«Войти в ту же реку»

Войти в ту же реку (fb2) - Войти в ту же реку [= Перевёртыш (СИ) + Чистильщик (СИ)] [litres] (Лабиринт (= Бредущий в «лабиринте») - 1) 2699K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Забусов

Александр Забусов Лабиринт. Войти в ту же реку

© Александр Забусов, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Часть 1. Перевёртыш[1]

…у лабиринта есть душа и тело. Тело – это стены лабиринта, а душа – дорожки, ведущие или не ведущие к центру. Войти – значит, родиться, выйти – умереть. Милорад Павич. «Шляпа из рыбьей чешуи»

Многие из нас до сих пор ностальгируют по брежневским временам, вовсе не считая их «эпохой застоя». В чём причина этой ностальгии? За ответом на этот вопрос корреспондент «АиФ» отправился в деревню Брежнево Калужской области.

Более или менее приличная дорога заканчивается за 25 километров до деревни. Дальше наша машина скачет по бетонным плитам и преодолевает лужи, снизив скорость до 20–30 километров в час. Два раза в неделю по этой дороге точно так же скачет рейсовый автобус из райцентра. Раз в неделю приезжают почта, лавка с хлебом и коммерсанты с товаром: макароны, крупы, консервы да разная одежда – рейтузы, кофточки, носочки…

Застой – отстой? Чем была для страны эпоха «дорогого Леонида Ильича»?

Мы приезжаем в Брежнево как раз в «хлебный день», когда жители выходят к дороге встречать гостей. Жителей тут осталось всего 21 – из более чем 300, живших в советское время. Между тем кануло в Лету не только большое население. Раньше в Брежнево были колхоз, школа, детсад, дом культуры, куда даже кино привозили, медпункт и магазин. Сегодня от всей экономики и социальной сферы осталась только маленькая библиотека. Фельдшер приезжает по графику – пару раз в месяц. Школа и детсад превратились в руины, пустует здание ДК.

Статья из газеты: Еженедельник «Аргументы и Факты». № 42. 15/10/2014Виталий Цепляев. «…кому – “эпоха застоя”, а кому – лучшие годы»

Пролог. В настоящее время

Снег за окном шел крупными пушистыми комками, при безветрии они тихо ложились на землю, увеличивая и без того высокие сугробы. Сидя в теплом зале, было приятно смотреть в оконное стекло. Народу не много, рабочий день, а на часах четырнадцать сорок пять. Благодать! И пища сытная, вон мясо, прожаренное большим куском, с пюрешкой и зеленым горошком на плоской тарелке. И пиво вкусное, подано в высоком стакане. Всё, как он любит.

Деревенский гаштет со всеми атрибутами «земли Тюрингия». Тихая музыка не раздражала его. Откинувшись в кресле, закурил сигарету, сделав при этом добрый глоток пива. Из-за барной стойки легкой походкой вышла молодая женщина, по цвету волос натуральная блондинка. Они давно знакомы, зовут ее Ингрид. На лицо симпатяжка, только кость у бабенки широкая. Уже не раз почти в открытую предлагала ему встретиться в более интимной обстановке. Одинокая она. Чего этим бундесам нужно? Девка кровь с молоком, симпатичная, грудь третий номер, ну и все остальное как с картинки. Оно, конечно, ясно, что любовь к пиву и бытовая химия уничтожили у камрадов пару поколений. Но ведь не всех! Ведь не уродина она, чего они возле бильярдного стола трутся. Хотелось крикнуть молодым пузанам: «Смените ракурс настройки, не в ту сторону смотрите. И вообще ненормально это! Вам, козлам, вниманием бабенку приветить, усилить напор, и зуб даю, обязательно даст!» Нет, катают шары по сукну, гогочут как кони, как мужчины – полный ноль. Опустилась старая бабка Европа ниже плинтуса, если даже в деревне «голубизна» из всех щелей прет. Куда дальше катиться?

Наклонившись над столом, при этом демонстрируя полноту и гладкость кожи своей груди в широком вырезе розовой кофточки, поменяла пепельницу на столе. Томно спросила приятным грудным голосом:

– Генрих, чего еще желаешь?

Вот так! И что ему?.. Глянул на прелести немки. Ответил, что он всем доволен и ему ничего не нужно, разве что пусть еще пива принесет. Отстала, отошла. Бог знает, что о нем подумала? Может, к местному стаду двуногих баранов причислила? Пусть! У каждого свои проблемы, и их решает каждый по-своему. Вот так!.. Теперь немецкая лялька будет наблюдать, когда стакан у него опустеет полностью.

Потянулся от удовольствия, направил взгляд за окно. Сосновая ветка уткнулась в стекло под тяжестью снежной шапки. Вдруг во всю эту безмятежную идиллию влились совершенно ненужные звуки. Обернулся. Эй! Ты что это делаешь, ущербный?

Бородатый немец, имевший большой пивной живот, подойдя к японскому магнитофону, вывернул ручку громкости на полную мощность. Уши наполнились неприятным звуком, прерывистым и мерзким. Нет, это не музыка, это…

Каретников поднялся из-за стола, пошел на выход. Толстый урод сломал весь кайф. Выйдя на воздух, из кармана анорака достал пачку сигарет, прикурил от зажигалки, после затяжки выпустил изо рта струю дыма. Расслабился. Снова связной не пришел на встречу. Рядом услышал ненавязчивое старческое покашливание.

В трех шагах, прямо возле лап высокой сосны у окна гаштета, стоял потешный старик, одетый в старинный армяк, времен покорения Потёмкиным Крыма, в лаптях, на голову напялен треух. Явно не немец. На лице старика выделялись нос-картофелина и улыбка, заблудившаяся в седой растрепанной бороде. Действительно расслабился, ведь поклясться готов, минуту назад этого деда здесь не было.

Старичок промолвил, как ни странно, на чистом немецком языке:

– Герр Мюллер, я уж заждался вас.

Ошалело всмотрелся в лицо сморчка. Нет, ранее точно не встречал это чучело в лаптях.

– Чего?

– Я говорю, неувязочка вышла. Время, отпущенное вам в этой реальности, закончилось. Оказалось, что решение по вам принято на самом верху, – старик поднял в жесте указательный палец, потыкал им в пустоту над головой, как бы утверждая всю значимость лиц, принимавших решение о судьбе человека, который до этого времени ни сном ни духом не подозревал о подобных раскладах. Неожиданно перейдя на родной Каретникову язык, по-деревенски развязно изрек: – Ты извини, милок, будем расставаться.

Что за фигня такая? Откуда он может его знать? Провал?

Старый перец прощальным жестом прикоснулся пальцами руки к краю треуха. Отвернувшись, сделал шаг прочь. Исчез прямо на глазах. Каретников в полнейшей прострации помотал головой. Что это было? Повернулся к дороге и тут же зафиксировал зрачок ствола, одетого в глушитель, смотревший ему в лоб. Серый, неприметный мужчинка негромко оповестил: «Shot!»

Хлопок и вспышка, толчок в грудь…

Каретников открыл глаза. Борттехник вертолета Алексей Шмелев толкал его в грудь, тормошил за плечо.

– Иван Василич, подлетаем!

Ровный шум двигателя воздушной машины «забивал» посторонние звуки. Встретившись взглядом с глазами капитана, постарался перекричать напевный рокот движков, спросил, не сразу въехав в то, что ему пытаются сказать:

– Что?

– Подлетаем, говорю!

– А! Ну да! – закивал головой.

Перевел дыхание. Ф-фух! Приснилось или привиделось. Не было зимы и старушки Европы. Не было и в помине гаштета и ожидания связника. Направленного на него ствола и вспышки выстрела тоже не было. Был всего лишь плохой сон. Да! Плохой сон.

Тыльной стороной ладони вытер обильные бисеринки пота со лба. Взгляд, брошенный на «попутчиков», окончательно выветрил наваждение увиденного, сон урывком, сморивший уставший организм.

Считай напротив него, на откидных сиденьях левого борта разместились два офицера, мужчина и женщина. Именно им он обязан был подвернувшейся оказии сократить расстояние по времени на своем маршруте.

Большая часть Сирии представляет собой пустыню, однако в районе Алеппо, где он «работал», местность своими видами сходна с Чечней. Куда ни взгляни, кругом довольно высокие горные кряжи, покрытые лесом, добавить сюда различного рода военные группировки оппозиции, а «воздушная дорога» сейчас для него была самым предпочтительным вариантом облегченного передвижения по провинции. Только все рассуждения о ценности жизни человека его специальности теряют смысл, если российское командование готовится к штурму городских кварталов Алеппо. Повезло! Эти офицеры были представителями штаба российского Центра примирения враждующих сторон в Сирии и летали с грузом продовольствия в один из административных округов страны. Парня он еще «до событий» видел в родном управлении. Судя по тому, что тот его тоже узнал, молодой офицер обладал тренированной памятью на лица, сразу вспомнил попавшего на глаза «сирийца», но виду не подал. Без посторонних смогли переброситься парой фраз.

Через полтора часа вертолет оторвался от земли, но в пяти километрах от населенного пункта резко сел. Плановый вылет разведки под видом гуманитарной операции вплел в канву мероприятия незапланированное отклонение от маршрута. На переброску «Ивана Васильевича» куратор дал разрешение.

Командир Ми-8, тридцатитрехлетний капитан Роман Качалов, отвернул машину к новому заданному району. В душе летчика тихо звякнул колокольчик предчувствия, но офицер погасил возникшее сомнение. Приказы выполняются, а не обсуждаются. Со времен войны в Афганистане существует кровью отработанное правило: каждый вылет Ми-8 должен быть прикрыт минимум парой Ми-24. Последнему проще ускользнуть даже от «Иглы», поскольку он оснащен системой ЭВУ, делающей невозможным его захват по инфрапеленгу, конечно с дистанции более чем полтора километра. На «восьмерках» такой системы нет, однако командование постоянно посылает эти транспортные машины на задание без сопровождения. Что, ударных вертолетов не хватает? Командование на земле, скорее всего, полагается на авиационный комплекс индивидуальной защиты «Витебск», создающий вокруг вертолета электронный купол. Но на весь полет бортового запаса ППИ-2, как правило, не хватает. Отстреливать тепловые ловушки необходимо только в опасных местах. Однако где над горами, покрытыми «зеленкой», возьмутся эти безопасные места? То-то!

Качалов вспомнил, как еще «дома» один из старших товарищей, прошедших чеченскую кампанию, обмолвился, что порой единственной защитой от ракет являлся борт другого вертолета, прикрывавшего напарника. Вот тот товарищ однажды засек пуск ракеты по набитому людьми Ми-8 и чудом сумел за считанные секунды подставить под залп свой борт, где в кассетах было еще несколько не отстреленных ловушек. Тогда повезло лишь потому, что выстрелили по ним «Стрелой» – не такой «умной», как «Игла». Вот и выходит…

Голос штурмана вихрем ворвался в головные телефоны:

– Командир, ракета!..

Во время выстрела вертолет находился на высоте около двухсот метров. Снаряд угодил в правый двигатель воздушного судна, после чего вертолет загорелся и камнем свалился вниз.

Уже понимая, что это последний миг жизни, что жар пламени в отсеке не погаснет, что вряд ли свершится чудо и вертолет сможет удержаться от падения, Каретников вспомнил слова покойного уже деда. «Почувствуешь, смертный час приходит, ломай ладанку. В ней одной заключена для тебя возможность что-то в прожитой жизни исправить». Тогда, по молодости, подумал о странности старика, надевшего на шею внуку шнурок с кругляком медальона из светлого металла, с непонятным рисунком и рунами на нем. В создавшейся кутерьме, сунув руку за пазуху, зажал в кулаке крохотное кружало, что было сил сдавил его. На удивление, металл оказался хрупким. За секунду до гибели почувствовал, что всю жизнь носимый на теле кружок раздавлен в труху…

«Катастрофа» с вертолетом случилась над территорией, контролируемой боевиками так называемой «умеренной» сирийской вооруженной оппозиции, а по сути, бандформированием, которое ничем не отличается от террористов ИГИЛ или «Джехаб ан Нусры». Ну, разве только тем, что эту «умеренную» оппозицию поддерживают США и поставляют им оружие.

Спустя несколько часов сирийское информационное агентство STEP распространило несколько видеозаписей с места крушения вертолета. На снятых кадрах хорошо заметен бортовой номер сбитого вертолета – RF-97787. В реестре российских воздушных судов этот бортовой номер закреплен за вертолетом Ми-8АМТШ, который приписан к новосибирскому аэропорту «Толмачево».

На трагическую новость, поступившую из Сирии, пояснением разродился и Кремль. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков высказался перед журналистами:

– Там разбился наш вертолёт, который осуществлял гуманитарную миссию и был сбит с земли. Те, кто был в вертолёте, погибли героически, пытались отвести машину, чтобы минимизировать жертвы на земле. В Кремле глубоко соболезнуют всем близким погибших военнослужащих. Это случилось 1 августа в провинции Идлиб. Винтокрылая машина возвращалась на авиабазу «Хмеймим» после доставки гуманитарной помощи жителям города Алеппо. Пока известно лишь, что вертолет боевики обстреляли с земли. Но была ли это ракета переносного зенитного комплекса или очередь крупнокалиберного пулемета – пока неясно. Это установит комиссия, которая прибыла на место крушения…

Глава первая. Хорошее начало – половина дела

Все кончилось, или все для него только началось? И все же вот теперь стало непонятно, было ли все на самом деле?

Маленькая искорка в ночи, в бесконечности вселенной, несущаяся через мириады звездных скоплений, туманностей и пыльных космических бурь, не могла быть никем замечена. Неслась она с невероятной скоростью непонятно куда и… зачем.

Мысль… Мысль преобразовалась в вопрос: «Куда?», посылая сигнал-запрос в бесконечность. Ответом на запрос явилась не то подсказка, не то определение рамок возможного, доступного знания.

«Прошлое, настоящее, будущее соприкасаются, поэтому выход есть всегда. Ищи выход, подумай о доме, и тогда душа, скорее всего, вернётся в тело…»

В тело? В какое тело? Ведь он же…

Мысль помимо воли «окуклилась» подсказкой, «разродилась» воспоминанием. Дом! Отчий дом в тихом переулке, с высокими заборами, порослью кустов, тополей, вишневых деревьев и грецких орехов, листва которых в самое жаркое лето затеняет калитки и ворота, ведущие во дворы. Рука отца на его плече, улыбка мамы, дед осклабился и смотрит… Дед! Дед с сарказмом смотрит на него. Что?..

Картина видения резко меняется. Его несет в пространстве, заполненном необыкновенно ярким, но ласковым и не режущим глаза светом. Ощущение огромной радости и душевного подъема. В этом море света возникает светящийся же и еще более яркий коридор. Он летит по нему. Размытая светлая сущность с контурами фигуры человека прерывает полет. Все, что происходит в его сознании, кажется торжественным и неторопливым. И вроде бы как слышимый голос – торжественный и тоже неторопливый, вещает:

– Посмотрим и решим, что делать дальше.

Кажется, в самом сознании пошла картинка, оторванная от чего бы то ни было. Тот, перед кем он предстал, кто имел право распорядителя, кто властвовал в этом то ли крохотном, то ли бесконечном мире, показывал ему «мультики». А еще при том показе в сознание закралось ощущение пристального, изучающего взгляда, он будто голый под микроскопом. Но эти картинки-мультики… Отвлекся. Забыл про все на свете. Ему показывали этапы развития его же самого, его прошлое… …И не только его. Еще перед сознанием проносились этапы развития страны, в которой он жил, вернее, того отрезка времени, в котором он жил.

Яркие красочные воспоминания шли чередой, сменяя друг друга. Вот он ребенок, счастливая мать держит его на руках. Вот он… Все виденное им проносилось с бешеной скоростью и все равно гнездилось в сознание. Восприятие полное, захочешь, не отвлечешься. Внезапно в сознание ворвался посторонний звук, напомнивший ему звук сирены, заставивший оторваться от созерцания…

Что происходит? Показалось или на самом деле свет в помещении претерпел какие-то изменения? Услышал, кажется, не предназначенный для него разговор.

– Аврал!

– Что у вас?

– Контур переполнен. Кто-то совершил огромного объема вброс душ в систему.

– Разобрались?

– Нет, но уже разбираются. Необходимо повысить скорость сортировки. Заканчивай с этой элементалью, готовься к приему следующих. Сейчас подошлю оперативную бригаду исполнителей.

Он возмутился. Как заканчивай? Как же с ним? Куда подевалась торжественность момента? Почему-у?..

Между тем переговоры еще не завершились. Его «приемщик», как ни странно, уперся, сделал попытку пойти в отказ:

– У меня случай особый! Редко попадается такая душа.

– Сбрось его в «Серую зону», потом разберешься.

– В прошлый раз к «потом» вернулись только через триста лет. Забыли… А у этой души ко всему прочему еще и какой-то закрытый блок имеется, нужно время…

– Тогда частично сотри память и отправляй «в работу»!

– Эх!..

– Открываю шлюз. Принимай!

Его вырвали из «прослушки» непонятного разговора. Снова зал, скомканная торжественность обстановки, расплывчатый контур «организма», теперь уже понятного ему. «Работник приемки и распределения» собственной персоной. Почувствовал напор посторонней энергии с той стороны, откуда его сюда занесло. Этот поток, напирая, готов вот-вот, как воздушный шарик, вытолкнуть его прочь. В сознание закралось волнение. Что сейчас может случиться? Задал вопрос:

– Что дальше?

Пришел ответ, больше походивший на удаление назойливой мухи от стола с продуктами.

– Иди!

Напор усилился, не позволяя толком что-либо осознать, осмыслить, получить хоть какую конкретику в ситуации.

– Куда?

Жест, указывающий направление в сторону нового светового коридора, а в «спину» уже толкают.

– Иди!

Подчинился. Пошел. Нет, не так! Его пинком, силовым потоком выбросили в тоннель, похожий на «кишку» воздухопровода. Скорость! Если б было чем, орал благим матом, а так… только в своем сознании вопил:

– А-а-а-а!

Снова набранная скорость движения замедляется. Похожая на прежнюю, светящаяся сущность затормозила процесс движения. Показалось, попал в огромный зал, освещенный лимонным светом. Гигантский купол держится на огромной световой колонне. Сущность сидит на троне под этим световым балдахином. Страха нет. Да и откуда бы он взялся? В себя толком прийти не успел. А еще он точно знает, можно задать вопрос. Необходимо задать. Нужно успеть задать, пока «эти», ну, которые «за спиной» подпирают, которые в этой богадельне аврал устроили, не налетели.

Спросил по-военному прямолинейно, осознавая, что на него прежнего это не похоже:

– В чем заключается моя задача?

Ему ответили, судя по всему, тоже экономя час:

– Возможностью жить второй раз. Мы не можем вмешиваться в произошедшее с тобой. Задачу определишь для себя сам. Если выйдешь за рамки дозволенного, тебя поправят новым уроком.

– Но почему я?

– Узнаешь! Тебе пора.

Жест-направление. Поток света подхватил его, выбросил в ночь к звездам. Понес! Понес, и… темнота.

…Как через вату услышал давно подзабытый голос отца, узнал его мгновенно.

– Все живы?

Звуки шевеления где-то совсем рядом и… обеспокоенный голос матери.

– Миша!.. Миша, ответь! Что с тобой? Где болит? Миша!

Это мама кричит и тормошит его тело. Разлепил глаза. Точно. Мама! Молодая, красивая, его мама! Что происходит? Он сходит с ума? Так ведь умалишенным быть уже поздно, когда вертушка гробанулась, от пожара и взрыва от них всех мало чего осталось. А он, видишь ли?! Здесь! Вполне живой и здоровый.

– Миша!

Н-да! Точно, мама. Только все они в перевернутом положении находятся. Судя по всему, в их же машине. Что за?.. Но нужно успокоить мать и отца заодно.

– Все в порядке, ма! Со мной все в полном порядке. Батя, выбираться нужно. Не дай бог, бензин на раскаленный коллектор попадет. Так пыхнет, что костей не соберем!

– Витя! Чего разлегся? Открывай дверь! Вытаскивай нас.

Вот теперь точно в себя пришел. Какие на фиг глюки? Мудрено маман не воспринять, при ее-то манере поведения. Вечно командовала батей.

Выбрались из машины. Двадцать первая «Волга», цвета слоновой кости, с оленем на капоте, лежит крышей вниз на траве недалеко от дорожной обочины. Двигатель заглох, но видимых повреждений не наблюдается и бензин не сифонит. Вот умели же раньше машины делать! И «волжак» этот не хуже «мерина» глянется и ездит. А ведь все это в его жизни уже было!

Отвлекся от ДТП, обернулся к дороге. К обочине парковалась вереница машин, а в скором времени от дороги к ним троим бежала многочисленная толпа людей. Сознательный народ, однако. Детей только зачем к месту аварии тащат? Никакого понятия о мерах безопасности нет… Блин! Родня. Каретников только мельком взглянул на картину возгласов, повсеместного кудахтанья женщин и детских всхлипов. Особое внимание сейчас сосредоточил на себе родимом. Мало того, что одежда на нем несколько… гм, необычна и непривычна, так еще и его руки… Кисть явно тонкокостная. Запястье отнюдь не как у Геркулеса. А где мускулы, бицепсы, ну и остальное, нажитое непосильными тренировками в спортзале и работой «на природе»? Всего этого нет и в помине! Пацан! Это ж сколько ему лет сейчас? Четырнадцать? Пятнадцать? Нет. Больше. Семнадцать… Восемнадцатый год разменял, все потому, что бабанька настояла и его в школу попозже отдали.

– Витька! Ну, ты чего так зарулил?

Кряжистый дядька с короткой стрижкой волос на голове, седой, с удивительно знакомым Каретникову лицом и парой золотых зубов во рту, наехал на батю. Так это ж дядя Ваня! Вернее, дядей он приходится отцу, ну и Мишка кличет его именно так.

– Иван Прокопич, там на дороге колдобина была!.. Решил объехать, ну и…

Батя оправдывается, словно нашкодивший пацан, вот только на дядьку все его оправдания не действуют, душу не рвут и пожалеть не заставляют. Дядя Ваня калач тертый, хитрован и человек своеобразный, но ругать право имеет, сам за рулем, наверное, всю жизнь провел.

– Ага! А шел на скорости! А дорога после дождя!.. – к обоснованиям отцовского разгильдяйства дядька присовокупил несколько смачных словечек из арсенала «великого и могучего», но ненормативного лексикона. Мог бы и покруче выразиться, но детвора под боком.

Дальше он вспомнил все, что было потом…

Всем кагалом машину перевернули с крыши на колеса, вытолкали на дорогу. В этом процессе принимал участие и он. В грязи вывалялись все как один. После того как отцов дядька с братанами, детально осмотрев «волжак» и придя к выводу, что боевой конь особо не помялся, к верху брюхом проскользив по донбасскому мокрому чернозему, настроение у всех поднялось. А чего «двадцать первой» – то сделается? У нее не тонкий металл, а натуральная броня. Жаль, что в свое время такую «тачку» монголам за здорово живешь «отдали», ей сносу нет.

…Это они всей многочисленной родней из Алмазнянской балки возвращаются. Пикник, шашлык и полевую кашу подпортил ливень. Пришлось резко собираться и отъезжать в город, иначе из балки можно потом и пару дней не выехать. Землю развезут хляби небесные. Опять же, чернозем что пластилин схватится, ну и трындец. Так что вовремя ноги унесли. Мужики, правда, выпить успели. Михаил этот момент помнил отчетливо. Благодатное время правления Леонида Ильича. Застой!.. Выпить за рулем не запрещено, только меру знай. Между прочим, алкоголиков в стране в каждом городе по пальцам одной руки пересчитать можно. Может, водка качественная была или культура пития не подводила?

О! Завелись. Поехали колонной. Батя за рулем на грязной машине. Мандраж у него еще не совсем прошел, руки слегка подрагивают. Мог бы и подменить отца, так ведь не скажешь, что машину он водит как профессиональный автогонщик. Батя последние волосы на своем черепе вырвет от смеха. Спросит, мол, мальчик, когда и где ты баранку крутить научился? Нет! Спалиться ему, что два пальца об асфальт. Пускай уж сам рулит, тем более до дома всего ничего проехать осталось.

Между тем, как мать, сидя рядом с отцом, по традиции понукала им, Каретников отвлекся, на удобном заднем диване глазел в окна. Он уже и не помнил города именно таким.

Через железнодорожный переезд дорога втянулась в частный сектор, по обеим сторонам заборами вставший за чертой тротуаров. Солнечный вечер после дождя пах влагой и еще чем-то особо знакомым. Зеленые листья ранней почти осени делали пейзаж неповторимо привлекательным. Но Каретников знал, что это внешняя сторона сложившейся картинки. По эту сторону, рядом с городской чертой денно и нощно пыхтит сажевый завод, и из его труб на жилые кварталы ветер частенько приносит облако сажи, оседающей буквально на все живое и неодушевленное. Лично он это осознал прошедшим летом. На своей шкуре прочувствовал. Захотелось дураку в жаркую ночь поспать в подсолнухах огорода. Бабуля, добрая душа, такую блажь разрешила любимому внуку, застелила раскладушку чистым бельем. Ну и… Н-да! Как же теперь жить-то? И самое интересное, зачем его опять в прежнюю жизнь выкинули?

Машина завернула в уличную «шхеру». На память пришло название. Улица Сажевая. Название не в бровь, а в глаз!.. Посчитал еще раз, дабы не обмануться. Это ему сейчас семнадцать с «копейками» лет. Весной очередной год разменял. Десятый класс. Ё-ё-о! Это что? В школу ходить придется? Же-есть! Как там его классного руководителя зовут? Мария Ароновна… Нет. Эта русский до восьмого класса вела. А сейчас физичка. Валентина… Отчество выветрилось. Вернее, мог ошибиться.

Отец завернул в до боли знакомый переулок. Вся вереница машин повернула за ним. У первого дома, их дома, машины выстроились как на строевом смотре. Богатый клан у Каретниковых, все семейства с машинами, и живут зажиточно, только все родичи по материнской линии… Захлопали двери, послышался говор и смех. Приехали.

У ворот дед с бабушкой. По виду, будто приготовились хлебом-солью гостей встречать. Дед сухощавый, жилистый, битый жизнью мужчина. Соседи и приходящий к нему проблемный люд за глаза кличут его ведьмаком или знахарем. Идиоты! Самый лучший дед на свете. Ему сейчас, дай бог памяти, где-то под семьдесят пять лет, а может и больше. Казачьего корня человек. Когда станицу сожгли, пацаном у Буденного воевал. Каретников знал трагедию дедовой семьи. Его отец с двумя старшими сыновьями за белых «встали». Как говорится, за царя и отечество, костьми легли. А дед с еще одним братом к красным подались. Разошлись пути-дорожки, не собрать вместе разбитой вазы. Два осколка так и остались в родном государстве, даже своих деда с бабкой разыскали…

Ай, ладно! Бабунюшка! Маленькая, полноватая старушка с зеленым цветом глаз, гораздо моложе своего супруга, ухоженная, с повязанной косынкой на голове, ласково смотрела на Михаила.

Пока народ тусовался перед воротами, подошел к бабане, обнял, нежно прижал к груди.

– Бабуленька! Как же я соскучился по тебе!

Ответила:

– Ты что, Мишаня? Утром виделись. Или случилось что?

Мать из-за спины Каретникова прояснила ситуацию:

– Случилось, мама! На машине перевернулись. Чуть не убил нас Витька!

– Заходите во двор. Чего здесь топтаться? – не поведя бровью, предложил дед. – Прокопич, давай команду, а то они до ночи здесь лаяться станут.

– Заходим! – напрягая голосовые связки, приказал дядя Ваня…

Сколько себя помнил, родной дом был хлебосольным для всех. Застолье расположили в увитой виноградной лозой огромной беседке, рядом с летней кухней. Стол ломился от бабкиной стряпни, домашних овощей и фруктов. Дед, «приняв на грудь» граненую стопку самогона, другого спиртного он не употреблял, ладонью похлопал по плечу стоявшего у длинной лавки Михаила, мотнув головой, сказал на ухо:

– Идем, пошепчемся.

Расположившись на лавке у самой калитки внутри двора, своем любимом месте препровождения, хитро подмигнув, спросил:

– Ну, как добрался, Мишаня?

Вопрос деда «как он добрался» поставил в ступор, что заставило собеседника рассмеяться. Заливистый смех Константина Платоновича привлек бабушку Наташу, та практически сразу материализовалась рядом с мужем и внуком.

– Вы чего тут уединились от всех?

Дотянувшись, потрепала рукой волосы на голове Каретникова. Вообще, его дед с бабкой странная парочка. Михаил ни разу в жизни не слышал, чтоб дед повысил голос на свою жену, но у выхода из дома, на гвозде, нарушающем интерьер, висит нагайка, настоящая казачья плетка, и бабка прекрасно знает, что повешена она именно для нее. Мол, ежели жена провинится, то пощады так просто не будет. Вот так! Самое интересное, что такой выверт дедового отношения к супруге воспринимается домашними вполне адекватно. Привыкли. Даже не замечают.

– Иди к гостям, бабка, – осадил проявление нежности к внуку «домашний тиран». – Нам с внуком побалакать нужно.

Оставшись наедине, дед, раскрыв ладонь, продемонстрировал до боли знакомый кругляк ладанки.

– Узнаешь?

Чего изворачиваться? Кивнул головой.

– Моя.

Дед хмыкнул.

– Теперь уже нет. Второго раза не будет.

Глядя в глаза Михаилу, Константин Платонович пояснил:

– Я этот науз давно для тебя приготовил и подозреваю, что на шею тебе надел его именно после сегодняшнего дня.

Каретников протянул руку, хотел забрать привычную вещь и повесить ее себе на грудь. Дед покачал головой. Убрал медальон в карман.

– Нет. Теперь сей оберег в огонь брошу.

– Дед, а пояснее выражаться можно?

– Отчего ж? Скажу и яснее. С каких пор уж и не знаю, но в нашем роду по наследству, от деда к внуку, передается возможность прожить не одну жизнь, а сразу две. Первую ты живешь как Бог на душу положит, а вот вторая у тебя запасная. Чтоб ошибки пребывания на этом свете исправить мог. У меня эта жизнь – вторая. Вижу, что и у тебя она с чистого листа с сего числа начинается.

– А вдруг…

– Ха-ха! Да ты в зеркало на себя глянь! Это ведь папку с мамкой обмануть сможешь, а я как глаза твои увидал, сразу понял, издалека вернулся. Где тебя смертушка достала? Когда?

– В Сирии. Летом две тысячи семнадцатого.

– Долгонькую жизнь прожил! Я в августе сорок второго первый раз кости сложил.

– Ясно.

– Ну и какие мысли?

– Мысли? Никаких. В себя никак не приду.

– Знакомое чувство.

– Дед, ты ситуацию прояснить можешь?

– Постараюсь, если еще сам не понял…

Им двоим никто не мешал. Из-за дома слышались веселые возгласы подвыпившей родни, а из динамика магнитофона голос молодого Лещенко.

Из полей уносится печаль, Из души уходит прочь тревога. Впереди у жизни только да-аль, Полная надежд людских дорога-а…

Разъезжаться по домам, несмотря на то что завтра понедельник, никто не собирался, у Каретниковых переночевать места всем хватит. Завтра по ранней поре все поднимутся и разъедутся кто куда, а сегодня можно не заморачиваться новой рабочей неделей.

– …Когда ты родился в нашей семье, твоему старшему брату Сашке было уже шесть лет. Твоим родителям по жизни и одного ребенка хватало. Но я-то знал, на свет божий должен появиться тот, кому «наследство» передать обязан буду.

– А Сашке?

– Нет. Тут без вариантов.

– Почему?

– Человек признак иметь при всем должен. В «рубашке» рожденный имеет право на исправление ошибок прошлой жизни. Это как у бабочки. Сначала «куколка-кокон» – одна жизнь. Из кокона выбралась, обсохла, крылья расправила и полетела – вторая. Так вот, когда ты родился и я понял, что все сходится, взял твой волос, каплю крови твоей со своей смешал, с пальца ноготок срезал, расплавил металл и по технологии, переданной моим дедом, отлил науз.

– Чего сделал?

– Ну, сотворил оберег-ладанку, медальон для тебя. Называй его как хочешь. Я тебя сей премудрости потом обучу. Вот! Ну, а дальше оставалось только ждать.

– Чего ждать?

– Надеть на шею науз я мог только после того, как ты между жизнью и смертью окажешься. Хотя бы сознание потерять должен был. Когда машина перевернулась, сознание терял?

– Было дело.

– Вот я после вашего возвращения из балки, судя по всему, и надел оберег на твою шею.

– Зачем такие сложности? Раньше этого сделать никак нельзя было?

– Раньше нет. Небось знаешь, что меня ведьмаком кличут?

– Ну, знаю. Дураки потому что.

– Существует два известных способа, которые могут переместить человека во времени. – Дед, осклабившись, под сумрачным отсветом фонаря посмотрел на внука, понимает ли то, о чем ведет рассказ. Воспринимает? Или относится ко всему, как к небылице. – Наиболее известный – это «кротовые норы» – небольшие туннели в пространстве, которые служат связующим звеном прошлого и настоящего. Но нора нестабильна, может закрыться быстрее, чем человек успеет переступить её порог. Второй способ – это посещение мест на Земле, которые обладают определённой энергетикой. Более того, иногда люди даже не знают, как попасть в прошлое, но оказываются там случайно, посетив энергетически сильное место Земли. «Место силы». Третий способ «принадлежит» нашему роду. В свой смертный час, если ты успеваешь раскрошить науз, в прошлом повешенный на тело после потери сознания, то и вернешься обратно именно в тот час, когда тело не имеет сознания. Короче, ты вернулся в себя. Понял теперь?..

На дворе уже ночь. Голоса из-за дома не такие уж и громкие. Детвору женщины отправили на боковую. Во дворе, скорее всего, отец зажег фонари. Сентябрьское южное небо расцветилось звездами и их «рогатым пастухом». Дед с внуком продолжали беседу…

– Понял. Только почему мы?

– Ха-ха! Ответ кроется в прошлом, но я его не знаю. У нас… Гм! Понимаешь, по воле случая разрыв семейных связей в прошлом произошел… Ну и многие знания, чего греха таить, и умения утерялись. Приходится на ощупь, словно по лабиринту блукать, свою родовую правду шукать. Авось чего нового о роде Каретниковых всплывет. Так что воспринимай случившееся как должное. Я вот, когда «вернулся», людей лечить стал. Чем ты займешься, решай сам.

– Ага! Других излечиваешь, а бабулю проморгал.

– А вот отсюда подробней!

– Точно не скажу, я тогда уже Афган «топтал», но уйдет она от нас в восемьдесят шестом. Мать потом скажет, что заболела после чернобыльской аварии. Сгорела за полгода.

– Авария?

– Атомная электростанция под Киевом рванет. Так рванет, что никому мало не покажется.

– Так-так!

Дед призадумался. Хитрый взгляд пронзил Михаила. Задал вопрос по существу, уже касаемо себя:

– Ну, а мне сколько той жизни еще отпущено будет?

– Лет двадцать проживешь еще.

Обоих отвлекли шаги. К калитке подошла мать.

– Вы чего тут секретничаете? Папа, Мишке завтра в школу вставать рано. Десятый класс самый ответственный, школьный материал тяжелый. Пропустит что, не усвоит, придется репетитора нанимать. У него и так с немецким и химией проблемы. Не пора ли ему на боковую?

Каретников не смог удержать свой молодой организм от мальчишеского проявления ответа на сказанные матерью слова. Прыснул смехом, чуть в голос не заржал. Проблемы с немецким языком! Да он этот язык сейчас в совершенстве знает. Ему тюрингский диалект в одном хитром заведении специалист ставил. А еще, все, кто его знает, были бы удивлены, если б услышали из его уст беглую речь на арабском, да еще с неджийским диалектом. Проблемы! Ха-ха! И химию осилит. Мозги в черепной коробке школьника совсем не детские, на восприятие всего, что пригодится в жизни, заточены. А учиться он умеет.

– Чего улыбаешься? – спросила мама. – Вот посмотрю, какие оценки завтра из школы притащишь! Недоросль!

– Не бери в голову, ма! Все будет хорошо.

– Расходитесь, полуношники!

Дед кряхтя поднялся на ноги. Мишка и раньше понимал, что вот такие примочки с его стороны больше показуха для окружающих, чем всамделишные старческие стенания. На публику дед играет. В нем здоровья на молодого мужика еще хватит.

– Иди, Мишаня. Завтра покалякаем. – Сказал, как отрезал.

А и правда, пора спать. Сегодня у него был трудный день.

Дом у Каретниковых большой, со стороны на загляденье добротным и богатым смотрится. Комната Михаила «встретила» его знакомым запахом и внешним видом. Как будто и не прошло сорока лет, когда он последний раз в нее входил. Огромный, во всю стену книжный стеллаж от пола до потолка. Кровать. Его кровать с панцирной сеткой, мягкой подушкой и легким одеялом. У окна в кадке комнатное растение, вьюн с мясистыми, продолговатыми листьями, белыми звездочками цветков, словно вылепленных из воска. Полстены оплел, зараза. Прет как на буфет. Если б не бабуля, давно бы снес этого монстра в летнюю кухню. Э-хе-хе! Ладно, пусть у него «проживает». Год еще потерпит, а там в военное училище съедет… Что? Опять в военное? На досуге нужно будет поразмышлять над будущим. …Да! Под самое окно его стол поставлен с удобным, привычным стулом.

Потушил свет. Улегся. Долго не мог заснуть. Мысли, как пчелы, роились в голове. Вроде бы как сегодня он погиб под сирийским Алеппо, и вот он уже в родном доме, живой и здоровый. Мало того, ему восемнадцатый годок жизни идет и живы все, кто дорог его сердцу. Фантастика! Но она же и действительность.

Не заметил, как уснул.

Глава вторая. Начинается новая жизнь

Яркие краски видеоролика в один миг погасли. Как через вату, через сон в сознание вплыла знакомая мелодия с бравурными словами:

Мы рады вас приветствовать, товарищи ребята! Конечно, если дома вы, а не ушли куда-то. И просим вас немедленно оставить все дела: «Радионяня» сегодня к вам пришла. «Радионяня», «Радионяня» – есть такая переда-ача!..

Эт-то что? Судя по всему, из приемника в одной из комнат дома слышалась давно забытая песенка. Ух ты-ы! Он уж и не предполагал, что помнил ее.

Голос бабули, прозвучавший со стороны кухни, заставил открыть глаза, сориентироваться в «новой» действительности.

– Мишутка! Вставай!

Глаза пробежали по корешкам книг на полках, по потолку. В окно заглядывало утреннее солнце. Это все явно не сон и не потусторонний мир. Святым Петром с ключами от ворот в рай или преисподнюю здесь и не пахло. Он жив. Он дома.

– Вставай, внучек! В школу опоздаешь!

В комнату «вплыла» бабушка Наташа. Улыбка на добром лице указывала на то, что будь ее воля, она дала бы любимому внуку отоспаться. Вот только жесткие указания невестки на сей счет не оставляли возможности сбыться таким устремлениям старушки.

– Бабунюшка! Доброе утро.

– Доброе. Завтрак стынет. Собирайся, весь народ давно разъехался. Я дверь прикрыла, чтоб сборы слышно не было. Хоть ты, мой котунчик, поспал больше других.

– Ага! Спасибо…

На бегу проглотил завтрак. Оделся. Помнится, свою форму любил и лелеял. Пиджак был тёплым и удобным, с кармашками. В брюки-клеш запихнул подол белой рубахи. Подхватив еще с вечера собранный дипломат, чмокнув старушку в щеку, умотал со двора.

Оказавшись на улице, буквально нос к носу столкнулся со своим прежним закадычным друганом, Серегой Вахрушевым. Еще не привык к своей новой-старой действительности, от встречи, «произошедшей через десятки лет», встал столбом.

– Здорово, Мишка! Ты чего зыришь, будто я привидение?

Взял себя под контроль.

– Привет! Задумался просто.

– Идем скорей, опаздываем.

– Ага…

К школьному скверу со всех сторон сбегались разного возраста дети. Само здание школы в три этажа выглядело массивной, стилизованной постройкой, разве что без вычурной лепнины, всем своим видом внушающей уважение стороннему человеку. Протиснувшись в дыру невысокого забора, оба оказались перед школьным футбольным полем. Каретников не очень вслушивался в суть речей друга, всю дорогу «грузившего» его своими проблемами, на ум приходили мысли о предстоящей учебе. Вспомнилось, как «правые» либералы и чиновники соответствующего министерства, выдумавшие ОГЭ и ЕГЭ, сотни никому не нужных отчетов учителей и видеоотчеты в инете, костерили учебный процесс в Советском Союзе, «выливая ведрами помои» на вся и всех этого времени. Мол, страна была с тоталитарным строем, режим строгим, а значит, и образование на низком уровне. Типа того, что тогдашнему правительству нужны были глупые люди, ими управлять, мол, проще. Сами идиоты! Каретников от мысли такой в порыве чувств плюнул на землю. Нашли отговорку, бестолочи! Государству в принципе не нужны дураки. Дурака сложно увлечь идеями, он мыслит категориями «пожрать, выпить и в люлю». Ему сугубо пофиг любая неовеществленная фантазия, вроде светлого будущего или мира во всем мире. И новому Российскому государству того времени, откуда он прибыл, дурак не нужен. Так уж выходит, что глупость пестуется развеселым ТВ, глянцевой прессой и среднеполой эстрадкой. То есть – чисто коммерческим сектором, который отчетливо осознает, что на дешевке можно быстрее заработать, а основной потребитель «умца-ца» – именно он родимый, дурак. А государство при капитализме просто вынуждено не вмешиваться, Конституция, понимаешь ли, не позволяет…

Вот она, настоящая встреча с юностью! Одноклассники и одноклассницы. Михаил уж и забывать их лица стал, а сейчас все так реально вернулось «на круги своя». Особенно девчонки. Молоденькие, голенастые, высокие и мелкие. Вон, как та худышка с короткой стрижкой светлых, густых локонов на головке. Маринка Дегтярь. Рядом с ней ее подружка. Убей, имя и фамилия за прошедшие годы выветрились из памяти напрочь. А вот эту паву он помнит. Высокая, стройная, с породистой мордашкой, томным взглядом и не быстрыми, плавными движениями. Ленка Богданович. Он на второй парте, прямо за ней, на пару с Вовкой Редько сидит. Полнушек в классе почти и нет, разве что Надя Мурзаханова. Эта щекастенькая, «розовый колобок». Смотри-ка, Люда Добрикова. Ее «грива» слегка вьющихся каштановых волос, спадающая до самой попки, всегда бередила волнительные чувства. Гм! Да он, кажется, в них во всех был влюблен? Отчасти поэтому всю жизнь в холостяках проходил, не мог смириться с тем, что вокруг столько «красоты неписаной под боком ходит».

Как гром небесный, громко прозвучавший звонок на урок отвлек от воспоминаний. Первый урок был немецким. Дверь в класс распахнулась и вошла очень странная женщина. На вид ей было лет сорок. Лицо неухоженное, в разнообразных морщинах, с яркой помадой на губах. Чернявая. Волосы уложены вокруг головы в виде валика, из которого шпильки торчат. Чулки собрались гармошкой около коленок. Первое впечатление Каретникова: в класс вошла клоунесса. Да и имя у нее было какое-то странное – Генриетта Карловна! Класс затих. Михаил вспомнил, что это «чудо в перьях» побаивались все. Отчасти из-за крутого нрава, отчасти из-за неспособности толково выучить предмет. Теперь-то он понимал, что эта странноватая женщина просто одинока. В жизни у нее кроме школы и своего предмета толком ничего и нет. Кстати, свой предмет она глубоко любит, и самое главное для учеников, знает, как его преподать глупым школярам. Вот только для одноклассников Каретникова увлечение изучением иностранного языка давно минуло. Кажется, в восьмом практически весь класс сдал экзамен по немецкому на хорошо и отлично, а потом спад и охлаждение, как казалось, к не совсем нужной дисциплине.

Учебный год только начинался, из светлых голов за лето выветрилось многое, в том числе и не слишком жалуемый предмет. С горем пополам урок начался. Когда очередь отвечать на вопросы дошла и до Михаила, усиленно работая мозгами, пытался «понизить градус» языкового знания ниже плинтуса. Коверкая слова, на манер гастарбайтеров таджиков при общении с начальством, все равно «показал» лучший в классе результат. Если и дальше так дело пойдет, спалится. Тоньше нужно работать. Осторожней. Сегодня он как по минному полю бредет.

Звонок на переменку. Благодатная музыка!

– Каретников!

Обернулся на голос. За спиной маячил Серега Шпика, самый крепкий и сильный парень их класса. Высокий, стройный и мускулистый, с симпатичным, мужественным профилем лица. Именно в него влюблены все девочки не только их класса, и самое главное, он прекрасно это знает. Знаниями не блещет, но и не в последних рядах по учебе. Держится на плаву. У Каретникова с ним не совсем «лады», два медведя в одной берлоге не уживаются. Скажем так, паритетные отношения на грани войны и мира.

– Чего тебе?

– Дай алгебру списать.

Михаил по алгебре дока, ему она дается легко, без напряга, в отличие от русского языка. Круто! С чего это его главный недоброжелатель помощи просит? Брошенный взгляд «по секторам» дал информацию, что их двоих как бы оставили на индивидуальную «разборку». Только по какому это поводу? Он уже забыл, откуда у юношеской неприязни ноги растут. Нужно выкручиваться. Ответил нейтрально, но с элементом подкола:

– Ты рамсы не попутал, болезный?

– Чего-о? Мало тебе нашего прошлого разговора?..

О! Спасибо, натолкнул на яркую вспышку воспоминания о былом. Тогда Шпикин кулак хорошо так воткнулся ему в живот, заставив от резкой боли согнуться в три погибели.

– …Короче, к Людке не подходи. Увижу…

– Да пошел ты лесом, Сереженька… – мило улыбаясь, назвал адрес назначения Каретников. Наверное, что-то сделал не так, лицо у одноклассника такое, будто удивлен и даже ошарашен нестандартным поведением товарища по общей борьбе за школьные знания. Сразу контраргументов найти не смог, выдавил из себя:

– Ну-ну!..

…Школьная столовая напрягла. Навела на унылые мысли. Пахло в ней не вкусностями, а чем-то кисловатым с примесью запаха залежалой старой половой тряпки. На стеллажах в тарелках выставлены холодные омлеты непрезентабельного вида, мутные кисели странного цвета и совершенно хлебные котлеты. О вкусовых качествах еды судить практическим восприятием не решился. Вышел прочь.

Урок истории. Каретников выпал в осадок. В класс вошла она! Ольга Евгеньевна. Даже по прошествии стольких лет сердце в груди забилось пойманной в силки птицей. И воспринимал он историчку как королеву. Ей не больше двадцати семи лет. Может и меньше, но наносная строгость на лице, попытка этим прибавить возраст вызвала легкую улыбку на его лице, ведь за возрастной ширмой молодого организма в нем скрывался зрелый мужчина, могущий по достоинству оценить красоту именно женщины. Всегда ухоженная, в стильной одежде, волосы уложены в замысловатую прическу. На лицо, по его меркам, красавица. Золоченая оправа очков мало что не портила «фейс», она ей «шла». Фигура миниатюрная, с полным соответствием параметров… Приоткрытый в положенном месте бюст способен был заставить пускать слюнявые пузыри даже пресыщенного женским вниманием мужчину-перестарка. Э-хэ! Она замужем. И муж у нее кто-то из городской партийной элиты.

К самому предмету «история» Михаил относился ровно. Если конкретно, то на сам предмет ему было сугубо начхать, а вот на Ольгу… Н-да!

Стараясь быть суперсерьезной, «историчка» начала урок:

– На прошлом занятии мы разбирали тему о периоде перехода России к империализму. Хотелось бы понять, как усвоен материал. Кто нам расскажет о «переходе»?

Почему нет? Каретников не задумываясь поднял руку. Его «несбывшаяся любовь» подошла вплотную к его парте. Наверное, какой бы женщина ни была, она на чистом подсознании ощущает к себе отношение со стороны мужчины, хоть и не сложившегося до конца. По-видимому, тут как раз тот случай.

– Миша. Хочешь ответить?

– Да.

Поднялся из-за парты на ноги. Нос предательски «отпальцевал» приятный запах ее духов, в голове проявилось восторженное помутнение. С чего бы это он так кексует?

– Отвечай.

Из подкорки мозга на свет божий «выполз» совсем не юнец, а тот, другой, отмеривший по жизни полста годков. Появившись, этот индивид излагал текст ответа совсем не школьным языком:

– В конце XIX – начале XX века капитализм окончательно перерос в высшую и последнюю стадию своего развития – империализм. При нем максимально развивается концентрация производства, то есть производство сосредоточивается во всё более крупных предприятиях за счёт вытеснения и поглощения мелких предприятий. Капиталисты вступают в соглашения между собой относительно сбыта товаров. Происходит смена капиталистической свободной конкуренции господством монополий. Это даёт возможность устанавливать высокие цены на товары и получать сверхприбыли. Но, как писал Ленин, монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов…

Ольга свет Евгеньевна снизу вверх смотрела на высоченного десятиклассника, отвечавшего урок. Никак не ожидала легкой трактовки серьезного материала. Ей невдомек, что ученик в свое время на подобном материале «собаку съел», да еще и в высшем учебном заведении. Занятия по дисциплине «История партии» для Каретникова не прошли даром. Другое дело, сам фигурант ответа помимо воли устремлял предательский взгляд за отвороты модного платья на груди молодого преподавателя. Уставился туда, откуда чуть выныривали гладкие полушария женского бюста, покрытые нежной кожей. Чуть слюной не подавился, споткнувшись на слове. С усилием взял себя в руки.

– …Ленин характеризовал империализм как загнивающий или паразитический капитализм. Господство монополий задерживает технический прогресс и увеличивает численность населения, занятого непроизводительным трудом или живущего на проценты с капитала.

– Достаточно. Садись, пять.

Показалось? Или во взгляде Ольги действительно проскочили лучики насмешливых чертенят? Да все она понимает! Уж что-что, а восхищение своей красотой любая женщина на раз распознать в состоянии. С высоты прожитых лет ему это доподлинно известно…

От низенькой и пухлой, уже преклонного возраста, учительницы математики Клавдии Петровны, проводившей уроки всегда в строгом сером костюме, «заработал» высказанное вслух неудовольствие:

– Каретников, с тобой все в порядке?

Молча пожал плечами.

– Ты сегодня сам на себя не похож. Что, выходной день так на успеваемость повлиял? Так я твои устремления к лени подстегну. Двойка за сегодняшнюю работу у доски.

Понятно! Для него алгебра сейчас, словно девственный мозг на чистом бумажном листе. Давно все забылось, а в учебник заглянуть не удосужился. Да и что бы он там с вечера рассмотреть успел? Ясно одно, придется грызть гранит науки!

А Клавдия молодец, баба кремень. Уважаю! Она и учила их всех не столько тому, что дважды два – четыре, или логарифмическим таблицам Брадиса, сколько прививала любовь к логике в математике и учила получать радость при нахождении правильных решений, заставляла не бояться исходной сложности формул и уравнений.

Народ в классе после математики смотрел на него с удивлением. Как же, он у Клавдии в любимчиках ходит, а тут такой пассаж. Ничего, первый блин комом! Физика прошла без каких-либо потрясений. Их классная дама, Валентина Игоревна, доводила новый материал, в котором она, кстати, и сама «плавала».

На физкультуре как бы невзначай рядом оказалась Людка Добрикова. Михаил озадаченно вздохнул. Дурища! В восьмом классе влюбилась в него и всячески выказывает ему свое отношение. Ясно же, что первая любовь у девки случилась. Только он и тогда, а тем более теперь не нарушит первого чувства «грязными лапами». К тому же за сегодня понял, что не тянет его к великовозрастным деткам. Воспитание берет свое. Не педофил, и этим все сказано.

– Миша, – стараясь не произносить слова громко, заговорила Людмила. – Ты бы поосторожней со Шпикой. Мне тут шепнули, он чего-то после уроков замыслил.

– Спасибо за предупреждение, Людок. Я постараюсь решить все миром. Да! Только не нужно меня до дома провожать.

– Дурак!

Школьный стадион был оборудован для занятий на свежем воздухе, а не для выгула собак, как в городах «средней руки» двадцать первого века. За совместным бегом, прыжками в длину и совсем чуть-чуть игры в футбол промелькнули сорок пять минут урока. Теперь домой.

Каретников периферийным зрением отметил, что Шпика со своими «школьными адъютантами», Кузьминым и Пряхиным, собравшись быстрее других, покинули стадион. Ясно как божий день, «лидер» что-то надумал. Ну-ну! Флаг тебе, Сереженька, в руки и барабан на шею. Разберемся! Михаилу торопиться в общем-то некуда. Переодеваться не пошел, аккуратно сложив школьную форму и обувь в шитый бабулей по типу «сидора» мешок, распрощался с уходящими в раздевалку одноклассниками. Мимолетно поймал опасливо-боязливый взгляд чуть приотставшей от остальных Добриковой.

– Миша!..

Улыбнувшись, подмигнул.

– Иди уже. Все будет хорошо!

Протиснувшись через знакомую уже дыру в заборе, как и предполагал что-то похожее, «нарвался» на ожидавших его «товарищей». Смотри-ка, подготовиться успели! Скаля зубы в натянутых улыбках, все трое готовы вступить в драку. В руках у Кузьмина метровый дрын, очищенный от веток. Заметно, что в кулаке у Пряхина зажата свинчатка, он ее особо и не прячет. Только Шпика с «голыми руками», на силу свою надеется. Помнится, от этой троицы Каретникову перепадало, но упертый характер и изворотливость выручали и тогда.

– Ну, чего встал? Ждешь, когда ребра считать начнем? – осклабился Шпика.

– Ребята, давайте жить дружно.

– Ага! Зассал, интеллигент долбаный! Фиг ты отсюда целым уйдешь!

Михаил вздохнул. Для него эти мальчишки ассоциировались с мелкими хулиганами, несмышлеными детьми с тараканами в голове. В них не было привычного беспредела современных деток, поколение восьмидесятых по сути своей жило достаточно счастливо. Тогда еще не было влияния телевидения и тем более Интернета, но и среди них были воры и хулиганы, были и ущербные люди, были и драки «двор-на-двор», «улица-на-улицу». Может, и не было свободы… гм, от всего, прежде всего от совести… Да, люди страны были закрыты железным занавесом от остальной части мира и не могли общаться с иностранцами. Да, те, кому положено по специфике профессии, запрещали слушать джазовую музыку и танцевать буги-вуги или читать запрещенных цензурой писателей. Хоть народу врали газеты про ужасы мира капитализма и про советское счастливое детство. И все же, абсолютно не пытаясь рисовать розовыми красками нынешние школьные годы, можно с уверенностью сказать, что сейчас было намного меньше пошлости и потребительского отношения к жизни. А само детство все же было счастливым. Даже вот хоть эта разборка, и та не похожа на подобные школьные «дела» молодежи будущего, где гурьба малолетних подонков до смерти лупит одного «отщепенца», чем-то отличающегося от общей массы, потом видео так называемого наказания выкладывается в Интернет на всеобщее обозрение и только лишь в ожидании положительных «лайков» со стороны таких же моральных уродов.

Вывалившийся из запястья дипломат кусками пластика грохнул о землю, своим шумом заставив вздрогнуть троих недотеп. Причинять «тяжкие телесные» даже не планировал, но «поучить» стоило. Только первый шаг пусть делает противник, а то как-то не по-людски, чай не в стане врагов «работает»!

Сам Каретников давно приучил себя к тому, что всегда готов к бою психически, технически и физически, только бы молодое, нетренированное тело не подвело. Повел плечом, переминаясь с ноги на ногу, чуть отступил к дыре в заборе…

– Ты это куда намылился? – спросил, скривившись, Шпика.

Куда? …Понял, что с ним все хорошо в смысле психики. Только вот физически, а уж тем более технически, он совершенно не готов к драке. Мало того, понял, что сейчас на первый план выходит преимущество «противника» в численном превосходстве. И если он от новых ощущений «не сошел с ума», то это их преимущество предстоит в максимальной мере ослабить. Вопрос! Каким образом? Место считай глухое, школяры через дыру косяком попрут минут через пятнадцать-двадцать, а до этого… Героем его никто не назначал, здесь не кино, чтоб бросаться грудью на амбразуру. Вон как Кузьмин в предчувствии развлекухи поигрывает дрыном, в размахе прикладывая деревяшку о свою же ладонь. Выход один, как ни прискорбно, придется напялить на себя личину дурака и труса, ради спасения собственной шкуры готового на временное унижение.

– Ребята:.. Парни… Мужики… Да вы что? – страх, даже ужас животный, в голосе и жестах. – Я же пошутил!..

Постарался занять наиболее выгодную позицию и просчитать миг нападения. Несколько секунд, пока «ребятишки» пытаются осознать смысл слов, привыкнуть к необычному, на их взгляд, неправильному поведению жертвы – визуальная оценка каждого.

– Как Бог свят, бес попутал! А так, я да-а!.. В первых рядах за вас!

Под словесный шум работа, работа, работа: глазами, ногами, корпусом. Вон обломок кирпича лежит… У куста кусок арматуры… Доска на заборе едва держится, одним движением оторвать можно…

– Сережа, ну ты скажи…

Ага, вожак опешил, можно сказать, не ожидал от Каретникова такого поведения. Сереня по сравнению с другими покруче будет, значит, и начинать с него. Пряхин трусоват, глазами по сторонам косит, пару раз озирался, с него, если что, и ложной атаки хватит. Кузьмин – здоровый ломоть, руки что грабли, но вял и неповоротлив. Только бы под удар дрыном не подставиться. Этот олигофрен ведь без царя в голове, лупанет со всей дури и куда придется. Ударит по темечку и привет, в лучшем случае заказывай инвалидное кресло. Мысли в голове мелькали мгновениями. Руки Михаила все время в движении, то затылок почешет, то нос теребит, а то и живот погладит. Какой артист в нем сгинул!

Шпика в себя пришел:

– Т-ты, чё-о! Б-баклан!

Двинулся к Михаилу. Остальные «подельники» расслабились. Пряхин гаденько лыбится, Кузьмин от удивления рот открыл. Вдох, выдох. Пора!.. На выдохе длинный звериный, парализующий всех крик и вместе с криком растопыренной пятерней, неожиданный, без замаха удар Шпике по глазам. Тут же ногой в промежность. Жалеть нельзя. Да пусть этот гусь лапчатый после такого вообще без потомства останется. Его проблемы! Тело отбросил в сторону. Рывок, подшаг к Пряхину. Схватил за грудки и каблуком по ступням, ребром подошвы по голени. Туфли ничем не хуже кастетов. Даже лучше. Рант советский, жесткий, подошва дубленая. О защите даже не думал, да и кричать не перестал. Пока кричит, они в ступоре, рыпнуться не в силах. Хотя Пряхин со своей свинчаткой уже не боец, от боли сам орет не слабее Каретникова. Периферийным зрением заметил замах дубиной. Сдвинув «мешок» в сторону, прикрывшись им, Кузьмин с размаху со всей силы врезал… по подставленной спине Пряхина, даже слышно, как что-то хрустнуло. Порядок, коррекция не требуется. Кувырок вперед, еще из лежачего положения левой ногой как кочергой подцепил лодыжку нижней конечности последнего здорового противника, потянул на себя. Правой что было сил ударил в колено. Звериный вой, по-другому не назвать, огласил округу. Каретников, запыхавшись, поднялся на ноги. Осмотрелся. Словами подвел итог:

– Ну, как-то так.

Уже собравшись уходить, подобрав школьный дипломат, для проформы пнул стонавшего Кузьмина, в отличие от других, отделавшегося «легким испугом». Сначала почувствовал присутствие посторонних, а потом и заметил в зарослях акации учеников младших классов, наблюдавших за ситуацией с самого начала. Гаврики, скорей всего, прогуляли урок и втихаря курили за школьным забором. Улыбнувшись, поднес указательный палец к губам, жестом предлагая малолеткам не распространяться об увиденном происшествии. В ответ получил утвердительные кивки. Вот и ладушки!

Хорошенькое начало школьной жизни. Ничего не скажешь, в первый же день ощутил все прелести возраста. Хмыкнул. Вот попробуй после такого объяснить деткам двадцать первого века, что их сверстникам из этого времени все же было жить не в пример лучше и веселее. Что благодаря отсутствию такой необходимой вещи, как компьютер, мальчишки и девчонки, если не нужно идти в школу, утром уходили из дому и играли весь световой день. Что родители к таким гулькам относились «ровно». Даже при отсутствии тогда мобильных телефонов не слишком переживая за чадушек. Точно зная, что в худшем случае «ребенок» явится с синяком под глазом, выпачканный грязью или вывалянный в снегу, но довольный и счастливый, прошедший еще один урок жизни. При этом детский суицид отсутствовал как класс. «Синий кит» в страшном сне не снился. На лишний килограмм собственного веса было по большому счету всем плевать с высокой колокольни, а о количестве съеденных калорий никто и слыхом не слыхивал. Любой родитель мог обеспечить семью всем необходимым, что нужно для нормальной жизни. Летом отправить детвору в пионерский лагерь, а после него еще и свозить семейство на море. Пусть «дикарями», пусть не в элитный санаторий для партноменклатуры, но на проезд и на съем жилья деньги находились.

А друзья? …Среди этого поколения многие пронесли дружбу через всю жизнь. Через лихие девяностые. Через бурные двухтысячные. И невдомек детям новой эпохи, как так можно, что у их предков остался кто-то, с кем дружат еще со школы. У них все просто. Школу закончили и разбрелись, «welcome to new life!». В этом отношении еще воспитанники кадетских корпусов да суворовских училищ на плаву держатся. Все остальное «братство» порушилось, словно никогда его и не было вовсе.

Дети семидесятых – поколение, воспитанное в правильном русле, впитавшее в себя способность самостоятельно принять решение по любой проблеме, ради достижения поставленной цели способное рисковать многим. Но при этом беззаветно преданное своей стране. Так их воспитали. В детстве у них была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность, и они, готовые к любым последствиям, каким-то образом просто научились пользоваться всем этим…

Дед, лишь только Михаил переступил черту двора, сразу определил, что в школе у него были проблемы. Лицом расплылся в хитрой улыбке, хмыкнул.

– Что, школьные хулиганы зубы показали?

– С чего так решил?

– У тебя рукав по шву надорван.

– Да-а?

Дернулся, провел рукой. А ведь точно.

– И что надумал?

Пожал плечами. Дед привычно уселся на лавку под раскидистой сливой, ладонью постучал по крашеной доске сидушки, мол, рядом садись.

– Я когда-то тоже как неприкаянный в «новой» жизни из стороны в сторону кидался. Хорошо, добрый человек нашелся, подсказал, как быть. Мой-то дед… Э-хе-хе! Н-да! А ты с первых минут хорошо держишься. Уважаю!

– Профессия обязывает.

– Ну да! Так вот, послушай старика. Говорят, каждый человек торит свою стезю по собственному разумению. Это верно. Однако верно и то, что разлад в теле и в душе ждет того человека, который, пусть даже следуя собственному разумению, но отступил от Пути Правды… Не только «переселение» сути твоей и души в молодое тело, но и наследуя кровь наших пращуров, мы наследуем все те знания и чувства, которыми владели они. По сути, мы являемся теми, кто были до нас нынешних. Нужно лишь вспомнить того, кто был до тебя нынешнего, решить, кем ты являешься на самом деле, чего хочешь, и какой стезей пойдешь по жизни. И истинно говорят знающие, что не учимся мы чему-либо, но лишь вспоминаем то, что всегда знали. Так что дерзай! С чего начнешь?

– Мудрено трактуешь. Но я тебя понял. – Подумав, ответил на вопрос: – Восстанавливаться нужно, гранит науки грызть, а то не поверишь, на некоторых предметах сижу дуб дубом. Самому противно. Да и организм подзапустил малость. Придется в центр города каждый день мотаться.

– В центр-то зачем?

– Там ДЮСШ есть. Насколько помню?! – вопросительно поглядел на старика.

– Х-ха! Тебе к Ваньке проще будет заглянуть.

– Ванька у нас кто?..

…Каретников не торопясь шагал в сторону проспекта Ленина, впитывая в себя новые впечатления прежней жизни. Да! Пожалуй, самым безоблачным, самым «золотым» временем за весь ХХ век для страны стали семидесятые годы. В это десятилетие не было войн, революций, голода, резкой смены политического курса. Новочеркасский расстрел, Карибский кризис, смена генсека, чехословацкие события, столкновения на острове Даманский – все это осталось в прошлом. «Афганистан» уже спланировали в «высоких кабинетах» советской высшей элиты, стали реализовывать, но до сознания обывателей он полной мерой пока не достучался. Брежнев хоть и дряхлый, но был вполне в своем уме. До разброда и шатания середины восьмидесятых считанные годы остались.

Оставив «школьный двор» по правую руку от себя, миновал пустырь и обогнул пятиэтажки. Душа пела от созерцания картины давно ушедшего детства. Одет сам отпадно. Ухохочешься. Но по нынешней моде совсем даже неплохо. Брюки клёш, высокие каблуки туфель, волосы – не под привычный ему ежик пострижены, рубаха – расцвет хард-рока. Где ее мать только прикупила? В общем, парень что надо!

По натоптанной тропе пересек широкий газон, выскочил на тротуар и взбежал на отделанную искусственным камнем верхотуру площадки кинотеатра «Шахтер». Красивому зданию из стекла и бетона предстояло простоять еще десятка полтора лет, а потом превратиться в развалины. Кинотеатр «погибнет» не от снарядных разрывов и не от того, что военный борт вывалит на его крышу груз бомб. Не ракета своим точным попаданием прекратит его существование. Все намного банальнее. Пустоты от выработки угля под шахтерским городом были почти повсеместно, и строить «тяжелые» сооружения в таких местах не совсем эффективно. Градостроители не просчитали, не укрепили, не усилили мощными стяжками и дополнительной арматурой стены и сам фундамент, а еще, может быть, «налево» пустили кое-какой материал, и привет… А пока что чудный дом стоит на своем месте и радует глаз обывателя. Афиши перед ним пестрят плакатными картинами фильмов. «Безумный, безумный, безумный мир!», «Черный тюльпан», «Афоня». Ё-о-о! Как давно это было!

Вообще-то, ко всему прочему, это еще и время героизации мирного труда. Вошло в пору зрелости первое послевоенное поколение, забронзовели подвиги отцов. Советская идеологическая машина предложила молодежи битву за перевыполнение плана, социалистическое соревнование и битву за урожай. Причем Каретников хорошо помнил, за урожай предлагалось биться студентам, военным, инженерам, научным и творческим работникам, остальные и так упахивались трудом. Но колхозники с этого хоть «длинный» рубль имели, а вот остальные ограничивались ролью подсобников.

От билетных касс, стоявших «на отшибе» от кинотеатра, в отдельной пристройке к жилому зданию, доносился бравурный марш из динамиков:

Будет людям счастье – Счастье на века. У советской власти Сила велика!..

А никто и не сомневается. Насчет ума были сомнения, а вот насчет силы… тут сомнений никаких нет.

Школа бокса располагалась за магазином «Белочка», в глубине квартала кирпичных пятиэтажек, рядом с детским садом. Неприметный на первый взгляд вход в старую постройку, выкрашенную в розовый колер, не сразу выпячивал из себя позицию государственного учреждения, но Каретников-то хорошо помнил, что собой представлял первый этаж этого дома. У входа топталась пара пареньков, на вид мальцов класса восьмого. Проходя, спросил:

– Чего менжуетесь, или мастака нет?

На вопрос явно старшего по возрасту один из парней ответил:

– Здесь он.

– Ну, так что?

– Говорят, злой сегодня. Может и в шею погнать.

– Поня-атно. Я все же попытаюсь пообщаться.

– Вольному воля…

Вошел. Первое впечатление, зал ему подходил полностью. Обширное помещение с высоким рингом в глубине. Место для разминки, подушки из кожи настенные, с потолка на канатах свисали боксерские мешки, боксерские груши, даже борцовский манекен имеется. Длинная труба, протянутая у дальней стены, заменяет турник. Судя по всему, в зале сейчас тренируется младшая группа. Пареньки под руководством кого-то из старших учеников или младшего тренера заканчивают разминку. К Михаилу подошел спортсмен в синем полушерстяном трико, молодой человек примерно его лет.

– Что-то хотел? – спокойно, без гонора спросил Каретникова.

– Да. Мне бы Ивана Степаныча увидеть.

Брови парня удивленно вскинулись вверх. Взгляд оценивающе прошелся по фигуре пришедшего. Поинтересовался:

– Боксер?

– Нет.

Кивнул головой, кажется, удовлетворенно успокоился. Посоветовал:

– Если дело терпит, то ты б лучше в другой раз к нему заглянул.

– Что так?

– Злой как черт. Наши вчера на соревнованиях плохой результат показали.

– Понятно. Но ничего. Как-нибудь с его настроением справлюсь.

– Ну-ну! – указал пальцем. – Вон дверь, видишь? Тебе туда. Проходи.

Кивнув, пошел в указанном направлении. За спиной послышалась команда:

– Разобрались по парам!..

Кабинет представлял собой мини-ленинскую комнату в армейской казарме, со всеми атрибутами пропаганды советского бокса. Плакаты, фотографии, грамоты развешаны по стенам. Десяток золоченых кубков, включая металлическую фигурку боксера на каменном постаментике серого цвета, расставлены на стеллаже под стеклом. За столом с минимумом бумаг, некоторые из которых имели мятый вид, сидел в деревянном кресле с подлокотниками крепкий бритоголовый мужчина с характерным для боксера профилем лица. Нос у мужика видно, что был сломан, а зажив, так и остался слегка свернут набок. Мутноватый взгляд «красных» глаз поднялся на вошедшего Михаила. Не спросил, рявкнул:

– Чего тебе?

Хорошее начало. Может, действительно не нужно было торопиться? Прошел к столу, встав столбом, вперил взгляд в глаза тренеру, по совместительству директору школы.

– Здравствуйте, Иван Степанович.

– Ну, здравствуй, коли не шутишь. Кто таков и чего хочешь?

– Меня Михаилом зовут.

– Мне это о чем-то должно говорить?

– Да в общем-то нет. Объясню я сам. Я, Михаил Викторович Каретников, шестьдесят четвертого года рождения, ученик десятого класса, школы номер…

– Витькин сын, что ли?

– Да. И по совместительству ваш крестник, если не забыли.

– То-то смотрю, что-то знакомое в личности… Н-да! Не в отца, значит, пошел!

– Мне на ваши разборки сугубо облокотиться. Ну, дружили! Ну, разбежались! Бывает. А вот то, что вы мой крестный папа – значение имеет.

– Мамаша твоя, змея подколодная, Витьку в оборот взяла. С этим дружи, с этим не дружи… Вот и получилось.

Поднялся из-за стола, подошел к Каретникову.

– Чего ты хочешь? Или пришел боксом заняться? Так ведь поздновато.

– Я догадываюсь. Нет. Мне свою физическую форму подтянуть нужно. В военное училище поступать собрался, ну и… Спортзал у вас классный, если позволите, я похожу к вам, может, и научусь чему.

– Как на меня вышел?

– Дед подсказал.

– Да, старик у Витьки мудрый. Как он, кстати?

– Спасибо. Лет тридцать еще протянет без проблем.

– Старики народ крепкий… Так говоришь, боксу тебя учить не нужно?

– Да нет. Так, слегка по груше постучу и все.

– Ну, и когда ты хочешь заниматься?

– До обеда у меня занятия в школе. Значит, часов с трех, если можно?

– Договорились, крестник. Приходи, занимайся.

Поручкались на прощанье. Снова выйдя в зал, Каретников задержался, понаблюдал, как двое крепких парней в паре работают на ринге.

Вообще, советская школа бойцового рукомашества была всецело сформирована под любительский бокс, в нем свои правила, для победы по которым требуются отличные от профессионального навыки. В СССР социальная нагрузка на бокс не налагалась. Бокс не был средством заработка на хлеб. Вместо этого он брал на себя воспитательную функцию для молодежи как средство развития силы, храбрости, уверенности в себе, спортивного патриотизма, уважения к всеобщим морально-этическим принципам. Бокс опасный, тяжелый, но честный спорт, спортивные и общечеловеческие нормы поведения в котором сами по себе были поставлены на службу развития здоровой личности. Советский боксер – боец-универсал. В спортивном бою он рационален в технике ударов, тактически разносторонен и умел. Особый конек – самобытность индивидуальных особенностей исполнения стандартных техник и приемов боксеров. Наши бойцы испокон веков были непредсказуемы и чрезвычайно неудобны для противников…

Глава третья. Старики – второй раз дети

Не думал, что «обновленный» внук так скоро «свалится на седую голову». И вот пожалуйста, Мишка «здесь»! Ему самому так не повезло. Когда он «переродился», его деда среди живых уже не было, а науз на шею не кровный родственник надел, а Бусов волхв. До всего своим умом доходить приходилось. Повезло, что время попроще было, что война многое списала. Сам внук поражал своей прагматичностью, отношением к жизни и многими знаниями о человеческой сущности и психологии. Быстро ориентировался в любой ситуации, подстраивался под незнакомый контент. «Профессия обязывает», видите ли. Тьфу! Что же это за профессия такая, чтоб людям так умело мозги вкручивать? О Мишкиных деяниях на почве акклиматизации в новой для него реалии ничего плохого сказать нельзя. Месяц прошел. Пашет как вол на каменистом лугу. С утра до ночи в делах. С утра школа, после обеда тренировка у боксеров. Лихо он Ваньку захомутал! Тот ведь упертый как баран. Если что-то решил, не переубедишь. Когда Мишку к нему направлял, сомневался, что общий язык найдут. Минька нашел… После спорта уроками «до посинения» занимался. И ведь не просто зубрил, до сути предмета доходил. Странный он, конечно, парень. Невестка вон в дневник заглянула, попыталась, как водится, разнос учинить. Мол, на трояки съехал, учителя жалуются. Раньше бы терпел, оправдывался. Теперь пресек нравоучения на корню:

– Ма, не бери в голову! Дай своему чадушку карт-бланш сроком в два месяца, а там сама увидишь, что дела лучше, чем ты желала.

Слово-то какое, карт-бланш! Самое интересное, без долгих споров угомонилась. Если и заглядывает в дневник, то незаметно для других членов семьи. Витька, сын, тот вообще в Мишкины дела не лезет, работой занимается, под каблуком у жены сидит и доволен, что не слишком трогают. Ну, про бабку и говорить нечего. Если бы ее Мишенька закоренелым уркой был, и то бы нашла этому оправдание. И старшего внука любит, но мелкого особенно.

К слову сказать, за прошедший срок два мелких огреха случились. Первый – совсем простой. Невестка с сыном долго в себя прийти не могли. Поздно придя из гостей, несмотря на легкий хмелек, с удивлением таращились на сына своего младшенького, читающего издания периодической печати. Разложив вокруг себя газеты, сидя в зале прямо на полу, Мишка изучал статьи в прессе.

Оба родителя пулей выскочили из зала. Глаза горят как у сумасшедших.

– Батя, что это с ним? Раньше газету в руки взять не заставишь, а тут читает как приклеенный.

Что им скажешь?

– Растет дитятко. Взрослеет.

Отбился. И родителей успокоил. Восприняли сказанное как аксиому.

Второй раз уже сам внук здорово напортачил. Прибежал из школы, ящик этот свой с ручкой, дипломат который, под стол бросил. Задумчивый такой. Спросил у него:

– Что случилось, Мишаня?

Махнул рукой. Глаза виноватые.

– Спалился, дед!

– Как?

– Немка наша, Генриетта Карловна, будь она неладна! Стою на перемене, в окно вылупился, никого не трогаю, весь такой в мечтах, а эта старая стерва подкралась и короткой фразой на «дойче» спросила, мол, о чем задумался. Вот я на чистом автомате и изъяснился с ней на том же языке. Типа, думы обуяли, осень на дворе золотая стоит. Скоро зима, а холода я не люблю. Вот так!

– Ну и что тут особенного?

Посмотрел, как на придурочного. Говорит:

– Дед, это тебе невдомек, а человеку, знающему какой-то иностранный язык, интересно поговорить с его носителем. Я ведь с ней не таджикский вариант применил, говорил на тюрингском наречии. Поверь, мне произношение умелец ставил.

– Ну и что теперь? Объяснился?

– Ага. Сказал, что родня по матери из поволжских немцев происходит.

– Ну и?..

– Сморщила лицо, будто килограммов пять переспевших слив слопала, потом с ехидной улыбочкой сделала вид, что поверила.

– А на самом деле?

– Хрен по всей морде! Она не дура. Не удивлюсь, если завтра кого из нас к «смежникам» на разборку потащат.

– Куда?

– В Комитет государственной безопасности…

Кажись, пронесло! Уж времени сколь минуло, а Мишкина немка молчит. О-хо-хо! Хоть бы друзей, что ли, завел, ведь даже по воскресеньям делом занят, как бирюк, все один да один, все спешит да спешит. Опоздать куда-то боится. Скрытный. Что там у него в мыслях, сейчас даже по лицу не угадаешь.

Захотелось старому глянуть, каким-таким спортом внук занимается. Не поленился, пошел к Ваньке.

– Как тут мой упражняется? – спросил.

– Ну, Константин Платоныч, вы мне и фрукта подсунули…

Попросил:

– Ты мне на эти его занятия хоть одним глазком посмотреть дай!

Дал посмотреть в неприметное оконце.

В спортзал Мишка прибежал уже в спортивной форме. Осень прохладная, а он в легкой футболке и тонких штанах, в кедах. Боксеры, те переодевались, выходили на общую разминку, он же в одиночку, лишь обувь переобул и на турник полез… Потом отжимания на кулаках в упоре лежа. Дед сначала счет вел, потом бросил. Мишка приседал на одной ноге, потом на другой. Переход из положения лежа в сед, без рук. Снова перекладина, теперь уже подъем переворотом. Чуть отдышался, к гире перешел. Раз двадцать ее милую рванул, да каждой рукой. Ребята в зале уже боксировали в парах. На ринге спарринговались парни постарше, а внук прыжки со скакалкой затеял, выкладывался. Чувствовалось, форму он уже поднабрал.

Старый очумело наблюдал за казалось совсем не нужными упражнениями. Внук вращал колени внутрь и наружу, потом, поставив ступни вместе, вращал колени влево-вправо. Снова невидаль, принялся тянуть сухожилия вправо и влево, вперед и назад. Затем растягивать мышцы голени в упоре руками о стену. Махи ногами, наружу и внутрь. Зачем так над собой издеваться? Вон парни мутузят друг дружку, мешки мочалят перчатками и все довольны…

Услышал сопение за спиной. Оглянулся. Ванька тоже глазел на Мишку. Наверно, пора заканчивать этот просмотр. Спросил:

– Ну что? Чайком угостишь гостя?

– Да, вы подождите. Сейчас самое интересное увидим. И кто его этому учил? Вы не в курсе?

– В курсе чего?

– Понятно. Смотрите.

Судя по всему, парням в зале и самим было интересно необычное рукомашество «одинца». Будто подгадав специально, освободили для него один из мешков. Молча кивнув, тот занялся отработкой ударов по нему. Дед приметил, что Михаил натянул на руки старые отцовы перчатки, почему-то обрезанные в районе пальцев на руках. Издали толком так и не рассмотрел.

На «многострадальный» боксерский мешок посыпалась серия ударов, удары в связках. Бил только руками, только ногами, ногами и руками. Иван вновь засопел и стал комментировать происходящее:

– Он ведь четко знает, куда и как ударить. Вот, прямой удар правым кулаком в корпус, крюк левым кулаком в голову и апперкот правым кулаком в солнечное сплетение… Сейчас прямой удар правой стопой в пах. По-восточному сработал – лоу кик левой стопой по бедру, удар правым коленом в живот. Боковой удар правой стопой в колено, прямой удар правым кулаком в предполагаемое лицо, захват за плечи обеими руками и удар левым коленом сбоку в подреберье. Кто его тренировал?

– Э-хе!..

– Имитация быстрого, внезапного перехода от защиты к контратаке… Рационально работает, не на эмоциях. Я сначала думал, в школе кто обидел, ну и пришел парень поднатаскаться «верхов», чтоб отомстить, кому-то морду «начистить»… Нет, здесь подход иной. У Михаила навык имеется, и удары ему мастер ставил. Не за один день, не за месяц и даже не за год нарабатывается такое. Ему считай семнадцать?

– В марте восемнадцать стукнет…

Отвлеклись. Стояли оба друг напротив друга, взглядами «бодались». Ванька первым нарушил молчание. Высказался:

– Вот-вот!.. Смотрел я, как каратисты занимаются. Вещь, запрещенная у нас в Союзе, хотя ничего особенного нет… А то, что ваш тут… – мотнул головой в сторону окна, – …преподносит, ни в какие рамки не лезет. Боюсь, скоро накатают на меня «телегу» в органы. Мол, так-то и так, с моего попустительства… ну и так далее.

– Ваня, он с кем-нибудь спаррингуется?

– Пока нет. Но прецеденты имели место. Сами понимаете, народ молодой, насмотрятся, а потом хотят проверить себя в деле… Короче, пресек все на корню. Так ведь за порогом вольному воля.

– Не волнуйся. У Мишки голова на плечах имеется. На «дешевку» не клюнет, вывернется.

– Хотелось бы в это поверить, дядя Костя!

– А ты поверь, Ванюша. Я со своей стороны молодому политику партии объясню.

– И все же, у кого он учился?

– Не знаю. Помнится, лет пять назад Витька к кому-то водил. Только когда это было?!

– Значит, не скажете!

– Запамятовал…

Глава четвертая. С добрыми намерениями

Учеба в школе не напрягала, а вот общественная работа доставала его конкретно. Сбор макулатуры, стенгазета, конкурсы постановок, самые разные рейды и встречи с ветеранами в комплексе портили нервы и отнимали время. Прибавить к этому комсомольские собрания, и картина вставала в полный рост.

…Пришлось корректировать ранее распланированный день. То, что после последнего урока назначено собрание, стало известно перед уроком алгебры. Комитет комсомола тряхнул весь класс не по-детски. В их классной организации почти ЧП. Опять Шпика отличился. Каретников, когда узнал тему сбора, чуть не захлебнулся смехом. Подумаешь, перецеловал пятерых девчонок из их класса и двоих из десятого «А». Тем более всё по обоюдному согласию. Он же не завуча школы склонял к сексу в учительской! Дело-то молодое, а эти придурки из юных коммунистов такой хай подняли. Уж Михаил, как никто, знал, что творилось в городских, областных и выше… комитетах комсомола. Секретари и водку жрали, и молодых комсомолок «портили», и… ничего, а тут волну на пустом месте подняли.

Как раз из «А» класса о произошедшем «наверх» и стукнули. Девки тупо не поделили парня, а подгадили всем. Серега, высокий, спортивно-подтянутый, даже слегка перекачанный, стоял «на лобном месте» у доски. От волнения покусывал верхнюю губу с едва пробивавшимся на ней темным пушком. Волосы на голове густые, чуть волнистые, давно не видели стрижки и спускались на плечи. Если прибавить ко всему этому, что он, по мнению школьной администрации, еще и чуть-чуть хулиган, то для девочек влюбиться в такого парня было вполне естественно. В старших классах любовь вовсю занимала умы и сердца всех без исключения девочек и мальчиков. А когда же ещё влюбляться и целоваться, как не в семнадцать лет?

Когда само разбирательство началось, класс загудел как разбуженный улей. Глупым было решение «старших товарищей» отдать на откуп комсомольцам класса все «представление». Тимоха Горностаев, стараясь перекричать других, выпалил вопрос:

– А пусть секретарь поименно назовет всех, с кем Шпика целовался!

Услышали предложение. Проняло. Любопытство шкалило всех. Класс затихарился.

Галка Евченко встала от такой прямолинейности в ступор. Привыкла, что наш паровоз, который вперед лети, то есть обсуждение вопроса, набирал обороты медленно и все по загодя заготовленной «бумажке», а тут такое!.. Каретников, поднявшись из-за парты, проследовал к доске, встал рядом с «потухшим», чувствующим, чем «пахнет», Шпикой. Под звук напряженной, звенящей тишины произнес:

– А пусть подследственный сам назовет всех поименно.

Затравленный взгляд был ему ответом. Прорезался голос секретаря. Галка чуть ли не завизжала:

– Каретников, ну какой подследственный? Какой подследственный? Шпика – провинившийся комсомолец!

– Перед кем провинившийся?

– Перед всем комсомолом!

– Минуточку! Галочка, напомни, чем он там провинился?

– Своим аморальным поведением…

– Так значит, помощь товарищам это у нас аморально?

– Как? – удивление на беспомощном лице комсомольского лидера класса.

– Да все просто. Это Шпика молчит, никого подставлять не хочет, а нам с Самариным терять нечего. Мы и рассказать обо всем можем. Так, Игорь?

Игорь Самарин дебилом никогда не был. Был по жизни обычным «тормозом». Вот и сейчас, пока в себя от сказанного приходил, пока соображал, что к чему, Михаил перешел в атаку. Он построил картину на основании подмеченных в течение не одного дня фактов и ситуаций, сторонним наблюдателем каковых был.

– Значит так, объясняю. Линка и Светка! То есть Мазур и Иванова…

Обе девушки сидели за одной партой с лицами цвета кумачового полотна.

– …на сборе металлолома чуть не надорвались, тащили болванку. Тяжесть адская! Поверьте! Сергей им помог ее дотащить. Вот они его и отблагодарили. Одна в левую щеку поцеловала. Другая в правую. Это был дружеский поцелуй. Правда же, Игорек? Мы с тобой лично это видели. Скажи!

Самарин с тормоза снялся. Сам по себе он парень мелкий, метр с кепкой. Было дело, когда-то Каретников вступился за него перед мальчишками из соседнего класса. С тех пор Игорек готов был для него на многое.

– Мишка чистую правду сказал. Я видел!

– Вот!

Михаил толкнул Шпику в спину.

– Ты чего молчишь? Так было?

Проглотив комок воздуха в пересохшем горле, Шпика выдавил слово:

– Т-так.

– По первому эпизоду информацию прошу занести в протокол собрания. Дальше поехали!..

Своими примерами, ситуациями и умозаключениями Каретников свел дело к тому, что не известный никому доброжелатель своим оговором попытался подвести доброго комсомольца Шпику в лучшем случае под выговор с занесением. Кроме голословного заявления никакой конкретики начальство «вниз не слило». «А раз вы к нам с пустым брёхом, то и мы к вам голым задом», как говорится!

Одноклассники с одобрением кивали головами.

Кириленко, член школьного комитета комсомола, подошел в класс только к «шапочному разбору», дернулся с голой грудью на амбразуру, но поделать ничего не смог, класс объединился вокруг Каретникова и готов был стоять «насмерть». Вот тогда «член» и «сдулся»…

Ребята помаленьку покидали класс, посмеиваясь, подкалывая шуточками виновника события. Торопились домой, вспомнив о неотложных делах, уроках, секциях и прочем. Настроение ни у кого не было испорчено. Шпика подошёл к Михаилу. Как-то по особенному отводя взгляд, тихо произнес:

– Спасибо!

Каретников кивнул. Отвернувшись, глазами нашел Самарина. Позвал:

– Игорек! Красава!

Поднял вверх большой палец. В ответ получил широкую улыбку на лице приятеля.

– Что-то ты долго сегодня? – посетовал дед.

– Комсомольское собрание было.

– В спортзал побежишь?

– Сегодня уже нет. Так. Во дворе разомнусь и за уроки сяду. Кое-что подтянуть нужно.

Пообедав, уселся за учебники. Осенний день короток, не заметил, когда на улице стемнело. Дверь в его комнату закрывалась, не сразу обратил внимание на словесную перепалку под боком. Ага, значит, родоки с работы вернулись, опять мать батю из-за чего-то «строит». Что за женщина?! Характером вся в деда. Ей бы только покомандовать! На работе не накомандовалась. Пора выручать отца, пока пополам не распилила.

Войдя в зал, тут же напоролся на разнос от матери.

– Чтоб с сегодняшнего дня в темное время суток из дому ни ногой! Понял?

Вопросительно глянул на сидевшего в кресле отца.

– Не понял!

– Нина, не пори горячку. Объясни ему толком, – спокойно сказал отец.

– Толком? Да он, наверное, уже знает.

– Ничего я не знаю. Вы о чем?

Оказывается, батя с матерью вовсе и не ругались. Это неуемная мама на повышенных тонах выражала негодование работой милиции. В городе два убийства, а менты не чешутся, урку разыскать не в состоянии. Дошло! Вспомнил! В городе появился маньяк, и орудовать он будет в течение семи лет. Пока что два убийства случилось. Но это в городе. Скольких этот гад за пределами города замочил, одному богу ведомо.

– Хорошо. Дома сидеть буду, – покладисто пообещал Михаил.

От греха подальше ретировался в свою комнату. Усевшись на кровать, призадумался, вспоминая занятие по курсу из «бурсы». Тогда ознакомительно им дали информацию о маньяках, промышлявших в стране. Для военной разведки дело несущественное, но ознакомиться с ним они были обязаны. Мало ли с чем в повседневной жизни столкнуться придется. «Головастик» – психолог в белом халате, войдя в класс их учебной группы, долго распинался, два часа «лил воду в решето». Если отбросить ненужную шелуху, то в остатке выходило следующее.

Понятие серийного убийцы появилось впервые в зарубежной криминалистике. Такой преступник совершает периодически убийства, перерывы между которыми в психиатрии называют «эмоциональным охлаждением». Маньяк испытывает некую зависимость, подобную наркотической или алкогольной. Он живет от убийства до убийства. Совершая преступление, нелюдь получает моральное и физическое удовлетворение, которых никак иначе он достигнуть не в силах. Затем он на некоторое время забывает о своих страшных потаенных фантазиях и ведет абсолютно нормальное открытое существование. Но позже приходит чувство опустошенности и требуется новая жертва. Преступник испытывает ощущения, подобные наркотической ломке. Избавить его от таких мук может лишь очередное убийство. Интервал между преступлениями имеет особенность уменьшаться с годами, а жестокость по отношению к жертвам – расти. Условно маньяков разделили на две категории. В первой – преступники изощренные, с высоким уровнем интеллекта, имеют как минимум одно высшее образование. Желание самоутвердиться приводит к тому, что в обычной жизни они делают карьеру, создают семьи. А в другом мире, скрытом от родственников и знакомых, реализуют свои жуткие потаенные желания. Ко второй категории можно отнести более примитивных личностей. Убивающих ради убийства. Но эти упыри совершают свои действия более хладнокровно. Обладая невысоким уровнем интеллекта и скудным душевным миром, они не мучаются и не страдают от совершенных ими деяний. Раздвоение личности – это не о них. Убийства совершают не столько ради удовлетворения противоестественных желаний, сколько потому, что в силу нравственной неполноценности не считают эти действия такими уж страшными.

Та-ак! А ведь про алмазнянского маньяка он ничего толком не знает. В школе учился, не до того было. В военном училище – дома только наездами присутствовал. Кажется, мать и предупреждала о такой беде в их области, да все как-то мимо ушей прошло. Почему он четко вспомнил о семи годах действий упырка? Ведь четко вспомнил! Не на пустом месте прорезалась ассоциативная память. Думай, голова! Думай! Вытаскивай крохи воспоминаний из приездов домой.

Когда время не торопило, не подгоняло с выполнением какой-либо задачи, Каретников имел привычку, расположившись вольно и расслабленно, при удобном положении тела, в уме разложить все по полочкам, а после, если дело с государственными секретами не связано, то и схемку действий набросать.

Многого из памяти о юности не выжать, но… Стоп-стоп-стоп! Семь лет…

Может, не озарение, подсказка свыше. Может, воспоминание, выплывшее из подсознания… Не так уж и часто он приезжал в отпуска. Семь лет… В памяти отложились именно эти два слова, сказанные матерью. Когда он их слышал? Где? Почему только голос втемяшился в мозг, а не картинка при нем? Думай!.. Если взять сегодняшнее время, к нему приплюсовать семь лет, то… Но судя по тому, что два убийства уже произошли, значит, отбросить назад как минимум год… Когда он приблизительно сам был дома в расчетное время? Так-так-так…

Картинка как живая выплыла из подсознания.

Первый офицерский отпуск. Летний, теплый вечер. Уже в густых сумерках вернулся из центра города. На щеколду заперев дворовую калитку, мимо зеленой стены виноградных листьев прошел к порогу дома. Остановился. Огромный куст чайной розы у ступенек, своим запахом успокаивает, снимает напряжение, от избытка цветов даже дурманит разум. Потянувшись рукой, привлек цветочный бутон к носу, вдохнул аромат. Хотел войти в дом, но услышав голос матери, доносившийся из оплетенной виноградной лозой беседки, тихо двинулся к ней. Кто там с ней?

– …ведь добропорядочный семьянин! Еще такой молодой! Высшее образование. Двое детей. Квартира, машина. Ну чего ему не хватало? Семь лет не могли изловить! А все потому, что милиция у нас мышей не ловит. Пораспускали животы, в кабинетах сидят, а маньяк спокойно по городу столько лет разгуливал! Сколько он у вас в учреждении проработал?

– Одиннадцать лет. – Голос отца.

– Вот! Это вы его в своем коллективе и вырастили. Распознать не смогли.

– Да как же?..

– Присмотреться нужно было!

– Распознаешь такого, как же! К асоциальным элементам не относился, был примерным семьянином, образцовым членом партии, народным дружинником, в конце концов. Он ведь, сукин сын, в качестве дружинника участвовал в поисках самого себя.

Ага, не ругаются, уже хорошо! Это они о ком? А, впрочем, какая теперь разница. Пойман маньяк, и слава богу! Тихо отошел прочь. Пора и на боковую…

С тех пор, как он попал в прошлое, как-то не очень задумывался над такой мелочью, «а что же дальше?». Ну, подкорректировал слегка свое пребывание здесь. И всё! Ой! Всё ли? «Идти» по накатанной? Зачем? Глобально менять будущее? Есть сомнение, но стоит подумать. Этот маньяк… Это для него вход в другой лабиринт, коррекция судьбы, можно сказать, начало совсем другой жизненной стези. К чему она приведет? Поздно уже, спать пора. Обо всем он подумает завтра.

На следующий день, вернувшись из школы, к удивлению деда и бабки, из дому никуда не пошел. Перелопатив чердак и кладовку, вытащил на свет божий все, какие нашел, газеты местного печатного органа, «Алмазнянские вести», за прошлый и нынешний год. Сидел в своей комнате и листал пожелтевшие страницы. Даже не расстроился, когда ничего о первом убийстве не нашел. Тайна следствия, мать ее так!

Ладно, придется по другому пути идти. Что он имеет…

Взбудораженный город бурлил, возмущался, негодовал, теряясь в догадках, фактах и измышлениях. По городу ползли самые невероятные, фантастические слухи, один страшнее другого. Для всеобщей тревоги и панического настроения были серьезные основания, в городе и даже по области зверствует кровожадный охотник на девочек и молодых женщин.

Опыт Каретникова подсказывал, что маньяку особенно бояться нечего и некого, знал, как медленно, неуклюже, лениво действуют в подобных случаях те, кто поставлен на стражу людей и правопорядка.

…В батиной «конторе» он раза три был. Территория ювелирного завода не слишком большая. Работников человек четыреста. Это если включать в состав предприятия транспортный цех. Отбросим женщин. Минус шестьдесят процентов персонала. Мать говорила, «еще такой молодой»… Молодыми она всех, кто моложе бати, считает. Значит, потенциальных фигурантов становится меньше. …Семьянин. Двое детей. Убираем холостяков, бездетных. Тех, кто высшего образования не имеет. Да! Чуть не забыл! Он, кажется, в общественной дружине числится, сам на себя охоту ведет. Как там Карабас Барабас по такому случаю восторгался? «Ну, это же праздник какой-то!» Действительно праздник. Осталось всего ничего, каких-то процентов шесть. Не больше!

Откуда нитку потащим? Позвал:

– Де-ед!

Константин Платонович вошел в «логово» внука.

– Чего тебе?

– Не подскажешь, кто из ментов за привлечение народа в городскую общественную дружину отвечает?

– Из кого-о?

– Блин! Знаешь кого из милицейской верхушки?

– Ну, знаю.

– Кого?

– А тебе зачем?

– Ты как тот раввин, на вопрос вопросом отвечаешь. За надом! Так знаешь?

– Знаю. Василий Эрнестович Померанцев ко мне мужскую слабость лечить ходит.

– Импотент, что ли? И кем Эрнестович в ментуре окопался?

– Зам начальника милиции. Его и твой батька хорошо знает.

– Толку-то! – в раздумье побарабанил пальцами по столу, невесело изрек: – Батька, не я. Эх, годочков мне мало!

– Да что случилось-то!

Ладно, от деда скрываться нет смысла. Считай, он же его сюда и вытащил.

– Про маньяка слыхал?

– Ха! Весь город гудит. Милиция вся на дыбы встала. Видать, областное начальство вздрючку дало. От Витьки знаю, что Билым происходящим в городе очен-но недоволен. Всеми карами грозит.

– Слушай, а кто такой Билым?

– Глупак! Начальство в твоем возрасте в лицо знать надо. Не такой уж и большой у нас город, всего-то двести тысяч населения. Билым – это первый секретарь горкома партии. Так что там с маньяком?

Рассказал все как есть. Ко всему прочему присовокупил выводы. Дед пошамкал ртом, хотя зубы у него были крепкие и здоровые. На лицо старика наползла тень сомнения. Поразмышляв, выдал фразу, от которой Каретников встал в ступор.

– Понимаешь ли, Мишаня… «Ювелирка» предприятие ведомственное. Я тебе и без Померанцева скажу, людей с него в дружину не привлекают. Витька говорит, что все же после Нового года из-за этих убийств припрягут и в дружинники, но не факт.

Казалось бы, прочную паучью нить срубили на корню. Облом! Да этот гаденыш до новогодних праздников, может, еще кого завалит! Михаил вспомнил, что на совести ублюдка в будущем под сорок загубленных душ было… Остается корячиться «от печки», то есть от порога завода.

Что делать? В отдел кадров не пойдешь. Само предприятие действительно режимное. Золото, серебро, «камешки» охрана стережет добросовестно. Это им на людей наплевать, а за государственное имущество будут жопу рвать на британский флаг! Когда отец пришел с работы, «подкатил» к нему.

– Па-а! Что-то давно я у тебя на работе не был. Хотелось бы посмотреть.

– Н-ну, ты сказанул! Зачем тебе это надо?

– Скоро школу закончу, а куда потом, еще не определился.

– Что тут определяться? Мать сказала, высшее образование получать нужно, значит институт.

– А профессия? Или без разницы?

– Профессия, это конечно… Так ты уже вон какой взрослый. На тебя пропуск выписывать надо, а это согласовывать придется.

– А у вас заводоуправление разве на закрытой территории находится?

– На открытой. Только сам завод ты точно не увидишь.

– А я склоняюсь к тому, что профессия управленца мне бы подошла.

– Кого?

Твою ж мать! Прокололся! В это время такая трактовка профессии отсутствует как класс. Хорошо про менеджера не ляпнул. Выкручивался бы потом.

– В смысле хотелось бы посмотреть на работу кадровиков.

– Что на нее смотреть? Рутина. Работа для пенсионера. А уроки как же?

– Ты матери не говори, а остальное мои проблемы.

На закрытую территорию ему и не нужно. Двухэтажное, выстроенное из серого силикатного кирпича здание, украшенное подстриженным кустарником на подходе к двери фасадной части, утопало в пожелтевшей листве старых деревьев под окнами. Как вошли, сразу попросил отца провести в нужный кабинет. Выразив свое неудовольствие на лице, батя тем не менее просьбу исполнил.

О! Да тут цветник! Престарелый мужчина-начальник сидел в окружении двух десятков металлических сейфов армейского образца, выкрашенных в серый цвет, и пятерых симпатичных дам разного возраста, в промежутке от двадцати до сорока лет. «Боевой конь, постучав об пол копытом», с места в карьер ринулся запудривать и охмурять мозги добрым гражданам страны. Плюнул на внешность недоросля-переростка, на время забыл о своем возрасте, подключил мужское обаяние. Когда часа через два отец наконец-то вспомнил об отпрыске и зашел в «кадры», Михаил уже сидел в тесном окружении персонала отдела, пил чай с принесенным им же печеньем и травил байки. Действительно, обаял всех, включая начальника.

– Ну, что? Идем?

– Сейчас, па!

Поднявшийся на ноги начальник «кадра» увлек пришедшего в коридор.

– Виктор Константиныч, поделись опытом. Как такого парня воспитать смог?

– А в чем он от других отличен, Семен Израилевич?..

Когда Каретников, провожаемый всеми дамами прямо в коридор, на прощание улыбаясь махнул рукой, удивленный батяня услышал всеобщее пожелание:

– Миша, заходи к нам еще! Всегда рады будем!

…покачал головой. Кем вырастет, если уже сейчас бабы на грудь вешаться готовы?

Только на порог, а дед навстречу.

– Мишка, по твоему маньяку разузнал кое-что!

– Откуда?

– Померанцев приезжал. Я ему вопрос закинул. А когда понял, что милиции что-то известно стало, в гипноз ввел и всю информацию вытянул.

– Рассказывай!

А дело было так! В Канашине, городе этой же области, в ночь на тринадцатое ноября после вечерней смены домой возвращалась шестнадцатилетняя работница одной из фабрик. Молодой мужчина, по виду может быть чуть постарше тридцати лет, завел с ней разговор, узнал, что девушку зовут Надеждой, предложил ее сопроводить. Ночь, темно, страшно. А еще зарплату получила. Дуреха согласилась. Когда они оказались в районе новостройки, мужчина затащил девчонку в ближайший подъезд недостроенного дома и, сопровождая свои действия угрозами, стал раздевать. Девушка отдала ему девяносто восемь рублей с тем, чтобы он отпустил ее. Изувер стал избивать ее ногами. Девушка кричала. Мужик достал нож и дважды ударил ее. Потерпевшая увернулась, и сталь клинка ножа причинила повреждения лишь одежде, каковая еще оставалась на теле.

Сопротивляясь, Надежда ударила бандита ногой в живот. Он споткнулся о кучу мусора и упал. Воспользовавшись этим и темнотой, девица выскочила на улицу и забежала в подъезд расположенного напротив жилого дома. Жильцы укрыли ее, а затем проводили домой. Утром о случившемся она заявила в местное отделение милиции. Как всегда, милиция оказалась не в состоянии оперативно отреагировать на случившееся. Дело попытались спустить на тормозах, да вот только припомнили убийства в Алмазной.

– Что, и все о ней знаешь?

– Обижаешь! Ориентировка на столе у Померанцева побывала, а из подкорки даже то, что забыл, вытащить получилось. Только под этакие приметы в области можно мужиков тысяч сто посадить.

– Отлично. Вот и свидетель имеется.

– У тебя как?

– Все путем. Вы здесь как дети малые живете. С умом банк ограбишь, фиг кто разыщет! Ни видеокамер, ни электронных ловушек, толковой сигнализации и той не имеется! Я так понял, что на «гражданке» личные дела персонала не секретят, а значит, сейфы не опечатывают. Дверные замки и те ногтем ковырнуть можно.

– Собираешься в заводоуправлении пошуровать?

– Сначала отмычки сделаю.

– А сможешь?

– В той жизни учили…

* * *

…Галина мучительно страдала. Знала, что прошлая жизнь просто так не отпустит, и даже смерть не хочет принять ее в свои тенета. Многочисленная родня собралась у смертного одра, но лишь наблюдала за мучениями бабки Гали со стороны, отодвинувшись от кровати умирающей на приличное расстояние, естественно, насколько позволяла площадь комнаты. Детей вообще убрали к соседям.

Кося глазом на пасмурные лица родных, старуха через боль скривила в ухмылке губы. Ушлый народ! Хуторской. Прижимистый. Таких склонить к чему-либо непросто. А уж… Родичам не понаслышке известно, откуда ветер дует. Когда умирает человек, слывший в округе колдуньей, ни в коем случае нельзя принимать из его рук подарок. Умирающий же с удивительной настойчивостью пытается всучить любому подошедшему гостинец.

Казалось бы, что тут такого? Человек, уходя в мир иной, старается оставить о себе память… Но и самые близкие люди, как бы жалобно родич ни просил принять презент, никогда не возьмут из его рук даже конфету. Почему?

А потому, что смерть ведьмы, не сумевшей передать свой магический талант, страшна и мучительна. Душа несчастной словно не может освободиться от пут земных, привязывающих ее к телу, хотя уже подошло время. А передать «науку» можно, лишь лежа на смертном одре, сделав кому-то «подарок» во всех смыслах этого слова.

Народ, собравшийся в бабкиной хате, знал, как надлежало поступать. Обычно добровольцы или родственники разбирали угол крыши и пробивали дырку в потолке над головой умирающей. И тогда… будто бы некая недобрая сила с шумом и воем улетала вверх, а измученная умирающая, наконец, отдавала Богу душу. Если, конечно, Богу… Но всем наследникам жалко ломать добротный дом, вот и мучается Галина Петровна.

Взгляд старушки упал на правнука, обособленно стоявшего у окна. Колюня. Вон какою каланчей вымахал! Не глуп. Статен. На лицо приятен. Девки таких любят. Только ему бабка меньше всего хотела бы передать колдовское знание. Э-хэ-хэ! Мальчишка и так ущербен, с гнильцой в душе. Ей ли этого не увидеть. Родители не доглядели. Смотри-ка, как взор потупил… А взглянет исподтишка, так Галка видит, у него в глазах и без ее помощи зверь таится.

Как же больно-то! Ничего не попишешь. Напряглась. Преодолевая немощь, позвала:

– Колюня! Внучек! Присядь рядом.

Будто только и ждал от нее этого призыва. Уселся на не широкую кровать в ногах умирающей. Родня загомонила. Уже поняла, что сейчас произойдет. Но тут ничего не изменить, человек мог сам сделать иной выбор.

– Вот, прими от бабушки поминок… Пользуйся на благо, он твой.

На ладони протянула ключ от своего дома. Глазом зыркнула по собравшимся потомкам, помимо воли кривя рот в улыбке. А вот вам всем… а не наследство! Как говорится, последний привет от старухи.

Так что же это за таинственный дар такой, когда магические способности можно получить не долгим и упорным путем духовного созидания, а вот так сразу, не напрягаясь, через вот этот самый ключ от дома? В этом сложном мире ничего не дается бесплатно. Какова же цена вопроса?

А в самом деле, что он теряет? Вон бабка при любой власти жила, не тужила. Размышлял не долго, давно желал именно это самое… умение заполучить. Принял, окончательно сделав свой выбор.

– Х-ха!

Бабка удовлетворенно выдохнула воздух из легких. Мысли гончими охотниками пронеслись в мозгу. Перекачала их в сознание наследника: «Мы, люди, счастливые обладатели тела, куда помещены разум и душа, но мы не единственные носители разума, другие сущности, не имея тела, тоже хотят кусочек своего “места под солнцем”. Многим из них приходится скитаться по мирам. Вот и выходит, в обмен на тайную власть, ясновидение и силу нам приходится поступиться частичкой своего физического вместилища. Увы, срок жизни людей весьма невелик. Во всяком случае, в сравнении с потусторонними “партнерами”. Человек смертен. Когда приходит время расставаться со своим телом, требуется куда-то пристроить “напарника”. Но, по законам Вселенной, “наследник” должен принять дар добровольно».

Успела в голос дать напутствие, со стороны опять-таки двояко воспринятое другими родичами:

– Уж куда, в добро или во зло применишь подарок, только тебе решать!..

Старуха скончалась. Похоронив ее, родня разъехалась по разным местам, казалось забыв случай с наследством старухи. Ну, а сам наследник?

Николай вырос. Отслужил в армии. Закончил институт. Женился.

…Николай Скрипкин родился в 1949 году. После окончания школы и учебы в институте работал на ювелирном заводе, заместителем начальника транспортного цеха. Однажды теплым весенним днем его автомобиль притормозила четырнадцатилетняя девочка, которая спешила к матери на работу. Вот тут на свет божий из подкорки мозга выбрался, казалось, давно забытый бабкин подарок. «Подселенец». Сущность, умело действуя, взяла под контроль физическое вместилище человека, а также его разум. Колюня не очень-то и сопротивлялся. Скрипкин надругался над ней и убил, сохранив ценные вещи себе на память. Потом были другие жертвы, как молодые девчонки, так и дамы бальзаковского возраста. Общественность встала бы на уши, если б узнала, что на счету алмазнянского маньяка не двое убиенных, а гораздо больше. И все эпизоды его деяний по разным городам «разбросаны». Вместе с пониманием того, что рано или поздно его могут поймать, все чаще его желанием было совершить убийство кого-то из мальчиков или молодых мужчин. «Нечисть» полностью разделяла желания «партнера». Поэтому Николай начал выбирать жертву планомерно. Каретников-младший даже не догадывался, что своим появлением в заводоуправлении привлек к себе интерес маньяка.

Совершить задуманное Николаю мешал ряд факторов, которых в своей тайной жизни он придерживался всегда. Это только правоохранительные органы считают, что он выходит на охоту, когда и куда ему в голову взбредет. Не привыкли к отлову «штучных» убийц, вот и тыкаются всюду, как слепые котята. Идиоты! Им невдомек, что время совершения нападений не является чем-то случайным. Выбор времени им определяется по двум критериям, временем суток нападения и периодичностью. Но они не связаны друг с другом и решаются по отдельности.

Он охотник. Время суток Николай выбирает, исходя из вероятности появления «дичи» в месте, подходящем для нападения. Что касается второго… На периодичность вылазки влияет уровень нереализованных потребностей, что в свою очередь зависит от погодных условий, времени года, фазы луны, режима работы. Да еще много от чего. Скоро придет зима и можно будет передохнуть от убийств. Но сначала ему нужно разделаться с сыном Виктора Константиновича. Лакомый кусочек дичины. Он снимет с него, еще живого, кожу. Нужно будет озаботиться непромокаемым мешком для трофея.

В полный рост встает вопрос. Как заманить мальчишку в нужное ему место? Полагаться на случай – абсурд! Стоило покорпеть над ситуацией, спланировать этот самый, счастливый случай. Какое-то время понаблюдал за старшим Каретниковым, в обеденный перерыв «случайно» оказался в столовой и за одним столиком с ним. Органической химией увлекался еще в школе, и это увлечение переросло в своеобразное хобби на бытовом уровне. Отравить попутчика в междугороднем транспорте и со стороны наблюдать, как его организм в борьбе пытается сопротивляться, несколько не то, если физически приносить боль жертве, но тоже развлечение…

Глава пятая. Тайно

– Что-то ты зачастил к нам?! – не то вопрос, не то констатация факта.

Вохровец послепенсионного возраста, в потешной для Михаила форме с кобурой на поясном ремне, стоял на проходной «вертушке». Каретников с располагающей улыбкой на лице налег грудью на металл несложной конструкции из трубок, загораживающей основной проход.

– Дядь, дай пистоль в руках подержать.

Кивнул на большой кобур желтого цвета, к которому от ремня протянулась шлея.

– Еще чего! – возмутился «человек при исполнении».

– Тогда хоть покажи. Что у тебя там? ТТ?

Кивком головы проявляя интерес, еще и подмигнул старому служаке. Тот меж тем не повелся на подкол, но было видно, что обида вот-вот готова выплеснуться наружу. Кто его вечно за язык тащит? Ведь без очков видно, перед ним военпенс. Им по Земле мотаться приходится, в войнах, в неизвестных стране и ее людям конфликтах участвовать, а когда «выходят в тираж», еще при жизни становятся душами неприкаянными, мятущимися. После службы многие из них, как правило, год-два отдыхали на пенсионе, а потом переселялись на кладбище. Этому повезло – «нашел себя».

– Иди уж!..

Каретникову пришлось еще раз побывать в гостях у кадровиков. «Девки» встретили доброжелательно, с улыбками на лицах.

– Срочно отца повидать нужно. Ну и к вам «на огонек» заглянул. Пустите?..

Потрепался с ними весь обеденный перерыв. Уже будучи в длинном коридоре с десятком дверей по обеим сторонам стен, подгадал момент, когда люди, прекратив перемещение, на какое-то время сделав коридор пустым и просторным, легкими, но быстрыми движениями ополовинил крохотную масленку на петли двери. В коробке со специальной мастикой давно умостились оттиски ключей Семена Израилевича, начальника «кадров». Всего-то и нужно было Михаилу постоять у стола старого еврея, отлучиться в туалет и вернуть «взятое» на законное место.

Потянет!

Спускаясь со второго этажа здания, со стены лестничного пролета спер план эвакуации на случай пожара. Одним резким рывком выдрав рамку с рисунком из крашенной фисташковой краской стены, оставляя на прежнем месте лишь две маленькие дыры от гвоздей. Запихнул его под куртку, запахнув ее на груди и застегнув на все пуговицы.

Порядок! Вроде никто не видел. А кто увидит уже сами последствия «кражи», на первое время решит, что изъяли на переделку. Такое бывает.

За эту неделю школьные дела несколько запустились. На уроках больше отмалчивался, к доске не выходил, но чтоб не отставать от других, добросовестно слушал ответы вызываемых одноклассников. Под «неусыпным» взглядом деда долго провозился в гараже, но отмычки и дубликаты ключей сотворил. И даже их действие продемонстрировал Константину Платоновичу, без особых усилий отомкнув гаражный навесной замок.

– Н-да! – дед пошамкал губами. – Скажи честно, кем ты по прошлой жизни был?

– Так ведь говорил уже. Военным.

– Что-то я ни от кого не слыхал, чтоб военные таким баловством грешили…

Идя «на дело», из давно не используемого шмотья подобрал себе одежду. Работать придется ночью.

Семейство спало без задних ног. Поднявшийся, вроде бы как до ветру, дед проводил до гаража. Пока внук одевался в приготовленную одежду, сходил, открыл для проезда семейной «Волги» воротные створы. Когда Михаил на выезде чуть притормозил, пожелал:

– Ты это, поосторожней там!..

Машину оставил в квартале от завода. Город спал. Ну, с Богом! По улице частного сектора добрался до искомой точки. Завод работал только в дневную смену. Зная, что человеческая кожа имеет свойство выделяться в темноте, натянул на руки перчатки, а лицо закрыл матерчатой, темной маской. Вперед!

Скользящим шагом, стороной минуя фонари, проник к фасадной двери «главного офиса» предприятия. Его самым надежным помощником была темнота. Михаил отлично знал ее сильные и слабые стороны. Помнил о том, что в кромешном мраке даже слабый свет резко снижает чувствительность ночного зрения, поэтому вохровцы, сидящие внутри здания на проходной, возле вертушки под люминесцентным освещением, вглядываясь в темноту, видят в ней очень немногое. Одной из отмычек поковырялся в личинке замка. Щелчок показался ему очень громким, но он понимал, что все это его домыслы при восприятии происходящего действия. Дверь без единого скрипа приоткрылась, и он проник внутрь здания.

Проскользнув, затих на месте.

Кабина контролеров, как пупок на животе толстяка, светлой отметиной «зияла» в широком холле, металлической вертушкой и перилами отделяя охранную зону от учреждения свободного доступа. А ему и не нужно в «зону». Ему бы только до второго этажа добраться. Напрягало ощущение, что оба старых пердуна-контролера, обсуждавших какого-то Пантыкина, смотрят прямо в темноту, где он схоронился. И чего им неймется? Спали бы лучше! Кому в здравом уме в голову придет покушаться на достояние народа? Тем более на первом рубеже охраняемого объекта.

Только решился прошмыгнуть мимо двери бюро пропусков, когда услышал звук хлопнувшей двери и приближающиеся со стороны «зоны» шаркающие шаги. Оба вохровца встрепенулись, как по команде развернулись к нему спиной. Один из них произнес:

– Гляди-ка, Федорыч, Пантыкин со своим выводком на три минуты припозднился!

– Сейчас первым делом в крыло заводской столовой потащит. А нас…

Именно в этот временной промежуток Михаил очень осторожно, совершенно бесшумно, но в то же время достаточно быстро прошмыгнул опасное, хорошо просматривающееся пространство. Свернув за угол, оказался перед ступенями лестницы, ведущей на второй этаж. Остановился. Перевел дыхание. Выходит, как раз успел совершить передвижение перед обходом «караула». Спешить и подниматься наверх не стал. Прислушался. Самое интересное, что пресловутый Пантыкин обнаружил не запертой входную дверь, теперь распекал обоих контролеров и в хвост и в гриву. Ставя им в вину разгильдяйство, забывчивость и старческий маразм.

Практически на ощупь, придерживаясь перил, поднялся на второй этаж. Можно включить фонарик. Узкий, строго направленный луч взрезал темноту, воткнулся в светлого цвета доску, прямо напротив лестничного пролета «пристегнутую» к стене в коридоре. Стенд с броским названием – «Вестник профсоюзной организации заводоуправления». Шагнув вперед, услышал снизу звуки обхода территории. Судя по всему, Пантыкин дело знал туго и действовал строго по инструкции.

Легким бегом преодолел коридор. В торце стеновой панели, через оконное стекло проникал свет луны. Вот и та дверь, с которой возиться не нужно, замок можно ногтем отпереть. Архив запёрли в самый угол левого крыла второго этажа. По опыту знал, в такие места даже охрана без особой нужды не суется. Оказавшись внутри помещения, ухом приник к дверному полотну, слушал, что происходит снаружи. Спустя какое-то время охрана при обходе осмотрела этаж, отправилась восвояси. Вроде бы тишина. Значит, можно приступать к «прогулке».

Прошел в другое крыло здания. Плакатный дедушка Ленин в напяленной на лоб кепке улыбался со стенда, щурился, казалось готовый подмигнуть Каретникову. Ф-фу! Адский папа! Только тебя здесь и не хватало. Однако за стендом дверь кадровиков. Глаза помимо воли послали информацию в мозг. Социалистические обязательства отдела кадров завода. Раньше на стенд даже внимания не обратил, а тут луч фонаря высветил давно забытое понятие. И в чем же, и с кем кадровики соревноваться могут, о чем обязательства берут? Хмыкнул. Социализм это, конечно, дело хорошее. Ни бомжей тебе, ни безработных нет, но вот такого маразма, как обязательства людей, ничего кроме собственного дерьма не производящих, это что-то…

Идиот! Отвлекся! Дело делай давай!

С сейфами, как и ожидалось, долго возиться не пришлось. Как открывал, так тут же и запирал обратно. Деятели! В отличие от военных, металлические ящики не опечатывали и не пломбировали. Взрослые дети. Хотя по-своему они правы. Кому нужна вся эта макулатура? Наконец-то нашел, что искал. Тонкие папки личных дел работников «шерстил» профессионально.

Год рождения, личные данные… В сторону. Дальше! Дальше! Этот подходит… Изъял фото. На обратной стороне чиркнул адрес. Папку в общую стопку. Дальше!.. Один за другим «проверил» все сейфы. После себя оставил порядок и запертые, как было до него, железные коробки хранилищ бумажных носителей людской биографии. Вот и все, он снова в общем коридоре второго этажа. Мельком глянул на циферблат наручных часов. Ого! Не заметил, как два часа промелькнули…

Уже усевшись на диван переднего сиденья «Волги», освободившись от перчаток и надоевшей маски, включил потолочный плафон, более спокойно рассмотрел «ночной улов».

…Утро красит нежным светом стены древнего… О-о! Как же неохота вставать! И утро вовсе не такое уж и ясное, а совсем наоборот, по-осеннему пасмурное. Скрипинка в голосе деда заставила собраться и, открыв заспанные глаза, сделать над своим организмом усилие.

– Мишаня! Подъем! В школу опоздаешь!

Будто в отместку за него, голос бабаньки встал на защиту:

– Чего раскричался, старый? Пусть дытына еще поспит! Ничего, успеет! Тут до школы-то два шага.

* * *

Линейки гаражных строений тянулись от окраины городского квартала до самых посадок шелковицы и жердели. Этими посадками город поставил границу между собой и сетью заводов, вечно загрязняющих атмосферу своими «выбросами». Лет пятнадцать назад городское начальство, не поскупившись, выделило населению «гуляющую» площадь, и с тех пор в этом месте города появились целые фавелы. Постройки для ремонта и хранения личного транспорта варганили из чего придется. Любой добытый материал шел в дело. В отличие от бразильских трущоб, порядок на территории гаражей все же имел место быть. Автомобилей у граждан СССР было не много, но мотоциклы и мотороллеры советские люди позволить себе уже могли. Ко всему прочему, большая часть гаражей использовалась в качестве сараев с подвалами, что для жителей многоэтажек предполагало удобства хранения накопившегося «хлама» и летних заготовок. А еще в летнее время в гаражах собирались целые «клубы по интересам». Кто-то приходил сюда пообщаться с товарищами, кто-то распить спиртные напитки, поиграть в картишки. На самой окраине собирались «фанаты» футбола, как ни странно – шахмат. Имелся и «автомобильный клан» – умельцы-ремонтники. Но самое главное, это была свободная территория от руководящей и направляющей роли партии… С поздней осени жизнь в гаражах замирала до весны…

Льет ли теплый дождь, Падает ли снег – Я в подъезде против дома Твоего стою…

Голос Ободзинского плакал из радиоприемника. Аккуратно обминая лужи и выбоины, маневрируя на поворотах в «шхерах» проездов и свалках автомобильного мусора, добрался до искомой точки спланированной поездки.

Оставив «Жигуль» на улице, войдя под крышу старой постройки, закрыл за собой дверь, задвинул щеколду, всунув металлический шкворень в паз. Облегченно выдохнул воздух из легких. Задышал ровней, успокаивая повышенное сердцебиение. Вот он наконец-то в своем логове, где все привычно создает иллюзию защищенности от внешнего мира. Этот гараж он прикупил всего лишь год назад, и о его приобретении среди знакомых и приятелей мало кто знал. Даже жена понятия не имела, в каком месте хранится их машина. Что с нее взять, молодая глупая баба! Интеллектом родители не наградили, а ему и не нужно. Так проще, быть как все.

Сгреб на пол с верстака ненужный хлам, раздвинул шторки на стене. На деревянном щите глазу открылась галерея фотографий. Каретников-младший предстал на них во всех ракурсах. Вот он у школы. В коридоре заводоуправления. У ворот дома. Вот в компании сверстников… Лакомый кусочек низменной потребности молодого садиста. Сегодня! Да, именно сегодня! Механизм уже запущен, яд должен подействовать не быстро, набирая обороты к вечеру, а там нужно вовремя оказаться в нужном месте. Он сможет.

Последний штрих. В саквояж собрал нужный инструмент, любовно прикасаясь к хромированной поверхности металла. Уже ощущал в себе возникший трепет, но не было той удовлетворенности, без вида мук и крови жертвы. Ничего, он потерпит, он выдержит до вожделенного мига экстаза…

* * *

Каретников продолжал удивляться метаморфозам, произошедшим с ним. Да, он по внутреннему содержанию так и остался взрослым, но при этом замечал то, что происходило рядом с ним, с его сверстниками и детьми помладше. Слово «гулять» понималось по-своему. Гулять, значит – бегать. Позвали домой поесть – «меня загнали», а самый смак, суметь пулей слетать домой и пулей вылететь обратно с куском черного хлеба, намазанным маслом и посыпанным сахаром. Никакого Интернета, лишь подвижные игры, что в школе, что во дворах. Давно забытые названия ласкали слух. Горелки, царь горы, уголки, лапта, городки, нагонялы, вышибалы, ножички, казаки-разбойники, войнушка, чехарда, футбол. Велосипед! Да-а! Было бы совсем неплохо пожить обычной жизнью «рядового» десятиклассника. Почитать художественную литературу, пригласить в кино подружку, посидеть в тесном кругу сверстников. Только это все нереально. Он – другой! В смысле нынешнего Каретникова, с грузом полтинника лет за плечами, это не торкало, не могло дать выхода эмоций и морального удовлетворения.

Между тем среди четырех фигурантов, по ряду признаков подходивших на роль потенциального маньяка, путем размышлений, общения с их соседями, сопоставлений временного ограничения и поведения в привычной для них среде – отмел троих. Те либо никак «не тянули» примеряемую на них роль, либо находились на глазах у кого-то из свидетелей. Только один подпадал под «выставленные» Михаилом рамки. Теперь следовало еще раз перепроверить полученную информацию и собственные выводы, а затем… Затем кардинально решить проблему съехавшего с катушек человека.

Вернувшийся с работы отец выглядел не лучшим образом. Бледность на лице не добавляла оптимизма в понимании о состоянии здоровья родителя.

– Что-то желудок подводит. Наверное, рыба в столовке не совсем свежей была. Ведь чувствовал, не стоило есть…

Увидав сына, бабуля засуетилась, озабоченно «кудахтая», выразила неудовольствие задержкой с работы невестки.

– Витенька, может, старого позвать? – предложила сыну.

– Не нужно, мама.

К занятиям отца, к приходам болящих людей к старому знахарю коммунист и просто гражданин Союза Виктор Каретников относился отрицательно, но поделать с этим ничего не мог, а потому «отворачивался от проблемы и молчал в тряпочку», терпел.

– Тогда давай «скорую» вызову.

– Не бери в голову, мать. Отлежусь, само пройдет.

– О-хо-хо!

Михаил не стал дожидаться продолжения причитаний старушки, двинулся в зал, где в это время дед смотрел телевизор. Еще в прихожей услышал веселый дедов смех и смутно знакомые голоса из динамика цветного «Горизонта». Войдя в комнату, хмыкнул. Точно! «Кабачок “ стульев”», старая как мир передача. Ольга Аросева – совсем еще не в преклонном возрасте. Сейчас вспомнишь, советский народ вечно интриговала странная дружба пани Моники с паном Профессором. Что-то между ними было?! Не зря же он ее так слушался.

– Слышь, дед! Там батя прихворнул.

– Чего случилось?

– Кажись, в столовке рыбой траванулся.

– Жрут все что ни попадя! Пускай бабка марганцовки разведет и желудок своему чадушке промоет. А-ха-ха! Смотри, как ловко Гималайский пана Спортсмена поддел! Ха-ха!

Не! Дед по поводу батиной болячки палец о палец не ударит. Придется самому идти промывать «предку» желудок, бабулька в этом плане не справится…

«Скорая» приехала еще до прихода матери. Батяню увозили с подозрением на аппендицит. Уже у открытой задней двери самой «таблетки» отец протянул Михаилу связку ключей.

– Миша, сгоняй на завод. Полчаса назад позвонили, из-за проклятой боли толком не понял, но зачем-то они потребовались. Странно, скоро ночь… Может, комиссия из главка ожидается? Ой! Больно-то как!

– Больной, не задерживайте! Себе ведь плохо делаете! – поторопила врач в белом халате, приехавшая на вызов.

Крикнул из-за спины санитара, почти в закрытую дверь:

– Батя! Не волнуйся, ключи передам!

Погода мерзопакостная, на дворе считай ночь, а отцову машину не возьмешь, появившаяся мать не поймет. Придется на трамвайчике добираться, а потом еще и ножками пройтись.

Что за время? Ни тебе «сотовых», ни вызова такси на дом! Можно, конечно, «забить на все» и отнести ключи завтра, так ведь обещал… Мать помчалась в больницу к отцу и тоже «своим ходом», так что контроля над ним никакого. Дед и бабка не в счет! Они всегда на его стороне. Поставил деда в известность:

– Сгоняю, ключи отдам.

В ответ услышал:

– Сходи.

В частном секторе никакого освещения. Вышел к пустырю, издали в смазанной легким туманом дымке увидел сияние проспекта. Вон и кинотеатр освещен, как новогодняя елка. Миновав ограду школьного парка, уже хотел пересечь дорогу. Скрип тормозов заставил приставить занесенную над дорожным полотном ногу. Как черт из коробочки, прямо перед ним затормозил «Жигуленок». Из темени открытого окошка мужской голос окликнул:

– Михаил!

И кто это у нас нарисовался? Склонился к окну, пытаясь рассмотреть водителя. Потолочный плафон салона зажегся. Ба-а! Знакомое лицо. Вот уж кого не ожидал увидеть! Чего это ради? Ты ведь, насколько известно, «специализируешься» на девочках. Или?..

– На завод?

– Да.

– Садись, подвезу. Я туда же. Утром комиссия из Киева приезжает, директор собирает всех начальников и их замов.

Чего ж не воспользоваться, коль предлагают. Тем более пришла нужда познакомиться поближе. Плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Пока не выключил освещение, провел банальное прощупывание фигуранта. Не лишнее.

Визуальный мониторинг о человеке «рассказывает» многое. Одежда и ее стиль, морщины на лице, аксессуары, манера поведения, диалект, употребляемый жаргон. Да еще много нюансов, которым учился когда-то. Свет в салоне погас. О-о-о! Мила-ай! А ведь ты в спортивный костюм облачился. Так в советское время на совещание приходить моветон! Ни директор, ни коллеги не поймут такого разгильдяйского вида. А почему при маске улыбки на лице такая несдержанность дрожи нижней губы? Нетерпеливое предвкушение. Чего?

– Сейчас! – тронул машину с места. – Только в одно место по-быстрому заскочим и махнем на завод. Успеем!

«Та-ак! Значит, все же убивать меня собрался», – сделал вывод Каретников.

– Извините, а вы кто?

– Ха-ха!

Если бы не знал всей подноготной, не распознал бы нервического смеха.

– Забыл? Мы же в заводоуправлении виделись. Я Николай Скрипкин, зам нача транспортного цеха.

Машина вильнула, ушла в поворот, противоположный огням проспекта.

– А мы куда едем?

– Потерпи. Скоро узнаешь.

Пошел поток слов, отвлекающих от ненужных мыслей, пассажира:

– А знаешь, мы с твоим батькой…

…с потоком слов почувствовал взмах руки перед носом, потом сладковатый, легкий, но приятный запах, напоминавший… напоминавший что-то узнаваемое, но подзабытое… Что? Зачем? А еще звук приемника в машине, водитель сделал погромче.

– А-а-чхи! Ап-чхи! – будто пыльцу вдохнул, и она, осев, разбередила рецепторы обоняния.

Как через пелену в ушах услышал:

– Что? Плохо тебе? Сейчас полегчает. А то, что мысли путаются, в голову не бери. Это не больно, даже некоторым образом приятно. Забирает! – Похвастался: – Действие коктейля на себе испробовал. Сам его изобрел. Опий на травках. Вещь! Да ты не бойся, не врежемся. Я-то в норме. Ватные тампоны в нос вставил. У-у! Сладкий! Вот мы почти и на месте.

Повело. Мысли в голове стали вялыми и тягучими, как патока, но противодействию «химии» его в прошлой жизни обучали. Пересиливая свое состояние, еще надеялся освободиться от воздействия «наваждения». Уже путаясь и коверкая слова, пошел в наступление, стараясь спровоцировать, нарушить тем самым план маньяка. Маньяка ли?

– Вы, Николай, довольно самокритичны. Вы чувствуете, что обладаете огромным неиспользованным потенциалом. У вас есть слабые стороны, но в целом вы способны их компенсировать. Вам нравятся периодические перемены и разнообразие. Ограничения угнетают вас. Вы гордитесь своей способностью к нестандартному мышлению и независимому рассуждению…

– Чего-о?!

Перевел дыхание, в своем состоянии понимая, что прервал собеседника, сорвав с вожделенной мысли. Теперь не прерываться, параллельно стараясь подчинить себе свое же, вдруг одеревеневшее тело.

– …Временами вы открыты и общительны, а иногда скрытны и скептически ко всему настроены. Временами вы всерьез сомневаетесь в правильности выбранного вами пути. Уверенность в будущем – это одна из ключевых целей в вашей жизни. А ведь этой уверенности у вас как раз-то и нет… Я стекло опущу…

– Н-нет!

Водитель ударил по тормозам. Машина резко встала, словно скаковая лошадь напоролась на препятствие. Скрипкин руками замолотил по «баранке» руля.

– Замолкни! Ублюдок!

– …В последнее время вам кажется, что вы совершаете ошибку, и не знаете, что решить. Поверьте, именно в вашем случае самым верным будет отступить… Иначе с вами произойдет непоправимое. Ваша тайна секрет Полишинеля…

Незаметное движение руки в темном салоне, и дверь снята со стопора замка. Удар локтем, нацеленный в висок, в таком ограниченном пространстве Михаил не просчитал, но к чему-то подобному даже в таком состоянии был готов. Разум толком не прояснился, и все же полегчало. Удар он смягчил плечом, при этом сам толчок использовал как возможность вывалиться из машины. Поднялся. Пока сам водитель выскочил из авто, Каретников, спотыкаясь, почти на четвереньках рванул в темноту.

Осень. Ночь. Дождливая морось. Людей никого. Где это он? Что ж так неповоротливо путаются мысли в голове. Бежал, спотыкаясь, как бегают роботы в фантастических фильмах у американских киношников.

Вражина, судя всему, по топоту ног догнал его у чернеющего высокими стенами заброшенного, двухэтажного здания барачного типа. Крючковый удар по ногам, и Михаил падает в грязь.

– Мразь! С-сука! С-сука!

Удары ногами сыплются куда придется. Закрылся. Тело приняло позу эмбриона. Руки, как могли, прикрыли лицо и голову. Скрипкин отпрянул, затравленно прислушался к тарахтению мотора со стороны дороги, на которой бросил свой «Жигуль». Мотоциклист. Как же не вовремя-то! Что подумает? Что предпримет? Двери в машине нараспашку… Кажется, мимо проехал.

Наклонившись, сгреб в охапку тяжелое, податливое тело жертвы. Шлепая по лужам, потащил парня к пустому проему входа в здание…

– Очухался?

Все тело ныло и болело от полученных травм и тумаков, но, несмотря на это, в голове явно просветлело, в мыслях не было недавней заторможенности. Каретников приподнял голову от груди, осмотрелся. Не слишком большая комната с высоким потолком, частично захламленная бытовым мусором. Оконные проемы зияют пустотой, ныряющей в темноту ночи. В комнате светло от горящих свечей, расставленных на полу. Его совершенно голое тело подвешено и веревками жестко приторочено к подобию крестовины. Обидчик, ухмыляясь, встал в дверном проеме, ведущем из соседней комнаты.

– Оклема-ался-а! Хи-хи! Не поверишь! Думал, с тобой повозиться придется, а оно вон как просто все вышло. Ты подыши! Подыши, Миша! Недолго осталось. Я бы и рад побыстрей позабавиться, только всему свое время. Ты и представить себе не можешь, как приятно ощущать твой страх. Ничего, скоро действие наркотика совсем исчезнет, тогда свое и возьму. Ты лучше посмотри, какие цацки я для тебя приготовил. Хи-хи!

Развернутая прямо на полу сумка для инструмента из плотной ткани своим наполнением предстала во всей красе. Ножи, скальпели, щипцы и ножницы, способные перерезать хрящи, в отблесках пламени свечек сверкали никелированным железом. Не набор, а мечта для работника морга. Скрипкин действительно сумасшедший маньяк. От увиденного бросило в жар, Михаил задергался на своей «Голгофе». Замычал, пытаясь через кляп вытолкнуть наружу хоть какие-то звуки, способные призвать на помощь.

– Тихо! Тихо! – ладонью потрепал Каретникова по щеке. – Скоро уже.

– Что за шум, а драки нету?

И палач, и жертва одновременно повернули голову на голос. В том же проеме, из которого совсем недавно вышел Скрипкин, стоял человек. Так тихо подобрался, что никто и не услышал. При скудном освещении Михаил все же подметил его молодость, невысокий рост и совсем не богатырские габариты. Н-да! Если вступится, может с таким ломтем и не справиться. Правда, в руке у него не то дрын, не то толстая трость имеется.

Новый персонаж наметившегося действа шагнул вперед. Носком сапога буцнул свечу, стоящую как раз перед ним, и ею же сваливая еще одну, в противоположном углу комнаты.

– Я так понимаю, дядя садист?

– Т-ты! Ты…

Скрипкин уже «оклемался» от страха, понял, что это вовсе не милиция повязала его «на горячем». С одним-то худым дрищом он справиться сможет, как справился с младшим Каретниковым. Уже сам с непонятно как вдруг появившимся в руке ножом диким кабаном метнулся на незнакомца. Парень явно дураком не был. Отступил в темноту, и Михаил смог лишь распознать звук пары ударов за стеной. Судя по этому звуку, парнишка работал жестко, можно сказать бил от души. Громкое падение без крика боли, даже без всхлипа, на замусоренный пол чего-то тяжелого довершило дело.

От прошедших разборок в комнате явно потемнело. Помещение освещали всего лишь пара горевших свечей. Неизвестный спаситель, войдя в него, приставив орудие победы к стенке, первым делом расшатав, вытащил кляп изо рта страдальца.

– Ну, ты как?

– Н-нормально… – ответил Каретников. – З-замерз!

– Это ничего, поправимо.

– Вовремя ты появился.

Освобожденный от пут Каретников смог наконец-то одеться, в то время как его спаситель заволок в комнату связанного маньяка. Покидать место событий никто не торопился.

– Меня Михаилом зовут.

– Антон, – представился парень.

– Как ты здесь оказался?

Михаил выглянул в черноту оконного проема. Не далеко же Скрипкин увез его. Это выходит, они пустырь по периметру объехали. Огни проспекта отсюда отчетливо выделяли кинотеатр «Шахтер», широкий проезд на главную магистраль и угол магазина «Буратино». Но даже не это подняло настроение, кругом было все белым бело, и в свете звезд и ночного светила кристалликами искрилось по снежной целине. Красиво! За спиной расслышал слова парня:

– Если скажу, что случайно, поверишь?

– Ну… не очень.

– Правильно.

– Тогда объясни.

– Можно, времени у нас вагон и маленькая тележка. Для тебя секретов в этом нет. Присядь вот сюда.

Указал на колченогий табурет, одной из своих сторон упертый в стену, а потому и стоявший устойчиво. Сам встал напротив, выставив перед собой трость, с которой заявился на ночное «рандеву». Интересная вещица. Действительно необычная трость, можно сказать своеобразное оружие. Отполированное дерево коричневого цвета, с набалдашником в виде оскаленной морды волка на отростке корней пня.

– Обеими руками возьмись за посох. Правильно, так. В глаза мне смотри…

– Освещение хреновое. Я твоих глаз толком не вижу.

– Ничего! Расслабься.

Антон ладонями обхватил запястья Каретникова.

– Расслабься! Тепло от дерева ощущаешь?

– Да.

– Значит, признал в тебе русколана… – Будто гипнотизируя, парень что-то шептал Михаилу, но тот толком ничего не понимал.

Наркотик давно перестал действовать, видно доза его минимальной была. Сознание чистое, но по мере «общения» со спасителем будто под чужой контроль встало. И этот туда же! Э-хе-хе! Дать бы по мозгам, так ведь из лап маньяка вытащил. Ладно, потерпит! Пусть развлекается.

Что-то изменилось! Что? Трудно понять, невозможно въехать в происходящее. Поначалу было даже прикольно, комната потеряла свои очертания, и вот уже Каретников находится непонятно где. Наиболее близкое понимание ощущения – завис между небом и землей. Только чувствует, как невидимые руки держат его запястья. Волшебство! Еще миг, и пропало даже это чувство, но ему на смену тут же пришло другое. Он уже не он. То, что было ним, как бы растворилось в другом человеке, сделав их одним целым. Даже мысли у них стали едиными, и помыслы, и физика тела. В душе навернулась тоска…

Повернулся Небесный Круг, и настала Ночь Сварога. Лютая эпоха Рыб начала свой путь по землям планеты. И вот уже на Русь волна за волной идут иноземцы – готы, гунны, герулы, языги, эллины, римляне. Настала Ночь Сварога, и власть в начале эпохи переходит к Чернобогу. Что поделать? Варна такая!

С последними лучами заходящего Ярилы неумолимо утекало время. Его время! Он знал, что следующий день станет для него и его людей последним в этой реальности. Всем своим естеством почувствовал, остановилось старое и начало вращаться Новое Коло Сварога. Стоял на вершине утеса над текущей рекой, вглядывался в лагерь врага на противоположном берегу реки. Мог ли он сейчас что-либо сделать?

…Германарих, король готов, привел орды покорных ему народов. И была повержена Русколань. И взял чужак жену из его рода, Лебедь Сва. Считал, что сестра снимет со сложившейся обстановки груз проблем. Но тщетно! Германарих, словно посмеяться хотел, убил ее. И тогда вожди, схитрив, внезапно напали на захватчиков. Войско готов разбили, а он лично заколол самого Германариха. Прошло немного лет, и потомок Германариха – Амал Винитарий – снова вторгся в страну Русколань. В первой же битве он был повержен, но потом, перегруппировав силы, решительно повел их в бой. Врагов было слишком много, и готы разбили русколан. Завтра…

Сзади послышался шорох шагов по камням. Оглянулся. Одетый в бронь воин встал рядом.

– Что?

– Все готово, князь.

– Тогда пойдем, мой верный Китоврас. Пора нам с тобой сделать еще одно дело.

У подножия утеса в молчании встали ровной стеной семь десятков озброенных витязей, все, кто остался в живых после прошлой битвы с иноземцами. Воины были умелы и закалены в боях, от стара до млада, все понимали, что завтра битва и к ее началу никак не поспеть им в помощь войскам, шедшим из града Кияра Антского. Оставалось вывести свои малочисленные дружины и спокойно принять как должное свою участь ярого бойца.

– Бояре! – обращаясь к ближникам, чуть повысил голос. – Из завтрашней карусели войны из стоящих здесь никто живым не выйдет. Наше дело придержать противника у сей реки. Придержать как можно дольше. Я верю, мой брат, князь Златогор сможет победить пришлое воинство, но зачин этой победы лежит на наших плечах.

Оглянулся.

– Китоврас, передай боярам мой последний им дар!

По рядам воинов заскользили волхв и его подручные, вкладывая каждому в ладонь науз. Кругляш светлого металла на тесьме. Рунное письмо на нем преображалось в слова. Первый получивший оберег, боярин Авсень, прочитал вслух:

– Побуд! Сар! Верьте! Сар Ярь Бус – Богов Бус!

Услышав его, он перевел текст письма на наузе на привычный всем язык:

– Пробудись, Народ Великий! Вспомни заветы предков!

– Да будет так всегда! – откликнулся Китоврас, встав у правого плеча князя.

Строй в один голос подвел черту, казалось, возгласом вспугнул сгустившиеся сумерки:

– Слава Бусу Белояру![2] Слава нашему князю!

Он поднял руку, заставив замолчать воев.

– Теперь слушайте все меня и постарайтесь запомнить в моих словах каждую мелочь. Подаренный науз имеет волшебную силу. Он не защитит вас в бою и не даст легкую смерть. Сей предмет создан для иного. Отныне каждый из моих бояр после своей гибели на бранном поле получит возможность переродиться заново, вернувшись в свое же тело, но на десятки лет назад… Кроме того, отныне вы получаете право передать такую же возможность своим потомкам. А те, в свою очередь, передадут дальше.

По рядам прошел шепоток.

– Вы спросите, зачем все это нужно? Отвечу! Впереди русколан ждет тысяча лет Ночи Сварога. Чернобог будет править по всей земле. Вы и ваши потомки обязаны будете во все времена противостоять пришлым завоевателям. Обязаны хранить Русь от чужого вмешательства. Хорошо запомните, как выглядит ваш науз. Смешение вашей крови с кровью ваших потомков на будущих кругляшах обеспечит передачу «наследной» способности переродиться…

Видение или явь?

…Рано утром волхвы покинули маленький лагерь русколан. С первыми лучами солнца противник попытался форсировать водный рубеж… Страшная сеча длилась почти до полудня и закончилась с гибелью последнего из бояр. Каретников, или тот, кем он был в эти часы, изнемогая от усталости, орудовал мечом. Щита он давно лишился, кольчуга зияла прорехами, а лоскуты железных звеньев, свисая, только мешали. Многочисленные раны и большая потеря крови все больше и больше угнетали… Взор отметил нависший над головой чужой клинок. Он не успел. Мгновение боли и… Все разом померкло. Самое интересное, что после своей смерти он какое-то время продолжал наблюдать за развивавшимися в Яви событиями…

Враг понес колоссальные потери и двинуться в глубь чужого государства сразу не смог. Злопамятен оказался вождь готов, Амал Венд. Не по-людски поступил! Велел собрать с поля брани все тела погибших русколан и распять их на крестах. Закончился Великий День Сварога, наступила Ночь. Природа, словно протестуя против такого отношения к павшим героям, отметилась и сама. В ту же ночь, когда был распят Бус, произошло полное лунное затмение. Также землю потрясло чудовищное землетрясение. Трясло все побережье Черного моря, разрушения были в Константинополе и Никее…

Видение отпустило. Оказалось, парень и сам выпустил из рук запястья Каретникова, сидел напротив и ждал, когда тот придет в себя.

– Ну? – задал вопрос, который можно было трактовать по-разному.

– Что это было?

– Дал тебе кусочек родовой памяти просмотреть.

Михаил потряс головой, будто сбрасывая с себя остатки видения. Что тут скажешь? Надо же. Как в этом мире все непросто! А мы-то жи-и-вем! Ничего толком не знаем и считаем себя пупом земли. Высказался:

– Силен мужик! Так, я не понял. Он что, волшебником был?

Антон хмыкнул, видно подозревая собеседника в тупизне. Однако как школьнику на уроке истории дал, кажется, наиболее развернутый ответ:

– Знаменитым предком Буса Белояра был сак Бус Бактрийский, который в четвертом веке еще до нашей эры правил Бактрией и Согдианой, провинциями Персии. Сама династия связана кровно со многими царскими домами мира. В кельтской Европе с царским домом короля Артура, у франков с Меровингами, у скандинавов с Инглингами. В Малой Азии с потомками царя Давида. В Индии с царями солнечной династии, в том числе с Рамой и Буддой Шакьямуни. Были в родстве князья из династии Бусов и с Заратуштрой. Представляешь, какая гремучая смесь текла в его жилах? Он был правителем, волхвом и воином.

– Ты историк, что ли?

– Кхе! – Чуть не подавился подступившей вдруг слюной, ну и тупой же «перевертыш» ему попался. Справился. – Волшебником был Китоврас. Кстати, по семейному преданию, я один из его потомков, – похвалился молодой парень. – Между прочим, кельтам Китоврас был известен под именем Мерлин.

– Гм!..

– Да-да! Тот самый Мерлин. Это у нас память о нем англичане, как и многое другое, слямзили.

– Ничего святого у лаймов нет, – согласился с собеседником Каретников. – Эти сквалыги во все времена перли все, что под руку попадалось. По своему опыту знаю. Извини за то, что прервал! Так, что там еще про Буса известно?

– Триста шестьдесят восьмой год, год распятия князя Буса и его бояр, имеет астрологический смысл. Это рубеж. Конец эпохи Овна и начало эпохи Рыб. Тысяча лет.

– Сколько-о?

– Тысяча.

– Очешуеть!

– Слушай, ты так удивляешься, будто не знаешь, что эпоха Рыб уже почти закончилась.

– Ф-фух! Слава яйцам! А то уж я думал…

– Короче, Бус заложил основание русского национального духа. Он оставил нам в наследство Русь – земную и небесную. Кстати, если хочешь знать, сам символ креста вошел в христианскую традицию после распятия Буса. Канон Евангелий был установлен после четвертого века и основывался в том числе и на устных преданиях, ходивших тогда по христианским общинам. В тех преданиях образы Христа и Буса Белояра были уже смешаны…

– Слышь, дружище, ты часом головкой ни обо что не треснулся? Сравниваешь!

Антон пропустил нелицеприятный вопрос мимо ушей. Как ни в чем не бывало продолжил:

– Спустя много лет Бус вновь явился в Русколани. Он прилетел на прекрасной птице, на кою взошла и жена Буса – Эвлисия. И после этого Бус и Эвлисия улетели вместе к Алатырской горе. И ныне они в Ирии, в небесном царстве у трона Всевышнего.

– Что-то я в нынешней школе не заметил хотя бы упоминания о Бусе Белояре? Про церковь так и вообще молчу.

– Каретников, ну ты же, как мне сказали, в прошлом разведчик! Мозгами раскинуть слабо? Правдивая история или просто былины и легенды о том языческом времени не нужны власть предержащим, как в прошлом, так и ныне. Им всем, начиная с иуды Володи Солнечного и заканчивая нынешними правителями, приходилось и приходится скрывать любыми способами, что Русью, а позже Россией правили не русские. Поэтому история у нас начинается с Романовых. Все советские вожди – инородцы с русскими фамилиями. Даже чужеродную Византийскую кефалическую правоверную религию назвали русской православной. Так зачем напоминать порабощенному народу об их великом прошлом?

– Эх! Убедил, речистый. А от кого Каретниковы свой род ведут, скажешь? Или в Лету канули все «источники»?

– Ну почему же? Я о своих подопечных многое знаю.

– Подопечных?

– Мы – корректоры реальности. У нас, как и у вас, все знания по наследству передаются. Ты свой род от боярина Будая ведешь, то есть пробужденного благовестника воли Богов.

– Это мне, как говорится, ни о чем! Но все же приятно знать, что не от простого дровосека.

Беседу прервала возня по соседству. Коля Скрипкин уже битый час пытался развязать конечности. Старался делать это тихо и незаметно, только вот не получалось, поэтому от потуг все же «спалился». Каретников на корточки присел возле него, «поймал» ненавидящий взгляд Николая. Вступать в полемику с маньяком считал делом ненужным.

– Его бы как-то «органам» сдать? – предложил новый приятель.

Пошутил:

– Лучше на органы. Вон, рожа какая упитанная. От хорошей кормежки скоро треснет.

Заслышав предложение, Скрипкин тихо заскулил. После того, как его «стреножили», он вообще ни слова не произнес. Ведь понимает, зараза, звиздец ему настал. Шутник, Антон! Ментам сдашь, кто поручится за то, что дело не передадут ретивому следаку, пожелавшему размотать клубок событий до конца? А на конце они оба. Зачем светиться? Вариант с умным, разворотливым адвокатом отмел сразу. Время не то, основной состав будущих демократов нынче либо в детский сад ходят, либо на теплых партийных местах присели. Сегодня такие дела решаются быстро – лоб зеленкой помазали и будьте любезны несколько минут у стеночки постоять. Да! Так вот.

Ухватив за плечи, кантонул гаденыша в сидячее положение. Отработанным еще в той жизни движением с усилием потянул ему голову к плечу и тут же на попытку сопротивления поддался, добавив силенок упырю, мотнул в обратную сторону. Противный сухой щелчок отчетливо прозвучал в холодном воздухе помещения. Сноровисто отбросил от себя голову покойника, отскочил от тела. Ф-фух! Кажется, не запачкался. Запах фекалий ударил в нос.

– Ты что утворил, ирод?

Разволновавшийся Антон не мог успокоиться.

– Спокойно! Как там в таких случаях говорится? Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! Нам здесь оставаться не стоит, а вот прибраться нужно.

– К-хак?

– Не знаешь, куда он тачку поставил? Или она все еще на дороге стоит?

– Какую тачку?

– Тьфу т-ты! Ну, «жигуль»?

– На дороге.

Без брезгливости ощупал карманы покойного, нашел ключи.

– Погодь здесь. Я сейчас.

Народ не слишком жаловал такие места, как это, а особенно ночью. Стараясь сильно не наследить на снежном покрове, сходил к машине. В багажнике нашел две металлические канистры.

Запасливый гад. На такую удачу даже не рассчитывал.

Ту емкость, что была наполнена маслом, притаранил на место преступления и под тяжелым взглядом своего спасителя, экономно, но стараясь ничего не пропустить, плескал тягучую, темную жижу на все, к чему он и Антон могли прикасаться. Кажется, всё!

– Идем. Чего ты?

– Михаил, а ты вообще кто?

Осклабился. Дело ясное. Антон хоть и корректор чего-то там мудреного, но в реалиях спецслужб смыслит мало. Это-то и хорошо, пусть так и остается.

– Потом расскажу. Идем, только как из дома выйдем, ты по следам шагай.

Шагая за «напарником», сломанной веткой приводил след в состояние «нечитаемости». Облитая бензином машина, вспыхнув факелом, скорей всего издали обращала на себя внимание, но по-другому оставлять ее было нельзя.

– У меня вон за тем кустарником «Ява» стоит, – рукой указал Антон.

– И ты молчал?

Сначала выехали в более людные места, потом по пустынному проспекту промчались в сторону центра города…

Глава шестая. На основе того, что неизвестно, нельзя заключить, что этого нет

Антону Волховикову этим летом минуло восемнадцать лет. С возраста, когда мальчик в семье мог адекватно воспринимать информацию, предназначенную не для посторонних ушей, он стал причастен к семейной тайне. Тайне, которую род пронес через сотни лет. В пятнадцать лет прошел первую ступень посвящения, что соответствовало возможности обоюдного общения с природой, растениями и животными. Многое в изменившейся жизни перестало быть сказкой. Слабенький волхв, разве что только способный разогнать тучи на небе или ускорить рост растения, на расстоянии ощутить смертоносное или животворящее место силы, продолжил учебу. Кто не знает, не сможет понять, каково оно, в советской стране быть отличным от других, а при этом, сжав все чувства и помыслы в кулак, притворяться рядовым гражданином. Но это лирика! К возрасту своего совершеннолетия Антон полностью «оперился». Как сказал его наставник и по совместительству родной дед, с неба звезд он не хватает, но в работу пустить годится. Да, годится. Все дело в том, что Волховиковы не просто «ведающие», коих от всех невзгод смогла сохранить земля русская, они составляют один из родов корректоров реальности. Проще сказать – прямые потомки Бусовых волхвов. А родов таких всего пять и осталось, Ночь Сварога взяла свою скорбную жатву. Помимо многих своих обязанностей одну составляет пригляд за «перевертышами» – потомками семидесяти ярых бойцов князя Белояра. Те бояре все как один полегли на бранном поле в незапамятные времена, получив от Буса Белояра необычный дар. Пригляд по традиции осуществляют самые молодые мужчины в роду. Весной в армию, а посему патриарх рода, дед Василий, отправил молодого проехаться по своим подопечным. Проехался на свою голову!

На первый взгляд люди как люди. Советские люди. Живут обычной жизнью. Трудятся, детей рожают, растят их, от других не отстают, но и вперед не высовываются. Антон уж и домой возвращаться вознамерился, на колеса своего «железного коня» намотал не меньше четырех тысяч километров. Да только в последнем месте своей «командировки» «организм» неладное просемафорил. Биологические настройки словно взбесились, даже голова заболела. У Каретниковых кто-то захворал, что ли? Чем ближе он приближался к их дому, тем сильней это ощущалось. Это почему так?

Решил не соваться нахрапом, понаблюдать со стороны. Когда увидел, как машина «Скорой медицинской помощи» увозит от искомых ворот пациента, собрался наведаться к подопечным. Тем более старик Каретников знает о миссии ведающих все, что «боярину» положено знать.

Только лишь в сумерках «отлепился» от соседнего забора, осуществляя реализацию своих намерений, как ощутил движение «маркера настройки». Молодой парнишка быстрым шагом покинул место проживания подопечной семьи. Догнать, спросить? За таким не угонишься. Проще пока понаблюдать.

«Ява» завелась с полтыка. Вырулив, не форсируя скорость, сопровождал пацана. Мог бы и не поддерживать визуальный контакт, односторонняя биологическая связь между ними работала вполне нормально. Перевертыш под полным контролем. В пятистах метрах от освещенной громады кинотеатра парнишку подобрала легковая машина. «Жигуль», сорвавшись с места, ходко соскочил с асфальта и, огибая пустырь, рванул к далеким двухэтажкам, по темным стенам которых можно было понять, что они нежилые. «Ява», плюхая по лужам, резиной колес разбрызгивая в стороны потоки грязи, понеслась следом.

С подопечным он был связан невидимой энергетической пуповиной и момент нападения ощутил в полной мере. Потому как совсем неподалеку ошивался, большую часть «удара» принял на себя. Само нападение на «опекаемого» провели столь неожиданно, что перед глазами все померкло и в какую-то долю секунды с мотоцикла он сверзся в мокрую траву. Нет! Все-таки прав дед! Звезд с неба он не хватает.

Запустил систему восстановления биополя, тем самым помогая восстановиться и парню. Какой отравой его стреножили? На банальную наркоту похоже.

Медленно, неохотно, но отпускало. Еще хорошо, что людей поблизости никого, оно и понятно, ночь свое берет. Кому охота без большой надобности через «медвежий угол» ходить? Запросто на неприятность нарваться можно. Указом Леонида Ильича в Донбасс сорок тысяч уголовного люда по амнистии выпустили.

Отлежался. Полегчало. Пора парня выручать.

…Успел вовремя. Добрый у деда посох, ведь уезжая бессовестно, по-тихому «позаимствовал» артефакт, а он так реально пригодился. Когда им мужика по лбу треснул, не думал, что дерево выдержит. Подопечного освободил, захватчика связал, вот тут и пошли непонятки. Казалось, парнишка еще совсем молоденький, должен крови бояться, а он шею взрослому мужчине свернул, как цыпленку, и не поморщился. Да и потом повел себя так, что можно было усомниться в адекватности поведения. Когда подъехали к воротам уже знакомого двора, пригласил в дом. А что? Ночевать-то где-то нужно. Почему не погостить, раз приглашают?

Вкатив мотоцикл во двор, в дом пробирались, как в тыл врага, стараясь никого не потревожить. Куда там? Оба попали пред ясные очи деда и бабки. Антон грязный, как черт из варочного цеха, Михаил побитый, как пес подзаборный. Во многих местах в запекшейся крови и синяках на теле. Охи и причитания бабули пресек дед, указав положенное место встречающей хозяйке.

– Живы! Чего тебе еще нужно? А синяки сойдут, и следов не останется.

– Ну, как же…

– Бабуль, это мы с мотоцикла навернулись.

Дед из-под седых бровей сверкнул хитрым взглядом. Распорядился:

– Живо мыться! А ты, старая, стол накрой, а опосля постирушкой озаботься, чтоб гость завтра в свою чистую и сухую одежу влезть смог.

– Дедунь, поздно уже. Нам бы…

– Живо… и за стол.

…Утром проснувшись, после сытного бабулиного завтрака расположились в комнате Михаила. На учебу Каретников не пошел. Мать еще ночью отзвонилась, сообщив о том, что отцу вырезали аппендицит, что все у него хорошо, и прямо из больницы отправилась на работу, так что возмущаться и подгонять было некому. Дед бочком просунулся в комнату и со словами:

– Я тут в стороночке посижу, мешать не буду, – прикинулся ветошью, перестал отсвечивать. А что? От старого тайн у Михаила почти нет.

Было видно, что Антону не терпится поговорить. Ну, давай, задавай вопросы! Юный корректор не заставил себя ждать.

– А я ведь думал, что ты еще… ну, не это…

– Ага! По первому кругу чалюсь!

– Да. Понимаешь, у каждого своя стезя. Я при большом желании могу оказаться в прошлом. Могу подкорректировать настоящее, только не подумай… Это не колдовством делается. Мы не колдуны какие!..

– Да я и не думаю.

– …Вот! Правда, пока этого еще не делал. Только будущее для нас табу. Пройти туда невозможно. Среди нас только «вещие» про него знают, но редко когда говорят о нем… Расскажи о себе, о том, что будет.

– А что про него говорить? Ничего там хорошего нет.

– Как это?

От услышанной реплики парняга прямо опешил. Дед заерзал на кресле, сидя у книжного стеллажа. Видать, и ему интересно. Х-хе! Ну, почему бы и не потешить людей, коль есть такое желание.

– Ладно. Только говорить буду о том, что наблюдал «со своей колокольни». То есть как сам для себя понимаю.

– А нам, Мишаня, по-книжному и не надо, – согласился с ним дед.

Это он там так тихо сидит и не мешает, старый плут. Дай палец, по локоть отгрызет. Так! С чего ж начать-то?

– Значит, была огромная, крепкая и сильная страна, Советский Союз. Я за эту страну еще повоевать успел.

– Афганистан? – с любопытством подал голос Антон.

– Не только. Так вот. Правители наши верховные все как на подбор старые маразматики… гм… кроме, пожалуй, одного, да и того не уберегли, под пулю подвести умудрились… Так вот эти самые пердуны престарелые за здорово живешь нашу страну отдали в руки предателю, тайно на врагов работающему. Ну и понеслась… гм, душа по кочкам! Рассыпалась страна, как карточный домик…

Копившийся в душе негатив девяностых годов Каретников выплеснул на своих любопытствующих собеседников. Вспомнил все, что пережил вместе со страной. Тут тебе и реформы, и бандитизм на просторах «великой и неделимой», и помощники из-за океана, и свои доморощенные либерасты. Запущенные поля колхозов, дележку госпредприятий описал в красках. Подытожил:

– …Коренное население на положении людей третьего сорта, чужая культура и чужое образование, чужие песни и нравы, чужие законы и праздники, чужие голоса в средствах информации, чужая любовь и чужая архитектура городов и поселков – все почти чужое, и если что позволяется свое, то в скудных нормах оккупационного режима.

– А коммунисты куда смотрели?

Снова не выдержал дед. Два раза пройти Отечественную войну, не за хлебушком в магазин смотаться. И в самых критических моментах клич «Коммунисты, вперед!» для старика не пустой звук. Скривив рот в ухмылке, объяснил, чем заставил деда съежиться, по-стариковски опустить плечи:

– Коммунисты? Не было коммунистов. Народ будто спятил, партбилеты выбрасывал, рвал, жег. Думал вот, свобода наступила…

– Ты жил во время безвластия, – подвел итог Антон.

Каретников скрипнул зубами. Сейчас глядя на него со стороны, любой мог бы ужаснуться, заметив на мальчишеском лице, на котором только формировались черты мужчины, – хищное выражение. Оно проявилось прямо с каким-то животным оскалом. Снова объяснял неверующим, слова как монеты чеканил. Про родовые кланы чиновников, олигархов с привязкой на Запад, марионеток в парламенте. Дойдет ли?

Дошло.

– Почему рабочий люд не бунтует?

– Дед, ну ты как с Луны свалился! Потому что не дожали до такой степени, чтобы бунтовали. Кроме того, изрядная доля населения страны и по собственному опыту, и на основе исторической памяти понимает, что какое ни на есть государственное управление лучше, чем когда его вовсе нет. Война всех против всех нормальным людям приносит одни убытки.

Антон подал голос:

– Если хоть половина правды в твоих словах есть, то дальше и жить не хочется. Может, на Советский Союз сначала напал враг, разгромил его, а ты об этом ни слова не сказал?..

В ответ лишь улыбнулся.

– …И когда же это все началось?.. Ну, в смысле, самое начало развала?

– Умные люди говорят, что ноги растут из вот этого самого времени. А вот теперь у меня вопрос. Где были все это время твои корректоры?

Антон смутился. Работа мысли отразилась на его лице. С серьезной миной на фейсе, официальным голосом «разродился»:

– Нам запрещено вмешиваться в события, происходящие в реальности. Каждый народ достоин именно того правителя, которого взрастил.

– Короче, все опять пойдет по накатанной плоскости, хоть трынь-трава не расти!

– Если не придет враг извне!.. Я уже малость изучил тебя. Миша, хочу предостеречь. Тебе нельзя будет особо менять реальность, своими действиями и знаниями будущего нарушать действительность.

– А то что?

– Дед говорил, бывали случаи, когда особо шустрых, наверное, таких как ты, в семнадцатом и последующие годы изымали из привычной среды и…

– Понимаю. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!»

– Зачем? Их «переправляли» в иную реальность или в другое время. Отправляли туда, где они могли принести Руси наиболее существенную пользу.

– Ага! С глаз долой, из сердца вон!

– Как-то так. То, что мы с тобой сделали вчера, сразу скажу, не будет приветствоваться там… – большим пальцем указал куда-то за спину, видно имея в виду «общество старших товарищей». – Получается, грубейшим образом изменили ход реальности.

– Ну, конечно! Я и забыл, что этот упырь должен был успеть еще сорок душ к Богу отправить, прежде чем его за жопу возьмут. Да и меня заодно с ними.

– Не передергивай! Ты человеку шею походя свернул. Получается, такой же негодяй, как и он, а я, выходит, твой подельник. Зачем было убивать?

– Извини. Меня учили не оставлять за спиной живых врагов.

– Кто учил?

– Армия.

Идиллию беседы прервала появившаяся мать, решившая во время обеда почтить своим вниманием семейство. Прямо с порога наехала на сына и свекра. Оказывается, ей позвонили из школы, с вопросом, почему ее чадушко пропустило занятия. Дед шустро свинтил в тину. Мол, я не я и хата не моя! Растворился «на просторах двора», только его и видели. Антон засобирался и, скомканно попрощавшись: «Скоро увидимся»… смог «без потерь» улизнуть из поля зрения «грозных очей» хозяйки семейства. Каретников, услышав звук отъезжавшего мотоцикла, отчетливо осознал, что «разбор полетов» предстоит держать в одиночку.

Глава седьмая. Или не берись, или доводи до конца

– Hallo, Michael. Aus irgendeinem Grund scheint es mir, dass du in den letzten zwei Wochen in der Schule studiert hast. Hast du was?[3]

Вот чертова кукла, опять подкралась незаметно. Прямо полевой разведчик какой-то, а не училка. И ведь момент выбирает…

– Guten Tag, Henry Karlovna. Ich habe alles in Ordnung[4].

– Seltsam, aber die Lehrer beschweren sich. Sie sagen, Sie sitzen in den Lektionen, leer vzgla – Haus Fliegen fangen[5].

Вот уж не думал, что все так плохо. То, что Добрикова последнее время на него, как на блаженного смотрит, за душу не брало, а вот учителя… это серьезно. Ему из общей массы выделяться не нужно.

– Zu Ihnen auf einer Position ist es notwendig, uns unter dem Mikroskop zu schauen. Ich hoffe, Sie halten mich nicht für preiswert?[6]

– Ха-ха, ха-ха! Wie es ist, hast du einen Vergleich gemacht. Beruhige dich. Besonders nach dem Gegenstand mir dich, etwas und nichts zu lehren. Lange свыклась mit dem Gedanken, dass dein gesprochenes, besser von meiner Universität. Und dennoch empfehle ich werden eng an den Menschen[7].

– Danke, ich werde versuchen[8].

– Ich habe vergessen, dass im März wir auf den Olympischen spielen auf Fremdsprachen gehen?[9]

– Beleidigt, Henry Karlovna! Ich bin wie ein Pionier, immer bereit[10].

– Tut mir Leid. Komm, Klingel zum Unterricht gegeben[11].

– Vorschauen, meine Geliebte Lehrerin![12]

«Ходячая катастрофа» умиленно помахала указательным пальцем. Ф-фух! Легко отделался, но она права, статус-кво в школе восстанавливать придется. Пацан! На первом препятствии «крышу снесло»! Сколько их, этих препятствий впереди будет.

Обычно на уроках обществоведения Каретников скучал, но чтоб не подставлять учительницу этого предмета, оставался в образе школьника, читающего советскую прессу. Светиться своими знаниями, проверенными на собственном опыте и опробованными на собственной шкуре, он не собирался. В классе у них народ подобрался еще тот! Все как по выступлениям ныне здравствующего Аркадия Райкина. Разве что, кроме Шпики, ну и еще троих одноклассников, все дети, родители которых к рабочим профессиям имели отношение опосредованное. Товаровед, завмаг, директор, начальник чего-то там, ну и им подобные.

Когда в классе вдруг создалась «рабочая» пауза, мелкая ехидна, Наташка Кузовлева, с места задала учительнице провокационный вопрос. Поганка такая!

– Ирина Маликовна, вот мы живем в стране развитого социализма, объясните тогда, отчего, когда наши туристы выезжают за границу, то они стараются все там купить?

Малолетние гаденыши! Понимают, что поставили женщину в неловкое положение. Сидят, молчат, ухмыляются. Всем и так ясно, что в стране шаром покати! Это в столицах, да у них в Донбассе, особое обеспечение в магазинах. С теми же шахтерами не забалуешь! И все равно импортные шмотки, гарнитуры и прочую дребедень только из-под полы да по блату достать можно. А уж на зарплату учителя особо не разгуляешься.

Преподаватель от вопроса в ступор впала, лицо красными пятнами пошло. Того и гляди от волнения сейчас кондрашка хватит. Пора выручать бабенку. Поднял руку, не дожидаясь разрешения, встал из-за парты.

– Ирина Маликовна, можно объяснить коллеге?

– Д-да, – пролепетала учительница.

Эх, молодая! Опыта совсем нет. Попробуй справься с такими оторвами, да еще если за спиной богатенькие родители маячат. Повернулся к «любопытной» стервочке, объяснил:

– Понимаешь, Наташенька, советский рубль имеет высокую покупательную способность. Помнится, не так давно твоя маменька по турпутевке в Югославию ездила. Так вот, если ты знаешь, им на таможне за границу всего лишь тридцать рублей разрешили провезти. Так ведь, дорогая моя?

– Я тебе не дорогая! И не твоя! – прошипела гадюкой.

Видно было, что перевод стрелок непосредственно на ее фамилию девочке очень не понравился.

– Ну, все равно. Так вот, прибарахлиться на эти тридцать рублей советская туристка смогла по полной программе. Я тут краем уха слышал, что и тебя подарками не обделили.

По классу прошелся шепоток, а в дальнем углу даже похихикал кто-то. Обернулся к учительнице, уже вполне пришедшей в себя. Поймал благодарный взгляд женских глаз.

– Можно сесть?

– Да, пожалуйста.

Прозвеневший звонок на перемену совсем разрядил атмосферу в классе.

– Каретникову за работу в классе пять. Остальные, запишите задание на дом…

Медленно сложив учебник и школьные принадлежности в «мыльницу», последним покинул кабинет. Тут же в коридоре нарвался на ожидавшую Наташку. Бледное злое лицо источало негодование, чуть ли не нервный срыв. Не говорила, а скорей шипела, не обращая внимания на шум, создаваемый детворой вокруг них.

– Каретников, я тебе все припомню, при первой же возможности отомщу. Знай это!

Вот же глупая пигалица. Самая мелкая в классе, а яда на трех гадюк хватит. И ведь что характерно, такие люди обиду всю жизнь помнят. По прошлой жизни он с ней толком никогда и не общался, путалась под ногами, язвила понемногу, но так, как сейчас, точно друг на друга не наезжали. Шалишь! Последнее слово за ним. Предположительно сделал умильную морду, ласковым голосом чуть ли не промурлыкал:

– Золотце, если ты еще хоть раз попытаешься выставить Ирку в таком свете, как сегодня, я даже случая ждать не буду, ославлю на всю школу. Поверь, повод найду, а не найду, так подведу к поводу, и свидетели отыщутся. Не нужно становиться моим врагом, хлопотно это.

Отвернувшись, спокойным шагом пошел в сторону лестницы. Последним уроком была НВП, которую преподавал старший лейтенант Дынин Иван Степанович. «Старый перец», вечно ходивший в общевойсковой форме с планками наград на груди, красивший волосы в радикально черный цвет, но по причине морщин моложе от этого не выглядевший. В юном возрасте на такого человека обращаешь мало внимания, воспринимаешь как должное. Есть, ну и есть человек! Лишь через много лет Михаил узнает, что Дынин на войне был геройским парнем, войсковым разведчиком, кавалером двух орденов Славы, а войну он в Праге закончил. Только узнал он это, когда самого военрука уже в живых не было.

На его уроках ученики не только учились военному делу, но и знакомились с тупым армейским юмором. Любимая его поговорка, когда он класс строил в одну шеренгу, была: «Вы должны видеть грудь четвертого человека! Да-а, у нее же груди нет!» Хотя дядька он был вообще-то не злой.

Возле класса НВП был стендик «Никто не забыт, ничто не забыто», камешки насыпаны и стояла наполовину отпиленная гильза от пушки. Шутники его так «любили», что частенько он вынужден был уносить эту гильзу домой в своем портфеле.

Когда Дынин вызывал к доске девчонок, на столе у него лежал учебник, и те безбожно считывали по нему ответ, а он еще и страницы переворачивал. А вот к парням отношение было другим. Считал, что мужчина обязан знать предмет, как «Отче наш…», ему ведь после школы в армии служить точно предстоит. Никаких скидок. Ты должен! Ты можешь!

Когда Каретников подошел к классу в самом торце третьего этажа, напоролся на общую нервозность «боевых» товарищей. Ухватив под руку Игорька Самарина, поинтересовался:

– Что за кипиш?

– Степаныча неожиданно гороно проверить решило, комиссия из трех человек приперлась. Открытый урок будет. Наши кумушки уже все обсосали. Говорят, настучал кто-то, как он уроки проводит. Если что не так, турнут военрука.

– Час от часу не легче.

– Во-во! И я о том же.

Взгляд снова упал на волновавшуюся толпу одноклассников. Им ведь тоже несладко! Если плохо все пройдет, мало того что сам класс ославят. Мол, олигофрены, не могут двух слов связать! Так еще и родители… А год этот по учебе выпускной.

Э-хе-хе! Ну, что за жизнь пошла? Ведь не нужно светиться! Совсем не нужно. Серой мышкой доковылять до цели, а там уж… Но что делать? Нужно выручать Степаныча. Кто знает, какие указания получила комиссия на его счет? Времена разные, а люди все те же! Придется…

– Кла-асс, стройся! – напрягая голос и добавляя в него нотку металла, подал команду Каретников.

Подчинились. Да и куда бы они делись?.. Строй стоял. Минута прошла. Говорил не громко, но четко, прекрасно зная, кто на что способен. Успел до открытого урока распределить пофамильно, кто будет отвечать на его вопросы, а остальным всем велел, как только он вызовет желающих, тянуть руки вверх.

– Всем всё ясно?

Две минуты осталось. Наглость – второе счастье! Открыл дверь в кабинет, просунул голову внутрь.

– Извините! Иван Степанович, можно вас на минуточку!

Старый учитель вышел, сразу заметив, что класс стоит по стойке «смирно».

– Что хотел? Только быстро!

Встал грудь в грудь с преподом, напористо и убежденно зашептал:

– Иван Степаныч, народ все знает. Мы на вашей стороне и мы вас хотим «вытащить» из этой передряги. Ваша задача объявить комиссии, что я назначен провести урок, мол, вы так со всеми практикуете. Поверьте, все будет сделано в лучшем виде.

– А сможешь?

– Не сомневайтесь.

Взгляд военрука смурной, затравленный. Небось на фронте не так боязно было? Там враг, которого можно убить. А здесь комиссия, это вот она как раз под цугундер подвести может. Растопчет и мимо пройдет, «не заметив потери бойца»! Степаныч кивнул.

– Добро!

– Работаем!

Комиссия вместе с Дыниным высыпала из класса в коридор, маленькой гурьбой остановилась перед застывшим строем учеников десятого «В» класса. Наверное, кроме Каретникова и самого Дынина, никто из собравшихся в полной мере не понимал, какая ответственность легла на плечи этих двоих. Пойдет что-то не так, и «пишите письма», простым порицанием не отделаешься. Видно, что народ мандражирует, но все равно воспринимает происходящее как небывалое раньше развлечение.

– Равняйсь! Смирно! Равнение на… право!

Четко повернулся. Три строевых шага к преподу и доклад.

– Товарищ старший лейтенант, десятый «В» класс для проведения урока по начальной военной подготовке построен. Тема занятий… – Микроскопическая пауза, на глоток воздуха. – Устройство и принцип действия пускового механизма АКМ. По списочному составу класса отсутствующих нет. Ответственный за проведение занятия Каретников.

«Комиссары», двое дядек и тетка, придирчиво «фильтровали базар», но было видно, что грамотность начала занятия их впечатлила. У доложившего не видно волнения и, похоже, ни грамма сомнения в своем поведении. Лишь отвлеклись на стук каблучков в пустом коридоре. Михаил даже бровью не повел, не обернулся. К строю, запыхавшись, просеменила Татьяна Петровна, завуч школы.

– Иван Степанович, товарищи, я поприсутствую на уроке, если не возражаете?

Старлей кивнул, при этом дал команду:

– Вольно! Приступить к занятиям!

Дальше уже Михаил повел партию оболванивания прибывших на проверку.

– Слева, в колонну по одному зайти в класс! Рассаживаться по рабочим местам.

Урок начался.

О-о! Что это было!.. Народ «работал» как проклятый! На любой вопрос руки тянул похлеще большевиков на митингах в далекую пору Октябрьской революции. Практика тоже не подкачала. Разборка двух наличествующих автоматов, а потом и их сборка проходила успешно, вызывая неподдельную зависть прибывших алгоритмом занятия. Иван Степаныч не вмешивался в сам процесс вовсе, но «цвел», как полевой цветок. Завуч, переволновавшись, но осознав, что гроза, похоже, минула их школу, сидела спокойная и отрешенная на «галерке» у окна.

К концу занятия народ раздухарился, готов был горы свернуть. Оно и понятно, общий порыв рабочих масс способен на многое. Всю малину попытался испортить один из проверяющих. «Колобок» среднего возраста и среднего роста, сильно потеющий от работы батарей, легкой духоты в классе и особенностей организма, поднявшись с задней парты, носовым платком вытерев лоб, изрек Каретникову свое пожелание:

– Молодой человек, к вам как руководителю сегодняшнего занятия вопросов нет, надо признать, работали правильно. А вот, если Иван Степанович будет не против… – сделал полоборота корпуса в сторону старлея, – …то мы, то есть комиссия, погоняем непосредственно вас самого по данной теме. А то знаете, бывает…

– Не против! – встретившись взглядом с глазами своего ученика, согласился военрук.

– Так вот…

– Прошу прощения, – Михаил сам атаковал комиссара. – У меня к вам встречное предложение.

Колобок первый раз за весь урок хоть чему-то удивился. Надо же, детки пошли, ничего и никого не боятся, и… не уважают. Сколько этому парню лет, что так нагло, нахрапом берет за горло. Сдержался, спросил:

– Какое?

– До конца урока времени у нас мало осталось. Четыре минуты. Поэтому вопросы задавать, только время тратить. Давайте я по данной теме устрою быстрый обзор?

– Н-ну, давайте.

– Самарин, автоматы на стол преподавателя. Людмила, – обратился к Добриковой, – с шеи косынку сними и передай сюда. Спасибо. Итак, уважаемая аудитория, вашему вниманию представляется практический обзор устройства и возможностей АКа.

Встал к столу, накинул платок на глаза, узлом завязал его на затылке. Поехали!

– Являясь индивидуальным оружием, автомат Калашникова предназначен для уничтожения живой силы и поражения огневых средств противника. Из автомата ведется автоматический или одиночный огонь. Автоматический является основным видом стрельбы из этого устройства. Ведется короткими, до пяти выстрелов, и длинными, до пятнадцати выстрелов, очередями и непрерывно…

Руки беспрестанно, как заведенные, умело производили разборку. Детали ложились в определенной последовательности в ряд. Закончив разбирать первый автомат, тут же принялся за другой, ощупью подхватив оружие.

– …Для поражения противника в рукопашном бою к автомату присоединяется штык-нож. Для стрельбы и наблюдения в ночных условиях ночной стрелковый прицел. Автомат может быть использован в комплексе с подствольным гранатомётом ГП-25, «Костёр». Однозарядным, сорокамиллиметровым, предназначенным для уничтожения открытой живой силы…

Закончил и тут же принялся за сборку.

– …Общее устройство. Автомат состоит из ствола со ствольной коробкой, прицельным приспособлением, прикладом и пистолетной рукояткой, крышки ствольной коробки, затворной рамы с газовым поршнем, затвора, возвратного механизма, газовой трубки со ствольной накладкой, ударно-спускового механизма, цевья, магазина…

Собрал оба автомата, с глаз сдернул косынку. Глядя в глаза «комиссара», как ни в чем не бывало продолжил пояснение:

– …Кроме того, у автомата имеется дульный тормоз-компенсатор и штык-нож. В комплект также входят принадлежность, ремень и сумка для магазинов.

Звонок с урока подвел черту под невольным представлением. Без перехода от темы занятия подал команду:

– Класс, встать! Урок закончен, цели занятия достигнуты, замечаний нет. Спасибо за работу в процессе рассмотрения материала, оценки выставит Иван Степанович. Свободны!..

Готовых сорваться с места и покинуть кабинет великовозрастных детишек остановил громкий голос завуча.

– Десятый «В»! Десяты-ый «В»! Всем задержаться! – глазами нашла комсомольского вожака класса. – Евченко! Галина! А ну, придержи своих комсомольцев!

Никакого строя и в помине нет. НВП кончилось. Гудящая растревоженным ульем толпа ребят образовалась в проходе коридора, у окна с широким подоконником.

– Сегодня организован школьный субботник! – стараясь перекричать шум, заявила Татьяна Петровна.

– Так ведь не суббота!..

– А снег не спрашивает день недели!

Вчера в городе пошел снег и к утру не растаял, только добавился. В очередной раз снегопад в декабре был воспринят городскими властями как стихийное бедствие. Те, кому доводится ранним утром бывать на улицах, не могут не заметить большого количества разнообразных машин, выходящих на борьбу со стихией. Выстроившись уступами, одна за другой, идут снегоуборочные машины, стальными плугами сдвигая снег, подметая путь вращающимися щётками. Десятки пескоразбрасывателей вслед за машинами посыпают дорогу. Про снег в частном секторе городские структуры вообще забывают. Ну, а школа, она как бы тоже сама по себе, вот и приходится завучу изгаляться с уборкой огромного школьного двора. В результате приказа начальства Каретникову пришлось помахать лопатой, расчищая школьный плац и кучу дорожек. Хоть и одет легко, но взопрел. Когда домой добрался, с волчьим аппетитом навернул бабанькиного борща, котлету с толченой картошкой. Запив обед компотом, сытно отвалился в кресле. Вошедший в комнату дед, перед этим занимавшийся расчисткой двора, хитро усмехнулся в усы.

– Надо так понимать, в спортзал не пойдешь?

– Нет. Пойду в другое место.

– Куда, если не секрет?

– Секрет, дед. Секрет!

– Ну-ну!

Уже одевшись, стоя в прихожей, обернулся на голос бабушки.

– В город уходишь?

– Да.

– Будешь возвращаться, в магазин заскочи, чтоб деда не посылать.

– Что купить?

– Хлеб, молоко, сметану, ну и масло сливочное. Деньги дать?

– Есть.

…Зимний день короток. Посветлу успел добраться до конечной остановки. Вместе с немногочисленными пассажирами покинув салон, встал столбом и с возвышенности смотрел на далекие маковки церковных куполов, красным золотом сиявших в лучах зимнего заходящего солнца. Все-таки умели раньше строить. Строителей давно и на свете нет, а красота, созданная их руками, осталась. Храм – это ведь не только архитектурный памятник, но еще и область Божественного присутствия. Святыня для русского человека. Нынешние этого не понимают, вытравили из них многие понятия, но среди тех, кто воевал, прошел через кровь, грязь, безысходность – атеистов нет. Они прекрасно знают, что ОН существует.

Храм, со всех сторон окруженный балками, рощами и родниками, как и сам поселок, расположился рядом с городской чертой в довольно живописном месте на берегу речки Камышевки. Сразу от остановки, прямо по полю к нему вела протоптанная тропа, ступив на которую, Михаил быстро пошел в направлении пяти куполов сооружения, выкрашенного в бело-голубые тона. Догнав, пристроился к веренице женщин, скорей всего нацелившихся туда же, куда и он.

Шли ходко, громко выдыхая клубы пара изо рта. Если ветер как-то сдувал часть снежного «полотна» с открытого места, то поселок утопал в снегу, в легких сумерках отбеливавшему тени домов, заборов и деревьев. Поскрипывавший на морозе снег предательски выдавал приближение чужаков. С подворий залаяли собаки, готовые по цепочке принять пришлых, оповещая хозяев о неусыпном несении своей нелегкой службы в такое время года.

Войдя на храмовый двор, встав на паперти напротив железной, двустворчатой двери, перекрестился на икону над дверью. Как и в прошлой жизни, с большим напрягом сделал поклон. Вспомнил, так с ним всегда! Поклониться – проблема, пообщаться с батюшкой – запросто, только если разговор не касался самой веры. Для Каретникова отношение к вере особенное. С одной стороны, он православный христианин, с другой – натуральный язычник. Всегда, как всякий славянин, считал себя прапрапра – сыном божьим, имея в виду родных богов, а не рабом Божьим был – по новой вере, завезенной из Византии. Короче, грешник он большой. Но какой уж есть. Вот сейчас возникла потребность пообщаться с НИМ, явился в храм. А общение это Михаил предпочитает вести без посредников.

Вошел внутрь. Достойно, но без особого шика. Пол вымощен метлахской плиткой с узором, скорее всего община расстаралась. Нужно людей поддержать, сейчас время такое, что люди редко заходят в такие места. Город вроде бы под боком, а прихожан на богослужение приходит раз-два и обчелся. Усопших отпевать попа в дом зовут. Если покрестить младенца, то только по-тихому, чтоб не дай боже партийное руководство не пронюхало. А ведь новое поколение «партейцев» и сами, шифруясь, иногда общаются с батюшкой. Все вроде бы шито-крыто, но в то же время на слуху. Но ничего не докажешь!

Сразу за притвором попал в руки двум старухам. Голову посетила мысль: «Сейчас начнется!» И точно! Пожилые, уставшие от жизни и проблем люди часто поучают молодых, потому как им «больно смотреть» на «косяки» молодежи, хочется поправить, подсказать, не всегда это получается сделать в мягкой форме, да многие и не хотят помочь, напротив – уязвить. Издержки возраста, характера и личных проблем. Подозрительно осмотрев Каретникова, более бойкая спросила:

– Зачем пришел?

Зачем? Дура или как? Зачем люди к Богу приходят? Да и тебе-то какая разница? Улыбнулся, молча, не провоцируя местный «персонал», бочком обошел обеих. Видел, как дернулась «ретивая», но вторая оказалась более умная, придержала рукой товарку, прошептала:

– Стой! Федоровна, он сам разберется.

Вот это правильно. Перекрестился три раза. В позвоночник будто кто лом вставил. Через силу произвел поклон. За спиной услыхал напутствие:

– На солею не наступи!

Бдят бабки, неусыпный пригляд ведут.

Служба проходила при малом стечении народа, то бишь его было действительно не много. Десятка полтора людей обоего пола и преклонного возраста слушали проповедь приходского священника, поставленным голосом вещавшего с возвышения. Стена, называемая иконостасом, вся увешана иконами, а на золоте Царских врат бликовали отсветы от свечей. Ну, батюшке, да и всей остальной пастве он мешать точно не будет, шагнул в сторону церковной лавки.

– Здравствуйте.

Дородная тетка за прилавком, заставленным коробочками с разнокалиберными свечами, церковной литературой, крестиками и иконками, кивнула в ответ.

– И тебе не хворать!

Видно, что удивлена и толком не поймет, почему молодой парень оказался в столь непривычном месте. Молодежь в церкви – большая невидаль. Положил на прилавок «червонец».

– Продайте мне свечек.

– Сколько?

– Так! Божьей Матери поставлю, Спасителю, Георгию, Николаю, потом за упокой, за здравие, ну и за то, что из беды выбраться получилось. Значит, семь штук. Да! Сдачу на церковь оставьте.

Во взгляде тетки уловил благожелательность. Десять рубликов по местным реалиям деньги немалые. Кивнула, выложив перед ним покупку. Улыбнувшись, подалась к нему, зашептав, спросила:

– Хоть знаешь, кто где?

– Разберусь.

Стараясь не особо привлекать внимание, заскользил по залу. Он только выглядит парнем, но церковный канон знает, все потому, что по службе изучить пришлось. Кто ж знал, где военную операцию проводить придется? Случай!.. Висевшее вверху на потолке паникадило – большой подсвечник со множеством свечей, сегодня не освещал храм, значит, поп проводит обычную рядовую проповедь, и никакого праздника в этот день нет. Направо от Царских врат икона Спасителя, налево – икона Божией Матери. Поставил свечи перед ними, отдал должное, теперь с шефом пообщаться можно.

Согласно преданию, святой защищает всех слабых и невинных. Был послан Иисусом на мольбы народа, освободить их от великой напасти. Люди просили избавить их от страшного жертвоприношения, в котором они должны были отдавать своих детей на съедение грозному змею, дабы задобрить его. И пришел Георгий, да и избавил их от данной участи, победив змея – сразив его копьем. Для военного человека святой олицетворяет образ небесного патрона. Защитника, покровителя и советчика в одном лице. После недавних событий Михаил чувствовал себя, прямо скажем, не в своей тарелке, будто простуда точила молодой организм. Уже даже когда под храмовую сень ступил, полегчало. Отлегло. Отпустило.

Поставил зажженную свечу перед ликом в серебристом окладе, постоял, вглядываясь в написанный образ, тихо, но внятно промолвил:

– Святой Георгий Победоносец, помнишь ли одного из воинов своих, заблудившегося на дороге времени? Я все тот же, русский солдат Михаил, готовый по первому призыву выступить на защиту Родины. Но и ты, покровитель воинства русского, защити меня от сплетен врагов и от козней дураков. В поле и на дороге, на работе и на пороге пусть враг не настигнет меня. Да будет воля твоя. Аминь.

Постоял. Прислушался к внутренним ощущениям… Благостно! По-иному не сказать.

– О всехвальный, святой великомученик и чудотворец Георгий! Не презри моления моего, но испроси у Христа Бога нашего тихое и богоугодное житие, здравие же душевное и телесное, и да не во зло обрати благое, даруемое нам тобою от Всещедрого Бога, но во славу святого имени Его и в прославление крепкого твоего заступления, да подаст Он стране нашей и всему боголюбивому воинству на супостатов одоление и да укрепит не пременяемым миром и благословением. Да оградит нас ангел ополчением, от козней лукавого и тяжких воздушных мытарств его, чтоб чести воинской не уронить, и не осужденным предстать в свое время Престолу Господа Славы. С именем Его, Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Общался и молился, вкладывая в это общение именно тот смысл, который определил для себя, того человека – ушедшего в небытие в далекой Сирии, в далеком две тысячи семнадцатом году, и того – кто сейчас стоял перед иконой небесного патрона русского воинства.

Душа успокоилась полностью, и даже то, что обе самые первые встретившие его бабульки словно шпионы прислушиваются, как он общается с шефом, совсем не раздражало. Перекрестившись на икону, действительно от души поклонился святому. Отступив назад, кивнув головой, подмигнул старушкам, в ответ услышал лишь концовку фразы пресловутой Федоровны:

– …бу-бу-бу… прости Господи!

Ох, же и вредные бабки! Ну, да Бог им судья!..

* * *

Видно, что народ после окончания рабочего дня ринулся по магазинам. Еще какой-то час и городские улицы опустеют. Кому охота по темноте при поземке на ветру прогуливаться? Каждый норовит побыстрей в тепло родной квартиры попасть, к телевизору, детям, к законной половине, к книге, в конце концов. А что? У нас самая читающая в мире страна! Хорошую книгу в книжном магазине днем с огнем не найти, только по особому блату… А может, город-то и не совсем опустеет? Вряд ли молодняк даже по такой погоде на дискотеку не попрется!

В центре с троллейбуса пересаживался на трамвай, ему у рынка менять направление. Почему бы здесь не отовариться? Зато на проспекте прямиком сразу домой. Вот и гастроном перед самой остановкой. Заскочил, попав в коловорот покупателей. Нар-родищу-у-то! Думал, самый умный? В магазине несколько отделов, высокие стеклянные прилавки наполнены товаром. Н-да! Ему помимо хлеба и молока бабуля еще и масло со сметаной заказывала, а это весовой товар. Э-хе-хе! Сначала выстоять очередь, взвесить товар, затем очередь к кассе, получишь чек, и снова в очередь в отдел. Ничего не попишешь, придется потратить уйму времени.

Пока выстаивал, покупатели помаленьку рассосались. В матерчатую сумку загрузил две бутылки молока, хлеб, развесное масло, по три рубля сорок копеек за килограмм. Сметану продавали на разлив из больших металлических бидонов, взял и ее в их тару. О! Культовый продукт – сгущенное молоко в жестяных консервных банках с бело-сине-голубыми этикетками. Помнится, раньше пил его прямо из банки, пробив две дырки консервным ножом. Не задумываясь, указал продавщице пальцем.

– Пару банок. А, и еще одну банку сгущенного кофе. Ага! Спасибо! Сколько с меня?..

Из освещенного фонарями проспекта попал в темноту боковых улиц. До частного сектора чапать и чапать! Темно, как у негра сами знаете где. Метет. Если б не белизна снежного покрова, так вообще стрёмно было бы передвигаться. По такой темноте можно запросто в канаву загреметь. Не любил Каретников этого времени года, как, кстати, и осени. Это Саню Пушкина Болдинская осень вдохновляла, а ему, сирому и убогому, на военных дорогах Чечни и Дагестана пришлось полной мерой ощутить все прелести предгорий и гор. В одном месте грязи по колено, в другом снега по маковку, так ведь при этом при всем еще и поставленную задачу выполнять надо, и чтоб подчиненных не растерять, и чтоб вернулись домой все на своих ногах, и чтоб… Нет! Не любит он зиму.

Со стороны школьного парка послышался вскрик. Ухо уловило шум возни. Что там?

Времени терять не стал, с авоськой в руке диким кабаном ломанулся на шум, ставший совсем вялым и почти незаметным.

– Эй! Вы чего делаете, упырки?

Двое взрослых дядек, завалив в снег то ли девчонку, то ли женщину, уже успели освободить ее от пальто, сумки и теперь занимались тем, что снимали с ног сапожки, а с пальцев рук голдовые цацки. Нет, не изнасилование, обычный гоп-стоп. Мля! Амнистия брежневская во всей красе!

Урки, склонившиеся над жертвой, бросили шмотье. Как по команде разогнулись в пояснице. Оба было дернулись стрематься, но осознав, что перед ними всего лишь один человек, да и тот, если по голосу судить, парень молодой, хищно озираясь, шагнули к невольному свидетелю преступления. В морозном воздухе отчетливо прозвучал щелчок, его ни с чем не спутать. Отпущенная пружина выбросила клинок из рукоятки, и тот, отбившись из ложа, стал в стопор.

В темноте мало что углядишь. Два пятна человеческих очертаний совсем рядом.

– Слышь, корешок, это ты…

Ага! Чтоб не сбежал чего доброго, один из урок «болтанку» затеял, а то ведь догонять им не с руки. Время тратить! Каретников тоже не пальцем деланный, ему их догонять тоже не с руки. Поэтому, чтоб не сразу разобрались, кто есть ху, по рабоче-крестьянски пустил в ход сумку с молочными бутылками и банками сгущенки. Уклонились, конечно, а сама сумка, зазвенев, упала куда-то в сугроб. Не молодняк – волки матерые! Но зато и успокоились сразу. Обычного терпилу занесла нелегкая в школьном парке оказаться…

Работаем! Куртка на нем легкая, движения не сковывает, брюки – клеш, тоже удобно двигаться. Повел чуть по кругу. Повелись. Пацан перед ними.

Один первым сунулся на контакт. Каретников рукой заслонился от летящего кулака, второй рукой с максимальной скоростью нанес ответный удар ребром ладони чуть ниже «адамова яблока». Эк он «скис»! Будто воздухом подавился. Сократил дистанцию до минимума, пока напарник страдальца не успел высунуться из-за спины подельника. Удар коленом в пах, и голова противника наклонилась вперед и вниз, а его подбородок переместился в удобную для атаки позицию. Дети, чес…слово! Удар основанием ладони снизу вверх согнутой рукой, вложив в него вес своего тела. Как эпилог работы, пальцами ударной руки поразил еще и глаза противника. Аут! Один в отключке. Отскочил назад.

– Ты это чего сделал, олень?

Со стороны лежащей в снегу женщины послышалась возня и еле различимый призыв о помощи:

– Помогите-е!

Из школьных окон второго этажа, там, где сторож оставил в коридоре включенные лампы светильников, рассеянный свет падал и на уличную сторону. Глаза привыкли к сумеречной «свето-тени места». Порядок, в себя пришла. Значит, только помяли, да чтоб не брыкалась, слегка вырубили.

Ах ты ж… Нож это серьезно. Пока не стоит менять дистанцию. Развернулся правым боком к противнику, контролируя любое его движение. Уклонился от пары махов клинка. Уловил момент, перенес вес тела на левую ногу и, слегка согнув колено, с силой выбросил правую ступню вправо, целясь в ногу противника чуть ниже его коленной чашечки. Ребром ботинка проелозил по его голени, от колена вниз до подъема ступни. Отскочил. Ушел чуть в сторону.

– Й-е-о-о!

Спросил, издеваясь:

– Больно?

– Да я тебя порву…

Подшагнул. «Ножницы» обеими руками, и нож-выкидушка улетел куда-то в снег. Верткий, гад! Обеими руками схватил спереди за горло, сдавил словно тисками. Никаких мыслей. Тело Каретникова работало, как автомат Калашникова, заученно и безотказно. Левой рукой захватил снизу правый локоть противника. Правую руку перебросил через его же грабки и схватил ею за запястье правой. Правой надавил на его левую руку по направлению вниз, одновременно круговым движением вверх левой руки вывернул ему локоть. Все действия слились в одно быстрое непрерывное движение.

Захват урки ощутимо ослаб, мало того, он потерял равновесие. Михаил правой рукой надавил на его левую по направлению вниз, одновременно круговым движением вверх левой руки вывернул ему локоть. Освободившись, уже сам удерживая противника двумя руками, резко повернулся вправо, одновременно отводя ногу назад. Комбинацию завершил ударом ребром ладони по его локтю. Хруст, будто сухую ветку сломал.

Вскрик. Человек, теряя сознание от боли, валится на очищенную от снега широкую дорожку перед окнами школы. Еще в боевом трансе Михаил произвел добивающий удар лежачего, кулаком ломая ему челюсть. Но это было уже лишним.

Обернулся. Женщина поднялась. Судя по контурам фигуры, без верхней одежды, молодая. Плачет, отсюда хорошо слышно. Бросился к ней. Обнял, всю дрожащую от холода и пережитого страха, всхлипывающую. Успокаивая, прижал к груди.

– Ну, все, все! Уже никто тебя не обидит! Не плачь. Одеваться давай, а то совсем задубела! Сейчас помогу.

Разыскал в снежной перине второй сапог, отброшенный туда одним из нападавших, вытряхнув из него снег, помог обуться. Пальто сам застегнул на все пуговицы, заметив, что пальцы не слушаются их обладательницу. Шапку на голову. Взяв кисти рук в ладони, стал отогревать, выдыхая на них тепло своего дыхания, в ответ услышал стон, будто поскуливал потерявшийся щенок.

– Глупыш! Что тебя занесло к школе в такой-то час?

Темновато. Только вопрос задал, и тут же пришло осознание того, что до боли знакомый запах духов достучался до его обоняния.

– Ольга?

– Да.

– Гм! Простите, Ольга Евгеньевна! Не признал сразу.

– Кто вы?

– Каретников.

– Миша?

– Да.

– В школе задержалась. Дела.

– Понятно. Я вас до дома провожу.

– Поздно уже. Тебя, наверное, дома ожидают. Сама доберусь.

– Ага! Щаз! Провожу, потом домой пойду. Да вы не волнуйтесь, мои ко всему привыкли.

Довел до самой двери квартиры. Нехило живет учитель истории. Центр города. В элитном доме, с теплым подъездом…

– Ну, вот и добрались.

– Миша, спасибо тебе…

– Бывает! Только, Ольга Евгеньевна, вы уж про меня никому. Ладно?

Даже после случившегося потрясения выглядела обворожительно. А пахло от нее… любимой женщиной. Точно, именно так. Крышу сносило! Пора линять.

– Может, зайдешь, кофе попьем? С мужем познакомлю, если он с работы пришел.

Ну уж не-ет! На мороз! На холод! Вот уж действительно невезуха. Возраст. А спермотоксикоз организм изнутри точит. Сколько это у него уже женщины не было? Здесь считай четыре месяца, да там полгода. Ё-о! В СССР секса нет.

– Спасибо, но нет. Домой пора.

Но в малом себе не отказал. Наглец! Взял ее руку в свою, поднес к губам, поцеловал.

– До свидания.

До дому добрался без происшествий. Об инциденте и думать забыл. Знал, хоть и работал жестко, но два деклассированных неудачника замерзнуть не должны, а вот больничный бюллетень он им обеспечил.

– Хлеб, молоко купил? – спросила бабуля.

– Прости, забыл.

– Я так и думала, поэтому дед сходил.

– А наши где?

– Да ну их! Готовишь, готовишь, все думаешь, чтоб как у людей было, а эта вертихвостка, – это она про мать, – Витьку в охапку взяла и в гости потащила!

Повезло!

– …а дед телевизор смотрит. Вот уж любитель сериалов выискался, от экрана не оторвать.

– Х-ха! Что хоть смотрит?

– Ерунду какую-то. И название дурацкое. «Клуб самоубийц».

– А что? Неплохой фильм про похождения принца Флоризеля.

Уставилась как на невидаль какую.

– Ты откуда знаешь? Его же раньше не показывали.

Спалился? Хрена лысого!

– Книгу читал. Ее Стивенсон в прошлом веке накалякал. Пойду уроки делать.

– Иди, милый. Иди.

Глава восьмая. Иду, куда несут ноги

Как говорит дед, время в жизни человека проходит не равномерно. У ребенка оно «тикает» по-своему, медленно и тягуче, даже кажется, что ему нет конца и края. Организм растет, мозг в черепной коробке растет, соответственно с каждым днем медленно, но уверенно происходит познание мира и процессов в мире. Дед считает, что так бывает до двадцати восьми лет. Почему именно до двадцати восьми? Спросил его об этом. Посмеялся, ответил, что это его субъективное мнение. Ну ладно. А потом? Потом время ускоряется, ускоряются и мировые процессы. Но это под конкретного человека работает, согласно возрасту. Теперь над такой теорией посмеялся Михаил. Ну а дальше? Дальше? Чем старше становится человек, тем время для него бежит быстрее. Вот для деда оно скачет галопом. Может, он в чем-то и прав, только для самого Каретникова декабрь промчался по дедовой теории, как для глубокого старика. Типа того, ложился спать вечером первого декабря, а утром проснулся, Новый год «на носу». На календаре двадцать девятое число. А все почему? Да потому, что дураком был, дураком и остался! После показательного урока НВП Каретникова взяли-таки в оборот. Заметили, понимаешь ли, лидера в его лице.

Новогодняя лихорадка в школе зародилась где-то числа пятого декабря. Завуч его лично вызвала к себе «на ковер». Долго полоскала мозги про линию партии в отношении встречи в школе «Нового года», а закончила, как всем уже набивший оскомину Огурцов из «Карнавальной ночи», с предложением, «Бабу-Ягу со стороны брать не будем. Воспитаем в своем коллективе!»

– Времени осталось мало, поэтому по средам и пятницам, часов в шесть вечера, когда уроки у второй смены закончатся, в комнате комитета комсомола будем собирать комсомольских активистов и готовиться к празднику «Ёлки». Елена Ивановна, воспитатель по внеклассной работе, вам будет помогать. Через нее же и связь всего с администрацией школы держать будете.

Спросил:

– Татьяна Петровна, ну почему я?

– Ты у нас мальчик ответственный вырос. По своему развитию давно остальных одноклассников перегнал. Вон как Ивана Степановича выручил. Да знаю! Все знаю! И остальные учителя тебя хвалят. Говорят, сравнивая тебя с прежним учеником девятого класса, так будто совершенно два разных человека перед глазами предстают.

Твою ж мать! Ну вот, как тут не высунешься, когда тебя в герои прочат? И отказаться не выход. Родителей задолбят. А уж он-то свою муттер как никто другой знает. Для нее его такое выдвижение на люди, как бальзам на душу. Согласился:

– Хорошо, будем работать.

– Только учебу не запускай!

– Да тут всего-то три недели тараканьих бегов намечается.

– Чего-о?

– Кгум! – поперхнулся, закашлялся. – Разрешите быть свободным?

– Иди. За языком следи… а то как помелом…

Выскользнул за дверь, сбегая от порции нравоучений. В коридоре вовсю бушевала переменка. Людка Добрикова в классе ухватила за предплечье руки, всем телом подалась к нему, в самое ухо шепотом спросила:

– Чего тебя Мадам вызывала, даже с урока сорвала?

Ох уж ему эта первая девичья любовь! Напрягает по-черному! Ну, не извращенец он, чтоб ребенка к сексуальной близости склонить! Хотя нужно отдать должное Людкиным родителям, сиськи и попка у нее уже не детские. Или акселерация? Так-так! Это она всем девчонкам в классе таким образом сигнал подает: «мое, не трожь!»

Склонил лицо в ее сторону, так же тихо ответил:

– Подпрягла на «елке» клоуном поработать.

– А ты?

– Согласился.

Со стороны смотрелось, будто молодые люди любезничают на глазах у всех. «Амурную канитель» прервал звонок на урок.

Администрация школы, предоставив пару помещений и необходимое оборудование с костюмами прошлых лет, умыла руки, совершенно не вмешиваясь в творческий процесс. Председатель комитета комсомола, энергичная, но привлекательная девушка, Варя Семенова, быстро покончив с формальностями, предлагала утвердить общую концепцию веселья.

По поводу привлекательности председателя комитета комсомола Каретников подозревал, что в этом был определенный расчет воспитателя по внеклассной работе, чтобы таким образом заманить в активную комсомольскую работу побольше парней, обычно отлынивавших от всяких неизбежных формальностей комсомолии. Михаил без удивления воспринял присутствие на сборе аниматоров, пардон, по нынешним временам – массовиков-затейников, и Людмилу. Нет! С этим нужно что-то делать, а то ведь в один прекрасный момент, чего доброго, утащит в пустой кабинет и изнасилует его, такого мягкого и пушистого… гм, в некоторых местах.

– Ну? Какие будут предложения? – последовал вопрос по существу от главного комсомольского вожака.

А что тут предлагать? Все, во всяком случае, для него, накатано и перекатано. В военном училище, от нехватки женского общества, на таких мероприятиях и не до таких мелочей додумывались. Самое главное с себя, такого красивого, большую часть обязанностей снять. Поднял руку.

– Варвара Игоревна, – обратился официально. – А что тут предлагать? Секретарь у нас всего этого собрания есть?

– Зачем? – та удивленно подняла брови.

– Предложения записать, план составить, потом его обсудим и ненужное вычеркнем. Соответственно по «нужному» работать начнем.

Вожак, он на то и вожак! Сразу смекнула, как ветер повернуться может. Они ведь не просто «балаган для развлечений», они считай штаб по устройству театрализованного представления. И если покажут себя с лучшей стороны, слухи пойдут, что в такой-то школе… А эти слухи могут ведь и до ушей горкомовских работников дойти. А если заметят? О-го-го!

– Данилова, Люба! Записывай. Ну и…

Каретников поднялся с места.

– Значит так. Достать фото всех учителей школы. Только чтоб не официальные, сделанные для документов, а из семейных альбомов фотки изъять…

Послышалось хихиканье. Интересно, о чем собранный народ подумал?

– …Фотки отличников и явных разгильдяев и двоечников. Привлечь к нашей группе людей, выпускающих школьную стенгазету, и на сказочно-новогоднюю тему выпустить газету с вклеенными в рисунки лицами с фотографий. И чтоб не призывы догнать и перегнать были, а чтоб в ней фигурировали сказочные персонажи. Баба-Яга, Змей-Горыныч, Кощей, ну и прочая нечисть, скажем так, главную новогоднюю елку похищают, а добрые волшебники, богатыри, мамки, няньки, царь с царевнами и прочим людом в трансе от этого, а те, кому положено, зло побеждают и елку возвращают. Газета должна быть красочно оформлена и внушать оптимизм в завтрашнем дне. Это первое.

Загомонили. Видно, что предложение понравилось. Закреплять успех, пока не очухались.

– Далее. Театрализованное представление провести на основе переработанной под современность одной из сказок. Уверен, что у всех будет все как всегда, а мы этим выдрючимся в передовики. Нас точно заметят, да и не так скучно будет. Времени мало, поэтому сценарий беру на себя. Если освободят на пару дней от школы, предоставлю быстро.

Опять гомон.

– Следующее. Из учеников девятых классов создать бригаду по установке елки в спортзале и украшению ее. На бригаду также ляжет ответственность за подготовку зала и выполнение функций народной дружины на время праздничных мероприятий.

– Хорошо! – подала голос Семенова, происходящее ей, как никому, пришлось по душе.

Все предельно понятно и главное по делу. Ай да Каретников! Тихоней до десятого класса просидел, а сейчас вылупился из скорлупы, чешет как по писаному.

Михаил усмехнулся. Хорошо ей! Ясно, что он сейчас именно ее работу исполняет. Ну… чтоб тебе служба медом не казалась, получай конкретную задачу.

– Для вас, Варвара Игоревна, особое задание.

– К-хакое? – чуть не поперхнулась от удивления.

– У нашей школы кто в шефах «ходит»?

– Завод ферросплавов и трамвайное депо.

– Вот! Предприятия отнюдь не бедные, а даже наоборот. Раз шефы, у них на школу какие-никакие, а средства заложены, но, как правило, они о них забывают и перебрасывают на следующий период. Так из года в год и ведется. Дирекция школы особо их на сей счет не допекает, сама забывает, кто есть ху. Так, вы, милая Варвара, свет Игоревна, озаботьтесь выходом на подшефное начальство на предмет новогодних подарков ученикам школы. Поверьте, для предприятий это сущие копейки, а для вас, как комсомольского вожака, жирный плюс, и нашим малявкам будет приятно лишнюю конфету съесть. Власти у вас для роли школьной феи вполне хватит.

Фигурантка большими глазами смотрела на Каретникова. О шефах действительно никто и не думал.

– Теперь комсомольскому активу. Все вы прекрасно знаете, чем кто дышит. Предлагаю раскинуть мозгами и подобрать в труппу артистов. Это необходимо будет делать уже с завтрашнего дня. Дальше. Для малолеток создать бригаду и организовать танцевальный утренник. Дело немаловажное, помимо хороводов под елкой, подобрать репертуар, чтоб потанцевали. И чтоб Дед Мороз со Снегуркой тоже там до самого конца отплясывали, добавить к ним бригаду каких-нибудь скоморохов, пусть контингент «заводят». Самое главное! – поднял указательный палец кверху. – Чтоб на сём мероприятии фотограф был, а лучше два. Потом весь материал в городскую многотиражку передадим, пусть со своей стороны осветят мероприятие. Варвара Игоревна.

– Да?

– Это мы положим на плечи Татьяне Петровне, нашему незабвенному завучу. Ей тоже не грех поучаствовать в общем деле. Я прав? – спросил у собравшихся.

– Да! – было ему ответом.

От описанных перспектив активисты пришли в восторг и готовы были поддержать.

– И наконец, вечерняя дискотека. Ну, уж тут, Варвара Игоревна, ответственных вы отыщете без труда. Все мероприятия разбить на три-четыре последних учебных дня четверти, сначала малыши, потом вечерняя дискотека для шестых-седьмых классов и в последний день – дискотека для восьмых-десятых. Кажется все, что хотел, сказал. Может, кто что добавит?

– Нормально! – высказал общее мнение Старков, высокий блондин, ученик десятого «А». – Если это все проведем, нас еще лет пять в школе помнить будут.

– Тогда персонально распределяемся по участкам работы.

Развернувшийся предновогодний кавардак пустил учебу под откос, и учителя с этим не могли ничего поделать. Парни разбивались на группки. Одни уходили к кому-нибудь домой записывать на магнитофонные кассеты шумовые и музыкальные сборники для представления и дискотеки. Другие в одном из свободных классов расстилали на полу склеенную из листов ватмана декорацию и начинали расписывать её гуашью. Постоянно кто-то приходил посмотреть и приносил бутерброды из дома или пирожки-трубочки с повидлом из ближайшей булочной.

На переменах девчонки – исполнительницы ролей – разучивали песни из будущего спектакля и обсуждали костюмы. С утра до позднего вечера узкая и длинная комнатка комитета комсомола походила на революционный штаб, где толклись не только непосредственно занятые в подготовке, но и «сочувствующие», те, кто был «на подхвате», и просто любопытные. Всё время там кто-нибудь сидел и делал домашнее задание, пил чай, играл на гитаре. Иногда в дверь заглядывали завуч или директор, делали большие глаза и молча уходили.

За неделю до Нового года в спортивном зале установили елку. Соответствующая бригада развешивала украшения, крепила декорации. Вся предновогодняя активность переместилась туда. Уже мощные школьные С-90, пробуя свои силы, выдавали децибелами детские новогодние песенки, «Электрический мир», «Мираж» или «Agent Of Liberty» «Mike Mareen». Проходили последние репетиции в декорациях и костюмах. Первоклашки удивленно таращились на высоченных старшеклассников, в диком гриме забредавших в столовую. Начальным классам, кроме основного обеда, полагалось бесплатное кипяченое молоко. Ну вы же знаете, как относятся маленькие дети к такому продукту, да еще с пенкой. Значительная часть стаканов с этим полезным напитком оставалась нетронутой на специальных столах. А вот у старшеклассников молодые организмы требовали калорий, особенно если десять рублей в месяц, данные родителями на обеды, не сдавались классному руководителю для включения в список обедающих, а приберегались в качестве карманных денег. В общем, не пропадало ни молоко, ни бесплатный хлеб, лежащий тут же на подносах.

Каретников, наверное, полностью погрузился в жизнь своего биологического возраста. На три недели был заброшен спортзал и собственный план занятий. А еще маман! Позвонила на домашний телефон, неудачно выловив Михаила, забежавшего домой пообедать.

– Миша, как хорошо, что тебя дома застала. Съездите с дедом к тете Клаве в магазин, она там для нас кое-что оставила.

– А дед зачем?

– Сам всего не унесешь.

Ясно. До праздников неделя осталась, вся родня у Каретниковых соберется, а его на роль верблюда назначили. Позвал:

– Дед!

– Чего тебе?

– Батя на работу, как, на машине или пешком отправился?

– Пешком.

– Тогда открывай гараж, сейчас с тобой по-быстрому к Клаве в магазин сгоняем.

– А ГАИ как же?

– Они только на выездах из города стоят.

Бабка заполошно наблюдала, как внук выезжает из гаража, а дед как ни в чем не бывало раскрывает створы ворот.

– Ой, лышенько!..

Дед, усевшись рядом с Михаилом, помахал супруге ручкой. Тронулись. Поехали.

К самому магазину подъехали с заднего двора, туда, где обычно разгружают привезенный товар. Каретников, припарковавшись, оставил деда в машине, а сам нырнул в ненасытное чрево магазина, «царство кафеля» и специфического запаха разных продуктов. По кишке коридора добрался до двери с табличкой «Завмаг». Постучавшись, вошел внутрь.

– Здрасти, теть Клав!

– О! Минька! Вовремя. Сам?

Тетя Клава, маленькая, но дородная, улыбчивая женщина, по годам ровесница матери, была «царицей» продуктового «царства».

– Не-е, с дедом.

С сомнением, оценивающе, будто впервые видит, посмотрела на высокого, статного и крепкого племянника. Сделав вывод, цыкнула зубом.

– Нет! Все не унесете. Да еще и дед в возрасте. О чем только твоя мамаша думала, подослав старика и молодого?

– Попробуем. – Не убеждая, а чтоб что-то сказать, кивнул Каретников, светить то, что он на колесах, не хотел.

Подвела к отдельной стопке коробок, указала на них:

– Вот. Это все к вам переправить нужно.

– Переправим.

Очередной раз подивился простоте матери. «С дедом съездите…», будто дед богатырь Илья Муромец, а он сам на Леху Поповича тянет. О-хо-хо! Права бабанька, слишком легко матери все достается. Примерившись, ухватил сразу три тяжелые коробки, пошел на выход. Уложив все в багажник «Волги», вернулся за остальным. За три ходки управился. Дед из окошка машины посматривал за мельтешением во дворе.

Выехать не успел. Теткино любопытство пересилило все остальные дела. Как раз, когда Каретников захлопывал багажник, вышла на морозный воздух. Чего ж теперь шифроваться, коли за жопу взяли.

– Пока, теть Клав!

Подозрительно уставившись на племянника, всем своим видом не проявляющего особо смущения и неудобства, задала вопрос:

– Миша, а повезет вас кто?

– Я и повезу.

– Миша…

Дед все же вышел из салона, окликнул дочь:

– Клавка! Могла б с родителем и поздороваться подойти. Распустилась совсем, свободу почувствовала! Нужно Николаю сказать, чтоб поучил жену уму-разуму. Чего на парня наехала?

– Дак… как же это? Мишка за рулем?

– Ну, за рулем, и что?

– Папа! Дак…

– Всё! Мы поехали. Держи язык за зубами, а то не посмотрю, что дети подросли и муж имеется, ремнем выпорю.

Каретников тронулся с места, оставив тетку открытым ртом ловить ворон. Выруливая, мельком глянул в зеркало заднего вида. Интересно, скажет матери или промолчит?.. Скажет. Он свою тетку помнит…

Ехали не торопясь, Каретников все никак не мог насладиться атмосферой предпраздничного города. Какая-то добрая и даже в чем-то нежная аура повисла над улицами шахтерского города. Дорога не круто заворачивала к основной магистрали, по правую руку оставляя кинотеатр «Мир», а чуть ниже за ним верхушку копра на терриконе. Где еще такое увидишь, чтоб в центре города красовалось подобное сооружение? Только в Донбассе. Сам город оделся в праздничный наряд. Оно конечно, кроме кинотеатров, баров и дискотек, в городе особых развлечений для молодежи нет, только молодежь особо и не страдает. Вон как споро по магазинам мотается, снег топчет! Атмосфера общей доброжелательности и взаимоуважения царит на каждой улице, отражается на каждом лице. И не потому, что скоро праздник. Внутреннее спокойствие, осознание жизненных целей и способов их достижения, уверенность во всем на десятки лет вперед, возможность занять достойное место в жизни витает в воздухе. Вот именно поэтому. Закон – человек человеку волк, от людской безысходности и принесенной с Запада бациллы капитализма, появится лишь в девяностых годах, и народ примется «рвать» друг дружку, а старики тихо вымрут, не перенесут метаморфозы с государством.

– Чего молчишь? – подал голос дед.

– Городом любуюсь.

– Эт да-а! Красиво. Огоньки кругом, елки с игрушками. Мишаня, вон базар елочный, – указал пальцем в сторону огороженной территории, где прямо с машин торговали зелеными «красавицами» – Может, елку домой купим?

Глянул по направлению указки.

– Эх, дед! Знал бы, как мне эта елка в школе надоела. Ладно, давай.

Только на порог… Только машину поставил и багажник разгрузил! Звонок телефона.

– Алло!

– Миша, кто тебе разрешил за руль садиться?

Это мама. И чего ей сказать? Кгым!

– Ты разрешила.

– Я-а-а? – слышно в трубке, как от возмущения дыханье сперло.

– Да. Ты. Вспомни, что ты мне по телефону сказала? Бери деда, и езжайте в магазин к тете Клаве.

– Я имела в виду на трамвае…

– Мама, значит, в следующий раз выражать свою мысль нужно ясней. К тому же то, что мы с дедом привезли, на трамвайчике нужно два, а то и три раза оборачиваться. Так что ты полностью права, разрешив поехать на машине.

Вот уж не думал, что мать положит трубку. Видно, переваривает услышанное. Теперь поскорей линять из дому, иначе звонками затрахает. В школу.

…С началом представлений участники их практически полностью выбыли из учебного процесса.

– А где у нас сегодня Добрикова, Самарин, Каретников и Андреева? – удивленно спросила Ольга Евгеньевна.

– У них сейчас ёлка для третьих классов, – пояснила Линка Мазур с некоторой завистью в голосе.

– Замечательно! Передайте им, что жду их сегодня к пяти вечера на полугодовой контрольный опрос.

В промежутках между выступлениями для очередной параллели артисты и массовики-затейники валились на узенькие лавки спортзала, «гримеры» поправляли им поплывший грим, «звукооператоры» перематывали пленки и припаивали оторвавшиеся разъемы. Организовывать малышей помогали молодые учительницы младших классов.

* * *

В последний учебный день года, в шесть вечера наконец-то вступила в силу кульминация праздника – новогодний вечер для старшеклассников. С пяти часов на входе в школу встала бригада старшеклассников с красными повязками «ОКО» – оперативный комсомольский отряд, усиленная военруком Дыниным.

Последнее представление играли особенно отвязанно, для себя. В паузе между спектаклем и дискотекой публика бегала в буфет. Каретников сходил тоже, а при возвращении самым наглым образом был затащен в класс. Кто бы сомневался? Людка! Повисла на нем, как кошка на стволе дерева. В общем-то, ничего из ряда вон выходящего.

Шуры-муры одноклассники крутили и раньше, и медленные танцы танцевали отнюдь не на «пионерском расстоянии», только ведь он не мальчик и знает, чем все может закончиться для великовозрастного ребенка с формами молодой девушки. Нет! Не беременностью, уж этого-то он не допустил бы. А вот большим разочарованием в жизни, это уж точно.

– Людмила, не балуй!

– Миша… хочешь? Ну, сам знаешь…

– Не хочу. И не обижайся, пожалуйста. Школу закончим, тогда.

– Противный!

Чмокнула в губы и выбежала из класса. Ф-фух! Вытер вспотевший лоб. Эк его проняло! Можно сказать, по самой кромке прошел. А ведь от девчонки пахло не только духами, но и слегка спиртным… Кажется, так попахивает портвейн. Вот же дуреха!

…«Итало-диско» сменялось танцевальными хитами советской эстрады, в них вкраплялись редкие, но убойные рок-н-роллы от группы «Секрет», от Джерри Ли Льюиса, дважды или трижды объявлялся «белый танец». Он приглашал на танец, его приглашали, при этом косо поглядывая в сторону Добриковой. Примерно в пол-одиннадцатого вечера включили последнюю композицию, а в ее середине завуч не дрогнувшей рукой зажгла свет в зале. Народ с неохотой потянулся в раздевалку. Кажется, все, и этот отрезок школьной жизни он отпахал.

Самое интересное, у школьного крыльца отмечала праздник и толпа родителей, пришедшая встречать деток после «вечера». Слава богу, его родоки до такого не додумались. А может, и правильно, что чадушек встречают…

– Мишка! Вставай!

Кой черт вставай? Сашка, ты совсем очешуел? Каникулы же! Дай спокойно пожить жизнью простого советского школьника! Тем более если сегодня вся родня притащится, будут колбаситься почти до утра, поспать точно не дадут.

– Мишка!

Зашевелился, глаза открыл. Вот неугомонный! Вчера заявился, как снег на голову упал. Старший брательник. Каникулы у него, сессию в институте досрочно умудрился сдать, теперь вот на правах старшего выдрючивается.

– Чего тебе, Саня?

– Тебя к телефону. Девица!

Гадство! Кому же там так неймется? Не одеваясь, в надежде вернуться к подушке, в трусах и майке, босыми ногами пошлепал к телефону.

– Алло!

– Привет, Миша!

– Привет. Это кто?

– Ха-ха! Не узнал? Варя Семенова.

– О! Привет. Извини, еще не проснулся.

– Нас всех можно поздравить. Звонила Татьяна Петровна, наша школа в гороно у всех на слуху.

– В каком смысле?

– В хорошем, Миша. В хорошем. Похвалили. И за работу с шефами похвалили, и за стенгазету. Такой придумки ни у кого еще не было, мы первые. Спектакль наш понравился, сказали необычно, но интересно и не затерто. В газете про нас напишут и фото пропечатают. Ты молодец!

– Я рад.

– Слушай, тут такая удача выпала, родители Сережки Кострового в гости уходят, ну и квартира в его полном распоряжении. Хочешь Новый год с нами отметить?

– Как-то не думал о таком…

– А ты подумай. Я тебя приглашаю.

Кострового Михаил не знал. Судя по всему, на квартире собираются молодые комсомольские лидеры школ города. Они-то друг с другом всегда вась-вась. Будущая элита, блин! Это Варька его тащит вроде как своего парня. Заметил призывные жестикуляции брата, тот весь разговор слышал. Тоже, видать, неохота в новогоднюю ночь дома с родней сидеть. А почему бы и нет? Поглядим, как гуляет комсомолия!

– Варюха, к нам мой старший брат в отпуск приехал. Давно не виделись…

– Так с собой его прихвати. Он как, не слишком серьезный?

– Разгильдяй, каких еще поискать!

– Не запойный?

– Издеваешься?

– Тогда жду вас обоих.

– Диктуй свой адрес и во сколько за тобой зайти…

Сашка погрозил кулаком.

– Ну, т-ты!..

Между тем времени уже было двенадцатый час. День на дворе. Вот это он прищемил на массу, словно сразу за прошедшие полгода выспаться хотел. Хм! Каникулы. Подумать только, 31 декабря. Но организму на все это было параллельно, он просигналил, что пора бы озаботиться о хлебе насущном. Сработала привычка завтракать перед уходом в школу.

На кухне застал необычную картину. Кроме бабули, у стола и плиты «стояли» тетки. Нет, не так! Его родня, дальняя и ближняя, в количестве шести теток, помогали бабуле готовить на Новый год. Это те, которые под каким-либо предлогом смогли с работы слинять. Значит, дом сегодня вечером будет, что тот лесной муравейник в Алмазнянской балке, над которым они с отцом шефство взяли. Помнится, родни у Каретниковых в городе и близлежащих населенных пунктах порядка пятидесяти человек наберется, это, конечно, если со стариками и младенцами считать. Из них большая часть здесь праздновать будет. Дурдом на колесах! Правильно сделал, что на Варькино предложение согласился.

Поздоровался. Кухонная атмосфера, несмотря на большой объем стряпни, была приподнятая. Холодец бабанька еще вчера сварила, а сейчас резались и укладывались в соответствующие тарелки и блюда салаты, тут же заправлялись майонезом и сметаной. Оливье, селедка под шубой, «Мимоза». На сковородке шкворчали котлеты. Из духового шкафа шел дурманяще вкусный запах гуся. Тетя Тося вскрывала банки с летними заготовками. Клава, бабушкина родная дочь, столовой ложкой обильно накладывала на нарезанные куски батона с маслом черную и красную икру. С ума сойти, все говорят, что плохо живут! Их сунуть в его время, когда за сто граммов вот этой самой черной икорки нужно выложить тысячи полторы кровно заработанных рубликов, посмотрел бы, как изворачиваться пришлось. Жируют! Каретников хорошо запомнил тот случай, когда с отцом по необходимости заглянули в магазин, где завмагом работала батина тетка, жена Ивана Прокопьича. Как раз после смены шахтеры вышли на поверхность и, помывшись, заскочили в магазин, пропустить по сто граммов «беленькой». Дело ясное, работа у них тяжелая и опасная, не ровен час в шахте завалит, вот и употребляли. Но дело в другом! Магазину план выполнять нужно, а осетровую икру редко кто покупал, не понимал народ своего счастья. Поэтому икру совали в нагрузку к выпивке, если ее на розлив продавали, а магазин предоставлял именно такую услугу. Так вот Михаил и был свидетелем одного из таких моментов:

– Марина, мне сто пятьдесят водочки и соленый огурчик!

– У меня к водке осетровая икра нагрузкой идет.

– Да на фиг мне она?

– По-другому не дам!

– Вот же вредная баба! Ладно, уболтала, только огурец тоже дай.

Заплатил. Тут же стакан оприходовал, огурцом закусил. Довольный.

– А эту жабью радость себе оставь.

Сунул тарелку с икрой под руку продавщице.

Сколько это ему тогда было? Лет восемь. И ведь запомнил же. Такое не забудешь.

Наложил на тарелку три котлеты, прямо с горячей сковородки, пару ложек пюрешки. Взял ломоть хлеба. Только хотел уйти, как эта змея подколодная, тетя Клава, с вопросом полезла.

– Миша, а кто тебя на машине ездить научил?

Вот же неугомонная! Далась ей та поездка на батькиной «Волге». Но в бочку не полез. Зачем? Праздник же. Ответил:

– Дед.

– Вот врунишка! Папа за рулем ездить не умеет.

– Уже умеет.

Быстро делать ноги. Быстро! Ему в полемику вступать не с руки. И без него по косточкам обсосут, вспомнят, что было и чего не было. Вдогонку услышал бабкин голос:

– В кладовке лимонад возьми. Запьешь завтрак!

В кладовку сунулся. Мать моя женщина! Сколько… Особого разнообразия в напитках, кстати, не было. В прохладе кладовой комнаты штабелями стояли ящики с напитками. Пять ящиков «Столичной», ящик лимонного ликера, по ящику коньяка «Дербент» и «Белый аист», отдельно друг на друге громоздилась тара с напитком «Буратино». Мать честная! Куда столько?.. И ведь, что характерно, все это выпьют. Сунул руку в картонную коробку, нащупал пробку в фольге на горлышке бутылки, вытащил на свет божий. О! «Советское шампанское», сладкое. Пять коробок. Это уже явный перебор! Нужно будет одну коробку с собой в гости прихватить. Недешевое удовольствие, семь с полтиной рэ за бутылку. Школьным комсомольским вожакам пустить пыль в глаза, они же не в горкоме подъедаются, значит, подбирают крохи с барского стола.

С тарелкой и бутылкой лимонада в руках зашел в зал, уселся в кресло. Дед, лежа на диване, с большим удовольствием, наверное по десятому разу, смотрел по телевизору «Соломенную шляпку». Отвлекшись от фильма, спросил:

– Чего краля хотела?

Не! Ну что за деревня? Все про все знают!

– На сейшен приглашает.

– Куда?

– Отметить Новый год в молодежной компании.

– И?

– Пойду. Все равно дома отдохнуть не вариант. Вон, с Сашкой вместе и пойдем.

– Нинка против будет.

– Однозначно. Дед, а ты на что? Не забывай, мне не семнадцать лет, а на минуточку, гораздо больше. Больше, чем твоей невестке.

– Н-да!

Дед отвернулся к телевизору, а Михаил, наворачивая вкусную еду, больше разглядывал елку, стоящую в углу зала, по новогоднему подмигивающую огоньками лампочек. На звонок телефона поднялся уже сам. Звонила Добрикова.

– …Миша, с кем Новый год встречать будешь?

– О, Людочка! Все по накатанной, в кругу семьи и многочисленной родни. Как водится, сначала буду смотреть «Эту веселую планету», потом «С легким паром», застолье, выступление генсека, снова застолье и «Голубой огонек», потом баюшки-баю, под храп мужской половины родичей, оккупировавших всю полезную площадь моей комнаты.

– Я тоже примерно так же. В школу на уборку спортзала придешь?

– Нет. Официально отпущен до конца каникул.

– Везет!

– Ну, с наступающим тебя…

– Кому это ты так вдохновенно врал? – спросил дед.

– Подруге.

– Погубят тебя бабы, Мишка!

– Замаются губить. Я ведь и в прошлой жизни женатым ни разу не был…

– А в этой обязан потомство после себя оставить.

– Посмотрим.

Под самый вечер, когда на дворе стало явно темнеть, родственники срочным порядком стали приходить и подъезжать в «родовое гнездо». Такое положение происходящих событий ни для кого не было чем-то необычным. Новый год в стране Советов был очень шумным и массовым праздником. Все ходили толпами друг к другу в гости, поздравляли, шутили и веселились. Мать с отцом практически и от порога дома не отходили, встречали гостей, обнимали, суетились, принимали верхнюю одежду у взрослых и помогали раздевать детвору. Праздничный стол ломился от яств и напитков, в стенах жилища толкотня, слышны шумные разговоры, ненавязчивый фон телевизора и магнитофона, крики детей, устроивших потасовку в комнате Михаила. В общем, все как у всех. Дурдом отдыхает!

Михаил, «сунув нос» в большую комнату, глазами разыскал брата. Сашка о чем-то спорил с Иваном Прокопьичем. Пора вытаскивать спорщика из цепких рук «основного», иначе он Сашке по-любому вопросу «плешь на голове проест». Знаем! Проверено на себе!

«Прокоп», как бабуля его звала за глаза, «парень» еще тот! Если имел свое мнение, то уже не переубедишь. Если спорил, то до хрипоты. Выпить – любитель, но при этом никогда не пьянел, а уж поесть вкусненького – от стола не оттащишь. А вообще-то, надо отдать ему должное, дядька умный.

– Дядь Вань, мне Сашка нужен!

Обернулся к внучатому племяннику, окинул его взглядом. Невооруженным глазом можно увидеть, что Прокопьич навеселе. Но лишь слегка! Интересно, это ж сколько он уже водочки выпил?

– Мишка! Обалдуй! Тебя батька не научил, когда люди беседуют, мешать не след?

– Учил. Дядь Вань, ну о-очень нужен!

– Забирай своего Сашку!

Что-то сегодня дядька настроен благожелательно. Обычно… Ах да! Праздник же. Схватил под руку брата, скорей потащил в коридор.

– Ну? Мы идем? Или ты заякорился и хочешь остаться с гостями?

– Пора уже?

– Давно.

– Матери нужно сказать.

– Дед скажет. Да и не до нас ей сейчас. Сам видишь, какой бедлам вокруг. Выходи на улицу, а я еще в кладовую заскочу.

…По лестнице поднявшись на третий этаж панельной пятиэтажки, нажал на кнопку звонка. Явно не век двадцать первый, пока поднимались, из-за полотна каждой двери слышалась бравурная эстрада и шум веселья. Пластиковых окон и металлических дверей, способных гасить звук, еще и в помине не было. Сашка озирался, будто удивляясь буйству народа за дверьми. Странный у него брательник. Как только к дому подошли, куда-то делась его решительность. Для Михаила компания, в которую шли, тоже незнакома, но чего так кексовать-то?

В открывшуюся дверь выглянула девчонка лет одиннадцати. Большеглазая, опрятно причесанная, в нарядном платье. С любопытством оглядев двух парней, не здороваясь, спросила:

– А вы кто?

– Варвару зови, – улыбнувшись детской непосредственности, велел Каретников. – Скажи, ухажеры пришли.

– А-а-а! – глаза мелкой выпустили на волю хитринку. – Поня-атно!

Ребенок, чуть повернув умильную мордашку в сторону квартирного коридора, но продолжая косить глазами на «гостей», крикнула:

– Варька! Варька, к тебе тут мальчишки пришли!

Комсомольский вожак школы в обворожительном наряде, можно сказать, «выплыла» на порог. Красива, черт побери! Она и в обычной одежде смотрится, заставляя старшеклассников «слюни пускать», а тут, так вообще, ввела брательника в ступор.

– Привет, ребята! Я уже готова. Сейчас пойдем. Да вы заходите, чего за дверью топтаться?

– Привет, – поздоровался Михаил. – Знакомься, мой брат Александр.

– Варвара.

– Саша, – промямлил братишка.

– Варя…

Каретников точно знал, что райкомовские комсомольцы бухали больше и чаще всех. А что прикажете им делать – рабочий орган у них один, и тот – язык. Причем они не просто пьянствовали, а устраивали оргии. Тополь в своей книге «Россия в постели» сотую долю процента описал того, что происходило в их кругах на самом деле. Но на территории района комсомольские вожаки не светились, а всем райкомом уезжали пьянствовать и пускаться во все тяжкие в соседние районы, где их мало кто знал. Но то «верхушка» организации вела себя неподобающим образом, в нее простому смертному еще «прорваться» нужно.

Компания, в которую их привела Варвара, была самыми обычными парнями и девушками, молодыми людьми, еще не испорченными «системой». Накрытый стол походил скорее на «студенческий», чем на классический семейный, и потому двенадцать бутылок шампанского встречены были на «ура». Кстати, кроме Михаила, все присутствующие и были студентами, только не как Сашка, они учились заочно.

Старый год проводили, как положено, за столом в тесноте да не в обиде. За разговорами телек даже не включали, а магнитофон поставили на минимум звука. Михаил лишь отметил, что все собравшиеся слегка повернуты служением организации, в которой трудились. Может, это и правильно? Нелюбимая работа выматывает нервы, заставляет чувствовать свою неполноценность.

– Комсомол настоящее братство, – уверенно пояснил ему Толик Сенчин, кажется, он упоминал, что трудится в третьей школе. – Бывало, посылают в командировку в незнакомый город, или на сессию приезжаешь, если возникли какие-нибудь проблемы, мне их помогают решать совершенно незнакомые комсомольцы.

– Это точно, – подтвердила Лена, соседка Толика за столом, фамилию Каретников не запомнил. – И это несмотря на то, что у ВЛКСМ нет реальной власти. Мы лишь помощники коммунистов. Получаем от партии задачу, и… никаких ресурсов для ее выполнения. Крутишься, как можешь, сам все организовываешь. Мы школа управленцев той формации, которую требует время.

В общем шуме за столом прорезался Сашкин голос:

– Ребята, а как сейчас в комсомол принимают? Говорят, лютуете, особенно засыпаете на вопросе о принципах демократического централизма?

Вот уж не знал, что Сашка такой продвинутый. Или хочет выпендриться перед Варькой? С тех пор, как их познакомил, он с нее глаз не сводит. Пропал братишка! Что, в городе Ростове, у них в институте, красивых баб мало?

На вопрос брата ответил чубатый, серьезный парень. Слегка полноватый, но как говорят, косая сажень в плечах присутствует.

– Откуда такие сведения, Александр?

– Ну, я ведь тоже комсомолец. Слухами земля полнится. В частности, поступившие на первый курс впечатлениями делятся.

– Страшилки всё. Новым кандидатам только рады, поэтому никого при приеме в комсомол не «валят». Одна беда, в райком сверху «спускают» план по набору. А там четко указано, необходимо принять в комсомол столько-то рабочей молодежи, столько-то сельской. Поэтому, чтобы выполнить этот план, некоторых людей умудряются принимать в комсомол… дважды. Рабочая молодежь иногда даже на бюро не приходит, вступая в ВЛКСМ заочно. Бывает, человек и не знает, что стал членом организации.

– Ха-ха-ха!

Каретников не мог сдержать смех от того, что услышал. Дикость! Варька, стерва такая, злющим глазом зыркнула на ею же приглашенного парня. Этим кадрам действительно не до смеха. Политика партии, понимаешь! Разрядка напряженности за столом пришла с дальнего конца стола. Худой как глист, рыжий паренек, с пустым фужером поднялся от стола, провозгласил:

– Вино по цвету бывает разное. Я патриот, мне крепленое красное.

Отпустило всех.

– Предлагаю о работе больше ни слова! – выпалила симпатичная блондинка.

– Поддерживаем!

Выпив за старый год, курильщики потянулись на балкон. Каретников, заметив в углу комнаты прислоненную гитару с бантом, без задней мысли подхватил ее на руки, прошелся перебором по струнам.

– Умеешь? – подсев к нему, спросила смешливая девчонка.

– Когда-то умел, – сорвались с губ слова.

– Ха-ха! Смешно! Скажи еще, не в этой жизни!

– Точно.

Играть на гитаре он научился в КВВОКУ, на втором курсе, в летних лагерях. Ну и, естественно, потом, после летнего отпуска. И голос у него был как раз такой, какой нравится девицам. Будто подслушала мысли, снова спросила:

– И петь умеешь?

– Могу. А что?

– Спой!

– Я комсомольских песен не пою. Нет предрасположения.

– Спой какую можешь.

Вот привязалась. Сразу и не вспомнишь, какие сейчас песни. А! Была не была! Споет то, что всегда нравилось женскому обществу. Вряд ли комсомолки от них чем-то особым отличаются. Ущипнув струну, вторую, третью, пустил нотный фон и запел песню Малинина, приличествующую и в салонном обществе дворян начала прошлого века, и приемлемую в офицерской среде нынешнего времени:

Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала. В расплавленных свечах мерцают зеркала. Напрасные слова я выдохну устало. Уже погас очаг, Ты новый не зажгла. Напрасные слова – виньетка ложной сути, Напрасные слова нетрудно говорю. Напрасные слова, уж вы не обессудьте. Напрасные слова, я скоро догорю…

А женская половина общества явно «поплыла». Вон как слезки в глазах заблестели! Это вам не про БАМ хором распевать. Каждая в душе мечтает о принце любящем и любимом, женскую сущность никакой политикой не перешибить. Проверено! Женщина за любовь готова душу продать, предать и на костер взойти. Вот и мужики с балкона на звуки живой музыки потянулись.

Взгляд, глаза в глаза попросившей его спеть девушке. Не отвлекаться больше ни на кого. Только он и она. Весь мир исчез, растворился. Перебор пальцами струн, добавить в голос трепета и чуть-чуть мягкости и лишь слегка нежности. Продолжил бередить юные сердца собравшихся:

У вашего крыльца не вздрогнет колокольчик, Не спутает следов мой торопливый шаг. Вы первый миг конца понять мне не позвольте. Судьбу напрасных слов не торопясь решать. Придумайте сюжет о нежности и лете, Где смятая трава и запах васильков. Рассыпанным драже закатятся в столетья Напрасные слова, напрасная любовь. Напрасные слова – виньетка ложной сути. Напрасные слова нетрудно говорю. Напрасные слова, уж вы не обессудьте. Напрасные слова, я скоро догорю…

Ты плачешь? Сильная девочка, наверное, уже поставившая перед собой цель в жизни. Ты плачешь? Дожать! С надрывом повысить голос! Так, чтоб на излом, чтоб безысходность сквозила в каждом слове…

У вашего крыльца не вздрогнет колокольчик. Не спутает следов мой торопливый шаг. Вы первый миг конца понять мне не позвольте, Судьбу напрасных слов не торопясь решать…

Резко замер, отвел глаза в сторону, а только что спетая песня словно растворилась в большой комнате, впиталась в каждого из присутствующих. Как лавина, пронеслись громкие аплодисменты. И шепот той, для кого, собственно, и спел:

– Спасибо!

– Мишка! Почему никто в твоем классе не знает, что ты так поешь?

Это Варвара проклюнулась.

– А что, нужно об этом на каждом углу кричать?

Кто-то поинтересовался:

– А кто автор песни?

С усмешкой ответил:

– Прощения просим, автор неизвестен.

Пусть все будет, как должно. Настанет время, и великолепный певец Малинин своим голосом и этой песней будет терзать женские сердца.

– Еще спой!

– Да вы что? Граждане, вы веселиться собрались или песни под гитару слушать?

– Спой!

Звонок в дверь заставил хозяина выйти в прихожую и тут же появиться в сопровождении соседей сверху. Дядьки и тетки навеселе, но в адеквате, возрастом за тридцать годов, внезапно нагрянули к соседу снизу.

– А у нас балкон открыт. Слышим, артист под гитару классную песню лабает. Ну и… по-соседски спустились послушать. Пустите?

– Пой, Миша!

– Жги, давай!

Твою мать! Ну и выдал, как полагается! А чего?

Сиреневый туман, Над нами проплывает, Над тамбуром горит, Полночная звезда…

А потом еще! И еще! Слава богу, когда спел «Черные глаза», кто-то умный и не теряющий контакта со временем, выкрикнул:

– Товарищи! Через десять минут Новый год наступит!

– Телек включайте!

На экране телевизора появился бровастый, весь увешанный звездами «Героя» генсек и, причмокивая губами, поздравил страну и пожелал гражданам всех благ. С началом боя курантов все орали «ура», чокались и пили шампанское.

Потом уже началось веселье. Одни танцевали, другие смотрели «Голубой огонек» в маленькой комнате, периодически выходя покурить или по другой какой надобности. Время ускорило свой бег, стараясь быстрей пробежать оставшиеся до утра часы самой волшебной ночи в году.

После веселой бессонной ночи и теплой квартиры погода на улице показалась противной и холодной. Скорей бы домой добраться и в люлю. Спать! Только спать!

Пересекая тропинку между двух четырехэтажек, Каретников услышал голос. Кто-то позвал. Оглянулся. На углу дома стояла молодая женщина в характерной аляповато-цветастой юбке, спускавшейся из-под короткой шубейки до самого низа ног. Черноволосая, красивая, румяная на морозе. Окликнула его.

Надо сказать, что в городе имелась цыганская слобода, и Михаил в своем босоногом детстве частенько гостил в ней у таких же, как он, голоштанных сверстников. Цыгане такие же люди, как и остальной народ, проживающий в Донбассе. Ничем не лучше, но и не хуже других. Только со своими жизненными принципами, ну и соответственно со своими «тараканами» в голове.

Подошел. Может, помощь какая нужна?

– Бахталэс чайюри! Со ту камэс?[13]

– О! Чаворо гаджо[14] говорит на нашем языке?

– Слегка. В вашей слободе у меня друзья имеются. Так чем помочь?

– Это я тебе помочь хочу. Давай по руке погадаю…

– Ага, всю правду скажешь. Я понял. Слушай, устал, домой хочу, спать хочу. Держи. С Новым годом тебя, манушуваро.

Сунул в изящную ручку червонец, решив поднять настроение «начинающей шувани». А вдруг толк будет.

– От души!

Кольца золотых серег мелодично дзинькнули, присоединив свое звучание к развеселому смеху девчонки.

– Ой! Гаджо, потешил! Когда бы это цыганка от денег отказывалась?

Смех оборвался резко.

– Возьми отдарок, парень! – лицо серьезное, в глазах ни капли веселья. – Запомни, когда станет совсем туго, когда подумаешь, что конец приходит, бросишь его на землю со словами «Рада велит!». Понял ли? Не забудешь?

Потянулась к нему, чуть приподнялась на цыпочках, чтоб уравнять рост. Повязала на шею, прямо между воротником и шапкой простенький лазоревый платочек.

Повторил:

– «Рада велит!»

– Молодец! Иди, спи.

Домой Каретников добрался утром. На часах девять. Войдя в калитку, столкнулся с курившим у крыльца Иваном Прокопьичем. Х-хы! Смотри-ка, небось всю ночь колбасился, водку пил, а выглядит «огурцом»! А ведь ему… за полтинник.

– Явился? Пропажа!

– Ага.

– Брата где потерял?

– Девушку провожать пошел.

– Мать тут переживала.

– Догадываюсь.

– Фигня, Мишаня! Не бери в голову, все путем! У нас здесь тоже веселуха была.

– Это как?

– А так! Дети в час спать легли, ну а мы все после трех. Ясно дело, праздник, вымотались. Батяня твой, с Лехой и Василем, покурить вышли.

– Ну и?

– Ха-ха! Покурили. Замок-то на двери твой дед английский повесил. Вышли и дверь захлопнули. Вот почитай с трех до пяти вокруг хаты и бегали. Как не замерзли?

– Так ведь мороз всего градусов семь, не больше, и ветра нет. Чего ж тут мерзнуть?

– Ну да, ну да. А ты спроси, в чем они одеты были.

– И в чем?

– На Витьке – трусы и майка, на Лехе – галстук и трусы, даже майки не было. Вот Васька, ха-ха! Тот мужик запасливый. На нем, кроме трусов и майки, на голове еще фетровая шляпа была. А-ха-ха-ха! Зачем надел, сам не знает. Они ведь после перекура спать собирались, а в доме у вас тепло, да еще и выпивка свое брала.

– Как же в дом зашли?

– В пять утра твоя бабка до ветру поднялась, ну и запустила этих олухов небесных.

– Прикольно.

– Ну а ты как?

– Спать! Устал…

Глава девятая. По завету предков

В калитку громко постучали. Каретников давно поднялся с кровати и уже вышел из дома, когда услышал этот стук. Утро солнечное, морозное, самое то, чтоб прогуляться в центр города. Однако кого там нелегкая принесла? Пошел открывать.

За воротами стояла «двадцать четверка» черного цвета, а возле нее трое мужиков, одетых тепло, словно собиравшихся весь день провести на морозе. Старик и двое молодых.

– Здравствуйте. Вы к отцу? – спросил у старшего по возрасту.

– Деда зови. – проигнорировав приветствие, приказным тоном сказал тот.

Деда так деда. Позовет, чего ему? Видать, кто-то в семье захворал, потому и нет у человека настроения политесы разводить, а обычный доктор помочь не в состоянии. Так уже было не раз. Зайти во двор не пригласил, чем-то эта троица ему не глянулась.

Четвертое января, каникулы в самом разгаре, и провести их Михаил хотел в полном безделье, ничем не занимаясь и ни о чем не думая. У деда настроение второй день ни к черту. Спросил, что случилось. Так тот, отмолчавшись, ушел в свою спальню. Может, и этих, которые приехали, видеть не захочет.

– Дед, там к тебе троица каких-то придурков на черном «волжаке» подкатила. Старый перец тебя требует.

На удивление дед собрался быстро. Прямо на рубаху накинул кожух, шапку на голову, сунул ноги в валенки и так скоренько метнулся к воротам. Любопытство заставило не отставать. На его памяти первый раз такое, чтоб дед к кому-то спешил. Может, знакомец какой пожаловал.

– Здравствуй, боярин! – первым поприветствовал деда старый крендель.

Ты смотри, как обозвал! Ну, точно старость не радость, ума не добавляет. Приветствие деда тоже удивило Михаила.

– И тебе здоровья, волхв! Давно не виделись.

– Слава богам, давно. Времени у нас мало, поэтому сразу к делу.

– Его никогда много не было. Я вчера дрожь земли ощутил. Значит, беда?

– Она самая. Ожидали ее на Западной Украине и в Белоруссии. На «Синий лотос» и «Южный крест» ставку делали, а оно, видишь, как… Нужно признать, «подпольщики» переиграли дружину, в Луганской области прорезались, и именно тогда, когда все наши на места скопления адептов Черных лож вышли. Теперь-то ясно, там обманки. В вашем городе, на проспекте, два дома трещину от фундамента до крыши дали, здание детского сада на параллельной улице полностью вниз ушло. Год начался с происшествия. Городское начальство считает, что все это случилось от выработки проходки под городом. Мол, из-за работы шахт образовались пустоты, вот потому и здание вниз рухнуло. На самом деле подрыв.

– А что, разве под городом все благостно?

– Но ты же догадываешься об истинной причине?

– Скоро Рождество.

– В самую точку попал. Тебе, боярин, старость свою дома придется оставить да выходить на поиск двух пропавших детей. Ну а я со своими родичами местными сатанистами озабочусь, пока основной контингент подтянется.

– Добро. Надеюсь, адреса имеются?

– Не учи. Есть адреса, а там по цепочке пойду, все их местное гнездовье выжгу. – Протянул маленьких размеров кейс, который все время держал в руке. – Здесь всё. Адреса, личная вещь, фотографии похищенных детей.

Дед принял чемоданчик. Каретников заметил, как просветлело его лицо.

– Удачи тебе, волхв!

– Тебе тоже. Ты новика с собой возьми, один не лезь.

– Он не спасатель, он воин. А вообще без советов разберемся. Прощай.

Сорвавшись с места, «Волга» на скорости ушла за поворот, оставляя после себя снежное марево морозной взвеси.

– Дед, я что-то не понял! Кто, что, куда, зачем? Может, поделишься информацией?

– Это патриарх координаторов реальности со своими родичами приезжал. Он за десятком родов, куда и наша семья входит, присмотр ведет. Антон ему правнуком доводится. Ну, а уж когда нужда в ком-то из бояр приспеет, за помощью обращается.

– Так он наш начальник, выходит?

– Нет над нами начальства. Волхвы сами по себе, бояре сами. Только положенного по древним заветам не нарушай и можешь жить согласно своей Варне.

– А варна это как?

– Жизненное предназначение человека, его предначертание. Вот у меня она – людей лечить, если потребуется, спасать, из плена вызволять. Таких средь бояр всего три рода осталось. Твоя, как я понял, совсем в другом заключается. Ты воин. Заточен на бережение государства в целом.

– А десять родов это как?

– Э-хе-хе! Было десять. Давно, тысячу лет назад. Сейчас из нашего десятка только три рода осталось. Всё! Мне сейчас не до разговоров. Детишек найти нужно. Сатанисты распоясались. Хваленый Комитет государственной безопасности ими не занимается, хотя по нашим прикидкам деньжата на подпитку их существования из США через Канаду на Западную Украину идут, оттуда по тайным каналам дальше распределяются. Милиция адептов сатаны за сектантов держит, но сквозь пальцы на их чудачества смотрит, больше за баптистами охоту ведет. Подрыв под городом сатанисты устроили.

– Зачем?

– Есть теория у гаденышей, что, мол, после дрожи земли через каждые двенадцать лет на тринадцатый год мирной жизни на Руси можно Люцифера разбудить и на свет божий вытащить.

– Маразм!

– Но эти-то верят, потому и выработанную штольню рванули. Нужно детвору спасать, зарежут ведь на алтаре изверги.

Доходило как до жирафа. На некоторое время от деда отстал, переваривал услышанное, порылся в памяти. Секты дьяволопоклонников появились еще во времена Российской империи в Санкт-Петербурге, Москве, Астрахани, Ярославле и других населенных пунктах. Во время революции они оказались в числе врагов, что у белогвардейцев, что у большевиков. Поэтому на некоторое время последователям темного культа пришлось затаиться по своим норам. Но оккультную деятельность они тем не менее не оставляли.

Ближе к 1930-м годам дьяволопоклонники почувствовали, что о них забыли. И начали вести себя более открыто и нагло. Но музыка играла недолго. В начале 1930-х всеми эзотерическими организациями вплотную занялись правоохранительные органы СССР. Преследовали их упорно и безжалостно. И спустя буквально пару-тройку лет деятельность оккультных сект была практически сведена на «нет».

От воспоминаний чуть ли не в жар бросило. А ведь точно, второе пробуждение последователей тьмы произошло примерно в 1970-х годах. Когда в самом конце 1980-х по одному делу пришлось поковыряться в архивах структуры, в одном из дальних углов «нарвался» на стеллаж, папки в котором пылью взялись. На табличке в торце деревянной панели прочел лаконичную запись-подсказку: «Сатанисты». Из чистого любопытства «глянул», потому как даже не представлял, что такое в Союзе имеет место быть. Обыватель тем более такими вещами заморачивался редко.

Вот уж удивился. Так вот, оказалось, что по данным спецслужбы, на территорию СССР просочились сначала баптисты, а следом за ними и сатанисты. Первые сведения датированы 1973 годом. Появился Орден Сатаны, который объединил в себе многочисленные эзотерические группировки. Михаил точно вспомнил, просуществовал орден чуть более десяти лет. Примерно началом этого года он понес значительные потери и распался на множество мелких организаций. Самыми известными и влиятельными стали «Южный крест», «Черный ангел», «Черный дракон», «Синий лотос», «Зеленый орден» и «Общество сатаны».

Точно неизвестно, почему дал трещину. По версии оперативников, предоставивших доклад и выводы по обстановке, Орден Сатаны погубила закулисная игра адептов, мечтавших об единоличной власти. По другой, организацию банально перестали финансировать «друзья» из-за границы. Ёк-макарек! Так ведь именно ему предоставлена возможность убрать с «поля» основной состав забугорной организации и хотя бы на чуть-чуть поменять реальность.

Метнулся в гараж, где в это время зависал дед.

– Я с тобой!

– Так ведь Варна!

– Ничего, по-родственному помогу. Все одно не при делах пока.

– Как скажешь. Я против спутника ничего не имею.

С какой-то поклажей направились к дому, когда навстречу им вышел Сашка, сияющий как новый, только что отчеканенный пятак. Светится весь. Дед озабоченно прошел мимо, лишь потрепал чуприну на непокрытой шапкой голове. В глаза бросается, любит дед старшего внука, радуется за него. А Сашка форсит. Правда, в отличие от Михаила, волосы у него длинные, не стриженые. Такой весь моднявый, ну просто сил нет смотреть. Михаила, по жизни военного, всегда раздражали «гривы» у мужиков.

– Куда намылился?

– С Варей в кино пойдем.

– Эк она тебя присушила!

– Завидуешь?

– А то!

Когда зашел в комнату к деду, тот уже развернул на столе подробную карту города и прилегающих к нему населенных пунктов. На карте лежали фотографии девочки и мальчишки лет пяти, не старше.

– Что там Санька?

– На свиданку умотал.

– Хорошо. Не будет под ногами путаться.

– Чем помочь?

– Пока ничем. Сиди, смотри, ежели желание есть. Только форточку открой.

– Мороз же, комнату выстудим?

– Делай, как сказал.

Наложил руки на обе фотки, глаза закрыл и словно задумался. Каретников, усевшись в стороне, наблюдал за действиями деда. Старый собрал фотографии в стопку, из одежды извлек зеленый камешек на шнурке, положив его поверх изображения девчонки, накрыл ладонью правой руки.

Каретников, кажется, ощутил незримые изменения в самой комнате. То ли показалось, то ли на самом деле сильнее повеяло сквозняком из форточки. А еще, сама форточка внезапно закрылась. Может, ветром захлопнуло? Обернулся на звук. За окном солнце светит, ветви деревьев снежными шапками одеты и ни ветринки, ни сквознячка. Погода стоит тихая. Это так надо понимать, что дед чего-то наколдовал. Перенес внимание на дедушку, имевшего сейчас вполне довольный вид. Спросил:

– И что, эта малявка, надо понимать, скоро к нашему дому придет?

– Балбес великовозрастный! Чему вас там в ваших академиях учат? Мозгами раскинь! Ну?

– Хорош наезжать, объясни.

– Объяснять только время тратить. Знаю ведь тебя, материалист до мозга и костей. Прости Господи! На самом деле язычник. И нашим, и вашим. Все что мог сделал. Сейчас душа девочки вот в этот кристалл изумруда заключена, а там где сейчас она сама, только телесная оболочка пребывает. Для похитителей представляется спящим ребенком.

– А мальчишка?

– У меня не семь рук, и инструмент всего лишь один. С мальцом после разберемся.

Сунул спицу в точку на карте, где, как понял Михаил, пропечатан был район их с дедом проживания. Приподняв над картой нитку с повисшим камнем, прислонил к верхнему концу спицы, и тот, нарушая все законы физики, тут же существенно отклонился в сторону.

– Бери линейку, карандаш, проводи по листу карты черту в сторону отклонения. Нам душа путь к своему вместилищу указывает.

Сделал. Оба склонилось над листом.

– Что у нас здесь?

– Странно. Там толком ничего и нет. Если через железку переехать, вправо Алмазнянская балка потянется, но она далеко от линии забирает. Левее шоссейка, на Басаргино ведущая, но тоже левее черты проходит. А указка в голую степь нас направляет, даже посадки в стороне от нужного места растут.

– Может, хутор какой?

– Нет там хуторов. Ближайший – цыганский. Так, сам смотри, он от указанной точки километрах в восьми. Ладно, на местности посмотрим. Одевайся, беги в гараж, заводи керогаз, прогревай мотор, а я пока в путь-дорогу соберусь, бабке позвоню, чтоб особо не волновалась, если до нас «не достучится».

Почему-то только теперь до Каретникова дошло, что недаром вчера дед отправил бабулю погостить к дочери. Видно, знал или догадывался о предстоящих событиях. Застоявшаяся в гараже «Волга», чуть «покрутив» стартером, завелась. Бензина по приборам было в ней километров на полтораста хода. Появившийся в гараже дед закинул на задний диван объемный рюкзак, по размерам ничуть не уступавший парашютной сумке. Михаил отметил, рядом с рюкзаком еще и чехол на лямке. Разобранный огнестрел. Интересно, дед этой штукой никогда ни перед кем не светил…

– Поехали?

– Подожди. У нас еще третий член экипажа имеется.

Немецкая овчарка Зенит, выпущенная дедом из вольера, без особых волнений заняла свободное место на заднем диване и с интересом наблюдала через стекло, как дед закрывает ворота.

– Поехали.

Из переулка по утоптанному снежному полотну выбрались на улицу Сажевая, а по ней машина, не слишком форсируя скорость, опять-таки по заснеженной дороге частного сектора добралась на второстепенную магистраль. Свернули и пересекли железнодорожное полотно. По левую руку пошли посадки, за которыми вдали дымил трубами на морозе Сажевый завод. Им правее. Молчание напрягало. Дед, замкнувшись в себе, пребывал на своей волне. Овчар на заднем сиденье тоже особо не допекал, для него езда на машине дело привычное. Отец собаку баловал, на цепи со времени появления в семье Каретниковых Зенит не сидел ни минуты. Чтоб не молчать, спросил деда:

– Дедунь, а что, мы теперь с натуральными колдунами дело иметь будем?

– Какое там! – старый искоса глянул на внука. – Ты эти бредни из головы выбрось. Дело будем иметь с обычными врагами государства. Костяк организации составляет молодежь. Недовольная властью, ситуацией в стране, «застоем», желающая безграничной свободы и борьбы с существующей действительностью. В культе сатаны они видят воплощение своих самых смелых мечтаний. Многие из них идут в секту не только ради неких «благ», верят идиоты, что именно в этот момент силы Зла более могущественны, чем силы Добра. Благодаря правильной пропаганде темный культ стал даже модным в кругах «неформалов». Количество дьяволопоклонников по всему Союзу исчисляется уже тысячами. «Черный дракон» и «Церковь сатаны» обосновались в европейской части СССР. Орудуют в Ленинграде и Ленинградской области, в Москве и области, в Воронеже и Белгороде, в Вологде и Свердловске. Их щупальца добрались даже до Красноярского края. «Черный ангел» опекает Ставрополь и Тверь. «Синий лотос» и «Южный крест» распространили свое влияние по Украине, Белоруссии и в республиках. Но нам не молодняк интересен. Они обычное «мясо», бараны на заклание. Вот в верхушке действительно есть кого за вымя пощупать, а вся верхушка сейчас сюда слетелась. Вполне и колдовская братия встретиться может, но и там все больше умелые гипнологи попадаются. Натуральные колдуны, товар штучный. Ты на дорогу-то смотри! Скользко. Слетим, не ровен час.

– Как искать будем?

– Что? – переспросил дед.

– Спрашиваю, с чего поиск начнем?

– Ах, это. К месту подъедем, а там энергетические потоки подскажут. Только приблизиться нужно на минимальное расстояние, иначе трудно их разглядеть.

– Как-то все сложно получается.

– Это потому, что ты под другую стезю «заточен». Дело в том, что легче всего видеть потоки живой энергии, в смысле от живых существ. Особенно то, что движется. А энергетические потоки от людей имеют свой диапазон. Ну, это как радиоприемник, если он исправен и настроен, то может поймать передачу станции. Если не настроен – не поймает.

– А ты, значит, настроен?

– Энергетические потоки – это самое видимое на тонком плане. Реальное «видение» тонкого плана и тем более работа с ним в большинстве случаев сопровождается физическими ощущениями в теле: холодок, тепло или покалывание в ладонях. Весь окружающий нас мир пронизан постоянно движущимися энергетическими потоками. Между всеми живыми и неживыми образованиями во Вселенной происходит обмен путем излучения и поглощения энергии. Человек, как составная часть Вселенной, постоянно находится среди информационных потоков, не замечая этого. Для того чтобы воспринимать слабую информацию, человеку необходимо отключиться от воздействий, вызванных собственными органами чувств, и настроиться на восприятие тонкой биоэнергии. Ты думаешь, как я у людей болячки их нахожу, а потом излечиваю? Точно так же. Энергетические потоки связывают человека с космосом, планетами и звездами, и, напротив, с глубинами земли, как пуповина связывает ребенка с плацентой матери.

– Подъезжаем.

– Уверен?

– Дед, уж карту читать и на местности ориентироваться я научен хорошо. И практиковаться не раз приходилось. Вон там паркуемся, а дальше придется ножками снег торить. Не лето, полевые дороги заметены, куда не повернись, сугробы сплошняком.

Снег высокой периной покрыл степной простор, до весны похоронив щетину ковыля. Петляя по «полям», оставляли за собой траншею в снегу. Деду хорошо! Вон как в унтах своих вышагивает, кажется, ему эти сугробы нипочем. Вместо кожуха сегодня он куртку на себя надел, через плечо на лямке чехол с ружьем свисает. Каретникову хуже. Во-первых, обувь «городская» – другой в доме нет, во-вторых, тяжеленный рюкзак именно он тащит. Зенит без устали наматывает круги вокруг хозяев, не может толком понять, куда и за каким лядом люди поперлись по снежной целине.

– Ф-фу-х! Дед, зачем собаку с собой взяли?

– Пригодится. Да и застоялся он во дворе. Пускай побегает.

Вдалеке едва виднеются городские окраины. Да и то не жилой сектор, а какие-то государственные постройки. Вон то, совсем по левому краю серым бетонным забором «отсвечивает», железнодорожное депо. Это что, дед всегда так блукает, когда на «охоту» выходит? Где тут можно кого спрятать? Степь, словно стол бильярдный! Да нет, правее от них горка видна. Может, скифский курган? Их в Донбассе много. Хотя пригорок маловат для скифского захоронения, те пообъемнее и покруче будут.

– Слушай! Я по прошлой жизни не помню, чтоб ты куда-то выезжал, когда я в десятом классе учился.

– Может, не заметил? Или значения не придал?

– Сто процентов. На каникулах оба дома просидели. Ты второго января ногу еще сломал, до самого марта в гипсе прошкандыбал.

– Ну, значит, «рвануло» не в моей зоне ответственности.

– Может, вообще ничего не было?

– Сомневаюсь. Рождество на носу.

Дед остановился, повернувшись лицом к Каретникову. Овчарка, видно тоже подустав, улеглась в снег у ног старого. Высунув язык и дыша, запыхавшись, уставилась на молодого хозяина.

– Один раз в тринадцать лет почитатели сатаны на землях Русколани, по теперешнему входящих в СССР, думают, что имеют возможность изменить расстановку сил. Могут стать сильней, могущественней, чем есть, выпустив на свет божий своего покровителя и хозяина. Для этого им нужно провести обряд с похищением будущей жертвы для своего господина. Человеческой жертвы, не замаранной даже малым грехом. Поэтому дети пропали. Что обряд успешно прошел, я еще вчера по взрыву понял.

– Тряхнуло слегка. А Рождество?

– Накануне праздника «колдуны доморощенные» на жертвеннике могут умертвить ребенка и провести вторую часть обряда. Не сможем помешать, пропадут дети.

– Так ментам бы их связи сдали.

Дед понял.

– Сдавали. Милиция к этим типам относится несерьезно. Последний раз полтора десятка деятелей за якобы эстетические безобразия по пятнадцать суток получили. Метлами и лопатами снег побросали-помели и из каталажки в добром здравии вышли.

– По-умному подставить не смогли.

– Нам интригами заниматься некогда, дело делать нужно, а дураков на Руси во все времена хватало. Отдохнул? Пора идти.

– Подожди. Еще вопрос. Почему тебя, старика, на такое дело нарядили? Вдруг по старости справиться не сможешь?

– Справлюсь. Обязан справиться. Да и не один я. Просто к эпицентру ближе всех оказался. Сейчас из Белоруссии, из Западной Украины бояре-спасатели в наш город торопятся попасть. Среди семей боярских только три из всех имеют навыки, силы и знания в борьбе против сатанистов, а если потребуется, то и против настоящей колдовской братии. Если таковая действительно найдется.

Двигались медленно, в иных местах утопая по пояс в снегу. Пес не дурак, видя такое дело, пристроился позади хозяев. Шедший первым Михаил обернулся, уточнил мучивший его вопрос:

– Зона твоей ответственности большая?

– Х-хэ-х! – Встал, отдышался, ответил любопытному внуку: – Не маленькая. Юго-восток Украины. Юго-запад России, до Липецкой области. Раньше меньше значилось, но в последнюю войну сразу три рода сгинули. Пришлось расширяться.

Каретников присвистнул. Ни фига ж себе! Дед, отвернувшись, параллельно земле вытянул вперед правую руку с раскрытой от себя ладонью, как антенной-пеленгатором повел ею по округе. Стопорнулся в направлении именно «кургана». Шагнув, меняя направление, тем самым заставляя собаку подняться на ноги, позвал внука:

– Идем.

До места, слава богу, дочапали. Курган вовсе и не курган никакой. Так, маленький террикончик, засыпанный снегом. А вот рядом с его подножием провал, своей чернотой, казалось, уходивший в бездну. Если б не степь и не открытый шурф, можно было подумать, медведь берлогу образовал. Парило из глубины ямы на морозе нехило. Влажная дымка курилась над самой поверхностью снежных заносов.

– Вот оно! – изрек дед.

– Что?

– Шурф. Нам вниз предстоит спускаться.

– Ты уверен?

Вместо ответа дед встал у самой кромки провала, над жерлом, из руки выпустил изумруд на нити. Камень, заискрившись, в спокойном состоянии повис «над пропастью», никуда не отклоняясь.

– Уверен. Потроши рюкзак. Доставай веревку, фонари. А я пока ружьишко соберу.

Приготовились к спуску быстро. Дед, утаптывая снег у шурфного лаза, наткнулся на железку, торчавшую в земле, чуть не споткнулся об нее.

– Порядок, есть к чему прицепиться!

– Веревки-то хватит?

– Будем надеяться.

– Во-во! У нас, у русских, всегда так. Все на «авось» рассчитываем!

Улегся над краем ямы, мощным фонарем посветил вниз. Ты смотри, лестница! До нее, если это не оптический обман, не так уж и высоко. Конец веревки достал до ступеней, еще и запас нехилый остался.

– С кобелем-то что делать?

Дед уже тоже ознакомился с диспозицией спуска, поэтому уверенно заявил:

– Сначала спускаюсь я, потом Зенита обвяжешь и спустишь вниз. Я приму. Ну а затем и сам спустишься.

– Не заблудимся?

– Я тебе про биолокацию, по-моему, уже рассказывал. Выберемся.

Спуск неглубокий и, в общем-то, нетрудный, однако в средине дистанции пришлось буквально съезжать по размокшему до сметанообразного состояния жирному чернозему. Показалось, вывалялся в грязи. Собака тоже не испытывала большой радости от того, что ее сунули в темную щель и опустили, ну… ясно, куда и с чем это место можно сравнивать. Зенит тихо поскуливал. Мрачное место. Бррр!

– Освоился? – спросил дед.

– Да.

– Тогда в путь!

Первым спускался дед. За ним с мурлыкающим скулежом, переставляя лапы, семенил овчар, которого придерживал поводком Михаил. А то, не дай бог, сверзится деду под колени, и оба чебурахнутся вниз.

«Нора» опускалась не вертикально, а под углом, приходилось, светя фонарем, перебираться через завалы осклизлых полусгнивших бревен. Как он для себя классифицировал, остатков обвалившихся крепей. Едва поспевая за мелькающей в луче фонаря фигурой старшего родича, не сразу понимал – как тот споро «проходит» дорогу? Для «чайника», каковым он себя считал, под землей мир сужается до крохотного кусочка, рассеянного пятна света, теряющегося в непроглядной тьме коридоров и выхватывающего из мрака колонны, тускло отблескивающие изломами осыпавшихся камней, заржавленные рельсы и свисающие откуда-то сверху тонкие шнуры, обросшие какой-то гадостью и напоминающие обрывки паутины гнездящихся здесь неведомых монстров. Не сразу и сообразишь, что это всего лишь остатки электрических проводов. Но постепенно все реже спотыкаешься о камни и бревна, тело обретает некое подобие зрячести, и странное очарование темноты мало-помалу проникает в твое существо, рождая младенчески безоглядный исследовательский инстинкт. Хочется узнать, что там, в конце коридора, за поворотом, и дальше, дальше, куда поведет тьма. Опасная иллюзия. Начинает казаться, что все просто, что штольни, прямые линии и углы, завалы, тупики и места, где «живые» камни нависают над головой.

Дед остановился, подождал идущих за ним. Каретников заметил, что они стоят на широком деревянном помосте. Луч фонаря показал, насколько иллюзорна его крепость. Во многих местах доска ощутимо подгнила, может быть стала трухлявой. Дед перевел дух, нелегко ему.

– Здесь время идет по-иному. Неопытному человеку очень легко потерять направление и сбиться с пути. А вообще, тут так же, как и на поверхности. Главное не паниковать.

– Ага, и воздух чистый, будто в лес попали.

– А что? Я и в лесу не раз «работал». Чтобы научиться ориентироваться в незнакомом лесу, нужно заблудиться в нем, позволить лешему себя поводить, а потом вывести на нужную тропинку. Тут не иначе.

– Дедуля, а тебе не показалось странным, что у штольни не было ни следочка?

– Ты имеешь в виду, что похитители должны были наследить?

– Да.

– Все просто, Мишаня. У них вход в подземелье совсем в другом месте, а нас душа ребенка, посредством камня, именно по кратчайшему расстоянию ведет.

– Тогда ладно. Ну, ты что, собака? Почуял чего? Смотри, дед! В ту сторону ощерился.

Показал направление лучом фонаря. Прислушались, кроме капели с потолка, посторонних звуков не наблюдалось. Михаил повел фонарем, световым лучом прорезая уходящую вдаль «тропу». Туннель зиял загадочной чернотой. В высоту он был не менее двух метров.

– Дед, заметил? Штольня, узкая здесь, дальше расширяется.

– Пора двигать, – не стал полемизировать старый.

Дальше двигаться стало сложней. Спуск представлял собой длинную вертикальную шахту. Ко дну ведет деревянная лестница, находящаяся в плачевном состоянии – одна часть ступеней сгнила и отвалилась, другая затянута чем-то склизким, наподобие льда. Первая лестница, пожалуй, самая опасная – по сути это прутья, к которым проржавевшей проволокой примотаны перекладины. Кажется, она вот-вот развалится, и, чтобы спуститься, приходится периодически висеть на руках. А с собакой спускаться, так и вообще труба дело. Ф-фух! Вот и дно видно стало…

– А-а-а-а!

Внезапный крик деда заставил мертвой хваткой уцепиться в деревянную перекладину, причем сделать два дела на полнейшем автомате – не выпустить из руки фонарь и поводок повисшей на нем собаки.

Ш-шурух-х! Г-гух-х! С-с-с!

Лестничное сооружение, а конкретнее, последний перед нижним тоннелем пролет, под тяжестью старика сорвалось вниз.

Твою-у дивизию! Сцепил зубы, прилагая максимум усилий, чтоб не сорваться, не полететь следом. В глазах и без сложившейся вековой, наверное, темноты потемнело. Собрался, мобилизуясь. Только не паниковать!

Скулил пес. По ощущениям Каретникова, животное весит все полста килограммов, если не больше. Ох! Телок, японский городовой! Разжимая сцепленные зубы, позвал:

– Ты как там, дед? Живой?

Молчание. Извернулся, смог посветить фонарем в место падения. Куча древесных ошметков и висящий над ними овчар. Метра два-три до низа. Попустил поводок, а потом и сбросил его. Как уж там приземлилась собака, неизвестно, вроде не скулит от полученной травмы, но Каретникову стало ощутимо легче.

– Зенит! Ищи деда!

– Гав-гав-гав! – послышался лай собаки.

Порядок, не скулит. Значит, жив старик. Позвал:

– Дед, ответь!

Стон. Блин горелый! Но и ответ не заставил ждать.

– Мишаня!

– Живой!

Ушел в распор ногами и плечами. Кое-как извлек из «похудевшего» рюкзака тонкий трос. Зацепив его за подобие балясины, спустился по нему вниз, тут же попав под собачье выражение радости. Был вылизан в лицо Зенитом.

– Да… подожди ты! Дед, ну ты что там? Сильно побился?

Можно сказать, выковырял старика из трухлявого хлама.

– Ой! Мишка, тише!

– Что?

– Нога!

«Приплыли!» Дед ногу сломал. Все в жизни повторяется. Только в прошлый раз это произошло без экстрима, а сейчас эту говенную ситуацию они черпают полной ложкой.

Глава десятая. Ты должен, значит, можешь

Два мощных фонаря высветили место их «вынужденной» стоянки таким образом, что на кинопленке в кинотеатре все снятое смотрелось бы декорацией фильмов ужасов. Поднимешь голову вверх, направишь луч – дыра с элементами сломанной лестницы. А дыра эта не до самой поверхности тянется. Страх и ужас берет! Взгляд натыкается на нору. Ну точно, сейчас какая-то гнусная гадость выползет из нее и упадет прямиком пришлым на голову. Стены, словно изъеденные фрезой, покуроченные сумасшедшим художником-абстракционистом. Туннель, ведущий в двух направлениях, с положенными на него сикось-накось неровными шпалами, поверх которых тянутся рельсы узкоколейки. Всюду торчат куски арматуры, крепежа, электрической проводки. Сырость ощущается даже в воздухе, при этом температура не выше пяти градусов.

– Странно, что ты только ногу сломал! По справедливому разумению, здесь шею сломать не фиг делать!

Каретников, сидя на корточках, созерцал дедову лапень. Сломанная лодыжка, закрытый перелом. Нога набухала на глазах, и видно было, что доставляла старому ощутимую боль. Собака сидела рядом, чувствовала скорбь и боль человека, который со щенячьего возраста его поил и кормил.

– Что делать? – спросил внук.

– Выбираться.

– А дети как же?

– Другие наши придут.

– А если не успеют?

– Должны.

Поднялся на ноги. Отошел от дедова лежбища. Только сейчас пришел в себя. Нет! Дело в другом. Просто переключатель в его голове перещелкнул рычаг, и сознание в полной мере подсказало, что каникулы закончились, пора возвращаться в реальность. Он здоровый, крепкий мужик, возраст которого перевалил за энное количество лет, а никак не пацан школьного возраста. Всю свою жизнь провоевал, три эпохи, можно сказать, пережил, а ума не нажил, расслабился. Видите ли, школьником себя почувствовал. Папа, мама, бабушка под боком. Кормят, поят, чего еще надо? Действительность внесла свои коррективы.

Он боевой офицер, разведчик, спецура. Штучный товар для любой разведки мира. Долой сантименты! Есть боевая задача, которую кроме него выполнять на данном этапе некому. Решение принято, и из «строя» его может заставить выбыть только смерть, а она этап пройденный, изведанный. «Бояться будем после!» Подошел к старику.

– Ну-ка, коротко и ясно вводи в курс дела. Частично я понял, но нюансы имеются. Давай!

Попререкавшись, как полагается, старик объяснил «расклад», научил, каким образом действовать. Предупредил, с чем или кем может столкнуться.

– Заруби себе на носу! Кого бы ты ни встретил по пути следования – все враги. И поступать с ними стоит как с врагами.

– Ясно.

– Могут, конечно, бояре подоспеть, но это вряд ли.

Напрягаясь, полез под ворот свитера, сдернул с шеи кругляш медальона, буквицами похожего на тот, что раньше был у Каретникова. Сунул внуку.

– Покажешь, если действительно опознаваться придется.

Ого! Бляха размером с мелкое блюдце. Это, выходит, «ксива» спасателя?

– Теперь так, помнишь, ты у меня тетрадь с записями стыбзил?

– Ну?..

Ну, было такое! Месяца два тому назад «увел» дедову тетрадку на девяносто шесть страниц. Убористым, но хорошим почерком в ней описана была разного рода нечисть и способы борьбы с ней. Записи с уверенностью можно было назвать «Справочником». Михаил всю ночь с интересом изучал «дедову дисциплину», иногда ухахатываясь от некоторых подробностей в тексте, а еще удивлялся заковыристости иносказания в заговорах. Тетрадь он потом вернул на место, но о том, что дед прознал про его проделку, даже не подозревал. Конспиратор хренов!

– В голове хоть кроха информации отложилась?

– Обижаешь! У меня фотографическая память, помню то, что двадцать лет назад прочитывал. Учили нас этому.

– Только практики на написанное мною у тебя нет. Ладно, хрен с ним, хоть так. Ты то, о чем в тетради прочитал, из памяти извлеки, чувствую, пригодится скоро. А там как Бог даст…

– Всё. Я пошел.

Дед скривился в подобии улыбки.

– Куда?

А действительно, куда?

– Камешек к правой руке примотай. Если направление движения неправильным будет, он станет холодным. Если верно идешь – ощутишь его тепло на ладони.

Хоть что-то! В этой «кишке» подземной пропасть запросто можно, и никаких врагов не требуется. Странное дело, даже крысы и те на глаза ни разу не попались.

– Иди, несмышленыш!

…Сплошные норы. Хорошо, что оставил собаку с дедом, ведь приходится то опускаться ниже, то снова идти на подъем, идти по указке природного «пеленгатора».

Пролеты настолько покрыты льдом, что оставляют лишь узкое отверстие, в которое можно пролезть только с большим трудом.

Многие штольни сохранились удивительно хорошо, а некоторые… Кто-то даже рельсы снял. Подпорные стенки подгнили, оставленные рабочие механизмы проржавели. Иногда появляется ощущение, что рабочие просто ушли отсюда на выходные.

Стоят заполненные углем вагонетки, на полу валяются старые диэлектрические перчатки… Периодически попадаются огнетушители и маски респираторов. Проходя мимо штрека, заваленного полусгнившими остатками крепей, вздрогнул от неожиданности. Снег!

В свете фонарного круга снег толстой ватной муфтой окутал лежащее на земле бревно. Не может быть! Склонившись пощупал, проведя ладонью по поверхности. Н-да! Не снег, а самая обыкновенная плесень, та же самая, что растет на хлебе, только здесь почему-то совсем белая и разрослась необыкновенно пышно. Тончайшие волокна светятся в луче фонаря.

«Указка» уперлась в завал. Пришлось перелезать через сплошную мешанину из бревен и камней. Ноги проваливаются в мякоть прогнившего дерева. Две «избушки» – крепи в виде сруба, сплющены, как спичечные домики, опустившимся гигантским пластом камня. Впечатляет! Пролез между ними. Над головой – мама дорогая!

Заметно отслоившиеся плиты. Заденешь, все это рухнет, мокрого места не останется. Дед! Какому идиоту, будь он колдун или ведьма, могло прийти в голову упрятать сюда детей? Если б не изумруд, гревший ладонь, мог бы подумать о старческом маразме.

Да тут скопище лабиринтов под землей! Это же надо было так выработать «проходку», что куда ни пусти луч света, кругом сплошные «норы». И куда дальше? Камешек в ладони выделял тепло. Направление? Растопырил пальцы, вытянул перед собой ладонь с привязанным к ней «пеленгатором». Из шести входов в лабиринты только на один из них изумруд отдался теплом. Значит, ему именно сюда. Сунулся в «жерло» норы.

До обостренного слуха доходил звук только его шагов, шуршащих по крошке пыльного, черного камня с отблеском от пятна света. Остатки угольных развалов, вывезенных из подземных туннелей.

Явно похолодало. Хотя быть такого не должно. Луч фонаря уперся в стену тумана. Полотно рельсов со шпалами исчезало в непроглядной мути. Такую пелену мог давать дым, но никак не туман.

Принюхался. Воздух как воздух!

А еще смущала в свете мощного фонаря граница, разделяющая пелену и видимую часть штрека. Привычного состояния окружающего мира, как на поверхности, здесь нет. Обычно бывает, что туман поначалу еле заметен, затем густеет и превращается в непроглядность «парного молока». А здесь вон какая невидаль, в пяти шагах перед ним пространство будто заштукатурили.

Вытянув руку перед собой, двинулся прямо в пелену, стараясь ногами нащупать возможное препятствие на шпалах. По большому счету фонарь можно тупо выключить. Единственное, что ловит зрение, так только то, что прибор включен. Шагов двадцать и… пелена прояснилась. Даже без фонаря глаза довольно хорошо видели.

Что за ерунда? Как такое быть может?

Неявное свечение в этих шахтерских катакомбах, вместо облегчения, напрягало. Вспомнилось наставление старика, пропущенное ним мимо ушей: «Не всегда верь тому, что видят глаза!» Это оно, что ли?

Галерея вывела его к залу, в котором выработка угля создала гигантских размеров пространство с высоченным потолком. Холодное свечение мертвенными тонами ложилось на каждый предмет. Где же он видел подобное? Память услужливо подсунула воспоминание полета после случившейся с ним смерти. Но только краски в покоях божества или распорядителя-менеджера по душам, кто знает, как его можно назвать, были другими. Живыми и более насыщенными.

Шелест едва слышного, будто украдкой, шага, привлек внимание обостренного слуха. Из-за колонны-крепежа на «мягкой лапе», показав сначала морду, а потом и полкорпуса, высунулся кот… или кошка. Хм! Совсем не черная, а обычная «сибирская» мерзавка, каких полно в каждой подворотне. Но то там, на поверхности. А здесь…

– Ну и откуда ты здесь взялась, чудовище?

– Ма-ау! – соизволила ответить охотница на мышей.

Осмелела. В три прыжка преодолев расстояние до него, оказалась у самых ног. Загривком потерлась о колено. Не бедствует явно. Вон лоснится вся.

– Ки-иса!

На автомате протянул ладонь, дабы погладить животное по холке, когда почувствовал, что примотанный к ней дедов камешек холодом ожег кожу на руке. Мало того, организм подал тревогу. Внезапно навалилась тяжесть во всем теле. Такое ощущение, хрен ногу с места сдвинешь. Наконец-то бестолковку посетила здравая мысль. А киса ли ты вообще? Или?.. Его родная бабуля, добрая душа, то ли в шутку, то ли всерьез как-то упоминала, каким образом можно проявить нечистую силу. Задал кошаку простой вопрос:

– К худу или к добру?

Животина порскнула из-под ног, на глазах рассыпаясь черным дымом. Тяжесть враз отпустила. И только из ниоткуда, можно сказать прямо из воздуха, прошелестел ответ вполне реальным голосом:

– К ху-у-ду-у!

Каретников обомлел. Вот же гадство! На пустом месте чуть в лужу не сел. Действительно, что ли, нечистая сила? Помнил бабкино наставление, что матерщина для нечисти все равно как классическая музыка для ее ценителя. Вслух же произнес, чтоб последнее слово за ним осталось:

– Совсем живность распоясалась. Креста на вас убогих нет!

Сквозняком дунуло, едва различил услышанное:

– Не-е-е-ет.

– Ну и флаг вам в руки и барабан на шею, чтоб с песней народ встречали, а не котами прикидывались. Ё-о-о!..

Прямо из дальней стены, словно из соседней комнаты, появился строй пионеров в красных галстуках на белых рубашках. Барабанщик долбил в барабан, а знаменосец-очкарик нес флаг на вытянутых перед собой руках. И все как один, убойно, невпопад громко горланили:

Взвейтесь кострами Си-иние ночи!..

– …И ржавый лом в задницу, чтоб голова не качалась!

Пионер, следовавший в строю последним, двигался враскорячку, чуть наклонившись вперед. Из «кормовой части» его тела видна была прямая железка, очень похожая на лом. На лице выпученные от натуги глаза, открытый до предела рот, а голова у него точно не качалась.

– Чтоб вы лопнули от такой пародии на песню! – в сердцах плюнул Каретников.

Красногалстучное общество, словно воздушные шарики, один за другим, стали лопаться, оставляя после себя струйки черного дыма.

– Ф-фух! А я уж подумал…

Ведь вычитывал у деда в тетрадке – бесы обыкновенные, типа лярв. Еще смеясь, потешался над стариком. Теперь воочию… можно сказать, через себя эту хрень пропустил. Ну да! Что там о них?.. Почти безобидны, но человеческую энергию отсасывают, как пылесос мусор с пола. Ладно. Поразвлекся, пора двигать дальше.

Из одного зала через коридор перекочевал в подобный. Прямо городской квартал какой-то! Ни конца, ни края. Люди говорят, что и город сам на подобной пустоте под землей стоит. Не дай бог в один прекрасный день всем скопом ухнуть вниз!

Спинным мозгом почувствовал на себе тяжелый взгляд. Обернулся и прислушался, но вокруг никого не было, только… Пошел дальше, но тревожное чувство, что кто-то пристально смотрит в спину, не оставляло. Муторно. Все больше становилось не по себе. Закурил бы сейчас, только вредная привычка осталась в прошлой жизни. Снова оглянулся и увидел рядом с собой деревянное бревно, бывшее подпоркой свода. Странно, вроде бы недавно именно такое прошел мимо? Вон ту щель на осклизлой поверхности он уже видел. Может, усталость свое берет? Или на «авось»? Ничего! Если что, не обломается лишних пять шагов сделать. Главное, никакой паники!

Лениво потянулся к поясу, всем своим видом выказывая усталость. В последний момент резко вырвал из чехла нож, метнул его в бревно.

– О-ох!

Вырвавшийся вздох, как гром в ясную погоду. И не стало намозолившего глаз бревна, только видно, как человек, пошатнувшись, валится на неровную поверхность «пола». Подбежал. Наклонился. Не старый мужчина, со струйкой крови, спустившейся из уголка рта, смотрел на него с безучастностью обреченного. Промолвил:

– А гипнозу ты поддаешься, парень…

Глаза закатились, тело обмякло. Похоже, Каретников зачистил его «по холодку».

– Твою ж дивизию-ю!

По большому счету ничем не примечательный субъект. Такого в толпе встретишь, даже не заметишь. Струйка крови стекает с губ, это клинок ему легкое пробил и в сердце застрял. Труп, без вариантов! Как бы оставляя за собой последнее слово, сказал в оправдание:

– Расслабился! А гипноз на меня редко действует. Видно, ты и вправду великим профессионалом был.

Рука покойника крепко сжимала трость ручной работы. Или колдовской посох? Помнится, дед в тетрадке… Точно! Мало того, что набалдашник соответствующий, так еще и рунное письмо на дереве вырезано. Пользоваться им по прямому назначению Каретников не может, чай, не Гарри Поттер, а вот как дубина эта байда может вполне сойти. Что ж? Значит, он где-то рядом с искомым местом. Только почему одни придурки встречают? Пальцами прикрыл веки на глазах усопшего. Вытерев об его одежду, вернул клинок в ножны.

– Покойся с миром! Кому положено… там с тобой разберется. Дубину отдай, ни к чему она тебе теперь.

Через длинный коридор вывалился в «комнатенку» средних размеров. Глянул на циферблат наручных часов. Стоят! Сколько же он уже идет? Сбросив рюкзак, уселся на пол, прислонившись спиной к стене. Отдыхал. Между делом осмотрелся по сторонам. Везде одно и то же – покинутость и убогость. Интересно все же, каким образом кто-то умудрился смастырить подсветку в этой клоаке из нор и лабиринтов? Этакого умельца да к народному хозяйству подключить! Какая экономия бы вышла! А если озадачить военные объекты…

– Заблудился, милый? – услышал молодой бархатистый голос. – Заблуди-и-и-лся, маленький… Заблуди-и-и-лся, красивый.

Перед взором предстала совершенно нагая девица с распущенной гривой волос. Молодая, голенастая, совершенно не стеснявшаяся своих «открытых прелестей», на лицо – симпатичная, кровь с молоком. Пропорции тела именно такие, какие нравились Каретникову. Несмотря на усталость, «естество» в штанах предательски стало набухать. В одной руке бабенка держала не слишком понятный для него предмет из кожаных ремешков, издали и при таком освещении похожий на собачий намордник.

– Здравствуйте. Моржуете? – не растерявшись, только за спиной поухватистей зажав в руке «дубинку», в свою очередь спросил Михаил.

– Что?

Вопрос наглого парня, за которым наблюдала, привел ее в замешательство. Готова была услышать все что угодно, но…

В «определенных» кругах она проявилась не так уж и давно. Четыре года тому назад школу закончила. Училась так себе, ни шатко ни валко, а вот предмет литературы любила. И что интересно, охоча была до классики. Особенно в душу запал «Герой нашего времени» Лермонтова. А от княжны Мери натурально балдела, завидуя ее несчастной любви. На районе детвора наградила ее прозвищем, которым вскоре стали называть и взрослые люди. Так-то Раиса Сметана, а в просторечье чаще, даже не по злобе, а запросто – Райка Коровень. Это они на ее габариты намекают. Да! Хорошего человека чем больше, тем лучше. Вес девяносто кэгэ, в ее-то возрасте! Зла не хватает, и плакать хочется. А что поделать? Парни как от чумной разбег берут, одним лишь армянам нравится. Только ведь они поматросят и бросят, а ей это ни к чему. Страдала девка от своего вида и несчастной судьбинушки непомерно. Когда, глядь, выпала козырная карта. Соседская бабушка озаботилась ее положением. Примерно чуть больше года назад бабка-шептуха позвала к себе.

– Ты, Раиса, не плачь. Будет и на твоей улице праздник. Собралась я в дорогу дальнюю, дар свой тебе передать решила.

Передала. Научила. Да и отдала Богу душу. Если только Богу! Грехов за ней водилось много, народ так баял. И открылся для Райки новый мир. Оказался он разным. Даже не ведала раньше, что так может быть, что рядом творится. Оказывается, таких, какой она стала, в их местности пруд пруди, и все друг дружку отличают от простых смертных, хоть и недолюбливают «свое племя». Ведьма! Колдунья! Вот кто она теперь. У каждого своя ниша в «профессии», каждый с ума по-своему сходит. Она чем хуже? Любовь к литературе помогла найти отдушину. Гоголь помог! Еще в школе книжку «Вий» до дыр зачитала. Лето хоть и коротко, но успела оторваться по полной программе. От коллег «по цеху» новое прозвище получила. Панночка! А это, на минуточку, уже никакая не Коровень!

В летние ночи одинокий, чаще всего подгулявший путник «случайно» натыкался на голую молодайку обворожительного виду, «терял голову» и до утра как лось носился по полям и донецкой степи с ношей на закорках, весом в девяносто килограммов. К утру окончательно выдохшись, падал, теряя сознание, а потом вспомнить так ничего и не мог. Вот умора! Бывали случаи, когда после таких скачек не выживали, коньки откидывали. Но это редкость. Чаще на больничную койку попадали, от истощения организма лечились.

Вот когда холодать стало, Раиса поняла, что надо что-то менять. Ну, ей и посоветовали заняться дурачками, которые по глупости на роль исследователей подземных штолен подвизались. Таковых в городе, оказывается, много. Вот и еще одна лошадка нашлась!

Парень молодой. Видно, что сильный и крепкий. Такого взнуздать, сколько энергии из него «выпить» можно будет. Наглец! Что он там про моржей сказал? И ведь чувствует она, что не все так просто с парнишкой, но отступиться уже не может. Жадность обуяла!

Михаил уже стоял на ногах, а неизвестная подруга шагнула поближе. Видно, что смущена, но продолжает переть, как баран на новые ворота.

Где вожделение во взгляде? Где туман в голове. Люди воспринимают музыку голоса на подсознательном уровне. Протянула руку.

– Милый! Тебе нужна помощь. Я помогу. Отчего ж хорошему человеку не помочь. Только и ты мне помоги. Видишь, замерзла вся!

Попыталась обвить его шею руками, всем телом прильнуть, притянуть к себе. С ее весом, скрытым под личиной красотки, это должно быть не сложно. Главное набросить на лицо узду, а уж на загорбок она взгромоздится. Сам нагнуться пожелает.

Не смогла. А ведь как хотела! Не смогла даже толком вплотную подойти. Отвлек, мерзавец! Очень быстрым движением отвел от себя ее потянувшиеся руки, до боли знакомым посохом отвел. Откуда он его взял? Ведь это значит…

Точно поленом ударили. Перед глазами все поплыло, не успела толком ничего понять, как парень у нее за спиной оказался, а к шее лезвие ножа приставлено.

– Помоги, милая. Без тебя разобраться сложно. Ну-ка объясни…

Словно пелена с глаз спала. Молодая бабенка была полностью в одежде, это первое. А второе, жирновата, однако, такая, если навалится сверху, весом задавит.

– …почему, сколько блукаю по лабиринту, никого толком из вашей братии практически не встретил?

После пинка пошел нормальный разговор. Куда деться? Руки у него, как тиски.

– Ты, наверное, не со стороны города под землю спускался?

– Нет.

– Нормальный человек той дорогой не пойдет. Если шею не сломаешь, то ноги уж точно искалечишь. С этой стороны лишь дядю Борю в охрану поставили.

– Какого Борю?

– Посох его у тебя.

– Ах, этого чудилу?

– Где он сам?

– Отправился в страну вечной охоты.

– Это где?

– Будешь себя плохо вести, укажу направление. Значит, из города сюда не пробраться?

– Даже пытаться не стоит, и косточек не найдут. Скоро празднество намечено, вот-вот Энжела заявится, Леон, Деспот и Черный Волк уже у хозяйской ложи обретаются…

– Где дети, знаешь?

– Ну, знаю, и что?

– Далеко до места?

– Близко.

– Проводишь?

– Спятил? Я себе не враг. У самого узилища человек двадцать наших ошивается, а справиться, как со мной, у тебя не получится. Так еще и у жертвенника не меньше народа будет. А как выходить собрался? На дальних подступах тоже охраны до черта! Среди наших дураков отродясь не было.

– На колени встала. Быстро! Руки о стену обопри, ладонями к себе. Замри!

Заведя руки к пояснице, связал.

– Ой!

– Тише-тише!

Рот по кругу медицинским лейкопластырем заклеил. Злобное шипение сменилось безвольным мычанием, потом молчанием.

– Порядок. Можешь встать. Ведешь по кратчайшему расстоянию, при любой опасности в пути следования приседаешь, замираешь и прикидываешься ветошью. Моргни глазами, если уяснила.

…Провела-таки. Затаившись, наблюдал. Никак не мог на что-то решиться. Как ни посмотри, права ведьмочка, с таким количеством присутствующего здесь народа ему точно ничего хорошего не светило. Порвут, как Тузик грелку, проглотят и не подавятся.

Казалось бы, из только что спокойной, размеренной суеты в огромном зале до ушей донеслись визги, выкрики и проклятья. Из всей словесной белиберды Михаил вычленил призыв кого-то, кто имел право управлять, распоряжаться и посылать на убой кого пожелает. В центре зала стояла фигура в капюшоне, который тяжело было разглядеть издалека.

– Проклятье! Чего панику развели? Нос, Горбатый, Мегера! Забирайте своих подопечных. Пусть вооружаются, если нужно гранаты берут. Направитесь с ними по центральному коридору к главным воротам! Леон, Востуха! Ваш левый коридор. Бегом! Башка! Остаешься здесь! Остальные, правым коридором за мной идут. Все, пошли! Торопитесь, враги у порога!

И толпа подчинилась, «потекла» по управляемому руслу. Огромное помещение в считанные минуты опустело. Ничего себе! Прямо армейские порядки! Ведь действительно, воздействуют сразу двумя рычагами. Оплатой и дуростью людской с подменой понятий. Ну скучно людям ни во что не верить, властей бояться и тайно в церковь бегать. А в секте раздолье! Сыты, пьяны и скреплены общей тайной.

Обернувшись к пленнице, действительно прикинувшейся «ветошью», спросил:

– Где?

Вопрос поняла правильно, подобравшись к углу, из-за него, вытянув руку, пальцем указала направление. Ага! То ли нора широкая, то ли узкий коридор, вырубленный в дальней стене. Распорядился:

– Здесь сидеть!

Пересекая совершенно пустой зал, обратил внимание на огромный черный камень по центру, больше походивший на кладбищенское надгробие. От него в стороны отходили лучи рисунка, нанесенные белой краской по полу. А еще по стенам развешана мишура и сатанинская атрибутика. Все, как в периферийном театрике, помпы много, но на фальшак похоже. Вон, взять хоть то кресло у стены, с претензией на трон, с ведущей к нему ковровой дорожкой. Было бы смешно, если б не толпа сумасшедших, готовых в клочки растерзать живого человека. Но исключение из правил все же было. Было! От камня веяло холодом и… мраком. Вернее, запредельным ужасом. Бррр!!! Подальше от него. Нафиг-нафиг, даже близко подходить не хочется! Накамлали, гаденыши, или… и тут какую-то каверзу выдумали.

Вот и вход в нору. Услышал, что в ней кто-то есть. Два или три человека. Осторожно выглянул из-за угла. Так и есть. Все-таки двое.

Худощавый, сморщенный дедок шепеляво спросил, скорее всего, старшего «наряда» охраны:

– Башка, а чего все-то убежали?

– Ты что, так еще и не понял, Картавый? Ведь на свете и в свите хозяина больше чем кто-либо из нас прожил.

– Дак, охраны на входе вполне предостаточно. Любую милицию по ложному следу в дальние штреки отведут, да там и завалят.

– Ми-ли-цию-у! – издеваясь, передразнил дедка. – Какую, к темному, милицию? Три года место под жертвоприношение готовили! Все в тайне! Все с большими финансовыми вложениями! Часа своего ждали. И вот, когда до ритуала осталось не больше трех дней, в город съезжаются выродки Белояра. Тебе не страшно? Если б не дело, я бы предпочел находиться от этого места не ближе тысячи километров.

– Могли бы еще тринадцать лет потерпеть.

– Старый дурак! Правил не знаешь.

«Наша конница подоспела, что ли? Было бы неплохо! Да и сейчас повезло-то как!»

Из противоположного конца коридора Каретников услышал приближающиеся шаги третьего охранника. Странные шаги, будто идущий попутно к обходу чечетку бьет. Танцор хренов! Да он еще и певец! Невнятное бормотание, с приближением человека, выразилось песенным рядом. Напев известный, да вот слова иные и голос гнусавый до неприличия.

…Сквозь дыры в земле ад сияет нам ярко, И дьявол великий нам путь озарил! Министр и премьер, хлебороб и доярка, – Здесь хватит на всех сковородок и вил. Славься, подземное наше узилище…

Ну и фрукт! Ему только на манеже «рыжим» подъедаться. В безупречном черном костюме, в жилетке и в бабочке на вороте рубахи, мужчина, топоча в такт башмаками, глянул мимо своих компаньонов. Мерзкая ухмылка на лице сползла в улыбку, обнажив мелкие как у кошки зубы.

– Все пляшешь, Танцор? Никак остановиться не можешь? – укоризненно спросил Башка.

Переведя взгляд на старшего, тот залихватски козырнул ладонью и напевно сообщил:

– Нас под-слуши-ва-ют. У нас го-ость!

Мамина норка! Углядел-таки, весельчак фигов! А ничего и не оставалось, кроме… Словно вихрь влетел в комнату, на ходу цапнув рукоять ножа. Метнул его в цель. Не успевший сориентироваться в сложившейся круговерти дедок, стоявший к Каретникову ближе всех, попал в захват, зафиксированный «замком». Рывок в горячке схватки, и хруст шейных позвонков оповестил, что клиент готов.

Отбросил от себя безвольное тело. Шаг к последнему из троицы, еще пребывающему в добром здравии. Танцор! Мимолетно взгляд встретился с глазами противника и… скоростной темп дал сбой.

Зрачки глаз весельчака-степиста были полностью черные, никакого белка и рядом не стояло. Полностью черные зрачки! В предоставленные доли секунды из-за спины этот музыкальный клоун успел высунуть руку с короткой тросточкой в ней. Время как бы растянулось, дало возможность чему-то невразумительному сорваться с губ странного субъекта. Сноп искр, подобных работе электрода при сварочных работах, сорвался с конца трости, и Михаила будто кувалдой по правой стороне тела приласкали. Вырубился.

…Сколько был в отключке, не понял. В себя пришел, вроде живой. Только грудную клетку саднило, а еще правая рука слушалась через пень-колоду. Чем это его? По шпионским понятиям, можно подумать, что клоун каким-то гаджетом воспользовался. Наверное, так и случилось. Давненько его эдак не опускали, сам виноват, расслабился! А не нужно считать других глупее себя. Пустился на мульку с черными глазами, ну и пропустил плюху. Ф-фу-у! Слава богу, жив остался. Ого, дыра в куртке, да еще какая! В карман теперь и положить-то ничего нельзя. Вывалится. Куртку теперь только на выброс пустить, на людях в такой показаться срамно. Скажут, рвань на себя напялил.

Сунул руку в карман, нашитый как раз напротив правой мышцы груди, нащупал внутри него что-то непонятное. Вытащив, удивился. Дедов металлический кругляш, даденный ему для опознанки меж своими. Была бляха, а стала… гм, это ее направленным выстрелом так покорежило. Выходит, кругляш ему жизнь спас. Если б не он, уже остывал, а душа снова летела по трубам туннеля.

Поднялся на ноги. Шатаясь, как после контузии, опираясь о стену рукой, осмотрел двух покойников. У обоих глаза как глаза, только теперь остекленевшие. Показалось, значит! Вернул «на базу» нож, так оно спокойней. А Танцор тю-тю. Сдулся. Видать, понял, что дело керосином пахнет.

Отодвинув засов на двери, заглянул внутрь. В маленькой каморке сидел на сбитой из досок лавке нахохлившийся мальчонка. С интересом и страхом одновременно наблюдавший за вошедшим. Видно, плакать уже не мог, все слезы выплакал до этого. Так бывает. Прямо на полу, без признаков жизни лежала девочка. Этой повезло больше, не испытала столько переживаний.

– Привет!

– Здравствуйте, – ответил мелкий, насупившись.

Быстро повзрослел, после того, как от родителей оторвали. Не может понять, к добру или к худу новый персонаж появился.

– Домой хочешь?

– Угу.

Молодец, не плачет.

– Значит, сейчас и пойдем. Только подружку твою в чувство приведем, сразу и двинем.

Каретников повернул девчонку на спину и приложил изумруд к ее лбу.

– Возвращайся на свое место!

Так и держал, пока ребенок не вздохнул полной грудью. Во! В себя пришла, глаза открыла. Поторопившись, сказал:

– Ты только не реви, сейчас к мамке пойдем.

– А я и не реву. Тебя Мишкой кличут, а дедушка ногу сломал. Ведь так?

– Умная. Ну, идемте, выбираться будем.

Пленницу нашел в том же месте, где и оставил. Сидела скукожившись, даже не шевелилась. Освободил руки и рот. Напялив ей на спину рюкзак, распорядился:

– Поднимайся. Выводить нас будешь. Слушай, ответь, пока не двинулись. А освещение в штольнях, оно откуда?

– Жертвенный камень. От него в штольни провода проложены к задрапированным лампам дневного света. Если его разрушить, все погрузится во мрак.

– Понятно. Генератор, значит. Ну, разрушать его мы не будем, наши доберутся, сами пусть решают, что с ним делать. Нам по свету идти сподручней. Так я говорю, пацанва?

– Да.

Вот простота! Михаил-то подумал уже, что действительно в сказку попал, а тут мышеловка для придурков. О-хо-хо! Век живи, век учись, дураком помрешь.

– Значит, так и поступим. Веди.

– А на какой выход?

– Их много?

– Четыре.

– Значит, на тот, что ближе всего к Басаргинскому шляху.

– Ого! Далеко.

Впереди ведьмочка. За ней Каретников, тонким шнуром обвязав детей за пояса, вел их караваном.

Счет времени потерял, но в одном из коридоров нарвались-таки на что-то поганое. Фигурка сгорбленной старушки истуканом стояла в одной из галерей. Ну, стоишь, так стой. Мы тебя не трогаем, ты – нас! Но то, что поганое с ними происходит, понял, когда второй раз мимо старухи проходили, и именно в этой же самой галерее.

– По кругу ведешь!

– Сама знаю, но Ниловна не пропускает.

– Знаешь ее?

– Да.

– Договориться с ней можно?

– Нет.

Пошутил невесело с сарказмом:

– Добрая бабушка!

– Злая.

Будто почувствовав, что о ней речь, бабуля вдруг резко обернулась в их сторону и давай в голос громко поносить Каретникова и ведьмочку. Хоть уши затыкай от скабрезностей и нецензурных слов и выражений.

– Ты, бабка, что, на старорежимном флоте служила? – сначала опешив, нашелся Михаил. – Лет тебе по всему выходит никак не меньше двухсот.

Поперла нахрапом. Почувствовал, как неизвестная сила сталкивает его и спутников к стене, не дает руками двигать. А у него еще и контузия о себе напоминает. Близко уже подошла, того и гляди в глотку вцепится. Ведь как пить дать, задушит, стерва старая. Глаза чернющие, как у Танцора, будь он неладен. Бездна ночи и ненависть в них аж через край плещутся. Невидимая глазу волна тяжестью навалилась на все тело. Глаз видит, как старушка к веревке руку тянет, детей отобрать норовит. Ну!.. Ну!.. Даже губы приплюснуло, слово вымолвить и то сил нет. Нервы ни к черту. На одном чувстве противоречия смог левую руку сдвинуть, протащить по наждаку шероховатой стены, дотянуться до своей шеи. Эх! Вдруг да поможет!

На последнем усилии рванул лазоревый платочек. Бросить не бросил, но упустил на пол. С горем пополам выдавил слова:

– Рада вели-ит!

Стойка крепления потолочной балки ссунулась с места, нарушая целостность всей конструкции, позволяя блоку соскользнуть с направляющей. Большая, неровная каменюка сверху свалилась бабке прямо на голову. Почему-то померк всюду свет.

Отпустило! Дышать легко стало. Только правая рука болела и нестерпимо саднило в груди. Превозмогая боль, спросил:

– Все живы?

Две пискли в один голос отозвались, подав голос:

– Да!

– Жива, – бесцветно оповестила пленница.

Порывшись в рюкзаке, вытащил фонарь, включил. Осветив черноту галереи, яркое пятно луча упер в лохмотья старухи. Из-под неровных краев тяжелого груза угадывались какие-то ошметки человеческой плоти, тряпки, темная лужа, скорей всего кровь натекла, да пара ног, они вот как раз уцелели. Песец котенку, больше…

– Надо так понимать, что наши до жертвенного камня добрались, – сделал простой вывод Михаил. – Пора идти.

…Деда, собаку и обоих детей на поверхность поднимали вдвоем. Ведьмочка затравленно наблюдала за тем, как все грузились в машину. Ну да, пока до «тачки» дошкандыбали, семь потов сошло. Дед, несмотря на травму, был в превосходном настроении, рукой поманив Раису, негромко пообещал:

– Слушай старого, колдунья доморощенная. Запоминай, подумай и вывод сделай, а коль решишь жизнь свою по-людски наладить, чтоб муж был и дети по лавкам пищали, придешь ко мне. Помогу…

Глава одиннадцатая. Луна не обращает внимания на лай собаки

Учеба в школе перестала напрягать, просто вошел в ритм. С тех пор, как «весело» провел новогодние каникулы, прошел месяц. Дед с загипсованной ногой отлеживался у телевизора, временно прекратив «прием» страждущих. Сам Каретников «грыз» науки, по субботам успевая посещать библиотеку института. Как ни странно, напряг исходил от школьной подруги и то только в школе. В иное время потуги «угнаться» за ним потерпели с ее стороны фиаско. Людмила настырно пыталась лезть в его дела. Что поделать – лямур!

Сегодня ненадолго задержался в спортзале. Неожиданно для всех представителей спортшколы занятия посетил незнакомый крендель, и крестный не то чтоб пресмыкался перед ним, но было видно, относится к пришлому уважительно. Самому Михаилу все эти политесы до фонаря, только нужно учитывать, школа-то боксеров готовит. Сам он для чужака не пойми кто. Лишь мельком спросил Степаныча:

– Мне уйти?

Тот, не соглашаясь, покачал головой. Значит, можно продолжать отработку намеченной на сегодня «связки».

Крепкий, по комплекции борец-вольник, мужик не задавал слишком много вопросов. Со своей стороны словоблудием тоже не занимался, больше смотрел на все, что происходило на ринге и за его пределами, иногда что-то крапая в записную книжку. Уединившегося в самом углу не совсем боксера, которому двое младших парнишек периодически держали «лапы» и «щит» при отработке комплекса ударов, заметил. Под конец тренировки подошел для знакомства. Степаныч не препятствовал.

– Если б раньше не приходилось сталкиваться с карате, мог бы подумать, что пытаешься скрестить балет с боксом. А знаешь, что карате в нашей стране официально запрещено? Ждешь, пока за жопу схватят и директору спортзала выговор сделают?

Каретников, разгоряченный полной нагрузкой организма, потный, головы не потерял, хотя по биологическому возрасту был бы должен. Взгляд прямой, лицо серьезное, но спокойное.

– Простите, с кем имею честь разговаривать? Представьтесь, если это возможно.

Удивил ли своей тренировкой, неизвестно, но поведением так уж точно. Мужчина глянул на крестного, подбородком повел в сторону Михаила. Молча сунул руку в карман, извлекая из него красную книжицу, по размерам схожую с постоянным пропуском на любое режимное предприятие. Раскрыв, выставил перед глазами. Ага! Смежник, значит. Целый комитетский полковник собственной персоной в захолустье пожаловал. И чего ж ему потребовалось? Или кто «капнул»? Доброжелателей пруд пруди. Евгений Сергеевич Забияка. Х-хы! Будем надеяться, что фамилия у него не соответствует роду занятий.

– Каретников Михаил Викторович, – представился в свою очередь. – Относительно карате вы, несомненно, правы. Национальная японская борьба в Советском Союзе профилироваться не должна. Она даже в некотором роде вред наносит молодежи. Толковых тренеров нет, а те, кто ее преподает в нашей стране, имеют весьма отдаленное понятие как о ней самой, так и о принципах, исповедующих саму духовную основу боевого искусства. На воспитание настоящего профессионала иногда у сэнсея не один десяток лет уходит. А наши доморощенные пытаются за год это проделать. Так ведь против лома нет приема. Относительно того, что вы видели на моей сегодняшней тренировке, с уверенностью могу вас заверить, что к Японии оно никакого отношения не имеет. Хотя рисунок боя иногда совпадает. Так ведь и в боевом самбо подобный рисунок просматривается, если добавить к нему ударный комплекс.

За время объяснения лицо полковника принимало разные черты мимического оттенка. Своей речью пацан выбил его из привычной колеи. Малец не испугался, не стал оправдываться и убеждать в обратном, даже его тон не менялся. Абсолютно спокоен, может быть, чувствует крепкую поддержку за спиной. Интересно, кто там может маячить? Но это и не важно. С поддержкой или без, но в парне чувствуется крепкий стержень и наблюдается ум.

– Тогда, может быть, молодой человек объяснит нам, как называется борьба, которую мы могли только что видеть.

Спортзал почти совсем опустел. Боксеры, обычно не торопившиеся после основной тренировки, сегодня от греха подальше ретировались в душевую и раздевалку, а услышать разговор в пустом зале при большом желании и оттуда можно. Если постараться!

– Без проблем, уважаемый Евгений Сергеевич, с большим удовольствием развею ваши сомнения. Только простите, экскурс в историю государства Российского опущу. Мне завтра в школу идти, соответственно уроки сегодня успеть сделать нужно.

– Михаил!.. – повысил голос Степаныч, подозревая, что он над ними слегка подтрунивает.

– Сделайте одолжение! Я думаю, мы с Иваном Степанычем как-нибудь переживем отсутствие опущенной информации.

– Так вот! В России испокон веков в семьях на Кубани, Дону и Днепре по наследству передавались навыки боя, при котором человек, знающий их, способен выйти победителем из казалось бы смертельной схватки. Это, как вы можете догадаться, не карате, не джиу-джитсу. Которое весьма успешно практиковалось в вашем, Евгений Сергеевич, весьма уважаемом ведомстве вплоть до шестидесятого года. Это не китайское кунг-фу, и не корейское тхэквондо, и даже не сават – бойцовая подготовка французских кровожадных апашей из парижских трущоб. Сегодня почти никем не практикуемая…

– Так как же ОНО называется?

– Просто. Казачий спас.

На самом деле, все, в чем практиковался Каретников, восстанавливая мышечную память тела и развивая его, к казачьей системе боя отношение имело отдаленное, даже поверхностное. Чистая система для спецподразделений определенного ведомства, но попробуй докажи обратное. Если, конечно, можешь.

– У кого занимался?

– Самоучка.

– Ерунду говоришь!

– Ну ладно. Дед пару приемчиков показал. Устроит? Да я в общем-то в спортзал подкачаться прихожу. Вон, крестный не даст соврать.

– Крестный?

Полковник скосил взгляд на Степаныча. Тот, пожав плечами, кивнул головой.

«Значит, сдал не крестный!» – сделал вывод Михаил.

– Я в вашем городе проездом. Знаю, в военное училище документы подал.

– Неделя, как медкомиссию прошел.

– Знаю. Доложили. В училище КГБ учиться хочешь?

– Подумать нужно.

– Ну, ты и фрукт! Такое предложение не каждому делается.

– Вот потому и нужно. У вас ведь как? Вход рупь, да только выход два!

– Иди, мойся. …И думай… только не долго.

Остались вдвоем. Полковник холодным взглядом «просверлил» тренера, заставив потупиться человека, не привыкшего кого-либо бояться. Осуждающим голосом изрек:

– Прячешь, значит!

– А что такого? Ведь не карате? Статьи нет!

– И совсем не подумал, что алмаз в дерьме увидеть все же дело трудоемкое. Мне нужен этот наглец.

– Тогда это не ко мне. С дедом его побалакать придется. Мишка – парень крутой, сам видел. Ему авторитеты по боку. Единственное – дед.

– Этот парень мне нужен…

Вернувшись домой, застал в комнате деда того, кого увидеть так скоро не ожидал. Что, интересно, его принесло к порогу каретниковской хаты? При виде вошедшего Михаила гость скорчил кислую мину.

– Дед, ты что, гостя лимонами накормил?

– Здравствуй, Миша!

– Привет. Какими судьбами, Антон?

Дед демонстративно, будто происходящее его не касается вовсе, встряхнул развернутой газетой, насунув со лба очки на нос, якобы углубился в чтение. Да хрен на ны, он сейчас какие-либо буквы там видит! Вон, как «локаторы» настропалил, каждое слово ловит. Гость между тем объяснил цель своего приезда.

– Приехал потому, что некоторые умники высовываются, когда стоило бы оставаться в тени… и делают не свое дело. Причем успешно делают.

– Поясни.

– Короче. Миша, ох и получил я за свой несдержанный язык по первое число. Не стоило с тобой так уж сильно откровенничать. Дед сказал, что боярин должен знать не больше, чем того требует его функциональное предназначение. Ну, а я…

– А кто тебя за язык тянул? Посторонних свидетелей нашего разговора не было.

Бросил взгляд на деда, отвлекшегося от газеты.

– Я прав, дед?

– Истинно так.

– Вот!

Молодой куратор вздохнул.

– Ничего-то ты не понимаешь. Ладно, не будем об этом. Все равно разборки с колдунами перед Рождеством во всех волховских семьях на слуху. И ты там героем-одиночкой числишься.

– Что ж мне детей на убой было оставлять?

– Без тебя бы справились!

– А вдруг?

– Угу! За то теперь тебя на Совет старейшин родов вызывают.

Каретников повернул голову в сторону деда. «Инвалид» уже о чем-то размышлял. На немой вопрос внука ответил однозначно:

– Надо ехать.

Повернулся к Антону.

– Когда и где?

– Пошли тебе навстречу. Через одиннадцать дней ты едешь на олимпиаду по немецкому языку, вот в Ростове встреча и состоится.

– Проныры! Все-то они обо всех знают.

– Положение обязывает.

…Автовокзал Ростова-на-Дону встретил предвесенней оттепелью. На привокзальной площади взгляд невольно напоролся на кругляк тумбы с наклеенными на нее афишами. Красочные плакаты оповещали граждан о выступлении в городе приезжих театров со своими спектаклями. Нет! Его «зацепило» другое. Цирковая афишка. Что-то больно рожа клоуна знакомая. Подошел ближе. Мужик с тросточкой и бабочкой на вороте рубахи. Аркадий Капулиди – значилось в титрах плаката. Музыкальный иллюзионист. Х-ха! Так это ж Танцор. Живой, значит! Не «почикали» волхвы в донбасских подземельях, улизнул. Ну-ну! Живи пока.

– Михаил!..

Обернулся. Генриетта Карловна, справив женские дела после долгой поездки на автобусном маршруте, вышла из дверей вокзала и окликнула своего ученика, которого привезла на олимпиаду.

– Михаил!

Откликнулся:

– Да, strenge waschende Lehrerin[15].

– Ах, оставь свои шутки! Нам еще предстоит успеть добраться по адресу.

– Успеем.

Карловна, казалось, волновалась больше него. Чего волнуется? Ведь знает… Хотя, может, так и нужно?

Пришли вовремя. Зарегистрировались. Детворы в коридорах заведения пруд пруди. Все волнуются. Для них успешная сдача предмета может быть счастливым билетом в будущее. Задания так себе, ничего сложного. Прочитать неизвестный ранее текст и перевести его на родной язык. Рассказать о родном городе, семье и друзьях. А еще поддержать предложенный разговор на отвлеченную тему. Изворачивался, как мог, дабы хоть немного приблизить уровень ответов под свою возрастную категорию. Прикольно слушать «немок» с университетским курсом знания языка.

«Отбоярился». Выйдя за дверь аудитории, «попал в объятия» Генриетты.

– Ну, как?

– Да все нормально. Во всяком случае, вас не подвел.

– Слава богу!

– Тише! Могут ведь и понять неправильно. Бог сейчас не в моде.

Хотел сказать, «не в тренде», да вовремя сориентировался. Достал из кармана и протянул учительнице тетрадный листок.

– Что это?

– Записка от родителей, с просьбой не волноваться и отпустить меня одного к ростовским родственникам.

– Но как же…

– Macht nichts, gndige Frau. Es ist nichts ungewhnliches! Ich war auch froh, mit Ihnen zu fahren. Bis zur Schule[16].

Город Каретников знал по прошлой жизни, приходилось работать… Да и в госпитале, после одной из командировок в Чечню, отлеживаться пришлось. …Столица Юга России. Мало кто знает, что Ростов-на-Дону – это несостоявшийся Петербург. Царь Петр планировал «выйти к морю» на юге, а не на севере, и построить новую столицу в устье Дона, но не срослось. А вот дворы-колодцы старого города похожи на питерские, но увитые плющом, только по зимней поре его лианы сбросили листву, ну и естественно смотрелись убого. Пересекая один из дворов, обошел развешанное гирляндами белье и из подворотни попал на нужную ему улицу.

Михаил еще на подступах заметил, что та сторона улиц, откуда он подошел к дому, контролируется чьей-то специальной службой. Для обывателя вряд ли бросились в глаза некоторые приметы довольно стандартного поведения «кольца охраны». Улица хоть и людная, но на ней он, по возрастной шкале и поведению, привычно вычленил «служивых» людей. Ему скрываться не от кого, да и незачем. Можно смело «стучаться» в адрес.

На лестничном пролете «встретили» двое крепких мужчин в широких, мешковатых плащах.

– Здравствуйте.

Молчаливо кивнув, проводили взглядом до массивной двери. На звук дверного звонка очень расторопно «откликнулся» привратник. Умело «лишив» его куртки и приняв из рук кроличью шапку, предложил:

– Проходите, молодой человек. По коридору прямо, последняя дверь направо. Вас ждут.

В комнату его допустил «ломтина» ростом не меньше двух метров. Качок. Настоящий гамадрил, но странное дело, на лице явное присутствие нормального интеллекта. Даже непривычно как-то. Когда видишь такого богатыря, готовишься к другому. Каретникова действительно ждали. Семь человек в возрасте примерно от пятидесяти лет до… столько люди не часто прожить в состоянии, расселись полукругом в комнате большого размера, с высоким потолком и объемными окнами, лишь слегка прикрытыми плотными шторами. Кроме семи кресел, другой мебели «ноль». Похоже, «хату» использовали только на время встречи. На судилище вроде бы не похоже, но у иных собравшихся индивидов в глазах читается укоренившаяся метка власти и непогрешимости в своих решениях. Давненько с ним такого не происходило. При их оценивающем взгляде мурашки пробежали по спине.

По мнению деда, структура племенной знати состояла из верхушки шести родов волхвов. Каждый род имел патриарха, в своем роду исполнявшего функции почти царя и бога в одном лице. Седьмой человек, присутствующий на Совете, должен был быть боярином привилегированного рода. Разведка, контрразведка, силовые операции, прикрытие, если понадобится, все это его ипостась. Вернее, обязанность его рода. Их власть не была индивидуально наследственной, а являлась наследственной привилегией их родов.

Уже известный Каретникову старый перец, после Нового года приезжавший к деду, не вставая с кресла, повел разговор.

– Перед вами, уважаемый Совет, боярин из родового колена Будая…

– Достойный род, – похвалил совсем еще не старый, крепкий мужчина у окна.

– …Зовут его, кто не знает, Каретников Михаил Викторович. Второе воплощение прошло полгода назад. Первая жизнь закончилась в две тысячи семнадцатом году. Чтоб даром не тратить время, можете задавать вопросы.

Вот так вот, сразу? Присесть даже не предложили, поставили как провинившегося школяра в кабинете директора перед глазами педсовета. Старые маразматики! Эк, привыкли все за всех решать. Мо-ожете-е задавать вопро-осы! Под дурака закосить, что ли? Ему этот балаган точно не нужен.

Потуги «закосить» закончились примерно минуте на десятой тесного общения. Может, и маразматики, но информацию тянули умело. Рассказал, наверное, все, что знал. Даже то, что забыл. Интересовало их все, что было связано с Советским Союзом, а потом и Россией. Вспотел!

Эти кадры обратили внимание даже на протесты общества относительно антиалкогольной кампании, на то, что ее инициаторами стали члены Политбюро ЦК КПСС Михаил Соломенцев и Егор Лигачев. При каких обстоятельствах ее поддерживал Горбачев. Ничто человеческое этим мастодонтам оказалось не чуждо. Посмеялись, когда Михаил процитировал частушку, придуманную народом не в бровь, а в глаз:

– …В шесть утра поет петух, в восемь – Пугачева. Магазин закрыт до двух, ключ – у Горбачева. – После того как отсмеялись, Каретников поделился выводом: – Получилось, что в результате кампании Михаилу Горбачеву был нанесен серьезный имиджевый удар.

– Какой удар?

Вопрос задал седой человек с породистым, ухоженным лицом. Михаил заметил, как он держит осанку, находясь в широком мягком кресле. Так можно держать себя не по случаю, а когда это качество въелось в тебя на протяжении многих лет. Гордец, однако! Он и вопрос-то задал, пересилив невидимый порог отчужденности. Они здесь собрались вообще люди все разные. И манера держаться, манера общаться с людьми у всех разная. Чуть обернувшись, добавив в глаза и в голос доброжелательности, ответил:

– У советских людей авторитет этого говнюка опустился ниже плинтуса. Конечно, много тех, кто видит в нем отца перестройки и инициатора слома границ с Западом, но также достаточно тех, кто обвиняет его в развале СССР и потере влияния страны на международной арене.

– Ну а вы?.. Что о нем думаете вы?

Смотри-ка, гордец на контакт пошел! Или он его просто недооценил, и его, Каретникова, просто переиграли? Не нужно ни на секунду забывать, кто перед ним сидит. Кивнул полупоклоном, будто бы с уважением принимая вопрос.

– У меня на его счет не мысли, а профессиональные выводы.

– Поделитесь.

– Пожалуйста… Не раз выезжал за границу. На чем подловили, не скажу, но по его поступкам понятно, что завербовали еще до того, как пошел «в гору». Обычный предатель государства и его интересов. К этому можно добавить его готовность спасовать в экстремальной ситуации.

– Поясните. Мы ведь не были при событиях, которые еще не произошли. Постарайтесь сделать это в более развернутой форме.

Вот только про Мишку Меченого ему и говорить. Тут должен быть разговор короткий. Петлю на шею, пока охраной не окружен, и инсценировка самоубийства. Цитируя слова классика политической аферы: «Нет человека, нет проблем!»

– Пример? События с ГКЧП. – Переведя аббревиатуру, пояснил ее суть при сложившихся в стране предпосылках. – Если верить Горбатому, он о путче знал заранее, еще до своего заточения на даче в Форосе. По крайней мере, так он говорил на одной из пресс-конференций через много лет после развала. Распинался, что ему о путче откуда только ни звонили. А все его помыслы были лишь о том, как крови избежать. Ну и… Крови эта з-зараза избежал, а страну в угоду Америке просрал. На авансцене появился новый персонаж…

– Охарактеризуйте следующего правителя России.

Еще один кандидат на роль покойника. Этот хуже предателя. Дирижер недоделанный. Хотел сразу матом дать ублюдку самую «высокую» характеристику, но сдержался. Ему последнее время постоянно приходилось сдерживаться. Заметил, что вместе с молодым телом и второй жизнью пришел в его организм, как нагрузка, еще и юношеский максимализм. Наверное, гормоны играют. А может потому, что давно не было женщины. При этой мысли, бывает, хоть на стенку лезь, в колокол звони или дрова топориком коли.

– Гм! Вам как, человеческим языком или чиновничьим слогом?

– Второе.

– Пожалуйста…

Дал характеристику.

– Достаточно. Кто повел государство дальше?

– Путин.

– Ваша характеристика ему?

«Верховного» позорить не будет, черными тонами не замажет.

– Получив в «наследство» разваленную страну и войну на юге, смог выровнять положение дел в ней, прекратить военные действия на ее территории. Государство на достойный уровень поднял. Простой народ за него горой стоит, потому как снова людьми себя почувствовали. Но при всем хорошем недоработки имеются. Чинуши на местах президенту палки в колеса его внутренней политике ставят. Частенько страной в ручном режиме рулить приходится. Так вот. В дальнейшем Путин стал лидером, не стеснявшимся резко отвечать на критику со стороны Запада. Достаточно вспомнить мюнхенскую речь, где он резко раскритиковал систему однополярного мира и политику США. Во внутренней политике критику со стороны оппозиционных сил он также воспринимает довольно жестко и реагирует весьма резко. «Белую ленточку» он, например, сравнил с контрацептивным средством. Аналогично иногда реагирует и на вопросы западных журналистов. Так, на саммите ЕС – Россия, отвечая на вопрос французского журналиста «Monde» о слишком агрессивных действиях российской армии в Чечне, Путин ответил: «Если вы хотите совсем уж стать исламским радикалом и готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, то я вас приглашаю в Москву, у нас многоконфессиональная страна, у нас есть специалисты и по этому вопросу, и я порекомендую им сделать эту операцию таким образом, чтобы у вас уже больше ничего не выросло». Как вам такой ответ?

– Вопросы задаем мы. Ваше дело на них отвечать. Что еще скажете?

О как! И род этого человека имеет возможность курировать их боярский род!? Х-ха! А Антон его, помнится, нахваливал. Ну-ну! Между тем нужно было ответить.

– Правление президента привело к тому, что россияне, похоже, уже воспринимают как данность систему, в которой все рычаги управляются одним человеком. Считаю, что решение будущих проблем при том, что вы теперь знаете многое о будущем, заложено в этом отрезке времени. Пока не поздно, необходимо смахнуть с шахматной доски некоторые фигуры, и положение игрового поля выправится в нашу пользу.

– К этому мы, возможно, еще вернемся. Хотелось бы подробнее услышать о развитии и положении иных держав, влияющих на мировую политику.

«Что ж их всех так внешняя политика интересует? Неужели непонятно, что мы в недалеком будущем львиную долю населения страны потеряем?»

– …

– Америку и Китай можете не упоминать, о них вы рассказали нам вполне достаточно, чтоб составить исчерпывающее мнение. Нас больше волнует Запад. Да-да! На протяжении тысячелетий беда приходила именно с той стороны света. Русь пытались подмять под себя западные культуры, а не восточные. Вы упоминали об Евросоюзе.

«Ох уж этот Евросоюз! Своим присутствием оскомину на языке набил. Америку “мочить” нужно. Америку! Ну, что ж…»

Собрался и вывалил все, что только мог вспомнить. Особо расписал Прибалтику и Польшу, шавок, добра не помнящих, при любом удобном случае пытающихся укусить Россию. Закончил нотой, которую от себя не ожидал выдать этому почтенному собранию:

– …Люди в Африке и на Ближнем Востоке, как традиционно и в России, решительно возражают против социального принятия гомосексуальности. Принятие гомосексуальности и бисексуальности, однако, очень высоко в Западной Европе, Канаде, США, Австралии и Новой Зеландии. Многие страны Латинской Америки, включая Аргентину, Бразилию, Чили и Мексику, также имеют гей-признание большинства.

– Я чего-то не догоняю, – откинулся на спинку кресла глубокий старец, – о чем это он нам тут сейчас рассказал?

– Уважаемый Нил Григорьевич, молодой боярин нам поведал о том, что Европа и многие страны, после конца Ночи Сварога, стали усиленно хиреть и вырождаться. На смену брачных отношений мужчины и женщины пришли иные отношения.

– Это ж какие?

– Ну, чего тут не ясно? На Западе засилье педерастов! Я прав, молодой человек?

– В самую точку попали, – с улыбкой согласился Каретников. – А хотите, я вам аналогию опыта ученых моего, ну, того времени приведу? Чтоб уж и вывод получился полный.

– Если по делу что скажешь, то говори.

– По делу! А там уж как решите. Так вот! Ученые одного из престижных научных центров поставили опыт над крысами. В огромном вольере собрали десяток крыс обоего пола. Все вы представляете этих животных. Опасный хищник, выживет в любых условиях, даже если пища будет не съедобна… Этих же подопытных стали обеспечивать пайком выше их потребностей. Кормили как на убой! Доходило до того, что пища в них не лезла. Можно было сразу спрогнозировать, что раз пищи хватает и за нее бороться не нужно, то сработает инстинкт размножения. Так и случилось. Популяция крыс увеличилась существенно. Ученые продолжили свой опыт, всех крыс в стае кормили без ограничений. И тогда крысы размножились еще больше. Кормили дальше. И тут за все время опыт преподнес неожиданный результат. Самки отказали самцам в плотских утехах, а самцы удовлетворяли похоть друг друга. Популяция крыс остановила свое развитие. Это была сенсация в мире биологии.

– Чем все закончилось?

– Ученые какое-то время еще понаблюдали, но особых изменений в поведении животных не выявили. Крысы обленились и перестали походить на особей своего семейства, живущих в канализациях и выгребных ямах. На свет больше ни разу не появилось потомство. Их пустили на опыты по тестированию фармматериала… Я, в общем, к чему это все вам рассказал? Сытая, ожиревшая Европа, которая даже безработных бесплатно кормит и выдает им наличные деньги на иные нужды, которая даже эмигрантов содержит на пособие, сейчас похожа на «крысиный заповедник», о котором я рассказал. Однополая любовь приветствуется властью и всячески поощряется, а классическая с точки зрения русского человека семья частенько подвергается различного рода гонениям.

– Хорошо. Выйди в коридор, побудь там. Мы обсудим все то, о чем ты нам рассказал, – распорядился почти не принимавший участие в опросе моложавый гражданин. Каретников лишь по ряду косвенных признаков определил, что именно он является председателем «слета» старейшин.

Только выйдя в общий коридор бывшей коммуналки, скорей всего недавно «переселенной» и отданной под реставрацию и ремонт, заметил, что за окном давно наступили сумерки. Состояние выжатого лимона подтверждало картину зрительного восприятия действительности.

Поскучать в коридоре пришлось долго. Между прочим, двухметрового «ломтя» под дверью заменил другой бодигард. Парень лет тридцати, не обладающий ни особенным ростом, ни выпирающей под одеждой мускулатурой, улыбчивый и контактный. Только Михаила провести было трудно, пожил много, повидал многих. А потому заметил во взгляде «сталь», это при улыбчивом-то лице. Подметил и манеру и легкость в некоторых движениях, при показушной ленце, понял, что перед ним боец поопытней «богатыря» будет. Волк, кажущийся болонкой. Каретников такому на один зуб. Тренировки в спортзале не покроют практики боевых выходов, а Михаил в этом времени пока еще действительно «новик».

Ну, слава богу, посовещались! А то уж думал, до полуночи куковать здесь придется.

Но не тут-то было. Открывшаяся дверь одного за другим выпустила из зала членов Совета, и они, не обращая внимания на Михаила, двинулись к выходу. Позвольте! А как же он? Забыли?

– Погодь, парень! – это охранник подал голос, подмигнул. – Сейчас позовут.

Позвали. Председатель, собственной персоной, лично удостоил вниманием. Если его «куратор» и, теперь уж точняк, начальник контрразведки «организации», боярин, продолжали сидя в креслах делать вид, что он им не так уж и интересен, а «основной», вынеся вердикт пребывания Каретникова в этих стенах, надолго забудет о нем, то сам «основной» не стал засиживаться. Рукой поманил молодца к окну, откуда он в задумчивости смотрел в ночь, и, не повышая голоса, даже не задумываясь, слышно ли его оставшимся здесь, приступил к общению, больше похожему на беседу.

– Михаил Викторович, а мы ведь с вашим дедушкой старые знакомцы.

– Да? Не знал. Да я в этом времени всего лишь полгода, ну чуть больше. Освоиться толком еще не успел.

– Чувство новизны скоро пройдет, еще скучать по нему будете. Ну, да это не суть. Обсудили мы то, о чем вы нам поведали. Прямо скажем, картина не радостная.

– Так я и хотел донести мысль о том, что нужно исправить все, еще не поздно…

– Вы ведь по прежней жизни военным были? То-то при освобождении детей в январе был проявлен неординарный подход к проблеме. Мне на пальцах объяснили каждый ваш шаг. Браво! Не каждый боярин справится с колдуном.

– Знаю. Заточены под другой род занятий. Вы не смотрите на мой внешний вид. Судя по вам, мы ровесники. И все же…

– Михаил Викторович, отчитываться перед вами по поводу решения Совета в мои обязанности не входит. И беседу с вами я мог поручить… вон хоть Артему Никандровичу, – кивнул в сторону сидевших, – но… Я вашему деду жизнью обязан… Так что примите к сведению совет друга. Осваивайтесь, получайте специальность, вживайтесь, а боярская служба вас сама найдет. Кстати, мне тут донесли об интересе представителя КГБ персонально к вам, значит, где-то прокололись, своим поведением обратили на себя внимание. Постарайтесь в будущем соответствовать образу обычного человека своего теперешнего возраста.

– Значит…

– Ваш пример с крысами очень показателен. Если могли быть сомнения о возможном вмешательстве в ход событий, то им вы полностью сняли все разногласия Совета. Сомнения отпали. Лично вам не стоит выступать в роли прогрессора и стараться что-либо поправлять. Помните и о том, что помимо штатного корректора, приставленного к вашей персоне, за вашими действиями будет неусыпный контроль.

– Это почему же такое внимание уделено именно мне?

– В силу вашего же характера. Поверьте, кому положено, давно просчитали все ваши вероятные действия, я лишь хотел предупредить о возможных последствиях неверного шага…

Вот и всё! Кислород ему перекрыли. Хотят, чтоб жил в рамках дозволенного. Никто из имеющих возможность не станет менять реальность… И ему не дадут этого делать. Ничего. Еще не вечер! Поживем, увидим. Действительно, для него лучший вариант сейчас затаиться, усыпить бдительность и своих, и того же «Комитета». Он это умеет… Представится случай, Каретников все выверит, просчитает и… ударит в точку сборки политической интриги. Главное, детально все вспомнить, разложить по полочкам. Осечки быть не должно, эти товарищи вряд ли дадут свободно выполнить задуманное, но у него преимущество. Если рассматривать будущее с точки зрения движения в лабиринте, то он уже знает, какие проходы ведут в тупики, где «проходные дворы», а куда вообще путь заказан. Вот и пусть сами путаются в лабиринте, а его путь более целенаправлен.

Из совещательной залы вышел в расстроенных чувствах. Цирк! Думал, всё, свободен. Оказалось, нет. В опустевшем коридоре поджидал прежний охранник из «лички», остановил. Улыбнувшись, как старому знакомцу, предложил:

– Постой, малый! С тобой еще один человек перемолвиться пожелал.

Малый! Ну-ну! Хотя чему удивляться? Достаточно в зеркало глянуть, чтоб язык прикусить и не возмущаться. Попытался узнать:

– Кто?

– Провожу. Там и узнаешь.

Пожал плечами. Что? Он вправе отказать? Небось, скажи такое, так силком потянут, с них станется.

– Ну, идем.

Из дома вышли, и к ним тут же подрулила «двадцать четверка». Оба на заднее сиденье уселись.

– Поехали, – кивнул водителю сопровождающий.

Поехали через дворы-колодцы, петляя и притормаживая на особо закрытых поворотах. Через какую-то подворотню выскочили на Большую Садовую, с которой вскоре свернули на Буденновский проспект. Брусчатка под колесами машины непривычно для Каретникова отражалась на манере езды. По причине вечернего времени народу на улицах много, но все не снуют, не торопятся как угорелые. Все чинно, неспешно. Привыкли так, юг, одним словом. К Дону везут, что ли? В окно различил силуэт кафедрального собора Рождества Пресвятой Богородицы, с пятью куполами. Если старый базар минут, то точно к реке водила рулит. Спросил:

– Далеко еще?

Даже в относительных сумерках салона углядел на устах попутчика улыбку во все тридцать два зуба и взгляд. Глаза как у рыбы, холодные, оценивающие.

– А тебе не все равно?

– На автобус опоздать могу.

– Успеешь. Уже почти приехали.

Подковырнуть захотелось.

– Чего это ты своего подопечного бросил?

Собеседник лишь на миг посерьезнел, понял, о ком вопрос, но сразу вернулся в привычное состояние.

– Без меня справятся. Я сменился.

На Станиславского повернули, рынок объезжают. О! Подтормаживает. Перед собором, между улицами Московской и Станиславского, небольшая Соборная площадь, где и припарковались.

– Выходим.

Кроме самого храма, на огороженной кованым забором территории имелась церковь поменьше, а в самом комплексе подворья несколько служебных зданий, церковная лавка, магазины, даже типография. Все мельком, почти на бегу рассмотрел.

– Нам не туда! – поправил сопровождающий. – Направо под арку.

Понял, не дурак! А то уж грешным делом подумал, что на исповедь к православному батюшке поволокут. Смешно бы было. Оказалось, всего лишь через заднюю калитку путь сократили.

Сюда, что ли? В раритет купецких чаяний?

Двухэтажное здание старой постройки с цокольным этажом, по прошествии пары веков до половины, почти по оконца ушедшим в грунт, впустило обоих в один из двух «подъездов». Это даже не «сталинка», что-то иное. Вспомнилось, в той же старой Коломне таких домов еще полно. Здесь даже аура иная, дышится по-другому.

– Верхнюю одежду туда сбрось, – озвучил дальнейшие действия попутчик, указав на стол у стены. – Поднимемся на второй этаж.

По скрипучей лесенке поднялись в большой холл.

– Здравствуйте! – поздоровался первым.

В холле расположились пятеро человек, все одним миром мазаны. Сразу бояр в них признал. По лицам видно, что бойцы, прошедшие «горячие цеха» в профессии, да и глаза выдают. Возраст у всех разный. Кому за сорок перевалило, кое-кто на третьем десятке задержался, но один был чуть постарше него. Видать, тоже перевертыш, не слишком давно оборотившийся. Четверо на ногах ожидали, а вот пятый в кресле сидел. Колоритная личность. Мужчина в возрасте, со шрамом на обожженном лице в черных очках. Он и ответил за всех присутствующих, явно прислушавшись к интонации и голосу Михаила:

– Здравствуй, боярин из рода Будая…

Слепец, что ли?

– …Подходи поближе. Стул ему дайте…

Выходит, это Каретникова именно к нему везли. Зачем?

– …Присаживайся.

Стул напротив поставили, почти рядом с неизвестным пока персонажем. Присел. Умостился, разглядывая основного в непонятной компании. Остальные молчали, лишь наблюдая за «гостем». Хозяин представился:

– Можешь называть меня Виктором Игнатьевичем. Дай-ка мне тебя рассмотреть.

Подался вперед, протянул обе руки к Каретникову и на ощупь прошелся пальцами по лицу. Удовлетворенно хмыкнул, снова принимая прежнее положение тела. Произнес фразу, которую Михаил не понял:

– Феникс, птица, которая не погибает в огне. Она сгорает, а потом вновь возрождается.

Звучит как пароль. Только непонятно, к чему эта фраза из уст слепого прозвучала. И что он должен ответить? И вообще, что происходит? Его явно с кем-то спутали. Старый перец, не дождавшись ответа от так и молчавшего Каретникова, «глядя в бездну» черных очков, проронил с ноткой разочарования в голосе:

– Левон, глянь нашему гостю на спину.

Вот тут ребята зашевелились, словно две капли ртути перетекли к его тушке. Как в капкан взяли, придержав за обе руки, а сопровождавший его «весельчак» заголил на спине свитер и рубаху. Изрек:

– Чисто!

На лице слепого дрогнул мускул под шрамом.

– Ошибся, значит? Но как…

Михаил посочувствовал:

– Бывает. А кого разыскиваете?

Слепой предводитель распорядился:

– Левон, молодого человека отвезешь, куда скажет. – Попрощался с Каретниковым, кажется, до обидного быстро потеряв к нему интерес. – Всего хорошего, боярин. За беспокойство прости старика.

– Чего уж там… И вам не хворать. Всего доброго!

Чего хотел слепец, так и не понял, лишь сам для себя решил все деду рассказать. Старый умный, может, на сей счет что и подскажет…

Старший из четверки, подойдя к окну, выглянув через стекло, наблюдал, как Левон с гостем по пешеходной дорожке удаляются в сторону храма. Обернувшись, спросил слепого:

– Рядче, зачем он тебе?

Слепой повернул лицо на голос, отвечать не спешил. Виктор Игнатьевич слыл у представителей своего рода человеком крутой закалки, большого ума и несгибаемой воли. Вернувшись с войны инвалидом по зрению, ну это для советских структур власти, он возглавил поредевшую родовую общность, стал «Рядящим», по-иному – родоначальником. За тридцать с лишним лет смог вернуть роду полагавшееся место среди Бусовых Бояр. Другой раз приходилось через колено ломать отвыкших от дисциплины в разоренной стране родичей. Великая Отечественная обожгла молодые души, пока отцы и деды воевали. Пришлось железной рукой восстанавливать родовые правила и устои. Иной раз плетью на спине «писать» закон русколан, гласивший:

– Всякий в роду направляет свои деяния на процветание рода, на умножение его добра, на усиление его крепости, на умножение его многолюдства.

– Главная цель в жизни родича – защита Руси и процветание и приумножение рода.

– Следует помнить каждому – самое главное в жизни – это сама жизнь. Превыше жизни может быть только Долг перед Русью и родом.

– Слово Главы рода не обсуждаемо и непререкаемо, ибо Рядче заботится о роде всём.

– В тяжкую годину хранить младость и старость рода.

– Всякий род обязан чтить своих богов и предков.

– С малых лет чад своих приучай к стезе воинской и к правильности речи.

– Любое деяние, в кое вложена Душа, и направленное на благо рода – не порицаемо.

– Совесть, Любовь и Вера сохраняют роды от гибели.

– Защита родной земли, коя полита кровью и потом Предков, – есть первейший долг каждого мужа из родов Великой Расы, ибо земля сия всегда накормит, приютит и сохранит.

– Кровь брата – твоя кровь, кров брата – твой кров, род брата – твой род, а посему заботьтесь и сохраняйте сие единство.

– Всё, что создано в роду, – принадлежит роду; всё, что создано Бусовой Дружиной, – принадлежит Бусовой Дружине; а то, что создано Природой, – принадлежит Природе, и никогда не будет собственностью человека.

– То, что собрано в роду, – раздели на пять частей: одна часть роду, часть Дружине, часть богам, часть Природе, часть Времени.

– Чтобы исполнить долг – каждый должен созидать. Чтобы научиться созидать – нужно научиться любить. Чтобы научиться любить – нужно научиться понимать. Чтобы научиться понимать – нужно познать мудрость рода.

– Храните то, что Белояром дадено пращурам, не изменяя и не искажая. Мужи рода в любой час должны быть готовы грудью прикрыть Родину, а как последний их миг настанет – стать перевертышами на пользу роду.

– Не отвергайте богов вам неведомых и не хулите их, а храните и почитайте древних богов своих…

Вопрос о «госте» был задан Федором, который в родовой иерархии имел положение правака-ближника. Двоюродный племянник по складу ума и характера вполне мог после него возглавить род. Особенностью жизни бояр являлось наличие общего поля родовой памяти, уникального опыта рода и каждого отдельно взятого из бояр. При раскрытии данного вида Памяти индивид способен воспользоваться «копилкой» знаний своего рода, а это навыки, информация, сила многих поколений предков и пращуров.

Самый молодой среди присутствующих тоже подал голос:

– И правда, отец, зачем тебе Каретников потребовался?

Ответил прежде всего праваку:

– Что ты знаешь о Фениксах, Федор?

Подумав, ближник дал ответ:

– Это миф. Бессмертная птица, которая, погибая в пламени, возрождается из пепла.

Усмехнулся, удовлетворившись ответом.

– Миф, значит? По-твоему, мы все тоже миф?

– Как это?

– Я о Бусовых боярах сказал.

– Мы реальность.

– Ладно. Я тебя понял. Так вот, Феникса я знал лично и… он не птица.

– ?..

– Да-да! Такой же человек, как и мы с тобой, из плоти и крови. Я тоже не сразу в такое поверил, опираясь лишь на рассказ своего деда, а вашего пращура. Вот с молодым Каретниковым, очень может быть, промашка вышла.

– С чего так сразу-то решил? – спросил сын.

– Понимаешь ли, Миша, дед мне про особую примету сказал, а на войне я ее у того человека воочию видел. Потому и знаю.

– И что за примета? И вообще, откуда эти Фениксы могли взяться?

– Мой дед рассказывал, а узнал он эту тайну от своего деда, что в родах Бусовых бояр очень редко встречаются те, которых называют Фениксами. Явление действительно редкое. Они многое что могут, нам до них не дотянуться. Наши волхвы об этом говорить не любят да толком ничего и не знают. Слухами питаются. А примета проста – на спине у человека наколота птица Феникс, из пламени возродившаяся.

– То-то ты приказал парню спину оголить!

– Да. При перерождении наколка с тела не исчезает… О том, что на Совете было, мне передали. И внешность Каретникова подробно описали. Поэтому и проверку устроил.

– Значит, ошибся?

– Не все так просто, Федор. Поживем – увидим!

– Так, может, последить за ним?

– Заче-ем? Время пройдет, может, само все проявится. Ладно, подзадержались мы в этом городе. Федор, давай команду на сборы и родичам общий сбор. Едем домой.

Глава двенадцатая. Любовь и кашель не скрыть

Весна буйно вступила в свои права. Не каждый год уже первого марта на деревьях распускаются почки, а солнце припекает так, что хочется снять куртку и выходить на улицу в лучшем случае в свитере. Но это благоденствие даже у них на юге обманчиво. Можно запросто подстыть, а потом недели две ходить и бухать кашлем, пугая своим состоянием родных и заставляя удивляться дворовых собак. Чего это хозяева на их привычный язык перешли? Гавкают без дела и по делу!

Но весна это не только смена погоды. Это еще и переходное состояние природы. Именно в это время она просыпается после зимы и готовится к встрече с летом. Впереди еще предстоят холодные дожди, а в этом крае случаются и мартовские грозы. Только поворота назад долгие теплые месяцы не предоставят. Голову подними, высоко в небе увидишь косяки пролетающих птиц. Это они на северные гнездовья летят, криком оглашая округу, сообщая, что на хвостах своих несут тепло.

Весна в городе началась с того, что городское начальство сподвигло жителей на уборку улиц, высаживание молодых деревьев и разбивку клумб в парках, скверах, ну и в центре перед большими магазинами. Заводское начальство и директора шахт, естественно, в стороне не остались, объявили субботник. На техтерритории любого предприятия, куда глазом ни стрельни, всюду завалы мусора. Засрались за зиму, прости господи, почему бы на халяву не разгрестись?

Встрепенулся город. Очистился. Стал картинкой, красавцем писаным. Кто против такой характеристики? Нет такого человека, даже среди тех, кто имел похабную натуру и склочный характер. И люди на улицах тоже изменились. Они ярко одеты, больше гуляют, даже улыбаются чаще, видимо, потому что погода радует теплом, светит ласковое солнце, а главное – не надо надевать тяжелую одежду и обувь.

Оптимизм учебного процесса и чувство спокойной жизни в семье Каретникову здорово портили родительские понятия о психологии их ребенка. То есть его! Двигателем этого процесса, естественно, была мать, ну а отец шел за ней «прицепным вагоном». Подкаблучник, ёшкин корень! Нет! Так-то он мужик что надо, но перед хотелками матери всегда пасовал. Остальная часть семейства смотрела на все происходящее со стороны. Бабуля – любовалась внуком, а дед плотоядно подсмеивался над всеми оптом.

Так в чем же состоял этот ранний, родительский маразм? Гм! Мать постоянно примеряла поведение в школе старшего сына на младшего. Все сравнивала Сашку с Михаилом. При этом считая себя великим знатоком человеческих душ. Вот уж действительно Бог постарался, дал бабе сильный характер, да с умом не рассчитал. Подумал, что серого вещества для обычной жизни среднестатистического человека вполне достаточно. А нужно было либо с умом не жмотничать, либо силу характера на пару лопат уменьшить.

Н-да! Так вот, если Сашка после седьмого класса на девичьем фронте в постоянном поиске был, очень влюбчивым родился, то Михаилу все эти «танцы павлина-самца» как собаке пятая нога нужны. И как же это? Что с сынулькой не так? Все родители имеют представление о закономерностях развития организма и личности, а значит, для них первая любовь сына событие ожидаемое. Своим пофигизмом Каретников вызывал в мыслях матери сложные и противоречивые чувства. Не того она ожидала от сынульки. Не к тому была готова. Ей бы, гм… понять и принять естественный ход жизни, а она тревожится. Знала бы, как самому Каретникову тяжело! Чай, не смущенный мальчик, первый раз нежно целующий влюбленную девочку. Кхе-кхе! Ему бы бабу, чтоб все при всем у нее уже выросло! Чтоб сама хотела, а самое главное, могла! Ох бы и отвел душу от стольких месяцев воздержания…

А маман все переживает, что от нее ничего не зависит. А ничего делать и не надо! Задрала! Одно время на Людку хотела надавить. Когда та по телефону на нее напоролась, матушка и так, и этак обхаживала да в гости зазывала. Угу! Щаз-з! Раз позвала, вот сама и развлекай, а Михаилу в спортзал пора…

Батяню как-то сподвигла пойти к отпрыску.

– Поговори с сыном!

Каретников криво усмехнулся, зная, что мать подслушивает разговор. Ну и когда батяня принялся переминаться и мямлить что-то несуразное, прекратил бесплодный позыв к разговору:

– Па! Не стоит рассказывать про тычинку и пестик, а? Как делаются дети, я тебе лекцию прочесть могу, между прочим, со всеми подробностями и характеристикой поз при половом сношении.

Красная как вареный рак, мать разразилась скандальчиком, но после услышанного прекратила допекать и опекать. Делай, мол, что хочешь! Да, с Сашкой ей было полегче.

…Восьмое марта. Международный женский день. Солнце сегодня как ярко светит через оконное стекло. В школе ощущалась атмосфера праздника. Подарки девочкам. Короткие уроки. Весна. Повальная влюбленность. Некоторые одноклассницы не сводили глаз с предметов своего обожания на уроках, старались находиться к ним поближе на переменках, грустно вздыхали, шептались между собой об этих мальчиках тогда, когда они исчезали из поля их зрения, в общем, «страдали». Все ученики в школе догадывались, что у учителей намечается банкет.

Видно, не терпелось бедолагам отделаться от балласта учеников, было принято решение сократить уроки до трех вместо положенных шести, а также сделать каждый по пятнадцать минут. Ну, умора! Ведь ясно, что стол накрыт и водка стынет. Ничто человеческое людям этой героической профессии не чуждо.

На физкультуру даже переодеваться не стали. В школьном спортзале класс в чем был, так пятнадцать минут и провалял дурака. Не напрягаясь особо, побросали мячи, одна шеренга другой. На втором уроке дружно поздравляли классную руководительницу с этим поистине замечательным праздником.

– Может, в кино сегодня сходим? – поставил вопрос ребром классный актив.

Разделились пополам. Добрикова осуждающе посмотрела в глаза Михаилу, он оказался среди отказавшихся, сославшись на занятость. Ну как ей еще намекнуть, что между ними ничего серьезного быть не мо-жет?

Триаду уроков замыкал урок истории. Ольга Евгеньевна сегодня какая-то не такая. Присмотрелся. Взвинченная, что ли? На себя, уверенную во всем женщину, не похожа. Для нее этот день явно не праздник. Еле дождался окончания пятнадцатиминутки. Неторопливо уложил пожитки в «дипломат», последним покидал класс. Училка, отвернувшись к окну, вертела указку в руке, скорее всего не хотела с таким настроением идти к коллегам, высиживать за столом, еще и к спиртному прикладываться. Встал за спиной, тихо спросил:

– Случилось что?

Оглянулась.

– Миша?

Взглядом усмотрел через очки влагу в глазах, готовую вырваться и пролиться слезой по щеке. Запах от Ольгиных волос терпкий и ароматный, едва ощутимый. Одуреть можно!

– Что случилось, Ольга Евгеньевна?

– Все хорошо, Миша.

– Я вижу. Вам помочь?

– Чем? Чем мне поможешь?

В голосе проскочила нотка надрыва. Еще немного и расплачется девка.

– Да вон хоть карту в картохранилище отнесу.

Согласилась. Кивнула, отвернув лицо.

– Идем.

Школу будто метлой вымели. Ни единого человека. Ученики на радостях, что отпустили, из «храма знаний» бежали без оглядки. Комната для хранения учебных пособий находилась на первом этаже. Историчка ключом отперла дверь и, посторонившись, пропустила Каретникова внутрь. Длинный сверток двух карт пришлось проносить боком, потом прикидывать, в какой угол их тиснуть.

– Вон два крюка над другими картами! Ты рулон на них забрось, – подсказала она, стоя в дверях.

Пришлось подсунуть тумбу-лестницу, а уж с нее громоздить сам рулон.

– Спасибо.

– Да чего уж там…

Спрыгнул на пол, оказавшись в шаге от вожделенной, чуть вздымавшейся при дыхании груди Ольги. А еще этот запах ее духов. Не раздумывая, протянул руки, привлек молодую женщину. Дернулась, попытавшись вырваться, но хватка хоть и нежная, только мужская. Еще подергалась, но молча. Не кричать ведь? Могут бог знает о чем подумать! Поддалась. Их губы встретились. Целовал не порывисто, нежно, утоляя голод долгих месяцев именно этого самого… Через много лет это состояние назовут «химией» между мужчиной и женщиной. По-иному, опознаванием подходящей «половинки одного целого». Рука Михаила поползла по бедру к срезу подола, но жестко была отстранена. Ольга, задыхаясь от волнения и прекратившегося поцелуя, проговорила:

– Нет.

Прошептала, прижав губы к уху на склоненной голове:

– Подожди! Не сейчас… Мне нужно… Мне нужно появиться на этом глупом банкете.

Видно, что с неохотой отстранила его от себя. Взгляд пристальный, пытливый. Так с интересом смотрят на человека, когда не знают точно, чего от него ждать. Хорошее или плохое? Словно отвечая на вопрос, Каретников на мгновение смежил веки, будто кивнул ними, произнес:

– Хорошее!

– Что?

– Не жди от меня плохого.

Глаза залучились из-под стекол очков. Как это они не слетели с лица? Или он действительно берег каждую черточку на ее лице?

– Прическу не испортил?

О эти женщины! Наверное, вот за такую непосредственность мы вас и любим.

– И платье тоже… не успел.

– Я скоро.

– Хорошо.

– Я тебя на ключ закрою.

– Чтоб не сбежал?

– Дурачок!

– Ну, как сказать!

– Дурак!.. Я скоро!

Упорхнула, только ее и видел. Каретников остался один. Мало того, Ольга закрыла его на ключ. Подошел к окну, выглянул в стекло. Весеннее солнце, не жадничая, щедро разбросало лучи по аллеям школьного парка. Н-да! Весна! Весна – это состояние души, а в его душе сейчас птички поют. В такой день хочется жить! Просто жить и наслаждаться этим. В голове всплыли строчки стихов, что было почти невероятно, в жизненной повседневности к стихам Михаил относился более чем ровно, а здесь как наваждение какое-то…

Расплескается март по лужицам, В небе радугой улыбаясь… Голова, как хмельная, закружится… В солнца лучиках искупаюсь…

По телу пробежала дрожь нетерпения, состояние сродни перед броском в атаку, когда не знаешь, что будет потом, и будет ли за бруствером, по которому непрерывно ведут огонь, «оно»… а еще это потом. Кровь накачана адреналином по самое… Стоп! Сам не ожидал, что может еще испытывать подобное. Чес… слово, пацан да и только! Сколько времени? Всего-то десять минут прошло, а кажется, целая вечность. Черт! «Дипломат» в классе забыл. Просто наваждение какое-то! Что ему сейчас тот «дипломат»? Как же она долго…

Обостренный слух вычленил звук каблучков в пустом коридоре и легкий торопливый шаг. Ее шаг! Шелест ключа в замочной скважине заставил соскочить с широкого подоконника и в три прыжка оказаться у двери. Вошла. Наконец-то!..

– Оля!..

– Миша, я тут подумала…

Не важно, о чем подумала. Сдерживаться уже не мог, сгреб ее в объятья, приник губами к ее губам, ощущая ее запах. Химия!

Сдалась. На поцелуй ответила поцелуем. С тихим стоном выдавила слово:

– Дверь…

Эта чертова дверь. Как в тумане справился с замком. Наконец обнял любимую женщину, отвечавшую его желаниям. С нетерпением подавил последнее, уже слабое сопротивление. Рука почувствовала материю тонкого шелка, узкую полоску, последнюю границу между ними. Пальцы нащупали мягкий волос, дотянулись до горячей, влажной нежности женской плоти…

Наверное, им обоим некуда было торопиться. Он умостился на крашеной поверхности широкого подоконника, на руках держа любимую женщину, совсем незаметно, едва ощутимо баюкая ее. Мысль о том, что в прошлой жизни не женился именно из-за нее, пришла внезапно. Да-да! Он влюбился в нее еще тогда, а потом всю жизнь искал в каждой женщине черты характера и лица Ольги. Сейчас его идеал спокойно угнездился в его объятиях и, закрыв глаза, чему-то мило улыбался.

Наклонившись, прикоснулся губами к ее векам, заставив открыть глаза и взглянуть на него. Спросил:

– О чем ты думаешь?

– Ты знаешь… я ни о чем не жалею.

– А о чем нужно было жалеть, по-твоему?

– Ну! Ты еще мальчик…

Ладошкой потрепала короткий чуб на его голове. Усмехнулся в душе. Знала бы ты, сколько этому мальчику лет, здорово удивилась. К тому же он помнил советский менталитет, представлял, что потом может твориться в ее душе.

– …может так случиться, что поразмыслив, ты посчитаешь меня гадкой и… распутной женщиной. Хотя… Каретников…

– Да, Ольга Евгеньевна?

– Откуда ты такой взялся на мою голову?

– Сами знаете. Я ведь ваш ученик.

– Миша, то, что ты в меня влюблен, знают не только в классе, над этим подсмеиваются учителя. Но какова я?..

– Ага! Начни самоедствовать, себя корить. Мол, совратила малолетку. Как теперь жить?

– А действительно, как?

– Счастливо. Счастливо, Оля!

– Глупенький! Кто же это позволит?

Приник к губам, поцелуем заставил замолчать. Оторвавшись от уст партнерши, рукой убрал со щеки прядь ее волос в растрепавшейся прическе.

– Не нужно торопить события. Пусть пока идет все как идет. Тем более что подождать совсем немножко осталось.

– Глупенький. Я для тебя, считай, старуха уже.

Снова приник к губам подруги. Михаил рукой потянулся к подолу платья, подвинул материю вверх. Ладонь легла на шелк волос между ногами, заставив Ольгу раскинуть в стороны согнутые в коленях ноги.

– Ох!

Его пальцы проникли в горячую влагу половых губ и неторопливо задвигались, заставляя вздрагивать тело женщины.

– Я еще хочу.

Ответ не заставил себя ждать.

– Я тоже…

Дед как знал, встретил Каретникова у дворовой калитки. Повел носом, скривил лицо в улыбке. Гипс с ноги сняли, но старый еще подхрамывал. Пропуская внука во двор, изрек:

– Сразу в душ ступай.

– Чего-о?

– Того! Мишаня, от тебя бабой пахнет. Не дай бог, и мамка запах учует, хлопот не оберешься.

– Что, так заметно?

– А то! Что ж ты думаешь, твой дед совсем в маразм впал? Не дождешься! Я тебе сразу сказать могу, что не со школьницей баловался…

– С чего такой вывод?

– Духи. Настоящие французские, если не ошибаюсь, «Paloma Picasso».

– Да ты знаток.

– Чего тут знать? Наши такого не производят. Явно цветочно-шипровый аромат. Подходит для вечернего и дневного использования, а ведь сегодня повсеместно баб поздравляют.

Снова носом повел. Удовлетворенно кивнул.

– Точно! «Paloma». Лимон с розой и гвоздика, чуть добавился запах удовлетворенной женщины. А еще что-то характерное. Вроде бы сандаловое дерево с мимозой. Была у меня одна ведьмочка… Эх! Всё. Мыться ступай!

Перед матерью предстал аки агнец божий, чистым, пахнущим земляничным мылом. Мамуля сама только час назад с сейшена, проводившегося на предприятии, заявилась. Была слегка под шофе, и вряд ли разобралась бы в посторонних ароматах. Ну, дед! Перестраховщик.

– Что в школе?

– Короткий день.

– Повезло!

– Ага. Учителям. Сейчас на банкете водку употребляют и про учеников треплются.

– Почему же сразу водку?

– Не сразу. Как водится, с шампанского начнут.

– Ну, в кого ты у меня такой…

– В тебя, мама! Исключительно в тебя. От папы мне разве что то, что между ног болтается, досталось.

– Мишка! Еще одно слово и я рассержусь.

– Молчу. Кстати, у нас полкласса сегодня на всенощную у Игорька Самарина собираются. Надеюсь, ты меня не отпустишь? Так я хоть высплюсь по-человечески.

– Еще чего! Все так все! Бирюком растешь. Пойдешь как миленький! И чтоб обязательно танцевал, за девочками ухаживал. Даже бокал сухого вина выпить разрешаю.

Во понесло! А стал бы отпрашиваться, обязательно на мозг присела. Да что? Да как? Да почему? Отпустить отпустила бы, только инструктаж на час затеяла. Нет! Все-таки психология великая сила.

– Ма, я там в летней кухне букет роз видел… Неудобно как-то с пустыми руками приходить. Сейчас цветы купить проблема.

– Бери.

– Спасибо!

– Кто она?

– Цветы беру только для собственной значимости. Остальные до этого вряд ли допетрят.

– Тюфяк ленивый. Бери.

Дед как партизан дождался внука за дверью. Подсмеиваясь над простодушием невестки, всего лишь уточнил:

– Тебя когда ждать?

– Завтра.

Каретников выбросил из головы все мысли о предстоящей «партии» между ним и Советом корректоров. Перестал думать, как и когда он сделает первый ход. До этого еще было далеко. Сейчас для него было главным – он и Ольга. И эти понятия не разделялись.

Шифруясь, из школы разошлись в разные стороны, при этом обоим повезло никого не встретить из знакомых. У судьбы можно было смело урвать две недели безоблачного счастья. Ольгин муж уехал в командировку в Польшу.

…Кто бы сомневался. Городская номенклатура давно облюбовала центральный район города. Каменные, декорированные лепниной дома с богатыми по советским меркам квартирами ютились в гуще старых каштанов. Когда был здесь зимой, даже не думал о таких мелочах. Выходит так, что и дом Ольги находится на главной улице города. Стоянка у дома полнехонька двадцать четвертыми «Волгами», даже «мерин» чей-то мозолит глаз синим цветом и узнаваемыми контурами «морды». Хорошо живут «слуги народа»! Вот он, второй подъезд. Зашел. Толстые стены, наверняка хорошая звукоизоляция вместе с высокими потолками и полным набором коммуникаций. Это не «хрущобы» и даже не «брежневки». Сюда если посчастливилось въехать, то живи и радуйся! Но для того, чтобы получить такую квартиру в таком доме, нужно быть в «обойме». Судя по всему, Олин муженек в ближнем кругу обосновался надежно. Правда, следует отметить, что некоторое число простых граждан все-таки получало квартиры в элитных домах, но… Опять это пресловутое «но»! Эти простые люди на поверку оказывались совсем не простыми. Партхозноменклатура. Ну, да Бог им судья!

По широкой, всем своим видом и добротностью внушающей уважение лестнице «взлетел» наверх. Второй этаж. Отдышался. Нет, не запыхался. Нервы! Предчувствие встречи с любимой заставило сердце часто стучаться в груди. Нажал на кнопку звонка, едва различил узнаваемую мелодию за тяжелым дверным полотном.

Дверь открылась. Близорукий, лучистый взгляд встретил его на пороге. Оля! Словно школьник, с волнением протянул вперед букет цветов.

– Миша…

– С праздником тебя, родная!

На мгновение зарыла мордашку в цветы, вдохнула аромат роз. Ухватила за рукав куртки, повлекла в квартиру.

– Заходи.

Выдохнул, пытаясь унять сердцебиение:

– Соскучился!

Улыбнулась ему, пряча лукавинку на губах.

– Как? Уже?

– Ты бы знала как!

– Знаю, милый! Сама вся извелась, зная, что придешь. Снимай куртку. Проходи. Я пока цветы в вазу поставлю.

Из кухни послышалось громкое журчание воды, а Михаил в это время с интересом знакомился с тем, как живут настоящие «буржуины» с партбилетом в кармане и коммунистическим окрасом души.

Высокий потолок впечатлил сразу. Что «воздушно», не скажешь, но точно внушительно. Сразу двинул в зал, останавливаясь на пороге. Конечно, современная мебель начала двадцать первого века ни в какое сравнение не идет с мебелью конца «застоя», но все же… обстановка характеризовала хозяина не только в финансовом плане. Гобеленовый гарнитур из двух кресел и раскладного дивана, прозванных в народе «мягкий угол», вписывался в габариты гостиной как влитой. «Стенка» модная, не полированная, лишь чуть «отливала» благородством дубового шпона. Возможно, румынская или югославская. Ее стеклянное «нутро» по самое «не хочу» напичкано хрусталем, в тандеме с люстрой богемского стекла бликовавшим при электроосвещении комнаты. Телевизор «Sony Trinitron», естественно, забугорной сборки. Музыкальный проигрыватель. Вот магнитофон подкачал – бобинное чудо техники, хозяин уж мог бы постараться и давно заменить хотя бы на скромный кассетный «Sharp». Н-да! Жилье бизнес-класса в разгар застоя. Из общей «атмосферы» мещанства ярким пятном выделяется картина в золоченой раме на стене. Похоже, написана еще до «торжества» революционных событий в Питере…

Руки подруги просунулись под мышками, обняли его. Ольга прижалась к спине. Так тихо подошла, что и не услышал ее шагов.

– Кофе будешь?

– Буду.

Нежно отведя ее руки от своей груди, обернулся к ней. Обнял. Сказал негромко:

– Только пойдем на кухню. Гостиная у тебя, конечно, впечатляет, но сидеть в этом музее совершенно нет настроения.

– Я так и думала.

Яркая модная кухня, на которой так удобно готовить. «Вытяжка» – по нынешним временам вещь необычная, мало у кого такой аппарат встретишь. Большой холодильник, «Розенлев». Насколько помнил, девятьсот рэ как с куста! Простому смертному копить до морковкина заговенья!

Сидели, болтали, пили кофе. Михаил откровенно любовался Ольгой, одетой по-домашнему и, будучи сама удивительно домашней болтушкой, близоруко щурившейся, глядя ему в лицо. Вот уж действительно, что значит, когда мозги у тебя не семнадцатилетнего юнца, а умудренного жизнью мужчины! Был бы действительно пацаном, уже б давно «нарезал круги» вокруг вожделенного «объекта», восторженно поскуливая от переизбытка чувств и только одного желания. Каретникову этого было мало. Он как губка впитывал само присутствие любимой, ее слова, мысли, ее запах и вот этот близорукий взгляд. Он психологически понял, Ольга ему благодарна особенно за это. Не имея друзей, долгое время находилась в «золотой клетке», когда некому толком сказать лишнее слово, посоветоваться, поплакаться по-бабьи, в конце концов. Он в этот поздний вечер стал для нее той отдушиной, которая лечит уставшую душу. Была бы она «пустышкой», давно претерпелась ко всему. Только она другая. Взяв ее руку в свои, нежно погладил, поднеся к лицу, стал целовать. Не отвлекаясь, слушал, о чем она ему рассказывает.

– …Еще в институте встретила его. Все девочки курса завидовали. Красавец мужчина, старше меня. Цветы, комплименты, подарки. А я глупая, девятнадцать лет. Многого просто не замечала или не хотела замечать. После учебы увез сюда. Детей нет. Если бы были, может, все сложилось по-иному… У него в Ворошиловграде женщина.

– Поэтому у тебя утром такое настроение было?

– Сказал, что в командировку едет. Мол, «поезд дружбы» к шахтерам Силезии отправляется сегодня. Только я не совсем поглупела. Ну и доброжелатели нашлись, нашептали, что делегация только девятого марта из Ворошиловграда отъезжает. Устала от такой жизни, от вранья, от постоянных его пьянок.

– Ушла бы.

– Шутишь? Кто позволит? Он бы и сам рад развестись, только партийное начальство… Там! Наверху! Такого не допустит. Все-таки один из секретарей горкома партии. Такое пятно на всех ляжет.

Поднявшись с табурета, придвинулся к ней, обнял.

– Солнышко!

Сграбастав Ольгу, поднял на руки, заставив «спрятать» лицо у себя на груди. Больше не желал просто разговоров. Хотел любви с дорогой его сердцу женщиной.

Уже на пути в спальню одежда, слетая с них и падая на пол, образовала дорожку следов. Ладонью ударил по выключателю на стене, включив свет в комнате.

– Зачем… – пролепетала как в дурмане.

Вот наконец-то и кровать. Михаил, стянув трусики с Ольги, осыпал ее живот поцелуями. Приняв правила игры, женщина извивалась в его руках от приятной щекотки. Может быть, чуть грубовато схватил Ольгины бедра с внутренней стороны, раздвинул ей ноги. Она уже не стеснялась его, позволила рассмотреть свои прелести.

– Да ты у меня, оказывается, натуральная блондинка. В школе этого не заметил.

– Глупый!

– Извини!

Половые губы в обрамлении рыжеватых волос исходили влагой, набухли от желания. В Советском Союзе секса не было, по всем письменным источникам доказанный факт. Святой дух тоже оставался как-то в стороне от людских желаний и деяний. Отчего тогда в семьях появлялись дети – загадка, скрываемая за семью печатями.

Михаил чувствовал пьянящий запах женщины, его любимой женщины. Несколько раз провел языком по раскрывшемуся бутону женского «цветка».

– О-ох! Что ты делаешь? – спросила испуганно, наверное, никогда не испытывала такого. – Миша… Миша, пожалуйста…

Застонала, едва сдерживаясь, чтобы сильней не прижать рукой его голову к себе между ног. Между тем Михаил не хотел быть в постели чистым «миссионером». Его язык опустился к узенькой дырочке, раздвинул ее и поднялся вверх, к клитору, лишь самым кончиком лаская его. Ольга громко застонала, а Каретников по запаху ощутил, что она «потекла». Кончила! Вот теперь можно было доставить удовольствие и себе.

Медленно поднял свое тело вверх, грудью ощутив мягкий шелк влажных волос внизу ее живота. Ее широко раскрытые глаза, удивленные, но счастливые и чуть влажные, могли сказать о многом.

– Миша…

Ольга всхлипнула, закусив нижнюю губу. Ей было слишком хорошо, до этого она со своим мужем никогда не испытывала подобного ощущения. Алексей не особо переживал по поводу удовлетворения жены, да и сексом они с ним занимались не так уж и часто. Иногда в голову ей приходила мысль, что живет он с ней как с женщиной больше из-за штампа в паспорте, воспринимая как красивую вещь в интерьере квартиры. Привычка и партия – совесть народа, редко сподвигала к половому акту с законной женой.

– Любимая!

Долгим поцелуем приник к ее устам. Вздыбившимся естеством своим проник в «сладкую норку». Оба вскрикнули, после чего начали двигаться навстречу друг другу. Михаил тяжело дышал, по телу пробежали мурашки. Ольга сама от себя не ожидала, кусала мочки его ушей, целовала шею, сильную грудь, никак не похожую на грудь парнишки-школьника. При каждом движении изрядно намокшая киска Ольги неприлично громко хлюпала. В этот миг она будто бы умирала и вновь оживала от удовольствия.

Вдруг движения Каретникова стали быстрыми и в какой-то мере грубоватыми, усилился и его напор. Рычание, отдаленно напоминавшее рычание зверя, вырвалось наружу. Ольга почти по наитию поняла, вот сейчас…

Сама приблизилась к порогу высочайшего наслаждения, зажмурила глаза и закричала. Его попытку вырваться пресекла. Вцепившись в него, не дала выйти из нее. Сладко всхлипнула и задрожала от накрывшей ее волны обоюдного оргазма. Оба не могли отдышаться…

Михаил перевернулся на бок, лег рядом с Ольгой, словно благодаря ей за все, поцеловал в сомкнутые веки. Свет потолочного светильника мягко стелился по комнате. Ольга лежала раскрасневшаяся и все еще горячая, слегка дрожавшая. Из-под закрытых век струились слезинки.

Нависнув над ее лицом, Михаил пальцем смахнул влагу с ее щеки, спросил:

– Оля, что?

Томно улыбаясь, не открывая глаза, ответила:

– Каретников, откуда ты взялся на мою голову? Это невероятно, я впервые в жизни…

– Я люблю тебя. И всегда любил только тебя.

– Я знаю, милый. Я тебя тоже очень люблю, – открыв глаза и с нежностью посмотрев на Михаила, призналась женщина.

За окном царила ночь. Потушив свет, влюбленные обнялись и крепко уснули, уставшие, но счастливые.

Утром мылся в ванной, отделанной с потолка до пола керамической плиткой. Смесители импортные, блестящие и надежные. Такое ощущение, что из прихожей без пересадки в двадцать первый век попал.

Ольга «колдовала» на кухне. Приятно смотреть на мало того, что красивую, так еще и счастливую женщину.

– Присаживайся. Оладушки готовы. Ты чай или кофе пить будешь?

Вот это по-нашему. Помнится, в своей прошлой жизни любое его утро только с кофе и начиналось. Если, конечно, не выезжал в командировку.

– Кофе.

Сидели, болтали о всякой чепухе, когда Каретников вдруг накрыл ладонью ее ладошку на столе.

– Оля, прости меня, но видишь ли, какое дело… Я тебя так долго искал, что обретя свою вторую половину, не собираюсь тебя ни с кем делить. Как жить дальше будем?

Смутилась, но быстро нашлась:

– Странно.

– Что странно?

– Тебе сколько лет, Каретников? Если честно, этот вопрос должна была задать тебе я. Но я в силу того, что старше по возрасту, молчу… Не хочется в такой день касаться серьезных вопросов.

– Хорошо. Коснемся его завтра. Только не стоит намекать на мой возраст. И еще, делить тебя с кем-то я не намерен. Зачем ты вчера не дала выйти из тебя и заставила кончить?

– Миша, мне скоро двадцать восемь. Ребенок…

Глава тринадцатая. Успехов тебе!

На первом уроке Добрикова сидела надутая, как мышь на крупу. Бросала на Михаила косые взгляды. Чего это она? Вроде ничем не обидел. Ну, дуйся!

На перемене все прояснилось. Пошла в атаку, как советский ястребок на «мессер».

– Ты где пропадал!

– Так выходные…

– Не ври мне! Я звонила, твоя мама сказала, что ты у Самарина на вечеринке. Позвонила ему, а он ни сном ни духом. Ты у кого пропадал? Кто она?

Во дела! Если сейчас такая, то что будет с тем парнем, за кого она замуж выскочит? Нафиг-нафиг! А в глазах муть. Того и гляди, с кулаками набросится.

– Люда, мы с тобой взрослые люди. Вспомни, ведь я тебе ничего не обещал. Что ты от меня хочешь?

– Я думала… Я полагала…

– Что мы с тобой друзья. Так и есть. Но не более того…

От дальнейших разборок спас звонок на урок.

Весна набирала темпы, набирали темпы и проблемы. В общем-то ерунда! Всего лишь не за горами конец учебного года. Учителя как с цепи сорвались, давили учебным материалом и контролем за его усвоением. Только бы показатели не испортить. Экзамены, будь они неладны, у выпускников!

С тренировками временно завязал. Цели Каретников достиг, тело свое «раскачал», подвижность и былой профессионализм, будем считать, набрал. Урывками удавалось побыть с Олей, объясниться и прийти к общему плану на будущее. Алексей Петрович, третий секретарь горкома партии, муж Ольги, часто был в разъездах, а когда и был в городе, особо не допекал, часто линял в Ворошиловград. В общем, поступал по пословице про того беса, который в ребро… Чем его там так подманили, в том Ворошиловграде, что от «сладкой ловушки» оторваться не мог, Каретников не понимал. Дед стойко выносил все «проказы» великовозрастного внука и как мог отбивался от подозрений невестки и сына по поводу отлучек Михаила. Для них сын на данный момент не спит толком, не ест, все готовится к будущему поступлению. Себя не щадя, время в библиотеке проводит. Эх, молодость!

В отличие от марта, апрель выдался дождливым. Бабуля ждет Пасху, чтоб погода наладилась, а то ведь как ни посмотришь в окно, холодный дождь рисует линейки на стекле, небо пасмурное, суровое. Лишь у Михаила в душе птички поют да цветы цветут…

Настроение ему все же подпортили.

После майских праздников крестный отзвонился, попросил прийти в спортзал. Ну, пришел. И кого там увидел? Полковник, собственной персоной, дожидается именно его. Задрал, если честно!

– Ну, здравствуй, Каретников? Что, не ожидал увидеть?

– Так ведь от вас разве скроешься? Вы ж гениальный сыщик, вам помощь не нужна, найдете даже прыщик на теле у слона. Как-то так.

– Издеваешься, значит?

– Да ни боже ж мой! Разве я могу, Евгений Сергеевич?

– Ладно. Ты подумал над предложением?

Вот же гад настырный! И чего прицепился, как банный лист? Каретникову тяжело ломать устоявшиеся принципы. Всю жизнь отпахать в ГРУ, лечь костьми на работе, и вдруг… Оно, конечно, обе «конторы» на благо Родины стараются, только ведь есть пару фишек, пускающих все дело насмарку. Первое, это то, что за «Комитетом» кровавый шлейф тянется. Сколько невинных душ загубили! Ну, а второе, ГРУ с КГБ постоянные соперники и, делая общее дело, подставить одному другого не западло. Примеров дофигище! И что ему этому медведю сказать? Как бы покультурнее отказаться? Хотя… Психологию таких вот людей он знал. Иметь дело с ними… тут либо сразу соглашаться, либо идти на обострение, сметая все доводы и пожелания на своем пути. Что этот кадр ему сделает? Да ничего!

– Евгений Сергеевич…

– Каретников, ты нужен разведке!

– Так ведь я и не против, только вашей конторе предпочитаю армейцев.

О, задышал как! Он случаем не из водоплавающих, случайно выброшенных на берег из воды? По манере дышать – очень похоже! Забияка справился с возмущением. Взяв себя в руки, задал вопрос:

– Что ты у них забыл? Чем тебе так армейцы приглянулись? Будешь с гранатометом по лесам и полям бегать, ноги в кровь сбивать. КГБ – это мощь, махина, которую никому не пересилить!

– Ну да. О вашей конторе на каждом углу треплются, анекдоты друг дружке рассказывают. Вы их «сажаете», а они все равно «прорастают». А про ГРУ в целом Союзе толком никто и не знает.

У полковника глаза на лоб полезли. Черт! Каретников поперхнулся. А ведь правда, откуда ему, парню-десятикласснику, знать про ГРУ ГШ. Забияка и упоминание об армейской разведке воспринял как желание Михаила послужить в службе разведки какого-нибудь рода войск, и только.

– Ну, и откуда такие познания в столь юном возрасте? По поводу сороки и ее хвоста можешь даже не заикаться.

А вот хрен ты поймаешь! Кишка тонка!

– Ребята, прибывшие из Афгана, информацией поделились.

– Фамилии?

– Я что, у попутчиков фамилии спрашивал? Когда в Ростов ехали, трепались, вот и запомнил.

– Лжешь!

– А вы проверьте! Короче, я в военное училище поступаю, и на этом всё!

– Не поступишь.

– Посмотрим.

Ушел, хлопнув дверью. Его плохое настроение Ольга рассмотрела буквально на пороге. Обнял, прижал к груди, целуя уже такие родные губы. Ненавязчиво освободилась, с тревогой заглядывая в глаза.

– Миша, что случилось?

– Все нормально, зайка.

– Расскажи.

– Ерунда. От предложения одного отказался.

– И что предлагали?

– Ехать учиться в комитетское училище.

– КГБ?

– Да.

– И ты отказался.

– Да пошли они…

– Миша…

В сердцах не сдержался, выдал то, о чем думал последнее время:

– Оленька, поверь, через десять лет в стране такой бардак начнется, что это ведомство развалится на мелкие лоскуты. Наши правители его раздербанят, «сдадут» и помоями с головы до ног обольют. Если, конечно, я…

Прикусил язык.

– Что ты?

– Ничего. Как у тебя дела?

– Хорошо. Идем кофе пить.

Каретников мелкими глотками отпивал кофе из чашки, с интересом наблюдая, как его подружка, щебеча что-то про школу, прямо из банки с наклейкой «Глобус» большой ложкой наворачивала венгерское лечо. Озадаченно морща лоб, спросил, еще толком не осознав промелькнувшую в голове мысль.

– Ольга, ты не лопнешь?

Поперхнулась, но потом с милой улыбкой сообщила:

– Кажется, все получилось.

– Что получилось.

– Господи! Каретников, пошевели мозгами, ушами ты уже пошевелил. У меня задержка, уже давно. И есть признаки, что она не просто так.

Не дошло. В прошлой жизни не было такого опыта взаимоотношений с женщинами. Словно спортом занимался, прыгая «с цветка на цветок».

– Я беременна!

Оба-на-а! И-и… как теперь? Вот это да-а! А пытливые глаза женщины в это время сверлили его пронзительным взглядом, определяя степень зрелости мужчины. Н-да! В конце концов, сейчас на дворе не лихие девяностые годы. К тому же он хотел с этой женщиной жизнь прожить. Если дадут, конечно, при том, что он задумал переиначить в этом мире. В любом случае после него хоть что-то останется на этой Земле. Потянулся к ней, поцеловал кисть ее руки. Уже успокоившись и приняв как данность неожиданную новость, сказал:

– Значит, будем рожать, родная.

Метнувшись к нему, обняв, плюхнулась ему на колени. Для нее главное было услышать не просто одобрение или отрицание, а именно обоюдное желание. «Будем рожать!» дорогого стоит. А ребенок? Этого ребенка она хотела давно. Прожив несколько лет в замужестве, подумывала, что она какая-то порченая. Что она женщина-пустышка, не могущая родить. И вот, пожалуйста, мечты сбываются. Любящий и любимый мужчина подарил ей то, о чем мечтала. Единственная загвоздка – нелюбимый муж. Но это теперь не важно.

Будущий папаша разрывался между тремя точками. Дом, школа и… Ольга. Причем необходимо было умудриться нигде не напортачить. Дома – родители должны быть уверены, что чадушко занят делом, учит, зубрит, готовится науки сдать на «хорошо» и «отлично». Школа – учеба не должна страдать от личной жизни, а одноклассники по-прежнему воспринимать его таким, каким он всегда им казался. Ну и третье, самое главное для него – Ольга.

В школе «ушел в тину». Здравствуйте, Ольга Евгеньевна! До свиданья, Ольга Евгеньевна! Всё! Никаких общих тем, кроме «истории». Даже Самарин заметил, спросил как-то на перемене:

– Мишка! Ты чего это Ольгу в упор не замечаешь? Помнится, раньше глаз не сводил. Разонравилась?

– Экзамены скоро, Игорек. Учиться надо, а не по понравившейся «юбке» вздыхать.

– И то верно!

У Ольги в школе настроение великолепное. «Цвела и пахла»! Сослуживцы интересовались:

– Что с вами, Ольга Евгеньевна? У вас будто крылья за спиной выросли.

Отшучивалась.

Домой к ней бегал постоянно, благо муж в частых разъездах. Не тянуло партийца домашнее пребывание, больше у своей пассии пребывал. Оказывается, в среде партийной номенклатуры такие случаи не редкость.

Сегодня двадцать пятое мая. В школах звенят последние звонки…

На школьном стадионе выстроились шеренгой ученики. Классы собраны в «коробки», море цветов, толпы родителей. Стойкий запах сирени дурманит «торжественную линейку». С легкой грустинкой смотрел на девочек в школьной форме, в белых гольфах и с белыми бантами, на пацанов-одноклассников. Все, как впервые – трогательно. Сейчас, правда, мысли ребят еще далеки от поступления – заняты последним звонком. К слову, к торжественной линейке ученики начали готовиться заранее. С классным руководителем продумывали поздравление для школы – приготовили песню.

Вот и Дынин вошел внутрь каре. Начинается.

– Школа, равняя-айсь! Смирно! Равнение на-а знамя школы!

О как! Галдеж прекратился. Школьники и родители застыли в молчании, выглядывая, что будет. Школьный флаг пронесли перед рядами классов, в подобии почетного караула застыли у коллектива руководителей.

– Вольно! – подал команду военрук.

– Дорогие наши выпускники…

Мудро! Правильные слова нашла. Незабываемое ощущение, даже кожа мурашками покрывается…

Каретников смотрел на учителей. Лица радостные, светлые. У многих это не первый выпуск. В мозг закралась скорбная мысль. Еще лет десять сравнительно спокойной жизни у них всех есть, а вот потом… Потом настанет в стране лихолетье. Многие из педагогов уйдут в мир иной, а многие будут влачить жалкое существование. Даже когда в государстве жизнь выравняется, труд учителя не станет почетным и уважаемым. И то же государство будет платить им за их труд копейки, чтоб только с голоду не подохли. Вспомнил, как премьер, Медведев, на вопрос молодого учителя-мужчины: «Как на такую зарплату прокормить семью?» ответил с экранов телевизора, типа, мол, да! Учителя получают мало, но если бы хотели зарабатывать больше, строем, с песнями, «в ногу» пошли бы в бизнес, вот там бы и заработали себе на хлеб с маслом. А раз хотят по призванию работать, пусть терпят. Выходит, грамотные люди стране не нужны будут? Только рабы? А ведь на каждом углу трындит про инновации в науке и жизни страны. О, грустный гномик! Откуда ж им взяться, тем инновациям, ежели учитель ребенка в школе не научит? А может, думает, китайцы мозгами помогут? Грустно! Но это ведь можно и подправить, попытаться не допустить развала страны и появления Чубайсов, Гайдаров и тех же Медведевых. Не допустить засилья бандитизма в городах, войн и обнищания народа.

…После директора говорили учителя, родители. Давали напутствие в жизнь.

– Не верится, что закончили школу. Правда же, Миш? – спросил Самарин. – Когда учились, хотел ее взорвать. Когда закончили – отношение как к дому родному.

– В самую точку попал, – поддержал приятеля. – Вот только теперь придется нам всем тяжелее.

– Это почему же? – спросила Надька Мурзаханова, прислушивавшаяся к их словам.

– Предстоит научиться хлеб насущный своим трудом зарабатывать и на родоков не надеяться.

– Испугал!

…Вот и кульминация события, с проносом у Сергея Шпики на плече крохотной первоклашки в немыслимых бантах с бронзовым колокольчиком, отчаянно трепыхавшимся в дрожащих детских ручках, хлопками в ладоши, поздравлением первой учительницы и директора школы, фотографий на память. Видно, что у девочек в глазах сами собой слезы наворачиваются. Малыши-первоклашки сорвались гурьбой, понеслись к строю выпускников, дарить махонькие колокольчики и книги. Потрепал по стриженому загривку шустрого пацаненка.

– Спасибо, братишка!

Глянул, чем его тот одарил. Хмыкнул. Беллетристика. Книга – лучший подарок. «Путь к Заоблачным Вратам», цена два рэ семьдесят копеек. Нехило по местным меркам.

Место поздравляющих заняли родичи выпускников. Сколько же их! Что, родители и взаправду всю родню подтянули? Действительно, похоже на то, класс-то у них элитный. Окружили. Затискали поздравляючи! Да, отстаньте вы! Дома отметите! Праздник у них, видите ли! А того не понимают, детство-то у кое-кого закончилось.

В динамике прозвучал голос директора, приглашающий выпускников и родителей в актовый зал. Каретников махнул родичам рукой, указал в сторону входа в школу, крикнул через толпу, разделяющую их.

– Идите, рассаживайтесь!

Поняли, головой закивали.

– Де-ед! Иди сюда!

Протиснувшись, старый вопросительно посмотрел на внука.

– Идем со мной. Хочу тебя кое с кем познакомить.

Прекрасная солнечная погода. Народ не слишком торопился покинуть стадион. Галдеж, смех, кто-то даже петь пытается. Весело людям. Мелкота под ногами шныряет, тоже чему-то радуется. Может, предстоящим каникулам?

Каретников мыслями чуть отвлекся от праздника, вспомнив, что именно этим малявкам предстоит выносить все тяготы и лишения развала страны, гибнуть на Кавказе и в бандитских разборках. Придется подстраиваться под новые реалии жизни. И, чтоб такого избежать, именно ему нужно будет попытаться исполнить то, что задумал. То, о чем размышлял весь этот учебный год.

– Дед, не отставай! Про твою ногу я помню.

– Нога давно зажила. Мишаня, ты куда меня тащишь?

– Увидишь.

Можно сказать, в последний момент успел выцепить из учительской когорты Ольгу, удивленно взглянувшую на него.

– Ольга Евгеньевна! Можно вас на минуточку задержать?

– Что вы хотите, Каретников?

– Отойдемте.

За локоток подвел к деду. Старик, остановившись под сенью акаций, у низкой изгороди, отделявшей территорию стадиона от городской улицы, с интересом наблюдал за действиями внука, под ручку с миниатюрной, молоденькой блондиночкой, приближавшегося к нему. На красивом лице молодой женщины читалась легкая тревога. Она, кажется, не совсем понимала происходящего с ней.

Подвел.

– Хочу вас познакомить. Дед, это преподаватель истории, Ольга Евгеньевна, – представил Михаил. – А это мой дед. Константин Платонович.

– Очень приятно.

– Взаимно. – Дед с хитринкой заглянул в глаза Ольге, едва улыбнувшись, спросил: – Пацана ожидаешь, дочка?

Не поняла.

– Какого пацана?

– Мальчишка у тебя родится.

– А?..

Каретников взял быка за рога.

– Значит так, времени мало, слушайте сюда оба. Дед, Оля моя жена. И ребенок мой…

– Миша… – она попыталась что-то сказать.

– Тише-тише, родная! Спокойно, улыбайся, делай вид, что мы беседуем о пустяках. Вот! Молодец! Давай договоримся, от деда секретов нет. Скоро мне уезжать, и единственный человек, который тебя поддержит, поможет и научит, это он. Он знахарь. Прийти к нему можно всегда и запросто, подозрений ни у кого не вызовешь.

Дед в свою очередь обозначился, подал голос.

– Значит, это та, которая смогла твое сердце забрать. Не удивлен. Да ты не смущайся, дочка. Раз Мишкина жена, стало быть, моя внучка.

Протянул Ольге ладонь, больше похожую на лопату, попросил:

– Положи сюда свою руку, ладошкой вверх.

Не слишком долго смотрел на линии ладони, но с выводом определился. Лицом погрустнел. Изрек:

– Светиться действительно не стоит. О-хо-хо! Старость не радость. Как знал. Сейчас! Еще минутку у вас украду и расходимся.

Отвернулся. Махнул кому-то рукой.

Что за день такой? Сплошные хлопоты. Сначала линейка. Потом вот Миша, не предупредив, со своим дедом познакомил. Старик крепкий, но при иной ситуации испугаться можно такого. Взглядом окинет, словно рентгеном просветит. На старого ворона похож. Теперь вот эта…

К ним подошла знакомая Михаилу ведьмочка. Когда только дед перевербовать успел? Каретников ее после Рождества ни разу и не видел. Узнала. Улыбается на правах старой знакомой. А ведь похудела. И… похорошела.

Из-под седых бровей дед зыркнул на Ольгу, серьезно спросил:

– Видишь девицу?

– Да.

– С сего дня это твоя тень.

– Как это?

– А так! Беда ли какая, аль нужда возникнет, руку вверх подыми – и она рядом окажется. Ты ее, может, и не увидишь, но знай, она рядом. В школу проводит и на отдых отвалит. Из школы выйдешь, она тут как тут. Ежели кто неожиданно тебя зазовет куда, телефон в школе имеется, мне позвонишь.

Взглянул на «сотрудницу».

– Все поняла, Панночка? За внучку мне головой отвечаешь.

Кивнула, улыбнувшись Ольге. Та спросила у деда:

– Зачем это все?

Дед состроил улыбчивую рожицу, похлопал внука по плечу.

– Смотри, Мишаня, тебя одноклассники кличут. Иди, а то всю нашу конспирацию порушишь. Иди-иди! Мы тоже скоро придем.

Действительно, народ из их класса, скучковавшись напротив школьных окон, желал сфоткаться на память. Послушался. Пошел. Чего это дед Ольгу подле себя оставил?

Оставшись втроем, дед ласково погладил Ольгу по плечу, будто успокаивая. При его росте, стоя рядом, Ольга смотрелась девочкой-подростком.

– У тебя, милая, на судьбе этим летом смертельная опасность написана. Мишки рядом не будет. Вот Панночка и будет подле тебя исполнять роль моих глаз и ушей.

– Так ведь весна сейчас.

– Ничего. Пусть пообвыкнется с ролью.

– Средневековье какое-то!

– Вот и добре. Ступай к коллегам и помни про наш разговор. Мишке ни слова. Зачем парня напрягать?

…Июнь – месяц насыщенный во всех отношениях. Пока экзамены сдали, каждый ученик не меньше пяти-семи килограммов сбросил. По настроению, так никакого «выпускного» уже не хочется. Дайте людям спокойно на диване поваляться. Не трогайте, вопросов глупых не задавайте. Ну, хотя бы день!

А вот фигушки! В пять вечера – вручение аттестатов. После традиционного застолья с учителями и родителями танцы, длившиеся всю ночь. Родители постарались, к празднику украсили актовый зал. На стенах пестрели рисунками стенгазеты, в которых с юмором расписали о каждом выпускном классе весь их «боевой путь». Деньгами сбросились, устроив концерт после официальной части вечера. Ребята заранее разучивали и прощальный вальс, который обычно танцуют с учителями. Такая традиция в их школе передается из поколения в поколение. Шампанское многим вскружило голову. Каретников вальсировал с Мадам, то бишь с завучем школы. Оказывается, она не так уж и хорошо умеет танцевать этот старый как мир танец. Чуть наклонившись к уху женщины, зашептал:

– Татьяна Петровна, расслабьтесь. Я веду. Никакого волнения. Вокруг нас никого нет. Только вы, я и музыка. Раз-два-три, раз-два-три! Чарующая музыка вальса. Вы обворожительны, мадам! Вы прекрасно танцуете. Раз-два-три, раз-два-три! Если бы я был хоть на десять лет старше, приложил все свое старание и отбил вас у вашего мужчины!

– Миша-а!..

– Раз-два-три, раз-два-три! Только вы, я и музыка!..

Как галантный кавалер, отвел партнершу на место, откуда приглашал на танец.

– Благодарю вас, сударыня, за незабываемые минуты, проведенные с вами в танце.

С улыбкой погрозила пальцем.

– Каретников, ты мерзавец! Но в хорошем смысле этого слова. А ведь я тебя помню еще октябренком. Сколько же женских сердец ты разобьешь, пока не остепенишься?

– Татьяна Петровна, голубушка! Свою норму на этом поприще я давно взял, теперь обещаю быть паинькой.

– Я же и сказала – мерзавец.

А на сцене вокально-инструментальный ансамбль «Горняк» уже занял место, уже готов к работе. Барабанщик «дал» такт, инструменталы подхватили его и солист запел:

Бал выпускной – это вечер прощанья С детством, со школой, как с домом вторым, Бал выпускной – это радость с печалью, Может, не встретимся больше мы с ним. Море улыбок, цветов всевозможных, И вальса школьного звуки летят, Но отчего же так сердцу тревожно, Слезы-росинки блестят и блестят…

Толпой, правда под контролем взрослых, отправились встречать рассвет. Ночь была по-летнему теплой…

Светало… По безлюдным улицам города бежали, взявшись за руки, вопя во все горло от переполнявшей молодости, какой-то щенячьей радости и, конечно, изрядного количества выпитого. Потом молча стояли, любуясь восходом…

Еще одна неожиданность ждала за жизненным поворотом. Ольгиного мужа переводили на повышение. Выслужил-таки себе теплое место! Не хухры-мухры, на минуточку второй секретарь обкома партии в городе Ворошиловграде. К новому месту работы умотал так быстро, словно пятки салом смазали. Законную «половину» на неопределенное время оставил в Алмазном. Каретников на него не в обиде, лежал, раскинув крепкое молодое тело, рядом с Ольгой, тоже совершенно голой с едва оформившимся животиком, гладил этот животик, периодически спускаясь ладонью ниже, лаская шелк растительности между ее ног.

– Мишка, прекрати провоцировать! Ты ведь только что получил все, что хотел.

– Оль!

– Всё. Лавочка закрыта.

Свела ноги, легла на бок и плотно придвинулась к нему, умостив голову ему на грудь.

– Уболтала! Тогда поговорим о серьезном. Завтра я уезжаю.

– Может, не будем об этом?

– Будем, малыш. И так сколько времени у тебя на поводу шел. Значит так. Провожать не ходи. Сейчас лишние пересуды ни к чему. Я точно знаю, что ближайшие два месяца у меня даже позвонить не получится.

– Все так строго.

– Более чем! Сначала экзамены, затем КМБ[17]. Шаг вправо, шаг влево, отчисление. Оно нужно?

– Нет.

– Поэтому держись, родная, и помни, я тебя люблю, и никто кроме тебя мне не нужен. Деда не забывай. На время моего отсутствия он твоя защита и опора. И самое главное, ничего не бойся…

* * *

Закатное солнце вот-вот должно уйти за горизонт. Сумерки покрыли землю. На перроне остались родители и дед, а поезд, помаленьку набирая скорость, увозил Каретникова подальше от родного города. Людей в вагоне было много. С попутчиками ему повезло, купе помимо его самого заполнили две юные девчонки и женщина преклонных лет. Чтоб дать возможность дамам переодеться в более подходящую для поездки одежду, вышел в тамбур.

Уставившись через стекло овального окна в ночь, вдруг осознал, что что-то гложет душу. Что? На ум пришла мысль об Ольге. Сердце сдавило в груди так резко, успел лишь схватиться за поручень, привинченный к стенке. В глазах потемнело, кажется, на миг даже сознание потерял. Или?.. Нет, нельзя так себя накручивать. Все будет хорошо!

Тысячу лет тому назад по прихоти Буса Белояра семь десятков самых преданных ему бояр получили подарок – вторую жизнь. Теперь же Ночь Сварога на исходе, и каждый из потомков Белояровых бояр искал свой путь в этом мире. Свой путь определил для себя и Михаил Каретников.

Часть 2. Чистильщик[18]

Лабиринт возникает тогда, когда надо принять решение при наличии ситуации выбора.

Виктор Пелевин

Кое-какие сведения об одной из лучших спецслужб мира, уничтоженной по причине того, что Запад сумел установить контроль над политическим руководством огромной страны.

«13 марта 1954 года была создана структура, при одном упоминании которой вздрагивали западные обыватели: кей, джи, би. А первым ее руководителем стал Иван Серов – выходец из МВД.

…Новые спецслужбы, ориентированные на борьбу с социалистическими странами, создаются в США, Франции, Германии…»

«В 1954–1957 годах из органов госбезопасности было уволено около 18 тысяч сотрудников, которых новая власть посчитала связанными со сталинскими репрессиями. Из органов власти и партии на руководящие должности в КГБ пришло несколько сотен работников. Фактически количество профессиональных “гебистов” по сравнению с началом 1954 года уменьшилось более чем в два раза».

«В 1950-е годы после ряда громких скандалов, связанных с выявлением западных агентов, заброшенных на территорию СССР с парашютом или высаженных с катеров, спецслужбы капстран перешли на способы ведения разведывательной деятельности “под прикрытием”. Большая часть разведчиков стала проникать в СССР под видом дипломатов, туристов, журналистов и членов делегаций. Соответственно скорректировала свою работу и контрразведка КГБ…»

«…В 1967 году на должность руководителя КГБ приходит Юрий Андропов. Начинается “золотой век” Комитета…»

«1970-е – начало 1980-х – наивысший подъем в деятельности КГБ. Превосходные плоды приносит техническая разведка, агенты ПГУ изнутри разъедают руководство западных спецслужб, блестяще, без сучка и задоринки проходит организация Олимпиады а Москве в 1980-м, на срыв которой бросили свои силы западные спецслужбы, один за другим выявляются и высылаются из страны дипломаты-шпионы. Жесточайший удар наносится по “филиалу ЦРУ” – Конной канадской полиции, под “вербовку” которой “подставляется” советский разведчик, “зарядивший” разведку потенциального противника дезинформацией. Через выявленных в СССР агентов ЦРУ в США сливается море “липовой” научно-технической информации, которая позволила завести американский ВПК в тупик по некоторым направлениям на целые годы».

«Конец 1980-х, в КГБ “для усиления” массово переводятся комсомольские и партийные функционеры. Большая часть из них оказалась, к сожалению, некомпетентна, не разбиралась в специфике работы спецслужб и имела отвратительное умение – “сглаживать” в отчетах нелицеприятные факты, вместо того, чтобы предлагать партийному руководству варианты исправления ситуации».

«В середине и даже второй половине 1980-х КГБ провело блестящие вербовки, в том числе и в штаб-квартирах западных спецслужб. Ряд этих прекрасных агентов “провалился” уже после развала СССР, не исключено, что не без помощи “бывших” офицеров или политических руководителей, сливших ту или иную информацию в пылу демократизации…»

«В 1991-м КГБ СССР не стало…»

Из текста статьи Олега Иванова: «КГБ СССР – 58 лет. Эпизод второй»

Пролог. Что сделано, то сделано

– Борис Трофимович, ну и зачем ты его взял? Я понимаю, Владимир на повышение пошел, тут никуда не деться. Можно за товарища только порадоваться. Но взять «варяга»… ты меня извини, я считаю немудрым поступком. А вдруг свою игру затеет? Смотри, не получилось бы, как в семьдесят третьем году.

Сидели рядом, на угловом диване в стороне от стола для заседаний.

Длинный и широкий кабинет хозяина простому смертному внушал бы страх и ужас, а еще безмерное уважение и трепет. Одних окон пять штук. Стол, если от начала до председательского места идти – шагов пятнадцать будет. Столешница гладкая, полировкой лоснится. Над спинкой кресла, на стене висит большой портрет Ильича. Нет! Не Брежнева! Тот в скромной рамке на столешнице обосновался. На стене Ленин. Вождь и учитель трудового пролетариата и крестьянства, великой страны Советов. А еще кабинет оснащен… Много чем оснащен кабинет первого секретаря обкома КПСС.

На журнальном столике перед собеседниками накрыта «полянка». Коньячок – «Comte Louis de Naives», на тарелочке сырокопченая колбаска тонко нарезана, «слезку пускает», лимончик, открытая коробка шоколадных конфет. Пьют из стаканов, наливая их до половины. На закуску только поглядывают, предпочитая «закусывать», смоля сигареты. Початая пачка красного «Винстона» и зажигалка лежат у пепельницы из хрусталя.

Собеседник и одновременно хозяин «апартаментов» осклабился. Взгляд добрый от выпитого, покровительственный.

– На спортивное дело намекаешь? Так ведь там нашла коса на камень.

…В 1973 году на Украине разгорелся крупный спортивно-политический скандал, причиной которого стало несовершенство законов в Советском Союзе. А следствием – фактический разгром спортивных команд, представлявших Ворошиловградскую область.

Об этом деле, к слову, в печати не сообщалось ничего. Оно и возникло после того, как впервые в истории советского футбола команда «Заря» из рядового областного центра завоевала звание чемпиона страны. Побитыми оказались не только московские «Динамо», «Спартак», ЦСКА, но и свой, украинский, фаворит – динамовцы из Киева. Отсюда и последовали разборки и появление ряда уголовных дел о незаконных источниках и способах финансирования – не только «Зари», но и в целом спортивной отрасли в области. Месть московских и киевских начальников за проявленную ворошиловградцами борзость не заставила себя ждать.

– …«Заря» покусилась на роль гегемона, а делать этого было не нужно, вот амбиции у Щербицкого и взыграли, потому и послал в область бригаду прокуратуры Украины с соответствующими полномочиями и указаниями.

– Ох, однобоко судишь, Борис Трофимович! Дело, конечно, давно минувших дней, поэтому тебе могу кое-что поведать. Только давай еще по сто грамм выпьем?

– Твое здоровье.

Хрусталь стаканов мелодично звякнул друг о друга. Гость медленно, будто смакуя, цедил напиток, между тем как хозяин, одним глотком влив его в глотку, с интересом уставился на собеседника. Хотя интерес был направлен не на генерала, плотного, лысого мужчину с раскрасневшимся от выпивки, одутловатым лицом, давно вместе лямку тянут, притерлись, притерпелись, а на то, о чем тот хотел рассказать.

– Хороший коньяк буржуи делают! Так вот. Было это, когда Щербицкий работал еще председателем Совета Министров Украины. Тогда на заседании бюро ЦК КПУ два первых секретаря обкомов обвинили его в некомпетентности и развале работы. В результате Щербицкого сняли с должности и отправили в Днепропетровск, откуда, собственно, он и приехал. Однако вскоре в СССР на место Хрущева к власти пришел Брежнев. Леонид Ильич и вернул земляка, ко всему прочему еще и родственника по линии жены, в Киев на прежнюю должность. А в семьдесят втором Щербицкий стал первым секретарем ЦК Компартии Украины. Вот тогда он и припомнил всем свое унижение, начав расправляться с теми, кто голосовал против него на почти десятилетней давности бюро ЦК. Сразу же сняли с работы пять секретарей обкомов. Труднее всего оказалось убрать первых секретарей Донецкого и Ворошиловградского обкомов партии Дегтярева и Шевченко. Области гремели в СССР по всем показателям, оба были очень сильными руководителями. Только когда подключился Брежнев, вопрос с ними был решен. Был бы человек, а статья найдется. Так я к чему веду? Ага! В ближнем кругу обоих разыскали нужных людей, ну и… Сам догадаешься?

– Понимаешь ли, Юра, взять его я согласился по двум причинам, – возвращаясь к начатому разговору, пояснил «хозяин». – Первое – сверху надавили. Да-да! Из ЦК КПУ рекомендовали. Я выяснил, почему так произошло, что у него за «лапа волосатая» такая.

– Ну и?

– Ты не поверишь. Ха-ха-ха! Сам долго въехать не мог. Все не верил. Алеха недавно в Силезию съездил к тамошним шахтерам, ну и через столицу возвращался. В Киеве по случаю попал на прием к «первому». Сначала официоз. Потом в другом месте пьянка-гулянка, а наш «пострел» возьми и прикрой проступок товарища. Если б ВВ узнал о таком, мало не показалось. Вот долг платежом из «центра» и украсили.

Емкой кличкой «ВВ» подчиненные за глаза называли Щербицкого.

– А второе?

– Алексея я еще с его «комсомольского возраста» знаю. Считай, мой человек. Но было бы неплохо, если другие посчитают его «варягом». Ты, как руководитель областного управления КГБ, со своей стороны все же проверь, чем он дышит. Хуже не будет.

– Получается, «из грязи в князи»?

– Получается, что так…

Глава первая. От прежней судьбы не уйти?..

До военного училища он так и не доехал. Подъехавший к перрону поезд выпустил из вагонов торопящуюся толпу приезжих. Михаил, в отличие от других, торопливости не проявил. Скрываться и прятаться ему не от кого было. Спокойно обождав, пока людское скопище рассосется в проходе, прошел к выходу и, благожелательно кивнув проводнице, вышел на свет божий, с большим удивлением рассмотрел прямо перед собой одетого в дорогой гражданский костюм полковника Забияку, да еще и в сопровождении двух молодых мужчин, по некоторым признакам относившихся к Конторе. Умение чувствовать конторских перешло к нему из прошлой жизни, уж слишком грубо «по ногам топтались».

– Ба-а! Кого я вижу! Евгений Сергеевич, давно не виделись! А это, я так понимаю, комитет по встрече?

Народ к этому времени в основном покинул перрон, оставив после своей «волны» кое-где лишь одиночек, по каким-либо причинам коротающих время с сигаретой в зубах, и можно было слегка отвести душу, выплеснув на немногочисленную «публику» свой сарказм. Достали! До чего же грубо комитетская номенклатура привыкла работать. Давно уж нет ни ГПУ, ни МГБ, а люди в организации все те же. Любого за шкирку бери и в музей выставляй с табличкой: «Сотрудник ЧК, времен Железного Феликса». И ведь обыватель ни на грамм не усомнится в справедливости написанного.

– Заставляешь себя ждать, Каретников, – проронил полковник, будто вел себя, как должно, как договорено раньше. – Идем. Машина на привокзальной площади припаркована.

– А вы уверены…

– Уверен. Идем.

Почти стандартная «коробочка» при сопровождении контролируемого организма. Ну, не драться же с ними? Не бега устраивать? Пошел, держа в руке скромный чемоданчик с пожитками. В машину уселись тоже по классической схеме захвата. Впереди полковник с водителем, а Каретников сзади между двух жлобов устроен.

Черная «Волга» сорвалась с места и, проехав по главным городским магистралям, примерно через тридцать минут выскочила из городской черты, по широкой дороге помчалась в область. За стеклами окон проносился лесной пейзаж по обеим сторонам обочин.

– Везете-то куда? – спросил Забияку, не проявляя особого беспокойства в голосе.

– На военный аэродром.

– А дальше?

– Москва, – односложно дал ответ комитетчик, не поворачивая головы.

И чего привязался-то так? Впился, словно клещ по весне.

После того, как машина пересекла КПП с дежурной сменой военных на воротах и подъехала к двухэтажному зданию из силикатного кирпича, с широкими окнами, все, включая водилу, из нее вышли. Забияка отдал приказ одному из сопровождающих:

– Гриша, сводите парня в столовую, а я по делам отлучусь. У вас минут сорок есть. Встречаемся здесь же.

– Понял, товарищ полковник. – Оглянулся на Михаила, приказным голосом предложил: – Пойдем, перекусим.

– Ну, идемте, – согласился Каретников, понимая, что полета не избежать, а поесть следует.

Угар душевного негодования отпустил. В самой столовой принимали пищу офицеры и прапора, и никому до них дела не было, люди приходили, занимали свободные столики, ели и уходили, лишь мельком косясь на гражданских. Наверняка привыкли в этих пенатах ко всему. Оно и понятно, ежедневно на взлетные полосы садились десятки самолетов военно-транспортной авиации со всего Союза. В столовой их разыскал летун в синей спецовке и фуражке с крылышками на тулье. Визуально определившись со старшинством, спросил именно у Гриши:

– Вы Кузнецов?

– Да.

– Тогда поторопитесь, ваш борт готов. Полковник вас кличет.

Военно-транспортный самолет, Ил-76 МД, под самую завязку груженный ящиками и коробками, а еще и десятком левых пассажиров, как военных, так и в гражданской одежде, по бетонной ВПП[19] тяжело взял разбег, поднялся в воздух и полетел. Не слишком уставший от дороги Каретников, мысленно начхав на комфорт полета, отключился, исповедуя принцип спецназа: спать впрок.

Казалось, только глаза прикрыл, а Григорий толкает в плечо:

– Что?

– Просыпайся. Садимся.

Пробежавшись по ВПП, самолет зарулил на стоянку, и, когда работа винтов прекратилась, пассажиры с облегчением стали готовиться к выгрузке. Представитель экипажа наконец-то открыл дверь лайнера.

– Можно покинуть борт.

Интересно, куда приземлились? Нагретый за день воздух встретил людей едва уловимым специфическим запахом. Природа конкретно отличалась от той, к которой привык глаз. На дальних подступах к «бетонке», за скошенным лугом угадывалась поросль берез. Каретников, лишь ступив на переносной трап, по определенным очертаниям далеких построек сразу определился с местом. Был здесь раньше. Остафьево в Щербинке. Этот аэродром сохранился и после двухтысячных годов, только из состава Минобороны перешел в «хозяйство» Газпрома.

Поностальгировать не дали, прежним порядком загрузившись в транспортное средство, мимо самолетов, капониров и рядов ангаров выехали за территорию военного объекта. Москва совсем рядом. Что? Его сразу на Лубянку повезут, или есть варианты? А почему вот так сразу и на Лубянку? Он кто, важная особа? Пацан, каких в стране миллионы. Будто отвечая на его незаданный вопрос, полковник спросил у водителя машины:

– Валентин, ты нас куда? На Остоженку?

– Нет, Евгений Сергеевич. Приказано в лес везти.

– Понятно.

Что понятно? Ничего не понятно! Зачем в лес? Каретников поерзал седалищем и спиной на заднем сиденье «Волги», беря себя в руки, стал думать, а не просто возбуждаясь паниковать.

«Лес». Что-то связанное с этим понятием у комитетчиков пунктиром прошлось по великолепной памяти Михаила. «Лес» – это ведь не просто участок местности, поросший деревьями. Такого просто не может быть! Зачем было переправлять его к Москве на самолете? «Лес»… Спокойно… «Лес» это точно не аббревиатура… «Лес»… «Лес». Может, этот Валентин имеет в виду учебное заведение Первого Главного управления КГБ? А что? Такая вероятность есть. Хоть одним глазком посмотреть, раньше видеть не доводилось. Среди контингента ПГУшников оно во времена Андропова чаще называлось «Лесной школой». Гм! Очень на то похоже. Тогда все становится на свои места и выглядит не так сурово. От словосочетания «лесная школа» веет какой-то сказкой, волшебством. А между тем… Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы не догадаться о военной принадлежности этого заведения, понаблюдав, как к нему снуют черные машины с мигалками, а в автобусах возят в основном одинаково неброско и опрятно одетых, коротко подстриженных мужиков, средний возраст которых составляет около тридцати лет. Вот встрял! Как пить дать, засветят его. Уж кто-кто, а он-то знает, что «Лесная школа» давно под колпаком у супостата. И хотя объекты закрытого учебного заведения ПГУ были сознательно разбросаны по различным уголкам Москвы и лесам Подмосковья, все они в реальности скрупулезно нанесены даже на старые советские планы и атласы. Числились, правда, такие объекты под вымышленными наименованиями несуществующих санаториев, пионерских лагерей, баз отдыха, лабораторий и научно-исследовательских институтов, то есть под легендированным прикрытием, но давно «сданы» западной разведке. При Корабельникове в бывшем ведомстве Каретникова отчетливо осознавали, что поправить смежников невозможно. Те, как упертые бараны, не хотели принять простой истины, что обычный дачник, выезжающий на свою делянку через Алтуфьево и далее по Челобитьевскому шоссе, о «Лесной школе» может рассказать как минимум много интересных баек. По летней поре грибники, невзирая на устрашающие вывески об охранной санитарной зоне, всегда охочи подойти поближе. Им глаза не завяжешь и уши не заткнешь. Видят, как территорию, обнесенную высокими заборами, рядами колючей проволоки, отгородившуюся от остального мира «кирпичами» дорожных знаков и шлагбаумами, патрулируют военные. А сколько среди них людей, вышедших на тропу «тихой охоты», шпионов? Вот то-то и оно!

Кажется, подъезжают. Съехали на бетонные плиты дороги, ведущей в лес.

Судя по поведению прапоров, дежуривших на въезде, их «Волгу» знали, что называется, в «лицо», но тем не менее проверку осуществили детально. Старый, худощавый прапор, с «лошадиным» лицом, отдавая документы Забияке, обыденной манерой пояснил:

– Проезжайте к третьему корпусу.

Действительно, внутреннее содержание территории чем-то похоже на санаторий. Водитель – лихач, по вызубренному маршруту проехался явно не со скоростью пять километров в час. Михаил лишь мельком успел отметить очень большую зеленую территорию объекта, с множеством боковых дорожек, лавочек, три больших корпуса, каждый в два этажа, выстроенных из кирпича…

– Товарищ полковник, вас ожидают в пятом кабинете.

Во бравый какой! Вытянувшись перед Забиякой, отрапортовал коротко стриженный молодой мужчина «гражданского вида», одетый в брюки и белую рубашку с расстегнутым воротником.

В кабинете, включавшем в себя все атрибуты советской действительности, с портретом Брежнева на стене, их встретил крепкий седой мужчина в хорошо пошитом сером костюме. Поднявшись навстречу прибывшим, осведомился у полковника:

– Как долетели, Евгений Сергеевич?

– Нормально, Николай Николаевич.

Окинув взглядом молчавшего Михаила, с интересом разглядывавшего «хозяина кабинета», седой улыбнулся. Между тем сам Каретников пытался вспомнить, к кому его привели, но никак не мог определиться в визуализации человека. Фотографии седого он точно раньше не видел. Ну и кто же это?

– Молодой человек, вы так разглядываете меня, будто хотите что-то вспомнить.

Каретников выдержал ответный взгляд.

– Просто пытаюсь понять, чего вы от меня хотите?

– Я… Ничего. Это вот полковник Забияка пытается убедить меня в том, что вы нам нужны. Нужен?

Взгляд снова остановился на комитетчике.

– Так точно, товарищ генерал.

Ого! Генерал! Уже лучше, чем попасть в лапы отставного разведчика, погоревшего на чем-то за кордоном и навечно застрявшего в «отстойнике», получив должность типа кадровика или преподавателя.

– Хорошо. Евгений Сергеевич, у вас, по-моему, дела, идите, занимайтесь ими, а мы пока с молодым человеком побеседуем о жизни и, может быть, о будущей учебе.

Учебе? Х-ха! Чему они в этих стенах его могут научить? Единственное, что без преувеличения и по-настоящему было ценным в «Лесу» брежневского периода, так это обучение иностранным языкам. За три года бывших оперов из контрразведывательных подразделений на местах или провинциальных выпускников неязыковых вузов молоденькие преподавательницы, в основном дочери действующих или бывших разведчиков, учили бегло говорить и писать по-иностранному, а в остальном дело обстояло кисло. Учебники, по которым готовили контингент, уже к восьмидесятому году морально устарели, а по ним все продолжали «клепать» кадры. Учеба! У смежников бы почерпнули опыта, и то толку было бы больше. Каретников знал не понаслышке, что после прихода выпускника в центральный аппарат разведки ему сразу советовали забыть всю ерунду, которой его научили в институте, и немедленно начинали переучивать в соответствии с реальными требованиями конкретного подразделения, а это, как ни крути, затратно по времени. Ну-ну!

– Познакомимся?

Пожал плечами.

– Каретников, Михаил. Вчерашний школьник, подавший документы на поступление в военное училище.

– Генерал Аксенов, Николай Николаевич…

Аксенов… Аксенов… Нет, не помнит такого!

Генерал предложил присесть за стол, сам устроился напротив. «Основную» беседу начинать явно не торопился, все больше интересовался семьей и учебой в школе. Рассказ построил по схеме человека усредненного развития. Получалось без проблем. Если и дальше так пойдет, то можно ожидать того, что как привезли, так и отправят обратно. Хотя неизвестно, что о нем мог наплести Забияка и как воспринимает их общение этот явно умный ПГУшник.

Самым неожиданным поворотом событий стало то, что генерал из внутреннего кармана достал… кругляш светлого, серебристого металла со знакомым рисунком на его лицевой стороне и славянскими письменами Белоярова завета. Не науз, опознавательный медальон, подтверждающий старшинство в роду, положил на стол перед Михаилом. Каретников чуть не поперхнулся на слове, замолчав, тупо смотрел на медальон.

– Ну?

Услышал вопрос, добравшийся до сознания не сразу. Потянувшись, извлек с груди предмет опознавания Варны, через голову выпростал шнурок, положив свой кругляш рядом.

– Здравствуй, брат. Я боярин из рода Аксы.

– Здравствуй, брат. Я боярин из рода…

– Я знаю, ты потомок боярина Будая.

– Откуда…

– Знаю. С главой волхвов недавно общаться пришлось. Вот он-то как раз и попросил взять молодого перевертыша под крыло. Ха-ха! А тут еще как удачно вышло, Забияка мой, бобик доморощенный, тебя в Контору пытается протащить. Вот и пришлось…

– Слушай, – оборвал собеседника. – Очень бы не хотелось в Комитет влезать.

– Это почему же?

Кажется, обиделся генерал. Михаил пояснил:

– «Течет» ваша Контора. Причем нехило так течет. Ты в каком году оборотился?

– В марте шестьдесят девятого, на острове Даманский.

– Во-от! А я в две тысячи семнадцатом в Сирии.

– Слышал. Вагул кое-что рассказал.

– Вагул?

– Главный у волхвов. Егор Данилович, дай боги ему долгих лет жизни!

– Так вот, должен понимать, сколько воды утекло с тех пор, как ты переродился. У вас предателей в рядах, как на Жучке блох. Даже в «Лесу» один высоко взлетевший окопался и сдает всех, кто через ворота КПП перешагнет.

– Кто?

На Николая страшно смотреть стало, действительно распереживался человек. А как иначе? В собственном доме грязью зарос! Поседеть ему уже не светит, и так весь седой, а вот кондрашка хватить мо… Нет! Мужик крепкий. Сдюжит.

– Кто?

– Освобожденный секретарь парткома Института полковник Пигузов. Насколько помню, завербован ЦРУ в семьдесят шестом, разоблачен и будет расстрелян в восемьдесят шестом. Сейчас спецслужбы противника имеют доступ ко всем личным данным слушателей.

– Т-твою ж мать!

– А я о чем?

Генерал справился с навалившейся информацией. Глаза как у волка, хищные и пронзительные. Такой точно загрызть может.

– Еще кто?

– Ну-у, ты спросил! Всех не упомню, но…

– Ты кем по той жизни был?

– А тебе не сказали?

– Нет.

– Твоим коллегой из смежного ведомства. ГРУ ГШ.

– Значит, многое должен помнить.

Каретников вздохнул, приводя мысли на нужный лад.

– Ты как, записывать или запоминать будешь.

– Пока послушаю, а там поработаем с тобой.

– Ну, слушай.

Закрыл глаза, вспоминал, перебирая в памяти оперативные сводки, выжимки, аналитику, монотонно заговорил:

– Владимир Ипполитович Ветров, подполковник ПГУ КГБ.

– Ветров?

Понятно, что даже подозрения в адрес такого человека во многом невозможны, и именно это позволяло некоторое время заниматься подрывной деятельностью. Истоки предательства стоит искать во Франции, куда его отправили с целью научно-технической разведки. Он должен был искать ученых, которые лояльны к СССР, и выведывать о новых разработках. Фактически он связался с ученым Жаком Прево, но не знал, что тот сотрудничал со спецслужбами Франции. Так что сам Ветров оказался в поле интересов.

А объектом он был интересным, учитывая его любовь к роскоши, а также спиртным напиткам. Вскоре он каким-то образом разбивает служебный автомобиль и просит Прево о помощи, дабы власти не узнали. Тот соглашается и считает, что теперь-то Ветров, что называется, «в кармане». Однако машину починили, но срок командировки Ветрова подошел к концу, и воспользоваться тем, что он теперь в долгу, спецслужбы Франции не сумели.

После этого Ветрова отправляют в Канаду, где он смог себя полностью скомпрометировать. Очевидно, это было связано с пристрастием к алкоголю, дорогим вещам и машинам, или же он допустил какую-то другую ошибку.

В общем, его оставили в Союзе, причем на достаточно серьезной должности. В его задачи входил анализ научно-технической информации, которая поступала из-за рубежа. Ведь был у человека опыт, вот и решили использовать, но контролировать.

В восемьдесят первом году ему надоела такая скучная жизнь, и он решается пойти на сделку с французской разведкой. Находит представителя французской фирмы «Шлюмберже» и через него тайно передает письмо к Жаку Прево. Там уже значится то, что он согласен, за определенную плату, передавать секретные сведения.

Понятное дело, что французы пошли на сделку, и таким образом осуществлялась контрразведка, причем не только во Франции, но и во многих странах мира. В общей сложности, в прошлой жизни Каретникова, Ветров передал спецслужбам около четырех тысяч секретных документов, включая списки агентов СССР, которые работали под видом «дипломатов» по всему миру.

Затем Ветров полностью раскрыл схему работы научно-технической разведки СССР. И назвал семьдесят имен, которые являлись источниками для советской разведки в разных странах мира, то есть иностранные агенты СССР, а также сдал четыреста пятьдесят сотрудников разведки СССР.

После предоставленной информации большая часть людей, которая значилась в списках, была выслана из этих стран. В период деятельности как агента Франции Ветрова так и не раскрыли. Произошел странный инцидент: Ветров в своей машине с любовницей пил шампанское, а ему в лобовое стекло постучал сотрудник КГБ. Что он ему сказал, понять сложно, однако Ветров его зарезал ножом. Такой вот был человек.

– Задержат его сразу, а затем осудят на пятнадцать лет с лишением воинского звания и наград. Спустя два года выяснится, что господин Ветров был сотрудником западных спецслужб. Утечка информации. В итоге его дело переквалифицируют в «Измену Родине», и уже на новом судебном заседании приговорят к смертной казни, – закончил повествование по фигуранту Каретников.

– Дальше.

– Да-альше. Дальше подполковник внешней разведки Морозов. Примерно сейчас работает в Италии… Полковник внешней разведки Ощенко. В семидесятых работал в Англии, а с восемьдесят пятого выедет во Францию. Он должен будет вернуться в Москву в девяносто втором году, но исчезнет вместе с семьей, попросит политического убежища в Англии. По его наводке арестуют ваших троих крупных разведчиков КГБ во Франции. Также из Парижа вышлют четырех дипломатов. Ну и в Англии арестуют нескольких агентов… Шеймов – офицер шифровальщик, этим все сказано. В восемьдесят пятом сбежит на Запад… Офицер ПГУ Кузичкин… Макаров… Воронцов… Сотрудник внешней контрразведки Юрченко. Резидент в Италии. Выйдет на контакт с сотрудниками ЦРУ в Риме. Те переправят его в США.

– Вот Юрченко не трожь! – вздыбился собеседник.

– Ясно. Значит, правда, что готовите и проведете операцию по прикрытию агента Эймса, а то мы все больше по слухам анализ проводили.

– Прикуси язык.

– Понял, не дурак!..

Закончили разговор, когда из-за промежутка оконных штор глядела на них ночная темнота.

– Ого! Двенадцатый час ночи. Сейчас тебя все же покормят и спать определят, а мне еще в Москву ехать. Значит так, завтра после обеда жду тебя в этом же кабинете. Забияке скажу, чтоб особо не светил тебя на территории…

Новая встреча с товарищем генералом состоялась, вот только на лице Белоярового боярина Михаил смог прочесть раздражение. Значит, не смог коллега найти общий язык с начальством, поэтому был не в духах. Спросил:

– Что, все так плохо?

Структура центрального аппарата внешней разведки включала в себя, прежде всего, руководство управления, начальника ПГУ КГБ СССР, его зама по географическим регионам – по Американскому континенту, Европе, Азии, Ближнему Востоку, и коллегию ПГУ КГБ. Имелись также административно-технические подразделения – секретариат, отдел кадров, управления, линейные, то есть географические отделы и службы.

Со своей «болью» Аксенов и пошел с утра к начальнику управления внешней контрразведки КГБ. Ссылаясь на достоверные источники, доложил ему расклад по имеющейся информации на сегодняшний день, включая ту, что в ближайшем окружении председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова действует агент одной из западных разведок, который располагает возможностями проводить кадровые перестановки в КГБ на довольно высоком уровне. ЦРУ крайне заинтересовано в том, чтобы использовать «крота» для продвижения своей агентуры в подразделениях КГБ на руководящие должности.

– Ну и?

– Сказал, что источник готов предпринять усилия к тому, чтобы получить через имеющиеся у него каналы дополнительные данные, которые позволили бы установить и разоблачить этого агента. Выслушав, Калугин пообещал по этому вопросу связаться с заместителем начальника внешней разведки, курирующим работу по Северной Америке. Перед обедом меня снова вызвали на беседу, и генерал устроил настоящую выволочку. Мол, на пустом месте поднимаю панику. «Объяснил политику», в окружении председателя нет и не может быть «крота».

– Калугин, говоришь?

– Да.

– Олега Даниловича Калугина осенью этого года переведут в Питер, тьфу ты запамятовал, в Ленинград, на работу заместителем начальника управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. А это, как ты понимаешь, понижение в должности. В восемьдесят седьмом он окажется в резерве Комитета. В восемьдесят девятом – на пенсию. В две тысячи втором, на основании подтвержденных фактов, по приговору Мосгорсуда Олег Калугин будет лишен звания генерал-майора и всех государственных наград. Мосгорсуд признает бывшего генерала КГБ Калугина виновным в госизмене и приговорит его к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Только ведь с девяносто пятого года Калугин будет припеваючи проживать в США. А в две тысячи третьем получит американское гражданство.

– Боже, куда мир катится?.. Михаил, ты иди пока. Вон, хоть с Забиякой можешь пообщаться, а то он в толк не возьмет, почему у меня к тебе такой интерес возник. Вот и развей какой-нибудь байкой его смутные подозрения. Мне подумать нужно.

– Николай, мне бы вечером домой позвонить?

– Позвонишь…

Генерал ПГУ КГБ Аксенов не смог бы стать тем, кем был, если бы не являлся перевертышем. Вторая жизнь, как новая кожа у змеи после «линьки», захватила его с потрохами, заставила ценить ее, но в то же время и испытывать здоровый кураж, напополам с риском. Боярин даже в первой своей жизни был смелым человеком, способным принимать решения и нести за них ответственность. Вторая жизнь пошла не по прежней стезе офицера-пограничника, а, вильнув хвостом, бросила его на штурм новых рубежей. Род Аксы всегда был мощным, многолюдным, ну и, естественно, пользовался уважением в своей, незаметной простым смертным, среде. Направили, дали толчок.

Молодой офицер, пройдя годичное обучение в разведывательной школе, был командирован на работу в Пакистан под дипломатическим прикрытием. Важность Пакистана для разведки в то время определялась участием этой страны в военно-политических блоках СЕНТО и СЕАТО, теснейшими связями с США, конфликтными отношениями с соседней Индией и сближением с Китаем. Чрезвычайный интерес представляла и многочисленная американская колония в Индии – военные советники, дипломаты, разведчики, журналисты. Приобретение источников в американских объектах было важнейшей задачей всех зарубежных резидентур КГБ, и в этом контексте Пакистану отводилось далеко не последнее место.

В шестьдесят пятом году вспыхнула пакистано-индийская война. По инициативе Советского Союза руководители конфликтующих сторон, президент Пакистана Айюб Хан и премьер-министр Индии Шастри встретились в Ташкенте. Ташкентская конференция стала крупным дипломатическим успехом советской стороны и председательствовавшего на ней Косыгина. За вклад в подготовку конференции Аксенов был повышен в должности, а его агентура, начав работать, дала результаты.

Карьерная лестница покорилась, Николай Николаевич поднялся по ней на несколько ступеней. Он назначен резидентом КГБ в Индии. За время этой командировки произошла очередная индийско-пакистанская война, завершившаяся расчленением Пакистана и созданием Бангладеш, вводилось чрезвычайное положение в Индии. Пристального внимания требовала деятельность американских представителей в Индии, ибо на протяжении десятилетий США оставались главным противником Советского Союза и основным объектом устремлений советской разведки. Чрезвычайную важность в тот период представляли отношения Индии с Китаем. Работа резидентуры по основным направлениям положительно оценивалась Центром и политическим руководством СССР.

По окончанию шестилетней командировки Аксенов получает приказ готовиться к работе в Иране. Он снова резидент. Иранское руководство было твердо намерено не допускать усиления влияния северного соседа. Ввод советских войск в Афганистан в декабре семьдесят девятого года стал причиной заметного охлаждения ирано-советских отношений и поводом для неоднократных налетов на советское посольство. Резидентура несла потери, условия для работы с источниками были чрезвычайно сложными, и тем не менее Москва получала достоверную и актуальную разведывательную информацию. Но… Как часто в жизни происходит это «НО». По подложному английскому паспорту бежал через Турцию на Запад сотрудник резидентуры. Последствия предательства удалось частично локализовать, немногие источники, о которых мог знать предатель, были выведены из-под удара, однако моральный и политический ущерб был велик.

Каковы бы ни были причины и обстоятельства чрезвычайных происшествий, резидент несет полную ответственность за все, происходящее в резидентуре. О бегстве предателя было доложено Брежневу. «Ну что ж, – сказал Леонид Ильич, – это война, а на войне без потерь не бывает». Аксенова возвращают в Москву, где он работает несколько месяцев в штабном подразделении при начальнике ПГУ и затем назначается заместителем начальника одного из управлений разведки. С начала этого года генерал три раза побывал в командировке в воюющем Кабуле.

Теперь выходит, что он всю жизнь защищал Родину за пределами ее рубежей, а враг не дремал, тихо подкрался изнутри, чтоб сделать ядовитый укус. По словам перевертыша, им осталось существовать меньше десяти лет. Потом всё!..

Обдумав ситуацию, принял решение. Отступать поздно. Потянулся за телефонной трубкой, на диске телефона набрал номер. Длинные гудки растянулись на минуты ожидания.

– Слушаю! – послышался голос на другом конце провода.

– Василий Кузьмич, это Аксенов. Здравствуй.

– О! Генерал! Здравия желаю!

Ровным, спокойным голосом требовательно сообщил:

– Кузьмич, ты мне нужен. Срочно.

Голос Кузьмича из разухабисто-бравурного сразу стал серьезным.

– Когда? Куда?

– Выезжай немедленно. Заимка номер четыре. Пакет с распоряжением передаст Забияка.

– Понял.

Вот, кажется, и всё, что пока можно сделать в таких условиях!

Глава вторая. С устранением причины, возможно, исчезнет и следствие

От «первого» Головко вышел в расстроенных чувствах. Уже месяц минул с того времени, как «стал» на должность. Сам не ожидал такого. Карьера поползла вверх, практически самый молодой среди областных вторых секретарей, да еще в таком «теплом» месте, как Ворошиловградский обком партии. Область по всем показателям одна из первых, а значит – почет, уважение, награды, ну и, естественно, благосостояние. Все хорошо, да только старые ошибки кандалами на ногах повисли. Вернее, одна ошибка… И угораздило же его клюнуть на «красивую куклу», которая не разделяла его устремлений. Да и не любил ее Алексей. Упорное упрямство молодой девки планку снесло. Недотрога. Ошибку осознал после первого года супружеской жизни.

В голове прокрутился разговор с «первым»…

– Алексей Кузьмич, вам может показаться, что ваша личная жизнь касается только вас. Так бы оно и было, если б вы работали слесарем на заводе или в шахте рубили уголек. Вас тогда можно было вызвать на парткомиссию, пропесочить слегка, чтоб жизнь медом не казалась, а дальше сами решали бы, как жить дальше. При вашей должности никто не даст пачкать партию, а уж тем более я. Вы поняли, что я имею в виду?

– Уже донесли? – даже голос ослаб, готов был «дать петуха», но нотки возмущения «главный» все же услышал. – Быстро у вас…

– Теперь уже у нас с вами. И не забывайтесь! Еще чего не хватало, чтоб второй секретарь обкома партии при законной жене ходил по бл…ям!

Ей-богу, как пацана мордой о стол приложил. Конечно, в фигуральном смысле. Как же неприятно слушать! И ведь слова поперек не сказать. Прав! Что же делать?

Первый смягчился, требуя откровенности, спросил:

– Что у вас в семье произошло?

– Обычное дело. Оба поняли, что сделали ошибку, стали друг другу чужими людьми.

– Загуляла, что ли?

– Не интересовался. Видел ее давно… Скорей наоборот. Но та женщина, с кем я теперь, к названной вами категории никакого отношения не имеет.

Скорее всего, «первого» не слишком заинтересовали внутренние чувства молодого заместителя. Развивать тему дальше умудренный жизнью начальник не стал, с силой приложился кулаком по столу.

– Всё! Разговор окончен. Мальчишка! Ничего слышать про твои амурные делишки не желаю. Даю два месяца на решение семейных споров… Дал бы меньше, но тебе через три дня в командировку в Кузбасс съездить придется. Вернешься из Кемерово, спрошу по всей строгости.

…Вот так! И что прикажете делать? Ляльку бросать не хотелось, но и с Ольгой расстаться не получается. Что за страна такая?!

Прошел по коридору, в своей приемной через губу бросил секретарше:

– Ко мне никого не пускать!

– Понятно.

В кабинете первым делом достал из шкафчика початую бутылку «Арагви», стакан налил по «Марусин поясок», большими глотками выпил. Теплый коньяк своим духом заставил передернуться тело.

– Ф-фух! Клопами пахнет.

Стоял у окна, глядя, как внизу, у цветочных клумб копошатся женщины в синих технических халатах. Курил, в уме решая задачу, изначально не имевшую правильного решения. То, что за разговором с «первым» торчат уши Шрамко, теперь даже не сомневался. Главный комитетчик области имел виды на место, которое он занял. По слухам, хотел посадить на него своего человека. И ведь у него вполне может это получиться. Инициирует проверку, кое-что подтасует, добавит компромата. А кто по нынешним временам безгрешен? И… Только у Алексея есть и свой козырь в рукаве. Любая власть неустойчива, если стоит на одной опоре. О всемогуществе МВД и КГБ в стране не знает только ленивый. Их столкновения интересов, пикировки, взаимные укусы, имеющие целью укрепление собственных позиций во власти, ему сейчас только на руку. Война этих ведомств должна сыграть свою роль.

Сел в кресло, потянулся к телефону. По памяти набрал на диске номер. За чередой длинных гудков в трубке послышались знакомые нотки голоса.

– Слушаю!

– Семен Аркадьич, здравствуй, дорогой! Головко беспокоит.

Голос в трубке приобрел доброжелательность и оптимизм.

– Здравия желаю, Алексей Кузьмич!

– Как ты? Сегодня готов встретиться и пообщаться?

– Как пионер, всегда рад вас видеть.

– Тогда значит подскочу. Во сколько у тебя обед?

– В два.

– Все так же предпочитаешь кафе «Приют»?

– В моем возрасте вкусы менять себе дороже.

– Вот там и встретимся.

– Буду ждать.

Так! Теперь заскочить в гостиницу, кое-что взять, и до Алмазной он доберется за полтора часа.

Сообщив секретарше, что уезжает в алмазнянский горком партии, вызвал через нее из «парка» свою персоналку. Подъехавшая к центральному крыльцу черная «Волга» приняла его в удобное нутро, отделанное деревом и кожей. Приказал водителю:

– Сережа, сначала в гостиницу заскочим, а потом в Алмазную рванем.

– Понял.

Машина сорвалась с места.

…Семен Аркадьевич Брук по своей натуре был человек незлобливый. Добро помнил, но и зло не забывал. Был у него один нерушимый принцип, о котором знал каждый его подчиненный. Если человек его хотя бы раз подводил, он переставал для полковника существовать как личность. Такого человека он больше не замечал, воспринимая его, ну, скажем так, как муху, севшую на оконное стекло, как стену дома или вон как тот валяющийся на тротуаре мусор. Поэтому и «епархия» его работала единым организмом, с четко выстроенным «становым хребтом» прав и обязанностей, деля людей на своих и чужих.

Сказать, что был он полноправным хозяином города, нельзя. Это было бы не так. Партия, вот кто в советской стране рулит всем. Но то, что рука партии в Алмазной и районе это полковник МВД Брук, сомнений нет. Головой всему, как и положено, был Билым – первый секретарь алмазнянского горкома. Только ведь небожители на землю редко спускаются. Им до простых смертных дела особого нет. Прошли те времена, когда «комиссар» первым поднимался из окопа, ведя коммунистов за собой на кинжальный огонь вражеского пулемета. Давно миновали, оставив после себя память о них да еще веру нынешнего поколения, что сидящие в «белом доме» именно такие люди и есть.

Брука сложившееся положение дел полностью устраивало, давало ему возможность самостоятельно решать «скользкие» дела, общаться с подобными ему людьми при власти из других регионов. А еще он гордился приятельскими отношениями с министром внутренних дел страны Советов. Николай Щелоков был родом из Алмазной, а значит, являлся земляком. Немаловажный факт, который дорогого стоит.

Телефонный звонок бывшего третьего секретаря, не так давно ушедшего на повышение, заставил полковника призадуматься. Зачем он ему понадобился? А впрочем, на встрече разберется. Со стороны Алешки Головко трудно было ожидать подвоха. Утренняя летучка с начальниками служб прошла в штатном режиме. Статистика происшествий по городу тоже не вызывала особого беспокойства. До обеда занимался «рутиной». Когда зашел в «Приют», за столиком у окна взгляд наткнулся на обедающего Головко.

– Сколько лет, сколько зим… Рад приветствовать областное начальство!

– Подсаживайся.

Махнул рукой официантке.

– Зин, мне как всегда. Ну и чего у вас сегодня вкусненького?

Официантка с улыбкой подошла к столику.

– Борщ «Украинский» – хорош. Котлета по-киевски.

– Н-неси!

Болтали о мелочах. Выпили водочки. О деле ни слова. Со стороны создавалось впечатление, что встретились случайно.

Отправив Сергея обедать, расположились на заднем сиденье головковской «персоналки».

– Ну, что за дело ко мне? Рассказывай, Алеша.

– Проблема у меня, Аркадьич. Помощь твоя нужна.

Семен Аркадьевич со вниманием выслушал Головко. Силен мужик! Это ж нужно такое с собственной женой придумать. Молод еще, а святого за душой медяк да полушка. Что с него дальше будет? Он ведь по своей натуре, выходит, через любого переступит и не оглянется. Но помогать придется.

– Когда уезжаешь в Кузбасс?

– Дня через три.

Достал из кожаного портфеля аккуратный бумажный сверток, протянул полковнику.

– Вот, возьми. Сам решишь, кому что полагается.

Семен Аркадьевич не поленился, развернул бумагу. Две пачки зеленых пятидесятирублевых купюр в банковских упаковках проявились на свет божий. Хмыкнул. Для простого работяги целое состояние. Подержал в руке, будто взвешивая по весу. На лице даже мускул не вздрогнул, привык к человеческим порокам, да еще вот к таким вывертам судьбы.

– Не слишком ли дорого ценишь жизнь дражайшей супруги, Алеша?

– В самый раз, Семен Аркадьич. – Знал, что делал. – Вы там поосторожней будьте.

– Что так?

– Меня Шрамко пасет.

– Юрий Меркурьевич в это дело лезет? Час от часу не легче! Тогда да. Осторожничать придется.

Один из заместителей председателя КГБ СССР, Виталий Федорчук, старый чекист, свою деятельность на почве контрразведки начавший еще в далеком тридцать девятом году, создал в структуре КГБ два управления по надзору за милицией. С тех самых пор приходится постоянно держать руку на пульсе, контролировать любую ситуацию, если она вразрез с законом шла. Генерал Шрамко хоть и «лег» под «первого» в Ворошиловграде, но при случае захочет выслужиться, хотя бы в сводках попасть Андропову на глаза. Алексею Кузьмичу придется все же помочь. Слишком много знает. Здесь так, либо в расход пускать, либо помогать. Брук выбрал второе. Потом, если нужда будет, такого человека на привязи удержать можно, а коли что – подтянуть.

Улыбка пробежала по морщинкам лица.

– В области орудует опасный преступник, на счету которого ряд дерзких, особо опасных преступлений. Изнасилования и разбои. Может, слыхал?

– «Первый» при мне с начальника областной милиции стружку снимал.

– Вот! Хитрый гад. Но «почерк» уже приелся. В ночное время встречает одиноких женщин на остановках общественного транспорта, сопровождает их до малолюдных, слабоосвещенных мест. Там нападает, применяя удушающий захват, а затем под угрозой ножа совершает насильственный половой акт, после чего… Сам понимаешь. Сыщики, что называется, валятся с ног от усталости, разыскивая негодяя. Подобрались, можно сказать, вплотную. Я уж хотел «добро» на задержание дать, но теперь погожу малость. Только придется негодяя при попытке к бегству прямиком к отцу небесному на встречу отправлять. Так что уезжай, Алеша, и выбрось из головы всякое беспокойство. Все сделают как надо, ни один Шрамко не докопается.

– Спасибо, Аркадьич! – после разложенной на пальцах схемы предстоящего мероприятия голос Головко сел, стал хриплым. – Ты это… Постарайтесь, чтоб не слишком мучилась.

Полковник хохотнул. Не к месту, но сдержаться не смог. Добрый Алешка человек, о женщине, с которой несколько лет прожил, беспокойство проявляет. Успокоил:

– Постараются. О! Вон и шофер твой возвращается. Прощаться нам пора…

Под конец рабочего дня Брук вызвал Цыганова. Молодой, крепкий парень всегда импонировал полковнику. К нему он попал пять лет назад, сразу из школы милиции. За плечами у Виктора к тому времени была только срочная служба во внутренних войсках. Тем не менее у лейтенанта имелась природная хватка и умение работать в команде… в команде Брука.

– Проходи, Витя. Вызывал. Присаживайся. Смотрю, возмужал ты. Заматерел. А все в лейтенантах ходишь!

– Так ведь, товарищ полковник…

– Знаю-знаю!

Достал из ящика стола погоны с двумя просветами, на которых поблескивало по три звездочки. Обойдя председательское место в кабинете, встал напротив, положил их перед опешившим подчиненным. С улыбкой произнес:

– Поздравляю, Виктор. Заслужил.

Молодой поднялся на ноги. Радость на лице сама за себя говорила о душевном чувстве.

– Спасибо, товарищ полковник!

– Молодец! Отменно Родину и правопорядок защищаешь. Приказ только завтра объявят. Ну, а я, на правах твоего товарища, решил это сделать уже сегодня. Давай, что ли, звездочки вспрыснем, чтоб в звании поскорее росли.

– Так…

– Нет-нет! По чуть-чуть. Мне старику много употреблять врачи не велят, но за тебя я выпью.

Цыганов принял правила игры. Ну, захотелось полковнику выставить себя в таком свете – пусть! Его дело! А то он не знает, что «мудрый филин», как за глаза величают Брука, если необходимость возникнет, может в одиночку и ведро «беленькой» под хорошую закусь уговорить.

Закуска у начальника, выставленная на стол, была нехитрая. Хлеб, сало, порезанная ломтями «варёнка», ну и помидоры с огурцами. Часы в кабинете, повешенные над входной дверью, прямо напротив портрета «Железного Феликса», отщелкнули стрелками окончание «рабочей страды». После этой минуты в здании милиции оставалась только дежурная смена, да еще те, которым работа заменяла личную жизнь. Значит, почти никого.

– Банкуй! – приказал начальник.

Когда поллитрушку оприходовали до половины, полковник, будто и не употреблял спиртного вовсе, твердой походкой прошел к сейфу. Из его чрева достал пачку денег. Так же неторопливо умостился на место, рукой по столу подсунув купюры к Виктору.

Ого! В пачке сто «листов», каждый по полтиннику! Это что ж такого предстоит делать, если так щедро платят. Обычно Цыганов довольствовался гораздо меньшим. От такой мысли и больших денег на столе брови его как по команде поползли наверх.

– Молодец, Витя. Уважаю. Не бросаешься на дензнаки, как собака на кость. Х-ха! Некоторые и за меньшее готовы башмаки лизать.

– Семен Аркадьевич, я для вас и без этого готов…

– Нишкни. Деньги спрячь. Сам разберешься, кому что причитается. А дело тут вон какое…

Цыганова еще в войсках приучили все делать основательно. Получив задачу, он не сразу бросился ее выполнять, или, наоборот, приостановив все, что с ней связано, оставить выполнение на более поздний срок. Шеф сказал, чтоб не торопился, две недели у него есть. Но для Виктора это не значит выполнить приказ в последний назначенный день. Нашел предлог, посетил школу. Познакомившись с жертвой лично, даже поговорил с ней. Но самое главное, «осмотрелся по сторонам».

Первым делом Виктор подтянул помощников. Добился, чтоб на две недели, в связи с оперативными мероприятиями по нейтрализации распоясавшегося насильника, их освободили от несения службы. Непосредственному начальству положил на стол подробнейший план работы по делу. В реальности «филькину грамоту», но оформленную грамотно, красочно и с указанием сроков исполнения. Комар носа не подточит! Пока занимался бумажной галиматьей, ребята уже работали «на земле». Можно сказать, ноги истоптали за два прошедших дня.

Позвонил полковнику:

– Это Цыганов! Прошу разрешения прибыть с докладом!

– Х-хы! – послышался в трубке смешок начальника. – Быстро же ты… А есть что доложить?

– Наметки.

– Хорошо. Я у себя. Заходи.

Докладывал по существу, как о проведении планового мероприятия. Чтоб было легче, он и все происходящее воспринимал как служебную необходимость. Чай, не монстр какой! Ему приказали, он сделал. Так легче.

– Товарищ полковник, группа готова к выполнению поставленной задачи. Маршруты изучены, место проведения определено, место нахождения Кутейникова взято под контроль. Сразу после проведения первой части плана приступим к зачистке насильника.

– Молодец, Витя. Но… ты ко мне ведь с каким-то вопросом пришел?

– Да. Семен Аркадьевич, вы знаете, что Головко брюхатая?

– Не понял.

– Она беременная.

Судя по лицу полковника, он об этом не знал. Но представленная подробность изменить что-либо могла вряд ли.

«Выходит так, что дражайший Алексей Кузьмич… Н-да!»

Отвлекшись от присутствия подчиненного, подошел к окну. Стоял и курил папиросу, пытаясь ухватить, вернее, вернуть мысль, краем крыла коснувшуюся мозга, но быстро спрятавшуюся в темноту. Что ж его торкнуло-то так, не успев окуклиться в вывод? Потер лоб рукой. Нет! Не вспомнить.

– Так ты говоришь…

– Беременная баба!

– Что, так уж и видно?

– Рожать, конечно, не завтра, только живот уже, как барабан средних размеров.

– Ну и сравнения у тебя.

– Виноват!

Стоп-стоп-стоп! Есть у Семена Аркадьевича друг армейский. В свое время на пару гоняли после войны бандеровскую шваль по лесам. Недавно звонил, жаловался, с дочкой проблемы. Врачи поставили диагноз, рожать не сможет. А она у него ребенок поздний, можно сказать у Бога выстраданный. Почему бы не помочь товарищу, тем более человек «на самый верх» смог добраться. Сейчас в Москве в министерстве большой кабинет занимает. Если не его, то уж сыну, Михаилу, может такого «пинка» дать, что погоны полковника самым малым покажутся. Ради такого стоит рискнуть.

Решение принял, обернувшись к старшему лейтенанту, заявил:

– Планы меняются, Витя. Значит, сделаем так…

* * *

Панночка в легком сарафане устроилась на лавочке у подъезда пятиэтажки через дорогу, от которой хорошо было видно высокое крыльцо и двери школы. Махина дома затеняла лучи горячего августовского солнца, а росшие прямо под окнами деревья создавали уют в этом безмятежном уголке. Четвертый час дня. Людей на улице мало, даже молодые мамаши с колясками в такую жару не рисковали гулять. Девушка с большим удовольствием грызла брикет какао с сахаром, запивая его лимонадом, глотая сладкую водичку прямо из бутылки. Ее нынешний покровитель и «работодатель», Константин Платонович, дед Костя, ей по этому поводу уже не раз пенял: «Ешь всякую дрянь, а потом мне твой организм чистить приходится! Ведь хочешь выглядеть стройной и красивой, а глотаешь все, что к руке прилипло!»

А она не могла иначе. Привыкла. Раньше такие вот брикеты были единственной отдушиной ее несчастливого детства. А вообще-то, жизнь изменилась кардинально этой зимой. Ох, и наделала глупостей до встречи с дедом и его молодым внуком. Теперь-то все по-иному. Даже дедово поручение ей не в напряг. К тому же старик обучал ее некоторым премудростям своей профессии знахаря. Когда ведьмино наследство из нее удалял, ей и страшно и больно было. Сидела и трясла головой, пуская изо рта слюни. Даже описалась. А вокруг нее злобно скалились маленькие, лысые существа. Больше всего походившие на уродливых новорожденных детей с непропорционально длинными руками и ногами. Страсть! Всю нечисть дед выгнал. Раиса после этого две недели болела, лежала пластом. Едва сам оклемавшийся дед Костя, еще подхрамывая, выносил из-под нее продукты жизнедеятельности. Хотя чего там выносить-то было? Почти ничего не ела, в основном воду пила. Пару раз бабка Наташа во флигель заходила, посмотреть, как она выздоравливает. Только на поправку пошла, а старый пень уже сообщает, мол, в Советском Союзе дармоедов нет, а за бродяжничество и тунеядство в Уголовном кодексе имеются статьи, по которым человека «посадить» не сложно. Все равно, что в носу поковыряться.

«Посему, хошь не хошь, а поднимайся, Рая, на работу пойдем устраиваться!»

Думала, и правда работать придется, а деду всего лишь паспорт ее потребовался да личное присутствие. Оформил ее служительницей городского кладбища. Мерзавец! К слову сказать, она на рабочем месте так ни разу и не появлялась…

Допив лимонад, отставила бутылку под лавку. Всем телом потянулась, как кошка выгнулась. Сморила жара. Из открытого окна на третьем этаже кто-то поставил громкость магнитофона на максимум, крутил «зарубежку». В смысле «зарубежную эстраду». Певших Караклаич, Димитрова, Гота, своей лирикой способных ввести в сон, резко сменил польский рок – «Червоны гитары», «Скальды». О! Марыля Родович! Райка видела ее по телеку. Вертихвостка в рваном пончо, хотя как ни крути, певица уже в возрасте тетки.

…Сначала выполняла дедовы мелкие поручения, потом он вызывал к себе Раису, когда привозили к нему болящих, иногда полумертвых людей, которых разве что к попу на исповедь перед упокоением везти нужно. Сам знахарствовал, «колдовал» над ними, ну и ее подучивал помаленьку. В кармане деньги завелись, могла себе позволить нормально одеться-прибарахлиться. Только все это не долго было. Приставил цепной собакой молодую бабу пасти. Кстати, вот и она.

Со ступенек крыльца сошла подопечная. Панночка встрепенулась. Куда только и делась сонливость? Стрельнула глазами по округе, отмечая третий раз присутствие «жигуленка-единички» канареечного цвета. Чего этим гаврикам за надобность стоять под школьным забором. Медом, что ли, здесь помазали? Поднялась и в отдалении поплелась за беременной училкой.

Между тем как непраздная «клуша» неторопливо взошла в переднюю дверь троллейбуса, Райка, вроде бы как ловившая ворон «курица», то ли тормознутая в развитии, то ли слишком медлительная по жизни девушка, лишь в последний момент заскочила в него. Расположившись на задней площадке транспортного средства, отвернулась и через стекло пялилась назад на дорогу. Вот, опять «жигуль» нарисовался!

Канареечные «Жигули», чуть отстав, следовали по маршруту «рогатого», подтормаживая и паркуясь на время остановок. В салоне трое мужчин. Все они славянской внешности, молодые, но не «мальчики». Все крепкие, в салоне от их присутствия почти не осталось свободного места.

«Деду нужно позвонить. Доложиться! Пусть сам выясняет, кто это кроме нее за мадамой пригляд ведет».

Панночка свободно вздохнула, когда увидела, что намозолившей глаз машины за стеклом нет. Может, у нее просто появилась паранойя из-за того, что каждый день похож на предыдущий. В школе каникулы и учителя, кто не в отпуске, заняты хозяйственной рутиной. Ольга Головко не исключение, хоть бы раз в своем положении отлынивала от работы. Так ведь нет! Что, ей больше всех надо? Внешне витая в облаках, внутри себя Раиса словно сжатая пружина. Предчувствие чего-то плохого с новой силой навалилось на сознание. Странно, но свою остановку подопечная проехала, оставив в стороне центральный район. Раньше такого с ней не происходило, маршрут был всегда один и тот же. Дом – школа, школа – дом. Куда она собралась?

Как черт из коробочки, в поле зрения проявился знакомый «жигуль».

…Сегодня Ольга освободилась даже раньше, чем всегда. Выйдя из школы, прошла к троллейбусной остановке. Погода жаркая, совершенно не хотелось запираться в четырех стенах. Поэтому проехав свою остановку, вышла на бульваре Ивана Кочубея, под сенью высоких каштанов, где сквозняком притягивало из кустов и поросли деревьев хоть какой-то холодок, пешком направилась к городскому парку. Краем глаза подметила, что ее «тень», существенно отстав, следует за ней. Улыбнулась. Стала уж привыкать к тому, что девушка всегда где-то рядом.

Через центральную арку ворот вошла в парк. Красота! Судя по всему, клумбы и цветники совсем недавно полили водой, поэтому возле них образовался своеобразный микроклимат. Свернув на боковую аллею, прошла к водоему. Маленькое озерко раскинулось в старой части парка. Со стороны, откуда подошла, высокие деревья подходили почти к песчаному пляжу, зато противоположный берег, кроме невысоких кустов, растительности не имел. Да и к воде «подползал» не песок, а уложенные и плотно подогнанные бетонные плиты. Вдали виднелись многоэтажки нового микрорайона, а чуть правее от них – маковки церкви. Отсюда сама церквушка представлялась красочной игрушечной постройкой.

Над гладью не совсем прозрачной воды большого паркового пруда отчетливо отражались музыкальные басы. Подумать только, до чего жизнь довела – теперь «Роллингов» можно было слушать на пляже! Излюбленное место отдыха жителей Алмазной в городской черте, даже в рабочий день торгуют буфеты. Купила пирожок с капустой, с большим удовольствием съела его, понимая, что это не она, это ребенок, которого носит под сердцем, требует пищи…

Отдел милиции в такое время не слишком людное место. Вечер. Девятый час. В его крохотном кабинете находились втроем. Еще одного члена «аферы с заказом» не было, «работал по клиентке».

Челкаш, грузный дядька, в форме со старшинскими погонами на плечах, откинувшись на спинку стула, суконным языком неторопливо докладывал обстановку по объекту:

– Пригляда за ней никакого. Мы проверяли. За все время маршрут движения почти не менялся. Дом – работа, работа – дом. Лишь вчера в городской парк наведалась. Ни с кем не встречалась. Погуляла и снова домой отправилась. Пешком. Завтра с дежурства сменюсь, и можно будет заканчивать с ней…

– Нет! – Цыганов ладонью хлопнул по столу, тем самым как бы пресекая самостоятельные выводы подчиненного. – Наблюдайте. Скажу, когда закончить будет нужно.

Челкаш по возрасту лет на восемь старше Виктора. Когда пришел в отдел, старшина уже давненько там «окопался». Не то чтоб у них меж собой были какие «терки», но сам старшина считал себя опытнее начальника. Приходилось иногда давить на авторитет. Теперь-то уж все, как говорится, в прошлом, но нет-нет да и взбрыкнет товарищ, с предложением вылезет. Кроме того, смущал сам Брук, ведь знал о полной готовности к зачистке, но все еще о чем-то думал, тормозил процесс, своей медлительностью нервировал. А ведь подельникам не скажешь, откуда ветер дует. Они все трое только на него замкнуты. Чистые исполнители. Если что не так, то можно и в расход пустить! Н-да! Если что, то и его могут…

– Когда?

Это Фильчиков голос подал. Внешне чистый флегма. Вот только внутри «серого» на вид «организма» холодный, расчетливый ум. Чего он в милицию попёрся? С его задатками помощником пахана в кодле быть, там ему самое место.

– Скоро.

Будто услыхал тот, кто «наверху». Зазвонил телефон на столе Цыганова.

– Да!

Голос Брука в телефонной трубке прозвучал с повседневной, спокойной интонацией:

– Здравствуй, Витя. Подъезжай на проспект, через полчаса буду на месте.

– Еду!

Положил трубку на рычаги, поднял глаза на подчиненных. Вон как уши навострили, ловят каждое движение, каждую интонацию голоса.

– Это шеф? – с интересом спросил Фильчиков.

– Не расходиться. Ожидать в отделе. Я отъеду, но скоро вернусь. Ясно?

Чего ж неясного. Давно уж поняли, что не сами по себе и не молодой старлей всем здесь банкует. Им, в общем-то, все равно. За работу хорошие «бабки» плачены, и ладно, будут исполнять чью-то волю. Понятно, что соскочить не получится…

Семен Аркадьевич встретил Виктора у самого начала бульварного кольца. Цыганов улыбнулся, подходя к лавке, на которой сидел начальник. Сумерки еще не наступили, и хорошо было видно человека раннего преклонного возраста, жевавшего «эскимо» и умиленно созерцающего возню мелких детишек у фонтана, галдеж их молодых мамаш. Брук сегодня одет в «гражданку», поэтому и смотрится среднестатистическим обывателем. Н-да! Идеальное прикрытие встречи. Интересно, почему в кабинет не вызывает? Или все же на заключительную фазу пошли? Кого ему в городе бояться? По большому счету он в нем хозяин. Ну что ж! Не нужно ломать создавшуюся картинку. Стоит подыграть «старику», раз у него такое желание имеется.

– Вечер добрый, Семен Аркадьевич!

– Присаживайся, Витя.

Еще раз окинул взглядом округу. А сам взгляд добрый, ничем не вызывающий тревоги у отдыхающих, видно, и разговор ведется о пустяках, ничего не значащих для обоих, случайно встретившихся людей, присевших отдохнуть, подышать воздухом, скорей всего после работы.

– Слушай внимательно и запоминай, отступать от моего плана нежелательно. За работой твоих орлов мои люди проследили, проконтролировали. Замечаний нет. С завтрашнего дня вся твоя «тройка» будет числиться в отпуске.

– ?..

– Ты нет! На тебе еще сам преступник, которого ты при проведении операции по захвату застрелишь. Так вот! Объект не убивать, а захватить живой и невредимой. Пускай отвезут в дачный поселок на берегу Голодного ставка. Тамошняя усадьба тебе должна быть хорошо знакома.

– Да.

– Вот там ее и разместят. Сами на охране остаются.

– А?..

– Спокойно, Витя! Спокойно. Не нужно делать такого лица, держи себя в рамках. Девицу сдадут на руки Егоровны. Она уже с сегодняшнего дня там обживается.

Цыганова даже передернуло судорогой. Старую бабку Егоровну он знал. Сволочь, каких поискать! И то не сразу отыщешь. Настоящая ведьма. Склизкая, как угорь – бабушка божий одуванчик. Какие дела у них с полковником? Ведь проще разом порешить девку, и дело с концом. Но раз начальство так решило, деваться некуда. Придется рогом упираться…

* * *

Раиса первой почувствовала неладное. Потрепанные «Жигули» темного цвета, грязные и ржавые, на форсаже подкатили к подопечной. Скрипнув тормозами, выпустили из своего чрева двоих шаромыжников, выглядевших не лучше своего транспорта. Не став разбираться, что может произойти, со всех ног бросилась к дому, у которого намечалась заваруха.

Опоздала… Уж слишком слаженно действовали незнакомые мужики! Заметила только, что поднялась вверх Ольгина рука и почти сразу плетью опустилась вниз, да один из жлобов какой-то тряпкой прикрыл ей нос и рот, отпихнув безвольное тело как раз на руки напарника.

– Филя, лови! Втаскивай через дверь!

Панночка прибавила скорости в бег, костеря себя, что слишком далеко «отпустила» от себя порученную ей молодуху.

Словно при беге с препятствиями, перескочила окаймляющие бордюр стриженые кусты, споткнувшись, потеряла драгоценные секунды. Мужики в это время с большой сноровкой сунули похищенную на заднее сиденье, впихнулись следом, громко хлопнув дверьми.

– А-а-а! – орала на ходу, услышав фразу из машины.

– Гони!

– А-а-а!

Что она могла? Машина неслась прямо на нее.

Вытянула перед собой руку с растопыренными пальцами ладони, успела крикнуть:

– Заклинаю Перуном, Даждьбогом, Семарглом! Ослепни!

Дед научил. Сказал, сведущие люди знают, что у славян, живших на территории нашей страны в минувшие века, была мистическая связь с природой. Это можно использовать и сейчас, не прибегая к колдовству. Только подействовать должно в минуты крайнего возбуждения, на сильных эмоциях. А еще говорить заклинание желательно нараспев, согласовывая ритм произношения с колебаниями природной энергии. Ага! Когда это ей успеть?..

Удар бампера погрузил сознание в темноту, отбросил безвольное тело молодой женщины прочь в сторону, заставив двигатель заглохнуть.

– Собакин, заводись!

Стон и стенание сидевшего за рулем человека:

– Глаза-а! Глаза-а! Я ничего не вижу!

– Трогай!

– Я…

– Челкаш, за руль! Сдвинь Собаку на свое место! Быстро!

– Я ничего…

– Быстрей! Трогай!

«Жигуль» сорвался с места, рванул дворами к выезду на городскую магистраль. Фильчиков перевел дух. Кажется, вырвались. Проклятая баба! Какая-то сумасшедшая. Откуда только взялась?

– Я ничего не вижу-у!

– Замолкни, Собака! Приедем, Егоровна посмотрит, что там у тебя с глазами. Челкаш, здесь лучше направо!..

Глава третья. Если не дается далекое, возьми то, что поближе

Можно подумать, в тайгу попали! Во всяком случае, Каретников воспринимал картину увиденного им именно так. Вертушка, выкрашенная в «цвет» гражданской авиации, подхватила их в намеченной точке. Набрав высоту, летчик, не делая поправок на принятых пассажиров, резко отвалил в сторону, выжимая из машины, наверное, максимальную скорость. Даже в глазах потемнело, и не у него одного. Забияка с товарищами тоже был не в восторге от летных характеристик экипажа. Лица комитетчиков «взбледнули». Хотя нет! Григорий вполне нормально перенес перегрузку, у него здоровья на десяток человек хватит.

Михаил ощущал себя эдакой «посылкой», которую доставляют с рук на руки, непонятно какому получателю. Чего этому генералу нужно? Ведь есть же периферийные центры подготовки, а его везут явно в глушь, подальше от человеческих глаз. Внизу уже мелькали просторы сплошного леса с «окнами» озер. Велика страна. Огромна. Чтоб проехать ее с запада на восток, не один день потратишь, недели и то мало будет. Если уж так приперло, могли бы к Черному морю отвезти. Так сказать, соединили приятное с полезным. Так нет же! По традиции, как принято у отцов-командиров, сунут в дыру.

Каретников отвлекся от созерцания природных красот внизу, задумался. Последний разговор с Аксеновым прояснил обстановку, но не полностью.

– …Поживешь на природе. Подышишь чистым воздухом среди девственных лесов. Твоя задача пройти у специалиста курс обучения.

– По какой дисциплине?

– Выжить там, где боец спецподразделения может погибнуть. Ну и еще усвоить кое-что. Учить тебя будет мой человек, который не засвечен ни в одной из наших спецслужб. Он мне лично обязан и потому сделает все по высшему разряду.

– Николай, если твой человек так хорош, то почему ты его не подключишь к выполнению намеченного плана?

– Он хоть и профи, но продукт этой эпохи. Может не понять, зачем это нужно. Начнет думать и делать свои выводы. А что-либо объяснить ему не получится.

– Ясно.

– Я пока что тебя легализую. С двадцать восьмого числа Михаил Викторович Каретников появится в списках военного училища погранвойск. На присягу тебя так же доставят по старому маршруту, запротоколируют, пофотографируют в форме и обратно. Если потребуется, потом сменим место дислокации…

То, что задумал генерал, вполне устраивало и Михаила. Честно говоря, на мораль ему было плевать, крови он не боялся, но зачистку предателей в системе спецслужб СССР считал делом поверхностным. Копать нужно глубже, только Аксенову про это не скажешь. А вот как начальный этап намеченного переустройства общей обстановки на политическом Олимпе страны – сойдет. Главное начать, а там и до некоторых фигур, пока что никому не известных, он сможет добраться. Главная цель этой возни – не допустить развала Союза…

Вертолет, на короткое время зависнув над пятачком «лысого» пространства, посреди сосновых «карандашей», поросших ветвистыми «лапами», приземлился. Мягко спружинив от поверхности земной тверди, застыл, отрабатывая лопастями.

– Выходим! – скомандовал Забияка.

У крохотной лесной опушки их ожидал мужчина в экипировке «колхозника». На вид ему было лет пятьдесят. Каретников попробовал угадать. Отставник, что ли? Выправка не та. Может, опять передаточное звено в «почтовой» цепи?

От застывшей с выключенными двигателями вертушки все четверо направились к «аборигену», спокойно наблюдавшему, как городские в костюмах и туфлях «штурмуют» низкорослые заросли кустарника. На плохо выбритом лице полное безразличие и даже скука. Кажется, свались они сейчас в яму или застрянь в болотине, палец о палец не пошевелит. Видно, тот еще фрукт! Поза расслабленная, подчеркнуто ленивая. Вот взгляд цепкий. Каретников лишь по наитию понял, что короткий мазок глазами вызвал интерес у незнакомца именно им.

– Здравствуй, полковник! – первым поздоровался мужчина. – Чего весь выводок с собой тащишь?

– Привет, Кузьмич. А тебе не все равно, кого я притащил?

– Мне без разницы. Только твои городские волчата смотрятся среди этого благолепия, – повел рукой по округе, – потешно. Все равно, что папуасы в русской бане. Вроде такие же люди, как все, а со стороны любому понятно, дурь несусветная, и зачем жаркий пар терпеть, потом исходить, им непонятно.

– Все шутишь?

– Письмо давай.

Без особого пиетета к начальству, ковырнув бумагу ногтем, разорвал конверт. О чем там писал Аксенов, Михаилу неизвестно, только при прочтении послания этот Кузьмич снова бросил мимолетный взгляд в его сторону. Оторванной от куста веткой Каретников отмахнулся от комаров. Эти з-заразы даже при светлом дне пытаются испить кровушки. Услышал:

– Парня оставляйте и свободны.

– Кузьмич, я думал, ты нас хотя бы чаем напоишь. Все-таки дорога дальней была. Протрясло, вымотало!

– Ты же полковник, тебе думать вредно. Вон они за тебя думать должны. – Кивнул на сопровождающих. – Но они молчат. Так что усаживайтесь в свой драндулет и уматывайте восвояси.

…Лес оказался очень густым и похожим то ли на сказочные дебри со старыми, покрытыми мхом деревьями, то ли на джунгли с цветами выше человеческого роста. По таким зарослям ходить нужно только в закрытой одежде и обязательно пользоваться репеллентами от клещей, а комаров, кстати, не особо много и было. Кузьмич шел впереди, не заморачиваясь на то, отстает ли от него подопечный. Каретников хоть и городской человек, но в прошлой жизни курсы по выживанию прошел, ведь не военного дипломата из него готовили, а совсем даже наоборот.

Ягод в этом году много. А может, их в этих местах всегда много? Советский человек не спешит осваивать эту природную кладовую, он массово бросился переселяться из деревень в город. Люди врываются в космос и опускаются на дно океанов, но по-прежнему сторонятся густых лесов и болот. Спросил в спину впереди идущего Кузьмича:

– Уважаемый, далеко нам до базы топать?

Оглянулся, не нарушая взятый им же темп. Хмыкнул.

– До базы… не знаю, а до заимки недалече.

И то хорошо! Организм молодой, он кушать хочет. Михаил, несмотря на немногословность и, скорее всего, хреновый характер хозяина здешних мест, предполагал, что тот все же накормит гостя. Он даже не догадывался, что шедший впереди него человек с некоторых пор рассматривает его не как гостя, а в роли «организма», которому нужно сделать правку с точки зрения бойца-одиночки. Смущал Кузьмича лишь возраст «пациента», все остальное было в пределах нормы.

Ох! Ни фига ж себе заимка!.. Одноэтажный, скорей всего бревенчатый домина, снаружи обшитый вагонкой и покрашенный в зеленый цвет, стоял на высоченном фундаменте. Ступени лестницы полого поднимались выше уровня плотно подогнанных плит и переходили в широкое резное крыльцо. Фазенда плантатора северных территорий! Нет! Боярская усадьба. Терем! Вокруг дома все ухожено. Дорожки уложены. Даже клумбы в этой глухомани разбили. Ворота чистый номинал. Кому здесь особо ходить? Рядом с ними домишко поменьше. Каретников классифицировал его по прошлой жизни как жилье для охраны. Летняя кухня. Отдельно, под сенью деревьев и порослью жасмина, открытая веранда виднеется. Все подворье разместилось на ухоженном пятачке поляны, втиснутой в густую растительность «северных джунглей».

– С приездом, гостенек дорогой!

Это еще что за персонаж? Михаил от неожиданности открыл рот.

Опрятно одетый мужчина, такой же перестарок, как и Кузьмич, вышел из «терема» на крыльцо и голосом обозначил свое присутствие.

– Не напрягайся, Вадим Андреевич! – пояснил Кузьмич. – Это ко мне.

– Ага! А я смотрю, вертушка пролетела, а по рации от начальства «молчок». Думал, проспал сеанс связи.

– Знакомься. Молодого Михаилом кличут. Твое дело разместить его, но без всякого комфорта, в чисто спартанских условиях.

– Ясно!

Михаилу тоже сподобился пояснить:

– Ты тоже знакомься. Это, можно сказать, хозяин всей этой красоты. Нам у него, считай, два месяца куковать придется. Вадим Андреевич. Он же поилец и кормилец, у нас на готовку времени не отпущено. Сейчас дело к вечеру, посему устраивайся, а с завтрева учиться будем.

– Понятно.

Комната, выделенная Каретникову, была невелика – около пятнадцати квадратных метров. Две стены почти полностью занимали окна, выходившие на веранду и задний двор. В комнате пустой сейф, трехстворчатый гардероб, у единственной глухой стены кровать поставлена, а на стене висела небольшая картина, изображавшая трех охотников на пикнике. Жить можно!

Накормили. Когда стемнело, услышал, как где-то неподалеку заработал дизель, включилось электричество в доме.

…А доброе ли утро? Увлекаемый Кузьмичом, Каретников ринулся в самую чащу.

– Делай, как я! И не отставать!

Старый пень, ему бы на печке полеживать, а он по чащобе как лось мотается. «…Не отстава-ать!» Бег, прыжки, маневрирование, переползание, кувырки. Пот градом тек по лицу, выделяясь из всего тела, он сделал влажной одежду. Но дыхалка работала исправно, и сердце долбило в правильном режиме. Спасибо курить в этой жизни не начал. А этому коню педальному хоть бы что. О! Здоровья у мужика сколько! Работа нудная, благо не грязная. Чтоб появилось «третье дыхание», выполняя экзерциции Кузьмича, стал думать о постороннем. Только настроение себе испортил! Чего хорошего в его жизни? Сам он не пойми в какой заднице. Дома Ольга. Одна! Рожать хоть и не скоро еще, но ведь моральная поддержка всегда нужна. С другой стороны, все равно КМБ светило…

Кубарем покатился по кустам, телом ломая поросль и нижние ветки на деревьях. Ох! Нехило так в лобешник прилетело. А этот изверг царя небесного тут как тут. Зубы ощерил, чуть ли не шипит.

– Подъем! Не спи, замерзнешь! Запомни, надлежит быть всегда начеку! Генерал написал, что из тебя нужно сделать волка вне стаи, и я это сделаю. Правило первое, никогда никому не доверяй.

Пока поднимался, выслушивал нотации, отдышался малость.

– Бегом!

Зануда! Хотя рациональное зерно все же есть. Прибавили в скорости. Оказалось, быстро и бесшумно передвигаться по лесу совсем не умел. Пересекая бурелом, подныривая под преграждающие проход ветви, цепляясь за пни, казалось, слышал негодующий скрип зубов Кузьмича.

– Кузьмич!..

Гля! Остановился. Из глаз сейчас молнии извергнет. И точно! Только не из глаз.

– Послушай, ты! Мамкин выкидыш! Кузьмичом меня называть еще право заслужить надо.

– А-а как же называть?

– Мастер! Я из такого говна, как ты, человека сделать обязан. Такое под силу только Мастеру. Чего звал?

– Ф-фух! Передохнуть бы?

– Бего-ом!

Побежал… Потом, по прошествии многих дней, он поймет, что первая «пробежка» была для него самой легкой. Можно с уверенностью квалифицировать ее как прогулку на природе. Последующие «бега» проводились в «рваном» темпе. За малейший произведенный им «шум», как-то: сухая ветка под ногой хрустнет, росу на еловой «лапе» смахнет, птицу потревожит или тот же иван-чай сломит, мучитель тут же «предложит» пробежать пять десятков шагов на корточках. А гад этот подмечает все, он теперь позади Каретникова движется.

Но было кое-что, чем Михаил утер нос Мастеру. Высокий фундамент под теремом, это цокольный этаж, куда цековским шишкам вход заказан. На самом деле это оружейка. Если не знаешь о ней, то и не подумаешь, что имеются помещения под домом. Огромный, габаритный схрон. Комитетчики постарались и свезли туда, казалось, все экземпляры легкого вооружения, какие в мире были. В прежней жизни Каретников от оружия фанател, ну и…

– Кто тебя этому обучал? – впервые с уважением в голосе спросил наставник.

Стараясь голосом не выдать сарказм, ответил с нотками удивления в ответе:

– Дак ведь бабушка показывала.

Шутку не понял.

– А кто у нас бабушка?

– Она в войну батальоном морской пехоты командовала.

Только и нашелся, что сказать:

– Ну-ну! Деятель!

Стрельбы тоже не вызывали особого труда. Только все же кое-что почерпнул у наставника из его «арсенала» умений.

Ура! Слава аллаху! Учитель, который на букву «М» начинается, после обеда объявил выходной. Мало того, сам лишил удовольствия созерцать свою намозолившую глаза физиономию. Сдулся куда-то. Сидели вдвоем с Андреичем на открытой веранде, лялякали обо всем, что в голову придет. Вадим Андреевич из хрустального бокала маленькими глотками потягивал «Бычью кровь», Михаил – из высокого стакана пил виноградный сок, смакуя действительно вкусный напиток. Мысленно сравнил сок «Каберне» в маленьких стеклянных баночках с тем пойлом, какое будут продавать в пакетах в путинскую эпоху.

– Вадим Андреевич, что-то понять не могу, мы здесь, считай, месяц кантуемся, а гостей у тебя как не было, так и нет. Почему? Или генерал громоотводом выступает?

Хозяин «делянки» охотно принял разговор.

– Это в более доступные места по выходным наезжают из Ленинграда черные «Волги». Сразу топятся баньки. Хе-хе! Гогот, женский визг и выстрелы слышны за десяток километров. Думаешь, не знаю, как на самом деле все в этой жизни устроено? Знаю. А у меня здесь, почитай, медвежий угол. Ежели вертолет не привезет кого значимого, то и не будет охоты. Сюда лишь большие любители поохотиться прилетают, а не мордатые, румяные и подпитые аппаратчики, чувствующие себя хозяевами заповедной чащи. За это я свою заимку и люблю. И жить самому в ней мне не скучно.

Потянулся за бутылкой, налил в фужер темно-красной жидкости, действительно похожей на кровь. Сделав глоток, снова продолжил начатый разговор:

– Мне вот тут один гусь лапчатый…

– Это почему, Вадим Андреевич, ты так о своем госте неуважительно?..

– Почему неуважительно? Гусь, потому что летает высоко. Так вот, сидели мы с ним, Минька, вот здесь же. Он и рассказал о том, что собственными глазами видел. Привезли в заказник на «царскую охоту» коммунистического лидера Румынии Николае Чаушеску. Слышал про такого?

– По телеку видел.

– Вот-вот. Хилый и невзрачный, к тому же, как сказал Славка, патологически трусливый. Но водится за ним одна блажь, обожает «повергать к своим стопам» крупных и благородных зверей. Чаще всего страдают медведи, так как они всегда под рукой. Их отлавливают и держат для «царской охоты» специальные службы. Но если в нужный момент не оказывается «дикарей», то забирают медведей из ближайших зоопарков и даже дрессированных из цирка.

– Дядь Вадь, лажу гонишь! Ну, кому это нужно?

Как черт из коробочки, словно из воздуха, у входа в открытую веранду возник Кузьмич. Серьезный как всегда, только взглядом сверкнул и отвел его в сторону. Подтвердил слова «хозяина заимки»:

– Вадим правду говорит. Иногда кажется, что мы все вырождаемся. Одна мразота кругом. Я потому и со службы… – замолчал, поняв, что мог сболтнуть лишнего.

– Так что там с Чаушеску? – Каретникову было интересно услышать продолжение охотничьей темы.

– Ну, дак! Животным ввели транквилизаторы, приковали цепями задние лапы к деревьям и стали ожидать начала «охоты». Специально для Чаушеску привезли и собрали небольшой деревянный помост, устлали его коврами, поставили столик с напитками и деликатесами. Ответственному за это дело дали знать о полной готовности, и лишь тогда в бронированном автомобиле к помосту подвезли «охотника». Вначале егеря стегали одурманенных животных кнутами, а когда те начали подавать признаки жизни, за дело принялся вождь всех румын. По медведям он стрелял из карабинов с оптическим прицелом. Никто сразу и не понял, что один обезумевший медведь оторвал себе прикованную цепью к дереву ступню и бросился к помосту. Растерявшиеся егеря и личная охрана стали стрелять не сразу, и медведь почти добрался до своего мучителя, но успел разрушить только помост. Когда парализованного страхом Чаушеску охрана укладывала в автомобиль, от него исходил весьма зловонный запах.

– Ха-ха-ха! А-ха-ха!

Смеялись втроем, даже Мастер нарушил свой обычно постный вид. Отсмеявшись, ладонью похлопал Каретникова по плечу.

– Размяться не желаешь?

Вот гад! Сам же объявил сегодняшний день выходным. Но отказываться себе дороже, может ведь и ночью «тревогу» устроить. Согласился…

– Желаю!

…боковым зрением углядел саркастическую ухмылку Вадима Андреевича. Они что, в одни ворота играют? Похоже на то! И точно. Оба старых козла загоготали в голос. Смешно им!

– Шутка! – Мастер осклабился. – Но в каждой шутке есть только доля шутки. Сейчас Андреич с тобой по своему предпенсионному профилю занятие проведет. Хоть и в теории, но знать это тебе нужно. Да-да, он ведь не вечно здесь прозябает.

– Кузьмич!.. – возмутился тот.

– Ладно, прости, погорячился.

– То-то же!

Твою маму! Отдохнул, называется. Спасибо!

Хотя Андреевич на поверку прикольным дедом оказался, действительно познавательная беседа. Хоть и сам знал много, но из уст профи информация воспринималась несколько в ином ключе.

– …Женщин спецслужбы использовали во все времена. Мало кто устоит против «медовой ловушки». Их готовят умельцы, потом они работают под руководством кураторов. Если «операция» удачно прошла, оба не в накладе. Работал я с одной такой удачливой агентессой, да. На совесть работала, на благо Родины трудилась. Изворотливая, как змея, и ко всему умная. Ульяна даже среди своих считалась одним из самых профессиональных и везучих агентов. Ей даже псевдоним Клеопатра дали. За годы работы ей приходилось выступать в роли «художницы», «жены крупного американского бизнесмена», «специалиста по наскальной живописи» и так далее. Однажды надо было скомпрометировать ценного дипломата, и Ульяна в поликлинике дипкорпуса МИДа за неделю превратилась в массажистку экстра-класса…

Отпил глоток, чтоб не так сушило горло. Усмехнулся какому-то своему воспоминанию.

– …Но случались и провалы. Как-то послали Клеопатру в Таллин на симпозиум кардиологов и поселили в номере рядом с высокопоставленным чиновником-скандинавом, страдавшим сердечной недостаточностью. Влюбив его в себя, Улька должна была заманить его в Москву, куда тот ехать не собирался. Для знакомства она должна была постучаться в его номер и попросить помочь открыть бутылку шампанского. Сыграла как по нотам. Выпили, разговорились на «сердечные» темы. Уля пустила в ход все свои чары. Но вышел прокол: скандинав оказался… педерастом. Еще проще было работать с проститутками: им давали «зеленую улицу» в интуристовских гостиницах, а те время от времени выполняли «особые поручения». Если необходимо, агента посылали на «курсы повышения квалификации». Все зависит от того, чем увлекается объект вербовки, и, когда только одного знания иностранного языка, ума и великолепной внешности не хватит, из агента сделают хоть балерину. Ведь работали не только по дипломатам и потенциальным шпионам, но и по меценатам, артистам, миллионерам, крупным ученым. Знаю случай, когда объект, очень известный на Западе человек, гомосексуалист, увлекался рыбалкой. Подобрали мальчика в его вкусе, неделю тренировали на Истре держать удилище, насаживать червя. Клюнул мудак, как миленький! Некоторые операции готовятся месяцами…

В общем, вечер с дедами удался, а утром снова за старое взялись. Бега, рукопашка, способы убийства с оружием и без. Короче, «развлекались» по старой схеме. Продемонстрировав работу с ножом, Мастер потребовал повторить. Топорно, но получилось действовать в манере и технике учителя.

Между делом накачивал теорией, вбивал в подкорку прописные истины, чтоб, когда придет время, не думал, как поступить:

– Уничтожить противника можно и голыми руками, важно знать, как и куда нанести удар. Оружие, которое не использует силу горения или взрыва, считается холодным. Ножи, лопаты, топоры, метательные стрелы и дротики, сюрикены, нунчаки, все в дело идет. Человечество придумало столько самых разнообразных способов уничтожения себе подобных, что перечислить все, чем можно убить, практически невозможно. Уничтожить противника можно и деревянной зубочисткой. Колоть нужно сюда или сюда, – показал на Каретникове. – В руках опытного бойца любой предмет становится опасным. Конечно, имеются универсальные ножи, которые при необходимости могут поразить противника на некотором расстоянии. Специальными тренировками добиваются оригинальных способов метания, когда летящий поражающий предмет не вращается. Он направляется в цель, попадает, а затем парализует или убивает врага. Визуально иногда даже трудно понять, что в руках имеется оружие. Запомни крепко-накрепко, нож никогда не был оружием самообороны, он или для хозяйственного использования, или оружие скрытого ношения и внезапного применения на поражение. Но помни и то, что всякий предмет, до которого в минуту экстремальной ситуации дотянется твоя рука, может быть использован как смертельное оружие для «обнуления» врага. Среди самих спецназовцев существует мнение: «Если оружие прогремело, то операция провалена». На самом деле в войсковых операциях гром от стрельбы наводит панику в стане противника, а при проведении скрытых действий оно должно молчать и использоваться только в критических ситуациях.

Практику осваивал довольно легко. Учился. Учился. И учился. Как завещал великий Ленин. На мумию, лежащую в мавзолее, Каретникову – облокотиться, но вот свою шкуру, в случае чего, было жалко. Да и как Ольга без него?..

Чап-чап! Хлюп-хлюп!

Шипение наставника:

– Тише ступай! Носорог!

Наиболее опасны сплавинные болота, или зыбуны. Здесь растительность имеет слегка белесоватый цвет. Двигаясь по болоту, никогда не следует спешить и торопиться, а провалившись, не нужно поддаваться панике. Лучше иметь с собой длинный шест и, прежде чем сделать очередной шаг, проверять с его помощью место для опоры ноги. Большую опасность для людей представляют скрытые озера, заросшие болотной растительностью, под которой не видно воды. Под этим растительным покровом может скрываться бездонный водоем – чаруса. В своеобразные щели на таком скрытом озере можно легко угодить, если пренебречь мерами предосторожности.

Двигались по болоту, наступая на кочки, иногда на корневища растений и мелких кустарников, дававшие прочную опору для ног, опасные участки преодолевали очень осторожно, предварительно прощупав шестом. Оба устали, как собаки, даже дышали запаленно. Ну, зачем ему все это нужно? Что, он свои будущие цели по лесам да болотам искать будет? Будущие покойники, небось, дальше городской черты носа не кажут, а он тут уродуется на пару со старым маразматиком.

Отвлекшись в мыслях, провалился по грудь в мерзкую, холодную жижу. Кузьмич встал столбом, наблюдал за потугами ученика. Наставник хренов! Подбодрил словом:

– Сам выбирайся.

Ладно. Успокоился! Ни в коем случае нельзя делать резких движений. Осторожно, опираясь на лежащий поперек шест, подтянулся, принял более-менее горизонтальное положение, освободился от вещмешка. Вот так! Дотянулся руками до крепкой болотной травы и, подтягиваясь, полосуя ею ладони в кровь, отполз от опасного места. Ф-фух! Выбрался.

– Справился? – осведомился Кузьмич, хотя прекрасно видел плоды Михайловых потуг. – Практика великая вещь. Пока сам не прочухаешь, толком не поймешь. Теперь не утонешь. При попадании в топь бывает так, что ноги вместе с сапогами не удается вытащить из трясины. Трясина держит мертвой хваткой. Чувствуешь, что тебя медленно засасывает. В этом случае нужно, не теряя самообладания, постараться, опираясь на все тот же шест, вылезти из сапог.

Уже сидя на берегу и отдыхая, наставник все же объяснил некоторые нюансы болотной одиссеи:

– Преодолевая болото, необходимо наметить азимут движения, в противном случае, обходя топкие места, можно легко заблудиться, сбиться с пути и плутать по нему вечно. Еще солнце может помочь. Иногда можно по внешнему виду определить степень проходимости болота. Если сплошной моховой покров, на котором нет деревьев или они редко встречаются, знай, болото очень труднопроходимое. Сплошной травяной покров, нет деревьев, кусты встречаются очень редко, а вода стоит на поверхности – болото будет весьма трудно преодолеть. На торфяных болотах, где торф жидкий, текучий, при взятии в кулак он полностью продавливается сквозь пальцы – такие болота абсолютно непроходимы. А вот если торф очень рыхлый, сильно увлажненный и при сжатии в кулаке вода вытекает струйкой, а масса продавливается сквозь пальцы – то такая местность считается «условно проходимой». Надел на ноги болотоступы и шуруй. Уяснил?

– Ага. А где их взять?

– Сплети.

– Как?

– Ох, молодежь! Покажу. Ты лучше туда посмотри. – Указал пальцем.

Каретников давно освоился в лесу и сразу вычленил что-то особенное в природе лесного уголка на болотистом берегу. Вроде бы как цвет самого пейзажа «плыл» миражом, что ли? Его преподаватель, судя по всему, настроен был на лирический тон, не торопился.

– Не знаю, к чему тебя готовит генерал, на какие подвиги собирается бросить, поэтому учу всему. И сюда привел не просто так. Аномальная зона. Видишь, она «притягивает» взгляд, непроизвольно взор цепляется за определенную область. Птиц слышишь?

– Нет.

– То-то и оно. И растительность странная, не похожая на ту, что совсем рядом.

– А что в самой зоне?

– Толком не знаю, но может быть и смерть. Стоит оказаться очень близко с зоной, как вдруг появляется странный звон в ушах, кружится голова, ноги становятся ватными и появляется серьезное желание бежать. Необъяснимый страх сковывает с головы до пят, хочется забыть это место навсегда. Частенько человека словно парализует. Видел я людей, вышедших из такого места. Нормальными их назвать трудно. Психика повернута, ориентации никакой, будто свое сознание в зоне оставили. Человека сразу из этого места можно смело в «дурку» увозить. Запомнил приметы?

– Да.

Михаил не стал говорить о том, что его дед давно обучил, как обращаться с «местами силы». Показанная Мастером аномальная зона была обычным местом силы смерти. Действительно, из такого места запросто можно не выйти, если не знаешь, чего от него ожидать и как защищаться от «атаки» на сознание и мозг. Но Кузьмичу об этом говорить не стоит. Зачем расстраивать человека?

– Тогда уходим отсюда.

На «базе» их ожидал сюрприз. Забияка собственной персоной, и как всегда в сопровождении своих «подручных», в накинутых на распаренное тело простынях вышли из бани подышать воздухом. Михаил уж и забыл, что время подошло, пора засветиться на принятии присяги в погранучилище.

– О! Михаил, – заметив подошедших, полковник выразил восторг от прилива жизненных сил и банных процедур, – а мы за тобой! Собирайся. Летим!

– С легким паром, Евгений Сергеевич. Дайте хоть отмыться.

– Поторопись.

Пока они с Кузьмичом парились и обмывались, приезжие наливались привезенным с собой ящиком чешского пива на веранде.

Глава четвертая. В беде следует принимать опасные решения

– Здравствуй, волхв. В моем роду беда.

Пункт междугородней связи не самое лучшее место, где можно откровенничать на самые сокровенные темы, но приперло. Ох, как приперло! Константин Платонович по своим «каналам» не смог определить местоположение Ольги. Знал, что жива, а вот понятие, где находится, «размывалось» до размеров городского пятна. Чувствовал, что поработал сильный колдун, иначе давно бы сам нашел «потеряшку».

– Что у тебя случилось? – послышался в трубке знакомый голос.

– Пропала невестка. Узнаю работу колдуна.

– Словами не бросайся. Сам знаешь, что линию могут…

– Знаю. Что делать?

– Не паниковать. Обратись к органам. Я знаю, у вас в городе снова маньяк завелся.

– Это не он.

– Помощь только через четыре дня могу оказать. Все люди в разгоне.

– Хоть Антона пришли, все лучше, чем ничего.

– Антон в ВМФ службу несет. Забыл? Призвали его, долг Родине отдает.

– Что делать?

– Ждать…

Старший Каретников в сердцах бросил трубку, вышел из кабинки, утирая выступивший на лбу пот. Черт знает что! Куратор хренов! Когда нужно, помощи не дождешься. С сыном и невесткой бедой не поделишься. В милицию соваться тоже резона нет. Девка Мишке официально никакая не жена. Только нездоровую волну в городе поднимешь, пальцем показывать станут, пересуды пойдут. Город невелик, «доброжелателей» пруд пруди, да и не в этом дело. Ноги произошедшего совсем не отсюда растут. Колдун появился, какую-то свою игру с ним затеял. Что же делать?

Сидел на лавочке, веточкой «чертил» на земляной тропинке замысловатый орнамент, думал. Думал…

Трамвайный треньк, сигнал привлечения внимания пешеходов у трамвайной линии, заставил встрепенуться. А почему бы и нет? Мысль, пришедшая в голову, могла хоть как-то приподнять завесу пустого блуждания в потемках неведения. Среди людей живут, не в глухом лесу.

Поднявшись, направился к трамвайной остановке. Маршрут был именно тем, который нужен. От рынка он, минуя хлебозавод, «шел» в пригород. Дальше на «Тридцать шестую», давно закрытую шахту с высоким терриконом, где у подножия его раскинулось разросшееся за многие годы городское кладбище, почти упершееся уже в улицу частного сектора. Вот ему туда и нужно. Нет! Не на кладбище. В частный сектор.

Пока трамвай со стуком по межрельсовым соединениям «шуршал» колесами, стоя на задней площадке почти пустого общественного транспортного средства, подытоживал всю имеющуюся информацию.

Панночку он с горем пополам нашел в одной из городских больниц. Здорово девка побилась, едва смог от нее узнать кое-какие подробности случившегося происшествия. Времени не так уж и много прошло. Что имеется на выходе? Автомобиль. Трое мужиков, похитителей. Между прочим, один из которых, если верить бывшей ведьмочке, сейчас слепой и если не вмешаться в его состояние здоровья, останется таковым навсегда. Хоть эта примета имеется. Молодец девчонка, не зря учил. Что еще? Примет напавших нет. Но есть кличка. Панночка отчетливо слышала, как одного из бандитов назвали Филей. Это может быть как имя, так и «погоняло». Что еще? А всё!

– Конечная! Пассажирам покинуть вагон!

Объявление из динамика заставило вернуться в действительность. Он приехал. Выйдя, осмотрелся. С трамвайного круга хорошо просматривалось кладбище, «уходившее» вверх по косогору. Ему, судя по всему, нужно направляться во-он туда, в один из проулков, где табличку, прикрепленную к штакетнику забора, частично прикрыли ветки сирени. На белом фоне читался остаток названия «…ких комиссаров». Значит, точно по адресу идет.

Постучался в калитку, услышав лай большой собаки. Надо же! Их в зоне псы стерегут, а они и на воле будто конвоем отгорожены. Молодой голос откликнулся на собачий зов.

– Мухтар! Замолкни, вертухай лохматый!

Может, не туда пришел? Не тот адрес?

Калитку открыл молодой парень, если б не сверкнул золотом фикс во рту, можно смело записывать в работяги. Загородив проход мощным торсом, спросил:

– Чего хотел, дед?

По адресу попал. Точно! Вон синька партака на пальцах руки виднеется.

– Захара покличь.

– Заха-ара? Зачем он тебе потребовался? Нет его.

– Скажи, Знахарь пришел.

Молодец осклабился фиксатой улыбкой.

– Че-та не помню такого погоняла!

– Зубы простудишь. Передай, дело к нему.

Человек, проживавший на адресе, к порогу дома, куда заявился дед, по паспорту значился Терентий Павлович Захарченко, совсем не почетный, и даже не пенсионер, хотя по возрасту ему было семьдесят шесть годков, как с куста. Вор в законе, крепкой, костлявой рукой державший в узде всех урок Ворошиловградской области. Смотрящий и одновременно держатель «общака». Вот среди блатных он действительно слыл уважаемым человеком.

Года три назад в ворота каретниковской усадьбы постучались. И на пороге появился респектабельно одетый товарищ. Правильно строя речь, даже смущаясь от чего-то, осведомился у Константина Платоновича:

– Простите, вы знахарь?

– Ну, допустим.

– Заболевшего родственника посмотреть можете?

Ну, в общем посмотрел. Ругался несусветно. Привезли худющего старика, больного раком. Что, не могли годом раньше этого сделать? Опомнились!.. Сколько он с ним возился? Словами не передать, да только «вытащил» из рук костлявой. Мало того, корректировку сотворил. Не бог весть что, но жизни лет эдак полтора десятка добавил, и… денег не взял. Почему? А увидел на его ладони хитрый значок. Пересекались в будущем их пути-дорожки, и Захар должен был в чем-то ему помочь. Вот, кажется, и приспело время долг стребовать.

– …Филя, говоришь?

Лицо старого урки пошло желваками. Очень он не любил, когда кто-то из залетных без его ведома на его территории гадит. Показалось, морщины на костистом лице проявились еще больше. Оскал совсем не стариковских зубов на миг мелькнул и погас. Ну чисто вампир, прости господи! Дед пытался понять, какие мысли роятся в черепной коробке «крестника».

– Инженер! – окриком в сторону проходной комнаты позвал Захар.

Ба-а! Знакомец! Это ведь он самый первый раз приезжал к нему с болящим вором.

– Здравствуйте!

Ну, прямо сил нет, какой культурный человек.

– Здравствуй.

– Ты все слышал?

– Да. Но спешу вас обоих расстроить. Мы с Лосем посовещались, могу точно сказать, эта тройка ублюдков не из наших.

– Инженер, возьми этот вопрос под свой контроль. Подними всех людей, пусть по всему городу жалом поводят, но без кипиша. Понял?

– Будет сделано.

– К десяти вечера жду результат. – Повернулся к деду, спросил: – Она точно жива?

– Жива.

– Тогда ближе к ночи жду у себя.

– Спасибо.

– Пока не за что.

Домой идти просто не хотелось. Время тянулось медленно, казалось, оно по капелькам выжимает из организма саму жизнь. Старость не радость. Сумеют ли урки принести своему пахану благую весть? «Бедовал» на лавочке в центральном парке, не подозревая, что именно на ней всего лишь два дня назад сидела Ольга.

Стемнело. Когда город расцветился светом фонарей, по знакомому маршруту добрался до жилища вора. Впустили без вопросов. Захар принял его в той же самой комнате.

– Ну, что?

– Присаживайся. Разговор будет.

Интересное начало! Не смогли ничего узнать, что ли? Нет. Лицо задумчивое и даже сочувственное…

– Узнал. Константин Платонович, хочу несколько поубавить твой пыл. Хотя тебе решать. Знаю, почему ко мне пришел, а не в органы обратился. Она ведь тебе не совсем родня…

– И что?

– Да для меня в общем-то ничего. Я в этом городе, так сказать, «третья сила». Инженер за глаза ночным городничим кличет.

– К чему ты это все говоришь?

Вор шумно выдохнул, будто решаясь на поступок, находящийся за барьером жизни и смерти.

– Ладно. Понимаешь, речь пойдет о милиции. Кое-кого она бережет, кое-кого стережет. С некоторых пор подмяла под себя учреждения, где можно спекуляцией заниматься, «левый» товар толкать. Не думал, почему именно в наш город картежники и отъявленные каталы съезжаются? Потому что городская администрация, партийная верхушка города и области с этого гешефт свой имеют, а милиция их прикрывает. Ей тоже кусок пирога отваливают. Даже мои «шестерки» полуофициально с ними «вась-вась», а я на это глаза прикрываю. А что делать, коли в этом месте масть так легла? И черный рынок драгоценностей, камешков и рыжья не где-нибудь в Одессе, а почему-то в Алмазной процветает. Заметь, иной раз в голове не укладывается, это все в Советском Союзе происходит. Хотя о чем тут говорить, когда первые секретари давно удельными князьками себя ощущают. Копни любого, посадить будет за что, а если еще и осудить по справедливости, то и срок впаяют немалый.

– Да к чему ты это все говоришь? О том, что партийную верхушку ржа истончила, я и без тебя знаю, но жить-то нужно!

– Вот! К этому и веду. Мои людишки кое-что разузнали и адресок надыбали. На нем свою невестку не найдешь, потому как Филин адресок-то.

– Это…

– Да. Фильчиков Игорь Богданович. Взял я под крыло одного убогого, в свое время «красную» зону топтавшего. Так вот он по своим заморочкам выяснил, что мильтон сей два дня как в отпуске ошивается, а по словам соседки, выехал на курорт.

– Семья?

– Вдовый он. Детей нет. Ноги в этой смердящей истории растут из ментуры. Кто заказчик, неизвестно. Не скажу даже, кто прикрывает. Не знаю. А вот исполнили заказ точно мильтоны.

– Точно?

– Точнее не бывает. Филя и «слепой» работают в «органах». Если ты говоришь, что мужика ослепили, он с этим что-то должен делать. Поставь себя на его место. Вот! Раз нигде не проявился, значит красноперый. Грамотное исполнение заказа тоже о многом может поведать.

К сидевшему деду подвинул листок бумаги по столешнице.

– Адрес. Все, что смогли.

Спросил у гостя, в раздумье уставившегося в короткий текст писульки.

– Родню подтянешь?

Константин Платонович оторвался от «малявы», посмотрел в глаза «должника», ответил:

– Нет. Сам управлюсь.

– Я так и думал. – Кликнул, куда-то за спину гостю: – Инженер!

У вошедшего в комнату помощника спросил:

– Он здесь?

– Ждет.

– Давай сюда его.

В комнату вошел очередной персонаж. Дед рассмотрел его при свете светильника-абажура. Среднего роста, не пузан и не жердистый, лицо «обезображено» интеллектом, не запущено щетиной, на голове стриженый ежик волос. Блатоты в поведении не ощущалось вовсе. Взгляд прямой, но не добрый, вернее сказать, безразличный. Так смотрят на живность работники бойни, годами отношение вырабатывается и человек теряет контроль. И зачем его позвали?

– Это приезжий, то есть сам по себе, – пояснил пахан, при этом вел себя, будто лошадь на торгах выставил. – Кликуха у него Солдат. Свое давно отбоялся, под «вышаком» ходит. В городе его никто не знает, а это хорошо. Согласился помочь.

– Захар…

– Не беспокойся, за все заплачено. Мы с тобой в расчете. Когда на дело собрался?

– Ну, этой ночью точно не пойду…

– Правильно, Солдат сам за хазой понаблюдает, это по его профилю. Он, как ты догадался, из бывших военных. А там решишь.

Дед поднялся на ноги, шагнул к будущему подельнику…

У знахаря взгляд наметан, натуру человеческую сразу распознать может. В момент раскусил внутреннее содержание незнакомого человека. Это молодняк Великую войну только по фильмам знает, а он на ней два раза отметиться сподобился. Вот именно много таких, как этот Солдат, прошедших через огонь, пепел, смерть, но выживших, возвращалось к родным хатам.

…протянул руку.

– Хочу на твою правую ладонь взглянуть.

Захар на такое предложение глазами повел, но не удивился особо. Разрешил:

– Можешь. Он знахарь.

Странно! Судя по ладони, этот парень должен быть уже мертв. Точно, воевал не в кабинетах. И не «полировал» плац сапогами. Крови не боялся, переступив эту черту два года назад. Солдат, значит. А ведь помощник не помешает. Согласился.

– В расчете…

Вдвоем с Солдатом вышли, что называется, в ночь. Переночует подельник у Каретниковых, а рано утром…

По темноте шли к остановке.

– Ты какими судьбами в наши края? – спросил дед.

– К дому поближе потянуло.

– Ясно. Дом-то далече?

– Иловайская.

– Казак, значит?

– Угу. Был.

– Почему был?

– Казак «за речкой» умер. Здесь и сейчас только урка остался. Хотя лучше б я со своими пацанами там костьми лег.

Сказал и, прекратив дальнейший расспрос, загудел мотив, в котором едва «проглядывались» отрывки слов:

Не для меня цветут сады, В долине роща расцветает. Там соловей весну встречает, Он будет петь не для меня…

Н-да! С таким настроением… Хотя какое тут настроение? У самого кошки по душе когтями скребут. Так захотелось опрокинуть стакан самогона, прямо сил никаких нет. Вот только нельзя. Расслабляться нельзя. Там ведь, куда они собираются ввязаться, с этим опаленным афганской войной парнем, ждут их не только простые смертные, но кто-то еще, связанный с темной силой. Интересно, на него охота или на Мишку? Может, ответка за испорченную «дрожь Земли» не заставила себя ждать? Разберемся! Если все сложится в их пользу, он этого Солдата «вытащит». И не таких вытаскивал. Человек человеку всегда должен помощь оказать, иначе мы из людей в животных превратимся. Уже в трамвае протянул подельнику полученную от пахана писульку.

– Мне нужно пара мелких, личных вещей хозяина квартиры.

– Будет сделано. – Кивнул уркаган.

* * *

…Маргарита Егоровна умильно уставилась на привезенную молодицу. Какая удача! Беременная девка! Вот уж спасибо ментяре, удружил старому человеку! Бабушка Егоровна, если честно, не слишком жаловала милицию, но вот Брука уважала. Да и как его не уважишь, ежели вроде как шутейно, но за горло мертвой хваткой держит. По-хорошему, его со свету сжить нужно. Дак кто поручится, что следующий начальник не будет еще хужее прежнего? А? То-то и оно! А так, сам широко живет, еще и другим позволяет. То есть, в частности ей, сердешной.

Внешне опрятная, милая и добрая бабушка на самом деле была умелой потомственной ведьмой. Могла помочь любому, кто обратится и проплатит звонкой монетой. Почему нет? Хочешь свекровь извести? Пожалуйста. Приворожить парня? Базара нет. Плати – и он твоим будет! Удача. Деньги. Положение. Сделаем, мила-ай! Деньги на бочку, и чертяка поможет!

Сразу и не поняла, зачем эмвэдэшному полковнику именно она потребовалась. Разъяснил. Его прежде всего ребенок интересует. Живая девка не нужна, а вот… Короче, ей кесарево сечение делать придется, потом малыша выходить, а уж куда его заберут, не ее забота. Так ей и сказал:

– Если ребенок не выживет, тебя, старую, в одной яме с ним и его мамашей прикопают, но прежде осиновый кол в грудину сунут. Уразумела? Тогда за дело берись и шурши.

А ведь таким интеллигентным человеком кажется. Упырь! Чем он от бабушки отличается? Всего лишь положением в советском обществе и респектабельным видом. Сотрудничать начала с той самой поры, когда в ауре служилого человека черноту узрела… Наш он! Только сам этого не ведает. Ха-ха! Давно черти со сковородняком в аду дожидаются. Грехов за ним не меньше, чем… Ну да!

По углам комнаты разложила обережные «поклады». Так оно надежнее будет. Береженого Темный бережет. Почти с любовью оглядела брюхатую молодку, даже во сне сжавшуюся в комок, руками прикрыв свой большой живот.

«Ух, ты ж моя красавица! Как же вовремя в мои рученьки ты попала!»

Мысль созрела и легла в черную душу старухи. Пора уж ей помолодеть лет эдак на сорок, начать жизнь будто с чистого листа. Пусть пока поспит девка, времени у них много, а крадник бабушка завтра с утра смастырит.

Маргарита Егоровна любовно прикрыла молодую женщину одеяльцем, вышла к засранцам, укравшим эдакую красавицу. Поинтересовалась:

– Витенька, ну что там у вас случилось?

Цыганов мотнул подбородком в сторону лежавшего на диване подхрапывающего Собакина. Чтоб угомонить, влили в него поллитру водки. Брыкался, но сожрал, гад. Теперь спит. Сообщил:

– Какая-то пигалица Собаку зрения лишила.

– Что, пальцами в глаза ткнула? – хохотнула добрая старушка.

– Непонятно. Она ему что-то через лобовое стекло бросила. Только стекло цело, а Собакин ослеп.

Бабуля, присев рядом с болящим, подняла веко, заглянув в глаз. Однако! Кто ж так постарался? Это ж суметь нужно! И стекло цело. Нужно подумать. То, что колдовство, вне сомнений, но ей самой оно неизвестно. Будь иначе, доброму десятку людей давно бы по земле слепыми ходить. Есть у нее списочек, кого нужно… Ладно, не о том речь.

– Егоровна, мне отъехать нужно. Присмотришь тут? С тобой эти два оболдуя останутся. Филя и Челкаш.

– Присмотрю.

– У них приказ любое твое пожелание исполнить.

– Вот за это спасибочки, внучок, давно ментярами покомандовать хотелось. Можешь ехать.

Про себя отогнала блажь поиздеваться над убогими. Но положительный момент прослеживался четко. Вот уже и мешать не будут.

Крадник дело серьезное, и подходить к этому делу нужно творчески. Предстоит провести мощное магическое воздействие, с помощью которого у жертвы колдовства можно отобрать все что угодно – жизненные силы, богатство, удачу, счастье, здоровье и даже счастливую семейную жизнь, красоту и молодость. Немало историй сложено свидетелями таких событий о том, как старые ведьмы молодели за счет девушек, обедневшие люди налаживали свои дела, а их доноры – теряли все, что ими было нажито. А получить молодость за счет беременной женщины, а точнее, ее ребенка, для ведьмы большая удача. И если она сама приплыла в руки, грех не воспользоваться.

Рано утром вошла в комнату пленницы. На окнах решетки. Дом в пригороде полностью оборудован под такие случаи. Не числится ни за кем, своеобразный «Летучий голландец», только на просторах Ворошиловградской области. Властям найти его невозможно, по большей части потому, что сами у себя искать не будут.

Молодая женщина, увидев бабушку, сжалась в комок, испугалась.

– Не бойся, дитятко! – ласково проронила старушка. – Меня Егоровной кличут. Я у этих бандюков вроде уборщицы и поварихи буду. Самой все это надоело. На рынок, за продуктами, и то под конвоем водят.

Зашептала:

– Ты, ежели нужно кому весточку передать, напиши. Я сегодня как раз на рынке буду, знаю, кому отдать, чтоб письмецо дошло.

Ольга встрепенулась. В глазах появилась надежда.

– Бабушка, а мы сейчас в каком месте находимся?

– Дак пригород. Фазенда ента над самым берегом Голодного ставка выстроена.

Ольга потянулась к своей сумочке. Смотри-ка, даже не отобрали. Вырвав листок из блокнота, черкнула письмо деду Косте, протянула Егоровне.

– Вот по этому адресу, если можно.

– Моя ты дорогая. Можно! Только… семья у меня большая. Бедно живем…

– Поняла. Вот…

Из кошелька выгребла всю наличность, протянула старушке.

– Возьмите.

Вот оно, счастье! Старая карга тут же про себя произнесла формулу черного колдовства: «Не копейку беру, а судьбу младую заберу. Дитя родится, а младость его ко мне как копеечка скатится. Мне цвести, дитю расти. Нима!»

Кажется… Нет! Теперь еще красочный мазок на полотне ритуала.

– Ты в окно смотри, увидишь, как уходить буду. Вон, осмотрись по двору.

Ольга обернулась к окну, опершись на подоконник, всмотрелась в стекло зарешеченного окна.

Ведьма, глядя в спину между лопаток женщине, плюнула впереди себя. Притопнула левой ногой. Вот теперь порядок. Ну, какой же полковник молодец! Нужно ему отдарок преподнести. Хотя, ай ладно, обойдется старый козел. Ментяра!

Выйдя на улицу, молчком поманила за собой Филю, удивленного поведением бабки. Оборачиваться и разговаривать с кем-либо ей пока что нельзя, удачу спугнет. Отобрала «в чертову копилку» то, что хотела, и ладно. Теперь бегом до ближайшего перекрестка. Понесла откуп чертям. Не нужно жадничать, тогда и помощь нечистой силы будет заметной.

Наконец-то! Перекресток. Соря деньгами прямо в пыль, проговорила:

– Черт-чертяка, мне помогал, для меня собирал, прими за работу дар! Ф-фух!

Обернулась к таращившему глаза милиционеру, сунула Ольгино письмо ему в руку, приказала:

– Беги к Витьке, послание нашей узницы ему отдай.

– П-понял. Бегу!..

* * *

Из намеченной квартиры достал-таки Солдат деду пару вещиц, которыми жилец пользовался. Как велено было, ничего не порушил. Взял лишь помазок бритвенный да расческу, в которой волосы застряли. Что дед со всем этим «добром» делал, его не коснулось, вот только после бессонной ночи спать не пришлось. Бабка Наташа накормила от пуза, а после завтрака вдвоем с дедом ушли в город.

– Теперь можно посмотреть, где нашу «пропажу» держат, – проронил старый.

Солдат пожал плечами. Давно чему-либо в этой жизни удивляться перестал. Когда издали указали на усадьбу, кивнул. Немногословно, как приказ бросил пару слов:

– Здесь обожди. Осмотрюсь.

Знахарь не перечил. Остался у берега ставка, искоса поглядывая в сторону красной краской крашенной крыши за высоким забором.

Вор осмотрелся. В движениях легкость почувствовал, ловкости ему и так было не занимать. Ничего сложного для него, работа привычная. Ощущение, словно снова на государство пашешь. А дед ничего так, не дешевка. С таким дело иметь можно.

Провел «рекогносцировку», выявив наиболее удобные подступы к объекту, наличие людей на нем. Понаблюдав вдосталь, вернулся к вроде бы скучающему деду.

– Ну что?

Обрисовал сложившуюся картину. Поинтересовался:

– Как действовать будем? Добром ее не отдадут.

Молодец дед. Красава! Можно сказать, услышал, что хотел.

– Зачистим «вхолодную».

Откуда только слова такие знает? Уточнил:

– Когда?

– В эту ночь.

…С самого вечера не заладилось. Пленница кричала, в истериках билась, пока Егоровна ей «пойла» не намешала, а Филя с Челкашом, завалив ее, насильно влили его в глотку. Только успокоилась, засопела, Собакин, зараза такая, канючить стал, на жизнь в состоянии постоянной ночи жаловался. Егоровна, добрая душа, посоветовала.

– Прикопал бы ты его, Витенька, и дело с концом.

Удивился. Даже возмутился такой постановкой вопроса.

– Он же живой?!

– Это пока. С глазами я ему ничем помочь не смогу… С его-то характером сдаст он вас всех.

Это верно, но все же…

– Пусть пока еще поживет.

– Пускай, – покладисто согласилась ведьма.

Два отпускника ближе к ночи тоже о чем-то шептались втихую от начальства. Снова бабка подсказала:

– Деньги руки жгут. Думают, сейчас уедешь, слинять в ресторан, кутнуть.

А вот хрен им обоим по всей морде! Он, понимаешь, спать толком не может, за дело переживает, перед Бруком отчет держит, а эти скоты…

– Орлы! Подь сюда! – объявил. – Сегодня ночую в усадьбе.

О-о! Как у вас хари скисли! Надо же, до чего на душе сразу так похорошело. Бабке опером нужно быть. Старая гадина! С ее-то талантами смогла бы не один десяток урок на нары отправить. Интересно, что обо мне Бруку стучит?

Со всеми этими треволнениями уснул поздно, а пробуждение было отвратным. Егоровна растормошила. Чего ей? Какие такие маркеры и метки?

– Проснись, ирод! Лезут до нас!

Ага! Въехал. Врубился. Осознал. Стал адекватно рулить ситуацией.

– Филя, в предбаннике у двери схоронись. Оружие наготове держи. Егоровна, Собакина в комнату девки направь, усади его в сторонке. В башку вдолби, если по голосу кого из нас не узнает, пусть смело стреляет на поражение. Сама в этой комнате будь. Мне тебя учить нечему, знаешь что делать. Челкаш, за мной!

Дальше события развивались не так, как планировали одни и хотели другие. Глаза давно привыкли к темноте, ночи на юге ох и темные. Челкаш первым принял смерть, не успел противопоставить ей свое сильное, натренированное тело. Струна захлестнула горло, не дала дышать и почти перерезала жилы на шее. Солдат тихо опустил тело покойника в траву. Дед, шумнув, отвлек на себя внимание Цыганова, и снова Солдат не сплоховал. Подкравшись вплотную к старшему лейтенанту, одним движением сильных рук свернул тому шею. Прошмыгнув в дверь дома, подставился.

Бух! Бух!

По груди будто кувалдой ударило. На чистом адреналине метнул нож на вспышку.

– А-а, хр-р!

Почувствовал, что над ним склонился старый.

– Ты как, паря?

– Спекся. Дальше сам.

Платонович переступил порог, вошел в большую комнату. Он уже в коридоре почувствовал «запах» колдовства. В кромешной темноте столкнулись два непримиримых врага, проведших всю свою жизнь «в разных окопах».

Атаковали разом. Разом почувствовали дикий ужас от присутствия друг друга. Все происходило на ментальном уровне. Никто из них не размахивал дубиной, никто не стрелял из огнестрела. Просто на весах тысячелетней войны близко друг от друга оказались темные силы и старые боги. В кромешной тьме ничего не было видно, но дед чутко уловил в избе чье-то шевеление в дальнем углу. Мрак скрывал смертельно опасную сущность. До слуха долетел шепот.

– Волею Темного заклинаю!

Топнул ногой, будто вколачивал ступней металлический костыль в дерево пола. Произнес:

– Неправде – смерть!

Две энергии, производя грохот и высвечивая саму комнату, вступили в единоборство, превращая обстановку в завихрение сырой силы, срывая предметы быта с мест и раскидывая их, с силой бросая куда придется. Тускловатый свет выхватил из темноты стоящую в нескольких шагах от него сутулую фигуру старухи.

Старуха медленно, превозмогая поток чужой силы, словно незрячая, подалась в его сторону, растопырив обе руки. По комнате потек сладковатый запах разложения, и Платонович уяснил, что сама старуха мертва, и лишь «черная» сила пытается подтащить к нему… труп!

Пытаясь перекричать шум сырой силы, «бросал» слова:

– Силою Светлых Богов, силою нового Бога, заклинаю! Изыди, сатана!..

Собакин слышал шум в соседней комнате, в отчаянии трясся в нервном припадке. Незрячие глаза просто таращились в никуда, штаны промокли под ним, издавая запах мочи и чего-то отвратного. Дрожащие руки сжимали рукоять ПМ. Из сухого горла вырывался клекот. Кроме страха, в голове никаких мыслей. Его накрыло волной сырой энергии. Собакин не мог видеть спящую пленницу, опоенную бабкиным зельем.

В один миг все стихло. Показалось, на всю землю упала звенящая тишина. Услышал, как кто-то открыл дверь и переступил порог спальни. Страх придал ему силы и, он нажал на спусковой крючок пистолета, при каждом выстреле и отдаче меняя направление ствола.

Бух!.. Бух!

Обойма кончилась…

Глава пятая. «Я не тот, каким был прежде»

На склоне террикона разрослось вширь кладбище, образовав целый «город мертвых». В середине его мощенная плитами широкая площадка, образовавшая стоянку для машин, и поднимается арка с башенкой, покрытой позолотой, с крестом на ней. Часовенку совсем недавно разрешило поставить городское начальство. Времена меняются, только не понять пока, к хорошему или плохому… От площадки в сторону тянется ряд новых захоронений с вычурными памятниками из черного камня. Это аллея воинов-«афганцев», из «жаркой точки», грузом «200» доставленных в родные края. А сколько земляков еще ляжет в донбасскую землю на этой аллее? Куда ни кинешь взор, всюду увидишь крашеные оградки с крестами и памятниками советской эпохи. Многие заросли бурьяном. У некоторых могил высаженные когда-то деревья разрослись так, что ветвями прикрыли почти всю площадь в ограде. Внизу, под самым склоном тренькнул трамвай «на кольце». Самое начало осени. Послеобеденное время, а день, прямо сказать, не баловал. Теплый дождь из-под нависших низко туч полощет землю, и потому в этом скорбном месте сегодня не видно ни одной живой души. Лишь одинокая фигура человека, кажется в длиннополом легком плаще, переместилась от одной могилы к другой, находившейся через дорогу наискосок, застыла словно каменное изваяние. Наверное, в скорби дождь не помеха, не замечает его человек, пришедший к родным могилам. Оград на обеих могилках нет, а земля совсем свежая, едва успевшая покрыться пробившейся травкой.

В шуме дождя послышался звук подъехавшей на стоянку машины, водитель заглушил мотор. Из передней двери вышел коренастый высокий мужчина в возрасте, с непокрытой головой. Не озаботившись зонтом, слегка косолапя двинулся, наверное, к единственному посетителю кладбища. Подойдя, стал позади.

На могиле поставлен деревянный крест, массивный, покрытый лаком, с табличкой, на которой значилась фамилия, имя и отчество усопшей, а также прожитые ею годы. Глаза, пробежавшись по буквам слов, «потащили» за собой вопрос.

«Головко Ольга Евгеньевна». Отметил про себя: «Молодая». Нарушив молчание, спросил:

– Кто она тебе?

Молодой человек, не оборачиваясь, бесцветным, безжизненным голосом ответил:

– Под этим крестом лежат моя жена и ребенок.

– Н-да! – проронил мужчина. – Что я еще о тебе не знаю?

– Многого.

Видно, поняв, что его одиночество нарушено до конца, обернулся.

– Идемте.

– Пошли.

– Узнали что?

– Да.

Уже в салоне «Волги» стал рассказывать подробности произошедшего в городе, строя предложения так, что сам рассказ больше походил на скупой формальный отчет.

– Из донесений по нашему ведомству, отчету милицейского начальства, известно следующее. Дом, в котором произошли убийства, официально принадлежит давно умершему лицу, не имевшему родственников. Бумаги на недвижимость затерялись в архивах. Согласно материалам дела, на месте преступления находились трупы граждан Фильчикова и Челкаша, ранее работавших в органах внутренних дел, но по причине несоответствия выполняемым обязанностям, исключенным из списков, уволенных. Обнаружен труп на то время действующего милиционера, старшего лейтенанта Цыганова. Труп сбежавшего из мест заключения Сергеева Леонида Никандровича. Статью опускаю. Бывшего офицера спецподразделения ГРУ. Тела гражданских, Каретникова, Осиповой и Головко. В деле значится, что в «бойне» имеется и выживший. Собакин Петр Терентьевич.

– Что он рассказал?

– Ничего. Собакин сошел с ума, и добиться от него какой-либо информации не смогли. Он вообще не разговаривает.

– Что произошло?

– По предположениям следствия, Челкаша, Фильчикова и Цыганова убил Сергеев, сам при этом скончался от ран, заполучив две пули в грудь и живот. Вот дальше ничего не понятно, за исключением того, что Собакин совсем не из табельного оружия застрелил Каретникова и Головко. Это всё. Как в одном месте оказались такие разные люди, понять невозможно. Следователи даже предположений строить не берутся.

– Понятно.

Полковник Забияка пытливо посмотрел на молодого человека, сидевшего в мокрющей одежде рядом с ним.

– К родителям заедем? – спросил, подумав, что угадал его мысли.

– Нет.

Михаил корпусом подался к спинке переднего сиденья, попросил водителя:

– Саня, тормознись вон у того столба!

Машина, вильнув, остановилась у обочины. Молодой открыл дверь, перед тем, как выйти под моросящий дождь, предложил:

– Идемте со мной, Евгений Сергеевич, нужно соблюсти кое-какие мелочи.

Полковник нехотя вышел наружу, сразу ощутив мерзость сырости под одеждой. Куда это его позвал этот, как выяснилось, совершенно неизвестный ему человек, только внешне похожий на пацана-переростка? Пошел за ним, как козленок на веревочке. Нравился ему этот молодой парень с железным характером. Такого не сломаешь даже смертью.

Рядом с уличным, металлическим «шатром» овощного магазина, где большую часть стен составляла сетка-рабица, крашенная зеленой краской, приткнувшимся к торцу четырехэтажки, большими стеклами витража красовалось питейное заведение с броским названием на вывеске. «Пивбар». На панельной стенке кто-то мелом излил душу, выведя послание всем страждущим в деле выпивки: «Товарищ, помни! Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган». Шутник, однако! Повезло, что милиция за жопу не взяла. Или взяла? Неподалеку от «рюмочной или пивной», это как кому больше нравится, ошивались два милиционера в форме. Наряд!

– Я сейчас.

Каретников зайдя в «овощной», прямо с полки купил трехлитровую бутыль березового сока. Сок, не сок, но рубль десять отдал. Уже вдвоем по приступкам поднялись в пивнушку. Народу мало, рабочий день не закончен. Высокие круглые столы расставлены по всей площади большого помещения. В стороне стойки панно из дерева с вкраплениями серебристого металла, своим видом призванное характеризовать нелегкий труд горняков. За стойкой дородная женщина-бармен в прикольном чепчике на завивке прически, но есть и работник зала, то бишь официантка.

Устроились стоя у окна, присесть в заведении даже не предполагалось. Официантка, худощавая женщина в цветастом платье, мигом материализовалась у стола. Кивнув на бутыль, с постной миной произнесла сакральные слова:

– У нас со своим не положено.

Забияка только рот раскрыть успел. На языке вертелись нелицеприятные слова и выражения. Широкая улыбка Каретникова повергла в шок, будто не он только что стоял над могилами дорогих людей. Тихим доверительным голосом парень согласился:

– Знаю, милая! Ты нам бутылочку «Столичной» принеси, стаканы и один бокал пива. Только, чур, не разбавлять! Ну, и закуси легкой, на свое усмотрение. Это тебе за труды.

Полковник видел, как Михаил сунул «трешку» в кармашек белого передника официантки. Попенял:

– Балуешь персонал. Я бы их здесь всех сейчас застроил, мало не показалось.

– А оно нам нужно? Мы через час этот город покинем и забудем о том, что было.

А вот сама официантка молодцом оказалась. Получив мзду, первым делом позаботилась о том, чтоб «нежлобливым» гостям было приятно находиться в сих стенах…

Яблони в цвету – весны творенье. Яблони в цвету – любви круженье. Радости свои мы им дарили, С ними о любви мы говорили.

Голос Мартынова из динамиков ласкал слух, заставлял печалиться воспоминанием о прошлом. Каретников разлил водку в стаканы, причем обоим по «Марусин поясок». Полковник не ожидал от молодого такого. Хотя?.. Промолчал.

– Помянем.

Забияка одним махом выпил водяру, уставился на подопечного, медленно цедившего прозрачную жидкость, словно по капле выпивал горечь нынешнего дня. Подумал: «Молодой совсем. Сейчас окосеет, пьяные сопли вытирать придется».

Не окосел. Мало того, жестом подозвал официантку.

– Соня, неси еще бутылку и сразу расчет.

– Момент!

Каретников выпил стакан березового сока, между тем как полковник прикладывался к пиву. Вот его как раз повело. Близко к сердцу принял трагедию паренька. Все мы после «полтинника» становимся чуточку сентиментальны, а если еще на душе накипело, то…

– Я ведь вижу, генерал тебя на какой-то крючок подсадил. Думай, прежде чем соглашаться. Или уже согласился?

Каретников пожал плечами. Разлил водку по стаканам. Снова односложно предложил:

– Помянем их.

Осушили «посуду».

– Я ведь тебя к делу хотел пристроить, а он… А еще Кузьмич! Когда увидел его, понял, под себя генерал гребет.

– При чем здесь Кузьмич?

– Аксенов этого волка просто так не вызывает. Кузьмич ему многим обязан. Жизнью обязан. Сириец любого за генерала порвет.

– Сириец?

– Гм! Ладно. Ты парень умный. Кузьмича в определенных кругах Сирийцем прозывают. Он там нелегалом работал, а потом спалился. Аксенов его полуживого смог домой переправить, хотя по всем законам должен был бросить. Сам на провал чуть не нарвался, а для нашей службы это хуже смерти.

Динамик надрывался стонами «Землян»:

А мы летим орбитами, путями не избитыми, Прошит метеоритами простор. Оправдан риск и мужество, космическая музыка Вплывает в деловой наш разговор. В какой-то дымке матовой Земля в иллюминаторе, Вечерняя и ранняя заря. А сын грустит о матери, а сын грустит о матери, Ждет сына мать, а сыновей – Земля…

Вот и помянули. До самого аэропорта Забияка проспал, а перед посадкой на рейс искоса, с подозрением поглядывал на Михаила. Чувствовал, что наговорил лишнего. В Москву прилетели ночью. В Домодедово ожидала машина.

И Каретникова, и полковника оставили ночевать в общаге «Леса». Прощаясь, Каретников сказал Забияке:

– Спокойной ночи, Евгений Сергеевич. Спасибо вам за совместную поездку, и не волнуйтесь. Вы ничего мне не говорили, а я не слышал.

Утро выдалось беспокойным. Казалось, весь «институт» бегает, будто в неприличное место ужаленный. Каретников с интересом наблюдал за картиной человеческих страстей на пустом месте. Спросил у появившегося Забияки:

– Что там у них случилось?

– Беда. Володя Пигузов умер.

– А это кто?

– Секретарь парткома института. Теперь будут разборки устраивать, сам он скончался или кто помог. Андропов это дело под свой личный контроль наверняка возьмет. Всех, кто в «школе» ночевал, на изнанку вывернут. Как же не вовремя мы здесь оказались. Начнут копать, выяснится, что мы с тобой на территории по временным пропускам находимся…

Въезд и выезд перекрыли. К одиннадцати часам «Лес» был полнехонек приехавшим начальством из Москвы. Прибыл даже Цвигун, первый зам «Самого». Казалось, над всей территорией «Школы» нависли «тучи», а сам воздух «звенел» невидимым напряжением. Бригада следователей, рассыпавшись по кабинетам, «вытаскивала на ковер» все новых и новых подозреваемых пока не понятно в чем. Каретников воспринял все происходящее как профилактику или «удар по хвостам». Видел в своей прежней жизни такое неоднократно. По легенде, они с Забиякой прибыли на собеседование с генералом Аксеновым. Само алиби у обоих имелось. И если полковника успели вытащить «на допрос», то до Михаила, скорей всего, исходя из возрастной категории, дело не дошло. Пришли материалы вскрытия, медики констатировали инсульт без внешнего вмешательства…

– …Ну и зачем ты это сделал?

Аксенов был раздражен. Судя по его лицу, едва сдерживал в узде накопившееся напряжение и эмоции. Каретников, напротив, спокоен и собран, по-мальчишески пожав плечами, чем подтолкнул генерала к выплеску чувств.

– Ты не понял, что еще не подготовлен к таким операциям?

Ответил:

– Представился случай… грех было не воспользоваться. Я ведь его сразу узнал. Он приехал в «Школу» сразу за нами. Подумал, ну не может полковник не пройтись по территории перед сном, вот и… Кузьмич мне один из способов убийства показал. В теории мы его отработали. Проверил на практике. Пигузов толком даже не понял, что мертв. Кровоизлияние в мозг, мгновенная смерть и никаких следов.

– Твое счастье, что не додумались служебную собаку по следу пустить.

– Мой наставник дело знает. Объяснил, что «петли» нужно делать. Я ведь от тела уходил по следам Пигузова. Прошел в его «апартаменты», вышел через открытое окно. А еще брал в расчет то, что, обнаружив мертвого Пигузова, товарищи натопчут место его кончины. В общем, так и случилось.

Звонок в дверь конспиративной квартиры, где находились оба, заставил Михаила напрячься.

– Спокойно! – произнес генерал. – Пришел тот, у кого есть пара вопросов к тебе.

В кресло опустился человек, по возрасту сходный с генералом. В незнакомце можно было предположить обычного советского служащего, работающего «клерком» в одном из гражданских министерств. Генерала отпустило, стал похож на себя обычного.

– Знакомься, Михаил. Это Борис Сергеевич, волхв и мой куратор. У нас с ним одна «пуповина» на двоих, ею и связаны.

– Здравствуйте, Михаил Викторович.

– Здравствуйте.

– Ваши дела с генералом меня не касаются, но кое-какие вопросы хотелось бы прояснить, так сказать из первоисточника.

– Спрашивайте.

– Что вы знаете о зарубежной экономике СССР?

Интересный персонаж! Странно вообще, что такие вопросы задает. Каретников в принципе мог и не знать подробностей того, о чем спрашивают. Мог!.. Только ведь в силу характера, на чистом интересе одно время заглядывал во всеобщую «помойку» – Интернет, ну и озаботился подобной информацией.

– К концу семидесятых фактически сформировалась «трехконтурная» экономика. Главный, срединный контур представляет «официальная» экономическая система под управлением ВПК. Внутренний, скрытый контур, «теневая» экономика, находится под «крышей» МВД. Существует еще и внешний контур зарубежной экономики, легальной и нелегальной, который курируется КГБ, прибыльность его операций в несколько раз выше, чем в сфере ВПК.

– При социализме кризис практически исключен. За счет чего может пострадать внутренняя экономика?

– С вашими патриархами я имел подобный разговор, и даже в развернутой форме.

– И все же?

– Ну, хорошо. Попробую подойти к ответу с другой стороны. У генерала Питовранова… Знаете такого?

Собеседник кивнул. Немногие в стране знали о начальнике личной разведки Андропова, о выведенном за общие скобки большом подразделении комитетчиков.

– Так вот, его сын, ведущий научный сотрудник Международного института прикладного системного анализа в Вене. Многие будущие министры, в будущей России, птенцы этого заведения. Сейчас такие фамилии, как Авен, Глазьев, Зурабов, Чубайс и прочие Гайдары, вам ни о чем не скажут, но через десяток лет эти люди опустят экономику страны на нулевой уровень. Будут причастны к ее сокращению и разграблению различного рода финансовых запасов и накоплений страны.

– Что, как вы лично думаете, может помешать случиться этому?

– Андропов.

– Ясней.

– У нынешнего председателя «конторы» разработан план реконструкции страны. По нему должно произойти введение на несколько лет жесткой, почти сталинской диктатуры. Направить репрессии прежде всего против партийной номенклатуры, которую он не без основания считает главным источником коррупционной и бюрократической язвы, заразившей Союз. Но ему не дадут этого сделать. – Михаил вперил взгляд в глаза собеседника. – Не знаю, зачем лично вам нужна эта информация, но хочу предупредить, ваши «главы»…

Ткнул указательный палец в потолок.

– …выступают явно против каких-либо изменений.

– Я в курсе.

– Ну, и зачем тогда огород городить?

– Молодой человек…

– Борис Сергеевич, вы на мою внешнюю оболочку не ловитесь, вспомните, что возрастом я вам не уступаю.

– Простите. Михаил Викторович, Ночь Сварога вот-вот закончится, и может такое случиться, что произойдут перемены. К ним нам нужно быть готовыми.

– Х-ха! Это нужно понимать как раскол в стане волхвов?

– Не нужно воспринимать все так прямолинейно. Скажем так, необходима легкая коррекция событий в стране и смена власти, как вы сказали, в «рядах». Вы с нами?

О-о! Как все серьезно! Как напрягся Аксенов. А ведь не согласись с ними… Что тогда? Выходит, Каретников пыжится, свои планы вынашивает, а внутри бояр и волхвов уже незримая трещина пошла. Знали бы вы, что для вас обоих, и подобных вам, для Каретникова нет больше привязки. В его планах все поменялось. Теперь есть он и отдельно есть все остальные. Потому и Пигузов скончался без санкции. Времени у Михаила мало, а дел много. Кто знает, сколько ему этого времени отпущено? «Иду своим курсом!» – теперь этот девиз «реет на его знамени». Но пусть живут на своей волне, он не против.

Звонок в дверь снова потревожил всех.

– Кто это? – спросил у генерала волхв.

Аксенов посмотрел на циферблат наручных часов, ответил:

– Сириец должен подойти.

Каретников и бровью не повел, будто он и не знает, кто такой Сириец. Действительно серьезно у них дело поставлено. Сейчас скажи «Нет!», и добрый дядя Кузьмич найдет способ, как от тебя избавиться.

– Так что вы ответите?

Ответил:

– Я с вами.

Только после такого ответа генерал пошел отпирать дверь. Из коридора донесся негромкий разговор. Понять, о чем там велась речь, было невозможно. Все это время оба молчали. Волхв демонстративно смотрел в окно, ну а Каретников рассматривал обстановку квартиры. На ум пришла мысль. А ведь Аксенов, при первой встрече назвавший его братом, он ведь не пожалел бы его при отказе. Как там древние говорили: «Анализируй прошлое, руководи настоящим, предусматривай будущее». Это про генерала. По такому поводу не грех Кузьмича помянуть с его правилами. «Правило первое – никогда никому не доверяй».

В комнату вошел генерал, мельком брошенный взгляд на волхва и обращение к Михаилу:

– Там за тобой машина приехала. Еще пару месяцев учебы будут не лишними.

– Опять? – почти возмутился Каретников, на самом деле ему было все равно.

– Не опять, а снова. Твое от тебя не уйдет.

– До свиданья, Борис Сергеевич.

– Удачи, Михаил Викторович. Это хорошо, что мы с вами смогли понять друг друга.

– Но как на это посмотрит мой куратор?

– Антона я беру на себя. Он молод и склонен к переменам.

Оставшись вдвоем, оба наблюдали из окна, как молодой человек усаживается в машину и она отъезжает прочь.

– Ну и как он тебе показался?

– Сложный вопрос. Вид молодого перевертыша обманчив. Не поручусь, что, согласившись на нас работать, он не затеет своей игры.

– Я изучил все, что о нем стало известно Совету. Многое с ним не ясно. По прошлой жизни он «смежник», а это значит, все, что от него услышишь, смело дели на четыре. Только одна четвертая и будет правдой, остальная информация – домыслы и его чистая выгода.

– Ты его кровью покрести, – предложил собеседник.

– Шутишь? На нем крови, как на Жучке блох.

– Я-то как раз не шучу! Моя специальность при Совете – психология.

– И что?

– Я еще до встречи провел анализ этого боярина. Его род сильно отличен от остальных. Он, впрочем, как и его дед, для всех нас всегда наособицу стоят… Могу точно предположить, что Каретников «государев человек». То есть «там» он работал на государство, готов был за него жизнь положить. Людей делил по особому принципу. «Свой – чужой». Здесь его сознание не поменялось. Пока… Вот и подсунь ему «своих». Да так, чтоб выхода другого, как их кровью умыться, у него не было.

– Психолог, а ты уверен, что он после такого не сорвется с резьбы? Зачем это вообще нужно?

– Он должен осознать, что «свои» тоже разные бывают…

* * *

…Кузьмич задумчиво грыз сухарь, запивая его травяным чаем из железной кружки. Один брошенный мимолетно взгляд на Каретникова заставил того наморщить лоб, больше ничем не выдав подозрений. Опять старый хрыч чего-то задумал. Сколько они здесь уже прозябают? Два месяца. Отпад! Скоро «белые мухи» полетят. Цивилизации хочется! Хочется к людям! И все же, что у старого на уме? Спросил:

– Что-то не так, Мастер?

Учитель осклабился, показал при этом острые резцы передних зубов. Ну, форменный волчара или криминальный пахан, какими их представляют дилетанты от киношников. А ведь Михаил угадал, подляна уже считай наготове, а ему как всегда придется ее расхлебывать. За прошедшие месяцы Каретников сбросил юношеский жирок и кое-где нарастил и без того имевшиеся мышцы. Ну и вообще, многое почерпнул из умений, которыми обладал и щедро делился ими с ним старый перец, из-за внешнего вида все еще воспринимающий его в некотором роде непонятной сущностью. Но марку Кузьмич держал и подсунутому генералом ученику не удивлялся. Или не выказывал удивления.

– Так что?

Сподобился ответить, слегка растягивая слова, что было на него не похоже, но сам ответ Каретникову не понравился, уж слишком слащав был в устах Сирийца.

– Я тут, Миня, давеча с генералом по рации связался.

Стелет-то как мягко. Сейчас в самый раз по загривку чем-то тяжелым получить.

– И что?

– Сказал ему, что ты готов к труду и обороне. Для чего он тебя готовит, не знаю. Да и без надобности оно, то знание. Меньше знаешь, дольше живешь.

– Это верно.

– Во-во! Только экзаменаторов вскорости ожидать придется. Скорее всего, завтра к вечеру и припрутся.

– Это как?

– Кверху каком! Одному из подразделений спецназа КГБ поступила вводная. В нашем районе проводится тактико-специальное учение с группой специального назначения, максимально приближенное к боевому выходу. Усекаешь?

– Умнее придумать ничего нельзя было?

– Не у того спрашиваешь. По замыслу учения, группа спецназа, десантировавшись с высоты полторы тысячи метров, отработает вопросы приземления и маскировки парашютов, скрытного выдвижения в заданный район в режиме радиомолчания. Преодолев расстояние в четыреста километров, им необходимо обнаружить диверсионно-разведывательную группу противника и нейтрализовать ее. Конечный этап этой гнуси – группе надлежит выйти к точке эвакуации и уже из нее вызвать вертушку. Только в ходе учения военным поступит информация о сбежавших из колонии рецидивистах, якобы убивших охрану и завладевших оружием, и дадут соответствующие координаты возможного места пребывания бандитов. Понимаешь, о ком речь? Милиции, гражданским такую информацию тоже скинут. Это чтоб у нас под ногами земля горела.

– Здесь ментов дофигище, на двести километров аж целый один околоточный имеется. Гражданских раз-два и обчелся. Места глухие. Что делать?

– Миня, ты же не писака Чернышевский, понять должен, убивать нас придут. В натуре! Даже если руки кверху подымем, им приказ поступит – пленных не брать. Мне строго-настрого велено исполнять роль наблюдателя.

– Идиоты!

– Кто?

– Ну, не мы же с тобой. Пацанов жалко!

– Себя пожалеть не хочешь?

– После твоих-то натаскиваний?

– И то верно. Только против нас, считай, вся страна на дыбы встанет.

– Валить из этих мест нужно.

– Поздно.

– Тьфу! Ну, ладно я! Тебя-то за что?

– Я за твою подготовку ответчик. Выберемся – молодцы! Спалимся – никто и не вспомнит, что были такие. По бумагам, мы с тобой мертвые души.

– Проясни, мы в этих лесах партизанить до каких пор будем?

– Не долго. Как спецов нейтрализуешь, так и следы заметем. На всё про всё генерал нам десять дён отвел.

– Ур-род! Ну, ясно. Что-то подобное можно было ожидать.

Каретников не знает, что там в других боярских родах, но тот же Константин Платонович «исповедовал свою философию», свое мировоззрение, которому следовал всегда. Их он еще в прежней жизни передал Михаилу. Рожденный в их роду, независимо от того, чем занимался в повседневной жизни, был воином и немножко магом, что прежде всего, ставил защиту своего дома и земли родной выше всего на свете. Тот же Сашка, брательник родной, он хоть и не знает про основы каретниковского рода, хоть изначально не мог стать перевертышем, а науку постоять за себя, характер и те же жизненные устои ему не только с кровью передались, но еще и с воспитанием. Данная философия у Каретниковых и ранее наследовалась от отца, который получил её от своего отца, к сыну, который передаст своему отпрыску. «Дом и земля» – это прежде всего люди. Добрый «брат» из Москвы сейчас толкал его на нарушение жизненных устоев, а целесообразности в смерти спецов Каретников никакой не видел. Их подставили, так же, как и его…

* * *

Группу в полном составе вскоре должны перебросить в Афганистан, а перед этим парни обязаны пройти полную боевую подготовку. Прежде всего, проверялась техника выживания. Именно им предстоит работать в «зеленке» на чужой территории. Поэтому и «выбросили» в «медвежий угол», где, пройдя сотню километров, вряд ли встретишь человека. Дорогами здесь и не пахло. Да и вообще, могло показаться, что они последние из оставшихся на Земле людей. Вооружение штатное, но при этом всего лишь по три боевых патрона на ствол. Нож, лопатка и девятьсот граммов спецпайка в РД. Всё, дальше крутись, как хочешь! «Золотая» осень покрасила природу в свои цвета, и командир уже не раз поминал ее добрым словом, за то, что в этом году в этих широтах затянулась оттепель и снегом не пахло. Ночи холодные, даже слегка подмораживало, но день теплый и солнце греет прилично.

Из района выброски группа спецназа ПГУ КГБ вышла по графику и без происшествий. Единственная нестыковка с первоначальным планом учений, так это то, что им поменяли маршрут. Средство связи работало только на прием. «Шаман» доложил командиру, что предстоит действительно боевая работа. Все дело в сбежавших зэков, имевших на руках несколько единиц огнестрельного оружия.

– Сколько их там сбежало? – уточнил командир.

– Двое.

– Всего-то? Для этого нас «снимают с маршрута»?

Пока «зенитовцы», рассредоточившись на местности, отдыхали, командир группы, его зам и «контролер», офицер, закрепленный за группой, склонились над картой, определяли, что особенного может быть в полученных координатах нового места «работы».

– Если вокруг заданной точки провести окружность, то получится следующее. В центре – какой-то объект. От него на расстоянии тридцати и более километров три населенных пункта. Емелина Горка, Лидянка и Малый Ручей.

Командир принял решение.

– Выдвигаемся. Первоначальная цель – «объект» внутри треугольника населенных пунктов. Используем его как базу и уже из него ведем поиск преступников…

Бегом, быстрым шагом, снова бегом. Восемь бойцов с заросшими щетиной лицами, потные и грязные, словно заведенные механизмы, ногами «глотали» километры леса, обходили болота и скальные нагромождения. Несколько раз пришлось «штурмовать» по-осеннему холодную воду речушек, воспользовавшись подсказками тропинок, протоптанных дикими животными. Кедр, зам командира группы, шедший первым в «колонне», отпальцевал: «остановиться, рассредоточиться, разобраться по секторам». Командир, обминая подчиненных, проскочил вперед, залег рядом.

– Что?

– Маршрут пройден. Сом доложил, что видит объект…

Сом шел передовым дозором. Информацию про лесную усадьбу передал по «Соколику». Р-392-А, переносная УКВ радиостанция для групп специального назначения «Сокол-М», ее радиус действия всего-то три километра, а в лесу и того меньше. Народ все больше без спецсредств обходился, но раз уж и до них дошел прогресс, почему не поучиться?

– …опасности нет.

Взобравшись на деревья, наблюдали за обстановкой. Прямо посреди леса находилась роскошная усадьба, обнесенная забором, с добротным домом, хозяйственными постройками и «мишурой» для качественного отдыха. Видно, что топится баня, у открытой веранды дымит самовар. Чувствуется запах съестного, вызывая у каждого потоки слюны. Ребята мало того что устали, так ведь и пищи нормальной давно не ели. На подворье мужчина «мельтешит» по хозяйству. Тревога на его лице отсутствует. Он спокоен и деловит, видно, что контроль над ним отсутствует.

Спустившись вниз, командир мельком глянул на «контролера». Решение принимать ему и ответственность на нем. Лица у ребят пытливые, но и они готовы к любому приказу старшего группы.

– Кедр с Нестером проверяют усадьбу, остальным предельное внимание и готовность применить оружие. Сом, Тихий. Парой страхуете вошедших во двор. Лепет, с дерева отслеживаешь любое передвижение на подворье.

Лепет – снайпер, ему со своей СВД[20] надлежит действовать автономно и самому решать, кого из «двуногих» «минусовать и множить на ноль». Кот, это его второй номер, по совместительству ангел-хранитель Лепета. Если все выполняют поставленную задачу, для обоих она несколько иная.

– Работаем!

Время пошло. И действительно, офицер-наблюдатель бросил взгляд на часы.

Хозяина усадьбы спеленали чисто. Да он, в общем-то, и не сопротивлялся особо. Пару раз дернулся, а потом затих, лишь глазами наблюдая, как «гости» хозяйничают по закромам, суют нос во все щели. Что ему остается делать, когда руки-ноги связаны, а люди в камуфляже, с оружием в руках, снуют, как тараканы по столу с хлебными крошками. Худощавый, жилистый мужчина европейской наружности, одетый в мешковатый костюм армейского образца, выкрашенный в цвета осеннего леса, наклонился над ним. Глаза умные. В них даже доброта проглядывается. Местами! Расшатав кляп во рту, извлек его, отбросил прочь. Подмигнув, спросил будто старого знакомого.

– Есть кто еще в усадьбе?

Хороший человек, даже бить не стал. Ответа не дождался, помешали.

– Командир!

Позвали от сарая.

– Здесь еще двое!

Поднялся на ноги, быстро переместился к сараю. Нестер улыбался во все тридцать два здоровых зуба.

– Чего скалишься?

– За нас нашу работу выполнили.

– Не понял?

– В сарае те, кого нам разыскать нужно. Кстати, и «калаши» там же.

– Уверен?

– Сам глянь.

Сарай, вернее хозблок, встретил вошедшего командира чистотой и идеальным порядком. Инструмент, коробки, ведра и рабочая одежда разложены и повывешены на места. Оконные стекла надраены. Даже на рамах ни пылинки. В проходе между узким столом и верстаком лежат два тела. Два крепких мужика, действительно спеленутых кусками материи от шеи до ног. Поверх «пеленок» перевязаны веревками, но так неумело, по-дилетантски, что смех разбирал. Оба безбожно дрыхли, только их прерывистое, хрипловатое дыхание наводило на мысль, что с ними не все так просто. Оглянулся на подчиненного, спросил:

– С чего решил, что это «наши»?

– Клин, да ты на их пальцы взгляни!

Действительно. Прощелкал! На пальцах рук, словно напоказ высунутых из матерчатых коконов, видна «синька» партака, так сказать верительные грамоты за отсидки на зонах. Ну, и как это понимать?

– Тащи сюда хозяина всего этого благолепия. Посмотрим, что он нам скажет.

– Есть!

Местный житель, молодой, но располневший на свежем воздухе и хорошем питании мужчинка, затравленно глазел на командира, судя по всему, не понимал, чего от пришлых ждать. Клин, капитан Клинков Игорь Назарович, не спешил задавать вопрос. Сидя на верстаке, изучал аборигена. Хмыкнул своему выводу. Рыхлый хитрован, который, скорее всего, казарм Советской Армии и не нюхал, каким-то образом смог повязать вышедших к его жилью зэков. Непрост парниша, да и усадьба непростая. Одного импортного пойла в самом доме и погребе под самую завязку затарено. Медвежий угол, а чешское пиво ящиками стоит. Мало того, Лепет, флегма каких поискать, когда увидел в большом количестве финское пиво в подвале, чуть в осадок не выпал. Шевелил губами, произнося шепотом названия напитка. Koff, Lapin Kulta, Karjala. Советскому человеку лишь иногда чешское пивко удавалось «урвать» с чёрного хода продуктовых магазинов, а в этой дыре, как в пещере Али-Бабы… Игорь точно и не помнил, когда такое видел. Наконец спросил, пальцем указав на спящих:

– Что скажешь?

– Дак, а что сказать? Пришли двое, попинали малость, ствол в живот уперли, и ну хозяйничать. А мне как потом за разбазаривание народного добра отчитываться? Ну, я их клофелином и подпоил. Пол суток еще проспят, а там глядишь…

– Как это народного добра? Поясни!

Командиру впервые пришла на ум нестыковка во всем увиденном в усадьбе.

– Дак я же и говорю, это объект народного хозяйства. Лесная заимка для охоты и отдыха членов правительства страны и Центрального Комитета. Здесь они от трудов праведных отдыхают, сердешные наши. Я на объекте народного хозяйства смотрителем работаю.

Задумчиво посмотрел на собеседника, наморщив лоб, предположил:

– А вы о чем подумали?..

– Нестер, развяжи его.

– Понял.

Смотритель оказался парнем неплохим и незлобивым. Группа поставленную задачу, считай, выполнила, но все же не слишком расслаблялась. Вот протопленная баня для них пришлась как находка. Отмылись, отдраились, побрились. Вышли на свет божий из парной, а стол уж накрыт. Любит наш народ защитников Родины. Сервировка стола, как в ресторане. Некоторые парни таких деликатесов отродясь не едали. За всю страну Советов Клин не скажет, только у них в глубинке России почти любой продовольственный товар считался деликатесом! Не про икру, она даже не у всех чиновников высокого ранга часто на столе присутствовала! О простых смертных подумал, вспомнил. Невольно слюнки от такого изобилия побежали. Черная и красная икра, копченые белужатина и севрюжатина, сырокопченые колбасы, балык. А вон крабовое мясо, красная рыба и шпроты. Куда он столько навалил? Обожрутся парни. Мельком глянул на контролера, тот сам в прострации и явно не против отведать «кусок от правительственной пайки». А-а! Один раз живем! Чего уж там, раз предлагают. Для проформы спросил «хозяина»:

– А отчитаешься как?

– На тех двух уродов, что в сарае дрыхнут, спишу. Да вы кушайте, не стесняйтесь! Сейчас пива принесу и по рюмке чего покрепче из импорта налью.

Эх! Они ведь и верно, пока еще на своей территории, а как там в Афгане будет… Клин махнул рукой разомлевшим после парной парням.

– Навались, братва!

Еще толком насытиться не успели, а молодой смотритель из ящика на стол пиво выставляет. Живут же люди. Фигурная бутылка с красивой этикеткой показалась всей честной компании.

– По пять капель! – предложил хозяин.

– Это лишнее… – попробовал встрять контролер.

На что услышал:

– Вы что, нерусские? Я же вам мировую «за понимание» предлагаю выпить, а не спаиваю вас.

– Одну можно! – согласился командир.

Дружно выпили. Н-да, хорошо пошла!

– Кто тебя только смотрителем на такое теплое место поставил?

– Дядька пробил. Он у меня второй секретарь Зырянского райкома.

– Поня-ятно!

Повело. Это потому, что давно на подножном корму «сидели». И не только Клина повело. Что? Что с ним? Состояние заторможенности, язык как не родной. Алка, и та песню перевирает, или… «Срубило!» Аут! Темнота.

Динамики, надрываясь под потолком, весело «терзали» разухабистую песню молодой, но подающей большие надежды певицы:

По острым иглам яркого огня-а-а Бегу, бегу, дорогам нет конца-а, Огромный мир замкнулся для меня-а-а В арены круг и маску без лица-а. Я – шут, я – Арлекин, я – просто смех, Без имени и, в общем, без судьбы-ы. Какое, право, дело вам до тех, Над кем пришли повеселиться вы?..

Ф-фух! Вот и все, дело сделано. Каретников с огромным удовольствием выплюнул куски поролона, засунутые за щеки для придания лицу одутловатости и полноты. Рассупонив одежду, вытряхнул подушку, привязанную на живот. Даже полегчало. Теперь заняться болящими. Изъяв из аптечки две ампулы и шприцы, вошел в сарай, присмотрелся к обоим «дедам». Нормально! Несмотря на возраст, бывшие комитетчики люди еще крепкие, а с дозой «лекарства» он угадал. Сначала одному, потом второму ввел в вену «противоядие». Через час точно оклемаются. Голова поболит, зато никого «мочить» не пришлось, все же спецура – парни свои.

…Мысль пришла Михаилу внезапно. Когда с Кузьмичом вернулись на заимку, на глаза попался смотритель со свежим, наливающимся синевой фингалом под глазом и рассеченной бровью с кровяным потеком.

– Что с вами, Вадим Сергеевич? – спросил Каретников.

– З-зараза! Решил дровишек для баньки наколоть, а оно с топорища соскочило и прямо… Ой! Миня, аптечка знаешь где?

– Знаю.

– Тогда перекись и пластырь тащи.

– Сейчас.

Сунулся в аптечку. Объемный большой ящик с красным крестиком на дверце в своем чреве имел фигову тучу медицинских препаратов, все больше импортного производства. Пошерудив, нашел искомое. Уж и уходить намеревался, но рука нечаянно свалила на пол пузырек. Нагнувшись, подобрал, хотел вернуть на место, да вот только инерционно прочитал название на русском языке. «Клофелин». Ба-а! Знакомое лекарство! Его даже в глаза капают при этой… как его… глаукоме, кажется. Мысль сформировалась тут же. Если спецназ вскоре здесь будет, а Мастер ни ухом ни рылом не ведет, передав решение задачи ему, то и действовать нужно уже сейчас.

Клофелин с алкоголем, можно сказать, смертельный коктейль. Попадая в организм, лекарство стремительно расширяет сосуды, по которым спиртное почти мгновенно приходит в мозг, лишая человека способности мыслить адекватно. В то же время у жертвы резко снижается давление, а чуть позже наступает спазм сосудов, еще более усиливающий действие, которое оказывают клофелин с алкоголем. Сильное опьянение наступает очень быстро. Хорошо, если доза рассчитана «правильно», тогда проснувшись спустя несколько часов с сильной головной болью, человек ничего не будет помнить, но он останется живым. Если дозу превысить на десятые доли миллиграмма, клофелиновый коктейль убьет даже физически сильного мужчину. Сейчас главное само самочувствие «пациентов» держать под контролем. Как правило, Кузьмич спиртным не злоупотребляет, но от бокала красного вина не откажется. Поэтому и Вадиму Сергеевичу нужно навязать напиток.

Сработало! Вначале у «пострадавших», выпивших навязанный им коктейль, нарушилась координация движений, а опьянение в считанные минуты достигло своего максимума. Кузьмич действительно профи, первым почувствовал неладное, первым осознал опасность, даже понял, от кого она исходит. Схватился на ноги, в попытке хоть что-либо предпринять, да тут же споткнулся, можно сказать на ровном месте. Бедняга! Каретников наблюдал, как оба «деда» начинают терять ориентацию в пространстве и времени. Всё! Спят! Наклонившись над каждым, послушал ухом сердечные ритмы. Н-да! Кузьмич – нормально. А вот с Вадимом прямо беда. Его сердце бьется все реже, судя по всему, давление падает до критического уровня. Есть надежда, что полная остановка сердца и смерть наступят для Сергеевича не сегодня. Ладно, что Бог даст, так тому и быть. Сам ведь своим рассказом о выкрутасах «конторских девочек» сподвиг на возможное решение проблемы со спецназом…

Глава шестая. Договоры следует соблюдать

С прилетом к заимке двух вертушек для Михаила закончилась учеба. На прощанье, махнув рукой Кузьмичу, он «растворился в теле» вертолета, в душе надеясь, что с Сирийцем они встретятся не в этой жизни. За науку, конечно, ему спасибо, но… Вадиму Сергеевичу прилетевший медик оказал помощь, кажется, пронесло «старика», и его смогут поставить на ноги. Злопамятный Мастер, тот оклемался быстро, по рации связался с московским начальством и сейчас выглядел как огурец, затаив обиду на ученика, лишь мимолетным взглядом выдал это при скомканном прощании. Спецгруппу из подразделения «Зенит» увозили другим «бортом». Парни молодые, крепкие, они здорово возмущались, осознав, как Каретников их всех подставил. Ничего, зато живы! Как там с ПГУшниками, черт знает, а у военных все просто – дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут.

Забияка похлопал по плечу. О событиях в «медвежьем углу» он знал лишь в дозированной форме, но понял, что его «крестник» одержал какую-то маленькую победу. С расспросами не лез. Два «брата-акробата», всюду сопровождавшие его, так те и вовсе молчали, будто их происходившее рядом не касалось вовсе.

Москва! Кажется у Пушкина в «Онегине» золотыми буквами вписан выплеск щенячьего восторга при упоминании названия сего города… Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! Нет, все верно. Столица, и этим все сказано… пока. После девяностых отношение людей к этому «резиновому» городу несколько поменяется…

– Куда меня?..

Забияка уселся на переднем сиденье ведомственной «Волги», на вопрос Каретникова повернулся к нему лицом.

– Есть такой переулок, Сивцев Вражек называется. Вот туда и едем.

Ну-ну!

* * *

…С декабря по февраль ведомство Андропова понесло некоторые потери личного состава, незначительные на первый взгляд, но все же требующие рассмотрения специальной комиссией. Под колесами вагона метро погиб Василий Никитович Митрохин, работавший в архивном отделе Первого Главного управления КГБ. Свидетели происшествия утверждали, что погибший якобы сам из толпы бросился под поезд. При праздновании Нового года на своей подмосковной даче угорел Адольф Толкачев, ведущий специалист в области создания самолетов-невидимок и систем управления ракетами и самолетами, конструктор Министерства радиоэлектронной промышленности СССР. С этим товарищем вообще интересная деталь всплыла. Когда следственная бригада приступила к работе, в тайнике комитетчики обнаружили свыше шестисот тысяч рублей – деньги по нынешним временам огромные, простому смертному столько «не поднять» и за три жизни. Но эти смерти можно хотя бы по человеческим меркам оправдать и понять, а вот смерть Бориса Южина, офицера КГБ, работавшего в Сан-Франциско под прикрытием должности корреспондента ТАСС, выбивалась за рамки бытового происшествия. Выбивалась хотя бы тем, что человека вызывают на Родину, для корректировки задачи, а он вечером гибнет от ножевого ранения в сердце. Неподалеку от места преступления проходили толпы болельщиков, хлынувших к станции метро после хоккейного матча. Свидетелей, что-то видевших, нет. В начале февраля на зимней рыбалке гибнет заместитель начальника отделения УКГБ по Москве и Московской области Сергей Воронцов. Человек в алкогольном опьянении замерз прямо у рыболовной лунки.

Находясь под крылом ПГУ КГБ, Каретников всей своей сутью оставался гэрэушником, и вытравить эту суть не мог ни Аксенов, ни весь Совет волхвов. «Организм» противился подыгрывать «соседям», выводя их контору в передовики «шпионского труда». Так уж повелось, что с самого зарождения «Системы», взаимоотношения советских разведслужб были всегда натянутыми, а иногда и откровенно враждебными. КГБ и его руководство стояли в номенклатурном табеле о рангах неизмеримо выше Генштаба, а внешняя разведка Комитета всегда имела приоритет по бюджетным ассигнованиям, количеству сотрудников, статусу зарубежных резидентур и служебным рангам руководства. Все это порождало взаимную неприязнь. На этот момент «соседи», то есть ГРУ ГШ, в своем составе хотя бы кадры нормальные имеют, способные адекватно работать на благо страны. Так ведь если оставить все как есть, не за горами тот час, когда все изменится в худшую сторону.

Михаил в свое время на своей шкуре прочувствовал «счастье» иметь дело с коллегами из соседнего ведомства. К моменту распада Союза значительная часть служащих ПГУ КГБ, ее зарубежных резидентур состояла из детишек высшей московской номенклатуры. Они не смогли, да в общем-то особо и не старались сохранить страну, микроб личного обогащения, личного благосостояния к тому времени прочно угнездится в организме людей данной структуры. На какое-то время этот орган разведки в стране потеряется. Покажется многим, что возродить его не получится. Обошлось. Возродили, но при этом сократив в разы количество резидентур, сотрудников под «крышей» и… потеряв почти всех нелегалов. В отличие от коллег, ГРУ вышло из этой передряги вполне сохранившей боеспособность структурой. Можно только спасибо сказать генералам Ладыгину и Корабельникову – костьми ложились, но не позволили «слить своих бойцов». Так почему бы ему не помочь своим уже сейчас, а не ждать июля восемьдесят шестого года?

Аксенов дал недельный отпуск, можно ведь имитировать выезд на побывку к родным. Что поделаешь? Соскучился он по мамке с папкой. Позвонил полковнику.

– Евгений Сергеевич, привет! Решил на время отпуска к родным прокатиться… Да, в Алмазную… Нет. Поездом… Дней через пять как штык буду на месте. До свиданья.

Вот теперь посмотрим. «Пассажира» определил давно, а тянуть не хотелось…

Генерал Поляков в восьмидесятом году вышел в отставку по состоянию здоровья, но мало того, что стал работать вольнонаемным в управлении кадров ГРУ, получив доступ к личным делам всех сотрудников, он еще с большим энтузиазмом продолжил «сливать» агентуру и выдавать секреты ГРУ. В той, прошлой жизни, когда Михаил прочно вошел в систему «Управы», стал там мало-мальски значимым человеком, Полякова уже расстреляли. Каретников помнил лишь лицо с фотографии. Грузноватый, лысый человек, остроносый, слегка скуластый. Физиономист сказал бы сразу, таким людям свойственна гибкость в отношениях. Им не занимать энтузиазма и изворотливости. Один из агентурных псевдонимов, присвоенных предателю заокеанскими кураторами, был – Хитрый Лис. Генерал и в жизни легко приспосабливается к любой ситуации. Большой плюс, что теперь он пользуется общественным транспортом, а не ездит в «персоналке». Адресок проживания «пассажира» Михаил добыл путем периодических бдений у метро «Полежаевская», несколько раз провожал его до самого дома. Пару раз проехался с ним в троллейбусе, в маршруте которого была близость американского посольства. Пора было на что-то решаться, вот только свободного времени Аксенов ему почти «не давал», снимая контроль Забияки и его подручных над «братом» лишь на время операций. Задачи сыпались, как из рога изобилия. Каретников уже и расстраиваться стал, как вдруг… Помогла «командировка».

Вечером генерал Аксенов пришел к нему на квартиру. Каретников полчаса как сам заявился с работы. Его иногда разбирал смех, что он, как Юрий Деточкин, работает страховым агентом в Москве. И ему же, как персонажу известного фильма Рязанова, правдами и неправдами приходится выцыганивать кратковременные отпуска. Положение «вольного стрелка», обеспеченного московской пропиской, с документами на имя Фомина Геннадия Николаевича, «белобилетника» по состоянию здоровья, с маленькой зарплатой, вполне устраивало и Каретникова и его официальное начальство. Не каждый пенсионер согласится за гроши таскаться по городу.

Генерал, переступив порог, с места в карьер перешел к делу, видно запарка на работе. Прошел вслед за хозяином на кухню, не снимая демисезонного пальто, уселся на табурет.

– Чай, кофе?

– Нет. Завтра с утра напишешь заявление на отпуск, соответствующую справку я тебе принес.

– Есть работа?

– Есть.

Положил на стол красочно оформленную путевку за рубеж. Михаил торопливо раскрыл «книжицу» путевки, присвистнул. ГДР – значилась надпись на мелованной бумаге с печатями. Семь календарных дней должны охватить достопримечательности юга Восточной Германии. До этого времени речь о работе за кордоном не шла.

– Это надо понимать так, что пора пришла навестить Геннадия Григорьевича Вареника?

– Правильно понимаешь. Отозвать в Москву его не дадут. Повлиять на «крышу» в нашем ведомстве не могу, это вызовет подозрения…

Геннадий Вареник вырос в семье полковника КГБ, по его же протекции стал сотрудником госбезопасности, осев в ПГУ.

– …своего преступления он пока что не совершил, но до него, как ты сам расписал, считанные месяцы осталось ждать. Теперь так, после того, как получишь отпуск, пойдешь… – назвал адрес, – там тебя будет ожидать фотограф. Документы получишь на Белорусском вокзале, в поезде лишний раз лицом не свети. В Магдебурге захочешь в туалет, там тебя подменит лейтенант нашей тамошней службы. Кроме него и его непосредственного начальника, о том, что тебя нужно встретить и подменить, не известно никому. Конверт с документами, деньги, ключи от машины сменщик передаст при встрече.

– Двойник?

– Да. Чтоб найти похожего и из Мухосранска в Западную группу войск перевести, пришлось многоходовую комбинацию проводить. Кого подмазать, кого по шерсти погладить, а кого и против. Цени!

– Я тут при чем? Я исполнитель голимый. Ты решаешь, планируешь, вот сам себя и хвали за ум и изворотливость.

– У тебя часом не надлом случился? Не нравится мне твой такой подход к мероприятию.

– Все нормально.

Помолчали, каждый о своем думал. Генерал вывел общий итог беседы с «сотрудником»:

– Ладно… Учить тебя чему-то, только портить. Как ты понял, время командировки ограничено…

Поздно вечером раздался телефонный звонок. Поднял трубку.

– Алло!

– Здравствуй, Мишка!

Кто это? Мозг подсказал, чей голос, перебиваемый помехами на линии, он слышит. Он уж и забывать стал, что есть такой человек.

– Антон?

– Я. Тебе плохо? Миша, я в походе был, не мог ничего сделать. Одной пуповиной связаны, горе твое чувствую даже на большом расстоянии. Только сны плохие снятся, будто ты кличешь, хреново тебе, а руки кровью выпачканы. Как ты, братишка?

– Все хорошо. Хожу, дышу, ем. Рана кровоточит. Ведь, считай, половину души отняли. Деда на этом свете уже нет, как нет любимой женщины и не рожденного ею моего ребенка. А так все путем! Хожу, дышу, ем. Ты откуда этот телефонный номер знаешь?

– От Бориса Сергеевича. Знаешь такого?

– Виделись.

– У меня скоро отпуск за дальний поход будет. Приеду.

– Не нужно.

– Что так? Видеть не хочешь?

– Я в командировку еду.

А ведь и ему плохо было. Только не знал почему. Даже не представлял. Это, оказывается, «дедовщина» в учебке так на Антона действовала, а его «полоскало». Как у молодого волхва все образовалось, так и он успокоился. Многого дед рассказать не успел, теперь по наитию до всего доходить придется, а еще дедовы «дневники» вспоминать…

Поезд медленно подкатил к перрону. Магдебург. «Смена караула» прошла успешно. Парнишка, по внешности очень похожий на Михаила, сунул ему в руку пластиковый пакет, парой слов объяснил, где припаркована машина. Из здания Хауптбанхофа, без каких-либо вещей по длинному подземному переходу, «блеснувшему» изыском серых стен, прошел к автовокзалу, миновал площадку, снующих людей, выискивавших свои транспортные средства и просто праздно шатающихся в ожидании рейса. Кажется, сюда! Витрина с выставленным в ней женским нижним бельем. Чуть дальше на брусчатке мостовой – автомобиль.

Уже сидя за рулем, тронуть «мерина» с места не торопился. Спокойно распечатав конверт, изучил его содержание. Так как никто не мешал, чертыхнулся от души, матом излив мысли, касаемые местной резидентуры. Ублюдки! Ничего умней выдумать не могли! Паспорт гражданина ФРГ был выписан на имя Иоганна Вайса. Чего тут не понять? Какому-то идиоту очень нравится советский фильм «Щит и меч»! Под тонким слоем грима, легкими мазками наложенного на лицо, зачесалась кожа на левой щеке. Полного сходства с двойником не было, пришлось в туалете поезда по фото сменщика гримироваться. Стерпел «почесухи». Дождавшись, пока все успокоится, тронул машину с места. Город он знал по прошлой жизни, изучая его по картам, поэтому торопиться не стал.

* * *

– …Близко к нему не приближайся!

– Сам смотри! Он еле ползет!

– Вот и ты ползи за ним!

– А что там с другим?

– Не наши проблемы. Его ведут.

– Не могу поверить. Эти оба словно близнецы-братья!

– В жизни всякое бывает. Не отвлекайся.

Не ясно, кто послал сигнал, но окружной отдел Штази земли Саксония-Анхальт отреагировал как должно. Доброжелатель на хорошем немецком языке, но с выраженным акцентом, проинформировал, что один из работников «союзного» ведомства очень может быть готов к контакту с иностранной спецслужбой. Было названо время и место контакта. Контрразведчиков смутило именно выражение – «очень может быть». Поэтому ставить в известность советских коллег пока не стали, решив понаблюдать, по возможности снять происходящее на камеру. Четыре бригады «топтунов» приступили к работе, а группа захвата томилась в ожидании в помещении привокзального полицейского участка.

Объект появился у здания железнодорожного вокзала. Расплатившись с таксистом, легким шагом направился внутрь вокзального комплекса. Потолкавшись в толпе пассажиров, походив у касс, бутиков-киосков, полистав журналы с лотка продавца, направился в туалет.

Конрад Капке пересек широкий холл, пару раз в людском потоке чуть не столкнувшись с дамами преклонного возраста и молоденькой девицей. Времени потерял совсем не много, но успел к «шапочному разбору». Этот советский товарищ прямо метеор какой-то! Или все же не стал «делать свои дела»? Или проверялся? Короче, когда Капке готов был зайти в «мужскую комнату», протянул руку к ручке двери, из туалета показался объект, торопливо удалявшийся в сторону подземного перехода на перроны. Старший издали подал сигнал, мотнув подбородком. Ясно! Необходимо продолжать слежку. Под землей в переходе объект смешался с толпой советских туристов, прибывших из Москвы, и, присоединившись к ним, уже не отходил от группы.

Майор Розенкранц, рассудив, что людей для пригляда за одним человеком вполне хватит, остался стоять у окна, жестом дал понять напарнику не сходить с места. Через пять минут они оба с удивлением отметили появление объекта из туалетной комнаты. Вот это номер! Их, выходит, двое, совершенно одинаковых на лицо. А группы слежки-то все вне поля зрения. И что делать?.. Продолжать наблюдать за вторым. Только это и остается…

Сейчас их «Варбург» ведет объект, находящийся за рулем «мерседеса» с западными номерами, и, судя по всему, он направляется на выезд из города. Передали информацию по рации, но возможность в огромном городе сесть объекту на хвост была пока только у них.

– Интересно, что ему в Ошерслебене понадобилось? – задал вопрос Хайнц, крутивший «баранку» руля. – Мелкий провинциальный городишко.

После того, как начальство успокоило тем, что сняло часть ответственности с его шеи, майор воспрял духом, поэтому пояснил подчиненному свои домыслы:

– От Ошерслебена до Нижней Саксонии рукой подать. Граница, вот его цель.

…На такой дороге скорость, считай, запредельная. Машину жалко до слез, но ведь не своя. Слежку срисовал еще в городе. «Протекло» – то как! Немцев за своих никогда не считал. Даже в это благодатное время относился к Штази как к организму, «рожденному в грешном кровосмешении» советской ГБ с гестапо и абвером. Но не отнять у них – профессионалы! Организацию жалко, наши скоро сдадут ее и не оглянутся.

Стрелка на наручных часах показывала четверть третьего по дневному времени. На крутом повороте прибавил скорость, за голыми стволами весеннего леса скрывшись из поля зрения преследователей. Выскочив на прямую дорогу, справа углядел просеку и тут же тормознулся. Выскочил из машины, поднял капот. Вот и трахома ГБ «выползла» из-за поворота.

«Вам, ребята, от простых смертных службой отличаться не рекомендовано, а потому…»

Выйдя к обочине, поднял руку с просьбой остановиться и оказать помощь. Обозначив правый поворот, подрулили к «мерину». Оба, покинув салон, вышли из машины.

– Проблемы?

Скорчил кислую гримасу, упавшим голосом пожаловался:

– Что-то с двигателем, давление упало. Машину оставлю здесь. Поможете до города добраться? У вас ведь можно «техничку» вызвать?

– Хо-хо! В приличную сумму вызов обойдется.

По шоссе катил маршрутный «Икарус», на расстоянии натужно обозначая себя оборотами двигателя. Нужно потянуть время.

– Может, из вас кто в технике разбирается?

– Если давление не держит, то дело дрянь.

– И все же?

Товарищам контрразведчикам, может, тоже светиться не хотелось, а тут глаз в автобусе больше, чем людей.

– Ну, заведи.

Автобус наконец-то показал хвост. Машина завелась, только двигатель рычал на повышенных оборотах. Михаил всего-то подсос на всю длину вытащил. Подошел к наклонившемуся над движком более зрелому мужику, между тем отметив, что молодой страхует любое его движение. Молодец, но слишком близко стоит к ним, можно сказать впритык. Зря он так делает. Хмыкнул в душе. Старший уж слишком сильно в роль вошел. Дурашка! Он что, и правда в моторе ковыряться собрался? Ребром ладонь впечатал в шею молодому и тут же обрушил капот на спину «ремонтнику».

– Ох!

Капот вверх. Удар кулаком в голову, чуть выше правого уха. Перетащил обоих на заднее сиденье «Варбурга». Мимоходом расправился с рацией, удостоверился, что люди живы. Как нельзя вовремя, к месту пригодились найденные в бардачке наручники, приковал гэбэешников друг к другу, второй парой спецсредств зацепил руку одного из них с ручкой над дверью машины. Пистолеты пихнул под переднее сиденье водителя, потом разыщут, а ему без надобности. Машину отогнал в просеку, услышав за спиной болезненный стон. Нормально! Теперь делать ноги, и побыстрей!

На пограничном переходе проблем не возникло. Герр Иоганн Вайс, гражданин ФРГ, багажник пуст, из вещей только портмоне с деньгами да кейс с нижним бельем и туалетным несессером. Спрашивается, зачем ездил? Родственников навестить? Дело нужное. Как за короткое время проверишь? Никак! Штази то ли вмешиваться не решились, боясь нарушить возможную операцию «старших братьев», то ли действительно из поля зрения успел уйти. Не поймешь! Проехал. «Свои» так и вообще в две минуты с пропуском на территорию Федеративной Республики управились.

Нет ничего круче западногерманских автотрасс. Ездить по ним – сплошное удовольствие. Даже американским хайвеям с ними не сравниться. Автобаны гораздо ровнее и шире, правила на них логичнее, а аварийность вследствие этого намного ниже, притом, что на многих участках нет ограничения скорости. В ГДР за времена социализма оставшаяся с прежних времен дорожная сеть пришла в упадок, хотя советские граждане, приезжающие в Восточную Германию, так не считают – на фоне узких и некачественных советских дорог восточногерманские трассы все равно смотрятся очень выигрышно, а для местных жителей на пластиковых «Трабантах» и так сойдет.

«Встал» на трассу, нажал ногой на «гашетку». Красота! Скорость! Она, родная, рекомендована здесь о-го-го-го! Сто тридцать километров в час. И это только средняя! А если есть возможность, «при» сколько влезет, лишь бы машина не развалилась.

Он и пер. Rasthof, парковка с заправкой и зоной отдыха, заставила свернуть. Машина кушать хочет, он тоже. Сначала подъехал к колонке, сам вставил пистолет в жерло бензобака, налил бензина под горловину. Порядок! В кассе расплатился, отъехав на стоянку, закрыл машину. Размяв затекшие мышцы, не стал чисто по-русски орошать кустик за углом, сделал дело в нормальном сортире, «отвалив» «сборщику подати» аж целых пятьдесят западных пфенигов. Грабеж натуральный! «За мое же добро, приходится платить!» Шутка! Умылся. В кафе взял салатик, горячую колбаску и кофе. «Заправился», можно ехать дальше.

Триста пятьдесят километров отмахал, даже не заметил.

«Живут же люди! Только мы их в сорок пятом все равно дрюкнули!»

Бонн хоть и столица, а городишко так себе, небольшой, но уютный, древний, потому со своим «лицом». «Мерина» бросил у вокзала, там ему самое место. Пройдя по Почтовой улице метров двести до соборной площади, отметил взглядом памятник «старику» Бетховену. Знал бы композитор, что его именем янки назовут собаку, небось в гробу перевернулся, а так ничего, стоит себе перед зданием почтамта, даже от голубей не отмахивается.

Само здание обошел, прошел к средневековым воротам Штернтор. Небольшая, но уютная площадь Bottlerplatz, с фонтаном посредине, в эту весеннюю пору выглядела убого, несмотря на то что зажглись фонари. Вот и отельчик, здесь суждено Каретникову, вернее господину Вайсу, пожить какое-то короткое время. Завтра четверг, а «работать» нужно в пятницу, в крайнем случае в субботу. Где и каким образом проводит свободное время двадцативосьмилетний оболтус, вырвавшийся за пределы родной страны, имеется полный расклад, полученный еще в Москве.

Поднялся рано. Чашку кофе выпил внизу, в кафетерии, пролистав местную бульварную газетенку – «Express», рассчитанную на внимание бюргеров Кёльна и Бонна. Как это можно читать? Лажа полнейшая! Наши-то газеты читать «не айс» – «гоним и перегоним, пятилетку – за один день», но здесь свой вариант маразма общества…

Проехался к адресу, куда и планировал. Немцы народ безбашенный, у них рабочий день, наверное, в пять утра начинается. В такой час народ на улицах буром прет. Спрашивается, зачем так торопиться жить? Метро тоже своеобразное. На наше не похоже. Поезда пока дождешься, родишь. Пешком проще дотопать. Станций мало. Так и то большая их часть на поверхности находится.

Добрался. В общем-то, место тихое, домишко внушительный, высокой оградкой обнесен. Летом в этом уголке города должно быть красиво… Каретников улыбнулся, очередной раз поприветствовав тихую поступь прогресса. Работать в таких условиях одно удовольствие. Видеокамер, на каждом шагу выхватывающих тебя из потока людей, еще не придумали. Их заменяет во-он та пара немецких ментов, столбами вставших у ворот и глазеющих на законопослушных граждан этого милого сердцу города. Однако в куртейке прохладно! Весенняя сырость Германии допекала Михаила и в прошлой жизни. Так ведь и не смог к ней привыкнуть.

Кинул взгляд на часы. Скоро работники консульства, те, кто в городе проживает, потянутся к рабочим местам. Ну, а ему хоть бы одним глазком на фигуранта глянуть.

…«Die Falle». Название клуба переводится как «Западная ловушка». Похоже, что так и есть. Народу пруд пруди. По пятницам тут проходят обычные дискотеки, по субботам диджеи включают дополнительно к музыке диско только нарождавшегося фанка и хауса. Отличный звук.

Brother Louie, Louie, Louie, Oh, she’s only looking to me, Oh, let it, Louie, She’s undercover, Brother Louie, Louie, Louie, Oh, doing what he’s doing, So, leave it, Louie, Cause I’m a lover[21].

Молодежь не слишком вслушивается в слова, их земляк Берндхарт Вайдунг, взявший псевдоним – Томас Андерс, сейчас в самом расцвете сил и лет, голосом заставляет подвыпивших вестфальцев обоего пола дергаться на танцполе. Восторг. Крики радости, улыбки на лицах. Люди пришли отдохнуть. Придет ли сегодня «пассажир» в свое любимое место препровождения. По легенде, он журналюга из советских, на самом деле опер. Посещать такие места ему можно, чем он и пользуется.

Михаил расположился у стойки бара, здесь не так накурено. Чуть потягивая через соломину легкий коктейль, улыбался, не выделяясь из сложившейся гармонии толпы, наблюдал за входом в «гадюшник». Если Вареник заявится, то мимо стойки не пройдет.

Симпатичная немочка, милая, миниатюрная блондиночка, вырвалась из толпы, обратила внимание на молодого человека, скучавшего в одиночестве.

– Привет!

Откликнулся:

– Привет!

Вот как раз сейчас она ему меньше всего нужна.

– Я Стефани!

– Йоган!

– Скучаешь? Почему один?

– Проездом в Бонне…

– Я поняла по акценту. Ты северянин.

– Да.

– Идем потанцуем!

Отшить? Не вариант. Ему, может быть, предстоит и завтра здесь куковать. Придется соответствовать образу. Девчонка под песню «Арабесок» за руку потащила в беснующуюся толпу.

Hey, midnight dancer, oho-oho, Hey, big romancer, oho-oho, You are a sailor, a taylor, a jailer, You are from Ghana, Troyana, Montana…[22]

Как рыба в воде, растворился в компании девочки. Танцы, посиделки, снова танцы. Немцы умеют отдыхать. Когда-то давно услышал от одного дойча высказывание, запомнил на всю жизнь.

«Вы, русские, работаете, чтоб работать. Немцы работают, чтобы жить».

В чем-то он прав… Сидели за сдвинутыми столами, Стефани на правах подруги уже держалась за его руку. Кося взглядом на вход, шептал ей на ушко приятную лабуду.

О! Явился не запылился! Да он бухой, собака лесная! Работничек уважаемой конторы, гребаный!

Гена Вареник на ногах держался крепко. Громкая музыка позволила лишь жестом поздороваться с барменом от порога. Кстати, он был не один. Компания из трех дам и рыхлого парня среднего роста, сопровождающая его, от их стола «приземлилась» на другой стороне прохода, ведущего на основной танцевальный пятачок пола. Пообщавшись со своими спутниками, Геннадий пеликаньей походкой направился в сторону маленького зальчика игровых автоматов. Михаил, извинившись, попытался юркнуть следом.

– Я тоже в ту сторону, – придерживая Каретникова за рукав рубашки, негромко сообщила подруга.

Деваться некуда, кивнул, соглашаясь стать сопровождающим до помещения для дам.

В услугах «одноруких бандитов», стоявших одним рядом у стены проходной комнаты, нуждались десятка два человек, постоянно выражавших азарт руганью и восторгом. Этим людям музыка не мешала. Вареник игроком не был, а значит… Туалетная комната на пять кабинок не пустовала. Любители пива шли сюда вереницей, но и промежутки случались.

Пропустив на выход толстяка в свободного пошива батнике, открыл двери трех пустовавших «насестов». Два были закрыты изнутри. Стукнув в одну из дверей, услышал фальцет, никак не подходивший к спортивной фигуре Вареника:

– Beschäftigt!

Ага! Понял, не дурак! Рывком сорвал защелку на другой двери, ворвался в тесную кабинку.

– А-а! – подняв кверху лицо, попытался что-то выдавить из горла захваченный врасплох, сидевший на стульчаке «пассажир», тем самым предоставив возможность ударить в горло. Дорогой друг, спасибо! Мощный удар в гортань. И как окончательная точка в жизни Вареника, направленный вниз удар другого кулака, дробящий ключичные кости. Успел удержать ручку двери, прежде чем ее распахнули, в свою очередь выкрикнуть:

– Beschäftigt!

Сорвав с брюк покойного узкий, стильный ремешок, протащил его через дверную ручку и паз на стенке, куда входил сломанный язычок защелки, затянул до упора. Фигня, конечно, но пару часов продержится.

Прислушался. Вроде тихо. Носовым платком протер все, до чего мог коснуться руками. В два касания преодолел через верх срез кабинки у самого потолка, снова смахнул платком отпечатки пальцев и, шагнув к раковине, осмотрел себя в зеркало. Когда мыл руки, появились очередные страждущие, решившие опорожнить мочевой пузырь. Только успел выйти из комнаты, как появилась подруга.

– Молодец, что дождался. Идем!

– Куда?

– Это клуб моего старшего брата. Покажу комнату на втором этаже, где мне иногда приходится ночевать. Ее и оставили за мной.

– А приятели как же?

– А! – махнула ручкой. – Их проблемы.

Тоже верно. Он не против прогуляться. Как говорится, сделал дело, гуляй смело! Даже если через пять минут труп найдут, все едино это пресловутый «глухарь». А в глазах девушки бесенята пляшут. Задумала чего? Видно, ударило в голову выпитое. Вот как с женщинами бывает, выпьют на наперсток, а буянить могут на всю пол-литру…

Целоваться полезла, как только поднялись по лестнице и оказались в длинном полутемном коридоре. О времена! О нравы! С первого этажа музыка долбит, мама не горюй! Если так происходит три дня в неделю, то хлеб брат Стефани добывает нелегко. Очешуеть от басов можно! И это пока что диско!

Маленькая комнатка по-немецки проста и функциональна. С одним окном, в которое врывалась «мигалка» уличной иллюминации, с кухонным уголком, столиком и диваном… Белеющая в темени белая блузка. Ее лицо совсем близко. Набросилась прямо за порогом. Изголодалась, что ли?

Губы хозяйки прильнули к губам мужчины. Поцелуй был долгим. Короткая джинсовая, обтягивающая бедра юбка, выгодно подчеркивающая упругость и форму попки на людях, в бликовом освещении рекламы за стеклом чуть заголилась. Его рука уже была под ней в районе трусиков.

Со студенткой третьего курса Кёльнского университета алкоголь сыграл шутку, к тому же парень понравился. Такое случалось не часто. Еще когда за руку уцепилась, ощутила, какие сильные у него мышцы. В обществе понимали и принимали ситуацию, когда после войны два поколения немцев «выбила» химия. Да-да! Химическая промышленность развивалась, а экспериментальные потуги ее новаций уходили прямо в народ. Лекарства, продукты, питье, одежда, все тестировалось на людях. Результат налицо! Мужчины, не способные дать потомства, иные просто потеряли мужской «код», почувствовав в себе женщин. Женщины, рожавшие детей с явной патологией. Много чего. В ГДР советские офицеры помогали выбраться из демографической ямы, а здесь «пустое место» решили заполнить турецкими гастарбайтерами, имеющими свои традиции, менталитет, причуды… А еще этот парнишка не глуп, как некоторые… Пьяненько хихикая, Стефани все плотнее и плотнее старалась прижаться к своему новому другу, подставляя свое тело.

– Я завтра уезжаю… – между поцелуями смог произнести он.

– Останься!..

– Не могу!..

Палец проник во влажную норку в промежности ног. Михаил повел им внутри, заставил застонать девушку от удовольствия. Точно кошка, выпустившая когти, своим «маникюром» впилась в рубаху на его спине. «Естество», и без того стоявшее дыбом, сделалось прочнее камня.

Чуть отстранившись, резким движением сорвал с нее трусики. Вжикнув молнией на джинсах, вывалил наружу вставшее по стойке смирно «хозяйство», сразу направил его по назначению.

– Ох!

Двигал телом по нарастающей, сам соскучился по женщине, а эта женщина, помогая ему, покачивалась навстречу движениям. В бликах подсветки он отчетливо видел, что глаза Стефани зажмурены от удовольствия, она улыбается.

Потянулась, вцепилась в него, прижавшись всем телом и тормозя весь процесс, зашептала в ухо:

– Останься!

Ответил, так же шепотом:

– Не могу!

– У! – кивнула.

Это надо понимать как просьбу продолжить начатое?

Не размыкаясь в соитии, развернувшись вместе с нею на руках, хотел перенести «боевые действия» на диван, да только не донес, устроив ее попку на кухонный стол. Девушка клещом вцепилась в него руками, заведя ножки ему за спину и там скрестив их в замок. Мало того, Каретников ощутил, как она «потекла». Пора завязывать с… Что это там за дверью? Что за шум?

Действительно. Музыка внизу стихла, и громкие голоса извне стали гораздо лучше слышны. Значит, тело Вареника нашли быстрее, чем он думал. Только ему от этого ни холодно, ни жарко… Стефани закусила губу, зажмурилась и в состоянии полной эйфории вцепилась в него еще сильнее. Звуки ее хлюпающей вульвы и стонов подвели к апогею. Вот-вот кончит. В последний момент попытался отстраниться.

– Не-ет!

Дежавю какое-то. Перед глазами «встал» образ Ольги. Этого еще не хватало! Отогнал наваждение прочь. Попытался оторвать девушку от себя.

– Нет! В меня!

Т-твою ма-ать!.. Кончил, заполнив спермой влагалище одноразовой партнерши.

– Зачем?

– Не твое дело!

Глаза прикрыты, улыбка на красивом лице. В дверь громко постучались, мужской голос из-за двери требовательно спросил:

– Стефани, ты здесь?

– Да! Конрад, что у вас случилось? Почему музыки нет?

Из-за двери ответили, уже не так напористо и волнительно:

– Будь там. К нам полиция приехала. Парня в туалете кто-то убил.

– Кошмар!

– Будь там.

– Хорошо.

Их так и не побеспокоили. Сумерки утра заставили подумать о том, что пора уходить. Родина ждет! Голышом лежали на диване. За ночь подружка выжала его как лимон.

– Я увижу тебя еще?

– Вряд ли.

– Жаль.

– Зачем тебе это было нужно?

– У меня через две недели свадьба, а Михель не может иметь детей. Так уж вышло. Вот и отпустил меня на «охоту», и я тебя поймала. Тебе не понять, когда две богатые семьи решают объединить капитал, их главы идут на самые крутые меры. Не самый плохой вариант обновить кровь с кровью русского мужчины. Говорят, у вас самые здоровые дети родятся.

– Откуда…

– Я филолог. Тот, кто ставил тебе тюрингский диалект, добивался произношения, не являлся природным немцем, скорей всего сам учился у носителя языка… Ты не думай, я никому не скажу про то, что это ты совершил убийство…

– С чего ты взяла?

Хихикнула.

– Не смотри на мою взбалмошность. На самом деле я умная. Сопоставила все события по времени. Тебе, наверное, пора уже?

– Это точно.

Поднялся. Не одеваясь прошел к зеркалу умывальника. Н-да! Помяла его немецкая малышка. С большим удовольствием вымылся по пояс. По-хорошему ему бы в душ! Но, что есть, тем и воспользовался. В голову пришла шальная мысль. Убрать свидетельницу его пребывания в этом заведении… Сириец бы так и поступил. Только уподобляться Мастеру не хочется, да и после проведенной с девушкой ночи не можется. Другой он!

Стефани не то чтоб с удивлением, но с интересом рассмотрела Михаила. Вслух сделала вывод:

– О! Да ты моложе, чем я думала. Такой молодой, а уже шпион!

– Не говори глупости!

– Одну все же скажу. У меня родится красивый и здоровый ребенок…

К машине подходить не решился. Если «сдали» один раз, вполне могли повторить попытку. Поездом проехал в южном направлении. Когда до границы теоретически осталось доехать чуть-чуть, сошел в небольшом городишке. А вот границу ему все же придется переходить по старым документам. Попадется дотошный погранец, начнет в паспорте искать расхождения с натурой. Гримера нет, грима тоже. Значит, нужно «поторговать» фейсом.

Походил, поглазел, подождал, как стемнеет и народ в гаштете «нальется» спиртным, вошел в большое помещение пивнушки. Повезло, сегодня суббота. Немцы народ дисциплинированный, и уже в воскресенье, перед началом рабочей недели, спланированный им «номер» вряд ли прошел. А вот сегодня запросто все получилось! «Нарвался» на пьяную компанию, «напросился» на драку… и пожалуйста, после доброго удара в переносицу лицо выглядит великолепно. Можно спокойно проходить пограничный контроль. Придирки, конечно, будут, может, и «топтуна» подцепят на хвост, но границу он пройдет.

* * *

…Прыснул смехом, увидев физиономию Михаила, сразу так и не узнал с подпухшими синяками под обоими глазами, но… опознались. Не то по простоте душевной, не то с затаенной издевкой спросил:

– Удачно съездил?

Михаил ответил ему в тон, теперь уже вызвав смех:

– Как видишь! Факт на лице!

Сидели за столиком в гаштете «Элефант» центральной ратуши Веймара. На улице вечер, прохладно из-за легкого ветерка, даже в окно смотреть не хочется, а в зале народ отдыхает, жизни радуется, пивом наливается. Тепло! «Близнец» над столиком поднял большой стакан с янтарным напитком, произнес как тост:

– Спасибо за «отпуск»!

– Рассказывай.

– Разместили нас в гостинице «Zur Sonne», это отсюда полкилометра будет, направление…

– Как добраться, знаю. Дальше говори.

– Номер двадцать шесть, ключ у портье.

– Понятно.

Общество парня начинало напрягать. Не то чтоб предубеждение какое или не нравился. Просто «протечка» имела «выросшие откуда-то ноги», заставила напрячься на ровном месте. Это-то и бесило.

– …Я пока с этими безбашенными туристами пошлялся, словно на Родине побывал. Им достопримечательности показывают, а они на витрины глазеют. Не поверишь, в спортивном магазине на полке адидасовские кроссовки выставляли, сорок девятого размера. Ха-ха! Наши выкупили, Денис Васильевич сказал, что куму его в самый раз будут. Ты б видел глаза немки, что товар отпускала… Ха-ха!..

Каретников усмехнулся, подколол комитетчика:

– Хочешь, вернуться помогу?

– Ха-ха! Не-е! – тот помотал головой.

Спустил молодого офицера на грешную землю:

– Тогда расходимся. В куртке на вешалке остаток денег. Куда денешь, тебе решать. Документы после перехода я уничтожил. Машина на той стороне осталась, а ключи вот…

Двинул по столу брелок с ключами от «мерина».

– …припарковал в Бонне, неподалеку от жэдэ вокзала.

– Это нормально. Наши «миссионеры» заберут.

Пропустил мимо ушей.

– Теперь прощай.

– Прощай. Да! Чуть не забыл. Пасли меня всю дорогу. Слежку только вчера сняли. Потому я сегодня расслабился.

– Точно?

– Точнее не бывает. Прощай.

Разошлись как в море корабли. Каретников, допив пиво, не мог отказать себе в такой малости, как прогулка по городу. Сыро, мерзко – плевать! Этот город он любил. Свою офицерскую службу начинал в ДШБ, в Норе, это неподалеку от города. Там сейчас штаб восьмой гвардейской армии размещается. Да! Так вот! Потом перевелся в осназовский полк. За три года сроднился с городом. Уезжая, с мясом отрывал эту любовь от своей души.

Кутаясь в свою прежнюю куртку, в которой приехал в ГДР, неспешной походкой по ухоженным тротуарам дошел до вокзала. Х-ха! Мелковат веймарский Bahnhof. А раньше казался куда как круче! Ностальги-ия-а!

Нырнув в подземный переход, выбрался на задней стороне вокзальных перронов. По тропинке, которую знают лишь местные, сокращая путь раза в три, вышел к брусчатке мостовой, ведущей в Бухенвальд, музейный комплекс концентрационного лагеря. Туда он точно не ходок. Неизвестно, как другие, а у него настроение падало вниз еще у лагерных ворот. Читая надпись на них, «Jedem das Seine», зубами скрипел.

«Каждому свое». Это высказывание использовалось еще в античной Греции, где оно являлось классическим принципом справедливости. Немцы истолковали его на свой лад, взяв слова из седьмой заповеди католического катехизиса, гласящей «Gönn jedem das seine» – «Предоставляй каждому свое»…

«С-суки драные! Сколько народу за здорово живешь уморили, убили, сожгли!»

…С холма комплекса тянется старый яблоневый сад. В мае цвести будет. Зрелище завораживающе красивое. Только мало кто знает, что высадили его перед концом войны, а удобряли прахом людским. От воспоминания передернуло, словно к телу оголенным электрическим проводом прикоснулись…

Вот и ГДО. И как всегда здесь жизнь бурлит! Товарищи офицеры отдыхают. Время детское, начало одиннадцатого. В ближнем к мостовой здании музыка «катит» – дискотека. В здании рядом ресторан и бильярд.

– Девки! Смотри, как парня разукрасили!

Повернув голову в сторону голоса, рассмотрел четверых молодых женщин, пьяненьких и веселых. Ухмыляются! Это явно «вольняшки» из госпиталя. Приехали из Союза подцепить перспективных женихов.

– Чего застыл? Пожалеть тебя, миленький? – самая разбитная напрашивалась или нарывалась не пойми на что. – Так я и пожалеть могу! Иди, болезный, приголублю!

Этого ему только и не хватало. Не вступая в полемику, развернулся и «дернул» вниз по тротуару. Прогулялся, называется! Всю малину испоганили, даже до своего полка не дошел, а ведь всего полтора километра и оставалось…

Глава седьмая. Лови день

План не «прокатил». Каретников, как умная Маша, чисто для отчетности в случае чего, с минимумом вещей в дорожной сумке «нарисовался» у железнодорожных касс поездов дальнего следования Павелецкого вокзала. Протянул «червонец» в окошко, попросил кассиршу:

– На сегодня, один билет в плацкартный вагон на донецкий поезд, до Алмазной.

В ответ услышал возмущенный усталый голос.

– Опомнился! Молодой человек, долго думал? На сегодня все билеты проданы… Ха-ха! Еще две недели назад проданы. – Обернулась куда-то себе за спину, крикнула: – Галка!

Будто из норы услышал отклик:

– Чего тебе?

– Иди, на чудика посмотришь!

– А чего с ним не так?

– Хочет на сегодняшний поезд билет купить.

– Сумасшедший!

– Во-во!..

– До свиданья! – попрощался с кассиршей.

Чертыхнулся, выпал из реальности, не сделал поправку на советскую действительность, когда в стране нет безработицы, народ не бедствует и каждый может себе позволить мотаться в Москву и обратно хоть каждую неделю, если, конечно, работа позволяет. Ну и что делать? Алмазная ему сейчас нафиг не нужна, но обозначить поездку стоило. Может, и так сойдет?

Неожиданно сзади на плечо легла тяжелая ладонь. Удержался от резких действий. Ну и?.. Обернулся. Ба-а! Полковник! И братья-акробаты на заднем плане маячат. Вот уж кого… Чего тебе нужно, старче? Выдержал холодный взгляд глаз на улыбающемся, располагающем лице.

– Не ожидал?

– Даже не думал о вас.

Улыбка стала еще шире. Забияка кивнул на очередь у оконных проемов касс и людские потоки в зале, гомонящие, мельтешившие, на людей, на повышенных тонах споривших друг с другом.

– А мы вот подумали. Так и знал, что билет в последние минуты перед самым отправлением поезда брать заявишься. Миша, ты как не от мира сего! – покачал седой головой. – Идем! Через двадцать минут поезд на перрон подадут. Билеты есть. Только извини уж, в купированный вагон взяты. Староват я для плацкарта, к покою и обустройству тянет.

Ага! Как же! Чья бы корова мычала… Бросил потухший взгляд за спину полковнику, даже возмущаться охоты не было. Эти два «столба», надо так понимать, с ними едут!

«Ну, Аксенов… припомню тебе этот твой финт ушами!»

Выходит, не доверяет. Если разобраться, в фигуральном смысле, похоже на то, что «брат» использует его как презерватив. Пока нужен, «пасет». Задачу выполнит, еще неизвестно, как поступит. Как ни крути, сам генерал явный продукт эпохи и спецслужбы. Может, ему на боярскую дружину и волхвов плевать с высокой колокольни. Во! Встрял! Лежал на верхней полке, уставившись в потолок, и анализировал ситуацию, а поезд уносил его туда, где он родился. Забияка, разместившись за столиком у окошка, читал кипу набранной в киоске «Союзпечати» макулатуры. Гвардейцы, усевшиеся с обеих сторон у самой двери, затихли, напоминая роботов, по программе вошедших в «спящий режим».

С подножки вагона ступив на родную землю и оглядевшись по сторонам, неожиданно для себя выдал мотив со словами:

На побывку едет Молодой моряк. Грудь его в медалях, Ленты в якорях.

– Чего это тебя на Зыкину потянуло? – хмыкнул полковник.

«Сказал бы тебе, пенек трухлявый!..»

– Да вот вспомнилось что-то.

– Ладно. Расходимся. Если что, мы в центральной гостинице будем, а ты давай домой шуруй. Отдыхай. Аксенов сказал, заслужил.

– А что, если что?

– Не паясничай! Сам знаешь…

* * *

– Папа, мама, бабулька! Здравствуйте!

Бабушка Наташа тихо плакала, прижавшись к груди Михаила. Маленькая, усталая, хрупкая старушка. Да! Ей сейчас так же тяжело, как и ему. Рана свежая и кровоточит.

– Ты почему без формы? – с подозрением спросил отец. – Складывается такое впечатление, что ты не в военной бурсе учишься, а занимаешься черт знает чем.

Из кармана вытащил новенький, муха не сидела, военный билет, с «отпускным» внутри него, протянул родителю.

– Сам смотри, чтоб черти не мерещились.

Батяня придирчиво изучил «ксиву», передал матери. Мол, смотри сама. Видно, именно она отца в этом направлении и науськивала. Что поделать? Порода у нее такая. Меж тем допрос с пристрастием продолжился.

– А почему отпуск неурочный? Двоек нахватал? Все ваши давно отпуска отгуляли, по училищам разъехались.

– На кафедре задержали, – как по писаному врал Каретников-младший. – Помогал зам начу докторскую диссертацию оформлять.

– Самый умный? Других не нашли?

Пожал плечами.

– Салага! На сколько суток отпуск?

– Пять.

– Я и говорю, ты, Мишка, самый умный дурак у нас. Все у тебя как не у людей.

– Тебе спасибо за то, что родился таким.

Мать взлохматила короткий чуб на голове чадушки, сообщила:

– А у нас Саша женится. Мы уж с отцом и свататься ходили. На лето свадьба назначена.

Хмыкнул. Все к тому и шло. Для проформы спросил:

– На Варьке, что ли?

– Да. – Поправила сына: – На Вареньке. Очень хорошая и перспективная девочка.

Мать в своем репертуаре, из любой ситуации выгоду хочет извлечь.

– Захомутала-таки? – подковырнул маму.

Как ни странно, обиделся батя.

– Язык прикуси, дубинушка! Между прочим, очень приличная семья.

– Не сомневаюсь. Тем более, знаю их.

Отсутствовавшая бабуля наконец-то появилась в зале, «кудахтая» возле внука и «наезжая» на детей:

– Исхудал-то как, Мишенька! Одна кожа да кости остались! Не кормят вас там?.. Чего детенка разговорами потчуете? К столу пошли…

Осознав, что от Забияки не сбежишь, Каретников отдыхал, «купался в лучах семьи». Полковнику, скорее всего, по какой-то причине вышедшему «в тираж», Аксенов другого занятия не нашел, и поручил пригляд за подопечным. Ну и ладно!

По городу походил, пересек его пешком из конца в конец. Сходил на кладбище, постояв у могил родных для него людей. О полковнике и его людях решил даже не вспоминать, на время вычеркнув их из памяти.

Куда там! Полковник сам о себе напомнил, позвонив на домашний телефон. Почти приказным тоном велел:

– Минут через пятнадцать у ворот жди машину. Черная «Волга». Водителя Юрой кличут.

– Куда опять?

– В баню. Париться будем. Начальство пригласило.

– Так ведь не меня.

– Дурку не гони. Сказано, «рация на бронепоезде»…

Забияка имел в виду «бородатый» анекдот.

– …значит, так тому и быть. Сменку белья не забудь взять.

– Возьму.

Парились знатно, даже остервенело. Баня для южных широт была и правда знатная, сказочная, какой-то собранный с миру по нитке гибрид. Устроили ее в боксе одного из автобусных гаражей, предприятия междугородних перевозок. Парилка, два бассейна, с теплой и ледяной водой, комната отдыха – стандарт питейного шалмана городской номенклатуры среднего звена.

Выскочил из парной и сразу занырнул в ледяную купель. Оттуда по лестнице взобрался обратно, бодрый, как огурец.

– Ах! Хорошо!

Денис, второй подручный полковника, присел рядом. Чего ему? Вроде бы всегда дистанцию держал, без приказа палец о палец никогда не ударит. Скалится, с вопросом лезет.

– Михаил, что это у тебя на шнурке болтается?

– Это?..

Зажал в кулаке остывший после холодного купания медальон с вязью славянских рун, полученный еще в Ростове от «председателя волховского колхоза», как личный опознавательный знак среди боярского содружества.

– …талисман.

– Дай поглядеть поближе.

Помотал головой, не соглашаясь удовлетворить любопытство комитетчика.

– Нет. Талисман же! Если его в чужие руки давать, удача отвернется.

Босыми ногами пошлепал в комнату отдыха, едва расслышав за спиной осуждение с непонравившейся интонацией:

– Ну-ну!

«Отпуск» пролетел незаметно. Отоспался! Отожрался на бабулиных харчах. Апрельской оттепелью, солнечной погодой и непросохшими лужами встретила Москва. Выйдя с вокзала, сразу понял, что народ приоделся в легкие куртки и плащи, а кое-кто в свитерах щеголяет. До дому добрался быстро, до часа «пик» времени предостаточно было. Зайдя в «свою» квартиру, сразу попал в «объятия» работодателя, по-хозяйски расположившегося за кухонным столом и при звуках отпираемой двери не стронувшегося с места, будто это он тут «угол снимает». Нет! Ну, что за жизнь? Нигде от этого волчары не скрыться!

– Нагулялся, отпускник? – поручкавшись, с улыбкой спросил Аксенов.

Поддержал заданный тон, ничем не выдавая раздражения:

– А то!

– Ну, так работа заждалась.

– Работа не волк, в лес не убежит. Ты из меня киллера в натуре сотворил. Веришь, по ночам сплю погано, кровавые мальчики снятся.

– При чем здесь наемный убийца? Ты чистильщик… Сам знаешь, кроме тебя «уборку» провести некому. Ведь кое-кто доказательств вины запросит… А насчет волков… это как сказать. Фигуранту командировка светит. Можно сказать, уже на чемоданах сидит.

– Раньше не знал, что так будет?

– Знал. Но думал, задержаться ему придется. Не учел в этом деле роль «толкача».

– Коррупция в вашей «конторе» цветет буйным цветом.

– В нашей.

– …

– В нашей с тобой «конторе».

Сарказм на лице Каретникова проявил полной мерой его отношение к сказанным словам. Не мог отказать себе в том, чтоб не высказать колкость.

– Ну да. Я уж подумываю, зачем мужиков «мочить», если и без предателей все очевидно? По прошлой жизни отлично ваших кадров на Западе вычисляли. Не скажу, что наши командированные круче, но все же не так топорно работают.

– Ты что несешь?

– А то… Вы сами себя за кордоном напоказ выставляете. Хорошая машина, какой нет у чистых дипломатов того же уровня. «Чистые» целый день корпят в посольстве, а ваши как угорелые носятся по городу. Квартира, как правило, переходит от установленного разведчика к его преемнику. Уж про признаки ты сам знать обязан. Во всех контрразведках существует толстая книга косвенных признаков, по которым можно выявить советского шпиона. А вы ко всему прочему, нарушая правила конспирации, даете им и точные доказательства своей причастности к спецслужбам… Вот вечером все съезжаются в резидентуру со встреч. Поздно, устали, отчеты можно написать утром. И кто-нибудь обязательно скажет: «Да ну его на хутор бабочек ловить. Поехали, выпьем!» И что? Всем кагалом грузятся в машину и вперед, в какой-нибудь недорогой ресторан. Причем пээровцы – политическая разведка – пьют своим кружком, НТР – научно-техническая – своим. Внешняя контрразведка, глядя на коллег, тоже укатывает пить тесной компанией, хотя именно эти ребята обязаны следить за соблюдением конспирации. Выпив, народ нередко совсем забывает об осторожности. «Соседи» молчат. Подставляетесь? Да и хрен с вами! Потому как вы себя выше других позиционируете. Радуетесь, если кого из ГРУ прищучат.

Откинулся к стене, вперил взгляд в глаза смурному генералу, правда всегда глаз колет. Спросил напрямую:

– Ты когда мне Полякова отдашь?

Вот оно, второе дно у человека, привыкшего мыслить определенными категориями. А ведь на первом плане у него должно стоять не понятие генерала ПГУ КГБ, а боярина Буса Белояра, радеющего за землю русскую. Нет, так дело не пойдет! Нужно выбираться из кабалы, а то и вправду завязнет в роли «чистильщика». Единственное, если это сделать бездумно, кое-кто повесит всех собак именно на него.

«Эх! Антон! Через нашу с тобой “пуповину”, вычислят и отловят на раз. Что делать?»

А ведь он к своей иллюзорной цели не приблизился ни на метр.

– Времени на подготовку у тебя мало. Его, можно сказать, совсем нет. Только сделаешь все чисто.

– Как получится.

– Чисто!

– Сколько дней есть?

– Неделя. Не больше.

Достав из кейса тонкую папку для бумаг, положил перед Каретниковым.

– Изучай. Я пока телевизор в зале посмотрю.

Открыл папку. Первое, что увидел, фото. С черно-белой фотографии на Михаила смотрел молодой человек в форме лейтенанта, с общевойсковыми эмблемами в петлицах на кителе. Волевой подбородок, правильные черты лица… Либо фото старое, либо действительно неоперившийся. Сунулся в бумаги. Х-ха! Так это же… Н-да! Макаров Виктор Борисович, пятьдесят пятого года рождения, уроженец города Москвы, сотрудник 16-го Управления КГБ СССР, лейтенант. А ведь знал его только по фамилии и составу преступления. Сам же Аксенову расклад по фигуранту давал.

«Так вот ты какой, северный олень!»

В 1975 году после службы в армии поступил в Высшую школу КГБ. Обучался на техническом факультете по специальности шифровка и дешифровка. Одновременно овладел греческим и английским языками.

В восьмидесятом году начал службу в 16-м управлении, где занимался дешифровкой материалов иностранных диппредставительств. На данный момент готовится выехать в командировку в Грецию.

Что-то не так! По прошлой жизни с Макаровым было несколько иначе. Кажется, в восемьдесят втором, через посредника пытался продать какие-то документы на «черном рынке» в Москве. Посредника арестовали, но о Макарове так и не узнали. В восемьдесят пятом году он вышел на SIS[23]. Пока англичане раздумывали – стоит ли ему верить, был арестован. Получил десятку, а в смутные времена Борьки-алкоголика рванул когти в Англию. Там долго пытался добиться от SIS пенсии, но не смог, работал садовником и получал пособие, неоднократно лечился в психушке.

Вот оно как! Аксенов прав, стоит подстраховаться. Но все же, почему события пошли наперекос? Или это он, почистив ряды ПГУшников, толкнул историю чуточку в ином направлении? Может быть. Так. Адрес. Семья. Увлечения. Ну, это фигня… А, нет! Ежедневные утренние пробежки, даже в выходной день. И маршрут указан. Это уже кое-что. Спортсмен, значит?

Раннее утро. При подъезде в Гольяново первым делом заметил автовокзал. Вечной автомобильной пробки на пересечении Щелковского шоссе и Уральской улицы, «как в старое, доброе время», не наблюдалось. В восьмидесятые спокойно добраться в Гольяново труд невеликий, личного транспорта мало, а все Подмосковье предпочитает зарабатывать деньги на хлеб насущный непосредственно рядом с домом.

Чем богат микрорайон, так это зоной отдыха. Помимо Лосиного острова, это еще и Бабаевский пруд на опушке лесопарка, а также Гольяновский парк вокруг большого пруда, с натоптанными дорожками. Летом местные жители отдыхают здесь с утра до позднего вечера. Весной народу мало – не сезон. Огромный лесопарк «Лосиный остров» граничит с Гольяново с северной его стороны. Эта пятиэтажка, в череде близнецов из раннего брежневского строительства, и есть первоначальная цель Каретникова. Рановато добрался, Витя Макаров появится из подъезда минут через пятнадцать. Вот тут он его и… Дверь соседнего подъезда хлопнула, и из нее показался мелкий живчик в темно-синем спортивном костюме, кроссовках, а не в кедах, и легкой болоньевой куртейке. Снова хлопок двери, теперь уже дальнего подъезда. Еще один персонаж образовался. Увидев живчика, громко поздоровался с ним:

– Утро доброе, товарищ полковник!

– Доброе, Сергей Сергеевич.

Живчик, чтоб не задубеть, совершал руками маховые движения.

– Что-то вы сегодня ранней птахой из гнезда выпали. Или уважаемая Софья Петровна не дала? Ха-ха!

– Знаешь, Сережа, а не пошел бы ты?.. Жена в командировке.

– То-то смотрю, ты дерганый весь.

Успел нырнуть за придомовой щит объявлений. Из подъезда выбежал Макаров, да не один, а на пару с товарищем. Это у них что, клуб по интересам собирается? Весело! Ве-есело-о, ве-есело-о встретим Новый год! Когда «спортсмены», выстроившись в колонну по одному, побежали в сторону близкого леса, хотел пройтись следом, разведать тропинку бегунов, да в последний момент взгляд, до этого занятый действиями людей, упал на яркий плакат, вывешенный под стекло. Оба-на! Афиша цирковой труппы, гастролирующей в Москве, судя по числам с позавчерашнего дня и до конца недели. На коллаже одно из действующих лиц имело узнаваемый вид. Минимум грима и максимум помпы. Танцор! Собственной персоной, человек, пытавшийся его уничтожить в штрековых лабиринтах.

«Ну, и где сие представление намечено?»

Адрес еще нужно найти в столице. Костомаровский переулок, дом 3, Дворец культуры Метростроя…

Аркаша Левинзон за двадцать с лишним лет работы на сцене провел около семи тысяч сеансов гипноза. В такт музыке, танцующей походкой выходя в неизменном смокинге с тросточкой на цирковой манеж или эстрадную сцену, как утверждают многие, он творит чудеса, но администрация больших цирков его сторонится. Кому охота все представление употреблять валидол и хвататься за сердце, не зная, с чего сегодня начнется действо, и самое главное, чем оно закончится. Плана выступления не было, а если и был, то «трещал по швам», менялся «на коленке». Аркадий мог вызвать зрителя из публики и «приковать» его взглядом к стулу или лишить на время дара речи. Человеку прокалывали руку, и тот не чувствовал боли, его клали на две точки опоры, а гипнотизер становился ему на грудь, отплясывал чечетку, прыгал, веселя публику, веселился сам. Уже не один зритель, а десятки, сотни, поднимали руки над головой, сцепляли пальцы и не могли расцепить их без помощи мастера. На выходки с «танцами» администратор закрывал глаза. Что делать, Капулиди пользовался бешеной популярностью у публики. Его сеансы давали такую прибыль периферийным циркам и филармониям, что артисту удалось остаться на сцене даже во время борьбы с «безродным космополитизмом». Публика валом валила на концерты заезжего гипнотизера. Выборг, Ростов, Кострома, Херсон, Донецк, малые городки и большие поселки – всюду аншлаги. Москву и Ленинград он недолюбливал, публика специфическая, обратно – начальство своеобразное, но все же иногда приходилось наступать на горло своей «песне». Вот как в этот раз.

Перед представлением настроение упало ниже плинтуса, никак не мог поймать кураж. Такое с ним бывало, но редко. Глодало предчувствие чего-то неправильного. Чего? Понять не мог. Уже на сцене понял, что в зале сидит человек, на которого его гипноз не действует, и этот кто-то пришел по его душу. Кто? Среди полного зала не разобрать, к тому же индивид словно пеленой прикрыт. Известно лишь, что от прохода по правую сторону уселся.

Публика в восторге, аплодирует, веселится. Ясно как день, ежели с соседом шутят, значит, нужно смеяться. С горем пополам отработал. Роняя капли пота, «добрался» до гримерки. Цирковые за кулисами крутятся, можно присесть одному, расслабиться. Интересно, когда его «окучивать» начнут? И на предмет чего? Аккуратно повесил смокинг на тремпель, с детства порядок и бережливость к вещам привили. Трость из рук не выпускал. Уселся напротив зеркала, влажной материей салфетки вытирая пудру и пот с лица. Глаза «соскользнули» в сторону, заметили за спиной силуэт. Человек из-за стойки вешалки молчаливо наблюдал за ним. Крутнулся на кресле, повернувшись к незнакомцу в профиль. Хм! Молодой, крепкий парень, с короткой стрижкой на голове, лица из тени не слишком видно. Это… «тот», из зала. Но он явно не из «органов», те ведут себя несколько по-другому. Спросил:

– Вы что-то хотели?

Незнакомец подался вперед, будто хотел продемонстрировать лицо. Аркадий дернулся, пытаясь выставить трость перед собой. Расстояние между ними мизерное. Парень, скорее всего, ожидал именно этого жеста, шагнув вперед, непонятным движением руки как-то так, пальцем ткнул в район предплечья Аркадия, и… рука занемела, стала чужой. А вот пришедший к нему «товарищ» успел подхватить «трость».

– Вижу, что узнал, – произнес, не повышая голос. – Ты мне должен…

…От мыслей Левинзона отвлекла гурьба артистов. Представление закончилось, и все хлынули переодеваться в повседневную одежду, снимать с лиц грим. Гримерка наполнилась гамом, смехом и разговорами. Артисты народ простой, на гастролях после представления можно и гульнуть, расслабиться.

– Вы с нами, Аркадий Моисеевич? – спросила Лизочка Заяц, одна из трио танцевально-акробатического номера, влюбленная в еще не старого гипнотизера Аркашу Капулиди.

– Не сегодня, Лиза. Что-то голова разболелась.

– Таблетку дать?

– Само пройдет.

До гостиницы добирался на трамвае. Район Метрогородка ему нравился тем, что он как бы сам по себе, на отшибе отстроен. Летом здесь зелено, несмотря на целую кучу строительных предприятий. Да и сейчас днем радуют глаз высокие, красивые деревья, вставшие аллеей почти до Открытого шоссе, между трамвайными путями. До метро «Сокольники» потом еще пешочком топать, но это ничего, есть время подумать.

Странный молодой человек.

«Ты мне должен жизнь!»

Аркадий ведь думал, что в подземных тоннелях он тогда оставил после той встречи труп. По-другому быть не должно. Сам из передряги еле выбрался живым. Орден сатанистов прекратил свое существование. Задним числом узнал, всех старших адептов арест минул, их просто «зачистили вхолодную». Когда так власти поступали? Обычно арестовывали и на допросы волокли. Но не в тот раз… Значит, все же слухи о боярах Белояра не совсем легенда. Да-а! Поди ж ты, живучим мальчишка оказался. Но как заматереть успел! Разыскал. Зачем ему тот человек, которого нужно гипнозом оприходовать? На вора не тянет. Сказал, что после того, как сделает дело, будут в расчете и претензий больше не последует. Аркадию в общем-то все равно, но все же любопытно. Зачем?

Артист, добравшись до телефона, набрал на диске номер.

– Алло? – приятный женский голос откликнулся на вызов.

– Могу услышать Германа Алексеевича?

– Минуточку, сейчас позову папу…

Откинулся в кресле, расслабленно поджидая, когда в трубке послышится знакомый голос.

– Слушаю вас.

– Здравствуй, Белун. Рад, что жив и здоров.

– Кто говорит?

– Не узнал, значит?

– Астах, ты?

– Я.

– Давно не общались…

– Все потом. Срочно свяжись сам знаешь с кем. Пусть передадут по эстафете, что я нашел того, кто нужен Владимиру.

– Сколько ты в Москве будешь?

– Теперь столько, сколько потребуется князю. Постараюсь адресок срисовать. Главное ты поторопись, и чтоб там поторапливались. Мне с ним одному не справиться.

– Астах, никак умения растерял?

– Хуже. Его только физической силой взять можно. Белун, прошу, не откладывай это дело в долгий ящик…

– Не учи! Понял я. Понял! Что, приперло?

– Да. Устал. Домой хочу и чертово наследство надоело.

– Все сделаю.

* * *

…Каретников не Штирлиц, проснулся по будильнику, грохотавшему, как товарный поезд. Приведя себя в порядок, вышел из квартиры. Радовало отсутствие пригляда со стороны Забияки и компании. Аксенов строго берег чистильщика, официально учившегося в данный момент в пограничном училище, каким-то образом хоть и «посредственно» сдававшего сессию и все дисциплины первого курса обучения. «Контора» в своем праве, как и кем распорядиться.

На Октябрьском поле выйдя из метро, издали увидел Танцора. Паразит! Приплясывать чечетку у него, наверное, въелось в сознание. Вот из-за таких глупостей человек обращает на себя внимание. А одежда? Он бы еще рыжий парик напялил и башмаки шестидесятого размера! Серенькой мышкой побыть пару часов для него не судьба. Выдохнул, приводя в порядок нервное напряжение от увиденной картины внешнего вида «напарника». Хоть не опоздал, не скрылся, и то ладно. Чумадей!

Подошел, не здороваясь, позвал за собой:

– Идем!

У подъезда остановились.

– Стоим, ждем.

– Зачем нужно было в такую рань тащиться? – возмутился Аркадий.

Он что, совсем «теплый»? В шахтных стволах производил другое впечатление. Каретников промолчал, лишь недобро зыркнул на доморощенного «сатаниста».

Люди, подверженные решениям своих каких-то дел, проблем и необходимости идти на работу, в школу, институт, торопливо проходили мимо. Москва – это город, в котором все торопятся. Так всегда было, есть и, как знал Каретников, так будет. Район Октябрьского поля сравнительно молодой, основная застройка его пошла лишь в конце шестидесятых, поэтому и улицы и сами дома выглядят намного моложе, чем в центре…

– Он!

Михаил мотнул головой в сторону узколицего, под шестьдесят лет, мужика в приличном плаще и шляпе, державшго в руке портфель. За другую его руку уцепилась дама, по виду старше бальзаковского возраста. Оба о чем-то беседовали, обходя лужицы на асфальте.

– Так, а баба как же? – спросил Аркадий.

– Вот так! Было бы проще, сам управился. Действуй!

– Тьфу на тебя! Связался…

Левинзон, сокращая расстояние, метнулся вдогон пожилой паре. Каретников наблюдал, как артист, обогнув обоих, о чем-то спросил женщину, та кивнув, отпустила руку супруга и пошла дальше одна в сторону метро, будто так и надо.

«Вот же выродок! Умеет людям мозги пудрить».

Между тем Поляков, постояв какое-то время столбом, будто не замечая следовавшего по пятам гипнотизера, поплелся назад.

«Неужели сработало?»

Оба прошли мимо Михаила, не замечая его. Завернув к подъезду, остановились у двери. Каретников пристроился «в кильватер». Дверь с шумом открылась, чуть не задев Полякова.

– Здравствуйте, Дмитрий Федорович! – поздоровалась выбежавшая на улицу школьница лет двенадцати, с ученическим портфелем в руке.

Если генерал промолчал, то Аркадий успел провести ладонью перед глазами ребенка. Сказал:

– Беги, в школу опоздаешь.

На лифте все трое поднялись на шестой этаж, зашли в квартиру.

– Сажай его в кресло.

Зал большой, светлый, обставлен первоклассной мебелью. Стеллажи под завязку заполнены книгами. Стены и полки на них, все в мишуре и статуэтках из Индии и сопредельных с нею государств. Из зала проход в спальню и комнату с закрытой на замок дверью, скорее всего, кабинетом хозяина жилья.

«Творческая личность» потянулась к фигурке женщины, вырезанной из цельного куска темного дерева.

– Руками ничего не трогать, даже не прикасаться, – приказал Каретников. – Товарища контролируй.

– Чего его контролировать? Он спит.

– Так потревожь! Выясни, где ключ от кабинета.

Михаил, надев перчатки, воспользовавшись найденным ключом, вошел в кабинет, осмотрелся. Комната не большая, но функциональная, с любовью обставленная во вкусе хозяина. На стенах в рамочках фотографии со значимыми в «системе» и государстве людьми. Фотографии с семьей и друзьями. Так сразу и не скажешь, что это кабинет неуловимого Бурбона. Выглянул в зал, подбодрил напарника:

– Начинай задавать вопросы.

– К-какие?

– Нужно выявить его тайники.

– Понял.

Понял он! А лицо чего кислое такое? Не знал, зачем пришли? Точно чумадей! Как людям пакостить, это он в первых рядах. Упрашивать не нужно, а сейчас думает, что воровать приперлись, и скис.

Работал по подсказкам, обстоятельно, неторопливо. Со столешницы круглого стола, стоявшего в зале, прямо на пол сбросил ненужную мелочевку, включая вазу с цветами. Их место постепенно заполняли разного рода вещицы, деньги в нераспечатанных банковских упаковках, пистолет, ампулы, пару пузырьков с таблетками, фотопринадлежности, мелкие детальки не пойми к чему…

Левинзон ткнул пальцем в непонятную для него стопку клееных бумажек с напечатанными цифрами и буквами, поинтересовался:

– Это что?

– Шифроблокноты.

– А это?

– Средства тайнописи.

– …

– Шпионское оборудование. Прослушка. Жучки. Это стилизованный под камень контейнер, для передачи микропленки своим хозяевам. Это коды банковских счетов. Но денег там не больше сотни тысяч баксов.

– Чего?

– Долларов.

– Значит, он шпион?

– Точно. – «Доходит, как до жирафа». – В самое яблочко угодил. Спроси, есть еще что?

Поляков, находясь то ли во сне, то ли в прострации, с трудом языком шевелил:

– На даче…

– Ну, туда мы не попремся, – решил Каретников. – Пускай сами ищут, если захотят. Всё!

Настроение отличное, сумел-таки «поиметь» генерала и воплотить в жизнь свое устремление. Подмигнул Аркаше. Взяв со стола пару пачек червонцев, одну сунул в свой карман, а вторую передал «напарнику». Пригодится.

– Уходим.

Левинзон головой мотнул в сторону Полякова.

– А с этим что?

Каретников, прикинувшись «святой простотой и невинностью», будто только вспомнил о предателе, почивавшем принудительным сном.

– Ах, да-а! Слушай, Аркаша, а как его можно разбудить вообще?

– В ладони один раз перед носом хлопнешь, скажешь – «просыпаемся!». Он и проснется. Смотри…

– Стоп!

Подался вперед, вытянув руку перед собой, словно оттесняя «напарника» к двери.

– Ты иди, Аркадий. Дальше наши с тобой дороги расходятся, и дай-то боги, нам снова никогда не встречаться. Забудь, что видел и что было. В остальном сам со своей сущностью разберешься, а со мной ты в расчете.

– П-прощай!

Левинзону захотелось быстрей уйти из этой квартиры, и ему на самом деле было все равно, что дальше будет со шпионом. Оказавшись на лестничной площадке, перевел дух. Этот парень, что заставил его так поступать, похож на маньяка. Может, он ошибся, посылая по эстафете информацию и просьбу помочь?..

Между тем, оставшись в квартире один, если не считать спящего Полякова, Каретников положил на стол запечатанный конверт с указанием передать адресату: «Генералу армии Ивашутину П. И. в собственные руки». В письме он подробнейшим образом осветил расклад по предателям в родном для него Управлении, со всеми подробностями описал их деятельность и известные связи с противником, указал иностранных резидентов под прикрытием, в общем расписал все, что знал и помнил. Желание разбудить предателя и поговорить с ним по душам прошло. Что изменится от того, что Поляков перед смертью будет испытывать страх? Ничего. Так зачем лишние телодвижения? Дозированный удар в район сердца завершил спланированную операцию. Пожалуй, Дмитрий Федорович Поляков являлся самым основным источников для ЦРУ, поскольку он, в отличие от большинства подобных деятелей, обладал наиболее значимой информацией, в силу своей должности и звания. И если другие шпионы могли сдавать в основном только своих коллег, то Поляков сдавал людей, с которыми ему непосредственно даже не нужно было встречаться, ему была доступна любая секретная информация. Теперь канал был намертво закрыт. В аду его примут с распростертыми руками, дадут вкусить самого извращенного искупления грехов, короче, всего того, чего он добивался всей своей прожитой жизнью предателя.

Прежде чем покинуть квартиру, набрал на телефоне номер, который вызубрил назубок еще по прошлой жизни. Услышав в трубке когда-то привычное…

– Оперативный дежурный по войсковой части сорок пять… Слушаю вас.

…сразу «взял быка за рога».

– Здравствуйте. Хочу сообщить, что у вашего военнослужащего, генерала Полякова Дмитрия Федоровича, случился сердечный приступ, и он только что скончался у меня на руках. Мне в «скорую» звонить или сами озаботитесь этим?

– Кто со мной говорит?

– Я сосед Полякова, Яншин Николай Павлович. Так что делать?

– Он точно мертв?

Каретников бросил взгляд на покойника, с закрытыми глазами развалившегося в кресле, уткнувшего свой подбородок себе же в грудь. Ответил:

– Мертвее не бывает. Как есть покойник.

– Оставайтесь в квартире. Ждите приезда нашего представителя. «Скорую» мы сами вызовем…

Вот теперь можно и уходить.

Первое, что Михаил сделал, так это то, что выбросил в реку печатную машинку, на которой «настрочил» письмо Ивашутину. Как говорится, концы в воду! Прошелся по маршруту «бегунов», подыскав нужное место планируемого мероприятия. Позвонил Аксенову.

– Мне нужен спецназовский арбалет.

В ответ услышал.

– Вечером привезу.

…Помимо современного оружия спецназ использует оружие давно забытое и переданное в военные музеи. К такому типу оружия относится арбалет. На деле арбалет оружие для современного человека страшное, которое с большого расстояния с величайшей точностью убивает стрелой без какого-либо шума. Бесшумность – это как раз то, что нужно спецназу. Современный «прибор» снабжен оптическим прицелом, похожим на прицел снайперской винтовки, его болт сбалансирован и аэродинамичен.

Наложив стрелу, Каретников поставил арбалет на боевой взвод. Укрытие было выбрано так, что из него хорошо просматривалось избранное место действия, а после проделанной работы можно незаметно покинуть лежку и уйти. Подходило контрольное время. Готовность! Далекий топот спортивной обуви и запаленное дыхание «спортсменов» уже можно различить. Кузьмича на них нет! Он бы доходчиво объяснил бесполезность подобных экзерциций, заставил правильно вести себя в лесу. Первым на тропе показался «живчик». Вся компания с этими бегами под его дудку и пляшет… Второй… Третий… О! Их сегодня пятеро. Замыкал «колонну» объект. Сейчас он будет входить в поворот, а там по правую сторону от тропы косогор, поросший кустарником по склону. Перекрестье прицела зафиксировалось на позвоночнике в районе спины. Пора! Выжал спусковой крючок.

Ш-шух!

Вылетевший болт догнал бегуна, вонзаясь, толкнул его в спину, придав ускорения. Вскрик короток, словно человек, споткнувшись, обозначил свою оплошность, попытался не упасть…

– А!

…но нет, он катится с косогора, на своем пути сминая кусты и еще не слишком подросшую траву. Товарищи остановились, подтянувшись к месту падения, группой пытаются рассмотреть, как он там.

– Витя-а! Ты там живой?

А в ответ тишина.

– Спускаться придется.

– Крутовато здесь.

– Что делать! Он там, может, шею свернул…

Пора покидать лежку. Оставив арбалет на месте преступления, почти неслышно проскользнул в сторону. Став на тропу, не стаскивая капюшон спортивной куртки с головы, потрусил по ее боковому ответвлению.

Глава восьмая. Берегись, чтобы не упасть

Народу на улице много, все бегут в центр с флажками, веточками, красными гвоздиками, шарами. Гремит музыка.

Утро красит нежным светом Стены древнего Кремля, Просыпается с рассветом Вся советская земля. Холодок бежит за ворот, Шум на улицах сильней. С добрым утром, милый город, Сердце Родины моей!..

По улице Ленина, от «Детского мира» до Гостиных рядов, идет демонстрация. Каретников почти с трудом протиснулся до магазина «Светлана», отсюда лучше видно все колонны. Можно сказать, второй раз после «возвращения» присутствует на первомайской демонстрации, и все не верится, что «прошлое» своими глазами видит. А по улице движутся колонны с портретами вождей, знаменами, транспарантами. «Народ и партия едины», «Слава КПСС». Каждое предприятие придумало к демонстрации что-то эдакое. Кто-то плясал под гармошку, кто-то пел. Держа малую скорость, едут машины, украшенные цветами, крутящимися «земными шарами», яркими лентами. Народ разряжен по-праздничному, просто показ мод какой-то. А и красивые же на Руси женщины, глаз не отвести.

Бодрый голос из репродукторов на столбах наполнил улицу призывом: «С праздником мира и труда, ура!» Толпы демонстрантов вторят поздравлению, горланят:

– Ура-а-а!

Такое желание поддержать граждан, что хоть провались! Шумно и весело. Небывалое единение охватывало трудящихся два раза в год, Первого мая и Седьмого ноября. Только в эти два дня перекрывалось движение и празднично одетые люди с плакатами и флагами двигались к Центральной площади, где их приветствовали с трибун руководители партии. У милиционеров этот день начинается раньше других. Центральные улицы еще пусты, глядишь, а они уже стоят по обеим сторонам, охраняют общественный порядок. И сейчас им не позавидуешь. После демонстрации народ потянется праздновать, посещать парки, а служивым «до первой звезды» предстоит колбаситься.

Эйфорию сбил сосед по правую руку от него. Каретников звериным чутьем почувствовал неладное, когда этот бычок вплотную к нему притиснуться попытался. В последний момент успел нырнуть в чуть образовавшийся промежуток между двумя женщинами. А так, как он выше их на голову вымахал, заметил и то, как незнакомец, опоздав, не успел удержать руку со шприцом. Ткнул иглой в руку ближней даме и выпустил в тело все его содержимое. Быстро же подействовало. И пикнуть не успела, когда глаза закатились. Сразу сообразил, по его душу «доктор» явился, выкрикнул громко:

– Женщине плохо!

Пока небольшая паника и неразбериха заняли свое место в рядах наблюдающих за прохождением колонны, ввинтился в толпу и ушел в отрыв. Ну и как сие понимать? Настроение испортили. Какой может быть праздник, если на хвосте непонятно кто повис?

Сунулся в метро. Пару раз поменял направление, в последний миг вскакивая в вагон и покидая его. «Прыгал» с ветки на ветку. Выбравшись на поверхность, со всем тщанием проверялся, все больше и больше успокаиваясь. Москва шумела в центральных районах города, праздничное настроение переполняло людей, уже «отбоярившихся» от официальных мероприятий. Людской поток плавно перетекал в парковые зоны. Куда ни посмотри, всюду увидишь мужчин навеселе, женщин с цветами, детей с шариками на нитках. Молодежь веселится, смеется, танцует под мелодии, выплескиваемые переносными «кассетниками». И Каретников от них ничем не отличим, купив «ленинградское» эскимо на палочке, оккупировав лавочку на самом входе в парк, лакомился советским десертом, от мыслей в голове не ощущая вкус. Анализ ситуации ни к чему не привел.

Получив нагоняй за Полякова и благодарность за Макарова, честно «отбарабанил» на заимке две недели, ожидая, пока все относительно успокоится. Надоело – «ужасть» как! Три дня тому назад снова очутился в Москве… Ну и кто? КГБ? ГРУ? Мобильных телефонов еще не придумали, до Аксенова не «достучаться». Забияка на время праздников тоже отдыхал. Да и нужен ли ему совет? Большой вопрос. А еще вопрос! Почему в таком людном месте хотели захомутать? Может, милиция работала и его тупо с кем-то спутали? Нет. Способ изъятия человека из общей людской массы не тот. Менты топорней работают, а в его случае больше похоже на «птенцов из гнезд» Старинова или Судоплатова. Да, скорее так и есть. Только по каким эпизодам вычислили и как смогли это сделать?

К своему дому подходил с противоположной стороны. Вот как раз потому, что район проживания был на отшибе, как говорили в конце девяностых, значился спальным районом, а в праздничный день его жители «гуляли» в центре, смог вычислить «наружку». Только ведь и его вычислили. Услышал совсем рядом возглас:

– Филипп! Бери пузырь и выходи!

Ага! Плавали, знаем! Сигнал подал. Развернувшись, рванул через кусты, через бордюры и промежуточную дорожку, различая за спиной топот ног, а где-то сбоку шум машин. Район хоть и новодел панельный, малой этажности, но успел достаточно основательно зарасти всякого рода порослью. По прямой промчался к углу одного из домов, улицами выстроившихся в три ряда. Сунулся под навес, по ступенькам в подвал, находившийся в цокольном этаже. Прикрыв за собой дверь, тут же отошел в сторону и затаился, выравнивая дыхание. Во всем квартале селили «лимиту», сорвавшуюся с насиженных мест и приехавшую за счастьем в столицу. Народец разный, часто к добру относящийся как к чужому, особенно когда «под градусом» пребывает, поэтому выбитые стекла узких окон «цоколя» удивления не вызвали, зато хорошо доносили звуки улицы…

– Куда он делся?..

Рваным бегом сорвал «дыхалку» ребятам.

– Далеко уйти не мог!

– Двое к остановке! Вы двое вокруг дома, а мы со Ставкой…

– Радим! Тут подвал не заперт.

– …подвал проверим.

Глаза к темноте привыкли. Двух сунувшихся в цоколь и попытавшихся примерить на себя шкуру слонов в посудной лавке «успокоил» быстро. Не убил и даже не особо помял. Дождавшись, пока все на поверхности более-менее успокоилось, вышел наружу. К трамвайной остановке выходил с осторожностью. Вот и сам трамвай. Людей в нем едет мало. Сейчас основная масса народа, наоборот, из центра возвращается. Дистанция между остановками большая. То, что с транспортом поторопился, понял, когда через стекло усмотрел четыре машины, следовавшие по маршруту трамвайной линии, а еще один «жигуленок» проскочил вперед. Если по транспорту судить, то преследователи на официалов не тянут. Те, как правило, «Волгами» пользуются. У этих сплошные «Москвичи» да «Жигули», к тому же имеющие потрепанный вид. Прошел по салону к открытой двери вагоновожатого, веселого усатого дядьки в возрасте, попросил:

– Батя! Помощь нужна!

– Чего хотел, сынку?

Скалится весело, но от дороги не отвлекается. С такими людьми договориться всегда просто, главное повод серьезный дать.

– Родитель моей подруги с праздника раньше времени заявился, ну и снял меня прямо с нее… В окно-то я выпрыгнул, только он с друзьями…

– То-то я смотрю, за трамваем машины ползут. Что, жениться не желаешь?

– Так ведь рано! В армию сходить сперва надо.

– Верно! И чего хочешь?

– Скоро новая эстакада над нами будет, так ты под ней чуть скорость сбрось и переднюю дверь открой. Автомобильной дороги под мостом нет, вот я от них и избавлюсь.

– Х-ха! Ну, давай, сынок. Помогу. Сам молодым…

А ведь оторвался. Пришлось по городу помотать, но результат был. Как та ящерица, прищемили – хвост отбросил и в щель юркнул.

Центр Москвы в пределах Садового кольца на этот момент населяют простые москвичи, и ведут они тихую дворовую жизнь. Конечно, иногда страшно было шагнуть в подворотню темную… но все в пределах социалистической морали. Москва «за фасадом», мягко говоря, запущена. Тишайших таджиков, с утра пораньше вылизывающих улицы, еще долго не будет, и поэтому за яркими фасадами витрин, лепниной и ухоженностью «парадных» на центральных «магистралях», рассчитанных на взоры туристов, внутри дворов, за подворотнями «колодцев» и садиков, скрываются облупленные стены старых построек. Лабиринты этого, «второго» города при советской правоохранительной системе не могут утаить в своем чреве беглеца, но на короткое время скрыть его от постороннего глаза вполне реально. Весна в этом году ранняя, а май в Москве не просто теплый, жаркий. Может показаться, конец июня на дворе.

Вот и вожделенная будка, обрамленная стеклом. Таксофон. Порывшись в карманах, нашел среди монет пару «двушек». Время к трем часам подходит, можно попробовать отловить Аксенова на домашнем телефоне. Набрал номер.

– Алло!

Вот он, родной голос! Слава яйцам, достучался.

– Это Каретников…

– А! Миша! Рад…

Прервал праздничный всплеск словоблудия, ведь не с праздником поздравлять собирался.

– Слушай сюда…

Объяснил все, как есть. Присовокупил и свои выводы, пока еще не слишком обоснованные и не слишком реалистичные. Информации мало.

Генерал, несмотря на то что успел уже «напоздравляться» с начальством и сослуживцами, в тему въехал сразу. Спросил:

– Ты сейчас где?

Каретников кинул взгляд за стекло телефонной будки, уже собрался рот раскрыть, выдав адрес, но в последнюю секунду передумал. Москвичи «повысыпали» во двор, расположились за столиками неподалеку, по-соседски отмечая праздник Первомая. Он здесь иголка в стоге сена. В пределах Садового кольца жили до полумиллиона человек. Да, менталитет строителя коммунизма не благоприятствует стремлению к порядку и чистоте, но как-то, что ли, душевно находиться в старой Москве… По крайней мере, в «зачуханном» центре интереснее, нежели среди стандартных коробок спальных районов, где все прозрачно, как в аквариуме. Здешнее убожество, как в запущенной барской усадьбе, его устраивает больше. «Глаз отдыхает» даже на том, что во дворах почти нет автомобилей! Ответил уклончиво:

– В центре столицы.

Бог знает, может, телефон на прослушке. В самой «исповеди» агента ничего криминального, а вот самому местоположение указать, это граничит, извините, с идиотизмом. Генерал это понял, но не поддержал.

– Через два часа Забияка подхватит тебя в том месте, откуда забирал в феврале для экстренной встречи со мной. Я пока со своей стороны постараюсь провентилировать вопрос.

– Понял.

Страховой агент в большом городе сродни волку в голодное время года. Мотаешься по адресам как неприкаянный, где на трамвайчике, где на метро, а в основном ножками. Ближайшая станция метро от назначенного места это «Ждановская». Так ведь от него топать и топать. Ладно хоть так! Во всяком случае, на произвол судьбы не брошен.

…Некоторым амбициозным проектам не повезло. Хирел Брежнев, хирело и его окружение, и вместе со всем этим нарушался отлаженный режим государственного строительства. Заводские здания в разных частях города и за его пределами, новые, гигантские корпуса больниц являли сейчас такой «недострой», соседствовали с жилыми районами. Все строили медленно и при отсутствии четкого финансирования, как бог на душу положит. Контроль ослаб.

Самый настоящий спальный район, со всеми его атрибутами, только он к тому же еще и не достроен. Конторскую «Волгу» узнал сразу. Подрулив, автомобиль встал неподалеку от кирпичной коробки электрощитовой, за которой он хоронился. Тогда в феврале целая бригада строителей, закодировавшись от выпивки, ко всему прочему решила застраховать свои жизни, и Михаил из центра вынужден был ехать на окраину, оформлять полисы и выписывать квитанции.

Из машины вышли Забияка со своими несменяемыми парнями, встали так, что каждый из них контролировал свой сектор обзора. Вышколены, дело знают.

Словно волк перед прыжком прислушался к внутреннему голосу, к своей чуйке, не раз выручавшей его по прошлой жизни. Вроде бы все спокойно. Где-то на периферии угадывалось совсем слабое движение и шум транспорта, но все в пределах нормы. Каретников вышел из укрытия, быстрым шагом направился к «эвакуатору». Меж тем узнали и его. На лице полковника проступила улыбка. Интересно, что Аксенов ему наплел?

Когда до «волжака» осталось пройти десяток метров, заметил, как переднее колесо у машины прямо на глазах осело на крошево технологической дороги, уперлось диском в щебень покрытия. Мысль в мозгу еще не успела «окуклиться», а тело самостоятельно предприняло действие. Отпрыгнул в сторону, крутнувшись, поменял направление движения и рванул обратно под защиту хилой посадки, кусты которой подходили под самый фундамент электрической будки.

– Миша! – услышал голос полковника в спину.

На бегу ответил, срывая голос:

– Снайпер, Жека!

Дошло. В машине остался только водитель, остальные сорвались в его сторону. Непонятно! Больше никто не стрелял. Но колесо не могло само по себе так сдуться или лопнуть.

Запаленно дыша, сказывался возраст, полковник осведомился:

– Что?

– Снайпер колесо прострелил.

– Черт! Но как вычислили?

Обернувшись к своим, озадачил:

– Гриня, проверь, что там за насаждением…

Каретников остановил.

– Не нужно. Держитесь за мной и не отставайте.

– Сусанин…

Каким образом, непонятно как, но их обложили. Ко всему прочему, на расстоянии умело гнали в определенную сторону. Пару попыток изменить маршрут пресекли «огнем». Стреляли из бесшумок. Пули явно чиркали рядом, рикошетя от твердых поверхностей, оставляя отметины в тех местах, куда попадали.

– Смежники?

– Похоже. Но что им надо? – переводя дух, озадачился полковник.

Забияка пришел к выводу, что в сложившейся ситуации не все так радужно и просто. Перспективы поганые, а территория стройки, по которой они гнали, должна вот-вот закончиться. Кто поручится, что там, где пройдет ее граница, их не ждет новая порция загонщиков неясно чьих «кровей».

– Стой!

Полковник присел у чугунного блина, закрывавшего вход к подземным коммуникациям.

– Отваливай крышку!

В темный зев то ли канализации, то ли водоснабжения вели скобы, вделанные в бетон стены.

– Быстро вниз!

Фонарик только один. Один на всех. И потому «поводырь», согнувшись в три погибели в узком проходе подземной кишки, шел первым, а уже за ним корячились остальные. Можно было только очень примерно определиться, в каком направлении они движутся. Из-за непривычности манеры передвижения дышалось тяжело, к тому же пыльно. Удовлетворяло только одно, что не вдыхают миазмов, сопутствующих таким местам. Для Каретникова возможность такого передвижения была не нова, приходилось уже «торить» канализацию города Грозный, в первую кампанию. Захочешь, такое не забудешь. Вот там…

Спутники не страдали сильной одышкой, но тихо плевались, иногда матерясь в голос. Ну, это нормально! Не зеленые пацаны, клаустрофобии не подвержены. Матерятся, значит, поддерживают рабочий настрой.

– Есть выход на поверхность! – поведя фонарем перед собой и направив световой круг вверх, доложил Григорий.

– Давай сюда фонарь, подсвечу. Лезь вверх.

– Понял.

Глухой шум от соприкосновения обуви с металлом скоб, и через минуту доклад:

– Чисто!

Забияка подал команду:

– Выходим на поверхность.

Грязные как папуасы, в разорванной местами одежде, отдыхали в одной из комнат панельной коробки после вынужденного спурта. Григорий «шустрил» где-то поблизости, определялся со степенью опасности. Уже вечер, место, в котором они находятся, «глухое». Может, «товарищи» их потеряли и отступились от своих планов?.. А вот хренушки! Появившийся Гришка развеял мечты на то, что проблемы отошли на задний план.

– Евгений Сергеевич, дом окружен, – доложил спокойным голосом. Флегма! Его, по-моему, ничем не тронуть.

– Мать твою так, через коромысло! Да кто они такие?

Денис, выглянувший из оконного проема второго этажа, где они находились, будто в подтверждение слов напарника, сообщил:

– Товарищ полковник, там человек маячит. На палку белую тряпку напялил, машет ею.

– Переговорщик, что ли? – оживился Забияка.

– Похоже на то.

– Ну, слава богу, может, хоть что-то прояснится. Парни, оружие к бою. Гриша, на тебе тыл. Михаил, я у тебя пистолет не видел.

– Откуда? Я пустой.

– Вот и не отсвечивай. Побудь пока вон хоть в дальней комнате.

– Ладно.

– Пойду, пообщаюсь. Денис, прикрой, если что.

Забияка стал спускаться по лестнице вниз. Каретников, наоборот, поднялся на этаж выше, решив проигнорировать пожелание старшего. Осмотревшись с фасада и определив не слишком скрывавших свое присутствие чужих, сунулся в другом направлении. Там то же самое. Их действительно обложили, как охотники-промысловики обкладывают волчье семейство на охоте, разве что ленточки и флажки отсутствуют. Лес совсем рядом, вернее парковая зона. Только до нее хрен доберешься, свинцом нашпигуют.

«Не! Ну, куда смотрит родная милиция? Где кавалерия с мигалками? Ладно. Что там полковник скажет? По времени уже вернуться должен».

Забияка хмуро посмотрел на вошедшего Каретникова. Стало сразу понятно, что из переговоров ничего хорошего не вышло. Ну-ну!

– Дали двадцать минут на размышление. Эти за тобой пришли, Миша… – Словно сдулся, обронил где-то по дороге всегдашнюю уверенность в себе.

Это и без переговоров даже коню понятно было. Чего бы, спрашивается, по всей Москве такое количество народа моталось.

– …Нам бы выбраться, а там их вычислим. В группе не меньше трех десятков человек. Оружие сам видел. По всем признакам работает организация.

– Ну да. На милицию не похоже. Те бы давно уже палили в белый свет, как в копейку. И что?

– Предложили сдаться… Только я в конторе больше четверти века прослужил, по глазам переговорщика понял, что кроме тебя, всех остальных здесь и похоронят. Попробуем прорваться, вон хоть через подвал. Григорий разведал, там из цоколя выход в торце имеется. Лес рядом.

– Я тоже взглянул. Не вариант. Постреляют. Если выхода нет, нужно постараться уменьшить поголовье охотников. Кстати, не удивлюсь, если в цоколе нет врагов.

– Так что?

– Евгений Сергеевич, пока есть время, устраивайте опорный пункт. Ну, а я на свободную охоту выдвинусь, именно к этому меня генерал готовил.

– Патронов мало.

– Экономно стреляйте. Всё! Время!

– Ты это… поосторожней там.

Кивнул.

Дом, улучшенная и увеличенная в размерах и в высоту, панельная двенадцатиэтажка, одна из серии поздних брежневок. Ждать нападения можно и с верхних этажей. Времени предостаточно было, чтоб из соседних подъездов перебраться в «облюбованный» ими, а еще технологических окон до черта. Вот и приходится, как по минному полю, с оглядкой передвигаться, на каждый звук реагировать. Лифтом здесь и не пахнет, на пожарных лестничных пролетах отсутствуют перила. Глянешь вниз – «жесть»! Свалишься, костей не соберешь! А еще ощущение, будто чей-то «липкий» взгляд приклеился, не отлепишь даже, когда вокруг одни сплошные стены…

* * *

Как только четверо беглецов оказались в крайнем от леса доме, скорее всего посчитав, что они самые умные и смогли оторваться от преследователей, Борислав окончательно успокоился. День был хлопотным и длинным, казавшимся бесконечным. Слава богам, ловушка захлопнулась. Отдал распоряжения десятникам:

– Занять позиции в секторах.

Обернулся к своим порученцам, потребовал:

– Ждан, где Зоримира?

– В машине она, кудеяр, – ответил молодой ракшат командира группы.

– Зови. Нужна.

Штурмовать большое здание, в котором держит оборону вооруженный противник, – верный путь к неоправданно крупным потерям. Их хоть и четверо там, но ведь они не безоружны, а бездумно лишать жизни огнищан он не хотел. Пока Ждан бегал за кудесницей, выслушал доклад Ратмира.

– Придется с боем брать второй этаж третьего подъезда. Штурмовая группа Разумника проникла и закрепилась в цоколе. Наименее предпочтительным путем наступления являются естественный штурм в лоб. Группа Любима на данный момент поднимается на крышу с последнего этажа крайнего подъезда.

– Добро!

В поле зрения наконец-то появился ракшат с молодой девушкой.

– Звал, кудеяр?

– Да. Мы готовы. Что скажешь? Как там наш глухарь себя чувствует?

– Как только мы прибыли в этот район, литить[24] стало намного легче. Глухарь считает, что торопиться не нужно, он сам все сделает. Надо только обозначить деятельность у дома и произвести имитацию штурма. Так людей сохраним.

– Он точно сможет?

Ворожея без тени сомнения посмотрела в глаза предводителя, сказала, чеканя каждое слово:

– Человек, прошедший Пауну, не может не сделать того, что наметил. Сидня знает, как и что необходимо предпринять. Или ты сомневаешься?

– Хорошо. Ратмир, данное им время вышло. Прикажи Любиму обозначить штурм с верхнего этажа. Пусть снайперы их поддержат, но так, чтоб наш десяток случайно под «дружественный» огонь не попал. Все делать без спешки.

– Ясно…

Любим только успел вывести группу на крышу дома и осмотреться на ней, когда ему доложили, что отсемафорили сигнал на имитацию штурма. Никак Чернобог постарался, вместо полноценного штурма он с парнями обязан шутки шутить. Это надо понимать так, что кудеяр что-то особенное надумал? Только до захода солнца поторопиться нужно. По темноте в этих каменных коробках совсем кисло воевать. Проверено на собственном опыте.

– Разбиться по тройкам! Напоминаю, это не штурм, а лишь его имитация. Идем вниз!

Бойцы тройками пошли по своим маршрутам. Первая тройка по веревке спускалась через пустую лифтовую шахту. Вторая двинулась по пожарной лестнице. Третья, во главе с десятником, ушла через люк соседнего подъезда, вот они-то как раз и нашумят, вызывая огонь на себя, когда направленным взрывом малой мощности сделают пролом в стене. Тройки действуют в тесном контакте друг с другом, постоянно находятся в пределах прямой видимости и поддерживают голосовую связь. По большому счету им и скрывать себя нет надобности. Одним словом – имитация. Здесь даже всегдашний принцип «каждый отвечает за каждого» не слишком нужен. Кучка загнанных в угол людей кажется не слишком серьезными бойцами.

Движение отточено на тренировках и в деле. Тройки скользят короткими бросками от укрытия к укрытию. Между бойцами дистанция четыре-семь метров. Две-три секунды – пошел! Две-три секунды – следующий… Даже при отсутствии огня противника они осторожны. Осмотр потенциально опасных направлений, окон, проломов, дверных проемов ведется непрерывно. Четвертый этаж. Стоит шумнуть! Чтоб услыхал вражина, Малх в голос подал команду:

– Внимание! Рассредоточились!

Слышно, что внизу кто-то есть.

– Сдавайтесь!

Ответ не заставил себя ждать. Услышали:

– А вот хрен тебе!

Пистолетный выстрел. Пуля прошла вдоль узких лестничных пролетов, естественно никого не задев, улетела вверх.

– Хуже будет!

– Посмотрим!

Снова выстрел…

Вот как раз на пятом этаже Каретников и затаился. Над своим положением раньше он мог только посмеяться. На поверку что ему светит? Вступить в рукопашный бой, дабы поддержать своих внизу. В пространстве домовой коробки, при плотном контакте легче врага ножом завалить, чем из пистолета. Он один, а хлопцы, как видно, крученые-верченые. Так у него и ножа-то нет. Когда его Сириец натаскивал, в душе посмеивался над ним. Считал, блажит старый! Чтобы вступить в рукопашный бой, боец должен потерять на поле боя – автомат, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку, бронежилет, каску. Найти ровную площадку, на которой не валяется ни одного камня, палки, сраного гвоздя, в конце концов. Так и этого мало. Для полноты картины встретить на найденной площадке такого же, как он сам, идиота, который тоже имеет за душой только голые руки. И вот после всего этого вступить с ним в рукопашную схватку. Только Кузьмич, выходит, прав оказался. За одним маленьким исключением. Идиот не один. Их больше трех десятков. А кроме него, убогого, все вооружены до зубов.

Подкравшись сзади, накинул удавку на шею крайнему бойцу. Шнурок витой, шелковый, захлестнул дыхательные проходы… Придержать. Вот! Почти и не брыкается.

Когда думал, что все уже, готов, противник сделал кувырок назад, при этом держа Михаила за руки, потянув их на себя, чтоб ослабить захват. Ох и ушлый тип, точно бы вывернулся да получил коленом в пах. Хватку ослабил, а этого вполне хватило. Каретников вырвал из ножен на поясе его же клинок и всадил под нижнюю челюсть. Все это секунды-то и длилось, только нашумели оба, а ведь по-доброму хотел наганом разжиться. Не успел! Своя «шкурка» дороже любых сокровищ. Пока его из огнестрела в два ствола «не распяли», шуганулся в сторону, спрятавшись за стеной. Лишь услышал и почувствовал, как совсем рядом пули сбили крошку с бетонной панели.

Абсурд. Кажется, места много, но это обман голимый. Как крысу загнали в стеклянную банку, примерно такое ощущение. Будущая квартира, трёшка. Голые стены, на полу мусор, и всё. Всё! Амбец! Сейчас перегруппируются и войдут. Их двое, он один. У них стволы, у него нож. Нужно ли с трех раз угадывать, кто из ситуации победителем выйдет?

А за пределами лестничной площадки идет возня и вялая перестрелка. Где же хваленые «органы», которые «наши» и которые «нас берегут»?

Мозг, как компьютер, за секунды просчитывал ситуацию. Жить, судя по всему, ему тоже секунды оставались. Звук скрадывающего шага. Двинулись по его душу. Ну!.. Санузел раздельный. Вместо унитаза и труб в тыльной области темной «коробки» пустота и провал с самого верха до самого низа. Места мало, его практически нет. Шмыгнул туда. Упираясь руками и ногами в противоположные стены, в распор «поднялся» под потолок. Затаил дыхание. Темнота в этой душегубке несусветная.

– Чисто!

– Здесь тоже никого!

– И куда он делся?

– Может, с балконной площадки этажом ниже спустился?

– Он что, циркач тебе? Да и снайперы не дали бы этого сделать.

– Так ведь по нему стрелять запрещено.

– Ищем…

Дотошные ребята! Страхуют друг дружку, в каждую дырку нос суют. А ведь не отвяжутся! Все равно найдут.

– Уходим? Пусто.

– Давай. Вниз. Ты в санитарных комнатах хорошо посмотрел?

– Там и смотреть нечего. Четыре голые стены. Чисто.

– Пять сек у входа побудь. Облегчусь, приспичило.

Мог бы выждать, да уж так вышло. Этому хмырю справить малую нужду можно в любом месте, так нет, поперся в дыру посикать. Эстет! Как только чужой боец оказался под ним, рухнул тому на голову.

Где их таких готовят? Казалось, хребет сломает, но нет, будто почувствовал опасность, успел втянуть голову в плечи. Резко развернул корпус вправо, успел даже левую руку выставить, прикрыться ею от возможного удара по голове. Вот только малости не учел… Каретников хоть и зависал под потолком врастопырку, но дело закончить планировал ножом, каковой и зажимал в кулаке, хоть и неудобно держаться было. А раз в шею клинком не попасть, облапив противника, сунул «железку» в печень под правое ребро.

– Ё-о! – захрипел. – Сюда, Бер!

Так ведь, несмотря на боль, продолжил борьбу. Можно сказать, в «стоячем» партере, правой рукой схватил «бывшую дичь» за ногу, левой за одежду. Думал, что Каретников вырываться будет. Только вот напрасно на это ставку сделал. Уроки Сирийца даром не прошли. Михаил еще тесней прижался к умирающему, а рука наконец-то нашла кобуру на бедре, ну и соответственно, рукоять пистолета. Развернул обоих в сторону дверного проема, и нужно сказать, вовремя. Напарник «товарища», как боевой конь, прискакал на выручку и сразу, с места в карьер, подставился под выстрел. Видно, что молодой, опыта не хватило.

Вытащил трупы поближе к «свету», уложил в рядок. Интересные ребята! Форма на них по типу «мабуты» пошита, только видно, что не заводское шитье, к тому же черного цвета. Документов никаких нет, а вот оружие имеется. На стволы глушители навернуты. О чем это говорит? Ни о чем. Не понятно ничего. Прибарахлился двумя АПС в переделанной набедренной кобуре, с резиновыми накладками на рукоятях. Любимцы сотрудников специальных подразделений. Живем, братцы!

По лестнице спускался со всей осторожностью, подал голос своим:

– Не стреляйте! Свой!

Услышал ответное:

– Принято! Спускайся!

Денис ответил:

– А где полковник с Гришкой?

– Оставили тебя дожидаться, сами через лаз прошли, путь к отступлению разведать. Пить хочешь? Чай на травах настаивал.

Пить и вправду хотелось неимоверно. Взяв протянутую комитетчиком флягу, большими глотками восполнил в организме поистраченную влагу. Отдав фляжку, вошел в первую комнату, стараясь не «светиться» в проемах окон, не подставляться снайперам. За спиной шел Денис. Ф-фух! Чего-то в жар бросило и тяжесть в тело вошла. Неужели… Рванулся вперед, еще не осознавая, что из квартиры выход только на лестницу имеется. А голова-то думать уже не хочет! В дальней комнате лежат тела Забияки и Григория. На периферии сознания отметил, обоих в затылок застрелили. Мрак накрыл сознание, уже даже не почувствовал, как Денис подхватил сомлевшее тело.

– Отбегался, змееныш!

Комитетчик вышел на плиту балкона, призывно махнул рукой.

Глава девятая. Неожиданное встречается чаще ожидаемого

Пробуждение было тяжелым. Такое ощущение, что после болезни очнулся. Не дергаясь, не меняя положения тела, осмотрелся. Где это он? Почти тусклый свет не давал полного представления о месте нахождения. Качнуло, словно баюкнуть решили. Вот! Снова и снова. Да ведь его перевозят на транспорте, а все, что по бокам и над головой, это потолок и стены большого контейнера.

– Ворожея…

Услышал мужской голос неподалеку от себя.

– …не пора ли укол сделать? Восемь часов минуло.

Прикрыл веки, почувствовал, как к нему подошли и взялись за запястье. Пульс щупает. По запаху женщиной пахнет. Молодой женщиной. Мелодичный голос ответил тому, кто вопрос задал:

– Не будем колоть, Нерослав. Густонаселенные районы миновали, считай по родным местам едем. Если шуметь будет, кляпом рот заткнешь. Князю он здоровым нужен, потому и вошкотни с ним столько было.

– Я бы этого гада собственными руками придавил, он троих наших огнищан порешил…

– Успокойся. Исполняй свой урок молча. – Провела ладонью по чуть отросшим волосам на его голове, высказалась, словно провоцируя кого-то из присутствующих: – Молодой какой! Красавчик!

Чего это она? Открыл глаза и тут же встретился со взглядом зеленых глаз молодой красавицы с русой косой, одетой в стильную одежду, никак не вязавшуюся с произошедшим разговором. На ум пришли слова, где-то когда-то им услышанные. У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят… А ведь точно подмечено. Ну, и что за хрень происходит?

– Проснулся, витязь?

Это она его так странно назвала? Глаза соскользнули девушке за спину. Сразу трое бойцов в уже знакомой ему форменной одежде уставились на него. Взгляды молнии мечут. Дай им возможность, порвут в лоскуты. Злые. А руки-то у него наручниками скованы. Перевел взгляд на девицу, спросил:

– Вы кто?

– Ха-ха-ха! – рассмеялась заливистым, совсем не обидным смехом, потом снизошла до ответа: – Друзья.

– Это вы так по-дружески меня в «браслеты» спеленали? – продемонстрировал руки в наручниках. – По-дружески двоих «государевых» людей упокоили? Теперь по-дружески вывозите куда-то. Кстати, куда едем?

– Скоро узнаешь.

Кто-то, кого из-за окружившего общества было не видно, оповестил:

– Нерослав, Данко передал, через километр пост ГАИ будет.

Десятник тут же «подтянул» личный состав.

– Приготовить оружие, не расслабляться. Иван, вставь нашему другу кляп в рот и руки подержи. Не ровен час кричать захочет.

– Стой! – действительно крикнул Михаил.

– Чего?

– Мне бы это…

Зыркнул на девицу. А-а! Да пропади они пропадом, совесть и манеры! Подперло.

– …по нужде сходить.

– Сходишь, – заверил старший. – Пост проедем и сходишь. А пока нишкни, тихо будь.

Судя по всему, машину на посту пропустили без проблем. Чай, не девяностые годы, террористов в Союзе еще не придумали. А тем временем мочевой пузырь от полноты жидкости в организме давал о себе знать. От нетерпения глаза на лоб выползали.

Слава богу, остановились. Вывели. Дорога раздолбанная. Справа лес, слева лес и, кроме эскорта из трех «Жигулей» с людьми, никого. Толкнули в плечо.

– Пошел!

– Да вы хоть руки освободите!

Охрана, человек двадцать крепких мужиков, скалятся в улыбках.

– И так справишься. Слишком шустрый, – напутствовал единственный угрюмый человек в этой толпе, Нерослав.

Точно не сбежишь. Отошел за обочину, сноровисто рассупонил ширинку… А-а! Кайф! Наконец-то! Сделав дело, обернулся назад. Оказывается, его везли в рефрижераторном контейнере, поставленном на колеса, с броской надписью синего цвета на белом фоне: «Совтрансавто». Грамотно замаскировались.

– По машинам!

Почти взобрался в свое «узилище», когда в последний момент Нерослав, схватив за руку, втащил в кузов и прямо через материю одежды вколол шприц в предплечье. Нормальное «зелье», замутило как-то сразу. Успел лишь женский возглас услышать:

– Зачем?

…и ответ на него:

– Береженого боги опекают.

Скис…

В полусознательном состоянии, не позволявшем толком анализировать происходящее, видел, как почти вся группа пересаживается в УАЗы, как машины съезжают с трассы. Сознание восприняло дикую качку вверх-вниз, словно на волнах. Отрубился.

* * *

«Минск», тяжелый авианосный крейсер, самый современный, включал в себя как мощную корабельную составляющую, так и современную авиационную. После учебки Антон Волховиков попал именно в его экипаж и не пожалел об этом. Под стать кораблю соответствовал и его командир, бывший, как говорят, большим исключением среди других командиров кораблей. Подпольная кличка «Барон». Несмотря на советское время, аристократизм выглядывал в каждом его слове и действии. Матросы-кавказцы, слышавшие о нем еще с Кавказа, утверждали, что он был потомком осетинских князей. Наверно, такими и были настоящие флотские офицеры Императорского российского флота. Ни грубости, ни хамства, ни стремления унизить того, кто ниже по должности и званию. Когда он злился, то просто шутил или улыбался, мог промолчать и уйти. И еще он ни при каких условиях, даже в минуты большой опасности, не терял голову. Какими усилиями ему это давалось, сложно сказать, но его спокойствие и способность к шутке, даже вроде не всегда в подходящий момент, всех, кто общался с ним, удивляли. Он не пресмыкался перед начальством, не красовался своим командирским положением перед подчиненными и был нетипичным, можно сказать нестандартным советским командиром огромнейшего современнейшего корабля.

Большой поход позади, и военный корабль стоит на швартовых, но дежурная служба исполнительна и несет дежурство исправно. Во второй половине дня прибежавший рассыльный, посланный дежурным по низам, запыхавшись, довел приказание:

– Матросу Волховикову срочно прибыть к командиру корабля! Срочно, понял!

Кузькин, старшина второй статьи, оторвался от заполнения журнала, сложив губы трубочкой, негромко засвистел, спросил как бы между прочим, с подозрением глянув на матроса:

– Чего это Барону от тебя потребовалось?

– А я знаю? – пожал плечами Антон.

Рассыльный чуть глаза не закатил под самую бескозырку.

– Антошка, бего-ом!

После бега, толком не отдышавшись, постучал в дверь. Услышал:

– Зайдите.

Войдя, молодцевато бросил ладонь к срезу головного убора.

– Товарищ капитан первого ранга, матрос Волховиков…

Гокинаев, не дослушав, распорядился:

– Подойдите к столу, берите телефон и отвечайте. Вам из Москвы звонят.

– Слушаю, Волховиков!

Услышал.

– Наконец-то! Здравствуй, Антон. Это генерал Аксенов. Твой командир в помещении?

– Да. Рядом.

– Можешь называть меня дядей Колей.

– Понял.

– Каретников пропал. Ты с ним энергетической пуповиной связан. Что скажешь?

– Дядя Коля, ему сейчас плохо. Мыслить сам он не может, но он жив.

– За тобой человек послан. Скоро, думаю, на месте будет. Ты нужен в Москве. Сейчас передай трубку Гокинаеву.

Антон протянул телефонную трубку командиру.

– Вас!

– Слушаю.

– Виктор Александрович…

* * *

Глушь несусветная, лес дремучий. А как можно по-другому воспринимать место, куда его завезли? За высоким тесаным забором изба с широким подворьем, строениями и пристройками. Собаки бегают, откормленные волкодавы. Из сарая слышно, как корова мычит. Конец двадцатого столетия, а местные, кто здесь живет, от мала до велика в старинной одежде расхаживают, будто так и надо. Детворы одной девять душ насчитал. А при всем при этом, в самой большой комнате избы с русской печкой внутри, в «красном углу» цветной телевизор «Карат» вполне нормально себе «уживается». Сюрреализм!

Когда из машины «выгрузили», присмотр за ним малость ослаб. Сразу это почувствовал. Только наручники с рук снять ни у кого даже в мыслях не было. Мог бы сам ими озаботиться, недаром под контролем Кузьмича тренировал левую руку вытаскивать кости из суставов, именно для подобных случаев. Только чего уж теперь, взыграл интерес, понять захотелось – куда, зачем и к кому везут.

Женщину в команде похитителей Зоримирой зовут. Странное имя для страны Советов… У них у всех здесь имена странные. Так вот она, как ни посмотришь, всегда рядом с ним оказывается. Вот и сейчас подошла почти незаметно, за левым плечом встала. Наверняка глазами уставилась туда же, куда и он смотрит.

– Мы на кордоне, Михаил, – пояснила, словно несмышленышу.

– Значит, через границу меня переправлять будете? – сделал предположение Каретников. – В какую страну?

– Зачем за границу? – удивленно спросила в свою очередь.

– Сама сказала, что на кордоне находимся.

– Ха-ха! На лесном кордоне. В этом урочище лесник с семейством проживает.

– Тоже ваш?

– Здесь все наши. И земля наша. На сотни километров огнища поставлены. По-вашему деревни и села. Рода наши не испокон века здесь обосновались, но довольно давно. Огнищане родную веру исповедуют, родных богов славят, живут не тужат.

– А власти на это все как же смотрят.

– Глупый! Такой большой вымахал, а глупый. Здесь наша власть. В лесах поселки. Там, где земля пахотная – колхозы. В районном центре власть советская, только даже первый секретарь наш исконный родович. Давно здесь осели, освоились и место освоили. Как нас вычислишь, когда внешне мы, как все? Молодые парни в армию служить ходят, потом возвращаются назад, а дальше по своей Варне пользу обществу приносят. Милиция – наша. Учителя в школах – свои. Причем с настоящими, государственными дипломами. Администрация…

– Тоже ваши. Круто! Даже представить такого не мог. Откуда вы такие?

– А мне говорили, что ты обладаешь острым умом. Не понял еще? Хм! Мы русские люди. У каждого человека, живущего на земле, имеются предки – ушедшие в Ирий поколения. Нас можно назвать осколком Белой Расы. Вот кто твои предки?

Интересная девочка. Своим рассказом подвела к интересующему ее вопросу. Может, его похищение именно с его происхождением связано?.. Почувствовал, как по сознанию легким перышком прошла попытка «залезть под черепушку», просмотреть мысли.

Когда-то сами слова обережного, родового заговора при инициации ритуала он слушал невнимательно, будто ветер срывая их с губ Константина Платоновича, уносил в далекие уголки памяти, там их и схоронил. Лишь потом только понял, как в лихолетье мог сохраниться их род. Организм, почувствовав ментальную атаку, самостоятельно «отдал команду», и защита сработала автоматически, как магнитофонную ленту, прокрутив в памяти слова защитного заговора: «Ой, ты Свет, Белсвет, коего краше нет. Ты по небу Дажьбогово коло красно солнышко прокати…»

– Ой!

Вот-вот! По рогам получила? Танцору тоже больно стало, когда попытался применить воздействие на его сознание. Спасибо деду, классную защиту вот от таких хулиганов поставил. Так как был скован, то обеими руками взял за руку отпрянувшую от него деву. Заглянув в глаза с расширившимися зрачками, заботливо спросил:

– Что, больно?

– Д-да!

– Так ведь не лезь, куда не пускают.

Вырвала свою руку из его ладоней. Обозлившись то ли на него, то ли на себя, торопливо пошла в сторону дома. Обернувшись, оповестила:

– Ночуем. С утра едем дальше. Спать иди. Темнеет. Здесь люди рано ложатся.

Промолчал. Лишь для себя прошептал:

– Выспался. Всю дорогу спать заставляли. Сволочи!

Однако идти-таки пришлось. Вышедший из сарая Молчан, Каретников уже по именам знал многих, по-видимому, стоявший «на стреме», ожидая конец разговора с ворожеей, пальцем своей огромной лапищи подцепил звено на «браслетах» и, не напрягаясь, потащил упиравшегося было Михаила «под крышу». Не в дом, где Каретников уже успел побывать, впихнул в полуподвальное помещение, непонятно для каких нужд предназначенное в хозяйстве лесника. Это надо понимать так, чтоб пребывание в «гостях» медом не казалось. Брр! Холодно здесь.

Постучал в запертую за ним дверь, услышал.

– Чего тебе?

– Эй, увалень! Холодно здесь, хоть одеяло, хоть дерюжку какую принеси.

– Обойдешься! Спи давай!

– Коз-зел!

– А вот время придет, за козла ответишь!

…Из крупиц информации, выуженной любыми путями, складывал общую картинку, на ее основе делал предположение, с чем или кем ему предстоит схлестнуться.

К сумасшедшим попал. Кровь в жилах стынет. Каретникова веревками, за руки и ноги привязали к деревянному щиту в центре стилизованного под старину антуража. Ночь. В отблесках костра видно, что его окружает настоящее капище с истуканами богов. Вокруг люди в мешковатой одежде ведут непонятный для него ритуал. Зарезать, что ли, хотят? Принести в жертву? Кто их маму разберет! По голому телу мурашки бегают. Лежит он словно новорожденный, в чем мама родила. Холодно. Близость реки ощущается, а вот комарья почему-то нет. Ветром, что ли, сдуло «пернатых»? Скосил взгляд, пытаясь хоть что-то понять… Да ведь он в круг положен. За головой, там, где огонь пылает ярко, зачем-то столб высокий вкопали. «Статисты» хоровод затеяли, песни свои бубнят, распевают. Только смысла он в этих «хитах деревенских» уловить не в состоянии.

Лысый старикан, аскетичного вида, вонючей краской нарисовал ему на груди и животе рисунок в стиле модерн. Тату набить намеревается, что ли? Извращенец сморщенный!

Отступил от Михаила, под фон заунывного пения кому-то разрешительно сообщил:

– Сестра, Гардар полон энергией, сутуга[25] замкнута, можешь завершать начатое.

Чего там они завершать хотят? Крикнуть бы! Заматериться! Послать всех собравшихся по известному направлению. Вот только рот ему изначально заткнули.

Глаза вытаращил. Три «телицы», еще не старые, симпотные, с длинными распущенными гривами волос, с поднятыми над головой факелами, встали над ним. Пение как по команде стихло. Вот теперь Каретников мог расслышать каждое слово, произносимое одной из ведьм.

– Роде Всевышний!.. Славим тебя, боже Прави, Яви и Нави…

Голос патлатой подруги с каждым предложением набирал силу. В него вплетались все новые и новые диапазонные звуки. Сознательно Каретников попытался подергаться на своей Голгофе, но тщетно. Что они там лопочут?

Всем естеством своим ощутил то, что воздух, само пространство внутри круга необычайно уплотнилось. Кажется, огонь запылал ярче, посылая языки пламени выше в небо. Аб-балдеть! Странно, что в Советском Союзе ему встретился такой атавизм веры в старых богов. В прежней жизни он и подумать не мог, что такое есть! А оно, оказывается, было всегда. Почему спецслужбы не отвлекались на это? Не считали, что это опасно для государственной политики?.. Но самое интересное, внутреннему состоянию весь случившийся концерт не противоречил. Обережный заговор «молчал», будто воспринимал все как должное, здоровью и жизни не угрожающее.

В руках «барышни», говорившей слова, вдруг заметил нож. Сталь клинка бликнула на фоне отблеска огня, отразилась в зрачках глаз. А он беззащитен как ребенок. Запросто укакаться можно. Задергался. Завопил:

– М-му-у-у! М-му у-ум!

«Что хочешь делать, дуреха! Садисты, мать вашу так!»

– М-му-у-у!

– Стану перед дубом, позову Перуна. Приди, приди, Перуне, приди, приди, грозный! С силами Перуновыми, молниями ясными Землю освяти громами рясными…

Смотри-ка, как напарница скороговоркой чешет! Нет, право слово, уморить хотят. Г-гадины!

– …С Алатыря-камня огонь вытеши…

«Что ж ты творишь, тварь? Нож брось!»

Поплыл, но все еще был в сознании. Где-то в районе живота почувствовал, как бабенка сделала надрез на его теле. Больно не сильно. Видать, только кожу резанула. Кобыла гривастая!

– …нарушают неразрывное, прижигают и тут же оздоравливают. Нет больше связи меж сим божичем и его братом далеким. Каждый отныне идет своей дорогой, не ведая, что другой творит…

Третья ненормальная провела факелом зигзаг вдоль тела Каретникова.

– …Слава огню Сварожичу!

Ассистентка, передав свой факел молчаливой подруге, наложила руки на глаза Михаилу. Аут! Ушел в нирвану.

Не мог понимать и воспринимать действительность в обычных рамках. Он будто в ином мире, в ином качестве пребывал. Ощущал себя одиноким загнанным в вывешенные сети волком и… Почему волком, ведь он прекрасно видит руки, а не лапы, и троих охотниц, склоненных над ним. Притвориться мертвым, не подавать признаков жизни, а в самый подходящий момент…

Несмотря ни на что, всего его трясло так, будто на вибромоторе лежал. А еще страх он такой, такой… и этот недобрый взгляд женских глаз. Боль… Они говорят о нем?.. Кажется, да! Он все слышит…

– Что-то с ним не так!

– Все нормально, Аленка! Так бывает! Развязываем.

– Нет!

– Просто парень воспринял волхвование как обычную операцию. Нам в мединституте рассказывали, а теперь и сама убедилась… Ты его ритуальным ножом порезала, а у него натура оказалась слишком… как бы это сказать? Романтичной, слишком восприимчивой, что ли?

«Затаиться! Не дышать! Пусть думают, что он умер. Да! Да! Пусть воспринимают его таким. Тело податливо и безвольно».

– Вилен, он не дышит!

Воспринял мужской голос. Он где-то рядом.

– Сейчас!

И тут же предостережение одной из охотниц:

– Назад, Вилен! Круг переступать еще нельзя!

– Да понял уж. Сами справляйтесь.

Теперь шла разборка сразу троих женщин, склонившихся над ним.

– Аленка, не блажи! …В его мозгу выработалась субстанция, имитирующая морфин. Судя по всему, ее до такой степени много, что она хлынула в те же клеточные рецепторы, которые специфичны для фиксации морфина…

– Ага! Карна, а тебе не кажется, что избыточная выработка субстанции такого типа внутри мозга может подразумеваться при начале смертного процесса – или в назначенный для смерти час, или, некстати, ранее оного.

Снова мужской голос.

– Заткнитесь, мокрощелки! Вы волхвовицы в сутуге при исполнении обряда или медички? Делайте все, что необходимо, а не консилиум устраивайте. О-хо-хо! Нужно князю сказать, чтоб в медицинские институты баб больше не пускал.

Услышал шепот.

– В любом случае субстанция может обеспечить то, что акт умирания станет, по природе вещей, безболезненным и, возможно, приятным…

Кричит:

– Дыши-дыши!

Кажется, ему правую лапу… Тьфу ты! … руку освободили. Пора! Рванул её – пошла! Стал рваться на свободу. У врачей… блин, у дьяволиц этих глаза по пять копеек…

Мужик где-то рядом орет:

– Защиту сутуги сымайте!

Раскидал баб прям там, у операционного щита.

– А-а-а! А-а-а! – не то кричал, не то рычал, так сразу и не поймешь.

Что сделали, не понял, но когда шестеро мужиков навалились, заломали, потерял сознание окончательно…

* * *

– Что?

Аксенов пытливо смотрел на Волховикова. В большой комнате народу много. Здесь собрались и бояре и волхвы. Экстренный случай заставил бросить дела и собраться в столице, пропал боярин Бусового корня. Форс-мажор! Судили-рядили, а к общему знаменателю так и не подобрались. Кому было нужно сотворить такое?

– Акса, это ты виноват! – высказал претензию генералу старый волхв из рода Волховиковых.

– Спокойно, Нил Григорьевич! – остановил полемику главный среди равных. – Никто ни в чем не виноват. Антон, что примолк?

– Я его не чувствую, – ответил младший Волховиков.

– Он погиб?

– Н-не знаю. Словно обрубили пуповину меж нами.

– Занятно. Что скажете, патриархи?

Родовые главы притихли, размышляя над случившимся происшествием. Молчание нарушил старик Старовойтов. Огладив рукой бороду, произнес:

– Вывода только два может быть. Либо Каретников сгинул, либо…

– Что?

– …либо у нас появился доселе неизвестный противник. И пока неясно, чего он хочет. Только сила у него имеется. Что выберем?

Главный над всеми волхв в раздумье подошел к окну. Его привычку смотреть за стекло в моменты принятия решения знали все. Он среди них, как ни странно, по возрасту моложе всех, но подчинение никто не отменял.

Сказал, словно решение свое припечатал:

– Исходим из худшего. Считаем, что у нас появился враг.

Обратился к Антону:

– Укажи на карте направление, по которому ты последний раз чувствовал своего подопечного.

Антон на карте провел карандашную линию.

– Это.

– Хм! Леса да болота. А что? Вполне вероятно. Принимаю решение! Волхвам – подтянуть в столицу все боярские роды. Через три дня вся рать должна быть готова выступить в поход…

* * *

Что-то отдаленно напоминающее базу боевиков он во всем этом усмотрел. Разнился лишь антураж. Больше привык к востоку, а здесь лес. Хмыкнул. Деревянные постройки напоминали картинку из исторического прошлого Древней Руси, но вместо воинов в кольчугах кругом хватало вооруженных современным оружием мужчин в черной форме. Женщин и детей, кстати, не меньше было, вот они как раз одеты были в одежду старинного покроя.

В погост Каретникова привезли к полудню, поэтому детально смог рассмотреть даже антенны, в отдалении поднятые на составных мачтах. А как их не увидеть, если они выше крон деревьев подняты. Чего этим людям не хватает, чтоб быть как все? Рука потянулась погладить болевшее место с правой стороны живота. Эк его местные жрецы оприходовали! Боль почти ушла, только после ритуала он перестал ощущать энергетическую связь с Антоном. Пустота. Эти козлы ему что-то типа обрезания сделали. Хорошо это или плохо, еще толком не понял.

Как привезли, выгрузили, так и стоял под присмотром двоих бойцов у ворот, выполнявших роль КПП. Надсмотрщики сначала бодро исполняли обязанности, да потом разомлели, расслабились, на разговор с местными отвлекались. Понятно. Куда этот захваченный пацан, тем более скованный наручниками, денется? Забыли о нем, что ли? Стоял, сам глазел на любопытствующих людей. Если ворожея правду сказала, то в переводе на современное понятие этот район захватила организованная преступная группировка. Никак не иначе. Каретников-то им зачем сдался? Ведь до сих пор толком никто не объяснил.

…Думал, на допрос ведут, оказалось попал типа на смотрины. Его на смотрины и выставили. Эка невидаль! Но глядят как на медведя в цирке, который мало того, что на велосипеде педали крутит, так при этом еще и в дудку дудит. Спрашивается, чего так смотрят? Обозревают, будто задолжал им всем по-крупному. Местный бомонд, етишкин корень! Да еще и с кренделем во главе. Князь? Правитель? И смех и грех! На дворе конец века двадцатого. Незабвенный Ильич, который Леонид, последние месяцы доруливает. Ан нет! Оказывается, даже под неусыпным оком партии и КГБ по медвежьим углам «такое» встречается. Кино и немцы. Съезд малого Совнаркома.

У стен на лавках сидели вполне себе нормально одетые мужчины. Про двух затесавшихся в боярские ряды женщин сказ мог быть особым. Вот во главе собрания, действительно, мастодонт засел, в шикарном кожаном кресле чуть развалился. Одежда стильная, под покрой века двенадцатого пошита. Форсит, засранец патлатый. Молод, но по глазам видно, башковит. Во всяком случае, взгляд пытливый, а дурости ни на грамм не просматривается. Порода! На бестолковку обруч напялен, золотом блестит. Как там Зоримира по поводу властителя вещала, а Михаил запомнил?

Человек, голову которого обхватывает Кольцо-Обруч, являет собой вящего. Слово мудреное, сказала бы просто – правителя. Так вот, «обруч», определяет предназначение личности, «Обручённой» с его новой Духовной Сутью, сделавшей осознанный выбор в своей дальнейшей Судьбе. То есть человек, надевший на свою голову «кольцо-корону», не просто поменял свою Судьбу, а возложил на себя огромную ответственность за весь свой род. Как-то так. Но все же, как на вкус Каретникова, мог бы одеться более привычно. Х-хо! Это еще что за сморчок лысый из-за кресла выглядывает? Ни дать ни взять, педик в трауре. Иначе классифицировать этого дедушку сложно. Черный балахон подолом пол метет. Еще один деятель Гардара объявился?

Каретников в роли скованного по рукам изваяния торчал посредине большого зала вполне современного вида. Даже под потолком люстры электрическими лампочками светят…

Наверняка правителю самому надоело в гляделки играть, потому и обратился, правда вовсе не к Михаилу:

– Что-то он слишком молод, Белун?

Сморчок вышел из-за кресла, встал рядом с подлокотником, ответил на вопрос правителя:

– Не верь глазам своим, княже. Это тот, кого называют перевертышем. Ему может быть и сотня лет сейчас, а может и больше…

Во! Загибает старикашка. Откуда только и взял такую информацию.

– …Прошлый пленник примерно так выглядел, только под пыткой удалось узнать, что ему за сотню лет перевалило. Поверь, и этот такой же.

– Ну-ну. – Теперь спросил именно Михаила: – Что скажешь, боярин?

Каретников сделал «большие глаза», а на лицо «натянул» тупизну, сам весь скукожился, голосом чуть ли не заблеял:

– Прошу прощения, товарищи. Я что-то не совсем понял, куда это меня привезли… и з-зачем?

По залу шепоток прошел. Вот только крендель в кресле «вестись» на попытку увильнуть в сторону никак не желал. Расхохотался в лицо плененному. Заливисто, весело, как смеются люди в свое удовольствие. Отсмеявшись, смахнув выступившую из глаза слезу, вполне нормальным, серьезным голосом подозвал одного из стоявших столбами молодцов, надо понимать, охранника.

– Пересвет, поди Глухаря сюда покличь. Скажи, нужен. Лик может не прятать, он свой урок исполнил. Да-а! Стой! Зоримиру тоже позови, а то приехала и до сих пор глаз не кажет.

– Слушаюсь, княже!

Х-хе! У охранника в глазах от общения с кренделем сплошной щенячий восторг. Как же? Сам «председатель» вниманием оделил. Михаил посчитал такое использование телохранителя ошибкой «патрона». Каретников меж тем продолжил в новый образ входить. Хуже ведь уже не будет, может, действительно за идиота признают. Пока кто-то за кем-то бегал, сам князь развлекался.

– Так говоришь, по ошибке тебя схватили?

– Истинно так. В толк не возьму, в чем виновен и в каком преступлении вы меня подозреваете?

– И кем же ты будешь, мил человек? Поделись. О себе расскажи. Так и время скоротаем.

Каретников частя, будто волнуясь чего-то не успеть сказать, озвучил легенду о юном работнике страхового учреждения. Пожаловался, что работы много, а платят копейки. Устает бедняга. Правитель поддакивал, даже посочувствовал ему.

За спиной похлопали в ладоши.

– Браво!

Оглянулся. Комитетчик собственной персоной. Стоит, зубы скалит. Спросил, переведя взгляд с Михаила:

– Звал, князь?

– Звал. Иди сюда поближе, Светослав.

Что за хня такая? Этого урода ведь Денисом зовут.

Проходя мимо, предатель бросил слово Михаилу:

– Что, думал, в сказку попал?

Не преминул ответить, прошептал, но так, чтоб оппонент услышал.

– С-сука ты!

Князь кивнул головой, разрешил:

– Говори.

– Княже, сей пленник из Варны витязей. Я могу с уверенностью утверждать это. Было бы по-иному, он вряд ли оказался под покровительством генерала Аксенова. Нас там так не готовили, как его. Но учил его сам Сириец. В определенном кругу бойцов ПГУ это имя говорит о многом. Опять-таки, троих карабов «положил», а оружия при нем никакого не было. Точно знаю.

– А к ведающим он отношение имеет? Может, в своем роду он боевой волхв? – уточнил князь.

– Нет!

Все присутствующие развернули головы в сторону двери. Звонкий голос молодой ворожеи, кажется, заполнил собой зал.

– Нет. Я проверяла. Ведающий тянется к пониманию мира, читает книги, получает знания и откровения от Учителя, Неба, Природы. Но уж никак не руками-ногами машет, причём весьма профессионально.

– Когда увидеть успела?

– Вящий! Трое карабов погибли. Я ситуацию литить стала, когда он Бера кончал, его глазами все и видела. Этот витязь на уровне кудеяра мастерством обладает.

Князь впервые за весь разговор поднялся на ноги, жестом руки пресек попытку ближников вскочить с лавок.

– Сидеть!

Каретников давно понял, что правитель только внешне выглядит рубахой-парнем, на самом деле чистый тиран, автократ и самодур. Вон уж сколько общаются, а десяток значимых людей без дозволения и пикнуть не смеют.

Подошел близко к Михаилу, тем самым заставил напрячься охрану. Улыбается, словно только что друга в нем распознал.

– Слушай, битый час толкуем, а если б не Светослав и Зоримира, и на шаг не продвинулись. Рассказывай. А? Через два часа по телевизору «Следствие ведут знатоки» показывать будут, а ты кочевряжишься, пургу несешь. Видишь, мы и так много про тебя знаем.

Каретников вспылил.

– Прошу прощения. Чего вы от меня хотите? Да. Сотрудник Комитета. Так что? На каждом углу об этом кричать?

Князь усмехнулся.

– Мне твой Комитет до задницы. Понял? Меня ты интересуешь. Вернее то, каким образом перевертышем стать можно. Осознал?

Вот оно что! А ларчик просто открывался. Это они за Белояровой тайной гоняются. Умники! Ща-аз-з! Так он и расколется до самой жопы. Держи карман шире!

– Какие перевертыши? Я про них ничего не знаю.

Перед глазами, у самого носа появился его медальон-ладанка, повисшая на шнурке в кулаке правителя. Михаил думал, что потерял его в доме, когда боролся с группой захвата, а выходит, что вон оно как…

– Твой?

Чего отпираться? Небось, с груди и сняли, когда без сознания был.

– Мой.

– Так чего юлишь? Думаешь, ты первый такой, которого сюда привели? О перевертышах многое известно. Не получится через тебя результата добиться, добудем того, кто сотрудничать станет. Кстати, сколько вас таких?

– А я знаю? Думаешь, по этому делу целая организация имеется? Это вон у вас община, со своим князем, боярами, волхвами, бойцами и службой безопасности. Есть цель в жизни. Могу предположить… Хотите жить вольно, и чтоб не мешали со стороны. Ведовством древним пользуетесь. Оно для вас – одна из возможностей добиться желаемого. Так ведь?

– Можно и так сказать, – согласился с выводами Каретникова правитель. – А хочешь, одним из нас станешь?

– Ну да. «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем». Не хочу! Зачем вам моя тайна? Тем более я толком и сам не знаю, как в этом теле оказался. Думаешь, все так просто? Когда случился перенос, чуть с ума не сошел.

– Складно говоришь. Только верится с трудом. Чтоб тебя, умника такого, заполучить, знаешь, сколько работать потребовалось?..

Кивнул на Дениса, стоявшего с ворожеей в стороне.

– …Сидня медальон твой в бане приметил, справки о тебе навел. Передал информацию вестуну. Сразу пятеро гараманов, оказавшись в Москве, выясняли, чем ты по жизни занят, на каком поприще свой хлеб добываешь. Ведьмана к тебе подвели… Вернее, ты сам его хапнул и не подавился. Как тебя Танцор сделал, а? Ха-ха! Н-да! Помогло еще и то, что у прежнего перевертыша обнаружили связь с кем-то из ваших. Волхвы объяснили, что имелась энергетическая привязка. По этой привязке, как по нити, кто-то мог в погост привести нежелательных гостей. Кого?.. Молчишь? Прежним перевертышем пришлось пожертвовать…

Кивнул в сторону боярской думы, навострившей уши и по-прежнему молчавшей в тряпочку.

– …Эти мясники выжали из него все, что смогли, но по причине нехватки времени до истины не дорылись. Результат нулевой. Ты скользкий тип, Михаил! Работать с тобой будут медленно и обстоятельно. Этим…

Снова кивок в сторону «менеджеров среднего звена».

– …я тебя не отдам.

Спасибо и на том, барин!

Снова уселся в кресло, окинув взглядом своих подчиненных, принял решение:

– Кудеяр Бала, он твой. Забирай. Устрой со всеми удобствами, и пусть Агидель начнет с ним работать уже сегодня.

– Слушаюсь, вящий. Будет исполнено.

Ага! Со всеми удобствами устроили. Полуподвал с решеткой на маленьком оконце. Деревянный лежак. И голые, серые стены. Застенок с земляным полом. Спасибо, барин!

С одной руки сняли «браслет» и тут же пристегнули вторую руку к металлическому кольцу, вделанному в стену. Не успел освоиться с обстановкой выделенного для проживания помещения, а на пороге первый посетитель. Женщина. Одного взгляда на нее было достаточно, чтоб определиться. Красивая, словно богиня, хотя и не девочка уже, и… опасная, как гадюка. Скромная улыбка на лице.

– Меня Агидель зовут.

– Странное имя для русской женщины. Или не русской?..

– Почему? Если не знаешь, у нас, у славян, это значит – рожденная в огне.

– Что, правда?

– А тебе не все равно?

– Тоже верно.

Поговорили. Видимо, только познакомиться пришла, не слишком «давила». Так, по мелочи прошлась. Чуть погрозила мучительной смертью. Упомянула, что десяток лет тому, когда совсем молодой девчонкой была, к ним уже попадал перевертыш, но смог «уйти». Его пытали жестко, кое-каких успехов добились. Науз, созданный при «выяснении под гипнозом», был использован по назначению, но после того, как его надели на шею человека, предмет умертвил и его, и перевертыша, превратив внутренности обоих в костер. Каретников осклабился.

– Не дождетесь!

– Что?

– Умирать не собираюсь.

– Ха-ха! Правильно.

Оттягивать не стали, взялись за него с утра, сразу после завтрака. О том, что гипнозу не поддается, умолчал. Охотно пошел на сотрудничество, чем привел в замешательство не только Агидель, но и боярина, ответственного за «проект».

– Думал, тяжелее с ним будет.

– В том-то и опасение. Не похож он на человека, открыто помогающего врагу. А врагом он нас считает.

– Уверена?

– Ты сомневаешься? Приглядись к нему.

Михаил дозированно делился информацией:

– Необходимо место силы с положительной энергетикой. Силой жизни.

– Гардар. Наша молодежь его лабораторией прозвала.

Согласился, кивнул.

– Можно и так. Нужна моя кровь. – Скосил глаза на Агидель, усмехнулся. – Кровь живого перевертыша.

– И?..

– Смешать кровь с кровью реципиента. Смесь работает в течение часа. Опоздаешь, получишь смерть.

– Вот почему…

– Потому у вас оба товарища и сгорели. Есть всего лишь час, чтоб создать и инициировать науз.

Пусть попробуют… если парня не жалко. Одним врагом меньше, поле битвы чище. Про особые признаки при рождении ребенка в его роду говорить не стал. Что с другими родами, он понятия не имел, знал лишь, что там все по-другому проходит.

Глава десятая. Волей-неволей, хочешь не хочешь

Владимир, облокотившись о подоконник, задумчиво смотрел на подворье. Жизнь за окном проходила размеренно и… для вчерашнего студента престижного вуза однобоко. Пока учился, не ощущал бремени власти. Родителей лишился давно. Один «ушел» по старости, другую неизвестная болезнь подкосила. Но помнил их хорошо. Пока в школе учился с погостной ребятней, воспитанием его занимался дядька, которого отец приставил к нему еще в возрасте трех лет. И бояр в ежовых рукавицах тоже дядька держал. Это они с ним по отчетам сидней, выведавших частичку тайны о том, что есть-де в земле российской люди, которым дано две жизни прожить, придумали разыскать перевертышей и, выведав их секрет, попробовать самим стать такими. Больше полутора десятков лет гонялись за «тенью». Иногда казалось, вот, схватили птицу счастья за хвост, а она под любыми предлогами ускользала. В последнем случае осечки быть не должно.

Оглянулся на звук открывшейся двери. Уже готов был гневно отчитать всякого, кто посмел нарушить его личное время, да увидев дядьку, сразу успокоился. Постарел боярин Вячеслав. Ой, постарел! Это ему сейчас лет под семьдесят стукнуло. Всю жизнь с Владимиром провозился, до сорока лет не женился, так бобылем и прожил. Привык в княжестве вторым человеком быть. Он ведь ко всему прочему является начальником разведки и контрразведки. Под ним сидни и гараманы ходят. Спросил:

– Чего хотел, дядь Слав?

– Дело есть, княже.

– Говори.

– Мои орлы оповестили, что партию оружия можно прикупить.

– Это как так?

– Не бери в голову. Им там видней, как это лучше сделать. Знаю только, что оружие прямо с завода. Бракованным признано будет и в утиль якобы уйдет. Партия небольшая, но это «стрелковка» для спецвойск.

– Берем.

– Я тоже так думаю.

– Что за него продавец хочет?

– Пять кило золотом, тридцать тысяч рублей и цистерну спирта.

– Чего-о?

– А ты что думаешь? Жидкая валюта.

Точно! Владимир в медвежьем углу уже от реальности отвыкать стал. Спирт в Союзе воровали, вымогали у начальников ГСМ, складов, лабораторий. За спирт можно было выменять отличный импортный инструмент, станки, продукцию, первое место в соцсоревновании, выбить фонды в главке. Спиртом опаивали комиссии, платили коммунальщикам, артистам. За спирт можно построить дачу и, шутили, – коммунизм. Кивнул.

– Соглашайся.

Боярин уж и уходить было намерился, да вспомнил:

– Княже, там за дверью тебя волхва добивается.

– Кто?

– Агидель.

– Чего ей? Я их с кудеяром только вечером на доклад жду.

– Сам и спросишь. Если позовешь.

Волхва Агидель. Молодая красивая женщина, год назад овдовевшая. Кудеяр Мороз, муж ее покойный, сгинул в Афгане, а крайним он, Владимир, оказался. Знала бы баба, как сильно его Мороз на поездку уламывал, говорил, что надо бы молодняк карабов через огонь и кровь прогнать, чтоб навык войны получили. Отпустил. Сколько сидням мороки стоила поездка, одним богам известно. Нужно ведь было три десятка парней легализовать, как спецподразделение особой службы провести, командировочное предписание в армейское соединение оформить. Короче, мрак! Отправил, на свою голову. Обратно меньше половины их вернулось… Теперь, нет-нет да и напорется на осуждающий взгляд Агидель. Велел:

– Зови.

* * *

Сегодня случайно у евреев не праздник Пасхи? Великое чудо случилось! Его в баню повели. Какое счастье! Вспомнили, наверное, что всю дорогу потнючим был и уж смердеть даже для себя начал. Напарился всласть, но даже в парной с рук наручники не снимали. Чего они его так боятся? Он ведь весь такой непредсказуемо пушистый в разных местах… Но дальше чуда не случилось, вернули туда, откуда взяли. Э-хе-хе! Пыль в застенке скорей всего год точно не вытирали. Завели в четыре стены, привычно освободили одну руку, вторую пристегнули к кольцу и, не вымолвив при этом ни слова, закрыли за собой дверь.

Скучно. За окном сумерки скоро в ночь перейдут. В его «келье» даже электричество провести не удосужились, свечу не дали. Сиди тут в темноте один, словно у негра в известном месте. Хоть бы поинтересовались! Может, он темноты боится? Может, ему плохо? Во! У него клаустрофобия!

Шаги в наружном коридоре он различил. Обычно в такое время про него забывали, а тут… В открывшуюся дверь вошла старая знакомая, оставив сопровождение в коридоре.

– Ба-а! Какие люди нас навестили! – с сарказмом произнес Каретников. – А что в руке? Взятка, подношение?

– Привет, Медведь!..

Так она с самого первого дня его называла.

– …С легким паром! Решила после бани чаем тебя напоить.

– Лучше бы пивом.

– Ты ведь пиво не любишь.

– Все-то вы обо мне знаете…

– Пей, пока горячий.

– Спасибо, Зорюшка. Заботливая моя девочка.

Прыснула смешком, поправила «зарвавшегося» Каретникова:

– Не твоя. Пей.

И с чего это мы такие заботливые? Как привезли его сюда, считай первый раз пришла и сразу доброту проявлять бросилась. Небось, хрени какой в пойло подмешала, а он, как подопытный кролик, должен все это вылакать. Выпьет и слюни распустит, о чем ни спросят, песнью соловья разольется. Отхлебнул из кружки. Закашлялся.

– Вкусный чаек.

– На здоровье.

– Слушай, подруга. Не могла бы на минуту выйти. Ты ведь пришла внезапно, а я до ветру сходить собирался. Не поверишь, приспичило. Сил нет терпеть. Извини.

Когда снова вошла в его камеру, Михаил с кружкой в руке, поджав под себя ноги, сидел, оперевшись спиною о стену, и демонстративно отхлебывал принесенный девушкой чай. Вот умора, не лицо у девки, а сплошная маска подозрения. Кажется, даже воздух понюхала. Хмыкнул. В натуре справив малую нужду в ведро, поставленное под топчан, чтоб ему и одной рукой справиться, туда же слил и чай, оставив на дне кружки пару глотков, добавил обычной воды из графина. Понадеялся, что все же не травить пришла, а во всем остальном можно от рассчитанной дозы плясать. Вошла с одеялом в руках. В застенке совсем сумеречно стало.

– На. На доски постелишь. Выпил?

– Да.

– Давай сюда кружку…

Что-то подобное от них и ожидал. Легкий флер сонливости исчез, когда дверь отворилась и на пороге освещенного проема из-за приспущенных век смог рассмотреть две женские фигуры в плащах. В носу даже засвербело от приятного запаха женщины, а мысли кругом пошли, и все в сторону дикого желания обладать ею. Что за… Услышал шепот, в котором узнал повелительные нотки своей каждодневной «мучительницы».

– Уверена в результате?

– Сама зелье готовила. Ляжешь рядом, когда вдохнет мазь на твоем теле, проснется. Кроме животных позывов к сношению, остальные чувства уйдут на задний план. Средство проверенное. Главное, утром ничего даже не вспомнит.

– Хорошо. Подсвечник на пол поставь, и ожидайте за дверью.

– Слушаюсь.

Почувствовал, как на одеяло рядом с ним улеглась. Тело голое, гладкое и прохладное. Подсунулась под самый его бок, обняла. Вдохнув запах ее, чуть тут же и не кончил. Что за черт, чем же ее намазали, что мозг готов стать придатком сексуального раба при этой даме? Как неудобно с одной-то рукой. Задергался. Услышал:

– Тише. Тише, милый.

Твою дивизию! Зарычать охота. А что бы было, если весь чай выпил? На грани потери контроля над личностью прокусил нижнюю губу. Боль принесла облегчение. Обнял. Если б в одежде лежала, легче было бы. В сумерках, создаваемых скудным пламенем свечи, ладонь наткнулась на упругую девичью грудь с огрубевшим соском. Резко поменял положение тел.

– Ми…

Зажал ладонью женщине рот, чтоб даже запищать не смогла. Приблизив лицо к самому уху, шепнул:

– Не дергайся.

Поняла. Затихла, лежа голышом прямо на нем, одетом. Ощутил, что даже расслабилась в его объятиях, если можно назвать то, что он пристегнутой к стене рукой двигать не мог, а потому лишь ногами «облапил» ее голое тело. Запах от нее шел одуряющий, хотелось впиться губами ей в губы и целовать. Целовать ее прекрасное лицо, ее кожу и грудь. Тряхнул головой, отгоняя наваждение сексуального плана. Это ведь ее чем-то натерли, чтоб мужчина дурел и вожделел только одним желанием обладать ею. «Медовая ловушка», но зачем? Зачем такие сложности, если он и так в их полной власти?

Спустил ладонь со рта на ее шею, чуть сжав запястьем, тем самым показав, что в случае чего, как цыпленку шею свернет в один миг. Снова прошептал, стараясь дышать через рот, чтоб не вдыхать «наркотик» приворотного притирания:

– Зачем пришла?

Шепот в ответ.

– За твоей любовью.

Интересный поворот событий. Это получается, что палач влюбился в жертву? Так только в романах пишут. А самое главное, в течение двух дней эта гадюка в женском обличье вряд ли воспылала любовью к почти неизвестному ей мужчине. И возраст у нее не тот, и характер тем более. Не блажит, с определенной целью заявилась. Однако…

Прервал рассуждения, почувствовал, будто под черепную коробку сразу четыре гвоздя вогнать попытались.

– Ой!

Сжал горло, подавил готовый вырваться крик боли. Отпустил, после того, как дышать стала более-менее ровно. Это она его сознание под контроль взять попыталась, да не судьба. Как и Зоримира, напоролась на дедову «мину». Молодец дедуля, такую защиту поставил, что даже волхва спасовала. И ему на пользу пошло, состояние влюбленности сдуло словно ветром.

– За любовью, говоришь? Очень интересная у тебя любовь. От такой любви дети точно не родятся. – Справился о самочувствии: – Больно?

– Уже нет. Что это было?

– Дедушкин подарок. Чтоб такие ушлые девы мозги не засирали.

– Хам!

– Присутствует. Даже спорить не буду. Для чего ты здесь?

– Отпусти.

– Нет. Ответишь, отпущу.

– Совру.

– Так я с тебя клятву твоей богини возьму. Обманешь, силу потеряешь.

– Ладно, правду скажу. Все равно твой урок в этих лесах жизнь прожить. Вящий разрешение дал замуж за тебя пойти.

– Ему-то зачем это надо? Да и тебе тоже?

– Со мной проще, я вдовая. А князю перевертыши нужны.

– Всем нужны.

– Да. Только я одна догадалась, что если от тебя ребенка родить, все намного проще будет, а ритуал инициации нам теперь известен.

– Ну т-ты змеюка подколодная…

– А я тебе верной женой буду, – затарахтела, чуть повышая голос. – Много детей тебе нарожаю.

Снова зажал шею. Зашептал на ухо:

– Тихо-тихо! Я тебе тоже маленькую тайну открою. Вернее, ее половинку. Вы о перевертышах и десятой доли правды не знаете, и Сварогом клянусь, вряд ли узнаете от меня.

Дернулась так, что едва перехватить успел. Виноват сам, расслабился от задушевного разговора с потенциальной суженой.

– Еще раз дернешься, шею сверну. За дверью кто есть?

– Там Зоримира и двое ракшатов, а ты прикован и под замком.

– А как насчет того, что ты в залоге?

– Моя жизнь, по сравнению с жизнью народа Белой Расы, ничего не стоит.

Это, скорее всего, так и есть. Все, что хотел, узнал. Повел большим пальцем по коже женской шейки. Шея нежная, кожа на ней гладкая да теплая. Вон под пальцами жилка бьется, пульсирует. Могло показаться, что ласку проявил. Нащупал нужную точку, вдавил в нее палец, дождался того, что волхва отключилась от реальности, на время ушла в небытие.

Женское тело отвалил от своей груди, уложил на доски топчана. Ничего хорошего от людей, к которым занесла нелегкая, ждать не приходится, поэтому… Подсел под самое кольцо, расслабил руку, закованную в «браслет», прошелся по суставам кисти, с прилежанием и осторожностью «вынимая» кости из «сумок». Достаточно. Пролезет!

Действительно пролезла. Наручники повисли на стене, а он вправил все на место. Проверил, как действует «клешня». Порядок в войсках разведки! Так. Теперь выбраться. Что имеем? Канделябр со свечой, вернее медный подсвечник, одна штука. Накидка волхвы по типу плаща с капюшоном, в котором на «случку» заявилась, тоже одна. Всё? А чего не имеем? Э-хе-хе! Ничего больше не имеем. Нищие мы в этих стенах. Что ж она дуреха, никакого оружия с собой не брала? Хотя чего это он? Чего ждать от бабы с колдовским образованием и нехорошими наклонностями?

Напялил накидку, капюшоном прикрылся. Свечку в сторону, погрузив камеру в темноту, подсвечник в руку. Как кастет сгодится. Присунулся к самой двери, затихарился в низком старте. Ему на освещенную половину проще выскочить, чем тюремщикам со света в темноту заскочить. Работаем! Поскребся ногтем в дверное полотно. Услышал голос Зоримиры, задавший вопрос:

– Уже?

Не мудрил, ответил:

– Да.

– Отворяйте.

Шум щеколды оповестил о скором открытии двери. Первой, кого увидел, была ворожея. Отпущенной пружиной разогнулся в прыжке. Одним движением руки втолкнул женщину в камеру и тут же провел удар подсвечником в голову ракшата, вставшего за ее спиной. Точно в висок попал. Труп, без вариантов. Да и второй замешкался. Попытался что-то у пояса нашарить. Этим свое положение и усугубил. Снова подсвечник как оружие сработал. И этот готов. Обернулся к девушке. Та успела только на колени встать, упершись руками в земляной пол. Лицо удивленное, глаза между светом и тенью толком ничего не видят. Встал над ней, раздумывая, как поступить.

Оклемалась, проблеяла:

– Не надо, Медведь!

– Добро! Не надо так не надо.

Чуть в сторону сдвинулся, ребром ладони провел удар в шею. Оклемается не скоро, но на всякий случай все же связал и рот тряпкой заткнул. Теперь и о себе подумать время пришло. Один из почивших в бозе по ростовым параметрам ему под стать. Вот и берцы впору пришлись, и оружием разжился. Даже всякую мелочевку выгреб и прихватил. Кто знает, что пригодиться может?

Выручала фотографическая память, а ведь считай только четыре раза, можно сказать, одним глазком и посмотрел на крепостицу местного барина. Когда приехали только, туда-сюда провели, да вчера под вечер в баню – из бани сопроводили. Странные они люди! Поселок погостом называют, вот эту укрепленную усадьбу – детинцем. Будто целый народ в средневековье провалился, а между тем пользуются современным транспортом, оружием, связью. Вряд ли в каждой семье телевизора нет. Куркули. Х-хе! Местный князек, оказывается, не так давно университет в Питере закончил. Волхва сама этим похвасталась.

От поруба – здания тюрьмы, если на нормальный язык перевести, прошмыгнул в фасадную часть усадьбы. Время позднее, все спят. Слава богу, собак в усадьбе нет, потому как в поселке их хватает. Из-за угла строения караульную вышку хорошо видно. Охранник на ней бдит, вот только на внешнюю сторону ограды нацелен. Таких «насестов», как эта вышка, по периметру четыре штуки установлено, но его лишь эта заботит. В черной форме почившего ракшата он почти не виден. Лишь луна, засранка такая, круглая как блин, и светит ярко. До КПП проскользил незамеченным. Ворота на запорах, малая дверь, врезанная для прохода людей, на висячий замок заперта. В остекленной будке служивый головой на стол поник, харю бесстыжую плющит. Они здесь совсем оборзели! Думал, бойцы элитные, а на поверку салагами оказались. Срамота! Но ключи нужны. Не таранить же дверь лбом.

Когда тихо заглянул в будку, оказалось, что в комнате два человека присутствуют. Второй «военный» на топчане хрючил. Так оба, и не проснувшись, в страну вечной охоты и ушли. Если б просто убрался с территории, не трогая никого, так бы и остался гол как сокол, а так снова на бонус напоролся. Под топчаном рядком два вещмешка стояли. Когда горловину одного из них рассупонил, понял, что это типа «тревожные чемоданы», как в армии. Вот уж повезло! Еще неизвестно, что ему в дороге пережить предстоит. Коробку с нарисованным на ней красным крестом тупо сорвал со стены и впихнул в мешок, потом разберется в нужности содержимого. Вроде бы все. Нет! Это тоже захватить стоит. С трупа, «почивавшего» на топчане, стащил шерстяное армейское одеяло. Точно лишним не будет. Забросив на плечи оба «сидора», вышел наружу со связкой ключей в руке, мимоходом с пожарного щита прихватил топор.

Оказавшись за стенами ограды, в сторону поселка не пошел. Еще чего? Народ наш русский во все времена безбашенный, по молодости до утра гуляют, а потом еще и повседневными делами занимаются. Вспомнил, что, когда везли, мосток, перекинутый через речку, проезжали. Вот эта речка ему в самый раз будет, значит, к ней и нужно идти. Ура! Свобода!

…Типично таежный пейзаж. Глухой лес, только избушки Бабы-Яги и не хватает. Сначала двигался вдоль дороги, а когда в лунном сиянии мостик узрел, спустился к речке, вошел в нее. Постоял, привыкая к прохладе воды, проникшей в ботинки и намочившей штаны. Ничего не попишешь. Держась мелководья, побрел против течения.

Со стороны поселковой околицы отчетливо слышался редкий собачий лай. Чапал ножками, ощущая тяжесть «сокровищ» в мешках за плечами. В какую сторону свои стопы направить, думать надо. Только времени-то на раздумья и нет вовсе. Поднимут шум, народ на поимку намастырят, собачек по следу пустят. Они у себя дома, а ему места незнакомы. Будет словно слепец тыкаться из стороны в сторону, пока не поймают. А если и того хуже, в болото угодит? Провалится и… двигаться, скованный ужасом и болотной вязью, уже не сможет и останется только гибели ожидать. А это может продолжаться от нескольких минут до нескольких суток. Пока болотная вода не начнет заполнять легкие…

Встал столбом. Стоп-стоп-стоп! Что за упаднические настроения? Выручай, Кузьмич, своей наукой! Ведь недаром корячился столько времени, штурмуя разного рода болота и топи. Тогда не думал, что может погибнуть, отчасти потому, что Мастера за спиной ощущал. И что? Ну, нет его, но навык-то остался. Для него сейчас болото может быть единственным спасением. Только паниковать не стоит. Собрался! Ну, славяне, поехали. Посмотрим, кто кого пересилит…

* * *

– Как так сбежал?..

Владимир взглядом пронзил кудеяра.

– …Когда это случилось?

Боярин Вячеслав не слишком-то и испугался гнева правителя. Отчасти потому, что являл собой дядьку вящего, научившего его всему тому, что сам знал и умел. Именно он заложил в характер князя основы руководителя. Отчасти потому, что считал побег перевертыша делом бесполезным. Куда он денется? Кругом лес, озера, реки и болота. Местности он не знает, так еще и огнища родов повсюду разбросаны. До ближайшего города километров двести, и все по бездорожью и тайге. Так ведь до города еще добраться нужно. Да и там ему ничего хорошего не светит. Администрация, милиция, люди, в конце концов, все свои, все огнищане. Вокзалы под контролем, пригород тоже. Поимка – дело времени, и всего-то. А гневается князь, прежде всего, на волхвов и кудеяра, в обязанности которого охрана погоста и детинца входит. Перевертыша, можно сказать, благодарить должны за то, что «свинтил». Распустились некоторые дальше некуда. Думают, если в стране бардаком запахло, то и им расслабиться не грех… Люди погибли? И что? Значит, плохо подготовлены были. Опять-таки просчет замечен. Ракшатом и дворового кобеля назвать можно, только ведь от этого суть не изменить. Выбирают в охрану и состав телохранителей вроде бы лучших из лучших, и что… Вот то-то и оно.

Буквально пошагово объяснил Владимиру действия чужака. Растолковал, почему именно так все случилось. Баб поругал слегка. Что с них взять? Мокрощелки озабоченные. Видать, как у кошек, весенняя течка проявилась, а драть некому, захирели парубки, обленились. Князь стерпел последние выводы начальника своей разведки и контрразведки в одном лице, сам ведь волхве соблазнить «гостя» разрешил. Успокоился. Уже более адекватно спросил:

– Какие меры приняты?

– Стандартные. Поисковые партии уже на маршрутах. Огнищане оповещены. Приметы перевертыша в город направлены. Все дороги перекрыты на сотни километров. Хотя сомневаюсь, что он из нашего района успеет выйти.

Князь полностью успокоился, совсем другим голосом спросил:

– Дядька, как думаешь, сколько он продержится?

Вячеслав осклабился, уверенно ответил:

– Городской. – Имел в виду, что парень, по всей имеющейся о нем информации, человек, никаким боком не связанный с лесом. – …Хотя… он же перевертыш. Кто знает, кем он в прошлой жизни был? Но все равно местность для него чужая. Думаю, дня за три управимся при самом плохом раскладе.

* * *

Словно загнанный зверь, путал след. Уже не раз издали наблюдал движение поисковых групп с собаками на поводках. Он кружил по лесу, они кружили, действуя на измор и усталость беглеца. Движение – жизнь! Привыкал к месту, осваивался. После трудного дня первую ночь по Полярной звезде, всегда указывающей на север, сделал привязку к разведанному району, в котором собирался обосноваться. Всё, как Кузьмич учил. Искать его будут повсюду, но применят методы, оправдавшие себя на опыте предшественников. Учитель рассказал, как отлавливали беглецов из концлагерей. Фашисты не особо парились на предмет «вдруг не поймают». Знали четко, отловят обязательно. А методика отлова проста. Всего-то и нужно на карте тройку кругов разного диаметра от точки побега прочертить, поправку на истощенность человеческого материала сделать, местных жителей оповестить и три-четыре спецкоманды с собаками выслать. Так вот Кузьмич на пальцах объяснил, чего в таком случае, как с ним сейчас произошел, делать не нужно. Н-да!.. Днем кора деревьев грубее и темнее тоже со стороны севера, а вот ветви на березах с южной стороны гуще. Распотрошив «сидоры», выбросил из них лишнее, но и нужных вещей набралось за глаза. В медикаментах тоже многое подошло одинокому, «заблудившемуся» путнику. На еду не слишком заморачивался, считай лето на дворе. Побеги молодого камыша, росшие по берегу реки, помогли утолить голод, а печеная гадюка, так та и вообще вкусней и нежней курицы оказалась. В городе люди едят реально больше, чем нужно организму. И вообще, о еде думать нужно в последнюю очередь, в его положении необходимо рассчитать, как бы двуногие стервятники хвост не прижали. Если даже ничего не есть, то чувство голода исчезнет на второй-третий день совсем. Спецназовец без еды в состоянии нормально функционировать минимум две недели. Вот со сном такой лафы нет. Отдых необходим. И еще отдыхать желательно с комфортом. Это не барство, не проявление слабости, а средство сохранения ясности мысли и способности принимать адекватные решения. Ночевал в шалашах.

…Трое суток выдержал. Не раз поисковиков издали видел, а пару раз они чуть ли не по его голове протопали. На свое счастье, набрел на муравьиную кучу, вот лесные труженики и помогли отбить запах. И в реке хорониться не пришлось, майская вода в этих широтах ой как холодна.

Всё. Хозяевам честь оказал, пора в людные места перебираться, а то ведь с них станется, будут по лесам до морковкина заговенья гонять. Когда «неводом» местность торили, осмелился и скрал зазевавшегося «колхозника». Совсем молодой парнишка, но говорить с ним отказался напрочь, молчал, как партизан. Что делать? Не до сантиментов. Гм! «Разговорил» сосунка. С маршрутом определился. Оказывается, не так уж далеко от цивилизации его завезли. Каких-то шестьсот километров нужно проделать, и он станет этим клоунам недосягаем. Только есть ощущение, что теперь всю жизнь с оглядкой жить придется. Зело злопамятны, и хотелка на поимку перевертышей не пропала…

* * *

Кинув взгляд на светящийся циферблат часов на руке, Аристарх удовлетворенно потянулся, расправляя затекшее в стоянии тело. Ночь к концу подходила, не за горами смена. Даже фонари на столбах в пограничном состоянии света и тьмы не освещали округу, а распространяли вокруг себя легкое марево свечения. Что-то сказочное наблюдалось во всем этом, и… тишина, необычайная тишина. Смутное беспокойство лишь чуть коснулось разума ракшата. Что не так?

Возникло призрачное чувство, будто он стоит один-одинешенек в сумрачном холодном месте. Не слыхать лая собак из близкого поселка, не хрустнет щебень под ногой патруля. У ворот в неудобном положении столбом застыл Охрим. С вышки ему кажется, что он вовсе и не спит. Точно сказать и нельзя, мешает понять редкая пелена. Сейчас покажется первый солнечный луч, и сказочный кошмар пройдет сам собой. Но возникшее ощущение чего-то неправильного не проходило, исподволь завладевая его сознанием. Он боязливо заозирался по округе. Ощущение тревоги все росло, нереальное, но такое знакомое по Афгану. Он вдруг вскинул голову, направил луч прожектора за стену усадьбы, точно животное, почуявшее опасность, но не понявшее, откуда она исходит.

От страха сжалось сердце. То, что луч света уперся в стену густого тумана, было в общем-то нормально, если не считать времени года. В этих местах в октябре и не такие туманы бывают. Только ведь май… и во сне он сотни раз видел этот кошмар, когда прямо из туманной мглы в палатку лезут моджахеды с ножами в руках. Первое время после командировки во сне чуть родную жену не задушил. Хорошо, что отбилась. Спасибо ворожее, «отчитала» наваждение. Все стало на свои места, и вот теперь снова… прямо на службе зацепило.

«Просто устал, – попытался успокоить себя. – И ночь такая странная, такой туман… Нет! Все не так!»

Теперь точно рассмотрел, как сквозь холодную липкую мглу пробираются к ограждению цепкие тени. Они, словно привидения, выныривают из клубящейся пелены.

На какое-то время ощущение реальности покинуло его, и он окончательно растерялся. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело им с особою силой, сердце учащенно забилось. Он снова стоял среди смерти и гробовой тишины, как стоял когда-то в далеком Герате. Все существенное, важное исчезло из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, завыла в его сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим туманом, наложил на него свою лапу. Отбросил прочь наваждение, и дышать стало легче. Рука потянулась к затвору пулемета на станине. Совсем рядом услышал возглас:

– Пятый! На вышке нет подчинения. Боец в сознании.

Больше Аристарх не смог сделать ничего. Стелящийся понизу туман вырвался языком вверх по кромке ограды, дотянулся до него, стоящего на деревянном настиле вышки, и словно слизнул сознание, заставив опуститься руки. Знакомые контуры леса встали в глазах неподвижной, полусонной одурью. Как и его сослуживец у ворот, Аристарх соляным столбом застыл у пулемета, не видя, не воспринимая того, что на широком подворье детинца вовсю хозяйничают чужаки.

Все когда-нибудь заканчивается, закончилась и ночь. Утро принесло перемены в лесной поселок и прилепившуюся к нему усадьбу-детинец. Двое чужих воинов, с помощью худого на вид человека, одетого в обычную гражданскую одежду, привели его в чувство. До сознания долетели слова, сказанные спокойным голосом:

– Бояре, этого к патриарху тащить велено.

Что за наваждение? Эка невидаль, в советской стране такое обращение к военным. Пока, в самом деле, тащили его, сопротивлявшегося, подхватив под мышки при связанных за спиной руках, понял бесполезность своих потуг освободиться от пут. Захватчики свое дело знали отлично, делали все молча, ничуть не возмущаясь и не реагируя на словесные оскорбления. Роботы, да и только!

Когда втолкнули в помещение для совещаний с боярами, поставили в центре комнаты, им же и прозванное «лобным местом», не успокоился, но уже адекватно воспринимал ситуацию. Его и всех его людей захватили неизвестные чужаки. Не помнил, не слышал и не понял, как это могло случиться. Был бой? Многих ли убили? Как удалось им пройти через кордоны?

В зале присутствовало меньше десятка людей. И самое главное, не все они были бойцами, одетыми в форму, с наличием оружия на руках. Владимир глазами встретился с взглядом мужчины, наряженного в одежду, больше подходившую для выезда на рыбалку, чем для иных надобностей. Не стар, крепок и… судя по изучающему его взгляду, умен. Главный здесь он. Осталось узнать…

– Вижу, до сих пор не понял, кто мы и зачем здесь находимся.

Этим обращением к нему неизвестный словно гвоздь в крышку домовины вбил. Во всяком случае, интонация говорившего ничего доброго Владимиру не несла. Промолчал пока. Сам скажет. Время потянуть, а там и огнищане подтянутся, усадьбу окружат. Дальше либо переговоры, либо штурм. Не может такого быть, чтоб всех кудеяров повыбили. Интересуется, понял ли он, кто перед ним? Давно понял. Бандиты! Кто же еще?

– Молчишь? А ведь это ты с нами встречи искал! Мы к тебе в гости не напрашивались.

– Сомневаюсь, что мне когда-то нужно было затевать дело с деклассированным элементом.

Сказал и отвел взгляд в сторону. Ответ не заставил ждать себя долго.

– Так ведь если разобраться, можно определиться с выдвинутым наветом. Кто в СССР из нас двоих под понятие деклассированного элемента подходит? Время терпит. Вот взять хотя бы тебя…

Владимир дернулся, но был за предплечье удержан стоявшим позади бойцом. Незнакомец тем временем отошел от окна и уселся в княжье кресло Владимира. Взгляд пронзительных глаз стал суровым.

– …На советской территории некий индивид собрал криминальную «малину». Этот пахан, по кличке Князь, подмял под себя район. Торгует, сам иногда оружие скупает. Не брезгует даже похищением людей. Как тебе такой расклад?

– Красочно расписал. И намек на себя я понял. Только все не совсем так, как тебе видится. Не знаю, кто ты есть, а вот я как раз потомственный князь. И мои пращуры провели свои роды через все неурядицы в этой стране, будь то царская империя или Советы. Если враг с мечом на эту землю шел, мы не отсиживались в лесах, а защищали ее…

– Ну и жили б себе дальше спокойно. Так ведь тебе этого мало показалось… бессмертия захотел.

– Т-ты…

– Тот, кого ты так настырно пытался разыскать на свою пятую точку. Ну, вот я и здесь. Что дальше?

– ?..

– Молчишь?

Так ведь ответа и не дождался.

– Куда боярина нашего дел? Отдай. И клянусь, разойдемся миром.

Взгляд исподлобья. Пронзительный, враждебный взгляд. Посопев маленько, решительно спросил у пришлого победителя:

– Моих людей много положили?

– Никого.

– Как это?

В растерянности в осадок выпал. Вот она хваленая кудеярами безопасность! Взяли их теплыми, не позволив оказать сопротивление. Стыдобушка! Хочется сквозь землю провалиться…

– У тебя волхвы совсем жиром заплыли.

– А разыскали как?

– Где наш боярин?

– Сбежал… Ловят его…

– Поня-атно! – Улыбка озарила лицо волхва.

* * *

…То ли сон, то ли явь, трудно понять, когда усталость с ног валит. Показалось, веки прикрыл, а сон мертвой хваткой вцепился и не позволяет встать и встрепенуться, плечи расправить и уходить с этого места подальше. Гиблое оно, чувствует, остаться здесь, смерти в лицо посмотреть придется. Вот только тяжесть на грудь опустилась, пошевелиться и то нет сил. Как через пелену, через плотную вату, едва различил, услышал родной голос.

– Мишка-торопыжка, просыпайся!

Вздрогнул. Не может такого быть, сам ведь стоял у ее могилы. С трудом поднял веки, а перед глазами она, Ольга. Живая? Будто услышала, отрицательно покачала головой. Нет? Какая все же красивая у него жена, только почему-то смотрит на него печально. После того, как они стали одним целым, всегда была веселой, а тут…

– Оля…

Родной голос как бальзам по душе.

– Мишенька, проснись. Опасность совсем рядом ходит. Если не проснешься, погибнешь.

Слеза по щеке покатилась.

– Оля, можно к тебе?

В ответ отрицание.

– Время не пришло. Просыпайся, милый.

Словно из-под воды вынырнул, ощущения схожие с тем, будто воздуха едва хватило. Сон. Всего лишь… Опасность рядом.

Стараясь не шуметь, выскользнул из шалаша. Темно, хоть глаз коли. Мало того что лежбище в крохотном распадке устроил, так еще туча наползла на ночное светило, заставив его на некоторое время померкнуть. Юркнул за близкий, разлапистый куст, замер, прислушался. Ночная жизнь леса наполнена звуками. Так сразу и не определишь их естественность и чужеродность. Может, действительно, приснившееся навеяно воспоминанием о любимой и ничего…

Луна, освободившись из плена, блеклым, призрачным светом залила все, до чего смогла дотянуться. Каретников вздрогнул, заметив неподалеку от шалаша человека. Он тоже стоял и прислушивался к шорохам ночи, при этом не сводя взгляда с шалаша. Можно было догадаться, если бы туча не закрыла светило, Каретников точно «спалился» при попытке покинуть свое убежище. Ну, и долго товарищ размышлять собрался? Х-ха! Решился-таки…

Родовая Варна довлела над ним с самого детства. От отца к сыну передавалась наука и знания волхвов, но душа тянулась к стезе витязей. Посторонний, не вхожий в их род, даже представить себе не мог, через какие «рогатки» пришлось пройти, чтоб старшие в роду отступились и, махнув рукой, решили, мол, что с дурня возьмешь, если по собственной глупости и желанию напяливает на свою шею ярмо бойца. Хоть не смердом стать пожелал, и то ладно.

Потом были долгие годы изнурительной учебы, служба в армии, возвращение в родные края и теперь уже княжеская служба в группе берсерков. Год назад побывал в Афганистане, несколько месяцев ада не прошли даром. Заматерел окончательно, выделился, встал в ряды карабов. Когда случился побег пленника, вящий вызвал их шестерых и доверил свободную охоту. Условие только одно. Беглеца обязательно живым взять. Задачу поняли и приняли. Все шестеро разошлись, куда посчитали нужным. Сейчас они друг другу конкуренты.

Последние десять часов он почти не отдыхал, поставив себя на место сбежавшего человека, попытался действовать определенным образом. Еще раз сверившись с компасом, Ратмир двинулся на север. На месте беглеца, если тот не пустышка, а умелый боец, он поступил бы так же. Когда бойцы, смешавшись с простыми огнищанами, в одном из секторов «неводом» прошлись, из своего укрытия в оптику СВД заметил беглого. Шустрый стервец. Как ловко смерда скрал, никто и не заметил пропажи. Вахлаки, им бы только землю пахать, на танцы бегать да на диване телевизор смотреть… Сейчас нажать бы на спусковой крючок – и нет человека. Все проблемы решены одним выстрелом. Только… Только… в лоб перевертыша брать нельзя. Ведь пообещал целым приволочь. Слово не воробей, пообещал, держи марку. Иначе родичи уважать перестанут. Сам себя уважать не будет. Ничего. Сейчас проследит, а когда тот на ночевку встанет, дождется, когда уснет, ну и возьмет тепленьким.

Под конец дня чужак наметил место отдыха, Ратмир это сразу понял, когда тот вблизи распадка петли и кружева выписывать стал. Умный. Намечал пути отхода на экстренный случай. Ну и он подождет.

Прополз вдоль ствола лежавшего дерева, извиваясь змеей и стараясь не задевать ветвей, скрылся в высокой траве. Из кустов провожал взглядом все действия парня, когда он шалашик мастырил.

Представилась возможность, подобрался поближе к деревьям, вставшим изгородью между его схроном и шалашом, напряженно вслушиваясь в каждый шорох и стараясь сам не создавать шума. Когда же он угомонится? Хотя нужно отдать молодому должное, при всех его телодвижениях шума не было. Лесовик, что ли? Ничего, и он приготовится. Из заплечной сумки достал сеть с крупной ячеей, раскатал как надо. Осталось подойти и набросить. Ребята на «большой земле» рассказывали, что в спецподразделениях «внутряков» имеется специальное устройство, выстреливающее сеть, которая при попадании в человека в один миг пеленает того. И верилось, и не верилось. Но, может, это и правда. До их медвежьего угла оно пока не дошло, так что придется действовать по старинке.

Наконец-то стемнело, скоро ночь окончательно в свои права вступит. Вокруг тишина, только лес ожил, но его звуки можно отсеять и особо не воспринимать.

Обостренным вниманием ловя любой звук, Ратмир преодолел оставшееся до шалаша расстояние. Пригибаясь к земле, скользнул от дерева к дереву, от куста к кусту. Выпрямился во весь рост и, умело распустив, набросил сеть на хилое укрытие из пары ветвей и травы. Теперь можно, даже нужно шумнуть, потревожить чужака, а дальше он сам все прекрасно сделает. Сам попытается ускользнуть, сам запутается в сети, сам, вырываясь, окончательно поймет, что другого выхода, кроме как сдаться и принять свою судьбу такой как есть, у него нет. Шаг вперед…

В следующий миг удавка захлестнула жилистую шею караба, а сильный рывок повалил его лицом вниз. Что-то тяжелое прыгнуло на спину и прижало к земле, едва не сломав позвоночник.

– Ё-о-о!

Несмотря на болевые ощущения, попытался брыкаться, перевести ситуацию в единоборство. Почти задушен, уж точно готов был сознание потерять. Чья-то крепкая рука схватила его за волосы, повернув голову вправо.

Удавка на шее немного ослабла, ровно настолько, чтобы можно было дышать. Ратмир скосил глаза вверх и едва не застонал от смешанного чувства огорчения и бессильной злобы. Беглец! Как это он так смог? Хлесткий удар в шею принес миг боли и спасительную темноту.

…Ох! Подвела самоуверенность. Предположил, что угомонился, подрассосался народишко лесной. Если кто в этих местах не успокоился, так только оставшаяся пятерка «охотников» за его живой головой. Ан нет! «Белые Расисты» умней оказались, в засады сели… Как молотом по башке, возглас далекий. Видно, кто-то по молодости бесхитростно выпятиться перед земляками пожелал, не утерпел в позыве чувств.

– Вон он!

И сразу отклик такого же дурака:

– Где?

– Да вон! У речки, в камыши уходит.

– Точно!

Нашелся и умный.

– Собак спускай! Не стрелять!

Рясные, сухие стрелы прошлогоднего камыша, казалось, шелестели на всю округу. Только альтернативы отходу нет. Ему бы на тот берег перебраться.

Ш-шух-х-х, хлюп-хлюп! Ш-шух, ш-шух-шух!

А за спиной явный уже близкий рык слышен. На бегу оглянулся. За плотной стеной сухостоя мельком сумел рассмотреть шерстистые спины собачек. Лучшим друзьям человека в таких зарослях тоже тяжело пробиваться к добыче, но почти догнали. Явно не охотничьей породы. Бойцовые. Совсем не гавкают, настоящие крокодилы. Или со страху показалось?

Чап-чап-чап-хлюп! Чап-чап-хлюп! Шух-шух!

Небо серое, будто тучи кто-то свинцом заполнил. Мелкий противный дождь моросил, струйками стекал по распаленному лицу. Все не слава богу, а еще эти неугомонные…

– Лови!

– Здесь изгиб речной, никуда не денется! Дальше болото.

Да вы задрали! Реку пересек, замочив одежду по самую грудь. Только на берег выпростался, а собаки считай рядом, разбрызгивая потоки воды, прыжками несутся, рычат. Зубастые.

Выхватил ПМ из кобуры, сумев не замочить его в водной купели, стрельнул «двойкой», прямо в полете осадив самую шуструю.

Бух-бух!

Перевел ствол к следующей цели.

Бух-бух!

Все восемь патронов «сжег». Ему бы перезарядиться, да не успевает. Пустой пистолет сунул за отворот куртки, топор из левой в правую руку перебросил.

– Н-на!

Хр-ряк!

Удар пришелся по черепу рассвирепевшей твари. В боевом угаре полбашки снес, отвалив в сторону взвизгнувшую тушу. Снова поворот, едва дух перевести успел. Оскаленные челюсти у самого лица клацнули. Могла лапами и на землю повалить. Только собака в прыжке, а он-то ногами о земную твердь уперся.

Ш-шух! Шляк!

Лишенный передних лап, пес, роняя кровь, кубарем покатился по смятой траве. Теперь бегом, а то с засадниками дело иметь придется. Порскнул через колючий кустарник и буквально через два десятка шагов ощутил влагу под ногами. Что там товарищ по поводу болота предупреждал? Пристально повел взглядом по округе, выискивая приметы, вбитые в мозг Кузьмичом. Нормально.

Болото невозможно пройти, если оно поросло камышом или по болоту плавают куски торфа. Это же заросло сосновым лесом, под ногами трава густющая, лишь кое-где просматривается вода в зеркалах окон, но их и обойти можно. То там, то сям бурелом разбросан, а это вообще прекрасно. Пройдет, главное в сплавину[26] не лезть, но меры предосторожности не помешают. Уже на бегу отмахнул топором ветку с дерева и так же на бегу очистил ее от боковых хворостин… Когда почувствовал, что влез в грязевую клоаку, как говорится «по уши», а голоса преследователей и шум, созданный ими, стали явно тише, проявил осмотрительность, двигаясь от кочки к кочке, заросли пушицы обошел полукругом. Почувствовав под ногой сплавину, перевел слегу в горизонтальное положение…

Они что, нюхом его вычисляют? Или в одежду радиомаяк вшит? Так ведь не придуманы еще миниатюрные шпионские штучки для этого дела. И слава богу! Но только выбравшись из болота, вскоре почувствовал направленный на него взгляд. Чуйку не обманешь, она во многих войнах наработана. Хоть и лес кругом, да у болота он редковат, а с во-он той скалы стекло бликнуло. Через оптику, гад, смотрит. Охотник за головами хренов. Тьфу! Хоть назад в болото возвращайся. Что ж, если желание есть, можно и поиграть.

Отбросив шест и засунув за спину под ремень топор, с места в карьер взял максимальный темп бега. Бежал в противоположную от скалы сторону, придерживаясь кромки болота. Когда стало возможным изменить маршрут, попер в чащобу, прямо по бурелому, намеренно оставляя после себя след, не заботясь о поломанных ветвях и кустарнике. Противник все равно с оглядкой и гораздо медленнее пойдет за ним, а Каретникову скорость нужна, время нужно…

Место совершенно незнакомое, но именно такое, как для задуманного им нужно. Пробежав дальше, стал искать подручный материал.

Что мог за короткое время, сделал. Работая топором, остругал колья. Это, конечно, не металлические штыри, но тоже сойдет. Вот и пригодилась веревка, реквизированная у предшественника нынешнего охотника. С тяжелой ношей вернулся к приметному месту, скрепил колья с упругой длинной жердью. Вставил ее в пазы из четырех пеньков. Укрепил. Натянул. Поставил противовес. Взвел на спусковой механизм. Все в спешке, все быстро. Товарищ где-то на подходе должен быть. В последний раз осмотрел «кулему» – созданный им самодельный капкан. Как она сработает, одному Богу известно. Удар натянутых стальных или костяных дротиков смертелен, а вот деревянных – бабка надвое сказала. Эх! Будь, что будет!

Теперь приманка! Недалеко бросил «сидор», топор. Разулся, снял мокрые штаны, бросив их как попало. Голые ноги выставил будто напоказ. Голый человек по психологии для любого разумного представляется менее опасным, чем одетый. На это сделан упор. Перезаряженный пистолет под себя спрятать. Нож в расстегнутый рукав куртки. Откинулся на спину. Поза лежа. Всё, он готов.

– …Эй, ты у меня на мушке!

Каретников застонал.

– Ты чего?

Ответил пока еще невидимому противнику:

– Ногу сломал.

Охотник посочувствовал, не проявляясь воочию:

– Мудак ты, парень. Вящий велел тебя живым к нему доставить, только отсюда слишком далеко на закорках т-тя тащить. Проще будет пристрелить и дело с концом. Скажу, в болоте утоп. Тут болото под боком.

– Знаю. Прошел я его.

– Э, нет. В том утонуть еще постараться нужно. Есть другое. Непроходимое.

Вот же хитрован на его голову! А если и в самом деле пристрелит и утопит? Комарье и гнус за время вынужденной лежки так допекли Каретникова, что он уже на всё готов был. Но требуется доиграть представление. Охотник по следу шел, а значит, говорит с ним с тропы. Судя по голосу, ему бы еще шажков на пять вперед продвинуться…

– Слышь? Тут под боком целый кагал колхозников ходит. Их позови, они и понесут меня к вашему князю.

– Нет колхозников.

– Как так?

Вот этот фрукт уже и перед глазами маячит. Тертый калач. Даже по одежде от других местных бойцов отличается. Сетчатый КЗС[27] здорово скрадывает его присутствие, на фоне такой природы размывает движения. Ну? Еще шагни!

– Сегодня ночью на детинец и погост напали. Только сейчас вести дошли. Всех скликают, на защиту огнищ стать. Так что, паря, одни мы с тобой здесь. Выходит, что ты теперь не слишком-то и нужен.

Вот говорливый попался. Но скорей всего, он так ситуацию прощупывает. И хочется, и колется, и мамка не велит! Понимает, что от Михаила всего что угодно ожидать можно, раз умудрился из детинца срулить, поэтому болтовней отвлекает. Если не соврал, значит, наша «кавалерия» подоспела. Как вычислили, ведь он теперь отрезанный ломоть?

– Ладно. Стреляй. Все равно самостоятельно идти не могу. Тьфу! Задрали!

– Чего?

– Пернатые у вас гнусные. В рот и нос влезть норовят.

Любопытный мужик. Сделал-таки свой роковой шаг. Подставился.

Горизонтальный удар остриями кольев пришелся в тело «охотника». Ловушка сработала. Насадив человека, словно бабочку на иглу, спружинив, еще и с тропы смахнула. Бинго!

Быстро вскочив, первым делом оделся. Ух, чешется всё!.. Сходил, глянул на хитрована. Товарищ, насаженный на колья, уже и душу Богу отдал. Ну что ж, в силу вновь открывшихся обстоятельств, стоит пересмотреть некоторые аспекты дальнейшего существования…

Звериная тропа. Не зря проторили ее к центру болота. Кабан не дурак, в трясину просто так не попрется. Чего он в той трясине не видел? Жить хочется всем. Скорее всего, на острове старые дубы растут, вот за лакомством «пятачки» и шуруют.

Выбрав слегу покрепче, еще и с веткой на конце, по типу крюка, чтоб, если что, зацепиться за дерево или куст, сушняк или корягу. Примерился. Потянет! Тыкая ею перед собой, нашаривая то ли гать, то ли природный перешеек к невидному пока островку среди топей, шаг за шагом вошел в мутную жижу, разгоняя ряску.

Чап-чап, чап-чап!

Помаленьку, никто не торопит. Сумерки едва развеялись, еще вон луна большим призрачным кругом над головой стоит. Повсюду жизнь ощущается. Только ночная жизнь. Неподалеку сова спланировала, не знал бы, что это за бомбовоз перед глазами промелькнул, с большой охотой прямо в мокрые штанины напустил. Болото манит. Звуки, которые оно издает, похожи на говор гигантского живого существа. Благо «свечей покойника» не видно. Кузьмич рассказывал, что блуждающие огоньки на болотах одинокие путники часто принимают за огни жилища и приходят прямиком в топи. Из-за характерного расположения огоньков – на высоте человеческой руки – их и называют «свечами покойника». Считается, что тот, кто увидел их, получил предупреждение о скорой смерти, мол, несут их пришельцы с того света. Но это все страшилки.

Огни на болотах – это не фантазии и не выдумки. В теплые темные ночи на болотах или свежих могилах можно действительно наблюдать бледно-голубоватые, слабо мерцающие огоньки. Они словно пляшут в воздухе, выписывая сложную траекторию. Фосфористый водород горит. На дне болот, в сырой местности гниет много остатков погибших животных и растений. Вот и образуются разные газы, в том числе и болотный.

Чап-чап, хлюп-хлюп!

Глава одиннадцатая. Волк меняет шкуру, но не душу

Вот он и свободен. Некому больше указывать, над душой стоять. Корректировать и контролировать. И самого Михаила Каретникова нет. В болоте утонул. И тому подтверждений сколько хочешь имеются. Улик выше крыши. У древних высказывание чуть ли не в пословицу уложилось: «Все дороги ведут в Рим!» Ну, а в наших скромных пенатах – в Москву. Почему в Москву? Нет, не потому, что столица. Схрон у него там. Трудами праведными создан. Ничего особенного, так, будто хомяк по мелочи натащил. Причем, когда хомячил, даже представления не имел, «нужно – не нужно», как-никак за спиной у него маячило государство в лице генерала Аксенова. Так вот, кое-что из оружия. Кое-что из химии и ядов. Но главное деньги. Считается, что в Советском государстве без «бумажки» не прожить. Мол, документы как воздух нужны. Ха-ха! Для иностранного шпиона это аксиома. Шпион и с документами не всегда долго у нас протянет. И это при том, что в менталитет народа, проживающего на этой земле, не входит такая черта, как тотальное доносительство, тем и отличаемся от представителей Западной Европы. Чтоб в Союзе выжить, в нем родиться нужно. А Михаил, ко всему прочему, через лихие девяностые уже один раз прошел и крепко-накрепко усвоил: деньги нужны при любом строе. Без денег тяжко.

На дворе закат «застоя». Граждане не в курсе, что в стране сейчас, как в доме отдыха живут. И жить в покое им осталось не так уж и долго. У СССР нет абсолютно никаких возможностей уцелеть, ибо в восемьдесят пятом году во главе его встанет неумный, циничный, хитрый и жадный до денег человек, который, став первым лицом государства, очень скоро поставит себе целью уничтожить его. Что, в общем, успешно и проделает.

Михаил, сидя на боковом месте в плацкартном вагоне, слепо пялился в темноту ночи за окном. Поезд «Ленинград – Москва» был пассажирским. На что денег хватило, на том и ехал, «гоп-стоп» мог и внимание привлечь. А оно ему нужно? Поезд, раскачиваясь, ни шатко ни валко нес его к цели. А какова цель? С чего следует начинать? Очередной раз можно убедиться, что так, как он прожил до этого момента, сравнимо разве что с блужданием в тупиковом рукаве лабиринта.

Вот ты в самом начале пути. Полон радужных надежд. Ты здоров, крепок и силен. Ты ловок и умел… Вошел и движешься в проходах и ходах, натыкаясь на «слепые» стены, возвращаясь, и вновь следуешь по иной дороге. Усталость накапливается постепенно, а энтузиазма хоть отбавляй. Кажется, вот она, середина лабиринта. Дальше будет легче! Но очередное препятствие отбрасывает тебя назад. Не по той дороге ты шел. Не тот путь выбрал… Настроение ни к черту. И то, что ты силен и здоров, особой роли не играет. Нужно подумать, выбрать другую дорогу в сплетении проходов. Но ты не останавливаешься, а как заведенный бредешь, куда удача вывезет. Следует крепко подумать, чтоб пройти середину лабиринта. Цель ясна. Осталось определить, с чего начать.

Люди в вагоне давно уже спят. Тускло светит свет в плафонах. А от того, что сам вагон полупустой, а за окнами всего лишь май месяц, то нет в атмосфере привычного застоялого запаха людского. И мысли у Каретникова ясные, а не обремененные повседневными заботами. Какая повседневность, если он «ноль». Пустота. Бесконечность. Он человек, которого не существует. А пустота, как известно, может нести смерть…

Итак! Вариант первый. Михаил Сергеевич Горбачев. Преступление, совершенное этим человеком на пару с Ельциным, превосходит все зверства нацистов и американцев, вместе взятых, во время Второй мировой войны. Фигурант стоит того, чтоб именно им заняться в первую очередь. Даже если Каретников не сможет дотянуться до других, но смахнет с политической доски эту фигуру, позиция страны в «шахматной» партии с Западом упрочится. Что он о нем знает?..

С Андроповым у Горбачева сложились близкие и доверительные отношения. Ведь не на пустом месте последователь Железного Феликса назвал Горбатого «ставропольским самородком». В семьдесят четвертом перевод в Москву, где стал секретарем ЦК КПСС по вопросам сельского хозяйства, прошел не без его участия и поддержки. За кордон мотается часто, при этом жена всегда рядом с ним. Еще три года Горбачеву ждать своего часа. Его избрали в Политбюро за два года до смерти Брежнева. Первую пятилетку восьмидесятых назовут «эпохой пышных похорон». За два с небольшим года сразу три генсека отправятся на встречу с Богом. Когда в этом ноябре помрет Брежнев, почти полторы недели по телеку «Лебединое озеро» гонять будут, пока народ не осознает невосполнимую утрату. Андропов тоже недолго протянет. Гэбисту пожить бы подольше, глядишь, и страна бы на уровень выше поднялась. Помнится, внутрипартийную чистку от коррупции развернул, любо-дорого посмотреть. Да! Старик Черненко, тот почти сразу после «коронации» окочурится. И все же Горбачев…

Вопреки всей логике, которая существует в мире и которая формулируется очень просто, у власти любой страны должен находиться честный, опытный и мудрый правитель, только в марте восемьдесят пятого года в СССР все произойдет наоборот. На высший государственный пост придет человек, очень любящий власть, большой демагог, жадный не только до славы, но и до материальных ценностей. Этот человек всегда в своей жизни ставит личные интересы выше государственных и очень-очень любит шикарную жизнь. При этом он не брезгует никакими методами для достижения этой цели! Придя к высшей власти в стране, Михаил Сергеевич и его жена получат огромную возможность сделать свою жизнь не просто шикарной, но похожей на жизнь царей, которым доступны абсолютно все блага этой бренной жизни. Раиса Максимовна в вопросах шикарной жизни не менее, если не больше, чем «ставропольский самородок», жадна до денег и роскоши. Стоп!.. Раиса Максимовна! Голубушка! Как же он мог забыть такую простую, казалось, вещь.

Было время, иностранные газеты пестрели заголовками: «Единственная из кремлевских жен, которая весит меньше своего мужа!», «Коммунистическая леди с парижским шиком!». Кажется, в декабре восемьдесят седьмого Горбачев даст интервью американскому журналисту, корреспонденту Эн-Би-Си Тому Брокау:

– Обсуждаете ли вы вечером дома с женой вопросы внутренней политики, политические трудности и прочие проблемы страны? – спросил Брокау.

– Мы всё обсуждаем, – последовал ответ генсека.

– Включая проблемы, решаемые на самом высоком уровне?

– Да, мы обсуждаем всё, – сказал тогда Михаил Сергеевич.

Когда это интервью передавалось советским телевидением, эти вопросы были опущены, но в среде офицеров ГРУ сказанное генсеком обсуждалось. Военные разведчики пришли к выводу, что Горбатый не в себе, и это еще слабо сказано. Так-так!

Раиса Максимовна.

Что он о ней помнит. То, что стерва приличная, клейма ставить негде, это весь Союз знает. Нет. Пока не знает. Если все же определиться применительно к временному периоду после восемьдесят шестого года, то Горбачеву не понимали и не принимали соотечественники. При этом ее боготворили за рубежом. В СССР немногие понимали, кем была на самом деле Раиса Горбачева, а была она очень честолюбивой, целеустремленной и… активной. До восемьдесят пятого преподавала в МГУ. Вернее, числилась преподавателем марксистско-ленинской философии в МГУ и лектором в обществе «Знание». Должность доцента на кафедре философии стала последней официальной должностью в ее жизни.

Из воспоминаний Николая Рыжкова Каретников вычленил характеристику, вставшую краеугольным камнем в расстановку приоритетов. «Горбачев был мягкотел и робел в присутствии жены, а она никогда не допускала того, чтобы он ей хотя бы раз в чем-то возразил. Михаил Сергеевич решал с супругой и кадровые, и государственные вопросы. Раиса Максимовна приходила к мужу и говорила: “Необходимо сделать то-то и то-то”… И Горбачев слушался беспрекословно». Народ злило то, что Раиска ездила с мужем во все деловые заграничные поездки… Эту информацию от Михаила Сергеевича тщательно скрывали, боясь его немилости, но однажды кто-то из ближайшего окружения уже президента осмелился намекнуть, что неплохо было бы Раисе Максимовне посидеть дома… Ответ был жесткий: «Ездила и всегда будет ездить!» Вывод напрашивается сам. Михаил Сергеевич – голый политик и бездарная личность, в людях людей не видит. Настанет такое время, он будет бесконечно тасовать свое политическое окружение, бросая и левых, и правых, некоторых из них снова приближая и снова бросая. И всюду угадывалась рука Раисы. А значит… валить нужно мозг. Желудок загнется сам по себе, вернее не сможет стать «ферзем», ума не хватит.

В череде смертей руководителей государства борьба за власть предстоит очень яростная. Горбачев на этот момент не считается одним из главных претендентов на «трон». Без Раи он им и не станет. А если не станет, то никогда и не будет его заявления в израильском Кнессете, что он прямой потомок Моисея. Не будет и дополнения, в свое время заставившего Каретникова пожалеть о том, что не смог поймать в снайперский прицел лысую голову «Меченого»: «Всё, что я сделал с Советским Союзом, я сделал во имя нашего Бога Моисея».

Однокашник по училищу, а потом и сослуживец, Митька Харитонов, хвастался, что в доме, где проживают партийные шишки, получила квартиру дальняя родня, простых смертных там вообще нет. Благодаря родне, Митькин батя, генерал-лейтенант танковых войск, смог в этой жизни прекрасно устроиться в «Арбатском военном округе». Краем упоминал, что Горбачевы на Щусева проживают. Улица Щусева. Вот только номер дома из памяти выпал или не назывался. Скорей не назывался, ведь про шестикомнатную квартиру горбачевской четы помнит. МГУ и улица Щусева, это две отправные точки знакомства.

Удовлетворенный собой, улегся на боковую. Нужно выспаться, кто знает, будет ли впереди полноценный сон…

Десятое мая пришлось на субботу, и столица встретила приехавших из Ленинграда людей солнцем погожего утра и сонливым настроением. День Победы отпраздновали вчера, посему сегодняшний день многие решили провести на шести сотках Подмосковья. У перронов пригородных поездов было людно, а вот площадь трех вокзалов не особо торопилась обзавестись толпой. Яркие, красочные плакаты с нарисованными на них цветами и орденами прошедшей войны развешены повсеместно. Великий праздник! Еще не ушли в небытие ветераны. Их много, и они не такие уж и старики. Из невидимых глазу динамиков над мирной площадью разносится песня. Одна из тех, которые с молоком матери впитывают в себя все люди победившей фашизм страны.

Майскими короткими ночами, Отгремев, закончились бои. Где же вы теперь, друзья-однополчане, Боевые спутники мои? Я хожу в хороший час заката У сосновых новеньких ворот; Может, к нам сюда знакомого солдата Ветерок попутный занесёт…

Спустившись в метро, нашарив в кармане пять копеек, сунул монету в отверстие турникета и, ощущая прилив сил, пробежался вниз по эскалатору. До нужной станции добрался в полупустом вагоне. Схрон устраивал не на окраине города, а почти в его центре. Зданий, готовых под снос, хватало и в пределах Садового кольца. Не наступило еще то время в стране, когда в заброшенных домах ночуют бомжи. Старый особняк, затерянный в зарослях больших деревьев и разлапистых кустов, похоже, никому кроме детворы не нужен. Да и они еще спят.

Своим появлением потревожил птиц, вылетевших наружу через «глазницы» пустых оконных проемов, пробрался через мусорные завалы. Сунув руку в дыру провалившегося пола, извлек на свет божий кожаный дипломат. Отщелкнув застежки, проверил содержимое. Все, как и оставлял. Пара десятирублевых купюр из пачки перекочевала в карман брюк. Он готов к труду и обороне. Оказавшись за пределами дома, отряхнулся от пыльных разводов на одежде, подумав о том, что гардеробчик пора поменять. Да! И в баньку сходить не лишним будет, о квартире позаботиться. Снимать жилье лучше поближе к окраине, но чтоб метро под боком было…

В принципе, дом как дом. На взгляд Каретникова, архитектурно банальная кирпичная девятиэтажка, но предназначенная для высшего начальства, а значит, и внутри у него вряд ли все, как у людей. Видно, что сам дом новье, да только смотрится в зелени кустов и высоких деревьев вполне прижившимся к месту. Из-за решетки забора благоухают сирень и липы, а еще ненавязчиво маячит «канарейка» ППС милицейского наряда на «Жигулях». Удивился, если б их здесь не было. Подъезды к дому широкие, все чистенько и пристойно. Покрутился рядом с оградой без особого толка и понял, что в жилище «слуг народа» попасть незаметно не вариант. Нельзя ему светиться на первом отрезке нового прохода своего «лабиринта». Однако как завороженный глазел на то, как через «пропускник» въезжает очередная ведомственная тачка. «Вратарь», жестом поприветствовавший сидевших в салоне «небожителей», поднял планку шлагбаума, пропустил автомобиль на закрытую территорию. С того места, откуда Михаил наблюдал, можно вполне нормально рассмотреть происходившее у самого дома.

Встав на прикол рядом с подъездом, водитель расторопно покинул рабочее место, отворил правую заднюю дверь, выпуская наружу дородную тетку в возрасте, в одежде явно не из открытой секции ГУМа, тем не менее сидевшей на ней, как на корове седло. Минута – и «барыня» с «извозчиком», тащившим пару объемных баулов, скрылись в доме.

Ну и как в таких условиях работать прикажете? Шаг влево, шаг вправо, и заметут только за то, что на территории оказался. Нужно что-то другое соображать.

– Ты чего здесь трешься?

Оба! Подкрался незаметно-то как! Стервец!

Крепкий мужчина в расцвете сил, словно клещами, ладонью сжал предплечье на его руке. Нет. Бояться тут нечего и бодаться тоже. Просто на крайние меры идти не хотелось. Тем более человек свои обязанности отлично выполняет.

– Дядька, – почти проканючил, делая упор на свою внешность, – мне бы зачет Раисе Максимовне сдать, а то до сессии не допустят.

– Какой Раисе Максимовне?

Видно, что мысли в голове «тихушника» зашевелились в нужном Каретникову направлению.

– Горбачевой.

Улыбка тронула губы на «дядькином» лице. Понял, что тревожился зря, не его контингент.

– Не к тому дому пришел, паря.

– Как это? У нее ведь муж…

– Знаю, кто у нее муж. Только Горбачевы здесь не живут. Им по статусу такой дом не положен. Ты, давай! Двигай отсюда. И чтоб здесь я тебя больше не видел.

Ретировался, только его и видели. Выходит, он впереди паровоза бежит. А ведь верно. Меченый пока не особо представляет собой фигуру на шахматной доске, значит, и хата его не в таком престижном месте. Тогда где? Как узнать? Аксенову не позвонишь, не спросишь!..

Что остается? МГУ?

Сумбурный день подходил к концу. Вроде бы ничего не сделал, не достиг, а вымотался, как пес бездомный! Хотя почему бездомный? Добравшись до однокомнатной квартиры, снятой им у странной бабушки, божьего одуванчика. Глянув на нее, можно с уверенностью, не заглядывая в графу номер 5 в формуляре личного листка по учёту кадров паспортных органов МВД СССР, определить национальность. В молодости еврейки обладают очень красивой внешностью, вот только к старости этот шарм и красота растворяются не понять и куда. В большинстве своем внешне становятся похожи на ворон с манерами прожженных ростовщиков и рантье. Может, генетическая память работает с задержкой? Тем не менее, получив оплату за два месяца вперед, бабуля, отдав ключи, испарилась.

Приняв душ, улегся на диване перед телевизором. Две программы, по которым помимо фильмов, в основном на производственную и военную тематику, телезрителям предлагалось посмотреть на успехи строительства социализма в стране, крутили еще и новости. Можно расслабиться, даже вздремнуть. В новостях ничего нового он увидеть не может… Стоп! Пришлось вскочить на ноги и подбежать к «дурацкому ящику», «лентяйки» еще не придуманы. Вручную подкрутил звук, постарался осмыслить, какие мысли пытаются донести до умов обывателей. И диктор доносит…

«…член Политбюро ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев, вместе с членом ЦК КПСС Яковлевым прибыли с визитом в Лондон, для встречи с лидерами западных стран…»

…а на заднем плане, пока на заднем, Раиса Максимовна маячит.

Картина маслом. И чего? Уселся на диван. Задумался. Ресурса у него мало замахнуться на выполнение поставленной перед собой задачи. Не все просто, как оказалось. Привык за спиной тень государства ощущать. Выходит, что роль одиночки – тяжелая ноша, не всегда соответствующая возможностям. Может, стоит шаг назад отступить? Пока не лезть в первый ряд, зачистить поле от присутствия пешек. Березовский, Чубайс, тот же Гайдар, чем не «цели»? Понятно, что сейчас эти клопы даже не воняют. Так ведь их время еще не пришло. Тихо, мирно сидят по «закрытым ящикам» и НИИ, сопят в две дыры и мечтают о западной жизни. Вот с них…

Вскочил. Подошел к окну. Впервые за все время после того, как второй раз «родился», захотелось закурить. Отмел эту дурацкую идею, вместе с мыслью о зачистке пришедшей на ум мелочевки. Этак можно до Мавроди опуститься. Если не создастся ситуации с развалом Союза, либералистически-воровская пена даже на поверхность не выплывет, так и останется в своем мирке или в Израиль эмигрирует.

Вспомнил, что где-то читал высказывание Бори Березовского примерно из этого времени. Своим близким друзьям тот как-то сказал: «В этой стране невозможно передать своим детям то, чего ты сумел достичь. Ибо капитал твой здесь – это не деньги, а твои знакомства, люди, тебя окружающие, твое положение… Такое не передается, это приходится каждый раз строить с нуля…» Вот и пусть в Тель-Авиве копит и передает, там ему самое место, а свой коренной этнос ему вряд ли объегорить удастся. Нет! Все же зачищать нужно иных индивидов. Хорошо готовиться и зачищать. В спину пока никто не гонит и хвост не прижигает. Для всех он мертв, пусть пока так и будет.

Звонок в дверь оторвал от размышлений. Кого там принесло. Открыл. На пороге стоял мужик в летах. Одет по-домашнему, в трениках, пузырившихся на коленях, и тельнике. Каретников сразу подметил, гость под хмельком, но в пределах нормы.

– Привет, сосед! А я, понимаешь, смотрю, окно открыто, значит, старая ворона нашла квартиранта.

– Да. Вчера заселился.

– Молодец…

С доброжелательной улыбкой извлек из-за спины согнутую руку с зажатой в кулаке матерчатой сумкой-воровайкой.

– …за знакомство, по маленькой. А?

С одной стороны, оно конечно…

– Заходите.

– Меня Иваном зовут.

– Михаил.

– Давай на «ты». Так оно как-то привычнее, чай не баре. А то мне этих господ на работе хватает… Вот они у меня где сидят… – провел ребром ладони по шее.

– Проходи.

К принесенной бутылке «Столичной», что для простого работяги было не характерно, и обычного набора закуси, на стол выставил сыр, сырокопченую колбасу. В темпе покромсал овощи на тарелку и посолил. Услышав:

– Шикуешь?

– Есть маленько. Родители помогают.

– А сам чего?

– Учусь. Студент.

Чувствовалось, «собутыльнику» не терпелось выпить. Глаза огнем горели. Вот натура у людей! Пить так пить. Пока донце бутылки сухим не станет. Да и фиг с тобой, золотая рыбка! Поехали…

– Ты парень хороший. Мой тебе совет, не бросайся устраиваться работать к нашей партийной элите. Только и отрадно, что деньгу зашибешь, а в остальном в прислуге ходить придется. У меня на завтра наряд выписан в дом одного из «Царских сел», а уже сейчас мичман запаса Опрышко… Это я… чувствует себя дерьмом в гальюне. Бабы их смотрят на тебя, как на пустое место…

– Что за села такие?

– А-а! – отмахнулся собеседник. – Цековские дома. И ведь правильные слова с экранов говорят! Посмотрит кто, ну прямо все ангелы во плоти…

– Подожди-подожди! Это… Брежнев с Подгорным в этих дома живут?

Посмотрел бы на него кто, прямо сирота казанская, чисто деревенский парень. Иван и клюнул, а может, водка подыграла.

– Сказанул! Те – небожители. Которые в ЦКашках проживают, малость мордой не вышли. Молодые еще или, наоборот, вот-вот в тираж выйдут, до финиша не дойдя. Только наша контора по таким домам и специализируется. Как говорится, от говночиста до трубочиста. Чтоб к аварийному месту пробраться, охрана пропуск затребует, наряд проверит, начальству отзвонится, своему и нашему. А я, как барбоска, на пропускнике торчать буду. Уже мог сегодня все сделать. Судя по поломке, счетчик забарахлил. Даже ковыряться не буду, новый поставлю и привет. Пять минут работы.

– Чего ж не сделал?

– Ага. Пока согласовывали, пока наряд выписывали, рабочий день кончился. Случай не экстренный. Да и то слава богу… – размашисто перекрестился на сумеречное окно, – завтра на улицу Кибальчича ехать.

– А на ней что не так?

– Приезжий на время вселился. Квартира не использовалась давно… Как ее там прозывают? О! Маневренный фонд. Из Грузии какого-то бонзу[28] черт принес. Так вот, в доме народ более-менее не совсем из барских конюшен. Охрана вся из одной консьержки состоит. Ладно, водка стынет, а вставать завтра ранехонько. По последней и в люлю.

– Давай, дядь Вань.

Михаил аккуратно отставил в сторону чуть пригубленную стопку, чисто из любопытства спросил:

– Фамилию грузина не помнишь?

– В наряде значится товарищ Шернадзе.

– Шеварнадзе.

– Точно! Ты что, из тех краев будешь?

– Почти, – ответил задумчиво.

Это что? Судьба-злодейка подшутить захотела, подсовывая лакомый кусок? За какие такие заслуги столько счастья обломилось? В «его» время уже доказано, Горбачёв и его клевреты – Яковлев, Попов, Бакатин, Шеварднадзе и другие из их преступного клана, в нарушение законов СССР о государственной тайне раскрыли западным разведкам многие методы разведывательной и контрразведывательной деятельности СССР. Скоро из страны пойдет огромная утечка секретной и стратегически важной государственной информации. Хочешь не хочешь, а круг абитуриентов на возможность скорой встречи с Богом Каретниковым обозначен верно. Если действительно Шеварнадзе приперся, не стоит откладывать встречу с ним на потом.

Эдик ведь, собака лесная, первым в советское время отказался составлять записи своих бесед с иностранными представителями, хотя по всем правилам эти записи полагалось рассылать всем членам Политбюро. Вел беседы с госсекретарем США Бейкером, прибегая только к помощи американского переводчика, без присутствия советских должностных лиц. В восемьдесят девятом, во время советско-американской встречи на высшем уровне на Мальте, Бейкер совершил из ряда вон выходящий поступок. Сунул в карман Шеварднадзе записку, которая не имела никакого отношения к повестке дня переговоров. В ней натурально потребовал прекратить оказывать помощь Анголе, Афганистану, Камбодже, Кубе, Эфиопии, Никарагуа и Вьетнаму и вместо этого построить завод по выпуску зубной пасты, мыла и другой парфюмерии. Это были уже инструкции агенту влияния. Находясь во главе МИДа, «кацо» не раз поступался интересами страны в угоду своим «хозяевам» в США. Когда, с попустительства Горбачева, полностью уступил Соединенным Штатам обширную морскую акваторию в районе Берингова пролива, америкосы сами в шоке были. Эта мразота подарила Соединенным Штатам безвозмездно огромный участок континентального шельфа, с запасами рыбы, газа и нефти. Конечно, не свое, не жалко. Покойный Гамсахурдиа утверждал, что Шеварднадзе за определение границы с Аляской в пользу США получил сто миллионов долларов от американских рыбопромышленных компаний, как ни прискорбно, но он прав. Фактически Шеварднадзе превратил МИД в свою личную кормушку. Иностранные дипломаты не скрывали того, что при нем за деньги могли решить любую проблему с Советским Союзом. Эй, на верху… поднял глаза к потолку, подмигнул глазом беленой поверхности… спасибо!

– Дядь Вань, давай провожу.

– Дак… рядом…

– Ничего. Вижу, устал. Раз жена на даче отпуск проводит, то уложу. Только на посошок…

– А есть?

О, как взбодрился! Тебе, милай, больше миллиграмма клофелина в рюмку капать нельзя. Выскочил на кухню, через минуту вернулся с полной стопкой «коктейля».

Оказавшись в квартире соседа, уложил того на кровать. «Пройдясь» по рабочей спецовке, обнаружил листок наряда. Ну-ка? Улица Кибальчича, дом два, корпус первый, квартира шестнадцать. Печать. Подпись. Все, как положено…

Ничего себе райончик, считай центр Москвы рядом. Невысокие обманчиво невзрачные кирпичные дома с окнами в парк, прекрасный в любое время года. Раннее, солнечное утро только-только начало красить позитивом все, до чего могло дотянуться. Людей почти что и нет. По ухоженным дорожкам редко встречались мужчины с выправкой, в спортивной форме с позывами на исполнение физкультурной повинности. Бегуны! Кузьмича на вас нет. Он бы быстро разобрался, кого к какому делу пристроить.

То ли пора, то ли еще подождать? Перед тем, как зайти внутрь, еще раз мельком взглянул на себя в маленькое овальное зеркальце. Хорош! Полтора часа работы над внешностью не прошли даром. На оригинал лицо походило столь отдаленно, что по описанию его точно не отыщут, даже если поиск начнется от квартиры соседа, а его привлекут к роли свидетеля. Гримом выделил морщины под глазами и в носогубной части. Прополоскал рот разбавленным водой раствором йода, придав возможной улыбке элемент отъявленного курильщика. Ватные тампоны подсунул за щеки, ими же изменил форму носа. Парик с проседью прикрыл серой кепкой. Приклеенные широкие брови выглядели совсем без фанатизма и лишь отдаленно напоминали брови любимого генсека. Последний штрих добавили стариковские очки в «черепаховой» оправе. Любо-дорого посмотреть, мужику в зеркале лет сорок с хвостиком.

Просторный холл с конторкой консьержа, им самим, раздражительным и не выспавшимся после ночи, постеленными ковровыми дорожками на бетонном полу указал о точности места, куда он, в общем-то, и стремился попасть. Здесь люди живут?.. Точно, живут «белые» люди. Рядом с конторкой «наблюдателя» служебные и подсобные помещения. Скорее всего, и предоставленная на время работы квартира. Сразу видно, комната для личной охраны высокопоставленных жильцов отсутствует, по причине отсутствия таковых.

– Здравствуйте.

Камешек под языком позволил изменить тембр голоса. Одежда и чемодан в руках выдавал в посетителе работягу, каких в Москве пруд пруди. Консьерж, крепкий мужчина с цепким, натренированным ознакомительным взглядом, кивнул в ответ. Девятым управлением КГБ СССР фонило от него на десяток метров. Либо из бывших, либо за какие просчеты по службе сослали.

– С чем пожаловал?

Каретников не стал словами объяснять цель визита, положил перед служивым наряд на выполнение работ. А ведь действительно «из бывших». Михаил отметил, как товарищ неторопливо изучил документ. Отложив его в сторонку, пальцем «пробежался» по списку номеров под стеклом. Набрав найденный номер, по телефону связался с дежурным. Получив подтверждение, не сразу отпустил пришельца. В раздумье посмотрел на часы. Скрупулезно занес все данные «наряда» в одну из книг на столе, при этом кося глазом на заскучавшего технаря.

Протянув бумажку Каретникову, скупо произнес:

– Второй этаж, правое крыло.

– Понял, спасибо. Не рановато заявился?

– Приезжие, как правило, встают рано.

Дверь открыл хмурый, как бы чем-то недовольный на вид человек с осуждением в глазах. Михаил сразу узнал Шеварнадзе. Пока еще не стар, но фигура уже тяжелая, грузная. Видно, что не с постели поднял, одет и даже выбрит. Одним словом, командированный, хоть и высокопоставленный.

– Чего хотел?

Х-ха! Люди южные в большинстве своем все такие. Когда дело доходит до хоть малого, но все же ущемления их интересов, могут быть агрессивными. Ответил:

– Электрик. Наряд у меня в эту квартиру.

В ответ буркнули:

– Проходи.

Обязательно. Еще и дверь за собой прикроет, чтоб лишний кто не помешал.

Так как сам счетчик находился в прихожей, хозяин покинул работягу, прошел во внутренние комнаты. Пристроившись на широкой полке тумбочки с повешенным над ней зеркальным трюмо, открыл чемоданчик с инструментарием и новым счетчиком, прислушиваясь к тому, как грузин, повышая тон, кого-то распекает по телефону на родном языке. Значит, он помешал рабочему процессу дистанционного руководства. Ничего, скоро Эдуарду Амвросиевичу все это будет в полном смысле до лампады.

– …Ес тквени небаа, рогорц гиндат исе моикецит! Ара!.. Ара!.. Самцухарод ар шемидзлиа, дакавебули вар!.. Дзалиан минда дависвено…

Пусть договорят. Навернул глушитель на ствол пистолета. Стараясь не нашуметь, дослал патрон в патронник. Можно работать… Разговор прекратился. Пора.

– Ну, как дела? – поинтересовался вышедший в прихожую временный хозяин апартаментов.

Развернулся к нему.

– Думаю, что теперь будет все хорошо.

Поднял пистолет, наведя ствол на фигуранта, увидел, как расширились у того глаза, открылся рот. Выстрел. Звук сломанной сухой ветки да едва слышный мелодичный звяк отскочившей в сторону гильзы потревожил гробовую тишину. Тело, рухнув на пол, попыталось сопротивляться смерти. Пальцы ногтями заскребли по полу. Живучий, гад! Ведь в сердце целился.

Приблизившись к умирающему, выстрелил тому в лоб, прекратив бесполезность сопротивления. На столе в основной комнате увидел дипломат. Чисто из интереса, стволом подцепив, откинул его крышку. Деньги. Сторублевки в банковской упаковке. Сколько же здесь? И кому вез сей презент? Теперь точно не узнать. Ну и бог с ним. Кому положено, сами разберутся. Если, конечно, захотят.

Выглянул в коридор. Пусто. Прикрыв за собой дверь, пошел к выходу. Консьерж нисколько не удивился скорости выполнения работы, лишь спросил:

– Починил?

Ответил словами Опрышко:

– Поменял счетчик. Минутное дело. Хозяин доволен.

Как только вошел под сень деревьев, ускорил шаг, на ходу снимая с рук перчатки. По уму нужно избавиться от пистолета, но здесь не Россия нового времени, не пойдешь, не купишь. Вот и выходит, экономия должна быть экономной, хоть и в ущерб себе. Может, пронесет. На горизонте тень Бориса Николаевича маячит, вдруг как с Шеварнадзе повезет.

Соседа навестил в первую очередь, еще до того, как тот проснулся. На часах половина одиннадцатого. Положив инструментарий на свое место, предварительно избавившись от отпечатков пальцев на них, смотал в снятую квартиру. Отмылся, отдраился. Снова выглядел молодым и красивым…

– Дядь Вань, просыпайся.

– Чего?

– Опохмелись, говорю.

– А! Ну да! Башка трещит. Что там у тебя?

– Водка.

– Пиво лучше, но и водка пойдет.

Стакан водяры кое-как привел электрика в рабочий режим.

– Ты вроде бы говорил, что по утряне работа предстоит. Кому-то счетчик менять хотел.

– Точно! А времени сколько?

– Скоро одиннадцать.

– Ё-ё-о! Все, Мишка, я побёг!..

Вышел из квартиры вчерашнего «собутыльника». Ох и нелегко будет Ивану объяснять, куда листок наряда делся, почему «под мухой» явился, и еще много «почему».

Вечером сосед домой не явился, и этого следовало ожидать. Органы при всем при том должны были его как следует помурыжить, но где-то через недельку отпустить. Как предположил Каретников, «копать» будут ремонтную контору, выписавшую «наряд», и грузинские дела убиенного. Во всяком случае, он сам бы так и поступил. Для Москвы Шеварнадзе сейчас даже на «варяга» не тянет, значит, искать недоброжелателей именно в Тбилиси нужно.

…Несмотря на поздний час, народу на Ярославском вокзале как грязи. Мельтешат, торопятся, спешат. Куда, спрашивается? Ох, не сидится людям на месте! Вечерние электрички увозят запоздавших людей в область, «отчаливая» от перронов одна за другой. Суета у поездов дальнего следования, нелегко приходится дорожной милиции, из сотен лиц выхватить «гастролеров» из провинции. Динамики, разрываясь, доводят информацию, заставляя людей чуть остановиться, хоть на короткий миг, притормозив «московский галоп», как микроб, подцепленный за время пребывания в столице, прислушаться.

«Внимание пассажирам! Скорый поезд номер тридцать “Москва – Кемерово” отправляется по расписанию со второй платформы поездов дальнего следования. Повторяю! До отправления скорого поезда…»

Услышав сообщение, народ в хаотичном движении сдвинулся с места. Высокий, стройный, плечистый молодой человек со светло-русым ежиком густых волос на голове, лавируя в толпе, приблизился к проводнице седьмого вагона. Жизнерадостно улыбаясь в сгустившихся вечерних сумерках, протянул коричневую картонку билета.

– Кажется, к вам.

Крупная, грудастая молодица с заплетенной косой, одетая в железнодорожную форму, подставив квиток проездного под вагонный фонарь, кивнула головой, не выдав ответной улыбки.

– К нам. К нам. Проходите. Восьмое купе, верхняя полка.

Михаил успел устроиться, перезнакомиться с попутчиками, семейной парой и командированным товарищем чиновного вида, когда поезд тронулся и в самих купе зажегся яркий свет в потолочных плафонах. Ну что ж, спланированный вояж начался.

Глава двенадцатая. Гамбургский счет

Соскочив с центральной магистрали, «Волга», встав на более узкую дорогу, одно за другим проскочила два села, ощущая подвеской все прелести периферии. Таксист, что в профиль, что в фас, чистый, без каких-либо примесей грек, на секунду отведя взгляд от дороги, скривил толстые губы в усмешке, подбодрил пассажира:

– Ничего. Вполне нормальная дорога. Вот дальше по серпантину пойдем, так там в одном месте, если вниз глянуть, можно автобус разглядеть. Уж лет пятнадцать, как он там лежит, ржавеет. Людей достали, а его даже трогать не захотели. Металлолом.

Промолчал. Вступать в пустопорожний разговор совсем не хотелось. Свои мысли обуревали, заставляя думать совсем не о красотах юга и яркой, насыщенной, даже давящей зелени и красках местного пейзажа. Ничего хорошего вызов ему не сулил. Когда простого боярина, пусть и не самого захудалого рода, вызывают к главе патриархов, это о чем-то говорит. Чувство вины не отпускает. Два месяца весь как на иголках. И было от чего. Понимал, что его лепта в провале дела немалая. Ведь сам упрашивал, доказывал, объяснял необходимость использования нового перевертыша именно в таком, а не в ином качестве. Результат был. Он вычистил скверну из рядов разведки государства, а кого не успел «задвинуть в архив», все равно взяты «на карандаш». От своей участи никуда не денутся, в каком направлении «копать», доподлинно известно. Только ведь со смертью перевертыша в небытие ушел еще один род… За такое спрос особый. Не удивился, если бы за ним пришли и, ничего не объяснив, словно «черную метку» вручая, объявили: «Решением Совета патриархов вам надлежит занять подобающее деяниям место». Стандартная фраза приговора. А после этого раскаленное тавро на правую лопатку ткнут, и поминай как звали. Изгой! Словно и не было никогда одного из бояр рода Аксы. Исчез. Ему ли не знать, что с тех пор, как он снова переродился, троих бояр, не сумевших вписаться в реальность новой жизни, решивших без ведома «основных» изменить ход событий, по приговору увели в небытие. Сам процесс исхода ему доподлинно неизвестен, но от этого не становится спокойнее на душе. В назидание остальным о прошедшей «казни» довели по всем родам. Правильно. Чтоб другим неповадно было. О-хо-хо! А ведь и его есть за что подвергнуть такой процедуре. При этом гибель Каретникова в расчет вообще можно не брать. Есть! Зарвались они в своей оппозиции старцам, выделиться захотели, стать на ступень выше других в веками сложившейся иерархии. Он только после «встряски» с Михаилом осознал, что давно под колпаком службы безопасности «Белоярового воинства» находится.

Машина, прибавив оборотов двигателя, взобралась на перевал и по узкому серпантину, с обеих сторон поросшему густыми зарослями реликтовых деревьев, виляя из стороны в сторону, пошла на спуск в долину. Места красивейшие, окруженные величественными горами. Потомки рода волховов Загроса осели в этих местах, наверное, пару сотен лет уже как. Отсюда и руководили, казалось, растворившись в местной среде, став своими для населения долины. Черное море с двух сторон окружают горы, образуя небольшой полуостров. Климат идентичный Средиземноморью. Склоны гор покрыты можжевеловыми зарослями, создающими в воздухе особый хвойный аромат. Горные исполины защищают бухту от сильных ветров. Это не мегаполис, с его людскими проблемами, дрязгами и испорченным парами бензина воздухом.

Горный серпантин, окруженный с обеих сторон лесными склонами и виноградниками, заставил вновь вскочить на взгорье, пахнув с побережья свежим ветром в открытые окна машины. Через прозрачность лобового стекла открылся кусочек панорамы лазоревой глади и окрестностей населенного пункта. Через пять минут въехали в поселок.

– К кому едем? – спросил водитель.

Аксенов хмыкнул.

– А вы здесь всех знаете?

– Многих.

– Нужно к усадьбе главного агронома подъехать.

Кивнул, выкрутив руль на поворот в узкую улицу, обрамленную высокими заборами, испещренными причудливой вязью лиан виноградной лозы с ковром из листвы и еще недоспелых ягод в гроздьях. Дорога пошла на подъем, а вскоре машина встала у широких ворот усадьбы, посадками исполинских кавказских сосен выгодно отличавших каменный забор от соседних подворий. Да и сама усадьба как бы наособицу стоит. За срезом воротин едва просматривается крыша большого строения.

– Приехали, – объявил грек.

– Сколько с меня за поездку?

– Пятерки за глаза хватит.

На стук в калитку из двора вышел в одних только шортах крепкий молодой парень с лоснившимся от пота загорелым до черноты телом и выгоревшей на солнце копной волос на голове. Аксенов увидел кружало знакомого медальона на груди молодца, свидетельствовавшего о причислении его к боярским родам. По некоторым признакам определил, что перед ним не перевертыш, а познающий себя в первой своей ипостаси обычный человек.

– Вы что-то хотели? – поинтересовался, доброжелательно улыбаясь.

– Да.

Аксенов, без слов выпростав из-под рубахи, показал свой медальон.

– Проходи.

…К хозяину гостя провели только под вечер. Большая веранда на заднем дворе, укутанная вся виноградной лозой, создавала на жаре свой микроклимат. За столом помимо хозяина находился… Верилось с трудом! Недавний враг. Да-да! Тот самый князек, в землях которого «дружина» хозяйничала всего-то два месяца назад. Широким жестом руки хозяин предложил занять место.

– Присаживайся. Ну, Владимира ты, надеюсь, не забыл?

– Помню.

Как не помнить? Если этому человеку обязан безвозвратно нарушенным ходом событий. Что он тут делает? И самое главное, в каком качестве присутствует при их встрече?

– Удивлен? – с усмешкой спросил волхв. – Вижу, что удивлен. Поясню. Чтоб не было недомолвок. Владимир теперь один из нас.

– Как это?

Голосом даже не пытался скрыть растерянности при словах патриарха.

– Можно сказать, династический брак. Владимир хотел узнать тайну перевертыша. Он ее узнал. Нам нужен был у северо-западных границ форпост, база. Мы ее получили. Глава Володарового рода принял князя в семью, выдав за него замуж одну из своих дочерей.

– Быстро подсуетились.

– А ты думал, все на самотек пустим? Как бы не так!

Волхв сверкнул глазами, в один миг из доброжелательного хозяина превращаясь в тирана. Аксенов знал его манеру, общаясь о чем-то серьезном или принимая решение, делать это стоя на ногах, а еще и в окно смотреть при этом. Веранда не помещение и окон в нем не предусматривается, а вот вскочив на ноги и «измеряя» ими пол в широком пространстве под высокой крышей, вождь встал на взвод. Плохо! Сейчас может…

– Владимир, расскажи ему, – остановившись, велел новому члену их дружины.

Князь кивнул, обращаясь к Аксенову, повел разговор.

– Прежде чем рассказать все, Николай, задам тебе вопрос. Знаешь ли, кто такие сидни?

– Я ведь в твоей вотчине вместе с другими боярами был. Присутствовал и при твоем допросе. На память и анализ ситуации не жалуюсь. Знаю. В твоем племени этот народец вроде «консервов» в шпионских службах, только с правом постоянной связи и разрешением на самостоятельные действия в случае крайней необходимости.

– Толково довел. Я бы и сам так четко сформулировать не сумел. Да. Информацию о Бусовом племени получил от сидней еще мой отец. Объявлен был поиск родственных русов…

– Русколан, – автоматически поправил собеседника.

– …Ну да. Но тщетно. Потом один из сидней смог выяснить о вашей войне с колдунами…

– Да какая там война!..

Егор Данилович одернул генерала:

– Слушай!

…И Аксенов смолк.

– Да. Так вот. Отец рассудил, что если нельзя проникнуть в стан друзей, то можно просочиться в ряды врагов, а там уж… В общем, один из глухарей, рискнув собственной душой, втесался в общину колдунов.

Аксенов поерзал на лавке, тем самым привлекая внимание князя, этим самым как бы не соглашаясь со сказанным. Тот кивнул, будто поняв, в чем нестыковка в рассказе.

– Это уже потом оказалось, что общины у них нет, что они, по всему видать, жуткие одиночки, готовые грызть друг дружку, а собираются в стаю перед очередным прорывом на Землю Сатаны. Да, через Аркадия, в огнище зовущегося Астахом, вот некоторым образом и смогли подойти к разгадке направления поиска.

Не выдержал манеру рассказика. Он Владимиру не подчиненный боярин из огнищан. Вспылил, чуть придавив на горло:

– Все это мне известно. До чего-то сам дошел, многое у твоих выспросил, когда они под контролем волхвов находились. Зачем…

Хозяин усадьбы осуждающе покачал головой.

– Портит людей власть, – изрек волхв. – Так, генерал?..

Снова примолк. Против ведовской силы бойцу переть вполне реально, но трудно. А если эта сила в длани патриарха, то и глупо.

– …Ты послушай, к чему он все так подробно тебе рассказывает, а потом обсудим, что дальше делать надлежит… и именно тебе, как провинившемуся боярину.

Смолк надолго, засунув гордость разведчика куда подальше. Слушал. Анализировал. Оказалось, было о чем послушать.

Так уж вышло, что Каретников попал под перекрестный надзор сразу с двух направлений. Когда тот в одиночку выручал детей в штольнях, наткнулся на Танцора. Ребром стоял вопрос, кому жить, и псевдоколдун поступился заданием, решив, что его жизнь ценнее жизни перевертыша. Потом обо всем доложил в детинец и очень удивился, встретившись с «мертвецом» в Москве. Второй глухарь работал в ведомстве Аксенова. Подметив медальон на груди у парня, он тут же, через личного контактера-вестуна, информацию передал по эстафете. Каретникова удалось переправить в ставку князя. По словам Владимира, работали с пленником жестко. По всем признакам и заверениям волхвов, тот сам недостаточно осознавал, как по капле из него выжимают информацию, но… Оказывается, это перевертыш их перехитрил, подсунув «дезу», вернее отделавшись полуправдой, которой грош цена в базарный день. Сбежал.

– …Если честно, я винил себя в смерти такого бойца…

Нотки сочувствия проскочили в речах Владимира.

– …И что же, вы думаете, я почувствовал, когда Танцор сообщил, что собственными глазами видел перевертыша, живого и здорового?

– Когда? – Аксенов, подаваясь всем телом вперед, задал вопрос.

– Шесть дней тому назад, в Москве.

– Может, это не он был? Обознался твой Танцор.

– Х-ха! Сидня не мог ошибиться. Уж очень хорошо они знакомы. Даже то, что боярин, поводив за собой глухаря, умело избавился от «хвоста», свидетельствует в пользу надежности информации.

Генерал, откинувшись назад, удобно прижавшись спиной к спинке лавки, впервые за много дней расплылся в довольной улыбке.

– Чему ты радуешься, Николай? – с сарказмом в голосе произнес волхв.

– Так ведь жив! Надо будет Сирийцу пузырь коньяка презентовать. Вышколил парня.

– Вышколил проблему на нашу пятую точку. Порадовался? Теперь погрусти. Как наша служба безопасности, так и Владимировы сидни, все доносят неприятные для нас вести. За два последних месяца различным образом покинули наш бренный мир ключевые фигуры в недалеком будущем, на которые делалась ставка в большой игре с Западом. Согласись, противостояние двух сверхдержав затянулось, а гонка вооружения выкачивает все соки из бюджета страны.

– Так ведь, по словам самого перевертыша, в дальнейшем будут непомерные жертвы населения и…

– Несмотря на все, мы осознанно пошли на жертвы. Наши аналитики просчитали, что к две тысячи сороковому году западная цивилизация выродится.

– Да. А на смену ей придет цивилизация с востока…

– Так решил Совет.

Перечить дальше Аксенов не стал, лишь уточнил:

– Что произошло?

– Только перевертыш знал, что в конце июля министр вызовет из Канады посла. И надо же такому случиться, что, прибыв на родную землю, он выпадет из окна многоэтажки.

– Зачем Каретникову убивать посла?

– Потому что посол он только в это время. А вот при Горбачеве этот товарищ должен был занять пост главного идеолога страны Советов. Кого теперь народ назовет «архитектором перестройки»? Молчишь, генерал? Правильно делаешь. Но это не всё. В конце мая покончил с собой секретарь Кемеровского обкома партии Бакатин. В июне неизвестным лицом застрелен первый секретарь Свердловского обкома Ельцин. Про Шеварнадзе ты заешь.

– Про двоих первых тоже знаю. Москва на ушах стоит.

– Позвольте? – Владимир влез в разговор. – Может, это и не существенно, но мне сообщили о том, что пять дней назад взорвали машину профессора экономического факультета МГУ. Погиб какой-то Гавриил Попов.

Аксенов хмыкнул.

– Его работа.

Князь вопросительно посмотрел на генерала, задал вопрос:

– Зачем Каретникову какой-то профессор?

– Я читал протокол беседы годовалой давности. Там четко им указано, мол, есть данные, что именно Попов сообщил американцам, а те – Ельцину и Горбачеву о подготовке ГКЧП. Значит, предатель. Тем более в дальнейшем он бы выступил в защиту генерала Власова.

– Генерал, это ничего не значит, даже если вас трясет от поповского высказывания: «Народу нужен барин». Все равно Каретникова нужно остановить. Мы упустили контроль над человеком, который кроит под себя ход истории. Для этого ты и здесь. Кто знает, что будет дальше?

– Горбачев, – уверенно предположил Аксенов.

– Вот!.. Я закрою глаза на твои просчеты и попытку стать первым среди равных… Что строишь из себя святую простоту?.. Знаю. Но именно тебе доверяю все по своим местам расставить. Сегодня же вместе с Владимиром вылетаете в Москву. В твоем распоряжении только бояре твоего рода и волхвы, приставленные к нему, а также силы огнищан. Этого более чем достаточно. Других в это дело пускать нельзя. Ты должен понимать, что и мой авторитет, как руководителя, сейчас на кон поставлен. Не один ты к власти стремишься. Такой возможности никому не предоставлю. Уж постарайся, чтоб с головы Горбачева ни один волос не упал, а никем не контролируемый перевертыш был пойман. Все структуры государственной власти вам придется направлять по ложному следу. На это тоже поправку делай.

– Только…

– Я понял. Каретников нужен исключительно живым. Его накажут по своим законам в назидание другим.

– Ясно.

– Если все понятно, то на сборы вам полчаса. До рейса не так уж много времени осталось.

* * *

Самый пик утренней движухи народных масс. Люди на работу спешат, ну и ему в такой час есть чем заняться. После того, как профессора отправил поближе к Богу на разборку, вынужден был сменить место проживания. Это уже в третий раз. На всякий случай. Лето к концу подходит, и Каретников, чтоб не привлечь внимание к персоне праздно шатающегося студента, устроил и для себя короткий отпуск. Взяв билет до Новороссийска, проехался по железной дороге, ну а дальше таксист довез до Дивноморска. Село, то, что надо. Дыра дырой, но людей на отдыхе немерено. Занято все, вплоть до курятников. На пляжах и единственной набережной – толкучка, в кафешках и столовках – не продохнуть от очередей, в море купаться полезешь – толкотня, почти давка. Для него самое то. Короче, отдохнул от трудов праведных, лишь вчера вернулся на московскую землю, гладким и загорелым, занялся устройством на работу. А как еще в МГУ просочиться? Роль официанта в столовой профессуры оптимальный вариант.

Хоть пропускная система МГУ в это время была практически нулевой, и с проникновением куда-либо никаких проблем нет, но к самому объекту подобраться сложно. Была бы, как все, а так… В соответствии со сложившимися еще в первые десятилетия существования партократического режима правилами, ответственные работники различных министерств и ведомств, а также аппарата ЦК партии получали дачи в специальных загородных, принадлежащих указанным организациям поселках. Высшее политическое руководство – члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК – жило на охраняемых государственных дачах, расположенных в пригородной зоне, оборудованных всем необходимым для отдыха и работы, со штатом обслуживающего персонала. Значит, рассмотреть «исполнение» объекта на даче можно в последнюю очередь. Поработать на дому вообще не вариант. Роскошные апартаменты специально построенного правительственного дома № 26 на Кутузовском проспекте охраняются, как форт Нокс. В продуктовом магазине «подругу» не встретишь, пищевыми ништяками, и не только ими, чета Горбачевых снабжается через закрытые спецраспределители. В двухсотую секцию ГУМа сам бы ни за какие деньги не сунулся. В две секунды заметут. Теперь еще! Обслуживание транспортом не только основного члена семьи, но и его супруги, следующий минус в его случае. Водитель машины хоть и используется Раисой в роли носильщика, но ко всему прочему, является штатным сотрудником спецслужбы и оружие при себе имеет. Не валить же мужика за здорово живешь? У него, небось, тоже семья имеется.

…Слежку, наверное, кожей почувствовал. Будто со стороны что-то липкое на затылок приклеилось. Даже ладонью голову огладил. Нет, ощущение не исчезло. Сам «хвост» обнаружился при входе в вестибюль метрополитена. Может, все же ошибся, в такой-то толпе? Бывает у некоторых тяжелый взгляд, кинет на кого внимание, а у человека после такого взгляда непонятно почему настроение на полдня падает под плинтус. Шагнул в сторону, пропуская бескрайнюю колонну спешащих людей, сделал вид, что занят выуживанием мелочи из карманов. Боковым зрением отметил похожую ситуацию у типа в костюмчике с портфелем в руках, шифровавшегося под клерка, скорее всего, какой-нибудь жилконторы. Во всяком случае, Михаил именно так его сначала и классифицировал. Проверить?

Поменял направление, склонившись над газетным прилавком.

– Будьте добры, «Комсомолку».

– С вас три копейки.

Топтун тоже вдруг прессой заинтересовался. Ждать, пока наблюдатель расплатится за газеты, не стал. Нырнул в широкий, людской поток. Затор у турникета выровнял положение, товарищ снова под боком оказался. Шустрый, зараза! Один ли?

За турникетом почти побежал. В такое время никто не задумается воспринять беглеца подозрительной личностью. Может, человек на работу опаздывает. Прилично отбежав по кишке перехода, как бы споткнулся на ходу, по русской традиции, в голос помянув кого положено. А сам зыркнул через плечо. Здесь товарищ-то, дышит, будто стометровку на время сдал. Ему по возрасту кабинетной работой заниматься пора, а он все «на земле» до пенсии тянет.

Сбежав с эскалатора, сделал вид, что собирается ехать в направлении, противоположном тому, которое наметил. Топтун постарался «прилипнуть» вплотную к нему. Уверенно шагнул внутрь поданного вагона, «затянув» за собой и «хвоста». В последнюю секунду выскочил наружу, стоял в толпе опоздавших и глазел на метания хитреца в переполненном людьми вагоне. Прикольно видеть, как товарищ в отчаянии долбится в стекло, а вагон уносится в «голубые дали», но совсем не до смеха. Кому и с какой целью понадобилось за ним следить?

В отделе кадров проблем не возникло. На работу пришлось устраиваться по старому паспорту и справке о непригодности по состоянию здоровья к службе в армии. Как же все просто, трудовую книжку завели, паспортные данные переписали, а перед этим собеседование прошел. В прошлой жизни на одну медкомиссию дня три потратить пришлось бы, а здесь пройдет ее, когда время будет, но в течение двух недель уложиться нужно. Если все сладится, то может, этой байдой и вовсе заниматься не придется. Только бы Максимовна в этих стенах засветилась. С завтрашнего дня уже на работу выходит.

Проходя мимо отделения милиции, задержался у щита: «Их разыскивает милиция». Под стеклом десятка полтора фото. Своей фотографии среди уголовных харь не обнаружил. И кто тогда его пас? Снова опустился в метро…

На старуху бывает проруха. Спрашивается, ну почему нужно было обязательно на ту же станцию метро возвращаться? Нет, он-то подстраховался, «Каховскую» проехал, так ведь «товарищей» кто-то слишком умный по всей дистанции расставил. Топтуны. Значит, где-то неподалеку может и группа захвата обретаться. Белый день на дворе, народа не так чтоб много. Район с уверенностью, по брежневскому времени, можно смело в понятие спальный внести. Уже в вестибюле метро понял, срисовали его и ведут парой. Двойка на силовую не похожа, чистые топтуны. Оба мужчины. Встав отдельно друг от друга, лишь взглядами перебросились. Если б не обостренное чувство опасности, прошел и не заметил. У бровки проезжей части один из них свернутой в трубочку газетой вроде как махнул. Может, муху или осу отгоняет? Лето. «Пернатых» полно. …Ага, щаз-з! На проезжей части от припаркованных машин к станции метро крепкие мужички спешат. Это силовики, сомнений нет. По его душу торопятся.

Площадка у метро и подземного перехода совсем небольшая. Каретников метнулся в противоположную сторону, оставив в стороне переход, побежал прямо «по копаному», наблюдая картину неприличного ажиотажа на дороге. Серьезная контора, судя по всему, в машинах у них радиотелефоны или рации установлены. Слишком оперативно в «коробочку» построились. От людных мест отсекают умело.

Нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, рваным бегом заметался по тому пространству, по которому ему позволили трепыхаться, сужая радиус «полезной площади». А ведь на доли минуты успел вырваться из расставленной сети. Исключительно случай представился. Шустрый «жигуленок» не смог быстро затормозить и хоть и слегка, но все же боднул зарвавшегося служивого в «гражданке». В образовавшееся окно, нет, скорее в «щель», вбежал беглец. Куда дальше-то?

Тихий дворик, поросший нестрижеными кустами и высокими деревьями, со всеми атрибутами придомовых мелочей и даже ряда гаражей на территории, из домов сталинской постройки, принял его под свою опеку. На противоположной стороне виден еще один арочный выход из этого московского колодца, но далековато бежать. Ему бы забиться куда, в «нору», заныкаться и переждать. Успел сунуться в подвал ближнего из домов. Но не факт, что визуально не засекли его «нырок».

Рядовая сталинка в пять этажей. Выходов из подвалов точно несколько. Открыты ли только? Построено на совесть. Прочно и надежно. Их ведь не египтяне строили, а наши советские люди, может пленные немцы. Метра полтора бетонного перекрытия над головой, перегородки между казематами тоже хрен возьмёшь без атомной бомбы. Пол – земля голимая. Проход широкий, а самое главное, подсветка действует. Какая, блин, на хрен, нора? Выбираться отсюда, и как можно скорей! А за спиной слышно частое, запаленное дыхание преследователей. Глазастые, гады! Срисовали-таки, куда занырнул.

О! Окно без решетки и открытое. У самого потолка сделано. То-то сыростью и сквозняком тянет, а запаха дерьма не ощущается. Подтянулся. Слава богу, по комплекции он сейчас вполне адекватен обстановке. Протиснулся. Можно сказать, выполз наружу под куст, росший под окнами. Ф-фух! Куда дальше? Выглянул из-за куста. Мать моя женщина! Да сколько же вас на одну его голову собрали! Будто Гитлера в Берлине перед концом войны ловят.

– Вон он! Под стеной!

Глазастый, падаль! Вскочил на ноги и метнулся в совсем близкий подъезд. У самой двери на входе практически выкинул наружу спускавшегося с последней ступени топтуна. Тот от неожиданности и осознания, что кругом свои, и мявкнуть не успел. Бегом по широкой лестнице вверх, оставляя за спиной нездоровый ажиотаж силовиков.

На третьем этаже бабулька высунула нос из квартиры. Что, интересно, кого гоняют, словно резвого таракана по столу с крошками?

– Сынок! Сюда давай!

Заскочил. Прислонившись спиной к крепкой двери, отдышался, перевел дух, прислушиваясь к шуму за стенами квартиры. Старая тут же стоит, жалостливо в глаза смотрит.

– Что, гэпэушники снова облаву устроили?

Вопрос не праздный, привел Каретникова к «осадку» в соображалке. Так это… здравствуй, маразм, называется. Все равно повезло пока! Почему человеку не потрафить? Есть возможность «золотое время» дать вспомнить? Зашептал в том же ключе:

– Они самые, бабушка! Как бы мне от них улизнуть? А то ведь по традиции начнут двери в квартиры выбивать и в жилища вламываться.

Указала пальцем:

– Там! На кухне балкон.

– Спасибо!

А в дверь уже стучат, можно сказать, ломятся. Метнулся в указанном направлении. Ё-о! Какой балкон? Подобие! Тень прежней роскоши. Наступать стрёмно. Но деваться некуда. Через подобие балкона перескочил на вмурованную в стену пожарную лестницу…

Чей-то командный голос не преминул вклиниться в планы:

– На лестнице завис! Двое на прием!

…Ага! Щаз! Полез наверх, прорвался на крышу. Как же достали!

Топая по железным листам, производя несусветный шум, «добился» того, что на крышу повысыпали преследователи. Сколько же вас! А деваться некуда! Хоть вытягивай в стороны руки и прыгай вниз, может, случится чудо, и полетишь. Почему нет? Скосил глаза на соседнюю крышу. Дом на этаж ниже. Если…

– Стоять, Зорька! Куда собрался, дурак? Разобьешься!

Короткий разбег, сколько позволил ближайший к нему «товарищ»… прыжок. Ощутил всю «прелесть» полета, а потом еще и приземление. Жестко, но терпимо! Покатившись, сумел задержаться, распластавшись на животе с раскинутыми в стороны руками и ногами.

– Эй! Лежать! Иначе стрелять будем!

Отвернул голову в сторону кричавшего догоняльщика, хриплым голосом ответил:

– Стреляй!

Смог подняться. Что есть духу рванул на противоположную сторону дома. Лестница вниз. Соскочил на землю, понимая, что от самой погони так и не избавился. Вот уж привязались, как банный лист на спину…

У самого дома напоролся, скорее всего, на внешнее оцепление. Уже догадался, что не с государственной структурой дело имеет, уж слишком нетривиально работают парни. Служивые давно бы уже в воздух палили, требования выдвигали, а эти нежно берут. Хотят без шума и пыли спеленать. На князюшкиных выродков похоже. Потому и от ментов стерегутся, внешний контур оцепления ставят. Ну-ну!

Новые хлопоты не заставили ждать. Двое парней, как клещи по весне, увязались за Михаилом. Торопливым шагом, почти бегом, двинулся к парковой зоне Котловки. Тут рукой подать до нее. А сладкая парочка без зазрения совести на скорость напирает. Ну, куда, спрашивается, прутся? А конспирация как же? Только собрался дорогу пересечь, увидел, как на всех парах «волжак» мчит. Водила на нем уж заруливать к нему собирается. Пропустить его мимо себя вряд ли получится. Орел за рулем.

И именно в это время те, что следом увязались, на рывок пошли. На Каретникова как угорелые кинулись. А ему что остается? Мозг ответ выдал мгновенно. Эти козлы решили его подвезти. Но ведь он против такой помощи. Ему явно с ними не по пути.

Спланированная пакость не удалась. Поднырнув под руку первому, вырвавшемуся вперед, поддал кулаком в спину. Больше ему и не нужно, инерция справилась сама. Как бежал с вытянутыми вперед руками, так сердешный и… лег на подоспевший к месту разборки капот машины. Второй непоседа всем телом повис на левой руке Каретникова. Дурашка! Зачем? Попытка стряхнуть прилипалу ничего не дала. Сам напросился. Как дал по кумполу правой «клешней», так он и покатился в сторону открывающейся двери на тачке. Теперь ноги в руки и бегом, пока не началось!.. Все-таки не утерпели. Слышал негромкие хлопки из «бесшумок», но действовали с понятием. Скорей всего по ногам палили. Ага! Вот он парк, и речка под боком. Хрен они его возьмут здесь, Сириец вышколил так, что замучаются пыль глотать. Парка того плевок на крупномасштабной карте. С одной стороны Нагорный бульвар, с другой – Нахимовский проспект. Запрыгнул в пятьдесят второй троллейбус, поехал в противоположную от метро сторону. Считай, легко отделался.

– Парень, тебя что, собаки драли?

Оглянулся. Толстяк в кепке, очень похожий на Евгения Леонова, по-простому разглядывал его. О чем он? Мужичок, держась за верхний поручень, указал на рукав рубахи.

Черт! Точно попадос! Рукав почти оторван. Но это полбеды. То, что половины пуговиц нет, тоже не важно. Брюки… будто их из задницы вытащили, рваные и грязные. Что тут скажешь? Кивнул.

– Точно. Собаки рвали.

Народу в салоне не много, но интерес проявили все, уставились, как на картину в галерее. Доброжелатель посоветовал:

– Ты это… в травмпункт заскочи. Укол от бешенства сделай. Может, какая из них бешеная была.

Каретников усмехнулся.

– Мужик, ты не поверишь, они все бешеные были.

Снова получил совет на халяву:

– Тогда не торопись с травмпунктом. Сначала сходи остограмься, потому как водку пить тебе полгода заказано будет.

– Так и сделаю.

Его остановка. Выходил за толстой тетушкой, нагруженной сумками, сделавшей от сиденья до двери пять шагов, спустившейся на асфальт тротуара и уже страдавшей одышкой. Прежде чем выйти, выглянул наружу. Осмотрелся. Вроде бы чисто. Только расслабился чуть-чуть, как тут же почувствовал характерный тычок в область правой лопатки. Услышал тихий голос, предупредивший:

– Спокойно, не дергайся.

А он и не дергался. Из такого положения прием провести сложно. Не успеет. Продырявят, тогда он точно не боец будет. Ждать развития событий. Не может такого быть, чтоб хоть где-то не допустили ошибку.

А голос снова вещает:

– Глупость не сотвори. Сейчас ствол уберу, пообщаемся.

Кивнул головой, почувствовал свободу. Можно…

– Виктор Игнатьевич привет тебе передает.

Обернулся. Вот так номер! Ростовский «весельчак» собственной персоной. Стоит – лыбится как ни в чем не бывало. Волчара! А взгляд добрый-добрый, какой у профессиональных убийц встречается. Холодный. Типа, ничего личного. Произнес в ответ, глазом кося по округе:

– Помню слепца. Респект ему и его боярам. Чем вызвано такое внимание с его стороны к моей скромной персоне? Я ведь с того раза так ничего и не понял. – Попутно намекнул на первую встречу.

Телохранитель лишь плечами пожал.

– Патриарху рода видней, кого выделить, кого приблизить, а кому помощь оказать. Сам в непонятках. Знаю лишь то, что нашим бойцам приказано тебя не замечать, а если придется, то и подмогнуть. На съемную квартиру не ходи, там засада.

Каретников чертыхнулся, в уме прокручивая все варианты дальнейших действий. Ответил:

– Спасибо за предупреждение, но сходить все же придется.

– Твое дело. Вписываться в чужую разборку мне приказа не отдавали. Тогда прощай, убеждать не буду.

– Прощай. Виктору Игнатьевичу за заботу обо мне благодарность передай.

«Весельчак» махнул ручкой, а зайдя за «шатер» остановки, растворился.

Еще какое-то время постоял на месте, мысленно прокручивая спектакль двух актеров. Ни до чего не додумавшись, решил действовать по плану. От остановки ноги в руки и бегом к дому, в котором квартиру снимал. У подъезда старушки-пенсионерки косточки перемоют. По его виду определят, что как минимум пару дней по притонам шатался, а после еще в пьяном виде в мусорном баке вывалялся… А старух-то на месте и нету! Значит, предупреждение не деза. На автомате пробежал мимо «родного» подъезда, с тротуара нырнул между кустов. Район не новый, вереницы «хрущевок» выстроились в ряд и друг за дружкой. «Его» квартира на первом этаже, однушка, окнами выходившая на «задний двор». Рачительные жильцы дома, у которых нет шести соток за городом, облюбовали «тылы» под делянки, высадив на них плодовые деревья и понаделав грядки под зелень, огородили место заборчиками из подручного материала, как для него старались. Теперь укрывшись под ветвями вишен, наблюдал за окнами напротив. Еще не вечер, в домах-пеналах духота, ну и его окна закрыты до поры, до времени. До поры… Видно, не утерпел кто-то, настежь отворил фрамуги и на кухне, и в единственной комнате.

Обостренный слух Каретникова воспринимал все происходящее внутри квартиры. Услышал:

– Всеслав…

Оба-на! Вот откуда сквозняком потянуло. Вычислили-таки, ретивые сивки-бурки!

– …Чеслав схрон обнаружил.

– Иди ты!

– Точно!

Это они под паркетом коробку с пистолетом и снарягу к нему отыскали. Ерунда. Не жалко. Пистоль ему больше понадобиться не должен. Но ведь и то, что нужно, тоже там лежит, только в другом месте спрятано. Эти козлы явно не собираются его «огород» покидать. Что делать прикажете? Их там, судя по репликам, не меньше трех человек «окопалось», дураком нужно быть, чтоб самому туда лезть. Так ведь дурак и есть, сложил все яйца в одну корзину, хотя вторая хата тоже имеется.

Подобрался под самую стену. Пока в комнате ковыряются, добычу разглядывают, подтянулся над подоконником, тихо соскользнул на пол кухни. До туалетной комнаты незаметно не подобраться, хоть и совсем рядом она. Тут и в кухоньке толком не развернуться. Как… Сунулся под стол. Как не шумнул, сам удивился.

– …Игорь, двигай в секрет. Смени напарника, пусть приходит, передохнет. А ты окно закрывай. Проветрили малость, ну и хорош. Вдруг не с той стороны заявится.

Здоровый детина. Нет, не ростом, просто крепыш квадратный. Судя по всему, дождался, когда дверь за подчиненным закроется, вошел на кухню, потянулся, чтоб окно закрыть. Тут-то Каретников его и успокоил. Метнувшись, сунул руку между головой и туловищем, согнутым локтем зажал шею в замок, перекрыв доступ воздуха в организм, так, чтоб не пикнул. Роста он немалого, а мышцы, в которые огнищанин, как в спасательный круг уцепился, что железо. Подмял тушу под себя, грудью вперед подался и нажал что было сил, до характерного хруста. По звуку, будто сухую ветку надломили. Ослабил хватку. Всё. Один готов. Выглянул из-за угла. Ну, кто так строит? В квартирах одни углы и кривые коридоры, жилого места совсем мало.

Второй «домушник», видно не пальцем деланный, словно почувствовал опасность, или все же уловил отдаленный шум кухонной возни. Расстояние между ними мизерное, ну и решил по-медвежьи сработать. На силу, что ли, понадеялся? Ну и на свою быстроту реакции. Бросился на объявившегося хозяина квартиры, и совершенно напрасно это сделал. Каретников и в лучшие свои дни джентльменом не был, а уж после общения с Кузьмичом и подавно, окончательно испортил понятие о приличиях в боевой обстановке. Резко присел, выполнив роль кочки под ногами, не преминул хуком правой двинуть по самому дорогому каждого мужчины месту, ну и «товарищ», перелетев через него, с воплем грохнулся. Оставалось только добить его сверху ударом кулака в затылок. À la guerre comme à la guerre! Как говорится, ничего личного.

Бегом в санузел. Отодрал доску под раковиной. Ф-фух! Есть коробочка. И пузырек с таблетками цел.

При всей торопливости и опасности ситуации не отказал себе в такой малости, как ополоснуть лицо и руки. Сбросив рванье, быстро переоделся в свою же свежую одежду и через кухонное окно покинул засвеченную квартиру.

* * *

Раиса Максимовна Горбачева, эффектная женщина, знающая себе цену. Красавицей не назовешь, тем более в ее-то годы, но и дурнушкой никогда не была. Перевод мужа в столицу на провинциальный шарм за короткое время наложил некий положительный столичный флёр. В московскую жизнь вписалась, будто с серебряной ложкой во рту родилась. Как и у всех людей, был у нее свой пунктик… Любила, чтоб ее окружали красивые люди. В Ставрополье такое скрывать приходилось, не тот формат у Михаила Сергеевича был, но в Москве теперь можно слегка не поступаться принципами. Даже в университете, где она работает, можно сказать, по специальности, иной раз за симпатичную мордашку студенту из «неуда» «троячок» натягивает. А вот отличника с «лошадиным лицом» под соответствующим настроением Раиса Максимовна могла подвергнуть на зачете жестокому «допросу» и, доказав его несостоятельность, как личности, отправить на пересдачу. Да! Она такая, какая есть.

Скоро занятия начнутся. До начала семестра три недели осталось. Пришлось на рабочем месте показываться. С утра у декана совещались, личные планы утверждали. Затем… Перед составлением расписания выкроила время в столовую заглянуть. Кофе с булочкой поможет до четырех часов дня продержаться. Потом домой.

Обслуживающего ее официанта видела впервые. Красив, обходителен. «Хм! Значит, уже даже отсталые слои общества в джинсы оделись. Отрадно!» – подумала, ответно улыбнулась на улыбку молодого человека…

Глава тринадцатая. Ничего не имею – ничего не боюсь

В главном здании универа есть две профессорские столовые, но студенту попасть в них это еще умудриться нужно. Если пообедать в студенческой столовой можно на тридцать – пятьдесят копеек, а на рубль обожрешься, с места не поднимешься, то в профессорской обед в полтора рубля обходится, но великолепие кухни и умение шефа прилагается. Тем более и среди профессуры часто встречаются любители пива, а «Будвар» и «Световар», и светлое, и совсем экзотическое темное, даже в московских магазинах «гости» редкие. Здесь же пожалуйста. Даже рюмку водки выпить в этих стенах не зазорно, главное, чтоб на пользу. А стены в этом заведении отделаны резным деревом. Историческое место. Да! Где это видано, чтоб в столовке на столиках хрусталь стоял, серебряные салфетницы, блюда на дорогом фарфоре подавали.

Есть старый анекдот о том, как толстая и худая мухи делятся впечатлениями о жизни. Толстая хвалится: «Живу в ресторации. Каждый день веселая музыка, богатые клиенты, наваристые щи. Не поверишь, летать почти разучилась, крылья собственный вес в воздухе едва удерживают, даже одышка появилась. Спасибо официантам, к месту мою доставку организовывают. Увидев меня в тарелке, посетители тут же от еды отказываются, и вся тарелка достается мне». Худая жалуется: «Я в студенческой столовой обитаю. Увидев меня в тарелке, студент от еды не откажется. Мало того, достав из супа, всю меня обсосет и оближет». Так вот это не про профессорскую столовую в университете. Здесь такого просто быть не может.

В среде обслуживающего персонала Каретников оказался чуть ли не единственным представителем своего пола. Парня со смазливой мордашкой старшая зала сразу взяла под свою опеку. Клиентов не слишком много, все солидные, но некоторые с тараканами в голове. Даже будучи за столом, иные в научную полемику вступать умудряются.

– Смотри и учись. По залу не бегать, но передвигаться быстро нужно. Улыбнулся.

– Что? Не понял?

– Говорю, улыбку на лицо надень. Вот молодец. Сюда люди покушать идут, и ты свои проблемы за той дверью оставь… – Указала пальцем на дверь в кухонный коридор. – …у них и своих проблем хватает.

– Понял.

– Молодец. «Заказ» в блокнот чиркаешь, вон туда отдаешь…

Повезло! Уже на второй день, по времени в районе полудня, за столик у окна присела на вид хрупкая женщина, изящная, с красивой прической.

– А можно я обслужу?

Марья Петровна с удивлением взглянула на новичка. Успела удержать готовую принять заказ официантку.

– Люда, пусть Гена потренируется, пока основного наплыва посетителей нет.

Гена – это он. По старой легенде, Фомин Геннадий Николаевич, рабочий зала столовой № 3, сектора А главного здания МГУ.

– Спасибо.

– Улыбаться не забывай.

Вот он, его пресловутый объект, до которого трудно было дотянуться, не вмешивая в смертельную карусель совершенно посторонних людей. Х-ха! Женщина, примерно сорока лет. Взгляд серых глаз прямой, оценивающий. А ведь она на него, как барыня на халдея смотрит… Ничего, потерпит, но перегибать палку по типу: «чего изволите?» он не будет.

– Здравствуйте!

– Новенький?

– Да. Меня Геннадием зовут.

– Наверное, поступали к нам и экзамены провалили? – предположила Горбачева.

– Вы очень проницательны. Извините, на мою работу начальство смотрит. Что закажете?

– Чашку кофе и булочку в обсыпке.

Заказ принял.

– Про начальство мог бы и промолчать.

– Ну и слух же у вас, Марья Петровна!

– Не жалуюсь.

Заказанное на подносе. Маленькая таблетка, скользнув меж пальцев, упала в чашку.

– Приятного аппетита.

Стоял у стойки, наблюдал за тем, как Раиса Максимовна маленькими глотками пьет кофе. Коварный яд. К вечеру легкое недомогание. Если врача вызовут, будет лечить простуду. Ночью кризис, перебои работы сердца, при любом раскладе, даже если определят отравление, к утру летальный исход.

– Марья Петровна. Что-то голова разболелась, можно на воздух выйти?

– Глупости. Сейчас на обед потянутся. Таблетку прими. Пятнадцать минут у тебя есть…

Со второго этажа по боковой мраморной лестнице спустился в холл, открыв тяжелую дверь, вышел на крыльцо. Всё-о!

Вот и всё. Отыграл свою роль полностью. Свободен! Он не представляет, каким будет завтрашний день. Не видит себя в нем. Есть ли вообще для него будущее? Пус-то-та. Можно было бы потягаться с ней. Побороться. Можно… Если б чувствовал, что кто-то или что-то его загнало в угол, и нет возможности оттуда выйти, нет никаких путей. Лабиринт, впустивший его в свое чрево, своими норами и ходами довел до центра. А дальше? Зачем это «дальше», если все бесполезно? Он действительно одинок в этом мире. Все, что задумал, он совершил. Но это для других. Может, хоть они теперь не познают ужасов горбачевской перестройки, ельцинского беспредела, развала Союза и двух чеченских кампаний. Нет. Он не желает, чтоб жизнь стала похожа на спираль. Каждый день, как предыдущий, ведущий все глубже вниз, в омут печали. Вторая жизнь все-таки перебор. Рассудить здраво, так одной вполне достаточно.

Остановился. Прислушался к окружающим его звукам. Город жил своей размеренной жизнью. Даже запахи ощущались. Мысль о том, что происходит прямо сейчас, заставила принять решение и воплотить его в действие, как он делал это всегда. Не стоит корчить из себя Печорина, если это не заложено в твоем сознании.

Вагон метро подвез к его конечной остановке. Вышел и тут же почувствовал, как с разных сторон платформы к нему двинулись узнаваемые силуэты людей. Не торопитесь! Ведь и ему торопиться некуда.

Грамотно взяли в «коробочку», страхуя любое действие с его стороны. Вон того узнал сразу. В Ростове виделись. Отменный боец. Только ведь сопротивляться у него намерения нет. Ну! Давай! Произноси сакральную фразу. Он подчинится неизбежному.

Услышал, что хотел:

– Решением Совета патриархов вам надлежит занять подобающее деяниям место.

Словно обрекая его на беспрекословное подчинение, на оба плеча легли ладони рук. Это за его спиной встали прежние соратники, для которых он с этой минуты изгой. Ответил стандартно, как когда-то объяснял дед, упоминая о том, что вторая жизнь некоторым не впрок пошла. Как и ему…

– Мои деяния не могут лечь тенью на дружину Белояра, ибо совершены они изгоем.

– Следуй за мной.

Странно, вот уж не думал, что у дружины в столице может быть свое узилище. Когда сводили вниз по крутым ступеням бетонной лестницы, до него дошло, что в бомбоубежище опускаются. В лихие девяностые большинство таких сооружений хитрованы от бизнеса у лужковского правительства скупили и переоборудовали под сауны и «зоны» отдыха для «своих».

Заперли его в какой-то кладовке и оставили в покое, не предоставив питья и воды. Оно и понятно, приговоренному нормальные условия создавать – излишество. А он не в обиде. Он вообще ни о чем, кроме как о «ней», не вспоминал, не задумывался. Присел на корточки на бетонном полу и словно из числа живых выпал.

«Скоро! Совсем скоро мы встретимся с тобой».

Оленька, если бы ты знала, как не просто ему пришлось прожить этот год. Юлить. Улыбаться или грустить, показывать окружающим его людям, что он такой же, как все. С мечтами, чаяниями, планами на жизнь. И все это ради одной цели, заставившей забыть даже о мести.

«Ты прости, дед! Прости! Одно отрадно, все же я сумел добраться до центра лабиринта. Дальше? Нет! Не вижу смысла искать выход. По Ольге соскучился. Никогда не верил, что так бывает. При встрече расскажу, почему твой внук не стал искать и наказывать настоящих виновников вашей смерти».

Он исполнил план гораздо сложнее тривиальной мести. Если разобраться, глобально отомстил за миллионы жертв из прошлой своей жизни. И самое главное, есть огромная вероятность, что после его «ухода» не смогут «родиться» Гайдары с Чубайсами, а к власти придет не Горбачев, а кто-то умный, способный направить СССР по иному пути развития. Он…

Каретников не воспринял шагов за дверью, но щелчок замка заставил подняться на затекшие ноги. Бодрый голос потребовал:

– На выход!..

Понимая возможность предстоящей встречи с кем-то из «высокопоставленных» знакомцев, натянул на лицо улыбку. Почему нет?..

Вот она, вся камарилья в сборе! Старперы-волхвы. Расселись полукругом и сверлят его взглядами. Чуть в стороне от «ведающих» увидел слепца. Виктор Игнатьевич, закрыв черными очками слепые глаза, казалось, безучастно сидел в кресле, имея за спиной высоченного помощника, одетого в классическую пару. Выделявшегося от остальных белизной рубахи и черного галстука. То ли секретарь слепого патриарха, то ли телохранитель. Н-да! Может, единственный человек здесь, непонятно почему желающий добра будущему изгою.

На ногах, как всегда, только «председатель колхоза». Лицо слегка задумчивое, волевое. Понятно, что решение по нему уже принято, осталось традиционно огласить приговор. Ну, давай!

Волхв задал вопрос:

– Ну и зачем?

– Что?

– Зачем ты все это сделал?..

Понятно. Хочет некие правила соблюсти. Все-таки позер этот Егор Данилович.

– …Твой род, по причине его малочисленности и узкой направленности возможностей, был на особом счету. Его холили и лелеяли, держали для особых, экстренных случаев.

– Да. И потому, когда потребовалась помощь, вы ее не оказали.

– Оказали.

– Когда она уже не требовалась.

– Молчать! Ты «родился» выродком даже для своего рода. В вашем роду испокон веков не рождались бойцы… потому и применение тебе не сразу нашли. Если бы ты обладал качествами деда…

Успел прервать:

– Вы бы не применили меня в качестве киллера.

– Кого?

– Убийцы. Вот я и пошел по стезе, назначенной вами. Единственное что, так это подкорректировал и расширил рамки своего амплуа.

– Зачем?

Можно и ответить, если в самый первый раз не поняли, а после больше даже разговаривать не удосужились.

– Вы все зашорены возможностью победы над Западом. Считаете, что именно Европа виновата во всех бедах Руси.

– А разве мы не правы?

– Всего лишь отчасти. Мир изменился, а вы стоите на прежней позиции.

– С этой позиции мы отражаем удар.

– Похвально. Честь и хвала вам. Только сам Запад стал карманным полем деятельности США, а об этой стране вы даже слушать меня не стали. Потом уж я понял, почему так.

– Ну-ну?

– Вам достаточно того, что Америка за океаном, а в Советском Союзе имеется оружие сдерживания, способное держать паритет с заокеанским соседом. Между тем Западная Европа, вот она, под боком, и козни строит. Где ваши хваленые аналитики? Ведь пытался донести до ваших мозгов, что через десять лет все изменится и главную скрипку в изменениях сыграет США.

Один из сидящих «старцев» вдруг посохом пристукнул о бетон пола. Никак Нил Григорьевич Волховиков решился в разговор вмешаться? Отрадно!

– Пусть объяснит, что его так торкнуло в будущих действиях страны-нувориша?

«Председатель» кивнул, давая разрешение.

– Что ж, просвети нас, убогих.

– Пожалуйста. Нарисую общую на весь миропорядок картинку, а уж там сами мыслите… Через тридцать лет обновленная страна снова с колен встанет, но вот как раз США в этом ей мешать будет. Если так, чтоб подоходчивее было, можно совсем по-детски воспроизвести последовательность действий основных врагов. Х-ха! Короче, Штаты глазом на партнера поведут, Британия тявкнет, заставляя европейские страны нервно почесаться, Штаты взгляд переведут и зубы оскалят, Европа на задние лапы встанет и громко на Россию лаять примется. И так по любому поводу. Когда еще там… гм, был жив, мне казалось, что с Америкой мы на разных планетах живем. Штаты везде и всех побеждают. Они справедливы, гуманны и богаче других. Ха-ха! Только они знают, что делать с миром, с любой страной, только к гражданам США прилетают инопланетяне, у них постоянно гостят люди из будущего. И… их планета, этот сумасшедший дом с буйнопомешанным конгрессом, тихими шизофрениками в госдепартаменте и наособицу стоящим аморфным американским народом, приученным сыто жрать и мягко спать.

Подмигнул глазом старому волхву.

– Удовлетворил любопытство?

Волховиков не удосужился ответить. Ну и ладно! Главный произнес:

– Мы тебя услышали. Все, о чем ты говоришь, известно. Но решение было одобрено всеми. Есть такое понятие – политика. Ты мог поломать весь наш замысел…

На Горбатого намекает. Он еще не знает, что с завтрашнего утра Горбачев политический труп. Но это уже не проблемы Михаила.

– …Решением Совета тебя постигнет стандартная процедура наказания изгоя. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Заметил, что слепец с интересом слушает приговор ему. А почему это он так обожженное лицо состроил? Улыбается, что ли?.. Гм… А и пусть! Уже ничего не изменить. Ф-фух! Теперь можно не скрывать свое настоящее «лицо». Устал он. Кривая улыбка Каретникова каким-то непостижимым образом обезобразила молодое лицо. Он насмехался над ними. Объяснился:

– Вы думаете, меня можно чем-то испугать или наказать? Смешно!..

Глаза пустые, безжизненные. Кажется, в них не отражается даже маленький лучик солнечного дня, не проецируется отображение света.

– …Перед вами труп, которому все равно, что дальше будет с телом. Я погиб два раза… Первый раз в Сирии, но смог восстановиться… Второй уже в этой реальности. Гибель жены и ребенка унесла душу. А без души…

Глаза уставились на главного волхва, и тот наверняка впервые в жизни испытал растерянность. Все существование дружины регламентировалось устоявшимися за века канонами. Кажется, на любой поступок или действие боярина или волхва есть готовый ответ, но… И до Каретникова в рядах Белояровых перевертышей случались отщепенцы, по каким-либо причинам не сумевшие вписаться в новую жизнь, но здесь случай особый, а возможности прежние. Самое главное, времени на что-то новое, неординарное, нет. Сход патриархов застыл в ожидании. Что он мог? Решение предполагает неотвратимость.

Егор встал на ноги, окинув старейшин взглядом. Не дрогнувшим голосом сказал перевертышу:

– Если ты не понял, поясню. Смертной казни у нас нет. Патриархи примут решение относительно твоего дальнейшего существования. Лично я считаю, пусть твой путь ляжет на откуп случаю, тогда, может, и душу свою вновь обретешь.

По сложившейся традиции обратился к собранию:

– Вещие, предлагаю не конкретизировать время заброса. Пусть судьба сама распорядится изгоем. Кто со мной согласен?

Сидевшие полукругом патриархи волхвовских родов будто этого только и ждали, почти одновременно подняли над головой посохи.

– Решено!

Кивок в сторону. Четверо бояр, наособицу стоявших и дожидавшихся приказа, в один миг подскочили к приговоренному, скрутили его, опрокинув, переломили в поясе, наклонив голову к полу. Что-либо рассмотреть толком не получилось, воспринимал все на ощущениях без деталей.

Треск материи. Разорвали рубаху, оголив кожу с правой стороны спины.

Патриарх кому-то отдал приказ:

– …Ставь!

– А-а! – дернулся.

От неожиданности не смог сдержать выкрик-стон, подавив его, испытывая резкую нестерпимую боль. Словно раскаленная пуля ударила в лопатку. В воздухе запахло горелой человеческой плотью.

После экзекуции в себя пришел быстро, пелена разошлась, лишь влага в глазах да боль осталась.

– Поставьте его и рану смажьте.

Стоя перед ним, «председатель» подытожил приговор:

– На тебе метка изгоя. Это не просто символ, клеймо, но и невозможность больше полугода ужиться на одном месте. Ты, как перекати-поле, все отпущенное тебе время жизни будешь носиться по Земле. Прощай, человек без имени и прошлого. В этой жизни нам свидеться больше не суждено будет.

Михаил почти безучастно шел по коридору. Шел туда, куда вели его четверо бояр и волхв. Двое впереди. Двое позади. Ну, а тот, что рядом шел, проявил словоохотливость в контакте с приговоренным. Не понять, чему он так рад? С чего так возбужден?

– …За двадцать три года ты у меня первый… Оттуда ведь возврата нет. Портал, своеобразная «дверь» между реальностями или отражениями. Сотни лет именно наш род отвечал за перенос изгоев. Мы волхвы-радетели, профессия такая. Из поколения в поколение передаются знания и опыт. Кстати, порталы могут быть односторонними и двусторонними. Твой – односторонний.

Процессия встала у большого, почти панорамного окна, из которого хорошо было видно вечерний город.

– Ждем, – на правах старшего распорядился основной провожатый, указав на обитую синим дерматином лавку у стены. – Ты присядь пока. Оно и перед дорожкой полагается.

Каретников выглянул вниз. Фонари на улицах уже зажгли, но транспорт двигался без включенных фар. Чуть тронувшие пространство сумерки не полностью погрузили улицы в темноту. Люди хаотично сновали по тротуарам. Прежде чем присесть на лавку, спросил:

– В чем задержка?

– Не все люди с работы ушли, а лишних свидетелей нам не нужно.

– Так меня прямо отсюда?..

Трудно поверить. Портал в производственной многоэтажке, почти в центре города. И никто до сих пор не почесался, что такое под боком.

Четверка бояр, отступив от Каретникова как от прокаженного, держалась настороже, перекрывая возможность побега из коридорного аппендикса с окном. Лишь на миг почувствовал присутствие постороннего рядом. Нет, не визуально, чуйка сработала на «опасность». Пусть! Ему теперь что?.. Даже думать об этом не стоит. Вон… эти пусть заморачиваются, если смогут.

Чтоб отвлечься от невеселых мыслей и сопровождающей тупой боли в районе лопатки, мотнул головой. Портал, значит… а еще с обратной связью…

Будто мысли подслушав, волхв объяснил:

– Выглядеть портал может по-разному. От наших предков их осталось множество, и большая часть из них рабочая. Это и гора Богит, и Каменная Могила, это и дольмены в Крыму и на Кавказе, и множество других мест силы в пределах Руси.

Бросил косой взгляд на приговоренного. Парень и в самом деле в пограничном состоянии находится. Одновременно здесь и в то же время где-то далеко.

– Может, не стоит мне рассказ вести? Вижу, не интересно.

– Отнюдь. Не молчать же? Рассказывай. Если и есть в рассказе тайна, так ведь не выдам. Покойники обычно неразговорчивы.

Волхв покачал головой, не соглашаясь с выводом.

– Рано себя хоронишь. Там, – указал в пустоту за спиной, – жизнь тоже есть.

– Уверен? – осклабился Михаил.

– Я о своей «епархии» многое знаю. Порталы бывают видимые и невидимые. Невидимый представляет собой какое-то определённое место, при попадании в которое инициируется процесс переноса, в основном принудительно. Бывает, человек шагнул и в капкан переноса угодил… С теми, кто смог вернуться, я беседовал. Они говорят, что перенос похож на перемещение по трубе.

– Это точно.

– Тебе-то откуда знать?

– Я ведь перевертыш. Забыл?

– А! Ну да.

– Меня тоже через кишку?..

– Нет. Для тебя путь коротким будет. Э-хе-хе! Тебе еще повезло. По рассказам моих стариков, поскольку Врата реальной плоти не имеют, раньше изгоев в определенном месте озера вывозили на лодке, ну и с определенным заговорным словом бросали в воду, а чтоб не трепыхнулся, руки вязали.

– Жуть!

– Вот и я о том же. Позднее, когда зеркала не в редкость на Руси стали, отправку производили по зеркальному порталу. Честно скажу, мороки не меньше.

– Что так?

Каретникова и в самом деле заинтересовал разговор. Несмотря ни на что, в нем снова проснулся офицер ГРУ. Сам волхв-радетель был для него источником информации, которой раньше не обладал, о которой не задумывался даже.

– Неудобно, – ответил волхв. – Когда приговоренный начинал видеть свой образ в иной реальности, иногда норовил зеркало разбить.

Михаил заметил, как сопровождающий мельком глянул на циферблат наручных часов у себя на запястье руки. Все, что ли? Сопровождающий положил ладонь на его плечо.

– Вот и время прошло. Пора.

Обернулся к бойцам, приказал:

– Бояре, становись у лифта.

Неужели всё?

…Всем коллективом оказались в большой лифтовой камере. Понял, сам лифт служит «дверью», которую всего лишь нужно уметь отворить. После входа внутрь кабины «оператор» встал у пульта в стене. Тыкая пальцем в кнопки, заставил кабину перемещаться по этажам. 4–2–6–2–1. Затем поехали на десятый этаж и вновь спустились на пятый.

Волхв скороговоркой предупредил всех:

– Сейчас в кабину зайдет женщина, разговаривать с ней нельзя. Нажму кнопку первого этажа, но лифт поедет на десятый. Что бы ни случилось, молчать и не двигаться с места, иначе ритуал прервется.

– Как понять, что переход свершился?

– Молчать! …В новой реальности будем только мы. И искать спутницу не стоит – провожатая не человек. Это проверяющий. Всё. Тихо!

Точно! Молодая, красивая баба вошла в лифт, заставив всех чуть сдвинуться в глубину. Взгляд Каретникова совершенно случайно соскользнул с незнакомки на лифтовое зеркало. Отражение в нем находящейся в лифте практически перед ним женщины отсутствовало. Мистика. Миг. Успел глазами сморгнуть. Никого.

– Пятый!

С едва слышным стуком платформы под ногами лифт остановился. Дверь отошла в сторону. Каретников выглянул наружу. Ничего особенного, пустой коридор, панели стен которого окрашены в миленький такой желтый цвет. Неподалеку лавочка, обитая синим дерматином, виднеется. Из-под потолка свет струится от плафонов, вечер ведь.

– Твоя остановка. – Волхв, как и раньше, положил ладонь ему на плечо, только стоял у него за спиной. – Выходи.

Михаил, не поворачивая головы, все внимание направив на коридор, переспросил:

– Уверен?

– Выходи.

Ну, раз так считает… Толчок в плечо. Шагнул из лифта. Еще успел услышать окрик волхва: «Куда?», видно, кто-то из бояр собрался проводить его «в последний путь», и…

Вместо вечера был ясный жаркий день. Вместо коридора, освещенного потолочными светильниками – открытое пространство, полное сюрреализма, с его точки зрения. В один миг будто из привычного течения жизни через студеную прорубь в жаркое полымя провалился, а оно толком не обожгло, выбросило прочь. Перед взором под ярко-голубым небом, с мирно проплывающими белыми облачками, широко раскинулось пшеничное поле, с зеленью лесополосы вдали. Помимо подспудного чувства, вдохнул в легкие пряный воздух, настоянный на ароматах растений, на нектаре цветов. Даже голова закружилась. Только к запаху благодати летнего зноя на самой периферии обоняния примешивались смрадные нотки солярной гари, заставляя разум спуститься с небес на грешную землю. В зелени невызревших колосьев пшеницы дымились и горели четыре танка. Кажется, из семейства БТ[29]. Наши? Оглянулся за спину. Н-да! А что он ожидал увидеть? Лифт пропал с концами. Значит… Тишину разорвали пулеметные очереди, к которым присоединились винтовочные выстрелы. Кажется, палят обоюдно, а он на поле столбом стоит, как раз посреди сшибки противоборствующих сторон. Совсем неподалеку разорвался снаряд, подняв в воздух ошметки, землю и сухую пыль, заставил Каретникова прийти в себя и хоть что-то делать, оказавшись в таком положении. А над полем, вплетаясь в какофонию звуков войны, добавился призывный, бодрящий разум любого русского солдата, клич:

– Ур-ра-а!..

Глоссарий

Варна – каста у славян. Смерды, веси, витязи, волхвы.

Волхвы-русы в древнерусской ведической традиции пострижения волос были всегда чисто выбриты, не имели на лице ни усов, ни бороды.

Вящий – старший, высший, более знатный по положению, более сильный, более привлекательный, родовитый…

Гараман – это мутный, лукавый человек, провокатор, соблазнитель. Гараманы играли в обществе Белой Расы весьма необычную роль. Они состояли на службе у князя и по своей сути были «ведьманами», но в некой тайной роли. Однако гараманами, как правило, становились по каким-либо причинам не получившие посвящение ведьмаки, обязанные отработать свой кош на этом важном посту. Задачей гараман было выявление потенциальных предателей путём лести, соблазнов и провокаций. Гараман – одновременно и информатор, и карающее око Гардара. Говоря современным языком – представитель службы контрразведки.

Гардар – святилище родового огня, вместе со всеми постройками и обслугой. Гардар – это место Силы, где обитают русы. В буквальном смысле ГАР-ДАР – дарующий огонь. Родовой Гардар возводился в устье реки, где находилось место энергетической силы (Белый Столб) и где обязательно должен быть сильный родник, ведь каждый источник нёс в себе энергетический заряд «Белого Столба». В таком месте и ставился храм. Строение было не только местом поклонения огню, но и являлось духовным храмом рода. В центре капища ставился дубовый столб, служащий пальцом (от слова – палить), для возжигания ритуального родового огня. Вокруг пальца в пол монтировали три магических кольца (сутуги), возрастающие по диаметру от центра к периферии. Ближе к центру кольцо было золотое, второе – серебряное, а наружное – медное. Это кольцо обладало неведомой силой, препятствующей достижению центра не посвящённым в тайны магии людям.

Гамбургский счет. В 1928 г. вышел сборник литературно-критических статей, заметок и очерков В. Шкловского (1893–1984) под названием «Гамбургский счет». Смысл этого названия объяснен в краткой программной статье, которой открывается сборник: «Гамбургский счет – чрезвычайно важное понятие. Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренера. Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и завешенных окнах. Долго, некрасиво и тяжело. Здесь устанавливаются истинные классы борцов, – чтобы не исхалтуриться».

Кудеяр (кудесник Яри) – это кудесник, наделённый Силой Яри.

Карабы – это элитное воинское спецподразделение рода Белой Расы, состоящее из ведьманов, кудесников и чародеев.

Пауна – это ритуальное очищение, через пострижение волос и сжигание их на священном огне. В древнерусской ведической традиции данный обряд ассоциировался с началом Новой Судьбы, ведь волосы в древней традиции рода расы считались проводником энергии Силы. Состригая волосы и сжигая их на Огне Аргаима, человек принимал обязательства взять новую судьбу в свои собственные руки и положить её на алтарь служения роду.

Правитель – тот, кто ведёт свой НаРод по тропе Правды и осуществляет управление родом по принципам Прави, духовно возвышая тех, кто следует за своим правителем (княжем), который ведёт своих соплеменников светлой стезёй Прави к Праведной Жизни.

Ракшаты – воины, выполняющие поручения исключительно устрашающего действия или исполняющие функции охранников.

Сидня – разведчик, внедрённый в чужое общество, скрывающий свой образ под чужой личиной. Сидни вдали от родины вели ничем не приметный образ жизни, такой же, как все коренные жители тех земель, выделяясь лишь умением вести дела или заниматься ценным ремеслом, необходимым для окружающих. Сидня получал важную информацию от общения с разными людьми или от лиц, приближённых к высшему эшелону власти. Затем передавал информацию Вестуну, а тот, в свою очередь, переправлял её в погост. Сидня имел особое право тайно вершить приговор. На своей территории сидней именовали глухарями, за их способность всё слышать и примечать, а в нужный момент прятаться под любой личиной, меняя место и образ жизни.

Чародеи и ворожеи – низшая каста волхвов, занимались решением проблем персонального характера. Отсюда слова: волхвование, кудесничество, чародейство, ворожба. (Колдовство можно рассматривать как отдельную практику ворожбы, но человеком мужского пола, так как ворожбой в основном занимались женщины.)

Примечания

1

В книге использованы отрывки из текстов песен: «Соловьиная роща» (авт. А. Поперечный); «Марш коммунистических бригад» (авт. В. Харитонов); «Восточная песня» (авт. О. Гаджикасимов); «Бал выпускников» (авт. Э. Ищенко); а также текст песни «Напрасные слова» (авт. Л. Рубальская) и отрывок стихотворения А. Забавиной «В преддверье марта».

(обратно)

2

Бус Белояр – великий князь Руси Ведической, наследник престола Русколани – Антии. Родился 20 апреля 295 года н. э. Убит готами в ночь с 20 на 21 марта 368 года.

(обратно)

3

– Здравствуй, Михаил. Почему-то мне кажется, что последние две недели ты совсем запустил учебу в школе. У тебя что-то случилось? (нем.)

(обратно)

4

– Добрый день, Генриетта Карловна. У меня все прекрасно.

(обратно)

5

– Странно, а вот учителя жалуются. Говорят, сидишь на уроках, пустым взглядом мух ловишь.

(обратно)

6

– Им по должности положено нас под микроскопом разглядывать. Вы-то, надеюсь, меня за недоросля не держите?

(обратно)

7

– Ха-ха! Как это ты метко сравнение провел. Успокойся, не держу. Тем более по своему предмету мне тебя учить-то и нечему. Давно свыклась с мыслью, что твой разговорный лучше моего университетского. И все же рекомендую быть повнимательней к людям.

(обратно)

8

– Спасибо, я постараюсь.

(обратно)

9

– Не забыл, что в марте мы с тобой на олимпиаду по иностранным языкам едем?

(обратно)

10

– Обижаете, Генриетта Карловна! Я как пионер, всегда готов.

(обратно)

11

– Извини, что оторвала от мыслей. Иди, звонок на урок дали.

(обратно)

12

– До свидания, моя любимая учительница!

(обратно)

13

– Привет, девушка! Чего ты хочешь? (цыган.)

(обратно)

14

– О! Мальчик не цыган… (цыган.)

(обратно)

15

…учительница строгая моя.

(обратно)

16

Не берите в голову, уважаемая. Дело-то житейское! Мне тоже было приятно прокатиться с вами. До встречи в школе.

(обратно)

17

КМБ – курс молодого бойца в Советской Армии. (Месяц «издевательств» над молодым, растущим организмом. Наряды, хозработы, тренажи и очень мало сна и привычной пищи.)

(обратно)

18

Во второй части книги использованы отрывки из текстов песен: «Не для меня», написанной в 1838 году, за подписью А. Молчанов (полное имя неизвестно), офицер морской пехоты Императорского флота; «Яблони в цвету» (авт. И. Резник); «Трава у дома» (авт. А. Поперечный); «Арлекино» (авт. Б. Баркас); «На побывку едет молодой моряк» (авт. В. Боков); «Москва майская» (авт. В. Лебедев-Кумач); «Где же вы теперь, друзья-однополчане?..» (авт. А. Фатьянов).

(обратно)

19

ВПП – взлётно-посадочная полоса – определенный прямоугольный участок сухопутного аэродрома, подготовленный для посадки и взлёта воздушных судов.

(обратно)

20

СВД – 7,62-мм снайперская винтовка Драгунова.

(обратно)

21

Брат Луи, она смотрит только на меня. О, брось это, Луи. Она под прикрытием, брат Луи. О, делать то, что он делает. Так что оставь это, Луи. Потому что я любовник… «Модерн Токинг» (обратно)

22

Эй, полуночный танцор, охо-охо. Эй, большой романс, оо-оо. Ты моряк, портной, тюремщик. Ты из Ганы, Трояны, Монтаны… «Арабески» (обратно)

23

SIS – «Секре́тная разве́дывательная слу́жба МИД Великобритании», СИС/MИ-6 (англ. Secret Intelligence Service, SIS/Military Intelligence, MI6).

(обратно)

24

Литить – читать мысли без слов. Способность передачи мыслеформ и телепатического видения мыслеобразов.

(обратно)

25

Сутуга – священное магическое кольцо вокруг Огненного Пальца в Храме Гардара. Также Сутугой называлось кольцо, которое носили на голове люди, наделенные властью.

(обратно)

26

Сплавина – слой водной и болотной растительности, нарастающий со стороны берега к центру водоёма. Состоит из корневищных растений – вахты, сабельника болотного, зелёных и сфагновых мхов.

(обратно)

27

КЗС – костюм защитный сетчатый, «Сумрак», в описываемое время использовался частями и подразделениями армейской разведки.

(обратно)

28

Бонза (книжн.) – чванное должностное лицо, надменный чиновник.

(обратно)

29

БТ – танк семейства советских лёгких танков («Быстроходный танк»).

(обратно)

Оглавление

Часть 1. Перевёртыш[1]

  Пролог. В настоящее время

  Глава первая. Хорошее начало – половина дела

  Глава вторая. Начинается новая жизнь

  Глава третья. Старики – второй раз дети

  Глава четвертая. С добрыми намерениями

  Глава пятая. Тайно

  Глава шестая. На основе того, что неизвестно, нельзя заключить, что этого нет

  Глава седьмая. Или не берись, или доводи до конца

  Глава восьмая. Иду, куда несут ноги

  Глава девятая. По завету предков

  Глава десятая. Ты должен, значит, можешь

  Глава одиннадцатая. Луна не обращает внимания на лай собаки

  Глава двенадцатая. Любовь и кашель не скрыть

  Глава тринадцатая. Успехов тебе!

Часть 2. Чистильщик[18]

  Пролог. Что сделано, то сделано

  Глава первая. От прежней судьбы не уйти?..

  Глава вторая. С устранением причины, возможно, исчезнет и следствие

  Глава третья. Если не дается далекое, возьми то, что поближе

  Глава четвертая. В беде следует принимать опасные решения

  Глава пятая. «Я не тот, каким был прежде»

  Глава шестая. Договоры следует соблюдать

  Глава седьмая. Лови день

  Глава восьмая. Берегись, чтобы не упасть

  Глава девятая. Неожиданное встречается чаще ожидаемого

  Глава десятая. Волей-неволей, хочешь не хочешь

  Глава одиннадцатая. Волк меняет шкуру, но не душу

  Глава двенадцатая. Гамбургский счет

  Глава тринадцатая. Ничего не имею – ничего не боюсь

  Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg