«Мне снова 15…»

Мне снова 15… (fb2) - Мне снова 15… [litres] (Музыкант - 1) 1424K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Борисович Марченко

Геннадий Марченко Мне снова 15…

Пролог

До чего же я люблю корпоративы!.. И как же я их одновременно ненавижу! Да предложи мне кто-нибудь лет двадцать назад спеть перед жующей и пьющей публикой, я послал бы этого «доброжелателя» так далеко, что альфа Центавра показалась бы ему ближним светом. А сейчас я рад каждому такому приглашению. Потому что у меня практически не осталось других средств к существованию.

Да, двадцать лет назад я был эстрадной звездой пусть не первого, но второго эшелона точно. А если точнее, то лидером, вокалистом и гитаристом группы «Саквояж», без участия которой редко обходился сборный концерт в Москве ко Дню милиции, Дню МЧС и прочих ведомственных организаций. Да и с гастролей мы неплохо «грелись». Даже пару раз по приглашению Пугачёвой выступали в «Рождественских встречах». Кстати, последний раз встречал Алку с месяц назад, она тоже работала на свадьбе у сына одного дагестанского бизнесмена, за гонорар, превышающий мой раз в десять. Я ей не завидовал, знал своё место, привык уже за последние годы. Примадонна меня узнала не сразу. А узнав, охнула:

– Лёша, это ты?! Обалдеть! Как же тебя годы изменили!.. Где ты сейчас, чем занимаешься?

Да всё тем же и занимаюсь, мать твою, не видно, что ли, раз я тоже выступаю на этом же грёбаном корпоративе!.. Занимаюсь тем, чем занимался практически всю жизнь, – играю и пою. Только вышел уже в тираж, вот и вся разница.

Группа моя к тому времени приказала долго жить. Славик Иващенко, мой многолетний барабанщик, теперь стучит на аккомпанементе у Добрынина, виртуоз гитарист Жора Пушкин играет у Лещенко, а Лёва Сидорчук и вовсе повесил свою басуху на гвоздь, решив посвятить себя внукам-близняшкам, тем самым облегчив жизнь молодым родителям. Так что остался я один, хотя, в принципе, уже три года назад мог выйти на заслуженную пенсию по случаю 60-летия. Но всё молодился, хорохорился, несмотря на обилие морщин и сильно поредевшую и поседевшую шевелюру. Только усы а-ля Мулявин оставались такими же густыми, как и двадцать лет назад, но и их тронула седина.

Репертуар тоже мало изменился. Последний мой хит датировался 1992-м, когда «Женщина моей мечты» неслась из каждого утюга. После этого как отрезало. Нет, мы, само собой, что-то сочиняли, в надежде, что уж эта песня точно выстрелит. И на наш взгляд, и на взгляд наших близких, вещи получались неплохие. Вот только на радио и ТВ посылали нас объездной дорогой. Мягко так, с улыбочкой, с обещанием в ближайшее время посмотреть-послушать наше творение. Однако это «ближайшее время» что-то всё не наступало. Могли хотя бы написать, мол, ваша песня (ваш сраный бюджетный клип) нас не устраивает. Мы поняли бы и приняли, хотя это всё равно было бы плевком в душу. Потом Жора предложил кидать наши клипы в новомодный тогда YouTube, радовался каждому новому просмотру. Но видеохостинг особой популярности нашим песням не добавил, мы же не какие-нибудь матерящиеся рэперы, не продвинутые юнцы, тусующиеся в этих самых ютубах, так что народ из группы стал расползаться. Закончила она своё существование буквально в течение месяца. Следующий месяц я конкретно бухал в своей московской однушке, покидая её периодически только затем, чтобы добраться до ближайшего магазина, торгующего спиртным.

А ведь когда-то у меня была неплохая трёшка в приличном районе, пока бывшая при разводе не потребовала размен… Будь проклят тот день, когда я позарился на эту смазливую выпускницу Гнесинки! Ей-то, понятно, было по кайфу выскочить за известного музыканта. Тогда, в начале 1990-х, фото улыбающегося брачующегося дебила с симпатичной стервой в подвенечном платье украсило где страницы, а где и обложки глянцевых журналов. О нашей свадьбе судачили пару недель, потом стали судачить о свадьбе Фили и Аллы. Восемь лет эта тварь висела у меня на шее, имела всё, что хотела, по первому желанию. В итоге и меня поимела, отсудив не только жилплощадь, но и «ренджровер», а мне оставив подержанную «ауди». Не говоря уже о фирменных шмотках и брюликах, на которые, если честно, мне было плевать. Вот что значит иметь прикормленного адвоката! Хотя, подозреваю, эту сладкую парочку связывали не только рабочие отношения, но это пусть останется на их совести.

Из запоя мне помог выйти мой старинный друг и одноклассник Федька Скворцов. Мы с ним когда-то начинали играть в школьном ансамбле в родном Рыбинске, перепевая Битлов, потом, после музыкальной школы, я отправился в музыкальное училище, а Федька, на пять лет раньше меня закончив десятилетку, уехал в Москву, поступил в Бауманку, работал в конструкторском бюро, а в перестройку организовал кооператив по пошиву джинсы. Несколько раз менял вид деятельности, в итоге остановился на фармацевтике. Сеть аптек приносила ему приличный доход.

Так вот, застав мою слабосоображавшую особу дома в драных трениках, Федька буквально схватил меня в охапку – а мужик он был здоровый – и чуть ли не силком на 21 день отправил в санаторий, где у него имелся знакомый главврач. Три недели лечебно-восстанавливающих процедур привели меня в порядок, и через какое-то время я смог вернуться на сцену.

В этот раз меня пригласили спеть на юбилее вице-президента одной из крупных торговых сетей. Тех самых, что покупают по рублю, а продают по три, с разницы и жируют. Хотя на этом и зиждется торговля, а со своим уставом, как говорится, в чужой монастырь не лезут.

Разрешили исполнить две песни. Я выбрал, само собой, «Женщину моей мечты» и более раннюю «Птицу», с которой мы выступали на «Песне-85». Мой выход был назначен между выступлениями Пелагеи и Валерки Леонтьева.

Завершать шоу, кстати, должно было появление на сцене уже далеко не юной певицы Анастейши, хотя она и была на пятнадцать лет моложе меня.

К моменту моего появления в банкетном зале отеля «Барвиха Luxury Village» веселье уже шло вовсю. На сцене выделывался какой-то фокусник, то ли Акопян, то ли Копперфилд, хрен их разберёшь в потёмках. Мне выделили общую гримёрку с небольшим казачьим коллективом и оплывшим к старости Мишей Муромовым, готовившимся к выступлению с бокалом в руке, на дне которого плескалась коричневая жидкость.

– Привет! «Яблоки на снегу» поёшь? – спросил я его, когда мы обменялись рукопожатиями.

– Не угадал, юбиляр попросил «Странную женщину» для своей жены. Мне-то, сам знаешь, по барабану, что петь, лишь бы бабки платили. Два косаря зелени – нормально вроде, как считаешь?

– Думаю, да.

– А у тебя какой тариф?

– Чуть побольше. Пятёрку за две песни платят.

– Повезло… Ладно, я пошёл, мой выход.

Муромов влил в себя остатки жидкости, поставил пустой бокал на стол и решительно отправился на сцену. Минут через сорок в гримёрку заглянул конферансье Ваня Ургант, предупредив, что сейчас моя очередь ублажать слух жующей публики. Диск с минусовкой я заранее отдал звукорежиссёру, сам же вышел на сцену с электроакустической гитарой, которая, как и голос, должна была звучать вживую. Фанерить я себе никогда не позволял, считал это ниже своего достоинства, разве что «минус» на музыку поставить, как в этот раз.

– Привет! – обнялся я по пути на сцену с только что покинувшей её Пелагеей. – Как народ, адекватен?

– А-а-а-а, – махнула она рукой и поморщилась.

Ясно, всё как обычно. Ну ладно, с Богом!

Сцена была небольшой, полукруглой. Подключая шнур, искоса глянул в зал. По-моему, всем на меня насрать, люди заняты своими делами. Едят, пьют, общаются… А я так, фоном. Ну и фиг с ними, я сделаю своё дело, получу бабки и свалю.

Слегка провёл перебором по струнам, вроде звучит нормально. Подошёл к микрофонной стойке, традиционно поприветствовал присутствующих:

– Добрый вечер, уважаемые дамы и господа, леди и джентльмены! Поздравляю сегодняшнего юбиляра Юрия Борисовича с круглой датой и желаю ему крепкого здоровья, успехов в бизнесе и семейной жизни. Пусть этот юбилей будет праздником не только воспоминаний и опыта, но и новых замыслов, мечтаний, надежд! Ведь пока человек живёт и надеется, он всегда молод! Поэтому желаю главного – молодости души! И в честь сегодняшнего юбиляра звучит песня «Птица».

Я ударил по струнам, «звукач» запустил минусовку, пошло вступление. Теперь можно и связки напрячь:

В небе бездонном тишь да покой,

Хочется синью напиться.

А я тебя помню красивой такой

Ласковой, нежною птицей…

На припеве я оставляю пальцы левой руки на грифе гитары, а правой обхватываю микрофон, и в этот момент что-то пронзает меня насквозь, заставляя тело выгнуться дугой. Теряя сознание, я падаю и успеваю увидеть округлившиеся глаза стоявшего за кулисой Вани Урганта. А затем наступила тьма.

Глава 1

– Как он, Сергей Иваныч, шансы есть?

– Сложно сказать, всё-таки хорошо его током долбануло. Как же они так готовили аппаратуру, дебилы?..

– Так ведь говорят, что до него и другие микрофон брали, и никого не шандарахнуло. А вот на Лозовом сработало.

– Ладно, будем погружать пенсионера эстрады в медикаментозную кому. Отёк мозга нам тут совсем ни к чему. Оля, введи пациенту три кубика натрия оксибутирата… Ты что там всё тычешь, в вену, что ли, попасть не можешь? Детский сад какой-то с этими интернами, всё приходится делать самому… Дай сюда шприц. Вот так, теперь пусть спит, а мы займемся делами нашими насущными.

«Это они обо мне ведь говорят, – медленно проплыла догадка в угасающем сознании. – Меня что, в искусственную кому погружают? А после выведения башка будет варить или стану овощем? Бл… только этого не хватало! Господи, если ты есть, сделай так, чтобы я лучше умер, чем до конца дней пускал слюни с глупым выражением лица. Господи, сделай…»

– Штырь! Штырь, ты чё? Блин, пацаны, чё это с ним?

– Чё-чё… Не видишь, током долбануло. Спорим, спорим… Вот и доспорился, чудак. Неотложку надо бы вызвать, вроде ещё дышит, глядишь, и откачают. Сява, ты самый шустрый, сгоняй до угла, набери с таксофона неотложку.

– Понял, Бугор, уже лечу.

Я медленно открыл глаза и увидел на фоне вечернего заката три склонившихся надо мной мальчишеских силуэта. За главного, наверное, этот, с лихо сдвинутой набекрень кепкой. Бугор, кажется. Кстати, странно они как все одеты, как в годы моего детства. Или даже раньше лет на десять, мода эдак 50-х годов XX века. Укороченные широкие штаны, бесформенные ботинки, на одном майка со шнуровкой и с поперечной спартаковской полоской, на другом – рубашка с закатанными рукавами, на треть ем – куртка, как у героя Льва Перфилова, игравшего Шесть-на-Девять в фильме «Место встречи изменить нельзя». Во блин, и тюбетейка точно такая же!

– Опа, братва, а Штырь вроде в себя пришёл. Эй, Сява, вертайся взад. Штырь, ты как, говорить-то можешь?

Я ощутил весьма чувствительный шлепок по левой щеке, отчего моё сознание окончательно прояснилось.

– Встать помогите, – сиплю я, делая неуверенную попытку приподняться.

Мне помогли принять вертикальное положение, но ещё несколько секунд я чувствовал вращение планеты вокруг своей оси. Впрочем, успел окинуть взглядом свой прикид, оказавшийся таким же незамысловатым, как и у остальных парней. А росту теперь я был, судя по всему, такого же, как и они, разве что Бугор казался повыше других двоих на голову. А вот подлетевший Сява, напротив, оказался самым мелким, росточком был мне до подбородка.

– Ну ты как, живой? – снова поинтересовался Бугор моим самочувствием.

– Терпимо… Чё-то я не понял, что это на мне? Почему ты меня называешь Штырём? Где я вообще?!

– О, пацаны, Штыря-то, похоже, крепко шибануло. Ты хоть помнишь, как тебя зовут? В смысле, имя-фамилия?

– И как?

– Егор Мальцев, – вставил парнишка, прикинутый как Шесть-на-Девять.

Ничего себе, какой ещё на хрен Егор Мальцев?! Я же Алексей Лозовой, 63 года от роду, музыкант на излёте карьеры, «сбитый лётчик», одним словом. Которого шибануло током от микрофона и которого же погрузили в искусственную кому. А тут я вижу себя в теле какого-то подростка, одетого по моде пятидесятилетней давности как минимум. И зовут меня, оказывается, Егор Мальцев, а кличка Штырь.

– Я – Муха, то есть Витька Мухин, – между тем продолжил Шесть-на-Девять. – Это вот – Дюша, в миру Андрюха Моисеев, Сява – Жека Путин, а Бугор – Юрка Крутиков.

– Путин?

Я не удержался и хмыкнул. Парни снова переглянулись, синхронно пожимая плечами. Однако нужно уточнить ещё один момент.

– Ребята, а который сейчас год?

Теперь уже Сява хмыкнул, выразительно покрутив указательным пальцем у виска, за что тут же получил от Бугра подзатыльник.

– Ты это, Штырь, не ссы, всё будет нормалёк. Короче, щас шестьдесят первый год, Юра Гагарин почти два месяца назад в космос слетал. Уж это-то ты должен помнить.

– Гагарина помню, – пролепетал я, охреневая всё больше и больше.

Так, так, так… Это что же получается?! Выходит, тело моё там, в 2016-м, в какой-нибудь реанимации, а сознание – вот в этом пацанёнке, приблизительно четырнадцати лет от роду, в 1961 году? Интересно, а где тогда сознание обладателя этого молодого организма? Мы что, поменялись телами? А ежели его душа отлетела в лучший мир, то мне теперь так и придётся таскать на себе эту оболочку? Хм, хотя, с другой стороны, оболочка вполне неплохая. Лучше той, что я оставил в будущем, моложе лет на пятьдесят.

– Ну чё, память не вернулась? – участливо поинтересовался Бугор.

– Да так, частично… Вы ещё скажите, сколько мне лет, где я живу, кто мои родители и где я учусь?

В следующие несколько минут на меня вылили целый ушат информации. Выяснилось, что сегодня воскресенье, 4 июня, и три недели назад Егору, то есть уже мне, стукнуло пятнадцать лет. Значит, родился я 10 мая, аккурат после Дня Победы через год после нашей виктории в Великой Отечественной войне. У меня имелась старшая сестра, Катя Мальцева, которая только что перевелась на третий курс Московского государственного педагогического института имени Ленина. Я же сам в этом году окончил восьмилетку и собирался поступать в железнодорожное училище на помощника машиниста паровоза.

Отца у меня, как мне объяснили, не было. То есть изначально он когда-то был и звали его Дмитрий Анатольевич, прям как нашего премьера, но Мальцев-старший сгинул в 1951-м на Колыме. По словам парней, батя двинул парторгу завода в рыло, когда эта тыловая крыса моего отца-фронтовика лишила премии, переписав новаторское изобретение на своего племянника. Парторг тут же накатал жалобу на применение грубой физической силы по отношению к честному работнику тыла, и родителя замели по 58-й статье УК РСФСР. Слава богу, что конфисковывать было нечего, семья и так обитала в коммунальной квартире, не имея практически никаких накоплений.

В 1955-м батю посмертно реабилитировали, мама пыталась было получить какую-то компенсацию по потере кормильца, но чиновники умудрились как-то так хитро извратить закон, что нам ничего не обломилось.

В общем, несмотря на реабилитацию бати, на маму и нас с сестрой по-прежнему косились некоторые особи.

Так что мать воспитывала меня и сестру практически в одиночку, если не считать бабушку и деда – родители отца жили в паре кварталов от нашего дома. Её же предки обитали в Казахстане и видели меня только раз, выбравшись в Москву в конце 1940-х, когда я ещё пешком под стол ходил. Маму звали Алевтиной Васильевной, работала она медсестрой в Боткинской больнице. Дежурила по две смены, как добавил Дюша, чтобы прокормить меня и дочь, получавшую в вузе весьма скромную стипендию.

А если я поступлю в училище, то ещё одним стипендиатом в нашей семье станет больше. Главное – не косячить в учёбе и поведении, что с моими наклонностями, как я понял, вполне могло иметь место, поскольку законный обладатель сего организма уже состоял на учёте в комиссии по делам несовершеннолетних. Впрочем, как и все мои нынешние соратники, за исключением Дюши.

Тот посещал музыкальную школу по классу фортепиано и являлся сыном вполне приличных и обеспеченных родителей: папа – профессор-филолог, мама – директор десятилетней общеобразовательной школы. И пару залётов отпрыска по хулиганке им удавалось как-то разрулить, задействуя известные им рычаги.

В общем, как я понял, компания подобралась та ещё. Верховодил в ней шестнадцатилетний первокурсник технического училища, будущий слесарь с погонялом Бугор, которому за следующий косяк светила «малолетка», как ему доходчиво объяснили в комиссии ПДН. У Бугра батя чалился по уголовной статье, мать пьянствовала, а два младших брата росли практически сами по себе, как сорняки в поле, хотя Бугор, как выяснилось позднее, всё же старался принимать какое-то участие в их воспитании, раз уж на мать надежды не было никакой.

Но воспитание это было своеобразным. Для Крутикова мечтой было попасть на зону, его прельщала блатная романтика, в таком же духе он воспитывал и братьев, которые нередко увивались за более взрослыми пацанами. Так что вырастут, похоже, такими же оболтусами, что и старший брат.

Оставались ещё Витька Мухин, он же Муха, и Жека (Сява) Путин. Муха был моим одноклассником и соседом по дому, тоже собирался поступать в «железку» и считался своего рода заместителем Бугра, негласным парторгом, если придерживаться коммунистической идеологии. Только тут идеология была несколько другая, приблатнённая. Ну а Сява был младше меня на год, но всячески хотел казаться старше как по возрасту, так и по поведению. Похвалился, что наравне с нами вовсю курил папиросы и пил крымский портвейн.

М-да, похоже, ребята круче бормотухи ничего в своей короткой жизни не употребляли. Да и дымят, небось, самосадом… Я-то уже в 1970-е, в «досаквояжную» эпоху курил «Мальборо», потом отдавал предпочтение «Кэмелу», «Парламенту», только в последние годы по рекомендации врачей перешёл на электронные сигареты. Это как секс с презервативом, даже хуже, но пожить хотелось, потому и терпел. Курить начал, глядя на старших пацанов во дворе, примерно в этом же возрасте, в каком пребывал в данный момент. Может, в этой жизни не стоит злоупотреблять вредными привычками, а лучше поберечь доставшееся мне в аренду тело? Если что, сдавать обратно буду в нормальном состоянии, хотя когда сдавать придётся и придётся ли вообще – тот ещё вопрос.

После того как парни вывалили на меня массу нужной и ненужной информации, Муха заявил:

– Пацаны, у меня тут в кустах за сараями заныкано пол-литра «Кофейного ликёра». Может, сообразим на пятерых?

«Господи, это что ещё за хрень?! – думал я, с трудом влив в себя полстакана дурно пахнувшей сладковатой жидкости. – Вот как тут избавишься от вредных привычек, когда если не станешь пить со всеми, начнут коситься. Хоть бы закусить чего взяли. Плавленые сырки в эти годы уже вроде бы должны продавать, наверняка любимая закуска советских алкашей стоит копейки».

К этому времени я окончательно оклемался от удара током. Поинтересовался, как это вообще произошло, и выяснилось, что я на спор схватил свисавший с дерева после вчерашней грозы оголённый провод. Так что теперь Бугор должен мне рупь. Новый рупь, который вошёл в обращение после проведённой 1 января этого года денежной реформы.

– Бугор слово держит, – протягивая мне слегка помятую купюру желтоватого оттенка, с ленцой процедил проигравший.

Вот же, мама дорогая, какой идиот этот Егор Мальцев! А если бы он на спор с третьего этажа сиганул? Да ещё и на асфальт? Я, конечно, в молодости тоже немало глупостей совершал, но границы чувствовал, а этот, похоже, какой-то безбашенный.

– У меня есть мятные конфеты, зажуйте, чтобы предки не унюхали, – выудил из кармана штанины пригоршню леденцов Муха и первым отправил в рот желтоватую горошину.

Я тоже взял одну, более-менее чистую, и принялся безуспешно перебивать неистребимый запах сивушного ликёра.

Тем временем вечер окончательно вступил в свои права, и было озвучено предложение разойтись по домам. Мы с Мухой двинулись вместе, раз жили в одном доме. Только в разных подъездах, к тому же он на первом этаже, а я на втором.

Дом не впечатлял. Вернее, впечатлял своей облупленной штукатуркой, покосившейся подъездной дверью, выбитыми кое-где стёклами, заменёнными кусками фанеры, а в одном случае просто подушкой, и сонмом самых разнообразных запахов, выплескивающихся во двор из раскрытых окон.

Здесь, во дворе, жизнь шла своим чередом. С криками носилась мелюзга, старики резались в домино за самодельным кривым столом, бабульки на лавке под раскидистым клёном чесали языками, сплёвывая на землю шелуху от семечек. Короче, небогатый московский дворик, каких в 1960-е годы в столице навалом. В моём детстве было примерно то же самое, всё-таки первые семь лет своей жизни я прожил в рыбинской коммуналке, и увиденное сразу вернуло меня мыслями в моё, казалось бы, уже давно забытое прошлое. Спазм сжал горло, глаза увлажнились, но я силой воли прогнал не вовремя нагрянувшую ностальгию.

– Здрасте, Алевтина Васильевна! – крикнул Муха в сторону женщины лет сорока, развешивавшей на протянутых между двух деревянных столбов верёвках выстиранное бельё.

– А, Витя, здравствуй. Ну как, нагулялись?

– Ага, в футбол играли весь день, – не моргнув глазом соврал Муха. – Мы завтра с Егором документы идём подавать в железнодорожное училище.

– Как же, помню, у нас уже всё приготовлено. Небось, проголодались, футболисты?

– Моя мамка обещала котлет пожарить к макаронам на ужин, я уже прямо чувствую запах, так что побежал. До завтра!

Муха улетел в свой подъезд, а мама потрепала меня за вихор, нежно улыбаясь:

– Иди домой, умойся и садись ужинать. Катя уже поела, там тебя на сковороде дожидается жареная картошка. А я пока белье доразвешиваю.

Да уж, ещё бы я знал, в какой квартире мы живём. Не додумался у Мухи спросить, остолоп. Ладно, сделаем вид, что нам хочется поторчать с мамой.

– Я с тобой побуду, мам, потом вместе пойдём.

– Ну постой, мне вообще-то немного осталось. Хорошо бы до утра высохло, чтобы до смены успеть снять.

– А ночью не своруют?

– Тут вроде чужие-то не ходят, хотя и было пару раз, ты же помнишь, какой Сапуниха крик подняла, когда её панталоны ночью кто-то стащил.

Сапуниха – это, надо полагать, кто-то из соседей по дому. Ничего, со временем разберёмся.

Через пару минут мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где в стену были вделаны дисковые электросчётчики. Под каждым на стене была написана краской фамилия обладателя счётчика. Увешанная почтовыми ящиками дверь в нашу коммунальную квартиру номер 8 была справа, возле звонка была приклеена бумажка с фамилиями жильцов, а также числом звонков. Я на секунду притормозил. Ага, Мальцевы, звонить три раза.

– Егорка, ты чего там?

– А? Иду.

Коммуналка встретила ещё одним облаком запахов: жарено-варёной пищи, кипячёного белья, табака, лекарств и ещё чего-то непонятного. Стены коридора были увешаны и уставлены корытами, тазами, велосипедами, лыжами, санками… На полу теснилась разномастная обувь, среди которой выделялись две пары галош с красной подкладкой.

На общей кухне кипела своя жизнь. Толстая бабенция, пыхтя папиросиной, палкой мешала кипятящееся в тазу на плите бельё. Сгорбленная старушка в спущенном чулке коричневого цвета на правой ноге пыталась пристроить маленькую кастрюльку на конфорку рядом с тазом толстухи. Колоритный дедок с круглыми очками на носу, из ноздрей которого торчали пучки волос, пристроился на табурете у одного из окон и вчитывался в содержание газеты «Советский спорт», при этом шевеля губами и покачивая плешивой головой…

Н-да, с ними со всеми ведь теперь мне придётся жить. Ну а что, выбор-то небольшой, вернее, его совсем нет. Если только идти в НКВД и заявлять, что я гость из будущего, и сразу просить выделить мне отдельную палату в психушке, а заодно и симпатичную медсестричку. Хоть не скучно будет.

– Ты чего опять встал-то? – вывел меня из ступора мамин голос. – Егорка, ты у меня прямо странный какой-то сегодня.

В общем коридоре висело зеркало, в которое я походя не преминул поглядеться. Так вот ты какой, северный олень! Ничего так, не урод, хоть и не красавец. Вполне заурядная внешность. Из характерных отметин небольшой шрам над левой бровью, который при желании можно завуалировать чёлкой. Нет, не в виде молнии, как у Гарри Поттера, но что-то есть… Может, переписать им тут всю Джоан Роулинг? Эх, думаю, не прокатит. Во-первых, я хоть и обладал хорошей памятью, но не настолько, чтобы запомнить все её романы о юном волшебнике наизусть. А во-вторых, кто, интересно, позволил бы издать вещь такого плана на фоне вала патриотической литературы? Нет, у советских читателей эта серия пошла бы на ура, вопросов нет, но пока все издательства контролируются партией – книжкам о буржуинских магах и маглах ход в народ противопоказан.

Наша обитель состояла из двух комнат. В большой, как я понял, жили мама и сестра, а мне, как единственному представителю мужского пола в семье, был выделен маленький, но зато отдельный закуток. А отец где же раньше квартировался? Неужто они втроём в одной комнате жили? Или я был тогда маленький и спал у мамки под боком? Ну теперь-то уже какая разница…

Катька оказалась вполне приятной на вид девицей с красиво очерченным станом и крупной грудью. Наверняка у барышни от женихов отбоя нет. Она сидела, упёршись взглядом в книгу «Мышление и речь» Льва Выготского.

– Иди мой руки и садись ужинать, – выдала в мой адрес очередное распоряжение мама.

Я огляделся. Умывальника в комнате не наблюдалось, значит, он на кухне или в туалете, куда наверняка по утрам выстраивается очередь. В общем, пойду искать.

– Полотенце возьми, – кивнула мама в сторону вешалки рядом со шкафом для одежды, где в ряд висели три полотенца.

И какое из них моё? Это – слишком гламурное, это – так, среднее, а вот малость ободранное, с тёмно-синей продольной полосой, вероятно, Егора. Ну, ошибусь и ошибусь, ничего страшного. Впрочем, в спину мне промолчали, значит, скорее всего, не ошибся.

На кухне соседка с тюрбаном из полотенца на голове – примерно ровесница моей мамы – набирала из-под крана воду в большую кастрюлю. Увидев меня с полотенцем в руках, кивнула в сторону коридора:

– Егорка, иди в ванной умойся, там сейчас вроде никого нет.

И правда никого. Ванна была старая, чугунная, покрытая эмалью, которая местами уже облупилась. Вот только кран с горячей водой не работал, текла только холодная, и то кое-как. Рядом находился унитаз с бачком под потолком и ручкой на размахрившейся верёвке, а вместо туалетной бумаги за сливную трубу была заткнута уже порядком ободранная газета «Гудок».

Приведя себя в порядок, я вернулся в комнату и уселся ужинать. Да, не на оливковом масле, но какая же она всё равно вкусная, жареная картошка! Да со шкварками, с зелёным лучком, который макаешь в крупную соль, с краюхой рассыпчатого хлеба и со стаканом молока впридачу. Молоко я по жизни обожал, особенно как раз под картошечку, но предпочитал охлаждённое. Здесь же охлажденному взяться было неоткуда, поскольку холодильника в помещении не наблюдалось. Кусок масла хранился в кастрюле с холодной водой, в другой кастрюле – кусок мяса. Так, помнится, и в моём детстве продлевали жизнь продуктов. А зимой, само собой, авоську за окно, только обернуть получше, чтобы птицы не склевали. В общем, впрок в это время едой запасаться было не принято. Что покупали – тут же обычно и съедали. А молоко не иначе по утрам автоцистерна привозит, и через день оно наверняка скисает. Хотя это ещё вроде ничего, не задумалось.

«Надо бы купить холодильник, и телевизор не помешал бы, а то вон одно радио на стене висит, – механически подумал я и тут же себя одёрнул: – Ишь ты, размечтался. На зарплату медсестры и пусть даже две стипендии особо не пошикуешь».

Порция на сковороде выглядела не такой уж и большой, но на мой мальчишеский желудок её оказалось более чем достаточно. Захотелось сытно рыгнуть, но я сдержал себя в последний момент.

Катька по-прежнему читала, мама гладила, по-видимому, на завтра мой парадный костюм. Утюг, которым она пользовалась, был электрический, но с деревянной ручкой, с приделанной сзади резиновой грушей, при нажатии на которую под носик утюга брызгала вода. Всё же лучше, чем допотопный чугунный утюг, виденный мной на кухне у соседки, которая грела его на плите. Да-а, архаизм, однако. Это же когда я начну деньги зарабатывать в качестве помощника машиниста? Три года вроде в «рогачках» учились? А там ещё, не исключено, в армию отправят. Опять же, в это время служили три года… Ужас, как бездарно транжирятся лучшие годы жизни!

Взгляд сам собой сфокусировался на шестиструнной гитаре, висевшей на простеньком стенном ковре. С виду приличная, хотя, конечно, не полуакустическая Gibson ES-333, на которой я играл последние годы в том теле. Эх, сюда бы аппаратуру с моей домашней мини-студии…

Я аккуратно взял инструмент, негромко провёл пальцами по струнам. Звук ничего так, главное, что строит и не дребезжит. Вторую и третью подтянуть, почему-то всегда именно эти две струны на моей памяти просаживались, неужто и здесь работает этот закон?! Хорошо хоть, не рассохлась. Ну вот, вроде нормально звучит… Что бы такое наиграть?

Была у нас в репертуаре «Саквояжа» лирическая вещь с красивым гитарным перебором, как раз под акустику, называлась «Падают листья». Написана ещё до буйновского одноимённого ширпортреба, вышла на виниловом диске, кажется, в 1989-м. Под аккомпанемент, задумавшись, механически начал негромко напевать.

– Вот уж не знала, что ты на гитаре играть научился, – сказала мама, оторвавшись от глажки. – А ведь и отец твой вот так же, бывало, сядет и поёт что-то вполголоса.

Взгляд мамы затуманился, переместившись на висевшую на стене чёрно-белую фотографию в рамке, где были изображены молодая женщина и мужчина в военной форме с сержантскими погонами, а на коленях у них сидела маленькая девочка. Наверное, как раз из армии вернулся. То есть с фронта. Фронтовик же он ведь был, отец Егора. Мама прерывисто вздохнула и, стараясь скрыть секундную слабость, отправила меня спать.

– Завтра с утра в училище идти, нужно выспаться, а то придёшь туда с кругами под глазами. А мне ещё твою одежду нужно догладить.

«Вот ведь занесло так занесло, – думал я, лёжа под тонким одеялом и глядя в окно, за которым в свете дворового фонаря на лёгком ветру покачивались ветви старого клёна. – Хрен его знает, как долго я тут пробуду. Вдруг меня завтра выведут из комы, и я очнусь в своём старом теле? А этот, Егорка Мальцев, уже, получается, не проснётся? И мать утром найдёт в постели остывшее тело?.. Бред какой-то! Так, ладно, давай, Лёха-Егор, спать, а то завтра и впрямь рано вставать».

Глава 2

Насчёт очереди в туалет я оказался прав. Пришлось отстоять минут пятнадцать, прежде чем я оказался допущен к унитазу, а заодно и к крану в ванной. Моя зубная щётка была порядком изжёвана, вместо пасты пришлось пользоваться мятным зубным порошком. Обмылок хозяйственного мыла оказался общественным, и я без зазрения совести им попользовался. Жаль только, горячей воды нет. Но ситуация небезвыходная, на помощь людям в этом случае приходила газовая плита. Например, брившийся на кухне перед установленным над умывальником небольшим зеркальцем сосед подливал себе в пиалу с мыльным раствором воду из чайника. Скоро и мне, чего доброго, бриться придётся начинать, вон уже на подбородке какой-то пушок пробивается.

Вероятно, в сезон отключения горячей воды для помывки народ ходит в общественные бани. А там я представляю, что творится… Хотя, насколько я помню, Сандуны всегда славились великолепием, роскошью и качеством обслуживания. Сам там несколько раз бывал в хорошей компании. Как-то Макаревич с Маргулисом почтили нас своим вниманием и, кстати, компанейскими ребятами оказались, пили всё, что им подливали.

Настал черёд завтрака и облачения в отутюженную форму. Блин, похоже, это школьная. Хорошо хоть, не военного образца, не с ремнём и фуражкой, как было принято, наверное, ещё совсем недавно.

– Вымахал-то как, – сложила ладошки мама, – вон, брюки уже коротковаты стали.

– Ничего, в училище им новую форму выдадут, с молоточками, – подмигнула мне сестрёнка.

Катька всё ещё шастала по комнате в ночнушке, с распущенными волосами, и на фоне падающего из окна солнечного потока её фигура заманчиво просвечивала сквозь тонкую ткань. Я почувствовал, как у меня внизу совсем не по-братски непроизвольно начал твердеть жизненно важный орган, и усилием воли заставил себя отвернуться и прислушаться к тому, что говорила мама. А она мне всовывала в портфель, как объяснила, аттестат об окончании школы, свидетельство о рождении и ещё какие-то нужные бумажки.

– Ну всё, у меня дежурство через сорок минут, побежала на метро, хорошо хоть, до Боткинской всего две станции ехать.

Мама чмокнула меня в щёку и испарилась, оставив за собой ароматный шлейф духов «Настоящая персидская сирень». Уж на чём, на чём, а на парфюме уважающая себя советская женщина не экономила. Тем более что мама далеко ещё не старуха. Катька вон и то свои духи имела, правда, что за этикетка на маленьком пузырьке, который она убрала обратно в тумбочку, я не разглядел. И зачем она вообще душилась, когда ещё даже не одета? Ладно, не моё это дело, мне вон Муха уже снизу свистит, стоит под окном в такой же форме и с портфелем, только не чёрным, как у меня, а коричневым.

– Иду! – крикнул я и припустил было из комнаты.

– Деньги на троллейбус взял? – донеслось в спину.

– На троллейбус? А сколько надо?

– Вот, пятьдесят копеек возьми на всякий случай. А так проезд четыре копейки стоит, забывчивый ты наш.

А у меня под матрасом ещё и выигранный вчера у Бугра рубль был припрятан. Целое богатство по нынешним временам, на пяток эскимо вполне хватит. А возьму-ка я его с собой, пока Катька перед зеркалом крутится, глядишь, пригодится.

До железнодорожного училища номер 62, расположенного по адресу Напольный проезд, 7 мы с Мухой добирались на троллейбусе почти час. Всё это время, не обращая внимания на болтовню друга, я пялился в окно, рассматривая Москву 1961 года. Лепота, как говаривал киношный Иван Грозный. Ну а что, чисто, просторно, никаких тебе пробок, люди как-то веселее, что ли, смотрят. Проехали газетный ларёк, к которому выстроилась небольшая очередь. Люди покупали и тут же раскрывали свежие номера «Правды», «Труда» или «Известий».

Прикид не отличался разнообразием. Попадались товарищи в костюмах или просто в тёмного цвета шароварах с одним карманом с клапаном сзади, с резинками снизу штанин. Помню, у самого такие когда-то были по малолетке, во дворе в таких мячик пинал. Периодически встречались прохожие в тюбетейках, но этот головной убор больше предпочитали подростки. А мелочь пузатая бегала в шортах с перекрещенными на спине лямками и в панамках.

А вон автомат с газировкой. Обычный гранёный стакан споласкивается под маленьким фонтанчиком. Сколько сейчас стоит газвода с сиропом? Из окна не разглядеть. Если память не подводит, с сиропом 3 копейки, а без сиропа копейку. Рядом над входом в бакалейный магазин рабочие растягивают транспарант с лозунгом: «Встретим XXII съезд КПСС новыми трудовыми свершениями!» Не на этом ли съезде приняли решение вынести Сталина из Мавзолея?

Несколько раз попадались портреты Хрущёва. В силе ещё Никитка-кукурузник, не знает, что недолго ему осталось. Хотя как недолго – ещё три года улыбаться будет и морочить голову людям идиотскими прожектами. А затем его сменит «дорогой» Леонид Ильич со своими более поздними старческими «сиськи-масиськи». Бог с ними, я ещё по существу ребёнок, меня эти дела волновать не должны.

Рядом с училищем мы окунулись в толпу таких же будущих железнодорожников. Перед тем как переступить порог приёмной комиссии, я заглянул в аттестат, почему-то раньше до этого не додумался, видно, всё ещё пребывая в шоке от своего нынешнего положения. В принципе, как я и ожидал: большинство троек, но при этом попались и три четвёрки – по литературе, русскому и, как ни странно, географии.

Сдали документы в приёмную комиссию и стали решать: ехать домой или пошляться по Москве.

– Чё, может, на футбол рванём? – предложил Муха. – Седня «Локомотив» и «Торпедо» играют. Мы же теперь с тобой железнодорожники, значит, будем болеть за своих.

Нормально, так-то я всю жизнь за «Динамо» болел, даже входил в общественный совет клуба. Ещё батя, помню, меня мелкого на стадион в Петровском парке таскал. Даже пару лет позанимался в динамовской футбольной школе. Слыл за весьма перспективного, и если бы не мениск, полетевший так не вовремя… Уже в 1990-е стал поигрывать за команду «Старко», причём колено меня совсем не беспокоило, и я даже думал, что зря завязал с футболом так рано. Хотя музыкантом тоже быть неплохо.

Кстати, считал за счастье, что мне довелось видеть, как играет Лев Яшин. И годы спустя судьба как-то сводила с великим голкипером, правда, тогда он уже передвигался на протезах. А теперь, выходит, придётся прикидываться фанатом «Локомотива»? С другой стороны, это, пожалуй, ещё не самое страшное, что могло бы со мной случиться в этом времени. А вообще можно и сейчас заявить, что я болельщик бело-голубых, которые, кстати, свой последний чемпионат страны выиграют весной 1976 года, и после этого начнётся своеобразное безвременье.

– А почём билеты? – спросил я напарника.

– Какие билеты, Штырь? Там можно через изгородь перелезть, мы же в этом году уже так на стадион пробирались. Видно, память ещё у тебя того, не до конца восстановилась.

Ага, с чего бы ей восстановиться, если у меня совсем другая память, которая помнит жизнь Алексея Лозового?! В общем, договорились смотаться на футбол. По ходу дела выяснилось, что у железнодорожников пока ещё нет своего стадиона, и домашние игры они проводят на «Динамо» и Центральном стадионе имени Ленина. Хм, так или иначе судьба сводит с любимым клубом. Правда, именно сегодняшний матч игрался как раз в «Лужниках».

Но до матча оставалось ещё почти шесть часов, и мы решили прогуляться по центру Москвы. На этот раз поехали на метро и спустя примерно полчаса выходили в город на станции «Проспект Маркса».

– Может, в кафе зайдём? – предложил я, глядя на призывно манящую вывеску.

– А у тебя много с собой денег? А то мне мать тридцать копеек на всё про всё дала.

– Ну рубль-то есть, который я вчера у Бугра выиграл.

– На кафе не хватит, – грустно констатировал Муха после короткого мысленного подсчёта. – Только зря деньги потратим. Лучше давай просто мороженого в ларьке купим. А потом можно газировкой запить.

Эскимо в шоколадной глазури показалось мне на вкус просто божественным. А кстати, когда я в последний раз ел мороженое? Уже и не вспомнить. Куда чаще я травил свой организм спиртными напитками.

Неторопясь добрели до Красной площади. Ну точно, отец народов тоже ещё в Мавзолее лежит, чему свидетельствовали сразу две надписи. Сверху было написано «Ленин», а ниже – «Сталин».

– А что, Мавзолей сегодня работает? – толкнул я другана локтем в бок.

– Туда пускают только по вторникам, средам, четвергам, субботам и воскресеньям. А сегодня понедельник. Так что можешь завтра сходить с 10 до 13 часов, если есть желание. Да только ничего нового ты там не увидишь, мы же с классом были там зимой. Лежит дедушка Ленин себе тихо в стекляшке под лампочками, глазки закрыл, ручки сложил на животе… Да и Иосиф Виссарионович такой же.

Вот паразит! Сталин, правда, помер, когда Мухе было всего ничего, но по рассказам старших должен бы знать, что за такие слова могут и срок впаять, невзирая на возраст. Значит, уверен, что я его не сдам.

Ладно, хрен с ними, с вождями. По большому счёту сегодня я наслаждался своим новым телом. Как же это здорово, когда у тебя ничего не болит: поясницу перед дождём не ломит, кашель по утрам не сотрясает твоё тело, когда ты отхаркиваешь из себя какую-то хрень, камни в почках не застревают в самый неподходящий момент… Хотя когда он бывает подходящим? Правда, кто-то из умных сказал: «Если утром вы проснулись и у вас ничего не болит – значит, вы умерли». Однако сейчас я готов был с этим умником поспорить. Ну да он, наверное, имел в виду свой возраст.

В «Лужники» мы прибыли за час до игры. В кассы уже стояли очереди, но не такие уж и большие. О клубной принадлежности болельщиков можно было только догадываться. Никакой атрибутики, лишь программки в руках. Ну и ещё из разговоров, когда превозносились Гусаров, Метревели, Шустиков, Воронин… Вполголоса обсуждали, что из-за какой-то бабы Эдик Стрельцов мотает срок. Ну да, об этом деле с якобы изнасилованием на пикнике я и читал, и смотрел даже какой-то документальный фильм. Вроде как Хрущ постарался, по его команде легендарному футболисту впаяли срок. Версий нам тут, в круговороте поклонников футбола, пришлось услышать множество. Чаще всего болельщики упоминали о конфликте Стрельцова с Фурцевой, вроде футболист отказался жениться на её дочке. А изнасилование – всего лишь ловко продуманная провокация.

Болельщики «Локомотива» всё больше обсуждали, что Бубукин изменил железнодорожникам с ЦСКА, хотя кто-то по старой привычке называл армейский клуб ЦДКА. Муха мне подсказал, что название коллектива изменилось в прошлом году, я сам, честно говоря, таких подробностей не помнил.

Рядом с кассами крепко сбитая тётка в порядком застиранном фартуке прямо с лотка продавала пирожки.

– С ливером, – прокомментировал Муха, глядя, с каким аппетитом уминает продолговатое жареное изделие солидного вида товарищ в шляпе с портфелем под мышкой.

– Что-то я проголодался, может, возьмём по парочке?

– Давай, у меня деньги ещё есть. И заодно вон у той бабульки семечек купим.

Сам стадион выглядел точно таким же, каким я его помнил с детства и в более зрелые годы, до того как сначала в 1997-м установили крышу с вентиляцией посередине, а в 2013-м окончательно не закрыли на реконструкцию к мундиале. Эх, не судьба мне, видно, посмотреть чемпионат мира в России. Хотя, может быть, и доживу в этом теле, если не сопьюсь или ещё что-нибудь не случится. Например, возврат в собственный, изношенный годами и вредными привычками организм. И кстати, даже в том теле я уж пару лет как-нибудь протянул бы. Главное, не очнуться в состоянии овоща.

– Ладно, пойдём, попробуем пролезть, – потянул меня Муха.

Оказалось, не мы одни были такими хитросделанными. Милиционеры, конечно, пытались как-то отловить безбилетников, но нас было так много, что большинство всё же просачивалось на стадион. А там уже садись куда хочешь, никаких тебе пластиковых бездушных кресел, все сидели, тесно прижимаясь друг к другу, на деревянных скамьях, рядами опоясывавших периметр вокруг зелёного поля и беговых дорожек.

Уже вовсю играл духовой оркестр – ещё одно воспоминание детства. Муха сел слева от меня, тут же принявшись лузгать семечки. Причём шелуху сплевывал прямо себе под ноги. Видя, что многие из соседей поступают так же, не утруждая себя морально-этическими терзаниями, я вздохнул и решил влиться в дружные ряды семечкоедов.

Матч закончился победой «Торпедо» с минимальным счётом. По пути домой забился с Мухой на три рубля, что чемпионом страны в этом сезоне станет киевское «Динамо». Он же ставил на «Торпедо», несмотря на то что болеть решил за «Локомотив».

Мама сегодня осталась на дополнительное ночное дежурство, поэтому хозяйством занималась Катька. Она отварила кастрюлю макарон с сосисками и со словами «Ешь, у тебя растущий организм» навалила мне большую тарелку, посыпав макароны сверху мелконарезанным зелёным луком. Причём, как и мама вчера, срезала зелень с луковиц, прораставших в небольших стеклянных баночках из-под майонеза и сметаны, наполненных водой. Сразу вспомнилась моя бабушка, она тоже выращивала лук на подоконнике, только высаживала луковицы в заполненной землей пластиковой коробке.

А ведь бабуля сейчас ещё вполне хорошо себя чувствует, да и родичи мои тоже живы-здоровы, правда, обитают они все в Рыбинске. Смотаться к ним в гости, что ли… И с какой мордой я туда заявлюсь? Здравствуйте, а я Лёша, которого вы недавно родили… Да-да, вот этот карапуз я и есть, только я из будущего, а это тело досталось мне во временное пользование. Ну или насовсем, тут уж как повезёт… Интересно, сразу спецбригаду из психушки вызовут или ещё какое-то время успеем поболтать? Лучше, пожалуй, пока не дёргаться, осмотреться, что к чему, а Рыбинск от меня никуда не убежит.

На следующее утро меня никто не будил. Я проснулся, судя по будильнику, без десяти девять утра, подумал, не сделать ли зарядку, решил, что ну её, ещё успеется, и выглянул в большую комнату. Мама, похоже, только недавно вернулась с ночного дежурства, спала, натянув на себя одеяло. Катюха уже проснулась, лежала на кровати в трусах и майке снова с книгой в руках. Да уж, нижнее белье в это время потрясает своей кондовостью, будь моя воля, открыл бы подпольный цех по пошиву приличного белья, пусть наши советские женщины будут самыми красивыми, элегантными и сексапильными! Эх, мечты, мечты…

Я всмотрелся в название книги: «Всадник без головы». Прочитал даже имя автора мелкими буквами, хотя и так его помнил – Майн Рид. Хм, а ведь у меня и зрение отличное, так-то было минус два, только очками и тем более линзами я принципиально не пользовался. Есть всё-таки плюсы в молодом организме.

– За молоком я сходила, пока ты дрых, – негромко отчиталась сестра не без упрёка. – Бидон вон на столе, можешь пить на завтрак с бутербродом. Или кашу тебе сварить?

– Не, не надо кашу, я так, с бутербродом. И лучше чай, наверное, а то молоко для желудка с утра слишком тяжело будет.

– Тогда шуруй на кухню, кипяти чайник, – отрезала Катька, снова уткнувшись в книгу.

Ага, чайник вот, с вечера стоит на столе. Это хорошо, а то пришлось бы искать на кухне, какой из чайников наш, народ спрашивать, объясняй им, что меня типа током шандарахнуло и память после этого отшибло. У матери наверняка истерика случится. Оно мне надо?

На кухне находился только немолодой тощий мужик в грязной майке. Он держал татуированными пальцами самокрутку, которую смолил в раскрытую форточку, периодически срываясь в захлебывающийся кашель.

– Здорово, Егор, – хрипло приветствовал он меня, обернувшись на звук набирающейся из крана в чайник воды.

– Здрасте.

Не мешало бы добавить его имя-отчество, но как зовут этого мужика, я, хоть убей, не знал, хотя он-то наверняка был уверен, что Егор Мальцев его прекрасно знает.

– Чё-то ты стрёмный сёдня с утра, как не свой прямо, – выпустив струйку сизого дыма в форточку, констатировал сосед.

– Да… Голова что-то разболелась.

– Чифирни, и всё пройдёт.

Кривая ухмылка, от которой мне стало малость не по себе, разрезала нижнюю часть его аккуратно выбритого лица. Надо бы у Мухи поинтересоваться, что это за тип с такой уголовной рожей, что от одного взгляда обосраться хочется. Даже мне, повидавшему в жизни немало физиономий подобного типа – судьба музыканта куда только не забрасывала, доводилось и в зонах выступать.

Кстати, мы же договорились с Мухой в десять утра идти на пустырь играть в футбол против якиманских. То есть ребят с района Якиманки. За нас помимо меня и Мухи должны были выйти Бугор, Сява, Дюша и какой-то Пеле из соседнего дома, который, по словам Мухи, занимался в футбольной школе. Ну да, тот-то Пеле после чемпионата мира в Швеции в 1958-м уже стал звездой. А у нас получается пятеро в поле и один на воротах. Выяснилось, что в раме обычно стоит Бугор, как самый длинный, а я играю не только в передней линии, но и сзади успеваю, поскольку ношусь как угорелый.

– Хотя, – с ехидной ухмылкой добавил друг, – толку от твоей беготни немного, разве что ужас на соперника наводишь.

«Ну-ну, посмотрим», – подумал я, предвкушая поединок.

Пока позавтракал – уже половина десятого. Так, треники и кеды у меня вообще есть? Не в штанах же и ботинках играть! Поинтересовался насчёт этого у выбравшейся из постели Катьки вполголоса, чтобы не разбудить мать.

– Что у тебя с памятью, братишка? Майка в шкафу, там трико тоже, а дырявые кеды вон под стулом.

И правда дырявые. Вернее, у правого подметка начала отваливаться, левый-то ещё ничего. Надеюсь, не фатально, может, одну игру продержатся.

Что же всё-таки делать с деньгами? Может, вспомнить пару хитов из будущего, отнести в ВААП, или как в это время агентство называется, пусть авторские капают. Если дело пойдёт, можно развернуться. В 1961-м у Битлов ещё ничего не вышло, никто их не знает, они-то собрались под названием The Beatles только в прошлом году. Через два года, если память не изменяет – а в таких вещах я могу на неё положиться с чистой совестью, – у них должен выйти сингл Please Please Me / Ask Me Why. Так что, пока есть время, можно все их ближайшие альбомы перепеть. Воровство? Что-то моя совесть молчит при этих словах. Нет, в самом деле, прикольно – учащийся железнодорожного училища на обложке журнала Rolling Stone… Или он ещё не основан? Ну не важно, что-то у них там должно выходить, посвящённое музыке. Да и в советском журнале тоже неплохо оказаться бы на обложке…

Блин, а у нас-то что здесь такого выходит? «Кругозор», «Ровесник», «Крестьянка», «Юный натуралист»? Хрен его знает, нужно в газетный киоск заглянуть, уточнить этот вопрос у киоскёра или просто изучить витрину. И вообще далеко не факт, что разрешат исполнять вещи на чуждом нашему уху языке. Да и на чём? В это время нормальную гитару днём с огнём не найдёшь, все на самопалах играют.

Нет, я понимаю, что самопал самопалу рознь. Вон, гитарист Квинов Брайан Мэй ещё подростком с отцом в сарае гитару собрал, так всю жизнь на ней и играет. Кстати, соберут через два года, в 63-м. Да ещё вместо медиатора использует вышедшую из обращения шестипенсовую монету. Только у меня отца такого нет, да и вообще нет его. Сгинул он в лагерях с подачи неизвестного парторга какого-то завода. Кстати, не мешало бы узнать имена, пароли, явки. Интересно, эта гнида всё ещё ходит по земле, дышит с нами одним воздухом? Понятно, что это был отец как бы и не мой, а настоящего хозяина тела, но всё же врождённое чувство справедливости не даст мне спокойно жить, зная, что этот… Вообще-то нужно бежать, время десять.

Муха уже ждал во дворе, лениво пиная о стену мяч со шнуровкой. В такой только сапогами играть, прогресс в футболе движется не так быстро, как хотелось бы. Мы пожали друг другу руки и отправились в сторону какого-то пустыря.

– Слышь, Мух, – спросил я его по пути, – а на каком заводе мой батя работал?

– На Лианозовском электро-механическом. Почтовый ящик тридцать один.

– А этого парторга, который его сдал, не знаешь, случайно, как звали?

– Ты чё, отомстить, что ли, хочешь? – улыбнулся Муха. – Не, не знаю, у матери своей спроси… Хотя она же не в курсе, что у тебя память отшибло. У сеструхи твоей спросить, что ли… Боюсь, сдаст она тебя матери, тем более что может и не знать, как того пня звали. Ладно, тогда я спрошу у Алевтины Васильевны, только надо момент выбрать, чтобы она не насторожилась. А то вдруг просечёт, что мы задумали отомстить этому хмырю…

– Погоди, Муха, почему это «мы»?

– Ты что, думал, я в стороне останусь?! Я, который с первого класса с тобой за одной партой сидел!..

– Да с чего ты вообще взял, что я мстить кому-то собрался? Может, просто так спросил, из любопытства.

– Ага, так я тебе и поверил. А то я не знаю тебя!

– Действительно, может, и не знаешь. Вдруг после отключки в меня кто-то другой вселился, который ничего не знает о том, что происходит вокруг. Например, какой-нибудь старый хрыч из… будущего.

– О, здорово было бы, рассказал бы, как оно там, в будущем, – заржал Муха. – В каком году коммунизм окончательно победил? Мы ещё успеем оторваться при коммунизме? И когда наши на Луне высадятся, в шестьдесят втором или шестьдесят третьем?

Эх, знал бы ты, верный друг Муха, что коммунизм победит разве что в Северной Корее, но такого извращённого коммунизма нам и даром не надо. А то, что пришло на смену развалившемуся Союзу, вообще хрен знает как можно назвать. Да и с Луной непонятки. Нога советского космонавта на неё так и не ступила, а вот американского… Тут тоже не всё ясно: то ли высадились, то ли тщательно спланированная инсценировка.

Все эти мысли я оставил при себе, искренне завидуя Мухе, да и всему подрастающему поколению, которые уверены, что впереди их ждёт светлое будущее.

А вот и пустырь – поляна с порядком истоптанной травой, которая не могла скрыть проглядывающие местами кочки. М-да, не «Лужники» и даже не «Динамо». Бугор уже в раме, представлявшей собой две вертикальные и одну поперечную жерди. Перчатки где-то стырил, правда, не футбольные, отбивает и ловит ещё более разлохмаченный мяч, чем наш, который ему бьют по очереди Дюша, Сява и ещё какой-то парнишка. Наверное, это и есть Пеле. Понятно, что прозвище, но придётся пока его так звать.

Подошли, пожали руки.

– А где соперники? – спросил я.

– Да вон идут, – кивнул Дюша.

Точно, двигает в нашу сторону целая орава, похоже, вместе с болельщиками. Такая же шпана, и только один в кедах, все остальные в ботинках разной степени сношенности. В нашей команде помимо меня в спортивной обуви ещё Пеле, причём в настоящих футбольных бутсах. Понятно, не Аdidas и не Lotto из полиуретана, а из натуральной кожи, но тем не менее. Да и гетры имеются, и шорты, и майка с армейским логотипом.

Сразу же решили выяснить вопрос, на что играем. Сошлись на том, что играем «на сало» – проигравшие встают в ворота спиной к победителям, и те расстреливают мячом задницы неудачников.

– В общем, как обычно, я впереди, Муха и Штырь в полузащите, Дюша с Сявой держат оборону, а Бугор стоит в рамке, как Яшин, – распределил всех Пеле. – Стараемся лишить соперника мяча, отрабатываем высокий отбор, – (слово «прессинг» в это время, видно, было ещё не в ходу). – Мячом завладели – ищем меня, сразу пасуем.

Похоже, на футбольном поле этот подросток с прищуром тёмно-карих глаз держит масть, и пофиг ему даже притихший Бугор. Кого-то он мне напоминал, хотя и весьма отдалённо. Ладно, потом разберёмся, вон соперники уже тоже на позициях, а командует у них явно парнишка с родимым пятном на щеке. Как раз в кедах и трико типа моего. Роль судьи с настоящим, поблёскивающим металлом свистком взял на себя вихрастый парень, пришедший с ними и занявший место рядом со зрителями. Надеюсь, не будет подсуживать нашим оппонентам.

– Играем два тайма по пятнадцать минут, – объявил вихрастый и что было сил выдул из свистка задорную трель.

Под крики немногочисленной публики мы, выполняя установку Пеле, сразу же принялись прессинговать соперника. Такая тактика уже через минуту принесла результат – защитник якиманских сфолил недалеко от ворот, и был назначен штрафной. К мячу, как я и предполагал, подошёл Пеле и так закрутил футбольный снаряд, что тот влетел в самую девятку ворот. Отчаянный прыжок голкипера не спас команду от пропущенного гола.

– Один – ноль, ведут савёловские, – объявил судья.

– Пацаны, собрались, – командует в стане соперников их капитан с родимым пятном.

Нет, как ни крути, а соперник играл неплохо. Стоптанные ботинки не мешали им тоже носиться как угорелым и даже стелиться в подкатах. А родимый, как я его окрестил про себя, обладал неплохим ударом. Первый раз, правда, зарядил прямо по центру ворот. Бугор если и хотел увернуться, то не получилось. А вот со следующей попытки родимому удалось поразить левый нижний угол нашей рамки. 1:1, и уже не так радостно, как мгновениями раньше.

До конца второго тайма мы всё же сумели забить второй гол. Пеле, обыграв двух защитников, выкатил мяч на уже пустые ворота, и Муха просто не мог промахнуться.

Однако в начале второго тайма соперник вновь восстановил статус-кво. И вновь отличился родимый. Я со своей стороны старался как мог, лёгкие у Егора, хотя тот вроде бы и покуривал, работали как кузнечные мехи, мои ноги носили меня по всему полю, а не только по моему правому флангу. В какой-то момент я подумал, что, может, не стоит сразу избавляться от мяча, отдавая его Пеле, могу же я сам что-то показать. А что? Ну, например, финт Зидана, который я освоил году эдак в 2000-м, уже играя за «Старко». И, кстати, несколько раз он у меня проходил, заставляя как наших, так и зарубежных соперников удивлённо раскрывать рот. Так что, овладев мячом в очередной раз и видя, что Пеле прикрыт сразу двумя соперниками, а мне противостоит только один, я и применил эту «марсельскую вертушку». Сработало! Через пару секунд я оказался один на один с вратарём, ошеломлённо пучившим глаза от увиденного, и мягко покатил ему мяч прямо в «калитку», то есть между ног.

Зрители – преимущественно мелюзга – зашлись в восторге. Пеле пожал мне руку, следом за ним Муха, Сява и Дюша. Бугор выражал своё ликование в рамке, по-обезьяньи повиснув на перекладине и дрыгая ногами. Якиманские удручённо качали головой, всё ещё не веря, что я мог такое продемонстрировать, а их предводитель в чувствах сплюнул в сторону.

Матч так и завершился нашей победой с минимальным счётом. После игры соперникам пришлось выполнять уговор, встав, как говорится, к лесу задом… То есть к нам. Впрочем, мы старались особенно сильно не лупить, жалея поверженного врага.

– Нужно будет как-нибудь попробовать на тренировке проделать такой трюк, – задумчиво произнёс Пеле, когда мы покидали импровизированный стадион. – Слушай, Штырь, а как называется этот приём?

Я чуть было не ляпнул: «Финт Зидана», но вовремя спохватился. В это время Зинедина, наверное, ещё и на свете-то нет. Точно нет, пик его карьеры пришёлся на 1998-й, на домашний чемпионат мира, так что до рождения кудесника мяча из Франции ещё лет десять как минимум подождать осталось.

– Название пока не придумал, – ответил я, скромно пожав плечами.

– Назовём его финтом Штыря, – встрял Сява и тут же получил подзатыльник от Бугра. – Не, а чё?! Раз Штырь его придумал, пусть в его честь приём и называется.

– Тогда уж финт Мальцева, – поправил Муха.

На том и сошлись, к моему великому стыду. Вот, первую вещь из будущего я уже украл. Правда, пока не песню, а всего лишь футбольный финт, но это же вещь заразительная! А в будущем, мать его за ногу, будет немало удивительных и интересных вещей.

Глава 3

Выяснилось, что доморощенного Пеле на самом деле звали Володей Козловым. Ну точно, а я-то голову ломаю, кого он мне напоминает… Тот самый, что был воспитанником армейской футбольной школы, взрослую карьеру начинал в «Локомотиве», а расцвет его выпал на годы игры в московском «Динамо». И если память мне не изменяет, то в дебютном матче за бело-голубых забил единственный гол. По-моему, мы с батей как раз были на той игре против земляков из «Торпедо».

Наши пути снова пересеклись буквально через пару дней, когда мама отправила меня в магазин за развесной сметаной, снабдив деньгами, авоськой и поллитровой банкой. Не успел встать в очередь, как почувствовал хлопок по плечу. Обернулся – Пеле.

– Привет, Штырь!

– Здорово! Тоже за сметаной?

– Ага. Слушай, я о тебе своему тренеру рассказал и финт продемонстрировал, который ты провёл против якиманских. Он заинтересовался, хочет тебя увидеть. Может, подойдёшь на тренировку?

Да уж, а говорят, что дважды в одну воронку снаряд не падает. В той жизни я в детской футбольной школе занимался, и сейчас что-то такое наклёвывается. Правда, не в динамовской, но всё равно «кони» и «мусора» всегда, что называется, дружили домами, потому как оба клуба представляли силовые ведомства. Нет, ну а что, лето длинное, делать по существу особо нечего, не с Бугром же и Сявой сивуху за сараями распивать. А так, глядишь, воплотится моя мечта стать футболистом. Хотя и музыку однозначно забрасывать нельзя. В конце концов, что мне мешает «сочинять» песни и играть в футбол?

– Мальчик, тебе сколько завешивать?

Оказывается, пока думал, моя очередь подошла.

– Наливайте полную. – И повернулся к Пеле: – Хорошо, можно и подойти. Только заранее предупреди, когда у вас тренировка и где. А лучше зайди за мной.

– Договорились… Гляди, – кивнул в сторону огромной витрины Пеле, – Любка ваша чапает.

Опуская банку со сметаной в авоську, я кинул взгляд на улицу. Точно, Любка, ни дна ей ни покрышки, идёт, одна рука в кармане юбки, из другого кармана семечку за семечкой достаёт, шелуху на асфальт сплёвывает… Да-да, была и такая форма одежды у девчонок эпохи оттепели – юбки с карманами. А лузгать семечки были приучены все – это как в будущем жвачку жевать.

С Любкой и Натахой я познакомился на следующий день после памятного футбольного матча с якиманскими. Оказывается, эти две девчонки периодически присоединялись к нашей дворовой компании, когда им было нечего делать или просто хотелось пофлиртовать с парнями. В тот вечер так и получилось, заглянули «на огонёк», то есть на бутылочку портвейна и покурить. Натаха сразу стала ластиться к Бугру, я так понял, что она его подруга, а вот Любка почему-то своё внимание сосредоточила на моей персоне. Заметив, как Муха мне подмигивает, я отозвал его в сторонку и потребовал объяснения.

– Так ведь Любка на тебя глаз давно уже положила, а ты, похоже, и запамятовал, после того, как тебя током шибануло, – едва сдерживая улыбку, заявил дружбан. – Вы с ней даже как-то целовались, думали, что никто не видит.

Тут он уже не смог удержаться и прыснул в сторону. Я отвесил Мухе шутливого пенделя, а сам не на шутку призадумался. Честно говоря, эта Любка не вызывала во мне никаких чувств, в смысле, тех, на волне которых хочется не только целоваться, но и поставить бабу в позу. Это я уже рассуждаю с высоты прожитых лет повидавшего немало на своём веку человека, в чьей постели побывало достаточно как симпатичных, так и не очень симпатичных женщин. Любка выглядела не совсем страхолюдиной, зубы на месте, курносая, грудки уже выпирают из декольте… Но не было в ней той загадки, что ли, той неприступности, которая заставляет мужиков рвать рубаху на груди и совершать ради прекрасной дамы порой немыслимые поступки. А тут подходи и бери… И я практически уверен, что Любка давно уже не девочка. Тьфу!

На исходе того вечера, заметив, что я стараюсь от неё дистанцироваться, Любка шепнула мне на ухо: мол, чего я как не родной. Отбоярился уже привычной фразой о больной голове.

– Ну-ну, – подозрительно высказалась девица, – и часто она у тебя болит?

– Да-а… Случается.

В общем, увидев через огромное окно неторопливо шествующую Любку, я задержался на какое-то время в магазине, как говорится, от греха подальше. Мало ли, вдруг на шею кинется или ещё что в голову ей взбредёт… Из магазина вышел вместе с Пеле. Какое-то время мы шли рядом, разговаривая о футболе, а затем он свернул к своему дому, а я пошёл дальше.

Вечером мама приготовила на ужин омлет с впечёнными в него кусочками сардельки, а на десерт к чаю отрезала мне нехилый кусок вафельного торта в шоколаде «Сюрприз».

– Сегодня на работе один пациент подарил перед выпиской, – объяснила родительница столь широкий жест. – Егорка, а что ты в тот раз на гитаре наигрывал? Что-то совсем незнакомое…

Естественно, незнакомое, эта песня родится у меня лет через тридцать. Но скромничать я не стал, так и заявил, что сочинил песню, называется «Птица». И могу даже спеть. Мама была двумя руками «за». Не успел я снять со стены гитару, как распахнулась дверь и заявилась раскрасневшаяся Катька.

– Опять хахаль до подъезда провожал? – без особого упрёка поинтересовалась мать. – Давай умывайся и ужинай, а потом нам Егор песню будет петь.

Так что пришлось подождать ещё минут пятнадцать, пока малочисленная аудитория наконец угомонится и займёт места поудобнее. Перебор, вступление, начинаю петь… Исполнение обеих захватило, мама даже немного расчувствовалась, но, вероятно, больше от осознания того, что её считавшийся не очень путёвым сын наконец взялся за ум, научился играть на гитаре и даже сочиняет такие мелодичные песни. После финального аккорда поднялась и чмокнула меня в лоб, отчего я почувствовал себя несколько не в своей тарелке. Катька же зааплодировала, картинно, вроде как со стёбом, но видно, что и её проняло.

– Егоркин, а можешь спеть «Песню о дружбе» из кинофильма «Верные друзья»? – поинтересовалась она.

– Честно говоря, слова я не все помню…

– Можешь подыграть, а мы с мамой тебе подпоём.

– Давай я лучше вам другую песню сыграю, называется «Город золотой».

– А это из какого фильма?

– Пока не из какого, может, в будущем в какую-нибудь картину её и воткнут. Тоже сочинил на днях.

Исполнил им балладу из будущего на стихи Волхонского и музыку Вавилова, который зачем-то приписывал авторство некоему Франческо Канова да Милано. Тут уж и Катюха растрогалась, на пару с мамой принялись упрашивать спеть «Город» ещё раз. Только настроился, как раздался осторожный стук в дверь.

– Входите, открыто, – разрешила мама.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова нашей соседки, толстухи Павлины Терентьевны.

– Алевтин, а мы тут всей коммуналкой на кухне копошимся, слышим, твой-то какие рулады выдаёт. Только через дверь не очень хорошо слышно. Может, Егорка вый дет на кухню, споёт для всех?

Мама вопросительно посмотрела на меня, а я делано пожал плечами. Мол, как скажете, могу и спеть, причём совершенно безвозмездно, как говаривала Сова, вручая ослику Иа его же хвост.

На кухне мне выделили табурет у окна, остальные расселись на вынесенных из комнат стульях и табуретах. Наша коммунальная мелюзга в лице пятилетней Маши и шестилетнего Толика тоже присутствовала здесь, но им строго-настрого наказали не шуметь, иначе они тут же, без разговоров будут отправлены спать. Даже беременная Раиса приковыляла, усаживаясь на заботливо подставленный супругом стул. А к дверному косяку прислонился, скрестив руки с татуированными пальцами на впалой груди и глядя на меня с прищуром, тот самый сосед, что предложил мне чифирнуть, чтобы не болела голова. Про него я как раз накануне расспрашивал Муху. Выяснилось, что зовут его Никодим: то ли это настоящее имя, то ли погоняло, которое он получил, чалясь в лагерях по уголовным статьям. О своём прошлом Никодим не распространялся, это был максимум того, что знал мой нынешний кореш. Судя по татуировкам, отмотал мужик немало и являлся в своей среде авторитетом. Последний вывод я сделал, узрев кусочек восьмиконечной звезды, наколотой под левой ключицей.

Мама с Катькой, гордо поглядывая на соседей, восседали на табуретах в первом ряду.

Однако это же получается своего рода квартирник. Давненько я в них не участвовал. Не устроить ли мне им небольшой концерт на ночь глядя? А что, и сам немного освежу память, а то даже истосковались руки по струнам, а связки по песням. К слову, голос у моего нового тела был вполне неплохой, выдавал тенор с лёгкой хрипотцой, такое чувство, что ломка уже прошла. Во всяком случае, чем-то он напоминал вокальные данные моего находящегося в затянувшейся коме организма.

Исполнил я для начала «Город золотой», затем «Птицу», следом – «Женщину моей мечты», ввергнув маму в лёгкое смятение – всё-таки композиция, как пишется на афишах, 16+. Да пофиг, народу-то нравится, вон как глазищи у всех блестят.

Эх, гулять так гулять! Выдам-ка я им теперь розенбаумовский «Вальс-бостон». Народ пёрся, щас начнут, чего доброго, закидывать букетами… Шутка! Разбавил лирическое настроение публики приблатнённой вещью из репертуара всё того же Александра Яковлевича «Гоп-стоп». С трудом сдержался, чтобы перед началом исполнения не объявить: «А теперь, по просьбе уважаемого Никодима…»

Кстати, если бывший сиделец раньше никак особо не проявлял своих эмоций, то на «Гоп-стопе» зашевелился в буквальном смысле слова. То есть поменял позу, и его маленькие, спрятанные во впадинах глазки заблестели, что было мной расценено как небольшой успех. И не только он, почти вся мужская часть коммуналки изрядно оживилась, а вот мама осуждающе покачала головой.

Ладно, не будем травмировать хрупкую женскую психику, исполним ещё пару вещей – и по домам. А порадую-ка я собравшихся иностранным репертуаром. Например, битловской Yesterday. Народ, конечно, слов не понял, но настроение уловил. А напоследок в качестве колыбельной выдал вещь Кости Никольского «Музыкант». Сколько раз он её пел на наших кухонных посиделках!.. Извини, Костя, что я тут, в прошлом, экспроприировал твоё творение, но уж очень нравится мне эта песня, честно говоря, даже завидовал когда-то, что не я её написал.

– Всем спасибо за внимание, концерт окончен! До следующих встреч!

С этими словами я поднялся и картинно раскланялся. Женщины принялись аплодировать, мужчины одобрительно похлопывали по плечу и жали руку. Только Никодим как-то незаметно испарился. Ну что ж, уверен, что моё выступление его тоже не оставило равнодушным.

– Егор, когда?.. Когда ты успел научиться ТАК играть на гитаре и сочинить все эти песни? Да ещё и на английском языке!

Мама пребывала в лёгком шоке. Она смотрела на меня с таким видом, будто видела впервые в жизни. Катька реагировала менее бурно, но чувствовалось, что и она находится под впечатлением.

– Так вот, понемногу тренировался, пока никого не было дома, – развёл я руками.

А сам думал, что вот вернут меня в моё тело, а в это снова загрузится (если, конечно, загрузится) сознание настоящего Егора, и, естественно, тот ни ухом ни рылом в музыке. Вполне вероятно, у него музыкальный слух отсутствует напрочь. Вот тогда-то шок для мамы будет ещё больше.

Кстати, для пальцев левой руки этот концерт стал нелёгким испытанием. С растяжкой я ещё более-менее справлялся, кисть у пацана была практически взрослой. А вот мозолям ещё предстояло нарасти, потому как струны на гитаре были отнюдь не нейлоновые, а, как мы их когда-то называли, рабоче-крестьянские. Пока же подушечки пальцев левой руки только покраснели, причиняя некоторый дискомфорт.

В общем, в тот вечер я лёг спать в звании героя коммунальной квартиры. Но сон долго не шёл. Я раздумывал, не стоит ли мне занести десяток-другой композиций на нотную бумагу и завизировать их во Всесоюзном агентстве по авторским правам? Правда, меня терзали смутные сомнения, что в это время ВААП ещё называется ВУОАП, то есть Всесоюзное управление по охране авторских прав. Всё-таки в голове что-то такое отложилось. К тому же я не знал, имеет ли право несовершеннолетний регистрировать свои произведения и получать за них гонорар, потому что в той жизни в ВААП впервые я припёрся в двадцать четыре года с песней «Северный восход». За которую, кстати, в течение следующих почти сорока лет получил всего несколько отчислений. Ну не хит, не шлягер, что ж теперь! Зато с «Птицы» и «Женщины моей мечты» я неплохо поимел, что помогло мне держаться на плаву после скандального развода.

Короче, уснул я только под утро. А через день за мной в девять утра забежал Пеле. Вернее, я услышал снизу:

– Его-о-ор! Мальцев!

Я выглянул в окно и узрел будущую звезду футбола с тугим, кое-как застёгнутым портфелем в руке. Увидев мою физиономию, Пеле широко улыбнулся:

– Привет! Ну как, идём на тренировку?!

– Блин, я только завтракать собрался…

– Нужно есть за два, а лучше три часа до тренировки или игры, а лучше часов за пять. Тебе что важнее – завтрак или футбол?

– Ладно, сейчас спущусь.

Кое-как отбоярившись от матери, переживавшей по поводу так и не съеденного завтрака, принялся запихивать трико и кеды по примеру товарища в портфель, раз уж со спортивными сумками в это время, вероятно, дело обстоит туго. Кое-как втиснулась пара завёрнутых в упаковочную бумагу бутербродов – это уже по настоянию матери, хотя после тренировки я оценил её заботу, когда желудок начало подводить от голода. А через три минуты я уже был во дворе, и мы отправились на ближайшую станцию метро.

Отстроенная в этом году учебно-спортивная база «Песчаное» располагалась, следуя своему названию, на 3-й Песчаной улице. Находилась она в двух шагах от стадиона ЦСКА, который ещё год назад назывался ЦСК МО, а до этого ЦДСА. До начала тренировки оставалось минут пятнадцать. Пеле уверенно направился в сторону подтрибунного помещения, где располагались раздевалки.

– Привет всем! А где Ильича найти? – поинтересовался он у переодевавшихся одноклубников.

– У себя в тренерской должен быть, – басовито ответил рослый парень, зашнуровывавший тёмно-коричневые бутсы.

Наставник пятнадцатилетних футболистов Валерий Ильич Байбаков оказался неулыбчивым мужчиной лет сорока пяти, с двухдневной щетиной на подбородке. Он что-то сосредоточенно выводил химическим карандашом в школьной тетради, когда Пеле после короткого стука толкнул скрипнувшую дверь с уже порядком облупившейся зелёной краской.

– Здрасте, Валерий Ильич. Вот, привёл парня, я вам о нём рассказывал.

– А, это тот Мальцев, который чудо-финт изобрёл?

– Ага, он и есть.

– Ну что ж, пусть переодевается и со всеми выходит на разминку. Посмотрим, что он собой представляет.

Как-то не очень приятно, когда в твоём присутствии о тебе говорят в третьем лице. Но права качать в нынешнем своём теле я ещё возрастом не вышел, да и ситуация пока не та, поэтому молча кивнул и отправился следом за Пеле в раздевалку.

Тренировка началась с лёгкой пробежки по кругу стадиона, которая превратилась в бег с ускорениями. Тут я выглядел очень даже неплохо, ещё раз мысленно поблагодарив предыдущего владельца подросткового организма за то, что тот не успел окончательно прокурить свои лёгкие. Затем пошла работа с мячом. Парни разделились на четвёрки и стали перепасовываться в «квадраты». Я оказался в одном квартете с Пеле. Ильич неторопливо прохаживался, делая замечания и раздавая указания:

– Крутов, точнее отдавай. Зиганшин, не спеши, в игре тоже вечно спешишь как на пожар. Оленин, «щёчкой» бей, «шведой» у тебя всё равно пока толком не получается… Новенький, вроде нормально, сейчас поглядим, как в двухсторонке отработаешь. Но сначала покажи свой финт, который тут Козлов пытался продемонстрировать.

Пришлось показывать с помощью пытавшегося отобрать у меня мяч защитника. Прокатило. Второй раз тоже удалось. Ильич дёрнул подбородком:

– Так, все запомнили, как правильно финт делается? Будете отрабатывать каждую тренировку. А теперь играем двухсторонку.

Поле было несколько меньше стандартного размера, соответственно и ворота имели всего пять метров в ширину и два в высоту. Поскольку на тренировке присутствовало 19 человек, то нас разбили на две команды по восемь в каждой – один вратарь и семеро полевых. Трое пока сидели на лавке, дожидаясь замен.

– Правша? – спросил меня Ильич. – Козлов говорит, у тебя скорость хорошая? Тогда сыграешь крайка.

– Крайка? – не понял я.

– Да, крайка, крайнего правого полусреднего, – немного раздражённо повторил Ильич. – А поскольку составы у нас неполные, то держишь всю бровку от своих ворот до чужих.

– А-а, понял, мне играть вингера? Ну так бы и говорили.

– Что ещё за вингер? – непонимающе глянул тренер.

Вот блин, тогда что, этого термина ещё не было? Вроде помню с детства всех этих вингеров-хавбеков-инсайдов, не говоря уже о форвардах. Или тут по команде Никитки всё ещё актуальна программа борьбы с западнопоклонничеством?

– Ну, вингер, от английского слова «wing» – крыло. Так англичане называют крайнего полузащитника, который может закрыть всю бровку. Читал в каком-то старом журнале статью о футболе, там были голкиперы, беки, хавбеки и вингеры.

– Хм, вингер, придумают тоже… Ладно, вингер, всё понял? Тогда вперёд!

Конечно, ребята тут играли не в дворовый футбол, уровень чувствовался. Но и я среди юных футболистов не смотрелся белой вороной. Да что там скромничать, весь тайм, на который тренер отвёл нам 20 минут, я бороздил свою бровку от ворот до ворот, успевая обострять игру в нападении и помогать в обороне при атаках соперника по моему флангу. Мы выиграли 3:1, а я помимо голевой передачи на Пеле и сам отметился забитым мячом, правда, не без помощи лёгкого рикошета от ноги защитника команды соперников.

Впрочем, по окончании встречи Ильич плюшки раздавать не спешил.

– Неплохо для первого раза, – без тени улыбки констатировал коуч. – Говоришь, ни в какой спортшколе раньше не занимался?

– Нет, Валерий Ильич, только во дворе мячик с пацанами пинали.

– Ну, задатки у тебя есть, это видно… Что, согласен в армейскую спортшколу записаться?

– В армейскую?.. Почему бы и нет, можно и в армейскую.

– А так за кого болеешь?

– Хм, вопрос, честно говоря, сложный.

– Надеюсь, не за «Спартак»?

– Уж точно не за него, – усмехнулся я.

– Это хорошо, а то к питомцам Николая Петровича у нас, скажем так, особое отношение… Ладно, хоть набор у нас проходит в сентябре, да и по возрасту ты переросток, но сделаю для тебя исключение. Принесёшь медицинскую справку и выписку из школьного аттестата. Надеюсь, не двоечник?

– Скорее троечник, – утешил я тренера. – Документы уже отнёс в железнодорожное училище. Аттестат, кстати, тоже.

– Тогда там в секретариате попросишь, чтобы тебе сделали выписку. А направление в спортивный диспансер я тебе сейчас напишу. У меня там главврач, Семён Львович, хороший знакомый, пройдёшь прямо к нему, он тебя направит к каким надо врачам. До конца недели управишься? Тогда иди прими душ, а потом зайдёшь ко мне в тренерскую за направлением в диспансер.

Обстановка в спортшколе ЦСКА в принципе располагала, да и тренер не казался каким-то уж авторитарным монстром. Неулыбчив, это да, но дело своё, по словам Пеле, вроде знал неплохо. Поэтому я решил пока приглядеться, может, выйдет из меня какой-нибудь толк и на футбольном поприще. Но с музыкой завязывать я не собирался, одно другому, как говорится, не помеха.

Но прежде чем в следующий понедельник я положил на стол Ильичу справку из диспансера и выписку оценок из школьного аттестата, произошли кое-какие события. Причём из разряда не очень приятных. Я начинал понемногу избегать встреч с корешами Егора, разве что с Мухой, как соседом и одноклассником, а теперь ещё и сокурсником, виделся довольно часто. Вот как раз Муха и настоял в этот субботний день, чтобы я присоединился к их компании, поскольку должен был решаться какой-то серьёзный вопрос.

Пуская по кругу папиросу и бутылку вермута, мы решали, как нам лучше обчистить сегодня вечером табачный ларёк возле станции метро «Курская». Идея исходила от Бугра, он и предложил, как стемнеет, выставить стекло и Сяве, как самому мелкому и шустрому, забраться внутрь.

– Разбивать, что ли, собрался? – спросил Муха, забычивая окурок. – Шуму знаешь сколько будет, там же в центре постоянно милицейские патрули шастают.

– На фига разбивать, гвоздики отогнём, я сегодня уже с утра ходил, приглядывался.

– Я не смогу, мне родичи велят в девять вечера дома быть, – потупив глаза, сообщил Дюша.

– Послал бы их, да и всё, – с лёгким презрением ответил Бугор. – Чё, может, ещё кому-то мамка не разрешает после девяти гулять?

Честно говоря, у меня было большое желание взять самоотвод, но я подумал, что пока рано демонстрировать характер и хорошее воспитание. Всё ж таки табачный ларёк собрались грабить, а не одинокую старушку.

– Так во сколько точно киоск чистить начнём? – решил я всё же уточнить.

– Часов в десять нормально будет. Он не возле самой станции, а за углом, так что место там не самое людное. Двое на стрёме, я и Сява работаем по месту.

В общем, решили, что без четверти десять встречаемся у станции метро «Курская». Желательно с портфелями, потому что сетчатые авоськи, набитые ворованной табачной продукцией, нас сразу же спалят. А подросток с портфелем, даже в одиннадцатом часу вечера, особого подозрения вызвать не должен.

Поскольку мама сегодня снова дежурила в ночную и ушла из дома за час до того, как я заявился на ужин, то я предупредил Катьку, что приду сегодня попозже, часов в одиннадцать.

– Свидание у меня сегодня, – ответил я на её немой вопрос. – Хотим погулять по набережной Москвы-реки.

– Не рано тебе ещё на свидания-то ходить? – потрепала сестра меня за вихор.

– Нормально, – стараясь, чтобы мой голос прозвучал грубее, ответил я.

– А кто хоть твоя избранница?

– Да-а… Есть одна.

– Ну ладно, не хочешь – не рассказывай. Только сильно не загуливайся. Ключ не забудь взять, а то я, может, уже спать буду, когда ты вернёшься.

Без четверти десять мы с Мухой вышли на станции метро «Курская». На выходе нас уже поджидали Бугор и Сява. Путин всячески демонстрировал, что ни капельки не боится предстоящей операции по хищению социалистической собственности, где ему предстоит сыграть одну из главных ролей, но чувствовалось, что вся его бравада больше напоказ.

Мы свернули за угол, где стоял киоск с надписью «Сигары-сигареты-табак», тут Бугор забрал у нас пустые портфели и показал отвёртку:

– Щас гвоздики отогну вон на том окошке, и всё будет чики-пуки.

– Ты только «пальчики» свои не оставь случайно на стекле-то, – посоветовал я автору воровской схемы.

– Что за «пальчики»?

– Отпечатки пальцев, по которым найдут тебя, а через тебя, вполне вероятно, и нас.

– А-а, точно! Блин, а чем их вытереть…

– На вот, держи, – протянул я Бугру относительно чистый носовой платок. – После вернёшь. И ты, Сява, особо там не следи.

– Ладно, не учи учёного, – с ухмылкой протянул малолетка.

После того, как роли были распределены, мы с Мухой рассредоточились в разных концах проулка. В случае появления нежелательных прохожих и уж тем более милицейского патруля следовало зайтись в приступе кашля.

Признаться, пока я караулил свой участок проулка, меня изрядно потряхивало. Как-никак не было у меня опыта противоправных действий, и вероятность быть пойманным и впоследствии отправленным в колонию для несовершеннолетних меня совсем не прельщала. Жизнь, блин, только начинается, а тут сразу большой и жирный крест. И так уже стою на учёте в ПДН, из-за чего, по словам Мухи, мне, как и ему, пока не довелось вступить в ВЛКСМ. А быть вне комсомола сейчас – это лишиться многих плюшек.

Лёгкий свист отвлёк меня от созерцания освещённого окна на втором этаже в доме напротив, где мелькал женский силуэт. Едва различимый в свете далёкого уличного фонаря Бугор махал рукой. Похоже, можно было выразиться фразой Василия Алибабаевича: «О, украли уже? Ну я пошёл».

Действительно, дело провернули довольно быстро, Бугор уже успел вставить на место стекло. У киоска стояли три портфеля и объёмистая сумка, принадлежавшая нашему боссу.

– Всё отлично, отпечатков менты не найдут, – возвращая мне платок, довольно сообщил Бугор. – Сейчас чешем в наше потайное место и там скидываем барахло. А потом можно и по домам.

Потайным местом оказался подвал старого, ещё дореволюционной постройки дома, уже который год, если верить Мухе, готовящегося под снос. У запасливого Бугра с собой был припасён фонарик, он шёл первым, изредка посвечивая назад, чтобы мы не разбили себе лоб о низкий сводчатый потолок. Хорошо хоть, земляной пол оказался относительно ровным и чистым.

Наконец остановились у дощатой двери, закрытой на навесной замок. Ключ от неё у Юрки Крутикова тоже имелся. Комнатушка оказалась небольшой, в ней даже присутствовало что-то вроде стола. То есть крышка была от настоящего стола, но она покоилась на ящиках, сколоченных из деревянных реек. Такие же ящики служили стульями.

Пока Сява и Муха зажигали свечи, Бугор вываливал на импровизированный стол содержимое своей сумки и наших портфелей. Наконец появилась возможность как следует рассмотреть, что же мы приволокли.

«Октябрьские», «Курортные», «Строим», «Крым», «Днiпро», «Памир», «Ворошиловский стрелок», «Дюшес», «Север»… Само собой, «Казбек» и «Беломорканал». О, а вот и сигареты «Друг» Ленинградской табачной фабрики имени Клары Цеткин. Но ещё без собачьей морды на красной упаковке, памятной по фильму «Берегись автомобиля». Плюс несколько пачек махорки и упаковок папиросной бумаги и с десяток бензиновых зажигалок. Не какой-нибудь китайский пластиковый ширпотреб, а поблёскивающие металлом, приятно оттягивающие ладонь прямоугольнички с выгравированным на боку рисунком.

– Ну вот, а то приходилось каждый раз мелочь искать на курево или стрелять по сигаретке-папироске, – довольно произнёс Бугор. – Чё, курнём на дорожку – и по домам?

– А давай.

Мы раздербанили пачку «Крыма», выкурили по сигарете, получили в подарок каждый по незаправленной зажигалке и отправились по домам. До своей станции добрались без проблем. Оставалось пройти пешком минут двадцать и постараться не попасться на глаза милиции. Хотя в Москве и не действовал комендантский час, однако гуляющие в ночное время сами по себе подростки могли вызвать ненужное подозрение.

Мягко провернув ключ в замке, я крадучись направился мимо общей кухни в сторону нашей «полуторки». Свет на кухне не горел, но я разглядел на фоне окна, в которое пробивался слабый свет полумесяца, силуэт Никодима. Тот по привычке дымил в открытую форточку.

– Доброй ночи, – негромко поздоровался я и постарался прошмыгнуть дальше.

– Девок, небось, выгуливал? – окликнул меня бывший сиделец.

– Вроде того.

Задерживаться в потёмках наедине с соседом у меня не было ни малейшего желания, хотя по фактуре я был, пожалуй, помощнее Никодима, случись нам сойтись в рукопашной. Тут же себя одёрнул, мол, что за чушь лезет в голову? Да, тип достаточно неприятный, но не факт, что он прячет в кармане заточку и только и думает, как сунуть кому-нибудь перо в бочину.

– Хорошо поёшь, и песни у тебя неплохие, – неожиданно выдал Никодим, заставив тем самым меня притормозить.

– Да, спасибо за оценку моих скромных трудов, – не смог удержаться я от легкого пафоса.

– А эту, про гоп-стоп, сам, что ли, сочинил?

Блин, не рассказывать же правду, пришлось говорить, что песня принадлежит вашему покорному слуге.

– Ты это, Егор, может, слова мне как-нибудь на бумажке перепишешь?

– Да без проблем. Хоть завтра с утра.

Или уже сегодня? Ну да, время-то, пожалуй, было уже первый час. На том мы с Никодимом и расстались, я отправился спать, даже забыв умыться перед сном. Нет, с криминалом нужно завязывать, рано или поздно такая дорожка приведёт в места не столь отдалённые. Только как откреститься от этой шпаны? Единственный вариант – полностью посвятить себя футболу и музыке, чтобы на встречи с братвой не оставалось времени. Тем более что с футболом уже кое-что вырисовывалось, а вот насчёт музыки… Вряд ли в училище имеется свой ВИА, их сейчас и в Москве не так уж много. Джаз-оркестр Утёсова во времена Фурцевой и то считается довольно фривольным. Так-то министр культуры вроде благоволила Леониду Осиповичу, однако по её команде из оркестра выперли дочку певца, Эдит Утёсову. Якобы чтобы не плодить семейственность в этой сфере. Кстати, любопытно было бы поглядеть вживую на Екатерину Великую от культуры, как её прозвали когда-то за глаза. В своё время не успел, она отошла в мир иной в 1974-м, я тогда только мечтал о покорении советской эстрады. Ну, даст бог, ещё свидимся, за тринадцать лет может произойти немало интересного.

Глава 4

Ограбление табачного киоска для нас, к счастью, закончилось без последствий. Во всяком случае, в течение ближайшего месяца правоохранительные органы особого интереса к моей персоне не проявляли. Правда, приходил как-то инспектор из комиссии по делам несовершеннолетних при районном Совете депутатов трудящихся. Он оказался немолодым капитаном со смешной фамилией Ивашкин, с виду уже порядком уставшим от всей этой работы, и выполнявшим свои должностные обязанности исключительно согласно уставу.

Ивашкин пообщался со мной, мамой, соседями. Спросил, не вожусь ли я с плохой компанией, на что я ответил, что боже упаси! Затем похвалил, что я решил связать свою судьбу с железной дорогой, и отбыл восвояси. После его ухода я поинтересовался у мамы, чего это он к нам приходил.

– Ну а что ты хочешь, работа у него такая. Он же обязан тебя проверять раз в три месяца. А ты у меня молодец, взялся за ум.

Последовало дежурное чмоканье в лоб и предложение сходить всей семьёй в ближайшую субботу в кино, а то мы давненько никуда не выбирались. Почему и нет, можно, главное, чтобы фильм оказался приличный. В смысле, интересный, а так я и неприличный посмотрел бы, но пока для советского зрителя даже что-то типа «Эммануэли» или «Греческой смоковницы» остаётся недостижимой мечтой. Тем более что их ещё и не сняли.

А между тем Муха разузнал фамилию того парторга с электро-механического завода. Помог моей маме поднести сумку с продуктами из магазина, а по пути и вызнал всё, что можно. На самом деле не так уж и много – название цеха и фамилию. Фамилия была вроде и простая, но в то же время относительно редкая – Шапкин. Ни имени, ни отчества узнать не удалось. Как выглядит этот самый Шапкин – можно было только догадываться. Но понятно, что возраст должен быть за сорок. Ну что ж, на безрыбье, как говорится…

Завод располагался на Дмитровском шоссе, куда я отправился уже на следующий день сразу после тренировки. Попасть на режимное предприятие, занимающееся выпуском сложной радиоэлектронной аппаратуры, радиолиний и радиолокационных станций, нечего было и думать. Но можно для начала хотя бы сделать рекогносцировку на местности. Где-то с час побродил поодаль, посмотрел, как в разгар рабочего дня через проходную изредка снуют то рабочие в спецодежде, то какие-то начальники в костюмах и шляпах, и собирался уж было идти обратно на автобус и ехать домой, но задержался у стенда с чёрно-белыми портретами передовиков производства. Вот тут мне и повезло – увидел физиономии сразу двух Шапкиных. Один – бригадир цеха сборки Матвей Васильевич – выглядел лет на тридцать пять, и, похоже, это был тот самый племянник, на которого переписали отцовское изобретение. А вот председатель профкома завода точно тот самый Шапкин, который мне нужен. Прокофий Игоревич – ну и сочетание… Взгляд глубоко посаженных глазок и безгубый рот на физиономии с двойным подбородком вызывали неприятное чувство, а может, я просто заранее себя настроил, что подонок должен выглядеть отталкивающе, хотя, вероятно, для многих его внешность смотрелась вполне обычно.

Да уж, поднялся товарищ из парторгов цеха, дорос до председателя профкома предприятия. На хорошем счету у руководства, получается. Что ж, каждому своё, или suum cuique, как говорили римляне. Надеюсь, этот ублюдок в конце концов получит по заслугам.

По идее, я мог бы, конечно, не париться, забить на этого Шапкина, мол, он погубил батю ТОГО Егора, а не моего, так что смысл мне на этого мужика зуб точить? Но, согласитесь, кто из нас в такой ситуации не пожелал бы справедливого возмездия?! Правда, я пока ещё слабо представлял, каким должно быть это самое возмездие со стороны пятнадцатилетнего подростка. Просто пока захотелось посмотреть в лицо негодяю, по вине которого матери Егора пришлось в одиночку воспитывать двоих детей.

Если, конечно, не считать бабушку и дедушку, с которыми мне довелось познакомиться буквально на днях. Старики, похоже, во внуке души не чаяли, вот мать в воскресенье и отправила меня в гости к родителям отца.

Дорогу к ним мне показал Муха, который, к счастью, сопровождал как-то Егора, когда тому по пути на пустырь нужно было, выполняя просьбу матери, на минуту заскочить к Мальцевым-старшим. Иначе, начни я выспрашивать у мамы, где они живут, – это выглядело бы как минимум подозрительно.

Поблагодарив Муху за прекрасно исполненную роль экскурсовода, я толкнул дверь такого же обшарпанного двухэтажного дома, в котором жил сам. Антонина Васильевна и Пётр Андреевич обитали в отдельной однокомнатной квартире и оказались очень даже милыми пенсионерами. Бабушка когда-то работала секретаршей у самого Маленкова, а дед всю жизнь был военным, командовал во время Великой Отечественной полком и ушёл в запас в звании полковника. Тут же посыпались вопросы о моей жизни, отдал ли я документы в железнодорожное училище, порадовались, что я записался в футбольную секцию.

Квартира, несмотря на всего одну комнату, была довольно просторной. Кухня немаленькая, как и санузел, хотя и был совмещённым. Меня от души накормили, потом мы – оказывается, это была традиция – на троих перекинулись в переводного дурака, после чего мне наконец милостиво разрешили покинуть гостеприимный дом, заставив дать обещание не забывать стариков…

Время шло, рабочий день близился к концу, а я так и торчал возле стенда с портретами, чувствуя, что этим могу привлечь ненужное внимание. Конечно, пятнадцатилетнего пацана вряд ли примут за шпиона, но ведь ещё не так давно врагом народа могли объявить кого угодно, невзирая на возраст. Так что я решил сменить диспозицию, перебазировавшись на лавочку и сделав вид, что читаю книгу – «Таинственный остров» Жюля Верна, которую захватил из дома в дорогу. И неожиданно для себя так увлёкся уже знакомым, казалось бы, сюжетом, что не заметил, как к лавочке приблизился незнакомец:

– Егор! Мальцев!

Я вздрогнул, поднимая глаза. Мужик лет сорока пяти, в кепке, весёлый прищур, лёгкая небритость… Очень похож на актёра по фамилии, кажется, Горбунов, который сыграл связника Вассера в картине «Шпион» и продавца саксофона в фильме «Стиляги». Неплохом, по моему мнению, фильме, хотя и несколько лубочном.

Видя, что я смотрю на него с немым вопросом, мужик ухмыльнулся:

– Ты что, не помнишь меня? Я Василий, друг твоего отца, на Новый год заходил к вам.

– Да нет, конечно же помню, – пожал я протянутую руку. – Просто так увлёкся чтением, что не сразу вернулся в реальность.

– Книжки читать начал?

Василий, казалось, искренне удивился этому факту. Похоже, за Егором закрепилась репутация не слишком начитанного подростка.

– Надо же когда-то браться за ум.

– Молодец! А здесь-то что делаешь? Хочешь на завод устроиться? Пойти по стопам отца? Вроде в железнодорожное училище поступать собирался…

– Так я и отнёс туда документы. А здесь… Здесь мы с другом договорились встретиться, он учеником слесаря работает на заводе.

– В каком цеху, в слесарном?

– А-а-а… Честно говоря, даже не знаю. Федька его зовут, невысокий такой, чёрненький.

– Там таких невысоких и чёрненьких хоть лопатой греби. Особенно к концу смены все чёрненькие, – хохотнул Василий. – Ладно, побежал я, пораньше отпросился, а то у меня жена сегодня к родителям в Иркутск на пару недель уезжает, надо её проводить, иначе полгода дуться потом будет. Ну, бывай!

Провожая взглядом немного сутулую фигуру товарища отца, я достал застиранный носовой платок и вытер вспотевший лоб. Вот ведь, чуть не спалился, хорошо ещё, беспроигрышная отмазка на ум пришла. А то бы стоял и мычал, не зная, как объяснить своё здесь присутствие.

Ладно, время уже, судя по циферблату над проходной, к четырем дня доходит. Насколько я знал, дневная смена здесь заканчивалась в пять. Посижу ещё часок. Только боюсь, что из проходной ломанётся толпа, в которой разглядеть этого Шапкина будет не так-то и легко. А если ещё шляпу на глаза надвинет, поди угадай, он или не он. Хм, Шапкин в шляпе, каламбур получается.

Зря я боялся, народ покидал завод организованно, разделяясь на три людских ручейка, после дверей проходной двигавшихся в сторону остановки общественного транспорта или платформ «Ховрино» и «Пост № 2». Так что отсюда, со скамейки, каждого можно разглядеть без особых проблем. Вот уже и половина шестого, людской поток стал ослабевать. Тут я немного заволновался, а ну как Шапкин срулил с завода раньше? А вдруг он вообще в отпуске или на больничном? Но без четверти шесть мои страдания наконец были вознаграждены. Из дверей проходной появились оба – Шапкин-профкомовец с Шапкиным-бригадиром, шли, о чём-то переговариваясь, при этом племянник активно жестикулировал, а дядя вроде пытался его успокоить, то и дело озираясь по сторонам. Действительно, неприятный тип, в жизни выглядит ещё гаже, чем на фотографии.

Шапкины распрощались у автомобиля ГАЗ-21, той самой знаменитой «Волги». Старший уселся на заднее сиденье выкрашенной в серый цвет машины, а младший направился в сторону автобусной остановки. Я проследил взглядом за отъезжающей целью, вздохнул: эх, был бы хотя бы велосипед…

Кстати, у нас в коммуналке в коридоре стоит чей-то велик, может, хозяева разрешат позаимствовать его на один день? Ещё бы знать, кому он принадлежит.

Принадлежал велик Герману, мужу беременной Раисы. Это я выяснил у всезнающего Мухи. Герман просто сказал:

– Бери. – И добавил: – Только я на нём с того года не ездил, нужно, наверное, камеры подкачать. Сейчас вынесу насос.

Так что на следующий день я был более подготовлен. И когда Прокофий Игоревич снова уселся в служебный автомобиль, я взобрался на велосипед и покатил следом, уже не обремененный никакими портфелями, потому что тренировки сегодня не было.

Честно говоря, боялся, что не угонюсь за «Волгой». Но Шапкин, судя по всему, не очень любил быструю езду, вряд ли молодой водитель по своей воле катил с крейсерской скоростью 30–40 км/ч. Но и это для меня стало бы проблемой, потому что сам я развивал скорость чуть ли не в два раза меньше, хотя и мчался по проезжей части, прижавшись к самому её краю. Выручали светофоры и регулировщики, заставляя водителя Шапкина периодически жать на педаль тормоза.

Наша поездка закончилась в районе улицы Горького, которой в будущем вернут название Тверской. «Волга» зарулила в одну из подворотен и остановилась во дворе дома номер 25/9. Не элитное, но приличное сооружение сталинской постройки. Я притормозил в подворотне, чтобы лишний раз не светиться, наблюдая, как Шапкин покидает машину и заходит в средний подъезд.

Подождав, когда машина уедет, – а водитель предпочёл не задерживаться, – я прислонил велик к стене подворотни в надежде, что его не успеют стырить, пока я метнусь до подъезда. Успел услышать, как наверху хлопнула дверь. Примерно третий этаж, максимум четвёртый, до пятого Шапкин просто не успел бы подняться за это время. Ну что ж, теперь я знаю, где живёт товарищ, а также знаю время, когда он приблизительно должен возвращаться домой. И что дальше? Подкараулить Прокофия Игоревича в подъезде, плюнуть ему в лицо и со словами «Это тебе за отца!» вонзить в бок заточку? На такое я вряд ли способен. Никогда в жизни ни в кого железяками не тыкал. Дрался по пьянке, а в юности и по-трезвому, это бывало. Но вот чтобы убить… Да тут первым делом начнут выяснять, кому была выгодна смерть Шапкина. Или, может, кто-то захотел за что-то отомстить? Сразу всплывет та давняя история. Ага, а сын-то сгинувшего в лагерях вырос, числится на учёте в ПДН, вполне мог и на мокруху пойти. Где свидетели, что в то время, как погибал смертью храбрых товарищ Шапкин, этот Мальцев находился в другом месте? Ага, нет алиби, ещё одна галочка.

Так что этот вариант меня не устраивал со всех сторон. Блин, что же делать?! Как ещё можно отомстить за смерть родного человека? В памяти всплыл фильм «Яды, или Всемирная история отравлений». Красиво, особенно если яд подействует не сразу. Но, во-первых, где раздобыть такой яд, а во-вторых, как его подсыпать или подмешать? Да и хотелось бы, чтобы на смертном одре Шапкин знал, за что подыхает.

А может, забить на это дело? Поступить, как сказано в Писании: «Прощай – и будешь прощён»? Наверное, я не настолько религиозен. Нет, в храм ходил, случалось, не без того, был даже поп знакомый, не дурак выпить, кстати. Кое-какие заветы, вероятно, я выполнял, но прощение в данном случае в мои планы не входило.

Следующие два дня я подкарауливал Шапкина у его дома и выяснил, что живет он на третьем этаже. А встречает его, судя по голосу, женщина, скорее всего жена. Называла она его даже не Проша, а Прокоша, я впервые слышал такое ласкательно-уменьшительное от имени Прокофий. Детских голосов не слышно, может, бездетные, а может, дитё или дети (сколько их может быть?) в каком-нибудь пионерлагере или у бабушки в деревне.

А вскоре у меня созрел план коварной мести. Проснувшись, я лежал в своей кровати, пялился в покрытый паутиной трещинок потолок и прислушивался к трели ка кой-то птахи за окном, когда меня словно обухом по голове ударило. Эврика! Это как раз то, что надо. Помереть Шапкин не помрёт, чёрт с ним, пускай и дальше коптит небо, но помнить он будет всю оставшуюся жизнь.

Для реализации плана сначала требовалось переговорить с мамой. Она уже крутится на кухне, где на нашей конфорке грелась кастрюля с водой и кусочками мяса, а мама тем временем шинковала капусту. Похоже, на обед будут щи. А нет, борщ, вон же ещё свекла лежит.

– О, проснулся, иди умывайся и завтракай. Сырники на столе, на тарелке под полотенцем. Чайник можешь в комнате на электроплитке разогреть.

– Мам, мне нужно с тобой поговорить.

– Что-то серьёзное? – Она сразу напряглась, на лбу собрались морщинки.

– Да нет, ничего такого… Просто мы с Му… с Витькой заходили в училище, нам сказали, что к первому сентября нужно написать сочинение о работе родителей. Ну я и хотел напроситься к тебе в больницу, посмотреть, чем ты занимаешься.

– Ох ты ж, сыночка, ну чем я там могу заниматься?! Обычная медсестра в хирургическом отделении. Ну если так надо, то я поговорю со старшей медсестрой, Любовь Павловна женщина строгая, но отзывчивая, может, пойдёт навстречу.

Вот так я попал в Городскую клиническую больницу имени С. П. Боткина. Приехал к восьми утра вместе с мамой, мне в ординаторской вручили вылинявший халат моего размера, и при помощи химического карандаша я стал с серьёзным видом конспектировать в ученической тетради, что приходилось делать дежурной медсестре в хирургии.

В отделении было восемнадцать палат, в которых обитали как ходячие, так и лежачие, но это в основном послеоперационные. Шесть из восемнадцати палат мамины, помимо неё в эту смену дежурили ещё две медсестры – одна совсем молодая, тонкая, словно тростиночка, а вторая её полная противоположность: оплывшая настолько, что казалось, халат на ней вот-вот разойдётся по швам, и ещё с отвратительной бородавкой на подбородке, сразу переходящем в плечи. Ну и старшая медсестра Любовь Павловна, благодаря которой я и смог попасть в больницу. Немолодая, то и дело мявшая в пальцах беломорину, выкурить которую можно было только за пределами отделения. При моём появлении она подмигнула мне и выдала:

– Ничего не болит, аппендикс не тревожит? А то мигом вырежем. – И хрипло расхохоталась своей шутке, от которой мне немного поплохело, несмотря на тут же всплывший в памяти эпизод из «Покровских ворот»: «Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита!»

Но в целом женщина оказалась нормальная и, как мне поведала мама, всю войну отъездила на санитарном поезде.

В девять утра начался обход с заведующим отделением Платоновым. Мама в числе лечащих врачей и санитарок сопровождала его по палатам, записывая указания. Заведующий покосился на меня, спросил, что здесь делает этот молодой человек, маме пришлось объяснить.

– Ну пусть и о работе врача упомянет, – усмехнулся обладатель чеховской бородки и очков в роговой оправе.

Час спустя нужно было подать в операционную больного, который кое-как взгромоздился на каталку. Я помог маме довезти пациента до операционной. Затем ещё троих неходячих больных возили на рентген. Потом мама развозила обед, раздавала таблетки, ставила уколы и капельницы… Перекусить у неё получалось только урывками, в три захода, а меня усадила за стол в ординаторской и велела есть спокойно захваченную из дома еду. Мне только этого и надо было. В один из моментов, оставшись один, я разогнутой скрепкой вскрыл простейший замок медицинского шкафчика и стащил из него пузырёк с хлороформом, который тут же оказался в недрах моего портфеля. Надеюсь, пропажа обнаружится не сразу.

В 20.00 мама наконец засобиралась домой, сегодня ей никого не пришлось подменять, оставаясь в ночную. По графику она снова выйдет уже завтра вечером, будет дежурить до послезавтрашнего утра.

До дома мы добирались на метро, по пути заглянув в магазин купить хлеба. Едва переступив порог нашей комнаты – Катька где-то гуляла, – мама скинула туфли и рухнула на кровать, пролежав неподвижно несколько минут.

«А ведь мама ещё нестарая женщина, как же ей, наверное, тяжело приходится без мужа», – подумал я.

– Мам, давай я о больнице песню спою, а ты пока полежи, отдохни и послушай.

– О больнице? – приподнялась она на локте. – И что это за песня?

– Называется «История болезни», недавно сочинил.

Опять пришлось врать, приписывая себе авторство песни Высоцкого. Но вот захотелось маме сделать приятное, а особо-то песен о больнице я и не знал, в памяти всплыла только эта.

Взяв гитару, я ударил по струнам и захрипел, не очень убедительно подражая Владимиру Семёновичу:

Я был здоров, здоров как бык, здоров как два быка, –

Любому встречному в час пик я мог намять бока.

Идёшь, бывало, и поёшь – общаешься с людьми,

И вдруг – на стол тебя, под нож – допелся, чёрт возьми…

Песня маме понравилась, обещала рассказать коллегам. А я на следующий день ближе к вечеру поджидал Шапкина в его подъезде с пузырьком хлороформа, куском марли и набором для татуажа, то есть с иголкой, кончик которой был обмотан нитью, оставляя голым самое острие, и пузырьком туши. Именно так мы делали в детстве друг другу наколки, на память о тех годах у меня на том теле остался уже не очень чёткий рисунок якоря – помню, что мечтал одно время стать моряком.

Мой план был таков: подкараулить Шапкина за дверью и, когда он войдёт в подъезд, усыпить его с помощью смоченной в хлороформе сложенной в несколько слоёв марлей. Затем оттащить под лестницу, которая могла спокойно скрыть двух человек, и по-быстрому наколоть ему на лбу слово «убийца». Как мне казалось, план поистине изуверский, как он после будет сводить эту наколку, я не представлял. В моём отрочестве один мой одноклассник перед вступлением в комсомол выжигал наколку сигаретой. Наверное, и Прокофию Игоревичу придётся подвергнуться какой-то аналогичной процедуре.

Вот только чем ближе было время ориентировочного появления председателя профкома, тем меня больше колотило. Часов у меня не было, поэтому я мог только догадываться, сколько сейчас времени, и, глядя во двор сквозь окно лестничной клетки первого этажа, готовый в случае появления Шапкина тут же рвануться вниз, на исходную. А также скрыться под лестницу при появлении кого-то из жильцов. Совсем ни к чему, чтобы моя физиономия у кого-то осталась в памяти, благо что все четыре двери на лестничной клетке не имели глазков.

Но помимо этого меня очень волновал и вопрос, смогу ли я всё-таки осуществить задуманное. Во-первых, не таким уж я был и отморозком, чтобы вот так легко реализовать такой коварный замысел. Всё-таки сознание пенсионера как-то протестовало против столь бесчеловечного поступка. Конечно, я понимал, что этот Шапкин тот ещё подонок, недрогнувшей рукой отправил отца Егора в лагеря и должен за это понести наказание. С другой стороны, мои моральные устои тоже всячески противились, и утихомирить их мне стоило огромного труда и массы потраченных нервов.

Во-вторых, я далеко не был уверен, что хлороформ подействует моментально. Это герои комедии «Операция „Ы“» как-то уж очень быстро вырубались от приложенного к лицу носового платка, смоченного хлороформом. Но кино на то и кино, чтобы всё преувеличивать. Эх, надо было бы на всякий случай какой-нибудь дубинкой вооружиться.

Не говоря уже о том, что следователи, когда начнут копать это дело, могут связать татуировку с моей семьёй. Потому как здесь прослеживается почти прямая связь, если копнуть в историю. Но пусть сначала докажут, свидетелей-то, надеюсь, не будет, значит, все обвинения окажутся голословными. Морду кирпичом – мол, ничего не знаю, идите в баню. Правда, алиби не обеспечил, ну ничего, навру, что гулял по Москве, ел мороженое и наслаждался окружающем пейзажем.

Что-то и впрямь Шапкин задерживается. Солнце уже клонится к горизонту, а служебной «Волги» всё не видно. Прогуляться, что ли, во двор, надоело на подоконнике на лестничной клетке сидеть, тем более что несколько раз я уже ныкался под лестницу: народ возвращался понемногу с работы.

Засунув руки в карманы шаровар, чтобы мои пузырьки особо не выделялись, я вышел во двор. Детская площадка находилась на пятачке между тремя домами, а здесь, во дворе, было пустынно, только я торчал. Теперь меня могут срисовать из окон. Выйду-ка я в подворотню для разнообразия.

Вышел… и охренел. Из подворотни прекрасно проглядывался кусок проезжей части, на которой находились покорёженная «Волга» Шапкина и въехавший ей в бок ГАЗ-51 с помятым передком. Водитель грузовика, похоже, особо не пострадал. Он сидел с убитым видом на подножке кабины, обхватив голову руками, полностью абстрагировавшись и от осматривавших место ДТП милиционеров, и от сотрудников ГАИ, и от галдящих зевак, которых упорно пытался отодвинуть от места аварии старший лейтенант в форме, в начищенных до блеска сапогах и с планшетом на боку. А вот водителя «Волги» и Шапкина нигде не наблюдалось.

В горле у меня моментально пересохло. На ватных ногах я сделал несколько шагов и спросил осипшим голосом у одного из зрителей, усатого мужика в вышиванке с надетым поверх пиджаком и кепке на лысой голове, явно госте столицы:

– Что здесь произошло?

– Та шо, бачиш, авария сталася. «Волга» сюди завертала, а тут вантаживка звидки ни визьмися, и прямо в бик. Цих, з «Волги», видвезли на швидкий допомози. Молодий ще ничего, жити буде, а той, що ззаду сидив, схоже, не жилец. Дасть бог, викарабкаеться. А ни… – И усатый махнул рукой.

В общем, как я понял, «Волга» заворачивала в подворотню, когда ей в бок на полном ходу влетел грузовик, выскочивший почему-то на встречную полосу. Водителя и пассажира «Волги» увезли на «скорой», причём дела у Шапкина – а кто это ещё мог быть – были далеко не ахти.

Не успел я осознать этот факт, избавивший меня от необходимости проведения акции с наколкой, как из подворотни в одном халате и тапочках на босу ногу и закатанными в бигуди волосами выскочила какая-то женщина, примерно ровесница моей матери. С воплем «Что с моим мужем?!» она принялась трясти за грудки старлея.

– Вы кто? – попытался оторвать её от себя милиционер. Более-менее осознанно она смогла говорить только через минуту. Выяснилось, что это, как я и предполагал, супруга Шапкина, которой соседка сообщила о происшествии возле дома. Ну а со слов милиционера стало ясно, что Прокофий Игоревич был ещё жив, но находился без сознания, и его увезли на «скорой» в Боткинскую больницу. Совпадение?

Придя домой, я рассказал маме о происшествии и попросил узнать, когда она пойдёт утром на дежурство, что там с этим самым Шапкиным. Новость для неё также оказалась шокирующей. Но, немного придя в себя, она не без доли подозрения поинтересовалась, как это я так удачно оказался очевидцем ДТП, в котором пострадал злейший враг их семьи?

– Так совпало, – пожал я плечами с самым невинным видом, на какой только был способен. – Проходил мимо, вижу – народ толпится, подошёл узнать, в чём дело. Кто-то и назвал при мне имя этого… как его… Шапкина.

– Ну-ну…

Её подозрительность не уменьшилась, однако расспросы она прекратила. А на следующий день вечером, вернувшись с дежурства, сообщила, что Шапкин скончался по дороге в больницу. Эту новость я принял со странным спокойствием. Что ж, suum cuique.

Глава 5

Первый мой «квартирник», похоже, запал в душу обитателям коммуналки, потому что вскоре меня попросили устроить ещё один концерт, но уже во дворе, для всего дома. Мама была не против, Катька и вовсе чуть ли не двумя руками «за». Ладно, хрен с вами, я-то спою и сыграю, но, может, собрать со зрителей символическую плату, копеек по двадцать?

Маме моя идея пришлась не по вкусу. Да я особо и не настаивал, так, прощупал почву. Всё же очень хотелось внести какую-то лепту в весьма скромный семейный бюджет. Не вагоны же ночами разгружать… Хотя… Нет, ну на фиг. В той жизни разгружал, когда себе на более-менее приличную немецкую гитару зарабатывал, ещё и на картошку студентом ездил, помнится, а сейчас ломаться что-то совсем нет охоты. Такой вот я в этом теле эгоист, не пролетарий, одним словом.

На вечерний концерт собрался и в самом деле практически весь дом, люди пришли со своими стульями и скамеечками, многие с любопытством высовывались из своих окон. Ну а что, двор с трёх сторон окружен стенами, две принадлежали нашему дому и одна, кирпичная, какому-то складскому строению. Все вкупе они образовывали неплохой акустический карман. Муха тоже посетил мой концерт, забравшись на дерево вместе с ещё несколькими пацанами.

В общем, зрителей собралось человек семьдесят с гаком, а я себя мысленно успокаивал, пытаясь вспомнить, каково это – выступать перед такой аудиторией. Всё-таки без практики трудновато, да и привык я уже порядком к мальчишескому телу, а согласитесь, что со стороны юный исполнитель, поющий «взрослые» песни, выглядит несколько нелепо. Вот если бы я исполнил «Крылатые качели» или «Вместе весело шагать»… Хотя, с другой стороны, голос уже далеко не такой звонкий, как у солиста Большого детского хора Всесоюзного радио и Центрального телевидения.

Бог с ним, лишь бы народу нравилось, пусть даже вкусы у всех разные.

– Добрый вечер, дорогие друзья! – стоя поприветствовал я многоуважаемую публику. – Сегодня по многочисленным заявкам наших радиослушателей, телезрителей и онлайн-пользователей мы организовали концерт выдающегося исполнителя современности, пока ещё не народного и даже не заслуженного артиста СССР Егора Мальцева. Просьба выключить свои мобильные телефоны, чтобы не мешать артисту и окружающим.

Пока народ с улыбкой переваривал услышанное, я сел и, откашлявшись, запел. Начал с вещи, которую лет через пятнадцать исполнит Геннадий Белов – «На дальней станции сойду». Затем подался в романтику странствий – спел одну из первых по-настоящему бардовских песен «Бригантина поднимает паруса» на стихи, как я упомянул всуе, погибшего на фронтах Второй мировой Павла Когана. Дальше – больше лирики, теперь уже возьмёмся за Антонова и его хит «Крыша дома твоего». Вижу, как публика слушает, затаив дыхание и раскрыв рот, а мама с Катькой смотрят на меня словно на восьмое чудо света. Понятно, родственничек рожает хиты как из рога изобилия, офигеешь тут. Чувствую, придётся задним числом как-то выкручиваться.

А я тем временем снова ударился в морскую роман тику, продолжая эксплуатировать творчество Антонова и выдав на-гора шлягер «Море». Потом решил кое-что вспомнить из прошлого выступления на кухне, наверняка те, кто там присутствовал, хотели бы снова услышать понравившиеся песни. Теперь они уже понравились всему двору.

Когда минут через сорок я почувствовал, что начинаю сипеть, заявил:

– Друзья, а сейчас исполняется последняя композиция этого вечера. Называется «Сиреневый туман», песня народная, автор неизвестен.

Так в принципе и было, хотя несколько человек пытались приписать авторство себе. Самой правдоподобной считалась версия с авторством композитора Юрия Липатова, якобы песня была написана им лет пятнадцать тому назад, если брать за точку отсчёта 1961 год. Ну я особо ни на что и не претендовал, просто спел одну из своих любимых вещей.

Меня долго не хотели отпускать, все просили исполнить на бис то одну, то другую песню, особенно настаивая на «Вальсе-бостоне», но я твёрдо заявил, что всё: связки могут не выдержать, и тогда я им уже никогда ничего не спою. Отбиваться помогала мама, объясняя, что у меня утром тренировка в футбольной школе и мне нужно выспаться, и вообще ребёнок с обеда некормленый, а на часах уже половина девятого. В общем, кое-как отбились, пообещав дать аналогичный концерт примерно через неделю. А Муха крепко хлопнул меня по спине, выражая таким образом свой восторг.

– Ну ты, Егор, даёшь! – При маме он, похоже, не рисковал называть меня Штырём. – Обалденный концерт, надо ребятам рассказать. А что ты там нёс о каких-то мобильных телефонах, об этих… пользователях и онлайне?

– Да это так, шутка, – обезоруживающе улыбнулся я, увлекаемый родичами домой.

Блин, как же горели подушечки пальцев левой руки! Первым делом я сунул руки под струю холодной воды, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Да, ребята, это мне ещё придётся помучиться, прежде чем нарастут те самые мозоли, без которых не бывает настоящих гитаристов. Может, на клавишные переключиться, пока не поздно? Нет уж, гитара – моя первая и главная любовь всей жизни. За классный Gibson, на котором играл какой-нибудь Джими Пейдж, и душу продать можно, скажу я вам.

Позже, когда я наворачивал вареники с картошкой и луком в сметане, мама с сестрой устроили мне настоящий допрос. Отвечать с набитым ртом было не очень удобно, в итоге я заявил, что у меня открылся талант к сочинительству, и предложил эту тему закрыть. А сам подумал, что завтра же пойду в канцелярский магазин, куплю нотные тетради, а затем отправлюсь в Агентство по авторским правам и зарегистрирую песни. Если, конечно, меня как несовершеннолетнего не пнут коленом под зад.

Не пнули. И в ВУОАПе изрядно удивились, когда ознакомились с содержимым моей папки, в которой лежали ноты и тексты почти двух десятков песен. Отобрал вещи, к которым по большому счёту трудно придраться. Никакой политики, никакого блатняка, сплошная лирика. Если и придираться, то к аполитичности. Особняком стоит песня «Журавли», беззастенчиво украденная мной у Гамзатова и Френкеля. Тут хоть и лирика, но такая, что за душу берёт. Честно говоря, у меня сразу возникла мысль предложить её Марку Бернесу, потому что только его я и видел среди потенциальных исполнителей.

Некто Владимир Григорьевич Нетребко (может, и родственник Анны Нетребко, мелькнула мысль, но, скорее всего, однофамилец), к которому меня направили, придирчиво изучил нотную запись каждой песни, показал тексты какому-то Михаилу Петровичу, тот особенно заинтересовался «Журавлями», хмыкнул и спросил, строго глядя мне в глаза:

– Молодой человек, а это точно ВЫ сочинили?

Я про себя тяжело вздохнул, врать было тошно, но ведь, с другой стороны, эти вещи всё равно никем пока больше не придуманы, что уж тут миндальничать. А потому, не отводя глаз, твёрдо ответил:

– Я.

– Хм, – Михаил Петрович вновь уткнулся в текст, – любопытно было бы послушать это в музыкальном сопровождении.

– Так вот же у вас пианино стоит, – кивнул я на инструмент.

– А исполнять кто будет? – в свою очередь поинтересовался Нетребко.

– Если хотите, то я могу аккомпанировать сам себе, но лучше бы вы сыграли, а я спел. А в будущем я вижу в роли исполнителя Марка Бернеса.

– Бернеса? Однако… Вот так сразу и Бернеса. Что ж, давайте попробуем, я наиграю, а вы споёте.

Владимир Григорьевич сел к инструменту и, глядя в ноты, начал играть вступление. А потом я запел:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей…

Нет, всё-таки мне ещё далеко до Марка Наумовича, но впечатление на присутствующих я произвёл. Михаил Петрович в чувствах высморкался и тем же платком протёр запотевшие линзы очков. А Нетребко пристально и долго глядел на меня и в итоге констатировал:

– Что я могу сказать… Вещь неплохая, безусловно, она завоюет своего слушателя. И слова правильные, за душу берут. Хочется верить, что это действительно ваше произведение. У вас есть талант, молодой человек! Вы учитесь в музыкальной школе?

– В этом году закончил восьмилетку и подал документы в железнодорожное училище.

– Вы серьёзно? А ноты откуда знаете?

– Самоучка, – развёл я руками.

Мне хотелось побыстрее закончить этот разговор, который мог завести меня в тупик.

– Однако, – чуть ли не хором произнесли сотрудники ВУОАПа, синхронно переглянувшись.

– Если это так, то вас, молодой человек, ждёт большое будущее, – подытожил Владимир Григорьевич. – Мы оформим ВСЕ ваши песни, но сначала вам нужно написать соответствующее заявление. Вот вам ручка и бумага, пишите, я буду диктовать.

Писать чернилами и перьевой ручкой – то ещё удовольствие, однако я с первого раза справился с задачей, умудрившись не поставить ни единой кляксы. Про себя при этом думал, что пора бы уже «изобрести» и шариковую ручку.

Когда с формальностями было покончено, я, прежде чем попрощаться, спросил у Нетребко:

– Владимир Григорьевич, а вы, случайно, не знаете, где можно найти Бернеса?

– То есть вы, юноша, решительно настроены предложить ему песню «Журавли»?

– Да, – кивнул я.

– К сожалению, лично с Марком Наумовичем я незнаком, но могу попробовать вам помочь. Подождите минуточку…

Нетребко подвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и стал крутить диск. Длинные гудки из трубки слышал даже я. Затем мой аккомпаниатор оживился, подобрался и произнёс в мембрану:

– Матвей Исаакович, добрый день! Да, я, Нетребко… Матвей Исаакович, тут к нам пришёл один молодой человек, – мимолётный взгляд на меня, – весьма, как мне кажется, талантливый, несмотря на возраст. Он сочинил песню и очень хочет, чтобы её исполнил Марк Бернес… Да-да, именно так. Песня, без всякого преувеличения, неплохая, на нас с коллегами произвела впечатление. Но он не знает, как подобраться к Марку Наумовичу, думаю, в справочном бюро адрес артиста ему никто не даст. Я потому вам и звоню, что вы сотрудничаете с Бернесом, может, смогли бы выручить юношу… Что? Егор, фамилия Мальцев… Понял, хорошо, спасибо. Тогда я ему так и передам. Всего вам хорошего, успехов.

Опустив трубку, Нетребко быстро начеркал что-то карандашом на бумаге, после чего протянул листок мне:

– Здесь адрес, куда вам нужно подъехать сегодня не позднее семнадцати часов. Завтра Матвея Исааковича вы уже не застанете, он рано утром уезжает в Ленинград в творческую командировку. Консьерж будет предупреждён о вашем приходе.

Я мельком глянул в бумажку: «Огарева, 13, кв. 23». Ну конечно, «дом ста роялей», как его прозвали в народе за то, что в этом здании в разные годы жили Свиридов, Ростропович, Вишневская, Бабаджанян, Колмановский, Фельцман, младший Дунаевский… Признаться, когда-то и я мечтал приобрести в нём апартаменты, даже как-то приценивался, но не сложилось. Что ж, Егор Мальцев, сегодня тебе выпал шанс побывать в этом чудо-доме и познакомиться с одним из его легендарных обитателей.

Консьержем оказался однорукий старик с заправленным в карман пиджака пустым рукавом.

– Вы к кому? – спросил он, подозрительно оглядывая меня с ног до головы.

– Здравствуйте, мне к Блантеру, в двадцать третью. Он меня ждёт. Я Егор Мальцев.

– Да, есть такое, – подтвердил старик, глянув в свой список. – Поднимайтесь, третий этаж.

Проигнорировав допотопный лифт, я взлетел на третий этаж и нажал кнопку звонка на двери с номером «23». Вскоре с той стороны раздались шаги, дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель высунулось полное лицо с насаженными на чуть крючковатый нос очками в роговой оправе.

– Здравствуйте, Матвей Исаакович, я Мальцев, меня к вам из ВУОАПа направили.

– А-а, вы от Нетребко, проходите.

Дверь распахнулась, и я зашёл в просторный коридор, тут же стягивая с ног ботинки. Хорошо, что мама выдала мне сегодня заштопанные носки, без дырки на большом пальце правой ноги.

– Можете надеть тапочки, и милости прошу в залу, – пригласил меня Блантер, легонько подталкивая в спину.

М-да, неплохо живут советские композиторы, самые настоящие хоромы, знал бы хозяин квартиры, сколько такая хата будет стоить в XXI веке… Но сейчас, вероятно, такие вопросы не очень волновали автора таких шлягеров, как «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Лучше нету того цвету», «Летят перелётные птицы», «В городском саду играет»… Даже футболисты выходят на поле под написанный им «Футбольный марш». На жизнь ему наверняка хватало, авторские текли, однозначно, хорошим таким полноводным ручьём.

– Ну что ж, могу я узнать, что за бессмертное произведение вы сочинили, которое так расхваливал Владимир Григорьевич? Ноты у вас с собой?

– Если честно, то они остались в ВУОАПе. Но я могу сыграть по памяти.

– Хм, а петь тоже вы будете?

– Могу, хотя я уже говорил, что вижу в этой роли Марка Наумовича.

– А вы не так просты, юноша… Прошу к инструменту.

Я сел за чёрный блестящий лаком рояль австрийской фирмы Bцsendorfer, откинул крышку и пробежался пальцами по клавишам. Какое давно забытое чувство… На мгновение нахлынули воспоминания, которые я отогнал усилием воли. Не время ностальгировать по будущему-прошлому, тут, можно сказать, поворотный момент моей новой жизни, который, вероятно, направит её в новое русло.

Я проиграл вступление, а затем начал петь. В эти минуты для меня ничего не существовало, кроме песни, и, взяв последний аккорд, я на несколько секунд закрыл глаза. Вокруг стояла тишина, прерываемая разве что едва доносящимся с улицы звуком проезжавших автомобилей.

Я повернул голову в сторону Блантера. Тот пребывал в глубокой задумчивости, скрестив руки на груди и глядя куда-то мимо меня. Потом всё же его взгляд сфокусировался на моей персоне.

– Действительно, сильно, – негромко сказал композитор, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Это точно ВАША вещь?

Блин, и долго они ещё будут сомневаться в моём авторстве?! Хотя на их месте, пожалуй, я тоже удивлялся бы и сомневался. Делать нечего, придётся всех уверять, что я вундеркинд.

– Да, это моё, а ещё я написал за последние полгода десятка два шлягеров, и сегодня все они официально оформлены в ВУОАПе. А вообще я каждый день могу выдавать по хи… по шлягеру.

Снова последовали вопрос о моём музыкальном образовании и удивлённо приподнятые брови после моего ответа.

– Я могу допустить, что вы изучили ноты, но научиться играть на рояле без педагога… Решительно не могу в это поверить!

– У нас в школе в актовом зале стояло пианино, вот я после уроков сидел и часа по два занимался. Наверное, у меня талант, – скромно заключил я, не зная, как ещё выкрутиться из этой ситуации.

– И всё равно это невероятно, – заявил Блантер, в возбуждении расхаживая по огромной зале. – Вам сколько лет? Пятнадцать? Хм… А ещё какими-то инструментами владеете?

Я стал вспоминать, на чём ещё играл в своей долгой жизни. Гитара, само собой, как акустика, так и электро, клавишные, на басу и на ударных пробовал, губная гармоника…

– На гитаре могу, – не стал я выкладывать сразу все козыри.

– А можете исполнить ещё что-нибудь из вашего, так скажем, репертуара?

Что ж, похоже, карась заглотил наживку. Теперь только бы не сорвался.

– Могу пару-тройку вещей, если у вас время есть. Исполнил я «На дальней станции сойду», «Крыша дома твоего» и «Шумят хлеба». Затем, подумав, решил добавить ещё и «Нежность». Последние две песни были написаны Пахмутовой, тяжёлой артиллерией композиторского цеха. Если уж бить, то, как говорится, наотмашь.

– Думаю, для первого раза достаточно, – скромно сказал я, вставая из-за рояля.

– Это… это потрясающе! – развёл руками Блантер. – Но как?! Почему раньше никто не слышал о Егоре Мальцеве?

– Говорю же, всё появилось как-то неожиданно. А вот теперь я наконец созрел, чтобы представить своё творчество народу. И кстати, вы обещали меня познакомить с Бернесом.

– Да-да, я сейчас же ему позвоню.

Матвей Исаакович кинулся к телефону:

– Алло, Марк, добрый день, это Блантер. Ты сейчас чем занимаешься? Баклуши бьёшь? Слушай, тут такое дело… Сидит у меня дома один молодой человек пятнадцати лет и просто спит и видит, чтобы ты спел написанную им песню… Да, подозреваю, что самородок. Не хочешь приехать ко мне, познакомиться? И песню послушаешь? Через сколько? Час максимум? Ну давай, жду.

Я с плохо скрываемым интересом прислушивался к разговору, от результатов которого во многом зависело моё будущее. И когда Блантер положил трубку на рычаг, я про себя облегчённо выдохнул.

– Ну что же, через час Марк Наумович обещал быть. Не желаете пока, молодой человек, чаю? Или кофе предпочитаете?

Конечно, я предпочитал кофе, желательно со сливками, но решил не борзеть и скромно согласился на обычный чай, к которому хозяин предложил печенье с конфетами. С момента попадания в это тело я постоянно ощущал чувство лёгкого голода. С питанием в эти годы было не ахти, особенно учитывая скромное материальное положение моей новой семьи, хотя мама и брала частенько по два дежурства подряд, выматываясь. А Катька вон перешила даже старое материно платье на себя. Глядя на вазочку, у меня возникло желание наесться от пуза. Видно, Матвей Исаакович что-то уловил в моих глазах и подбодрил:

– Не стесняйтесь, Егор, угощайтесь.

Ну я и угостился… Пяток печенюшек и столько же шоколадных конфет слегка утолили моё чувство голода.

– Может, супчику разогреть? – неожиданно предложил Блантер. – Жена с сыном вчера уехали в санаторий в Ялту, и Нина оставила мне целую кастрюлю моего любимого горохового супа с копчёностями. Чтобы не отощал, как она выразилась. А без них у меня, признаться, и аппетит что-то пропал. Кое-как похлебал сегодня днём, не знаю, сколько я его доедать буду.

– Ой, нет, спасибо, – ответил я, стараясь скрыть своё желание как минимум ополовинить эту самую кастрюлю. – Давайте я лучше пока текст для Марка Наумовича накидаю, ноты записать уже вряд ли успею.

С текстом я управился за несколько минут. Не успел отложить в сторону дорогую перьевую самописку, как в дверь позвонили – Бернес приехал даже раньше названного времени.

– Ну-ка, показывай, Мотя, своего вундеркинда! – приятным баритоном провозгласил на всю квартиру гость.

Выглядел он моложаво, жизнь в нём буквально бурлила, и не подумаешь, что через каких-то восемь лет любимец миллионов угаснет от рака лёгких. Кстати, не мешало бы его попросить со временем как следует заняться своим здоровьем, обозначив именно лёгкие как возможную мишень для атаки раковых клеток. Глядишь, и удастся продлить жизнь знаменитому артисту.

– Ага, это ты, значит, и есть? – ткнул в мою сторону указательным пальцем Бернес. – Очень приятно, Марк Наумович.

– Егор, – пожал я протянутую руку.

– Так, и что за песню ты хочешь мне предложить?

– Вот текст, а мелодию я могу наиграть на рояле. Но лучше давайте сначала я спою, чтобы вы знали, как должно звучать. Правда, для себя я играю где-то на октаву выше, а для вашего голоса мы потом подберём тональность.

Бернес с Блантером переглянулись, изобразив характерную мимику для невысказанной фразы: «Гляди-ка ты!», а я тем временем начал проигрыш. И, мысленно помолившись, запел…

На слушателей я взглянул только после последнего аккорда. Матвей Исаакович, уже зная, что услышит, держал себя в руках, а вот настроение Бернеса резко изменилось. Если в квартиру старого друга он заходил на оптимистичной волне, с улыбкой, то сейчас словно постарел за пару минут лет на двадцать. Сгорбился, осунулся, глубокие морщины прорезались в опустившихся уголках губ…

– Да-а… – протянул он дрогнувшим голосом, – не ожидал.

– Вот-вот, – поддержал Блантер товарища, – и у меня было похожее чувство. А он мне потом ещё несколько вещей исполнил, тоже весьма неплохих. Но, конечно, «Журавли» проняли до самых печёнок.

– Так что, Марк Наумович, – прервал я их диалог, – попробуете спеть?

Бернес подошёл к роялю, встал сбоку, держа перед собой листок с текстом, откашлялся:

– Ну давай, парень, рискнем.

С первого раза не получилось. Где-то посередине песни Бернес прервался, извинился, что в горле резко пересохло, осушил участливо поднесённый Блантером стакан воды и предложил начать заново. Со второй попытки, собравшись, отработал как надо, не хуже, чем на всем известной записи.

– Великолепно! Марк, эта песня должна стать твоей! – заявил композитор.

– Я не против, если автор разрешит мне её исполнять, – слегка поклонился в мою сторону Бернес.

– Марк Наумович, я вас для того и разыскивал, что никого другого, кроме вас, не видел исполнителем её. Давайте я накидаю сейчас ноты…

– Так я уже всё записал! – улыбнулся Матвей Исаакович, с видом победителя взмахнув листом с нотной записью. – Пока вы пели, я не сидел сложа руки. Осталось только слова вписать. Это вы сделайте, Егор.

Закончив с текстом и нотами, я решил, что пора, пожалуй, и честь знать. Но не успел откланяться, как Бернес потребовал у Блантера налить ему водки и меня тоже потащил за стол, на котором помимо графинчика тут же появилась закуска и бутылка лимонада.

– Тебе не предлагаю, ещё возрастом не вышел, – сказал Марк Наумович, опрокидывая в себя стопку и захрустев малосольным огурчиком.

Блантер, в отличие от товарища, пил мелкими глотками. Мне же пришлось довольствоваться откупоренной с лёгким дымком газировкой, хотя, пожалуй, от рюмочки я сейчас тоже не отказался бы.

– Откуда ты, парень, взялся? – спросил артист, расправившись с огурцом.

Пришлось повторять то, что я до этого рассказывал Блантеру. Бернес слушал с нескрываемым интересом.

– Неужели ты даже в музыкальной школе не учился?! Ну, это просто фантастика!

– Думаю, надо заняться молодым человеком вплотную, – заявил Матвей Исаакович, в чьих глазах после водки появился азартный блеск. – Нельзя пускать такой талант на самотёк. Юноша совершенно незнаком с особенностями советской эстрады, на тебя, Марк, вышел благодаря случайному в какой-то мере стечению обстоятельств. Хорошо, у меня знакомый в ВУОАПе работает и наш герой к нему как раз и попал.

Ага, не иначе Блантер уже видит себя в роли моего импресарио, то бишь продюсера, директора и администратора.

– Э-э, Мотя, парнишка не так глуп, как ты думаешь, – сказал Бернес, разливая по второй. – Был бы дурак – не пошел бы оформлять песни в ВУОАП. Правильно я говорю, Егорка?

Я скромно пожал плечами, мол, вам виднее, и потянулся за крожочком сырокопчёной колбасы.

– Не пойму, зачем тебе нужно железнодорожное училище? – продолжал Бернес. – Уверен, твоё призвание – музыка. Согласен, водить паровоз тоже нужное занятие, у нас в Советском Союзе все профессии почётны. Но если есть к чему-то талант, нужно его развивать.

– И я о том же, Марк, – поддержал Блантер. – Для консерватории молодой человек слишком юн, да и придётся всё равно сначала заканчивать музыкальное училище. И в него ещё можно попытаться поступить. Забрать документы из железнодорожного и подать в музыкальное, а я уж позвоню кому надо, думаю, проблем не возникнет, тем более что Егор неплохо знает фортепиано и даже нотную грамоту освоил.

– Вы думаете, стоит? – спросил я, внутренне ликуя.

Могло сбыться моё заветное на данный момент желание, потому что помощником машиниста я себя не очень-то видел в будущем. Вернее, совсем не видел. А вот музыкальное училище – самое то, тем более что я его заканчивал и в той жизни, кое-какой опыт уже имеется.

– Даже не сомневайся, – подвёл черту Бернес, примеряясь к третьей рюмке. – Ну что, Мотя, по последней?

Мы чокнулись – они рюмками с водкой, а я стаканом с лимонадом, – выпили, заели и одновременно поднялись. Бернес как-то быстро обулся и скрылся за дверью, прихватив листок с нотами и текстом «Журавлей», а меня Блантер попридержал.

– Егор, давайте я всё же запишу ваши координаты, – предложил Матвей Исаакович. – Телефон у вас домашний есть?

– Есть, – кивнул я, припоминая номер, записанный на аппарате общего пользования, висевшем на стене в коридоре.

– Отлично, а я вам чиркану свой домашний номер, звоните, если что, не стесняйтесь.

– Могу я к вам обратиться ещё с одной просьбой, Матвей Исаакович, прежде чем мы расстанемся?

– Бога ради, конечно, Егор!

– У меня ведь ещё немало неплохих, как вы сами имели возможность убедиться, песен. Самому мне, пожалуй, рано ещё выступать, репертуар не совсем подростковый. Можете помочь найти исполнителей для моих вещей?

– Хм, действительно, почему бы и не помочь… Так, завтра я уезжаю в Ленинград, меня не будет до следующей недели. Давайте вы подойдёте ко мне во вторник, часикам к двенадцати. Устроит?

– Думаю, да.

– И тогда захватите с собой весь ваш материал, послушаем и подумаем, что кому можно предложить.

– Спасибо вам огромное, Матвей Исаакович! Домой я летел словно на крыльях. Надо же, как удачно всё складывается! Глядишь, такими темпами не только себе имя заработаю, но и пробью для нашей семьи отдельную жилплощадь. Хорошо бы поселиться в том самом «Доме композиторов» на Огарёва. Да уж, мечтать не вредно. Пока бы на обновки маме с сестрой заработать, да и себе гардероб обновить не мешало бы, а то хожу в одном и том же, застиранном до дыр. Это ж какие перспективы перед тобой открываются, Лёха!.. Хотя какой Лёха, теперь уже Егор, до тех пор, пока меня не выведут из искусственной комы. Что-то они там, кстати, затягивают с этим, как бы каких проблем не возникло. А с другой стороны, разве плохо мне в этом теле? Молодой, здоровый, вся жизнь впереди! Той мыслью, что душа его настоящего обладателя где-то путешествует, я старался особо не заморачиваться. Не гений был, а так, шпана уличная, а вот таким, как я, мама не нарадуется. А я постараюсь не обманывать её надежд, и сделать всё, чтобы Алевтина Васильевна мной по-настоящему гордилась.

Глава 6

Пока Блантер гастролировал в Ленинграде, я время даром не терял – решил попробовать завязать отношения с музыкантами с танцплощадки в парке Горького и, может быть, московских ресторанов на предмет быстрого обогащения.

Потому что Блантер и Бернес – это хорошо, может, со временем и другие артисты на слуху подтянутся, во всяком случае, я на это надеялся. Но когда с них начнёт капать денежка? То-то и оно… А тут есть вариант договориться с ресторанными и танцпольными музыкантами, предложив им исполнять мои вещи за небольшой процент.

Нет, ну а куда мне девать огромный материал из своей мозговой карты памяти? Да десятки тех же битловских хитов! Скоро эта ливерпульская четвёрка начнёт выдавать альбом за альбомом, почему бы не сделать это парой-тройкой лет раньше? В ВУОАП, понятно, с англоязычным материалом соваться чревато, могу испортить только что завязавшиеся отношения. Вряд ли тот же Нетребко будет в восторге от рок-музыки, да ещё и Блантеру может стукануть. Тот тоже, уверен, не одобрит такое преклонение перед Западом. А уж если слухи дойдут до Фурцевой – а «доброжелатели» найдутся всегда, – можно прикрывать лавочку.

Опять же, у некоторых могут возникнуть вопросы по теме: откуда пятнадцатилетний охламон, состоящий на учёте в ПДН, так хорошо знает английский язык? Уж не шпион ли он на самом деле? Чушь, конечно, но вопросы так или иначе появятся.

Может, перевести тексты на русский? Херня получится, даже не представляю, как можно Yesterday или Michelle петь на русском. Нет, переводы я встречал, и порой весьма неплохие, но всё же они, честно говоря, вызывали внутреннее неприятие.

Другое дело – песни ресторанного репертуара, тут даже могут подойти некоторые вещи, которые я успел зарегистрировать в ВУОАПе. Тот же «Вальс-бостон», например. А уж из незарегистрированных можно сделать такую подборочку…

Деньги мне были нужны срочно, всё же у меня появилась подруга, а на кино, мороженое и прочие шалости требовались какие-никакие средства. Ленку впервые я увидел во время тренировки. Она с парой подружек наблюдала за нашей двухсторонкой, время от времени обмениваясь какой-то неслышной нам информацией. И мне казалось, что темой их обсуждения является как раз моя персона, потому что взгляды этой красотки частенько устремлялись в мою сторону. Она была чем-то похожа на лисичку. Девочка – по виду ровесница моего нынешнего организма – мне сразу приглянулась, хотя и подружки были ничего. Но запал я именно на неё, усилием воли заглушив в себе внутренний голос, заикнувшийся было о педофилии и старом развратнике. После свистка Ильича, оповещавшем окончание тренировки, все пошли в душ и переодеваться, а я поднялся на трибуну, с твёрдым намерением познакомиться с понравившейся девицей.

Оказалось, Лена и её подруги занимаются художественной гимнастикой в соседнем с нашим стадионом зале, и вот решили после своих тренировок заглянуть к юным футболистам. Я, как старый ловелас в юном теле, тут же закинул удочку:

– Лена, а как ты относишься к творчеству художников-передвижников?

– Я? – опешила она. – Ну-у, кое-что нравится…

– А как ты посмотришь на то, если я приглашу тебя посетить такую выставку в Третьяковке?

О выставке я узнал случайно, из афиши возле станции метро. Вот и пришлось кстати.

– Даже не знаю… А когда?

– Да хоть сегодня или завтра, когда тебе удобно.

– Ну, в принципе, у нас завтра нет тренировки, я буду целый день свободна…

– Вот и отлично, говори, где и во сколько встречаемся.

Вот так, кавалерийским наскоком я завоевал сердце пятнадцатилетней Елены Митрохиной, у которой, как я выяснил на первом же нашем свидании, парня ещё не было.

На посещение Третьяковской галереи и мороженое я потратил треть наличности, выпотрошенной из копилки. Оказывается, была у меня и копилка в виде фарфоровой кошки, о чём мне как-то напомнила сестра. Просить денег у мамы я не решился. К счастью, разбивать фигурку не пришлось, достаточно было просто выковырять снизу затычку. Но мои надежды обнаружить внутри небольшой Клондайк так и остались надеждами, потому что добрая половина накоплений Егора была в старых денежных знаках. И какого хрена он их хранил?..

Словом, вопрос о самофинансировании встал достаточно остро, потому что карманных денег после посещения Третьяковки могло хватить только ещё на пару раз сходить в кино и поесть мороженого. А девушек – особенно симпатичных – нужно постоянно держать на коротком поводке, а то ведь и соскочить могут. Тут я и подумал, что не мешало бы найти быстрый и ненапряжённый способ заработка, чтобы хватало на кино-ситро-мороженое. И тогда всплыл вариант с рейдом на танцплощадку парка Горького.

Были мысли и о других парках с их танцполами, но там, как я догадывался, играли преимущественно духовые оркестры. И, честно сказать, я сомневался, что смогу им предложить что-то инструментальное в духе этого времени. Лучше уж на следующей неделе подсуетиться с ресторанами.

С утра в субботу у нас была тренировка, перед которой я набрался наглости и запёрся в тренерскую.

– Валерий Ильич, у нас же в разгаре юношеское первенство Москвы. Не знаю, поставите вы меня на следующую игру или нет, но хочу предложить кое-какие наработки в плане технико-тактических построений.

– Чего?!

В общем, Ильич сначала с недоверием отнёсся к моим словам, но когда я расчертил карандашом в тетради стрелками свои выкладки, которые помнил ещё из будущего – предложил вместо схемы «дубль-вэ» использовать схему «тотального футбола» – 4–3–3 и объяснил плюсы данной системы, – тренер, почесав залысину, сказал:

– В этом есть резон, можно попробовать. У кого подсмотрел?

– Да давали мне на пару дней почитать тетрадку, переписанную с одной заграничной книжки по тактике футбола. Вот кое-что оттуда и запомнил.

– А мне нельзя эту тетрадку посмотреть?

– Не получится, этот мой знакомый уехал на полгода во Владивосток, а тетрадку забрал с собой.

– Жаль, интересно было бы изучить её содержимое… Ну ладно, пока примем к сведению твою новаторскую идею. Только это вопрос не одной тренировки, парни привыкли играть по схеме «дубль-вэ», а до ближайшей игры с юношами «Спартака» у нас всего неделя. Кстати, ты в основном составе. Так что готовься. И вон форма, примерь, а то смотришься в своих трениках и майке как белая ворона. Так хоть на человека будешь похож… Бутсы я тебе тоже выхлопотал, меряй. Ну как, всё подходит? У меня же глаз – алмаз. Только после каждой тренировки ребята форму стирают, а перед игрой со «Спартаком» всё вообще должно быть отглажено.

Что ж, сразиться со спартаковцами интересно, посмотрим, чего стоит моё новое тело в игре против подготовленных футболистов. Всё-таки двухсторонка – это не совсем то, свои футбольные качества я проверю в игре с красно-белыми, и уже тогда смогу полностью определить, на что годен.

Ну а ближе к вечеру я отправился в парк Горького. Здесь на «шестиграннике», то есть на своеобразном дворике павильона «Машиностроение», состоявшего из шести соединённых кругом корпусов и по форме напоминавшего шестиугольник, была организована танцплощадка. Там в эти годы должны были тусить стиляги, танцующие твист, буги-вуги и прочие занесённые к нам с «загнивающего Запада» телодвижения, и я планировал познакомиться с музыкантами и кое-что им предложить.

Судя по самодельной афише, висевшей на фонарном столбе рядом с «шестигранником», танцы должны были начаться в 18.00. Рядом маячили «Правила поведения на танцевальных вечерах и танцевальных площадках». Согласно им, на танцевальные вечера трудящиеся должны приходить в лёгкой одежде и обуви. Танцевать в рабочей и спортивной одежде воспрещалось. Во избежание травм и вывихов голеностопа, не допускались танцы на каблуках выше пяти сантиметров… Танцевать в искажённом виде тоже воспрещается. Интересно, что под этим подразумевалось? Особенно развеселил пункт, гласящий, что курить и СМЕЯТЬСЯ разрешалось только в специально отведённых для этого местах.

Я заглянул в кассы. Билет на танцпол стоил 1 рубль, для меня в любом случае сейчас цена неподъёмная. Интересно, какой процент идёт музыкантам? Может, они вообще на ставке и мне ничего не светит?

Воспользовавшись тем, что билетёр ещё не нарисовался, я проник на танцплощадку, где на небольшой сцене музыканты подключали немудрёную аппаратуру и настраивали такие же по большей части немудрёные инструменты. Вместо синтезатора – пианино, простенькая ударная установка, самодельная вроде бы бас-гитара, а вот у гитариста и, если не ошибаюсь, по совместительству ещё и вокалиста, был самый настоящий Gibson ES 335. Та самая гитара, которую для себя облюбовали такие люди, как Би Би Кинг и Чак Берри. Ну ни хрена себе, подумалось, я точно помнил, что эта модель появилась как раз в 1961 году, сейчас небось верхом счастья считается приобретение таких инструментов, как чешская Jolana и восточногерманская Musima. Получается, чувак-то упакованный, и не только в одежду, которой также выделялся среди своих собратьев по цеху. Те щеголяли в стандартном стиляжьем прикиде: пиджак с широкими плечами, брюкидудочки, галстук-селёдка… Кстати, батя мне рассказывал, что самые крутые стиляги носили настолько узкие брюки, что влезали в них только с мылом. Всех объединял «кок» на голове. А вот обладатель «гибсона» был одет в белую рубашку с закатанными по локоть рукавами и имевшиеся в эти годы только у по-настоящему «золотой молодёжи» джинсы. Даже держался он несколько обособленно, словно делал одолжение остальным членам коллектива, что соглашается играть с ними на одной сцене.

– Чего тебе, парень? Танцевать пришёл? Сюда вообще-то вход по билетам. Тем более рано тебе ещё, подрастёшь, тогда приходи. А лучше вовсе избегай таких мест, ничему хорошему здесь не научишься.

Я так засмотрелся на музыкантов, что не заметил, как ко мне подошла парочка молодых людей с красными повязками на рукавах и комсомольскими значками на лацканах пиджаков. На красном фоне повязок белели три буквы «ДНД».

Делать нечего, пришлось выйти за ограду, возле которой уже начали собираться столичные стиляги и не только. Контролёрша к этому времени уже заняла своё место на входе и неодобрительно взглянула в мою сторону. Ладно, некритично, могу и за оградой постоять, музыку слышно за много сотен метров, опытным ухом разберусь, что к чему. Главное для меня – определить уровень мастерства музыкантов.

Он оказался довольно средненьким. Парни не лажали, но и виртуозной игры не демонстрировали. Если только местами что-то такое прорывалось. Хотя в целом, подумалось, с этим материалом можно работать. У ребят-то откуда взяться школе? Мы учились на Битлах, Роллингах, Пёрплах и Цеппелинах… А у этих – Элвис Пресли в лучшем случае, Чак Берри, Бадди Холли, Джерри ли Льюис… В принципе, не так уж и плохо, но все они играли в одном стиле. То же самое выдавала и эта четвёрка. Ещё неизвестно, согласятся ли они менять свою манеру исполнения, могут просто посмеяться и послать куда подальше. Но в любом случае, все вещи они исполняли на английском, значит, в этом плане, по крайней мере, проблем не будет.

Ровно в девять вечера звуки музыки стихли, и любители танцев двинулись по освещённым аллеям парка. Кто поодиночке, кто стайками, а кто парочками.

Я подкараулил музыкантов, когда они покинули пределы «шестигранника». Барабанщик, похоже, свою установку заныкал где-то в павильоне, пианино осталось стоять под навесом, гитаристы же свои инструменты захватили с собой.

– Привет, парни, – сказал я, выныривая из сумрака.

– Привет, – ответил обладатель «гибсона». – Что-то лицо твоё мне незнакомо.

– Естественно, вы же видите меня в первый раз. Егор Мальцев, – представился я, пожимая каждому руку.

В течение следующих нескольких секунд я узнал, что гитариста звали Михаилом-Михой, басиста – Георгием, или Жорой, ударника – Лёхой (гляди-ка, тёзка), а очкастого клавишника – Иннокентием, то бишь Кешой.

– Так что у тебя за дело, Егор Мальцев? – спросил Миха.

– Хочу предложить вам сотрудничество.

– Ты?! И в чём оно выражается?

– У меня есть песни, которые могут сделать вас и меня заодно знаменитыми. Вообще-то знаменитым я могу стать и без вас, Матвей Блантер уже ищет исполнителей для моих песен, а одну из вещей согласился петь Марк Бернес. Но помимо песен, свойственных советской эстраде, я пишу ещё и композиции, которые могли бы стать популярными в молодёжной среде.

– Гляди-ка, вроде шкет, а выражается как взрослый, – хмыкнул Жора.

– Заливает небось, – поддел Лёха, – какой из него композитор…

– Наше дело предложить, – пожал я плечами. – Не хотите, найду других, станете потом локти кусать.

Я повернулся с намерением покинуть место неудавшегося диалога, но Миха меня придержал за локоть:

– Погоди, не торопись. Какие твои условия?

– Хочу свой небольшой процент. Не буду скрывать, у меня появилась девушка, но сам я из небогатой семьи, а на кино и мороженое нужны какие-никакие деньги. Или вы на ставке?

– Да нет, тоже на проценте с проданных билетов, у нас договор. Администрация парка имеет с танцпола неплохой барыш. Если бы ты нам предложил что-то реально хорошее, что привлечёт побольше публики, то, в принципе, можно подумать…

– Не сомневайтесь, то, что я хочу вам предложить, РЕАЛЬНО хорошее.

– Твоими бы устами… Парни, ну что, может, завтра придём на часок пораньше, посмотрим, что этот гений нам предложит?

– Да можно, – нестройно согласились остальные.

– Тогда, Егор, подходи завтра где-нибудь к четырём– половине пятого. Договорились?

– Договорились.

– И кстати, наша группа называется «Апогей». А мы все – студенты МАИ.

В назначенное время я уже тёрся возле танцплощадки. Парни тоже подошли, как и обещали, в начале пятого, то есть почти за два часа до начала вечера танцев. Мы поздоровались и пошли на сцену, где ещё минут пятнадцать музыканты подключали и настраивали гитары, микрофоны, усилители и прочую допотопную аппаратуру. Наконец Миха объявил, что всё подключено и настроено, и вопросительно посмотрел на меня.

– Можно инструмент? – кивнул я на его гитару.

– Только аккуратно, вещь денег стоит.

Мог бы и не говорить, не дурак, сам знаю. Ох, как же всколыхнулось всё, когда я с благоговением взял в руки Gibson ES 335. В своё время, году эдак в 1992-м, мне давал на такой же сыграть Серёга Воронов из CrossroadZ. Гитара покорила мягким блюзовым звучанием. Всё хотел себе достать аналогичную, но не сложилось.

Сыграл несколько аккордов. Без примочек и то вполне нормально звучит. Просаундчекил микрофон, звук тоже в норме. Что ж, исполню парням Can’t Buy Me Love.

После первого припева ко мне присоединились басист и барабанщик, уловившие несложный, но в то же время заводной ритм песни. Ударив последний раз по струнам, я глянул в сторону Михи:

– Ну как, сойдёт?

– Слушай, а классная вещь, и я действительно её раньше не слышал. Хочешь сказать, что на самом деле это ты её написал?

Эх, прости меня, Пол, но сейчас я приписал авторство этой песни себе. Музыканты в один голос заявили, что эта композиция может стать популярной не только среди стиляг.

– Жил бы ты в Англии или Штатах, мог бы на ней озолотиться, – резюмировал Миха. – А у нас как бы проблем не нажил по комсомольской части. Но мне, честно, понравилось. Да, ты говорил, у тебя ещё что-то есть.

– Кое-что есть, сейчас несколько вещей сыграю, а вы, если уловите мотив, можете подыграть и даже подпеть на припевах. Хотя всё же английский язык… Ладно, следующая песня называется Back In The U.S.S.R.

Третьей из битловского репертуара стала Hard Day’s Night, а затем – Venus от Shocking Blue, или, как мы по молодости говорили, «Шизгара». Заводной ритм композиции окончательно добил парней. К тому времени за оградой танцплощадки собралось около сотни зевак, привлечённых несколько необычной стилистикой песен, включая парочку милиционеров и троицу с повязками «Добровольной народной дружины», которые не знали, как реагировать на такой внеплановый концерт.

– Супер! – Это единственное, что смог произнести Миха после того, как прозвучал последний аккорд.

– Это малая часть того, что я могу предложить. Есть ещё много чего на русском. Сами понимаете, для вещей подобного плана нужен полноценный вокально-инструментальный ансамбль. А пока держите ноты тех песен, что вы только что слышали. Все они в четырёх экземплярах, всё разложено по инструментам. Можете попробовать кое-что исполнить сегодня, но лучше тексты разучить.

Уже традиционно последовали вопросы, в какой музыкальной школе или в каком музучилище я учусь. Пришлось отвечать наработанными штампами. Ответы ещё больше потрясли парней. Ну а чего, собственно: стандартная реакция на самородка. Остаётся только самодовольно хмыкнуть про себя.

К слову, парни признались, что ещё по вторникам и пятницам выступают в «Коктейль-Холле».

– Знакомо это заведение на улице Горького? – спросил Миха.

– Ну как же, кто о нём не слышал?!

– Там мы тоже на проценте, так что, если ты не против, можем и там играть твои вещи. Естественно, за соответствующую мзду. А что касается вот этих, – Миха тряхнул листами с нотами, – то в течение недели мы их выучим. Как-никак музыкальную школу заканчивали все четверо, правда, я по классу скрипки, а парни – фортепиано. Но все решили поступать в МАИ. В общем, в следующую субботу можешь подходить сюда за своим первым расчётом. Но предлагаю встретиться раньше, мы тут репетируем по средам.

– Прямо на площадке?

– Нет, вон в том павильоне, чтобы никому не мешать. После занятий из института едем сюда, в три уже обычно начинаем. Если надумаешь прийти, стучи в дверь, мы тебе откроем.

– Хорошо, подскочу, кое-что из свежего принесу. И удачно, что в среду, а то во вторник у меня встреча с Блантером, – козырнул я снова тяжёлой артиллерией.

– Отлично, тогда до встречи. Или хочешь остаться поплясать?

– Нет уж, с танцами как-нибудь в другой раз, – усмехнулся я и добавил фразу из одного советского анекдота: – «Чукча не читатель, чукча писатель, однако».

Между тем на танцплощадку начали запускать народ. А я неторопясь отправился в сторону дальнего выхода из парка. И надо же такому случиться, что на одной из немноголюдных аллей наткнулся на своих корешей. Бугор, Муха, Сява и Дюша сидели на лавочке, со скучающим видом смоля папиросы и лузгая семечки. Увидев меня, тут же оживились.

– Штырь, вот так встреча! – обрадованно воскликнул Бугор. – Муха за тобой заходил, а твоя мать сказала, что ты уже куда-то ушёл. А ты вон где, тоже в парке.

– Да я с музыкантами с танцплощадки скорешился, мы с ними обсуждаем наши возможные перспективы на будущее.

– Ты чё, тоже, что ли, музыкантом заделался? Обалдеть, пацаны, Штырь у нас теперь лабух. Много заработал?

– Всё впереди. И кстати, Муха, очень может быть, что я заберу документы из железнодорожного и поступлю в музыкальное училище.

– Брешешь! Ты же в жизни ни на чём не играл. Да и нот не знаешь, – заявил Сява.

– Не знаю насчёт нот, но на гитаре Штырь лабает зачётно, – встрял Муха. – Недавно такой концерт забацал – весь двор на ушах стоял. И песни обалденные. Ты уж пацанам тоже как-нибудь сыграл бы, гитара же у тебя дома есть…

– Так, с концертами успеется, мы вообще-то сюда по делу пришли, – осадил всех Бугор. – Будем щас с лохов мелочь трясти… Во, глянь, как раз чешет фраер с какой-то тёлкой.

Бугор кивнул в сторону парочки. Невысокий парень лет шестнадцати – семнадцати с девушкой под ручку неторопясь прогуливались по погружённой в вечерний полусумрак аллее, на которой редкие фонари ещё не зажигались. Одета парочка была прилично, что конечно же не ускользнуло от внимательного взгляда главаря нашей банды, к которой я себя уже, впрочем, старался не причислять.

– Чё, Штырь, подломим фраерка? – криво ухмыльнулся Бугор. – Вроде упакован богато, может, у него не только мелочь в карманах завалялась.

– Слушай, Бугор, я решил с этим делом завязать и тебе не советовал бы. Так ведь рано или поздно окажешься за решёткой. И парней за собой тянешь.

– Во, блин, как долбануло-то тебя… Решил перевоспитанием нашим заняться, Штырь? Или ты уже и не Штырь, а Егор, как там тебя по батюшке? С нами западло стало корешиться? А если пацаны не хотят быть такими же чистенькими?

– Ну, если голова на плечах у них есть, одумаются, дай бог, вовремя.

Сява и Муха глядели на меня удивлённо, словно видели в первый раз. Дюша сидел, опустив голову.

– Ну как знаешь, Штырь, – сквозь зубы сплюнул Бугор. – Можешь валить свои песенки сочинять, а у нас фраер с тёлкой вон уже уходят. Пацаны, подорвались шустрее.

«Блин, сейчас ведь и впрямь парню хреново придётся, – подумал я, удаляясь в другую сторону. – Хоть он и выглядит постарше, но один Бугор чего стоит. Здоровый, сука. Ввязаться в это дело? Тогда и самому, чего доброго, бока намнут, и без того у Бугра теперь зуб на меня. А стоять в стороне… Всё же это не ларёк с куревом грабить». Я обернулся, посмотрев, как братва завязывает разговор с ничего не подозревающим пока парнем. Небось сначала закурить спросят, после на мелочь перейдут по уже отработанной схеме. Плавали, знаем. И ни одного прохожего, как назло, никто Бугра с подельниками не спугнёт… О, на ловца и зверь бежит. Точно, двое молодых людей с красными повязками неторопясь двигались по расположенной перпендикулярно аллее. Если девица начнёт кричать, могут и услышать. А если нет? Вдруг их шпана уже запугала?

– Товарищи! – окликнул я дээндэшников.

Парни притормозили, пытаясь разглядеть в сумерках, кто их окликнул. Я сделал несколько шагов навстречу.

– Чего тебе? – спросил один из обладателей повязок.

– Похоже, вон там хулиганы к молодому человеку и его девушке пристают, – показал я в глубину аллеи.

– Где?

– Да вон же…

– Ну-ка, Серёга, пойдём разберёмся, – поторопил своего напарника говоривший.

В этот момент от места разборки раздался девичий вскрик, и ребята с повязками припустили что есть мочи. Раздалась трель свистка, ого, оказывается, их даже свистками снабжали. Ладно, я своё дело сделал, спас парня и девицу от поругания, и теперь с чистой совестью могу продолжить движение, заданное внутренним навигатором, то есть в сторону ближайшей станции метро. И вообще, что-то я уже сильно проголодался. Интересно, чем мамуля сегодня порадует на ужин?

Глава 7

– А-а, здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Проходите. Может, чайку?

Матвей Иосифович всё ещё обращался ко мне на «вы», тем самым невольно поднимая меня в собственных глазах.

Или подчёркнутая вежливость – характерная особенность этой нации? Хотя вон Бернес сразу тыкать начал. Но он, скорее, исключение из правил. Потому что за свои шестьдесят три года я встречал немало последователей Торы, особенно в сфере культуры, и почти все предпочитали подчёркнуто уважительное обращение. Разве что Миша Шуфутинский любил иногда запанибрата хлопнуть по плечу и потащить выпить по стопарику-другому огненной воды. Сейчас он года на три, наверное, моложе меня, ещё постигает азы в средней школе.

– Спасибо, я дома как раз перед выходом чаю напился, – соврал я. – Может, сразу к делу?

– Ну что ж, не смею настаивать, к делу так к делу. Прошу к инструменту, показывайте, что у вас припасено.

Я раскрыл папку, извлёк ноты и тексты порядка полутора десятка песен, которые, как мне казалось, соответствовали духу времени и могли иметь счастливую судьбу. В моём прошлом, во всяком случае, так и было.

Для начала я повторил вещи, которые исполнял здесь в первое своё посещение. Песню «На дальней станции сойду» Блантер пообещал предложить молодому, подающему надежды исполнителю Вадиму Мулерману.

– «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…» – затянул я своим хрипловатым тенорком очередной потенциальный хит.

Выслушав песню до конца, Блантер надолго задумался. Чтобы облегчить его муки, я предложил кандидатуру Эдиты Пьехи, которая на самом деле была одной из первых исполнительниц произведения. Хотя народ больше помнил Анну Герман, да и мне её вариант импонировал, если честно. Но пока Герман и в Польше была мало кому известна, а Пьеха уже на слуху.

«Нежность» мы решили предложить популярной в это время Лидии Клемент, которая через несколько лет, если мне не изменяла память, умрет вроде бы от меланобластомы. Надо будет, кстати, предупредить её, как и Бернеса, чтобы следила за своим здоровьем. Но это если удастся сойтись с певицей поближе.

Песню «Шумят хлеба» зарезервировали за Хилем, и то пришлось Блантера уговаривать. Хиль пока ещё не вышел на эстраду, блистал с классическим репертуаром, Матвей Исаакович даже как-то побывал на концерте, где выступал мой протеже. Но всё же моя настойчивость принесла свои плоды, Блантер пообещал найти координаты певца и связаться с ним.

– «Чёрный кот» можно предложить Тамаре Миансаровой, – сказал я, закончив аккомпанировать себе после очередной песни.

– Хм, ну а что, весёлая песенка, проскальзывает что-то джазовое, – задумчиво кивнул Блантер. – Думаю, и Тамаре придётся по вкусу, она девушка, как бы сказать, заводная.

– А вот «Ноктюрн» неплохо бы услышать в исполнении Муслима Магомаева.

– Магомаева? Что-то не слышал о таком.

– Талантливый молодой певец из Азербайджана. Сейчас он, если я ничего не путаю, солирует в Ансамбле песни и пляски Бакинского военного округа. Можно постараться его вытащить оттуда, всё равно рано или поздно окажется в Москве, это я вам обещаю.

Также Магомаеву я предложил подкинуть и реально свои вещи – «Птица» и «Женщина моей мечты». Блантер пожал плечами, мол, он не против.

Напоследок я приберёг композицию «С чего начинается Родина» из фильма «Щит и меч». В прошлый раз забыл предложить её Марку Наумовичу, который исполнял её и в моём прошлом. Блантер не возражал, поклялся сегодня же отзвониться Бернесу, на том и порешили.

На распределение песен у нас ушло несколько часов. Дай бог, всё сложится, и вещи обретут выбранных нами исполнителей. В любом случае кто-то будет их петь, в этом я не сомневался. Но абы кто меня лично не совсем устраивал, хотелось, чтобы всё сложилось так, как мы с Блантером задумали.

– Кстати, Егор, вы не надумали забирать документы из железнодорожного и поступать в музучилище? – спросил Матвей Исаакович. – Я ведь уже созвонился с директором Академического музыкального училища при Московской консерватории, и Лариса Леонидовна мечтает познакомиться с таким уникумом, как вы.

– Завтра же тогда заберу, – обнадёжил я Блантера.

– Это хорошо, завтра она должна быть на месте. Её фамилия Артынова. Лариса Леонидовна Артынова, её недавно назначили директором, но мы с ней знакомы не первый год. Скажете, что от меня. Где находится училище знаете?

– Знаю, в Мерзляковском переулке.

– Ну и отлично, тогда удачи вам, молодой человек!

Я чувствовал себя обязанным Матвею Исааковичу за его участие в моей судьбе начинающего композитора и поэта-песенника, вот только не знал, как отблагодарить коллегу. Коньяком тут не отделаешься, да и нет у меня пока денег на него. Подарить ему песню, чтобы он выдал её за свою? Сомневаюсь, что Блантер пойдёт на это, да у меня и язык не повернётся предложить такое. Ладно, что-нибудь придумаем, наверняка ещё представится случай отплатить добром за добро.

На следующий день с утра я забрал документы из железнодорожного училища и отправился в Мерзляковский переулок. Артынова действительно была на месте, напоила меня чаем, после чего попросила исполнить на рояле по нотам «Январь. У камелька» Чайковского из цикла «Времена года». С этим заданием я справился, затем мне предложили исполнить что-нибудь своё, и я, решив похулиганить, сыграл увертюру Дашкевича к фильму о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Артынова малость прифигела и отправила меня с документами в секретариат, порадовав известием, что отныне я студент первого курса Академического музыкального училища при Московской консерватории.

А ровно в три часа дня я уже стучался в дверь павильона в парке Горького, из-за которой уже раздавались звуки гитар и барабанов. Ребята из «Апогея» репетировали как раз мою вещь – Hard Day’s Night. Ну не мою, каюсь, устал уже оправдываться сам перед собой. В конце концов, если судьба меня забросила в прошлое, то могу я с этого поиметь какие-то плюшки?! Можно, конечно, свои два честно сочиненных хита продвигать по мере сил, но разве удержишься от соблазна позаимствовать кое-что из ещё не написанного никем репертуара? То-то и оно… Так что к чёрту моральные терзания, вперёд, Егор Мальцев, к светлому будущему!

Дверь мне открыли не сразу, мой стук услышали только в очередную музыкальную паузу.

– О, привет, Егор, всё-таки пришёл, – протянул мне руку Иннокентий. – А мы как раз твою песню репетируем. Милости прошу к нашему шалашу.

А ничего так, нормальный павильончик. Снаружи он казался неказистым, а внутри довольно прилично обустроен. Даже диван имелся вроде даже с обивкой из натуральной кожи и не такой уж облезлый.

– Я с улицы слышал вашу игру. Неплохо получается, честно. Только надо бы поработать над многоголосием. Если есть время, можно отшлифовать этот момент. А потом я покажу вам ещё кое-что из, скажем так, неопубликованного.

– У нас времени хоть до завтрашнего утра, – усмехнулся Миха, закуривая сигарету, несмотря на прилепленный к стене плакат с изображением окурка, от которого разгорается пожар.

Где-то час ушёл на оттачивание деталей в этой песне. Голоса у ребят были не самые плохие, мне практически удалось достичь желаемого результата, хотя с оригиналом, как известно, ничто не сравнится. Понравилось, что музыканты, в том числе и Миха, в этот момент не оспаривали мою позицию лидера. Я-то в бытность свою руководителем группы «Саквояж» привык управлять творческими и не только процессами, вот сейчас всё это из меня в какой-то мере и повылезало.

Мы и впрямь засиделись допоздна. Прогнали Can’t Buy Me Love, Back In The U.S.S.R. и Venus, доведя уровень исполнения до вполне приемлемого, после чего перешли к новым вещам.

Я предложил спеть The House of the Rising Sun, предупредив, что это народная американская песня, рассказывающая о тяжкой доле парней из трущоб Нового Орлеана, то есть мы тут ещё и малость накатим на буржуев.

Сорри, Рой, за похищение твоей жемчужины под названием Oh, Pretty Woman. Сорри, Пол и Артур, за Mrs. Robinson. И ты прости, Крис, за Stumblin’ In и Living Next Door to Alice. Любопытно, что голос басиста Жоры очень напоминал голос исполнителя Oh, Pretty Woman, а уж когда он исполнил горлом фирменный звук Орбисона, словно полоскал гланды содо-солевым раствором, тут я едва ему не рукоплескал.

Сольные партии на гитаре пришлось для начала показывать самому, но Миха схватывал всё на лету.

– Пожалуй, мы уже в эту пятницу некоторые вещи сыграем в «Коктейль-Холле», – сказал он, закуривая очередную сигарету.

А курил он Camel. Как выяснилось, папа у него работает в торгпредстве, так что много чего может достать, включая импортные сигареты и классные гитары. И Миха не скупился угощать эксклюзивным табачком коллег по цеху.

– Слушай, Егор, а не хочешь послушать, как мы будем выступать?

– Где?

– Ну, в «Коктейль-Холле». И, кстати, уже в пятницу сможешь получить свой первый гонорар.

– А что, меня пропустят в «Коктейль-Холл»?

– С нами пропустят, – усмехнулся Кеша. – А почему ты не хочешь зарегистрировать эти песни в ВУОАПе?

– Потому что англоязычный репертуар, боюсь, особого понимания не встретит у чиновников агентства. А я только-только начал раскручиваться на ниве лирико-патриотических песен.

– Это точно, – согласился Миха. – Нас вон уже давно разогнали бы, спасибо папе – заступается за группу, позвонит или подмажет где надо.

– М-да-а… – протянул я. – Хорошо иметь такого папу, который может иметь других. – Но мой юмор будущего до ребят, похоже, не дошёл.

Договорились, что в пятницу к без четверти семь вечера я подойду к чёрному входу в «Коктейль-Холл», парни проведут меня.

– А можно со мной девочка будет? – набравшись наглости, спросил я.

– Уже мутишь вовсю? – усмехнулся Миха. – Ладно, бери свою девочку, только пусть наденет лучшее платье.

И сам прикинься поприличнее, а то будешь выглядеть белой вороной.

Легко сказать «поприличнее»… После изучения гардероба я ничего приличнее школьной формы не нашёл. Но не в ней же идти, блин! А денег на покупку нормального прикида у матери просить не хотелось. Да и незачем ей вообще знать, что я мотаюсь по таким заведениям. В общем, нужно думать.

На следующий день после тренировки я заскочил в спортзал, где занималась Лена, и предупредил её о походе в «Коктейль-Холл». От этого известия девчонка прыгала чуть ли не до потолка, предвосхищая, как будут завидовать ей подруги. Пообещала надеть самое красивое платье, на том и расстались. Кстати, она была не против, чтобы я называл её Лисичкой.

– Ты прямо как моя мама, она тоже говорит, что я на лисичку похожа, – надула было губки Ленка. – Ну ладно, если тебе так нравится, называй. А я буду тебя называть Ёжиком.

– Это почему?

– Потому что у тебя волосы на затылке всё время торчат.

Это точно, с этим вихром я ничего не мог поделать, в конце концов плюнул и перестал обращать на него внимание. Теперь, значит, буду Ёжиком. Ну хоть не дикобразом.

Тем временем я решил попытать счастья с ресторанами. Кафешки отмёл сразу, что-то не вызывали эти заведения у меня доверия. Другое дело – рестораны, статус на порядок выше. В Москве их всегда было немало, как элитных, так и не очень. Почему бы и ресторанным музыкантам не предложить кое-какие вещи? Уж с них навар получился бы даже поболе, чем с танцпола. Правда, даже в самый захудалый ресторан меня, пятнадцатилетнего подростка, никто не пустит. Остаётся караулить музыкантов на выходе, гадая, с парадного или чёрного они появятся.

Впрочем, этот вопрос можно выяснить у обслуги. У того же швейцара, с которым можно при желании договориться. Например, за пачку сигарет. После того набега на ларёк Бугор выделил всем по пачке курева «Друг», «Крым» и «Курортные». Поскольку с вредной привычкой я был в завязке, то хранил сигареты на всякий случай, заховав их в своей комнатушке на полке за книгами в надежде, что мама или сестра их не обнаружат.

В общем, надумал я эти два дня потратить на обход мест культурного отдыха советских граждан. Заскочив в ВУОАП, зарегистрировал у уже знакомых мне Нетребко и его коллеги ещё пяток песен поприличнее и, вооружившись папкой с несколькими экземплярами каждой песни, двинул сначала в ресторан «Прага». Только зря потратил пачку «Друга» на взятку швейцару. Музыкант, которого тот попросил выйти ко мне, узнав, что я хочу предложить им свои песни, презрительно хмыкнул и пообещал вызвать наряд милиции. Ладно, пеняй на себя, придурок, подумал я, потом будешь локти кусать.

А вот в ресторане «Арагви», до которого я добрался в седьмом часу вечера, даже курева не понадобилось. В смысле, уже швейцар меня послал, как и музыкант из «Праги». Я было собрался разочарованно уходить, но был остановлен восклицанием:

– Егор! Вот не ожидал тебя здесь встретить!

Я поднял глаза… Ба, да это же Бернес! Причём не один, а в компании двух товарищей, примерно своих ровесников.

– Здравствуйте, Марк Наумович! Для меня наша встреча тоже неожиданность.

– Ты что здесь делаешь? В ресторан не пускают? Ну правильно, тебе лет-то сколько?..

– Так мне не сам ресторан нужен, а ресторанные музыканты.

– Музыканты? Хм, ну-ка, давай зайдём, сядем и нормально поговорим… Молодой человек с нами, – кивнул он швейцару.

– Но…

– Никаких но. – И Бернес легонько подтолкнул меня в спину: – Идём.

Столик для известного артиста и его друзей был зарезервирован в небольшом закутке, из которого хорошо просматривался весь зал и сцена в том числе. На ней сейчас было пусто, но, учитывая, что я ещё с улицы слышал отголоски живой музыки, музыканты где-то неподалеку, возможно, отлучились перекурить. А может, и перекусить. Зато мой глаз сразу зацепился за микрофоны, совсем не те «трубочки», с которыми выступали музыканты «Апогея». Такие микрофоны, как эти, в моё время считались произведением винтажного искусства. Немало постеров было в ходу, на которых Элвис Пресли изображался именно с подобной штуковиной. Как-то и мне посчастливилось выступать с подобным, назывался он «сценический кардиоидный микрофон ретродизайна Volta Vintage Silver».

Несмотря на название ресторана, я заметил в зале всего трёх представителей кавказской национальности, сидевших за столиком в другом конце зала.

Тем временем нарисовался учтивый официант, обратившийся к Бернесу по имени-отчеству. Троица моих «собутыльников» внимательно изучила меню, негромко посовещалась, после чего Бернес спросил меня:

– Егор, спиртного не предлагаю, тебе сок, а что поешь?

– Марк Наумович, мне абсолютно всё равно, к тому же я и не особо голодный. Да и денег у меня пятьдесят копеек…

– О деньгах забудь, я угощаю. А насчёт того, что сытый, можешь мне не рассказывать. Я в твои годы всегда хотел есть, всё-таки растущий организм… Так, записывайте, товарищ официант… Молодому человеку сока, нам с товарищами красного напареули… и минералку, лучше боржоми. Четыре салата «Сюрприз» и столько же заливных телячьих языков. Харчо, Егор, здесь замечательное… Четыре харчо. Та-ак… Четыре шашлыка по-карски – это, Егор, фирменное блюдо здешнего шеф-повара. А хачапури по-аджарски есть? Отлично, его тоже. На десерт юноше мороженое. Ты же не против мороженого, Егор? Вот и ладно. Пока всё.

Вот ведь странно… Насколько я помнил, по неофициальной информации, Бернес после того, как его первая жена умерла от рака, так же как до неё от рака умерли его отец и сестра, напрочь отказался от вредных привычек. Вроде как тоже боялся заполучить онкологию. А в этой реальности уже второй раз я становлюсь участником застолья с всенародно любимым артистом. И как это понимать? Может, это всё-таки какое-то другое прошлое?

Либо источники врали, и Бернес как пил, так и продолжал пить после смерти жены.

Пока официант выполнял заказ, Марк Наумович представил своих спутников. Один из них оказался кинодраматургом Алексеем Каплером, а второй – актёром Борисом Андреевым. То-то я гляжу, лицо уж больно знакомое, вот только не мог вспомнить, где я его видел. Не знаю, получил ли Андреев к этому времени народного или нет, а спрашивать постеснялся.

Меня, само собой, Бернес тоже представил. Назвал самородком и заявил, что мир обо мне скоро услышит.

– Мне, к слову, Блантер твою новую песню показал, «С чего начинается Родина», – сказал он. – Мы у него порепетировали с часок, и, я тебе скажу, Егор, ты всё больше меня удивляешь. Приятно удивляешь.

А затем последовал вопрос, что же всё-таки мне понадобилось от местных музыкантов? Я решил не скрывать правду.

– Марк Наумович, тут такое дело… Девушка у меня появилась. Сами понимаете, на кино-мороженое какие-никакие деньги, а нужны. Тем более в пятницу вечером нас пригласили в «Коктейль-Холл», а мне даже надеть толком нечего. Авторские отчисления ещё неизвестно когда начнут поступать, а с девушкой гулять хочется почаще. Вот я и решил подсуетиться, попробовать предложить кое-какие вещи ресторанным музыкантам при условии, что мне сразу что-нибудь перепадёт.

– Ясно… – протянул Бернес, глядя на меня с прищуром. – И не поспоришь, всё верно, с девушками погулять хочется. А может, я тебя выручу? Я сегодня гонорар получил, как раз его и обмываем…

Он полез было во внутренний карман пиджака, но я остановил его:

– Марк Наумович, не возьму! Даже в долг не возьму, не привык я быть обязанным, тем более в плане денег, вы уж извините.

– Во парень даёт, – пробасил с ухмылкой Андреев, да и Каплер не сдержал улыбки.

– Так, видно, придётся тебе посодействовать в твоей задумке, – покачал головой Бернес. – Но сначала перекусим, а то у меня лично с утра маковой росинки во рту не было.

Как раз появился официант с напитками и первой закуской. При виде появляющегося изобилия у меня началась активная выработка желудочного сока, а утробное бурчание подтвердило тот факт, что я готов был сметелить всё до единой крошки. По любимой ещё в прежней жизни привычке первым делом я намазал хлеб горчицей и приступил к поеданию салата под загадочным названием «Сюрприз», в составе которого обнаружил грибы, сыр и яйца. Впрочем, старался себя сдерживать и особо не спешить. Мои соседи тоже принялись за салат, предварительно подняв по бокалу вина.

Не успели мы расправиться с холодными закусками, как на сцене появился человек в костюме.

– Дорогие друзья, минуточку внимания, – попросил он в сверкавший металлом микрофон. – Сегодня наш ресторан почтил своим визитом всеми нами любимый актёр и певец Марк Наумович Бернес.

Зал ответил аплодисментами, а Бернес прошипел, видимо, в адрес объявившего: «Ну Аркашка…» Впрочем, в его голосе чувствовалось плохо скрываемое удовольствие.

– Но он пришёл не один, а со своими друзьями, среди которых и Борис Фёдорович Андреев.

Снова раздались аплодисменты.

– И сейчас специально для наших гостей мы исполним песню «Шаланды, полные кефали…» из кинофильма «Два бойца», в котором снимались Марк Наумович и Борис Фёдорович.

Сам конферансье сел к пианино, и зазвучала прекрасно известная всем мелодия Никиты Богословского. На время исполнения песни мои соседи по столику приостановили процесс отправления еды по желудочно-кишечному тракту. Закончив исполнять, музыкант встал и поклонился, прежде всего в сторону нашего столика. Бернес и Андреев, чуть привстав, поклонились в ответ, а Марк Наумович при этом ещё и прижал ладонь к сердцу.

Когда мы расправились с шашлыком, я, глядя на вазочку с мороженым, прикидывал, как ещё и её содержимое втиснуть в себя, а Бернес сказал:

– Ну что, Егор, пошли, познакомлю тебя с Аркадием. Боря, Алексей, подождите нас здесь, мы на минутку.

Схватив папку с нотами, я двинулся за своим благодетелем. Во всяком случае, мне хотелось верить, что по итогам вечера я буду считать себя обязанным Бернесу не только за царское угощение.

Аркадия мы нашли в прокуренной подсобке, где он с другими музыкантами трепался и перекусывал тем, что им подкинули с кухни.

– Марк Наумович! – вскочил при нашем появлении недавний исполнитель «Шаланд».

– Привет, Аркадий! Здравствуйте, товарищи, – кивнул остальным Бернес. – Слушай, Аркаша, хочу представить тебе талантливого юношу, зовут его Егор Мальцев, начинающий композитор и поэт-песенник. Егор, я правильно тебя представил?

– Угу, – кивнул я, чувствуя, что непроизвольно начинаю заливаться краской.

– Так вот, парень сочиняет очень неплохие вещи, я тебе гарантирую: их станет распевать вся страна. Да и я пару песен уже взял в свой репертуар. Но есть у Егора задумка порадовать и ресторанную публику, можно сказать, выйти в народ чуть раньше.

Музыканты переглянулись, не понимая, к чему клонит именитый гость.

– Аркадий, – Бернес доверительно положил ладонь слушателю на плечо, – парню уже сейчас нужны деньги в некотором количестве. У него девушка, с которой нужно периодически устраивать свидания. Не на лавочке же им всё время сидеть, хотя погода, соглашусь, к этому располагает. Надо подружку и в кино сводить, и мороженым угостить. На всё это нужна какая-то наличность. Вот Егор и придумал пробежаться по ресторанам, предложить свои песни, с тем чтобы, как он выразился, хоть что-то сразу с этого поиметь.

– Марк Наумович, ну нужно глянуть, что предлагает молодой человек, – покосился Аркадий на меня.

– Честно говоря, не знаю, что у него в папке, но уверен, плохих вещей там нет, – безапелляционно заявил Бернес. – Показывай, Егор, своё богатство.

Я раскрыл папку и достал листы с нотами и текстами. Музыканты сгрудились над столом, изучая их. В этот момент, чтобы склонить чашу весов в свою сторону, я немного неожиданно даже для себя выпалил:

– Может, я прямо сейчас со сцены что-нибудь из этого исполню, чтобы вы получили реальное представление о моих песнях?

Малость ошалевшие от такой наглости местные музыканты, похоже, собирались возразить, но тут опять свою роль сыграл Бернес:

– А что, это мысль, я видел, как парень играет и поёт, у него неплохо получается.

Вот так я и оказался на сцене ресторана «Арагви», который к этому времени был заполнен уже до отказа, под пристально-удивлёнными взглядами нескольких десятков посетителей.

– Дорогие друзья, сегодня у нас для вас необычный гость, – вышел к микрофону Аркадий. – Этот молодой человек, который сидит у фортепиано, – жест в мою сторону, – талантливый композитор Егор Мальцев, чьи песни, как мне сообщили по секрету, вскоре будет петь вся страна. Сегодня Егор решил сам исполнить кое-что собственного сочинения. Попрошу поприветствовать его аплодисментами.

Для затравки я спел публике «Вальс-бостон». Народу понравилось, кто-то крикнул: «Ещё!» Ладно, можно и ещё. «Вы хочете песен? Их есть у меня!»

Дальше были «Берёзы» из репертуара группы «Любэ». Понятно, что петь такие вещи ещё неокрепшим до конца голосом – лёгкий моветон, но другого выхода я просто не видел. Нужно было ковать железо пока горячо.

А жахнем-ка снова Розенбаумом, истинно кабацким «Извозчиком»! Вижу, народ хлопает в такт, а сидевший за своим столиком Бернес только удивлённо качает головой. Непонятно, одобряет или нет. М-да-а, это я сейчас, по большому счёту, на себя хреначу конкретный компромат. Совсем уж блатных словечек в песне нет, но стиль… Ну не мог себя остановить, и всё тут!

Напоследок решил немного реабилитироваться, спев грустную «Пока горит свеча» из ещё ненаписанного Макаревичем. Да уже и не будет написанным, как я догадывался.

Отпускать меня долго не хотели, пришлось по просьбе кавказских гостей, один из которых положил на край сцены четвертной со словами «Дарагой, спой что-нибудь грузинское», исполнить «Чито-брито» из фильма «Мимино», благо в своё время я выучил не только ноты, но и слова. А затем решительно откланялся, иначе вместо партнёрских отношений мне грозило завести в лице Аркадия лютого врага.

– Ну, парень, удивил, – заявил он мне, когда я покинул сцену. – А по-грузински где научился?

– Да я и не знаю грузинский, просто один знакомый грузин всё время пел эту народную песню, я и запомнил приблизительно музыку и слова.

– Похоже, со слухом у тебя всё в порядке… Вот, держи, этот четвертак твой, честно заработал. А вот ещё четвертной, от меня. Небольшим авансом, скажем так. А песни твои мы берём, без вопросов. И завтра же, думаю, начнём их исполнять. И будь добр, текст и ноты этой «Читы-бриты» тоже напиши, а то в той папке их нет. Гости с Кавказа у нас часто бывают, порадуем, если что. А за своей долей можешь приходить, пожалуй, уже в субботу. Всё будет по-честному.

Ну что ж, в субботу ещё что-нибудь перепадёт, а пока и полтинник неплохо. Спасибо товарищам с юга. Бернес, хотя я и опасался за «Извозчика», меня тоже похвалил. Я с лёгкой грустью поглядел в вазочку с растаявшим мороженым и поспешил откланяться. Время уже позднее. Не хотелось лишний раз напрягать маму, которая наверняка за меня волнуется.

А наутро я первым делом отправился в ЦУМ покупать себе приличную одежду. При этом ещё не до конца придумав, как буду объяснять такую покупку матери и сестре. В итоге я стал обладателем костюма от швейной фабрики «Большевичка» – нормальных брюк, не напоминавших уже обрыдлые шаровары, и приталенного пиджака. А также пары туфель из натуральной кожи марки «Скороход». После расчёта в кассе у меня оставалось ещё четырнадцать рублей восемнадцать копеек. Ну не знаю, хватит ли на угощение Ленке в «Коктейль-Холле», там цены небось о-го-го, но будем надеяться, не ударю в грязь лицом, не посрамлю, так сказать, чести мужского рода.

Глава 8

– Егор, что ты опять натворил?

Мама сидела на табурете с печальным видом, олицетворяя собой героиню картины Решетникова «Опять двойка». В руках она держала какую-то бумажку. Сестра накручивала бигуди у зеркала, и её отражение тоже с укоризной посматривало в мою сторону.

– А что случилось-то? – искренне удивился я.

Мама молча протянула сложенный пополам лист. Развернув его, я понял, что это повестка в милицию. Мне нужно было явиться завтра утром в ОВД по Пресненскому району Москвы в кабинет номер 28 к майору Бутыльникову в сопровождении матери, поскольку я считался несовершеннолетним.

– Хм, сам без понятия, чем я мог заинтересовать целого майора… Может, нужно просто отметиться как состоящему на учете в ПДН?

– Егор, отмечаться в ОВД, да ещё к майору, не ходят. Единственное, что меня успокаивает, что за тобой не приехал «воронок». Значит, всё ещё не настолько плохо.

– Мама, да о чём ты говоришь?! Какой ещё на фиг «воронок»! Ничего плохого за последний месяц я точно не совершал!

– Дай-то бог, сынок… В любом случае придётся отпрашиваться с дежурства.

Вот ещё не хватало матери со мной тащиться туда! Тут же всплыло в памяти ограбление табачного киоска. Блин, вот с этим реально могут быть проблемы. Вдруг кто-то из наших проговорился? В таком случае единственно верная линяя поведения – всё отрицать. Но если подельники всё будут валить на меня, тут уже придётся худо. Твою ж мать, вот чего я не отмазался, как Дюша!

Я стал прокручивать в памяти события последних дней. Разбор песен у Блантера дома, репетиция с «Апогеем», посиделки с Бернесом в ресторане, поход с Лисёнком в «Коктейль-Холл»… Кстати, неплохо прогулялись. Я в новеньком костюме, ради легализации которого пришлось для матери придумывать легенду с подработкой в виде сбора аптечных трав и покупки костюма на толкучке. Мы ведь в самом деле по молодости в школе собирали всякие ромашки-подорожники, правда, в аптеках платили копейки, но на мороженое-леденцы хватало. А насчёт барахолки заявил, что женщина продавала костюм недавно погибшего сына, так ни разу и не надёванный, всего за двенадцать рублей. И ботинки за пятерку отдала, размер чудесным образом подошёл. Мама, похоже, не очень поверила моим объяснениям о целом мешке особо ценных лекарственных растений и обновки с рук, но настаивать не стала, махнула рукой, при этом всё же по достоинству оценив мой новый внешний вид.

Ленчик тоже принарядилась во всё лучшее, ей очень шло платье в горошек с широким поясом и юбкой-колоколом. Мы, как и обещали, без четверти семь стояли у чёрного хода «Коктейль-Холла», когда дверь отперли с той стороны и в образовавшемся проёме нарисовался басист Георгий, он же Жора.

– Привет. – Мы обменялись рукопожатиями, а моей спутнице музыкант галантно поцеловал ручку. – Прошу за мной.

Участники группы готовились к выходу на сцену. Этим вечером помимо них предстояло выступить ещё двум коллективам, причём один из них представляли музыканты, наряженные ковбоями и вооружённые акустическими гитарами и банджо.

– Парни играют рокабилли, – шепнул мне на ухо Миха, подтягивавший вторую струну на своём «гибсоне».

Второй коллектив выглядел менее экзотично и более взросло, чем их коллеги. Они были одеты в одинаковые синие костюмы с позолоченными пуговицами и красными обшлагами на рукавах, и у них имелась даже духовая секция в виде тромбона и саксофона.

Миха провёл нас в зал, где уже тусила «золотая молодёжь», что-то негромко сказал бармену, и тот, поглядев на нас, кивнул, в итоге на сегодняшний вечер мы были обеспечены бесплатным пивом. По словам бармена, это максимум, что он мог нам предложить в силу возраста, хотя, по большому счёту, и пиво считалось недопустимым для пятнадцатилетней молодёжи. А когда я решил угостить подругу мороженым, выяснилось, что и это за счёт заведения.

Наплясались мы с Ленкой от души, её глаза в этот вечер просто сияли от счастья. Правда, родители велели девушке быть дома не позже десяти часов, так что в девять нам пришлось сворачиваться. В этот момент на сцене мои знакомые как раз выдавали на-гора позаимствованные мной у западных рок-звёзд хиты. В паузе между песнями я жестом показал, что нам пора идти, время поджимает, и мы помчались к метро.

Пока ехали, я не выдержал, сказал, что ребята пели мои песни. Подруга не поверила, назвала меня вруном. У подъезда Ленкиного дома я рискнул поцеловать её в щёчку. Невинное дитя зарделось и кинулось вверх по лестнице, а я отправился восвояси, чувствуя себя перевозбуждённым от обуревавших меня эмоций. Однако, Алексей Дмитриевич, вы шалун.

В субботу, то есть три дня назад, у нас была игра с молодёжкой «Спартака». Вынесли соперников со счётом 3:1, на моём счету гол и голевая передача, которой умело воспользовался Пеле, кстати, отметившийся в этот день дублем. Занеся форму домой и попросив маму постирать футбольную амуницию, я поехал к ресторану «Арагви», где мне отвалили за два последних вечера, в течение которых помимо прочего исполнялись мои песни, ещё пятьдесят целковых. Ну что ж, жить можно, тем более что накануне в «Коктейль-Холле» я не успел получить расчёт, а значит, завтра можно подгрести в парк Горького и забрать у музыкантов причитающуюся мне сумму с их выступлений и в «Коктейль-Холле», и на танцах.

Сумма составила тридцатник, всё же не ресторан, где денег водится не в пример больше, на танцполе никто музыкантам купюры не суёт. По идее, они вообще могли меня послать подальше. Потому что навара с моих песен не имели, ставка-то по существу одна и та же. Но, видно, пошли навстречу из любви к искусству. Как бы там ни было, я за пару дней нехило поднялся, а ведь ещё дело даже не дошло до отчисления авторских. Хотя маме можно сказать об авторских, надо же как-то объяснять появление денег, которые пришлось заныкать под матрасом. Мол, песни уже звучат по ресторанам, а скоро ты услышишь их по радио и, возможно, увидишь по телевизору артистов, исполняющих нетленные шлягеры Егора Мальцева.

Эта версия стала особенно актуальной после получения повестки, вполне возможно, на допросе, или во время общения – смотря как идентифицировать нашу встречу с неким Бутыльниковым, – будет озвучена моя нелегальная платёжная ведомость.

Так что накануне похода в милицию я во всём признался маме и Катьке, постаравшись всё же не сгущать краски. Мол, по глупости схватился за оголённый провод, долбануло, потерял на какое-то время сознание, а очнулся совершенно другим человеком.

– Понимаешь, мама, я как-то резко осознал, что дорога, которой я шёл до этого, вела меня в пропасть. И решил свернуть на другую, встать на путь исправления. Записался в футбольную секцию, стал сочинять музыку – а тяга к музыке у меня была с детства, но я не давал этому таланту в себе развиваться. В итоге познакомился с известным композитором Блантером и артистом Бернесом, который согласился взять две мои песни. Кстати, по совету Блантера я забрал документы из железнодорожного и отдал их в музыкальное училище… Да-да, меня приняли, не удивляйтесь. А тут ещё такое дело – познакомился с красивой девочкой. Можно, конечно, на свиданиях ей серенады под гитару петь, но иногда не мешало бы водить её и в кино, угощать лимонадом и мороженым.

– Это точно, – хмыкнула сестра.

– Катя, помолчи! – осадила её мама. – Егор, так что, из-за этого разве тебя вызывают в милицию?

– В милицию меня вызывают, вполне вероятно, потому, что я договорился с ресторанными музыкантами, которые согласились петь мои песни, а некоторый процент отчислять в мою пользу живыми деньгами. Кое-что с двух дней исполнения моих песен в «Арагви» я уже получил, вот, гляди. – Я достал из-под матраса купюры, показал родным. Мама и сестра смотрели на деньги широко открытыми глазами.

– Ух ты, ну Егорка даёт! – первой высказалась Катька. – И это всего за два дня?

– Ага. Причём первый гонорар я потратил на костюм. Ты извини, мама, что я тебя обманул, наврал, будто на блошином рынке купил, просто боялся правду сказать… Так вот из-за ресторана, боюсь, милиция начнёт вставлять палки в колёса.

– Ну уж за это точно не должны посадить, – заявила мама, впрочем, не столь уверенно.

– Мне тоже хотелось бы в это верить. Кстати, мам, деньги-то возьми.

– Но это же твои!

– Нет, это НАШИ, а если мне на что-то понадобятся, я попрошу у тебя.

А во вторник с утра мы отправились в ОВД Пресненского района. Майору Фёдору Григорьевичу Бутыльникову на вид было около пятидесяти, он оказался коренастым обладателем шикарных будённовских усов пшеничного цвета с желтоватым оттенком над верхней губой, видно, по причине любви к табаку, он и сейчас вовсю дымил беломориной.

– А, Мальцев, с матерью пришёл? Алевтина Васильевна, если я не путаю? Очень приятно, давайте повестку, присаживайтесь.

Мама отдала ему прямоугольный листочек бумаги, и мы уселись напротив него через стол, ожидая, что последует дальше. Майор забычил папиросу в керамической пепельнице, где уже скопился с десяток окурков, откинулся на спинку кресла и сложил на животе руки.

– Алевтина Васильевна, вы в курсе, что ваш сын ходит по ресторанам?

Та-а-ак, значит, не ларёк. Уже легче. К чести мамы, на её лице не дрогнул ни один мускул. Она поправила лежавшую на коленях сумку и ровным голосом произнесла:

– Да, я знаю, мне Егор всё рассказал.

– И вы ничуть не удивлены?

– Послушайте, Фёдор Григорьевич… Могу я вас так называть?

Майор махнул рукой, мол, не вопрос.

– Так вот, сын объяснил, что у него появилась девочка, а на кино, как он выразился, и мороженое нужны какие-никакие деньги. Вот он и предложил музыкантам в ресторане исполнять песни собственного сочинения, а те обещали Егора отблагодарить.

– Девочка – это хорошо. Но такие левые, не облагаемые налогом доходы… Вы знаете, Алевтина Васильевна, что это противоречит советской Конституции?

– Товарищ майор, – подал голос я, видя, что мама не знает, что ответить, – товарищ майор, вот вы сами посудите… Раньше я был обычной шпаной, за что справедливо оказался поставлен на учёт в комиссию ПДН. Но после одного происшествия моё мировоззрение резко изменилось… Я понял, что шёл в тьму, а нужно идти к свету. Что я душил в себе талант музыканта, предпочитая проводить время на улице в компании дворовой шпаны. А сейчас, сами смотрите, и музыкой занимаюсь, и футболом, даже в музыкальное училище поступил. Неужели вы считаете, что за это нужно наказывать?

– Не после ли удара током такие перемены в тебе произошли?

– Значит, вы в курсе?

– Ага, в курсе. А также в курсе, как ты в компании Бернеса кутил в ресторане.

– Это навет, товарищ майор! Дело было так… Я встретил всенародно любимого артиста Марка Наумовичу Бернеса, он был с друзьями, шли обмывать его гонорар. Увидел меня, пригласил посидеть с ними, но спиртное употребляли только взрослые, я пил сок. А у Бернеса там музыканты знакомые, он меня им представил как будущего известного композитора и поэта-песенника, тем более что я две песни Бернесу уже написал, если вы не знаете… Ну и родилась идея кое-что исполнить прямо в ресторане из моего репертуара.

– Причём одна из песен звучала на грузинском языке. Откуда так хорошо знаешь грузинский?

– Почему хорошо? Просто у меня слух и память хорошие. Услышал где-то песню, запомнил, спел… Что в этом криминального?

– И на английском сочиняешь, тогда как в школе проходил немецкий? – вытащил очередной козырь Бутыльников.

– Да что там сочинять?! Взял русско-английский словарь, подобрал нужные слова, вот тебе и песня. Говорить-то на английском я не умею, так, со словарём кое-как смогу, может быть.

На самом деле разговорный я знал относительно неплохо, за границу, чай, пришлось ездить не единожды, особенно запомнились гастроли по Америке в составе таких старпёров, когда на наши концерты собирались эмигранты – любители песен советского периода. Но сейчас такую информацию майору я, понятное дело, выложить не мог.

– Ты любопытный экземпляр, Мальцев, – задумчиво произнёс Бутыльников, закуривая очередную беломорину. – Вот не захочешь, а поверишь в твою историю. Фантастика просто! А может, твоё дело передать в Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР? Пусть разбираются, может, ты малолетний шпион…

– Товарищ майор, – с укоризной сказал я, честно глядя в его глаза. – Ну какой из меня шпион, что вы такое говорите, в самом деле… Вы же сами в это не верите. А я вам говорю чистую правду! Вот шибануло меня током, и словно во мне перевернулось всё. Ну а что чекисты нового узнают? Хотите, на Библии поклянусь, что говорю правду?!

– Ладно, ладно, полегче на поворотах, Мальцев… На Библии он поклянётся. Тоже мне, нашёлся тут… Короче, пожалею я тебя. Но учти, мы за тобой приглядываем. И если что…

– Да всё будет нормально, Фёдор Григорьевич, – назвал я его по имени-отчеству, чтобы ещё больше расположить к себе. – Не переживайте, я не подведу вас, честное слово! А чтобы вы не сомневались в моих способностях, я вот прямо сейчас, сидя у вас в кабинете, сочинил песню о милиции.

– Серьёзно?

– Серьёзнее некуда. Можно в вашем ОВД найти гитару?

– Егор! – испуганно одёрнула меня мама.

– Хм, гитару, говоришь? – не обратил внимания на неё майор. – Ну-ка, пойдём со мной. А вы, Алевтина Васильевна, посидите пока в коридоре на лавке, мне надо запереть кабинет, сами понимаете, порядок.

Да уж, это не Шарапов, которого потом чехвостил Жеглов за якобы пропавшие документы. Правильный мент, подкованный.

Наш короткий путь завершился в одном из кабинетов, где сидели трое в гражданском, как я подозревал, оперативники. Один постарше, примерно ровесник майора, двое лет около тридцати. Там было жутко накурено, не спасала даже открытая форточка. При нашем появлении все трое встали, но мой сопровождающий махнул рукой:

– Сидите, ребята. Вот, привёл к вам в гости одного молодого человека, в котором неожиданно открылись способности к сочинительству песен. Зовут его Егор Мальцев. Говорит, что, пока сидел у меня в кабинете, придумал песню о милиции. Надеюсь, это ХОРОШАЯ песня, Егор?

– Хорошая, вам понравится, – уверенно заявил я.

– Ну так вот, у вас же тут вроде гитара была… А, вон она, на шкафу. Достань, Гриша, ты повыше… Хм, и у меня в рифму что-то начало сочиняться, наверное, это заразно… Дай инструмент парню, пусть он споёт нам, что придумал.

Гитара оказалась малость расстроена и к тому же семиструнная. Ладно, не фатально, играли и на таких, тут только есть свои секреты в настройке. Доведя инструмент до кондиции, сел на подставленный стул и ударил по струнам.

Наша служба и опасна, и трудна,

И на первый взгляд как будто не видна.

Если кто-то кое-где у нас порой

Честно жить не хочет…

Ну что тут сказать! Четвёрка слушателей только что мне не аплодировала, когда я скромно отставил гитару в сторону. А Гриша тут же кинулся ко мне с карандашом и листом бумаги:

– Парень, будь добр, запиши аккорды и слова.

Мне не жалко, я сегодня добрый, записал, после чего меня попросили ещё раз исполнить песню. Да, вот великая сила искусства! Казалось бы, перепел незамысловатую песенку из сериала о милиции, а столько эмоций!.. Кстати, надо бы зарегистрировать очередное произведение, а то присвоит какой-нибудь Гриша себе авторство, доказывай потом, что не верблюд.

Из здания ОВД майор Бутыльников провожал нас чуть ли не под локоток. На прощание пожал руку, чем изрядно удивил встретившегося нам на крыльце инспектора из комиссии по делам несовершеннолетних при район ном Совете депутатов трудящихся. Того самого капитана Ивашкина, что приходил к нам домой. Оказалось, инспектор шёл как раз к майору. Я просто спиной чувствовал его недоумённый взгляд, направленный в нашу с мамой сторону. Ничего, ребята, привыкайте, то ли ещё будет!

Дома Катька первым делом устроила нам настоящий допрос. Отвечала по большей части мама, которая и сама ещё не знала, радоваться за меня или огорчаться. Во всяком случае, переживала очень. Я, как мог, старался успокоить её, всё ж таки родной человек, в физическом плане во всяком случае. А ведь сейчас моя настоящая мама – мама Алексея Лозового – живёт в небольшом Рыбинске, городке в Ярославской области. И мне, по идее, уже восемь лет. Интересно было бы взглянуть на себя маленького. А с другой стороны, немного страшно. Поэтому подобные мысли я старательно гнал от себя подальше.

На следующий день не было ни тренировок, ни с Ленкой встреча не намечалась. Тусить с Бугром и компанией не хотелось. С утра, чтобы как-то себя занять, взял в руки гитару и принялся вспоминать ещё нетронутые песни из своего прошлого и нынешнего будущего. А не переложить ли мне на ноты Stairway to Heaven? Текст, к сожалению, я помнил лишь частично, поэтому ограничился мелодией. Тоже хлеб, в ВУОАПе, думаю, зарегистрируют, а потом, может, и текст на русском сочиню. Что ж, можно забрать и Hotel California, а заодно и Losing My Religion, от которой я реально тащился. А что у нас тут на русском? Может, попробовать репертуар «Ласкового мая»? На фиг, на фиг… Лучше Малежика взять, ту же «Попутчицу» и до кучи «Двести лет». Думаю, народу придётся по душе «Комарово» на стихи Танича и музыку Николаева. Надеюсь, Михаил Исаевич это стихотворение ещё не написал, а с Николаевым проблем точно не будет, Игорёк ещё пешком под стол ходит.

Теперь всё это запишем, ноты вспомним… Так, отлично, хоть сейчас в ВУОАП неси!

– Егор!

Вот блин, Муха, что ли, снизу орёт? Я выглянул в распахнутое окно. Точно, кореш мой лепший.

– Здорово, Мух, чё орёшь?

– Мы с парнями в Серебряный Бор едем, загорать, купаться, вечером обратно. Давай с нами.

Купаться? Загорать? А что, я ведь уже и забыл, когда на речке отрывался, последний раз отдыхал на море года два назад, если считать ту жизнь, а на речке и того дольше не появлялся. Может, и правда съездить? Понятно, что компания не самая лучшая, так другой-то нет…

А не позвонить ли Лисёнку? Ну а что, разбавит наш чисто мужской коллектив. Если, конечно, парни не против и она сама согласится.

– Слушай, а что, если я знакомую с собой приглашу?

– Знакомую? – Муха почесал репу. – Да давай, мне жалко, что ли… Да и пацаны, думаю, не возникнут.

– Подожди минуту, я с ней созвонюсь.

К счастью, общий телефон в этот момент был свободен. Я заглянул в карманную записную книжку и набрал номер, начинающийся с буквы «К» и последующих пяти цифр. Блин, как всё было сложно…

– Алло, – раздалось на том конце провода.

Ого, удачно, что трубку взяла Ленка. А то я внутренне напрягся, представляя, что к телефону подойдёт её мама. Хотя вроде чего мне бояться, шестидесятитрехлетнему ловеласу.

– Привет, Лисёнок, это Ёжик.

– Привет! Что-то случилось?

– Да нет, почему сразу случилось?.. Просто мы с парнями собрались сейчас в Серебряный Бор ехать, купаться-загорать, они не против, если и ты составишь нам компанию. Ты как насчёт культурно отдохнуть?

– Ой, я даже не знаю… Нужно купальник поискать. И маму предупредить… Хотя она дома будет к вечеру, тогда я ей записку на всякий случай оставлю. А можно я подругу возьму, а то вас много, немного не по себе…

– Бери, конечно, не вопрос. Через сколько будешь готова? Минут через тридцать? Ну и отлично, тогда через полчаса я буду возле твоего подъезда.

– Договорились. А гитару возьмёшь? Ты же вроде композитор, если не наврал, сыграл бы что-нибудь на природе.

– Хм, гитару?.. Ладно, захвачу.

А через полтора часа мы всемером – я, Лена, её подруга Оля, Бугор, Муха, Дюша и Сява – уже выходили со станции метро «Белорусская». Здесь мы сели на автобус, добрались до остановки «Школа» и ещё спустя пять минут пешего хода были в Серебряном Бору. Учитывая, что мои кореши к выезду на природу нормально не подготовились, то есть захватили трёхлитровую банку пива и несколько вяленых воблочек, я на остановке в небольшом магазинчике затарился, как выразился Бугор, шамовкой. В большой бумажный кулёк нам сложили два десятка пирожков с разной начинкой, огурцов, помидоров, полбатона нарезанной колбасы, хлеба и отдельно три бутылки лимонада.

Парни заявили, что пить будут пиво, я бы тоже, пожалуй, хлебнул пивка под воблу, но жалко, что пенный напиток не из холодильника. А моя спутница и Ольга от пива отказались сразу, согласившись на лимонад. Поскольку я нёс гитару, правда, она была на шнурке и я забросил её за спину, но всё равно от роли носильщика еды открестился. Мол, на вас всех купи хавчика, да ещё и неси. Нет уж, имейте совесть.

К чести парней, при Ленке и Оле они вели себя более-менее сдержанно. Старались следить «за базаром», не опускались до подколок, хотя иногда нет-нет да и проскакивало, а уж понимающих ухмылок и подмигиваний в мою сторону за спинами девчат было хоть отбавляй. А Муха даже оказывал Ленкиной подруге знаки внимания.

Расположились мы чуть в стороне от берега, где нежились на солнышке другие отдыхающие. День рабочий, поэтому народу не так много. В основном каникуляры, как и мы, причём как школьники, так и студенты.

Какая же здесь всё-таки красота, природа в почти первозданном виде! А спустя полвека отсюда уже будут видны новостройки и появится вантовый мост. И всё равно люди будут ехать сюда отдыхать.

Сбросив с себя одежду, мы наперегонки рванули к манящей прохладе, с шумом и кучей брызг залетев в воду. Ольга тоже заскочила практически с нами, правда, чуть менее помпезно. А Лисёнок осторожно зашла в реку чуть позже, предварительно, чисто по-девчачьи, протестировав температуру воды пальчиками изящной ножки. Эх, погладить бы эту ножку вверх по бедру… Хорошо, что нижняя половина моего тела была скрыта водой, иначе я моментально стал бы объектом насмешек.

А потом мы загорали, и я действительно пел песни, выбрав на этот раз кое-что из репертуара Высоцкого. Так, чтобы и Лене понравилось, и парням, потому что песни типа «Шумят хлеба» и «На дальней станции сойду» братве по барабану. А вот «Песня про друга», «Спасите наши души», «Песня о вещем Олеге» и особенно «Банька по-белому» сразу нашли понимание как у мужской, так и у немногочисленной женской аудитории. Когда же в «Баньке» я вместо «А на правой – Маринка анфас» спел «А на правой – Ленкин анфас», моя спутница слегка зарделась.

Однако как же трудно брать баррэ на такой кондовой гитаре! Все пальцы в кровь сотрёшь…

– День добрый, ребята!

Мы обернулись. Рядом стояли двое мужчин среднего возраста, оба в плавках, и я подумал, что лицо одного из них кажется мне смутно знакомым.

– И вам не хворать, – первым из нас отреагировал Бугор.

– Мы тут компанией неподалеку расположились, – сказал тот, что показался знакомым, – и стали непроизвольными слушателями песен, которые исполняет этот молодой человек. Кстати, как вас зовут?

– Егор.

– Меня Алексей, а это Володя.

Мы обменялись рукопожатиями, и тут меня словно опять пронзил электрический разряд.

– Постойте. А ваша фамилия не Леонов?

– Точно, Леонов, а откуда ты меня знаешь?

– Ну вы же космонавт…

Блин, он же ещё не летал, полетит, насколько я помнил, в 1965 году и станет первым космонавтом, вышедшим в открытый космос. Но это всё в будущем, сейчас-то его никто не знает.

– Вот, Лёшка, слава мчится впереди тебя, – усмехнулся его спутник. – Ещё не летал, а уже подростки тебя узнают.

– Да какая слава, Володь… Слушай, парень, а правда, откуда ты меня знаешь?

– Э-э-э… В какой-то газете была фотография первого отряда космонавтов, вот ваше лицо и запомнилось.

– Надо же, кто бы мог подумать… Кстати, Володя у нас тоже член первого отряда космонавтов, Комаров его фамилия.

Вот ведь, а Комарова я не узнал. Зато помнил, что он погибнет во время посадки, и всего через несколько лет. Только точный год трагедии выпал из памяти.

– Жалко, нет фотоаппарата, а то сфотографировались бы на память, – встрял Сява. – Батя с мамкой обалдели бы.

– Так у нас есть, ребята, давайте сфотографируемся, – предложил Леонов. – А фото мы вам потом вышлем, вы адреса свои оставьте. Или лучше один кто-нибудь, так легче будет, мы ему все пять… нет, шесть фотографий и отправим.

– Клёво! – подпрыгнул Сява, да и остальные парни оживились.

– Но мы подошли узнать, чьи песни, Егор, ты сейчас пел.

– Это он сам сочиняет, – ответил за меня Муха.

– Серьёзно?

Я пожал плечами, мол, самородки растут не только в глубинке.

– А я-то думаю, вроде раньше этих вещей не слышал. И очень, я вам скажу, неплохие песни. Даже жалею, что магнитофон с собой не захватили из Звёздного городка.

– А вас что, так просто отпускают отдохнуть на природу? – спросил я.

– Редко, но случаются и у нас праздники, – усмехнулся Комаров. – На пару дней отпустили с семьями повидаться. Вон наши жёны сидят и дочки мои, – кивнул он в сторону небольшой компании из двух женщин и двух девочек.

Одна из женщин была явно беременной, хотя и скрывала живот под сарафаном. Вряд ли это жена Комарова, беременная третьим, тем более что дочки в этот момент щебетали с другой женщиной.

– Значит, сам сочиняешь песни? – вернулся к теме беседы Леонов.

– Есть такое.

– И поёшь только в компаниях?

– Эти – да, а другие вы скоро услышите в исполнении Бернеса, Мулермана, Пьехи, Миансаровой, Клемент…

– Лидии Клемент? Это же моя любимая исполнительница! А что она будет петь?

– «Нежность». Если хотите, могу попробовать её исполнить под гитару, чтобы вы имели представление об этой песне.

– Конечно, хотим! Только, знаешь что, Егор, пожалуйста, пойдём к нашим, девочкам тоже интересно послушать. Отсюда далековато всё-таки…

И мы всей компанией переместились к жёнам и детям космонавтов, где я спел «Нежность». После нескольких секунд затишья беременная супруга Леонова тихо сказала:

– Ребята, это же о вас песня, о космонавтах.

– Точно, а я-то думаю, что это меня так пробирает, аж до костей, – поддержал Комаров. – Парень, ты настоящий талант, если придумываешь такие песни.

– А мы фотографироваться будем? – вылез Сява.

– Что? Ах да, конечно. Валя, будь добра, подай фотоаппарат.

В руках Комарова оказался «Зенит-С», судя по надписи на передней панели.

– Так, кого бы попросить нас всех сфотографировать? Эй, молодой человек! Да-да, вы. Будьте добры, сфотографируйте нас. Да здесь всё просто, вот спуск, смотрите в видоискатель.

– Ну что, все готовы? – спросил новоиспечённый фотограф. – Три, четыре! Ещё разок? Хорошо. Замерли, улыбаемся… Отлично! Держите ваш аппарат.

Мы поболтали ещё минут десять, после чего космонавты, поглядев на часы, с сожалением отметили, что им нужно собираться, потому что вечером они обязаны быть в расположении своей части на территории Звёздного городка. Напоследок записали мой адрес, пообещав выслать фотографии на всех, посоветовали не злоупотреблять пивом и отбыли восвояси.

В этот день я стал настоящим героем в глазах моей девушки. И через несколько часов, проводив Лисёнка до подъезда её дома, на прощание был вознаграждён лёгким поцелуем в губы. А вечером не мог уснуть. Не потому, что вспоминал этот поцелуй, хотя не вспоминать его было невозможно, а потому, что моя спина жутко обгорела, и я мог лежать только на животе. Представляя, как в течение ближайших дней с меня начнёт слезать шкура, я сумел задремать только далеко за полночь.

Глава 9

1 сентября 1961 года с чувством благоговения я переступил порог здания, находящегося по адресу Мерзляковский переулок, 11. Ну вот я и студент Академического музыкального училища при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского! В прошлой жизни мои достижения ограничились обычным музыкальным училищем в Рыбинске, об академучилище я мог только мечтать. Может, я и вернулся в прошлое, пусть и в другое тело, чтобы получить шанс начать всё сначала уже на более высоком уровне?

Естественно, по случаю 1 сентября я был одет в свой лучший костюм. Нужно будет на днях забежать в магазин, купить что-нибудь попроще, на повседневку. Благо с деньгами особых проблем сейчас нет, от «Апогея», а особенно от музыкантов из «Арагви» денежные средства поступают регулярно. И, похоже, доблестная милиция в лице майора Бутыльникова почему-то на это предпочла закрыть глаза. Неужто так подействовала песня об их нелёгкой работе?

А скоро… А скоро, надеюсь, начнутся официальные отчисления. Во всяком случае, Бернес уже выступил с песнями «Журавли» и «С чего начинается Родина» по радио, мама его услышала случайно на работе. Так же случайно услышала и песню «Нежность» в исполнении Лидии Клемент. О моём авторстве узнала благодаря дикторам, которые исправно озвучивали мою фамилию.

Всё же я безмерно благодарен Блантеру, бескорыстно помогавшему мне искать исполнителей для своих песен и лично с ними договаривавшемуся. Позвонив ему в начале августа, узнал, что удалось пристроить практически все мои песни. Только Магомаев никак до Москвы не доедет, чтобы ознакомиться с творчеством юного дарования, по чему-то остановившего выбор на ещё малоизвестном бакинском исполнителе. Обещал по осени найти время, чтобы приехать.

Вот что бы я без Блантера делал? Наверное, в итоге пробился бы к слушателю, но позже и с большими энергозатратами. Всё-таки неоценимую помощь мне оказал Матвей Исаакович, и типун тому на язык, кто костерит всех евреев подряд.

Как-то к нам домой приехала молоденькая корреспондентка «Комсомольской правды» с долговязым фотографом, и визит такой персоны всю нашу коммуналку поставил на уши. К этому времени её обитатели уже знали, что я заделался композитором и поэтом-песенником, причём в большинстве своём искренне за меня радовались, хотя Павлина Терентьевна, например, то и дело подкалывала, мол, скоро станешь, Егорка, миллионером, съедете небось из наших-то хором? А что, давно бы съехали, но для этого действительно нужно стать если не миллионером, то где-то рядом, чтобы появилась возможность купить кооперативную квартиру. Или получить от государства, как известный и прославленный композитор, но до таких вершин мне ещё пахать и пахать. Не вываливать же все песенные достижения будущего за один год! Меня люди просто не поймут, и без того, думаю, многие сомневаются, что пятнадцатилетний оболтус способен выдавать на-гора такое количество шлягеров.

Журналистка устроила мне форменный допрос. Пришлось рассказать об ударе током, заставившем меня изменить взгляды на жизнь, мол, музыка захватила всё моё существо, впрочем, при этом я ещё и успевал заниматься спортом. Кстати, на последней перед интервью встрече, на нашей игре с молодёжкой «Локомотива», где я сделал две голевые передачи и заработал пенальти, упав в чужой штрафной, присутствовал Константин Иванович Бесков, в этом сезоне ставший главным тренером ЦСКА, легенда послевоенного «Динамо», а в будущем приведший к титулам «Спартака». Бесков по излюбленной привычке сидел на трибуне, а мы перед наставником взрослой команды выжимали из себя последние соки. К слову, команда у железнодорожников по этому возрасту подобралась неплохая, и не окажись на трибуне Константина Ивановича, ставшего для нас серьёзным мотиватором, ещё неизвестно, как всё закончилось бы. А так мы выиграли – 4:2. После игры Ильич сказал, что Бесков заинтересовался кое-кем из нашей команды, при этом выразительно посмотрев на меня и Пеле, но развивать тему не стал.

А под занавес нашей беседы с журналисткой я выразил надежду, что мне удастся всё же в ближайшее время вступить в комсомол, потому как в школе сделать этого не удалось по причине плохого поведения. Акула пера за эти слова ухватилась, и в итоге материал в «Комсомолке» вышел под заголовком «Егор Мальцев: „Хочу стать комсомольцем!“».

Мама купила сразу несколько экземпляров газеты. А эта статья и стала поводом для комсорга училища, очкастой и плотненькой Василисы, чтобы подвалить ко мне в первый же день занятий и заявить:

– Здравствуй, Мальцев, я комсорг училища Василиса Пенькова. А ты у нас, оказывается, личность-то известная. Читала я газету, где ты говоришь, что мечтаешь вступить в комсомол. Все ещё хочешь?

– Хочу, Василиса, очень хочу, – с пафосом выдал я.

– Хорошо, но учти, для начала ты должен поучаствовать в работе первички. Согласен выполнять поручения первичной комсомольской организации?

– Если они не идут вразрез с моими моральным принципами, почему бы и нет?

– Не идут, Мальцев, не переживай. Завтра же, пожалуй, я тебя озадачу. Потом подашь письменное заявление, которое мы рассмотрим на собрании первичной комсомольской организации, и проведём голосование. Но тебе нужны рекомендации двух членов ВЛКСМ или одного члена КПСС.

– Знаешь, Вася, этот вопрос нужно обмозговать. Ну, предположим, найду я поручителей. А дальше что?

– Во-первых, никакой я тебе не Вася, а Василиса. Заруби себе это на носу! А во-вторых, идёшь в первичную комсомольскую организацию, там рассказываешь Устав организации и после получаешь в райкоме ВЛКСМ комсомольский билет. Только ещё и учиться ты должен хорошо. А после получения комсомольского билета обязан ещё более повысить к себе требовательность. И не забывать платить ежемесячный взнос в размере двух копеек. Понял, Мальцев?

– Да понял уже, понял. Всё или ещё что?

– Пока всё, и завтра, напоминаю, получишь первое задание от первички.

Вот же, блин, задачка… Найти поручителя среди комсомольцев… – для этого хороших знакомых мне не припоминалось. Легче коммуниста найти, да и покруче будет рекомендация от члена КПСС. Так я и заявил Василисе, та пожала плечами, мол, дело твоё.

А вот кого именно? Ладно, решим вопрос, а вот выучить Устав комсомольской организации, как я помнил ещё по той жизни, виделось невыполнимой задачей. Тогда меня за уши подтянули и вручили билет. Не знаю, как получится на этот раз, тем более я ни одного слова из Устава уже не помнил. Хотя словосочетание «демократический централизм» почему-то засело в голове.

Новость о том, что на 1-й курс поступил Егор Мальцев, чьи песни уже поют признанные звёзды советской эстрады, в мгновение ока облетела всё училище. Неудивительно, что первая красавица курса Вика Никольская сразу же подсела ко мне на предмете «Теория музыки», как бы невзначай касаясь моего бедра своим. А ноги у неё росли, что называется, от ушей, да и неприличное для советской девушки декольте волновало мою плоть. Но я старался абстрагироваться, помня о Ленке, которая доверила мне своё сердце.

Первым же заданием от первички стало сочинение песни о комсомоле.

– Ни хрена себе! – малость офигел я.

– Мальцев, выбирай выражения, – укоризненно посмотрела на меня сквозь линзы очков комсорг. – Ты же у нас поэт, композитор, столько популярных песен придумал, которые исполняют известные артисты, значит, сочинить ещё одну песню для тебя ничего не стоит. Тем более, Мальцев, она о комсомоле.

Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка, получишь ты песню. И через пару дней сунул ей вариант «Не расстанусь с комсомолом», написанный в моей реальности Пахмутовой и Добронравовым году эдак в 1970-м. Первичка рассмотрела песню, всё-таки в ней состояли люди с музыкальным образованием, и вынесла положительный вердикт, пообещав подкинуть ещё задание. Я только попросил, чтобы меня избавили от сочинения комсомольских песен.

А судьба «Гимна комсомолу» сложилась неплохо, уже через пару месяцев я услышал его по радио в исполнении молодого певца Иосифа Кобзона. Постаралась директриса училища Артынова, которой на стол легли текст и ноты песни, имевшая связи в определённых кругах.

Но ещё до этого со мной произошло неприятное событие. После очередного получения своей доли у музыкантов в «Арагви» я, не пройдя от ресторана к метро и двух кварталов, был буквально втянут за руку под арку. Дохнуло перегаром, и передо мной нарисовалась до ужаса неприятная небритая физиономия. Первым порывом было дать в пятак этому уроду, или лучше между ног, после чего удрать, но тут я разглядел ещё парочку силуэтов. Все старше меня, двоим лет двадцать пять, а тому, что держал меня, на вид вообще тридцатник с небольшим. И они весьма грамотно меня обступили, хрен рыпнешься.

– Привет, фраерок, – негромко, со змеиной улыбочкой на бледном лице со шрамом через всю левую щёку процедил один из них, в надетой набекрень кепке. – Не ссы, обижать тебя пока никто не собирается. Базар к тебе есть.

– И что за базар?

– Птичка напела, что ты с ресторанных лабухов неплохие бабули имеешь.

«Доигрался… на скрипке», – промелькнуло в голове.

– Откуда такая инфа? – через силу усмехнулся я.

– Чего?

– Информация такая, спрашиваю, от кого?

– Это уж не твоё дело, фраерок. Твоё дело – отстегивать нам половину навара.

Ну ни хрена себе запросы! Во мне всё буквально вскипело. Это что же такое, рэкет образца 1961 года?! Беспредел! С какой стати я им должен что-то платить?! Я и в 1990-е никому не платил, а сейчас тем более не собираюсь.

– Слышь, орёл, а ряха не треснет?

– Ты смотри, Котёл, фраерок-то борзый, – просипел небритый, державший меня пятерней за лацканы пиджака и чуть приподнимая над асфальтом, прижимая спиной к прохладной шершавой стене.

– Буреем? Учти, мы ведь с тобой пока по-хорошему, а ты такими плохими словами кидаешься. За это и предъявить можно. А я ведь дело предлагаю. Половину нам – а мы тебе за это крышу. Если проблемы по жизни будут, скажешь, что ходишь под Лёвой Котлом.

– Я ни под кем ходить не собираюсь. Слышь, руки убрал, – процедил я в лицо небритому.

– Ай-яй-яй, похоже, товарищ нарывается на неприятности. Бык, ну-ка, проучи голубка.

Быком, как я понял чуть позже, он назвал того, кто меня держал. Не успела прозвучать команда, как лоб небритого со страшной силой врезался в мой нос. Я явственно услышал хруст, а спустя мгновение в моей голове вспыхнула такая боль, что я чуть не заорал. Или даже заорал, но из-за болевого шока сам себя не услышал. Сука, он же мне нос сломал!

Пока я приходил в себя, пытаясь пальцами зажать ноздри, из которых хлестала кровь, эти отморозки ошманали мои карманы, и два четвертных, полученных сегодня от музыкантов, сменили владельца.

– Это тебе урок, вошь, чтобы в будущем был покладистее, – ледяным голосом процедил Котёл. – Отдал бы четвертак – и шнобель был бы целым. Теперь будешь платить половину. Я так сказал! Мы сами тебя найдём. И не вздумай стучать мусорам, тогда юшкой из носа не отделаешься, сядешь на перо. Всё, уходим.

Я медленно сполз по стене, запрокинув голову, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Суки, твари, ублюдки конченые… Ярость была сильнее боли. Окажись в моих руках сейчас хотя бы нож – порезал бы этих… к чёртовой матери. Но ножа у меня не было, а был вопрос: кто? Кто слил инфу обо мне и ресторане этим гнидам? В курсе было несколько человек. Например, Муха, который мог растрепать подельникам. Ленка? Она точно никаким боком. Майор Бутыльников? Хм, в это время вряд ли система настолько прогнила. А может, сами ресторанные музыканты? Хотя им-то какая выгода, если они с этого ничего не имеют? Как отдавали проценты – так и будут отдавать.

В общем, гадать – смысла нет. Нужно как-то привести себя в порядок и шлёпать домой. Я уже предвосхищал крики матери, которая утром, после ночного дежурства, увидит мою опухшую физиономию. А Катька, чего доброго, ей прямо сейчас же, вечером, на работу позвонит, так ведь та сразу примчится, бросив своё дежурство ко всем чертям.

На моё счастье, во дворе дома, куда вела эта арка, обнаружилась колонка, где я осторожно, стараясь не давить на распухший нос, умылся. Пятна крови на пиджаке и рубашке можно будет попробовать отстирать дома в холодной воде, не здесь же этим заниматься.

В метро на меня то и дело косились. Хорошо ещё, на ментов не напоролся, не хотелось мне сейчас иметь с ними дело. Не знаю уж, за кого меня принимали окружающие, мне это было по барабану. Я хотел быстрее попасть домой и выпить аспирин или ещё чего-нибудь – благодаря маме домашняя аптечка всегда была забита.

Как и ожидалось, Катька, увидев мою рожу, едва не выпала в осадок. Рассказывать всякую чушь, что споткнулся и неудачно упал, не хотелось, поэтому просто сказал, что подрался с хулиганами, дрался один против троих, но они, суки, взяли количеством. Сестра замочила в холодной воде мою одежду, а я, отказавшись от ужина и от поездки к травматологу, выпил таблетку болеутоляющего и лёг в кровать, уставившись в потолок.

Сон не шёл, голова была забита мыслями, как быть и что делать дальше. Рассказать Бугру и попросить у него защиты? Сам он, конечно, против той троицы не катит, даже если впрягутся остальные мои кореши. Может, у него есть кто-то из знакомых постарше? Наверняка должны быть, он же спит и видит себя в зоне, где чалится его предок. А если это он меня слил? Тогда что? К майору идти? Сомнительная идея. На крайний случай можно обдумать и её, потому что платить этим шакалам я не собирался. А каждый раз быть битым, а в итоге, быть может, оказаться посаженным на перо, мне не улыбалось.

Морфей всё топтался где-то неподалеку, но к моей постели не приближался. Ближе к полуночи мне приспичило по-маленькому. Стараясь не разбудить тихо посапывающую сестру, я прокрался на кухню, а затем короткими перебежками в ванную. Возвращаясь обратно, собирался уже торкнуться в свою дверь, но был остановлен негромкой фразой в спину:

– Здорово, Егор! Не спится?

Вот блин, Никодим! Стоит, смолит, как обычно, в открытую форточку, только железные фиксы поблёскивают в свете кругломордой луны. Как же это я его не заметил, когда в ванную по нужде крался? Или он появился здесь, пока я отливал? Собственно, какая разница…

– Здорово, Никодим! – так же негромко говорю в ответ.

Он сам предложил общаться на «ты». Ещё в первый раз, когда пригласил меня в свою комнатушку побренчать на гитаре и спеть понравившиеся ему песни. Если, мол, тебя не затруднит. В качестве благодарности поил чифирем с колотым сахаром. Вкусно, кстати, в прежней жизни я любил крепкий чай, а этот вообще хорошо так вставлял. Любопытно, но в своей халупе Никодим никогда не курил, такой парадокс, всегда ходил дымить на кухню к форточке, реже во двор. В общем, после нескольких ходок в его обитель таким песенным макаром мы с Никодимом, если можно так выразиться, малость скорешились. Особенно ему нравилась «Банька по-белому», даже без фирменного хрипа и напряга жил Высоцкого. Слушая её, старый вор терял свою обычную невозмутимость, на его скулах ходуном ходили желваки, а взгляд стекленел, словно он впадал в некое подобие транса.

– Ну-ка, подойди сюда, – прищурившись, то ли попросил, то ли приказал он.

Я нехотя приблизился. Никодим несколько секунд разглядывал мою побитую физиономию, а затем коротко спросил:

– Кто?

Я перевёл взгляд в окно. Очень хотелось курить. А ещё больше – прибить этих отморозков, посягнувших на моё здоровье.

– Кто?! – настойчивее повторил Никодим.

И тут меня будто бы прорвало. Выложил авторитету всё как на духу. Естественно, только то, что касалось истории с ресторанной музыкой и сегодняшним наездом шайки неизвестных. Хотя клички я всё же запомнил.

– Лёва Котёл, говоришь?.. – задумчиво протянул Никодим. – Знакомое погоняло. Да и о Быке слышал. А третьего никак не называли? Ясно… Мелкая шушера, либо за ними кто-то серьёзный стоит, либо просто решили лоха развести.

Лоха… Ну спасибо, приголубил, старый хрыч. Впрочем, на самом деле я особо и не обиделся, ведь в какой-то степени я лох и есть.

– В любом случае не по понятиям малолетку шмонать, – продолжал между тем цедить сквозь зубы Никодим. – Ладно, Егорка, иди спи, а я тут ещё покумекаю.

Утром мама, к моему удивлению, истерику не закатила. Подошла к проблеме философски. Первым делом аккуратно прощупала мой нос, констатировала, что перелома нет, и начала ставить компрессы, попеняв сестре, что та до этого не додумалась. Затем предложила сходить в милицию, написать на хулиганов заявление. Но я решительно отказался.

– За что хоть тебя так, сынок?

– Да к девчонке какой-то приставали, я и заступился. А их трое…

Мама со вздохом покачала головой, но по её глазам было видно, что в глубине души она гордится своим отпрыском.

Идти сегодня и в ближайшие дни в училище мне было строго-настрого запрещено. Мама прописала мне постельный режим, пообещав у знакомой заместителя главврача поликлиники взять справку для предъявления по месту учёбы. Тренеру в спортшколе достаточно было и на словах во всём признаться – я позвонил Пеле, сказал, чтобы оповестил Ильича о моей проблеме. Так что несколько дней мне предстояло провести дома, не зная, чем себя занять. Оставалось либо читать книги, либо бренчать на гитаре, поскольку появиться в таком виде на улице я не рискнул бы.

А через день в нашу каморку постучался Никодим:

– Здравствуй, Алевтина, можно твоего Егорку на пару минут?

Воровской авторитет увлёк меня в свою комнату и там вручил две помятые двадцатирублёвки.

– Держи свои деньги. С Котлом и его подельниками мы вопрос решили. Они тебя больше не побеспокоят. Никто, кстати, за ними не стоял, Котёл где-то пронюхал о твоих доходах и подбил своих кентов устроить развод, взять тебя на понта. Но теперь они даже твоё имя забудут.

– Спасибо, не знаю даже, как…

– Не кипешись, молодой, всё нормально. Мне твои песни душу лечат, так что мы с тобой в расчёте.

Я не знал, что Никодим в одиночку – а скорее всего, со своими корешами – сделал с этими отморозками. Да хоть пришил, мне-то что? Хотя вряд ли, сказал же, что имя моё забудут, а покойники его и так забыли бы. Главное, что отныне я мог чувствовать себя относительно спокойно. Единственное, что занозой сидело в мозгу, – вопрос: откуда этот Котёл пронюхал о моих процентах? Потому что люди, которые слили информацию, поступили, мягко говоря, нехорошо. Наказать бы их, да только знать бы, кого…

Дома я отлёживался почти неделю. Потом со справкой от врача пошёл в училище. К концу занятий ко мне подлетела Василиса:

– Мальцев, ты нашёл коммуниста?

– Коммуниста?..

– Ну да, коммуниста. Или забыл, что за тебя должен поручиться член КПСС?

– Ах да… Блин, завтра же найду, – пообещал я.

И ведь нашёл! Опять же благодаря Блантеру. Он-то сам не состоял и не участвовал, а вот по его подсказке я узнал, что Бернес в партии с 1953 года. Матвей Исаакович с ним созвонился, и Бернес без проблем накатал мне хвалебную характеристику.

Когда я передал бумажку Василисе, та велела писать заявление о приёме в ВЛКСМ.

– С заданием от первички ты справился на «отлично», а недавно заступился за девушку, не испугался хулиганов, превосходящих тебя числом. И мы решили, что тебе любые задачи по плечу. А значит, ты достоин почётного звания комсомольца. И давай зубри Устав.

– Я не возражаю, – с улыбкой согласился я и сел под диктовку Василисы писать заявление.

Устав я умудрился более-менее выучить. В итоге первичная организация рассмотрела моё заявление и проголосовала «за». Мои характеристики и заявление передали в райком ВЛКСМ. И вскоре наступил тот прекрасный дождливый день конца октября, когда мне пришлось идти туда на собеседование.

Очереди из желающих влиться в ряды комсомольцев не наблюдалось, двух потеющих от волнения молодых людей трудно было принять за очередь по нашим отечественным понятиям. Так что спустя несколько минут я зашёл в кабинет номер 18. Там сидели пять членов комитета – трое молодых людей и две девушки самого асексуального вида, – которые встретили меня несколько настороженно. Ещё бы, перед ними лежала моя характеристика, написанная самим Марком Бернесом! Да и моё имя к этому времени уже обрело достаточную известность.

После биографических и прочих данных пошли вопросы на засыпку. Те самые, о линии партии и правительства и всё такое. Дальше – больше. Какие цели и задачи в моих планах на дальнейшую жизнь в качестве комсомольца? С чего вас потянуло в комсомольскую организацию и почему вы решили, что достойны высокого звания советского комсомольца?

Я старался чётко отвечать на все вопросы, и неустанно доказывал крайнюю необходимость своего присутствия в рядах ВЛКСМ.

– Ну что ж, Егор Дмитриевич, видно, что вы достойный кандидат для вступления в наши ряды и будете сознательным комсомольцем, – с улыбкой произнёс первый член. – Тем более вы активно участвуете в общественной самодеятельности училища, отличник, спортсмен и рекомендуетесь с самой положительной стороны.

– И Устав комсомольской организации вы, безусловно, знаете наизусть? – с дружеской улыбкой предположила одна из девиц.

– Конечно, его спрашивали в училище на комсомольском собрании! – с жаром ответил я, надеясь, что не заставят пересказывать снова.

– Ну тогда, я уверен, вы легко ответите на последний вопрос, – расплылся в улыбке ещё один член. И, внезапно нахмурившись, спросил: – Мальцев, объясните, почему комсомольцы не ходят в театр?

Вот умеют же, суки, поставить в тупик! С какого перепугу я должен знать, почему комсомольцы не ходят в театр?!

– А разве они не ходят? – наконец выдавил я из себя. – Мне казалось, что…

– Совершенно не важно, что вам казалось, – при печатала меня та же девица, что интересовалась моими познаниями Устава. – На этот счёт у нас имеются аб солютно верные сведения. Из надёжных источников, – добавила она многозначительно, чем окончательно меня добила. – Вы же сами сказали, что читали Устав.

Ничего не понимаю… И что это вообще за наезды на восходящую звезду отечественной эстрады?!

– Товарищи члены, а каким, собственно говоря, образом соприкасаются театр и Устав? По-моему, ещё Владимир Ильич Ленин говорил, что из всех искусств важнейшим для нас является кино! О театре он ничего не говорил! Вернее, говорил, что театр – это прошлый век, и вообще рекомендовал наркому просвещения товарищу Луначарскому заниматься не театрами, а обучением населения грамотности.

Это я действительно помнил, ещё с юношеских лет засело в голове, когда я штудировал сборник писем вождя мирового пролетариата. Не знаю уж, читали то же самое эти пять членов или нет, но, похоже, мой ответ поставил их в тупик. Они молча переглянулись, скривив физиономии, после чего первый член мрачно сказал:

– Ладно, товарищ Мальцев, идите и подождите в коридоре. О своём решении мы сообщим вам позже.

Тридцать с небольшим минут прошли в томительном ожидании. Я не знал, куда себя деть, меряя шагами коридор. Наконец открылась дверь, из комнаты вышел давешний член и направился ко мне.

– Егор Дмитриевич, хочу поздравить вас с высоким званием советского комсомольца! – с пафосом произнёс он. – Комсомольский билет получите через неделю у секретаря.

Так я стал комсомольцем. А после ноябрьских праздников, во время нашей очередной встречи с группой «Апогей», Миха вышел с предложением:

– Егор, ты не против, если мы с парнями запишем магнитоальбом с твоими песнями? Естественно, ты везде будешь указан как автор.

Против магнитоальбома я ничего не имел. Правда, задумался, стоит ли указывать моё авторство, как бы чего не вышло, но в итоге элементарное тщеславие взяло верх. Я дал отмашку, но при условии, что запись будет проходить в моём присутствии. Если уж делать, то на совесть, под моим контролем. И если уж на то пошло, то всё же придётся идти в ВУОАП.

На удивление, там без вопросов зарегистрировали песни, невзирая на англоязычный текст. А я-то переживал… Что ж, теперь Битлам и кое-кому ещё придётся придумывать новые хиты. Правда, для этого наши песни должна услышать Европа, а лучше – весь мир, чтобы ливерпульская четвёрка и прочие исполнители не сочинили случайно уже «сочинённое мной». Понятно, потом мы будем якобы в своём праве, сможем легко выиграть дело в суде. Но я не представлял, как это – отсуживать авторство песен у тех же Битлов, как я им в глаза вообще смотреть-то буду?! Но с другой стороны – личное знакомство с легендарными музыкантами, а то как ещё возможность представилась бы…

Что-то не туда меня заносит, насочинял уже тут себе невесть что.

Благодаря папе Михи музыкантам на субботу и воскресенье выделили студию звукозаписи Всесоюзного радио. Вместе со звукорежиссёром, который, надо полагать, также что-то поимел с папы Михи. А неплохо для этого времени оборудована студия, очень неплохо. У нас в конце 1970-х и то такого не было.

Парни немного подивились, глядя, как ловко я управляюсь с аппаратурой. А я был в своей стихии, вспоминал немного подзабытые навыки. Эх, как же я соскучился по этой работе!

За два дня мы умудрились записать одиннадцать песен. Причём в нескольких вещах я играл партии то соло-гитары, то баса, то клавишника, даже барабанщика пару раз направлял в нужное русло собственным примером. Но зато записи получились отличного качества! Не мудрствуя лукаво, альбому дали название «Дебют/Debut».

Всё же немного обидно, что я всего лишь автор песен да соучастник нескольких инструментальных партий. А ведь мог бы так сразу обессмертить своё имя!.. Хотя ладно, лучшее – враг хорошего. Или: от добра добра не ищут. Больше пословиц такого типа я не помнил, но смысл, надеюсь, понятен. А я на всякий случай купил в книжном магазине самоучитель английского языка. Ежели некоторые органы начнут вдруг трясти меня на предмет знания языка вражеской страны – фантазии у них на это вполне хватит, – то я потрясу этим самоучителем и объясню, как сочинял свои песенки. Но всё же надеюсь, что Штирлиц не окажется близок к провалу. Кстати, не «сочинить» ли заглавную песню из фильма «Семнадцать мгновений весны»? Картины ещё нет, а песня уже есть! И вообще, у Таривердиева к Штирлицу будет написано немало интересных тем. А что, не мешало бы как следует обмозговать этот вопрос.

Глава 10

Я как-то не задумывался, почему Никодим почти никогда не покидает нашу квартиру. Разве что прошвырнётся в ближайший магазин на пятнадцать минут, да и то нередко немудреную провизию ему покупали соседи. По словам матери, пенсия у старого вора была мизерная, наверное, он и жил по средствам, ему много не требовалось. Да и не пил он, что меня хоть и удивляло, но не так и сильно.

Гости у него тоже были редкостью. Регулярно наведывался только один, молчаливый коротышка, не снимавший кепку даже в помещении, с глубоко посаженными глазками и колючим взглядом. Он приходил примерно раз в месяц, ни с кем не здороваясь, шмыгал в комнату Никодима и так же почти незаметно выскальзывал обратно.

Многое, если не всё, прояснилось перед новогодними праздниками, но лучше бы я и дальше оставался в неведении, чем узнать всё таким вот способом.

Эх, Никодим… Хороший был мужик. 23 декабря его не стало. Я в это время в училище грыз гранит музыкальной науки, а к Никодиму средь бела дня зашли трое, представившиеся его товарищами. Через полчаса покинули коммуналку, учтиво раскланявшись с вертевшейся на кухне нашей старушкой Прасковьей Степановной, причём хозяин комнатушки почему-то провожать их не вышел. Не казал носа он из своей комнаты весь день и два следующих, а на третий обитатели коммуналки почувствовали неприятный запах. Стали искать источник. Так и допендрили, что запашок пробивается из жилища Никодима. Дверь оказалась незапертой. Зашли и обнаружили, что в комнате всё вверх дном, а авторитетный вор лежит на полу без признаков жизни. Да и трудно быть живым, когда – опять же по словам соседей – на теле нет живого места, да ещё и кляп во рту, чтобы, вероятно, человек под пытками издавал поменьше звуков. А судя по фиолетовой полосе на шее, Никодима задушили удавкой. Да, непростые оказались визитёры…

Ну понятно, милиция, судмедэксперты, кипёж серьёзный поднялся, нашлась даже какая-то дальняя московская родственница, которая вроде бы приехала в морг за телом… Я, как и несколько моих соседей по коммуналке, пришёл на скромные похороны. Всё ж таки был человеку при жизни обязан. Провожали его в последний путь без слёз и криков, по-деловому. Среди тех, кто пришёл отдать последний долг, несколько человек были явно имеющие отношение к криминалу, о чём свидетельствовали наколки и характерное поведение. Ничего удивительного, может, покойник с кем-то из них когда-то чалился в зоне.

А вскоре по коммуналке поползли слухи, что Никодим-то, оказывается, был не простым авторитетом, а держателем общака, кассиром. И вот этот общак его «гости» и искали, потому и следы пыток на теле несчастного вора. А нашли или нет – это совсем другой вопрос. Во всяком случае, после кончины Никодима в его комнате шарили и опера с криминалистами, и позже, игнорируя опечатанную дверь, внаглую вломились какие-то дядьки, при виде которых все шустро попрятались по своим комнатам. Я опять проглядел этот момент, почему-то всё самое интересное происходило в моё отсутствие.

Как бы там ни было, в конце января 1962 года в комнату Никодима заселилась молодая комсомольская чета – Олег и Валя. Рассказали, что они последние два года работали на целине, там и познакомились. Валя была москвичкой, а Олег пермяком. Учитывая же, что квартирка у родителей девушки больше была похожа на скворечник, они с радостью воспользовались предложением заселиться в коммуналку, и смерть предыдущего владельца ребят не смутила.

Тем временем мои успехи на спортивном поприще разглядел наставник взрослой команды ЦСКА Константин Бесков. Он ещё пару раз появлялся на наших играх, о чём-то шептался с Ильичом, поглядывая в мою сторону, и, в конце концов, уже в ноябре, после финиша сезона, наш тренер отозвав меня, шепнул:

– Мальцев, тобой всерьёз заинтересовался Бесков. В феврале хочет привлечь тебя к тренировкам взрослой команды. Так что готовься.

– А как именно готовиться, Валерий Ильич?

– Как-как… В манеже будем работать, держи себя в форме, больше тренируйся, оттачивай технику.

– Да куда уж больше, а техника у меня и так неплохая.

– Так, знаешь что, Мальцев… Яйца курицу не учат. Сказано – работай, значит, будешь пахать как миленький. И кстати, на следующей неделе у нас родительское собрание, у тебя кто-то придёт?

– Из родителей у меня мама только, вы же знаете. И то нужно свериться с графиком её дежурств. В какой день собрание будет?

– Планируем на четверг.

– О’кей, спрошу.

– Чего?

– Хорошо, говорю, узнаю.

На собрание нас, пацанов, как обычно, не пустили; пока родители с тренером заседали, мы пинали мячик на промёрзшем поле. Потом отцы и мамы цепочкой потянулись из подтрибунного помещения. Последней шла моя мама, а рядом Ильич, что-то ей втолковывавший. Мама кивала, и я в этот момент подумал, не свести ли их на предмет личной жизни? Ну а что, оба одинокие, может, они созданы друг для друга?

Дома я спросил:

– Мам, что там Валерий Ильич обо мне говорил?

– Да что… Хвалил всё больше, говорил, тобой какой-то Бесков интересуется.

– Ничего себе какой-то! Это ведь как-никак тренер ЦСКА, клуба, который выступает в чемпионате СССР.

– Ну, я в этом не разбираюсь, это отец твой был любителем.

– Кстати, как тебе Ильич? В смысле, как мужчина?

– Егор! – Мама покраснела, отведя взгляд в сторону.

Значит, понравился, а то бы так не отреагировала. Надо развивать успех.

– Мам, Ильич – человек одинокий, жена у него умерла, так себе больше никого и не приглядел. А я видел, как он сегодня смотрел на тебя. Может, свести вас поближе?

– Гляди-ка, какой сводник нашёлся! – опять вспыхнула она.

– В общем, я разведаю, а тебя буду держать в курсе.

После следующей тренировки я как бы между прочим спросил Ильича:

– Валерий Ильич, а вы что же, так и живёте один?

– А тебе-то что?

– Да так, ничего. Просто подумал, трудно это, наверное: и готовь сам, и стирай, и убирай…

– Да я уже как-то привык…

– …и приласкать некому.

– Ты на что это, Мальцев, намекаешь?

– Да ни на что я, Валерий Ильич, не намекаю. Я вижу, как моей матери тяжело без мужа. Мы-то с сестрой взрослые, можем и прибраться, и поесть сготовить, облегчаем ей жизнь как можем. А без мужской ласки она всё равно страдает, я же вижу.

– Это да, – согласился Ильич, – в этом плане, Мальцев, ты, пожалуй, прав. И мужику одному тоскливо, и бабе тоже.

– Вот и я о чём. А чего, спрашивается, они тоскуют поодиночке? Взяли бы да и сошлись.

– Хм, ты, Мальцев, опять намекаешь?

– Я же видел, Валерий Ильич, что мама вам как женщина приглянулась. Угадал?

– Хм, м-м, э-э-э… Ты это, Мальцев, того, иди переодевайся, а то все переоделись, а ты ещё здесь топчешься.

Ну тут я и рубанул:

– А вы, между прочим, Валерий Ильич, моей маме тоже понравились. Но она у меня женщина стеснительная, признаться боится. Взяли бы и пригласили ее на свидание…

– Чего?! Какое свидание?! А ну, бегом в раздевалку! Ишь ты, свидание…

Как бы там ни было, а удочку я закинул. И примерно через пару недель Ильич всё же не выдержал, подошёл после тренировки:

– Мальцев, я вот тут всё думал… Может, мне Алевтину Васильевну и правда на свидание пригласить?

Сказал как в омут прыгнул. Мужики – народ такой. Им легче под танк с гранатой кинуться, чем женщину на свидание пригласить. Пришлось брать дело в свои руки. И в итоге ещё через неделю мама и тренер отправились в кино, на только что появившийся в прокате фильм «Человек-амфибия». Потом они ходили на какие-то французские фильмы, затем индийские… Это мне так мама говорила. Хотя после некоторых кинопоходов от неё попахивало винцом. Главное, она преобразилась, глаза зажглись, на лице всё чаще мелькала улыбка. А дежурств она стала брать меньше, на чём я уже давно настаивал. Смысл себя загонять, когда я практически каждую неделю приношу домой от пятидесяти рублей и больше?!

А с началом 1962 года потекли и авторские. Мои песни распевала вся страна, не считая первых исполнителей, которые обязательно включали мои вещи в свою концертную программу. Пошёл в гору и Магомаев, чего, собственно, и следовало ожидать. Он всё мечтал лично познакомиться с автором песен «Ноктюрн», «Птица» и «Женщина моей мечты». Что ж, Блантер ему такую возможность предоставил, и мы пересеклись в квартире у Матвея Исааковича в начале февраля.

– Я слышал, что автору пятнадцать лет, но не верил, – сказал слегка удивленный Муслим, протягивая мне руку.

Мы неплохо пообщались. Магомаев оказался на редкость компанейским парнем, и в качестве презента я предложил ему исполнять песню «Мелодия», которую ещё не сочинили Пахмутова и Добронравов. Разучили буквально за час, после чего счастливый гость из Баку с нотами и текстом под мышкой упорхнул в свою гостиницу, где ему приходилось пока жить.

Я по-прежнему периодически наведывался в ВУОАП, но уже не так часто, как раньше. Приносил по одной-две песни, стараясь делать вид, что начались муки творчества.

А в итоге мне захотелось самому выйти на сцену. В душе-то я не столько композитор, сколько артист, всё моё существо протестовало и рыдало невидимыми слезами, когда я шлягер за шлягером отдавал в чужие руки. Неужто сам так и останусь по ту сторону кулис?! И ведь у этого Егора Мальцева не самый плохой голос. Я посидел, подумал, поэкспериментировал, что может подойти из эстрадного для моих вокальных данных, и остановил свой выбор на песне «Трава у дома». Сейчас страна болеет космосом, все мальчишки хотят стать космонавтами, а взрослые уверены, что доживут до того дня, когда на Марсе яблони зацветут… Наивные. Но поддержать порыв эстрадной песней можно, тут она в самый раз.

Записать её удалось на всё той же студии Всесоюзного радио вместе с эстрадно-джазовым оркестром под управлением Вадима Людвиковского благодаря, опять же, одному звонку Блантера. Жаль, что к нынешним электрогитарам нет практически никаких «примочек». Даже на Западе пока ещё музыканты экспериментируют с эффектами, что уж о СССР говорить! Даже синтезатора нет завалящего. Поэтому вместо соло на гитаре оркестр исполнял соло на скрипках. А куда деваться?! Партию бас-гитары пришлось показывать самому. На счастье, басист оказался понятливым.

А уже в эфир вещь ушла после того, как запись не без протекции того же Блантера попала на стол председателя Государственного комитета по радиовещанию и телевидению при Совете министров СССР Сергея Кафтанова. Песня его зацепила и вскоре прозвучала в программе «В рабочий полдень». Нужен был толчок, трамплин, который придал ей нужное ускорение.

3 февраля, за полтора месяца до старта чемпионата, как Ильич и обещал, Бесков привлёк меня к тренировкам со взрослой командой. Вместе с ЦСКА я отправился на последний предсезонный сбор на Черноморское побережье Кавказа. Пришлось на месяц отпрашиваться из училища, и то свою роль сыграло письмо, подписанное самим заместителем министра обороны – Артынова была против того, чтобы я гробил своё здоровье на футбольных полях, упирая на то, что серьёзные занятия музыкой и большой спорт несовместимы, хотя до этого с тренировками в школе ЦСКА как-то мирилась.

В общем, на море я всё-таки улетел с командой, в которой мне сразу дали прозвище Композитор. Как-никак все уже знали, кто автор песен, которые исполняют Бернес, Клемент, Миансарова и прочие звёзды отечественной эстрады.

Нас разместили в военном доме отдыха в Кудепсте – микрорайоне Большого Сочи. Кстати, там я впервые и услышал по радио своё исполнение песни «Трава у дома». И не я один. Вечером того же дня Бесков отозвал меня в сторонку:

– Егор, хорошая песня «Трава у дома», мне понравилась. Но учти, что в не таком далёком будущем тебе придётся делать выбор – футбол или эстрада. Так что давай определяйся. Не хочу на тебя давить, но футболист из тебя может получиться неплохой. А музыкой можешь заняться, когда уйдёшь из большого спорта.

Блин, сговорились они, что ли… Артынова меня от футбола отваживает, Бесков от музыки! А я вот хочу и рыбку съесть, и… Хотя это плохое сравнение. Одним словом, пока музыка не мешала футболу, и наоборот, так что я предпочитал оставить всё как есть.

Ну да, если я рассчитывал, что мне всё будет даваться столь же легко, как и в молодёжке, то жестоко ошибался. Нагрузки здесь оказались не в пример больше, а в двух-сторонках новоиспечённые партнёры со мной не церемонились. После одного из жёстких подкатов со стороны Альберта Шестернёва я кое-как дохромал до скамейки запасных, где врач команды осмотрел мою ногу и сунул пакет со льдом. Мол, держи пока, отдыхай. Следующий день пришлось пропустить, затем я вернулся к прежним нагрузкам, а синяк ещё долго не сходил.

Но всё-таки, похоже, кое-что я сумел продемонстрировать за отпущенный мне месяц предсезонки, потому как по возвращении в Москву Константин Иванович меня похвалил и сказал, что если я буду так же прогрессировать, то уже в следующем сезоне могу рассчитывать на приглашение в основную команду.

А незадолго до 12 апреля ко мне подошла директор музучилища.

– Егор, – сказала она, – ты же у нас на радио вовсю звучишь с песней «Трава у дома», и на тебя пришла разнарядка. Выступишь на концерте в преддверии Дня космонавтики. Ожидаются первые лица государства и, возможно, космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов.

– Но у нас же игра в этот день в чемпионате Москвы…

– Возражения не принимаются, на кону честь нашего училища. Вот здесь я тебе записала время, адрес и фамилию человека, к которому тебе нужно приехать послезавтра. Там пройдёт первая репетиция, от занятий я тебя на этот день освобождаю. И как поедешь, не забудь захватить свидетельство о рождении.

Ну да, мне же шестнадцать исполнится 10 мая, потом можно и паспорт получить, а пока, как маленький, буду пользоваться свидетельством.

Ехать нужно в Дом союзов. Концерт же планировался на сцене Колонного зала. Эх, а ведь в своё время мне довелось петь на этой сцене. Неужто история повторяется столь причудливым образом?

Здесь я сразу попал в руки режиссёра предстоящего мероприятия – редактора Главной редакции музыкального радиовещания для населения СССР Игоря Борисовича Аксельрода. А я ведь помню его совсем пожилым, сейчас же он пока деятельный, полон сил и энергии.

– С такими молодыми исполнителями мне ещё работать не доводилось, – заявил Игорь Борисович, задумчиво глядя в мою сторону. – Разве что когда выступал детский хор. Ну ничего, надеюсь, сработаемся.

Я тоже на это надеялся. Главное, чтобы вокал не подвёл во время концерта, всё-таки я не до конца был уверен в своих голосовых связках. Сразу попросил предоставить мне пару бэк-вокалистов. Если в студии у нас получалось наложить мой голос сверху моего же, то живой концерт – дело совсем другое. Бэков нашли быстро, но для начала мне дали выучить очерёдность выхода артистов.

Концерт открывал Марк Бернес с песней «С чего начинается Родина». Следом выступала Клавдия Шульженко с «Молчанием». Я шёл седьмым, следом за Владимиром Нечаевым, который был заявлен с композицией «Костры горят далёкие», а после меня выступала Капиталина Лазаренко, которой аккомпанировал Давид Ашкенази. Имя исполнительницы знакомое, но мне всегда казалось, что её зовут Капитолина, а тут опечатка, наверное, о чём я и сказал Аксельроду.

– Никакой ошибки, молодой человек, ей родители дали имя в честь труда Карла Маркса «Капитал». Я на своём веку ещё и не такие имена встречал.

Да уж, я тоже прекрасно помнил истории, как в 1920–1930-е годы родители называли своих отпрысков Авангардами, Векторами, Владленами, Олимпиадами, Октябринами, Нинелами… Один знакомый рассказывал, что лично знал женщину с именем Даздраперма – Да здравствует первое мая. Так что Капиталина – это ещё и в самом деле ерунда.

Должна была выступить ещё и Лидия Клемент с песней «Нежность». Видно, организаторы концерта тоже решили, что композиция о космонавтах ну или лётчиках, как минимум. А все космонавты – бывшие или действующие лётчики, так что песня написана Пахмутовой и Добронравовым словно по заказу. Хотя какие ещё Пахмутова и Добронравов?! Теперь уже я автор, получается, как ни крути.

Все собрались на генеральной репетиции 9 апреля, за два дня до правительственного концерта, который должен был состояться 11-го числа. Репетицию почтила своим присутствием Екатерина Фурцева. Легендарная при жизни министр культуры СССР расположилась в четвёртом ряду, рядом с Аксельродом, который постоянно ёрзал и вытирал носовым платком потные лоб и шею.

Екатерина Алексеевна, напротив, сидела как королева на троне, с прямой спиной и невозмутимым лицом. Даже глядя в щёлочку из-за кулис, я словно чувствовал на себе её пристальный, немигающий взгляд. Чёрт, на сцену-то страшно выходить, даже выступая перед Ельциным и Путиным, так не волновался.

Репетиция шла своим чередом. Исполнители выходили по своим порядковым номерам. Отстрелявшийся первым Бернес, видя моё волнение, успокаивающе хлопнул по плечу:

– Не боись, Егорка, прорвёмся!

– Говорят, у Фурцевой очень уж крутой характер.

– Есть такое, не женщина – кремень. Министром стала недавно, но сразу принялась наводить в ведомстве свои порядки. Но ты, главное, не давай слабину. Держись уверенно, если будет о чём-то спрашивать, отвечай чётко, взгляд не отводи. Да и песня у тебя хорошая, как раз в тему. Я думаю, ей понравится.

Мое выступление прошло для меня будто в тумане. Исполнил песню в сопровождении эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио под руководством Юрия Силантьева, помня лишь одно – не тушеваться. Хорошо, парни с бэк-вокала не подкачали, а ведь тоже, наверное, волновались, хотя за ними всего лишь помощь на припеве. Уже за кулисами меня начало отпускать. Пальцы мелко подрагивали, спина была мокрой от пота. Однако… Кто там говорил, что петь – не мешки ворочать?

– Молодец, хорошо выступил, – поздравила меня Клемент. – И держался неплохо, самый экспрессивный номер. По-моему, Фурцевой понравилось. Кстати, это ведь ты написал песню, которую я исполняю?

– Есть такое, – скромно пожал я плечами.

– Отличная вещь. Когда я в первый раз её пела, у меня ком в горле стоял. Просто удивительно, что автор такой песни по существу ещё подросток.

Ага, вот ты удивилась бы, если бы знала, что мне на самом деле шестьдесят три… нет, уже шестьдесят четыре года, учитывая, что день рождения в той жизни я отмечаю 18 января. Что-то затягивают медики с моим выводом из комы. Может, я вообще уже помер и заселился в это тело окончательно? Оставалось только гадать и ждать, вдруг рано или поздно я очнусь на больничной койке снова пенсионером. А я уже, честно говоря, привык к этому телу, всё-таки приятно себя чувствовать молодым и здоровым. И даже вроде не так сильно и хочется вернуться в будущее. Ну а что меня там ждёт? Дочь от первого брака пятнадцать лет назад свалила в Канаду, пару внуков мне родила. Я её года два не видел на момент, как меня током шандарахнуло. Не видел, правда, вживую, по скайпу-то мы с ней раз в неделю общались. Кстати, вполне возможно, прилетела в Москву и сидит теперь у моей постели… уже скоро как год, ёлы-палы. И не знает, что папаша тут в теле юнца развлекается с девочками-ровесницами и заделался гениальным композитором. Может, даже порадовалась бы за меня.

После окончания генеральной репетиции нас всех собрали пред светлые очи Екатерины Алексеевны. Фурцева поблагодарила выступавших, сказав, что репертуар подобрался неплохой, но всё же высказала небольшое замечание в адрес Олега Анофриева:

– Олег Андреевич, вы в своей «Песне о друге» не могли бы свистеть чуть менее громко? А то прямо у меня лично уши заложило.

– Хорошо-хорошо, я просто чуть отстранюсь от микрофона, – пообещал Анофриев.

Под занавес Фурцева обратила своё внимание на меня. Честно говоря, я надеялся, что этого не случится, даже чуть спрятался за спины других исполнителей, но Екатерина Алексеевна меня высмотрела:

– Егор Мальцев? А ты чего там прячешься? Мне твоё выступление, кстати, понравилось. По сравнению с остальными выглядело живо, динамично, и песня такая… жизнеутверждающая! Особенно приятно, что посвящена космонавтам. Ты ведь и автором являешься, если Игорь Борисович меня не обманул? Ты специально её сочинил к этой дате?

– Ну, не то чтобы специально… Просто вдохновился полётом Юрия Гагарина, и понемногу в моей голове складывались музыка и текст. Вот как раз после Нового года всё и сложилось.

– Очень вовремя сложилось, Егор, – усмехнулась Фурцева. – Что ж, товарищи, надеюсь, послезавтра вы выступите так же хорошо. И запомните, Олег Андреевич, насчёт свиста. До свидания.

В день концерта, который начинался в 18 часов, мама с утра выгладила мой лучший костюм. Переодеться я должен был уже в гримёрке Колонного зала, так что пришлось ехать на такси, держа костюм в руках. Выделенную гримуборную мне пришлось делить как раз с Анофриевым. Тот всё ходил и насвистывал, пробуя разные тональности. Похоже, он всё ещё переживал назидание Фурцевой. Ещё бы, в зале должны были присутствовать первые лица страны, и опозориться перед ними – значит подписать себе приговор.

Для меня это тоже было актуально, как-никак моя творческая жизнь в этом теле только начиналась. Одно дело – вспоминать и переписывать знакомые песни, подсовывая их другим артистам, и совсем другое – выйти и спеть самому. Но тут я всё же полагался на свой опыт из той жизни.

Анофриев выступал позже меня, предпоследним, я мысленно ему посочувствовал: долго ему ещё придётся страдать. А лучше всего Бернесу, спел – и свободен. Хотя Аксельрод попросил никого после концерта не расходиться, все артисты были приглашены на банкет по случаю Дня космонавтики. Пьянка намечалась в одном из залов Дома союзов. Интересно, хотя бы шампанского удастся выпить или мне опять газировку подсунут?

Чем ближе был мой выход, тем больше я мандражировал. Господи, быстрей бы уже, что ли. Будто в первый раз, а ведь на самом деле за моей спиной столько выступлений, в том числе и на правительственных концертах… Тяпнуть бы чего. Вон у Анофриева на столике бутылка коньяка почти непочатая.

Заметив мой взгляд, Олег понимающе кивнул:

– Брызнуть от нервов капелюшку?

– Ну если только капелюшку.

Жидкость огненным смерчем пронеслась по пищеводу, и спустя минуту я почувствовал себя куда лучше. Сердце замедлило свой бешеный бег, и я, пользуясь моментом, стал распеваться.

Но когда дверь раскрылась и появившийся в дверном проёме Аксельрод сказал: «Мальцев, готовься», меня снова начало потряхивать. «Егор, держи себя в руках, – уговаривал я себя, – всё будет нормально».

Стоя за кулисами, я с закрытыми глазами слушал конферансье.

– Дорогие друзья, а сейчас перед вами выступит молодой исполнитель Егор Мальцев, – говорил Брунов. – Егору ещё нет шестнадцати, но он уже успел зарекомендовать себя талантливым композитором и поэтом. Достаточно сказать, что на этом концерте звучат его песни. Одну вы уже слышали в исполнении Марка Бернеса, вторую услышите чуть позже. А сам Егор сегодня выступает с песней «Трава у дома». Поприветствуем!

Я на негнущихся ногах в сопровождении бэков вышел на сцену под аплодисменты зала. Эх, нужно было ещё рюмашку тяпнуть! Ну всё, к чёрту, собрались, в зал не глядим и поём. Но взгляд сам собой ткнулся в правительственную ложу, где я рассмотрел Хрущёва, что-то рассказывающего своему не менее пожилому соседу. Рядом сидели Гагарин и, кажется. Титов. Алё, Никита Сергеич, я и для вас пою, поболтать можно и потом. Встряхнув себя таким образом, я прослушал вступление и запел песню Мигули и Поперечного:

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе видна…

К концу первого куплета я окончательно пришёл в себя и дальше выдал с той экспрессией, с которой даже «Земляне» не пели в классическом варианте. Снова взгляд в ложу. Гляди-ка, а Хрущ весь внимание, теперь только остаётся молиться, чтобы ему понравилось. А то ещё устроит выволочку, как художникам-авангардистам в Манеже. Интересно, та выставка уже состоялась или ещё будет?

Фух, кажется, отпелись. Покидая сцену под несмолкающие овации, молил лишь об одном: только не свалиться бы прямо на сцене. Потому что выступление далось мне ох как нелегко, ноги уже совсем не держали. Кое-как добрёл до гримёрки и попросил Анофриева налить ещё. Вот так лучше, успокойся, Лёха-Егор, все позади, можешь расслабиться. Рубашку хоть выжимай. Интересно, можно уже переодеваться или в таком виде ходить до банкета? Ладно, рисковать не буду, перетерплю.

К окончанию концерта я совсем оклемался и даже вышел в коридор следом за Анофриевым, который отправился на сцену. Здесь суетились гримёры, носились костюмеры, ещё какие-то люди… Сшибут ещё чего доброго. Вернулся обратно в гримёрку и стал дожидаться финальной песни…

А затем был банкет с участием Хрущёва, Фурцевой, ещё каких-то деятелей партии и правительства, ну и, конечно, Гагарина и Титова. Прежде чем народ приступил к выпивке и закускам, Никита Сергеевич с бокалом в руке произнёс речь о советском космосе, где мы оказались первыми из первых, уделав проклятых янки, и что скоро первыми высадимся на Луне. Ага, щас, уже высадились. Я-то знал, чем всё закончилось. Но в то же время подозревал, что америкосы устроили грандиозную афёру, сняв «высадку» в павильоне. Но мы-то в любом случае даже в 2016-м до Луны не добрались.

Мне тоже удалось поднять бокал с шампанским, никто не придирался, что я ещё несовершеннолетний. Вскоре народ расслабился, началось хождение по залу, непринуждённое общение парами и группками. А мне с кем потрещать? Бернес вон болтает с Гагариным. Тут мой взгляд упал на Клемент, которая мило улыбалась Анофриеву.

Какая улыбка, какие ямочки на щеках… Неудивительно, что в неё было влюблено полстраны.

Когда Анофриев отлучился к столу с закусками, я быстро приблизился к певице:

– Лидия Ричардовна…

– А, Егор! Ещё раз спасибо за песню. И ты тоже здорово выступил.

– Лидия Ричардовна, ваше выступление получилось вообще потрясающим, но я к вам не по этому поводу.

– А что случилось?

– Сон мне на днях приснился нехороший. Будто вы, – я сглотнул застрявший в горле комок, – будто вы умерли от меланомы.

– Егор, что за ужасы ты рассказываешь!..

– Сам бы посмеялся, но, к сожалению, некоторые мои сны имеют свойство сбываться. Несколько раз уже такое случалось. А что касается родинок, то одна мамина знакомая сковырнула невус, а через несколько месяцев у неё обнаружили четвёртую, неизлечимую стадию рака кожи. Поэтому и предупреждаю, чтобы вы с родинками и вообще были поаккуратнее, следите за своей кожей, а при малейшем подозрении сразу же идите к дерматологу, а лучше напрямую к онкологу.

Клемент, малость побледневшая, поставила свой бокал на столик.

– Не паникуйте раньше времени, просто следите за собой, и всё будет нормально, – успокоил я певицу.

– Егор, вот ты где!

Я обернулся. Ко мне приближался Бернес с Гагариным и Титовым. О, Юрию Алексеевичу тоже, что ли, намекнуть о его гибели в 1968-м? Но до неё ещё шесть лет, да и вторая история подряд о «вещем сне» может превратиться в фарс.

– Вот он, наш самородок, – представил меня своим спутникам Марк Наумович.

Мы обменялись рукопожатиями.

– А не о тебе ли нам Леонов и Комаров рассказывали? – спросил Гагарин. – Не ты ли им пел под гитару в Серебряном бору?

– Было такое дело, – потупил я взгляд.

– Действительно, талант, – поддержал Титов.

– А мы захотели просто познакомиться с парнем, который так здорово спел про траву у дома, – снова вклинился Гагарин. – Наверное, всё свободное время отдаёшь музыке?

– Почему, я ещё занимаюсь в футбольной школе ЦСКА…

– Серьёзно? А я как раз болею за армейцев. И как твои успехи в спорте?

– Предсезонку уже проходил с основным составом. Бесков сказал, что если буду так же прогрессировать, то в следующем сезоне уже смогу играть в основе.

– Ребята, это же уникум! Ну что ж, Егор, успехов тебе в музыке и спорте. А нам пора идти, Хрущёв нас уже ищет.

Космонавты отчалили, а я под шумок решил сделать ноги. На больших стенных часах уже одиннадцатый час, мама-то волнуется, что я да как, не спит, а ей утром на дежурство. Так что я незаметно выскользнул из зала и отправился домой.

Глава 11

Сидя у окна, глядел во двор и задумчиво выстукивал на щеке чайной ложечкой мелодию Гершона Кингсли Popcorn. Ту самую, что когда-то в будущем в фильме «Мы из джаза» выстукивал Игорь Скляр. Странное сочетание, согласитесь: в будущем – выстукивал. Но вот такие парадоксы порой подкидывает жизнь.

Дома в этот вечер я находился один, мама отправилась в очередной кинопоход с Ильичом. Она цвела, а отношение Ильича на тренировках ко мне никак особо не изменилось. Ну и хорошо, незачем посторонним что-то подозревать.

Сестра, похоже, тоже в этот вечер с кем-то встречалась. Я даже подозревал, с кем, как-то раз видел в окно, как её поджидал внизу с вялым букетиком в руках какой-то студент непримечательной наружности. Но я не ставил крест на парне заранее. Пусть он внешне неказист, зато, может, в будущем станет гениальным учёным. Недаром Катька как-то при маме обмолвилась, что некий Павел – лучший ученик на их курсе.

А ведь завтра последний учебный день в музучилище. У нас вовсю шло первенство Москвы. Ильич вовсю крутит с моей мамой. И не надоело им уже несколько месяцев делать вид, что они ходят в кино? Я-то даже в этом теле уже не мальчик. Да-да, у нас с Лисёнком это самое случилось, аккурат в мой день рождения, который мы проводили в прогулках по столице. Вот в одном из укромных уголков парка «Красная Пресня» мы и уединились, после чего Ленчик перестала быть девственницей. А насчёт себя я не был уверен, вполне вероятно, что и до Ленки у Егора имелись близкие отношения с представительницами противоположного пола. С той же Любкой, например. Но лично для меня это был первый секс в этом юном здоровом теле на майской травке.

И кстати, я получил паспорт и стал полноценным членом советского общества, после чего меня сняли с учёта в комиссии по делам несовершеннолетних. Всё прошло, как с белых яблонь дым, биографию можно начинать с чистого листа. Ну или с тех пор, как Егор Мальцев занялся футболом и музыкой.

После моего выступления на концерте ко Дню космонавтики я стал настоящим героем нашей коммуналки. Тем более что концерт в записи показали по Центральному телевидению. Смотрели мы его у соседей, куда набились все обитатели коммунальной квартиры. На маленьком экране телевизора с неважным приёмом сигнала меня было хорошо видно, только когда показывали крупным планом. Но и этого хватило, чтобы моментально подняться в глазах всех соседей. Да и не только в их. В училище я тоже получил свою порцию восхищения, свои пятнадцать минут славы. Меня даже заставили выступить на комсомольском собрании учебного заведения, где я добрых полчаса рассказывал, как комсомолец Мальцев принимал участие в правительственном концерте и ручкался с самим Гагариным.

Кстати, о телевизоре… Авторские отчисления стекались на сберегательную книжку мамы. После посещения сберкассы на прошлой неделе мама выяснила, что на книжке у неё уже лежат 480 целковых. Так что на днях мы планировали ехать в ЦУМ, где в отделе электротехники присмотрели телевизор «Старт-3» производства Московского радиотехнического завода. Стоил он 234 рубля.

Этот день настал 12 июня. Мама надела своё лучшее платье, я же наотрез отказался рядиться в костюм, предчувствуя, что мне же и придётся нести телевизор до стоянки такси, а значит, был шанс что-то порвать или испачкать. Значит, рисковать костюмом ни к чему.

Народу в отделе толкалось много, но присмотренная нами модель, к счастью, ещё не была распродана. Продавец принёс со склада-подсобки картонный ящик, извлёк из него аппарат и принялся проверять его работу. Да уж, это вам не LCD-телевизор с диагональю 55 дюймов, но в то же время и не послевоенный «КВН-49» с увеличительной линзой на глицерине, стоявший на соседней витрине. Ничего общего, кстати, со стартовавшей в 1960-х игрой «Клуб весёлых и находчивых» не имевший, как многие позже думали. В нашем случае аббревиатура КВН произошла от первых букв фамилий разработчиков Кенигсона, Варшавского и Николаевского. Хотя в народе ходила и такая расшифровка аббревиатуры: «Купил – Включил – Не работает».

Наш телевизор работал. Правда, к нему пришлось дополнительно покупать телеантенну в виде усов.

В нашей большой комнате приём сигнала был нормальный. По телевизору в это время показывали симфонический концерт, и мама с сестрой тут же уселись перед приёмником с сияющими счастьем лицами. А я сел за стол пить чай с пирожными безе, которые родительница купила утром в кондитерском по пути с дежурства. И за чаем размышлял о холодильнике. Не предупреждая маму, я на днях уже наведался в другой отдел ЦУМа, где присматривался к холодильникам. Учитывая размеры нашей жилплощади, большой агрегат типа «ЗиЛ-Москва» занимал бы слишком много места. А вот «Саратов-2» мне показался в самый раз, да и ценой выгодно отличался в меньшую сторону, его покупка обошлась бы всего в пару сотен рублей. Правда, дизайн похуже, но тут уж выбирать пока не приходилось. Даст бог, со временем и квартира появится приличная, куда можно будет что угодно поставить. А о холодильнике в семье Мальцевых говорили давно, но если раньше его приобретение казалось несбыточной мечтой, то в последнее время такая покупка выглядела вполне реальной.

Именно я настоял, чтобы мы не затягивали с покупкой холодильника. И всего неделю спустя после приобретения телевизора в наше жилище грузчики затолкали аппарат для хранения скоропортящихся продуктов. Соседи сдержанно поздравили, причём в глазах некоторых из них я заметил отблески зависти. А поскольку зависть до добра не доводит, то вполне вероятно, что скоро могут начаться заподлянки. Почему бы, например, не плюнуть в кастрюлю супа удачливым соседям? Это, так сказать, из простейшего.

Между тем, кстати, магнитоальбом группы «Апогей» с моими песнями размножался с небывалой скоростью. И это даже учитывая дефицит магнитофонов в то время! Как-то, шлёпая из училища к остановке, я услышал из окна усиленную динамиком «Шизгару» и понял, что жизнь удалась. Вдвойне я это осознал, когда меня пригласили на Всесоюзное радио в прямой эфир воскресной программы «С добрым утром!». Ведущая мило со мной общалась, интересуясь подробностями моих творческих успехов, периодически перескакивая на личную жизнь. В смысле на учёбу и занятия спортом, поскольку заранее навела обо мне справки. Наше общение то и дело прерывалось моими песнями в исполнении Бернеса, Миансаровой, Магомаева, Клемент… К моему огромному удивлению, прозвучала даже Back In The U.S.S.R. Оказалось, что одна из копий магнитоальбома попала в редакцию программы, там подсуетились, пробили ВУОАП, выяснили, что авторство песен с альбома зарегистрировано, и с санкции своего руководства начали понемногу гонять их в эфире.

Мало того, альбомом «Дебют/Debut» заинтересовались за рубежом. Правда, пока в ближнем зарубежье. Эту новость мне сообщили, позвонив на общий коммунальный телефон из Министерства культуры. Спросили, смогу ли я прийти к ним в такое-то время вместе с музыкантами «Апогея», я обещал разузнать и перезвонить по оставленному телефону некоей Арине Афанасьевне. Выяснилось, двое из участников группы на месяц укатили на Чёрное море, один лежал дома со сломанной лодыжкой, и только Миха был в Москве, здоров и, будучи официально руководителем коллектива, уполномочен вести переговоры от имени остальных музыкантов. Этот вариант неизвестную Арину Афанасьевну устроил, она попросила нас захватить паспорта, а Миху и документ, где он прописан худруком, и через день мы с ним вступили под своды Министерства культуры. Думал, может, доведётся встретить в кулуарах Фурцеву, она наверняка меня запомнила после концерта к только что учреждённому Дню космонавтики. Нет, не довелось.

Арина Афанасьевна Жучкова, с которой я общался по телефону, тёткой оказалась нормальной. Представила нам присутствовавшего здесь же товарища из венгерского минкульта Габора Сапари. Как нам шепнула хозяйка кабинета, это был прямой потомок премьер-министра венгерского королевства Дьюлы Сапари, возглавлявшего кабинет министров в конце XIX века. Потомок выглядел как-то скромно, этакий плюгавенький мужичок с залысиной. Так ведь и Бонапарт, говорят, не блистал телосложением, а сколько всего наворотил!

– Мы заключаем договор с венгерскими товарищами, они покупают магнитоальбом и издают у себя в виде грампластинки, – перешла к официальной части Арина Афанасьевна. – Только, если вы не против, на обложке будет название не «Группа „Апогей“», а «ВИА „Апогей“» Не против? Ну и хорошо… Договор уже составлен, венгерское Министерство культуры готово перечислить нам 50 тысяч в инвалютных рублях. Вам остаётся поставить свои подписи здесь и здесь. Вам, Егор, как автору произведений, а вам, Михаил, как руководителю ансамбля… Предвижу ваш вопрос и спешу заверить, что свои отчисления вы также получите. Пятьсот рублей на сберкнижку получает Егор, как автор текстов и музыки, столько же ваша группа на всех. Деньги коллектива будут переведены на вашу сберкнижку, Михаил.

– Чистыми? – поинтересовался Миха.

– Да, это уже за вычетом налогов. Вы сомневаетесь? Я бы на вашем месте подписала без лишних вопросов. Верно я говорю, товарищ Габор?

– Да-да, конечно, – на приличном русском ответил венгр, обезоруживающе улыбнувшись во все тридцать два зуба.

Я тут же вспомнил про свою пятёрку снизу справа, которая побаливала уже с неделю. Всё никак не дойду до стоматолога. Только представлю, как мне будут сверлить зуб без всякой анестезии, сразу плохо становится. Всё-таки своих плюсов в будущем немало.

В общем, подписали мы контракт, никуда не делись. Не в том положении, чтобы права качать и требовать хотя бы половину суммы. Ну а что, 500 рублей – тоже деньги, разве мы рассчитывали на эти деньги, когда записывали альбом? Лично я больше всего боялся, что нас за такую иностранщину и нелегальщину заметут и чего-нибудь впаяют…

Когда же наконец мы переедем в нормальное жильё?! Интересно, сколько стоит кооперативная квартира? Мама как-то заикнулась, что у них от Минздрава собираются строить кооперативный дом, как раз ищут дольщиков для вступления в кооператив. А так-то в очереди она лет восемь стояла, была уже в первой сотне и, по идее, ещё через год-два могла надеяться на ключи от двушки. Но мне что-то не хотелось ещё пару лет тусить в коммуналке, душа рвалась в отдельное жильё.

Маму и сестру новость о свалившихся на нас 500 рублях обрадовала донельзя. А чуть позже я всерьёз задумался об изготовлении «примочек». Негоже, что парни из «Апогея» не имеют нормальных спецэффектов. На Западе, пожалуй, уже проводятся какие-то эксперименты в этой области, а у нас с «примочками» дело обстояло туго. Вот я и решился попробовать спаять пару-тройку педалей своими руками. Тем более что опыт имелся: в начале 1970-х мы с ребятами раздобыли где-то немецкий журнал, где приводились схемы сборки некоторых «примочек». У одного знакомого папаша хорошо владел языком Гёте, причём не только разговорным, но и техническим, он-то по доброте душевной нам всё разжевал и даже помог собрать первый блок эффектов под названием «бустер», с помощью которого можно добиться воспроизведения нижних частот и форманты высших частот в диапазоне 2000–5000 Гц для подчёркивания атаки и подавить в определённой степени обертона в диапазоне частот 500–1000 Гц.

Ведь что такое гитарная педаль? По существу – блок искажения звука, а исказить его можно как угодно. При паянии педали с эффектом «бустер» сигнал с датчика электрогитары поступает на предварительный усилитель, выполненный на полевом транзисторе. С транзистора сигнал поступает на основной усилитель электрогитары, где используются два резонансных контура, поэтому частотная характеристика приставки неравномерна. Первый контур настроен на частоту примерно 2800 Гц, в результате чего усиление приставки на этих частотах возрастает в 10–15 раз. Второй контур настроен на частоту около 500 Гц, и сигналы такой частоты ослабляются приставкой в 2–3 раза. На более низких частотах усиление приставки близко к единице. Катушки контуров можно использовать готовые, в частности вторичную обмотку согласующего трансформатора малогабаритного радиоприёмника. А в качестве гитарного джека могут подойти джеки от телефонных коммутаторов. Они чуток меньше в диаметре, но это не критично, чай руки не из жопы растут, кое-какие навыки в радиотехнике ещё не забылись. Ага, и о пружинном ревербераторе на голос не забыть, тоже вещь нужная.

Деньги на покупки в размере 50 рублей я выпросил у матери, она дала без вопросов. Однако в ближайшем магазине радиодеталей почти ничего не нашлось. Я объездил весь район и вынужден был констатировать, что что-то в стране с радиодеталями неладно.

Когда выходил из одного магазина крайне обескураженный, нарисовался мужичок средних лет, неприметной внешности, который, глядя в сторону, негромко поинтересовался:

– Какие радиодетали вас интересуют?

Что-то мне это напомнило. Ну точно, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» к Шурику также подкатил спекулянт. Я чуть заметно хмыкнул, но тут меня посетила мысль: не подсадной ли товарищ? Может, он на органы работает, вылавливает потенциальных шпионов, которые все поголовно мечтают собрать передатчик и передавать на Запад секретные сведения? Хотя, скорее всего, у меня просто развивается мания преследования.

Выложил список, товарищ обещал подсуетиться и назначил встречу на следующий день на этом же месте в полдень. Фантастика, но спустя сутки я получил всё необходимое для работы! Разве что в магазине докупил паяльник, припой и канифоль. В итоге всё мне обошлось в 35 рублей 35 копеек. А пара педалей досталась мне за трёшку. В одном из московских автохозяйств я упросил механика позволить мне после смены скрутить педали газа и тормоза с полуразобранного ЗиС-150. Была ещё педаль сцепления, но она выглядела как металлический квадратик на рычажке и, подумав, я решил её не скручивать.

– Ты это, шкет, если ещё что-то понадобится, приходи, я всегда тут в первую смену, кроме выходных, – оглядываясь по сторонам, сказал автомеханик, сплюнул через зуб и закурил беломорину.

– Если только педали, – ответил я.

В известность о том, зачем мне на самом деле понадобились эти детали автомобилей, я решил автообслугу не ставить. Всё равно не поймёт, ему бы только казённое имущество из-под полы кому-нибудь толкнуть. А педали в будущем мне могут понадобиться. Если первый блин не выйдет комом, то дело можно поставить на поток.

На изготовление «бустера» ушло около недели. Педаль получилась раза в два больше размерами, чем я предполагал. Испытывали её на репетиционной базе группы «Апогей». С собой я захватил паяльник с припоем и канифолью, чтобы уже на месте с помощью мультиметра, в народе называемого цэшкой, проверять контакты у гитары, определяя, какой именно провод является массой. Закончив паять под внимательными взглядами музыкантов, всунул внутрь «примочки» пару батареек, подключил Gibson на вход и выход на усилитель.

– Ну что, с Богом?

– Давай, – махнул рукой Миха, в чьих глазах читалась такая же надежда, как, наверное, и две тысячи лет назад в глазах страждущих исцеления от прикосновения Иисуса.

Что сказать… Опыт удался, звук после незначительных настроек и щёлканья тумблеров на педали получился вполне приемлемого качества. Я отыграл классический блюз из репертуара Би Би Кинга, после чего парни и вовсе пребывали в лёгком шоке, глядя на меня как на пришельца с другой планеты.

– Обалдеть, – выдохнул наконец Жора.

– А при желании педаль можно снять и оставить одну кнопку, – сказал я. – Просто с педалью выглядит посолиднее, да и не промахнёшься.

Следом за три дня я сделал любимую Джими Хендриксом «квакушку», вызвавшую чуть менее бурную, но всё же предсказуемую реакцию. Затем я совершил ещё один набег в автохозяйство, разбогатев дополнительно на пару педалей. Ну и в магазин радиодеталей пришлось наведаться. И за неделю спаял ещё две «примочки» – «дисторшн» и «овердрайв». Пришлось личным примером обучать Миху пользоваться этой коллекцией блока эффектов. Но парень он оказался понятливый, все схватывал на лету, так что вскоре уже удивлял слушателей на концертах группы «Апогей». А заодно и рекламировал моё ноу-хау, стыренное из будущего.

Неудивительно, что вскоре от заинтересованных лиц посыпались предложения, причём не только от московских музыкантов, и пришлось ставить производство педалей на поток. Толкал я их по пятьдесят рублей за штуку. Альтернативы-то не было, так что цену я устанавливал, исходя из себестоимости комплектующих плюс время и труд. Толкал педали через Миху, чтобы не светиться самому, и заранее попросил парня не афишировать моё имя. А то ведь докопается какой-нибудь ОБХСС, призовут к ответу как спекулянта. Хотя какой на фиг спекулянт! Я же не перепродаю, а сам изготавливаю, цеховик своего рода.

Но и за это наваляют, чего доброго. Сашке Новикову в своё время «червонец» впаяли за такие дела, правда, отсидел пять, но тоже приятного мало. К тому же ведь у нас в стране Левша через одного, быстро раскусят, как там всё собрано, и сами начнут клепать. Вот тогда моей монополии придёт финиш. Так что после недолгого колебания я направил свои стопы в Комитет по изобретениям и открытиям при Совете министров СССР регистрировать изобретения.

– Вы что же, молодой человек, всерьёз думаете, что эти ваши педали принесут советскому обществу какую-то пользу? – спросил пожилой чиновник, глядя на меня поверх приспущенных на кончик носа очков.

– Принесут, не беспокойтесь. – И я выдал заранее заготовленную сентенцию: – Вот увидите, их ещё западные музыканты у нас покупать начнут, а валюта стране пригодится.

Этот довод склонил чашу весов в мою пользу, и, заплатив энную сумму, я получил на руки четыре авторских свидетельства.

Но помимо поисков личной выгоды настал момент, когда я невольно задумался и о том, как можно принести пользу СССР не только экспортом гитарных педалей. Почитал как-то на досуге «Правду» на уличном стенде, где приводилась речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева о положении в стране. Нет, ничего революционного, напротив, будущий генсек всячески превозносил политику партии и правительства и Никиты Сергеевича в частности, делая упор на достижениях сельского хозяйства. Ну да, конечно, только вскоре начнём закупать зерно за границей, если уже не начали. Почему вдруг, этого я не помнил, как-то не зацикливался никогда на политических и экономических вопросах. Но того, что наворотили в будущем Горбачёв и Ельцин, не одобрял.

Ведь если что-то серьёзное происходит в обществе, ищи, кому это выгодно. Каким боком видел в перестройке свою выгоду «меченый»? А последующая демократизация при «запойном»? Понятно, что развал сильной державы был выгоден нашим западным оппонентам, прежде всего Соединенным Штатам. И без их участия наверняка не обошлось. Но как именно они поучаствовали, я мог только догадываться.

Что касается Андропова, то, по словам знавших его биографию не понаслышке – а в обществе «Динамо» на посиделках в бане меня судьба сводила и с такими людьми, правда вышедшими на заслуженный отдых, – главный чекист был отнюдь не таким рыцарем без страха и упрёка, каким его многие воспринимали. Вот кого поминали добрым словом, так это Шелепина и Семичастного. Говорили, что, окажись эти люди во главе государства, всё могло бы пойти по другому, более оптимистичному сценарию. Сейчас, если я не ошибаюсь, Шелепин из Комитета уже перешёл в секретари ЦК КПСС, а его место в кресле председателя КГБ занял как раз Семичастный.

Может, рассказать им всё как будет?

Но если я рискну встретиться с кем-то из них лично, то последствия для меня могут быть самыми непредсказуемыми. От одобрительного похлопывания по плечу и обещанием направить СССР по верному пути до заточения в психушку, где остаток дней я проведу, пуская слюни под воздействием транквилизаторов.

Нет, такой вариант меня не устраивал. Так что если и предупреждать Шелепина с Семичастным, то анонимно. Например, подкинуть им письмо с подробным описанием будущего. А чтобы поверили, вписать несколько событий из ближайшего времени. А что у нас вскоре случится? Ну, например, размещение ракет на Кубе, что приведёт к Карибскому кризису. Можно подкинуть ещё несколько предсказаний, типа убийства Кеннеди. Когда его грохнут, в 1964-м? Нет, по-моему, всё же в 1963-м. В любом случае в письме можно сослаться на старческую память, мол, не все события помню, столько лет прошло.

А вот кому именно подкинуть? Председателю КГБ? Хрена к нему так просто подберёшься. Да и к Шелепину не подъедешь. Но всё же к секретарю ЦК подобраться попроще, чем ломиться к Семичастному. Ну, не ломиться, это я так, преувеличил, но тем не менее…

Эту идею я вынашивал следующую пару недель, и наконец у меня таки созрел план, как всё это провернуть без последствий для себя. Письмо напечатаю на пишущей машинке. Вопрос на засыпку: где её взять? Купить за 150 рублей? Деньги на сберкнижке были, но на маминой, куда стекались все мои авторские. Я принципиально отказался заводить собственную. Так что – просить? Последует резонный вопрос: «Зачем тебе, сынок, такая сумма?» Не говорить же правду, что собрался писать подмётное письмо Шелепину?

А что, если где-нибудь спереть машинку? Ведь недаром же в комнатушке Никодима, когда оттуда выносили старую мебель, которой оказалось не так уж и много, я подобрал набор отмычек. Зашёл, увидел, подобрал… Никто не обратил внимания на мои телодвижения. А я, не будь дураком, заныкал набор в укромном месте. Тайничок оборудовал в старом нежилом, готовящемся под снос доме недалеко от нашего двора. Надеюсь, в ближайшие дни его всё же не снесут.

Сейчас залезть куда-нибудь намного проще, чем в будущем, где чуть ли не в каждом сортире установлены сигнализация и камеры наблюдения. В итоге своей мишенью я избрал контору метизного завода, что располагался на Шмитовском проезде. На завод я приезжал по заданию нашего завхоза из училища забирать со склада приготовленные для нас метизы в виде ящика шурупов. Меня послали как физически сильного и ответственного студента, поскольку в большинстве своём в училище занимались натуральные ботаны. Причём никакого транспорта не выделили. Мол, там всего ящик, уже оплаченный, и весит двадцать кило, довезёшь на трамвае. Билеты с трамвая сдашь в бухгалтерию, две поездки тебе оплатят.

Накладную мне оформляли в конторе заводоуправления, где я и приметил тётку, увлечённо печатавшую на машинке какой-то документ. Контора была одноэтажным деревянным зданием с фанерной дверью и простеньким замком. Этот факт мне сразу почему-то запомнился. Да и забор, насколько я помню, был из деревянных досок, в которых тут и там зияли щели.

Оставалось провентилировать вопрос с охраной. Для этого я специально приехал после семи вечера, когда завод замирал и его покидали последние рабочие. Чай, не военное время, нет нужды вкалывать в три смены. Пробравшись сквозь щель в заборе, выяснил, что будка сторожа находится практически на другом конце территории, а собаки здесь не имелось. Вот это меня больше всего порадовало.

Через пару дней, проводив Ленку до дома, я в десятом часу вечера с набором отмычек в кармане отправился на завод. Потренировался с ними заранее в домашних условиях, оказалось, нашу комнату можно вскрыть на раз-два. Надеялся, что и в конторе не встречу каких-нибудь сюрпризов.

Обойдя завод по противоположной от сторожки стороне завода, я приблизился к конторе. Свет не горит, все разошлись по домам. На всякий случай, натянув на руки перчатки, дёрнул дверь. Заперта. А теперь самая важная часть…

Вытащил набор отмычек и стал подбирать нужную. Подошла третья. Аккуратно прикрыл за собой дверь и чуть ли не на ощупь двинулся вперёд. Солнце зашло не так давно, и через окна в помещение пробивался неяркий свет, но в коридоре всё же было темновато. Дверь кабинета, где я оформлял накладную, тоже была закрыта. Тут я ещё провозился пару минут.

А вот и пишущая машинка, бережно накрытая квадратным куском тёмной клеенки. Хорошо, небольшая в размерах и, как оказалось, не очень тяжёлая, я ожидал худшего. Она как раз втиснулась в спортивную сумку, купленную ещё в прошлом году. А теперь аккуратно всё закрываем, запираем и обратно к щели в заборе.

Я отправился в тот самый заброшенный, предназначенный под снос дом, где у меня оборудован тайничок. Там извлёк машинку из сумки, завернул в заранее припасённый кусок ткани и сунул в дыру в стене, снова прикрыв её куском обоев. Если бы дело происходило в будущем, дом наверняка облюбовали бы бомжи. Но в это время все не желающие трудиться были собраны в специальных местах. Как раз в прошлом году началась борьба с тунеядством, и отсутствие постоянного места работы стало уголовно наказуемым, что резко сократило количество людей, не имеющих официального источника дохода и постоянного места жительства.

На следующий же день я купил пачку простой и копировальной бумаги и, устроившись за старым столом на качавшемся стуле, начал печатать письмо, сверяясь со своим черновиком. Под копирку печатал второй экземпляр, мало ли что с первым может произойти, а снова настукивать столько, сколько я задумал написать, казалось мне слишком тяжёлой работой.

Машинку я задумал потом просто-напросто утопить в Москве-реке. И пусть потом ищут сколько душе угодно, если вообще кому-то придёт в голову искать эту машинку, я же не собирался никому о ней рассказывать.

Хорошо, оконные стёкла ещё не успели разбить, и стук печатного агрегата вряд ли было слышно с улицы. Да и выходило окно в пустынный ныне двор, если там кто-то и появился бы, я сразу увидел бы, потому что постоянно бросал взгляд туда. Начал я со слов:

«Уважаемый Александр Николаевич! Возможно, а даже наверняка, Вам это письмо покажется фантазией больного человека. Однако спешу уверить, что всё, описанное ниже, не придумано мной, а является частью истории нашей страны, которая до 1991 года называлась СССР…»

Провозился я прилично, часа три точно, зато описал все основные вехи будущего, начиная Карибским кризисом и заканчивая возвращением Крыма «в родную гавань» с последующими санкциями. Не забыв, естественно, упомянуть смещение Хрущёва командой Брежнева и убийство Джона Кеннеди. Ну и опалу Шелепина присовокупил, мол, о себе тоже подумайте, дорогой друг. О высадке американцев на Луне, которая, вероятно, была снята в павильонах Голливуда, о Тэтчер, об искусственном дефиците в 1980-е, ставшем одной из причин смены власти, о Новодворской и её соратниках, о Яковлеве, Гайдаре, Чубайсе и прочей швали, о деградации компартии и ВЛКСМ… Подпись поставил простую: «Гость из будущего».

О себе написал, что благодаря технологиям будущего сумел перенестись на некоторое время в прошлое и вскоре собираюсь вернуться обратно, так что пусть меня не ищут.

Закончив, я кое-как засунул пятнадцатистраничное письмо в конверт, который заклеил с помощью заранее припасённой воды в бутылке. Пусть пока ещё и не умеют проводить тесты по ДНК, но всё же так спокойнее. Все эти процедуры я снова проводил в перчатках. Мало ли что, опять же, лучше перестраховаться. Подобную процедуру повторил с копией. Оба письма отправились в тайник, но скоро одно из них окажется на столе у Шелепина. Или в почтовом ящике. Честно говоря, этот момент я ещё до конца не продумал. Черновик без сожаления тут же сжёг, растоптав пепел ботинком.

А когда на Москву опустилась тьма, я отправился к реке и там не без сожаления отправил машинку в её последнее путешествие. Как-никак государственное имущество! Подняв фонтан брызг, она тут же ушла под воду. Ну вот и всё, теперь можно возвращаться домой, благо что метро ещё работает.

Итак, первая половина моей затеи осуществилась. Полночи я не мог уснуть, да и затем несколько дней промучился, придумывая, как подкинуть письмо Шелепину. В его рабочий кабинет я точно не попаду ни под каким соусом. Если только мне не устроят торжественный приём по какому-нибудь случаю как юному дарованию. Или я вдруг окажусь среди представителей культуры, как это было после концерта ко Дню космонавтики. Но Шелепин простой секретарь ЦК, во всяком случае, на том мероприятии среди гостей я его не заметил. Во всяком случае, этот вариант весьма сомнительный, подходящего случая можно ждать годами и так и не дождаться.

Есть ещё мысль: используя набор отмычек, прокрасться к Шелепину домой. Но для этого нужно узнать его адрес, а кто сможет поделиться со мной такой информацией? Начнёшь наводить справки – можно спалиться, да и у кого узнавать? В горсправке такую информацию точно не подкинут. А если бы узнал адрес, то хрен с ними, с отмычками, кинул бы письмо просто в почтовый ящик, написав на конверте: «Тов. Шелепину лично в руки!» Живёт он явно не за кремлёвской стеной, скорее всего, вообще в какой-нибудь высотке или в «доме Брежнева» на Кутузовском проспекте. Интересно, кстати, этот дом уже построен? Но ведь и не зайдёшь в него просто так, по-любому там охрана в подъезде. А значит, и до почтового ящика не добраться.

Как-то в больнице, куда я попал с грыжей, от нечего делать читал книгу о попаданце. Там главный герой воспользовался оружием предков. То есть прикрепил письмо к стреле и запустил её из лука в открытую форточку. Но это нужно где-то лук искать, стрелы, и при этом уметь точно попадать в цель. Там-то, в книге, герой занимался в секции стрельбы из лука, ему было проще. В общем, пока непонятно, как доставить письмо адресату, а потому я ощущал неудовлетворение от не до конца выполненной работы.

Глава 12

Случай представился неожиданно при содействии Марка Бернеса. С артистом мы пересеклись, как обычно, у Блантера, когда я проигрывал Марку Наумовичу песню «Алёша», музыка к которой, я точно помнил, была написана Колмановским в этом году после осеннего визита в Болгарию, а стихи Ваншенкиным чуть позже. Так что в этом плане я просто малость подсуетился, наступив на горло собственной совести.

Бернесу песня понравилась, и как бы между прочим он сказал, что Боря Андреев, с которым я уже имел честь познакомиться в ресторане «Арагви», является страстным рыболовом. И в эти выходные он решил затащить старого друга на рыбалку в Подмосковье.

– А ты как, Егор, к рыбалке относишься?

– Ну, приходилось рыбачить несколько раз, только чужими снастями. Своих как-то не довелось завести. Но в принципе неплохо иногда отдохнуть от суеты в тишине на берегу реки или озера.

– Так поехали с нами! Как говорится, будешь третьим, а то вон Мотя наотрез отказывается, хотя и едем без спиртного. На давление ссылается. Боря сам за рулём будет, а пить без него как-то не с руки.

В субботу в пять утра я в плаще с натянутым на голову капюшоном стоял под моросящим дождиком на площади Свердлова, которая после 1991 года станет Театральной, когда рядом на проезжей части притормозила «Волга» серо-голубого цвета.

– Привет, Егор, давай залезай! – крикнул мне из-за приспущенного стекла переднего сиденья Бернес.

Я уселся сзади.

– По радио передавали, что дождь ненадолго, – сказал Андреев, переключая рычаг коробки передач. – Пока доедем до места, надеюсь, прекратится.

– А куда именно едем? – поинтересовался я.

– Да есть на Клязьминском водохранилище одна заводь, тихое местечко, там только местные иногда с удочками сидят. Клюют судак и щука, окунь крупный попадается. Для тебя я удилище взял. Знаешь, как управляться?

– Да уж справлюсь, – усмехнулся я.

Самое интересное случилось на полпути к водохранилищу. Мы миновали какой-то коттеджный посёлок, и дремавший Бернес оживился:

– О, а я тут как-то бывал! Тут же живут члены ЦК, приглашал однажды к себе Михайлов, министр культуры. Помнишь Николая Саныча, Боря?

– Ещё бы, тот ещё жук, – пробурчал Андреев.

– Да, жена его тоже хороша, за два года человек двадцать прислуги поменяла, никто ей всё угодить не мог… А вон дача Шелепина!

– Что?! Александра Николаевича? – вздрогнул я.

– Его, «железного Шурика», – ухмыльнулся Марк Наумович. – А ты чего так вскинулся?

– Да так… Дача, гляжу, красивая.

– Да её из-за забора особо и не разглядишь. Хотя второй этаж и крыша выделяются, сразу видно – работали мастера деревянного зодчества. Говорят, Шелепин тут летом частенько бывает.

Вот благодаря этим мастерам я и запомнил дачу человека, которому собирался подкинуть письмо. Что ж, теперь задача упрощается. Нужно только приехать сюда и под покровом ночи, желательно в ненастную погоду, перекинуть письмо через трёхметровый забор. Главное, в траву не закинуть, а то хрена с два найдут. Придётся, наверное, привязывать или приматывать послание к какому-нибудь тяжёлому предмету.

Все эти мысли копошились в моей голове, пока мы рыбачили и по пути домой, когда мы после обеда снова миновали дачу Шелепина. Прощаясь, Бернес заметил, что я сегодня был будто не в своей тарелке.

– Это просто шок от столь богатого улова, – отмазался я.

Улов и впрямь был неплохой, за полдня я выловил пару судаков на полтора и два килограмма и рыбёшки помельче, которая тоже могла сделать честь бывалому рыболову. Но переплюнул всех Борис Андреев. Но Марк Наумович не расстроился, что его улов оказался скромнее всех, мол, не за рыбой ехал, а просто душевно провести время на природе.

Воплощением своего плана по доставке письма Шелепину я занялся на следующей неделе. После утренней тренировки заехал домой пообедать, позвонил маме на работу, сказал, что сегодня заночую у товарища, что, к моей радости, никаких вопросов не вызвало. Похоже, за Егором в прошлом такое уже водилось. Потом поехал в выселенный дом, забрал из тайника письмо, в хозяйственном магазине купил моток изоленты и матерчатые перчатки. На метро добрался до конечной, там сел на пригородный автобус и через час с небольшим оказался у нужного коттеджного посёлка. Но в него заходить не стал, незачем привлекать к себе внимание. Весь день провёл на ближайшем водоёме – тихой, заросшей кустами по обоим берегам речушке, где в одном месте я обнаружил маленький песчаный пляжик. Загорал, купался, перекусывал прихваченным провиантом…

Но старался загаром не злоупотреблять, вспоминая, как в прошлом году обгорел в Серебряном Бору. Этим летом мы с пацанами тоже разочек выбрались за город, но на этот раз я вёл себя уже аккуратнее. И вообще наши совместные тусовки сошли на нет. Одной из причин послужило то, что Бугор добился-таки своего, сел за хулиганство на три года. Ну, туда ему и дорога, горбатого, как говорится, могила исправит.

Постепенно солнце клонилось к закату, и я всё больше нервничал. Вроде бы задача лёгкая, но риск попасться всё же присутствовал. Наконец стемнело, и я медленно, стараясь держаться кустов, побрёл в сторону посёлка. К даче Шелепина подкрался уже в темноте, на небе к тому времени разгорался полумесяц. Подумалось, что лучше было бы темно и шёл дождик, но что есть, то есть. Натянул перчатки и принялся за работу. Жаль, что в это время ещё не был в ходу у нас полиэтилен, поэтому на случай осадков – кто знает, сколько письмо проваляется во дворе – я его завернул в двухслойную непромокаемую бумагу, а затем примотал изолентой к булыжнику.

Так, теперь нужно выбрать место, куда бросать, чтобы утром сразу нашли либо сам хозяин этой дачи, либо его обслуга. Вполне может быть, что «железный Шурик» сейчас и не на даче, но на письме нацарапано, что его нужно отдать лично в руки Шелепину. Думаю, доставят, и вполне возможно, не вскрытым. Я и так уже немало, по моему мнению, сделал, хотя мог бы забить на все эти моменты и жить спокойно в мире музыки и спорта.

Наилучший вариант – метнуть камень с письмом на дорожку прямо за ворота. Наверняка утром найдут. Ведь на даче в любом случае кто-то есть: когда я возле неё появился, то слышал какое-то движение и в одном из окон второго этажа заметил отблески огня.

Ну, с Богом! Посылка полетела за ворота, раздался собачий лай, и я тут же ринулся наутёк. Блин, откуда там собака-то взялась? Не было её слышно до этого, и на воротах с калиткой никакого предупреждения не висело. Правда, не обычная дача, обитатели этой могут позволить себе не предупреждать о «злой собаке», но всё же… Не хватало ещё, если это какой-нибудь пограничный пёс, который моментально берёт след. Знал бы, нюхательного табаку, что ли, припас или молотого перца, следы присыпать.

Минут через пять я перешёл на шаг, перевёл дух и уже спокойно добрёл до соседнего дачного посёлка, находившегося буквально в километре от того, в котором я провернул свою акцию. Там в заранее присмотренном дачном домике без хозяев переночевал, заснув под капель начавшегося дождика с мыслью, что правильно подсуетился насчёт непромокаемой бумаги. А утром двинулся в сторону автобусной остановки. Перчатки с изолентой по пути закопал в посадках, вместо лопаты используя корягу. И до обеда уже был дома. Пользуясь тем, что ванная была свободна, принял душ, пообедал и снова завалился спать, готовясь к завтрашней игре на первенство города с ФШМ.

Игра получилась напряжённой. Соперники, несколько лет подряд побеждавшие в этом турнире, оказали достойное сопротивление. А тут ещё Пеле приболел, так что в атаке особо феерить было некому. Пришлось тащить игру на себе. Мне удалось забить гол, уйдя в быструю контратаку, а ближе к концу встречи на мне сфолили в штрафной, и наш инсайд Боря Тишин развёл мяч и вратаря ФШМ по разным углам. На тот момент счёт был ничейный – 1:1, так что моё падение вблизи чужих ворот оказалось решающим.

Не успел я дойти до раздевалки, как был перехвачен мужчиной в приличном костюме и шляпой в руках.

– Егор, можно тебя на пару минут?

Я тормознул, можно и поболтать, если недолго. Видно, что дядька непростой, и лицо знакомое. Оказалось, это был Александр Пономарёв, в этом сезоне возглавивший московское «Динамо». В прошлом году клуб провалился, заняв только 11-е место, а в этом под руководством нового тренера шёл в числе лидеров.

– Слушаю вас внимательно, Александр Семёнович, – сказал я после того, как мой собеседник представился.

– Мои помощники уже не раз были на играх с твоим участием, рассказывали о талантливом вингере. На вашей прошлой игре с торпедовцами я лично убедился, что они не преувеличивали. – Заметив моё смущение, он потрепал меня по плечу и улыбнулся: – Радуйся, что хвалят, а то у нас обычно критикуют. Пока же я вижу в твоей игре одни плюсы. Слышал, Бесков к тебе подходил?

– Было дело, намекал, что со следующего сезона планирует подводить меня к основному составу.

– Это, конечно, твоё право выбирать, чьи цвета защищать, и я пойму, если ты примешь предложение Константина Ивановича, раз являешься воспитанником армейской школы. Но я знаю Бескова, у него ещё бабушка надвое сказала, а я тебе предлагаю железный вариант с «Динамо». Сразу основной состав. Правда, не гарантирую, что в этом сезоне появишься на поле, но тренироваться, во всяком случае, будешь с основной командой. А уже одно это, согласись, дорогого стоит. В случае твоего согласия руководство клуба сразу даёт квартиру. В Черёмушках, новостройка. И заметь, трёхкомнатную, поскольку учли, что в семье разнополые дети. Я в курсе жилищных проблем твоей семьи, и позавчера имел по этому поводу предварительный разговор с начальством. Ну как, согласен?

Ни хрена себе поворот! Мало того, что мне предлагают играть в команде великого Яшина, так ещё и жильём обеспечивают! Мать с сеструхой до потолка скакать будут!

И тут же подумал: а как же Ильич, ребята? Получается, я их предам? И они ведь сразу подумают, что я сделал это из-за квартиры. Вот же, блин, дилемма!

– Александр Семёнович, так ведь все игроки «Динамо» должны иметь звания. А мне-то всего шестнадцать, даже на сержанта не потяну. Как мне будут зарплату платить?

– И этот вопрос мы обговаривали с руководством, там люди не глупее тебя сидят, – снисходительно улыбнулся Пономарёв. – Пока поиграешь без званий, вольнонаёмным, внештатным сотрудником.

– А жильё мне на каком основании выделят?

– Егор, не нужно всё усложнять. – В голосе тренера проскользнуло лёгкое раздражение. – Если надо, тебя хоть в космос отправят, и не посмотрят в паспорт. Раз руководство обещало помочь с квартирой – поможет, и не забивай себе голову ненужными мыслями. Так что, каким будет твоё решение?

– Можно, я возьму время на раздумье?

– Конечно, никто от тебя и не требует немедленного ответа. Подумай, посоветуйся, но старайся не затягивать, летнее окно дозаявок закрывается через неделю. Звони вот по этому телефону… И помни, что спортобщество «Динамо» трёхкомнатными квартирами в Москве не разбрасывается.

Партнёры по команде уже мылись в душе, а кто-то успел и переодеться. Моё появление было встречено вопросами, что это за дядька ко мне подходил? Пришлось колоться. Мнения тут же разделились. Одни завидовали, советуя соглашаться не задумываясь, другие взывали к армейскому духу. Эх, ребята, знали бы вы, что в душе-то я динамовец… Хотя и сочувствующий ЦСКА, как-никак ведомства смежные.

Затем появился Ильич, отозвал в тренерскую.

– Что, Пономарёв к себе сманивал? – напрямую спросил он.

– Сманивал. Сейчас же окно дозаявок, ещё неделю будет открыто. Говорил, тренироваться буду с основой, не исключено, что уже в этом сезоне появлюсь на поле. И… и квартирой, сказал, обеспечат, трёхкомнатной, – чуть запнувшись, признался я.

– Квартирой, говоришь? Хм, серьёзный козырь. Бесков-то, небось, жилья не обещал? То-то и оно, знают друзья-соперники, на что давить. Видно, пронюхали насчёт твоей коммуналки. Ну как сам-то, что думаешь?

– Трудно сказать. Как вы говорите, козырь у них серьёзный, матери на работе неизвестно когда отдельную дадут, а тут сразу трёшку предлагают.

– Веский аргумент, – снова подтвердил Ильич. – Ладно, решай сам, посоветуйся с матерью. Жаль будет терять лидера команды, но ты уже явно перерос уровень юношеского футбола. К следующему сезону ещё мяса нарастишь, добавишь к скорости мощи. Будешь вторым Йозефом Масопустом.

– При всём моём уважении к Масопусту хотелось бы стать первым Егором Мальцевым.

– Наглости тебе не занимать, – рассмеялся Ильич. – Ладно, езжай домой, поговори с матерью. Алевтина Васильевна женщина рассудительная, она плохого не посоветует.

Хм, да уж, интересно, насколько далеко продвинулись их отношения? Впрочем, это их дела, я ведь, по большому счёту, только физически её сын, хотя и это тоже немало.

Дома доложил обстановку, попросил маму с сестрой отнестись к данному вопросу серьёзно, рассчитывая, что они примут верное решение. Но в итоге всё равно всё уперлось в меня.

– Сынок, отдельная квартира, это, конечно, хорошо, но ты должен сам решать, принимать предложение или нет. Взвесь всё за и против, подумай и дай ответ.

Нет, ну не подстава? Теперь мне предстояло терзаться душевными муками, подобно героям Шекспира или Достоевского. Почему Пеле не играл в динамовской молодёжке?! Тогда бы и выбирать не пришлось, привёл бы меня в стан бело-голубых. А сейчас попробуй сделай выбор, когда, с одной стороны, такие плюшки, а с другой – предательство команды… Иуда просто какой-то получается.

И в то же время – сколько в истории футбола было подобных моментов. Тот же Бесков играл за «Динамо», сейчас тренирует ЦСКА, а потом и за «Спартак» возьмётся, да ещё и чемпионат СССР с ним выиграет. А на закате жизни снова вернётся в «Динамо». Я же вообще всего год играю за молодёжку армейцев, меня только специалисты и знают. Кого я особо предаю?

В конце концов после бессонной ночи решил отдать всё на волю случая. Так утром маме с Катькой и сказал, мол, если из того подъезда первым выйдет мужик – остаюсь в прежней команде, а если тётка – принимаю предложение Пономарёва. И мы прилипли к окну, в ожидании, кто же первым появится из тёмного зева подъезда нашего стоявшего буквой «П» дома.

Поскольку люди в это время ещё отправлялись на работу, мы были уверены, что долго ждать не придётся. Но первой появилась тётя Маша Неверова, прижимавшая к объёмному бедру таз с постиранным бельём. Мы с мамой и Катькой переглянулись, и в их глазах я увидел плохо скрываемое облегчение. Всё же отдельная трёхкомнатная квартира…

Для приличия я подождал ещё пару дней, изображая затянувшиеся душевные терзания, после чего объявил о своём решении Ильичу с ребятами и позвонил Пономарёву.

– Рад, что мы будем работать вместе, – сказал Александр Семёнович. – Приезжай завтра на стадион «Динамо» к одиннадцати часам, у нас там будет тренировка, потом пройдёшь медобследование. А послезавтра познакомлю с руководством, утрясём все формальности.

Я приехал на легендарный стадион за полчаса до назначенного времени. Меня малость потряхивало, всё же не каждый день выходишь на поле с самим Яшиным. Конечно, на южных сборах с ЦСКА я уже успел малость пообтереться рядом с великими, но тут всё же другое дело…

– Здравствуй, Егор! Чего не заходишь? – Из подъехавшей «Волги» с блестящей фигуркой оленя на капоте выбрался Пономарёв и с улыбкой протянул мне руку.

– Так вроде рано ещё…

– Лучше рано, чем поздно. Давай заходи, я тебе покажу, где раздевалка. А тренироваться будем на запасном поле, на основном нам начальники запрещают газон лишний раз топтать. – При этом он глянул вверх, словно запрещал ему не кто иной, как сам Всевышний.

Хотя в эпоху всеобщего атеизма на отдельно взятой одной шестой планеты иногда начальник и был господь Бог.

Тренер сопроводил меня до раздевалки, где находились врач команды и один из игроков. Немолодой, но подвижный толстячок Иваныч, как назвал врача Пономарёв, колдовал над коленом футболиста, лицо которого мне было незнакомо.

– Иваныч, ну как там у Валеры колено?

– Пока пусть не нагружает, но, думаю, к игре с «Пахтакором» будет в порядке.

– А это вот, знакомьтесь, наш новобранец, будет тренироваться с основным составом, зовут Егор Мальцев.

– Погодите-ка… Не тот ли Егор Мальцев, который выступал с песней на Дне космонавтики?

– Да вроде он, – усмехнулся тренер, – если только мои информаторы не соврали.

– Не соврали, – вздохнул я.

– Какой парень, а! – не переставал удивляться Иваныч, забыв о подопечном. – И поёт, и в футбол играет… Наверное, ещё и хорошо учишься? Как всё успеваешь?

– Да вот как-то так, – развёл я руками.

– Ладно, хорош парня смущать. Пусть переодевается и выходит на поле. Там с остальными ребятами, Егор, и познакомишься.

На поле я оказался первым. Постепенно подтягивались и другие футболисты. Из знакомых по старым фотографиям были Численко, Мудрик, Царёв, Кесарев… Что ни имя, то легенда. Кто-то из них выступил уже не на одном чемпионате мира, тот же Лев Иванович. Кстати, а где же Яшин? Я спросил Пономарёва, почему нет знаменитого вратаря, тот грустно вздохнул:

– У Льва Иваныча был, скажем так, не самый удачный чемпионат мира. Сейчас отдыхает в деревне, приходит в себя, скоро приедет, будет с дублем тренироваться. А там посмотрим… Может, на выезде где-нибудь выйдет в основе, а то московская публика слишком уж привередливая, долго ещё поминать мировое первенство будет.

Ну точно, как это у меня из памяти-то выпало… После чилийского мундиале 1962 года, на котором Яшин проявил себя не лучшим образом, он впал в депрессию и укрылся в какой-то глуши, рыбу ловил. Да ещё и сотрясение получил в матче с колумбийцами, тут тоже последствия могут быть. Пару месяцев, насколько я помнил, точно был отлучён от футбола. А всё это время в рамке его подменял Владимир Беляев. Похоже, вон тот, во вратарской форме, он и есть.

Тоже ведь судьба – не позавидуешь. Талантливый голкипер, но всю карьеру провёл за спиной великого Яшина. Хотя, если бы хотел стать первым номером, мог бы выбрать другую команду. Не знаю, может, он так предан команде?

– …И обойдёмся после тренировки без «прописки», – вернул меня в реальность наставник, обращаясь к футболистам. – Ну что, теперь пять кругов по стадиону. Первый Численко, остальные за ним.

Я, как новобранец, пристроился в хвосте. После пробежки приступили к работе с мячом, а в конце тренировки устроили небольшую двухсторонку. Тренировочный процесс не сильно отличался от уже мне привычного по армейской молодёжке. Разве что там отдувался один Ильич, а здесь у Пономарёва был помощник в лице второго тренера Сергея Андреевича.

Если в ЦСКА мне дали прозвище Композитор, то здесь с подачи Юры Вшивцева стали называть Малец. Как обычно бывает, взяли производное от фамилии. Я был не против, и правда, пока по возрасту самый настоящий Малец. Да и по габаритам тоже не великан, ростом ниже меня в команде никого нет. Но всё же пока расту, кто знает, может, через год я вытянусь ещё на несколько сантиметров! Во всяком случае, выносливости мне не занимать, пахал правую бровку от штрафной до штрафной, успевая и атаку поддерживать, и защитникам помогать.

Любопытно, что в адрес самого Юры ни разу не прозвучало «Вшивый», хотя аналогия с фамилией невольно напрашивалась. Наверное, считалось слишком обидным, или побаивались. Просто Юра, и всё.

В раздевалке после тренировки царила непринуждённая атмосфера. Ребята оказались компанейскими, прознали с подачи того же Валеры Короленкова, который присутствовал при нашем разговоре с врачом, что я являюсь автором всенародно любимых песен, и сразу посыпались вопросы. В основном, как и у Иваныча, как я всё успеваю, ну и о семье спрашивали. Когда я сказал, что отца репрессировали и как это произошло, все помрачнели.

– Да-а, противоречивое было время… – задумчиво протянул Царёв. – Многие незаслуженно оказались осуждены. Что ж, дело прошлое, хотя и забывать об этом не нужно, чтобы в будущем не повторилось…

После тренировки меня повезли в диспансер проходить медобследование. Оно затянулось до позднего вечера. Я оказался здоров как бык и с чистой совестью поставил закорючку в каком-то документе, где цифрами и прописью указывалась моя зарплата как внештатного сотрудника органов внутренних дел в размере ста двадцати рублей. Но Александр Семёнович добавил, что по итогам сезона кураторы обычно выплачивают неплохие премии, так что в этом плане мне не стоило волноваться. Я и не волновался, авторские выручали.

А на следующий день мы с Пономарёвым поехали к министру внутренних дел РСФСР Вадиму Тикунову. Куратор «Динамо», казалось, просветил меня рентгеном, но затем улыбнулся и по-отечески приобнял:

– А что, Егор, правду говорят, будто это ты сочинил песню «Наша служба и опасна и трудна»?

– Ну да, с год назад уже.

– Так эту песню уже вся советская милиция распевает! Молодец, Егор, успеваешь и в футбол здорово играть, и песни такие нужные сочинять. Надеюсь, в «Динамо» станешь показывать высокий уровень, не уронишь престиж команды?

– Постараюсь, Вадим Степанович.

– Александр Семёнович, – обратился министр к тренеру, – когда мы уже увидим Егора на поле?

– Сейчас рано об этом говорить, Вадим Степанович, пока хотелось бы, чтобы парень пообтёрся рядом с мужиками, а то, чего доброго, кинешь в мясорубку, так его и сломают. И не обязательно физически, может произойти и моральный надлом.

– Да вы прямо психолог, – усмехнулся Тикунов.

– Думаю, пусть пока за дубль поиграет, тем более что и Яшин, пока наберёт форму, тоже в дубле, а рядом с ним играть – почитай за счастье.

– Ладно, вы тренер, вам виднее. А наш разговор насчёт квартиры я помню. Наш ведомственный дом уже заселяется, но несколько свободных квартир ещё осталось, в том числе трёхкомнатных. Так что Егор или его родители сами смогут выбрать одну из квартир. Вас сейчас проводят к заведующему жилищным сектором, там уже на месте будете решать. Александр Семёнович, в договоре есть пункт, что Егор должен три года минимум отыграть за клуб? Ну и хорошо, а то вдруг… Были у нас такие умники – сезон отыграли, квартиру получили и навострили лыжи в другую команду. А по закону жилплощадь уже не отберёшь.

– Вадим Степанович, я «Динамо» не изменю!

– Ну что ж, если так – молодец. Верю на слово.

В общем, уже на следующий день мы с мамой и сестрой приехали по указанному адресу в Черёмушки, где возле наполовину заселенной пятиэтажки в четыре подъезда нас поджидал представитель жилищного сектора министерства, с которым я познакомился накануне. Он-то и устроил нам экскурсию по новостройке. В итоге мы остановили свой выбор на трёхкомнатной квартире на третьем этаже. Окна выходили во двор, где уже строители оборудовали детскую площадку.

Мама с Катькой осмотрели каждый закуток, и всё приводило их в неописуемый восторг: паркетные полы, раздельный санузел, сантехника, просторная кухня, газовая плита… Я глядел на них со стороны, про себя улыбаясь. Ещё несколько дней назад они – да и я тоже – и помыслить не могли об отдельном жилье, а сейчас уже получают ордер и ключи от новенькой квартиры, где не нужно занимать очередь в туалет. Единственный минус – отсутствие телефона. Стоять в очереди, как и на квартиру, не один год. Но заведующий жилсектором заявил, что этот вопрос можно решить намного быстрее, если я поговорю с тренером, а тот, в свою очередь, с людьми из министерства, потому что свободные номера вроде бы имелись, а дом обещали телефонизировать уже в этом году.

Накануне переезда я счёл обязательным собрать товарищей и сводить их в кафе, накормив и напоив до отвала. Обошлись без спиртного, хотя если бы с нами был Бугор, наверняка в стакан вместо минералки или сока из-под полы налил бы водяры.

– Ты уж, Штырь, нас-то вспоминай иногда, – сказал на прощание Муха. – А то стал известной личностью, небось с Хрущёвым за руку здороваешься.

– Пока нет, но видел Никиту Сергеевича вживую, вот как тебя. Не боись, звездиться не стану, я старых друзей не забываю.

Правильно говорится, что один пожар равен двум переездам. Даже с нанятыми грузчиками с меня сошло семь потов, тем более что в Москве стояла аномальная жара. Хорошо, в училище каникулы, не знаю, как бы я всё успевал. Как-никак в семье я – единственный мужик, хотя вот Ильич тоже помог с переездом, за что мы все были ему весьма признательны.

Первой, кстати, в квартиру запустили пойманную мной во дворе кошку, после чего выдали ей солидный кусок колбасы. Не той солянки из промокашки и таблицы Менделеева из будущего, а настоящей обезжиренной колбасы, сделанной по ГОСТу, и кошка всё это сожрала в мгновение ока. А мы устроили небольшое застолье по поводу новоселья. Мы с моим бывшим тренером сбегали в магазин, купили всё необходимое, включая бутылку вина дамам и нам по паре бутылочек пива.

Пока сидели, мама всё фантазировала, какие купит занавески, какую мебель, куда поставим холодильник… Сестра ей в этих фантазиях помогала, уже прикинув, где будет её кровать, где мамина, где моя. Мама собиралась обживать гостиную, а нам с Катькой досталось по небольшой комнатушке. Небольшой, но раза в два, если не в три больше моего предыдущего «пенала».

Что ж, теперь придётся отрабатывать на тренировках, пахать до седьмого пота, чтобы как-то оправдать такой подарок.

Глава 13

– А что, Егор, не вступить ли вам в Союз композиторов?

– Вы это серьёзно? Мне же всего шестнадцать…

– Ничего страшного, вон Гайдар в шестнадцать лет полком командовал.

– Так то Гайдар!.. Да и время было другое.

– Эпохи не выбирают, а проявить себя можно и в военное, и в мирное время. У вас есть талант к музыке, правда, в основном эстрадной, но тем не менее. Скажу честно, многие из членов Союза, даже являясь людьми преклонного возраста, не могут похвастаться вашими достижениями. Тот же Штогаренко за кантату «Украина моя» получил Сталинскую премию второй степени. А кто её помнит, эту кантату, кроме специалистов? Между нами – бездарнейшее произведение. Поверьте, это я не из какой-то там зависти говорю, у меня самого премия второй степени, но ведь действительно, сколько таких сочинителей, которые ничем по существу не прославились, а чуть что – тычут в нос удостоверением члена Союза композиторов, мол, мне машину и квартиру без очереди и в магазине льготное обслуживание! А за вас перед правлением я могу поручиться, тем более что ваши песни поёт, что уж скромничать, вся страна. Меня уже Хренников, кстати, спрашивал, что за самородок такой объявился. Пришлось рассказать вашу необычную биографию.

Разговор с Блантером в кои-то веки проходил не в его квартире, а на лавочке в скверике возле памятника Пушкину. Я сам попросил его о встрече, и мы договорились пересечься на Пушкинской площади в 16 часов, после того, как он уладит какое-то дело по соседнему адресу. А в 17 ему нужно бежать дальше, и так до позднего вечера, так что у нас в запасе был ровно час.

Вообще-то я надеялся, что мы всё обсудим по телефону. Даже учитывая тот факт, что звонить мне надо с таксофона. Но Матвей Исаакович, выслушав заход, сказал, что лучше встретиться тет-а-тет, и предложил время. Вариант меня устроил. Тренировки в это день не было из-за вечернего полуфинала Кубка СССР «Динамо» с «Шахтёром», и я как раз собирался после встречи направиться к стадиону, где за полчаса до игры, которая начиналась в 19.00, меня должна была ждать Лена.

На обсуждение моей просьбы ушло минут пятнадцать от силы. А состояла она в том, что мне требовалось найти хороших музыкантов, с которыми я хотел записать акустический альбом. А именно – гитариста-акустика и флейтиста. Записываться планировал на уже знакомой студии Всесоюзного радио, где были подвязки и у Блантера, и у Михи, вернее, его отца. Но лидер «Апогея» по какой-то профсоюзной путёвке уехал как раз с батей и матерью в Болгарию, а оттуда они собирались ехать в Венгрию. В общем, укатили надолго.

Происходи дело хотя бы лет на пятнадцать позже, я и сам нашёл бы музыкантов, но нужных мне людей этого времени я не знал. Пока, во всяком случае. Блантер подумал с минуту, затем сказал:

– Из гитаристов может подойти кандидатура Иванова-Крамского, а что касается духовика… Есть у меня на примете Миша Каширский, флейтой владеет виртуозно. Я с ними обоими поговорю, и если они не будут против, устрою вам встречу, где вы всё сами и обсудите. Позвоните мне… денька, скажем, через два.

Относительно студии Матвей Исаакович обещал тоже посодействовать. Сказал, мол, летом там график записей не такой напряжённый, можно найти окно, пусть даже в выходные, как было в прошлый раз. И, пользуясь тем, что времени ещё оставалось вагон и маленькая тележка, мы начали болтать на другие темы, впрочем, тоже связанные с музыкой. Так вот и добрался Блантер до предложения вступить в Союз композиторов. Причём, как мне показалось, оно родилось у него спонтанно.

– Так что, Егор, рискнём официально сделать из вас композитора, встанем в очередь за званиями? – шутливо продолжал давить Матвей Исаакович.

– Да бога ради, я-то не против. Кто откажется от лишних привилегий?

– Тогда я заброшу удочку, у нас на следующей неделе заседание правления, там и подойду к Тихону Николаевичу. А между прочим, как у вас складываются дела с футболом?

– Расту помаленьку. Уже тренируюсь с основой «Динамо»…

– Серьёзно? Поздравляю! А я как раз давний болельщик «Динамо». Они же сегодня играют, если не ошибаюсь, полуфинал Кубка с донецким «Шахтёром»?

– Играют, точно, я со своей девушкой иду, мне пару билетов подогнали. Сказали бы заранее, я и на вас выбил бы.

– Я бы с радостью, но как-нибудь в другой раз, дела, батенька, – развёл руками композитор. – Кстати, который час? Ого, пять доходит, нужно бежать. Ну, всего хорошего, Егор!

– До свидания, Матвей Исаакович.

Полноценного праздника не получилось. Бело-голубые умудрились проиграть гостям из Донецка 0:2. Зато приятно было слышать слова прижавшейся ко мне девушки:

– Я уверена, Егор, что если бы ты был на поле, то «Динамо» обязательно победило бы.

А ведь в её словах была изрядная доля правды. На мой взгляд, одноклубников подвёл медленный выход из обороны в атаку, а вот играй я на своём правом фланге – крайний защитник горняков вряд ли сумел бы меня сдержать. Пришлось бы соперникам оттягивать и атакующего вингера на подстраховку, тем самым ослабляя свой атакующий потенциал. Ну да ладно, насколько я помнил, «Динамо» должно было выиграть в следующем сезоне чемпионат страны, а вот Кубок вроде как «Спартак» возьмёт. А может, и не возьмёт, если я уже буду вовсю заигран. Хотя чего сейчас загадывать, возьмут эскулапы будущего и выведут меня из комы, и я буду пялиться в потолок больничной палаты и слюни пускать.

У Лисёнка, к слову, тоже в гимнастике неплохо получалось. Весной на чемпионате СССР в составе ЦСКА выиграла золотые медали в командном зачёте, а в личном стала третьей в упражнении с лентой. Я за неё радовался, но особых перспектив у подруги не видел, потому что художественная гимнастика ещё не скоро войдёт в «большую и дружную олимпийскую семью». Это в футболе Олимпиада считалась проходным турниром, а в остальных видах спорта было с точностью до наоборот. Если, конечно, говорить о любителях, не беря в расчёт НХЛ, НБА, бокс и так далее.

Через пару дней, как и просил Блантер, я набрал его номер, и он пригласил меня к себе завтра к шести вечера. К тому же времени обещали подтянуться Иванов-Крамской и Каширский. Виртуозы гитары и флейты с откровенным любопытством разглядывали меня, словно какую-то неведомую зверюшку, ну и я в ответку принялся «раздевать» их глазами.

Наконец игра в гляделки закончилась, и настал черёд переговоров. Я объяснил задачу, которую они уже в общих чертах слышали от Блантера, только теперь уже в деталях.

– Планируется записать одиннадцать песен, это на две стороны большой пластинки. Хотелось бы управиться за день-два. За мной – вокальная партия и одна из гитар, за вами, Александр Михайлович, ведущая гитарная партия, а за вами, Михаил Иванович, флейта. Кстати, другими духовыми инструментами владеете?

Выяснилось, что в коллекции Каширского помимо обычной флейты имеются блок-флейта и флейта Пана, привезённая им когда-то из гастрольной поездки по Южной Америке. Причём всеми инструментами он неплохо владеет, если верить его словам. Что ж, проверим на деле.

– Партитуры у меня уже расписаны, думаю, в этой части для вас особых сложностей не возникнет. По гонорарам… Матвей Исаакович предупредил, что ваши услуги обойдутся недёшево, я готов выслушать ваши предложения.

Иванов-Крамской и Каширский несколько озадаченно переглянулись, видно, не ожидая подобной эскапады от подростка. Первым пришёл в себя виртуоз гитары.

– Хм, ну тут не поспоришь, мы себе цену знаем. Только из уважения к Матвею Исааковичу – семьдесят рублей в день. Заметьте, молодой человек, это ещё по-божески!

Да уж, этот Иванов-Крамской себя не обидит. Хотя в общем-то ещё более-менее, я прикидывал варианты и похуже. Надеюсь, властелин флейты не переплюнет цену?

– А ваше предложение, Михаил Иванович?

– Соглашусь с партнёром, – откликнулся Каширский. – Семьдесят рублей меня вполне устроят.

– Что ж, по рукам, надеюсь, за день мы управимся, – подытожил я. – В противном случае вы разбогатеете каждый ещё на семьдесят целковых. Но нам нужно будет провести хотя бы одну репетицию, а лучше две. Хотелось бы и в этом услышать ваши условия?

– Ну, у меня репетиция обойдётся вполцены. Вы как, Михаил Иванович?

– Согласен, меня такие условия тоже устраивают.

– Хорошо, осталось согласовать время, поскольку место уже известно.

– На днях узнаю, – сказал Матвей Исаакович. – А вы пока порепетируйте.

– Да, вот вам каждому общая и сольная партитуры, – протянул я музыкантам листы с нотами. – Но можете что-то добавить от себя, если сочтёте нужным. Когда и где репетируем? Может, на дому?

– У меня мама больная, на ладан дышит, – покачал головой Иванов-Крамской, – боюсь, она не будет в восторге.

– А мы в коммуналке живём, – добавил Каширский. – После того, как переехали из Астрахани, всё никак не выбью отдельную квартиру.

– Тогда могу предложить свою квартиру, мы как раз выбили трёхкомнатную в Черёмушках. Завтра у меня мама в дневную дежурит в больнице, а сестру я могу отправить погулять. Согласны?

– Почему бы и нет, – переглянулись мои компаньоны. – Говорите адрес.

Таким образом, завтрашний день в течение шести с лишним часов был посвящён репетиционному процессу, в течение которого мы успешно разучили каждый свои партии. К этому времени благодаря отцу Михи я успел обзавестись неплохой акустической гитарой американского производства Guild. По опыту из будущего я знал, что фирма молодая, но выпускает гитары качеством не хуже Gibson, а цена в несколько раз ниже, чем у знаменитых собратьев. Причём Михин отец, как я понял, комиссию не взимал, учитывая мои отношения с его сыном, и замечательный инструмент мне обошелся всего в 270 рублей.

По репертуару у моих сессионных музыкантов претензий не было. Напротив, больше восторгов, касающихся прежде всего мелодичности песен. Изначально у меня вообще была мысль вставить в сборник полюбившиеся рядовым обывателям будущего «Ты неси меня, река» и «Берёзы» из репертуара «Любэ», но после решил обойтись без этого китча, оставив действительно правильные вещи. Да и пришлось бы баяниста приглашать, не привык я халтурить, а лишние расходы нам ни к чему.

В общем, я постарался выдать лирический, но более-менее разнообразный материал, зарегистрированный в ВУОАПе. Тут тебе не без угрызений совести сворованные у Никольского и «Музыкант», и «Мой друг художник и поэт», и «Плот» Лозы, и «Город золотой»… В этой песне я сам солировал в пальцевой технике «легато», а мой аккомпаниатор помогал усилить инструментальное звучание на припеве. И кстати, оказалось, Иванов-Крамской обладает ещё и весьма недурным вокалом, я предложил ему в некоторых вещах поработать бэк-вокалистом, и он согласился сделать это совершенно бесплатно. Как сказал гитарист, из любви к искусству.

Я немного похулиганил, выбрав песню «Кто виноват?», написанную Лёшей Романовым в середине 1970-х. Когда-то она стала «первым пессимистическим гимном советских хиппи». Не знаю, как сейчас обстоят дела с хиппи, наверное, их и в Америке-то ещё нет, но песня уже будет.

Пришлась кстати «Свеча» Макаревича. Как и «Вальс-бостон», и моя, сочинённая в начале 1970-х акустическая баллада «Под парусами». Ну и пара песен «ДДТ» – «Дождь» и «В последнюю осень», которую я назвал посвящением всеми любимому Александру Сергеевичу, тем паче в тексте Пушкин упоминается. Одним словом, альбом попахивал лирической акустикой с роковым звучанием.

Предфинальной я выбрал единственную не русскоязычную песню из сборника El Condor Pasa, заставив флейтиста как следует отработать свою партию. Мне даже вокал удалось приблизить к тому, что изображал в оригинале Артур Гарфанкел, хотя после этого я начал сипеть. К счастью, это была последняя вокальная вещь на сегодня.

Причём я старался вставить духовые чуть ли не в каждую песню, хотя в каких-то в оригинале ими и не пахло. А нечего, пусть Каширский отрабатывает свой гонорар. А бонусом была только инструментовка вещи «Одинокий пастух» Джеймса Ласта, где солировал Каширский на своей флейте Пана, а мы с Ивановым-Корсаковым на гитарах подключались несколько раз.

Автором почти всех вещей я обозначил себя, только в El Condor Pasa указал композитором Даниэля Роблеса, который в своё время обработал народные перуанские мелодии. Нам чужой славы, товарищи, не надо! А с пластинки, коль такая появится, его потомки получат свой кусок пирога.

По итогам репетиции партнёры выказали удивительное единодушие относительно моих в первую очередь композиторских способностей, заставив меня смущённо зардеться. По большей части ввиду воровства ещё не написанных вещей, ставших основой этого альбома.

Теперь оставалась лишь техническая часть. А именно – запись на студии. Там же не только помещение с аппаратурой понадобятся, но и услуги звукорежиссёра. А это уже отдельная статья расходов. М-да, придётся у матери клянчить, объяснять, что к чему. Надеюсь, она не откажет, тем более что после вчерашнего визита в сберкассу мы выяснили, что на сберегательной книжке лежат почти полторы тысячи рублей. Это включая и мою долю от продажи альбома группы «Апогей» в Венгрию. Не говоря уже о таком шикарном подарке, как квартира в ново стройке. Да и телефон я пробил, на следующей неделе должен прийти мастер, подключить уже купленный аппарат.

Кстати, «Апогей» уже успел приткнуться к Владимирской областной филармонии, исполняя как обязательный репертуар, так и англоязычные вещи. В том числе и свои, благо, что доля таланта у ребят присутствовала и кое-что они периодически сочиняли. Во Владимире они появлялись пару раз в год, как было записано в договоре, а так, как и раньше, обитали в Москве.

В общем, рублей пятьсот выпрошу у маман, скажу – на перспективу. Надеюсь, этого хватит, а то неудобно получится.

Со студией Блантер вскоре договорился, и нам хватило одного дня, чтобы записать все песни и бонусную инструментовку для альбома. Альбом, кстати, не мудрствуя лукаво, так и решил назвать – «Лирика».

Звукорежиссёр, кстати, влетел ещё в сотку. Зато плёнку и две копии задним числом звукач пообещал предоставить бесплатно. Две копии… А хорошо бы десяток-другой! Не потрясти ли родительницу на выдачу ещё нескольких сотен рубликов? А то ведь дома на собственном катушечнике удобнее копии делать, чем просить кого-то со стороны. Тем более что наверняка за услугу придётся платить. А оригинальную копию я попробую подсунуть руководству «Мелодии». Или этой фирмы грамзаписи ещё нет? А что вместо неё? Ну что-то да есть! Кто-то организует печать грампластинок, в конце концов. Правда, прежде чем пластинка увидит свет, с её содержанием должен ознакомиться худсовет. Могут и завалить, с них станется, сейчас же те ещё порядки. Хотя меня пока особо по рукам не били, наверное, потому, что выдавал на-гора идейно выдержанные песни.

Блантеру в качестве благодарности за столь ценную помощь я презентовал бутылку хорошего армянского коньяка, купленную по моей просьбе в «Елисеевском» Ильичом, раз уж мне по возрасту продавщицы отказывали. Блантер сначала отказывался, мол, он практически не пьёт, но я проявил настойчивость, заявил, что если сам не пьёт, пусть оставит для гостей. Тот же Бернес не откажется употребить бокал-другой армянского марочного семилетней выдержки.

Расставались мы с музыкантами в самых добрых чувствах, договорившись, что, если что, их телефоны у меня имеются. А что, в таком составе мы может и на сцену выйти, устроить турне по Советскому Союзу!

Вот только не вступила бы музыка с футболом в противоречие. Потому как меня уже вовсю привлекали к играм за дублёров «Динамо»! За три дня до игры нас запирали на базе, как и игроков основной команды, и мама к этому относилась крайне негативно. А что поделаешь – режим!

Уровень футбола был, конечно, повыше, чем в молодёжке, хотя команды дублёров преимущественно состояли из вчерашних выпускников своих футбольных школ. Но были и парни постарше, а иногда и те, кому за тридцать, уже не проходившие в основу. Но обычно дядьки в дубле восстанавливали форму после травм или болезней.

Здесь, к слову, я и познакомился с Яшиным. Лев Иванович, которого многие в команде называли просто Лёва или Иваныч, сразу же поразил меня какой-то затаённой грустью во взгляде, даже когда он улыбался, в уголках его глаз прятались грустинки. Но всё же он по жизни был оптимистом, то и дело шутил, вызывая дружный смех у партнёров по команде. При мне в раздевалке, наверное, уже не в первый раз рассказал историю, услышанную от своего предшественника в воротах «Динамо» Алексея Хомича. Якобы Хомич в юности, играя в футбол во дворе, также стоял на воротах, но вместо второй штанги укладывал спящую, запеленатую в одеяло младшую сестрёнку. И в этот угол ему никто не мог забить. Я вроде тоже слышал такую хохму, но в её достоверности сомневался. Яшин не божился за старшего коллегу, но рассказывал так, словно сам был тому свидетелем.

Не был чужд Лев Иванович и вредным привычкам. Во всяком случае, я видел, как он садился в свою «Волгу» с сигаретой в зубах. Однако порядочки в команде… Но что любопытно, по рассказам старожилов в будущем, спортсмены этого времени – в основном речь шла о хоккеистах и футболистах – хотя и были любителями выпить-покурить, но при этом пахали на газоне или льду как проклятые. И хватало же выносливости!

Ввиду занятости футболом мне пришлось-таки переводиться в училище на заочное отделение, несмотря на все протесты Артыновой. Не говорить же ей, что училище мне ничего нового дать не могло, что всё это я проходил в прошлой жизни? Может, не у таких именитых педагогов, но тем не менее. Страдания директрисы прекратил один звонок самого министра внутренних дел РСФСР Тикунова, и той пришлось смириться.

А в преддверии начала очередного учебного года меня приняли в Союз композиторов СССР. Секретариат во главе с Георгием Свиридовым одобрил моё включение, и в торжественной обстановке мне вручили членский билет в красных корочках. В этот день, кстати, в члены Союза принимали ещё двоих – украинца и казаха, но поскольку мне вручили билет первому, то я тут же покинул здание Союза, поскольку нужно было ещё успеть на тренировку.

А на утро 1 сентября был назначен вылет в столицу Грузии, где нам в тот же день предстояла игра с дублем тбилисского «Динамо». Это был первый мой выезд, точнее – вылет, до этого наставник дублёров Василий Сергеевич Павлов с подачи Пономарёва привлекал меня только на две домашние игры, в которых я отметился одним голом и двумя результативными передачами.

Лететь должны были с основным составом, который свой матч проводил на день позже. Вылетели из Внуково в 7.30 утра, а спустя два с половиной часа приземлились в тбилисском аэропорту. Пока летели, я подумал, что к месту пришлась бы песня Тухманова и Харитонова «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Правда, «Самоцветы» пели о поездах, но суть от этого не менялась. Надо будет зайти в ВУОАП, где редкий месяц обходился без моего появления. А в таких перелётах желательно запасаться блокнотом и карандашом, чтобы записывать вспомнившиеся композиции.

Что там ещё у тех же «Самоцветов» хорошего звучало? «Увезу тебя я в тундру», «Не повторяется такое никогда», «Не надо печалиться», «Всё, что в жизни есть у меня»… У других ВИА и исполнителей можно позаимствовать «Листья жёлтые», «За тех, кто в море», «Вологда», «Звёздочка моя ясная», «Зеленоглазое такси»… Кстати, как-то не довелось обратить внимания – сейчас в такси стоят зелёные лампочки, обозначавшие, что такси свободно, или это дело будущего? А то выдашь песню, а тебе ткнут в нос несоответствием.

В первый день осени Тбилиси встретил нас по-настоящему летней погодой, было около тридцати градусов тепла с лёгким ветерком со стороны гор, с трёх сторон обступивших столицу республики. А где-то там шумела быстрая Кура. Улыбающиеся мужчины в кепках-аэродромах из тростниковой мешковины, такие же позитивно настроенные женщины, радостные дети… Эх, нет ещё такой ненависти к русским! Хорошо бы история изменила своё течение, чтобы не было всех этих войн на межнациональной и религиозной почве! Может, и впрямь нужна как раз твёрдая рука вроде Кобы, чтобы держать в крепкой узде всех этих националистов и религиозных фанатиков. Чуть что – к стенке или на Колыму, пусть там разводят политесы, медведей агитируют.

Кинув вещи в гостинице, наша команда дублёров отправилась на тренировку на запасное поле республиканского стадиона, где нам вечером предстоял матч с дублёрами тбилисских одноклубников. Затем вернулись в гостиницу, вздремнули часок и решили прошвырнуться по городу. В Тбилиси в той жизни мне доводилось бывать пару раз, в 1986 и 1993 году, если память не подводит. Сейчас ещё многого не было, что появится позже, однако достопримечательностей всё равно хватало.

На променад я отправился в компании Валерия Маслова и Льва Яшина, которому на этом выезде доверили место в рамке главной команды. Яшин взял своего рода шефство надо мной, что мне весьма импонировало. Не могли мы не посетить Старый город, расположенный по обоим берегам Куры. Узкие улочки, здания с чертами средневековой застройки, развалины цитадели Нарикала, каменная церковь Анчисхати, церковь Метехи, кафедральный собор Сиони и бани царя Ростома… Я пожалел, что нет с собой фотоаппарата. Или хотя бы мобильника с встроенной фотокамерой, для селфи сгодилось бы.

Зашли на Центральный рынок, который, как выяснилось, в народе назывался Дезертиркой. Это название, как я узнал позже, закрепилось ещё со времён Гражданской войны, когда солдаты продавали здесь своё обмундирование, оружие, а то и краденные вещи… Рынок, казалось, не имел ни конца ни края. Тут царило настоящее вещевое и продуктовое изобилие. А нас что-то потянуло во фруктовые ряды. Вытянутые и овальные дыни, готовые треснуть от спелости арбузы, нежные персики и янтарные гроздья винограда… Не говоря уж о яблоках, грушах и сливах. Ну и специи, зелень, которой было целое море – куда без этого?!

А цены… По сравнению с московскими просто символические.

Яшин в целях конспирации нацепил солнцезащитные очки, ну чтобы не узнали, но народ на базаре недолго оставался в дураках. Вскоре обступили, требуя автографы.

– Товарищи, да тут и других хороших футболистов хватает, – взмолился Лев Иванович минут через десять. – Вон Кесарев или Царёв, например. А это, кстати, Егор Мальцев – вообще наше молодое дарование, о нём скоро как о футболисте вся страна говорить будет…

– Лев Иваныч!.. – смущенно начал я.

– …А как о композиторе уже вовсю говорят. Егор уже штук сто песен сочинил, берите у него автографы, потом не подступитесь.

Как ни крути, а главной звездой всё-таки был Яшин. Нам приходилось буквально раздвигать толпу, чтобы пробираться.

– Что, Лёва, может, по дыньке возьмём? – поинтересовался Маслов.

– В гостинице слопаем? – спросил Яшин.

– Ну да, не в Москву же везти, после игры вечером и съедим. А Егорка к нам присоединится.

– Это я с радостью. Только почему по паре «торпед» не взять и в Москву? Что ж родных-то не порадовать?

– Устами младенца… – рассмеялся Яшин. – Ладно, я, пожалуй, парочку возьму. Больше просто не донесу. Одну в номере съедим, вторую с собой заберу, в столицу.

– Ну тогда пойдём торговаться, – предложил Маслов.

Блин, хорошо всё-таки быть известным футболистом.

Это я не о себе. Яшин с Масловым даже поторговаться не успели, им просто всучили по паре дынь в качестве презента. А мне не давали поначалу, мол, мы такого футболиста, Мальцева, не знаем. И песен ваших не слушаем, у нас тут поют свои, грузинские, типа «Калос Хелхвави» или «Мерцхало». Да уж, дикие люди…

Тут уже мои партнёры по команде встали в позу: либо дарите ему тоже две дыни, либо мы отказываемся от подарков и пойдём искать других продавцов. И я стал счастливым обладателем пары «торпед».

На базаре я обнаружил лавку торговца украшениями, выдержанными в национальном стиле. А не порадовать ли мне своих женщин такими изысканными побрякушками? Ну-ка, что у нас тут… Ага, вот эту брошь на белом металле с зелёным круглым камнем по середине вполне можно подарить маме. Так, сеструхе вот это колечко, надеюсь, угадал с размером. А Ленуське подарим вон тот браслет, выглядит солидно, а стоит… Ну, не то чтобы дёшево, но в столице опять же обошёлся бы раза в три дороже. Так что пришлось из своих сбережений потратить 65 рублей. Но подарки того стоили!

Свой матч мы у дублёров тбилисского «Динамо» мы выиграли 2:0. Я забил гол и выдал голевой пас. Победу, как и планировали, отметили безалкогольными посиделками в номере, который занимали Яшин и Маслов. Были, считай, обе команды – дублёров и основная, которым завтра ещё предстояло выйти на поле. Тренеры и медперсонал тоже присоединились к нам, правда, ненадолго, и попросили сильно не засиживаться, чтобы в 11 вечера все были в постелях.

Помимо дынь на нашем столе хватало и других восточных фруктов, не считая классических нарезок из сыра и колбасы, а также ещё тёплых лепёшек. Когда начальство ушло, кто-то выставил на стол пару бутылок мукузани, которые тут же приговорили. А мне вручили бутылку охлаждённого лимонада марки «Воды Лагидзе». При этом некоторые вовсю дымили, ни о каком соблюдении спортивного режима речи не шло.

А вскоре откуда-то принесли гитару, которую после недолгого колебания вручили мне и попросили спеть что-нибудь из новенького. Я исполнил три вещи с акустического альбома. Мол, там все песни – потенциальные шлягеры, вы такого не слышали, а когда услышите – офигеете. В общем, заинтриговал, подумав перед сном, что нужно срочно обзаводиться парой катушечников. Оригинал и две копии хранились у меня дома. Пора уже, пора запускать хиты в народ.

Под занавес посиделок Яшин принялся травить анекдоты. Оказалось, он был непревзойдённым рассказчиком. Народ просто надрывал животы. Хотя, уверен, какие-то анекдоты ребята слышали не в первый раз. Я тоже не удержался, выдал анекдот на грузинскую тематику:

– Юноша-грузин учится в институте и пишет письмо родителям: «Здравствуйте, дорогие папа и мама! У меня всё хорошо. Учёба идёт хорошо. Ребята в группе попались хорошие. Только одно меня смущает. Все ездят в институт на автобусе, а я один – на машине». Родители отвечают: «Дорогой сынок! Рады, что у тебя всё хорошо. По поводу машины – не расстраивайся. Высылаем денег – купи себе автобус, езди как все ребята».

Все, кто были, заржали так, что в комнате затряслись стёкла, а по батарее со стороны какого-то из соседних номеров возмущённо застучали.

По возвращении домой меня ждал самый настоящий сюрприз. Не успев вручить родным подарки, я был оглушён известием, что мама и Ильич решили связать себя узами брака. Заявление ещё не подали, зачем-то ждали, как я отреагирую на данный факт, словно от этого могло что-то зависеть. Тем более что могли бы и догадаться, что я скажу, раз уж изначально выступил в роли свахи.

– Если ты не против, то мы завтра же с Валерой подадим заявление, – сказала мама.

– Я-то не против, только рад за вас. А что, у тебя теперь будет фамилия Байбакова?

– Ну, выходит, так, – грустно улыбнулась родительница. – И кстати, Валера предлагает жить у него.

– Ясно… Думаю, отсюда выписываться тебе не резон, давали-то на троих как-никак.

– Я тоже об этом думала. Пожалуй, не буду торопиться с пропиской у Валерия. Ой, как-то боязно вас с Катей одних оставлять…

– Ничего страшного, мы уже взрослые, Катька небось тоже замуж намыливается, угадал? – Увернувшись от подзатыльника от сестры, я продолжил более серьёзно: – Конечно, подавайте заявление, если любите друг друга. Свадьбу будете играть?

– Да какая там свадьба, хотели просто посидеть посемейному. Родню пригласим – и нормально.

На следующий день мама с Ильичом отправились подавать заявление, а я ближе к вечеру пошлёпал в «Арагви», где меня ждала очередная порция дани от ресторанных музыкантов. Учитывая, что я давненько здесь не появлялся, мне выдали сразу 250 целковых, а я подкинул ребятам партитуры ещё пары песен. Одна была «Букет», авторство музыки я приписал себе, а стихов – Николаю Рубцову. Поэта, прожившего короткую и трагическую жизнь, я уважал, решил не лишать его такого стихотворения, пусть даже, скорее всего, ещё и не написанного. Может, никто и не заметит, что песня на стихи Рубцова вышла на год-другой раньше, прежде чем он сочинил эти строки. Второй песней, на случай если публика захочет поразмяться и станцевать что-то вроде твиста или шейка, стала «Последняя электричка» на стихи Ножкина и музыку Тухманова. Тут я нагло всё записал на себя, не без зазрения совести подумав, что благородство должно быть дозированным.

Гонорар от рестораторов я решил потратить на свои дела. У того же звукорежиссёра сделал десять копий магнитоальбома на качественной немецкой плёнке, а на 105 рублей приобрёл самый дешёвый катушечный магнитофон «Чайка». Всё-таки хорошо, что попал я в 1961-й, когда много чего можно было купить без очереди, только денег у населения не хватало на бытовую и электронную технику, не говоря уже о машинах и квартирах. А вот в годы застоя при Брежневе пришлось бы записываться в очередь, тогда на всё, что считалось дефицитом, были очереди. А дефицитом считалось почти всё, однако люди умудрялись как-то доставать нужные вещи, хотя частенько приходилось переплачивать.

Как бы там ни было, принеся домой магнитофон, я в тот же вечер прокрутил домашним альбом «Лирика», после чего в глазах мамы и сестры вознёсся уже куда-то в заоблачную высь. Ну да это, думаю, не предел, очень мне хотелось, чтобы «Лирика» вышла всё же в виде грампластинки.

Глава 14

Директор Апрелевского завода грампластинок Лев Борисович Кугель с задумчивым видом вертел в руках бобину. Катушку с альбомом «Лирика» я привёз ему на прошлой неделе, чтобы он прослушал его и определил, подходит ли качество звучания для записи на винил. Я и в будущем предпочитал виниловые диски лазерным и прочим USB-носителям за более живой и тёплый звук. А сейчас и выбора особого не было, до изобретения CD ещё с четверть века ждать. Или до внедрения, не суть важно.

Но прежде чем ехать в Апрелевку с одной из копий альбома, мне пришлось ещё раз выставить Блантеру бутылку эксклюзивного коньяка. Именно Матвей Исаакович помог решить вопрос с приёмкой музыкального материала и одобрением его на художественном совете. Были небольшие претензии к паре-тройке песен, но не особо критичные, а в целом альбом членам худсовета понравился, после чего было рекомендовано напечатать на Апрелевском заводе его опытную партию на диске-гиганте тиражом в 10 тысяч экземпляров. Дальнейший спрос, как мне объяснили, диктуют магазины. Именно оттуда поступают заказы, которые обрабатываются, и по их результатам решается, какой дополнительно отпечатать тираж пластинки.

В Апрелевку я привёз магнитную запись с резолюцией худсовета и соответствующей рекомендацией отдела Министерства культуры РСФСР. Хотя по телефону, насколько я знал, директора ещё и заранее предупредили. И вот теперь он должен вынести вердикт, подходит ли запись по своему качеству для выпуска на грампластинке. За качество я изначально не очень волновался, ведь она была сделана на профессиональной студии. Я уже слышал, как она звучит на магнитофоне, но всё же немного мандражировал – очень уж задумчивым выглядел Лев Борисович.

– По качеству у наших специалистов претензий нет, – наконец изрёк Кугель. – Меня только смущает, что тираж всего 10 тысяч. Мне кажется, пластинка будет иметь успех. Лично мне музыкальный материал понравился, а некоторые вещи, уверен, уйдут в народ. Ну ладно, раз спустили такой план, будем выполнять. А мне, признаюсь, весьма импонирует личное знакомство с вами, молодой человек. Был наслышан о вас, честно говоря, не верил, что в столь юном возрасте можно сочинять такие качественные вещи.

А вот сейчас держу в руках альбом на магнитной ленте и понимаю, что не обеднела ещё талантами земля Русская. Таки да…

– Спасибо, Лев Борисович, стараемся. Ну так что, когда пластинки появятся в продаже?

– Через месячишко, думаю, уже сможете лицезреть грампластинку на полках специализированных магазинов. Практика авторских в нашей индустрии не предусмотрена, но для вас могу отложить пяток дисков… Кстати, художник наш интересовался, что планируется на обложку? У вас есть варианты, или мы, как обычно, сделаем свой?

Я молча сунул ему цветную фотографию, на которой в художественной позе, сидящими на резных деревянных стульях были изображены я, Иванов-Крамской и Каширский. Все с инструментами в руках – две гитары и флейта, причём я посередине, а мои аккомпаниаторы по бокам и чуть сзади. В лучшее фотоателье Москвы я затащил музыкантов не без труда, когда Блантер спросил, каким я представляю конверт пластинки. Тогда-то я и загорелся идеей сделать совместное фото с Ивановым-Крамским и Каширским. Тогда же мы и договорились, что в случае чего наше трио называется «НасТроение», хотя и не собирались в ближайшее время где-то с ним высовываться. У музыкантов была своя работа, на меня всерьёз свалился футбол, какие уж тут концерты. Если только совсем изредка и по большой просьбе.

Фотографию размером 20 на 30 Кугель у меня забрал, записал в ежедневнике название трио, и мы с ним распрощались. Я пешком отправился на станцию, откуда до Москвы ходила электричка. Там, пока ждал её, моё внимание привлекла сцена, участниками которой были старушка, продававшая пирожки из плетёной корзинки, и милиционер в звании старшины.

– Петровна, я тебе сколько раз говорил, что ты занимаешься незаконной деятельностью? У тебя торговая точка не оформлена, налоги с прибыли ты не платишь…

– Мишка, да что ты ко мне пристаешь-то каждый раз?! Ну много ты налогов с моих пирожков собрал бы? Пятнадцать копеек? А у меня товару тут на десять рублей от силы, тем более не спекулянтка я какая-нибудь, а сама их пеку, всю ночь у плиты стою, чтобы к мизерной пенсии немножко заработать. Навару-то с этих пирожков с гулькин нос, было бы из-за чего шум поднимать. Ведь сам же ещё десять лет назад пацанёнком у меня пирожки покупал, расхваливал, это же не какие-нить чёрствые чебуреки из вокзальной закусочной. А теперь стал властью, давай права качать, так?!

– Ты, Петровна, не кипятись, я выполняю положенные предписания, чтобы соблюсти закон. А ты закон нарушаешь, и потому я обязан составить протокол и оштрафовать тебя.

– Да что ж это делается, Господи! Нет креста на тебе, Мишка, видно, мало отец тебя порол, царствие ему небесное. Что ж я, думаешь, не знаю, что Васька, который вон с ведром яблок стоит, тебе шурином приходится, с него-то ни копейки не берёшь…

– Ты чего несёшь, Петровна?! Да я тебя за такие слова на пятнадцать суток упеку, как за оскорбление власти!

– Ой, гляди-ка, оскорбился! Посадит он меня… Да сажай, сажай, коль совести совсем нет. А пирожки можешь коф… кониф… конфисковать, всем отделением слопаете, только смотрите, не подавитесь.

Да-а, эту шуструю бабку покрасневший от злости старшина сейчас точно упечёт на пятнадцать суток. Вмешаться, что ли…

– Бабуль, а с чем у тебя пирожки-то?

– Ой, сынок, – вмиг заулыбалась старушка, – а ты какие любишь? С ливером два осталось по четыре копейки и три штуки с капустой и яйцом по пять копеек, всё остальное распродала уже. Может, купишь остатки, да и пойду я? А то этот лишенец, того и гляди, в каталажку меня запрячет.

– Ну давай все, что есть, мать, – махнул я, – в поезде как раз перекушу.

– Бери, сынок, бери, они ещё тёплые малость… На-ка, держи, я их тебе в кулёк положу. А ты чего зенки вылупил? Нету у меня больше товара, всё, не за что меня арестовывать!

Бесстрашная бабуленция подоткнула подол юбки, шустро засеменила с платформы, оставив нас со старшиной наедине. Тот зыркнул в мою сторону, но ничего не сказал, поправил портупею, фуражку и двинул в другую сторону. А я, коль до прибытия поезда оставалось минут тридцать, решил продегустировать по пирожку с разной начинкой. Надеюсь, ливер не из бродячих кошек, как нас пугали в детстве. Честно говоря, в кульке из промасленной бумаги они уже перемешались, поэтому я сначала надломил пирожок, чтобы увидеть его начинку, а только потом приступил к дегустации. А ничего так, и с ливером приличные на вкус, и с капустой/яйцом. Так понравились, что тут же уничтожил оставшиеся пирожки, после этого почувствовав себя наконец-то сытым. Ещё бы запить чем… Зашёл в ту самую закусочную, о которой так нелицеприятно отзывалась бабка, купил бутылку «Дюшеса» и с наслаждением выдул её в один присест. Глянул на круглый циферблат станционных часов.

Время 16.12, ещё три минуты. Пригородный поезд прибыл точно по расписанию. Пассажиров в Москву было мало, под вечер всё больше из столицы ехали домой, с работы. Занял в полупустом вагоне место у окна, поезд тронулся, а я погрузился в чтение свежего номера газеты «Советский спорт», купленного в местном киоске «Союзпечать».

Футболу была посвящена почти половина номера. О, и о чемпионате дублёров упомянули в несколько абзацев плюс турнирная таблица, в которой «Динамо» шло на втором месте после «Спартака», который за несколько туров до финиша обеспечил себе неплохой отрыв. Эх, если бы меня пораньше привлекли, глядишь, и за победу поборолись бы, а сейчас спартаковцев уже не догнать. Похоже, «Спартак» одержит победу в номинации «Двумя составами».

Опа, и моя фамилия мелькнула:

«Стоит обратить особое внимание на талантливого крайнего полузащитника дубля московского „Динамо“ Егора Мальцева. В команду 16-летний самородок влился не так давно, но благодаря в том числе и его усилиям „Динамо“ совершило мощный рывок с 4-го на 2-е место в турнирной таблице. Проведя в составе дублёров бело-голубых семь матчей, Егор сумел забить в них шесть мячей, а ещё чаще ассистировал своим партнёрам, когда те забивали голы. Юного полузащитника отличают высокая стартовая и дистанционная скорость, неплохой дриблинг и выносливость. За шесть матчей, начатых в стартовом составе, Мальцев всего один раз был заменён, и то на последней минуте встречи, когда ему сильно досталось от соперника…»

Ну да, досталось, рука непроизвольно потянулась к лодыжке правой ноги, на которую после той игры в Кишинёве с «Молдовой» два дня опираться не мог. Даже следующий тур пришлось пропустить. Хм, автор заметки предлагает Пономарёву присмотреться к моей персоне. Не знает, видно, что именно Пономарёв и привёл меня в «Динамо». Ну да ладно, позже опишу свой приход в стан бело-голубых в мемуарах. Если, конечно, доживу до того дня.

А между тем на фоне таки случившегося Карибского кризиса близился ноябрь со своими праздниками. О 7 ноября можно и не говорить, о нём и так все знали, а вот День советской милиции в нашей стране готовились отметить впервые. Праздничное мероприятие с участием первых лиц страны, которое обещали транслировать по телевидению, собирались проводить в Кремлёвском дворце съездов. Поговаривали, что будут приглашены даже игроки футбольной и двух хоккейных команд «Динамо» – с шайбой и с мячом. Но только тренеры и основные составы, а я только-только был переведён в основу, так что мне посидеть в зале не светило.

Но я всё же подсуетился заранее, решив, что на праздничном концерте Муслим Магомаев просто обязан спеть «Наша служба…», поэтому репетировал с Магомаевым и пробивался к министру внутренних дел РСФСР с просьбой пробить выступление моего подопечного на этом мероприятии. Наверняка списки артистов ещё не утверждены, так почему бы не рискнуть?

Оказалось, что Тикунов ещё не был в курсе, кто такой Магомаев. Да, что-то слышал краем уха, не больше того. Пришлось ручаться за артиста, только после этого министр позвонил куда надо, а через пару дней мне сообщили, чтобы я активнее работал с Магомаевым, поскольку 25 октября в 11.00 тот должен быть на репетиции.

– Егор, а почему всё же ты именно этого азербайджанца хочешь выдвинуть на исполнение песни о советской милиции? – перед тем, как попрощаться, спросил Тикунов. – Наверняка есть немало русских артистов.

Блин, и в отсутствии толерантности не упрекнёшь, не поймёт ведь. Мне-то по большому счёту по барабану – азербайджанец будет петь или армянин, а может, и Кола Бельды. Ну вот сложилось так, что именно я стал тем человеком, который вытащил Магомаева на большую сцену, дал ему, как говорится, путёвку в жизнь. Наверное, рано или поздно он всё равно пробился бы, как в той реальности, просто в этой я чуть ускорил события. Да, с этого я лично ничего, можно сказать, не поимел. Ну и что? Зато советский народ слышит по радио мои песни в его исполнении, сделал подарок всем людям.

Моё объяснение, правда, поданное чуть в другом ключе, в целом Тикунова устроило, хотя чувствовалось по сопению на том конце провода, что он всё же поискал бы другого исполнителя.

На День милиции я не попал, да особо и не рвался. Посмотрел дома в одиночестве по телевизору. Мама уже жила у Ильича, там имелся свой, пусть и не такой приличный телик, а Катька умотала со своим хахалем то ли в кино, то ли на танцы, я так и не понял.

Кстати, после отселения матери сестре пришлось взвалить на себя основную часть забот по дому. Я помогал по мере сил, но, учитывая, что постоянно пропадал то на сборах, то на играх, включая выездные, дома появлялся, можно сказать, эпизодически. Всё-таки правильно я сделал, что перевёлся в училище на заочное, а то бы просто физически не мог посещать все занятия. В этот раз по причине домашней игры с «Шахтёром» нам разрешили разбежаться по домам. Дублёры играли сегодня, а я по случаю перевода меня в основную команду готовился к завтрашнему матчу. Завтра утром у нас была намечена лёгкая тренировка, а сегодня вечером в записи показывали праздничный концерт со Дня милиции, и я прилип к экрану.

Выступление Магомаева было встречено в высшей степени положительно. А проще говоря, овации не смолкали минут пять, засмущавшийся Муслим, похоже, уже устал кланяться, прижимая ладонь к сердцу. Ничего, пусть привыкает к славе, то ли ещё будет. Меня как автора слов и музыки объявили перед выходом Магомаева на сцену, так что я тоже чувствовал себя в какой-то степени именинником.

Утром на разминке футболисты основного состава меня похлопывали по плечу, мол, герой, смотрели вчера концерт, хорошую песню написал. Яшин тоже принял участие в тренировке, сегодня ему доверили защищать ворота главной команды. А вечером мы вышли на заснеженное поле Центрального стадиона «Динамо» против донецкого «Шахтёра». Я впервые примерил игровую футболку под номером 15. Пономарёв настраивал нас на месть после проигранного кубкового матча тем же дончанам. Попросил меня играть так же по-спортивному нагло, как за дублёров. Я принял к сведению, хотя и без того собирался проявить себя в первой официальной игре за «Динамо». А кроме того, очки были нужны, как воздух. После предыдущего поражения в Киеве бело-голубые шли вровень с московским «Спартаком». Я-то помнил, что в этом сезоне «Динамо» финиширует следом за красно-белыми, выдавшими ударную концовку, но если мы не сольём две оставшихся игры, то как минимум поделим со «Спартаком» первое место.

Потому я и принялся с первых минут вспахивать заснеженную бровку, заставив горняков раз за разом лупить меня по ногам, чтобы хоть как-то остановить. К перерыву я уже слегка прихрамывал, зато двое оппонентов висели на устных предупреждениях. В это время, к моему лёгкому первоначальному изумлению, ни жёлтые, ни красные карточки ещё не внедрили. Так что словом могли на первый раз пригрозить, а на второй отправить за пределы поля.

Счёт же пока был ничейным – 0:0. Победу мы всё-таки вырвали за три минуты до истечения времени второго тайма. Со свободного, назначенного за грубую игру против меня у чужой штрафной, Стадник навесил мяч, а подтянувшийся во вратарскую Кесарев пробил головой точно в «девятку».

По случаю выигрыша туземных плясок и кучи-малы мы не устраивали, восприняли успех как должное. Уже не помню, как там было в той реальности, я не был таким фанатом копания в архивах, как тот же Константин Есенин[1], но вполне вероятно, что с моей помощью «Динамо» за тур до финиша чемпионата сумело не выпасть из чемпионской гонки.

После матча Пономарёв похвалил меня за игру и тут же отправил к врачу команды. Иваныч велел приложить к местам ушибов пакеты со льдом, так что я ещё с час сидел в раздевалке, пока наконец боль в ногах немного не стихла. Всё же, видно, так и придётся играть с щитками, которые в это время были ещё достаточно неудобными, что сказывалось на игре. Пользуясь тем, что их ношение под гетрами не являлось обязательным, многие – в первую очередь скоростные и техничные игроки – предпочитали обходиться без щитков. Я тоже относился к их числу, но сколько ещё таких матчей и ударов выдержат мои ноги? Эдак через год-другой можно и инвалидом стать. Зато – мелькнула предательская мысль – в таком случае есть шанс полностью посвятить себя музыке, потому что на тренерскую работу было рано по возрасту, да и не тянуло.

Последнюю игру сезона мы проводили в Ростове-на-Дону. Место в воротах на этот раз занял Беляев, а Яшин по каким-то тренерским соображениям остался в запасе. Игру мы взяли – 2:1, мне удался голевой прострел с моего правого фланга. Ростовские защитники, наверное, ещё не были наслышаны о Мальцеве, иначе, как донецкие, начали бы меня охаживать по ногам с первых минут. Они принялись навёрстывать после перерыва, когда мы уже вели в один мяч. Пономарёв, когда я пролетал мимо него, то и дело спрашивал:

– Егор, замена нужна?

– Пока нет, Александр Семёнович, – каждый раз отвечал я.

– Ну смотри, если что – не стесняйся, игра вроде наша. Ага, наша… Ростовчане сравняли счёт на 73-й минуте, переполненный стадион чуть с ума не сошёл. Как же, самим динамовцам забили! Пономарёв на бровке тоже чуть не двинулся, ведь от исхода матча зависело, займём мы первое место или поделим его со «Спартаком», чтобы потом выявить сильнейшего в переигровке. Вот и пришлось включать дополнительные резервы, потому что к 85-й минуте, когда я начал свой голевой прорыв, в атаке у моей команды особо не клеилось, а осмелевшие хозяева, напротив, то и дело тревожили Беляева ударами из-за штрафной. Я пролетел с мячом по правому флангу метров сорок, затем на входе в штрафную обыграл кого-то из защитников и выдал пас на совершенно свободного Вшивцева. Юрка не подкачал, грамотно подставил ногу, и мяч спокойно закатился в пустой угол.

А затем нам оставалось ждать результата игры в Киеве. Там «Спартак» всё же сумел одолеть наших одноклубников, таким образом, по итогам сезона мы и красно-белые набрали одинаковое количество очков. Так что 23 ноября в Ташкенте пришлось проводить дополнительный матч за 1-е место.

– Надеюсь, обойдётся одной игрой, – переживал на командном собрании Пономарёв, – а то ведь на начало декабря у нас запланирован вылет в Японию на товарищеские матчи со сборными этой страны. Кстати, Егор, ты тоже полетишь. Паспорта всей команде сразу через МИД служебные оформят, от каждого понадобятся только фото и анкета.

В Ташкент мы добрались без приключений, причём летели одним самолётом со спартаковцами. Правда, сидели по разные стороны от прохода, но наши игроки вовсю общались с соперниками. Не обходилось и без подначек относительно будущего исхода игры.

Я, как самый молодой, всё больше помалкивал, но в итоге моей персоной всё же заинтересовались.

– А это у вас, я так понимаю, молодое дарование Егор Мальцев? – кивнул в мою сторону Крутиков.

– Он самый, – подтвердил Маслов.

– Привет, Егор! Говорят, ты на правом фланге «Динамо» настоящие представления устраиваешь?

– Ну раз говорят, значит, доля правды в этом есть, – усмехнулся я.

– Получается, мне придётся тебя встречать… Что ж, попробую остановить, только не обижайся, если по ногам прилетит.

– Тогда уж лучше в штрафной, чтобы сразу пенальти. Все, кто слышал наш разговор, рассмеялись, включая Пономарёва. Но на самом деле воздух был пропитан напряжением. Ещё бы, на кону стояло звание чемпиона СССР. Может, для нынешнего поколения «Динамо» больше-меньше победой в чемпионате особой роли не играло, но для тех, кто жил в XXI веке, последнее «золото» весны 1976-го стало лебединой песней прославленного клуба. Я всё ещё прекрасно помнил, как весной 2016-го на какой-то тусовке меня подкалывал Градский. Мол, что же твоё «Динамо» сорок лет без побед? Хотя и его «Спартак» на тот момент уже полтора десятилетия как завязал с победами в чемпионате. Но всё равно каждый раз такое слышать обидно.

В день игры на стадионе «Пахтакор» собралось около 40 тысяч болельщиков, хотя вмещал он куда больше. Видно, погода оказалась для местных холодноватой, около плюс десяти градусов. Многие кутались в полосатые халаты, у большинства мужчин на голове красовались тюбетейки.

Перед матчем в раздевалке Пономарёв настраивал нас на игру:

– Ребята, не буду лишний раз говорить, что динамовское руководство ждёт от нас только победы. Сами понимаете, игра решающая, последняя в этом сезоне, и будет обидно, если все усилия пойдут коту под хвост. Так что давайте соберёмся с духом…

– Да ясно всё, Сан Семёныч, – на правах капитана сказал Царев. – Что мы, дети малые, не понимаем? Все будут сегодня пахать, это я обещаю.

Похоже, аналогичный разговор состоялся и в спартаковской раздевалке. Первые минут пятнадцать игра носила обоюдоострый характер. Никто не хотел уступать инициативу, наставник красно-белых Никита Симонян скакал вдоль противоположной бровки, не уставая что-то кричать и жестикулировать. Невольно подумалось, что и через пятьдесят лет он останется таким же неугомонным и, несмотря на весьма преклонный возраст, вовсю будет трудиться в структуре РФС.

– Малец, не спи!

Блин, чуть не проморгал пас от Маслова. В последний момент зацепил круглого у боковой ленточки. Затем «финтом Зидана» оставил в дураках Логофета и, набирая скорость, помчался к чужой штрафной. Эх, хорошо как бежать, когда впереди нет соперников, и небо чистое, без облачка, и ветер в лицо, и 40 тысяч болельщиков ревут… Ещё бы мяч был приличный, с латексной камерой и карбоновыми крыльями, но ничего, в этом времени пообвыкся и с такой несуразностью.

Вот и Крутиков грозно несётся наперерез от своей штрафной. Видно, и впрямь ломать собрался. Ну нет уж, дудки! Я-то могу бежать ещё быстрее, даже с мячом, а ты, товарищ, без мяча уже пыхтишь. Всё-таки скорости в это время были на порядок ниже, а с чем это было связано – непонятно. Может, с недостаточно продвинутой экипировкой или газонами, нередко напоминающими болото? Но мне-то эти обстоятельства не мешали демонстрировать такую скорость, что на фоне коллег я казался настоящей ракетой.

На полном ходу я ворвался в штрафную. Всё, Толя, теперь если и собьёшь, то, как я тебе и обещал, рассчитывай на пенальти. А впереди только Маслаченко, на полусогнутых двигает на меня, пытается сократить угол обстрела. Всё правильно, всё по науке, недаром был вратарём сборной, главным конкурентом Яшина. Только и мы в этом юном теле раскрыли в себе непревзойдённый футбольный талант. Так что лёгкая подсечка, мяч по дуге перелетает голкипера и опускается в сетку ворот. Есть, счёт открыт!

Выбравшись из объятий партнёров, не без труда привёл себя в чувство. С лица упорно не желала сползать счастливая улыбка. Рано, Егор, рано радуемся, ещё играть и играть.

До перерыва счёт не изменился. На второй тайм выходили предельно собранными, помня, что ещё ничего не решено и что соперник, получивший в раздевалке накачку от Симоняна, сейчас начнёт поддавливать. Так и получилось, «Спартак» приступил к настоящей осаде наших ворот. Яшин метался в рамке, словно загнанный зверь, но пока справлялся. Однако чувствовалось, что рано или поздно мяч влетит в наши ворота. Так и случилось, на 73-й минуте Севидов оказался самым расторопным в толкучке у наших ворот.

– Давим, не отпускаем их! – вопил Симонян теперь уже на моей бровке.

И «Спартак» продолжал давить, надеясь выявить победителя уже сегодня, не дожидаясь, согласно регламенту, второй переигровки. Вот только и мы, получив такую оплеуху, стали огрызаться контратаками. И в одной из них мне снова удалось вырваться вперёд, выдать точный навес на Численко, который головой красиво перебросил мяч через спартаковского кипера.

После этого, выполняя установку тренера, старались встречать соперников в районе центрального круга. Я тоже пахал в обороне как проклятый, помогая крайнему защитнику. Но на 89-й минуте не удержали всё-таки Хусаинова. Пенальти взялся исполнять Крутиков. Короткий разбег, удар… И Яшин в великолепном прыжке парирует мяч на угловой!

Некогда радоваться, расстроенный соперник обрушил на наши ворота ещё пару-тройку атак, но мы всё-таки отбились. Финальный свисток – и команда устраивает кучу-малу, а затем качает Пономарёва, и я принимаю во всём этом самое активное участие. А что, как-никак оба мяча спартаковцам были забиты с моим непосредственным участием! Имею право!

В столичном аэропорту нас встречало руководство Московского городского совета «Динамо» и сам глава республиканского МВД Тикунов. Оказывается, Вадим Степанович накануне слушал радиотрансляцию с валерьянкой под рукой. Каждого обнял, сердечно поблагодарил, а мне негромко сказал на ухо: «Герой!» – после чего команда в полном составе прямо с багажом отправилась на банкет.

Возражения не принимались. Я заявил, что в таком случае хотя бы шампанского, но должен выпить. Учли, налили, опрокинули за победу… Интересно, когда там официальное вручение наград? Дождёмся или улетим в Японию? Оказалось, церемония состоится в ближайшую субботу, и нужно явиться в парадном костюме. Из своего единственного я уже несколько вырос, но ничего, на разочек ещё сойдёт. Тут же услышал, как бы между прочим, что руководители клуба планируют осчастливить новоиспечённых чемпионов новенькими «Волгами», причём у кого-то это будет не первая машина в личном гараже. Неужто и мне перепадёт, сыгравшему за основу всего ничего? Хотя… Кто вытащил концовку сезона? Может, и правда, дадут, в крайнем случае на мать оформим, пусть пока с Ильичом катаются, а через пару лет я у них тачку конфискую. Или ещё одну дадут, чего доброго, если и в следующем сезоне опять победим. Эх, как же всё-таки приятно чувствовать себя чемпионом страны по футболу!

А в субботу состоялось подведение итогов сезона. Помимо присвоения звания «Мастер спорта СССР» мне повезло занять третье место среди игроков своей позиции в номинации «33 лучших». А если бы я сыграл хотя бы половину всех матчей? Ничего, дай бог, не последний сезон играю. Похоже, врачи из будущего всерьёз погрузили меня в кому. Интересно, какой рекорд пребывания в таком состоянии? Знал бы, что так случится, изучил бы вопрос заранее. А в это время без Интернета если только искать специальный медицинский справочник… Не, на фиг, неохота. Есть и другие, более важные дела.

Воспользовавшись присутствием на мероприятии не только Тикунова, но и председателя московского городского совета «Динамо», улучив минуту, вывалил на них давно уже зревшее внутри меня предложение по поводу внедрения в болельщицкие массы так называемых ультрас. Впрочем, я обозвал их просто – группы болельщиков, чтобы не смущать начальственное ухо.

– Такие группы, – говорил я, – это, как правило, официально незарегистрированная структура, которая может объединять от десяти до нескольких тысяч наиболее активных поклонников футбола, занимающихся всевозможным информационным продвижением и поддержкой своей команды.

– Что вменяется в их обязанности? – поинтересовался председатель МГС «Динамо» Лопухов.

– Ну, например, распространение динамовской атрибутики, билетов, организация специальных, скажем так, шоу на трибунах, выездов на гостевые матчи любимой команды…

– А что, любопытная идея, – покосился Тикунов на Лопухова. – Вы как, Емельян Петрович, на это смотрите?

– Нормально смотрю, думаю, в этом что-то есть. Только нужно кое-какие моменты проработать.

– Так я ещё не дорассказал!

– Ну давай, Егор, продолжай, мы тебя внимательно слушаем…

Глава 15

Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги…» – навязчиво билась в мозгу одна и та же строчка из недавно написанной песни, исполненной Эдуардом Хилем. Немного жаль, что недодумался опередить Пахмутову с Добронравовым, ну да я и так неплохо с них поимел.

Сейчас я сидел возле иллюминатора, разглядывая проплывающий внизу пейзаж. Там реально раскинулась тайга, только из-за первых чисел декабря зелени было не очень много, всё же тайга состоит не только из вечнозелёных хвойных деревьев. Летели бы пониже, наверное, разглядел бы людей в маленьких и больших селениях, или стаи голодных волков, наверняка пересекавших заснеженные просторы в поисках добычи. Но с высоты в 8 тысяч метров что-то детально увидеть было довольно проблематично. А до Хабаровска лететь ещё около часа. Там нас ждёт дозаправка и ещё пару часов лёта до Токио.

Жаль всё-таки, что советские клубы игнорировали Кубок чемпионов УЕФА, кажется, до середины 1960-х годов. А то бы сейчас, глядишь, не в Японию летели, а готовились к играм финала. Если бы, конечно, добрались до этой стадии. Ну а там и до финала рукой подать. Понятно, что я гляжу на вещи слишком оптимистично. Бело-голубые в финале европейского кубка играли лишь один раз, и то во второстепенном – сошлись с «Глазго Рейнджерс» в решающем матче за Кубок обладателей Кубков. Да и там уступили, правда, матч, насколько я помнил, получился скандальным из-за поведения шотландских болельщиков. Те огромной толпой несколько раз выбегали на поле, в том числе когда до конца игры оставалось четыре минуты, а «Динамо» перед этим отквитало два мяча и готовилось к решающему штурму. Но матч толком доиграть так и не удалось. Поле было засыпано мириадами осколков от стеклянных бутылок, а одной из бутылок пьяный болельщик заехал Сабо по голове. Динамовцы пода ли протест, но переигровку руководство УЕФА устраивать не стало, ограничившись двухлетней дисквали фикацией «Глазго» в международных матчах. Все эти воспоминания роились в моей голове, пока мы пролетали над нашими дальневосточными территориями и японскими островами.

Столица Японии встретила нас проливным дождём. Зима тут обычно бесснежная и сырая. Динамовцы старались держать себя в руках, делая вид, что их ничем не удивишь. Но все они в Японии оказались впервые, и по блеску в глазах было видно, что всё им жутко интересно.

В той жизни бывать в одном из самых густонаселённых городов мира мне не привелось, зато в 1998-м занесло в Нагано, где в рамках культурной программы поддерживал российскую сборную на зимних Олимпийских играх. До сих пор не могу забыть хоккейный финал, где мы с минимальным счётом уступили чехам во главе с Ягром.

Впрочем, первый матч против молодёжной сборной Японии должен был состояться не в Токио, а в Нагое, куда из столицы нас доставили поездом. На вокзале сразу бросилась в глаза эмблема города. Как объяснил приданный нам гид-переводчик, это иероглиф, обозначающий цифру 8, заключенную в круг. В японской мифологии цифра 8 якобы олицетворяет бесконечность, поэтому эмблема символизирует бесконечное развитие и процветание Нагои. А ещё символом Нагои была лилия, выбранная не так давно, в 1950 году.

– Нагоя – один из крупнейших городов Японии, – верещал в автобусе с серьёзным видом очкастый гид. – Из-за своего промежуточного положения между древней японской столицей Киото на западе и современной столицей Токио на востоке, Нагою иногда называют срединной столицей. Также город находится на пути тайфунов, а самый разрушительный случился всего три года назад, в сентябре 1959 года, в результате чего погибло почти две тысячи человек.

– Ого, а в ближайшее время тайфунов не ожидается? – с нервным смешком поинтересовался молодой футболист Витя Аничкин.

– Нет, прогнозы благоприятные, – утешил очкарик.

С молодёжной сборной Японии мы разобрались без проблем, накидав им четыре безответных мяча. После чего перебрались в ту самую древнюю столицу страны Киото, где сыграли с олимпийской сборной Японии. Результат снова для хозяев был удручающим. Ну так они и не расстраивались особо, учились, глядя на нас. А ведь в то время сборная СССР считалась одной из сильнейших команд если не мира, то Европы уж точно. А затем переезд в Токио и встреча с главной командой страны. Тут пришлось повозиться, но победа вновь была за нами, а я отличился дублем. Это не считая трёх мячей, забитых в предыдущих матчах.

На следующий день нам вновь противостояла олимпийская дружина Страны восходящего солнца. Тренер зачем-то дал мне отдохнуть, хотя я готов был выйти на поле. Мы сыграли вничью – 2:2.

Заключительный матч турне должен был пройти тут же, на токийском велотреке «Каракуен». Да-да, стадион опоясывала лента велодорожки, официально он и считался велотреком, но его можно было назвать и спорткомплексом. Нашим последним соперником в ходе поездки предстояло стать олимпийской сборной Швеции, также совершавшей турне по Японии. О матче договорились уже по ходу дела, сместив дату отлёта на несколько дней.

До игры оставалось четыре дня, и я думал, как бы свинтить от нашего соглядатая, чтобы прогуляться по улочкам Токио не строем, а в одиночестве. При себе у меня было несколько тысяч иен, в это время они тут котировались по курсу 360 иен = 1 доллар США. То есть если пересчитывать в американской валюте, то я имел при себе порядка 50 долларов.

Негусто, ничего особо на такие деньги не купишь. Хотя вон во время организованных походов по магазинам и лавочкам под присмотром приданного нам куратора ребята понакупали каких-то сувениров. Ну и я решил не отставать, тоже набрал всякой ерунды. Цветастые кимоно для мамы и сестры обошлись по двенадцать баксов каждое, гравюра с изображением Фудзиямы – ещё в десять. Подумав, купил Лисёнку флакон духов Hanatsubaki («Камелия») от фирмы Shiseido. Насколько я помнил, компания была с историей, что подтвердил и ходивший с нами толмач, одобривший мой выбор.

А персоной Яшина заинтересовались японские бизнесмены. В частности, представители известной уже в те годы компании Seiko. Японцы решили сделать его лицом своей компании в Советском Союзе. Вот так взяли и подкатили ко Льву Иванычу на ресепшн в гостинице, причём со своими переводчиком и нотариусом. Будучи отнюдь не дураком, готовым погнаться за якобы лёгкими деньгами, которых он бы в любом случае не увидел, Яшин заявил бизнесменам, что все переговоры должны происходить в присутствии официального руководителя нашей делегации. А им оказался консул СССР в Японии Дмитрий Васильевич Петрушин. Узнав, что сумма в контракте состоит из пяти цифр – это в долларах, а в иенах получилось бы на порядок больше, – консул тут же кинулся кому-то звонить, попросив товарищей не расходиться. Те, пожав плечами, согласились посидеть вместе с прославленным вратарём в холле. Я расположился неподалеку, мне было интересно, чем закончится вся эта история.

Консул вернулся, с трудом сдерживая довольную ухмылку. Видно, получил от начальства «добро». И точно, кивает на документ:

– Подписывай!

Яшин подписал несколько экземпляров документа, после чего японские бизнесмены по очереди пожали ему руку, а юрист также поставил свой автограф и шлёпнул на каждом экземпляре печать. А затем визитёры заявили, что хотели бы вручить последнюю модель наручных часов Seiko всем советским футболистам и тренерам. Один из японцев открыл прообраз появившегося позднее «дипломата», в котором одна к одной лежали выполненные из лакированного дерева коробочки с золотым иероглифом на крышке. Блин, тут каждый футляр – настоящее произведение искусства! Японец взял в руки одну из коробочек, открыл, и, судя по хищно заблестевшим глазам консула, там действительно находилось нечто достойное внимания.

– Здесь 25 штук часов, – сказал переводчик компании. – Мы заранее выяснили, сколько у вас человек прилетело в Японию, и хотели бы вручить им подарки прямо сейчас. Вы можете пригласить сюда всю команду?

Петрушин, услышав озвученное число, как-то разом сник и погрустнел. Всё ясно, его-то не посчитали, не без доли злорадства подумал я.

– Я не знаю, мне нужно посоветоваться с моим руководством, – сухо заявил консул.

Вот гондон! Прошу прощения, но именно это слово пришло мне в голову. Сейчас по телефону начнёт рассказывать послу или кому там, что японцы устраивают идеологическую диверсию, пытаясь купить советских футболистов за какие-то несчастные часы. Ладно, пусть идёт кляузничает, мы уж как-нибудь это переживём.

Но похоже, что в посольстве сидели более адекватные люди. Во всяком случае, минут через десять консул вернулся немного пунцовый, и попросил меня собрать команду в холле гостиницы. Я же с гордым видом про шествовал на ресепшн и попросил портье обзвонить все номера с советскими футболистами, пригласив их спуститься в холл. Тут уж Петрушин пошёл пятнами, но устраивать скандал в присутствии иностранных граждан поостерёгся, тогда как Яшин откровенно улыбался моей выходке.

Спустя четверть часа все динамовцы, включая тренера и его помощника, собрались внизу. У одного из японцев тут же в руках появился фотоаппарат Nikon F – мечта любого нынешнего фотоколлекционера. Это был первый однообъективный зеркальный фотоаппарат в истории, целых два десятилетия практически не имевший себе равных в данном классе. Неубиваемая камера, что доказала война во Вьетнаме, где американские репортёры использовали только этот фотоаппарат. Разве что Leica M3 могла соперничать с японским аппаратом. В своё время мне довелось плотно поработать на этой теме, я всерьёз увлекался фотоделом ещё в доцифровую эпоху, и именно эта модель вызывала у многих повышенное слюноотделение. И теперь, увидев камеру, я тоже сглотнул ком зависти.

– А это зачем? – спросил всё ещё раздосадованный консул, кивая на фотографа.

– Это корреспондент ежедневной газеты «Майнити симбун». И, кстати, он хотел взять ещё интервью у вашего полузащитника Егора Мальцева. Если вы, конечно, не против.

Ого, у меня хотят взять интервью! Чем же я удостоился такой чести? Не иначе своей блестящей игрой, вряд ли японский журналюга в курсе моих музыкальных достижений.

Ещё одного удара под дых консул, казалось, не выдержит. Я словно услышал скрежет его зубов, но всё-таки выдержка, свойственная советским дипломатам, взяла верх.

– Конечно, мы только рады, что интервью с нашим футболистом появится на страницах столь уважаемого издания, – растянул губы в улыбке Дмитрий Васильевич и даже вроде обозначил поклон.

Между тем динамовцы один за другим становились обладателями эксклюзивных хронометров. Дошла очередь и до меня. Вручая мне коробочку, представитель компании через переводчика сказал, что он присутствовал на нашей последней игре и восхищён моими действиями. Если дословно, то он сравнил мои движения на поле с ураганом, срывающим белые одежды с распустившейся сакуры. Вот, блин, поэт, ввернул так ввернул.

А затем я попал в руки журналиста, который более-менее владел русским языком, и мы обошлись без участия переводчика. Оказалось, Масара Асагава до войны был молодым, начинающим журналистом. Потом был отправлен в Маньчжурию, и с 1945 по 1949 год находился в советском плену под Хабаровском, где ему и довелось познакомиться с великим и могучим. Работал на стройках коммунизма, а учитывая, что японцы в плену вели себя дисциплинированно, им даже разрешали зимой обогреваться в частных домах. Благо местное население относилось к пленным японцам доброжелательно. У одной такой доброхотной хозяйки по имени Ольга, которая после гибели мужа на войне одна растила троих детей, он так обжился, что, когда отношения между СССР и Японией нормализовались и японцев стали отправлять домой, мой собеседник прощался с русской подругой чуть ли не со слезами. Но пришлось-таки расстаться с пышнотелой русской женщиной, и вот уже двенадцать лет, почти сразу после выхода на свободу, Масара Асагава работает в «Майнити симбун», где ведёт колонки светских и спортивных новостей.

Мы расположились в ресторане отеля, куда привёл меня японец, заранее попросив не беспокоиться относительно оплаты счёта, и мы под чашечку кофе начали беседу.

Как я и предполагал, речь зашла о футболе. Асагаву, как и бизнесмена, удивили моя скорость и владение мячом. А также необычное празднование забитого гола. Это верно, в футболе начала 1960-х бурное проявление радости в таких случаях не было принято, по большей части отличившиеся футболисты подскакивали, как детишки, и размахивали руками. Глядя на это, я подумал было ввернуть что-то типа как у Криштиану Роналду с его пробежкой и поворотом в прыжке на 180 градусов с последующей стойкой как вкопанный. Либо в стиле Аршавина, прижимавшего к губам указательный палец. Главное – не праздновать голы и победы, как Евсеев в приснопамятном матче с Уэльсом. Хотя, что уж скрывать, мата в нашем футболе всегда хватало, что в это время, что в будущем. Поразмыслив, решил остановиться на проездке по траве на коленях и разведением рук в стороны. Правда, трава не всегда была подходящей, а где-то её и вообще практически не наблюдалось, всё же качество полей в это время во многом оставляло желать лучшего. Иногда приходилось бежать десятки метров до зелёного пятачка, чтобы там прокатиться на коленях. Ну или не слишком разгоняться, чтобы эти самые колени не обжечь о высохший земляной покров.

Первое время в дубле, а затем и в основной команде удивлялись столь экспрессивному проявлению эмоций, а Пономарёв по осени даже выговаривал, мол, не по-советски это как-то выглядит. Однако я продолжал в том же духе, так что все в итоге привыкли. А вот для иностранных зрителей подобное было в новинку, так что вопрос Асагавы меня не особенно удивил.

Журналисту также хотелось знать, как я начал заниматься футболом, как давно оказался в «Динамо», спрашивал о моей семье, об увлечениях… Выяснив, что я являюсь популярным на родине композитором, был очень удивлён.

– Но как вам удаётся сочетать занятия музыкой и футболом?

– Как… Трудно, конечно, но что делать, если музыка рождается сама по себе! Да и стихи заодно, причём, если верить специалистам, не самые плохие, – изобразил я эдакого скромнягу. – И кстати, если вы подождёте, то я принесу из номера пластинки. Это будет вам мой подарок.

Через пять минут я вручил журналисту две пластинки. Одна – «Лирика», где я изгалялся в составе трио вместе с Ивановым-Крамским и Каширским, а вторая – венгерское издание альбома группы «Апогей». Этот пласт в количестве пяти экземпляров я получил в подарок от Михи буквально перед отлётом в Японию. По его словам, в Союзе тоже готовились издать альбом на виниле, и непонятно, что мешало какому-нибудь Апрелевскому заводу записать пластинку первым, опередив наших венгерских друзей.

Эти пластинки я таскал в чемодане без лишней афиши. Ребятам в команде я уже презентовал магнитоальбомы, но всё равно узнали бы – стали бы просить пластинки в подарок, а их у меня всего ничего. Дома, правда, «Лирики» с десяток – презент от Льва Борисовича, – но тут и помимо футболистов нашлось бы немало кандидатов на подарок. А перед отлётом решил захватить по экземпляру, наитие подсказало, что, может, найдётся полезный человек, который хотя бы в Японии пропиарит моё творчество.

Асагава с огромной благодарностью принял пластинки, пообещав сегодня же их прослушать. А я, решив ковать железо пока горячо, заявил, что прямо сейчас в моей голове крутится пара музыкальных тем, которые словно специально написаны для японского кино.

– Одна довольно лирическая, а вторая вполне подойдёт для какого-нибудь самурайского боевика. Могу предложить вашим режиссёрам… Недорого, – обворожительно улыбнулся я собеседнику.

Это меня, если честно, малость повело. Да, я этих мелодий японским режиссёрам мог накидать хоть с десяток, но экспромт получился слишком уж нагловатый. Тем не менее Асагава клюнул:

– У меня есть знакомый режиссёр, его зовут Нобуо Накагава. Я могу устроить вам встречу прямо завтра, у него как раз перерыв между съёмками и он находится в Токио… Если, конечно, ваш начальник не будет против.

– Этот момент меня тоже волнует, – признался я и добавил вполголоса: – Уважаемый Асагава-сан, если не секрет, сколько стоит такой фотоаппарат, как у вас?

Оказалось, что в пересчёте на американскую валюту примерно 450 долларов. Да-а, с моими жалкими пятью баксами в кармане можно и не и мечтать.

– Хорошо, давайте договоримся так… Вы звоните вашему режиссёру, мы завтра встречаемся в какой-нибудь музыкальной студии, и там же я наигрываю ему свои мелодии. Если Накагаву музыка устроит, я дарю ему эти мелодии, а он презентует мне точно такой же фотоаппарат, как у вас. Как думаете, согласится ваш режиссёр на такие условия?

– Я не могу говорить за него. Лучше вам действительно встретиться и обсудить всё самим. Но ваши условия я ему передам.

– Отлично, тогда запишите телефон в моём номере…

Звонок от журналиста раздался через полтора часа. Накагава был согласен на мои условия, но просил передать, что если мелодия ему не понравится, то наш устный договор будет расторгнут.

– Накагава-сан назначил встречу в час дня в студии, расположенной на улице Харуми-Дори, – сказал Асагава. – Я завтра в двенадцать тридцать буду вас ждать у входа в отель и покажу вам дорогу. Если вы не против, то во время встречи буду переводить ваш разговор.

– Ещё бы я был против! Спасибо, что согласились помочь. У нас завтра утренняя тренировка закончится часов в одиннадцать, так что я даже ещё успею пообедать перед нашей встречей.

Всё сложилось как нельзя более удачно. Мне удалось после обеда незаметно выйти на свежий воздух – хотя уже в это время над Токио висело облако смога, – где меня поджидал репортёр. Он поймал такси, и перед тем, как сесть на заднее сиденье, я оглянулся. Вроде никого из нашей делегации не видно. У футболистов сейчас по расписанию тихий час, послеобеденный сон. Но вполне вероятно, что моя отлучка, которая может составить несколько часов, всё же будет замечена, и тогда мне будет не сдобровать. А уж наличие фотоаппарата… Если всё прокатит, даже не знаю, как буду объясняться на таможне. Нашёл? Конфискуют и пообещают вернуть в какое-нибудь бюро находок. А то ещё, чего доброго, подумают, что украл в магазине. Хорошо бы чек прилагался к аппаратуре. Или признаться, что честно заработал музыкой? Это, правда, если я действительно заветную камеру поимею с режиссёра. Пока же главной задачей было не опоздать на вечерний сбор команды в холле гостиницы, где Пономарёв будет настраивать на завтрашнюю игру против олимпийской сборной Швеции.

Нобуо Накагава оказался человеком приятной внешности и не терпящим лишней болтовни. Пожав мне руку, сразу предложил выбрать любой из инструментов и сыграть обещанные мелодии. Эх, сейчас бы синтезатор хотя бы типа Casio или Yamaha из весёлых 1980-х… А впрочем… Модель Mark I, являющаяся предшественником цифровых семплеров, стоила на этот момент чуть ли не двести тысяч долларов и на сегодняшний день была по существу лучшим из синтезаторов в мире. Как-то доводилось сыграть на этом раритете, почему бы не попробовать снова.

Я исполнил Mahavishnu Orchestra – Lotus Feet и тему из фильма «Миссия невыполнима». Выслушав обе вещи, Накагава какое-то время в задумчивости барабанил пальцами по крышке фортепиано, а затем сунул мне чистые нотные листы:

– Буду вам очень признателен, Егор-сан, если вы запишете обе мелодии.

На запись ушло около получаса. Затем режиссёр попросил меня снова исполнить, теперь уже музыка записывалась на магнитофон. Видно, киношник не знал нот, раз решил таким образом подстраховаться. А мог ведь пригласить с собой какого-нибудь знакомого композитора. Или хочет сохранить всё в тайне, а авторство приписать себе? Бога ради, у меня такого добра навалом.

А потом мы отправились в магазин фототехники. Я то и дело поглядывал на циферблат новеньких Seiko, опасаясь опоздать на предматчевую установку. На фига вообще её проводить, если матч товарищеский? Нет, вбили себе в голову, что всё делается по команде и раз и навсегда установленным правилам. Тоже мне люди сталинской закалки.

Nikon F, к моему вящему удовольствию, в наличии имелся. К фотоаппарату прилагался стандартный объектив, но вспышку и плёнку нужно приобретать дополнительно. Увидев мои печальные глаза при этих словах продавца, режиссёр усмехнулся и попросил продать родную «никоновскую» фотовспышку и несколько рулончиков чёрно-белой и цветной пленки.

– Подарок, – сказал он, вручая мне весь этот бонус.

Чек был предусмотрительно запрятан внутрь коробки с фотокамерой. На крыльце магазина мы попрощались, и Асагава опять же на такси доставил меня к входу в гостиницу. До шести вечера, когда был назначен командный сбор, оставался ещё почти час, и я беспрепятственно добрался до номера, где ценную покупку тут же спрятал в свой чемодан.

Матч со шведами получился тяжёлым. Скандинавы устроили нам настоящую битву, навязывая единоборства на каждом участке поля. Несмотря на относительно юный возраст, игроки олимпийской сборной Швеции продемонстрировали железный характер, хотя и грубости, которой они компенсировали недостаток мастерства, в их действиях хватало. Мне доставалось едва ли не больше всех, особенно старался их левый крайний защитник, и в перерыве от греха подальше Пономарёв меня заменил. По традиции я приложил к ушибам пакеты со льдом, с которыми просидел до конца встречи. А матч так и завершился нулевой ничьей и рассечением у Глотова.

В тот же вечер гостеприимные хозяева пригласили нашу команду в один из лучших, по их словам, ресторанов Токио, чтобы угостить национальными блюдами. Ребята не без опасения взирали на расставляемые перед ними тарелки, а уж к хаси – палочкам для еды, которые им подали вместо вилок, – и вовсе отнеслись как незнамо к чему.

– Это какая-то провокация, – шепнул на ухо консулу Пономарёв, примериваясь, как бы уцепить палочками кусочек рыбы.

– Да, тут я недоглядел, – сознался консул, у которого орудовать хаси получалось куда увереннее.

Единственным, кто смог поддержать его в этом начинании, был ваш покорный слуга. После той поездки в Нагано я одно время увлекался японской кухней и сейчас вполне бодро ухватывал суши палочками. Да и в тему прозвучали мои замечания в адрес официанта, переведённые нашим гидом: «А чего это у вас тунец без кислинки? Замороженный подали, сэкономить на гайдзинах решили? Да и нори что-то быстровато раскисают, и васаби жидковат…» Не то что выпендриться захотелось, но реально еда показалась малость бюджетной. Официант оторопел, как и все присутствующие за столом. А затем начал быстро кланяться, что-то бормоча. Как оказалось, приносил свои глубокие извинения, после чего исчез на кухне, а вскоре подал нам в качестве компенсации огромное блюдо с кужирой – китовым мясом. Мол, презент от шеф-повара.

– Хорошо хоть, не фугу принесли, а то бы могли и травануться, чего доброго, – пробурчал я, наслаждаясь буквально тающим во рту мясом.

– Егор, откуда такие познания в японской кухне? – выразил общее удивление Численко.

– А я это… В общем, читал в библиотеке старые книги участников обороны Порт-Артура, которые были в японском плену, там всё это расписали.

– И есть при помощи хаси успел научиться по книгам? – усмехнулся Петрушин.

– Да, точно, дома из интереса вырезал палочки и целый месяц только ими и ел всё подряд. Кроме супа, конечно.

Вряд ли консул поверил этой отмазке, но других у меня не было. Как-то не догадался заранее придумать. Вполне вероятно, что о моём поведении в ресторане будет доложено по инстанции. Не хватало ещё, чтобы представители компетентных органов проверили, действительно ли я брал в библиотеке книги и питался целый месяц дома при помощи палочек. С мамой и сестрой ещё можно договориться сразу по возвращении, удивятся, конечно, но если надо будет, подтвердят, что в течение месяца занимался какой-то ерундой, вместо того чтобы, как все нормальные люди, есть вилкой. А вот с книгами может не повезти, ни в одной из московских библиотек я не являлся абонентом. Будем надеяться, всё обойдётся.

Вылетали мы обратно на следующий день. На японской таможне никаких вопросов не возникло, так же как и на советской. Даже наш сопровождающий от органов не обратил внимания на наличие у меня фотокамеры, что изрядно удивило. Единственное – японские таможенники поинтересовались, нет ли у меня с собой отснятых плёнок, будто я мог сфотографировать какой-нибудь секретный объект. Показал, что все плёнки упакованы и на них ещё, можно сказать, муха не сидела. В общем, доставил камеру до дома в целости и сохранности.

Катька с учёбы ещё не пришла, мама – у Ильича, и я первым делом набрал его квартиру. Трубку подняла родительница, видно отдыхавшая после смены. Я отчитался о поездке, сообщил, памятуя о кимоно, что маму и сестру ждёт небольшой сюрприз, предложив заехать к нам вечером. Получив согласие, набрал Ленку, трубку поднял её отец, по какой-то причине в рабочее время отиравшийся дома. Оказалось, подруга ещё не вернулась из школы. Ну да, на часах только первый час, ведь наш самолёт приземлился утром. Сказал, что перезвоню позже и подумал, что не мешало бы нанести визит в музыкальное училище. А то с этим футболом учёба осталась где-то на втором, если не на третьем плане. Пусть я и заочник, а учебное заведение посещать периодически всё же нужно. Тем более сессия на носу, не мешало бы узнать, какие у меня перспективы.

В течение двух дней я раздал все подарки, включая духи Ленке, от которых моя любовь пришла в неописуемый восторг. Тут же брызнула на себя капельку, пообещав расходовать экономно, чтобы хватило на подольше. На что я заметил, мол, не экономь на себе. Учитывая, что у «Динамо» в году несколько заграничных командировок, а я стал железным игроком основы, то из каждой поездки планирую привозить что-нибудь приятное, парфюм в том числе. И тут же устроил фотосессию, похвалившись новеньким Nikon F. Ленка в фототехнике не разбиралась, но мой восторг за компанию разделила, особенно ей понравилось изображать фотомодель на московских улочках.

– Егор, а когда напечатаешь фотографии? – спросила она перед расставанием, когда я проводил её до дома.

Теперь по-любому придётся покупать бачки для проявки, фотобумагу, фотоувеличитель, реагенты, кюветы… Можно и глянцеватель, глянцевые снимки выгодно смотрятся. Это ещё дополнительные расходы рублей на… Хрен его знает, на сколько, нужно идти в магазин и там смотреть. К маме лезть не буду, лучше наведаюсь в «Арагви», заберу свои кровные и буду их тратить по мере необходимости.

Кстати, турне по Японии навеяло мысль «сочинить» пару песен. Одна – «Журавлик», которую настоящие авторы Туликов и Лазарев посвятили японской девочке Садако Сасаки. Она умерла от лейкемии, вызванной последствиями ядерной бомбардировки Хиросимы, о ней писали наши газеты. Строчки из той песни всё крутились в моей голове:

Вернувшись из Японии, пройдя немало вёрст,

Бумажного журавлика товарищ мне привёз.

С ним связана история, история одна –

Про девочку, которая была облучена…

Вторая песня – «Команда молодости нашей» от тандема Пахмутова – Добронравов. Если мне память не изменяет, композиция увидела свет в 1979 году, так что в этом плане я ничем не рисковал. Обе песни без проблем зарегистрировали в ВУОАПе, а дома сделал любительскую запись на магнитную плёнку под гитару. После чего до Нового года успел сляпать несколько копий, часть раздарил знакомым в училище, часть – одноклубникам. Не прошло и пары месяцев, как обе вещи зазвучали по радио.

Правда, в радийной версии «Команду молодости нашей» исполнял Бернес. Помнил я о Льве Лещенко, который наряду с Гурченко был одним из первых исполнителей песни, но сейчас Льву Валерьянычу лет двадцать, и я решил, что рановато ему, пожалуй, петь такие вещи.

Между тем продвигалось и дело с моими примочками. Поняв, что на их изготовление у меня нет ни сил, ни времени, а советские музыканты уже выстраивались за ними в очередь, я пошёл на компромисс, предложив выпускать блоки эффектов на московском радиозаводе «Темп». Помимо схем притащил образец, продемонстрировал на аудиозаписи варианты звучания электрогитары с различными примочками, рассказал, что всё официально зарегистрировано и уже сейчас от желающих приобрести педали нет отбоя. Тут ещё свою роль сыграло моё имя, а вдобавок главный инженер завода оказался страстным поклонником «Динамо», так что вопрос был решён буквально за считаные дни. В новогодние праздники от нечего делать как-то заглянул в магазин музыкальных инструментов, и выяснил, что четыре вида примочек поступили в продажу по цене 75 рублей 20 копеек за штуку, однако на них записываются в очередь, и если я желаю получить педаль месяца через три, то могу записаться прямо сейчас.

Всё это вызвало у меня самодовольную улыбку. Ну а что, идея подхвачена, дело поставлено на промышленную основу, тем более на днях я говорил с главным инженером по телефону, на заводе уже, оказывается, задумались над экспортными вариантами, поскольку некоторые желающие приобрести блок эффектов звонили из-за рубежа. Я с каждой проданной примочки имел свой небольшой процент, деньги уже перечислялись на мою личную сберкнижку. Завёл я её, подумав, что на мамину и так достаточно капает, пора подумать и лично о себе. Хорошо всё-таки чувствовать себя материально независимым, и вдвойне приятно ощущать, что эта независимость достигнута законным путём. Ну или почти законным, всё-таки воровал я ещё не написанные вещи. Если, конечно, не считать доходов с ресторана. Ну да если бы хотели прищучить, давно это сделали бы. А раз пока вопросов у органов не имеется, то пусть всё работает как работало. Тем более куратор «Динамо» – МВД и КГБ, то есть своеобразная «крыша» имеется. Главное – видеть края и периодически радовать наши доблестные органы песнями типа «Наша служба и опасна и трудна». Ну и хорошей игрой, само собой, тем более наши кураторы редкую игру пропускают, предпочитая смотреть домашние матчи вживую. Видел в ВИП-ложе и Семичастного, и Тикунова, не говоря уже о фигуре помельче – председателе МГС «Динамо». Так что в этом плане я чувствовал себя относительно спокойно.

Вот тут-то, как говорится, песец и подкрался незаметно, причём неприятности постучались отнюдь не с той стороны, откуда я мог их ожидать…

Глава 16

Хотя почему не с той… Если человек занимается спортом, то всегда существует вероятность травмы. Вот и меня не обошёл стороной разрыв «крестов». А всё потому, что на южных сборах захотел выпендриться, продемонстрировать на тренировке увиденный в будущем финт Роналдо-Зубастика. Это когда, не трогая мяча, раскачиваешься, делая обманные финты. Соперник следит за движениями твоих ног словно загипнотизированный, а затем неожиданно катишь мяч мимо него. При этом финте серьёзная нагрузка приходится на коленные суставы, я слышал, что Зубастик по этой причине не раз травмировался. Но сдуру решил, что мои колени крепче, чем у Роналдо… Моя самоуверенность вышла мне боком. Вернее, боковым крестообразным связкам левой ноги. По словам динамовского эскулапа, я выбыл из строя на несколько месяцев. Что, впрочем, я и сам прекрасно знал, когда услышал свой диагноз. И хорошо, если обойдётся без хирургического вмешательства.

– Детский сад какой-то! – негодовал Пономарёв. – Егор, вот обязательно нужно так выжучиваться? Ты хоть понимаешь, как подвёл команду?! Евсеич, – это уже в адрес администратора, – выпиши этому обалдую билет на самолёт, пусть домой летит.

– А по прилёте отправишься на полное обследование в ЦИТО, – добавил врач. – Я позвоню самому профессору Волкову, он, как давний поклонник «Динамо», лично займётся твоей травмой. В аэропорту тебя должен встретить специальный автотранспорт, сразу отвезут в институт.

На самом деле Волков, конечно, принял участие в моей судьбе, но конкретно моим восстановлением занималась заведующая отделением спортивной, балетной и цирковой травмы Зоя Сергеевна Миронова. Сама в прошлом конькобежка, она к этому времени уже была главным врачом сборных СССР на Олимпийских играх, так что попал я в надёжные руки.

Положили меня в просторную шестиместную палату, где обитало четверо спортсменов и один циркач. Эквилибрист, повредивший ногу во время исполнения очередного трюка, шёл на поправку, готовился выписаться через неделю и приглашал всех на свои будущие выступления, вручив и мне пару бессрочных контрамарок.

Две недели я провёл под строгим наблюдением медиков, исследовавших мою ногу. Прежде всего порадовало, что решили обойтись без оперативного вмешательства, хотя и не дали стопроцентную гарантию.

– Через месяц посмотрим, как будет идти восстановление, – сказала мне Миронова после очередного осмотра. – Надеюсь, в этом сезоне вы, молодой человек, ещё успеете сыграть за свой клуб.

– Вашими бы устами, Зоя Сергеевна…

– Егор, а вы ведь и популярный композитор. Да-да, я знаю об этой стороне вашего многогранного таланта. У моего младшего сына есть ваша пластинка «Лирика», заиграл её уже до дыр. Мне, кстати, тоже очень нравится ваше творчество.

– Спасибо, не ожидал нарваться на такой комплимент, – смутился я, почувствовав, как на щеках, словно у девицы, расцветает румянец.

– А нет в планах выпустить другую пластинку в подобном жанре? – ещё больше смутила меня Миронова.

– Хм, планов-то у нас громадьё, вот только приходится выкраивать время между сборами, играми и тренировками.

– Ну, нет худа без добра. Учитывая, что в ближайшие примерно полгода вы будете отлучены от футбола, – самое время вплотную заняться музыкой.

Советом доктора медицинских наук я воспользовался по полной. Ещё в больничной палате института травматологии начал прикидывать планы на ближайшее будущее, выковыривая из своей памяти ненаписанные пока хиты и тут же их систематизируя. Мама с Катькой навещали меня регулярно, иногда с ними наведывался Ильич. По моей просьбе они принесли гитару и нотные альбомы, куда я записывал музыку. На гитару пришлось выбивать разрешение сначала у Мироновой, а затем у руководителя института Волкова. Разрешили при условии, если другие пациенты в моей шестиместной палате не будут против и что я не буду докучать им своей игрой в неурочное время. Оба условия были соблюдены. А после этого в моей палате стали регулярно проводиться «квартирники», которые можно было назвать «палатниками». Помещение набивалось битком, у нас гостил весь этаж, многие, кому не посчастливилось втиснуться в палату, слушали мои выступления в коридоре. Подтягивался и медперсонал. На ура шли песни Высоцкого, впрочем, репертуар у меня был достаточно разнообразный. И так часто просили устроить небольшой концерт, что я установил режим – не более одного выступления в неделю. Как-никак мне ещё нужно успевать записывать ноты будущих шлягеров.

Наведались как-то и бабушка с дедушкой. Велели держаться и пообещали обязательно прийти на следующий матч «Динамо» с моим участием. До этого они лишь однажды нашли в себе силы добраться до стадиона.

Естественно, забегала и Ленка, узнавшая о моей травме от матери. Раз в три дня навещала железно. Каждый раз, прощаясь, целовала меня в щёку, вызывая понимающие улыбки и подмигивания у соседей по палате. По возвращении со сборов навестило «Динамо» почти в полном составе, включая Пономарёва и клубного врача Иваныча. Принесли огромную авоську дефицитных в это время фруктов. Хотел отказаться, показывая на уже битком заполненную тумбочку, так нет, вручили чуть ли не насильно.

– А у нас тут почти всю команду новыми «Волгами» наградили от лица МГС «Динамо», – шепнул мне перед уходом задержавшийся Яшин. – В списках только тебя почему-то не оказалось. Я было на дыбы встал на правах парторга команды, но меня осадили. Мол, Мальцев квартиру получил в том году, и вообще молод ещё. – Лев Иваныч виновато развёл руками и вздохнул.

Но я его утешил, заявив, что все мои «Волги» ещё впереди. Не последний раз чемпионат выигрываем. Уж в этом-то я был уверен, все-таки 1960-е – лучшие годы в истории клуба.

Особняком стоял визит Михи, который заявился от лица «Апогея» с портфелем, из которого сначала извлёк огромную плитку швейцарского шоколада, а затем уже вовсю издававшийся в это время английский таблоид Record Mirror, посвящённый различным музыкальным течениям. Правда, не глянцевый, а больше похожий на толстую газету, но от этого не менее ценный. Первую полосу последнего номера за прошлый, 1962 год украшала фотография группы «Апогей», перепечатанная с обложки их венгерского диска.

– Смотри, – с улыбкой принялся листать журнал Миха, – мы возглавили декабрьский хит-парад 1962 года.

– Дай-ка гляну, – вырвал я у старшего товарища еженедельник.

– Да бери, дарю, я его тебе принёс, у меня дома ещё один экземпляр есть. Там и про нас заметка, в которой и тебя упомянули как автора всех песен, само собой. Всё, правда, на английском…

– Не проблема, разберёмся. Спасибо, Миха, порадовал. Отец достал?

– Ну а кто ж ещё?! Хотя, если честно, журналы ему его знакомый принёс, который на новогодние праздники по работе в Лондон мотался. Увидел на обложке наши с ребятами физиономии и сразу купил, сколько было. А вот ещё… – И с видом фокусника из того же бездонного портфеля извлёк пластинку в конверте.

Ого, ну наконец-то и в Союзе у нашей группы вышла пластинка! Правда, с той же фоткой, что и на венгерской, но уже с русскоязычным текстом на обложке.

– Обалдеть! Неужто сподобились?

– Ага, сподобились, куда они денутся, – хмыкнул Миха. – Тут ещё на обратной стороне мы свои автографы оставили. Подумали, что тебе будет приятно.

– Ну спасибо, мне и правда приятно, чёрт возьми.

Помолчали, а затем как бы между прочим Миха спросил, нет ли у меня для них ещё какого-нибудь музыкального материала. На что я ответил, мол, этот вопрос надо обдумать.

– Кое-какие наработки имеются, надо только собрать их воедино. Учитывая, что я ещё не скоро вернусь на поле, до осени, уверен, мы с вами что-нибудь придумаем.

– Ну спасибо! Я знал, что ты нас не подведёшь! С меня магарыч. В смысле – элитный коньяк.

– Почему бы и нет? Приму, так уж и быть, – усмехнулся я. – Сам не выпью – подарю кому надо. А главный магарыч будет с реализации следующего альбома. Надеюсь, если какие-нибудь венгры подкатят опять с предложением, то гонорар нам предложат выше прежнего.

«Откинувшись» из института через месяц, уже после мартовских праздников, я сразу приступил к реализации своих задумок. Правда, передвигаться в основном приходилось на костылях, что доставляло некоторые неудобства, но в принципе я к ним быстро привык. Даже на стадион «Динамо» мотался, туда-обратно на такси, а там уже в вип-ложу на «своих четырёх». Мои соседи по ложе не преминули высказать своё сожаление по поводу моей травмы, выразив надежду, что мой вынужденный отпуск не затянется.

– Ты, сынок, давай поправляйся, команда в тебе нуждается, – говорил Семичастный, эдак попивая ароматный чай с весело хрустящими сушками.

Понятно, что нуждается, только вроде бы в той истории и без помощи некоего Егора Мальцева «Динамо» сумело выиграть чемпионат СССР в 1963 году. Хотя… Недаром в голову постоянно лезет рассказ Брэдбери «И грянул гром». А я не бабочку раздавил, а всерьёз вмешался в прошлое СССР. Пусть даже не в политико-экономическом отношении, а в спорте и музыке. Хотя, с другой стороны, я и Шелепину подбросил письмо. Но вот не факт, что оно дошло до адресата. А если и дошло, то пока в плане политики, как внешней, так и внутренней, а также в экономике я особых отличий со своим прошлым не видел. Либо работа Шелепиным и соратниками, если таковые есть, делается исподволь. Небось не дурак кидаться в лобовую, перекраивать всё и вся, а то уже наверняка прочитал бы в газетах, что кого-то посадили или отправили на пенсию по состоянию здоровья.

Возвращаясь к музыке… Для группы «Апогей» у меня народилось 12 песен. Половина из будущего репертуара Битлов, у Роллингов спёр лирическую Angie, у Квинов – их первый сингл, экспрессивную Keep Yourself Alive, у The Who позаимствовал Baba O’Riley, указав, что в композиции превалирует басовая партия. Status Quo поделилась со мной своим главным хитом In The Army Now. Жаль, что народ ещё не созрел для песни Марка Нопфлера Money for Nothing, а то я и её с удовольствием бы втиснул в альбом.

Ну и в финале должна будет звучать бессмертная песня Hotel California из репертуара американской группы Eagles. Правда, смущала одна строчка, а именно Warm smell of colitas rising up through the air. Согласно некоторым предположениям, слово «colitas» было не что иное, как кончики веток конопли, богатые содержанием ТГК, то есть тетрагидроканнабинолом. Хочется верить, что наши критики до такого толкования не додумаются. Ну или западные чуть позже, когда в руки к ним попадут магнитоальбом или пластинка. В крайнем случае с моим более-менее нормальным английским я уж найду, чем заменить провокационную строчку.

Подумывал я о включении в альбом более тяжёлых вещей из репертуара таких монстров, как Deep Purple и Led Zeppelin, но затем решил, что лучше создать ещё один коллектив, у которого появится своя, более специфическая аудитория, чем ломать харизму парням из «Апогея».

На такси я съездил на две репетиции «Апогея», под моим руководством парни отрихтовали вещи почти как в оригинале. От материала все были в восторге, в их глазах я вырос до статуса небожителя, стал Зевсом музыкального Олимпа. Я не возражал, меня больше волновала будущая приёмка альбома худсоветом. Ещё до репетиций, выписавшись из института, я в очередной раз старательно проштудировал все тексты, разыскивая места, за которые могут зацепиться потенциальные критики. Например, за текст песни In The Army Now. В таком случае придётся объяснять, что текст критикует западную военщину, рассказывая о бесчеловечном отношении к новобранцам, может, такой вариант и прокатит.

В композиции Keep Yourself Alive смущали слова Well I’ve loved a million women In a belladonic haze, то есть «Я любил миллион женщин в дурмане белладонны». Если перевод попадёт в руки членам худсовета, появятся ненужные вопросы. Кто это тут у нас любил миллион женщин? Что ещё за дурман белладонны? Так что пришлось придумывать и заменять оригинальные слова следующими: I haven’t seen the light of day for thousands of days, или по-русски «Я не видел дневного света многие тысячи дней». Главное, что ничего непонятно, так даже загадочнее. Так что на репетиции ребята из «Апогея» играли уже отшлифованный вариант.

Между делом позвонил в ресторан, объяснил, что прийти мне из-за травмы пока весьма затруднительно. Мог бы, конечно, тоже съездить на такси, но подумал, что мои бабки от меня никуда не денутся. Надёжнее, чем у Аркадия, только в сбербанке. Но тот сам вызвался подъехать ко мне домой на следующий день, заодно, сказал, проведает несчастного.

Чтобы не терять времени, решил подарить ресторанному коллективу несколько песен, в том числе пару хитов группы «Белый орёл» – «Потому что нельзя быть красивой такой» и «Как упоительны в России вечера». Однако, вчитавшись в текст второй, Аркадий задумчиво подёргал себя за козлиную бородёнку:

– Егор, тут какие-то лакеи и юнкера упоминаются. У нас ведь тоже раз в квартал репертуар худсовет принимает, боюсь, как бы по шапке не настучали за антисоветчину.

– Действительно, юнкера с лакеями как-то не в тему, – озадачился я. – Извиняюсь, не подумал. Ладно, попробуем заменить эту строчку. Например, вместо «лакеи, юнкера» будете петь «всё было, как вчера».

– А что, нормально, думаю, к этому худсовет не придерётся.

– Тогда вряд ли вам будет в тему и песня «Дым сигарет с ментолом», где герой пребывает в пьяном угаре. А вот «Гранитный камушек», несмотря на свою конкретную попсовость, для ресторана в самый раз за счёт незамысловатого текста и запоминающегося мотива. Да и «Натали» подойдёт, женщинам понравится, даже которые носят другие имена. И «Ах, какая женщина!» обязательно найдёт своего слушателя. А мне самому больше по вкусу вот эта вещь…

Я, аккомпанируя себе на гитаре, сыграл Аркадию «Я то, что надо» – с этой песней в группе «Браво» когда-то появился Валера Сюткин.

– Вот это действительно вещь! – воскликнул музыкант. – Егор, может, у тебя ещё что-то есть похожее, в стиле бит и рокабилли?

– Ещё, говоришь… Ну ладно, вот тебе ещё парочка вещей примерно из той же оперы, называются «Добрый вечер, Москва!» и «Дорога в облака».

Эти вещи Аркадию тоже пришлись по вкусу, в общем, ушёл он от меня чрезвычайно довольный, оставив на кухонном столе 500 рублей – мою долю за предыдущие месяцы.

А я себе дал зарок, что как смогу нормально передвигаться, сразу отправлюсь в ВУОАП, а то, чего доброго, песни разлетятся как народные или вообще ребята из «Арагви» припишут себе авторство, и доказывай потом, что ты не верблюд. Хотя в музыкантах, несмотря на их место работы, я был всё же уверен. Не производили они впечатления негодяев. К тому же через рестораны пришлось пройти многим будущим звёздам эстрады, да и я, что уж скрывать, имел счастье по молодости поигрывать в подобного рода заведениях.

Вспомнил я и о других своих прежних клиентах. Вооружившись записной книжкой с номерами телефонов, принялся обзванивать одного за другим. Кого-то в это время в Москве и Ленинграде не было, пришлось пока довольствоваться теми, кто имелся. Мулерману подкинул «Дроздов» и «Травы-травы», Хилю – «Зиму», которую он же и исполнял на какой-то там по счёту «Песне года», пока ещё не существующей. Магомаева успел перехватить перед самым отъездом в Баку, от предложенной композиции «Благодарю тебя», лет через десять прозвучавшую также на «Песне года», уже вполне готовый секс-символ советских женщин не отказался.

Лидии Клемент дозвонился в Ленинград и предложил песню «Прекрасное далёко», но при условии, что вещь должна записываться и впоследствии исполняться с детским хором. Правда, в эти годы ещё и в помине не существовало знаменитого БДХ СССР, то есть Большого детского хора Центрального телевидения и Всесоюзного радио под управлением Виктора Попова.

Когда Лидия вырвалась в Москву, я встретил её в дверях своей квартиры уже без костылей, опираясь лишь на палочку. Исполнил песню под гитару, затем она сама дважды спела, ухватив всё с лету. Потом, когда мы чаёвничали у нас на кухне, сказала, что у неё есть в Ленинграде знакомый, который руководит детским хором при Дворце пионеров, и она уверена, что он с удовольствием примет участие в этом проекте.

В разговоре мы перешли на «ты», в отличие от прошлого раза, и я перестал её величать по имени-отчеству, обращаясь к ней просто Лида. Наверное, я просто подрос и во многом выглядел как ровесник Клемент.

Тема моего «вещего сна» не поднималась, так что мне пришлось ей напомнить, чтобы она не забывала следить за своим здоровьем. Жаль было бы потерять такую певицу на самом старте карьеры, не говоря уже о жизненной стороне трагедии. У неё ведь и муж есть, и дочка вроде бы маленькая, им-то каково придётся. На этот раз Клемент мои слова приняла не так экспрессивно, но всё же спустя какое-то время заспешила прощаться.

Так, всё это хорошо, но самому-то мне почему бы не напомнить о себе как исполнителе? Разочек вышел на сцену с песней «Трава у дома», так минул уже год с тех пор. Какие у нас тут праздники приближаются? День Победы… Так, одноимённую песню можно подсунуть тому же Муслиму. Ну или лучше русскому по национальности, чтобы не было кривотолков, в крайнем случае славянину.

А кто у нас тут из славян? Допустим, Лещенко, которого все ассоциируют с этой вещью. Но пока он ещё слишком молод, наверное, чуть старше меня, куда ему с такой патриотикой… Исполнял её также Леонид Сметанников, причём ещё до Лещенко. Но тоже молод, тоже в районе двадцати.

А вот Кобзон уже на слуху, хотя ему нет и тридцати. Фигурировал среди исполнителей этой вещи, но как-то эпизодически, в числе прочих. Да, не русский, так что с того? Мужик он правильный, это я уже могу судить с высоты прожитых лет Алексея Лозового. Вот ему и попробую предложить «День Победы». Тем более он уже пел мою «Не расстанусь с комсомолом», хотя лично мы не были знакомы. Ничего страшного, один звонок Блантеру – и дело в шляпе.

Правда, Блантера, как назло, дома не оказалось. Там вообще никто не брал трубку. Позвонил Бернесу, и тот сказал, что Михаил Исаакович укатил с семьёй в санаторий. Но, на моё счастье, у самого Бернеса были и телефон, и адрес Иосифа Давыдовича. Повезло ещё, что Кобзон находился в Москве. По телефону договорились о встрече без проблем, и в назначенный срок я, слегка прихрамывая, с бандажом на колене, приехал на репетиционную студию «Росконцерта», где он работал солистом-вокалистом. Кроме восходящей звезды эстрады, здесь никого не было.

– А-а, ну привет, динамовец, – приветствовал он меня крепким рукопожатием. – Что ж ты так, взял и помешал «Спартаку» выиграть золотую медаль…

– Так что поделаешь, работа такая, Иосиф Давыдович, – извиняюще улыбнулся я, памятуя, что Кобзон болел за красно-белых.

– Давай, Егор, без имени-отчества, у нас с тобой разница в возрасте всего ничего.

Ну да, они же с Клемент вроде ровесники, только Кобзон выглядит намного представительнее.

– Хорошо, Иосиф, как скажешь.

– Показывай, что за произведение ты мне хочешь предложить, что за «День Победы»?

Я вручил Кобзону партитуру, сам сел к роялю и пробежался по клавишам. Затем кивнул певцу, и тот, сообразив, что от него требуется, запел. Репетиция продолжалась около часа, за это время Кобзон отточил исполнение.

– Неплохая вещь, – констатировал Иосиф, провожая меня из студии. – Значит, хочешь, чтобы она прозвучала на концерте ко Дню Победы?

– Так ведь с этой целью и сочинял, как раз к дате. Правда, надо бы ещё успеть пройти приёмку у худсовета, договориться с организаторами праздничного концерта…

– Ну, это я беру на себя, за это не волнуйся, – успокоил меня певец. – Тем более, если ты не в курсе, Фурцева ко мне благоволит, думаю, «День Победы» прозвучит на концерте обязательно.

Да уж, если я собираюсь заниматься музыкой на серьёзном уровне, то желательно поставить дома если не рояль, то хотя бы пианино. Нет, действительно, нужно что-то делать, а то не наездишься в поисках места, где исполнителя можно познакомить с твоей новой песней. Ладно, для Клемент сгодился в этот раз гитарный аккомпанемент, и то она первым делом, переступив порог квартиры, спросила: «А где у тебя рояль?»

Кстати, почему бы реально в зале не поставить рояль? Катька спит в одной комнате, я в другой, а мама, которая первое время после переезда ночевала в зале, вообще переехала к Ильичу. Я мысленно прикинул, что инструмент можно было бы определить ближе к балконной двери, в уголок. Даже при своих габаритах рояль вполне вписывался в интерьер. Думаю, можно будет обойтись без разрешения родных. А куда они денутся? В конце концов, я в свои неполные семнадцать лет в семье главный добытчик, а рояль, получается, – одно из средств для зарабатывания этих бумажек с профилем вождя революции.

Плохо, конечно, что в это время весьма туго обстоит дело с синтезаторами. Вот уж красота, хоть целый оркестр воспроизводи, да и размерами в несколько раз меньше не только рояля, но и пианино. Жаль, что из меня был никудышный технарь, примочки – максимум, на что меня хватило, а то и синтезатор «изобрёл» бы заодно.

Что у нас, кстати, по деньгам? Помню, в 1980-е чешский рояль марки Petrof стоил в районе 1200 рублей. Не знаю, как сейчас, но, скорее всего, цены сопоставимы. На сберкнижке у матери тысяча найдётся точно. Так ведь у меня и своя теперь есть, и там тоже тысяча с хвостиком. А если своих денег не хватит, можно и у матери попросить.

А с другой стороны, я прекрасно знал, что, по большому счёту, особой разницы в звуке между пианино и роялем не существует. Ну, может, за счёт более крупной деки у рояля звучание громче, что существенно на концертах. Ещё в рояле имеется так называемый «механизм двойной репетиции», благодаря которому легко можно проигрывать быстро повторяющиеся нажатия на клавиши. Мне это было ни к чему, для репетиций с вокалистами вполне хватило бы и пианино.

Но, опять же, ко мне будут наведываться не начинающие певцы – хотя не исключался и такой вариант, – а маститые исполнители. А для последних важен в том числе и антураж. Глянут и ухмыльнутся. Мол, какой-то пацан, да ещё и с пианино вместо рояля, мнит тут из себя невесть кого.

А если посмотреть с третьей стороны, то плевать, по большому счёту, что они подумают. Для нормального артиста на первом месте стоит работа, а все эти перья и блёстки… Блин, но ведь многие и выходят на сцену именно в перьях и блёстках, чтобы привлечь внимание. В смысле, какой-нибудь Фредди Меркьюри в отдельных образах или, если возьмём несколькими порядками ниже, Боря Моисеев. Не за голос же любит «Щелкунчика» некоторая часть аудитории, а за эпатаж, внешний блеск.

Твою мать, что-то я совсем загнался… На чём же всё-таки остановить выбор? Может, как в случае с «Динамо» и квартирой, положиться на случай? Тогда гадали на того, кто первый выйдет из подъезда – мужчина или женщина. На этот раз можно как-то разнообразить лотерею. Например, какая машина первой проедет мимо подворотни, ведущей в наш двор, – «Волга» или «москвич»? Другой вариант: будет дома сестра, когда я приду, или нет? Ну а что, с сестрой нормальный вариант, я реально не знал её распорядка дня, у неё постоянно находились какие-то дела вечером. Но не каждый день, так что реально получалось 50 на 50. Кстати, так же называлась развлекательно-музыкальная программа на отечественном ТВ будущего. Жаль, что нынешнее телевидение не балует советских граждан такого рода передачами. Разве что «Музыкальный киоск» с Элеонорой Беляевой выходит по воскресеньям, но там преимущественно давали классику, только в самом конце показывали сюжет о каком-нибудь зарубежном исполнителе.

Ладно, всё это лирика, вот уже и мой дом, силуэт которого выделяется на фоне темнеющего апрельского неба. Взгляд сам собой нашарил наши окна, но я себя одёрнул: ведь так и не договорился сам с собой, на что ставлю. А если сейчас увижу свет в одном из окон или какое-то движение, то понятно, что Катька дома. Хотя может и мама, она периодически навещает нас, помогает сестре с уборкой и готовкой. Короче, пока на окна глядеть не буду, иду с опущенной головой прямиком к подъезду и по пути решаю, на что ставлю. Итак, если Катька дома – покупаю рояль, если её нет – пианино. На звонок в дверь никто не ответил, открыл дверь своим ключом. Точно, тишина и покой, как на кладбище. А посему выходит, что начинаю искать нормальное пианино.

А нормальным, по моему разумению, должно быть не «Москва» или «Ласточка», и даже не лучшее из советского «Красный Октябрь», а что-нибудь вроде W. Hoffmann или Weinbach от не менее знаменитого производителя Petrof. Вот и буду искать эти два инструмента, какой попадётся, такой и возьму.

Только я далеко не был уверен, что мои поиски окажутся такими лёгкими. Для проформы следующие несколько дней решил посвятить обходу магазинов, торгующих музыкальными инструментами. Начал со специализированных отделов ГУМа и ЦУМа. И Weinbach как раз обнаружил в ЦУМе. В зале инструмент был один, и на его крышке покоилась неутешительная табличка «Товар оплачен».

– Девушка, – обратился я к немолодой продавщице, чем сразу её к себе расположил, – а что, это пианино у вас в единственном экземпляре?

– Ой, молодой человек, последнее было, его только вчера оплатили, обещали сегодня к вечеру забрать самовывозом.

– А в ближайшее время завоза не ожидается?

– Это теперь уже в следующем квартале.

Жаль, я уже в мечтах видел инструмент в своей квартире.

– Девушка, – снова польстил я женщине, – а оно у вас настроено?

– Да, конечно, к нам регулярно приходит настройщик, мы же не можем продавать товар, который неизвестно как звучит.

– Может, разрешите оценить звучание?

Продавщица колебалась несколько секунд, потом махнула рукой.

Я поднял верхнюю крышку и сыграл несколько гамм. Звук очень даже приличный, объёмный, мощный и чистый, почти не отличается от рояля. Эх, ну почему я не заглянул сюда парой дней раньше!

– Если не секрет, сколько хоть стоит такой инструмент?

– Сейчас погляжу в тетрадке… 850 рублей.

М-да, по сравнению со стоявшим рядом «Красным Октябрём» цена почти вдвое. Но фирма того стоила. Даже учитывая, что после Второй мировой правительство Чехословакии национализировало семейное предприятие, основанное ещё в XIX веке Антонином Петроф, качество всё равно оставалось на высоте.

– Девушка, а когда, вы говорите, заберут инструмент?

– Так вот уже должны скоро, до закрытия два часа осталось.

– А если не заберут?

– Ну, значит, завтра, или послезавтра… Нам-то что, товар оплачен.

– А если за пианино вообще не приедут?

– Да что вы такое говорите?! Товар же оплачен! Это такие деньжищи… Сам не сможет подъехать – всякое случается, заболел, может, человек или ногу сломал, так родные заберут. Рано или поздно, но заберут… Да вот, пожалуйста, наш покупатель! Здравствуйте, а вы сегодня без жены и дочки?

– Да, они вчера пианино выбрали, а моё дело – доставить его на место. Я нанял фургон с водителем, а насчёт грузчиков мы договорились с вашим администратором, что вы своих предоставите. За доставку на третий этаж я всё оплачу, потом на том же фургоне грузчиков отправлю обратно.

Говорившему было лет под пятьдесят. Крупное одутловатое лицо, очки в золочённой оправе, приличный костюм, шляпа, портфель из хорошей кожи… Явно не на последние шикует. Но всё одно, надо решаться.

– Товарищ, извините, что вмешиваюсь…

– Да, что вы хотели, молодой человек?

– Видите ли, я тоже хотел приобрести инструмент этой фирмы, но оказалось, что в Москве его не найти, а здесь последнее пианино Weinbach, и то оказалось оплачено.

– Сочувствую, но…

– Но я мог бы предложить вам цену несколько больше, чем вы заплатили за этот инструмент, – сказал я, понизив голос, чтобы не слышали продавщица и бродящие по отделу граждане.

– Вы? Мне?! Хм… Молодой человек, вы, наверное, учитесь в институте? И какая у вас стипендия? Пятьдесят рублей?

– Я учусь на заочном отделении Академического музыкального училища при Московской консерватории. Стипендии там, действительно, мизерные. Но основной мой заработок – как футболиста в команде «Динамо» и авторские отчисления с моих песен, многие из которых вы наверняка слышали. Да хотя бы вот эту…

Я снова поднял крышку инструмента и наиграл мелодию из «Чёрного кота», которую когда-то предложил Тамаре Миансаровой и звучавшую уже второй год чуть ли не из каждого утюга.

– Погодите! Вы – Егор Мальцев?! Ну точно! Я-то думаю, где мог видеть ваше лицо!.. А сейчас вспомнил: вы выступали в том году на концерте ко Дню космонавтики с песней «Трава у дома». Тот концерт ещё по телевизору транслировали, потому и запомнил. А вы ещё и в футбол играете? – Мужик-то явно не болельщик. – Так ваших произведений и по радио сколько крутят! – не унимался товарищ. – Вот не думал, что мне посчастливится лично познакомиться с автором таких популярных песен!

– Ну вот видите, как бывает… Так что с пианино, уступите?

Тут весь восторг мужика сошёл на нет. Выяснилось, что покупка пианино – инициатива дочки, учащейся Гнесинки, и мамы, которая просьбу дочки поддержала.

– У нас дома стояло неплохое пианино «Беларусь», но после пяти лет решили приобрести более серьёзный инструмент, – объяснил покупатель. – А здесь в ЦУМе у меня знакомый администратор, через него и вышли на это пианино. А оно же единственное, как сами говорите, и что я жене скажу, дочке?

– Например, что уступили инструмент известному композитору и футболисту, оставшись в прибыли.

– Ох, боюсь, этим я не отделаюсь.

– Так, сейчас подумаем… А как вашу дочь зовут?

– Ольга…

– На каком отделении она учится?

– На вокальном.

– Уже лучше. Колоратурное или меццо-сопрано, контральто?

– Высокое меццо-сопрано, педагоги хвалят.

– И ваша дочь наверняка грезит оперной сценой?

– Ну, я не знаю… Должно быть так.

– Совсем нескромный вопрос… Ваша дочь красива? Только честно!

– Да это-то вам зачем? Ну симпатичная… Да вот у меня и фотокарточка с собой.

Мужик достал из портфеля фото, на котором на фоне пальмы были изображены две улыбающиеся красотки в полный рост, только одна постарше, а вторая помоложе.

– В санатории в Сочи прошлым летом фотографию делали, – пояснил собеседник. – Это вот жена моя, Нина, а это дочка, Оленька.

– Знаете что, э-э-э…

– Владимир Климентьевич.

– Так вот, Владимир Климентьевич, я сейчас занят работой над оперой… Нет, скорее, мюзиклом, который станет настоящим прорывом в советской культуре. Хотя слово «мюзикл» для уха советского человека непривычно, можно это назвать современной опереттой, но мне удобнее говорить мюзикл. В общем, я ищу исполнителей на главные роли. Вот сейчас увидел вашу дочь на фото и понял – это она, Эсмеральда! Вы понимаете, к чему я клоню?

– М-м-м… Не совсем.

– Хорошо, объясню конкретнее. Вы уступаете мне пианино, а я отдаю главную роль вашей дочери. И Ольгу ждёт всесоюзный… да что там, всемирный успех! Потому что мюзикл будет действительно грандиозный, его увидят в десятках стран. С Фурцевой уже есть предварительная договоренность, – понизив голос, внаглую соврал я.

– Ох, что-то вы меня прямо огорошили.

Владимир Климентьевич снял шляпу и вытер потную залысину носовым платком. Немудрено, мечтал ли он, входя в отдел музыкальных инструментов ЦУМа десять минут назад, что на его дочь вскоре может обрушиться всемирная слава? Да я и сам об этом не знал, пришлось импровизировать буквально на ходу. Как нельзя вовремя в памяти всплыл мюзикл Notre-Dame de Paris. К счастью, я помнил все партии, все музыкальные отступления, да и моя последняя жёнушка в своё время задолбала крутить этот CD-диск. Так что поневоле запомнишь.

Я подошёл к пианино и сыграл опостылевшую мне когда-то партию Феба, сопровождая это своими вокальными потугами. Кажется, получилось неплохо. После чего слегка поклонился обступившей нас толпе любопытных и спросил, глядя прямо в глаза Владимиру Климентьевичу:

– Это тема одного из либретто в моём мюзикле. Симпатично звучит, не правда ли?

– Потрясающе! – всхлипнула какая-то старушка в ретрошляпе 1920-х годов с цветами на тулье.

– Я… Я согласен! Но что же я скажу своим девочкам?! – стал заламывать руки очкастый.

– Ну, если боитесь сказать правду, скажите, что в инструменте в последний момент обнаружили заводской брак и его возвращают на завод. А вам, соответственно, вернули деньги… Давайте отойдём в сторонку, подальше от посторонних ушей, пошепчемся… Итак, Владимир Климентьевич, сколько я вам должен? Тысяча рублей вас устроит? Сверх номинала получается 150 рублей, которые вы можете закроить на личные нужды. А своим заодно расскажете, как познакомились здесь со мной, якобы просто увидели и обалдели – вот он, живой Егор Мальцев. Познакомились, пообщались, показали фото жены и дочки, рассказали, что Ольга учится в Гнесинке, а Мальцев тут же клюнул и предложил восходящей звезде оперной сцены главную женскую роль в своём новом мюзикле.

Тут я, конечно, поступил благородно, в смысле насчёт тысячи рублей. Думаю, товарищ и от своих 850 не отказался бы. Но мне его стало как-то жалко, мало ли, вдруг влетит дома по первое число, тем более не исключено, что его «девочки» в конце концов узнают, как всё было. И не факт, что с мюзиклом всё выгорит. Нет, я, естественно, теперь уже попытаюсь написать русскоязычную версию, из оригинальной на французском я только как раз Belle и помнил. Но не факт, что прокатит на худсовете. Вот если бы я действительно заручился поддержкой Фурцевой… Мечтать, как говорится, не вредно.

– Хорошо, тысяча так тысяча, – выдохнул Владимир Климентьевич, озираясь по сторонам. – Когда я могу получить деньги?

Ого, как резко в нём проснулся делец! Ну так что ж, закалка, видать, серьёзная, раз разговор о деньгах возвращает его из фантазий в реальность.

– Так, времени у нас в обрез, через час отдел закрывается, а моя сберкасса находится в моём районе, в Черёмушках, – задумчиво побарабанил я пальцами по крышке пианино. – Владимир Климентьевич, а давайте мы поедем с инструментом сразу ко мне. По пути тормознём у сберкассы, пока она ещё не закрылась, и я при вас сниму деньги. Устраивает такой вариант?

– В принципе, устраивает…

– Отлично, только ещё скажите, какая у вас машина? Для меня найдётся место в кабине?

– ЗиС-150, тентованная. Вроде просторная кабина, в крайнем случае уж как-нибудь потеснимся. Ну что, товарищ продавец, где обещанные грузчики? Давайте команду на погрузку.

Глава 17

Фух, вот я и стал обладателем собственного пианино.

Красота! Да, не рояль, но звук-то, звук-то какой! Я всё не мог оторваться от клавиш. Гонял классику, с удовольствием отыграв первым делом любимую «Лунную сонату», и наигрывая мелодии одну за другой, как уже звучащие в виде моих песен в исполнении других авторов, так и ещё не сочинённые.

– О, Егорка, а последнее что такое было? Откуда это?

Катька стояла в проёме ведущей на кухню двери, вытирая полотенцем вымытую тарелку. А я только что сыграл в аранжировке «Младшего лейтенанта» из репертуара Аллегровой. Пришлось сознаться сестре, что это прообраз будущей песни, но я ещё не решил, кому её дать исполнять.

– Жаль, Катюх, что тебе медведь на ухо наступил, а то я сделал бы из тебя звезду эстрады.

Следующие минут пять я бегал по квартире, уворачиваясь от мелькавшего в воздухе полотенца.

– Катька, пожалей мою ногу, мне ещё рано её так нагружать, – взмолился я после очередного витка по нашей жилплощади.

– Смотри у меня, в следующий раз так отделаю – мало не покажется, – сдерживая улыбку, заявила сестра и отправилась дальше мыть посуду.

А я вернулся к чёрно-белым клавишам своего вчерашнего приобретения. Расставаясь вчера после нашей сделки с пианино, мы с Владимиром Климентьевичем обменялись телефонами, и я пообещал сразу позвонить, как только мюзикл дозреет.

– А сколько примерно он будет дозревать? – подозрительно поинтересовался товарищ.

– В течение месяца, думаю, вряд ли больше, – ляпнул я довольно самоуверенно.

– Ну что же, будем ждать от вас звонка, Егор.

Сегодня же, прикинув, как говорится, хрен к носу, я понял, что за месяц, вероятно, напишу либретто вокальных номеров, а также всю сопутствующую музыку для танцевальных движений. И вероятно, смогу подобрать исполнителей. Не обязательно уже известных, можно обойтись студентами той же Гнесинки, если, конечно, начальство им не вломит за такую самодеятельность. А вломить вполне может. Но в принципе вопрос решаемый.

А вот дальше с организационной точки зрения начнутся подводные камни. Долго объяснять не буду. Но в юности я имел счастье прочитать книгу Карела Чапека «Как это делается», и от главы, посвящённой театру, в мою память на всю жизнь врезалось ощущение безнадёги и того, что с театром лучше не связываться. А мюзикл – это по существу то же самое.

Так что я не стал рвать жилы, а постарался просто забыть о своём обещании уложиться в календарный месяц. Занялся другими делами, которых хватало. В частности, вернулся к записи собственного альбома в составе уже апробированного трио «НасТроение». Иванов-Крамской и Каширский, несмотря на то что концертный сезон был в разгаре, в этот момент оказались в Москве и смогли выкроить время для репетиций. Договорились встретиться на моей квартире, тем более что мне, ещё прихрамывающему, уже не нужно было куда-то мотаться к фортепиано.

К приезду гитариста и флейтиста я подготовил с десяток композиций, на этот раз сделав упор на творчество БГ. «Я не могу оторвать глаз от тебя», «Она может двигать», «Платан», «Пока цветёт иван-чай» и «Золото на голубом» составили одну половину пластинки, как я себе фантазировал, предвосхищая будущее нашего альбома. Для «Платана» я выпросил у Михи губную гармошку, стараясь придерживаться оригинальной версии. Хотя в каждой песне всё равно добавлял что-то своё. Пару вещей позаимствовал у группы «Адо» – «Ветер и свирель» и «Веди себя хорошо». Для второй песни мне пришлось сесть за пианино, получилось довольно задорно.

Немного диссонансом выступили печально-лирические вещи «Наутилуса» «На берегу безымянной реки» и «Прогулки по воде». Эх, и влетит от худсовета за текст этой песни!.. Ну да ладно, волков бояться – в лес не ходить. На финал оставил «А не спеть ли мне песню» Олега Тарасова, ставшую известной как «О любви» в исполнении Чигракова. Заменил в тексте лишь одно слово, вместо «как Крутой» написал «ты крутой». В это время Игоря Крутого как композитора ещё не существует, вот и не надо вводить народ в заблуждение.

Репетиции продолжались три дня кряду, после чего договорились со студией, где за один день записали все десять треков. Альбом решил назвать как когда-то было у Чижа – «О любви».

– Ребята, вы исполняете отличные вещи, – сказал местный звукорежиссёр, вручая мне коробку с бобиной. – Почему не выступаете с концертами?

– На то есть причины, – вздохнул я, памятуя о своей футбольной ипостаси.

В эти годы футболисты не были так загружены постоянными сборами, как в будущем, однако, как мне и предрекали, совмещать спорт и музыку оказалось очень нелегко. Это вот сейчас, из-за травмы, я снова включился в процесс, а пока играл, о музыке пришлось почти забыть.

А спустя ровно месяц после покупки пианино о себе напомнил Владимир Климентьевич. Звонок раздался, когда я смотрел по телевизору концерт, посвящённый Дню Победы. Кобзон должен был закрывать мероприятие моей песней, то есть примерно через полчаса, так что время поболтать по телефону у меня оставалось.

– Егор, добрый день, это Завьялов вас беспокоит… Дада, тот самый, Владимир Климентьевич. Я по какому поводу… Месяц прошёл, а вы не звоните. Жена с дочкой беспокоятся. Наверное, какие-то проблемы возникли с написанием мюзикла? Может, я могу чем-то помочь? Правда, я всего лишь заведующий кафедрой в Московском архитектурном институте, к музыке и театру не имею никакого отношения…

«Помогите лучше материально», – едва не сорвалось с моего языка.

– Да, Владимир Климентьевич, возникли кое-какие сложности, но они вполне решаемы, просто процесс немного затянулся. А ваши девочки пусть не переживают – сделаем из вашей Ольги звезду. Знаете что… Пусть она приходит ко мне завтра, мы пока с ней порепетируем, что время-то терять. Сможет подойти, скажем, часам к трём дня?

– Конечно, завтра в три Оленька обязательно у вас будет! Как раз освободится с занятий. Только она приедет с мамой, Ниночка одну её не отпустит.

– Хм, ну, мама так мама, ничего страшного, – сдался я.

Нина Константиновна и Ольга Владимировна Завьяловы позвонили в мою дверь без пяти минут три. Мамаша и дочка выглядели как сёстры, только с небольшой разницей в возрасте. Нине Константиновне, по моим прикидкам, должно быть не меньше сорока, но я не дал бы ей больше тридцати.

– Милости прошу, дамы, – галантно приложился я к ручке сначала мамы, затем дочки. – Можете не разуваться… Нет, ну если хотите, то к вашим услугам наши гостевые тапочки.

Пару нарядных тапочек я купил сегодня утром, предвосхищая возможное развитие событий. Как оказалось, не зря потратил в общей сложности три рубля сорок копеек, тапки пригодились.

– Чай, кофе, бутерброды?

– Мне чашечку кофе, пожалуйста, – с видом королевы соблаговолила Нина Константиновна.

Пока мамаша, сидя в глубоком кресле, наслаждалась настоящим бразильским кофе, банка которого мне ещё под Новый год досталась по динамовской разнарядке в числе прочего набора деликатесов, мы с Ольгой приступили к распевке.

– Ой, у вас такое же пианино, какое мы хотели купить, но в последний момент сорвалось, – заявила она, касаясь изящными пальцами лакированной поверхности инструмента.

– Да, ваш папа рассказывал эту историю. А мне вот повезло, третий год играю, а всё как новенькое… Ну что ж, Ольга, давайте попробуем исполнить песню Эсмеральды под названием «Жить». Вот текст с нотами, но сначала я сам сыграю и напою, чтобы вам было понятнее.

Погонял её как следует и убедился, что папа не соврал: действительно высокое меццо-сопрано, причём довольно насыщенное, с характерной тембральной окраской. Девочке явно светила дорога на оперную сцену. И в мюзикле она не ударила бы в грязь лицом, только я пока незнаком с её актерскими способностями. Хотя и смысла в этом, честно говоря, не видел, всё равно я не был уверен, что мюзикл увидит свет в ближайшие годы. Это ведь нужно тратить массу времени и сил, собирать целую команду, а меня ждут в другой команде – футбольной. Сезон уже стартовал, и я как раз на следующей неделе планировал приступить к индивидуальным тренировкам.

– Очень симпатичная песня, – подала голос из кресла Нина Константиновна. – Жду не дождусь, когда ваш мюзикл появится на сцене. Тем более, как мне говорил Володя, вы на короткой ноге с самой Фурцевой.

– Не то чтобы на короткой, но моё творчество ей импонирует.

Тут я, возможно, и не соврал. Помимо легкомысленных песенок у меня хватало и патриотических произведений, и тут уж попадание стопроцентное. Вряд ли Екатерина Алексеевна имела что-то против «Дня Победы» и «Не расстанусь с комсомолом».

– А знаете что, Ольга, – обернулся я к скромно стоявшей рядом девятнадцатилетней девушке, – может, попробуем исполнить одну эстрадную вещицу?

Та вопросительно поглядела на мать, которая, на несколько секунд задумавшись, благосклонно кивнула.

В общем, я предложил ей спеть песню «Музыка нас связала» из раннего репертуара группы «Мираж». Когда-то её пела Рита Суханкина, обладающая также меццо-сопрано, так почему бы не рискнуть проделать это и с Ольгой Завьяловой? Жаль только, что нет хотя бы простенькой драм-машины, пришлось обходиться тем, что было под рукой, то бишь просто пианино.

Незамысловатый текст я ей быстренько накидал на бумаге, затем сел за клавиши и сыграл мелодию, негромко напевая:

Позабудь об этом дне,

Спор не нужен никому.

Не читай нотаций мне –

Мама, это ни к чему…

– Ну что, всё понятно? Ольга кивнула.

– Отлично, тогда теперь вы… Или давай уж на «ты», мы же практически ровесники.

Ольга опять кивнула, при этом чуть зарумянившись.

С первого дубля девушка явно стеснялась, получилось немного скомкано. А на пятом, когда я ей приказал не жалеть связок, она выдала то, что я от неё хотел.

– Отлично! Вот так эта вещь и должна звучать! А вам как, Нина Константиновна?

– Прелестно, Егор, эта песня сразу же завоюет популярность, – вскинулась мамаша моей подопечной. – Я была бы так рада, если бы Оля спела её со сцены, перед большим залом…

– А вам не претит, что это эстрадный жанр? Вы же наверняка видите свою дочь второй Александровской или Кавальери? А может, первой и единственной Ольгой Завьяловой, верно? И если она выйдет на сцену с таким репертуаром, её оперное будущее может оказаться под большим вопросом. Я, конечно, могу попробовать сделать из Ольги эстрадную звезду, и, скорее всего, у меня это получится. Но прежде чем вы дадите ответ, я вам обеим посоветовал бы взвесить все за и против. Или, как говорили древние римляне – pro&contra.

Мои гостьи переглянулись, в их взглядах читалась нешуточная борьба. Нина Константиновна даже закусила нижнюю губу.

– Знаете что, не торопитесь с ответом, – оборвал я мысленные терзания Завьяловых. – Езжайте домой, посоветуйтесь с Владимиром Климентьевичем, может, он вам что подскажет. Время пока терпит.

Кстати, эта Оленька мне как-то подсознательно импонировала, в том числе своей скромностью и вокальными данными. Одного «классика» я уже, можно сказать, вытащил на эстраду, по Муслиму все женщины Союза сходят с ума. Почему бы не провернуть этот трюк и с девицей, причём довольно симпатичной? А уж репертуар я ей подберу – будь здоров! Без пошлости и прочих нюансов, к которым может придраться приёмная комиссия, но в то же время которые заставят меломанов затирать бобины или пласты с песнями до дыр. Уверен, из такой скромницы тоже можно выпестовать секс-символ, только в соответствии с канонами развитого социализма. Не в сетчатых же колготках ей скакать по сцене а-ля Тина Тёрнер! Между тем мой семнадцатый день рождения отметили у нас в Черёмушках небольшими посиделками в узком семейном кругу плюс Лена, которую я наконец познакомил со своей роднёй, представив её потенциальной невестой. Ленка зарделась, но все восприняли это как юмор, мол, рано в семнадцать лет думать о свадьбе. Далее последовали вручение скромных подарков, тосты, закуска, песни под гитару…

– Мам, а ты чего не пьёшь-то? – спросил я, заметив, что родительница так ни разу и не пригубила шампанского. То есть пригубить-то пригубила, но лишь для видимости. – Не заболела, часом?

Мама, Ильич и Катька как-то все разом переглянулись, причём у этой троицы губы тут же растянулись в улыбках, и я понял, что тут попахивает заговором.

– Та-а-ак… И какой же у нас срок?

– Ой, Егорка, ничего от тебя не скроешь, – притворно вздохнула мама. – Третий месяц пошёл.

– Ну вы даёте! Вот уж огорошили так огорошили! Поздравляю вас, Алевтина Васильевна и Валерий Ильич! Предлагаю по этому поводу тост…

В общем, жизнь периодически подбрасывает сюрпризы.

После того, как посиделки закончились, я вызвался проводить свою подругу до дома. Мы отправились пешком, я передвигался уже вполне нормально, но трость по привычке захватил. Как оказалось, словно чувствовал, что пригодится. Когда нам навстречу из тёмной подворотни неожиданно вынырнули четверо гопников и начали со стандартного наезда, я незаметно перехватил ручку трости поудобнее, а когда самый здоровый, выплюнув окурок, попробовал меня схватить за грудки, я просто двинул ему со всей дури тростью по коленной чашечке.

– Кто следующий, гопота? – поинтересовался я у оставшихся троих, которые не без интереса наблюдали за воющим собратом на одной ноге.

– Ну, сучара, хана тебе.

В слабом отсвете уличного фонаря мелькнуло лезвие, но сблизиться с собой сопернику я позволил только на дистанцию полутора метров, учитывая длину трости и державшей её руки. Удар пришёлся аккурат по кисти, нож описал дугу и приземлился где-то в кустах, а мой визави присоединил свой вопль боли к стону одноногого товарища, держась за травмированную кисть. Судя по лёгкому хрусту, без перелома не обошлось.

– Хороший из вас двоих дуэт получится, – постебался я, косясь на Ленку.

Даже в темноте было видно, как она побледнела. Да я и сам только с виду держался молодцом, внутри меня серьёзно потряхивало, адреналин разве что не брызгал из ушей.

Оставшиеся двое не знали, что предпринять, топтались на месте. По виду все они – мои ровесники, на их месте вполне могли бы оказаться и Бугор со своей кодлой, в которую я входил ещё относительно недавно.

– Ну что же, вижу, прения подошли к концу. Милая, идём, у молодых людей, судя по всему, к нам больше нет вопросов.

Я взял чуть живую от страха Ленку под локоть и, покручивая в воздухе тростью, словно Чарли Чаплин, повел её прочь. Не оборачивался, знал, что не накинутся, и они знали, что я знал. В общем, до дома довёл возлюбленную без дальнейших происшествий. У подъезда уже отошедшая от случившегося девушка вознаградила меня таким сочным поцелуем, что я тут же возбудился.

– На днях забегу к тебе в гости, когда ты будешь один, ещё раз поздравлю с днём рождения, – игриво улыбнувшись, пообещала она. – Если ты, конечно, не против.

– Я? Против?! Да никогда! Хоть завтра!.. Хотя нет, завтра Катька весь день дома. Короче, я выясню её график, и мы с тобой созвонимся. Разве что мама, случается, приходит без предупреждения, но это бывает не так часто, максимум раз в неделю.

Своё обещание Ленчик сдержала, и через три дня мы в очередной раз устроили с ней постельную вакханалию. М-да, старый я развратник, до чего невинную девушку довёл, вон как скачет в позе наездницы, как стонет. Звукоизоляция вроде хорошая, но кто его знает, как бы соседи не настучали управдому или ещё в какие вышестоящие органы. Насчёт своих родных я не волновался, по-моему, Катька и мама уже догадывались, что мы не просто под ручку гуляем, а занимаемся более взрослыми делами.

В последних числах мая я наконец приступил к тренировкам. Пока, правда, в щадящем режиме. Совпало это с ответом, который я получил от семейства Завьяловых. Они были согласны, чтобы их дочка попробовала свои силы на советской эстраде, так что теперь Ольга, уже без мамаши, в мои пенаты наведывалась регулярно. Между нами установились исключительно рабочие отношения, тем более что у девушки, как я узнал от неё же, имелся жених. Вроде бы довольно выгодная партия, отпрыск какого-то партийного деятеля городского масштаба. Ну, пусть осчастливят себя, буду за них только рад. Лишь бы это не сказывалось на творческом процессе, я уже всерьёз вознамерился зажечь новую звёздочку на советском эстрадном небосклоне.

Помимо песни из репертуара «Миража» в первый же день я предложил Ольге ещё несколько вещей с ни к чему не обязывающими текстами и запоминающейся мелодией: «Младший лейтенант», «Фотография 9 на 12», «Игрушка», «Айсберг», «Серые глаза», «Не плачь»… Добавил в этот попсовый ручеёк капельку рока от Земфиры – «Не отпускай» и «Искала». Я бы с радостью вообще создал вторую Земфиру, однако в это время проект был просто нереален. Но вот не удержался, пару композиций всё же решил втиснуть в репертуар.

– Твой образ нежной девушки тут не катит, – сказал я Ольге. – Давай-ка взлохматим тебе причёску, чтобы ты немного почувствовала себя рокершей, и попробуй взбодрить себя, будь немного отвязнее. Голос должен звучать тоже более экспрессивно, на нерве. Жаль, мы не в студии с полноценным ансамблем, но попробуем хоть что-то исполнить под фортепиано.

Не сразу, но Ольге всё же удалось воплотить в жизнь мою задумку. Когда мы закончили первый репетиционный день, за окном сгущался вечер, и я по телефону вызвал для своей подопечной такси. Всё-таки хорошо, что уже в эти годы существует подобный сервис, пусть только и в больших городах. В ожидании машины напоил её чаем с конфетами, а на прощание вручил ноты и тексты песен, чтобы на досуге девушка тоже поработала.

– Запомни, никто пока не должен знать о нашем проекте, – сказал я Ольге уже в дверях. – Максимум – мама с папой, и их предупреди, чтобы не болтали. Думаю, до осени мы с тобой запишем магнитоальбом, а там, глядишь, и пластинка выйдет. Тем более – лично моё мнение – материал по-настоящему достойный… – «Хотя и голимая попса за редким исключением», – подумал я. – Ладно, беги, а то вон водитель уже сигналит.

Насчёт ансамбля я быстро подсуетился. Выручили ребята из «Апогея», которые согласились аккомпанировать Завьяловой на своей репетиционной базе в парке Горького, где мы и встречались следующий месяц, не считая моих отлучек на тренировки. По расчётам клубного медика, в конце июня я уже мог выйти за дубль, а там, если всё нормально, и до основы рукой подать. Пока «Динамо» шло на втором месте, отставая на четыре очка от «Спартака». Не помню, если честно, как развивались события в чемпионате в прежней реальности, не исключено, что в этом сезоне уже красно-белым улыбнётся удача. Тогда мне нужно побыстрее возвращаться на поле, чтобы своей игрой внести соответствующие коррективы.

С помощью «Апогея» мы до малейших деталей отработали весь музыкальный материал Ольги, которой меня так и подмывало придумать псевдоним. Не Мадонна, конечно, но хотя бы что-то вроде Адель. Нравилась мне эта английская певица, что уж тут… Так ведь, опять же, мать его за ногу, худсовет зарубит на корню. А может, имя оставить, а изменить фамилию? Так ведь многие артисты делают, и ничего, сходит с рук. Всё-таки Завьялова – какая-то увядающая фамилия, нам бы что-нибудь пожизнерадостнее.

И затягивать с этим не стоит, мы уже планировали запись альбома, на который я собирался требовать деньги у её родителей. Мог бы и сам оплатить, средства имелись, но и так уже творчески в неё вложился, пусть теперь мама с папой приложат руку.

А ещё я планировал пристроить свою подопечную в какое-нибудь учреждение типа филармонии, иначе кто её выпустит на сцену?! А так всё официально, комар носа не подточит. И худсовет тоже будет её слушать при филармонии, принимать программу.

Понятно, что в столичную не пробьёшься, а вот в провинциальную, как «Апогей», почему бы не попробовать? Может, туда же и пропихнуть Ольгу, во Владимирскую? Вроде не так далеко от Москвы, будет, как мои рокеры, там числиться, появляясь во Владимире лишь эпизодически.

– Можно попробовать, у нас на следующей неделе как раз там отчётный концерт, закину удочку, – сказал Миха, выслушав моё предложение. – Думаю, твоё имя должно сыграть свою роль. Во всяком случае, с нами это прокатило.

Прокатило и на этот раз. Сначала, конечно, девушку пригласили на прослушивание, куда она поехала всё же как Адель. Я голову сломал, и в итоге решил, что такой творческий псевдоним ни к чему не обязывает, можно придраться разве что к тому, что имя иностранное. Но, к моему удивлению, тоже прокатило.

Аккомпанировал Адель ВИА «Апогей», благо ребята во Владимир дорожку уже проторили и считались в филармонии своими, чуть ли не доморощенными звёздами, как написали в одной из местных газет. Да и кто ещё мог быстро выучить репертуар, все партитуры? Я заранее договорился с парнями, что девушке пока придётся кататься и выступать вместе с ними. То есть у них будет и своя программа, и совместная – «Адель и вокально-инструментальный ансамбль „Апогей“». Понятно, технически в это время нереально ещё было сделать минусовую фонограмму, да и я был всю жизнь противником и «плюсов», и «минусов».

А затем местный худсовет ознакомился с репертуаром, я при этом, кстати, лично присутствовал и был свидетелем, как трое товарищей в костюмах и одна немолодая дама единогласно проголосовали за подборку песен начинающей певицы Адель.

– Единственная проблема, – сказали Ольге, – вы же учитесь на очном отделении училища имени Гнесиных. А согласно трудовому кодексу у вас не получится совмещать учёбу и работу в филармонии. Либо…

– Либо – что? – спросил я.

– Либо мы берём вашу подопечную на полставки.

– Идёт, – махнул я рукой, не давая Ольге и рта раскрыть. – Она согласна.

В общем, одну проблему решили. Жаль, конечно, что нельзя самому заделаться продюсером и замутить собственный проект, те времена ещё не наступили, а может, и не наступят – не знаю, как там Шелепин работает с моим письмом, и дошло ли оно до него. Как бы там ни было, следующим пунктом в моих планах была запись альбома под рабочим названием «Адель». Ну а что воду мутить, нормальное название, сразу понятно, кто поёт.

Когда я по телефону озвучил сумму Владимиру Климентьевичу, тот на некоторое время замолчал, в трубке раздавалось лишь его сопение. Затем Завьялов наконец выдавил:

– Пятьсот рублей? Это же… Это две мои месячные зарплаты.

– Ну а вы как хотели, Владимир Климентьевич? Аренда студии, звукорежиссёру нужно заплатить, демозапись – всё денег стоит.

Как ни вздыхал папа восходящей звезды эстрады, а, поскребя по сусекам, необходимую сумму собрал. Затем одну из копий магнитоальбома я отвёз на Апрелевский завод грампластинок, который тем временем уже готовил к выпуску второй диск трио «НасТроение». Доложил Льву Борисовичу, что и на этот раз материал согласован с худсоветом Владимирской филармонии, а вот вам ещё подборка цветных фотографий нашей Адель для обложки будущей пластинки, ежели такая, хочется верить, появится. Фотографировал я девушку лично на свой Nikon F, используя привезённую ещё из Японии цветную плёнку, а вот проявкой-печатью занимались уже в фотоателье Дома быта. По моей просьбе напечатали несколько снимков большого формата, которые я и вручил Льву Борисовичу.

– М-да, однако, – бормотал под нос Кугель, разглядывая снимки сквозь толстые линзы очков.

Действительно, некоторые фотографии неподготовленного советского гражданина мужского пола могли ввести в чувство легкого… возбуждения. Нет, там было без особых фривольностей, но то, что через двадцать пять – тридцать лет станет нормой, пока воспринималось весьма вызывающе. Как, например, снимок, где Адель стояла в мини-юбке, раздвинув ноги на ширину плеч, одна рука на поясе, вторая вытянута вперёд, и указательный палец нацеливается в объектив фотоаппарата. Да ещё и прическу Ольге-Адель по моему требованию пришлось изменить, причём мы поехали в парикмахерскую, не ставя её мать в известность, а после драки, как известно, маши кулаками сколько влезет. Избавились от длинных волос, которые девушка отращивала несколько лет, и по моим указаниям сделали асимметричную прическу «боб» с лёгким мелированием. То есть слова «мелирование» столичные парикмахеры ещё не знали, да и во всём мире, возможно, тоже, так что мне пришлось доходчиво объяснять, что я хочу видеть на голове своей подопечной, которая сидела в парикмахерском кресле ни жива ни мертва.

На следующий день Ольга рассказала, что дома обошлось без выволочки. Сначала мама конечно же была в шоке, а затем заявила, что причёска просто обалденная и она хочет себе такую же. Мнения папы никто не спрашивал, тот только открывал рот и хлопал глазами. Хе, похоже, я обозначил новый тренд в парикмахерском искусстве, потому что при нашей следующей встрече Нина Константиновна щеголяла с точно такой же стрижкой, сделанной у того же мастера. В общем, они с дочкой стали ещё больше напоминать сестёр.

А фотографию для обложки Лев Борисович всё же выбрал по моей наводке – ту, где Адель предстала в образе чуть обвисшей на тонких верёвочках марионетки. Поскольку решили назвать пластинку «Игрушка», то такая обложка смотрелась как раз в тему.

Пластинка «Игрушка» с сексапильной марионеткой на лицевой стороне конверта вышла в сентябре, причём Лев Борисович, предчувствуя её успех, поставил печать тиражом сразу 50 тысяч экземпляров. И не прогадал – пластинка разлетелась как горячие пирожки. Вот только к тому времени я снова жил футболом, и что было сил тащил «Динамо» к золотым медалям чемпионов страны второй год подряд.

Глава 18

Чудны дела твои, Господи! Это ж надо додуматься – открыть напротив раздевалок для футболистов буфет с продажей коньяка! И в чью светлую голову пришла такая оригинальная мысль?

Ладно, бог с ним, с коньяком. Нам тут побеждать надо, не до буфетов сейчас, если только горе заливать после поражений…

Свой первый матч за основной состав в этом сезоне я проводил 14 августа, появившись в матче с «Араратом» на поле с первых минут. Моё возвращение динамовские футболисты встретили шутками и подначками, но чувствовалось, что настроение у них не самое радужное. Мы отставали на пять очков от шедшего первым «Спартака», который был явно разозлён неудачей в прошлом сезоне, рассчитывая в этом уж точно добраться до золотых медалей. Ну-ну, поглядим, как у них это получится. Во всяком случае, мой первый выход на поле в игре с армянскими футболистами ознаменовался дублем, а в итоге мы разгромили «Арарат» со счётом 5:1.

Весь матч в одном из секторов за воротами устраивали перформанс те самые динамовские ультрас, о которых я говорил Тикунову и Лопухову. Зерно упало на благодатную почву. Созданное при клубе объединение болельщиков во главе с неким Васильичем, получив от динамовского руководства карт-бланш, трудилось не покладая рук. Около сотни фанатов в майках «Динамо» то и дело заводили речёвки, запускали по трибунам «волну», один лупил в огромный барабан, а по проходам между рядами зрителей скакал новый талисман клуба – волк в майке с логотипом «Динамо». Причём у многих в руках я видел того же волка, только маленького и плюшевого. Игрушки по 70 копеек за штуку у продавцов чуть ли не с руками отрывали. Как и значки с шарфами – тут дело было поставлено на поток с привлечением современного на данный момент заводского оборудования.

Стоя с закрытыми глазами в душе под тёплыми струями воды, я думал, как же всё-таки соскучился по футболу. Спасибо Всевышнему, что дал мне второй шанс начать жизнь практически сначала и вселил мою пропитую душу в это молодое здоровое тело. А с ним, с этим телом, и душа как-то помолодела, изменилась, хотелось верить, в лучшую сторону.

Или это так окружающая среда действовала? Сколько вокруг открытых, улыбающихся лиц, готовых всегда прийти на помощь словом и делом, и сам поневоле начинаешь вести себя так же. Страна всё ещё приходила в себя после войны, в топке которой сгорели миллионы лучших сынов Отчизны. Но эта же война заставила народ сплотиться, стать единым целым, к тому же были живы и вполне бодры ветераны, которые составляли костяк партии, ещё не прогнившей, как это случится в конце 1980-х. Может, такой финал и был неизбежен? А тут ещё наши западные «друзья» постарались, что я знал со слов бывших комитетчиков, с которыми похаживал в баньку. Ну да ладно, что мог, я сделал. Вероятно, мог бы постараться сделать и больше, но не знал как. Не политик я, уж извините, а простой музыкант с футбольным уклоном. И в данный момент решаю задачу по выигрышу бело-голубыми вторых золотых медалей чемпионата СССР подряд.

За дело я принялся засучив рукава. Как уже упомянул, в своём первом же официальном матче после травмы я вогнал пару мячей в ворота ереванского «Арарата». Затем отличался почти в каждой игре. Если сам не забивал, обязательно отдавал голевую передачу партнёру. А тут ещё «Спартак» что-то забуксовал, и за три тура до финиша оказалось, что мы уже на очко красно-белых опережаем. Упустить преимущество могли только по своей дурости, к счастью, такого не произошло. А «Спартак» на второе место едва не пропустил минчан, но всё же сумел удержать за собой серебряные позиции.

Хорошо, что Адель я спихнул во Владимирскую филармонию, а организацию её концертов взвалил на Миху со товарищи. Мол, для себя стараетесь – постарайтесь и для девушки, тем более что она всё равно прикреплена к вам, больше ей аккомпанировать пока некому. Учитывая, что репертуар «Апогея» и Адель по стилистике и языку очень разнился, выступать в одном концерте вместе им не светило. Так что у нашей девчушки сначала были «сборники» с разовыми появлениями на публике, а ближе к ноябрьским праздникам случился первый сольник. Сцена, правда, не в Колонном зале Дома союзов, а в Центральном доме культуры железнодорожников, но 700 мест как-никак – это серьёзно.

Мне тоже довелось присутствовать на этом шоу. Прежде чем занять своё место в первом ряду, за кулисами напутствовал свою подопечную, испытывавшую естественный мандраж. Несмотря на присутствие родителей, налил ей рюмку коньяка, как раз из бутылки, подаренной Михой, вроде девчонку малость отпустило. Да и для связок полезно, прогреть не мешает.

Я спустился в зал за десять минут до начала шоу. Многие меня узнавали, кто как композитора и исполнителя, а кто как футболиста, третьи и вовсе выражали восхищение, как я умудряюсь сочетать в себе такие качества. Некоторые просили автограф или просто перебрасывались парой ничего не значащих фраз. Дома потом или в разговоре со знакомыми будут хвалиться, что вот так запросто общались с юным самородком Егором Мальцевым. А мне что, жалко?

Для выступления Адель выбрала ту самую мини-юбку, в которой позировала для обложки пластинки. Блузка расстегнута в зоне декольте на одну пуговицу больше приличествующего. На ногах – туфли на шпильке, тёмные чулки – всё должно вызывать у мужской части аудитории повышенное слюноотделение. Неудивительно, что уже сам выход певицы на сцену сопровождался настоящей овацией. Я косился по сторонам и видел, как мужики буквально пожирают её глазами, а их половинки сопят и краснеют, наверняка жалея, что притащили мужей на это мероприятие. Хотя кто знает, не исключено, что в итоге всё выйдет в плюс, когда возбуждённые мужья по возвращении домой устроят своим женам Вальпургиеву ночь.

Помимо «Апогея» девушке аккомпанировал струнный квартет, состоявший из двух скрипок, альта и виолончели. С музыкантами я лично договаривался. В некоторых композициях их присутствие очень даже придётся кстати.

Открыла концерт Адель песней «Игрушка», ближе к финалу исполнила две вещи Земфиры. А на прощание, по нашей задумке, должна сама представить новую песню «Останусь», с которой лет через сорок выстрелит группа «Город 312».

– Друзья, сейчас я исполню песню, которую совсем недавно написал молодой талантливый композитор Егор Мальцев, являющийся автором всех песен моего альбома, – произнесла Адель в микрофон. – Вот он, Егор, в первом ряду, поприветствуйте его… А песня называется «Останусь», я уверена, она быстро завоюет популярность у советского слушателя.

Вот же, заставила меня смущённо раскланиваться и краснеть. Да ещё в финале, после того как дважды спела на бис новый хит, пригласила меня на сцену, на поклоны вместе с ней и музыкантами.

Приятно, чёрт возьми, быть в центре внимания не только на футбольном поле, но и на сцене. Конечно, сейчас главная звезда – моя подопечная, которой в числе прочих рукоплескали её мама, папа и бабушка, но и я получил свои пятнадцать минут славы.

После концерта отправились в ресторан «Прага» на небольшой банкет, который организовал Завьялов-старший. Завкафедрой МАрхИ расстарался, снял для банкета антресоли Зимнего сада, где годы спустя любили устраивать посиделки Галя Брежнева, Алла Пугачёва и прочая светско-советская богема. Завьялов пригласил не только меня и музыкантов «Апогея», но и ректора своего института Ивана Сергеевича Николаева. Оказалось, он сидел рядом с Владимиром Климентьевичем. А я всё гадал, что это за пенсионер, с которым папаша Адель так увлечённо общался перед концертом.

– Оленька, Владимир Климентьевич, Ниночка и вы, Клавдия Степановна, я вас всех поздравляю! Это успех! – поднял бокал с шампанским Николаев. – Давайте же выпьем за то, чтобы карьера Оленьки шла по восходящей!

Выпить я мог только шампанское, поскольку сезон ещё не закончился и о режиме не следовало забывать. Несмотря на то что в свои семнадцать лет я всё-таки практически совершеннолетний, во всяком случае, здесь до меня никто по этому поводу не докапывался. Так что в этот поздний вечер я все же ограничился игристым напитком, на более крепкое что-то не тянуло.

– А я, если позволите, отдельный тост хотел бы поднять за наше молодое дарование, за нашего Егора, – наполнил бокалы по новой Владимир Климентьевич. – В счастливый час нас свела судьба, если бы не наш Егор, не было бы и сегодняшнего успеха моей дочери.

Ну, ваш так ваш, я не против, лишь бы денежки платили. Кстати, насчёт денег… Все песни с альбома скопом я отнёс в ВУОАП, уже после того, как программу Адель принял худсовет. Нетребко и его неизменный сосед Михаил Петрович поверили мне на слово, хотя и так вроде ничего крамольного в текстах замечено не было. Песня «Айсберг» уже прозвучала в эфире радиостанции «Маяк», а остальные, судя по слухам, уже вовсю исполняли как на танцплощадках, так и в кафе и ресторанах. А вскоре я планировал зарегистрировать и композицию «Останусь», мысленно благодаря настоящих авторов песни. В общем, потекли первые ручейки авторских от Адель, проект уже начинал приносить прибыль.

Честно сказать, финансовый вопрос для меня и моих близких не стоял так остро, как во время моего прибытия в этот мир два с лишним года назад. Даже несмотря на то, что в расчётах с музыкантами «Арагви» пришлось перейти на стандартную систему отчисления авторских. Случилось это пару месяцев назад, после приватного разговора у Тикунова. Вадим Степанович напрямую высказал, что такие нелегальные денежные потоки противоречат образу советского композитора, не говоря уже о футболисте, играющем за такое великий клуб, как «Динамо». И только из уважения к моим успехам на футбольном поле он не дал ход уголовному делу по статье 154 УК РСФСР «Спекуляция», под которую можно было подогнать мой промысел.

– «Спекуляция, то есть скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, наказывается лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией имущества или без таковой, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до трёхсот рублей», – процитировал Тикунов, строго глядя мне в глаза. – И эта лавочка работает не один год, Егор. Да ещё и такой уважаемый человек, как Бернес, приложил к этому руку. Его мои следователи хотели привлечь как свидетеля, я не позволил.

Честно говоря, в этот момент я чувствовал себя довольно грустно. Но старался держать себя в руках. Слишком всё хорошо складывалось, не хотелось верить, что всё может рухнуть в одночасье и закончиться если не тюремным сроком, то серьёзным штрафом и, возможно, рухнувшей карьерой. Это ж моментально будет дана команда «Фас!», после чего мне перекроют кислород. В музыкальном плане точно, хотя в футболе ещё, может, как-то удастся удержаться на плаву. Хорошими игроками разбрасываться тут пока не привыкли. Хотя пример того же Стрельцова показывает, что исключения всё же случаются. Не хотелось бы стать одним из таких исключений.

– Ступай, Егор, и не забивай голову всякой ерундой, – напутствовал меня министр охраны общественного порядка РСФСР. – Сейчас чемпионат страны входит в решающую фазу, нужно удержать отрыв от идущего вторым «Спартака», постарайся сосредоточиться на этом.

– Вадим Степанович, а что будет с музыкантами из «Арагви»? – не выдержав, поинтересовался я у Тикунова.

– Переживаешь за них? Правильно делаешь, что переживаешь, при Иосифе Виссарионовиче они бы уже лес в Карелии валили. Но сейчас времена другие, поставили твоим музыкантам на вид, выговор влепили, в общем, испугом отделались. Но с предупреждением, что в следующий раз снисхождения не будет. А теперь ступай, у меня ещё дел невпроворот.

Едва придя домой, тут же позвонил в ресторан, попросил пригласить к аппарату Аркадия. Общались завуалировано, ещё не факт, что линия не прослушивается, хотя, с другой стороны, что мы могли наговорить такого друг другу, чего не знал тот же Тикунов? В общем, решили, что отныне ребята будут исполнять мои вещи на общих основаниях, отчисляя проценты в ВУОАП, откуда они будут поступать на мой счёт. Теперь уже, естественно, в куда меньших размерах, но выбора не оставалось.

Диски трио «НасТроение» также пользовались успехом. Второй альбом Кугель напечатал сразу тиражом в 50 тысяч экземпляров, как и дебютный альбом «Адель». А случившееся буквально месяц назад переиздание нашего первого альбома «Лирика» тиражом 100 тысяч и вовсе вывело меня в число лидеров отечественного проката грампластинок. Ведь магазины, торгующие дисками, засыпали своё руководство в городах страны заявками, потому что первое издание разлетелось в мгновение ока. При этом Лев Борисович, словно сговорившись со звукорежиссёром со студии звукозаписи Всесоюзного радио, поинтересовался, почему наше трио не даёт концертов? Пришлось ссылаться на занятость в клубе. Но всё же у меня мелькнула мысль, что в зимнее межсезонье вполне можно организовать несколько выступлений, пусть даже в небольших залах. Всё-таки душа зрелого музыканта с высоты прожитых лет тосковала по сцене и рвалась под лучи софитов к микрофону.

А из головы всё не шёл разговор с Тикуновым. По большому счёту, министр меня пожалел, имел полное право применить наказание в соответствии со статьёй закона. И я чувствовал себя обязанным сделать нечто, что хотя бы частично искупило мой косяк. Несколько дней в раздумьях привели к мысли о создании телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи». Я попросил машинистку, работающую в МГС «Динамо», перепечатать мой краткий рукописный синопсис и затем добился десятиминутной аудиенции у Вадима Степановича.

– Что это? – спросил Тикунов, держа в руках пару машинописных листов бумаги.

– Синопсис, или краткий пересказ идеи детективного телесериала, или, можно сказать, телеспектакля о буднях советской милиции, – бодро отрапортовал я. – Каждая серия – это отдельная история. Тут нужно подвязать грамотного сценариста, имеющего опыт работы в органах, я всего лишь набросал общую идею. В центре сюжета – трио милиционеров: следователь Знаменский, инспектор уголовного розыска Томин и эксперт-криминалист Кибрит. Кстати, и название тройки «ЗнаТоКи» – комбинация из первых букв фамилий главных героев.

– Оригинально… Ну-ка, почитаем, что ты тут нам наваял.

Следующие десять минут министр вчитывался в содержание моей записки, периодически отхлёбывая из стакана чай с лимоном, потом откинулся на спинку кресла и выудил из пачки «Беломорканала» папиросину.

– То есть ты предлагаешь, чтобы твоя песня «Наша служба и опасна и трудна» звучала рефреном на заглавных и финальных титрах?

– Она показалась мне вполне подходящей по смыслу, Вадим Степанович.

– Пожалуй, соглашусь… А кандидатура на роль инспектора у тебя, как я понял, уже имеется? Почему только на эту роль?

Ну почему… Потому что Каневский всегда в одной поре: что в двадцать пять лет, что в шестьдесят пять выглядит почти без изменений. Во всяком случае, тот же носяра и усы под ним. И у меня он всегда ассоциировался только с этой ролью. А вот игравший в оригинале следователя Знаменского Георгий Мартынюк, на мой взгляд, пока ещё слишком молод, можно подыскать кого-нибудь постарше. Тогда как Эльза Леждей в роли Кибрит почему-то казалась мне всегда староватой. Возможно, сейчас она ещё вполне в расцвете, вероятно, ей где-то в районе тридцати, но мне хотелось видеть в этом образе кого-то помоложе. Я так и написал в своём синопсисе, что героиня – молодая симпатичная женщина до тридцати.

– Каневского я уже видел на сцене, и сразу понял, что он создан для этой роли. А остальные герои – на откуп будущего режиссёра картины, если, конечно, этому проекту будет дан ход.

– С этим тоже понятно… А вот ты пишешь, что главный упор должен быть сделан на психологические тонкости, на столкновение и взаимодействие характеров, а не на погони со стрельбой, – продолжил Тикунов. – Думаешь, зрителю будет интересно смотреть за кабинетной работой милиционеров?

– Так тут смотря как снять. Вон, у Артура Конан Дойла знаменитый сыщик Шерлок Холмс тоже особенно не увлекался лишними телодвижениями, а произведения читаются на одном дыхании.

– Экий ты, как всё время ловко выкручиваешься, – ухмыльнулся министр. – Меня не покидает чувство, что я разговариваю как минимум со своим ровесником, а не с семнадцатилетним парнем. Ну ладно, это всё лирика, а твоя идея с сериалом о советской милиции достойна внимания. Я покажу твой, как ты говоришь, синопсис, людям, имеющим отношение к кинематографу, может, что и выгорит.

Тем временем «Комсомолка» написала восторженную статью о концерте Адель, включавшую большое интервью с исполнительницей и её крупное фото из гримёрки. Признаться, это была моя работа, я нашёл журналиста, договорился о его присутствии на концерте вместе с фотографом и обеспечил эксклюзивное интервью с певицей. Акула пера и в самом деле пребывал в восторге, тридцатилетний журналист, общаясь с Адель, едва слюни не пускал. Но нашлась и ложка дегтя – статейка под заголовком: «Кто же она, загадочная Адель?», вышедшая в газете «Гудок». Автор заметки, некий В. Стручков, писал, что комсомолка и отличница учебы Ольга Завьялова на глазах превращается в сексуально развращённую девицу.

«Во всяком случае, именно такой она показалась многим зрителям, пришедшим на дебютный концерт певицы, – отмечал журналист. – С кого берёт пример Ольга Завьялова, выбравшая себе иностранный псевдоним Адель? Вероятно, что с какой-нибудь западной певички. Удивительно, что ещё песни она исполняет на русском языке. И пусть вас не обманывает успех как выступления, так и грампластинки этой так называемой Адель. Всё это наносное, а что мы обнаружим, если копнуть поглубже? Погоня за сиюминутной славой? Расчёт на низменные инстинкты толпы? Кстати, эта так называемая певица является, как нам удалось выяснить, протеже молодого композитора и футболиста „Динамо“ Егора Мальцева. Не исключено, что именно под его влиянием вчерашняя отличница превращается в нечто чуждое советской культуре. Пока не поздно, пока мы её не потеряли, нужно предпринять соответствующие меры. Иначе отличница учёбы так и покатится по наклонной, и ещё неизвестно, чем всё это в итоге закончится».

Надо же, эк нас с Адель приложили! Интересно, заказ это или сугубо личное мнение автора? Я позвонил журналисту из «Комсомолки», спросил, не было ли каких-то последствий от его вышедшей почти неделю назад статьи.

– Да нет, Егор, всё нормально, тираж номера разлетелся за один день, сам видел, как люди вырезают фото Адель из газеты. Народ уже завалил редакцию письмами, требует, чтобы мы ещё о ней написали.

Значит, это не облава, а частный случай, иначе в «Комсомолку» уже позвонили бы откуда следует и навели шухер. Посмотреть бы в глаза этому В. Стручкову…

В редакцию «Гудка» я не поехал, перекипело. Да и было чем заняться. Например, встретить из роддома маму, которая родила пацана весом три четыреста. Назвали Андрейкой. В общем, родился новый член советского общества Андрей Валерьевич Байбаков. Мы с сестрой за маму откровенно порадовались. Она словно сбросила с себя лет десять, да и Ильич сиял от счастья. Ещё бы, после смерти первой жены поставил на себе как потенциальном отце крест, а тут, гляди-ка, всё-таки родил наследника.

– Футболистом будет, – улыбнулся я бывшему тренеру, когда мы встретили маму в роддоме.

– Я не против, – ещё шире улыбнулся Ильич, не отводя глаз от спящего запелёнатого младенца. – Но главное, чтобы вырос хорошим человеком. И хочется ещё успеть внуков понянчить.

– Ну это само собой, глядишь, и на правнуков насмотритесь.

Кстати, у меня появились персональные поклонники. Ну как поклонники… Меня и раньше останавливали болельщики, и не только динамовские, просили автограф, реже – сфотографироваться. Было очень приятно, что уж там.

Но после выхода второго альбома трио «НасТроение» у меня появились поклонницы-болельщицы. Даже в век отсутствия Интернета разузнали, что красавчик с обложки ещё и в футбол играет, там его можно и вживую увидеть. Сколотили группку человек двадцать, собирались на трибуне в определённом месте, и громко скандировали: «Мальцев Егор, ты наш герой!», «Егор, мы тебя любим!» и прочие благоглупости. После матча ждали у выхода и с визжанием пытались пробиться, дотронуться хотя бы до одежды, а самые смелые и поцеловать, но максимум в щёку, на большее я был не согласен.

После первого такого случая я сумел кое-как вырваться из фанатского окружения, спрятавшись в раздевалке, ну а потом на всех домашних матчах милиция ограждала меня от назойливых поклонниц.

Команда на это отреагировала игриво. Комментарии и шутки не прекращались и на поле, и за его пределами. Меня это уже начинало утомлять. А тут нас вдруг собрали на внеочередное собрание. По поводу чего или кого, никто точно не знал, кто-то высказался, что будут обсуждать поступок киевского динамовца Йожефа Сабо, сломавшего ногу своему оппоненту. Оказалось, никто не угадал.

– Всем максимальное внимание! – объявил Пономарёв, призывая к тишине. – Вы все видели, какой переполох вызвал покоритель девичьих сердец, наш крайний атакующий полузащитник Егор Мальцев. Вы, как настоящие мужчины, не могли пройти мимо такого события, каждый из вас не постеснялся дать совет, как поступить в той или иной ситуации. Да что там, как поступить с той или иной дурочкой, мечтающей добраться до Егора. Стыдоба, товарищи! Ведь вы все если не коммунисты, то комсомольцы! Парень же не виноват, что за ним носится толпа влюблённых поклонниц. Егор, ты очень талантлив, талантлив не только футбольным, но и песенным даром. Не спугни его… И теперь снова всем внимание! Не повторяйте судьбу Эдика Стрельцова. Внимание к вам, как футболистам прославленного клуба, повышенное, держите себя в руках. Егор, ты понимаешь, что это прежде всего относится к тебе? Ты ещё молод, у тебя неокрепшая психика, так что не наделай глупостей.

Ага, это я-то молод? Это у меня-то неокрепшая психика?! Нет, ну с его точки зрения так и есть, семнадцатилетний пацан, ничего ещё толком в жизни не видевший… Эх, знал бы ты, Александр Семёнович, сколько мне лет на самом деле!

А поклонницы мало того, что на стадионе меня вылавливали, ещё и устроили дежурство в подъезде. Мама дорогая! Мне приходилось надвигать кепку на самые глаза, поднимать воротник, в общем, маскировался, как мог. Всё равно вычислили! В итоге добился того, что у моего подъезда с утра до вечера посменно дежурили милиционеры, отгоняя неугомонных поклонниц. А мне приходилось каждый раз вызывать такси, не провожать же сотруднику милиции меня каждый раз до остановки или станции метро. Тем более со своими доходами я мог позволить такую несвойственную обычным советским людям роскошь. А ещё говорят, наши люди в булочную на такси не ездят. Ещё как ездят!

Ленку первое время такое повышенное внимание со стороны девушек бесило, а потом она стала относиться к этому как к неизбежному злу. Впрочем, я догадывался, что она даже гордилась тем, что за её парнем бегают толпы поклонниц, а он выбрал именно её.

А в декабре случилось то, чего я подспудно ожидал последние полтора года, после того, как подбросил письмо на дачу Шелепина, в котором среди прочего была указана дата гибели 35-го президента Соединенных Штатов Джона Кеннеди – 22 ноября 1963 года. Возможно, именно это и стало той вишенкой на торте, благодаря которой изложенная в моём письме информация была окончательно принята на веру и подтолкнула членов правительства к решительным действиям.

Как бы там ни было, по телевизору в прямом эфире показали заседание внеочередного пленума ЦК партии, на котором Хрущёв попросил перевода на менее ответственную должность по состоянию здоровья. То есть как и в другой реальности, Никита Сергеевич всё же покинул свой пост досрочно, только на этот раз даже раньше почти на год, и не находясь в отпуске, а цивильно, без возможных народных волнений. На место Первого секретаря ЦК КПСС он рекомендовал… председателя Комитета партийно-государственного контроля при ЦК КПСС и Совете министров СССР Александра Николаевича Шелепина.

Внутри меня всё ликовало, и в то же время было как-то тревожно. Может, я перемудрил, не нужно было лезть в эти сферы? Кто его знает, как себя зарекомендует на этом посту Шелепин. А то, чего доброго, так затянет гайки, что все взвоют, и я в том числе. Адель попрут из Гнесинки, меня из Союза композиторов, хорошо, если такого неблагонадежного в футбольной команде оставят. Об «Апогее» вообще думать страшно, будут молиться, чтобы их на Колыму не отправили. А может, и наоборот, устроит в Союзе такую оттепель, что Хрущёв ему и в подмётки не сгодится. Лишь бы не стал чудить, как Горбачёв, ну да я в письме и предупреждал от подобного рода действий. Уж лучше пусть придерживается золотой середины. Где надо – подкрутит, где надо – ослабит, всё-таки не дитё малое, политик со стажем, сообразит как-нибудь.

К тому времени закончился чемпионат страны, 29 ноября мы сыграли последний матч с кутаисским «Торпедо» уже в статусе нового-старого чемпиона. Команду по традиции чествовали в МГС «Динамо», и на этот раз мне-таки вречили «Волгу», хотя я и сыграл всего полсезона. Правда, сыграл так, что по коэффициенту полезности оставил далеко позади всех других товарищей по команде. Так что машину я получил заслуженно, вот только ездить на ней не мог, поскольку лишь по достижении 18 лет мог садиться за руль. Права, что ли, в ДОСААФ получить между делом… Короче, порадовал новоиспечённых родителей, презентовав им в качестве подарка к рождению малыша новенький автомобиль. Пусть катаются, мне не жалко… Хотя на самом деле ещё как жалко. Тем более машина раритетная. Это сейчас она новинка, а в моём будущем, в XXI веке, считалась классикой жанра, и порой после тюнинга стоила на уровне люксовой иномарки.

Тут между делом Миха напросился с папашей в загранку, на этот раз в капиталистическую Италию. Привёз оттуда кучу всяких приятных мелочей, которые и приволок на репетиционную базу «Апогея», не забыв пригласить и автора песен группы. Для меня был припасён отдельный один подарок.

– Держи, это футболка самого Жозе Алтафини с его автографом, – ухмыльнулся Миха, протягивая мне майку в красно-чёрную полоску. – Посчастливилось нам с батей не только на матче «Милана» и «Ромы» побывать, но и в подтрибунном помещении. Алтафини так обрадовался, когда узнал, что мы из СССР, оказывается, он нашей стране всегда симпатизировал.

Ого, футболка того самого Алтафини! Чемпиона мира 1958 года в составе сборной Бразилии, легенды «Милана» 1960-х.

– Ну, спасибо, Миха, царский подарок.

Был бы я помоложе, сказал бы: «Теперь мне все пацаны во дворе обзавидуются». А так повешу футболку на стену, пусть завидуют гости, которые разбираются в футболе. Тот же Ильич наверняка глаза выпучит.

– Погоди, а это что у тебя? – спросил басист Жора, выцепив из кучки подарков ленту ярких пакетиков.

– О-о, это, Жорик, такая вещь, которую на хрен натягивать надо, чтобы сифак не подхватить, – прокомментировал под всеобщий хохот Миха.

– Или чтобы не залететь по дурости, – добавил я. – Может, продашь пару упаковок?

До этого мы с Ленкой пользовались презервативами Баковского завода резиновых изделий, и каждый раз было такое чувство, будто на член натягиваешь перчатку. Об импортных средствах контрацепции можно было только мечтать. А тут словно по заказу.

– Да я тебе так подарю, бери сколько надо.

– Одну упаковку у тебя стырю, если не против.

– Похоже, у тебя с подружкой всё на мази, – хихикнул ударник Лёха, за что тут же получил от Михи лёгкий подзатыльник.

– Ты-то у нас сам, небось, ещё девственник? – ухмыльнулся тот.

Лёха зарделся под очередной взрыв хохота и от дальнейших подколок предпочёл воздержаться.

А итальянское изделие из новомодного латекса мы с Ленкой опробовали уже через пару дней. И надо сказать, зарекомендовало оно себя с самой лучшей стороны. Вот почему у нас в Союзе не могут выпускать тонкие и крепкие презервативы, которые не портят радости секса? Да, у нас пока много чего не могут делать как следует, начиная от презервативов и заканчивая машинами. Хотелось верить, что при Шелепине советская промышленность всё же сделает если не качественный скачок вперёд, то хотя бы подтянется к уровню ведущих стран-производителей. И не только по качеству резино-технических изделий.

А ещё один подарок мне сделало Центральное телевидение СССР, которое сразу после Нового года приступило к съёмкам телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи».

Это я по секрету узнал от Тикунова, который готовился возглавить вновь образованное Министерство внутренних дел СССР. Что я уже узнал от Пономарёва, прежде чем посетить кабинет министра. А Тикунов рассказал, что сериал взялась снимать сама главный режиссёр Главной редакции кинопрограмм Центрального телевидения Ксения Маринина. На роль Томина был утвержден Леонид Каневский, а Знаменского играл не кто иной, как Алексей Баталов. Ну а больше всего я удивился, что роль Кибрит досталась… Татьяне Самойловой. Именно таков был выбор Марининой, видно, являвшейся страстной поклонницей картины «Летят журавли», где дуэт Баталова и Самойловой не оставил равнодушным даже жюри Каннского кинофестиваля. А что откровенно порадовало – песня «Наша служба» обещала звучать в фильме на заглавных и финальных титрах. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!

Глава 19

До начала предсезонки я успел поучаствовать в съёмках телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи». То есть сначала мне пришлось договариваться с Кобзоном, чтобы в студии он исполнил песню «Наша служба и опасна, и трудна…», причём Иосиф согласился без вопросов, можно сказать, из любви к искусству, впрочем, не забывая о гонораре согласно ставке. Первым-то эту песню у меня исполнил Магомаев на Дне милиции, но Муслим отправился на гастроли по Италии, вот и пришлось срочно прибегать к услугам Кобзона. А тот, к счастью, не стал кидать обидку, мол, что же ты, Егорка, переметнулся от своего Магомаева ко мне…

Затем режиссёру Ксении Марининой приспичило задействовать в одной из эпизодических ролей первой серии молодого футболиста «Динамо», сыгравшего… футболиста команды «Строитель», ставшего свидетелем преступления. То есть мне досталась роль практически камео.

Моё участие обошлось парой съёмочных дней. В первый день снимали сцену, как Баталов – Знаменский появляется на тренировке команды, где меня, носящегося с мячом, взяли крупным планом, а затем просит моего героя задержаться в раздевалке, проведя с ним как бы дружескую беседу. Снимали как раз на стадионе «Динамо», а футболистов для массовки пришлось приглашать из дубля, поскольку основная команда ещё не вышла из отпуска, а некоторые игроки и вовсе в это время играли товарищеские матчи на полях Бразилии и Мексики в составе сборной клубов Москвы. Наставник сборной Бесков меня в турне не взял, как и ранее в январе в первую мексиканскую поездку, хотя в глубине души я надеялся, что уже вполне созрел для сборной, пусть даже собранной на основе столичных клубов. А ведь впереди маячил чемпионат Европы в Испании, где сборная СССР в той реальности заняла второе место, уступив в финале хозяевам, и в своих фантазиях я уже видел себя в футболке сборной страны.

Во второй съёмочный день я уже записывал свои показания в кабинете сыщика в присутствии Томина и Кибрит. То бишь в оригинале Каневского и Самойловой. Маринина осталась довольна моими актёрскими данными, по ходу дела признавшись, что ей очень приятно лично познакомиться с юным дарованием Егором Мальцевым. После чего попросила подписать первый альбом трио «НасТроение» и попросила оставить на обложке автограф.

А Ленка тем временем начудила. Пошла со своим 10-м классом в лыжный поход на три дня по Подмосковью и, спускаясь с горы, сломала не только лыжу, но и ногу. Вернее, лодыжку. Следующий месяц ей предстояло провести в ЦИТО, куда её определили как одну из ведущих гимнасток Москвы. Если раньше она навещала меня в этом учреждении, то теперь настала моя очередь носить передачи, при этом я старался разминуться с её родителями, чтобы они чего лишний раз не подумали. Хотя всё же её мама, во всяком случае, была в курсе, что мы с Ленкой дружим, думаю, и папа тоже, но просто без посторонних нам с любимой было комфортнее, мы могли говорить друг другу всё, что угодно, без оглядок по сторонам.

Едва Ленку выписали, я пригласил её на концерт трио «НасТроение». Всё-таки мы с Ивановым-Крамским и Каширским нашли время собраться, чтобы отыграть пять концертов за два дня. Афишами за пару недель до мероприятия озаботилось руководство Центрального дома культуры железнодорожников. Того самого, где дебютировала с сольным концертом Адель. Решив не искать добра от добра, я пошёл проторенной дорожкой, благо что связи были уже налажены. Как оказалось, не напрасно.

Каждый концерт состоял из одного полуторачасового отделения, в которое мы втиснули лучшие, на мой взгляд, вещи с двух наших альбомов. Ну и по примеру шоу Адель в качестве бонуса – только не в финале, а где-то в середине выступления – исполнили свежую вещь, которую с партнёрами отрепетировали буквально за один день. А именно песню группы «Сплин» под названием «Моё сердце». Уже на репетиции оба моих музыканта высказали мнение, что песенка непритязательная, как говорится, на трёх аккордах, но народу должна понравиться своей запоминающейся ритмичной мелодией.

– Тут впору ещё и контрабасиста хотя бы пригласить для ритм-секции, – предложил Каширский.

– Нет уж, Михаил Иванович, если мы трио – значит, трио, – отрезал я. – И для нас будет делом чести сыграть так, чтобы песня прозвучала на сто процентов. Александр Михайлович, вы до послезавтрашнего концерта, если время найдётся, ещё раз порепетируйте сольную партию для этой вещи.

– Именно этим, Егор, я и собирался заняться сразу же по возвращении домой.

– Ещё раз выражаю вам, Михаил Иванович, и вам, Александр Михайлович, огромную признательность, что согласились принять участие в концертах, несмотря на скромный гонорар.

– Ну куда ж деваться, ставка есть ставка, – улыбнулся Каширский. – Но мы, артисты, не всё измеряем деньгами. Верно я говорю, Александр Михайлович?

– Полностью согласен, коллега. Тем более, если уж на то пошло, за пять концертов должно получиться тоже нормально.

Ленке я выделил место в первом ряду. Она смогла найти время прийти только в субботу на наш заключительный концерт (два из пяти состоялись накануне). И малость прифигел, когда от администратора ЦДКЖ узнал, что Ленкиными соседями на этом же концерте окажутся… министр культуры СССР Екатерина Фурцева с дочерью Светланой. Кстати, на тот момент уже замужней и молодой мамой. Насколько я знал, Света в семнадцать лет выскочила за сына члена ЦК КПСС Фрола Козлова, а через два года родила Фурцевой внучку.

Пятничные выступления прошли блестяще, так же как и все три субботних. На каждом концерте аншлаг, после выступления нас заваливали цветами и просьбами оставить автограф. Большинство, ясное дело, рвались ко мне, но и моим коллегам кое-что перепало.

Понятно, что перед заключительным выступлением, которое помимо моей возлюбленной должно было посетить главное лицо отечественной культуры, мы все втроём малость мандражировали. Уж я-то точно, но на качестве исполнения музыкального материала наша нервозность никоим образом не отразилась. Вновь цветы, автографы, а после концерта к нам в гримёрку, где уже щебетала восторженная Ленка, пожаловали Фурцева и её дочь.

– Надеюсь, мы вам не помешали? – поинтересовалась Фурцева-старшая.

– Нет, что вы, Екатерина Алексеевна… Да вы присаживайтесь, – засуетился Каширский, пододвигая кресло.

– Ничего, мы ненадолго. Хотелось высказать своё мнение о концерте.

Тут мы чуть напряглись, потому что Фурцева могла нас как уничтожить, так и поднять, хотя вроде мы и без её участия собираем аншлаги. Но оказалось, что волновались мы зря.

– Что ж, поздравляю, всё было на высшем уровне, – сразу перешла к делу Фурцева. – Нам со Светланой понравилось, хотя некоторые тексты, это моё сугубо личное мнение, требуют некоторой доработки. Но раз худсовет их принял, то и говорить, собственно, не о чем… Егор, мы с вами второй раз так близко сталкиваемся, и я всё поражаюсь, откуда берутся такие самородки?

– Из обычных московских коммуналок, – с улыбкой развёл я руками.

– Но почему-то не все обитатели этих, как вы выразились, коммуналок, так талантливы. Значит, что-то в вас такое есть, что недоступно простым смертным. Но на то они и самородки, чтобы быть исключениями. Только не загордитесь раньше времени, а то растеряете свой талант… Света, ты, кажется, хотела о чём-то попросить Егора?

Дочка сделала шаг вперёд и протянула мне чёрно-белую фотокарточку с моей улыбающейся физиономией.

– Егор, если вам не трудно, напишите, пожалуйста, какое-нибудь пожелание.

О-о, а девочка-то, кажется, влюбилась в парнишку моложе себя! В той жизни, да и в этой я уже достаточно видел влюбленных глаз, и эти были не исключение. Недаром говорится, что глаза – зеркало души. А фото, кстати, где я в форме «Динамо», фигурировало в «Советском спорте», не иначе, выцыганили у тамошнего фотографа карточку. Что, впрочем, для дочери министра, думаю, проблемы не составило, хотя, вполне вероятно, в редакцию просто позвонила мамаша и попросила дать фотографию своему гонцу.

– С удовольствием, Светлана, – ещё шире улыбнулся я, чиркая пожелание счастья и успехов, чувствуя при этом затылком гневный взгляд Ленки.

– Спасибо, – с более скромной улыбкой взяла фотокарточку Фурцева-младшая, вернее, по мужу уже Козлова. – У меня обе ваши пластинки, точнее, вашего трио, и я с нетерпением жду, когда выйдет третья.

– Ну, это зависит от вдохновения. Будем стараться, да, товарищи? – обернулся я к Иванову-Крамскому и Каширскому, которые дружно закивали.

Засим мы распрощались, все облегчённо выдохнули, а Ленка всё ещё дулась, видно, тоже почувствовала исходящие от министерской дочки флюиды. Ну так что поделаешь, если её парень – звезда футбола и музыки?! Привыкай, милая, если хочешь, чтобы наши отношения, как говорится, крепли и ширились.

А к слову, это мне что же, придётся на Ленуське рано или поздно жениться? Нет, в самом деле, врачи из будущего что-то не торопятся возвращать меня обратно. Может, моё бренное тело и вовсе давно уже закопали? А здесь отношения с девушкой развиваются таким макаром, что всё понемногу идёт к свадьбе. Тем паче я у неё, хочется верить, первый и единственный мужчина. Это мы ещё предохраняемся, а если бы Ленка залетела…

Если бы залетела, то я велел бы ей рожать, невзирая на возраст, мнение родни и окружающих. Тут уже личное дело нас двоих, думаю, что Ленка тоже не отказалась бы стать матерью, пусть она ещё только десятиклассница, пусть даже рождение ребёнка погубит её спортивную карьеру. И так ясно, что даже будучи одной из лучших гимнасток Москвы, в сборную она всё же не пробивается, а возраст у неё для «художницы» уже вполне почтенный. Или это я по меркам будущего сужу, когда чемпионаты мира и Олимпиады выигрывали пятнадцатилетние девчонки? Эдак лет через сто первоклашки будут представлять свои страны на международных турнирах. В любом случае художественная гимнастика ещё не олимпийский вид спорта, Лена недавно рассказывала, что только в декабре прошлого, 1963 года прошёл первый Кубок Европы. Который, правда, задним числом переименовали в чемпионат мира – выяснилось, что в Кубке принимали участие не только европейские спортсменки. В любом случае, она теряла немного, тогда как семья для советской женщины всегда стояла на первом месте. Ну или на втором, после партии, но это уже за редким исключением.

В общем, Ленка дулась недолго, и вечер после концерта мы провели в кафе «Мечта», где пили кофе и ели эклеры.

– Ой, я в больнице килограмма на два поправилась, а тут ещё эти пирожные, – притворно вздохнула подруга, доедая второй эклер.

– Ничего, как-нибудь заскочишь ко мне, когда буду дома один, и я помогу тебе быстро избавиться от лишних калорий.

– Ах ты пошляк! – едва сдерживая улыбку, замахнулась на меня Ленка. Но всё-таки не выдержала, рассмеялась. – А и правда, соскучилась я по нашим встречам наедине, в больнице всё представляла, как выпишусь и… Ну, ты меня понимаешь.

Кстати, на записях заметил, что после окончательной возрастной ломки мой вокал стал очень напоминать голос Дана Балана. Для полной идентификации записал на магнитофон под фортепиано первые куплет и припев песни «Лепестками слёз», прослушал – ну точно, почти один в один! И тут же в голове возникла шальная идея: а не записать ли нам с Адель дуэт на эту же композицию? Глядишь, войдёт в её следующий альбом. Да что там альбом, почему бы нам с ней не снять клип?! Нет, серьёзно, сюжет спереть у авторов оригинального клипа Балана с Брежневой, хотя понятно, что современные камеры, плёнка и отсутствие компьютерной обработки сыграют свою роль, но даже при нынешних технологиях можно снять что-то удобоваримое.

Эта мысль меня захватила всерьёз и надолго, только откладывать в долгий ящик её не хотелось. Потому что через три недели мы с «Динамо» отправлялись на южные предсезонные сборы. А мне очень приспичило порадовать отечественного телезрителя столь прогрессивным, чувственным клипом. К тому же в финале оказывается, что главная героиня находится в коме, и эта ситуация весьма совпадала с моей, тут явно прослеживалась аналогия.

Единственным человеком, через которого я видел выход на ТВ, была как раз Ксения Борисовна Маринина, с которой мне уже посчастливилось недавно тесно сотрудничать. Ещё один плюс был в том, что ей нравилось моё творчество, а значит, и в съёмках клипа могла бы посодействовать.

Но сначала нужно в срочном порядке набросать текст, партитуры, сделать студийную запись, утвердить вещь на худсовете (что мне представлялось самой сложной частью ввиду того, что члены худсовета в ответ на мою просьбу торопиться вряд ли будут), а уже с этой утверждённой записью можно двигать в сторону Марининой. Однако всё это мне удалось сделать в течение недели. Понятно, что без электронных инструментов будущего звучание несколько изменилось, но я не сказал бы, что в худшую сторону. Просто оно приобрело более живой, тёплый оттенок, на мой взгляд, добавило той самой чувственности, что должна была присутствовать в нашем с Адель дуэте.

А худсовет я просто-напросто пригласил на студию, оплатив всем его участникам проезд на такси и устроив небольшой банкет после прослушивания. Причём двое из четырёх его членов уже имели со мной дело, и мы с ними поддерживали довольно дружеские отношения, несмотря на существенную разницу в возрасте.

Затем я позвонил Марининой:

– Здравствуйте, Ксения Борисовна! Это Егор Мальцев.

– А-а, Егор, добрый день! Как ты, всё нормально?

– Вашими молитвами, Ксения Борисовна… А я вас по делу беспокою. Мы с певицей Адель, вы её наверняка знаете, записали дуэтом одну очень лиричную песню. И меня озарило снять на эту песню музыкальный ролик. Вот только кроме вас, на телевидении у меня никого знакомых нет.

– Ролик, говоришь… Интересно. В принципе можно попробовать снять, но это нужно утверждать у председателя Государственного комитета Совета министров СССР по телевидению и радиовещанию Михаила Аверкиевича Харламова. А ему помимо сценария ролика нужно дать послушать запись, а то ведь с лёгкой руки вряд ли он даст разрешение.

– Да не вопрос, запись я принесу хоть завтра…

– Замечательно, но сперва послушаю её я, чтобы знать, с чем имею дело, а затем уже дам руководству. Завтра у нас в четвёртом павильоне на «Мосфильме» съёмки финальной сцены первой серии «Следствие ведут ЗнаТоКи», сможешь подъехать часиков в одиннадцать? Ну и отлично, там и отдашь мне запись.

Маринина, прослушав наш дуэт и заявив, что песня весьма душевная, как и обещала, отнесла запись Харламову, а тот уже буквально на следующий день подписал разрешение на съёмки ролика с дальнейшим его включением в программу «Музыкальный киоск». В очередной раз, как я позже узнал от Марининой, свою роль сыграла моя футбольная ипостась – Харламов оказался давним поклонником футбольного «Динамо».

– Хотя к Адель, например, у него неоднозначное отношение, – говорила мне Ксения Борисовна. – Но болельщик в нём взял верх.

Режиссёром клипа – хотя слово «клип» в это время было ещё не в ходу – Харламов назначил Маринину, которая как раз досняла последние кадры детективного сериала, и теперь лента была отправлена на монтаж и озвучку. Так что пару дней, в течение которых мы снимали клип, режиссёр смогла выкроить из своего графика.

По большому счёту, основную нагрузку по съёмкам музыкального ролика я взвалил на себя. Причём Маринина не особо возражала. Я выбрал декорации, помогал ставить свет, руководил действиями гримёров и парикмахеров… По ходу съёмок требовал от Адель не просто открывать рот под фонограмму, но и нежного проявления чувств, на что Маринина реагировала с тяжким вздохом:

– Егор, может, не стоит так откровенно?

– Так здесь ничего такого нет, Ксения Борисовна, мы же даже не целуемся, – успокаивал я её. – Зря вы переживаете, уверен, Михаил Аверкиевич одобрит нашу работу.

Но всё же я старался не переусердствовать, учитывая викторианские нравы в эпоху «развитого социализма». Как оказалось, края я видел, потому что Харламов хоть и со скрипом, но ролик принял. А буквально за два дня до отлёта команды в Сочи вся страна наверняка прилипла к экранам, потому что в воскресном выпуске программы «Музыкальный киоск» среди классической музыки нашлось место и нашему клипу, после чего Адель проснулась по-настоящему знаменитой.

– Егор, теперь я понимаю, как тебе нелегко приходится, – жаловалась она мне в трубку уже после моего возвращения со сборов. – В моём подъезде тоже начали собираться поклонники. Я из дому не могу спокойно выйти. А ещё каждый день из почтового ящика родители выгребают пачки писем, почти все от мужчин с признаниями в любви. Откуда только адрес узнали…

– Ну ты же знала, на что идёшь, – хмыкнул я. – У каждой известности есть свой побочный эффект, ничего не попишешь, я вон тоже, как ты заметила, от поклонниц бегаю. Так что смирись и надейся, что со временем страсти поутихнут.

А про себя подумал: лишь бы какой маньяк не нарисовался из числа поклонников. Такие случаи истории известны, это хорошо ещё, что среди моих фанаток более-менее адекватные барышни, да и то доступ к моему телу преграждает милиция. А на наших тренировках за пре делами стадиона собирались настоящие толпы, как оказалось, исключительно ради моей персоны. Все эти раздачи автографов начали утомлять, но я утешал себя мыслью, что знал, на что шёл, это же самое разъяснил и Адель.

По возвращении в столицу в преддверии старта сезона состоялась встреча с руководством МГК «Динамо», которую почтили своим присутствием новоиспечённый министр внутренних дел СССР Вадим Тикунов и первый заместитель руководителя КГБ Николай Захаров. И оба Степановичи, что их самих, кажется, даже веселило.

После официальной части с речами и напутствиями я подкатил к Тикунову с очередной идеей.

– Что у тебя опять, Егор, за проект? Давай рассказывай, Николай Степанович тоже послушает… Кстати, первая серия телеспектакля уже вышла на экраны, видел?

– К сожалению, тогда я ещё был в Сочи, как-то мимо меня прошло. Надеюсь, будет повтор.

– А я смотрел и скажу: очень даже душевно получилось, хорошо отображена работа органов, да и смотрится на одном дыхании, хотя драк, стрельбы и погонь в этой серии нет. Нет, вру, когда преступника крутили, тот отбивался. Правда, больше для видимости.

– Мне тоже понравилось, – добавил Захаров. – Быстрее бы вторую серию сняли.

– Вадим Степанович, так я вернусь к своей идее как раз по сериалу… В стране не в каждой семье имеется телевизор, почему бы новую серию не показывать в кинотеатрах?

– А что, мысль неплохая, – согласился Захаров.

– Есть здравое зерно, – кивнул министр, – проработаем этот вопрос, тем более к лету ещё две серии обещают снять. Нужно связаться с кинопрокатчиками. Думаю, решим вопрос.

И ведь решил! Желающих за десятикопеечный билет посмотреть новый детектив набиралось достаточно, тем более что хронометраж составлял обычно чуть больше часа, то есть почти полноценный фильм. Каждые три месяца Центральное телевидение снимало по серии, причём режиссёры менялись; та же Маринина, сославшись на занятость своими прямыми обязанностями, вторую историю поручила снимать какому-то молодому режиссёру, а над сценариями так же работала группа авторов. В общем, дело встало на поток, и было приятно сознавать, что я имею ко всему этому самое непосредственное отношение.

Между тем стартовал 26-й чемпионат СССР по футболу. Первый матч мы проводили в Ростове 27 марта. Начали с унылой ничейки – 0:0. Я вышел в основе, но лавров не снискал, после тяжёлых сборов ноги были словно ватные. Зато ко второму матчу, уже против донецкого «Шахтёра», сыгранного 1 апреля в Ташкенте из-за плохого газона на стадионе горняков, разбежался, да так, что заколотил пару мячей и сделал голевой пас, который замкнул Численко.

Тем временем близился первый четвертьфинальный матч сборной СССР чемпионата Европы против шведов. Таким вот загадочным образом было устроено в это время футбольное хозяйство, что в финальную пульку на игры в Испанию ехали только четыре команды, а четвертьфиналы игрались на своём поле и поле соперника. Я всё ждал, когда же меня вызовет наставник сборной Бесков, пока в один прекрасный момент меня не отозвал в сторонку Пономарёв.

– Егор, я знаю, что ты очень хочешь принять участие в чемпионате Европы, надеешься на вызов в первую сборную страны и, наверное, огорчу тебя, если скажу, что Бесков на тебя не рассчитывает.

– Но почему?!

– Погоди, не кипятись. У меня есть свой человек в исполкоме федерации футбола СССР, он тоже спрашивал Бескова насчёт тебя, а Константин Иванович ему заявил, что пока он в сборной, то твоей ноги там не будет. Мол, ты в своё время променял его ЦСКА на «Динамо», и этого он тебе никогда не простит. Да ты не расстраивайся, Бесков тоже не вечен, проиграет какой-нибудь матч, и его тоже из сборной попросят. А пока могу тебя обрадовать.

– Это чем же? – грустно поинтересовался я, всё ещё переваривая услышанное.

– А тем, что Соловьёв мне звонил вчера…

– Вячеслав Дмитриевич, тренер олимпийской сборной?

– Ага, он самый.

– И что сказал?

– Сказал, что хочет лично с тобой переговорить, и просил, чтобы ты перезвонил ему сегодня вечером вот по этому номеру, – протянул он записку.

– То есть он хочет меня в олимпийскую сборную пригласить?

– Точно не скажу, но догадываюсь. Вообще много о тебе расспрашивал, о твоём состоянии, как тренируешься, на играх он и сам тебя пару раз видел. Да что говорить, пять голов и восемь результативных передач в шести матчах, а также заработанный на тебе пенальти говорят уже сами за себя. Будь я на месте Бескова, без колебаний взял бы на чемпионат Европы. В общем, не забудь позвонить.

Тем же вечером с колотящимся сердцем я набирал номер Соловьёва.

– Вячеслав Дмитриевич? Здравствуйте, это Егор Мальцев…

– А, Егор, привет! Молодец, что позвонил, дело у меня до тебя. Я уж не буду резину тянуть, скажу сразу: хотел бы ты сыграть за олимпийскую сборную страны?

– Ещё бы! В первую же всё равно не зовут.

– Ну, какие твои годы, всё ещё впереди. Значит, ты согласен?

– Конечно, Вячеслав Дмитриевич!

– Отлично, тогда жди официального вызова.

Положив трубку, я стал лихорадочно вспоминать события давно минувших, и в то же время ещё не наступивших дней. Что сборная СССР станет второй на чемпионате Европы, проиграв в финале хозяевам-испанцам, я помнил точно. И что после проигрыша Бескова отправят в отставку, тоже помнил. Да уж, лет через пятьдесят за такой результат на руках носили бы.

А что там с олимпийцами? Что-то ничего не вспоминалось, значит, выступили не очень. Может, в Токио сборная и попала, но там быстро проиграла и в памяти ничего не отложилось. Неудивительно, всё же олимпийская сборная считалась второй командой, и комплектовалась по остаточному принципу.

В клубе, узнав о приглашении в олимпийскую сборную, за меня порадовались, хоть это и предполагало, что в некоторых играх «Динамо» на меня не сможет рассчитывать. Наши олимпийцы попали в третью европейскую отборочную группу квалификационного турнира. Регламент предусматривал проведение двухматчевых встреч на вылет. В 1963 году сборная СССР победила Финляндию с общим счетом 11:0–7:0 в первой встрече и 4:0 во второй, после чего должна была встретиться со сборной ГДР, которая, в свою очередь, победила голландцев.

И вот мой дебют в сборной, пусть и олимпийской, 31 мая 1964 года на «Центральштадионе» Лейпцига в присутствии 80 тысяч зрителей. Соловьёв, как всегда, элегантно одетый, проводит напутственную накачку в раздевалке, и мы выходим на поле. Капитанская повязка у киевского динамовца Виктора Серебряникова. Я по клубной традиции занял место на правом крае, поэтому Серебряникову пришлось сместиться ближе к центру. Восточные немцы сразу включили запредельные скорости, и уже на 10-й минуте ворота, защищаемые Урушадзе, распечатывает Хеннинг Френцель. В середине первого тайма, отодвинув игру от своих ворот, наша команда провела несколько атак, в одной из которых Биба попал в штангу после передачи Серебряникова. А в самом конце матча сработала динамо-спартаковская связка, то есть моя с Юрием Севидовым, с которым у нас с первой же совместной тренировки сборной наладилось отличное взаимодействие, мы понимали друг друга с полувзгляда. И это невзирая на то, что к «Динамо» Севидов относился с лёгким презрением. Ну да ради общего дела можно потерпеть, я же ведь тоже не скрывал своего отношения к «мясным», а Юра, в свою очередь, принимал это как должное.

Как бы там ни было, вот и в этот раз, пробежав по бровке, я обыграл двоих и выложил мяч на одинокого Севидова, которому только и оставалось, что направить мяч мимо вратаря. Гол!

В раздевалке восторгов особых не было, понимали, что отскочили. Но тренер на разборе игры уже в Москве похвалил команду за волевой настрой, самоотдачу, а заодно отметил и меня.

Спустя неделю после первого матча ответный поединок проходил на Центральном стадионе имени В. И. Ленина. Я выходил на поле, зная, что на трибуне за меня болеют мама с моим единоутробным братиком на руках, сестра, Ильич и Лена. Они все сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.

82 тысячи болельщиков гнали команду и требовали только победы. И на 14-й минуте Копаев выводит олимпийскую сборную СССР вперёд. А на 38-й Лёша Корнеев со своего левого фланга точно отпасовал через полполя на мой правый. Я одним касанием обработав мяч и пробросив его мимо замешкавшегося защитника, устремляюсь к воротам соперника. Странно, что стадион замолчал, почему притихли болельщики? Ну да ладно, впереди один вратарь, который ринулся навстречу, пытаясь забрать мяч у меня в ногах. Ускорившись до предела, мягко отправляю мяч через него по дуге в пустые ворота. Гол! Есть первый мяч за сборную!

И тут я едва не оглох от рёва стадиона. То ли публика замерла в ожидании гола и теперь её прорвало, то ли просто уши заложило на какое-то мгновение от напряжения. Но сейчас стадион ревёт так, что я просто ничего не слышу. Меня хлопают по плечам, голове, но Серебряников на правах капитана призывает успокоиться и продолжить игру. На перерыв мы уходим, ведя в счёте 2:0. В раздевалке Соловьёв всё же указал на некоторые ошибки в защите и полузащите, дав указание играть плотнее и не прижиматься к своим воротам. Мне же было дано задание активнее идти в атаку и чаще брать игру на себя.

И вот мы снова на поле. Стадион вновь встречает нас рёвом. А мы продолжаем атаки на ворота восточных немцев, и тем неожиданнее был гол, забитый в наши ворота на 62-й минуте Клаймингером. Но в итоге этот мяч раскрепостил обе команды, и пошёл, что называется, открытый футбол. Закончилось тем, что на 79-й минуте я оказываюсь в центре чужой штрафной, и уже Севидов с фланга отдаёт мне пас-близнец из первого матча, и я одним касанием направляю круглого в ворота. 3:1!!! Стадион заходится радостным криком, который не смолкает до финального свистка. Всё, мы победили! И теперь едем в Японию, по которой полтора года назад колесил с московским «Динамо». Только в тот раз матчи были товарищеские, а сейчас нужно выигрывать золотые олимпийские медали. На меньшее ребята, и я в первую очередь, были не согласны.

Глава 20

Ну вот и завершилась суета сборов и прощаний. В напутственных речах руководителей советского спорта звучало как мантра: мы все ждём повторение успеха Мельбурна 1956 года. Газеты не отставали: как-никак второе место на чемпионате Европы главной сборной СССР рассматривалось как провал, а вот олимпийское золото должно было заново заставить засверкать поблекшее, по мнению футбольных чиновников, реноме советского футбола. Редактор еженедельника «Футбол» Мартын Мержанов после того, как мы оформили выход в олимпийский турнир, на страницах «Советской России» пропел настоящую осанну наставнику сборной Вячеславу Соловьёву.

«Советская четвёрка форвардов выглядела грозно, – писал спортивный обозреватель. – В ней было идеальное сочетание левого и правого крайних нападающих. Изменились и линии полузащиты и защиты. Тактические поиски, пробы, эксперименты привели к тому, что к решающим встречам они сработали идеально в самых ответственных матчах. Связи между линиями были хорошо налажены. Наконец-то мы увидели, что все игроки понимают друг друга».

«Комсомолка» улыбнулась, назвав главным вдохновителем побед Комитет по физической культуре и спорту при Совете министров СССР, возглавляемый Юрием Машиным. За то, что: а) не обращая внимания на постоянные пертурбации в составе, продолжал верить в сборную; б) назначил не освобождённого от клубных хлопот тренера: Соловьёв работал по совместительству в сборной и клубе.

Поддержали коллег устами Алексея Леонтьева «Правда» и Юрия Ваньята «Труд». Кстати, мои заслуги Ваньят отметил особо, причём его огорчал тот факт, что именно меня и не хватало сборной в Испании. Но журналист выразил уверенность, что спортсмены Страны Советов приложат все силы для победы в Японии.

А Пономарёв в итоге оказался прав. Ну, насчёт того, что Бесков не вечен в сборной.

«В связи с невыполнением поставленной перед сборной командой задачи и крупными ошибками, допущенными в организации подготовки сборной команды, освободить от работы со сборными командами страны старшего тренера сборных команд Бескова К. И.» – именно так в «Советском спорте» было написано об отставке. Хотя Иваныча мне было жаль, как-никак довёл команду до финала, подобное удастся только спустя два с лишним десятка лет Лобановскому… А нет, вру, ещё в 1972-м играли с немцами финал, но это было так давно для Лозового, что почти совершенно стёрлось из памяти.

От усиления команды Соловьёв отказался, сумев доказать футбольным чиновникам, что привлечение новых игроков приведёт к потере управления командой, привнесёт в неё нездоровую конкуренцию. В общем, в очередной раз сработала аксиома – победителю прощается всё. Даже трудно представить, что начнётся, если проиграем. Припомнят всё, что было и чего не было.

Немного подпортил настроение землякам-спартаковцам проигрыш в финале Кубка СССР, состоявшийся 27 сентября. До этого мы в полуфинале уверенно разобрались с «Крылышками», а красно-белые не без труда одолели киевлян. В решающем поединке нашу оборону затерзал мой визави, атакующий полузащитник «Спартака» Валера Рейнгольд, именно с его передачи и был забит единственный гол. А наши потуги ни к чему не привели, при этом дважды ворота соперника спасала штанга, да и Маслаченко тащил такие мячи, что все просто диву давались, даже спартаковские защитники. Ну не наш день, что поделаешь!

В чемпионате, кстати, дела складывались тоже так себе. Пока я играл за сборную, клуб умудрился потерять важные очки с, казалось бы, проходными командами. Потом я на три тура выбыл из игры, получив в матче с ростовским СКА рваную рану бедра. И снова провал: две ничьи и поражение. В преддверии октябрьской летней Олимпиады в Токио – странно, что ещё не зимой летние Игры проводят – и соответственно своего отсутствия в клубе я предвосхищал очередные очковые потери. Но поделать ничего не мог, не кидать же олимпийскую сборную. И так до того два сезона тащил команду, напрягая юношеский организм, который ведь мог и не выдержать таких нагрузок. Это просто везло, что до сих пор назло редким травмам и повреждениям я продолжал находиться в столь хорошей форме.

А ещё, по идее, меня должны были забрить в ряды ВС, поскольку я ещё в мае отметил своё совершеннолетие и получил военный билет. Мне светили три года в сухопутных войсках или ВВС, либо четыре – в Военно-морском флоте. Вопрос решили на уровне руководства клуба. Меня, как одного из главных творцов олимпийских побед, в итоге оставили играть в «Динамо», присвоив пока звание сержанта внутренней службы. Лейтенанта обещали дать ближе к Новому году. И что, мог ли такую карьеру предположить местный хулиган Егор Мальцев три года назад? Подозреваю, что вряд ли.

Впрочем, все посторонние мысли меня покинули, как только я занял своё место в салоне Ту-114. 6 октября мы приземлились в токийском аэропорту Ханеда у огромного ангара, где были аккуратно расставлены столики, за которыми сидели пограничники и высились плакаты с надписью на русском языке: «Таможенная очистка товаров». То есть, говоря нормальным языком, досмотр багажа. Впрочем, багаж никто не досматривал, пограничники просто проштамповали наши олимпийские удостоверения, и мы, разместившись в украшенных большими олимпийскими эмблемами автобусах, помчались в Олимпийскую деревню.

В очередной раз я смог оценить качество японских дорог. Автобусы неслись по широкой асфальтовой ленте без перекрёстков, без пересечений. Они ныряли в просторные, бесконечные, ярко освещённые туннели, возносились вслед за автострадой над городом…

За проезд по новым дорогам следовало платить. У въездов на автострады водители тормозили и покупали у специальных контролёров, сидевших в стеклянных будочках, билеты: 150 иен за легковую, 300 – за автобус. Платят все без исключения, включая полицию, что меня слегка шокировало. Таким образом возмещают деньги на поддержание дорог.

Олимпийская деревня в Токио состояла из 250 небольших коттеджей и 14 четырёхэтажных домов, два из которых были отведены нашей делегации. Команду заселили на втором этаже одного из таких домов. Через два часа после вселения состоялось организационное собрание. Ознакомив нас с расписанием игр в группе, сообщили, что у нас будут проводиться утренние тренировки, затем – тихий час, после – тренажёрный зал и вечером – теоретические занятия. Игры практически через день и в дни, когда мы не будем играть, расписание аналогичное за исключением тренажёрного зала. Да и, кстати, поселили меня в комнате с Мудриком.

Подъём советского флага был особенно впечатляющим. Чёткий строй, которым мы все прошли, одетые в русские вышитые рубашки и платья, с песнями, которые пели, маршируя от своей резиденции к главной площади деревни, где проходила церемония, вызывали всеобщее восхищение местных.

В турнире участвовало 14 команд вместо 16, как ждали изначально. Сборная Италии не участвовала в турнире, так как её игроки считались профессионалами, а сборная Северной Кореи отказалась от Олимпиады из-за санкций в отношении отдельных игроков. В итоге наша сборная попала в группу А вместе с командами Румынии, Мексики и Ирана.

Первый матч играли 11 октября против сборной Ирана. Не игра, а сплошное удовольствие. Счёт – 4:0, причём я положил начало разгрому иранцев уже на 7-й минуте. Дублем отметился Севидов, и на 89-й отличился Эдуард Мудрик. Кстати, один мяч Севидов забил после моего флангового навеса.

А вечером в Олимпийской деревне меня встретил не кто иной, как старый знакомый Масара Асагава из «Майнити симбун».

– Егор-сан, очень рад, что вы снова оказались на гостеприимной земле Нихон коку, – поклонился учтивый японец. – Если вы позволите, я хотел бы ещё раз взять у вас интервью.

– И мне очень приятно видеть вас, Масара-сан, – поклонился я в ответ. – Я-то не против, только не мешало бы спросить разрешения у руководителей нашей делегации…

Согласие было получено, и мы уселись в небольшом кафе «Сакура», где обычно питались советские спортсмены, живущие в Олимпийской деревне.

Выразив восхищение дебютной игрой сборной и моей в частности, очень скоро мы перешли к музыкальной теме. Похваставшись вторым альбомом «НасТроение», я не удержался и слетал в номер, откуда приволок одну из трёх захваченных в Японию пластинок. Асагава с огромным почтением принял подарок, извиняясь, что не может меня отблагодарить ничем более существенным.

Кстати, в Олимпийской деревне был свой театр, где давали концерты и демонстрировали фильмы. Руководители делегации, прознав, что в составе сам Егор Мальцев, попытались привлечь меня на небольшие вечерние выступления. Я был не против, благо силёнки после тренировок ещё оставались, но тренеры команды оказались категорически против. Помощник главного Евгений Иванович Лядин, зайдя к нам перед отбоем, расставил все точки над «i»:

– Егор, ты что, собрался выступать с песнями?

– Да я, Евгений Иванович, буквально пару вещей исполнил бы для олимпийских чемпионов-победителей.

– Ты ещё молодой, многого не понимаешь. Послушай, Егор, если мы не возьмём золотые медали, нам припомнят всё. А лично тебе – твои песни, вместо того, чтобы сосредоточиться на футбольных делах. И наверняка вопрос будет поставлен ребром. Либо футбол – либо музыка. А кстати, тебе ведь уже восемнадцать есть и ты военнообязанный? Понимаешь, к чему я клоню?

Ещё бы не понимать! Против такой постановки вопроса я ничего не смог возразить. Поблагодарил за науку, и всех, кто подходил с просьбой об исполнении песен, отсылал к Соловьёву.

Все матчи начинались в 14 часов по местному времени. В Москве в это время 8 часов утра, поэтому радиотрансляции матчей слушали все советские граждане, имеющие желание. А таких наверняка было немало.

13 октября на стадионе Комадзава в Токио в присутствии почти 19 тысяч зрителей наша сборная встретилась с румынами. На 22-й минуте после подачи углового мяч, заметавшись в штрафной, удачно лёг под левую ногу Фадееву и с небольшим рикошетом влетел точно в угол ворот. Правда, спустя 5 минут Корнел Павлович красивым ударом с лёта сравнивает счёт. Но потом игра пошла в одни ворота. Румыны отошли всей командой, типа мы ставим «автобус» и согласны на ничью. Стадион свистел и ревел, особенно после удачных действий, которые раз за разом создавали советские футболисты. Но словно футбольный Бог отвернулся от нас. Две штанги и перекладина, минимум четыре сейва голкипера Адамаке Стере, неожиданно занявшего место в воротах, сводили все наши усилия на нет. Но всё же на 83-й минуте после очередной, казалось бы, неудачной атаки мы получили право на угловой. Причём подавать его вызвался я, поскольку у Серебряникова в этот день стандарты шли из рук вон плохо. Крик Соловьёва «Шестернёв, в центр штрафной!» слышали, наверное, и во Владивостоке. Услышал его и Альберт, который секундами позже в высоченном прыжке вложился в удар головой, буквально вколотив его в сетку ворот. «Гол!» – ликует стадион, а защитник, забивающий раз в десять лет, оказался в объятиях партнёров.

Следующая игра со сборной Мексики сложилась намного спокойнее. В первом тайме отличился дальним ударом Биба, а после перерыва мне удался скоростной дриблинг и перекидка мяча через вратаря, как в матче с восточными немцами несколькими месяцами ранее. Выйдя из группы с первого места вместе с румынами, ожидаем своих соперников по четвертьфиналу.

А турнир тем временем продолжал преподносить сюрпризы. Не смогли выйти из своих групп Бразилия и Аргентина, зато прошли Чехословакия, ОАР, Гана и Япония. В соперники же на четвертьфинальной стадии мы получили закадычных друзей югославов.

18 октября в Токио под проливным дождём югославы оказались неспособны продемонстрировать свою филигранную технику. Мы же словно окунулись в предсезонные сборы, где на раскисших полях зарабатывали себе место в основном составе. Неприкасаемых и в будущем не было, а уж в это время и подавно. Связка Севидов – Мальцев раз за разом оставляла не у дел защитников сборной Югославии, и на 49-й минуте я нехарактерным для себя дальним ударом поразил ворота. Честно говоря, приложился наудачу, а вратарь запоздало отреагировал, да и оттолкнуться от раскисшего газона толком не смог. Были у нас ещё моменты, но для выхода в полуфинал хватило и одного гола.

20 октября – и снова привет из социалистического лагеря. Против нас – сборная Чехословакии. Настрой в раздевалке был очень серьёзный, Соловьёв предупредил, что противник – обученная и тактически сильная команда. И это действительно был, наверное, самый сильный соперник, из всех, с кем нам доводилось пока встречаться на этом турнире. Вдобавок тренировал их знаменитый тренер Рудольф Вытлачил, который первую сборную страны приводил к серебру предыдущего чемпионата мира, и к бронзе – чемпионата Европы-1960.

Едва начался поединок, как меня сразу же зацепил защитник чехословаков Владимир Вайс. В будущем я знал двух его полных тёзок, старший, если я ничего не путаю, одно время тренировал подмосковный «Сатурн». Может, тоже из их племени? А как узнать? Да и не до того, игра не давала передышки, а этот Вайс лупил меня по ногам без зазрения совести.

Но он же сделал и подарок нашей команде, умудрившись на 31-й минуте отправить мяч в собственные ворота. И после этого мяч перестал держаться у соперника. Потеря за потерей, защитники чехословаков больше выясняли друг с другом отношения, чем следили за своими оппонентами. Вытлачил в перерыве наверняка вставил игрокам, те выходили на второй тайм более собранными. Но тут у нас попёрло. Если до перерыва мы не смогли ни разу воспользоваться несогласованными действиями обороны сборной ЧССР, если не считать автогола Вайса, то во втором тайме у нас полетело. Мой визави вконец выдохся, а я на обезболивающих по-прежнему пахал бровку как заведенный.

На 64-й минуте, вспомнив финт Зидана, который здесь уже даже иностранцы называют не иначе как финт Мальцева, выхожу один на один с Франтишеком Шмукером и ударом между ног отправляю мяч в ворота. А финальную точку ставит Севидов, с которым у нас удалась симпатичная «стеночка» – 3:0.

Всё, свисток – и мы в финале! Другого варианта развития событий я себе не представлял, я был и участником этих игр и в то же время словно глядел на происходящее со стороны философским взглядом. Может, некогда случившийся перенос сознания играл со мной такую шутку? Не суть важно, теперь все мысли о финальном поединке против венгров, которые в своём полуфинале разнесли египтян – 6:0.

На следующий день руководство сборной дало нам отдохнуть. Желающие могли прогуляться по Токио, я, само собой, оказался в их числе. А то ведь возвращаться в Москву без подарков для родных и близких как-то нехорошо.

Да-а, а наша слава-то растёт! Выйдя в город, оказываемся в кольце восторженных японцев. Церемонные поклоны, просьбы автографов и совместных фотографий. Кое-как отбившись, идём в магазин, где моё внимание привлекают странного вида куклы. Через переводчика узнаю, что эти куклы называются кокэси. Такие деревянные фигурки возникли в бесплодной сельской местности Тоску. Их с помощью примитивного круга делали самобытные умельцы, бродившие по лесам и горам. Они целыми днями вращали ногами свой круг, обтачивая чурки. Когда бесформенный кусок дерева превращался в простую, но удивительно выразительную и изящную фигурку, её раскрашивали. Причёска повторяла причёску детей эпохи Эдо. Расцветка кимоно изображала листья клёнов.

Цвета всегда красные, зелёные, иногда жёлтые. После войны изготовление куклы стали делать машинным способом, изменяя форму, цвета, делая их разнообразными и совершенными. Но в магазине, который посетили мы, продаются кокэси, изготовленные на древних кругах.

Узнав, что их посетила делегация из СССР, в зал спустился владелец магазина, в итоге куклы мне и пришедшим со мной Мудрику и Серебряникову были проданы со скидкой и завёрнуты в красиво расшитые иероглифами куски ткани. Я взял пять штук: матери, сестре, Лисёнку, Адель и одну просто в доме поставлю для красоты. Хотя и Катька поставит, скорее всего. Но может, она замуж выйдет и переедет к мужу и куклу заберёт? По-моему, у неё всё к этому шло, как я понял из случайно подслушанных обрывков разговоров её с матерью.

А 21 октября, за два дня до финала, у входа в наш четырёхэтажный дом меня перехватывают старые знакомые – режиссёр Нобуо Накагава и улыбающийся Масара Асагава. Пригласив зайти в холл на первом этаже, обращаюсь к режиссёру:

– Конишуа.

Переждав в ответ водопад обрушившихся на меня японских слов, с улыбкой обращаюсь к Масара:

– Извините, я выучил только приветствие.

Посмеявшись и выслушав рассказ режиссёра, что моя мелодия органично легла на его последний фильм, в ответ рассказал, что в Союзе по моей идее уже отсняты и показаны первые серии телефильмов о милиции. А я даже снялся в эпизодической роли в первом фильме. Ну и о том, что написал главную песню к этому проекту, тоже сказал. Уважительно покивав, режиссёр пожелал мне успехов в нелёгком актёрском деле и успешных сценариев в будущем. Переводивший весь разговор Масара Асагава смотрел на меня округлившимися глазами, ведь я-то, давая несколько дней назад интервью, об этой грани своего таланта не упоминал. Режиссёр как бы в шутку спросил, нет ли у меня на примете и ему идеи для фильма. И тут я ненадолго задумался. Уже зная, что режиссёр снимает гангстерские боевики не без участия якудза, решил немного похулиганить.

– Да, Нобуо-сан, есть. Я назвал его «Ронин с тонкой кожей». Сюжет такой… – И пересказал вариацию французского боевика «Профессионал» с Бельмондо в главной роли: – Хирото Наруто – честный полицейский. На хорошем счету у руководства. Непримиримый борец с якудза. Его вызывает к себе заместитель министра внутренних дел и даёт секретное поручение: законными методами прижать главаря якудзы не удаётся, и его надо ликвидировать. Наруто увольняется из полиции и начинает готовиться к намеченной акции. Но ситуация меняется: становится известно, что главарь якудза связан с американскими военными, а дочь министра внутренних дел собирается замуж за старшего сына главаря якудза. Принимается решение сдать информацию о Хирото Наруто этому самому главарю, с последующим умыванием рук. Но Наруто оказался крепким орешком…

Я не частил, глядя, как Асагава шустро записывает мои слова в блокнот. А ведь наверняка им в редакции должны выдавать портативные магнитофоны, или до этого местный прогресс ещё не дошёл? Как бы там ни было, через пятнадцать минут я закончил изображать из себя Шахерезаду и довольно-таки похоже напел финальный мотивчик, позаимствовав музыку Эннио Морриконе из того же фильма «Профессионал». После чего режиссёр с горящими глазами обратился ко мне:

– Егор-сан, пожалуйста, уступите мне ваш великолепный сюжет и не менее великолепную музыку! Обещаю, вы будете упомянуты как автор сценария и автор музыки… Я помню, что вы увлекаетесь техникой, и готов предоставить вам… скажем, кинокамеру на ваш выбор.

Тут я задумался. В прошлый раз фотоаппарат прошёл таможню без проблем. А как мне везти кинокамеру? Да и что я стану с ней делать? Кино снимать, хоум-видео? Может, деньгами попросить? Или это будет выглядеть пошло? С другой стороны, можно вручить камеру советским кинематографистам. Мол, снимайте на эксклюзивную японскую технику и помните, кто вас облагодетельствовал.

– Хорошо, Нобуо-сан, я согласен на ваши условия. В принципе, сценарий у вас уже имеется, а музыку мне нужно положить на ноты. Вот только нотных тетрадей у меня нет…

– Не вопрос, сегодня же лично привезу, – отмахнулся режиссёр.

– Отлично, тогда я завтра отдаю вам готовые ноты, а вы мне кинокамеру. Я уж не буду утруждать себя выбором, привозите что-нибудь на ваш вкус.

На том и расстались, а я тут же отправился к руководителю делегации, докладывать, как заработал для СССР японскую кинокамеру. Мужик оказался понимающий:

– Это вы, товарищ Мальцев, правильно поступили, что подумали о советском кинематографе. А то у нас многие стали думать больше о собственном благополучии, чем о стране. Я ещё свяжусь на всякий случай со своим руководством, но, думаю, ваша идея получит одобрение… А вы, когда камеру получите, несите сразу сюда, мы её надёжно спрячем, упакуем и доставим адресату. Скажем, в Союз кинематографистов СССР.

– Конечно, Виктор Степаныч, сразу же вам принесу. А потом в Москве лично проконтролирую, дошла ли камера до Союза кинематографистов, и на какую киностудию её пристроили.

– Э-э-э…

– Ну, если больше нет вопросов, тогда до завтра.

Покидая кабинет, я едва сдерживал смех. Ничего, теперь этот жук никуда не денется, придётся ему камеру доставлять, как обещал, а то ишь как глазки заблестели, небось уже обдумывал, как прибрать её к рукам. Хотя что он с ней делал бы? Сам бы кино снимал или успел бы перепродать здесь же, в Японии?

С камерой Накагава не подвёл, с виду она выглядела очень даже профессионально и весила прилично. Интересно, он её за свои деньги купил или выклянчил на студии в счёт будущего блокбастера? Впрочем, это его проблемы, я свою часть сделки выполнил и с чистой совестью отнёс камеру в кабинет руководителя делегации.

И наступил день финального матча. Газеты говорили о предстоящем поединке не иначе как о дуэли двух правых нападающих – венгра Ференца Бене и Егора Мальцева. Бене к финалу забил уже 11 мячей, правда, 6 из них в первой же игре. Я забил куда меньше, и догнать Бене вряд ли смогу, но газетчики выделяли именно наше противостояние. Ладно, игра, как говорится, рассудит.

Итак, пятница, 23 октября, стадион «Олимпийский». 16.30 местное время, 65 тысяч зрителей на трибунах. Израильский судья Ашкенази Менахем даёт свисток – поехали!

Установка на игру была следующая… Первые десять минут – внимательный контроль мяча, игра на контратаках. В случае если пропускаем быстрый гол, переходим на игру первым номером, форварды дежурят на линии последнего венгерского защитника, забыв о дороге домой. Если же забиваем первыми мы, то продолжаем играть на контратаках, встречая соперника в центре поля.

Судя по всему, венгры получили такую же установку. Неудивительно, что первый удар в створ ворот мы нанесли на 16-й минуте. Пройдя по своему правому флангу и сместившись к углу штрафной, исполнил – к счастью, без последствий для себя – травмоопасный финт Роналду, навесил на открывшегося Андрея Бибу, а тот бьёт точно в руки Антала Сентмихайи. Этот удар оказался единственным опасным моментом в первом тайме.

– Так, ребята, соперник нас побаивается, и правильно делает, – отметил в перерыве Соловьёв. – Раз отдаёт инициативу, мы её возьмём. Поэтому стараемся активнее идти вперёд, не забывая использовать фланги. И бьём, бьём чаще!

Выйдя на поле, мы словно сразу врубили четвёртую передачу. К 50-й минуте нанесли три опасных удара в створ ворот. И на 57-й разыграли трёхходовку Мальцев – Мудрик – Севидов – Мальцев, после чего я метров с семнадцати вколотил мяч впритирку со штангой. Стадион, немного успокоенный неспешным ходом первого тайма, несколько секунд переваривал это событие, а затем по стадиону разнеслось «ГО-А-А-А-А-АЛ!».

Венгры в шоке, пытаются если не перехватить инициативу, то хотя бы наладить контригру. Но нас уже не остановить. Через 15 минут мы удваиваем счёт. Я делаю диагональную передачу на левый фланг, откуда московский спартаковец Алексей Корнеев навешивает в центр штрафной, и мяч находит руку венгерского защитника. Пенальти исполнят Андрей Биба, который мастерски разводит вратаря и мяч по разным углам. Финального свистка ждём, как токарь премию. И вот он наконец звучит, после чего на поле тут же образуется куча-мала. А затем мы качаем тренера, и совершаем по стадиону круг почета. Ощущение просто запредельное!

А тут подоспела и церемония награждения. Улыбки не сходят с лиц игроков. Получая награду от министра олимпийских дел Японии Иширо Коно, я поцеловал медаль и, подняв взгляд к небу, прошептал: «Спасибо!»

Примечания

1

Известный футбольный статистик, сын поэта С. Есенина.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg