«Раднесь (СИ)»

Раднесь (СИ) (fb2) - Раднесь (СИ) 685K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Павлович Ходоровский

Евгений Ходоровский Ра Днесь

Часть 1 Инициация

Солнечный свет, как издревле, властно завоевывал ночное пространство, проникая во все уголки прибрежных кустов. Туман нехотя покидал спокойную гладь реки. Вот уже осветился обрывистый противоположный берег, открывая гнездовища речных стрижей, которые начали бесконечный хоровод в поисках мошкариных табунов, играющих в лучах солнца. Светлые блики коснулись и песчаной отмели, откуда начинались деревянные сходни, уходящие на козлах к стремнине. Влажные поверхности досок, быстро обсыхая, показывали их частое соприкосновение с работающими ногами жителей ближнего одинокого хуторка. Протоптанная от сходней тропинка вела к калитке плетня, защищающего от лесных зверушек большой огород. Левее песчаной косы, под сенью плакучих ив слегка бурлила мрачная заводь — «черная ямка», как ее называли жители затерявшегося в таежных буреломах одинокого поселения. На поверхности ямки периодически появлялись круги с крупными пузырями — то ли рыба играла после зорьки, то ли струились холодные подземные ключи, то ли просыпалось подводное царство Нептуна, облюбовавшее укромное место для печальных игр при лунном свете.

Речка Пелым медленно несла холодные воды с далекого северного предгорья Урала вниз к Тоболу-батюшке, чтобы вновь повернуться на Север, образуя петли, туманные озера и заросшие камышом старицы, переполненные всевозможной речной живностью и водоплавающей дичью.

В этом краю, в болотах, перелесках и чащобах обосновались около двухсот лет назад староверческие переселенцы, создавая скиты, тайные молитвенные прибежища и монастыри. Староверы — это раскольники, противники патриарха Никона, насаждавшего пышность и великолепие церковных обрядов.

Возникали редкие поселения стрельцов из потомков дружины Ермака Тимофеева, которые получали привилегии от всемогущих титулованных бывших поморских купцов и солеваров Строгановых за охрану несметных земляных угодий, дарованных им русским царем.

По заведенному маршруту передвигаются бесчисленные стада оленей, принадлежащие местным малым народностям в пределах та ё жной тундры. По тайным тропам, спасаясь от зверья, пробирались от скита к скиту вездесущие неугомонные монахи, разнося Слово Господне, приплетая слухи, были и небылицы, среди единоверцев. Появились в тайге по горным речушкам отважные золотоискатели, в одиночку и артелями добывая золотое счастье. Вместе с полуголодными «золотишниками» двигались бродячие темные личности, всегда готовые к грабежу и насилию. Бродить по зеленому бурелому летом, сражаясь с мошкарой, и зимой, преодолевая сугробы, стало далеко не безопасно. Нет-нет да объявится беглый каторжник, который не пощадит жизнь человека за краюху хлеба. Живет тайга зверьем и отчаянными людьми. Незваные гости в непроходимых болотах порой пропадают бесследно.

У плетня, головой к речке, лежал отрок, зажмурив глаза от речных бликов в ленивой полудреме, приятно наслаждаясь отдыхом после ночного бдения за конями в поле. Тишину нарушали посвистывание стрижей и жужжание шмеля, ищущего гнездо, да тонкий писк настырного комара. Всё предвещало жаркий день предстоящего сенокоса. Из-за плетня огородов, где-то вдали доносилась живая перебранка домашней птицы, повизгивание поросят и спокойное конское ржание. Все это сливалось в стройный гул богатого человеческого жилья, одновременно не нарушающий спокойной тишины речных просторов.

Впрочем, до чуткого уха паренька донеслись и новые тревожные звуки, правда, издалека, но явно кто-то осторожно приближался к сходням вдоль песчаной косы. Парень приоткрыл глаза и весь напрягся. Тревога оказалась вполне обоснованной. Явно кто-то приближался сюда. И вот из-за кустов на прибрежный песок, как видение из тумана, в лучах восходящего солнца явилась девица в длинном нездешнего покроя сарафане с узелком за спиной. Подол платья был подвязан к поясу, оголяя стройные смуглые ноги.

Оглянувшись по сторонам и не заметив в траве паренька, она в раздумье присела на голую отполированную дождями серую корягу, которую обычно местные обитатели использовали для разных хозяйственных нужд, связанных со стиркой и мойкой.

«Нездешняя — видимо издалека», — быстро сообразил парень и затаился, с любопытством наблюдая за незнакомкой. Ее слегка раскосые глаза и выдающиеся скулы говорили о ее принадлежности к местным северным народностям. Вместе с тем юность лица неожиданной гостьи с чертами северянки придавали особую прелесть и чистоту, а черные длинные волосы, собранные в растрепавшийся узел, живописно оттеняли намечающуюся женственность. Все это быстро оценил невольный наблюдатель.

Девица в раздумье подошла к сходням, погрузила босые ноги в прозрачный поток и потом решительно вернулась к коряге. Машинально оглянулась ещё раз и скинула сарафан и нижнюю кофту. Юноша оцепенел и затаил дыхание. Его взору представилась обнаженная фигура девицы — молодой богини, которая сошла с картин старшего брата-иконописца.

Девица смело стала погружаться в освежающую влагу. Радостно фыркнув и взмахнув руками, она присела и совсем по-детски стала брызгать по сторонам, радуясь возникающей радуге. Юноша видел живую нимфу из сказок дедушки Архипа. Все затрепетало в нем. Увлекшись, черноглазка незаметно приближалась к черному омуту. Вдруг головка разыгравшейся феи исчезла под водой. Парень оцепенел от ужаса и, забыв осторожность, быстро вскочил. Девушка вынырнула с широко раскрытыми косенькими глазами и, захлебываясь, закричала что-то на родном гортанном наречии, а затем снова погрузилась в пучину черной ямки.

Как будто кто-то толкнул юношу и, не раздумывая, он бросился в омут, не ощущая ледяных подводных ключей, которые судорогами сводили ноги. Уже на глубине парень обнял голое тело потерявшей сознание девицы. И опять как будто какая-то неведомая сила помогла всплыть обезумевшему от страха юному спасителю.

Прошли мгновения, и обмякшее безвольное тело девушки было бережно уложено на влажном песке. Вспоминая уроки братьев, которые спасали утонувшую сестру, юноша добился того, что девица порозовела, вздохнула и открыла раскосые угольно-черные глаза. Безразличие сменилось ужасом, когда она совсем близко увидела незнакомые голубые глаза русоволосого паренька.

Приходя в себя, черноглазая незнакомка всё сильнее сжимала в маленьком кулачке нашейный амулет в виде сердечка — по всей видимости, единственную ценность родного гнезда. Она вся дрожала, когда наспех одевалась с неуклюжей помощью неожиданного спасителя, с которого ручьями текла вода.

Оглядев себя, она робко улыбнулась и только сейчас услышала остервенелый лай собак, ржание коней и заполошный гомон дворовой птицы. Весь содом покрывали сильные мужские окрики. Необычный ералаш доносился со стороны добротно отстроенной одинокой усадьбы, куда и вела тропинка примыкавшего огорода.

Взяв крепко за худенькую ручку неудачную купальщицу, спаситель, минуя грядки, приблизился к задним стенам дворовых строений. Сквозь щель в заборе промокшим до нитки и озябшим молодым людям, не обмолвившимся хоть какими-то значительными словами, открылся просторный внутренний двор усадьбы. Около ворот, держа лошадей под уздцы, стояли двое ладно скроенных бородачей из дальнего хутора — потомков ермаковской дружины.

Шел 1860 год, а традиции ермаковской вольницы в этой глуши сохранялись и передавались от поколения поколению.

Мирно разговаривая с хозяином хутора, они с удовольствием пили из деревянного ковша преподнесенный им медовый квас, заглядываясь на красавицу жену брата Андрея, которая не без лукавой улыбки опустила взгляд. Разговор, видимо, был закончен. Довольные приемом гости проворно вскочили на коней и поскакали по лесной дороге. Было заметно, что один из бородачей явно хромал на левую ногу.

Хозяин хутора — высокий, ладно скроенный бородач — хлопотал около ворот, провожая взглядом удаляющихся неожиданных гостей. Собаки утихомирились и нехотя разлеглись около конуры. На высоком крыльце стояла миниатюрная с добрым взглядом светловолосая хозяйка, сложив натруженные руки под фартуком на животе. Из просторного высоко поставленного дома доносились голоса детей.

Поглощенные наблюдением, молодая пара не обратила внимания на Цыгана — черного волкодава, обнюхивающего мокрый подол незнакомки. Наконец, ворота закрылись на толстую жердину, и тогда Алешка — спаситель очаровавшей его девушки — вышел из засады, ведя за собой слегка упиравшуюся новую гостью. Все во дворе затихли, увидев неожиданную сцену, собаки вновь подняли головы. Отец нерешительно взялся за бороду, потом вроде хотел вернуться к воротам, но, махнув рукой, направился к младшему любимому сыну, который крепко держал дрожащую худенькую ручку. Отец, молча, вглядывался в раскосые черные глаза незнакомки. Он решал, как поступить, так как только что отъехавшие дальние соседи, безусловно, разыскивали именно вот эту беглянку, купленную за ружье у вождя кочевого племени. Конечно, они ищут ее, но, подумал хозяин, не будем торопиться. Выдать строптивку никогда не поздно, а сейчас приближается сенокос и любая пара рук в большом хозяйстве просто божий дар.

Поняв мысли мужа, хозяйка зазвала Алешку со спутницей в горницу для исполнения святой заповеди — первым делом накормить гостей.

Присев в тени сарая Алексей рассказал отцу о неожиданной встрече, едва не закончившейся трагедией на песчаном плёсе.

К вечеру все семейство собралось на совет перед выездом на покос. На немногословных старших старались походить малыши, женщины хлопотали около печки и в разговор не вмешивались.

Старший сын Андрей — высокий и худощавый мужчина с мечтательным взглядом — редко вступал в разговор. Он в этом родном гнезде был всегда хотя и желанным, но гостем. Большую часть времени он проводил в усадьбе Строгановых, расположенной много верст на север. Там он выучился иконописному мастерству, следуя традициям братьев Савиных, Чирина и других питомцев прославленной Строгановской художественной школы.

По правую руку от отца сидел Михаил — средний сын — черноволосый, широкоплечий, наделенный недюжинной силищей. Он всегда находился в движении. Поспевая повсюду, Михаил был надежной опорой отца. Главной его страстью была охота. Он добывал пушное золото, отправляясь на дальние заимки за белкой и соболем вместе с любимой женой, веселой и добродушной Марией из казацкого рода. Она тоже хорошо и метко стреляла. Почти каждый год у них рождались крепыши на счастье всего семейства. Мария гордилась родословной и ее страшными сородичами — старинными завоевателями Сибири, потомками сподвижников самого Ермака Тимофеевича.

Алексей в семье считался будущим наследником всего большого хозяйства. Так, по крайней мере, считал отец Александр по прозвищу Казанский.

Историю этой фамилии охотно рассказывал словоохотливый дед Архип, который все лето работал на пасеке, и только в долгие зимние вечера раскрывался у него талант рассказчика. Дед, усевшись под образа, начинал бесконечные сказания о глубокой старине, рисуя образы героев, мудрецов, царевичей и русалок к великому удовольствию малышей. Вся возня тогда на полатях утихала, и слышно было только стрекотание женских прялок.

Для малышни считалось великим счастьем, когда дядя Алексей брал их летом с собой для того, чтобы подвезти на пасеку деда. Дед Архип был очень стар, и его все любили.

Артём

Солнечный свет, как в детстве, беззаботно светил сквозь огромные окна двухэтажной университетской аудитории, создавая ощущение вселенской радости и предвкушения чего-то бесконечного и хорошего. Слышно было как по-весеннему громко щебетали птицы на улице, внося в душу чувство зависти их свободному существованию и создавая непреодолимое желание бросить всё, вырваться из пыльного унылого помещения и бежать, бежать куда-нибудь далеко-далеко, подальше от забот и хлопот взрослого бытия. Ощущение детства заполняло всю душу каким-то непередаваемым теплом и уверенностью в безнаказанности и безответственности. Воображение услужливо рисовало соответствующие приятные образы: журчащие с яркими бликами весенними ручейками, мокрые ноздреватые кучи полу-снега полу-льда, теплый ветерок, бередящий сердце чем-то непонятным одновременно тревожным и спокойным. Хотелось ломать ногой эти хрупкие ледяные остатки снежной долгой и печальной зимы, хотелось бросать спичку в ручеёк и быстро перескочить кучу снега, под которую он ненадолго прятался в стремительном беге, и ждать с другой стороны, выплывет ли спичка или затеряется в темной секретной пещёрке. Солнце припекает уже по-летнему, оно заливает светом всё вокруг, не давая шанса жалким остаткам зимы, которые из последних сил испускали хлад, при этом исчезая всё больше и больше, оголяя всё больше земли, где вот-вот должны уже вылезти упругие ростки мать-и-мачехи, а далеко в лесу, где редко ходят люди, и подснежников.

Посреди весеннего шума и гама, услужливо создаваемого воображением в голове у молодого преподавателя, вдруг стала растекаться напряженная тишина, насторожившая его и вдруг резко вернувшая его к действительности. Тишина… Тишина? Не может быть! Ведь сейчас должен быть пятиминутный перерыв между одним и вторым часом лекции, и в это время обычно стоит монотонный гул студентов-первокурсников, успевших уже передружиться в течение уже почти двух семестров. Артём, вернее Артём Павлович, как все его тут называли, перевел затуманенный весенним настроением взор от огромного окна и яркого солнечного света на студентов. Почти сто пар внимательных глаз смотрели на него, ожидая, когда же преподаватель выйдет из оцепенения, в котором тот уже пребывал минут десять, и это было странно, так как именно он, преподаватель, должен был вернуть их к учебе, но никак не они должны заставлять его учить их. Поэтому сидели молча, но смотрели, что будет дальше, тем более молодой преподаватель (ему лет двадцать пять — двадцать семь, прикинули они) вызывал понятно какой интерес у женской части аудитории, а остроумными шуточками и приколами он завоевал внимание и у парней. Да и лекции его редко бывали скучными, много раз прочитанный материал часто перемежался интересными фактами из жизни и аналогиями с российской действительностью. Только иногда видно было, что преподаватель не в духе, чем-то расстроен, и лекция была от этого сухой и скучной. Вот и сегодня Артём пришел на лекцию какой-то потусторонний, в его голове мысли были далеки от экономики, которую он преподавал.

— Ну что, время пришло продолжать? — встрепенувшись, сказал Артём, — Чего сидим, молчим? Смотрим на меня внимательно? Нет бы сказать, Артём Павлович, а давайте продолжим лекцию. Так ведь нет, будете сидеть и ждать, лишь бы не учиться.

Сказано это было шутливым тоном, что сразу сняло напряжение, зашуршали тетрадки, защелкали ручки.

— Запишите новый вопрос в нашей теме: «Простая Кейнсианская модель или Кейнсианский крест»…

Артём плёлся по длинным университетским коридорам совершенно без сил. Силы оставляли его каждый раз, как только звенел звонок с пары, так как он выкладывался настолько эмоционально сильно, что потом было ощущение какой-то давящей пустоты по всему телу. Иногда во время лекции он ловил себя на ощущении, что будто бы от него идет какой-то мощный поток энергии на аудиторию, что этот поток жадно втекает в каждого, кто смотрит на него и слушает его, но беспомощно рассыпается в пыль там, где его не слушают и внимание отвлечено чем-то от него. Пропадающую энергию ему было всегда нестерпимо жаль, и поэтому старался завладеть вниманием слушателей любыми способами, что естественно требовало много усилий. Студентов, упорно сопротивляющихся его усилиям, он тихонько ненавидел, но не позволял себе открыто их упрекать в отсутствии внимания, лишь иной раз высмеивая их при всех, подловив на какой-нибудь глупости. В общем давал понять, что, либо слушай внимательно, либо вообще не приходи. Бывало Артём специально замолкал всего на пару секунд, чтобы насладиться моментом, когда все его слушают в оцепенении, пьянея от энергетического потока, исходящего из него. Через секунду наваждение уходило, и студенты вдруг возвращались в реальность, смущаясь столь откровенного внимания преподавателю. Такие «эксперименты» Артём позволял себе не часто, вернее мог себе позволить не часто. Для этого ему требовалось какое-то особое умиротворенное состояние души, которое в наше суетливое время достичь крайне проблематично. Но все равно даже и без этого любая лекция забирала столько энергии и сил, что ему потом минут двадцать требовалось на то, чтобы хотя бы немного прийти в себя.

Он шел на улицу покурить, временами фокусируя взгляд чуть более внимательно на какой-нибудь обладательнице короткой юбки или стройных ножек, которые мельтешили вокруг него в радостном возбуждении от того, что закончилась пара и есть несколько минут свободы. Иногда с ним здоровались, и он им отвечал коротко: «Здрасте», не успевая иной раз осознать, с кем поздоровался, но это было и не важно — так, простой знак внимания.

— Молодой человек, да-да, вы, — немолодая уже женщина, лет сорока пяти — пятидесяти, чуть улыбаясь лишь одними глазами, обращалась несомненно к нему, — я смотрю, вас заинтересовало это объявление.

— Какое объявление? — Артём вернулся к действительности и обнаружил, что и в самом деле смотрит на тумбу с объявлениями, и там посреди предложений студентам сделать им реферат, курсовую или диплом, располагалось объявление, которое совершенно отличалось от всех других.

— Ну, вот же. Вы на него смотрели вот только что, — женщина показала направление, в котором смотрел Артём, лишь глазами, на долю секунды потеряв из виду собеседника.

— А-а, вот это… Ну я случайно просто взглянул. Я… задумался просто, — непонятно почему Артём стал оправдываться перед незнакомкой. Что-то его насторожило в этой женщине, но он не мог понять, что именно.

— Случайно, неслучайно — это вопрос, который мы сейчас не будем обсуждать…

— А мы что-то сейчас будем обсуждать? — окончательно пришел в себя Артём.

— Я просто хотела бы, чтобы вы всё-таки прочитали его, наконец, Артём!

— Да что в нем такого особенного, и… кто вы такая, я вас знаю? — Артём повернул голову, чтобы взглянуть на объявление, которое вроде бы и обратило на себя его внимание, и в то же время оставалось вне его сознания и зрения. «Чего она пристала ко мне? — недоумевал мысленно Артём, — да и кто она такая вообще! Стоп! Она назвала меня по имени!»

Перед Артёмом никого не было. Получилось так, что последнюю фразу он сказал, как бы в пустоту, ни для кого. Со стороны это казалось странным, и курившие неподалёку две студентки хихикнули.

— Ты чего тут бушуешь? — к Артёму подошел его друг и заодно коллега по кафедре, на которой работал, Женя. Он тоже вышел на улицу покурить на перемене.

— А? Привет, — ошалело покрутив головой, ответил Артём, — да чертовщина какая-то мерещится. Стою, смотрю тупо на доску с объявлениями, никого не трогаю, вдруг какая-то женщина назвала меня по имени и стала тыкать мне каким-то объявлением. Фигня какая-то!

— Твоя знакомая?

— Так в том то и дело, я ее первый раз вижу, а она меня по имени назвала. Странная какая-то.

— По пьяни поди не запомнил даже, гы-гы…

— Сам ты — по пьяни! Я в отличие от некоторых практически всегда всё помню.

— Да ладно ты, знаем мы! Что за объявление вы тут нашли-то? Тут, по-моему, кроме рефератов и курсовых за деньги отродясь никогда ничего путного не было.

— Ну вот именно! Я и стоял, говорю, тупо без всякой мысли смотрел, а она, мол, ну, когда же ты, Артём, мол наконец-то уж обратишь-таки внимание на ЭТО объявление, — и Артём ткнул пальцем прямо в центр доски, испещренной наклеенными разнокалиберными бумажками с отрывными кусочками, где были указаны номера телефонов.

— И конечно, ЭТО объявление сильно отличается от остальных! — саркастически воскликнул Женя, — но, надо признать, я бы на него внимание не обратил, если бы не ты, о, внимательнейший из землян!

На обычной белой бумажке на лазерном принтере было отпечатано: «Если вы читаете это, у вас развита интуиция. Приходите к нам, и мы поможем вам развить способности. Адрес: ул. Цвиллинга, 51. Не забудьте ваш знак».

— Мистика какая-то…

— Да какая мистика! Обычный развод какой-то. Сетевой маркетинг, мать его!

— Но ты же его и не заметил бы, если б я тебе на него пальцем не ткнул! — Артём начинал лихорадочно искать объяснение случившемуся, — так же, как и я, пока мне эта женщина на него не указала!

— Правильно, и не заметил бы! Потому что для нормального здорового человека такие объявления бессмысленны. Ну что за чушь, Тёма?! — Женя скривил губы и процитировал надпись противным гнусавым голосом, — тьфу, блин, бред какой-то! Ты ещё сходи по этому адресу, там наверняка такому лоху как ты обрадуются.

— Да нет же! Тут что-то есть, я сам пока понять не могу. И почему она меня по имени назвала?! Фу-у-у, — Артём провел тыльной стороной ладони по лбу, — надо напиться сегодня…

— Вот! Вот, с чем я к тебе и шел! Я пару закончил, и не поверишь, меня посетила именно такая мысль, а не бухнуть ли нам сегодня?

— Ой, ё-моё, ну ничего другого от тебя я и не ожидал, нет бы там в шахматы предложить поиграть! А он — пойдем, бухнём…

— Не, ну можно и в шахматы, но перед этим пивко попьём, а?

— Вот что удивляет меня в тебе уже на протяжении нескольких лет, так это дар убеждения. Ладно, у меня ещё сейчас одна лекция, потом пойдём пива попьем, уж больно погода хорошая, душа поёт, весна-а-а!

— Вот! Вот теперь я вижу перед собой нормального Тёму, а не сумасшедшего у доски объявлений. Договорились. Пошли уже звонок давно прозвенел, сейчас все студенты разбегутся.

— Да хоть бы все и разбежались — нашим легче, гы-гы-гы…

Артём попал домой уже за полночь, хорошо, что он уже давно жил отдельно от родителей, и ему не надо было оправдывать позднее появление перед кем бы то ни было. Всю ночь ему снилась какая-то белиберда, как будто он очутился в каком-то заснеженном краю, выли волки, вокруг тайга, полная луна… Потом он ощутил себя у большого костра, вокруг всё мелькало, он носился вокруг этого мерцающего источника света в каких-то лохмотьях, бормотал какую-то бессвязную ерунду. На него смотрели какие-то люди, костёр освещал их раскосые угрюмые лица. Они время от времени вторили ему гортанными непонятными звуками, и он в ритм этим возгласам ударял в бубен, а в кулаке у него было зажато что-то, что больно кололо его ладонь. Этот предмет, сначала причинявший ему боль, затем как будто врос в его плоть, что создавало ощущение сопричастности чему-то огромному, такому огромному, что это даже не укладывалось в сознании, которое постепенно сливалось с этим космосом, и каждая песчинка этого космоса становилась его сознанием. Это продолжалось до тех пор, пока им не овладел какой-то совершеннейший ужас от мысли, что он уже никогда не вернется в привычное человеческое обличие, и он разжал ладонь: «Знак!», — подумалось ему, и он проснулся.

Прошел год с тех пор, как узкоглазая красавица поселилась в Казанцевском углу. Параська, как ее окрестили, находилась под рукой матери, она помогала во всем. Складывалось так, что Парася была незаменима на многих хозяйских работах. На глазах расцветала девушка, а под взглядами голубых глаз Алеши становилась просто красавицей. Хороши были мгновения, когда они могли уединиться в лесу при сборе ягод и грибов. Крепкую их любовь заметили и родители Алексея, раздумывая по ночам о своем любимце.

Однажды на хутор попутно завернул казак, который год назад разыскивал смуглолицую беглянку. Александр Казанцев всячески старался, чтобы Параська не попадалась на глаза гостю. Разговор шел о предстоящей совместной поездке на Ирбитскую ярмарку. Отец всячески старался поскорее закончить переговоры. На дворе стояла уже глубокая осень. Снег только-только пытался лечь на ещё неостывшую землю.

Казак в сопровождении отца спустился с крыльца и вдруг свернул не к воротам, где его ждал конь, а к сараюшке справить нужду.

Отчаянный вопль огласил двор. Все встрепенулось. Из сарайчика показалась спина казака, который волочил за распущенные волосы беспомощную Парасю. Ее новенькая баранья шубка (подарок хозяина) и цветной полушалок превратились в какой-то цветастый бесформенный ком. Казак, молча с особой жестокостью, тянул ее за волосы, не обращая внимания на крики. Выскочивший во двор Алешка в распоясанной красной рубахе подхватил лежавшую у забора оглоблю и бросился за разбойником. На крики из избы выскочил Михаил с окриком «стой», метнулся назад в избу. Через мгновение вскинул боевое ружье. Прогремел выстрел.

Алексей оторопело сжимал оглоблю. Параська упала на побитые колени. Казак медленно оседал в луже крови.

Отец Александр горестно смотрел на все вытаращенными глазами. Придя в себя, он решил отправить смертельно раненого казака на подводе домой с богатыми отступными и ружьем за Параську. Только к вечеру вернулся Михаил. Уладить дело миром не удалось. Смертельная вражда нависла над спокойным краем таежного былого благополучия.

В воздухе повис вопрос: что делать? Решили срочно женить Алешку на Параське к великому счастью обоих и думать о том, чтобы их надежно укрыть, наделив самостоятельным хозяйством. Но где?

Тем временем зима вступила в свои права. Шла подготовка к поездке на ярмарку.

Темными зимними вечерами дед Архип рассказывал удивительные истории, которые всегда начинались с былинной русской присказки: «Жил да был добрый царь с прекрасной царевной да злой и хитрый царедворец». Всех захватывал сюжет и манера старика подражать стародавним сказителям. Затихали малыши на полатях. Даже взрослые стремились выполнять бесконечную работу по дому потихоньку. Добро всегда побеждало зло в эпических сказаниях, переплетаясь с былой действительностью.

Но на сей раз, дед завел полу-быль, полу-сказку.

— Жил да был царь Иван по прозвищу Грозный, — начал дед, прикрыв глаза мохнатыми седыми бровями.

— Всех царь держал в страхе великом. Непослушных бояр драл нещадно нагайками. Завел свору преданных ему опричников, которые око царское блюли по всей матушке России. Жен менял, как басурманский хан, и все-то ему было мало.

Вот как-то приходит к беспокойному царю в покои патриарх Никон[1] — злобствующий владыка церкви, и, елейно опустив глаза, слезливо напел царю-батюшке, что стала падать вера в Господа у подданных. Нужно, — говорит верховный пастырь, — великолепием обставить все обряды церковные, нужно заставить почитать наместников Бога на земле, нужно обнажить мечи на еретиков и хулителей православия. Крепко задумался царь и решил искоренить крамолу на святой Руси и заслужить похвалу от Византии.

Цепи и железо слуги царские обрушили на защитников старой веры, на двуперстное знамение без разбора чинов и званий. Пытать упрямцев, — кричали попы с амвона, — на дыбу их и главы лишать! — лютовали царские лизоблюды.

Возопили непослушные, целовать стали древние иконы заступницы Девы Марии. Началась на Руси смута превеликая. Брат на брата стенкой пошел, а жирные попы только руки от радости потирают. Торжествует Диавол — поубавится на Руси христиан! Раскололась вера. Староверы, соблюдая заповеди Христа, отступили перед лжепатриархом Никоном и сорвались с родовых гнезд подальше от разбоя, навстречу утреннему солнцу. Двинулись обозы преданных Иисусу рабов божьих.

Скоро ли, долго ли, подъехали беженцы к белокаменному Казанскому кремлю с великолепной башней татарской шахини. Хитрый хан Казанского ханства не пустил просящих защиты в ворота крепости, но обещал подмогу, разрешив постой на ханских землях. Стали раскольники обживать новые земли вокруг Казани, соблюдая свои обычаи и нравы.

Как бы то ни было, но дорого обошлось татарское гостеприимство беглым русичам. Молодые шайтаны, потешаясь, насильничали русоголовых молодок. Началось великое кровосмешение. Татарчёнки стали появляться в раскольничьих семьях. Диавол не оставлял в покое страдальцев за истинную веру.

Опять нашептали Грозному царю о кознях Казанского хана: о дерзких набегах на Русские земли, об укрывательстве раскольников, о хвастовстве победить Русского царя. Не стерпел Грозный царь постыдной хулы и решил прогнать прочь наследие Мамая с исконно Русских земель. Подошли несметные царские ратники к белокаменным стенам. Впереди Илья Муромец с дружиной богатырей — началась великая сеча. Не устояли басурмане.

И опять тронулись изгнанники прочь. Упрямые двоеперстники со скарбом, скотом, женами и малыми детишками опять потащились навстречу утреннему солнцу, к богу, к свободе — подальше от Грозного царя. Потянулись обозы через нехоженые леса и болота, через реки и протоки, сопровождаемые воем несметных волчьих стай, мимо гиблых болот с разными гадами и вороньем. Путь страдальцев отмечался свежими могильными холмиками страдальцев за веру.

Шли они долго, обдуваемые свирепыми ветрами и снежными бурями. Наконец, дошли до светлой и быстрой речушки, прозванной Сылва, что у града теперешнего Кунгура. Переправились на другой берег и встали табором у высочайшей горы. Пока отдыхали мужики, шустрая малышня нашла щель под горой, и разнеслась молва до изможденных отцов и дедов о несметных богатствах, хранимых в горе. Ахнули староверы, увидев в свете факелов бриллианты на стенах и сводах пещеры. Начали сгребать цветастые и сверкающие бриллианты деревянными лопатами в мешки, вытряхивая из них жалкий скарб.

Богатства-то сколько! На всех хватит. Но тут налетели подземные хранители пещёр — летучие химеры. Долго отбивались мужики от «исчадий ада». Ночью весь стан храпел и стонал от усталости. До полудня спали счастливые переселенцы.

Припекло солнце-ярило, и из мешков с бриллиантами потекли ручьи, как слезы младенцев. Мужики не верили своим глазам: ночные сверкающие сокровища исчезали на глазах. За какие грехи посылал Господь им такие испытания?

И опять скрипят колеса, плачут малые дети. Все выше поднимаются люди. Впереди седые горы Урала — великана в сиреневой дымке.

И настал тот день, когда взору изможденных страдальцев за веру, увиделось зеленое море-океан необозримых просторов тайги. И пали все на колени, подняв руки к Господу Богу, целовали землю и плакали от счастья. Вот она наша обетованная земля! Пронесли все испытания на костях, сохранив образ святой божьей матери — древнюю икону, которую собственноручно окрестили казанской, а хранителей ее прозвали «Казанцевыми».

Вот почему мы, русичи, прозываемся Казанцевыми.

Передохнув, разделился обоз — одни стали спускаться с хребта к речке Пелым, а другие поехали вдоль гор на юг.

Детвора больше любила сказки деда Архипа из жизни лесных зверей, с которыми общался дед на пасеке. Дед учил детей разговаривать с ними и рассказывал им о целебных травах.

Последний перед поездкой на ярмарку рассказ старого любимца ошеломил всех. Как обычно дед Архип начал с присказки о бродячих лесных духах, таинственных чащобах, о нехоженых тропах. Затем дед стал рассказывать о неожиданной встрече с кочующими оленеводами, во главе которых стоял старый шаман, который кое-что понимал на нашем славянском просторечье. Временное их стойбище расположилось невдалеке от дедовой пасеки и, конечно, словоохотливый старик быстро наладил добрососедские отношения, распивая крепкий чай с духовитым дедовым медом. Много было переговорено у костра в прохладные предосенние вечера. Крепко подружился дед Архип с важным шаманом, который на прощание подарил ему бесценный родовой амулет со старинного ритуального одеяния. Амулет невзрачного сероватого цвета в виде отполированного сердечка с отверстием посередине. Но чудодейственные его свойства заворожили старика. Амулет оживал, когда его клали на гладкую поверхность, и не затихал до тех пор, пока его носик не установится как стрела по направлению к яркой Полярной звезде. Поведал старый шаман о том, что второе такое сердечко он одел на шею внучке перед расставанием.

Побледнела Парася, когда старик положил подарок на стол, и все увидели, как сердечко вдруг забеспокоилось и повернуло носик прямо в девичью грудь, где ответно зашевелился ее таинственный семейный спутник.

Вот так дед! Воистину он «божий человек», — широко перекрестился отец Александр. Сам бог соединяет сердца молодых, подумала мать, когда дед Архип надел на шею Алешке бесценный подарок.

Свадьба Параси и Алексея прошла весело и празднично для всех. Даже Казанцевы из дальних староверческих скитов и хуторов прибыли с желанными подарками.

Большим подарком для новобрачных было решение родителей и братьев взять их в предстоящую поездку на знаменитое «торжище» — Ирбитскую ярмарку, приготовления к которой уже начались.

Василий

Яркий солнечный свет чуть-чуть пробивался через зашторенное больничное окно, что немного скрашивало унылую обстановку палаты. Была весна 1997 года, дед Игорь уже практически не вставал с больничной койки, он умирал, это было ясно всем, находившимся в палате, включая его самого. Но в отличие от других дед Игорь не испытывал какой-либо жалости к себе, хотя ощущал исходящую от собравшихся родственников жалость по отношению к себе. Он был спокоен, так как уход из жизни он считал естественным событием, к которому готовился всю жизнь, и прекрасно понимал, что это рано или поздно произойдет. Эту мысль он пытался донести и до близких, но им это было не понять, и он это тоже прекрасно понимал. Оставалось просто ждать, он уже сделал всё что мог, единственное, что его мучило — это всё нарастающая боль, которая раздирала его изнутри. Как старый солдат, он не показывал никому, что он страдает, ведь он и так уже причинил столько страданий жене, сыну и дочери, которые по очереди дежурили у него в палате. Ладно, хоть внука его не заставляют слишком часто сидеть с ним, подумывал дед Игорь, ему ещё рано задумываться о смерти, о которой неизбежно начинаешь думать, находясь рядом с умирающим человеком. Об этом он просил родных, и они понимающе шли ему навстречу, хотя Артём все равно почти каждый день приходил к нему, хоть на несколько минут он считал необходимым посидеть и поговорить о том, о сём с дедом. Надо отдать должное, эти беседы действовали на деда Игоря не хуже обезболивающих, которыми пичкали его врачи, и он естественно радовался каждому приходу его любимого внука.

В этот раз Артём пришел часов в пять вечера, и так получилось, что собралась вся семья вместе. Он подсел к нему поближе на табуретку и что-то увлеченно рассказывал, скорее всего, о том, как он учится или об увлечении компьютерами, деда Игоря это мало волновало, но он делал вид, что внимательно слушает и даже что-то говорил в ответ, украдкой наблюдая, что делают остальные в палате. Видно было, что родственники беседуют о чем-то семейном, не обращая внимания ни на него, ни на Артёма. Тогда он решился начать разговор о том, о чём уже давно собирался сказать внуку.

— Артём, — вдруг тихо прервал монолог внука дед, — я тут пока валяюсь в больнице, делать мне особо нечего, телевизор надоел, от книг быстро устаю, да и вообще, надо бы уже закончить…

— Ты чего, дед? — Артём встрепенулся.

— Тише, тише, — дед взял за руку Артёма и покосился на остальных. Вроде никто на них не обращает внимания, — Помнишь, я тебе рассказывал про то, откуда наш род, про скит у реки Пелым, про Ирбитскую ярмарку, и что собирался написать всё это?

— Ну, деда, я помню, конечно, а чего вдруг ты вспомнил?

— Вот, — с озорной хитрецой взглянул на Артёма дед Игорь, — я закончил, ну написал всё, что мог вспомнить. Получился, прям роман какой-то, хе-хе… Ты тут говорил что-то про компьютеры, да?

— Ну да, деда, я же тебе и рассказываю…

— Подожди, Тёма, я попросить тебя хочу. Ты бы набил мои наброски на компьютере-то. Осталось бы всё, что вспомнил я, в памяти… И распечатай потом, а то так читать, что я написал, тяжело. Будет время свободное у тебя, — дед Игорь с этими словами взял с тумбочки кипу бумажек и стал совать их Артёму, — на, вот возьми.

— Ну конечно, деда, вот ты о чём! Конечно набью, — стал торопливо говорить Артём, взяв листочки и рассматривая их.

— Ну вот… Почитай тут вот, что смог вспомнить, да и писать тяжеловато, хе-хе…

— О чём разговор! Конечно почитаю, очень интересно! И набью, не беспокойся. В компьютере всё сохранится, надо будет, сколько угодно раз распечатать можно будет.

— Хорошо, — дед с облегчением вздохнул, прищурил глаз, украдкой глянул на родственников, и чуть слышно проговорил, — Тёма, вот тебе ещё одна штукенция, хе-хе… Пусть у тебя будет. Когда надо, она тебе пригодится, — он с этими словами взял руку Артёма и вложил в ладонь что-то металлическое продолговатое.

Артём попытался взглянуть на этот предмет, но тут на них обратили внимание, и дед поспешно сжал его ладонь, посмотрел ему в глаза и прошептал, — Убери в карман, потом посмотришь.

Дед умер через пару дней, на первое мая. Бабушка, убитая горем, всё приговаривала: «Взял Берлин, ох-охо-хо». Приказано было взять фашистскую столицу к Первому Мая — празднику Труда, и превозмогая всё, наши деды и прадеды выполнили приказ. Это уже позже день победы официально сделали девятого мая. Так и дед Игорь — боролся за жизнь до последнего, старый ветеран, усилием воли дожил до очередной годовщины, и ушел…

Было пасмурно, небо заволокло так, что, казалось, солнца и не было никогда, а солнечные лучи — это нечто из фантастического бреда умалишенного чудака. Утро не ощущалось привычными органами чувств, лишь внутреннее чувство времени подсказывало, что пора бы уже и проснуться. Было воскресение, и можно было спокойно позволить себе поспать дольше обычного. Артём проснулся весь в холодном поту, бешено вращая по сторонам глазами, вскочил с кровати и заметался по комнате. Он ещё был под впечатлением увиденного во сне действа, в голове тревожно пульсировала мысль о том, что он чего-то упустил, что-то потерял навсегда. Постепенно мозг вернулся к действительности, Артём стал успокаиваться, приходить в себя, и стал вспоминать всё, что с ним происходило накануне и во сне вот только что.

Случайно его взгляд скользнул на тумбочку, и там его внимание привлёк тускло блеснувший предмет. Артём сфокусировал взгляд, и понял, что это. Это сделанное из темно-серого металла сердечко, которое перед смертью подарил ему дед Игорь. Что это такое Артём так и не успел выяснить у него, дед умер, так и не объяснив ничего. Много раз Артём потом пытался понять, что это за предмет, но разобрался лишь в одном. Металл, из которого был сделан амулет, обладал магнитными свойствами. Если положить его на ровную гладкую поверхность, сердечко начинало колебаться вокруг оси, постепенно останавливаясь. Острый носик сердечка показывал всегда строго на север, или, если поблизости были металлические предметы, то по направлению к ним. Немного позже, когда Артём прочитал дедовы записи, разобрался в их последовательности, и набрав текст в компьютер, он узнал откуда этот амулет. Вообще-то вещица было довольно древняя, и когда-то принадлежала старому шаману, который подарил ее давным-давно его прадеду — Архипу Казанскому. И было таких сердечек две штуки, второе сердечко принадлежало его прапрабабке Прасковье, как потом выяснилось, дочери этого шамана. Какое из этих двух сердечек у него, он не знал, и спросить было не у кого, дед Игорь никогда никому про это не рассказывал. Возможно он хотел всё что знал изложить в записях перед смертью, да не успел. А может быть он просто и не знал ничего более того, что было всего два амулета, один у деда Архипа, другой у Прасковьи, и что оба когда-то принадлежали шаману. Один из них остался в семье деда Игоря, и тот в своё время получил его от кого-то из родителей, дедов или бабок, и он хранил его всю жизнь, пока не понял, что путь его на Земле подходит к концу, и надо бы передать амулет внуку по наследству.

Теперь внук Артём хранил его, а после такого сна, ещё и стал задумываться над тем, что этот амулет имеет какое-то важное значение в его жизни. Вот что он держал в руке во время какого-то обряда, который ему снился. Амулет связывал его с каким-то другим, совершенно с другими свойствами, миром, в который Артём так испугался во сне отправиться. И в конце ему приснилось, что это некий «Знак», его отличительная метка в мире и в этом и в том. И с помощью Знака он может переходить между ними. А ещё про Знак было написано в объявлении, которое заставила прочитать его накануне странная женщина. Что там было написано? Несмотря на то, что Артём не придал особого значения событиям прошлого дня, надпись на клочке бумаги, криво приклеенном на информационном стенде у входа в университетский корпус, отчетливо предстала перед его мысленным взором.

Поразмыслив немного, Артём решил пойти по указанному в объявлении адресу и взять с собой амулет. Он быстро собрался, наспех что-то съев и запив это что-то чаем, выбежал из дому. На улице было мерзко, такое ощущение, как будто в облаке, мелко моросящая водяная взвесь окутала парня моментально с головы до пят. Но Артём не ощущал совершенно какого-либо дискомфорта, он быстро шёл по унылым улицам, кутаясь в куртку и набросив на голову капюшон.

Идти было недалеко, но из-за плохой погоды Артёму было тяжко, да и выпитое накануне определённое количество пенного напитка сказывалось на его физическом состоянии, в связи с чем, пробираясь сквозь туман и мелкую морось, обливаясь потом, Артём проклинал ту минуту, когда согласился с Женькой идти пить пиво. Артём вышел на улицу Цвиллинга, а по ней ходили трамваи, а от того места где он был сейчас, до дома, указанного в объявлении, было всего-то пару остановок, но идти дальше желание совсем улетучилось, и поэтому Артём решил воспользоваться общественным транспортом. Он подошел к трамвайной остановке, и стал внимательно вглядываться в даль, не идёт ли трамвай? Пока он ждал трамвай, в его отравленном дешёвым пивом и ночными кошмарами мозгу зародился червь сомнения, и стал всё настойчивее точить то уверенное упорство, с которым Артём выбежал в моросящее утро несколько десятков минут назад.

— Было ли вообще это объявление-то? — зудел червяк гнусавым вкрадчивым голосом, — с чего ты вообще взял, что туда стоит идти?

— Ну как же, я же собственными глазами видел листочек, где написано, что надо идти по адресу Цвиллинга, 51 со своим знаком! — затравленно огрызалось сознание Артёма, всё ещё находящееся в шоке от пережитого во сне.

— Да пить меньше надо! И курить! И всякие бабы с объявлениями мерещиться будут меньше, — жёстко заявил червяк, а дальше сменив тон на таинственный, — а вдруг это разводилово какое-нибудь? Секта?! Притон наркоманский?! Вляпаешься ведь, Тёма!

— Не может быть! Во сне мне всё прояснили! Я же отчетливо понял, что дедово сердечко — это какой-то знак, талисман, ну или как-то так, в общем средство соединения моего сознания с тем непонятным миром!

— Да что ты вообще мог соображать, Тёма! Ты ж напился до чёртиков, — уже не стесняясь, громко заявил червяк, — Какой на хрен знак! Закусывать надо было!

— Нет, нет, нет! Я если сейчас не разберусь, то потом буду жалеть всю оставшуюся жизнь, что не сделал этого, — уже более вяло отбивалось сознание, поддаваясь на нравоучения червяка.

— Бабу тебе надо, Тёма, бабу! — вдруг заявил червяк, отвлекаясь от темы, — не ту, с объявлением, а молодую смазливую тёлку, с которой у тебя будет СЕКС!!! А не эта беготня по утрам с бодуна по дождю и лужам.

В ответ на это из-за далёкого угла, видневшегося вдоль улицы с остановки, где уныло спорил сам с собой наш горемыка, вывернул и покатил в нужном направлении долгожданный трамвай.

— Ну вот, теперь я быстро доеду до места. И хватит сомневаться! — резко сказал сам себе Артём, и стал ждать, когда трамвай докатится до него, уже без всяких сомнений.

Прошло минут пять, и Артём выпрыгнул из уютного трамвая в серую промозглую мглу, но уже совсем недалеко от цели путешествия. Практически вприпрыжку, а именно так пришлось преодолевать многочисленные лужи по пути, Артём преодолел последние метров сто до означенного в объявлении адреса. Указанный в объявлении дом был необычный, странный какой-то. Его архитектура разительно отличалась от окружающих его зданий. Повсюду ровными безликими грядками выстроились вдоль улицы пятиэтажные серые «хрущёвки», а этот домик как будто разрезал реальный мир аккуратной кладкой из тёмно-красного кирпича, двухэтажным диссонансом и буржуазно-мещанской оградкой из кованных прутьев и кирпичных столбиков. В целом вид дома должен был явно выделять его на фоне всего окружающего, но удивительно было то, что несмотря на его оригинальность, дом был настолько незаметен, что Артёму пришлось довольно сильно поднапрячь мировосприятие, чтобы заставить мозг распознать цель путешествия. Его взгляд перескакивал с хрущёвки номер пятьдесят три на точно такую же хрущёвку номер сорок девять, и между ними напряжённо искал такую же хрущёвку номер пятьдесят один. Усилием воли Артём остановил взгляд на кирпичной двухэтажке, и заставил себя увидеть адресную табличку на ней. Ощущения были точно такие же как давеча, когда он вдруг увидел объявление, на которое никто, включая его, никакого внимания не обращал. Вроде оно вот, перед глазами, но мозг никак не фиксирует этот факт.

Артём чуть ли не голосом сказал сам себе: «Вот дом номер пятьдесят один!». И пошёл к кованой калитке. Он был совершенно уверен, что калитка закрыта, и, если там нет звонка или какого-нибудь переговорного устройства, он просто развернётся и уйдёт. Навсегда. Выкинет всю эту чепуху из головы, извинится перед червяком, согласится с его доводами и впредь пообещает всегда слушаться его советов.

Калитка и правда была заперта, по крайней мере, когда Артём подёргал её рукой, она не подалась, каких-либо панелей домофона не было, поэтому Артём уже почти повернулся, чтобы уйти, как вдруг его остановил голос.

«Чего тебе?» — пульсировал нетерпеливым вопросом голос, казалось прямо в голове.

— Здрасте, а… — попытался быть вежливым Артём.

«Молчи! — опять разлился голос в голове, но уже с добавлением злобной нотки, — заткнись, просто думай.»

«Хорошо.»

«Вот так-то лучше, — буркнул голос, и тут же с напором повторил первый вопрос, — чего тебе надо?»

«Я по объявлению.»

«…»

«Вчера ко мне подошла женщина, показала объявление, в котором указан этот адрес, — затараторил мысленно Артём, несколько раз пожалев, что вообще пришёл сюда, — я не знаю, просто любопытно.»

«Пшёл вон!»

Замешательство и смущение Артёма стало проходить, а вместо этого накатила злость. Какого чёрта! Он тащился сюда в этот мерзкий дождь, утром в воскресение, с головной болью от похмелья!

— Эй, какого фига?! — Артём подёргал за калитку.

«Не ори!» — прошипел гремучей змеёй голос.

— Да пошёл ты! Буду орать! Что за шутки? Это розыгрыш что ли? Где вы прячетесь? Скрытая камера — вот здесь, да?! Или вот здесь? Я как дурак, слушаю какую-то тётеньку, которая тычет мне в какую-то тупую бумажку на столбе, требует, чтобы я тащился по этому дурацкому адресу со своим знаком…

«Знаком?!» — воскликнул голос в мозгу у Артёма.

«Да, знаком. У меня есть знак, ну, амулет, а что?! Вот!» — и Артём достал из кармана дедово сердечко и стал показывать его калитке.

«Зайди. Быстро!» — рявкнул голос, и в ту же секунду что-то щёлкнуло, и калитка подалась.

Артём, повинуясь голосу в голове, быстро юркнул за калитку, соблюдая приличия, аккуратно закрыл её за собой, сделал пять шагов и очутился на небольшом крыльце перед массивной металлической дверью с выпуклым стеклянным глазком по середине.

— Покажи, — послышался из-за двери глухой мужской голос.

Артём молча поднёс амулет к глазку в двери, прошло секунд пять, послышалось открывание засова и дверь распахнулась. На пороге стоял седой старичок невысокого роста в расшитой русской рубахе, коротковатых полотняных штанах, из которых торчали босые ноги. Его волосы были немного всклокочены, что выдавало некоторую неожиданность визита раннего гостя для хозяина дома, куда привело Артёма странное объявление. Старик смотрел на Артёма, но глаз его видно не было, их скрывала тень от густых седых бровей.

— Заходи, — немного хрипло буркнул старичок через мгновение.

Артём юркнул мимо хозяина внутрь, лязгнула металлическая дверь, провернулись засовы, и тут же противная уличная сырость сменилась на приятный домашний уют.

— Василий, — коротко представился хозяин, повернувшись от двери к гостю.

— Артём, — также лаконично проговорил своё имя Артём.

Помолчали ещё немного, стоя в прихожей и внимательно разглядывая друг друга. Василий кивком головы указал Артёму, чтобы тот проходил в комнату. Неповторимое чувство абсолютного комфорта и спокойствия после суетного городского мелкого дождика вдруг обволокло утреннего гостя. Всё в этой комнате, начиная от незамысловатой мебели и заканчивая неповторимым приятным ароматом каких-то неведомых благовоний, располагало Артёма остаться тут навсегда, так приятно было находиться здесь. Особенно из всей обстановки Артёма, только что зябшего под мелким моросящим дождиком, привлек пылающий камин в противоположной от входа стене, и тот, не раздумывая и не спрашивая на то разрешения у хозяина, прошёл через всю комнату и сел в кресло у камина. Блаженно протянул руки и ноги к огню, чувствуя, как тёплая волна пробирает тело от кончиков пальцев на ногах до мокрой от дождя шевелюры.

— Ты что, шаман? — немного ошалев от наглости незваного гостя, с которой тот без приглашения уселся в его любимое кресло, заговорил старик.

— Шаман? С чего вы…

— Откуда у тебя шаманский знак?

— Шаманский?! — немного опешил Артём, — мне дед его отдал перед смертью.

— Дед — шаман?

— Мой дед — не шаман! Что вы всё заладили: шаман, шаман! Что вообще происходит? Вы кто? Это вы со мной разговаривали у калитки? Как вам удалось передавать голос прямо мне в голову? Вы что, телепат?

— Тихо, тихо, парень, успокойся, — хозяин мягко приблизился к Артёму, встал у камина, руки его вскинулись в успокаивающем жесте, — так что ты там у калитки про какое-то объявление говорил?

— Я и говорю, вчера стою у информационного стенда нашего универа, курю, никого не трогаю…

— Куришь? Хм… — хмыкнул старик, — ну ладно, ладно, продолжай.

— Вот, стою. Прихожу в себя после лекции, преподаватель я, экономику читаю первокурсникам. Вымотался как чёрт, стою, отдыхаю. Вдруг женщина, первый раз её вижу, по имени меня называет и прям-таки требует, чтобы я прочёл объявление. Показывает на стенд, там бумажка приклеена, с вашим адресом… что-то про интуицию написано. Ну и в конце прибавка, мол, не забудьте ваш знак. Я сначала не придал этому всему никакого значения, но сегодня ночью…

Артём помолчал, сопоставляя факты. Старик молчал, из-за того, что его глаз опять не было видно, было непонятно, смотрит ли он вообще на Артёма, или закрыл их и пребывает мысленно совсем в других материях.

— Дальше, — промолвил старик, подбадривая Артёма.

— В общем во сне мне привиделось такое, такое… — Артём не мог словами выразить, — ну в общем я понял, что знак — это дедов амулет, что это очень важная вещь для меня. И что ответы на все вопросы я получу, если пойду по адресу, указанному в объявлении. И вот я здесь…

— Инициация, — пробормотал старик и отвернулся к окну.

— Что, простите?

— Тебя прислали ко мне для инициации, — чётко проговорил Василий, потом помолчал, повернулся к Артёму и спокойно добавил, — будешь приходить сюда каждый день к 19–00. Не вздумай пропускать. Это в твоих же интересах. С этой минуты твоя жизнь сильно изменится… и моя.

— Что всё это значит?!

— На сегодня всё. Уходи. Я сам в замешательстве. На все вопросы я тебе отвечу завтра. Ты должен быть здесь у меня в 19–00 завтра, понял?

— Понял, — машинально ответил удивлённый таким поворотом событий Артём.

— Иди.

— Послушайте, а вы кто?

— Не понял, что ты сказал?

— Я говорю, вы кто такой? — с силой стал говорить Артём, — Нет, ну я конечно могу вам поверить на слово, и как бычок на заклание ходить к вам каждый день ради какой-то там «инициации».

Артём встал с кресла и в упор глядел на Василия. В нём опять вскипала ярость, его по природе своей бунтарская натура ни в какую не хотела принимать на веру слова старика. Он верить не мог, ему отчаянно требовалось понимать происходящее.

— Что за мистика такая? — продолжил свой монолог парень, пока старик молча и удивлённо разглядывал его, — Вы что, экстрасенс какой-то?! Что за шутки с голосом в голове? Вы обладаете даром телепатии, да? А эту женщину, которая по сути направила меня к вам, вы и её знаете, одна шайка что ли?

Старик молчал. Видно было, что он борется с гневом, но в то же время нарастающее любопытство не позволяло просто прогнать наглеца. Василий не хотел ничего объяснять, не в его привычках раскрываться перед людьми.

Повисла долгая пауза, нарушаемая потрескиванием головешек в камине. Артём не хотел вот так просто сдаваться, он прикоснулся к чему-то непонятному, неизведанному, к огромному миру, верхушка айсберга которого лишь приоткрылась ему в лице сумрачного и грубоватого старика. Интуиция подсказывала, что нужно обязательно настоять на своём, чтобы хоть чуть-чуть, хоть малую толику предстоящей неизвестности приоткрыть, и помочь логике дать хоть какое-то привычно материалистическое объяснение происходящему.

— Нет, — глухо проговорил старик и снова замолчал.

— Что, «нет»?

— Всё — нет. Это ответ на все твои вопросы. Нет, это не мистика. Нет, я не экстрасенс, — на этом слове Василий чуть заметно усмехнулся, — Нет, голос в голове — это не шутки. Нет, я не обладаю даром телепатии. И нет, женщина из твоего рассказа мне не знакома, и мы не шайка.

— Вы что, издеваетесь?

Дед вздохнул. Гнев куда-то улетучился, безразличие вновь привычно захватило власть над Василием.

— Послушай, э-э-э Артём, кажется? — смягчился голос старика, — Так вот, Артём, мне на тебя плевать. До того, как ты стал ломиться ко мне в калитку, я и не подозревал о твоём существовании, так что это не заговор, не льсти себе.

Артём хмыкнул.

— Далее. То, что произошло, и что произойдёт в скором времени ни хорошо, ни плохо. Это объективная реальность, с которой, хочешь того ты или я, или не хочешь, придётся жить. С таким как я, это должно было произойти рано или поздно. Вот ты пришёл ко мне, и это случилось. И не спрашивай меня что именно!

Видя, что Артём готовится прервать его каким-то новым беспокойным вопросом, немного повысил голос Василий.

— Знание придёт к тебе само, наберись терпения, так надо. Я не наставник, не учитель тебе. Я не гуру какой-то в вперемешку с сенсеем, — опять усмехнулся в бороду старик, — Не жди от меня нравоучений, наставлений на путь истинный. У меня нет иного выбора, не по моей воле судьба свела нас, но с тобой произойдёт то, что должно произойти. У нас ещё есть немного времени, до того момента, как совершится инициация, как я этот процесс называю. Поэтому я расскажу тебе об этой штуке то немногое, что сам знаю, из сочувствия что ли.

Василий пожал плечами.

— Но давай не сейчас! Приходи завтра в семь вечера, — с мягким нажимом в голосе стал завершать монолог Василий.

— Вот дерьмище, — совсем без эмоций проговорил Артём, — ну ладно, давай, дед, до завтра.

Старик улыбнулся, но улыбка показалась Артёму скорее зловещей, чем ободряющей, он отвернулся от странного старика и ушёл, не оглядываясь. А Василий подумал: «Силён пацан, чёрт возьми! Меня как будто всего жгло, пока он не ушёл. Да и леший с ним!» И мысленно махнул рукой.

Переход

Пустота… Нет ничего. Ни тьмы, ни света, ни звука, ни запаха. Бывает, ночью просыпаешься, открываешь глаза — и никакой разницы. Но через некоторое время понимаешь, что лежишь, ощущаешь спиной простынь, а телом одеяло. Головой — подушку, нос чувствует запах дома. Он настолько привычен, что мозг исключает его из внимания, но, когда всё остальное исчезает, ты начинаешь чувствовать дыхание жилища. А тут, вообще ничего нет, отсутствие пустоты, отрицание самого отрицания. Ощущение отсутствия всяких ощущений, и даже этого ощущения нет, потому что нечем ощущать. Нет органов чувств, рецепторов, способных воспринять что-либо, и передать в мозг для анализа.

Паника… Охватывает в один миг то, чего нет. И в то же время она реально ощущается. Мне говорили об этом. Паника придет, это неизбежно, я, дурак, не верил в это. Смеялся, думал, что уж со мной-то такого не будет точно. Что уж я-то точно справлюсь с ситуацией. Страшно! Я превратился в страх. Он стал материальным, если б было чем, я мог его потрогать, попробовать на вкус. Но нечем! И от этого ещё страшнее. Стоп. Мне про это говорили, я смеялся. Про себя конечно, виду не показывал. Таких людей надо воспринимать крайне почтительно и серьезно, иначе размажет по стенке на атомы, соберет в рулон, а потом расправит, и в рамку. Повиси-ка на стенке! Поэтому свое мнение лучше держать при себе. Подожди-ка, а что там говорили-то? Паника будет, а что потом? Или нет, говорили, что нужно сделать потом, как почувствуется ошеломляющий страх. Что ж там было…?

В комнате было уютно. Это, знаете, такое чувство, от которого хочется уткнуться в мягкий теплый плед, развалиться, полулежа в удобном кресле, предаться вялым размышлениям о том, как несовершенен мир, и какой замечательный человек я сам. Всё в комнате было необычно и непривычно. Артём только что мерз на улице, пробираясь по протоптанным множеством ног грязно-серым тропинкам среди менее грязных снежных куч. А вот он уже в тепле и полумраке, окруженный приятными запахами и звуками камина, какой-то старинной мебелью, плотно задернутыми тяжелыми шторами и вообще какой-то совершенно невероятной аурой хозяина помещения. Вся обстановка резко отличалась от того к чему привык Артём, и от всего остального мира. Здесь время одновременно и остановилось, и убежало куда-то немыслимо вдаль. Но при этой всей несуразице всё вокруг, включая совершенно невероятного хозяина — с виду старичка лет восьмидесяти, было абсолютно гармонично, как говорится, идеально вписывалось. Артём неотрывно смотрел на огонь в камине, но при этом краем глаза следил за плавными перемещениями Деда Васи — так он прозвал старичка-хозяина дома. Горящие угли с вырывающимися из их глубин язычками пламени завораживали парня, как, в общем-то, и монотонное бурчание старикана:

? И попрошу внимательнее отнестись к тому, что я сейчас скажу! После перехода ты столкнёшься с рядом не совсем приятных переживаний, как то: потеря всех ощущений, какого-либо понимания пространства-времени. Это никак не передать, и ты не поймешь насколько это тяжко до тех пор, пока сам не окажешься там.

Артём лишь мысленно ухмыльнулся, но старый чёрт всё равно заметил это, остановился, пристально посмотрел на Артёма.

? Я слушаю очень внимательно, дедушка,? встрепенулся Артём,? что посоветуете делать-то, как мне быть?

? Ты балбес, Артём! Чертовски самоуверенный бестолковый балбес,? старичок остановился и повернулся в сторону в миг напрягшегося собеседника. В полумраке комнаты не видно было, куда направлен взор старика, но Артём точно знал, он прямо чувствовал, как тот его сверлит глазищами. Он вообще не помнит, как выглядят эти глаза, старик всегда старался повернуться так к собеседнику, чтобы тот не видел их. Артём даже не мог вспомнить, а какого цвета у него глаза.

? Ты даже себе представить не можешь, как тебе повезло, что вожусь тут с тобой. Детский сад, честное слово! Со мной никого не было рядом, когда меня перекидывали. Просто инициатор с расстояния закинул меня чёрте-куда, даже не предупредив! Ну, просто, он решил, что пора, а заморачиваться объяснять мне, что да как, времени не было!

Артём не знал, куда деться от стыда, проклинал себя за секундную слабость. Он и впрямь не мог себе представить всю серьёзность предстоящего положения, и позволил себе расслабиться, хотя прекрасно знал, чем чреваты такие шутки со стариком. Было такое ощущение, как будто Деда Вася заполнил собой всё пространство вокруг Артёма, навис над ним, как неотвратимое нечто, грозно и безысходно. Уж чего-чего, а ужасу нагнать старикан умел, этого не отнять.

? Я даже не могу тебе описать, чтоб ты представил это состояние, потому что это представить невозможно! Нет ничего! И самого отрицания того, что нет, тоже нет! Это будет твоя первая мысль после перехода. Сознание в чистом виде! Не за что зацепиться или оттолкнуться, нет начала и конца, нет ни света, ни мрака. И вот когда осознание этого факта придёт, тобой овладеет паника, ужас, которого ты никогда не чувствовал и никогда не почувствуешь, если бы не предстоящий переход. Что ты тогда будешь делать, скажи мне, умник?!

Молодой человек предпочитал молчать, прекрасно понимая, что это скорее риторический вопрос, чем на самом деле старику интересно знать, что он собирается предпринять в этой ситуации. Он испуганно смотрел в то место, где должны были быть глаза старика, но их не видно было из-за тени, которой всегда пользовался старик, чтобы скрыть глаза. Дед сжалился в очередной раз над юношей, разжал мысленный кулак на горле и подумал: «Когда-нибудь моя жалость сыграет злую шутку с этим парнем. Всё-таки я какой-то мягкотелый инициатор, ничего не могу с собой поделать». Потом ухмыльнулся и отвернулся от Артёма. Тот немного перевел дух и стал намного более внимательно прислушиваться к вернувшейся к обычной интонации речи Деда Васи.

Итак, паника. Она есть, значит, есть точка отсчета. От нее надо оттолкнуться, чтобы нащупать мысленное равновесие. Так, уже не так страшно, значит, мы на правильном пути! Дальше что? Чтобы двигаться вперед, надо понять, что было позади. Что было до паники? Ощущение отсутствия ощущений. Неужели это Начало? Нет, что-то было ещё. Надо напрячься. Страх отступает под напором мыслительной деятельности, а результат её становится ощущением. Значит надо сделать следующий шаг — ощущение мысли, материализация мысли. Появляется ощущение Я — это то, что порождает мысль. Значит вне Меня — Не Я. Остается постигнуть Не Я и страх уйдёт или будет ещё только хуже? Появилось уже два ощущения: паника — точка отсчета, и окружающее Не Я. Сейчас возникнет Потребность. Вот оно! Любопытство. Лишь только страх сдал на чуть-чуть свои позиции, появляется оно — желание исследовать, изучать, познавать. Это фундаментальное свойство сознания, то есть Я. Зацепимся за эту мысль, надо отвоевать у паники ещё немного пространства. Так, вот оно: время! Между паникой и любопытством есть разница, и паника первична, любопытство вторично. Значит, паника была, любопытство есть. У меня появилось прошлое и настоящее, я двигаюсь. Куда? Опять страх заставляет оцепенеть и ощутить себя. Возвращаемся к тому, с чего начинали. Паника — точка отсчета, дальше становится необходимым понять, что есть ещё. Я. Не Я. Масштабы Не Я неизвестны, даже как их измерить не понятно. Стоп, нельзя возвращаться к страху! Ну, сколько можно? Никто не заставляет осознать всё сразу. Прошло лишь мгновение, поэтому торопиться не надо, времени достаточно, чтобы всё понять. Надо познавать постепенно, пошагово. Первый шаг сделан, теперь идём далее. Впереди неизвестность, и поэтому страх. Как познавать Не Я? Надо вернуться назад во времени, может быть там я найду ответы? До ощущения отсутствия ощущений что-то было? Должно было быть! Ведь понимание, что ощущения ДОЛЖНЫ БЫТЬ, есть! В следующий миг произошло нечто невообразимое, как будто хлынул яркий поток света. Этот поток лился отовсюду и устремлялся в одну лишь точку — Я. Точка поделилась пополам, их стало две, потом каждая из двух раздвоилась, и так дальше, дальше, дальше. Как бы по кирпичикам Я стало строиться в огромную махину, которая стала требовать системы. И появилась Система. Появились понятия причины и следствия, пространства-времени, целого и его частей.

Резко наступила Темнота, потом пропали ощущения. А до этого была комната с плотно задернутыми шторами, треск камина и удобное кресло. Артём осознал всё: кто он, что с ним было, причину происшедшего. Дед Василий расщепил его энергетическое тело, перепрограммировал для него пространство-время, и отправил туда, где оно сформировалось в своей основе. Где и когда это происходило, не знал даже он — инициатор, обладающий властью над тонкими материями. Старик «отпустил» сущность Артёма, и она уже самостоятельно нашла точку «появления». Теперь Артёму предстояло выяснить, как и когда, при каких обстоятельствах появилось его энергетическое Я. Это и есть инициация. Познав все процессы рождения, тонкоматериальная сущность Артёма получит возможность ощущать и понимать физику тонкого мира. А когда Артём познает законы тонкого мира, он сможет их осознанно применять, а то и манипулировать ими, как это умеет делать Деда Вася.

Дед Василий родился в 1920 году в маленьком российском городке, название которого настолько незначительно в рамках мировой и в частности российской истории, что и не представляется необходимым вспоминать. Его способность воспринимать тонкий мир была замечена совершенно случайно проезжавшим мимо двора, где играл с другими детишками десятилетний Вася, инициатором, который даже не придал особого значения этому факту. Но один раз соприкоснувшись, его сущность навсегда оставила связь с сущностью Васи, и когда пришло время для инициации о нем вспомнили и почти бессознательно осуществили переход. Кто это сделал, что при этом он ощущал, Дед Василий не знал, да и знать особо не желал. Никаких чувств по этому поводу он не испытывал, после инициации всякая связь с инициатором пропала, возможно человек этот умер вовсе. Но закинули его в высшей степени интересное место и время. Это неимоверно отдаленное будущее человечества, но, правда на Земле, никаких воспетых фантастами и вожделенных футурологами других миров Василию ощутить не удалось. А то, что удалось ему осознать и понять, похоронено так глубоко и так накрепко в памяти у Деда Васи, что никому из живущих в прошлом и поныне неизвестно. Сам он ничего не рассказывал, да и вообще старался об этом не думать. Но все поступки, отношение к окружающему продиктованы знанием о грядущем. Сам того не осознавая, он действует под влиянием путешествия в будущее, что для современников всегда выглядело и выглядит, мягко говоря, странно. Из-за этого Василий часто встречался с непониманием современников, что в свою очередь привело к некоторой отстраненности от окружающего настоящего мира, и даже иногда Артём чувствовал в нем какую-то ужасную всепоглощающую тоску, как будто, Дед лишился чего-то навсегда, о чем продолжает думать и мечтать. Весь его быт и вообще окружение какое-то особенное, как будто продумано на два-три шага вперёд, одновременно удобное и ненавязчивое. Артём лишь мог догадываться о том, с чем столкнулся Деда Вася в переходе, но то, что он пережил сильнейшее потрясение, он был уверен на все сто. А тот никогда не отвечал на вопросы, касающихся тех событий, уводил в сторону разговор, если был в хорошем настроении, или резко обрывал разговор, если был не в духе. При инициации каждый человек получает особо чувствительную точку на теле, через которую он так сказать «смотрит» на тонкий мир. Некоторые это энергетическое око называют «третий глаз». У Василия таких точки две, и расположились они прямо там, где у него глаза, поэтому ощущение реального мира у него сливается с ощущением тонкого мира. К такому положению Дед Василий так и не привык, двойственное восприятие мира, причем, одновременно (ведь глазами мы воспринимаем около 70 % информации) до сих пор даётся ему крайне тяжело. И особенно тяжко это переносить в общении с людьми, так как общение на тонком уровне идет через глаза собеседника, а такое общение далеко не всегда желаемо и вообще-то приятно. Чувствующему энергетические сущности или тела собеседника вовсе не всегда это хочется чувствовать, и делает он это только в силу той или иной необходимости. Дед Василий никогда не смотрит собеседнику в глаза и не показывает глаз, для него это слишком тяжкое испытание, и просто так бесцельно влезать в тонкий мир собеседника Дед не испытывает ни малейшего желания. В такие моменты открываются энергетические каналы, энергия может уйти к собеседнику или наоборот. Такие процессы трудно контролируемы, поэтому Василий прячет глаза.

Артём, или то, во что он теперь превратился, судорожно искал способы познать окружающий мир. Само по себе сознание в чистом виде не предполагает наличия каких-либо рецепторов, способных передавать информацию извне. Но Дед Василий говорил, что сознание будет неотделимо от тела какого-то реального человека, с которым и будет взаимодействовать Артём во время инициации. Это должно занять некоторое время, в течение которого сознание Артёма будет помещено в другого человека. Этот кто-то вообще-то и есть виновник инициации тонкого энергетического тела Артёма. Фактически он должен присутствовать при «родах» самого себя только на энергетическом уровне, а это в свою очередь спровоцирует его способности к дальнейшему развитию и совершенствованию.

Артём мысленно пошевелился. Есть! Сознание получило электрический отклик нервной системы человека, в тело которого он попал. Теперь Артёму предстояло разобраться в клубке откликов, что из них что. Какой отвечает за органы чувств — это первоочередной вопрос. Такие ощущения наверно возникают у любого человека, когда он рождается, но ведь никто из нас это не помнит, следовательно, осознанного опыта у человека не остаётся. Но где-то глубоко в подсознании, в подкорке эта информация есть, надо только ее задействовать. У Артёма дело осложнялось тем, что тело осталось совсем в другом месте и времени, и ему требовалось обратиться к подсознанию совершенно чужого разума. Дед Василий инструктировал его по этому поводу, что надо представить, как будто ныряешь, при этом глаза плотно закрыты. И когда достигнул дна, надо больно-пребольно удариться об него желательно головой. По сути, пока не почувствуешь «боль», человек не родился. А в случае Артёма, «подключение» к нервной системе другого человека, в чём-то поразительно схоже с рождением. Боль вообще всегда есть признак какого-либо движения, изменения текущего спокойного состояния человека. И теперь Артёму должно стать больно. Новые неприятные ощущения стали раздражать сознание Артёма, но информация, потоком вливавшаяся в сознание, несла столько интересного, что боль ушла на второй план.

Наконец информативных сигналов стало так много, что Артёму потребовалось их упорядочить по характеру ощущений, которые они порождали в нём. По сравнению с предыдущими состояниями Артём стал воспринимать себя как многоклеточное существо в отличие от той простейшей амёбы, что представлял собой после перехода. Временами Артём путался и начинал сначала, пытаясь разобрать природу тех или иных сигналов нервной системы хозяйского тела, в котором оказался. Им даже овладевало чувство безысходности этой затеи, ибо крайне сложно или почти невозможно разобраться в информационных потоках, когда не с чем сравнивать. Нужен некий фундамент, точка опоры, основываясь на которой, можно постигать и приобретать дальнейший опыт. Артём поменял тактику, стал анализировать не первый попавшийся пучок информации, а что попроще, что лежало на поверхности дна, в которое он упёрся в нырке в сознание человека-хозяина. И это сразу же дало результат, потому что самый простой опыт — первые ощущения человека после появления на свет. Появилось ощущение пространства и времени, потом ощущение «Я» и всего, что окружает — «Не Я». Потом как будто что-то щелкнуло, и на Артёма полился поток информации, который он мог уже воспринимать осознанно и делить на разные чувства. Он стал ощущать окружающий мир органами чувств человека, в тело которого «поселилось» сознание. Сначала этот поток лился непрерывно, и было сложно выделить главное, существенное, что-то, что заслуживало пристального внимания в тот или иной момент времени. Артём попробовал анализировать отклик каждого органа чувств по очереди, по отдельности. Так, он понял, что из них что: зрение, вкус, осязание, слух, обоняние. После этого он научился пользоваться в моменте времени каким-то одним чувством, оставляя другие в «режиме ожидания», то есть случись что, он бы сразу обратил внимание на важный сигнал, но до поры до времени, ненужная информация не отвлекала бы его от точки сосредоточения внимания. Постепенно Артём полностью овладел новым состоянием, ощутил себя в новом теле, подключился ко всем рецепторам, ему осталось самое главное — головной мозг хозяина, то есть аналитический центр тела. Но прежде Артём решил осмотреться, понять с кем он имеет дело, и что вообще происходит вокруг.

Хоза Лей

Ярко светило солнце. Оно заполняло всё вокруг, и, казалось, светило отовсюду, ослепляя Артёма, только что подключившего к своему сознанию зрение человека, в мозг которого он вселился. Несколько мгновений Артём привыкал к яркому свету, потом выделил место, откуда собственно и лился свет. Там было Солнце. Артём попробовал пощупать сознанием, что находилось вокруг этого яркого ослепляющего шара. Кругом белым бело. Снег! Всюду — ослепительно белый чистейший снег. Потом появилось ощущение присутствия ещё чего-то, что отличалось по цвету и форме. Но тут у Артёма сработала реакция на слух, который до этого был в режиме ожидания.

— А-а-а-а-а!!!

Непрерывный крик оглушал. Казалось, он никогда не прекратится, но всё ж таки орущему человеку не хватило воздуха, и он на мгновение умолкнул, чтобы передохнуть. Артёму хватило этой передышки, чтобы разобраться в ситуации, а потом крик снова возобновился. Это орало, прямо-таки, истошно вопило «Тело», как уже успел окрестить Артём того, в кого он вселился. Артём быстренько проанализировал состояние нервной системы, она оказалась в сильнейшем смятении. Страх парализовал Тело. Всякое могло происходить с человеком, в которого вселялся Артём, может быть его испугало что-то, может быть грозит опасность? Артём попытался мысленно оглядеться, но это движение сознания создало ещё большую суматоху в мыслях Тела, и крик стал ещё громче, постепенно превращаясь в хрип. Значит страх вызывал именно он, подключаясь к сознанию Тела. Поразительно, ведь Тело не должно ощущать вселение Артёма. Так говорил Дед Василий, хотя как-то не совсем уверенно. Да, он так и сказал, что скорее всего человек, в сознание которого на время поселится дух Артёма, ничего не заметит. Скорее всего! Вот здесь и кроется сомнение, дед не был до конца уверен в том, что Тело не почувствует Артёма.

Артём постарался сформировать какой-нибудь дружественный образ и передал его в сознание Тела. Вопли прекратились то ли от изнеможения, то ли, в самом деле, образ друга, который транслировал Артём, несколько успокоил взбудораженного человека. Артём мысленно вздохнул: Похоже надо устанавливать контакт с Телом… Деда Вася получается не полностью меня подготовил, придется адаптироваться и приспосабливаться, а может быть даже импровизировать. Так, ну посмотрим, а что ты, Тело, моё дорогое, скажешь на это? И Артём стал передавать Телу образ за образом, что в общем-то по сути выглядело как следующий разговор:

— Я — друг, а ты кто?

— А-а-а! Шайтан! Прочь! Уходи!

— Да успокойся ты! Я — не шайтан, не демон, не бес. Я — человек. Просто моё сознание на время будет соседом твоему.

— Я тебя боюсь…

— Не бойся, я просто побуду в тебе, а потом уйду. Навсегда. Я не причиню тебе никакого вреда.

— …

Артём понял, что Тело ему не верит и продолжает бояться. Ещё не ровен час начнёт причинять вред себе: биться головой обо что-нибудь, резать или колоть себя. Самое безобидное, если ущипнёт себя, или на глаза надавит. Надо как-то отвлечь Тело от рассуждений о том, что кто-то ворочается в голове. По всем ощущениям Тело — мужчина и довольно молодой… У Артёма промелькнула идея как отвлечь Тело от этих переживаний. В следующее мгновение он послал Телу образ самой сногсшибательной обнаженной девушки, на который только была способна фантазия Артёма. На секунду Тело замерло, а потом выдохнуло: О-о-ох!!! Похоже действовало. И Артём стал закреплять эффект, в следующую секунду он заставил образ девушки улыбнуться, мягко и ласково сказать:

— Привет! Ну скажи мне, как тебя зовут?

Телу нравилось. Тело конечно шокировано увиденным образом, наверняка ТАКОГО хозяин тела ещё никогда не видел — Артём постарался на славу. Тело стало посылать образ за образом уже совершенно другого — как-то совершенно безмятежного вида. У Артёма появилось ощущение чего-то длинного, потом почему-то появилось ощущение хвоста. Хм, что это должно значить? А! Длинный хвост! Длинный хвост? Артём был в замешательстве… Уж не переборщил ли он? А что если «длинный хвост» у этого человека это интерпретированный образ-реакция на половое возбуждение, вызванное чрезмерно сексуальным образом девушки? Артём с одной стороны немного устрашился произведенным эффектом, а с другой стороны даже почувствовал гордость за себя, что он на такое оказался способным. Надо как-то выкручиваться из создавшейся несколько щекотливой ситуации, но и воспользоваться моментом было бы неплохо. Наладить контакт с Телом не мешало бы, хоть и таким несколько экстравагантным способом. Под руководством Артёма образ девушки в голове у Тела ласково улыбнулся:

— Непонятно… Причем тут «длинный хвост»?

— Волк, — проплыл в сознании Артёма образ животного и окончательно сбил с толку.

— Меня зовут Хоза Лей, — уже голосом сказало Тело, и голос уже не дрожал и не срывался в визг, а был хоть и слегка удивленным, но вполне уверенным. И снова в сознании Артёма стали появляться образы длинного хвоста, потом волка, потом человека. И тут до Артёма дошло — у Тела есть имя — Хоза Лей, но это не просто имя, это скорее прозвище или кличка. Дело в том, что до того, как Тело произнесло своё имя, Артём, подключившись к слуху Тела, прекрасно понимал, что оно говорило, а вот имя — нет. Поэтому сознание перешло на образное восприятие. Тело говорило по-русски! От этого Артём мог спокойно понимать слова, произносимые Телом. А вот имя — не русское, более того, оно кое-что обозначало на родном для Тела языке. И обозначало оно, если дословно — длинный хвост, ну а всё вместе, как словосочетание, несло в себе образ животного — волка!

— Ты — волк? — уже сам Артём задал вопрос, сдёрнув пелену наваждения, и тем самым вернув Тело обратно на землю.

— Да не-е… Меня так прозвали — Хоза Лей, это на нашем, на вогульском обозначает волк. А так-то, на самом деле я — Иван.

— Иван? Так ты — вогул? Манси, что ли? — достал Артём из глубин памяти когда-то слышанные от деда познания о северном народе.

— Ну да, я — вогул… Манси — это просто народ по-нашему. А русские нас вогулами называют. Я — крещённый вогул, и при крещении нарекли меня Иваном.

Артём мысленно почесал затылок. Вот оказывается, как — Иван, вогул, да ещё и крещённый. Это ж куда его, Артёма, занесло?

— А что ж ты сразу-то, Иван-вогул, мне Иваном-то не назвался, а? Причём тут волк, я не понял?

— Да я это… так… Ну прозвище у меня такое… а ты чего мне красавицей-то такой представился, эй ты, в голове у меня который! Ты-то, кто такой? — сначала смущенно бормоча, а потом с всё нарастающей агрессией в голосе стал восклицать Иван.

И тут у Артёма всё встало на свои места. Ах ты шельмец вогульский, мысленно заулыбался Артём. Увидал бабищу, слюнки потекли, сразу все страхи позабывал, да ещё и выпендриваться стал — Волком представился, ишь ты! Секс-гигант…

Забросило Артёма относительно недалеко, если сравнивать с Дедом Васей, которого при инициации судя по всему перенесло во времени на многие тысячелетия в будущее. Парню относительно повезло, он хотя бы что-то знал о том времени и месте, куда он попал. Более того, как оказалось, это место и время ему довольно подробно описывал его дед Игорь, когда рассказывал ему легенды и предания их рода. Судьба Артёма удивительным образом сплелась с жизнями его прародителей. Как в последствии выяснилось при беседах с Иваном-волком, он — тот шаман, с которым крепко сдружился Дед Архип, работая в тайге на пасеках.

Всю жизнь Ивана мучили какие-то непонятные видения и голоса в голове, в семье его считали странным, сторонились. В результате Иван вырос несколько угрюмым и даже иногда злобным человеком, за что и получил прозвище Хоза Лей — «длинный хвост», что на языке манси означало волк. К тридцати годам Иван окончательно бросил попытки как-то ассоциировать себя со своим родом-племенем, ушел в тайгу, построил себе хижину, стал вести уединенный образ жизни. Теперь он хотя бы не испытывал проблем с людьми, так как вокруг него на многие десятки километров попросту простиралась тайга с зверьём, птицами, в её реках и озерах рыбами, но не людьми. Но проблем, связанных с особенным, чутким восприятием мира, ему не удалось избежать, напротив, в уединении его дар окреп, пришло понимание многих необычайных ощущений, не связанных с реальным, физическим миром.

Так он стал шаманом. Странного отшельника так стали называть люди его племени, которые время от времени волею судеб так или иначе всё же пересекались с ним по жизни. Всё время, которое у него оставалось свободным от борьбы за существование, он тратил, как сказал бы современный человек, на медитации. С виду это так и выглядело — тело недвижимо, не подаёт каких-либо признаков бодрствования, а сознание носится где-то свободным духом. В конечном итоге Ивану это дало некоторые полезные свойства. В те редкие моменты, когда он встречал людей, он был им воистину полезен — мог лечить духовные и телесные болезни, потому что с помощью тонких миров видел истинные причины людских недугов, мог общаться с душами людей. Но он так и не научился жить в социуме, а после того, как понял, что он может и умеет, и сколько физических сил это отнимает, вообще стал избегать каких-либо контактов с людьми. Единственного человека, которого он хоть как-то мог вынести на некоторое время, Архипа, уже далеко немолодого старовера из-под Казани, Иван иногда навещал на пасеке, которая располагалась относительно близко от его уединенного жилища. Ему нравился этот старец, потому что он был всегда в хорошем расположении духа, у него не было болезней ни физических, ни душевных. Да и мёд он делал отличный, и Ивану в его кисло-унылой жизни сладеньким медком полакомиться шибко хотелось. Дети Архипа уже давно встали на ноги, обзавелись детьми, жена умерла, в общем-то он тоже был в какой-то степени отшельником в летний период, когда пчёлы собирали ему мёд. Зимой же он перебирался в скит, к детям, там нянчился с внуками, чем мог помогал родственникам выжить в этом суровом таёжном крае.

Когда Артём с изяществом слона в посудной лавке ворвался в сознание вогула, тот сидел в своей хижине, лениво пожёвывая опостылевшую строганину, которой он питался уже всю зиму, изредка позволяя себе разнообразие в виде запаренного овса. Иван обдумывал результаты ночного путешествия в тонкий мир, ощущая одновременно сильное любопытство и страх перед неизведанным. В этот миг он почувствовал, что в сознании буквально кто-то ворочается, как будто одна из тех неведомых теней из ночного транса очутилась прямо в голове. От ошеломляющего ужаса Ивана подбросило вверх так, что он пребольно ударился о низкий потолок своего скромного жилища. Вогул закричал изо всех сил, стал метаться из стороны в сторону, но ощущение присутствия потустороннего существа в нем не проходило. С безумным воплем дрожа всем телом Иван выскочил из хижины в чем был на снег. Когда он немного поуспокоился, во многом благодаря хитроумной выдумке Артёма, его уже от мороза и испытанного потрясения просто колотило. На дворе шёл март месяц, зима лишь по календарю закончилась, а в тех суровых краях и намёка не было, что скоро весна, разве что дни стали равны ночи. В общем надо было убираться с мороза в жилище, к очагу, греющему тело и душу безумно длинными зимними днями и ночами, которые крайне трудно отличить друг от друга на Северном Урале.

Сквозь малюсенькое оконце, которое вместо стекла представляло собой кварцевую пластину, вмурованную в стену, сложенную из каменных валунов, в уныло-убогую внутренность хижины задорно просачивался весенний солнечный луч. Немного придя в себя после перенесенного потрясения и холода, Иван постарался сосредоточиться на этом луче, ибо солнце всегда для него было символом надежды и уверенности.

— Длинный Хвост, — обратился Артём к Телу, — ну, ты как, дружище?

— Уже лучше, — абсолютно спокойно ответил вогул.

— Ты не должен был заметить моё присутствие у тебя в сознании.

— Кто ты? И почему ты залез ко мне в голову? Это потому что я вижу тени? Я навлёк на себя кару, потому что увидел недозволенное?!

— Узбагойзя, — Артём послал в сознание Тела образ лемура с полуприкрытыми огромными глазами, являющегося в широких массах пользователей Интернета образом спокойствия и безмятежности. Тело опять напряглось от увиденного, и Артём начал чувствовать накаты паники. Он понял, что немного поторопился со своими шуточками, и надо срочно исправлять ситуацию.

— Вогул, запомни раз и навсегда. Во-первых, я тебе не враг! Во-вторых, не думай, что ты какой-то особенный, я не специально именно тебя выбрал. Почему я здесь, надо разбираться ещё. Я в таком же недоумении, как и ты. И вообще, хуже, чем сейчас тебе точно не будет, — Артём мысленно предложил вогулу оглядеться по сторонам. Между тем, окружающая обстановка жалкой лачуги производила крайне удручающее впечатление, — Посмотри вокруг, Хвост! Ну как ты живёшь! Бабу тебе надо, бабу!

Иван ошалело повиновался призыву и посмотрел по сторонам. Потом до него дошел смысл последних слов Артёма, — Такую, как ты мне показывал?

— Какую? Чего я тебе показывал? А! Эту… Ах ты шельмец! Раскатал губу, — посыпал на несчастного вогула Артём непонятными образами, — Нет, дорогой мой, куда тебе… Любую, Ванечка, любую, которую ты сможешь найти в этом Богом забытом крае, и которая хоть чуть-чуть тебе понравится, — мысленно улыбнулся Артём, — И вообще, о каких тенях ты мне толкуешь? Ты что, видишь что-то особенное, чего другие люди нет?

— Я с детства мучаюсь видениями. Из-за этого мне пришлось покинуть родное племя, потому что меня считали странным и сторонились. Я всегда чувствовал себя изгоем, и когда немного окреп, сбежал в тайгу от них от всех.

— Что конкретно ты видишь? — не на шутку заинтересовался Артём.

— Если смотрю на человека, вижу его второе тело, а рядом почти с каждым человеком стоит тень. Это выглядит как тень, но, если приглядеться, или ночью, когда дневной свет не мешает, это уже не тень. Это нечто переливается разными цветами, как ограненный алмаз на свету.

«У-у-у, да ты экстрасенс у меня», — подумал про себя Артём, — «Вот почему ты меня ощущаешь!»

— А что ты такого недозволенного увидел, друг мой? — задал вопрос Артём как бы «вслух».

— Когда я сбежал от людей, у меня появилось много свободного времени, чтобы развивать и совершенствовать способности. Несмотря на страх, любопытство пересилило, и я стал большую часть времени посвящать погружению в это состояние… Я не знаю, как его назвать, — потом немного подумал и вдруг выдал, — И бардак кругом — это не из-за того, что я неряха. Просто мне не до этого всего сейчас, мне нет дела до реальности. Я поддерживаю существование здесь, а живу там!

Только что оправившегося от перехода Артёма последние фразы вогула снова внесли смятение в душу. Он стал предпринимать лихорадочные попытки собрать всю информацию в хоть какую-то систему. И подумав о том, что хоть он сейчас и нематериальный, ему всё ж таки ближе и удобнее материальный мир, как некая точка отсчета, за которую можно зацепиться и оттолкнуться в дальнейших шагах познания.

— Так, давай по порядку, — мысленно собрал волю в кулак Артём, — сначала расскажешь про «Здесь», а потом постарайся объяснить мне, что такое «Там», хорошо?

— Хорошо.

— Давай.

— Что?

— Ну расскажи, что за местность, в которой ты… нет теперь мы обитаем.

И вогул, при крещении наречённый Иваном, по прозвищу Хоза Лей рассказал, что живёт он в лачуге уже третий год, рядом течёт река Пелым, на западе Уральские горы, на востоке бескрайняя тайга с болотами. Там кроме зверей и лесов никого почти нет. Ближайший крупный город — это Ирбит, где проходят пути купеческие, из-за чего там много людей, а в феврале, когда там проводится знаменитая ярмарка, людей видимо-невидимо. Но до города несколько недель ходу, так что там он не бывает. А за всю жизнь может и побывал там всего-то пару раз. Чуть севернее, вверх по реке начинаются владения его племени — манси, но они кочуют с оленями, постоянного стойбища не имеют. И с тех пор как он их покинул, с ними ни с кем не виделся, связь с ними не поддерживает. В сотне вёрст южнее, вниз по течению реки Пелым находится Казанцевский скит — пристанище большой староверческой семьи, выходцев из большого татарского города Казань. Когда Иван стал рассказывать про Казанцевых, Артём мысленно вздрогнул, уж так сильно всё похоже на то, что в своё время ему рассказывал дед Игорь про его предков.

Потом Иван рассказал, что летом совсем недалеко от его лачуги, верстах в пятнадцати — полдня идти вдоль реки звериными тропами — есть пасека, что там разводит пчёл старец по имени Архип, самый старый из Казанских староверов. Тут у Артёма окончательно утвердилась уверенность, что попал он именно в то место и в то время, про которое рассказывал ему дед Игорь.

Амулеты шамана

Только весной бывает такое солнце. Причём неважно где это солнце светит — горные ущелья или лесные равнины, холодные берега северных морей или поросшие пальмами бескрайние пляжи Юга. Во время пробуждения природы солнце светит надеждой, и это чувство беспокойным солнечным зайчиком дразнит и ласкает уставшую от зимней спячки душу. Тайга просыпалась птичьим пением, журчанием ручьёв, тёмными проталинами, на которых, если они освещались солнцем, уже появились нежные подснежники. Месяц апрель был на исходе, и в этом холодном северном крае наступила весна.

Целый месяц уже уживались вдвоем — два человека в одном теле — Иван, хозяин тела, и его незваный гость — Артём. Многое было обсуждено, многое рассказано друг другу. Оба соседа по телу лишь начинали постигать Путь познания и предназначения, и посему у них нашлось много общих тем. Артём оказался полезен Ивану в первую очередь в плане объяснения фундаментальных основ физики тонкого мира, познания о котором Артём в свою очередь получил от деда Василия. Вогулу не к кому было обратиться за объяснениями, за советом, но благодаря мощнейшим способностям и, что немаловажно, благодаря намного больше свободному времени, чем у Артёма, человека, живущего в информационный век, Иван обладал значительным практическим опытом. Более того, Артёму были крайне важны именно практические навыки, которые оттачивались у Ивана в борьбе за выживание, которую ведёт человек, живущий в лоне природы. Артём знал суть происходящих процессов, знал, как применить власть над тонким миром, но как добиться полезного результата не знал. Другое дело — вогул, иной раз не понимая, как он делает, он мог лечить, двигать предметы, управлять огнём, общаться с растениями и животными, видеть невидимое, ощущать неосязаемое.

Кроме того, они вдвоем не оставляли попыток найти объяснение произошедшему вселению Артёма в сознание Ивана. Насколько знал Артём, процесс инициации способностей, или обретение всей силы, дремлющей в сознании и душе, заключается в ментальном присутствии в момент рождения души или ещё какого-то сверхважного для него события в жизни тонкой сущности. По крайней мере дед Василий так и предполагал, когда поучал подопечного, полагаясь на собственный пережитый опыт инициации, когда его сознание окунулось в сознание другого неизвестного ему человека, из совершенно чуждой временной эпохи. Тогда он ощутил сотворение своего тонкого тела — души, и это лишь единственное, что удалось ему понять в тот момент. С тем человеком, в которого он вселился при инициации, он не общался, обсудить происходящее он ни с кем не мог. Только лишь очнувшись от шока уже в себе, дед Василий путём собственных умозаключений мог прийти к хоть каким-то выводам.

Несколько по-иному происходила инициация у Артёма. Его сознание на время инициации обрело тело медиума, выражаясь современным языком, а по воззрениям людей эпохи вогула Ивана, Артём вселился в самого что ни на есть шамана. Только этот шаман ещё до конца не понял, что он такое есть, и зачем оно ему нужно. Но при этом всё что происходило с ним, Артём мог хотя бы обсудить с другим человеком, причём довольно сведущим в вопросах устройства и понимания тонких миров. Артём всё время пытался понять, в чём же заключается суть инициации, и как должна зародиться тонкая сущность, душа, то есть. Он подозревал, что эти процессы как-то связаны с обстановкой, окружающей теперь его и вогула. Особенно смущал тот факт, что поблизости живёт дед Архип, и что Иван и есть тот вогульский шаман из его сказок, о которых Артём прочитал в записях деда Игоря.

— Длинный Хвост! — как-то вечером мысленно позвал Артём хозяина Тела.

Вогул, довольно урча, переваривал ужин, полулёжа у очага. С тех пор как у него в голове очутился Артём его меню резко изменилось. Артём буквально заставил его пересмотреть рацион, и вогул теперь питался настолько разнообразно, насколько это вообще возможно зимой в тайге.

— А? — лениво протянул Хоза Лей.

— Почему ты не шаман? Я имею в виду, ты по сути шаман, но таковым себя не считаешь.

— А почему я должен быть шаманом, с чего ты взял?

— Живёшь один, отшельником, общаешься с духами, входишь в транс, обладаешь способностями, которые недоступны другим людям… Дальше перечислять?

— Хм… Архип тоже меня шаманом называет. Но я не шаман! Видел я шаманов — обманщики они все!

— Знаешь, а я с тобой соглашусь, большинство из них скорее всего шарлатаны. Но ты взгляни с другой точки зрения. Шаман обладает властью над людьми, не так ли?

— Да, многие люди верят им. Видал я одного такого, хи-хи, шамана, — вдруг усмехнулся Иван, — дурак дураком, нёс такую ерунду.

— Что за шаман?

— Родители мои, когда поняли, что со мной что-то не в порядке, что я какой-то странный, решили показать меня шаману племени. Ягды его звали, как сейчас помню. Старый козёл ел какие-то грибы, растолченные в каких-то порошках, запивая водкой. Уж не знаю, что больше на него действовало: буйная фантазия или обилие водки, но в транс он входил так натурально, что мои бедные родители, да и все в племени верили ему безоговорочно, — тут Иван вздохнул и грустно добавил, — но я проверил, ни черта он не видел, транса никакого у него не было. Его тонкое тело спокойно спало в нём, как и у большинства людей.

— Но ты же сам говоришь, люди ему верили!

— Артём, наверное, ты ни вот на столько, — Иван поднял вверх правую руку и кому-то показал кончик пожелтевшего ногтя на мизинце, — не представляешь насколько уныла и однообразна жизнь вогулов! А тут такое представление: дым от каких-то куч непонятно чего, ритмичные удары в бубен, утробное мычание Ягды, его пляски, куча всяких амулетов, и всякое другое. Каждый из нас готов с благоговением воспринимать каждый жест, каждое слово шамана! Но только не я… Я-то и сам знал, что со мной, и видел прекрасно, что он мне ничем не поможет. Я просто тогда не знал, что мне с этим делать, от того и метался. Сейчас я успокоился, возможно я просто привык.

— Ну то есть шаманом ты становиться не собираешься? — уныло задал вопрос Артём вогулу. В его наметившуюся стройную теорию происходящего как-то совсем не встраивались взгляды человека, который по всем признакам должен сыграть огромнейшую роль жизни его предков, да и самого Артёма.

— Не знаю я… Возможно я передумаю. Я теперь благодаря тебе понял, что могу много полезного сделать людям. Но люди меня не поймут, если я буду что-то делать такое, что выходит за рамки их понимания. Только шаманы могут это делать. Наверное, ты прав, мне надо стать шаманом, а иначе меня рано или поздно закидают камнями. Только шаману такое дозволено. Вообще-то у меня даже знак шаманский есть, даже два. Вот!

И вогул достал откуда-то из закоулков своей хламиды два маленьких металлических предмета. Он положил их на плохо отструганную доску стола, и Артём, подключившись к зрению вогула, увидел, как два тускло мерцавших металлических сердечка немного пошевелившись друг относительно друга, вдруг встали как вкопанные, уткнувшись по направлению друг к другу острыми кончиками. Если бы Артём был бы в материальном теле, у него подкосились бы ноги от удивления. Это были именно те сердечки, про которые писал дед Игорь, и одно из которых он ему отдал перед смертью. Знак шамана!!! Всё сложилось один к одному. В мыслях Артёма началась неописуемая круговерть, каждый ответ, который он получил сейчас на когда-то задаваемый вопрос, порождал ещё ворох вопросов, и это как снежный ком накатывало на Артёма удивительными догадками. А меж тем вогул продолжал бормотать:

— Я не знаю, уж что нашло на Ягды, но он мне тихонько всучил эти два амулета, когда закончил представление по избавлению меня от злых духов, или как-то ещё он это обзывал. Пока мои родственники отвлеклись, собирая вещички в путь-дорогу, он сгрёб меня, желторотого мальчонка, своими граблеобразными ручищами в тёмный угол, прижал к стенке и, дыша перегаром мне прямо в лицо, шёпотом прошелестел: «Слышь ты, дитя вогулов! Тебе отдаю вот это, однако. Будешь носить при себе… Поймёшь потом, однако. Надо это тебе. Мне не надо уже, вот, однако!» Сунул мне их в ручонку, да и отскочил как ни в чём не бывало. Никто и не заметил. Но с тех пор эти два амулета всегда при мне. Более того, через некоторое время я вдруг понял, что они имеют какое-то необыкновенное воздействие на меня. Стиснув их до боли в ладонях, я легко погружаюсь в транс, и восприятие тонкого мира становится намного отчётливее.

— Откуда они у Ягды взялись? — немного совладав с удивлением и трепетом, спросил Артём.

— Не знаю я. Ягды мне ничего не объяснял. Думаю, у него были какие-то способности, но он всё пропил. Только и смог, что во мне что-то заметил, и по наитию какому-то даже в пьяном угаре сообразил, что мне эти вещи нужнее.

— Это знак шамана?

— Думаю да. А что? Что-то не так?

— Всё нормально, — окончательно придя в себя, мысленно успокоил и себя и вогула Артём, — продолжай пользоваться до поры до времени.

— Хм… Ну ладно. Только, знаешь, я уже могу и без них в транс входить. Ты во мне что-то настроил так, что я силу чувствую огромную.

— Ну вот и славненько, — Артём решил отложить до поры до времени вопрос с амулетами, надо было ему самому ещё понять, какую роль играют эти две вещицы сейчас, в текущий момент его жизни.

— Артём! — после непродолжительного молчания позвал вогул, расслаблено ковыряясь деревянной щепкой в зубах.

— А?

— А расскажи мне что-нибудь про себя.

— В смысле? Что рассказать?

— Ну ты до сих пор мне не рассказал, кто ты, откуда, чем занимаешься.

— Ты и не спрашивал.

— Я стеснялся.

— Чушь какая!

— Ну расскажи!

— Что конкретно тебя интересует?

— Всё!

— А теперь не стесняешься?

— Очень интересно просто, — хихикнул Иван.

— Набил брюхо, теперь развлекай тебя?! — ехидно пробурчал голос в голове вогула, — Ладно, задавай вопросы. Так легче будет. Неохота мне прям всё тебе рассказывать.

— Что ты делаешь по жизни?

— Я — преподаватель.

— Как это?

— Ну учу людей.

— Чему?

Тут Артём запнулся. Надо было как-то на образах объяснить вогулу предмет своей профессии, так как лесной отшельник скорее всего имел смутное представление об экономической теории.

— Науке о различных способах ведения домашнего хозяйства, предпринимательству и о том, как государство вмешивается в торговлю и производство товаров.

— У-у-у, — восхитился вогул, — ты шибко умный, да?

— В наше время большого ума не требуется для преподавания. Всё есть в книгах. Читай, вникай, да рассказывай потом.

— Много книг прочёл, наверное, да? Ты, кажись, седой старец у себя там дома?

— Да кого там! Мне вот только недавно исполнилось двадцать шесть лет.

— Да ну? В таком возрасте ещё учиться да учиться! А ты других людей учишь, хм, — не поверил Иван.

— Да уж, — согласился с ним Артём и мысленно почесал затылок, — в моё время всякие несуразицы происходят.

— А оленей у твоего отца сколько?

— Чего, оленей?! — переспросил Артём, — Нисколько.

— Да вы бедняки что ли?

— Чего это? А-а-а! Понимаешь Иван, в наше время богатство не количеством оленей измеряется.

— А чем же?

— Ну по-разному. В основном деньгами. А оленей ни у кого вообще нет там, где я живу.

— О как! А как же вы питаетесь? А шкуры? А упряжки что, только на собаках?

— Ну, во-первых, город в котором я живу находится намного южнее ваших мест. Там не водятся северные олени. В XXI веке у людей жизнь совсем иная. Основные потребности значительно проще удовлетворяются. Нам не надо охотиться или возделывать огород, держать скотину. Городской житель за продуктами ходит в магазины, ну и за одеждой там и всем необходимым. Мы живём в больших домах, в них тепло и чисто. Для перемещения мы используем машины, нам не нужны для этого собаки, олени, лошади.

— Чудеса-а-а, — восторженно протянул Иван.

— Хм, знаешь, вогул, если честно, для меня чудеса, как вы живёте, выживаете, я бы сказал. Ни один человек, кого я знаю из моего времени, не протянул бы в ваших условиях и дня.

— Если вам не надо ходить на охоту, пасти оленей, шить одежду и заниматься земледелием, то чем же вы там все занимаетесь? Вы что, там все шаманы, волшебники какие-то?

— Не-е-ет, — рассмеялся Артём, — ты не понял, просто каждому человеку этими вещами заниматься не надо. Есть такое понятие — разделение труда, каждый занят своим делом. Есть специальные люди, которые пашут землю, а есть те, которые выращивают скотину.

— А-а-а, понял, понял, — прервал его вогул, — слышал я от русских как-то, есть у них в их России помещики такие. На них холопы трудятся, а господа только жрут, пьют и холопских девок портят. Ты из таких что ль?

— Да Бог с тобой, Иван! Нет у нас такого. Уж сотню лет как барство всё это извели. Никто ни у кого на загривке не сидит. Каждый занимается своим делом, тем, которое ему по душе, так сказать.

— Ерунда какая-то! Это ж если каждый будет делать, что захочет, то тогда хаос будет вселенский. Никто работать не захочет!

— Жить-то на что-то надо! Чтобы жить, нужны деньги, чтобы были деньги, надо работать.

— Фу-у-у, совсем ты меня запутал, пришелец.

— Знаешь, что, вогул? — надоело объяснять Артёму, — Я тут подумал. Ты мне про водку и шамана так увлекательно рассказывал. У тебя ведь нет ничего такого, а?

Вогул мысленно кивнул, настораживаясь.

— Исключительно в научных целях, ты не думай! Необходимо изучить влияние крепкого спиртного на наши с тобой способности.

— Не понял, а что ты хочешь?

— Собирайся, вогул, пойдём к твоим соседям, к староверам твоим Казанским. Выменяем у них чего-нибудь на водку, да закуску какую-нибудь! А то мы тут с тобой раньше времени духовного просветления достигнем, а похмелье так и не познаем.

Поход в Казанцевский скит

Почти каждый вогул с момента рождения и до конца жизни впитывает опыт и умения своего народа. Мужчины учатся охотиться, заботиться о ездовых собаках и управлять ими в пути, нехитрым ремеслам, таким как выделка кожи, шкур, а из разноцветных камушков, которые можно в изобилии находить в древних Уральских горах и предгорьях, мастерить нехитрые украшения, незатейливым орнаментом которые отличали каждый семейный род друг от друга. Иван, по прозвищу Хоза Лей, волк по-мансийски, был истинным сыном своего народа, он умел всё, что за многие сотни лет накопил этот народ, пытаясь выжить и приспособиться к условиям сурового северного края, куда выпала судьба попасть и Артёму. За более чем три года отшельничества у Ивана было достаточно много времени, чтобы скоротать одиночество, оттачивая и совершенствуя племенные ремесленные умения. Прошлым летом, охотясь в тайге, дабы добыть себе пропитание на зиму, Иван набрёл на расколовшуюся скалу, обнажившую на свет божий свои внутренности. Там вогул нашел ярко-зелёные камешки, а чуть глубже и целый пласт этого легко обрабатываемого минерала. Тяга к творчеству всегда отличала манси, и Иван не был исключением. Он набрал этих камушков, и сидя в лачуге, освещаемый тусклым светом, исходящим от очага, долгими осенними и зимними вечерами Иван обрабатывал эти камушки нехитрыми инструментами, превращая их в гладко отполированные предметы, которые становились благодаря умелым рукам и творческому таланту вогула красивыми украшениями. Артём, как только увидел эти поделки, сразу смекнул, что украшения эти — малахитовые, и ценность они имеют огромную, тем более что выделаны они были весьма искусно, вогул как истинный гений талантлив был во всём. Постепенно у Артёма созрел план, как уговорить вогула отправиться в скит Казанцевский, уж больно любопытно было Артёму глянуть хоть одним глазком на древних родоначальников своих, про которых читал он в записях деда Игоря.

Путь предстоял нелегкий: хоть и был конец апреля, в тайге только-только стали появляться намёки на наступление весны. На севере Урала тайга — это непролазные еловые заросли. Ели растут вплотную друг к другу, у самого основания каждого дерева еловые лапы самые большие. Они наглухо переплетаются друг с другом, вперемежку с буреломом, старыми ветками и сучьями. Пройти такой лес невозможно, люди вынуждены перемещаться лишь вдоль рек, речек и ручьев, да по тайным звериным тропам, которые ведомы только искусным охотникам. На открытых участках тайги в это время года снег начал подтаивать, и даже в специальных таёжных снегоступах пройти по нему невозможно. До Казанцевского скита примерно километров восемьдесят, естественно за один день такой путь пройти было нельзя. Ивану предстояло раз пять переночевать в тайге, что ещё более усложняло поставленную задачу. Но рождённому в оленеводческом стойбище вогулов было не привыкать путешествовать по тайге, хотя Иван и предпочитал без нужды особо не высовываться из своей лачуги, особенно зимой.

Накануне Иван привычными действиями собрал себя в поход, а под чутким руководством Артёма сложил в походную сумку и «товар» для обмена со староверами: бусы и серьги из малахита, несколько выделанных куньих шкурок да десяток маленьких фигурок разных лесных зверей из глины, дерева и кости для детишек. Весь нехитрый скарб был аккуратно уложен в салазки, которые Иван собирался тянуть за собой по снегу, впрягшись в кожаную упряжь. С первыми лучами солнца Иван уже затворял за собой грубо сколоченную дверцу своей лачуги, и, немного полюбовавшись восходящим весёлым весенним солнышком, направился в сторону реки Пелым, чтобы пойти вдоль нее на юг.

Вогул отлично ориентировался в тайге, знал все звериные тропы вокруг, поэтому спокойно тянул салазки со скарбом, неторопливо шагая лыжами-снегоступами. Ему предстояло идти то всё время, пока в небе было солнце, длительных остановок делать было нельзя, чтобы экономить время. Лишь изредка Иван, заметив подходящий пенёк, накидывал на него еловых веток и позволял себе пять минуток, чтобы попить воды, да пожевать строганины. Двигаться надо было медленно и плавно, чтобы не перегреться, что привело бы к бессмысленной трате энергии. Поэтому у Артёма, подключившего сознание к слуху и зрению вогула, было вполне достаточно возможностей, чтобы максимально глубоко погрузиться в красоты таёжной жизни. Река постоянно петляла, её путь пролёг между древними скалами и холмами — отрогами Уральских гор, сплошь поросшими стоеросовыми елями, отчего казались синими. И до сих пор люди, живущие в горнозаводской части Урала, зовут эти горы «синими». Выдался ясный солнечный день, что для этой местности и времени года относительно редкое явление. Поэтому, даже несмотря на то, что Иван хоть и старался как можно меньше шуметь, всё равно создавал снегоступами и салазками довольно сильный шум, зверей и птиц по пути следования попадалось огромное множество. Животный мир отчаянно радовался солнцу и приближающейся весне. Эта радость передавалась и Ивану, а вместе с предвкушением скорой интереснейшей встречи просто-таки ошеломляло душу Артёма.

Каждый раз, когда солнце повисало над холмами, почти касаясь своим оранжевым брюхом синедымчатых холмов, Иван-вогул начинал озираться по сторонам в поисках места для ночлега. Дабы экономить силы и время ему нужно было найти такое место, чтобы в нём сочеталось укрытие от ветров и удобство в плане обогрева. Первое достигалось за счёт бурелома, среди которого можно было оборудовать себе лежанку так, чтобы поваленные и засыпанные снегом деревья укрывали путника от ветра, а с другой стороны так, чтобы перед лежанкой можно было оборудовать место для костра. Ночи хоть уже и были заметно короче дня, но греться надо было довольно продолжительное время, поэтому весьма важно было соорудить правильный очаг. Валежника было большое разнообразие вокруг, проблем с этим у Ивана не возникало, но вот с удобным местом в плане костра было сложнее. Чтобы греться всю ночь, Ивану надо было соорудить нечто вроде, так называемой, нодьи — два бревна вместе, у которых в ложбинке между ними кладутся раскалённые угли, а сверху прикрывается третьим бревном. Брёвна для нодьи должны были быть длиной примерно в человеческий рост, чтобы можно было греться лёжа. Ивану надо было найти такие смолистые еловые или сосновые брёвна вблизи от удобного нагромождения валежника, чтобы поменьше рубить топором и таскать потом подходящий горючий материал к месту ночлега.

Не спеша, со знанием дела вогул вырубал три бревна для нодьи, собирал валежник для костра, затем несколько раз шоркнув огнивом поджигал сухой мох, которым запасся в дорогу. Разведя огонь и подвесив котелок со снегом над ним, Иван обкладывал будущее место для ночлега пушистыми еловыми лапами. К этому времени становилось совсем темно, длинные северные сумерки заканчивались, уступая место холодной и суровой таёжной ночи. В костре появлялись раскалённые угли, которые вогул перекладывал в нодью, а в котелке уже булькала нехитрая похлёбка, похлебав которую, а потом водрузив третье бревно на нодью, Иван ложился на еловые ветки и дремал до самого утра, согреваемый её равномерным тлением.

В самый разгар ночи — часа в два-три — приходили волки. Если смотреть от костра, то можно было заметить горящие во мраке огоньки — это волчьи голодные глазищи отражали тусклые огоньки нодьи. В основном волков влекло к стойбищу любопытство, превозмогая страх перед человеком и огнём, волки до утра бродили чуть поодаль, беспокойно втягивая ноздрями дух человеческий. В четвертую такую ночь случилось удивительное происшествие.

Перед тем как окончательно предаться дрёме Иван всегда оплетал вокруг себя энергетический кокон. Он представлял себя огромным пауком, что значительно облегчало задачу сосредоточиться над процессом управления тонким энергетическим полем — опыта у вогула ещё было маловато. Паутина скрывала мерцание ментального тела вогула, а нарушение её целостности моментально сообщало бы хозяину об опасности. Вот и в эту ночь, основательно подготовившись, Иван заснул, согретый потрескивающими раскалёнными углями нодьи и сладким чаем, который всегда заваривал и выпивал кружку-другую после ужина. Вдруг энергетическая сетка натянулась и резко лопнула под натиском какого-то существа прямо перед лицом вогула. Дух Артёма, пребывавшего в спокойном и безмятежном обдумывании произошедших за последнее время событий, резко встрепенулся и тоже ощутил присутствие чего-то живого в опасной близости от Тела. Иван открыл глаза и первое что увидел, это огромное чёрное пятно с двумя горящими угольками волчьих глаз прямо у лица. Волк, увидев, что человек живой и смотрит на него, немного отпрянул, что позволило Ивану лучше рассмотреть животное. Теперь благодаря отблескам от костра видно было, что это огромный относительно молодой волк абсолютно чёрного цвета. Бестелесная сущность Артёма в ужасе затрепетала и, задействовав всю имеющуюся в распоряжении связь с вогулом, послала тысячи тревожных импульсов Телу. Несмотря на это, Иван был недвижим, он спокойно изучал зверя, следя за ним чуть приоткрытыми и без того узкими своими монгольскими глазами. То же самое делал и волк, сначала несколько опешив, он замер и стал, не мигая, изучать нежданного гостя своих таёжных владений. Несколько секунд такого противостояния взглядов показались перепуганному до смерти Артёму безумной вечностью, но на все призывы, что-то сделать уже, в конце-то концов, Иван никак не реагировал. На мгновение Артёму показалось, что он вообще утратил какую-либо связь с Телом, но это было не так. Иван знал, что делал, и отвлекаться на панические вопли Артёма ему было некогда. Во-первых, волк был молодой, вогул отлично разбирался в фауне тайги, тем более в волках, недаром его прозвали Хоза Лей. Стало быть, волк неопытный, и скорее всего им движет не желание загрызть человека, а элементарное любопытство. Во-вторых, даже, несмотря на то, что от костра было крайне мало света, вогул заметил, что у волка необычная окраска — он был абсолютно чёрный, в то время как волки в основном серые. Это значит, что у этого волка течёт собачья кровь, что позволило ему перебороть генетический волчий страх перед огнём и человеком. А раз так, то у стоящего в отблесках огня от нодьи зверя должно быть совершенно собачье отношение к людям. В-третьих, Иван, бывалый охотник, прекрасно понимал, что времени на то, чтобы выхватить и применить ни ружьё, ни даже нож, зверь, у которого степень реакции по сравнению с человеческой в разы выше, не даст. Поэтому выйти победителем в этой ситуации можно было лишь с помощью хитрости и тактики.

Теперь надо было «переглядеть» волка, и учитывая его возраст, опытному охотнику это не составило труда, зверь первый отвёл взгляд, что говорило о том, что он признаёт превосходство человека. В ту же секунду всё вокруг запылало адским пламенем, как будто бы волк и человек находились в центре огненного кольца. Волк взвизгнул, затравленно озираясь стал метаться по маленькому пятачку, где не было огня. Остальные волки из стаи, находящиеся неподалёку, в ужасе бросились врассыпную вон. Иван встал, спокойно подошёл к волку, безвольно припавшему к земле, взял за холку и потащил сначала упиравшегося зверя к вдруг открывшемуся в окружающем огне проходу. Через мгновение зверь понял, что человек помог ему найти спасительную лазейку в страшном огненном кольце, и бросился стремглав в спасительную темноту. А ещё через секунду огонь исчез также внезапно, как и появился. Тонкий мир задрожал, завибрировал, энергетическое поле Ивана в тон этим вибрациям затрепетало, и трепет этот вдруг сложился в чётко понятную мысль: «Это друг твой, и всего рода твоего! Должен знать ты это…» На миг привиделось Ивану будто бы в чёрной ночной мгле, в которую скрылся волк, сверкнули два уголька волчьих глаз, как бы превозмогая весь тот ужас, что пришлось пережить ему, зверь обернулся напоследок в сторону человека, указавшего спасительный путь из пламени.

Прошло всего несколько секунд, прежде чем Иван пришёл в себя и оправился от сильнейшего впечатления, которое произвели слова, прозвучавшие в тонком мире и заставившие трепетать душу. Он вернулся к лежанке, спокойно лёг и, как ни в чём не бывало, закрыл глаза, собираясь продолжить пребывание в дремоте до восхода солнца. Отчаявшийся было получить хоть какую-то реакцию от Тела, Артём вновь решил попробовать достучаться до сознания вогула. Начал он с простого — сформировал мысленный образ вопроса.

— Я очень устал, — вдруг ответил вогул.

— А, ты слышишь меня?! — мысленно воскликнул Артём, не веря своим ощущениям.

— Да. Я с тобой утром поговорю, — жёстко прервал всяческий намёк на разговоры Иван.

— Скажи хоть, стоит ли беспокоиться или уже вся опасность миновала?

— Всё хорошо, хорошо…

Правда от Артёма

Сине-чёрная тайга стала сереть, и верхушка самой высокой ели окрасилась в оранжево-зелёный цвет утреннего северного солнца. В этот же момент окончательно погас последний уголёк в нодье, а Иван открыл свои узкие глаза. Ему было холодно и голодно, но на душе радостно и тепло от пережитого прошлой ночи. Он быстро развёл огонь, накидал чистого снега в котелок, поставил на огонь, полез в походный мешок за чаем.

— Поговорим? — наконец не выдержал Артём. Он совершенно истерзал душу вопросами, на которые без помощи вогула никак не мог получить какие-либо внятные ответы.

— Сейчас, горячего чая глотну, а то у меня зуб на зуб не попадает от холода.

— Ты издеваешься что ли?! — воскликнул непрошеный гость в голове вогула, — как ты можешь оставаться совершенно спокойным, думать о каком-то там чае, когда ночью мы чуть не сгорели заживо, а до этого тебя чуть не съела какая-то кошмарная зверюга?!

— Это всё не так важно! Со мной ангел поговорил — вот что замечательно!

— Что-о?! Подожди, про это ты мне чуть позже расскажешь. Давай по порядку. Ты что, хочешь сказать, что даже не испугался волка?

— Это «почти» волк. У него течёт собачья кровь в жилах.

— О да! Это конечно же меняет дело! — с нотками истерического сарказма обрушился на вогула Артём.

— Я уже давно научился проживать каждый день так, будто завтра никогда не наступит. Я не боюсь умереть, — спокойно парировал вогул.

Сознание Артёма оторопело от удивления.

— Артём, тебе сложно это понять, поверь на слово. Когда ты всю жизнь проводишь в тайге, смерть всегда рядом, за ближайшей от тебя елью. Тем более я с рождения вижу тот мир, куда я попаду после смерти. Я много раз видел волков в опасной близости от себя, я знаю, как постоять за себя, но и отлично знаю, что надо делать, чтобы избежать открытого столкновения. Тем более, открыв глаза, я определил, что зверь подчинится человеку, если показать отсутствие страха перед ним, потому что это собака, а у всех собак особое отношение к человеку. Это идёт из тьмы веков, даже не стоит пытаться понять причины некоторых вещей, я просто ЗНАЮ.

Вскипела вода в котелке, Иван заварил чай, и с наслаждением сделал несколько горячих глотков бодрящего напитка.

— Надо поторапливаться, солнце уже встало, — деловито заявил вогул и стал собираться в путь.

— Хорошо, допустим, я это принимаю. Я из двадцать первого века, а ты из девятнадцатого, я живу и вырос в большом городе, а ты всю жизнь провёл в тайге, — несколько успокоившись, продолжил Артём, совершенно не обращая внимания на торопливые сборы в дорогу Тела, — ты жутко крут, вогул. Я бы точно в штаны наложил от такого зрелища. Да что там, я и так от ужаса чуть из тебя не выпрыгнул!

— Не понял, что бы ты наложил в штаны? — впрягаясь в салазки с аккуратно уложенными вещами, рассеянно спросил вогул.

— …? Не обращай внимание, — дальше затараторил мысленными формами Артём, — поехали дальше. Откуда огонь взялся, как это понимать?

— Огонь — это я сделал. После того, как зверь отвёл взгляд, признав моё превосходство, его надо было оглушить и лишить поддержки стаи. В одиночку волк в тысячу раз слабее, поэтому я создал фантом огненного кольца вокруг нас, чтобы отсечь его от стаи.

— Так это ненастоящий огонь был? Нам он лишь привиделся, включая всех волков вокруг?

— Ну да. Легче лёгкого, — хитро усмехнулся Иван, — я с детства пользуюсь этим приёмом. Меня считали странным, и многие не могли устоять перед соблазном поиздеваться надо мной. Приходилось выкручиваться, кому волосы на голове «подожгу», кому — всё тело. Зависело от моего настроения. Задиры в ужасе разбегались и потом обходили меня стороной. Закончилось тем, что все люди в моём кочевье стали избегать меня, поэтому я решил и вовсе их покинуть — стал отшельником.

Артём ещё больше проникся уважением и восхищением этим лесным самоучкой-видящим. Такие штуки проделывал и Дед Василий в то непродолжительное время, пока он был у старика под контролем. Но тот добивался цели, скажем, более изощрённо. Усилием воли он вызывал у жертвы паническое чувство ничтожества. Объект воздействия подавлялся, для такого человека исчезал весь мир вокруг, а всё пространство заполнял лишь он, Дед Василий, всецело властвуя над ним. В щадящей форме дед пользовался этим приёмом и в отношении Артёма, когда строптивый характер молодого человека окончательно выводил из себя. А один раз Артём получил шанс в полном объеме лицезреть могущество инициатора. В подворотне, недалеко от жилища Василия, к ним пристали хулиганы, сразу пять человек. После первого же грубого их окрика, дед Василий прошипел «пшли вон!», и они в ужасе разбежались, а дед, как ни в чём не бывало, пошёл дальше своей дорогой. Артём «увидел» причину их стремительного отступления, вернее, старик «позволил» ему это видеть. В доли секунды Василий у всех пятерых отморозков просканировал их самые жуткие воспоминания и страхи. Ну а потом весьма реалистично каждому из хулиганов их материализовал. Несколько минут Артём даже жалел их, немногие люди окружают себя такими жуткими образами, не от хорошей жизни и у этих маргиналов в голове творилось такая страшная жуть. На все расспросы по этому инциденту Дед Василий молчал, скорее всего не видел особого смысла в пояснении произошедшего. Что было причиной для такой демонстрации могущества, Артёму было неизвестно, он мог лишь гадать. Но тот факт, что старику не составило сколько-нибудь значительного усилия сотворить с людьми ТАКОЕ, насколько незаметно и как бы «походя» Василий уделал сразу пятерых наглых, вполне физических здоровых бугаев, говорило о многом. Артёму было страшно подумать, на ЧТО был способен старый пердун, какой ВЛАСТЬЮ и СИЛОЙ обладает этот человек. Вероятнее всего, Василий этого и добивался, надо было показать нерадивому пареньку, насколько серьёзен человек, взявшийся за его инициацию.

Иван научился добиваться тех же целей, но как-то однобоко что ли. В его мире во власти человека была лишь одна страшная стихия — огонь, этим он и воспользовался, чтобы ограждать себя от всяких недобрых людей и всяких других опасностей. И прошлой ночью он, не задумываясь, призвал на помощь способности, чтобы огнём хоть и выдуманным, но таким страшным для любого лесного жителя, показать зверю своё превосходство и спасти себя от смерти.

— Потом, когда стая в ужасе разбежалась, надо было избавиться от зверя. Я сделал проход в огненном кольце и за шкуру вытолкал зверюгу вон.

Вогул замолчал, остановился и внимательно осмотрелся, напрягая слух и зрение. Вроде ничего необычного, и он продолжил движение.

— А вот то, что со мной ангел заговорил…

— Ангел?!

— Ну… да, — немного запнулся Иван, — я так называю просто… Все голоса в тонком мире для меня ощущаются как краски всевозможных цветов. Условно я их делю на тёмные и светлые. Тёмные голоса — злые и противные — принадлежат демонам, шайтанам. Чем светлее голос, тем он приятнее для восприятия. Голос прошлой ночью был ослепительно белого цвета. Такой звук может издавать только ангел, существо в высшей степени доброе, олицетворение любви.

Вогул немного помолчал и потом смущённо добавил, — как уж смог объяснил, прости, что не понятно.

— Да уж куда понятнее, — воскликнул Артём, — просто это настолько ошеломляюще удивительно, что я не могу сразу такую информацию принять.

Вдруг Иван резко остановился и опять стал вслушиваться и всматриваться.

— Идёт за нами, шельмец! — процедил сквозь зубы он и стал аккуратно ощупывать пространство вокруг себя энергетическим полем.

— Кто?! — встрепенулся Артём.

— Похоже, прошлой ночью ангел говорил не только с нами…

Иван медленно подтянул салазки к себе, плавно развернул вещевой мешок и достал кусок вяленой оленины. Опять же, как можно медленнее отбросил кусок назад на сделанный салазками твёрдый наст снега. Артём помалкивал, он уже стал привыкать к манере общаться Тела в их совместном путешествии. Он знал теперь, что в момент сосредоточенности вогул будет его игнорировать, поэтому даже и пытаться нет смысла выяснять, что происходит. А потом, когда необходимость максимальной концентрации усилий пройдёт, он спокойно всё объяснит. Вогул спокойно впрягся в салазки и, как ни в чём не бывало, зашагал в прежнем направлении. Артём попытался подключиться к органам чувств Тела, но вогул его опередил.

— Метрах в ста от меня наш вчерашний гость крадётся.

— Чего это он?!

— Ты помнишь, что сказал голос ночью?

— Ну да, что, мол, это друг твой и всего рода твоего…

— Так вот, то же самое сказано было и волку. И теперь мы неразрывно связаны друг с другом… И похоже, что это коснётся всех моих и этого зверя потомков в дальнейшем. Вот он и плетётся за мной теперь, теперь я — его судьба.

Они помолчали. Вогул отвлёкся от разговора, наблюдая за волком, а Артём погрузился в спор с самим собой по поводу того, пора ли рассказать Телу истинные причины, по которым они пустились в столь опасное путешествие. Артёма терзали сомнения, стоит ли знать вогулу, о том, что его ждёт в будущем или нет. Ведь Артём уже сопоставил семейные легенды, которые ему в своё время поведал дед Игорь, с той информацией, которую он почерпнул в беседах с бесхитростным Телом. Артёма мучил моральный аспект: с одной стороны, рассказать про будущее, тем более что в этом будущем в основном далеко не радостные события, было бы жестоко по отношению к любому человеку, а с другой стороны Артёму было совестно и дальше продолжать, по сути дела, обманывать вогула. Он не заслуживал простой участи служить лишь пристанищем для сознания Артёма на некоторое время, ведь он, как ни как, хоть и довольно дальний, но его родственник, предок! Этот факт особенно сильно удивлял Артёма, ведь вероятность того, что его инициация совершится в теле предка ничтожно мала! Тем не менее, это происходило с ним здесь и сейчас, и Артём то благодарил судьбу за столь редкостную и практически невероятную удачу, то с опаской и тревогой задавал сам себе вопросы о том, как это может повлиять на дальнейшую жизнь.

— Завтра ближе к вечеру уже будем у Архипа дома, — вдруг пробурчал Иван, — может, уже расскажешь мне правду, зачем ты заставил меня идти к ним?

— Правду?! — от неожиданности Артём растерялся. Вогул будто бы слышал, о чём спорил сам с собой Артём всё это время.

— Ну, неужели ты думаешь, — хмыкнул вогул, — я поверил в сказки о том, что тебе захотелось, чтобы я пять дней пёрся через тайгу попить вонючую самогонку у старика Архипа?!

Оба помолчали, а потом Иван мысленно добавил:

— Смотри-ка, съел ведь мясо, шельмец!

И в самом деле, волк, который теперь неотрывно следовал за спасшим его прошлой ночью человеком, добрался-таки за брошенным Иваном куском вяленой оленины, и, обнюхав, жадно съел его. После того, как Иван бросил мясо, он неотрывно наблюдал за волком краем глаза так осторожно, что зверь и не заподозрил этого. С виду казалось, что человек совершенно безразлично ко всему тащит потихоньку салазки, медленно, но ритмично, скользя таёжными деревянными лыжами по затвердевшему весеннему снегу вдоль очередной излучины реки. Волк подумал, что человеку совершенно всё равно, что будет с оброненным куском мяса, и поэтому решился-таки съесть его, тем более что он был просто страшно голоден. Таким образом, окончательно установилась невидимая, но, тем не менее, прочная, связь дикого зверя и человека.

— Ты его приручил? — задал вопрос Артём, понимая всю бесперспективность попыток уйти от смущающей его темы разговора, который начал вогул несколько мгновений ранее.

— Артём, отвечай на мой вопрос! — резко оборвал его вогул, — я понимаю твоё нежелание говорить на эту тему, но согласись, что рано или поздно тебе придётся это сделать. Будь спокоен, если мне не понравится твоя истинная идея посетить Казанцевых, я не поверну вспять. Я просто не дойду до дома, так сильно я вымотался, да и припасы заканчиваются. У меня выхода нет, надо дойти до скита, иначе поминай как звали.

— Угу, — шевельнулось в нерешительности в голове у вогула.

— Нам осталось около суток ходу — времени вполне достаточно, чтобы всё спокойно обсудить. Да и скучно пятый день идти, так что давай, рассказывай!

— Иван, извини меня, я несколько утаил истинную причину нашего путешествия, но поверь, я просто не хотел тебя ошеломить и сбить с толку.

— Ну конечно, какое благородство! — ехидно воскликнул Иван, — да ладно, прощаю. Чтобы ты мне ни сказал, я обещаю, я своего отношения к тебе не изменю…, да я просто ничего с этим не могу поделать, ведь ты у меня в голове помимо моей воли.

— Дело в том, что некоторые сведения, которые я тебе должен буду сообщить, касаются твоего будущего и будущего твоих потомков. Я знаю, что жить со знанием грядущего, чрезвычайно тяжело, поэтому я весь в сомнениях, имею ли я право тебе вообще про это рассказывать.

— Ты не только право имеешь, но и просто-таки обязан мне всё рассказать! Ты пользуешься моим телом уже больше месяца, при этом смеешь утаивать от меня то, что меня ждёт в будущем?! — с искренним удивлением воскликнул вогул.

Иван по прозвищу Хоза Лей хоть и был намного более образованнее и сведущим в сравнении со множеством других людей своего времени, но всё равно многие философские вопросы, которые являются во многом обыденностью для современного человека, для него были неизведанные. Артём, воспитанный прогрессивно-философской мыслью современности, был сведущ в вопросах нравственных страданий по поводу знания будущего и мучений из-за его неотвратимости. Именно поэтому для него было так трудно рассказывать вогулу о том, что того ждёт. Иван же и не подозревал, что знание будущего будет как-то его мучить, он просто сам об этом никогда не задумывался, а возможности изучить труды других мыслителей, по понятным причинам у него не было. Он совершенно не понимал, почему Артёму так трудно об этом говорить, а Артём, предвидя его мучения, медлил удовлетворить требования Ивана рассказать всё, что Ивана, ждёт в будущем.

И теперь, наконец поняв, что вогулу совершенно невозможно объяснить благородные порывы, Артём, мысленно махнув рукой, решился-таки выложить ему всё что знал.

— С ума сойти! — выдавил из себя Иван, когда голос в голове умолк.

— Я же говорил, что это всё невероятно сложно, и тебе скорее всего будет крайне тяжело жить с этим дальше.

— В меня вселился мой прапраправнук! С ума сойти, — опять повторил вогул.

Потом немного пришёл в себя, и его стали одолевать сомнения.

— А ты уверен, что это всё произойдёт именно с нами?

— Всё что я знаю, я знаю со слов моего деда, который в свою очередь слышал об этом от кого-то из родственников. Вполне вероятно, что его рассказ пестрит искажениями, которые неминуемо должны были возникнуть за столько времени. Но в общем, в основных событиях я уверен, и уверенность эта у меня появилась, когда ты мне показал шаманские знаки — металлические сердечки. Дело в том, что один из них перед смертью мне отдал дед Игорь, и он у меня хранится там, в моём времени, сомнений быть не может. Куда подевался второй знак, я не знаю, след его теряется в прошлом.

— Но у меня нет никакой дочери, я и женат-то не был никогда!

— По моим расчетам это должно всё произойти в скором времени, буквально в течение может быть нескольких месяцев, а то и дней.

— Что-о?!

— Да, Хоза Лей, это должно неминуемо произойти. А ещё ты станешь вождём племени вогулов.

— Как?! Это невозможно!

— Подробностей я не знаю. Я только знаю, что ты будешь шаманом, и при этом вождем племени. Будешь водить дружбу с Архипом и дальше, и в один прекрасный момент подаришь ему один из амулетов, а второй каким-то образом окажется у твоей дочери. Скорее всего ты и ей отдашь амулет, но как это произойдёт, я, к сожалению, не знаю. В конце концов, один из амулетов спустя много-много лет окажется у меня, судьба второго амулета мне неведома. Но благодаря моему амулету я буду познавать тонкий мир и стану «видящим». А потом наступит момент инициации, и я вселюсь в твоё сознание.

— А что будет в ближайшее время, когда мы доберёмся до скита Казанцевского?

— Не знаю, Волк. Про это мой дед Игорь не рассказывал. Я думаю, он про это и не знал вовсе.

— Что должно произойти при инициации?

— Тот человек, который отправил меня в переход для инициации, рассказывал перед этим, что при его инициации он лишь ощутил сотворение тонкого тела — души. Это было лишь мгновение, потом она переместилась в другое пространство-время, а сознание вернулось в тело, в его пространство-время. В подробности он меня не стал посвящать. Скажем прямо, он немногословен совсем. Возможно даже он многое утаил от меня, и вероятно вообще обманул, он такой, странный, мягко говоря.

— Почему же ты сидишь в моём сознании уже так долго? Почему до сих пор не произошла инициация?

— Не знаю. Возможно что-то пошло не так. Ещё раз повторюсь, может быть дед Василий, так зовут моего инициатора, не стал мне рассказывать, как это происходит. А может быть в каждом конкретном случае инициация происходит индивидуально.

— Хорошо, но в конце концов это должно произойти, и что тогда?

— Тогда, Иван, я исчезну… навсегда.

— Ну, — тоже проглотив комок в горле, нерешительно стал продолжать разговор вогул, — это мне понятно. А что станет с тобой после инициации?

— Я вернусь в своё тело, в XXI век и стану «видящим».

— Что это значит?

— Насколько я в этом разбираюсь, у меня должен открыться так называемый «третий глаз». Я прям должен «видеть» тонкий мир, находясь в своём физическом теле. Сейчас я его могу лишь ощущать, когда моё сознание находится отдельно от тела. Сравнимо с тем как слепой бродит наощупь.

— Но у меня не было никакой инициации, а я «вижу»!

— Ты чертовски сильный медиум, Иван. Я вообще поражаюсь твоим способностям, тем более что тебя никто ничему никогда не учил и не объяснял. Единственное объяснение, которое приходит мне на ум, это то, что, изначально обладая обострённым ощущением мира, благодаря такому единению с природой, как это возможно в вашем мире — в тайге, в отсутствие множества отвлекающих факторов, присущих моему миру — веку информации, ты смог развить способности самостоятельно. К тому же твои способности проявляются только тогда, когда твоё физическое тело находится в состоянии медитации. И я до сих пор не могу привыкнуть к той ошеломляющей быстроте, с которой ты научился входить в это состояние.

— Что такое «третий глаз»?

— На теле формируется чувствительная зона, ещё один орган чувств, способный передавать восприятие тонких миров и тонких тел прямо в мозг, благодаря чему ты как бы видишь это всё.

— У меня нет такого. Значит, верно, «видеть» я могу только лишь в состоянии медитации, когда моё сознание находится отдельно от тела.

— Всё правильно. Скорее всего твоя инициация ещё впереди, после чего у тебя тоже сформируется «третий глаз». Но, ещё раз повторю, твои способности просто удивительно сильные, ты и без «третьего глаза» способен на многое. Я думаю, что благодаря амулетам, ты развил в себе способность мгновенно погружаться в медитацию, что тут же открывает для тебя возможности тонкого мира.

— Похоже, что Ягды подарил мне по-настоящему нечто особенное. Эти амулеты далеко не так просты, как, казалось бы.

— Несомненно так и есть, Иван, несомненно.

К концу пятого дня вогул совершенно выбился из сил, огромным усилием воли, он в очередной раз соорудил ночлег, разделил свой скудный ужин на две части, так как теперь надо было кормить и Сэмыла — чёрного волка, который неотступно следовал за Иваном. Он дал имя волку «Сэмыл», что на мансийском означало «чёрный» или «тёмный», вогул решил не напрягать мозг придумыванием клички для волка и воспользовался наиболее отличительной чертой робкого лесного спутника — цветом шкуры. При свете дня вогул смог хорошенько рассмотреть ночного гостя. Он натурально был угольно-чёрной, довольно крупной зверюгой, настоящий опасный таёжный хищник. Как в стае обычных серых волков, живущих в зауральской тайге, оказалось животное абсолютно чёрного цвета, было совершенно непонятно. Одно вогул мог утверждать наверняка, Сэмыл был собакой, но как он смог оказаться в волчьей стае, он ума не мог приложить. Обычно волки не уживаются с собаками.

Похлебав горячего чая, Иван хоть на немного восстановил угасающие силы, и почти сразу же впал в медитацию, чтобы за ночь постараться максимально отдохнуть, ему предстоял ещё один день пути. Одному в тайге тяжело, приходится всё делать самому, а теперь ещё пришлось делить оставшиеся крохи припасов с сопровождающим его волком. Как ни пытался Артём поговорить с Телом, вогул практически моментально отключился, и, следуя примеру своего нового хозяина, Сэмыл свернулся клубком в паре метров от тлеющей нодьи. Ночь прошла почти незаметно.

В скиту

Весеннее зауральское солнце коснулось жёлто-оранжевым брюхом синих холмов на западе, когда в конец вымотавшийся путник почуял запах дыма русской печи. Сэмыл уже давно водил чёрным носом и внимательно прислушивался, что хоть как-то воодушевляло усталого вогула, всё говорило о том, что уже довольно скоро их путешествие закончится. За день пути волк совершенно осмелел, и бежал всё время рядом с Иваном, время от времени настороженно поглядывая на нового хозяина. А он не скупился на ободряющие слова в адрес животного, чтобы он понял, что от человека ничего кроме добра ему не следует ожидать. Вогул шёл без остановки, так как необходимо было обязательно успеть к человеческому жилью до того, как сядет солнце. Ещё одну ночь он не переживет, он уже не ел с прошлого вечера, силы были на исходе. К тому моменту, когда он понял, что скит уже рядом, мужчина уже начинал отчаиваться, но продолжал идти, стиснув зубы, и сейчас открылось второе дыхание, появилась уверенность, что он спасён.

Громкий лай Архиповской лайки Зайки возвестил всей округе появление нежданных гостей. Через секунду в избе послышался шум, дверь распахнулась и в проёме толкаясь и ругаясь появилось взрослое мужское население скита, вооружённое ружьями. Вогул встал как вкопанный, чтобы не провоцировать мужиков на применение огнестрельного оружия, чуть поодаль лёг в снег Сэмыл.

— А ну, расступитесь! — рявкнул самый старший, опережённый более расторопными молодыми мужчинами в дверном проёме, загораживающими ему обзор, — кто здесь, эй?!

— Архип! — еле слышно от изнеможения позвал Иван и рухнул в снег.

Мужчины поняли, что перед ними лишь одинокий усталый странник, и бросились к нему на помощь. Старший приказал приподнять незнакомца и заглянул ему в лицо, осветив керосиновой лампой.

— Хоза Лей, чертяка?! Ты ли это, — выдохнул старик, — осторожней, парни! Это мой друг, вогульский шаман с пасеки, Иван.

— Сэмыл… — еле слышно проговорил вогул и протянул руку в сторону прилёгшего в снег неподалёку волка.

Мужики глянули в направлении руки и, увидев зверя, в страхе вскинули ружья.

— Нет! Стойте, — собрав остатки сил, воскликнул вогул, — Архип, это мой волк. Прошу позаботьтесь о нём!

После чего сознание покинуло путника, и он бессильно рухнул на руки старику — Архипу, это и был он, глава Казанцевского семейства, к кому и шёл столько дней Хоза Лей.

Прошло три дня прежде чем вогул совершенно восстановил силы, с помощью медовых отваров старика Архипа да ядрёной русской бани с хвойными вениками. Волка кормили, но он дичился, и ближе чем на десять метров к человеческому жилью не подходил. Дедова лайка периодически выбегала к нему на волю и играла с ним, и было похоже на то, что Сэмыл был изрядно доволен её вниманием. Через три дня вогул смог выйти днём из дому, волк увидел его и радостно кинулся к нему, а потом и не отходил от хозяина уже совсем. В избу, понятное дело его не пускали, но он преданно караулил Ивана у дверей, терпеливо ожидая, когда вновь появится любимый человек.

Всё это время, пока Иван восстанавливал силы, Артём виновато помалкивал, не лез к нему с расспросами, как это он обычно делал. Он вдруг понял, на какую авантюру вынудил согласиться приютившего его человека, уговорив идти по тайге одному за сто вёрст. Ему, городскому жителю, избалованному благами современной цивилизации, и невдомёк было, как опасно и тяжело совершать такие переходы в одиночестве по северному суровому краю, где течёт хмурый Пелым. Хотя с другой стороны Артёму было и не до бесед, так как, подключившись к зрению и слуху Тела, ему было безумно интересно знакомиться с предками, наблюдать их нехитрый быт, познавать их уклад жизни и обычаи. Глава Казанцевых — Архип, выглядел именно так, как и представлял себе Артём, читая про него в дедовых записях. Это был высокий могучий седоволосый старик, находящийся в рассвете семейных властных полномочий, но важнейшие хозяйственные вопросы уже были не в его ведении. Овдовев, он переложил все текущие вопросы хозяйства на плечи сына — Александра, и решив посвятить себя исключительно пчелиному хозяйству и внукам — Андрею, Мишке и маленькому, только что народившемуся Алёшеньке. Первые два внука уже вовсю помогали отцу по хозяйству, с серьёзным видом выполняя поручения отца и горячо ими любимой матушки, хотя и не прочь были время от времени побаловаться, пошуметь, побегать. Исключительно кстати пришлись безделушки, которые принёс с собой Иван-вогул, дети были счастливы получить такие подарки. Скромно потупив взгляд, женское население скита побежало примерять бусы и меха в свою половину избы. Иван не стал «торговать» своими поделками, он вдруг осознал, что материальные блага его совершенно не интересуют, Казанцевское хозяйство не производило ничего такого, что было бы необходимо для жизни вогула. Совершенно по-другому принял будущий шаман гостеприимство и искреннее радушие, которое дарили русичи нежданному гостю. Человеческая теплота была неведома Ивану, и покуда он сосуществовал со своим родом-племенем вогулов, и, тем более, пока он жил добровольным отшельником в своей жалкой хижине. Он чувствовал некое подобие пробуждения, как будто открывал новый неизведанный мир обычных человеческих отношений. Потом, много позже Иван сам себе признается, что эти три дня, проведённые им в русском скиту, были одними из самых счастливых в жизни.

На исходе третьего дня пребывания в гостях Иван сообщил хозяевам, что он полностью восстановил силы, что безмерно благодарен им за гостеприимство, но не может себе позволить злоупотреблять им, поэтому сообщил о своём решении на следующий день покинуть скит восвояси. Дед Архип даже топнул ногой, требуя, чтобы вогул погостил ещё, напустил на себя мрачный вид, характеризующий крайнее неодобрение решения вогула, но, конечно же, задерживать Ивана не стал, тем более, что скорое наступление пчелиного сезона предвещало то, что они снова увидятся через некоторое время.

По обыкновению, вечером вогул вышел полюбоваться на закат, он сидел на завалинке у ворот Казанцевского подворья, почёсывая за ухом Сэмыла, мысленно делясь новыми впечатлениями с Артёмом от проведенного времени с предками, когда чёрный волк вдруг напрягся, шерсть на загривке встала дыбом. Через секунду утробным лаем залилась Зайка, крутившаяся вокруг них до этой минуты с совершенно беззаботным видом. Вогул напряг зрение и заметил, что в направлении скита от Пелыма с севера двигался небольшой отряд вооруженных ружьями всадников. Иван схватил Сэмыла за холку, чтобы тот не кинулся на людей, и стал наблюдать, что будет дальше. В тот же момент из избы выскочило местное мужское население.

— Братец Волк, а ну бегом в избу! — рявкнул Александр, старший сын Архипа, благодаря почти одному и тому же возрасту с Иваном, сдружившимся с ним так, что прозвал «братом».

— Погоди Сашка, что случилось-то?! — показался следом за ним дед Архип, на ходу проверяя заряжено ли ружьё.

— Я сам с ними разберусь, уберите ружья, — спокойно сказал вогул, при этом мысленно давая команду успокоиться и собакам.

За то короткое время, что прошло с момента появления всадников, Иван уже разобрался, кто к ним пожаловал. Это были воины манси рода Пор — «косатые отыры». Артём, который, чуть было, запаниковал, чувствуя уверенность Тела, расслабился и подключился к зрению. Удивлению же не было предела, когда в приближающихся всадниках Артём разглядел настоящих индейцев! Как будто он попал в Северную Америку времён Фенимора Купера — совершенно также в его представлении выглядели индейцы. Особенную схожесть являли собой их волосы, упруго заплетенные в две косички и украшенные красными лентами.

Артём послал импульс удивления, но Тело, к чему Артём уже стал привыкать, никак не реагировало, слишком напряжённый был момент времени. Вогул продолжал сидеть в той же позе, лишь, полуобернувшись, снизу-вверх глянул на Архипа. Старику то ли причудилось, то ли на самом деле глаза вогула сверкнули ледяной синевой.

— Если бы они хотели на нас напасть, то мы бы их и не увидели, пока нож к горлу не приставили. Это Косатые Отыры — богатыри с косами, самые хитрые и коварные воины Пор-махума.

Предводитель семейства растопырил ручищи, как бы сдерживая мужчин от воинственных действий, так они все и замерли, пока всадники не приблизились на расстояние разговора.

— Эй, русский! Надо стрелять нет! — самый ближний воин-манси с трудом подбирал слова по-русски, — нам помогай, мы уходить.

— Мы гостям всегда рады, коли с добром пришли, — не удержался храбрый Александр, но осёкся после отцовского «цыц».

— С Севера мы, Лопынг-река… — запнулся вогул, и чуть погодя с трудом выговорил, — Ляпинские Вогулы. Война — плохо дело, зыряне совсем одолели. Ранили хона… князь.

Последнее слово далось вогулу совсем тяжело. Иван понял, что так разговор будет долгим, и не ровен час, соплеменник оговорится, что-нибудь ляпнет обидное для русских. Стычку он допустить никак не хотел, ведь приютившие его русские стали почти как семья, а пришельцы — вогулы, соплеменники как-никак. Дальше разговор шёл на мансийском языке, Иван решил помочь им быстрее договориться. Пока он разговаривал с отырами, русские напряжённо молчали, внимательно следя за всадниками. Когда возникла небольшая пауза, Архип не выдержал.

— Иван, друг мой, чего хотят-то? Не томи.

— Всё хорошо, им нужен я, — и снова затараторил на своём языке, а Архип уловил лишь понятное ему слово «шаман».

Последние слова Хозы Лея почему-то заставили отыров спешиться и преклонить колена. Иван, напротив, встал и лишь надменно кивнул им.

— Ванюша, — зашептал Архип, совсем ошалев от такого поворота событий, — что происходит, а?

Теперь Иван мог всё рассказать, но перед этим он попросил принять пятерых вогулов, напоить и накормить. Старик верил загадочному другу, много раз убеждаясь и ранее, что шаману лучше верить, чем пытаться найти логическое объяснение его поступкам. Было велено впустить непрошеных гостей в избу, усадить за стол, накормить вдоволь. А между тем Иван объяснил хозяевам, что удалось вызнать ему у соплеменников.

Вогулы пришли издалека. Далеко на Севере есть река Северная Сосьва, а у нее приток — Ляпин-река, Лопынг по-мансийски. Испокон веков там живёт приполярная ветвь его народа — воины-оленеводы фратрии Пор, в отличие от Мось, к которым причислял себя сам. Отец Ивана был из тех мест, он прибился к племени, когда бежал с поля боя, после которого их извечные враги — коми или зыряне[2] — разбили вогулов наголову. Иван сразу и узнал в этих воинах соплеменников отца, так как он всю жизнь так заплетал волосы — в две косы, по мнению Артёма, совершенно как индейцы. Кроме того, орнамент вышивки их одежд был точно такой, какому его, маленького ещё, научил отец — это были стилизованные соцветия зонтичного полярного растения порых, чьё название и дало имя племени Пор. Браки у манси заключают исключительно между представителями разных фратрий, вот и отец Ивана женился на одной из девушек племени, его приютившего, да и прижился у них, так как слабо верил, что соплеменники выжили после нашествия зырян. Отец почти ничего не рассказывал про жизнь в родном племени, Иван знал лишь, что кроме растения-реликвии порых, есть ещё одна реликвия их племени — медведь Ялп-ус-ойка или Консенг-ойка — два имени таёжного прародителя племени Пор. Отец чётко соблюдал их праздники — «медвежьи пляски», уходил на несколько дней в тайгу. Что он там делал, Ивану неведомо, скорее всего, совершал какие-то родовые обряды.

И вот спустя почти полвека коми опять ополчились на зауральских оленеводов с целью силой отобрать их пастбища, потому что с Запада их теснил ещё более могучий сосед — Русь. Отыры, прискакавшие в Казанцевский скит, были гонцами племени, идущего позади них с разницей в день пути. Последний бой с коми был настолько сокрушительным для вогулов, что вынудило их сняться с насиженных мест и отправиться кочевать на юг, из родных приполярных просторов в неведомую дремучую тайгу Среднего Зауралья. Их вождя — хона на вогульском, серьёзно ранили на поле брани, ему становилось всё хуже и хуже, всем было понятно, что долго он не протянет. Единственной надеждой на спасение было добраться до могущественного шамана, по слухам жившего на берегу реки Пелым. Оказывается, за то относительно небольшое время, пока Иван был в добровольной ссылке у себя в лачуге и изредка врачевал проходящих мимо путников, слухи о его деятельности достигли столь отдалённых мест.

Каково же было горе вогулов, когда они, проделав столь длительный путь, добрались-таки до шаманской хижины, но шамана в ней не обнаружили! Три дня они ждали, что, может быть, шаман вернётся в своё жилище, обшарили все окрестности, но нигде не было человека, который мог спасти их предводителя. От безысходности и отчаяния через три дня они двинулись дальше на юг. Возвращаться было нельзя, там хозяйничал враг, на западе непреодолимые Уральские горы, на востоке непролазная тайга. Так и брели они, поникнув, вдоль Пелыма, несмело молясь непривычному духу, живущему в реке, — Полум-Торуму, сыну верховного небесного бога Нум-Торума.

Вогулы шли по неизведанной, скорее всего враждебной им территории, поэтому путешествие их больше походило на военный поход. Как и полагается в этом случае, вперёд были отправлены пятеро богатырей, самых смелых и проворных, чтобы в случае опасности они бы могли предупредить племя вовремя. И неспроста Артём, с детства знакомого с образом североамериканского индейца из приключенческих романов, взахлёб зачитанных до дыр, принял воинов-вогулов за индейцев, ведь в древние-предревние времена угры, разделились на три большие части: одни пошли на Запад, и стали венграми, другие пошли на Север, и дали начало многим северным народам, включая манси, а третья часть двинулась на Восток. Преодолев немыслимые расстояния, спасаясь от сильнейшей засухи, древние люди прошли там, где сейчас плещутся мрачные воды Берингова пролива, а в те времена была суша. Предки индейцев ступили на неизведанную доселе земли Нового Света, известного нам как Америка, открытой европейцами лишь спустя несколько тысячелетий.

Север Евразии и Американский континент долгое время был малонаселён, что почти не давало шансов потомкам древних угров перенять традиции и уклад жизни других народов. Так и хранили уникальность многие века на севере России ханты и манси, а в Северной Америке индейские племена. Наследники древних воинских традиций, вогульские воины заплетали длинные волосы в косы, за что их и прозвали русские «косатыми». Головы воины покрывать не желали даже в самые лютые морозы, так как, во-первых, были привычны переносить любые погодные условия, а во-вторых, их волосы были их гордость, их берегли больше жизни. Как и индейцы, вогулы снимали скальпы своих врагов, чтобы обесчестить, лишить всякого достоинства. Извечные их соперники, коми или зыряне, так их и прозвали «вэгул», что значит «дикий», беспощадный и жестокий. Также, как и их североамериканские родичи, они были непревзойдёнными следопытами, их самыми сильными сторонами были скрытность и выживаемость в суровых условиях стоеросовых непролазных лесов. Воины-вогулы сливались с тайгой, с их стихией, бесшумно преследовали жертву и нападали неожиданно и фатально, как страшные духи менквы — мифические лесные великаны.

Несмотря на усталость от битв, долгого похода, отчаяние последних дней, отыры, увидев перед собой русский скит, стали действовать по всем правилам военного времени. Они бесшумно подобрались к жилищам, и весь день незаметно наблюдали за жителями деревни. Лишь только к закату они поняли, что жители скита не представляют никакой угрозы ни им, ни подходящему племени, от чего и решились обнаружить себя и вступить в переговоры. Прав был Иван, их намерения были мирными, иначе бы уже никого не осталось в живых. По какому-то наитию отыры вдруг решили, что жители русского скита смогут помочь им, и чтобы их появление не стало для русских слишком неожиданным, вернулись к реке, а оттуда уже не скрываясь спокойно подошли к Казанцевским жилищам. Каково же было их удивление и радость, когда они нашли в этом странном для них месте того, кого они так долго и отчаянно искали — вогульского шамана, который должен быть последней надеждой в спасении их предводителя — старого вождя племени хона Килим-ойки.

Иван ни минуты не колебался, он принял решение помочь сородичам моментально, как только отыр, говоривший на ломаном русском, вкратце изложил печальные события, приведшие его племя в эти края. Вдруг Артём понял, что судьба настигла их, не смотря на кажущуюся вялотекучесть событий. Сидели бы они в лачуге дальше, не отправились они бы в путешествие в Казанцевский скит, всё равно встреча с приполярными вогулами была неминуема. Тонкая сущность Артёма затрепетала в предчувствии важных событий, о чём он немедленно сообщил Ивану. Тот сказал, что те же переживания нахлынули ещё накануне, почему он и решил вернуться домой, будто бы его тянуло туда, будто там ждёт его что-то важное. А когда Иван увидел вогульских всадников, ощущения эти обрели прямо-таки железную уверенность. Даже до того, как отыры рассказали в чём причина их появления, Иван всё равно знал, что уйдёт в итоге с ними, а теперь он и понимал, почему он это сделает. Сказочное ощущение охватило друзей, разделивших на время одно тело. Такое бывает во сне, когда ты видишь, что с тобой происходит, но понимания причин происходящего нет, либо появляется потом, как будто твоя воля не участвует в принятии решений.

Когда Иван сообщил вогулам, что он тот, кого они до сих пор безуспешно пытались найти, уставшие воины возликовали. Как подобает в таких случаях, они должны были показать своё почтение шаману, о могуществе которого ходили легенды. Они спешились и преклонили колено, а шаман Хоза Лей, понимая необходимость поддержания налёта таинственного могущества, присущего всем шаманам, лишь надменно кивнул, хотя в душе вогул крайне сопереживал этим людям. Надменность была наигранной, но традиции должны быть соблюдены, иначе соплеменники его не поймут, и он не сможет и помочь.

По дороге к вогульскому стойбищу

Итак, решено. Не смотря на усталость, отыры взмолились не откладывать возвращение к соплеменникам до утра. Вогульский хон был жутко плох, и это был тот случай, когда промедление смерти подобно. Архип, не раздумывая ни мгновения, отдал Ивану лучшего коня, и это, по его мнению, было самым малым, что он мог сделать в благородном деле спасения вогульского князя. Да и должен же был Архип хоть как-то отблагодарить Ивана за драгоценные подарки — меха и украшения из малахита ценность имели значительную, старый русич отлично это понимал, хоть и друг его не придавал никакого значения материальным благам. Вогулы подкрепились, и вскоре шестеро всадников, сопровождаемые чёрной тенью Сэмыла, по таёжному неторопливо удалялись в закатной дымке в сторону Пелым-реки.

В сопровождении пятерых воинов-вогулов Ивану предстояло проскакать всю ночь и половину следующего дня. Усталость не ощущалась, старик Архип знал своё дело, пчелиные снадобья восстановили здоровье Ивана не хуже самой прогрессивной реабилитационной терапии XXI века. Удивительное дело, шаман с успехом лечит всех людей от различных недугов, но сам себя излечить не может. Получился интересный тандем: Иван-шаман и старик Архип-пасечник. Один лечит с помощью власти над тонким миром, а второй пользуется излечивающей силой природы в лице пчёл. Отыры вообще не чувствовали под собой ног от радости, что нашли того, кого поручено им было найти, поэтому былая усталость улетучилась. Сэмылу вообще было всё равно, такие переходы для него были привычны, ведь волка ноги кормят, несмотря на то, что он по сути не волк, но всю жизнь провёл в волчьей стае. Легко и непринуждённо он трусил с правой стороны от коня, на котором ехал Иван, лишь иногда настораживаясь, учуяв бывших собратьев, которые время от времени выдавали своё присутствие зловещим блеском голодных глаз из сине-чёрной чащи тайги.

Под защитой опытных лесных воинов можно было расслабиться, они уверенно определяли дорогу даже в кромешной темноте, и при этом внимательно следя за окружающей обстановкой, готовые мгновенно выявить любую опасность и защитить драгоценного шамана и от зверей, и от людей, да и от злых духов Менквов, если им вдруг вздумается осмелиться на них напасть. Поэтому у Артёма с Иваном была возможность спокойно обсудить происходящие события.

— Артём, у тебя поди много вопросов ко мне? — позвал Иван соседа по сознанию, когда они отъехали от скита.

— Длинный хвост, если б я был материальный, а не бестелесное нечто в твоем теле, я бы тебе треснул, вот так! — и Артём послал вогулу образ самого смачного удара, какой только мог себе вообразить, — конечно у меня куча вопросов!

— Извини, я был плохим, — ухмыльнулся Хоза Лей, — не бей меня.

— Да ладно, — осёкся Артём, — я всё понимаю. Это ты меня извини, что спровоцировал тебя на такую авантюру. Если бы не я, и эти несчастные вогулы сразу бы тебя нашли, не потеряли бы столько драгоценного времени.

Вогул Иван мысленно помолчал.

— Откуда в зауральской тайге взялись индейцы, — стал задавать вопросы Артём. Слово «индейцы» мысленным образом было не передать, так как вогул не мог рефлексировать его с помощью сознания.

— Не понимаю о чём ты?

— Я о воинах, с которыми мы сейчас скачем по тайге.

— Это отыры, вогульские воины, при чём тут «индейцы»? — когда мыслительный образ не находил отклика в сознании Тела, Артём посылал фонетический образ слова, то есть у Ивана появлялось понимание звучания того или иного слова. И теперь вогул мог переспросить, применив фонетический образ непонятного слова.

— Ты никогда не слышал про индейцев что ли?

— Не имею ни малейшего представления, что это.

— Америка, — послал мыслительный образ в сознание вогула Артём.

Нет отклика. Так, понятно…

— Далеко от сюда, на противоположной стороне земли находится огромный материк, Америка называется. Пока туда не добрались европейцы, там жили индейцы. Выглядят дико похоже на этих парней.

— Ну и что? А как должны выглядеть лесные воины ещё? — недоумевал Иван.

Ему было невдомёк, что странного было в привычном для мансийца виде его сородичей, уверенно ведущих его ночной дорогой вдоль реки с одной стороны и леса с другой. Артём понял, что, проведя всю жизнь в зауральской тайге, вогул мог и не слышать об этом вовсе ничего.

— Ты хоть знаешь, что Земля, на которой мы все живём, круглая?

— Не круглая она! Она — шар, — гордо заявил Иван, — я при церкви, где меня крестили, часто с русским батюшкой на эти темы беседовал. Пока я ему не надоел, мол, чересчур любознательный. Прогнал он меня.

— Понятно. Но не понятно другое! — продолжал допытываться Артём, — ты же потрясающе сильный «видящий», Иван! Как ты таких элементарных вещей не знаешь?!

— Знаешь, сдаётся мне не всё так просто в этом деле, — смутился Иван, — мне кажется, что те вещи, с которыми мы не соприкасаемся любым способом в нашей обычной физической жизни, не доступны и в тонком мире. До тех пор, пока я не узнал про этих «индейцев» сам по себе в обычном мире, то в тонком мире для меня эта дверь закрыта. Теперь, когда ты мне про это рассказал, я могу в следующую медитацию соприкоснуться с этим знанием.

— Зверски интересно! — мысленно воскликнул Артём, — так если рассуждать, то можно сделать вывод о том, что, соприкоснувшись по сути физически с моим сознанием, ты будешь в состоянии поддерживать со мной контакт и в тонком мире!

— Я думаю, это вполне возможно.

— Тогда, после того как я «уйду» из твоего тела, мы в дальнейшем сможем встретиться!

— Да, мой друг! Более того, скорее всего я даже смогу тебя видеть в твоём физическом теле и разговаривать с тобой как будто бы мы просто рядом сидим на скамейке!

— Ну это ж здорово! — чуть помолчав, воскликнул Артём, — а то я было приуныл… ты знаешь, кажется, весьма скоро я должен буду «уйти». Моё сознание вибрирует, как будто в предчувствии какого-то важного события.

— У меня тоже ощущения тревоги и беспокойства с того самого дня, как мы отправились к Архипу. Я боюсь, что скоро моё путешествие в этом мире закончится, — печально добавил вогул.

— Что ты имеешь в виду?

— Я скоро умру.

— Это исключено. Я знаю твоё будущее. Ты будешь жить, потому что как минимум два события ещё не наступили. Первое — у тебя должна родиться дочь — Прасковья, которая станет женой Алёшке — самому младшему внуку Архипа. Второе — ты должен подарить один из своих амулетов Архипу, второй — Прасковье. Пока это не произошло, ты совершенно точно жив.

— Это всё лишь домыслы твоего деда, Артём. Мы не можем быть уверенными, что это правда.

— Тогда как один из амулетов оказался в итоге у меня?!

— Ой, Артём! Это могло произойти тысячей разных способов!

— Ты хочешь сказать, что мой дед всё выдумал?!

— Конечно! Ну может быть действующие лица реальные. Ведь я и Архип реально существуем, ну а в остальном… Откуда он мог знать, что с нами происходило?

— Я думаю, от своей матери Марии Ивановны. Она — внучка Прасковьи, и могла запомнить предания о предках от родителей или от неё даже.

— Хм… Всё равно, это сомнительно.

— Ну ладно, даже если это всё неправда, зачем ты тогда согласился идти лечить хона, когда чувствуешь что-то неладное? — устал спорить Артём.

— У каждого шамана есть Путь Предназначения. Его воля и этот путь неразделимы. Цель, поставленная волею шамана, становится конечной точкой Пути Предназначения, и ничто не может заставить шамана свернуть с этого пути: ни люди, ни высшие силы природы, ни он сам.

— Ох, ничего себе! — воскликнул Артём, — Хоза Лей, у тебя белая горячка началась? Архиповская самогонка действует так вот что ли?!

Вогул помолчал. Он не понимал друга, и пытался подобрать ключ к замысловатым образам.

— А-а-а! Ты, думаешь, я пьяный что ли?

— Нет, ты не пьяный! То, что ты сейчас мне говоришь, вообще похоже на бред. Люди несут всякую чепуху, потому что она им мерещится от длительного употребления в основном крепкого алкоголя, — попытался объяснить Артём.

— Нет, Артём, это не бред. Я иду по Пути уже давно. Я лечу людей, всех, кто ко мне обратится. Это мой свободный, вольный выбор шамана, и я это буду делать, несмотря ни на что.

— Стоп! Стоппэ-э-э… — потянул мысль Артём, — ты ж мне давеча говорил, что ты не шаман. Что ты лишь возможно им станешь, лишь подумываешь, чтобы стать шаманом. Ты ведь мне так говорил? Выходит, ты меня обманывал?

— Выходит обманывал.

— Ах ты засранец! — воскликнул Артём и отправил вогулу мысленный образ горящего на костре человека.

Иван содрогнулся. Он никак не мог привыкнуть к таким выходкам засевшего в голове духа. Всё-таки воображение у Артёма работало на пять с плюсом.

— Извини, — буркнул Иван, придя в себя после увиденного.

— Человек! — шипящей змеёй опять стал выплёскивать эмоции Артём, — я же полностью контролирую тебя! Я подключился ко всем твоим процессам, в том числе и мыслительным. Ты не можешь меня обмануть! Это невозможно!

— Я — шаман, Артём! — полностью отрешившись от эмоциональных всплесков Артёма улыбнулся Иван.

— Чёрт побери! Какие ещё сюрпризы ты мне приготовил, шаман?! — Артём постарался придать максимально саркастический тон своей мысли.

— Ничего больше, Артём! Только это, поверь мне… — и потом немного смущённо, — я стеснительный и неуверенный в себе шаман.

— Почему? — искренне изумился Артём.

— Ну вот уж таким уродился, — виновато улыбнулся Иван.

— Ты мне лапшу-то прекращай на уши вешать, — бросив напоследок непонятный для вогула образ, решил закончить спор Артём.

— Чего на уши? — опять напрягся Иван.

— Ничего, вогул! Не надо мне сказки рассказывать всякие, — буркнул Артём, — ладно, проехали.

Помолчали.

— Нет, ну тебе не стыдно, а?!

— Стыдно!

— Ты понимаешь, что меня обманул?

— Понимаю…

— Не делай так больше!

— Больше не буду так делать никогда.

— Козёл, — метнул в Ивана мысленным рогатым бородатым образом Артём.

— Где?! — встрепенулся вогул.

— Нигде! Ты — козёл.

— А-а-а, обзываешься, — догадался Иван, — не обижайся.

— Хорошо, не буду.

— Спасибо.

Ещё помолчали.

— Что ты собираешься делать с хоном?

— Не знаю. На месте разберусь.

— Судя по всему, он чертовски плох.

— Да, но раз до сих пор держится, должен выкарабкаться. Скорее всего у него осложнения после ранения. Рана-то зажила, а вот от общего истощения развилась какая-то болезнь, которая медленно, но верно его убивает.

— Иван, а если ты его не вылечишь?

— Вылечу.

— Как ты можешь быть уверен?

— Нет ничего такого, чего бы я не мог вылечить.

— Какой самоуверенный!

— Я не самоуверенный, я «знаю», — последнее слово вогул эмоционально выделил.

— Понимаю. Мой наставник тоже никогда не сомневался, принимая решения. Он просто всегда «знал» что и как делать.

— Так и есть. Это свойство шамана. Знание в чистом виде. С этим мучительно невыносимо жить. Все настоящие шаманы либо отшельники, либо крайне нелюдимы. Поэтому твои рассказы про то, что у меня когда-нибудь будет дочь, лишены всякого смысла.

— Иван, а вот сейчас ты что делаешь?!

— Что?! Сижу в седле, мысленно разговариваю с тобой, а что?

— Это понятно, я про другое! Ты включаешь логику, пытаешься на знании и опыте сделать выводы. Но это размышления, догадки, а не чистое знание.

— Согласен. Про будущее я ничего не могу знать. Это действует также, как и то, что я не могу лечить сам себя. Других — пожалуйста, но себя — никак! Однако, тут это ни при чём, то что ты мне рассказываешь настолько маловероятно, что тут даже чистое знание и не нужно!

— Волк, ты заблуждаешься!

— Хм… — мысленно хмыкнул вогул, устав спорить, — знаешь, для таких случаев православные часто используют фразу: «Пути Господни неисповедимы». Имеется в виду, что каждого из нас по жизни ведёт Бог, и то, куда он нас выведет, ведомо лишь Ему одному. Надо просто уповать на Него.

Он помолчал. Артём не стал никак комментировать, он был уверен, что у шамана Хозы Лея есть альтернативная точка зрения. И ему было до жути любопытно её узнать, поэтому, если б он был в физическом теле, можно было бы сказать, что он ждал продолжения, затаив дыхание.

— Это в корне неверно, — вдруг жёстко продолжил шаман, — я точно знаю, что Бог создал нас, людей, с абсолютно свободной волей. Никто нас не ведёт, и уповать нам не на кого. С другой стороны, в мире всё устроено так логично, в каждом явлении и событии есть жёсткая закономерность, понять которую подвластно увы немногим… до конца — никому кроме Бога. Он всё устроил, и лишь Ему одному под силу объять всю суть мира. А люди способны лишь наблюдать следствия, но истинные причины, вызвавшие их, скрыты для многих. Мы, шаманы, лишь чуть более осведомлены, нам доступен тонкий мир, который на самом деле исключительно тесно взаимодействует с нашим миром. Оба мира существуют неразрывно и благодаря друг другу, каждый из них извлекает выгоду от совместного сосуществования, а вместе они — суть — равновесия.

— Симбиоз… — вдруг вставил в монолог вогула непонятное слово Артём.

— А? — не понял Иван, очнувшись от размышлений.

— Не обращай внимание, — спокойно сказал Артём, а потом добавил, — знаешь, Иван, как-то странно слышать такие рассуждения от шамана. В моём понимании шаман — это седой дядька в лохматых одеждах бьёт в бубен и общается с духами.

— Ещё тётки бывают шаманами, — усмехнулся вогул.

— Ну тётки ещё, согласен. Но этот мой образ совсем не вяжется с тем образом, который ты мне только что обрисовал. Не могу себе представить шамана, который старается проникнуть в суть вещей, объясняет основные принципы мироздания и тому подобное.

— Я же тебе говорил, что шаман пока не соприкоснётся с чем-либо в обычном мире, знание из тонкого мира об этом закрыто. В основном шаманы — отшельники, окружающий мир для них ограничен их бубном, легендами предков и лачугой, в которой они живут. Знание из тонкого мира о других вещах, явлениях и событиях для них недоступно. Быть может в моём случае всё немного сложнее. Ведь я крещёный вогул, долго учился у русского батюшки в церквушке недалеко от поселения моего родного племени, пока он не прогнал меня за то, что я задаю слишком много вопросов. Я много общался со стариком Архипом. Благодаря ему я соприкоснулся со многими недоступными для обычного вогула вещами. Ну и теперь ещё ты… Из-за тебя у меня вообще взрыв сознания какой-то!

— Хоза Лей, я и так уверен, что ты особенный, можешь мне этого не объяснять, — гнул свою линию Артём, — Но всё-таки я настаиваю, что совершенно нет причин думать, что дни твои сочтены, и что наши семейные предания — брехня. Вот увидишь, ты вылечишь хона, тем более, что ты и так уверен в этом, потом встретишь любовь, поженишься. У вас должны быть дети, ну, как минимум дочь. И вдобавок ты возглавишь племя вогулов. И так будет, не сомневайся!

Шаман хмыкнул. Окружающие воины насторожились и вопросительно стали поглядывать. Иван жестом показал, что всё хорошо, мол, не обращайте внимания. Вогулы расценили всё это как сигнал о том, что они расслабились и невнимательно выполняют свой долг: следить за обстановкой и оберегать шамана. Встрепенувшись, и, мысленно отдав честь шаману за взбучку, они стали ещё усерднее вглядываться и вслушиваться, ещё тише и незаметнее двигаться по еле заметной лесной дороге. Их движения были настолько скрытны и бесшумны, что кишащая вокруг живность — лисы и куницы, соболята, да бельчата — нисколько не стесняясь, занимались обычными ночными делами, не обращая внимания, а вернее, попросту не замечая бредущих своей дорогой мужчин.

Выйдя на небольшую полянку, путники заметили на востоке, что небо уже светлеет. Значит скоро рассвет, полпути пройдено. И вправду, пройдя полянку они встретились с ещё тремя соплеменниками, которые были в ночном дозоре и теперь собирались возвращаться в стойбище. Оказалось, что оно совсем рядом — минут тридцать небыстрым шагом. И вот уже довольно большой по таёжным меркам отряд в девять человек, особо не скрываясь и не таясь, смело поскакал дальше. Солнце стало вылезать из-за верхушек елей, когда они добрались до дюжины чумов, стоявших вокруг большого и самого нарядного чума хона. «Блин, ну ведь вигвамы же натуральные!» — мысленно воскликнул Артём, когда с помощью зрения Ивана увидел походное мансийское стойбище. И на самом деле, конусы чумов, аккуратно расставленные по опушке леса вокруг жилища хона, с торчащими сверху верхушками жердей, составляющих основу, особым образом обёрнутую оленьими шкурами, точь-в-точь напоминали индейские вигвамы. Вокруг чумов бродили местные жители с собаками, северными лайками, в определённом порядке были расставлены большие сани, в которые запрягались северные олени, и санки поменьше, в которые впрягали собак. Всюду пахло вкусной похлёбкой, дымок, вытекающий из чумов и из походных печек для приготовления еды, сладко ласкал обоняние, создавая непередаваемое ощущение уверенности, защищённости и спокойствия измождённым таёжным странникам, проскитавшимся в бесконечных лесах и долах несколько дней.

Отряд, изредка перебрасываясь парой слов с местными, которые готовили сытные завтраки в специальных печках, стоявших в нескольких шагах от каждого жилища, проследовал прямо к главному чуму. Воины спешились, преклонили колено и в этой позе оставались до тех пор, пока подбежавший их военачальник не помог Ивану слезть с лошади, и они не скрылись за пологом чума.

Борьба за жизнь вогульского князя

Вогульский князь Килим лежал на небольшом возвышении среди мягких подушек и ковров возле очага. Внутри чума было тепло, полумрак мансийского жилища лишь немного раздвигал несильно тлеющий огонь в очаге да несколько керосиновых ламп. Хону было крайне плохо, он хрипел, сипел, и периодически заходился в сильном кашле, прикрываясь измазанной в крови тряпкой. «Похоже у вождя сильное воспаление лёгких», — подумалось Артёму, — «С таким недугом он долго не протянет в тайге. Это вроде антибиотиками лечат». «Ерунда», — услышал его мысли Иван, — «И не такое видал». Иван подошёл к хону, взял за руку. Тот вздрогнул, как будто его ударил электрический ток, вышел из забытья. Болезнь так сильно им овладела, что мозг не выдерживал и погружался в полуобморок, и прикосновение шамана было неожиданностью, никто не смел приблизиться и тем более трогать мрачного повелителя вогульского племени. Килим-ойка пришёл в себя, осмотрелся мутным взглядом, сфокусировал его на Иване и заговорил. Несмотря на то, что разговор был на мансийском языке, вождь другого и не знал, Артём всё понимал, так как научился отключаться от слуха Тела и напрямую воспринимать мысленные образы.

— Ты кто такой?

— Неважно…

— Как смеешь ко мне подходить и дотрагиваться до меня?!

— Килим-ойка, я буду тебя лечить, поэтому мне надо тебя осмотреть, — спокойно стал объяснять Иван.

— Ты?! А-а-а! Кхе-кхе-кхе-кхе, — зашёлся в сильном кашле Килим.

— Тише, тише. Успокойся, — монотонно проговорил Иван.

— Шаман?!

— Да, шаман, шаман.

— Ты опоздал, шаман. Шайтан меня уже ждёт, — и опять стал кашлять.

— Я сильнее шайтана, и я с ним договорюсь.

— С ним я уже договорился, — опять продолжил Килим сиплым голосом, — я…

— Хон, послушай меня, — переходя на шёпот, Иван придвинулся вплотную к старику, — вели всем выйти. Я с тобой наедине должен говорить.

— Ничего не выйдет у тебя, — заупрямился больной, но тоже перешёл на сиплый шёпот.

— Вели! — хоть и шёпотом, но с силой выдохнул Иван, при этом глаза блеснули ледяной синевой.

Хон, ещё немного поколебавшись, наконец сипло рявкнул всем, кто находился в чуме, чтобы немедленно убирались. Вогулы немедленно подчинились, быстро попятились к выходу, и там пропали за пологом. Несколько глаз, осторожно выглядывавших из-за ковра, отделявшего женскую часть жилища, тоже исчезли в полумраке. После того, как в чуме всё стихло, Хоза Лей немного отстранился от умирающего вождя и продолжил спокойным голосом разговор.

— Килим-ойка, могущественнейший из потомков Ялп-ус-ойки[3], великого повелителя земли, ты должен быть сильным! Твоей душе уготовано почётное место среди наших предков в Верхнем мире, но это случится не сейчас. Много позже. Это говорю тебя я, Хоза Лей, шаман Мось-махум[4]. Смирись пред неотвратимостью Пути Предназначения, который привёл меня к тебе. И никакой шайтан не может этому воспрепятствовать, а твой договор с ним недействителен, ибо противоречит он Пути этому.

— Я погубил свой народ, — печально свесив голову, просипел хон, — я опозорен, мой народ вынужден скитаться. Шаман, я не справился с проклятыми зырянами. Нет больше смысла в моём существовании.

— Послушай меня, ики[5]! Это лишь проиграно сражение, но не война! Поверь мне, я знаю. Я — шаман, и мне открыто многое, что не видно в этом мире. Но ты должен поверить мне, без этого я не смогу помочь тебе и твоему народу. Ты должен поверить мне, и тем самым ты спасёшь не только себя, но народ свой! Ты ведь не хочешь уйти из этого мира опозоренным?

— Нет, — прохрипел вождь и снова зашёлся в кашле.

— Вот видишь! Ты ещё борешься, ты ещё можешь всё исправить, Килим! И это обязательно произойдёт, потому что здесь я!

— Хорошо, — блеснув глазами, прошелестел вождь, снова захлебнувшись кашлем, — делай, что должен, спаси нас. Я буду бороться вместе с тобой, мудрый шаман.

— Отлично! Тогда приготовься. Всё произойдёт прямо сейчас, и ты уснёшь. Во сне к тебе вернутся силы. Но для народа твоего этого будет казаться недостаточным, поэтому я прикажу им ночью подготовить мне большой шаманский костёр, я должен буду провести для них шаманский ритуал. Это никак не повлияет на твоё выздоровление, но им это важно для воодушевления и для того, чтобы поверить в свои возможности одолеть врага под эгидой могущественного шамана. Пусть это останется между нами, лишь ты должен про это знать, договорились?

Чуткий слух Ивана уловил едва различимое шевеление за ковром в женской части чума. Он насторожился, там определённо кто-то был, более того, этот кто-то их слышал, но разбираться не было времени, да и желания. Шаман не стал придавать значения тому факту, что их разговор подслушивали.

На вопрос Ивана Килим-ойка лишь кивнул, силы были на исходе, а Иван, отбросив все сомнения и лишние мысли, вздохнул: «Ну что, начали?!», и вошёл в транс, сильно сжав металлические сердечки-амулеты обеими ладонями.

Благодаря амулетам сознание Ивана прямо-таки ворвалось в потусторонний мир, озарив оранжевым солнечным сиянием обычно серую мглу тонкого мира, представляющего собой бесформенную плазму из пространства-времени. Справа и слева яркими огоньками сияли амулеты. Тонкий мир по обыкновению стал затягивать Ивана в бесконечно мягкую круговерть теней и вспышек, но он усилием воли остановил себя в текущем моменте, и огляделся вокруг оттуда на наш мир. Послушный воли шамана тонкий мир сформировал понятия пространства-времени в координатах обычного нашего мира. Иван будто бы вернулся в своё тело в обычном мире, но всё было призрачно и зыбко, всё равно что он попал в схематические наброски действительности, выполненные карандашом. Сознанию стало труднее перемещаться, если это вообще можно назвать перемещением, но зато воля человека максимально сблизила оба мира друг с другом так, что законы одного мира могли создавать влияние в другом. Теперь в этом пограничном состоянии шаману надо было найти направления, которые согласованы с Путём Предназначения, так как иначе можно было увязнуть в клейкой атмосфере бытия и небытия. Механизм Предназначения Ивану был непонятен, сути происходящего он не понимал, но мог с лёгкостью определить куда можно двигаться, а куда нет. Это было похоже на то, как во сне бывает трудно сделать то или иное движение, и напротив, другие движения во сне бывают легки и непринуждённы. Ближе всего по ощущениям движения в соответствии с Предназначением в пограничном мире к снам, в которых мы летаем.

В паре шагов от него бесформенной кучей ощущалось тело хона Килима. Где-то внутри этой кучи мерцало его тонкое тело, что было понятно по тому, как прорывались светлые всполохи сквозь щели бесформенной материи, что являло собой тело вождя в пограничном состоянии миров. Это мерцание успокоило шамана, так как тонкое тело или, если выражаться более привычным языком, душа не выбралась из тела, и похоже, что и не собиралась. Поэтому устраивать разборки с душой не надо было, довольно было только поправить тело, что сильно экономило силы шамана. Он приблизился к вождю, опять же усилием воли придал бесформенной куче форму, привычную для восприятия в нашем мире, нашёл лёгкие, трахею, бронхи. Болезнь представлялась в виде ошмётков чёрной грязи в этих органах, по сути весь процесс лечения для шамана представлял собой очищение от этой грязи с помощью лучистой энергии, исходившей от его тонкого тела. Иван направил лучики от себя к Килиму, которые чем ближе достигали плоть, тем сильнее дробились, и в конце концов опутали полностью искрящимся светом, проникнув в каждую альвеолу, в каждый капилляр.

В этот момент Иван почувствовал какое-то шевеление внутри исцеляемого организма. Как будто нечто в немом вопросе оторвалось от Килима и уставилось на целителя. В следующее мгновение процесс очищения от болезнетворной грязи был грубо прерван, и между шаманом и телом вождя возникли три пульсирующие тени.

«Ты кто-о-о?!» — противным шелестом отозвалась одна из теней.

«Чего лезешь сюда?!» — почти одновременно отозвалась вторая тень.

«Убирайся отсюда!» — угрожающе рявкнула третья.

«Упыри?! А вы что здесь делаете?!»

«Не твоего ума дела. Прочь отсюда!»

«Я — шаман на Пути Предназначения! И это вы сейчас оставите в покое старика, а иначе…»

«Ой, а то что? Это наша добыча, и никакой человечишка нам ею воспользоваться не помешает!»

«Послушайте, я последний раз предупреждаю. Убирайтесь!»

Иван понимал, что будет схватка. Он и раньше пересекался с упырями — так он прозвал чёрных существ, которые обитали в приграничье тонкого мира, которые как падальщики набрасывались на готовящиеся отойти в тонкий мир души, измождённые болезнями или лишениями в земной жизни. Каждое существо в тонком мире черпает энергию именно той волны, того оттенка, из которых и само состоит: светлые питаются светлой энергией, исходящей от живых существ в радости, удовольствии и благости, тёмные — соответственно тёмной энергией, выделяемой ненавистью, завистью, алчностью, трусостью и так далее. Но эти, упыри, научившись перемещаться в приграничье, питаются самой душой, той субстанцией, из которой она состоит. От этого светло-искрящаяся сущность тонкого тела становится чёрно-грязной, и добавляется к тому, из чего эти упыри и состоят. Раньше он их просто обходил стороной, и Иван благодарил Бога каждый раз, когда их пути в очередной раз не пересекались. Но несколько раз, набравшись смелости, наблюдал за ними исподтишка, незаметно изучая их повадки, как будто предчувствуя, что когда-нибудь ему придётся с ними столкнуться, и встреча эта не сулила ничего доброго. Упыри были упрямые, жадные, ненавидели всё и вся, нападали небольшими группами, двигались в приграничье ловко и стремительно, у них не было ограничений по перемещению, как у Ивана, который мог пользоваться только возможностями Предназначения.

Понимая, что, находясь на Пути, он почти всесилен, Иван также понимал, что враждебных сущностей три, и пока он будет разбираться с одним, другие два могут изловчиться и вцепиться в него. Он нуждался хотя бы в ещё одном союзнике, а лучше в двух. Тут он вспомнил про Артёма. А что, вполне себе помощник, надо только объяснить ему как иметь дело с этими тварями. Перебирая различные варианты способов борьбы с такими существами, как упыри, Иван остановил выбор на применении фантома, наполненного мощной светлой энергией, противоположной по спектру чёрной энергии упырей. Надо было только правильно управлять фантомом, чтобы упырь раньше времени не обкусал его, что приведет к ещё одной трате энергии на создание нового фантома. А фантом в свою очередь в умелых руках, пользуясь поистине гигантским потенциалом энергии, исходящей от шамана на Пути, мог разорвать упыря на составляющие фотоны, поглотить их и унести с собой в тонкий мир, где и сгинут оба на веки вечные.

«Артём», — позвал Иван засевшего в голове духа.

«Да, Иван, я здесь! Что происходит?» — тут же отозвался Артём до того терпеливо ожидавший, когда на него обратят внимание.

«Мне нужна твоя помощь», — просто сказал ему шаман.

«Да, конечно! Говори, что мне нужно сделать.»

«Сейчас появятся два огромных огненных шара. Один — твой. То, что подумаешь, он сделает в точности. Не дай упырям одновременно напасть на мой шар.»

«Понял!»

Артём отлично осознавал опасность, которая исходила от чёрных существ, они уже начали осторожно приближаться к шаману, но с другой стороны, всё происходящее было настолько необычным и даже страшным, что он от ужаса готов был забиться куда-нибудь далеко-далеко. Но, увы, этого он сделать не мог, поэтому усилием воли он заставил себя успокоиться и пообещал самому себе, что сделает всё, чтобы помочь Ивану.

«Смотри, сейчас я тебя выкину из своего тела в приграничье, и в этот самый момент появится шар. Сразу же он окажется под твоим управлением. Не зевай!»

В следующее мгновение сознание Артёма устремилось в точку, а ещё через мгновение он уже ощущал себя бестелесной тенью, как это бывает во сне. Сразу же после слов шамана Артёма оглушила мысль о том, что всё это время Иван мог в любой момент выкинуть его из головы в тонкий мир, избавиться, так сказать, но он этого не сделал, несмотря ни на что. Более того, он ни разу про эту свою возможность не упомянул! Но удивляться и возмущаться по этому поводу совершенно было некогда, поэтому Артём решил заняться этим вопросом потом, когда будет на то спокойная минутка, а сейчас… Сейчас предстояла битва.

Упыри несколько опешили, когда увидели, что вместо одной светлой сущности вдруг появилось две, а в следующее мгновение перед ними появились две огненные сферы. Но это их нисколько не испугало, уверенные в безнаказанности и всесилии, они же были в своей стихии, они кинулись на Ивана с Артёмом. Фантом Ивана, превратившись в огненную струю, вонзился в ближайшего нападающего, разрывая изнутри на всё меньшие составляющие. Артём же избрал другую тактику для своего фантома, обхватив им врага полностью. Упырь, охваченный пламенем фантома, стал рваться наружу, но от каждого такого движения всё больше увязая в огне. В этом-то и была задумка Артёма, чтобы нейтрализовать упыря до тех пор, пока Иван не разберётся с остальными упырями. Как он это делает, Артём попросту не знал, а выяснить совершенно не было времени. Но просчёт был в том, что упырей было трое, и вот третий-то, вначале нападения немного замешкавшись, получил возможность оценить обстановку, и принять более хитрое решение, чем просто атаковать в лоб. Он увернулся от огненного потока фантома Ивана, молниеносно переместился за спину шамана и с остервенением вцепился в него. Дело было плохо. Ивану нужно было продолжать аннигилировать первого упыря и в то же время что-то предпринять с тем, который жадно пил его энергию. Кажется, сложилась безвыходная ситуация, «шах и мат» подумалось Артёму, но в ту же секунду вдруг появился третий огненный фантом, и из него сразу несколько огненных стрел вонзились в чёрное извивающееся тело упыря, напавшего на Ивана.

Теперь шансов на победу у злобных тварей совсем не стало. Расправившись со своим упырём, Иван огненным мечом вмиг искромсал и без того уже изрешечённое огненными стрелами напавшего исподтишка врага. А затем переключился на удерживаемого Артёмом.

«Стой! Сто-о-ой, — шипел выжигаемый огненным потоком упырь, — вы нарушаете равновесие!»

«Сдохни, тварь!» — неожиданно злобно металлическим звоном отозвался Иван.

«Мы — неприкасаемые, нас нельзя уничтожать, Куль[6] вас найдёт и накажет», — затараторил упырь, и через мгновение исчез.

«Артём, — тут же позвал Иван, — а ты как уже научился огненные шары делать?»

«Я?! — с неподдельным удивлением залепетал Артём, — я думал это ты ещё один шар на помощь сотворил!»

«Нет, это не я. Ты кто такой?» — обратился он к фантому-пришельцу.

Но тот молча втянулся в точку и исчез.

«Ну дела-а-а!»

«Нам помог кто-то… Ладно потом будем разбираться. Надо завершить начатое. Артём, приготовься, я тебя сейчас буду возвращать в тело.»

Огненные фантомы исчезли, а в следующую секунду тонкое тело Артёма затянуло обратно в физическое тело Ивана. А он снова приступил к излечению старика Килима. Вновь тонкие лучики протянулись от Ивана к нему. Заискрились, засияли, растеклись по всему телу вождя, изгоняя чёрную грязь болезни. Выплёскиваясь, грязь таяла и испарялась серым туманом в пространстве. Через пару минут дело было сделано, тело Килима теперь уже не представлялось кучей грязных тряпок, а выглядело вполне себе обыкновенно, если так можно сказать для призрачного марева приграничья миров. Исцеляющие лучики втянулись обратно в Ивана, а затем он и сам выскочил из потустороннего мира, и вернулся в своё тело.

Килим безмятежно сопел на том же месте, болезнь покинула его, и теперь ему надо было восстановить силы, поэтому Иван и погрузил вождя в здоровый спокойный сон. Иван встал, руки и ноги затекли от долгой неподвижности, он с трудом подошёл к Килиму, взял за запястье, чтобы проверить пульс, потом приложил ладонь ко лбу. Всё было в норме. Надо было выйти из чума и успокоить соплеменников, дать указания к подготовке шаманского обряда.

Шаман влюбился

Всё было так, как привиделось Артёму во сне накануне знакомства со стариком Василием. Красный диск солнца, предвещая ветреную погоду на завтра, садился в синие холмы за рекой. Гудел и трещал огонь огромного костра, вокруг которого самозабвенно скакал шаман, ритмично ударяя в бубен. Чуть поодаль стояли люди и в их глазах вспыхивали красные отблески огня. Низким гортанным монотонным пением в сопровождении с ритмическими ударами бубна Иван привёл всех окружающих и самого себя в волшебный транс, соединяющий всех в едином энергетическом вихре, который бился и извивался подобно пламени костра. И в этот момент все ощущали себя мельчайшей частицей огромного Космоса, и в то же время самим этим Космосом, самой Вселенной. В кульминации шаманского танца из княжеского чума вышел здоровый и бодрый хон Килим-ойка, и все увидели его, и радостно горланили что-то на своём вогульском, приветствуя хона и воздавая хвалу искусному и могущественному шаману.

Всё то время, пока Иван разыгрывал шаманский ритуал перед суеверными вогулами, он чувствовал на себе насмешливый, но в то же время добродушный взгляд того, третьего, чей дух так вовремя подоспел на выручку в схватке с упырями. Ивана раздирало любопытство, и сердце замирало внутри от предвкушения неминуемой встречи с этим человеком, но он должен был до конца сыграть роль шамана, ему нельзя было отвлекаться, дабы исполнить ритуал максимально реалистично, чтобы вогулы были полностью удовлетворены могуществом шамана и были бы совершенно в этом уверенными. Но теперь, когда всё внимание окружающих было приковано к выздоровевшему хону, Иван получил возможность внимательно осмотреться вокруг.

И тут он увидел ЕЁ. Да-да, это была женщина. Она, стараясь не показывать интерес, внимательно следила раскосыми глазами за шаманом, и в её взгляде смешивались одновременно насмешливость и восхищение, радость и удивление. Женщину охватило странное доселе непознанное трепетное чувство с той самой секунды, как она выглянула одним глазком сквозь щёлку занавеси, разделяющей женскую и общую часть княжеского чума. А выглянув, сама, оставаясь незаметной, увидела шамана, человека, незнакомца, которого так ждало её племя, и который запал в её женскую душу удивительным и неповторимым трепетом. А потом, когда шаман вошёл в транс, женщина эта, тайно обученная духовным мансийским практикам матерью, последовала в тонкий мир за ним, пристально следила за ним, зная, что неминуемо произойдёт схватка с чёрными шайтанами. Она уже много раз пыталась прийти на помощь хону, но в одиночку у неё не было шансов одолеть упырей, а вот сейчас шанс такой появился. Надо было только лишь вовремя помочь шаману, и одолеть чёрных не составило труда.

Агна-эви, так звали женщину, была самой младшей дочерью Килима, ей исполнилось уж девятнадцать лет, но она до сих пор не вышла замуж, что иной раз беспокоило и печалило хона, так как по мансийским обычаям девушки замуж выходили довольно рано. Агна была своенравной девушкой, часто противилась воли вогульского князя, отвергала женихов из соседних племён Мось-махум, как будто всё ждала какого-то наречённого принца из русских сказок.

Встретив пронзительный взгляд чёрных глаз со всполохами отражений кострового огня, Иван мгновенно понял, что их обладательница и есть их недавний спаситель, что этой девушке он обязан жизнью. Погрузившись в бесконечную глубь этих глаз, шаман вдруг выпал из реальности, всё вокруг перестало существовать, весь мир и его жизнь сосредоточились в них, став одновременно бесконечно малыми и необъятно большими. Иван влюбился. Такого он не испытывал никогда, а по силе ощущение было такое, как будто огрели оглоблей по голове. Силы оставили его, воля пала пред огнём этих зовущих насмешливых чёрных глаз. Единственное что он мог сделать это идти к этим глазам, не разбирая дороги, и не видя пред собой ничего и никого.

— Иван, — чуть шевеля непослушными губами представился шаман.

— Агна, — немного усмехнувшись проговорила девушка и скромно опустила взгляд, прикрыв сводившие Ивана с ума глаза длинными густыми ресницами.

Иван немного пришёл в себя, как только перестала действовать магия девичьих глаз, неуверенно огляделся вокруг, потоптался, преклонил колено перед девушкой.

— Я благодарю тебя за спасение. С этого момента жизнь моя и сила моя принадлежит тебе! — несмотря на пафос слов, весьма искренне поблагодарил шаман.

Всё то время, пока шаман был занят ритуалом, Артём терпеливо выжидал, когда наконец можно будет с ним переговорить. И вот этот момент настал, но с вогулом стало происходить нечто невообразимое. Душа вогула затрепетала, запела, заискрилась от счастья. Артём недоумевал в чём дело, что происходит, посылал вопросительный импульс за импульсом, но ответа не следовало. Тогда он подключился к зрению Тела и всё понял. С Иваном происходило нечто невероятное и невообразимое. Вогула трясло от чувств, а Артёма он просто не воспринимал, ибо всё его сознание трепетало, устремляясь помыслами об одной этой девушке, что сидела перед ним с опущенными в смущении ресницами.

«Артём!» — вдруг что-то позвало его звонко и чисто.

Он явственно ощутил рядом белое искрящееся существо точно такое же как давеча разговаривало с Иваном и волком Сэмылом, того, что Иван назвал потом ангелом.

«Да, я здесь. Вижу и слышу тебя.»

«Вот и пришло время», — существо обрело очертания стройной женщины в длинных одеждах.

«Время?»

«Да, Артём. Пора произойти тому, ради чего ты здесь.»

«Кто вы?»

«Многие зовут меня Марией.»

«Богородица?!»

«Да, многие принимают меня за ту, кто дала земную жизнь Иисусу, сыну Бога.»

«А… это не так?»

«Не так. Мария выполнила то, что Он хотел. Теперь она так сказать на заслуженном отдыхе, — женщина как будто бы ухмыльнулась, или Артёму это лишь показалось, — Ну а я выполняю Его волю, таково моё Предназначение. Вы все — дети Его, а я присматриваю за вами, воспитываю, пока Он занят Своими делами.»

«Что должно произойти? И почему вы пришли ко мне?»

«Ой, уж много вопросов, молодой человек, — теперь совершенно явственно женщина заулыбалась, — но всему своё время. Успеешь ещё получить ответы на все вопросы, а сейчас смотри!»

Женщина взмахнула рукой, указывая направление, чтобы Артём увидел то, что она хотела. Подчиняясь воле женщины-ангела, земной и потусторонний миры слились воедино, и Артём отчётливо увидел происходящее. Возле Ивана и Агны мерцали их тонкие тела — души. Они стали сближаться, и сблизившись вплотную, вдруг соединились в единое целое на мгновение. Потом ярко вспыхнув они разъединились, но между ними появилось ещё одна ослепительная искорка.

«Смотри, Артём, это родилась твоя душа, — вновь мягко улыбнулась женщина, — иди поприветствуй себя.»

Артём отделился от Иванова тела, подлетел к искорке, прикоснулся к ней. В тот же миг огромный поток света хлынул в тонкое тело Артёма, наполняя мощнейшей энергией. Пока происходило это наполнение, Артём наблюдал, как искорка — его душа — блеснув на прощание, взмыла ввысь и исчезла в пространстве. Женщина-ангел, улыбаясь, махнула ей рукой, повернулась к Артёму.

«Ну вот и всё, Артём, пора домой. Оставь Ивана. Старый Иван умер, родился новый. Любовь — причина всего нового, необходимое условие для рождения всякого сущего. Бог — это любовь в совершеннейшем виде — сотворил нас и вас по образу своему и подобию. И рождаемся мы только если любовь происходит, и так происходит везде и всюду. Мы — стражи Равновесия и Предназначения, и вы — люди — Энергия Равновесия мира, но суть одна. А теперь возвращайся Артём, теперь ты обладаешь силой и властью Предназначения, ты способен видеть Путь Его, подчинять миры воле, дабы соблюдать Равновесие. Наши дороги ещё не раз пересекутся, но сейчас тебе пора!»

В следующее мгновение всё исчезло, Артёма унесло в его точку пространства-времени, но прямо перед этим он успел вдруг подумать, что Иван не зря чувствовал приближение конца, и в самом деле Ивана не стало, того Ивана, каким его знал Артём. После встречи с Агной он умер, и тут же родился вновь, уже другим, совершенно иным человеком. И предчувствия Артёма не обманули, и с ним произошла инициация именно в этот же момент. Что должно было, произошло, и теперь Артёму тут больше делать нечего. Путь Предназначения унёс его обратно в его время, чтобы стать тем, кем и предназначено было.

Часть 2 Два амулета

Второй амулет найден!

Разомлевшие на летнем солнышке лесные ягоды источали ошеломляющий аромат бабушкиного варенья. Редкие облака время от времени приносили краткие мгновения прохлады, и крик кузнечиков смолкал в изумлении, чтобы с ещё большей силой выразить радость солнечного летнего зноя, когда облачко наконец лениво отплывёт, освобождая путь солнечным лучам. Конец июля выдался на редкость жарким для этих мест, и поэтому каждая полевая букашка, каждая лесная пичужка, каждая травинка, цветочек и листочек радостно трепетали и жадно впитывали в себя этот плодородный зной. По-деловому хмурый шмель, шумно загудев как тяжело гружёный бомбардировщик, нехотя оторвался от манящих сиреневых цветков кипрея, грузно развернулся и с недовольным урчанием улетел прочь от еле заметной просёлочной дороги, по которой уже битый час плёлся Артём.

Попутка, управляемая шофёром-раздолбаем Геной, подвезла Артёма лишь до того места, где эта с позволения сказать дорога начинала свой извилистый и неторопливый бег от шоссе. Но молодому человеку и не хотелось долго слушать бестолковую болтовню пропахшего соляркой и чесноком водителя грузовика, гружёного навозом, поэтому он даже немного обрадовался, когда с наигранным сожалением в голосе Гена объявил, что попутчику пора вылезать и дальше придётся перемещаться самостоятельно на своих двоих. Гена почему-то вёз коровьи какашки из города в деревеньку в километрах десяти, в то время как сей полезный продукт обычно доставляют наоборот из деревень, где есть производители — коровы. Этот же повелитель зловонного груза попался Артёму почти в самом центре Ирбита — среднеуральского городка, куда занесло нашего героя в поисках того, кто владел вторым амулетом, который упоминается в рукописях деда Игоря, и подтверждение существования которого Артём получил, побывав в теле своего предка, вогульского шамана Ивана по прозвищу Хоза Лей при своей инициации.

Для материального тела Артёма отсутствие сознания длилось лишь мимолётное мгновение, и месяц приключений в теле шамана совершенно незаметным образом отразилось на нём в текущей действительности. Но вот что произошло дальше! Такого поворота событий не ожидал даже всякого повидавший на своём веку дед Василий. Вот он, распылив энергетическое тело Артёма в тонкий мир, отправляет его в точку инициации, а вот мгновение спустя видимое лишь тонким зрением старика нечто ослепительно белое и искрящееся лавиной хлынуло в Артёма и заполнило его целиком. Да и до этого момента от Артёма всегда шло мощное энергетическое излучение, но в этот момент он пылал и бурлил как какой-нибудь вулкан Кракатау. Василий отпрянул и даже инстинктивно прикрыл ладонью свои чувствительные глаза, что естественно не помогло, и он некоторое время чувствовал себя ослепшим. Горячая энергетическая волна прошла от макушки Артёма до его пяток, преобразуя его в какое-то совершенно новое состояние.

Теперь Артём понимал и принимал всё то, что с ним произошло в эти минуты безумной агонии. Но тогда! Он бросался и метался, его выворачивало на изнанку от того, что его вестибулярный аппарат сходил с ума из-за противоречивых сигналов, которые посылали в мозг обезумевшие от новых ощущений органы чувств. Всё тело стало чувствительным к тонкому миру! То, что старик Василий «видел» своими глазами, Артёму «ощущалось» всем телом! Он весь стал «третьим глазом», что совершенно стирало грань между тем и этим миром.

Долгие месяцы привыкания к новому состоянию закончились тем, что Артём стал постепенно приноравливаться жить одновременно в обоих мирах. Но в тот самый момент, когда Артём вернулся, видя такой поворот событий, Василий принял решение оставить парня у себя. Ему нельзя было не то что выходить на улицу, он и шага не мог ступить без посторонней помощи. Проклиная судьбу, старик выспросил у своего подопечного как связаться с родителями и с университетом, где работал Артём, чтобы предупредить, что Артём находится у него и с ним всё в порядке. Не ровен час, начнут парня искать, привлекут правоохранительные органы, а то ещё и на него выйдут, будут морочить голову, — это всё Василию, привыкшему к уединению и по возможности максимально избегавшему общения с людьми, вовсе было не надо. Из-за грубоватой манеры общения, да и в силу того, что старик вообще-то отвык от нормального человеческого общения, разговаривая по телефону с родителями Артёма, он больше переполошил их, чем успокоил. Пришлось на расстоянии ввести их в транс, внушить, что Артём просто в длительной командировке в другом городе, выступает на симпозиуме молодых учёных. После сеанса внушения проблема была решена, родители беспокоить не будут, но в душе у Василия скребли кошки, он крайне не любил вытворять такие фокусы, тем более с относительно знакомыми людьми.

Намного проще оказалось объяснить отсутствие Артёма на работе. Василий наплёл что-то про непредвиденные обстоятельства, что Артём вынужден пару месяцев провести в профилактории, что после восстановительного курса лечения, он выйдет на работу и всё объяснит. На том конце провода чувствовалось, что человеку, принимающему эту откровенную чушь, абсолютно наплевать, поэтому и с этой стороны тоже можно было не ожидать проблем.

Вообще, Василий был уверен, что сразу после инициации Артём пропадёт из его размеренной уединённой жизни, что неизбежная для любого «видящего» работа закончится быстро и без особого напряжения. Но не тут-то было! Вместо лёгкой временной проблемки Василий получил абсолютно беспомощного пациента, что никак не вязалось с его ожиданиями, тем более, что его собственная инициация когда-то очень давно прошла без каких-либо осложнений. А уж для его инициатора и вовсе незаметно, они даже и не виделись вовсе никогда, не говоря уж о том, чтобы проявить хоть какую-то заботу о первых шагах Василия после инициации. Эта мысль откровенно бесила Василия, он проклинал судьбу за то, что на старости лет на его голову свалилась эта проблема в лице совершенно незнакомого ему парня. Впрочем, он никак не сдерживался, чтобы постоянно ворчать по этому поводу, что естественно ничуть не облегчало страданий Артёму.

Состояние молодого человека в первые дни после возвращения лишь приблизительно можно сравнить с лихорадкой, сопровождающейся высокой температурой причём в условиях невесомости. Телесные преобразования Артёма в первую очередь затронули кожные покровы, делая их чувствительными к тонкому миру, но внутренние органы остались прежними, мозг продолжал обрабатывать изменённую информацию в прежнем режиме. И это сводило с ума, это нарушало привычную логику обмена веществ, организм лихорадило. Но он приспосабливался, медленно, болезненно сопротивляясь, но неотвратимо и бесповоротно. Артём стал другим существом, живущим одновременно в физическом и энергетическом мирах. Раньше, во время медитаций, и конечно же во время путешествия в теле вогула Хозы Лея Артёму удавалось лишь созерцать тонкий мир, лишь «видеть» энергетические потоки. Теперь же он полностью погрузился в него, ощущая оба мира с помощью всех пяти органов чувств. Мозг обрабатывал одновременно два сигнала от одного и того же источника раздражения, один — порождение привычного мира, второй — другого потустороннего абсолютно ничем непохожего, в котором нет понятий времени, пространства, но есть другие, которые невозможно описать терминами нашего привычного мира.

Артём ухмыльнулся, немного печально, но больше зловеще. Воспоминания о тех днях нахлынули с новой силой, пока он брёл по колее полевой дороги, вдыхая запахи разнотравья, палимый жарким июльским солнцем. Когда изначальная агония понемногу утихла, мозг стал брать под контроль новые ощущения. Постепенно Артём научился усилием воли разделять внимание, что позволило ему в конце концов чётко переключаться между двумя мирами по своему усмотрению. Эти перемены заметил и старик Василий.

Мерно тикали настенные часы, которым больше подходило хорошо уже позабытое современными людьми название — ходики. Наступило утро, и солнечный лучик всё ж таки отыскал себе щёлочку в плотно задёрнутой шторе, давая о себе знать мерцающим зайчиком на стене. Старик кряхтя втиснулся в спальню, где ему пришлось расположить своего подопечного, а сам он вынужден был ютиться в гостиной на диване, что особенно раздражало хозяина, ибо спальню свою он любил. Он принёс рисовую кашу, которой уже много дней поддерживал существование Артёма. Ожидая очередное муторное кормление не владеющего собой больного, старик протиснулся в полутьме к изголовью кровати и… в изумлении замер. Впервые за многие дни Артём сидел на кровати, а не безвольно валялся, скрючившись под одеялом в позе эмбриона. Василий хмыкнул, подсел на табуретку, набрал в ложку каши и сунул её Артёму в рот.

— Неаыу! — тихо промямлил Артём набитым рисовой кашей ртом.

— Чего?! — не понял старик. — Очухался что ли? Ешь давай, чудик.

— Ненавижу! — прожевавшись, уже чётко выдохнул парень.

— Не понял? Что ненавидишь?

— Рис ненавижу!

— А-а-а, — расслабился Василий. — Ну теперь я вижу, что маленькая деточка приходит в себя. Кушай, что дают, не до разносолов тут!

— И тебя ненавижу! — чуть не поперхнувшись очередной порцией каши, прохрипел Артём.

— Вот те раз! А меня-то за что? Я тебя, скотина неблагодарная, пригрел, кормлю, пою, забочусь о тебе. А оно мне надо? И после этого ты ещё…

— Если бы не ты, — прервал возмущение старика Артём, — не было этих адских мучений.

— А-а-а, понятно! То есть если бы не я, то с тобой ничего бы не было? Хм… Ну теперь я вижу, что ты в самом деле немного оклемался, раз умничать начал. До этого ты больше похож был на личинку навозного жука, увязшую в коровьей лепёшке.

— Ладно тебе, дед, не гунди.

— Я-те погундю! Ты мне ещё поговори тут! Да ладно, живи пока, — и глаза, вечно прятавшиеся за мохнатыми бровями, вдруг вполне явственно сверкнули ледяной синевой.

— Я вроде понял, что где…

— В смысле? А что вообще с тобой происходит? Ты как шаровая молния пышешь энергией. Тебя что или кто так раскалил?

— Над причинами надо ещё поразмышлять, — выхватив ложку из рук старика, начал торопливо бормотать Артём, жадно поглощая кашу. — А вот по своему состоянию я могу кое-что определённое сказать уже сейчас.

— Экий ты умник, всё ж таки, парень! Не зря в университете учёным работаешь. Ну давай, выкладывай. Ты как в тело-то своё вернулся сам не свой, я с тех пор в недоумении пребываю. На все мои вопросы ты лишь мыкал как умалишённый какой.

— Ты, дед, говори, да не заговаривайся, — отдавая пустую миску с ложкой, процедил Артём. — Я не учёный вовсе. А в универе преподавателем работаю. Экономику преподаю студентам. Да ладно, не будем об этом. Со мной что-то серьёзное происходит, и, судя по твоим рассказам о твоих ощущениях, в моём-то случае последствия инициации совершенно по-другому отражаются на мне, чем это было у тебя. Похоже, что чувствительность к тонкому миру у меня не в каком-то конкретном месте на теле открылась, а по всему телу. Я как будто весь целиком туда загрузился, как будто я весь такой материальный очутился в потустороннем мире! Ты-то хоть только «видишь» его, а я ощущаю всеми пятью органами чувств!

— Ох, ничего себе! — выдохнул от удивления Василий.

— Да, уж. Есть от чего личинкой стать! Ну и твоё сравнение с коровьей лепёхой тоже кстати уместно будет, — немного улыбнулся Артём. — Я прям как будто влип в тонкий мир, пропал там, но не духом своим, тонким телом, а целиком, представляешь?!

— Тогда более-менее становится понятно, что ты последнее время сам не свой. Наверное, твоё состояние как минимум жутким можно назвать.

— Вот только сейчас я смог совладать хоть как-то со своими новыми ощущениями. Но всё равно потряхивает меня не по-детски.

— Расскажи хоть вкратце, что с тобой было во время инициации!

— Начнём с того, что ты меня закинул в тело моего предка — вогульского то бишь мансийского шамана по прозвищу Хоза Лей, что переводится как Волк, крещёный, правда, с именем Иван.

— Не понял, а ты как это всё узнал-то?

— Вот именно! Не понял он! Он — шаман, понимаешь?! «Видящий», очень сильный медиум. Да ещё и отдалённый предок мой, я в прошлое попал, в девятнадцатый, мать его, век!

— Ты с ним общался что ли?

— Не то слово, общался! Я с ним месяц прожил в глухой зауральской тайге в ветхой хижине, и… О, да! Мы с ним общались, разговаривали, то есть он меня «слышал», ну я и его понимал. А что ещё нам было делать? За сотни километров ни одной живой души, за окном снежище, ветрище. Хоть дело и весной было, но на севере, ты должен знать, это лишь календарный термин. По ощущениям не отличить от зимы.

— Это удивительно! Мало того, что ты нашёл контакт с человеком, в которого вселился, ты ещё прожил с ним целый месяц! В моём случае вся инициация прошла в течение максимум суток! Не говоря уж о том, чтобы разговаривать с хозяином тела. Об этом и речи не могло быть!

— Да уж. Я к такому повороту событий не был готов, пришлось импровизировать, — болезненно ухмыльнулся Артём.

— Ты говоришь, тебе удалось выяснить, что это твой предок?

— Ну да. И не только он, кстати.

— Поразительно! Какое сильное родовое энергетическое притяжение, хм… Артём, ты говоришь, этот шаман, как его там…

— Хоза Лей.

— Ну да, да, он самый. Он же манси, так? Выходит, ты тоже манси?

— Выходит, да. В какой-то степени. Моя прапрапрабабка была вогулка, я это от своего деда узнал давно уже.

— Чувствовал я, что с тобой будет непросто! Чёрт побери, — выругался старик, но потом взял себя в руки, видимо любопытство взяло верх. — Послушай, парень, с тобой произошли очень необычные, странные вещи.

— Действительно, а я-то думал ерунда какая-то, как в магазин за хлебом сходил…

— Не смешно, — мягко прервал Артёма старик. — Всё это очень серьёзно… для тебя. Ну а мне до жути интересно, так что давай поподробнее. Расскажи всё, что с тобой произошло по порядку.

Тонкая энергетическая сеть, как куполом накрывающая пространство вокруг Артёма, немного заколыхалась и напряглась. Молодой человек остановился и стал всматриваться в направлении сигнала тревоги, поступающего от сети. Впереди, в метрах ста пряталось живое существо размером значительно больше какого-нибудь насекомого или мелкой птички, так можно было интерпретировать поступивший импульс. Места уже здесь были довольно дикие, хоть и относительно недалеко от города, но в зауральской тайге природа и поныне почти не замечает присутствие человеческой деятельности, уступая лишь неширокую полоску вокруг городских построек. Всё также стрекотали разгорячённые полуденной жарой кузнечики, деловито жужжали пчёлы, неистово тренькали птицы. Однако, невдалеке явственно ощущалось что-то живое и тёплое, нечто выделявшееся на общем фоне мелкой возни. Оно отчаянно трусило, но пока не двигалось, замерев от страха, но и с любопытством ожидая приближения человека. Артём, сначала немного вздрогнув, скорее просто от неожиданности, чем от испуга, через тонкий мир потянулся к источнику живой энергии. Заяц! Довольно крупный комок серо-коричневого меха, уютно устроившись в придорожных кустах после ночных приключений, внимательно вдыхал запах приближающегося человека.

— Гав! — отчётливо и негромко произнёс Артём и ухмыльнулся.

Заяц вскинулся, перепрыгнул куст и дал стрекача в лесную глушь. Трусливое бегство лесного попрыгунчика навело Артёма на печальные воспоминания с новой силой. Невольно он сравнил свои поступки недавнего времени с поведением косого трусишки.

Дед Василий благосклонно слушал сбивчивый рассказ Артёма, который к тому же был весьма слаб после произошедших перемен с его телом. Хмыкал, иногда делал вид, что удивлён, стараясь не показывать, что ему на самом деле безумно скучно слушать про то, как холодно в мартовской тайге и что кушает на ужин простой вогульский шаман образца XIX века. Но, когда Артём дошёл в своём подробном повествовании до схватки с упырями за жизнь старого предводителя вогулов, старик встрепенулся, весь напрягшись, стал внимательно вслушиваться.

— Вы чертей распылили?! — вдруг вскрикнул Василий, даже привстав от изумления.

— Ты о чём, дед? Каких чертей? Я ж тебе говорю — три упыря, ну, так их Иван называл.

— Ты что, не понимаешь?! Какие к лешему упыри? Это черти! Ну так в обиходе зовут субстанции приграничного мира. Их нельзя было трогать!

— Это почему так?

— Ты что не понимаешь?! Ах, да, ну, ты и не должен был понимать. Но этот, шаман-то! Он-то куда полез, бестия узкоглазая?!

— Так они ему не давали вождя вогульского лечить! — стал как бы оправдываться Артём, почуяв по встревоженному тону старика неладное.

— К чёрту вождя! Ну вот именно, к чёрту! Значит оно так и надо было! Артём, да ты вообще понимаешь, что вы наделали?

— А чего такого-то? Ну уничтожили трёх вредных тварей…

— Ты понимаешь, что вы нарушили Равновесие миров?! В этом и в том мире — всё сбалансировано, понимаешь? И если хоть чуточку там наследить, можно вызвать необратимые последствия, которые даже себе представить невозможно!

— Да что ты такое говоришь-то?! Какое ещё равновесие? Мы всего-то трёх уп… ну, этих, чертей распылили в тонкий мир из приграничья.

— Всего-то?! Трёх?! — Василий схватился за голову. — Твою мать! Ты не понимаешь, да? Какой ты говоришь это год был?

— Ну примерно 1840-й.

— Ты понимаешь, что почти двести лет прошло?! — Артём кивнул. — А ты знаешь, что в приграничье действуют законы обоих миров? Вместе с законами тонкого мира там существует пространственно-временной континуум, свойственный нашему обычному миру?

Старику не хватило воздуха, и он на мгновение замолк. Артём кажется начинал понимать, и поэтому простое удивление на неожиданную реакцию Василия на его рассказ стало превращаться в недоумение и тревогу о том, что возможно он натворил что-то ужасное.

— За это время — почти двести лет — что могли совершить три чёрта в приграничье, понимаешь, нет? Это существа вечные, а в параметрах тонкого мира, где времени нет как такого, что означает отсутствие этих существ? Слушай, умник, ты хоть слыхал об эффекте бабочки?

Артём знал, что такое эффект бабочки, и соответствующую книжку Рея Брэдбери читал в юности. Сопоставив тот факт, что упыри, или по терминологии старика Василия черти, существуют по вполне нашим законам пространственно-временного континуума, с тем, что три представителя этого мерзкого племени вот уже почти двести лет не пакостят в приграничье благодаря стараниям шамана Ивана, ну и в некоторой степени и своему участию, Артём вдруг понял, что последствия этих событий должны быть более значительными, чем он предполагал ранее. За это время три чёрта могли столько всего натворить, что и в уме не укладывается. Но ведь это хорошо! Артём был согласен с тем, что не до конца осознавал последствия своих и Ивана поступков, но совершенно не понимал беспокойство старика Василия.

— Ну и хорошо, что их не стало! Ты бы видел до чего они мерзкие! — в голосе Артёма зазвучали истерические нотки.

— Мерзкие?! Хорошо, что их не стало?! — вопил старик, хватаясь за голову. — Идиоты! Что вы наделали?!

Дело в том, что их — Артёма с Хоза Леем — вмешательство в дела приграничья привело к нарушению равновесия, и теперь баланс сил сместился в светлую сторону спектра.

— Вот почему ты выскочил из инициации весь такой искрящийся! — продолжал орать Василий. — А я-то старый дурень думал, что ты особенный какой-нибудь! Ты понимаешь, что, прибив чёрных, ты поэтому стал весь такой белый и пушистый?!

Артём повесил голову.

— Теперь ты и дружок твой узкоглазый будете до конца дней своих отдуваться за то, что чертей замочили! Шаман-то ладно — он уж умер давным-давно, а ты?! Тебе-то ещё жить да жить!

— Что меня ждёт? — глухо выдавил из себя Артём.

— А ждёт тебя вот что, — уже спокойно стал говорить Василий. — Таких белых и пушистых нигде не любят, ибо все люди тянутся к серому цвету, чтоб не выделяться. Всякое крайнее положение спектра накладывает большую ответственность, никому это не нравится. Тебя будут все ненавидеть. Все будут стараться напакостить тебе, у каждого на твоём пути будет возникать непреодолимое желание обмануть, подставить, поиздеваться над тобой, да просто дать тебе в морду. И если ты будешь отвечать тем же — бить, ругать, обманывать — ты постепенно посереешь, станешь как бы нормальным. Тогда от тебя отстанут.

— А если я не хочу людям причинять зло?

— Тогда ты будешь мучиться всю жизнь. И, боюсь, недолго… проживёшь. Выбирай!

Артём банально струсил, как тот заяц побежал, куда глаза глядят. Тяжелее всего было расставаться с родителями. Видеть перемены в их отношении к нему было невыносимо. Пришлось также уволиться с работы, издевательства коллег, придирки начальства насмешки студентов — всё это было ужасно. Но самое тяжёлое было то, что Артём каждого, кто встречался ему на пути, видел насквозь, все тайны души были для него как на ладони. Видеть это и чувствовать всем телом было невыносимо.

Поначалу Артём скрывался у себя дома, но иногда выходить всё же надо было, хотя бы в магазин за едой. Его постоянно обсчитывали, дерзили, открыто унижали. В скором времени получилось так, что его выгнали из квартиры, он долго не платил за неё, этим воспользовались мошенники, подстроили так, что квартиру пришлось отдать за долги. За помощью обратиться было не к кому — никто не хотел помогать изгою. Поскитавшись по знакомым некоторое время, Артёму удалось устроиться на работу дворником в одной школе на окраине города, в которой ему выделили угол под пожарной лестницей. Директор школы — немолодая женщина — согласилась принять Артёма на работу, потому что она была очень добрая и сердобольная. Артём впервые за много времени с удивлением увидел человека с ярко белого цвета аурой, её душа не таила никаких отрицательных свойств, с ней было легко и просто, а она в свою очередь не испытывала никаких отрицательных эмоций в отношении молодого скитальца, готового на любую работу ради самого скромного крова и минимальных денег.

В дневное время Артём прятался у себя под лестницей, медитировал, а ночью, когда в школе никого уже не было, выходил из своего укрытия работать. В темноте он отлично видел, и вообще все функции организма, необходимые для выживания, у него обострились, усилились, ведь шестое чувство — чувство тонкого мира — позволяло Артёму с нечеловеческой чёткостью получать информацию обо всём на свете: том и этом. Более того, он получил доступ к любому знанию, любой информации, когда-либо и где-либо произведённых людьми и не только. В том мире, куда открылась дверь нашему герою, любая мысль, любое знание становилось как бы материальными в измерениях этого мира. Всё это там накапливалось, слоилось, громоздилось бескрайними терабайтами сродни скалам и горным хребтам в нашем мире. Трудность получить доступ к нужному знанию заключалась в том, что в этом информационном хаосе можно отыскать что-то полезное лишь соприкоснувшись с ним в нашем обычном мире. В таком случае у Артёма появлялась как будто светящаяся нить Ариадны, следуя которой можно было отыскать ответ на интересующий в данный момент времени вопрос.

Всякая энергия нашего мира — от мыслительной до банальной тепловой — в тонком мире становится материальной субстанцией. Так и связаны оба мира: застывшая энергия нашего мира — камни, вода, живые существа — в тонком мире образуют вакуум, космос, которые объемлет всё и вся вокруг, а свободная энергия в нашем мире — это материя тонкого мира. Тонкий мир для Артёма выглядел как гигантский, бесконечный коралловый риф, в котором обитают духи — существа разного цвета, искристыми светящимися рыбками суетящиеся среди нагромождений застывшей энергии. Её можно было потрогать, отломить кусочек, некоторая энергия была податлива как глина, а некоторая — твёрдая как кремень.

Однажды находившегося в медитации Артёма встревожил звук, нехарактерный для дневного уныния его подлестничного убежища. Артём в этот момент как раз отковырял небольшой кусочек твёрдой материи тонкого мира и внимательно рассматривал его, и непонятный шорох в нашем мире заставил его резко вынырнуть из медитации, но кусочек вещества тонкого мира так и остался в его руках. Получилось так, что этот кусочек вместе с Артёмом материализовался в нашем мире. В руках у Артёма, ослепительно переливаясь всеми цветами радуги, мерцала шаровая молния.

После встречи с зайцем Артём плёлся ещё примерно час, пока он не стал замечать небольшие изменения в ландшафте. Скорее всего, он приближался к какой-то лесной речушке, поэтому дорога, ранее почти прямо ведущая его вдоль леса, стала легонько скатываться под уклон. Немного потянуло сыростью, а между деревьев заметнее густел лесной подшёрсток. Ещё сделав пару шагов, Артём вдруг ощутил едва заметное колыхание пространства вокруг. Как будто видимый лес впереди был лишь телевизионным изображением, правда высокого качества. Но всё же искусственность окружающего мира ощущалась во всём — едва заметное шевеление листьев немного прерывалось и вновь было плавным. Артём присмотрелся — в природе не может быть абсолютно идентичного движения, каждый раз листок на дереве под воздействием ветра шевелится по-разному, а тут как будто один и тот же ролик прокручивали бесконечное число раз. Артём понял, что впереди иллюзия, кем-то искусно вживлённая в реальный мир, и задачей которой было скрыть кусочек леса от посторонних глаз.

Артём подошёл ближе к границе между реальностью и иллюзией. То ли от звенящего жизнью полуденного июльского зноя, то ли небольшая усталость от двухчасовой ходьбы по просёлочной дороге стала сказываться, но Артёму совсем не хотелось напрягаться и входить в транс, чтобы через тонкий мир прощупать скрытую иллюзией местность. Он вытянул руку вперёд, но ладонь упёрлась во что-то твёрдое как сталь. При этом какого-либо температурного отличия гладкая невидимая поверхность не создавала. Глаз видел перед собой свободное пространство, но любое физическое проникновение в него было невозможно. Артём сжал руку в кулак и стал отчаянно молотить по невидимой преграде: «Эй, а ну пусти, сволочь! Где ты там?! Гнида, я же всё равно тебя достану!» Ярость волнами накатывала на истерзанную сомнениями и поисками ответов на бесчисленные вопросы душу молодого человека. Сдерживаемые эмоции, которые, как прекрасно понимал Артём, могли запросто помешать хладнокровно добиться своей цели, вдруг нахлынули и выплеснулись наружу неконтролируемым гневом.

Он прекрасно понимал, что воспользоваться своими сверхъестественными способностями для преодоления энергетической преграды не получится. Такую штуку могло сотворить только чрезвычайно могущественное существо. Если это человек, то в старые времена сказали бы — это маг. Если творец энергетической стены не человек, а какое-то существо из тонкого мира, то вообще даже сложно представить кто это или что это. В любом случае Артёму не одолеть энергетический барьер, но второй амулет должен был быть там. Артём был в этом уверен! Он твёрдо принял решение найти и забрать себе второй амулет — шаманский знак в виде сердечка, поэтому решимости ему было не занимать. Оба амулета вместе должны были исправить то, что натворил его далёкий предок, шаман Хоза Лей, когда раздал амулеты, один — старику Архипу, а второй — своей дочери Прасковье.

«Чего тебе?» — вдруг раздалось в голове Артёма. Что? Опять? История повторяется? Как гружёные под завязку авиабомбами воспоминания-бомбардировщики, утробно рыча моторами, нахлынули на Артёма. Вспомнил он, будто бы, как из прошлой жизни, пришёл он к Василию, ведомый смутными намерениями и непонятными ощущениями.

«Пусти!» — собрав остатки воли в кулак, мысленно приказал Артём.

«Так заходи!» — мысленно улыбнулся голос. — «Что, не можешь?! Тогда проваливай».

Это не мог быть Василий. Старик шутить не умел. Значит расчёт Артёма был верен, это логово обладателя второго амулета. Материализовать энергию с помощью власти над тонким миром и создать из неё барьер-иллюзию мог только видящий с амулетом, усиливающим способности в разы.

«Ты видишь меня?» — спокойно задал вопрос Артём.

«Ну вижу, и то, что я вижу, меня никак не впечатлило», — видимо собеседник Артёма считал себя исключительно остроумным.

Тогда Артём невозмутимо сунул руку за пазуху и достал свой амулет. Вытянул руку, разжал пальцы, показывая своему невидимому оппоненту свой бесценный знак шамана.

С хрустальным звоном сверкая и переливаясь всеми цветами радуги искусственная картинка леса перед Артёмом вдруг колыхнулась и бесследно растворилась. Вместо деревьев и кустарников, первое что увидел Артём, почти вплотную к нему стоял огромный чёрный пёс, готовый броситься на него в любой момент. Инстинктивно Артём соорудил энергетическую защиту, но в следующее мгновение у зверюги вдруг поменялось настроение — хвост завилял, шерсть в холке улеглась, а огромная зубастая морда расплылась в собачьей улыбке.

— Везувий, стоять! — услышал Артём спокойный, в одно и то же время жёсткий и мелодичный женский голос. Он перевёл взгляд от собаки дальше, и то, что он увидел, потрясло его ещё больше. В метрах десяти от них с псом стояла молодая женщина в чёрном облегающем её точёные формы комбинезоне, искристо переливающимся в изгибах соблазнительных мест на теле. Но не это стало центром внимания Артёма, а то, что металлическим серым блеском аккуратно разместилось на шее девушки, обрамлённое золотым кулоном, держащееся на сверкающей золотой цепочке. Амулет!

История амулетов

Вечернее летнее солнце, огненно-красным шаром вися над горизонтом, немного печально заглядывало в салон дребезжащего ПАЗика сквозь пыльные окна. «Завтра будет ветрено», — машинально отметил про себя усталый Артём, уютно устроившись на дерматиновом сидении автобуса, следовавшего из Алапаевска в Ирбит. Он был очень благодарен судьбе, что почти пустой рейсовый автобус подобрал его у какой-то позабытой всеми остановки на трассе в это унылое вечернее время. На Среднем Урале вечера летом длинные, неспешные, а небо даже в середине ночи остаётся сероватым в северной его части. Вот и сейчас солнце упорно заглядывало в правое окно покачивающегося на ухабах автобуса всё то время пока Артём, немного согревшись, приводил свои мысли в порядок. Он возвращался в Ирбит, откуда ранее, переночевав на вокзале, этим утром отправился на попутке в то место, где, как он сильно надеялся, закончатся его столь затянувшиеся мытарства.

Но слишком просто отделаться не получилось. Всё оказалось намного сложнее, чем представлял себе Артём. Вернее, он и не пытался себе представить, как всё будет, просто действовал. Невольно в голове у Артёма явственно предстал образ темноволосой девушки в чёрном облегающем искрящемся в изгибах одеянии, которое постоянно находилось в движении, одновременно защищая и украшая и без того очень красивую девушку. Пронзительно зелёные глаза, высокие монгольские скулы, мягкие коралловые губы, изогнутые хитрой полуулыбкой — всё это приводило в смятение истосковавшуюся по общению душу Артёма, на которого горячими волнами накатывало доселе неизведанное чувство. Немного придя в себя от наваждения, Артём стал в который уже раз прокручивать события столь неожиданной, но в тоже время приятной, хотя и безрезультатной, встречи.

— Подойди, — мягкий, бархатистый голос заставил очнуться от оцепенения Артёма.

Он послушно пошёл к девушке, стоявшей на пороге бревенчатой хижины, машинально проведя ладонью по пушистой чёрной спине огромной собаки по имени Везувий. «Почти такой же как Сэмыл», — промелькнула где-то на окраинах сознания мысль у Артёма в то время как оно было загипнотизировано зелёным пламенем девичьих глаз.

— Ты кто?

— Неважно, — немного пришёл в себя Артём, — а ты кто?

— Хозяйка Медной горы, — ухмыльнулась девушка. — А ты — Данила-мастер? И судя по твоему виду, Каменный Цветок у тебя не выходит, а?

— Нет, не Данила, — как заворожённый пробормотал молодой человек. — Меня зовут Артём.

— Варвара, — просто представилась хозяйка бревенчатого домика.

Артём сглотнул. Усилием воли он оторвал взгляд от этих невообразимых зелёных глаз и вновь устремил его на предмет своих поисков — амулет на груди девушки. Наконец ему удалось взять себя в руки, и, преисполнившись решимости, Артём заявил:

— Я пришёл за этим, — он показал рукой туда, где на золотой цепочке тускло поблёскивало металлическое сердечко.

— Ишь ты, какой смелый!

— Да я не…

— Ага, ага, давай рассказывай, — девушка игриво упёрла руки в боки.

— Так! Варвара, или как там… Хозяйка купоросной кучи! Хорош мне зубы заговаривать. Отдай мне амулет по-хорошему!

— О, как?! Да ты кто такой? — сверкнула зелёным огнём своих глаз Варвара.

— Послушай, Варя, — понял, что перегнул палку, Артём. — Эти два амулета когда-то принадлежали моим далёким предкам. Уж не знаю, как один из них оказался у тебя, но точно знаю, что тебе он не принадлежит. Мне он очень нужен, просто поверь мне и отдай его. Так будет лучше нам обоим.

Везувий бесшумно подошёл к Артёму и встал рядом, направив локаторы своих треугольных ушей в сторону Варвары. Так получилось, что как будто уже двое требуют от Варвары отдать амулет. Она немного удивлённо глянула на собаку, потом как-то странно уже без усмешки посмотрела на молодого человека. Что-то в нём зацепило её, и не позволяло просто взять наглеца и вышвырнуть вон отсюда. Едва различимое вначале встречи покалывание во всём теле теперь всё нарастало и нарастало, заставляя сердце трепетать и чаще биться в предвкушении чего-то неизведанного, тревожного, но нестерпимо сладостного и приятного.

— Зайди, — вымолвила Варвара, делая приглашающий жест в сторону входа в хижину.

Она пропустила шагающего на ватных ногах Артёма вперёд себя и захлопнула дверь прямо перед большим чёрным влажным носом Везувия.

Внутри вся обстановка была неожиданно современной, простой и удобной, как будто попал в обычную однокомнатную городскую квартиру. Но всё общее впечатление нарушала какая-то безумно допотопная печь-труба в центре помещения. С одной стороны этой обмазанной глиной широкой трубы от пола метра на полтора зияло отверстие, снизу среди угольков вяло краснели пара поленьев, а примерно посередине на чугунной перекладине висел большой закопчённый котёл. В нём что-то мирно булькало, и это что-то распространяло весьма недурственные ароматы. У Артёма в животе тоскливо заурчало — там уже давно не было приличной домашней еды. Рот мгновенно наполнился голодной слюной, а глаза заблестели.

— Присаживайся за стол. Сначала я тебя покормлю, — Варваре почему-то вдруг отчаянно захотелось окружить домашним теплом и заботой усталого путника.

Вся строптивость и самоуверенность паренька куда-то улетучились при виде домашнего уюта. Он поспешно помыл руки в рукомойнике, вытер их расшитым мансийским орнаментом рушником и уселся за стол. Там уже перед ним стояла большая глубокая тарелка с дымящимся куском мяса и картошки. Он жадно набросился на еду, один лишь раз отвлёкшись на то, чтобы попросить попить воды.

— Ты неделю не ел что ли? — насмешливо поинтересовалась Варвара, когда Артём, умяв всё, что было в тарелке, вежливо попросил добавки.

— Не-е-е, — потянул с набитым ртом молодой человек. — Хотя… Может быть… Не помню. Я как-то не обращал внимание на еду последнее время.

— Ешь, ешь! Не стесняйся, — удивляясь сама себе, улыбнулась девушка.

— Спасибо! Вот уж не замечал, что так голоден, — немного виновато пробормотал Артём, отставляя от себя пустую тарелку.

— Ладно, ну а теперь слушай. Я тебе расскажу всё, что знаю по поводу этих амулетов. И уж имей терпение, выслушай внимательно, ты должен понимать, что мне ничего не стоит распылить тебя на молекулы или отправить куда-нибудь подальше, на Северный Полюс, например. Сама не понимаю, почему я вообще с тобой вожусь.

Варвара пожала плечами, откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Её защитная оболочка, выполнявшая ещё и функцию одежды, непрерывно обтекала всё её тело, при этом мерцая и искрясь чёрными всполохами.

— Возможно тебе всё это покажется легендами или мифами, но как бы ты к этому не относился, всё это чистая правда. И чтобы легче её было воспринимать, я буду пользоваться мансийской мифологической терминологией. Вогулы на удивление правдивы в своих преданиях и сказах, уж не знаю с чем это связано. Возможно именно они до сих пор сохранили наиболее сильную близость с природой, чем все остальные люди на Земле.

Испокон веков связь людей, ну манси, ограничимся ими, пожалуй, с Землёй или Калтась-эквой поддерживали особенные женщины, обладающие даром управлять энергиями и взаимодействовать с духами. Их раньше звали Сорни-эквой или Золотой бабой, каждая из них отслужив положенный срок, находила среди людей такую же одарённую девочку, забирала её себе в обучение, и когда приходило время, оставляла ей свой пост. Я — одна из них, но времена поменялись, и теперь меня золотой называть нельзя. Дело вот в чём. Каждая Сорни-эква передавала при инициации своей ученицы вот эти два амулета, каждый из которых олицетворяет соответствующее энергетическое начало. Один — светлое начало, управляемое духом Нум-Торумом, а другой — тёмное. Его божество — владыка подземного царства мёртвых Куль. Когда-то давным-давно Солнце или Хотал-эква отдало часть себя людям, заключив своё вещество в эти два металлических сердечка. Калтысь-эква вручила их первой Сорни-экве, заключив с ней договор о том, чтобы та стала наместником её воли среди людей, а вместе они договорились с Нум-Торумом и Кулем об энергетическом равновесии, чтобы мир людей оставался всегда в гармонии с природой.

— Послушай-ка, Золотая Баба, — перебил её Артём, — что-то не вяжется. Я при инициации попал в тело своего предка, жившего примерно двести лет назад. Так вот оба амулета были у него. А уж он совсем на женщину не похож, поверь мне! Никакая он не Сорни-эква, он шаманом был. Так что хорош мне тут мифы древних вогулов рассказывать!

— Слышь, ты, шаман недоделанный, помолчи, а! — рявкнула девушка, но, взяв себя в руки, спокойно продолжила. — И продолжалось эта идиллия многие сотни лет, люди почитали духов, а те в свою очередь мирно сосуществовали среди людей, кто в лесах, кто в степях, в реках и озёрах, горах и болотах. Но в один прекрасный день один человек украл амулеты у Сорни-эквы. Произошло это лет триста назад, а звали того человека Ягды.

— Ягды?! — выдохнул Артём, — я не ослышался?

— Ты его знаешь?

— Он отдал моему предку, шаману амулеты!

Оба помолчали.

— Вот дерьмище-то…

— Н-да-а-а, — потянула Варвара, — интересная ситуёвина получается. Ну слушай дальше.

С этого момента всё изменилось, баланс нарушился, договор выполнять дальше ни одна из сторон не могла. Тогда, чтобы хоть как-то оградить людей от возможных нападок Нум-Торума или Куля Калтысь-эква разделила мир на две части. Отделила духов от людей, отправив их всех в тонкий мир, а между мирами построила непроницаемую ни для духов ни для людей стену — Приграничье. Только Куль успел отправить туда своих менквов, чертей, по-вашему. А каждая Сорни-эква пытается отыскать амулеты, и лет сто назад одной из нас удалось найти один. Могущество мы вернули себе, но баланс энергий восстановить невозможно без второго амулета. Амулет, который нашла моя предшественница, оказался амулетом Куля, чёрной энергии. С тех пор мы служим Кулю, чтобы усилить его настолько, чтобы он с помощью менквов сломал Приграничье и получил власть над людьми. Куль осторожен, он боится, что Нум-Торум в очередной раз уничтожит всё живое, поэтому старается незаметно накопить как можно больше чёрной энергии, чтобы противостоять Нум-Торуму. И я ему в этом помогаю, проводя его волю среди людей. Провоцирую их на ссоры, обиды, предательства, войны и разрушения.

— Но ведь это ужасно. Это неправильно! — воскликнул Артём.

— Это никак. На самом деле нет понятий «плохо» или «хорошо». Поверь мне, было бы намного хуже, если бы Нум-Торум уже в который раз уничтожил мир. В прошлый раз был потоп, а до этого огненный ливень. Что задумал на этот раз — неведомо, но уж точно ничего хорошего. Куль по крайней мере не позволяет ему это совершить, оберегает нас всех от тотального уничтожения.

— Послушай, можно ведь всё исправить! Я тебе отдам свой амулет, и ты опять станешь Сорни-эквой, и приведёшь мир в равновесие.

— Нет, Артём. Это невозможно. Я не могу нарушить договор с Кулем, этот процесс уже не остановить.

В этот момент спокойно тлевшие угли в очаге вдруг стали раздуваться, потом превратились в чёрный шар, который печь-труба как будто выдохнула из себя в пространство. Чёрный шар стал увеличиваться в размерах пока не принял антропоморфную фигуру.

— Уби-и-ирайся-а-а! — прошелестел чёрный шар и стал подползать к Артёму.

В этот момент резко открылась входная дверь, и на пороге оказался ощетинившийся чёрный пёс Везувий. Он злобно рычал, шерсть вздыбилась в холке, он приготовился к прыжку.

— Везувий, нет! Не трогай его!

Пёс лязгнул зубами, и вдруг явственно послышалось: «Отдай ему амулет! Немедленно!»

— Что? — изумлению Варвары не было предела, — что происходит?

— Не вззззззду-у-умай отдава-а-ать! — шелестел чёрный шар, — у-у-уничтожи-и-ить!

Артём, до сих пор сидевший за столом в оцепенении от увиденного, резко вскочил, сконцентрировал энергетический щит вокруг себя. В этот момент чёрное шевелящееся одеяние на Варваре стало раздуваться на ладонях, превращаясь в два конуса, направленными раструбами на Артёма. Затем из них вырвалась звуковая волна, от которой защита Артёма рассыпалась в пыль. В следующий миг Артём очутился на обочине асфальтовой дороги — трассы Алапаевск-Ирбит.

Великий город

Круглые сутки нескончаемой вереницей скрипели обозы по Верхотурскому тракту на Ирбитскую ярмарку. Долгий путь подходил к концу. Последняя зимняя колючая ночь перед въездом в знаменитый город. Обындевевшие бороды и усы сливались в единое целое с поставленными меховыми воротниками уставших, но радостно возбужденных возниц. Торговцы товаров то одиноко шагали за гружеными возами, то собирались в небольшие стайки, обсуждая предстоящие цены, спрос на продукцию, созданную специально для продажи.

С Русского Севера везли на ярмарку соль, мороженую рыбу, окорока, клюкву, мед и, самое главное, шкуры и меха. Шли по тракту и обозы с продукцией железоделательных заводов богатеев Демидовых, да и ремесленные художественные изделия из мастерских Строгановых.

Обгоняя тяжелогруженые обозы, к Ирбиту неслись лихие ямщики с бубенцами с государевыми чиновниками, почтой, знатными промышленниками железа и золота, да и просто бездельники-авантюристы, спешащие к даровому торговому пиршеству. Тракт гудел. Чем ближе к Ирбиту, тем возбуждение росло, несмотря на утренний мороз.

Скоро, уже скоро должен появиться этот город из сказок деда Архипа. Молодые — Алексей и Прасковья, ехавшие на втором возке, изо всех сил старались увидеть нечто необычное. Впереди на подводе, груженной ценными товарами, молчаливо в медвежьей шубе ехал сам отец семейства — Александр Архипович. Обоз Казанцевых замыкала третья подвода, привязанная ко второй, под надзором молодых. Прижавшись друг к другу, они были счастливы.

Начало светать. Навстречу потянуло хлебным духом. Кони воспрянули и пошли веселее. Уже издалека стал виден белый дымок из труб домов местных жителей, где хозяйки уже растапливали печи. Лай собак известил о скором приюте.

Забелели на сером небосводе высокие церковные каланчи. Как будто встречая торговые обозы, подъезжающие к городу, торжественно заговорили звонницы. Сначала басы с главного собора[7], затем стали вторить Сретенская церковь и Пантелеймоновская[8]. Веселый перезвон доносился с сенной площади[9]. Даже кладбищенская церковь[10] отозвалась печальным звоном. Все приходило в предпраздничное движение.

Проехали Шекенданский мост через реку Ирбитку и круглосуточно работающую мельницу. Несметные стаи галок кружили в церковном перезвоне над большим мельничным двором, где уже слышались рабочие голоса.

Обозы въехали на Ирбитскую улицу[11]. Деревянные дома с мезонинами сменялись кирпичными. Справа острог. Из-за гостиничных четырехэтажных строений справа открылся вид на главную торговую площадь в окружении собора, казначейства и громадным зданием нового Пассажа.

Путники жадным взором старались рассмотреть невиданный мир, который уже просыпался во всей необычной суматохе. «Как устроимся — все разглядим», — радостно подумали Алексей и Прасковья. Быстро проехали торговые ряды, и обозники стали растекаться по знакомым местам приюта. Александр Архипович направлял груженые сани к хозяину, где он обычно останавливался, проехав Сретенскую и Пантелеймоновскую церкви.

Артём вздрогнул. Вспоминая перипетии уходящего дня, он почти не обращал внимание на окружающий мир. Но всё ж таки его устремлённый в окно автобуса взор выхватил какую-то важную деталь и отправил импульс в мозг. Привлёк внимание дорожный знак, на котором был изображён герб города Ирбита. В верхней его части на белом фоне ярко выделялся синий Андреевский крест, олицетворяющий верность жителей города её императорскому величеству Екатерине II, которая утвердила за Ирбитом статус города. Герб располагался на верхушке стелы, оповещающей путников, что они въезжают в город. Лучи заходящего солнца ярко освещали герб, что и привлекло внимание Артёма.

ПАЗик, нервно подпрыгнув пару раз на колдобинах, въехал на мост через речку. Артёма будто бы ударило электрическим током, он повторял тот же самый путь, что и двести лет назад его далёкие предки, въезжавшие в город для участия в знаменитой на весь мир Ирбитской ярмарке. Артём стал судорожно вспоминать, что написано про это в записках деда Игоря. «Это ж Шекенданский мост!» — мысленно воскликнул Артём, — «Тут справа от него была мельница». Он напряг зрение, и действительно, чуть поодаль еле различимые в сумерках торчали полуразвалившиеся кирпичные развалины. Чтобы облегчить себе воспоминания о прочитанном, Артём вошёл в транс, подключил своё сознание к бесконечному кладезю информации тонкого мира, чтобы хоть и иллюзорно, но представить, как это всё выглядело в те далёкие времена. «После моста обозы въезжали на Ирбитскую улицу» — стал вспоминать Артём. Но тонкий мир опровергал дедово описание, с Шекенданского моста начиналась Судебная улица, и лишь после Торговых рядов она превращалась в Ирбитскую. «Ну ладно, дед мог многих подробностей не знать» — подумал Артём, увлечённо вглядываясь в реальность настоящего и иллюзию прошлого, сравнивая и сопоставляя.

Дальше почти полностью соответствуя иллюзии потянулись сумрачные деревянные дома, изредка освещаемые уличными фонарями, но проехав какую-то болотину справа, автобус стал двигаться вразрез с иллюзорным миром. Похоже, что раньше дорога, обогнув пруд уходила правее, а автобус шёл по относительно новой улице. Артём оглянулся назад по ходу движения и узрел в тусклом свете фонаря уходящую вправо узкую мощёную дорогу. Он запаниковал, очень хотелось воспользоваться шансом и проследить древний путь на ярмарку. Артём кинулся к водителю.

— Извините, — взволнованно начал Артём, — а вы до куда едете?

— До автостанции автобус идёт, — немного настороженно покосился в сторону пассажира водитель.

— Слушайте, а мимо центра разве не поедем?

— Ну немного будет. Сейчас по Карла Маркса до Ленина доедем, там направо поверну. Вот и центр тебе. А что?

— Пожалуйста, а сверните направо вот сейчас, а?

— Где? Зачем?

— Ну вот прямо здесь, а? Ну пожа-а-алуйста!

Шофёр вздохнул и резко повернул руль вправо. Автобус покачнулся и съехал с асфальта в тёмный переулок.

— Тебе по Кирова что ли надо?

— Вон та улица, параллельная, Кирова что ли?

— Да. А мне без разницы как проехать. Тут все улицы в одном направлении, — усмехнулся водитель.

Проехали похожую на пожарную каланчу кирпичную башенку, мимо мусорки, и выкатились на освещённую относительно широкую улицу. Артём облегчённо вздохнул, реальность совпала с иллюзией. Здесь уже, как и старые времена деревянные строения сменились каменными домами. «Справа острог», — выхватил очередное описание из памяти Артём, и действительно справа ярко освещённое прожектором кирпичное здание за полосатым шлагбаумом.

— Тюрьма? — спросил водителя Артём, решив на всякий случай не отходить от него больше.

— Она самая… Как без неё? — ухмыльнулся в усы водитель.

Сразу за острогом иллюзия вырисовывала необъятную взором громадину храма, но за белым глухим забором тюрьмы в действительности потянулось лишь двухэтажное облезлое здание.

— А это больница, — радуясь хоть какому-то развлечению в лице Артёма, водитель решил сыграть роль экскурсовода.

— Не это здесь раньше было. Тут храм был, да ведь?

— Ишь ты! Молодец, такой молодой, а историей видимо интересуешься. Правильно. Здесь был Богоявленский собор. Самый большой на Урале православный храм… был… пока коммунисты не взорвали, — голос водителя немного дрогнул.

— Ну вот и центр. Вон там за площадью Пассаж, — оторвал правую руку от руля водитель, показывая на ярко освещённое здание вдали.

«Из-за гостиничных четырехэтажных строений справа открылся вид на главную торговую площадь в окружении собора, казначейства и громадным зданием нового Пассажа», — всплыло в памяти в очередной раз описание Ирбита из дедовых записей. Здание и сейчас производило впечатление своими размерами, чего уж говорить о людях двести лет назад, неделями путешествующих в тайге, чтобы увидеть это чудо. Воображение рисовало бескрайние торговые ряды, суетящихся продавцов и покупателей, горы разнообразнейших товаров.

— Милок, а, милок! — вывела Артёма из оцепенения какая-то старушка, которая тихонько сидела сразу же за перегородкой, отделяющей кабину водителя от салона.

— Что, бабуля? — растерянно ответил Артём.

— Ноги у меня болят, не буду уж вставать. А ты спроси у водителя, может он высадить меня у памятника автоприцеповцам?

— Да, да, бабуля, я ж помню, — услышал её просьбу водитель. — Не переживай, я там остановлю тебе.

— Ага, ага. Спасибо!

Артём вернулся к действительности. Они проехали скверик и теперь плелись за старым мотоциклом с люлькой вдоль облезлых одноэтажных лабазов, которые когда-то были торговыми рядами знаменитой Ирбитской ярмарки. Он вдруг осознал, что надо бы куда-нибудь податься, не ночевать же опять на скамейке теперь для разнообразия на автобусной станции. Кое-какие деньги у него ещё оставались — за несколько месяцев доблестной работы у сердобольной женщины-директорши школы в качестве дворника у Артёма скопилась небольшая сумма денег, ведь он почти их не тратил. Питался он в школьной столовке, жил там же в школе под пожарной лестницей, то есть за жильё платить тоже не надо было, да и всего остального ему ничего не требовалось. Поэтому решил Артём по нормальному разместиться на эту ночь, тем более, что уж в отдыхе он нуждался отчаянно.

— Скажите, а в Ирбите есть приличные гостиницы?

— Приличные? — хмыкнул водитель. — Чего уж вы так? Ирбит — нормальный город, и гостиницы здесь тоже имеются.

— Извините, не так выразился. Может порекомендуете какую-нибудь? Я очень устал, мне бы выспаться в нормальных условиях.

— Ну самая хорошая «Поворот» называется. Недалеко от вокзала. Ещё есть «Ница», будем кстати недалеко от неё проезжать.

— «Ницца»? — удивился Артём.

— Да не Ницца, а Ница! Река у нас так называется, в неё Ирбитка впадает, которую мы по Шекенданскому мосту переехали.

— А-а-а, понятно, — потянул Артём, а потом спохватился. — А Русское кладбище где? Там ещё церковь вроде старинная есть.

Водитель впервые за всё время полностью повернул голову, чтобы посмотреть на своего собеседника.

— Ну есть тут такая… А тебе зачем? — настороженно задал вопрос мужчина.

— Да просто был я в Ирбите очень давно. Маленьким мальчиком, — стал оправдываться Артём, — меня дед с собой брал показать город. А я запомнил лишь кладбище с церковью. Хочу завтра сходить, попробую могилку отыскать, там прабабушка похоронена.

— А-а-а, ну это пожалуйста. Это хорошее дело, — расслабился водитель. — С западного въезда в город оно, кладбище-то. Кстати, недалеко от гостиницы «Поворот».

— Ну тогда и решено, там и переночую. А как туда добраться?

— У нас город небольшой. Я тебя высажу на перекрестке с улицей Свободы, а там дойдёшь. По ней прямо, прямо пойдёшь в сторону элеватора. Почти до конца улицы дойдёшь, там и будет она — увидишь.

— Ага, понял!

— Ну а завтра, как проспишься, у них там на ресепшен спросишь, как к Свято-Троицкой церкви пройти, девчонки тебе и объяснят, там близко.

— Спасибо!

Выехали на большую площадь, в центре которой стояла высокая стела, тускло поблёскивая на фоне темнеющего неба. Справа, на западе небо ещё было довольно светлым, хоть солнце уже закатилось за горизонт, поэтому вполне отчётливо на нём выделялась колокольня восстанавливаемой Сретенской церкви. Старушка, кряхтя, вышла из автобуса, и они покатились дальше. Чуть в стороне, левее, в темноту уходила узкая и незаметная улица Кирова, которая до Революции называлась Ирбитской. По ней шли Казанцевские обозы дальше, куда-то к Сенной площади[12], где их ждал гостеприимный хозяин каждый раз, когда они приезжали на ярмарку.

На следующем перекрестке автобус прижался к обочине, открыл на мгновение двери, из которых выпрыгнул молодой человек, на ходу закидывая на плечи небольшой рюкзачок, и, помахав на прощание рукой водителю, бодро зашагал в сторону видневшегося вдалеке огромного здания элеватора. Улица была прямая как стрела, что в общем-то её нисколько не отличало от большинства других улиц городка, справа постоянно мелькала колокольня церкви и высоченная заводская труба, как символы двух эпох, будто бы спорящих между собой, кто окажется живучее. Вполне сносный тротуарчик вёл Артёма вдоль то каменных, то кирпичных, а то и деревянных одно- и двухэтажных домиков. Жизнь здесь замерла примерно сто лет назад, а то, что это не девятнадцатый век было понятно лишь по асфальту на проезжей части, да по спутниковым тарелкам, кое-где прилепившихся к старинным стенам домов, чувствительным ухом своим, направленным на юг, где пролегали орбиты космических аппаратов, вещающих цивилизацию на усталую Землю.

«Какой великий город, и как же жалко, что он сейчас так чахнет», — подумалось Артёму, всё ещё находящемуся под впечатлением исторических картин города, открывшихся ему из глубины веков. Хоть и лето, но Артёму было зябко, суровый край в ночное время вступал в свои права, напоминая усталому путнику, кто здесь главный. Недалеко от того места, где он шёл, город огибала железнодорожная ветка, и вскоре об этом сообщил западный ветерок, донёсший до уха соответствующие звуки перестука колёс и печальный гудок тепловоза. А через некоторое время Артём учуял совершенно специфический сладковато-будоражащий железнодорожный запах. Точно такой же запах периодически настигал Артёма и в его убежище под пожарной лестницей в школе, где он отшельником проводил многие дни напролёт, медитируя и постигая новые возможности, которые перед ним открылись после инициации. Шагать до элеватора нужно было минут пятнадцать, смотреть по сторонам было особо не на что, поэтому Артём под впечатлением знакомых запахов и звуков железной дороги мысленно улетел на несколько недель назад, в своё унылое подлестничное убежище, вспоминая обстоятельства, побудившие его на это путешествие.

Шаровая молния и дух Хозы Лея

— Что, развлекаешься? — донеслось из того угла, в котором послышавшийся шорох вывел Артёма из транса.

В тот самый момент, когда Артём увидел шаровую молнию в своих руках, он резко отпрянул и теперь напряжённо наблюдал за ярким переливающимся всеми цветами радуги шаром. Молния так и осталась в той же самой точке пространства, но угроза от неё исходила вполне явственно, поэтому Артём очень испугался. А тут ещё этот голос, так безупречно знакомо насмехался над ним.

— А?! Кто здесь? — Артём судорожно перевёл взгляд с шаровой молнии в угол своего убежища, откуда доносился таинственный голос.

На старом продавленном в нескольких местах топчане, который использовался Артёмом в качестве кровати, стула, кресла и других не менее полезных вещей домашнего обихода, слабо мерцал голубоватым светом дух. Приглядевшись, Артём различил в бесплотном голубоватом сиянии вполне чёткие черты монгольского лица с бородкой и жиденькими усами, а тело духа было одето в шаманские одеяния, расшитые вполне различимым мансийским орнаментом.

— Хоза… Лей? — признал Артём в духе того, кто был временным пристанищем для его сознания на время инициации. Пару раз Артёму удалось разглядеть черты его лица, подключившись к зрению вогула, изредка посматривающего на себя в маленькое китайское бронзовое зеркальце, неизвестно откуда взявшегося у уральского отшельника.

— Ага, он самый, — дух вытянул руку, вполне явственно щёлкнул пальцами, и шаровая молния послушно и величественно вплыла в ладонь шамана и там исчезла.

Артём перевёл дыхание. Опасность, похоже, миновала, но удивление от столь неожиданной, но в то же время и радостной встречи не проходило.

— Не бойся, шарик неопасный, — улыбнулось привидение. — Как дела?

— Нормально, — машинально ответил Артём, но тут же спохватился. — Иван, да как же ты? Что с тобой? Это ты?! Как ты сюда попал?

— Захотел, вот и попал, — ответил Хоза Лей коротко на последний из торопливой череды вопросов Артёма.

— Ты постарел, — вдруг заметил Артём и подошёл ближе.

— Эх-х-х… ничто не вечно под луной. Этпос-ойка[13] осыпал серебром и мои волосы, — дух снял шаманскую шапку и показал седую голову. — Присядь, поговорим.

— С удовольствием! — окончательно придя в себя, воскликнул Артём, присаживаясь на топчан рядом с мерцающей голограммой Хозы Лея. — Я так скучал по тебе, Иван! Почему ты не пришёл раньше? Мне нужна была твоя поддержка.

— Я следил за тобой с того самого момента, как ты вернулся в своё тело. Но ты был не готов к тому, что я хочу тебе сообщить. Да и мне не до тебя было, если честно. Прости, друг… Но вот настал момент, когда ты в состоянии всё исправить.

— Исправить? — удивился Артём.

— Да, — дух вздохнул. — Ну и натворили мы с тобой делов! И ты оказался во всём прав: я женился, у меня родилась дочь, я стал вождём племени вместо Килима, и амулеты я раздал… Я тебе лучше по порядку всё расскажу.

Хоза Лей искоса с ухмылкой глянул на оторопевшего парня. Артём во все глаза смотрел на шамана, приготовившись ловить каждое его слово, и он стал неспешно рассказывать.

После того, как сознание Артёма покинуло голову Ивана, события разворачивались крайне благоприятно. Иван отчаянно влюбился в младшую дочь хона вогульского племени. Её звали Агна, и она оказалось очень способной к восприятию тонкого мира, тайные знания, когда она была ещё маленькой девочкой, ей передала её мать. Более того, юная вогулка ответила искренней взаимностью, ведь она влюбилась в Ивана с первого взгляда, когда увидела его в тусклых отблесках очага в княжеском чуме, с любопытством выглядывая из-за полога, отделявшего женскую часть чума.

Свадьбу сыграли практически через пару месяцев, когда воодушевлённые могущественным шаманом вогулы с лёгкостью вышибли проклятых зырян со своих родных северных просторов. После этого их остатки решили осесть на Лопынг-реке, но южнее вотчины племени Килима, основали там городок[14], усмирили свою гордыню, и подружились с окружающими их племенами манси. Килим, видя причину возрождения своего племени в пришлом всесильном шамане, потребовал у соплеменников, чтобы они согласились снять со старика ответственность за них, и провозгласить Ивана и Агну новыми властителями. Никто не возражал, более того, вогулы ликовали, когда старый хон принял такое решение.

Спустя год у Агны и Ивана родилась дочь, её назвали Прасковьей. Могущество шамана росло, усиленное недюжинными способностями жены Агны, не задумываясь над последствиями следовал он по Пути Предназначения, уничтожая зло и утверждая повсюду добро. Но однажды открылась ему страшная истина. Пришлось ему вновь повстречаться в Приграничье со страшным чёрным порождением ада — упырём, пожиравшим чистые души. Но не стал сопротивляться старый упырь мечу предназначения в руках Ивана, но упросил его выслушать и смилостивиться. По словам чёрного духа, он вовсе не упырь, а менкв. Когда-то давным-давно договорился с менквами повелитель царства мёртвых Куль не допустить нового разрушения мира, которое подготавливал верховный бог Нум-Торум, в очередной раз разочаровавшийся в своих творениях — людях, населявших Землю. Чтобы этого не допустить, упросил он Калтысь-экву разделить мир на две части, и сделать так, чтобы духи не могли больше проникать в мир людей, а между мирами, в Приграничье разместить стражников — менквов, чтобы предотвращали они любые попытки нарушить границу. Но Нум-Торум и не думал сдаваться, для этого он подыскивал среди людей одарённых, таких как Иван, чтобы с их помощью уничтожать стражей Приграничья, и чтобы не было преград ворваться в мир людей со своим светлым воинством и уничтожить людей. И для этого вёл Ивана-шамана Путь Предназначения, сотканный из благих намерений Нум-Торума, ибо, если быть уж до конца честными, заслуживало человечество своего незавидного конца.

Не стал убивать Хоза Лей старого менква, отпустил его восвояси. Вдруг всё перевернулось в его сознании, чёрное стало белым, доброе стало злым. Меньше всего хотелось Ивану теперь следовать предназначению, которому подчинил его своенравный Нум-Торум. И не заладилось всё в его жизни с того момента, как перестал Иван следовать указаниям Пути Предназначения, прогневил его поступок светлого владыку, и поэтому наслал он на Ивана всевозможные несчастья. Сначала умерла его жена Агна, поражённая редкой для северных мест молнией, войско вогулов под предводительством Ивана терпело поражение за поражением от участившихся стычек с казачьим воинством с Русской земли. Подбирался обозлённый Нум-Торум и к любимой дочери Прасковье, еле успел на помощь Иван, когда на неё напал голодный медведь-шатун. Испугавшись за жизнь Прасковьи, в вспышке неконтролируемого гнева убил Иван священное для Пор-махум животное в неположенное время. Боясь, что проклятый духами шаман навлечёт ещё большие беды, вогулы стали трусливо просить Ивана покинуть племя, уйти в изгнание.

Похоже, что в эти моменты своей неоднозначной судьбы Иван попал в похожую с Артёмом ситуацию, когда до сих пор любящие его и любимые им люди стали отворачиваться от него, стали избегать и даже открыто ненавидеть. С большим трудом Хоза Лей принял решение вновь стать отшельником, уйти в тайгу, опять уединиться в жалкой лачуге недалеко от сумрачной Пелым-реки. Печальнее всего было видеть перемены в отношении к нему в поведении своей дочери Прасковьи. Кое-как удалось ему уговорить её оставить от него на память один из шаманских амулетов.

— Чувствовать стал я, понимаешь, — печально свесив голову продолжал свой рассказ Хоза Лей, — что амулеты неспроста у меня появились. Они будто бы утягивали меня в сторону от моего решения уйти с Пути. Я решил избавиться от них, но, разделив, отдать их в хорошие руки. Что-то не дало мне их просто выкинуть или уничтожить. Следующим же летом после моего ухода из племени отдал я второй амулет старику Архипу, когда мы с ним встретились на его пасеке.

— И что, легче стало? — вставил вдруг внимательно слушавший каждое слово Артём.

— Не знаю. Легче не стало. По-другому всё стало. Как будто до этого на меня кто-то всё время смотрел с любовью и жалостью одновременно, а после этого отвернулся от меня. Я всеми покинут, никому не нужен, моё существование лишено всякого смысла.

— Не говори так! По крайней мере, ты нужен мне.

— Вот поэтому я и решил обратиться к тебе, Артём. Больше не к кому. И заранее прошу тебя простить за то, что вынуждаю тебя встать на опасный путь, чтобы исправить всё, что я натворил.

— Да Бог с тобой, Иван, ты ни в чём не виноват!

— Я струсил, понимаешь? Вместо того, чтобы спокойно во всём разобраться, и с помощью амулетов хотя бы попробовать договориться с духами, я сбежал, избавившись от шаманского подарка. Будь ты проклят, Ягды! И зачем только ты мне подарил эти амулеты?!

Он помолчал. Артём не стал нарушать паузу, наступившую в монологе шамана.

— Но, кажется, я придумал, как всё исправить! Надо вернуть амулеты. И для этого мне нужен ты! У тебя уже есть один амулет. Теперь с моей помощью ты заберёшь себе и второй. Я знаю, как его найти.

Осколки

Свист тепловоза неподалёку вернул Артёма к действительности. Было уже совсем темно, но ярко подсвеченная громадина элеватора была уже совсем близко. Ещё пара шагов и за бревенчатым домиком справа обнаружилось бело-голубое трёхэтажное здание с мансардой. Перед зданием располагался ярко освещённый уличными фонарями дворик за шлагбаумом, а над входом призывно горела зеленовато-жёлтая надпись: «Отель Поворот». Добрался! Артём уверенно шагнул в сторону входа.

В этот момент он вспомнил Варвару. Хозяйка медной горы обольстительно улыбнулась. «Эх, мечтать невредно», — подумал Артём и вздохнул. Девушка периодически бередила душу парня, и он честно признался сам себе, что она ему очень сильно понравилась. Каждый раз, когда Артём вспоминал её, сердце как-то сладостно замирало на мгновение, а потом начинало учащённо биться. «Да-а-а», — мысленно потянул он, — «Я б от такой девушки отказываться не стал».

С этими мыслями молодой человек предстал пред ясными очами девушки Кати в ресепшн отеля, которая бодро определила уставшего путника в самый дешёвый номер за полторы тысячи рублей ночь (по просьбе Артёма естественно), потребовала деньги вперёд, поинтересовалась, на сколько гость планирует остановиться в Повороте, порекомендовала посетить ресторан, сауну и бильярд и уверила гостя в том, что он всегда может рассчитывать на её помощь, если позвонит из комнаты по телефону на номер «0», ибо у неё ночная смена, и она ни на секунду не отлучится от своего боевого, то есть должностного места за стойкой ресепшн. Она тараторила как из пулемёта, путая и сбивая усталого Артёма, на каждое его односложное «нет» или «да», она отвечала радостной улыбкой, немного расстроилась, когда Артём вяло сообщил ей, что не знает на сколько он намерен остановиться в Повороте, что ему нужен самый дешёвый номер и что ни ресторан, ни бильярд, а уж тем более сауна его сейчас совершенно не интересуют, так как он мертвецки устал и хочет только лишь спать. Последние силы Артём потратил на то, чтобы взобраться по лестнице на второй этаж — лифта здесь не было, открыть ключом дверь под номером двести тринадцать, доползти до кровати, срывая по пути верхнюю одежду, и вырубиться без сновидений до утра.

В семь утра Артёма разбудил робкий стук в дверь — принесли завтрак. Выпив чаю с плюшкой, Артём посетил удобства на этаже, привёл себя в порядок, сложил остатки континентального завтрака, завернутые в салфетку, в свой рюкзак, покинул провинциальные чертоги в половину восьмого. Сдал номер усталой Кате в ресепшн, которая вымоталась за ночь так, что почти ничего не могла говорить, а только сопела, завидуя бодрому постояльцу, проведшему всю ночь в мягкой постельке в то время, как она вынуждена была бороться со сном за стойкой. Но быстро избавиться от гостя ей не удалось, пришлось объяснять странному молодому человеку, как попасть на городское кладбище. Полюбопытствовать, зачем оно ему надо, не было сил, да и за те пару лет, которые она провела за стойкой регистратуры в ирбитской гостиничке, девушка Катя перестала чему бы то ни было удивляться. Ирбит на самом деле привлекал самых разнообразных и загадочных персонажей.

Солнце ярко светило в глаза, дул приятный летний ветерок. Усталость вчерашнего дня вся улетучилась, Артём был бодр и весел, несмотря на то, что задание вогульского шамана Хозы Лея было провалено, что делать дальше было абсолютно непонятно. Но встреча с Варварой поменяла акценты в жизни Артёма. Её образ периодически будоражил душу молодого человека, наполняя её какими-то недосягаемыми надеждами, блуждающие по всему телу ощущения заставляли чаще биться сердце, бросали голову в жар. Да, Артём был в замешательстве, так как с одной стороны не имел ни малейшего представления, чем заняться дальше, с другой стороны эти мысли ушли на второй план, освободив место приятным эмоциям, связанными со вчерашней встречей. Поэтому он решил, что будь, что будет, всё само собой как-нибудь разрешится, а раз уж его занесло сюда в Ирбит, то он хоть посетит те места, о которых в его памяти сохранились смутные детские воспоминания. И решил он начать с посещения кладбищенской церкви, а там, как пойдёт, видно будет.

Пока он бодро шагал по рекомендованной гостиничной Катей улице Островского, Артём вновь вернулся к воспоминаниям о встрече с голограммой Хозы Лея. Тогда старый шаман рассказал ему, что, используя тонкий мир, найти второй амулет не представляет никакого труда. Надо лишь сформулировать вопрос, представить образ искомого и войти в транс, а тонкий мир подстроится под энергетический импульс и укажет на ответ. Но сам он уже старый, приключения ему ни к чему, поэтому он решил обратиться к своему потомку, тем более что у Артёма хотя бы один амулет уже есть, что в два раза облегчает задачу.

— Ну хорошо, допустим мы найдём второй амулет, — потом стал расспрашивать старика Артём. — Дальше-то что? Что это изменит? Зачем они нам?

— Ты знаешь, я долго размышлял над этим. Я полжизни потратил, чтобы хоть чуть-чуть разобраться в сути и предназначении этих амулетов. После разговора со старым менквом в Приграничье я решил, что они — моё проклятье, что я безвольное орудие в руках своенравного духа Нум-Торума, вознамерившегося погубить всех людей. И поэтому избавился от них, но похоже, что это решило лишь мою маленькую трусливую проблему. Но я совершил ошибку, надо было не избавляться от них, а с их помощью остановить Нум-Торума!

— Да ты с ума сошёл что ли, Волк?! Как ты, жалкий смертный, можешь препятствовать воли всемогущего духа?!

— Я конечно же бессилен перед Нум-Торумом, но тот, кому изначально принадлежали амулеты и кому они изначально были предназначены, — последнее слово Иван особенно выделил, — ещё как может!

— Не понял, поясни о ком ты сейчас?

— Дело в том, что меня никогда не покидало ощущение того, что амулетами я владею не совсем… законно что ли, понимаешь? В те времена, когда амулеты были у меня, меня не оставляло чувство, что на свете есть кто-то, кому они принадлежат по праву, что неправильно то, что они у меня. Я думаю, Ягды постепенно тоже пришёл к этим выводам. От того он спился, а увидев меня, решил избавиться от амулетов, рассудив, что у меня больше шансов разобраться, что с ними делать. Уж не знаю, откуда они появились у Ягды, но точно уверен, что ни он, ни я, ни ты — не являемся законными владельцами амулетов. Найдя второй амулет, вместе мы потом постараемся найти и того, кому они предназначены, и вернём их! И тогда, надеюсь, всё встанет на свои места, и может быть не будет нужды Нум-Торуму уничтожать наш мир.

Тогда рассуждения старика Хозы Лея показались наивными Артёму, но помогать ему в поиске второго амулета он не стал отказываться. Но прежде чем приступить к поискам, по мнению шамана Артёму необходимо было научиться использовать возможности тонкого мира в целях самозащиты, а то и возможного нападения. Ведь сложно было предугадать, что его может ожидать на пути к заветной цели, но быть готовым к любым испытаниям он обязан! Как нельзя кстати пришёлся опыт Артёма по вырыванию материальной в тонком мире энергии в наш обычный мир — шаровую молнию в руках Артёма помните? Как доставлять сгусток энергии, Артёма учить не надо было, но вот подчинять энергию воле объяснить надо было. С помощью волевого усилия такого видящего как Артём из энергии в тонком мире можно было «вылепить» всё что душе заблагорассудится как из пластилина. Следуя серебристым ниточкам знаний, Артём научился почти мгновенно материализовывать любые предметы, любое вещество, любое поле. Это было сродни ядерному синтезу, но источником в случае Артёма служила не термоядерная реакция, а чистая энергия из тонкого мира, подчинённая воле человека.

Не было никакой разницы в процессе материализации тех или иных предметов, знание о принципах их творения были равнодоступны. Артём всласть поэкспериментировал, от чашки чая в руках, до блестящего «Майбаха» во дворе школы. Также не было ограничений и в доступе к необходимым умениям и навыкам. «Если что, могу стать самым знаменитым фокусником в мире», — мелькнула озорная мысль у разыгравшегося Гарри Поттера Современности. Хоза Лей привел в чувство Артёма, отвесив ему звонкого «леща».

— Ай! Ты чего? — обиженно воскликнул молодой человек, схватившись за пылающую от боли щёку.

— Хватит развлекаться! Всё что нам нужно пока что, это чтоб ты научился защищать себя, — шаман немного помедлил, — ну и нападать, мало ли что ждёт тебя на пути к цели.

Далее Артём научился мгновенно покрывать своё тело энергетической бронёй, что делало его неуязвимым от всех мыслимых и немыслимых способов причинить вред его здоровью. Наверное, он теперь мог выжить даже в эпицентре атомного взрыва, но проверять, понятное дело, этот момент не стоило. В силу своей неуязвимости Артёму требовалось лишь такая техника нападения, которая не требует отвлекаться на задачи защиты. Лучше всего для этих целей подходит искусство владения мечом катана, решил Артём, так как принцип «один удар наповал», свойственный самурайской идеологии владения оружием, максимально экономил время и силы с убийственной эффективностью. В руках Артёма молниеносно материализовался сверкающий клинок, удар или контрудар которым позволял расчистить себе путь в ближнем бою, если в таковой придётся когда-либо вступить.

— Ну как? — довольно разглядывая себя в зеркале, поинтересовался мнением мерцающего в углу шамана о своих достижениях Артём.

— Красив, — отметил Иван, невольно залюбовавшись тем, как выглядел Артём в сверкающих энергетических доспехах с красивым чуть изогнутым клинком в руках. — Прямо как Сорни-отыр, Золотой воин. Только ещё восьмикрылого коня не хватает. И сабля какая-то странная.

— Это не сабля, Волк. Это самый что ни на есть японский меч-катана. Твоя сабля ему в подмётки не годится. И лошади мне не надо. Я — не Дон Кихот, рыцарь печального образа. В наше время воины на лошадях уже не скачут. Прогресс, однако! А кто такой Сорни-отыр?

— Мир-сусне-хум, «за миром наблюдающий человек» переводится. В наших сказках это главный покровитель людей, по велению отца своего, Нума-Торума, он наблюдает за жизнью людей, заботится о них, выступает посредником между людьми и богами. Носит блестящие золотые доспехи, в руках у него меч. Ты на него похож, однако, — передразнил последним словом Иван Артёма.

Дождавшись, когда Артём, вдоволь налюбовавшись своем грозным видом в зеркале, вернул себя в своё обычное состояние, Хоза Лей вдруг резко подскочил к нему и опять отвесил «леща». На этот раз на встречу ладони, приближающейся к всё ещё саднившей от предыдущего «леща» щеке, в долю секунды возникла защитная энергетическая маска, но от удара призрачного духа Хозы Лея она не спасла Артёма.

— Твою же ж мать! — громко выругался парень, из глаз которого чуть слёзы не брызнули от боли и обиды.

— Хе-х! — хихикнул шаман. — Вижу я реакция твоя вполне достойна, можешь ты справиться с любой угрозой, исходящей из твоего мира, но не от духа такого как я! Надо твою защиту усилить, чтобы она могла противостоять и воздействиям из тонкого мира. Одень защиту и возьми меч.

Могущественный шаман из племени вогулов по прозвищу Хоза Лей взмахнул мерцающей рукой в полумраке крошечной каморки под лестницей, и сияющие белой энергией доспехи и меч катана Артёма покрылись мансийским угловатым орнаментом сродни магическим рунам, который должен будет защитить его от духов и других враждебных существ из тонкого мира.

Вспоминая момент, когда шаман Хоза Лей нанёс последний штрих в его боевой комплект, Артём невольно на мгновение покрылся сияющими доспехами как мурашками, в правой руке смертоносной тяжестью отозвался меч катана. Хорошо, что в эти минуты улица, по которой шагал Артём, была пустынной, никто не обратил внимания. Артём сбросил с себя наваждение воспоминаний и осмотрелся. Он вышел на большой перекрёсток, повернул налево, там по указаниям гостиничной Кати должен быть вход на кладбище, в глубине которого притаилась Свято-Троицкая церковь.

Минут через пять он увидел её. Недавно отремонтированная церковь поблёскивала своими золочёными крестами на солнце. Вокруг неё в беспорядке торчали кресты и каменные надгробья — древние захоронения. Артём не помнил, как она выглядела в детстве — ему тогда было лет семь. Единственно что ему врезалось в память, это высеченные на каменных надгробиях надписи: «Раба божия» такая-то или «Раб божий» такой-то. Артём обошёл храм и зашёл внутрь с западной стороны, где высилась колокольня.

Внутренняя атмосфера церкви полумраком и запахом ладана обволокла Артёма, отрешая от суеты летнего утра, царящей снаружи. Сразу же перекрестившись, парень шагнул в сторону алтаря, заворожённый бликами и отсветами горящих свечей и тусклых ламп огромной люстры, нависающей сверху. Машинально проговорив про себя слова «Отче наш», он снова перекрестился и огляделся. Сквозь верхние окна лились чёткие солнечные лучи, выхватывая у церковных секретов благодатную правду. Артём невольно залюбовался этими вестниками мирской суеты в благочинном царстве.

— Красиво, да? — внезапно донеслось сзади из полумрака.

— А?! — от неожиданности Артём чуть не подпрыгнул и обернулся.

Чуть поодаль на скамеечке у стены виднелась тёмная фигура старца в простом монашеском одеянии. Низ лица скрывала седая борода, которая становилась темнее у чуть впалых щёк. Властный и непреклонный характер старика выдавал его немного крючковатый орлиный нос, а под кустистыми бровями внимательно блестели глаза.

— Я говорю, лучики красивые, не так ли? Летом, особенно в будние дни мало прихожан в храме, а сегодня четверг, да?

— Да, — машинально подтвердил Артём.

— Вот я и смотрю с утра никого нет. В такие моменты я люблю здесь посидеть и лучиками полюбоваться. Волею Господа Нашего настоятелем служу в этом храме Божьем, отцом Николаем зовут меня, а вы, молодой человек, какими судьбами к нам?

Оторопь от неожиданной встречи прошла, Артём несмело подошёл к священнику и присел рядом на краешек скамейки.

— Меня Артём зовут. Волею судеб занесло меня в Ирбит. А когда был маленьким мальчиком, я бывал тут, но из всего помню только эту церковь. Решил вот зайти по памяти, раз уж довелось тут побывать.

— Похвально, молодой человек, одобряю выбор ваш, — немного усмехнувшись, пророкотал старец.

Он хоть и говорил тихо — кроме Артёма слушать было некому, но в голосе ощущалась натренированная многими церковными службами мощь. Слова настоятель произносил чётко и размеренно, чтобы смысл их укладывался в мозг прихожанина однозначно понятно.

— Если честно, очень смутно помню, как она тогда выглядела. Но уверен, что далеко не так, как сейчас. Чувствуется, храмом занимаются с душой.

— Ох, уж не льсти мне, отрок, — хитро сощурив глаз, глянул на Артёма старец. — Расскажи лучше о себе, раз уж зашёл.

— Исповедь?

— Она самая, милок. Давай, покайся, сын мой, не держи в себе содеянного, ты ведь в доме Божьем.

— Не в чем мне каяться, отче. Не считаю я грехом те поступки, что совершаю по жизни. Разве что в суете я про Бога не вспоминаю даже, не молюсь и не уповаю на Него.

Старик вздохнул. Потом возложил левую руку на лоб Артёма, а правой перекрестил, что-то неразборчиво шепча.

— Так делают только сильные духом своим, уверенные в себе люди. Не в чем тебе винить себя. От того, что мы часто молимся, да взываем к Богу, Он ведь не станет нас больше любить? В том то и дело, несмотря ни на что Он любит нас всех всегда и одинаково. Достаточно время от времени глянуть на солнце, полюбоваться благодатными лучами его, считай, что Бога ты и поблагодарил. Он ведь смотрит на нас сквозь солнце, слепит своей любовью его лучами. На миг твой взгляд пересечётся с Ним, и достаточно того: считай, глотнул сполна любви этой. А в храме Божьем лучики эти прямо в душу каждого попадают, наполняют её благодатью, потому что здесь душа как дома, не таится, наружу выбирается из тел наших бренных.

— Батюшка, как-то странно такое слышать от вас.

— Старый я уже, говорить только то, что думаю, сил хватает, — немного смущённо пробормотал старик.

— Запутался я, отец Николай. Не знаю теперь, чем заняться. Была у меня цель в жизни, я хотел всё исправить. Но остановили меня, не преодолеть мне эти силы…

— Вижу я в твои дела женщина вмешалась? — вдруг перебил его старец с хитрой усмешкой.

Артём вздохнул.

— Она и есть та преграда на моём пути. Но кажется я влюбился в неё. Я всё время про неё думаю, меня тянет к ней.

Старый священник улыбнулся, по крайней мере, видно было по глазам, так как почти всё лицо его скрывала борода.

— А не думал ли ты, что она и есть твоя цель? Послушай, э-э-э… Артём, кажется? Прислушайся к тому, что сердце тебе шепчет. Там душа твоя прячется от разума… от «рацио» твоего, хе-х! Наши души — это осколки любви Божьей, и, когда осколки эти сходятся краями своими рваными, хорошо это… Богу угодно. А сила притяжения душ наших — любовь!

— Не знаю. Что-то не похоже, что наши осколки сойдутся, уж больно разные мы.

— Опять ты рациональным пытаешься быть. Ты попробуй сердцу следовать, и убедишься ты, что я был прав. А не попробуешь, тупиком станет путь твой. Иди теперь! Прервал ты разговор с Ним, — и монах взглядом указал на лучики солнца, лившиеся в полумрак храма. — Мне ещё кое-что обсудить с Ним надо.

Артём не стал спорить, встал со скамейки, молча кивнул старцу, как бы благодаря, развернулся и пошёл, не оглядываясь к выходу. Он не видел, как старый монах осенил его крестным знамением, но в спине вдруг возникло ощущение, что выросли крылья, расправились, хлопнули пару раз и вновь сложились.

— Ну вот и славненько, — хлопнул в призрачные ладоши Хоза Лей, от которых в стороны рассыпались ярко-белые искорки.

Он немного отстранился от Артёма, любуясь произведённым эффектом. Артём жидким золотом светился как новогодняя ёлка на площади Революции. Руны мансийского узора чёрными всполохами мрачно обрисовывали золотого воина с головы до пят. От этого же орнамента, покрывшего клинок, меч-катана казался сделанным из угольно-чёрного зловещего металла. Безликая маска скрывала лицо за исключением прочерченных угловатым узором прорезей для глаз.

— Теперь ты готов к любым неожиданностям. Можно приступать к поискам второго амулета.

Хоза Лей вдруг схватил Артёма за горло и резко дёрнул вверх. Тонкое тело Артёма, выхваченное столь грубым образом, увлеклось за призрачным шаманом в вышину. От неожиданности Артём сначала замер, приготовившись дать отпор, но сознание вовремя остановило его, и он стал безучастно наблюдать за тем, что дальше будет делать шаман. Они стали подниматься всё выше и выше, вот они парят над крышей школы, где коротал свои дни Артём, потом поднялись к облакам, но ночной город вполне явственно мерцал как на ладони.

— Глянь вниз, — вдруг прервал молчание Иван. — Видишь там яркое пятнышко? Это твой амулет. Вглядись в него, точно также будет выглядеть второй амулет в том месте, где он находится сейчас. Мы поднимемся высоко-высоко, до тех пор, пока не появится точно такое же пятнышко. Тогда мы спустимся к нему, чтобы выяснить его местоположение.

Они поднимались всё выше и выше, Артём внимательно наблюдал за пятнышком яркого света внизу. Облаков было мало, и в ночное время было легко обнаружить скопления людей на земле — яркие огоньки обозначали деревеньки, посёлки, города и мегаполисы, но амулет светился совершенно особенным образом. Отчётливо и уверенно доносился этот свет до сознания взлетевших над облаками духов. Через некоторое время Артём различил резкую границу между скоплениями огоньков человеческой жизнедеятельности — на западе пролегала гряда невысоких Уральских гор едва ли не ровно с севера на юг. Там людей почти не было, поэтому и выглядела эта местность на ночной земле тёмной полосой. Чуть восточнее гор вновь вспыхивали огоньки, но через некоторое расстояние дальше на восток огни становились разрозненнее и реже, там — Сибирь с её тайгой и болотами.

Вдруг яркой звёздочкой полыхнул точно такой же свет, как и от амулета Артёма. Направление северо-северо-восток. Связь с тонким миром услужливо подбрасывала в сознание названия местностей, на которые обращал своё внимание Артём, чтобы сориентироваться в пространстве и определить местонахождение второго амулета. Довольно близко от места, где светился амулет, немногим более ярко мерцало скопление огоньков человеческого поселения. «Ирбит», — пронеслось в сознании. Артём направился туда, этот город был знаком ему, туда добраться не составит труда, а вот дальше надо было поразобраться. Амулет поблёскивал почти ровно на северо-западе от Ирбита. В этом направлении при ещё большем приближении Артёму иногда удавалось рассмотреть редкие то красные огоньки, то желтоватые. Это шоссе, а по нему в это ночное время едут машины. Артём проследил направление до следующего крупного человеческого скопления огоньков — это Алапаевск, название города было смутно знакомо. Но туда и не надо было, главное знать в каком направлении нужно будет двигаться от Ирбита.

Артём приблизился к мерцанию амулета ещё ближе. Чуть подальше по трассе Алапаевск-Ирбит, где тускло светились несколько огоньков поселения под названием Ключи, мерцание амулета отклонилось чуть в сторону. Трасса уходила севернее, а амулет находился немного южнее. Между трассой и амулетом было совсем темно, сознанию не к чему было прицепиться, чтобы выхватить какие-нибудь ориентиры. «Тут похоже придётся идти пешком и долго искать», — подумалось Артёму. Он постарался максимально снизиться к поверхности земли, чтобы лучше сориентироваться на местности. Похоже, что от трассы идёт просёлочная дорога вдоль перелесков и полей. Почти в самом том месте, где поблёскивал амулет, среди деревьев змейкой блеснула водная гладь. «Речка!» — мелькнуло в сознании. Спустя мгновение Артём знал и название речки — Кокуйка, самый исток.

Мир-сусне-хум

Поглощённый раздумьями, Артём вышел из храма и стал обходить его с северной стороны. Его внимание привлекло изображение Архистратига Михаила над северным входом в церковь. Солнца не было видно, оно было за храмом, верхушки которого были как будто в ореоле солнечных лучей. И вдруг Артёму показалось, что солнце как будто стало просвечивать в том месте, где святой Михаил вознёс меч, он стал ослепительно сверкать, потом яркий свет стал постепенно охватывать всего архангела. Только его глаза чёрными сверлящими иголками внимательно глядели на Артёма, гипнотизируя так, что он не мог больше сдвинуться с места. Сверкая и переливаясь фигура архангела оторвалась от стены и мягко опустилась на землю перед оторопевшим наблюдателем. Жидким золотом светились и переливались доспехи, но меч положенный на плечо теперь полыхал чёрным пламенем, и таким же глубоко-чёрным цветом выделялись глаза, внимательно и жёстко следившие за Артёмом из-под нависающего золотого шлема. Всё остальное лицо скрывала маска, поэтому судить о настрое откуда ни возьмись появившегося существа можно было только по этим ужасно внимательным и притягательно глубоким глазам.

— Амулет дай мне! — нетерпящим возражений, громогласным голосом потребовал сошедший с фрески над входом в церковь золотой воин.

— Что? — всё ещё оторопевший от неожиданности промолвил Артём.

— Ты слышал, смертный! — ещё ближе приблизился золотой и протянул левую руку.

— Что? Амулет? А ты кто такой? Не отдам!

В мгновение ока чёрный клинок золотого воина оказался у самого горла Артёма.

— У тебя был шанс уйти живым, червь, — злобно пробасил обладатель клинка и коротким резким движением нанёс колющий удар.

Если бы золотой воин не был склонен к произношению пафосных фраз, возможно на этом моменте и окончилось повествование об Артёме, но этой пары мгновений вполне хватило, чтобы материализовать защитный энергетический костюм и не допустить проникновения чёрного лезвия в шею Артёма. Одновременно с защитой очутившийся в правой руке Артёма меч-катана вскинулся вверх и вперёд, откидывая в сторону меч противника и занимая точно такое же положение у горла, но теперь уже у золотого воина.

— Ты! Кто! Такой! — чеканя каждое слово сделал шаг вперёд Артём, плавя золотую маску покрытым угловатыми мансийскими узорами лезвием катаны.

Золотой воин на миг растерялся, не ожидая встретить такое сопротивление, отступил на один шаг, увернулся от катаны Артёма и ударил по касательной сверху вниз своим мечом, целясь в горло сопернику. Несмотря на удар сокрушительной силы защитная оболочка Артёма не пропустила удар ни на микрон. От столкновения чёрного клинка с энергетической защитой во все стороны от двух сверкающих золотом воинов пошла глухая звуковая волна. Артём позволил сопернику контратаковать, потому что хотел выяснить, кто с ним борется, и был абсолютно уверен в том, что его защита справиться с любым натиском. Раз за разом подставляясь под удары золотого воина, Артём обозначал ударами своей катаны, насколько уязвим для его оружия соперник, но он и не думал отступать, не в состоянии допустить мысль о том, что кто-то может выстоять против чёрного клинка.

Десять минут непрерывного махания мечами совершенно измотали обоих соперников. Наконец, истыканный катаной золотой воин, тяжело дыша, первым опустил чёрный меч, и, покачнувшись, облокотился левой рукой на Артёма, головой упёршись ему в голову.

— Тарыг-пещ-нималя-сов, — на одном выдохе проговорил золотой воин.

— Сам такой, — также с трудом выдохнул Артём, приняв фразу противника за ругательство в свой адрес.

— Моё имя это. Мир-сусне-хум ещё ваш народ меня называет. Присядем.

Он грузно привалился спиной к оградке какой-то могилы, сползая на землю и увлекая за собой Артёма.

— Я — Артём. И я к тому народу отношения не имею.

— Ну как же?! А орнамент, которым ты весь покрыт? Из-за которого я не могу тебя поранить! — с обидой в голосе сказал золотой воин.

— Этот защитный рунный заговор одного могущественного шамана, чтобы такие духи как ты не могли причинить мне вреда. Ты ведь дух? Сорни-отыр, кажется? Золотой воин, блин! Чё-те надо, а? — начинал злиться Артём.

— Мне амулет нужен!

— Хрена лысого тебе, а не амулет! Вот, видел! — и Артём поднёс дулю к тому месту золотой маски, скрывающей лицо духа, где должен был быть нос.

Отыр немного отстранился, но не стал выражать недовольства. Потом и Артём взял себя в руки и уже спокойно продолжил.

— Если ты дух, то как ты сюда прорвался из тонкого мира? Почему ты стал уставать? Ты же нематериальный! Я думал ты вечно будешь лупить меня своей чёрной кочергой!

— Чтобы взаимодействовать с людьми я на время могу становиться материальным. Сейчас я — обычный человек, поэтому могу испытывать боль, усталость, страх, гнев — всё как у людей. Но мои доспехи должны защищать меня от любого человеческого оружия, а вот твоя сабля их пробивает!

— Это не сабля! Это японский меч-катана.

— Неважно. Кто тот великий шаман, что заговорил твой меч и твои доспехи?

— Ага, так я тебе и рассказал!

— Послушай, давай спокойно поговорим. Обещаю, я на тебя больше не нападу… тем более, что это бесполезно.

— Ну давай… тем более что место таки удачнее не придумаешь для спокойного разговора, — взглядом обведя окружающие могилы, сыронизировал Артём.

Оба избавились от своих защитных энергетических доспехов. Вместо золотого воина рядом с Артёмом теперь сидел светловолосый юноша с небольшой бородкой и усами, большими карими глазами, вполне себе располагающей внешностью.

— Слушай, Тыр-пыр-пещ-мещ… как тебя там?!

— Зови меня Михаил.

— Вот-вот! Об этом я и хотел спросить! Что за представление ты мне устроил с оживлением изображения Архистратига Михаила?

— Я думал, так на тебя больший эффект произведу. Ты же из церкви вышел, значит религиозный. Я часто христианам как архангел Михаил прихожу. Всегда действует безотказно. Но ты почему-то не стал слушаться. Пришлось применить силу.

— Да, я не очень-то простым «смертным» оказался, а? — передразнил Артём то, как Михаил вначале обратился к нему, требуя амулет.

— Силой мне тебя не одолеть, признаю. Поэтому прошу простить меня за обидные слова. Ты, я вижу, способен энергией тонкого мира управлять лишь усилием воли, этого я не учёл вначале. Теперь я буду с тобой договариваться.

— Экий ты честный! Прям полный расклад мне дал.

— Мне нечего скрывать. Я дух вездесущий, я буду с тобой повсюду. Рано или поздно я уговорю тебя. Или… или просто дождусь, когда ты умрёшь, и заберу амулет.

— Мир-сусне-хум, Мишаня, дружище, а на хрена тебе амулет? Ты же вроде сын верховного бога Нума-Торума, посредник между людьми и духами. На сколько я осведомлён, хм… благодаря одной настолько же могущественной насколько и прекрасной особе, амулеты были когда-то переданы Сорни-эквам, чтобы те, передавая их от одной к другой, поддерживали мир людей и духов в равновесии. По-моему, тебя не предусматривалось в этом деле. Или после пропажи амулетов ты решил маленько откорректировать ситуацию?

— Кто тебе это рассказал?

— Неважно!

— Ну ладно. Пусть будет так, можешь мне об этом не говорить.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Хорошо, слушай. Действительно, чтобы поддерживать в людях баланс светлого и тёмного начал Хотал-эква, ну солнце по-вашему, заключило две своих частички в два металлических амулета…

— Эти сказочки мансийским шаманам нашёптывай во время камланий, — грубо прервал его Артём. — Слышал я уже дребедень эту!

— Да от кого слышал-то?!

— Неважно. Ты мне объясни какое отношение ты к договору имеешь, раз амулетом интересуешься.

— Да, был договор между Калтысь-эквой, Нумом-Торумом и Кулем. По нему каждая женщина, ставшая Сорни-эквой, должна была с помощью амулетов поддерживать баланс светлого и тёмного в людях, хранить их и передавать следующей… И я тут ни при чём. Но Нум-Торум и Куль не хотели доверять ни друг другу, ни Сорни-экве, ни Калтысь-экве. Им нужен был наблюдающий, и для этого выбрали меня. Я — самый младший сын Нума-Торума, мне в те времена ещё не нашлось достойного занятия, вот и назначили меня посредником между духами и людьми. Отец наделил меня способностью становиться то духом, то человеком, как я захочу. Ну а Куль дал мне оружие. Вот этот чёрный меч. В последствии мне пришлось больше охраной Сорни-экв заниматься. Почему-то люди решили, что Сорни-эква — это не обычная живая женщина, а какая-то золотая статуэтка. Много попыток всякий сброд предпринял напасть на Сорни-экв, но все безуспешные они были. Кроме одной… одному человеку удалось-таки обмануть меня. Он добрался до Сорни-эквы, понял, что с золотом у неё ничего общего нет, но мощь в амулетах заключённую, разглядел. И украл их. Не смог я… Вина на мне… Но не будем сейчас об этом. Знаю я лишь одно. Можно всё исправить. Один амулет я уже вернул Сорни-экве, а вчера мне Калтысь-эква сообщила у кого мне второй амулет можно найти. Артём, отдай мне его, а? Я верну его Сорни-экве, и всё встанет на свои места. Надо сделать это быстрее, чувствую я, что конец миру близок. Я не хочу это допустить, ведь тогда виноват в этом буду именно я.

— Не получится вернуть. Не хочет она.

— Что?! А ты откуда знаешь?

— Вчера я был у Сорни-эквы… У Варвары. У неё с Кулем договор, не может она его нарушить, — печально сообщил Артём.

— С Кулем? Какой договор?

— Думаешь ты один во всём виноват, да? Да нет, Миша, тут все делов натворили. И Куль и отец твой Нум. Каждый из них решил извлечь выгоду. А Калтысь-эква старается не допустить очередного уничтожения мира, и поэтому выгнала всех духов из нашего мира. Да кому я рассказываю?! Ты ж сам дух! Что ты делаешь удивлённый вид, а то сам не в курсе?

— Что ты имеешь в виду? При чём тут мой отец и Куль? Что они задумали?

— Ой ну не прикидывайся, а!

— Я не прикидываюсь! Зачем мне это?

— Хм… действительно, зачем?

— Подожди, подожди! Ты заблуждаешься. Я кажется понял почему ты мне не доверяешь!

— Понял, да? Сначала ты на меня кидаешься со своей кочергой, чтобы отобрать мой (!) амулет. Потом делаешь невинные глаза, мол, я — не я и хата не моя. И что наш мир пытаются на части разорвать твой папаша на пару с дядюшкой твоим ведать не ведаешь. Куль ведь дядя тебе, не так ли? И вот теперь я ещё и доверять тебе должен?! Знаешь, что, Мишаня? Иди ты в жопу! Ну или что там у вас, духов? Каким местом вы испражняетесь, а? Вот туда иди!

Артём решительно встал, отряхнулся, и собрался уже сделать шаг, как был остановлен также резко поднявшимся Михаилом.

— Стой! Позволь хотя бы пару слов сказать!

— Ну?

— Пойми ты, для существ таких как я понятий, привычных для людей, нет. Нет времени! Нет пространства! Если рассуждать в величинах, для тебя понятных, то с момента кражи амулетов у Сорни-эквы для меня прошло лишь пару мгновений! Мгновение назад я нашёл один из них и вернул его, а за секунду до того, как мы встретились, я узнал, что второй амулет у тебя! Теперь ты мне скажи, сколько времени прошло в твоём мире с момента кражи амулетов?

— Лет триста.

— Вот! Теперь ты понимаешь? Для меня между постановкой цели и её достижением нет расстояния в пространстве и времени. Эти два события не делятся для меня. Но в твоём мире между ними гигантская пропасть, в которой могло произойти очень много чего ещё!

— И ты ничего не знаешь про то, что происходит?

— Нет конечно! Теперь давай по порядку. Сдаётся мне, что наши интересы совпадают. Давай поможем друг другу! Ты вчера был у Сорни-эквы…

— У Варвары, — перебил Артём.

— Хорошо, у Варвары. Скажи, ты хотел ей вернуть свой амулет?

— Ну не совсем так. Сначала я хотел у неё отобрать её амулет. Но поговорив с ней, я действительно решил, что лучше отдать ей свой, ты прав.

— Вот видишь! Наши намерения совпадают. То, что не получилось у тебя одного, возможно, получится у нас двоих! Но сначала, мне нужно понять, почему ты не смог отдать ей амулет, почему она не захотела? Что за договор у них с Кулем?

— Похоже, что твой отец Нум-Торум в очередной раз разочаровался в людях и решил их уничтожить. Калтысь-эква отделила мир духов от мира людей, чтобы светлые во главе с Нумом не могли это сделать, пока Сорни-эква не восстановит равновесие с помощью двух амулетов. А в это время Куль решил воспользоваться ситуацией и подговорил Сорни-экву, обладающую амулетом тёмного начала, захватить мир людей тёмными. Но им нужна энергия, и для этого он использует Сорни-экву, чтобы та провоцировала людей на войны, насилие, ложь, обман — всё это питает тёмных. Он прикрывает это ложью о том, что мол хочет не допустить очередного разрушения человечества Нумом. Я думаю, Варвара всё прекрасно понимает, но нарушить договор с Кулем не может. Она вся чёрная, Михаил! Всё её тело опутано защитной оболочкой чёрной энергии. Если она воспротивится Кулю, тот просто-на-просто уничтожит её.

— Ну хорошо, даже если это всё правда, ты-то что сделал?

— А я ничего и не утверждаю. Но! Я эти вещи узнал от двух совершенно не взаимосвязанных людей. Им не зачем сговариваться… да и они знать друг друга не знают. Часть сведений я получил от своего далёкого предка — шамана вогульского племени по имени Хоза Лей, а часть — от Варвары. Они даже не догадывались о существовании друг друга, не то что могли договориться, чтобы меня обмануть. Они ведь живут в разных исторических эпохах: один в девятнадцатом веке, а другая в двадцать первом. Сговор исключён, короче. Сначала я про всё это услышал от Хозы Лея…

— Хоза Лей?

— Да, а что?

— «Длинный Хвост», кажись переводится с вогульского?

— Так точно! Но в преданиях и в мифах так называют сказочного волка. Мой предок — шаман, у него прозвище — Хоза Лей, ну, Волк в общем… неважно сейчас. Я тебе, если захочешь потом про него подробно расскажу. Так вот. Сначала мне Хоза Лей рассказал, что Нум-Торум решил уничтожить человечество в очередной раз. Об этом ему поведал старый менкв из Приграничья, ну границы между людским миром и миром духов. Туда Куль умудрился запихнуть своих чёрных, чтобы они качали ему энергию из людей и не пускали светлых духов в мир людей. Тоже, если захочешь, я тебе потом подробнее расскажу. Короче, Хоза Лей поведал мне, что Куль свою игру ведёт, но про то, что он связался с Сорни-эквами, он знать не мог. Хоза Лей лишь рассчитывал с моей помощью найти второй амулет — один-то у меня уже есть — и вернуть всё на свои места. С помощью двух амулетов восстановить равновесие. Теперь я понимаю, что он заблуждался. Ведь когда оба амулета были у него, он был лишь игрушкой в руках Нума-Торума, который стремился уничтожить менквов в Приграничье, чтобы открыть путь к уничтожению мира людей.

— Я запутался совсем…

— Извини, я отвлёкся немного.

— Давай про моего отца, менквов и Куля потом мне расскажешь, сейчас мне важно, что у вас произошло вчера с Варварой.

— Так вот…

Пока Артём рассказывал про события вчерашнего дня Сорни-отыру, его беспокоило чьё-то чужое внимание к ним обоим. Кто-то пристально за ними следил со стороны кладбища, но разглядеть наблюдателя было невозможно — слишком густо разрослись кусты вокруг могил и надгробий. Чуждое внимание беспокоило Артёма, он нарочно встал так, чтобы со спины его прикрывала громадина кладбищенской церкви, а со стороны кладбища — хоть и сказочный золотой воин Михаил, но вполне себе из плоти и крови.

— … а потом меня что-то перенесло на шоссе, где меня подобрал рейсовый автобус «Алапаевск-Ирбит». И вот я тут. В общем, расклад такой. Первое. Мы с тобой хотим, чтобы оба амулета оказались у Варвары, так?

— Так.

— Второе: Варвара вместе с этой чёрной штукой из печки…

— Это был Куль, — вставил Михаил. — Он обычно так предпочитает перед людьми появляться.

— Хорошо, Варвара и Куль хотят, чтобы всё оставалось как прежде: чёрный амулет у Варвары, а светлый… Им всё равно у кого он будет, пусть хоть и у меня. И Куль предельно отрицательно относится к тому, чтобы мой амулет оказался у Варвары.

— Похоже, что так.

— Мой предок, шаман Хоза Лей, хоть он и давно умер, но сумел духом стать, чтобы настроить меня разыскать и забрать себе второй амулет. То есть третье — он бы хотел, чтобы я забрал амулет у Варвары.

— Но ведь сейчас это не важно, он ведь умер давно, не так ли?

— Всё-то оно так, да не совсем. Чёрный пёс! Что у Варвары был, по кличке Везувий. Я более чем уверен, он вполне явственно требовал, чтобы Варвара отдала амулет ЕМУ, то есть мне, больше некому! Более того, точно такой же пёс был у Хозы Лея. Он его звал Сэмыл, я это прекрасно помню, ведь всё произошло именно тогда, когда я у шамана в голове сидел.

— Что?

— Ну это длинная история. Я сначала не обратил внимания, а ведь Везувий как будто бы узнал меня при встрече у Варвары! Выстраивается вполне чётко и третья сторона в нашей запутанной ситуации — Хоза Лей, его собака Сэмыл в лице… в морде… нет, в лице Везувия хотят, чтобы оба амулета были у меня. И до встречи с Варварой, получается, я был с ними заодно.

— Сдаётся мне, что это и не пёс вовсе. Если сопоставить все факты, то это мой отец, Нум-Торум в обличье чёрного пса.

— Всё правильно, сынок, это был я!

Михаил резко обернулся, чтобы увидеть у себя за спиной в трёх-четырёх шагах то, что Артём рассмотрел буквально за мгновение до этих слов. Везувий, да, это был он, незаметно подкрался к мирно беседующим мужчинам, и, выждав, когда они сами до всего догадаются, позволил наконец им себя обнаружить. Он всё это время скрытно наблюдал и прислушивался к каждому слову Артёма и Михаила, о чём смутные ощущения беспокоили первого, а второй и не догадывался до сих пор. Больше маскировка не требовалась, поэтому чёрный пёс сначала превратился в яркую точку, а в следующий миг точка предстала перед ошеломлёнными товарищами в виде большого седого, но в то же время могучего старика. Седые волосы и такая же седая борода развевались вокруг точёного бледного лица с ярко голубыми глазищами. Эти всполохи ледяного огня были последнее, что запомнил Артём.

Слабак и неудачник

За маленьким оконцем луна серебрила снег на поляне перед избой и освещала далекие вековые сосны. Лунный свет отражался несказанной грустью бликами на полу скромно обставленной свет е лки. Посередине комнатки стояла детская кровать, любовно вырезанная умелыми руками мастера. Ребенок только что заснул, и молодая мать, стоя в нижней рубашке босиком, хотела уже прилечь рядом на лежанку, устланную звериными шкурами, как сзади послышались осторожный скрип половиц. Прасковья замерла от страха в предчувствии чего-то. Левая рука пришельца осторожно дотронулась до налитых грудей, а правая шершавой ладонью обхватив голые колени, стала медленно ползти вверх, скользя по бедру. Парася пыталась что-то сказать, но голос застрял в ее горле. Свекор уже, горячо дыша, обнимал ее голое тело. Тоска по мужской ласке затмила все чувства протеста, и она расставила пошире свои голые ноги.

Утром Прасковья, отводя взгляд от домашних, старалась замучить себя работой, думая, что все узнали о ее позоре.

Александр Архипович спозаранку поехал за дровами на дальнюю заимку, где с лета стояла заготовленная поленница дров, взяв с собой верного Рогдая — черно-белую лайку.

К вечеру Прасковья не находила себе места в ожидании свалившегося на нее ужаса новой встречи с обезумевшим от страсти свекром. И точно, когда весь дом затих во сне, Александр Архипович прокрался в комнатку Прасковьи. На этот раз похотливый старик с большим трудом овладел невесткой, которая не ответила на его ласки, твердо решив изменить отношения с родней мужа.

Прасковье было мучительно больно и погано на душе за вчерашнюю слабость. Она молила бога простить ее и заступиться перед любимым Алешей.

И, как будто, мать божья услышала ее мольбу, наказав пакостника, у которого взыграла татарская кровь далеких предков.

Было ещё темно, когда Александр Архипович после размолвки со свекровью стал собираться на розвальнях за сеном, собранным на дальних укосах в местах топких озер. Взяв, как всегда, ружье и любимую черно-белую лайку, Архипыч на Буланке направился в сторону зимующих копен. Собаку, чтобы она не выбилась из сил, ныряя в сугробах, хозяин посадил в легкие санки. Снег скрипел, и на душе от слаженной трусцы Буланки было спокойно. Почти рассвело, когда они подъехали к копнам, огороженным жердями от возможного посещения лосей и косуль. Александр Архипович подготовил сани и начал укладывать душистое сено. Шустрая лайка, обнюхивая ближайшие кусты, стала постепенно заходить с опушки вглубь чащобы. Вековые сосны в причудливых снеговых нарядах, как бы, наблюдали за трудом непрошеных гостей. До слуха Архипыча донесся знакомый лай, который переходил на злобные ноты. Зверь, — подумал бывалый охотник. Вскинув ружье, он направился на зов собаки. Из-за могучей ели Архипыч увидел снежный завал, торчащие коряги которой облаивала собака. Опытный охотник сразу определил — берлога. Она приметна и тем, что сверху из небольшой снежной впадинки струился парной воздух. Не время, — подумал зверобой, но резвая лайка, увидев хозяина, взобралась на вершину завала и сунула морду в логовище спящего медведя. Все произошло в считанные секунды. Собака провалилась, послышалось сопение, рык, страшный рев и собачий визг. Неожиданно из дыры показалась морда собаки и передние лапы. Собака скатывалась с вершины логовища, таща за собой кроваво черные кишки, которые выпадали из распоротого живота.

Архипыч быстро подхватил любимицу и положив на снег, пытался втолкнуть кишки в брюхо собаки, которая дрожала мелкой судорогой. Чтобы прекратить мучения друга, Архипыч встал с колен и выстрелом завершил недолгую, но преданную жизнь своего спутника.

Почти чутьем он ощутил нависшую над собой опасность. Только сейчас он услышал рев разъяренного зверя, который с залитой кровью от укусов мордой уже дотягивался до охотника. Отбросив ружье, он потянулся за ножом, который всегда носил за голенищем валяных сапог. Мгновение и Архипыч успел поставить острие ножа против сердца медведя. Впрочем, залитый кровью, разъяренный лесной великан крепко прижал лапами охотника.

К вечеру Буланка уже без сена стояла у ворот хутора и тревожно ржала. Увидев ее без хозяина, Михаил, сын Архипыча, тоже знатный охотник, все мгновенно понял. Крикнув, чтобы топили баню, захватив ружье и пару охотничьих собак, он по санному следу, погоняя Буланку, направился к месту трагедии.

Доехав до места, Михаил понял все. С трудом стащив мертвого зверя с тела отца, он бережно положил его на сани, рядом завернул тело уже замерзшей лайки. Архипыч был без сознания и слабо стонал.

Все домочадцы помогли перенести изуродованное тело хозяина в натопленную баню. Дед Архип колдовал над своей лесной аптекой.

Все домочадцы были заняты спасением Александра Архиповича, который третьи сутки не приходил в сознание.

Прасковья приняла твердое решение. Как только звезды высыпали на бездонное небо, а луна осветила окружение в причудливые таинственные формы привычный двор, Прасковья, завернув ребенка в пеленки и теплые меха и, захватив приготовленный узелок, осторожно миновав передний двор, вышла через калитку в огород. Мирно вздыхала домашняя живность. Собаки, учуяв своего, не подняли шума. Только преданный пес Цыган, как бы, предчувствуя расставание, нежно лизнул ее теплые руки.

Беглянка спустилась к замерзшему плёсу и к зловещей черной ямке, где была оборудована прорубь. Задумчиво и с тоской попрощалась с любимыми местами, где она встретила свою первую любовь. Затем, повернувшись, Прасковья твердым шагом направилась вдоль зимника, проложенного по замерзшему руслу Пелыма, прижимая к груди бесценный груз — малютку Васеньку. Путь ее лежал вдоль Верхотурского тракта в сторону Туринска, где сейчас проходил солдатчину ее любимый муж и отец их первенца. Вскоре ее нагнала тройка порожних розвальней, ехавших в Ирбит, и сердобольные мужики прихватили беглянку, обещая на своротке к Туринску подыскать попутную возницу. Прасковья поняла, что она навсегда покидает раскольничий угол и должна быть готова к новой жизни.

Только в конце лета Архипыч смог выйти и погреться на солнышке.

За убитым лесным великаном на следующий день ехали целой артелью. Большой ценностью его мех в эту пору не представлял, но мясо обеспечило на долго сытное житье собачей своре.

Об исчезнувшей Прасковье никто вслух не вспоминал, хотя ее веселый нрав и жизнерадостность были заметной утратой для всех обитателей скитской усадьбы. Особо горевал дед Архип, который многое знал из жизни семьи Прасковьи — знакомых ему вогулов.

Приходил в себя Артём долго и мучительно. Первое, что он ощутил, было мягкое и душистое сено, обволакивающее его со всех сторон, оставляя небольшое отверстие для головы. Кругом был полумрак, лишь справа там, откуда ощущался жар огня, было светло. Артём попробовал сфокусировать слезящиеся глаза на этом лоскутке света. Сначала мутные, потом всё более чёткие очертания огромного камина вырывали пространство из полумрака, наполняя его уютным потрескиванием горящих поленьев и добавляя к душистому сену чуть заметный запах дымка и поджаривающегося мяса. Усилия воли хватило Артёму лишь прощупать пространство вокруг себя, но создать энергетическую защиту не могло идти и речи — настолько он ослабел. Впрочем, какой-либо опасности не ощущалось, надо было лишь немного прийти в себя и восстановить силы после телепортации. Дополнив зрение раскинутой во все стороны энергетической сетью, Артём обнаружил себя на куче сена в углу огромной залы справа от камина таких размеров, что казалось он способен вместить в себя целую лесопилку дров. Стены сплошь были каменные, почти везде покрытые мхом и лишайниками, что свидетельствовало о непреходящей сырости, но в непосредственной близи у камина, где и очутился Артём, было весьма сухо и тепло. Непосредственно перед огнедышащим зевом очага Артём различил фигурки двух человек, сидевших на низенькой деревянной лавке лицом к огню. Таким образом, видно было два профиля лиц, одно из которых окутывала большая седая борода с копной таких же седых волос, а другое — с аккуратной короткой бородкой и такими же аккуратными усами. «Отец и сын», — подумал Артём и попытался сесть. Со стороны двух людских фигурок, озаряемых всполохами каминного пламени, приглушённо доносилась монотонная скрипучая речь старика и редкие басовитые раскаты возражений его отпрыска. Судя по тому, что сидели они в абсолютно расслабленных позах, не торопясь беседуя и глядя в огонь, Артём предположил, что пробыл без сознания довольно продолжительное время, достаточное, чтобы развести огонь в камине, подготовить угли для той части камина, где поблёскивал металлическими прокопчёнными частями вертел с насаженной на него поджаривающимся окороком какого-то животного, скорее всего барана.

Артём попытался разобрать о чём беседовали Нум и Михаил — это были они, но слов он не понял, скорее всего разговаривали они не по-русски, но по интонации было понятно, что старик в чём-то монотонно обвинял парня, а тот иногда вставлял слова оправданий. Артёму стало интересно, о чём они толкуют, и попробовал дотянуться до смысла фраз через тонкий мир.

— Я же говорю, ты всегда был неудачником, сынок, — скрипел Нум. — Тебе доверили лишь наблюдать за людьми и вовремя ВОВРЕМЯ! — выделил это слово старик, — сообщать мне или Кулю о значительных изменениях в настроениях людей.

— Я всё делал вовремя! — пробасил не слишком уверенно Михаил.

— Да?! А ты вовремя сообщил мне о том, что русские охотятся за Сорни-эквой?! А Кулю ты вовремя сообщил о том, что манси практически полностью перестали сопротивляться нашествию других народов на их земли?!

— Ещё не наступил тот момент, когда вам надо было вмешаться. Я думал, я справлюсь сам.

— Сам?! Только неудачник всегда старается сделать то, что от него никто не ожидает и не требует! Ты не должен был это делать! И так во всём! А сейчас? Ты чего влез? Зачем тебе мой амулет был нужен?

— Я хотел всё исправить.

— Поздно исправлять. Я уже принял решение. Людишки слишком далеко зашли. Ещё чуть-чуть и моё светлое воинство станет слабее тёмных. Этого я не могу допустить. Здесь на Земле я главный! Так было испокон веков. Так будет всегда!

— Отец, может не надо опять уничтожать людей?

— Надо, сынок! После этого мы создадим новое племя, более совершенное! Мы учтём все ошибки. Я сделаю новых людей бессмертными и тогда в них страсти так рьяно не будут кипеть, ими будет легко управлять и распоряжаться. Мир наконец-то станет спокойным и процветающим. Совершенным, как я всегда хотел!

— Нет! Вы этого не сделаете! — подал голос Артём, вставая и отряхиваясь от соломинок.

При вставании Артёма немного повело, и он почувствовал одышку. Списав это на последствия телепортации, Артём неуверенными шагами приблизился к сидящим на скамейке мужчинам и тут же присел на краешек рядом, тяжело дыша.

— Оу! Очухался, чудик? — переходя на русский, взглянул в его сторону Нум-Торум.

— Со мной всё нормально. Как я сюда попал?

— Показать? — встал старик, и мгновением позже вскочил Михаил.

— Нет-нет! Не надо. Две телепортации менее чем за одни сутки слишком много для моего измождённого тела.

— О! Это правильно! Нуму-Торуму надо верить на слово! — усмехнулся седой. — Ты у меня всегда был сообразительный и отлично умеешь пошутить.

— Где мы? Что это за место?

— Только пришёл в себя, сразу задавать вопросы! Я смотрю осмелел парень. Тебе название места ничего не скажет.

— И всё же?! — не унимался Артём, терять ему было особо нечего.

— Небольшая лощина в горах неподалёку от лагуны Сингренакоча, Перу. Пять тысяч метров над уровнем моря, поэтому здесь тебе тяжело дышать.

— Синге- какая-то коча?! Перу?! Вы издеваетесь?

— Ладно-ладно. Надо было перенести наш разговор с кладбища в Ирбите в ещё более уединённое место. Вот я и пригласил вас обоих к себе домой.

— Пригласил?! Домой?!

— У моего отца несколько необычная манера приглашать в гости к себе домой, — вставил хранивший до сих пор молчание мрачный Михаил.

— Кто-то чем-то недоволен? Послушайте, вы, оба! Ситуация более чем серьёзная. И требует от нас принятия решительных мер. Ещё чуть-чуть и Куль мог бы превратить мир людей в полнейший хаос. При этом он получил бы абсолютную власть, что недопустимо!

— Вот! Власть! Ты всегда, отец, думаешь только об одном! Как бы только сохранить свою власть над миром! При этом не важно, какой ценой!

— Послушайте! — остановил их перепалку Артём. — Я устал от ваших разборок. Почему я должен в этом участвовать? За что мне это наказание? Я — простой препод в универе, жил, никого не трогал. Отстаньте от меня уже, а? Что я вам сделал?!

— Слабак! И ты всегда был слабаком в отличие от всех твоих одарённых родственников! За исключением разве что твоего недалёкого предка — заумного шаманчика Хозы Лея, — брезгливо скривился седыми усищами Нум.

— А Иван-то здесь причём?

— Да вы оба — слабаки! Все нормальные люди, как люди, имеют смелость и мужество жить обычной человеческой жизнью со всеми её радостями и невзгодами. А вы, оба, боитесь жить по-человечески, всё стремитесь куда-то сбежать подальше. Видите ли, люди вас не понимают, не принимают! Вот и поддаётесь на призывы Калтысь!

— Калтысь?

— Да, Калтысь… Ну у вас христиан ещё её Марией называют, хотя ничего общего с Той Марией и вовсе нет.

— Подождите, вроде Калтысь-эква в мифологии манси — это дух Земли?

— Мифологии… — передразнил Артёма старик. — Профессор тут нашёлся. По-твоему, и я — мифология?!

Одно резкое движение, и Артём ощутил смачный подзатыльник. В голове немного зазвенело, но он быстро взял в себя в руки, тем более, что цель Нума была не в том, чтобы причинить физический вред, а в том, чтобы немного унизить парня.

— Как тебе такая мифология? Ещё хочешь?

— Нет-нет, вполне достаточно. Извините, не так выразился.

— Так вот, Калтысь подгребает под себя таких вот как ты, слабаков, которые не способны жить обыкновенными людьми, наделяет их сверхспособностями, «третий глаз» там всякий открывает. Даёт власть над энергиями, открывает доступ в мир духов, который, заметь, сама же и закрыла, когда вот этот вот, — Нум ткнул указательным пальцем в сторону Михаила, стоявшего повесив голову, — неудачник, недосмотрел за амулетами! А мне всё это приходится разгребать!

Нум-Торум, сверкнув очами на стоявших по обе стороны от него молодых мужчин, медленно присел на скамейку, потом чуть заметным движением руки в сторону пылающего очага перевёл внимание окружающих к приготовившемуся куску мяса.

— Я, когда принимаю плотскую оболочку человека, всегда не прочь вовремя и вкусно покушать. И как раз-таки баранина вполне сносно запеклась. Михаил, доставай мясо, сделаем небольшой перерыв в разборках, у нас есть ещё немного времени до активной фазы.

Михаил безропотно повиновался, тем более что особых усилий для этого ему прилагать не пришлось. Он лишь повёл бровью, и откуда-то из полумрака огромной залы плавно и беззвучно к скамейке придвинулся низенький, но массивный стол, чёрный от старости, но очень крепкий по виду. На столе материализовались три большие бронзовые тарелки и такое же бронзовое блюдо. Михаил щёлкнул пальцами левой руки и навёл указательный палец на мясо в жаровне. Оно соскочило с держателей вертела и поплыло в сторону блюда. Одновременно с этим действием Михаил материализовал в правой руке сверкающий чёрным пламенем меч, и, когда мясо улеглось на блюде, несколькими мощными короткими взмахами нарезал мясо на несколько крупных кусков. Мясо дымилось и приятно пахло, что вызвало у давно не евшего Артёма обильное слюноотделение.

Нум смачно крякнул, рукой схватил один кусок, поднёс ещё шипящее мясо ко рту, одним выдохом остудил его до такой степени, чтобы не обжечься, и стал жадно рвать мясо зубами, жевать и глотать. Остальные последовали его примеру, упиваясь одновременно вкусом еды и какой-то умопомрачительной дикостью процесса её поедания.

Стало светлеть. Огромная зала стала наполняться солнечным светом, лившимся из сводчатых окон, расположенных по обе стороны от камина. Теперь Артём мог разглядеть помещение, в котором находился. По сути дела, это была огромная скала, нависавшая над относительно ровной площадкой с трёх сторон, и лишь одна стена была искусственная. Сложенная из больших мшистых глыб, эта стена не только защищала ту сторону залы, которую не закрывала собою природная скала, но и вмещала в самом центре у себя огромный камин, а на высоте трёх-четырёх метров от пола зияли два окна, вместо стекла в которых был использован какой-то полупрозрачный минерал голубоватого цвета. Из-за этого всё помещение теперь наполнилось голубовато-ледяным светом солнца, медленно встающего из-за скал на востоке.

— А мы ведь второй раз встречаем одно и то же утро сегодня, — ухмыльнулся Нум. — Этот бок Земли только вот сейчас повернулся к Солнцу.

Он закончил трапезу, и отошёл к стороне залы, противоположной камину. Оказывается, там со скалы стекала вода, вот почему Артёма не оставляло ощущение сырости. Нум набрал воды в ладони, умылся, и стал жадно пить. Артёма тоже мучала жажда, и он не стал ждать приглашения, тоже подошёл напиться.

— Хороший у вас домик, папаша, — немного хрипло от холодной воды заговорил Артём.

— Выбирай выражения! — грозно проскрипел Нум.

— Послушайте, я что-то не совсем понимаю, может сейчас уже объясните?

— Ну давай, — Нум жестом пригласил Артёма вновь вернуться к скамейке у камина.

— Вы зачем меня, слабака сюда притащили? Да ещё и в компании с неудачником, — кивнул Артём в сторону Михаила, рассеянно ковырявшего в зубах соломинкой.

— Неудачником? — удивлённо повторил Нум. — А, да! Ты совершенно прав: слабак и неудачник! Прекрасная компания для великого и могучего Нума-Торума!

— Вот-вот! Что-то не сходится, а?

Нум-Торум вполне явственно вздохнул, как будто сожалея о чём-то.

— А я и не собирался от тебя ничего скрывать. Просто не до объяснений мне было. Хоть я и велик, и могуч, но из-за тебя мой блистательный план провалился, тонкая игра рассыпалась в пух и прах. Ведь всё должно было закончиться вчера там, в хибаре у Варвары. Все собрались, как я и рассчитывал. Я вёл тебя как слепого щенка. Даже этот придурок Хоза Лей сделал всё как надо… единственный раз в жизни. Ты должен был с моей помощью отобрать у Варвары чёрный амулет, и вместе с моим, светлым, мы бы припечатали этого гадёныша Куля так, чтоб он и пошевелиться бы не мог. Но в самый ответственный момент Сорни-эква, Варвара то бишь, вышвырнула тебя куда-то. Вот уж чего не ожидал от неё так этой выходки. Пришлось отступать и зализывать раны. А ведь она спасла тебя тогда получается, ведь она прекрасно понимала, что вылезший из печки Куль вовсе не погладит тебя по головке.

— Разве это Варвара меня телепортировала тогда?

— Она, Артём, она самая. Никто из нас с Кулем и не стал бы заморачиваться так по поводу тебя. Именно ей спасти тебя приспичило, разорви её менквы напополам! И ведь потом сама сбежала она от Куля с амулетом.

— Сбежала?!

— Да, сбежала. Представляю в каком бешенстве Куль! — Нум злорадно оскалил безупречный ряд белых зубов. — А ты знаешь, что она станет делать теперь?

— Что?

— Тебя искать!

— Меня?! Зачем?

— А вот это мы у неё обязательно и спросим, когда она тебя здесь найдёт!

— Здесь?

— Ну да! Здесь. И здесь буду я ждать её тёпленькую, да ещё и с амулетом Куля!

— Так я, получается, как приманка тебе нужен что ли?

— Именно так! А этот, — Нум кивнул в сторону молчавшего всё это время Михаила, — прикроет меня если что.

— Извини, Артём. Я должен выполнять волю своего отца, — печально пробасил Михаил.

Сорни-эква и её войско

Набиравший силу утренний солнечный свет тысячу миллионов раз разбивался в тысяче миллионов брызг и капель горного ручья, неистово сбегавшего со склонов заснеженных гор в бирюзовую гладь озера. Высота в четыре с половиной километра не оставляла шанса природе в буйстве многообразия флоры и фауны, поэтому лишь шум воды нарушал разрежённое спокойствие залитой солнечными лучами долины с удивительным по красоте водоёмом, образованным таянием ледников окружающих Андийских Кордильер. Артём не мог оторвать взгляд от лаконичной и в то же время могучей красоты уходящих в клокастые облака и бесконечную синеву неба горных вершин, испещрённых заснеженными ущельями и мрачно-чёрными нагромождениями скал. Тяжело дыша, путник немного неуклюже отвернулся от гор, чтобы оценить не менее потрясающее зрелище отражающего синее небо озера Сингренакочи. Дальше идти не было никаких сил, поэтому, выбрав каменную глыбу, недосягаемую рассерженно журчащему ручью, Артём осторожно присел, чтобы хоть немного перевести дух. На такой высоте выжить было вполне себе можно, но при одном условии — не двигаться. А тем более не скакать по обросшим лишайниками камням в самонадеянной попытке осмотреть окрестности. Затея Артёма «подышать свежим воздухом» вызвала злорадную ухмылку Нума, а добрый парень Михаил вполне себе серьёзно стал отговаривать Артёма от этой идеи. Но Артём не стал слушать предателя, теперь к Михаилу он именно так относился, хотя, вроде как, настоящей дружбы между ними и не успело возникнуть. А теперь проклинал себя за то, что не послушался Михаила. Воздух был конечно же весьма свежим, но вот то, что его было очень мало, сильно не устраивало организм, привыкшего к незначительным перепадам высот, свойственным местности в районе Уральских гор.

После того, как он разобрался в истинных причинах его появления в чертогах Нума-Торума, да и вид безвольного золотого воина Мир-сусне-хума, в одно мгновение подчинившегося велениям излишне самоуверенного отца, Артёму тошно было находиться с ними рядом, тем более, что делать в огромной зале с мшистыми стенами и безумно пафосным очагом-камином было совершенно нечего. Отец и сын впали в медитацию, их тонкие тела носились в каких-то неведомых далях, при этом их тела оставались в неподвижно застывших как статуи безмолвных позах, что вовсе не ободряло нашего приунывшего героя. Сколько продлиться медитация, Артёму было неведомо, он лишь мог догадываться, что больше с ним общаться никто не намерен, и до появления Варвары, для которой была расставлена ловушка, других дел у Нума и его сына здесь не было. Подкидывать дрова в огонь и любоваться пламенем, пить кристально чистую ледниковую воду, стекавшую весёлым водопадиком по склону скалы, было интересно лишь первые полчаса, потом Артём стал скучать. Безвыходность ситуации и беспокойство за вдруг ставшую небезразличной Варвару стали накатывать мутными волнами на Артёма, отчего он стал искать способы отвлечь себя. «Будь, что будет», — решил он про себя, почему-то уверенный в том, что, когда придёт время, он обязательно сможет выкрутиться и при этом всё будет хорошо. К тому же вдруг вспомнив из слов Нума, что находится он не где-нибудь, а в Перу, в Южноамериканских Андах, окончательно подвигло его к решению осмотреть окрестности.

Как только эта идея пришла ему в голову, тут же очнулся Нум.

— Куда собрался?

— Подышать свежим воздухом захотелось.

— Иди, — злорадно усмехнулся Нум-Торум.

— А что, мне нужно было спросить разрешение?

— Послушай, человечек! — глаза Нума злобно сверкнули синевой. — То, что ты мне нужен, ещё не означает, что ты можешь дерзить! Я тебя могу стереть в порошок в любую секунду, и достигну свою цель другим способом, мне не в первой…

— Артём, — вдруг вмешался тоже очнувшийся от медитации Михаил, — не стоит здесь гулять. Воздуха мало, ты можешь погибнуть.

— Что ты лезешь?! — Нум обернулся в сторону сына, — Это не твоё дело!

— Отец, не стоит раздражаться, ведь он всё равно у тебя под колпаком. Каждый его шаг тебе известен, пусть делает, что хочет, отсюда не сбежать.

— Да, ты прав, — нехотя признал Нум, отворачиваясь и принимая прежнюю позу медитации.

— Артём, — вновь обратился к парню Мир-сусне-хум, — там опасно, не ходи за порог.

— Слушай, а тебе есть дело до меня?

— Зря ты так. Я тебе не враг.

— Да?! — криво ухмыльнулся Артём. — Ровно до того момента, как твой папаня тебе не прикажет разорвать меня и Варвару в клочья.

— Я не причиню вам вреда.

— Откуда ты знаешь? Ты смотался в будущее? Ну и что там? Кто кого, а? — продолжал наседать Артём.

— Исход нашей встречи не предопределён. Будущее не даст ответ на этот вопрос.

— Да ты что?! — сделал удивлённый вид Артём, — неужели всемогущему Мир-сусне-хуму неведомо судьба столь жалкого червя как я?!

— Артём, иди, погуляй. Но заклинаю тебя, будь осторожен. Анды не прощают самонадеянность.

— И пойду! Сиди тут, медитируй… Извини, я не в себе, кажется… Когда я ещё в Перу побываю, а? Анды ведь! Южная мать её Америка!

Сидя на покрытом лишайнике валуне, слушая мерное журчание чистейшей воды горного ручья, Артём немного успокоился, отдышался. Теперь он мог спокойно полюбоваться окружающим суровым великолепием высокогорного озера. Оглянувшись, он вновь смог лицезреть поражающие своими размерами горные пики, устремлённые чуть ли не отвесно ввысь, в несущиеся нервными ошмётками облака и дальше в умопомрачительно синюю бездну неба. «Кордильера-де-Вильканота», — пронеслась в сознании подсказка из тонкого мира. «Красотища-то какая!» — мысленно воскликнул в восторге от вида гор Артём. Иногда налетал ветерок, донося хоть и разрежённый, но необычайно свежий, пахнущий то ли арбузом, то ли огурцом запах древних ледников с вершин. Он хоть и был морозным, но в целом было не холодно, всё-таки почти экваториальное расположение местности, несмотря на высоту над уровнем моря, подразумевало очень сильное солнце, которое жарило как на сковородке, если бы не этот освежающий ветерок.

Вдруг пространство прямо перед взором Артёма дрогнуло, изогнулось выпуклым шаром, раздался резкий низкий звук вырвавшегося на свободу из-за разницы давления воздуха. От этого серо-коричневая травка вместе с такого же цвета почвой вокруг произошедшего хлопка в воздухе взметнулась вверх, скрыв на мгновение эпицентр происходящего. Когда чахлая взвесь рассеялась, взору Артёма предстала стройная фигурка девушки в облегающем одеянии из тончайшей кольчужной рубахи и юбки из такого же материала поверх серебристо белого платья, стоявшая спиной к нему. Голова девушки, немного наклонённая и вполоборота обращённая в сторону Артёма, обрамлена узорчатым ободком, проходящим вокруг и сверху головы, волосы заплетены в две длинные косы чёрным неистовством ярко гармонировали с тончайшими серебристыми украшениями, вплетёнными в эти косы и свисавшие вдоль всей длины искристыми бриллиантами.

Длинная шея, изогнутая спинка, немного задранный кверху носик — всё выдавало в их обладательнице утончённую грацию, но в то же время боевой лук за спиной, поблёскивающий энергетической тетивой, и колчан стрел, каждый наконечник которых убийственно мерцал синим пламенем, говорили о серьёзности намерений воительницы. Короткая кольчужная юбка явно напоказ выставляла стройные мускулистые ножки, облачённые в ладно скроенные гетры из оленьего меха, покрытые боевым мансийским орнаментом, продолжающимся дальше вверх по ноге девушки. Левая рука грациозно тянулась к луку за спиной, а тонкие и длинные пальчики правой руки прильнули к одной из стрел в колчане.

Потрясённый зрелищем прекрасной дивы-воительницы, Артём сидел как вкопанный, неспособный пошевелить и пальцем, оторопело наблюдая, что будет дальше. Через мгновение он узнал в неведомо откуда появившейся девице Варвару, которая лишь поворотом головы обозначила то, что её внимание направлено на молодого человека, сидевшего поодаль возле бурлившего как ни в чём не бывало ручье. Полыхнув малахитовой зеленью глаз в сторону оторопевшего паренька, Варвара медленно убрала руки от смертоносного орудия за плечами, повернулась и уверенная в своей неотразимости гордо взглянула на Артёма и улыбнулась.

— Ну здравствуй, малахитовый ты мой!

— П-п-привет, — смог лишь вымолвить Артём.

— Калтысь-эква всё ведает, что творится на просторах её владений, вот и подсказала мне, куда занесло тебя, милок!

— Варвара, — оправился от оцепенения Артём, — убирайся прочь! Это ловушка! Тебе нельзя…

— … здесь находиться? — за него продолжил неожиданно появившийся ниоткуда Нум-Торум. — Ну-ну, Артём, тебя она слушать не станет. Сорни-эква слушает только свою хозяйку — Калтысь, да?

Одно стремительное движение и Варвара, выхватив лук, выстрелила из него в старика. Но стреле не суждено было достигнуть цели, так как её молниеносный полёт был грубо прерван выпадом чёрного клинка также мгновенно появившегося Михаила. Его меч, остановив полёт стрелы, с тихим шипением как будто втянул её в себя. Сообразив, что атака не удалась и вряд ли будет успешной в дальнейшем, Сорни-эква покрыла себя чёрной защитой точно такой же, как в тот раз, когда Артём её первый раз увидел, только ещё и с головой в этот раз. Вместо стройной безумно красивой воительницы пред ним как чёрная головёшка стояло нечто, вызывающее скорее ужас, чем страх. Нум-Торум зловеще усмехнулся, пробормотал что-то на непонятном языке Михаилу, поднял руки, из которых в следующее мгновение в сторону Варвары устремились синие всполохи, похожие на северное сияние. Они обволокли покрытую чёрной защитой девушку, и немного спустя вокруг неё образовалась бледно-голубая сфера.

— Это чтоб ты не смогла исчезнуть раньше времени, — громогласно заявил Нум. — Ну, здравствуй, Варвара! Мы все тебя ждали.

— Нум, в твоём положении, я бы не советовала тебе связываться со мной, — глухо из-под защитной энергетической маски донеслись спокойная речь Сорни-эквы. — Помнится, ты был не в лучшей форме, когда вы с Кулем сцепились друг с другом у меня дома.

— Это сейчас неважно! — злобно возразил Нум-Торум. — Ты мне не оставила выбора, когда телепортировала этого парнишку. Пришлось дать отпор Кулю, хоть я был и не готов. И если б ты позорно не сбежала тогда, ты стала бы свидетелем моей несомненной победы!

— Ты всегда отличался ничем необоснованной надменностью и чрезмерной самоуверенностью, — в глухом голосе послышалась нотка усмешки. — И, если бы я не исчезла в момент твоего триумфа, я более чем уверена, Куль уничтожил бы тебя. А так… смысла с тобой возиться не было.

— Хватит пререкаться! — Нум сверкнул синим пламенем своих глазищ. — Отдай амулет по-хорошему!

— Давай так. Раз уж ты здесь устроил мне ловушку, то поступим следующим образом. Я признаю, что ты меня удивил, я соглашусь с тем, что это было неожиданно для меня. А ты без лишних слов и ненужной демонстрации своего могущества отпустишь со мной этого молодого человека, — и Варвара указала чёрной рукой на Артёма.

— Варвара, прошу тебя! — подал голос Михаил, — Не перечь отцу. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

— Мой сынок прав как никогда. Послушай, хоть его. А этот, — небрежно махнул рукой Нум в сторону Артёма, — никуда с тобой не пойдёт. Нам ещё с ним уничтожать человечество надо.

— Послушайте, — заговорил теперь и Артём, — Стопэ-э-э! Я не понял, а я мебель тут что ли? Шкаф какой-нибудь или стол бессловесный? Вы меня вообще спросили, кто, с кем и куда? И ещё, Нум, ты до сих пор ничего не уяснил себе относительно меня?! Я — тебе не помощник, не друг и уж тем более не твой слуга. Поищи кого другого. И если для уничтожения человечества тебе нужны амулеты, то уж мой я тебе по доброй воле ни за что никогда не отдам. Знаешь почему? Потому что я не хочу, чтобы наш мир был уничтожен. И не позволю!

— Артём, не на… — начал было Мир-суне-хум.

— Отчего ж, пусть говорит! — вдруг как-то совсем по-доброму улыбнулся старик. — Ведь он прекрасно осведомлён, что происходит с людьми? Ведь он видит и слышит стоны, крики отчаяния, мольбы и хрип, стенания и вопли. Причём постоянно, вот прямо в эту секунду сотни миллионов нытиков и страдальцев одновременно голосят хором о том, как они мучаются, как им невыносимо больно, страшно, обидно. Спрашивается, кому нужен такой мир, где столько боли, войн, насилия?! Послушай, Артём, ты ведь хороший человек, не так ли? Но почему ты так упорно отстаиваешь право этого безумного мира на существование, разве ты настолько жесток? Разве ты не хотел бы раз и навсегда прекратить этот поток ужаса?!

— Нум, я — просто человек. Мне неведомо то, что знаешь ты, верховный дух светлого начала. Я вижу наш мир не в целом, а конкретно — лишь в оба моих глаза, а не миллионами пар глаз. Но то, что я вижу, мне нравится. И я более чем уверен, что также считают миллионы и миллиарды таких же как я. И мы уж точно тебя не просим уничтожать нас и наш мир. И раз я здесь и сейчас присутствую в прямой твоей досягаемости, я ради нас всех сделаю всё, чтобы не допустить нового апокалипсиса.

— И что, «просто-человек», что ты собираешься делать?! Я вообще не понимаю, зачем я с вами со всеми обсуждаю моё решение. Ну так, ради того, чтоб ещё чуть-чуть посмеяться над тобой, о, «просто-человек», скажи мне, что ты предлагаешь?

— Я пойду с Варварой, — просто сказал Артём.

— Да?! — издевательски изображая удивление, воскликнул Нум-Торум. — Какое мудрое, взвешенное решение! Я в неподдельном восторге! А позвольте, молодой человек, уточнить? Вы хоть представляете, куда она вас возьмёт с собой?

— Ты ошибаешься, Нум! — глухо произнесла Варвара, — С Кулем всё кончено. Я к нему не вернусь.

— Не будь наивной, женщина! Куль сам придёт за тобой, возьмёт вас тёпленьких и заставит открыть ему доступ в мир людей для своих менквов. Вот как всё будет!

— Мы не допустим этого! — опять подал голос Артём, — я защищу Варвару от Куля. И в такой ситуации, я бы и тебе с Михаилом посоветовал не вмешиваться, либо помочь.

— Артём, не трать напрасно силы на Нума. — обратилась вдруг Сорни-эква к парню. — Он никогда не согласится со смертным. Он поймёт только силу. Нум, я тебя последний раз прошу, отпусти Артёма.

— Не понял… а то, что?

— Тебе лучше не знать.

— Да я тебя сейчас…

Нум-Торум стал замахиваться в сторону Варвары сразу обеими своими ручищами, в ладонях которых уже убийственно разгорались голубым пламенем раскалённые энергетические шары. Но в то же самое мгновение Варвара всплеснула руками, и удерживающие её синие всполохи исчезли, освободив девушку, которая прошипела что-то на непонятном языке. В это время Артём, поняв, что начинается заварушка, покрылся защитой и материализовал меч. Но остановить Нума-Торума он не успел, и тот выпустил в направлении Варвары два ярко синих шара, которые летели до неё доли секунды, но этого времени было достаточно, чтобы перед ней выросла такая же чёрная как её одеяние стена для защиты от Нума, и вокруг неё пространство стало искривляться в нескольких местах точно также, как и при её появлении. Из порталов телепортов вышли десятеро воинов видом таким же как те, что наблюдал Артём, будучи в теле Хозы Лея, когда к староверскому скиту прискакали три «косатых» воина вогульского племени.

После того как выпущенные в сторону Варвары заряды были отражены выставленной ею защитной стеной, воины вместе с ней зарядили свои луки смертоносно сияющими стрелами, нацелились и выстрелили одновременно в Нума. При всём желании Михаил не смог бы отразить атаку одиннадцати стрел, поэтому больше половины поразили цель. Но верховному духу конечно же эти удары не могли нанести сколько-нибудь значимые повреждения, однако пока он приходил в себя, выковыривая из тела все попавшие в цель стрелы, Нум замешкался, и этого времени Артёму вполне хватило чтобы в три прыжка преодолеть расстояние между ним и Варварой. Теперь сияющий своей золотой с мансийским орнаментом защитным одеянием Артём соединился с десятком отыров и девушкой в чёрных переливающихся защитным энергетическим полем доспехах, прикрывая девушку от дальнейших атак.

Что-то громко бормоча на непонятном Артёму языке, Нум окончательно оправился от поразивших его тело нескольких вполне себе болезненных ударов стрел, мрачно глянул в сторону приготовившихся к контратаке врагам, оттолкнул суетящегося вокруг него Михаила. Времени было вполне достаточно, чтобы перезарядить луки и выстрелить вновь, а после этого Артём вдруг почувствовал, что его кто-то обнял сзади, и свет погас.

Продолжение следует…

Примечания

1

Здесь дед Архип вводит в заблуждение своих слушателей. Патриарх Никон жил и учинял реформы церкви намного позже, чем Иван Грозный. Раскол русской церкви произошел за несколько лет до начала царствования Петра Первого. Верно, однако то, что при Иване Грозном после присоединения Казанского ханства многие русские семьи поселились на территории нынешнего Татарстана, и потом, не желая подчиняться нововведениям Никона бежали дальше на Восток, к Уралу.

(обратно)

2

Саран — мансийское название народа с Запада от Уральских гор — коми или зыряне. Отсюда — название относительно крупного посёлка на Севере Урала — Саранпавыл или Саранпауль. Название дословно переводится Саран (зырянская) деревня. В середине XIX в. сюда пришло несколько семей коми, обосновались на берегу реки Ляпин. Свою деревню так и прозвали по названию реки — Ляпин, но мансийское название посёлка оказалось живучее и осталось поныне.

(обратно)

3

Одно из названий почитаемого манси медведя. Считается, что медведь был прародителем манси фратрии Пор.

(обратно)

4

Мансийская фратрия Мось.

(обратно)

5

Ики — старик по-мансийски.

(обратно)

6

Повелитель подземного мира, царства теней. Антипод светлого духа Нум-Торума.

(обратно)

7

Богоявленский собор. Уничтожен в годы советской власти.

(обратно)

8

Дед Игорь ошибается, Пантелеймоновская церковь была лишь заложена спустя лет двадцать от момента описываемых событий.

(обратно)

9

На Сенной площади располагались два крупных храма: Воскресенская церковь и Часовня в память события 17 октября 1988 г. Ни той ни другой церкви в описываемое время не было. Воскресенскую церковь разобрали лет десять назад из-за угрозы саморазрушения, и пока ещё не достроили, то есть перезвона от неё быть не могло. Ну а название Часовни само за себя говорит, ей рановато ещё было появиться. От каких именно храмов слышали перезвон Казанцевы со стороны Сенной площади сложно сказать.

(обратно)

10

Свято-Троицкая церковь — единственная церковь Ирбита, которая сохранилась до наших дней, и постоянно действует. Ни время, ни природно-климатические условия, ни даже советская власть не смогли ни на миг приостановить её служение Господу.

(обратно)

11

Скорее всего они въехали на Судебную улицу, так как заехали с севера — с Шекенданского моста. Ирбитская улица начинается за собором и торговыми рядами.

(обратно)

12

Сенная площадь — позже Воскресенская, когда построили Воскресенскую церковь — в Советское время была застроена домами, как и весь, так называемый, Чёрный рынок — альтернатива Пассажу и Торговым рядам для простых крестьян, которые торговали нехитрыми своими товарами, как-то: сено, лошадиная упряжь, щепа, рыба и всякие другие мелочи, неинтересные серьёзным и богатым купцам, приезжавшим на Ирбитскую ярмарку издалека.

(обратно)

13

Божество месяца или Луны — мансийск.

(обратно)

14

Позднее вогулы прозвали городок Саранпавыл (ныне Саранпауль), что, если дословно, означает зырянский (саран) посёлок.

(обратно)

Оглавление

Часть 1 Инициация

  Артём

  Василий

  Переход

  Хоза Лей

  Амулеты шамана

  Поход в Казанцевский скит

  Правда от Артёма

  В скиту

  По дороге к вогульскому стойбищу

  Борьба за жизнь вогульского князя

  Шаман влюбился

Часть 2 Два амулета

  Второй амулет найден!

  История амулетов

  Великий город

  Шаровая молния и дух Хозы Лея

  Осколки

  Мир-сусне-хум

  Слабак и неудачник

  Сорни-эква и её войско Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg