«Путь офицера»

Путь офицера (fb2) - Путь офицера [СИ с издат. обложкой] 1279K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Иванович Гришин

Алексей Гришин Путь офицера

Предисловие автора

Мы встречаем свою судьбу на пути, который выбираем, чтобы уйти от нее.

Жан де Лафонтен

Прошло три месяца с того славного дня, когда я, наконец, закончил первую часть истории моего соотечественника и коллеги, бывшего полковника госбезопасности Бориса Воронина, волею судьбы и продвинутого мага — виконта Транкавеля оказавшегося в параллельном мире, в стране Галлии, столь похожей на нашу Францию начала XVII века.

По врожденной наивности я искренне полагал, что главное — книгу написать, остальное сложится само. Оказалось — дудки. Выверка текста, редактирование, работа с бета-ридером, кстати, отдельное спасибо Софье Мулеевой, эти круги ада заняли времени и сил, пожалуй, больше, чем само создание книги. Я не жалуюсь, просто объясняю, почему не сразу приступил к работе над продолжением.

И образовавшееся окно дало возможность осмыслить, насколько получившийся роман соответствует самому жанру фэнтези, его традициям и ожиданиям читателей. Поэтому я зарегистрировался на нескольких форумах, где под различными никами включился в жаркие дискуссии по этой теме. А поскольку, как известно, нет пророка в своем отечестве, я залез и на иностранные, в частности — французские.

И вот на одном из них я обратил внимание на аватар одного участника под ником Истинный Маг. Дело в том, что в доставшихся мне бумагах, точнее дневниках, их автор зарисовал гербы некоторых стран и дворянских домов своего нового мира. Так вот аватаром Истинного Мага был… герб герцогов де ла Гер!

Надо сказать, что к тому времени я продолжал считать дневники Воронина интересной, хотя и бессмысленной мистификацией и мечтал найти их настоящего автора. Соответственно, упустить такой шанс не мог и написал в ветке, созданной Истинным Магом, простенькое и совершенно пустое сообщение, которое никак не могло заинтересовать участников дискуссии. Но вот своим аватаром я взял герб Галлии. И уже на следующий день получил в личке письмо из двух слов: «Ты кто?».

Грешен, пару дней тупил, отделываясь общими ответами, но вот в от собеседника… В приходивших мне постах чувствовалась такая боль… Конечно, переписка позволяет легко внушить любые эмоции, но все-же, что я терял? Если мое творение будет популярным (а вдруг?!), о записках узнают многие, так чего скрывать? Названную в дневниках фамилию героя я изменил, но все остальное действительно написано в его тетрадях. Ну, узнают о нем еще и во Франции, и что?

Чем хорош наш век — люди могут общаться, наплевав на границы и расстояния. И вот я вхожу в скайп, набираю адрес и мне отвечает… монашенка!

Представившаяся послушницей монастыря Валь-д’Иньи сестрой Лилиан, в миру Лилиан Геррай, а когда-то… герцогиня де ла Гер!

Вот так, запросто, я переписываюсь с герцогиней из другого мира? Да еще той самой, что участвовала в нападении на родовой замок героя моей книги? Интриганкой, сломавшей его судьбу, превратив юного барона де Безье, кавалера высшей награды Галлии в безродного сержанта Ажана?

И как я должен был на это реагировать? Да просто — оформил турпоездку в славный град, прости Господи, Шалон-ан-Шампань, куда и прибыл через три недели.

Естественно, я волновался перед встречей, ожидал чего угодно, включая знаменитое — «Улыбнитесь, Вас снимает скрытая камера!» Но точно не того, что произошло на автовокзале. Молодая, скромно одетая женщина бросилась мне на шею с такими слезами счастья! И всю дорогу до гостиницы говорила, говорила… Бедный таксист, по-моему, решил, что везет сумасшедшую. Я бы тоже так подумал, если бы не ее речь. Язык отличался от французского и полностью совпадал с тем, которым были написаны дневники. Причем на этом «эсперанто» она говорила только со мной — с остальными на классическом языке Вольтера и Гюго, разумеется, в современном варианте.

А дальше две недели каждый день мы проводили вместе, и сестра Лилиан рассказывала, объясняла. Жестко, иногда жестоко по отношению к себе, возможно — правдиво. Только ни одного колдовства показать не могла. Почему? Это она тоже объяснила.

Так что над продолжением истории моего, а теперь уже и нашего героя мы работали вместе. Вначале в Шалон-ан-Шампань, затем по интернету. Но вот ставить свою подпись под произведением она отказалась категорически. Не к лицу будущей монахине писать фэнтезюшки, даже если в них чистая правда. Так что, уважаемые читатели, не удивляйтесь, что стиль романа изменился, Просто помните, что за этими строками стоит красивая девушка, послушница одного из французских монастырей сестра Лилиан, представившаяся мне герцогиней де ла Гер.

Вступление

Звон колокола на башенке здания ректората… Как это привычно и как же это надоело. На улице темно и холодно, постель такая теплая и уютная, но надо вставать. Тем более сегодня. Два дня прошло с той злополучной дуэли и две ночи Лилиан не могла спать. Душила… злость? ненависть? отчаяние? Или все сразу и что-то еще, чему и названия не подобрать?

И как он посмел?! Тупой вояка, захолустный барончик, грязь под ногами, ее, герцогиню, в лицо! Да за такое виселица — великая милость! Жаль — нельзя. Она тогда действительно увлеклась, на суде могут уже ей предъявить покушение на убийство, пусть и на дуэли, но ведь учебной. Не докажут ничего, конечно, но тень на семью будет брошена. А род де ла Гер должен быть безгрешен, что бы ни случилось. Такова плата за титул, иначе нельзя.

Но почему?! Все было так здорово, она побеждала, Господи, как же это было здорово — чувствовать власть, свободу творить любые заклятья, осознавать свою неуязвимость! Держать в руках саму жизнь противника!

А этот, с позволения сказать, однокашник, серость помойная, ведь идеальная кандидатура — слаб, ну относительно нее, конечно, и нет за ним никого. Подумаешь, досталось бы ему, и что? В конце концов, секунданты молчали, ее никто не смел остановить!

Ведь все так удачно складывалось. Пройти мимо, споткнуться о ногу, якобы специально подставленную, упасть, как научили ее новые знакомые — с грохотом, но совершенно не больно. После этого обвинить несчастного шевалье в том, чего тот и в мыслях не держал, и, разумеется, с сожалением, вроде как она сама и не хотела, но честь рода требует… да, именно с сожалением вызвать на дуэль. Учебную, само собой, под контролем преподавателей, которые, конечно, не допустят ничего страшного, а как же. Как будто они отличат легкий укол от полновесного смертельного удара. Конечно, есть и такие, только в тот момент их рядом не оказалось.

Да и зачем — герцогиня де ля Гер девушка приличная, тихая, в драки не лезет. В Марле во всяком случае. А уж там, ну не рассчитала удар, бывает, нас, поди, не в клерки готовят — в боевые маги, однако.

И все бы получилось!

Если бы не этот де Безье… Пока еще де. Но ничего, пусть суда не было, Лилиан сама вынесла приговор. Окончательный.

Интересно, сколько он теперь проживет? Пока рекорд — девять дней, вот пусть и помучается перед смертью, пусть каждую секунду страдает, а потом сам, своими ручками…

Все-таки здорово она тогда папе мозг завернула. Получив голубиную почту, разъяренный как раненный бык, он примчался на взмыленном коне и сразу потребовал казнить мерзавца! Прекрасно, но для казни нужен суд и суд публичный. Кто знает, что могло на нем вскрыться? Хорошо, если только азарт на дуэли, а вдруг всплывет приключение в Окситании? Только не это!

Пришлось выкручиваться, играть, с видом доброй девочки и послушной дочери умолять родителя смягчить разгневанное сердце, не доводить дело до суда. Да, это была великая интрига, величайшая в ее, пусть пока и молодой, но такой рисковой жизни! О, как она была убедительна, как правдива! Нет, не напрасны были те походы за зеркало. Пусть сюда не удалось пронести волшебные вещи из того странного мира, но знания, опыт его людей — он с ней и он работает!

И все получилось! Дворянства лишают не по приговору, достаточно королевского решения. Как уж удалось отцу убедить ректора, этого «великого», кретина от магии, ей не известно, но придумку о согласии короля на лишение дворянства он скушал и даже запивать не стал.

И вот сегодня все состоится. Сегодня она выкинет из памяти навсегда и этот удар и тот, в этом проклятом Безье. А ведь там наверняка тоже был он! Лилиан вспомнила боль, вспышку перед глазами, ужас падения и страх, жалкий, липкий страх, заставивший ее забиться в угол конюшни, зарыться в вонючее сено и дрожать в ожидании поимки. Тогда удалось уйти — сказались тяжелые тренировки и неожиданно обретенные знания. Удалось — но память осталась. Боль и страх — они живут в ней с того момента, но сегодня они уйдут. Навсегда. Приговор и ритуал для виновного, как награда свыше, выкинут их из ее сердца.

Да, все будет по ее желанию! Все запомнят, как перечить герцогине де ла Гер! И не потому, что она дочь Хранителя — она сама по себе опасна!

Но почему нет радости?

За годы, проведенные в Марле, Лилиан привыкла к одиночеству. О чем говорить с плебеями? Это они ищут ее покровительства, заискивают. Не все, конечно, но многие, а другие просто держатся в стороне. Единственная ученица, лучшая ученица, да еще и герцогиня, все нормально, правильно, на что еще можно рассчитывать?

Только де Салданья, мальчишка на три года моложе ее, кастильский гранд. Единственный равный ей, единственный, с кем удавалось просто поболтать, теперь в его взгляде ненависть. Как? Почему? Это же ее оскорбили, ее унизили, ей было больно! А он не отходит от гауптвахты, чего-то ждет, на что-то надеется. И другие… Вокруг образовалась пустота. Никто не упрекает, естественно, кто бы посмел, но… даже в глаза никто не смотрит, даже прихлебатели, даже педагоги, даже охранники на воротах отводят взгляд.

К демонам их всех, плевать, она сильная, она лучшая, она все выдержит, она всем, всем докажет!

Лилиан в слезах упала на кровать. В этот день юная герцогиня де ла Гер из своей комнаты не выходила.

Глава I

Господин майор де Баон скучал. Черт бы побрал того столичного умника, что упек выпускника Клиссона в это захолустье, да еще и реформистами контролируемое! Ни достойного общества, ни культуры. Да здесь даже в церковь не сходить, ибо для истинно верующего молиться вместе с реформистами грех, но больше-то негде! Ближайший храм в полусотне километров, а дома — какая молитва? Может, потому и не слышит господь его просьб о переводе в приличное место.

А как хорошо начиналось. Когда удачливого командира разведки Пьемонтского полка вызвали в Париж, надежды были самыми радужными. Знать, в самой столице узнали о лихом лейтенанте, сумевшем уничтожить штаб запасного испанского полка в ночь перед битвой при Бапоме. И пусть не было в том сражении победы, но ведь и не проиграли галлийцы! Так что входя в здание военной коллегии ждал де Баон нового назначения с восторгом юного любовника. И не беда, если не оставят в столице.

С горькой усмешкой вспомнил майор тот светлый кабинет и нарядного черноволосого вельможу с благородной сединой на висках.

— Господин лейтенант, Вы прекрасно показали свое умение наносить удары. Теперь предстоит их отражать. Вы назначены комендантом крепости Сен-Беа, которая перекрывает единственную пригодную для продвижения войск дорогу, идущую из Кастилии через Пиренеи. По сути, это ключ к долине реки Гаронны. Прорыв противника там сделает беззащитными всю Гасконь и юг Окситании. Также Вам надлежит наладить приграничную разведку, об оперативной обстановке на сопредельной территории докладывать ежеквартально. Ведя боевые действия с Кастиллией на северо-востоке, мы не имеем права пропустить удар на западе. К новому месту службы убыть немедленно, господин капитан. Поздравляю с повышением!

Да… И ведь претензии никому не предъявишь — второе звание получил досрочно, жалование отличное, платят исправно, но вот тоска здесь… жена сбежала еще год назад. И тоже не поспоришь — сына надо учить, а в этой дыре ни одного учителя. А самое обидное — непонятно, зачем де Баон здесь нужен. Ну, ловят его ребята контрабандистов с мелким хабаром. Так их даже в суд передавать стыдно — своего нет, а отправлять эту мелочь под конвоем в Сен-Годенс — только перед реформистами позориться. Легче своими силами выпороть. Ну и если кто посмышлёнее — поспрашивать о ситуации за кордоном, потом отписаться в Париж. Только ведь для этого не надо в такой глуши целого майора держать. Одно слово — тоска…

За окном четвертый взвод занимался фехтованием. Господи, словно мало для уныния нудного мелкого дождя, который, кажется, никогда не кончится, так еще и любоваться на этих… Три боеспособных взвода сколотить получилось. Не будем говорить, сколько сил на это ушло, но, не дай Бог чего, на этих положиться можно. А вот четвертый — болото и есть болото, никакие взыскания на них не действуют. Особенно капральство Жаме. Вон они, даже на этом убогом фоне выделяются криворукостью и откровенной ленью, тьфу, смотреть противно на это непотребство.

А ведь Жаме — старый рубака, и награды имеет, и службу знает, да видно стар уже, скоро его последний контракт заканчивается, и на пенсию. Видно и силы не те, да и пыл иссяк. Может, взять его ординарцем? Майору положено, да и мужику будет полегче. Только вот на кого поменять?

О! Кажется, сейчас будет цирк. К открытым воротам подъехал всадник, видать, хочет пройти, бедняга. Да только на воротах старшим капрал Турнье, а этот любитель над приезжими поизмываться, помариновать у шлагбаума… Год назад инспекцию из Тулузы час в крепость не пускал, и ничего ему за это не было — все стервец по Уставу делал. А здесь, похоже, мальчишка, наверное посыльный. Ну, ничего, пусть помокнет — авось не растает, зато у ребят какое-никакое развлечение.

Однако! Парень прошел, да не просто прошел — сам Турнье его сопровождает. Это что, герцог какой к нам в гости прибыть изволил? На всякий случай изобразим напряженную работу — майор расстелил на столе схему крепости, в живописном беспорядке разбросал какие-то документы и с задумчивым видом принялся читать первую попавшуюся бумагу.

В дверь постучали и вошедший Турнье, вытянувшись в струнку, доложил:

— Сержант Ажан с пакетом от начальника Клиссонской академии!

— Свободны, капрал.

Сержант? Де Баон скептически посмотрел на вошедшего. Высокого роста, но не гигант, темноволос, но не брюнет, а главное вызывающе, непозволительно молод. Такому и капралом быть не по годам, да что капралом — служивые солдаты его к своему кругу близко не подпустят. Но если сам де Ри прислал… да, интересный мальчик.

— Давайте, что у Вас.

Господи, хоть что-то новое. Посмотрим. Так, мальчишка — солдат охраны Клиссона, дослужился до капрала… с девкой накосячил, ну, это знакомо… переведен в армию с повышением. Зато службу знает… смышлен… грамотен! даже знает арифметику! может командовать… Что же, де Ри такими словами не разбрасывается. О, даже успел повоевать с савойцами и, главное, неплохо фехтует! И это по меркам Академии! Это когда же он успел?

— Вам сколько лет, сержант?

— Восемнадцать, господин майор!

— И Вы уверены, что можете командовать опытными солдатами? — де Баон добавил в голос иронии.

— В этом, уверен господин полевой маршал, я не могу сомневаться в его словах!

Стоит вытянувшись, смотрит прямо, играет в тупого служаку… если бы не хитринка в глазах, задорная такая, интересная. Что же, нахальство, присутствует, для начала неплохо, а дальше поможем. — хороший фехтовальщик всегда нужен. Если мальчишка еще и командовать сможет, придется старому усачу хорошего вина послать. Не забыл просьбу, выручил.

— Каким оружием владеешь? — смягчившись, майор перешел на ты.

— Рапира, сабля, мушкет, лук — уверенно. Шпага — в рамках общих требований.

— Странный набор. И откуда сабля и лук?

— Батюшка много на востоке воевал, с детства меня учил.

— Чем занимался в Клиссоне?

— Всем понемногу, господин майор. Охрана, участие в учениях курсантов — то их по лесам ловили, то от них прятались. Иногда фехтовал с ними, если кому пары не хватало.

— То есть ходить по лесам умеешь? Это хорошо, осталось научиться ходить по горам, надеюсь — сможешь, с таким-то опытом.

— Итак, — комендант подошел к висящей на стене карте, — крепость

Сен-Беа построена для защиты от возможного прорыва противника в долину Гаронны. Найдется ли в Кастилии идиот, который решится штурмовать это ущелье, или нет, я не знаю, но не дай тебе Бог, парень, распустить своих подчиненных. Поверь, я страшнее всей кастильской армии… Далее, гарнизон состоит из четырех пехотных взводов, артиллерийского и тылового капральств и санчасти. Офицеров трое — я, мой заместитель лейтенант де Фье и командир артиллеристов, если эти пять несчастных пушек можно, назвать артиллерией. Есть еще должность офицера-мага. Жаль, что самого мага нет и, скорее всего, не будет.

Все командные должности заняты, но на днях я стал майором, а майору уже положен ординарец с неплохим, кстати, окладом. Ты для такой синекуры молод, а вот нынешний капрал из четвертого взвода за двадцать лет ее, безусловно, заслужил. А взвод я тебе не доверю, сперва покомандуй капральством, покажи себя. Ну, пойдем, сержант, буду радовать личный состав. А вечером посмотрим, как ты железяками ковырять умеешь.

Через пять минут солдаты рассматривали своего, нового, командира. За годы службы все привыкли, что в четвертый взвод ссылают либо, самых старых, либо самых бестолковых. Вот и капрал Жаме, отрабатывая свой последний контракт, думал только о пенсии и старался не попадаться начальству на глаза. Потому и народ лишний раз не дергал — нет к капральству серьезных претензий и ладно. А этот щенок, интересно, за какие заслуги сержантские нашивки получил? Да в крепости все капралы лет на десять его старше.

Что капралы — солдат моложе его нет.

Ажан смотрел на подчиненных и видел на их лицах ту нехорошую усмешку, которую надо стирать немедленно.

— Капральство, по расписанию сейчас занятия с холодным оружием. Сегодня только, работа в парах!

Да, слава Богу, что это была учеба. На доклад коменданту Жан шел мимо фехтовального поля и отметил, что солдаты, похоже, шпагами владеют.

Но это были не его солдаты. Теперь же… вроде взрослые люди, должны понимать, что оружие — это шанс остаться живым. И откуда эта лень? Или это демонстрация отношения к нему? Дескать, кто ты такой, чтобы мы напрягались? Ну что же, воспитание надо начинать с самых ленивых.

Жан взял в руки две палки.

— Ты и ты, — он указал на пару, вяло изображающую фехтование, — работаете со мной. Каждый, нанесший укол, получает, по динарию.

В глазах халтурщиков зажегся азарт. Чтобы они вдвоем не обобрали этого выскочку? Да и проучить его не грех, чтобы знал, щенок, как со старшими разговаривать!

Бой был не очень долгим. — минуты две-три. За это время Жан не только, не пропустил ни одного укола, но буквально избил противников, орудуя палками именно как палками, чтобы больно, было. А в заключение отправил их в глубокий сон двумя ударами ногой с разворота в челюсть. Для эстетики.

— Пострадавших в санчасть. Если еще увижу плохую работу — буду заниматься индивидуально, как с этими. Или есть еще желающие денег заработать?

— С Вашего разрешения, господин сержант, я хотел бы попробовать, только, без оружия, — по Уставу обратился один из солдат — высокий, жилистый, пластичный, с крепкими кулаками.

— Сейчас работа только с оружием. Завтра посмотрю, чего, ты стоишь.

А вечером гарнизон крепости наслаждался изысканным зрелищем — фехтовальным поединком коменданта и нового сержанта.

Противники испробовали разное оружие и разошлись довольные друг другом. К радости солдат де Баон победил, но отнюдь не с разгромным счетом, так что авторитет Жана, как мастера клинка, с тех пор сомнению не подвергался.

Глава II

С этой охоты майор де Баон возвращался в самом скверном настроении. Вроде бы и здорового секача завалили, и серн набили — будет у солдат на столе свежее мясо. Только мысли коменданта были невеселые. Он вообще охоту ненавидел, не видел удовольствия в убийстве зверей. Но эта забава позволяла мотивированно покидать крепость и долго оставаться в горах одному. Вроде как пошел офицер следы посмотреть.

А вот горы де Баон любил. Завораживают они, манят к себе. И службе помогают. Удобно здесь встречаться с людьми, не стремящимися к популярности. И ради встречи именно с таким человеком была сегодня организована эта охота.

Когда-то влюбился молоденький кастильский солдатик в девушку из Сен-Беа. Влюбился без памяти и взаимно. В другой ситуации проблем бы не было, ну из разных они стран, так на границе это дело обычное, в гарнизоне многие на кастильках женаты и никого это особо не волнует — для жены муж главный, а не король. Только молодая была из семьи упертых реформистов, так что ни о каком родительском благословении речи в принципе не было. И страдали бы ребята от неразделенной любви, если бы не де Баон.

Поймали его молодцы горе-жениха на своем берегу, да еще и в кастильской военной форме. Можно было такой скандал устроить — мечта дипломатов, но молодой комендант дело замял, парня отпустил, да еще и с родителями девчонки поговорил. Что пообещал, чем припугнул — о том история умалчивает, только согласились они на свадьбу. Невеста перешла в Святую Церковь и сейчас живет с мужем в ближайшем кастильском поселке.

А тот солдатик стал ординарцем у командира пограничного гарнизона и раз в месяц встречается с де Баоном в горах, вдали от любопытных глаз, где рассказывает всякое интересное о своей службе.

В этот раз он рассказал о приезде к командиру гарнизона троих человек из самого Мадрида. Один, сразу видно — важный вельможа, на следующий день уехал, а оставшиеся сняли целый дом на окраине поселка, наняли проводника из местных контрабандистов и неделю шастали по пограничным горам. Одеты небогато, по поведению — не дворяне, платят всегда не торгуясь, что в этих местах считается неуважением к продавцу. С местными не общаются, но пару раз заходили к командиру гарнизона и беседовали с ним подолгу.

А вчера все трое ушли в Галлию. До границы их провожали четверо солдат. Где был переход — неизвестно, но солдаты отсутствовали два часа и Гаронну не пересекали.

Вот эти сведения и испортили настроение господину майору. Ясно, что соседи провернули какую-то операцию, но какую? Не напишешь же в докладе, мол, что-то произошло, а что — и сам не знаю. В этих горах трое ловких людей пройдут куда угодно, де Баон это точно знает, сам умеет.

Можно направить в горы дополнительные наряды, только толку от ник… У него солдаты, а не следопыты. Их задача — защита крепости в случае войны. Ходят, конечно, в патрули, но больше для порядка, как и кастильцы. Да, ловят контрабандистов, но, как правило, случайно, если на маршруте на кого наткнутся. А найти позавчерашние следы, увы, этому его люди не обучены. Хотя… мальчишка из Клиссона… ведь ловил же он курсантов по лесам, Бог даст, и сейчас справится. И местность, поди, уже выучил, за три-то месяца.

Приехав в крепость и приведя себя в порядок, де Баон вызвал сержанта Ажана.

А он молодец, этот парень, стоит твердо, смотрит уверенно и в тупого служаку играть уже не пытается. Видать, знает себе цену. Только вот синяк под глазом картину портит.

— Сержант, доложите о боеготовности капральства.

— До уровня Клиссона солдатам, конечно, далеко, но к уровню первого взвода приближаемся уверенно, через пару месяцев можем и перегнать. За два месяца ни одного нарушения дисциплины, на занятиях бойцы стараются. У некоторых есть проблемы с физической подготовкой, но это дело поправимое, было бы желание.

— А оно, похоже, есть, — усмехнулся майор и показал на синяк. — Никак кто-то динарий заработал?

— Не дождутся, я слишком жадный, — хитро улыбнулся сержант, — занимаюсь с одним солдатом безоружным боем. Вот тут действительно сплоховал, виноват. Готов понести.

Интересного мне подчиненного де Ри прислал, подумал комендант. Безродный мальчишка разговаривает с дворянином, майором не просто без робости. Нет, все по Уставу, все уважительно, не придерешься, но почему я чувствую себя как минимум ему ровней? Ладно, потом разберемся, сейчас дело поважнее.

— Сержант, ты знаешь, что такое тайна Академии?

— Конечно, господин майор, все служащие роты охраны Клиссона при поступлении проводятся через это заклятие. Только когда господин полевой маршал направлял меня к Вам, он как-то его изменил. На разговоры с Вами оно не распространяется.

— Слава Богу, хоть здесь проблемы не будет. Ты говорил, что на учениях искал курсантов. Значит, организацию патрулирования знаешь и следы читать умеешь?

— Я, конечно, не Чингачгук, но опыт поиска действительно имею.

— Не кто?!

Сержант неожиданно смутился, закашлялся…

— Виноват, господин майор, у нас в деревне один старик жил, кхм… не галлиец, м-да, даже не знаю кто… Только он здорово следы читал, вот его так и звали… А Вы что-то хотите мне поручить?

— Вчера с той стороны к нам пришли гости. Не контрабандисты.

Куда идут и зачем. — не знаю, а узнать надо.

— Какими силами? — сержант посмотрел с откровенной насмешкой.

— Твоими, мой юный друг, твоими, — майор перешел на неуставной тон, каким до этого разговаривал только с Жаном и только, во время фехтовальных занятий. — Захватить их на маршруте, пожалуй, действительно нереально..

Но вот отследить где они перешли границу и куда пойдут. — надо, попробовать. Вероятно, переход был в пределах пяти-семи километров южнее реки, но не факт, могли уйти и дальше. Так что подбирай людей в патрульную группу и с рассветом, вперед — Родина ждет от тебя подвига, — потянувшись и зевая во весь рот, приказал де Баон.

— Сделаем, господин майор. Если сегодня и завтра не будет дождя — найдем. Цель — явно не Сен-Беа, зачем тогда этот огород городить. По дороге они не пошли — чужого на ней сразу заметят. Так что ребята рванули через горы как минимум до. Сен-Годенса, а то и дальше. А что, господин майор, удобных маршрутов вглубь Галлии у них два-три. И на всех есть участки, где следов не спрятать. Прошу разрешения создать патрульную группу из своего капральства.

— А твои справятся? Может, из других взводов лучше людей набрать?

— Я бы предпочел своих. Я их знаю, а к другим пока притрешься… Могут, конечно, ошибиться, ну так кто без греха… Прошу разрешения использовать своих.

— Ладно, как знаешь. Да, ваше преследование должно, выглядеть как обычный рейд, так что с собой брать как обычно. — не более пяти человек. Это требование категорическое. Лучше упустить, чем дать им понять, что мы знаем, кого, ловим.

С рассветом Жан и пятеро, солдат вышли в поиск. Оружие — шпаги и пистолеты, все как обычно, именно в таких рейдах и отлавливали солдаты контрабандистов. В горах следы остаются не хуже чем на равнине. Человек не по воздуху летает. Где паутинку сорвал, где камушек сдвинул, где росу с травы сбил. Только, умей смотреть, а Ажан, похоже, умел. Шел не торопясь, словно, прогуливался, но смотрел внимательно. Дважды находил чьи-то следы, внимательно рассматривал, разочарованно, сплевывал и продолжал путь.

Только километрах в пяти от крепости обнаружились следы троих человек. Шли уверенно, налегке или с небольшим грузом. Все, прогулка кончилась. Одного солдата отправили в крепость с докладом, а остальные начали преследование. Гости оказались людьми опытными — на открытые участки почти не выходили, привалов не устраивали. Тридцать пять километров по горам до. Сен-Годенса отмахали без остановки.

А ближе к вечеру на самом подходе к поселку в небольшой лощинке группа Жана наткнулась на свежесобранную кучу камней, а под ней обнаружилось тело мужчины. Обветренное лицо, грубые натруженные руки, недорогая, но крепкая одежда и короткие изношенные сапоги. Недалеко от этой могилы, у ручья, следы гостей хорошо отпечатались. Сапоги жертвы четко, совпали с одним из следов. Стало быть, от одного, скорее всего, проводника, гости избавились сами. А это значит, что либо кастильцы дорогу запомнили, либо назад пойдут другим путем, если вообще будут возвращаться.

Проводника убили сзади, точным ударом кинжала в левую почку, потом для верности сломали шею. В правом кулаке жертвы обнаружились зажатыми несколько вьющихся длинных черных волос. В лощину труп затаскивали, а убили чуть в стороне. Убивал тот, у кого, шаг пошире и ступня побольше. Другой, тот, что пониже, в это время стоял прямо, перед жертвой и, видимо, волосы принадлежат, ему. Что же, хоть какие-какие-то приметы

— Двое остаются здесь, — приказал Жан, — спрятаться, наблюдать, дождаться нас, себя не обнаруживать. А мы в Сен-Годенс, сообщим о находке. На будущее, если кто спросит, повторяю еще раз — мы были в обычном рейде, обнаружили следы контрабандистов, начали преследование. Все остальные вопросы — ко мне.

Раньше Жану в Сен-Годенсе бывать не приходилось. Впрочем, самый обычный провинциальный городок, не хуже и не лучше других. Грязные улицы, пьяные крики из таверны. Только неожиданно, много военных, причем офицеров и одетых довольно богато. Все выяснилось в комендатуре — вчера прибыла инспекция из Тулузы, по каковой причине, во-первых, все местные находились в состоянии обалдения, а, во-вторых, ни в одной из двух гостиниц не было свободных мест.

С огромным трудом Жану удалось попасть на доклад к коменданту, в кабинете которого в этот момент сидело несколько офицеров в дорожной, но достаточно дорогой одежде. Впоследствии Жан и сам не мог понять почему, но он представился командиром патруля, преследовавшего, обычных контрабандистов. Вот не понравилось ему что-то в гостях коменданта. Вроде и новость не рядовая, да и совпадение прорыва с приездом инспекции вряд ли могло быть случайным. Но всего не сказал, потому захолустного сержанта сходу отправили в местную полицию и забыли о нем.

Таким образом, Жан Ажан впервые в жизни имел честь беседовать с настоящим галлийским полицейским. Основываясь на рассказах знакомых, он ожидал встретить толстого и усатого дядьку, больше думающего о хорошем застолье и доброй выпивке, чем о службе закону.

Однако сержант Жерар был невысок, жилист и явно вымотан. На вошедшего, вояку он смотрел с неодобрением, как на еще одно, препятствие между собой и желанным отдыхом. И уж тем более его не обрадовала перспектива потемну тащиться в горы за каким-то трупом.

— Сержант Ажан, говоришь, из Сен-Беа? Вот на кой черт ты сюда приперся? Тебе что, за этот труп награда светит? Нет? А какого, дьявола ты тогда ноги бил по горам, да еще сюда заявился на ночь глядя, когда добрые люди должны уже о. Боге думать и спать готовиться? Ну, в конце концов, если уж так хотел мне нагадить, хоть я не и понимаю за что, ну приди ты хотя бы утром. Нет же, давай, Жерар, собирайся, Жерар, тащись в горы, Жерар, ты ведь об этом всю жизнь мечтал, Жерар. А у меня, между прочим, жена есть, и она меня по ночам желает видеть дома, в своей постели. Гастон, Пепе — взять факелы и носилки, выдвигаемся! Идем надолго, захватите чем перекусить.

По окончании этого жалостливого монолога начальник полицейского участка и двое его подчиненных были готовы к выходу. И в этот момент в участок вошел запыхавшийся вельможа.

— Ну, слава Богу, успел. Господа полицейские, я представитель маркиза де Шутта в Тулузе шевалье де Ворт. Именем графа тулузского, забираю дело, с найденным, трупом себе. Сержант, полицейские, прошу проводить меня на место преступления.

От такого напора служивые обалдели. Нет, Жан еще по прошлой жизни знал, что маркиз де Шутт, возглавляет галлийскую политическую разведку, и значит этот де Ворг, видимо, его резидент в Тулузе.

Но имеет ли он право командовать, и, собственно, откуда такой пыл?

Однако. Жерар не растерялся:

— Как прикажете, Ваша Милость, только, если не возражаете, единственный представитель графа здесь — прево. Мы можем обратиться к нему за подтверждением Ваших полномочий?

— Какой, к черту, прево?! Десяток солдат, полицейский, что стоят у твоего, участка, вот лучшее подтверждение. А надо, будет. — поставлю роту. Еще одно, возражение, и в этой дыре будет новый начальник полиции!

— Что. Вы, что. Вы, Ваша милость, я и не думал возражать, кто я такой, — голос Жерара звучал жалко, даже заискивающе, — просто, есть процедура… Вас ведь нам не представляли…

— Ладно, время дорого, — немного успокоившись, сказал де Ворг, — пошли кого-нибудь к коменданту, он знает мои полномочия. А сами — вперед, пока дождь не начался.

Один из полицейских был направлен к коменданту и нагнал группу уже на выходе из поселка. О результатах его разговора с воинским начальством красноречиво, свидетельствовал огромный синяк. Жерар только понимающе вздохнул:

— Подтвердил?

— Подтвердил, — грустно ответил полицейский, потирая подбитый глаз.

А когда прибыли на место… Жан со своими солдатами стоял в стороне, с недоумением взирая на творящееся действо. Де Ворг развил кипучую деятельность, заставив солдат обыскать местность вокруг трупа. Ночью, при слабом свете факелов.

К Жану и его солдатам подошел Жерар с открытой бутылкой вина и котомкой со снедью.

— Подкрепитесь, служивые. От нас здесь все равно, толку не будет. Если какие следы и остались, то сейчас их затоптали окончательно. Об убийце мы уже никогда и ничего не узнаем.

— Ну почему, — возразил Жан, — не все так безнадежно, кое-что мы успели рассмотреть днем. Убийц двое. Первый высок ростом, около. 180 сантиметров, оставляет след длиной сорок пять сантиметров, носит обувь на небольшом, каблуке. Комплекцией похож на меня — я ставил свой след рядом — глубина, одинаковая. Вероятно, левша. Второй сантиметров на десять пониже, худощав, волосы черные, длинные, вьющиеся. Обувь без каблука, длиной сорок один сантиметр. При ходьбе они ставят ногу на, пятку, что в горах не принято. Оба либо впервые в Сен-Годенсе, либо, долго, отсутствовали. Появились только сегодня. Что, мало для поиска? Здесь не Париж, поди, все друг друга знают.

— Так-то так, да сейчас здесь военных понаехало… Попробую, конечно, но без особых надежд. А с другой стороны, пусть у де Ворга голова болит, раз ему так хочется. А ты молодец, наблюдательный. О приметах когда ему доложишь?

— Когда спросит, сам не пойду. Не хочу, как твой парень, глазом дорогу освещать. А ты де Ворга и впрямь раньше не встречал? Что за фрукт?

— Не видел, но слышал. Появился в Тулузе полгода назад из столицы. Никаких вроде должностей не занимает, но наши начальники ему в рот смотрят и почему-то боятся до дрожи в коленках. И еще что интересно. — за все время ни одной дуэли. У него, говорят, жена. — красавица. Он-то шевалье, а она то ли виконтесса, то ли вообще графиня. Ходят слухи, что кое-кто из наших лихих кавалеров пытался к ней подкатиться, но неудачно. В том смысле, что больше их никто не видел, вот так вот.

— Ну и зачем ты с ним спорить стал? Приключений ищешь?

— Нет, конечно, но порядок должен быть. Иначе зачем я здесь?

Пока шел этот разговор, бестолковая беготня военных закончилась, труп положили на носилки и, по приказу де Ворга, понесли к комендатуре.

На входе в поселок Жерар предложил разместить солдат Жана на ночевку в камерах участка, а его самого пригласил к себе распить бутылочку вина. Однако, с этим вышла задержка — де Ворг потребовал подробный отчет, пригласив в дом, где снимал две комнаты с отдельным выходом. Бумагами шевалье не заморачивался, но допрос устроил Жану со всей тщательностью. Пришлось вспомнить и маршрут от крепости, и место, где нашли следы гостей, и о чем разговаривал с солдатами когда преследовали и когда нашли труп. Единственное удалось утаить, что о нарушении границы знали еще в Сен-Беа, якобы наткнулись на следы случайно, в ходе рутинного патрулирования. Просто преследовали обычных контрабандистов. Ну не хотелось светить агента де Баона перед политической разведкой. Так, из вредности.

Результатом допроса шевалье остался настолько, доволен, что лично, проводил Жана до крыльца, по-по-отечески похлопалпо плечу и даже вручил факел, чтобы сержант спокойно добрался до ночлега.

И как только Жан отошел от крыльца шагов на пять, слева на него кто-то бросился, словно, тень рванулась из ближних кустов, но, к счастью, тень недостаточно быстрая. Жан успел отскочить и отмахнуться факелом, отбив удар длинного, кинжала… В бьющемся свете огня стоял невысокий горожанин с длинными вьющимися волосами.

— А, курсант, как мы рады на этот раз! — сквозь зубы прошипел субъект, собираясь напасть вновь.

Достать свой клинок Жан категорически не успевал, а факелом, от такого, не отобьёшься. С криком, на помощь рванулся Жерар, ожидавший на скамейке метрах в тридцати… далеко, не успеть…

И в этот момент из своего дома с рапирой в руках выскочил де Ворг и точным ударом, в бок убил нападавшего. Тот даже вскрикнуть не смог.

— Благодарю Вас, Ваша Милость, Вы мне жизнь спасли.

— Брось, сержант, давай перенесем его ближе к свету и иди отдыхать. Тебе сегодня досталось. Полицейский, ты? Полиция опаздывает как всегда? — В ночной тиши было слышно, как скрипнул зубами от злости Жерар, но промолчал. — Проводи хотя бы сержанта, чтобы на него опять бандиты не напали в вашей мирной дыре.

По дороге Жан успокаивал горячего начальника полиции и вспоминал, вспоминал… «Курсант, как мы рады на этот раз». Убийца его узнал, и узнал как клиссонца. Где же они встречались? В Академии он не служил. В таверне «Трезвый сержант»? Среди служащих его не было. Среди посетителей?

Но при чем здесь «мы рады на этот раз»? На этот раз…

Есть! Вспомнил! Первая пьянка с курсантами по поводу поступления.

Жан тогда ушел раньше, по дороге к замку его догнал… ну да, этот и догнал: «Господин курсант, поздравляю с зачислением, мы так рады, так счастливы…» и убежал. Тогда это было похоже на засаду, только, на кого? Проверить так и не удалось — пришлось вернуться в трактир и заставить молодежь идти в Академию до того, как напьются в ноль. Да, видимо, тогда это и была засада, в которой участвовал, а может и командовал, вот этот. И, скорее всего, засада была на де Бомона, графа Амьенского. И если парень не поменял хозяев… Впрочем, это было в другой жизни, до которой сержанту Ажану дела нет. Кажется.

А сержант, полиции Жерар оказался хлебосольным хозяином и отличным собеседником. Впрочем, беседой это было назвать неправильно. — Жан в основном слушал. И поражался пропасти между тем, что слышал сейчас, и тем, что говорили его прежние знакомые. Оказывается, не все в полиции помешаны на пытках и мздоимстве, развращены ленью и глупостью. Есть, есть те, кто реально, пашет, не считаясь с усталостью, довольствуясь невысокой оплатой, с детской мечтой сделать этот мир пусть не чище, но хотя бы безопасней.

Что же, думал Жан, засыпая, может, это и будет моим делом? Потом, после окончания контракта? С такими людьми можно, работать, рядом с ними стоит рисковать.

Через два дня майор де Баон выслушивал рапорт юного, сержанта. А он молодец — и дело, сделал, и докладывает четко, так что вывод из всей этой истории очевиден.

И что, же у Вас господин майор получается? А получается, что из информации агента удалось выжать максимум, что радует. Итак, кастильцы воспользовались плановой инспекцией и провели операцию по, связи. Проводника убили, помощника связного, потеряли, но, своего, добились.

А ведь агент, этот не простой! Шутка ли — такие жертвы только, для одной встречи. Или не одной, а противник новый канал связи организовал? Впрочем, это уже задачка для столичных умников, а наше дело маленькое — доложить и продолжать служить, пока не отзовут. Господи, как же здесь все надоело!

Глава III

Как бесцельно, бессмысленно проходят лучшие годы жизни, думал сержант Ажан во время очередного приступа хандры. Увы, но видимо эти прекрасные горы обладают необъяснимым свойством вводить в уныние людей деятельных и думающих.

В самом деле, до недавнего времени ему скучать не приходилось — капральство, набранное из самых безнадежных солдат, надо было привести в норму. Ну увлекся, ну бывает, только за полгода ребята стали лучшими. И нет в этом никакой магии — просто людей надо учить, учить и учить. Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, опрятность, здоровье, бодрость, как завещал великий полководец, правда в иное время, в иной стране и другом мире. Но истина везде истина, сработала она и на этот раз.[1]

Только дальше что? Полтора года талдычить одно и то же? Да спятить можно. Или отупеть, что не лучше. И податься некуда. Всех развлечений — фехтование с де Баоном, занятия рукопашкой с пятью солдатами, увлекшимися этой забавой, да стрельба из лука… собирает, конечно, успокаивает, но все это приключения тела.

Единственный очаг культуры, прости господи, таверна в Сен-Беа. Просто таверна, даже название для нее поленились придумать. Место, где коротают вечера сливки общества — местный мэр, его приближенные, проезжающие купцы и целый таможенный пост в составе аж трех человек.

Вообще к таможенникам Жан всегда относился нормально, и здесь, и в той жизни. Государству без них нельзя, да и работа, кто знает, не сахар, если делать ее как надо. Но вот соблазнов вокруг этой службы много. Особенно на таких вот удаленных постах, куда если и доберется случайный проверяющий, то о его приезде за месяц знать будут, встретят как родного. Но уж если слишком тупой да упертый попадется, что же, в горах и обвалы бывают, и разбойнички пошаливают. Потому тупые и упертые в такие места не ездят, ну их, здоровье дороже.

Так что трое в черной таможенной форме являлись людьми уважаемыми, прежде всего — проезжим купечеством. Обычное дело наблюдать, как, угодливо улыбаясь, подсаживались к таможенникам купцы, о чем-то тихо беседовали и на полусогнутых возвращались за свои столики.

Живут же люди, думал Жан, сидя в таверне и глядя на эту теплую троицу. Неожиданно один из таможенников встал и подошел к столику Жана.

— Разрешите присесть, молодой человек?

— Пожалуйста, — ответил Жан, недоуменно пожав плечами.

— Я начальник местной таможни Гаспар.

— Знаю.

Да, когда-то знакомства с Жаном искал мэтр Ренард, глава гильдии купцов Амьена, а теперь вот Гаспар. От лисы к крысе — деградация, однако[2].

— Я тоже о Вас наслышан, у нас ведь мирок маленький, все всё друг о друге знают.

— Мэтр Гаспар, при всем уважении, давайте к делу. Вы же не просто поболтать хотите. Да и у меня для пустой болтовни не то настроение.

— Наверное, да, давайте к делу, — явно волнуясь, согласился таможенник, — у меня беда, и я прошу Вас о помощи.

— Сочувствую, но почему я? Здесь есть люди и постарше, и поопытней.

— Я же говорю, что мирок у нас маленький. Моя сестра замужем за мэтром Жераром — Вы ведь знаете его?

— Уже интереснее, и что он обо мне рассказал?

— Он никогда ничего не рассказывает, если дело касается службы, такой вот молчун, — грустно вздохнув, сказал Гаспар, — просто советовал, что, если случится что-то плохое, и он будет далеко — обращаться к Вам. А я верю Жерару.

— Ну, раз верите… что случилось?

— У меня пропал сын.

— В горах?

— Нет. Он зашел ко мне на службу, как обычно в полдень, принес из дома обед, потом пошел домой, но так и не пришел.

— Не вопрос. Сегодня я уже ничего сделать не смогу, а завтра с рассветом пройдусь вдоль дороги, поищу следы. В конце концов, Вы правы, наш мирок мал, надо друг другу помогать, а парень вряд ли ушел далеко. Заблудился, бывает.

— Спасибо, господин сержант, но боюсь, его похитили. Днем жена нашла на пороге дома вот это. — Гаспар попытался передать клочок бумаги.

Рефлекторно Жан удержал его руку.

— Не сейчас, мэтр. Если за нами наблюдают, то похитители видят, что мы просто разговариваем. В этом случае им опасаться нечего. Но вот если увидят, что передаете записку — могут занервничать, а это для парня опасно. Кстати, сколько ему лет, как он выглядит?

— Фиакру десять лет. Ростом метра полтора, худой, черноволосый. Вроде все. Одет в короткие коричневые штаны, коричневую жилетку и белую рубашку. На ногах башмаки тоже из коричневой кожи.

— Глаза карие?

— Да, как у большинства брюнетов.

— Не густо. Ладно, в любом случае я завтра с утра посмотрю дорогу, потом зайду к Вам на пост, там и поговорим. Для всех, включая Вашу жену, я только следопыт. Сейчас вместе выйдем, на улице передадите мне записку.

Поздним вечером в дверь дома господина де Баона постучали. На пороге стоял сержант Ажан, трезвый до омерзения. И это в то время, когда господину майору и господину лейтенанту де Фье так хорошо. А господину артиллеристу еще лучше — храпит, как сводный духовой оркестр. В Галлии сводных духовых оркестров не бывает, но Жан их помнил, этот храп — точно не слабее.

— Сержант, проходи, наливай. Выпьем за Клиссон! Выпьем, за Клиссонских девушек! У тебя была в Клиссоне девушка? Ах да, ты же поэтому и здесь, а не в этом, благословенном милом городишке!

Жан вспомнил летнюю вонь загаженных клиссонских улиц, и его передернуло.

— Не смею, господин майор, не по чину. Разрешите обратиться. Считаю необходимым доложить Вам лично, извините за наглость.

Майор постарался собраться и посмотрел на сержанта более-менее осмысленным взглядом.

— Ну?

— Ко мне обратился мэтр Гаспар, таможенник. У него, пропал сын, просил помочь. Прошу разрешения завтра с рассветом выдвинуться с моим капральством на поиски.

— Гаспар, эта крыса! Я к нему несколько, раз обращался за помощью, он меня знаешь куда послал?

— Господин майор, но мальчишка…

— Если только мальчишке… Черт с тобой, действуй, о результатах доложишь. А теперь пшел вон, раз с офицерами пить брезгуешь!

— Извините, господа, офицеры, но мне с утра голова нужна, свежая, вы же понимаете. Да и субординацию нарушать ну не могу я, не приучен.

— Ладно, иди уже, дисциплинированный ты наш. Удачи завтра..

Придя в казармы, Жан еще раз прочитал переданную Гаспаром записку:

«Если хочешь, чтобы твой сын остался жив, принеси тысячу экю в четверг в полдень к подножию белого уступа. Если нет. — он умрет.»

Вот так, практически мат. Белый уступ — место, известное, там молодежь обычно свидания назначает. А к подножию примыкают, заросли кустарника, густые как лес. Вышел человек, взял мешочек и исчез. А главное — никакой связи с похитителями, никакой возможности для переговоров. В общем, хреново.

Утром капральство Жана вышло на внеочередное патрулирование. Но пошло, не по обычному маршруту. Таможенный пост находился на самой границе, в пяти километрах от Сен-Беа. С одной стороны дороги горная река, там искать нечего, а вот другую сторону осмотрели очень тщательно… И нашли!

В горы ушли двое мужчин и мальчик. Причем взрослые шагали твердо, уверенно, а парень часто спотыкался, даже падал.

Следы шли параллельно дороге, но так, чтобы с нее похитителей не было видно, и уходили на кастильскую территорию. Все, дальше идти нельзя. Кастильцы также вдоль границы патрулируют, и если хотя бы заметят галлийцев, скандал будет страшный. В общем, нельзя и все.

Но, по крайней мере, до границы парня не убили, значит, есть шанс, что он до сих пор жив, можно попробовать поиграть с похитителями. Осторожно, конечно… И, отправив капральство в крепость, Жан пошел к Гаспару.

А ближе к таможне нашлись еще следы. Те же мужчины, но уже пришедшие с той стороны. Какое-то время они прятались в придорожных кустах, а потом подошли к стоявшей на обочине повозке. И еще, простояла эта повозка довольно, долго. — лошадь переступала ногами, опорожнилась, точно, здесь парня и поджидали. Жан даже руки потер от возбуждения, когда картина сложилась.

— У Вас есть новости, господин сержант? — Гаспар выглядел измученным, явно ночью не уснул.

— Следы нашли, его действительно похитили и сразу не убили, так что, скорее всего, он еще жив. Но вот вернут ли его живым — не уверен. Он видел похитителей, может их опознать.

После этих слов Гаспар побледнел, тяжело, опустился на стул.

— Мэтр, возьмите себя в руки. — Жан сел пред ним на корточки и посмотрел в глаза.

— Его можно спасти, но только если Вы мне поможете. И не будете раскисать.

— Что я должен делать? — голос прозвучал слабо, но уверенно..

— В течение двух часов до полудня и часа пополудни кто проезжал через пост в сторону поселка? Не обязательно, из Кастилии, возможно, кто-то приехал из Сен-Беа и вернулся. Да, сын долго здесь был?

— Ну, покрутился с полчаса, потом, ушел.

— Тогда накинем еще полчаса. Итак?

— Да все равно, немного, было. Из Кастилии прошел большой караван… Они ушли как раз когда сын был здесь. Все, пожалуй, остальные проходили пешком.

— И не было, никаких повозок?

— Нет, не было, ну кроме той, что, привезла сержанта Эрсана.

— Сержант на повозке? В полдень, здесь? Зачем?

— Ну, он сюда иногда приезжает… ну… Вы понимаете… не по службе…

— Ясно, забирает свою долю. Товаром? Решайте, чёрт, возьми, что для Вас дороже — заработок или сын!

Гаспар понуро, кивнул.

— Когда он был здесь?

— За час до, прихода Фиакра.

— У него, крытая повозка?

— Конечно, зачем кому-то, видеть, что, в ней лежит.

Жан крепко, задумался. Сержант. Эрсан — командир первого, взвода. Лучший командир лучшего, взвода. И что теперь? Положим, следы подтвердят, солдаты капральства. Плюс показания Гаспара. Для обвинения, пожалуй, достаточно, но, мальчишку этим не спасти. И обратиться можно, только, к де Баону.

Он клиссонец, у него, мозги работают, правильно, а вот у других… Эрсан здесь давно, авторитет у него, непререкаемый, так что расскажут ему об измышлениях новичка немедленно… И все, нет парня. А времени в запасе два дня, надо, что-что-то придумывать

— Когда Вы сможете собрать тысячу экю?

— В том-то, и беда. Мои деньги в Тулузе. Я физически не смогу их привезти к четвергу.

— Понял. Встретимся вечером. В девять часов я приду к Вам, домой.

Если кто, спросит — приходил за гонораром за, сегодняшний поиск.

— Разумеется, а сколько, я Вам, должен?

— Будет Вам, мэтр. Мирок у нас маленький, всегда найдется как рассчитаться, не берите в голову.

Поговорить с де Баоном Жан смог после обеда в конце тренировки. Их занятия по фехтованию, вызывавшие в первое время интерес у солдат, всем уже надоели, так что подслушивать было некому. Тем не менее, де Баон приказал через полчаса прибыть к нему с подробным докладом.

— Вот я как чувствовал, сержант, что с твоим приездом спокойная жизнь у меня кончилась, — майор потер подбородок и но-юношески подмигнул, — но это и хорошо! Однако каков Эрсан! Завел дела с таможенниками так, что я и подумать не мог. Но похищение ребенка, да еще на кастильскую территорию… Ты молодец, что через границу не сунулся, однако что вот теперь делать? Арестовать сержанта, допросить? Боюсь, что мальчишку так не спасем.

— Если позволите, господин майор. Завтра у моего капральства плановый выход на маршрут. Доложим, что увязались за контрабандистами, как в феврале, а сами попробуем вытащить беднягу. Сыграем на их жадности, да и Гаспар поможет. Главное, чтобы никто не узнал.

— Вот откуда ты такой умный? Интересно, кто из нас академию заканчивал?

— Готов выполнить Ваш приказ! — Жан вытянулся и с видом лихим и придурковатым уставился на командира.

— Ладно, действуй, — де Баон усмехнулся и махнул рукой. — С Эрсаном разберемся в любом случае, а парня постарайся спасти Удачи.

Вечером Жан проинструктировал Гаспара, на следующий день капральство вышло на патрулирование и растворилось в горах.

А в четверг в полдень один из похитителей нашел в условленном месте сто экю и записку. «Предлагаю две тысячи экю, если мой сын жив. Я знаю, что он в Кастилии. Завтра в поддень приведите его на левый берег реки напротив таможни. Это кастильская территория, вам опасаться нечего. И через два часа я оставлю здесь две тысячи экю».

Теперь рисковали все. И похитители, и Гаспар, и Жан, поскольку операцию пришлось проводить фактически заграницей. Недалеко, в трехстах метрах от таможни, протекал узкий приток Гаронны, разделявший Галлию и Кастилию. Можно, конечно, обратиться к кастильскому патрулю, но кто знает — участником похищения мог быть не только галльский сержант, но и кастильский. Одно слово. — граница, тут такие компании, бывает, складываются…

Поэтому Ажан и четверо солдат все-таки решились спрятаться вечером на кастильской территории в прибрежных кустах, мимо которых похитители пройти никак не мокни.

Ночью пошел дождь. Тяжелее всего пришлось Жану, который просто не подумал о такой возможности Пришлось в плащ, которым рассчитывал согреться, завернуть лук, чтобы завтра не подвел. Не капли — ледяные ручейки бежали по телу, от жестокого холодного ливня, какой бывает в горах, не было, спасенья, глаза слепили огромные молнии, оглушали близкие удары грома, больше похожие на орудийные залпы, но тот же дождь напрочь смыл все следы пришедших в засаду бойцов.

И в поддень двое здоровых мужиков, по виду типичные крестьяне, провели мимо засады худого, оборванного черноволосого парнишку, который от страха, голода и усталости едва переставлял ноги. Вчера, сидя со связанными руками в какой-то комнатушке без окон, Фиакр подслушал разговор похитителей — в спокойной, даже деловой манере неизвестные дядьки обсуждали, как лучше избавиться от его тела. Для них он уже не был человеком. — только телом, которое пока еще может ходить, даже разговаривать, но это уже неважно, потому что ненадолго.

Со спины Жану не были видны лица преступников, он лишь отметил спокойные, несуетливые движения, когда они поставили парня на берегу и демонстративно приставили к горлу нож. Гаспар молодец, в истерику не впал, помахал дрожащему, бледному от страха сыну рукой, крикнул, что все будет хорошо.

Он все сделал правильно, теперь дело за Жаном. Не подведет ли лук, который всю ночь пришлось укрывать отводы, не дрогнут ли промерзшие руки? Все решится сейчас. Похитители не уйдут в любом случае, но если не спасти Фиакра, как потом смотреть в глаза его отцу? Нет, такой ошибки сам себе не простишь!

Поэтому, когда парня повели назад, Жан собрался как на самый плавный выстрел в своей жизни. Очистить мысли, успокоить бешено колотящееся сердце, выровнять дыхание. Нет сомнений, нет эмоций — есть только две мишени и тишина за мгновенье до выстрела. Две стрелы ушли с разницей в три секунды, и обе попали точно. Фиакр еще ничего не понял, как его и раненных похитителей схватили и уволокли на галлийскую территорию. Все, можно отдыхать, наплевав на дрожащие от пережитого руки и начинающийся жар. Это мелочи, главное — мальчик жив!

А сержант Эрсан пытался бежать. Он действительно был прекрасным военным — продумал предлог для выхода из крепости, маршрут. Только есть разница между самым лучшим военным и выпускником. Клиссона. Майор де Баон взял его лично, выгнав как косулю на заранее организованную в горах засаду.

Дальше выяснилось много интересного. Оказывается, Эрсан давно доил и таможенников, и контрабандистов. Только если с таможенников он получал взятки якобы для господина майора — узнав об этом де Баон порывался его убить на месте — то с контрабандистами наладил бизнес. Похищение ребенка было задумано как финальный аккорд перед отставкой — контракт заканчивался, и Эрсан решил, что заработал достаточно для безбедной жизни.

Следствие по делу контрабандистов вел мэтр Жерар, а Эрсана — маршальский суд в Тулузе, но приговор был один десять лет каторги.

Освободившаяся вакансия вызвала кадровые перестановки. На место. Эрсана был назначен командир четвертого взвода, а уже на его место, после выздоровления, — сержант Ажан, что было встречено сослуживцами как само собой разумеющееся. Только четвертый взвод приуныл — легкая жизнь с новым командиром им явно, не светила.

Глава IV

— Господин сержант, чем я могу Вас отблагодарить?

Гаспар подсел к столику уже изрядно набравшись.

— Мэтр, Вы уверены, что хотите говорить об этом именно сейчас?

— Абсолютно! Потому что если не доложу жене, что Вы довольны, она меня на порог дома не пустит, не говоря уже о постели. Ну, Вы, как мужчина, меня понимаете…

— Что же, как знаете. На самом деле действительно, есть у меня одна маленькая просьба. Я неоднократно видел, как в этой самой таверне к Вашему столику подсаживаются купцы. Хорошо бы, чтобы вначале они подсаживались к моему столику.

— Господин сержант, может быть, просто оставим все как было, только долю одного сержанта будет получать другой?

— Вообще-то господин майор предвидел такое предложение и приказал вместо ответа подбить Вам глаз, ну или зуб выбить. Короче, как получится. Я готов единственный раз в жизни нарушить приказ, но при условии, что больше такого не услышу.

— Но Вы же понимаете, — Гаспар даже протрезвел от услышанного, — что есть правила. Их, конечно, никто не писал, но и нарушать нельзя. Я не могу допустить, чтобы возить товары через Сен-Беа стало невыгодно. Есть же определенные рамки…

— Мэтр, давайте договоримся раз и навсегда — никто в крепости никаких денег с Вас и купцов не берет. Скажем, я любознательный человек и хочу поспрашивать путешественников о том, что они видели, что слышали. Ведь в нашу глухомань новости идут так долго. Но вот если я останусь недоволен разговором, ну не удовлетворил купец мое любопытство, то на таможне у него должны возникнуть такие проблемы, чтобы в следующий раз он был более разговорчивым. Это понятно?

— Нет. То есть понятно, но непонятно… простите, а зачем Вам это?

— Господи, господин Гаспар, ну Вам-то какая разница! Вам ребенка вернули, от поборов освободили, в Ваши дела не лезут. Или хотите о них поговорить?

— Извините, господин Ажан, я все понял. Поверьте, Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

Вот с этого разговора Жан к обязанностям командира взвода добавил и работу в качестве помощника коменданта по разведке. Де Баон давно вынашивал эту идею, но без поддержки таможенников был бессилен. Зато теперь, когда Гаспар оказался должен как монах монастырю… В общем, список вопросов был разработан, передан сержанту Ажану и тот не подвел. Оказалось, что с помощью простых разговоров с купцами можно узнать столько интересного!

Как меняются цены на продукты, на железо, на ткани в разных городах. Связаны изменения с урожаем или закупаются продукты для армии, создаются ли новые производства, строятся ли новые дороги, где, почему именно там. Конечно не по всей Кастилии, но по восточной ее части информация получалась очень интересной. В сочетании с данными агентуры, которой занимались де Баон и де Фье, качество отчетов резко возросло, и у майора появилась надежда, что его, такого квалифицированного, наконец переведут служить поближе к цивилизации, а может, чем черт не шутит, и в сам Париж.

Так что работы Жану прибавилось, но выросла и оплата, и, главное, появилось свое жилье. Он снял квартиру, которую до этого занимал Эрсан. И, надо признать, была она обставлена по высшему разряду, разумеется, по меркам захолустного Сен-Беа. Тем не менее, имелась вполне удобная спальня и гостиная, куда не стыдно пригласить и друзей и красивую девушку. Правда с последним здесь… но не будем о грустном. Зато появилась возможность, пусть короткими вечерами, но заняться магическими амулетами, хранящимися с савойской войны.

К сожалению, заняться — это громко сказано. Полностью понять, что напихали в них маги, для Жана было делом безнадежным. Угадывались контуры нескольких знакомых конструктов, но как их использовать — было абсолютно непонятно. А большая часть силового узора расшифровке не поддавалось категорически. Ему элементарно не хватало знаний.

Полгода Жан каждый вечер штудировал свои конспекты, пытался найти хотя бы намек на решение этой задачи, но единственным результатом было то, что магические конструкты стали ему сниться по ночам. От безнадеги стали появляться мысли утопить амулеты в Гаронне, от греха подальше, как вдруг…

Это был обычный августовский день. Солнце палило немилосердно, и, гоняя взвод на плацу, Жан физически чувствовал волны ненависти, идущие от изнывающих от жары солдат. А что делать? Подразделение благополучно провалило нормативы по стрельбе из мушкетов, за что де Баон осчастливил его этими внеплановыми занятиями.

Но судьба все же сжалилась над несчастными пехотинцами — прозвучала команда к общему построению.

Вместе с де Баоном к строю вышел мужчина, одетый в легкую белую рубашку, коричневые штаны и короткие черные сапоги. Тень от широкой бежевой шляпы закрывала его лицо. Через левое плечо был небрежно переброшен зеленый плащ.

— Солдаты, капралы и сержанты! — начал де Баон, — штат нашего гарнизона пополнился еще одним офицером. Представляю вам лейтенанта де Савьера, заступившего с этого дня на должность гарнизонного мага. Гарнизон, вольно, разойдись. Сержант Ажан, ко мне!

Жан возликовал! Наконец появился человек, у которого можно что-то узнать про амулеты. Надо только найти подход, но когда это было проблемой? С радостной улыбкой он подошел к офицерам и внезапно почувствовал, как бледнеет. Это был он. Тот шевалье из Марле, за спасение которого бывшего барона де Безье лишили дворянства. Этого быть не могло, нечего здесь делать выпускнику Магической академии, но вот же он, стоит. И если сейчас узнает Жана, это будет катастрофа.

— Господин сержант, я знаю, Вы интересуетесь магией, — майор впервые за время службы обратился на Вы, — поэтому поручаю лейтенанта Вашим, заботам.

Покажите ему поселок, ознакомьте с местностью, помогите найти жилье. В общем, будьте ему родной матерью.

Когда де Баон ушел, шевалье де Савьер долго, рассматривал Жана и, наконец, спросил:

— Мы не могли раньше видеться?

— Нет, Ваша милость, я бы обязательно, запомнил мага. К сожалению, Вы лишь второй маг, которого я знаю.

— Второй? Интересно, а кто был первый? — с мальчишеской улыбкой спросил лейтенант.

— Майор де Мертен, маг Военной академии в Клиссоне.

— В Клиссоне? Ты бывал в Клиссоне?! — увлекшись, ровесник Жана сам не заметил, ка перешел на «ты».

— Два года прослужил там в роте охраны.

— Скажи, а встречал ты такого, курсанта — барона де Безье?

Слава Богу, не узнал! И Жан мысленно по православному перекрестился.

— Был такой. Покончил жизнь самоубийством.

— Точно?

— Абсолютно, мне рассказывал очевидец. Спрыгнул с обрыва в море. Вы были с ним знакомы?

— Увы, нет. Ну ладно, веди меня мой проводник! Будем изучать будущий театр магической войны, не дай господи.

С этого дня пришлось перекроить свое расписание. Магу тоже надо тренироваться. И во время этих занятий Жан старался оказаться поблизости от де Савьера, фиксируя его конструкты и под восторженные охи и ахи задавая нужные вопросы. А где вопросы, там и помощь — мишень установить, результаты ударов записать. Не магу же бегать каждый раз, смотреть, что получилось.

И однажды самому Жану лень стало, возвращаться, решил он укрыться за бугорком. Но то ли маг что не так сделал, то ли солнце его ослепило, то ли день был несчастливый, но шандарахнул он в сторону сержанта. Светящийся зеленым светом шар летел со скоростью стрелы. Не увернуться, не прикрыться, конец?!.. Это было на инстинкте. Увидев летящее в его сторону заклятие, Жан создал тот самый отводящий конструкт, который спас его от верховных магов Марле.

Де Савьер ничего не понял, увидев, что вздыбилась земля на соседней горе. Промахнулся, бывает, но чтобы настолько?! Нет, надо, менять режим — никакого вина перед тренировками, чтобы собственную крепость невзначай не развалить. А что, он такой, могучий, только вот сегодня с меткостью проблемы.

Наверное, для открытия нужно что-то такое, экстремальное. Чтобы встряхнуло мозги. Не бывает таких совпадений. Конструкт дважды получился в условиях, когда в Жана летели заклятия. Интересно, а они обязательно должны быть опасны ми? Обязательно, лететь точно, в него или достаточно, просто, быть рядом? А использовать можно обязательно, все заклятие или можно, только, часть? Миллион вопросов, ответить на которые можно только эмпирически, и Жан начал экспериментировать.

Через некоторое время де Савьер начал подозревать наличие дурного, глаза у сержанта. В присутствии этого субъекта заклятия иногда сбоили, и не просто сбоили. Вначале летели не туда, потом стали слабеть, а потом и вовсе превращаться черт знает во что. Ледяные иглы — в капли дождя, огненный шар — в булыжник, а однажды косуля, получив в бок ювелирное по точности заклятие стрелы, вместо того, чтобы тихо умереть, окрасилась в жизнерадостный желтый цвет и убежала пугать своих собратьев.

Однако, долго, злиться лейтенант не умел. Проходил день, и он сам приглашал Жана помогать на тренировках. Было, в этом сержанте что-то такое, что заставляло забывать неудачи. Всегда приятно, слышать искренние восторги и видеть восхищение на лице пусть и единственного, зрителя. Магия — это практика, неподвластная теории. Высоколобые из Магической академии пытаются найти закономерности, но пока без толку. Однако, когда слышишь постоянные «а если», невольно, сам загораешься любопытством. Действительно, как меняется скорость заклятия в воздухе в зависимости от высоты, как на него, действует вода? Какие заклятия могут проникать через отверстие в преграде и как меняется их сила в зависимости от диаметра отверстия? А если отверстий два? Или более?

Де Савьер посмеивался над наивными попытками простолюдина изучить высокое искусство магии, но с удовольствием принял роль мудрого учителя. Ходил важно, говорил степенно, как ему казалось. Однако дилетантские вопросы сержанта позволили накопить неожиданно, интересный материал, и через полгода он направил статью в журнал «Основание», которая была замечена ученым миром. После нее в крепость стали приходить письма с адресом. «Округ Сен-Годенс, поселок Сен-Беа, магистру де Савьеру».

А Жан смог разобрать полтора десятка заклятий, встроенных в амулеты, и некоторые даже настроить на свой ключ активации. Только нехорошие были те заклятия, приводные только людей убивать. Хотя, чего, еще было ждать от тех боевых магов из ущелья близ деревни Бадж.

И перехватывать заклятия научился. Мог изменить, мог отклонить, а мог и направить назад. Де Савьер в шутку попытался создать над ним дождик, маленький такой, можно сказать индивидуальный. Потом самому пришлось сохнуть и проклинать свою безалаберность. Жан только, посмеивался, но осторожно, чтобы могучего мага не обидеть.

А еще, в порядке ностальгии, попытался сержант применить к этому миру знания из той, прошлой жизни. Когда-то студент МИФИ Боря Воронин выбрал себе специализацию — квантовую оптику. Даже два года прослужил в одном очень закрытом ящике, пока не совпали два чуда. Во-первых, снизошло на него озарение, что не бывать ему ученым по причине весьма банальной — отсутствия искры божьей. Решить поставленную задачу — это да, на это младший научный сотрудник был готов, но вот сформулировать ее, увы. Этому научить нельзя, это дается свыше. А во-вторых, пригласили его однажды в первый отдел, где незнакомый мужчина средних лет в неброском костюме предложил послужить Родине на ином поприще. С того момента пришлось навсегда забыть об умиротворяющей тиши лабораторий, но остатки знаний сохранились.

И вылились они в заклятие изменения цвета. Жан научился, перехватывая магию де Савьера, менять частоты световых волн, то есть менять цвета. Солнце на короткое время становилось зеленым, трава желтела или синела, в общем, в его присутствии вокруг колдующего, лейтенанта, творилась чертовщина, изрядно, веселившая случайных свидетелей.

Но самое неожиданное — он научился направлять перехваченные заклятия на подпитку де Савьера. Тот, к сожалению, магом оказался слабеньким. То есть заклятий знал много, владел ими изумительно, но вот силенок было маловато, хватало его ненадолго. Да и слабоватые они получались. Теоретически магический резерв тренируется, только на практике этим впору самоубийцам заниматься. Нужно раз за разом подходить к черте полного истощения, переступив которую маг неизбежно умирает. Так что новое умение Жана оказалось тем козырем, который впоследствии спас и его самого, и де Савьера, и множество других защитников крепости.

Шампань, старинный родовой замок.

Лилиан постучалась в ворота. Такие знакомые, такие родные. Они снились ей короткими, тяжелыми ночами, когда измученная занятиями, измотанная вечерними тренировками, уставшая от одиночества девушка засыпала в своей безусловно уютной, но до остервенения надоевшей комнате.

Особенно тяжело было в последний год. После истории с проклятым де Безье стало особенно одиноко. Нет, разумеется подхалимы, почувствовав ее силу и власть, утроили свои ухаживания, но вот остальные… Все, кто был действительно интересен, все отгородились, выстроив невидимую, но непреодолимую стену.

Даже преподаватели после увольнения ректора и деканов свели общение с ней к необходимому минимуму.

И это было страшно. Для красивой, умной, привыкшей к лидерству девушки оказаться в жутком ущелье, где с одной стороны стена подхалимажа, а с другой — отторжения. И выход один — закончить учебу и вырваться из этого кошмара на простор залитой солнцем, как казалось, свободы. Казалось… Тогда…

А пока каждый вечер дарил надежду, что ночью опять приснятся эти ворота.

Вот они открываются, а во дворе стоят отец и брат. Улыбаются, протягивают руки, обнимают, как в детстве, смеются…

Но сейчас был не сон, сейчас она действительно постучалась. И все оказалось не так, потому что. Лилиан сковал страх. Мерзкий, липкий. Не страх смертельного поединка, пьянящий, разгоняющий кровь, заставляющий собираться и преодолевать, а опускающий плечи и подавляющий волю.

В эти мгновения, когда стук затих, а ворота еще не открылись, вспомнилось то, что, казалось, давно похоронено в памяти, как старые платья, которые стали малы и их аккуратно, сложили в сундук, твердо зная, что никогда, больше не достанут. Платья сделали свое дело, но выбрасывать жалко, хотя пользоваться ими больше не придется.

Шесть лет назад, на каникулах, Лилиан в подвале замка наткнулась на магически запертую дверь. Казалось бы, заперта и заперта, кто запер, тот и откроет. И демон ее дернул найти решение. Или демон это решение и нашептал? Изящное, достойное истинного мага, ну как им было не воспользоваться?

Дверь открылась, и герцогиня вошла в освещенную тусклым магическим светом комнату. Маленькую, с низким потолком, пустую. Только на противоположной стене висело зеркало высотой с человеческий рост. Хотя какое там зеркало. — стекло, которое не отражало, а показывало другой мир, по которому ходили странно одетые люди, слышались отголоски их разговоров на странном, хотя и похожем на галльский, языке, ездили странные повозки

Наверное, и дальше не обошлось без врага рода человеческого, иначе как объяснить, что. Лилиан смогла пройти сквозь это стекло. Пройти и вернуться. Вначале это было похоже на аттракцион, а потом… потом стало интересно… Там, за стеклом, магии не было, но прирожденная актриса и авантюристка, с отточенной выдумкой, не по-детски крепкими нервами, развившая в себе решительность и страсть к экспериментам, смогла приспособиться.

Пока домочадцы думали, что девочка гуляет по окрестным лугам, она ходила в другой мир и запоминала все, что видела. А потом вечерами и по ночам обдумывала, вычленяла то, что могло пригодиться. Только. Лилиан была не убеленным сединами ученым, а одиннадцатилетней девчонкой, которую к тому же учили на боевого мага, потому и заинтересовали ее тогда лишь навыки воинов, которыми можно было лихо блеснуть перед однокашниками на тренировочной арене в Марле.

А потом, дома, услышать восхищение в голосе отца и брата — того, чего так не хватало, но о чем так мечталось.

Вспомнить дальнейшее Лилиан не успела — все действительно оказалось как во сне, ну или почти как во сне.

Ее встречал отец. Хотелось броситься к нему на шею, расцеловать, но ноги не сдвинулись с места, лишь присели в реверансе. Официальном, холодном.

Голова склонилась строго по протоколу официального приема.

Тогда отец сам подошел и обнял, как в тех снах, как в детстве. И, как в детстве, она расплакалась, наплевав на достоинство герцогини, на стоящих вокруг слуг, просто уставшая дочь расплакалась на плече у отца.

Потом они сидели на диване в гостиной, герцог гладил ее волосы и слушал. А она рассказывала то, о чем не говорила никому и никогда.

Что устала от одиночества среди людей, что однажды нашла зеркало и прошла за него, что четыре года назад подрядилась помочь захватить один замок на южном побережье. Не для денег, хотя и не даром, чтобы проверить себя. Как получила первый удар в лицо. И про второй тоже, рассказала… И много еще о чем, чего старый герцог и представить себе не мог.

— Наверное, Вы не захотите меня больше видеть, отец? Я плохая дочь, — спокойным голосом сказала Лилиан, больше всего, на свете боясь услышать «Да».

— Ты любимая дочь, и это главное. А все остальное… теперь тебе не обязательно куда-то уезжать, отдохни, развейся. У тебя была тяжелая жизнь, сейчас просто отдыхай, у нас еще будет время поговорить.

Выходя из гостиной, столкнулась с Годардом. Брат старше ее на десять лет, тоже выпускник Марле, прекрасно понимающий, что значит вырваться, наконец, из этих уютных, но осточертевших за время учебы стен. Вот с ним все было, проще — объятия, смех, приглашение на конные прогулки и поездки к друзьям. Герцогиня начинала жить достойной, предписанной ее положением жизнью.

Так она думала целую неделю.

А на восьмой день в ее комнату вошел слуга и передал письмо.

Вечером этого слугу нашли в придорожной канаве с кинжалом в сердце.

Еще через четыре дня юная графиня де ла Гер, оставив на столике своей комнаты письмо, покинула замок. Последующие попытки найти ее успехом не увенчались.

Глава V

С бешеной нагрузкой, которую взвалил на него командир, Жан и не заметил, как до окончания контракта осталось всего полгода. За это время боеспособность четвертого взвода удалось подтянуть до уровня требований самой Военной академии.

Обычно, в случае отсутствия офицеров, обязанности командира переходят к командиру первого взвода. Но в последнее время де Баон оставлял старшим Жана и, что интересно, это не вызывало недовольства у других сержантов. С другой стороны, действительно, за ту же зарплату отвечать за чужих охламонов — кому это надо?

И еще. Результаты проводимых Жаном развед-опросов стали настораживать. В пограничных районах Кастилии почти вдвое выросли цены на пшеницу и фураж. Причем рост цен не был связан с сезонностью или погодой. Кроме того, кастильцы начали ремонтировать и укреплять мосты на дороге к Сен-Беа. Все это по отдельности тревоги не вызывало — ну скакнули цены, ну ремонтируют дороги. Но вот вместе взятое наводило на неприятные подозрения в подготовке боевых действий. Впрочем, само очередное обострение отношений Кастилии и Галлии секретом ни для кого не являлось. Правда, ожидалось, что боевые действия если и начнутся, то на северо-востоке, где было больше возможности для маневра войск. Но в горах?! В общем, де Баон получил приказ продолжать разведку, не паниковать и на провокации соседей не поддаваться.

Вот его он и озвучил на совещании с де Фье и Ажаном. Да… грустный это был приказ… где-то когда-то Жан о таком слышал, и отлично помнил, что ни к чему хорошему он не привел. Так что черт с ней, с субординацией, а выскочкой его и так уже почти все считают.

— Так что продолжаем действовать как и прежде, господа, — закончил совещание де Баон.

— Разрешите предложение, господин майор, — обратился Жан.

— Ну что еще? — В голосе командира сквозило откровенное недовольство.

— Предлагаю все же скорректировать планы боевой подготовки, по крайней мере на ближайшие три месяца, сделав упор на отработку отражения штурма и попытки прорыва вглубь страны. А также пополнить запасы продовольствия и вооружений.

Комендант надолго замолчал. Не припишут ли ему самому обвинение в провокации, если начнет активно завозить припасы? Деньги есть, они выделены аж на год, но обычно тратились постепенно, по мере необходимости. С другой стороны, мальчишка прав. Если соседи решат все же атаковать здесь, то малыми силами не ограничатся, корпус пойдет, как минимум, и удержать крепость будет трудно, вернее практически невозможно.

— Лейтенант, Ваше мнение?

— Наверное, лучше получить по шее от начальства, чем пулю от кастильцев, — пожал плечами де Фье.

— Тогда изменение планов на Вас. И лично займитесь пополнением запасов, поставьте задачи артиллеристам и проинспектируйте санитаров. А то солдаты в крепости здоровые, как бы не разучились наши коновалы бинтовать и штопать.

С этого дня жизнь солдатская, и до того в Сен-Беа нелегкая, превратилась и вовсе в подобие каторги. Ну да, снизилось количество патрулирований, но тренировки на стенах, отработка вылазок и противопожарная подготовка велись, казалось, бесконечно.

А в середине июля кастильцы под тем же предлогом ремонта дороги и мостов и вовсе закрыли границу. Вообще это было обычным делом — такие ремонты проводились раз в четыре пять лет, только вот в сочетании с другой информацией это настораживало. Кроме этого, была отмечена возросшая активность соседей по патрулированию пограничья. Обычно для контрабандистов не составляло проблемы обойти патрульные группы как одной, так и другой стороны. Но в этот раз галлийские контрабандисты, которых в Сен-Беа знали и не трогали как мелкую шкоду, стали исчезать. С другой стороны, полностью прекратились переходы контрабандистов кастильских.

Потому и приказал де Баон, наплевав на строжайший запрет, начать разведку сопредельной территории. Только дело это стало практически безнадежным — все направления перехода через границу оказались перекрытыми. Полностью. Даже знаменитая клиссонская подготовка оказалась ну не то, чтобы бесполезна. Просто неудача слишком вероятна и стоила бы слишком дорого. А как же! Убитые, или не дай Бог захваченные на чужой территории военнослужащие — это голубая мечта всех дипломатов. От такого скандала королям отмыться невозможно, а уж исполнителям тем более.

Но, видно, воинская удача в этот раз оказалась на стороне Галлии. В конце июля через границу из Кастилии даже не перебрались, буквально переползли три человека. Израненные, избитые, изможденные. Двое взрослых мужчин и мальчишка лет двенадцати смогли спуститься с гор на дорогу около таможенного поста, но больше сил у них не было. Потребовалась повозка, чтобы доставить их в крепость, особенно плох был парень, которого санитары переодели, уложили в постель и запретили беспокоить по крайней мере сутки.

А мужчин комендант и де Фье забрали к себе. Опрошенные раздельно, они дали абсолютно одинаковые показания и показания эти не радовали.

Перебежчики, или, точнее, переползатели, оказались цыганами, единственными выжившими из табора, что попытался проехать в сторону Тулузы. Кастильцы убили всех. Мужчин и женщин, стариков и детей. Эти трое вырвались случайно. Подробности рассказывали спокойно, даже отрешенно — сил на горе уже не было.

Получалось, что, намертво, перекрыв границу, соседи не озаботились перекрытием дороги со, стороны тыла, и табор спокойно, въехал в строящийся палаточный лагерь. Вот, тут-то все и началось. Цыган заставили выкопать яму, поставили на краю и закололи бапинетами. Бедняги пытались бежать, но, куда там, — на них устроили загонную охоту. В общем, потешили себя кастильцы спортивным развлечением

Вырваться смогла, группа акробатов, что, выступали в деревнях и городах, радовали публику и приносили в родной табор заработанные честным путем деньги. Профессиональная ловкость помогла увернуться от оружия и спуститься по, скале с обратным уклоном, куда не доставали клинки и не долетали пули. На пальцах, хватаясь за мелкие выступы и трещины, под смертные крики близких и азартные вопли разудалых кастильских солдат. Двое сорвались и разбились, троим, повезло.

На следующее утро, Жан навестил мальчишку, принес леденцы, которые славно, получались у жены трактирщика. Тот уже немного, пришел в себя и попросил помочь сесть на кровати. Сержант подложил ему под спину побольше подушек, подтянул к изголовью, усадил. В этот момент из разреза рубашки больного показался висящий на цепочке медальон. Простенький такой медный медальон с вензелем из букв S и Р, родной брат того, что, в свое время носил некий Крис, что пытался опозорить и убить юного, графа Амьенского, а когда был схвачен, перегрыз себе вены на руках. Тогда Жан забрал медальон и сейчас тот лежал среди его вещей. А у мальчика, значит, такой же.

— Как тебя зовут, парень?

— Шарль-Сезар! — ого, таким тоном представляется, словно, наследный принц.

— Странное имя для цыгана, больше какому дворянину подходит. Знавал я двоих друзей, дворян, так вот, одного звали Шарлем, другого. Сезаром. А ты один вроде как их обоих стоишь.

— А может я и не цыган, может я и есть дворянин?

Ну, по спеси может и так, но вот ауры дворянской у тебя нет, подумал Жан. Только ведь не скажешь этого, если один во всем мире эти ауры видеть можешь. Хотя…

— Разумеется, ты дворянин и я дворянин, только, скотных дворов. Или постоялых, как тебе больше нравится. Ой, только, не злись, тебе сейчас вредно. А лучше колдани чего-нибудь. Я эту магию знаешь как люблю, ну что Вам, Ваша Милость, жалко что ли?

— Не могу я, — буркнул мальчик, — и отец мой не может, а мы из древнего, рода. Виконт де Сент-Пуант, к Вашим услугам!

И вот тут уже ноги подкосились у самого Жана. В своей новой жизни он встречал тезок и Портоса, и Планше, и Гримо. Несколько, дней даже сам звался д'Артаньяном, но встретить реального героя «Трех мушкетеров»… Ну, здравствуйте, граф Рошфор, человек из Менга… Если не врете, конечно..

— И какой же черт целого виконта занес к цыганам? У них в кибитке что, мягче и теплее, чем на перине в замке? Парень, ты всерьез думаешь, что тебе кто-нибудь поверит?

— Знаю, что не поверят. Только это правда, вот. Мама умерла при родах. Отец на другой женился. Он часто уезжал, не знаю зачем, но четыре года назад сказал, что уезжает последний раз, и пропал… Год от него, только письма приходили, а потом перестали. А мачеха сказала, что отец нас бросил, а я у нее теперь нахлебник. И в замке такое началось… Сплошные балы, веселье, только мне-то что с того веселья — все перепьются, передерутся… и так каждый день, каждую ночь… Вот я с цыганами и сбежал, три года с ними кочевал. Она, думаю, рада была.

Так не бывает. С другой стороны выдумывать такую историю, чтобы запихнуть в Галлию шпиона в образе мальчишки?! Или впихнуть галлийцам дезу?

Да проверить его слова можно запросто. И, опять же, кто мог предположить, что в занюханном. Сен-Беа в звании сержанта служит тот самый барон, что когда-то и схватил того самого виконта? Бред еще больший.

— Что это за медальон у тебя?

— От родителей остался, — грустно, вздохнув, ответил Шарль-Сезар, — там мать с отцом, нарисованы.

— Можно посмотреть?

С раскрытого медальона на Жана смотрел Крис и та женщина из того, другого медальона. Так вот на кого смотрел Крис умирая!

Жан бросился домой, суетясь, разбрасывая вещи, нашел медальон и бегом принес его в лазарет.

— Держи парень, кажется, это твое.

На Шарля-Сезара было больно, смотреть. Без того, бледный, он просто, побелел. И это увидели санитары. Они без церемоний взашей прогнали Жана от больного, которого немедленно стали поить лекарствами и целебными отварами, горькими до невозможности.

А де Баон, получив новые данные, утроил усилия и, в конце концов, воинская удача, подкрепленная клиссонской выучкой, оказалась на стороне Галлии. В трех километрах от границы действительно, был обнаружен полностью оборудованный полевой лагерь, рассчитанный примерно, на семь тысяч человек. И в этот лагерь уже начали прибывать войска.

Немедленно было собрано, совещание, на котором присутствовали офицеры крепости и Жан, как помощник коменданта по разведке.

— Итак, господа, полагаю, что вывод однозначен — в ближайшее время Кастилия начнет боевые действия на нашем направлении, — завершил обзор оперативной обстановки де Баон, — какие будут предложения? Начнем с младшего, по званию. Итак, сержант?

— Полагаю, что выбор у нас небогатый, — начал Жан, — направить донесение в Тулузу и перевести гарнизон полностью на казарменное положению Думаю, что пара-тройка дней у нас в запасе есть, а после штурмовой отряд может появиться в любой момент. Ну не будет же противник штурмовать крепость всем корпусом. — на нашей дороге его и не развернешь. Также предлагаю заложить фугас в горе, нависающей над дорогой у ближайшего поворота. До него метров пятьсот. Если взорвать в момент начала штурма, мы отсечем передовую групп от основных сил и заставим противника повозиться с разбором завала.

При удачном взрыве на это у кастильцев уйдет не меньше двух суток.

— Интересно, а как взорвать? Малейший дождь и порох отсыреет. Хотя, можно залить бочки смолой, тогда есть шанс, что получится. Если в процессе сами на воздух не взлетим. Но кто будет взрывать? — спросил командир артиллеристов. — Даже если найдется такой самоубийца, так кастильцы не дураки, их фланговое охранение его снимет запросто. Там же надо шурф бить — неужели ты думаешь, что это останется незамеченным?

— Ну, тут, я смогу помочь, — вступил в обсуждение де Савьер, — до поворота метров пятьсот, если к пороху подвести металлический стержень, выходящий на поверхность, и четко, мне его обозначить, я этот фугас прямо из крепости взорву.

— У нас есть еще одно слабое место — склон горы над крепостью, — заметил де Фье, — если наверху обоснуются мушкетеры — перестреляют нас как косуль. Там тоже нужен фугас.

Совещание длилось долго, но план обороны крепости был разработан.

Решили установить два фугаса. — большой, рассчитанный на завал дороги, и поменьше — для прикрытия крепости сверху. Также на крыше донжона, находящейся вровень с плато над крепостью, оборудовать позицию для маленькой пушки, предназначенной для стрельбы картечью.

В конце совещания де Баон приказал Жану задержаться.

— Мне кажется, или ты хочешь что-то еще предложить?

Дьявол, очень не хочется выглядеть слишком умным, но еще больше не хочется быть слишком мертвым, — подумал Жан, — придется, господин бывший полковник, рисковать. Только поменьше уверенности, вроде как Вы сами в своих словах сомневаетесь…

— Да, господин майор. Мне не дает покоя прошлогодняя история. Вы же тогда предположили, что кастильцы в Сен-Годенсе провели встречу с агентом. А если он офицер тулузского полка… его ведь так и не вычислили, как я понимаю. Вдруг он перехватит Ваш доклад? Да и, боюсь, вокруг крепости уже действуют разведгруппы противника. То, что мы их не видим, скорее всего, ничего не значит. Они могут быть далеко в тылу, но и путей в Тулузу в горах не много. Все, конечно, вряд ли перекроют, но основные, боюсь, наверняка.

— Предлагаешь послать двоих курьеров? — комендант схватил главное, до остальных мелочей ему дела не было не до них сейчас.

— Троих, господин майор. Разным адресатам и так, чтобы они не знали друг о друге.

— Согласен. Тебя бы послать, но нельзя. Займись лучше шурфами, чтобы скрытно пробить.

— А надо ли скрытно? Может быть наоборот, оборудуем наблюдательные вышки, только солдат туда сажать пока не будем. — вроде как на будущее? Ну, увидят кастильцы, что вышки стоят, а солдат на них нет, и что? Валить, а тем более взрывать их точно не будут, а, Бог даст, еще и своих наблюдателей решат посадить.

Поскольку всякая хорошая инициатива наказуема, постройка «вышек» была поручена четвертому взводу. Жан же был назначен ответственным, за закладку фугасов, чем и воспользовался. К каждому фугасу приложил по амулету погибших близ Фаджа магов, настроив их на взрыв от любого, заклятия, сработавшего, в радиусе пяти метров. То есть теперь де Савьер должен был очень сильно промахнуться, чтобы заряды не сдетонировали.

Разговор в кастильском лагере.

— Никак не могу понять, монсеньор, что лично Вам делать в этих горах? Неужели Вы настолько мне не доверяете?

— Что. Вы, мой друг. За Вашими плечами столько блестящих операций, что о недоверии не может быть и реши. Просто слишком высока цена неудачи. Если наши доблестные войска не смогут, выбраться из гор, вся кампания превратиться в шутовской пшик. Собственно поэтому военные и обратились к нам за помощью.

— Но мы же уже готовы. План разработан, реализуется. И какой план!

— Да задумано интересно… Вы прекрасно нашли общее между женой лейтенантика в заштатной крепости и графом Тулузским. Кто мог представить, что успех решит то, что они родились в один день!

— Ну, если уж быть полностью объективным, то это обнаружил Идальго. И он же провел всю организационную работу.

— Конечно, конечно, только завербовал его я, а Вы дали ему подробные инструкции. Так что не сомневайтесь, доверие к Вам незыблемо..

Но если что-то пойдет не так, придется импровизировать, и вот для этого будет необходим мой авторитет. Иначе наши доблестные вояки такого наворотят, чего уже никто и никогда не исправит.

— Увы, не могу с Вами не согласиться. Жизнь частенько преподносит нам сюрпризы, и не всегда приятные. Помните, в прошлом году, в операции по связи. Откуда только вылез тот служака, что потащился за контрабандистами аж в Сен-Годенс.

Из-за этого кретина Живчика потеряли.

— А ведь этот кретин наверняка до сих пор служит. И именно в Сен-Беа. Кто знает, какая еще глупость может запасть в деревянную башку этого остолопа. Но главное сейчас не это. В конце концов, с четырьмя взводами гарнизона мы, с Божьей помощью, разберемся. Главное, чтобы маршал де Комон увел Окситанский полк на юг, к месту нашего отвлекающего удара. Иначе всю кампанию можно сворачивать. Если полк перекроет горную дорогу — все, нам успеха не видать.

— Идальго уже делает все необходимое. В последнем донесении он сообщил, что маршал проклинает нерешительность графа и именно на том дне рождения намерен заставить его передислоцировать полк к побережью. А мы еще действовать начнем, чтобы к этому дню подгадать. Так что никуда граф не денется, отправит полк на юг, и это будет мат.

— Все верно, но вот если все же не получится… Сможет Идальго нас предупредить?

— Увы, нет. Экстренная связь у него через голубей, но те летят в Барселону. Так что раньше, чем через неделю, к нам его сведения не поступят. А тогда все уже будет ясно в любом случае.

— Вот видите, мой друг, сейчас мое место здесь, в этих проклятых горах, в этом проклятом шатре.

— Вы как всегда правы, монсеньор.

Глава VI

Бал был в разгаре. Звучала задорная музыка, шикарные кавалеры танцевали с прекрасными дамами, люди пожилые собрались в дальнем углу зала и азартно сплетничали. День рождения удался на славу. Картину портил лишь господин де Комон. Человек, безусловно, уважаемый — кавалер, маршал Галлии, а с недавних пор еще и маркиз. Прислан Его Величеством для защиты западных рубежей и готовый ради этого собрать под собой все войска западных провинций.

Вон он, стоит в гордом одиночестве с насупленным видом, стараясь выглядеть немым укором имениннику и его гостям. Ну и пусть себе стоит — хороший праздник никакая статуя не испортит, даже такая заслуженная.

Граф Тулузский раздраженно начал кусать усы. Старый хрыч все-таки испоганил настроение, может радоваться. Легко ему — получил приказ и знай себе воюй. Красота. А ты попробуй мир сохранить, когда здесь и интервентов не надо — вассалы сами готовы друг другу в глотки вцепиться, а добрые церкви их еще и подзуживают.

Две трети населения Окситании — реформисты. Со своими войсками, полицией, даже судами и палачами. Но и две трети доходов графства от них же. Убери из города полк, и даже дьявол не предскажет, что может начаться. И не волнует этих нововеров, что кастильцы, как верные сыны Святого Престола, именно по ним первым и ударят. Главное здесь и сейчас дорваться до власти, порушить приходы истинной церкви.

А маршалу на это наплевать, у него, видите ли, приказ и идите вы все…

Конечно, если война, тогда да, тогда полк пойдет в бой, но ведь нет же ее пока и, Господь даст, не будет. Не впервой с западным соседом ругаемся, но до сих пор воевали только на северо-востоке. Так чего раньше времени суетиться?

Черт, черт, черт! Ведь обещал же графине сегодня только веселиться, да куда уж тут. Придется дать старому пердуну аудиенцию. Все равно не отстанет, так лучше побыстрее от него отделаться.

А маршал был зол не менее. Разведка четко сообщает, что от Барселоны выдвинулась армия, двенадцать тысяч человек, все, что может выставить Кастилия. Сейчас они накапливаются в пограничном лагере, отдыхают, но долго стоять не смогут. Армия или воюет, или разваливается, третьего не дано. Значит, решение в Мадриде принято и начнется все со дня на день, если уже не началось, пока он, словно нищий, выпрашивает полк, который и так должен ему подчиняться. Это вместо того, чтобы быть со своей армией, в которой всего девять тысяч человек… Стыд и позор! Было бы смешно, если б не было страшно. Без Окситанского полка дела галлийцев будут плохи. О, Его Сиятельство изволили сделать приглашающий жест, никак снизошли до аудиенции. Сплюнул бы, но нельзя — галантность, однако, чтоб ее.

В кабинете хозяин пригласил маршала присесть к изящному, тонкой работы столику, на котором стояло блюдо с фруктами. Лично поставил бокалы, налил вино. И собеседники замерли, словно дуэлянты перед схваткой. Хотя какие собеседники — беспощадные бойцы, просчитывающие начало поединка. Ибо после этого разговора кровь будет литься рекой в любом случае. Вопрос только в том, чьей прольется больше.

И едва должна была прозвучать первая фраза, словно первый разведочный выпад, в дверь постучали. Это было неожиданно, нелепо, никто не смел помешать словесному поединку титанов.

— Войдите! — раздраженно воскликнул граф Тулузский.

И в шикарный кабинет вошел военный в измятой, пропыленной дорожной одежде.

— Господин маршал, срочная информация из Перпиньяна. На рассвете кастильские войска вышли из Барселоны по средиземноморской дороге.

— Ну и что теперь делать? Ваше Сиятельство, вот что я именно сейчас и именно здесь должен делать? Дождались? Теперь мы успеем, лишь если полк выступит на рассвете.

— Да готово все, маркиз. Он выступит завтра на рассвете, — грустно сказал граф, — если я не хотел выдвигать полк, это не значит, что я ничего не делал. Обоз сформирован полностью, боекомплект, оружие, продовольствие, фураж — все погружено и готово к маршу.

— Я выезжаю немедленно! — воскликнул маршал и с неожиданной резвостью даже не пошел, а скорее побежал, из кабинета. И в дверях, словно на стену, налетел на могучего офицера в форме окситанского полка.

Пока обалдевший маршал приходил в себя и набирал воздух для резкой и решительной критики наглого богатыря, тот подошел к графу и громовым голосом доложил:

— Ваше Сиятельство, срочное сообщение из Сен-Беа. Кастильцы готовят прорыв в районе крепости силами до семи тысяч человек. Вот доклад коменданта крепости, — и передал запечатанный конверт.

Все неласковые слова, приготовленные маршалом, застряли в горле. Он бросился к графу и они прочли:

Командиру Окситанского полка полковнику де Монфор графу Тулузскому

Ваше Сиятельство!

Докладываю, что в четырех километрах от границы на сопредельной территории мною разведан палаточный лагерь Кастильской армии, рассчитанный на семь тысяч человек. В настоящее время лагерь полностью заполнен — мушкетеры, пикинеры и около тысячи рейтар. В лагере установлено шесть полковых знамен. Также отмечено девять орудий крупного калибра, в том числе, возможно, осадных. Разведку провел лично, достоверность информации — абсолютная.

Расчетное время сдерживания противника силами вверенного, мне гарнизона — не более двух суток.

Данный рапорт направлен начальнику штаба Окситанского полка. Еще два одновременно, направлены дежурному офицеру и Вашему заместителю.

Комендант крепости Сен-Беа майор де Баон.

— Доставить сюда курьера немедленно, — приказал де Комон.

Через десять минут, в шикарный кабинет шикарного, замка вошел усталый капрал в потной, заляпанной дорожной грязью простой солдатской одежде.

— В доставленном, тобой сообщении сказано, что, ты третий курьер. Тебе известно, где предыдущие посланники? — спросил граф.

— О первом, мне ничего, неизвестно, а второго, я видел на въезде в Тулузу. Убитым.

— Немедленно, послать людей. И ты, капрал, поезжай с ними, покажи тело.

Через час посланные вернулись. Тела на дороге уже не было, но, в указанном, капралом, месте обнаружилось присыпанное землей кровавое пятно, а в полусотне метров от него, убитая лошадь с уздечкой, на, которой стояло, клеймо, гарнизона, Сен-Беа.

А еще через полчаса в том, же кабинете за тем, же столом, сидели те же двое. Полковник и маршал, граф и маркиз. Только, не было, перед ними бокалов, как и не было, враждебности во, взглядах. Теперь они были не просто единомышленники. От принятого, сейчас решения зависела не просто, судьба, компании — судьба страны.

Не могла Кастилия выставить более двенадцати тысяч человек, негде было, взять войска. Сейчас там, на всю метрополию семь полков и это точно. Полки не создаются за месяц. Значит, один из ударов отвлекающий. И вот, здесь не дай Бог ошибиться. Если основной удар на Перпиньян, то, окситанцев надо, выдвигать туда, иначе кастильцы задавят числом.

Но, если этот комендант прав, то, прорвавшемуся через горы противнику противопоставить будет нечего. Галлийцев зажмут, в клещи и раздавят как орех.

Де Баон… А ведь где-то, маршал о нем слышал.

— Граф, что, можете сказать об этом, майоре?

— Ничего, особенного, не могу, его в Сен-Беа через мою голову ставили. Прямиком, из столицы, приказом, самого военного, министра, лично. Де Баон тогда капитаном, был, наглым до, невозможности. А через два года стал майором, и тоже в обход меня. В полк обращается только, по, вопросам, снабжения и выбивает все до динария. Мои тыловики от него, стонут, но, сделать ничего, не могут. Инспектируют его, каждый год — ни одного нарушения. Пытались эти мерзавцы на, него, в Париж жаловаться, в ответ, мне такое письмо, оттуда пришло, что до, сих пор вспоминать не хочется. Так что, я с ним, не знаком, и знакомиться не собираюсь.

Что, же, подумал де Комон, надо, принимать решение. Итак, имеем две взаимоисключающие информации, подученные от двух столичных ставленников. Один — от военного, министра, другой от де Шутта. И кто из них прав — черт его, знает. Проверить бы… Да не выйдет. Даже голубя посылать поздно.

— Давайте еще раз переговорим, с курьером, — предложил де Комон, по-крестьянски почесывая затылок, — покрайней мере, поймем, что, творится в крепости.

Однако, в замке того, не оказалось. Оглушенные криками графа и взбодренные зуботычинами маршала адъютанты нашли его, следующего, под конвоем, на допрос к шевалье де Варгу. Конвоиры, трое хмурых мужчин неопределенного, возраста и неприметной наружности, попытались возражать, вроде как они в армии не служат и вообще у них свое начальство, но, с уважением, отнеслись к пяти направленным на, них шпагам. И несчастный капрал, освещая помещение невероятным по, сочности синяком, предстал перед могущественными вельможами.

— Ты, парень, откуда родом? — с отеческой интонацией бывалого, командира начал де Комон.

— Здешний я, из Тулузы, Ваша Сиятельство. У меня и жена отсюда, и вся родня здесь проживает.

— Это, очень хорошо, капрал, просто, отлично, А вот теперь расскажи, ты знаешь, что, было, написано, в донесении?

— А как же! Я же вместе с господином, майором, за кордон ходил. Пятеро, нас было, — господин майор, сержант Ажан, я и двое солдат. Вот нас троих в курьеры определили. То, есть солдат, и меня. А господин майор, когда меня отправлял, сказал, что, везу я доклад о, том, кастильском, лагере. Ох и большущий это, лагерь, Ваше Сиятельство! Я таких и не видел никогда. И народу там! И солдаты, и лошади, и телеги. Даже пушки, — девять штук, точно-точно, я считать умею.

— Сколько, все же палаток?

— Вот тут, точно, не скажу. Они, на самом, деле, не одним, лагерем, стоят. А вроде шестью, их с одного, места, и не увидишь. Господин майор с господином, сержантом, долго, считали, а я точно, не знаю, но, много. Я видел окситанский полк на полевом, лагере, так там, палаток не сравнить, насколько, больше. Вот что, точно, скажу — восемь знамен видел. Одно, у кавалеристов, шесть вроде как полковые и одно, в центре, кастильское.

— Ну смотри, капрал. Если правду сказал — награжу, но если соврал — ни тебе, ни жене, ни детям, твоим, не жить, — закончил разговор маршал. — Адъютант, арестовать, глаз не спускать, головой за него, отвечаешь.

Вот после этого, разговора и был принято, решение, подарившее защитникам Сен-Беа шанс выжить. Наутро курьер увез в Перпиньян приказ готовиться к встрече кастильской армии, занять удобные позиции и активной обороной не допустить прорыва противника в Окситанию.

А де Комон, лично, возглавив окситанский полк, выдвинулся в направлении Сен-Беа. Расчет на, то, что маршал уведет его на юг к Перпиньяну, провалился. Собственно, этим, маневром исход боевых действий был предрешен, о чем, пока никто, включая самого, маршала, не знал. И солдаты с обеих сторон продолжали готовиться убивать и умирать в этой, по, сути, уже бессмысленной войне.

Глава VII

Все-таки человек так устроен, что не верит в грядущие катастрофы. Мы устраиваем застолья за день до прихода урагана или играем свадьбу перед смертельной битвой. А что, это же еще не началось, так давайте проживем еще один день счастливо, а там, глядишь, все будет хорошо. Ну бывают же чудеса! Ну хоть иногда…

Примерно так рассуждали офицеры крепости Сен-Беа, собираясь в таверну на день рождения жены лейтенанта де Фье. Разумеется, они не были наивными простофилями, готовыми оставить гарнизон без командования накануне войны. Но днем, во время обеда, почему нет? От таверны до крепости полчаса пешком, да и дел то всего — поздравить женщину, вручить подарки, выпить по бокалу вина, ну и, заодно, пообедать. Всего-то час — полтора. Рассиживаться некогда, у всех дел невпроворот.

Да и порядок никто нарушать не собирался. Де Баон официально назначил на этот час исполняющим обязанности коменданта сержанта Ажана, оговорил пароль при возвращении — «Шампань», отзыв — «Дижон», и дружная офицерская компания отправилась праздновать. Но не вся. Утром де Савьер из-за какого-то пустяка умудрился вдребезги разругаться с де Фье и, несмотря на приглашение, остался в крепости лелеять свое самолюбие.

Однако гулянка затянулась. Через три часа Жан отправил в таверну вестового, который, вернувшись, четко доложил, что был послан в…, на… и к… То же самое доложили вестовые, посланные через и четыре, и пять часов.

Только когда сгустились сумерки, к закрытым воротам крепости подошли вдребезги пьяные де Баон с де Фье во главе батальона под галлийским знаменем и, поминая всех святых вперемешку с чертями, потребовали открыть ворота и пропустить их и следовавший за ними отряд, присланный на усиление мудрым маршалом де Комоном.

А находившийся на крепостной стене Жан в душе прочел молитву за упокой душ своих командиров и, вероятно, несчастной именинницы. И дело было не в том, что де Баон при жизни никогда не ругался именами святых. Ругался виртуозно, но не так. Все было страшней. Своим магическим зрением он увидел над головами офицеров свечение, спутать которое не мог нигде и ни с чем. И коричневые нити, уходящие от этих уже не людей — зомби. В ущелье у деревни Фаж это была женщина и трое детей. Здесь — офицеры, с которыми еще днем разговаривал, даже позволил себе шутить.

— Лейтенанта де Савьера сюда, срочно, — приказал он ближайшему солдату, а после краткой паузы добавил, — и командиров взводов.

— Господин лейтенант, мне кажется, или офицеры под заклятием? — спросил Жан, когда все поднялись к нему на стену.

— Да пьяные они, не видишь, что ли? Как тебе такое в голову пришло? Тоже мне, маг-любитель от сохи.

— Напиться сейчас? Только не де Баон и не де Фье. Они могут выпить, и крепко, но никогда перед построением. Не было такого за два года. Тем более в такой обстановке, когда война на носу. И ругается де Баон необычно, не как всегда. Все сегодня с ними не как всегда. Ни разу де Баон на вестовых не кричал. Его однажды с бабы сняли, так на орехи досталось всем, дежурный сержант потом неделю икал, но к вестовому претензий не было. Я слышал о заклятии тихого слуги, Вы уверены, что это не оно?

— Чего?! Мальчик, это заклятие не всем выпускникам Марле под силу, ты вообще представляешь, о чем говоришь? Чтобы в нашей дыре нашлось два боевых мага такой силы? Забудь, для тебя это только сказки. Открывай ворота и иди проспись, сам небось напиться уже успел.

Ну и как с таким разговаривать? А ведь даже плюнуть с досады нельзя — нечего людей перед боем нервировать.

— Господа сержанты, боевая тревога. Гарнизон в полную боевую готовность, всем занять места согласно плану обороны. Только тихо, чтобы никаких криков и, не дай Бог, сигнала трубы. Исполнять!

Командиров взводов как ветром сдуло. Да, как и маг, они не понимали происходящего, но подчинились беспрекословно, как намертво заучили во время бесконечных тренировок.

И едва солдаты расположились на стене, Жан прокричал:

— Шампань!

— Дижон! — правильно ответил «де Фье».

И тут же — Клиссон! — прокричал «де Баон».

Мгновенно тела офицеров даже не упали, они сложились, как отпущенные кукловодом марионетки. Упало галлийское знамя и поднялось кастильское, первые шеренги расступились и к стенам замка бросился отряд с невесть откуда взявшимися штурмовыми лестницами. Если бы галлийцы открыли ворота, судьба крепости была решена.

Но это если бы. Однако лестницы все же приставлены, ударные группы прикрывает плотный мушкетный огонь, яростная, профессиональная атака… Но к ней были готовы — тяжелые лестницы сбрасываются заранее приготовленными рогатинами, ответный мушкетный залп сверху, практически в упор, страшным ураганом выкашивает ряды атакующих, со стороны защитников слышны четкие команды командиров. Все ясно — попытка захвата крепости с ходу провалилась, надо отводить оставшихся и переходить к осаде, чего кастильское командование стремилось избежать всеми силами. Обидно, но не страшно, такой вариант предусмотрен, а у галлийцев выбиты офицеры, если, конечно, не считать мага, но он же не командир, его к другому готовили, так что не все потеряно — долго крепости не продержаться.

— Жан, извини, был не прав, — обратился де Савьер после боя.

— Принято, господин лейтенант. И еще, с этой минуты я сержант Ажан, комендант крепости Сен-Беа. Нам в ближайшее время будет тяжело, смертельно, тяжело, и субординация — это лишний шанс для всех остаться живыми.

— Понял, господин комендант! Какие будут приказания? — четко, без капли иронии в голосе спросил маг.

— Лично. Вам. — отдыхать. Завтра потребуются все Ваши силы. Помните, Вы наш плавный резерв. Поэтому вовремя боя находиться рядом со мной, вступать в драку только по моей команде.

Все действия гарнизона, в сложившейся ситуации были отработаны и не требовали специального вмешательства. Ажана… Пришлось назначить командира артиллеристов взамен очевидно погибшего офицера и своего преемника на посту командира взвода. И ждать. Это очень трудно. — ждать начала атаки и не иметь возможности что-либо изменить.

Ночью Жан, на правах коменданта, перечитывал переписку де Баона. Без какой-либо цели, так, чтобы отвлечься от тоски. И в одном из ящиков стола, среди бумаг, приготовленных для сожжения, нашел приказ. Майор счел его формальной бумажкой, разосланной каким-то клерком по всей стране в надежде, что где-где-то чтото получится. Нет, ну правда, откуда в этих горах было взяться… незаконнорожденному принцу Галлии! Вообще-то предыдущий король особой верностью жене не страдал и бастардов успел настрогать немало. Новее они были вроде как бастардами официальными, а вот один умудрился затеряться. И предписывалось де Баону, как, очевидно, и многим и многим его коллегам, того принца найти, арестовать и под конвоем! отправить в столицу.

Вот так просто. — арестовать и отконвоировать. Брата короля. Утешало, одно. — о парне было известно только что ему восемнадцать лет и он может, быть похож на Его. Величество. А по таким приметам искать можно, долго и с заранее известным результатом.

И только Жан, знавший об идентичности аур короля и де Савьера, понял, что именно с этим принцем ему завтра идти в бой. А потому арестовывать его не собирался ни завтра, ни когда-нибудь вообще.

Следующий день начался с артиллерийской дуэли. Единственным местом, пригодным для установки четырех осадных орудий кастильцев, оказался поворот дороги, почти под выступом скалы, в которой галлийцы заложили фугас. Но именно что почти — в случае взрыва пушки оказывались вне зоны поражения, ближе к крепости. Таким образом, противник сразу получил преимущество. — на таком расстоянии картечь была бесполезна, а вероятность попадания в его орудия ядрами — не высока, практически ничтожна. Одно, радовало. — толку от обстрела стен тоже было мало. Осадные орудия эффективны метров с трехсот, не допустить их на это расстояние галлийцам было вполне по силам.

Более того, под обстрелом оказалась боковая, примыкающая к скале стена. Ворота же, самое уязвимое место обороны, находились в центре главной, практически неприступной стены, что протянулась параллельно, реке и дороге. И подойти к ним можно либо по крутому склону, либо по длинной, извилистой, отлично простреливаемой тропе.

Так что всю крепостную артиллерию Ажан с чистой совестью сосредоточил против пушек противника. Чего, как оказалось, кастильцы и добивались.

Дорога в ущелье идет по правому берегу Гаронны. Он более пологий, что и позволило построить на нем и крепость, и, немного дальше от границы, сам поселок. Левый берег для войск непроходим. Но это для войск, амати с небольшой охраной, как оказалось, смогли по нему пройти и расположиться напротив крепости. Из мушкетов их не достать, из пушки попасть по одному человеку невозможно.

Главная сила магов — точность и скорострельность. И страх. Летящие с воем ядра страшны, но понятны. На выстрелы можно, отвечать выстрелом, а что делать, когда вокруг тебя вспыхивает воздух? Дворяне еще могут увидеть летящие огненные шары, а как быть простолюдинам? Вот только что все было, тихо, и вдруг стоящий рядом человек сгорает, в магическом пламени. Или с грохотом сотрясается стена, из которой вылетает кладка, рушатся защитные зубцы, давя защитников, словно перезрелые ягоды.

Стена, обращенная к реке, считавшаяся неприступной, оказалась под главным ударом. Солдат пришлось отправить вниз, Жан и де Савьер остались ней вдвоем.

— Лейтенант, не пытайтесь отбивать заклятия, уводите их в сторону! Вниз, вверх — главное, чтобы не попадали в стену!

— Понял, не дурак! Командир, а Вы здесь зачем? Только, мешаете! — прокричал маг.

А дальше ему стало не до разговоров. Удары кастильцы наносили слаженно, точно. Попытайся де Савьер вступить в прямую дуэль, он продержался бы минут пятнадцать. Но и сосредоточившись на отводе заклятий, его резерва хватило ненадолго. Однако, у защитников крепости нашелся свой козырь — возможность Жана работать с чужой магией. Увлеченный схваткой, лейтенант не заметил, что в сторону улетают, даже те заклятья, отклонить которые он сам не успевал.

Да, не так эффективно, но свою часть работы Жан делал. А главное, он смог направлять часть магии из вражеских заклятий на подпитку де Савьера. Тем не менее, ближе к вечеру лейтенант оказался на той грани истощения, за которой смерть мага неизбежна. Пришлось отправить его в казарму, а самому остаться отбивать удары. К счастью то ли силы противников, оказались на исходе, то ли они побоялись оставаться ночью на негостеприимном левом берегу, во всяком случае, с наступлением сумерек магические атаки прекратились. Юный комендант смог перейти на стену, подвергавшуюся артиллерийскому обстрелу, и понял, что командир гарнизона из него неважный. В пылу сражения с магами он абсолютно не контролировал действия кастильских солдат. А те умудрились построить на убойном расстоянии перед крепостью полноценные флеши, куда осталось только подвести осадные орудия.

«Два дня мы были в перестрелке, что толку в этакой безделке»[3] — вспомнились строки из прошлой жизни. Счастливые, у них были эти два дня, а здесь придется умирать уже завтра. Что же, вечной жизни не бывает, но побороться с костлявой надо. Иначе, зачем в крепости санитары? И на плацу, назло всем уставам, были установлены чаны, в которых кипятились бинты и вата, точнее ленты мягкой ткани и корпия — других перевязочных материалов этот мир еще не знал. Как не представляли бойцы тылового, капральства, зачем их заставили чуть не до блеска вымыть караулку — самое большое после казармы помещение замка. Ясно, что для госпиталя, но, по большому счету, не все ли равно раненным? А командир свирепствовал, не стесняясь ни в выражениях, ни, прости Господи, в тумаках. Никогда за ним такого не замечали — видать власть юнцу голову вскружила. Но рука у парня тяжелая, так что чистили и мыли хоть и за страх, но на совесть.

А остальным — спать. Спят, спят солдаты, спят капралы, лейтенанты, лейтенанты и сержанты.[4] Лейтенант, правда, один, но спит как младенец. И слава Богу, без него крепость не удержать. Собственно, ее и так не удержать, но знать это положено только командиру. Знать и молчать, так молчать, чтобы эта мысль и в голову никому не пришла, потому что иначе будет то, что страшнее смерти — паника и позор.

Все умирают. Но позади страна, ставшая родной, люди, по которым захватчики пройдут катком убивая, насилуя, разоряя. Галлийцы, когда интервенты, не лучше, это правда. Однако сейчас не они напали, а значит надо держаться. Мир лучше не станет, попробуем просто защитить людей.

— Можно посидеть с тобой?

— Шарль-Сезар? Я думал вы уехали. Что цыганам делать на нашей войне?

— Нечего, — мальчик сел у костра рядом, — поэтому они и ушли.

— А Вы, господин виконт? — с легкой насмешкой спросил Жан.

— А я виконт, и я не служу Кастилии, — парень говорил спокойно и совершенно серьезно, — я галлиец.

— Ты знаешь, что твой отец служил Кастилии?

— Знаю, это его право. Я решил служить своей стране. — И сразу, без паузы, тем же спокойным тоном, — Сколько нам осталось жить?

— Зависит от того, как будем воевать.

— Я не могу воевать, я еще мал. Но я не верю, что бесполезен. Найди мне дело.

— Иди помогать санитарам. Завтра у них будет много работы, — и тихо, чтобы никто не услышал, — удачи Вам, будущий граф.

Жан проснулся за час до рассвета. Часовые доложили, что в районе кастильских флешей мелькали факелы, слышались крики. Что же, все ясно. Ночью осадные орудия подкатили к крепости и теперь надо ждать штурм.

— Гарнизон, подъем! Второй и третий взводы, занять позиции для обороны! Первый и четвертый — приготовиться к вылазке!

Логика простая. Исходные позиции штурмовиков должны быть или в зоне поражения фугаса, или за ним. Если их отсечь взрывом, можно уничтожить пушки.

Это не трудно, достаточно, взорвать порох в устье стволов, сделать то, что накрепко отработано на занятиях. Остался пустяк — сделать и остаться в живых. Хоть кому-нибудь.

— Лейтенант, как только будете готовы — взрывайте фугас. И хотя бы два удара по позициям противника, пока наши до них не добегут.

Потом отдыхайте, готовьтесь к повторению вчерашней дуэли.

— Понял, командир. Светает, можно бить.

— Открыть ворота, вылазка! Ваше слово, лейтенант.

И оно рвануло. Не было никакого грома, только мягкий «пых» и растущая в первых лучах восходящего солнца радуга ударной волны. И сползающая на кастильских солдат гора, от которой нет спасения.

Однако рядом с пушками, не попав под обвал, стоит пехотная рота. Часть знаменитой кастильской терции, лучшие солдаты Европы, не умеющие отступать. Им бы только прийти в себя и понять, что надо всего лишь выстоять под атакой — сделать то, что они умеют как никто. Защитить батарею.

Галлийцы не дали такой возможности. Быстрая атака оттеснила противника от пушек, заряды в стволы, поджечь фитили и можно отходить. Четыре взрыва уничтожили батарею, но кастильцы слишком хорошие воины, уже успевшие осознать, что их больше. И у них отличные командиры, вовремя понявшие, что на плечах отступающих можно ворваться в крепость.

— Лейтенант, бейте по задним рядам кастильцев. Если я не вернусь — берите командование на себя.

— Куда тебя черт понес?! — де Савьер в горячке вновь перешел на «ты».

Отвечать некогда. На тренировках этот маневр неоднократно отработан, но с офицером в главной роли. Отчаянный прием для отчаянной ситуации.

Поверят ли бойцы сержанту? Если нет — конец. Но и другого пути нет.

— СТАРКАД!!!

Состояние, в которое могут входить только чистокровные дворяне. Страшное состояние измененного сознания берсерка. Одинаково опасное и для своих, и для врагов. Разница только в том, что свои знают, куда бежать.

Вновь привычно замедлилось время, вновь жажда крови и боя затуманила разум, вновь крики боли и звуки разрубаемой плоти приносят счастье, выше которого нет ничего в этом мире! Мелкие человечки пытались сопротивляться — кому? Бежать — куда? Жану вначале смешно, потом весело, вот оно, счастье! Их смерть и его слава! Есть! Есть упоение в бою! Упоение в бою… Где я это слышал… Не успеваю… Все?

— Если ты ему действительно благодарен — забудь об этом.

Глаза еще не открываются, но слух вернулся.

— Забыть, как он подарил нам жизнь? — знакомый голос. Шарль-Сезар что-то отстаивает с мальчишеской горячностью. Рядом де Савьер. Интересно, о чем они?

— Пока только еще один день. Хотя я давно, заметил, что вся жизнь именно, из них и состоит, из дней.

— Скажи, лейтенант, почему ты рванул за ним? Почему тащил на спине как мешок? Ты же маг. Я сам видел, как ты телегу по воздуху передвинул, почему его не смог?

— Не знаю. Пытался — не получилось. Пришлось по старинке, на горбу. Благо кастильцы бежали от него быстрее, чем я к нему.

— А сегодня еще будет штурм?

— Обязательно, — это уже Жан, пришедший в себя, но способный пока только говорить, — Лейтенант, мы с Вами наверх. Если у врага нет пушек, то сейчас в дело вступят Ваши коллеги. Помогите.

Едва сержант и де Савьер поднялись на стены, кастильские маги начали обстрел. Вновь летели огненные шары, вновь лейтенант уводил их вверх, только помощи от сержанта в этот раз не было. Вновь на двор крепости летели выбитые камни, вновь содрогались стены крепости от ударов, отбить которые не удалось. И, как и в прошлый день, галлийские артиллеристы поливали картечью дорогу, не давая кастильцам возможности выйти на позиции для штурма.

Два дня мы были в перестрелке… Мы ждали третий день.

В сумерки Жан остановил де Савьера.

— Я могу еще!

— Это приказ. Извините лейтенант, но я не буду ничего объяснять.

— Воля Ваша, барон.

— Я не барон, — не сказал, а скорее прорычал Жан.

— Я вспомнил Вас, господин де Безье. И не понимаю, почему Вас это злит, я ведь знаю, что обязан Вам жизнью.

— Если вспомнили меня, то вспомните, пожалуйста, что я теперь не барон и не де Безье. А насчет жизни — все мы в этой крепости друг другу обязаны. И именно, ей, этой самой жизнью, какой бы короткой она ни оказалась. Помогите пройти в кабинет и не обращайте внимания на обстрел. Что могли мы сделали, остальное в руках Божьих. Но сегодня стены не рухнут, поверьте.

В кабинете Жан показал де Савьеру ту бумагу, о розыске королевского, бастарда.

— Смешно, — грустно, сказал де Савьер, — здесь война, а ты такой чепухой интересуешься. Мало, ли, кто, кого ищет, тебе то что?

— Не тебе, а Вам! — сержант со злостью грохнул кулаком, по столу, — пока я командир, пока мы воюем, только «Вам», лейтенант. И это не блажь. Это. — шанс выжить и для нас с Вами, и для солдат, и для того, мальчишки, с которым, Вы недавно, болтали. А разыскиваемый — это Вы.

Дальше был долгий разговор двух людей, не раз спасших друг другу жизни и знавших самые главные тайны друг друга. А с кем еще в этом, жестоком, мире можно, быть откровенным? До, конца — ни с кем. Незачем де Савьеру знать, кем на самом, деле был Жан де Безье. А вот знать, что кавалер Голубой Звезды не может быть опасен для члена королевской семьи, наверное, да, надо.

Как и кавалеру, пусть и лишенному дворянства, надо, быть уверенным, что, этот родственник не опасен для самого, короля.

Впрочем, история оказалась самая обычная. Королевская блажь в поездке, тяжелые роды, закончившиеся смертью матери, и ее сестра, усыновившая мальчишку. Король не знал даже, кого, затащил в постель, тем более о, сестре невольной любовницы, давно, сменившей фамилию.

Только, царящее над страной заклинание защиты короны отслеживает всех возможных претендентов на трон. Оно-то, и обнаружило, неучтенного, принца, пусть и бастарда. И закрутилась машина государства. Все просто. — сначала схватить, а уже потом, думать о том, что с арестованным, делать.

— Как Вы узнали, что, разыскивают именно, меня?

— А как я смог войти в старкад? Не знаю. На обряде лишения дворянства что-то, пошло, не так. И что теперь? Вы будете изучать меня, как магический феномен? Или мы просто, постараемся друг другу помочь? Если второе — вот рука.

И шевалье де Савьер, вопреки сословным законам, пожал руку простолюдину.

Вот так, в осажденной пограничной крепости, не очень надеясь пережить следующий день, простым рукопожатием был скреплен союз, впоследствии круто, изменивший судьбу не только. Галлии, но, и всей Европы, и, по, большому счету, судьбу всего, этого мира. Однако, ничего, этого, воины не знали, да и не желали знать, а потому просто молча разошлись. Лейтенант. — отдыхать, сержант — проведать раненных, оценить повреждения, проинспектировать вооружение. Каждый — готовиться к бою. А чего, трепаться? Мужчины договорились.

Разговор в кастильском лагере.

— Друг мой, я не понял. Что происходит? По моим, расчетам, этот бокал я должен был пить в крепости. Сегодня у меня был маршал, ругался как заправский капрал. Не скрою, я сам с трудом подавляю желание поминать демонов в тех же падежах и в той же последовательности. Ваше мнение — в чем мы ошиблись или чего не учли?

— Не могу понять, монсеньор. Все шло правильно. Мы заманили офицеров, тихо убили. Только женщина умирала тяжело. — оказывается на беременных этот, яд действует долго, но в целом все прошло гладко. Маги взяли под контроль коменданта и его заместителя, под видом галлийского подкрепления подвели к крепости штурмовой отряд. Все было исполнено, великолепно, поверьте, это не метафора.

— И тем не менее…

— Увы, именно тем не менее. Комендант, не был порабощен до конца. Черт, даже не комендант, а его труп! Кто может представить себе сопротивляющийся труп?! Маги сказали, что такая возможность существует, но только теоретически

Если жертва перед смертью поймет, к чему ее готовят, и ускорит, свою смерть в обмен на остаток сознания. Фактически самоубийство, за которое дьявол платит этим самым остатком. Как-то так, я не специалист. Грубо, говоря, комендант должен был понять, кто и что с ним сделал, осознать зачем и не просто искренне пожелать умереть. Ему пришлось согласиться уничтожить свою душу! Ни рая, ни ада, вообще ничего. Выбрать ничто в обмен на краткое сохранение части свободы воли.

— И тем не менее…

— Но даже в этом невероятном случае у штурмовиков были шансы! Полностью готовый батальон против расслабленной бездельем роты галлийцев. Однако, они, как выяснилось, вовсе не были расслаблены, они ждали. Почему? Что их насторожило? Хорошо, они могли что-то знать о нашей подготовке.

Но они были готовы не вообще, а именно в этот момент. Находились на боевых позициях с заряженными мушкетами. Не понимаю. И еще. В крепости только один дворянин — лейтенант, де Савьер, маг. Но сегодня прикрывая отступление, кто-кто-то из галлийцев вошел в старкад.

— ?! Вы уверены? Может просто хороший боец?

— Положивший не менее взвода? Обративший в бегство первую роту первой терции? Упавший после пяти минут даже не боя — избиения? И, кстати, вынес его офицер-маг. Скорее всего, именно де Савьер. Тогда кто же дрался? Других дворян в крепости нет, нам ли не знать.

— Мы не боги, друг мой, нам не дано знать все. Но вот о чем я подумал. Сказано: «Нет большей той любви, как если кто живот свой положит за други своя». А если душу положить, как тот майор?

Глава VIII

Утром все началось снова. Магический обстрел из-за реки, защита де Савьера, подкрепленная помощью Ажана. Стены крепости дрожат, но еще держатся.

В другой ситуации кастильские солдаты могли бы, наплевав на потери, за счет численного превосходства прорваться к крепости, только эта слишком хорошо стоит. Пока стены целы — штурм невозможен. Поэтому лупят два кастильских мага, сколько есть сил. Но большая часть заклятий летит мимо. Как долго продержится крепость — неизвестно, однако время работает на галлийцев, так что надо бить, бить и бить, пока не проломится стена. Тогда все, тогда защитникам конец. Даже если каждый галлиец заберет с собой пятерых кастильцев, это ничего не изменит. Армия мадридского престола прорвется на равнину, и никто уже не сможет ее остановить.

Если, конечно, проклятый лис де Комой не поймет в чем дело и не запрет горы. Поэтому важен каждый день, поэтому маги бьют.

Но как-то без огонька что ли, словно ожидают чего-то. Жан чувствовал подвох, ждал его каждую секунду, но не понимал, откуда он придет.

Ночью первое капральство четвертого взвода, лично натасканное Жаном на нестандартные действия, направлялось на вылазку.

— Равняйсь, смирно, слушай боевой приказ! Переправиться на левый берег, организовать засаду и по команде из крепости обстрелять магов в упор. И смотрите — берегите себя. Я не желаю потом отрабатывать ваши долги с вашими бабами! Ребята, я в этом деле не герой, меня на них на всех не хватит, так что не подведите — возвращайтесь и ублажайте их сами! — солдаты негромко засмеялись.

И это тоже долг, тяжелая ноша командира — шутить, отправляя товарищей на смерть, дать пусть призрачную, но надежду на возвращение.

Бесшумными тенями бойцы выскользнули через потайной ход, спустились вниз по течению, переправились и вышли на позиции на левом берегу. Все много раз отработано, оружие готово, порох сухой.

И не важно, что магов так просто не убить. Если ударить в нужное время, то с позиций они убегут, так предписывает их Устав. А значит, еще один день будет выигран. Здесь главное не спешить, угадать момент.

Взрыв прогремел в полдень, когда де Савьер подошел вплотную к порогу своих сил. На этот раз рвануло звонко, резко. Сработал тот самый фугас, что должен был прикрыть крепость от обстрела сверху. Сам, без команды де Савьера.

Перенастроенный Жаном амулет среагировал на сотворенное рядом с ним заклятье. Грохот, нечеловеческие вопли, части тел, упавшие во двор крепости.

Вот он, шанс, который нельзя упустить! Сигнал трубы, и галлийская засада ожила. Куда уж полетели пистолетные пули — неизвестно, но уходящую вдоль берега группу кастильцев в зеленых плащах магов и их защитников из крепости увидели, обстреляли из пушек. Тоже не надеясь на результат — для картечи далеко, а от ядер в такой ситуации толку нет в принципе. Но главного защитники добились — маги их в этот день не беспокоили. Еще один день обороны, завоеванный ценой капральства — из десяти ушедших не вернулся ни один, противник воевал грамотно.

Только ближе к вечеру Жан, взяв в сопровождение одно из капральств, под прикрытием кустов, росших на склоне горы, поднялся на вершину. Туда, где сработал фугас. Поднялся так, для очистки совести. После такого взрыва живых не могло остаться, но порядок есть порядок.

Собственно, увидели то, чего и ожидали — исковерканные тела, оторванные конечности, страшная, но обычная картина.

— Тела собрать, завалить камнями. Капрал, выполняйте.

— Жан! — послышался слабый голос.

Метрах в десяти от сержанта лежал человек без ног. Маг. Раны полностью зажили, но, видимо, на это ушли все силы. Аура была истощена полностью, после этого только смерть.

— Жан, подойди, у меня нет сил кричать.

Дьявол! Будь проклята эта война! Будь трижды проклят тот, кто ее начал!

На поросшей чахлой травой вершине умирал граф де Салданья. Иньиго, мальчишка, который два года назад в Марле хвостиком ходил за Жаном. Кастильский гранд и даже по меркам Академии необыкновенно одаренный маг. С детским восторгом он учился разводить костер без волшебства, помогал построить первого в этом мире воздушного змея, а потом часами носился с ним по окрестным полям, весельчак и заводила умирал на этой войне, даже не подозревая о ее бессмысленности. Сколько ему сейчас? Кажется, пятнадцать.

— Слава Богу. Я оказался прав, я никогда не верил в твою смерть. Жаль, самому осталось недолго…

— Не надо говорить, Иньиго, побереги силы. Сейчас мы спустим тебя в крепость, там хороший маг, он поможет.

— Я сам неплохой маг. Ты не понимаешь, мы чувствуем приход костлявой… Слишком сильный взрыв… Что это было?

— Порох, камни и амулет, настроенный на любое колдовство.

— Здорово придумано. Нас такому не учили. Жан, дай мне руку, не отходи пока я… Пожалуйста, мне страшно… — Парень достал из-под рубахи амулет. — Вот, возьми, отдай маме. Не сейчас, когда сможешь, ну хоть когда-нибудь…

— Отдам, если выживу.

— Выживешь. — Иньиго слабо улыбнулся и попытался сжать руку друга. — Я верю, ты сможешь. Жан, а спой мне. Ну ту, что ты пел в Марле, о борьбе.

— Конечно. — И, сев рядом, Жан тихонько, запел сорванным, охрипшим, голосом, ставшим, так похожим, на голос автора баллады, —

Средь оплывших свечей и вечерних молитв, Средь военных трофеев и мирных костров, Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастроф…[5]

Мальчик умер на пятом, куплете, так и не услышав, что будет, когда рядом, рухнет израненный друг, и над первой потерей ты взвоешь, скорбя…

Хоронить кастильцев не было, ни времени, ни сил. Останки просто, сложили в кучу и закидали камнями, чтобы зверье не растащило. Кто выживет в этой драке, тот и отдаст последний долг.

Вечером, после обхода госпиталя и поверки, Ажан сидел у костра близ крепостной стены, наслаждаясь тишиной и не думая, что эта самая стена почти разрушена, и завтра в ней неизбежно, пробьют пролом, удерживать который попросту некому. Из двухсот девяти человек гарнизона в строю сто, пятнадцать. Включая мальчишку де Сент-Пуанта, который наотрез отказался покидать крепость.

— Это, моя присяга Галлии. Я или буду служить ей, либо, погибну здесь и сейчас.

И все. Слово, сказано, дворянин ему не изменит. Пашет, в госпитале, меняет и стирает загаженные и окровавленные простыни, кормит, и поит, помогает перевязывать, выносит и закапывает, ампутированные конечности На зубах, из последних сил, но держится, спасает жизни.

Только, кто, спасет его? Завтрашний день будет последним. Защитники и так совершили чудо, продержавшись три дня. Пережить четвертый — это уже за гранью человеческих возможностей. Потому и не думал об этом Жан. Просто, к стене госпиталя была прислонена китара. Хозяина, сегодня убили, и товарищи вынесли ее на улицу — берите, кто, хочет. Сержант за все время службы в крепости не пытался играть, а сейчас все-таки взял инструмент в руки. Струны резали отвыкшие пальцы, но, мелодия лилась, словно, сама, рождалась в этих суровых горах.

«Ночь подошла, сумрак на землю лег, тонут, во мгле пустынные сопки, тучей закрыт восток…» Жан запел с детства знакомый вальс, который частенько, играл в Клиссоне с очаровательной Сусанной де Ри. Галльские слова рождались, словно, их диктовал кто-то, свыше. «Спите, бойцы, спите спокойным сном, пусть вам приснятся нивы родные и отчий далекий дом».[6]

Измотанные и израненные солдаты собрались вокруг и слушали, слушали… «Утром, в поход, бой нас кровавый ждет. Спите герои, вы не погибли, если страна живет».

— Командир, спой еще. Эту же, нашу.

Когда старый русский вальс успел стать своим, для этих галльских солдат, — неважно. Как неважно, что на пальцах, берущих аккорды, выступила кровь. Кровь — ерунда, если песня поможет, завтра драться и, чем все-таки черт, не шутит, кому-то, выжить. И снова и снова звучало, над пиренейским ущельем: «То не залп с полей долетел, это, гром вдали прогремел, и опять вокруг все спокойно, все молчит, в тишине ночной».

Утром к крепости подошли парламентеры. Условия сдачи были самыми почетными — гарнизону предлагалось уйти с оружием и знаменем. Раненым гарантировался уход. Живите, мол, ребята, будьте даже счастливы. А мы здесь своим делом займемся. Что вам, в конце концов, до, сожженных деревень и разрушенных городов. У нас, в Позднем Средневековье, так принято, дело житейское.

Жан посмотрел на своих солдат. Да, вымотанные и израненные, да, обреченные, но руки сжимают оружие, а в глазах то спокойствие бывалых воинов, с которым идут до конца. Нет, братцы-кастильцы, не так. Мы здесь не для красивых маршей под знаменами. Мы защищаем свою страну. Так что спасибо за предложение, но мы останемся. И вы останетесь, пока хоть кто-то из нас жив.

Ничего этого сказано не было. Прозвучало, простое короткое «Нет», и парламентеры, спокойно пожав плечами, ушли.

Стена не выдержала незадолго, до полудня, и к образовавшемуся проему рванула кастильская пехота. Не обращая внимания на картечь, на непрекращающийся мушкетный и пистолетный огонь, на магические удары де Савьера. Не считаясь с потерями, враг лез и лез по склону. Только, бы добраться до стены, только бы ворваться в эту проклятую крепость, что стоит себе, словно оспаривая право на вечность у великого. Рима.

Жан в который раз прочел в душе молитву в память строителей.

Расположи они стены чуть ниже, и врага было бы не удержать. Подними их чуть выше, и стала бы бесполезной артиллерия.

Главная ударная сила кастильцев — железные терции, состоящие из пикинеров и мушкетеров. На поле боя они непобедимы. Мушкетеры поражают противника издалека, пикинеры убивают, прорвавшихся в ближний бой. Все надежно и выверено, только не работает, на крутом горном склоне, куда приходится лезть, глядя на направленный на тебя ствол, на бьющее тебя копье. Что же, на то мы и солдаты, для которых честь воина дороже жизни. И скатывались к дороге тела мертвых, мешая живым, но не останавливая их.

И дошли до пролома, вот они, враги, такие же люди, которых не раз побеждали на полях Фландрии и в аравийских пустынях. Все знакомо, победа всегда была с Кастилией и всегда будет! Еще немного, последнее усилие!

Но галлийцы стояли. Гибли, но стояли. Главное — строй и дисциплина, то, что насмерть вколачивалось на занятиях, теперь помогало выжить.

Длинные пики, сбрасывающие атакующих, постоянная стрельба в упор, когда только защитники успевают перезаряжаться? Не бывает, такой плотности огня. Не бывает, такой стойкости. Не бывает, такой слаженности.

К закату крепость все еще держалась, когда прозвучал сигнал к отходу.

Наступила последняя ночь осады. Все. Какими бы героями ни были защитники, но их осталась горстка, способных держать оружие. И уже никаких предложений о сдаче. Все, господа, вы отказались жить, теперь умрите, и пусть ваша смерть послужит примером другим, чтобы впредь никто, не смел противиться мощи кастильского оружия.

И что за песню вы там поете? Капрал Бустен, знающий галльский, перевел — что-то о крестах на могилах? Правильно, о них вам самое время вспомнить. Крестами обеспечим, как положено, добрым сынам. Церкви, но это потом, а сначала закопаем.

И с рассветом последний штурм начался. Кастильские маги его не поддерживали — зачем зря силы тратить, итак победа в руках. Галлийский маг бьет пехотинцев? Ерунда, его силы не беспредельны, вот, уже ослаб, вперед Кастилия! И в этот момент. Жан послал де Савьера в нокаут. Маг истратил последние силы, но сам не заметил этого. Еще мгновение, и роковая грань истощения была бы пройдена, а на команды уже нет ни сил, ни времени.

Только десяток защитников стоял у пролома, затем к ним присоединились еще человек двадцать — артиллеристы, санитары и раненые, кто еще мог держать оружие. Они не хотели умирать, но еще более они не желали пустить врага в крепость, ставшую для этих обреченных домом, в который никогда не войдет, враг. Покрайней мере, пока они живы.

Последний взгляд на израненных однополчан, последняя команда «К бою!», непривычное здесь крестное знамение и…

Чудеса бывают. Это знает каждый, кто воевал. В последний миг подходят БМП, прилетает штурмовик, вертолет, наносит удар вышедший на позиции «Град». Не часто, изредка, но бывают. И тогда выжившие воспринимают их как чудо, но чудо естественное, посланное не свыше, а волей твоих командиров, для которых, оказывается, ты значишь чуть больше, чем цифра в боевых расчетах или отметка на карте. А значит, все нормально, и жизнь продолжается. Акации, блокпост и тишина…[7]

По дороге, тянущейся вдоль Гаронны, вышла колонна галлийских рейтар. У них не было той слаженности, что у тяжелой кавалерии Савойи, они не были готовы к атаке бронированным кулаком. Так, беспорядочная стрельба из пистолетов с неспешно, гарцующих лошадей, но этого, хватило, чтобы кастильские генералы поняли главное — война окончена. Если здесь рейтары, то за ними идет, армия, проломить которую в этих горах — дело, практически безнадежное.

Трубач сыграл «отбой», и кастильская пехота оттянулась за завал, образовавшийся после обрушения горы. Как всегда, не проиграв, но и не одержав в этот раз привычной победы.

А последние защитники крепости… ну что, же, они тоже имели право, на отдых. Просто, сесть на землю, посмотреть на чистое голубое небо и подумать, что, туда им еще, оказывается, рано. Да, имели такое право, но об этом, не знал их сержант.

— Все, кто, может двигаться, — расчистить плац, навести порядок!

Потом, переодеться в чистое! Санитары — доложить по состоянию раненых!

Вот чего, ему неймется? Совесть есть у человека? Они же герои, они чудо, совершили, им, отдых нужен! А эта сволочь?! Но ноги сами направляются к обломкам, стены, завалившим, крепость, руки сами берут, камни. И только, потом, солдат понимает, что, в этой проклятой работе чести не меньше, чем в кровавой драке. Крепость — дом, бойца, а в доме должен быть порядок. Всегда. Как бы враг ни хотел этот дом, разрушить.

В конце дня к воротам, подъехали маршал де Комон и граф Тулузский в сопровождении свиты. Они въехали под звуки военной флейты, наигрывавшей какой-то, мотивчик, больше подходящий для деревенских танцулек.

Но это, право, гарнизона, тут, всякий развлекается, как может.

Только, вот встречающие — такого, маршал еще не видел — человек тридцать, все в новенькой, словно, только, что, пошитой одежде, построены на плацу, который, казалось, вычистила и вымыла прислуга королевского дворца. Словно, не бойцы после битвы, а гвардейцы на торжественном, разводе.

Если бы не раны. У кого, рука на перевязи, кто-то опирается на самодельный костыль. А юный командир с сержантскими нашивками наполовину седой и через левую щеку тянется уродливый шрам. Рану зашили недавно и явно, на скорую руку. Де Комон старый солдат, он такие вещи отмечает, сразу.

Тем не менее, подходит, сержант и, кривясь от боли в раненной щеке, но четко, как на параде, рапортует, словно только что, перечитал Устав:

— Господин маршал, гарнизон крепости Сен-Беа для встречи построен. Списочного, состава — двести четыре человека. В строю двадцать восемь, раненных — восемьдесят, четыре, восемь санитаров и один доброволец заняты в санчасти, лейтенант де Савьер отдыхает, после магического, истощения, тридцать три человека пропали без вести после вылазок… — Сержант, сделал паузу, сейчас он должен доложить об убитых, но на это, оказывается, сил уже не осталось. — Докладывает командир гарнизона сержант Ажан.

— Почему командир Вы, а не офицер?

— Не знаю, это было, решение майора де Баона.

— Где он сам? Где другие офицеры?

— Погибли в первый день осады, господин маршал.

Де Комон смотрел на сержанта. Что-то в нем было, неправильно… Маршал начал службу таким же юнцом, сам прошел через кровь и смерть, все как всегда, как было и будет, но что же не так сейчас? Пожалуй, спокойствие и обстоятельность. Да, именно спокойствие и обстоятельность доклада, которые свойственны опытным бойцами совершенно, неуместны у мальчишек. И порядок. Порядок в одежде, порядок в строю, подобие порядка в разрушенной крепости.

Такое было только однажды. Два года назад, после битвы с савойцами. Тот мальчишка, клиссонец, в чистой с иголочки форме докладывал также четко и спокойно о совершенном подвиге, словно, об удачно, прошедших учениях. А ведь они даже чем-то похожи. Тот же рост, фигура, тот же уверенный взгляд. Если бы не седина и этот шрам… И оба совершили… ну если не чудо, то что-то к нему очень близкое. Того звали барон де Безье, и он был первым и пока единственным дворянином, кого, де Комон по представлению короля посвятил в кавалеры Голубой звезды. Через несколько месяцев он попал в грязную историю и погиб, на одного кавалера в стране стало, меньше.

— Граф, — обратился маршал к графу Тулузскому, — ведь гарнизон этой крепости подчиняется Вам?

— Да, разумеется, а что?

— И вот я, кавалер Голубой звезды маркиз де Комон, спрашиваю Вас, согласны ли Вы, что Ваш подчиненный, командуя вверенным ему подразделением, совершил подвиг, сыгравший решающую роль в исходе сражения?

— Какого сражения! — Недоуменно, воскликнул граф. — Этот мальчик попросту закончил войну… о. Вы полагаете, господин маркиз? — продолжил он, взглянув в весело прищуренные глаза маршала, и, став подчеркнуто серьезным и официальным, закончил: — Да, я считаю, что. Вы совершенно правы!

— Тогда по праву, предоставленному мне моим званием, положением и статусом кавалера Голубой звезды, я посвящаю Вас, господин сержант, в кавалеры Алой звезды! Клянитесь верно, служить Галлии и ее королю!

Лицо Жана вытянулось, глаза расширились, но колено, согнулось само, и ответные слова прозвучали сами, словно помимо, воли говорящего:

— Я, Жан Ажан, клянусь, что вся моя жизнь с этого момента будет посвящена службе на благо Галлии, ее короля и членов королевской семьи!

В Галлии существует три высших награды. Голубой звездой награждаются дворяне, Алой — военные недворяне и Желтой — гражданские недворяне. И невозможно, быть награжденным высшей наградой страны дважды. Вернее, было, невозможно, до, этого, мгновения. Да, Жана лишили дворянства, но лишить звезды невозможно, даже на эшафот, кавалеры поднимаются с этой наградой на груди.

— Есть какие-либо, просьбы, пожелания, господин кавалер?

— Да, господин маршал. Прошу выделить врачей для помощи раненным, а также солдат, для похорон погибших и сбора трофеев — сами мы сейчас на, это не способны. И еще, крепость помогал защищать доброволец — юный виконт де Сент-Пуант, проявил стойкость и, мужество. Я прошу оказать ему Ваше покровительство. — И Жан вывел из строя худого, и бледного мальчишку, едва державшегося на, ногах, но, твердо пожелавшего участвовать в торжественном, построении.

— Де Сент-Пуант? — Маршал подошел и положил руку на, плечо, Шарля-Сезара. — Когда-то, я был знаком, с твоей покойной матушкой. Что же, иди в штаб, сынок, отдохни. У нас будет время поговорить. А по, всему остальному… Временным комендантом, крепости я назначаю своего, адъютанта, лейтенанта д'Оффуа, он сделает, все, что необходимо. А ты, сержант, передай дела, отдохни пару дней и отправляйся в Тулузу, дождешься меня там. Не часто. Алая звезда вручается, надо сделать это торжественно..

Разговор в штабе Тулузского полка.

— Да, господин маршал, не ожидал я такого. Чувствую себя эдаким, вершителем судеб. Шутка, ли — сделать из простого, сержанта — кавалера!

— Ну уж Вы скажете — простого! Что. Вы в нем такого, простого, увидели? Ах, впрочем, да, Вы же не читали отчет моего, адъютанта. Так вот, уверяю, что никакой простой сержант не смог бы удерживать эту крепость пять дней. Это же все считается, и довольно, просто. Численность гарнизона и противника, их вооружение, крепость стен. Все элементарно… Им было, отмерено, не больше двух дней, поверьте, это, не пустые слова. Война, — наука не менее точная, чем математика.

— Значит, все же не такая точная, раз крепость стоит.

— Точная, уверяю Вас. Только, и в математике встречаются неизвестные, влияющие на результат. Вот, сержанты — они какие? Храбрые, грозные, могучие. А где Вы видели сержантов грамотных? Ну, хотя бы просто грамотных, не говоря уже о, знающих? Его вылазка по, уничтожению осадных орудий или засада на, магов? Этому надо, учиться. А тыл, санчасть? Вы знаете, что за эти четыре дня солдаты ни часа, не были голодны? Как Вы думаете, сколько, раненых обычно, излечивается после ранения?

— Помилуйте, маршал, я же все-таки не столько, воин, сколько, администратор. Ну, думаю, три четверти.

— Менее четверти. Из них половина, — инвалиды, годные только, милостыню просить. А у Вашего простого сержанта, выжили действительно, три четверти, и только, восемь человек потеряли конечности. Вы были в крепостной санчасти?

— Нет. Стыдно, признаться, но, я слишком, брезглив. Вонь, кровь, грязь… Сам, знаю, что, это, недостойно, но ничего, не могу с собой поделать.

— Я Вас понимаю. Только, здесь ничего, этого, нет. Да, боль и смерть, как обычно, но, чистота, как во, дворце! Санитары рассказывают, что больше всего боялись не убрать вовремя грязь и кровь — сразу получали в зубы. Перевязать рану грязной тряпкой — об этом, они и подумать не могли. Этот Ажан лично, зарубил бы на месте.

— О таком, я никогда не слышал.

— А вот я только, слышал. Так что, не ошиблись мы, наградили кого надо. Вы знаете, это, второй человек, которого, я посвятил в кавалеры.

— Знаю. Ваш первый крестник знаменит на всю Окситанию. Черный барон, он же из местных.

— Да, и он, к сожалению, погиб. Выпьем же за другого, чтобы его судьба сложилась лучше. О, опять эта песня… которой меня встречал гарнизон.

— Кстати о, ней. Не сочтите за грубость, маркиз, но Ваш адъютант, этот д'Оффуа, он храбрый человек?

— Безусловно. Выпускник Клиссона, участник Савойского, похода, дважды ранен, я сам, видел его, в бою. А в связи с чем вопрос?

— Так… Просто, вчера вечером, когда солдаты пели эту песню, у него, в глазах стояли слезы. Разумеется, никто этого не видел. Я там оказался случайно.

Глава IX

Воскрешение из мертвых в планы Жана не входило категорически. Два года плечом к плечу, наметанный глаз разведчика — нет, в случае с д'Оффуа надеяться на то, что его не узнают, не приходилось. Молодец, конечно, парень, на шикарное место устроился, но лучше от тебя держаться подальше. Как говорится, во избежание. Слава богу, оклемался де Савьер, и его удалось уговорить взять на себя вопросы передачи командования. Вроде как сержант в запое. И то сказать — выстоял, награжден, как теперь не надраться? Одно слово — быдло, хоть и кавалер, что с него взять.

Однако если Жан покинул крепость, это не значит, что он поспешил уехать из Сен-Беа. Есть загадки, которые нельзя оставлять за спиной. Словно шакалы, они способны красться за беспечным человеком и впиться в горло, когда, казалось бы, все опасности позади. К их числу относилась и смерть офицеров крепости.

Мир возвратился в поселок. Вновь, словно и не было войны, все пошло своим чередом. Открывались двери магазинов, по вечерам семейные пары выходили гулять по набережной Гаронны и, разумеется, открылась единственная в поселке таверна. Та самая, где в последний раз видели живыми офицеров крепости.

Жан ввалился в нее, едва держась на ногах, и пьяным голосом потребовал выпивки для всех присутствующих. А что, он теперь не просто герой — он кавалер, а кто этого не понимает, тот дурак и этот, как его, абстинент, во! Короче, таким не наливать!

А завтра, прямо с утра, сержант пойдет искать госпожу де Фье. У маршала есть собаки, а у сержанта — вещи лейтенантши, так что завтра он будет искать. И найдет, как всегда находит. Но сначала выпьет.

Испуганный хозяин принес пьяному в лом сержанту запыленную бутылку, уверяя, что это из его личных запасов, специально для героя.

— Спасибо, трактирщик. Присядь, поговори со мною, добрый трактирщик. Расскажи, как провели свой последний день мои командиры.

— Почту за честь, господин сержант. — Честное лицо мэтра Дюбуа буквально лучилось преданностью. — Но Вы же видите, что у меня творится. Господа офицеры, что приехали с армией, требуют вина и еды, мы просто не успеваем всех обслужить.

— Ерунда, у тебя же есть подавальщицы и, в конце концов, недавно ты нанял прекрасного повара. Полчаса они с посетителями точно справятся.

— Увы, господин сержант, после этих событий повар и одна из подавальщиц пропали, как пропали многие в эти ужасные дни.

— Ну уж многие, скажешь тоже. Кастильцы в поселок и не заходили.

— А люди пропали, и теперь я едва справляюсь с заказами.

— Значит, не поговоришь… жаль… тогда завтра к восьми утра быть у меня в крепости! Или я пришлю своих ребят, которым тоже интересна судьба их командиров! — Пьяный Жан грохнул кулаком по столу и поднес его к носу мэтра. — Смотри у меня, добрый трактирщик. До завтра.

— Уже уходите, господин сержант? Хоть вино с собой возьмите. И вот, обопритесь на мою руку.

И надо же было такому случиться, что, помогая Ажану подняться, трактирщик неловко повернулся и дорогая бутылка бесславно разбилась. Пришлось лезть в погреб и вытаскивать другую, не такую запыленную, но, по словам хозяина, такую же ценную.

Выйдя на улицу и зайдя за поворот, сержант внезапно протрезвел и шепотом спросил:

— Шевалье, Вы тут как?

— Интересно, как в театре, — также шепотом ответил де Савьер, — никогда не думал, что шпионить так занятно.

— А ближе к делу?

— Пока никого и ничего. О, смотрите! — Из таверны вышел человек в темном плаще и темной шляпе. Ночь не позволяла рассмотреть его лицо, но прямая спина, твердый уверенный шаг и левая рука, привычно лежащая на гарде шпаги, выдавали в нем дворянина.

Обычно посетители, выходя, делают паузу, чтобы вдохнуть свежего воздуха после душных ароматов таверны, бросают взгляд на яркое звездное небо и идут домой не спеша, стараясь хоть так продлить чувство спокойствия и отстраненности от мирских забот. Этот же шел быстро, явно торопясь к какой-то цели, чем и привлек внимание Жана и его друзей.

— Шарль-Сезар, давай за ним. Только ради Бога, не приближайся. Лучше упустить, чем проколоться.

— Проколоться?

— Обратить на себя внимание. И еще, не думаю, что его страхуют, но на всякий случай поглядывай по сторонам. Чем черт не шутит — еще раз говорю, держись от него как можно дальше. С Богом!

Виконт вернулся через четверть часа. Дворянин, за которым он следил, исчез. Вот вышел из поселка, прошел метров двести по дороге и исчез. Интересный такой дядя оказался. Хорошо, что у Шарля-Сезара хватило ума не выяснять, куда тот подевался, а то бы… Но не надо о грустном, смотрим дальше. Может быть, выйдет еще кто-нибудь, достойный внимания.

Оказалось, что не кто-то, а сам мэтр Дюбуа, нервно оглядываясь, пошел к выходу из поселка. Да, батенька, не профессионал Вы. Значит агент, а вот первый, тот да, это опер, специалист. И спокойно повисеть на хвосте своего источника ни за что не позволит.

— Я за ним. Вы держитесь в стороне, но меня из виду не теряйте. Работаем.

Это сказать легко, а вот как следить за человеком, заранее предполагая засаду контрнаблюдения? Небо чистое, луна не полная, но вполне яркая. Короче, то ли Жан прокололся, то ли так и было, задумано, но когда двое встретились, разговор у них был недолгий. Несколько приглушенных фраз, разобрать которые не получилось, предсмертный хрип и все. Тишина, спокойствие и через несколько минут топот копыт в сторону поселка.

— Видели мы его, видели, пролетел мимо, как ветер, — захлебываясь от восторга рассказывал виконт, — сам в черном, на черном коне, ужас!

— Ночью все кони черные, не это важно Важно, что и он вас видел. И это плохо, потому что запомнил.

— Жан, не смеши. Ночью, на фоне кустов, да и мы не в белых одеждах.

— А разница в росте? Ну-ка, кто еще из местных мальчишек мог здесь оказаться, в такой обстановке? Так что надо тебе, парень, отсюда сваливать, и чем быстрее, тем лучше.

— Из-за одного? Я не трус!

— Конечно, не трус. Только кто этот человек, мы не знаем. Да и не один он, за ним поди целая Кастилия, которая всегда поможет избавиться от маленькой, пусть и очень храброй проблемы. И вообще, виконт, я что, перестал быть командиром? Где дисциплина?!

На самом деле, пока длился диалог, никто, на месте не стоял — все искали тело. Труп трактирщика нашелся под кустом. Видимо, убийца все-таки срисовал слежку, потому и не стал тащить его к реке — боялся не успеть. Да, грамотный попался дядя, подготовленный, поганец.

— Обрубил концы. — Жан сплюнул от досады и добавил несколько непонятных слов, смысл которых, впрочем, был вполне очевиден.

— Сержант, стыдитесь, какой пример Вы подаете молодежи, — с неожиданным оптимизмом отозвался де Савьер, — Вы же сами говорили, что никто не выиграл, пока никто не проиграл. Да, и завтра, пожалуйста, запишите мне то, что сказали. Слова незнакомые, но звучат на редкость смачно.

— Я сейчас еще и не такое вспомню. Какого, черта не проиграл, если это полный кирдык?

— Кирдык… тоже здорово звучит, интересно, на каком языке? Впрочем, сейчас важно не это. Сейчас важно, что у пациента не разрушен мозг и с момента смерти не прошло четверти часа. Стало, быть, можно провести последний допрос. Три вопроса, Жан. Он ответит на три твоих вопроса. Не менее, но и не более. Ритуал займет около получаса, думай.

И де Савьер приступил к ритуалу — фактически к построению сложнейшего, конструкта. А Жану пришлось не запоминать силовой узор, а действительно думать.

Что надо узнать?

Кто убил командиров? — и так ясно, что либо сам трактирщик, либо, кто-то с его помощью. Что он говорил — исчезли новый повар и подавальщица?

Либо соучастники, либо свидетели. В любом случае они уже или в Кастилии, или в краях вечной охоты. Какие-то сведения сможем получить у трактирщицы, но кому они теперь нужны?

Как убили? — Какая теперь разница. Скорее всего, яд, хотя возможен и магический удар — маги-некроманты должны были ждать их в таверне и сразу брать под управление. В любом случае, сейчас это знание ничему не поможет.

Где тела лейтенанта-артиллериста, и госпожи де Фье? — Тоже ясно.

Таверна на самом берегу реки, туалет, и часть кухни просто, нависают над ней. Здесь все очевидно, к сожалению.

Остается главное — кто организатор. И вот о нем надо, все узнать за три вопроса. А ведь среди ответов может быть и самый страшный: «Не знаю».

В конце концов, де Савьер взглядом показал — начали. Труп трактирщика открыл глаза.

— Что ты знаешь о последнем человеке, с которым ты встречался?

— Он называет себя Идальго. Дворянин, занимает, важный пост в Галлии, но служит Кастилии. Богат, за услуги платит золотом. Я его видел три раза — позапрошлой осенью, когда согласился на него работать, неделю назад, когда он готовил убийство офицеров и женщины, и сегодня. Обычно ко мне приходили от него разные люди, представлялись от Идальго. Среднего роста, темноволос, глаза карие, носит эспаньолку. На безымянном пальце правой руки нет ногтя.

— Где он был, когда мы с тобой разговаривали в таверне?

— Наверху, в моей комнате, — черт, ругнулся про себя Жан, слишком конкретный вопрос. Остался последний… что же спросить? И тут словно бес подтолкнул сержанта:

— Какая у него лошадь?

— Конь. Караковый.

После этих слов трактирщик замолчал навсегда. А бравые детективы недоуменно уставились друг на друга.

— Караковый — это как? — задал общий вопрос Шарль-Сезар.

— Не знаю, Ваша Милость, отродясь о таком не слышал. Кто здесь специалист, цыганами обученный? — вопросом же ответил Жан.

— А мне эти масти и вовсе неинтересны, — пожал плечами маг, — лишь бы кобыла ехала. Наш престиж не на лошадях держится.

В конце концов, было решено, послать виконта в крепость за подмогой — не самим же тащить убиенного, а Жан и де Савьер направились в таверну.

Если убийца прятался в личной комнате трактирщика, то его могла знать жена. Только и здесь ничего не вышло. Уже на подходе стали слышны возбужденные голоса, а когда вошли, стало совсем грустно. Жена и одна из подавальщиц были убиты, а пьяные посетители перед тем, как обнаружились трупы, ничего необычного не заметили.

Хорошо еще, что там оказался какой-то офицер из тулузского, полка, причем не сильно пьяный. Во всяком случае, ему хватило, ума задержать всех присутствующих скопом и усадить в общем зале. А вот что делать дальше — на это его фантазия уже не распространялась. Поэтому, как всякий уважающий себя начальник, он поминал всех чертей, грозился карами небесными и земными, где банальный кол был самым мягким вариантами, если субординация позволяла, щедро раздавал тумаки и пинки. Но к телам сам не подходил и никого, не подпускал, чем заслужил в глазах сержанта немалый авторитет.

— Лейтенант, бери дело в свои руки, скажи, что будешь искать убийцу магией, — шепнул Жан де Савьеру.

— Как? Для посмертного допроса поздно..

— Плевать. Просто скажи, что будешь искать и что-нибудь прикажи мне на ухо.

— Что приказать?

— Я же сказал — неважно, главное, чтобы все думали, что я действую по твоей команде.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — шепнул де Савьер, и уже на всю таверну, — Господа, позвольте, я дипломированный маг, буду искать преступника.

На лицах присутствующих отразилась откровенная усмешка. Вообще-то к магии, а к дипломированным магам тем более, здесь относились с должным пиететом, но и границы их возможностей прекрасно, знали. Если бы заклятия могли находить преступников, в мире давно бы не было, преступлений. Так что пусть помагичит, а мы посмотрим, вроде как в бесплатный цирк сходим.

А вот офицер обрадовался вполне искренне — наконец появился человек, который знает чего делать. Ну, хотя бы думает, что знает.

Лейтенант наклонился к уху сержанта и шее ютом… рассказал похабный анекдот, на редкость смешной.

— Слушаюсь, господин лейтенант! — Бодро, ответил Жан и тишком, слегка стукнул мага локтем в бок. Мол, ладно, придет, время — отыграюсь.

На этом шутки кончились. Началась работа, пусть тяжелая, в чем-то забытая, но любимая.

Так. Убийство произошло на кухне, место преступления из общего зала не просматривается. Время смерти — в пределах получаса. Орудие убийства — длинный тонкий клинок, прошивший тела насквозь. Но вряд ли рапира или шпага — с ними здесь не развернуться. Скорее всего, длинный кинжал или дата.

На кухонном столе тарелка с нарезанным мясом и овощами. На разделочной доске крупные кольца лука. Хозяйка лежит на животе, голова неестественно вывернута, на лице застыл ужас. А в правой руке — кухонный нож. Попробовать пошевелить голову… Да, так и есть. Убийца подошел сзади, вероятно, правой рукой зажал рот, а левой нанес точный удар в почку, чтобы не закричала. Затем сломал шею. Интересно… Таким же ударом связные неизвестного, шпиона прошлой весной убили своего проводника. Впрочем, это уже фантазии на тему. А по деду…

Подавальщица, скорее всего, вошла неожиданно, но наш душегуб не растерялся. Точный удар в сердце, причем, судя по траектории, бил также левой.

Бедняжка умерла сразу, не пикнув. Затем… Ого, а с нервами у него все в порядке. Вон тряпка, которой он вытер клинок, руки и, кажется, одежду, по следам крови — похоже. И спокойно вернулся в зал — окна на кухне закрыты изнутри, других выходов нет.

Грамотное убийство, прости Господи. Клинок чист, на дорожной одежде, в которую тут все одеты, остатков крови вовек не увидать, да и темновато, здесь, свечи света дают не много. На зашедшего в кухню человека внимания никто, не обратил. Мало ли чего понадобилось — дело обычное. Опросить свидетелей, конечно, надо, но без особых надежд на успех, и вообще, опрашивать не солдатское дело, на то другие люди есть, но когда еще они появятся…

Поэтому, если маг не поможет, убийца наверняка уйдет. Что же, нельзя раскрыть все преступления. Но попробовать стоит.

— Слушай, твое магичество, ты радугу свою запустить сможешь?

— Это что еще за титул некультурный? Да как ты, вояка необразованный, сомневаться смеешь?

— Ладно, лейтенант, потом пошутим. Сейчас все серьезно. Вначале прикажешь всем встать в круг, положить перед собой все оружие и протянуть вперед руки. Как есть — кто в перчатках, тот в перчатках, кто без них, тот без них. — Да, в

Галлии кушать в перчатках, причем тех самых, которыми лошадью правили, было делом нормальным.

— А потом что?

— А потом запустишь свою радугу, ну помнишь, когда ты на потеху свет в комнате менял от красного к фиолетовому. Сделаешь?

— Конечно, а зачем?

— Сам увидишь.

Через десять минут, недоуменно, переглядывающиеся люди встали в кружок, сложили к ногам клинки, благо пистолетов ни у кого, не было, и как дети в игре вытянули вперед руки.

Тут, же потухли свечи, а помещение заполнил ровный свет. Вначале красный, затем, как и положено, оранжевый, желтый… смещение длины волны… и когда он перешел в фиолетовый, еще момент — и на дате, одежде и руках одного, из посетителей проявились четкие бархатистые темно-коричневые и желтоватые пятна.[8]

— Взять его! — скомандовал Ажан и сам бросился на убийцу. Удар, подножка, рука на болевой. Еще никто, ничего не понял, а преступник уже тих и тоскливо, осознает, печаль своего, ближайшего, будущего.

Еще через десять минут, до невозможности гордый офицер в сопровождении капральства лично, конвоировал задержанного, в крепость, ведя под уздцы его коня. Точнее лошадь. Самую обычную соловую, а не какую-то, прости Господи, караковую, кто, только, такое название придумал.

А вино, в той бутылке, что, трактирщик всучил, оказалось отравленным. Благо, догадались смочить им, хлеб и какой-то бродячей шавке бросить — та сдохла сразу.

Наутро, всю троицу вызвал для опроса сам, шевалье де Ворг, приехавший в крепость на великолепном, буром коне — после вчерашней беседы с трупом, Жан стал обращать пристальное внимание на масти лошадей.

Только, ничего, интересного, де Ворг не выяснил — друзья еще накануне договорились придержать информацию. Действительно, убийцей трактирщика может оказаться кто угодно, и он вовсе не заинтересован, чтобы три излишне осведомленных свидетеля продолжали топтать дороги этого, возможно, не лучшего, из миров. Потому шевалье узнал лишь, что трое собрались выпить в квартире сержанта, запаслись вином, а по, дороге из таверны услышали крик. Пошли, нашли труп, сообщили властям, все.

По, возвращении обратили внимание на шум, из таверны, вошли, увидели, маг провернул трюк с радугой, в которой для самих неожиданно, проявилась кровь — рассчитывали, что, кто-то, просто, испугается и выдаст себя. Убийцу взяли. Тоже все.

— Мы с тобой сталкиваемся второй раз, сержант, и второй раз ты приносишь мне проблему, — де Ворг, развалившись в кресле, рассматривая свои руки в тонких кожаных перчатках и откровенно, игнорируя присутствие де Савьера и де Сент-Пуанта, обратился к Жану, — тенденция, однако.

— Простите, что. Ваша Милость?

— А вот идиота из себя строить не надо. Идиотов не производят в кавалеры. Идиот не удержал бы крепость и не схватил бы шпиона. Кстати, я так и не понял, что вы там сотворили. Но черт, с ним, это мы с шевалье потом обсудим. А сейчас объясни, как ты умудряешься меня трупами заваливать? В прошлом году два, сейчас три. Смотри, как бы у тебя в привычку не вошло, раз в год де Воргу мертвяков подкидывать. — Несмотря на грозный тон, в уголках губ вельможи играла улыбка.

— Побойтесь Бога, Ваша Милость, в прошлом году одного. Вы сами убили, меня спасая. А вчера мы негодяя живым сдали, только, что ленточкой, как в магазине, не перевязали.

— Все правильно, это я тебя так, на всякий случай ругаю, чтобы не зазнался. А вот крестник твой, увы, все-все-таки мертв. Не знаю кто его, не знаю как, но сегодня нашли в камере мертвым. Так что садись-ка ты, горный орел, на коня, и срочно выезжай в Тулузу. Кстати, всех касается. Там ко всем, троим вопросы

— Не могу, Ваша Милость, мне же еще крепость новому коменданту сдавать, приказ маршала! — попытался отвертеться Ажан.

— Значит так, в Тулузу вы едете немедленно, а вот сами или под конвоем. — решайте сейчас. С маршалом я сам переговорю, думаю, он не обидится. Впрочем, можете доложить о моем произволе в штаб полка, если времени не жалко, — демонстративно зевая во весь рот, закончил разговор де Ворг.

Вот так и собрался Ажан навсегда покинуть крепость Сен-Беа.

Контракт заканчивался через два месяца и продлевать его он не собирался ни при каких обстоятельствах, наивно, полагая, что на его век крови достаточно. Собрал пожитки, бросил их в гарнизонную телегу, оглянулся… «Вот и все, закончена работа, он идет среди Афганских гор»[9], — вспомнилось, как в прошлой жизни пели друзья из «Вымпела». Горы другие, страна другая, мир другой — чувства те же. «Может, нет для радости причины, ну а может попросту устал, смотрит он на горные вершины, средь которых жил и воевал». Ладно, нечего ностальгию разводить, дело надо делать. Вперед, мой экипаж!

Глава X

Уже проезжая поселок, Жан увидел, как перед закрытой таверной ругается на чем свет стоит новый комендант крепости — лейтенант д'Оффуа, его приятель по клиссонской академии. Что же, спасибо де Воргу, уберег от совершенно ненужной встречи.

Однако послали троих друзей как в армии и положено: главное — куда, а на чем — это как получится. В данном случае получилось, что из всех транспортных средств свободной оказалась лишь одна телега, которую де Ворг и предоставил в полное распоряжение друзей.

Слава Богу, это непотребство увидел командир рейтар и вошел в положение. В самом деле, герой, едет на торжественное вручение Алой звезды на раздолбанной колымаге, на какой приличные кавалеристы лишь фураж возят. Благо как раз полуэскадрон отправлялся с интендантами в Тулузу за припасами, и Жану с Шарлем-Сезаром разрешили ехать на заводных лошадях. Это де Савьеру хорошо — лейтенанту лошадь по статусу положена.

Дорога прошла спокойно. В столицу Окситании прибыли через три дня и обосновались в казармах полка. Де Савьер, как офицер, поселился в маленькой гостинице при штабе, а Жан с виконтом — в комнатушке какого-то сержанта, находившегося сейчас с полком в Сен-Беа. Де Сен-Пуант, на удивление, дворянские права качать не стал, заявив, что намерен служить, а при его возрасте на какой-либо командирский чин рассчитывать не приходится. Будет, мол, привыкать к солдатской службе.

И впервые за все время пребывания Жана в этом мире началось то, что на прежней Родине звалось сладким словом «халява». Две недели основными его обязанностями было спать и есть. Много спать и сытно есть, поскольку комендант гарнизона — молоденький унтер-офицер из дворян, решил держать героя войны подальше от службы. Кто их, героев, знает — ты его в караул пошлешь, а он тебя в такую даль, что весь авторитет растеряешь. Тем более что в этот раз герой попался тихий, практически непьющий, вот и пусть себе отдыхает да приехавшего с ним мальчишку солдатскому делу учит. И ему не скучно, и всем вокруг спокойно.

Тулузский полк вернулся на квартиры через две недели, но Жана никто не трогал, словно забыли о нем. Даже из комнаты не выселили. Правда один раз зашел в его комнату некий невзрачный господин, представившийся подчиненным де Ворга, полдня мучал вопросами, записывая ответы в принесенную тетрадь, но и только. Так что этот визит Жан отнес к разряду каких-никаких развлечений.

И лишь еще через неделю сержант Ажан был вызван, и сразу пред светлые очи маршала де Комона.

— Заходи, герой. Ну что же, выглядишь достойно, воняешь конской мочой и казармой, как и положено, в общем, молодец.

Жан от злости только зубы сжал. Воняет, разумеется, можно подумать ему это самому нравится. Только кто же виноват, что в полку помыться человеку негде?

Вот лошадям есть где, а человеку — дудки, ибо тот ручей, что по расположению протекает, только для лошадей и годен, а увольнительную ему никто не дал.

— Виноват, Ваше Сиятельство, прошу разрешения на день выйти в город, привести себя в порядок.

— На день, говоришь… нет, боюсь здесь днем не обойдется. У тебя с деньгами как?

— Есть немного, в Сен-Беа их особо тратить негде было, — с недоумением ответил Ажан. Это когда такое было, чтобы маршалы достатком сержантов интересовались?

— Немного — не пойдет. Через три дня в Тулузу прибывает посольство Кастилии для мирных переговоров. Твое награждение состоится в их присутствии и выглядеть ты должен так, чтобы им в голову не пришло еще раз на нас нападать.

Жан представил себя в обычной здесь одежде, но с бронежилетом, разгрузкой, автоматом, в камуфляжной раскраске на лице и голубом берете, и содрогнулся. Да, такого здесь точно испугаются. А де Комон продолжил:

— Вот тебе двести экю, изволь все истратить на свой внешний вид. И нашивки нашей правильно.

— ?!

— Поздравляю с повышением, унтер-офицер!

Рука сама взлетела в уставном приветствии:

— Благодарю, господин маршал!

— Правильно делаешь, а теперь марш в город и занимайся собой. Только смотри, не напейся. Здесь, во дворце графа, у нас с кастильцами тоже бой будет, не подведи.

Набегавшийся за день виконт заснул, едва коснувшись подушки, а Жан, прихватив пару бутылок вина и закуску, пришел в комнату де Савьера. А куда еще идти человеку, в двадцать лет достигшему своего потолка. Простолюдины офицерами не становятся. Так что сколько впредь не бейся — выше не поднимешься. Досадно, однако. Можно, конечно, просто оставить службу. Пенсия кавалера — двести экю в год, не разжиреешь, но и с голоду не помрешь. Да и есть надежда, что некая Марта сумела выгодно вложить врученные ей два года назад пятьсот экю в славном городе Амьен. Только скучно это — сидеть на процентах. Всю жизнь работал, энергии невпроворот, а куда ее теперь девать — вот это вопрос.

Примерно об этом ныл Жан за столом де Савьера, впрочем, не рассказывая подробностей. В свою очередь, шевалье плакался по поводу контракта с армией, по которому надо пахать еще четыре года. И это в то время, когда у него разблокировались магические каналы.

— Чего у тебя разблокировалось?

— Хрен его знает, — пьяно, ответил де Савьер.

— А поподробнее…

— Вот это самое. Но наши великие полагают, что внутри мага находится какой-то резервуар с этой самой магией. И из него идут вроде как каналы.

Если они заблокированы, маг слаб, а если открыты — силен. Так вот после того, как я по твоей милости четыре раза был на грани истощения, теперь прямо чувствую, как мои силы растут. Причем с каждым днем. Вот хочешь, я прямо, сейчас такое отмагичу…

— Не надо, пожалей добрых тулузцев. Давай лучше вторую откроем. Только не заклинанием.!!! — закричал Жан, хватая бутылку и прикрывая ее от вспыхнувшего в комнате конструкта. Да, сил у лейтенанта действительно прибавилось, как бы вместе с пробкой и саму бутылку не разнес, да и стену заодно.

Но шутки шутками, а пришлось и сержанту ответ, держать по поводу пойманного шпиона. Только ведь не расскажешь, что свет имеет, волновые свойства, что определенная длина волны соответствует ультрафиолетовому спектру, в котором светится гемоглобин, входящий в состав крови. Не поймет, де Савьер, а хуже — заинтересуется, где это сержант, пусть и бывший барон, таких слов нахватался, и не враг ли рода человеческого их ему нашептал? Здесь народ к таким вещам весьма чуток и по-дружески к костру подтолкнуть может из лучших побуждений. Мол, больно, понимаю, зато душу твою спасу, не брошу на произвол рогатого.

Через день Жан и де Савьер были вызваны в канцелярию маршала, где некий юный вельможа, явно с трудом представляющий с какого конца берутся за шпагу, готовил их к предстоящей церемонии. При этом лектор обращался прежде всего к сержанту, явно опасаясь с его стороны действий простых и естественных, но с дипломатическим протоколом абсолютно несовместимых.

В дворянскую бытность юного барона де Безье, разумеется, учили хорошим манерам, но, Господи, сколько же существует мелочей, в которых нельзя ошибиться! Где встать, когда и как выходить, если вызовут, при ком смотреть в пол, а на кого можно глаза и поднять. Что отвечать, каким тоном, как смеяться, как представляться. Полдня этот вельможа над Жаном издевался, пока не сказал, что из бревна человека все равно не подучится, а все, что в силах человеческих, он сделал.

Когда измотанный протоколом унтер-офицер выходил из канцелярии, он столкнулся со знакомым капралом, тем самым, кого две недели назад послал в Тулузу с донесением о готовящейся войне.

— А ты здесь какими судьбами, капрал?

— Поздравляю с повышением, господин унтер-офицер! Докладываю, что Ваш приказ исполнен, пакет был доставлен в штаб Окситанского полка. Теперь служу при штабе, — и дальше, тихо, чтобы слышал только Жан, — здесь такое было!

— Вот что, капрал, давай-ка нашу встречу отметим. Приходи вечером, в гости, есть хорошее вино, да и перекусить чем — найдется.

И вечером капрал, которому постоянно подливали и которого внимательно слушали Жан и юный виконт, подробно рассказал, как ехал в Тулузу, как видел тело другого курьера, как орал на него де Ворг, который, оказывается, сообщил маршалу, что кастильцы будут наступать из Барселоны. Как этот де Ворг лично выбил ему два зуба и, наверное, убил бы, если бы не вмешался сам господин маршал.

Долго длился этот разговор, много было выпито вина, правда, в основном капралом, прежде чем тот отправился к себе в казарму. Только не дошел. Утром Жан узнал, что его бывший сослуживец ночью был убит и ограблен. Преступника, разумеется, никто не видел.

Глава XI

Донна Анабель Изольда де Гусман, герцогиня Медина-Сидония, герцогиня дель Инфантадо, маркиза де Сантильяна была… нет, неправильно.

Герцогиня Медина-Сидония дель Инфантадо, мать графа де Салданья плакала… нет, опять не так.

Мать оплакивала сына.

В этот момент не имели значения титулы, звания, поместья. Просто первенец не вернулся с войны. Так было и так будет, но есть ли на свете женщина, которой от этого легче? Лишь два месяца назад они встретились в Барселоне.

Отчим сына — герцог Медина-Сидония, лучший дипломат Кастилии, доверенное лицо короля, находился при армии. Там у него была особая задача, а здесь в Тулузе… Всякая война кончается переговорами, и Его Величество желал, чтобы после неудачного похода их вел ее муж. Разумеется, герцогиня была рядом — жена, надежная опора…

Тогда Иньиго приехал на практику. Ученик Марле, дважды избранный — как кастильский гранд и как настоящий маг, высокий уже в свои пятнадцать лет, стройный, черноволосый. При взгляде на него сердце матери наполнялось гордостью, а девичьи щеки пунцовели к явному неудовольствию дуэний.

Сын рвался в бой, мечтал о победах и славе, строил планы на будущее. И вот он лежит где-то в горах, а мать не может даже поплакать на его могиле — по уверению вернувшихся участников похода, обозленные галлийцы свалили всех убитых в одну могилу, не отделяя дворян от прочего быдла. Спасибо, что отпели по канонам истинной церкви.

Впрочем, и на ненависть сил у герцогини не осталось. Только слезы, от которых не становится легче. Слезы и портрет сына. Веселого и нахального. Которого уже нет.

В дверь постучали.

— Дорогая?

Все-таки ей повезло. В восемнадцать лет юная герцогиня дель Инфантадо стала вдовой. Глупая дуэль между друзьями по пустяковому поводу. Случайный укол, оказавшийся смертельным, после которого раскаявшийся победитель принял постриг. Когда герцог Медина-Сидония предложил руку и сердце молодой вдове, весь двор увидел классическое объединение могущественных семей, и лишь она знала о верности и трогательной нежности, которую принес в ее жизнь этот жесткий политик и боец, которого за глаза называли железным. Возвращаясь из своих тайных поездок, иногда раненый, пару раз едва живой, он прежде всего мчался к ней. Доклады, начальники, даже король — все потом. Вначале к жене и детям. И никогда он не отделял Иньиго от своих, и с ней всегда был нежен и ласков, как в молодости.

Вот и сейчас подошел, обнял…

— Дорогая, через час прием у графа Тулузского. Мы не можем себе позволить выглядеть слабыми, помоги мне.

— Не волнуйся, все будет как надо. Твоя жена будет блистать.

— Я знаю, я только не знаю, чего тебе это будет стоить.

— Неважно. Я кастилька, я герцогиня, я не подведу своего мужчину.

Через два часа герцог Медина-Сидония с супругой в сопровождении многочисленной свиты вошли в большой зал дворца. В ярком свете многочисленных свечей и магических светильников их встречали герцог Тулузский и маршал Галлии маркиз де Комой со своими женами. А также весь цвет шикарного тулузского общества. Словно и не было войны и не требовалось закрепить ее результаты в очередном договоре, который, конечно, будет потом нарушен, но не скоро. А может быть, учитывая полученный сторонами горький опыт, очень и очень не скоро.

Вот прозвучали фанфары, и народ занял места в соответствии с протоколом. Граф и маршал с супругами посредине зала на высоких креслах, галльское дворянство по правую руку от них, кастильская делегация — по левую. Все как положено. Порядок нарушали двое, стоявшие в дальнем конце зала, напротив графа и маршала. Один — дворянин в зеленом плаще боевого мага, второй… о, такое чудо обычно не пустили бы и на порог дворца. Желтые ботинки, чулки и панталоны в белую, голубую, синюю и красную полосы, причем левая и правая штанина различались по расцветке, с бахромой на коленях. Красно-зеленый колет, обшитые перьями широченные рукава и огромная желтая шляпа, украшенная четырьмя страусовыми перьями разных ядовито-ярких расцветок. Заморская птица попугай на фоне этого субъекта выглядела бы блеклым воробьем.

— Дорогие гости, сегодня у нас бал по случаю окончания войны! — открыл торжество граф Тулузский. Кастильцы оценили, что он не сказал о победе над врагом. — Однако начнем мы с торжественной процедуры — награждения героев. Не часто выпадает мне честь вручать награды от имени Его Величества короля Галлии. Сегодня мы чествуем героев крепости Сен-Беа. Лейтенант де Савьер!

Герцогиня впилась взглядом в мага, подошедшего для принятия награды. Молодой человек, лишь немногим старше ее погибшего сына, как и он, учился в Марле. Наверняка они были знакомы, и наверняка именно он убил Иньиго — а кто еще мог его победить? С этого момента она не спускала глаз с лейтенанта, которого наградили именной шпагой с золотой рукоятью. Она даже не обратила внимания на того попугая, которого наградили какой-то наградой, только отметила удивленно-восторженный ропот, прошедший среди собравшихся. В самом деле, что такого особенного мог сделать этот расфуфыренный червяк?

Матери было не до него. Вот он, в пяти шагах, убийца сына. Она не жаждала мести, она хотела посмотреть в глаза. Казалось, что взглянув в них, она поймет что-то важное, сокровенное, что даст возможность жить дальше.

С трудом, дождавшись конца церемонии, графиня улучила момент, когда де Савьер вышел в коридор.

— Шевалье, задержитесь, пожалуйста.

— Мадам?

— Я хочу спросить о, сыне, это, ведь Вы убили его.

— Нет, Ваша Светлость, его, убила война, — прозвучал голос сзади.

Резко, обернувшись, герцогиня увидела «попугая». Словно, заговорил стул, или даже метла, да, именно, грязная метла, до которой герцогине и дотрагиваться стыдно… К тому же этот хам посмел смотреть ей в глаза! Быдло, не смеет, быдло, должно, молчать и смотреть в пол, только, отвечать на вопросы, коротко, и кротко. Быдла вообще не должно, быть здесь, но если он что-то знает, об Иньиго…

— Позвольте представить, герцогиня, — наконец заговорил де Савьер, — унтер-офицер Ажан, именно, он командовал обороной Сен-Беа.

Унтер-офицер командовал, лейтенант, подчинялся… какие мелочи, какое это, имеет значение, ее интересует сын!

— Никакой унтер не мог убить моего, мальчика, только. Вы, лейтенант!

— Он умер от магического, истощения, — продолжил этот расфуфыренный плебей, — попал под взрыв, залечил раны, но, залечивая, довел себя до истощения, — все верно, а подробностей про, оторванные ноги матери лучше не знать.

— Когда появилась возможность хоронить, мы не могли делить погибших, всех похоронили около, крепости — дворян и простолюдинов, галлийцев и кастильцев. Ваш сын похоронен там, же, но отдельно. Вы легко, найдете могилу — там, есть мемориальная доска. И еще, — унтер-офицер достал из-за пазухи, и протянул герцогине, — амулет, он просил передать Вам.

Да, герцогиня взяла именно, (фамильный амулет, никаких сомнений, но, и это, было, невозможно! Фамильный амулет — это еще и последняя защита, любого, попытавшегося его, снять, убивает, заклятье, не дожидаясь команды владельца.

— Почему Вы живы?

— Простите, Ваша Светлость?

— Никто, не мог снять амулет с моего сына и остаться живым.

— Я не снимал амулет, а Иньиго, не хотел моей смерти. Примите мои соболезнования, Ваша Светлость, Ваш сын был достойным кабальеро.

Герцогиня ушла не прощаясь, сжимая в руках холодный медальон, словно, опору будущей жизни. Ее сын отдал амулет этому… Но ведь отдал, без сомнения, почему? Иньиго! Он назвал сына по, имени! Этого не могло, быть! Червяк не смеет называть дворянина, тем более гранда, по имени. И возраст здесь не при чем.

Впрочем, к любой тайне есть ключ. Тот же амулет. — в нем много, всего, в том, числе и заклятье последних минут- уникальное заклятье герцогов Медина. Ни один убийца членов этой семьи не должен остаться безнаказанным, а для этого, амулет запоминает то, что, видел и слышал его владелец перед смертью. И донна Анабель знала, что, делать.

Но, сначала долг. Здесь и сейчас под видом, веселого, раута, мужчины оговаривали условия будущего, мира, и она не вправе показать не то что тревоги — малейшего волнения. Лукавый взгляд, искренний смех над самыми глупыми шутками и обаяние, безграничное обаяние одной из знатнейших дам Кастилии. Никто не должен даже заподозрить, как разрывается сердце, как рвут, глаза слезы, сдерживаемые нечеловеческими усилиями, как хочется по-бабьи упасть на этот, отполированный до, зеркального, блеска паркет, и плакать, причитать, выть!

И лишь в карете с мужем, она позволила себе слезы. Но только, тихо, чтобы не дай Бог никто, из слуг не подумал, что, сопровождает, обычную женщину, которой тоже может быть больно.

А дома, в своих покоях, она произнесла нужное заклинание.

— Жан! — услышала она голос своего, сына.

— Жан, подойди, у меня нет сил кричать.

И донна Анабель увидела этого, «попугая». Только, ничего, попугаистого в нем сейчас не было. Обычная одежда солдата и лицо… Лицо, мальчишки, лишь немного, старше Иньиго, без седины в волосах, без жуткого, шрама. А как он смотрел… Нет, так смотрят не на врагов, так смотрят на умирающих друзей.

— Слава Богу. Я оказался прав, я никогда не верил в твою смерть. Жаль, самому осталось недолго…

— Не надо, говорить, Иньиго, побереги силы. Сейчас мы спустим, тебя в крепость, там, хороший маг, он поможет.

— Я сам неплохой маг. Ты не понимаешь, мы чувствуем, приход костлявой… Слишком, сильный взрыв… Что, это было?

— Порох, камни и амулет, настроенный на любое колдовство.

— Здорово, придумано. Нас такому не учили. Жан, дай мне руку, не отходи пока я… Пожалуйста, мне страшно… Вот, возьми, отдай маме. Не сейчас, когда сможешь, ну хоть когда-нибудь…

— Отдам, если выживу.

— Выживешь, я верю, ты сможешь. Жан, а спой мне. Ну ту, что ты пел в Марле, о, борьбе.

— Конечно. — И герцогиня услышала, как этот мальчик, она уже не мокла называть его, ни червяком, ни попугаем, хриплым голосом, запел незнакомую песню.

Значит, они познакомились в Марле. Но что простолюдину делать в Магической академии? Служил в охране? Впрочем, какая сейчас разница? Главное, что они не были чужими друг-другу и этот, как же его, ну новый кавалер, сделал для умирающего, Иньиго, все, что, мог.

И герцогиня бросилась к мужу — рассказать о том, что узнала, поделиться с самым близким, человеком, пусть не радостной, но такой важной новостью.

И лишь подойдя к его кабинету, задержалась. Словно, кто-то свыше остановил ее у приоткрытой двери, прислушалась.

— Ну что, же, друг мой, как Вам, нравится чувствовать себя идиотом?

— Должен признаться — довольно, мерзко, монсеньор. Не хотелось бы попробовать еще раз.

— Привыкайте, какие Ваши годы! Жизнь не может, состоять из одних побед.

— Вы как всегда правы. Только, вот поражения бывают, разными. Вы знаете, как вспомню свои умные слова об этом, мальчишке, уши от стыда сами краснеют. Как я говорил — тупой упертый идиот? А кто, я сам, после этого?

— А он и не мальчишка. Во-первых, мальчишки не становятся кавалерами, во-вторых — унтер-офицерами. А в третьих, Вы его на награждении видели? Седой, израненный…

— А вот тут позвольте поспорить. Юный де Безье был еще моложе. Тоже кавалер и даже унтер-офицером успел послужить. Помните Черного барона?

— Еще бы, мой друг. Таких проблем нам, пожалуй, никто и никогда не доставлял. Если бы не эта Синоби, Господи, знать бы, что это за слово, такое… Да, пусть и не по нашей команде, но она нас тогда здорово выручила. Кстати, хорошо, бы создать традицию.

— Находить юных героев?

— Нет, пресекать юных героев. А то он не только, крепость отстоял, это как раз дело житейское. Но и Живчика под смерть подвел, и даже Левшу, и вербовку таможенника сорвал. И не он ли в старкад входил в Сен-Беа? Нет, герой должен храбро шпагой махать. А такой не нужен, ну его, кто знает, чем он нам еще нагадит.

— А знаете, что мне сегодня Идальго, рассказал? Этот герой у коменданта еще и разведкой занимался. Вроде ничего, такого, и не делал, расспрашивал купцов о ценах, о торговле, а его сведения помогли валлийцам наш поход вычислить. И де Комона именно его подчиненные предупредили. Двоих Идальго перехватил, так третий прошел.

— Ну что же, значит так и порешим. Вы рассказывали, что Идальго, сам пытался решить эту проблему?

— Да, но этому Ажану везет — в дороге от крепости с ним были рейтары, да еще и лошадью его снабдили. Засада не решилась атаковать.

— Что же, иногда приходится подчищать и за лучшими людьми. И, раз мы обо всем договорились, позвольте угостить Вас этим прекрасным вином. Выпьем за нашу великую страну! И помянем очередного, галлийского героя, дай Бог не в последний раз.

— Если позволите, еще просьба от Идальго.

— ?!

— Жена его что-то… не то чтобы заподозрила, но вопросы стала задавать лишние. Я что подумал… Наш кавалер на днях из армии увольняется, собирается из Тулузы уезжать. Так пусть резидент, отправит, жену — ну там родителей повидать, отдохнуть, а его пусть наймет охранником в дорогу. Мы бы сразу обе проблемы и решили.

— А что. — хорошая мысль, даже красивая. Действительно, на окситанских дорогах чего, только не случается. Разбойники — дело обычное. Давайте, действуйте. Только ведь дорог из Тулузы много, уверены, что не пропустите?

— С одним, героем были бы проблемы, но если рядом, будет, супруга Идальго… впрочем, стоит ли Вас беспокоить этими пустяками? Спасибо, вино действительно прекрасно, теперь пойду я, с Вашего, разрешения, подготовлю злодейство.

— Не играйте со словами, друг мой, мы не злодействуем, мы с Вами страну защищаем. Идите, друг мой.

Герцогиня едва успела заскочить в соседнюю комнату. Да, ее супруг был истинным кастильцем. Не знавший жалости к самому себе, бесконечно, преданный своей стране, он был беспощаден к ее врагам. Герцог не был жесток, просто, если человек становился на пути Кастилии, он должен был умереть.

Только донна Анабель не могла позволить умереть именно, этому мальчику, словно с его смертью из этого мира уйдет последняя часть души Иньиго. Наивно? Наверное. Непатриотично? Безусловно. Но на следующее утро она перехватила Жана по пути к штабу Окситанского полка.

— Молодой человек!

Жан снял шляпу, согнул ноги в коленях, опустил взгляд в землю. Сегодня ничего, в нем не напоминало вчерашнего нахала.

— Я слышала, что вы уходите со службы и на мерены покинуть Тулузу.

— Да, Ваше Сиятельство.

— Перед отъездом Вас попросят проводить из Тулузы женщину. А по дороге вас обоих собираются убить.

И, не дожидаясь, пока Жан ответит, донна Анабель Изольда де Гусман, герцогиня Медина-Сидония, герцогиня дель Инфантадо, маркиза де Сантильяна, графиня де Салданья ушла, чтобы до конца дней оставаться истинной кастильской дворянкой, верной женой и доброй матерью.

Глава XII

А Жан, как и собирался, пошел в штаб полка, чтобы оформить документы, получить причитающиеся деньги и навсегда забыть об армейской службе. Хватит, навоевался. Тем более, что без дворянского звания никакой служебный рост ему отныне не светил. Все, уперся парень в потолок.

Оформление прошло неожиданно быстро, даже ушлые интенданты не попытались зажулить ни динария из выходного пособия, даже странно как-то.

Ситуация разъяснилась просто. У стола последнего бюрократа, поставившего последнюю печать на документы Жана, стоял тот, кого не следовало заставлять ждать — шевалье де Ворг собственной персоной.

— И как прикажешь теперь к тебе обращаться, отныне не сержант и даже не унтер-офицер? Или ты теперь только на «кавалера» отзываться изволишь? Вот объясни, какого черта ты из армии ушел? Где ты еще такую карьеру построишь?

— Обращайтесь ко мне просто, Ваша Милость, — Ажан. А насчет карьеры — Вы, разумеется, правы, только я всегда считал, что тот, кто не идет вперед, катится назад. В армии мне отныне идти уже точно некуда.

— Наверное, так, но все равно обидно. Можешь не верить, но я к тебе привык, — в голосе дворянина сквозило искреннее сожаление. — Куда направляешься?

— Постараюсь поступить оригинально — вначале в Париж, посмотрю на столицу, погуляю, а там видно будет.

Де Ворг усмехнулся.

— Вот что мне в тебе всегда нравилось — это оригинальность. Надо же — после отставки и в Париж. Такое до тебя точно никому в голову не приходило. А знаешь, у меня к тебе просьба.

— Чем могу служить?

— Ну, служить ты теперь не можешь, а вот помочь, да и заработать — запросто. У меня жена хочет родителей навестить, а мне сейчас отсюда никак не выбраться. Охранником поработаешь?

Так. Герцогиня предупреждала, что вначале попросят сопроводить женщину, затем убьют обоих. Провокация кастильцев? С герцогиней в главной роли? Бред. Не иначе Иньиго и с того света охраняет. Что же, парень, спасибо тебе. И твоей матери спасибо. И неважно, откуда она об этом узнала — она не галлийского кавалера, она твоего друга спасала. Воспользуемся.

— Куда ехать и сколько заплатите, Ваша Милость?

— В Амьен. А заплачу… двести экю плюс дорожные расходы. Сто — перед выездом. Устроит?

Отлично! И Амьен устраивает, и цена справедливая, только вот интересно, шевалье, а Вы действительно хотите, чтобы она доехала? Проверим.

— Побойтесь Бога, Ваша Милость, до Амьена мне одному ехать месяц, а уж с госпожой — не меньше двух! Так что четыреста, никак не меньше, но можно рассчитаться уже там.

— Ну и ладно, договорились, — неожиданно легко согласился де Ворг. Хотя почему неожиданно, если он уверен, что платить не придется? Ну да кто предупрежден, тот вооружен. Или это фантазия разыгралась? Жизнь покажет, но подозрения надо скрыть в любом случае, так что продолжаем разговор.

— А если не секрет, кто там ее родители?

— Так она дочь тамошнего графа.

Сестра де Бомона? Товарища по Клиссонской академии? Графа, не отказавшегося от дружбы, даже когда Жана лишили дворянства? И ее хотят убить? Да черта с два! Только аккуратно, не переигрывать — де Ворг умен, профессионал, однако.

— Когда отъезд? Как Ваша супруга планирует ехать? Будут еще провожатые?

— Знаешь, парень, а договаривайся ты с ней сам. Вот прямо сейчас идем ко мне, там и познакомишься с госпожой.

А госпожа де Ворг была расстроена. Еще недавно любимый супруг был весел и ласков, носил на руках, рвался немедленно исполнять любой каприз. И вот два дня назад все изменилось. Он стал резок, раздражается по каждому пустяку. Нет, действительно, ну что она такого сказала? Спросила, с кем он разговаривал утром около трактира? Вспомнила, что видела этого человека с ним каждый первый понедельник на протяжении последних шести месяцев? И что, из-за этого стоит скандал закатывать? Как он говорил — Ты за мной следишь, ты мне не веришь, ты меня готова к лошадям ревновать!

Потом, правда, умолял простить, говорил, что безумно устает на службе. А что уставать, если война уже кончилась, все живы и здоровы, и Галлия, вроде как, даже победила. Впрочем, нет худа без добра — муж сам предложил съездить к родителям, развеяться — а это так прекрасно! Проехать до Амьена верхом — мадам де Ворг не любила экипажи, вошедшие в моду в последнее время. Только верхом, чтобы любоваться дорогой, дышать полной грудью, чувствовать солнце и ветер, да даже и дождь — неважно, главное, чтобы были едины — она, дорога и этот прекрасный мир!

Вот только обидно уезжать не помирившись. Хотя есть еще ночь впереди, и уж она сумеет сделать так, чтобы после этой ночи муж жалел об ее отъезде каждую минуту, до тех пор, пока они вновь не встретятся!

Вот и он! Только не один — его сопровождает какой-то мужлан со шрамом на левой щеке и седыми прядями в темных волосах. О, да никак это новоиспеченный кавалер, изрядно насмешивший своим костюмом благородное общество на вчерашнем приеме. Сейчас он одет скромно, но все равно, было бы интересно с ним пообщаться — иногда с дураками бывает весело.

Де Ворг вежливо, постучал в приоткрытую дверь комнаты жены и попросил выйти в гостиную.

— Дорогая, позволь представить тебе мэтра Ажана, который согласился сопровождать тебя в поездке.

— А я Вас видела вчера, мэтр, — мадам де Ворг язвительно, обратилась на «Вы». — Должна отметить, что, Ваш костюм, произвел на благородное общество. Тулузы неизгладимое впечатление. Скажу по, секрету, — она нарочито томно, вздохнула, — присутствовавшие кастильские дамы были поражены не меньше.

— Я рад, — гордо, выпятив грудь, ответил Жан с самым восторженным выражением, лица, какое смог изобразить, — к сожалению, в этом, нет моей заслуги. Костюм, подбирал лично, маршал де Комон, а он все делает, превосходно!

— Ну как, Адель? — искренне рассмеялся де Ворт. — Осторожней с ним, мэтр обожает маску тупого, служаки, но, поверь, это лишь маска. А тебя, Жан, я прошу послезавтра, в шесть утра, прибыть сюда полностью готовым, к поездке.

Пока можешь задать госпоже интересующие тебя вопросы.

Примерно, через час после этого, разговора Жан вошел в комнату де Савьера, который что-то, увлеченно рассказывал юному виконту.

— Господа, у меня проблема, — обратился к ним Жан, после чего, рассказал о, событиях этого, дня. Правда, герцогиню не упомянул — просто, сказал, что, информацию сообщил падежный человек.

— Проблема, однако, — с глубокомысленным видом, заключил де Савьер.

— Да, уж, — не менее конструктивно, поддержал его виконт.

— Спасибо, за поддержку, друзья, что бы я без Вас делал, — в свою очередь высказался Жан.

И умудренные опытом, юнцы (неожиданно Жан причислил к ним, и себя) стали размышлять, активно, скребя затылки.

Первая светлая мысль родилась у виконта.

— После завершения этой кампании де Комон возвращается в Пикардию. Он хочет, чтобы я поехал с ним, в Аббевиль, в штаб пикардийского, корпуса. Думаю, он согласится, чтобы до, Амьена я доехал с тобой. И мне привычней, и ему со мной забот меньше.

— Мысль детская, извините, Ваше Сиятельство, но удачная, — поддержал его де Савьер. — Я, кстати, тоже должен ехать с де Комоном, правда, только, до. Парижа — везти отчет в Совет Магов о, магических аспектах обороны Сен-Беа. Думаю, одного, Шарля-Сезара он с тобой не отпустит, а вот под моим, присмотром, — можно попробовать. Вроде как боевые друзья желают вместе попутешествовать.

— Ну и что, вы тогда здесь расселись, — привычно, взял на себя командование Жан, — бегом, к маршалу! Нам, еще лошадей, оружие и припасы готовить!

— Подождите, господа, а как кастильцы узнают, на какой дороге ставить засаду? У дома, де Ворга — вряд ли, а все выезды из города перекрывать — батальон нужен, — уже на выходе спросил виконт, и друзья вновь вернулись к тягостным размышлениям.

Глава XIII

Когда ранним утром, обещавшим теплый солнечный день, Жан подъехал к дому нанимателя, его уже ждала мадам де Ворг возле двух готовых к путешествию лошадей. Одна снаряжена для верховой езды, к седлу второй были приторочены сумки с вещами. Бывший унтер-офицер отметил пистолеты, закрепленные по бокам седел, костюм для верховой езды, который соблазнительно подчеркивал великолепную фигуру клиентки, и висящую на боку рапиру. Между прочим, рапиру вполне боевую, с длинным клинком и без ненужных украшательств.

Де Ворг поцеловал жену, пожелал счастливого пути и, кажется, даже прослезился. Ну просто идеальный муж!

На соседней улице к путешественникам присоединились еще двое мужчин.

— Ваша милость, позвольте представить — лейтенант де Савьер и виконт де Сент-Пуант, участники обороны Сен-Беа. Мне показалось, что в компании благородных господ Вам будет веселее. — После этих слов Жан отстал, давая возможность дворянам поговорить без плебеев.

— Господа, я рада знакомству, — излишне громко сказала де Ворг и, обернувшись, бросила ехидный взгляд на Жана, — женщине всегда спокойней, когда ее охраной командует офицер.

— Увы, мадам, должен Вас разочаровать, — с грустной улыбкой ответил шевалье, — и в Сен-Беа, и здесь командир — мэтр Ажан. Виконт недостаточно опытен, меня же учили колдовать, а не командовать. Поверьте моему небольшому опыту войны — так будет лучше. И позвольте выразить восхищение Вашим конем, — продолжил де Савьер, галантно меняя тему, — клянусь, это лучший конь в Окситании.

— А вот здесь Вы ошибаетесь, шевалье. Мой супруг помешан на лошадях и лучшего коня держит у себя. Такой караковый жеребец как у него, возможно, украшает конюшню кастильского короля и пары высших кастильских грандов. И уж точно ни одного такого нет в Галлии.

— Да ладно, видел я коня де Ворга. Гнедой, ну чуть темнее обычного…

— Шевалье, Вы в каком захолустье жили, что не знаете о караковой масти? — искренне удивилась мадам де Ворг. — Это же самая дорогая масть, только недавно выведенная в Кастилии! Да, немного похожа на бурую или темно-гнедую, но насколько благороднее! Их невозможно спутать.

— Вообще-то я десять лет почти безвылазно жил в Марле, — проворчал де Савьер.

— В Академии?! Простите, я должна была догадаться, не обижайтесь, пожалуйста, мне не следовало так говорить, просто думала, что о таких лошадях знают все, даже отставные унтер-офицеры. — Последние слова она произнесла нарочито громко, чтобы позлить этого Ажана.

А этот Ажан не отреагировал, ему было не до того. Картина сложилась, и сестра его друга оказалась женой кастильского шпиона и убийцы.

Почему ему надо убить Жана — понятно. Видимо, в Сен-Годенсе де Ворт лично проводил его до крыльца, дал факел, чтобы точно обозначить как мишень. Но вмешался тот полицейский, Жерар, и шевалье пришлось самому заколоть своего агента, разыграв роль спасителя. Потом из-за Жана пришлось убить еще троих — трактирщика, его жену и арестованного друзьями убийцу, скорее всего, тоже агента. Так можно всю агентурную сеть самому вырезать, легче от одного надоедливого унтер-офицера избавиться. Да, здесь все ясно, но жена-то ему чем не угодила? Впрочем, сейчас это не важно. Сейчас надо просто остаться в живых.

А тем временем мадам де Ворг под восторженные охи и ахи спутников рассказывала о Тулузе.

За проведенные здесь два года она влюбилась в этот тихий и красивый город, а потому говорить о нем могла долго и не особо обращая внимание на происходящее вокруг. Госпожа не заметила, что их маленький отряд поехал не на север, к орлеанской дороге, соединяющей Тулузу и Париж, а, немного попетляв по городу, направился на восток, в сторону Альби.

И для таких маневров была веская причина — от седла лошади, на которой ехала мадам де Ворг, тянулась магическая нить, видимая, к сожалению, только Жану — даже де Савьер ее не видел. Ну не хотел шевалье отправлять супругу без надзора. Только вот какие инструкции он дал этому надзирателю? Убить, как сказала герцогиня, или все-таки охранять? В любом случае, такую метку мог повесить только маг исключительной силы, но зачем?

Требовалась проверка. Магическая нить уходила назад, значит, кто-то следует за ними, но кто? Враг или дополнительная охрана? В любом случае, если наблюдатель не объявился до сих пор, то в населенных пригородах он не проявится. По крайней мере, Жан на это надеялся.

Чтобы снять для себя все вопросы, пришлось дождаться деревушки Монтрабе, за которой от основного тракта отделялась дорога, ведущая на Ла Тюйери и далее на юго-восток к Средиземному морю. Удобное место для решения вопроса. Здесь Жан отстегнул шпагу и прикрепил к перевязи саблю. Теперь надо, чтобы высокородная госпожа пересела на заводную лошадь.

— Может, мне еще на осла пересесть?! — возмущенно воскликнула мадам де Ворг.

— Ваше Сиятельство, — впервые Жан обратился к ней по девичьему титулу, — Ваш супруг заплатил мне большие деньги. Я боюсь, что у него есть причины для беспокойства. Поверьте, я только хочу убедиться, что Вам ничего не угрожает. Давайте переложим поклажу на лошадь виконта, и, прошу Вас, пересядьте. И следуйте в Ла Тюйери. Если до полудня мы с шевалье не приедем — следуйте в Безье. Местный барон — легенда Окситании и благородный человек, он обеспечит проезд в Амьен.

Да кто он такой?! Чтобы урожденной графиней, командовал… она не успела придумать кто, — юный виконт спешился, перекинул поклажу на свою лошадь и протянул ей руку, предлагая пересесть. Чтобы не потерять лицо, мадам, де Ворт пришлось подчиниться. А затем, поехать за виконтом.

Но у поворота дороги, на бугре, она, остановилась — захотела посмотреть, что будет дальше. В конце концов, их не видно, имеет, право. Да, просто, желает, да, пошли они все…

А посмотреть было, на что. Де Савьер, укрыв коня в тени деревьев на развилке, пересел на лошадь мадам, де Ворг и… превратился в саму мадам, де Ворг. От этого, чуда, преображения обалдели все, даже Ажан не ожидал такого! Присвистнув от восхищения, он, тем, не менее, продолжил действовать по, прежнему плану — друзья проехали метров двести, остановились, «дама» спешилась и ушла в сторону от дороги.

Такой вариант оговаривался заранее. Жан не объяснял друзьям, почему действовать именно, так, просто сказал — если придется разделиться, Шарль-Сезар провожает, графиню в Безье и передает, барону некое письмо, которое побудит, его помочь благородной даме, попавшей в опасную ситуацию.

Письмо, было, передано заранее, а дисциплине у виконта было, время научиться.

Де Савьер тоже знал свой маневр. Поэтому Жан, уверенный в своих друзьях, слез с лошади и спокойно, уселся на дороге.

Минут, через двадцать к нему подъехали четверо всадников. Вроде бы всадники как всадники, дворяне, в добротной, но не броской дорожной одежде, при шпагах, ничего, особенного. Казалось, это обычные путники, которые, оживленно, болтая, едут, по, своим, делам. Но проезжая мимо, один из них выхватил шпагу и направил ее на, Жана.

— Эй, ты, где твоя госпожа?

— Простите, благородные господа, но, кого, вы ищите? — угодливо, поклонившись и заискивающе улыбаясь, спросил Жан.

— Хозяйку вот этой лошади! — один из дворян, видимо, старший, указал на лошадь графини.

— Она… — Жан изобразил смущение, — она, в кустики отошла. А Вы знакомы? Зачем, она Вам, благородный господин?

Один из благородных господ подъехал к Жану и, не слезая с лошади, пнул его, сапогом, в лицо, повалив на землю.

— Жан, что, там? — голосом, графини крикнул де Савьер.

— А ну зови ее! Я тогда, тебя не больно, убью! — Еще один всадник достал шпагу.

Ну, вот и ладушки. Все ясно. Ребята пришли убивать, только, не подумали, что, того, может быть много, а они, бедолаги, что, со времен дворянства осталось у него, страшное оружие. Вокруг только, враги, его миссия угодна Галлии, а значит. — СТАРКАД!

Мадам де Ворг увидела, как Жан, резко, сместившись, схватил угрожавшего, ему всадника за руку, как куклу сдернул с лошади и ударом, кулака, сломал шею. Затем неуловимым движением выхватил саблю и рванулся к нападавшим со скоростью, просто недостижимой для человека.

Несколько мгновений, и четыре противника лежат мертвыми в лужах крови рядом с мертвыми лошадьми.

И Жан лежит. Как всегда, старкад выпил все силы, зато, сейчас можно, отдохнуть. Драка позади, все спокойно. Красота!

В этот момент на дороге показались еще два всадника.

Ослабевший Жан еще успел понять, что один из них боевой маг, успел увидеть вспыхнувший конструкт и летящее в него, заклятье, даже смог его отвести… и потерял сознание.

Спас де Савьер. Увидев, как убивают друга, он в ярости послал в напавших струю пламени, в которой с дикими криками боли сгорели и маг, и его спутник, и их лошади, и огромный дуб, что мирно рос на обочине дороги более ста лет.

Тот, кто спланировал операцию, подозревал, что Жан мог входить в старкад, предусмотрел это, поручив магу убить уже обессиленную жертву. Все было рассчитано верно, кроме того, что жертва будет готова к нападению и у нее будет прикрытие в виде де Савьера, мощь которого достигла вершин возможного после пяти выходов на грань истощения в той короткой, но жестокой войне.

Затем де Савьер, уже вернувший себе нормальный облик, поднял своего друга на руки, положил, как мешок с зерном, на лошадь и в поводу повел ее в ту сторону, где ждали мадам де Ворг и виконт де Сент-Пуант.

Глядя на посеревшее лицо лейтенанта, графиня не решилась задавать вопросы. Да и на какие ответы она могла рассчитывать от этих людей, вместе выживших в недавней битве при Сен-Беа, которая уже начала обрастать легендами? Да, конечно, Ажан не дворянин, но только что на ее глазах он, кажется, вошел в старкад, что для простолюдина невозможно. Почему дворяне подчиняются ему и даже не пытаются поставить под сомнение его лидерство? Интересно? Еще как! Но только что этот седой юноша рисковал жизнью, спасая ее. Так какое право она имеет, на его тайны?

До следующего утра путешественники остановились в ближайшем трактире, а затем, купив старого коня, едва годного для верховой езды, направились в Безье, полагая, что если неизвестные враги не поскупились натравить на них целого боевого мага, то вряд ли они ограничились одним отрядом. Вполне возможно, что сейчас их ищет, еще одна группа, готовая щедро платить за содействие в розыске. И только в Безье путешественники могли получить помощь. Почему в Безье? Так командир сказал, отставить вопросы.

А Жан был плох. Если бы это был дворянин, де Савьер уверенно сказал бы о магическом истощении, поставившем друга на грань. Но тот был лишен магии, а значит все не так плохо, просто человеку надо, отдохнуть.

Только ведь отдыхать нельзя — неизвестно, кто гонится за ними.

И тогда за дело взялась мадам де Ворг. Представляясь тулузской купчихой, едущей к любимому мужу в Монпелье в компании трех бестолковых конторщиков, один из которых умудрился простудиться в конце лета, она сама договаривалась с трактирщиками, во всю глотку спорила и торговалась как заправская торговка, ругалась так, что на нее с уважением поглядывали пьянчуги. А если их потом и спрашивали о проезжавшей дворянке, никто и подумать не мог, что ищут, ту самую разбитную бабу, дававшую бесплатный мастер-класс по идиоматическим оборотам великого галльского, языка.

На подъезде к Безье Жан пришел в себя. И тут наглядно доказал графине, что ни разу не является дворянином. Заскочив буквально на минуту в трактир, он надрался как сапожник. В хлам, в дым, в лоскуты. Вести такого, в замок барона было решительно невозможно, и мадам де Ворг оставила его в городской таверне, заплатив хозяину за два дня проживания этого недоразумения и категорически запретив приносить ему вино. Только отвары для протрезвления.

Глава XIV

В замке Безье кипела жизнь. Год был удачный, ожидался богатый урожай, и барон с сыном гоняли работников в хвост и в гриву, стремясь подготовиться к уборке. Ремонтировались рассохшиеся за лето бочки для вина, проверялись давилки для оливкового масла и будущие хранилища — да мало ли в это время дел у хороших хозяев.

И вот в один из жарких дней в ворота замка въехала красивая молодая женщина в сопровождении двоих юношей.

— Могу я видеть владетельного барона де Безье? — спросила она у работников.

— К Вашим услугам, мадам, — ответил седоватый плотный мужчина, одеждой не слишком отличавшийся от слуг. Да, побогаче, но в принципе такая же — простая и удобная.

— Я мадам де Ворг де Бомон сюр Уаз, графиня Амьенская.

— Как, простите? — Барон даже замер, вытер ладонью потное лицо. Явно пораженный, растерянный, не сразу собравшийся с мыслями, он спросил — А, извините, Филипп Шарль де Бомон…

— Мой младший брат, — графиня была удивлена не меньше, — вы знакомы?

— Нет, к сожалению, нет. С ним учился мой старший сын, он погиб два года назад. Кажется, они дружили.

И тут же, вспомнив законы гостеприимства, барон засуетился:

— Прошу Вас, графиня, проходите, мы рады Вас видеть, знакомьтесь — мой сын Гастон. Что ты стоишь, горе мое, помоги даме, придержи стремя. Не беспокойтесь, мадам, о ваших лошадях позаботятся. Простите, не имею чести знать Ваших спутников, — все это было сказано скороговоркой на одном дыхании.

— Позвольте представить, лейтенант де Сезар, боевой маг, виконт де Сент-Пуант, — ответила мадам де Ворг, внимательно рассматривая хозяев.

Отец и сын были похожи. Интересно, а этот, сослуживец Филиппа, наверное, тоже был похож на них. Действительно, тесен мир. Спасалась от погони и оказалась в семье друга младшего брата.

А к ним уже спускалась немолодая, но сохранившая величественную осанку женщина в сопровождении двух юных девушек, удивительно похожих друг на друга. Видимо, жена барона с дочерями.

С легкой усмешкой опытной женщины графиня отметила, как подобрались, подтянулись шевалье и виконт. Ну что же, пусть молодежь поболтает. Во всяком случае, она уверена, что хотя ее спутники и неотесанные солдафоны, но настоящие кавалеры.

Как и положено в уважающей себя провинции, в замке немедленно был накрыт стол, к которому и пригласили путешественников.

Только де Савьер отстал, попросив барона задержаться на два слова. И этот разговор для ушей графини уже не предназначался.

— Барон, у меня к Вам дело.

— Увы, шевалье, жизнь меняется. Раньше дворяне приезжали в Безье, чтобы оценить хорошее вино и хорошую компанию. Но, боюсь, те прекрасные времена миновали. — Барон был искренне расстроен — последнее время баронесса стала пилить его по поводу частых пьянок. Пришлось прекратить, а тут такой повод, и вдруг дело! Облом, однако. Но все равно интересно.

Лейтенант вытянул руку, раскрыл ладонь, и на ней возникла позолоченная брошь. Ничего особенного, так, дешевка. Только это была та самая брошь, которую развеселая Сесиль дарила своим любовникам — баронам де Безье.

Барон схватил де Сезара за плечи, требовательно посмотрел в глаза… только не нашел сил задать вопрос. Простой, логичный, тот самый. Не смог, только посмотрел.

— Жан хотел написать записку, потом сказал, что почерк можно подделать. И попросил передать это.

— К черту объяснения, где он?

— В Безье, в таверне «У Огюста», ждет Вас. Просил приехать завтра, а сегодня сделать одно дело — принять графиню как дорогую гостью…

— Об этом он мог и не просить, знал же, что по-другому и быть не может.

— Вы не дослушали. Графиню надо еще и напоить. Сильно, чтобы завтра она не вспомнила сегодняшний вечер.

— Напоить и… — барон недобро прищурился.

— И все. Вы же знаете Жана — он не любит объясняться. Если хотите — спросите сами. Только не забудьте, что теперь его зовут Ажан. Просто Жан Ажан, отставной унтер-офицер. И еще, он просил никому не рассказывать, что жив. Вообще никому.

В этот вечер владетельный барон де Безье был в ударе. Он шутил, он рассказывал о приключениях своей боевой молодости. А как он слушал! Это ерунда, что женщины любят ушами. Прежде всего, они любят, когда их слушают. Восторженно, сопереживая, ахая и охая в нужных местах. А барон был неотразим, очаровав быстро хмелеющую мадам де Бомон и заслужив серьезные претензии от баронессы.

Утром, проходя мимо комнаты графини, де Безье услышал богатырский храп, более приличествующий могучему мужчине, чем очаровательной женщине, пусть и вдребезги пьяной. Что же, просьбу Жана он выполнил с избытком — вспомнить события прошедшего вечера мадам де Ворг не грозило никогда.

Зато двор замка буквально искрился от заливистого смеха юных баронесс! Что уж им рассказывали шевалье и виконт, слышно не было, но девчонкам, точнее уже девушкам, это явно нравилось. Ладно, пусть молодежь веселится. Сейчас главное не это.

Трактир «У Огюста» был лучшим, в городе. Лучшая кухня, лучшие комнаты, лучшая конюшня. Дорого, зато все действительно лучшее.

Войдя в зал, барон огляделся. Все знакомо, даже привычно. Несмотря на утро, все на своих местах. Хозяин — за стойкой, подавальщица, разбитная энергичная девушка, в зале. Четверо посетителей за столами — знакомый священник, кузнец с подмастерьем и седой путешественник в простой дорожной одежде.

Де Безье подошел к стойке.

— Здравствуй, Огюст, как твои дела? Много ли постояльцев?

— Нормально дела, Ваша Милость, народ любит, провести вечерок в нашем заведении. Только для постояльцев сейчас не сезон, они будут ближе к осени, когда начнется торговля. Так что сейчас — увы.

— Что, вообще никого?

— Да можно, и так сказать. Только, вон тот, — он указал на седого, мужчину, сидевшего, к ним спиной.

А тот словно услышал, что речь о нем, и обернулся.

И де Безье взглянул на лицо своего сына.

Последний раз он видел это лицо два с половиной года назад. Тогда это был темноволосый, веселый юноше, едва начавший бриться. Сейчас перед ним сидел рано поседевший мужчина с лицом, изуродованным шрамом. И, тем не менее, это был он. Выходец из другого мира, занявший тело Жана де Безье по воле обряда замены. Долгое время этот человек был для барона немым укором, каждый взгляд на него разрывал отеческое сердце, но, в конце концов, он сумел занять в нем место, предназначенное для самых близких друзей.

— Ваша Милость, — Жан обратился официально, — у меня к Вам устное послание.

— Раз устное, — поддержал игру барон, — давайте поговорим на улице. Я еду по деревням, осматриваю хозяйство. Вы на лошади?

— Буду рад сопровождать Вас, господин барон.

Разговор продолжился, когда де Безье и Жан выехали из города.

— Долго же ты не давал о себе знать.

— Знакомство со мной опасно, — Ажан пожал плечами, — герцог де ла Гер спокоен, пока считает, что я мертв. Если вдруг узнает правду — плохо будет, не только, мне. Если бы не обстоятельства, я бы ни за что не раскрылся.

— Обстоятельства, как я понимаю, зовут мадам де Ворг?

— Не только. Еще их зовут виконт Транкавель.

— А он здесь при чем?

— Когда мы виделись последний раз, виконт просил помочь решить одну опасную задачку. Только недавно, кстати, с помощью Ваших гостей, я смог это сделать и даже остаться до сих пор в живых. Теперь, уже с Вашей помощью, можно передать ему информацию без риска засветиться перед де ла Гером. Поверьте, это важно для страны. Да, надеюсь, Вам удалось вчера напоить графиню?

— Как портовую шлюху, прости меня Господи. Бедная женщина сегодня вряд ли сможет выйти из комнаты.

— Что же, тогда вот письмо. Я прошу переписать его и от Вашего имени с де Савьером направить Транкавелю. Оригинал обязательно сожгите — сохранить хотя бы кусок — легче в замке выводок гадюк завести.

— Понял, а почему через меня?

— Не хочу, чтобы он знал, что я жив, — грустно усмехнулся Жан, — там, конечно, только, то, что графиня могла рассказать вчера, но виконт умница, при любом другом варианте правильные выводы сделает.

— Рад, что ты не забываешь свои обещания. Может, быть, когда-нибудь выполнишь и данное мне.

— В смысле?

— Познакомишь меня с внуком.

— Выполню, клянусь, — улыбнувшись ответил Жан, — если честно, сам по. Лёне соскучился.

— По кому?!

— В моем мире это имя звучит Леонид, Лёня, так звали моего отца. Здесь он — Леон. Но сейчас пора прощаться — негоже простому гонцу долго болтать с бароном. У нас еще будет время поговорить, я не собираюсь прятаться всю жизнь.

— Еще какая помощь нужна?

— Проверить, не следует ли кто за нами. Мы избавились от одного отряда, ну, графиня об этом наверняка рассказала, но могут быть и другие.

Если вчера и сегодня в Безье и соседние деревни никакие компании не въезжали — то все хорошо. Если кто-то был — хотелось бы знать.

— Договорились, проверю. Если что узнаю — вечером сообщу, все равно до завтра твоя графиня никуда не поедет. Что ж, до встречи. А знаешь, я никогда не верил в твое самоубийство. И каждый месяц переводил деньги на обезличенный счет в Военный банк. Не для тебя — вот еще, баловать, для внука. Вот документы, — де Безье передал запечатанный пакет, — распорядись деньгами, как сочтешь нужным.

— Спасибо. До встречи, барон! — негромко воскликнул Жан, разворачивая лошадь. — Поцелуйте баронессу, только не говорите, что за меня!

На следующее утро мадам де Ворг и сопровождающие ее лица выехали в Париж. Жан твердо знал, что ни один отряд их не преследует, а одиночными путниками он не поинтересовался. Что же, как говорили в его родном мире, и на старуху бывает, проруха.

Письмо, барона де Безье.

«Дорогой друг!

Скучая в своем, поместье, мы с баронессой часто, вспоминаем, тебя и надеемся, что ты найдешь возможность вырваться из своей суматошной столицы и отдохнуть в нашем тихом замке.

Пока же спешу рассказать о недавно, посетившей нас очаровательной женщине, некоей мадам де Ворт.

Бедняжка с двумя сопровождающими приехала к нам из Тулузы. Вообще-то ей надо было в Амьен, но по дороге на нее напали, так что она и двое ее спутников решили сделать крюк, так и оказались в наших краях.

Ты же знаешь, как мы с баронессой встречаем гостей. Почувствовав себя в безопасности, мадам де Ворт выпила немного, больше, чем следовало, и рассказала интересную историю.

Она жила в Париже, муж служил у какого-то тамошнего, вельможи с интересной фамилией де Шутт. И вдруг два года назад его буквально, в течение нескольких дней перевели в Тулузу и там все пошло, наперекосяк.

Началось с того, что этот де Ворг в пограничном поселке Сен-Годенс, где находился с инспекцией при штабе Окситанского, полка, заколол какого-то негодяя, вроде как спасая какого-то сержанта. Ну убил и ладно, бывает, но негодяй оказался не местным, вообще неизвестно, откуда взявшимся, и шевалье де Ворг неделю отписывался своему начальству по этому пустяку.

Было подозрение, что убитый — кастильский шпион.

Затем уже недавно, перед самой войной с Кастилией, он сообщил маршалу де Комону и графу Тулузскому, что противник будет наступать вдоль моря на Перпиньян. Только чудом наши узнали о готовящейся атаке через Пиренеи на Сен-Беа, иначе война была бы проиграна.

И уже после войны у де Ворга погиб арестованный пленник, которого, также подозревали как кастильского шпиона.

В результате этих проблем муж мадам де Ворг стал нервным, постоянно, устраивал бедняжке скандалы, а затем и вовсе отправил ее погостить у родителей. А по дороге на нее напали, только благодаря случайности она осталась жива.

Причем напал не какой-то бандит, а целый боевой маг! Моя гостья клялась, что это правда. Да и спутники подтвердили — а ведь один из них сам выпускник Марле, представляешь?

Должен сказать, что этот рассказ потряс меня настолько, что я решился о нем написать. Быть может, это окажется тебе полезно, в водовороте столичных интриг, из которого ты так не любишь выбираться.

А нам с баронессой остается надеяться, что ты все-таки решишься приехать в Безье, где тебе всегда рады.

Твой друг, барон де Безье.

PS. Письмо, передаю с добрым приятелем мадам де Ворт — шевалье де Савьером, лейтенантом, крепости Сен-Беа, который сопровождал ее в этом, тяжелом путешествии из Тулузы.

PPS. А мадам де Ворт — урожденная де Бомон, графиня Амьенская! Родная сестра, Филиппа де Бомона, сослуживца нашего друга, в гибель которого, до сих пор отказывается верить баронесса. Бывают, же такие совпадения!»

Глава XV

Маленький отряд добирался до Парижа две недели. С погодой повезло — теплые, но уже не жаркие сентябрьские дни, солнце, спокойная дорога и, надо признать, неплохая компания.

Лейтенант — галантный молодой человек, готовый бесконечно рассказывать о магии и показывать удивительные чудеса.

Виконт — смотрит с обожанием и добровольно взвалил на себя обязанности пажа.

Да и этот Ажан особо не досаждает — старается держаться в стороне, в благородные разговоры не встревает. Только почему-то умудряется раздражать графиню самим фактом своего присутствия. Нет, это даже странно — у нее постоянно возникает желание уязвить, ужалить, лишний раз указать на его место. Никогда у нее не было такого! Подумаешь, простолюдин как простолюдин, еще и Жан, ну что может быть примитивнее. Только вот в нее, в благородную госпожу, при нем как бес вселяется. А тому хоть бы что, даже обижаться не изволит.

Но дело свое знает. Как он с теми нападавшими разделался! Однако больше всего мадам де Ворг поразило объяснение де Савьера, когда она съязвила по поводу ротозейства вояки, прошляпившего удар мага. Оказывается, тот хотел убедиться, что их хотят именно убить! Не цветы подарить, не конфетами угостить, а все-таки убить. Ну не лопух? Только как этот лопух жив остался, она так и не поняла. Хотя этого никто не понял и понять не пытался. Лейтенант, тот просто сказал, что после Сен-Беа уже ничему не удивляется. Мол, если Ажан что-то делает, значит так надо, и не приставайте, графиня, с пустяками.

Вот так, ну и где сословная солидарность?!

А еще неожиданно Ажан оказался интересным рассказчиком. После Безье они с виконтом выдвинулись вперед и до мадам де Ворг долетали обрывки его рассказа. Из любопытства подъехала ближе, да так и ехала рядом до Парижа. И в тавернах садилась за один стол, чтобы послушать историю королевских гвардейцев в выдуманной стране под странным названием Франция. Как живые представали перед ней глуповатый король, хитрый и жестокий кардинал и бесшабашные шалопаи со странными именами — Атос, Портос и Арамис.

Но больше других вниманием мадам де Ворг завладела таинственная Миледи. Пять лет прошло с тех пор, как юная графиня амьенская сбежала из родительского дома с безродным шевалье, который увлек ее рассказами о приключениях, своей таинственной и полной опасностей жизни. И, в общем, не обманул. Иногда она сопровождала мужа в поездках, где они представлялись то дворянской, то купеческой парой, а то де Ворг выступал в роли простого путешественника, купившего на время пути общество дамы с не слишком строгими взглядами на нравственность. Зачем это было надо, де Ворг не рассказывал, но ясно, что не для развлечения. Также, как, очевидно, служил он не самым мелким чиновникам. По крайней мере, от родительского гнева она оказалась прикрыта надежно.

А в рассказах Ажана Миледи твердо знала кому служила и зачем делала, может быть не очень благородные, но, несомненно, важные дела. Даже рассказ о ее смерти на пустынном острове не привел графиню в уныние. Она не раз слышала, как отец учил ее братьев: «Бойцов убивают, и это нормально, хотя и горько. Главное — сражаться до конца, а остальное — в руках Божьих».

Рассказ о гибели Миледи Жан закончил в придорожной таверне в поселке Этамп, что в пятидесяти километрах от Парижа. Мадам де Ворг вышла из-за общего стола и села в углу зала, сказав спутникам, что хочет побыть одна. Ее мысли еще продолжали крутиться вокруг приключений полюбившейся героини, когда в зал вошел незнакомый мужчина в пропыленной дорожной одежде. В другой ситуации графиня ни за что не обратила бы на него внимания. Но сейчас ей стало любопытно, как оценила бы его Миледи?

Итак, мужчина один, одет недорого, но при шпаге, скорее всего небогатый дворянин. Когда вошел — явно торопился, но, только взглянув на спутников мадам де Ворг, сразу успокоился, даже, казалось, расслабился. Сел в противоположном от нее углу, где достаточно темно. Оглядывает зал, но на компаньонах графини взгляд не задерживает. Вот он заметил ее, начал приглядываться. Старается делать это незаметно, но женщины такие вещи чувствуют, тут ошибки быть не может.

Подозвал трактирщика, катнул ему монету, чего-то сказал. Сделал заказ? Тогда почему заплатил до подачи? И почему трактирщик взглянул в ее сторону? Именно так делал де Ворг, когда хотел навести справки о ком-либо из посетителей таверны. Подозвать трактирщика, заплатить. И почему-то всегда трактирщики бросали взгляд на тех, о ком рассказывали.

И тут словно бес какой подтолкнул графиню. Она встала и, изображая пьяную, пошла к мужчине.

— Кого я вижу! Никак сам виконт де Шатильро! Какими судьбами?

Мужчина явно растерялся, но вколоченный намертво этикет взял свое — он встал, поклонился:

— Вы меня с кем-то перепутали, мадам де Ворг, я не виконт де Шатильро.

— Но мы знакомы? Вы же узнали меня?

Собеседник явно смутился, но быстро взял себя в руки — Да, я встречал Вас в Тулузе, но мы не были представлены, — вновь смущение, но теперь явно наигранное, — кто я и кто Вы.

В этот момент Ажан что-то быстро сказал де Савьеру и направился к графине.

— Встретили знакомого, Выше Сиятельство?

— Не могу понять, господин Ажан, по крайней мере, этот господин меня знает, — пожав плечами трезвым голосом ответила графиня.

Жан пристально, посмотрел в глаза мужчине и у того, видимо, не выдержали нервы. Откуда-то из-под полы он выхватил два шарика, мгновенно превратившихся в огненные шары. И свалился замертво — заклятье лейтенанта сработало безотказно..

— Ну Ваша Милость, ну зачем же сразу так, — голос Жана был полон укоризны, — его же теперь и не спросить ни о чем.

— Как не спросить? А последний допрос зачем? А ну, давай его наверх. Эй, хозяин, быстро нам свободную комнату!

Обалдевший трактирщик даже не подумал возмущаться. Еще бы, когда по твоей таверне такая магия летает, надо быть очень покладистым, чтобы не спалили в азарте.

— Готовься, Жан, помнишь — только три вопроса.

Да, только три вопроса, и трупу безразлично, как воспримут его ответы.

Можно спросить: «Кто тебя послал?», а он ответит «Человек», и все — один вопрос потерян. Не из вредности, конечно. — у мертвецов нет желаний и эмоций, просто разрушающийся мозг посчитает, что так правильно.

Тело положили на пол в комнате на втором этаже, де Савьер провел ритуал, и Ажан начал.

— Как звали человека, по приказу которого ты оказался в этой таверне?

— Идальго. — Вот так, ни имени, ни титула, но ведь и не соврал. Ладно, следующий вопрос:

— Как звучал приказ Идальго?

— Приказываю. Следовать за основной группой, убедиться в результатах их работы. В случае неудачи принять объекты под свое наблюдение. Не рисковать, кхе-кхе, — мертвец, по-видимому, сымитировал кашель собеседника, — но при благоприятной возможности ликвидировать. В любом случае о результатах доложить секретарю кастильского посольства дону Антонио де Лера, графу Нахера, — при этих словах Жан почему-почему-то прыснулно взял себя в руки, правда, с трудом, — представитесь ему посыльным из Севильи, вот это передадите как пароль.

В точку! Более информативного, ответа нельзя было и ожидать! Теперь не облажаться бы с последним вопросом.

— Где находится вещь, которую надо передать как пароль?

— Во внутреннем кармане камзола.

Все, что могли, то узнали. Можно было бы спросить, что это за пароль, но где бы потом его искать? Тем более, что пароль оказался куском простой серой ткани, не знали бы где искать — ни за что бы внимания не обратили.

Ну вот и хорошо, прямо-таки удачно, можно даже расслабиться… Ага, если бы не мадам де Ворг, вставшая перед друзьями как посланник самой судьбы.

— Кто. Такой. Идальго? — разделяя слова и глядя в глаза Жану, спросила графиня. Именно графиня — в этот момент за ее плечами чувствовались поколения ее грозных предков, мечами и кровью заслуживших этот высокий титул.

— О чем Вы Ваша… — наивно попытался успокоить ситуацию шевалье, но был прерван даже не жестом. — одним взглядом разгневанной женщины.

— Я тебя спрашиваю. — Мадам де Ворг вновь в упор посмотрела на Ажана.

Отвечать надо, но ведь не скажешь, мол, госпожа графиня, вы жена кастильского шпиона, по вине которого уже погибло множество Ваших соотечественников, и который теперь решил стать вдовцом. Не заслужила она такого, так что надо выкручиваться.

— Ваше Сиятельство, помилуйте, да откуда же мне знать? — Жан постарался выглядеть убедительно, — Вы же сами все слышали!

— Ты не спросил «кто это», значит, знал! — «Ого! Как в ее голосе уживаются лед и металл!» — удивился Ажан, но ответил, разыгрывая простодушное удивление:

— А если он не знал? Мне господин лейтенант объяснил, что при последнем допросе отвечают главное, стало быть для этого, — он указал на труп, — главным именем и было. Идальго. Ну спросил бы я, он бы ответил «Не знаю» и все, один вопрос потерян. А так знаем, что это кастильцы, Ваш батюшка найдет возможность прижать этого Нахера, — Жан опять усмехнулся, — и все вопросы решатся. И главное, Ваше Сиятельство, неужели Вы можете подумать, что кто-то из нас может сделать хоть что-то Вам во вред?!

Мадам де Ворг подозрительно посмотрела на внезапно ставшие предельно честными лица виконта и шевалье, не по-дворянски сплюнула и, хлопнув дверью, вышла из комнаты. Вот ведь спелись! Врут и не краснеют! Этот Ажан убедителен, но врет же, или она не женщина?! С другой стороны, в чем он действительно прав — эти трое ей точно зла не желают, а проблемы лучше решать в Амьене. И главная из них, о Господи, помириться с отцом. Но это уже совсем, другая история.

Глава XVI

Распростившись в Париже с де Савьером, Жан приступил к решению важнейшей для бодигарда задачи — как доставить охраняемое боди в конечную точку без повреждений. А учитывая, что целью путешествия был Амьен, в окрестностях которого кишели разбойничьи банды, дело представлялось и вовсе непростым.

Очевидным решением напрашивалось прибиться к крупному каравану, напасть на который бандиты не посмеют. А информация о таких караванах концентрируется на наемничьем рынке, а появляться там Жану нельзя — опознают влет — у этой публики глаз наметанный. И значит выход один — послать юного виконта. Пусть вспомнит цыганские навыки, потрется, поспрашивает — кто на мальчишку внимание обратит?

В общем, парижская расслабленность отрицательно сказалась на умственных способностях Ажана и он, обрядив Шарля Сезара в одежку городского мальчишки, отправил его на рынок. Хорошо хоть проинструктировал на случай неприятностей.

Вот только неприятности себя ждать не заставили.

Пока мадам де Ворг, дорвавшись до столичной жизни, ездила по подругам в сопровождении, естественно, своего телохранителя, виконт ходил по рынку и исподволь, ненавязчиво наводил справки о крупном караване, готовящемся в ближайшее время отправиться в Амьен. Ну, это он думал, что исподволь и ненавязчиво, в чем его разубедила жесткая ладонь, схватившая за плечо.

— Так, щенок, идешь со мной. Попытаешься убежать — ноги вырву, — твердо сказал высокий мосластый мужчина, одетый во все черное, вид которого напрочь отбивал всякое желание спорить. Шарль Сезар знал таких — этот может.

Мужчина привел его в невзрачное двухэтажное здание, расположенное прямо по соседству с Гильдией наемников, на входе которого висела неброская надпись: «Полиция». Там завел в небольшой кабинет, где имелись только стол и два стула. В углу ненавязчиво валялись старые мятые перчатки из грубой кожи, сразу же настраивавшие на грустные мысли — будут бить.

Умные инструкции Жана были сразу забыты, почему-то подумалось, что высокий титул сам собою защитит от неприятностей. В другой ситуации, возможно, так бы и случилось, но вот не здесь и не сейчас.

— Ну что, давай знакомиться, — заговорил, наконец, мужчина, сев за стол и усадив Шарля Сезара напротив, — я капрал парижской полиции Дюбуа. А ты кто такой?

— Виконт де Сент-Пуант! — выпятив грудь, гордо представился юный дворянин, начисто забыв, что одет как за трапезный уличный мальчишка.

— Да что ты говоришь?! Парень, я добр последний раз. Или ты говоришь правду, или мы прямо сейчас, вместе, терпеливо и вдумчиво, начинаем искать в этой уютной комнате пятый угол. Так как? Мне брать перо или вон те перчатки? Не люблю, видишь ли, юшку с обшлагов отмывать. — Капрал надел маску доброго дядюшки, отчего стало вдвойне страшно. — Меня матушка с детства аккуратности учила.

С трудом, но удалось собраться, вспомнить, советы Ажана.

— Господин капрал, Вы можете легко проверить мои слова! Я сопровождаю мадам де Ворг, она остановилась в гостинице «Одинокая звезда». Ей надо добраться в Амьен и ее телохранитель, мэтр Ажан, приказал найти подходящий караван…

Дюбуа нарочито медленно надел перчатки и встал из-за стола.

— Я правильно услышал, Ваше Сиятельство, Вам приказал какой-то простолюдин?

— Не какой-то, господин капрал! — почти закричал Шарль Сезар. — Это страшный человек! Знаете, он кавалер Алой звезды…

Графиня с телохранителем пришли в гостиницу на закате. Ну как пришли — Жан принес в дупель пьяную госпожу на руках. Отнес в комнату, положил на кровать и спустился вниз перекусить — за весь день ему этой возможности так и не представилось. Что делать, работа такая. Но только сел за столик в предвкушении заслуженной трапезы, как к нему подсел незнакомый мужчина.

— Господин Ажан?

— С кем имею честь?

— Капрал полиции Дюбуа. Вы правда кавалер Алой звезды?

Жан внимательно осмотрел собеседника. Высокий, жилистый, видимо неплохой боец. Взгляд спокойный, уверенный. Одежда вроде обычная, но почему-то черная, такого он раньше не встречал. Вернее… сам когда-то предпочитал черное и выглядел при этом оригиналом…

— У Вас странная одежда, — решил он все-таки прояснить этот вопрос.

— Вот уже год, как такая форма введена в парижской полиции, где Вас черти носили это время?

— Далеко, как раз вот эту самую звезду и зарабатывал. Но Вы же не за этим пришли? Как я понял, виконт де Сент Пуант влип в неприятности?

— Так он и вправду виконт? Честно сказать, не ожидал. Впрочем, Вы правы, у меня несколько вопросов к мадам де Ворг.

— Мадам де Ворг де Бомон графине Амьенской? — Услышав полный титул, полицейский слегка обалдел, но быстро взял себя в руки. А Жан продолжил: — Боюсь, до завтрашнего вечера Вам ничего не светит. Можете попытаться поспрашивать кровать, на которой она сейчас спит, поверьте, толку будет больше.

— Пьяна? — понимающе спросил Дюбуа.

— Мертвецки. Но если дело, касается виконта, я готов оказать помощь. Только, пройти с Вами не могу — должен охранять нанимательницу.

Однако отговорка не сработала. Более того, Дюбуа поставил у двери графини двоих полицейских с приказом охранять ее как зеницу ока.

При этом у Жана возникло подозрение, что охранять ее будут не как важную персону, а как подозреваемую, чтобы, не дай Бог, не сбежала..

Разговор продолжился в том же кабинете полицейского, участка.

Жан первым делом обратил внимание на те же перчатки.

— Надеюсь, ты их на парне не пробовал? А то я тебя за него…

— Вот только пугать меня не надо, господин кавалер! Я, конечно, не герой, но и на полицейской службе меня два раза с того света вытаскивали. И заметь, вместо того чтобы сейчас с какой шлюхой кувыркаться, я за тобой таскаюсь, его слова проверяю. Или ты всерьез считаешь, что мне за это кто спасибо, скажет?

А ведь он прав, подумал Ажан, мог бы все и до утра оставить, а то и вообще забыть, дело житейское.

— Ладно, извини… Но хоть как он здесь оказался?

В ответ. Дюбуа рассказал историю, от которой уважение к нему у Жана выросло, а вот мнение о собственных мозгах, увы… Ведь знал, что еще три года назад амьенские бандиты получали информацию о караванах от своих людей на рынке наемников, знал, что дорога опасна, а подумать, как воспримут эти наемники и купцы парня, интересующегося амьенскими караванами, — не соизволил. Никто, на мальчишку внимания не обратит?! Ага, сейчас. Ищите дураков в другом месте, где народ жизнью не рискуем.

Пришлось рассказать о мадам де Ворг, которая еще и графиня Амьенская. Только убедить полицейского не получилось.

— Слушай, герой, вот ты сам бы в такую историю поверил? Целая графиня домой добраться не может — посылает аж виконта, да еще обряжает, его как босяка. А сама напивается в дым под охраной кавалера Алой звезды. А теперь я среди ночи этого, как его, — Дюбуа посмотрел в бумаги, — а, де Сент-Пуанта, должен выпустить по одному твоему слову? Да ты знаешь, что парень никакой не дворянин!? Проверили уже, нет в нем магии. Вообще нет. А награда твоя, она, конечно, уважаемая, только, порядочности кавалера не гарантирует, мы тут всякое видели.

Вот такие дела веселые, «жизнерадостно.» подумал Жан. И полицейский прав, бодрые путешественники сами себя в идиотское положение поставили. Точнее один из них, детектив, прости Господи, хоть и бывший. Что же, чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных решений. Перед де Безье Вы, господин Ажан, засветились, теперь еще раз придется — сгорел сарай, гори и хата!

— Думаю, за меня мог бы мэтр Богарэ поручиться, — не слишком уверенно, сказал Жан, — если, конечно, согласится прийти. Фамилию мою он не вспомнит, но вот узнает наверняка.

— А что? Даже интересно, — оживился капрал, — если ты его знаешь, то понимаешь, чем рискуешь — он чужие зубы посчитать большой любитель. А потом я тебе сам собеседника найду. Обстоятельного, такого, любопытного-о. — он у нас палачом работает. Ну что, мне идти?

Оставив Жана в компании двоих неразговорчивых полицейских, Дюбуа ушел, чтобы вернуться через полчаса в сопровождении огромного, шумного, и очень недовольного главы парижской гильдии наемников мэтра Богарэ.

— Ну и какой самоубийца здесь моим именем торгует, — загрохотал мэтр, взглянув на Жана, — Этот? Первый раз вижу. Все? Могу идти?

— Да знаете Вы меня, мэтр, — начав нервничать, воскликнул Ажан. — Ну вспомните, как три года назад мы с Вами за взнос в Гильдию торговались!

После этих слов уже уходивший Богарэ резко развернулся и вновь посмотрел… вначале недоверчиво, потом внимательно, а затем сел на стол, отчего тот жалобно скрипнул, и потер ладонями виски.

— Господин капрал полиции, — глава гильдии говорил твердым, уверенным голосом,

— я ручаюсь, что господин Ажан является законопослушным человеком, я уверен, что он никак не связан с нападениями на караваны. Могу его забрать?

Через полчаса Жан и Богарэ сидели в корчме при гостинице. Виконт, был отправлен сном снимать незаслуженно, полученный стресс, а старые знакомые степенно открыли бутылку вина.

— Значит Ажан? — начал разговор Богарэ, как шахматист начинает, комбинацию тихим этюдным ходом. — После первого нашего разговора гильдия потеряла деньги, после второго. — более ста человек убитыми и искалеченными. Что, интересно, сулит третий?

— Да ладно. Вам, мэтр, я мирный человек, мечтающий о спокойствии и уюте. Поверьте, мне бы довести госпожу де Ворг в Амьен, получить деньги. А дальше — тихая жизнь, без сражений и крови. Хватит, навоевался. Хороший дом, хорошая жена — вот что нужно человеку, чтобы встретить старость.

— Красиво сказали, Ваша Милость, — Богарэ поднял ладонь, пресекая попытку Жана возразить, — да, именно Ваша Милость. Я многое видел на своем веку, и я знаю, что, если Вас перестали называть дворянином, это не значит, что. Вы перестали им быть. Вы всегда кого-то защищали. Сейчас охраняете эту графиню, потом возьметесь защищать еще кого-нибудь. Судьба настоящего, дворянина — это судьба защитника, так что не видать Вам, спокойной жизни, не надейтесь.

Ажан грустно, усмехнулся, вспомнив сначала свои приключения в этом, мире, а потом, и предыдущую жизнь. Судьба дворянина? Да нет, уважаемый, скорее просто, судьба человека, который сделал свой главный выбор страшно, подумать сколько, лет назад.

А Богарэ рассказывал парижские новости за последние два года.

За это, время молодой король освоился на троне и все меньше интересуется мнением, матушки при принятии государственных решений.

Однако, именно, личный духовник Екатерины в последнее время активно, набирает политический вес. Причем касается это не только карьеры церковной, но, и светской — буквально, на, днях парижский епископ дю Шилле стал членом, государственного, совета и назначен министром иностранных дел. Вокруг него, сформировалась партия вельмож — выходцев из окружения королевы-матери. Основной ее опорой являлись дворяне северных, северо-восточных и западных провинций, чьи владения находятся в зоне аппетитов Кастилии и Островной империи.

В качестве противовеса оформилась партия принцев — родных и двоюродных братьев короля, опирающаяся на крупных феодалов, прежде всего, юга и юго-востока страны, не заинтересованных в укреплении центральной власти.

Отдельной политической силой традиционно, выступала реформистская церковь, стремящаяся расширить не только политический вес, но, и свою экономическую базу.

И еще одну интересную историю рассказал Богарэ. Наемники, ветераны сражения при Фадже, не пожелали расставаться — организовали свою команду, «оригинально» назвав ее «Черный отряд», и берутся не только за охрану обозов, но, и за разные «деликатные» поручения. Деньги дерут, с нанимателей бешеные, но, при этом помимо, качества гарантируют и конфиденциальность, а это, действительно, дорогого, стоит.

А вот про, Марту мэтр ничего, не знал. Видимо, вернув лицо, лихая наемница решила порвать с прошлой жизнью навсегда. Ну что же, господин Ажан, искать Вы умеете, вот и постарайтесь. И начните с Амьена, где мать Вашего сына, и собиралась обосноваться.

Глава XVII

Из Парижа мадам де Ворг со своими спутниками выехала через два дня. Крупный обоз в сопровождении полусотни наемников и эскадрона королевских рейтар направлялся в порт Кале через Амьен.

Эта часть путешествия оказалась на редкость спокойной. Не заметить такой обоз разбойники не могли, но атаковать не решились.

Истосковавшаяся по комплиментам и восхищенным взорам графиня всю дорогу флиртовала с офицерами, впрочем, не переходя грани приличия. Всем было хорошо, кроме Ажана. Нет, прекрасная дама была корректна в рамках дворянских традиций — в упор своего телохранителя не замечала, но и не пыталась от него улизнуть. Но кавалеры! Почему-то шикарные господа решили, что Жан — великолепная мишень, на которой можно продемонстрировать вершины казарменного остроумия. Насмешкам подвергалось все — от одежды и оружия до, простите, интимных подробностей его анатомии. Изящество бегемотов в сочетании с утонченностью кувалды навевали на нашего героя тоску, заставляли постоянно помнить о долге и предстоящей оплате, чтобы, подобно Шарлю Сезару, не свалить от этой благородной компании в другой конец обоза. Но нельзя, контракт, однако.

Два дня он стоически терпел, успокаивая себя мыслями о бренности сущего и необходимости снисходительного отношения к пусть и обидным, но все же мальчишеским выходкам. На третий терпение кончилось.

В одной из придорожных таверн после завтрака, когда обоз готовился к отъезду, Жан обратился к госпоже, вокруг которой как всегда кружили благородные господа:

— Ваше Сиятельство, а хотите увидеть удар мастера?

За все время путешествия ее телохранитель первый раз решил похвастаться? Такого графиня упустить не желала!

— Ну что же, Жан, попробуй нас удивить.

Тут же из заранее принесенной корзины были извлечены пять бутылок вина — месть потребовала денег — поставлены на стол в ряд, и Ажан одним ударом боевой шпаги срубил у них горлышки, да так, что сами бутылки не шелохнулись!

Немая сцена.

Нет, отбить одним ударом горлышко одной бутылки — фокус красивый, но несложный. Просто надо знать, как ту бутылку держать, в какую точку и под каким углом наносить удар. Но сбить сразу у пяти? Да еще стоящих в ряд? Да так, чтобы они не упали? О, для этого надо обладать уникальным глазомером, молниеносным, можно сказать идеальным ударом, железной рукой и стальным хладнокровием! И бутылками, в низу горлышка которых после нехитрой обработки появляется трещина. Тут самое главное, чтобы те горлышки от сквозняка не отвалились.

Только почтеннейшая публика, к счастью, о последнем нюансе не догадывалась.

И все, проблема была решена — Ажан был признан великим фехтовальщиком, насмехаться над которым как-то не комильфо.

Еще одним последствием этого «подвига» стало то, что их путешествие прославилось на всю Галлию под названием «Пьяный обоз». И вовсе не потому, что в нем много пили — впечатленные дворяне, пытаясь повторить трюк, естественно безуспешно, скупали по пути все вино, за которое могли заплатить. Трактирщики на дороге в Кале потом много лет вспоминали, сколько бутылок было куплено и тут же безжалостно и бестолково разбито вошедшими в спортивный раж господами…

Но всякое путешествие заканчивается. По мере приближения к Амьену госпожа де Бомон становилась все тише, стремилась остаться наедине со своими мыслями.

Все-таки встреча с отцом желанна, но и страшит. Много лет назад она пошла против его воли, связав жизнь с неродовитым и небогатым де Воргом. Вначале молодой красавец, на две недели по каким-то делам приехавший в Амьен, обворожил юную графиню остроумием и той непередаваемой легкостью общения, когда едва знакомый человек кажется старым другом, рядом с которым всегда надежно и уютно.

Они познакомились в компании молодых дворян на графском балу. Кто и почему выдал приглашение де Воргу, которого по статусу не должны были на тот бал и близко подпускать, она никогда не интересовалась. Запомнились лишь их танцы и какая-то уютная радость просто от того, что они рядом. Вроде бы де Ворг несколько раз отлучался для разговоров с какими-то мужчинами, но каждый раз возвращался к ней, иногда, правда, чем-то озабоченный.

А затем были встречи, конные прогулки по окрестностям города. Пока отец не заподозрил неладное, после чего устроил дочери грандиозный скандал и выгнал молодого дворянина из города, запретив возвращаться под страхом смерти.

Вновь де Ворг появился в Амьене через три месяца. Израненный, едва живой, он ехал, точнее его везли из кастильской Фландрии в сопровождении одного из виднейших вельмож королевства маркиза де Шутта.

И именно де Шутт настоял на том, чтобы граф разместил шевалье в своем замке, да еще в лучшей комнате, да еще обеспечил уход и лечение. Она случайно услышала этот разговор. Маркиз ни о чем не просил владетельного графа, просто сказал, что этот герой заслужил благодарность своей страны и не следует делать исключение в Амьене. А вот почему он герой — объяснять не стал, да и граф, впрочем, не спрашивал.

Теперь молодые люди виделись ежедневно, а когда де Ворг поправился — просто вместе уехали в Париж. Тогда влюбленная графиня даже не попыталась поговорить с отцом. Зачем? У нее и так все было хорошо. Через месяц была свадьба с любимым, которую неожиданно благосклонно приняло высшее общество, где муж неожиданно оказался своим человеком.

Только, через год мадам де Ворг первый раз написала в Амьен. Письма с тех пор и дочь, и отец писали очень вежливые, в которых не было прежнего доверия и тепла. А два года назад супруга неожиданно перевели в Тулузу. У них только что родилась дочь, но де Ворг настоял на отправке ее в Амьен — вроде как неизвестно, что будет на новом месте, так пусть маленькая Тереза поживет, под графским присмотром.

Вот так. Будет тяжелый разговор с отцом и встреча с дочерью. И в ожидании этого как-то нет желания болтать ни о чем и хихикать над глупыми шутками.

Только окружающие этого не знали. Господа дворяне решили, что графиня изволили задрать нос, а потому стали держаться от нее на дистанции. Спасибо. Ажану — не лез с разговорами, просто был все время рядом.

В Амьене мадам де Ворг, наскоро распрощавшись с новыми знакомыми, поехала к замку. Господи, как же колотилось сердце! Только бы не расплакаться, не выдать волнения, от которого потеют ладони и холодеет спина. Графиня всегда должна быть графиней, поэтому подъехав к воротам, она представилась стражникам вполне твердым голосом.

— Передайте владетельному графу, что у ворот стоит его дочь!

Что тут началось… Один из стражников опрометью бросился во дворец, старший караула взял лошадь под уздцы, помог спуститься, остальные застыли в почтительном поклоне, впрочем продолжая наблюдать за обстановкой и не выпуская из поля зрения ее спутника — службу охрана знала прекрасно.

В светлом рабочем кабинете, сидя за монументальным дубовым столом, граф Амьенский изучал отчет управляющего. Сколько поступило налогов, сколько потрачено, сколько и куда предстоит заплатить. Та самая работа, — неяркая, тихая, которой не принято хвалиться, но именно она составляет суть долга владетельного дворянина. За этим занятием он полностью отстранялся от окружения — не дай Бог упустить какую мелочь, которая может вылиться в абсолютно непредсказуемые проблемы. Поэтому и доклад секретаря вначале пропустил мимо ушей. Пришлось повторить. Потребовалось несколько мгновений, чтобы господин вначале отвлекся от дела, потом осознал новость… а потом бросился к воротам как мальчишка!

Но только до выхода из дворца. Затем годами наработанная привычка взяла свое, и к дочери подходил уже мудрый, величественный владыка. И неважно, что в душе бушевал огонь — вассалы и челядь должны видеть, что их господин все знал заранее и ничему не удивляется. Только обнял дочь так, что ребра чуть не хрустнули, ну так со стороны этого не видно. Обнял, пригласил в дом для семейного разговора — все степенно, все уравновешенно.

Однако графиня нарушила идиллию — порывисто оглянулась на Жана, спокойно стоявшего у ворот.

— Отец, подождите, — граф удивленно, поднял бровь, — я должна рассчитаться с охранником.

— С этим? — он посмотрел на Ажана, как смотрят на котенка, нагло усевшегося на господском пути. И то сказать, ожидать, чтобы господин узнал в полуседом простолюдине с изуродованным лицом симпатичного молодого дворянина, которого когда-то приглашал на службу — это из области сказок менестрелей.

— И сколько мы ему должны? — Граф голосом выделил «мы», показывая, что не отделяет себя от дочери.

— Четыреста экю.

— Сколько?! Да за эти деньги он что, через земли мавров тебя провел? Отбиваясь от орд злых бедуинов?

— Отец, эта сумма была обещана изначально, и поверь, он ее заработал. Впрочем, об этом я расскажу позже, не стоит, наверное, посвящать в наши дела слуг. — Мадам де Ворг улыбнулась самой обаятельной из своих улыбок.

— Эй ты, подойди, — подозвал граф Жана.

— Слушаю, Ваше Сиятельство, — ответ, поклон — все строго по этикету.

Только вот царапнула вельможу какая-какая-то неправильность. То ли спина не так согнута, то ли ноги не так стоят, то ли взгляд не тот, то ли голос… В другое время это бы насторожило, но не сейчас, когда дочь приехала.

— Завтра придешь к воротам в десять часов, казначей принесет расчет, — голос резкий, недовольный, таким обычно с плутами разговаривают.

— Благодарю, Ваше Сиятельство, — низкий поклон холопа господину, разворот и можно идти.

— Жан, подожди! Жан, мне нужен слуга, я хочу… клянусь, таких денег тебе нигде не предложат! Ты мне нужен!

— Благодарю, но нет. — очень вежливо, а оттого и очень обидно. — Прислуживать — все-таки не для меня. Вот если потребуется помощь — другое дело. Тогда мои знания и способности будут, в Вашем распоряжении, — еще один вежливый поклон, поворот…

Уже во дворце, усаживая любимую, но еще не прощенную дочь в кресло своего кабинета, граф вспомнил. О, у него действительно была уникальная память!

«Я предоставлю свои знания и способности в Ваше распоряжение в любой момент, когда они будут Вам нужны!» — именно это обещал один курсант клиссонской академии. Совпадение? Конечно, тот курсант мертв, об этом всей Галлии известно. Но…

— Вот что, родная, а начни-ка ты свой рассказ с поездки в Амьен. Что-то любопытство, во мне разыгралось.

Париж. Дом виконта Транкавеля.

Виконт Транкавель пятый раз перечитывал письмо. Несомненно, оно было написано его другом. Но вот друзья они уже лет тридцать, пишут друг-другу постоянно, и ни разу виконт не получал ничего подобного. Обычно барон де Безье рассказывал о семье, интересовался столичными сплетнями, приглашал погостить… Но никогда он не сообщал политической информации, тем более такой убойной. Фактически, он раскрыл кастильского шпиона, досаждавшего Галлии уже несколько лет.

Барон не мог знать, что два года назад, по совету некоего бывшего полицейского полковника, которого Транкавель лично вызвал из другого мира и поселил в тело старшего сына де Безье, из Парижа были удалены несколько руководителей разведки, на которых пало подозрение в измене. В том числе и этот де Ворг. И теперь на нем сошлись факты, объяснявшиеся только одной версией — изменник именно он.

Транкавель — придворный врач, не разведчик и не полицейский, но он опытный политик и интриган, привыкший доверять своей логике и интуиции. А эта парочка уверенно говорит, что здесь что-то не так!

Ибо, дорогой виконт, что Вы изволите видеть?

У Вашего друга — якобы юного барона де Безье, есть сослуживец в Клиссонской академии, целый граф Амьенский, — рассуждал Транкавель, — бывает, тем более что поступали они под Вашим личным присмотром. Так что совпадение. Ладно.

Затем два курсанта подружились. И так бывает, тем более что «барон» однажды вытащил графенка из глубокой лужи дерьма, в которую кто-то на редкость грамотно де Бомона затолкал. Здесь тоже совпадение, проверено.

Потом «барон» погиб. Самоубийство на глазах множества свидетелей. Увы. Хотя… Жена владетельного барона до сих пор не верит в его смерть, а извлечь труп из ревущих прибрежных волн невозможно в принципе. Однако мать есть мать, у нее надежда не умрет никогда.

Далее. Графиня сбежала с де Воргом против воли родителей — ну, здесь и обсуждать нечего. Пять лет назад об этом судачил весь свет.

Пока все логично.

До момента выезда мадам де Ворг из Тулузы.

Ехала в Париж, а приехала в семью покойного друга своего брата. Кстати, Безье в другой стороне от Тулузы, через него в Париж никто не поедет. И именно там она с потрохами сдает своего любимого супруга единственному, пожалуй, в Окситании человеку, который может передать ее рассказ одному из немногих в Париже людей, знающих, что с ним делать. А барон, который отродясь политикой не интересовался, вдруг осознает его важность и пишет Транкавелю.

И еще это нападение боевого мага… Все равно, как если бы охотиться на несчастную женщину отправили целый полк! Чушь, причем чушь легко проверяемая.

Виконт, Вы часто чувствовали себя идиотом?

С другой стороны, игнорировать эту информацию нельзя. А что можно? А можно ее действительно проверить. Кто там посланник? Де Савьер? Где-то Вы о нем уже слышали. Ладно, пойдем, побеседуем с этим де Савьером.

Лейтенант сидел в приемной влиятельного вельможи в полной растерянности. Получив письмо от барона, он рассчитывал лишь передать его прислуге и быстренько ретироваться, но не тут-то было. Охранники на воротах вежливо, но настойчиво пригласили шевалье подождать ответа. И вот уже больше часа приходится сидеть и ждать неизвестно чего. Нет, на стенах Сен-Беа под магическим обстрелом было легче — там хоть ясно, чего бояться.

Наконец двери кабинета открылись, и вышел богато одетый вельможа лет около пятидесяти, темноволосый, с сединой на висках.

— Шевалье де Савьер? — спросил он, доброжелательно улыбаясь, — Прошу Вас, пройдите в кабинет. Не поможете мне прояснить несколько вопросов?

«Влип, — подумал лейтенант. — Не знаю чем, во что и за что, но точно, влип. Господи, ну зачем я связался с этим письмом!»

— Проходите, шевалье, присаживайтесь, где Вам удобно. Желаете вина? Вот, попробуйте. Есть в Окситании такая деревушка — Брам, там делают изумительное вино. Никогда не слышали?

— Не слышал, господин виконт. Но вино действительно прекрасное ноты черной смородины и фруктов великолепно сбалансированы!

— Разбираетесь? Всегда приятно угощать знатока. О, кажется Вы разбираетесь не только в вине, — воскликнул Транкавель, увидев рукоять шпаги де Савьера, до того прикрытую дорожным плащом, — это же наградная шпага! Да вы герой! Можно узнать, за какую битву Вы ее получили?

— Я был лейтенантом в крепости Сен-Беа.

— Как, Вы командовали этой героической обороной! Весь Париж шумит о подвиге защитников, оставшихся без командиров, а герой, оказывается, скромно сидит в моей приемной и робеет, как нищий провинциал!

— Я действительно нищий провинциал, господин виконт. И я не командовал обороной — я был магом крепости. Командовал один сержант — командир взвода.

Маг де Савьер! Транкавель пропустил мимо ушей слова о командире. Вспомнил! Однако, господин виконт, Вы можете гордиться своей памятью. Так, значит, это спасая именно Вас, шевалье, юный барон де Безье лишился дворянства! Как он говорил — все страньше и страньше? Куда уж страньше.

С этого, момента взгляд хозяина изменился. Добрый доктор, веселый балагур?

Да ладно. Сейчас на его месте сидел жесткий вельможа, одного слова которого достаточно, чтобы сломать жизнь любому, кто встанет, у него на пути.

— Господин лейтенант, у меня два вопроса. Точнее три. Первый — Вы раньше встречались с кем-либо из баронов де Безье?

— И да, и нет, сударь, — де Савьер подобрался, стараясь отвечать максимально четко, — сын владетельного барона однажды спас мне жизнь, но я его даже не видел — был на грани истощения. Вы, может быть, слышали балладу «О Черном бароне и жестокой Хранительнице»? Так Черный барон — это тот самый сын, а спасенный им юноша — я.

— Второй вопрос — как Вы оказались в свите мадам де Ворг?

— Помилуйте, господин виконт, не был я ни в какой свите. Шевалье де Ворг нанял охранником жены того самого сержанта, точнее уже унтер-офицера, который командовал обороной Сен-Беа. А мне надо было в Париж, вот я и поехал с ними, за компанию.

— И третий — как вместо. Парижа вы попали в Безье? Это же в другую сторону.

— По дороге на нас напали. Представляете, среди нападавших был боевой маг! Удалось отбиться, но на всякий случай решили сменить направление. А я давно мечтал выразить почтение родителям своего спасителя, вот и предложил ехать в Безье.

— И как, выразили? — Транкавель насмешливо прищурился.

— Почтение? Да, но не как отцу своего спасителя, — де Савьер с сожалением развел руками, — оказалось, мадам де Ворг — сестра друга погибшего барона. Мне показалось, что такое совпадение владетельному барону может не понравиться, поэтому я умолчал о своей истории.

— Ив заключение, Вы знакомы с самим шевалье де Воргом?

— Да, господин виконт, — твердо ответил лейтенант, — и очень этому не рад.

А дальше де Савьер рассказал и о таинственной смерти трактирщика, и о гибели схваченного лейтенантом убийцы, и о караковом скакуне, и о странностях, связанных с передачей сообщения о готовящейся войне с Кастилией, и о неожиданной гибели капрала, рассказавшего о попытке де Ворга скрыть информацию из Сен-Беа от маршала де Комона.

Жан хорошо подготовил его к этой беседе.

— Благодарю Вас, господин лейтенант. Что намерены делать в Париже? — вновь превратившись в радушного хозяина, спросил виконт.

— Меня пригласили на заседание Президиума. Магической академии, выступить с закрытым докладом по обороне Сен-Беа. А дальше — куда пошлют, решать не мне, я человек военный.

— Что же, удачи, военный человек, надеюсь, следующее назначение Вас не разочарует.

Ну что, господин виконт, легче стало? — со злой иронией подумал Транкавель, — Все ясно, хоть сейчас в суд дело передавай. Даже пытать никого не надо. И этот маг — он ведь даже не пытался защитить свои мысли, хотя мог, с его-то. потенциалом. Пару раз только прикрылся, да и то, когда говорил о пустяках. Скорее, по привычке. Вот так, господин виконт, сидели Вы, ворон считали, и пожалуйста, все Вам на золотом подносе само в руки приплыло. Даже этот мальчишка, как его, де Сент-Пуант, независимый свидетель.

А так бывает? Конечно, Вы же сами не раз такие чудеса творили, собственными руками. Чьи же руки поработали на этот раз? Что упущено?

Сержант! Командир взвода, возглавивший гарнизон! Кажется, его даже чем-то наградили… Дьявол, почему я не поинтересовался этой с позволения сказать войной, в которой ни одной битвы не было? Да, собственно, потому и пропустил все мимо ушей — мало ли кого на паркете в герои определяют.

Что же, идем радовать де Шутта — теперь начальник разведки опять будет в фаворе. И пусть расплачивается, пусть его люди всю Окситанию перекопают, но узнают об этом сержанте все!

И не важно, что логика молчит — интуиция кричит, воет, что нет отныне для виконта Транкавеля более важной информации.

Глава XVIII

— Позвольте откланяться, Ваше сиятельство.

— До свидания, Жан. — Голос виконта де Сент-Пуана строг и официален. Вокруг суетится народ — разгружаются телеги, сортируются товары, которые следует доставить в Кале, все заняты делом, и разговор дворянина с простолюдином не должен отвлекать людей.

— Что собираешься делать дальше? — вопрос задан скучным тоном, каким спрашивают о здоровье, совершенно не рассчитывая услышать обстоятельный ответ.

— Пока сам не знаю. Получу свои деньги, а дальше — как сложится. Отныне я человек вольный. — Ажан равнодушно пожал плечами. — Де Савьер грозился подобрать непыльную работу, только где его самого искать? Он человек военный, кто знает, где окажется.

Не надо парнишке знать, что друзья договорились держать связь через небольшую меняльную контору в пригороде Парижа. Ту самую, куда старший де Безье переводил деньги то ли для Жана, то ли для его сына.

Такой вот разговор получался у боевых товарищей, прошедших вместе и войну, и путешествие, опасностью от войны не сильно отличавшееся.

— Так мы можем больше и не увидеться?

— Как знать, господин виконт, жизнь покажет. Вас ждет блестящая карьера, я уверен.

Конечно, уверен. Если этот мальчик повторит путь того графа Рошфора, он взлетит высоко. Станет сдержанным, даже надменным, научится подчинять себе людей не парой слов — одним взглядом. Что ему будет отставной вояка, встретившийся в юности?

Однако это в будущем. А сейчас открытая душа мальчишки не выдержала игры, он бросился к Ажану, обнял…

— Жан, я не хочу расставаться!

— Ты ведь сам выбрал военную службу, — тихо, чтобы фамильярность не услышали окружающие, сказал Ажан, — а, значит, привыкай к расставаниям.

Потом положил руки парню на плечи и, чуть отстранив, посмотрел ему в глаза.

— Через графиню ты всегда найдешь де Савьера, а через него — меня. Впрочем, есть вариант, что я останусь в Амьене, тогда все будет еще проще.

Затем, подмигнув, сделал шаг назад, вскинул руку в воинском приветствии. — До свидания, господин виконт!

Распрощавшись с Шарлем Сезаром, отправившимся с караваном в Абервиль, где должен был представиться в штаб Пикардийского корпуса для зачисления на службу, Жан прибывал в легкой растерянности.

Вот так вот, господин Ажан. Расчет завтра, а сегодня ни в чем себе не отказывайте. Сколько у Вас осталось? Целый экю? Вот на него и не отказывайте. Как в прежнем мире говорилось? Гуляй рванина? Счастливого Вам загула.

Хотя до вечера часа три еще есть — можно попробовать найти Марту, ну или хоть что-то о ней узнать.

А где можно навести справки? У трактирщиков? Ага, с одним экю в кармане — самое то.

В ратуше? Не вариант по той же причине. Представить себе городского служащего, согласного задаром шевельнуть пальцем, на это фантазии Жана не хватило категорически.

Остается городская полиция. Там если и не подскажут, так бесплатным ночлегом обеспечат запросто. Дней эдак на несколько, для проверки личности, например. Но голод в сочетании с перспективой ночевки под открытым небом пробудили казалось навсегда забытый дух авантюризма.

Предлог для посещения — легко, служить хочу! А там — кривая вывезет… Небось Авось пока еще с нами, не подведет!

В Амьене городская полиция занимала двухэтажное здание, примыкавшее к грозного вида постройке — городской тюрьме. У дверей никого, охрана скучала внутри — двое расхлябанного вида молодцов в костюмах обычных горожан, но при шпагах и с нарукавными нашивками полицейских остановили Жана,

— Кто, к кому, зачем? — в предельно лаконичной манере поинтересовались охранники.

— Господа, я только что приехал в ваш город, ищу работу. Могу ли я найти ее в полиции?

Взгляды стражей порядка повеселели, словно они перед собой клоуна увидели, ну или какого другого дурака.

— Разумеется, конечно, в нашем славном Амьене своих мужчин нет, без приезжих нам никак не справиться. Впрочем, если хочешь узнать точно, кто ты есть на самом деле, обратись к мэтру Гурвилю — дверь с заднего двора, выкрашена красной краской. Может ему золотарь какой и нужен, — молодцы видимо решили, что пошутили достаточно остроумно — заржали в голос.

За четыре года воинской службы в Клиссоне и Сен-Беа Жан привык, что юмор на посту — проступок непростительный, от которого отучают сразу и навсегда. Но не лезть же со своим уставом в чужой монастырь, поэтому просто вежливо поблагодарил и пошел куда послали.

Мэтр Гурвиль оказался сухим, подвижным мужчиной среднего роста и средних лет, суетливым поведением и острым лицом немного походившим на хорька. Занимал он маленький кабинет, в котором были только стол, два стула. На столе лежала пачка исписанных бумаг.

— Чего надо? — спросил он, не отрывая взгляда от какого-то документа.

— Работу ищу, — Жан решил быть столь же кратким..

— Чего, умеешь?

— Стрелять, фехтовать, думать.

Хозяин кабинета мельком взглянул на посетителя и вновь погрузился в чтение.

— И как, нравится?

— Стрелять? — Жана стал забавлять этот диалог.

— Думать.

— Ничего, так занятие, бывает интересно. Если в меру.

Бумага легла на стол, а взгляд Гурвиля сосредоточился на Ажане.

— Тебе сколько лет, мыслитель? Откуда ты взялся?

— Двадцать, мэтр. Я военный, точнее бывший — месяц назад вышел в отставку.

Рассказать новую «официальную» биографию — быстро. Крестьянский сын, ушел из дома смотреть мир, устроился на службу в роту охраны клиссонской академии, дослужился до капрала и с повышением переведен в гарнизон небольшой пиренейской крепости. Вышел в отставку в звании унтер-офицера после окончания контракта. Участник сражения при Фадже и обороны Сен-Беа, об Алой звезде пока молчим. Все. Если бы.

А из какой деревни? А сколько в ней домов и кто староста? А почему ушел из дома? А учился ли чему дома? А как попал в охрану академии — по конкурсу или кто рекомендовал? А умеешь ли читать-писать, знаешь ли математику? А на каком уровне и кто учил? А долго ли учился?

С подобным, надо признаться, Жан столкнулся впервые. Так подробно, логично, надо сказать — грамотно его нигде в Галлии до сих пор не расспрашивали. Даже покойный де Баон, и тот биографией Ажана особо не интересовался — ему рекомендации де Ри хватило.

А этот хорек не просто спрашивает, он еще и смотрит… профессионально: не отведет, ли собеседник взгляд, не появится ли в ответах лишних пауз или наоборот — не будут ли они поспешными, не дрогнет ли голос.

Однако, на таком опросе проколется любой дилетант. Это счастье, что в свое время Жан легенду до мелочей проработал. Ясно, что про деревенские дома и старосту Гурвиль проверять поленится — не тот случай, его больше наши реакции интересуют, ну так это сыграть запросто, это мы умеем, а вот кто другой точно поплывет.

Интересно, в случае прокола Гурвиль бы ему только в рыло сунул, или чем похуже дело закончилось? Вот не верится, что к такому пройдохе так легко зайти-уйти можно. Да и дверь, которая на улицу ведет. — не простая она. Есть, есть там какое-то свечение, явно магическое.

Но, видимо, ответы Жана отторжения не вызвали.

— Документы, — Гурвиль протянул руку.

Жан передал подорожную. Стандартную такую, мол отслужил

Жан Ажан пятилетний контракт, вышел в отставку и направляется к месту постоянного, проживания. А поскольку место это ему самому неизвестно, то может он колесить по дорогам славной Галлии в течение трех месяцев и никто ему в этом мешать не должен. Все обычно, кроме подписи.

Маршал де Комон, находясь после переговоров с кастильцами в веселом настроении, решил по-по-мальчишески созорничать и лично заверил документы отставного унтер-офицера.

Гурвиль от вида личной подписи и печати маршала обалдел совершенно, несколько раз переводя взгляд с письма на Жана, затем вскочил:

— Так, сиди здесь, никуда не выходи, — и, схватив бумаги со стола, умчался. Вынырнув из своей каморки, он обежал здание и уже неспешно вошел в главный вход. Поднявшись на второй этаж, прошел в приемную самого интенданта полиции Амьена виконта де Романтена.

— Доложите обо мне, передайте, что дело срочное, — обратился Гурвиль к секретарю.

Через минуту из кабинета донеслось:

— Батист, заходи.

Господин де Романтен, как и положено виконту, был статен, красив, дорого одет, благоухал духами и потом, создавая вокруг себя непередаваемый аромат истинного вельможи.

— Чего у тебя?

— Очередной желающий на работу, Ваше Сиятельство, — Гурвиль говорил почтительно, однако без подобострастия, как говорят с дворянами простолюдины, уверенные, что заслужили их уважение.

— Это ты из-за очередного ко мне без вызова заявился? — усмехнувшись, спросил виконт.

— Нет, конечно. То есть все обычно — очередной бывший военный хочет, в полицию, словно здесь медом намазано. Только этому орлу двадцать лет, а в отставку он вышел унтер-офицером. И подорожную ему подписал маршал де Комон, собственноручно.

Де Романтен выхватил из руки Гурвиля документы.

— Вот это да! И что нам теперь делать? Откажешь, а вдруг де Комон об этом узнает? Мне с ним ссориться неинтересно. А взять — так самому маршальского шпиона у себя посадить… Да и нет у нас свободных должностей… И дернул тебя черт, начать с ним разговор! Нет чтобы сразу отказать, сейчас не ломали бы себе голову.

— Так скучно же с бумагами сидеть, Ваша Милость, а здесь человек вроде интересный…

— Вот уж интерес-то он нам теперь обеспечил, спасибо, тебе, — интендант, со злостью швырнул бумаги Ажана на стол.

Гурвиль потупился, изображая виноватость, а затем, хитро прищурившись, предложил:

— Так у нас вакансия в патруле освободилась, пусть туда идет. Словно и не отказываем, но, как говорится, чем богаты… Может, сам не захочет. А для верности… эту вакансию племяннику Робера обещали, вот мы нашего героя к нему в наряд и направим, посмотрим, когда Робер его съест. Или подавится — в любом случае мы ничего не теряем, а скучно, и в этот раз точно не будет.

Через полчаса ожидание Жана было вознаграждено… Перед ним извинились, что места, достойного бравого унтер-офицера, в полиции Амьена нет, но есть должность патрульного… в общем, если уважаемый господин не против… то мы были бы рады… а оплата у нас…

— Я согласен, мэтр Гурвиль. Когда приступать?

— Да вот завтра с утра и приступай. Оставь документы, я все оформлю и с утренним колоколом ждем.

— Мэтр, помилуйте! Мне завтра у графского казначея деньги получить, счет в банке открыть, с жильем обустроиться. Позвольте через три дня — буду в полном. Вашем распоряжении Да! И не поможете — в Амьене должна проживать моя двоюродная тетка — Марта ван Ставеле, приехала сюда два года назад… Не подскажете, как ее найти?

— Крутая Марта! — даже не сказал, а простонал Гурвиль, непроизвольно, почесав левую скулу.

— Почему крутая? Вы ее знаете?

— Боюсь, Вы единственный человек в городе, который ее не знает, — ответил мэтр, незаметно для себя перейдя на «Вы», — хозяйка та верны «Прекрасная Марта», буквально два квартала от нас, в сторону графского, дворца. До свидания, господин Ажан, жду Вас через три дня.

Когда вечером побледневший Гурвиль доложил де Романтену об этом разговоре, тот сел за стол, обхватил голову руками и произнес длинную фразу, напечатать которую не решилась бы ни одна, самая желтая газета. Впрочем, смысл ее был вполне благопристоен: «Господи, спаси и помилуй!».

Глава XIX

Крутая Марта шла по вечернему Амьену, с уже привычной радостью отмечая заинтересованные взгляды мужчин. А куда им деваться? Высокая, статная, рядом с такой женщиной любой, самый невзрачный мужчина чувствует себя героем! А как же — раз смог увлечь эту красавицу, значит, есть в нем что-то, что может другим и не видно, но ведь она разглядела! А если женщина еще и богата — тут только держись, осада идет постоянная, многолюдная, а уж какая разнообразная…

И не всегда благородная, кстати. По первости, когда никому не известная женщина, да еще и с ребенком, купила загибавшуюся таверну, правда расположенную на бойком месте, амьенцы отнеслись к ней насторожено. И то сказать, красивая, одинокая, с ребенком, о прошлом ничего не рассказывает, знаем, знаем мы откуда у тебя деньги, хи-хи. От желающих погреть кроватку отбоя не было — кто с подходцем, кто напрямую, а кто и с угрозами, мол, куда ты здесь без защитника.

Наивные. Она привыкла не отталкивая держать на расстоянии наемников, а их оттолкнуть нельзя — завтра они могут, да нет, будут защищать друг друга в бою. А защищают только своих, только товарищей, которые могут дать в глаз — бывает, но никогда не унизят, не выставят на посмешище.

И здесь этот опыт ой как пригодился!

Так что постепенно как-то все само собой уладилось, особенно после того, как на городском празднике лихая трактирщица показала, как можно стрелять из лука — этим мастерством в веселом доме да на господских кроватях не овладеешь. Потому народ успокоился, оценил уют незатейливо переименованной таверны, а что, «Прекрасная Марта» — название вполне пристойное, главное, верное.

Одна беда — дворяне. Не все, конечно, но многие, многие искренне считали, что делают величайшее одолжение, предлагая себя на ночку. Как же, это же такое счастье, такая честь! И ведь объяснять им что-то бесполезно!

Однако и здесь повезло — совпали два обстоятельства. Во-первых, пошли доходы и немалые. А во-вторых, Марта вспомнила, как Жан, тогда еще звавшийся Каттани, рассказывал, как в Островной империи женщины собираются, сплетничают и этих сплетен мужчины как огня боятся. Врал, разумеется, но идея-то какова! Вот и открыла она таверну специально для женщин. Украсила ее цветочками, занавесочками, рюшечками, пригласила лучшего повара, набрала слуг из красивых юношей, цены задрала вдвое, и пошло дело! Все знатные, богатые дамы города стали ее завсегдатаями! А там и сплетни пошли, разумеется, куда без них!

И вот уже после этого все горе-покровители исчезли без следа. Да что там, кое-кто только что не в ногах валялся, извинения приносил горячо и искренне. А куда деваться, если до жены всякие разговоры могут дойти, да еще и фантазией лучших подруг приукрашенные! Поэтому новое прозвище «Крутая Марта» эти мужья произносили заслуженно, но с содроганием.

А с эдакой популярностью денежки уже потекли, хорошим таким звенящим ручейком, так что удалось купить соседний дом и уже в нем устроить третью таверну — для богатых, где стали собираться сливки амьенского общества. Без веселых женщин, между прочим — для этого другие заведения есть, а Марта девушка порядочная. Ставить под сомнение ее честь?! Боже упаси, проще самому повеситься.

Крутая Марта шла по вечернему Амьену. Сейчас она придет в «дворянскую» таверну, поднимется наверх, в свои комнаты, обнимет Леона! Ее сын, ее счастье! Темноволосый крепыш с хитрющими глазами, так похожий на своего отца. Ну вот, вспомнила. Господи, ну где ты сейчас? Погиб, бросился с обрыва в море? Не смешите! Марта помнила, как он смотрел на сына. Нет. Жан — отец, мужчина, такие детей не бросают. Только где он?

Вспомнилась лукавая улыбка, добрые глаза. Да, воин, она видела его в бою, но почему-то память сохранила другое — счастливое лицо, когда он пеленал Леона, брал на руки.

Любила ли она? Да, как любят братьев. Хотела ли? Нет. Интуицией, женским инстинктом понимала — с этим ей не ужиться, не будет семьи, не будет счастья.

Но увидеть бы, просто увериться, что жив…

В дворянской таверне, на втором этаже, сдавались комнаты. Дорого, очень дорого, но они никогда не пустовали, принося в карман хозяйки немалый доход. И только одна всегда была свободна, самая светлая, в которой каждый день убирались, меняли белье. И не было дела до сплетен прислуги, для кого она предназначена. Марта знала твердо — однажды Жан придет, и ему будет где жить.

Она вошла в таверну, краем глаза отметив, как двое охранников, каждый размером со шкаф, привычно вежливо, но настойчиво выпроваживают какого-то посетителя, уровню заведения явно не соответствующего.

— Уважаемый, Вы ошиблись дверью. Мы рады видеть Вас в нашем заведении, но вход чуть дальше по улице. — Вот так, для таких как ты отдельное помещение, а здесь для господ посолиднее.

Все правильно — полуседой, в небогатой одежде, с рассеченной шрамом левой щекой, на боку простая шпага, но нашивок нет — охранник, скорее всего, собрат по бывшей профессии. Ничего, в соседней таверне поест и выпьет в свое удовольствие, это только здесь нельзя.

— Господа, я не посетитель, я привез письмо для госпожи ван Ставеле, от ее родственницы, должен передать лично в руки.

Марта насторожилась — не было у нее никаких родственниц, некому было писать.

— Как доложить, от кого, письмо?

— От госпожи Каттани, — Господи, неужели… Да! Это его голос!

В то же мгновение на Жана налетел вихрь, тайфун, ураган — его смяли в объятьях, закружили…

— Марта, подожди, дай отдышаться, уймись, наконец, ради Бога! — куда там.

Наконец хозяйка успокоилась и рассмотрела гостя. Шрам, седина, усталые глаза, как же этот мужчина отличался от веселого, задорного, юнца, с которым, она распрощалась два года назад.

— Пойдем, я покажу твою комнату.

— Какую комнату? Откуда?

— Что, тебя удивляет? Это, твой дом, и в нем, конечно, есть твоя комната.

Уже на следующий день по, городу пошли самые невероятные слухи о, новом, жильце «Прекрасной Марты», отводя ему роли от любовника до, бандита, насмерть запугавшего хозяйку, ага, такую только, самоубийца пугать решится. Но время шло, прислуга регулярно, сообщала, «по секрету» кумушкам, о добрых, но абсолютно, не любовных отношениях, и, в конце концов, народ признал, что, у Марты живет, пусть и любимый, но, всего, лишь дальний родственник.

Следующим, вечером Жан, как партнер по, бизнесу, получил отчет компаньонки о, финансовых результатах. Оказалось, что полученные Мартой деньги вложены в дело, которое стоит сейчас дорого, но продавать его не выгодно, — стоимость только, растет. А выручка тратится на налоги, текущие расходы и зарплату руководителя, в смысле самой Марты. Зарплата эта разумна, а значит, жить Вам, господин Ажан, придется на свои. Можно, конечно, вынуть деньги из бизнеса, только, стоит ли? У Вас, извините, действительно, в кармане мышь повесилась?

Но, это, было, только, вечером. А утром, не успел Жан проснуться, к нему пришла Марта в сопровождении маленького мальчика. Темно-русые волосы, серые глаза, царапина на лбу. Обычный, ничем не примечательный мальчик.

Только, вот сердце забилось как сумасшедшее, и глаза защипало.

— Леон, познакомься, это, дядя Жан.

— Здравствуйте, дядя Жан, — сказано, очень вежливо, — а Вы к нам, надолго?

— Навсегда, — голос чуть дрогнул, — навсегда. Мы с тобой теперь никогда не расстанемся. Давай дружить, — Жан по-мужски протянул руку.

— Давайте, — и сын пожал ее.

Днем Жан пошел в графский дворец за своими деньгами. Представился стражникам, они быстро, известили графского казначея и тот вынес увесистый кошелек и заранее приготовленную расписку, мол, Жан Ажан получил от госпожи де Ворг де Бомон графини Амьенской причитающиеся ему четыреста экю, всем доволен и претензий к вышеозначенной госпоже, именуемой Наниматель, не имеет.

— Вот деньги, подписывай бумагу и свободен, — нетерпеливо потребовал казначей.

— Минуточку, Ваша Милость, денежки, они счет любят.

— Чего? — от праведного, гнева лицо, честного, слуги пошло, багровыми пятнами, — Ты кого проверять решил, сопляк?!

Потом последовало еще много разных слов, в основном ругательных, но пересчитать деньги пришлось. Триста шестьдесят.

— И что? — казначей искренне не видел за собой вины, — Десять процентов с тебя взяли, за отсчет-пересчет, вполне по-Божески. Сам ведь знаешь — твоя работа таких денег близко не стоит.

— Как хотите, Ваша Милость, но я человек простой, в Ваших процентах ничего не понимаю. Вот контракт, там написано четыреста в день прибытия госпожи де Ворг в Амьен. День уже прошел, но ладно, только деньги мне прошу передать все. Или в суд пойду, — Жан смотрел таким честным взглядом тупого, вояки, что было ясно. — этот пойдет, а казначею потом перед графом за конфуз оправдываться. Ну ладно, парень, жизнь, она длинная, еще будет, у нас возможность поквитаться.

Так, заимев врага, но хорошо разбогатев, Жан вернулся домой, точнее — в таверну «Прекрасная Марта», которая и стала ему домом на ближайшие несколько, лет. Дом, сын и Марта. Которая, как оказалось, находилась в активном поиске спутника жизни, однако кто тот счастливчик, что попадет в крепкие руки бывшей лучницы, до поры до времени оставалось загадкой.

И в назначенный день Ажан вышел на полицейскую службу.

Гурвиль дал ему подписать контракт, выдал нашивку патрульного, полицейского, которую надлежало носить на левом рукаве, и представил новому начальнику — командиру наряда Роберу. Вот бывает, так — смотришь на человека и понимаешь — от этого жди беды. Паранойя? Возможно, тем более, что мэтр Робер поприветствовал нового подчиненного вполне дружелюбно, и провел нормальный инструктаж::

— Идешь с нами патрулировать рынок. Держись поближе ко мне, выполняй команды, сам никуда не лезь. Все понял? Тогда — вперед. — Все правильно, что еще можно сказать новичку? Пусть смотрит, учится — полицейских академий здесь еще не придумали.

И патруль из четырех человек, словно корабль, вошел в людское море амьенского рынка.

Шум, гам, мельтешение сотен людей! Учась в академии, Жан периодически ездил на рынок Нанта, зарабатывать деньги в кулачных боях перед зрителями. И ему нравилось это столпотворение. Крики зазывал, азарт, торгов, ругань и споры казались кипением самой жизни.

Но сейчас он работал, хотя, несмотря на весь свой опыт, не представлял, в чем именно эта работа заключается. А потому строго исполнял полученное указание — смотрел на старших товарищей и держался поближе к начальству.

Шли неспешно, грозно посматривая по сторонам, словно зная за каждым покупателем и продавцом какую вину.

Вот сцепились двое — кто-то кого-то не так толкнул. Развели, дали обоим по шее — не сильно, для порядка, и отправили в разные стороны. Пошли дальше.

Вот скандалят, муж с женой, не могут решить, что покупать и покупать ли вообще

— Призвали к порядку, показали обоим кулак, успокоили. Пошли дальше.

А вот мальчишка-оборванец лет десяти, на глазах патруля и добрых горожан схватил с лотка кошелек и бросился бежать.

— Новенький, лови, — скомандовал Робер.

Жан молнией метнулся вдогонку и почти сразу поймал воришку.

— Вот, господин командир, воришка, а вот и пропажа! Этот? — обратился он к пострадавшему торговцу, показывая кошель, в котором оказались пара су и один динарий.

— Этот, — только взгляд потерпевший отводит, словно ему не украденную вещь, а ядовитую змею показывают.

И остальные полицейские смотрят как-то неправильно, осуждающе, что ли. Непонятно, однако.

— Патрульный Ажан, доставьте виновного в полицию, передайте дежурному, скажите, что я приду и оформлю все документы — голосом сухим и до предела официальным скомандовал Робер.

По дороге к участку Жан чувствовал себя идиотом. Мальчишка ныл, просил отпустить, рассказывал о старенькой маме и маленьких сестрах — ну это как раз нормально, давить на жалость — любимый прием всех попавшихся воров.

В другой ситуации отпустил бы мальца, чай не бриллиант, стащить пытался, но в данном случае нельзя — это будет прямое нарушение приказа, да еще в первый день. Уволят сразу.

Ничего, посидит пару дней, в крайнем случае, розог по заднице получит — может, за ум возьмется. По крайней мере, в Сен-Беа с такими именно так поступали.

Только почему прохожие глядят… кто с жалостью, кто с осуждением, а несколько человек откровенно плюнули во след? Они тут что, так воров любят?

В полиции ситуация оказалась не лучше — дежурный, другие полицейские смотрели как на врага, хотя и делали все, что положено — на мальчишку заполнили какие-то бумаги и увели в тюрьму. Ситуацию разрешила случайно услышанная фраза, брошенная кем-то из коллег:

— Жалко, мальчишку, в таком, возрасте и без руки остаться.

Черт! Они что, серьезно?! Ребенка, за мелочь, на которую только пообедать можно?

Оказалось — да. Парень попался третий раз, и суд не интересует ни возраст, ни размер похищенною Попался — получи. Если до этого он отделывался действительно розгами, то теперь — все.

Но так не может, быть! Мальчишка не похож на дебила, у него нормальная речь, про несчастную мать и сестер он рассказывал волне складно. И что? Он видел подходящий патруль и, зная о последствиях, на глазах прохожих, схватил этот несчастный кошелек?

И было что-то еще, какая-то мелочь, которая не давала складываться картинке. Что же? Давай, Жан, вспомним еще раз. Вот ты идешь за Робером, двое полицейских у тебя с боков. Они болтают о пустяках, о том, куда пойдут обедать. Робер отходит в сторону и жестом просит пойти сбоку, слева. Ты идешь рядом с ним, видишь тот злосчастный лоток, идущего к нему мальчишку… Да, пожалуй он шел именно к этому лотку, да, и он посмотрел на нас, определенно посмотрел. А когда подошел… Точно! Продавец положил кошелек, когда парень подошел к лотку! А перед этим тоже посмотрел на нас!

А ведь это спектакль! Однако спектакль, где одному из героев руку отрубят по-настоящему. А кто режиссер? Уж не — честнейший ли господин Робер? Впрочем, не факт, тут версий можно море выдвинуть, включая охоту инопланетян на иномирников. Нет, здесь надо действительно поработать. Как? Вот это действительно вопрос.

Суд через три дня. Ну что же, рассудил Жан, значит, у нас целых три дня на спасение. А то, что коллеги не разговаривают, и помогать, явно, не будут. — ничего, перетерпим. Главное — этот замухрышка, с остальным потом разберемся.

Итак, три дня. Этого достаточно, когда ты свободен, и слишком мало, когда с утра до вечера находишься в патруле. Первый день — завтра, но есть и сегодняшний вечер, который тоже терять не следует. И посвятить его следует господину Гурвилю.

Кстати, интересная личность. Сидит, в кабинете с отдельным входом с улицы, решает кого брать на работу, вопросы задает… правильные. Кто он? Кадровик? Или здесь уже до службы безопасности додумались? В любом случае поближе сойтись с ним не грех, а тут и повод достойный нарисовался.

— Господин Гурвиль, не уделите мне пару минут, — нужен Ваш совет, — вот так, пожалуй, помогать народ не любит, зато уж советы давать — всегда и с дорогой душой.

— Чего тебе, только быстро! — да ладно, уважаемый, мысленно усмехнулся Жан, можете поиграть в занятость, но ведь приятно же, когда у Вас совета просят.

— Мэтр, я тут видимо, что-то не так сделал, а что именно — понять не могу. Подскажите, будьте добры.

— Это из-за воришки? — оп-па, а Вы, уважаемый, здесь руку на пульсе плотно держите, за день патрули много всяких натаскали, Вы что, о каждом в курсе? Или это особый случай?

— Точно, вроде сделал все как положено, а наши на меня волками смотрят. Что не так то?

— Да уж, герой, наворотил ты дел. Понимаешь, есть законы писанные, а есть неписанные. Так вот, не принято, у наших таких мальцов догонять.

Этот бедолага дважды-то не через полицию попадался — хозяева ловили, да к нам приводили — здесь уже деваться некуда, приходилось оформлять. А ты сам поймал, сам доставил — ну и кто ты после этого? Знаешь, что ему сейчас будет?

— Слышал уже. Помочь как-то можно?

— Что, совесть заела? Или перед своими оправдаться желаешь?

— Мэтр, я ведь не на исповедь, а за советом пришел.

Гурвиль поморщил лоб, пожевал губами, почесал подбородок…

— Не знаю. С ним работает, кто-то из прокурорских. Подберет, наши бумаги, допросит… ну как допросит — напишет, что сочтет нужным — парень все равно неграмотный, потом обвинительное заключение, и в суд. Дел минут на пятнадцать. На суде заключение прочитают, спросят мальчишку — признает, ли себя виновным и все, тоже пятнадцать минут, и к палачу. Обычное дело.

И вот здесь Жану стало страшно.

Когда-то, в конце восьмидесятых, лихой опер после работы частенько, заезжал в Следственный отдел КГБ, пропустить с приятелями-следаками грамм по двести. От нечего делать читал уголовные дела конца тридцатых годов — тогда шла волна реабилитаций по заявлениям родственников, и тонкими, страниц на пятнадцать-двадцать, расстрельными делами были буквально, завалены кабинеты следователей. И все они были как под копирку. Показания кого-то, протокол обыска, на котором ничего, не найдено, и не изъято, протокол допроса обвиняемого, в котором честно, написано, что ни в чем виновным себя не признает А потом обвинительное заключение: «Враг, не разоружился». И протокол особого совещания. «Подсудимый, Вы признаете себя виновным?» «Нет» Суд удаляется на совещание. Через пять минут. «К высшей мере пролетарской защиты». И еще через пятнадцать минут. — справка о приведении приговора в исполнение.

А дальше современные справки — заявитель расстрелян, следователь расстрелян, всем спасибо, все свободны.

Не пытали, даже не угрожали — зачем, если все уже предопределено? Все записывали честно, а конец один. И для тех, за кем записывали, и, немного, позже, для тех, кто записывал.

Нет, здесь и сейчас такого, не будет!

— На суде нас будут допрашивать?

— Только если сами придете, а так — чего зря время тянуть? Приговор, чик и готово, — сказал Гурвиль с самой гнусной ухмылкой. Только взгляд у него не ухмылялся. Грустным он был. И внимательным.

Глава XX

Следующим утром патруль вновь направился на рынок. Шли, как и прежде, плотной группой, но отчуждение коллег Жан чувствовал кожей. Не разговаривают, демонстративно смотрят куда угодно, только не на него. Ну и ладно, отношения можно и потом выстроить, сейчас не это главное.

Однако маршрут повторяется. Интересно, они всегда по нему ходят, чтобы жулье заранее знало, где полицейских точно не встретит? Правда, сейчас это на руку. Вот и пострадавший лоточник, так, отойдем от него подальше…

— Господин начальник, а где здесь облегчиться? Приспичило, сил нет!

Полный снисходительного презрения взгляд:

— В конце этого ряда, — небрежный взмах руки, — потом ищи нас. И попробуй не найти.

С места бегом, потом шагом возвратиться к «потерпевшему», встать на место покупателя, у всех на виду, чтобы не сказали потом чего нехорошего и с улыбкой, обязательно с улыбкой, доброй такой, широкой, как у крокодила…

— Уважаемый, мэтр Робер разочарован. Вы нарушаете договоренности. Просил получить объяснения, — наобум выдал Жан.

Но сработало! Бедолага аж посерел.

— Как, мы же договорились! Я оставляю кошелек для вора, даю показания, и за этот месяц не плачу! Он же сам предложил!

— Ой, как интересно. И много платишь?

Тут до торговца дошло:

— Так ты не от него! Да ты знаешь, с кем связался! Да я Роберу расскажу — тебя завтра же на куски порежут и собакам скормят!

— Что, уже были случаи? — театрально заломив бровь, поинтересовался Жан — надо сказать, что на изуродованном шрамом лице любая мимика смотрелась жутковато.

— Впрочем, об этом ты мне в другой раз расскажешь.

— До второго раза ты не доживешь, — прошипел собеседник.

— Я — возможно, а ты — точно. Ну сам подумай, что Робер сделает, когда узнает, как ты о ваших делишках трепался?

И вот здесь человека проняло, лицо перекосило от ужаса. Надо срочно успокаивать.

— Ну-ну, уважаемый, что такое, что случилось? Все нормально, никто никого не режет, никто никому ничего не рассказывает, всем хорошо, правильно?

— П-п-правильно.

— Тебя как зовут, правильный ты наш?

— Ж-Жак Легрос! — Голос торговца все еще дрожал.

— О как! Тебя Жак, меня Жан, да мы почти тезки! А разве тезки друг друга подведут? Нет? Правильно. Так что о нашем разговоре ты Роберу ведь не расскажешь?

— Н-нет.

— Молодец! Мужчина! А что ты ему расскажешь? Он о нем наверняка узнает, и тебя обязательно спросит. А расскажешь ты ему, что я интересовался вчерашним происшествием. И ты мне поведал, что все было так, как господин Робер в бумаге написал. Вот видишь, как здорово — все довольны и убивать никого не надо. Договорились?

— Договорились. — Легрос явно стал успокаиваться.

— Вот и хорошо, со мной вообще хорошо дружить. А знаешь почему?

— ?!

— Потому что я сам у тебя денег брать не буду и другим не дам. Но если решишь обмануть, — голос Жана стал жестким и холодным, — поверь, тебя ничто не спасет. И не рассчитывай, что я в Амьене никого не знаю. Я по дороге сюда графиню де Бомон охранял. Если что, — тут голос опять стал мягким, — впрочем, о чем я, какие «если что» между друзьями? Я прав?

— Правы, господин полицейский. — Нельзя сказать, что Легрос успокоился окончательно, но это и хорошо, значит, сдавать не побежит, хотя расслабляться и не стоит.

— На суд придешь, — уже командирским тоном проинструктировал Жан, — говорить можешь что угодно, хоть то, что Робер приказал, но придешь обязательно. И пожалуйста, не разочаровывай меня. Для твоего блага. Ну, удачи тебе, дорогой.

А вот теперь Жану пришлось побегать, пока не нашел бравый патруль выходящим из какой-то корчмы. Судя по кислой физиономии хозяина, вопрос об оплате сытного обеда стороны не поднимали. Заговорить с Жаном никто ожидаемо не удосужился, Робер ограничился кивком — присоединяйся мол.

После работы Жан вновь пришел к Гурвилю. Только на этот раз мэтр был занят, больше часа пришлось прождать у той выкрашенной красной краской двери, пока мэтр не пригласил его.

— Слушаю тебя, господин патрульный. — Впервые за время их знакомства на лице Гурвиля промелькнул намек на улыбку.

— Позвольте сразу к делу. Сцена с кражей была разыграна — потерпевший признался.

— После продолжительных пыток, как я понимаю?

— Вот Вы шутите, а мальчишке через два дня руку рубить будут. Не было никаких пыток, но и показаний официальных не будет. Этот Легрос заказчика боится как черт ладана.

— А кто у нас заказчик?

— Позвольте промолчать. Доказательств нет, а без них обвинять человека — не дело. Мало ли — Легрос мог и солгать. Я зачем пришел — мне бы с мальчишкой поговорить. А потом и с адвокатом проконсультироваться.

— Ты точно, из армии, парень? Это когда же военные о достаточности доказательств беспокоились?

«Ну Гурвиль, ну ты умница на мою голову, — подумал Жан. — С другой стороны и мы не лыком шиты, сами кого угодно на кривой козе объедем».

— Я у коменданта Сен-Беа еще и помощником по разведке был. Он меня многому научить успел, пока не погиб. Так как насчет мальчишки и адвоката?

— По адвокату завтра подскажу — тут надо, подумать, а в тюрьму можно прямо сейчас пойти, благо, недалеко.

Пока шли к тюрьме, куда их пустили, даже не спросив пропуска, а затем по сумрачным, освещаемым чадящими факелами коридорам, Жан в который раз пытался понять — что за всемогущий и загадочный чиновник идет рядом с ним. И ничего не получалось. Ну не хватало, ни фантазии, ни информации.

Пришли в жутковатого вида комнату — крючья и кольца, торчащие из стен и потолка, накрытая холстиной куча каких-то железяк. Да, это не привычные по прошлой жизни тесные, но безобидные кабинеты Следственного отдела, где за кружкой чая во вполне мирной беседе профессионалы до задницы раскалывали самых крутых и опасных бандитов. Здесь, очевидно, пользовались другой методикой.

Минут, через пятнадцать двое здоровенных верзил втолкнули в комнату «страшного вора», который на их фоне смотрелся совсем мелким ребенком. Только ребенком, запуганным до предела, до потери человеческого, облика. Свернувшись калачиком на полу у ног конвоиров, он с ужасом глядел на этих дядек, в полную власть которых его отдали, стук зубов звучал отчетливо, звонко отражаясь от каменных сводов.

— Оставьте нас, — приказал Жан конвоирам.

Те не шелохнулись, и только после кивка Гурвиля вышли из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

Жан посадил парня на стул, развернув его так, чтобы тот не видел пыточных приспособлений.

— Тебя как зовут?

— Гаврош.

От этого имени что-то защемило в груди. Образ бесшабашного парижанина из любимого романа встал перед глазами. Такой же мальчишка, оборванец, еще недавно неунывающий нахаленок. Ничего, парень, не дрейфь, мы поборемся, нет, шалишь, мы победим! Ты только помоги мне.

— Гаврош, расскажи, как получилось, что ты схватил тот кошелек.

Ага, сейчас! Так этот парень, боящийся всего и уже ненавидящий всех на свете, не верящий никому и ни во что, и бросился исповедоваться. Потребовалось два часа уговоров, разговоров, но ни в коем случае не угроз, чтобы он начал говорить.

Все оказалось просто. У Гавроша в самом деле была больная мать и две маленькие сестренки. И воровал он просто потому, что в той страшной клоаке Амьена, что красиво звалась Зеленым кварталом. (зеленым не от деревьев и лугов, а от нечистот и заплесневевшего мусора), это был самый честный способ выжить. Еще можно было грабить и убивать. Многие мальчишки мечтали вырасти и примкнуть к этим большим, смелым и веселым мужчинам, что возвращались по ночам с добычей, которой щедро делились с самыми красивыми женщинами квартала.

Но кто-то когда-то сказал Гаврошу, что убивать нельзя. И он поверил. О том, что воровать нельзя, тот странный тип тоже говорил, ну да мало, ли что говорят, нельзя же верить всему.

А позавчера его поймал Робер. Не на краже, просто, схватил за плечо и предложил заработать. Гаврош должен был находиться около лавки толстого Жака.

Когда будет подходить патруль, Жак положит на лоток кошелек.

Его надо схватить, попытаться убежать, но все равно, попасться полицейским. За это. Робер дал целый соверен задатка и обещал еще два. Только ведь его же должны были отпустить по дороге! Робер же знал, что это третий раз! А ты, сволочь с изрезанной мордой, ты, это ты, ты во всем, виноват! Сволочь, сволочь, скотина, гнида, Господи, ну помогите же хоть кто-нибудь!!!

И тут. Гурвиль сделал то, чего от него Жан никак не ожидал — обнял мальчика, прижал к себе и начал успокаивать, говорить, что все будет хорошо, что они пришли помочь, что его никогда не бросят, что надо только на суде сказать правду, а остальное его, Гурвиля, дело и еще этого, дурня с изуродованным лицом.

Из тюрьмы шли вместе. Долго и молча. Наконец Гурвиль заговорил:

— Я лгал. Я не знаю, как ему помочь. Все, что мы слышали. — не доказательства. Торгаш правду ни за что не расскажет. — слишком серьезная личность этот Робер. Не смотри, что лишь начальник патруля — с его деньгами уже большим начальником мог быть, если бы не де Романтен — он в наших делах ни черта не смыслит, но скотину в начальники ни за что не назначит. Вот знал же я, знал, что подставят тебя! — он со злостью ударил кулаком в ладонь, — но чтобы за счет, ребенка — такого, даже представить не мог.

— Так Вы знали, что мне гадость сделают?

— А ты что возмущаешься? Ты мне друг, родственник? Может, я тебе что-то должен?

— Нет, конечно…

— Так вот, парень, — сказал Гурвиль, резко, повернувшись и положив руку на плечо Жану, — вытащишь этого Гавроша, — буду. Ты спрашивал об адвокате? Вот здесь, за этой дверью живет, адвокат Шаперон. Берет, недорого, к Роберу у него личные счеты, так что если согласится — есть шанс. Стучи, удачи тебе. Да, в день суда на службу можешь не приходить — претензий к тебе не будет, это я гарантирую.

На стук дверь открыл старый слуга, узнав, что пришел полицейский, — пригласил в прихожую, впрочем, больше похожую на кабинет. Усадил на удобный диван, обтянутый дорогой тканью, попросил подождать.

Шаперон был высок, бледен и худ. Одетый в темно-серый камзол, застегнутый на все пуговицы, с остроносым, абсолютно безэмоциональным лицом, он походил на оживший параграф.

Разговаривал сухо, всем видом демонстрируя нежелание общаться с полицейским. Все изменилось, когда прозвучала фамилия Робер. Сразу загорелись глаза и параграф превратился в готовую к смертельному броску змею.

— Значит, желаете справедливости, молодой человек? А знаете, сколько она стоит? И не всегда денег — если проиграете, Вам в Амьене не жить, если вообще жить. Действительно готовы драться? Уверены? Тогда слушайте. Денег я с Вас не возьму, — у меня в этом деле свой резон, но знайте, что мы на одной стороне. Чтобы доказать невиновность мальчика, в нашем случае требуются показания его, Ваши, потерпевшего, и самого Робера. Двое последних их по своей воле не дадут, но есть вариант — экиптос.

— Чего? — Это слово Жан слышал впервые.

— Экиптос. Вообще — высший маг, под присягой применяющий на суде заклятие правды. Одна проблема — в славном Амьене такой один — личный маг графа. Хозяина боится, как демон церкви, предан ему как собака, но во всем остальном — скотина редкая. Лжив и жаден. Однако если согласится — невиновного оправдают. Под заклятием правды лгать могут только дворяне — те, кто сам владеет магией, а в твоем деле таких нет.

Потом прозвучало множество юридических терминов, ссылок на законы и нормативные акты, но главное уже было сказано, — надо договариваться с экиптосом. Можно конечно обратиться к графу, напомнить о себе, попросить… И подставить его, себя и всех своих близких — герцог де ла Гер второй раз будет очень настойчив, добиваясь сатисфакции.

Остается — мага купить и переиграть. Или Вы, господин Ажан, потеряли хватку? Как там у классика — на жадину не нужен нож, ему покажешь медный грош и делай с ним что хошь? Почему бы благородному мужу не воспользоваться советом господ Алисы и Базилио?

Следующим вечером Жан поджидал мага Мореля у главных ворот замка графов Амьенских. Пухленький лысый человечек в зеленом плаще показался, когда уже почти стемнело. Впрочем, узнать его Жан смог бы и без этих примет, сообщенных Гурвилем. — у Мореля была ярчайшая аура действительно сильного мага.

Господин Морель покидал замок в отличном настроении — сегодня он развлекал молодую графиню, возвратившуюся на днях в отчий дом, и немало в этом преуспел. Правда пришлось потрудиться, но иллюзии сказочного мира с феями и единорогами получились живыми, веселыми, а иногда с троллями и драконами — в меру страшными. Госпожа была в восторге, за который ее довольный отец отблагодарил мастера увесистым кошельком, содержимое которого сейчас приятно позвякивало на поясе. Да, сегодня выдался на редкость удачный день!

Сразу за воротами его окликнули:

— Господин Морель, прошу уделить мне немного. Вашего внимания. Есть возможность заработать.

Маг с насмешкой посмотрел на обратившегося к нему простолюдина с нашивкой мелкого полицейского:

— Здесь не паперть, чтобы милостыню просить, иди своей дорогой, парень, пока я добрый.

Впрочем, звякнувший в руке Ажана кошель резко изменил тональность беседы. Краткие деловые и абсолютно конкретные переговоры закончились соглашением, по которому один полицейский обеднел на двести экю, а один маг обязался принять участие в суде над Гаврошем. Альтруизм? Или инвестиции, без которых дальше жить в Амьене будет трудно? А почему одно исключает, другое?

И все бы было хорошо, если бы за договаривающимися сторонами не наблюдал казначей, узнавший Жана и искренне мечтавший о восстановлении справедливости. В его понимании, разумеется.

Казначей немедленно подошел к Морелю. О чем договаривались эти два достойных господина, история умалчивает, но точно известно, что господин маг в этот вечер стал богаче еще на двести экю. Да, сегодня удача положительно благоволит волшебнику и не воспользоваться этим до конца — непростительный грех!

У Канта есть доказательство существования Бога. Но вот если бы потребовалось доказывать наличие врага рода человеческого, как бы звучала формула?[10]

Может, быть: «бездонное небо над нами и бесконечная жадность внутри нас»? Если так, то в этот вечер лукавый оторвался на месье Мореле по полной программе. Иначе чем объяснить, что сей достойный господин посетил и мэтра Робера, от которого вышел еще с одним кошелем, наполненным такими же увесистыми двумястами экю.

А потом пошел домой и спал как младенец, искренне считающий себя добропорядочным и богатым человеком.

Из всех добрых жителей Амьена в эту ночь не спали двое. Гаврош, прощавшийся со своею рукой, а заодно и с жизнью — кому он будет нужен, безрукий калека, в этом прекрасном, но таком жестоком мире. И Жан, штудирующий свои записи по магии. О предательстве Мореля он не знал, но опыт подсказывал — еще ни одна комбинация не прошла так, как планировалась.

Утром на площади перед ратушей собрался народ — скорый и правый суд приятно разнообразил жизнь горожан, прекрасно заменяя выступления циркачей и актеров.

Под навесом было оборудовано, место, судьи, чуть в стороне — место, для представителя графа, ибо никакое правосудие не могло, вершиться без ведома владельца феода. Судья, гордый и неприступный как индюк, занял свое место. Графа представлял в этот раз его старший сын, будущий владелец Амьена. Жан, благодаря нашивке полицейского, пробравшийся в первый ряд, с интересом отметил его схожесть и с отцом, и с Филиппом, и с госпожой де Ворг — порода, однако.

Первые три дела относились к гражданским. — кто-то кому-то заплатил штраф, кто-то заплатил отступные — ни споров, ни обсуждений они не вызвали.

Только четвертым рассматривалось дело. Гавроша. Бледный, с дрожащими коленями и мокрыми от страха штанами он стоял на помосте лишь благодаря дюжему конвоиру, практически держащему его, готового, упасть.

Дальше все было, просто.: судья зачитал обвинение — такой-то украл у того-то то-то, свидетели имеются. Третья кража. Все ясно.

— Обвиняемый, признаете себя виновным?

— Нет!!!.. — он хотел прокричать что-то, но последовал небрежный жест судьи, и могучий кулак конвоира, опустившийся на затылок страшного, вора, заставил того замолчать.

— Поскольку свидетели не пришли, суд считает возможным ограничиться их письменными показаниями…

— Ваша честь! Прошу меня выслушать! — Выкрик Жана прозвучал, как возглас клоуна в момент выступления акробатов — вроде и всем интересно, но как-то не к месту. Однако суд — это процедура, от которой никуда не денешься.

— Кто такой? Представьтесь, — недовольным голосом произнес судья. Хотелось поскорее закончить этот цирк и перейти к действительно, важным спорам купцов, на которых можно было серьезно заработать. Но куда деваться — приходилось соответствовать статусу непредвзятого слуги закона, перед которым якобы все равны.

— Жан Ажан, Ваша честь, полицейский, что задержал подсудимого.

— Желаете дать показания? Они будут отличаться от того, что уже написано? И разве Вы не должны сейчас работать? — недовольство, вынужденной задержкой сквозило в каждом слове судьи.

— У меня не брали показания. И я вижу здесь своего, начальника, месье Робера, и потерпевшего. — месье Легроса, мы все готовы дать показания, — стоявший в толпе Робер покраснел, сплюнул, но был вынужден подойти ближе к судье. — То, что видел я, не соответствует обвинению.

Настроение Робера упало, когда он увидел подходящего, к судье Легроса, но не сильно. — жестокий удар приезжему выскочке был приготовлен тщательно.

— Не соответствует, говорите, — судья хищно прищурился, — то есть другие свидетели лгут, и лишь один господин Ажан говорит правду?

— Я никого не обвиняю, но прошу заслушать показания под контролем экиптоса, — господин Морель благородно согласился сегодня исполнить эту обязанность.

Робер едва заметно усмехнулся — все шло по его плану. А Морель в зеленом плаще боевого мага важно вышел вперед.

— Да, господин судья, господин граф, — поклон в сторону де Бомона, — это действительно так. Все-таки подсудимый молод, я содрогаюсь от мысли, что приговор может, быть ошибочным. Я клянусь обеспечить правдивость свидетельских показаний!

Народ вокруг суда, заволновался — рутинное заседание на глазах превращалось в захватывающее зрелище. А как же — споры, магия, интрига, черт побери!

— Ну что, же, господа, экиптос, так экиптос — вот шар магии, начинайте! Первый — подсудимый, — провозгласил судья и водрузил на судебный стол небольшой, размером, с кулак, стеклянный шар, способный фиксировать наличие магии, правда не умевший определять ее характер, но хоть какая-то гарантия, что экиптос и впрямь работает, с допрашиваемым.

Шар поставили между магом, и подсудимым, а Ажан, как лицо, пригласившее экиптоса, подошел к нему. Судья нахмурился, но, промолчал — все было по закону.

Обычно, так не поступали, но, Шаперон накануне рассказал об этой возможности. Много, лет назад экиптоса пригласил почти слепой человек. Кем, он был, какое дело, тогда рассматривалось — все уже забыли. Но тот человек пожелал лично, убедиться, что, экиптос работает, и потребовал права находиться возле шара. Разрешение было, дано, и, соответственно, занесено, в правовые анналы.

Шаперон рассказал эту историю просто так, как правовой казус. К счастью, Жан был единственным человеком, который имел возможность использовать эту информацию. С этого, мгновенья заклятья мага оказались под его контролем, о чем, к счастью, никто, из участников процесса и зрителей не подозревал.

Гавроша поставили перед магом, и тот начал отрабатывать полученные деньги. Только, не те, что были получены от этого полицейского, неудачника, а те, что, были получены от людей действительно, уважаемых. Не колдовать вообще нельзя — шар магии это сразу покажет, но вот какие это будут, заклятия — дело его, Мореля.

Вначале мальчишка. Ему — заклятье немоты, после которого будет объявлено, что обвиняемый не мог солгать, но правду говорить отказался. А дальше все просто, — Робером и Легросом можно, вообще не управлять, достаточно использовать какое-нибудь исцеляющее заклятье — лишь бы шар светился. И, что после этого скажет Жан — никому интересно не будет.

Мало-ли что, новичку привиделось тоже специалист выискался. А репутации Жана тогда конец, над ним весь Амьен смеяться будет. Смеяться и презирать — ребенок останется без руки из-за него.

Но, что это? Парень рассказывает и рассказывает подробно то, что наниматели не желали слышать ни при каких обстоятельствах! Как? Как такое возможно, — он что, лучший выпускник на своем, курсе, потерял дар? Разучился?

В панике Морель бросил заклятье во, флюгер на крыше соседнего дом а — тот разлетелся с громовым грохотом.

— Господин экиптос, что, происходит?

— Извините, Ваша честь, случайный выброс, при заклятии правды такое бывает, — дрогнувшим, голосом, сказал маг первую пришедшую на ум отговорку.

— Вопрос о компенсации владельцу флюгера разберем потом, — в голосе судьи проскользнули злорадные нотки, — а сейчас извольте заняться своими обязанностями. Потерпевший Легрос!

Ну ладно, Легар, спокойно. С этим Гаврошем произошел сбой, но Легрос сам знает, что говорить, направим заклятье заживления ран. Бесполезно, но шар засветился, все в порядке… Что?!!

Легрос рассказывает правду?! Как?! Почему?! Кто его подкупил?! И как теперь оправдываться? Ни казначей, ни Робер не поверят, что не было заклятья правды! А он говорит и говорит, глядя вокруг ошалевшими, круглыми от удивления глазами.

Когда к судейскому столу шел Робер, он ожег мага таким взглядом, которым смотрят на приговоренных. Ноги Мореля уже дрожали, он вспотел, крупные, мерзкие капли пота ползли по спине, по лицу, попадали в глаза. Но отказаться от обязанностей экиптоса невозможно, закон строг — дело должно быть доведено, до конца.

Вновь заклятье заживления, лишь бы засветился шар — ну уж против себя Робер говорить не будет! Неееет!!! Только, не это! Так не бывает!

Ровным голосом, на глазах собравшихся горожан, не сводя бешеного взгляда с Мореля, полицейский Робер рассказывал, как договаривался и с Гаврошем, и с Легросом, и со своими подчиненными в патруле, чтобы заставить этого Ажана уйти из полиции, чтобы на освободившееся место, пришел его племянник. А мальчишка — что мальчишка? Какое Роберу дело до его руки, да и до жизни, которая никому не интересна?

Когда перед судьей встал Ажан, Морель не выдержал — направил смертельное заклятье, чтобы хоть так исправить ситуацию. Ажан побледнел, пошатнулся — маг уже увидел шанс на спасение… но что это? Тот посмотрел в глаза и, подмигнув, улыбнулся! И повторил свой рассказ.

Публика следила за судебным заседанием, как за великим спектаклем, затаив дыхание. Когда судья, выглядевший тоже обалдевшим от произошедшего, объявил Гавроша невиновным, а Робера и двоих полицейских подозреваемыми в ложном доносе, толпа разразилась аплодисментами. Такого, успеха в Амьене не добивалась ни одна, даже самая знаменитая театральная труппа.

Не упустил своего и сын графа, который подошел к магу, обнял и от имени своего отца поблагодарил за восстановление в Амьене закона и справедливости

Да, вот именно о справедливости и думал в этот момент, господин Морель, заранее представляя грядущие разговоры с казначеем и Робером, заранее пытаясь определить размер грядущих неустоек.

Во всеобщем ликовании, столь не соответствующем строгому регламенту суда, никто не заметил, как отпущенный на свободу Гаврош на дрожащих ногах ушел с площади, направившись в Зеленый квартал, где ждали больная мать и две сестренки, которых надо как-то кормить еще несколько лет — пока они не смогут выйти на панель. Да, именно на панель — чрево Амьена строго расписывало, роли для своих детей, и никакие благородные повороты сценарий не предусматривал.

Глава XXI

На следующее утро личный состав полиции Амьена построился во внутреннем дворе.

Речь держал интендант полиции де Романген. Вначале было объявлено об увольнении Робера и его двоих подчиненных, как дискредис… дискредиф…, о Господи, с похмелья и не выговоришь. В общем, опозоривших славную полицию славного города.

Далее неожиданное — с этого дня, в соответствии с последними веяниями, амьенская полиция, как это уже произошло во многих других регионах Галлии, переходила на армейскую систему прохождения службы — вводились звания, за которые будут доплачивать, и соответствующие нарукавные шевроны. В перспективе ожидалось введение формы, разумеется, оригинального черного цвета, но это потом, если в казне деньги найдутся. Список присвоенных званий вывешен в коридоре, все, разойдись! Боже, ну зачем же я вчера столько выпил.

Полицейские ломанулись к спискам. Возгласы восторга, удивления, подначки — каждому интересно, как к нему теперь обращаться будут. Одно дело — эй ты, патрульный, и совсем другое — господин полицейский, а то и капрал. Приятно, черт возьми.

В конце концов все разошлись и у списка остался только Ажан, не понимающий — а он-то где.

— Ищешь себя? — Жан не заметил, как к нему подошел Гурвиль.

— Да. И еще Вас. И все неудачно.

— Все правильно. Мне только что звание утвердили — майор полиции, с Вашего разрешения.

Вот это да! Непрост, ох непрост оказался этот господин. Впрочем, простаком он никогда и не выглядел.

— А ты, мой друг, отныне сержант и заместитель командира патрульной группы Зеленого квартала. Извини, но унтер-офицера в полиции не предусмотрели — или сержант, или сразу лейтенант. Я долги плачу, как видишь. Отныне все патрули этого чудного района в твоем ведении — доволен?

— Пока не знаю. Зеленый квартал — не городской рынок, там не мелких воришек ловить придется. — Жан в легкой растерянности почесал затылок. — Я же службы не знаю. Дай Бог, командир поможет, но все равно нужно время. Район изучить, маршруты патрулей, инструкции, законы, в конце концов. А где все это?

— Не волнуйся, командир у тебя мужчина серьезный, знающий, поможет, подскажет, не робей! — майор ободряюще хлопнул его по плечу.

Ясно, что пора уходить, но один невыясненный вопрос сидел занозой.

— Простите, господин Гурвиль, а Вы кто?

— Личный помощник интенданта. Легче стало?

— А…

— А остальное узнаешь в свое время. Да, я у дежурного основные инструкции оставил, для тебя специально, бери, учись. Все, удачи, сержант полиции! — с этими словами Гурвиль развернулся и быстрым шагом пошел к выкрашенной красной краской обшарпанной двери, что вела к его неприметному кабинету.

И то верно, времени мало, а изучить, как оказалось, надо много. Что Ренессанс, что капитализм, что социализм — полиция живет по инструкциям, которых всегда море, и не дай Бог их не запомнить. Горят служивые везде одинаково, причем, что примечательно, на мелочах.

Утром, с красными от недосыпа и ночного чтения глазами, Жан стоял рядом с новым начальником — лейтенантом Маршандом.

Однако, майор и лейтенант, Гурвиль и Маршанд, ни тот, ни другой не дворяне. Значит, возможность для карьеры есть! Кажется, господин Ажан, Вы попали куда надо, теперь только бы удержаться, закрепиться на новом месте.

Развод Маршанд провел толково, хотя, на взгляд Жана, и несколько сумбурно, без привычной ему армейской четкости. Но и полицейские напоминали лишь слегка организованную толпу — стояли как кому удобно. Правда, слушали внимательно. И в заключение:

— Прошу знакомиться с моим новым заместителем сержантом Ажаном.

Жан встал перед этим подобием строя:

— Представляюсь. Сержант полиции Ажан, двадцать лет, из них пять провел в армии, имею боевой опыт. Последнее место службы — гарнизон крепости Сен-Беа в Пиренеях. Уволился в звании унтер-офицера. Вопросы?

Вопросов не было — слишком красноречиво смотрелись седина в волосах и шрам на пол-лица у двадцатилетнего парня.

В этот день Жан был направлен с патрулем, командир которого долго размышлял, чем он не угодил Маршанду. В самом деле — если этот новый начальник с ними, то он и старший. А как старшим может быть желторотый цыплёнок? Здесь не армия, другие нужны знания, опыт, да просто реакции. Если нападают на военного — он убивает, а вот если на полицейского? Тогда убивать только в крайнем случае, когда других вариантов не остается. А нападают нередко и, что характерно, неожиданно. Особенно в Зеленом квартале. Здесь благородных нет, они здесь не выживают.

Эти простые истины капрал Вида и растолковывал руководящему новичку весь день и при любой возможности. Но и дело свое делал. За время дежурства на улицах Зеленого квартала, больше похожих на узкие и кривые смердящие помойки, было найдено три трупа — два мужских, с ножевыми ранами, и один женский — бедняжке незатейливо сломали шею. Нашли телегу, отвезли на кладбище, где местные рыцари лопаты их привычно закопали. Выяснять кого закопали, а тем более искать убийц? Это Вы, господин сержант, что-то странное придумали. Правосудие? Закон? Да где Вы слов таких странных набрались? Главное, такого при местных не скажите — обидятся.

Впрочем, если хотите — давайте поспрашиваем. Вон видите, местный кабак, очаг так сказать цивилизации — девка наверняка там клиентов цепляла. Труп, он ведь теплый был, свеженький, рядом валя… ну хорошо, хорошо, лежал. Не видеть, что тут произошло, посетители не мокли… Попробуйте поспрашивать. Попробовали? Довольны? Так привыкайте — в этих благословенных местах свидетели не водятся. Воры, убийцы, проститутки, нищие всех мастей — этих полно, а свидетелей нет, и не было никогда.

А полиция зачем? Положено. Раз есть район, в нем должна быть полиция. Вот мы идем и все тихо. Вы крики-вопли слышите? Нет? Правильно, когда мы рядом, людей не грабят и не режут, тем и успокаивайтесь.

В этот момент тишину прорезал детский вопль:

— Убили!!! — и страшный, тягучий крик, на одной ноте, без слов и перерывов, казалось, он был бесконечным.

Бросились на него. Через квартал увидели лежащего на земле мужчину, рядом с которым на коленях стояла девчушка лет десяти. Сил кричать у нее уже не было, она лишь открывала рот, из которого вылетало глухое сипение.

Жан привычно проверил пульс — глухо. Два удара сзади — в правую почку и сердце, убийца знал свое дело.

— Кривой Жак, — опознал труп капрал, — вот, значит, как с тобой вопрос решили.

— Ты что-то знаешь?

— Давай потом, не при девчонке. Эй, ребята, — скомандовал он патрульным. — труп отвезти, как обычно, потом, в полицию встретимся там. А мы с господином, сержантом в приют. Пойдем, малышка, нам, надо, идти, папе уже ничем не поможешь, а тебе дальше жить. — Капрал мягко, обнял девчушку за плечи и повел с собой.

Во, время этого, разговора Ажан работал. Труп теплый, окоченения нет, трупных пятен нет. — убили недавно, но кто? Капрал прав, искать свидетелей бесполезно, по, крайней мере сейчас — все хотят жить, на глазах соседей никто, ничего, не скажет. Следы? Посмотрим.

Да, следы есть. Человек стоял, прислонившись к углу дома, ждал. Сколько? Увы, Жан, ты не Шерлок Холмс, определить не сумеешь, но ждал явно. — топтался, переминался с ноги на ногу, а затем пробежал два шага и ударил. След… черт, линейки нет, гипса, чтобы сделать слепок, тоже нет, ничего, нет, выкручивайся, как хочешь.

Так, длина следа — ладонь вдоль и ладонь поперек, потом, замерим, сколько, это. Подошва сплошная, без каблуков, грубо, прошита по, краю, пожалуй, все. Нет, стежки на, подошвах можно, привязать к оси следа, пожалуй, это примета.

Если убийца не сменит обувь, можно, будет доказать. Но это если поймаем, так что рассиживаться некогда.

— Ребята, подойдите сюда. Запомните — длина следов — полторы моих ладони, ширина — правая ладонь поперек и мизинец, видите? Если провести ось по центру, правый след — верх — середина стежка, низ — между стежками, левый — наоборот. Количество, стежков… на правом, — неясно, а на левом… сосчитать и запомнить. Капрал — один с тобой, один со мной, постарайся успокоить ребенка. А мы — вперед!

Идти по, следам, было, легко. В уличной грязи они отпечатались отлично..

Вот убийца свернул в переулок, вот зашел в дом… аккуратно… никого, нет… так… ага, зашел в эту дверь, вышел, даст Бог нас не заметили, ну тут как повезет. Дальше за ним… Черт, вышел в чистый квартал. Зачем? Живет, он здесь? Если да, то, дело, дрянь, но, если нет. — или к девкам, или в трактир. Плохо, господин полицейский, не знаете Вы города Ну, на негритянское счастье, зайдем в ближайший. «Перед плахой» — интересное название, хозяин, поди, тот еще весельчак.

Ажан вошел в полутемный зал, окинул взглядом, публику… Вроде ничего, особенного, простые небогатые люди, хотя и не отбросы, какие околачиваются обычно, в Зеленом, квартале. Едят, выпивают, все молча, спокойно.

Трактирщик, здоровенный мужик с пудовыми кулаками, стоит за стойкой, рядом, еще один шкафообразный, видимо, вышибала Ну да мы сюда не драться зашли.

— Хозяин?

Следует угрюмый кивок.

— Нашивки видишь?

Еще один кивок, громила явно, неразговорчив.

— Кто, зашел сюда в течение получаса?

Палец аккуратно, чтобы не видели посетители, указывает, направление, взгляд туда… и Жан едва успел увернуться от, брошенной бутылки.

Грохот, перевернутого стола, перегородившего проход, стук подошв и серая неприметная личность выбегает, на улицу. Пока Жан добрался до выхода — беглеца и след простыл.

Ну и ладно, отпечатки пальцев на бутылке и посуде остались, следы подошв вроде бы соответствуют… с закреплением следов проблемы, ну да ничего, первый блин все-таки.

Хозяин, правда, знакомство с душегубом отрицал во всю мощь своих легких, даже пригласил Ажана в свой кабинет, якобы для составления бумаги. А сам предложил пару экю, в подтверждение своих слов. Когда Жан вправил ему челюсть, проникшийся духом правосудия трактирщик сказал, что жизнь ему дорога как память о любимой теще, а потому никакого. Почку он знать не знает и даже никогда не видел!

— Почему Почка?

— Любит ножом в почку бить, говорит — удобно и надежно, сволочь.

Розыск по горячим следам, не слишком результативный, но и не совсем напрасный, занял минут, пятнадцать, после чего Жан вернулся на место преступления.

— Все, капрал, показывай, куда идти.

Приют для девочек-сирот оказался на другом конце города, рядом с женским монастырем. За всю дорогу никто не проронил ни слова — Жан растерялся и просто не знал, что сказать ребенку, а Вида наоборот — знал, что сейчас лучше не говорить ничего, — девочка из Зеленого квартала не привыкла к утешениям.

Она молчала по дороге, молчала, когда оформляли документы и передавали монахине, видимо, воспитательнице приюта, молчала, когда они уходили.

— Так что ты знаешь? — на обратном пути Жан повторил вопрос.

— Кривой Жак, у него с детства один глаз выбит, — подрался с кем-то. Хороший мужик был — не убивал, не грабил. Так, на стреме постоять, краденое перегрузить, труп спрятать, на подхвате, одним словом. Жену у него дворянчики молодые убили. Она красивая была, самая красивая из здешних шлюх, только богатых ублажала. Однажды ее двое молодых повес, из благородных, подцепили, да только просто использовать им скучно стало вот и начали… — капрал с отвращением сплюнул, — в общем, когда ее нашли, тело, все в порезах да ожогах было, во всех местах. Вот тогда Жак и того, отплатил, в общем, только, этот грех на нем и был. А потом, все — для дочери работал. На весь квартал клялся, что она у него, шлюхой не будет, хорошего ей мужа найдет. Да вон как все получилось.

— А что за вопрос? Ты сказал — с ним вопрос решили.

— А, это… — взгляд капрала стал злым, жестким. — Это то, за что я нашу работу ненавижу. Все знаем, а сделать ничего, не можем. Любопытно, тебе? Так слушай. Ты думаешь, те двое хлыщей оригиналы большие были? Так вот нет. В нашем добром. Амьене есть народ и позаковыристей — любят, сволочи, девочек, да таких, у кого еще и крови не было. Чего, глаза отводишь? Ты теперь в полиции, привыкай, мы не ювелиры, не с золотом работаем. И, кстати, ничего, такого, в этом нет, по крайней мере, веселый дом, где этим промышляют; он и не прячется особо, я его тебе потом покажу, можешь сходить, раз… э-э-э не надо на меня так смотреть, извини, ну дурак я, ну правда, прости — глупость, нет, гадость сказал, разозлился, понимаешь.

— Так вот, — продолжил Вида, — в прошлое дежурство, слышал я, что к нему из того дома подходили, предлагали дочь продать. Потом еле ноги унесли, да видать от своего не отступились. Это хорошо, мы рядом оказались. А не было, бы нас? Куда ей деваться, кому она нужна? И тут подошел бы добрый дядя или тетя, приголубили бы, предложили уют и тепло, и работала бы девчонка, никуда не делась. Не она первая, не она последняя.

Глава XXII

— Слушай, капрал, а откуда вот ты это знаешь? Вроде свидетели в Зеленом квартале не водятся? Или именно мне чего-то не говоришь?

— Не говорю. И никто из наших не скажет. Вы, господин сержант, человек новый, наших дел, простите, не знаете, так что и откровенности от ребят не ждите. Или верьте, или… — тут капрал замялся.

— Или увольняйте. Или увольняйтесь? Так?

— Не обижайся, — он вновь перешел на «ты», — сам подумай — если кто-то нам что-то рассказывает, он и в самом деле жизнью рискует. А ради чего? Заплатить мы не можем, наши доходы сам знаешь. Ну, прикроем где, на что-то глаза закроем. Но ведь не жизнью же он нам обязан. Так что своих, извини, мы бережем.

Все правильно. Без агентуры в этом болоте работать бесполезно, а у этого пройдохи Вида она, похоже, сильная. Поэтому нечего лезть с расспросами, лучше подумайте, господин Ажан, как это использовать.

Вернувшись в здание полиции, патрульные написали подробные рапорты, блеснув высоким стилем. Жан с удивлением узнал, что, оказывается, труп лежал головой к пригороду и в то же время к повороту на улицу Нищих, ноги его были вытянуты вдоль тела, а глаза смотрели в лужу, на которой лежала голова. Воистину велик язык протоколов!

Когда сержант собрался писать собственный отчет, к нему подошел Маршанд:

— А, крестник Инквизитора, ну, как тебе Зеленый квартал?

— Бывало и хуже. А почему «крестник» и кто такой «Инквизитор»?

Оказалось, что Инквизитором амьенские полицейские прозвали Гурвиля, который был доверенным лицом интенданта, «цепным псом», как назвал его Маршанд, и, видимо, выполнял функции службы безопасности. Во всяком случае, полицейских увольняли по его представлениям без разговоров и разбирательств. А поскольку Вас, господин сержант, назначили по его слову, то сами понимаете… И вообще, поскольку Вы человек новый, извольте все прежде всего непосредственному начальству докладывать, и что там такого интересного сегодня произошло? А что Вы сделали? А что видели патрульные? А что девочка рассказывала? А не подходил ли кто к ней? А не стоял ли кто рядом, не выглядывал ли в окна? Может, по дороге кого заметили?

Вопросы правильные, господин лейтенант, но почему так заинтересованно, даже нет, скорее истерично, что ли? На Вашей земле таких историй по пять на дню, вон про другие трупы ни одного вопроса, чем же этот лучше? Так, информацию про Почку мы пока придержим, посмотрим, как все дальше сложится.

На следующий день Жан, воспользовавшись должностным ресурсом, вновь пошел с Вида.

Капрал деликатно промолчал, но скривился весьма многозначительно, мол, нам бы от начальства подальше, но дисциплина есть дисциплина.

Во время обхода Ажан подвел патруль к тому дому, куда забегал убийца.

— Чей это дом, капрал?

— Если я скажу, чей дом, мне в полиции не работать. Убить не убьют, но уволят точно. Да и зачем тебе? — Как-то так получилось, что сержант с капралом прочно перешли на «ты».

— Вчера, сразу после дела, убийца забегал сюда, на второй этаж, дверь справа. Возможно за деньгами. Мне интересно — к кому. Если узнаешь — есть шанс прикрыть тот веселый дом, с девочками. Узнаешь?

— А не врешь, сержант? Ты-то откуда знаешь? Может и убийцу назовешь?

— Фамилию — нет, а кличку — попробую. Почка, есть такой?

— Кто сказал? — в голосе Вида удивление смешалось с уважением. — Впрочем, извини, сгоряча вопрос задал. А по делу — попробую узнать про квартиранта. Ты сейчас с ребятами продолжи патрулирование, а я один прогуляюсь. Вечером увидимся.

Но вечером Вида в полиции не появлялся. Ажан выслушал разнос от Маршанда по поводу неумения руководить, сам перенервничал, ночью не смог заснуть, и только на утреннем разводе вновь увидел Вида, свежего и явно хорошо выспавшегося.

Головомойку от обоих начальников капрал перенес стоически, как святые переносили пытки язычников. Мол, живот у бедняги прихватило, осознал, кается, больше никогда, а морда как у объевшегося кота — сытая и довольная.

Уже на маршруте, отстав от подчиненных, Вида тихо сказал, что все удалось. Ту комнату на втором этаже снимает некий господин, имени которого никто не знает, но снимает он ее уже полгода. В комнате не живет, приходит днем, уходит вечером. И не каждый день, но часто. Ходит по Зеленому кварталу всегда разными маршрутами, особых примет не имеет — рост средний, полный, но не толстый. Одна зацепка — ходит с тростью, в которую спрятана рапира. И пользоваться оружием умеет — местные пару раз попытались его подержать за вымя, первый раз вдвоем, второй — вчетвером. Ни один на своих ногах не ушел, больше не пробовали.

Отлично! Дальше все просто — проследить, от кого приходит и куда уходит, и дело в шляпе. Если бы. Следить кто будет? Ажан и Вида? Смешно. Здесь с наружным наблюдением просто — тебе надо, ты и следи, и плевать, что тебя как полицейского всякая собака знает, а вести объект в одиночку — это просто праздник какой-то. Для негодяя, естественно. А ждать его где? В Зеленом квартале, где посторонних отродясь не бывало?

Вот и получается, вроде известно, много, а на выходе, извините, пшик. С господином, сделать нельзя ничего. А что можно? Можно поймать Почку, который может знать что-то еще о господине — как-то же он с ним познакомился, через кого-то общался. Не исключено, что у них и экстренная связь отработана.

Господин после этого на дно заляжет? Возможно, но вряд ли — если он работает на тот веселый дом, то бизнес не терпит, сбоев, новые «работницы» должны поступать постоянно. Следовательно, максимум, — сменит базу. Да, придется его поискать, так ведь на то и полиция, чтобы искать. А душегуб Почка на свободе ходить не должен.

Вечером хозяин «Плахи», как сокращенно называли таверну завсегдатаи, направлялся в центр — туда, где располагались лучшие бордели города. Конечно, официально запрещенные, но разве есть такие города, чтобы небедному, солидному мужчине не нашлось место для достойного отдыха в компании милых дам? Такие дома есть всегда и везде, на любой кошелек и настроение. Вот в один из них и шел этот уважаемый муж, предвкушая самые пикантные приключения, ожидавшие его этой ночью. Как вдруг перед ним возник мужчина. Кто такой — в полумраке не разглядишь, но и волноваться особо нечего, если ты могуч и находишься почти в центре города, где полно полицейских патрулей. Толку от этих болванов мало, но шелупонь их все же боится.

— Какая встреча, мэтр! Кажется, Вы торопитесь? Бросьте, друг мой, посмотрите, какой прекрасный вечер! Давайте проведем его в приятной беседе. Вы меня узнали? Как Ваша челюсть, не беспокоит?

Демоны! — Мэтр от досады скрипнул зубами. У этого парня удар, как у коня копытом, придется быть вежливым.

— О, господин полицейский! Как я рад Вас видеть (то есть, чтоб ты провалился, но это только в мыслях), Вы на службе?

— Разумеется! Вы представляете, по Вашему совету второй день ловлю Почку, и второй день неудачно!

От громко сказанных слов бравый трактирщик вспотел.

— Господин полицейский, умоляю, тише, если Вас кто услышит…

— Вы хорошо думаете, друг мой, и это меня радует, — почти шепотом перебил его Ажан, — давайте отойдем в этот уютный переулок, на который не выходит ни одного окна, и тихо, спокойно побеседуем. Нам ведь есть, о чем побеседовать?

После этой почти спокойной и очень обстоятельной беседы трактирщик пошел домой. Какие бабы, когда его самого только что… В смысле, конечно, переносном, но как-то от этого не легче.

С другой стороны, этот парень не потребовал ничего опасного, зато иметь в друзьях, чур меня, не в друзьях, но в хороших знакомых, сержанта полиции, который явно с головой дружит, при его делах не просто хорошо — прекрасно! Так что есть повод отложить баб, но вот повод не выпить отсутствует гарантированно!

Третий вечер Жан проводил на колокольне небольшой церквушки около Зеленого квартала. А внизу стоял Вида со своими патрульными, злыми на весь свет, и особенно на идиота-сержанта, который заставляет, их ждать неизвестно чего. Лейтенант вечером четко объявил — отдыхать, а этот сразу после — стоять, идете со мной. Якобы на одной неприметной улочке должен появиться какой-то бандит, брать которого Ажан собрался лично, но подстраховка — дело святое. Поэтому стойте, служивые, в подворотне, если что — супостат побежит мимо, не дай Бог прозеваете, и кулак показывает. А кулак хоть и не пудовый, но крепкий — вчера на спор два кирпича пополам расколол.

И третий вечер трактирщик обслуживал своего завсегдатая по кличке Почка. Не сам, разумеется, для этого есть слуги, его дело — смотреть за порядком да считать выручку. Но когда Почка выходил — трактирщик подходил к окну и переставлял подсвечник с подоконника на стойку. А что — дело обычное, надо, в книгу записать сколько и чего посетители заказали, сколько заплатили. Таверна, она учета требует, иначе в трубу вылетишь.

А дальше за дело брался сержант. Хватать убийцу в таверне — опасно. Могут посетители пострадать, а кто-то и наоборот, помешать захочет, мало, ли вокруг таких благородных, кто полицию презирает, а бандитов считает героями? Да и трактирщика подставлять не след, нельзя, чтобы его с арестом связали. Ни профессионально — агент вырисовывался перспективный, ни по-человечески. Так что два дня Жан отслеживал маршрут. Слава Богу, домой Почка шел одним путем, но и там его трогать было опасно — место, для захвата неудобное, а вот для побега наоборот. — по крышам, переулкам, ищи ветра в поле. Зато на подходе была та самая тихая улочка.

Почка шел домой в прекрасном настроении — кошелек приятно оттягивал пояс, денег было в достатке, на ночь должна была прийти одна из курочек мамы Розы, а что, он клиент уважаемый и постоянный, такой по борделям не ошивается — к нему сами приходят.

В этот момент сзади раздались шаги, кто-то бежал. За ним?!

Почка резко развернулся, в его руке хищно сверкнул длинный стилет… и грудью уперся в острие сабли:

— Полиция! Брось оружие, руки за голову и встань на колени, — произнес спокойный, уверенный голос. В темноте лица говорившего видно не было, только темный силуэт, но ведь один! Значит, не все потеряно, с одним можно справиться, не впервой.

— Ой, пожалуйста, не убивайте, я все отдам, только не убивайте, вот, я бросил, — заныл он жалким, даже слезливым голосом, отбросил стилет, начал поворачиваться спиной и опускаться на колени, для чего сделал шаг назад, разорвав дистанцию, и, поднимая руки, выхватил другой нож, попытавшись бросить его в противника. Хорошая была попытка, жаль, не удалась. Противник успел сместиться и обухом сабли резко и страшно ударил по руке. Молния клинка, хруст кости и боль… Боже, какая это была боль! Она поглотила, затмила все мысли и чувства. Лишь каким-то краем сознания Почка отметил, что к нему подошли еще трое, накинули на шею веревку и куда-то повели. Куда, кто, зачем — этих вопросов не существовало, была только боль в сломанной умелым ударом руке.

Глава XXIII

Способность соображать вернулась лишь в здании полиции. Сломанную руку умело зафиксировали между двух дощечек, дали выпить какие-то капли, после чего боль отступила.

За свои неправедно прожитые тридцать лет Почка не в первый раз попадал в это неуютное заведение, и всегда ему удавалось выкрутиться. Была надежда и в этот раз, но все шло как-то неправильно. Вначале схвативший его полицейский смазал его ладони чернилами и зачем-то отпечатал их на листах плотной бумаги. Затем его разули, а ботинки унесли в другую комнату, а самого оставили в камере.

Только утром ему бросили какие-то тапочки и отвели в небольшой кабинет с маленьким зарешеченным окошком наверху. В кабинете был только стол и два стула. На одном, развалившись, сидел тот самый вчерашний полицейский.

— Присаживайся. Я сержант полиции Ажан, а как к тебе обращаться?

Почка привычно заныл, стараясь казаться жалким ничтожеством — авось поможет:

— Энцо меня матушка назвала, Энцо Блан. Не виноват я ни в чем, господин полицейский, за что Вы меня сюда? — и укоризненно показал переломанную руку.

— Ну что же, Энцо Блан, вопрос законный, отвечаю. Обвинений два — первое — вооруженное нападение на полицейского, то есть на меня.

— Не было такого, господин полицейский, привиделось Вам. Даже если вы что и нашли, так это не мое, не докажете! — на притворно испуганном лице Почки промелькнула самоуверенная усмешка. — Уже сегодня здесь будет адвокат, он точно объяснит, что Вы не правы. И начальство Вас накажет за неправедный арест, поверьте, обязательно накажем!

Ого, у этого прощелыги есть личный адвокат, который уже сегодня будет знать, где его клиент! И бросив все побежит спасать этого оборвыша! А что там он о начальстве пел? Очень интересно. Ну что же, подождем, посмотрим, как тут все повернется.

— Ну и второе — убийство. Зарезал ты недавно Кривого Жака, а вот это все, это виселица. И заметь, я ни о чем тебя не спрашиваю, даже пытать не буду. Зачем? Следы на месте мы описали подробно, они с твоими ботинками совпали, рана с твоим стилетом совпала, — Жан останавливающе махнул ладонью, — только не говори мне, что стилет не твой, не надо. Просто поверь — докажу, ни один суд не усомнится. Но шанс на жизнь у тебя есть — расскажешь о тех, кто тебя нанял — получишь каторгу. Тоже не сахар, но жить будешь.

— Не докажешь, не надейся! — с Почки напрочь спала маска жалкого труса, сейчас это был зверь, наглый, бравирующий, уверенный в своей неуязвимости.

— Как хочешь, была бы честь предложена, можешь возвращаться в камеру, — равнодушным тоном ответил полицейский. И было что-то в этом равнодушии от спокойствия палача, знающего, что жертве никуда не деться из его рук.

Однако оказалось, что Почка не врал. В полдень в полицию прибыл импозантный полный розовощекий мужчина, представившийся адвокатом Вержа. Уверенным шагом он проследовал в кабинет лейтенанта Маршанда, где провел больше часа. О чем они говорили, осталось тайной, но проходящие мимо двери полицейские слышали спокойные голоса, а иногда и смех адвоката. Впрочем, на то оно и начальство, чтобы самому решать с кем и в каком тоне разговаривать.

А после ухода адвоката в руководящий кабинет был вызван Ажан.

— Ну, вот что, заканчивай заниматься дурью, отпускай задержанного.

— Не могу, господин лейтенант, — в официальном тоне ответил сержант. — Он напал на полицейского и убил человека, его вина доказана, за такое освобождение уже меня можно будет арестовывать.

— Кем доказана? Тобой? И чем? Рисунками, которые ты сделал у трупа? Следами ладошек? Да тебя в суде на смех поднимут. Исполнять, я сказал, немедленно освободить! — при этом господин лейтенант перешел на крик, больше похожий на истерику.

— Если суд будет в присутствии представителя графа, а по таким обвинениям по-другому и быть не может, то на смех меня не поднимут, уверяю Вас. Об отпечатках ладоней мне известно от мага крепости Сен-Беа, где я служил. Он и научил меня с ними работать, так что не сомневайтесь. И по рисункам обуви, будьте уверены, все сделано в присутствии патруля, они уже подтвердили и подписали показания о достоверности и совпадении следов. Так что если приказ не отмените — я и к интенданту пойду, и к самому графу, но убийцу на волю не выпушу.

— Вот ты как заговорил, Инквизиторов выкормыш, — голос лейтенанта перешел на шипение, а лицо исказилось от ненависти. — Ну смотри, не ошибись. Свободен!

Вечером, по дороге домой, на Ажана напали. Какой-то богато одетый прохожий при рапире, явно дворянин атаковал его смертельным заклятьем. Для любого другого смертельным. Когда понял, что убить не удалось — обнажил оружие, сделал выпад, нацеленный в сердце.

Защититься от заклятья у Жана не получилось, спасла невосприимчивость к магии. А вот к атаке оружием был уже готов — успел выхватить саблю, отбить клинок противника, но ответил неудачно — удар, лишь зацепив руку, прошел в шею. Кровь брызнула фонтаном, напавший умер на месте.

До полуночи пришлось оформлять документы, писать объяснения. Хорошо еще, что заклятие оставило след на стене дома, а рапира пропорола камзол — оборона ни у кого не вызвала сомнений. Иначе убийство простолюдином дворянина могло стоить дорого, законы твердо стояли на стороне элиты.

Утро, следующего, дня для амьенской полиции началось с суеты — Маршанд не вышел на развод. Дежурный клялся, что, лейтенант пришел на службу затемно, поднялся к себе в кабинет, дверь которого, оказалась заперта. Когда по приказу дежурного, офицера ее сломали, увидели Маршанда, мирно, покачивающегося на веревке, закрепленной на потолочной балке. Пейзаж дополнял Почка, точнее его, труп, лежащий на животе в луже собственной крови, с торчащим из спины ножом, или, скорее, датой. Вломившиеся в кабинет полицейские замерли в потрясении. Первым пришел в себя Жан.

— Всем, выйти, кто-нибудь — срочно, в тюрьму — узнать, как сюда этот, — он указал на труп Почки, — попал. И врача сюда, срочно! Начальству сообщите! Не отвлекать — я начинаю работать.

Его послушались беспрекословно, а ведь рядом и офицеры стояли. Только, о том, что надо делать, они понятия не имели. Предпочли остаться зрителями.

"Ну что, господин полковник, вспомним молодость?" — подумал Ажан, начинаем осмотр места происшествия. И что имеем?

Вначале Почка. Убили его горизонтальным ударом в сердце, от такого аккуратно на живот не падают. И руки у трупа в стороны раскинуты. Нет, его укладывали, тщательно, так, вон даже кровь смазана. Зачем? Чтобы отпечатки пальцев на рукояти не стерлись? Возможно. И готов поспорить, что пальцы эти — господина лейтенанта. А кому про отпечатки пальцев в Амьене известно кроме Маршанда? Ну не графов же в убийстве подозревать, в самом деле.

Та-ак, еще интереснее — а лицо-то у Почки счастливое, улыбка на трупе смотрелась жутковато и красноречиво, эта сволочь явно, считала, что жизнь удалась. В момент смерти, ага.

Теперь о повешенном. Балка высоко, до нее со стула не дотянуться, только со стола. А что со столом? Следы лейтенантовых сапог на нем дважды. И следы на полу… интересно… получается, что. Маршанд вначале пододвинул стол под балку, с него привязал веревку, потом передвинул стол в сторону, вновь залез, продел голову в петлю и прыгнул. Только прыгнул неудачно, — шейные позвонки наверняка не сломались. Судя по искорёженному лицу, вывалившемуся языку и пене, залившей грудь, агония была долгой и страшной, такой смерти злейшему врагу не пожелаешь.

Как же так, командир, почему?

В этот момент в кабинет буквально, ворвались интендант и Гурвиль. Ворвались, и словно на стену наткнулись на ладонь сержанта.

— Господа, прошу подождать, дайте закончить осмотр. Я следопыт, дайте мне возможность понять, что произошло, потом все осмотрите сами. Уверяю, здесь ничего не изменится. И где врач, черт возьми?! — это уже остальным.

— Врач?! — великолепно заломив бровь осведомился, именно, осведомился де Романтен. — И кого он здесь лечить должен?

А виконт молодец, подумал Жан, не теряется, и выдержка имеется, определенно молодец.

— Меня, если мне мешать не перестанут. А трупы надо осмотреть. На то он и врач, чтобы с трупами уметь работать. Ты, — он обратился к одному из полицейских, — грамотный? Тогда садись за стол, только, аккуратно, в кровь не наступи, бери бумагу, перо, записывай, — и скучным, нудным голосом. Ажан начал диктовать первый в истории Амьена, да и всего этого, мира протокол осмотра места происшествия.

Когда прибыл врач, работа полицейского, была закончена. Труп Маршанда вынули из петли, сержант, бросил взгляд на странгуляционную борозду[11] — все четко, как с фотографии учебника по криминалистике.

Потом будет осмотр трупа на предмет синяков, может под ногтями чего, найдется, но это уже для очистки совести. Картина сложилась.

Из тела Почки аккуратно извлекли нож, так, чтобы отпечатки не стереть…, да, это точно дага, ну и ладно, потом все проявим и сравним…

Вечером Ажан стоял навытяжку в кабинете де Романтена… Интендант грозно восседал за служебным столом, а Гурвиль с бокалом вина вольготно развалился в стоящем у стены кресле.

— Установлено, что около шести утра лейтенант полиции Маршанд вызвал к себе в кабинет подозреваемого Энцо Блана для допроса, конвой отпустил, заявив, что ответственность за охрану берет, на себя. О чем они разговаривали мы, разумеется, никогда не узнаем, но подозреваемый разговором был доволен, это судя по счастливой роже. Затем Маршанд ударил своей дагой. Ударил сзади, когда жертва сидела на стуле. Потом аккуратно уложил на пол, так, чтобы дата была хорошо видна.

— Зачем? — спросил де Романтен. — И почему ты уверен, что убийца Маршанд? Он что, признание оставил?

— Фактически — да, Ваша Милость. За день до этого, я рассказал лейтенанту об отпечатках пальцев, которые можно, снять с орудия убийства и сравнить с ладонями убийцы. И он сделал все, чтобы эти отпечатки на даге не стерлись. А затем Маршанд повесился. Никто, ему не помогал, тем более не имитировал самоубийство, я уверен. Подробности — в отчете.

— Итак, сержант, что у нас получается? — виконт был собран и деловит. — Вчера, после беседы с этим, как его, Вержа, Маршанд приказал отпустить убийцу. Ты уперся как баран, тогда тебя попытались убить. Не получилось, бывает. В результате Маршанд лично убивает этого Почку, ну и кличка, прости Господи, и вешается сам. Выходит, ты зацепил людей очень, очень серьезных. Так что теперь это дело надо распутать до конца.

— Вы правы, но то же можно сказать и по-другому. За три дня погибли четыре человека… Один ребенок остался сиротой, и не забудьте о жене и сыне Маршанда, которые теперь никому не нужны. Сколько, еще погибнет, сколько, детей осиротеет, пока мы будем распутывать? Господа, а может, достаточно? В конце концов, все преступники найдены и наказаны. Да, не правосудием, но, возможно, это и к лучшему — приговор вынесло провидение.

— Так ты готов все забыть? — Гурвиль, прищурившись, разглядывал Жана сквозь бокал, как какую-то диковинку.

— У меня хорошая память, господин майор полиции, она умеет забывать.

— Свободны, сержант! Я надеялся на другой ответ, но, видимо, в Амьене вы менее храбры, чем в Сен-Беа, — с этими словами де Романтен хлопнул ладонью по столу, показывая, что разговор окончен.

Когда Ажан вышел, интендант повернулся к Гурвилю.

— Жаль. Я надеялся, что этот парень способен не только, топтать улицы. Что, коллекция нераскрытых тайн в нашем городе пополнилась в очередной раз? Кто-то плюнул нам в лицо, а все, что предложил твой протеже — это утереться?

— Надеюсь, Вы не правы, Ваша Милость. По крайней мере, в истории с Робером он рук не опускал. Но в данном случае я его, пожалуй, поддержу. Действительно, хватит, жертв. Давайте успокоим это болото, объявим, что дело закрыто, поскольку ловить, собственно, некого. Объявим и посмотрим, что сержант полиции Ажан предпримет дальше. Если я в нем не ошибся, нас ждет что-то очень интересное.

Глава XXIV

Розыск, сыск, оперативная разработка… у этого дела много названий, но одна суть — тихая, тяжелая и очень нудная работа. Если у опера пятьдесят процентов ее идет в корзину — он очень хороший опер. Погони, аресты, то, что нравится читателю — это редкие искры в бесконечной череде дней, потраченных на сбор тех крупиц истины, из которых, собственно, и строится здание правосудия.

И настоящий опер не может бросить дело, но может спрятать свой интерес. Что и произошло. Жан продолжил искать, но и прикрытием озаботился, для него самого неожиданным…

Вида был разочарован. Когда назначили нового сержанта, появилась надежда, что в полицию вернется жизнь. Этот Ажан довольно лихо разобрался с Робером, затем вышел на Почку и даже взял его, кстати, с помощью капрала. Казалось еще чуть-чуть, и задрожат коленки у королей Зеленого квартала, по крайней мере, у салона мамаши Шантерель[12] точно проблемы будут.

Увы, после смерти Маршанда сержанта как подменили. Построения, приказы, рапорты, отчеты, все, что угодно, лишь бы ничего не делать по сути.

После работы старается не задерживаться, живет у Крутой Марты, которой вроде бы приходится дальним родственником. Во всяком случае, они не любовники — в Амьене такого не скроешь. С ее сыном часто играет, а вот с самой хозяйкой — ни каких шашней, только вежливое общение.

Еще ходит в фехтовальный зал, где азартно и умело бьется с дворянами. Более того, сам маэстро взял его в личные ученики, а это престижно, но дорого.

И, самое странное, скупает все книги по магии, которые на глаза попадаются, даже из Парижа журнал выписывает, можно подумать, что-нибудь в этом понимаем.

Зато по вечерам ведет себя как и положено — в веселом доме «Козочки», что расположился неподалеку от таверны «Прекрасная Марта», стал завсегдатаем, говорят ему даже скидку сделали, как любимому клиенту. С другой стороны мужик молодой, здоровый, на девок заглядывается как и все. Конечно, с такой рожей их только пугать можно, ну так на то и веселый дом, чтобы барышни не привередничали.

Но это все вне службы, а на работе — сухарь сухарем, ходячий параграф. Не таким его поначалу увидел капрал, совсем не таким. Впрочем, жизнь кого только не обламывала. Вида тоже поначалу горел, мечтал мир изменить. Сейчас успокоился — жив, здоров, зарплату платят, ну и слава Богу, есть на что семью содержать. Вон сыну скоро в школу, так что готовь папаша денежку.

С этими невеселыми мыслями после очередного утреннего развода Вида со своим патрулем направлялся в Зеленый квартал, когда его окликнул Ажан.

— Капрал, помнишь наш разговор о человеке с рапирой в трости?

— Я еще помню, как меня в церкви венчали десять лет назад, — грубовато ответил Вида. Еще бы, месяц не вспоминал, а сейчас сподобился, господин начальник.

Но сержант грубости вроде как и не заметил:

— Кажется, нашел я его!

Оказалось, этот месяц Ажан работал втайне ото всех. Как он умудрился не привлечь к себе ничьего внимания — загадка, но смог же! По вечерам, когда добрые граждане считали, что сержант полиции развлекается с козочками, тот выходил от них с черного входа и шел в неприметный дом, что расположился прямо напротив жилища адвоката Вержа, поднимался на чердак и в веселом обществе мышей бегающих и летучих через окно рассматривал гостей господина адвоката.

И однажды повезло. Пришел к Вержа полноватый мужчина с тростью, поднялся в кабинет, в котором свечи горели, а окна остались незашторенными. О чем хозяин с посетителем говорили Жан, конечно, не слышал, но было видно, что в какой-то момент они стали ругаться. И тут мужчина выхватил из трости клинок и приставил к горлу адвоката. Убийства не случилось, собеседники успокоились и вскоре гость ушел.

А следующим вечером, уже затемно, появился вновь. И этим подарком судьбы сержант смог воспользоваться — проследил до дома, в котором объект, очевидно, заночевал. Жан назвал адрес, от которого у Вида кольнуло в сердце. Это был тот самый адрес, мамаши Шангерель. Ее и девчонок, которых к взрослой работе приобщили.

— Ну так пошли, схватим его! — азартно воскликнул капрал, крепко схватив собеседника за руку.

— А домишко по кирпичику разнесем? В назидание потомкам? — с издевкой спросил Ажан, легко освобождая руку. — А что мы ему предъявим? В чем он виноват?

— Да ерунда, палачу сам расскажет в чем виноват, никуда не денется!

— Правда, никуда? Ты знаешь, капрал, ты сейчас не в Зеленый квартал ступай, а на кладбище, навести могилы Маршанда и Почки, а потом возвращайся, поговорим о том кто куда деться может.

Вида расстроенно почесал затылок, — Так что делать?

— Если светлые мысли хватать всех подряд из головы выкинул, то слушай…

Девочки проснулись далеко за полдень. И верно, дети должны высыпаться и хорошо есть. Сладости, вкусности, веселые игры — что может быть лучше счастливого детского смеха, словно звоном серебряных колокольчиков оглашающего уютный двухэтажный дом на окраине Амьена.

Мамаша Шантерель была счастлива! Все девочки здоровы, веселы. Конечно, деньги важны, но куда важнее чувствовать искреннюю, святую любовь этих детей, которых удалось выдернуть из жестоких, страшных трущоб, где прошло, и их, и ее детство.

Тогда сиротку Коко встретил приличный, богатый господин и пригласил в свой дом, где переодел, накормил, а вечером начал учить всяким интересным вещам. Конечно, от шлюх Зеленого квартала девочка знала много, поганого…

Что-то далось сразу, на что-то потребовалось время, но при должном старании можно осилить любую науку.

Пять лет жила она в довольстве и не зная проблем, лишь только, отрабатывай то, чему тебя научили. А потом господин дал ей сколько-то монет и выставил из дома, заявив, что старухи его не интересуют. Снова идти в грязь и мерзость, нищету безнадежности? Ну уж нет, не хочу! Не желаю!

Только что может сделать тринадцатилетняя девочка? Одна — ничего, но если найти помощников? И не беда, что денег мало, — есть молодость, веселый нрав и редкие умения! А еще есть ум, недетская, железная воля и четко поставленная цель — разбогатеть и отомстить.

И люди нашлись, те, кто вначале заставил господина заплатить под угрозой ославить на весь город за все мерзости, и заплатить много. А потом господин исчез, а что — времена темные, пропадает народ и познатнее, в общем, бывает. Чего только не бывает, когда нужным людям обещают незабываемую ночь за, да неприятную, но, в общем, привычную работу.

Умирал господин долго и страшно, а маленькая рыжая девочка смотрела, слушала дикие вопли и удивлялась себе — не было, ни радости, ни даже волнения, только, спокойные мысли о том, как можно, заработать большие деньги и, как приятное дополнение, получить власть над гнусными, но такими слабыми мужчинами. Главное — не повторить ошибки учителя.

Теперь слежка была организована за заведением мамаши Шантерель. Сержант и капрал с чердака соседнего дома наблюдали, когда вместе, когда по очереди. За полтора месяца они узнали всех слуг, их, да и самой хозяйки, расписание — кто когда обычно, уходит, приходит, знали когда привозят продукты, готовят еду, увозят мусор. Только девочек рассмотреть не удалось — они гуляли на заднем дворе, громкими криками и смехом разгоняя угрюмую тишину квартала.

А по вечерам все было тихо. К дому подъезжали солидные экипажи, из которых выходили хорошо одетые мужчины, а иногда и женщины, и быстрым шагом проходили к тяжелым дверям. Из забранных решетками плотно зашторенных окон выбивались искорки света и полицейские лишь в бессильной злобе скрипели зубами, понимая, что сейчас происходило, в тех комнатах, но не имея возможности ничего, сделать. Пока войдешь в этот дом, больше похожий на крепость, все следы будут убраны и ты увидишь благородных господ, мирно обсуждающих свои дела, и воспитанниц приюта, не менее мирно посапывающих в своих кроватках.

Преступления? Какие, господин полицейский? Лучше сами ответьте, по какому праву в мирный дом ввалились? И вообще, не надоела ли Вам. Ваша работа?

У капрала в какой-то момент кончилось терпение.

— Какого дьявола мы здесь делаем? Что ты тут еще высматриваешь? Надоело! Завтра же пойду к командиру, все расскажу, потребую прикрыть этот гадюшник. Не поможет — к графу пойду! Мы все уже знаем, всех знаем, что ты еще раскопать надеешься?

Однако этот бунт был подавлен простым вопросом:

— А кого и в чем ты собрался обвинять? В этом гадюшнике законов никто, не нарушает, нигде не сказано, что раз ребенок — то нельзя. Конечно, за такие развлечения с этими подонками не то, что дела вести — здороваться перестанут. Но полиция здесь при чем? Кто нам с тобой разрешит, благородных господ порочить?

— И что, ничего делать нельзя? Так все и будет продолжаться? — растерянно спросил Вержа.

— Капрал, а куда деваются девочки, когда вырастают? Ты хотя бы слышал о них? Хоть что-то, хоть где-то? Ты представляешь, насколько, каждая из них опасна для клиентов этого милого заведения?

Больше попыток спорить не было, работа продолжилась.

И однажды…

В воскресенье, слякотным осенним, днем, к дому мамаши Шантерель подъехал закрытый экипаж. Из подъезда вышли таинственный господин с интересной тростью, хозяйка и три девочки лет одиннадцати — двенадцати. Хозяйка, улыбаясь, им, что-то, сказала, обняла, и расцеловала, а потом, когда экипаж с господином и детьми отъехал, еще стояла, на, крыльце, платочком, махая в след и смахивая с глаз слезы.

И пока, она так стояла, спустившиеся полицейские не могли выйти из-за, угла здания и пойти за экипажем. Пришлось бежать на параллельную улицу и два, квартала отслеживать его на перекрестках, молясь, чтобы тот не свернул в какую-нибудь подворотню. Но в этот день Всевышний был на стороне полиции!

Экипаж не спеша ехал по, основной улице в сторону окраины, оставляя на, мокрой от дождя дороге отличные следы. А улица петляла, давая возможность преследователям держаться поближе к объекту.

Но, вот город кончился, и пришлось отстать, чтобы из экипажа их не заметили. Полицейские пошли по, следам, которые вскоре повернули на, знакомую дорогу. Ту самую, по, которой они возили из Зеленого, квартала трупы.

— За мной, напрямую, — скомандовал Вида, и они ломанулись через лес.

Вот деревья стали редеть, вот кладбище, поздно!

Возница и господин в сером, несли два детских тела. Именно, тела. В том, что, девочки мертвы сомнений не было. На всякий случай, пользуясь, что у экипажа, никого, полицейские подкрались, открыли дверь… на, полу лежала еще одна, недавно, улыбавшаяся мадам Шантерель. Теперь ее глаза неподвижно, смотрели вверх, а под едва наметившейся левой грудью разрасталось красное пятно..

Дьявол! Помочь уже нельзя. Но можно, отомстить. Лишь бы не сдали нервы, лишь бы не броситься к убийцам, не дать возможность главным виновникам остаться в стороне!

Поэтому сжать зубы, усмирить бушующею сердце и очень тихо, очень аккуратно, идти и смотреть. Сумерки и дождь спрячут, следы, только, бы самим себя не выдать. Вот удачно, растут, кусты с густой, по-осеннему пестрой, но еще не опавшей листвой. Здесь можно, спрятаться и смотреть, смотреть, до, крови кусая губы, смотреть не смея отвернуться, не желая дать преступникам хоть малейший шанс выкрутиться.

Детей принесли к свежевырытым могилам, около, которых сидел угрюмый дядька с лопатой. Трупы бросили вниз, по одному в могилу, и землекоп присыпал их землей. Возница сходил за третьей, ее также закопали, расплатились с землекопом, и пошли к экипажу.

Вида рванулся было, вперед, но смог остановиться.

— Ты останься, проследи где этот копатель заночует. Только, не пытайся брать его. — если упустишь или в драке убьешь, эти сволочи тебе большое спасибо, скажут, — шепотом приказал Ажан, — как выяснишь — приходи наслужу, я там буду ждать.

И вновь слежка. Под дождем, по раскисшей дороге, по сумрачным узким улицам. Вначале к ненавистному дому, где вышел господин в сером. Интересно, а ведь мадам. Шантарель так и стояла на крыльце, в промокшем платье, с лицом, мокрым то ли от дождя, то ли от слез. Дождалась экипаж и вместе с господином рыжей лисичкой юркнула в дверь.

А возница проехал на другой конец города, где остановился около неприметного дома, выпряг лошадь и завел ее в стоящий рядом сарай. В открывшуюся дверь был виден оборудованный денник.

Прождав еще час и никого не увидев, сержант, направился в здание полиции.

Значит, господин полицейский, рассуждал Ажан, кучер здесь живет, либо работает. До этого Вы его не видели, и это хорошо — можно тихо брать и везти для обстоятельной беседы.

Работника лопаты, если все сложится у капрала, тоже можно брать для разговора. Однако на все — про все у Вас после этого, будет не более суток, точнее, до следующего утра. Слишком быстро, ребята среагировали в прошлый раз, и не Маршанд их предупредил. Тогда кто и как? Чтобы у уголовников была своя агентура в полиции? Ерунда, сказки, но все же… Все же с момента начала операции надо, действовать очень быстро.

Затем, нужна поддержка наверху — черт, знает, кто за эту сволочь заступиться захочет. Во всяком случае, отдельные завсегдатаи этого борделя крови могут попортить от души — один секретарь прево чего стоит.

А главный вопрос — что после этого делать с детьми? Отдать монахиням? Девочек, которые о сексе знают больше взрослых женщин и считают это нормальным, может, даже веселой игрой? При всем уважении к сестрам, вряд ли они смогут их понять, а тогда ужас ломки уже и так изломанного, детского, сознания, жесткой, через колено, и кто знает, чем это кончится.

Нужен кто-то со стороны, кто-то авторитетный, кто смог бы просто, смотреть и поправлять, тактично выверять курс труднейшей задачи — возвратить в мир детей, изуродованных жерновами мамаши Шантерель.

И такой человек на весь Амьен, пожалуй, один — молодая графиня де Бомон, мадам де Ворг.

Но это потом, сначала — работа. Кстати, вот и мэтр Вида заходит, и азарт, в глазах горит ярким пламенем.

— Есть, нашел, можно хоть сейчас брать — эта сволочь надрался как свинья, до полудня точно не проснется!

— Ты прямо, специалист! Я тебя пьяным-то ни разу не видел, откуда такие познания в питейном ремесле? Может для него вино, как для ребенка молоко — выпил, поспал, и все в порядке?

От этих слов Вида передернуло:

— Слушай, сержант, вот только о детях не надо, будь человеком. Я же едва держусь, я же заснуть не смогу, пока эти гады живы!

— Сможешь! — Ажан не сильно, но твердо ударил кулаком по столу. — Сможешь, — подошел и положил руку на плечо капрала, — потому что иначе все было напрасно, иначе ничего не изменить, а за твою горячность тебе мамаша Шантерель большое спасибо скажет. Знаешь, я когда думал, куда после армии идти, познакомился с одним стариком, — стал придумывать Ажан, — он всю жизнь в полиции прослужил. Так вот он мне сказал, что у полицейского, должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова.[13] Я не священник, чтобы о твоих руках разговаривать, но горячее сердце точно есть. Ты только, голову сейчас остуди, тогда мы с тобой все сделаем. Сможешь?

Вида посмотрел на этого юнца с изуродованным лицом, на седину в его волосах, а спина выпрямилась, плечи развернулись, и само, вырвалось — Смогу, сержант.

Доложить о проделанной работе следовало, непосредственному начальнику, но наученный горьким опытом Ажан доверил доклад по инстанции капралу, а сам пошел к Гурвилю домой.

Тому хватило одного взгляда на постучавшегося в его дверь промокшего как бродячая собака сержанта, чтобы понять, что спать этой ночью не придется. Но пригласил в квартиру, налил стакан вина и стал слушать. И чем дальше, тем отчетливее понимал, что о нормальном сне теперь придется забыть надолго.

Собрался, под тем же изматывающим дождем пришел на службу и началось…

Глава XXV

Во все времена успех полицейских операций решает подготовка. Десятки людей, часто не знакомых друг с другом, надо сплотить в единые команды, твердо знающие когда и что им надлежит делать. Определить командиров групп, подготовить для каждой из них четкие инструкции, определиться с транспортом, продумать маршруты подхода и возвращения, определить цели, тактику действий и риски, озаботиться подстраховкой.

И организовать наблюдение, и отработать пути отхода преступников, и надежно их перекрыть, чтобы не устраивать потом игру в догонялки.

Это труд, тихий, аккуратный, которым не принято гордиться, но именно он обеспечивает успех или провал мероприятий. Любая ошибка, допущенная на этой стадии — это шанс для преступников уйти от наказания.

И именно этой работой занялись Ажан и Гурвиль. Работы было столько, что у господина майора полиции просто не было возможности подумать — откуда у этого новичка, пусть и доказавшего соответствие своей должности, такие знания, такое умение организовать людей, которое приобретается многими годами службы, причем службы по высшему разряду.

До рассвета удалось поспать лишь пару часов, а затем началось.

Пока Гурвиль докладывал де Романтену о проделанной и планируемой работе, Ажан и двое помощников взяли землекопа. Без суеты, буднично, мимо небольшого, но ухоженного домика на окраине, из которого вышел этот рыцарь лопаты, проехала крытая повозка. Вот он был, и вот его нет, усилием не слишком крепкого ума осознает себя лежащим на полу экипажа с кляпом во рту и крепко связанными руками.

На допросе все было просто — ассистенту душегубов сказали, что все известно, для суда достаточно уже известных жертв и торговаться теперь имеет смысл об одном — каким именно способом уважаемый желает покинуть этот возможно не лучший из миров. На выбор было предложено несколько вариантов, от некоторых из которых Ажана, уже привычного к смертям, передернуло.

И птичка запела. Как давно заработал конвейер смерти для детей, землекоп не знал, сам он был в деле около четырех лет. За это время похоронил шестнадцать девочек, включая и последних троих. Обычно к нему привозили по одной. Почему вчера троих? Да кто же знает? Его дело лопатой махать, а не вопросы задавать.

На чем привозили? Вот в том самом экипаже, последние два года. Раньше был другой, а потом вот этот.

Кто привозил? Ну, кучера он только в лицо знает, а вот второй, который главный, тот личность известная — сам Серый Мэтью, главарь крупнейшей когда-то в Амьене банды. Лет десять назад его вся полиция ловила, даже объявили, что поймали, но при аресте убили. И правда, о нем долго ничего слышно не было. Но четыре года назад пришел и предложил легкий заработок. А что такого? Во-первых, таким людям только самоубийцы отказывают, из тех, что помучаться мечтают. Во-вторых, деньги хорошие — за каждое тело, он так и сказал, «тело», десяток экю, они лишними никогда не бывают.

А память у землекопа оказалась уникальная, каждую могилку помнил, куда детей закапывал. А сверху, как водится, уже нормального покойника, так, чтобы никто и никогда не узнал. Кроме господ полицейских, разумеется, от них какие могут быть тайны? Может, есть еще у него шанс на жизнь, у такого разговорчивого, а?

Следующим, так же тихо, взяли кучера. Допросили спокойно, без пыток, но выбор предложили такой же, неотразимый. И тот также заговорил. Он оказался действительно кучером, работающим у одного зажиточного купца. Хозяин о художествах своего работника и не подозревал. Да и как? Лошадей надо каждый день в упряжи водить, при этом какая разница куда изредка, исключительно в свободное время, проедет экипаж? Ну, подвезет возница кого, заработает монетку-другую, кому от этого плохо? Главное, чтобы имущество было в сохранности. Потому после каждой поездки на кладбище приходилось мыть и чистить, так ведь это ему и так это делать положено. И делать тщательно.

Откуда Серого Мэтью знает? Да как сказать, когда-то вместе работали… ну в смысле… вы же понимаете, господа полицейские.

Знала ли мамаша Шантарель, куда девочек увозят? Конечно знала, не раз втроем обсуждали когда экипаж подавать, когда Мэтью назад приедет… Да, она на таких разговорах плакала, жалела несчастных, только на следующий день все равно выводила к экипажу, целовала. А потом опять плакала. Жалостливая вся такая…

Основная работа началась с рассветом. Полицейские окружили дом, три резервные группы расположились в условленных местах, главная встала у входа. Всего было задействовано двадцать пять человек, операций такого масштаба полиция Амьена еще не знала.

Ломиться в монументальную дубовую дверь не стали — парой лошадей выдернули оконную решетку, разбили стекло и зашли без проблем. Дежурному вышибале хватило ума притвориться предметом мебели и не мешать людям делом заниматься.

Вообще, все прошло на удивление спокойно. Только Серый Мэтью, спавший в дальней комнате на втором этаже, успел вскочить и схватить свою хитрую трость — сработали инстинкты матерого головореза. В одной ночной рубашке, босой, с клинком в руке он смотрелся комично, но был опасен. Не раздумывая бросился на вошедших, стремясь прорубить себе дорогу к спасению, одного из полицейских даже смог ранить.

Романтику сцены испохабил Ажан — проскользнув за спину бандиту, он схватил первое, что попалось под руку, и швырнул ему в затылок. Вот только под руку попался чугунный ночной горшок. Громко, вонюче, но эффективно — противник лежит в глубоком нокауте, и это главное. А отмыть, убрать, проветрить — это все потом, успеется.

После того, как связанного, по рукам, благоухающего всеми ароматами выгребной ямы Серого Мэтью увели, Жан спустился вниз.

Представшая картина, навсегда врезалась в память. Вдоль стены стояли четырнадцать девочек, наскоро одетых, полусонных, не понимающих, зачем, эти взрослые дядьки вытащили их из теплых кроватей, почему они говорят, что, надо, уйти из этого, уютного, такого, любимого, дома, в этот злой мир, о котором, у каждой из них остались страшные воспоминания.

А перед девочками стояла, мамаша Шантарель… да какая там мамаша — молодая рыжеволосая, голубоглазая женщина с искрящимися глазами, и задорно, рассказывала какую-то веселую детскую сказку.

— Ну все, фазанята, сейчас вы пойдете с этими дядями. Не волнуйтесь, все будет хорошо, мы скоро увидимся! — закончила она и кивнула полицейским, чтобы уводили.

Прямо, любящая мать, святая и чистая, как мать Спасителя, спустившаяся к этим, несчастным, детям. Если забыть эксгумированные вчера трупы и расфуфыренную публику, покидавшую по ночам этот дом, с рожами, довольными до, омерзения.

Однако, об этом потом, когда появится блаженная возможность просто побыть человеком, который умеет плакать, выть от горя и злости. Потом, не сейчас. Сейчас надо, работать.

Обитателей дома уже увезли и начался обыск. Или то, что обыском, называется. Даже после тщательного инструктажа бравых полицейских хватало лишь на перетряхивание белья и переворачивание ящиков столов. Искать тайники, закладки? Это, Вы, господин сержант, что-то странное говорите, кто, же в своем, доме что-что-то прятать будет? Зачем? От кого, от самого, себя что, ли?

Но, даже такой обыск дал результаты. Обнаружились деньги, драгоценности, долговые расписки, написанные отдельными уважаемыми людьми.

Но, главную драгоценность нашел Ажан. После целого дня работы, уставший, со, слезящимися от постоянного напряжения глазами он обратил внимание на мелкие царапины на углу одной из стенных панелей в комнате Серого Мэтью. Сама панель держалась крепко, но, в конце концов, ее удалось аккуратно подцепить и вынуть. За ней оказался тайник, и о, такой удаче можно, было, только, мечтать. В тайнике нашелся отчет, некоего господина, не пожелавшего, указать свое авторство, о том, кто, в течение предыдущей недели посетил заведение мамаши Шантерель, во сколько, пришел, во, сколько, ушел, с кем развлекался и подробности, от которых тянуло блевать.

Классический вариант, подготовки шантажа, если бы не один, нюанс. Рядом лежал частично, заполненный документ, заполненный группами из четырех цифр, и отпечатанная в местной типографии книжка фривольного содержания с закладкой. Прокол, однако, коллеги! Держать такое вместе — это даже не глупость, это, то, чего делать просто, нельзя нигде и никогда. Хотя, надо отдать должное, о, книжном, шифре в этом, мире до сих пор слышать не приходилось.

Довольный собой Ажан не спеша направился в полицию, представляя как в ленивой манере, вроде как между делом, объявит о раскрытии иностранной, скорее всего, кастильской резидентуры. В прошлой жизни ни одного шпиона, не поймал, зато здесь они у него как тараканы под ногами крутятся, только успевай давить.

Сбылась голубая мечта профессионала! Ага.

На подходе к полиции отметил суету. Естественно, такое осиное гнездо накрыли, как без суеты. Но нет, что-тоне так… Дьявол, совсем не так! Под армейским конвоем вывели Вида. Неужели не сдержался? Неужели… Нет! Конечно, нет! — Над головой капрала витал след заклятья. Неизвестный, тающий на глазах, но ведь он был! Был! Стоп. Не надо спешить, надо разобраться.

Хотя чего там разбираться? Дежурный сообщил, что капрал убил мамашу Шантарель и Серого Мэтью. Лично, сомнений никаких. «Грамотные» полицейские держали их в одной, отгороженной решеткой комнате.

Вида на глазах обалдевших коллег взял у дежурного ключ, вошел и перерезал горло. Вначале ему, потом ей. Себе пытался — не успел. Парням, которые среагировали и успели перехватить руку самоубийцы, надо ордена давать. Здесь нет орденов? Неважно, значит напоить их так, чтобы всю жизнь помнили! Ей-Богу, есть за что.

Но это потом, сначала, к помощнику интенданта.

Гурвиль нашелся выходящим из приемной де Романтена.

— А, герои… Ну как Вам служится? Не скучаете у нас? Хотя о чем это я? Вы же нам веселье и обеспечили. Большое Вам за это, человеческое спасибо! — в голосе сарказм и злоба, а в глазах такая тоска…

— Вам ответ, нужен именно на этот вопрос? — спросил Ажан, в упор посмотрев на Гурвиля.

Тот не отвел взгляд.

— А что, можешь ответить и на другие? Тогда пошли ко мне.

В кабинете Гурвиля разговор продолжился.

— С Вашего разрешения, господин майор, давайте обрисуем ситуацию. Поправьте, если ошибусь. Вначале мы берем Почку, которого обвиняем в убийстве Кривого Жака и подозреваем в работе на Шантарель. Убийца уверен, что его вытащит адвокат, этот Вержа, и тот действительно приходит, убеждает. Маршанда отпустить Почку, но у лейтенанта не получается. Маршанд, прекрасный полицейский, злой, но бодрый, сам видел, уходит домой, а рано утором… ну, Вы помните. Сейчас мы берем четверых, и двоих из них, самых важных, убивает другой прекрасный полицейский, а потом также пытается себя убить. Ничего не настораживает?

— Еще как! — хлопнул себя по лбу Гурвиль. — Точно, Вержа уже побывал здесь, совсем, недавно, и даже минут пять беседовал с Вида. Два случая как один — не совпадение! — он азартно потер руки.

— Не совсем так. Я не дворянин, соответственно, ни колдовать, ни увидеть заклятия я не могу. Но давно и серьезно интересуюсь магией, много, читаю, даже собрал неплохую библиотеку. Да что там, в крепости Сен-Беа мне пришлось помогать нашему магу, выпускнику Академии Марле. Так вот, я клянусь, что. Вида был под заклятьем. Доказать не могу, но поверьте — был. А Маршанд — не был. По крайней мере, когда требовал от меня отпустить Почку.

— Был — не был, какая разница? Один мертв, второго, скоро повесят. Точнее, сначала запылают до смерти, а уже потом повесят. И изменить ничего нельзя. Я, конечно, прикажу взять Вержа, только, он наверняка уже убежал, знать бы куда.

— Вот это, как раз, известно, только нам не поможет, — и сержант рассказал о своих находках в доме мамаши Шантарель.

К сожалению, Гурвиль оказался прав — адвокат Вержа исчез, обыск в его доме не дал никаких результатов. Почти в кладовке был найден рулон дорогой ткани, промаркированной одним из амьенских купцов. Две недели назад караван, перевозивший именно эту партию, был разграблен, весь груз похищен.

По словам купца, ни одного рулона с этой маркировкой в городе не оставалось, он перед отправкой все проверял лично.

Глава XXVI

Мадам де Ворг наслаждалась жизнью — блистала на приемах и балах, играла с дочкой, которая так забавно лепетала, с отцом отношения наладились, словно и не портились никогда, а старший брат и вовсе в ней души не чает — даже лично служанку ей подобрал. Графиня вначале подозревала, что он какую-то свою Коломбину пристроил, но Николь оказалась девушкой смышленой, грамотной и работящей, готовой лететь сломя голову исполнять любую прихоть госпожи.

Только младшего брата мадам де Ворг до сих пор не видела, но у того служба, ей ли не понимать, что это значит. Одна беда — мужа нет. Написала ему, что добралась благополучно, о дорожных приключениях умолчала — зачем расстраивать, когда все так счастливо закончилось? У него и без этого есть о чем волноваться — дел, поди, как всегда невпроворот.

А еще отец почему-то решил, что ее должен осмотреть шевалье де Пуан, который совсем не врач. Но он и осматривал не как врач — никаких дышите — не дышите, покажите язык, а позвольте взглянуть на Вашу мочу. Ничего подобного! Месье де Пуан, элегантный мужчина лет тридцати, просто беседовал — расспрашивал о Тулузе, сплетничал о парижских знакомых, рассказывал смешные истории, в общем, вел обычные светские разговоры. Только при этом держал перед собой лист бумаги, на котором изредка делал какие-то таинственные пометки.

Эти беседы, хотя и не скучные, понемногу стали раздражать. И вот во время одного такого разговора в комнату вошел слуга:

— Ваше Сиятельство, прошу прощения за беспокойство, но у ворот стоит какой-то полицейский, говорит, что у него письмо для Вас от господина де Савьера, которое надо передать лично в руки.

— Полицейский ко мне? — мадам де Ворг изобразила недоумение, скрывая неподобающее графине любопытство. — Что за полицейский, откуда?

— Наш, амьенский, назвался сержантом Ажаном, — слуга пожал плечами, всем видом показывая, что это не его вина, мол, ни он его так назвал.

Ажан? Сержант полиции? Здорово он здесь устроился, молодец. Однако интересно, зачем пришел? Неужели всего лишь письмо передать? Или опять что задумал? Только со скукой надо говорить спокойно, не теряя достоинства.

— Ладно, пусть войдет. И предупредите, чтобы вел себя прилично, а то знаю я этих полицейских, — И уже де Пуану, горестно вздохнув, — здесь не Париж, иногда приходится и таких принимать.

Получив строгое внушение от слуги при благородной даме не зевать, говорить только когда спрашивают, в рукав не сморкаться и иных непотребств не творить, Ажан вошел в комнату. Когда-то, видимо, это была обычная комната старинного замка с мрачным сводчатым потолком, стенами, сложенными из крупных камней, узким окном. С тех пор ее облагородили — отштукатурили и покрасили в бледно-розовый цвет стены, побелили потолок, расширили и даже застеклили! окно, расставили вычурно-изящную мебель и, о господи, на окнах повесели занавески. Тоже розовые, с рюшечками. Интересно, это сама графиня придумана, или подсказал кто? Для завершенности картины не хватало стоящих на комоде слоников, ну да не Вам, господин Ажан, здесь жить.

Рядом с хозяйкой стоит в пух и прах разодетый кавалер, похоже, столичный хлыщ. Однако кисти крепкие, взгляд твердый и что-то знакомое в этом взгляде, осанке. Нет, раньше они не встречались, но что-то неуловимо знакомое есть.

Шевалье де Пуан, в свою очередь, разглядывал вошедшего. Молодой, лет двадцати, но крепко битый жизнью. Военная выправка, держится, как и положено простолюдину, скромно, но взгляд твердый. Да, этот цену себе знает, и снижать ее не собирается ни в чьем присутствии. А графиня-то ему улыбнулась, как старому даже не знакомому — другу! Вон как глаза засветились! Виду не показывает, но взгляд же не спрячешь.

— Давно не виделись, Жан. Что за письмо? — голосом графини можно было сушить белье. «Вот ведь актриса», — подумал шевалье.

Полицейский не ответил, лишь выразительно скосил глаза на де Пуана, мол, можно ли при нем говорить? Да, несомненно, эти двое познакомились давно, интересно где?

— Месье де Пуан, позвольте Вам представить господина Ажана, он сопровождал меня в поездке из Тулузы.

Ну, разумеется! Граф, приглашая шевалье, чтобы обследовать дочь на наличие наведенных скрытых проклятий, рассказал об этой поездке, больше похожей на эпическую эскападу. После таких совместных приключений людям трудно остаться чужими. Хм, а чего этот уставился на меня, как дурак на фокусника? Неужели о моих талантах и здесь слышали, даже простолюдины? Приятно, демон побери.

— Шевалье де Пуан, магический врач из Парижа?! — Вот это восторг! Полицейский смотрит как на святого, спустившегося с небес и готового творить чудеса! Даже о графине забыл, вообще этикет забыл, такое обращение к дворянину — хамство, но как же приятно! Только не показывать, держать сословные рамки.

— К Вашим услугам, — да, именно так, ледяным голосом… только не следовало к нему на Вы, ну да ладно, невелик грех.

— Кхм… — раздраженно кашлянула графиня, призывая Ажана вернуться в рамки приличий. Помогло — сержант подобрался, оглупил лицо, потом, видимо мысленно плюнув на формальности, заговорил нормальным голосом:

— Ваше Сиятельство, письма никакого нет, это просто повод переговорить с Вами, нужна помощь. Не мне лично, но… Вы позволите занять несколько минут Вашего времени? Если можно — конфиденциально.

Мадам де Ворг надменно, заломила бровь, по привычке собираясь указать наглецу на его место, но любопытство пересилило. — не мог Ажан сюда заявиться по пустякам, а зачем тогда? Интересно, интересно…

— Шевалье, прошу, подождите меня здесь, я скоро, вернусь.

Графиня вышла с сержантом во двор, чтобы их разговор не оброс сплетнями, пусть все видят — это лишь беседа..

А Ажан рассказывал. О мамаше Шантарель, Сером Мэтью и, главное, о девочках, чьи души изуродовали, а судьбы изломали эти двое. О своих опасениях, как бы святые сестры не начали их ломать еще раз. Да, из лучших побуждений, действительно любя и желая помочь, но не оказалось бы лечение страшнее болезни.

Хорошо рассказал, так что собеседницу ни о чем и просить не пришлось, сама объявила, что возьмет несчастных под свою опеку. И что лично, проследит, чтобы казнь виновных была достойна содеянного.

И тут пришлось перейти ко второй части беседы.

Во-первых, главные виновники уже мертвы.

Во-вторых, если эту историю узнают мирные амьенцы, то начнутся самосуды над любым, кого заподозрят в чем-то подобным, будет кровь и пожары, а успокаивать народ придется той же кровью. Так что пусть решение о наказании принимает владетельный граф, а остальным в это дело, лучше не лезть, чтобы дров не наломать.

И в-третьих, разумеется, в-третьих, как положено. Капрал полиции, что убил негодяев, по мнению Ажана в момент преступления находился под заклятьем, только доказать это, сержанту не по силам. А тут, такая удача — сам, шевалье де Пуан, о, котором, столько, пишут. Я говорил Вам, что, интересуюсь магией? Что, и господин де Савьер не говорил? Странно. Так вот, я кучу книг перечитал, господина лейтенанта вопросами замучил, так что кое-что знаю. Ну и дальше, в том же духе.

В общем, удалось убедить графиню, чтобы упросила своего, гостя помочь. А чем де Пуан знаменит? Ну как же, Ваше Сиятельство, он лучше всех умеет, определять и снимать наведенные на людей заклятья!

Когда Ажан уже уходил, к мадам, де Ворг подбежала служанка — сообщить, что, граф хочет поговорить с дочерью. Подбежала и замерла, уставившись на спину сержанта.

— Мадам, простите мою наглость, но кто этот господин?

— Господин? — в голосе госпожи слышится явная насмешка, — полицейские сержанты не бывают господами, запомни Николь.

Значит ошиблась? Наверняка. Но почему вдруг заболел левый глаз, словно, кто-то приставил к нему кинжал? Сержант полиции, говорите?

Надо, будет при случае познакомиться с ним поближе. Конечно, тот барон мертв, это всем известно, но, демон, почему же так болит левый глаз?

Возвращаясь в полицию, Ажан был доволен — как удачно все сложилось! Еще утром он планировал, что для спасения Вида придется раскрыть свои способности, а от этого, до раскрытия инкогнито, всего один шаг, маленький такой.

Зато, сейчас…

О де Пуане курсантам, клиссонской академии рассказал полковник де Мертен, преподаватель боевой магии. Когда-то братья-близнецы де Пуан уменьшили свои способности использовать магию взамен на повышение возможности ее видеть, один на десять процентов и стал крупнейшим, специалистом, по, магической медицине, второй на двадцать — и через неделю сошел с ума.

Вот с этим выжившим, Ажан сегодня и познакомился. Потому и почувствовал в нем что-то знакомое — обучение в Клиссоне специфическое, за два с половиной года накладывает на курсантов свой след в манере двигаться, держаться, да даже на взгляд. Интересно, а сам де Пуан что-то такое в собеседнике увидел?

Будем, надеяться, что дворянская спесь не позволила. Такие дела, господин бывший барон.

В полиции сержант доложил Гурвилю, что как бывший телохранитель мадам де Бомон, обратился к последней с просьбой о помощи, каковая соизволила помочь вышепоименованному и уговорить некоего господина де Пуана, каковой один только и может, вытащить Вида из той лужи дерьма, в которую он угодил. Короче, если этот де Пуан появится, будьте добры господин майор, определите меня его помощником.

Де Пуан появился в полиции уже следующим утром, разряженный как павлин, но с пылающим взглядом заинтересованного исследователя. К Ажану в роли помощника отнесся снисходительно, в смысле «пусть будет» — всегда приятно, когда кто-то ахает от восторга, наблюдая за мастером.

— Ну что, веди меня в свое узилище, посмотрим на вашего душегуба от полиции!

Камера, в которую они пришли, была копией той, где Жан беседовал с Гаврошем. Те же пыточные приспособления, полумрак и ощущение ужаса, который, казалось, намертво впитался в эти стены.

Вида сидел, привязанный к стулу, избитый, с потухшим взглядом.

— А, господин сержант, что, сегодня решили мною заняться лично? Не побрезговали? А с Вами кто? На палача не похож. Или это какой особый специалист? Так зря беспокоились, я от вины не отказываюсь. А если что подписать надо — только скажите, я на все согласен, — и безнадежно опустил голову.

— Ну и зачем я здесь? — брезгливо, поморщившись, спросил де Пуан. — Нет на нем ничего, можно, уходить.

— Не торопитесь, Ваша Милость, подождите! — испугавшись, что шевалье действительно уйдет, быстро заговорил Ажан. — Понимаете, не может, ничего, не быть, не получается эта история без заклятий. Посудите сами — у капрала, — Вида поднял удивленный взгляд, за два дня в тюрьме никто, здесь не вспомнил, что он полицейский, били как всех, кого, виселица ждет, без жалости, — у капрала не было мотива. Мы подозреваем одного адвоката в организации этих убийств, так Вида с ним разговаривал буквально перед преступлением, но недолго, минут пять, за это время можно только заклятием заставить убивать. А раньше они знакомы не были, это я точно знаю. Если бы работали вместе, капрал просто сорвал бы нам работу. Тем более, что этот подозреваемый после их разговора сбежал из Амьена.

— А что, этот сбежавший, он дворянин?

Сержант вспомнил, действительно, никакой ауры у адвоката Вержа не было, не мог он колдовать, вообще не мог. Если только…

— Я слышал об амулетах, господин де Пуан. Может, быть, использовался он?

— Не смеши, ты знаешь, сколько, такой амулет стоит? И ради чего?

— А вот ради чего, как раз, было, поверьте. В нашем городе точно, есть не бедные люди, которые никаких денег не пожалели бы, чтобы тем жертвам, рты заткнуть. Надежно, так, навсегда. Сами посудите — адвокат сбежал из города, наплевав на успешную практику. А я где-то читал, что есть такие заклятья, что быстро исчезают. Там еще говорилось, что их следы все-равно, найти можно, если знать, что ищешь.

А ведь этот дуболом прав, подумал шевалье, действительно, есть такая техника, и нам она известна. А что, если получится, будет чем похвастаться перед коллегами. Да и дамам можно, рассказать, как невиновного, спас, если он действительно невиновный, разумеется. Этого, сержанта мы конечно упоминать не будем. Зачем? Мы сами обо всем догадались, мы же великие!

— Вот что, парень, ты сейчас в уголочке постой, не мешайся. Я работать буду.

И отошедший в сторону Ажан увидел, как перед магом возник конструкт. Не яркий, маленький. Естественно, магическая сила де Пуана была когда-то уменьшена. Но конструкт сработал — от него, к Вида потянулись золотистые нити, вот они опутали подозреваемого, стали проникать в тело, но боли, видимо, не вызывали — капрал что-то чувствовал, испуганно озирался, но и только. И вот в какой-то момент, над его головой возник след заклятья!

Ажан изо всех сил стремился запомнить конструкт, а потому не сразу среагировал на восторженные возгласы шевалье:

— Получилось! Я был прав, бедолагу действительно околдовали! Одно из заклятий подчинения. Не могу сказать какое — что-то новое, действует не долго, даже вызванный след уже сейчас распадается, но это точно оно! Кто-то совершил открытие — мало что создал новую версию заклятия, так еще и умудрился заключить его в амулет! Да, это действительно, мастер! Но и я чего-то стою — разобрался!

Через час, после оформления нужных бумаг, шевалье де Пуан ушел хвастаться своим мастерством перед амьенскими дамами, а Вида был отпущен на свободу.

Еще через два часа, причесанный, побритый и переодетый он стоял перед господином де Романтеном, освещая его кабинет, счастливой улыбкой на физиономии, все еще разукрашенной во все цвета радуги.

Господин интендант порадовался, что все благополучно, закончилось (после этих слов Вида невольно погладил старательно, обработанное палачом лицо) и поздравил с повышением до сержанта и назначением на должность заместителя командира патрульной группы Зеленого квартала. У занимавшего этот пост сержанта Ажана отныне будет другая работа.

Глава XXVII

В этот вечер де Пуан блистал! Еще бы, спаситель невинно обвиненного, практически снял человека с эшафота! Дамы смотрели восхищенно, мужчины завистливо, двое даже бросили вызов. Кто? Провинциальные пижоны? Кому? Выпускнику Клиссона, ни на день не прекращавшему тренировки с лучшими фехтовальщиками страны?

Две схватки заняли две минуты, за которые каждый противник был обезоружен и получил легкий укол в руку, совершенно не опасный для жизни, но заставивший наглецов признать поражение и принести извинения.

Разве с таким героем можно придерживаться глупых правил приличия? Так что, выбрав из прекрасного букета претенденток самый красивый цветок, шевалье закончил удачный день, а точнее ночь, в ее постели, в сладких трудах, о которых мечтает каждый мужчина.

В полдень, расставшись с прелестницей, счастливый и голодный де Пуан шел домой. По пути зашел перекусить в уютную таверну «Прекрасная Марта». Красавица была уже забыта, а мысли витали вокруг самого важного, самого любимого предмета — собственного величия. Какой же он молодец, что тогда, в Клиссоне, решился уменьшить свою силу. Брат, правда, пошел еще дальше, мир его праху. А вот он попал в точку! Жив, здоров, успешен и знает о магии такое, чего не знает никто. Например, де Пуан сходу определяет — дворянин перед ним или нет. Над головой каждого человека благородного происхождения имеется легкое свечение, и его никогда не бывает у быдла. Да, возможности шевалье были на несколько порядков слабее Ажана, не давали разглядеть ни многих деталей конструктов, ни индивидуальных отличий, вписываемых в каждое сотворенное заклятье, но увидеть само наличие ауры он мог, чем безумно гордился.

Вот за столиком беседуют трое благородных, вот дворянин разговаривает с простолюдином, видимо дает указания, а вот… Женщина с маленьким ребенком, спускаются в зал. Да, разумеется, дворяне. Но нет? Женщину назвали госпожой Мартой, хозяйкой, а то, что знаменитая Прекрасная, а чаще Крутая Марта простолюдинка, его уже успели просветить. Но аура есть и у нее и у ребенка, то есть их родители дворяне. Судя по взгляду, поведению обоих это мать и сын — в Клиссоне прекрасно учили наблюдательности. А вот и еще загадка — в таверну вошел давешний сержант, дружески поздоровался с хозяйкой, взял на руки ребенка… демон, да они же похожи как отец и сын! Но сержант не дворянин, это совершенно ясно. Загадка, однако. Только отгадывать ее некогда — завтра уже возвращаться в Париж. Что же, запомним этот вызов судьбы, будет время — разберемся. А сейчас нам не до этого, сейчас надо спешить на очень, просто чертовски важную встречу.

Через пару часов вернувшийся в здание полиции сержант Ажан сидел в выделенном ему новом кабинете и с грустью осознавал старую истину: «Назвался груздем — полезай в кузов».

Ему было поручено организовать работу по разгрому разбойничьих банд, сделавших дороги вблизи Амьена самыми опасными в Галлии. И под это дело ему дали в подчинение аж пять человек, вероятно, самых старых полицейских в городе. С такими самое то гоняться по густым амьенским лесам за неуловимыми шайками. В смысле, увы, ироническом.

Час назад его вызвал сам де Романтен, принял как родного, только что не облобызал:

— Сержант, поздравляю! Не знаю, как тебе удалось, но такого я даже не припомню — вырвать такой гнойник! Клянусь, после этого в Амьене стало легче дышать! Сам Его Сиятельство, владетельный граф передал тебе послание.

— Мне?

— Вообще-то не лично тебе, — интендант смутился. — Он приказал передать тем, кто знает все обстоятельства этого дела, чтобы молчали о них как немые, иначе грозился лично языки повырывать, да и руки отрубить, если грамотные.

— Разумеется, буду молчать, но почему? — воскликнул Ажан, разыгрывая удивление. На самом деле все было понятно, но, как завещал Великий Петр,[14] не следует разумением своим смущать начальство. Вредно это, для карьеры.

— Молодой ты еще, так что вникай. Если народ об этом узнает, он чем займется? Начнет виновных искать, а точнее назначать из тех, на кого глаз неудачно ляжет, и тут же суд править и приговоры исполнять. Народ он такой, ему только дай себя почувствовать вершителем справедливости — устанешь трупы убирать. Это раз. А два — ты же сам нашел ту зашифрованную бумагу, а это уже не наше дело, на то другие люди есть. По секрету скажу — ими старший брат твоей спутницы командует, вот пусть он этим и занимается. Кстати, приказ о том, что ничего не было, именно от него пришел. Действительно, девочки в приюте, мамаша Шантарель с сообщником погибли при попытке к бегству, остальные слуги разбежались в неизвестном направлении. А уж кто к ней в гости захаживал, так об этом и не знает никто. Не знает? — теперь голос виконта прозвучал твердо, без намека на иронию.

— Не знает, уверен! — Сержант ответил предельно серьезно. Все правильно — этот вопрос должен быть закрыт надежно и навсегда.

— Ну и слава Богу, — явно успокоившись продолжил де Романтен. — Только ты не подумай плохого, господин граф хорошую работу ценит, держи, — и передал увесистый кошель, в котором мелодично звякнули золотые экю.

— Благодарю, господин интендант! — вытянувшись по-военному ответил Ажан.

— Подожди, еще не все. Понимаешь, когда я уже уходить собрался… в общем, нас новой задачей осчастливили… и я даже знаю, откуда она прилетела… Казначей, сволочь, — не сдержавшись, виконт грохнул кулаком по столу, — точно знаю — его работа. Нашептал Его Сиятельству, что мы должны лесными молодцами заняться, вроде как даже профинансировать это дело казна в состоянии, на целых пять человек готовы штат увеличить.

— Но это же бред! Господин интендант, бандиты караваны под корень вырезают, что пять человек сделать могут?

— Почему пять? — горько усмехнувшись, спросил де Романтен. — С тобой шестеро.

— Я?!

— А кто? — интендант, встал и подошел вплотную к Ажану. — Из наших в лесу только ты не заблудишься, сам говорил — и следопыт, и в горах патрулировал, ну нет у меня никого больше! Нету! Только, ты и пятеро, пока еще бойцов — я им пенсию пообещал хорошую, если все получится. А тебе лично будет и надбавка, вообще все что могу — все будет, только, ты уж постарайся, хоть какой-нибудь результат дай. Справишься — лично, к лейтенанту представлю. Нет. — не обижайся, не уволю, но из Зеленого, квартала ты уже никогда не выберешься. Так что приступайте, господин сержант, полиции!

Когда же за подчиненным закрылась дверь, интендант, сел за стол и вновь перечитал письмо, которое утром принес ему Гурвиль. Писал помощник интенданта полиции Тулузы. Сообщалось, что недавний собеседник в период славной службы в не менее славном Сен-Беа, помимо геройских подвигов, умудрялся и убийц ловить и похитителей детей… Ребенок, правда, был один, но кто знает, остановились бы эти мерзавцы, если б первое дело, у них выгорело.

Интересный у него получился подчиненный, умный, храбрый, знающий. Только где он этих знаний успел набраться?

С одной стороны этим грех не воспользоваться, а вот с другой… Де Романтен позвонил в колокольчик.

— Дежурный, — сказал он вошедшему полицейскому, — пригласи ко мне Гурвиля, срочно..

После этого разговора и впал Ажан в хандру, не имея ни малейшего понятия, с какой стороны взяться за порученное дело.

В разгар жизнерадостных размышлений вошел Гурвиль с двумя бутылками вина и корзиной закусок. Что-же, полицейские традиции не зависят ни от страны, ни от века, ни от мира — выпить в своем кабинете с сослуживцем под хороший разговор — это нормально, более того, это правильно. На таких застольях люди познаются не хуже, чем в боевых операциях. Действительно, если я с тобой пью на работе, значит, я уверен, что не настучишь начальству, не будешь потом требовать от меня чего-то, с нашей службой несовместимого. Поэтому и рассказать о себе можно, побольше, особенно после того, как выпили за службу, за Амьен и за… Жан был поражен — третий тост Гурвиль предложил за погибших друзей!

Тот самый третий тост, о котором, тогда, еще барон де Безье рассказал своим, однокурсникам на, их последней пьянке в Клиссоне. Оказалось, что обычай появился в амьенском полку пару лет назад, вроде как его привез откуда-то, младший сын Его Светлости. Потом, уже и полицейские переняли, которые тоже не всегда с патрулирований возвращаются.

А дальше Гурвиля понесло, — он стал рассказывать о себе. Много, лет зажатый в жестких рамках службы, он впервые за долгие годы «ослабил галстук». Да какое там, — расстегнулся нараспашку.

Оказалось, что Гурвиль сам, выходец из Зеленого квартала. Много лет назад отчаявшегося сироту поймали на воровстве. Добрый судья второго-третьего раза решил не ждать, тем более, что мальчишку взяли шурующим именно в его доме, а закрыть вопрос сразу и кардинально, чтобы больше уже никогда и никак. Спасло заступничество тех самых полицейских, что его и поймали. Мужики вышли к присутствовавшему на, суде владетельному графу и попросили о помиловании, а один, недавно потерявший жену с ребенком, даже поручился своей полугодовой зарплатой.

Мальчишке было глубоко плевать, кто и за что поручился, он только понял, что руки рубить не будут, и надо делать ноги. Одна беда — бежать было некуда. А поручившийся полицейский предложил жить у него, так что воровать теперь стало незачем — тот и так делился всем, что имел. Даже фамилию свою дал — нет в Зеленом квартале фамилий.

Потом мальчишка выучился, вырос, сам пошел в полицию служить, даже карьеру сделал, для простолюдина почти невозможную. Но никогда не забывал кем он был и откуда родом.

И в конце разговора, когда вторая бутылка наполовину опустела…

— Жан, а что, у тебя с Мартой? Тут, такое рассказывают…

— Кто, рассказывает? Скажи, будь другом, — к тому времени они уже перешли на ты, — я ему зуб выбью.

— Не надо, ничего, выбивать, лучше ответь, пожалуйста?

— О-о, господин майор, — Ажан пьяно, улыбнулся, — а ведь это, не просто, вопрос. Уж не строишь ли ты метри…, мотри… матримониальные планы? Если так — будь уверен, я не соперник и не противник. Родственник я ей, дальний. Но я прав, прав?

— Ну да, прав. А толку? Я к ней как-то подошел, обратился, понимаешь, по-людски, да она не так поняла, — и Гурвиль почесал левую скулу.

Жан понимающе кивнул,

— Да, если Марта, чего, не так поймет, это, больно, по, себе знаю, — и почесал лоб, по, которому когда-то, получил медным тазом, слава Богу, пустым. — Но ничего, в этом, деле главное — не сдаваться. Если ты, конечно, всерьез, а не так, побаловаться…

Друзья разошлись по домам, затемно, мечтая поскорей добраться до своих холостяцких постелей.

А наутро, придя на службу, Ажан поверил, что сможет решить проблему с разбойниками, иначе, откуда этот знак судьбы?

В роли вестника на этот раз выступил уборщик, который подошел к нему с поклоном, как к большому начальнику. Седой, но еще шустрый старик, бывший полицейский, который патрулировать уже не мог, но уборка и мытье полов были ему еще вполне по силам.

— Господин начальник, — старик явно, не привык к появившимся званиям, — позвольте сказать, выслушайте, пожалуйста.

— ?!

— Тут ребята украшения передавали на хранение, вроде как у преступников отобранные, ну те, которые в доме Шантерель нашли, так я взглянул.

— Головы поотрываю, тоже мне, хвастуны. Ну да ладно, так в чем дело?

— Там украшения моей дочки. Она с обозом в Кале ехала, так обоз, значит, разграбили, всех убили. А украшения — вот они. А убили всех, я тот обоз сам провожал, а потом сам на место ездил… Все там лежали, никто, не убежал… — по морщинистому лицу покатились слезы. — Я знаю, это. Вы тех гадов взяли, так я умоляю, найдите и этих… которые… младшенькая она у меня была, жена умерла, старшие все разъехались, только она оставалась… а теперь я один… Вы уж найдите их, а уж я… все, что могу…

Украшения в борделе и рулон ткани у адвоката, побывавшие в руках разбойников — совпадение?

— Найду, отец, обещаю, — дал опрометчивое обещание Ажан. Почему опрометчивое? Да потому что выполнять надо. Знать бы только, как.

Глава XXVIII

Но госпожа удача — дама непредсказуемая, иногда улыбается лишь мимолетно, а иногда и задержит на избраннике благосклонный взгляд. В данном случае полоса везения продолжилась вечером, когда усталый Ажан ужинал в таверне «Прекрасная Марта».

Внимание его привлекла компания молодых людей. Богато одетые юноши и девушки, впрочем, бедным вход в эту таверну был закрыт по определению, весело болтали, смеялись, все достойно, прилично, но иногда кто-то из компании отпускал язвительные замечания в адрес одной из девушек — худой, невзрачной, но это же не повод, чтобы так-то… Та в ответ улыбалась, иногда даже смеялась, только актриса из нее была невеликая. Проглоченные обиды были видны невооруженным глазом и, кажется, доставляли острякам истинное удовольствие. Так бывает, к сожалению. Компания негласно назначает жертву, а дальше объявляется опять же негласное соревнование — кто ужалит побольнее. О чувствах человека, попавшего под огонь, никто не думает — это же так здорово, когда у тебя власть, когда можешь наслаждаться чужим страданием, когда уверен в безнаказанности. За несчастную что — вступиться некому? Ни брата, ни отца? А ведь одета она, пожалуй, побогаче других… Но от злых языков бриллианты явно не спасают…

Простая вежливость требовала вмешаться, однако жизненный опыт подсказывал, что девушка может быть и не благодарна, мало ли какие там отношения.

Прислушался — «шутки» крутились вокруг одной темы — благородных дворян и глупых, жадных купцов и банкиров. На купчиху или банкиршу девица за молодостью лет не тянула, заинтересованный Жан отошел в кабинет Марты, надеясь, что она своих посетителей знает.

— Никак у Вас благородство взыграло? Неужто вмешаться решили, господин? — Марта была в своем репертуаре — иронична, но не злорадна. — Хочешь старую знакомую защитить, как положено верному рыцарю? Или впечатление произвести? Она, действительно, кусок для многих лакомый, только шансов у тебя сейчас, извини, нет…

— Погоди, погоди, — прервал собеседницу Ажан, — какую старую знакомую?

— Ну как же, Вы же с ее батюшкой ужинали вместе, я сама видела. Не узнал? Это же дочь метра Ренарда, надеюсь, его-то хоть помнишь?

Вот это да! Точно, младшая дочь главы купеческой гильдии Амьена, как ее зовут — напрочь забыл, но вот то, что девчонка умница, еще три года назад помогавшая отцу вести дела, запомнилось отлично.

— Папаша купил себе дворянство, теперь хочет в зятья истинного дворянина, вот и отправляет ее с благородными дружить, — продолжила Марта. — В деньгах и товарах разбирается как Бог, но в молодежи, тем более аристократах, ничего не смыслит. А девушка послушная, старается, терпит, потом плачет, но в уголке, чтобы никто не видел. Как же, родитель ведь огорчится, дурак, хоть и умный.

— Последний вопрос, она тебя узнала?

— Шутишь? Нет конечно, можешь действовать спокойно. Я же вижу — очередную каверзу задумал. Удачи!

— Попрошу без оскорблений — не каверзу, а комбинацию! — подмигнув, весело ответил Ажан, после чего вышел в зал, нахально подошел к веселой компании, присел за их стол и широко улыбнулся, от чего изуродованное шрамом лицо приобрело жутковатое выражение.

— Благородные господа, я случайно услышал вашу интересную беседу. Позвольте заметить, что вы не совсем правы, называя рыцарей торговли и финансов тупыми и жадными. Представьте, какой объем информации им постоянно приходится держать в голове. Ставки коммерческих и финансовых кредитов, прайм-рейт конкурентов и стоимость депозитов, гэп и курсовые разницы, а конъюнктура, господа, динамика цен и движение рынка, и ошибиться нельзя, ибо риск долговой ямы константен!

Услышать от урода с нашивками полицейского сержанта такую речь — это было за гранью восприятия этих ребят. Они просто не поняли сказанного, но не могли себе позволить потерять лицо перед простолюдином. И нашли лишь один выход:

— Глядите, друзья, у нашей Эльвиры нашелся верный рыцарь! Клянусь, они стоят друг друга — внешне, так точно! Только не надо хвататься за шпагу, господин полицейский, — последние слова молокосос, видимо лидер этой компании, сказал, словно плюнул, — клянусь, мы не собираемся мешать вашей милой беседе — вы так великолепно подходите друг другу, а мы удаляемся!

Жан, который и не думал хвататься за оружие, проводил юных аристократов спокойным взглядом, девушка растерянным.

— Ну и стоило Вам общаться с этими господами?

— Куда Вы полезли? — расстроенно, но с явным облегчением спросила Эльвира.

— Что, сорвал выгодную сделку? Не думаю, эти переговоры были заведомо бесперспективны, поверьте.

— Тебе какое дело? Сидел бы в стороне, хлебал свое вино! — грубо ответила девушка, только грубость эта была… грустная, не было в ней положенной злости.

— Сожалею, но что же теперь сделаешь, не просить же их вернуться. Позвольте Вас проводить. Правда, я мирный, Вам здесь каждый подтвердит. Да страшный, но честное слово безопасный, к тому же на улице темно, Вы меня и не увидите — только услышите. Я буду веселым, поверьте, не заскучаете…

Сейчас у Ажана улыбались только глаза, но в них было столько тепла и света, что навернувшиеся слезы куда-то исчезли, девушка улыбнулась и может быть впервые за этот вечер улыбка была искренней.

В декабре темнеет, рано. Они шли по залитому лунным светом Амьену, Жан рассказывал смешные истории про армию, хитрых солдат, деревянных сержантов и глупых генералов, красивых Пиренеях и лазурном южном море, дно в котором можно рассмотреть даже на десятиметровой глубине. С ним было легко и весело, хорошо, как давно уже не было, хорошо, этой девушке, богатой, но обделенной простым человеческим общением.

Придя домой, Жан снисходительно выслушал язвительные замечания Марты по поводу олухов, желающих откусить непомерный кусок, написал письмо, в Безье и завалился спать, чувствуя себя интриганом, но интриганом, который хочет, чтобы все было как лучше. А уж как получится, о том только Бог ведает.

Оказалось, знал не только Бог. Мэтр решил не ждать гласа небес, а взять судьбу дочери в свои железные руки.

Молодые люди встречались не чаще раза в неделю, ни от кого, не прятались и ничего недостойного себе не позволяли. Но господина. Ренарда даже это не устраивало категорически, поскольку ставило, жирный крест, на голубой мечте стать дедушкой дворян.

В один из вечеров, но пока еще не стемнело, когда, проводив Эльвиру до ворот отчего дома Ажан собрался идти назад, к нему подошли двое громил.

— Вас просят пройти в дом.

Что же, раз просят, значит, надо, пройти, почему нет?

В доме господина Ренарда его провели в уже знакомую по прошлому визиту трапезную, где ожидал хозяин дома.

— Мне надо представляться?

— Не надо, мэтр, лучше познакомьте меня с единственной собакой в городе, которая Вас не знает. Думаю, нет такой.

— Ты кого мэтром назвал?! Я шевалье де Ренард, запомни, сопляк!

— Извините, Ваша Милость, больше не повторится. А… Вы меня только за этим позвали?

— Опять хамишь?! Позвал я тебя только за одним. — сказать, чтобы убирался из Амьена немедленно. Или вот эти ребята тебе ноги переломают.

— Как немедленно? — Ажан сделал глупое лицо, и развел руками — ну разозлился он за такой-то прием, решил проучить. — Я человек подневольный, мне завтра на службу, да и послезавтра тоже.

— Мне плевать! — новоявленный шевалье побагровел от гнева, в голосе послышались визгливые нотки. — Или завтра днем уезжаешь, либо послезавтра они тебе ноги ломают!

— Они? — удивленно переспросил сержант, и, демонстративно, оглядев громил, продолжил. — Боюсь, вдвоем они не справятся. Братцы, вам за будущие увечья господин какую компенсацию назначил? Предупреждаю, лечиться придется долго. А Вас, Ваша Милость, я искренне не понимаю, то приглашаете в город, то гоните, Вы уж определитесь как-то. Впрочем, раз гоните столь яростно, то эта штука мне теперь точно, не потребуется. — И Жан катнул через стол золотой медальон, который Ренард машинально поймал. Потом, мельком, взглянул, потом, внимательно… Какой к демонам, медальон — медаль! Причем им же самим, выданная! Все верно, — год 1618, за спасение каравана, от купеческой гильдии Амьена. Так, так, так… Неужели…, но, тот был точно, не Ажан… какая-то, южная, скорее итальянская была фамилия.

— Откуда это? — голос по-прежнему злой, но, уже слышится в нем, любопытство, что, собственно, и требовалось. Подсекаем.

— Так Вы же и вручали, неужели забыли? Я, правда, тогда Каттани представился, ну так на то, у меня серьезные причины были. И что теперь — начнем драку с битьем посуды и окон, или все же побеседуем?

Хозяин присмотрелся внимательней… потом, опустился на стул. Устало, как человек, в последний момент избежавший тяжелой ошибки. Да, парень, досталось тебе за эти три года. Однако, действительно, хорошо, что драки не было, — ты и тогда был боец знатный, а сейчас и вовсе заматерел, не справились бы ребята, а уж скандал бы получился — не приведи Господи, на весь Амьен.

— Свободны! — легким движением руки Ренард, то есть уже шевалье де Ренард, отпустил слуг. — Итак, решил принять приглашение? Спасибо, но, зачем было, Эльвире голову дурить? Она же в тебя влюбилась! Я отлично помню — ты не дурак, не мог ты надеяться стать моим зятем Так для чего тогда? Чтобы со мной встретиться? Достаточно было медаль показать, я же тогда предупредил. Или все-же недостаточно, ясно выразился?

— Помню я, и ничего, никому дурить не собирался! Жалко Вашу дочь стало всего лишь, — почти честно ответил Ажан. — Вы просто, не слышали, как благородные над ней издевались. Согласен, не мое дело, но нельзя так с девушкой. Только, не на дуэль же их было вызывать, не по чину это мне. И Вам нельзя, эти щенки с детства к шпаге приучены. Это разорить Вы их можете без проблем, а на дуэли любой из них Вас убьет, без вариантов. А так Эльвира, да сами видите, в себя пришла, жизни радуется, смеется. Вы до нашего с ней знакомства, когда последний раз ее смех слышали?

— Давно. Но, за дворянина она все равно выйдет! Я так решил! — Де Ренард даже кулачком, по столу ударил.

— Ваша дочь — действительно Вам, решать. Но вообще, знаете, есть у меня предчувствие, что у нее все хорошо будет. И не надо на меня так смотреть, я действительно не о себе. Но раз мы встретились, может быть, обсудим проблему с амьенскими разбойниками?

Разговор получился долгим. Купеческая гильдия несла колоссальные убытки, готова была профинансировать работу полиции по этой проблеме, но купцы есть купцы — им нужны гарантии, уверенность в результате. В крайнем случае — твердое понимание кто и как собирается действовать, на что и сколько, денег будет, израсходовано.

И вот тут господин де Ренард был приятно удивлен. Ажан был далеко не первым, кто приходил с такой идеей. Было, финансировали, нанимали бойцов, прочесывали леса с шумом, с помпой, но со стабильно нулевым результатом. Затем деньги заканчивались, наемники разъезжались, а организаторы этих кампаний пытались сбежать, прихватив остатки казны, как правило, немалые. Первому удалось, остальные до сих пор на каторге раскаиваются.

А этот юноша, во-первых, предложил целую программу, в которой было такое, о чем новоявленный шевалье и не слышал никогда. Во-вторых, сам отказался к деньгам даже прикасаться — финансирование должно направляться в полицию и армию, а конкретные суммы де Ренард должен был оговаривать напрямую с графом. Да, Ажан настаивал, чтобы купцы убедили графа взять финансирование работы по уничтожению бандитов под личный контроль, оставив за полицией и армией лишь организацию и исполнение. Так часть денег все равно разворуют, казначей уж точно своего не упустит, но под присмотром Его Сиятельства наглеть никто не будет — себе дороже.

Самым же главным, что убедило де Ренарда ввязаться в это дело, явилось окончание разговора.

— Господин полицейский, а где Ваша спутница? Как ее звали… Страшная Марта, кажется…

— Вы же нас двоих приглашали, так что она здесь, в Амьене, только теперь она не Страшная, теперь она Прекрасная, неужели Вы не знакомы?

Когда Ажан ушел, в комнату ворвалась Эльвира.

— Ну, спасибо, папа, значит, я уже не имею права даже на друзей?! Значит, ты будешь решать, с кем мне общаться, кого любить?! Так вот, не будет этого! Больше я тех благородных хлыщей видеть не желаю, сама себе компанию выбирать буду. Не нравится — гони из дома, хоть прямо сейчас. Думаешь, я без твоих денег не обойдусь? Не надейся! Смогу заработать, не зря я столько лет у тебя училась! И какой-никакой капитал скопила не много, но для начала — достаточно.

Усталый отец, состроив суровое лицо, смотрел на дочь с наслаждением.

Его порода! Его ученица! Приятно, демон побери. Вот только после общения с Ажаном сил для серьезного разговора не осталось. Потому лишь махнул рукой:

— Ладно, понял я. Давай позже поговорим, не сейчас. Тем более, что послезавтра будет трудный день — с юга приедет некий барон де Безье, ищет в Амьене партнеров. Я проверил, он хоть и дворянин, но хозяин крепкий и богатый, к тому же наследник — будет обидно упустить такую сделку. Надо подготовиться к встрече, я рассчитываю на твою помощь. Не подведи меня, дочка, пожалуйста.

На следующий день в таверне «Прекрасная Марта» остановился барон Гастон де Безье, наследник и, в последнее время, фактический хозяин феода. Не то, чтобы отец и вовсе отошел от дел, но постепенно стал уделять им все меньше времени. Сейчас главное для семьи — выдать замуж сестер, чем он и занимался, открыв обширную переписку с соседями и, Гастон однажды подслушал разговор родителей, озадачил поисками достойных женихов своего, парижского, друга виконта Транкавеля. Мнением, девушек, по обыкновению, никто не интересовался, а зря. Шарлотта как-то призналась брату, что влюбилась в одного офицера, что гостил у них в сентябре в компании любящей выпить дамы, которая еще и дочка графа. Молодые люди даже организовали тайную переписку через хозяина одной из таверн. Точнее, это они думали, что тайную. О каждом полученном и отправленном письме владетельный барон знал, при желании мог их и прочитать, но этим правом сеньора, как, впрочем, и другими, не пользовался принципиально, вероятно, не торопясь вычеркивать боевого мага из списка претендентов в зятья.

Неделю назад отец вызвал сына для «серьезного» разговора.

Обычно это означало крутую выволочку, к чему Гастон и готовился, хотя и не помнил за собой в последнее время каких-либо особых грехов. Ну не за вчерашнюю же драку в таверне, подумаешь шпагой помахал — не убил ведь никого, так только… А врач уже всех вылечил, и работа его была оплачена из собственного кармана.

Оказалось, действительно не за этим, хотя лекция о правилах поведения воспитанных молодых дворян была прочитана. Длинная и нудная до невозможности, она ожидаемо закончившаяся требованием жениться вот прямо немедленно. Уже полгода этим заканчивались все разговоры, при этом объяснить старику, что общение со знакомыми девицами благородных кровей навевает смертную тоску, было невозможно. Слава Богу, в этот раз нравоучений не последовало, отец перешел к делу.

— Я правильно понимаю, что наше хозяйство достигло потолка? Больше прибыли, чем в этом году нам уже не собрать?

— Увы, отец, — порадовавшись, что беседа перешла в деловое русло, ответил Гастон, — без серьезных вложений развиваться не получится, а где их взять? Вести дела с реформистами Вы сами запретили, а остальные находятся примерно в таком же положении — свободных денег в достаточном количестве занять просто не у кого. С другой стороны, в этом году доход был прекрасный, так что если дальше будет не хуже — большего и желать нельзя.

— А вот твой брат считает, что если хозяйство не развивается, оно умирает.

Сын удивленно посмотрел на отца — тема покончившего жизнь самоубийством Жана не поднималась в их семье больше двух лет. Почему вдруг… Стоп!!! «Считает»! Отец сказал «считает», он что…

Мысли столь ярко отразились на удивленном лице Гастона, что барон ответил, не дожидаясь вопроса:

— Да, Жан жив. Передал тебе привет и заверения, что никогда не будет претендовать на наследство. — именно, с этого, он просил начать нашу беседу.

Дальнейший разговор больше походил на инструктаж. Юному барону было сказано, что, по сведениям старшего брата, из-за расплодившихся разбойничьих банд, в далеком Амьене у купцов застыли без движения серьезные капиталы, которые они без сомнения будут рады вложить в развитие стабильного и надежного хозяйства. Оказывается, отец уже обменялся письмами с главой купеческой гильдии шевалье де Ренардом и теперь надо ехать на север, договариваться и подписывать соглашения, а он уже староват для таких путешествий. Тем более зимой, которая в Амьене сильно, отличается от здешней. Так что садись сынок на коня и займись делом, хватит добрых горожан рапирой дырявить.

И уже в конце.

— В Амьене остановишься в таверне «Прекрасная Марта», там тебя найдет Жан. Но не дай Бог хотя бы намекнуть кому, что он жив — всю семью втравишь в такую беду, из которой мы можем и не выбраться. Подробности, какие сочтем нужным, тебе брат расскажет. И еще одно, у этого, де Ренарда дочь на выданье… он, конечно, дворянин тот еще, в смысле купивший титул, но ты к ней присмотрись. Сдается мне, что времена, когда магия была важна, уходят, так что если что. — я возражать не буду.

Воспоминания Гастона были прерваны вежливым стуком в дверь.

— Войдите!

Вошедший мужчина с сединой в коротких волосах, усы, ухоженная бородка, едва прикрывающая уродливый шрам на щеке… Демон! Это же…

— Здравствуй, брат. Или мне к Вам Ваша Милость обращаться?

— Господи! — Гастон сел на кровать и провел рукой по лицу, словно, пытаясь сбросить наваждение. — Я ждал, конечно, но отец не предупредил о… Боже, где тебя так?

Братья проговорили долго. Жан, разумеется, рассказал не все — только, то, что и так знал отец. Говорил интересно, часто смешно, но в конце разговора младший брат сделал твердый вывод — ему повезло, что в свое время старший взял на себя воинские подвиги — рисковать на финансовом поприще не менее опасно, шрамы на сердце не менее болезненны, но после этого, хотя бы становишься богаче и не становишься калекой.

Через день юный барон де Безье вошел в дом шевалье де Ренарда.

Его встречали хозяин с дочерью, что вначале, к неудовольствию гостя, произвело впечатление смотрин. Но дальше… о, дальше девушка показала, что присутствует на переговорах вовсе не в качестве мебели.

Фактически она выступала в роли самого подробного справочника по финансовому рынку, не мешая отцу, но вовремя подсказывая нужные цифры, да еще и в связи с другими нужными цифрами, скорректированными на существующие тенденции и динамику.

Затем, когда хозяин предложил прерваться на обед, накрытый в комнате для своих, гость и Эльвира сцепились в таком, яростном, споре о перспективах новомодной теории двойной записи, у них так загорелись глаза, что у старого, лиса, родилась уверенность — Ажан был прав, у его дочери все будет хорошо. С папиной помощью, разумеется, ну да для такого дела не сил ни денег не жалко. А своих целей он добивался всегда, и в этот раз исключений не будет.

Глава XXIX

Дом на окраине Карраса (кастильская Фландрия).

На окраине Карраса стоит неприметный двухэтажный дом, огороженный непривычно высоким забором. В остальном — обычный дом, принадлежащий обычному купцу. Хозяева, бездетные супруги лет тридцати, не любят общаться с соседями, впрочем, это их право. Купец торгует с заморскими колониями, ведет обширную переписку, часто принимает гостей. Вообще в доме часто появляются самые разные люди, незнакомые соседям, но и не доставляющие им проблем. Все чинно и достойно, хотя и не очень богато — видимо дела у хозяина дома идут не слишком хорошо, но сводить концы с концами у него получается.

В доме постоянно находятся несколько слуг — молодые неразговорчивые увальни, редко выходящие на улицу. Местные девушки поначалу заглядывались на этих парней, но, видя полное отсутствие к себе интереса, стали воспринимать их как скучную деталь пейзажа.

Никто из соседей никогда не заходил в этот дом. Впрочем, если бы попробовал, слуги вежливо, но настойчиво, объяснили незваному гостю, что хозяева устали и желают отдыхать, или что их и вовсе нет в городе. Если же их слова оказались бы неубедительными, и кто-то излишне настойчивый все же попытался пройти… Что же, предусматривался и такой вариант. В этом случае те же слуги под присягой на Священном Писании поклялись бы, что человек заходил, но ушел через черный ход — было у них на разрешение от церкви на такую ложь. А настырный гость уже в другом здании, в хорошо оборудованном подвале перед смертью долго бы рассказывал палачам, что именно он хотел попросить или передать хозяевам

Если все же произошло чудо, гораздо менее вероятное, чем второе пришествие Творца, и этот человек прошел в дом, он был бы поражен неожиданно шикарной обстановкой — кастильская разведка на своей территории имела возможность побаловать своих сотрудников комфортом, немыслимым при выполнении многочисленных заданий, как правило смертельно опасных.

В самом шикарном кабинете сидят двое. За столом хозяин — глава разведки Кастилии во Фландрии, одет как истинный кабальеро — в шикарный черный колет с роскошным белоснежным воротником, богато украшенный золотой вышивкой, черные с золотом штаны до колен и короткие, начищенные до зеркального блеска, черные ботфорты. Он приехал сюда в закрытом экипаже, в нем же и уедет, не нарушив законы конспирации.

Гость же прибыл на коне, самом обычном коне, из тех, которых могут позволить себе небогатые дворяне или хорошие солдаты, заработавшие в мушкетом, пикой и тесаком деньги на скромную, но все же достойную жизнь. Он одет в неприметную дорожную одежду, теплый плащ и шляпу повесил на ажурную вешалку в коридоре, там же оставил и шпагу — здесь ему опасаться некого.

По законам этикета вельможа с таким искателем приключений не должен был даже разговаривать. Но в этом доме действовали другие правила.

— Должен заметить, что Вы не пунктуальны, — начал разговор вельможа. — Мои люди неделю ждали Вас на границе, вместо того, чтобы заниматься делом.

— Что поделать, Ваше сиятельство, галлийцы оказались скверными хозяевами, — гость, не спрашивая хозяина, налил себе бокал вина и вольготно развалился в кресле. — В приграничных районах их патрули трясут каждого путешественника так, словно ищут похищенную королевскую корону. Не хотелось общаться с этими солдафонами, пришлось поколесить по деревенским дорогам.

— Как это негостеприимно с их стороны, — хозяин проигнорировал нахальное поведение, но решил уколоть с другой стороны. — Тем не менее, мои подчиненные приучены к точности во всем. Это касается и соблюдения установленных сроков.

— Значит, мне повезло, что я не Ваш подчиненный. Впрочем, можете пожаловаться в Мадрид, повеселить руководство. Кстати, амьенские дамы, по большому секрету, разумеется, рассказывают о блестящем провале Ваших людей. Операция «Монастырь», как я понимаю. Об этом уже доложили, или желаете совместить с докладом о моей задержке?

Хозяин уже пожалел, что начал эту словесную дуэль. Все-таки его собеседник, по слухам, гуляющим в их организации, вхож к Самому и ссора с ним, тем более по пустяковому поводу, не нужна совершенно.

— Бывает, ни какие операции не длятся вечно. Вас интересуют подробности? Если желаете — могу пригласить «Знатока» — ему удалось вернуться, докладывает, что зачистил все хвосты.

Через пару часов в кабинет к уважаемым господам вошел полный мужчина с одутловатым лицом, какое бывает после крепкой и длительной пьянки.

— Присаживайтесь, друг мой, — в стиле своего начальника начал разговор гость, — желаете вина?

— О нет, благодарю Вас. За полторы недели, что прошло с моего возвращения, я, кажется, выпил за всю оставшуюся жизнь. Больше видеть его не могу.

— Тогда виноград, фрукты, угощайтесь, прошу Вас. И расскажите нам о том, что произошло в Амьене. Уверяю Вас, к Вам претензий нет и быть не может, но нам с Его Сиятельством необходимо проанализировать события последнего времени.

«Знаток» вопросительно посмотрел на хозяина кабинета и только после его одобрительного кивка начал рассказ.

— Как вы знаете, господа, я отвечал за безопасность операции «Монастырь». С непосредственными исполнителями практически не контактировал, так, дежурные встречи, хотя и имел со «Злым» и «Ангелом» канал экстренной связи. Сразу оговорюсь, что по нему ко мне никто ни разу не обращался, из чего я делаю вывод, что все произошедшее было для наших людей полной неожиданностью.

— С Вашего разрешения, выводы будем делать мы, — мягким, голосом, прервал его гость, — будьте любезны ограничиться изложением фактов.

— Конечно. Итак, все началось с ареста полицией одного из подручных «Злого» — некоего Энцо Блана, по кличке Почка. Гнида он был последняя, впрочем, в этой истории благородных людей вообще не было. Извините, господа, отвлекся. Продолжаю. Почка ликвидировал одного клошара, гнусного, как все обитатели Зеленого квартала. Вы знаете что такое Зеленый… Знаете? Так вот у этого клошара жены не было, а была дочь, весьма перспективный кандидат в фазанята. Фазанята, это… да, да, конечно, господа. После того, как папаша миром дочь продать не захотел, Почка и сделал свою работу. Чисто, как и всегда. Оставалось «Ангелу» подойти к ребенку, приласкать, она за углом уже стояла… как обычно… Только в этот раз не повезло. Да, это было, первое невезение. Или ошибка, как считать. Я не отклоняюсь, Ваше Сиятельство, но это имеет значение, поверьте.

Дело в том, что Почка убил отца на глазах дочери, та заорала во весь голос, на ее крики пришли полицейские. Труп увезли, ребенка сдали в приют, казалось ничего страшного, подумаешь, неудача. Только уж не знаю как, но эти полицейские Почку нашли и доказали не только, его участие в этом убийстве, но и нападении на полицейского… Представляете, мы всегда считали их кретинами, а они такое придумали… Следы Почки замерили так, что когда сравнили в его башмаками — сомнений ни у кого, не возникло. А еще отпечатки рук… Впрочем, я забегаю вперед.

Надо сказать, что в свое время мне удалось завербовать двоих полицейских. Один — мелочь, записывал лишь данные задержанных, а после работы передавал мне, за что получал гонорар, незначительный, как и сам этот агент. Рутина, одно слово. Но именно от него я узнал об аресте Почки, да и всех остальных потом… Виноват, Ваше сиятельство, больше отвлекаться не буду.

Зато второй агент. — несомненная удача — полицейский начальник. Когда у них ввели звания, он стал лейтенантом, хотя и не дворянин. Он пару раз отдохнул у Англа, думал, что инкогнито и его никто не узнает. Но «Злой» свое дело знал крепко. — установил, а потом мне передал. Вы знаете, после общения с фазанятами вербовать было легко. — если ребенок укажет на клиента и в подробностях распишет историю общения… Так что согласился тот лейтенант, подписку о сотрудничестве написал, а псевдоним себе выбрал — «Мразь», представляете?

Но. Мразь и Мразь, а дело, свое делал, и заведение Ангела прикрывал со всем тщанием.

Так что когда Блана арестовали, я ему четкий приказ дал — освободить любой ценой. Только не вышло у него. — один из полицейских намертво, уперся, заявил, что вина доказана. Причем убийство, доказал совпадением обуви, а нападение на полицейского. — совпадением следов рук на оружии Почки. Более того, грозился к владетельному графу лично пойти — он, видите ли, когда-то у его дочки телохранителем работал.

При этих словах гость удивленно поднял бровь, но быстро, взял себя в руки и больше ничем не выдавал своих эмоций. А «Знаток» продолжал рассказывать.

— Попытались мы вечером того полицейского убрать, но ничего не вышло, только еще одного агента потеряли. Так что пришлось приказать лейтенанту Блана ликвидировать. Приказ тот выполнил, куда бы делся, только и сам повесился, уже по своей инициативе — нашел единственный выход от меня сбежать.

На том, собственно, та история и закончилась, мы уже успокоились, думали, что все плохое позади. Однако полторы недели назад пришел ко мне вечером мой агент, и передал список задержанных за день. А в том списке и «Злой», и «Ангел», и все их подручные. Пришлось срочно, вмешаться, ликвидировать коллег.

Что делать — если бы их успели как следует допросить, они бы палачам всю нашу агентуру сдали, которую через них завербовали.

Мне же после этого пришлось бежать. Галлийцы не дураки, наш разговор с манекеном, ну с тем, кого заклятьем в исполнителя превращают, — пояснил «Знаток» гостю, — видели многие, могли понять, что я амулет подчинения применил, тогда все было бы совсем плохо. Я готов умереть за Кастилию, но не уверен, что смог бы молчать под пытками.

Интересное совпадение, господа. Конечно, всей операцией по захвату наших людей руководили интендант полиции и его помощник, но вот непосредственно на месте командовали те же полицейские, что и Почку поймали.

— Не переживайте, друг мой, Вы все сделали правильно. Честно, сказать, я не представляю, кто на Вашем месте смог бы сделать больше и лучше. Еще один вопрос. Так, из чистого любопытства. Как зовут этих полицейских, что развалили вам операцию, — хозяин кабинета обратил внимание на это «вам», которое четко обозначало, кто будет отвечать за провал. Поэтому и пропустил мимо ушей ответ.

— Сержант Ажан и капрал Вида. Я в отместку именно Вида заставил «Злого» и «Англа» убить, пусть теперь попробует оправдаться.

— Не волнуйтесь, друг мой, — гость вновь усмехнулся, — он уже оправдался. Что же, господа, благодарю за интересный рассказ. Я сейчас вспомнил…

Несколько, лет назад мой Учитель сказал, что мы сильнее галлийцев честью и верностью Божьим заветам. Вы уверены, что операция «Монастырь» добавила нам чести и приблизила к Всевышнему? Впрочем, мне пора, должен откланяться. Надеюсь к моей поездке в Монпелье все готово?

«Следы рук, — подумал гость, покидая конспиративную виллу, — впервые мы с этим столкнулись несколько лет назад в Клиссоне. А ведь Идальго в свое время докладывал, что именно. Ажан успел послужить в клиссонской академии. Не имел ли он отношения и к этому провалу? Если так»…

Гость не простил хозяину кабинета неуважительного, начала разговора, потому и не рассказал, какую головную боль кастильской разведке в Окситании доставил этот сержант полиции. В конце концов, отныне это не его дело, пусть местные сами решают свои проблемы. А в том, что Ажан проблемы обеспечит, он ни секунды не сомневался.

Письмо, графу де Бомону.

«Филипп, здравствуй. Хотелось, как всегда, начать письмо, с шутки, но, к сожалению, сегодня речь пойдет о делах невеселых.

Ты наверняка уже знаешь, что война в Окситании закончилась фактически не начавшись. Кастильцы успели лишь организовать осаду одной пограничной крепости, да и ту взять не смогли. Старик на месяц назначил меня комендантом того, что от нее осталось, после чего, вызвал в Тулузу. По-моему, он здорово расстроился, что повоевать в этот раз не пришлось. Хотя, возможно, я ему чем не угодил — не понимаю. Во всяком случае, он направил меня в помощь приехавшим из столицы людям де Шутта.

Сам понимаешь, рассказывать о работе с этими господами, я не могу, но дружба обязывает, сообщить тебе…

В общем, муж твоей сестры оказался кастильским шпионом. Сомнений никаких, я лично допрашивал его осведомителей.

Также нет никаких сомнений в том, что твоя сестра невиновна. Более того, де Ворг организовал ее убийство, и лишь случай, более похожий на вмешательство Всевышнего, не дал совершиться злодейству.

Подробности не могу сообщить даже тебе, но они и не важны. Главное — я представляю, насколько ей сейчас будет тяжело. Пишу для того, чтобы ты смог ее поддержать в этой тяжелой ситуации.

Еще раз повторяю — претензий к твоей сестре нет. Но, сам понимаешь, от этого ей будет ненамного легче. Особенно, если эта мерзкая история станет, известна в свете.

Письмо, передаю со стариком, он обещал обеспечить его конфиденциальность.

PS. В крепости, где мне пришлось комендантствовать, я узнал еще одну новость, укрепившую мою веру в существование чудес господних. Но об этом я расскажу при личной встрече, и, поверь, ты будешь поражен не менее меня.

Однако это дело не срочное, подождет.

К сожалению, предсказать, когда мы встретимся, сейчас не сможет никто. — новая служба не позволяет строить планы на будущее.

Твой друг Сезар д'Оффуа»

Владетельный граф Амьенский еще раз перечитал копию перлюстрированного, де Комоном письма к своему сыну, а потом зажег его от стоявшей на столе масляной лампы, положил в камин и аккуратно, поворачивал, пока не убедился, что сгорело все без следа.

Спасибо старому лису, но была ли копия единственной? Кто знает. Они знакомы со времен лихой молодости идо сих пор друг друга не подводили, так что, Бог даст, не подведет, де Комон и в этой непростой ситуации.

Интересно, о каком божественном чуде писал д'Оффуа? Впрочем, неважно. Сейчас главное — дочь. Господи, ну за что ей это?!

Рота разведки амьенского полка пикардийского, корпуса была построена на плацу. По непонятным причинам, сегодня владетельный граф Амьенский пожелал устроить смотр именно разведчикам. Командир полка, разумеется, имеет право, но необычно это. За десять лет службы сержанта Тома, три из которых прошли именно в этой роте, такого не бывало. Все-таки их меньше других учат строю, одновременным поворотам, разворотам и перестроениям, у них другие задачи, соответственно и гоняют их по-другому. И намного больше, кстати, чем всех остальных.

Особенно достается, когда из Аббервиля приезжает лейтенант де Бомон — младший сын графа. Вот уж кто любитель выжимать из солдат все соки, так что после его походов по лесам сил едва хватает на то, чтобы до койки добраться. Потому и желающих служить в разведке не много, несмотря на то, что платят здесь в полтора раза больше. Но и гибнут разведчики чаще, и смертью, часто, страшной. Здесь все знают — лучше самому себе горло перерезать, чем в плен попасть. На такую службу лишь немногие соглашаются, но уж кто согласился, тот себе цену знает, таких метлой махать не заставишь, порой могут и офицеру возразить. Не нахамить конечно, дисциплине здесь учат крепко, но и свое мнение иметь не запрещают. — разведчик без самостоятельности — не разведчик, а бесполезное существо, зря получающее жалование. Это, кстати, сам лейтенант де Бомон сказал.

Итак, рота разведка стаяла на плацу, вытянувшись, хотя и не так рьяно, как это делали другие. Солдаты рассматривали начальство, с любопытством. — чего это господа такое удумали?

Граф, двое старших офицеров, командир роты… так, еще один вельможа… не много проверяющих, однако. Чуть сзади еще один, явно, не дворянин, с нашивками полицейского сержанта, а этот чудак что тут делает, интересно?

Дальше все по Уставу — строевые упражнения, в которых, слава Богу, не опозорились, хотя скрыть насмешливые улыбки у офицеров не получилось, даже полицейский улыбнулся. Ну ладно, подожди, мы тебе эту улыбочку припомним, дай только срок.

И в конце, в нарушение привычного порядка, граф лично, командует:

— Рота, первый и второй взвод — вольно, разойдись! Третий взвод, внимание! Перед вами поставлена новая задача — уничтожить разбойничьи банды, оперирующие в Амьенском графстве. Переходите в распоряжение сержанта полиции Ажана, его приказы исполнять как мои личные.

За несколько дней до этого смотра на стол графа лег документ, подписанный интендантом полиции виконтом де Романтеном и главой купеческой гильдии шевалье, граф привычно усмехнулся, прочитав этот титул, де Ренардом. Над дворянством купца посмеивался весь Свет города, но тихонечко, поскольку все господа, этот Свет составлявшие, ходили в должниках либо у самого Ренарда, либо у его компаньонов.

Однако по пустякам новоявленный шевалье графа никогда не беспокоил, тем более одновременно, с главой полиции.

В документе предлагалось начать компанию по уничтожению разбойничьих банд. Что же, дело не новое, неоднократно и успешно проваленное. Впрочем, если за деньги купцов — пусть порезвятся. Но есть и отличие — организацию берет на себя полиция. Все правильно, он же сам приказал, чтобы подключались, спасибо казначею за подкинутую идею. Только приказ был — именно подключиться, а они всю работу на себя взять готовы и даже поддержкой купцов заручились.

Так, возглавить ее предлагают… ого… майор полиции Гурвиль… Знаем такого, правая рука интенданта — это уже серьезно, этот авантюр не любит. А от Вас, господин граф, просят всего лишь взвод разведки, службу которого, сами же и оплачивать собираются. А почему нет? В полку таких взводов три. Первые два сын лично натаскивал, этих, конечно, не дам, а вот третий — можно, если не за счет казны.

На состоявшемся затем совещании были расписаны задачи, исполнители и, само собой, траты, как же без этого. Вскользь прозвучало, что, разумеется временно, взвод будет подчинен сержанту полиции Ажану.

Этого бывшего телохранителя дочери граф помнил, как знал от очаровательной Николь о встрече этого Ажана с юной графиней, закончившейся очередным подвигом блистательного шевалье де Пуана. Что же, Ажан так Ажан, не дело Его Сиятельства до таких мелочей опускаться. Его задача сказать два самых важных слова: «Не возражаю».

Обо всем этом сержант Тома не знал, а потому после команды «Разойдись» подошел к новоявленному командиру и демонстративно, рассмотрел его в упор. А потом нарочито громко обратился к командиру роты:

— Господин лейтенант, чем мы проявились? Это же надо. — разведчиков отдать под команду какого-какого-то полицейского которого, мы знать не знаем!

— Да нет же, господин Тома, знаете Вы меня, просто забыли! — обернувшись, сержант, увидел на изуродованном лице полицейского, задорную, плутоватую улыбку. — Мы знакомы, вспомните, когда-то я имел честь первым поздравить Вас с присвоением капрала!

Не может быть! Сержант прекрасно помнил, невозможно забыть! Это было, после битвы при Фадже. Летний вечер, обоз и расположившийся рядом с ним лазарет. Стоны раненых, безумные крики оперируемых — тех несчастных, кому ампутировали конечности, сшивали раны. Боль, горе и кровь. И мальчишка, только что прошедший через ад. Парень был весь в крови, словно, только что, в ней купался. Они разговорились. Тома, помнится, тогда жаловался, что ни разу не был в настоящем бою. Наивный, как же сейчас он завидовал себе тогдашнему — мечтающему о славе и, главное, еще не израненному. Да, именно, в этот момент Тома назначили капралом взамен убитого, и именно тот мальчишка… неужели?… А ведь этот действительно молод, несмотря на седину. Ему около двадцати и если это он, да, демон побери, не мог никто, другой такого вспомнить! А потому…

— Взвод, становись! Смирно! Господин сержант полиции, третий взвод роты разведки амьенского полка пикардийского корпуса готов к выполнению Ваших приказов!

PS. Замок Клиссон

— Папа, что случилось? На тебе лица нет!

— Случилось, дочка. Ты помнишь дядю Этьена, моего брата, мы гостили у него пять лет назад.

— Конечно, у него внук — мой ровесник, мы тогда весело играли. А что случилось?

— Они погибли. Вся семья. Карета упала с горы, поломка колеса. Год назад погиб его младший сын с семьей, и вот недавно он с семьей старшего сына.

— О, Господи! — зеленые глаза распахнулись от ужаса, — надо ехать на похороны?

— Похороны уже прошли, но ехать действительно надо. Теперь я владелец виконтства, придется выйти в отставку. Прошение уже направлено, у тебя неделя, чтобы попрощаться с Клиссоном. Жалко уезжать, я рассчитывал, что когда станешь постарше, ты здесь найдешь себе мужа, мне казалось, что лучше всего тебе будет с кем-то из наших ребят.

— И ты оказался прав, только ждать больше не надо, а Жану ничто не помешает приехать в Ри, так что мы можем ехать совершенно спокойно.

— О, Господи, дочка, опять?!

— Папа, а если бы мама могла вернуться, ты когда бы перестал ждать?

Письмо графини де ла Гер, оставленное отцу.

«Дорогой отец, с сожалением сообщаю, что Ваша дочь все-таки оказалась Вас недостойна. Не желая того, несколько лет назад я совершила гнусность, отмыться от которой, боюсь, невозможно, хотя я и решила попытаться. Не смею обратиться к Вам за помощью, поскольку есть дела, отвечать за которые и исправлять которые должен сам виновный. Надеюсь, мне это удастся. Во всяком случае, отныне я не могу думать ни о чем другом. С этого дня у меня одна цель — защитить Вас и род де ля Гер от последствий того, что я сотворила.

Не пытайтесь меня искать. Поверьте — это бесполезно, если я чему и научилась за эти десять лет, так это заметать свои следы. В деньгах я не нуждаюсь, о помощи не прошу. Лишь надеюсь, что для меня останется место где-то в уголке сердец Вашего и Годарда.

Прощайте!

Непутевая, но всем сердцем любящая Вас дочь Лилиан».

Письмо, полученное графиней де ла Гер.

«Ваше Сиятельство!

Спешу поздравить Вас с окончанием Академии! А также напомнить о пусть и не принесшем успех, но интересном опыте нашего сотрудничества, воспоминания о котором останутся в моей памяти до конца земного пути.

Не хотел отвлекать Вас во время учебы, но теперь считаю своим долгом сообщить Вам некоторые подробности нашего предприятия, о которых до сего дня не известно широкой публике.

Как Вы помните, четыре года назад Вы подрядились, разумеется, из лучших побуждений, оказать содействие в захвате замка Безье. Предприятие, по случайному стечению обстоятельств, не удалось. Что делать, такие неудачи в жизни бывают, главное, чтобы они не тянулись за нами, как кандалы за каторжником. Поверьте, с моей стороны были предприняты все меры для сохранения Вашего инкогнито, но, увы, никто не совершенен.

Защитникам замка удалось захватить двоих нападавших, которые не знают Вашего имени, но запомнили Вас в лицо. Перед операцией на всех участников было наложено заклятие отсроченной смерти, но оно почему-то не сработало, так что пленники живы и, судя по тому, как за ними ухаживают и охраняют в тулузской тюрьме, проживут еще долго.

Но и это не самая большая проблема.

Как Вы должны помнить, частью плана являлся предварительный захват деревушки Брам. И вот здесь произошло страшное.

В соответствии с нашей договоренностью, для обеспечения секретности дела, Вы наложили заклятие подчинения на семью хозяина и всех жителей деревни, после чего уехали в Безье, чтобы решить главную задачу — захват замка.

Другим участникам операции оставалось лишь проследовать отдельно от Вас к месту сбора и спокойно завершить задуманное. Лояльное поведение семьи де Брама и крестьян гарантировало Ваше заклятье. Все было продумано, кроме жадности и недоверия вояк! Представляете, они повесили жену и дочерей шевалье на воротах, а затем убили всех. Всех! Включая глубоких стариков и грудных младенцев! Пытали, забирали все хоть сколько-нибудь ценное, а потом все равно убивали. Поверьте, это не планировалось, но, тем не менее, произошло.

Разумеется, мы не простили такого ужасного преступления, ни один из виновных больше не оскверняет наш мир своим присутствием. К сожалению, кроме тех двоих, что спокойно живут в самой охраняемой части тулузской тюрьмы, куда невозможно добраться никому из моих людей.

Поэтому приглашаю Вас в Монпелье, чтобы в спокойной, даже дружеской обстановке обсудить сложившуюся ситуацию и договориться об условиях нашего, безусловно взаимовыгодного, сотрудничества.

Не подписываюсь, но верю, что Вы не успели забыть меня за эти годы».

Через три месяца, Мадрид, кабинет герцога Медина-Санданья.

Как себя чувствует Идальго?

На редкость уверенно, монсеньор. Гордится собой, с оптимизмом смотрит в будущее.

И имеет на это полное право! После наших провалов он держался до последнего, снабжал нас ценнейшей информацией. Или Вы считаете, что он сорвался преждевременно?

Ни в коем случае, он действительно ушел в последний момент. Если бы галлийская контрразведка сработала чуть-чуть тоньше, если бы парижская группа, приехавшая брать нашего агента, не засветилась перед графом тулузским, у него вообще не было бы шансов.

И если бы Идальго своевременно не завербовал личного секретаря графа, который его и предупредил. Кстати, мы знаем, что сейчас с ним?

Идальго уходил не торопясь, какое-то время скрывался на своей конспиративной квартире, купленной на подставное имя, окна которой выходят на штаб-квартиру контрразведки — он считал, что там его искать не будут, кстати, оказался прав. Так вот, он своими глазами видел, как того секретаря вели со связанными руками. Мне даже не хочется представлять, как он сейчас выглядит.

Еще одна потеря?

Не столь большая — секретарь знал только Идальго.

То есть основная агентура сохранена?

— Увы, Ваша Светлость. То есть да, сохранена, только толку от этого… Идальго вербовал от имени Галлии, его люди убеждены, что работали для своей страны. Боюсь, с нами они работать не будут, а попытки восстановить связь кончатся потерей наших сотрудников. Обманутый агент — опасный агент, Вы это лучше меня знаете. Так что операцию «Крестовый поход» следует признать удачной, но завершенной.

— Согласен с Вами, мой друг, во время остановиться в нашем деле не менее важно, чем эффективно начать.

Давно хотел Вас спросить, думаю, сейчас уже можно, как получилось, что такой блестящий мастер, такой храбрец как Идальго, стал…

— Предателем? Не стесняйтесь называть вещи своими именами. Наша работа предполагает такой вот выверт — для нас они герои и соратники, а для своих вот именно это — предатели. А как получилось?

Шесть лет назад, я тогда был резидентом в кастильской Фландрии, наша контрразведка вышла на одного мелкого курьера галлийской разведки, собиралась его схватить и устроить дипломатический скандал местного значения. Толку от таких скандалов все же ноль, но какие-то награды ребята получили бы.

Сколько вина мне пришлось выпить с начальником контрразведчиков, знает только моя несчастная печень, но цель была достигнута. Мы договорились по этому делу работать вместе и никого не хватать, попробовать разыграть серьезную партию.

Курьер, слава Богу, оказался болваном, слежки не заметил и вывел нас на некоего мелкого чиновника, служившего в забытом Богом и людьми гарнизоне… да даже и не гарнизоне, так, мелком фуражном складе. Передавать он мог только информацию об объемах заготовленного овса и сплетни об амурных похождениях своего командира. Наверное, потому к нему такого никчемного курьера и отправили.

Дело выглядело бы достаточно кисло, если бы этот чиновник не оказался дворянином из разорившегося, но достаточно славного в прошлом рода. Вот его то мы стали разыгрывать втемную — арестовывать не было смысла, а от вербовки не было бы толку — глуп он был и жаден безмерно.

И вот с нашей незримой, но очень активной помощью этот жадный дурак стал расти по службе. Господи, сколько мне пришлось выслушать ругани и жалоб от его начальников, сколько с ними выпить?! Хорошо еще, что половину попоек взял на себя контрразведчик, иначе не дожил бы я до сегодняшнего светлого дня загнулся как последняя пьянь. Но все было не зря!

Наш герой, кстати, он проходил под незатейливым псевдонимом «Баран», стал направлять в Париж все более интересную информацию, которой, собственно, мы же его и кормили. И в какой-то счастливый момент заинтересованная разведка Галлии послала к нему действительно серьезного человека, нашего Идальго. И вот его уже мы взяли. Это было непросто, он положил троих, нескольких ранил, но деваться ему было некуда.

Первыми с ним работали контрразведчики, ну Вы, мой друг, представляете, как они работают? Рад, что только в теории, не дай Бог узнать на практике. Когда Идальго передали нам, на него смотреть было страшно. Только ничего контрразведка не добилась, но надломить несчастного смогла. Мне осталось лишь разыграть роль доброго дядюшки, всем сердцем желающего облегчить участь блестящего молодого человека. К тому же у нас нашлась общая страсть — лошади.

Сколько книг я тогда прочитал, скольких специалистов замучил расспросами об этих зверях, которыми особо никогда не интересовался — мог отличить способную ездить от убогой, но не более. Зато перед Идальго выглядел фанатиком, для которого нет ничего важнее лошадей.

В конце концов, мне удалось уговорить нашего героя принять мою помощь в побеге. Абсолютно бескорыстную, разумеется, но вот только… Надо же ослабить режим содержания, а для этого назвать пару агентов… Нет-нет, Вы не подумайте, я их трогать не буду, так, отошлем куда-нибудь подальше, где они будут для Галлии не нужны… И подписочку… я ее лично порву, вот сразу после Вашего побега, вот прямо сразу и в клочья…

В другой ситуации Идальго меня бы послал, но не после застенков контрразведки, опять же мы почти друзьями стали. Так что согласился он, и агентов назвал и подписку о вербовке, ту самую, что в его деле лежит, с тем самым псевдонимом, написал.

А после был с позволения сказать побег. Но ведь не может такого быть, чтобы разведчика такого уровня дурни охраняли, так что после такого побега ждала бы нашего героя кастильская контрразведка, которая, как и наша, гуманизмом не страдает. Разве могу я допустить, чтобы мой друг опять на дыбу попал? Да никогда! Пришлось разрабатывать легенду, что отважный разведчик сумел вырваться из засады, да не просто убедительную — проверяемую. Тут были и крестьяне на отдаленном хуторе, к которым едва добрался израненный герой, и сельская знахарка, обработавшая раны. И легенду мы готовили вместе, а совместный труд, да еще творческий, он людей сближает, даже друзьями делает.

Как уж там было в Галлии, мне точно не известно, только вернулся Идальго в Париж героем, да еще женихом дочери графа Амьенского. Мы тоже не подкачали — «Барана» повесили как страшного врага Кастилии, зато галльскую агентуру, что проверяла легенду нашего уже агента, контрразведчики встречали и провожали как родных.

Потом схватили сданных Идальго агентов и четвертовали, о чем объявили на всю Европу. А ему случайный прохожий за дешево коня продал, каракового, на каких только члены королевской семьи Кастилии ездят. И все, с этого момента деваться ему было некуда. Он начал работать, а значит предавать и ненавидеть свою страну. И чем больше предавал, тем больше ненавидел, даже жене своей приговор вынес без колебаний. Вот такая история, друг мой.

После этой операции мы с начальником контрразведки перебрались в Мадрид. Он по своей линии, я по своей. Сейчас, конечно, друг с другом спорим, ругаемся на чем свет стоит, положение, как говорится, обязывает. А потом садимся где-нибудь подальше от посторонних глаз и распиваем бутылочку-другую за удалую молодость и за нескучную нашу службу.

— А история в Клиссоне?

— Да какая там история… Тесть Идальго мешал, жена из-за этого переживала, тогда еще любимая, надо же… Вот наш агент и решил, что если проблемы возникнут у младшего сына, отцу не до дочери будет. Пожалуй, единственная совершенная им глупость, в которой и мы умудрились поучаствовать. Маэстро… Такого агента потеряли! Не иначе Господь нас за что-то наказал — лишил разума. Хорошо, не навсегда.

Во истину интересная история, Ваша Светлость, на ней молодежь учить надо! Но что будем делать с Идальго? Карта отыграна, а галлийская разведка костьми ляжет, чтобы его найти и задать несколько неприятных для нас вопросов.

Вы на что намекаете, мой друг? Благодарить агента за многолетнюю и, прямо скажем, блестящую работу ударом кинжала? Кто после этого захочет с нами работать? Да и не по-людски это, не по-Божески. Идальго действительно мастер, такими специалистами не разбрасываются. Я думаю сменить ему имя, да и отправить в Новый Свет, там он много пользы принесет. А галлийскими гостями пусть контрразведка занимается, это по их части. Я завтра со своим другом встречусь, думаю, они не откажутся нашим делом заняться.

Получается, операция «Крестовый поход» завершена. И что дальше?

— А дальше, мой друг, работа. Трудная, часто нудная, но ведь другой мы с Вами и не знаем. В разведке не бывает перерывов. Особенно сейчас, когда граф Нахера провалился с треском и в Галлию не сможет въехать никогда. Ладно бы сам лопался — что ему, дипломату, так еще и всю агентуру засыпал, их сейчас галлийцы трясут как осеннюю яблоню. Потерять две резидентуры сразу, это все-таки сильный удар, ситуацию надо срочно исправлять. Вот и займитесь этим лично. Позицию секретаря посольства мы отдадим дипломатам, но и для Вас подберем что-нибудь интересное, достойное. Жаль, конечно, что наследства никакого не осталось.

Ну, все же, монсеньор, один остался, с интересными возможностями и со скромным псевдонимом «Гений».

Так, так, поподробнее, пожалуйста…

Дорога на Лион.

Серым рассветным утром, когда контуры росших на обочине деревьев едва проявились, а туман в низинах и не собирался исчезать, по пустынной дороге ехал дворянин. Собственно, о его принадлежности к высшему сословию говорила лишь висевшая на боку шпага. На старом, доживающем свой лошадиный век мерине, в потертой дорожной одежде и такой же поношенной шляпе — его можно было бы принять за сына небогатого фермера, решившегося оставить отчий дом в поисках лучшей доли. Но шпага была длинна, а надменный взгляд на корню пресекал шутки, вертевшиеся на языках встречных путешественников.

В лесах встречались шайки разбойников, но кому интересна такая добыча — денег явно нет, а владеть шпагой дворян учат с детства, так что пусть себе едет. Бог даст, поступит на хорошую службу, заработает деньжат, вот тогда и можно будет подержать его за кошелек.

А дворянин был спокоен подругой причине. За подкладкой дешевой куртки были зашиты золотые экю в количестве, достаточном, чтобы приобрести лучшего в стране скакуна, и сменить одежду на ту, в которой не стыдно прийти на королевский прием.

Ограбление? Ну-ну. Если только полк нападет, и то неизвестно, кто в результате чьи денежки пересчитывать будет. Да и не занимаются полки грабежом одиноких путников. А все прочие… Был еще вариант, что отнять полудохлого мерина пожелает кто-то из выпускников Марле. Лилиана усмехнулась, представив себе такую картину. А потом и светские пересуды — «Представляете, герцогиня де ла Гер погибла, защищая своего коня, купленного за целых двадцать ливров!» Действительно смешно. Особенно если вспомнить довольную физиономию продавца, сумевшего обвести вокруг пальца наивного покупателя.

Да, смешно. Но не весело. Потому что страх был — если узнают, доложат отцу… Только не это! Одно дело, когда дочь участвует в захвате захолустного замка — не очень законно, но, в общем, не страшно, вроде как ребенку учиться надо. И совсем другое — когда с ее помощью вырезают деревню. Не врагов, не подавляя бунт, а просто так. Грабеж? Да что утех крестьян взять-то можно было? Такому зверству не то что оправдания — названия не придумали.

«Как же я умудрилась в это ввязаться?» — мысли Лилиан перенеслись на пять лет назад.

Тоща двенадцатилетняя девчонка смогла войти в спрятанную в подвале комнату и пройти за волшебное зеркало.

Там, за зеркалом, в странном, невозможном мире на месте родной Галлии существует страна со странным названием Франция. И там проживает маленький человечек с широкими скулами, узкими глазами и смешным выговором. Этот человечек не пишет книги, не рисует картины и не создает поразительные механизмы, рядом с которыми кажутся нелепыми и бессмысленными самые сильные заклятия. Он умеет только одно — бить и убивать людей. А еще он учит этому желающих. За деньги, разумеется.

Тогда Лилиан пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы вписаться в жизнь этого мира. Как, чего ей это стоило, сейчас вспоминать не хотелось. Зато в памяти вновь возник темный зал с неудобными сидениями, куда растерянная девочка прокралась, только чтобы спрятаться от людей и хотя бы немного успокоиться. В зале большое белое полотно, которое называется экран, а на экране люди в черных свободных одеждах и черных масках творят такое, что невозможно сделать самыми сложными заклятиями. Ловят руками стрелы, без оружия расправляются с десятком вооруженных людей, спокойно прыгают с высоких зданий и легко пробираются мимо самой бдительной охраны.

А потом, случайно, увидела дверь, над которой висела вывеска «NINJUTSU GYM». Девочка вошла в небольшой зал, еще ее и встретил этот странный человек. Сихан, как он попросил его называть.

Научить убивать? Скрываться? Проникать в любые здания? Легко! Только занимайтесь, мадмуазель, ну и, конечно, платите деньги. Нет денег, но есть перстень с изумрудом? А родители разрешат его продать?

В этом мире не действовала магия, но жадность ее вполне заменяла. Так что, выслушав детскую отговорку о том, что родители сейчас в отъезде, но скоро приедут и лично подтвердят, Сихан согласился.

Три месяца — все каникулы каждый день по нескольку часов Лилиан занималась таинственным боевым искусством. Тренированное тело и руки, привыкшие к тренировочному мечу, легко схватывали движения. А восторженное сознание как губка впитывало легенды и философию древних синоби.

Перед отъездом в Марле Лилиан пришла в зал сказала, что они с семьей надолго уезжают за границу и попросила написать ей программу занятий на год. Сихан, купивший к тому времени на ее перстень шикарную машину, не отказал любимой ученице, пообещав, что, если она будет упорно тренироваться, по возвращении он вручит ей черный пояс, что является свидетельством высшего мастерства ниндзя.

Девочка не поняла, к какому из ее платьев подойдет пояс черного цвета, но желание овладеть тайными знаниями от этого не уменьшилось. И в академии она продолжила тренировки.

Преподаватели и слуги, попутно выполнявшие в Марле различные деликатные поручения в интересах своих стран, отметили упорные занятия юной герцогини в областях, программой подготовки не предусмотренных. Не нужно магу владение мечом, умение махать кулаками и ногами. Зачем? Достаточно простейших заклятий, доступных ученикам начальных курсов, чтобы чувствовать себя спокойно среди любых, самых отъявленных головорезов. Умение скрываться? Позвольте, а полог невидимости зачем? Да, не сейчас, через пару лет, но девочка его освоит.

С другой стороны, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы программу осваивало. А поскольку с этим проблем и нет, пусть себе развлекается.

Так рассуждали окружающие. Все. Кроме скромного владельца маленького магазинчика в Марле, еще продавались шляпы, ботфорты и перчатки, которые периодически приходилось менять юным, растущим магам. Будучи резидентом кастильской разведки в Марле, этот человек сообщил своим начальникам о необычных интересах герцогини де Ри. В ответ были получены четкие инструкции, смысла которых резидент не понял, но, будучи человеком ответственным, выполнил со всей тщательностью.

Магазин срочно переориентировался на торговлю мечами, кинжалами и прочим оружием. Прибыли резко упали, но цель была достигнута.

В один из выходных Лилиан увидела в городе оружейный магазин, зашла и попала под добродушную опеку симпатичного хозяина.

— Благородная госпожа интересуется оружием? Это прекрасно! Что бы ни говорили наши снобы, но женщина и оружие — это гармония! Вы со мной согласны? Позвольте показать клинки, которые словно специально сделаны для Вашей руки. Как, еще и лук? Великолепно! Пару недель придется подождать, но подберем то, что Вам надо! Позвольте снять мерку. С кем планируете заниматься? С однокашниками? Боже, умоляю, не делайте такой ошибки — в Марле никогда не было хороших фехтовальщиков — они здесь не нужны! А уж лучники сюда полвека не приезжали, с тех лор как островитян из Бретони выгнали. Но через месяц сюда приедет мой брат, он прекрасный боец, и луком владеет великолепно! У него сын — Ваш ровесник, идеальный партнер для Вашей Милости! Вашей Светлости? Ради Бога, извините дурака, но как насчет поучиться у настоящего мастера?

Вот так Лилиан и попала в вербовочную разработку. А много ли надо двенадцатилетней девчонке, живущей среди людей, но бесконечно страдающей от одиночества? Понимание, поддержка и доброе отношение — все то, чем окружили ее новые знакомые. Впрочем, строго державшихся в рамках сословных различий.

На тренировках новый учитель, да и его сын, постоянно подбрасывали девочке мысль, что настоящее умение можно получить лишь в реальном деле. Так что последовавшее летом предложение съездить в Монпелье и поучаствовать в небольшой операции под вымышленным именем (Синоби, сама придумала), было воспринято как нечто, совершенно естественное. Разумеется, все было не так примитивно, а уж в операции прикрытия, чтобы благородный родитель не разволновался из-за отсутствия дочери и не поставил на уши всю Галлию, были задействованы все возможности кастильской разведки.

Но результат того стоил — на герцогиню де Ри, одну из знатнейших дам королевства и, пожалуй, самого сильного молодого мага был получен убойный компромат. Сейчас настало время его разыграть.

Но ни о чем этом Лилиан не подозревала. Она ехала в Монпелье, горя желанием восстановить справедливость и покарать виновных. Молодая девчонка, против которой вели игру лучшие интриганы кастильской разведки и реформистской церкви.

Монпелье, кабинет монсеньера Руади, верховного пастыря реформистской церкви в Окситании.

— Ваше преосвященство, к Вам молодая дама, представилась герцогиней де ла Гер.

Примечания

1

А. В. Суворов "Наука побеждать".

(обратно)

2

Renard (франц.) — лиса, gaspard (франц. арго) — крыса.

(обратно)

3

М. Ю. Лермонтов "Бородино".

(обратно)

4

Обыграна тема А. Суханов "Зеленая карета"

(обратно)

5

В. Высоцкий "Баллада о борьбе"

(обратно)

6

И.Шатров "На сопках Маньчжурии", автор слов в данной редакции неизвестен.

(обратно)

7

А. Маршал (А. Миньков), И. Брусенцов "Блокпост "Акация"

(обратно)

8

Кровь светится в ультрафиолетовых лучах. Высохшая — желтым, не высохшая — коричневым цветом.

(обратно)

9

И. Морозов "Последний каскадер"

(обратно)

10

"Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо, мной и моральный закон во мне". И. Кант" Критика практического, разума".

(обратно)

11

Странгуляционная борозда — след от удушения, в данном случае — от веревки.

(обратно)

12

Chanterelle (франц.) — гриб лисичка.

(обратно)

13

"У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки". — Известная фраза Ф. Э. Дзержинского.

(обратно)

14

Указ Петра I "О подчиненных перед лицом начальствующим…". "Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, чтобы умом своим не смущать начальства".

(обратно)

Оглавление

Предисловие автора

Вступление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Глава XIX

Глава XX

Глава XXI

Глава XXII

Глава XXIII

Глава XXIV

Глава XXV

Глава XXVI

Глава XXVII

Глава XXVIII

Глава XXIX

PS. Замок Клиссон Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg