а вот воспитанник Демидов держит в лапах коротенькую двустволку. У мальчишки странное отношение к этому ружьецу — с одной стороны этот недообрез с прикладом ему почему-то очень нравится, с другой — при выстреле, а уж тем более дуплете худосочного Демидова снесет на фиг отдачей. Ясно, что он там как оружие последнего шанса, на худший вариант событий.

Двери не закрыты. Первым лезет майор, потом Андрей ну и я следом. Привычная сцена предсмертного хаоса в чистеньком беленьком холле. Чья-то кровища на стенах, рваная бумага, нелепо выглядящие в полутьме картинки на стенках, стойка, перевернутые массивные кресла, разнесенный вдрызг столик для журналов. Скорее мы бы удивились, увидев тут порядок.

Фонарики на касках и стволах ружей дают вполне достаточно света, а поднятые шторы позволяют и без фонарей обойтись. Пока не выключаем. Меня прикрывают, ищу схему эвакуации на пожаре. Должна быть тут где-то.

— Доктор, коллега! — окликает майор.

Оглядываюсь, несколько нервно. Из-за стойки встает подранный изрядно мужик без лица. То есть мягких тканей у него нет, и одного глаза. Голубой, когда-то щеголеватый медицинский костюм тоже разодран и густо залит уже ссохшейся кровищей. Страшноватое зрелище, такой нарядец для хелоуина. Упокаивать, наверное, мне придется — ну да, они так с ружьями и стоят. Ладно, не гордый.

Тяну из перешитой корявой кобуры ПБ, который на выездах таскаю уже в собранном состоянии — некогда тут играть в кинематографического киллера, привинчивая глушитель. Мертвяк медленный, неуклюжий из-за долгого бездействия — простая цель. Валится обратно за стойку. Пистолет пока не убираю, мало ли что.

Схемка эвакуации находится, наконец, на стенке. И по схемке можно легко сориентироваться — что тут где расположено и где входы, удобно начинать с плана. Получается, что выгружать оборудование проще с хозяйственного хода — что за углом здания. Майор с Андреем проходят вперед.

На этот раз нам везет — еще двое попавшихся в кабинетах и коридоре зомби — такие же как и врач из холла, только что из спячки, медленные и тупые. Опять бахать приходится мне, как самому тихому. Все, чисто в клинике. Открываем дверь на улицу, благо замок позволяет обойтись без лома и мощного вскрывателя, сделанного монетодворскими умельцами.

Иду к основному выходу.

Ага, третья тройка продвинулась за угол — к черному входу. Там небольшая детская площадка и оттуда грузить будет проще, чем таская все через парадный.

Следом за ними идем мы с Надеждой. Техника перемещается туда же, из грузовика опасливо вылезает водила и пара мужиков — грузчиков. Второй грузовик встает поодаль и сидящие в его кабине мужики видно решают, что могут устроить перекур, пока загружается первый грузовик. Ильяс живо выковыривает их оттуда и заставляет участвовать в погрузке.

— Быстро загрузимся — быстро уедем — говорит он им.

Чувствую, что взмок. Оборудования много и большую часть я в глаза не видывал. Ну, изучал я лабораторное дело, было такое, только не вникал совершенно, на фиг это было не нужно, я же лаборантом работать не собирался. Надька видно замечает это и выручает очень вовремя. Совершенно неожиданно для меня она оказывается отлично сведущей в лабораторном хозяйстве. Пока она командует, что брать в первую очередь, что потом, я занимаюсь отсоединением агрегатов от сети, друг от друга и на скору руку заматываю хрупкие вещуги в упаковочный пупырчатый полиэтилен и картонные коробки — было уже, когда ценный груз в ходе доставки мялся и бился, что вовсе не увеличивало его ценность. Таскать приходится много, но аккуратно, топот, сопение и невнятные матюги — часть оборудования тяжеленная и неудобная для перетаскивания без кантования и роняния — особенно непросто с лабораторной мебелью, которая Надежда тоже рекомендует взять — причем делает это тактично, мне на ухо. Понимаю, что для грузчиков все выглядит как то, что главный тут я, а она просто транслирует мои указания. Наших это не обманет, конечно, но они-то как раз сами участвуют в заговоре, очень им всем не понравилось, когда меня в больницу загребли.

Через некоторое время вижу новые физиономии — первая тройка явилась на подмену и заодно размяться. Ильяс зычно подгоняет грузчиков, хотя те и так стараются.

Хитрое кронштадтское руководство ввело несколько градаций карточек, да к тому же еще и положение о привилегиях обнародовало. Вот люди и стараются.

Ходят упорные слухи, что в ближайшем же будущем введут статус граждан Северо-Западной Российской федерации, причем гражданство дает много всяких приятных мелочей — и не мелочей тоже. За прошедшее время — да, пожалуй, и в покойном ныне Советском Союзе понятие 'гражданин' здорово поусохло, выветрилось, все, что давало гражданство, казалось совершенно естественным и потому никем не ценилось. Подумаешь — медицинское обеспечение бесплатно, образование бесплатно, защита опять же от уголовников и всякой сволоты, которая вполне поживилась бы тут у нас всяким вкусным, явившись из-за рубежа. Ну а в Российской Федерации — и подавно. Даже и слово такое стало чем-то неприятным, даром, что ли милиционеры при задержании обращались именно так: 'Пройдемте, гражданин!'.

Знали бы, каково живется большей части населения Земного Шара — может быть ценили бы. А так — смотрели все больше на витрины США и Европы. (Золотой миллиард, ведь вы этого достойны!) Опять же не слишком интересуясь тем, что и там на задних дворах происходит и в упор не видя того, что из всей нашей биомассы в Золотой миллиард пустят малую долю процента. Оно конечно печально, что у нас не было микроволновок, стриптиза и трех машин на семью, зато не было и наркоманов, бандюганов, тысяч бомжей и беспризорников и такого количества проституток. Что лучше, что хуже… Кстати для большинства нашей публики уровень жизни так европейским и не стал. А сейчас я уже точно знаю, что парижские клошары воняют ровно так же как и наши. Да, и берлинские бездомные — тоже.

Теперь видно будет опять как в Риме или Греции — гражданин имеет кучу всяких благ, которые не граждане по определению иметь не могут, но и спрос с него особый. А что, вполне разумно. Тем более, что очень многие успели убедиться на своей шкуре, что особенно было поучительно, ровно никаких прав человек вообще-то без государства за плечами не имеет. Никто и звать никак и обидеть его может каждый, кому только охота такая будет. И обижали, что характерно.

Потому как человек в одиночку — слаб и беззащитен, каким бы крутанским крутанцем он не был. И спать ему надо, и видит он не на 360 градусов. Потому уязвим. Когда окружен семьей — сила его возрастает. Становится его силой сила всего рода. Сольется несколько родов в племя — суммируется мощь, еще сильнее человек становится. А, объединившись с другими в государство — получает куда большие возможности для улучшения своей жизни. Одна беда — чем больше людей, тем больше всяких ловкачей — это в крестьянской семье не полодырничаешь, а в большом государстве возможностей пофилонить куда как больше. Да и соседние государства стараются — подножку подставить, людишек всяких нанимают. Вон помнится, читал перед самой Бедой рассуждения наших правозащечников, по которым получалось, что вообще практически любой человек вполне имеет право получить гражданство РФ с ходу, где бы он ни родился и чем бы он не занимался. Причем обязанностей перед этой самой РФ гражданство, по мнению правозашитников не требовало. Ну, как это у них всегда — права есть и безграничные, а обязанностей — нет. Никаких. Тебе должны, а ты свободен, кому был должен — всем прощаю! С чего именно наше государство должно делать странный шаг — давать гражданство всем подряд, чего не делают нигде — это вопрос любопытный был… Особенно когда вспоминаешь, что Великий Рим помер от такого набора в граждане всех живших на окраинах варваров.

Когда погрузка уже подходит к концу, с улицы доносится короткая басовитая очередь крупнокалиберного. Начинаем таскать добро бегом. На улице потихоньку-полегоньку начинает нарастать стрельба. Это-то понятно — на нашу суету приперся очередной морф, иначе не стал бы Серега дефицитные крупнокалиберные патроны жечь, а на грохот начали сползаться местные жители, любят они на шум переться. Значит затикал таймер. Дальше уже по проверенному сценарию — чем дольше стреляешь на одном месте, тем гостей больше.

— Все забрали? — кричит от входа Демидов.

— Почти все! Густо валят?

— Терпимо! Минут десять еще есть. Токо грузовики уже битком считай!

Ладно, вроде бы и впрямь все уволокли, что попалось на глаза, и было в списке.

Галопом вместе с Вовкой и Надей пробегаем по пустым кабинетам, сгребая все подходящее. Вовка ухитряется найти в одном из брошенных кабинетов две бутылки коньяка, забирает их с собой.

Демидов уже горланит отход. Пальба идет густо — хотя наши бьют пока одиночными, не дошло еще до очередей, но и одиночными садят часто. И не из бесшумок уже.

Все, пора. Теперь уже точно — пора.

Грузовики начинают трогаться с места, мы в установленном порядке шустро грузимся в свой БТР. Я все-таки зацепился коробкой с одноразовыми шприцами за броню, чуть не выронил. Все, загрузились, движок взрыкивает, поехали.

Вообще-то БТР-80 вмещает в себя по плану одиннадцать человек. Нас тут двенадцать, да с коробками. Правда, Демидов — тощий подросток. Зато наш новичок со странным прозвищем Енот занимает куда больше места, чем ему положено — нога у него после перелома бедренной кости еще не в порядке, потому он и сидит на заданиях сиднем в БТР, а ходит с костылями. Но как стрелок он хорош и напротив его амбразуры лучше зомби не болтаться.

Приобретение как раз с того боя, когда зубы Ильяс потерял. Крепко мы тогда вляпались, чудом выжили. Нарвались в незнакомом месте на засаду, потом чуть в горящей квартире не поджарились. И этого парня с перебитой ногой полночи таскали с места на место, я думал он не дотянет до больницы. Живучий оказался. А я его потом в больнице и не узнал — вот, говорят — ваш парень из Охотничьей команды. Я гляжу — худенький подросток лежит, незнакомый совсем. Нога на скелетном вытяжении и груз такой нехилый привешен — явно больше 10 килограмм, что многовато для подростка. Хорошо не ляпнул чего, не подумав, научился уже язык удерживать при людях, а то раньше все себе наживал неприятностей.

Поздоровался, присмотрелся — нет, понял, не подросток — он уже мужик, молодой, но мужик, просто жилистый, худощавый очень вот за подростка и сошел конституция на первый-то взгляд обманчивая. Нос перебит не по одному разу, да и на короткостриженой голове шрамы тоже видны. Физиономия грустная, глаза такие глубоко карие. Выразительные и тоже очень печальные, девкам такие нравятся, вид лицу придают романтический.

Поспрашал я его о том о сем, как пациента, ушел в недоумении. Кто такой, почему не знаю?

Потом только до меня доперло — он из той непонятной разведгруппы армейской, которую их же начальство и списало, подставив очень серьезно. А заодно и нас с Ильясом, дураков лопоухих. Осталось от этой группы два человека — капитан бывший Ремер, да вот еще этот Енот, а остальных мы потом съездили и похоронили, закопав скрюченные горелые трупы в мерзлую землю на забытом богом пустыре.

Ночью-то, да в стесненных обстоятельствах я его закопченную грязную мордочку не запомнил совершенно, а он вон какой оказался. Мне тогда главное было его живым с рук долой сдать, сработали чисто скоропомощные рефлексы, а к охоткоманде я его причислил только чтобы не заморачивали вопросами ни при доставке через Финский залив, ни в больнице. А он тоже затихарился, прикинулся шлангом.

Правда это он такой смиренный, печальный и легкоранимый только с виду, как мне кажется. Во всяком случае из больницы его выперли с некоторым скандалом — две медсестрички из-за него повздорили, до драки. (Самое нелепое зрелище — женская драка, доложу я вам!) И когда наш майор представлял нам нового нашего сотоварища, мне не давало покоя, что очень он мне напоминает кого-то. Как только его сослуживец Ремер отрекомендовал его как человека с позывным 'Енот' — картинка и сложилась. Ну, точно — именно енот! Раньше у него позывной другой был, а тут видно на запасной вариант перешел. И метко же сказано. Енот тоже с виду грустный такой, печальный взгляд черных больших глаз и сгоряча тянет его погладить, пожалеть — ан он за это легко может тяпнуть, зубы у него острые, характер вредный, непоседливый, всюду ему интерес есть и лазает повсеместно. Опять же легко приберет, что плохо лежит, а что хорошо лежит — легко переведет в категорию 'плохолежащего', да еще дрессировке не подвержен совершенно, чего женщины в этой милой пушистой грустноглядящей зверюшке в упор не видят…

А когда оказалось, что у него просто болезненная чистоплотность и постирушку для него затеять — удовольствие, то тем более я убедился в точности прозвища — позывного.

Попутно выяснилось, что человек он виды видавший и весьма удивил нас на первой же совместной вылазке вопросом о том, почему мы не предупреждаем друг друга о том, что патроны кончились и надо перезарядиться. Мы как-то задумались. Вот он тогда и удивил нас простым предложением в случае когда патроны кончились громко предупреждать окружающих каким — нибудь коротким и ясным в пальбе словом. Например — 'пустой!'. А как зарядил — словом 'готов!'.

Так на вооружение и приняли. Потом из разных деталей вылезла твердая уверенность, что повоевать ему довелось много. Во всяком случае, майор и к Ремеру и Еноту стал относиться с подчеркнутым уважением, чего спервоначала не было. Какое там уважение к остаткам разбитой группы, которую так слили.

К слову прижился он в команде получше Ремера. Тот все-таки простоват, толковый офицер, вояка вполне себе годный, но вот хитрить не умеет, прямой как рельса. Енот же иного склада, вывернуться может из неприятной ситуации, да при том еще и навьюченным всяким полезным из этой ситуации выйдет.

Пришитого очередью к стенке дома морфа ни забрать, ни толком снять на видео из амбразуры десантной не получается никак — сполз вниз и обмяк, а там травища вымахала по пояс. Никто газоны в брошенном умершем городе не косит, бурьян попер за милую душу, что доставляет хлопот в работе. Не видно — кто там в бурьяне притаился. Подъехать поближе мешают массивные древние скамейки и всякие железные качели-карусели с оградками. Пешком идти — уже поднаперлось зомби с окрестностей. Сам по себе этот морф совершенно типовой и легко поддается классификации — средний, зооморфный, 'прыгун' потому для некробиологической лаборатории, с которой у нас очень теплые взаимоотношения никакого интереса не представляет. Но для боевых групп каждый морф — это добавка к довольствию. Обычных зомби никто особо не считает, разве что есть такой странноватый подполковник при разведотделе Кронштадтской базы — вот он все время спрашивает у всех результаты именно по обычным зомби, но считать — кому охота. Главное расчистить площадку для мародерки, да чтоб грузчикам не мешали. А остальное — не важно, слишком в пятимиллионном раньше городе зомбаков много. А считая с собаками — тем более. Морфы — это да, учитывается, а простая нежить — на пучок десяток. Как самый слабый стрелок, но штатный видеооператор лезу быстро из верхнего люка, снимаю полуголую тушу в траве и ныряю обратно.

Майор у нас в этом плане — педант. Опять же строго следит за отчетностью и требует максимальной точности. Его девиз: 'Мы как эти тупорылые скинхеды должны снимать каждого, кого завалили. Им это было нужно, чтоб их уж точно посадили, а нам — для архива. Никто не знает — что потом будет интересно. И тут должно быть точно — вон наши предки когда ломали очередную немецкую самоходку, то со спокойной душой не утруждаясь разбирательствами, записывали в счет под именем 'Фердинанд', а не 'Насхорн' или там 'Хуммель'. А сейчас набежало есторегов — дескать 'Фердей' было всего до сотни, значит, наши предки все наврали и никого не подбили. У нас должно быть как в аптеке — свалили 'стенолаза' — значит 'стенолаз' и был, пришибли 'прыгуна' — значит и был 'прыгун'. И никак иначе!'.

Ну, может он и прав. Я не сильно вникал в тонкости нашего снабженчества, но факт есть факт — пока кто больше для Базы работает- тот и живет лучше. Лучше — это конечно весьма относительно, но вот наличие воды в квартире, возможности помыться в душе у себя дома, сравнительно бесперебойное снабжение газом в баллонах и уж совсем сказочное — наличие электричества, пусть и не все время — это сейчас очень для многих роскошь. (Про действующую канализацию вообще молчу!)

Потому за эту привилегию зубами держатся. Ну и опять же горючее, боеприпасы, разное снаряжение и что особенно важно — помощь в ремонте оружия и техники — это все через разведотдел. Вроде нам выдается и какая-то жратва по тем самым карточкам, но пока получается, что мы обеспечиваем себя на выездах сами, а всякие положенные крупы-консервы складируются в расположении на черный день. Там сейчас еще наши люди есть — как охрана и как мобильная группа на случай вызова — честно говоря, район у нас паршивый в плане безопасности, сильно недочищенный, но по нему проходят коммуникации к другим районам, так что мы и как этакий гарнизон там расположены. Вчера как раз те, кто на базе находился, прикрывали бригаду сантехников, задолбали они уже со своим экскаватором. Роют постоянно, как клад ищут. Дескать, коммуникации старые, изношенные — вот и проблемы. Остается токо ругать Советский Союз — хреново построили, двадцать лет прошло — уже сыплется… Делали бы на века, как египетские пирамиды что ли…

Кстати, штабники, столь громко и часто ругаемые во всех почти произведениях о войне (причем это интернациональное и вневременное, что особенно забавно), дело свое делают — даже я это вижу. Как-то так получается, что куча задач и проблем все же решается, и тут без координационного центра никак бы не вышло ничего путного. Причем задачи разношерстные и разноплановые — вполне можно было бы рехнуться. Вот мы например везем практически полнонаборную лабораторию с комплектом для анализов по венболезням, конкуренты поперли Блондинку отлавливать, знакомцы из водолазов тянут какой-то кабель от Рамбова, опять же группы таскают все что ни попадя из города — но при том вроде бы все это по штабным разнарядкам. Даже рыболовный флот есть. Я раньше не задумывался о том, насколько сложный организм — современный город. Пожалуй, впервые это мне в голову стукнуло, когда в первые еще дни после Беды пришлось снимать во время разведдозора с КАД окраины Питера.

А в Кронштадте это и тем более заметно, потому что городок маленький и до недавнего времени — когда по дамбе протянули и трассу — жил изолированно, на острове. Потому тут все было свое — и мясокомбинат и овощехранилища и продовольственные склады. А из-за того, что тут стоял флот — склады были не малые. Все никак не соберусь сходить глянуть на бункера для заквашивания капусты — такие ямы, в которые двухэтажный коттедж влезет спокойно — а заполнялись кислой капустой, на зиму флотским хватало. И это только так, деталька. И водоочистка была своя и канализация тоже — с циклом полным, чтоб не чистоганом дерьмо шло в залив. Сейчас это работает в плюс, помогает удержать былую цивилизованность в пределах городка.

Слыхал, что подобное есть еще в Луге — там военщина сидевшая на артиллерийском полигоне шустро сориентировалась, тоже городок удержали, но Луга — это провинция уже, там все же проще было, мегаполиса рядом нет. Пока из всего что слышал, получается, что только Кронштадт так устоял. Анклавы много, где еще есть — в том же Пушкине, Павловске, Ораниенбауме, но там большая часть городских удобств накрылась, и пока отнять ее у нежити не получается, силенок мало. Остров — он остров и есть. Удобно отбиваться.

Работать сейчас приходится лихорадочно, простой анализ показывает, что чем дальше — тем солонее нам будет приходиться. Нет, разумеется, самые первые дни Беды тоже сложные были, но по-другому. После ошарашивающего знания и понимания бесповоротности происшедшего стало чуток полегче. Тяжело было морально, чего уж, я думаю, что многие из наших сограждан, что сейчас ходят нежитью просто свихнулись от происшедшего, но первые пару недель еще работало все, что должно было работать на автоматике. Даже светофоры на перекрестках и реклама над магазинами. У брошенных машин пару дней горели фары и габариты. Сигнализация вопила дня три — сотнями по всему городу. Потом без участия людей — посыпалось. И продолжает сыпаться. Слышал такое, что несколько весьма серьезных боевых групп — причем не только наших — занимаются тем, что блокируют возможные катастрофы на умерших предприятиях.

Но и то не все получается — было дело притащили в Кронштадт три десятка отравленных хлором — цистерну не ту на железной дороге распотрошили какие-то недоумки и анклав выживших накрыло зеленоватым облаком, тяжко стелившемся по земле. Те, кто был на верхних этажах зданий, не пострадали — хлор, он такой, тяжеловатый. Вот аммиачным облаком как раз тех, кто на верхотуре бы накрыло скорее.

Отравленных так и лечили — не снимая с судна. В больнице положить было некуда, да и не рекомендуют при химпоражении такое — газ еще и в одежде есть и как-бы кто его не хапнул тоже. Медики в противогазах работали. Троих пациентов со странно пепельными лицами пришлось упокоить. Остальных вытянули, хотя обожженные соляной кислотой легкие — не самое лучшее, что может быть у человека в жизни.

Так что проблемы множатся. И новодельные соседи в виде зомби — тоже по-прежнему непонятны. Вот навал на Петропавловку после заморозков — с чего был? Ладно морфы — у них есть интеллект хищников. Обычные-то зомбаки с чего стаей поперли? В общем — все непросто и еще более непростым будет. Опять же сейчас сложнее стало работать — тепло, дождики — зомби не то, что ожили. Слово тут неуместное. Они стали куда активнее, бойчее и нахальнее. Про шустеров — и речи нет. Вполне на полуморфов уже тянут.

Опять же Кабанова из некролаборатории утверждает, что шустеры имеют несколько отличное от простых зомби поведение. Простой зомби просто хочет жрать. Тупо. Мясо. И все. Отожравшийся мясом в шустера зомби становится несколько иным — ему не просто хочется жрать, он словно наркоман — голод крючит его, словно ломка и шустер оголодавший пускается во все тяжкие. В лаборатории так зомби и называют — сонными, а шустеров — проснувшимися. Про морфа и разговора нет. Кабанова не устает восхищаться выдержкой приведенного мной тогда Мутабора. Надо бы их навестить, кстати, вопросцы накопились.

— Старшой, мы на трассе — поворачивается Вовка.

— Принято — отзывается майор, сидящий в самом хвосте, у дверцы.

Он, конечно не то, что Николаич. Но как-то по негласному решению старого костяка Охотничьей команды это звание к нему перешло. Все-таки — он Старшой в команде.

— А может, отпустим грузовики — тут они и сами доберутся, а мы еще что успеем? Я тут одно местечко знаю — говорит водитель.

— Позже. Сначала доберемся до клиники, там медиков оставим. С Енотом.

— А чего это мы без медиков-то?

— Хотят сегодня уже лабораторию смонтировать, а кто разбирал — тому проще сказать, что куда ставить. Вот пусть и ставят. Раз местечко тут рядом — так и без медиков обойдемся.

— Час потеряем, если не больше.

— Ничего, но раз мы конвой — то должны все сделать тип-топ. Чтобы лаборатория завтра стояла готовой к работе. Я обещал.

— Ну, раз так, тогда конечно…

Для меня это новость. Честно говоря — я бы с удовольствием таки поехал бы в местечко. В любое. Подале от места сборки лаборатории под ключ. Не разбираюсь я в технике, есть такой грех. Тем более в незнакомой. Енот тоже морщится. Зато Надежда спокойна как слон, когда ему дают булочку, и даже улыбается.

С Енотом все понятно. Он как тот ротвейлер, которого пять часов выгуливать бегом надо, или какая там порода от спокойной жизни взрывается, словно хомяк от килограмма динамита. Беспокойная у него натура, как и положено его тотемному животному. А тут он считай два месяца на костном вытяжении был, теперь на костылях — тоже не побегаешь, и сегодня ему даже пострелять не удалось. Явно сегодня что-нибудь отчебучит скандалезное. Надо бы с ним ухо востро держать, вроде бы он пока меня не цапал, но черт его разберет. А так умеет он устроить бурю в стакане и на ровном месте. Ильяса дважды мешком накрыл, причем с самым невиннейшим видом — то посочувствовал ему, что тяжело конечно быть у жены под каблуком, то попросил Андрея рассказать про снайперские премудрости вот заодно и Ильяс послушает, ему же надо учиться, он же тоже типа почти снайпер. Надежде что-то сказал невзначай насчет нашего совместного проживания — сидела она потом брови хмурила. Своего начальника — Ремера постоянно подкалывает. Тот правда подчеркнуто наплевательски относится к выпадам, наоборот начинает интенсивно соболезновать ранению подчиненного, проявлять отечески душевную заботу, отчего начинает корчить самого Енота.

Но пока его можно не опасаться — Енот на боевом выезде и Енот в мирной обстановке — два разных зверя. Если его и не удавили еще так только потому, что во время 'дела' он совершенно адекватен и здорово полезен.

'Найденыш' не дожидаясь выгрузки из грузовиков, сваливает прочь. Енот, плюнув вслед, ушкандыбывает на костылях куда-то в сторону барахолки. Вполне бы его могли подвезти, но он то ли гордый слишком, то ли злобу так выпускает. Оба грузовика вкатываются в мрачноватый готичный парк, где расположен тот самый госпиталь, который дебютно чистила уже широко известная сейчас артель алебардщиков, первый опыт зачистки здания холодным оружием. Встаем недоезжая памятника Исаеву с его известным девизом: 'Жизнь мчится стремительно — спешите трудиться!' Я помогаю таскать короба и свертки, надеясь, что это продлится как можно дольше, понимая прекрасно, что это хоть как-то отсрочит мое неизбежное фиаско в плане сдачи лаборатории в эксплуатацию. С сильным опозданием в голову приходит, что надо было снять на видео хотя бы что где стояло. Не подумал вовремя. И Надежда куда-то делась.

Появляется она за пять минут до конца таскания и складывания. Грузовики с грузчиками сваливают прочь, остаемся втроем — Надя привела с собой какого-то сохлого мужичка, старый довольно — лет за пятьдесят, худющий, с какой-то тонкой, пергаментной кожей, большими залысинами и острым носом. Первая ассоциация — шибко старый Буратино. То есть свою мечту стать живым мальчиком деревянный исполнил, да поздновато. Но наша медсестричка обращается к нему подчеркнуто с уважением, впрочем, довольно фамильярно называя его 'дядя Костя'.

— Все сгрузили? — спрашивает она меня.

— Все — печально отвечаю я, ожидая предложения начать командовать.

Она неожиданно улыбается и говорит очень знакомую откуда-то фразу: 'Не печалься, ступай себе с Богом, утро вечера мудренее!' Вроде как из какой-то сказки что ли?

— Надя, а документация ко всему этому есть? — тем временем задает вопрос Буратино-переросток.

— Боюсь, что не вся, вот это было в кабинете у директора, это — в шкафчике в самой лаборатории — отвечает Надежда, доставая из своей сумки какие-то проспекты и явно техническую документацию.

— О! Так еще и оборудование для постановки ПЦР в классическом формате. Реагенты и тест-системы для ПЦР и мультиплексного ПЦР тоже есть? И боксы?

— Конечно.

— Умничка. Так 'Биотестсистемс', это знакомо, 'Санта Круз Биотехнолоджи', 'Премьерлаб', тоже видали, ага.

Он продолжает бубнить, разбирая листы и проспекты.

Надя тихо говорит мне: 'Вы не волнуйтесь, дядя Костя — не то что голова, или две головы, как вы любите говорить, а три или даже четыре, что касается медтехники, особенно лабораторной. Расположение агрегатов я сняла на свою мыльницу, компы тут уже есть, так что разберемся. А через полчаса морячки прибудут — таскать и ставить. В общем, ничего особо сложного нет, я на таком же работала три года'.

— Отлично — оживаю я. И быстро сматываю удочки.

Впрочем, очень скоро останавливаюсь. После такого подарка вопрос угощения Надежды встает ребром — я же сам сегодня обещал устроить пирушку. Надо бы разжиться чем-нибудь этаким. Чтобы не было мучительно стыдно за выставленное угощение. Можно зайти на барахолку. Но сначала загляну ка я в больницу, может коллеги что сосватают, тем более, что тут совсем рядом.

Из коллег — только пара реаниматоров свободна — только что закончили операцию, клиента вывели, есть время передохнуть. Сидят, передыхают.

— О, здравствуйте, как ваше ничего? — приветствует меня один из них, полноватый усач.

— Мое ничего в основном — ответствую так же чопорно, после чего меня усаживают и предлагают рассказать что-нибудь интересное. Глаза у обоих красные, видно, что недоспали, а подремать сейчас нельзя — развезет. Судя по тому, как они поглядывают на часы — перерыв минут 15, за это время не отдохнешь, если задремлешь, а только еще больше рассолодишься.

— С чем пожаловали?

— С гнусным эгоистичным интересом.

Они оживляются. Гнусный интерес — это что-то стоящее внимания.

— И?

— Я в разумении покушать. Обещал сегодня Наде что-нито сготовить к тому вину, что у вас тут на премии раздавали. Есть у вас что подходящее по сусекам? Чтобы такое, экзотичное.

— Можем дать кило апельсинов.

— Ишь ты, богато живете! Давно апельсинов не видел.

— Да пришло тут судно очередное. Перепало чуток из грузов. И еще — тут на стадионе сегодня пионеров дрессируют — вы скажите однорукому вожатому, что я вас прислал. Думаю, у них найдутся для вас пара копченых сигов, а вы отработаете потом.

— Это что — пионеры рыбу коптят?

— Ага. У них как полевое занятие — так они отрабатывают готовку на воздухе. Да сами увидите. К слову — ручонку ему после укуса оттяпали. Так что однорукий про вас наслышан.

— Драться не полезет?

— Вряд ли. Он нормальный человек.

— Редкость, однако.

— А как же. Стал бы я вас к кому другому посылать. Но прежде чем уйдете — что нового слышно? Нам тут не разогнуться, а вы все же вольный казак.

— Сейчас приволокли лабораторию целиком, для диагностирования ЗППП.

— Это здорово. Если главной удастся все провернуть, как она рассчитывает — глядишь и справимся с этой эпидемией. Стрелять много пришлось?

— Да знаете — не так чтоб очень. Рутинный выезд. Один морф, сотни две обычных зомби. Несерьезно.

— Это радует. Этак, глядишь, и нам работы уменьшится, а то все тащат и тащат. Я бы с удовольствием сходил в отпуск.

Я удивленно смотрю на усача. Нет, он совершенно серьезен.

Усач хмыкает в свои усы.

— Вы вот на тему чего поразмыслите — я когда в Лос-Анджелосе у своего однокашника гостил сам удивился. Однокашник у меня из врачей в сценаристы переметнулся. Невысокого полета птица, на хлеб с маслом хватало, хотя полагаю, что скорее как литературный негр подмолачивал у более матерых. Не в этом соль. Я как-то его спросил- почему в фильмах пендосы такие тупые — обязательно им разделиться, обязательно вести себя по-идиотски, обязательно глупостей наделать. Зачем вы такие дурацкие сценарии пишете? А он мне и отвечает: 'Да все просто, иначе не получится приключений. Когда все идет как надо и разумно, то вместо приключений производственный репортаж выходит, без кишек и мозгов на стенке. Не зрелищно ни разу. А вот как все разделились и пошли поодиночке Силам Зла противостоять — тут тебе и визг и кишки и мозги'. Конечно, когда вы всей командой этого морфа проутюжили — так и рассказать вроде не о чем. А вот в одиночку б если вам пришлось это делать?

— Сомневаюсь, что мне удалось бы потом это описать — самокритично оцениваю я свои шансы при встрече даже с прыгуном. Я по летящим объектам стреляю неважно.

— Вот о том и речь.

— Ребята. Пора, готово уже — всовывается в дверь медсестра.

— Ну, пошли страждущее население спасать — иронично говорит усачу его молчавший до того коллега.

Так, кило апельсинов у меня есть.

Пионерскую группу нахожу практически сразу — достаточно пройти в ворота на стадион — он как раз рядом с больницей. Детишки уже такие — большие, лет по 14–15.

Человек двадцать, один взрослый, который практически не выделяется из этой толпы ни габаритами — некоторые подростки еще и повыше будут, ни одеждой — они тут все в одинаковом камуфляже. Разве что он единственный вооружен, да еще у него нет левой руки.

По возрасту он тоже не намного старше своих подопечных, лет двадцать пять, двадцать восемь — есть морщинки на лбу и в уголках глаз.

Заняты детишки приготовлением пищи — стоит пара десятков жестяных сборных ящичков, из них валит дымок, и когда ветерком дымок доносит до моего носа, понимаю, что это они коптят рыбу. Запах вкусный.

Подхожу, представляюсь. Вожатый неожиданно для меня собирает в кучу своих подопечных и говорит: 'Вот ребята, я про него рассказывал — это их Охотничья команда отработала ампутацию, спасающую от укуса зомби'.

Мне становится сильно неловко, так внимательно они на меня смотрят. А тут еще чертов однорукий начинает жать мне руку и говорить прочувственным голосом: 'Спасибо, доктор!'.

Нелепое ощущение, да и спрашивать в такой патетический момент пару копченых рыбин как-то неловко, поломаю я им патетический воспитательный момент, как Гаврила Державин, столп и Великий Поэт оконфузил встречавших его с трепетным почтением лицеистов вопросом: 'А где тут, братец, отлить можно?'.

Отвечаю на всякие вопросы, страстно желая свалить побыстрее, тем более, что сегодня мы щенка с собой не брали, ждет уже небось, прогуливать ее надо и дрессировать опять же. Впрочем, приходит в голову умная мысль.

— Мне интересно стало — пионеров посмотреть. А тут еще смотрю, что вы что-то готовите. Я так не умею, что считаю прорехой в образовании. Вот и хотел уточниться — учите ли кого со стороны, или нет.

— Учим. Тем более, что это несложно. Хиросима, угости Доктора сигами.

Белобрысая круглолицая девчонка фыркает презрительно носом, но распоряжение выполняет быстро, замотав трех обалденно пахнущих сигов в коричневую крафт-бумагу.

Черт, жжется. Приходится натягивать перчатку.

— А почему Хиросима?

— Серафима меня зовут — мрачно косясь на вожатого, бурчит девчонка.

— Ага. Понял. Спасибо Хирос… То есть извини, Серафима, оговорился — отвечаю я не очень удачно под хохот ее приятелей.

— Не за что — бурчит девчонка, сердито глядя на вожатого.

— Мне не удобно забирать харчи у ребят просто так.

— А мы просто так и не даем — отвечает вожатый.

— То есть как?

— Сможете найти время пообщаться с ребятами?

— О чем?

— Расскажите как вы морфа в плен взяли! — выдает Хирос… то есть Серафима конечно.

— И как Завод чистили! И про госпиталь! — подхватывают ее приятели.

— Договорились? — спрашивает вожатый.

— Ребята у нас в команде есть люди и позаслуженнее…

— А вы все и приходите. А мы вас еще рыбой угостим — нам рыбаки привозят. Ладожская, чистая. На ваших хватит!

— Ну, я поговорю с нашими. Ладно, что-нибудь придумаем.

— Обещаете?

— Обещаю!

Чертовы анестезы, сосватали мне рыбку. Вот мне подвигами своими похваляться — самое то. И рассказывать-то неудобно ни разу. Ишь, чего набуровили — морфа в плен взял. Ага. Восемь раз не напрягаясь. И главное — смотрят как… И поди их разочаровывай. Вот вляпался так вляпался.

* * *

Нога все-таки побаливала после спуска и подъема по лесенке. Виктор захлопнул люк бункера и с некоторой напрягой встал. В целом бункер порадовал. Пахло немного затхлостью, самую малость сыростью, но все это не шло с предыдущими неудачными опытами, даже лежавшие на столике спички не отсырели. Было сухо и вполне можно было бы и переночевать тут, если что. Но как-то так уж получалось, что не хотелось оставаться сейчас в этом бункере, вырытом в расчете на ядерную катастрофу, но вполне пригодившемся и на случай неожиданной и совершенно невероятной гибели человечества под воздействием какой-то неясной жути, превратившей мир в скопище нежити. Забрав сумку с инструментами, Виктор подошел к ждавшей его у стоящего неподалеку УАЗа супруге, как он несколько выспренно и иронично именовал свою подругу Ирку. Она, задумавшись, разглядывала какие-то бумажки, вроде как карманный календарик и списки запасенного имущества в схронах.

— Что скажешь?

— Третий вскрывать надо, там все нужное — отозвалась Ирка, встряхнувшись.

— Ладно, нам-то по барабану, какой вскрыть — не обращая внимания на странную задумчивость сожительницы сказал Виктор и стал аккуратно снимать дерн с травой, маскирующий схрон. На свою супружницу он не смотрел, тем более, что знал за ней привычку копаться в бумажках. Теперь это обострилось — пришлось в отбитой деревушке заниматься огородными делами, а из всего тамошнего населения в этом петрили три бабки, причем у каждой было свое мнение, не совпадавшее с соседским. Ирка тоже в этом деле понимала кое-что, только здесь было на пару-тройку сотен километров южнее тех мест, где жила раньше Ирка и все сроки огородных работ сдвигались изрядно. Вот поэтому Ирка и возилась с календариком, как полагал Виктор.

Тут он сильно ошибался.

Ирка еще раз тщательно проверила свои подсчеты, сверяясь с карманным календариком, где крестики, перечеркивающие по четыре дня шли четко в каждом месяце. Кроме мая и июня. Задумалась. Получалось… Получалось, что у нее получилось. Таких задержек менструаций у нее еще не было никогда, да еще тело вело себя странновато.

Все-таки житье в нормальном доме с окнами несколько расслабило. Ирка встряхнулась, привела мысли в порядок. Время еще есть, успеет приготовиться. Хорошо бы, чтоб у кого из бабок оказался опыт повитухи. И еще надо питаться хорошо. Особое внимание на это. И вообще, аккуратнее надо. И еще надо как-то Витьке об этом сказать.

Ирка глубоко вздохнула и пошла поближе к схрону.

Таскать из тайника запаянные в полиэтилен мешки, пластиковые бочки и контейнеры пришлось долго, потом разбираться по схемке в каком контейнере что лежит, отбирать нужное, укладывать обратно пока не понадобившееся. Когда Виктор собирал на длительное хранение всякие необходимые вещи, казалось, что все предусмотрел, обо всем подумал, а сейчас как дело дошло до дела — за голову впору хвататься, столько всяких незаметных вещей потребовалось.

Вот кто б ему сказал, что стоило свалить в схрон хотя бы десяток мешков с удобрениями. И стоят то копейки… То есть стоили раньше. Оставалось только хлопать глазами, когда старуха Мелания снисходительно объяснила городскому жителю, что без удобрения урожай втрое меньшим будет — за какой овощ ни возьмись, а коров нынче никто не держит, потому навоза нету и в помине. Виктор пытался что-то пискнуть насчет свиней, которых в деревне на ферме было двадцать штук и уж чего-чего, а дерьма от них было много, но тут Ирка тихо ткнула его пальцем в бок и он решил не продолжать тему.

Оказалось — правильно сделал, потому как свиное дерьмо и впрямь не годилось сразу на огороды, разве что под капусту, да и то — лучше б сначала ему в компосте годик созреть, толку больше станет. Ждать же годик было никак невозможно.

Удачно успев удрать из умирающего города к себе на базу, пожив чуток в своем бункере Витька не удержался и из-за Ирки поехал в заброшенную обезлюдевшую деревушку Ольховку, где останавливаться доводилось еще во время постройки бункера и схронов. А дальше пошло одно к одному — по наводке Ирины нашелся старый газогенератор на дохлой древней полуторке. Разумеется, захотелось починить это чудо — юдо, чтоб электричество было, на деревянном причем топливе. Очень уж заманчиво получалось, чего-чего, а дров вокруг было море немерянное. А дальше больше — устроили вылазку в уже жилую деревушку, где как Витя помнил, была автомастерская. Починка примитивного газогенератора была несложной — вполне возможной на базе этой автомастерской.

Вот и вляпались в этой деревне, несмотря на всяческие ухищрения. В итоге, правда кроме пули в ляжку Виктор получил и власть над деревушкой, двумя десятками людей, двумя десятками свиней, тремя собачонками, шестью кошками — и автомастерскую впридачу. Трофеем получил — мотоцикл да несколько охотничьих ружей от прошлых властителей деревни, которых пришлось угробить за неласковую встречу и весьма мерзкие обычаи. Людишки в деревне были в чистом виде рабами, Виктор их вроде как освободил, но статус определять не стал и прошедшее время воли не давал, хотя разрешил занять пустующие дома.

В душе Виктор гордился происшедшим. Даже подходящее слово вспомнил, попалось как-то в затрепанной книжке. Ваганум. Там еще наш майор-десантник, попав в прошлое, угробил некоего гнусного готарского барона и сам стал бароном — как раз по праву ваганума. У Виктора получилось хоть и не так гладко и не так чтоб уж книжно — но врагов замогилил, сам жив остался. Ваганум, короче.

Теперь надо было ломать голову, как прокормить эту ораву, как обеспечить себе и Ирке достойную жизнь и много еще чего свалилось на новодельного феодала. И тут оказалось — чем больше под тобой народу — тем тебе жить получается комфортнее. Но и хлопотнее тоже, потому как надо все рассчитывать. Качество крепостных оказалось убогим, мужиков всего двое, остальные бабы, а других взять негде. Зато запуганы прошлыми хозяевами до полусмерти, что облегчает жизнь. В общем — сплошные проблемы. Одна радость — крапива поперла как ошалелая и потому со жратвой и для людей и для свиней стало чуть легче. Самое смешное — даже самому Виктору на первых порах щи из крапивы очень понравились. Свежего хотелось безумно. Теперь вот еще щавель собирать можно. Тоже приварок, как выражается бабка Мелания. Но на одной крапиве-лебеде далеко не уедешь, надо разживаться нормальной человеческой едой, да чтоб ее побольше было. Даже у Витьки рацион получался убогий и однообразный настолько, что и крапива за деликатес пошла, про рабов и речи нет. Но с голодухи не пухли все-таки.

Почти все семена, что Виктор в схронах запас, ушли на посадку, — и оказалось, что запас он семян мало — даже им на двоих бы не хватило толком, без удобрений-то. Пришлось выкручиваться. От всех этих огородных премудростей у Виктора голова вспухла, потому настоящим спасением было ходить в лес, охотится. Настоящий отдых получался. Но по добычливости выходило не сильно ладно — леса были заболочены, живности негусто. Нашел семейство бобров, перестрелял. За неделю схарчили всей ордой. Попадались зайцы да лисы. Навару с них было негусто, но все же. Здорово пригодились ружья от прошлых господ — Витька как-то не подумал насчет малых калибров, когда утекал из города, так что двустволка двадцатого — очень к месту пришлась. Пожалеть оставалось, что капканов не взял в лес, пригодились бы.

Эх, много что пригодилось бы. Даже и в голову не пришло, что могло бы пригодиться. Меланья вон жалела искренне, что не завела кроликов перед Катастрофой. Глядишь, размножились бы — куда там свинкам. Бывшие в деревне курицы пока никак не увеличили свое количество. В общем, всего не хватало, кроме прущих с сатанинским напором сорняков.

Наконец загрузили все в УАЗик и тронулись. Доехали быстро — наловчились уже по лесу срезать. Деревня почему-то встретила безлюдьем. Даже на огородах никого не было видно. Что-то неладное творится. Виктор кивнул супруге, отстегнул петельку, крепившую АКСУ к двери. Ирка понятливо перехватила свою помповушку, кобуру с пистолетом расстегнула и сдвинула себе на живот.

Остановились у своего 'замка' как стали величать в деревне несуразное двухэтажное здание, сделанное большей частью из пенобетонных блоков.

— Выходим, ты к дверям, я спину прикрою. Увидишь что — стреляй сразу, не думай — тихо сказал Виктор жене.

— Угу — буркнула так же тихо супруга.

Собравшись и настороженно поглядывая по сторонам. Поднялись на крыльцо. Дверь заперта, за дверью тихо. Виктор посвистел.

— Эй! — тихо окликнул сверху женский голос.

— Ну? — отозвался Витя задрав голову и увидев высовывающуюся из окошка второго этажа Верку, 'фрейлину двора его Величества Виктора Первого', как они с Иркой величали эту свою не то подругу, не то домоуправительницу.

— Беда! Из лесу эта лахудра вернулась, что УАЗ тогда пыталась угнать.

— Тоже мне беда! — презрительно, но все же шепотом отозвалась Ирина.

— Беда, Ирэн, точно говорю. Сейчас момент — дверь открою — объясню.

Когда они оказались в прихожей, Вера испуганно выложила все, что видела и слышала. Лахудра вышла из леса где-то в полдень. Шла не как зомби, легко, уверенно.

Ее потому и не испугались — одна из работавших на крайнем огороде, ну там, где клубника — даже ей навстречу вышла.

(Вот нет пригляда, так сразу отлынивать от работы начинают, механически и мельком отметила Ирина).

— А потом все на визг сбежались — продолжила Вера — лахудра эту дуру-бабу схватила и стала у нее с руки мясо сдирать. Да ловко так. Ее Карина пыталась палкой по голове треснуть, так она и Карину укусила, за руку.

— Погоди, как укусила, я ж приказал в одежде работать — зло спросил Виктор, хотя уже и сам понимал, какой ответ будет — денек сегодня как на грех был ясный, солнечный и очень теплый. Бабы, конечно, взялись позагорать, как же еще…

— Так безопасно же было — виновато отозвалась Вера, шмыгнув носиком по привычке.

— Ясно. Так она дохлая что ли, лахудра-то? — переспросила Ирина.

— Так непонятно — тоскливо отозвалась Вера.

— Вы сначала туда сбежались, а потом оттуда врассыпную? — догадалась Ирка.

— Ну да. Я сюда и заперлась. Ждала, когда вы приедете.

— Погодь. Если лахудра дохлая — с чего она тогда шла по-человечески? Мертвяки же култыхают, как убогие.

— Да откуда мне знать? Мне как сказали, так и передаю. А переспрашивать некогда было. Карину видела как тяпнула — до крови. Карина мимо побежала, к себе.

— Ладно. Пойдем сейчас разбираться, давно хотел за УАЗ расплатиться. А она гляди, моду взяла за руки кусаться. Надо ей кусалки укоротить.

— Виитя, ты поосторожнее там, а то двигалась лахудра очень шустро. Не как мертвяки. Очень шустро двигалась. И резко так, знаешь — предупредила Вера.

Ирка нахмурилась. Ей очень не нравилась с недавнего времени интонация, с которой Верка произносила имя ее — Иркиного — мужа. И это томное 'Виитя' Ирину просто бесило. С трудом удержавшись от желания дать Вере коленкой под зад, Ира спросила своего господина и повелителя:

— С пулеметом пойдешь?

Виктор минуту подумал, потом твердо сказал: 'Нет, пулемет не годится. Возьму автоматический дробовик, он в деревне лучше пойдет. А уж сдохла эта лахудра или нет — неважно. Картечь ее вразумит по-любасу'.

Снарядились быстро. Хмыкнув, Витя напялил на себя ватник. Надел ушанку. Держать руками в перчатках ружье было немного непривычно, но ничего, не впервой.

Веру оставили в 'замке', в пальбе от нее все равно толку не было никакого.

Вышли, прислушались.

Ирка показала рукой в сторону свинарника.

Виктор кивнул — что то свинина расшумелась. Значит что-то беспокоит хрюшек, раз их даже тут слышно.

Осторожно двинулись в том направлении.

Пару раз обернувшись Витя сердито ткнул пальцем сначала в Ирку, а потом показал ей за спину.

Жена виновато кивнула и стала внимательнее смотреть назад. Так, уже спокойнее.

Вышли на небольшую площадку перед свинарником. И тут пусто, хотя слышно как в сарае мечутся и тревожно хрючат свинки. Виктор повернулся посоветоваться с Иркой, увидел ее округлившиеся глаза, глядящие мимо него, стремительно развернулся и его поневоле передернуло — из-за угла свинарника на четвереньках вышла та сама лахудра, изгвазданная в грязи и кровище, но не это вызвало у Вити судорогу омерзения. В зубах лахудры билась еще живая, отчаянно чирикающая крыса — их тут было до черта в свинарнике и никак не удавалось от них избавиться, как ни старались. Лахудра наконец заметила охотничью парочку, тут же события рванули стремглав — выплюнув крысу, не вставая, прямо так — с низкого старта лахудра бросилась на Витьку, моментально проскочив половину расстояния.

Он никак не был готов к такому раскладу, только что он собирался сказать что-нибудь подобающее случаю, поучительно-назидательное, потом, не торопясь приложиться к ружью и 'исполнить'.

Вместо этого пришлось неловко бросаться по крабьи вбок, открывая возможность стрельбы для Ирки и открывать пальбу от бедра наобум святых, уповая на удачу, на то, что все-таки опыт и тренировки должны, ну должны же сказаться, черт все это дери!

Ирка бахнула первой — тоже не прицеливаясь, промазала, передернула цевье, промазала еще раз, Витька вторым выстрелом попал, но даже с шага тварь не сбилась.

— Беги! — завопил Виктор.

Ирка рванула изо всех сил, перемахнув неожиданно для себя через изгородь из жердей, увязая в рыхлой земле пробежала через перекопанный огород с ростками фасоли, слыша за спиной невероятно частую пальбу, и не сразу остановилась, услышав оклик мужа.

Тяжело дыша, оглянулась. Муж лихорадочно заряжал ружье. Лахудры видно не было, но сделав несколько шагов, на этот раз стараясь не топтать ростки, Ирка увидела валяющееся около изгороди и еще дергающееся тело.

Подошла ближе и с чувством удивительного облегчения врезала в грязные лохмы рвущей картечью, вбив моментальным жутким ударом полголовы в землю.

— Вот сука! — странным голосом сказал Виктор.

— Жаль, я ее тогда не грохнула. Стекло в УАЗе пожалела.

— Ладно, пошли смотреть, что там с грызанной бабой произошло.

— Эта — дохлая была?

— Куда дохлей. Но шустрая сука, как веник электрический. От тепла что ли?

Виктор удивленно повел стволом и разнес крысака, которого недоела лахудра.

— Тоже обращаются, гляди — ка. Видала?

— Это плохо. Не нравится мне этот крысятник.

— И что предлагаешь?

— Смотреть внимательно надо. Ну, пошли.

К стоящей в огороде бабе подходили с опаской, напряженно, но та оказалась обычной, уже не раз виденной тупой мертвячкой. Увидела супругов, заскулила, дошла валко ковыляя до забора, уперлась в него и замерла.

Стараясь не смотреть на голые кости объеденной руки, Виктор аккуратно вынес зомбачке мозги.

Карина умерла вечером. В сарае, где ее привязали для безопасности. Там же ее и застрелили, упокоив.

* * *

У дома сталкиваюсь с Енотом. Он тоже где — то тут живет, в соседней парадной ему жилье выделили, ага, но Ильяс толковал, что нору себе новичок не там устроил.

— Откуда, из больницы? — принюхивается остреньким носиком, выразительно смотрит: 'Рыбка, да? Копченая, да? Подарок, да?'.

— Могу тебя угостить рыбой — неожиданно для себя предлагаю я.

— Рыба — это хорошо — задумчиво изрекает он. Потом уточняет: ' А пиво есть?'.

— Сиг. Копченый. И без пива хорош. Но я не навязываюсь, не хочешь, не настаиваю — я уже сержусь на самого себя, мне уже самому странно, что я вообще это предложил. Нет, конечно, сиги здоровенные и нам с Надей пары рыбин хватит за глаза, но вот упрашивать ни в какие ворота не лезет. Какого черта мне вообще в голову пришло его кормить?

Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит: 'Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо!'.

Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: 'Так уж сложилось, что все женщины почему-то стараются меня накормить!'.

— Поговори еще мне, понамякивай. Это потому что ты тощий, как дети Африки. Вот, небось, тебе дед Мороз подарки не приносит на Новый Год? Это потому что ты кушаешь плохо.

— Ах, никто меня не любит, никто не понимает — горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: 'Кушаю я хорошо… да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!'.

Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне — проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет Средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем-то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже название звучит по-иному. Нет, все-таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий — это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову — это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.

Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.

— Вот. Что выберешь? — и он показывает банку персикового компота и какого-то варенья, очень похожего на малиновое.

— Обои годятся — говорю я и тяну лапы.

— Э, я токо одно что-то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы — возражает гость.

— Обидеть хочешь?

— Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил — еще с колыбели об этом.

— О чем говорил?

— Папа говорил: 'Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!'. И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?

— Конечно нет. Совершенно идиотская косметика-то. Ты ж ее подколоть хотел — знаешь же, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.

— Нет, я от всей души — вот не веришь ведь, а зря.

— Не верю.

— Ну и правильно, в общем. Если я из коробки кое-что заберу, ты не против? Мало ли — сам там начнешь косметикой пользоваться или еще что?

— Янот бясхвостый, сам косметикой своей пользуйся.

— Это из Конецкого ага? Ладно, раз разрешаешь — и попользуюсь.

Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский — и не ошиблась, мой гость обнес какой-то киоск с косметикой для панков что ли или готов, или еще кого — то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.

Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев громящих чинные американские мусорные баки. Даже странно, что оттуда не доносится чавканье и урчание. Остается недовольным, хотя что-то и рассовал по карманам.

— Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли часом? — спрашивает он меня.

— На рынок. А ты?

— Я тоже. А как вы отнесетесь, ежели составлю вам компанию??

— Пошли. Будешь ехидничать — пойдешь один, заранее предупреждаю.

— Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас… то есть — видит Бог, и в мыслях не имел! (и, перейдя с МХАТовских интонаций на нормальный разговор) Да, у тебя патроны к АК есть — чтоб медные гильзы были?

— Есть. А что?

— Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена — например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?

— Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?

Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом: 'Не говорите мне за Илью! Этот сын не гусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын не гусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как будто он поп, а мне уже пора! Так что забудем вовсе и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, главное, — деликатного человека! (И тут же меняя голос на свой обычный голос) А патрончиков нужно с сотню. Но только медных'.

Таких, какие ему нужны, находится у меня по сусекам три сотни. Отслюниваю требуемое. Енот, благодарно бурча что-то, деловито распихивает пачки в недра своей гопнической куртки турецкого пошива. Странно, я думал он это в свою сумку упакует.

Но сумку он отправляет на спину, перехватывает костыли поудобнее (странно, это деревянные, очень старые, которые упираются в подмышки, впервые вижу у него такие. На выездах он пользуется легкими алюминиевыми.)

Потом поправляет какой-то чудовищно странный револьвер, заткнутый в портки 'по-бразильски'. И скачет по ступенькам вниз, как подбитая ворона.

Все, рынок нас ждет.

Собака, в восторге от предстоящей прогулки, радостно кидается ему вслед, приходится сдерживать ее порыв, не след тут на лестнице гонки устраивать. Вручаю Фрейе изрядно жеваную ветку. 'Неси!' Несет с гордостью, как медаль.

С залива дует свежим ветерком. Приятно. Сколько времени прошло, но так к запаху мертвячины, которым пронизан отделенный от нас водой Питер, привыкнуть не получилось. А здесь — свежо, вкусно пахнет водой, причем большой и открытой. У залива запах не как у пруда или реки. Правда и не совсем морской, это так.

Стараемся идти в теньке, солнце припекает, а мы одеты как положено по инструкции о безопасности в районах, пораженных зомби.

Дорого бы дал, чтоб шлепать сейчас в сандалях, одетым в шорты и легкую рубашонку с коротким рукавом. А вот вам шиш — грохаю тяжелыми сапогами. И форма на мне вся и даже перчатки в кармане и каска строительная оранжевая на пояс сзади подвешена. Разве что позволил себе вооружиться легко — взял только пистолет 'Марго', подарок от одного уже покойного хорошего человека. Конечно, если нарвемся на комендантский патруль, то могут прицепиться — я ж со служебной собакой, а это значит, что таким образом сам являюсь вспомогательным патрулем, соответственно вооружен должен быть обязательно, а 'Марго' как ни крути — спортивная игрушка, никак не боевой пистолет. Ну да ладно, в конце-то концов, очень уж не хочется тащить ППС. И так уже замечаю, что правое плечо вверх торчит из-за привычки к автомату на ремне.

— Чертовы деревяхи, неудобные заразы — ругает Енот свои костыли.

Это да, тем более он не удосужился их подогнать по длине, отчего и походка у него нелепая. Взгляд снова цепляется за рукоятку револьвера. Сам револьвер впечатляющ — размером он поболе иного винтовочного или ружейного обреза и выглядит странновато.

Раньше мне такое никогда не попадалось.

— Давай костыли подгоним, удобнее будет ходить — предлагаю я Еноту.

— На фиг надо, перетопчемся. Сейчас, давай минутку постоим, дух переведу.

Он действительно вспотел, мелкие бисеринки пота на лбу. Ходить ему тяжеловато, два месяца постельного режима — не шутка даже для тренированного тела.

— Тебе вообще-то надо больше гулять — начинаю я обычные для лекаря банальнейшие рекомендации, но оппонент машет рукой с таким презрением, что продолжать — не уважать себя.

— Гулять здесь? На болотах? — фыркает он странно знакомую фразу.

Стоять молча, тоже как-то нелепо.

— Это что за револьвер такой? — спрашиваю я, глядя на странную ручку.

Енот неожиданно оживает, с гордостью вытягивает из портков дуру, оказавшуюся еще больше, чем я предполагал.

— Смит — Вессон офицерский.

Мне казалось, что меня трудно удивить здоровенным револьвером — довелось уже держать в руках чудовище под нелепым названием 'Гном', но этот явно больше. Он странно архаичного вида, но совершенно не похож на примелькавшиеся в фильмах 'Кольты'.

— Погодь, откуда такое?

— Он в нашей армии до нагана был. Наган тоже ничего, но этот — просто майский праздник, именины сердца — неожиданно душевно и искренне говорит ехидный злоязыкий парень.

Меня такое удивляет.

— То есть этому агрегату больше ста лет? Он что — в НАШЕЙ армии был на вооружении?

— Точно так, ваше сиятельство — шутовски козыряет Енот и преданно пучит глаза.

— А патроны откуда? А стреляет как?

— Стреляет мягко и точно. Звук — густой, теплого лампового тембра, немного напоминает звук выстрела из дивизионной гаубицы.

— Ну-ка дай посмототреть поближе!

— Не попортишь? Не поломаешь? — настороженно спрашивает хозяин чудовищной пушки.

— Да такой ломом не повредить — пытаюсь я довести до него прописную истину.

— Вам рукосуям и лом не нужен, чтоб вещь спортить — старушечьим сварливым голоском возражает костылеходец.

— Да ладно тебе, не сломаю, конечно. Я буду очень нежен к этому прибору.

— Смотри у меня — строго замечает Енот аккуратно, словно церковную реликвию вручая мне револьвер. Рукоять с накладками янтарно — красного, почти оранжевого дерева, пошарпанный длиннющий ствол, но в целом видно, что уход за этой машинкой был заботливый. Просто за целый век новехонькой трудно остаться даже такой стальной железяке. Из-за прицельной планки сверху и прилива снизу револьверный ствол выглядит скорее как ружейный. Во, миникарабин без приклада. И нарезы в стволе видны, не гладкоствол, как 'Гном'.

— А патроны откуда берешь? Калибр-то какой-то жутковатый? — осторожно заглядывая в дуло, нет, скорее в жерло, этого чудища осведомляюсь я.

— 4 и 2 десятых линии — гордо отвечает Енот — Рукоблуды ваши постарались — Вован с Серым — подогнали охотничьи латунные гильзы 410 калибра. Ну и пули своерощенные.

Теперь я совсем ничего не понимаю.

— Слушай, это разве не ты проезжался по поводу нелепости использования при зачистке наганов? И глупости самодельных патронов к ним? Я же прекрасно помню, что ты толковал.

— И что я такого толковал, интересно знать?

— Очень, дескать, рискован наган — появится внезапно группа в несколько штук зомби — а один на перезаряде, второй полупустой, третий пустой, начинают палить, да промахи… и опаньки. Это не у ПП или карабина магазин сменить, это же наган, мол. И по бесшумности проезжался.

— Даже и по бесшумности? Не путаешь?

— Не путаю. Я так тебя тогда понял, что Брамит-то да, хорош. Даже ж на винтовки ставили, с патроном УС правда только. Но для пистолета он не лучший. Пистолетная пуля, пробивая мембраны — очень сильно их уродует, ресурс малый. Потому, дескать, надо на ментовское оружие переходить, всякие эти клены-лавры.

— Так я и сейчас тебе скажу — наган в помещении хорош, зимой — очень к месту, потому что не замерзнет, он относительно ПП, и не говоря о карабинах компактен, и безотказен. Но только там где уверен, что хватит патронов, а сейчас чего умничать — с милицейскими — на все эти ПП — клен-кедр, кипарис (кстати, он очень прочный бо фрезерованный) и каштан — есть штатные глушители. Патрон ПМ — он из стандартных самый мощный с дозвуковой скоростью. И распространенный. Или вот мелкашка… — тут Енот задумывается.

Я пока верчу в руках Смит — энд- Вессон. Машина внушает уважение, хотя такой романтической любви с придыханиями, какую демонстрирует Енот у меня она не вызывает. Но в руке сидит хорошо, подхватить второй рукой удобно — в общем, вполне себе пушка. Да и калибр серьезный.

Возвращаю машину хозяину и он заботливо засовывает ствол в портки.

— А 4 и 2 десятых линии — это сколько?

— Без понятия. Побольше чем трехлинейка, поменьше, чем трехдюймовка — вежливо отвечает Енот.

— Ты где ее добыл? — осведомляюсь у спутника.

Тот начинает прыгать дальше на костылях, отрывисто выдавая куски текста.

— Мы… ну, в общем неважно… короче ехали по Карла Марла… самое начало этого безобразия… слышим кто-то лупит… звук непонятный, не то ружье, не то… опять же ружье…. Да сдвоенными выстрелами[3]… Ремер приказал туда свернуть… оказывается бабку из ВОХРа… на проходной заблокировали… с этой игрушкой… ну мы остановились, пощелкали немного… тех, кто там ее блокировал… бабку с собой… оставили у нас, там лагерь был для уцелевших… а я эту вещь у бабки на ПМ сменял… ей все равно без патронов никуда… а у меня ничейный был… а так не отдавала, сквалыга.

Я с трудом удерживаюсь, чтоб не съязвить на тему того, что револьвер этот выражает по Фрейду тайные комплексы и компенсаторные реакции, но решаю все же этого не делать. Просто потому, что за последнее время на своей шкуре убедился в справедливости старой поговорки-инструкции: 'Не буди Лихо, пока оно тихо'. Енот все же покрупнее моего трехногого кота получается, так что обойдусь без язвления, хотя и в этом — трехногости — он сейчас соответствует…

— И все равно пиломатериалы лучше при зачистке на улице летом и с неясным количеством зомби — непонятно заявляет стучащий костылями попутчик.

— Какие это пиломатериалы? — удивляюсь в ответ.

— Да дрова эти… так все милицейские пистолеты-пулеметы кличут с деревянными названиями. Вот они лучше — с глушаками. Или опять же мелкашки — возвращается в задумчивость Енот.

— Мне показалось, что как раз из нагана выстрел тише, чем из Марголина. Даже без глушителя. Из мелкашки вроде и не громко, а как-то хлестко.

— Потому что патрон 22ЛР — лонг райфл. Винтовочный. На длинный ствол, см 40 минимум — отзывается спутник, обдумывая что-то свое.

Собака все это время идет рядом, поглядывая то на него, то на меня. Тащит поноску, важничает.

До рынка остается совсем недалеко, когда Енот внезапно сворачивает во двор, где виднеются лавочки, бурча через плечо: 'Посижу — отдохну, а ты меня не жди. И на рынке, если что мы не знакомы, усек?'.

Немного удивляюсь такому повороту, но, в конце концов, я не мать его, не жена и даже не любовница. Пожимаю недоуменно плечами и дальше мы идем вдвоем с собакой.

По дороге еще успеваю отработать несколько раз некоторые команды, чтоб сочетать приятное с полезным. Теперь у меня один из карманов куртки постоянно набит собачьим лакомством — Бурш строго предупредил, что собака должна поощряться все время, иначе дрессировка насмарку. Вот и поощряю, а куда деваться.

Рынок — его чаще называют барахолкой — здоровенный по масштабам городка.

Или может быть я просто не видал барахолок?

Купить тут можно многое. Командование видимо обломалось с ликвидацией торговли с рук и решило сделать хорошую мину при плохой игре — не смогло уничтожить, так возглавило. Отдали под это дело два сквера рядом с Гостиным Двором (да и Гостиный опять вернулся к своему прошлому — тоже рынок ведь раньше был, да еще как нынче принято — модульной схемы — приезжал купец-гость, снимал лавку, а там, кроме того предусмотрены были и складское помещение и погреб и место для лошадок и телег или саней. Очень было удобно, иноземцы такому рациональному устройству сильно дивились).

Вт теперь в скверике у Гостиного идет торговля серьезными вещами — в частности оружием и боеприпасами, Андреевский сквер — шмотки и прочая ширпотребина, а вот Гостиный Двор — жратва. Нет, конечно, не так, чтоб все строго, среди шмоток и пистолет могут предложить, но это уже нарушение. Руководит всем этим Невидимая рука рынка, как прозвали не без трепета невзрачного мужчину восточной внешности и его бодигардов. Кто таков — не знаю, но, судя по тому, с какой жесткостью прищемили хвост начавшим было устанавливать свои порядки ребятам из азербайджанской диаспоры — скорее всего армянин. У них давно взаимная любовь, как я успел уже убедиться.

Но меня это собственно не волнует, невидимая рука рынка предпочитает не входить в контры с руководством Базы, попытки как я говорил уже, задрать цены подавлены, так что пока все куда ни шло. Слыхал, что была некоторая борьба за власть на рынке, но тут не получилось ничего, для попытавшихся все кончилось быстро и плохо.

Не могу удержаться, чтоб не сунуть нос на оружейный скверик. Формально действия законов РФ никто вроде и не отменял, но ношение оружия в городе не преследуется, главное, чтобы патрулю не показалось, что у субъекта нехорошие намерения. Ну и если кучей идти — тоже не нравится. В самом начале было несколько интересных ситуаций, включая попытку штурма штаба Базы и несколько нападений на склады. Руководство отреагировало нервно, введя коллективную ответственность за терроризм. Ежели субъект попался на вооруженном насилии — семья выселяется нафиг.

Споров было много, но и только. Потом ввели КПП на въезде, наладили комендантскую службу, в общем, некоторый порядок имеет место. Не сравнить с тем, что было до Беды, конечно, но и с тем, что сейчас творится за пределами Кронштадта — тоже.

Опасность скорее другая — мы сидим рядом с Морским заводом — а это обанкроченное предприятие, территория колоссальная, неконтролируемая, что там творится — толком неясно, но шустеры и морфы там точно есть и вылазки оттуда устраивают.

Неожиданно Фрейя начинает радостно гавкать. Не успеваю толком удивиться, как что-то грохает меня по плечу. Эту манеру здороваться я отлично знаю, потому обернувшись, вижу то, что и ожидалось — совершенно бандитскую рожу с перебитым носом и веселыми голубыми наивными глазенками, еще более голубыми оттого, что ресницы и брови рыжеватые.

— Здорово, иятр! Чего тут шныряешь? — спрашивает рыжий.

— И тебе того же. Зашел в разумении покушать. Чего давно не видно тебя было?

— Так водолазные все дела. Мы же на острову, коммуникации все под водой, вот нас и тягают. Насчет покушать — это в каком смысле? Набить утробу немедля или для потом?

— Да обещал Наде пирушку устроить сегодня, вот фуражирую.

— Наконец-то.

— Что наконец-то?

— Пирушку своей Наде устроить решил. Правильно, одобряю.

— Ты на что намекаешь, мерзавец?

— Полегче, иатр, это уже хамишь, я тебе не намекаю, я всегда тебе говорил, что обольщение при помощи алкогольных напитков самое правильное. Наконец-то послушал.

— Да я собственно не ради обольщения.

Водолаз Филя сильно удивляется.

— Тогда ради чего?

Теперь мне приходит время задуматься. А действительно — ради чего собственно я эту пирушку затеял? Как-то насчет обольщения мыслей не было.

— Надо ж как тебя заклинило. Просто любоваться можно. Или статую лепить. Или заместо статуи ставить — наклонив голову, замечает Филя.

— Слушай, ты меня как-то озадачил. Будем считать, что я просто хочу угостить хорошего человека.

— Мвахаха! Себе-то не ври, не человека, а женщину. Молодую. Симпатичную. Ладно, что хотел купить?

— Ну, есть вино, рыба копченая, кофе. Да, ты ж грек. Ты вот скажи, что там в средиземноморской кухне еще есть.

Филька подмигивает хитро.

— В Греции все есть! А в средиземноморской кухне — тем более. Записывай: оливки надо, чеснок, помидоры, огурцы, йогурт, брынза-фета…

— Ага. Сейчас я все это тут и найду. Без натуги.

Филя осекается в полете мысли. Потом спокойно говорит:

— Все, наверное, не найдешь, но фета, оливки, чеснок — точно есть. Огурцы вчера видал. Вон там слева продавали. Дорого конечно. В крайнем случае, греческий салат и без помидоров и перца сделать можно. Получится классический древнегреческий салат. Не было у Одиссея ни перцев, ни помидоров. Так и скажи. Да, кстати, в бассейне занятия возобновились. Так что если что — по знакомству устрою. Я там инструкторов всех знаю.

— А если не по знакомству?

— Пожалуйста — вон пляж открыт. Купайся, сколько влезет.

— Тоже мысль. Часто мертвяков прибивает?

— Не без этого. Но купаться-то можно?

— Ну, ладно, Филемонидес, пора мне.

— Бывай!

Учитывая советы, набрал всякого-разного. Не так дорого и встало — невысокий хрупкий паренек согласился в оплату за огурцы взять боны Ржевского полигона, а их у меня собралось много — ребята этим 'фантикам' не верят, вообще выкинуть хотели, так я их просто из жадности собрал, а вот — пригодились. Даже и среди принятых на Базе 'метров', как тут называют жетоны для Петербургского метро, клейменые хитрым образом на Монетном дворе убыток небольшой получился. Думал дороже выйдет.

Не могу удержаться, чтоб не заглянуть все же на оружейный скверик. Мне вроде как ничего и не нужно, а будет нужно — у ребят своих найдется, но ничего не могу с собой поделать, чисто мальчишеское любопытство, тем более, что Беда всколыхнула такие толщи, что случай с самоубийцей, бахнувшим себе в башку из шпилечного револьвера Лефоше уже и не кажется чем-то удивительным.

Бывает, мне становится очень жаль, что рядом нет моего знакомца — сотрудника Артиллерийского музея дотошного Павла Александровича. Такие заковыристые образцы попадаются, что впору их в музей помещать. И современного оружия полно — опять же самого разного. Запрещено продавать на рынке только детонаторы, взрывчатку, гранаты и боеприпасы к гранатометам, включая подствольные, ну и разумеется снаряды и мины. За это дерут так же жестоко, как и в старые времена. Купить ружье, пистолет или винтовку — нефиг делать. Если и есть надзор, то весьма незначительный. Еще тут, пожалуй, единственное место, где принимают в оплату патроны. Правда, строго проверяя зачастую. Для Гостиного и шмоткорынка приходится обменивать те же патроны у менял — там смешно видеть среди лиц явно неспособных отличить калибры от капсюлей, но легко разбирающихся в котировке Ржевских бон, Кронштадтских 'метро' и прочих разномастных чеков, талонов и прочих эквивалентов денег, ражих парней, которые как раз наоборот ничего не рубят в котировках, зато разбираются в патронах.

Походить по рынку забавно. Угол, где навалены на столы всякие холодные смертоубийства не очень мне интересен — не умею я фехтовать, но взгляд натыкается на неожиданно выглядящего тут норманна в легкой кожаной броне с медными бляшками.

Вполне себе такой настоящий конопатый викинг, даже и с прической в косичках и усами. Безбородый правда, а они ж вроде все бородатые были. Но кожаный пояс с кошелем и ножище в ножнах с добрый кинжал размером — все вполне идентично. Меча только слева нет.

— Купи брейдокс! — улыбается парень, видя, что я на него таращусь. И показывает внушительный топор на длинной рукоятке. Даже и не топор, а скорее секиру.

— Не, я все больше пальбой — отвечаю ему.

— Жаль. А то вот пара свежесделанных саксов. Или на худой конец — годендаг.

— Не, не пойдет. И даже моргенштерн бы не купил.

— Моргенштерн — это правильно, капризная штука и умения требует, и простор нужен — соглашается викинг.

— Я про то же — басит сосед викинга — вполне себе современный мужичок, торгующий рядом. У него на столе топоры с длинными рукоятками, явно самодельными, а вот сами топоры — обычные плотницкие. Среди свежих, не лакированных даже топорищ проглядывает пара незамысловатых булав, типа слиток чугуния на палке. Ну и ножи конечно тоже у обоих есть, только мне нож не нужен вовсе — Серега в свое время меня озадачил, дав на задании брусок пластилина и попросив его сжать в кулаке. Потом на мой день рождения потребовал копеечку и презентовал сделанный из взятых в 'Дуплете' клинка и набора для рукояти нож. Нож, легший в руку, как влитой. После Сережиного виртуозенья эти все, что на столах, выглядят убогими поделками.

— А я слыхал, что годендаг неизвестно какой формы был — замечаю я.

— Глупости — вот он — и викинг показывает грубую, но внушительную дубину с шипами — Самое то, если умертвие одинокое, выключает сразу.

— А ты, похоже — из реконструкторов?

— А что, заметно? — широко ухмыляется викинг.

— Ну, я вот заподозрил. Только почему бороды у тебя нет?

— Между нами — колется и щекочет. (Парень заговорщицки подмигивает). Не могу привыкнуть. Но викинги и безбородые были. А так да, из реконструкторов. Потому и жив остался. Доспех хоть и старомодный — а вполне от зубов защищает. Да и тут польза, покупатели лучше подходят. Хотя жарковато в нем, это признаю.

Тут викинг прекращает чесать со мной язык, потому что, видя меня, стоящего у столика по стадному инстинкту начинают подходить другие покупатели и один из них тут же покупает сакс — недлинный, злого вида меч с односторонней заточкой…

Кроме викинга и мужика с топорами тут много и других, но — не мое это. Попадаются — вот удивительно — шашки в ножнах — и неудивительно — катаны. Как же мы без катан… Никак, самое распространенное у нас оружие было, куда там…

Ноги сами выносят к огнестрелу. Калаши, СКСы и прочие ППШ обхожу стороной, эка невидаль. А вот там где пистолеты — там любопытно. Вот тут всякого богато. Наверно и в Абхазии такого не было. Мой коллега, любивший там отдыхать из-за малолюдства и дешевизны, сильно удивился, когда хозяйского сына послал отец на рынок за гранатами. И гранаты оказались не овощами этими, сок которых по странному мифу якобы восполняет кровь, а наоборот — обычными наступательными, которые как раз кровушку-то убавляют. Тут гранат нет, зато полно самых разных патронов на любой вкус, ружей, винтовок самого различного сохрана — вплоть до копаных, покрытых раковинами от ржавчины убожеств, пистолетов и причандалов ко всему этому. Я тут видел и парабеллумы и кольты, разумеется — наганы и ТТ, куда более редкие машинки вроде 'Баярдов' и 'Астр', но самоделок гораздо больше. Опять же самых разных — от грубейшего и нелепого исполнения самопалов и уродливых пистолетов-пулеметов, глядя на которые сомневаешься в том, что они хотя бы первый выстрел переживут, до качественных, мастерски сделанных. Есть тут и такое, только стоит безумно дорого.

Я уже давно облизывался на товар, продаваемый одноногим мужиком — револьверы под разные патроны, но такие элегантные, что кошелек просто из кармана вон лезет. Уже знаю, что мужик — просто продавец, а делается это на Арсенале, тут же в Кронштадте. Черт, красивые револьверы. Особенно мне нравятся почему-то маленькие, умещающиеся в ладонь малокалиберные. И смотрю, появились еще симпатичные поделки — тоже малышки, двуствольные, очень компактные. Вроде бы их 'Дерринджерами' зовут. А по стволу патроны-то скорее всего от ПМ. Серьезные малышки. Определенно разорюсь, но такой куплю. Хотя сначала надо бы с ребятами посоветоваться — что они скажут. В принципе у меня уже есть 'Малыш', тоже куда как годный для скрытого ношения. Но все равно руки чешутся…

Как толковал мой приятель: 'Реакция мужчины в оружейном магазине и в женской бане одинакова. Глазом бы все поимел, а вот руки коротки и их всего две'.

Пока общаюсь с угрюмым одноногим продавцом, рядом — через три стола, на которых лежит всякая охотничья фигня — гильзы, дробь, ложи и приклады, а также гладкоствол разных видов — но по-моему в основном очень дешевый и не шибко качественный (уж не наши ли стволы, к слову?), да еще какие-то несерьезные винтовки-мелкашки, начинается странная сцена.

Внимание привлекает трубный и назойливый голос, очень знакомый. Навязчиво просвещает убогих и неразумных посетителей в своей непререкаемой правоте старый знакомый — тот самый Фетюк. Ага, ну точно, культпоход в Колоколамске, не иначе.

— 7,62-мм патрон с уменьшенной скоростью пули УС в 1962 г. принят на вооружение. Условное наименование — '7,62 УС', индекс — 57-Н-231У. Этот патрон предназначен для стрельбы из автоматов АК, АКС, АКМ, АКМС, АК-103 и АК-104, это даже дети малые знают, это азбука. Обозначается — вот черный наконечник пули, зеленый ободок. Известная вещь, всякий, кто разбирается в оружии назубок, знает, стыдно такое не знать…

Но я не слушаю читаемую высокомерным тоном лекцию, которой со священным трепетом и почтением к высказываемой мудрости внимает толстяк-продавец и еще несколько зевак, оказавшихся рядом. За Фетюком у того же стола стоит некто Енот, в том самом гопническом прикиде, причем я как-то сразу его не узнаю. Человека обычно встречают даже не по одежке, скорее — по телодвижениям и для каждого человека это как визитная карточка — походка, жестикуляция, мимика, осанка. Можно человека переодеть — а его все равно узнают именно по этим признакам. Тут же Енот двигается совсем иначе, чем обычно. Вместо скуповатых движений — какая-то вихлястость, мотает Енота как на шарнирах марионетку, егозливый он какой-то, почесушный. И ростом вроде меньше и сжупленный какой-то. Но сто пудов — это точно он, хотя я даже первые минуты и сомневаюсь.

— Что этот деятель тут разоряется? — спрашиваю у одноногого.

— А он как на обед идет, так сюда заворачивает, хоть часы проверяй. Консультации тут дает. Совершенно бесплатно, между прочим — ставит меня на место продавец, сам внимательно прислушивающийся к лекции.

Ладно, кладу обратно на стол аккуратную игрушечку серьезного калибра и двигаю домой. А то что-то подзадержался.

На самом выходе из скверика меня неожиданно окликает чисто, но бедно одетый старичок. Его товар — жалкие разрозненные пожитки, расставленные на куске клеенки прямо на земле.

— Молодой человек, купите бокалы!

Останавливаюсь, смотрю. В центре клеенки и впрямь стоят два хрустальных бокала на длинных ножках, один — повыше и покрупнее, другой поменьше и изящнее. Сначала мне кажется, что они покрыты тонким рисунком, но присев и приглядевшись, вижу, что это сеточка мелких белесых трещинок, от возраста. Дедок очень вовремя меня остановил — пить хорошее вино из стальных термокружек как-то нехорошо. А больше посуды у нас и нет, в общем, то, что осталось от хозяев прошлых пришлось выкинуть — потому как вся их посуда лежала слоем осколков на кухне, а частью и в прихожей. Не знаю, что уж там у них происходило, да и сами они куда делись.

— Ну, знаете, а с чего мне их покупать? Сейчас в городе такого добра навалом. Любого — спрашиваю я продающего, вертя в руке тот бокал, что повыше.

— А это не любые товары — немного волнуясь, говорит старичок.

— И чем же? (А бокал хорошо лег в руку. Удобно).

— Жена купила их в день нашей свадьбы. Свадьбы-то и не было конечно, сбегали в ЗАГС во время обеденного перерыва, расписались. И знаете, эти бокалы оказались счастливыми — нам все время везло, и тут я с женой согласен в том, что они нам принесли счастье.

— Хорошо счастье, если вам их приходится продавать — замечаю я словоохотливому собеседнику.

— Всему свое время. Было сначала селедка, водка да молодка. Потом кино, вино и домино. Увы, сейчас уже подошло к кефир, клистир и сортир. Кефир из бокалов не пьют. Но нам повезло, а то, что жена из квартиры захватила и бокалы, хотя более важные вещи пришлось бросить, тоже знаете многозначительно. Как вы считаете — есть у вещей аура? Ведь не зря же с мертвых вещи не снимают, чревато. Потому те бокалы, что в мертвом городе — они без ауры, причем в лучшем случае. А вот у этих — точно аура счастливой семейной жизни есть. Я вам ручаюсь — очень уверенно говорит старичок.

— И как проверим? — улыбаюсь я.

— Я здесь часто стою. Особенно когда погода хорошая. Много новостей. Польза тоже есть — то с тем познакомишься, то с этим. Представляете — удалось с внуком связаться. И у него все живы. (Старичок привычно понижает голос, говорит тихо, осторожно) Он у нас ракетчик, так представьте, в их городке сразу ввели карантин — и у них если кто умирает, то не восстает нежитью. Не заразились они, вот ведь как.

— Очень интересно. А где этот городок?

Старичок спохватывается, настораживается.

— Этого, извините, сказать не могу, это как понимаете не мой секрет.

Ну да, старая советская выучка.

— Ну, хоть далеко этот городок?

— Сейчас все далеко — мудро отзывается собеседник — Но и в старые времена добраться было очень сложно. И далеко и сложно.

— А узнали как?

— С молодым человеком разговорился. Он оказался из радиокоманды. Вот и проверил по своим каналам.

— И, небось, купил у вас счастливую вещь с аурой?

Старичок капельку смущается, потом отвечает:

— Да. Китайскую пепельницу, знаете такую с перегородчатой эмалью. И да, с аурой. Но не такой, как бокалы. Мне эта пепельница, пока я еще курил, помогала ночью работать. Пока она у меня на столе стояла — и спать не хотелось. Я специально это проверял, и без пепельницы меня тут же развозило, а с пепельницей — ни в одном глазу сна.

— Ладно, уговорили. Сколько стоит пара бокалов?

Старичок задумывается. Потом осторожно отвечает:

— Сами по себе старые хрустальные бокалы сейчас стоят ломаный грош в базарный день. Но это же не совсем просто старые бокалы. Будет ли для вас очень дорого, если я запрошу три метро?

Я немножко фигею. Три метро, или 'жопа' как называют такую монету циники — или 'корона', как прозвали ее нециники, по-иному смотрящие на сложнонарисованную цифру 3, выбитую хитроумным способом на Монетном Дворе — это чудовищно дорого для пары стекляшек. С другой стороны заработать себе на жизнь такому старичку непросто, так что это вполне может быть и такое завуалированное нищенство, как в разгромленной кайзеровской Германии инвалиды войны и дети формально продавали коробок спичек, но куда дороже его стоимости. На паек-то кефир не выделяется, а он еще и беженец явно, дедок этот. Кефир кстати нынче тоже чудовищно дорог, если уж на то пошло. Ладно, проверю я его на вшивость напоследок.

— Ну, получается, что счастье можно купить? — спрашиваю я.

— Ни в коем случае — быстро и уверенно отвечает старичок. — Ни за какие деньги счастье не купишь. Счастье — не кефир, не машина, не деньги. И я никак не продаю вам счастье. Счастье тут продавали молодые люди, и выглядело это счастье белым порошком, или комочками — они тут рядом отирались, я заметил. Патруль их забрал — и с концами, слыхал на Тотлебен поехали. Нет, я не продаю счастье.

— Тогда в чем же прелесть бокалов?

— Только в том, что они долго находились в счастливой семье и что по мнению моей жены они принесли нам удачу. Аура — сложно определить в двух словах, что это такое. Но у них она есть.

Вздыхаю, тяну из кошелька три монетки с набитыми поверх буквы М витиеватыми единичками. Отдаю дедку. Тот радостно прячет их к себе в карман, начинает заматывать бокалы в газетную бумагу. Наматывает ее столько, что приходится его останавливать, а то складывается впечатление, что он как старательный скарабей смастерит такой величины шар, который в самый раз катить перед собой.

Прощаемся не пойми с чего тепло и даже помалкивавшая до этого Фрейя пару раз радостно тявкает.

Дома встречает почти до смерти оголодавшее за эти несколько часов Лихо Одноглазое. Актерский дар у скотины, он так прикидывается умирающим от голода, что даже у меня начинает обливаться кровью сердце.

— У, морда твоя несытая — отпихивая его в сторону и насыпая ему жратву бурчу я. Теперь собаку покормить — и очень негусто времени остается на готовку пирушки.

Вроде и не копался — а уже вечер. Правда, у нас в Питере в это время белые ночи. Не такие конечно, как, например, в Мурманске, где солнце вообще по-моему не садится. Оно крутится по небу как заведенное, отчего нормальным людям приходится вешать на лето практически светомаскировку на окна, но у нас тоже светло.

Вода горячая есть. А вот электричества опять нет. Говоря всякие разные слова, вставляю в здоровенный золоченый канделябр десяток свечей и с такой подсветкой принимаю душ. Романтично до омерзения и главное — не подпалить на этих свечах свои конечности или полотенце.

Это роскошное бронзовое чудище я случайно нашел во время предпоследнего выезда. Откуда это диво музейное взялось в промзоне — никто не понял. Я его и прибрал. (Ну да помнится мы и не такое находили — за Парголово например в кустах черный рояль стоит). Вот и пригодился подсвечник. Так-то темновато на кухне — деревца свет с улицы гасят. Но со свечками вполне годно.

Сервирую стол, потом рублю салат. Оценив результат, решаю порубить все еще раз — даже для меня крупновато получилось. Единственно, что утешает — святая вера в постулат — хорошие продукты готовкой не испортишь. На это я и уповаю.

Вообще-то на строгий взгляд сервировка не блещет. Ну да я не дома, а для условий приближенных к боевым — вполне сгодится. Я успеваю еще как следуют вымыть бокалы, когда в прихожей зажигается свет и раздается веселый голос Надежды: 'О, а как вкусно пахнет!' Ну да, свет дали, а я не заметил. Слышу, как соседка с облегчением сбрасывает сапожищи, брякает автоматом, потом на пол плюхается сумка — слышал все это уже, алгоритм один и тот же. Сейчас заглянет на кухню, шутливо принюхается и побежит переодеваться в домашнее.

Из освещенной прихожей падает тень, я поворачиваюсь с миской в руках и вижу, что у вошедшей в кухню Нади открывается рот, но не для того, чтоб что-то сказать, а от удивления — и глаза становятся круглыми, и бровки задираются вверх.

Немая сцена. Где-то родился милиционер, наверное. За окном только кузнечики трещат.

Странно севшим голосом, словно внезапно охрипнув, она как в трансе выговаривает в три приема: 'Откуда?.. Как… Как ты узнал???'.

Я с тщанием озираю стол. Здоровенный канделябр с завитушками и ангелочками (тяжеленный зараза) бликует золотом всех своих листочков, ангелочков и прочих деталюшек, обе копченые рыбины матово бронзовеют, словно отлитые из металла, хрустальные бокалы на гранях играют чистыми цветами спектра, темнеют обе бутыли вина и веселой фигней смотрится дрызготня салата (Черт! Забыл заправить маслом и оливки, оливки не положил!) — да вроде все более менее нормально. С чего вопросы?

Надежда не ждет ответов. Она словно оглушенная смотрит на стол, потом приходит в себя, причем я вижу, что глаза у нее на мокром месте и в то же время выражение у них такое, которое за время Беды видел уже не раз. Человек, когда что-то решает для себя — важное решает, нет, не так, Важное. (Вот так правильно). Глаза это выражают. И со стороны заметно.

Потом соседка странно улыбается и спрашивает: 'У меня есть десять минут?'.

— Ну, так не поезд же отходит, конечно, о чем речь — не вполне удачно говорю в ответ. Она кивает, крутнувшись на месте, выскальзывает из кухни. Странно, так гибко она двигается на выездах, дома словно отпускает ее и она не такая, а расслабленная.

Насчет десяти минут — это конечно ерунда. Десять минут для женщины…

Ну не мне бы рассказывала, я ж не школьник, в самом — то деле. Ага, душ зашумел. Несколько не ко времени приходит в голову шуточка про различие француженок и наших дев. Дескать француженка выскакивает через несколько минут свежая и чистенькая, а наша выходит через час, красная и распаренная со словами: 'А я еще и постирать успела…' Чушь какая-то. Так что-то надо было еще сделать. Ага, масло в салат. Странно, чуть бутылку не уронил, растяпа. Нет, я так-то спокоен как мамонт. Мерзлый Березовский мамонт… Просто мне жарко что-то. И уши горят. Вроде как я волнуюсь? Пульс частит что-то. Так, что еще? Что-то еще… А, оливки! Точно, их еще в салат надо. И хлеб, хлеб забыл.

Я еще успеваю открыть бутылки с вином и вовремя ставлю их на стол.

Досадно было бы грохнуть их об пол в самый ответственный момент.

А я бы их грохнул.

Определенно.

Потому что когда соседка вошла в кухню, я немножко остолбенел.

Вместо Надежды, медсестры, надежного компаньона и моей соседки по коммуналке нового типа стояла Женщина. И на это превращение ей хватило действительно нескольких минут. В этом было что-то даже немного пугающее, как она изменилась, ведьминское что-то. Глаза стали больше, ресницы длиннее, брови чернее, губы покраснели и словно припухли. Но это ладно, у меня хватает мощи разума сообразить, что до этого момента Надя никогда не пользовалась косметикой. Но впридачу я ее впервые вижу в платье, причем платье это поражает меня наповал. Оно шелковое, до колен где-то, падает складками и совершенно не виданного мной раньше фасона, мало того — на боку разрез на всю длину сверху вниз, позволяющий видеть белую полоску кожи.

Женщина делает шаг и ее глаза совсем рядом. То ли язычки пламени свечей, то ли чертенята пляшут в них. Так-то у Нади глаза светло карие, но я уже видел, что у нее цвет глаз меняется. Когда она пристрелила правозащечника в Крепости, я четко видел, что радужка потемнела, став темной. А теперь — поклясться готов — можно сказать, что глаза зеленые.

Я чувствую ее дыхание. Молчим.

Наконец меня немножко отпускает, и я с некоторым усилием выговариваю: 'Прошу к столу!' Она самую чуточку улыбается и грациозно садится на подставленный мной стул. Что-то жарко мне. И руки как-то трясутся, когда я наливаю светло-соломенное в свете свечей вино ей в маленький бокал и себе — в тот, что побольше.

— Итак? — лукаво смотрит она на меня.

— Гм. Надо полагать, я должен — как старшая из присутствующих здесь дам — произнести тост? (Откуда такая чушь взялась? Вообще что за ересь я несу?)

— Разумеется — ироничный поклон в мою сторону.

С трудом удерживаю жесточайшей судорогой шеи не пойми откуда рвущееся 'За прекрасных дам!', потому как чувствую, что это сейчас будет совершенно не к месту.

Внятный внутренний голос отчетливо спрашивает: 'Ты попошли, попошли, дурачина. Из шансона еще что спой. Из Любы Успенской! Интересно, получишь рыбиной в морду, или вином плеснет?'.

Совет уместный. Все, надо взять себя в руки. Мысли расползаются…

— Давайте выпьем за маленькие радости в жизни. Тем более, что их — эти маленькие радости в нашей власти устроить. А жизнь — в общем, состоит из этих маленьких радостей.

Внутренний голос ретранслирует с дикторскими интонациями: 'Масляное масло масляно маслилось…'.

— Идет! — отзывается Надя и бокалы встречаются в воздухе где-то посредине между нами. Свой она взяла немного высоковато, потому певучий звон — только от моего, ее глуховато брякает.

— Странно — говорит она, пригубив вино — почему мой не зазвенел?

— Надо взять его ниже немного. Ага, вот так, чтоб сам колокольчик и большая часть ножки не в руке были.

— Вот так? — спрашивает она и неожиданно ловко звенит своим об мой.

— Конечно, сами же слышите.

— Красивый звук.

— Венецианцы считали, что звон бокалов отгоняет грусть и злых духов.

— Возможно. Как и колокола побольше размером. А почему вы не пробуете вино?

— Да как-то задумался.

Покачиваю бокал, так, что вино омывает стенки, нюхаю ароматный запах и пригубливаю. Хорошее вино, добротное.

— И что это вы такое делали?

— Это? А так учили как дегустировать вино. Был в Абрау-Дюрсо — там как раз на знаменитом винзаводе показывали и растолковывали что да как.

— Это в Крыму?

— Ага. (Но внутренний голос тут же поправляет, напоминая, что как раз не в Крыму, а через пролив — на Тамани, это Массандра в Крыму, впрочем не мудрено перепутать, в Массандре вина не хуже были).

— И вот так надо крутить вино в бокале?

— Точно. И потом ощутить аромат.

Она повторяет мои действия. Признаться, я не уверен, что все сам сделал правильно, но тут нельзя показывать свою неуверенность. Потому что если девушка умная, то она этого 'не заметит', а глупая… Да в конце концов — меня учили так, и все тут. Особо секретный способ самых великих знатоков- дегустаторов.

— Приятный запах. Как на ваш вкус вино? — спрашивает Надежда.

— По-моему очень хорошее. Но я не настолько знаток, чтобы сказать этакое положенное: вино из Авиньона, третий холм слева, западный склон урожай 1955 года.

— Тогда мне пришлось бы тоже умничать и поправлять — мол, не третий, а четвертый холм и склон скорее северо-западный, а уж урожай точно 1956 года. Даже точнее 1957 года. Кстати, а не перейти ли нам на 'ты'? Это не будет нарушением субординации?

— Ну, мы же не в больнице. Но в больнице я все равно буду выкать.

— Как скажешь — так и будет.

— Хорошо звучит.

— Это игра была такая у наших девчонок. Скажем, договоримся с подружкой — и сегодня я так ей отвечаю, а завтра — она мне. Делать ничего не надо, но почему-то очень приятно такое было слышать. Если плохое настроение — очень помогает.

— А ведь действительно — приятно. Даже если и игра.

— Тогда я сегодня вожу. И как скажешь — так и будет. А кстати — обычно же в застолье для того, чтобы перейти на 'ты' с дамой на брудершафт положено выпить?

Под ее внимательным прозрачным взглядом я несколько теряюсь.

Тут же из-под лавки вылезает все тот-же внутренний голос и ласково предлагает: ' А ты расскажи своей визави, что ты пахорукий и когда в последний раз брудершафтил, то вылил Маринке в вырез декольте полбокала ледяного шампанского!'.

Сволочь! И декольте было замечательное и шампанское отличное, а вот как-то не сошлось. Шизофрения какая-то самому с собой беседовать.

Тот же голос спокойно опровергает диагноз: 'При чем тут шизофрения? Не сиди тюфяком, видишь же, волнуется девушка, хочет, чтоб ее поцеловали до поедания рыбы. Хотя зря это она переживает, если вы оба будете пахнуть как пара тюленей, то все будет в порядке, никто ничего не заметит. И не спрашивай, что это, дескать, 'все' такое? Не вынуждай тебе отвечать в духе Филимонидеса'.

— Да знаете, Надя… То есть знаешь ли — это вообще-то хлопотное дело, я честно признаться просто опасаюсь запутаться в руках, не доводилось как-то раньше. Я вас… ну то есть тебя просто поцелую, а руки калачом вертеть мы будем как-нибудь потом, а? А выпьем немедленно вслед за тем как?

— Как скажешь — так и будет — послушно отзывается Надежда. И подставляет губы.

Целоваться она совершенно не умеет. (Или умеет настолько хорошо, что может великолепно притвориться, типа совсем не умеет — ставит меня на место внутренний голос).

Когда наши губы размыкаются, она открывает глаза.

— Я помню, что ты сегодня не обедала, и хочу, чтобы ты отдала должное тому, что я добыл путем хитрости, обмана и подкупа. Хорошо? — отвечаю я ей на ее вопросительный взгляд.

— Как скажешь — так и будет. С чего начнем? — вздохнув, отвечает она.

— С глоточка этого отличного вина. И с салата. Как говорил один мой знакомый древний грек — сделано по рецептуре Одиссея, царя Итаки. Впрочем, Ахилл тоже такой любил, но не умел готовить. Ну и рыба, конечно. Как?

— Очень вкусно. А кто этот знакомый древний грек?

— Некий водолаз. Он рыжий, голубоглазый и квадратный.

— О, а я его видела! А почему он древний грек?

— Черт его знает. Наверное, потому, что его родители греки. И дедушки с бабушками. А древний — знакомы уже давно. Целую вечность. Еще салата?

— Благодарю. Рыба великолепная. Во рту тает. Если окажется, что ты ее сам умеешь так готовить — мне придется поклоняться тебе, как высшему существу.

Помня, что врать грешно, а отказаться от поклонения тоже как-то жалко, съезжаю с темы.

— Вот кстати, насчет рыбы. Этот самый водолаз предлагает посещать бассейн. Сейчас уже жарко, самое то поплавать. Как ты к этому относишься? — спрашиваю я медсестричку.

— Интересные ассоциации. Увы, я не рыба. Я утюг или топор. В смысле умения плавать. Плаваю быстро, но строго вниз. Налей.

— Так можно же научиться.

— Да, я помню. Метод обучения 'Спихни ее с мостков'.

— Нет, это уж чересчур. Я уверен, что есть и более гуманные способы.

— Как скажешь — так и будет…

Рыба и впрямь оказалась гвоздем меню. Придется идти на поклон к пионерам, чтобы научили, как ее такую делать. Я вообще-то к рыбе отношусь достаточно прохладно, но это кушанье с очень нежным вкусом поразило. И Надьке определенно тоже понравилось. Апельсины она восприняла достаточно спокойно, а вот боуль, сделанный из енотовых персиков и прочего найденного в закормах родины ее приятно удивил. Всего-то фрукты с вином, а всегда срабатывает отлично…

Голова немного кружится. Из открытого окна веет теплым ветерком.

— Луна сегодня какая здоровенная! — замечает Надежда.

— Ну, еще даже не полнолуние.

Ее рука ложится на край стола. Наши пальцы встречаются. Пальчики у нее тонкие, нежные с коротко остриженными — по-медицински — ноготками. Глаза ее блестят и взгляд очень откровенный.

Внутренний голос, до того помалкивавший, наконец, просыпается: 'Вставай и целуй девчонку. Видишь же, что ждет и боится, что ты сейчас пожелаешь ей спокойной ночи и свалишь дрыхать. Пахнете вы оба сейчас совершенно одинаково, так что выхлопом ты ее не напугаешь. Да и сам не напугаешься. Давай, пошел, нечего рассиживаться сиднем!'.

Надя гибко поднимается мне навстречу. Я обнимаю ее, и неожиданно для меня самого рука попадает в разрез этого демонического платья. Прикосновение ладони к нежной коже на талии прогоняет по мне легкую истомную дрожь. И я чувствую, что женщина ощущает то же. Словно искра проскочила между нами.

— Только пожалуйста, не торопись, не торопись, ладно? — шепчет она между поцелуями.

И к моему удивлению внутренний голос ничего не говорит, никак не комментируя происходящее. Мне самому наконец приходит в голову, что двум взрослым людям можно вполне целоваться и на кухне, но при пустых комнатах выбор места несколько странен. С трудом отрываюсь от теплых пухлых губ, и легонько тяну девушку за собой в свою комнату.

Я не успеваю глазом моргнуть, как неуловимым движением она роняет с себя это свое странное, но чертовски элегантное платье и вышагивает из него, оставшись только в трогательных трусиках и туфельках, делающих ее ножки очень маленькими — я же привык видеть ее в берцах… Вижу сияющие глаза совсем рядом, потом уже не до того, чтобы разглядывать глаза. У нее очень нежная кожа, ее очень приятно гладить, ощущая теплую шелковистость, только на спине какие-то длинные рубчики, сбивающие неожиданными преградками плавный ход ладоней…

— А почему ты не спишь? — шепотом спрашивает она меня потом.

— А почему я должен спать? — так же шепотом отвечаю я.

— Вам положено так делать.

— Не знаю, что нам положено, а спать совершенно не хочется.

— Тебе не тяжело? — задает она совершенно нелепый вопрос.

Ну да, разумеется, она лежит так, как почему-то очень любят лежать многие женщины: прильнув к мужчине, положив ему голову на плечо, руку на грудь и закинув согнутую в колене ножку аккурат на то место, где спереди у мужчин соединяются обе ноги.

— Что молчишь? — осторожно спрашивает она минуту погодя.

— Не знаю, как ответить. Особенно учитывая, что я гораздо тяжелее тебя и после того, что мы тут вытворяли я очень удивляюсь как ты вообще задаешь такие вопросы. Мне впору спрашивать об этом тебя, хотя показалось, что тебе тяжело не было. Ну а мне после такого странно даже сравнивать.

— А что тут мы вытворяли? — невинно спрашивает медсестричка.

— Всякое — веско отвечаю я. Потом, помедлив, признаюсь: 'Вот ведь досада, когда я три дня назад уронил при ассистенции поднос с инструментарием, то и сейчас могу описать, что куда полетело, и кто как на меня уставился. Хоть картину рисуй. Но связно описать все, чем мы занимались полночи… Нет. Не выходит — только эпизодами и кусками.

— Тебе не понравилось? — обеспокоено спрашивает она.

— Нет, что ты, было великолепно. Действительно великолепно. Ты замечательная! Но вот связно вспомнить — не получается. Почему-то всякие паршивости запоминаются навсегда и с первого раза, а что прекрасное — так шиш.

— Это мудро природа сделала — успокоенно и рассудительно выговаривает Надежда.

— Что именно?

— То, что гадости и глупости запоминаются с первого раза, чтобы человек их не повторял. А вкусности можно и повторить. Как ты относишься к тому, чтобы повторить?

— С одобрением. С полным одобрением!

Она засыпает первой. Я успеваю немножко погордиться собой — и вырубаюсь моментально, даже толком не догордившись как следует.

Просыпаюсь оттого, что чувствую на себе взгляд. Сначала первая мутная мысль, скорее даже не мысль, а какой-то огрызок таковой, что это опять Лихо приперся за жратвой и на меня своим оком таращится. К счастью это не он, здесь есть еще кому на меня смотреть.

— Как насчет завтрака в постель? — спрашиваю я Надежду.

Она вздрагивает от неожиданно бодрого голоса.

— А что, такое возможно?

— Запросто! Что мэм предпочитает на завтрак?

— Кофе. Черный. Сладкий. С булочками. И еще какую-нибудь футболку большого размера.

— Надя! Не ерунди.

— Это ты о чем?

— О том, что зря комплексуешь из-за стрий на груди. Они тебя совершенно не портят, поверь мне. И кстати если ты мне покажешь свои груди при солнечном свете — я гораздо быстрее приготовлю завтрак.

— Это обязательное условие для приготовления завтрака?

— Ну, вообще-то нет, конечно. Но вид женских сисе… то есть грудей, персей меня приводит с давних времен в прекрасное расположение духа.

— Это, с каких же интересно времен? — подозрительно смотрит на меня женщина.

— С глубокого детства. С грудничкового возраста. Мне так и рассказывали — как титю увижу, так сам не свой становлюсь от радости. И я не один такой, сколько ни видел младенцев — все поголовно такие.

— Что ж. Раз уж так, ладно. Любуйся! — и, скинув с себя простынку, Надя открывает две аккуратные кругленькие сись…, то есть груди, увенчанные коричневыми сосочками. На белой нежной коже и впрямь есть атласно — розовые растяжки, возникающие у тех девчонок, у которых груди появились очень быстро, и кожа не успела за таким ростом, вот ее и растянуло. Ну, или еще у кормящих, хотя тут ясно — еще не кормила Надька никого. С моей колокольни — ничем это вид кругленьких шедевров природы не портит.

— Мой любимый цвет! Мой любимый размер! — выражаю я свои ощущения и спешу на кухню, чтобы сварганить завтрак — до сбора у нас еще есть время, успеваю нормально.

Подушкой все же Надька в меня кинула.

— Ну и как? — спрашиваю я Надежду, сосредоточенно разбирающуюся со стоящем на подносе завтраком.

— Очень непривычно — серьезно отвечает она, намазывая горячий ломтик хлеба малиновым вареньем…

— Ну, вообще-то должна быть специальная подставка для подноса. Не на живот же его ставить, мне пришлось запихнуть скамеечку в наволочку. Поднос — наличествует. Ну и все, что на подносе. Самое кислое — можно опрокинуть на себя горячий кофе, а потом оставшиеся в постели крошки черствеют и становятся проблемой. Но девушкам это нравится. Вот я и постарался.

— И что еще нравится девушкам?

— Всякие глупости. Почему-то многие думают, что для любви надо насыпать в постель и ванну лепестков роз, простыни должны быть обязательно шелковыми и все должно происходить обязательно при свечах, да еще чтоб и свечи были в высоком подсвечнике.

— А это не так? — спрашивает как-то слишком вежливо Надя, протягивая мне бутерброд.

— Да глупости девчачьи. Эти дурацкие лепестки моментально сохнут, прилипают к разгоряченному телу как банный лист, а потом либо забивают сток в ванне, либо сохнут забившись в складки белья и гербарий этот вычесывать приходится отовсюду. Простыни шелковые скользкие, либо сам свалишься, либо они с кровати съедут не вовремя. Опять же влажнеют моментально, а люди взмокают изрядно — льняные простыни влагу на себя берут, шелковые нет. Получаются любовники, как из бани, скользкие и мокрые. Про свечки в высоком подсвечнике вообще разговор простой — от ээээ… вибрации легко вываливаются и падают. Пожар можно устроить, а сгоряча не сразу и заметишь. Не, свечи для любовных дел — только в плоской прозрачной вазе, воды туда и свечки плоские пускать плавать. И красиво и не подпалишься…

— И откуда это тебе все эти тонкости известны? — весьма ледяным тоном спрашивает подобравшаяся Надежда.

Давлюсь кофе, которое только что начал пить и в очередной раз выслушиваю свой внутренний голос: 'Чуешь, какой я хороший — что ни скажу — никто кроме тебя не слышит. А ты как помелом бряк бряк. Язык без костей в тридцать локтей!'.

— Я это в Интернете прочитал. Предупрежден — значит вооружен! — и честным взглядом смотрю в самый точный детектор лжи — женские пытливые глаза.

— Надо же и впрямь не врешь! — удивленно отмечает успокоившаяся любовница.

Внутренний голос тут же ехидно заявляет о себе: 'Конечно, правда. Когда сам пишешь — сам же и читаешь. Не мог же ты написать не читая… Но молодец. Выкрутился. А сейчас перехватывай инициативу, атакуй!'.

Дельный совет. Потому тут же спрашиваю успокоившуюся Надежду: 'А ты ревнивая, однако?'.

Она как-то удивленно задумывается.

— Странно как-то… Да, наверное. Хотя скорее нет. Но ведь обидно же?

— Обидно.

— Ты о чем?

— Сюшь, ничиго нэ сдэлал. Зашол только, да! — пытаясь подражать незабвенному товарищу Саахову, говорю я в ответ.

Надежда вопросительно смотрит поверх чашки с кофе.

— Ну, это я в смысле, что ревнивый человек — мрак и печаль для окружающих. Я с некоторых пор вообще ревнивых считаю сумасшедшими. Или сильно-сильно закомплексованными.

— Чей-то муж побил? — с лицемерной участливостью ехидно спрашивает девушка, только вот глаза у нее становятся чуток более встревоженными что ли…

— Не, этого не бывало. Мы же интеллигентные люди! Тем более, что я давно приучен — как муж в дверь, так я его табуреткой по башке. Не, тут все отработано, долголетняя практика, отточенные приемы, да и табуретку я всегда с собой приношу. И сейчас — вон видишь, стоит на боевом посту — указываю пальцем на тяжеленное дубовое чудовище, доставшееся нам в наследство вместе с квартирой.

Надя облегченно улыбается. Что-что, а эту табуретку она отлично помнит, ухитрилась ссадить об нее колено в первый же день. Я еще на грохот и брань выскочил, полюбовался, как соседка на одной ноге скакать умеет.

— А сам ты ревнивый? — спрашивает она меня.

— Неа.

— Что, совсем — совсем 'неа'? — удивляется Надя.

— Конечно. Тут ведь все просто.

— Да? Расскажи, пожалуйста! — она по-школьному складывает аккуратно руки на краешке подноса, как на парте и внимательно смотрит взглядом восхищенной первоклассницы — отличницы. Полное впечатление несколько смазывают обнаженные груди, нахально торчащие сосками и сбивающие меня с полета мысли.

— Кгм… так вот… значит все просто… ('а ты смотри в глаза' — выручает дельным советом внутренний голос), так вот все просто — ревность ощущение того, что кто-то лучше тебя.

— Меня? — голоском примерной ученицы переспрашивает Надежда.

— Смотря, чья ревность. Если ревность твоя — то тебя, если моя — то меня. Записала?

— Ага. Кто-то лучше тебя. Очень обидно.

— А вот и нет. Если твердо убежден, что лучше тебя никого быть не может — все гораздо легче. И если променяли — то дуры набитые. Как тот балбес из байки, что коня на гуся поменял. Вот пусть с гусем и живут.

— И помогает? Что, не бросали никогда? И сам не бросал? — и она старательно хлопает ресницами.

— Как-то ты слишком заинтересованно спрашиваешь.

— Да слыхала, было дело, что уж одна-то девушка у тебя была. Не хотелось бы встречать ее табуреткой.

А, вон оно что! Видимо Надежда не относится к тем, кто считает, что секс — еще не повод для знакомства. Ну, вообще-то я и сам такой. По-моему уж куда как повод.

— Тут, понимаешь ли, дело такое, что собственно мы решили отдохнуть друг от друга. Подумать, так сказать в отдалении.

— Что, все покрылось льдом? Сгорело огнем и замерзло? — пытается по старой женской привычке разобраться досконально в такой тонкой и запутанной материи, как человеческие отношения Надежда.

— Ни то, ни другое. Отношения были теплые, даже не горячие, а сейчас стали совсем тепловатыми. Ну, в общем как в той шуточке, в которой говорится о паре. Они счастливы, хотя такие разные — она любит шумные компании, а он наоборот обожает почитать в уединении, она обожает горы, а его тошнит от высоты, она в восторге от хэви-металла, а ему нравится кантри, но, тем не менее, они очень счастливы — он в Новороссийске, а она в Хабаровске. Как-то так.

— А ты оказывается скучный рутинер, да?

Тут мне ответить сложно. Но то, что первую проверку на детекторе лжи я прошел отлично, подвигает меня на дальнейшие свершения.

— И вовсе нет. Просто многое, что внушается, как романтика и экзотика на деле чушь свиная. Нет особого смысла бегать по кругу, выложенному граблями, если со стороны и так видно, что это за удовольствие.

— В Интернете прочитал? — и она мне смешливо подмигивает.

— Именно в нем! — честно пучу я глаза.

— И что же ты там такого начитал, разрушитель девичьих мечт? Или мечтов?

— Мечтей. Ну, вот например что любовь на сеновале, или на пушистом ковре или, например, в волнах прибоя — верх романтики.

— А это надо полагать — не так? — почему-то Надя перестает улыбаться.

Внутренний голос тревожно шепчет: 'Если б у меня была красная лампочка, то я бы ей начал мигать. Не стоит ли тебе заткнуться? Что-то сильно не так!' Голос безусловно прав, будь он неладен, но сворачивать тему — не лучше получится. Выбирая слова, говорю об общеизвестном тем, кто рискнул проверить романтику на себе — про сбитые в кровь коленки и локти и потертости на крестце и лопатках у тех, кто прельстился пушистой негой ковра, про то, что попутно парочка собирает грязищу, которая почему-то находится даже в тщательно пропылесосанном ковре. Про исколотые сухими травинками спины и бока и опять же пыль и мышей. Про потертости от песочка, который есть даже в прозрачной воде…

Надя сухо благодарит за прекрасный завтрак и недвусмысленно уходит к себе в комнату. Мда… Внутренний голос может и помолчать. Я и так понимаю, что в неизвестной для меня прошлой жизни девушки было нечто. Такое нечто, что вот насчет сеновалов и ковров — не стоило мне бравировать информированностью. Не то вышло. Совсем не то.

Мда. А так хорошо началось…

Впрочем, выходим мы вместе. Надька надулась и потому молчит. Но непроизвольно старается идти в ногу. С одной стороны это признак заинтересованности девушки. Да и дуются они, кстати, чаще с теми, кто им близок, с неинтересными — как раз не обижаются. Или просто прошла где-то строевую подготовку и сейчас марширует непроизвольно, как дрессированная цирковая лошадь?

Черт ее знает, чужая душа потемки.

Ребята уже все собрались, ждем майора — он должен придти с развода и сообщить наши задачи на сегодня. Пока Фрейя радостно здоровается с нашими замечаю, что Енот непривычно серьезно советуется с Серегой, рассматривают какую-то сильно потрепанную малокалиберную винтовку весьма невзрачного вида да еще и с битой ложей. Слышу что-то вроде: 'мушку, конечно, спилить, глушак вполне поставить можно и коллиматор конечно, вполне себе будет толковая вещь, дельно придумано, кста и глушаки, похоже, есть подходящие'.

— Самое то, спилить ему мушку, засранцу — внятно бурчит Ильяс, неприязненно поглядывая на Енота. И тут же по-сержантски цепляется, благо тот вынимая что-то из кармана уронил на пол несколько блестящих медью патрончиков к АК. Носы пуль у этих странно знакомых мне патронов покрыты черным и зеленым лаком.

Ильяс подхватывает с пола подкатившийся к его ногам патрон и тут же строго спрашивает у растеряхи откуда тот взял патроны УС. Енот уклончиво толкует про случайную счастливую находку.

Ильяс горячится: 'Где взял? А ну давай в казну — на заданиях пригодится! Нам оно надо!'.

Енот мнется и скрипучим голосом заводит: 'Нам таки не надо, поверьте мне, Илья, оно нам совсем не надо! Шобь я жиль в Сочи и не знал прикуп!'.

Снайпер не отстает: 'Как это не надо! Это же УС! Нам их по счету дают. А если у тебя есть выход — то выкладывай, где и как добыть?'.

Заинтересовавшийся перепалкой Андрей забирает из пальцев Ильяса патрон, осматривает его, подкидывает на руке, вертит в пальцах. Его пальцы двигаются словно сами по себе, так нежно обращаясь с медной штуковиной, что мне в голову приходит нелепое сравнение с лаской пальчиками женского соска. Нет, определенно я сегодня не в порядке, потому пока внутренний голос не ожил сразу же сравниваю с приличным — так чутко пальцами слепой мог бы читать книгу по Брайлю. Потом Андрей, хмыкнув, достает патрон 7,62х39 обычный, забрав его из рожка в моей разгрузке. Выковыривает аккуратно пассатижами из своего легендарного мультитула пули из обоих — пули совершенно одинаковые. Высыпает порох из гильз на газетный лист — заряды точно идентичны, это даже я вижу. Меняет пули в гильзах местами — показывает Ильясу.

Ильяс ворчит про хитропереподвыпернутых охламонов, Енот бурно и горячо оправдывается: 'Он сам сказал, что ПБСа у него нет, но я объяснил, как настроить — и сказал же ему — сблизи разницы мало! А ствол мелкашки нам в самый раз!'.

Ильяс ворчит неразборчиво, косо посматривая на сидящую напротив Надежду, которая тоже выглядит понимающей, что тут происходит. Видно, что ее присутствие оказывает сдерживающее влияние на речевую функцию снайпера. Андрей же откровенно посмеивается.

Оживший Енот самодовольно заявляет: 'У меня еще 'со смещенным центром тяжести' есть, целая пачка… вот…' И он гордо показывает на ладони вполне обычную открытую пачку патронов. Вид у них совершенно феерический, потому что носики пуль выкрашены как аэродромная колбаса для определения силы и направления ветра, в бело — розовые полоски. Сразу же в голову приходят идиотские мысли о том, что такими пулями надо стрелять из розового автомата.

Ильяс все — таки не удержавшись матерится, все ржут. Курсант Званцев по прозвищу Рукокрыл, неосмотрительно приложившийся в такой момент к фляжке неожиданно и для себя и для окружающих пускает носом две струйки компота и начинает хохоча плакать и чихать. От этого ржач нарастает до самумной густоты. Фрейя прыгает и лает, добавляя свой вклад в общее веселье. Я бы с удовольствием присоединился, но не вполне понимаю, с чего это ребята так легли впокатуху. Кроме меня недоумевает еще Саша, а сидящий рядом со мной Андрей только умудренно улыбается.

Когда я совсем уже собираюсь спросить Андрея, в чем тут фокус, наконец, заходит майор. Встаем, приветствуем. Видок у майора мрачноватый.

Новости и впрямь не очень приятные. Компания конкурентов, не слишком мудря, решила отловить Блондинку нормальной такой блондинколовкой — сделали прочную клетку с захлопывающейся дверкой, приспособили там приманкой выклянченные в госпитале ошметки послеоперационные и расселись по засадам. К ловушке приперлось три шустера, которых положили издалека из АК с ПБС. А когда собрались отходить — недосчитались сидевшего на номере парня. Соседние номера ничего не слышали и не видели, по следам морф аккуратно зашел сзади и снял охотничка моментально без шума и возни, парень даже не рыпнулся. То, что автомат так и стоял прислоненный к стенке, а на пути отхода попался раздавленный плеер с наушниками позволило предположить, что покойный дурень сидел кайфовал, музыку слушал…

Труп в конце концов нашли по кровяной дорожке, только морфуша успела выдрать из него несколько здоровенных кусков мяса. Вряд ли могла сразу столько сожрать — скорее всего унесла. В ходе преследования еще один охотник сломал ногу — свалилась куча ржавых труб. Сама свалилась или помог кто — неясно.

— Кого посылают сегодня? Это ж в черте города получается такое безобразие, опасно ведь? — спрашивает Серега.

— Сегодня — никого. Нет резона, только усилят патрулирование по периметру. А назавтра я напросился.

— Стоило ли? Мы уже разок там облажались — осторожно напоминает Ильяс.

— Вот именно поэтому. Нельзя уходить с надратой задницей и поджатым хвостом. Кабанова заверила, что сегодня морфиня будет еще в форме. Мясо, однако, постарается сожрать все и завтра как раз будет его усваивать. А это по науке снижает все параметры морфа, причем сильно. Вялый будет морф, заторможенный, наша некробиолаборатория ручается. Кроме того, есть одна идейка получше примитивной мышеловки.

— Какая? — интересуется Андрей.

— Завтра увидите. Достаточно сумасшедшая, потому может сработать.

— А на сегодня что за задача? — уточняет снайпер.

— Сейчас девочка придет симпатичная. Садистка — зубодерка. Шучу. Стоматолог. Судя по ее рассказам, есть теплое местечко, где полно материалов для зубопротезирования и оборудования для того. Это вам не грязное золото с улицы собирать.

Майор с выражением смотрит на Ильяса. Тот опять начинает кряхтеть, потом все же выдает: 'Да с кем не бывает-то!'.

— Ага, и на старуху бывает проруха, а мы тут еще молодые. Короче, как придет наша провожатая так сразу и поедем. Там что характерно рядом рынок 'Юнона' и пара других теплых местечек. Потому заварена довольно крутая каша.

— В каком смысле?

— В смысле, что отрабатывается методика 'Гаммельнский Крысолов', как ее какой-то штабной умник окрестил. Зомби на шум идут — вот их и отвлекают куда подалее всякими шумом-треском-блеском. И кажут фейерверки. Стрельбы получается мало, только по шустерам и морфам. Соответственно работать проще. Штаб, просчитав результативность, пришел к выводу, что отстрел годится только на полностью зачищаемой территории, просто пальба в городе увеличивает популяцию шустеров, а это чревато боком. Опять же экономия боеприпасов, да и риска меньше.

Ну. Это, на мой взгляд, логично. Вот когда зачистили Елагин остров — там упокоили всех зомби, и на их телах никто не отожрался, потому в окрестностях сравнительно тихо. Теперь в парке огороды разбиты везде, где можно. Деревья рубить начальство запретило и еще там есть особо известный 'Масляный луг' с шелковистой, блестящей на солнце травой — тоже с ним развели мерихлюндию. А у Петропавловской крепости было много стрельбы, теперь шустеры покоя не дают. А ведь в начале даже и радовались мы сдуру, что зомби сами себя подъедают, и нет возни с телами…

Наконец в комнату заглядывает одетая в какой-то странный красного цвета костюм ядреная бабенка. Оглядев бойко нашу артель, находит глазами майора и заходит.

— Здравствуйте! Я ведь с вами еду? За стоматологическими делами?

— С нами. Располагайтесь. Вы в город уже выезжали?

— Какое там, работы было выше головы, тут стоматология была в поликлинике, рядом со Скорой помощью — так что штатное расписание сильно не заполнено. А зубы болят у всех, не взирая на происходящее. Отпустили меня сегодня со скрипом. Мы там впятером работаем, я даже хирургию освоила, хотя не люблю я хирургию. Я по специальности стоматолог-ортопед.

— Это как так? — несколько двусмысленно осведомляется Ильяс.

— Пока зуб можно лечить — им занимаются стоматологи — терапевты. Когда уже нельзя — стоматологи — хирурги. А вот чтобы восстановить наличие зубьев во рту — тут как раз мы нужны, ортопеды. А есть еще и техники — протезисты, они непосредственно все изготавливают для установки на место. И рентгенологи, разумеется…

— Ясно, по дороге договорим, нам еще плыть и плыть — осекает разговор Брысь.

— То есть нас не самоходом гонят? — уточняет очевидное Вовка.

— Нет, водой идем на кронштадтской посуде до порта — а из Портового холодильника нас грузовым транспортом доставят до поликлиники.

— В бэтре поспокойнее бы было — замечает Серега.

— Не рентабельно. И моторесурс 'Найденыша' поберечь не грех и топлива у нас не цистерны. Тем более что там вроде бы все и так неплохо организовано, вполне чужими грузовиками обойдемся. Мне главврач говорила, что еще есть нюансы. Короче говоря — сегодня работаем на их колесах.

Когда идем на посадку тихо говорю на ушко хмурой Надежде: 'На сердитых воду возят. А на дутых — кирпичи!'.

— Да я не дуюсь. Я думаю — тоже тихо отвечает она.

— А, ну тогда ладно. Думай — а что еще скажешь, больше ничего в голову не приходит.

Тут меня окликает майор, приходится, не закончив разговор идти с начальством.

Выясняется, что зубодеры находятся рядом с двумя другими поликлиниками — вот майор и хочет уточнить, что еще там можно полезного раздобыть. Мне поневоле вспоминается, как в самый первый день моего знакомства с охотничьей командой мы как раз выносили все из моей поликлиники. Небогато, конечно получилось. Нет, конечно, для одной нашей команды — вполне себе даже много, но вот масштабы у нас теперь уже другие и думать надо даже не по меркам Петропавловской крепости, а уже по Кронштадту. И тут жалкие несколько сумок медикаментов теряются как дробинка на пляже. Хорошо еще, что проводница наша уверяет — мы из ее поликлиники наберем столько, что не понадобится блукать по соседским поликлиникам.

Решаем на месте смотреть, что да как тащить. Командир подзывает по очереди командиров троек, советоваться, карту района все уже посмотрели.

Каким-то образом оказываюсь в хвосте отряда — идем-то мы вроссыпь, не колонной. Последним достаточно молодцевато скачет Енот.

Я собираюсь было спросить его насчет сегодняшнего утреннего ржача по патронам, но он достаточно внятно выговаривает себе под нос неожиданное: 'Ея чуткая девичья натура не устояла пред столь дерзким его натиском, и он овладел ею, приняв в дар ея добродетель…'.

И смотрит невинными грустными глазами.

— Это ты на что намекаешь, интересно?

— Какие намеки, что вы, никаких намеков. Я прямо и безапелляционно спрашиваю — оставшиеся две сотни медных на патроны к ПМ махнешь?

— Енот, ты вот допрыгаешься, ей-ей.

— Поздно предупреждать — печально заявляет колченогий — я уже родился. Да и что ты так освирепел? Я ж ничего не сказал.

И опять грустно смотрит бархатными глазищами. Гад чешуекрылый.

— Ага, тридцать сто раз.

— Помилуйте, как можно! Патроны-то поменяешь? У меня еще к слову персики остались.

— Ладно, разберемся.

Отправляемся со Средней пристани на банальном речном трамвае, какие раньше возили туристов по каналам и рекам. Народу набилось много, кроме нас еще матрозов взвод, да штатских мужиков куча. По разговорам — грузчики вроде, хотя пойди разберись. Знакомые компьютерщики так сами же и грузят, что тянут с 'Юноны', общался недавно. Нам вроде бы на сегодня грузчиков не дали, дескать, там все легкое будет, сами не дети, управитесь.

Устраиваемся на открытой площадке — на корме посудины. Места мало, но расселись.

Как-то совершенно автоматически выходит, что обе женщины — что Надя, что стоматологиня оказываются в центре, а мы совершенно неосознанно окружаем их. Надя по-прежнему хмурится и в разговор не лезет, а ортопедша наоборот вертит головой и откровенно радуется прогулке. Корытце довольно шустро чапает из гавани за нами идет еще пара таких же и пустые грузовые. Те, которые попадаются навстречу — наоборот, с грузом, набиты под завязку. В общем — оживленно сейчас в гаванях, снует всякая такая водоплавающая техника, много чего городу надо, да еще и на зиму запасы делаются.

— Скажите, сколько груза брать будем и что именно особо ценное? Стоматологические кресла? — спрашиваю я вертящую головой стоматологиню.

— Нет, что вы. Там есть куда более ценные вещи — отвечает она, расстегивая свою куртку и отдуваясь. Ну да, жарко сегодня и хотя от близкой из-за низкой посадки судна воды тянет прохладой, но запакованной в одежду плотной ткани даме конечно жарковато.

— Материалы? Но их же немного.

— И материалы. Не так уж и мало наберется — поликлиника рассчитана на три таких Кронштадта. Да еще в придачу только что перед самой Бедой получили заказанные еще в ноябре материалы. С этими траншами, конкурсами и так далее все шло с огромной задержкой, и брать приходилось сразу с запасом, иначе пока наверху решат все финансовые вопросы — останешься с неизрасходованными деньгами, но без материалов. А это грустно. И, кроме того — у нас магазин стоматологических материалов арендовал площади. И складик у них там и ассортимент самый ходовой.

— А вывезти — не могли? — спрашивает прислушивающийся Серега.

— Не знаю — честно признается стоматологиня.

— А зомби там много? У вас посетителей сколько было?

— Вот посетителей быть не должно. Мне ночью наш завотделением позвонил — говорит, главврач велел на работу не выходить — вроде как эпидемия началась, потому прием отменяется, больных кого можно предупредить, чтоб зря не приходили. Как я знаю — на работу из моих знакомых никто не поехал, пережидали. А потом уже и не получилось бы. Но все равно — там есть, что забрать, поликлиника у нас была если и не лучшей, то одной из лучших в городе. У нас и аллерголог работал, и онколог и лаборатория отличная… была. Депофорезом занимались, тоже это не фунт изюму.

Внимание отвлекается какой-то суетой рядом.

— Оппаньки! — удовлетворенно выговаривает Сергей.

— Что случилось?

— Очередной балбес карабин к рыбам отправил. Ставят, дурни к поручням, ну а от поручней до воды тут близко.

— А, тоже мне развлечение. Так что это такое — как его — депофорез?

— Способ спасти весьма проблемный зуб. Альтернатива удалению.

— Толку-то от проблемных зубов — хмуро говорит Андрей.

Надо же, я-то думал, что он дремлет, а он, оказывается, слушает, о чем мы тут болтаем. Ну да, зубов-то у него не богато, надо полагать все же беспокоит проблема. Другое дело — денег не было или настроя…

— А что лучше — своя хромая нога или новехонькая деревянная? — бойко парирует стоматологиня. И, не дожидаясь ответа, сама же и отвечает: 'Свой зуб, даже корень от своего зуба куда устойчивее и практичнее, чем имплантат или протез. Другое дело, что часто проще выдрать все, не корячась с лечением и сделать протез. По деньгам тоже выгоднее'.

— Для пациента? — невинно осведомляется Енот.

— Ага — и стоматологиня ехидно ему подмигивает. Оба понимающе улыбаются друг другу этакими авгурскими улыбками.

— Вы на этих охламонов не отвлекайтесь, что там за депо этот? — направляет разговор в нужное русло майор. Он явно всю информацию мотает себе на ус.

— Да все достаточно просто, хотя и хлопотно — каналы зуба они на самом деле с разветвлениями и не прямые. Ну и в сотни мельчайших ответвлений от канала инструментом не залезешь. Вот и загружается туда в канал специальное вещество — гидроокись меди кальция. Потом создается слабое электрическое поле, электрофорез ведь в школе проходили?

Майор кивает утвердительно.

— Вот под воздействием поля вещество попадает во все ответвления, ликвидирует там очаги инфекции. В конечном итоге укрепляется костная ткань вокруг корня, гранулемы зачастую исчезают. Возни врачу конечно много, но для пациента дело благодарное.

— А у меня кровища идет из десен, когда зубы чищу — неожиданно влезает в беседу Вовка.

— Щетку зубную поменяйте. У всех питерских парадонтит конечно есть, но щетку замените. Давно не меняли?

— А что их менять надо? — сильно удивляется Вовка.

— Раз в три месяца, а то размахрится, будет торчащей щетиной травмировать. И после чистки зубов нанесите гель 'Метрогил Дента' на десны. За недельку гораздо лучше станет.

— А что за пасты скажете — поддерживает беседу Енот.

— Насколько знаю — разницы особой в пастах нет. Во всех есть абразивный компонент, пенящий компонент и отдушки с добавками. Так что действие одинаково в общем. Тут все решает время чистки и правильность. Обязательно — дважды в день, утром — вечером самое главное не меньше трех минут и аккуратно, чтоб каждый зуб почистили. Это ж элементарно просто и заменяет пяток походов к врачу. Вы ж поймите — зубы человеку не зря даны.

— Разумеется, самое важное в человеке — зубы — ерничает Званцев-младший.

— Конечно. Вот вам в училище преподаватели все разжевывали, так чтоб вы материал усваивали лучше, так?

— Хотите назвать наших преподов зубами науки? — поддерживает своего приятеля курсант Ленька.

— Да, именно так. Потому что вам пережеванный ими гранит науки усваивать было легче. В организме все точно так же — если еду как следует пережевали — она и усвоится хорошо и весь пищеварительный тракт сработает как часики швейцарские. А нет зубов — сразу проблем масса.

— От начала до конца — не унимается Рукокрыл.

— От начала до конца — заводится стоматологиня и начинает объяснять сидящим вокруг мужикам хрестоматийные вещи про то, что без жевания нет пищеварения, даже желудочный сок не выделяется ну и так далее.

Андрей сидит грустно рядом и слушает вполуха.

— Слушай, если есть время — растолкуй мне, что там за ржач утром был с Енотом — спрашиваю вполголоса снайпера.

— Время есть. А то, что она про зубы рассказывает, я на своем брюхе знаю.

— А что не лечил, если знаешь?

Андрей грустно смотрит и нехотя говорит: 'В такую копеечку влетало, что ну его к черту, не потянуть. Потерял-то зубы быстро и бесплатно, а вот вставлять…'.

Потом задумчиво смотрит на воду за бортом и меланхолично отвечает: 'Патрон УС имеет меньшую навеску пороха и пулю — раза в полтора тяжелее, чем обычный патрон. Пальцы у меня достаточно чувствительные, потому сразу понял, что с патроном как-то не то и не так — по весу, по балансировке. А когда разобрал — так всем это ясно стало. Прохвост этот, Енот, просто обычные патроны разукрасил. Гламурные, бело-розовые-то ты ведь сам видел. Видел ведь?

— Видел. Со смещенным центром тяжести?

— Нет таких. Вообще. В природе. И уж тем более бело-розовых. Вот все и заржали, потому как хорошая шутка. Он, небось, еще и приколется над кем-нибудь неграмотным.

— А, понятно…

За санитарным ликбезом не замечаем, что уже прибыли. Пароходик чапает по узкой длинной гавани, по берегам которой стоят циклопические не то склады, не то ангары, не то промышленные здания. Что удивляет — непривычное количество машин, людей и судов.

— Мы это куда?

— К портовому холодильнику — отвечает мне Вовка.

Ну да, он же тут где-то жил. То ли на Ленинском, то ли на Стачек. Это которая 'Улица разбитых фонарей', к слову. Между тем Вовка легонько пихает меня локтем в бок и тихо выговаривает:

Вот два солдата смотрят в щелку, Как командир ломает чайник Они довольные смеются Вот ведь какой у них начальник!

Потом еще раз пихает и добавляет: 'Молоток! Так держать!'.

— Шел бы ты, остряк-самоучка…

— Да ладно! Мы за тебя рады, особенно Серега. Раньше-то все над ним трунили, а теперь ему полегче будет, малехо и тебе достанется. Привыкай, чего уж… — скалит зубы водитель.

— Да ну тебя!

Я отстраняюсь от посмеивающегося Вовки, пока он не начал донимать меня остальным арсеналом своих дурацких шуточек — своими ушами слыхал, как он цитировал Сереге совсем уж изуверское 'тили-тили тесто, жаних да невесто'.

— Во, гляди — а тут крабовые палочки делали. Под пиво хорошо шли.

— Не знаю. Мне копченая или вяленая рыба больше нравится — отвечаю я ему. Вообще-то пиво я до армии и не пил, а после армии заехал к другу-дембелю в Азов, а там у него на антресолях были отборные лещи… Вот и пристрастился…

Корыто тем временем швартуется. Идем за майором. Потом он долго ругается с каким-то жуликоватым мужиком, наши грузовики уехали с кем-то другим, мужик знать ничего не знает и что самое главное — знать не хочет и плевать ему на все. Очень вовремя появляется другой, тоже жуликоватый, но я бы сказал, что в особо крупных размерах с ходу отдает несколько распоряжений и ругавшийся с нами как из кармана достает два грузовика и пару джипов.

Майор несколько удивляется, а мне вроде все ясно — успел услышать, как стоматологиня, шедшая рядом с этим 'в особо крупных масштабах' который заканчивала разговор о проблемном премоляре слева на нижней челюсти. Пациент, особенно когда еще до конца не долечен — способен на многое. Еще когда учился, кафедра нервных болезней получила от пациента невероятного качества и великолепно сделанные бинокулярные очки для микрохирургической работы. Вся промышленность такое чудо сделать не смогла — а пациент, когда прижало — смог. Ну а тут пара грузовиков — при том, что их тут крутится несколько десятков, ерунда, пустяк.

Грузимся в машины. Жутковатые машинки, однако, их усилили даже не сетками, а железными листами — очень похожими на разноцветные куски от кузовов легковушек, варварски пущенных 'на мясо'.

В салоне темно, свет падает в узкие щели — палец не пропустишь. Пахнет потом и бензином, очень жарко. Водила — трепливый парень, болтает без умолку. Но послушать его интересно.

* * *

Виктор с утра решил заняться оружием, а Ирка после того, как похоронили обеих умерших вчера 'своих' и торопливо закопали виновницу их смерти, решила проветриться. Повод был хоть и пустячный, но, тем не менее, важный — надо было забрать у Арины запасные лампочки, взамен перегоревших. Газогенератор работал неуверенно, потому и лампочки перегорали чаще, чем должно. Хотя вообще-то Ирке просто хотелось прогуляться, подышать свежим воздухом после этих похорон, бабьих соплей и плача. Она слыхала, что беременным нельзя огорчаться, дети будут болеть часто, а надо создавать себе хорошее настроение и смотреть на приятные глазу вещи. То, что она беременна, Ирина уже знала точно. Вот и будет смотреть на приятные вещи.

Виктор не стал ее отговаривать от поездки, на затрофеенном мотоцикле Ирка ездила вполне уверенно, стреляла тоже вполне достойно, да и характер был не тот, чтоб ее кто обидел.

Сама Ирка чуток удивилась тому, что Витька отпускает ее одну достаточно спокойно, но, тем не менее, не стала заморачиваться. Собралась быстро, прихватив термосок и немного еды, оседлала мягко урчащий мотоцикл и усвистала, махнув рукой бабам на огородах.

Дорога была известной, накатанной, потеряться Ирка не боялась ничуть, мотоцикл стараниями хозяина автомастерской был ухожен, и прогулка доставляла истинное удовольствие. Свежая зелень, теплый ветерок, душистый летний воздух…

— Надо бы глянуть — может уже землянику собирать можно — подумала Ирка и тут же мотоцикл начал чихать, сбавлять ход и скоро совсем заглох. Как Ирка ни пыталась его завести — железный конь просто умер.

Мотоциклистка попыталась разобраться в меру своих знаний — с чего это ее любимая машинка посреди полного здоровья такое устроила. Но все провода были необорванными, с виду все было благополучно, только совершенно вроде бы исправный агрегат тупо стал куском железа на колесах.

Вытерев пот со лба, Ирка в досаде хлопнула ладонью по мертвому коню. Краешком глаза уловила слабое движение, посмотрела внимательно. Стрелка датчика топлива, уверенно торчавшая на самом краешке с буквочкой 'F' неторопливо поползла влево, прошла красный участок и завалилась за букву 'E'.

— Вот те раз! А я смотрю-смотрю, а все фулл… Черт, нехорошо как вышло…

Впрочем, отъехала она недалеко, так что просто придется прогуляться пешком, потом она возьмет канистру-трехлитровку, пройдет по симпатичному лесу обратно — ну а дальше все просто.

Пошла в деревню, а в голове вертелось дурацкое: 'Память девичья, машину забыла заправить — так неделю и проездила!'.

Бабы немножко удивились тому, что она вернулась так быстро — и без мотоцикла. Ирка сурово на них глянула, нахмурилась и они тут же уткнулись носом в грядки. Приняв привычно 'позу дачницы'.

Воротца в гараж на первом этаже замка так и были не запертыми. Ирка попыталась найти ту самую канистрочку, но после того, как муж тут работал, порядка как не бывало, все было не на своих местах.

— Ладно, наверное, он помнит, куда ее дел — подумала Ирина, не торопясь поднялась по лесенке на второй этаж, открыла дверь в комнату, где Виктор должен был заниматься ружьями (ему нравилось их чистить и смазывать, а вот ей возня с железом не нравилась никак).

Виктор не занимался оружием. Голый и мерзко потный Виктор занимался Веркой совершенно недвусмысленно. Особенно взбеленило Ирину, что Верка не была совсем голой, она была в каком-то паскудно развратном наряде из сетчатых чулков и корсетика отвратительно изумрудного цвета. Взревев раненой медведицей, Ирка проскочила расстояние до кровати, на секунду оторопела, не зная, что ей делать дальше, вспомнила про висящее на плече ружье. Сорвала его в момент и прицелилась в перекрещенные тонкие руки подружки-обманщицы, которыми соперница в жалкой попытке защититься закрыла лицо.

Краем глаза Ирка отметила с удовольствием побелевшее как мел лицо своего супружника с открытым в удивлении ртом и почти совсем уже нажала спуск, как судорогу пальца задержал чем-то зацепивший сознание лепет Верки: 'Не стреляй, не стреляй, твоему сыну играть будет не с кем, пощади мою маленькую, у меня девочка будет, не стреляй!'.

— Сколько уже? — охрипшим голосом с трудом выговорила Ирка.

— Два месяца уже — заплакала совсем жалко Верка, все еще прикрывая голову скрещенными руками, словно это спасло бы ее от выстрела картечью в упор.

— Ух ты — выговорил удивленно забытый было Виктор. И тут же пожалел о сказанном.

Ирина зашипела взбешенной кошкой и перекинула прицел на мужа. Потом опять на Верку. И, поняв, что не сможет выстрелить после таких слов, яростно стала передергивать цевье. Патроны один за другим тупо грохались об пол, раскатываясь в стороны, и когда они кончились, наконец, Ирка с мстительным удовольствием щелкнула вхолостую бойком.

— А ну вон отсюда, сучка! — рявкнула она своей вероломной подружке.

Та опрокидью кинулась мимо — в дверь и скатилась по лестнице, топоча пятками.

— Хорош — злобно сказала Ирина мужу.

— Слушай, ты понимаешь. Тут такое дело — зачастил муж, почему-то пытаясь прикрыться простыней, на которой сам же и лежал.

— Заткнись — веско сказала Ирка.

Виктор заткнулся.

— А теперь собирайся. Хватит нам рассиживаться.

— Куда ты собралась?

— Ты не забыл, что мы наследники умершего мира? Вот и поехали за наследством, сволочь!

Виктор мудро решил не возражать Ирке, позволив ей ругаться и рассыпать риторические вопросы на тему его морали, ума, способностей и физических качеств. Гроза проходила мимо, уж настолько-то он свою новодельную жену знал. Она была расчетливой и если сразу не пальнула — то теперь стрелять не будет точно. Тогда в спальне он и испугаться толком не успел. Если б не жалкий Веркин лепет — еще неизвестно чем бы кончилось. А выговориться… Да пускай бренчит, зараза, дурака свалял, чего уж там, так глупо влипнуть — это уметь надо было. Еще и Вера, тихоня этакая — пузата оказывается. Так, а почему Вера про Иркиного маленького говорила? Это так от балды — или нет? Или наш пострел везде поспел? Или бабы обе темнят?

Решив отложить все это на потом и разобраться досконально, Виктор быстро и сноровисто собрался. Вообще-то ему и самому было любопытно — что там, откуда они с Иркой так ловко унесли ноги в самом начале Катастрофы. В большом мире, оставшемся за почти сотней километров.

— Что молчишь, кобель? — злобно спросила Ирка, заподозрившая, что муж вообще ее не слушает.

— А что тут скажешь — неожиданно миролюбиво ответил провинившийся. Он за это время прикинул несколько вариантов поведения, отверг напрашивавшийся с ответным наездом и решил, что повинную голову меч не сечет.

Ирина растерялась. Она рассчитывала на долгую ругань, даже на драку и внутренне к этому и готовилась, а такое ее как-то расхолодило. Нет, конечно, ругаться она не прекратила, но чуткое ухо Виктора отметило — раскаты грома стали тише.

Список того, что нужно взять с собой на выезд у него давно был впечатан в память, потому сборы были на полуавтомате. Единственно, что немного тревожило — свой УАЗ он поставил на профилактику и сейчас с ним возился бывший хозяин автомастерской, нашедший мелкие проблемы в подвеске. Ехать потому пришлось на трофейном китайце. Стекла, выбитые пулями, уже заменили жестянками с дырочками, потому обзор получился убогим, но лобовое стекло было в порядке. Нет худа без добра — если получится, то Виктор рассчитывал найти по дороге что-нибудь получше. Желательно грузовичок. Поновее.

Джип довольно шустро выскочил из деревни и Витя не слишком торопясь, поехал к трассе.

Ирка, наконец, заткнулась, мрачно глядя на подзаросшую уже дикой травой дорогу. Зелень прошибала старенький еще советской укладки асфальт по обочинам, а кое-где уже подбиралась и к середине, потому дорога, по которой никто не ездил с марта, выглядела пугающе.

Витя покосился на жену, подумал, потом пустил пробный шар, тихо посоветовав ей зарядить все же ружье. Пару секунд Ирка раздумывала — влепить муженьку в морду затыльником, но ничего ехидного в облике суженого не заметила. Хотя приглядывалась с пристрастием. Злобно сопя, стала пихать патроны в окошко зарядки. Один уронила на пол, попыталась подобрать, снизу глянула на мужа, ожидая обязательного в такой ситуации выговора за растяпистость и сентенции, что в случае чего неприятного ей именно этого патрона не хватит, но Витя молчал, глядя на дорогу.

Его удивляло, что они уже прокатились километров десять по этой третьестепенке — но никаких следов паники или бедствия не увидели. Тишь гладь и божья благодать… Потихоньку ему стало казаться страшненькое — а вдруг все там наладилось? Ну мертвецы, ну кусаются… Это ж не что-то неуязвимое — даже из охотничьих ружбаек спокойно сносятся, главное попасть в голову. А если из нормального оружия? Да один мент пару десятков зомбарей вынесет, только приказ дай. А ведь еще и армия? Роздали оружие резервистам, например, наладили патрули, машинки со стрелками по улицам пустили — пара дней и все. Тот же Николаич, с Серегой и Андреем, работавшие вместе с ним в оружейном магазине — спокойно бы управились с целой толпой зомбаков. А таких мужиков — немало.

Виктора бросило в жар, потом озноб. Вспомнились два расстрелянных им просто так гаишника на трассе. Да и с этими сволочами- креативщиками в деревне — никак не получается необходимой обороны. Он с трудом подавил четкое желание выкинуть в лес снятый с милиционеров АКСУ, да и оба Макаровых тоже. Перевел дух. Постарался успокоиться.

Потому первый же расхристанный автомобиль, брошенный прямо посередине дороги вызвал неподдельную радость. Внутри сидел почерневший от жары мертвяк в очках, багажник был раскрыт, и оттуда вывернут всякий хлам. Когда Виктор с Иркой остановились рядом, мертвяк вяло зашевелился.

— Что-нибудь толковое видишь? — спросил Виктор жену.

— Ерунда и тряпки. Старая иномарка, гнилуха. Может, хоть бензин сольем?

— Сейчас не получится — все канистры полные. На обратном пути если.

Объехали аккуратно машину и двинули дальше. Радость у Виктора быстро прошла — эта таратайка никак не могла убедительно доказать, что Катастрофа все же произошла. Вот сейчас выедут они на трассу — а там трейлеры вереницей, прут за сотню как раньше. И все. Кирикуку.

В паре деревушек, похожих на Ольховку не нашлось никого живого. Видели пару мертвяков издалека, явно не местных. Но тут и раньше людно не было — жило по 2–3 человека постоянно, разве что летом приезжали дачники. Дачников, правда, тоже не было, но с другой стороны это ни о чем не говорило.

Перевел дух и почувствовал себя в своей тарелке Виктор позже, когда опасливо высунулся на второстепенку. Дорога была пуста. Пяток машин стоял как попало и с первого взгляда было ясно, что они брошены давно, да непривычно много было всякого мусора, веток, бумажек. Второстепенка производила странное помоечное впечатление.

Даже у роскошного джипа, стоявшего метрах в ста видок был, как у забытого в глухом переулке с начала Перестройки Запорожца. Крайне унылый видок, заброшенный.

Витя, сразу повеселев, вылез из 'Чайника', как он называл китайский трофей, и, не торопясь, пошел к джипу. Ирка неохотно присоединилась к мужу. Дверцы джипа были не закрыты, ключ торчал в замке, но радость Виктора быстро стухла — аккумулятор джипа был совершенно дохлый, а поставленный запасной, бывший постоянно в комплекте необходимого, показал на ярко загоревшейся шикарной приборной доске полное отсутствие бензина в баке. Пробежка к брошенным машинам еще больше расстроила — у всех баки были пустые. Кто-то слил еще тогда, во время бегства.

— У тебя же есть канистры? Залей и всех дел — посоветовала Ирина, которой джип понравился с первого взгляда. Очень уж он выгодно отличался от всего того, на чем ей приходилось раньше ездить.

— Не пойдет. Этому жеребцу нужно сено повкуснее. Придется искать девяносто пятый, никуда не денешься. Да и нашей коняшке тоже бы чего припасти не грех. Ладно, поехали дальше, сюда еще вернемся.

Тут он пристально посмотрел на обочину, глянул по сторонам и аккуратно двинулся в сторону от дороги. Ирка пошла следом, перепрыгнула придорожную канаву и оказалась рядом с мужем.

Тот внимательно осматривал вытоптанный пятачок метра три на три площадью. Поднял с земли двустволку, довольно изящную на вид. Удивленно присмотрелся и в восхищении присвистнул: 'Ты гляди, Ириха, это же Перде! И клейма вот, обалдеть, не думал, что такое мне в руки попадется!' Ирина подошла, посмотрела на ружье, концы стволов которого были в каких-то белесых разводах, потом перевела взгляд под ноги и задумалась. Витькин восторг ее мало трогал, ружье и ружье. Наверное — очень дорогое, раз муженек так раскудахтался, трендя про какие-то узлы затворов, способ крепления и прочую ахинею. Ирке все больше и больше не нравилось почему-то это место. Во-первых, лохмотьями рваного тряпья, во-вторых мелкими обглоданными кусочками костей. В третьих — валявшейся тут же подметкой. Подметка как-то особенно ее поразила, и сама не понимая зачем, Ирина подняла этот фрагмент туфли. Мужской туфли. Этак размера сорокчетвертого.

— Эй, чего примлела? Ты глянь — я настоящий Перде нашел! — наконец обратил свое внимание на жену муженек.

— Ну, перде и перде. Ты ж его не продавать собираешься — холодно ответила Ирка и продолжила: 'Не могу понять, что тут произошло'.

— Да тут все ясно — шмотки дорогие лоскутами — вон ручка паркер валяется. На стволе березы — след от дроби, снизу вверх. Хозяин джипа видно тут под деревцем сидя себе башку отстрелил.

— Ага. А кто этого самоубийцу так сожрал, что и костей целых от здоровенного мужика не осталось — опустила с неба на грешную землю Витьку жена.

Муж осекся и задумчиво оглядел вытоптанную площадку. Сначала он хотел сказануть что-то типа 'собаки погрызли', но больно уж косточки мелкие остались. Скелеты от сожранных волками лосей он видел в лесу не раз. Не похоже. Глянул на подметку в руке Ирины. Холодок проскочил струйкой ледяной воды от затылка к пяткам — на твердой коже был аккуратный срез — как бритвой, но неровной бритвой, зазубренной.

— Знаешь что, Ириха. Поехали — ка дальше — тихо сказал он жене. И пятясь, держа автомат наготове пошел к машине. Встревоженная Ирка последовала его примеру. Сели, завелись, поехали.

— Слушай, а что если мы зря удрали? — спросила Ирина.

— Потом вернемся. Черт, аккумулятор не снял!

— Не велика потеря, нам этих аккумуляторов десятка два досталось в наследство.

— Все равно не стоит разбрасываться добром.

— Не заметно, муженек, что ты такой скуповатый — непонятным тоном возразила Ирка.

— Я не скуповатый, я бережливый.

— Ага. Особенно в семенном фонде. Ишь и Верку одарил, сволочь.

Виктор промолчал, объезжая редкие брошенные машины. Молчала и Ирина, пока они не уперлись в дикую пробку, забившую намертво узковатый мост через совершенно невзрачную речонку. Когда оба вылезли из Чайника, между машинами стали подниматься человеческие силуэты, много — и с каждой минутой их становилось все больше — видно сидели и лежали, а тут поднялись. Присмотревшись, Виктор увидел, что и из — под моста прут довольно густо. Несколько человек оттуда пошли уже к супругам валкой хорошо знакомой походкой. За первыми тронулись и остальные. Толпа получалась приличная.

— Мда, пробку эту нам не растащить. Ладно, посмотрим, что с той стороны получилось.

Машина развернулась и быстро укатила. Зомби немного потоптались и снова стали садиться и ложиться, выбирая место потенистее…

Проскочили мимо уже ставшего как бы своим джипа и двинулись в противоположном мосту направлении. Редкие, разграбленные машины Виктор объезжал чуть притормаживая, надеясь увидеть в раскиданном барахле хоть что-то ценное. Но это был хлам, которым не прельстились грабившие.

Потом автомобили пошли чаще, Виктор уже резко крутил руль, пока не уперся в такую же густую пробку на въезде в деревушку Борки. Место для Виктора было неизвестным. Разве что жил тут у него знакомый, помог — свел с людьми в леспромхозе. Те помогли купить всякие пиломатериалы и срубы для бань. Как звали знакомого, Виктор за давностью лет не помнил, почему-то только всплыло в памяти, тот страшно гордился, что его отец по пьянке утонул в Океане. Такая пикантная деталь удивила Витю. Но потом он узнал, что это было здоровенное болото под Тихвиным, с таким вычурным названием и покойный папаша утоп там вроде как пойдя за клюквой что ли.

— Мда, не проехать нам через Борки. Ни те, ни эти — тихо сказал Виктор, глядя на склещившиеся на дороге машины с питерскими, тверскими, московскими и, конечно же, новгородскими номерами. Чуток дальше был виден здоровенный трейлер, стоявший поперек. Курьез был в том, что отрезок дороги проходил между двумя деревушками с одинаковым названием. Вот и не заладилось в Борки попасть. Значит, не вылезти ни на Московское шоссе, ни к Окуловке. Впрочем, если тут на дороге такие пробки в каждом узком месте, то что на трассе творится — даже думать страшно. С одной стороны грустно, что наследство не получить — вон сколько охранителей вокруг и уже тащатся на звук мотора, с другой стороны — здорово, что они тогда удрали. Ладно, надо думать, как уволочь джип. На месте с Валентином что-нибудь может и придумаем. Аккуратно развернувшись, Виктор поехал обратно.

— Мы могли бы по огородам попытаться проехать — заметила Ирка.

— Не на 'Чайнике'. На УАЗе — да, попытаться можно. Другое дело — мертвяков вон сколько.

— А перестрелять? Не выйдет?

— Патронов мало. И потом — ну вырвемся мы за Борки. А дальше? Если такое в паршивой деревне творится, то в любом городишке — что в Окуловке, что в Крестцах — совсем гайки наверное.

— А ты Верку что, любишь?

Виктор сразу как-то даже и не понял вопроса. У него в голове крутилось совсем другое: не меньше полусотни дохляков у моста, да не меньше — у других Борков. Это только те, которых он видел, а вполне возможно, что и больше. В принципе — отстрелять их можно. Даже вдвоем. Расход патронов конечно крайне неприятный, но все-таки. Что взамен? А если там такие резвые лахудры? Положим, сейчас уже опыт какой-то есть, наверно не девять патронов на одну такую лахудру уйдет, пускай пять — шесть. Есть смысл прочистить, например Борки? Пара десятков машин. Фура опять же. Даже если в половине машин топлива нет — все равно наберется не меньше бочки. Несколько иномарок более-менее приличных — вполне себе может быть и 95 бензин. Джип, который они сейчас заберут, жрет, конечно, чудовищно много, но не паркетник, по лесу годится. Тут Виктор сообразил — ЧТО у него спросили, и окислился как медный провод.

— Ты что? Нет, конечно!

— А что ж тогда ты ее трахал?

— Эээ… Я подумал, что если мы будем заводить детей, то надо, чтоб детей было больше, не только чтоб наши…

— Так дал бы мне презерватив, я б ее осеменила.

— Ты что, серьезно?

— Чего сложного. Коров у нас так и осеменяли.

— Я как-то и не подумал… — признал чистую правду Витя.

— До чего тебе в морду хочется дать — задумчиво протянула Ирка.

Виктор вывернул руль, огибая запыленную мазду с распахнутыми дверьми и заметил: 'Нельзя, я машину побью'.

— Это тебя и спасает — признала очевидный факт Ирина.

* * *

— Вот слева видал — это спасатели там сейчас сидят. Буксиры, аварии, снятия с мелей, еще нефть собирают, если кто разольет. А напротив — тама склад пиломатериалов, бревна штабелями. А сейчас вот проезжаем пескобазу 'Красненькая'. Тут вообще все красненькое называется — и пескобаза и кладбище и много чего еще.

— Зачем песка-то столько? — спрашиваю я водилу, потому как выглядит эта пескобаза внушительно, словно кусок Сахары перетащили. Горы и барханы песка.

— Не только — тут же два завода железобетонные всякие фиговины выпускали. Во кстати — сбоку 'Сорок пять' называется'.

— А там где сварка?

— А там особой важности объект, да. Там за 'Маршалом' как раз таратайки укрепляют. Вплоть до 'антиморфа'. Серьезно все.

— А у нашей барбухайки какой уровень защиты?

Водила смеется: 'У нас второй — от бодрячков. Морфа тоже задержит, хотя не всякого. Тут недавно пацаны такого завалили, весом кило под двести. Правда, медленный был, но патронов извели. Пока утих — все в гильзах вокруг было. Так что если вашей команде нужна таратайка — я вас сведу с нужными людьми, все серьезно. Да. И машину тут у наших можно купить, без пробега считай и бронирование любое — вот некоторые есть — так противопулевое просят.

— И делаете?

— Вопрос! Конечно, делаем. А вы чем занимаетесь — слыхал, стоматологов везем в двадцатую?

— Не, стоматолог у нас одна — та, которая в красном костюме.

— Так что, двадцатку не запускают что ли?

— Не, забираем материалы — и работать в Кронштадте будут. А что у вас тут электричество есть?

— Да. Бывает. Не у всех, не всегда, но бывает. Черт, а что с двадцаткой — все — капец? Нам что в Кронштадт кататься надо будет?

— Пока да. Если воду с электричеством тут опять наладят — тогда возможно и заново откроют.

— Печально, да.

— А вы ловко сориентировались — гляди — ка и машины укрепляете и торговать взялись…

— Так тут авторазборка здоровенная всегда была — машины разбирали на запчасти и утиль. А жилые дома — вона где. Ясно, кто выжил, чесанули в промзону, да в порт. А куда еще денешься? Ну а авто если без защиты — то много не поездишь, уроют мигом. Мутантов этих тут много.

— Сам видел?

— Ну, дык. Еле ноги унес. А ты видал?

— Конечно. Мы их сдаем обычно в некролабораторию. В среднем получается порядка 5–6 в неделю. Но не всех удается вывезти — тех снимаем просто, на видео.

Парень недоверчиво косится на меня. Потом смешливо фыркает и продолжает экскурсию. Не поверил. Ну и ладно, мне с ним не детей крестить, не невест венчать, не старух отпевать. Да и вообще-то морфов кладут либо Серега, либо снайпера, так что мне особенно хвастать нечем.

— Раз ты такой знающий — это правда, что в Стрельне была банда людоедов-ментов?

— Была. Только там не одни менты были, сбродная была компания.

— Хренасе! Ловко у них вышло!

— Чего ловкого? Это что хорошее создать — долго нужно возиться. А нагадить эпично — куда проще. Проще простого. Опять же сужу по опыту. Хорошим людям объединиться — трудно. Всякая мразь собирается в банду — моментально. Да, и базу организовали вовсе не людоеды. Людоеды просто перехватили власть на базе. Присвоить сделанное другими — куда проще, чем создавать самому.

— Эт точно. Мы приехали — заявляет шофер.

Останавливаю поток красноречия и гляжу в щелочку. Вроде как стоим во дворике, который образовали три типовых здания — взрослой поликлиники, детской (у нее в отличие от взрослой пандусы для колясок) и — та которая прямо перед нами — явно прибежище зубоболящих. Уже знакомые тихие хлопки — чистильщики начали работу. Мне пока команды вылезать не было. Сидю, смотрю на кирпичную стенку с целыми окнами. Вопрос водителя как-то всколыхнул прошлые мысли. Про человека разумного, как нас с какого-то переляку называют ученые люди. При этом никого не смущает, что разумный человек львиную долю славы отдает убийству себе подобных. Чем больше поубивал — тем слава круче. Для того чтобы зачать человека — нужно время. Чтобы выносить и родить — опять же время. Вырастить и воспитать — еще больше времени. Убить человека — дело одной секунды. Но материнство — давно уже не в почете, а вот всяких садюг-маньяков — и в кино и в книгах и где только не живописуют… Разумный человек, как же.

'Длинное ухо' выдает: 'Чисто! К машинам!' Ну, отлично, можно выскочить из этой кабины — скороварки на свежий воздух. Здорово!

Первая тройка уже возится у невзрачных дверей — явно боковой вход, не парадный. Над парадным в таких поликлиниках такое дурацкое круглое окно здоровенное зачем-то советские архитекторы сделали.

Странно, что я как будто слышу музыку. Вроде как кто-то наяривает неподалеку что-то из так называемого с какого-то бодуна 'шансона'. Я-то по простоте душевной всегда считал, что шансон — это Азнавур или там Брэль, а не обычный блатняк 'тынц-тынц-тынц', ан видно нет. Где тот Азнавур? А 'тюрьма мой дом родной, сидеть мне бедному еще, а дамы ходют где-то там' — вот оно. С надрывом, все как надо. Интересно — район как вымерший, судя по выстрелам тут — около ТРЕХ медицинских учреждений всего было шесть зомби. Очень странно, тем более что тут и неотложная помощь явно была — вон стоит расквашенный микроавтобус характерной расцветки с оторванной дверцей. Непонятно. И ведь когда ехали — тоже зомби, считай, не видели — куда подевались-то?

Мне машут рукой — пора входить, дверь нараспашку и первая тройка уже в поликлинике.

Ишь, резвые какие, обычно-то они в бронетранспортере сидят, а тут видно решили размяться. Мы шустро следуем за ними. За невзрачными дверями — площадка, наверх уходит лестница, ту же вход в лифт и — как положено таким поликлиникам — полуподвальный этаж.

Непривычно тихо и чисто. Первое учреждение, в котором все так спокойно, словно просто выходной день. Первая тройка уже выкатилась выше этажом, контролирует площадку. Все чисто и там. Под прикрытием третьей и четвертой идем с работавшей тут стоматологиней. Удивляется тому, что мы так удивляемся. Ну да она же в город не таскается, да и в поликлинике Кронштадта она стала работать, когда там уже все выдраили и чуть ли не пулевые отметины на стенках заштукатурили. С планировкой поликлиники разбираемся быстро — мне точно в такой же зубья сверлили. Только в этой и впрямь магазинчик — прямо в холле первого этажа. Электричества и в помине нет, но тут так устроено, что в центре поликлиники на втором этаже — внутренний дворик и там установлены световые фонари — через них достаточно попадает отраженных от внутренних стен солнечных лучей, потому видно все неплохо. Магазинчик — как раз за находящейся в центре холла регистратурой, несколько ступенек вниз — и вуаля, двери открываются. Подсвечивая фонариком стоматологиня проходит туда-обратно, после чего на минутку задумывается и решительно говорит: 'Отсюда выносим все. Подчистую'.

Я успеваю шепнуть майору, что и стоящий в холле аптечный киоск стоит вымести тоже. Слышавший это Ильяс ухмыляется, очевидно вспоминая, как проходила наша с ним встреча в моей поликлинике.

Дальше наши ребята и пара шоферов начинают играть в 'Варкрафт', как называет процесс погрузки Саша. Дескать, там работяги тоже тягают без передышки всякое нужное — точь в точь как мы — тупо бесконечно и целеустремленно.

Мы со стоматологиней и Надеждой обходим кабинеты первого этажа, собирая в картонные коробки то, что нужно для вывоза. По всему видно, что наша проводница очень бы хотела не тянуть все из поликлиники, а начать работать здесь на всем готовом, но это невозможно — нет воды, нет электричества, да и безопасности тоже вообще-то нет. Совершенно неожиданно — сворачивая за угол, видим там бородатого человека. Я чуть не бросаю коробку на пол, но Надя уже держит мужика под прицелом и звонко требует, чтобы он сказал что-нибудь.

— Что-нибудь — растерянно отзывается мужик, опасливо глядя на пистолет, направленный ему в лоб.

Похоже, что это охранник. Я делаю такой смелый вывод на основании многих признаков — росте, весе, бороде и, конечно же, форменной черной одежде с надписью 'охрана'.

После пяти минут разговора выясняется следующее — он дежурил в день этого безобразия, сменщик не явился, сторожа тоже, а отдежурившая свое ночная тетка-сторожиха убежала, вот остался один. Вечером собрался было идти домой — но тут такое вокруг творилось, что забоялся, да и с поликлиникой непонятно что делать было. До начальства было не дозвониться. Бросать все и уходить — нехорошо как-то, тем более жил один, дома никто не ждал. Сначала решил покараулить поликлинику 'на всякий случай', потом просто уже понял, что выходить нельзя — прямо на его глазах под окнами две пугающего вида девчонки-подростка загрызли насмерть здоровенного мужика, по комплекции превосходившего самого охранника мало не вдвое. Первые два дня было просто страшно, а на третий, как ни присматривался — ни из одного окошка живых не было видно. Только мертвяки. Оставалось ему немного — закрыл окна первого этажа шторами, придвинул к ним шкафы и всякую мебель. Забаррикадировал стеклянные двери парадного входа стеллажами из регистратуры и остался робинзонничать. Взял запасные ключи и прошелся по кабинетам и комнатушкам.

Нашел в буфете на третьем этаже запас быстрокаш и чего-то в том же духе. Нашел пустые канистры столитровые, из которых пахло спиртом. Попробовал слить остатки — понял, что пить нельзя, денатурат в них был. Залил туда воду, потом пригодилось, когда обрезало водопровод. Нашел и пару таких жбанов уже с денатуратом. Вот на нем, на спирту — варил каши и чай грел, электричество тоже быстро кончилось. Спиртом же и обтирался вместо мытья в бане, благо ваты и полотенец был запас.

Меня это сильно удивляет — зачем стоматологам столько денатурата? Разгадка отыскивается очень скоро — когда наша ведущая открывает двери с вырубившимися кодовыми замками на третьем этаже — это оказывается царство протезистов, здоровенная мастерская и почти на каждом рабочем месте стоит спиртовка. Ну, правильно же — слепки челюстей тут обрабатываются, работа с воском с пластиками. Продолжаем вытаскивать то, что она показывает. Вижу, что смотрит с тоской — тут-то все налажено было и отработано, привычное рабочее место. Зачем-то таскаем коробки с гипсом. Потом небольшую установку для 'гибких протезов', некое ноу-хау вроде. Не вполне понимаю, о чем она отрывками объясняет, но вроде как это вместо тех пресловутых челюстей, которые на ночь старики в стакан кладут. Эти, дескать, держишь чуток в теплой воде, они становятся мягкими и потом садятся плотно и не мешают. Правда уточняет — для них нужно, чтоб несколько зубов во рту у пациента было. Начинаю подбивать клинья, чтоб первыми на диковинном агрегате обслужили наших беззубых снайперов. Минутку она думает. Потом соглашается — видно по ее расчетам мы попадаем в категорию 'выгодных клиентов', что не может не радовать. Куя не остывшее железо, договариваюсь о времени приема для снимания слепков. Тут она меня быстро охолаживает — сначала обязательно пролечить полость рта, проверить оставшиеся зубы, а здесь, скорее всего, будут проблемы.

А я ловлю себя на том, что чувствую себя паршиво. Не было такого раньше ни разу — всегда, когда мы выносили что-то из разгромленных заведений, ничего подобного не было. А сейчас — словно пластаю куски мяса из беззащитного животного что ли… Или как? Мерзкое ощущение от грабежа совершенно нормальной, просто спящей поликлиники. Я отлично понимаю стоматологиню — кажется совсем немного надо, чтоб поликлиника снова отлично заработала — ну там решетки на окна, да воду включить да электричество, всего-то делов на первый взгляд. И потому нормальная привычная мародерка, когда понимаешь, что делаешь доброе дело, забирая из умершего учреждения то, что все равно пропадет зазря, а в наших руках еще как пригодится живым людям сейчас представляется каким-то гопничеством и живодерством в условиях целой, нормальной поликлиники.

Не, умом-то я понимаю, что электросети, канализация и водопровод — это вовсе не пустяк. Ни разу не пустяк, но впечатление неправильности — есть. Даже в своей собственной поликлинике, которая как раз была первым опытом мародерки, не было такого ощущения. Там было ясно — все, территория потеряна, уже не наша эта территория, сдали ее врагу и потому выволочь все что можно, да еще перешагивая в ходе выноса через лужи свернувшейся подсохшей крови мимо тех кабинетов, где ворочались запертые зомби было необходимым и важным делом. Понятным делом, оправданным, точно старшина Васков сняв с погибшей девчонки зенитчицы сапоги, отдал их босой дурехе. Тут такого нет впечатления совершенно.

Экая я размазня. Или просто знаю, как хлопотно и трудно наладить нормальную рабочую систему — ту же поликлинику, например. Это со стороны все запросто, а на деле куда как непросто, о чем обычно забывают рассуждающие об элементарности любого сложного дела. Особенно когда не им надо это дело выполнять. Долго ищем какие-то очень важные в работе 'наконечники', забираем тот самый набор для депофореза, удивительно похожий на детский прибор для выжигания по дереву. В общем, забрали все, что не привинчено к полу, включая и охранника. Тот с грустью прощается со своим убежищем и отправляется с нами.

Оба грузовика уже забиты под крышку. Зомби так и не появились, несмотря на всю суету, которую мы тут развели. Ничего не понимаю. Водила в ответ на вопрос только широко ухмыляется. Тычет пальцем в сторону неумолчного 'тында-тында-тында', потом, откровенно потешаясь над моим недоуменным видом, объясняет: 'Поставили несколько музыкальных установок — ближайшая тут на Кронштадтской площади орет, еще одна погуще басом — а автобусном хозяйстве, да еще одну загнали в Шереметевский парк'.

— А нафига? — удивляюсь я.

— Так зомби на звук прутся как на концерт Пугачевой или там Раммштайна. Там где громкоговорители — черным — черно, толпы пасутся. А ты думал с чего тут тихо? Потому, что все на звук поперлись.

— И почему шансон поставили?

— А по заказам телезрителей, а ты что подумал?

— Думать я не умею, это мне лишнее. Ну что, поехали?

— Не здесь же оставаться…

В принципе, можно бы и чем другим заняться, но остаток дня уходит на выгрузку добра в поликлинике. Майор не хочет отдавать лавры кому бы то ни было, а мы с Надеждой получаем недвусмысленный приказ перезнакомиться со всеми в стоматологии и буде что им понадобится — тут же ему докладывать. Ясно видно, что майор твердо решил взять шефство не только над некрологической лабораторией и больницей, но и над стоматологией тоже. А что, разумно. Мне такой подход симпатичен. На обнаруженного охранника реагирует своеобразно — хмыкает и спокойно отмечает, что это — не Осовец.

А когда плывем уже по Финскому заливу рассказывает о том, что во время боев и обстрелов крепости Осовец — еще в ходе Первой Мировой война был засыпан русский солдат, аккурат в складе. А откопали его уже поляки в год смерти дедушки Ленина, то есть сильно после окончания войны. Солдат был жив и здоров, а время проведенное в подземном складе отмечал сменой белья — раз в неделю как мог мылся и одевал чистый комплект белья. Время рассчитывал по часам, оказавшимся в складском помещении. А грязный аккуратно складывал. Пытался выкопать ход — ан не получилось, больно завал из специального крепостного кирпича крепок оказался. Вот это да, робинзонада. Так что охраннику лавры не светят. Хотя — замечает майор — в Осовце люди были серьезные — немцы зубы о гарнизон поломали, одна 'атака мертвецов' чего стоила.

Разумеется, ему тут же задают вопрос — о чем это он. И Брысь не жеманничая рассказывает, что после безуспешных атак и обстрелов крепости немцы применили отравляющие газы в количестве достаточном, чтоб живых не осталось. И спокойно пошли занимать зачищенные газом укрепления. Русским выжить было невозможно, тем более, что такой шедевр, как универсальный противогаз Зелинский еще не создал. Ан оказалось, что немцы ошиблись в расчетах, это для них характерно вообще-то, рассчитать точно всякие мелочи, чтобы лажануться по-крупному. Не зря же они обе мировые войны развязали и обе продули позорнейше. Так вот выжившие бойцы ударили такой жесткой штыковой контратакой, что опрокинули атаковавших, превосходивших в количестве в разы. Известное дело было в свое время. Немцы оправдывались, что обожженные газом защитники крепости были слишком страшны на вид — точь в точь восставшие из мертвых.

Ну да, я об этом впервые слышу. Вот японцем, провоевавшим на Филиппинах и сдавшемся уже через десятилетия после капитуляции Японии все уши прожужжали, помнится. И с фамилией и со званием. Спрашиваю майора — какие-нибудь фамилии известны? Пожимает плечами. Ну да, характерно. Как какой-нибудь иностранный герой — вся наша пресса на пену от усердия исходит, а как свой — так и фамилия не интересна.

Спрашиваю майора, взяли ли немцы крепость Осовец? Оказывается — нет, 'не шмогли'.

Крепость эвакуировали только из-за прорыва войск кайзера в Галиции. Оставив руины. И солдата в обвалившемся подземелье.

Надежда все еще дуется.

А когда я собираюсь с Фрейей на дрессировочную площадку и спрашиваю — с чего это такое дутье, озадачивает меня изрядно.

— Я не дуюсь, сказала же. Я думаю… Я хочу от тебя ребенка. Не в том смысле, что одеть тебе хомут на шею, нет. Сама вполне справлюсь, ты не пугайся. Но мне уже надо поторапливаться, возраст уже не молоденький. Да и просто — хочу ребенка. Не тебя заарканить, а для себя. Понимаешь?

— А не опасаешься — время сейчас такое жутковатое.

— Я видела страшнее. Гораздо страшнее. А сейчас люди вокруг нормальные, так что этого попугиваться не стоит.

Она минутку молчит, думает.

— Если я чего и опасаюсь… если опасаюсь… так только телегонии. Все, иди, Собакина вон уже вся извелась. Иди. Потом поговорим.

— Погоди, я хотел сказать…

— Все потом.

Меня просто выпихивают за дверь, чему изо всех сил помогает и щенятина, со всей мочи тянущая меня на площадку.

Совершенно незаметно для самого себя прибываю на место встречи, где уже нетерпеливо прохаживается Бурш. Задумался я что-то. Собаченции радостно устраивают детский крик на лужайке, а я, не удержавшись, спрашиваю коллегу что такое 'телегония'. Я точно слышал это слово раньше — вроде бы именно в плане породистых собак.

Бурш немного удивляется.

— Вообще-то тут сложная ситуация. Телегония — теория о том, что первый самец оставляет определенный след в самке. То есть рождающееся от других самцов потомство будет иметь черты и тех самцов, которые были раньше. Теория считается вредной, ложной и ненаучной. Видимо именно потому у целой кучи народов не самых глупых к слову, невесте положено быть девственной до свадьбы, а все, кто так или иначе занимаются разведением породистых животных как огня боятся неплановой вязки питомцев с беспородной сволочью. С одной стороны вроде бы особо точных научных данных нет, с другой стороны породистая сука, покрытая дворянином, сильно теряет в цене. А с какой стороны вопрос возник?

— Да слово услышал, вроде знакомое. И это — значит, мне Фрейю надо будет строго пасти? Блюсти ея нравственность?

— Не без этого. Если конечно не хотите получить кучу дворняжек. Хотя дворняжка — тоже собака, еще, пожалуй, и поумнее породистых бывают. Им же выживать приходится в очень жестких условиях. Хотя если что — не вздумайте ссылаться на мои слова, я их вам не говорил.

Бурш улыбается и подмигивает.

Улыбаюсь в ответ, отмечая про себя, что вот и еще проблемка с собакой образовалась. Но с собакой-то пока еще дело откладывается, не до хахалей Фрейе, а вот то, что выложил про телегонию Бурш и что именно этого опасается не кто-то, а Надежда — сильно меня озадачивает. Попутно в голове у меня складываются разные кусочки мозаики и целостная картинка чуть не заставляет меня дать себе по башке от стыда. От я ж дурень так дурень. Только сейчас я вспоминаю, как погас блеск в глазах любовницы, когда я начал распинаться о сексе в разных неуютных местах вроде ковров и сеновалов.

Насыпал ей соли в рану и поперчил. Тьфу, язычище поганое. Стыдно становится до безобразия. Если она была рабыней у Паладинов Свободы Гордого Кавказа, то мог бы я и подумать своей головой что да как. Вон бойкая журналистка Масюк, уж как песни пела этой ичкерийской сволочи, а посидела чуток в зиндане у своих друзей — бандюганов, которыми так восхищалась с телеэкрана — живо сменила пластинку. А Масюк была не рабыней, просто ценным товаром, заложницей…

Да, а кстати — как насчет мне стать папашей? Об этом же речь пошла. Видимо я слишком задумываюсь — пару раз Бурш настойчиво напоминает, что моя воспитанница выполнила то, что я ей приказал и потому надо собачиньке дать вкусного.

Нас отвлекают от работы трое мальчишек, которые утверждают, что тут — в закутке у гаражей стоит 'дохлая тетка'. Прерывать дрессировку приходится — куда ж денешься. Мы как вспомогательный патруль обязаны встрять и устранить угрозу. Очень хочется отвести душу и за все свои грехи надрать мальчишкам уши. Как мелким и более слабым. Приходится уминать свои желания, мальчуганы не виноваты, что я сегодня свалял дурака. Бурш строго спрашивает у них: 'Какого краснорожего дьявола вы шляетесь где не попадя, а если бы вас покусали. А?' Сопляки валят вину на свои похождения друг на друга, но я вижу, что коллега отрабатывает воспитательный номер 'по обязанности'.

'Дохлая тетка' оказывается девушкой лет двадцати от роду, и назвать ее теткой могут только эти неполовозрелые балбесы. Ну да, у них тридцатилетняя — уже старуха, разумеется.

Зомби застряла между гаражами, и выбраться сама не может. Пыльная вся, словно паутиной покрыта, стоит тут видно с самого начала. Да и одета еще тепло, по-мартовски. Пряталась, наверное, тут и отошла, а вылезти уже не получилось. Ссохлась сильно, все лицо в складках кожи. Уровень угрозы минимален, потому прошу подержать собаку и с пары шагов аккуратно упокаиваю.

Теперь надо вызвать санслужбу. Из документов у покойной находится студенческий билет. С фотографии смотрит смешливая симпатичная мордашка с живыми глазенками и мне становится тошно. Не физически, просто очень гадостно на душе, когда поневоле сравниваешь личико на фото с пыльной иссохшей харей, в которой никак не узнать живую студентку. Нет, нифига ничего красивого в смерти нет.

Посылаем мальчуганов встретить фургон и провести сюда — объяснять по рации диспетчеру замаешься, лучше, как и раньше выслать навстречу спецтранспорту толкового провожатого. Любой, кто когда-нибудь работал в скорой помощи, или пожарной команде или в милиции — если конечно он заинтересован, чтоб спецтранс приехал быстро, а не блукал по лабиринтам — обязательно обеспечит встречу. Без оркестра и цветов, но обеспечит.

Пока фургон едет, отрабатываем с собаками команды, не требующие передвижения. В конце концов, когда у меня уже в карманах от собачьих лакомств остаются одни крошки, а на языке вертится предложение вытянуть умершую девчонку на улицу и свалить, что вообще-то в корне неверно, но сколько ж стоять ждать! — наконец появляются труповозы. Чертовы мальчишки, оказывается, исчезли как дым, потому вот нас долго искали. Пахнет от санитара пивом так хлестко и аппетитно, что мы решаем с Буршем по дороге пропустить по кружке, благо тут неподалеку есть пивнушка, куда можно зайти с собаками. Нам с Буршем во всяком случае. Но мы не очень злоупотребляем таким благорасположением хозяина заведения и устраиваемся на улице. За пару кружек пива и сосиски отдаем пригоршню разношерстных талонов, чеков и бонов. Как уж хозяин определяет их ценность — неведомо, но по нашим прикидкам получается очень недорого. Хотя без прибыли заведение не остается, это заметно. Наверное, стоимость этих бумажек в разных местах разная и что недорого тут — дорого за пределами Кронштадта. Пиво у хозяина неплохое. Собаки на наше счастье тоже замаялись и ведут себя смирно, дремлют на вечернем солнышке. Можно расслабиться.

* * *

Заброшенный Ренджровер никуда не делся, как стоял, так и продолжал стоять. На всякий случай Виктор посидел в машине, тщательно смотря по сторонам. Все было умиротворенно тихо на этом отрезке заброшенной с марта дороги. Подумав мимоходом, что теперь ясно — с чего тут оказались эти отмороженные дизайнеры, тоже их здесь заперли зомби у Борков, вот они и отсиживались, отыгрываясь на безоружных и беззащитных — Виктор прикинул варианты действий. Можно залить в Ровер тот бензин, что в канистрах. Тогда можно ехать двумя машинами сразу, посадив Ирку в Ровер. Но черт его знает, как отреагирует навороченный джип на весьма убогий бензин. То, что упадет мощность и к бабке не ходи, но ведь и двигатель можно угробить. Да и будет ли вся эта навороченная электроника действовать как положено?

Можно пока оставить Ровер здесь, а потом вернуться с оружием, спокойно расчистить например затор у Борков, да и сами Борки тоже — полста мертвяков не такой уж и большой заслон, если там нет лахудр резвых — то и тем более, а в мертвой деревне и полезного много найти можно и в двух десятках машин тоже изрядно чего найдется — в том числе и топливо под Ровер. 'Чайник' кстати вроде приспособлен был именно под 92 бензин, но тянул как-то неуверенно, да и пальчиками вроде стучал.

Задним числом Виктор в очередной раз заподозрил, что то ли запасенное топливо за время хранения попортилось, то ли его банально напарили, втюхав не вполне 92.

Спросил Ирку, как она предполагает действовать. Та неуверенно предложила оттащить Ровер на буксире до деревни.

— И что? Там бензина тоже нет.

— А ты что предлагаешь?

— Расчистим дорогу через Борки. Сольем с машин. Заодно еще что ценного найдется, надеюсь.

— Патронов пожгем немерянно.

— На полста дохляков? Не, не так, чтоб очень много. Сейчас прикинем, что нужно, что не очень — и вернемся. Машину поставим в ста метрах, если лахудры будут — оторвемся легко.

— Лахудру можно и машиной придавить.

— Это тоже. И не торопясь этих мертвяков замогилим. По одному.

— А потом?

— Потом растащим машины, сделаем проезд.

— Там грузовик здоровенный поперек стоял.

— Я помню. Но до него мы успеем разжиться бензином, и Ровер будет наш.

— Ладно. Но ты не улыбайся, скотина, я тебя не простила!

— Слушай, Ириха. Ну да, погорячился. Но ты ж сама говорила, что дети нужны. Давай тебе тоже ребенка заведем? (Сказав это примирительным голосом, Виктор немного испугался сказанного, но мириться нужно было быстро. То, что рассчитывать можно только на нее он уже понял. То, что она и в спину стрельнуть может, а то и не в спину, а в лобешник — тоже не сомневался. Ровер явно Ирке очень понравился, вот и будет примирительным подарком. Раньше бы Виктор пошел бы на обострение легко и поколотить бы подругу не побоялся, да вот теперь посмотрев на нее утречком как-то передумал. Все таки слишком бешеная морда была у Ирки, да еще в придачу слишком уж близко маячил ствол ее помповухи. Когда человек смотрит на тебя тремя глазами — причем один глазок — дульный срез 12 калибра — немного иначе начинаешь к этому человеку относиться. Может и без уважения, но с опаской — точно).

— Да уж завели, папочка! Два месяца нашему маленькому уже самое малое. Да ты на дорогу смотри, не на меня.

— Вот блин! Ох! — несколько выспренно выразил свое удивление Виктор.

— Ага. Он самый. Не пучь глаза. Давай, поохали дальше, а то зря время теряем.

Впрочем, доехав до дома, Виктор уже вполне пришел в себя. Простейшая прикидка скорее успокоила — бабы не будут стрелять друг в друга — во всяком случае, пока не родят. В него, скорее всего тоже стрелять не будут, он сейчас им обеим нужен. Скажут много чего теплого, но, пожалуй, без пальбы. Это уже радует. Но его будут жарить на двух огнях сразу. Не говоря уж о таком пустяке, как воздержание монашеского толка — карты раскрыты, дальше начнут отговариваться, что ребеночку не полезно перепихиваться. Он-то дурак губу раскатал, решил, что он такой красавец и влип. И, разумеется, каждая будет тянуть одеяло на себя. Хотя этим можно и воспользоваться. Если конечно они до этого не споются. Могут спеться? Могут. Наверное. Интересы-то у них общие станут. Соски, пеленки, 'мы покакали', 'мы покушали', сюси-пуси, ути-тюти. Ну да, общие интересы сближают. А ему надо будет жратву доставать, да выполнять отцовскую роль с двух оперных сцен одномоментно. Ария Хозе из оперы Бизе, исполняется хором имени Пятницкого.

Разобраться какое оружие и боеприпасы брать с собой предстояло ему, этот перерыв был очень кстати. Виктор отлично понимал, что, получив два таких сокрушительных щелчка по лбу, он потерял командную высоту. Следовало немедля отбить утерянное, пока Ирка не вошла во вкус совершенного архангела с пламенеющим ружьем. Власть потерять легко, а Ирка — она покомандовать любит.

Раздумья не мешали работе. Что-что, а снаряжаться на автомате Виктор себя давно приучил. Быстро прикинув, что, разумеется, он возьмет с собой и Дегтярев с дисками, и АКСУ, и пистолет, потому как мало ли что, а оставлять самое козырное свое оружие без присмотра не хотелось, подумав, пришел к выводу, что как раз самое время для 'отходов и утиля'. Малоподвижные зомби были легкой мишенью, потому на основное средство утихомиривания Витя припас очень изгвазданный 'бок'. Покойный хозяин этой двустволки ухитрился чем-то свирепо исцарапать канал ствола и обшарпать несчастное ружье до жуткого состояния. Само собой не чищено давным-давно. Но при том стрелять из этого инвалида было можно. С некоторым удовольствием от процесса утилизации наконец-то пригодившегося хлама, Виктор пустил в дело все самые паршивые гильзы, банку наковырянного из копаных патронов пороха самой дрянной кондиции — с ржаваниной и мусором и наконец найденные в автомастерской Валентина маленькие ржавые гайки — их кто-то принес прижимистому хозяину мастерской 'за бутылку' лет десять назад, но они так и не пригодились, потому как оказались то ли для американских, то ли для австралийских болтов иной метрической системы. Вот всю эту шваль можно было пустить без особого сожаления на отстрел мертвяков. Правда первый же собранный патрон огорчил при пробном выстреле — видно копаный порох горел медленнее или наоборот так и должен был гореть — он же для нарезного оружия предназначался. Но осыпь гаечек не впечатлила, череп таким боем не просадишь. Пришлось мудрить с порохом, добавляя в него для быстроты горения другие пороха. А копанину промолоть в ручной кофемолке. С пятой попытки выстрел в сарай, наконец, показал приемлемый результат. Получилось тридцать восемь патронов увечного вида. Посмотрев на шеренгу этих убожеств, Виктор вздохнул и со словами: 'Последние солдаты Урфина Джюса', стал укладывать их в патронташ. Дробовик автомат решил взять тоже, добавив к нему уже нормальных боеприпасов.

Немного погодя забрал карабин с оптикой. Мало ли, что. Запас карман не трет и денег не просит. Хуже, если не окажется чего нужного в нужный момент, а как ни крути — серьезный бой предстоял. После этой сентенции ироничный взгляд Ирки уже никак не обижал и не огорчал. Спокойно загрузив все стволы и боезапас в 'Чайник', Виктор вручил собранный для подруги патронташ и поехал к мастерской.

Валентин копался в УАЗе. С Виктором он чувствовал себя не очень уютно, но от Иркиного присутствия совсем терялся. Словно был не пожилым уже мужиком, а пацаненком. Сейчас Ирка осталась в машине, потому откровенно боявшийся ее Валентин вздохнул с облегчением. Насчет Ровера он ничего сказать не мог — не умел он ремонтировать современную электронику, которой были набиты иномарки, даже не дорогие, а вот насчет Борков вспомнил, что там да, есть внедорожник отлично подходящий к тутошним болотам. Трактор 'Беларусь' называется. Вот его он починить может, если конечно там не половина деталей отсутствует. Рассказал где стоит и как добыть. Виктор кивнул. Хорошая наколка — после Ровера — обязательно надо будет тракторок прихомячить, а если там еще и всякие плуги есть — совсем хорошо. Опять копать грядки лопатой, как пришлось делать этой весной, ни разу не хотелось. Особенно если учесть, что горожанки рыли из рук вон плохо, пришлось самому впрягаться. Думал УАЗом помочь — так блин ни одного плуга не нашлось, а у Валентина не заладилось состряпать самодельный. Мелания говорила — раньше, когда людей с огородами было побольше, цыган с лошадкой весной приезжал, так поди, найди нынче этого цыгана.

Да и вообще идея насчет трактора Виктору понравилась.

С таким настроением и отправились.

У Борков ничего не изменилось. Та же пробка из помятых машин, пытавшихся пробиться во что бы то ни стало, те же мертвяки рядом. Остановившись поодаль, Виктор пересчитал тех, которые были видны. Получилось тридцать два зомби. Ну конечно этот счет ни к черту не годился — явно еще и в машинах и у машин должны быть. В общем — как раз полста и выйдет. В домах, наверное, еще кто найдется. Но учитывая, что практически весь свой арсенал он с собой забрал — хватит с избытком. Никто не уйдет обиженным.

Оставив Ирку за рулем 'Чайника' и обговорив действия на случай разных неприятностей в виде одной лахудры или пары лахудр, Виктор переоделся, потом вылез из машины. Идти было неудобно — напяленные на всякий случай ватные штаны и строительные сапоги сильно мешали, но ничего не поделаешь, кусачие твари в количестве полусотни — весомый аргумент попреть в ватных портках полдня. Повесил на себя еще сумку для гильз, взял про запас автомат-дробовик. Подумал чуток и присовокупил ко всему своему арсеналу и пистолет в кобуре, загнав патрон в ствол и поставив на предохранитель.

Остановился в паре десятков метров от ближайшей брошенной машины. Прицелился в торчащего столбом мужика. Гайки оказались вполне пригодными в дело, мертвяк свалился, словно осыпавшись. Вот с порохом переборщил, хоть и дерьмовый был порох, а в плечо садануло сильно. Даже слишком. Этак плечо отшибешь, бабахая тут.

После третьего выстрела стало ясно — разбудил осиное гнездо. Стали вставать из-за машин те, кого сразу не заметил. Заторможенно покултыхали на звук выстрелов.

Но настолько медленно, что Виктор совершенно не торопясь, стрелял, словно на стрельбище перезаряжал, клал воняющие пороховым дымом гильзы в сумку и тихо пятился к машине, выманивая из пробки мертвяков. Первое время еще опасался, но оказалось зря, тут все были медлительными, еле ноги волочили, даже внешне были похожи — грязные, мусорные какие-то, даже и не бомжового вида, а пыльные, серые. И пара бабенок, при жизни одетых ярко сейчас сливалась с общей толпой. Никаких чувств эти фигуры не вызывали. Банальная стрельба на смешной дистанции.

Последнюю дохлятину Витя успокоил, почти дойдя до Ирки. Явно деревенского вида бабка в каких-то допотопных тряпках и почему-то босая сложилась горкой ветоши.

— Все? — напряженно спросила Ирка.

— Не, наверное, и в деревне еще есть и в машинах. Проехать сможешь поближе?

— Не думаю. Ты их густо навалял. Сколько всего вышло?

— Тридцать шесть. Последнюю пару сейчас зарядил из 'убогих'. А промахов не было.

— Что дальше?

— Сейчас подъедь поближе, как сможешь. Я гляну, что с машинами — и начнем оттаскивать.

— Может этих с дороги уберем?

— Неохота возиться. Хотя…

— Машины оттаскивать трудно будет, да и подавим если — вонища начнется.

— Ладно, я вот как сделаю.

Виктор покопался в багажнике, вытянул моток грязной тонкой веревки. Отрезал на глазок пять кусков, сделал на каждом по петле-удавке. Аккуратно зацепил ближайших покойников — кого за ногу, кого за руку. Махнул Ирине. Та с напряженным лицом объехала бабку и встала, дожидаясь, пока муж прихлестнет свободные концы веревок к джипу. Потом задним ходом отволокла трупы назад и в сторону, практически на обочину, где они сложились неряшливой кучей. Витя отмахнул ножом петли и завязал новые. Сделав еще несколько ходок, они освободили дорогу. Теперь Витя осмотрел ближнюю машину, взял ее на буксир — это был какой-то новый, но сильно побитый 'форд' и со скрежетом 'Чайник' выдернул из пробки первый автомобиль. Тут пришлось прерваться из-за мелкой шавки, бодро кинувшейся на Виктора из — под зеленой 'тойоты'. Впрочем, шавке обломилось — дуплетом из последних 'убогих' патронов ее разнесло почти пополам. Виктор был настороже и потому отреагировал молниеносно. Вот то, что шавка было совершенно точно давно дохлой и тем не менее — резвой — встревожило.

Порадовавшись про себя рачительному расходу припасов, Витя отложил в багажник поработавший сегодня на славу потасканный 'бок' и поудобнее перевесил автомат. Теперь особенно экономить не стоило, да и собачонка внушила опасения. Но как ни странно дальше все пошло как по маслу — пустые машины джип оттаскивал без натуги и скоро обочины были уставлены выволоченными из пробки автомобилями, в нескольких машинах сидели шевелящиеся мертвяки. Витя уже легко справлялся с ними, вежливо открывая им двери, учтиво отходя в сторону и аккуратно добивая бредущих за ним, экономно тратя на каждого по одному выстрелу. Ненужная деталь только один раз отвлекла внимание Вити — перламутровым узорчатым маникюром на руке упокоенной бабенки, нарядно и модно одетой. В отличие от тех, кто был вне машин под открытым небом эта стройная бабенка не производила странного впечатления забытой на помойке вещи и, распластавшись на асфальте как-то кольнула подсознание стрелка ненужной женственностью фигуры и этим дурацким на глухой дороге маникюром.

Ирка подстраховывала, но ее помощь не понадобилась.

Отогнали китайца чуток поодаль, поставив в теньке. Ирка завозилась, доставая из сумки термос, чашки и сверток с едой. Сделали коротенький перерыв, закрывшись в 'Чайнике' и перекусив на скору руку. Витя насладился кратким отдыхом, посидев в одних трусах, но опять потом напялил защитную одежку, чтобы выволочь последние авто.

Прикинул по часам, сколько у них еще есть времени, решил, что времени хватит, и они с Иркой решили пройтись по вымершей деревне. К удивлению Вити больше зомбаков им не попалось. Нет, они успокоили дохлую цепную собаку, которая тупо пыталась протащить свою прикованную к ней цепью конуру через небольшой лаз в заборе, видели мертвое лицо, пялившееся на них из окна избы, но свободно передвигающихся зомби больше не было.

— Знаешь, а они вроде на шум собираются — заметил Виктор Ирине.

— Да, видать, ты их пальбой всех собрал.

— Отлично. Сейчас, пойдем наколку одну глянем.

— Чья наколка-то?

— Валентина. Трактор тут должен быть. И вроде как навеска всякая для него. Плуги — бороны, сеялки — веялки.

Трактор и впрямь был в том гараже, который описал Валентин. С виду даже целый. Учитывая свои пробелы в образовании — а именно то, что с тракторами дел водить не приходилось, Виктор попробовал было его завести, но не очень огорчился, когда усилия успехом не увенчались.

Выпустив из кабины большегрузного трейлера, стоявшего раком поперек дороги обернувшегося вялого шофера — дальнобоя и аккуратно его там же и завалив, Виктор с радостью убедился, что в баках грузовика соляры почти по пробки, то есть кормить трактор есть чем. В машинах, которые они вытащили из завала, нашлись и пара пустых канистр и бензина немало. В непонятно как забравшемся сюда низкосидящем БМВ оказался почти полный бак. Даже по первым прикидкам — получалось, что разжились уже неплохо — заплатив всего четыре десятка бросовых в общем-то патронов ну и несколькими литрами стоялого горючего. Собственно стоило пошмонать все как следует, не забыв и груженый трейлер, но уже и вечер скоро и все равно Валентина сюда везти придется, чтоб показал, как с трактором разбираться и пару бабенок прихватить не грех — пусть проверяют, что из шмоток пригодится. Опять же деревенские дома. Там тоже всякое нужное найдется, даже в брошенной Ольховке столько всего полезного обнаружилось, а тут как ни верти жилая деревня была, никак не Ольховка по всем статьям. Куда богаче и достойнее. И теперь все, что в ней и вокруг нее — законная добыча, даже не добыча, зачем эти пиратские некрасивые термины — наследство, вот подходящее слово. Именно наследство. И потому надо вступать во владение этим наследством с достоинством, неторопливо и по-хозяйски. А не устраивать суетливую крысино-шакалью возню похабного и вульгарного грабежа. Нет, все же быть наследником у Человечества — приятно. Немножко страшновато, непривычно, но приятно. Ничего, еще будет время привыкнуть.

* * *

Бурш лениво смотрит сквозь кружку с пивом. Она запотела, пока я ее нес. Как-то слишком быстро закончилась первая. Пришлось набрать остатки всяких псевдоденежных фантиков и прогуляться до хозяина, за второй серией. Сосиски мы тоже как-то неприлично быстро сожрали. Вкусные тут у него сосиски. Взял еще добавки.

Щенята разметались, дрыхнут самозабвенно. Тепло, уютно и можно назвать общее настроение как блаженство. Такое бывает редко — не надо никуда торопиться, никто не ждет, не торопит, не скулит нетерпеливо. Рядом сидит приятный человек и можно спокойно почесать языки — тем более что последнее время нам не приходилось много разговаривать. Я ухмыляюсь, подумав, что если бы у меня был сейчас прием амбулаторных больных, да еще за коллегу, которая как раз уходила всегда в отпуск летом — никакого желания болтать не возникло бы. Наоборот. Но приема я не веду, так что запас слов и фраз остался неизрасходованным. Потому рассказываю слышанное сегодня от майора — про солдата в заброшенном складе погибшей крепости.

— Я слыхал эту легенду — бурчит лениво Бурш.

— Считаете это легендой?

— Скорее всего. И вроде бы речь шла про Перемышль. И про Брест что-то такое Смирнов писал. Мне кажется, что сложно прожить в темноте долгий срок. Сколько только еды надо? А витамины? Обязательно же цинга начнется и прочие авитаминозы.

После этого некоторое время мы занимаемся пересчетом армейских пайков на роту, прикидывая на какой срок пайка роты на месяц хватит одному едоку, который к тому же не занят физической нагрузкой. Авитаминоз на мой взгляд тоже можно побороть — например лопая крыс. В конце концов, крыс в Африке вон специально на фермах разводят, как у нас кроликов. Тот же грызун. Тогда Бурш переходит на обсуждение психического здоровья такого человека. Здесь мне спорить с ним невозможно. (Хотя спор — это неподходящее к ситуации слово, спор это агрессия, фехтование аргументами и швыряние фактами и домыслами. А тут — в нирване никакой агрессии нет и быть не может. Скорее это легкое плескание в теплой ванне. С пеной). Лучше разбирается он в хитросплетении человеческой психики. Совершенно неожиданно для меня, он сам себе возражает, сказав о разнообразии человеческих психотипов и соответственно о совершенно различном человеческом поведении в экстремальных ситуациях. Кто б спорил. Меня всегда удивлял редкостный разброс — от мерзейшей подлости одних до высочайшего героизма и самоотверженности других в одной и той же ситуации. О чем я незамедлительно и заявляю, прихлебывая прохладное, щекочущее пузырьками язык и небо пиво.

— А вы слыхали о теории разбитых окон? — спрашивает меня Бурш.

— Это где утверждается, что стоит кому-нибудь начать гадить, как другие это продолжат и углубят? То есть где никто не гадит — и другие гадить не будут, а если гадить не запрещено — то начнется тарарам?

— Можно сказать и так, хотя мне ближе не такой примитивный вывод.

— Ну, хорошо, скажите как и подобает — наукообразно.

— Извольте, суть этой теории в том, что если в доме кто-то разбил окно, и никакой реакции не последовало — то скоро все окна будут разбиты. По этой теории, если кто-то разбил стекло в доме и никто не вставил новое, то вскоре ни одного целого окна в этом доме не останется, а потом начнется ярое мародёрство. Явные проявления беспорядка и несоблюдения людьми норм поведения провоцируют окружающих тоже забыть об этих правилах. Начинается цепная реакция, превращающая нормальный городской район в гарлемовское гетто, где людям на улицу страшно выйти. Да вы и сами замечали, наверное — вот стоит припаркованная давным-давно машина, покрывается пылью, но никто ее не трогает. Но стоит только кому-нибудь разбить боковое окошко — очень скоро машина будет искалечена полностью. Доводилось видеть?

— Конечно. Но каким боком это относится к нашей беседе?

— Это полностью относится к нашей беседе. Дело в том, что оказалось в ходе многочисленных экспериментов — все люди делятся на три неравные группы. Одни всегда и обязательно будут нарушать правила. В зависимости от жестокости наказания за нарушение правил, эта группа составляет от 10 % до 25 % всей популяции. Другая группа — практически никогда правила не нарушает. Что любопытно их тоже столько же — от 10 % до 25 %. И наконец третья группа, самая многочисленная — могут примыкать как к нарушающим, так и к праведникам. Все зависит от установки.

Не мешают воровать — будут воровать все. Кроме тех, кто не нарушает правила принципиально. Запрещено воровать — будут воровать именно те, для которых закон не писан. Причем если их как следует запугать — останется только 10 % неисправимых. Не пугать — будет 25 %.

— Разумеется, это средние цифры, на деле все сложнее, но суть выражает — задумчиво произносит Бурш и тут же, резко, как атакующий крокодил окликает мальчишек, проходящих мимо. Спрашивает командным голосом, почему они не дождались сантранспорта и не проводили его к нам.

А, точно, это же те самые мальчуганы, которые нас совсем недавно напрягли на упокоение двадцатилетней 'тетки'. Они удивлены выпадом и наперебой оправдываются, что как раз дождались и все показали и рассказали. Только водитель был поддавшим, от него пивом шибало, наверное, потому и приехал поздно.

Выслушав все это, коллега благодарит пацанят за службу и снимает претензии, опять превращаясь из атаковавшего крокодила в притопленное среди ряски бревнышко.

— Ну не спешили мортусы. Свинособаки этакие.

— Бывает — откликается Бурш и закусывает сосиской глоток пива.

— А мне в связи с упомянутой теорией вспомнился спор, который был аккурат перед Бедой. Я даже в нем поучаствовал в меру своих сил и разумения. Вы в курсе, что у вершины Эвереста валяется около двухсот трупов альпинистов? Те невезучие, у которых кончился кислород или силы или подвело снаряжение?

— Что, прямо так и валяются?

— Ну да, я сам ошалел, когда фото увидел. Причем там же гниение не идет практически, они хорошо проморожены, воздух разрежен, кислорода в нем втрое меньше, потому отлично сохраняются, особенно близко от вершины. Нет, конечно, там снежком их шкурит, те которые давно валяются да на открытом месте отшлифованы до костей, где одеждой не прикрыты. Еще больше ошалел, когда убедился в пикантном нюансе. Даже на такой высоте и в таких условиях есть мародерство. Например некий покойный канадец вроде известен у восходящих как 'мистер смешные ботинки' — у него дешевка на ногах, самые непрестижные лапти из предлагаемого альпинистского снаряжения. А на паре снимков других мертвецов ботиночки-то отсутствуют. Так вот собственно разговор крутился вокруг того момента, что там настолько нечеловеческие условия, что на помощь кому-то другому сил просто нет. И потому, дескать, там правила поведения совсем другие, не то что на равнине. Дескать, какая мораль может быть на 8000 метров? Ровно никакой морали. И потому это совершенно нормально, когда группа проходит мимо умирающего, фотографирует его, спрашивает фамилию и идет дальше к вершине.

— Надо полагать, что там в том или ином виде присутствуют деньги? При том большие?

— В точку! Восхождение стоило от 30 до 70 тыщ. евров. И вытанцовывается простая ситуация — человек платит кучу бабла, чтоб потом понтоваться, а если будет оказывать помощь каким-то недотепам — то деньги на ветер. Ну и какое кому дело, что кто-то загибается?

— Каждый сам за себя, один Бог за всех! Так это не обязательно только на такой высоте. Вполне себе поговорка уровня моря.

— Ага. Причем, что любопытно, известно и достаточно случаев, когда восходившие помогали другим, да чего там — просто спасали погибавших. То есть получается, что высокомерная хня альпинистского разлива о невиданно других законах на вершине так высокопарной хней и остается. И в сухом осадке — именно различие в поведении людей в любых экстремальных ситуациях. Неважно — на тонущем судне, в блокированном Ленинграде или в горящем здании. Когда речь идет о спасении своей или чужой жизни. Тогда все и выясняется. И в итоге — везде все одинаково. Одни моментально становятся мразью последней, что в экстремальных условиях особенно видно ясно, другие остаются людьми.

— Был у меня пациент. Морячок. Рассказывал, что разок ему пришлось взять на себя функции несвойственные обычно морякам. Помните, была такая катастрофа под Новороссийском — когда сухогруз 'Петр Васев' утопил пассажирский теплоход 'Нахимов'?

— Смутно. Там странное что-то вышло — видимость миллион на миллион, море пустое, а 'Васев' так удачно в борт пришел, что и нарочно не сумеешь? Около 500 погибших вроде?

— Около того. Так вот морячок увидел, как мужик отбирает у ребенка спасательный жилет…

— Видимо мужику не удалось отнять жилет?

— Да вроде так. Вроде как потоп мужик.

— Нетолерантно, нетолерантно.

— А что тут поделаешь?

— Да ничего. Еще по кружечке?

— Да плохо ли…

На остатки своих сбродных бумажек покупаю сосисок домой.

Вопросительный взгляд Бурша на пакет.

Приходится объяснять, что дома, как ни печально, кроме консервов жрать нечего. Надя притащила купленные где-то 'очень выгодно' невыразимо розовые сосиски, при одном виде которых сразу почему-то вспоминалась Пэрис Хилтон. Разумеется, на вкус это чудо химической промышленности — я про сосиски толкую, хотя Пэрис вообще-то тоже со вкусом не в ладах, так вот на вкус сосиски были такими, что рулон туалетной бумаги в сравнении показался бы деликатесом. Из цельнолитой целлюлозы что ли их сделали? Даже Лихо Одноглазое их не ел. Надя мне кажется, поняла свой промах, но стоически потребляла этот 'мрак и печаль розового цвета'. Из чистого упрямства, что ли. Или сама себя так наказывала? В общем, после пары кружек пива идея принести в дом нормальную еду показалась мне разумной.

Щенята проснулись, завозились.

Прощаемся с Буршем, договорившись о следующей тренировке. По дороге домой мне в голову приходит оригинальная мысль, что жизнь все-таки прекрасна. Потом отмечаю про себя, что назвал домом свое нынешнее жилище. Раньше такого себе не позволял — домом считал только свою старую квартиру.

Во дворе здороваюсь с сапером Крокодилом и Енотом. Они сидят у детской площадки, приглядывают за детишками. Тут так повелось, что когда во дворе играют дети, то обязательно один вооруженный мужик должен за ними присматривать. Вот у Крокодила на руке красная замурзанная повязка, а Енот, оказывается, меня поджидает.

Видно, что он торопится. Отводит меня в сторону, показывает увесистую сумку, где лежат почему-то вроссыпь патроны от ПМ. Оказывается, хочет забрать оставшиеся медные патроны. Я после пива добрый и покладистый и, не споря, отправляюсь домой.

На кухне перед тарелкой с теми самыми резиновыми сосисками печально сидит Надежда. Явно собирается с духом, чтобы ужинать. Глаза у нее грустные. У вылезшего из-под стола трехногого кота точно такие же глаза. Радуюсь, что догадался взять съедобные сосиски в пивной. И точно — они оказываются к месту.

Получивший вожделенные патроны Енот исчезает моментально. Крокодил досадливо крякает, видно, что тут до меня был разговор, да вот не закончили. Уйти ему нельзя — детишки вовсю копаются в песочнице, строя там какие-то песочные замки с хитрым применением щепочек, фантиков и прочих детских сокровищ, а сменят его через полчаса. Вижу, что его распирает желание пообщаться и поделиться новостями. А мне страшно любопытно узнать — как он загрыз бандита зубами. Ради этого я готов послушать и про политику, так — то мне это поровну, честно говоря.

— Слыхал, Змиев какую корку отмочил? — спрашивает Крокодил.

— Неа. Я же последнее время все по выездам больше.

Крокодил воодушевляется новым слушателем и начинает рассказывать.

Ну, собственно я уже слыхал, что сейчас идет речь об укреплении власти, потому как ясно — уже выжили. Потому жесткая военная диктатура не столь необходима — да и самой диктатуре не худо бы с себя спихнуть всякое разное, особенно то, что не принесет дивидендов, а вот критики будет много. При этом, разумеется, Змиев явно оставляет за собой и своим штабом командные высоты. Об этом сейчас уже толковали, и раздача слонов и разделение функций как бы назрела. Про это и говорит Крокодил. И отмечает, что в опубликованной речи Змиев особенно упер на то, что 'мы не можем наворовать и свалить в Лондон, что было целью власти раньше'. Фраза Крокодилу понравилась.

* * *

— Погоди, я хочу в дом заскочить — сказала Ирка.

— Что так срочно запонадобилось? — удивился Виктор.

— Хочу дрожжи поискать. Обрыдли уже эти сухие лепешки до судорог. Хочется нормального хлеба поесть. А у местных бабок дрожжи должны быть. Минутное дело.

— Ладно, давай. В который пойдем?

— Да хоть в этот, рядом с которым стоим.

— Хорошо, спину мне держи!

Распахнул дверь, дал глазам привыкнуть к полумраку в сенях и вошел. В холодной пристройке было пусто, мирно. А когда достаточно бойко сунулся в жилую, теплую часть избы страшный удар в темя отшвырнул назад, боль выбила слезы из глаз. Сзади хрюкнула смешком Ирина. Но так, деликатно, без ехидства.

Потрогал голову — ну да, ссадил до крови. Черт, и ведь знал же. Больно-то как! Прошипел несколько ругательств, с ненавистью глядя на низкую притолоку дверного косяка. Долбанная деревенщина! 'Как в дом заходишь, поклонись!' Дух дома, ага, домовые, чертовы скареды, тепло они берегли, сволочи, а тут башкой долбайся. И ведь самое противное — после таких же приключений еще у Арины научился пригибаться, когда в деревенские двери входишь, а тут пожил в доме с нормальными человеческими косяками и дверьми — и опять начинай сначала. Будь оно все трижды неладно!

В доме никого не было, даже и погрома особого не наблюдалась. Ирка проверила шкафчики на кухне, заглянула в старенький холодильник, покрутила носом от смрада гнили, пахнувшего оттуда. Нет, тут пирогов не пекли, нет дрожжей.

— Да ладно в следующем найдется! — Ирина спокойно вышла из избы в сени и тут же обернулась на отчетливый костяной стук и взрыв матюков и проклятий, которыми разразился воткнувшийся тем же самым ушибленным местом в тот же самый проклятый косяк, но уже с другой стороны, Виктор.

— Я спалю этот паскудный дом! — взвыл морщащийся от боли муж, когда исчерпал запасы ругани.

— Надень-ка ушанку — протянула своему спутнику жизни снятую с гвоздя шапку Ирина, подумавшая про себя не без удовлетворения, что это муженьку блудливому по башке за дело досталось.

— Это еще зачем? Лето же? — отвлекся от увлекательного ощупывания своей пострадавшей головы блудливый муженек.

— Сто процентов, что дрожжи в деревне есть. Значит, в пару тройку домов заходить придется. Если ты так домовых в каждой избе поздравлять будешь — без мозгов останешься. Ну, или давай мотоциклетный шлем поищем?

Витя брезгливо обнюхал шапку, потом с недовольным видом натянул себе на голову. Старое средство — так он и у Арины спасался по первому времени-то от вышибания мозгов о притолоки. А печеного хлеба и впрямь хотелось. Лепешки действительно надоели.

Следующий дом оказался заперт изнутри и его решили пока не вскрывать.

В последнем — крайнем домишке двери были не заперты, а на кухне обнаружились дрожжи в изрядном количестве. Ирка радостно сгребла их в мешок, минутку подумала, что можно бы еще что тут посмотреть, но Витя выразительно постучал пальцем по часам.

Сразу же вышедший первым Виктор вынужден был стрелять — к ним врастопырку брела ободранная псина самого дохлого вида. Ладно, раз тут еще шляется такая мразь, придется побыть в ватных доспехах. Пока муж сливал бензин в найденные канистры, жена все же воздержалась от желания покопаться в машинах, стояла и охраняла.

Аккуратно поставили заполненные канистры в багажник, сели и поехали запускать 'Ровер'.

Фиолетовое пятно, вымахнувшее из придорожной канавы прямо на машину Виктор заметил в самую последнюю секунду, врезал по тормозам со всем возможным усердием. Машина сунулась носом и тут же лобовое стекло в разбитом виде влетело в салон. Чудовищная тяжесть грохнула по капоту, а зажмурившиеся глаза успели только сообщить мозгу, что чудовищная рожа, мелькнувшая в последние доли секунды до того, как стекло звучно вылетело из рамы, настолько страшная, что ничего гаже видеть не доводилось никогда раньше.

Совершенно на автомате Витя перескочил на заднюю скорость и газанул. Голову его сдавило, словно тисками и он взвыл от боли, тут же хлестанул по ушам выстрел сбоку, лязг перезарядки и еще выстрел, отчего Виктор практически оглох. Боль достигла пика, голову словно сплющивало, но после третьего Иркиного бабаха, тиски съехали с черепа, на прощание жестко выдирая волосы. Голову тут же обдуло ветерком — ясно, шапку сорвало.

Не успел он проморгаться от выступивших от боли слез, как машина гулко врезалась задом в какую-то из брошенных таратаек, мотор взвыл и заглох. Судорожно нащупывая пальцами ключ в замке и изо всех сил стараясь не впасть в панику, Витя дергал левой рукой прицепленный к дверце АКСУ. Побелевшая как снег Ирка лихорадочно трясущимися руками пихала в свое ружье патроны, то и дело роняя их на пол.

Теперь уже Витя смог рассмотреть нападавшего — здоровенная туша, не гора мышц, а именно туша весьма шустро вскочила на крышу машины слева и кинулась к дверце. Жестянка, заменившая выбитое давным-давно уже пулеметной очередью стекло от последнего удара наполовину отвалилась, и только новый выстрел Ирки заставил чудище вильнуть в сторону, отказавшись от вышибания рукой убогой жестяной заслонки.

Витя отстраненно подумал, что эта быстрая жуть была человеком, потом стала зомби. Но почему-то слишком большим и слишком быстрым. И очень сообразительным. Стартер выл, но проклятый 'Чайник' никак не хотел заводиться после удара.

— Витька! Два патрона у меня! — завопила не своим голосом Ирина. Она никак не могла придти в себя и, хотя дохлую жуть удалось отпугнуть, было понятно — в одиночку она не справится. Витя понял, что даже если заведется, то не сможет выскочить быстро из этого коридора, в который превратили дорогу расставленные по обочинам брошенные машины. Когда они растаскивали пробку, никто не предполагал, что надо делать стартовую прямую, можно поехать — и ладно, зато в машинах рыться удобно. Теперь стоящие чуть ли не в шахматном порядке пыльные авто создавали почти лабиринт. А дохлая тварь двигалась быстро и напористо. И точно метила ему в голову. Один раз спасла ушанка. Второй раз так не повезет.

Выдрав, наконец, из креплений АКСУ, Виктор кинул его жене, рявкнув, чтобы она пасла действия дохлятины, пока он не достанет пулемет из багажника. Оба выскочили из джипа. Фиолетовая дрянь куда-то делась, но оба были уверены — она где-то рядом.

Ирка с тоской озиралась по сторонам, понимая, что если тварь атакует — то из незнакомой пукалки она может и не попасть. Когда дохляк схватил лапищей Витьку за голову, Ирине даже показалось, что она слышит хруст ломающихся костей и от перепуга она отстрелялась хоть и быстро, но очень неудачно, не причинив твари особых повреждений. Виктор же, чертыхаясь и матерясь, никак не мог выдернуть так нужный сейчас пулемет — его зажало накрепко, то ли мятым кузовом, то ли наваленными сверху вещами, которые от удара смешались в неразбираемую головоломку.

— Витя, давай быстрее, я эту вурдалачину не вижу. Но он где-то рядом.

Тут муженек сумел выдернуть из горы добра карабин с оптикой и чуть не воскликнул 'Эврика'. В голову пришел простой и легкий способ уделать эту тварь красиво, по-мужски элегантно.

Он только собрался выскочить из машины, как жена одну за другой влепила три очереди куда-то вправо. Хоть и оглушенный стрельбой в кабине, муж все же слышал, как пули прогрохотали по брошенным машинам — по звуку судя, тварь только что переместилась, а Ирка попыталась ее подстрелить.

— Как? — спросил Витька, встав со своим дробовиком рядом с Иркой.

— Не попала — напряженно ответила она ему, не отрывая взгляда от загораживающих видимость машин.

— Тогда так — отходим к тому дому, где добыли дрожжи. Ты первая, я а прикрываю.

Ирина не стала спорить и спрашивать — а нафига? Не время и не место. Вертя головой, чтобы видеть, как можно шире она быстро пошла прямо к дому. В трех шагах за ней поспешал муж. Про себя он загадал — если тварь появится со стороны Ирки — то это плохо, значит, тварь думает, выбирает звено послабее.

Протарахтел короткой очередью автомат.

— Попала?

— Нет, верткий сволочь. И спрятался тут же.

— Все, дошли. Заходим скорее!

Дверь открывалась наружу, потому пришлось ее запирать на щеколду, довольно жидкую впрочем. С одной стороны зомби тупые, за ручки дергать не умеют, примеров за сегодняшний день насмотрелись. С другой — эта тварь умная. Ну да тут делать все равно нечего — разве что еще палку пропустить сквозь ручку, все как-то спокойнее.

— И что сейчас? — нервно спросила Ирка мужа.

— Сейчас я залезу на чердак, дождусь, когда эта скотина выйдет на открытое место и вынесу ей гнилые мозги из этого карабина. И всех дел.

— У тебя семь патронов всего. И карабин не пристрелян.

— Потому и не пристрелян, что всего семь патронов. Но я увижу, куда попадет первая пуля и дам поправку. Всего делов-то.

Пыльный темноватый чердак был почти пуст. Ирку Витя усадил около маленького грязного окошка, аккуратно вынув оттуда стекло, сам обошел чердак, стараясь использовать всякие щели и дырки в старой крыше, безжалостно пробил несколько новых, таких, чтоб можно было прицелиться и стрелять.

То, что мертвяк был в достаточно приметном, фиолетовом с желтыми полосками спортивном костюме играло на руку стрелку.

— Видишь его, а Ирк?

— Нет, тут его не видать.

— А у тебя?

— Тоже.

В этот момент снизу грохнуло что-то тяжелое, долбанувшееся в запертую дверь словно крепостной таран.

Витя быстро сменил позицию, но ничерта не было видно. Нечто еще пару раз пхнулось в дверь — толчки ощущались даже на чердаке, и оставило попытки, отошло от двери. Ага, значит, мозгов за ручку дергать не хватает, уже легче. Мысль пальнуть через дверь показалась Виктору не слишком толковой. Вот толковая мысль была о том, чтобы прикинуть — сколько всего боеприпасов-то с собой осталось? У Ирины в магазине автомата после пальбы осталось 9 патронов, да два в ее помповушке. Ну, пистолет еще.

Сам Виктор быстро определил, что к дробовику — 22 картечных, да 7 к карабину и опять же пистолет. Рожок еще от АКСУ, полный. Рожок передал Ирке, велел развернуть приклад и стрелять только прицельно. И только короткими очередями. А лучше — одиночными. Ирина кивнула, меняя магазин и отщелкивая сложенный приклад.

Оставалось только подкараулить дохляка. Насчет не желающего заводиться 'Чайника' Виктор не переживал, в конце концов, тут два десятка машин, ключи или в замках, или в карманах уже упокоенных, переставит живой аккумулятор и спокойно на любой таратайке доберутся до 'Ровера'. А на этом навороченном агрегате спокойно доберутся до деревни. Не проблема. Проблема сейчас шляется где-то рядом. Фиолетовая такая, в желтую полосочку. Решили наблюдать поочередно из всех дырок, двигаясь по часовой стрелке и меняясь каждые пять минут.

— Я его вижу! — тихо сказала Ирка после четвертого перемещения…

Стараясь двигаться по возможности бесшумно, Витя подошел к дырке, через которую жена наблюдала за вурдалаком.

— За зеленым корейцем. Там где первые упокоенные на обочине.

Виктор присмотрелся. Фиолетовое пятнышко засек сразу. Аккуратно опер карабин, присмотрелся в оптику.

— Знаешь, Ирка, а он мертвяков жрет. Я и не думал, что они друг друга тоже харчат.

— Думаешь, нажрется и не до нас ему будет?

— Черт его знает. По уму должен отяжелеть. Но я лучше вынесу ему мозги. Рожа у него совершенно нечеловечья. И кусает как акула, отмахивает куски мяса влегкую.

— Да уж, рожа его мне долго сниться будет. Постарайся не промазать.

— Постараюсь.

Витя вдохнул, выдохнул, аккуратно совместил перекрестие на лысой башке, выбрал момент и легонько потянул за спуск. Карабин сухо бахнул, башка тут же убралась из прицела, но стрелок был готов спорить на что угодно, что не попал, мало того, даже не увидел, куда клюнула пуля.

— Удрал, сволочь — зло сказала Ирка.

Прикинув ситуацию, Витя решил все же потратить пару уникальных патронов. Скрепя сердце, потому как к щеголеватому карабину оставалось всего шесть блестящих патрончиков. И новые брать неоткуда, разве что стреляные гильзы переснаряжать, что еще та головоломка будет. Черт знает почему, но когда он в самый первый день, выслушав идиотскую речь сумасшедшего взъерошенного покупателя про нашествие в город зомби понял, что это правда и быстро собрал стволы, не доперло взять что-либо с оптикой. Ну, ни разу не понадобилась ему в лесу оптика. Потому мосинский карабин и пулемет Дегтярева вполне его устраивали. Кто ж знал, что в руки и такая машинка попадет и — главное — что она как раз и понадобится. Так ведь и калибр этот редкий, дорогой и потому неходовой. Эх, мог же просто так запасти пару десятков и этого калибра боеприпасов. Был бы карабинчик пристрелян — фиолетовый обжора-трупоед уже пораскинул бы мозгами по асфальту и никаких более проблем не представлял бы.

А теперь черт его знает, что дальше делать.

И пулемет как на грех в машине завяз. И мосинки разумеется с собой нет.

— Ириха, после выстрела этот обжора куда подался?

— В лес дернул. От деревни. Что делать будем?

Виктор помолчал. Потом по морскому обычаю спросил младшую — что стала бы делать она. Жена подумала и ответила, что отсиживаться в доме резона мало. Лучше выбраться к брошенным машинам, все-таки высвободить пулемет — зад 'Чайнику' помяло слабо, удар был немощный, потому надо доставать. А с пулеметом уже расклад будет другой. Совсем другой.

— Ладно, только я все же гляну — насколько карабин косит.

— Куда будешь стрелять? Я в тот раз не заметила, куда пуля попала.

— А я в дверцу белого Пегоаута. Прицелюсь в кнопку замка, а потом гляну — куда пуля пошла. Не на метр же он молоко ищет.

Ирка непонимающе глянула, потом улыбнулась — дошло, что муж шутит. Белый Пежо стоял с распахнутыми дверьми и даже сейчас отлично был виден, хотя уже и начало темнеть. После выстрела осталось только присвистнуть — пуля ушла влево и ниже сантиметров на тридцать самое малое. Немудрено, что из этого карабина покойный дизайнер стрелял на звук — ума пристрелять не хватило, а целиться бесполезно.

— Ладно, глянь в окна напоследок и выходим. Чисто?

Ирка внимательно осмотрела доступный участок, убедилась, что фиолетовой туши не видать и подтвердила: 'Чисто!'.

Муж аккуратно открыл дверь, шагнул за порог. Фиолетового видно не было.

— Ой, я дрожжи на столе оставила! — тихо вскрикнула Ирка и бегом кинулась обратно в комнату.

— Вот дура баба — с удовольствием отметил очевидный факт Виктор и его тут же чуть не сбил с ног резкий удар в больное бедро. Ногу словно капканом прищемило. Секунду Витя ошалело таращился на вцепившегося ему в ногу зомбачонка — малец видно стоял за углом, оттуда и напрыгнул, обхватив по обезьяньи руками и ногами нижнюю конечность оторопевшего от такого привета сюрвайвелиста. Вцепившись зубами в ватные портки зомбеныш, бывший при жизни пацаненком лет семи — восьми изо всей силы старался их прокусить и тряс грязной башкой как собака, пытаясь вырвать клок мяса. Вот только до мяса вата не допустила, чего трупец понять пока не успел и грыз он пока вату.

— Ирка! Выручай! — сдавленно крикнул муж. Ирина так дернулась к нему, что оступилась на лестнице и грохнулась во весь рост, отчего ее автомат улетел за дверь, под ноги сцепившейся парочки. Совершенно неожиданно для Вити оказалось, что ему не пристроиться и не снести башку зомбачонку без риска зацепить и себя тоже. Он отлично знал, как разлетается человеческая башка от близкого ружейного выстрела. Сдохнуть оттого, что костяные осколки черепа или там выбитые зубы зомби поранят ему ляжку никак не хотелось. Тут Виктор увидел резво выскочившую из канавы дохлую толстую девчонку — за бурьяном ее было не видно, а она там чем-то занималась в нескольких шагах от дома.

Девка, со странным, чумазым, перекошенным лицом обеими руками вцепилась в ствол вскинутого ей навстречу дробовика. Витя бахнул, чуть не попав ей в морду, но трясший его малец и внезапный рывок рук толстухи увел картечь в сторону. Теперь оставалось только удержаться на ногах, что было очень непросто, девка тянулась к лицу, клацая челюстями, и только упершийся магазином ей в грудь дробовик мешал девчонке дорваться до свежего мяска. Все силы уходили на то, чтоб удержаться, не упасть только, ясно было, что лежа отбиться не выйдет. Прошибло не то, что холодным — ледяным морозным потом, с инеем по всему туловищу. Сумел только скосить глаза — Ирка с белой как простыня, свирепо ощеренной физиономией вскидывала свою помповушку.

— Нет… Не ружье… Пистолетом! Пистолетом! Брызги… Нельзя… — с усилием, словно из-под земли кричал, выдал задыхающийся Виктор. Ирина все же поняла мысль, хапнула свою кобуру, выдернула оттуда ПМ и с метра выстрелила девке в морду. На щеке зомби появилась черная ямка, ее немного мотнуло, вроде что-то сзади от головы девки не то отлетело, не то брызнуло, но разве что ритм клацанья зубами на пару секунд сбился.

— Еще, выше, в мозг… В мозг! — хрипел последним воздухом Витька. Там, внизу, где прогрызал себе дорогу к жратве мелкий зомбеныш что-то затрещало и резануло болью. Витя взвизгнул от злости и беспомощности.

— Жмурься! — рявкнула странную команду фельдфебельским голосом Ирка и грохнуло снопом огня почти в лицо, Витька только успел глазами моргнуть. Зомба, вцепившаяся в дробовик, словно окаменела, стала дико тяжелой и потянула Витьку в сторону и вниз, к земле, так же неотвратимо, как если бы привязали его к падающей фабричной трубе. Опять резануло в ляжке, аж искры из глаз посыпались. Полуоглохший и полуослепший Виктор шмякнулся на землю, даже скорее не на землю, а на окостенелую зомбачку, судорожно зашарил руками, остерегаясь правда махать ими рядом с грызущим ногу зомбенком и почти сразу понял — ничем из своего арсенала он воспользоваться никак не может. Где карабин с оптикой — вообще непонятно, дроба зажата между ним и безголовой девахой, пистолет в кобуре, а кобура далеко на спине, а если уж точно — то где-то на заднице. Бить кулаками по башке зомбенка Витя не собирался — не идиот же бессмысленный — даже если и удастся раздолбать черепушку, что тоже вряд ли, обязательно поранишься, порежешься — и кусать тебя дурака уже не надобно, сам собой заразишься. И перчатки не помогут. Вот рукоятка ножа аккуратно и даже как-то услужливо попала в ищущую ладонь. Опять резануло болью в ляжке и взбешенный Виктор наискось долбанул клинком в грязные волосюшки чуток повыше виска. Доли секунды был страх — скользнет лезвие по кости и воткнется в свою собственную плоть, потом пока клинок шел как надо, так же молниеносно скользнул страх, что кость выдержит удар и нож застрянет впустую, но тут дернуло запястье болью, нож на опять же какие-то частички секунды, совершенно незаметные в нормальной жизни, но растягивающиеся неизмеримо в такие моменты, когда жизнь на соплях висит, задержался в движении и тут же отчетливо провалился с внятным хрустом. В отчаянии Виктор начал дергать рукоять из стороны в сторону, рискуя сломать нож, но лезвие выдержало, размешав в черепе мозги зомбеныша. Кто-то сильно потянул за рукав, жена помогала мужу встать на ноги, что тот и сделал в три приема.

Все вокруг было каким-то нечетким, плавающим, воздух стал густым как кисель и втягивать его в легкие и выдыхать было сложным делом, глаза слезились, звенело в ушах да еще перепутанная амуниция и оружие висели дико и нелепо, сковывая движения. И гирей на ноге прилип дважды дохлый ребенок с ножом, вбитым в голову по рукоять. Пока Виктор приходил в себя, за этот самый нож ухватилась Ирка и рванула со всей силы. Раздался мерзостный треск и вторым рывком, чуть не повалившим очумелого Витю на землю она отодрала вклещившегося в его ногу пацаненка вместе с длинным лоскутом крепчайшей ткани штанов и здоровым шматом ваты, их дохляк намертво зажал в зубах. Отпихнула тельце ногой в сторону и такими же рывками выдернула из лап девахи дробовик.

И почувствовала, что устала до обморока. Страшно хотелось сесть. Или лечь.

— Давай в дом… Назад… — словно камни ворочая во рту языком выговорил Виктор.

— А за пулеметом?

— Перекур… Сейчас мы в слона не попадем… — мимолетно он подумал, что глупая поговорка, попасть в слона очень непросто, умная зверушка и чертовски опасная, надо бы лучше сказать про сарай или амбар, да черт с ним, не до того.

С трудом наклонившись, подобрал валявшийся у двери карабин — как обронил — не вспомнить, пропустил Ирку в дом и точно дряхлый старик дрожащими руками закрыл дверь на щеколду. И палкой от швабры подстраховался, пропустив ее через ручку.

Увидел болтающийся на ремешке Иркин ПМ — с отскочившим на затворную задержку затвором и оголившимся стволом.

— Что пистоль болтается?

— Руки заняты, не видишь разве — удивилась Ирина, действительно стоящая с АКСУ в одной и помповушкой в другой руке и потому напоминавшая рекламу очередной забубенной компьютерной игры. Вот висящий на ремешке пистолет картину портил.

— А что патроны кончились после одного выстрела? Или заклинило?

Жена фыркнула и пошла в комнату, окончив, таким образом, дискуссию.

* * *

Судя по словам Крокодила, вопрос с введением гражданства на территории Котлина и по контролируемым районам уже практически решен. Сейчас собственно утрясаются детали, а решение уже явно принято. Ну что ж, оно, наверное, и неплохо, хотя и звучит странновато. Гражданин острова Котлин и подконтрольных территорий. Хотя после революции и не такое бывало, доводилось слышать. 'Гражданин деревни Малые Грязи…' Другое дело, что наконец-то достигнута мечта многих и многих — получается, развалилась Россия на 'множество маленьких медвежат'. Хотя в общем-то к тому и шло. Или вели к тому. Не зря же Адя Гитлер толковал, что России конец будет тогда, когда украинцы и белорусы поверят в то, что они — не русские. Что бы про Гитлера не толковали всякие разные, а он-то как раз был умнейшим человеком, ни разу не идиотом и уж в национальных делах разбирался куда толковее многих. Когда Германия из лоскутного одеяла вшивых мелких княжеств стала грозным кулаком? А когда баварцы и всякие прочие пруссаки поняли, что вместе они сильнее во много раз. Даже не в математической — а в геометрической прогрессии. А уж различия у тех же баварцев от тех же пруссаков куда как большие, чем у великороссов, малороссов и белорусов. И в одежде и в обычаях и даже в разговоре. Не, действительно, если б не 'хохдойч' черта лысого они бы друг друга поняли, диалекты у них, не говоря о произношении — дико отличаются. Но у немцев мозгов хватает объединяться, а у нас — ну как можно! На Украине даже музей русской оккупации, помнится, открыли. Э, да что там… Все время когда слышу очередной хохлосрач, вспоминаю старую басню про умирающего старика, веник и сыновей…

Только в нашем случае финал другой — умирающий отец смотрит на изломанный в мелкие кусочки веник и грустно думает: 'Тупые у меня сыновья… Но сииильные…'.

Хотя мы тоже может, поумнеем. Слыхал, что уже прочистили трассу до Великого Новгорода, а теперь вроде разговоры были — вместе с теми, кто в Новгородчине выжил — ломиться дальше, на Тверь. И на Киев тоже помалу группы шоссе чистят. Мы ж не одни такие хорошие. Правда и бандюганов хватает и отморозков. Но глаза боятся — и правильно делают, как вроде говаривал офтальмолог академик Федоров.

Ну, ладно с политикой все как всегда непонятно, разве что можно почесать языки от души. В свою очередь коротенько рассказываю Крокодилу про Эверест и тамошние дела.

Он широко и как-то даже неприятно улыбается. Плотоядная такая улыбочка выходит, крокодилячья.

— На Эвересте, по сравнению с экспедициями на другие восьмитысячники, особенно ярко вылезает невежество, эгоизм и глупые амбиции. Ты вот про мародерство говорил, а там не редкость кражи в лагерях, плохие гиды, и нехватка самого необходимого — того же кислорода например. А это вообще дикость ни в какие ворота, чтоб в лагере воровали. Дело не в количество смертей на Эвересте, горы вещь опасная везде и всегда, не только на 8000 метров, дело в том, что там, на Эвересте все подчинено коммерции. Деньги и амбиции. Там Мамона во весь рост на вершине сидит.

Потому никакого спортивного духа там нет. Заплатил человек бабки — и все, подай ему вершину. А какие туда кретины ломятся — это отдельная история. Твой коллега, к слову, врач из Техаса поперся. Прикинь — где Техас. А где Эверест? Мне ровесник — за полтинник ему было. Сделал себе подарочек на день рождения. На пути к вершине — ослеп, у него, оказывается, была перед восхождением операция на глазах, а подумать тупой башкой, что в разреженном воздухе получится с оперированными глазками — не судьба. Его там оставили в снегу — остальным-то ведь тоже надо на вершину, они тоже бабло замаксали, вынь да положь им вершину. Вернулись за бедолагой через двенадцать часов. А он замерз, идти не может. Дальше вся эта артель не смогла лагерь найти, докторишка опять ночь на морозе провалялся, потом его в лагерь спустили, ан палатку с докторишки снесло — опять значит на -75 градусах с ветерком полежал. Потом все — таки эвакуировали, отделался дешево — ампутировали руку, пальцы на ногах и нос. А всего из двух групп восемь человек помре, причем двое — инструктора. Вот и скажи — думал он о чем-нибудь? Когда в горы поперся после операции, или нет?

— Ну, так это американцы. У них не принято своей шкурой рисковать за других.

— Брось. Люди одинаковы. А уж в беде — тем более.

— Ну, мне кажется, что в СССР все же люди другие были.

— Это ты путаешь. Людей старались сделать другими, но человеческую природу не переделаешь. Нас в 1975 году, в сентябре гоняли на спасательные работы — на Гузерипле половина туристической группы одним махом погибла. Из 53 туристов — 21 покойник. Для того времени — неслыханное ЧП. Тем более на тридцатом всесоюзном маршруте.

— Погоди. Я ж не в теме совсем. Гузерипль — это где? Тридцатый маршрут — это что?

Крокодил снисходительно смотрит на меня. Недолго правда, потому как, болтая со мной, он тщательно контролирует окрестности, раз уж он охраняет возящихся в песочнице детей, то болтать он может, но контроль за окружающей ситуацией не теряет ни на минуту.

— Гузерипль — это гора, Северный Кавказ, Адыгея. Красивейшие места. А тридцатый маршрут особо интересен, потому как пройдешь через перевал — и к вечеру выходишь в Дагомыс, на Черное море, на самый бережок. То в горах шел, то вот уже и море. Маршрут красивый, ненапряжный, для обычных туристов. Только им тогда не повезло — шквал в горах прошел. Ну и накрыл группы, что там шли. И самое смешное — все ровно как на Эвересте. Тут же снега вывалило сантиметров шестьдесят, похолодало, шквалистый ветер задул. Инструктора при нижней группе на тридцатке — студенты без подготовки, руководство сразу упустили. А без руководства начался капец. Кто во что горазд и кто куда. Накрыло-то их в альпийской зоне, на перевале. Паника началась. Одни пошли назад — там пастушеский балаган был, другие — вперед, там лес. Группа людей поопытнее сразу откололась от основной массы туристов и сделала все правильно — но только для себя. Из них ни один не пострадал, но остальных они игнорировали. Устроились эти умники в лесу как положено, костер развели, огонь поддерживали, потом когда шквал стих спокойно повосхищались красотой заснеженных склонов — там гряда Каменное море, да и лес в снегу красив был, пофотографировались. Те, кто с инструкторшей — девчонкой вернулись к пастушескому балагану, тоже спаслись. А с остальными вышло паршиво, потому что куда делись те, что поопытнее, никто не заметил, инструктор повел остатки группы через такую милую балку с душевным названием Могильная. Так-то там ручеек убогий течет, впадает потом в речку Армянку, но после шквала и ручей вздулся, и снега навалило столько, что там завязло несколько человек, в первую очередь женщины. Промокли, замерзли. Инструктор, хоть и необученный был, а костер развел, велел мужчинам его поддерживать, пошел помочь тем, кого на склоне потеряли — что характерно с ним никто не отправился. Все у костра остались. И из балагана с другой стороны перевала только пастухи вышли, туристов выгнать на помощь своим же не вышло. Когда инструктор с полумертвой девчонкой до костра добрался — оказалось, что костер уже не горит, за дровами всем было идти влом, 'а чо я должен, пусть другие идут!' вот он и прогорел дотла. Инструктор еще раз запалил костерок и отправился за помощью — ниже еще база была, с телефоном. А ребятки у костра взялись водкой греться. Сам результат спрогнозируешь?

— Ну что тут прогнозировать… Нельзя водкой греться, все плохо кончится. Замерзли, наверное?

— А то ж! Сильно смотрелось — чахлый потухший костерок, мерзлые мертвецы и пустые водочные бутылки в серьезном количестве.

Короче говоря — спаслись умники, спаслись те, кто в пастушеский балаган с инструкторшей отправились, да еще несколько человек. Одна девушка вообще геройская оказалась — три дня вокруг пихты ходила, потому что верила — не бросят, а спать понимала нельзя, замерзнет. Даже не обморозилась. Сознание потеряла уже в вертолете.

Тогда государство раскачивалось не сразу, зато через три дня и вертолеты и спасательные группы и даже армейских на помощь подтянули. Всем спасшимся всякие льготы и бесплатное проживание в лучших санаториях на берегу. А нам — трупы собирать, когда следователи отработали. Двух парней дольше всего искали — один в пропасть свалился вместе с лавиной, сам же ее и вызвал — искал свой брошенный в панике рюкзак и слишком близко к краю подошел. Другого чувака первым же шквальным порывом ветра сдуло в ту же пропасть, но гораздо раньше — еще на седловине. Так он там ухитрился на карнизике уцепиться, друзья пообещали спасти, 'жди друг, мы вернемся с помощью!' четыре дня ждал, пока не замерз на этом карнизе сидя — друзья уже были спасены и думать о нем забыли. Спасатели тело случайно нашли — он же первый пострадал, основная куча трупов ниже гораздо была, там его и искали. Если б приятели о нем не забыли — вполне можно было бы спасти, кто ж знал, что он там сидит. Вот и смотри сам — чем это от Эвереста отличается? Да ничем. Не 8000 метров, а 1600, но разницы никакой. Никто никому помогать не стал. На следующий день следующая плановая группа до балагана пастушеского добралась, узнала, что впереди все снегом завалено и большие потери — спокойно развернулись и пошли назад. И даже не сообщили никому. И таких примеров можно много приводить. Да, к слову — там выше тридцатого маршрута еще группа находилась — тоже туристы. Им еще солонее пришлось — выше — значит холоднее. Так вот из верхней группы никто не погиб, инструктор там расползаться не дал и все делали, что он говорил. И выжили. Такое вот противопоставление вышло. Потом суд был, осудили руководство местного туризма к слову.

— А тех, кто не помогал, а инструкторов?

— У инструкторов даже удостоверений не было, что они инструктора. Никто их не учил, значит, раз их допустили до работы — виноват допустивший. А туристы… Они по закону помогать были не обязаны. Так что все как есть — человек в массе скотина тупая, неблагодарная и непредусмотрительная… И это заложено в человеческой природе. Человека периодически пытаются сделать человеком, но видно бог винтик какой-то недокрутил.

— Ну, знаешь. Как-то это у тебя все очень минорно выходит.

— А как есть. Вспомнилось еще из тех же времен — как раз через год в Ереванское озеро троллейбус ухнул. С почти сотней пассажиров. Рядом тренировалась пара спортсменов-подводников, два брата. Бегали с нагрузкой. Увидели такое дело — побежали спасать людей. Вода мутная, троллейбус залег на глубине десяток метров. Старший брат был рекордсмен — смог спасти двадцать человек. Сам чуть не погиб от переохлаждения и усталости — по ошибке вместо человека последним подъемом выволок сидение набухшее. Изрезался о битые стекла, потом пневмония. Сепсис. Чудом жив остался, карьера спортивная накрылась. И что характерно — пока он в больнице валялся из этих двадцати спасенных ни один спасибо сказать хотя бы не пришел.

Возражать тут особо нечего.

— К слову — продолжает Крокодил — еще моментик пикантный. Троллейбус свалился с дамбы, как тогда говорили, из-за того, что, дескать, у водителя с сердцем плохо стало. А все спасенные Шаваршем в один голос заявили, что пассажир некий потребовал, чтобы водитель остановился там, где пассажиру удобнее, а не там где положено, на остановке. Водитель и возразил, не на такси едешь. И получил от разгневанного пассажира по башке. Троллейбус и пошел нырять. Один тупой дегенерат угробил семьдесят человек. И себя тоже. На него-то плевать, конечно, но факт остается фактом.

— Хочешь сказать, что все люди — свиньи паскудные?

Крокодил удивляется.

— С чего это ты так решил? Примеров благодарности — пруд пруди. Вон немцы в Трептов — парке так скульптуру 'Солдат с ребенком' и не снесли. Действительно наш солдат пехотинец спас немецкую девчонку с нейтральной полосы из — под обстрела. А уж снести могли раз сто — наши бы руководители и не вспучились бы. Как с Эстонией, например. Ан не снесли, наоборот отреставрировали. Да и много говорить можно. Тебе ж коньяки таскали пациенты?

— Таскали.

— Вот видишь… Просто не надо о людях думать лучше, чем они есть на самом деле. Тут я тебе еще вот что скажу — есть слушок, что в Кронштадте все граждане будут обязаны иметь оружие. Обязательно. Что скажешь?

— А что говорить? Смотря, каких граждан наберут. Я-то с оружием так все это время и гоняю. Да и ты тоже. Да и много кто еще. И вроде наоборот бандитизма стало меньше. Другое дело — учить публику придется. А ты что скажешь?

— А что говорить… Любая власть — это насилие. Никак иначе не получается руководить публикой, обязательно насилие нужно. Считай любую власть бандитами — не ошибешься. Другое дело, что весь вопрос в том, кто эту власть поддерживает. Отсюда и власть — от вменяемой, которая живет по общепризнанным понятиям, их еще законами называют, до отмороженной на всю башню, для которой закон не писан вообще, кроме разве как левая нога захотела. Вменяемые публике обычно нравятся больше — понятно потому как чего ждать, потому вменяемых поддерживает большинство. Раз так, то публике власть оружие раздать может — оно публикой будет употреблено в поддержку власти. Ну и наоборот. Змиева с его архаровцами многие поддерживают. Так что вполне мысль ясная.

— Погоди, погоди. Это что же, ты военных бандитами считаешь?

Крокодил удивляется.

— А что такого? Военный — это убийца в первую очередь, для того они и нужны — убивать себе подобных. Вооруженные до зубов убийцы, специально обученные, как это правильно сделать с наибольшим успехом. Очень опасные поэтому, да еще и организованные дай боже. Да и что бы там не болтали — во время войны морали нет и быть не может.

У меня возникает ощущение, что я сижу с открытым нараспашку ртом. Вот уж никак не подумал бы, что степенный и добропорядочный Крокодил такое скажет. Потом я вспоминаю, что он воевал много и успешно, вспоминаю, что в рукопашной резне заслужил свое аллигаторское прозвище, перегрызя зубами глотку ичкерийскому бандиту, а как я понял из других разговоров — убитых им всяко разно, не считая влезших на его мины, получается у Крокодила никак не меньше взвода. Куда уж опаснее. Но я то с ним в дружеских отношениях и потому совершенно не опасаюсь, что он вцепится мне в глотку клыками, влепит по мне из спокойно лежащего у него на коленях Калаша или начнет резать ножом этих детишек в песочнице. Наоборот — когда он рядом — мне спокойно, а мамкам детей спокойно за своих чад. Да и дитята возятся совершенно безмятежно.

Видимо что-то этакое отражается у меня на лице и посмеивающийся сапер довольно замечает: 'Вот-вот, я об этом. Когда эти убийцы свои — все замечательно и прекрасно и нужно, чтоб эти убийцы были умелые опытные и лучшие. Вот когда чужие убийцы оказываются лучше — тогда печально. Ты ведь об этом подумал?'.

— Ну да. Но уж как-то ты очень резко так заявил. Немного в голове не укладывается.

— Кто б говорил. Ты же медик. А ваша братия куда уж мясники. Ни за что ни про что хороших людей иголками тычите, ножиками режете, горчичники лепите и еще и банки ставите. Да еще и глумитесь при этом всячески — пописай в бутылочку, покакай в майонезную баночку, словно снайпер миллиметровщик какой-то.

— Ну, брось, шутишь ведь. Банки к слову уже не ставим, пользы от них точно нету, только вред. У медиков жестокость оправдана, иначе-то не получается, опыт вековой.

— Так и у военных тоже. Вот простой тебе пример — если сейчас на детскую площадку припрется зомбак — ты что будешь делать?

— Странный вопрос. Стрелять, конечно. Но это зомби, с ним-то все ясно, он же иначе не остановится.

— А вражеский солдат что — остановится? Чем вражеский солдат отличается от зомби? Да только тем, что по сравнению с вражеским солдатом — зомби и гуманист и бессеребренник. Ни издеваться не станет, ни глумиться, ни мародерить. А солдат врага — убийца и мразь, ничего более. Он же пришел к тебе демократию занести, то есть убить тебя и ограбить. И если ты его не уложишь — он уложит тебя и твоих друзей и близких. И трофеи прихомячит. Самая чушь последнего времени — дикое лицемерие общества. Все солдатам пытаются мозги засрать, мол, они гуманисты, несут демократию или там восстанавливают конституционный порядок и тыры и пыры. У вояк потом крыша съезжает, как же он принес демократию или там восстановил конституционный порядок — а его дружку не желающие восстановления конституционного порядка местные весельчаки кишки выпустили и поотрезали все что можно в ходе длиииинного развлечения, потому пришлось долбать по этим весельчакам из всех стволов, а весельчаки как на грех окопались в деревне, потому посреди улицы после драки валяется порванная пополам взрывом баба. Солдат дуреет от такого расхождения басен и яви. Крыша едет. А это паршиво, обученный солдат дорого стоит.

— Ну, это-то ты к чему ведешь?

— Да к тому, что римские легионеры не страдали такой дурью и им мозги не парили. Да и не только они. Все было проще и человечнее, что ли. Есть враг — либо враг сдается, либо его вырезают к чертям собачьим. И грабят побежденных. И все довольны, солдатам почет и прибыток. Так и надо. Дошло до войны — не обманывай себя, рассказами, что пришел цветочки сажать и кошечек гладить. И все будет в норме. А сейчас наврут с три короба, потом удивляются — откуда у солдат нервные расстройства. Ах-ах!

— Погоди, но ведь те же немцы во Вторую мировую тоже свихивались. Я читал. Об этом многие пишут.

— Да? И что?

— Ну, там вернувшиеся с фронта чудачили жестко, пулеметчики с ума сходили от того, что русские жидомонголы волнами лезли…

— А дружелюбным пулеметчикам так искренне было жаль этих жидомонголов, что они с ума сходили? Хочешь совет?

— Давай.

— Вот как только тебе начнут такое рассказывать — плюй в морду рассказчику. И постарайся харкнуть как следует, чтоб густо. Это даже не брехня, это злостная ложь. И рассказывающий это — паскуда и подлец. Да, и лучше вместо плевка — сапогом в рожу.

— Ладно, не злись. Давно хотел тебя спросить — только не злись, ладно?

— Я сегодня добрый. Валяй!

— Слыхал что ты чеха зубами загрыз. Не врут?

— А чего тут такого? Вон — большая часть сейчас наших питерских горожан любого загрызут и фамилии не спросят. Что удивило-то?

— Ну, ты ж не зомби… (Тут я понимаю, что выгляжу глуповато с таким детским вопросом и вообще — зря я все это начал).

— Да я поспорил с нашим радистом, что вполне обойдусь в случае чего одними зубами. Как раз так и сложилось, что сцепились вплотную, меня чех ножом в плечо. 'Язык' был не нужен, разобраться надо было по-тихому, без шума, а поспорили на бутылку хорошего коньяка. Все одно к одному и сложилось. Да это, к слову — ерунда. Вот толково мины расставить — это сложнее, тут думать надо. А кусаться… Наши предки это еще тысячи лет назад умели делать.

Мне остается только офигеть и задуматься.

* * *

Виктор и сам удивился, как трясутся у него руки. Просто даже не трясутся, а ходуном ходят. Снимать портки в такой трясучке было непросто, но опять показалось, что течет по ноге теплая мокрядь, как тогда, когда пуля попала.

Кровь действительно была. И текла как раз оттуда, где совсем недавно зарубцевалась корявеньким узловатым шрамом дырка от пули. Бедро и так ужасало тем, что стремительно наливалось синевой свежего кровоподтека, такого здоровенного, что и сравнить не с чем. Цепочка бордово-красных следов от укусов зомбеныша сейчас сливалась в одну синячину. Но синяк, как бы страшен с виду он не был не вызвал никаких особых опасений, а вот струйка крови — ужаснула так, что ноги у Вити ослабли и пришлось быстро сесть на табуретку, чтоб не свалиться на пол.

— Достал, гад мелкий — отстраненно и тупо подумал Витя. Его зазнобило.

В соседней комнатенке отчетливо пролязгал перезаряжаемый ПМ. Ирина поспешно заметала следы своей непредусмотрительности. Совсем забыла, что оружие надо перезаряжать — и с того давнего дня, когда на заснеженном поле ей пришлось валить обратившихся в зомби дизайнеров или кем эти твари были в своей добедовой жизни, просто из головы вылетело, что патроны-то она потратила и в пистолете не полная обойма. Вот про свою помповушку она помнила все время и следила за ней, а пистолет так и покоился в кобуре. Он был не нужен все это время как оружие, а скорее как символ власти. И оказалось в символе стоит всего один патрон. А пистолетик-то слабая машинка и хоть в голову зомби она и попала, но мозги не расшурудила, пришлось бить из укорота.

Витька что-то притих. Ирка вышла обратно, запихивая оскандалившийся пистолет в кобуру, и ахнула. Понурый муж со спущенными штанами, вспухшая багровой синевой ляжка, разводы размазанной крови и тонкий потек свежей.

Сама не поняла, как очутилась перед ним на коленях, внимательно осматривающей вздувшееся бедро.

— Отпрыгался — мрачно выговорил Виктор.

— Погоди, может не все так страшно.

— Погожу, конечно. Когда станет хреново — как по радио толковали — пойду этого фиолетового гада искать, один черт, зато хоть немного сквитаюсь — потихоньку приходя в себя и смиряясь с очевидным фактом, выговорил Виктор. Голос, правда, у него получился вовсе не такой мужественный, как хотелось бы. Но хоть не дрожал и не заикался.

— Сейчас. Сейчас, надо глянуть, откуда кровь — Ирка метнулась в спальню, затрещала оттуда разрываемым в лоскуты бельем. Быстро вернулась, аккуратно стерла кровь с кожи, промокнула ранку.

— А говорят, дважды в одно место не попадает, идиоты — поморщился Витя. Жена и сама увидела, что как раз попадает. Тонкая кожица шрама была содрана как стамеской и висела полупрозрачным лоскуточком. И кровь сочилась как раз из глубокой ссадины, в которую опять превратился свежий шрам.

Не совсем понятно для Виктора, жена стала рыться в ватных штанах, которые лежали пухлой кучей у ног мужа.

Непонятно чему обрадовавшись, растянула ткань на руках.

— Смотри, Витек, все не так плохо — и заулыбалась.

— Что неплохо? — сумрачно осведомился муж.

— Гаденыш этот штаны не прокусил. Видишь — целые с внутренней стороны. Не было укуса, слюни в ранку не попали. Просто ущемил челюстями штанину с кожей. На шраме кожа слабенькая, нежная. Не упругая. Вот он ее и содрал.

— И напускал туда слюней — подвел итог муж.

— Это вряд ли. Хайло у мелкого было ватой забито, откуда там слюни.

— Но кожу-то содрал?

— Да я ж говорю, на шраме не кожа, а эрзац, дрянь. Нормальная кожа — слоями, прочная структура. А на шраме — так, абы что. И травмируется моментально. Вот как у тебя.

Виктор подумал было, что Ирка врет, чтоб его утешить перед смертью, по его мнению шрам был таким… ну в общем шрам — это шрам. Серьезная прочная штука. Типа хрящ. Украшение почти. А тут вон оно как… Присмотревшись к повеселевшей Ирке все же решил, что нет. Не врет. Успокоиться все же не успокоился, но как-то безнадега давить перестала. И тут же поперли плотной толпой вопросы: откуда взялся зомбеныш? Девка — толстуха? Куда делся Обжора в фиолетовом? И, наконец — дальше-то что делать?

А еще почувствовал, что сейчас вырубится. Через силу натянул портки, сделал несколько вялых шагов, увидел разгромленную Иркой кровать и рухнул. Перевел дух.

Ирка посмотрела в темное окошко, потом посоветовала вздремнуть, а она пока покараулит. Заодно глянет, может, что полезное найдется. Витька подумал, что можно бы и поспорить, но его сморило моментально.

Ирка аккуратно прикрыла дверь в темную комнатенку, поставила табурет, так чтоб выйти из спаленки бесшумно не получилось и, осторожно пользуя фонарик, взялась обследовать ставший им пристанищем дом. Сначала опасалась каждого шороха, потом увидела, что двойные старые рамы не позволят тихо вползти, да и громко вломиться Обжоре тоже не получится — окошки старые и узкие. Стала действовать смелее, но придерживая на всякий случай на боку укорот. Услышав из спальни знакомый забористый храп с переливами и очень характерными 'апуффф' на выдохе поняла, что не ошиблась — Витька пострадал минимально и дрыхнет, как должно после трудного дня. Что-что, а такого храпа она наслушалась. И отлично — значит муженек, скотина блудливая — остался жить и это замечательно. Именно сейчас Ирке совсем не светило остаться одной.

На кухне в тумбочке нашлась консерва скумбрии в томате и карамельки в стеклянной банке, старые, как кости динозавров. В жестяной хлебнице, защищавшей от мышей, завалялось полбулки, высохшей до каменной твердости. Грызть ее было невозможно, потому аккуратно поломав ее на куски и положив их в миску, женщина залила сухари остатками воды из Витькиной фляжки. Скумбрию Ирка сожрала в один присест, урча от удовольствия и заедая размоченной белой булкой. Примитивнейший нарезной батон показался после осточертевших сухих лепешек очень вкусным. Да и скумбрия самого нижайшего пошиба пошла как деликатес. Витька не считал рыбные консервы стоящими для хранения, а разжиться свежей рыбкой оказалось сложнее, чем ожидалось. Забытый уже вкус томатного соуса с перчиком поразил, напомнил такое прекрасное прошлое. Почему-то страшно захотелось майонеза.

Вот что после ужина Ирине сильно не понравилось, так это то, что во фляжке водички не осталось, а поиски по дому дали полстакана стоялой воды из чайника. Рыба воду любит, после скумбрии хотелось пить — и полстакана мутной с взвесью накипи водички жажду вовсе не утолили. Да, не подумала, надо было взять бутыль с водой из джипа. Но тогда не до воды было. А вот сейчас уже ясно — долго осаду в доме не выдержишь. Надо вылезать.

Но откуда взялись мальчишка с девкой? Не было же их, точно сама же смотрела своими глазами. Значит пришли? Откуда? Из леса вестимо, откуда же еще им было придти. И резвая лахудра, кстати тоже из леса пришла. Получается, что из леса мертвяки выходят резвыми? С чего это интересно. Свежий лесной воздух так влияет? Нет, определенно чушь. Тогда что?

Ирка задумалась и задумалась так хорошо, что вскинулась только когда что-то бумкнуло во входную дверь. За окном уже серел рассвет, в соседней комнатушке заскрипела кровать, тоненько визгнула распахиваемая дверь и загрохотал табурет, в который спросонья муженек впилился с ходу. Шипевшего от злости мужа Ирка встретила уже гордо стоя посреди комнаты.

— Чтоб тебя с твоим табуретом, тоже мне ловушки натеяла — тихо сказал Виктор, которого никак не обманула бодрая стойка боевой подруги посреди комнаты — такая 'растрепе' женушка бывала только спросонья.

— Ладно, зато выспались — не стала спорить Ирка.

— Кто это торкнулся? Обжора?

— Черт его знает.

— В окна никто не совался?

— Нет, даже не пытались.

— Ладно, разберемся. Позавтракать нечем?

— Вот, карамельки есть.

— Надо же, какая роскошь. Еще и сладкие впридачу. А воды нет, что ли?

— Вот чего нет, того нет.

Виктор промолчал, энергично посасывая заскорузлую конфетку.

— Как думаешь, откуда эти резвые приперлись?

— Откуда, откуда. Конечно из леса — как о хорошо ему понятном сказал Витя.

— А почему они резвые?

— Я так думаю — охотились они в лесу. Поумнее тех, кто на дороге сидел. А на стрельбу и подтянулись. Мы о них не подумали, я уже потом сообразил — на два десятка машин сорок дохляков — маловато будет. Думаю, что еще пара десятков — только уже шустрых — вполне возможна. И хорошо если пара десятков, а не тридцать — сорок. Или полсотни.

— На кого ж они охотились — удивилась было Ирина и сама же сообразила — жратвы в лесу для небрезгливого зомби хватает. Если они жрут мясо — значит им белок нужен. И годятся и мыши и лягушки, да и насекомые тоже. Лахудра вон крысу словила что твоя кошка.

— Оппаньки! — поняв что-то сильно неприятное, выразился Виктор. И не дожидаясь вопросов, пояснил: 'Они же друг друга тоже жрут. А мы тут им набили мяса. Надо нам убираться отсюда. Они видно от мясца и становятся резвыми.

— Час от часу не легче! — вздохнула Ирка.

— Ничего, ничего. Нам бы до пулемета добраться. С пулеметом мы им влупим.

— До него еще добраться надо. В прошлый раз облом вышел эпичный.

— В прошлый раз мы были не готовы. А сейчас будем готовы. Штаны вот мне починить надо только.

— Штаны я сейчас залатаю. Но мне покоя не дает одна вещь…

— Какая? — глянул на жену Виктор.

— Когда Обжора тебя за голову схватил я в него стреляла…

— Я заметил. У меня чуть уши не отвалились, да и сейчас еще шумит.

— Так вот первый раз я промазала…

— Да ты все три раза промазала, иначе бы он не ушел. Давай скорее, не тяни.

— Я не три раза промазала, только первый. Вторым по брюху зацепила, а третьим по голове.

— Значит, в мозг не прилетело, как у толстухи под дверями.

— Нет. Ему точно по кумполу пришлось. Уверена.

— Точно?

— Точно.

— И что это значит? Хочешь сказать, что картечь не берет?

— Выходит — не берет. Башку его мотнуло, а ушел хоть бы хны.

Витька задумался.

Ирка осторожно предложила пока отсидеться в доме.

— Вон Питер в блокаде 900 дней прожил.

— Дура. Его снаружи все время спасали. Нас кто спасать будет? Сама ведь знаешь. Жратвы нет. Воды нет, патронов кот наплакал. И что мы тут высидим? Нет, женушка. Придется рискнуть. Есть что возразить?

Возразить Ирке было нечего. Да и не охота была возражать. Хотелось выбраться отсюда и как можно скорее. И желательно — живой. Очень желательно.

* * *

Крокодил смотрит на меня и улыбается.

— Но ты особо не заморачивайся. У вас лекарей вообще мозги набекрень, давно убедился. Как это вы сами называете… Сейчас, на языке вертится… А, вспомнил — профессиональная деформация. Ты-то еще ничего, почти нормальный. А ваша эта мадама в некролаборатории… Я ее побаиваюсь, честно признаться. Мало чего побаиваюсь, а вот она того, настораживает.

— Странно от тебя такое слышать.

— Ничего странного. Я простой солдапер, вечный рядовой. Да, повоевал, да, повезло несколько раз. Резались с чеченами, а до того с грузинами. Потом с ними же водку пил, когда война кончилась. Понятно, не с теми, кто в войне зверьем себя показал, тут как бы все ясно. Но вот чтобы с живыми мертвецами так работать — свихнуться проще, честно.

— Знаешь, мне-то как раз ее действия понятны. Как ты воевал, меня больше пугает. А уж то, что ты потом с врагами водку пил тем более.

— Серьезно? Так это ж просто — вон в Америке даже взрослые мужики письками меряются. У нас такая дурь не принята, но свои мерилки тоже есть. На кулаках в школе дрался?

— Ну, было.

— Так и здесь ровно то же. Только когда государства 'меряются письками' шерсть летит большими клочьями. Либо ты давишь, либо тебя давят. А середины для государства нету, не бывает. Только либо ты, либо тебя. Потому если ты слабый — то давить будут тебя. И чем ты слабее — тем тебе гаже придется. Все просто. А враги… Если враг был тоже просто солдатом, то мы с ним язык общий потом найдем. Жить-то по соседству так и так придется.

— Потому что одинаковые солдаты?

— Сдурел? С чего это одинаковые?

— Ну, просто попадалось часто последнее время, что все одинаково страдают сидя в окопах, одинаково тоскуют по близким и одинаково это самое…

— Вот уж ты чешуи настриг. Никак не одинаковы. Заруби себе на носу — мы — хорошие, добрые, порядочные и всегда правы. А враги — сволочи и мерзавцы. Именно поэтому они нам и враги. И уж если они первые начали войну, первыми стали стрелять — все они виноваты во всем. Они нам ни разу не чета. И потому так и должно в голове стоять — мы — хорошие, они — плохие. Кто начинает это оспаривать — тот тоже враг. Только худший — его не подстрелишь и на мину не загонишь. Те, с кем ты перестреливался, в этом плане порядочнее получаются, своими шкурами отвечали. Вот когда ты у врага отбил охоту воевать и он скис и сдался — тогда можно его опять за людей считать. Потому после войны с ними можно пить водку. Как-никак — соседи.

— Больно уж детский подход получается.

— А дети — самые честные люди. Они потом только взрослеют, умнеют и становятся лживее и подлее. Ладно, спасибо, пособил отдежурить. Заходи, если что.

Крокодил встает, передает повязку хромоногому мужичку в футболке с залихватской надписью 'Уж если маленьким не помер — большого хрен меня убьешь' и отправляется по своим делам. Меня сильно разморило от пива и солнышка, но дела и у меня есть, так что отдираю себя от лавки и иду домой.

Щенок самозабвенно дрыхнет, хотя пива и не пил. На кухне горестно сидит кот, печально смотрящий на сосиску в его миске. На его морде что-то среднее написано между оскорбленной невинностью и униженным благородством. Когда он переводит свой одинокий глаз на меня, мне становится стыдно. Тут же это чувство усиливается вдвое, потому что меня разбирает смех. Сосиска отвратительного химического розового цвета напоминает мне почему-то силиконовый фаллоимитатор. Причем унизительного убогого размера. И горе кота приобретает комический оттенок. 'Машенька, что ты плачешь? Мальчишки противные, спрашивают: Машенька, хочешь вафельку. Я говорю: хочу, а они мне полон рот писек насовали'.

Котяро чутко понимает, что я не настроен его потчевать. Окинув меня презрительным взглядом, шкандыбает к себе — под стол. Вот ведь артист — так хромает, словно у него вообще одна нога, а не три. Все еще хихикая, заваливаюсь к себе в комнату.

Тут же стучится соседка и заходит.

— Чай пить будешь?

— Тащи! — разрешаю я.

— Момент! — и она исчезает за дверью.

К слову принарядилась она, халатик какой-то такой, игривый, те самые туфли-лодочки. Откуда что берется, я как — то подсознательно ее такой не представлял.

Интересно, а куда она то самое офигительное платье дела?

Чай на подносе с симпатичной жостовской росписью свежий, крепкий. Интересно — с чего это такое обхождение?

— И о чем вы так с этим стариканом беседовали? — пускает пробный шар Надя.

— С каким стариканом? — удивляюсь я.

— Ну, этот вояка, за детьми который присматривал.

— Крокодил? Так он не сказать, чтоб старый. Седой, да. А так — о чем болтают мужики — о политике, разумеется.

— Вот уж не подумала бы. И что там с политикой?

Мне кажется, что моей собеседнице совершенно безразлично, о чем мы там трепались — она явно хочет что-то спросить, причем так ей это сделать охота, что попытки скрыть чес любопытства смешно смотрятся. Но раз спрашивает — чего ж не ответить.

— Да разговор шел о том, что вот все граждане будут иметь и носить оружие, да и о том, что военщина сейчас в руководстве полезна. Что-что, а пару вещей точно знает и самый тупой военный. Первое: взвод слабее полка, а дивизия слабее армии. Второе: чем у тебя больше подчиненных, тем красивее твои погоны, шире лампасы и слаще жизнь. Именно потому пока власть военных вполне себя оправдывает — они будут работать на собирание уцелевших. Ну а дальше видно будет. Вроде бы как Змиев собирается часть прав и еще больше обязанностей свалить на городского голову, как бы и выборы скоро будут, как только с критериями гражданственности разберутся.

Пока я размеренно и внушительно растолковываю эти жемчужины мудрости, Надя проявляет растущее нетерпение. Решаю, что не стоит перегибать палку и излишне морочить голову, затыкаю фонтан красноречия. Так и есть, дождавшись с явным нетерпением конца словес, медсестричка задает интересующий ее вопрос.

— Слушай, а откуда ты взял эти бокалы?

— А я тебе не скажу.

— Это почему же? — искренне удивляется она.

Ну да, нашла простофилю, сейчас я буду ей скучно рассказывать, что купил хрустальки у нищего старичка, алчущего упиться кефиром? Нет, это просто физически невозможно. Я же вижу, что ей сейчас нужно маленькое чудо, а не бухгалтерский отчет о расходах на мероприятие. Потому либо я плохо знаю женщин, либо без таинственности и романтичности не обойдешься. Хотя вообще-то женщины существа многозначные, зачастую черт их и то не поймет, да и практичность у них стержнем натуры стоит, ан все равно — никак без романтичности не обойдешься.

Потому я напускаю на свою физиономию таинственно-мрачный вид, показываю собеседнице руку, потом свожу вместе кончики пальцев, отчего кисть становится похожей на клюв и, многозначительно подняв вверх указательный палец другой руки, делаю старый студенческий трюк, отчего внимательно смотревшая на указательный палец Надя взвизгивает и подпрыгивает. А всего-то навсего приставил сведенные пальцы к розовому круглому колешку и быстро растопырил их, так что они веером скользнули по нежной коже. Черт его знает почему — но очень щекотно от этого человеку.

Смеемся. Но она продолжает настаивать.

Черт, надо срочно придумать что-то не слишком отходящее в сторону от правды, не слишком заумное и не очень загадочное. И чтоб романтично еще было. Ничего в голову не приходит, надо тянуть время и быстро сплетать былину. А, чего тут мудрить — надо ответно озадачить.

— Ну, ладно, расскажу. Но только после того, как объяснишь, откуда у тебя такое платье офигительное взялось.

Надя смущается и даже немного краснеет.

Вот уж чего не ожидал.

— Ты только не смейся.

— Не буду, что ты!

— Нам на домоводстве в школе учительница показывала, как из куска ткани одежду сделать быстро. Всякие сари, туники, тоги и прочее. И такое платье потом тоже показала, дескать, вы уже старшеклассницы, вдруг пригодится.

— Погоди, погоди — это что, просто кусок ткани?

— Ага. И две булавки. Главное — складки так уложить, чтобы смотрелось. Это ко всей такой одежде относится. И материал должен быть подходящий. Чтобы ниспадал и складки были декоративны.

— Все равно ничего не понял.

— Да господи, просто же все. Кусок тонкой ткани, пропускаешь между ног, концы скрепляешь булавками на плечах. Ну и чуть складки расправить. Сари или тунику куда сложнее делать, но я и их смогу. Тогу — тут Надя задумывается и что-то прикидывает — тогу пожалуй нет, не помню. Теперь ты давай, рассказывай же, наконец!

— Что просто кусок ткани?

— Вся одежда просто кусок ткани. Если хочешь, я тебе потом сари покажу. Или буду в тунике ходить. Ладно, я условие выполнила. Теперь твоя очередь. И кстати ты сегодня водишь.

— А, ну да. Как скажешь — так и будет. Ты про это?

— Ага.

И смотрит глазами старательнейшей первоклассницы-отличницы, внимающей со всем тщанием словам учителя.

Вот, а я толком и не придумал ничего.

Ладно, начнем с привычного зачина, а там глядишь что-нибудь в голову и придет.

— Отправился я, чтобы добыть все необходимое для праздника, в дальние края на остров Буян, семь стальных сапогов истоптал, семь каменных хлебов изглодал…

— Сто чугунных носков износил — в тон поддерживает Надя и в ее глазах искрятся золотистые точечки.

— Во, точно, про носки чуть не забыл, спасибо. Но все-все добыл, что наметил. Тут смотрю, стоит в дремучем лесу старичок…

— А борода его в пне застряла, да?

Я на мгновение задумываюсь.

— Нет, бороды у него не было. Он просто стоял.

— Посреди дремучего леса?

— Точно. В самое его середине.

Она кивает головой, и я продолжаю дальше.

— И говорит мне старичок человеческим голосом, что исполнит любое мое желание. Я, разумеется — задумался. Сначала хотел попросить себе погонялку для слонов.

— Погоди, погоди. А зачем тебе погонялка для слонов? — всерьез удивляется соседка.

— Так я и сам опомнился — думаю, а нафига мне погонялка, если у меня и слонов-то нет? И потому отказался и от седла для бегемота тоже, хотя тоже детская мечта. В общем — стою, думаю. А старичок нервничает, я, говорит, тут уже три тысячи лет простоял и три года, надоело уже как-то, домой бы охота, а вы, молодой человек, меня задерживаете. Вот, говорит, давайте я вам предложу, что вам действительно нужно, а то будете мне голову морочить точилками для зубов хомяка или подушечкой для согревания пупка. Этим он меня ошеломил — как мысли угадал. Я согласился, он обрадовался и говорит: 'Вам, молодой человек, очень повезло! Нашему Кругу Магов исполнилось ровно 6544 года и потому мы предлагаем вам совершенно эксклюзивные чудеса: поваренную Книгу Молоховец, Бокалы Семейного счастья и Штопор Тысячи пробок. Можете выбрать любое из трех. Ну, я и подумал — готовить я умею, штопор у нас есть, а вот бокалов — нет. Я и взял бокалы. Старичок обрадовался, говорит, мол, отличный выбор, сами скоро убедитесь — обернулся…

— Змеем Горынычем о шести головах? — осведомляется Надя, придвинувшись поближе.

— Нет. Совершенно ординарным, одноголовым…

— И улетел?

— Ну, ты сказанула. Там же дремучий лес, как он полетит? Так убежал, ногами. Судя по твоему интересу, дедок верно подсказал?

— Да. Ты не спрашивай, хорошо?

— Как скажешь, так соответственно и будет.

Разумеется, я не собираюсь спрашивать. Ясное дело, что у них дома были такие же. Разнообразия особого раньше не было, наверное, ее родители тоже купили такой же набор и для Надежды это особый знак из того, прекрасного времени. А может то, что я упомянул про семейное счастье… Хотя кто знает. Трудновато немного мне с ней общаться. Приходится все время за языком присматривать, чтобы чего не ляпнуть. Вот только что придержал вопрос насчет той самой училки, которая в советской школе научила девчонок тому, как элегантно и эротично одеться за пять минут. Оно конечно секса в СССР не было, хотя любовь крутили и плодились все исправно, но только наши женщины куда красивее и сексуальнее продвинутых европеек. Да и умнее, пожалуй, помнится, финка одна была шокирована, когда в ответ на ее феминистские бредни наши девушки ответили ей снисходительно: 'Вы воюете со своими мужчинами, а мы ими управляем'.

— Знаешь, мне бы не хотелось, чтоб ты меня неправильно понял.

— Ты о чем?

— Да о том. Что про ребенка заговорила. Я его вполне и сама подниму. И распространяться не буду, тем более с претензиями приставать. Серьезно говорю.

— Ну, я не напугался, вообще-то. Но завести и бросить… он же и мой будет. Не, так не годится.

— Я тебя не тороплю и не неволю. Но была бы рада, если бы ты согласился.

— Да я не против, если уж откровенно. Просто не хотелось бы этаким донором быть. Опять же без тренировки не дело.

— Это ты на что намекаешь? Постой, постой, поднос уроним! Ой! Ну, я же говорила! А и черт с ним, нечему там биться…

* * *

Виктор осторожно натянул спасшие ему вчера жизнь портки. Про себя поблагодарил идиотских сценаристов идиотских фильмов про зомби — если б в каждом из них подползший мертвяк не кусал кого-нибудь из бестолковых героев в незащищенные никак ноги, возможно у Вити не возникло бы такого тихого бешенства по отношению к идиотским персонажам-придуркам. А не было бы бешенства — не додумался бы и сам до защиты. Вот в итоге и срослось все удачно.

Тут он сам себя осадил. Удачно-то удачно, только после слов жены о возможной устойчивости Обжоры к картечи приходилось думать о дальнейших действиях куда как серьезнее. Итак, у них на двоих четыре ствола. Самая мощная штука — конечно карабин.

Только вот патронов к нему считай и нет. К укороту патроны есть, но если карабин отдать Ирке, она просто без толку стратит патроны. Из автомата еще может попасть, а из карабина. Да в волнении… Не смешно думать. Опять же несерьезный сам окурок-укорот, да и патрончики с их тоненькими пульками особо не внушали. Значит, карабин придется пользовать самому. И опять найти и надеть ушанки или что тут подвернется.

Подготовившись изрядно, осторожно выглянули в сени. Тихо. На цыпочках забрались на чердак, где в редких лучиках уже вставшего солнца плясали пылинки. Витя пальцем показал Ирке, чтобы она аккуратно осмотрела ту сторону, что от въезда в деревню. Сам, аккуратно пристраиваясь к пробитым вчера дыркам, тщательно осматривал сектора. К его удивлению ничего не обнаружил. Подсознательно ожидал, что все пространство у дома и среди битых машин будет уставлено нелепыми грязно-пыльными статуями, а такого не было. Пусто. Потом заметил шевеление у растащенных машин. Пристроил карабин, взглянул в оптику и сквозь зубы выругался. Разумеется, глупо было рассчитывать, что резвушки будут торчать столбами, как их более глупые товарищи по несчастью. Резвушки как раз кормились этими товарищами. Фиолетового видно не было нигде, но и кроме него было чему радоваться — Витя насчитал девять жрущих дохлое мясо фигур.

Посмотрел на Ирку, взглядом спросил: 'Как?'.

Ирина подняла три пальца.

Тоже хорошо, ничего не скажешь.

Потом вспомнил о толстухе с пацаненком, что остались валяться у входа, перешел к окошку на фронтоне, отогнул держащие раму ржавые гвоздики, тихо вытянул раму и аккуратно высунулся посмотреть, что там внизу творится. Пацаненок куда-то делся, а на толстухе пировало двое — такой же толстый мужик, по — лягушачьи сидящий на корточках да шугаемый им, но упрямо возвращавшийся к отвратительной жратве шакалистый ребенок, чуть постарше вчерашнего выродка. Сперва Витя испугался, что это вчерашний опять не успокоился, но, присмотревшись повнимательнее — понял, нет, точно другой. Значит, придется того вчерашнего искать, нож терять жаль, хороший нож-то оказался.

Перешел к Ирине, она отстранилась от смотровой дырки, подвинулась, давая ему место. Посмотрел сам. Трое сидели около водителя-дальнобойщика. Труп тупо, неестественно дергался, мертво шевеля конечностями, когда от него отхватывали куски. Кушают, стервятники.

Виктор тщательно проверил оружие, еще раз проверил патроны. Убедился, что их за ночь больше не стало, вздохнул.

— Сейчас начну чистить. От входа. Смотри, как твои упыри себя поведут. Если на выстрелы пойдут — хорошо. Тогда я их всех у дверей и сложу. Все, пошел.

Подошел к окошку, выглянул. Все те же все там же. Подышал поглубже, оглянулся на напряженно глядящую в дырку жену, передвинул на брюхо кобуру, приложился к ружью и вбил расквашенную башку толстяка в рваное мясо толстухи. Дальше пошло быстро и неправильно, пацаненок вскинул башку, и с места свечой прыгнул вверх, чуть не схватив мелькнувшими в воздухе ручонками отшатнувшегося испуганно Витьку. Тот даже и выстрелить не успел. По кошачьи извернувшись зомбеныш вцепился грязными когтишками в карниз, но старый рубероид пополз лоскутом и забраться на покатый узкий карниз зомбенку не вышло. Витька, опомнившись от испуга, тут же снова высунулся и чуть не вплотную влепил заряд картечи в мертвое личико. Окончательный трупец свалился вниз, содрав лоскут рубероида и несколько старых дранок, на которых рубероид и лежал.

Стрелок быстро дозарядил ружье, одновременно окликнув жену. Та повернула к нему бледное, встревоженное лицо и почему-то очень тихо сказала: 'Одна побежала в лес, другой жрет, а третий — прыгнул. Так люди не прыгают, как он сиганул'.

— Знаю. Видел уже такое, куда он прыгнул?

Ирка не успела ответить, что-то тяжело шмякнулось на крышу сарая рядом с домом и тут же, захрустев ломавшимся под тяжестью шифером — на скат крыши дома, прямо над головой Витьки. Пару секунд Виктор судорожно думал — грохнуть наобум сквозь крышу или нет, дальше думать не пришлось, так как тот, кто ломал шифер, не удержался на крутом скате и вместе с ломаным шифером грузно свалился вниз.

Тут же зашелестела трава — прыгатель пошел вдоль стены. Осколки шифера еще шуршали, ссыпаясь вниз, а Виктор уже увидел из окошка этого резвака.

Нормальный человек, свалившись с крыши, сломал бы себе ногу, а мертвая пакость — хоть бы хны! Они увидели друг друга одновременно — мертвяк шел, задрав голову, а дальше зомбопрыгатель стал стремительно приседать для прыжка, а Витя тут же сверху влепил ему в башку заряд. Зомби как присел и так и остался сидеть.

— Еще один готов — оповестил Ирину муж.

— Сколько их еще осталось?

— С десяток.

Грохнуло, потом еще раз.

— Не зря учился по тарелочкам стрелять, парочка шерочка с машерочкой на огонек забежали.

— Снес? — не поворачиваясь, спросила Ирка.

— А то ж! — с оттенком гордости ответил Витя, запихивая в ружье толстенькие и тяжелые цилиндры патронов. Удачное начало немного утешило, не так вроде все страшно и выходило.

Глядя на мужа, и Ирина решила приложить руку к зачистке. С ее стороны виден был только один мертвяк и сидеть, любоваться на то, как эта мразь жрет труп дальнобойщика было тошно. Проблема была в том, что для помповушки расстояние до мертвяков было далековато.

Нет, так-то вроде и близко, да без приклада толком не уцелишь, не получится, а Витька небось еще и наорет, что патрон извела зря. И правильно наорет, патронов и впрямь мало.

Видя, что мужу не до нее, Ирка отложила свое ружьишко и взяла в руки автомат. Несколько настороженно осмотрела его. Муж относился к этой, как он ее называл 'ментовской пукалке' с явным пренебрежением. Отчасти это передалось и Ирине, потому что в оружии муж разбирался куда лучше, чем она. Собственно она точно знала — чем больше патрон и длиннее ствол — тем оружие мощнее. С нарезным было посложнее, но и там правило годилось. То, что укорот, который муж еще величал 'маминым членом' и 'окурком' был по словам того же мужа 'сильно ношенным, но мало стрелянным' тоже уважения не доставляло. Он и впрямь выглядел невзрачно — металлические части снаружи протерты до белизны от длительного таскания прежними хозяевами, а накладки уже потеряли весь почти лак и выглядели как-то очень по-фанерному. Вчера, лупя очередями по Фиолетовому Ирина отметила — слабенькая отдача у этого агрегата, что опять же не прибавляло уважения. Она же уверена была — чем сильнее отдача — тем сильнее пушка. Ну да отогнала Обжору, уже хорошо.

Оглянулась на мужа. Тот азартно вертелся у окна, видно еще кто-то на шум двигался. Отщелкнула примитивный приклад. Тоже надо сказать доверия не внушает, очень уж простецкий. Поприкладывалась. Вроде удобно. Оперла автомат о край дырки, вдохнула — выдохнула и, поймав в прицел башку зомбака, потянула за спуск. Бахнуло громко, но в плечо толкнуло совсем не сильно. Зомбак — молодой парень в синем, драном пуховике сплющенно распластался рядом с дальнобойщиком.

— Эй! Ты там что? — прикрикнул на нее муж.

— Свалила зомбака с моей стороны — откликнулась Ирка.

— Точно?

— Точнее не бывает! — с оттенком охотничьей гордости ответила она.

— Одним меньше. Уже лучше.

Виктор немного подумал, потом что-то решив, поставил оконную раму обратно, завернул гвозди, да еще и подпер ее какой-то палкой. Видно не хотелось ему после знакомства с прыгучей нежитью оставлять для них такую дырку. Пусть сначала допрыгнут. А потом еще раму повышибают, твари. Подошел к Ирине, забрал укорот.

Она вопросительно посмотрела на мужа.

— Дистанция детская, я с другой стороны приберу тех, кто еще жрать не прекратил, раз эта фигня нормально работает на такой дальности.

Осмотрел прицел, хмыкнул, сел поудобнее и начал бахать в дырку, откуда хорошо виден был въезд в деревню.

— Всякое лыко в строку. Не думал, что эта ерунда пригодится, а ничего, в умелых руках и веник — пылесос! — не без гордости пояснил Ирке Виктор, возвращая автомат.

— Что, расчистил? — уже зная ответ, осведомилась Ирина.

— Двое удрали. Да с твоей стороны — одна. Ну и Обжору забывать не след, тут он где-то чую я его. Все, сейчас пойдем. Ты пока магазин-то заряди, чтоб полным был.

— Так нет же патронов-то?

— Из второго магазина вынь и в этот вставь. Один полный лучше, чем два неполных.

— А и то!

Впрочем, глядя, как неловко Ирка выковыривает патроны из запасного магазина, Витя не удержался и сделал все сам — быстро и четко. Проверили — все ли взяли и двинулись. На этот раз никто не кидался, не вцеплялся мертвой хваткой. От валявшихся у входа в траве с одуванчиками пахло немного ацетоном, не сильно мертвячиной, а как отошли от них чуть подальше — так и совсем хорошо стало. Утро было замечательным, ясным, теплым и если бы не то, что рядом болталось сколько-то резваков да еще и Фиолетовый — жизнь показалась бы Ирке прекрасной. Теперь сторожко держа автомат Ирина неловко двигалась бочком, а то и задом наперед, потому что понимала — Фиолетовый показал себя не дураком, потому спиной открытой подставляться не хотелось. От близкого выстрела подпрыгнула, испуганно оглянулась — оказалось, что Виктор нашел таки свой нож, а заодно с ножом и мальчишку ногогрыза — просто того оттянул в канаву другой зомбак, бывший некрасивой, рыхлой полуседой бабой при жизни. Баба так упоенно жрала, что даже не заметила подошедших по дорожке Витька с женой.

— Поглядывай по сторонам — велел Витек, спускаясь в неглубокую канаву. Как он там выдирал свой тесак, Ирка не смотрела, не хотелось, да и важнее было смотреть по сторонам — и машины и дома позволяли подобраться близко и атаковать накоротке.

К большому удивлению никто не помешал добраться до 'Чайника'. Вроде бы мелькнул кто-то на опушке, но не фиолетовый точно, серый скорее. Наверное, кто-то из недобитых резваков.

Ирка видела, что муж страшно нервничает, сама она тоже волновалась изрядно. Давненько так не волновалась, ладони мокрые, колотившееся сердце словно кто-то в кулаке зажал, дыхание было как у собаки на жаре, а вот по спине пробегал холодок. Совершенно не к месту забурчало в животе, что никак не порадовало.

— Смотри по сторонам! — резко приказал Витька и ринулся в нагретую уже духоту салона джипа. Ирка вертела головой, слушая, как матерится муж, грохоча чем-то в салоне. Из дверцы косо выскользнула та двустволка с пердючим именем, сверху на нее грохнулась беспардонно грязная зеленая канистра и, наконец взмокший муженек выскочил с пулеметом, издав торжествующий вопль.

— Вот теперь хрена кто нас обидит! Подходи, трупнина, на ноль помножу! — воодушевленно вопил Виктор.

Ирка дождалась, когда муж перестанет фонтанировать адреналином и, не отрывая глаз от окружающей действительности — деревенских брошенных домов, брошенных машин и валявшихся рядом мертвецов, спросила вполголоса: 'А дальше-то что? Я бы, например, позавтракала и водички попила'.

— Все б тебе жрать! Так, я на крышу, а ты заводи эту жестянку!

Грохотнув берцами, Виктор забрался на верхотуру и стал интенсивно вертеть головой. Пейзаж по-прежнему остался пустынным и недвижимым. Нельзя сказать, что это успокоило, но все — таки стало немного полегче. А у Ирки что-то никак не ладилось. Стартер исправно выл, но толку от него не было никакого. Не схватывало. Очевидно 'Чайник' свое отъездил. То есть не то, что совсем отъездил, но, во всяком случае, без осмотра и ремонта не обойтись. А заниматься здесь и сейчас осмотром и ремонтом джипа не хотелось страшно.

* * *

Утром мы чуть не проспали. Забыл вчера за весельем будильник завести, хорошо собакинская порода по своим биочасам сориентировалась и тявканьем нас подняла. Я даже успел кофе сварить. Но прибежали последними, войдя в комнату сразу же за майором. Тот ничего не сказал, но посмотрел выразительно. Я счел лучшим подумать — это следы пива на моем лице его заинтриговали. Все, зарекся к слову пиво квасить, если потом что эротическое наклевывается. Помешало пиво, причем сильно помешало.

Инструктаж был немного неожиданным, мы сейчас доставляемся к Летней пристани, там уже катер ждет. Ну и водой десантируемся на территорию демократизированного завода, где вплотную займемся Блондинкой. Вопросов никаких нет, и не будет, пока на место не высадимся. Все, встали, пошли. Мне дается странное поручение — отвести Фрейю домой, сегодня ей с нами не работать.

Ничего не понимаю. В ответ на удивленный взгляд Надежды пожимаю плечами. Вроде бы морфиня — зверюшка не из простых, приспособ мы никаких не взяли, а примитивные способы ловли этой морфини привели как минимум к двум 'двухсотым'. Так и собакина оставить дома надо. С другой стороны майор не прост. Ладно, двинулись, там видно будет. Как-то Андрей на меня странно поглядывает. То ли покупать собирается, то ли продавать что ли?

У Летней пристани приходится подождать, катеришко опаздывает, потому успеваю не торопясь. Это собственно самая восточная оконечность Котлина, потому считалось, что в случае боев тут будет ближний островной тыл — тут и госпиталь неподалеку и наша больница, и всякие тыловые учреждения, а вот на западной стороне — и форт Риф и форт Шанец и всякое прочее боевое. А еще тут же у площади — и пляж и стадион. Мы усаживаемся на пристани, которая далеко выдается в залив, посматриваем на Яхтклуб — его территория на мыске параллельно нашей пристани. Достаточно убогий тут Яхтклуб, не чета питерскому, где такие навороченные яхты и катера — закачаешься. Я-то на них налюбовался, когда мы там отстреливали теплую компанию из четырех хорошо спевшихся морфов. Грамотно они работали, стаей, да и нам попотеть пришлось, пока всех четверых упокоили. Пока я любуюсь маленьким сарайчиком с могучей бронедверью, явно снятой с какого-то списанного боевого корабля, подходят майор и Андрей.

— Вы сейчас будете общаться с нашим старым знакомым, можете не целоваться-обниматься, но, во всяком случае, общаться придется. Лишний раз напоминаю то, что говорил и я и Николаич раньше — гуманизм хорош в лечебных дозах.

— Если почуешь, что все идет не правильно — добавляет и Андрей — ложись. Или падай. Или хотя бы пригнись. Это для нас с Ильясом будет сигналом.

— Хотите сказать, что охота нынче будет не простая?

— Зачем говорить, если вам и так ясно. В общем — учтите.

И майор отходит к нашим ребятам, начинает им что-то толковать. А я встречаюсь взглядом с Надей. И вижу, что она тоже все поняла.

Катер прибывает сразу же за мотопатрулем, прикатившим из города. Пришвартовывается посудина с торца пристани, а усиленный решетками джип встает у ворот в город с противоположного конца. Пулеметчик посматривает на нас, как можно судить с расстояния в тридцать метров, да и рыло его машинки хоть и глядит поверх наших голов, но развернуто в нашу сторону.

Именно поэтому я нисколько не удивляюсь, когда согласно кивку майора пробираюсь в кубрик этого плавсредства. Ну да, запах ацетона и мертвячины я унюхал очень быстро, так что сюрприза не будет.

В маленькой не то каютке, не то кубрике сидят за микроскопическим столиком мичман Алик и мой старый знакомец — массивная фигура, жуткая зубастая рожа, чуток облагороженная каской.

Мутабор. Давно не видались.

— Привет коллега! — говорю ему.

Молчит, смотрит. Воняет им тут в каютке сильно. Так и молчит дальше, хотя слышал и вроде понял. Поприветствовал я и мичмана. Тот тоже кивнул, но опять же молча. Ну ладно, слышу, что отвалили от пристани, почапали.

Сам удивляюсь, но особого страха или волнения не ощущаю. Не могу сказать, что рад встрече, но и огорчения нет. О чем разговаривать — тоже не могу понять. На всякий случай перестраиваюсь мысленно — этот морф, сохранивший остатки разума понимает только существительные, да еще и дикция у него ужасающая, омертвелый язык не позволяет говорить четко, получается такая каша, как у детей с волчьей пастью и прочими дефектами развития. Понятно, что меня опять в виде переводчика пользуют, как тогда, когда мы с ним и познакомились. Мрачный был денек, даже на фоне происходившей катастрофы мрачный. Слыхал, что в некролаборатории есть человек, который морфа понимает, старикан — отставной лоцман, но у того тоже проблемы с дикцией, так что начальница лаборатории Кабанова предпочитает общаться с феноменом напрямую. Хотя как слышал не оправдались надежды — одно время, узнав, что многократная реанимация умирающего каким-то образом позволяет сохранить остатки личности и часть человеческого интеллекта после смерти и обращения понадеялись на то, что теперь такими простыми средствами добьются светлого будущего — помирает хороший человек, его обработали по такой схеме, и он хоть и зомби. Но наш зомби, хороший то есть. Не заладилось. Надо бы узнать — что там да как, все недосуг был. Хотя мне, в общем, до этого дела нет. Отмечаю про себя, что пришитые создателем морфа не пойми зачем к груди Мутабора детские ручки очевидно прижились. Вспоминаю, что надо бы нанести визит к тому, кто собственно и создал из так и оставшегося мне неизвестным коллеги-врача этакую жуть. Но для этого надо получать разрешение в Комендатуре на посещение некролаборатории в форте Чумной, времени уйдет много…

Но, наверное, все же соберусь, больно уж охота отсикорачить уже непокойного Вивисектора. Но как-то за беготней забывается — вот увидел Мутабора, опять вспомнил.

Прибыли, вылезли. Апокалиптичное зрелище демократизированного здоровенного завода нагоняет тоску. Где-то тут прячется Блондинка. Но мне как бы и поровну — потому как в паре шагов стоит морф еще и пострашнее видом. Что мне посторонняя жуть, если своя жуть еще жутче?

— Нужда врач сопровождение? — спрашивает майор морфа. Морф минуту думает, потом кивает башкой. И отправляемся мы двумя группами — в первой Серега, буквально носом уткнувшийся в землю, следом морф, да мы с мичманом. Остальная наша публика двигается следом, но в отдалении. Когда стали выдвигаться, я еще успел услышать странную команду майора: 'Стрелять только при непосредственной угрозе жизни!'.

Ничего не понимаю и чувствую себя нелепо. Ну, как-то я не понимаю своего маневра в этой ситуации.

Мы долго кружим по изрядно замусоренной, заброшенной территории, заваленной всяким хламом. Серега неутомим, морф невозмутим, только мы с мичманом потеем и волнуемся. Разговаривать Серега не велел, потому только смотрим и слушаем. Следопыт наш работает как бушмен какой-то — читает следы, хотя я ничерта не вижу в этой большой помойке. Мне все это не нравится, очень жарко и душно, да и не вполне понимаю — морф-то нам зачем. Правда я видел, как он работает в виде боевой машины, страшно выглядит, но там были люди, его можно сказать корм, да еще из артели, которую морф остатками своей памяти люто ненавидел, собственно он создан были волей этой людоедской банды. Но тут-то блондинистая морфуша — и лично Мутабору морфиня эта никакого вреда не причинила, а я прекрасно помню, что морф делает только то, чего хочет сам.

Тогда чего он хочет?

Мы уже второй раз обходим этот здоровенный заброшенный корпус. Наконец Серега разгибается и уверенно говорит: 'Она внутри. И, похоже, сытая и сонная'. Перевожу, как умею это Мутабору. Вроде бы он заинтересовался. Дверь в цех полуоткрыта. Да вроде и ворота в которых вделана эта дверь тоже не заперты.

Мутабор отодвигает створку и уверенно заходит внутрь. Смотрю на Серегу, на мичмана. Следопыт отрицательно качает головой, и мы пятимся от ворот в сторону. Минут десять ждем. Наши ребята заняли позиции с другой стороны, хотя Серый уверен — морфиня входила и выходила именно через дверь. Время тянется медленно и нудно. Тут даже мухи не летают, совсем мертвое царство. Промышленный постапокалипсис. Только он наступил здесь еще до зомбеца.

Ждем. Ждем. Ждем.

Наверное, уже полдень, солнце висит в зените. Преем в своей одежде.

Совершенно неожиданно — только вскинуть автомат — из ворот вываливается что-то розовое, отчаянно работающее всеми четырьмя конечностями. Настолько отчаянно, что при повороте это существо заносит, словно дрифтующую машину очередного идиота-стритрайсера. Из дрифта Блондинка выйти не успевает, вымахнувший по пятам Мутабор открытой ладонью, даже не кулаком хлопает суетящуюся Блондинку по… как это сказать? По крупу, по заду, по жопе? Ну, в общем по крестцу, отчего морфиню распластывает на растрескавшемся старом асфальте, тут же морф жестко садится на свою жертву, придавливает ее всей своей массой к земле и не то шипит, не то хрипит. Очень злобно и угрожающе это выходит. Та в ответ молча пытается зацепить его лапами, но тут же привстав, Мутабор грубо трясет ее за шкирку и снова впечатывает в асфальт мордой. Драку эту видеть страшно, но увлекательно, куда там бою быков. Морфиню взять — не корову резать, тут бы испанцы облажались наверняка. Серега что-то быстро бубнит в рацию. Вижу, что наши появляются справа и слева, но держатся в отдалении. Соображаю, что так не перекрываются сектора стрельбы, на всякий случай — полезно и грамотно. Морф продолжает давить сопротивление и мне сначала кажется, а чуток позже я уже вижу, что морфиня спеклась. Сопротивление бывшее вначале активным и злобным превращается в трусливое трепыхание. Но удрать ей не удается и сидящий на ней грубиян продолжает то трясти ее за шею, то снова шмякать об асфальт. Живой человек давно бы сдох, но морфиня выдерживает такое жутковатое обращение. А еще морф по-прежнему однообразно шипит и хрипит. Еще раз шмякнул. Пошипел. Еще шмякнул. Да он же ей все кости переломает! Она и так еле шевелится. Все. Перестала шевелиться. Сдохла окончательно? Или выдохлась только?

Откуда взялись две страховидные фигуры, я так и не понял — слишком загляделся на потасовку. Немножко стыдно, ишь, раззявился как в театре, но вижу, что и мичман, хоть и тертый калач, а тоже чуток сконфужен, тоже отвлекся. Серега — он-то как раз фишку все это время рубил, улыбается и поясняет: 'Ильяс с Вовчиком вязать добычу полезли. Они это лучше других умеют'.

— А во что они вырядились-то?

— Пожарные костюмы. Там ткань такая зашибенческая, что хрен прокусишь.

— Так мы что теперь морфов будем брать живьем? Ну, то есть мертвьем что ли?

— Не знаю. Но мне вообще-то понравилось. Погуляли, посмотрели. А всю работу дядя сделал. Похоже, майор поощряет такой подход, а? — спрашивает улыбающийся Серега мичмана.

— Эт вряд ли дальше выйдет — очень по-суховски отвечает мичман, который наконец перестал таращиться на потасовку и демонстративно оглядывает бдительным оком окрестности.

— А что так?

— Да на Мута где сядешь, там и слезешь. Это на ваше стчастье ему захотелось иметь кошку.

— Кошку? — в один голос удивляемся мы с Серегой.

— Что так удивились? Ну, домашнюю живность. С крысами не заладилось, он их жрет. Как конфеты. Пользы видно мало, но ему нравится. Кошки от него удирают в ужасе. Одна правда не смогла, привязали ее серьезно, так сдохла от страха, наверное, потом он ее сожрал. Вот и решили, что зооморф вполне может сойти за котейку. Ему самому идея понравилась, а мы заодно узнаем — можно ли дрессировать дикоморфов. Опять же изучение интеллекта. Да Валюшка это сама объяснит — сегодня в больнице какой-то сбор большой, так что увидитесь. У нее и по Лялечке вопросы есть и вообще…

Ильяс и Вовка пеленают плененную Блондинку. Подходим к ним поближе. Как раз прилаживают какой-то не то колпак, не то намордник, а может просто помятое ведро на башку Блондинки. Морф встает.

— Успех. Поздравления — говорю ему.

Он в ответ молчит.

Ну и ладно, мы не гордые.

Спеленутую словно египетская мумия морфиню тянем к катеру. Морф не прощаясь исчезает в каютке.

— Воду открытую не любит — извиняется за него мичман и уходит следом. Смотрю на майора. Брысь пожимает плечами и я остаюсь на палубе.

— Значится для всех присутствующих докладаю — говорит он чуть позже — про сегодняшнюю операцию не трепаться зря. Званцев, тебе особенно напоминаю — чтоб ни арий ни легенд, ни былин.

— Товарищ майор — обиженно начинает Рукокрыл, но Брысь обрезает его: 'Разговорчики в строю! Так вот — искали долго, потом нашли и обезвредили. Тушку передали по принадлежности в некролабораторию. Все. И без красочных деталей. Рутина, занудство, обычная тяжелая работа. Ни нам ни лаборатории не нужно, чтоб конкурирующая команда за своего полезла мстить. Да и мареманам знать не надо, тоже чтоб не вписывались за своего двухсотого. Все отработали — и забыли. И хвастовство разводить не надо, не стоит дразнить гусей. Ясно? Вопросы есть?'.

Вопросов нет.

Остается странное чувство — вроде как можно праздновать победу. Но почему-то не тянет. Всякий раз, как постоишь рядом с Мутабором чувствуешь себя паршиво, и я даже себе не могу объяснить почему. Странная смесь ощущений — и задавленный животный страх, и ощущение чего-то чудовищно неправильного, абсолютно противоестественного и жалость сродни той, которую всякий нормальный человек испытывает к безнадежному калеке. И все это как-то смешано неверно, как в неумелом коктейле дурака-бармена. И несочетаемо и на вкус отвратительно, но идет все одним комплектом.

Ребята готовятся еще порыскать по территории — по имеющимся данным морфов вроде бы и нет тут больше, выбили, но пара-тройка шустеров — тоже маленькая радость, тем более, что город рядом — за забором. То, что шустер легко может вырасти в морфа нашим объяснять не надо. Тут такое даже дети знают.

Командир отпускает меня — сегодня весьма знаменательный день, выпуск ускоренных курсов медработников, сдача последнего экзамена — что-то вроде приемки госкомиссией. Ну а, учитывая малое количество уцелевших врачей, к их подготовке привлекали практически всех, даже и мне попреподавать пришлось. Часть была из выживших недоучек — студентов — медиков, а в основном — из санинструкторов, благо их в учебке выжило много. Вот их всех и дрессировали усиленно, кадровый голод жуткий, слишком много медиков погибло ни за понюх табаку в первые два дня катастрофы.

Я слыхал, что специалистов остро не хватает во всех областях, ровно та же проблема и у тех, кто занимается канализацией, (да и водопроводом, электричеством и прочим тем, что делает цивилизацию — цивилизацией), но тут мне судить сложнее, как все нормальные люди с той же канализацией сталкивался только у себя в туалете и, в общем знакомство ограничивалось сугубо унитазом, а вот что там дальше и куда все это девается волновало мало. Пока девается — и вопросов не возникало. Надо заметить, что где-то в мае была легкая паника, которую запустили все те же журналисты, опубликовав опасения прорыва массы зомби по канализации. Знающие люди на этот раз отозвались быстро и публику, в общем успокоили. Хотя обычно насчет информирования у нас было убого, те, кто знают, что и как — обычно занимаются своей работой и их деятельность СМИ не интересует, а журналисты по причине своей неграмотности пишут не ту святую. Тут же отработали оперативно, внятно растолковав публике, что во-первых канализация у нас сравнительно новая и потому нет под Питером подземных тоннелей по которым на катере ездить можно, есть трубы, но они меньше диаметром — максимум метра три, не то, что парижские или пражские катакомбы, во-вторых зомби в канализацию попасть проблемно, да и незачем, тем более толпой, в — третьих опять же отрезки коммуникаций выводятся на насосные станции, где через насос зомби никак не проберется целым. Да и не работают насосы сейчас. В итоге истерика не состоялась, в канализации теперь зомбаки не мерещатся. Вот то, что часть сбросов опять по старинке скидывается в воду — это грустно. Вроде бы собирались оживить нормальную работу очистных станций — но пока в той же Петропавловской крепости выносной сортир имени Генриха с Германом работает напрямую в Неву… Слишком уж много что нужно сделать, не вытанцовывается с теми силами и средствами, что у нас есть. Но опять же слыхал, что уцелевшие сотрудники Водоканала обещали ситуацию поправить в ближайшем будущем. Во всяком случае, чистую водопроводную воду они обеспечивают.

За что им и рахмат и респект, летом ожидали, что будет у нас вспышка инфекционных болезней — ан нет, удалось обойтись без сомнительного развлечения, называющегося эпидемией желудочно-кишечных инфекций. Пришлось, правда, все равно оживлять в памяти всякие неаппетитные подробности и нюансы. Тут ведь дело такое — немедики могут гордо заявлять, что они в сортах говна не разбираются. Ну и вроде публика в массе своей как раз не обязана разбираться в сортах говна. Мне, как лекарю, да еще и с педиатрией в основе — разбираться в говне положено, потому что вид и запах говна пациента дает очень серьезное подспорье в постановке диагноза и назначении лечения.

И потому практически каждый медик помнит о самом манифестном.

Обесцвеченный, беловатый кал — как грязный стеарин — явный признак серьезной проблемы у печени. Вероятнее всего — гепатит.

Черный, дегтеподобный — серьезное желудочное кровотечение.

С примесью крови — кишечное кровотечение.

Если кровь, свежая, алая только в последней порции, "на хвосте" — геморрой или трещина заднего прохода.

Если порция маленькая, а сверху слизистый плевочек, особенно с прожилками крови — дизентерия.

Жидкий, белесый, похож на рисовый отвар — холера.

Жидкий зловонный, водянистый, пенистый — энтерит, скорее всего инфекционный. А если в придачу зеленоватый, 'болотная тина' — то точно сальмонеллез.

И еще есть большая куча признаков. То есть говно говну — рознь.

Когда нас учили, то стойко вдалбливали — множество болезней попадает через рот. Как говорила одна очень толковая и деликатная преподавательница — она человек была воспитанный — пациент скушал микробутерброд с чужим калом и потому мы пациента видим в нашем отделении. То есть человек кушает еду, куда попал малюсенький кусочек инфицированного чужого дерьма — и вуаля. Неважно, как выглядит кушанье, неважно, сколько оно стоит — если в нем наличествует маленький — микроскопический кусочек чужого зараженного говна, где словно десантники в чреве корабля в полной боевой готовности сидят возбудители болезни — все, заражение неминуемо.

В голову неожиданно приходит подходящая аналогия. Собственно ровно это самое — описано еще Гомером, когда в Трою затащили совершенно безвредного деревянного коня. А потом из этого 'подарочка' ночью выбрались свирепые ахейцы, и Троя накрылась таким медным тазом, что если б ее не раскопал археолог Шлиман, то так бы легендой это и дальше считали. Так что компьютерный вирус, названный именно в честь павшей Трои и троянского коня 'Трояном' точно так же заражает компьютеры, как инфицированное дерьмо — кишечники. Ну да подобный вид заражения не только в компьютерах или кишечниках бывает. Вон перед самой Бедой — сколько раз приходилось видеть чистейшую и незамутненную пропаганду еще производства доктора Геббельса. Ее точно так же примаскировывали наши истореги и подавали к столу. Так либералы разошлись, что практически все попользовали, что доктор Геббельс прописал — и про великих немецких героев, и про 'трупами русские завалили' и про то, что в космос первым даже не Белка со Стрелкой летали, а неизвестный никому кроме исторегов немецкий штандартенфюрер — да и не перечислить все, в общем. Лично для меня — геббельсовская пропаганда — это инфицированное говно. И кусочки этого говна, заботливо маскируемые разными исторегами в своих высерах — иногда даже прилично выглядящих с первого взгляда, как ресторанный салат с гепатитным говнецом внутре — мне не нравятся, потому что несмотря на вкусный вид кушанья — оно опасно. Причем сильно, и не стоит эту каку тянуть в пасть. Так за размышлениями скоротав время, добираюсь до цели своего похода.

В больнице сталкиваюсь у входа с самой Валентиной Ивановной Кабановой. Вышла подышать свежим воздухом, держит на руках свою дочку и вид у них обеих цветущий и довольный. Как бывшему педиатру — приятно посмотреть на здоровых мамку с дитем. Но тут же убеждаюсь, что бывших педиатров не бывает, а социальное положение человека никуда не денешь — вместо моих расспросов о работе некролаборатории — Кабанова нетерпеливо отмахивается, обещая все растолковать чуть позже после экзамена — следуют ее расспросы, благо она отлично помнит, что я был педиатром. Сколько у мамки к врачу может быть вопросов? Правильно, очень много, особенно, если ребенок первый и знаний и навыков не хватает. Оба не успеваем заметить, как это происходит, как скатываемся в банальный разговор мамашки с врачом. Куда делась жесткая и властная Кабанова, не узнать просто.

Именно так и просекает ситуацию выскочившая покурить (в больнице курение строго запрещено, сразу секир башка будет, как отметил это Ильяс, равно так же строго запрещено курить 'высунув губы на улицу', как называл такую манеру майор Брысь) медсестричка. Она тощая, чернявая и резкая, очень кичится своим званием и по-моему ей нравится ставить людей в неловкое положение. Ко мне она относится странновато — то ли виды какие лелеет, то ли еще что. Во всяком случае, она тут же громко и презрительно фыркает и выдает безотносительно как бы в воздух тираду об овуляшках, которые со своими сосунками врачу шагу ступить не дают. К моему удивлению, Кабанова отвечает непривычно мягко, этакая мамка- душка, просто лучится благостью и растекается добродушием.

— А вы милочка что ли из чайлдфри будете?

Я понимаю, что Валентина Ивановна подняла брошенную перчатку. Медсестричка тоже это видит и свысока отвечает: 'Конечно! Вот еще огрызков плодить! Это занятие для тупых нищебродов, а я хочу жить по-человечески!'.

— Ну да, конечно, — улыбается мило Кабанова — то-то в 'Космополитене' было на эту тему исследование. Как на грех получилось, что нищетва — как раз чайлдфри и занимается. Всякий там офисный планктон.

— Вранье! — холодно парирует медсестричка: 'Есть дети — нет процветания и богатства! Они все сжирают!'.

— Конечно, конечно. Потому надо полагать у олигарха Абрамовича пятеро детей.

— Валяйте, убеждайте меня, что я тоже должна заводить этих опарышей! Вы — родилки только это и можете болтать! Я не собираюсь становится свиноматкой!

— Помилуйте, зачем же мне вас убеждать иметь детей. Я вовсе не собираюсь это делать. Наоборот — всемерно поддерживаю ваше решение. Вам категорически нельзя рожать! — заведующая некролабораторией по-прежнему просто лучится благостью и доброжелательностью.

— Это еще почему? — злится от неожиданного поворота в разговоре чернявая противница детей.

— Очень просто, милочка. Вот меня родители наградили превосходным генетическим кодом, у меня отличный набор хромосом и, разумеется, природа всячески меня настраивает продолжить эту генетическую линию дальше, в будущее. А вам не повезло, ваши родители совершили ошибку, зачав вас, это явно ущербная генетическая линия получилась, бракованная, вот природа и настраивает вас совершенно верно — чтоб не дай бог ваш генетический мусор не размножался. Вы не виноваты, как и остальным ущербным, недостойным продолжать человеческий род вам можно только посочувствовать. Поэтому я всегда с пониманием отношусь ко всем носителям генетической помойки — хоть к асексуалам. Хоть к гомосексуалистам. Хоть к вам милочка, 'чафам'.

— Что??? — только и выговаривает опешившая от такого неожиданного хода медсестричка.

Я придвигаюсь поближе, на тот случай если она сейчас кинется врукопашную. Но она настолько оторопела от такого ментального удара прямо в лоб, что вроде даже растерялась. Валентина Ивановна мило улыбаясь, и тетешкая свою дочку на руках, проводит 'куп де грас': 'И конечно я всемерно желаю вам карьерного роста, богатства и благо, как говорится, состояния! Надеюсь, вы накопите за свою жизнь много всякого добра'.

Медсестричка подозрительно смотрит на врагиню и тут же получает.

— Ведь потом вы состаритесь и все ваше добро, за неимением наследников, перейдет к моим, например детям. А вас мы свезем в богадельню, зачем глупым одиноким старикам все их добро? Пожили — и хватит, валите из своей уютной квартирки в палату на 56 старух, другие тоже хотят жить хорошо, а вас защищать будет некому, вы ж все про стакан воды болтаете, то, что стариков еще и оберегать надо, вам не ведомо.

— Да ты кто такая, сука, чтобы мне такое плести… — начинает идти на взлет чайлдфришная медсестра, но тут Кабанова, сняв с лица милую улыбку, наконец-то знакомым мне тоном лязгает: 'Я заведующая Кронштадтской лаборатории по изучению некробиотических форм, Кабанова Валентина Ивановна. А кто вы?

Смелая до этого медсестра как-то синеет лицом, странно екает и смывается в момент. Кабанова посмеивается, я тихо аплодирую. Все-таки словесные женские перепалки мне всегда нравились, никогда мужику не получится так наговорить гадостей, да еще и мило улыбаясь.

— До чего же эта мальтусианская мерзота живуча! И как легко люди идут по императиву — 'Мирному плану' этой феминистской сучки Зандер. Удивительно. Но я все же хотела узнать еще вот что о Лялечке…

Мне удается более-менее ответить на все ее вопросы о развитии ребенка, когда нас зовут. Пора — экзамен начинается. Сегодня принимается выпускной аж у 28 человек. В коридоре меня останавливает анестезиолог — тот, полный, усатый. Видно, что он сожалеет — не получается у него оторваться от работы и на экзамене посидеть, его напарник оказывается сегодня свалился с сердечным приступом и работы выше головы. То есть ее и раньше было выше головы, но сейчас еще выше, чем то выше. Так вот он настоятельно просит посмотреть, как будет сдавать экзамен Побегайло. Тому как раз в ходе приема экзамена подготовят ловушку — уложив тренажерный манекен на койку, хотят проверить — сообразит он стянуть манекен на твердый пол, или будет веселить комиссию, качая непрямой массаж сердца на пружинном матрасе. Я такое видал пару раз, когда в бригаду приходили новички, и горемычный пациент от такого бестолкового непрямого массажа сердца летал как на батуте.

Удивляюсь — с чего это ловушки делать, тем более для вчерашнего санинструктора. Оказывается из-за жуткого дефицита анестезистов-реаниматологов принято решение заменять одного врача этой специальности бригадой из трех человек. Иначе — хоть порвись, не получается работать. А ловушка является легкой местью за то, что этот здоровяк санинструктор во время вчерашнего дежурства как обычно развлекался гирями на лестничной площадке и ночью упустил двухпудовую гирю, отчего та брякнулась и попортила лестницу двумя маршами ниже. Ну и разбудило такое бабаханье мало не полбольницы. Вот и пусть сегодня отдувается. К тому же если все пройдет гладко — как раз в такой сборной бригаде Побегайло работать и будет. Потому конечно анестезиологу интересно узнать — кроме мышц голова у смены есть или нет. Обещаю, что запомню все до деталей и обязательно расскажу.

Экзамен проходит, однако напряженно, но без веселья. Видно, что готовились и видно, что уровень знаний слабый. Это понятно — ускоренные курсы, да еще и с весьма усеченными циклами, практически полное отсутствие теории, зато целая куча практики. Побегайло не повеселил, то ли почуял что, то ли и впрямь знает что делать, но отработал грамотно — стянул манекен на пол, проверил пульс и дыхание, причем как положено сейчас — зеркальцем, не тыльной стороной ладони, дальше начал СЛР, опять же не забыв надеть на себя шлем с защитными очками и кожаные перчатки, дышал через воздуховод, вот распорки межчелюстные — изобретение главврача — вставить забыл, а без них сейчас СЛР делать нельзя, надо от возможного укуса предохраняться. За распорки получил замечание, в ответ стал бурчать, что в манекен распорки не лезут, он на такое не рассчитан был, манекен-то. Но на балл оценку все же снизили.

Впрочем, дипломы об окончании курсов уровня 'медицинская сестра' уже были все равно выписаны и потому после экзамена буквально через полчаса их и вручили в довольно торжественной обстановке. Что меня очень сильно поразило, что весьма циничные молодые люди отнеслись к в общем-то достаточно скучному на мой взгляд мероприятию как-то трепетно. Вот и подишь ты. Всего-навсего несколько коротких речей, закончившихся выдачей дипломов и 'Добро пожаловать в медицину, коллеги!' — а у нескольких девчонок глазенки явно увлажнились.

После этого еще устраивается легкое чаепитие с шампанским. Надо полагать, что молодежь потом продолжит веселье отдельно, а взрослые лекаря — отдельно, что и происходит, разумеется. Наконец мне удается задать вопрос — как идут дела в лаборатории?

Сидящие рядом навостряют уши. Кабанова не очень охотно распространяется на эту тему. Но, тщательно выбирая слова, говорит, что в целом получено много полезной информации. Что бесспорно радует. Но ответить пока — как именно функционируют зомби — невозможно. Не хватает многого — оборудования, персонала. Да и материал изучаемый очень опасный, приходится много сил тратить на соблюдение мер предосторожности. Пока есть предположение, что скорее всего причиной оборачиваемости и посмертного существования является какой-то хитровывернутый вирус. Это так сказать рабочая гипотеза, хотя например московские коллеги, работающие сейчас в сходном направлении под Тулой полагают, что мы столкнулись с чем-то еще более непривычным — например, есть гипотеза наноботов.

— Гипотез насоздавать — несложно — отзывается главврач.

— Это бесспорно. Фантазировать все умеют. Была речь даже о возможном космическом происхождении этого 'вызывателя'. Дескать, были такие гоалуды, вполне возможно, что от них привет обнаружился. Пока — предположительно — можно полагать, что как минимум возбудитель — будь это вирус, нанобот или еще что — очень древний, потому умеет перестраивать организмы еще в бескислородном варианте действия.

Тут поневоле приходится призадуматься, безкислородные обменные процессы налицо. Но разобраться на внутриклеточном уровне пока не получается. Нужны электронные микроскопы, серьезная лабораторная биохимическая техника.

— А как вы относитесь к митохондриевой теории? — осведомляется, наконец освободившийся из операционной анестезиолог, вместо перерыва забежавший на праздничек.

— Как и остальные вполне достойна до момента, пока не доказано что-либо конкретное — отвечает Валентина, задумчиво вертя в руке стаканчик с соком.

— Что за теория? — тихо спрашиваю я усача, севшего рядом со мной.

— Теория, объясняющая то, что пугает сильнее всего — зачем вообще зомби жрут людей? Возможно, что мясо им поставляет митохондрии живых, это ускоряет их собственный энергетический цикл. После поедания живой плоти митохондрии "встраиваются" в клетки зомби. Чем больше плоти — тем больше митохондрий и тем больше энергии и шустрей мертвяк в итоге.

— Интересный подход. Но тут же без кислорода ничего не работает. Невозможен синтез АТФ — припоминаю я подзабытую уже биохимию человеческого организма.

— Как-то оно все же работает — меланхолично отмечает очевидный факт, прислушивающийся к нашему разговору сидящий с другой стороны терапевт.

— Валентина Ивановна, что вы можете сказать насчет такой теории, как увеличение числа митохондрий, как самоцели? — спрашивает анестезиолог завлаба.

Кабанова отвечает тотчас же. По ее словам ин витро наблюдения показывают, что клеточное структурирование сохраняется, количество митохондрий в клетках и впрямь увеличено. Но все это никак не подтверждает саму теорию — просто по недостатку данных. Единственно, что можно считать боле-мене достоверным, так это то, что зловредное нечто отчаянно не хочет помирать и таким образом способно на то, чтоб переделать тело умершего существа.

— В общих чертах, оно, это нечто, само садится за руль.

— Да, это мы видели. Садится за руль плотно, ничего не скажешь…

— Возможно, объяснение этому получено от тверских коллег — продолжает Кабанова.

— Это те, что к нам прибыли? — спрашивает терапевт.

— Да, первая колонна от Москвы наконец к нам добралась — подтверждает Валентина Ивановна.

Ого! А я и не знал, слыхал, что до Великого Новгорода наши пробились и там обнаружилось несколько анклавов, а тут уже и до Твери дорогу прочистили. Надо же.

— Судя по доставленной нам информации, эта катастрофа — рукотворна. Сначала вроде бы имелись данные о том, что очередные сумасшедшие ученые совершили очередное сумасшедшее открытие — вот все и схлопнулось. Сейчас оказалось, что все вовсе не так просто.

— Неужели сумасшедшие ученые оказались не при чем — как-то даже обиженно осведомляется Бурш.

— Нет, как же без ученых — невесело улыбается быстро угасшей улыбкой Валентина: 'Затея была любопытная. Очередная попытка найти панацею, чтоб от всех скорбей помогала. Вирус, выделен из какой-то редкой глубоководной рыбы. Воздействие на организм феноменальное — резко ускоренная регенерация тканей, подавление практически всех вирусных агентов. Судя по ряду данных — у лабораторных животных продление детородного возраста и продолжительность жизни увеличена. К этим бесспорным плюсам добавилась и бочка дегтя — оказалось, что вирус или что там работает — воспринимает функционирование организма хозяина как обязательное условие, потому после биологической смерти этот вирус, или наноботы или наследство гоалудов продолжает управление организмом, переходя в ипостась 'нежизнь'. Вот эта самая нежизнь, попав в живой организм, переводит его под себя — в 'нежизнь', опять же не теряя управление организмом. То есть четко видно, что одна и та же сушность выражает себя в двух диаметрально противоположных формах.

— Получается такая ситуация, что мы все заражены чем-то, что в любой момент может подчинить нас себе, и мы станем ровно теми же зомби, только теплокровными — задает странноватый вопрос старый дед сидящий рядом с главной.

— Извините, не совсем поняла ваш вопрос — отзывается Кабанова.

— Я имел в виду, что какое-то 'нечто', попало в наши организмы и мы не можем быть уверены, что и живая ипостась этого 'нечто' уже не занимается управлением нами.

— Коллеги, мне кажется, что мы сейчас можем уйти очень далеко, потому что начинается практически дискуссия на тему 'Есть ли Бог'. Давайте пока все же выслушаем достоверную информацию, потом можно будет и пообсуждать. Продолжайте, Валентина Ивановна — вводит разговор в нужное русло главврач.

— Вот товарищ военный лучше пояснит — отвечает Кабанова.

На вопрос очень тихо отвечает востроглазый, но какой-то неприметный лейтенантик, что явился вместе с Кабановой.

— После получения этой информации — руководство лаборатории не предало ее огласке, и не приняло соответствующих мер предосторожности. Не были оповещены даже прочие сотрудники, включая охрану. Той же ночью был совершен теракт, по первой версии — радикальными 'зелеными'. В результате взрыва была разрушена стена лаборатории, а так же повреждена система электроснабжения, в том числе и питание злектрозамков клеток с образцами. Система аварийного автономного питания или не включилась, или тоже вышла из строя… или просто отсутствовала. Носители вируса — подопытные животные — вырвались за пределы лаборатории, на территорию Москвы.

Есть уверенность — теракт 'зеленых' — не более чем акция прикрытия.

— Почему?

— Такой кинематографический ход развитии событий. Террористы от зеленых, взрывы — это все конечно волнующе и хорошо смотрелось бы в кино. Но ваши тверские коллеги — и тульские, кстати, тоже — при моделировании скорости и вероятности заражения практически всего населения Земли пришли к выводу, что (лейтенант посмотрел в бумаги, и тщательно выговорил) даже при 100 % контагиозности агента нужно было минимум шесть самостоятельных первичных очагов возникновения инфекции в разных местах. А, учитывая некоторую идеалистичность расчета — скорее речь идет о десятке первичных очагов самое малое. Причем на разных континентах. Мало того, в развитии событий есть четкий американский след.

— Это достоверно?

— Вполне. Если бы Москва была единственным источником заразы — не возникло бы сразу трех достоверно идентифицированных очагов в США. А они возникли. Причем не так, чтоб одномоментно с московским — но за имевшийся отрезок времени физически не успеть добраться из Москвы инфицированным пациентам. То есть до анализа событий — вполне казалось, что все из Москвы разлетелось по миру. После анализа это уже не подтверждается.

— Имеете в виду, что даже с учетом возможных экстравагантных случайностей? — покашляв тихонько, спрашивает дама-терапевт.

— Да. Очевидно, что эскапада с взрывом и террористами была экстравагантной операцией прикрытия. Дьявольская такая шуточка. Чтобы было о чем потом сказки складывать.

— И кино снимать.

— Насчет кино — думаю, мы еще не скоро увидим новые фильмы.

— Невелика потеря.

— Коллеги, давайте не будем отвлекаться на посторонние вещи. Валентина Ивановна, откуда такая информация?

— Этому есть данные — очень тихо говорит востроглазый, но неприметный лейтенантик.

— Гм… Ну тут не совсем моя область — говорит Валентина Ивановна, бросив взгляд на лейтенантика.

— Ой ли?

— Ну, можно сказать, что именно такой вопрос задали некие грубые военные люди, я бы сказала профессионально любопытные, нашим коллегам, когда человек Бурко изложил свою версию по прибытии в 'Пламя'. Коллегам пришлось ударно поработать, потому что тогда выходило, что во всей Катастрофе виноваты зеленые террористы и сотрудники лаборатории-за корпоративного мышления не придавшие огласке чудовищную информацию.

— Его расстреляли? Этого человека от Бурко?

— Нет. Наоборот отправили группу для доставки вирусного исходного материала в…

— В лабораторию, где из исходного материала смогут получить вакцину — опять очень тихо говорит лейтенантик.

Замечаю, что сидящий поодаль мичман Алик на лейтенанта посматривает вроде как то ли с уважением, то ли еще каким чувством.

— Собственно хозяева лаборатории потом замели следы и зачистили все — физически ликвидировав сотрудников из малоценных и просто взорвав здание, в котором была лаборатория. Концы в воду. Разные варианты развития событий проверяли ведь не только наши коллеги. И очень серьезно проверяли.

— Жаль, что не расстреляли — с сожалением говорит анестезиолог.

Меня это несколько удивляет, мне казалось, что этот мужик — добрейшей души человек. Но я вижу, что тут он не шутит — доведись ему встретиться с этим субьектом — он бы его пристрелил без соплей.

Кабанова минутку помолчав, смотрит на главврача. Потом неторопливо говорит: 'Этому человеку удалось уволочь из лаборатории главное — весь исходный материал этого вируса. Если удастся — то возможно у нас будет вакцина'.

— Невелика радость. Даже если удастся получить вакцину — а все тут присутствующие знают что это и так-то непростая задача, так вот — даже если удастся — что эта вакцина даст? — спрашивает импозантная рентгенолог.

— То, что любой укус зомби перестанет быть смертельным — отвечает Кабанова.

— Невелик прибыток, если честно.

— Тем не менее, лучше, чем ничего. Тем более в свете размышлений о внешнем управлении гуалудами или как там их…

— Валентина Ивановна, а какой смысл-то был в этом массакре? Зачем собственно было выбивать большую часть человечества? — лезу я в разговор, который опять начинает приобретать ненужный теософско-глобальный характер. Мне это совершенно неинтересно, просто жаль времени, потому как я в человеческий разум не верил, и не верю, и мне всегда было смешно, когда с высокомерным презрением говорят, например, о тупых леммингах, которые сдуру идут топиться в море целыми кучами. Учитывая, что только за двадцатый век человечество закатило пару мировых войн и не меньше двухсот войнушек поменьше, ухитрилось распространить волной разнообразнейшую наркоту и много еще в чем человеконенавистническом преуспеть, поведение леммингов выглядит уже не таким идиотским в сравнении с человеческим.

— Смысл был прост. Его сформулировал еще коллектив авторов, известный под именами Гай, Юлий и Цезарь — отвечает за Валентину главврачиха.

— Да, 'лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме' — поддерживает свою подругу и Валентина.

— То есть как, торжество мальтусианства? Меньше народу — больше кислороду? Я как- то не пойму причины. Не уловил соли.

— Да все очень просто, проще некуда. Имелся амбициозный олигарх. Но не так, чтоб известный. Не знаю даже, был ли он в списках Форбса. Имелось такое же амбициозное окружение олигарха. Попалось в руки этому… эээ… человеку… но лучше скажу индивидууму такое мощное оружие. И он одним махом стал первым в деревне. А Рима не стало, если говорить образно. В конце концов, если бы не стало известно о его делишках, у бравого олигарха были все шансы стать, например царем, великим князем или еще кем-либо, основателем монархической династии. Императором, Спасителем Человечества. Кстати в его анклаве по ряду данных была развернута мощная вирусологическая лаборатория, вполне могли бы не торопясь разработать вакцину. Точно вошел бы в историю человечества. Согласитесь и за меньшее люди готовы похоронить половину окружающих.

— Насчет списков Форбса — серьезные люди как раз предпочитают там не светиться, это для парвеню лестно, а толстые дяди этим не грешат, к слову — хмыкает тощий хирург.

— Это не суть важно. У олигарха были зачищены хвосты, собрана весьма серьезная военная сила, главное — он всемерно подготовился к Беде, потому перспективы у него были радужные. Если кто и был в полном объеме готов к Катастрофе — так это он и его анклав. Для подчиненных он стал почти Богом — те, кто принял участие в разработке смерти цивилизации либо были ликвидированы, либо относились к организаторам и инициаторам плана. Потому основная масса сотрудников — вообще ни о чем понятия не имеет.

— Но оказалось достаточно одного человека, чтоб блистательно разработанные планы осыпались? Вы сказали, что олигарх — был?

— Да. Он был. Неизвестные снайпера. Знаете, бывает так, раз — и откуда-то стрельнули — Валентина Ивановна обводит нас ясным безмятежным взором.

— Как вы понимаете у нас нет никакой информации о происшедшем — так же тихо тикает лейтенантик, обводя всех ясным незамутненным взором: 'В данном случае возможны самые разные толкования — от внутрианклавных разборок и драки за власть до террористического акта, например Аль-Кайды.

— И что с его анклавом?

— Близкие лица выбиты вместе с ним. Насколько известно — там делят власть, а соседи постараются, чтоб в этом мощном анклаве власть делили изо всех сил. Сил у анклава много.

— С применением авиации и тяжелого вооружения? — иронично спрашивает анестезиолог.

— Вы поняли — кивает Валентина.

— Искренне им желаю многолетнего дележа — хмуро улыбается в ответ анестез.

Сидим немного пришибленные. Ларчик открылся просто. От этого становится еще более жутко. Нет, что-то такое и предполагалось, но окажись, что заразу принес инопланетный корабли или еще что… Точно было бы легче. А так сразу лезут в голову мысли, что человечество мало отличается от крысятника, да еще, пожалуй, зря я на крыс наговариваю. Крысы никогда не вели мировых войн, хотя… Хотя вообще-то здесь я не прав. Еще как вели, и крыса с гордым именем раттус норвегикус победоносно вышибла конкурентов из всех мест, куда явилась. Те же черные крысы, считай, бесследно исчезли после нашествия пасюков. Да, крысы — они почти, что как люди.

Валентина дополнительно рассказывает, одновременно показывая фото в здоровенных гроссбухах, что новенького удалось выяснить о поведенческих реакциях морфов, привычках и нюансах физиологии.

Окружающим это интересно, мне — не очень. Во- первых связь с лабораторией у нас тесная и мы всю информацию получаем из первых рук, как и положено боевым группам, во-вторых между собой команды тоже общаются. Ну и, наконец, мы же часть этой информации и поставляем…

— Чемпионат Рэнингураду по инемури — утвердительно заявляет Ильяс, окинув взором дрыхнущих самозабвенно молокососов нашей ягдкоманды. Присаживаемся рядом. Сладко спящие в теньке своим видом навевают дремоту. Но как-то нам, как старшим и опытным не к лицу вроде заваливаться рядом с салобонами. Придется сидеть, бодрствовать. Только по этой причине спрашиваю Ильяса о смысле сказанного. Он сладко зевает и не торопясь, поясняет, что так называется Ленинград по-японски, не умеют японцы произносить букву 'Л'. Именно потому американцы во время войны с япами все время употребляли один и тот же пароль и отзыв: 'Лоллипоп и луллаби'. Даже зная пароль, японцы физически не смогли бы его произнести. И санитаров амеры звали не так, как могли выговорить япы — в начале-то много санитаров обманом так япы кончили, а возгласом 'Таллула!'. Актриса такая была тогда, симпатичная. Инемури — это сугубо японское искусство вздремнуть, где угодно и когда угодно, в лифте, на остановке, в метро и даже на совещании. Тут он широко ухмыляется и называет японцев самовлюбленными хвастунами. Ну да, пожалуй, стоит согласиться. Несколько японцы преувеличивают. Еще вопрос, кто кого обставит в инемури. Судя по всему у Ильяса те же сомнения. Командир как уехал с половиной группы, так и застрял в штабе, молодежь завалилась дрыхать, а он сидит — охраняет. И ему скучно.

Раз уж он заговорил о японской дизлалии, как называется косноязычие или невозможность человеку произносить те или другие звуки вспоминаю пример, который на лекции по ЛОР-болезням нам приводил профессор Рязанцев. В Книге Судей Израильских, в главе 12 как раз было тютька в тютьку такое же — резались друг с другом два племени Древней Иудеи, галаадитяне что-то не поделили с ефремлянами. Ефремлянам не свезло — их разгромили. А потом отлавливали уцелевших и резали. И определяли кто есть кто именно фонетикой. Требуя произнести слово 'шибболет', (что в переводе — река). А бедолаги ефремляне выговаривали искони века 'сибболет', за что им тут же отрезали головы.

— Это Ветхий завет, что ли? — деловито уточняет Ильяс.

— Наверное. Я так сильно в этом вопросе не секу — признаюсь я.

— Хороший пример — оценивает сказанное мной снайпер. И ответно рассказывает про немецких диверсантов Скорцени, которые весьма прилично владели американским диалектом, имели отлично выполненные документы, потому их отлавливали опять же по фонетике, по нюансам американского диалекта.

На его беду доводилось мне читать про операцию в Арденнах и про то, как готовили из немцев американских псевдосолдат. Самое сложное, к слову сказать, было приучить вымуштрованных немцев жевать резинку и держать руки в карманах при разговоре с начальством. Многие матерые диверсанты по ночам плакали в подушки и звали мам, так тяжко было переучиваться. А ловили их американские контрразведчики не фонетикой, а незнанием общеизвестного в США жаргона. Спросят подозрительного например: 'Солдат, кто такой Голос?' Немец и плетет всякую чушь, его тут же под микитки. А амер браво высморкается, посмотрит укоризненно и скажет: 'Капитан, ты чо, одурел? Конечно Фрэнк Синатра!' Потому особо распушить хвост снайперу не удается.

Поработали они без меня не шибко успешно. Правда, нашли, наконец то, что осталось от пропавшего маремана. Но, в общем, весьма небогато — считай, все в коробку из-под обуви и поместилось. Отработали по паре найденных в цехах замшелых зомби, да одного недошустера отловили. В общем, фигня.

Так и сидим, дожидаясь возвращения наших.

* * *

Фиолетовый так и не появился. Витя старательно пытался вызвать свою вражину на короткую дистанцию, но максимум, чего добился — это дураковатого резвака из леса. Прущего напролом резвака с искорябанной давным-давно харей повалила выстрелом из помповушки Ирина. Фиолетовый же как сквозь землю провалился.

Все так же внимательно поглядывая по сторонам, Витя подошел к той самой бабенке с маникюром, потом глянул на стоящий недалеко БМВ, посмотрел на замок зажигания, в котором торчали ключи, и сделал вывод. Ирке пришлось попотеть, перетаскивая все из заглохшего 'Чайника' в БМВ. Только в самом конце Виктор передал охранительные функции жене, чтобы переставить живой аккумулятор.

— Всегда хотел дернуть на БМВ! — сказал Витя и когда мотор мягко заурчал — втопил педаль.

Ирка поблагодарила своего ангела — хранителя, что успела пристегнуться. Все же дорога была не подходящей для низкосидящего тарантаса и пару раз бумер жестко приложился жестяным брюхом о колдобины, отчего сидящих тряхануло изрядно. Витька из чистого упрямства пытался удержать скорость — а может и не в упрямстве дело, ему явно не хотелось повторять сцену 'Встреча с Фиолетовым, прошибающим ветровое стекло'. Кося глазом на вспыхнувшую на панели приборов красную фитюльку, означавшую, что масло перегрето, что картер все же удалось пробить и сейчас вот-вот заклинит двигатель, Витя, тем не менее, скорость не сбрасывал. Очень скоро зажглись еще всякие разные символы, тревожно запиликало. И бумер сдох аккурат у призового Ровера. Троение, грубая неровная вибрация, металлический лязг. И мгновенный клин, на ходу аж страшно стало, машина аж в юз пошла. И звук такой, словно кувалдой гвоздануло. Виктору хватило самообладания спокойно сказать напуганной Ирке: 'Движок стуканул'.

Дальше нервничая и переругиваясь муж с женой перекачивали бензин из бумера в джип, распихивали по джипу свое добро, наконец, угнездились и Витька отъехал на участок дороги, где лес не подступал близко — широкая заболоченная поляна с трухлявыми дохлыми деревцами позволяла контролировать окружающую местность и безопасно наконец-то перекусить — и самое главное — напиться, от жажды уже глаза на лоб лезли.

Правда раздеваться и расстегиваться Витька не позволил — лучше попреть в ватном наряде, чем попасть к Фиолетовому на зубы полуодетым. Ирка согласилась. Вода для пересохших глоток показалась самым изысканным напитком. И весьма убогие харчи пошли на ура, проголодались уже с вчерашнего дня.

А потом стали думать — что делать дальше. С одной стороны — можно катить с победой домой. Вот только от слова 'победа' Витя скривился как от лимона. Его сильно тревожил Фиолетовый. Давненько так ничего не тревожило, как сейчас этот Обжора. Ирка считала, что можно подготовиться, усилить машину, чтоб мертвяк не мог так выбить стекло и забраться в салон — и приехать опять. Как следует подготовившись. Прикинув, что к чему, Витька с неохотой согласился, подумав, что готовься не готовься — а враг куда как свирепый. А тут вроде как к нему спиной поворачиваешься. В висках заломило, как только вспомнил склещившуюся на ушанке лапищу.

Через несколько километров не очень быстрой езды — все-таки непривычной коробкой был новый Ровер, не очень уверенно Витя себя за рулем чувствовал, глянув в окошко водитель злобно выматерился.

Ирка по тону поняла — что-то опять стряслось.

И не ошиблась.

Фиолетовое пятно мелькнуло в придорожных кустах.

Дальше все пошло очень быстро. Все так же злобно рыча матюками, Витька выскочил из машины, схватив наперевес Дегтярь. Ирка метнулась вслед за ним. Теперь Фиолетового было нигде не видно. Тишина стояла, теплынь, легкие тучки неторопливо текли по синему-синему небу и, треща слюдяными крыльями, носились над дорогой здоровенные лупоглазые стрекозы. И совсем рядом была Смерть.

— Сзади смотри! — рыкнул Витька.

Потом попытался прислушаться. Понял, что после пальбы в машине его уши еще неделю будут никакущими для охоты, и велел Ирке: 'Повизжи!'.

— Раскомандовался! — внятно буркнула Ирка. Она никак не была настроена сдавать взятые позиции.

— Тьфу! Он вдоль дороги трюхал. Если мы тут его не вденем — рано или поздно до деревни доберется. Там вообще чума будет.

— А толку с визга?

— А подманить!

— Так он и подманулся.

И тут же Витька подпрыгнул от визга режущего даже глухое ухо.

— Вот так пойдет? — невинно спросила Ирка.

Витьке страшно захотелось дать ей в лоб, но отрывать глаза от тех кустов в которых скрылся Фиолетовый он не мог.

— Да. Пойдет — ответил сквозь зубы.

Ирка еще повизжала. Не так залихватски. Ничего не изменилось. Кусты, дорога, стрекозы, солнце. Как его приманивать, урода? Как?

Тут Ирка взвизгнула как-то удивленно, сильно толкнула его в спину и забабахала от пояса одиночными выстрелами.

Витька шарахнулся в сторону, одновременно с натугой разворачивая тяжеленный пулемет и увидел, что Фиолетовый тупо и стремительно, как вагонетка по рельсам, прет на них. Еще успел Витя передумать сразу несколько мыслей от 'А не придется гоняться за гадом по лесу' до 'Все ж не тупой — от Ирки зашел, и близко-то уже как, а солнце в глаза слепит — тоже учел???', а пальцы уже делали привычное, нажав клавишу предохранителя и спусковой крючок сразу.

Послушный механизм отработанно провернулся, расставляя детали на положенное им место, затвор запер патрон наглухо растопыренными боевыми упорами, и острое жальце бойка вмяло тонкое медное донце капсюля, раздробив серо-зеленую таблеточку гремучей ртути. От такого обращения ртуть пыхнула злым огоньком через пару специальных дырочек в латунное брюшко гильзы, где много лет дремотно ждал этого момента порох. Время настало и, дружно вспыхнув, порошинки шустро стали превращаться в раскаленный газ, зажатый в тесной ему гильзе, словно сказочный джинн в бутылке. Давление стремительно нарастало, давило во все стороны, пока наконец не нашло самое слабое место — и выдавливаемая газом пуля врезалась в нарезы ствола и раскручиваясь понеслась прочь, а горящий порох все подбавлял и подбавлял газу, чтоб пуля не застряла, чтоб шла до конца все быстрее и быстрее разгоняясь для дела.

По дороге нашлась в стволе еще дырочка, ведущая куда-то вниз и часть газа ломанулась туда. Для того, чтоб упереться в пятку газового поршня и перезарядить пулемет — затвор снялся с упоров, стреляная горячая гильза вылетела вон, а на ее место в патронник встал новый остроконечный патрон, тут же зажатый затвором и теперь по его капсюлю враз ударил боек…

Пуля двадцатитонным ударом не остановила прущую тушу, но прошила ее, рвя мертвоживущее мясо и дробя кости. Вторая, третья, четвертая пули чпокали в Фиолетового — нет Обжора не трясся от попаданий, словно припадочный холодец, как это любят показывать в кино, он замедлился и, наконец, седьмая дернула его харю в сторону, а восьмая попала в позвонки шеи. Словно гора студня или гигантская медуза обмякла на дороге. Витька не удержавшись еще пополивал врага огнем, но недолго. Пункта боепитания поблизости не намечалось и потому жечь патроны просто так, от восторга — не было совершенно никакого смысла.

Подходили к поверженному Фиолетовому все же с опаской. Витя даже диск на пулемет полный поставил. Но опасения оказались лишними — из всей туши только голова еще подчинялась Обжоре — слабо шевелила раскуроченной нижней челюстью, ворочала глазами.

— Пристрели его — почему-то глухим шепотом, словно мертвяк мог понять сказанное, выговорила Ирина.

— Потом, сначала гляну.

— Чего глядеть-то, стреляй!

— Погодь, говорю!

Подобрав подходящую палку, удачливый победитель потыкал в поверженную тушу, убедился, что не ошибся — только башка еще 'жива', потом внимательно оглядел эту самую башку, несколько раз повертывая ее палкой, чтоб разглядеть получше, убедился, что Ирка не соврала. Была на странно деформировавшейся башке свежая рана, которую мог оставить только рикошетировавший заряд картечи, да и на туше тоже следы нашлись всякие разные — даже китайский дешевый ножик, воткнутый уже давно в спину и даже поржавевший, словно вросший в вспухшую мертвую плоть.

Выжал клавишу предохранителя и бахнул одиночным между мертво ворочающимися глазами. Почувствовал одновременно дикую усталость и не менее дикий восторг. Вот теперь — теперь он знал себе цену. И на многие километры вокруг он был единственным мужчиной. Во всех смыслах и значениях этого слова. Теперь можно везти баб в Борки. Дочистить все — и всерьез разжиться разным нужным. Хлама на никудышные патроны для чистки вторых Борков — и того сборища мертвяков у мостика — хватит с походом. А еще и трактор…

— Виктор… — странным голосом молвила стоявшая поодаль Ирка.

Муж сразу смекнул, что баба почуяла этот момент, и сейчас будет поливать его холодной водой, чтоб не дать расправить крылья и орлом летать. А вот тебе цветущего хрена букет, суженая!

— Заткнись! — жестко и весомо сказал Витя.

— Но…

— Еще раз говорю — заткнись. Видела, что было? Так вот ты здесь без меня — никто и звать никак. Не говорю, чтоб ты на меня молилась. Но будет все по-моему, ясно? И трахать буду, кого мне надо. А ты заткнешься, потому как другой дороги у нас нет. И у тебя нет. Будешь со мной — будешь жить хорошо. Не хочешь — вали на все четыре стороны, что кругом творится — сама видала. И не ворчи. Тебе еще повезло, вот и радуйся. Да и пока — я тебя назначаю любимой женой, можешь другим рассказать.

Ирина как-то странно поежилась, посмотрела долгим неприятным взглядом.

— Ага. Стрельнуть меня ты можешь, не спорю. Только ты баба практичная, расчетливая, сама понимаешь, как тебе без меня паршиво придется. Потому — заткнись.

И пошел к машине все-таки стараясь, чтоб спиной-то не поворачиваться.

Ирка смотрела ему в спину и сама не понимала — а что она хотела сказать-то? Наверное, то, что пока он возился у мертвяка, ворочая того с боку на бок, Ирка заметила краешком глаза, что одна из этих здоровенных стрекоз, рыскающих над нагретой солнцем дорогой, какая-то не такая. И не поверила своим глазам. Даже моргнула пару раз, пока не поняла очевидное — не очень высоко над ними, в стороне, деловито пролетел маленький самолетик, бело-синий. Даже вроде и жужжал внятно, не громко. Вот, наверное, так и Робинзон обалдел, увидев след ноги на песке. Только у Крузо дикари паслись, а вот в самолетике сидит не дикарь, а летчик. И значит где-то аэродром. Люди культурные, значит. Ирка минуту понаблюдала за самолетиком, тот наверно болтался над трассой Москва-Питер. Потом сделал элегантный виражик, бликанул солнечным зайчиком и скрылся за деревьями. Ирка перевела дух, открыла было рот…

Но вот так вышло, что ничего Ирка не сказала.

* * *

— Две новости, однако, есть — замечает Ильяс, скорее всего, просто от нечего делать.

— И какие? — по той же причине поддерживаю я разговор.

— Первое — с завтрашнего дня вводится гражданство. Все, кто получают обеспечение первых четырех категорий, автоматом зачислены в гражданство. Текст присяги уже опубликован, завтра будем подписывать. Второе — введено обязательное владение и ношение оружия для граждан. Впечатлен?

— Впечатлен.

— На рынок зайди. Там сейчас массовая распродажа какого-то конфиската.

— Что полезные вещи?

— Не, цирк уродов. Такие стволы вывалили — глаза на лоб лезут. То ли таможенный склад распотрошили, то ли музей МВД — но всякой твари по харе.

— Так зачем идти-то? Что я металлолома не видал?

— Там такой металлолом, что Вовка с Серегой оборжались. Двуствольные пистолеты, стреляющие ручки. Поджиги из металлолома и водопроводных труб. И стоит соответственно. И знаешь — народишко покупает. Потому как дешево. О, наконец наши прибыли!

Оказывается наши прибыли не с пустыми руками. Майор жалованье привез. Получаем с Ильясом по ведомости небольшие, но достаточно серьезно отпечатанные бумажки — размером побольше украинских фантиков-карбованцев, поменьше советских рублей. Получается по 160 рублев разными купюрами. Странно. А я уже собрался золотыми в кошельке бренчать. Видно не судьба.

— А что золото-серебро — задает тот же вопрос Ильяс.

— В ограниченном количестве — сурово отвечает майор: 'По договоренности сторон, поддержавших Торговый союз — основной оборот — бумажный. Выгоднее так'.

И тут же меня быстро-быстро по срочному вызову вызывают в больницу. Авария произошла. Трое электриков — недоучки посткатастрофные, ухитрились очень серьезно вляпаться. Каждый следующий пытался честно оттащить пострадавшего товарища, валился рядом с ним — и так пока четвертому в их бригаде не пришло в голову вырубить наконец ток и позвать на помощь. Пострадавших я не видел, но вроде почудился мне в приемном отделении отчетливый запашок горелого мяса. Понятно, что тяжелыми занимаются все, кто может, ну а все запланированные пациенты — вот они, туточки и распределены на тех лекарей, кто бесполезен в работе по спасению дурных электриков.

— Ведром не перечерпать, мешком не перетаскать — тихо говорит мне ассистирующий на приеме медсестр Валерка. Он только что выглянул в коридор и вернулся с разведки печальным. Ясно, пациентов не убавилось, хотя уже два часа принимаю. И это еще при том, что ОРЗ и гриппов всяких просто не стало.

Следующий пациент вваливается к нам сразу после громкого скандала у дверей.

Держится бодро, но орет: 'Я по жизненным показаниям, у меня посттравматический шок!' Ну да, орать громко и убедительно умеет, запирает за собой дверь. Публика в коридоре еще шумит, но явно перед наглостью смирилась, как это обычно и бывает.

Номерок из регистратуры у пациента есть, правда мне становится дурно от циферки, что на нем написана. Я принял 16 человек, а у него номер 48. Значит, в коридоре сидит еще 32 страждущих пациента с подбором всех болезней из детской и взрослой номенклатуры… Хороший денек, ничего не скажешь.

— Что у вас? — спрашивает Валера, готовясь внести запись в очередной лист приема. Эх, с карточками как удобно было, все внятно и ясно сразу — даже при первом взгляде на толщину карточки. А тут больше половины пациентов — чистый лист. И этот — такой же.

— Я получил серьезную травму! Потому имею право на ургентную помощь!

Травма. Это паршиво. Так-то у него похоже на эректильную стадию шока, а вот что у него творится — смотреть надо.

Осмотр дает странный результат — из всех повреждений — страшенный синяк на обе ягодицы. И все. Все остальное — в норме. Тщательно проверяю — целы ли кости таза — все в порядке, только задница отбита. Зато качественно. Удивленно спрашиваю — где это ему так повезло?

— Вы представляете, доктор, эти хамы выбросили меня из штаба. Прямо по лестнице!

— Погодите, погодите, поподробнее пожалуйста.

— Это вам зачем?

— Мне нужно уточнить картину получения травмы. Тогда становится проще понять, какие еще могут быть повреждения, особенно внутренние.

— Я пришел на прием к начальнику. Дело ведь неотлагательной важности — а ничего не делается. Стал ему — как интеллигентному человеку — высказывать свои требования, а он вызвал двух мордоворотов и меня выбросили за дверь! Представляете? А я между прочим известный блоггер, меня прекрасно знает Интернет-сообщество, много раз был в топе!

— То есть вас спустили по лестнице так, что вы ягодицами пересчитали ступени?

— Что значит спустили по лестнице? — возмущается пациент.

— Мне нужно понять механизм травматического процесса. Вы многократно ударились ягодицами о ступени?

— Ну… да. Но вы представьте — я требую от начальника, чтобы он усилил борьбу со сталинизмом, а он приказывает меня выбросить вон!

Некоторое время мне кажется, что у меня что-то со слухом не в порядке. Смотрю на удивившегося Валерку — нет, вроде не ослышался.

— Борьбу со сталинизмом? — спрашиваю я, прикидывая, сколько у меня в коридоре пациентов, сколько вокруг непочатой работы, как трудно будет пережить зиму и весну, и как потребны сейчас каждые рабочие руки.

— Разумеется! Вот вы — интеллигентный человек, сразу понимаете, как важно именно сейчас усилить борьбу со сталинизмом. Мне ведь и нужно было немного — паек первой категории. Офис в центре города. Всего 18 сотрудников с оргтехникой и возможность корректировать передачи местного радио. Ведь Кронштадту необходимо пресс-бюро по борьбе со сталинизмом! Для великой цели борьбы со сталинизмом — сущий пустяк! Но этот начальник — явный сталинист! Мы — настоящие интеллигенты, должны сплотиться в борьбе против сталинизма!

Я не знаю что ответить. Безнадежно поворачиваюсь к входной двери, в которую как раз ввалился Бурш с биксой в руке.

— Вот, Евгения Марковна биксы опять перепутала — эта явно ваша, а моя — полагаю вот стоит.

Он осматривает блестящую круглую коробку, удовлетворенно кивает головой. Потом настораживается, посмотрев внимательно на наши очумевшие физиономии.

— О чем тут речь? — спрашивает Бурш.

— Нам предлагают, как настоящим интеллигентам, объединиться в борьбе со сталинизмом — сухо поясняю я. И уверяюсь в том, что все действительно свихнулись, потому как Бурш радостно подскакивает к пациенту, восторженно спрашивает его — действительно ли тот готов не щадя себя бороться с этим уродливым явлением — и убедившись в том, что да, готов — восхищенно восклицает: 'Наконец-то, наконец-то среди всего этого жвачного быдла я вижу настоящего интеллигента! Разумеется, и я и мой коллега и все наши сотрудники радостно поддержим вас в этой — не побоюсь этого слова — святой борьбе! Располагайте нами!'.

Переглядываемся с Валеркой.

— Прекрасно! Тогда мы завтра же выйдем на демонстрацию протеста! — подхватывает пациент.

— Безусловно! Мы готовы. Единственно, что мы должны бороться со сталинизмом системно! Потому завтрашняя демонстрация будет посвящена истокам сталинизма, корням вскормившим сталинизм!

— Вы о чем? О ленинизме? — спрашивает пациент, воодушевленный такой искренней поддержкой.

— Да бросьте! Я о хаммурапизме!

— О чем? — делает круглые глаза пациент.

— Вы же интеллигентный человек! Четыре тысячи лет назад вавилонский правитель Хаммурапи создал свод законов. Неужели не слыхали? И там клинописью по базальту так и написано — если врач пациенту случайно вырвет глаз, то и врачу вырвать глаз, сделал врач неудачную операцию, отсечь врачу руку, а если пациент случайно помер — врача скормить крокодилам. Вы можете такое себе представить? Словно врач не имеет права на ошибку! За один день у 80000 врачей был вырван глаз, отсечена рука и их скормили крокодилам! Этого нельзя забыть и простить! И мы не забудем и не простим! А вы нам поможете. Завтра нарисуете себе лозунг 'Долой Хаммурапи! Позор Вавилону! Все на борьбу с кровавым хаммурапизмом!' и донесете всю боль нашего протеста до сограждан! Они не должны остаться равнодушными!

— Вы серьезно? И ваши сотрудники тоже примут участие в этом идиотизме? Вы меня за идиота держите? — возмущенно вскакивает пациент.

— Вона как! — упирает руки в боки Бурш — как вас поддержать в борьбе с давно помершим правителем — так все должны все бросить и строится в ряды под вашим руководством. А как вас просят помочь в борьбе с давно помершим правителем — так это идиотизм? Да я вижу, что вы откровенный хаммурапист! И смеете еще тут нас от работы отрывать! А ну — вон отсюда!

— Я буду жаловаться! Я так задолбаю вас всех жалобами, что вы плакать будете!

— Идите, идите. И скажите, чтоб следующий заходил!

— Вы не оказали мне никакой медицинской помощи! Сволочи вы, а не медики!

Я чую, что пора вмешаться. Вмешиваюсь.

— Итак, лечение вашей травмы простое — не искать на свою задницу приключений. Первые два дня — охлаждать место кровоподтека, следующие два дня — греть. То есть наливаете в тазик холодной воды и садитесь. Через два дня — сидите в теплой воде. Собственно и все. Валера! Пациенту в соседнем кабинете нанесете йодную сеточку на ягодицы! А хаммурапистов в нашей клинике не любят. Все, ступайте. Марш! Следующий!

Спорить с Валерой у Интернет-воителя не выходит — наш медсестр понятия не имеет о том, что такое Интернет, а вот распоряжения врача исполняет даже слишком рьяно и мы с Буршем наглядно видим, что сила солому — ломит.

— Рад, что вы усвоили методы лечения истерии — с удовольствием замечает Бурш — истериков вводить в транс нужно резким звуком. Шарко звонил в колокол и его истеричные девы сваливались в транс. Громкий звук как ничто другое отлично срабатывает в случае истерии. Жаль в полной мере здесь не прошло — я бы с интересом проверил, как вы на практике примените усвоенное…

— Вот черт вас за язык дернул — с неудовольствием отвечаю я, потому как в кабинет как раз заходит мамашка с девчонкой лет десяти и в открытую дверь отчетливо доносится уханье, потом рев, потом визг и поток стремительной брани, сопровождающейся грохотом обвально падающих предметов. И все это — прямо за стеной.

Переглядываемся с Буршем, сокрушенно киваем головами. Нам обоим ясно, как ухитрился отличиться Валера. А ведь не раз его предупреждали — йодная сеточка, хорошее и широко применяемое средство, служащее в немалой степени и успокоению пациента, наносится не обильно смоченным тампоном, даже не в экономии йода дело — просто попав на нежные складки тонкой кожи, особенно в промежность — йод вызывает ожоги. А Валера — щедрая душа, не внял предупреждениям. Налил, небось, йода в междупопие. А там кожа куда как нежная. Вот теперь точно жалоба будет. Публика в коридоре оживляется. Когда участники инцидента вываливаются в коридор, часть пациентов начинает неудержимо ржать, часть испуганно шарахается в стороны, а молоденький паренек со свеже забинтованной правой кистью неловко начинает дергать из кармана пистолет. Это уж совсем ни к чему.

— Сидите, сейчас вернусь — бросаю ошалевшей мамашке, которая на всякий случай закрывает ладошкой глаза своей дочке ладошкой и вместе с Буршем выскакиваем в коридор. Интернет-деятель визжа, воя и ругаясь, вертясь волчком, изображает кота, пытающегося поймать свой хвост. Хвоста у блоггера нет, есть слегка голая отмеченная старательно разлинееными квадратиками синюшная задница. Немудрено, что публика ошалела — видок тот еще. Валера с испачканными йодом руками пытается остановить недоразрисованного, но не очень успешно. Вот сейчас у пациента настоящая истерика, это точно.

Совместными усилиями загоняем истерящего пациента в разгромленную процедурную и мне приходится на практике показывать Буршу, что хоть я и не Шарко и колокола у меня нет, но орать я умею: 'Вы! Стоять! Не вертеться! Поняли!' Что-то блеющее в ответ. Продолжаю орать: 'Яснее! Громко! Четко! Отвечайте!' Бурш грохает кулаком по столу так, что большая часть предметов в кабинете подпрыгивает, включая и нас с пациентом. Тот, обильно потея, выдавливает из себя: 'Д-да!' Почти плачет.

Стремительно исправляем последствия Валериного усердия и с колоссальным облегчением выпроваживаем пациента.

Разумеется, он оказывается завзятым хаммурапистом, бежит жаловаться и потом приходится давать объяснения начмеду. Мало того — из очереди жалобы написали еще четверо скрытых хаммурапистов, которым не понравилось, как медики обращаются в пациентом. А может, испугались синей задницы, расчерченной словно для игры в крестики — нолики.

Единственная польза от всего происшедшего, что после этого инцидента в больнице истерических и сутяжных пациентов стойко стали называть хаммурапистами. Но это было уже сильно потом. А пока мы сидели у начмеда и покорно выслушивали в общем совершенно справедливые нотации. Мне еще попутно влетел фитиль за несвоевременно оформляемые истории болезни и первичные документы. А еще я посмеялся про себя, представив, как начмед читает на утренней конференции 'обясниль записон': 'пациент скончался в 19.32, после чего через 8 минут воскрес и в течении 3 часов нарушал работу отделения, гоняясь за врачами, медсестрами и другими пациентами, имея при этом гнусные намерения и в связи с чем мною и не были заполнены Истории болезни'…

Но смех смехом, а мне приходится до позднего вечера дописывать исправлять и подчищать. Твердо даю себе слово, что уж теперь-то все буду записывать вовремя. Попутно вспоминаю, что своевременное составление документов — ровно так же беда для моего братца. И почему-то в голове упорно крутится слышанное где-то трехстишие:

Работал на дизеле с братом Не знаю, как нас и назвать. В общем, наш дизель украли.

* * *

Неожиданно для Ирки джип развернулся и поехал обратно в зачищенную уже деревню.

Виктор помолчал. А потом не удержался: 'Хочется проверить, что все-таки везла фура. Видно же, что груженая. Вдруг что полезное? Представляешь, целая фура…'.

— Китайских электродрелей! Или цветочных горшков! — не удержалась Ирина.

— А может голубцов в соусе? Помнишь жареные голубцы?

Ирка помнила. Пару лет назад еще при постройке бункера они рано утром тормознули у сгоревшей фуры. Тягач и половина фуры превратились в руины на ободах колес, а пара несчастных азербайджанцев продавала по совсем смешной цене опаленные банки из полусгоревшего штабеля. Витя деловито купил одну банку, оценил содержимое — а там как раз и были болгарские голубцы, и взял, сколько в УАЗ влезло. Вкусные голубцы были. Ирка сглотнула набежавшие слюнки.

— Я ж понимаю, что, скорее всего там фигня ненужная. А вдруг и что полезное?

Ирка не стала чиниться, а примирительно согласилась. Правда подумала, что за несколько месяцев груз мог и банально испортиться. Стать счастливыми обладателями фуры, полной стухших тортов, например, было грустно. Такое даже свиньи жрать не станут. А почему интересно пришли в голову тортики? Ирка честно призналась сама себе, что вот сейчас она уплела бы в один присест средних размеров торт и не обязательно такой фирмы как 'Север' или 'Метрополь' а и 'Невским берегам' была бы куда как рада. Очень хотелось сладкого, а взять дополнительного сахара было неоткуда, потому имевшийся запас — сразу оказавшийся как-то очень маленьким — старательно экономили. Найденные ночью карамели уже ухитрились схрупать.

Деревня, как удовлетворенно отметил вслух Витя так и стояла пустой. Правда вроде видели метнувшуюся в лес фигурку, но это не Фиолетовый. И мелкая и пугливая. Держать ухо востро — вполне достаточно будет. Да и валятся эти резвушки даже Иркой.

Подъехал к торцу фуры. Загадал про себя — чтоб много и полезно. Потом взялся взламывать дверку фуры монтировкой, а Ирина как горный орел отслеживала окрестности, сидя на теплой крыше взламываемой машины. Наконец лязг утих, отчетливо проскрипела открываемая дверь.

Виктор молчал. Ирка прогромыхала берцами по крыше, подошла поближе.

— Ну что там? — стараясь произнести это как можно равнодушнее, осведомилась у мужа.

— Коробки. Картонные. Много. Написано — Вискас.

— Ясно, жратва для кошек — отозвалась Ирка сверху.

— И что скажешь?

— Сама не знаю. Для кошек — вредно, они от камней в почках дохнут быстро. Вроде есть присадки, чтоб кошки как к наркоте привыкали. Ну, нашим котофеям в деревне до следующего тысячелетия хватит.

— А свиньи это жрать будут? — почесал в затылке Витя.

— Понятия не имею, никто этим свиней не кормил, вроде. И если хочешь спросить насчет людей — тоже без понятия — честно призналась Ириха…

— Мда. Предпочел бы ванильные сухари. Ладно, возьму коробку на пробу. Слезай, поехали — решил Витя.

— Погоди, давай машины осмотрим — слезая с верхотуры, сказала Ирка.

— А смысл? — удивился Виктор.

— Жрать хочется.

— Все б тебе жрать.

— Так ведь хоть что-то они с собой должны были б взять в дорогу? Вискас этот лопать можно конечно, но стремно как-то. Все равно ведь вернулись, так потратим полчасика — глядишь, чего полезного найдется.

— Да ты шутишь! Ты посмотри на этих лохов, что они с собой могли взять? Пакет чипсов? Что мы с тобой в Ровере и БМВ нашли из съедобного? До ровным счетом шиш, одни огнетушители. Даже аптечек нет. Не так?

— Ну, так я ж не про БМВ. Там деваха явно привыкла в суши-барах питаться. Но народ-то всякий. Ну, Вить, ты сам посуди — явимся такие гордые — вагон вискаса нашли. Хорошо, а самим что, тоже этот кошачий корм жрать? Победа у тебя сегодня вон какая — отметить бы надо.

Витька и сам понимал, что вот сегодня он морально к вискасу не готов. До того, как срубил Фиолетового — слопал бы и облизался. А теперь как-то невместно… Опять же ясно — Ирка слилась, тон-то какой просительный. Вот и стоит ее за такой тон поощрить. Вкусненьким.

— Ладно. Оружие держи наготове, мало ли что. Начнем с этих, у них ключи в замках. И посматривай.

Первые три авто разочаровали и Ирка всерьез подумала, что Витя прав как никогда и они зря тратят время. Четыре раздутые банки с пивом, корзинка ссохшейся картошки, жутко воняющая масса в полиэтилене — не понять то ли мясо было, то ли рыба, осклизло все и расползлось. В бардачке третьей машины валялась недоеденная шоколадка. Вот она и растеклась лужей среди всякой рухляди, замасленных бумажек, каких-то деталек — ну что обычно скапливается в бардачке машины старше десяти лет. Получилось настолько неаппетитное месиво, что ни Ирка, ни Витька не взялись вылизывать бардачок. То есть, будь они поодиночке — скорее всего не устояли бы. А так — сдержались, переглянувшись.

— Я ж говорю — печально сказал Виктор жене — из съедобного — одни огнетушители. Ладно, с паршивой овцы хоть огнетушитель, глядишь, летом в деревне и они пригодятся.

Плюгавый старенький жигуль Ирка решила досмотреть из чистого упрямства. Когда оказалось, что он заперт, это только подзадорило Ирину, она твердо решила, что пока не найдет хоть пакета чипсов, черт их дери, отсюда не уедет.

— Как думаешь, у кого из них ключи могут быть? — спросила она у Вити, глядя на кучки сваленных по обочине тел.

— У меня — мрачно отозвался муж и показал фомку. Ржавоватый багажник взломался без проблем, и крышка сама приглашающее поднялась на пружинах.

— Ух ты! — метко и емко заметил взломщик.

Ирка согласилась, рассматривая раскатившиеся из помятых картонных коробок консервные банки. Банки, которых на первый взгляд было не меньше двух десятков.

— Это мы неплохо зашли — высказал очевидную истину бравый упокоитель зомбей.

— Смотри — ка, сливки сгущенные! С сахаром!

Виктор повертел банку в руках и снисходительно заметил: ' Во-первых написано не сливки, а сливочки. Это значит, что вся эта байда не на сливках, а на дешевом пальмовом масле, подделка значит. Во-вторых смотри, написано 'славянские'. Давно заметил, как пишут 'славянские' или 'русские' — значит, кто-то хитрый рассчитывает впарить какую-то фигню. Разве что к горчице это не относится, а вот остальные продукты — ни разу не ошибся, обязательно напара. Уверен — точно на пальмовом. Вот, я ж говорю — смотри, так и написано меленько: пальмовое масло, продукт молокосодержащий. То есть молоко рядом лежало, факт. Но не сливки.

Ирина не стала спорить — знала, что муженек въедливо и дотошно изучил вопрос с консервами и мог дать полную характеристику любому продукту, благо сам выбирал консервы и продукты в закладки.

— Но сахар-то хоть есть?

— Сахар есть, оно сладкое — успокоил супругу Витя. И продолжил копаться в богатстве. Показал плоскую баночку.

— Шпроты?

— А то сама не видишь — только опять же рижские. Не фонтан. Они у них уложены аккуратно, да, но наши, 'Пищевика' вкуснее, а эти так, съел и не понял. Экономили прибалты и на масле и на соли и на специях. Так, а это что? Сто лет не видал. Паштет шпротный из отходов шпротного производства. И смотри-ка мечта голодного студента — и показал Ирине банку килек в томате.

Ирка непроизвольно сглотнула слюнки. Виктор тоже, хотя и рассчитывал, что жена этого не заметит.

Когда перетащили все консервы в джип, решили, что стоит все же перекусить, типа ужин устроить. Прибрали по банке шпрот, допили масло из жестянок и принялись досматривать брошенные машины дальше. Нашли несколько упаковок с макаронами, пять кило риса и восемь — пшенки. Потом попался куль сахара, початый, но килограмма четыре там еще точно было. Еще десяток банок консервов — тунец и свиная тушенка. Две бутылки водки. Несколько усохших буханок хлеба и батонов булки.

А потом добычливое настроение как ножом отрезало, когда из незапертого 'Форд-фокуса' густо пахнуло знакомым смрадом, а на заднем сидении в тряпках вяло зашевелилась маленькая мумия ребенка. На Виктора эта находка никак не подействовала, но, глядя на скисшую подругу, он решил не настаивать на дальнейшем мародерстве. Все равно возвращаться надо.

* * *

Все когда-нибудь заканчивается. Кроме пациентов. Когда Валерик радостно осклабившись за спиной последнего пришедшего на прием сделал невнятный жест, который, тем не менее, ясно означал — этот идол последний, я на всякий случай не стал радоваться. Как оказалось — правильно. Опыт, знаете ли.

Только взялся за писанину, как нас с Валериком потребовали на подмогу. Идти пришлось недалеко — до гнойной перевязочной. У дверей мыкался мужик из МЧС — по имени никак не вспомню. Но знакомы, точно. И он узнал, кивнул приветственно. Ясно, родственника привез.

— Привет! Кого привезли?

Мужик прокашливается, с трудом вполголоса отвечает: 'Маму… привез'.

Понятно.

В перевязочной сюрпризик — стоит весь наличный врачебный персонал, кроме хирургической бригады да анестезов, которые сейчас в операционной корячатся. О, начмед тоже тут. И запашок от пациентки очень характерный. Но без ацетона. Странно.

— Случай, вряд ли кому попадавшийся раньше, но сейчас такое пойдет валом. Потому полагаю, всем стоит посмотреть, чтобы быть готовыми в случае необходимости оказать помощь. Итак, что тут у нас? — начмед обводит взглядом стоящих, словно студенты на экзамене коллег.

— Флегмона левой половины лица — сдавленным голосом говорит одна из терапевтов.

— Хроническая. Свищи в височной области — уточняет кто-то из коллег.

— За ухом тоже есть — поддерживает другой.

— А не флегмона орбиты?

— Нет, скорее одонтогенная.

— Тогда почему такой эффект именно вокруг глаза?

— Много рыхлой клетчатки, потому и отек ярче выражается.

Тут терапевта тошнит, хорошо не на коллег.

Картинка действительно внушает. Я бы может тоже начал блевать, но доводилось видеть таковое и потому впечатление у меня несколько слабее, чем у коллег, которые с такими запущенными пациентами никогда не сталкивались.

На каталке лежит высохшая старушонка в цветастом нарядном халате, новехоньком. Жиденькие седые волосюшки, впавший беззубый рот, подбородок, как раньше писали классики 'туфлей торчит'. Справа — бабка, как бабка, таких тысячи. А вот слева — впечатление резко другое. Лицо слева у бабки для любого нормального человека — жуткое. Да собственно и для меня тоже — оно покрыто мерзкими засохшими черно-коричневыми потеками, вздулось, глазница выбухает, словно туда запихнули средних размеров гнилой плод, а потом секанули — и теперь оттуда, из разреза торчит паскудного вида черно-красно-зеленое месиво, в котором шевелятся здоровенные двухсантиметровые жирные опарыши. Чужая жизнь на лице бабки видимо очень сильно действует на окружающих. Замечаю, что в коже на виске отчетливо видны две дырки — по потекам засохшим заметно, да и выделяются они на надутой коже. В дырках тоже шевелятся будущие мухи. Но я таковое, уже было дело, видал, потому — радости никакой, разумеется, но и не тошнит.

Начмед распределяет роли. Бабке ставят капельницу, явно старуха обезвожена и ослаблена, иначе бы к нам в таком виде не попала бы. Образец гноя идет на определение устойчивости к антибиотикам — довольно простой и надежный способ — по гною судя и по флегмоне — скорее всего кто-то из стафилококков тут прижился. Вот этот гной размажут по питательной среде в чашке Петри и бактерии от такого пиршества начнут бурно размножаться, давая видимые даже глазом колонии. Только не везде им будет праздник жизни — в чашке разложены сверху бумажки, видом как конфетти, пропитанные тем или иным антибиотиком (и подкрашенные, чтоб ясно было сразу, где какой). Вокруг таких круглых конфетти колонии не растут — дохнут бактерии от антибиотиков. И для лечения пациента берут тот антибиотик, вокруг которого большее пространство чисто от бактерий. Все просто.

Ну вот, медсестр Валерка прижимает почкообразный тазик к лицу пациентки.

Далее пинцетами начинаем удалять расшустрившихся опарышей. Им не нравится, что их потревожили, завозились. Я было, вспомнив давний разговор с Андреем, замечаю, что вроде как их пока можно и оставить, но начмед удивляет в очередной раз — оказывается принципы 'опарышевой терапии' или как ее называют англичане 'maggots therapy' давно уже опубликованы и дольше четырех дней опарышей не стоит держать в ране. К тому же эти — нестерильны и при хирургической обработке раны могут дополнительно навредить. Чистить же раны придется. Биохирургия, как деликатно называют европейцы метод чистки опарышами, здесь не справится — уже есть свищи, значит явно есть затеки-карманы с гноем, потому придется работать острым способом.

Кто-то выражает удивление этой информацией. Ну, как же — европейцы, такой цирлих-манирлих, цивилизация — и вдруг опарыши.

Начмед снисходительно уточняет, что Англия ведущий поставщик стерильных опарышей в Европу и другие страны. Отработанный солидный бизнес. Поставляют личинок в пакетиках, похожих на чайные — чтоб в ране не расползались, а может, чтоб порции учитывать было проще. Хорошие такие стерильные оголодавшие опарыши. Терапевт после этого покидает перевязочную держась за стеночку.

Минутку прикидываем — стоит ли бабку обезболивать. Она шевелит губами, бормочет что-то, но я уверен — бредит. Начмед связывается с анестезом, единственным сейчас на всю больницу спецом, консультируется, получает информацию, кивает головой. Бабке закачивают только новокаин. Мда, здравствуйте, способ послойной инфильтрации новокаином имени товарища Вишневского. Давненько не виделись. К резанию меня не допускают, есть пограмотнее коллеги. Старушке раскромсали поллица, гноя, густого мертвого желто-зеленого цвета оказалось неожиданно много. Промыли все, что возможно и фурациллином и перекисью водорода, отчего из бабкиных свищей поперла пена. Напихали тонкие полосочки резины от порезанных медперчаток, чтоб не схлопнулись входы в вскрытые карманы и чтобы гной мог отделяться свободно. Немного помыли лицо от старых потеков, йодом мазать не стали — старческая кожа сухая, уязвимая, обошлись зеленкой. Дальше старую передали медсестрам — для санобработки, а мы перевязочную покинули. Я впрочем, не успел слинять вовремя и вместо ускоренного улепетывания домой после трудового дня получил дополнительную головомойку от начмеда, поспел таки подлый хаммурапист со своим гнусным доносом.

— Кстати знаете, что ваш медсестр сказал? — спрашивает Бурш, когда мы расслабленно ползем на выход из больницы.

— Нет. Я как раз старался незаметно утечь.

— С такими опарышами бы — да на рыбалку!

— Мда. Толстокожая бесчуйственная молодежь.

Бурш толкает меня предостерегающе в бок локтем.

Оказывается, меня дожидаются два человека. Тот самый МЧСник и светловолосая девчонка с прозвищем в честь атомной бомбардировки. Ну, с парнем все ясно — из всего медперсонала клиники он только меня знает, потому настойчиво просит помочь в лечении матери. Я не очень представляю, что смогу сделать, случай-то тяжелейший. Да и женщина в возрасте, что еще больше понижает ее шансы. Проситель и сам не знает, что от меня просить, но, в общем, та самая ситуация, когда впору хоть кого умолять. Лишь бы мольба помогла. А еще парню надо выговориться. Долгонько он до матери ехал, долгонько, потому чувствует себя виноватым. Говорит, что его мать выкарабкается, она всегда была крепким человеком, она сможет. Бурш неожиданно спрашивает — кто новенький халат на больную надел. Оказывается — сама. С чего это Бурша заинтриговал халат, не пойму. Остается пообещать парню, что присмотрим за его мамой, но никаких гарантий естественно дать не можем. С трудом отделавшись от него уже полудохлым взглядом гляжу на девчонку. Та впрочем, напрягает по-другому — бодро оттарабанив, что завтра они получат очень свежую рыбу и рвутся научить меня как в любых условиях быстро закоптить все что угодно. Это все конечно замечательно, но я прекрасно помню, что приглашали-то меня не просто покушать рыбки. Придется еще кого-то из команды тащить, а будем ли мы свободны, и кто согласится — неведомо. Заодно приглашают и Бурша.

Он усмехается: 'Одним махом семерых побивахом!'.

Вот теперь, наконец все. Ноги уже и не держат, хоть пройти тут всего-ничего.

По дороге пытаюсь разобраться в ощущениях. Что-то сегодня удивило. Не пойму что. Бабка? Да нет вроде, все штатно — капельница для восполнения жидкости и глюкоза для поддержки, антибиотикотерапия массивная, вскрытие полостей с гноем, промывание и дренирование. Блюющая терапевт? Тоже не новость. Что-то мимолетно удивило. Что?

Потом доходит — отношение пациентов стало другим. Вот тот же МЧСник. Да, мне придется себя утеснять, тратить время на его мать и контроль за ее состоянием, бдить так сказать дополнительно. Но определенно — как-то я по-другому себя почувствовал.

Последнее время перед катастрофой вроде бы всем вдолбили, что всё продается и покупается. И все продаются и покупаются. Продажность намертво убила уважение к работающим. Любого вроде как можно купить с потрохами. Все в той или иной степени — проститутки получаются. Только одни — высокооплачиваемые, а все остальные — придорожные минетчицы. Но суть у всех одна стала. Это — было немалой потерей. Как ни верти, а работа раньше уважалась больше. Те же врачи скатились до состояния этаких придорожных авторемонтников — одно желание выдрать с пациента и его родных побольше бабла, ну и соответственно отношение к медикам — как к жестянщикам. Хотя наверное что-то я с устатку мудрю…

Утром докладаю о приглашении пионэров. К моему удивлению майор реагирует положительно. Спрашивает, кто из команды пойдет. Ильяс было отказывается. Но упоминание о свежей рыбе его переубеждает. Енот относится к приглашению со всей серьезностью. Вовка и Сергей решительно отказываются, остальные начинают думать думу.

Майор попутно ставит меня в известность, что некоторые наши соседи в пику нам решили ввести стандарт-аптечки. Чтоб не зависеть от кронштадтских зазнаек. Меня это сильно удивляет, стараюсь выяснить факты. Оказывается, как и всегда — что все шибко новое — это хорошо забытое старое. Соседние умники решили сделать ровно то же самое, что практиковали на амерских китобойных судах времен Моби Дика, где имелись стандартные аптечки по — моему из 26 банок. У капитана был список — инструкция: от головы — банка 1, от кровотечения — банка 2, от болей в животе банка 3 и так далее.

Одни банки расходовалась быстрее, другие — медленнее, потом капитану приходилось экспериментировать, по инструкции нужно применить, например средство из банки 12, а там пусто. Недрогнувшей рукой бралось из банки 2 и банки 10 или из банки 3 и банки 9. Случалось — помогало. Но в итоге медицина победила. Думаю, что и тут будет с тем же результатом.

Тем временем майор оглашает сегодняшнюю задачу. Собственно планы были и раньше и уже вроде не раз собирались, но все руки не доходили. Теперь вот дошли и замах получается нехилый — зачистка Марсова поля, Павловских казарм и если получится то и Летнего сада. Основная цель — Павловские казармы, там что-то важное, потому на чистку пойдут все те же алебардьеры, как всегда, когда нужно зачистить, но не разворотив все вокруг вдребезги. Я-то присутствовал при первом их дебюте, торжестве холодного оружия, даже паре человек помощь оказывал. Ильяс тогда даже отметился латником пойдя.

Сейчас Вовка подначивает его тряхнуть стариной. Но Ильяс начинается ёжиться и кряхтеть и Вовка не продолжает глум, отступается. Разворачиваться будем с Петропавловской крепости, там сбор. Вот мы скоро и почапаем. Сил решили нагнать столько, что, скорее всего после обеда сможем вернуться, почему-то объект в Павловских казармах интересует и наших соседей — полигонщики тоже вписались и медвежьестанские тоже и еще много кто.

Майор говорит, что вроде как возникла идея оживить мобильную связь, а именно сердце этой системы находится в этих самых казармах, по соседству с Ленэнерго. Может это и так, может что еще, но, так или иначе, дело полезное. Скоро нас позовут на посадку.

Майор осведомляется, что это у меня вид такой измочаленный. Приходится рассказывать про троих героев-электриков. К моему удивлению пустяковый вроде случай сильно будоражит наших людей, причем каждого на свой лад.

Меня удивляет, что чуть ли не у каждого есть своя история, как его самого током долбануло. Да и еще какие добротные-то! Потому мой детский изыск с засунутой в розетку маминой шпилькой и дикой паникой после снопа искр и короткого замыкания в собственной ладошке стремительно меркнет. Совершенно неожиданно эпично зачинает Вовка: 'Я в шестом классе купался в ванне и уронил к себе работающий вентилятор'.

— Несчастная любовь, что ли? — возвращает недавнюю подковырку злопамятный азиат Ильяс.

— Не, ну душно мне летом в ванне было. Жарко, вода горячая…

— Сам горячий — поддакивает снайпер.

— И это тоже — снисходительно смотрит на него рассказчик, показывая своим видом всю тщету таких подколок. Потом продолжает сказ: 'Вводная такова: тело 40 кг погружено в чугунную ванну 180 см, воды в ней сантиметров на 30 налито, работающий вентилятор 220 вольт стоял на рядом с ванной на стиральной машине'.

— И ты естественно за провод зацепился — не может угомониться снайпер.

— А то как же! — с гордостью отвечает рассказчик: 'Любо-дорого, как зацепился! Падение зацепленного за провод вентилятора в воду в реальности, наверное, произошло очень быстро. Но субъективно я успел почувствовать и даже осмыслить несколько вещей. Так как если бы все тянулось секунд 5-10.

Сначала все тело пронзила резкая сильная дрожь. Типа очень сильных мурашек. Боли не было. Потом, наверно, сразу, но мне показалось что прошло не меньше секунды, дрожь стала нарастать и прокатываться по телу снизу вверх. Волнами, все сильнее и сильнее, амплитуда дрожи нарастала. Тело сковало этими волнами, пошевелиться не получалось. Когда, наконец происходящее дошло до малолетнего мозга, я попытался заорать. Но понял, что не могу издать ни звука. То ли рот не открывался, то ли горло перехватило — не помню. Отчаянным усилием, вот как пытаешься проснуться от кошмара, все же смог рвануться и схватиться за чугунные края ванной. И тут меня ДОЛБАНУЛО! Вспышка, сильнейший удар от рук в тело. Меня всего выгибает и подбрасывает. И вот тут случилось чудо. Хотите верьте, хотите нет, но совершенно четкое ощущение было, что я лежа на спине, вертикально поднялся в воздух над ванной сместился на метр влево и, находясь все в том же горизонтальном положении с вытянутыми ногами, с высоты, спиной упал на мраморный холодный пол. И вот тут уже я ЗАОРАЛ! Сильное впечатление, да! И повторять так и не охота!

— А я в детстве пытался откусить проволоку из трансформаторной будки. Очень она для рогатки подходила. Толстая была и торчала заманчиво. Тяпнул ее кусачками, вспышка, темнота — поддерживает рассказ приятеля Серега.

— А потом — с интересом осведомляется Рукокрыл. Серега смотрит на него и, усмехнувшись, заканчивает: 'Открываю глаза и вижу, что бегу. Слышу как будто издалека нарастающий звук "а-а-А-ААА", через пару секунд понимаю, что это я бегу и ору. И еще вижу, что бегу я уже в двух кварталах от той самой будки'.

— А искры с тебя сыпались? — продолжает допытываться Рукокрыл.

— Пес его знает, может и сыпались. Я ж не видел ничего — вздыхает Серега.

— Ну, тут вряд ли Серегу всерьез прожарило. Мне вон тоже показалось, что в приемном горелым мясом воняет, а оказалось, что это котлеты в кухне пригорели. А не электрики эти недожаренные.

— Вообще-то чаще не током бьет, чаще задыхаются ремонтники — залезут в колодец или еще куда, а там углекислый газ в количестве. Эти дурни что — только электричества хапнули? — спрашивает со знанием дела Вовка.

— Только.

— И все трое пострадали?

— Точно. Хватали друг друга, чтоб вытащить ну и соответственно получали.

— Кто этих идиотов учил? Даже за одежку хватать нельзя. Не то, что за руки, за ноги.

— Пинать надо! Обувка — хороший изолятор — весомо добавляет Рукокрыл.

— Ну, они ж скороспелые, выпуск укороченный, откуда им всякие хитрости знать. У нас на скорой при инструктаже с давних пор была такая поучительная история — в метрополитен электрик работать пришел свежеиспеченный. А с ним в паре — старый. Опытный. Ну, молодой присматривается, замечает, что ветеран, когда копается во всяком опасном, стоит на одной ноге, а другую поджимает, чтоб земли не касалась. И работает одной рукой.

— Странная система — с сомнением замечает Вовка — молодой, небось, собезьянничал?

— Ну, разумеется. Его и шарнуло. Старик-то на войне ногу потерял, вот на протезе и стоял, когда работал, а протез-то деревянный был. Ну, сопляк этого не знал, вот и закоротил собой.

— А чегой-то вам на скорой помощи про электриков рассказывали? — удивляется воспитанник Демидов.

— Да помогать кидались лекаря, наверное, и сами огребали по малограмотности, так?

— Ну, не зря же инструктаж проводят — прежде чем кидаться помощь оказывать — обеспечь безопасность. А то и под машины попадали и угарным газом травились — прошлой зимой многие газовые плиты под отопление приспосабливали. Вот и угорали. Бригада на вызов прибывает — угорает тоже. Смертей среди медиков не было, но тяжелые отравления были.

— И что вам говорили? Не дышать?

— Думать. Оценивать ситуацию. Понимать сходу — что с пострадавшими случилось, чтоб рядом не лечь. Не поймешь — ляжешь. И протянешь ноги.

— Ноги-то протянуть — это завсегда можно. Вам говорили, как нужно ходить, если зона опасна в плане убоя электричеством?

— А то ж! И говорили и показывали. Ступни от земли не отрываешь, так и шаркаешь как старый робот. И выдвигаешь за раз не больше чем на полступни. И чтоб ноги рядом все время держать, как связанные.

— Правильно.

— Погодь — осведомляется ожесточенно раздумывающий Демидов — а если ноги раздвинуть?

— А тогда у тебя они станут как провода, а мошонка — как стосвечовая лампочка.

— Мошонка, это что? — подозрительно осведомляется малограмотный бывший беспризорник.

— Мешочек с яйцами. У каждого самца такое есть.

— И у мышонка есть мошонка — уверенно поддерживает разговор Енот.

— Чо, серьезно?

— Совершенно.

— Да не, я про яйца, что как лампочка? Чо, светятся? Серьезно?

Первым начинает ржать Рукокрыл. Потом Саша, потом все остальные. По старой традиции присвоения Демидову ежедневного титула тут же общим советом присваиваем ему звание 'Светило науки'.

Отсмеявшись осведомляемся у Брыся, в чем смысл задачки на сегодня.

— Основная боевая задача — взятие под контроль Павловских казарм. Там биллинговый центр мобильной связи. Командование посчитало, что есть прямой резон восстановить мобильную связь.

— Нафига? Рации же есть? — удивляется Ремер.

— Сам подумай — лаконично отзывается майор.

— А для престижа. Для того, чтоб гражданы видели — власть об них печется. Как больница, например — тоже статусная по нынешним временам вещуга — заявляет Ленька.

— Или для экстренных вызовов.

— Или для тех, кто рацией пользоваться не умеет. Мобилами-то все научились — хоть гопники, хоть старушки-бабушки. Вот межанклавно связываться. Объединяет.

— Или все это туфта, а задачка скажем техникум заочный зачистить или еще проще — кто из уцелевших жильцов с Аптекарского переулка обратно в своей квартире жить захотел, вот начальство и упросил — меланхолично замечает Андрей.

Дальше наши умники начинают спорить о каких-то протоколах, софте, биллинге, ретрансляторах и прочих словах, которые для меня не шибко понятны. Ну, в общем, мое дело маленькое — лучше бы конечно, чтоб вообще сегодня без медицины обойтись. Сумки-то мы с Надеждой набили как на ярмарку, но дорого бы дал, чтоб все это не пригодилось.

Наконец двинулись — плывем по Финскому заливу к городу. Издалека — все совершенно, как и раньше. Но это только издалека.

В Крепости явно ажиотаж. Народ суетится, неожиданно многолюдно, да и техники густо — или просто так выглядит из-за того, что ее собрали в кучу. Нас встречает группка старых знакомых — вместе пойдем. Майор уходит в здание штаба — Гауптвахты для получения последних перед началом операции инструкций, нам велено не расходиться. Я было дернулся заскочить в медпункт, но Ильяс сурово тормознул. Ну да, конечно, вот сейчас мы все немедленно рванем в бой, а меня искать придется. Ладно, посидим. Тем более, что в группе нашего усиления старый знакомый казах-пулеметчик. Прибыл со свитой, даже важничает, по-моему. Пулемет, аккуратно завернутый в брезент, притащил сам, с явным бережением, как музыкант виолончель, а вот сзади пара ребят помоложе волокут станок и ящики с лентами. Пулемет, как я замечаю новенький — типовой ПК.

— Салам, Ербол! Куда Гочкис дел?

— Здравствуйте вам! Гоч? На основной позиции остался, со сменным расчетом.

— Воспитал смену?

— Шутишь! Какая из них смена, так, на время годятся. Их еще учить и учить. А у вас что нового?

— А что за неделю нового будет? Вот твой знакомец — анестезиолог полетел в Инфарктиду, напугал всех нас сильно, теперь вытягиваем. Медсестров наготовили три десятка. Полегче теперь у нас будет.

Неожиданно вызывают по рации Вовку.

Когда он возвращается, Енот с вежливым видом осведомляется — поедем ли мы на трамвае или все же на тракторе, хотя он, Енот, поопасался бы с таким водилой даже на трехколесном самокате ездить.

Вовка не моргнув глазом, платит той же монетой:

На стене сидит Енот Потребляет кислород. А рабочему народу Не хватает кислороду!

Енот отступается. Водила же объясняет, что сейчас нас задействуют. Артмузейские состряпали какого-то жуткого зверя из имевшегося у них в хозяйстве БАТ-М. Разумеется пришлось менять чуть ли не половину деталей, но зато зверюшка ожила и при помощи этой техники удалось изрядно расчистить окрестности, забитые машинами. Я помню эту машинку, стоявшую во дворе музея сколько себя помню. Не думал, что ее можно оживить, ан вон оно как. Нас подбросят на БТР до центра Марсового поля, где мы вместе с другой артелью должны будем развернуться, прикрывая точным огнем прибывающих чистильщиков.

— Наша задача прежняя — морфы — говорит Вовка.

— А ты-то зачем нужен был?

— Да водила у них для храбрости на грудь принял. Ну и чуток не рассчитал. Его значит в холодную, а меня на замену. Так что на своих колесах будем.

— Лежит с винцом в груди? Сражен зеленым змием? — уточняет казах.

— Ага. Сейчас майор придет — и двинемся.

Я начинаю размещать на своем могучем организме всякую всячину, раз на чужом БТР поедем надо свое грамотно развесить, чтоб не цепляться на выходе всяким разным и не забыть чего нужного, будут потом невинными глазами смотреть.

— Вот кстати — негромко говорит мне Енот — давно хотел сказать, чтоб ты к своему пистолю ремешок приделал. Если в горке — то в левый рукав под резинку — пусть болтается там. Хорошо если за скобку коротенький ремешок — и торчит. Его и вытащить так проще, и потом если окончательно на пистоль перейти — то на руку одеть — если что, то отпускаешь и он болтается и особо не мешает, и одним рывком в руку. Если хороший ремешок, проверенный — то и как кистеньком можно, если что. 700 грамм это не куль в кружке. А если бесшумник — так тем более. Вот как у меня.

И он показывает свой пистолет, который и впрямь висит на коротком ремешке. Подхватить его можно в момент, да и рука, в общем свободна и искать если что — не проблема, вот он. Разумно придумано, и я решаю сделать себе такое же приспособление.

— А что такое куль в кружке?

— Заменное. Вместо 'член в стакане'. Культурнее звучит.

— А, понял. Я-то думал ты по своей привычке своей что ехидное хотел съехидничать.

Он в ответ только подмигивает. Майор уже подошел и мы двигаем к грязно-зеленому БТР, который не вызывает особой приязни — по-моему именно этот гробик затонул, когда их сюда тащили водным путем на буксире.

Интересно, как выглядит сейчас Марсово поле. Скоро увидим.

Ладошки вспотели, волнуюсь, значит. Давно не был в центре города, нет, мимо проплывал, когда мотались по Неве, видели издалека, но вот своими ногами — с момента как пришла Беда — не был. На Троицком мосту расчищена полностью одна полоса — слыхал наши тут долго колупались, зато теперь проскакиваем быстро и, глядя из-за плеча Вовки в грязноватый триплекс, я сильно удивляюсь — уверен, что Марсово поле всегда было открытым местом. А тут — какие-то сплошные кусты, хорошо еще, что газонная трава невысокая. Но все равно удивительно.

Когда БТР огибает памятник Александру Васильевичу Суворову и, не чинясь, въезжает на само Марсово поле удивление только усиливается. Только сейчас доходит, что смотрю-то другими глазами — когда гулял здесь беззаботно, роскошные кусты сирени воспринимались как украшения, теперь, когда тут придется чистить — они же стали досадной помехой, резко ухудшающей видимость. А без видимости накоротке сходиться с шустером или морфом никак не охота.

— Чисто! — сообщает сидящий на этот раз башнером Енот.

— К машине!

Высыпаемся горохом, ребята тут же забираются повыше — на гранитные ступенчатые параллелепипеды, огораживающие квадратом Вечный огонь. Это вообще-то почетное кладбище как у Кремлевской стены — братская могила тех, кто погиб в февральскую революцию и прочие разные мутные личности, вроде погибших финских боевиков или руководства питерского ЧК. Они все лежат внутри квадрата, а мы как бы на стеночке. Растопыриваемся, стараясь засечь любую угрозу. Тут же рядом по периметру поспешно располагаются другие, прибывшие одновременно с нами на двух других брониках и нескольких грузовиках, одни с оружием, а кучка сумасшедших инженеров занимается дебютным прогоном своего творения — жужжа, взлетает самолетик из разряда больших моделей, к которому присобачена видеокамера. Следом в небо уходит крупноватый для игрушки вертолет, тоже с видео на борту. Технари начинают осмотр местности с обеих агрегатов. Пока у них все получается.

Успеваю немного повертеть головой, прежде чем нас с Надеждой сгоняют с теплого гранита вниз — в центр импровизированного форта. Разворачивать медпункт у Вечного огня, который сейчас не горит, разумеется, как-то не с руки, переглянувшись, приближаемся к инженерам. Ближе всего стоит здоровенный мужик с пультом от вертолета. Рядом с ним перед какими-то техническими прибамбасами сгорбился его напарник, внимательно глядящий в здоровенный экран — плазму что ли они сюда приволокли?

— Давай ближе к Троицкому мосту! — командует сидящий.

Изображение на экране начинает меняться, а я опять же удивляюсь — только увидев Марсово с высоты птичьего полета, понимаю, что оно из себя представляет, так бы и не понял. А тут четко видно — розовые дорожки-полоски аллей прямым крестом делят почти правильный зеленый прямоугольник поля и в самом центре на овальной площади как раз и сидим все мы, заняв гранитный квадрат мемориала. Поделенные крестом на четыре участка куски тоже пересекаются розовыми аллейками то ли на манер британского флага, то ли говоря проще — буквой Ж. Даже жаль, что сирень уже отцвела, совсем бы красиво было.

— Погодь, погодь — ближе — у красного пикапа что?

— Сейчас, — отвечает мужик с пультом, делая пальцами какие-то тонкие манипуляции.

Уважительно гляжу на его затылок — вишь, чего придумали, головастые. Еще бы их агрегаты могли бы с воздуха зомбей отстреливать, совсем бы им цены не было.

— Морф, ориентир красный пикап, северо-восточный участок, сразу за кругом кустов.

— Принял, Слонище, твой участок!

Сидящий рядом паренек с рацией подключается к переговорам.

К моему удивлению стрельбы совсем мало. Поле почти чисто, только несколько машин видел на газонах. И на охватывающих Марсово улицах тоже машин не густо. И зомби, судя по всему мало на поле.

От кучки инженеров, что контролируют самолетик доносятся обрывки фраз: 'московская пробка на Садовой… на Пантелеймоновском мосту грузовик раком стоит… нет, там не проехать… Второй Садовый мост — чисто, у Адамини с десяток стоячих…'.

Понимаю, что самолет делает достаточно широкий облет местности, а вертолетик более прицельно болтается над самим полем. Доносится лязг и грохот. Сначала не понимаю, что это, потом в просвет между блоками гранита вижу реанимированный БАТ, архаично выглядящее гусеничное чудовище, которое сейчас пробивает дорогу среди брошенных машин по набережной Лебяжьей канавки — неглубокого и неширокого канала, который отделяет от нас Летний сад. Ясно, ломится БАТ на Пантелеймоновский мост, видно все пока идет по плану — мы высадились в центре Марсова поля, теперь значится, другие блок-группы занимают мосты, а их тут куча и перекрывают на них возможный доступ мертвякам. Прачечный мост видно уже заблокировали, потому что на Пантелеймоновский и оба Садовых моста сразу после него должны были выдвигаться.

— У дома Адамини морф. Внимание пошел к Трехколенному мосту!

Странно, я такие название впервые слышу. С другой стороны мне-то пофиг всю жизнь было какой мост тут как называется, а вот корректировщикам точность важнее, чем королям. Так-то все просто было, когда на карте смотрели перед операцией — все эти достопримечательности расположены на Первом Адмиралтейском острове. Летний сад — тоже как бы часть. Потому как Лебяжья канавка — она канавка и есть. Вот и получается — прямоугольник — Летний сад, прямоугольник — Марсово поле. Вот сейчас Марсово поле практически под живыми все. Замечаю, что наши начинают слезать с гранита. На их место лезут новоприбывшие — и народу заметно прибавляется.

Спрашиваю вертолетчика прямо в его затылок, достаточно, к слову сказать своеобразный — потому как у молодого в общем мужика там седой клок и вразброс рыжая и черная волосня, что в целом очень оригинально выглядит, причем явно раскрас свой, не крашеное. Первый раз такое вижу.

— Куда это Охотничья команда двинула?

Тот свысока, не повернув голову, бросает: 'На морфа выводим!'.

Поворачиваюсь к Надежде. Она смотрит вопросительно.

— Слушай! Я мигом! Когда еще доведется тут бегать. Если что — я галопом обратно!

Она кивает, но смотрит неодобрительно. Ладно, неважно.

Успеваю в самый раз — все уже на броне и как только забираюсь к ним, трогаемся.

Дикое ощущение — ехать на броне по Марсовому полю.

— Ну и зачем? Сидел бы на месте, спокойнее бы было — неодобрительно замечает Андрей.

— Да ладно, когда еще здесь побывать удастся.

— Баловство…

А больше нам разговаривать не приходится, БТР огибает кусты сирени, и мы видим набережную реки Мойки и совершенно неожиданно — прямо за кустами странную фигуру, которая в первый момент совершенно непонятна, пока до меня не доходит, что это невезучая невеста, сейчас скорее напоминающая роскошную куклу, провалявшуюся год на помойке. Бедной девчонке не повезло в самый ее торжественный день, шарится теперь неприкаянно. Кто-то из наших походя срезает ее одним выстрелом, пока я тупо таращился. Кульком грязного тюля она валится в ярко-зеленую траву.

— А жених, поди, свалил — замечает Андрей.

— Нифига. Вон он — возражает Ильяс с другого борта.

БТР останавливается. В поле зрения на фоне буйной роскоши деревьев Михайловского сада десяток грязных ковыляющих фигур. Морфа я не вижу, обычные 'сонные'.

— Который? — глядя в прицел своей винтовки, спрашивает Андрей.

— Слева третий.

— А, да. Точно.

Винтовка грохает.

— Да что вы ерундой занимаетесь, морфа снимайте! — высунувшись из люка, злится майор.

— Не наблюдаю — говорит Андрей.

— Тоже — подтверждает Ильяс.

— Глаза протрите — на мосту за перилами сидит, на нас смотрит!

— Так Еноту сподручнее!

— Не хочет эстет решетку ограждения калечить очередями.

— Ладно, сейчас…

Морф тут оказался непуганый — так глупо и просидел, пока в него целились. А потом и драпать ему было поздно. Да и некрупный морф был. Невелика победа, если честно… Ну да, любая работа — пустяк, когда не сам ее делаешь…

Упокоили быстро остальных, подъехав поближе и работая наганами, чтоб потише получилось. Проехали вперед, как раз к Второму Садовому мосту, где морф сидел. Я так и не понял, почему изодранный парень с оторванной штаниной показался обоим снайперам именно женихом. Неожиданно Рукокрыл бойко спрыгнул с брони и, пробежав несколько шагов в сторону, подобрал какой-то странный предмет с асфальта.

Предмет оказался пыльной, но внушительной шляпой-треуголкой, как сюда попала эта старинная вещица, да еще и не простая, а обшитая золотым галуном не понятно. Хотя…

— Зачетная шляпа! — гордо говорит нашедший.

— Ага. Петра Первого — отзывается Саша.

Все хоть искоса, но кидают взгляды на находку.

— А ты откуда знаешь? — удивляется курсант.

— Да это-то понятно. Может и сам Петр Первый сейчас тут лазит. Или даже вместе с Екатериной Первой на пару. Как эта невеста с женихом — отвечаю я курсантеру.

— Ю о кей? Головой не ударялся? — заботливо спрашивает меня Рукокрыл.

— Да просто все — тут вон в ресторанчике — видишь домик с тентом сразу за мостом? Так там все время свадьбы играли. Потому тут паслись постоянно актеры — ну такие, чтоб с ними туристы фотографировались. Ясно дело — в костюмах Петра Первого и его супруги.

— Тут зачетный Петр Первый был, фактурный такой, долговязый. А то вон у Спаса на Крови такой мелкий Петр околачивался, не внушительно — откликается и Саша.

— А что-то вы растренделись, соколы! Отставить разговоры! Вести наблюдение! — осекает нас Ильяс.

Затыкаемся, внимательно смотрим по сторонам. БТР вкатывается на мост, на самую горбину, но вокруг все тихо, и хоть это и глупо, но то, что я не вижу тут ни Петра, ни Катерину почему-то радует. Вообще-то все как-то очень обыденно. Даже и странно. Прикрываем группу мужиков, которые тут же на мосту начинают возводить заграждение, работают шустро и тоже как-то очень обыденно. Одновременно другая такая же артель бойко перекрывает движение по набережной. Ильяс отщелкивает редких зомби, которые ковыляют к нам, пользуя даже не винтарь, а Калашников с ПБСом… От нечего делать замечаю ранее не замеченную деталь — ограда моста, которую не захотел курочить из пулемета Енот очень не политкорректная, прямо сказать — фашистская ограда-то. В орнаменте основную роль играют древнеримские фаши — связки прутьев с топориком ликторов. Символ власти что в период Древнего Рима, что у Муссолини.

Впрочем, это тут же вылетает у меня из головы, мы разворачиваемся и катим обратно, здесь нас уже замещают парни на специально переделанном грузовике, как бы с башней вместо фургона. Или его можно назвать двухэтажным фургоном? Но, во всяком случае сидящие наверху под прикрытием конструкции стрелки сверху контролируют и заграждения и подступы к ним. Хотя не понятно — очень мало тут было зомби. Правда, тут много текучей воды. Может это сказалось?

— Сейчас алебардщики войдут в здание, а нам приказано пройти по Летнему саду — там эти летайки из-за веток работать не могут — поясняет Андрей.

— Слушай, а что вы решили, что именно этот парень — жених?

— А он очень печально выглядел. И галстук бабочкой. И носки разные. Такое только жених отмочить может.

— Спорный вывод — отмечаю я.

— Докажи обратное. Не можешь? То-то.

Мы пересекаем Марсово поле в обратном направлении, туда, где лежит зажатая величественными зданиями Суворовская площадь с памятником, соответственно Суворову же. В детстве никак не мог понять — почему памятник на генералиссимуса Суворова не похож, а оказалось, что для красоты старенького и сухонького военачальника решили отразить небольшим барельефом, а фигуру поставить красавца Марса. Бога войны. Благо и плац, где проводились парады гвардии, так назывался издавна. К слову во время блокады только этот памятник так и не смогли ни укрыть, ни убрать в убежище, не получилось. Как оказалось — правильно, потому что как раз в подвал, куда его должны были доставить, влетел потом крупнокалиберный снаряд и разнес там все в клочья. А памятник, вызывающе простоял всю блокаду, ни один осколок не задел, что вызвало кучу легенд, даже потом у военных была примета — если рядом пройдешь с памятником, то месяц ничего с тобой не случится.

— Фигово Марс за своим полем присматривает — громко заявляет из люка майор Брысь, осуждающе посмотрев на статую. Статуй критику гордо игнорирует.

Мы встаем на том самом месте у величавой решетки Летнего сада, где когда-то очередной народоволец стрелял в царя. Александр Второй пережил семь покушений, такая вот охота была на помазанника божия, а на восьмом ему не повезло, оторвало ноги, истек кровью. Аккурат он Конституцию вез на утверждение. Если б бомбисты провалили и этот экс — кто знает, как пошла бы история дальше. Вполне мы могли бы жить как англичане с просвещенной монархией. Не срослось.

Хмыкаю про себя вспомнив, как показывал красоты Питера друзьям-лекарям из Германии. Заинтересовались они памятной табличкой на решетке, пришлось рассказывать про это первое покушение на Александра Второго. Вышли из Летнего сада — а тут как раз Михайловский замок. Спрашивают, что это за хоромы. Говорю в ответ, что тут поселился император Павел Первый, тут его сразу и ухайдакали. Немцы поморщились — стали любоваться видными издалека роскошными куполами Спаса на Крови — дескать, а что это за красоты? Да, дескать, говорю им — это храм, построенный аккурат на месте гибели императора Александра Второго. Это тот, в которого стреляли у сада? Ну да, он самый…

— Однако — покачали головами немцы, орднунг тут у вас, царю шага ступить нельзя… Это что, говорю, я вам еще на Дворцовой площади ничего не сказал, и в Эрмитаже промолчал. Удивились, пришлось рассказывать, что очередной придурок гнался за императором по площади лупя на ходу из револьвера, а другой придурок взорвал в Эрмитаже столовую, в которую император банально опоздал на обед, что его и спасло…

На Прачечном мосту уже стоит машина-башня, за ней видно уже возведенное ограждение. Совершенно не к месту вспоминается, что тут на набережной Невы все мостики горбатые изрядно, потому на скорости за 60 км. на мосту всегда было легкое 'ах' от невесомости. Девчонкам нравилось, правда, опасно — не видно, что за мостом и если пробка влепишься не по-детски…

Ворота, наконец, распахиваются и мы опять же, как индусские раджи на слоне вкатываемся в парк на БТР. Но счастье длится недолго, меня ссаживают вместе с остальными, машина взрыкнув уходит вперед, на разведку видимо. Ну да с броняшкой и морф ничего сделать не сможет. Грустно отмечаю, что чертов Вовка прямо прет по цветочным клумбам, хорошо еще не цепляет бортами дощатые будочки очень похожие на дачные сортиры, только вот внутри этих будочек спрятаны старинные мраморные скульптуры, всегда бывшие украшением Летнего сада.

* * *

Зачистка деревушки прошла весьма просто, в домах Витька с Иркой управились достаточно легко, не было в домах ни одного мертвяка, чтоб лахудрил. Все вялые, сонные, тугоподвижные. Не торопясь, и с оглядкой потратили время до обеда. Авторемонтник и пара баб, взятые с собой для работы толком и отсидеть зады не успели (приехали в этот раз на двух машинах). Витька отчетливо видел, что жена какая-то груженая, тормознутая, но решил, что это потому, что вчера он ее на задницу усадил прочно. Стреляла она нормально, трех домоседов на нее можно было записать точно, беситься не пробовала и в конце концов — так или иначе, а ей придется смириться с тем, что он тут Главный. Побрыкалась — и будя.

Кошачий корм стали лопать и свинки и люди. Свинкам понравилось, людям не очень. Но при отсутствии разносолов и эта шибко пахнущая жратва годилась. Теперь бабы под руководством Ирки стали обшаривать дома, отбирая что пригодится, а Витя с автомехаником отправились к трактору. Там оказалось, что агрегат не исправен, но ремонтопригоден и автомеханик был уверен, что за неделю они справятся. К словам ремонтника Витька после сегодняшнего утра стал относится уважительно, особенно когда тот показал ему простейший способ определить — каков бензин. Витя с недоверием поглядел, как тот откачал из бака чуток бензина в поллитровую банку и показал буроватую жидкость сюрвайвелисту. Витя брезгливо посмотрел на покрытую паутиной стекляшку и спросил: 'И в чем суть?'.

— Да все просто — надо бензин заливать в прозрачную посуду. Нормальный — соломенно — желтый, на мочу похож. Бурый — низкосортный, да еще и старый, присадки окислились. Если осадок остается — тоже дурной признак. Ну, еще бывает вода потом отстаивается и такое тоже не годится, тогда слоями стоит. Но самое частое — вот такой, бурый из-за присадок.

— Гомно?

— Да ваще-то да. Но нам же тут не гонки устраивать, так что и на таком проездим. К тому же машин тут много. Китайца чинить будем?

— А что?

— Да я б его себе взял, там электроника-то как в елочной гирлянде, простенькая, разобрался бы. Разрешишь?

— Посмотрим. Сначала давай трактор чинить.

— Дык посевная прошла, а уборочная еще далеко.

— Фуру отсюда вытягивать надо и к нам перегонять. Хоть и кошачий корм, а случись что — всем на полгода хватит. Опять же жиры белки и углеводы.

— Тоже верно. Хотя мы было дело Педигрипалом закусывали — он вкуснее.

— Что другой закуси не было?

Автомеханик Валентин немного засмущался. Потом сказал: 'Ну вот так вышло. Дык это не самая худая закусь. Мы вон с братом покойным матке лес в Окуловку привезли. Заночевали — водка была, а закуси матка не догадалась оставить. Братка пошел лука нарвал. Невкусный лук был и пованивал не очень… Но ничего, выпили-закусили. Спать легли. А когда матке рассказали — она за голову схватилась — братка попутал и вместо лука луковицы гиацинтов каких-то дорогущих приволок. А матка еще их из сортира жижей на зиму полила, запах-то отчего был…'.

— Ладно, починим трактор — будет тебе выпивка с закуской.

Валентин посерел лицом и попятился: 'Не, нельзя мне, твоя сказала — пристрелит, если выпью'.

— Ириха так сказала? — развеселился Виктор.

— Ага — подтвердил автомеханик.

— Тогда не будем. Она такая — сказала, так пристрелит — похвалил подругу Витя и испытал даже некоторую гордость за жену. И заодно — за себя, потому как он Ирку уже перестал вроде бояться. Или еще побаивается? Для ясности вопрос Витя замял.

* * *

В тени деревьев Летнего сада тихо и прохладно. Что совсем хорошо — трава тут не вымахала по пояс, как на открытых газонах, света здесь траве мало. А нам это в праздник — видно гораздо лучше, что вокруг деется. Но заметно, что тут нет толп, мы вообще ни одного зомби не видим, разве что в самом начале у Летнего дворца засекли несколько человеческих фигурок, но те интенсивно размахивали руками с автоматами, из чего мы правильно сделали вывод — не зомби. Точно так и оказалось — знакомцы из ОМОНа. Заняли под шумок резиденцию Петра Первого, а руками махали — ругались с теми, кто обеспечивал перекрытие Прачечного моста — по диспозиции никаких омоновцев в Летнем дворце не предусматривалось, там как раз должны были устроить себе базу охрана моста.

Ну да, хай стоит громкий, но подозреваю, что ментов отсюда выпихнуть будет проблемно — после дикой теснотищи в расположении они за возможность по парку погулять будут стоять крепко.

До кулаков все же не доходит, а когда к омоновцам еще и подкрепление прибывает — на мое удивление из пары катеров густо выбирается толпа гражданских, большую часть которых составляют женщины, по-хозяйски начинающие размещаться во дворце осаждавшие дворец мостовики плюют и идут жаловаться начальству.

— А вы можете в Чайном домике разместиться! — кричит им в спину один из довольных победой ментов.

Видит, что я наблюдаю за этой сценой и подмигивает. Смысл подмигивания становится понятен, когда мы начинаем аккуратно продвигаться вперед. Вот толковали мне, что радиация выпадает пятнами, этакой 'леопардовой шкурой', теперь вижу, что и другие беды как-то неравномерно распространяются что ли — симпатичный павильончик под названием Чайный домик разгромлен, словно тут бабуины резвились, все стекла побиты, двери вынесены, мебель в дрова. И никаких следов зомби, ни пулевых привычных отметин, ни глоданных костей — с чего павильону так досталось и от кого — совершенно непонятно. Причем погром был давно — пылищи на битых стеклах слоем. Поди, пойми… Чистое варварство и вандализм — а кто нагадил непонятно. Вырванный резной подлокотник кресла почему-то сильно действует на нервы, видно, что великолепное было кресло, сделанное в старые времена не только красиво, но и с глубоким пониманием анатомии и физиологии, с почтением к человеческой заднице и спине, которые будут в этом кресле сидеть, чего сейчас частенько не бывает в дизайнерских креативах. Вот купили мне под Новый год стул в кабинет, вроде и современный, а концу приема спина воет, про зад и говорить не стоит, убил бы дизайнеров черто…

Додумать мысль не успеваю, потому как на Марсовом поле начинается пальба в несколько стволов очередями и тут же над нашими головами — совсем близко трещат мелкими хлопочками со странным птюкающим звуком и не менее странным присвистом пули, отчего на нас с шелестом сыплются рваные листья и сбитые ветки.

— Ложись! — рявкают одновременно майор, Ильяс и Серега, да так хорошо рявкают, показывая при этом образцовое выполнение своей же команды, что все кроме немного растерявшегося Саши плюхаются на дорожку. Саша получает от кого-то из рядом лежащих пинка под колени и шлепается на то ли Тимура, то ли Леньку, отчего тут же вспыхивает вроде б как брань, но на ворчуна прикрикивает все тот же Серега. Тихо, слушаем, смотрим.

Треск пуль, прошивающих летнюю листву, стремительно удаляется, теперь мы даже не видим — где это. На нас все еще сыплются рваные листочки, тут и стрельба заканчивается так же внезапно, как и началась. Ничего не понимаю. И не я один — тут же Саша начинает связываться с теми, кто на Марсовом сидит. Хлопает глазами в недоумении, переспрашивает. Потом громко поясняет всем лежащим вокруг него: 'Это они по вороне стреляли!'.

— Им что, моча в голову ударила, по воронам лупить? — зло спрашивает Рукокрыл.

— Да говорят, ворона атаковала этот беспилотник — самолетик — отвечает растерянно Саша.

— И каковы результаты? — спокойно уточняет Серега.

— Самолетик мы потеряли — упал в Фонтанку, ворона ушла из — под огня — информирует нас радист.

— Ну, очевидно умирать полетела — предполагаю я.

— Молодцы! Так и надо! Хорошо еще нас не зацепили, недоумки — вставая и отряхиваясь, резюмирует Ильяс.

— Надо будет подать идею командованию за вороньи лапы доплачивать — подает голос Серега.

— Ага, как в старые добрые времена — соглашается его приятель. И на вопросительный взгляд молодежи поясняет: 'Раньше в охотничье общество принимали, только если сдашь определенное количество вороньих лап. Там где много ворон певчие птицы исчезают, в общем, баланс нарушается'.

— Ладно, двинули дальше — говорит майор.

Совершенно неожиданно нам приказано в лучших традициях американского кино — разделиться. Тут три параллельные аллеи, потому мы их сейчас пройдем и проверим — пусто или кто еще дохлый тут таскается. С нашей брони Енот сообщил, что, покатавшись, убрали около десятка зомби — и больше не обнаружено. Но так как всегда точку в войне ставит пехота — мы должны пойти ножками и дополнительно проверить. Работать автоматами запрещено, только если натолкнемся на морфа, но и тогда смотреть, чтоб не влепить по своим. Расходимся по направлениям, успеваю по детской привычке раскланяться с памятником дедушке Крылову, он такой же добродушный и даже две свежие отметины от пуль в его кудрявой шевелюре не испортили окруженному роскошным зверьем баснописцу настроения.

Моей группке достается самое открытое место — мы идем по аллейке, что проложена по берегу Лебяжьей канавки. Все время на связи с остальными, посматриваем внимательно, но никого нет — только поодаль на Марсовом поле видим сидящих на граните бойцов.

— Мы у Кофейного павильона — все чисто пусто — квакает рация.

— Мы у Амура с Психеей — отзывается Саша, посмотрев на большой дощатый домик для скульптур.

— Это кому тут памятник? — спрашивает Тимур.

— Бабьей глупости — заявляет в ответ Ильяс.

— Ну, ты загнул! — вступаюсь я, обиженный такой грубой прозой жизни.

— Якши. А, по-твоему, чему памятник? — возражает снайпер.

— Любви.

— Продолжай, продолжай — поощряет меня примерный семьянин.

— Ну, Амур, бог любви женился на Психее, но попросил ее в качестве основного условия, чтобы она ни в коем случае его ночью не разглядывала. Она же не утерпела и как-то раз полюбовалась спящим мужем, взяв для этого светильник…

— Во-во! А ручонки у нее затряслись, и она дрыхнущего без задних ног муженька облила кипящим маслом из светильника, так? — душевно осведомляется Ильяс.

— Ну да, восхищенная его красотой она капнула маслом…

— Фигасе! Я ж памятник помню, она ему выходит аккурат на живот и яйцы плесканула! — огорчается за Амура Саша.

— Во-во! Именно! И он ее выпер, дуру этакую… Так чему памятник? — победоносно заканчивает спор Ильяс.

— Эй, искусствоеды! А ну живо догнали остальных! — рявкает искаженным, но узнаваемым голосом рация.

— Упс, то есть — ой! — подмигивает нам в комическом ужасе Ильяс, и мы торопливо шагаем по пустой аллее.

Пара лежащих мешками тел. Ни одной цели.

Встречаемся с нашими у бронетранспортера, стоящего почти у входа, там где Карпиев пруд. Парк чист, можно вообще-то и сворачиваться. У латников в Павловских казармах все штатно, сопротивление незначительное, не то, что в Морском госпитале, так что все уже к концу.

Ну, вот и замечательно. Славно прогулялись.

В общем, мы уже можем и уезжать. Нас придержали не то из-за того, что я как-никак врач, вдруг пригожусь, не то на всякий пожарный — мало ли морф набежит. Морф не набегает, раненых нету, как обычно продуманная операция течет спокойно и планомерно.

Узнаю, что еще вчера ОМОНовцы из 'мокрой роты' выставили несколько громкоговорителей — это уже становится привычным, как артподготовка перед наступлением, большая часть мертвяков оттянулась дальше к Невскому. Что странно — на Дворцовой как стояли, так и стоят, медом им там намазано, что ли? В голову неожиданно приходит мысль — если громкоговорители собрали к Невскому публику отсюда, то и с другой стороны то же самое будет — получается, что если столковаться с водоплавающими, то я мог бы заскочить к себе в старую квартиру, и забрать что возможно. Мама об этом постоянно говорит.

Между тем Енот опять начинает цеплять Ильяса — то ли по живости характера, то ли опять засиделся, то ли просто не нравится ему наш снайпер. На этот раз непоседливый зверь зашел с особо тонкой материей — на полном серьезе заливает какую-то мутную парахту курсантерам и Тимуру, да и пара радистов его слушает.

— Учебники все врут! — вещает Енот: В них издревле гнобили гордых славян, подтасовывая результаты отборочных битв за Царьград и полуфинала на Куликовом поле. На самом деле любому культурному человеку известно, что татар создал пресловутый московитский царь Петр Первый. Он с детства мечтал построить Ледяной дворец, насадить совдепы и создать, наконец, татар. Ну, нравилось ему такое певучее название.

Учитывая, что за большой срок ведения войны с Эстонской Колоссальной Империей…'.

— Так уж и Империей? — удивляется всерьез купившийся Рукокрыл.

— Империя, империя, даже две великих империи, Укров и Эстов, пожранные кровавым режимом… так вот, Петр Великий сильно поиздержался за войну, а его варварская рать понесла катастрофические потери — ведь только при стаскивании с кроватей стариков и больных в Нарве, промочили в реке ноги, и простудились несколько сотен тысяч русских, из которых умерло от воспаления легких больше миллиона! Историки врут, замалчивая число погибших, они пишут про какие — то маленькие армии и сражения с участием пятидесяти тысяч человек преподносят за событие… Так вот. Деспот, везде насаждавший совдепы, решил переселить в Казань, а это была небольшая деревня под Смоленском, где постоянно кого-нибудь безсудно варварски наказывали или казнили, отсюда и название деревни Наказань — Казнь — Казань, все население взятого им хитростью, с применением тайно привезенных из Голландии летательных машин, города Тарту. Почему его выбор пал на этот несчастный город? Многие историки объясняют именно созвучностью названия города Тарту — татарам. Но на самом деле — дело в другом — прознав, через тайных борцов за Свободу, желавших Европейских Ценностей всем, а не узурпировавшему их Петру, о новой технике, эсты срочно заказали в Германии специальные пушки — так называемые 'флаки' (фляги), из-за характерной формы, в отличие от мортир. И весь воздушный отряд Петра был уничтожен. Хотя и успел нанести непоправимый урон обороне крепости, завалив ее амбразуры русскими трупами. Осатанев, тиран велел искоренить память о сем позорном провале, и потому велел переплавить все захваченные пушки, а всех очевидцев сослать куда-нибудь в глубь дикой России.

— Вот сейчас — точно врешь — убежденно говорит Рукокрыл, но его останавливает приятель, вроде даже что-то записывающий в маленьком затрепанном блокнотике.

— Почему его выбор пал на этот несчастный город? — ехидничает радист.

— А многие историки объясняют именно созвучностью названия города Тарту — татарам — не моргнув глазом заявляет Енот. И тут же продолжает: 'Там он намеревался оттатарить это население, тем более, что под Казанью все время круглосуточно светит очень яркое солнце, отчего несчастные жители города Тарту, не имевшие крова над головой, вынуждены были все время щуриться. Эстонский император Анзип Плюгавый выразил решительный протест, поддержанный всей демократической общественностью того времени — фараоном Психотерапестом 27, царем Нумидии средней Бгавауононом, императором Южной Германии Фридрихом-Вильгельмом Вторым и его сыном — принцем Фридрихом-Вильгельмом тоже Вторым, а также всей прогрессивной американской общественностью, выразившей озабоченность созданием татар шаманскими плясками и гонками на бизонах. К сожалению, врожденная интеллигентность помешала всем перечисленным предпринять что-либо более конкретное по отношению к распоясавшемуся русскому скинхеду в парике. Он демонстративно чихал и сморкался на выражаемые ему протесты и продолжал отатаривать жителей города Тарту, попутно насаждая ненавистные всем интеллигентным европейцам совдепы (1706 год — в Летнем Саду, а в 1708 г — на Аптекарском острове, причем вызывающе используя для этого громаднейшую лопату).

— Ты что-то про укров утаил — деловито переспрашивает Ленька.

Я кошу глазом на Ильяса. Тот сидит совершенно спокойно, даже как-бы дремотно, но мне кажется, что будь у Ильяса хвост — кончик (именно самый кончик) хвоста двигался бы злобно и предостерегающе. Причем хвост был бы змеиным с погремушкой на конце. Еноту же это видимо незаметно и спокойствие объекта насмешки заводит сказочника все сильнее и сильнее.

— Чтобы не дать им возможности воссоединится с другой великой нацией, Украми — коварный Петр послал к ним замаскированного агента большевиков, который даже фамилию выбрал — Меньшевиков. Да-да, мы знаем его и под кличкой 'Меншиков'. Он был варвар и палач и одновременно являлся Махатмой Ганди. Он отучил татар есть сало, и они поссорились с Украми. Намечавшийся тайный союз, с такими же несчастными ссыльными, основавшими названный в честь отнятой родины город Хохлома, распался. Империя Зла вновь удержала в повиновении порабощенные народы.

— И что, мировая общественность просто так позволила варварам издеваться над великими народами? — уточняет Ленька.

— Европейская общественность негодовала. Ограниченный миротворческий контингент, под нейтральным шведским флагом, начал проводить операцию по принуждению мира к восстановлению законности. Но был обманут — под видом воина укра, в доверие короля Карла, которого на самом деле звали Густавом, причем из-за путаницы связанной с плохим почерком писца в церковных записях звали и Первым и Шестым и Двенадцатым, так вот ему в доверие втерлась симпатичная шпионка Желя Знак, внучка известного норвежского следопыта Сусси-Аннена, и одна из предков небезызвестного матроса Железняка, бывшего также князем Ярополком Окаянным. Она, как и ее далекий потомок, повела миротворческие силы на Москву, а вывела на Полтаву, где как раз выпало невиданно много снега.

— Вот прямо так в июне снег и выпал? — иронизирует Рукокрыл, а я пытаюсь вспомнить, когда же было Полтавское сражение. Безуспешно, увы.

— Снег выпал еще в мае, Полтава тем и славна, что там все время снег. Именно потому там случилось грандиозное сражение, в котором впервые применили секретные древние аналоги танков. Да-да. Орды жидомонгольских бронированных металлическими бляшками кибиток волнами налетали на стройные ряды миротворцев. Спасли ситуацию выкаченные на прямую наводку все те же немецкие флаки-фляги — они пробивали любую броню навылет, и потери варваров от них были поистине ужасны. Только ночь прервала избиение. Шведско-американские коалиционные силы одержали сокрушительную победу, совершенно не понеся потерь, но вынуждены были отступить, опасаясь причинить вред мирному населению окрестных хуторов. Поэтому, несмотря на то, что все русские войска были уничтожены трижды, утром миротворческий контингент сдался в плен полным составом. Так печально закончилась уже не первая и не последняя попытка принести торжество демократии в дремучую Россию.

Город Тарту совершенно зачах без населения, и эстонскому императору Анзиппу Зазипованному пришлось срочно завозить южан урартцев, которые плохо приживались в суровых природных условиях, часто болея душой и телом, особенно, если отмораживались мозги. Позже император признал, что погорячился, выбирая для поселения народность со схожим названием, но явно слишком изнеженную, ан переделывать что-либо было уже поздно. Поэтому и сейчас тартусцы из Урарту плохо изъясняют свои мысли и их, как правило, с трудом понимают окружающие. А настоящие тартусцы окончательно стали татарами и даже страну Рассею на картах евпопейцы обозначали как Тартария — в честь города Тарту. Также в честь этого города называются кулинарные изделия — торты.

— А торты — это разве не от слова 'траты'? — неожиданно даже для самого себя ляпаю я.

— Да, разумеется — нет — высокомерно заявляет новоявленный историк и продолжает: 'А несчастные татары, лишенные надежд на возрождение былого величия утерянной Родины, совсем пали духом. Некоторые даже стали вновь есть сало и пельмени, а потом и пить водку. И вскоре они окончательно обрусели. Этому способствовала пущенная каким-то английским ученым поговорка, что если потереть русского — найдешь татарина. Коварно пользуясь этим, русские монголы завлекали в бани татарских девушек, и предлагали проверить, хорошенько потерев. Наивные девушки, не подозревая, соглашались… а потом как-то уже не получалось остановиться. Позже это получило название татаро-монгольского ига. Вот так и получилась эта странная, для несведущего человека, формация — русские татары.

— Ты совсем уже заврался — наконец не выдерживает Ильяс.

— Отнюдь! Я излагаю наиболее передовую историческую науку. В конце концов я же не придаю беседе личностный характер, не лезу людям в душу, не пытаюсь выяснять, каково это жить в виде перескобленного русского… Это я в смысле того, что если поскоблить русского — только тогда найдешь татарина, очевидно, что хорошо выскобленный русский автоматически становится татарином — начинает очень убедительно оправдываться Енот, делая невыразимо честные глаза.

— Хорошо наврал, достойно — ободряюще говорит Ленька продолжая чиркать в блокнотике. Смешливый Рукокрыл начинает ржать, глядя на посмеивающихся Серегу и майора. Потом начинают смеяться и остальные, кто слушал эту фанаберическую лекцию.

— Эх, школота! — свысока говорит Енот: 'Всем читать Фоменку! В очередь, школота, в очередь! И читать! Всем — приникнуть к сосуду знаний сокровенных сих! Учебники — в топку! Читать только светочей! Разоблачайте и сррррывайте покровы!!! Рвите шаблоны!'.

Смех только усиливается. Я при этом вижу, что Ильяс сохраняет на морде благодушное выражение лица, но тихо покряхтывает. Как говорится, он не злопамятный, он просто злой и память у него хорошая. Хохотуны еще хлебанут лиха. Вот с Енотом Ильяс не знает, как справиться, не понятен ему Енот, потому Ильяс и терпит до поры до времени.

И как только смех начинает спадать, а Енот собирается продолжить свой труд по разрыванию шаблонов, нас с Надеждой, которая во всем этом решительно не принимала никакого участия, вызывают в холл Павловских казарм, таки образовался раненый и судя по всему — очень неприятный — рубанули кого-то из живых чем-то по лицу, не знаю уж совней, алебардой или как там еще эти протазаны называются. Поспешаем.

Увиденное бьет по мозгам как кирпич. Нет, я много чего видал, но тут шалею. К нам под руки двое латников заднего ряда выводят идущего своими ногами парня, незнакомого, молодого. У него разрублено лицо, но так, что и Надя поражается — страшный удар поперек лица на середине приблизительно носа располовинил физиономию очень аккуратно, так что сразу вспоминаются учебные анатомические срезы.

Крови на удивление мало, парень в сознании и идет своими ногами, разве что по глазам видно, что промедол ему вкатили уже. Странно видеть поделенное пополам лицо, нижняя половина с частью носа и ртом висит на остатках мышц и кожи на расстоянии сантиметров пяти от другого края разреза. Хотя как мне кажется, слева и нижняя челюсть перерублена. Все это парень осторожно придерживает рукой, но половинка лица плавно колышется в такт шагам.

Сажаем пострадавшего на пол, латник возбужденным шепотом, словно раненый от этого не услышит, что говорится, рассказывает: 'Мы уже все зачистили практически все, а тут он сзади выскочил — там дверь была запертая, мы ее взламывать не стали. Ну, Рамиль и маханул наотмашь. Кто ж знал, что он живой. А заметил, что не упырь — уже не остановить было удар, совня инерцию имеет, мама не горюй, но видите — все же затормозил таки, а то бы башку снес, а так просто распахал. Как он, а?'.

Хороший вопрос. Смотрю на распахнутые глаза пациента — там и боль и страх и вот-вот сознание потеряет. Пока думаю, Надя спрашивает латников — какое было лезвие, чистое или упокаивали кого? Латники истово клянутся, что чистое — в прошлый раз Рамиль сломал нафиг предыдущее свое орудие смертоубийства, это было новехонькой репликой, только что смастряченной кузнецами. Так, это хорошо. Делать-то чего? Надо его тащить на стол, это понятно, шить все слоями и, кстати, как раз приволокли мы недавно с выезда кучу кетгута, так что шить точно есть чем, кетгут тем и хорош, что им удобно делать внутренние швы — рассасываются эти нитки потом в организме, не нагнаиваясь. Но вот как его везти? Надо перевязать, это понятно, а дышать ему как? Отечет все, опять же кровь-слизь, да и рот ему не открыть… Ладно, попробуем провести трубки, благо есть в запасе, а если что — будем делать трахеотомию или коникотомию. Ох, не хотелось бы, я, правда делал и то и другое. Сто лет назад. На трупе, когда учился. Ладно, сейчас пока сосуды спазмированы замотаем. Трубки проведем через рот и нос, да и будь что будет. Парень скис, видно промедол отключил. На всякий случай орошаем анестетиком разрубленное мясо и слизистые полости носа. Возимся, тихо чертыхаясь, проводя трубки куда должно, через нос проходит легко. А вот в рот идет хуже. Осторожно прижимаю нижнюю половину лица к верхней. Вид такой, словно все в порядке, только красная полоска поперек лица. Надя аккуратно и быстро прихватывает бинтами и косынкой, с опаской слушаем — дышит или как? Дышит. Проходима трубка, значит. И не чихает — боялся я, что раздражать будет нос эта пластиковая фиговина. Реакции на анестетик тоже нет, хвала кровавым богам, а то выдал бы он тут анафилактический шок — и все, приплыли.

Аккуратно вытягиваем пострадавшего на улицу. Ребята хорошо подошли, тут завал из автомобилей, потому тянем вшестером и то тяжело. Связываемся насчет эвакуации. Очень приятно, что насчет этого подумали — есть дежурный катер. Пока добираемся до спуска к воде, оказывается, что катер 'мокрой роты' как раз пилит в Кронштадт, так что нас подбрасывают на него. Надежда решает остаться 'на всякий случай', соглашаюсь, потому как плыть с пациентом она почему-то категорически не хочет.

На катере обнаруживается мой знакомец — как зовут, разумеется, не помню, а лечился у нас от пневмонии, мелкоочаговой. Тоже узнает меня, так что едем как свои. Представляет меня, как своего лечащего врача. Один из ментов бурчит ехидно, что лечащий врач, звучит как ворующий вор, а когда я оскорбляюсь — поправляется, типо как летающий летчик, плавающий моряк и на том мы миримся. Пациент ведет себя спокойно, дремлет, дышит, пока все мои страхи на тему того, что начнет кровить, захлебываться, задыхаться или впадать в коллапс не оправдываются. Но облегченно я вздыхаю, когда порубанного дотаскиваем до приемного покоя. Как его примотали 'на всякий случай' к носилкам на катере, так не разматывая и утаскивают.

В больнице мне высказывают довольно много, но однообразно, что думают на эту тему. Шитья действительно много, опять же неясно, кого я притащил, всяких уже пациентов повидать довелось. Ой, каких разных. От таких, которых пришлось прямо в коридоре стрелять, до Лёси — божьего человека, который сейчас при больнице живет и бывает в двух местах только — либо в больнице, либо в близлежащей церкви. Очень исполнительный парень, хотя мне кажется, слегка умом тронулся, больно уж непротивленец злу насилием, а ведь бандит бывший. Его привезли какие-то доброхоты в паршивом состоянии и с загноившейся раной — открытый перелом костей левой голени, безграмотнейшим образом леченый, пришлось тогда повозиться. Единственный из банды уцелел, чудом не пристрелили, когда остался на крыше без патронов, да еще и автомат вниз кинул от испуга. Военные, которые эту банду помножили на ноль, стрелять сдавшегося не стали, но и за ним не пошли — зомби — его приятели по банде — в доме уже встали, и ему потом было не спуститься. Вот он три дня и куковал на крыше, пока кто-то не сжалился, остановился неподалеку. Зомби тем временем с улицы рассосались по своим делам, Лёся прыгнул, разумеется, лихо поломав ногу. Это парашютистов учат приземляться ни в коем случае не на расставленные ноги, только чтоб вместе были, иначе поломаешь. Бандит этого не знал, перекатиться для гашения удара тоже не умел, вот и покалечился. Настрадался изрядно, его ж пытались в анклаве, откуда спасители были, тоже лечить, ну и лечили, пока не загноилось всерьез, потому попав к нам, Лёся ведет себя тише травы, ниже воды. А этот с разрубленным лицом — фиг знает кто. Ну, раз он чуж чуженин на нем начинают натаскивать обучаемых. Нас тоже так учили, мы пьяных на травме шили, даже обезболивать было не нужно, уже под алкогольной анестезией находились. Тут конечно ситуация посложнее, шить надо не только кожу, опять же и костные отломки совмещать надо, но в целом рана чистая свежая. Есть шансы. Впрочем, чтоб я не очень веселился, меня тоже припахивают. Пашу, куда денешься. Как Шварценеггер, чья фамилия переводится как 'черный пахарь'.

С трудом удается унести ноги, когда вызывают, наконец прибывшие и готовые к встрече с пионерами, или как назвать этих молокососов, мои сослуживцы, или как еще назвать этих охламонов. Меня поджидает пара девчонок — на тот случай если я заблужусь тут в трех соснах. Пришли не все, но я вижу и майора и Андрея с его воспитанцем (воспитанец имеет вид настолько горделиво-надутый, что хочется ткнуть Демидова пальцем в бок, чтоб слегка сдулся), прифранченный Енот, оба курсантера и Тимур тоже тут.

Встреча идет весьма дружелюбно. Наши приволокли по велению майора всякую всячину, вроде пневматических пистолетов, которые мы еще весной набрали в брошенном оружейном магазине. Насколько понимаю в разговоре, майор хочет, чтобы девчонки и ребята навострились пока обращаться с этими увечными ТТ и ПМ, привыкнуть к их габаритам и весу, научиться прицеливаться и стрелять. Подозреваю, что какие-то контакты на эту тему с майором были, потому что у принимающей стороны оказывается домашняя заготовка в виде трех 'зомбомишеней' — старые колченогие основы для детских колясок с присобаченными к ним палками, на конце которых — как раз на высоте среднего роста человека приколочены фанерки с самодельными мишенями размером с человеческую голову. Пока мы все оторопело глядим на это чудо инженерной мысли, однорукий вожатый дает отмашку — и оказалось, что когда такое сооружения тянут за веревку, эта самая мишенька раскачивается с такой же амплитудой, что и голова идущего сонного зомби. Некоторое время идет азартная пальба, может и не очень успешная, но видно, что стараются. Даже немного странно, что азы пистолетной стрельбы воспринимаются подростками как откровение. Хотя, если подумать… Если подумать пару месяцев назад, когда меня натаскивали простенькие рекомендации того же каптри Званцева-старшего и для меня были почти военной тайной.

Кроме пистолетов мои товарищи притащили и всяких напитков и лакомств, так что стол получается весьма праздничным. Подростки сильно удивляются этому, а до меня доходит, что майор Брысь очевидно решил взять шефство над этим странноватым коллективом, как раньше покойный Николаич забрал в нашу охотничью команду этого самого беспризорника Демидова. Надо же, вспоминаю изначальное прозвище нашего воспитанника — звали его до Беды Ссыкатым, не очень красивое прозвище было, надо заметить, зато потом ему каждый новый день в зависимости от успехов (или неуспехов) давали новое прозвание. Да это и по сей день сохранилось, став своеобразной традицией команды, только вот не узнавал у хранителя традиции Андрея как именовать Демидова сегодня, не до того как-то было.

— А боевое оружие вы сможете нам дать? — спрашивает невысокий паренек у майора.

— В следующий раз вручим вам холодное оружие и посмотрим, как у вас с пневматикой будет получаться. Пока не научитесь пользоваться, как следует, с огнестрелом погодим. Научитесь на пневматических — получите и огнестрел.

— Это какое холодное оружие? — удивляется паренек.

— Ножи. Заодно будете учиться ими пользоваться.

Сразу на нескольких подростковых физиономиях вижу кислые мины, а наши молодые курсанты наоборот ржут. Тимур вот правда не поддерживает их ржач. Хотя вообще-то они дружбаны и обычно вкусы у них совпадают.

— Рукокрыл, что это тебя так развеселило? — грозно вопрошает майор.

— Чтобы вступить в рукопашный бой с противником вам, товарищ майор, надо расстрелять весь боекомплект, потерять гм-гм автомат, лопатку, не найти на поле боя трупа с автоматом и патронами, палки или камня и найти при этом еще одного такого — же разгильдяя. Нас так учили — уважительно, но с дерзиной отвечает Рукокрыл.

— Значит плохо учили — невозмутимо отвечает Брысь.

— Нет. Учили хорошо. Куда в нынешнее время годится нож? При огнестрельном-то оружии? Нет, консервы открыть там, огурцы порезать — да, но учиться рукопашной смысла нет. Мы же морские офицеры…

— Раз так, с чего это вам, морским офицерам, вручают по окончании учебы такую своеобразную штучку, а?

— Какую штучку?

— Кортик для выпускника офицерского училища. Как считаете, зачем?

— Устаревшая традиция, товарищ майор, но красиво! — ляпает Ленька.

— Ну-ну. Навыки ближнего боя — важный элемент психологической подготовки бойца. Когда он умеет, стремительное сближение с противником не порождает парализующий страх. Ему пофигу, далеко противник или близко. У него есть ответ на все случаи жизни. Он устойчив. Кроме того, бывают ситуации, когда начальство не велит с автоматом ходить. По своему расположению или по чертовому 'мирному селению'. Мало ли? И охота чувствовать себя без штанов? Заходишь в дверь или за угол, а там враг. Нос к носу. Откуда взялся? А тебе не все равно потом будет? А пистолет тоже велели сдать. А нож не отобрали, потому что это беспредел будет — чем хлебушек резать и банки открывать? А кто думает, что драться голыми руками и ножом — почти одно и то же, тот сильно заблуждается. Какой бы ни был мастер подраться, что-нибудь подходящее в руке сильно меняет расклад.

— А кортик тут при чем?

— Именно при том, что флотский офицер всегда был вооружен. И на корабле к любой ситуации постоянно готов. Неглупые люди эту традицию ввели, только сейчас суть традиции забыта. Осталось только кортики обмывать, да?

— Не без этого — соглашаются переглянувшись курсантеры.

— Вот! А кортик — это не только символ власти, а вполне себе кинжал, практичный боевой нож.

— Не, лучше всего для драки финка. Да и что такое — боевой нож? — убежденно заявляет шпанистый с виду малец. Да и в драке любое что-нибудь годится, лишь бы было.

Меня удивляет, что эта шпана разговаривает на нормальном человеческом языке. Подозреваю, что это однорукий постарался. Не иначе. Хоть и однорукий, а тут в авторитете.

— А если вместо 'чего-нибудь' специально придуманный боевой нож, то разница огромная. Финны со своими пуукалками просто лохи. Боевой нож без ограничителя — нонсенс. Ограничитель не для того, чтобы не дать руке съезжать в сторону клинка. Именно эту проблему можно решить по-другому. Перекрестье нужно, чтобы нож можно было надежно удержать, когда руки перемазаны кровью или еще чем-нибудь скользким — с пониманием вопроса отзывается Брысь.

— Но все равно же сейчас нож свое значение потерял полностью.

— Ну-ну. Чтобы вашему вожатому жизнь спасти, кисть руки укушенную чем оттяпали? Топором?

— Да не, я про драку. Ну, эта про рукопашный бой — поправляется шпанистый: ' Это же не для войны нужно, так, для махача уличного. Сейчас уже и ножей таких специальных нет и обученных тоже, ну разве кавказцы, они все с ножами'.

— Оптимальный боевой нож существует. Люди, которые умеют в считанные секунды перебить им наповал несколько человек, тоже. Хотя, сейчас их меньше, потому что учат меньше. Вот подумайте, почему с таким упорством продолжает существовать термин 'холодное оружие'? Почему под него подпадают довольно смешные на первый взгляд ножики? И до сих пор не такие уж смешные санкции? Даже сейчас вроде? Почему здоровенный кухарь из отличной стали — не оружие, а небольшой ножик из довольно паршивой стали — оружие?

— Все равно ножевой бой — уже архаика, глупость — встревает Рукокрыл.

— Ножевой бой на войне — не глупость, а экзотика. Почувствуйте разницу — поправляет майор.

— Да, в общем, и в обычной жизни так бывает, чтоб на ножах дрались. Только в основном все же кухонными ножами пользуются, обычно от кровопотери помирают больше, по статистике-то судя — замечаю я.

— Статистика насчет летальности от порезов и последующей потери крови — это бытовуха. Когда работает настоящий головорез, порезы — вспомогательный прием, без него зачастую обходятся вообще. Колющие удары, которые либо вызывают мгновенную смерть, либо нокаут и последующее тихое помирание — вот как это выглядит. Не надо думать, что так могут только супермастера, которые много лет тренируются. Убивать лохов, которые чуть зазевались, бойца обучают очень быстро. Вот так они почти все и умерли, жертвы ножа разведчика образца 1940 года. Наверное, не обязательно всем быть умельцами по этой части. Но помнить все это и учитывать в своих раскладах надо. А то последняя мысль в жизни будет глупая и смешная.

— Да невозможно так человека пырнуть, чтоб он сразу брык и все! — как-то чересчур уверенно говорит шпанистый.

— Вы своих орлов в Артиллерийский музей водили? — неожиданно спрашивает Брысь однорукого.

— Ага. А что? — отзывается тот.

— Довелось видеть эрликон — зениточку автоматическую? Она приметная, аккуратненькая такая и стоит на голых ободах, резиновые шины с нее сняты?

— Видели. Видели — подтверждают сразу несколько человек. Шпанистый что-то тихо напевает, отчего сидящие рядом с ним девахи кто хихикает, кто смущается. А Хиросима свирепо тычет его кулачком в бок. Кулачок маленький аккуратный, но шпанистый пацан тут же затыкается. Мне так показалось, что пацан воспроизводил что-то насчет стоящей на горе машины без колес, резину с которой употребили на презервативы молодые люди.

— Так вот любопытная история была с этой зениточкой. Точно такая же стоит в Минском музее. Тоже без резины. Меня это заинтересовало, спросил. Оказалось, что это партизанские трофеи — взяли в ножи одномоментно целиком батарею. И что любопытно — чисто, тихо и только холодным оружием, вырезав расчеты и вывезя потом орудия и боеприпасы к ним прямо из-под носа у остального гарнизона. Никто и не заметил, что рядышком зенитчиков вырезали поголовно. Вот и прикиньте, как резали. Доктор, человек, который кровью истекает после того, как его пописали ножиком — сколько живет?

— Ну, смотря как пописали. Если сильное кровотечение, то минуты, если артерии не зацепили, то часы и больше.

— Вот и судите сами, какой там был ножевой бой, если никто из зенитчиков и стрельнуть не успел. Красивая работа. Про снятие часовых уже молчу, хотя любого разведчика — салагу из разведроты этому в принципе учат. Не говорю про спецов из ГРУ или подобных контор. Снимают часовых с ножа так, что не то что не взвизгнет часовой, а даже не хрюкнет и ничем не брякнет. Стоял — и исчез. Вот как-то так.

— А резина с колес куда делась? — гнет свое шпанистый. Отчего получает аккуратным кулачком еще раз в бок.

— Эти эрликоны стояли стационарно, в системе ПВО городка. Вот немцы и посчитали, что шины им не очень нужны и передали тем эрликонщикам, которые прикрывали танки — у тех из-за постоянных переездов шины буквально горели, был недостаток шин у гансов к этой технике. Так что все просто.

Минуту все переваривают информацию.

— Кстати, а как называется ваша группа? — спрашивает майор у однорукого.

— Детдом 9. Это для обеспечения снабжением. А так пока не думали. Не пионерами же называться.

— А чем плохо пионерами — удивляется майор.

— Совок! — фыркает Тимур, заметно, что многие из подростков его мнение разделяют.

— Возраст не пионерский у большинства — замечает со своей стороны вожатый. Или воспитатель? Раз это — детдом?

— Тимур, шат аб! — заявляет Ленька.

— Но совок же! — возражает встопорщившийся Тимур.

— Панцергренадеры — тоже совок? — не удерживаюсь я.

— Это ты к чему?

— Пионеры — вообще то во многих армиях мира — это саперы. Инженерные войска. Официально называются так.

— Ну да — подтверждает и Рукокрыл.

— А чего в совке так их называли? — удивляется невысокий паренек.

— Ну, значение этого слова еще — первопроходец, идущий первым. За рубежом есть такое движение 'бойскауты'…

— Скаут — это разведчик — поправляет меня Рукокрыл.

— И бронемашина такая есть — Ленька лезет в разговор опять.

— Я ж говорю — разведчик! Они ж тоже — первыми идут.

— Говоря проще, для правильного воспитания молодежи давным-давно придумано собирать вас в группы и правильно обучать всякому правильному. Чтоб не обалдуями росли. А уж как называли — скаутами или пионерами — разницы особой нет.

— Так пионеры — это же сплошь совковая пропаганда.

— Так и скауты — то тож пропаганда. 'Боже храни Королеву'. Ну?

— А американские что? Или вот — греческие?

— Это что, во всем мире что ли пионеры были? Только название другое? — удивляется до этого помалкивавший кучерявый паренек, который сегодня как раз управлял мотозомбями из останков колясок.

— А то ж! Назывались по-разному, но были. Пионеры, бойскауты, в Германии — гитлерюгенд.

— Да вы сказанули! Прям одно и тоже — гитлерюгенд и бойскауты! Пионеры-то ясно, похожи. Тоталитаризм опять же. Но бойскауты-то?

Брысь достаточно спокойно смотрит на паренька, потом, явно подбирая слова, отвечает: 'Любое нормальное государство, если только думает о своем будущем, детей обязательно будет держать под присмотром и учить полезному. Иначе это государство накроется…'.

— Медным тазом — старательно подсказывает Енот.

— Вот-вот. Потому что пока мы в силе — мы вас защищаем. А когда состаримся, ослабеем, тогда как? Если вы вырастете нормальными людьми, то и нам стариканам жить будет хорошо. А если нет — хреново придется нам же в первую очередь. Все ж просто. Гитлерюгенд и пионеры с бойскаутов во многом слизаны. Учили-то одному и тому же.

— Не верится… — качает головой паренек. Прямо как сегодня во время стрельбы качали 'башками' управляемые им мишени.

— Давай загибай пальцы, прикинем. Вот принимают человека в пионеры. Значит — учится быть в коллективе, командой работать. Не врать. Не крысятничать. Помогать своим. Учиться всякому полезному. Разве что понятие 'свои' у всех было разное.

— Так в любой банде тоже молодежь учат!

— А государство это ооочень большая банда. Так что все то же. Только в большой банде отморозков меньше, трудно с отморозками уживаться вот их и мочат. Для пользы дела. Впрочем — вон давайте Доктора спросим, он возился с бойскаутами.

— С чего это доктору с бойскаутами возиться, лечил что ли?

— Ну, тут все просто — командир дело сказал, учат их всякому полезному. Ну и как первую медицинскую помощь оказывать — тоже учат. И серьезно. Практически как пожарных и полицейских. А на гитлерюгенд они да, похожи. К слову сказать, обращение к своим вожатым у них прям 'мой фюрер'. Я с ними как раз по поводу первой помощи и возился — поясняю я, раз они на меня уставились.

— Чо, серьезно?

— Ну, по-английски звучит 'май Лидер'. Переводишь — аккурат 'майн фюрер' и вытанцовывается.

— Ишь ты.

— Ну, так и у нас был 'товарищ вожатый'.

— Или вожатая — опять очень вежливо уточняет Енот. Ремер посмеивается.

— Ага.

— Вот я толкую, что если детей предоставить самим себе, они такого наворочают. Страх господен, что они себе найдут. Так что в нормальном государстве о молодежи думают. У нас тут вроде как стараются толково все обустроить, так что будут и пионеры. Или скауты, это уж кому как.

— Совок получится.

— Эк в головы то нагадили. Что такое совок? Не считая приспособления для уборки мусора с пола?

— Это когда все плохо! — отвечает сосед кучерявого паренька. Видно, что ему весь этот разговор не интересен, и он откровенно поглядывает на брезентовый сверток, в котором отчетливо проглядывается притащенное на эту встречу оружие. Майор решил, что детенышам будет полезно потрогать руками серьезные дудки.

— Мда. Богато в мозги дерьма навалено. Ладно, хватит про скаутов, по мне любые скауты лучше, чем то, что творилось. Вот были сегодня на Марсовом поле, я сразу припомнил, как там совсем недавно беспризорники у Вечного огня ночью грелись — и спали там же. Демидов, тащи оружие, начнем. Вечер уже.

Когда Демидов, надувшийся мало не вдвое от гордости с усилием подтаскивает тяжеленный сверток и начинает его разворачивать на месте где поровнее, я вижу, что пионЭры делятся на две части — мальчики налево, девочки направо, то есть паренькам оружие нравится, а вот девчатки к нему весьма прохладно видимо относятся. Хиросима незаметно исчезает, возвращается со свертком в руках. Смотрит многозначительно.

Майор тем временем начинает: 'Если смотрели всякие кино про зомби, то видели, что там зомбакам рубят бошки катанами и проламывают битами, топорами и прочей бижутерией. В реальной жизни это все хлопотно и неудобно, потому мы привезли вам обычное оружие относящееся к огнестрельному, которым упокаивать агрессивных зомби сподручнее.

— А что есть и неагрессивные? — удивляется одна из девочек, круглолицая такая.

— Есть. Мы об этом попозже потолкуем. Пока поговорим о том, как лучше свою тушку от злобных нападок обезопасить. Тушка-то вещь ценная?

— Ну, на миллион добедовых долларов тянула — вставляю я свое.

— Это в каком смысле? — осведомляется недоверчиво Хиросима.

— Как-то сели мы с ребятами в ординаторской и посчитали, во сколько может встать человеческое тело, если посчитать его составляющие детальки по рыночным ценам — роговица там, кожа, почки, сердце и так далее. Получилось порядка лимона доллариев зеленых. По тому времени, разумеется, сейчас-то эти бумажки цены никакой не имеют.

— Вот так прямо миллион? — не верит Хиросима.

— Вот так прямо. Так что каждый человек с рождения был миллионером. Другое дело, что с таковым капиталом многие обращаются паскудно.

— Возвращаемся к нашим баранам, — неодобрительно прерывает завязавшуюся лекцию о человеческих вредных привычках майор. Хиросима недовольно морщит носик, круглолицая девчонка как-то с уважением посматривает на свои ручки-ножки. Словно приценивается.

Парнишки и вожатый сгрудились вокруг брезента с оружием. Майор показывает всем мой подарочный маузер. Отобрали — то для показа, что понеобычнее, чтоб интересно было.

— Маузер 96-й в умелых руках очень серьезен. Но он требует ухода, грязь и ржавчину переносит не очень. А разбирать-собирать уметь надо. Поэтому освоить следует настоящим образом. А просто таскать не вдаваясь в детали — начнет подводить. Полезный совет домохозяйке. (Тут майор бросает на меня весьма намекающий взгляд). Если имеешь такой маузер, заведи себе специальную портянку, на которой его разбирать-собирать будешь. И везде ее таскай вместе с оружием. На портянке этот маузер хорошо разбирать, чтобы не терялись мелкие детали. Ей же можно всегда протереть, где надо. Можно от нее полосочку на патчи оторвать. Словом, проверенная временем практика. Одной надолго хватает, а вообще они на дороге не валяются особо. Даже если есть много, с собой-то все равно одну иметь достаточно. Самая "приятная" особенность "маузера" К96 — если обойм нет, заряжать надо тремя руками: одной держишь его, другой затвор, а товарищ патроны пихает. (Тут майор лязгает пистолетом, показывая, что да — три руки надо). Вариант — сесть на корточки, рукоятку зажать подколенным сгибом, одной рукой держать затвор, другой заряжать. Но это для сильных мужиков.

— А если не сильных? Или не мужиков? — осведомляется третья девчонка, она в отличие от подружек к оружию проявляет явный интерес.

— Ну, не все так ужасно — продолжает майор: 'Во-первых, удерживать пистолет и затвор в заднем положении одновременно одной рукой возможно. Берем левой рукой так, что указательный палец в спусковой скобе (или средний), большой придерживает затвор в заднем положении, а остальные лежат на рукоятке сзади. Правой пихаем патроны. А еще можно сделать пластиночку из жести (или найти подходящий предмет), которая пихается на место обоймы (особо глубоко не надо), а после окончания заряжания вытаскивается. Конечно, лучше иметь родные обоймы и уметь быстро их вбивать на место. И все наличные патроны набить в обоймы. Тогда в бою дело быстро пойдет. Обоймы также можно изготовить самодельные, не велика хитрость'.

Пистолетище, пристегнутый к кобуре-прикладу начинает переходить из рук в руки, меня при этом удивляет, что ребятам он явно нравится, хотя ведь старая вещь и для них уже такого революционного ореола не имеет.

— И вот прямо эти наши патрончики к нему подходят — спрашивает однорукий вожатый.

— Маузер этими сильными патронами раздолбает, если много стрелять. Если привести к нормальному бою и иметь его на всякий пожарный, то ничего. Кроме того, можно патроны распатронить, и заряд чуть уменьшить (процентов на 5). Хорошо также пули потяжелее поставить, но это уже изыск. Теперь вот тоже старичок, но мы им пользуемся вовсю — майор показывает наган, свинчивая с него глушитель.

Хиросима тем временем придвигается ближе и начинает доставать из свертка что-то большое и прямоугольное, посматривая при этом со значением.

— Вот вы спрашивали про копчение рыбы — я припасла коптильню полегче — говорит девчонка, наконец, вытянув на свет божий коробку из стального листа, размером побольше обычной обувной. Крышка с ручкой съезжает в сторону — внутри коробки сетка из того же железа, уложенная сантиметров в трех от днища.

Ну да, спрашивал. Только чертов майор показывает такие штуки, что я бы и не прочь сам посмотреть, то же заряжание маузера мне-то как владельцу знать бы нужно в первую голову, но девчонки тоже расстарались, послать их — обидятся серьезно. Пытаюсь слушать одним ухом майора. Другим — девчонок.

— Старые нагановские патроны просто загляденье. Офигительного качества латунь, стенки толстенькие такие. Такие патроны из нормального нагана отстрелял — гильзы сами вылетают, только дверцу открой и барабан проверни. А если пихать по два научился, то скорость перезарядки еще возрастает. А если научился дозаряжать не полностью израсходованный барабан, то у тебя даже есть некоторое преимущество перед современными револьверами. Да и пистолетами. Это как помпу допихивать — вразумляет мальцов Брысь. Физиономии у мальцов удивленные, когда они за фокусами Брыся смотрят. Точь- в — точь такие же удивленными были мужики из МЧС, когда их давным-давно тому же мичман Алик обучал.

— Вот, а потом кладете сюда стружку и опилки, укладываете рыбу на сетку, задвигаете крышку и ставите на любой огонь — хоть на угли. Хоть на газовую плиту. Или на костер тоже можно — вразумляет меня Хиросима.

Бррррр. Нет, не выходит слушать сразу всех. Ладно, майора я еще поспрашаю. Пока мне и без маузера оружия хватает, а вот коптильня поважнее будет.

Оказывается все настолько просто, что удивительно — разве что стружки-опилки, ветки, что под сетку с рыбой сыплются, не должны быть березовыми или хвойными — вкус испортишь, а нужны сугубо ольховые или от фруктовых деревьев. Круглолицая как раз утверждает, что лучше всего яблоневые, а Хиросима горой стоит за ольховые. А так засыпал на дно опилки, положил сетку с рыбкой сверху, задвинул крышкой — и через полчаса-час уже и готово, никакой возни, даже такой как с шашлыками. Опилки эти не горят, воздуха для этого нет, а дымят и обугливаются. Вот в дымном жару рыбка и печется-коптится. Надо же. Действительно на первый взгляд — раз плюнуть.

— РПК я вообще-то люблю. (Тут майор ставит на сошки наш дегтяревский ручник) К сожалению, самый хреновый аппарат для стрельбы патроном образца 43-го — легендарный АК — АКМ. Нет, он замечательный, не даром его по миру миллионов 50 ходит. Но СКС и РПК стреляют лучше. А РПД вообще мечта. Вот, полюбуйтесь.

Мальчишки и вожатый любуются.

— СКС — это старый симоновский карабин? Еще штык у него не снимается, так? — уточняет однорукий.

— Он самый. Ну, СКС не катит, если очередями надо обязательно колотить. А если не обязательно, очень выгодная штука. Обоймов к нему набрать можно кучу, не весят ничего, а к бою готовы. А к калашу только рожки и россыпь. Рожки весят много, а россыпь к бою не готова. Самый мастодонтский боекомплект стрелка 300 патронов в рожках — 10 штук — ужос кошмарный — отвечает майор.

— Так, а пулемет чем хорош-то — старательно пытается вникнуть в мужские премудрости та девушка, что внимательно слушает вместе с парнями.

— А пулеметы всем хороши, кроме веса и габарита. Да не больно-то напрягает эта разница. У РПК ствол солидный, к точной стрельбе располагает. Если оптику присоб ачить, можно врагов погонять очень неслабо. А РПД единственный, кто этим патроном с ленты питается.

Майор раскладывает рожки, в том числе и пару длиннющих от РПК, показывает банку от РПД, ленту.

— И чем лента так уж хороша? — задает опять же достаточно детский вопрос девочка.

Шпанистый парень начинает ржать. Глядя на него, начинают смеяться и другие, а девчонка густо краснеет.

— А сам ответить на этот вопрос можешь? — спрашивает хохотуна Ремер.

Теперь настает очередь краснеть хохотуну — смеются теперь над ним.

— Ты блин как Ходжа Насреддин. Односельчане нашли на караванной тропе астролябию, принесли ему. Он сначала засмеялся, а потом заплакал. Его спрашивают — что такое, почему Ходжа то смеешься, то плачешь, а он в ответ: 'Сначала мне стало смешно, что вы такие глупые и не знаете такой простой вещи, а потом вспомнил, что и сам не знаю, что это — вот и заплакал' — смеется Тимур.

— А что такое астролябия? — добавляет масла в огонь девчонка.

Уже все хохочут. Боюсь, что Тимура будут теперь величать Ходжой Тимуром.

Но он не так прост. Смотрит на окружающих, выжидает, потом отвечает другой притчей: 'Явился персидский мудрец к Ходже и сказал, что поверит в мудрость Насреддина, если тот сумеет на сорок разных вопросов дать один ответ. Насреддин согласился, мудрец долго спрашивал на всякие темы. Задал сорок самых заковыристых вопросов. Ходжа снисходительно посмотрел на мудреца и посрамил его ответив: 'Не знаю!'.

— Вообще астролябия — это такой средневековый компьютер из бронзы — гордо замечет морской Рукокрыл.

— Им можно установить сколько времени по звездам. Где находишься и много чего еще — уточняет другой эмбрион мореплавателя по имени Ленька.

— Типа старого джипиэс с часами? — уточняет девчонка.

— Точно так.

— А, ну понятно. Так чем лента-то лучше?

— Лента для пулемета вообще на самом деле единственный нормальный источник питания. (Возвращает нас к обсуждаемому предмету Брысь). Емкие магазины тяжелы, сложны, зачастую ненадежны. Вот возьмем другого дегтяря — ДП. Всем хорош ручник. Но у него диск на 47 патронов сам по себе весит около трех кило, нехило, да? Надежный, правда. Это вес почти полутора сотен патронов. Набивать его долго. Поэтому не получится таскать пару дисков, а остальное россыпью. В бою без штанов останешься.

— Так ведь и лента тоже железная, вес у нее весит.

— Звенья ленты тоже кое-что весят. И коробка, в которую лента укладывается, тоже. Но соотношение гораздо лучше. Ленту вручную набивать сподручнее, а на машинке вообще очень быстро. Бубны для РПК — круглые магазины так назывались — были ничего, вроде, да как-то съехали с них. А длинный рожок — это уродство. Там и короткий-то помеха, если прижаться к земле надо. А у РПД банка с лентой на сто патронов весьма компактная. Стрелять из него одно удовольствие. Длинные очереди кладет очень кучно. Пожалуй, в щит метр на метр с 500 метров можно всю ленту засадить в три-четыре приема. Конечно, нужно его правильно установить и удерживать. Но из всей стрелковки пулемет — самый мощный.

— Странно, почему Серега больше пулемет Калашникова любит.

— Привычнее. Отчего еще. И мощнее. Конечно — вразумляет Ремер.

Парни наперебой нянькают в руках тяжеловатый РПД, впечатляются. Один все-таки заявляет, что старье — оно старье и есть, вот у американцев все новое, а у нас что ни приняли на вооружение — то ерунда какая-то. Тот же наган — никто больше такого не взял вооружаться, а наши как всегда дурака сваляли. Надо ж трудный подросток, а что-то такое слыхал. Правда я подозреваю, что тут не саамы сложные, те, кто на игле сидел давно уже убыли на форт Тотлебен, где наркам и алкашам безнадежным устроили рай с бесплатным кайфом. Результат получился такой наглядный, что поголовье нарков снизилось быстро и сильно.

Майор немного думает, потом формулирует так: 'Уровень машиностроения даже в царской России был достаточным, чтобы выпускать любой револьвер. Никакая "современная технология" и суперточность не отменяет ублюдочности ненадвигающегося барабана. Чем меньше зазор, тем меньше надежность. Он начнет клинить не только от микроскопических грязинок, но просто от температурных и химических эффектов. Просто микроскопическая наледь заклеит механизм. Но дело не в этом. Не надо считать себя умнее "тупых царских генералов", которые принимали на вооружение пулемет максима, трехлинейку и наган. На самом деле в этих-то вопросах они были бесконечно умнее тех, кто сейчас пытается критиковать их техническую политику. И руководствовались они соображениями, которые и теперь ничуть не утратили актуальности. Из нагана, вероятно, убили людей больше, чем из любого другого пистолета-револьвера в мире. И никто не жаловался, что плохо получается. Практически нет свидетельств, что кто-то избавлялся от нагана при первой возможности, хотя другие образцы имели хождение. Великое множество людей, у которых были возможности пораскидывать понты со всякими браунингами или диковинными револьверами, продолжали ходить с наганом и от добра добра не искали. Как-то вот так. Ну ладно, хватит вам на сегодня лекций, хорошенького понемножку, будем собираться.

— В следующий раз когда приедете? — деловито, но с ноткой неуверенности спрашивает однорукий вожатый.

— А постараемся не тянуть, нам у вас понравилось. Думаю, что вполне можете и вы к нам визит нанести, только бы сначала неплохо б навостриться вашим стрелкам работать с пистолетами. Вы пока потренируйтесь. Разумеется не всем это надо будет. Но в минимальном минимуме может пригодится.

— Еще обещали рассказать как морфа в плен взяли — напоминает Хиросима.

— И про танковый завод тоже — напоминает ее подружка.

— Раз обещали — значит, выполним, без вопросов. Но на сегодня уже, наверное, разговоров хватит — достаточно решительно пресекает майор.

Прощаемся достаточно тепло, хотя девчонки и дуются.

Когда едем обратно, майор неожиданно спрашивает: 'Что-то у вас физиономия вытянулась, когда про морфа разговор зашел. Вот я и подумал, что лучше отложить. В чем косяк?'.

А черт его знает. Я и сам толком сформулировать не могу.

— Дык наверное медикуса ученого смущает то, что вообще-то его в плен взяли, а рассказывать надо как он взял. Вот и не складывается — подсказывает Рукокрыл. Вот хам ушастый, еще никто и звать никак, а уже судит. Хотя вообще-то он прав, мне стыдно рассказывать, как оно было на самом деле и стыдно рассказывать, как от меня ожидают.

Майор задумывается на минутку. Потом спрашивает: 'А рассказывать собираетесь с какой целью?'.

— Не понял?

— Так обычно военные люди рассказывают про подвиги либо для того, чтоб похвастать, либо в поучение салагам. Вы что собираетесь извлечь из рассказа, какую выгоду?

— Ну я собственно об этом как-то и не думал.

— Так. А если подумать? Нет, если вы на девчаток глаз положили. Не в смысле чего, а так, пококетничать — тогда конечно надо пушить хвост. Но я б не советовал, больно уж Надежда Николаевна стреляет хорошо, да и маленький город — Кронштадт, а народу на том заводе побывало много, слухи колесом ходят, глядишь потом подловят на несоответствиях. Да и вообще — оно вам надо на пьедестал залезать?

— Вот уж чего совсем не надо. Да и мелкие эти девчонки еще, малолетние.

— Знаете, детей мне кажется обманывать не стоит. Лучше вообще ничего, чем сбрехнуть. Жить спокойнее. Можно не все скажем рассказать.

— Ну это в каком смысле — не все?

— Да в прямом. Вот наш общий знакомый, не будем тыкать пальцем в нашего друга Крокодила было дело совершил героический подвиг. Если интересно — могу вкратце изложить. Вам может оказаться полезным.

Раз полезным — внимательно слушаем.

— Итак диспозиция простая, горный райончик, вторая чеченская. То есть уже подстав меньше, предательства меньше и порядка больше. Откатывается разведгруппа, волокут на себе раненого, измотались вкрай, боеприпасов практически нет. Плюс в том, что они совсем рядом уже с местом, где их вертушки должны забрать, потому и раненого волокут, минус — банда сидит на хвосте, да еще свежая, да еще очень толково соответствующими инструкторами натасканная, да еще и с личной заинтересованностью, кровнички так сказать. И получается так нескладно, что ичкеры раньше вертушек поспеют при любом раскладе. Принимать бой — никак боезапаса нет, стратили уже почти все — было куда и на кого, засаду оставлять — не выживут. Да и не задержат толком, нечем и как уже говорилось — тертые калачи ичкеры, выучены очень лихо. Грамотные.

— А говорили, что они просто талантливые, дескать, служили в стройбатах, а как до дела дошло — проснулись инстинкты.

— Это чушь. И Дудаев не стройбатовец и много у них там еще советской подготовки было народу. Да и потом их натаскивали очень серьезные дяди. Так вот, почти до места встречи с вертушками добрались, грубо говоря до прилета вертушек пара часов, а вот банда догонит самое большее через полчаса-час.

Перебираются через ручей, тут сапер откалывает номер и говорит, чтоб ему оставили пулемет с огрызком ленты, там патронов десять, чтоб все гранаты отдали, он чехов встретит. Как вы знаете, он может быть весьма убедительным. Так убедил, что даже раненый свою заветную гранату отдал. Хотела пара парней с ним остаться, но он на полном серьезе предупредил, что кто за ним пойдет — он тому ногу прострелит. И поверили.

Крокодил значится обратно с гранатами и пулеметом за ручей, остальные — дальше трюхать из последних сил к точке рандеву.

А дальше у них за спиной минут через 15–20 длинная пулеметная очередь на весь остаток ленты, пальба из автоматов в полтора десятка стволов, тут же гранатные взрывы как — то очень невнятно — почти разом, так не покидаешь, автоматы один за другим затыкаются — и все, тишина. И только одиночные выстрелы неторопливо — такие, добивающие. Изредка.

Вертушки прибыли, тут же с новыми силами разведгруппа обратно, благо недалеко.

Шли осторожно, хотя боевой винтотряс прикрывать взялся. Добрались до ручейка — на том берегу сидит на камушке Крокодил, глыкает что-то из чужой фляжки. Коньячок, понятно нашел хороший, любит он хороший коньячок. И горка оружия рядом, аккурат те стволы, что у погони на вооружении состояли.

Стали спрашивать — смотреть — чехи все готовые. Понятно в чем хитрость была?

— Нет! — совершенно искренне в один голос говорю я с курсантами.

— Чехов сгубила именно выучка. И то, что сапер знал, как они будет действовать. Потому он их и подловил качественно. Когда он из пулемета по ним влупил, они решили, что нормальная пулеметная засада. И, как положено, сработали — одни давят огнем пулеметный расчет, другие справа слева обтекают и все, кончается пулемет. А Крокодил аккуратно там, куда они должны были кинуться, свои растяжки и развесил. И чуток не так, как обычно вешают. Всучил вместо ожидаемой пулеметной засады — саперную. Они когда преследовали, следили, чтоб на растяжку не наскочить, а тут у них времени не было, вляпались всеми четырьмя лапами. А сам сапер пулемет тут же бросил и вкругаля дернул — уже чехам выйдя в тыл. Звук у калашей похож, не поняли они, после того, как под взрывы попали, кто откуда стреляет. Вот такая героическая повесть выходит.

— Да, прям боевик.

— Дальше больше. Это то, что по первому тык скыть приближению. Ан за кадром остается такая деталька, что вместо Героя России получил сапер за все это только орден Мужества, и то можно сказать повезло сильно, мог попасть под раздачу, потому как одиночные выстрелы — это он как раз раненых чехов добивал. А в составе разведгруппы был еще человек из другой совсем артели, ну кто понял — молодец, кто не понял — и не надо. И в своем отчете этот офицер так и написал, что после добивания недобитых сапер еще и поотрезал по ичкерийскому же образцу у убитых всякое разное, ровно так же, как эти бандосы с нашими делали, только он у мертвых резал, а они — по живому мясу старались.

Вот теперь и думай — что рассказывать. А что не стоит. И — утверждать не берусь, но ооочень сильно подозреваю, что была еще причина — сапер из них был самый старый и должен был замудохаться куда сильнее, чем те, кто помоложе. Вот он и решил сработать впоперекосяк, что уже ноги не волок, а так и группу разгрузил себе пулемет и гранаты забрав для дела и выиграл в итоге. Так теперь и смотрите — что стоит рассказывать и кому — что именно.

— Ну, все равно как-то не симпампонисто выходит.

— Людям свойственно ошибаться. Причем всем и сильно. Иначе мы бы с вами не в машине сидели в Кронштадте, а жили бы своей жизнью, выслушав по радио и ТВ что-нибудь этакое (майор голосом Левитана величественно декламирует)…"Через сутки после начала Катастрофы в Санкт-Петербург вошли превентивно моторизованные патрули на броне, медики получили четкую ориентировку от Комитета по здравоохранению и мэр обратилась к жителям с четким и внятным обращением, после чего ряд появившихся зомби был тут же отловлен сетками и арканами и в дальнейшем жителям города по спискам военнообязанных роздали оружие, увеличив одновременно штат судмедэкспертизы, что позволило тут же определять — стреляли по зомби или сводили счеты с живыми- и в отличие от Москвы, жалко и глупо погибшей от пустяковой в общем-то проблемы Северная Столица стала Главой обновленной России — единственной страны в мире, устоявшей перед напастью!"

Мы грустно ухмыляемся. Дорого бы мы дали, чтоб оно было именно так. Ан нет…

Дома меня ждет сюрприз — пахнет чем-то горелым, одноглазое Лихо вместе с щенком удрали в комнату Нади и отсиживаются там. Сама она возится на кухне, вид у нее виноватый. До меня доходит, что она в кои веки попыталась кулинарить и провалила судя по всему это начинание эпично. Действительно, угольки какие-то на столе в блюдо уложены. Оказывается, по рецепту Дарьи взялась в кои веки приготовить какое-то печенье, но то ли рецепт о чем-то важном умолчал, то ли еще что — но 'зепсин ху, сгорели сапоги, Василь Иваныч!'.

Ладно, пробовать все равно надо, видно ж, что старалась. Потому останавливаю ее порыв ссыпать угольки в ведро и кусаю первый попавшийся под руку комочек. Ничего, даже жевать можно. Опять же местами сладко.

— Немного пригорело сверху — извиняющимся тоном замечает Надежда и смотрит выжидательно.

Прожевав, отвечаю: 'Как сказал в подобной ситуации известный антрополог и ученый, командор нескольких орденов и академик ряда академий Тур Хейердал 'Ничего, зато внутри совсем сырое!'.

— Это который на всяких папирусных лодках плавал?

— Он самый. До этого еще на плоту по океану рассекал. 'Кон-Тики' плот назывался.

— Не слышала. А что он и впрямь так говорил? Действительно сырое?

— Говорил, говорил я слово в слово его процитировал… Он своей жене устроил свадебное путешествие в глухое место Полинезии, пожить первобытной жизнью. Вот она и осваивала там кухню каменного века. Не переживай, вполне печенюшки годны, сконсумирую с удовольствием. Чай есть?

Чай есть, но не про мою часть — вызывают из больницы. Ночное дежурство надо прикрыть, у коллеги семейные обстоятельства какие-то образовались, просит подменить. Очень не хочется. Но я ей должен два дежурства, никуда не денешься. Грустно смотрю на Надежду, сгребаю печеньки в пакет и ползу в больницу. Спохватившись, спрашиваю: 'Может печеньем поделиться, а то я сгоряча все забрал?'.

Боевая подруга так мотает головой, что мне становится страшно, как бы там у нее что-нибудь не отвинтилось. Заодно решаю проверить подогнанный мне уже пару недель тому назад автомобиль — Вовка расстарался, доставил непривычных очертаний реношку 'Кенгуру' вроде называется. Обычная легковушка, только кузов высокий, кубиком, удобно мне с моим ростом. Все руки не доходили, а тут уже вечереет, не хочется как-то пешедралить… Вот и еду как английская королева — она когда была в Питере с визитом как раз на чем-то похожем рассекала. Даже сподобился ее близенько лицезреть — в двух шагах стоял. Стыдно, но почему-то хотелось похлопать ее ласково ладошкой по нелепой шляпке и сказать доброжелательно: 'Не журыся, Лизавета!' Так мне и непонятно, с чего в голову пришли такие мысли при виде аж цельной английской королевы.

Ночка заладилась с самого начала дежурства веселая и бойкая. Для начала пришлось разбираться с идиотом, который ухитрился так разбить себе башку, что первые несколько секунд я всерьез прикидывал — а не зомбака ли мне привезли, больно уж этот голый кособокий и уродливый субъект, залитый с головы (естественно!) до ног кровищей походил на нежить. Только его забинтовал и принял, как началась почечная колика у другого пациента — с пневмонией. Хоть и знаю, что как дежурство начнется, так оно и пойдет, но после того, как мужик с коликой пережил приступ, я всерьез рассчитывал, что смогу поспать. Но это я зря так губу раскатал.

Уснуть-то я уснул, а только тут же и разбудили телефонным звонком из порта.

Мутно поглядывая на листок с инструкцией, предписывающей отвечать на звонок чеканным: 'Дежурный по приемному отделению больницы 26 врач такой — то' с приписками карандашом ниже 'врач Какойто', 'Никакой врач-то', 'Лена, прекратите отвечать — Алло, милый!' и прочим юмористическим творчеством дежурантов отвечаю хрипловато, но, в общем, по форме.

Оказывается, сейчас притащат американца с огнестрелом. Перехватили его посудину в нескольких сотнях километров от Кронштадта, сейчас на подходах. Огнестрел старый, состояние у пациента так себе, но держался, в общем, нормально. Что у них там на посудине произошло — бог ведает, не спрашивали толком, тот, кто ему стрельнул в спину сидит в импровизированной камере видно конфликт был между двумя, не более — тоже к слову раненый. Брет Гарт, Майн Рид, шестизарядные кольты…

Вот счастие-то привалило! Огнестрел, надо ж как красиво! И двое, прелесть какая!

Спрашиваю — когда доставят?

Отвечают, что скоро. Пострадавших уже сгрузили с лайбы на катер, сейчас привезут на Летнюю пристань. Мда, значит не спать точно. Интересно — собирать операционную бригаду по тревоге, или это не ургентные больные, потерпят до утра? Ладно, в конце концов, эти америкосы уже сколько-то времени в море болтались, раз не померли — несколько часов перебедуют, а операционщики сегодня и так вкалывали как шахтные кони. Если что пойдет вкось и вкривь — тогда буду будить. Ладно, подождем.

Успеваю подготовить, что нужно для перевязки, уже в дверь деликатно тарабанят.

Из разговора по телефону мне ясно, что корыто это американское явно нашим интересно чем-то. Придется с америкосом покорячиться. Сопровождавшие лица улетучиваются мгновенно, а у меня появляется возможность глянуть на пациента. Одного привезли. Второй под охраной остался, не стоит видимо на него время и силы тратить, сейчас расследование коротенькое, а суд еще короче.

Показываю ему рукой на топчан. Плюхается грузно, хотя вроде бы не производит впечатление мешка. Рослый, так бы можно сказать, что относится к категории 'крепкий мужик', но то ли из-за ранения, то ли из-за других причин выглядит до предела замудоханным. Сидит, как палку проглотил. Перевязок не видно, шел сам. Уже хорошо — не полостной, и видимо без переломов обошлось. Кожа, правда, паршивого серовато-зеленого оттенка. Еще странный диссонанс ладно сидящей полувоенной (или военной? Не силен я в американской форме) одежды, козырного лифчика с прибамбасами, пистолета в кобуре странно размещенного на груди и неявного косоглазия пациента. Косоглазый стрелок — это само по себе нелепо. Ладно, поехали.

Напрягаюсь, судорожно напрягая все мышцы мозга и начинаю на ихней мове: 'Хэллоу! Ха уду ю дую? Ватс хапеннед?'.

— Акцент у вас чудовищный. Давайте лучше по-русски, на языке родных осин — устало заявляет пациент.

— О, отлично, а то я по-английски не силен. Мне сказали, что американца привезут. Как вас зовут?

— Мельников.

Ага, не американец получается. Ну, тем проще, не придется извергать из себя жалкие огрызки школьного курса языка. Ладно, надо заполнять первичку, со студенческой скамьи запомнил, да и тут уже не раз вколачивали — лечи, как хочешь, но чтоб в истории болезни все записано было правильно.

— Возраст? Место жительства? А ну, это собственно неважно. Укусы были? СПИД, гепатит, туберкулез, вензаболевания? На что жалуетесь?

— Мне в спину пальнули.

Ага, говорили, что огнестрел.

— Кашель с кровью был? В моче кровь не видели?

— Нет.

— Ясно. Уже лучше. Как вас ранили?

— Делать было одному дураку нечего, как в пирата играть.

— Сами раздеться сможете?

Сразу видно, что фиг он сам сможет раздеться, хотя и пытается это сделать на чистом гоноре. Помогаю ему, начав с тяжеленной разгрузки. Под рубашкой щедро, но бестолково намотанные тряпки по всей спине. Местами в подсохших пятнах крови и сукровицы, в нескольких местах пятна влажные. Немного туплю, прикидывая, чем это ему так влепили, что в грудную клетку ничего не влетело, но по всей спине размахнуло. Нехило прилетело, признаю. И запашок знакомый.

— Видно нагноилось. Можно отмочить, полив перекисью водорода или фурацилином, но лучше дернуть. Будет больно, но грануляций еще нет. А гной уже есть и лучше бы отток обеспечить. Могу дать водки для храбрости.

— А по-другому обезболить в больнице не выйдет? — ехидно спрашивает раненый.

— У хирургов и анестезов денек был пухлый. И завтра будет не лучше. Первичную хирургическую обработку ран делать поздно, время ушло, да и сначала мне надо глянуть, что да как, прежде чем других будить. Потому мне водкой проще. (Ага, буду я тебе рассказывать, что ты можешь на обезболивающее дать анафилактический шок, как у ребят три дня назад получилось. Только тогда народу в больнице было по дневному времени полно, быстро в норму привели. А тут, пока я буду бегать, окачуришься ни за грош).

— Дергайте.

Берусь поудобнее и начинаю. Американец ежится, когда холодные ножницы разрезают намотанные тряпки на боку. Ну да, когда сам бывал на таких процедурах пациентом, всегда злился — что им чертям было не погреть инструмент, а тут забыл, ладно, он не плюшевый, не расклеится. Тряпки сваливаются, остается только прямоугольник, приклеенный к спине. Ну, дергать не буду, а поаккуратнее можно, так поехали.

Пациент ухает, когда жестковатые из-за сохлой крови и гноя тряпки отстают.

Спина выглядит несимпатично — насчет мелкой дроби я правильно догадался. Да и расстояние видно метров десять было, не меньше. Спина вспухла как подушка, два десятка ранок, несколько кровят, а вот из большинства уже не столько кровь, сколько гной. И видок такой сюрреалистичный — красно-фиолетово- желтый раскрас с дырочками и потеками, свежими и подсохшими.

— Лихо нагноилось. Не все, но большей частью. Ложитесь на живот, посмотрим, что тут делать. Штаны приспустите.

— Это еще зачем?

— Одна дробина низко прилетела.

Однако, все не так, чтоб плохо было — из ранее виденных ранений дробью, это пожалуй самое удачное — все дробинки засели на разном уровне, но неглубоко, максимум завязли в мышцах, это больно конечно, но не проблема в плане лечения. Пока осматриваю, переговариваемся — ну да, тот ковбой судя по всему и бахнул из короткоствольного ружья и дробь оказалась мелковатой и жилет на пострадавшем был одет и может быть сам патрон был из дисперсантов, а самое главное — расстояние было несколько метров, успела дробь из компактной смертоубийственной кучки рассыпаться в рой. Зато как раз на широкую спину пациента и хватило равномерно. Так. С этим вроде ясно, завтра на всякий случай сделать рентген, потом выковыряем из него свинец и свободен, а антибиотики я ему уже сейчас начну давать. Другое дело, что косоглазие мешает, может он, конечно, всегда был косым. А может и приобретенное, значит что-то с мозгом не в порядке, а нам тут инсультников в общей палате не надо. Тем более, таких здоровенных, веса-то в нем под центнер, да еще в придачу по ушам судя — боксерил американец, мятые у него ушные раковины и не так мятые, как у борцов. Ладно, сейчас спину я ему прикрою временной повязкой, глазки проверим.

В общем, картина ясная — придется его в клинике оставить. Да и мореманы ходатайствовали, стоит, пожалуй, пойти навстречу, главная наша на эту тему было дело явственно говорила, должны мы учитывать интересы соседей, чтобы они наши тоже учитывали. А вот пациент мне все же не очень нравится. Видно, что ранение не такое легкое, хоть он и бодрится. Никуда не денешься, придется ведь инородные тела удалять. А хирурги вряд ли этой фигней будут заниматься, скорее всего, мне же и придется. И косит ведь пациент. Особенно когда чуток отвлекается, так глазики сразу врастопыр. Но с другой стороны обе руки и обе ноги как я видел, вполне сохраняют управляемость, причем симметрично, улыбка у него скупая, но опять же симметрична, выговор немного гнусавый, но вроде б он с юга Америки, а там именно так и говорят, не раз читал. Нет, врать не буду, акцент южанина от акцента янки с севера не отличу, но читал же про протяжность и гнусавость. Угощаю его водичкой. Пьет, а я отмечаю, что трехглотковая проба у него в норме, не выливается вода изо рта, не давится он, когда глотает. Вроде бы как нет особо тревожных признаков кроме косоглазия.

Объявляю, что придется ему у нас погостить. Не сильно этим его удивил, ясно же, что чистить спину надо как следует.

Надо же, извиняется, что хочет при себе оружие оставить. Не могу удержаться и несколько покровительственно объясняю, что половина пациентов и так с оружием поступает, а к тому же скоро в Кронштадте будет введено — впервые можно сказать в мире — обязательное владение оружием.

Пока колю ему противостолбнячную сыворотку, он успевает ехидно уведомить меня, что Кронштадт никак первым быть в вооруженности населения не может. Дескать, если даже не брать средневековье, когда у каждого мужика топор имелся для разных целей, так и нынче, например, в США есть такой городишко Кенессо, где общая вооруженность законодательно закреплена. Небольшой — тысяч на 30 жителей. Ехидно спрашивает, Кронштадт, небось, еще меньше?

Шути, шути. Нет, побольше, все же получается. И на многие километры — самый крупный населенный пункт сейчас.

Он заинтересованно спрашивает — как дорога на Москву — проезжабельна или нет? С чего бы это его интересует? Да и вообще — с чего это его американцем величали, и какая нелегкая его сюда занесла? Нет, я, конечно, много чего повидал за это время и прекрасно помню, например экстравагантного поляка-пилота, который прилетел в Новгородчину, рассчитывая добыть для перелета в Австралию к родственникам тяжелый бомбер с армейского аэродрома.

Впрочем, спрашивать у пациента сейчас смысла большого нет, видно, что он спекся, но вот то, что дорога на Москву его интересует с практической точки зрения очевидно. Меня вот тоже интересовало — как до Новгорода добраться можно, или нет — у меня там родители в деревне с марта месяца обретаются. Видно и у него тоже. Или он американский шпион и рвется добраться до оставленных в умершем городе секретов. Гордон Фримен, ага.

Но вообще-то не похож пациент на Гордона Фримена ни разу. Хотя оружием обвешан изрядно. Говорю, что вот на днях было большое событие — встретилось два конвоя — наш с примкнувшими новгородцами у Валдая встретился наконец-то с пробивавшимися навстречу тверяками. Так что дорога вроде годится для езды, особенно если в составе колонны, да с бронетехникой. Как слыхал — решение об обеспечении транспортного сообщения уже принято наверху. Для нас тверяки привезли наконец более менее внятную информацию — с чего эпидемия началась. Вроде как наш олигарх решил построить мир по своему желанию, то ли в царя поиграть, то ли адреналинщик в особо крупных размерах. То ли еще что. Нам Кабанова дала информацию, поделив ее на две части — что для широкой публики, что для служебного пользования.

Почему-то информация о тверяках заставляет пациента подскочить — я-то про них только слыхал, мне они до лампады, знаю только, что базируются они в странноватом месте — на форте Константин. Вроде наши с ними цацкаются и мне не совсем понятно, почему дорогих гостей разместили в плавучей гостинице яхт-клуба, а не где-либо в городе.

Вижу, что у пациента загорелось туда чуть ли не сейчас бежать. Земляки что ли?

По-любому это у него не выйдет, время ночное, документов у него никаких, никто его не знает, так что моментом любой патруль загребет. Что я ему и говорю. А тут как раз приносят мешок для его одежды и сменную — больничный халат и пижаму с тапками.

Переодетого отправляю в палату, санитарка сопровождает. Его драгоценное оружие ставим пока в шкафчик для швабр, что с одной стороны пациента огорчает, с другой — точно никто не помылит — никому в голову не придет там искать. Утром можно будет сдать на хранение, вместе со шмотками. Хотя с моей колокольни — нафиг тут никому американская винтовка тут не нужна. Что и говорю пациенту. В ответ он глядит на меня со скорбным сожалением и бурчит что-то о том, кто такие коллекционеры. Ну да. Это верно…

На утренней пятиминутке, как и ожидалось, всучивают его вести мне. Бурш согласился помочь выковырять из пациента дробь, да еще практикантов пообещали в помощь — для того, чтобы обезболить при манипуляции новокаином. Принцип простенький — накачивается шприцом новокаин в ткани вокруг операционного места. Пропитывает их обезболивающее, чувствительность падает, а пациент в сознании и бодро смотрит, как его режут. Проблема в такой методе только одна — тот, кто новокаин вводит должен внятно себе представлять — что именно он так обезболит, потому анатомию знать положено на ять. И очень аккуратно пропитать новокаином все ткани без исключения. Автор способа — хирург Вишневский — анатомию знал чуток похуже бога, потому ухитрялся обезболить все что угодно, а вот как оно нынче будет — неясно.

Как и ожидалось — на анестезиологию является одна из эрзац-команд, где один врач-анестезиолог заменен аж тремя персонами. С легкой руки полного усача- анестеза, вспомнившего, что именно так в институте ходят студенты на постановку клизм — первый знает, с чем должна быть клизма, второй — куда ее ставить, а третий — как ставить — такие бригады между собой медики называют клизмационными. Вот и сейчас являются три богатыря — самоуверенная кудлатая девчонка четверокурсница из сангига (она знает немного фармакологию), мелкий веснушчатый сержант-санинструктор (этот в троице отвечает за техническое обеспечение) ну и тот самый Побегайло (как реаниматолог-экстремал).

Пациент очень подозрительно смотрит на пришедшую в процедурную кучу народа, цепляется взглядом за крестовидный шрам на щеке Бурша и очень недовольно осведомляется — с чего это мы практикантов приперли? Он в общем-то подопытным кроликом быть не хочет. Я-то еще ночью понял, что мужик он даже слишком самостоятельный, из числа тех, кто в любом процессе на полном автомате начинает становиться командиром. Но тут ему не здесь, нам командиров не надо, мы и сами с усами.

— Обезболить надо качественно. Анестезиологов осталось после эпидемии — по пальцам мастера с лесопилки пересчитать можно. Вот и приходится работать такими анестезиологическими командами — по сумме знаний и навыков трое как раз соответствуют одному дореформенному анестезиологу.

Пациент выразительно ухмыляется. Я поправляюсь.

— Ну, почти соответствуют. А колоть вас надо обильно, дырок у вас густо. Сейчас еще снимочек вот тут повесим, чтоб видно было, где у вас дробины засели — и приступим. Можете петь песни, но лучше рассказали бы, что это вас за американца выдали и что да как. И вам веселее и нам интересно.

Пациент выражает сомнения в перспективности такого распределения ролей, но тут Бурш спокойно объясняет — работа будет нудная. Длинная и однообразная, потому как привычная. Анализы уже пришли, крови в моче нет, так что сидим и ковыряемся, выколупывая завязшие поверхностно дробины, потому вполне можем и пообщаться.

Далее начинается рутина, пациент приступает к рассказу, причем девчонка немного шалеет, услышав, что лежащий на столе мужчина приперся аж из США. Не, мы тут много кого видали, индусы к слову, отправившиеся отсюда на своем отремонтированном фрегате 'Тарбар' до дома добрались, но вот чтобы так в одиночку — это внушает. Пользуясь тем, что рассказчик видит только одну сторону событий — Бурш и я жестами и взглядами корректируем те два десятка уколов, которые делают новоиспеченные анестезиологи. Это ведь только кажется, что сделать укол — элементарно. Нормально сделать укол — весьма непросто и требует навыка. Мне доводилось видеть только четырех виртуозов — трех медсестер и одного наркомана, попадавшего себе в любую вену. Вот и возимся, накачивая новокаином истерзанную спину клиента. Потом обрабатываем операционное поле и, прикидывая, где ранки прячут дробины — начинаем поиск. Большей частью дробины находятся без особой сложности, но в трех местах приходится расширять разрезами.

За это время пациент скуповато излагает свой анабазис. Впечатляюще! Хоть роман пиши, столько всякого всего с ним произошло. А едет он к семье, и живая семья, что особенно радует четверокурсницу, которую Побегайло даже пару раз локтем пихнул, чтоб вернуть из задумчивости на землю. Мда, такое придумать сложно, ну да это давно известно — в жизни такие бывают закидоны, что никакой романист не придумает.

Потому поневоле соглашаюсь помочь встретиться с тверяками, тем более, что анестезиологи-то и впрямь еще учатся и потому такой полигон упустить было грешно, но не говорить же ему, что он — полигон. Даже и сейчас вижу, что студентка скорее была этакой ботаничкой — в теории знает все, а ручонками делать получается не шибко. Морщился американец от ее уколов, старался, чтоб незаметно, но морщился.

Наконец счет выковырянных дробин совпадает с тем количеством, что углядел рентгенаппарат и можно закругляться. Меня оставляют обработать операционное поле — то есть здоровенную опухшую спинищу. Пока копаюсь, успокаиваю пациента. Его оказывается, две вещи сейчас особо волнуют — сохранность груза на кораблике, там у него товар, а я по Николаичу помню, что для настоящего купца это важность первостатейная, да вот еще тверяки.

С товаром тут ничего сказать не могу, оно вроде как у нас с воровством все жестко поставлено, что в порту, что на рынке, были печальные инциденты, но как бы не с месяц уже ничего не слышно подобного было, попугиваются нестойкие морально. Ну, может, что по мелочи и стибрят, но чтоб груз целиком — это вряд ли.

Возражает, что там экипаж еще тот. Так что как бы не заявиться ему к пустому причалу, что было бы весьма грустно, пер пер и все для посторонних сукиных детей.

Тут спорить трудно, обидно, да и не только обидно. Спрашивает — есть ли тут практика раскулачивать пришлых. Припоминаю, что слышал на эту тему, но такого не припоминается — командование тут не ангелы, и скуповато оно весьма, но вот то, что понимают тут все — когда вокруг такое — беспредельничать не стоит. Просто потому, что не живут беспредельщики долго и счастливо. То есть счастливо — еще живут. Но очень недолго. Да и то, что ресурсов сейчас много, а людей мало — тоже накладывает отпечаток. Была бы ядерная катастрофа — когда людишек много, а вот жрать нечего — тогда было бы куда жестче, а сейчас пачкаться особенно-то не за что. Есть, конечно, такие вещи, что и отнимут, но вот таких ценностей еще поискать надо. Ну, там ядерный заряд, корона Российской империи или там тонна золота. У него ведь не ядерный заряд на судне?

Смотрит на меня укоризненно. Ну да, чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Ясно, ему его добро важно, так что мои утешалки ему пофиг. В принципе вообще-то это понятно, но утешать пациентов входит в мои врачебные обязанности. Вообще-то его можно было бы уже и выписать, собственно нам он чуж-чуженин, да и в плане спины хоть нагноение и имеет место быть, но угрозы жизни явно нет, антибиотики ему выписаны, но вот косоглазие смущает. И мне кажется, что оно у него приобретенное, причем недавно. Когда начинаю расспрашивать — оказывается да, была потеря сознания, свалился и ушибся, как раз через некоторое время после ранения. Смущенно признается, что ушиб при падении задницу. Хвалю себя за наблюдательность — вот и ясно, откуда у него косоглазие. От огнестрела с кровопотерей раненый сознание потерял, грохнулся и хоть это и смотрится странно — получил, упав на задницу, нормальный сотряс мозга. Мозгу-то разницы большой нет, в каком направлении его трясут. Хоть снизу вверх, хоть сверху вниз, хоть с боку на бок. А для сотряса как раз нарушение бинокулярного зрения характерно. И вот с этим его выписывать нежелательно.

Ввожу его в курс дела. Удивляется, что падение на задницу — а мозг сотрясся. Сам-то он думал, что это от таблеток, которые он лопал мало не горстями — спинка-то в дырках, болит же.

Пока я прикидываю, кому и когда показать окосевшего 'американца', да к слову еще надо, чтобы он договор подписал, он же не местный, значит пойдет по коммерческой дорожке и мне в принципе стоит ему влепить обследований и консультаций по максимуму, без принятого конечно в Америке безумного вбухивания всего и вся и всех дорогущих, но не нужных анализов с томографией всего тела по поводу сломанного например пальца. Нет, все в меру, тем более, что пациент непростой и сделать ему ту же флюорографию стоит всяко, 'американец' перебивает ход моих мыслей, показывая взглядом на карман моего халата, где на всякий случай лежит 'Малыш', пятизарядный пистолетик. И не к месту спрашивает, как я выдергиваю из кармана пистолет, если что.

Пришлось показать, хотя надо признать, что не блеснул, нет, не блеснул. Еще и бумажки высыпались разношерстные, которые в течении дня откуда-то берутся и то ли размножаются сами, то ли так незаметно накапливаются по карманам. Пациент сразу приосанился, расцвел, заметно ему лучше стало от моей неловкости. Ну, это-то понятно, такие крутые мужики как пациенты — охапка проблем, потому что к лекарям обращаются только когда совсем немоготу, 'за пять минут до гробовщика', жутко переживают свою слабость и при этом капризничают в лечении, упрямо желая моментального выздоровления как по мановению волшебной палочки. А такое, как правило, невозможно, сильно попорченное здоровье и лечить надо кропотливо, а вот с этим у крутых мужиков — проблема, почему-то те, кто мне попадался считали, что можно слопать все выписанные на месяц таблетки одним махом, а вот соблюдать расписание, аккуратно поддерживая нужную организму концентрацию пользы от лекарства длительный срок — ну никак невозможно. Здесь ясно он немного душевное равновесие приобрел, потому как паршиво ему, а чувствовать себя таким ему очень грустно, потому вид чужой неловкости повышает его самооценку. Ладно, подъем духа у пациента — хороший признак. Воодушевленно 'американец' растолковал мне, что с таким скоростным обнажением ствола любой зомбак с остановками 'на отдохнуть' слопал бы меня раза три, а если бы я нарвался на перестрелку с ним, с пациентом, то он бы в меня влепил весь магазин.

Вот такое вот спасибо, его лечишь, а он бы магазин влепил… Клизмы ему, что ли прописать очистительные? Ишь, раздухарился…

— И как надо его вынимать? — спрашиваю его.

— Хотите, научу? Пока я здесь и глаза у меня в кучу?

А что, поучиться — это я всегда с удовольствием. Оно, конечно, ему в спину-то пальнули, что ему как стрелку минус, с другой стороны он своего обидчичка в ответ наказал. Ответным огнем мирно пахавший советский трактор подавил огонь китайских батарей.

— Глаза-то мы проверим, благо вы у нас коммерческий пациент — отвечаю я ему, чтоб он не шибко веселился — дней пять всяко придется у нас побыть.

Эта новость не вышибает из него слезу. Ну, хорошо, только вижу, что на кораблик свой он просто рвется, проще будет его отвезти под присмотром, а то ведь удерет по водосточной трубе и не ровен час еще что с ним случится. Пока выслушиваю его предложение выкроить время на занятие пистолетной науке — а говорит он уверенно, видимо и впрямь умеет, прикидываю, что надо успеть сделать. Успеть надо много — размыться после ковыряния в спине, уточниться у Бурша насчет этого косоглазия, сдать дежурство, с завотделения поговорить, чтобы 'американца' отпустили под мою ответственность, да одежку добыть пациенту какую-нито, не в пижаме же ему рассекать, да то да се.

Киваю. Выслушав средней неуклюжести каламбур про задницы — типа я ему рассказал про его, а он расскажет как прикрыть мою, ну да американский юмор, нахватался он уже в США, предлагаю ему позавтракать, пока выполнять буду всякое свое разное и на том прощаемся. В принципе таких сотрясов мозга и их последствий я видал достаточно много, только вот потом это сбывалось с рук долой невропатологам да иногда окулистам, а тут придется его вести большей частью самому. Ладно, все равно другой вариант для 'американца' подходит еще хуже — без лечения, скорее всего он либо так и останется косоглазым, либо будет потом еще хуже, любят инсульты на нелеченые сотрясы мозга приходить, есть такое.

Бурш озадачивает меня еще больше, по его мнению, тут уже не сотрясение, а ушиб мозга налицо — больше двух дней прошло, а симптоматика цветущая. При сотрясе уже бы утихала. Худо. С другой стороны лечение-то все равно одинаково. Покой в первую очередь.

— Назначьте ему пирацетам. Грамм двадцать.

— Не многовато будет?

— В самый раз, он крупный. А можно внутривенно закатить и позвать для этого дела Нинульку.

— Что-то у вас вид слишком хищный.

— Да что-то он мне не глянулся. Вы к слову поосторожнее с ним.

— Ну а что он мне может сделать?

— Да просто он из той породы мужиков, что и не заметите, а будете ему за пивом бегать. Не шибко-то расстилайтесь, ни к чему. А то на шею сядет и ноги свесит. Причем не со зла, а чисто по привычке.

Это да, тут Бурш прав. Ну да мы тож не совсем уж лыком шиты.

— Нельзя ему пива. К слову — пирацетам это ГАМК? И почему внутривенно?

— Ага. Если его внутривенно ввести — давление ненадолго подскочит, а у пациента башка будет трещать. Мелочь. Но приятно. Для слишком гордых вполне подходит.

— А почему нежная Нинулька, а не грубый Побегайло?

— Заметили, как реагировал на уколы нежной девушки подопытный?

— Заметил. Морщился.

— Вот и ответ. Громила Побегайло уколы делать навострился, да и когда новокаин колол — как положено по Вишневскому перед идущей вглубь иглой посылал все время анестетик. Предпосылание струи анестетика перед идущей иглой — обязательное условие, так и написано. А Нинулька сначала пропорет ткани иголкой, а потом качает. И кстати — Побегайло умнее, чем прикидывается. Ему так проще, старая привычка.

— Понял. Не, я лучше дам болящему горсть таблеток сразу.

— И все таки держите с ним ухо востро.

— Не совсем понимаю, с чего вы так его невзлюбили. Обычный пациент вроде.

— Сам не знаю. Глаза у него знаете такие… Как бы сказать понятно… Доводилось слышать про 'ничего лично, только бизнес'? Вот мне кажется, у него эта фраза прозвучит искренне, если что.

— Ну, вы ж слышали, что у него недавно двух попутчиков расстреляли, а он задержался. Чтоб разобраться с бандитами? Вроде достаточно личный подход?

— Знаете, свои ощущения очень трудно передать, особенно когда коллега не сильно ориентирован в психологии, терминологии психологии и времени на трехчасовой обзор нет… В общем — мне он не нравится. Мне кажется, что после того, как попутчиков потерял, поменялся он сильно. Может быть, ошибаюсь — но я подобное уже не раз видал.

— Ну а вы подоходчивее, снисходя к моему интеллекту.

— Говоря проще — с такими глазами пристрелят другого человека без особых терзаний, только потому, что это выгодно. И еще мне кажется, для него воевать стало интересно. Не необходимость, а именно удовольствие. Вкус крови, знаете ли…

— Это ненормально?

— Нормально, вполне. Только вот ухо востро надо держать, чтоб не попасть между его интересом и им самим.

— Ну, вы прямо бандита рисуете.

— Тонкая материя, я сразу предупреждал. Для бандита больше характерно несколько другое — как его левая нога возжелает. Ваш пациент в принципе социально адаптирован, но… Хотя может так и надо, меньше заморачиваться… Аминь глаголю вам: аще не обратитеся, и не будете яко дети, не внидите в Царство Небесное. Да, и попробуйте милдронат после разовой ударной порции ГАМК.

Озадаченный, двигаюсь дальше, отметив про себя, что вообще-то уже подписался катать пациента по его делам. Недалеко до беготни за пивом, недалеко. С другой стороны меня впечатлило, что человек так рвется к семье, что аж из Америки прибыл. Тут вон в мирное время пять минут на метро для многих несказанное препятствие. Да еще не голый босый прикатил, думал, значит, все время, что да как делать. Нет, определенно хочется ему помочь, как в детской сказке хромому муравьишке все помогали вовремя добраться до муравейника. На всякий случай твердо решаю, что вот пиво носить пациенту не буду. Это решение меня несколько успокаивает.

Препараты добываю у анестезиолога, в очередной раз полюбовавшись на его 'пещерное творчество' как он называет аккуратно развешенные схемы действий и фармакологического пособия при типовых анестезиологических и реанимационных мероприятиях. Действия медиков расписаны подробно и на эээ… весьма доступном языке. Так же доступно, как сцена охоты на мамонта нарисованная на стенке пещеры.

Некоторые перлы вроде 'расслабитель мышц' или 'усыпитель' вошли в повседневный обиход. Автор этих пособий для 'клизмационных бригад' твердо стоял на принципе 'неважно, как это выглядит, главное, как это работает' и оказался прав, действительно работает. Теперь, пока его напарник приходит в себя после инфаркта работы на анестезе воз и сто маленьких тележек. Забираю лекарства, заодно с царского плеча выдает мне и эмоксипин.

Сам анестезиолог при этом старательно готовится к сегодняшнему дню вместе с наиболее продвинутой бригадой, натаскивает их в надежде, что сами смогут работать. Любуюсь кропотливой подготовкой, заодно ловлю себя на мысли о том, что точно так же — нудно, привычно и придирчиво готовя оборудование и снаряжение готовились к своим восхождениям альпинисты, приятели Ольги. И что то очень недавнее в голову лезет. Ну да, так и наша команда к выезду готовится. Причем чем опытнее боец — тем внимательнее и дотошнее он в сборах. Рукокрыл с Тимуром еще могут набардачить чего, а вот Брысь, Андрей или скажем Ремер шаманят над каждой мелочью…

Вот помнится рассказывали мне о своей подготовке к бою те, кто в Отечественную воевали — в частности снайпер подбирал патроны только одной так скажем партии, каждый тщательно осматривал, начиная с капсюля, все с легкими следами окислов, вмятинками, царапинами — особенно на пуле — тут же браковались, потом каждый патрон протирался чистой тряпочкой и под конец еще все они "прошуршивались", то есть тряслися у уха — в зависимости от наполненности пороха и его состояния — звук иной получался, такие тоже отбраковывались…

А еще вспомнилось как наш препод, доцент Тарасов, земля ему пухом, рассказывал — выдали им оружие и боеприпасы и сидели они в дотах под Гатчиной. Когда дело дошло до дела и немцы появились, наконец, оказалось, что в коробках с пулеметными лентами вода (то ли конденсат, то ли еще что, короче — не посмотрели ни разу, коробки и коробки). И пошли осечки и заедания. Пришлось над костерками прямо в окопе у дота ленты сушить. Чем кончилось — не рассказывал, он попал как знающий немецкий язык в дивизионную разведку переводчиком, а Гатчину сдали довольно быстро… Только вот после того Тарасов тоже к своему оружию и боеприпасам стал относиться очень внимательно, потому что запомнилось, как ленты сушить пришлось в самый последний момент. И в медицинских делах та же кропотливость в подготовке была его фирменным знаком.

Согласие завотделением на отлучку пациента получено, майор скрепя сердце дал добро на возню с 'американцем', заодно уточнив, чем этот тип из-за океана может быть полезен. К моему удивлению решил, что пусть этот Мельников всей нашей команде покажет, как с пистолетами обращаться, дескать в Америке пистолетчиков учат хорошо, а у нас по военной специфике это оружие никогда особо не котировалось, разве что у всяких мелких подразделений навроде чистильщиков из контрразведки, но от тех хрен чего узнаешь. Потому нам будет полезно, и по расписанию занятий я клиента должен доставить в Шанец, в тир. Слышимость хорошая и потому негромкий вопрос майору от Ильяса слышу отчетливо. Ну, кто про что, а нашего снайпера интересует, что за груз 'американец' привез. Обещаю уточнить и это, не зря же пациент так суетится.

Возбужденный вид пациента только утверждает меня в сомнениях. Он сам не замечает, но нетерпение из него просто прет, что заметно по нехарактерной для крупных мужчин суетливости, выдаваемой непроизвольной мимикой и телодвижениями.

Скармливаю ему горсть таблеток. Он их глотает в момент, по-моему даже не заметил, что я ему всучил.

Пытаюсь прочесть ему кратко его обязанности по восстановлению здоровья, но все мои слова он воспринимает краем уха, он уже весь там — бегает по берегу и высматривает свою посудину.

— Знаете, у вас сейчас временная дисфункция бинокулярности зрения, но если будете нервничать и перенапрягаться, то может получиться так, что временное станет постоянным и будете вы и впредь косоглазым. Вам по уму покой нужен, постельный режим на несколько дней. Тогда все нормализуется. А будете носиться как угорелая кошка, надеретесь водовки с земляками, а потом еще поругаетесь с командой и портовой службой, так будете косить оставшуюся жизнь. Вы меня слушаете?

Он меня слушает, но не слышит. Обещает не пить. Дескать, он только со знакомыми пьет. Очень хочется заявить ему, что познакомиться, чтоб выпить — пара пустяков. С трудом удерживаюсь от бесполезных нотаций. Говорю только: 'В любом случае нельзя пить вообще. Хоть и со знакомыми. Да, собственно говоря, вам как в том анекдоте: что пациент любите? Жареную картошку? Так вам и картошку нельзя! Потом будет поздно лечиться, если нарушение зафиксируется. Мне честно не очень-то нравится, что вы будете по городу носиться и решать проблемы. Не, я понимаю, что карета уедет, но и здоровье тоже не казенное. Это я к тому, что тверяки будут к нам постоянно кататься, слышал уже об этом. Глазов-то всего два и никаких запчастей не предусмотрено'.

Стремительно, но с оттенком брезгливости переодеваясь в притащенные мной шмотки, Мельников из чистой вежливости не посылает меня с нравоучениями в светлую даль, а очень неубедительно обещает быть осторожным, дескать, он все понимает. Ага, а я прям сейчас развешу уши и приму за чистую монету, как же.

Выглядит пациент в спортивном наряде скорее забавно. Ну не виноват я, что у сестры-хозяйки сейчас отгулы и заменяет ее как бы сказать… брат-хозяин, наверное. Подменный фонд у нас вот такой оказывается, невзрачный, кЕтайский… Зато все чистое. Ладно, не в 'Асторию' на обед едем. Совсем наоборот, забрать Фрейю на прогулку.

У подъезда сталкиваюсь с Енотом, который опять в ипостаси гопника куда-то собрался.

— Таксистом заделался? — тут же спрашивает он.

— Нет, это пациент.

— Работу на дом теперь берешь? Что у него, аппендицит? Или гланды вырезать?

— Нет, в спину ему пальнули — удивляясь своему долготерпению, отвечаю я.

— Ню-ню, а я уже помочь хотел — ехидно подмигивает Енот и винтит прочь.

Вот вечно с ним так, черт его поймет. Определенно он и впрямь из той породы людей, с которыми в разведку идти спокойно, а вот жить вместе в казарме — запаришься.

Хотя и хожу недолго, пассажир весь извертелся, насколько это возможно при расковырянной спине. На Фрейю кидает такой уничижительный взгляд, что мне кажется, ожидал он увидеть что-то этакое могучее и свирепое — ну как там эту зверюгу майор называл, фила бразильяна что ли. А увидел болонку. На меня посматривает снисходительно, дескать, каков поп, таков и приход, но надо отдать должное ничего ехидного не говорит.

С чего начать? Разумеется, всей душой Мельников рвется на свой корабль. Ясно, надо пилить к диспетчерам. Там скажут куда ехать. Пациент сильно удивляется — он-то знает, что они прибыли в Купеческую гавань. Конечно, только вот эта гавань — проходной двор, большая часть пассажиров и грузов там и выгружается, удобно, центр города. И потому стоять там всем подряд не дают, всех с длительной стоянкой или как в случае с Мельниковским пароходом отправляют в другие гавани. Где они могут стоять до скончания века не мешая никому. Так что эта, как ее, 'Розамунда' что ли может быть хоть в Угольной, или Заводской, или Военной, или Лесной или Каботажной гавани.

Пока едем, пациент обещает из своих запасов солярки дать. Ну, это как раз отлично, хотя смотря на сколько соляры его щедрости хватит — я ж прекрасно помню как в первом общежитии нашего института ходила 'основанная на реальных событиях' шуточка: 'Бэри мандарынов сикока хочеш — хоть два!'.

У диспетчеров, каким-то волшебным образом понявших, что названная мной 'Розамунда' — это на самом деле 'Мариетта', узнаем, что загнали ее вообще в дальние дали — в гавань Базы Литке. Ну да на машине это совсем близко. Спрашиваю — там она или ушла? Щщаз, так ей и дали уйти, как же. Стоит как миленькая, тем более на борту был случай пиратства, так что никуда не денется до конца расследования. Нам, между прочим надо будет приехать в отдел милиции, пациент показания должен дать, как лицо пострадавшее.

Мельников, увидев, наконец, свое родное плавательное средство издал такой облегченный вздох, что и слону так выдохнуть было б не зазорно.

— Лучше вам стало? — спросил я его.

— Значительно лучше — весьма искренне сказал 'американец': 'На борт подниметесь?

— Нет. Спасибо, собаке погулять надо.

Ну и разумеется кинулся он по сходням аки барс, потом правда то ли больно ему стало, то ли обещания вспомнил не ретивствовать — и половину сходни он уже прошел степенно, с достоинством.

Фрейя засиделась, место для нее незнакомое и потому стремительно принялась обнюхивать все подряд и сразу. Нагуляться полностью она все же не успела, хотя и носилась как заведенная, а пациент уже обратно идет. Ну картинка. Почти такой же, как тогда в приемном отделении — опять в иноземной форме, удобной разгрузке, с коротышкой-автоматом и бейсболке, под которой разумеется черные очки.

— Сбежать решили все же? — осведомляюсь у супермена.

— Нет, просто придется торговые переговоры вести. А по одежке встречают — это еще никто не отменял. И в китайских тряпках я толком товар не пристрою, вид слишком несолидный. С этими словами протягивает мне пистолет, судя по характерному виду — из тех самых 'Глоков', кобуру, пару коробок патронов. Говоит, улыбаясь: 'Держите, это вам. Как второе оружие куда лучше вашего маленького пистолета, тот уже на совсем последний шанс годится. Потом с ним вас и поучу стрелять, если хотите'.

— Я не против, любая наука всегда на пользу. Как прицепить правильно?

— Потом прицепите, вы 'глоком' или аналогами раньше пользовались?

— Нет, не довелось, хотя за последние месяцы из пистолета много пострелял.

— Это понятно, просто с пистолетами safe action надо сначала указательный палец хорошо натренировать, чтобы самому себе в ногу не закатать, когда его в кобуру убираете. Лучше сегодня дома потренируйтесь, а завтра уже носить начинайте.

— В чем тренироваться?

Тут он вытаскивает из нагрудной кобуры странно знакомый пистолетище показывает мне указательный палец правой руки, лежащий на рамке.

— Его на спуск надо передвигать только при наведении на цель, когда уже стрелять собираетесь. А тренируйте простейшее движение: 'Навели — палец на спуске, опускаете — палец со спуска убирается. И так до бесконечности, пока все три тысячи повторений не сделаете, необходимых для закрепления рефлекса. Вот так, видите? Раз…, навел пистолет на дерево, — два…, придвинул руки к груди и убрал палец. Раз… Два… А то бывает, что убирать палец забывают, цепляют за кобуру и бац — дыра в ноге'.

Ну, такие дыры в ноге я не далее как три неделю тому назад видал, а потренироваться, отчего ж потренироваться будет полезно, чего уж.

Поехали дальше, теперь уже к дознавателям.

— Дознаватели — это хорошо, — фальшивым тоном глядя в окошко заявляет Мельников — У меня гуси бойцовые… простите, товар на борту. Хороший. Доктор, может, посоветуете пронырливого, но честного человека, который сумеет его пристроить?

— Пронырливый и честный одновременно?

— Ну да, как я вот, — стучит себя по груди Мельников: 'А вообще я серьезно. У нас на борту толстой полиэтиленовой пленки для теплиц тридцать тонн, не говорите, что она вам не нужна. И тварона тонн пятнадцать, ткани'.

— Тварона?

— Это ткань, как кевлар. Только дольше не стареет и лучше влагу держит. Пошьете себе такой костюмчик и в пасть к любому мертвяку можете соваться без опаски. А если слоев добавите, то еще и бронежилетку соорудите. Я список товара могу дать, из двух пунктов, если хотите.

— А взамен что взять можно?.

— Деньги у вас ведь уже хождение имеют?

— Да, появились… фантики, — а как еще охарактеризовать имеющие хождения дензнаки.

— Значит и банк какой-то есть, — отвечает пациент удовлетворенно: 'Я бы вклад в банк сделал ну и прикупил бы по мелочам что-то, а спутники мои… спутников бы я лесом загрузил, точнее — пиломатериалами. Они обратно в Голландию пойдут, там это теперь дефицитом будет. Или тротилом, он для рытья каналов куда как нужен'.

— А кто его отдаст? — удивляюсь я такому запросу.

— А что его не отдавать? — в свою очередь удивляется Мельников: ' В бэче всяких ракет со снарядами его тысячи тонн, не поверю, что его не начали выплавлять и не начнут. Арсеналы флота наверняка этим добром под потолки забиты, и уже никому это все не нужно. А со временем и опасно станет'.

— Спрошу.

Ну, за спрос не бьют, а ломает себе голову пусть Ильяс. Пиломатериалы — это хорошо, и есть они и растут вокруг города исправно, пили да пили. А вот все операции с толом вещь чертовски опасная, командование оборот взрывчатки запрещает, как в СССР прямо. И на такой запрос как бы компетентные люди не посмотрели откровенно косо, но пристально.

Наши уже вернулись с выезда, было все достаточно просто, хотя и нудно — нам вчера в клинику привезли семилетнюю девочку, которую тяпнула зомбокрыса, давненько такого не случалось, расслабились. Левую кисть пришлось ампутировать, потом хирурги, подумав, сделали малышке 'клешню Крукенберга' — протезирование в таком возрасте вещь очень сложная и нет у нас опытных протезистов, тем более детских. Сегодня ребенок проплакал несколько часов, как ни утешали, перепугалась вчера. То ли еще будет, когда поймет, что теперь вместо аккуратной ручонки у нее будет диковатая двупалая клешня — остатки локтевой и лучевой костей разъединяют. Перемещают мышцы, и в итоге получается вместо предплечья такая лапа. Но ампутанты клешней управляются довольно лихо — во всяком случае, ею даже шить можно, не то, что ложку держать или кусок хлеба.

Вот кумпания и скаталась в виде дератизаторов, поприбрали местность, где проишествие было. Пользовались методой, который рассказал еще в Ораниенбауме паренек с грозной кличкой Крысолов — расставили ловушки с живыми крысаками и выбили всю нежить, что на эти приманки купилась. Клетки с крысаками вернули по принадлежность — в Чумной форт. В виварий, откуда и одолжили. Теперь мне надо до разбора сегодняшних полетов переговорить с Ильясом.

Ильяс быстро прикидывает, что и тол можно поставить, но это куда хлопотнее, чем лес и потому, чтобы не устраивать себе сложностей решает обойтись без взрывчатки, опять же у него там в плане леса есть землячок-родственник. Кто б сомневался, у снайпера везде свои, давно убедился.

Брысь, наконец, приходит.

Ильяс с постным видом правдолюбца говорит: 'Вчера взяли на базаре мошенников. Толкнули разведчикам из морячков поддельные патроны. Типа УС — а на деле — обычные, только пули крашеные лаком для ногтей. Чуть выезд не завалили, пробки на ПБС в клочья…'.

Все наши сидят, тихо хрюкая смешками, из угла доносится горестный возглас Енота: 'Вот ведь! Ну что за люди! Ничего святого… да, товарищь майор? ПАТРОНЫ — и те бодяжат! Неееет, в ЭТОЙ стране нормальной жизни не станет! Надо срочно собирать вещи и ехать… в… Не знаю, куда ехать, но ехать НАДО!'.

— Куда ты, злодей, поедешь? — давясь от хохота, спрашивает Андрей: 'На глобус посмотри — жопа по всему шарику!'.

— Пгостите… а дгугого глобуса у вас нет? — сварливо, но с достоинством отвечает Енот.

Надежда (явно в отместку за подколы) что-то шепчет на ухо Брысю. Тот хмурится, потом фыркает, потом хрюкает…

— Варначья морда! Иди суда! Карать стану и тиранить буду!

Енот делает глаза кота в сапогах из известного мультфильма и бровки домиком.

Они выходят, из-за двери слышно: 'Ну, колись — что еще! Чтоб я знал, откуда тебя, дурака, еще отмазывать? Чтоооооо? Со смещеным? Ах, е…. Подожди, нельзя же так…. ой, ё… По… полосатые?! И кому? Подарил? Ты — подарил?.. Ах, в канцелярии… Это та студентка что ли? Мало тебе госпиталя? Ах, что? Да там кое-кто беременный… Не знаю кто… но мне-то простительно не знать… а ты мог бы и узнать… если не боишься показать там свою наглую морду… Все, иди, алхимик хренов! Хотя стой. Возьмешь у Ильяса три сотни патронов из 'особых', выкрасишь кончики белым лаком. Чтоб как с маркировкой действительно 'лучшие патроны'. Такая вот тебе епитимья выходит. И кончай так подставляться. Твое счастье, что знаю, на что потратил. А если б торгаш местный был? Тогда как?'.

Что отвечает Енот слышно неразборчиво, но тон убедительный. Ну да, скорее всего, перед тем как фортель выкидывать он ситуацию прокачал и спланировал. Оба возвращаются, Енот свысока обращается к снайперу: 'Любезный, подайте-ка мне три сотни самых лучших патронов к самому лучшему автомату! Да глядите, чтоб свежие были и без тухлятины!'.

Ильяс дышит носом, но отвечает спокойно: 'Для вас токо мятые остались, прошлогодние. Могу предложить также ржавую гантелю, как более приличное вам оружие'.

— Нет, я собираюсь Захарову презент сделать, потому надо те, которые с меньшим допуском. Ну а Енот согласился нанести маркировку, совершенно добровольно — останавливает пикировку Брысь.

— Да, белый носик или серебряный, эталонные. Видел только 5,45, про 7,62 не знаю — отвечает Андрей.

— Те тоже были — бурчит Енот — Чехи ими почти сплошь тарились, какие-то мрази помогали. В трофеях все время попадались. Хороший патрон, да.

— А может одним походом заодно начать выпуск полосатых, которые со смещенным центром тяжести? Художник-раскрасчик уже есть, несколько тысяч кувырдающихся наберем — намекает Ильяс, не вполне довольный благополучным окончанием инцидента. Он-то с удовольствием бы заставил проштрафившегося ухаря красить заборы по всему Кронштадту. И по два раза.

— Нету же таких, чтоб со смещенным-то центром — решаю показать свою эрудицию я.

— Пули со смещенным — есть. Со смещенным относительно ПРОДОЛЬНОЙ оси — они в силу физики волчка и т. д. при попадании колбасятся сильнее — но оттого неустойчивы в полете — такова старая 5,45, которых полно на складе, но выпуск прекратили в конце 80х вроде. Про нее говорили за рикошет и т. д. — но это больше байки. Другое дело что отклоняется — да сильнее, и после пробития серьезной преграды может уйти сильно в сторону. В отличие от 7,62 — отвечает уязвленный таким выпадом Енот.

— Ессесно — никакой маркировки на них не было, кроме полосок на пуле — поддерживает его Ильяс с энтузиазмом.

— Еще смещен центр в 12,7 пулеметных — именно осевое эксцентричное смещение, сердечник так впрессован, таким образом достигают большего рассеяния на дальности 1000 и далее, там кучность не нужна. Пулемет, цель или групповая или движущаяся и так далее — не обращая внимания на укол Ильяса поддерживает разговор Енот.

— Злые языки говорят — это еще и потому что руки у производителей в жопе и иначе не выходит все равно — меланхолически вносит ясность Ремер, на которого весь инцидент не подействовал никак, видно привык к штучкам своего сослуживца и крашенные патроны относятся к пустякам. Не достойным внимания пустякам.

— Потому этими патронами нельзя точно стрелять из 12,7мм снайперок — нужен спецпатрон. Була эпопея с принятием на вооружение 12,7мм снайперок — вставляет и Брысь: 'Дайте патрон — примем на вооружение! — Примите и дайте заказы — будут патроны!'.

— Югославские патроны помню, были со смещенным, мы торговали ими одно время. Маркировку забыл, правда — замечает улыбающийся Сергей. Пока шла свара, он заботливо доставал из мешков две новые малокалиберные винтовки и здоровенные цилиндры глушителей к ним.

— Вот сделали — не без гордости замечает и Вовка. Явно они с Серегой и пострались.

— Пристреляли уже?

— А то ж! С коллиматором отлично работают.

— А зачем с коллиматором-то — удивляется наш воспитанник, привыкший к малопулькам, но работавший в основном обычным прицелом.

— Удобнее и проще. А мушки мы спилили, чтоб глушители пользовать — отзывается Енот, помогающий собрать винтари в единое целое с глушаками.

— Спилить мушку, это правильно, это как раз для некоторых по жизни нужно — тихо бурчит Ильяс.

— Да брось, для зачисток самое то — отвечает простодушный Серега: 'Хорошая была идея, теперь с перезарядкой нагановских патронов возиться не надо — из брони можно отработать мелкашкой. Зря раньше не подумали.

— Выдать создателям нового вундерваффе по лавровому венку — предлагает Ремер.

— И никаких лавровых венков не надо, разве только пару веток сверху бросить — для маскировки. Енот оттого и жив и невредим — что не высовывается где не надо — это же ж не некоторые беззубые. Оттого у Енота зубы-то и целы — не без хвастовства замечает Енот.

— Ага, переломанного носа и ноги вполне хватит для выработки навыков — ехидно возвращает выпад Ильяс.

— Ладно, хватит вам друг другу в любви объясняться — ухмыляется майор, поясняя, что завтра планируется выезд по очистке местности за Сестрорецк. Вот и опробуем в деле, как оно.

— Там же вроде люди живут, что они сами не чистят?

— Дык дикие же люди-то. Там зомбакам рубят бошки катанами и проламывают битами, топорами и прочей бижутерией. Потому не справляются. А место любопытное, там и страусы есть — живые причем и такие птички, как цесарки. Потому помочь стоит.

— Нафига нам цесарки? — удивляется Демидов.

— Цесарка — то? А птичка, кстати, уникальная, не болеет практически ничем! Хоть специально заражай, естественная температура тела убивает любую заразу и не даёт прижиться онкологии. Мясо вкусное. Отдельная польза — колорадского жука жрет с удовольствием, больше, пожалуй, никто этим не занимается из пернатых, для птиц этот жук мерзкий на вкус, а цесарка лопает. Вот и смотри сам — отвечает Брысь.

— Что удивительно — цесарки не оборачиваются. Куры — оборачиваются, а цесарки нет. — А страусы?

— Страусы — оборачиваются.

— Тогда цесарки действительно нужны. А то будет как с курами…

— Мда, нынче кур так во дворе не оставишь — грусно говорит Серега — помните курозавров?

Еще б не помнить. Вымахали сволочи почти с эму, вот и попади им в башку на бегу-то. Пришлось тогда натурально ловушками брать и даже боло делать, чтоб сначала ноги спутать, а уж потом доморочить… Силки добрые были. Из толстой проволоки, как на медведя.

— Ладно. Тогда сегодня все. Хотя нет. Что там у этого американского гостя? — осведомляется майор у своего зама.

Ильяс вкратце докладает. Европейский этот материал определенно вызвал повышенный интерес, потому на завтра меня отряжают гостя пасти и сразу же по возвращении обеспечить встречу договаривающихся сторон. Понятно, что все взять не удастся, разумеется, и мореманы свое упустить не хотят, да и штабники от тварона этого не откажутся.

Выкатываемся вместе с Вовкой и Енотом.

— А я думал, что ты компенсацию потребуешь за потраченные патроны — говорю хромому.

— Не, тоды обратно слишком жлобски — отвечает он: 'Скорее лучше наоборот и под видом благого дела — урвать долю малую… или не оч малую. И возмещение ПМовских — эт уж точно нет. Мнекаццо'.

— Девятьсот патронов для пистоля — на две винтовки, прицелы и магазины — патроны? Нормальный счет, он же получает халявный глушак и отожмет естественно обеспечение патроном 5,6 мм — вот это точно, причем нахомячит гору — показывает свою осведомленность Вовка.

— Так как-то и мне видится — подтверждает Енот.

— Может все же не самопальные глушаки и патроны делать, а просто постараться, чтоб 'нашлось на складе'? — спрашиваю их.

— Не, так интереснее — отвечает Вовка.

— Почему?

— Потому что обычные пистолетные глушаки по одному принципу делаются, с перегородками и теплоотнимающими элементами, с расширительными камерами. В такого типа глушителях частая или авто стрельба резко увеличивает шум — остыть теплоотвод и газы выйти не успевают. Современные на другом принципе — на завихрениях, которые сами себя тормозят-глушат. Но тут расчеты тонкие, тут только скопировать и только под такой же патрон-ствол можно. А когда делаешь и то и другое, да еще и работает — понимаешь, что пенсия будет обильной и старость сытной и теплой — заявляет Вовка. И тут же громко выдает:

А в Апшероне, возле буя Тонул чувак с огромным глазом. Его искали водолазы, Но не нашли они и глаза.

Ясно, Филька мимо проходил, а наш водила его заметил.

Здороваемся. Филька, посмеиваясь, тыкает Вовку кулачищем в бок, достаточно игриво, впрочем. Вовка привычно увертывается.

— Ну, куда — откуда?

— Припахали детям лекцию читать. В лягушатнике. Так что собирайтесь, приглашаю.

— Больно надо — смеется Вовка.

— А я не тебя приглашаю. Раз я вынужден взамен на 15 суток ареста на гауптической вахте, отрабатывать, обучая детей плаванию, то вполне могу и медесестру вашу натаскать.

— Я тоже плавать не умею — неожиданно встревает Енот.

— И правильно — как отрезает Филька и смягчает впечатление подмигиванием.

— Вот как тут со мной — жалостно продолжает юродствовать хромой.

— Там детенята по 12–13 лет, да с родителями, оно тебе надо?

— А ну раз так, то ладно, плескайтесь. Пойду, забудусь сном — вянет Енот и шкандыбает прочь.

— Голод не тетка — в лес не убежит! — заявляет в свою очередь Вовка и тоже прощается, явно отправляясь набить утробу едой.

Надя, наконец, появляется в дверях, удивленно здоровается с водолазом. Еще раз удивляется приглашению, немного нерешительно пытается отбояриться, но в итоге соглашается. Только надо взять купальные принадлежности.

— Через полчаса начинаю — так что не задерживайтесь — заявляет Филька и двигает к бассейну.

Через полчаса уже с Пенькового мостика видим пеструю группу человек в тридцать, которая ярким табором расположилась на газоне у бассейна, некоторые ухитряются еще и загорать попутно. От чугунной мостовой — а она тут на мосту сохранилась с давних времен — веет жаром, купаться и впрямь хочется. Запыхавшись, присоединяемся к сидящим на траве. Филька делает нам страшные глаза, мы все же чуток опоздали, и продолжает поучения:

— А способ не утонуть — очень простой. Все обычно боятся погружать лицо в воду — получается грустно, толстая тетка тушей из воды торчит, а лицо в воде — и утопла. Тут надо встать в воде вертикально, как поплавок и успеть вдохнуть. Голова наклонена к груди, лицо в воде, макушка торчит. Потом периодически быстро поднимаешь лицо. И быстро выдох, быстро вдох. Тушка, потеряв при выдохе плавучесть притопляется. но если вдох сделан, то она усиленно выпихивается из воды, следующий выдох-вдох делать проще. И так и болтаешься поплавком. Если как следует раскачаться — будешь выскакивать из воды по грудь… И всех шевелений — голова к груди — и распрямление шеи. Способ старый проверенный, так люди даже связанными спасались. Запомнили?

Судя по растерянному бурчанию, не поняли. Хотя метода и впрямь несложная, научиться легко и, по-моему, Филя при всей своей методической безграмотности хочет начать не с технически правильных стилей плавания, а желает вдолбить своим подопечным самое простое — как не утонуть.

— Ничего не поняла — тихо говорит мне на ухо Надя.

— Ты не переживай, я тебе потом покажу, как это делать, вещь и впрямь полезная.

— Теперь дальше — продолжает водолаз: 'Как определить, что человек тонет?'.

— Он опускается на дно!

— Кричит 'помогите' и машет руками!

— Он пускает пузыри!

Филя снисходительно смотрит на вразнобой отвечающих детей и взрослых и подождав, когда высказывания заканчиваются веско говорит: 'Если человек кричит и машет в воздухе руками — это еще не тонет. Это он только собирается тонуть. Сил и воздуха у такого тонущего еще полно. В такой истерике тонущий может быть и несколько минут. И запомните четко и навсегда — в панике такой утопающий, а особенно утопающая — опасны смертельно. Они уже ничерта не соображают, и если к ним приблизишься — утопят за милую душу. Будут стараться залезть на спасателя, причем целиком. Так что не стесняйтесь в таком случае и кулаком по лбу спроворить — иначе вместе утонете.

Так вот запомните — тонущий не орет и руками не машет. Сил у тонущего уже нет. И кислорода уже нет. Потому тонущий — тихий и незаметный.

Вот родителям запомнить — дети в воде всегда шумят. Это нормально. И как только затихли — тут же надо проверить, что плохое случилось. Взрослые — тоже так же себя ведут. Причем с виду вроде все учеловека хорошо, а он на самом деле последние секунды на поверхности воды держится.

Потому — запомните — если что-то уж больно тихо — спрашивайте, все ли в порядке. Если не ответили — очень может быть, что все совсем не о кей. И у таких молчунов на спасение минута — две самое большее, потом нырять за ними придется.

— То есть тонущие — молчат? — удивляется полная дама рядом с Надей.

— В тютельку. Дыхание — основная функция дыхательной системы, а речь — дополнительная. Чтобы говорить, а уж тем более кричать, необходимо иметь возможность дышать. А у тонущих такой возможности уже нет. Физиология — солидно отвечает водолаз.

— И руками не машут? — достаточно язвительно спрашивают с другой стороны группы.

— А я не говорил, что люди, бьющие руками по воде и зовущие на помощь, не в беде — они в панике и им помощь нужна. Паника, эта длится не долго. Но люди ещё могут помочь спасателю, например, схватиться за спасательный круг или что вы там ему подбросите. Точно так же они и в спасателя вцепятся, я уже говорил. Но у тонущего по — настоящему уже идут инстинктивные действия — руки уже не задирают — потому что в соответствии с заветами старика Архимеда поднятые руки резко уменьшают плавучесть, вдавливают в воду, пытаются ими работать, словно по лестнице лезет, или по бокам пытается грести, стоит в воде вертикально — опять же в связи со стариком Архимедом. И не орет. Всем все ясно?

Публика жужжанием выдает, что нет, не ясно.

Филя это игнорирует и все стадо поднимается и идет в бассейн.

— И как у меня получилось? — спрашивает у нас Филя.

— Честно говоря не очень — признается Надя.

— Не поняла?

— Не поняла. Нет, кое что ясно, теперь буду иметь в виду, но вот как плавать — непонятно совсем.

— Вообще-то и обучаемые очень уж разношерстные и дети и взрослые и многовато их больно — утешаю я Филимонидеса.

— Эх, просто на губе сидеть времени нет, а так все одно к одному все. Паршиво, короче.

— Ну, держался-то ты бодро.

— Фасон надо держать. А так последнее время полоса невезухи.

— Ну что я могу сказать. У царя Соломона был перстень с алмазом, и там было выгравировано 'И это пройдет!'. Царь, когда ему было плохо и наваливались проблемы, читал эту надпись и отходил от печали…

— Баян! — рещительно прерывает меня водолаз и продолжает: '…А когда после крупной неприятности это изречение не утешило Соломона, и он всердцах хватил сорванным с пальца перстнем о камни пола — венчавший перстень алмаз выбило из оправы и там — в ложе алмаза успокоившйся Соломон увидел еще одну надпись: 'И это — тоже пройдет… Плавали. Знаем!'.

— Интересно, были ли там выгравированы ювелиром смайлики?

— Наверное. Так, а чего стоим? Ну — ка марш переодеваться и в душ. Я вас научу плавать, котята слепые или вы живыми из бассейна не выйдете — рычит грозно Филя, и мы смеясь двигаем в бассейн. Ну, то есть это я смеюсь. А Надя скорее нервно хихикает…

Ну, кто как, а я наплавался от души. Хлорки эти сукины дети, правда, в воду набабахали бессовестно много, потому после занятия все расползались как вампиры красноглазые…

К моему удивлению Наде тоже понравилось. Хотя там где их учил Филька, был банальный лягушатник. Ну да всякое умение может пригодиться. А поплавать оно полезно. Особенно когда всякие проблемы с суставами и прочим здоровьем. На своей шкуре испытал, чего уж.

* * *

Ирка покрутила носом, по возможности незаметно принюхалась. Определенно от подружки — соперницы припахивало клубникой. И это категорически не понравилось нюхавшей. В зачищенной деревушке помимо всякого разного и полезного нашлась и початая упаковка с йогуртами. Именно клубничными.

Семь небольших стаканчиков с яркими этикетками. Ирка неосмотрительно оставила упаковку на виду, почему-то решив, что этот кисломолочный продукт всяко должен был испортиться за столько времени, а сама больше занялась тем, что точно уцелело — разбродными банками консервов, разномастными пакетами и кульками с крупами, солью и сахаром. Как ни пытались быть поэкономнее, а соль и сахар улетали в диких количествах, рассчитано-то было на двоих, а нахлебников оказалось куда больше и хоть сотрудникам корпорации сладкую и соленую смерть выдавали скорбными дозами, все равно запас таял быстро. А Ирке все время хотелось сладенького. И солененького. Этой ночью ей приснилось, что она сидит за столом, заваленным вяленой воблой. Причем именно воблой, а не таранькой, лещами или чем еще. Воблой. С восхитительными крупинками-кристалликами соли на бронзовой чешуе. Ирина решительно разобрала здоровенную рыбину на аппетитные янтарные ломтики, отдельно положила твердую и даже на вид обалденно вкусную икру, глянула на это зрелище и проснулась с полным ртом слюны, злая как черт. Потом не могла заснуть, ворочалась и пыхтела.

Йогурты тогда пропали, причем Ириха готова была поклясться, что их взять мог только Витя, муженек любезный. Возникли сомнения — зачем вдруг муженьку понадобился стухший продукт. Пришлось искать в избе недостающие в упаковке опорожненные еще хозяевами пустые стакашки. Что удивительно — нашла. И удивилась, прочитав на фольге крышек, что срок годности нежного продукта — аж полгода. Видно химии бахнуто было от души. И после аккуратного обнюхивания следы привели к Вере. Раньше бы Ирина устроила бучу. Сейчас только задумалась еще глубже. Она вообще стала задумчивой как только почуяла, что теперь она не одна, что внутри нее растет кто-то, как принято было раньше высокопарно говорить 'кровь от крови моей и плоть от плоти моей'. А промелькнувший в небе самолетик совсем загрузил думами голову Ирки. Воодушевленный своей удачей по освобождению деревни от зомбаков Виктор не замечал этого, Вера вроде как чуяла внезапно возникшую отстраненность Ирины, но списывала это на то, что жене пришлось недвусмысленно подвинуться на брачном ложе. Впрочем, Виктор успокоил любовницу, внятно растолковав — по его мнению логично, что расчетливая Ирка не будет устраивать тут вендетту. Вера была неглупой девчонкой и к этой мужской логике отнеслась весьма недоверчиво, но виду не показала. Держалась настороже и старалась не то, что не злить Ириху, а и вообще пореже попадаться ей на глаза.

Виновник же напряженности махнул рукой на бабьи сложности. Он чувствовал себя отлично, даже эта, в общем небогатая деревушка дала много всякого разного, даже в плане жратвы, что тут же сказалось на рационе. Попутно пришлось отбуцкать одну из рабынь — пыталась скрысить пачку печенья и банку сельди в масле. Остальные рабы намек поняли и теперь те, кто работал на огородах, получал паек меньше и хуже, чем выездные. Выездные старались изо всех сил оправдать высокое доверие, а огородные уже начали подсиживать выездных, чтоб поменяться местами. Витя поощрял таковое. Лучше пусть они друг с другом собачатся, чем объединятся против него.

Сейчас у него было куда как важное занятие — вместе с протрезвевшим надолго Валентином они взялись за ремонт сразу трех важных вещей — УАЗа, трактора и газогенератора, который тоже притащили в родовое село, как с насмешкой, но при том и уважительно окрестила деревушку со свинарником Верка.

Обыск в занятой опустевшей деревне мог растянуться еще на три-четыре дня, потом можно было бы либо чистить другие Борки, либо продвинуться к трассе. Понятно, что на городишко Крестцы патронов бы точно не хватило, но тут появилась другая идея — обшить трактор чем попрочнее, хоть и досками — и можно не рискуя устроить экскурсию, спокойно проезжая сквозь толпу зомбаков. В конце концов, не обязательно их всех отстреливать, тупые неотожранные для Вити теперь уже не виделись особой проблемой — вот и не морочить себе голову возней с ними. А там можно было бы почистить не все подряд, а прицельно — только то, что необходимо. Даже немного голова кружилась от таких перспектив. Единственно, что портило настроение — побольше бы людей надо. Даже может и не побольше, а вот качеством других. Тот же Валентин был мастером. Безусловно. Только вот десятилетие запоев угробили многое из того, чем мастер обладал раньше. И кроме него в технике больше никто не разбирался. Для утех кроме Ирки и Верки годилось 'под стакашек' еще пара-тройка бабенок, но это не вполне то, что надо, да и рожай они хоть все время — будет в итоге моментик, когда стариков окажется много, а вот детишек — мало. И придется корячиться тем, кто молодой. Опять же как-то ночью Витьку торкнула такая мысль — а как он будет относиться к своим детям? Вот в Америке было просто — родившийся от рабыни и плантатора чайлд автоматически продолжал быть рабом. А как тут быть? В общем, было о чем поломать себе голову. Но работа помогала отогнать разные сомнения, и работы было полно.

Ирка вечерком заглянула к Мелании. Со стороны казалось, что это уже такая сложилась традиция, на деле получалось куда проще — у бабки остались незамеченными прошлыми хозяевами жизни кое-какие припасы, и теперь в каждый визит Ириха лакомилась соленым огурчиком, а Мелания получала взамен что-нибудь вкусненькое. Такой вот черный рынок получался. Попутно обменивались новостями, и острый взгляд старухи давал много полезной информации Ирине. К слову, сработавшись на выездах с парой бабенок Ириха сквозь пальцы смотрела на то, что те иногда на выезде позволяли себе что-нибудь в рот сунуть помимо сдачи в общий котел. На особую благодарность она не рассчитывала, но на всякий случай считала нужным прикормить 'своих'.

Похрустывая прошлогодним огурцом Ирка прикидывала, стоит ли сказать старухе про самолет? Больно уж бабка хорошо относилась к Витьке, ухаживала за ним как за родственником, когда он валялся с пулей в ляжке. Возьмет да заложит. И запросто. За пару кило сахара и шоколадку, например. Крестьянскую практичность Ириха сама отлично понимала.

Тут Ирина встрепенулась — а что значит заложит? Сама-то она что хочет дальше делать? Ну самолет. Ну, пролетел, ну есть значит еще живые люди. Ну, разумеется — и они с Витюхой выжили и креативщики с рабами — тоже. Немудрено, что и другие отбились и уцелели. И что с того?

Что — то особо цепляло. Именно тем, что самолет. Не машина, не трактор, не мотоцикл. Самолет. После того, как осторожные расспросы показали, что роды принимать тут в деревне не умеет никто, Ирина призадумалась. Чертова лахудра как раз угробила тетку, немного умевшую повитушничать — правда при опоросах свинок, не женщин, но все-таки. Ирину этот момент сильно напрягал. Она к рассказам о том, что де вот раньше крестьянки рожали прямо в поле во время обеденного перерыва, относилась с недоверием. Ну да, родить, положим, она сможет, а дальше что? Крестьянкам-то дивья было — родят пятнадцать, семеро помрет во младенчестве и ладно. Ирка к своему нерожденному дитю относилась куда трепетнее. Прекрасно понимала, что свои дети в такой ситуации — большая подмога, и единственная надежда на нормальную стариковскую жизнь, пенсии и собесы кончились, а как к старикам относятся чужие люди, Ириха видывала не раз.

Не шибкий разговор совсем потух. Ирка дожевала огурец, вытерла платочком губы. (Да именно платочком. С недавних пор Ирка взялась за свои манеры, когда ужаснулась тому, что стала слишком уж дичать. Между делом Меланья отнеслась к этим потугам без насмешки, с пониманием).

— Что-то тебя девонька гнетет? Вижу, извелась вся — неожиданно спросила старуха.

Ирка подумала, потом решилась и твердо ответила: 'Посоветоваться надо!'.

Не моргнув глазом, Меланья сходила за парой термосов, где у нее всегда был кипяток и заваренный чай. Печку топить ради каждого чаепития было накладно, а бабка была заядлой чаевницей и сильно страдала оттого, что чай кончился, и с заедками тоже стало проблемно. Вот и выкручивалась. Собственноручно старуха заготавливала самые разнообразные чайные сборы — конечно, это было не то, что исчезнувший чай, но все — таки. Сама собирала, сама ферментировала и сама сушила. И сейчас на печке на нескольких противнях сушились разные травки-листочки. Судя по запаху из открытого термоса, тут был заварен чай из листочков мяты, успокаивающий.

Помолчали, прихлебывая соломенно-желтый настой.

— Я самолет видела — наконец выговорила Ирка.

Бабка отставила чашку, внимательно пригляделась.

— Маленький такой, спортивный. Над шоссе московским крутился — добавила Ириха. Бабка очень удивилась, прикрыла впалый рот узкой сухой ладошкой.

— Синий с белым — закончила сенсационный отчет самолетонаблюдательница.

— А Витя? — осведомилась бабка явно потрясенная услышанным.

— Витя не видел, не слышал и мне рассказать не дал. Велел заткнуться.

— Что так?

— Не знаю. Это как раз было, когда он мутанта здоровенного из пулемета пришиб.

Помолчали. Потом бабка со словами, мол, такое не с пустым ртом обдумать надо, неожиданно щедро выставила на стол скаредно сберегаемые конфетки и печенюшки — из тех, что приносила ей Ирка.

— А куда улетел? — спросила бабка.

— Вроде на Питер. Что скажете-то, Мелания Пахомовна?

— Чего говорить, ты и так уже про себя все решила, видно же.

Такое утверждение Ириху смутило. Старуха выдала желаемое за действительное. Бабка приняла молчание за знак согласия и продолжила.

— Самолеты сами не летают, да и не первое это дело — самолетами летать. Значит, народу где-то много осталось, могут себе позволить и на самолетах летать. Над московской летали — значит, шассе им нужно, смотрели что как. А ты вон как узнала, что повитухи ни одной нету сколь времени кислая ходишь. Небось, подумываешь смотаться?

— Толку-то? Тут вон до дороги-то мертвяков толпы. И потом куда? С Витькой-то в два ствола и то умаялись, пока одну деревушку зачистили. А он…

— Да?

— Чувствую — не согласится. Ему нравится все это, что сейчас тут. Зажил он наконец-то как хотел.

— А тебе?

— Что мне?

— Тебе-то нравится?

— Не знаю. Раньше нравилось. А сейчас Витьку понесло.

— Как это понесло? Я слыхала, что ты чуть не постреляла всех подряд? — без ехидства, очень участливо спросила старуха. Это остановило начавшую было закипать Ирку. Она не обязана отчитываться перед всеми подряд. И у нее своя голова на плечах.

— Он у меня йогурты спер и Верке отдал — неожиданно сама для себя ляпнула Ириха.

— Невелика потеря — рассудительно заметила старуха — но я тебя понимаю.

— И рожать я вот так здесь боюсь. Ну то есть не то, что рожать, а за ребенка… То есть как с ним потом тут…

Старуха кивнула, задумчиво взяла печенюшку, глотнула чаю из блюдца.

— Дороги до московской не только через деревни идут. Хотя сейчас не знаю какие есть, какеи все уже. Раньше-то на телегах ездили, а нынче трелевщики и лесовозы. Раздолбано сильно.

— Пешком далеко будет.

— А если на мотоцикле твоем? Он ведь и по тропинке проскочит. Глянуть, что там на дороге — может шоссея и проезжая? У нас тут ничего кроме леса дельного нет, может, там-то они лучше отбились? Может, там они по-людски живут? — с надеждой выговорила бабка.

— На мотоцикле? — удивилась Ирка.

— А что, ты на нем уже ездишь привычно. Быстро до шоссе и обратно. А там бы и помозговали. Сахар у нас через полгода кончится. Соли хватит до Нового года самое большее. На лошадке-то совсем бы лучше было, но где ж сейчас лошадку взять. На велосипеде — далеко, да и устанешь. Варька — покойница, почтальонша наша тут на мопеде разъезжала, вот кто все тропки знал.

— И что потом?

— Как что? Видно же — проезжая дорога или нет. Если проезжая — значит люди ездиют. А там где люди — там и роддома.

— Вам-то чего хочется? — не утерпела Ирка.

Старуха пожевала сухими губами и очень просто сказала: 'Жить. Всего — навсего. А голодухи я за свою жизнь натерпелась. Думали с моим-то пожить себе в радость на пензии-то, так вы страну уронили'.

— Как это мы? — удивилась Ирка.

— Ну не мы же. С нас-то чего взять, с деревенщины. Мой-то с войны вернулся — одна нога короче другой, а справный был мужик, страну вишь удержал. Ладно уж. Если там люди живы остались — так и сахарку у них можно достать и соли. Ты-то без соли и сахара не жила, а мне довелось. Не охота снова повторять.

— А если там такие же креативщики, как дизайнеры эти покойные?

— Так осторожно надо, без нахальства. Пока только одним глазком из-за куста глянуть. А?

Мысль была соблазнительной. И просочиться по лесу — тропинкам и лесосекам в общем-то было можно. Опять же до Крестцев и Валдая тут было километров по сорок, если по дорогам. А напрямки — ближе выйдет. Вполне дня хватит. Могут дохляки встретиться, конечно, причем резваки, а то и мутант. Но с другой стороны тут по лесам и раньше народу было раз-два и обчелся, потому и зомбаков вряд ли много наберется. От шустряка на мотоцикле шутя удрать можно, да и не гоняются шустряки долго. Опасность конечно есть… Но когда Ирке чего-то хотелось — плевать она хотела на всякие опасности.

Старуха, правда, отрезвила немного Иркин порыв, предложила прикинуть, что с собой брать и тут же удивила Ирину предложением забрать с собой Сюку — мелкую собачонку, которую Мелания Пахомовна прикармливала.

— Сучонку-то эту зачем? — удивилась Ирина.

— Для компании — рассудительно ответила бабка.

— Так я туда и оттуда — мигом обернусь, за несколько часов.

— Нет, так не годится, это не прогулка. Потому и оружия с собой возьми и еды дня на три, и спальник на всякий случай, да и собачонка пригодится — она дохлятину верхним чутьем чует, глядишь и выручит.

— Зачем так-то собираться? Не на год же дерну!

— Удивляешь ты меня. Лес — он серьезных любит, не шелапутов. Мало ли что случится. Я и то бывало плутала тут, хотя давно здесь живу, да лешак хитрый. Дорог не знаешь, я тоже тебе не советчица, придется наобум святых переть. Промахнуться — то не выйдет — тут мимо железки и шоссе не прмахнешься. А вот потерять времени можно много.

Ирка призадумалась, но вынуждена была согласиться. И решила не тянуть — завтра и прокатиться.

* * *

Утро такое серенькое выдалось, с легким даже дождичком. Газ все же кончился в баллоне, пришлось на сухом спирту чайник греть, хорошо не так давно разжился цельным ящиком этого добра, вот и пригодилось. А газ я, наверное, через больницу поменяю, там эту газовозку проще всего будет отловить. На утренний развод мне сегодня можно не ходить, сегодня я гостя заморского пасу.

Вчера его потрошили в милиции, а потом попал он в лапы к Кабановой, она специально в больничку заскочила — и с подружками полялякать и уточнить насчет заокеанских морфов. Ну, я по обмолвкам клиента уже понял — в принципе одинаковые формы морфирования что тут, что там. Вот сегодня мне его надо в разведотдел доставить, уже дергали оттуда.

Выглядит пациент куда лучше, аж приятно. Как и ожидалось, офтальмолог ничего не обнаружил, так что мой диагноз остался в силе. Потому я пошел к машине, а пациент поскакал (ну то есть пока, по его мнению я видел, он шел степенно, а потом дернул чуть не вприпрыжку, так к корабельщикам своим рвался).

Ждать мне его пришлось недолго. К слову даже и не признал его сразу, когда он все же вышел, все же не зря встречают по одежке, солидно смотрится он в своем наряде. Опять снисходительно поглядел на Фрейю, расположился на сидении, причем не слишком сильно уже спину оберегая. Значится, едем к тверякам и на корапь? Отлично. Опять выдаю ему таблетки, опять предупреждаю, чтоб не пил ни грамма. ГАМК-то этот тоже ведь оксибутират, потому алкоголий никак употреблять ему нельзя. Таблетки заглатывает как дракон, без воды, нотации уже привычно пропускает мимо ушей. Но вроде он из тех, кто слово держит, да и я пока с ним рядом буду.

— Тренировались? — преподавательским строгим тоном спросил пациент, указав на взглядом на повешенный мной на поясе Глок.

— Да, вчера, как выспался. Вроде бы привык — достаточно ловко соврал я.

— Тогда сами решайте, как пострелять выберемся, я в любой момент, сами понимаете, готовый.

— Картинка не двоится? Спали хорошо? Как спина? — перехватил я инициатиыу.

— Нет, не двоится. Выспался, отдохнул, спина почти не болит… и глаза на месте, вроде. Починился, похоже — заливает мне баки пациент. Хотя вижу, что динамика явно положительная.

— Спина болеть должна еще, вообще-то — на всякий случай просвещаю я пациента.

— Я к боли дубовый довольно. Всю жизнь такой. Так как сейчас болит, так это даже не серьезно, спать-сидеть не мешает — и ладно. И просто легче стало, за что большое человеческое спасибо — довольно искренне у него это получилось. Может и впрямь так и есть.

— Ладно, — сказал я ему: — Давайте съездим к тверским, поищем их начальство, а потом надо будет с одним товарищем моим встретиться, он взялся, вроде бы, про ваш груз поговорить. (Тут я спохватываюсь, что не стоит обещать многого, мало ли что). — Может и получилось у него что-то. У него всегда что-то такое получается… с разными последствиями.

Мельников немного странно на меня посмотрел, но я уже сделал морду ящиком и мы поехали. Любоваться моим чеканным профилем пациенту быстро наскучило, и он с живым интересом наблюдал обычную утреннюю жизнь городка.

То, что к тверякам мы приехали опять впустую, я понял сразу — техника тверская стояла вся. Кроме командирской барбухайки, а это, на мой взгляд, говорило о том, что ребятки уже по делам умотали, а тут конвой остался. Не знаю, обратил ли внимание на это пациент, но он все равно потопал в гостиницу, ладно его дела.

Фрейю я утомить не успел, но отсутствовал Мельников довольно долго и пришел задумчивым. Щена только-только разгулялась, потому когда я ее запихивал в салон вертелась как восьминогий шестихвост, в машине, наконец, угомонилась. Покатили к корабельщикам, где пассажир радостно удивился — рядом с судном стоял на берегу весьма пендрючистая машинка-грузовичок, если и не вездеход, то уж всяко повышенной проходимости. Симпатичная такая машинешка, на манер нашего шестьдесят шестого ГАЗа, шишиги. Явно тоже шишига, но заморская.

На этот раз пациент опять же не слишком задержался, спустился со своего корабля таща здоровенную сумку-колбасу, вроде у американских военных эта неудобная фигня на манер рюкзака служит. Не без усилия закинул в кабину своей заморской шишиги, потом подошел к нам. Интересное кино. Вид у него был задумчиво- сосредоточенный. Явно есть мысль и он ее думает. Интересно — какая?

— А теперь куда собрались? До Москвы самостоятельно? — не без подначки осведомился я. Больно уж он сумку свою решительно в кабину зашвырнул — и кстати почти не поморщился — действительно спинка подживает.

— Нет, не собрался, так что делать дальше — подсказывайте, я в озадаченности. Мне нужен бы временный пропуск в город, еще мне нужны местные деньги, а следовательно место, где я могу быстро обменять на них хороший товар — отрапортовал Мельников строго придерживаясь принципа 'дайте тетенька водички попить, а то так жрать охота, что переночевать негде, да и не с кем'.

— Полиэтилен с этим… кевларом? — уточнил я.

— Нет, это быстро не продашь, — с явным сожалением ответил он: 'Дробовик продам хороший, а то пока расторгуюсь, я себе здесь бутылку пива купить не смогу'.

— Вам нельзя пива — кстати напомнил мой лекарский менталитет.

— Да хоть квасу, — явно разозлился пациент.

— И стоит ради этого отдавать полезную вещь?

— Стоит, стоит, — уверенно подтвердил пациент: 'Если я из-за того, что в кармане ни шиша, попаду в глупое положение, то могу больше потерять'.

— Ну, это реально если вы только с дамой свидание назначили.

— Да сщас, с дамой, — отмахнулся пациент: 'Вот случись с покупателем на весь товар дело иметь, надо за обед заплатить, а мне придется задумчивое лицо делать. И как он обо мне подумает? Что за партнер, который сначала сделку на миллион обсуждает, а потом покурить и на метро мелочь стреляет? Мелочи, мелочи губят работу'.

— Упертый вы, — признал я: ' Хороший хоть дробовик продать хотите?'.

— Очень. 'Бенелли Нова Тактикал', мало стрелявший, с запасом патронов.

— А вам что, не нужен?

— Если честно, то не слишком. Я один, оружия много, есть другие виды, которые я предпочитаю.

— Потом понадобится, жизнь вон какая — выдал я чертовски оригинальную и свежую мысль.

— Если честно, то воевать дальше я не собираюсь, и охотиться на мутан… морфов тоже не планирую. Я, вообще-то, представитель сословия купеческого, до Песца коммерсантом был, и никем другим становиться не планировал. Доберусь до места и начну себе место под солнцем искать. Не получится там — приеду к вам сюда. Не получится здесь — получится где-нибудь еще. А просто так башкой рисковать не хочу, и запас везения уже иссякает, чувствую, и нельзя мне, семья у меня. Жена, дети, родственники. Никак нельзя.

— Ага. И гуси бойцовые, как сказано было раньше. Ну… не знаю, давайте так: если ружье действительно такое хорошее, то мы его у вас на команду нашу выкупим. По честной цене, потом на базаре проверить или спросить можете, не знаю я на такие дудки цены.

— Команду? В больницу, что ли? Что-то я там ружей не приметил — засомневался пациент.

— Я в больнице эпизодически, к дежурствам привлекают, врачей не хватает, а так у нас с Первого дня что-то вроде охотничьей команды сложилось, на самоокупаемости. И я при ней и медиком, и бойцом, наверное. Неплохо вообще-то, вроде условной независимости получается, но и обеспечиваем себя почти во всем сами. Так что может и вправду нам ваш 'бенелли' нужен? Вы не думайте, я в оружии разбираюсь более или менее, знаю, что это такое — разъяснил я ситуацию.

— Если вам на пользу, то я только рад буду, — почесал в затылке Мельников: 'Только мне быстро надо, потому что деньги для второй части новостей нужны'.

— Это какой? — насторожился я.

— Мне бы номер в гостинице оплатить, хочу туда переехать.

— Из больницы?

— Хотя бы пока не поймаю командира тверского конвоя. Его вообще не застать, пропущу — застряну. Потом не удержусь, сам попрусь и нарвусь на проблемы, да и машину туда на стоянку определить хочется, добра много в кузове, а там охрана, похоже — начал печалиться пациент.

Ну, такое в общем понятно, он к семье прет как торпеда, больница ему досадная, но необходимая задержка. Думает-то он о другом. Впору пожалеть сиротинушку. Детинушку-сиротинушку. С другой стороны койка освободится, тоже хорошо, пустовать не пустуют, желающих в больнице полежать масса. У нас еще и кухня хорошая, так что для граждан сплошная экономия, кормят пациентов за счет города, такой вот социализм развели…

— И последнее, — вывел меня из задумчивости голос пациента: 'Мне бы временный пропуск получить для передвижения по городу. Экипаж уже обеспечен, один я здесь на птичьих правах. Как это сделать?'.

— Проще некуда, в комендатуру надо заехать, — пожал я плечами: 'А зачем вам?'.

— Затем что всякое случается, я если случится, то я до первого патруля.

— Ох-хо-хо, суетливый вы какой попутчик. Знали б вы, сколько я народу перевидал, который, чуть-чуть не долечившись, самую малость до конца лечение не доведя, огребал Настоящие Проблемы на старые-то дрожжи. Всем кажется, что вот дела обстряпаю — и залечусь от души на все сто процентов. А дорого яичко в Христов день. Ладно, вам жить, я предупредил. Поехали к Ильясу.

— Это кто? — осторожно осведомился Мельников.

— Это — Ильяс, — проинформировал я максимально доходчиво своего подопечного.

Колонной в две машины добрались до 'Константина', оплатил я его расходы, считай остался у меня не кошелек, а пустой мешочек. Торжественно поставили его 'Ивеку' к тверским бронезаврам, поехали дальше. Не готов я был к тратам, неожиданно вышло. Хорошо еще в комендатуре все бесплатно и дежурный был хорошо знаком — я его дочке диагноз аппендицита поставил. Пока про дочку болтали, он пропуск Мельникову накорябал. Попутно предупредил по-свойски, что охрана с форта Риф нынче ночью у себя на периметре грохнула шустера, а в городе было замечено и ликвидировано стандартное — несколько зомбокрыс и зомбособака. Вот поди ж ты, чистим-чистим — и не мы одни, а все откуда-то нежить лезет и лезет.

А скоро и Ильяс объявился. Место встречи согласовали — кафешку его жена сорганизовала, благо бесхозная оказалась послеизвестных событий. Еще и Красу туда уговорила пойти поработать на лето. Мы там часто обедаем — готовят как для своих, ну вообще-то и впрямь для своих, чего уж.

— В кафешку поехали, там и отобедаем заодно, — информирую пациента. Тот смотрит очень выразительно, потому добавляю для успокоения мятущейся его души: 'Да разберемся мы с деньгами, не нервничайте так, у вас все равно в больнице одежда в залоге. Поехали, поехали, только Фрейю по пути домой закинем, нагулялась уже.

По всему видно, что доводилось Мельникову бывать и в более престижных заведениях, вид у него был этакий 'король в изгнании', но ухом не повел, сел на скрипнувшее под его весом креслице. Я с некоторым ехидством заказал себе пива, скорее для того, чтоб посмотреть на реакцию — обещал пациент не пить, вот как себя поведет? По его тоскливому взгляду, как у собаки, которой на нос положили сосиску и запретили ее лопать, понял, что тут как обычно у людей бывает — вот раз запретили именно это — больше всего именно этого и охота. По фигуре то явно заметно, что не пивной фанат, но вот запрещать ему явно не запрещали давно уже ничего. Все же он мужественно отказался от пива, хотя явно хотелось отчаянно, но попросил минеральную. Взяли жареную картошку с мясом и салаты. Картошка тут у них не фри и не вареная обжаренная, а жареная по — настоящему. Салат тоже простейший, капуста с морковью под подсолнечным маслом, мне такие еще памятны по студенческим столовкам советских времен, называлось все это 'салат витаминный' или что-то в этом духе. И все вкусно очень. Судя по тому, как Мельников хмыкнул — салат ему тоже знаком по стародавним временам. Попробовал — и удивился: 'Странно, я несколько раз такой салатик для себя делал — и по вкусу не то получалось совершенно. А тут — как в молодости'.

Я поймал себя на том, что чуток взгрустнул по прошедшим временам, когда жизнь была совершенно беззаботной и самым темным пятном была грядущая сессия и чтоб как-то это скрыть выдал предположение, что он не все ингредиенты пользовал. Малость тоже опечаленный ностальгией пациент встрепенулся, немного даже обидевшись — все, как в рецепте. Включая соль и уксус. И сахар.

— И жамкали?

— Да, и жамкал. Как же не жамкать!

— Ну тогда даже и не знаю. Может капуста другая?

— Разве что так…

Минут через пять после того, как мы уселись за стол, в кафе вошел припоздавший Ильяс, поздоровкался. Оба представились.

— Ильяс.

— Андрей.

Присоединился к нам, взял то же самое, некоторое время все старательно ели. Потом потихоньку пошел деловой разговор, осторожненько так, не торопясь. Я обратил внимание, что чужого, тем более купца Ильяс особенно застеснялся и рот разжимал очень и очень скупо, чтоб не показывать дырку на месте зубов. Хотя мне показалось, что Меньников это цепким взглядом засек сразу, еще когда здоровались.

Полиэтилен Ильяс уже пристроил и там просили еще. Ну понятно, без свежих овощей мы тут быстро до цынги допрыгаемся. Не банановый у нас климат, теплицы вещь необходимая.

— Насчет 'еще' не знаю, там место немного стремное, откуда ее брали, — заметил Мельников: 'Да и далеко, семь суток оттуда шли, страшновато при нынешнем отсутствии любой метеорологии. С другой стороны… если взять корыто побольше, команду помноголюдней, дойти туда и загрузить весь склад… там ведь тыщи тонн еще. Только на местных мародеров не нарваться, разве что'.

— Агрессия на территорию суверенного государства? — задумчиво и как-то хитро спросил Ильяс.

— Она самая, — честно ответил Андрей: 'Другого места с такими запасами и не знаю даже. Там еще две нефтебазы огромных бесхозные пока, можно заодно и суда заправить, и сюда привезти. Но, как уже сказал, без гарантий, очень может быть, что там уже местные все вывозят'.

— Ладно, не нашего уровня идеи, — подитожил снайпер: 'Что с кевларом твоим делать — пока сам не пойму. На пленку-то уже базарная цена есть, там все понятно, а вот кевлар никто не предлагал'.

— Тварон, — поправил Андрй: 'Тварон лучше кевлара. Ты мне вот что скажи лучше, тут уже есть куда безопасно товар сгрузить? Склады нормальные, ответственные? Не попрут?'.

— Склады есть, — ответил уверенно Ильяс.

— А деньги у вас откуда идут… банк какой-то открыли? Расчетный центр?

— Банк открыли. На Советской, в Федеральном казначействе. Даже купюру на Гознаке печатать начали. А тот тут до этого месяца, считай, что только не ходило, от талонов до жетонов на метро, каждый анклав свои деньги делал. Крышек от пивных бутылок только не хватало, чтобы уж совсем как в 'Фоллауте'.

— Договорились теперь, что ли?

— Да, договорились, у нас как у взрослых, типа Валютный совет теперь, — засмеялся Ильяс.

Он полез в карман и вытащил несколько бумажек с изображением петербургских достопримечательностей и цифрами номинала. Нормальные такие деньги, просто небольшие совсем и бумага так себе… но номера, серии, хитрая печать… так просто не подделаешь.

— Хм… а вполне нормально, — кивнул Мельников уважительно: 'Так вот вопрос-то… в банке вашем счета частным лицам открывают?'.

— А-а, ясно — сразу понял мысль снайпер: 'Расторговаться хочешь и деньги пока здесь оставить?'.

— Верно, — снова кивнул Андрей: 'Что втемную торговать, съезжу к Твери, к Москве, посмотрю что там отсюда надо'.

— А нам что за интерес, если конкретно, — уточнил мой приятель и сослуживец.

— Агентские, маркетинговые, как хочешь называй. Из тридцати тонн полиэтилена полторы уже ваши, из пятнадцати тонн тварона можешь забрать… тридцать упаковок, там всего шестьсот. Если пристроить поможешь, естественно — отчетливо обрисовал обстановку Мельников.

— Пять процентов, так? — уточнил на всякий случай Ильяс.

— Именно — подтвердил арифметические способности партнера Мельников.

— Добавить бы надо, — не разжимая губ, лучезарно заулыбался охотник.

— Прокурор добавит, — обрезал полет его фантазии Андрей: 'Мы товар в забитом мертвяками порту брали, предварительно под него судно захватив и самостоятельно через шлюзы выведя, а ты по городу родному прогуливаешься, посвистывая. Я же не лопух, чтобы самому не продать, покручусь пару дней здесь и все выходы найду. Нормально, не гневи бога'.

— Ладно, — отступился Ильяс: 'Все равно надо с кевларом разбираться, нет же цены, сказал. Кстати, а про склад ты что спрашивал? Разгрузить судно хотел?'.

— Нет, это я бы свою долю товара сгрузил, если не удастся счет открыть или что-то такое.

— А, понятно — кивнул головой снайпер.

— Пиломатериалы и тол, — продолжил заокеанский гость: 'Нужно одно или другое, или все вместе, на обратный рейс судно загрузить'.

— С лесом проблем нет, — сразу сказал снайпер и повернулся ко мне: 'Помнишь, у пескобазы 'Красненькая'? Можно говорить'.

Я только плечами пожал, не моя епархия вся эта коммерция.

— Ладно, Ильяс, дробовик будешь смотреть? — спросил Андрей.

— Буду, буду, ты как думал — обрадовался Ильяс.

Дробовик осмотрели за чаем. Андрей по своей американской привычке все еще потягивал минералку, а вот мы с Ильясом взялись за пиалушки с зеленым чаем — по жаре этот в холодное время невкусный на мой взгляд напиток почему-то идет отменно. Дробовик оказался очень хорош и на мое удивление скаредный Ильяс не стал торговаться. Дал запрошенную изначально цену. Первый раз такое вижу.

Дальше рассиживать не получилось, погнали в банк, где и открыл Мельников на себя счет — судя по удивлению операторши таких смельчаков еще и десятка не набралось, потом закатились в какую-то хитрую контору с невыговариваемым названием типа 'Кронштадтглавпромснабсбытбумвсеговезде', там уже я предпочел по улице погулять, благо моросивший весь день дождик унялся, прикинул про себя, что если этот тварон так хорош, то для поисковых групп и чистильщиков лучше и не придумать.

Выписали Мельникова без труда, для порядка я ему еще раз зачитал его права и обязанности. Скормил еще порцию таблеток, что он опять же совершенно не заметил. Отвез его в плавучую гостиницу, договорились, что утром он за мной уже заедет — обещал же пистолетным делам поучить, на том и простились. Вроде как сегодня я ничего особенного не делал. И что-то как-то даже и притомился. Была мысль раньше, еще днем, наконец опробовать подаренную коптильню, но на рынок вроде как уже поздновато, да и сытый я после обеда… Ладно, отложу на завтра. К слову вспомнил обещание пациента помочь с соляркой. Мда… Решил заскочить к Вовке. Застал того за копанием в каком-то раскуроченном механизме, так и не понял откуда это железо, Вовка был шибко занят и потому на мой вопрос о пустых канистрах рыкнул, что канистр у него нет, а вот стоящий рядом легковой прицепчик с четырьмя пустыми железными бочками я могу пока одолжить. Бочки чистые, так что вполне вместо канистр сгодятся. Я было стал спорить, но потом решил — а и действительно, не один ли черт — пара канистр или полбочки… Даже и лучше полбочки. Единственно придется мотаться с прицепом — мне в салон бочка если и влезет, то нюхать солярку потом неохота, а ведь все пропахнет.

Прицепил кузовок с бочками и махнул домой. Завтра с утречка будут меня и всех наших заодно обучать американским премудростям стрельбы из пистолетов. Надо бы с этим Глоком и впрямь потренироваться, а то нехорошо выйдет.

Потренировался, заметив странную вещь — я-то привык стрелять, давя на спусковой крючок средней фалангой указательного пальца, а тут хоть тресни на курок опускается только самый кончик пальца. Неудобно как-то и прицеливаться сложнее, нет ощущения 'пальцем ткнул — и попал'.

* * *

Ирка спала плохо. Вертелась всю ночь и хватала сон урывками. С одной стороны все было достаточно просто. С другой стороны это был не привычный променад до Ольховки. Наоборот, поездка черт знает куда, да и на трассе неизвестно что может быть. Не хватало еще какого-нибудь Фиолетового-2 встретить. С третьей стороны — она решила ехать и все тут. По расчету времени получалось, что туда пара часов, обратно пара, там тоже сколько-то на осторожную разведку, то есть вечером точно вернется.

Стараясь не разбудить муженька спустилась на первый этаж, взяла заготовленную с вечера сумку со жратвой, подумала немного, осторожно вернулась наверх и взяла с собой АКСУ. Стрелять из автомата она не собиралась, вполне рассчитывая на помповушку, но не всегда помповушка могла справиться, как показал опыт. Спальник брать не стала, лучше обойтись все же минимумом, тем более спать в лесу никакого желания не было. Витька проснулся, спросил куда она собралась и Ириха не моргнув глазом пояснила, что едет в Ольховку, есть надобность. Муж не стал докапываться до тонкостей. Промолчал, хотя видел, что Ирка прибрала укорот.

Мотоцикл стоял в полной боевой готовности и вскоре Ириха слезла с него у синего дома, посоветоваться перед дорогой и забрать с собой собачонку — подумав, Ирина решила, что с компаньонкой будет поспокойнее.

У Мелании во дворе заполошно кудахтали куры, летели перья и слышна была ругань всегда спокойной бабки. Насторожившись, Ирка подхватила ружье и подошла поближе. За изгородью Мелания Пахомовна отмахивалась палкой от своей любимицы — Рябы, лучшей несушки из оставшихся курочек. Та тупо и целеустремленно пыталась добраться до остальных куриц, панически метавшихся по двору.

— Доброе утро, что случилось? — спросила недоумевающая Ириха.

— Какое к чертям, прости мою душу грешную, доброе! Помогай давай! — запыхавшись злобно отозвалась бабка.

— Чем помогать-то?

— Останови Рябу! Взбесилась она что-то!

Ряба молча и очень настырно рвалась к товаркам. Те бросались врассыпную и по скорости превосходили нападавшую.

— Она не кудахчет и двигается как деревянная — упавшим голосом вымолвила Ириха.

— Я это заметила! — огрызнулась бабка.

— И что делать будем?

— А я знаю? Хороводы водить, песни петь! — как часто бывает и с умными людьми, попав в неожиданную ситуацию, Мелания явно не знала, что ей делать.

— Сейчас, момент — отозвалась Ирка, надела перчатки и стянув с изгороди какую-то дерюгу зашла молчаливой курице с тыла. Та не обратила внимания и потому была тут же спеленута в тряпку. И, оказавшись в тряпке, сразу же обмякла. Ириха обмотала тушку понадежнее.

— Потеряли мы несушку, сдохла она — отметила очевидный факт Ирина, держа сверток на безопасном прасстоянии от себя.

— Что, пахнет от нее — недоверчиво спросила старуха, переведя дух.

— Ацетоном. Да и остальные признаки тоже очень не очень — не слишком правильно, но доходчиво выразила свои мысли Ирка.

— Эх, досадно-то как! И несушка лучшая и жирная была, лучше б суп сварить из нее бы вчера — начала подсчитывать потери и протори хозяйка курицы.

— Хорошо во дворе обратилась. Если б в курятнике — остались бы мы вообще без кур — отозвалась Ирина.

Меланию передернуло от таких слов. Задумалась.

— Мда… Придется их по клетушкам рассаживать на ночь. Не было печали. А я еще удивилась, что это Сюка разбрехалась. Ладно, толку-то лясы точить. Ты уже собралась?

— Да — решительно, подбадривая себя заявила Ирина.

— Тогда положи Рябу вот сюда и забирай Сюку. Пока солнышко видать — ехать надо. Что-то сегодня кости ломило — как бы дожди не зарядили.

Ирина кивнула. Потешаться над бабкиным прогнозом не стоило — не раз уже домашняя метеостанция выдавала точные данные о будущей погоде. Ну да летний дождик — не велика беда. Впрочем, зайдя в сени она, не долго думая, стянула с гвоздя запылившийся дождевик. Спросила вышедшую из теплой половины бабку, можно ли забрать, та кивнула вытягивая за собой мелкую собачонку.

— Это офицерский плащ. Хорошая была вещь, да трескаться начал. Бери, может и пригодится. И шалаш из него можно сделать если что. Ты к слову ножик, топорик и спички взяла?

Ирина кивнула. Почесала Сюке загривок, собака в ответ так интенсивно замахала хвостом, что завиляла всем телом и отчего-то Ирке вспомнилась передача с крокодилами — собачонка так же извивалась. Как бегающий аллигатор.

Проводы были недолгими. Груз и так был размещен в самодельных сумках, осталось только примотать корзину с собачонкой на багажнике. Поглядели друг на друга и Ириха поехала по улице.

* * *

Утром на разводе Брысь, сказал, что основным составом они убывают на форт Шанец, совмещая приятное с полезным — был сигнал, что там видали пару зомби, они туда на стрельбище все время подтягиваются — через час по чайной ложке, а я жду клиента и вместе с ним прибываю на плановое занятие по стрельбе из пистолета. Да. Не забыть взять Енота — он тоже с нами поедет. У него накопилось дежурств по охране детенышей, вот он значится и отбудет скоко успеет. Енот хмуро морщит нос. Я подозреваю, что просто так майор избавляется на время прочесывания местности от неспособного по своей колченогости к лазанью по кустам вояки.

Позавтракать я не успеваю — ранняя пташка уже видно разобралась со своими делами и готова натаскать меня в плане пистолетов. Рация выговаривает мне голосом пациента:

— Доктор, я все долги стране в целом и отдельным ее органам отдал, теперь предлагаю скататься пострелять, прием.

— Не вопрос, через пару минут спущусь.

Успеваю нанести прощальный смертельный укус оставшемуся бутерброду и выползаю на лестницу. По дороге выковыриваю Енотова сменщика. Соседа с первого этажа, он редкая копуша и вечно ноет, но соседей не выбирают. Смена караула проходит без особой помпы, не Мавзолей все же и мы уже вдвоем залезаем в кабину навороченной иностранной шишиги. Мельников выразительно посмотрел на моего спутника, понимаю, что надо бы представить его.

— Это Енот, — сказал я, указав большим пальцем через плечо.

— Там у меня и кот еще есть, — не без ехидства отзывается заморский гость: — По позывным общаетесь, что ли?

— Вроде того. Я, в общем, всю нашу команду вроде как на стрелковый семинар собрал, на предмет обмена опытом — порадовал я пистолетного сенсея.

— Ну доктор…, - сморщился Мельников очень недовольно. — Я что, Боб Манден, чтобы людей трюками поражать? Я хотел вам лично помочь, рано мне еще перед публикой выпендриваться, не та квалификация.

— Да ладно. Если хоть что-то полезное покажете — будем благодарны, нам любое лыко в строку. А может и вы у нас чему-то научитесь. А как еще готовиться? Давайте, со двора и сразу направо, дальше я покажу дорогу.

— Далеко?

— Тут все недалеко, хоть и дальняя от нас часть острова. Форт 'Шанец', слышали про такой?

— Нет, не довелось — чистосердечно признался пациент.

— Основная оборонительная позиция острова считалась, — въехал я в знакомую колею. — За валом форта уже только заросшая кустами и жидким лесом коса болотистая. Окончательно перестроили только к началу двадцатого века, переименовали в 'Форт Шанц'. Вал, казематы, пороховые погреба, все всерьез. В последние годы там пейнтболисты всякие обитали, а теперь там вроде как самостийное стрельбище и полигон образовалось. При этом надо повнимательней, туда еще всякое прибредает, бывает. Наши как раз на прочесывании там сейчас — по вызову.

— А него тут глянь чего есть, — вдруг засуетился сзади Енот.

— Не трожь пулемет, — подпрыгнул на сидении Мельников — Он не любит.

— Чего это? — с явной готовностью вступить в полемику поинтересовался пассажир.

— Маниту в нем капризный, — объяснил 'американец', явно недовольный рукоприкладством Енота — Спугнешь, и пойдут задержки через выстрел, придется обратно в Америку везти, к шаману.

— Ой, ладно, — парировал хромой — Вам того маниту в любой синагоге к точному бою приведут, шо бы вы себе не думали, я даже протекцию составлю. Мне можно, я только посмотрю, меня пулеметы за своего признают.

Повздыхал о чем-то, полязгал железом, посопел, приговаривая 'ой, ой, как оно тут', потом все же оставил агрегат в покое. А хозяин пулемета как на иголках все это время сидел.

Ехать тут просто — пили себе да пили по единственному шоссе, пока не упрешься в вал, на котором и в котором казематы, капониры и орудийные позиции форта. А во дворе уже стояли наши и 'Найденыш'. Ребята разом повернулись к нам. Ильяс помахал рукой.

— Вообще у нас вроде как занятия тут намечались, так что это не только по вашей вине сбор, не напрягайтесь — постарался успокоить я явно чувствовавшего себя не в своей тарелке пациента. Он выразительно поглядел на меня и вздохнул. Потом аккуратно притер свою 'шишигу' к бронетранспортеру.

Грузовик пристроился к бэтээру, а команда между делом распределилась в некое подобие редкой шеренги, повернутой лицом к валу. Там же, метрах в двадцати, на воткнутых в землю рейках были закреплены грубо вырезанные из картона силуэтные мишени, шесть штук. Вроде как стрельбище получилось.

Поздоровался Мельников со всеми, наши ответили вполне доброжелательно. Представился он максимально кратко, затем сказал:

— Я должен сразу предупредить. Не знаю, как доктор сумел заподозрить, что я большой эксперт по стрельбе, я вроде поводов к тому не давал, (тут он опять выразил взором всю свою укоризну в мой адрес), но теперь вынужден выступать публично. Поэтому… поэтому попробую показать то, что действительно умею и что считаю наиболее важным в подготовке любого пистолетчика. Правильное извлечение оружия из кобуры с одновременным наведением на цель, и приемы стрельбы 'ноль-пять', то есть на дистанции наиболее частого применения пистолета, где все решает умеренная меткость в сочетании с неумеренной скоростью.

— То есть американская школа? И не военная? — с пониманием уточнил Брысь.

— Так точно, ни разу не военная, — подтвердил Мельников. — Военные вообще склонны пистолеты недооценивать, так что ничего нового в искусство владения оным американские военные тоже не внесли. Разве что, — тут сенсей потянул из кобуры свой здоровенный пистоль и показал всем, — вот это. Этот пистолет был создан по заказу американской армии, и пуля из него должна была сшибать лошадь с копыт. На мой взгляд, один из наиболее точных и комфортных в стрельбе пистолетов вплоть до настоящего времени. Ладно, речь не об этом, — он убрал оружие в кобуру, оглядел нас, стоящих перед ним в шеренге.

— Интересно — это у него тот самый преславутый Кольт 1911 года выпечки — негромко пробурчал стоящий рядом со мной Андрей.

— Как бы то ни было, — продолжил Мельников, — но главное умение в обращении с пистолетом — умение правильно выхватить его из кобуры. Без суеты, без лишних движений, с четким направлением оружия на цель. Подойдем к мишеням ближе, на такой дистанции как сейчас, я буду вести огонь из автомата.

Шеренга наша, шурша травой, пошла в сторону мишеней. Встали поближе.

— Насколько я помню, советских милиционеров обучали выхватыванию пистолета из закрытой кобуры, досылу патрона и выстрелу в сторону цели за четыре с половиной секунды, то есть за время достаточное для того, чтобы не только быть пораженным огнем противника, но и даже дать добежать до себя противнику с ножом, если он настроен решительно — продолжил лекцию 'американец'.

Ремер хмыкнул достаточно громко. Стоящий рядом Андрей тонко ухмыльнулся, но тут же дисциплинированно стер улыбку с лица. Мельников посмотрел внимательно и невозмутимо продолжил:

— В Америке тогда процветало почерпнутая из кино страсть к 'быстрому выхватыванию', хотя оно вовсе не всегда приводило к быстрому выстрелу. Потому, что если выхватить пистолет очень быстро, то за счет такой скорости просто невозможно сразу точно ориентировать его по цели, требуется доводка, (тут он не глядя пихнул Кольт в кобуру, мигом выхватил и чуть-чуть комично довел ствол на цель.) — И, важный момент, пистолет готов к открытию огня только в крайнем положении, а до достижения оного стрелок практически безоружен.

Мы молча согласились со сказанным. Ну что, наглядно получилось, чего там.

Мельников повернулся боком и повторил все, что уже показал, медленней, давая возможность убедиться в том, что не врет. Опять же получилось убедительно.

— Пистолет — оружие для стесненных пространств, при этом оружие мощное и мобильное в правильных руках. Но эти самые пространства часто приводят к тому, что встреча с противником происходит сразу на расстоянии вытянутой руки и каждая доля секунды может оказаться для стрелка критической. Поэтому смысл выхватывания оружия из кобуры состоит в том, что пистолет пригоден для ведения огня с того момента, как он покинул кобуру, на всем протяжении траектории его наведения. Смотрите.

Он пригнулся вперед, замер, словно ожидая сигнала, затем схватил рукоятку оружия, потянул его из кобуры вертикально и едва ствол вышел, развернул пистолет стволом вперед движением плеча и локтя, прижав его к боку. Уже в таком положении он дошел до груди, где его правая рука встретилась с левой, заранее поднятой, и затем уже двумя руками он продвинул пистолет вперед, в сторону цели.

— Видите? — обратился он к слушателям. — Повторяю по фазам! Уже из этого положения я могу открыть огонь, почти что от пояса, как в старых фильмах стреляли, видите? Я поднимаю руки, но пистолет все равно смотрит на мишень, и если время критично, то я могу открыть огонь с любой точки траектории.

Саша спросил:

— А разве есть смысл тратить патроны на выстрелы в корпус мертвецу? Ему только хэдшот.

Мельников глянул на него снисходительно.

— Во-первых, у мертвяка есть позвоночник, — сказал он, убрав пистолет в кобуру. — Попадание в него или повреждение оного тоже довольно вероятно. Во-вторых, вы все равно не удержитесь от выстрела в такой ситуации, если, скажем, мертвяк неожиданно вышел на вас из-за поворота. Пусть этот выстрел будет тренирован и, предположительно, способен навредить зомби. И в-третьих… противник не обязательно будет мертвецом. Он может быть человеком, просто плохим, из тех, кого обязательно надо застрелить.

Тут он как-то странно переглянулся с Надеждой. С уважением, что ли? Саша кивнул.

— К сожалению, у меня нет стрелкового таймера, — продолжил 'американец', но Андрей неожиданно перебил:

— У меня есть! — полез в 'мародерку', вытащил оттуда маленькую синюю коробочку с экранчиком, протянул 'американцу'.

— Ничего себе! — обрадовался и поразился Мельников. — Откуда такая роскошь?

— Из нас несколько в оружейном работали до Беды, — ответил мой сосед по строю. — Вот и прихватил под эвакуацию. А сегодня, как сюда собрались, вспомнил про него и решил, что может пригодиться.

— Великолепно — одобрил пациент, правда сейчас он на пациента менее всего походил. Мне показалось, что и о спине забыл. Покопался с таймером и подозвал к себе нашего воспитанника Демидова.

— Давай, поможешь мне… вот так повернешь ко мне, а после того, как я скажу, нажмешь вот эту кнопку, понял?

— А че не понять, — с солидностью ответил Демидов.

— Тогда давай — одобрил преподаватель.

Тот сразу нажал кнопку.

— Не, не так, мужик, — сказал Мельников. — Надо чтобы сперва я скомандовал.

— Мужики в поле пашут, — поправил его Демидов. — А я пацан.

— Побакалань еще, ага, — поощрительно кивнул сенсэй. — Делай как говорю!

Ильяс из строя показал 'пацану' кулак, тот сделал вид, что его не заметил. Воспитанник сделал важный вид и поднял руку с таймером.

— Давай! — кивнул Мельников, приняв вальяжный, расслабленный вид.

Бип!

Рука 'американца' метнулась к кобуре, левая рука одновременно к груди. Дальше я не очень понял, как он это все сделал, но выстрел бахнул моментально. Дырка в середине головы силуэта была отчетливо видна нам всем.

— Сколько там? — обернулся я к 'пацану'.

Тот просто повернул таймер экраном к спросившему.

— Так… одна и двадцать две сотых секунды, — объявил тот. — За это время средний зомби прошел бы чуть больше метра. Милиционер открывал бы кобуру. Оба бы уже умерли. Попрошу обратить внимание на то, что я не делал никаких резких движений. С такой скоростью берут, например, предметы со стола или передают кому-нибудь телефонную трубку. Никаких резких движений, важна плавность, скорость приходит потом, после повторений. Еще раз.

Сделал четыре повтора, каждый примерно за одну целую и две десятых секунды.

— Видите? Стабильное время и я стабильно поражаю цель — сказал стрелок, повернувшись к нам. Удовлетворенно кивнул, убедившись, что все смотрят с вниманием. Сменил магазин в пистолете, дослал патрон, щелкнул предохранителем и убрал оружие в кобуру.

— Все разглядели, как и что я делал?

Мы ответили более-менее внятным бурчанием. Я точно не понял, но по виду Андрея понял, что он все засек, намотал на ус и если я его спрошу внятно и не торопясь, как ему и свойственно все растолкует.

— Теперь попробую показать нечто вроде… базового оборонительного упражнения, — сказал Мельников. — Дай-ка сюда таймер, я его в целях безопасности на пояс повешу.

Отпустив 'пацана' в строй, он подошел к мишени, остановился на расстоянии метра, примерно. Размял немного плечи, шею, наклонив голову вправо-влево.

— Вот неожиданно появившийся противник! — повернул он голову к слушателям. — Встаньте так, пожалуйста, чтобы вам чуть сбоку было видно… ага, нормально… Если я просто попытаюсь выхватить пистолет, то с такой дистанции он способен заблокировать мне руку с оружием…

— Я бы заблокировал, — уверенно сказал капитан Ремер.

— Поэтому нужен отвлекающий маневр, — кивнул Мельников. — Смотрите!

Пока его правая рука выдергивала пистолет из кобуры и прижимала его к боку, направив ствол в мишень, левой рукой, открытой ладонью, он нанес удар 'противнику' в район подбородка.

— Примерно так! Это тоже надо тренировать до уровня рефлекса. Любая близкая мишень всегда встречается ударом или, лучше, толчком. А теперь все упражнение!

Толчок мишени 'в подбородок', правая вытащила пистолет, сброс предохранителя. От бока, прижатой рукой, два выстрела в центр мишени, быстрый отход назад, высоко задирая пятки чтобы не споткнуться, дважды выстрелил на ходу, остановка, прицельный выстрел в 'голову'. Время посмотрел на таймере. Повернулся к нам, убрав пистолет.

— Так… три целых, четыре сотых секунды. Пять выстрелов на отходе, гарантированное поражение. Если я повторю, будет такой же результат. То есть, мне удалось в своих действиях добиться главного — стабильности. Я знаю, чего ждать от самого себя. А теперь я попробую объяснить и показать, как этой стабильности добиться. Первый ключ ко всему — локоть и средний палец вашей сильной руки!

Действительно мы слушали, причем с большим интересом. С явным удовольствием повторяли движения, разом, в строю. Он показывал все, что знал, наверное. Под самый конец, показал, как правильно носить мой маленький пистолетик на ремне и как его правильно же выхватывать из-под одежды. У меня под него даже кобура была нейлоновая, просто я ей не пользовался.

Попрощались тепло, майор с основной частью группы остался отрабатывать приемы, а мы с Ильясом, Енотом и Надеждой залезли в кабину 'шишиги'. Сидевший там здоровенный котяра очень подозрительно уставился на нас своими глазищами и очень нехотя подвинулся.

— В общем так, я по нашим делам теперь отчитаюсь, — сказал Ильяс. — Интерес к кевлару есть, естественно. Зампотыл местный сказал, что возьмет столько, сколько дадут. Если цена будет не заоблачная, естественно, но скупиться не будут, это обещали. Надо туда завтра ехать с утра и разговаривать.

— Поедем, — согласился Мельников сразу. — Я тоже цены не знаю, но думаю, что ее надо из броников рассчитать. Одна пачка… сколько там из нее броников получится? Узнать, почем они здесь продаются, скинуть за опт и работу по изготовлению… как-то так. Я, пожалуй, к утру формулу расчета набросаю, — сказал он уже больше самому себе.

— Вот, правильно, набросай, чтобы у зампотыла нам не мычать и руками перед рожей не крутить, — удовлетворенно сказал Ильяс. — Тебе за пленку перевели уже деньги?

— Не проверял, не успел, — ответил тот. — Но с утра отгрузили, должны были перевести.

— Ладно, завтра проверим.

Обратно 'американец' ехал уже без моих указаний, дорогу запомнил и по-моему даже немного этим щегольнул. Надежда пригласила его отужинать, но он предложил перенести это на завтра — видно было, что он весь зудит от желания встретиться наконец с неуловимым начальником тверского конвоя.

Впрочем, записку с несколькими фамилиями пациент мне успел всучить. Попросил проверить на вшивость кандидатов на роль новых матросов его 'Мариетты'. Не уверен я, что это сильно что даст, базы данных у нас что в больнице, что в милиции, что у хитрых контрразведчиков очень не полные, но отзвониться и запросить — почему и нет?

Благо есть кому позвонить. Тесная связь медучреждений с особистами еще тогда наладилась, когда террор пошел. В чеченскую первую или вторую, не помню уже. Толку правда не было никакого, но периодически приходили грозные напоминания о повышении бдительности, отработке контртерроризма и прочего в том же духе. Хотя помнится когда покойный (или беспокойный) Сан Саныч разговорился со мной на эту тему — он как раз нашему отделению читал мораль на тему как вести себя будучи в заложниках, то после грустно отметил очень печальный факт. Что все эти рекомендации — сидеть тише травы, ниже воды, в глаза не смотреть и так далее, то есть то, что рекомендует просвященный Запад для попавшего в лапы террорам заложника — все это как всегда в наших условиях не применимо. На удивленный вопрос Федяевой, нашей поликлинической красотки, так же печально заметил, что ему положено рассказать — вот и рассказал. Беда в том, что западный террорист зачастую целью всей своей деятельности видит обмен живых заложников на чемодан баксов и вертолет до Мексики или куда они там улепетывают. Потому заложники ему нужны живыми. А нашим террорам как правило нужны мертвые заложники, нужна резня и ужас, ничего другого. Зачастую они и требований не выдвигают.

Тут не удержался терапевт Бобров и негромко — как он всегда говорил — осведомился: 'А что тогда делать нам, если случись что?'.

Сан Саныч беспомощно пожал плечами и так же тихо ответил:

— Бежать. Бежать сразу. В разные стороны.

— Так пристрелят же!

— Берут в заложники не одного-двух. Берут по возможности толпу. Толпа, если бежит — затопчет стрелков, особенно если они еще не успели подготовиться. В том же Беслане, когда террорам дали подготовиться, создать систему фугасов — потеряли 344 человека убитыми — большинство детей, да больше 700 ранеными и обгоревшими. Да, осетины не просекли, что будет резня, думали договориться, думали с людьми дело имеют. А это изначально было невозможно, целью было у терроров устроить бойню. Взяли заложников на открытой местности, на утренней линейке. Если б они кинулись врассыпную — набили бы терроры почти тысячу человек? Вряд ли. Старое правило — чем ты дольше в плену, тем сбежать сложнее. Потому — я вам американские рекомендации привел, а думать нужно вам.

Слова Сан Саныча мне потом не раз на ум приходили. Особенно когда с Мутабором встретился. А ведь может потому и выжил. Сложил бы лапки покорно — не разглядело бы чудище во мне союзника. Глядишь бегал бы сейчас я с чьими-то пришитыми ручками и откликался бы на какую-нибудь вычурную кликуху типа… А откуда брал свои кликухи вивисектор? Мутабор — вроде сказки Гауфа? А Альманзор? Знакомое что-то… Кольца… Оловянные кольца Альманзора — точно. Тамара Габбе, тоже сказки. Я ж их помню, отличные сказки были, значит и вивисектор их тоже в детстве читал… Надо же, читали вроде одно и то же, а гляди как вкось вышло. Значит мало правильные книжки в детстве читать, не все это, что нужно, ошибся значит Высоцкий… так какое у меня было бы имя?

Мухамиель? Кохинур? Альдебаран? Или еще лучше — Пилюлио?

А ну его к черту об этом думать.

И я тут же получаю подтверждение, что про серого речь — а серый навстречь. Из такси вылезает мичман Алик. В двух словах объясняет, что Валентина Ивановна очень хочет со мной пообщаться. Мог бы уж как воспитанный человек поздороваться не кивком, а как следует и мое согласие спросить… Ну да ладно, видно с дитенком что не так. Знакомая штука.

Но тут оказывается я ошибаюсь, в чем убеждаюсь сразу по прибытии на Летний пирс.

Кабанова, разумеется, с детенком, но дитенок сладко спит в куколе из спасательного жилета, благо мама с дитем сидят в небольшом катерке. Там же еще какой-то суровых лет военмор, с замасленными руками. Моторист наверное. Мне ничего не остается, как спуститься вниз, на покачивающийся катер. Алик не без изящества отдает швартовы и прыгает на борт. Катерок заводит мотором тарантеллу и шустро двигает вдоль берега. Оба моряка остаются в каютке, или как там это называется, а мы — на корме, под солнышком, греющим лавочки.

— Что то с ребятенкой? — спрашиваю я.

— Нет, с Лялей все в порядке, кушает, спит, растет на глазах.

— А к чему такая срочность? Аж на такси ехали? Что случилось? — улыбаюсь я своей наставнице.

— Вивисектор упокоился — отвечает мне Кабанова.

— Ну туда ему и дорога. Вот уж о ком сожалеть у меня не возникает ни малейшего желания.

— Как сказать. Проблема в том, что у Мутабора пропал стимул к существованию. Вы обещаете помалкивать о том, что сейчас услышите?

— Разумеется.

— Так вот, проект начатый с вивисекторских опытов в принципе провалился.

— Погодите, что вы имеете в виду? — недоумеваю я.

— Вы отлично знаете, сами же в нем принимали участие — сердится на мою недогадливость начальница некролаборатории.

— Вы о пришивании рук что ли? — с некоторым стыдом вспоминаю я бывшее этой весной происшествие. Которое я бы с удовольствиеим забыл ко всем чертям.

— Конечно же нет. Сохранение интеллекта у умирающего в ходе многократной реанимации. Как собственно и были получены материалы для управляемых морфов и самого вивисектора. Не могли вы этого запамятовать.

— Ну да. А что вивисектор тоже сохранил интеллект?

— Отчасти. Во всяком случае он узнавал Мутабора и даже вроде они о чем то беседовали. В перерывах между сеансами…

— Сеансы — это вы что имеете в виду?

— Скажем так — воздействие на вивисектора различными средствами…

— Звучит настораживающе. Слушайте, Валентина Ивановна. Я не ребенок в конце концов, говорите уж прямо. Без эвфемизмов.

Она строго посмотрела на меня, потом перевела взгляд на проплывающий мимо берег.

— А куда мы вообще сейчас плывем?

— Просто катаемся. Морская прогулка. Солнечные ванны.

Немного помолчали. Потом она снова заговорила.

— Всего было проведено 39 экспериментов. Только один, номер три — успешный. И бесполезный. У 38 пациентов сохранения интеллекта не произошло.

— Но у вививсектора было два управляемых морфа с остатками интеллекта. И он сам тоже, вроде как вы говорите, был успешен. Хотя бы отчасти. Значит, вы что-то делали неправильно, не соблюли условий эксперимента.

— Здесь вы правы. Но мы не могли соблюсти условий по определению — печально вздыхает железная Кабанова.

— Не понимаю. То есть у нас, в совершенно диких условиях результат был положительный, а у вас — в 39, то есть 38 случаях — неудачи? Может стоило привлечь лучшие силы? Анестезиологов, например?

— Мы и привлекали. Итог — инфаркт у врача-реаниматолога после очередной неудачи. Его супруга. Канцер — неохотно выдает Кабанова.

— Так это он у вас значит…

— Да…

— Тогда в чем дело?

— Скажите, вы что-нибудь читали про призраков? Про привидения? — неожиданно задает странный вопрос Валентина Ивановна.

— Ну, читал. Но все это фикция. Как я понимаю — признаюсь я.

— Ладно, скажу прямо — люди считали, что призрак, привидение — то есть посмертное существование человеческой личности возможно далеко не всегда после смерти. Только особо жестокое убийство, очень сильные человеческие чувства — типа любви или мести, ненависти, могли задержать человеческую личность в этом мире. Так вот, как ни странно, но старые вроде бы суеверия здесь отработали на все сто процентов. Только сильнейшая мотивация позволяет интеллекту личности остаться в мертвом теле. Сильнейшая. Не простая охота еще пожить. Это не срабатывает. Получаем на выходе простого зомби.

— То есть это вы хотите сказать… Что у Мутабора была мотивация?

— Да. Сильнейшая мотивация. Лютая ненависть и месть. То же и у двух остальных. Причем мотивация у первого разумного морфа — Альманзора, кажется — была слабее, он был более глупым. Но у него к слову и ручки пришитые были на стадии лизиса, потому и отвалились. А вот у Мутабора — приросли отлично. Как и у вивисектора, кстати. Явно наличие чего-то вроде иммунной системы, опознающей и переваривающей чужие ткани.

— А у единственного успешного эксперимента? Там какая мотивация?

— Смешно и грустно. Бабушка и внуки. Безумная любовь. И совершенно бесполезно, мы никак это не можем использовать — печально улыбнувшись, признается Валентина Ивановна.

— Таак. Значит Мутабор сейчас потерял мотивацию и соответственно 'уходит'.

Кабанова молча кивнула, провожая взглядом стремительно скользнувшую над нами здоровенную чайку.

— Ну хорошо. А я то тут с какого боку?

— Нам предложили его экстерминировать. Он ведь действительно очень опасен.

— Как посмотреть. Блондинку он взял — любо-дорого было посмотреть.

Тут до меня доходит, что я рассказываю начальнице некрологической лаборатории очевидные для нее вещи. Явно же, что без ее санкции и благословления морфа никто бы так на зачистку не выпустил. И ответственность она разумеется взяла на себя.

— Я знаю. Дело в том, что эксперименты на животных дали интересный результат. Морфированный экземпляр вполне потребляет и зомби своего вида. Особенно когда у него небогатый выбор между голодовкой и охотой на зомби.

— Ну я видел, что и зомби друг друга жрут.

— Они жрут упокоенных. А морф упокаивает сразу сам. Охотится и упокаивает. К слову я общалась с вашим пациентом из Америки — он своими наблюдениями подтвердил этот вывод. Морфы и сами занимаются чисткой таким образом. И мы могли бы это использовать, коль скоро зомби пищевая база для морфов.

— Много ли проку с одного морфа.

— Скажите это еще раз. А я припомню охоту на Блондинку.

— Да ладно вам. Я ж тоже не очень хочу, чтоб его пристрелили. Хотя знакомство с ним вспоминаю с содроганием.

— Значит придется вам посодрогаться еще — решительно говорит моя собеседница.

— Вот это здорово! Всю жизнь мечтал! Вот спасибо вам громадное!

— Перестаньте паясничать — одергивает меня как расшалившегося школьника строгая учительница.

— А моего согласия даже и не спросили?

— Этот разговор — не учитываете? — улыбается Кабанова.

— Ну, вы не спрашивали меня о согласии. Черт, да я даже не знаю, с чем я тут должен соглашаться!

Валентина Ивановна внимательно смотрит на меня и потом спокойно говорит:

— Мы знаем дополнительный резерв для мотивирования Мутабора. Благодаря ему мы получили массу интереснейшей информации и он, как источник, еще не исчерпан. Поверьте, у меня нет большой охоты подвергать вас и вашу охотничью команду риску. Но ставки очень высоки. Очень.

— Как тогда, когда вы остались ставить опыты в пустой поликлинике?

— Значительно выше — серьезно отвечает упрямая моя наставница.

* * *

До Ольховки Ириха решила не ехать. По словам Мелании Пахомовны за пару километров была заросшая дорожка, которая выходила на свежую довольно лесосеку, а оттуда по тропинкам можно было при известном везении довольно быстро и минуя редкие и немноголюдные здесь деревушки выбраться сначала на ветку железной дороги, а потом и на шоссе Санкт-Петербург — Москва. Или как частенько называл это шоссе ядовитый Витька: 'Трасса ведущая из города-героя Ленинграда в город-геморрой Москву'.

Сюка за спиной деликатно повизгивала, но сидела вполне спокойно. Мотоцикл шел легко и наконец Ирка заметила вроде бы подходящий съезд, во всяком случае просвет в кустарнике у дороги сильно напоминал проезжее место.

Тут пробираться стало сложнее и несколько километров пишлось повозиться. Наконец немного наискосок проявилась другая дорожка, не такая заросшая. Шла она немного не туда, но ехать по ней было куда как проще. Ириха повертела в руках карту района, фиговую прямо скажем карту, по возможности сориентировалась, хотя ни той дорожки по которой она ехала ни той, по которой собиралась на карте не было и в помине, зато впереди как раз покарте судя была вполне себе пристойная дорога идущая хоть и в обход, но как раз куда надо. На дорогу между Борками Ирина выехала позже, чем рассчитывала, но не так чтоб уж слишком задержавшись. Аккуратно перебралась на другую сторону, вроде никто не заметил, да и она никого не заметила. Опять тропинки, опять наобум святых, по солнышку ориентируясь и слушая, как там за спиной Сюка — все таки рядом с дорогой мертвяки вполне могли быть. Нашли снова заборошенную дорожку, покатили по ней. Солнце показалось из-за тучек, почему-то не совсем там, где ожидала его увидеть Ирина. Остановилась, достала снова карту. Поразбиралась и вроде сообразила где они находятся.

Сюка, выпущенная погулять получила чуток харчей и с неохотой, но залезла в корзину. Поехали дальше, там где должна была по схеме быть дорога ничего не нашлось, зато через пару километров дорожка превратилась неожиданно в бетонку. Плиты торчали вперекосяк, но дорогу для мотоцикла было выбрать не проблемой. Удивившись внезапной бетонке, Ирка пробурчала себе под нос частенько говоримое ее муженьком в подобных ситуациях странноватое присловье:

— Это единственная приличная дорога. А на соседних у нас шины не выдержат!

Не любила Ирка здешние леса, мусорные они какие-то были, слишком заросшие всякой мелкой кустарней. И болота. В Карелии болота тоже были, но все же не такие, тут болота были какие-то… враждебные что ли… И воды было слишком много. В этом она лишний раз убедилась, когда попыталась проехать по вроде как тропинке и вьехала в воду по ступицу. Болотина. Пришлось возвращаться на бетонку.

Здоровенная дыра в земле с каким-то мусором на глубине метров десяти — пятнадцати распахнулась так внезапно, что медленно катившая Ирина чудом затормозила на краю. Ахнула, прижала руку к сердцу. Чуть быстрее бы ехала — улетела бы туда. Дырища впечатляла, нечеловеческое это было сооружение, словно великаны строили, диаметром метров несколько, серый замшелый бетон, ржавый металл, все мощное и старое. Осторожно откатила назад, высоченная трава на полянке сразу же скрыла провал с глаз. Перевела дух. Вспомнила, что немного раньше попалась на глаза колючая проволока, ржавая, но не той войны явно, на ту она насмотрелась, когда Витька еще копался. Прикинула, подумала. Витя вроде толковал, что ближе к Валдаю стояли стратеги-ракетчики, а потом их демократизировали, чтоб не угрожали миру во всем мире. Видно эта шахта от них осталась, от ракеты наверное. Так, тогда понятна и бетонка. Но если это к Валдаю близко, то ей туда совсем не надо. Там мертвяков полно. Надо выбраться на трассу, не в городишко. Ведь что Валдай, что Крестцы не на трассе лежат, а в сторонке. Вот и не стоит туда соваться. Хотя а вдруг? Вдруг там люди? Ну то есть живые люди, разумеется.

Ирина посопела, потом почувствовала, что уже и проголодалась, глянула на часы и огорчилась — времени на катание по лесным дорожкам-тропинкам ушло многовато. Она рассчитывала, что уже на шоссе выберется к этому времени, а пока все что нашла — дыру в земле. Вот уж тоже, сто лет не нужно, а нашлось.

Можно было бы посмотреть — раз военные тут стояли, то может и нашлось бы что полезного, потом Ирка вспомнила, то раньше такие объекты были жутко секретны, потом их отмародерили беспощадно, так что нечего тут ловить. Была она в нескольких заброшенных военных городках под Питером, были мысли у Витьки где-нибудь в бункере военном устроиться, так оказалось это глупостью, разрушено все и загажено. Никакого смысла. То же самое и здесь.

Хотя если прикидывать по карте… Нет, не выходит ничего, не отмечена на карте эта шахта. Ладно. Но если предположить, что в ту сторону — Валдай, то может все же сунуться туда? Ну просто глянуть и назад. Одета она хорошо, не прокусишь, Сюка зомби за версту чует, как загавкает, так сразу обратно и давай бог ноги… А вот если там живые… Может и самолетик ихний? Ведь там всей верхушки дачи. Охрана должна быть и вообще. Может быть — отстояли?

От раздумий есть захотелось еще сильнее.

Выбрав местечко посимпатичнее, Ирина выпустила Сюку, раскинула скатерку и сноровисто разложила термос и пару коробок. Собака умильно глядя и предвкушающее размахивая хвостом все время совала мокрый нос куда не надо, но Ириха отпихивала ее до поры до времени. Потом выдала пайку собаке и себя не обидела. Все-таки кое-что вкусное удалось в Борках найти, было чем себя побаловать. От горячего чая из клубничных листьев пробило испариной, накатила усталость. Мотоциклистка решила немного полежать. Чтоб ножки отдохнули. Собачонка с готовностью пристроилась рядом. Некоторое время Ирина разглядывала раскинувшееся над поляной небо, там собиралась какая-то неприветливая куча серых туч. Явно к дождю дело шло.

Разлеживаться на теплой земле Ирка не стала. Отдохнула немножко и снова тронулась в путь. Поразмышляла — вернуться назад и поискать дорожку к трассе или сунуться наобум вперед — вроде как к Валдаю. Проверила, как достается оружие. Поправила груз. Закинула собачонку в корзину. Глянула на небо. И очень осторожно двинулась вперед, туда где предполагала городишко Валдай.

Ехала осторожно. Когда начались явно обработанные поля (это определялось легко — кончились деревья и кусты наконец-то), стала вертеть головой еще внимательнее, хотя то, что поля явно не этим летом не косил и не пахал и сейчас на них вымахала травища по пояс не слишком воодушевляло. Но с другой стороны лес, густой, заросший и неприветливый надоел уже за прошедшее время, да и катить по дороге было не в пример легче, чем по заросшей кустами тропинке.

Сюка внезапно залаяла тонко, визгливо и злобно, захлебываясь лаем.

Ирка тормознула, потянулась за ружьем, потом передумала и просто развернулась, чтоб если что — тут же газануть. Стала смотреть через плечо — и наконец заметила одинокую человеческую фигуру, медленно шкандыбавшую по дороге метрах в ста. Успокоилась было, потому как одинокая мертвячиха явно не представляла никакой угрозы, но тут собачонка просто закатила истерику и мотоциклистка решила все же отъехать подальше.

Она панически газанула, когда сбоку из невысоких кустов, которыми заросла придорожная канава, на нее стремительно выскочило что-то серо-зеленое, стремительное, резкое, внезапно увеличившееся в размере, Сюка заверещала, мотоцикл взревел, выдав тяжелый густой шлейф белого дыма и прыгнул вперед, вроде бы даже привстав на дыбы, Ирка с трудом удержала в руках руль и чесанула не разбирая дороги. Пару секунд спиной ощущала близость враждебной пакости совсем рядом, потом то ли шестое чувство подсказало, то ли Сюка за спиной перестала визжать и маханув метров на сто Ириха осмелилась оглянуться. Сзади близко никого не было. Поодаль что — то виднелось и любопытство победило, сбавив ход Ирина присмотрелась. Полуголый, явно человеческий, но грязный и вымазанный в чем-то кроме глины зелено-серый силуэт медленно опустился на четвереньки и ушел опять в канаву. Ирка перевела дух и постаралась уехать как можно дальше. Ну его к черту, Валдай. Решила, раз уж забралась так далеко, все же попытаться выехать на шоссе. Ну чтобы все же не бездарно убить день. Обратно дорога наверняка будет короче.

Развернула карту, дав собачонке немного вкусностей, как-никак своим визгом сильно выручила брехолайка. А упырь наверное жрал всякую мелочь в канаве, там были небольшие лужи с зеленой тиной — лягушки должны быть, головастики. Ирина его не видела до последней секунды, когда уже кинулся заметила.

Опять вперлась в болото. Повертелась по тропинкам (а они тут были очень негустыми, прямо можно сказать) наконец выскочила на раздолбанную и расквашенную — но определенно дорогу. Судя по громадным колеям и разгромленности окружающего пейзажа тут вырубили и вывезли лес совсем недавно. В прошлом году наверное. Даже обычные для таких голых мест с кучами веток и торчащими пнями маленькие елочки не успели появиться, земля была лысаяи замусоренная.

Мотоцикл, однако, уверенно урчал, проскакивая и громадные лужи, бодро удерживаясь на гребне между колей, промятых в земле колесищами тяжело груженых лесовозов. Ирка приободрилась, по ее расчетам еще полчаса-час и она выберется к трассе. А дороги где бревна возили старались все же мимо деревень не вести, больно уж разбивали колесища тягачей что асфальт, что проселок.

С этими мыслями Ирина бойко направила своего коня в очередную лужу. Немного великовата лужа была, но Ира посчитала, что проскочит, сегодня уже приноровилась. Что-то по-крокодильи внезапно рыпнулось под колесами мотоцикла, с хрустом ударило в мотоцикл, остановив его сразу и жестко, отчего у Ирки зубы ляскнули, ее бросило животом на руль, собачонку выкинуло из корзины, а словно уткнувшийся в стенку мотоцикл медленно с тошным хрустом стал заваливаться набок, в лужу. Ириха наверное бы устояла на ногах, да не повезло, зацепилась за что-то ботинком и, взвизгнув не хуже Сюки, шлепнулась в воду. Тут же вскочила, хватаясь за кобуру, заозиралась. Взбаламученная лужа лежала спокойно, слабое волнение на глазах утихало, только от валявшегося на боку мотоцикла шустро растекалась радужно переливающаяся пленка, затягивавшая поверхность воды.

* * *

— А чем все же Вивисектору, дважды покойному, удавалось держать своих морфов в повиновении? — спрашиваю я у задумавшейся наставницы.

— Это страшная военная тайна — невесело улыбаясь отвечает она.

— Вот прямо так?

— А как вы думали? Разумеется тайна. Большая часть работы лаборатории засекречена по-настоящему. Так что я могу дать вам необходимую информацию только в том случае, если вы подпишетесь принять участие в работе некролаборатории. И никак иначе, не обижайтесь. Тут не моя прихоть.

— Боитесь, что разболтаю? — уточняю я.

— Нет, не в этом дело. Просто есть протокол работы лаборатории. С соответствующими допусками. Работаете с нами — получаете допуск. Нет — тогда только та информация, которую разрешит выдать спецчасть.

— Ну да, ну да. Секретность ради секретности. Прямо совком повеяло. У меня отец должен был принять участие в конкурсе на проектирование ряда зданий в Ханое. А допуска у него не было. Вьетнамцы прислали карты города для привязки проекта к местности и рельефу, а ему карты выдать не могут, они секретные. Ну то-се, время потеряли прорву, наконец оформили допуск и торжественно выдали карты Ханоя.

Валентина Ивановна смотрит на меня снисходительно и только из вежливости интересуется — в чем соль рассказа?

— Да в том и соль, что карты были американские. Генштаба Ю ЭсЭЙ. С грифом 'топ сикрет'. Надо полагать — трофейные. Вот такая вот секретность получилась. Чистый совок в худшем смысле этого слова.

— Забавная история. Ваш отец выиграл конкурс?

— Нет. Опоздал со сдачей проекта — из-за этих идиотских карт.

— Жаль. Однако вернемся к нашим баранам и морфам. Это не мое требование. Но должна заметить, что я согласна с этим подходом. И так слишком много уже вам понарассказывала.

— Знаете, меня очень беспокоит именно влезание в эти тайны. Тут легко попасть в расход. Посчитают, что слишком много знаешь — и все, пропал бесследно. Ну и зачем мне это? В конце концов наша Охотничья команда и не самая боеспособная и не самая многочислнная и вооружена не самым лучшим образом. Сколько таких команд, не считая чисто военных формирований? Да всяко не меньше сотни!

— 214. Это не считая частей и подразделений гарнизона Кронштадтской ВМБ. Видите, опять вам выдала служебную информацию.

— Премного благодарен. Но так с чего именно нашу группу напрягать?

— По целому ряду причин. Например, вы единственная группа, в которой целый врач действует.

— Ну, как-то оно звучит настораживающее — 'целый врач'. Мне как-то не хотелось бы становиться нецелым. Фрагментированным. И я видел, как оно бывает. Когда с грязными перчатками расстаются.

— Вы про своего недавнего сослуживца, капитана Ремера и его напарника Копылова?

— Опа! А вы что о них знаете???

— Довольно много. Возможно больше вас.

— Но… откуда?!

— Видите ли, это опять же информация не для широкого круга лиц. Но разумеется мы должны были навести справки о тех, кто уж совсем рядом с нами крутится. Да я признаться и о вас забеспокоилась. Вы человек добродушный, растяпистый, наивный. Почему бы и не подстраховать, если есть такая возможность? Так вот касаемо грязных перчаток… так поступают либо с одноразовым материалом, который больше не пригодится никогда, либо сдуру. Вот например с Ремером так поступили сдуру, если вас это интересует. Ценный человеческий материал выкинули только по глупости. А уж вас и тем более списывать нет резона. После операции что выкидывают? Одноразовые перчатки, грязные тампоны и салфетки. А вот например не то что большой ампутационный нож, но даже зажимы Кохера заботливо отмывают и стерилизуют. Так?

— Ну, так…

— Вот и смотрите. Ценный инструмент — берегут как зеницу ока. Потому что нужен, а другой такой на земле не валяется. И заменить нечем. Конечно побояться придется. Но за все платить надо, увы-увы.

Тут Кабанова глубоко вздыхает и неожиданно говорит:

— Думаете я не боялась, когда тогда, в самом начале занялась экспериментами? Да я испугалась до заикания, когда у нас в тихой поликлинике такой массакр начался. Еле водой отпоили. Домой физически не могла пойти, ноги не шли от ужаса. Вот и занялась полузабытым и знакомым делом. Чем еще в студенческом научном обществе увлекалась, на патфизиологии. Отвлеклась, да и результаты оказались интересными. Про страх и забыла, пока работала. Только этим и спаслась…

— Надо же, а я со стороны видел прям Ледяную Крепость — вспоминаю я свои безуспешные попытки уговорить Кабанову бросить возню с хомяками и бежать.

— Я ж говорю про вашу наивность — улыбается Кабанова.

Мне приходится съесть пилюлю. Хотя любой женщине хочется иногда выглядеть слабой и беззащитной, но не факт, что и впрямь все было так, как Валентина Ивановна рассказывает. Голос у нее в телефонной трубке был непререкаемым. Но отчасти она права, место под солнцем даром давалось только при социализме. Сейчас так или иначе его надо завоевывать, а мы вроде неплохо заняли эту нишу, околомедицинского снабжения. И не слишком накладно и не очень чтобы тяжело… Вон продуктовая служба Базы наверное живет не так вольно — им надо обеспечить жратвой население острова, а тут сейчас около 30 тысяч человек, да еще большие группы вне острова, а каждому человеку надо в день порядка полутора кило еды, да еще на зиму над запас создать, вот и таскают как муравьи. Я бы окуклился вот так изо дня в день вывозить склады, закладывать жратву на хранение, а они ничего, вполне довольны своей жизнью. Многим наоборот очень нравится, что нет никакого риска и их охраняют. Тут ухитрились наладить телевидение — есть в Кронштадте и своя радиотелекомпания, вот на ее базе и заработало. Электричество далеко не у всех, да и не стабильное, так развернули несколько видеосалонов, прямо как в 90 годы — только тут и просто телевизоры работают, сериалы гонят. Народ ходит…

— Так что поволноваться придется. Оно окупается — сбивает с меня задумчивость голос Кабановой.

— Ну я заметил, что вы обрадовались, когда мы за вами заявились…

— Еще бы не обрадоваться. Обещали утром приехать четверо сотрудников. Из них одна Юля отзвонилась, плакала, укусили ее. А остальные пропали бесследно, как в воду канули. В итоге явились вы, необещавший…

— Меня Сан Саныч напряг.

— Я помню…

Помолчали.

— Так что если хотите знать больше — придется соглашаться работать совместно.

— Что-то мне говорит, что выбора у меня особого нет?

— Выбор всегда есть — пожала плечами Кабанова.

— И если я откажусь?

— То вас повесят, расстреляют и утопят без права переписки. Ну значит пойдет другая команда.

— Что-то у вас вид недовольный.

— А с чего мне быть довольной? Это же не просто акция по зачистке территории ожидается. Тут все куда запутаннее и сложнее и там нужны не просто чистильщики, там думать надо будет, по-врачебному думать. Да еще и с прикладной военно-полевой психологией, причем не только нормальной, а… как бы это сказать-то? Некропсихологией.

— Психолог я извините никакой. Кроме институтского курса — шиш с маслом.

— У вас чутье есть. И пожалуй у вас единственного был внятный взаимный контакт с Мутабором.

— А Алик? Он же с ним постоянно?

— Да. И даже в шашки играют. Но контакта нет. Онли бизнес, как говорится.

— Мне кажется вы придаете слишком много значения случайности. Да и у меня тоже только бизнес и был. Мне — спасти свою шкурку, ему — заплатить по счетам моими руками.

— Тем не менее зафиксировано, что вы с ним шутили и он реагировал на ваши шутки адекватно. Особенно ценно — он тоже шутил. То же замечено было только в разговоре с вами и с вашим командиром. Но командир Охотничьей команды погиб, так что пока только один контактер — вы.

— Ну, а вы значит и такие данные собирали?

— Некролаборатория, так уж получилось работает и на разведку и под пристальным вниманием контрразведки. Раз так сложилось, глупо было не воспользоваться возможностями той и другой службы. К тому же неизвестно, что именно окажется крайне важным в дальнейшем. Как вы понимаете мануал к Мутабору не прилагается, нам все время приходится как по минному полю ходить, идут постоянные требования, чтобы мы относились к нему именно как к морфу, но мы убедились что такое отношение моментально выбьет из него остатки человеческого, а этого категорически не хочется допускать.

— Из чистого гуманизма?

— Да при чем здесь гуманизм? — искренне удивляется начальница некролаборатории.

— Тогда что?

— Чистая наука. Такое чудо попало в руки, уникальный объект для исследований, да еще впридачу с медобразованием в прошлом. Между прочим это его тоже поддерживает — он ощущает себя тоже работающим медиком. Иногда. Но при этом он еще и морф. Да мы и десятой части не получили еще от сотрудничества, потому терять его…

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— Именно. Ладно, серьезный разговор будет завтра. Я хотела, чтобы вы были в курсе того, что я об этом думаю. Нам эта операция необходима. Считайте, что вы второй раз лезете меня выручать, чтобы получить еще более важные данные. То есть полезете, если согласитесь.

— Однако…

— Да, как-то так.

* * *

Мокрая и злая Ирка вылезла из оказавшейся достаточно глубокой лужи. Помогла выбраться собачонке, которая в мокром виде оказалась совсем жалкой и тощей. Выругалась и попробовала вытянуть мотоцикл. Не получилось. Поставила его вертикально, но сдвинуть с места опять не вышло. Плюнула с досады, полезла разбираться, щупая руками под водой. Под ногами пружинило, ерзало и Ирина поняла уже, что случилось — справа-слева была болотистая низина с остовами давно загнувшихся от мокроты елочек, дорога разумеется тут была все время размокшая — и даже лесовозы видно застревали, обочины тоже были раздрызганы. Ну и накидали в эту ямину всяких сучьев и веток. Вот и потревожил эту подводную свалку мотоцикл, напоролся своими важными агрегатами на торчащий сук и все, так на суке и застрял, как бабочка на булавке.

А дернулось и зашевелилось — это как раз вся эта гать потревожилась. Ирина, будучи все равно уже мокрой и грязной поводила под мутной водой руками… Да, наехала на одну ветку, та двинула как рычагом другую, поднявшую злосчастный сук навстречу мотоциклу.

Вот и напоролась как медведь на рогатину. Стянула раненый мотоцикл с сука, выкатила на сухое место. От мотоцикла еще шел пар, торчали куски грязной коры и что-то подтекало снизу, оставляя лужицы с радужными разводами. Тоскливо осмотрела мотоцикл и ясно поняла — машина накрылась. Полностью. И застряла она не пойми где.

Стало очень страшно и Ириха вслух обругала себя всяко, добавила самолетику, пожелала всякого летунам чертовым, а заодно и так, безотносительно высказалась. Стало легче, но очень ненамного.

Ноги как-то неприятно мелко дрожали. Как тершаяся тут же промокшая Сюка. Ирка села, не выбирая куда и постаралась взять себя в руки.

Если она что и знала точно, так это то, что нельзя паниковать. Паника — это гибель. Потому собраться с мыслями и успокоиться. Мысли собираться не хотели категорически и первые пришедшие в голову были банально истерическими — заехала далеко, обратно столько идти дня два надо в лучшем случае, дорога неизвестно где, да и черта лысого пройдешь — тут в лесу если кто попадется, так уже отожравшиеся на лягушках и мышах резваки… От них на мотоцикле можно было удрать, но мотоцикол вот стоит, обтекает.

Спохватилась, достала ружье, обтерла от воды. Полезла заменять возможно промокшие патроны и выругалась — когда брала патроны постаралась забрать те, которые Витя засунул подале. Теперь поняла почему — картонные гильзы на глазах разбухли. Итого остались у нее только те, пластиковые, которые были в ружье. Остальные можно смело выкинуть. Вовремя остановилась — выкинуть всегда успеет. А вот тот же порох глядишь и пригодится. Решила быстро провести инвентаризацию того, что у нее есть. Начала с оружия. Автомат-коротышка почти и не намок, поставила его поближе. Вышелкнула из пистолета обойму, положила сушиться. Ружье отложила в сторонку пока.

Нож, топорик воды не боялись, а вот одежонку надо было просушить быстро, нельзя ходить в мокром, простынешь даже на жаре. Развесила одежку по кустам, проверила харчи, подмокшими лепешками и сахаром тут же перекусила, покормив и собачонку. Как на грех начался довольно сильный дождик, пришлось выбираться из низинки и устраиваться под раскидистой елкой — как было дело учила комапаньонку-соперницу. Вот и устроилась, сделав навес из старой офицерской плащ-палатки, распалив маленький, но жаркий костерочек и пристроив выжатую одежонку и берцы, так чтоб сохли, а не горели.

Штаны и куртку пришлось под дождем замыть в ближайшей луже, чтоб снять налипшую при падении в чертову лужу грязь, дождь припустил посильнее, пришлось забираться под елку.

В сухости и уютности даже и подремала, наконец и успокоилась. В конце-концов с лесом она знакома, еда-вода есть, одета хорошо, ну а резваки… В конце концов она не безоружна, может за себя постоять. Другое дело — вопрос куда идти? То ли пешком обратно, то ли все же добраться до Московского шоссе — по всему получалось, что она совсем уже рядом с ним, где-то тут оно.

Прикинула по времени — обратно пешком до темноты не успеет точно. Обратный путь теперь доооолгий. На шоссе… На шоссе пожалуй сумеет выбраться. Если не встретит ничего этакого — от речушки до зомби. А вот что дальше на шоссе делать? Это раньше машины перли в обе стороны круглосуточно и шум транспорта она бы уже точно услышала. Теперь-то на шоссе ее никто не ждет. А если ждет — то ну его на фиг, ждущего. Видывала уже таких, ну их к черту, зубастых.

Дождь все так же шелестел по деревьям, капли шлепались на навес из плащ-палатки, стекали оттуда стеклянными струйками. Похолодало. Немного поприкидывав варианты Ирина решительно взялась за обустройство ночлега — сгребла слой пахучей старой сухой хвои, чтоб улечься не на голую землю и не замерзнуть, разложила на хвое сумки, так чтоб ноги засунуть в одну из них, пожалела, что не взяла с собой спальник, придется просыпаться, огонек поддерживать, напялила подсохшую одежонку, почесала за ухом утомившуюся от впечатлений собачонку и собрав в корзинку нарубленных топориком сухих веток расположилась на ночлег. Тепло от костерка отражалось от ветвей елки, экранировалось плащ-палаткой и в общем, несмотря на шуршавший еще сильнее дождь, было тепло и сухо. Даже собачонка согрелась и задремала, подрагивая во сне. Вкусно и уютно пахло дымком. Ирина уложила автомат, так чтоб если что моментом схватить его. Накрылась как одеялом скатеркой (которая просто была вообще-то куском старого брезента) и стала хозяйка дремать тоже. Назавтра нужно быть свежей и отдохнувшей. Если на дороге мертвяков много — что ж придется идти обратно как приехала. Долго, нудно, но ничего, бывало и хуже. Если мертвяков мало — можно поискать себе какой-нибудь транспорт. Почему-то Ирине вспомнился элегантный форд ее шефа с прошлой работы — с двумя пижонскими велосипедами на крыше в пижонском же багажнике. Конечно она понимала, что это ей уже сон снится, но она видела, что выходит на пустое шоссе и ближайшая машина — как раз серебристый форд шефа с ухоженными вседорожными великами… Один красный, а другой желтый… И шины такие, зубастые… Вездеходные.

* * *

Добравшись домой вижу странное — в гостях майор Брысь, чаек пьет в компании с Надей.

— Завтра у нас будет парко-хозяйственный день. Потому вы со своим пациентом разбирайтесь. Вечером устроим небольшой сабантуйчик — Надя дала добро устроить праздник на вашей фатере. Пациента тоже пригласите, он ведь послезавтра с конвоем из Твери покатит?

— Я не в курсе.

— А, ну это ясно же — тверяки послезавтра убывают, значит и ваш американец тоже.

— И что за интерес в пациенте?

— Ильяс просил. Он еще одного из своих клиентов приведет — тот тоже с тверяками поедет. Тоже по торговым делам. Ну а нам-то лишние пара ртов — не разорят ведь?

— Ну, смотря как жрать будут. Если в три горла…

— А если и в три?

— Да не разорят конечно. Только готовить сколько придется…

— А все со своим будут приходить. Давно забытый междусобойчик получится. Ну и жены помогут, Ильясова в том числе.

— Да я не против.

— И хорошо. Ну пойдем, проводите.

Это немного странно, раньше мне прогуливаться с майором не доводилось. Держалась некая дистанция. Ладно, почему бы не прогуляться, в кои-то веки…

— Ночью дождь будет, пожалуй — поглядев на небо сказал мой командир, когда мы вышли во двор.

— Прямо разговор двух самураев получится, если я добавлю что-нибудь этакое, про цветущую сакуру или полнолуние — фыркнул я.

— Да, похоже… Получен приказ для нашей группы. Завтра готовимся, отдыхаем перед выездом. Послезавтра — тренаж в приближенных к боевым условиям. А вот потом нам придется изрядно раскорячиться. Так что за завтрашний день вам надлежит подготовить все для обеспечения медицинского обеспечения. Я проконтролирую.

— После исполнения — контроль за исполнением? — вспоминается мне чеканная бушковская фраза.

— Разумеется, как иначе? — удивился Брысь. Только до исполнения еще плясать и плясать. Задача мало того, что непростая, так еще и с подкладкой и вариациями. И последствиями.

— Ну у Нади все готово — несколько легкомысленно ответил я ему.

— Надя не поедет — удивил меня ответ командира.

— Она же захочет…

— Нет. И сопляки наши лопоухие тоже не поедут. Будь моя воля я бы вообще всех, у кого детей пока нет, оставил бы. Жаль не выйдет. И пулеметчик свой нужен и водитель. И без вас не обойтись. Так что постарайтесь уцелеть, а то мне перед Надей и главврачом будет неудобно.

— Позвольте, а почему перед главврачом? — искренне удивился я таким инсинуациям.

— Значит, перед Надей должно быть неудобно? — хмуро улыбнулся майор.

— Гм… ну да… в общем…

— Ясно. А главврач мне говорила, что врачей нехватка и мы вас пользуем совершенно непрофильно. И была очень недовольна, что вы с Надеждой Николаевной из-под ее юрисдикции выкрутились. А мне еще у нее лечиться, между прочим…

— Можно ли узнать о том, что нам приказано, и к чему готовиться?

— Обычно при такой постановке вопроса любой служивый начинает поминать Машку и ее ляжку, но учитывая вашу профессию отвечу проще — да, можно. Помните милое местечко, где мы с вами познакомились?

— Завод по ремонту бронетехники?

— Он самый. Как вы помните хвост мы там отрубили. А голова уползла. Вот сейчас нам предстоит голову эту закопать. В основном.

— Ну, а почему мы? Есть же куда более боевитые команды. Я лично пару десятков назову, которые нас умоют и утрут по всем статьям вплоть до объема груди.

— Есть нюанс. Там нужны не только горелые руины и упокойнички. Приказано взять живьем не менее трех экземпляров.

— Языки что ли?

— Да какие из них языки. Желудки с зубами.

— Вообще не понимаю — совершенно чистосердечно признался я.

— Помните, что они людоедством баловались?

— Да уж, не забудешь такое. Помню конечно.

— И не интересовало, с чего это так они вдруг чревоугодничали? — искоса посматривает на меня собеседник.

— Кто ж их придурков поймет. Секта она секта и есть. Жертвоприношение, надо полагать, или кровью и мразотой вязали?

— Не только. Вирус почему-то сделал так, как давно предполагалось в людоедских племенах — съел другого человека, получил его силу, храбрость и ловкость. Вот и здесь как ни удивительно ровно так и вышло. У людоедов повышена активность, ловкость, они сильнее становятся, агрессивнее, то есть реально повышают свои физические характеристики. Причем заметно и серьезно. Быстро и наглядно это происходит.

— Мда… Поганая штука, последователи обязательно появятся. Кто ж не захочет так усовершенствоваться.

— А вы как, не захотите?

— С какой стати? Мне вполне хватает своего — что ни есть все мое. Да и не к лицу мне агрессивность повышать. Но люди разные, потому как что паскудное — тут же последователи будут. Это что хорошее обезъянничать тяжело, а дрянь всякую…

— Вряд ли. Есть нюанс, но весомый. Людоеды со стажем катастрофически тупеют.

— Это как?

— Кверху каком в основном. Интеллект резко снижается. Получается странная вещь — вы ведь сводки информационные читаете, как приказано?

— Читаю конечно, жить-то охота.

— Так вот информацию о шустерах, пользующих примитивные орудия типа палок и камней встречали?

— Встречал — признал я очевидный факт. Про сообразительных шустеров, которые скоро вполне как неандертальцы будут, даже дети в курсе. Было дело не верили, думали байки. Ну и понесли весьма неприятные потери. Нас судьба хранила, да пожалуй еще и осторожность. К зверю наши охотники всегда с уважением относились — не только лось опасен, но даже и заяц недобитый покалечить может. А уж мертвяк-то…

— События развиваются таким образом, что возможно вскоре мы получим из этих людоедов живых шустеров — но с автоматами и возможно на машинах. Предположить можно, что через какое-то время и дохлые шустеры будут с оружием управляться. Или живые разучатся и будут бегать с палками. Вот значит мы и должны с одной стороны гнездо это убрать, с другой — взять троих живьем. А это дополнительная сложность. Желательно взять их целыми, без повреждений.

— Ну, значит сетки растянуть, ловчие ямы накопать… Силки опять же…

— Очень смешно. Три раза ха-ха — неодобрительно осекает меня майор — нам нужно взять не только обычных людоедов, но минимум пару из руководящего состава. А это уже куда хлопотнее.

— И зачем если не секрет?

Майор оценивающе помотрел на меня, потом помолчав добавил:

— Это секрет, да. Начальство у людоедов не так отупело. Значит что-то здесь не так просто.

— Мда. Задачка. А усиление у нас будет?

— Вы даете стране угля! А зачем вас берем? Если б не это самое усиление я бы и вас не взял, а так ваше присутствие становится обязательным условием. Как это не прискорбно. Мне ваш приятель в каске еще тогда сильно не понравился. Внешним видом, привычной ему диетой и манерами. Когда его рожа тогда была рядом — не трус, но что-то холодело. А теперь он еще и с кисой своей будет. Еще веселее — Брысь грустно крутит головой.

— А отказаться мы не можем? — достаточно трусливо спросил я.

— Нет. И это мне дали понять вполне внятно. Приказ есть приказ. А тут еще и с такими нюансами. Придется выполнять. Но что хорошо — если выполним — польза будет немалая.

— Куш отхватим? — и понимающе глянул на майора.

— И куш. Но в придачу уберем к чертям пару десятков точно зажившихся на свете мерзавцев, да еще и некролабораторию осчастливим. А то они после того, как Вивисектор издох окончательно словно как осиротели. Без любимой игрушки остались. Слыхали, к слову? Что ваш знакомец поганый угомонился?

— Да, слыхал. Оп, проболтался…

— Вот-вот… Доверяй вам тайны, разгильдяям. Значит завтра улучить время — и у Кабановой уточнить все, что может быть полезным. Все, даже что и не покажется важным.

— Знаете, да я не очень хотел бы лезть во все их секретные дела…

— Это не обсуждается уже. Все. Влезли. По самые уши. И мы с вами заодно. Так что не спорьте зря — все уже решено. К слову — чем лучше вы, как почетный морфовод и зверовед, узнаете про зверюшек — тем лучше. В разведотделе по моим прикидкам не в курсе того, что знает Кабанова. Им вроде как не интересно, а вот для нас сейчас жизненно важно. Все, любые мелочи.

— Ясно — выговорил я упавшим голосом. Спорить с майором сейчас было бесполезно. Умеет человек быть непреклонным. Да я и сам понял — вот она, как раз граница между резиновыми перчатками и тем же ампутационным ножом. И либо мне удирать быстро из Кронштадта, либо ввязываться в эту авантюру, будучи… да черт возьми — адьютантом у полуразумного морфа. Хороша у нас компашка будет — Мутабор с кошкой по кличке Блондинка и я в переводчиках. Прям богатый интурист приехал со свитой… Ну что ж, не я первый у кого либо грудь в крестах, либо голова в кустах… И не последний. Придется выкручиваться.

— Уместно занятие прошло — перебил мои мысленные построения майор.

— Это вы о чем?

— Не зря американца напрягли. Дельно выступил, не ровен час нам его советы пригодятся.

— Ну, странно мне, что так у амеров продвинуто пистолетное пользование. Что у нас такое невозможно? Вроде как воюем сколько времени. Военные традиции опять же…

— Если у тебя есть право таскать автомат, то пистолет тебе посток-поскок нужен будет. Вот сейчас да, еще глядишь и сами курсы по стрельбе откроем — на всякий случай эта его лекция была на видео записана. Сейчас ношение короткоствола не то что разрешено, а предписано, много публики обучать надо. Вот и подсуетимся, граждан учить. Опять же Америку догонять — все эти иххитрости именно оттого, что автомат им таскать нельзя, а пистолет — можно. Вот и извращаются как могут. Это он к слову практическую стрельбу показал, там у них еще и другие варианты есть. В общем — на масло к хлебу намолотим к пенсии-то.

Тут майор посмотрел на меня.

— С чем собираетесь на выезд? С этим подарком или как?

Я понял, что он имеет в виду свеженадетый на меня Глок.

— Нет, товарищ майор, я возьму с собой свой ПБ. И патронов у меня к нему стараниями Енота — мешок, да и привычен он куда больше. А что?

— Вообще-то полезно к разным пистолетам иметь привычку — ворчливо заметил командир — мало ли что произойти может, придется пользоваться незнакомой системой — и продырявят ни за понюх табаку. Да и не только к пистолетам. Если уж на то пошло. Сейчас уже поздно говорить, но вообще-то надо бы взаимозаменяемость оружия протренировать. А так… ПБ — неплохой выбор, нам там шуметь не нужно. Хотя по уму лучше бы туда ТТ брать… Жалко у нас с глушителями нет. Часть людоедов в бронежилетах ходит, тут Макаров не гуляет.

— Выбираете ТТ потому что пробиваемость выше? — уверенным тоном знатока осведомился я.

— Одной пробиваемости хватило бы с головой. А еще настильность. Траектория на 100 метрах укладывается в 10 см. Но дело даже не в стрельбе по малоразмеркам, а в стрельбе по движущимся целям. ТТ упреждение нужно гораздо меньше. Также и ветер. Пээмовскую пулю средний боковой утаскивает на 100 метрах сантиметров на 20 примерно, а тэтэшную, считай, совсем нет. И это очень удобно. Да и к слову — добавьте в аптечку еще и клей. Если конфигурация раны на входе позволяет, можно, пережав артерию, заклеить рану акрилцианидом, например, а потом отпустить жгут. Но после все равно, конечно, надо оперировать, а то там хрен знает что образуется в месте повреждения артерии.

— Первый раз слышу такое — удивился я.

— Американцы так во Вьетнаме часто делали. Результаты неплохие получились. Так что — добавьте. И Надежде — молчок. Ее не берем.

— Да я помню…

— Что-то похоже у вас настроение упало? — с фальшивой отеческой заботой в голосе ехидно спросил майор.

— Ну, а чего радоваться? Не было у меня желания снова в компании морфа воевать.

Брысь, улыбаясь, неожиданно выдал: 'Идет парень по пляжу. Видит, лежит полуодетая красивая женсщина в совершенно невменяемом состоянии. Он ее в чувство привел, спрашивает: 'Что случилось — то?'.

Она в ответ: 'Нашла бутылку закупоренную, на берегу. Открыла — оказалась с джинном. Он из бутылки вылетел и говорит, что просидел три тысячи лет и исполнит три желания.

Парень спрашивает: 'И какие вы желания загадали?'.

А она огорченно: 'При чем тут мои желания? Он свои желания исполнил!'.

— Да я понимаю, что собственно мои-то желания мало кого волнуют — тоскливо отреагировал я на анекдотец.

— Вы в курсе, откуда пошло выражение 'купить кота в мешке'? — задал странный вопрос мой собеседник. Ну, это он любит — с неожиданной стороны заходить, много раз уже замечал.

— Нет…

— Так продавали молочных поросят. Цена малая, товар, в общем, стандартный. Потому даже и не смотрели — так, взвесят на руке — и берут. Находились на рынках и базарах ловкачи, которые так втюхивали простофилям вместо поросят — котов — вес-то близкий, а цена совсем другая, коты бесплатны. Получается сплошная прибыль. Отсюда и поговорка. Я это к тому, что мы пока еще не знаем, что в нашем мешке — кот или поросенок. Но к слову в команде такие собрались ловкачи, что и из кота вполне суп сварят. И будет у нас суп с котом. Потом. Так что выше голову. Ладно, спасибо, что проводили, до завтра!

Майор козырнул, не без бравады, повернулся и пошел дальше.

Я двинул обратно, весь в раздумьях.

Что самое противное — никак не получалось у меня прикинуть расклады. На войне как в любви — возможно что угодно. Вспомнилось, как ездили копать в Карелию, на позиции норвежцев — эсэсовцев.

Шапка-озеро — ночная атака нашей полнокровной роты на опорный пункт эсэсманов из 'Норге'. И огнеметы были и даже противотанковые ружья, хотя на кой они в тех условиях нужны — непонятно вовсе. Шли тихо — там болото такое, что не лечь, хотели врасплох застать, да боец один зацепился винтовкой за куст и бабахнул. Норвежцы встрепенулись и устроили пулеметный тарарам, да еще и с соседних опорных пунктов их понабежало на подмогу. Итог — красноармейцев погибло не менее пятидесяти человек, а норвегов только двое — наш огнеметчик сумел прорваться вплотную к окопам и вдул струей в блиндаж. (Трупы потом мы так и не нашли — советских солдат норги бросили в речку, а погибших своих похоронили в тылу). Чуток позже уже норвеги — те же самые, кстати — в обратку атаковали наших. Так ловко их командование отдало приказ, что атаковали не где — нибудь, а строго по нашему минному полю, никак иначе, справа — слева места на Земле для атаки не нашлось. По боевому донесению нашим и стрелять-то не пришлось. Атака захлебнулась на минном поле с тяжелыми потерями для норвежцев, наши потерь не понесли, а норгов порвало десятка три наповал, кто не сразу — так дотек потихоньку. Рассказывать можно долго — потом когда финны немцев предали, и переметнулись на нашу сторону, немцам и норвежцам так солоно пришлось, что говорить не стоит — не поверишь. Били их в хвост и в гриву, но тут не об этом.

Вот можно рассказать про советскую неудачную атаку. И строго документально получится, что на одного погибшего эсэсмана приходится двадцать пять наших. И это будет полной правдой. А можно рассказать про эсэсовскую атаку. И точно так же строго документально получится, что наши не несли потерь вовсе, а противник дох совершенно бесславно. И попробуй что спланируй…

Выводы оказались верными — собирался аптечкой заниматься, хотя бы проверить что там Надя собрала, но в соседку словно бесенок вселился, продурачились как дети малые, а потом полночи ласкали друг друга как сумасшедшие…

* * *

Ночь все же была беспокойной для Ирины. Хотя и лето вроде и собака под боком и брезентом накрылись, а холодно все же было, может из-за не до конца просохшей одежды, может из-за того, что под брезент поддувало ночным прохладным воздухом. Но пришлось огонек все время поддерживать, потому спала урывками, пунктиром, и к утру все же была не в самой лучшей форме. Без удовольствия, ежась от утренней сырости ипотягиваясь кое-как умылась холоднющей водой, всухомятку поели, собрала вещи и оказалось, что везти их на мотоцикле и тащить на себе — две большие разницы, как говорили в Одессе.

По дороге, изрядно раскисшей от дождя пришлось шлепать босиком, сплошные лужи заставляли подумать о том, что мокрая обувка хорошо умеет натирать ноги, да и жалко было башмаки мочить, не любила Ирина, когда хлюпает при кажом шаге. Дождик вроде и прекратился, но периодически словно водяной пылью с неба сыпалась мелкая противная морось и небо было — словно натянутая над головой солдатская шинель. Через пару часов ходьбы Ирка злобно плюнула на обочину — дорога кончилась тупиком, то есть здоровенной старой вырубкой. По всему видно — вырубили тут здоровенный кусок соснового леса, оставив привычный глазу срач. Это отсюда увозили бревна, потому дальше дороги и нету. Что ж, кое-как сориентировавшись, Ирина и собачонка двинули в том направлении, где предполагалось шоссе. Пришлось нахлобучивать на себя плащ-накидку, а то в мокром подлеске сыпавшиеся с веток крупные капли промочили бы моментально. Ноги ниже колен все же промокли очень быстро. Непойми откуда посреди леса попалась на глаза битая бутылка, пришлось на всякий случай обуться. И скоро в ботинках захлюпало.

* * *

С утра я поехал сдаваться. Принимать на свои хрупкие плечи груз всяческих тайн и подписывать бумагу под общим наименованием 'язык — мой враг мой'. Вот не было печали. Об этом я и думал выполняя уже приказ их Чумного форта — прибыть к 9.00 на территорию форта 'Император Петр Первый', который называли еще и Цитаделью — серьезный в свое время форт был. Сейчас немного смешно с воды смотрится — в нем понаделали вполне современных окон и краснокирпичная громада на облицованном гранитом цоколе с новенькими окошками выглядит не по-флотски кокетливо. Остановили меня сразу же перед полукилометровой дамбой, что ведет на этот форт, впрочем что меня удивило — на КПП матросец знал о моем прибытии и скоро с таким же сопровождавшим я пилил по дамбе. Впору надуть щеки от важности, вона как встречают. Но что-то неохота радоваться.

Подождать пришлось минут пятнадцать, пока не пришвартовался к причалу довольно симпатичный катерок с грозным названием 'Внук Микроба'. Опять показал пачпорт, сверили мое фото с моей физиомордией, поверявший пробурчал что-то вроде: 'А на фото симпатишней вышло!' и меня прокатили с ветерком — моторчики у катерка оказались куда как мощными.

Рассказал по дороге тому самому проверявшему, который сейчас рулил катером, что совсем недавно у нас был пациент, сообразивший проверить свежеприобретенный лодочный мотор в ванне. Рулевой навострил ухо и заинтересовался. Ну, пришлось в красках описать, что гражданин взял японский супермощный мотор, налил в ванну воду, опустил туда винт и врубил двигло. Вода из ванны в доли секунды вся улетела, совершив круговое движение по стенам и потолку, мотор тоже мотанул круг в воздухе, только в другую сторону, а гражданин вывихнул себе руку и разбил лоб о край ванны.

На рулевого эти травмы не произвели ни малейшего впечатления, почему-то его больше всего заинтересовало, что было дальше с мотором. И он всерьез огорчился, услыхав, что мотор пал смертью храбрых, упав в ванну, где его и залила вода, вернувшаяся из турне по потолку.

Вскоре я оказался на пристани Чумного форта, катер усвистал, а мне пришлось коротать время в обществе разбитного рыжего матросика-сержанта, или как там у них на флоте — старшины что ли? Он опять же проверил пачпорт, правда без комментариев, вызвал какого-то Травина по находившемуся тут же под грибком телефону и поглядывая на проходивших периодически мимо часовых взялся задавать вопросы. Откуда я да что. Видно было, что это не по службе, а от нечего делать. Пришлось выдать версию, что вот — приехал врач. Для консультации.

— А — домыслил сержантик — наверно внутряки себе окончательно геморрой отрастили!

— Кто это внутряки? — спросил я.

— Внутренняя охрана. Старперы, нудные, одно слова — ВОХР. Скучные и вообще. Ни поговорить, ни выпить. Они тут внутри охраняют всякие склады, да на мертвяках всякое разное пробуют.

— А вы кто?

— Мы — основная охрана форта! Вон и пулеметный расчет — наши и часовые — тоже мы. Если что — наша задача защитить форт. Вот так вот.

Тут явился старпер из внутряков — худощавый парень лет тридцати, отрекомендовался коротко — Травин. Я полез было за паспортом, но он пренебрежительно махнул рукой, за что удостоился несколько презрительного взгляда от бдительного морячка.

Ворота в форт выглядели грозно, даже брутально. Сварены были крепко, но грубовато. За ними открылся внутренний дворик форта. Я завертел головой, впервые оказавшись во дворе этой крепости. Забавное впечатление — видно, что была впечатляющая разруха, но стремительно здание привели в порядок. Странное впечатение — старье древней кирпичной кладки и тут же совремненные окна и лестницы — и тут же грубо сваренные решетки.

— Старые ворота со львиными головами сперли 'эффективные собственники' — тоном экскурсовода поясняет загадочный Травин походя — пришлось тут срочно все восстанавливать.

Это да, тут я в курсе, какие убытки нанесли фортам эти самые 'собственники' — например на форте Шанец была уникальная бронезащита наблюдательного пункта, этакий литой стальной гриб, которых в Европе осталось штуки три. Наш еще был украшен витиеватой надписью 'Тут нес караульную службу в 1957–1960 году старший матрос Пантелеев. Дембель неизбежен, как крах капитализма!'. Чем вышеуказанный матрос выбил на броне эту продирающую до печенок надпись во время караульной службы — не знаю, наши уроды сдали все на металлолом. И угробленных ради копеечной прибыли раритетов — масса. Такой вот бизнес пустоголовых придурков…

Мы поднялись по гранитным ступенькам крыльца и в небольшой канцелярии Травин предложил мне подписать невзрачные бумажки, грозящие всякими карами в случае разглашения полученных сведений. Подписал, куда деваться. После того, как я оставил на бумаге свою подпись, Травин как-то подобрел лицом. Надо полагать, что он рассчитывал — вот стану я Великим — тут он мой автограф и продаст по спекулятивной цене. Про себя я отметил, что канцелярию ожидал увидеть этакой, музейной — табуретки каршеные масляной краской, стенки поштукатуренные и прочее — а тут весьма все современное стояло, даже не без роскошества.

— Слушайте, Травин, а без этих игр и плясок нельзы было обойтись? — спросил я его.

— Вы знакомы с Федеральным законом от 5 июля 1996 г. N 86-ФЗ?

— Честно говоря первый раз о нем слышу — признался я Травину.

— Серьезно? Федеральный закон от 5 июля 1996 г. N 86-ФЗ "О государственном регулировании в области генно-инженерной деятельности" с изменениями от 12 июля 2000 г. и последующими. — не читали?

— Не читал — опять признал я.

Травин фыркнул.

— Вирус — это 'внеклеточная форма жизни', то есть не форма жизни, а кусок информации, с данными о последовательной репликации аналогичного куска информации из материала клетки-хозяина, заключенный в белково-липидную оболочку. Вирус не является собственно жизнью. Это не жизнь, это скорее то, что как раз перед катастрофой называли наноботами. Их очень сложно уничтожить. Зато сами по себе вирусы отлично размножаются — хоть в компьютерной сети. Хоть в живом организме. Вы же работали на эпидемиях гриппа?

— Работал. Ежегодно.

— Значит имели дело с внутриклеточниками репликаторами информации. То есть вирусами. И сейчас мы как раз с таким вирусом и имеем дело. Только он вызывает не свиной грипп, а зомбификацию. В том собственно и секрет. Текст федерального закона я вам дам для ознакомления, чтобы вы поняли, насколько все серьезно. Разумеется такая работа строго регламентирована.

— Погодите, нам толковали, что этот вирус выпустили случайно. Случайно вывели, случайно вылетел за пределы частной лаборатории…

— Биомедицинские исследования, генно-инженерные модификации вирулентного для человека вируса случайно получили? В случайном месте на коленке практически? Вы серьезно так считаете? И верите в это? Не шутите? Без капитального прикрытия сверху это было б невозможно.

— Но нам Кабанова рассказывала про уцелевшего сотрудника из лаборатории…

— Ну раз вы подписали документы… Без серьезного покровительства сверху, причем с очень большого 'сверху' все сотрудники этой лаборатории получили бы с ходу очень немаленькие срока тюремного заключения. Начиная лет этак с пятнадцати. Причем быстро. Даже еще быстрее. Так понятно?

— Понятно в общем — сказал я в ответ. Ну да, конечно, те, кто сверху, они себя считают вне человеческих слабостей. Вроде как они уже небожители. Только смертные.

А попутно вспомнил, что во время крупных зимних учений саперы создали имитацию ядерного взрыва — соляра там в бочках и протчее, короче рвануло знатно, красиво рвануло. И вся куча партизан (как называли у нас призывников-резервистов, одетых в старые запасы еще военной поры формы) выступавших в роли атакующей пехоты в составе отделений собрались кучками и стали активно любоваться грибом (у саперов получилось зачетно, ручаюсь. Мне самому понравилось). И танки встали. И пехота. Подбегает лейтенантик орет: "Вспышка прямо, ложись!"

Ему — да ты сдурел, летеха, чего нам в снег-то валиться и так холод собачий! Он чуть не воет — генералы же смотрят! (А там на бугре и впрямь куча народа с лампасами глазеет а ля Наполеон, токо барабана не хватает). Ему рассудительно — да ну наф — ты гляди, до взрыва километра нету, мы тут уже испарились уже, так что не шуми, любуйся, когда еще такое покажут. Ну летеха и смирился. А генералы посмотрели на это безобразие и сделали вид, что не заметили неотработанности команды 'вспышка под носом'… Сами, суки, тоже не ложились кстати… Хотя будь ядерный взрыв в километре — сгорели бы и они с лампасами вместе, равно как и безлампасная пехота под холмом.

Видно и с вирусами этими — тоже генералы — а может и штатские бонзы — дали добро на изыскания, типа вирус обеспечивает бессмертие, да, он и обеспечил. Только не так, как высокие покровители ожидали. Вид к слову у Травина этого такой, что он — то бы всех в той бурковской лаборатории вместе с покровителями с удовольствием обработал бы струей из ранцевого огнемета. И я даже его понимаю в этом…

— Спасибо — кивнул головой Травин: — Эту "шестерку" — вирус — выделили у глубоководной рыбы — то есть, весьма вероятно, этот вирус — очень древний, чем и объясняется его заточенность на бескислородные обменные процессы. Вот и ответ, зачем вообще зомби кидаются на людей и жрут их — им нужны митохондрии живых, дабы ускорить свой собственнный энергетический цикл. После поедания живой плоти митохондрии "встраиваются" в клетки зомбака — что вполне допустимо, ибо они — сами когда-то были живыми организмами, поглощенными нашими клетками. Чем больше плоти — тем больше митохондрий и тем шустрей мертвяк. Наш разум — не более чем приспособительная реакция клетки для выживания. Может быть, и вся эпидемия — стремление активированного вируса размножиться — какая разница, каким путем происходит размножение — через эякуляцию в половые пути или через кровь. Второй путь так и более эффективный.

— Знаете — уточнил я — мне такие тонкости сложны. Я и цикл Кребса, хоть он и наш, питерский ученый, помню плоховато.

Травин осекся, видно рассчитывал, что я как собеседник вполне соответствую его уровню.

— Я был уверен, что вы, как доктор, поймете хотя бы простейшие биохимические открытия, которые наша лаборатория успела уже сделать — укоризненно вымолвил провожатый.

— Ну. Я более практик, так что биохимию подзабыл — извинился я, приняв максимально виноватый вид. Нет, я понимаю, что то что тут сделали уже — вполне заслуживает пяток Нобелевских премий, их вообще за всяую фигню выдавали, но мне — то какой от всей этой науки прок?

— Поскольку при зомбировании возникает сильный ацидоз, возможно, что обменные процессы у новообращенных идут не по циклу Кребса, а по анаэробному механизму (что вполне оправданно — покойники не дышат. Возможно, вирус запускает этот цикл после смерти коры. Это, кстати, объясняет, почему "новообращенные" — медленные — энергии не хватает — вы понимаете это? — спросил меня Травин.

— Ну это-то я вполне понимаю — надул щеки я. Травин успокоенно кивнул:

— Очень удивляет, что в многочисленных случаях упокоения зомби, описанных в свидетельствах очевидцах, зомби валятся как снопы при удачном попадании в голову. А ведь у живых полно случаев, когда и пули, и осколки в башке мирно существуют, да и вообще — при любой трепанации мозги бывают ложкой черпают, потом детрит из всех щелей прет — а человек не то что живет — а даже в сознании… Я даже здесь это видал, да и раньше в госпитале… Может быть: при запуске вирусной программы происходит стирание межнейронных связей в коре, и последняя начинает работать по типу некоего "жидкого кристалла" — стоило бы уточнить у электронщиков — это чистой воды бред — или что-то в этом есть?

— Что вы имеете в виду? — уточнил я у спутника.

— При нарушении целостности оболочки этого кристалла происходит "пробой" — как в конденсаторе, с моментальной ликвидацией информации. То есть — все опять завязано на коре — так что нейрохиругам — почет и слава в новом мире. А также эндокринологам — у тех знаний по ацидозу — прилично. Как нам не хватает и тех и других — огорченно помотал головой Травин, словно продолжая ранее прерванную дискуссию с кем-то другим.

Я так и не понял — то ли Травин медик, то ли тут нахватался знаний. Видно только, что он живет всем тем, что тут делается.

— Погодите — остановил я полет размышлений этого человека — что мне стоит уточнить, раз уж вы, как тот самый бес, у меня подписку взяли. Ну, типа душу я свою вам продал… Парень смотрит на меня грустно. Словно я обдал его струей из огнетушителя — пеногона.

— Вас интересует только то, что может быть практически применено? — осведомился печально Травин.

— Учитывая наш выезд в скором будущем — да. Потом видно будет, мне важно остаться в живых хотя бы в эти ближайшие дни — честно признался я.

— Ладно, пойдемте в приемную Кабановой — молвил Травин, чуток подумав.

И мы пошли по каким-то запутанным переходам. Меня удивило то, что даже на мой непросвященный взгляд все пространство было напичкано видеокамерами, разными датчиками и перекрыто тяжелыми решетками. Несколько раз попадались по дороге суровые дядьки, обвешанные оружием.

— Не слишком ли вы тут оборону осложнили? — спросил я у сопровождавшего.

— У нас тут находятся зомби. Есть и морфы. Результаты исследований таковы, что и сосдушки наши ими очень заинтересованы. К тому же Кабанова считает не без оснований, что угрозы нашей безопасности не только этим исчерпываются.

— Что вы имеете в виду? — спросил я пробираясь по весьма заковыристой древней винтовой лстнице, украшенной несмотря на свое прозаическое назначение литыми египетскими мотивами-бараельефами.

— Людям с ВИЧ — инфекцией, бешенством или вирусным гепатитом несказанно повезло от прихода Песца — они ведь были обречены. Возможно, что кто-то из них будет и противиться работам по нейтрализации 'шестерки', может и активно — "вы тут останетесь, а мне ждать, кода у меня цирроз или иммунодефицит разовьется?! Взорвать к ляду всю вашу лабораторию!" — повернулся ко мне Травин.

— Я как-то с такой стороны и не думал — признался я спутнику.

— А многие не думают — отмахнулся парень.

Кабанова оказалась занята. Попросили подождать полчаса. Я воспользовался этим перерывом и передал Травину бумажку с фамилиями претендентов на новый экипаж моего американского пациента. Парень кивнул и обещал быстро уточнить их благонадежность. А мне дал возможность посидеть наверху — на верхней площадке форта.

Сверху планировка форта стала более понятной — чисто боб. Или почка. Выгнутая сторона — смотрит на рейд. Внутренняя с пристанью — на Кронштадт. К моему удивлению наверху стояла впоне внятная артиллерия — две ЗУшки и штуки три 'Утесов'. А что, разумно — тут можно накрыть любого посягнувшего хама.

Я присоседился к группке морячков у крайней зенитной установки. Они перебирали и протирали красивые снарядики. Старшой, покуривавший козырную трубку, вещал что-то, что скрашивало однообразную работу по переборке боеприпаса. Я прислушался. Ничего не понял, потому что речь шла о механических тонкостях работы этой самой ЗУшки. Свирепая машина плюется этими самыми блестящими снарядиками как осатанелая, 2000 выстрелов в минуту и достает на 2,5 километров. Правда, как это она делает технически — мне никогда не понять, не мое это.

Старший прервался, посмотрел на меня.

— Новенький? Из научников?

— Ну да, в общем. Внештатный, вот.

— Тогда давайте моим архаровцам что полезное расскажите, все равно ж без дела сидите.

— Так вроде они заняты же? А так отвлекутся…

— Работа стандартная, механическая, самое то слушать что полезное, а то информационный голод будет. А у ребят и так информированность убогая, до Беды из них болванчиков делали, теперь так нельзя. Умнеть надо.

— А, так тут у вас вроде как выездная лекция?

— Угу. Они многого не шарят и не рубят. По мне так это плохо, вот и толкую о чем сам знаю. Давайте, расскажите что полезное — и старший в расчете подмигнул.

— Ну, ладно. Я вот про эксперимент один расскажу.

— С мышами? — ехидно осведомился конопатейший паренек.

— Конечно. Со слонами тоже можно проводить эксперименты. Только очень накладно. С мышами проще.

— Харитоненко, увянь. А то и тебя на опыты пустим. Например на эксперимент — как быстро матрос Харитоненко может выдраить гальюн — мрачновато осек бойкого подчиненного старший в расчете.

Подчиненный тут же увял. И я пустился в повествование о науке.

— Значится вот такой эксперимент. Ну вы знаете, что мыши умеют плавать, но нехорошо — недалеко. И недолго. Пять мышей помещали в емкость с водой. Засекали время. Через 20 минут мыши уставали, начинали хлебать воду и шли на дно. Во второй раз снова в воду пускали пять мышей, но когда они начинали через 20 минут тонуть, трем мышам, которые дольше удерживались на поверхности воды давали дощечку, мыши на нее залезали и спасались. В третий раз снова пускали пять мышей, но две мыши были новые, а три мыши — те, что спаслись в прошлый раз. Так вот, первые две тонули через 20 минут, а три опытные мыши держались шесть часов! Совершенно обессиленные мыши из последних сил продолжали плавать в расчете на дощечку. И потом так повторялось всякий раз. Новички — тонули, опытные дожидались в конце концов спасительной дощечки. Идея понятна?

Старший расчета ухмыльнулся и осведомился у своего конопатого подчиненного:

— Матрос Харитоненко, смысл эксперимента постиг?

— Если умеешь плавать — это хорошо. Лучше, чем не умеешь.

— Матрос Слесарев, тот же вопрос.

— За битого двух небитых дают. Те три мыши были уже с опытом, знали, что есть шанс на спасение и потому держались стойко. Так, товарищ старший лейтенант?

— А это вон у ученого спрашивай.

Все посмотрели на меня.

— Да, когда знаешь, что победить можно — скорее победишь. И у тех, кто так считает шансов на победу больше, чем у других, не знающих о том, как побеждать. У нас, человеков, опыт выживания куда больше, чем у мышей — так что очень жизнеутверждающий эксперимент. Тот, кто считает, что сдохнет и складывает лапки — дохнет. Кто знает, что в таких условиях люди побеждали — выживет и победит.

— Когда ж это такое было? — с сомнением в голосе осведомился конопатый матрос Харитоненко.

— Да постоянно — ответил ему Слесарев.

Другие матросы загалдели, споря и со мной и друг с другом.

— Плохо молодежь историю знает — грустно заметил я старшему расчета.

— Плохо — печально согласился он.

— Ну, вот например, эпидемия чумы в Средневековье. Черная смерть дала 75 % умерших из населения в Европе. Чтоб прикинуть — две трети присутствующих накрылись бы. Нас тут шестеро — так четверым бы амба. Тридцатилетняя война — в немецких землях две трети населения ласты склеили, особенно мужиков выбило — церковь христианская официально разрешила двоежонство, чтоб хоть как население восполнить.

— Точно, тогда еще лысые появились! — вспоминает молчавший до этого матросец.

— Это как так?

— Ну бюргер себе взял вторую жену, молодуху. Та и стала у муженька седые волоски выдергивать, чтоб он больше к ней подходил, моложе казался. А старая жена увидела — стала выщипывать черные, чтоб под себя подогнать. Так старались обе, что облысили напрочь мужа. И дети которые потом рождались у молодухи были с рождения лысые. Вот.

— Да ну, глупости. У меня дядька лысый — не с рождения же — убежденно произнес Харитоненко — вечно ты Малышев напридумываешь!

Все заржали. Видно Харитоненко не впервой покупался на всякие подначки.

— У нас в семье тоже была история — включается в разговор старлей — Праздник семейный, все вино пьют, а теща у меня непьющая, ей купил бутылку лимонада. Ну первый тост, все значит, выпили. А теща морщится — де лимонад как-то пахнет не так и вкус у него не такой какой-то. Все понюхали — да, воняет, изрядно. Стали смотреть. Бутылка зеленая, видно плохо — но что-то в лимонаде болтается, с полмизинца. Вылили в блюдце — оказалось мышонок. Теща и сейчас не верит, что я не специально бутылку подбирал, а уж сколько лет прошло.

— Не дотянул мыш-то. Не выплыл — подвел итог Малышев.

— Видно нетренированный был — согласился и Харитоненко.

Все опять заржали.

— Хорошо, а при чем тут история? — спросил Харитоненко, когда все отсмеялись.

— История при том, что если знаешь, что по граблям ходить не стоит — то не ходишь. А не знаешь — получишь по лбу — пояснил старлей.

— Так я и так по граблям не хожу.

— Я все время забываю, что у тебя, Харитоненко, мышление сухопутное. Проще говоря — если твой дед и твой батя с какой-то бедой справились — то зная об этом и ты с бедой справишься. Так понятно? — резонерски выговорил старший расчета.

— Так у моего деда и бати зомбей не было. И вообще у меня два деда было. А батя один — недоуменно подвел итог Харитоненко.

Мне не получилось дослушать беседу, Травин вернулся.

— О чем вы так зажигательно беседовали? — полюбопытствовал он.

Расчет как-то затих.

— О мышах — ответил старлей.

— Полезные зверьки — вежливо согласился Травин. И неожиданно выдал: — Храбрый самурай был застигнут поздним вечером в незнакомых местах. Остановился на ночь у крестьянина. Тот предложил воину одеяло. Самурай презрительно ответил: 'Это вы привыкли нежиться в постелях! Мы — воины, закалены и не изнежены!'.

Ночью выпал снег. Похолодало. Самурай совсем замерз. Разбудил хозяина.

— Вы своим мышам на ночь лапы моете?

— Нет, господин, у нас такого не делают.

— Дикие невежественные дурни! Ваши мыши испачкают мою одежду. Ладно, давай свое одеяло!

Травин со значением подмигнул озадаченным зенитчикам и мы двинулись в глубины лаборатории.

Когда мы спустились с крыши в полумрак казематов верхнего яруса, он негромко сказал, протянув мне листок с фамилиями:

— По нашим данным за ними ничего не замечено.

— То есть чистые и порядочные люди?

— Нет, просто нам о них ничего порочащего не известно. Улавливали раньше разницу между 'связей порочащих его, не имел' и 'в связях, порочащих его, не замечен'? — уточнил Травин.

— Улавливал. Эти значит — не замечены? — сказал я.

— Именно. Валентина Ивановна приказала вам провести экскурсию по лаборатории.

Экскурсия получилась впечатляющей. Впрочем Травин как экскурсовод был куда интереснее записных экскурсоводов мирного прошлого, сыпавших тысячами совершенно ненужных цифр и дат, но не дававших ничего полезного, отчего вся эта мусорная информация потом еще долго бренчала в межушном пространстве. Тут говорилось все по делу, может и суховато, но запоминалось слету. Я диву дался, поняв, что за короткий срок в мертвом выпотрошенном форте создали не менее грамотную лабораторию, чем бывшая тут раньше противочумная. Странно смотрелись новенькие еще пахнувшие окалиной грубоватые решетки в старых краснокирпичных коридорах, масса видеокамер и каких-то еще датчиков и всякие другие следы поспешного усовершенствования — от свежеслепленных стенок с бойницами, которые вместе с железными решетками перекрывали в некоторых местах коридоры, до мебели в облагороженных казематах. Несколько раз приходилось по приказу сопровождающего высоко поднимать ноги переступая через натянутые поперек коридора проволочины.

— Мины? — не очень умно спросил я.

— Сигнальные фейерверки — на случай несанкционированного передвижения.

— А, понял… Это уже запретная зона?

— Для посторонних — да. У американцев она была бы покрашена зеленой краской.

— А, полосой такой! — вспомнил я виденные всякие боевики.

— Ага. У нас вон — серые значки. Незачем зря стенки пачкать и краску переводить. Так что это — серая зона. Запрет для внешней охраны, ну да их дальше караульных помещений вообще стараемся не пускать, нечего им тут делать, салагам. А там где раньше — в чумной лаборатории была заразная часть — там зона строгого допуска.

— Как делится-то? В смысле что к чему относится? — уточнил я.

— Как раньше. Форт свое значение как крепость потерял довольно быстро. Вот его и переоборудовали — правая половина была заразная, левая — не заразная. Как легко понять — между ними было и карантинное помещение — там сейчас опять же промежуточная зона, рыжая называется. А место содержания особо опасных экземпляров — красная зона.

— Мутабор со своей 'кошкой' там? — тихо спросил я.

— Да. И не только он. Из живых там только наш нейрохирург, но он немного не в себе.

— Я слышал. Так и живет с лоботомированной семьей?

— Да. Совершенно бесценный специалист, приходится идти навстречу. Даже мебель его из квартиры привезли частью, как просил. Ощущение леденящее, когда к нему заходишь, но он делает вид, что все в порядке — и мы тоже. Политес.

— А живых тут много? — осведомился я.

— Не очень — вежливо и обтекаемо поставил меня на место экскурсовод.

Ну, понятно, нефиг мне знать сколько тут кого. Да полагаю и сами сотрудники не вполне в курсе. Хотя даже на первый взгляд — снаружи не меньше отделения на смене, значит подсменками еще два, получается взвод. Наверху расчеты артиллерии — тоже взвод.

Да внутренняя охрана, да кто-то им на подсменках, да за видеокартинкой кто-то смотрит. Да технического персонала десятка два самое малое — форт хозяйство хлопотное.

Ого, уже больше роты выходит — и это без научных работников. Лихо… Мне-то казалось, что сидит тут несколько человек, работают себе потихоньку. Но тут впечатление активно работающей процветающей фирмы.

— Кстати — а как у Мутабора с его 'кошкой' дела?

— На удивление успешно. Эксперимент по приручению дикоморфов получился удачным, хотя и времени всего-ничего прошло — со странным выражением лица говорит сопровождающий.

— Замечательно! Открывает заманчивые перспективы — выдал я не очень тонкую лесть.

— Ничего подобного. Методы дрессуры и так известны, а для того, чтобы дрессировать дикоморфа надо быть морфом еще большей степени. В том числе и по массе банально. Потому успех-то успех, да нам бесполезен. Пиджачок сшит сугубо на Мутабора, нам не годится. Опять же и то сыграло свою роль, что наш общий знакомый явно при жизни был кошатником, причем можно твердо сказать — уверенным пользователем котов. Навыки вместе с интеллектом сохранились. Так что та же психокинетика.

— Ну, как я видел — подкрепленная и грубой физической силой — сьехидничал я, вспомнив как лупил по крупу Блондинку свирепый Мутабор.

— Разумеется все вместе. Но все вместе — именно по схеме дрессировки котов. Вы думаете почему коты не дрессируются? Потому что подход не верный. Тапком шлепать или газетой — ума много не надо. У вас есть кот или кошка?

— Есть. Кот. Трехногий и одноглазый. Но это не я его так. Я его газетой воспитываю. А что, это неверный ход?

— Сильно не всегда. А тапок — газета — дверь — это не показатель дрессируемости. Прихватите легко за холку, прижмите и повисите над ним. Пошипите. Два-три подхода и все. Все свое место понимают и на ноги не кидаются, и в тапки не гадят.

— Да он собственно и не кидается. Но мне кажется вы преувеличиваете интеллект котов. По-вашему выходит, что каждый кот — личность?

Травин тонко усмехнулся.

— Кот — личность, причем личность социальная с асоциальными наклонностями. Наказание понимает только непосредственно в процессе, а именно — поймали за ссаньем в тапок ткнули носом — больше ссать не будет, а вот если наказали через пять минут после ссания посмотрит с видом оскорбленным и насрет под кроватью.

Взял за шкирку и поднял — кот изобразит котенка, на чистом рефлексе, если в настроении то еще и поцарапает когда отпустишь. Взяли за шкирку, придавили к полу обшипели (можно по ушам слегка надавать), пока не спрячет когти и ветошью не прикинется — вы победили, но процедуру повторять нужно несколько раз, причем только после провокации со стороны кота. Если качать права на пустом месте кот будет таить зло, а зла у кота на всех хватит.

— И что это все? А вы похоже сами с котами не по наслышке знакомы?

— Известный котовод, как же… — улыбнулся Травин.

— Что еще посоветуете? — мне действительно стало интересно, тем более, что раз все кошки серы, то есть реакции у них одинаковы — глядишь и с Блондинкой попроще будет.

Экскурсовод задумался на минутку.

— Кошки любят чистоту — что б не ссали по углам мойте кошачий туалет каждый раз когда кот в него сходит, а не когда запах привышает 800 микротопоров на метр кубический.

И еще, все кошки любят когда с ними говорят, 15–20 минут после прихода домой посвятите разговору с котом, он будет шелковый и вы будете для него всем.

Да и всех котов нужно выгуливать, если кот домашний — то час перед сном гоняйте с ним по квартире, очень помогает от ночных бдений и грызения — рвания чего ни попадя. Только играйте в ту игру что кот поддержит, а не просто кидайтесь в него тапками и гантелями. Кстати — все коты носят поноски и обладают навыками апортировки.

— То есть и Блондинка может вещички таскать?

— А вы сами не видели? Где вы нашли останки морячка?

— Ну да, точно.

— Мы будем посещать 'особо запретную' зону? — спросил я, когда мы шли по старинной лестнице.

— Не сегодня. Общее впечатление вы уже получили, дальше видно будет. Да и положа рук у на сердце — охота вам сегодня например с Мутабором общаться?

— Честно говоря — не очень. Тем более, когда Вивисектор помре, земля ему стекловатой…

— Тогда на этот раз хватит.

— Пожалуй. Я, знаете ли, не ожидал такого размаха. И форт таким здоровенным внешне не выглядит, снаружи-то он двухэтажный — а тут вон — аж три этажа вышли.

— Но его обустройство еще не закончено, работы продолжаются. Начальство сильно заинтересовано в результатах. Впрочем оно и раньше так было. Эпидемии всегда изучались серьезно, а кто этим манкировал — получал по башке страшным образом.

— Что-то не припомню применения бактериологического оружия, да чтоб успешно. Разве что у татар в старину. А тот же японский отряд 731 не блеснул, так чуму в Китае и не раздули… Ну а болтовня о том, что применили бакоружие в Великую Отечественную против армии Паулюса, заразив ее туляремией, так это очередная брехня, как мне кажется… — напрягши свои старые познания по эпидемиологии, выдал я.

— 'Только чтобы никто не вздумал рассказывать побежденным народам об их истории', как совершенно справеделиво сказал Адольф Гитлер — вздохнул Травин.

— Погодите, погодите! Последнее время некоторые естореги уже толкуют о том, что советская армия применяла бактериологическое оружие, потому как де в немецкой армии были раскатистые эпидемии туляремии (грязные руки, передается через экскременты грызунов), тифа (вши), дизентерии, гепатита (опять же грязные руки и несоблюдение гигиены) и еще кучки такого же — заявил я.

— Наличие эпидемий во время войны — норма — меланхолически отозвался Травин — А то, что вы тут перечислили показывает всего навсего — культура у гансов кончилась быстро. Но поучительное в этой истории было. Другое дело — раньше было засекречено, а сейчас никто и не в курсе. Интересно?

— Конечно интересно. Значит наши все же применили бакоружие?

— Да как сказать… Просто ведущие наши эпидемиологи обратились в 1942 году в Санупр с прогнозом — достаточно простым, впрочем. Боевые действия как раз велись на территории, эндемичной по туляремии, там постоянно был дремлющий очаг, урожай весь остался на полях из-за боев, естественно это обилие жратвы обязано вызвать взрывное увеличение числа грызунов, а это всегда приводило к вспышке туляремии среди мышевидных. Потом с наступлением холодов грызуны перемещаются в тепло, то есть в жилье человека, начинается эпидемия у людей. Способы заражения и симптомы туляремии к слову помните?

Я почувствовал себя на экзамене и ефрейторским голосом выдал: — фекально — оральный, контактный, трансмиссивный… Подскок температуры до 40 градусов по Цельсию, резкая слабость, нарушение сна, головные боли… Так?

— Ага — дружелюбно кивнул собеседник.

— И что дальше? — меня и впрямь это заинтересовало.

— Дальше Санупр передал информацию в Ставку. Там приказали спрогнозировать последствия и одновременно провели ряд мероприятий… Ну между нами говоря — было уточнено — что об этом думают в немецкой, итальянской и румынской армиях, которые там же корячились. Разведка доложила, что в итальянской и румынской армиях противоэпидемиологической службы вообще нет. А немцы интенсивно проводят профилактику почему-то чумы, хотя до эндемичных по чуме районов они еще не добрались.

Прогноз Санупр дал достаточно точный — даже со сроками развития эпидемии — инкубационный период плюс к тому времени, когда мыши больные попрут в тепло — то есть избы и блиндажи, и попутно дал рекомендацию вакцинировать наши войска и местное население. Вакцин к тому времени было известно две — одна менее эффективная, старая, но зато ее наносят на кожу каплей, царапают скарификатором и все. Более эффективная, новая требует подкожного введения шприцом. Потому лучше заготовить старую вакцину, раздать санинструкторам по бутыли вакцины и коробке царапаторов — и за час такой санинструктор привьет свою роту и деревню соседнюю впридачу. Что Ставка и повелела сделать. И соответственно, и сделали. В итоге на территории с нашими войсками случаи туляремии были единичными, справились легко. А немцы с сателлитами в указанные сроки к имевшимся уже эпидемиям получили и туляремию, что их боеспособность дополнительно снизило. Ставка, к слову, даже сроки контрнаступления перенесла, чтоб на пик эпидемии пришлось. Вот и судите — это применение бакоружия или банальная санитарная грамотность? Вы что-то рот раскрыли? Удивились?

— Ну признаться — да. Не знал. И другие тоже не знали. Но это не мешает врать о величии германской медицины и ничтожестве нашей, а равно трендеть о бакоружии. Хотя, когда еще по окопам вражьим копался убедился в том, что только наши и финны в полевых условиях, практически у линии фронта тут же сооружали бани, пользуя для этого подручные материалы (тазики из касок, горячая вода в снарядных ящиках и т. д.) Немцы же были редкостными грязнулями. Вместо всего этого только пакетики с ДДТ.

— Вот-вот. Тоже значит копателем были? — усмехнулся Травин.

— Не без этого — признался я.

* * *

Виктор забеспокоился уже ночью, Ирка никогда так раньше не пропадала. Подумав и повспоминав события последнего времени, Виктор пришел к простому выводу — супружница решила его таким образом поставить на место. Или может быть мотоцикл сломался? Нет, скорее всего она ему дает понять, что без нее — никак. Или все же случилось что? Провертевшись до утра в ставшей неуютно просторной постели подумал было свистнуть Веру и отвлечься, но потом вдруг засомневался в разумности такого действа — сломался у строптивой жены, например мотоцикл, припрется она ночью пешком (а может, характер тот еще!) и… и смотреть еще раз в ствол Иркиной помповушки Вите не хотелось категорически. Чертовы бабы нюхом чуют чужую телку в своей кровати… Нет, на фиг, потом. Под утро, когда уже светало, муженек все же задремал — как-никак весь прошлый день корячились они вдвоем с хозяином мастерской, собирая трактор. Перемазались как чушканы последние, потом пришлось долго отмываться, особенно почему-то нигрол прилип прочно — как и положено деревенскому трактору еще с советских времен — железяка была грязна везде и повсеместно. Завести, правда, все равно не удалось, надо будет еще пару деньков работать, но уже понятно, что за проблемы, исправимо…

Робко сунулась Верка, спросила, не приехала ли Ирина? Вроде и с сочувствием, но в глазах ее что-то такое мелькнуло, не понять что, но настораживающее. Короче, чтобы не ломать себе голову, Витя взял с собой немного харчей и без завтрака поехал в Ольховку. Проскочил мигом, по дороге ничего не увидел, а когда убедился, что в Ольховке Ирины и духа не было, встревожился по-настоящему. Поехал обратно, медленно, внимательно глядя по сторонам и останавливаясь всякий раз, когда что-то замечал. Потратил много времени, но ничего не нашел. Никаких следов. Дождик-то прошел уже после того, как Иринин мотоцикл убрался с дороги, не было никаких других следов кроме колеи его машины. Проехал опять в Ольховку, останавливаясь через каждые полкилометра и старательно бибикая. Без толку. Даже сжег пару десятков дефицитных патронов в надежде, что уж выстрелы-то она услышит и бахнет в ответ. Без толку. Разве что шустряк на шум из леса выскочил и Виктор резко упокоил бывшего раньше, судя по одежке, молодым гопником субьекта.

Виктору оставалось только ломать голову над тем, что произошло. Вытанцовывалось только два варианта и оба — не фонтан. Первый — по дороге на Ирку кто-то напал и она дернула с дороги, хотя он ей тысячу раз говорил, что так делать нельзя ни в коем случае. Если Ирку загрызли даже в сотне метров от дороги — найти ее он мог бы только случайно.

Второй не лучше — Ирка оскорбилась и свалила. Тут с одной стороны получалось лучше — натерпится в одиночестве, вернется — шелковая будет. Это если вернется. А если нет? Теперь Витьке стало не по себе — он привык, что Ирина всегда рядом, а вот теперь… Ощущение такое, словно проснулся поутру — а руки нет. Исчезла. Без боли и следа. И вроде как и не больно, а вдруг стало очень на душе нехорошо. Пустячок вроде — а даже пуговицы не застегнуть оставшейся рукой. Витя поехал в деревню и учинил форменный допрос всем, с кем Ирка вчера общалась. Но никто ничего то ли не знал, то ли умело скрыл, что знал. Ну да, Витя был не велик физиономист и душевед, а то бы заметил, что и Мелания встревожена больше, чем ей полагалось бы по штату. Взялся было опять за трактор, но башка не работала и все из рук валилось.

* * *

Когда оказалось, что у меня с этим Травиным общие грешки, разговор как-то наладился, потеплел. Правда рылся Травин на Синявине, а я больше по Пулковским шарился, но все же. А тут и Кабанова наконец освободилась. Так вчетвером за чай и уселись — она с бессменным мичманом Аликом, да мы с Травиным. Сначала поговорили о всяких пустяках, спросили мое впечатление от увиденного, отмахнулись от похвал, а потом я получил в презент невзрачную брошюрку с грифом ДСП — плод научной мысли сотрудников лаборатории. Они туда же и еще материалов насовали — от московских научников, Тула, Тверь, и — что меня поразило — ряд данных от белорусских исследователей, там тоже наукой занялись.

Как оказалось — далеко не все в книжечке вписано, да впрочем, и коллеги явно тоже не все сообщали. Тут дружба дружбой, а табачок все же врозь. И самым животрепещущим вопросом для меня было — как мы собственно будем защищаться от 'кошки' Мутабора. Дело-то уже известное — те же гиены отлично дрессируются и верны хозяину по-собачьи. Одна проблема — хозяина чтут, а любой другой оказавшийся поблизости может получить в свое мясо роскошный комплект зубов этой самой гиены. Вот такая вот зверюшка, ревнует к хозяину всех окружающих. А тут похуже гиены зверек. Не в доспехах же ездить, в конце-то концов.

— Знаете совершенно справедливые опасения. Блондинка та еще штучка. Травин! Подписка взята, последствия разъяснены?

— Да, Валентина Ивановна, все как следует сделано — кивнул начальнице мой визави.

— Тогда можно рассказать, что в результате комплекса экспериментов установлена определенная зависимость силы и напряжения электрического тока на реакции зомбированных объектов — начинает Кабанова как по писаному.

— Валентина Ивановна, мы же не на ученом совете, давайте попроще, а? — попросил я коллегу.

— Так я и говорю проще некуда… — удивилась она.

— Аля, давай я, как любит говорить наш гость, снисходя к его интеллекту — вмешался мичман.

— Но он же врач и владеет всей необходимой терминологией, я его учила, он не глупый… — вроде как с некоторым сомнением в голосе парировала Кабанова.

— Да лучше бы попроще — жалобно внес я ясность.

— Так вот интеллект и теряется, а потом болезнь Паркинсона, ранний маразм. Мозг должен все время работать, вы же знаете — недовольно заметила Валентина — ладно, изложи проще.

Мичман кивнул и заговорил:

— Вивисектор сам идею подал — он своих морфов в страхе держал именно приспособами с электротоком. Мутабор потом ежедневными упражнениями по долбанию током своего мучителя дал возможность достаточно точно определить параметры тока для разного воздействия. С живым человеком ничего общего, обычные шокеры практически бесполезны, но параметры эти идентичны по видам неупокоенных. Упокоить зомби током гораздо сложнее, чем живого человека и есть странности, но переносят разряд даже морфы с большим неудовольствием. Причем определенные параметры разряда даже парализуют зомби на время, при этом он явно чувствует себя очень плохо.

— Как шокер? Этот, как его — тизер?

— Немного не так, но параллели есть. Так вот разные величины тока дают разное воздействие, и условный рефлекс как, у собаки Павлова, вырабатывается быстро. Ваша группа получит разрядники с двумя вариантами воздействия — парализующим и очень неприятным. Вот последний вариант приспособлен для Блондинки.

— То есть Мутабора просто так щелкать не надо? — неудачно пошутил я.

— Не надо. Он обидчивый, а мы еще не закончили с ним работать. Да и вы нам еще пригодитесь.

— Я вообще-то пошутил.

— Мы поняли. Шутка получилась не из лучших — заметила очевидное Валентина.

Я съел упрек, как горькую пилюлю.

— Дополнительно отмечаю, что у Блондинки в организм вмонтирован передатчик-маячок, в Мутабора — тоже, то есть мы можем отследить — и вы сможете это сделать, у вас будет инженерное сопровождение.

— Саперы?

— Саперы само-собой, не о них речь. Инженеры. Вы их видели — например, при отработке управляемых средств наблюдения при зачистке Марсова поля — отметил Травин.

— А маячки эти они могут самостоятельно выдрать? (Совершенно неожиданно мне вспомнился эпизод с Арни Шварценнегром, выдиравшим у себя хитрой железякой 'жучок' из носа).

— Нет, это не такая простая операция. Дополнительно в обоих морфов имплантирован разрядник — сугубо на всякий случай. Мутабор об этом может и подозревает, но знать точно не может, а вот Блондинке уже успели показать, что будет крайне неприятно при непослушании — парализатор у нее вставлен на загривке под шкурку. Дополнительно на Блондинке укреплены несколько модифицированных собачьих ошейников. Вот они не должны никому постороннему в руки попасться.

— Не понимаю, ошейники-то зачем? — удивился я, наливая по привычке чай в блюдечко.

— Это переделанные ошейники, такие, которые надевают на собак, чтобы отучить из лаять не ко времени. Они дают разряд тока при нажатии на кнопку выносного пульта. На случай, если некоторые ошейники Блондинке удастся содрать — применено дублирование.

— Все равно воля ваша, а тяпнуть она может — засомневался я.

— Может — спокойно согласилась Кабанова.

— Вот вы и постарайтесь, чтоб не тяпнула — закончил тему Травин.

— Ясно. А что скажете по людоедам? — осведомился я у собеседников.

— У нас уже давно получены данные о эффекте каннибализма в настоящих условиях — не без гордости взглянул на жену мичман. Кабанова и впрямь сидела гордая, хоть памятник лепи.

— Но, однако, неизвестно, как сохранить мозги, повысив остальные параметры — мне об этом четко говорили? — спросил я.

— Да все давно известно — скучным тоном ответил мичман. Взглянул на жену и начальницу, та кивнула, и он продолжил:

— Бесплатный сыр только в мышеловке и только для второй мыши. Если мясо необращенной особи своего вида жевать, а не жрать — повышение силы и ловкости будет не так выражено, зато и падение интеллекта тоже будет сильно меньшим. В итоге такой хитрец выигрывает перед ловким и сильным, но тупарем. В экспериментах это мы получили быстро и внятно, но в отделе разведки своим умом богаты, не послушали. Угробили зря разведгруппу, получив сведений меньше, чем Валентина на крысах.

— Жевуны значит? — удивился я.

— Ага. Жвачные животные.

— А разведгруппа погибла?

— Ну не подводная же лодка, срока автономности нет. Но на связь не выходят и обратно не вернулись — ответил мичман.

Чаепитие продолжилось не слишком долго, не могу сказать, что узнал что-то совсем уж переворачивающее основы бытия, но как в мозаике кусочки улеглись, каждый на свое место и общая картина стала понятной. С таким собранным паззлом вполне можно идти к майору.

— Да, а вам нужно для работы именно три людоеда? — уточнил я при прощании.

— Три это минимум. Биохимическая лаборатория у нас очень слабенькая, а проблем множество. По уму нам и тела бы пригодились, та же Блондинка за сырую печенку готова на задних лапах ходить, хотя ей и не удобно это сейчас делать. Тут есть еще нюанс — мясо и ливер каннибалов для зомби идет как совершенный деликатес. Достаточно сказать, что для крысоморфа плоть декапитированного каннибалокрыса предпочтительнее живой — обычных крыс. И пока морф не сожрет подчистую все, что остается от каннибала — живые вообще в безопасности, представляете. То есть крысоморф на них внимания не обращает — до двух суток спокойно живут в одной клетке. Не совсем конечно спокойно, это я маханул, нервничают, разумеется. Но живут.

— Гм… Ничего не понимаю. А у убитого каннибала какие-нибудь особенности? Обычный зомби? Или — необычный? — поинтересовался я.

— Физические параметры сохраняются… отчасти. Потому каннибал — более опасен будучи шустером и тем более — морфом. Если дорастет. Любой встретившийся морф постарается такого каннибала уестествить. В смысле — скушать — уточнил мичман под строгим взглядом супруги.

— Так что стреляйте им в башку. И минимум трое — живьем — достаточно кровожадно резюмировала начальница некролаборатории.

— Дополняя вас, коллега, должен отметить и рекомендации Московской нейрохирургической школы, использовавшей для лечения данного заболевания также массаж теменной части головы топором, кувалдой и разного рода дубинками. Наркоз рекомендуют общий, сжиженным углекислым газом — отыграл утерянное в начале беседы наукоподобие и я.

Посмеялись.

— Все-таки неприятненькая ситуация складывается — как бы не оказаться нам между двумя огнями — сказал я.

— А вы постарайтесь не играть в их игры, а навязывайте им свою — серьезно посоветовал Травин:

— Выиграть у карточного шулера можно — сев, например, с ним играть в шахматы, или вытащив на ринг. А боксера Валуева вполне вероятно можно обыграть в дурака или крестики-нолики. Но вот идти с Валуевым на ринг, а с шулером к сукну…

— Вас понял. Может, еще что посоветуете?

— Если будете в ближайшем будущем в Петропавловке — поговорите с уцелевшими сотрудниками Зоопарка. Есть там толковые зоопсихологи — практики, что особенно ценно. Разумеется вам выскажут массу всяких грубостей — съеденные белые медведи запачкали несмываемой грязью белоснежные одежды всей Охотничьей команды, а уж вас, как врача — в особенности, но если потерпите — можете получить и что-нибудь интересное — посоветовала на прощание Кабанова.

Когда меня везли на катерке обратно, я прикинул, сколько всего надо еще сегодня успеть сделать. Получать заушение за покойных медведей не хотелось, с другой стороны любая мелочь может быть полезна, как случилось с приятелем-коллегой, который, еще будучи курсантом, не пойми зачем выучил главу про весьма редкое заболевание и все вчера прочитанное так и выдал, когда профессор-генерал вставлял пистон подчиненным после осмотра непонятного пациента и для пущего позора офицеров-врачей, не помнивших ничего про эту хворь (действительно крайне редкую), спросил про нее у маршировавшего мимо такой кучи начальства салобона. Оказалось, что курсант-второкурсник осведомлен о редкой хвори получше офицеров-врачей… И была заслуженная слава.

А почему я вообще должен слушать выговоры? Животных из зоопарка вообще-то и в советские времена ели. Работал у меня в Зоологическом музее знакомый, рассказывал. Порядок был простой — если померла в Зоопарке зебра или жираф — шкуру и кости отдают после этого в Зоологический музей — где делают чучело, там спецом таксидермист в штате есть, а мясо разбирали сотрудники, мой знакомый брал для собаки, овчарка у него здоровенная была. Ну и приперлись вечером друзья с выпивкой, но без закуски. Он им, дескать, кушать нечего. Они в холодильнике глядь — там куча мяса.

А это что?

Да это жрать нельзя, это зебра!

Ах, зебра! Тем более глаза разгорелись.

Короче под водовку все и ушло. А мне сейчас за медведей парить мозги будут.

В расположении бездельничают молодые, дверь отпер Ленька, из комнаты — пыхтение и возня. Оказывается, Рукокрыл с Тимуром борются, то есть Званцев младший повалил оппонента на пол и не давал ему встать. Тот злился и рычал. Званцев обернулся на шум моих шагов.

— Чем занимаешься? — задал я умный вопрос.

— Нуба кровавлю и тираню! — важно ответил Рукокрыл.

— Сам ты нуб! — пропыхтел несдающийся парень.

— Майора где могу найти? — спросил я.

Тут извернувшийся Тимур уцапал противника за ухо и начал злобно стягивать с себя.

— Эй! Это не по правилам! — возопил теряющий равновесие Званцев.

— Мир несправедлив, детка! — ехидно прохрипел лежащий внизу.

— Тимур, ты главное за нож не хватайся! — предупредил я на полном серьезе горячего парня.

— Я что, совсем дикий? Я своих знаю! — возмутился тот.

Ну ладно, коли так… А то привычка пускать в дело нож по любому пустяку стала довольно неприятной для наших медиков. Нож и травмат прочно вписались в картину жизни до Беды… И добивать ногами по голове, тоже привычно уже стало у молодежи…

— Майор с Вовкой и остальными — сразу за Шанцем 'Найденыша' на герметичность проверяют — сказал Ленька, с интересом наблюдавший за перепетиями битвы на полу. А, понятно. Значит надо по — быстрому туда смотаться, сообщить, что можно, получить ЦУ, что нужно. Потом быстро вернуться домой и подготовиться к вечерней пирушке. Народу придет человек двадцать, надо подготовиться.

Когда забирал свою машину обнаружил, что сзади так и присобачен Вовкин прицеп с четырьмя пустыми бочками. Ну да, пациент-то солярой обещал угостить, а у нас канистр свободных не оказалось. Вот по дороге и заеду, корыто его еще здесь стоит.

Судно и впрямь стояло там где было, только просело глубже — видно уже груз принимали. Что показательно — стоит ровно, не завалившись на нос или корму, без крена, то есть грамотные люди грузили, тонкое это дело — размещать груз по трюмам, точный расчет нужен и опыт.

Окликнул смутно знакомого парня на палубе 'Мариетты'. Объяснил ситуацию, тот вроде тоже меня узнал. Пригласил на борт, испить кофею. Вспомнил я за кофеем, что список будущих работников проверил, связался с пациентом, сообщил об этом и спросил насчет солярки — в силе ли обещание. Пациент только фыркнул, попросил передать рацию моему собеседнику на борту. Ну, я и так услыхал, что 'Кандидаты чистые. Соляру- дать!'.

— Пашка с шефом за пушками поехали — оружием разжиться надо, да и знакомится сейчас с кем должно, мы теперь тут челночить начнем — важно заявил новоявленный купец и пошел мне соляру наливать, а вместо него на меня насели две бабенки из экипажа с такой кучей вопросов обо всем сразу, что я и не заметил, как время пролетело. Почему так долго матрос мне двадцать литров наливал, понял я чуть позже, когда машинка тронулась не как обычно, а с очень большой натугой. Удивился, вылез глянуть — потом понял — пациент своим компаньонам не уточнил, сколько мне соляры выдать, а я как-то посчитал, что оно и так понятно. А тут масштабы не автомобильные, а уже корабельные — вот мне четыре бочки под пробку и накачали. Нельзя сказать, что я огорчился. Нет, определенно не огорчился, хотя с таким грузом ехать получилось непривычно.

Наших увидел издалека — показалось сквозь кусты, что взорвался снаряд в воде. А это всего — навсего 'наша лягушонка в коробченке', то есть Вовка в 'Найденыше' с ходу в воду залива въехал. Потом мокрый бронетранспортер грузно выбрался обратно. Отъехал в сторону, разогнался — и опять утюгом воткнулся в воду, так что за поднятыми брызгами скрылся почти полностью.

— День добрый! Коня купаете? — я вежливо спросил майора, задумчиво жевавшего травинку.

— Да, герметичность проверяем. Возможно плавать придется, надо все проверить перед работой — ответил Брысь.

— Докладываю, что получил допуск и теперь меня в Таиланд не пустят по причине страшной секретности.

— Таиланд… Тут в Белорусию черта лысого доберешься — хмуро ответил майор, явно думавший о чем-то своем.

Подошел Вовка, кивнул походя. Разговор у них пошел о всяких технических делах, я понял, что сейчас не до меня — что-то в технике беспокоило обоих, да и Серега, который оказывается тоже тут же, в БТР сидел, не выглядел шибко довольным.

Посмотрел я на это и решил, что в подготовке праздника от меня толку будет больше, да и поехал, тяжело волоча за собой прицеп с негромко и увесисто погромыхивающими бочками.

* * *

На вполне приличную проселочную дорогу Ирка с собачонкой вышли уже в середине дня. Было совершенно безлюдно, захламленная дорога тоже производила впечатление давно не видевшей транспорта. Ирка остановилась, осмотрелась. Прикинула, как двигаться дальше. Тут, наконец, солнце вылезло из-за туч, ветерок стих, вокруг запарило, стало как в бане. С удовольствием сняла надоевшую резиновую накидку, смотала ее в сверток, приспособила к сумкам. Пожалела, что не взяла рюкзак — сумки-то были под мотоцикл, а тут уже шею натерли, да еще и псиной после Сюки пахли сильно.

Потом осторожно стали двигаться в выбранном направлении. И сильно удивились, когда из-за поворота открылось здоровенное озеро, деревушка на холме и большущая полуразвалившаяся кирпичная церковь. Уж церковь-то эту Ирина узнала бы когда угодно, бывали тут, запомнила.

— Ты гляди — ка, мы прямо к Ламерью вышли — удивилась Ирина.

Получалось, что они сейчас довольно близко уже от шоссе, только вылезли не там, где она рассчитывала — все-же плутали по лесу-то, как ни стыдно — а плутали. Присела у обочины, решила посмотреть — что да как в деревне. Видно было плохо — далеко все таки, но ни признаков жизни, ни зомби Ирка так и не разглядела. С одной стороны по дороге — удобно идти и дорога хорошая. С другой — дальше еще деревни будут — кроме этого Ламерья еще и Колокола вроде. Ну да, Колокола, вот они и на карте есть. По лесу ломиться куда дольше выйдет. Но вот кто в деревне? Ладно, если тупые зомбаки — их уже после зачистки Борков Ириха не боялась, а если кто на манер Фиолетового? Или резвушки? Патронов-то кот наплакал. Причем не простой кот, а мужественный, сдержанный и терпеливый, из которого слезу давить замаешься. С третьей стороны — а вдруг и транспорт какой в деревне есть? Тот же велосипед? А может, и живые найдутся — Ламерье большая деревня, народ тут жил постоянно и не по одному — два старика, как в большинстве деревень этого района, а вполне прилично, человек двести всяко. И хотелось и кололось туда явиться.

Прямо хоть монетку кидай. И кинула бы, да вот не было с собой монеток, ни к чему они были уже несколько месяцев.

Когда Ирина все же решила идти и стала подниматься на ноги, по нервам врезал режущий визг Сюки. Собачонка пронеслась мимо так, словно у нее было восемь ног. Ирка дернулась за ружьем и тут же рядом — и двух метров не было — еще более стремительно сквозануло нечто здоровенное, грязно-волосатое, толком Ирка разглядеть не успела, грохнув навскидку из помповухи картечью, передернула, грохнула еще раз и тут визг Сюки как ножом обрезало — метрах в 15 от хозяйки собачонку настигли. Непонятная волосатая мразота, что-то делая, прыгала по дороге, потом резко дернула здоровенной башкой и Сюка взлетела в воздух, какая-то странная Сюка, очень маленькая.

Ирка успела бахнуть еще раз, опять без видимого результата, моментально взмокла от страха, даже не страха, леденящего ужаса, а потом поняла, что это половинка Сюки, передняя половинка, тут огрызок собачонки еще успел жалко взвизгнуть, пока летел вниз — и все. Только захрустело отвратно.

Хозяйка как заведенная отстреляла все патроны и когда пошли осечки страшно удивилась, не сразу поняв, что это не осечки — просто патронов больше нет. Зверье на дороге тем временем стало разворачиваться. Сначала Ирина подумала, что это медведь, но не похоже ЭТО было на медведя. Во-первых пастью в полбашки. И зубами в этой пасти! Зубами, которые женщина отлично видела. И теперь эти зубы прыгнули к Ирине, покрыв сразу треть расстояния. Взвизгнув не хуже сожранной уже Сюки, Ирка неожиданно для себя кинула в непонятного монстра пустое ружье и бросилась наутек, не рассуждая от ужаса. Запнулась, упала, больно ударившись локтями и коленкой и словно опомнилась. Разум что ли от боли вернулся? Откуда-то пришло забытое давным давно. Тело само вспомнило, как бегало в школе стометровку с низкого старта и сейчас именно так и сработало. Рывок получился так себе, но никто в спину не вцепился, значит дистанцию удалось удержать. Когда Иркины ноги простучали подметками метров тридцать что-то внутри паникующего рассудка внятно дало понять Ирихе — пора стрелять из той балалайки, что больно била какими-то сразу ставшими очень угловатыми и острыми частями в бок и по бедру. Развернувшись так резко, что в спине что-то отчетливо хрустнуло, Ирка хапнула автомат, порадовавшись, что не зря училась вот так его сразу хватать за нужные детали, и встретила молча бегущую к ней мразь очередью. И еще, и еще и еще. Промазать было никак нельзя, все пули попадали. Но зверь пер как танк, словно и не его тушу шили остренькие пульки.

Рухнул он уже проскочив мимо Ирки, та словно заправский тореадор крутанулась в диком пируэте, уходя с линии по которой мчалась зверина. Добавила вдогон, но падаль уже и так заваливалась. То, что это падаль Ирка поняла точно — запах очень уж был характерный, когда она мимо промчалась. Увидев, что мразота рухнула, Ирина кинулась в кусты, прочь от места драки и опомнилась только когда веточка больно стеганула прямо по глазу. С трудом уняв хлынувшие слезы и проморгавшись, Ирка прикинула — что делать дальше.

Расстегнула на всякий случай кобуру с пистолетом, отщелкнула магазин автомата — на ее удивление патроны еще оставались, но всего четыре. Четыре в магазине, один в стволе, итого пять штучек. Совсем паршиво. Дохлятина следом не ломанулась — значит все же сдохла совсем. Но возвращаться придется — сумки с жалкими пожитками так и остались на дороге. Скрепя сердце Ирина выбралась обратно. Мертвячина валялась посередь дороги и теперь Ирка ясно поняла, что это была собака раньше. Из тех, здоровенных, которые так любили новые русские. Только еще больше стала. Таких телков раньше Ирине видеть не доводилось. Не удержалась, осторожно подошла поближе и пнула мертвую оскалившуюся невиданными клыками башку. Сама же испугалась, когда туша шевельнулась, потом дощло, что от пинка дернулась. На всякий случай стрельнула в заляпанную жидкой гнусью косматую башку из питолета, но маломощная пулька рикошетнула и взрыла гравий на дороге.

От Сюки остался какой-то жутковатый сизо-желтый лоскут с шерстью и брызги крови. Ирку немного замутило, когда она подумала, что вполне могла бы с собачонкой разделить участь. Второй раз замутило, когда посмотрела, что с сумками — вышло так, что мертвячина разодрала их походя зубами, густо замарав при этом какой-то даже на вид гнусной жижей. Брошенные на дороге сумки чем-то привлекли внимание зверя и тот потерял несколько секунд на то, чтобы их распотрошить. Сумки вместе с Сюкой приняли на себя основной удар мерзотины и Ирку спасли, только вот пользоваться ими уже было невозможно. Даже накидку располосовал в хлам рывок костяных зубьев.

Нет, после такого привета идти через деревни не хотелось категорически. Ирка вздохнула, подобрала брошенную помповушку и побрела в лес. Теперь вся надежда была только на трассу. А патронов осталось всего пять в автомате, да семь в пистолете.

Конечно, если бы Ирина знала, что через час на дорогу из Ламерья осторожно выйдут два человека, один повыше, другой поменьше, и, озираясь по сторонам, двинутся к месту боя, где тот, кто постарше аккуратно осмотрит все, разберет следы и скажет с облегчением своему спутнику:

— Вот, сына, слава Богу, утихомирили Зверюгу! Мир не без добрых людей!

То, может быть, Ирина и не пошла бы лесом. Но она этого не знала, разумеется, да и те двое тоже, рачительно собрали гильзы, покопались в распотрошенных сумках, что-то взяли себе, прибрав по бедности даже плащ-палатку и потом тот, что поменьше, спросил другого:

— Пап, а может нам стоит по следам пройти? Эти ж люди — и вооруженные были и вот Зверюгу угомонили.

А другой ответил:

— Да тут всего один был — то ли парень, то ли девка — ботинок небольшой. А так черт их знает — вдруг из тех… Ну, которые тогда…

— Когда маму, да? — спросил сын.

— Да… И не следопыт я, на мхе следы быстро прячутся… Может оно и к лучшему. Зато теперь Рекс из дома сможет выбираться.

Мальчишка улыбнулся грустно, перехватив поудобнее тяжелое для него ружье:

— Выйти может и выйдет. А вот гавкать ему теперь заново учиться надо.

— Не стоит. Нам внимание лишнее ни к чему.

— Тоже верно. Пошли?

— Пошли.

Но об этом разговоре, конечно, Ирина не знала и никогда не узнает, скорее всего.

* * *

На рынке я что-то разошелся. С другой стороны — чтоб вот так официально гостей принимать — этого у меня с марта месяца — впервые. В общем напокупал полкузова всякой еды, денег извел — подумать страшно даже, считать боязно. С другой стороны — в кои-то веки. Тут вдруг вспомнил, что опять не заполнил проклятущие истории болезней.

Минутку был соблазн оставить на потом — ежели вернусь, то допишу, ну а не вернусь… То и поровну мне это будет. Но все же решил заехать заполнить. Потому так с бочонками прямо к больнице и подкатил.

Здание советской архитектуры. Много цветов, тенисто — потому как там обсажено все вокруг деревцами. И когда вылез из машины нос к носу столкнулся с Буршем, неторопливо вышагивающим по аллее. Вид у него такой, что понятно — отработал, но еще в себя не пришел.

— Что это вас принесло — удивился коллега.

— Да недописал истории болезней, совесть заела.

— А, это зря — гоните ее палкой, заразу.

— Не, придется заполнять.

— Опоздали, я уже ваши истории болезни сдал.

— Как!? Незаполненными?

— Отнюдь. Можете меня поздравить — я пробил старое изобретение, когда врач надиктовывает в диктофон нужный текст, а потом машинистка печатает и вклеивает в саму историю. Время у машинистки дешевле, чем у врача и обучить ее проще. Старая песня, раньше — еще в СССР такое было, потом отменили, а сейчас считаю в самый раз пришлось — гордо сказал коллега.

Надо же как. И даже ничего из старословянских словес не ввернул.

— Поздравляю и спасибо, выручили!

— Спасибо, не за что. Хотя отметить шаги прогресса можно. Как насчет вина и пива?

— Не получится — у меня сегодня гостей набежит. А я вроде как хозяин в доме. Кстати — приглашаю и вас тоже. Официально.

— Гм… А на тему чего праздник? День рождения? Или свадьба?

— Просто собирушка-междусобойчик. Безотносительно. Ну отчасти и проводы тверского конвоя. Наш тот пациент с ним отправляется.

— Наш это который? Язва желудка или у которого острый отит был? Или с карбункулом?

— Нет, у которого спина была в мелкую дырочку. Дробью ему шарахнули.

— А, американец… А удобно будет?

— Конечно.

— Ну что ж — тут Бурш задумчиво оглядел окрестности — а пойдемте!

Дома уже все было вылизано до невыразимой степени чистоты, посреди большой комнаты развернут стол и даже со скатертью и каким-то убийственным фарфоровым сервизом. Несколько женщин — в основном знакомые, хлопотали с таким усердием, что я сначала подумал — нас затопчут, если мы не прижмемся к стене. Выгрузил купленную еду, добавив ее к совершенно снайдеровскому натюрморту, в который превратилась кухня.

Разве что печеного быка или кабана не хватало. Или лебедя, как на царском пиру. А все остальное было, начиная с нескольких десятков разномастных бутылок, всякого мяса в разных видах, свежей зелени, одуряющее пахнущих свежеиспеченным хлебом караваев и булок и кончая несколькими сиротливо забившимися в угол тортами и горой фруктов.

Я успел заметить, что несколько моих знакомцев уже расставили стулья, установили еще стол и вся эта суета явно организована и уже идет в завершению. Мне доверили открывать банки с консервами и я блистательно с этим справился, украсив стол всякими маринованными огурцами-помидорами и маслинами разного вида — от больших черных до зеленых с какой-то впихнутой внутрь красной фигней. Пока я возился с этим трудным делом, женщины с ураганной скоростью нарубили несколько салатов, потом сапер Крокодил в несколько ходок доставил кучу шампуров с каким-то жареным мясом, но не банальными шашлыками, а тонко и дурманяще пахнувшими кебабами, Вовка приволок два ведра только что сваренной картошки, а Серега запихнул в полупустой холодильник водку и шампанское и вдул туда морозной струей углекислоты из огнетушителя. На кухне ощутимо потянуло холодком.

— Шампанское заморозите — заметил Бурш, только что аккуратно накромсавший здоровенный кус розовой ветчины.

— А я его скоро выну, а вот водку еще больше охлажу — ответил глянувший на часы Серега.

— Однако, интересный способ применения огнетушителей — сказал Бурш.

— Ими еще можно сделать джакузи из любой ванны. Не доводилось принимать ванну из газировки? — усмехнулся Серега.

— Нет, до такого сибаритсва я не дошел — огорчился мой коллега.

— Надо будет вам как-нибудь устроить — пообещал щедрый пулеметчик, а его подружка-кассирша засмеялась так, что я подумал — она с такой ванной точно знакома.

Судя по шуму в прихожей стало ясно, что в общем вся толпа гостей в сборе, женщины меня турнули как хозяина рассаживать публику, хотя чего их рассаживать, не президентский совет и не Боярская дума, где у каждого свое место, тут такого ранжира не было. Собственно все были свои, разве что не все были знакомы с двумя пришедшими вместе с Ильясом мужчинами — оба они завтра уезжали в Тверь, да Бурша не все знали. Мне то что Бурш, что американский пациент, что второй Ильясов гость — плотный, крупный здоровяк лет сорока с коротко постриженной светло-русой головой, на которой уродливо извивался свежий шрам — уже знакомы. Здоровяк со шрамом как раз вместе с Ильясом провернул — не без нашей помощи — несколько серьезных авантюр, направленных на обеспечение анклава чаем и кофе. Когда раньше писали про апокалипсис, обычно упоминали стандартный набор — тушенка, сгущенка, соль, сахар, водка. Такая на первый взгляд ерунда, как чай — кофе никем в расчет не бралась. А вот без чая оказалось куда как непривычно жить, привыкли наши граждане чаевничать. На что и обратил наше внимание пришлый — этот самый здоровяк. Майор идею взятия под контроль запасов чая и кофе в городе одобрил и мы неделю крутились по адресам, которые этот хитрован где-то добыл. В итоге создан запас года на три, да с излишком, образовалась оптовая компания в котором и мы все пайщики, что дает неплохие доходы. Ну если правление не будет себя вести, как до Беды было — рядовым акционерам пять копеек в год, топменеджерам и верхушке — миллиарды в месяц… С этих мыслей сбил Енот, приволокший здоровенный шмат сала. Оно даже на вид было вкусным. Несмотря на все разносолы, и те, которыми уже украсили столы и теми, что еще оставались на кухне. Может мне показалось, но вроде бы присутствовашие на кухне мужчины облизнулись. Енот не доверил процесс никому другому и стал священнодействуя нарезать на тонкие бело-розовые ломтики.

— Сейчас уже можно шампанское вынимать, а вместо бутылей могу туда твое сало определить — заявил Еноту Серега.

— Угу — отозвался Енот.

— Ну все, все пришли, давайте к столу! — заявил занявший весь дверной проход Ремер.

— Погодите минуту! — мало не хором отозвались женщины и Енот с Серегой.

— Время пошло! — строго заявил Ремер и тут же был выставлен с кухни вон Дарьей Ивановной.

* * *

Уже вечером Ирка заметила немного не там, где она рассчитывала, просветы среди деревьев, отдуваясь и устало пыхтя, выбралась на опушку леса и увидела то, к чему стремилась — широкую асфальтированную трассу. Четыре полосы, разделительной линии нет. Асфальт паршивый, заплата на заплате. Подумала и решила, что, скорее всего — это Крестецкий район.

Тут всегда был никудышный асфальт. Дальше — у Валдая — гладенький и крепенький, а вот тут — до Валдая — словно война прошла. Хотя понятно — на Валдае, как толковал Витька, дачи всяких толстых дядек. А тут дач нету, вот и асфальт никакущий.

Что удивило — брошенных машин и не было толком в пределах видимости. Потом пригляделась — были, но мало. И центр дороги пустой, прямо хоть садись в какую из машин и езжай. Повертела головой. Посмотрела на быстро темнеющее небо. Потом аккуратно перебралась через высохшую канаву, которая здесь была как противотанковый ров, выбралась на асфальт.

Было тихо, тренькала какая-то пичуга.

Ирка поправила автомат и двинулась к стоящему неподалеку дальнобою. Громадная фура, расквашенная чем-то чудовищно тяжелым была сброшена с шоссе и громоздилась в противоположной канаве неряшливой кучей, а вот темно-синий тягач-американец с кабиной размером с деревенскую баню остался стоять на обочине. Ирка знала, что в такой кабине можно переночевать с комфортом, там здоровенная лежанка запроектирована. Если в кабине нет хозяина — там она и переночует. Вымоталась за два дня блуждания по лесам-болотам изрядно и сейчас хотела только одного — вытянуть ноги и выспаться в безопасности. По дороге гулко разносились ее шаги, хотя старалась идти тихо. Странно, никаких зомби вокруг. Осторожно покосилась на торчащую из канавы колесами кверху легковушку, разглядела, что груда мусора из фуры — мятые и размокшие коробки с телефонами. Очень аккуратно заглянула в кабину. Пусто. По возможности, страхуясь, потянула ручку. Высоко задранная дверь мягко распахнулась.

Ирка покрутила носом. Оно конечно из кабины густо пахнуло, но от такого запаха Ириха чуть не заплакала от умиления — пахло затхлостью и знакомым с детства букетом. Нагретой за день пластмассой, старым табачищем, несвежим мужским бельем. Никакой трупной сладковатой гнуси и ацетона. Ирка решительно полезла в кабину.

По первому впечатлению все свидетельствовало о том, что хозяин спешно собрался и утек. Закрыла дверь, осмотрелась. В такой кабине она была впервые и убедилась — да. Тут и жить можно. Мертвый экран маленького телевизора и распахнутый холодильник. Пустой, к сожалению. Здоровенное лежбище. Присмотрелась — поняла, что его можно развернуть вдвое.

Ага, еще и вторая полка, ярусом. Куча всяких мужских тряпок, одеяла, подушки.

Сдула привычно прядку волос, упавшую на глаза и завозилась энергично, как воробей в прошлогоднем гнезде, старательно наводя порядок. Ну не могла она так сразу завалиться, хотелось, чтоб и это временное пристанище стало домом. В уюте высыпаешься лучше — это она с детства знала. Угомонилась, когда стемнело уже почти. Устроилась на водительском мягком кресле и на сон грядущий с аппетитом слопала найденную тут же в кабине банку теплой баклажанной икры, закусывая сухой китайской вермишелью. Запила водой из фляжки, покосилась на бензиновый примус 'Шмель', захватанный грязными лапами полиэтиленовый пакет с маленькими сокровищами — хозяин в спешке не взял чайные принадлежности и несколько бомжпакетов, потом полезла на лежанку, сбросив наконец-то утомившие башмаки. Еще хватило сил набить сырые берцы газетной бумагой из валявшихся тут же периодических изданий добедового времени, чтоб просушить. Свернулась калачиком и уснула, сунув пистолет под подушку, а автомат — поближе, под одеяло.

* * *

Пациент меня вызвал в прихожую и со значительным видом вручил симпатичный легкий карабинчик, как оказалось — под наш промежуточный патрон. Честно признаться не очень-то он мне нужен, этот карабин с непонятным именем 'Мини-30', особенно после того, как МЧСники поделились с нами кучей СКСов, найденных их ребятами в одном из не до конца демократизированных армейских складов. Правда насчет ребят я не вполне прав, там и женщины были, у них в этой конторе девчонки весьма боевые, не отнимешь. Но прибыток — уже хорошо, попробовал я отдариться тут же ящиком сгущенки и коробкой с зерновым кофе. Кофе Мельников взял, а от сгущенного молока скривился словно зеленый лимон сжевал. Оказалось в армии как-то дорвался до сгуща, теперь видеть его не может. Ну, понятно, у нас в роте ребята так шоколадом на пищекомбинате обожрались. Тоже потом страдали. А вообще приятно — даже не подарок, а внимание, но и подарок как ни крути — тоже. Когда вернулись в комнату, увидели, что второй купецкий гость толкает речь, да так, что все его слушали, даже и женщины. Здоровяк явно был в ударе и соловьем пел:

— Борщ… Что вы знаете о борще, бледные люди, живущие под унылым и блеклым небом скудного севера? Это первое красного цвета, испорченное уксусом, вот что вы знаете! Вы думаете, борщ — это прибрел с работы, сел и задумчиво внедрил под пономарение теленовостей, не отвлекаясь на вкус и запах, полезный набор корнеплодов и аминокислот? Мне жалко вас, но я вам завидую, потому что открытие борща у вас впереди!

Чтобы понять, что такое борщ, надо ехать на Украину, на Кубань, или в город Ставрополья с говорящим за себя именем Изобильный! Надо ехать в место, где воткнутая в землю лопата, если забыть ее на три дня, уже не может быть вынута, а только окучена и привита чем-то полезным, ибо уже укоренилась и выгнала из себя нахальные побеги.

Есть его надо вечером. Ну да, ужин отдай врагу. И это правильно, потому, что отдав врагу правильный борщ, ты сделаешь его другом, если он разделит его с собой. Или, если не разделит — осознание потери наполнит тебя священной яростью и тогда уже все, борьба до полной победы и окончательной гибели мерзавца этого, ибо человек, борющийся за борщ, проиграть не может! Ибо борется он за святое и правое дел, самое святое, после матери, детей, родины, хлеба и любимой женщины.

Так вот, вечер. И не где-нибудь…В садочке, под деревьями… Жара ушла, но недалеко. Омыты в летнем садовом душе пот и усталость, ноги приятно гудят, и есть в такой душегубке ну совершенно нет желания. Ну так, взвара холодненького из погреба из запотевшего кувшина…

— Кхм — внятно сказал Бурш.

— Ну, черт с вами, из холодильника, врать-то чего. А общество собирается за столом, вся семья, чаянные и нечаянные гости, и затеплился вечерний добрый разговор, и разгорается потихоньку. А хозяйка хлопочет, и не понятно когда она успевает, говоря со всеми, как по волшебству покрыть стол тарелками. Зелень (эх, лучок зеленый! Укропчик со своей грядки, весь в каплях, собственно, вот прямо при нас его сорвали, помыли в уличном древнем рукомойнике, а он еще не понял, что его сорвали, и пахнет по-вечернему сильно и слюноотделительно)… Помидорки духовитые до головокружения, царапучие микробные огурцы и прочая зеленая мелочь, а поверх листьев салата молодой чеснок, и кто сказал, что он помешает целоваться? Нам не помешает, мы все его хрумкнем, ибо без него не можно куснуть во-о-н то сало розовенькое.

Все сидевшие и стоявшие как по команде внимательно посмотрели на принесенное Енотом сало, развратно и вызывающе разлегшееся на своем почетном месте среди других разносолов. Баюн-рассказчик тоже взглянул и вдохновенно продолжил:

— Впрочем, про сало мы ведь уже знаем, поэтому бог с ним, с салом, оно рядом с не менее достойным — с салом копченым, да колбаской домашней, кровяночкой да и другой. Ну, ту уж и без чеснока можно, там и своего хватит. Я сказал, кроме взвара ничего не надо? Тут я погорячился, я же не видел эту домашнюю буженину, кокетничающую яркими пятнами морковного камуфляжа. Какой еще взвар, тут слюни надо успеть сглотнуть, а то поперхнешься, благославляя всю эту красоту и благодать божью! И вот в симфонию запаха всепобеждающе вторгся запах икры из синеньких — хозяйка только что спасла их из духовки для нас… Нет, устоять положительно невозможно, рука сама тянется ложкой за этим восторгом, присыпанным зеленью, и зачерпывает ее, и поверх ломтя хлеба, душистого свежего хлеба, мягкого настолько, что только черт и знает, как ты ухитрился его намазать сливочным, плачущим от разлуки с базаром, где его купили, маслом (а главное, когда? Ведь беседа все течет неторопливо, и не отвлекался вроде, а — вот он, всему голова, ждет уж, подготовленный, в свои объятья икру). И — да, что ж, конечно, и рюмочку, но лучше — не спешить, не надо! Во-во-во-во, вот теперь, и именно этого, а то в прошлый раз до вишневки дело не дошло, так простить себе не мог, я ж ее знаю, эту вишневку, это чудо что такое. Кто? Что? Да кто вам сказал, что вишневка не годится сюда? Да плюньте тому в очи, это он у вас ее отнять хотел, а мы — нет, льем щедрой рукой. Кушайте, кушайте! Ну как? Теплой сладкой радостью крадется в вас вишневый хмель, не так, как свирепый восторг самогона, нет! Коварно, но неуклонно, как решившая вас завоевать красавица-хохлушка с тугим, но не дряблым телом. И не заметил — а ты уж весь ее… ну, и как вам сочетание? То-то же! И заботы уходят, и день по счету сдает небо месяцу… Но это только увертюра, вот они, литавры главного действа — зазвенела крышка пятилитровой (чтоб всем хватило с добавкой) кастрюли. И аромат…И нечто… Отчего он красный такой? От природного помидора? От буряка? От перца красного? Ибо борщ должен быть в меру, но острым, а мера у каждого своя, и желающим еще — стручок прямо в глубокую миску (какие тарелки? Вы что, не уважаете хозяйку и себя?), и вот во рту — вулкан, и полифония вкусов, один другого краше. А ложку можно воткнуть торчком, а сметана все это соединяет в одну симфонию, и повисает ожидание чего-то незавершенного. Ну конечно, теперь вот рюмку холодного самогона или казенки, но об этом тоже уже было… И — чесночную пампушечку. Эх! Хорошо то как, Господи! И не объяснить, как все воспаряет! А рецептов у каждой хозяйки — с дюжину, и с фасолью, и с болгарским перчиком, и так, и сяк, и даже постный с грибами. Но к черту пост сейчас, какой еще постный, когда ждет нас костяка в этом океане, не жалкий островок, не микроб мясной, а — КОСТЯКА! Тут уж у каждого свой вкус и манер — кому ребрышки подавай, нежные, все из хрящиков, а кому — мозговой оковалок. Что? О чем вы? Не надо манерничать, топыря мизинец, здесь все свои, если и не были до борща своими, то теперь он всех сотворил побратимами! Плюньте вы на это излишнее соблюдение политеса, нож там с вилкой…Во-во-во, в руку взяли и вгрызлись с хрустом в нежные хрящики и сочное, мягкое, впитавшее в себя весь невозможный и вожделенный аромат чуда по имени борщ мясо. Такое невозможно под соусом или еще как, только из борща! Это какая уже рюмка? Да бес его знает, хмеля нет, только блаженная истома… И теперь главное — правильно завершить вечер, веселый разговор еще не стих, и сама собой вдруг полилась-поплыла могучая и богатая, как борщ, украинская песня… Чудо, что за вечер, чудо, что за суспильство!

Грубый Вовка прервал гипнотического воздействия монолог, сказав по привычке своей лаконично и прозаично:

— Альба! Ну, ты и гад. Тут ещё сутки на работе отмолотил, слюна вожжой. А он про борщ… ХОЧУ БОРЩ, а нету.

— Да что вы? Мы же не знали, что супчик нужен — думали этого хватит — приняла за чистую монету Вовкино хамство (или так по-мужски весомо оформленную похвалу 'Песни о Борще'?) супруга Ильяса.

— Куда уж тут борщ, и так стол хорош, хотя сказано было пышно и знатно — отозвался майор.

— Вишневку? И закусить бужениной и заесть борщом да с чесноком? — несколько картинно удивился Бурш: Месье понимает толк в…изощрениях. А уж про то чтобы потом еще запить самогоном-уже нет слофф… Видел я человека, который ел котлеты посыпанные сахаром, но такого полифонического гурманства…

Здоровяк косо посмотрел на критикана и перчатку поднял:

— Нет слов — и не надо. Тем более буженину никто вишневкой не запивает. Ну тко, учтите. Она идет за икрой из синеньких, и всего одна рюмка. Дед мой так любил, а я, когда вырос, тоже попробовал — и понравилось. Но тут момент… Икра такая, что после нее драконом дышать можно, острая, шо мама не горюй, готовится из томленых в духовке или просто на плите баклажан. Так только бабуля умела, чего она туда еще добавляла — бог весть, но страшно вкусно и страшно остро, и вот именно этот взрыв потом гасился рюмочкой наливки, но не больше. Как-то так выходило, что острое и сладкое очень даже себе сочетались, не противореча ни друг другу, ни дальнейшему. А борщ с пампушками чесночными — это классика, и без рюмки это только полборща. А за критиканство и неверие я ничего не скажу дальше про вареники после борща (с картошкой и шкварками и жареным луком на любителя, и с капустой — тоже, но вот с творогом, с клубникой и ой, мама моя, держите меня семеро, шесть не удержат, с вишней).

Бурш воспринял сказанное и ринулся в ожесточенную полемику. Я и раньше подозревал, что у него южные корни и видать здоровяк тоже оттуда, а уж южане, тем более с Украины и спорить горазды и упрямы чертовски. И мой коллега наглядно это показал:

— А недобитые буржуи не портили вкус острой баклажанной икры вишневкой, а эту вишневку или ликер вкушали на десерт опосля всего. Можно даже с кофием. Так и было приянто. Вот это вполне и вкусы не сменяются во рту таким калейдоскопом… Пусть так изощряются иностранцы, лопающие вишневый суп с молодым картофелем или сладкие пирожки со свиным салом….

— И причем тут буржуи? — удивился Вовка.

— А буржуи были для примера… — невозмутимо ответствовал Бурш.

— Все остались в тягостном недоумении — дык как положено-то? И ведь беда какая — бо оба в южной кухне толк понимают, а к косинусу не пришли. И на себе не проверишь — нет ни икры ни вишневки… — встрял я. Бурш поднял бровь и ответил, поглядывая на ехидно улыбнувшегося здоровяка:

— Острое лучше есть сначала, для стимуляции соковыделения. Вот принимаем рюмку и закусываем (ну скажем бужениной либо икрой, а можно и бужениной, на которую положена икра баклажанная). Далее идет борщ, под который идет крепкий напиток без понижения градуса. Заесть рюмку можно отдельно съеденным кусочком хлеба с (мясным, рыбным, салатным — нужное принять). Далее второе, но не сладкое. Если вареники, то с несладкой начинкой. Завершать можно сладким (мороженое, тортик, конфета). При оном потребляется кофе, чай (по вкусу), алкоголь идет достаточно крепкий, но уже можно и не 40 градусов — ликер, настойка, наливка, портвейн, херес (портвейн — но благородный, а не 'Солнцедар'). Можно и фрукты. Пива в данном раскладе не предусматривается. Оно может пойти без водки за вторым, когда там мяса или рыбы очень от пуза, запивая им. Вино — при отсутствии крепкого алкоголя постоянно, меняя красное — белое по типу блюда. После вина можно на десерт рюмочку ликера или две.

— А самогон? — иронично осведомился здоровяк.

— Самогон- с моей точки зрения только если так пристали, что отказаться невозможно. И то рюмку. Алкоголя — не надо принимать много сортов и разнокрепкого. Вполне хватит двух. Водка-ликер, вино-ликер. Что касается блюд, то если их больше пяти-шести, то вкус их перемешивается и не оставляет ощущения всех. То же касается закусок — когда на столе и помидор, и огурец и капуста, и грибы соленые — маринованные — квашенные, то это больше на изобильный вид работает. Для восприятия хватит двух. Или сложный салат из всего свежего под сметаной или майонезом. А укроп хорош в блюде и как украшение. Есть его отдельно- это для любителей.

— Вот ведь гады, а? Придется нажраться на ночь глядя — выразил общую мысль Вовка…

— От вашей этой кулинарные дуэли, чувствую себя собакой Павлова. Столько слюны у меня было только при гастроэнтероскопии — подтвердил Ремер.

— Так все-таки как положено-то? — так и не понял я.

— Дык, как сам себе положишь — так и положено! — отозвался здоровяк, которого отповедь Бурша никак не смутила — Украинская кухня молодая и допускает массу вариаций, в основе — импровизации. Почему борщ тот же там лучше? Да нет рецепта постоянного из книжки, каждая хозяйка на чуйке своей живет. Что есть борщ? Свекольный суп? Так тогда и шпундра — борщ. Со свининой? С говядиной? Куриный? Или с качкой (уткой)? А галушки гречаные кидать? А фасоль? Или на белых грибочках? Или с рыбкой? А свеклу обжаривать или варить? Или и то и другое? Нет канона, нет догмы. И не надо. Не скажу, что как стартер идет у всех вот именно острое со сладким, тут, скорее уважаемый оппонент прав, но что, это табуированная флуктуация? И опять же, бабушка наливку делала всегда с двух вишен, на которых очень ароматная, но кислая вишня была, так что она была с кислой ноткой и не запредельно сладкая, а просто с ликером каким фабричным оно не пойдет. Это ж все эндемики, в каждой семье свое может быть. Так сказать, у каждой Марфушки свои игрушки. Я же описал не канон, а некое ощущение, чтоб слюна навернулась. Судя по всему — вышло. И про вареники уважаемый оппонент — тут здоровяк широко улыбнулся и комично поклонился — прав — после борща несладкие надо, с мясом, или с бульбой-луком-шкварками, или с грибами, или с капустой, но они плавно переходят в сладкое — вареники с клубникой, или творогом, или вишней. На вареники вишня с других деревьев шла, кстати, в ту зиму одна померзла, летом пилил сухостой и чуть не плакал… Так понятно?

— Ну, так понятно!

— Я про это очень телеграфно рассказал. Даже не описывал, как при надкусывании кумулятивная струя вишневого сока пробивает все слои защиты и выносит мозг. И про курицу, лапшой фаршированную, из которой все кости удалили перед готовкой, даже не упомянул. А еще есть простое и вкусное — кулеш. Дед мой, царствие ему небесное, на Девятое мая всегда брал с собой таганок, крупы, фляжку, уходил в лес, варил кулеш и поминал… И про налистники, и про пухеники я и полслова не сказал…

— Ооо, кулеш, пища богов. Несколько раз пытался сварить его столько, чтобы на завтра осталось. Ага, щассс… — мотнул грустно головой Бурш.

— Хозяюшки, уже совсем невмоготу — трубным военным голосом возопил Крокодил и его с энтузиазмом поддержало еще несколько человек.

— Уже все, уже сейчас — разноголосо отозвались женщины с кухни.

— Чистый Гоголь, а ведь импровизация — тихо отметил роскошную 'Песнь о Борще' сидящий рядом со мной Андрей. Он из всех наших самый полный, пожалуй, и самый терпеливый. Покушать не против, но культа из еды не делает.

Я кивнул в ответ. Вообще-то этот здоровяк со шрамом в то время, когда мы с ним ездили, никак не произвел впечатление краснобая. Очень надо заметить флегматичным был, немногословным, хотя собранным и действовал точно. Представился Александром, но учитывая наличие уже одного Александра в группе и привычку в компании нашей по прозвищам общаться предложил звать его Альбой, что и прижилось. Вот сейчас он счастлив, причем так, что это издалека видно, очень возбужден и радость в нем через край хлещет.

— Ильяс, что это он такой счастливый? — спросил тихонько я у сидящего с другой стороны снайпера.

— Он домой с тверяками завтра едет, сегодня как раз ему сеанс связи устроили с семьей, так что встречать будут — и полном составом, что сейчас уже счастье. Ну, и с моей помощью удачную очень сделку провернул, так что есть чему порадоваться — слегка шепелявя и со свойственной ему скромностью ответил мой сосед.

— Ну кто б сомневался! Велик, могуч и прозорлив!

— Ага. Но вообще-то пора бы нас и кормить — без особого энтузиазма отреагировал на мои преувеличенные восторги Ильяс.

— Про сало еще не досказали — протокольным голосом заметил Енот.

Альба окинул всех орлиным взором, подмигнул ухмыляющемуся Буршу — и взмыл:

— Сало — оно всегда кошерно, если правильное. Блин, вот не могу на Украину сгонять, я б привез тебе правильного сала, и такого, и сякого… Сало — только не мороженое! Ни в коем разе, весь вкус пропадет, просто охлажденное, нежное, розовое, как… ну сами знаете, что, вареная картошечка, окропленная правильным постным маслицем — из слегка прижаренного подсолнечника, самую малость, домашнее, духовитое, как летом на сеновале, кто хочет — присыпать еще лучком зеленым и укропчиком, но это на любителя… Да с капусткой квашеной, и огурчиком соленым маманиного засолу, хрумтявым, острым, аж слезу выбивает, и при засолке чтоб и черносмородиновый лист, и дубовый, и вишневый, и будылья укропа-перестарка… Да с горячим, только что привезли, черным хлебушком… И венчает все это — рюмочка, знобяще-запотелая, с ней самой, а лучше — с хорошим домашним самогоном, не перваком, который для самоубийц и нелюбящих собственную печень, а правильным, чистым-чистым и горючим, как слеза обиженного младенца, и настоявшемся на калган-корне, или перегородках грецкого ореха (да у каждого свой рецепт найдется!), а еще лучше — гнатым из той сливы, что за сараем у мамани растет, прям лучше не бывает, только из груши разве что, с тех двух деревьев у забора… Или нет, все же лучше на черносмородиновой почке, свеженастоянное, когда оно изумрудно-прозрачное и сразу понятно, почему змий — зеленый! И оно обрушивается ледяным оргазмом по пищеводу и взрывается в желудке, и тут же — тот самый, хрумтявый, а затем, уже не спеша — по второй, и все это, лаская взглядом, не торопясь, обоняя — внутрь!

— Все, ждать больше сил нету! Серега! Наливай! — загомонили за столом. Наконец и женщины закончили все свои дела и мы приступили…

Разумеется в присутствии таких матерых гурманов, как Бурш и этот здоровяк — южанин нам нельзя было ударить лицом в грязь, поэтому некоторое время все явно задумывались — что и с чем сочетать, но первая некоторая неловкость оттого, что и незнакомых людей много и опасение как бы чего нелепого не совершить в их присутствии прошла довольно быстро, завязывается общая застольная беседа, тем более, что со столом расстарались, не то что по нынешним бедовым временам, а и в старое время такой стол был бы хорош без сомнений. Мне давненько за таким сидеть не приходилось, так что праздник удался. И я точно видел — у остальных такое же впечатление.

Настоящее пиршество — и для глаз и для носов и для желудков. Вот только несмотря на обилие самых разных напитков пьют все более чем умеренно. Мельников вытряс из меня разрешение на 'чуть-чуть' и демонстративно тяпнул грамм пятьдесят пива, но потом перешел на сухое чилийское вино, которое тоже пригубливал помалу. Я не устоял и напомнил ему старую поговорку: 'Вино на пиво — диво, пиво на вино — овно…', а он широко по-дружески ухмыльнулся. Мне порекомендовал не усердствовать Ильяс — завтра у нас будет работа, видно, что и остальные тоже это в виду имеют, тот же здоровяк со шрамом пирует не как я от него ожидал — ест со смаком и немало, но вот с питьем куда как сдержан. Это придает нашей пирушке своеобразный оттенок.

Посреди праздника мне приходится идти выгуливать собаченцию. Она определенно страшно завидует котяре, который, будучи допущен в комнату, наклянчил у гостей груду еды, сожрал героически все и теперь валяется в углу комнаты, совершенно нетранспортабельно — наверное ноги до пола не достают у его толстопузия. Я честно хотел выставить одноглазого вон, но меня поддержал только Ильяс, а остальные видно решили проявить кошколюбие и не дали его выкинуть из комнаты.

Когда мы с собакиным вернулись атмосфера была куда как непринужденная. Вечер определенно удался. У Фрейи тоже — сердобольные гости и в первую очередь женщины навалили ей в миску столько вкусностей, что по — моему она утешилась.

Сил бежать нет совсем. А бежать надо, иначе нас догонят. Но мы выдохлись — и я и девчонка совсем мелкая и тот, кто тянет нас по крутой тропинке вверх по заросшему зеленой травкой склону не то холма, не то горы — седой, тощий и кривоногий плюгавый мужичок. То, что я мальчишка еще дошкольной стати и что одеты мы трое как-то причудливо и странно меня почему-то совершенно не удивляет, да и некогда удивляться, мы должны бежать, бежать, бежать, бежать…

Мужичишко горестно всплескивает руками и в отчаяньи садится на траву. И я тоже вижу далеко внизу тех, кто гонится за нами. Они еще пока маленькие фигурки, видно только как у них двигаются ноги, я почему-то вспоминаю, что это означает — до них 400 метров. Ноги двигаются быстро — и у тех кто бежит впереди на четырех и тех, кто чуть поодаль — на двух. Нам не уйти. Нас догонят по-любому.

Девчонка начинает плакать навзрыд, я не знаю что делать, а наш спутник судорожно роется в своей узорчатой торбе, откуда вытаскивает неожиданно длинную саблю, тускло блеснувшую злым сизым лезвием. Я вижу, что он в панике, но вроде на что-то решился. Потом, как-то воровато оглянувшись на нас, начинает глыкать что-то из бутыли почти черного стекла. Но я вижу, что толку от всего этого не будет — преследователей слишком много и они очень странные, эти преследователи. Впереди полным махом несутся две псины, жуткого вида и размером они такие, что Баскервильская собачонка на дерево бы забралась, встретившись с такими жутями. Они действительно страшны, грязные, драные какие-то, и даже на таком расстоянии пугают до икоты. Сразу за ними шустро бегут три мужика вида определенно военного, на их доспехах и лезвиях клинков много ржавчины. Но от этого приятнее они не становится. Последняя фигура издалека выглядит женской и не бежит, а стремительно плывет как девушки из ансамбля 'Березка', притом не уступая в скорости ни собакам, ни воинам.

Наш спутник корчится на траве, потом затихает, стоя на коленях и уткнувшись седой головой в землю. Девчонка перемежает плач нервной икотой, а я, оцепенев, глупо таращусь на бегущих к нам. Теперь я вижу их лучше, чем раньше, но дорого бы дал, чтобы не видеть их вообще. Из всех них живой выглядит только последняя личность, ее кожа розова и в глубокий вырез роскошного платья упруго торчат мощные груди, только вот женское кукольное личико не красят порочные темные круги у глаз и мерзенькие жидкие усы, окаймляющие пурпурный рот. А остальные — живая дохлятина, мертвые собаки, перепачканные землей и кровью боевые псы и павшие вояки, поднятые то ли шестеркой… При чем тут шестерка? Эта девка с усами явно магичка… Некромантка? Почему с усами? Но морды у бегущих солдат покойницкие, навсегда искаженные последней агонией, бельма тухлых глаз и обвисшая восковая кожа. И они уже близко.

Наш мужичишко тем временем вроде пришел в себя, даже странно, теперь у него не трясутся руки и голова, он двумя пальцами лезет себе в рот, как я вижу это со спины, потом мажет слюной лезвие сабли и неожиданно легко вскакивает на ноги. Я не ожидал от кривоногого старикашки такой прыти. А он уже длинными, нечеловечески стремительными прыжками несется вниз по склону, непринужденно крутнувшись вокруг своей оси и придав этим своей сабле дополнительную скорость и мощь, пластает на лету прыгнувшего первого пса, отчего тот разваливается в воздухе на две половины вдоль — нижняя с ногами дрыгается в траве, верхняя, разматывая какие-то кишки, кувыркается по склону, пачкая веселую зеленую травку какой-то гнусной жижей, а седой походя смахивает саблей башку второй псине, которая, почему-то не обращая на него внимания, мчалась к нам. Без башки эта тварь смогла до нас добежать, двигаясь как механическая заведенная игрушка, только вот почему-то она забирала на бегу все левей и левей, промчалась совсем рядом с нами, отчего явно пахнуло псиной и мертвячиной, и в итоге свалилась вниз — я и не заметил раньше, что мы рядом с обрывом и далеко внизу вьется в серой дымке речка.

Старикашка уже бойко рубился с двумя вояками, третий на руках полз к нам, но куда как медленно. Самому старикашке совершенно не мешал уже торчащий из его спины засаженный по обух боевой топор, а его врагам совершенно не препятствовало махать клинками то, что у одного не стало руки, а второй остался без башки. Отсеченная рука отлетела прямо у меня на глазах, в воздух густо плеснуло чем-то темно-бурым, но на темп рубки это никак не повлияло. А когда кривоногий отвлекся на минутку, чтобы прибить ползущего, и я увидел нашего спутника в лицо, то совсем обалдел — у него было такое же мертвое лицо с бельмами, как и у его врагов. И двигались они все одинаково, даже не как нормальные, обычные зомби. И музыка играла в тему — раммштайновское что-то, вроде бы 'фойер фрай'. И разумеется, некромантка влепила в старикашку файерболом, от которого он увернулся и файер пропахал совсем рядом с девчонкой, которая от такого привета аж реветь перестала, черную горелую борозду, почему-то воняющую сгоревшим порохом.

Второй файербол свистнул совсем мимо, потому что старикан с развевающимися седыми патлами уже шустро мчался к некромантке и топор в его спине мотал восьмерки топорищем. За нашим спутником гнался тот, что без руки остался, а безголовый вояка топтался на месте и вертел в воздухе мечом вслепую, отчего его виртуозство выглядело глупо и комично, насколько это могло быть смешно в такой ситуации. Я точно видел, что девка с усами лихорадочно пряла и сворачивала из воздуха еще один огненный шар, потом метнула его в кривоногого, тот опять ловко увернулся, упав на землю и весь жар влепился в бежавшего за ним. Однорукий мертвец вспыхнул весь сразу, как сноп соломы и завертелся на месте, а с него сыпались какие-то куски кожаных доспехов и клочья тела.

Все же девка успела и ударила по седому старикану последним шаром. Он у нее вышел недоделанным, наш спутник и защитник не полыхнул факелом, просто по нему побежали злые колючие язычки черно-красного пламени да еще ему вырвало рассыпавшийся клочьями бок. Перекошенный, сбившийся с шага, почти падающий, старик все же, качаясь как пьяный из стороны в сторону, добрел до суетливо лепящей очередной шар врагини и выложился напоследок, перекрестив ее косым крестом, только сабля тоненько свистнула дважды. Обессилел и сел по-турецки, глядя на нас и улыбаясь какой-то странной улыбкой.

Некромантка за его спиной медленно разваливалась на части, ее лицо было искажено предсмертным страхом, губы шевелились, а тело распадалось, перекрещенное двумя косыми рассечениями от плеч до пояса. Старик улыбался невозмутимо, глядя на нас бельмами и горя, словно буддийский монах. Когда сгорели ткани лица он так и остался сидеть и череп его тоже весело скалился… Впору зажмуриться…

Я открываю глаза и соображаю — что это был сон. У открытого окна стоит моя соседка и выглядывает наружу. Толстым стволом вверх держит мой бесшумник. Грамотно держит, уверенно. Потом мне становится немного стыдно за такие дурацкие соображения, действительно, глядя на обнаженную девушку, облитую жемчужно — серым питерским светом белой ночи, глупо размышлять о том, как она держит пистолет. Она прикрывает окно, улыбается.

— Проснулся?

— Ага. Сон жутковатый приснился.

— О чем? — спрашивает она, запихивая пистолет мне под подушку, откуда она его и взяла.

Черт его знает почему — вот несколько секунд назад я даже мог нарисовать какие сапоги были на нашем седом спутнике и что за узоры были на моем кафтанчике и какой замысловатый головной убор был на девке-некромантке… А сейчас я даже и сюжет сна не могу воспроизвести. Он словно тает, вымываясь стремительно из памяти.

— Собаки дохлые атаковали. А ты что с пистолетом?

— Услышала странные звуки снизу, глянула — там дохлятина собачья скребется. Ну я ее и угомонила.

— Чья собака-то?

— Да откуда мне знать. Но дохлая точно была. Видно даже ты запашок уловил, раз такие сны увидел.

— Ладно, черт с ней. Надо бы решетки на окна поставить.

— Ни за что! Даже не вздумай! Чтоб никаких решеток! И перестань так масло в пистолет заливать, простыни и наволочки не отстирать потом. Ой! — и Надька неожиданно пугается чего-то.

— Ты что?

— Фу, глупости. Ты только не подумай, что я этак 'типа чмоки' там чего-то претендую вообще…

Я не даю ей договорить… Губы у нее пухлые и мягкие, а груди наоборот твердые…

* * *

С утречка Витя обнаружил весьма неприятный сюрприз. Напарник по ремонту трактора был никакой и даже стонать не мог. На него даже смотреть было страшно, не то, чтоб общаться или стоять вблизи. Запах сам по себе был темой для отдельного разговора, такого ураганного перегара Витя давно не нюхал, да и кроме того от Валентина воняло изрядно. Спешное расследование наглядно показало, что Валентин воспользовался отсутствием хозяина, который носился как угорелый по лесу, разыскивая пропавшую бесследно Ирину, дорвался обманным путем до алкогольных запасов и уестествил в себя, воспользовавшись недосмотром Веры, в произвольном порядке бутылку коньяка 'Хенесси', фуфырь какого-то мутного портвешка и отлакировал все это парой банок пива 'Клинское'.

Теперь Валентин валялся как куча мусора и стонал. Витя пнул его в бок и тяжело задумался. Этот фортель старого алкоголика был вдвойне неуместен — и потому, что нужно было чинить трактор как можно быстрее и потому, что до пропажи Ирки видно было, что алкаш до жидкого стула ее боится, и раз так посмел надраться — то явно уверен — не вернется уже, не накажет. А то, что обманом исхитил из его — Витькиных — запасов выпивку, опять же говорило, что на Веру особо рассчитывать не стоит, нет у нее хватки и понимания людей и самое противное — не боится алкаш ни ее ни его, Виктора, ни капли. Руки зачесались измудохать подлеца наглого как бог черепаху, но тут похмельный выдал первое рассудительное за последнее время: 'Вооодыыы!'.

Больше всего Вите хотелось дать ему в ухо, но рассудив, что такое чмо и бить позорно, хозяин взбунтовавшегося раба зачерпнул грязной кружкой воды из стоявшего неподалеку ведра и протянул ее пытающемуся встать наглецу. Валентин мутно вытаращился на поднесенное к морде лакомство, понял, что встать на ноги не получится и более менее устойчиво шатаясь на четвереньках прохрипел: ' Не, ставь на табурет! Так не удержу, расплескается, итить ее…' И непроизвольно облизнулся языком, покрытым страшнейшим слоем налета.

Заинтересовавшийся этим Витя, а ему пару раз доводилось испытывать похмелье, так что кроме злорадства где-то глубоко в душе зашевелилось и сочувствие, ну не то, чтобы сочувствие, скорее мужская солидарность, поставил кружку на табурет в шаге от страдальца. Этот шаг Валентин шел как верблюд в песчаную бурю, целеустремленно, но медленно. С трудом опустился перед табуретом на колени, приобретя шаткое равновесие, одной рукой оперся об табуретку и только Витя подумал, что наверное сейчас алкаш зажмет кружку в зубах, никак такой трясущейся лапой воду в кружке не расплескать не выйдет, как Валентин выкинул фортель. Он плотно прижал к носу большой палец, осторожно, как ювелир потянулся к кружке и продолжая фиксировать руку прижатым к носу пальцем цепко схватил кружку и в момент выхлебал воду.

Витя изумился. Нет, он видал давным-давно какой-то телеспектакль, где блистательный Лебедев так же виртуозно изображал похмелье, но там не было такой гениальной простоты. Актер тянул к себе стакан с водой с помощью полотенца, перекинутого через шею, давя жуткую тряску рук тем, что растягивал полотенце в разные стороны и медленно подтягивая к жаждущему рту руку со стаканом другой рукой, но вот так — пальцем к носу…

Валентин чуточку ожил.

— Пхмлиться б, Витя! — выдал он второе членораздельное за утро.

— Ты как смел надраться, скотина! — поручицким голосом неожиданно для себя рявкнул Виктор.

— Иру ншу пмянул — ответил алкаш и, неожиданно для карающего судьи, расплакался пьяными слезами.

— Тьфу ты, зараза — с чувством выговорил растерявшийся Виктор и выскочил за дверь.

* * *

Проснувшись в кабине тягача, Ирина не сразу поняла, где она. Старательно потянулась — с детства мама научила, что обязательно надо сделать потягушки, как киса, тогда день будет хорошим. Сторожко оглядела из кабины окрестности. Все так же безлюдно. Выпрыгнула из кабины, осмотрелась. Ничего настораживающего. Утро было приятное, с той ласковой прохладой, которая обещает жаркий день.

С примусом Ирка устроилась на крыше тягача. Утренний обыск дал еще незамеченную вчера коробку с кухонными причандалами и початую — литра на три бутыль с питьевой водой. Вода припахивала полиэтиленом, потому Ирка пустила ее на суп, щедро заварив диковинные по нынешним временам порции лапши. Немного было сложновато забираться с кипящей кастрюлей в безопасную кабину, но Ирка справилась. И пока над ее головой примус старательно грел найденный в недрах кабины домовитого дальнобойщика чайник, Ирина с гастрономическим восторгом наслаждалась такой простецкой раньше и такой изысканной после житья в деревне лапшой.

Неожиданно для себя с легкостью навернула всю кастрюльку, немного удивилась. Потом махнула рукой — на двоих же! Опять осмотрелась вокруг, убедилась, что все тихо и притащила чайник. Наслаждение было полным. Стоило подумать, что делать дальше.

Ноги отдохнули. Значит можно пройти по шоссе. Поискать транспорт, взамен утопшего в болотине мотоцикла. Потом двинуться в сторону Питера — и домой. Или не домой. Неважно. Патронов, правда, мало совсем. И жратвы небогато, а в примусе бензина после завтрака осталось совсем немного, тут Ирина подумала, что, скорее всего неизвестный шофер питался как белый человек — в придорожных кафе, а полузаправленный примус и простецкие бомж-пакеты были у него вроде как неприкосновенным запасом. Ну да черт с ним, с примусом — можно и на костерке готовить. Теперь стоило немного посидеть, усвоить слопанное с аппетитом, чтоб не идти с набитым желудком и обдумать дальнейшие действия.

Что-то отвлекало. Ирина недоуменно покосилась в перекошенное боковое зеркало, где заметила странное шевеление. Пригляделась, одновременно хватаясь рукой за стоящий в сторонке автомат и перевернув попутно кружку с заваркой. По середине дороги что-то двигалось. Странных очертаний, но быстро увеличиваясь в размере. Ирка оторопело проводила глазами величаво прокатившийся мимо тяжелый гробообразный бронетранспортер на каком-то диком количестве колес, с башенкой, над которой на гибкой антенне трепыхался задорно красно-желтый флажок.

Глянула снова в зеркало — сзади напористо подкатывала показавшаяся очень большой колонна машин. Не раздумывая, Ирина выпрыгнула из кабины, и суматошно размахивая над головой руками, выскочила перед колонной.

Шедший первым здоровенный пятнистый грузовик как-то удивленно тормознул. Ириха было прекратила махать руками, но, опустив их, вдруг испугалась, что ее примут за мертвячку и опять замахала. Минуту люди в зарешеченной поверх стекол кабине то ли разглядывали девчонку в мешковатом зеленом наряде с автоматом на плече, то ли переговаривались по рации с начальством, то ли решали, что делать дальше, то ли все сразу и еще что-то.

Потом дверка пассажира распахнулась, и на асфальт спрыгнул крепкий парень в сером тигровом камуфляже, вроде такой у милиции был. Зыркнув по сторонам и, не обнаружив ничего угрожающего, двинул навстречу.

— Ты что, макарену пляшешь? — улыбаясь спросил, подойдя поближе.

— Не. Это я так. От радости — пояснила Ирина.

— Это правильно. Кто такая, откуда посреди леса?

— Ира. Из деревни. Живая.

— Что живая, это вижу — он поднес к лицу кулак с зажатой в нем рацией и коротко сказал: 'Выжившая, звать Ира. Ага, понял. Есть, выполняю'.

Посмотрел на нее и спросил: 'А дальше что? Что нужно? Куда собираешься?'.

— С вами хотела бы. Вы куда?

— На кудыкину гору, в славный город Ржев.

— А самолет тут летал — ваш?

— Не, тут питерские летали. Так что?

— А на Питер не едете?

— Не, мы оттуда как раз. Через пару недель может, будет колонна на Питер. Поехали с нами, там разберешься. Ну?

Ирка моментально прикидывала варианты и тут же сделала вывод: 'Ага, спасибо! Что стоить будет?'.

Парень немного удивился, потом ответил: 'Не обидим! Не боись'.

И тут же удивился: 'Эй, ты куда?'.

Ирка ответила: 'Там у меня кастрюли, примус и ружье без патронов'.

— А это значит — с патронами? — и глазами указал на автомат.

— Это да. Там пять патронов.

— Откуда кстати в деревне укорот взялся? — простецки глядя, осведомился парень.

— С мертвого гибддедешника сняли, еще в самом начале — так же на голубом глазу ответила Ирка.

— А, ну ладно, если так — и поднеся рацию к уху пробубнил: 'Все, садимся-трогаемся'. Выслушал ответ, и мотнул собеседнице головой: 'Сядешь в последний грузовик, там места свободные есть!' Колонна тронулась, а Ирина опрокидью бросилась за своими вещичками. Сгребла все в охапку и так же шустро вернулась назад. Ее поджидал непривычного вида грузовичок, явно не наш. Дверца гостеприимно распахнулась, Ирина поспешно закинула в неожиданно просторную кабину свои жалкие пожитки и шустро забралась на удобное пассажирское сидение. Теперь можно было обстоятельно оглядеться и освоиться.

Примечания

1

Шушпанцер — название всяких бронированных уродцев и вообще необычной и удивительной бронетехники, предложенное блогером и писателем А.Мартьяновым.

(обратно)

2

НИ — 'На испуг' назывались трактора с самодельным бронированием и легким вооружением, использовавшиеся при обороне Одессы.

(обратно)

3

Сдвоенными выстрелами раньше сотрудник милиции показывал свое бедственное положение и звал на помощь. Сигнал 'СОС' для тех, кто понимает.

(обратно)

Оглавление

Часть первая X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?