«Жестяная корона»

Жестяная корона (fb2) - Жестяная корона [СИ] (Короны - 1) 972K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Билик

Билик Дмитрий Жестяная корона (СИ)

Часть первая

Рыцарь в кожаных доспехах

Сир Иллиан Лейтли, наверное, самый несчастный из всех рыцарей Воссоединенного Королевства, в задумчивости покачивался на своей хромоногой лошадке. Животное, к слову сказать, не менее несчастное, чем ее хозяин — тощее, с выпирающими ребрами и обремененное преклонными годами — двигалось по западному тракту к замку Соколиной Охоты. Позади плелось голодное оборванное воинство достопочтимого рыцаря — одиннадцать человек самой различной наружности и обмундирования. Те, кого богатые лорды называют сброд, и те, которые на это прозвище никак не обижаются. Десять из них когда-то значились крестьянами у старого лорда Лейтли, а лохматый старик с сухими тощими руками приходился оруженосцем уже молодому.

Правда, все оружие, которое было у рыцаря — длинный старый меч и короткий заткнутый за пояс кинжал — находились при нем, поэтому старик Элаяа выполнял, скорее, роль доброго попечителя и советника сира, нежели помощника в ратном деле. К тому же, несмотря на многочисленные скитания по всем западным землям, сражаться им доводилось нечасто. Разбойники понимали, что взять с них нечего. Коли уж сеньор облачен в кожаные доспехи, а единственная ценность — лошадка, да та у него хроменькая. Могущественные рыцари с сиром Иллианом не ссорились, не только из-за брезгливости, сколько из-за того, что Лейтли был удивительно тихий человек, уступчивый и покорный. Этому его научили годы лишений и скитаний, за которые он натерпелся много того, о чем даже вспоминать не хотел, не то что рассказывать.

Вот и теперь, когда приходилось скрепя сердце ехать в Соколиную Охоту на состязание ловчих, которое устраивала одна из самых богатых и влиятельных семей королевства — Энтов — для своих гостей Тумкотов — не менее могущественного клана — Иллиана одолевали мрачные мысли. Когда-то именно Тумкоты лишили его отца всего имущества, титулов, земель, а теперь приходилось преклонять перед ними колени. Нет, сир рыцарь отнюдь не был гордецом, просто он очень неохотно и тяжело забывал такие вещи, справедливо, на его взгляд, считая, что любое зло в конечном итоге будет наказано.

— Милорд, — прервал молчание Элаяа, — может, вернемся обратно, к развилке на Высокогорье? Лорды там не такие богатые, как энтийские или тумкотские, но среди них много честных людей.

— До них пять дней пути, а еды у нас в лучшем случае на день. Хрею, — указал на лошадь, — тоже нужно кормить. А у меня лишь пара медяков. Что до Высокогорья… там нет войн уже третье лето, урожаи скудные, разбойники не шалят. Зачем лордам нанимать рыцаря с десятком голодных ртов?

— Куда угодно, но не к Энтам, — взмолился оруженосец.

— Думаешь, я хочу служить королевской семье? Я тоже помню, почему мы сейчас сидим не в зале моего родительского дома, а волочимся от лорда к лорду в поисках хоть какой-нибудь работы. Но, видимо, такова насмешка судьбы — служить тому, кто причастен к твоим бедам.

— А если… — Элаяа замер, некоторое время не решаясь озвучить свои мысли. — Если они не наймут вас, милорд.

— Не наймут? — посуровел рыцарь.

— Сами посудите, милорд. Мы не охтонцы, не викирли или оргинцы, из всех нас хороший воин только вы.

— И тот рыцарь без рода и племени.

— Нет, что вы…

— Не бойся. Я сам все понимаю. Сказать откровенно, шансы на то, что нас примут с распростертыми объятиями, невелики. Но они есть. А коли уж удача отвернется от нас, то в сегодняшний вечер мы будем накормлены и обретем кров. Об остальном подумаем завтра.

Мысли у сира Иллиана были невеселые. Он понимал одну простую вещь — если ему не удастся найти сеньора в Соколиной Охоте, то нечем будет кормить людей. Рыцарь повернулся и осмотрел свое воинство, мужики у него были себе на уме, хоть и плохо одетые, но какую-никакую военную школу прошедшие. Глэри неплохо стрелял из лука, а Корт великолепно ставил ловушки в лесу. Скольких отступников короны благодаря ему Иллиан поймал… Такие обратно в деревню не вернутся. Уйдут в лес или в Высокогорье, разбойничать. Значит, судьба их будет предрешена в ближайшие пару лет. Нынче с преступниками не церемонятся.

Словно подтверждая слова рыцаря, навстречу пронесся отряд серебрянокрылых в двадцать пик. Энтская элита, такие любого головореза из самой глубокой норы достанут. Сиру Лейтли с его оборванцами пришлось съехать на обочину, пропуская уважаемых воинов. Иллиан с завистью посмотрел на небольшие серебряные крылья, прикрепленные к доспехам. Поговаривали, что гвардейцы получали по шестнадцать золотых мечей в год — высший номинал монеты в королевстве, при этом особо не тратясь. Все расходы на их содержание брала на себя Корона.

А ведь он мог в свое время стать одним из них, вместо того, чтобы влачить жалкое существование бродячего рыцаря. Лейтли вспомнил себя молодого, горячего, гордого. Как ему, высокородному, но уже оставшемуся без дома, пришла гербовая бумага о зачислении заочно в гвардейский корпус стражи Короны. И как он резко ответил отказом, не смущаясь в выражениях в адрес капитана, чья подпись стояла внизу. Если бы вернуть все назад, да рассказать тому молодому глупцу о всех тех лишениях, которые его ждут, принял бы он щедрое предложение начальника серебрянокрылых? Конечно. Это в первые годы он на каждом шагу твердил о долге, чести, отмщении, но потом его боль притупилась. Конечно, сир Иллиан ничего не забыл, и в душе у него существовало множество претензий к двум самым могущественным семьям королевства, подло поступившим с его отцом. Но теперь рыцарь не был так категоричен в суждениях и иногда мог пойти на сделку с совестью ради достижения обыденных, но более насущных и злободневных целей.

Дорога тем временем пошла шире, однако небольшой отряд не стал растягиваться от края до края, в любой момент мог проехать какой-нибудь лорд или более значимый рыцарь, чем господин, едущий на хромой кобылке в кожаных доспехах. Бывшие крестьяне, не питали никаких иллюзий относительно своего сира, многие из которых служили еще его отцу. Да, когда-то род Лейтли был если не богат, то довольно зажиточен, и казалось, так будет всегда. Но Три Бога отвернулись от Дома, и он пал. Молодой господин вернулся много лет спустя, уже после смерти отца, когда на его землях правил другой человек. Он не сказал ни слова, но люди пошли за ним. Они родились свободными, все до единого, и это было им позволительно. Пожалели ли многие из них о своем решении? Да, конечно. Годы странствий превратили добрых, улыбчивых крестьян в вечно голодных пройдох, которые своего уже не упускали. Рука за это время стала твердой, взгляд цепким, ум изворотливым, а сердце уже перестало биться каждый раз, когда они проезжали мимо знакомого побережья. Стоят ли еще там их дома? Живы ли родственники? Ответы на эти вопросы им не суждено было узнать. Рыцарь никогда не сворачивал на Лейтлипорт. Словно ему стало неинтересно, что сейчас творится в вотчине его отца.

Единственное, привлекшее в данный момент внимание сира Иллиана, было нечто впереди. Он даже остановил лошадёнку и приподнялся в седле, внимательно разглядывая горизонт. Потом повернулся и довольно сказал: «Соколиная охота. Успеем до темноты».

Замок Соколиной Охоты, по мнению Иллиана Лейтли, был одним из самых худших сооружений с точки зрения фортификации. Насыпь, на которой он чуть заметно возвышался, на деле оказалась недостаточна высока. Возможно, всему виной северные рабы, которые сооружали летнюю резиденцию семьи Энтов. Эти гордые закаленные воины даже в плену отказывались подчиняться своим новым хозяевам, чем заслужили самое жестокое к себе обращение. Поговаривали даже, что одна сторона замка полностью стоит на костях северян.

Вот и частокол перед основными стенами, вроде, поставленный правильно, а с двух сторон покосился. Рыцарь даже подумал, что если бы он брал этот замок штурмом, то направил бы войска именно к этим слабым местам. Перед срубленными огромными деревьями из земли не торчали пики, как надобно, не был выкопан и ров вокруг — укройся тут в случае осады, неделю не продержишься.

Хотя за всю историю Соколиной Охоты владельцам замка никогда не приходилось в нем обороняться. Он был построен для одного из Отцов Энтов ради главного развлечения, в чью честь и был назван, а войны… Границы были слишком далеко, тем более, никакой стратегической значимости сей оплот не представлял. Как поговаривали, он лишь приносил убытки. Которые, впрочем, ложились на плечи королевской казны, ибо правитель был тоже «древесных кровей».

Однако вблизи замок все же заставил Лейтли трепетать. Он был поистине огромный. Основательные круглые, словно старые лесные грибы после обильных дождей, башни с четырех сторон уверенно подпирали четырехугольный донжон. Возле барбакана столпились лучники в темных зеленых одеждах и кольчугах с раскидистым дубом на груди — эти из Энтов. Внизу неподвижно стояли копейщики в стальных нагрудниках с прыгающей рысью, а вот это уже люди Тумкотов.

Рыцарь сильно волновался, что его попросту могут не пустить в замок или начнут чинить препятствия — в таком случае сегодня он не сможет поговорить с Отцом Энтов. То есть, его люди останутся голодными. А этого допустить было нельзя. Он слышал в рядах стражников смешки относительно своей лошади и доспехов. Что ж, видели бы они его два месяца назад, когда дела Иллиана шли в гору.

У него был молодой рысак и недорогой, однако очень добротный доспех. Но такова участь бродячего рыцаря — сегодня на коне, завтра в овраге возле дороги. Уже через месяц Лейтли пришлось расстаться сначала с бригантиной, покрытой шелком, а неделю назад у одного кузнеца он оставил и свой хауберк, взяв взамен этот кожаный доспех из «буйволей кожи», как уверял прежний владелец, и несколько серебряных монет сверху. По поводу природы новой амуниции Иллиан, конечно, сомневался, но кузнецу ничего не сказал, молча забрав предложенное. По сути, такой доспех не мог спасти от хорошо выпущенной стрелы шагов с пятидесяти, тем более уж от копья, но все же это было лучше, чем ничего.

Один из стражников молча оглядел рыцаря в кожаных доспехах и цыкнул на своих — разговоры тотчас же прекратились. Потом неторопливо подошел к страннику, мельком скользя взглядом сначала по самому сиру, потом по его спутникам. Иллиан с завистью смотрел на размеренные, спокойные движения энтийца, на его откормленное лицо, густую бороду с мелкими остатками пищи — этот точно не знал, что такое голод.

— Что угодно… сир? — перед последним словом произошла небольшая заминка, но все же стражник его произнес. Хороший знак, не иначе.

— Я приехал просить об аудиенции у его светлости сира Эдмона.

Стражник выжидающе смотрел на Иллиана, в его маленьких темных глазах читалось спокойствие. Видимо, таких визитеров, как Лейтли, здесь водилось порядочно.

— Я хотел бы служить энтийскому Дому, — закончил рыцарь.

— Дом сейчас не нуждается в услугах наемников.

— Я не хочу быть наёмником, я хочу присягнуть на верность, — не рассердился, но недовольно наморщился Иллиан.

— Я передам вашу просьбу, сир, — развернулся стражник и сделал неуловимое движение воинам с дубом на груди.

Иллиан мог бы поклясться, что задумай он сейчас повернуть назад, ему попросту бы не дали этого сделать. Энтийцы слишком уж напряженно смотрели на рыцаря, словно псы, готовые в любую секунду кинуться на врага, стоить их спустить с привязи.

Вернулся стражник довольно скоро, причем не один. Рядом с ним шел здоровенный детина с красивым, словно вылепленным из белой глины, лицом. Осанка и спокойный гордый взгляд говорили о высокородном происхождении мужчины, но могучее тело и не по-энтийской моде длинный дорогой меч выдавали в нем воина.

— Правый тайный мастер Родриг Гордри, — чуть склонил он голову перед безродным рыцарем.

Иллиан несказанно удивился, услышав звание могучего красавца. Уж кого-кого, а самого главного человека в свите отца Энта, занимающегося отловом вражеских шпионов, срывом покушений на членов доброй семьи древовидных и предотвращением возможности таких покушений, он увидеть не ожидал. Да и то было лишь малой частью обязанностей сира Родрига, по крайней мере, известных в народе. Несомненно, отпрыск благородной семьи выполнял и другие не менее важные фукции, но о них знали лишь посвященные.

К тому же, из двух тайных мастеров — правого и левого — сир Родриг был не так загадочен. Его имя не скрывали, лица не прятали, свидетелей появления светлой особы не убивали. А вот левый тайный мастер… Иллиан только мог догадываться, что если сир правый тайный мастер занимается распутыванием различных заговоров, то левый именно и запутывает их во вред врагам Короны, а в данном случае семьи Энтов.

Но больше всего Лэйтли интересовала даже не деятельность несомненно достойного сира Родрига, а собственно почему отпрыск благородной семьи Гордри — конечно, не самой богатой и влиятельной, но все-таки достаточно уважаемой — поступил на такую службу.

— Сир Иллиан Лэйтли.

Между тем, сир Родриг из семьи Гордри осмотрел рыцаря. На это у него ушло не больше двух секунд: ровно то время, пока он поднимал голову. Иллиан уловил это почти незаметное изменение в тоне правого тайного мастера.

— Его светлость сир Эдмон готов принять вас.

Тогда Лейтли понял. Сира Родрига послали сюда, чтобы узнать, кто обивает порог дома Энтов. И, разумеется, само решение о приглашении возникло только что. В противном случае, его попросту не допустили, или, если бы сочли опасным, предприняли более радикальные меры. А сир правый тайный мастер вернулся бы к своему господину и все тому доложил. Иллиана мучил вопрос, почему этот проницательный человек все же дал позволение войти?

Так или иначе, все было решено. Сир Родриг повернулся боком, жестом приглашая следовать за ним, после чего зашагал наверх. Иллиан поспешил следом, и, набравшись храбрости, спросил:

— Сир, не прикажете ли покормить моих людей?

— Орхи, распорядись, — чуть повернув голову, но не сбавляя хода, крикнул тайный мастер давешнему стражнику.

— Благодарю вас, — негромко произнес Иллиан.

Сир Родрик ему не ответил. Даже не сделал вид, что услышал. Он так быстро шагал, что Лейтли едва поспевал за ним. Впереди виднелись могучие ворота главного донжона замка, откуда слышался смех и громкое веселье.

Шестерка

Иван нетерпеливо поерзал в кресле и потер родимое пятно на шее — Главный томил его в «предбаннике» уже почти час. Секретарша, слабенький эмпат, послала на него волны спокойствия, хотя сделала это так непрофессионально, что он почувствовал. А ведь не должен был. Какая у нее категория? Первая или, от силы, вторая? Хотя разве есть разница? Держит ее Главный не за успехи в наведении мостов, а скорее за другие выдающиеся, в первую очередь физиологические, особности.

— … но наши ученые не стоят на месте. Модернизированный Шлем открывает новые, доселе неизвестные способности человека. Уже сейчас Сеансы расписаны на два месяца вперед…

Сеансы… Иван поморщился. Он помнил, когда Шлем первый раз появился в его маленьком девятилетнем мире. Отец, ставший после него слабым магнетиком второй категории, с пеной у рта отстаивал достоинства новой технологии, способной раскрыть потаенные ресурсы человеческого мозга. И как только Ване исполнилось девять, минимальный возраст для использования Шлема, его повели в институт. Он помнил лишь, как было щекотно мозгу внутри той махины. Маленький, тогда еще невысокий худенький мальчик не видел изумленное лицо папы, когда на экране загорелось «П6». Не слышал, как мама, так и не подвергавшаяся воздействию Шлема — что не мешало ей свято верить в его силу — тихо ойкнула: «Психокинетик». Не видел, как переглядывались институтские, — виданное ли дело, шестерка у девятилетнего пацана!

Только с тех самых пор вся его жизнь изменилась. Он стал шестеркой, когда все его одноклассники еле-еле дотягивали до двоек. Ваня чрезвычайно гордился подобным обстоятельством, хотя на данном этапе это ровным счетом ничего не значило. Но когда ему исполнилось четырнадцать и он сел под Шлем второй раз, для «закрепления способностей»…

Многие вундеркинды, выстрелившие при первом знакомстве со Шлемом пятерками, шестерками и даже, упаси боже, семерками, быстро сдувались, либо вовсе оказывались пустышками. Процент на сохранение способностей Вани к шестнадцати годам был очень невысок, но ему повезло. По счастливым глазам отца мальчик понял — все хорошо. Его шестерка никуда не делась. Вот тогда и началось.

Сначала к нему пришли министерские. Им был нужен именно такой парень, как он — молодой, подающий надежды, но вместе с тем уже талантливый. Они около месяца проводили тесты, даже брали его два раза на стажировку, где он под одобрительные взгляды поднимал перевернутые автобусы, но из этого ничего не вышло.

Военные ходили к нему и того меньше — всего пару недель. И опять Ваня остался без направления. Его школьные товарищи уже получили распределения согласно категориям, а он так и болтался, как нечто неопределенное в проруби.

Лишь позже парень понял, почему ни военные, ни министерские его не взяли. Через три года после окончания школы, когда он сменил уже с десяток мест работы, Иван пришел на вечер выпускников. Сашка, тупой качок, которого дразнили полумеркой (не из-за роста — он едва-едва дотягивал до первой категории), стал полноправной тройкой, Лиза превратилась из захудалой двойки в преуспевающую пятерку, даже Леня, тупой неудачник Леня, поднялся с двойки на тройку, а он, самый талантливый парень в их классе, вундеркинд, так и остался шестеркой. Их способности развивались, росли, а его так и остались на прежнем уровне.

Сначала он переживал. Да что там, Иван три дня подряд пил, вернее бухал, что для психокинетика было чревато, но потом словно пришел в себя. А что если ему просто дали все и сразу? Что если максимум, которого он может достичь в жизни, это шестерка. Да, допустим, ему не дотянуть до восьмерки, как он мечтал. Но со многими судьба поступила еще жестче, дав способности на уровне двоек и троек…

— Можете войти, — прошелестело у него под ухом.

Иван, точно проснувшись после кошмарного сна, вздрогнул и посмотрел на грудастую секретаршу жестом показывающую на дверь. Ну да, конечно, его же Главный вызывал. Да уж, воспоминания гнусная штука — они постоянно досаждают нам, заставляя оборачиваться назад в бесконечном поиске своих прошлых ошибок и просчетов.

Сотрудник ООО «Эвакутор-Премиум» Иван Туров с трудом поднялся с кресла, которое стремилось поглотить в своих недрах любого, кто опускал свой зад на эти мягкие кожаные подушки, и направился к двери. Главный, в миру Константин Эдуардович, лысоватый толстый дядька с отдышкой и тремя детьми от разных женщин, жалующийся на огромные алименты, постоянно меняющуюся погоду и никуда негодное правительство, был задумчив. Он не приподнялся навстречу своему подчиненному, лишь подал руку и сразу же открыл серую засаленную папку.

— Садись, Иван, поговорим о делах наших скорбных.

Родимое пятно — своеобразная лакмусовая бумажка, заявляющая о приближающихся неприятностях, — ужасно зачесалось.

— Так уж и скорбных?

— Да веселого в них мало.

Главный сложил пухленькие ручки перед собой и уставился на подчиненного, словно ждал его реакции. Иван послушно принял правила игры, безропотно опустив голову под тяжелым взглядом.

— Сколько ты у меня работаешь, Ваня? — наконец заговорил Константин Эдуардович.

— Четыре месяца, — поднял голову Туров.

— А почему у тебя личное дело толще, чем у всех моих старожилов вместе взятых? Почему? Вот смотри, — он открыл папку, — июнь. Ты как сотрудник шестой категории в одиночку эвакуировал груженую товаром фуру. Результат — многочисленные повреждения автомобилей на сумму…

Иван отключился. Константин Эдуардович нервно шевелил жирными лоснящимися губами, но Туров его не слышал. Да и незачем было. Он и так знал, что тот ему скажет. Так было и прежде, на предыдущих работах. Что ему как психокинетику не хватает внимания, сосредоточенности, дисциплины, самоконтроля, а это очень важно.

— Я же могу так бесконечно перечислять, — перелистывал бумажки главный. — Июль — две машины, август — забор и три машины, декабрь… Ты слышишь меня?

— Слышу, Константин Эдуардович.

— Ваня, ты же хороший человек, а сотрудником каким мог бы быть. Ты же у меня единственная шестерка. Ко мне четверки когда приходят — это праздник… Ну не знаю, нет в тебе усидчивости, что ли, не сосредоточен ты, выпускаешь способности из-под контроля.

— И невнимательный еще.

— И невнимательный, — согласился главный. — Я не могу так работать, от тебя убытков больше, чем пользы. Да пойми ты меня!

— Да я понимаю, — улыбнулся Иван.

— Ну просто не знаю… не обижайся.

— Да я и не обижаюсь, все нормально.

— Ну тогда давай пиши заявление по собственному и за расчетом…

Иван знал в идеале тонкости работы отдела кадров. Все свою сознательную жизнь он только и делал, что увольнялся и нанимался на работу. Это можно было бы назвать хобби, если данный вид деятельности приносил психокинетику удовольствие.

Отдел кадров ООО «Эвакутор-Премиум» был не самой образцовой организацией, среди всех, которые Туров видел. Толстая неопрятная тетка, с излишне разукрашенным косметикой лицом, послюнявила палец — от чего Ваню бросило в дрожь — и отдала на подпись еще один бланк. Еще хорошо, что в конторе ему дали шанс уйти самому, а не увольняли по статье, как, например, из строймаркета или с завода подшипников.

— Еще со стройки, — заметила тетка.

— Что? — не понял Иван.

— Со стройки еще по статье уволили.

Голову как раскаленным прутом проткнуло. Он нахмурился. Ну конечно, телепат в отделе кадров. По головной боли мог догадаться — это профи к тебе в башку заходят, как себе домой. Пошарят, бумажки поподнимают, извилины порассматривают, а потом выйдут, ты и не заметишь. Вот это и называется телепатия. А то, что тетка делает — так, круги на воде. Не очень она и сильна, лишь промежуточные мысли читает. Очень удобно, когда нанимаешь на работу неизвестно кого. Вот только с ним прокололась. С ним всегда все прокалывались.

— Вообще, вы должны предупредить меня о наличии у вас телепатических способностей, вплоть до уровня их использования, если это не прописано в контракте.

— А ты пожалуйся на меня, — огрызнулась тетка.

Злится. Оно и понятно. Ей, наверное, вставили по первое число, еще когда он две машины опрокинул при транспортировке. А уже позже и вовсе не слезали. Интересно, почему уволить решили только сейчас?

— Это не ваша вина, со мной всегда все прокалываются, — усмехнулся он.

— Неужели?

— Конечно. Сначала, когда человек смотрит в мою трудовую, он думает: «Ничего себе, где он только не работал. Не случайно его отовсюду ведь гнали, верно?». А потом вы видите шестую категорию. Да не просто телекинетик, который железки ваши может с места на место расставлять, а психокинетик. ПСИХОКИНЕТИК. И все. Вы поплыли… Так ведь?

По красному лицу тетки стало понятно, что именно так. Она сердито указала на бумаги, лежащие возле него — мол, подписывай — и села за огромный старый стол, подстать ей — потрепанный и безнадежный. Иван проверил, все ли правильно — на предпоследнем месте работы его оставили без зарплаты за последний месяц — и отдал документы тетке.

— Еще бланк о временном уведомлении, — напомнил он.

Кадровичка всплеснула руками, буквально в одно мгновение утратив свою спесь, и стала рыться в столе. Еще бы, попробуй не предоставь в Отдел по Сверхспособностям бумагу о безработном психокинетике, тетку ждет ох какая выволочка. Хотя и Ивану пришлось бы несладко, нервы треплют в таких случаях изрядно.

Наконец бланк был найден и торжественно вручен Турову. Ах, который раз он его видел, в семнадцатый, восемнадцатый?

«В случае увольнения сотрудника сообщить в установленные сроки, согласно нормативу 139, в зависимости от групп способностей, используемых сотрудником:

А. Закрытая категория — 3 дня

B. Ясновидение, биолокация, экзистенциальные способности — 7 дней.

C. Телепатическо-эмпатическо-интуитивные способности — 14 дней.

D. Психокинетические способности, в том числе магнетизм и телекинез — 30 дней.

Ознакомлен, обязуюсь исполнить».

Иван чуть не выделил первый пункт. Вот ведь, задумался. Объясни потом этому накрашенному чудовищу, почему бланк испортил. Или, может, всякими способностями закрытыми обладает, типа левитации или телепортации? Хотя, может, они сюда и не включены. Никто на сто процентов не знает, что же скрывается за таинственной категорией А. Вот, к примеру, левитация — установлены около сотни случаев проявления способностей, телепортация — чуть больше десятка. Но в трудовом законодательстве они даже не прописаны, вот и приходится додумывать. Или другой случай, о котором научные журналы писали: америкосы совместно с нашими провели исследования по улучшению работы метаболизма, и у них получился какой-то непредсказуемый результат, который они назвали «Quick power use due to increased metabolism», сокращенно «квик». Наши потом спохватились, технологию отобрали, мол, Шлем — разработка российского ученого, поэтому и все открытия, с ним связанные, тоже наши. Только где эти квики? Ясно дело — в закрытой категории А. Ох уж этот всесильный Отдел Сверхспособностей. Даже, вроде, не министерство, а попробуй чего им скажи. Государство в государстве.

Иван вернул подписанную бумажку и улыбнулся. Привычка, позаимствованная у товарища, еще пять лет назад уехавшего в Штаты. Кстати, иногда, в самых непредсказуемых случаях помогало, и люди улыбались в ответ. Кадровичка, правда, скривила губы в недоумении, сделав вывод о полной неадекватности Турова, и коротко бросила: «Окончательный расчет на карту в течение нескольких дней». Тогда Иван понял — аудиенция закончена. У него было четыре свободных недели до того, как Отдел найдет ему новую работу. Надо было отдохнуть.

Старый Энт

Сир Эдмон Энт, глава семьи Энтов, двоюродный дядя короля, всесильный воин и могучий генерал, заставляющий некогда своим орлиным видом трепетать врагов и менять движение облаков, довольно сильно сдал. Вместо коренастого сурового мужчины, которого Иллиан видел лет шесть назад на коронации, перед ним предстал старик с хлебными крошками в седой бороде. Взгляд почтенного Эдмона был рассеян и бессмысленно блуждал по залу, поэтому страх Иллиана сменился растерянностью.

Кейли Тумкот, глава второй по значимости семьи в королевстве, на фоне старика выглядел более чем выигрышно. Рысь был не так крепко скроен, как Эдмон Энт, но ростом вышел гораздо выше. К тому же Тумкот не разменял еще и пятый десяток, седина не обелила его голову, а морщины не избороздили в полной мере лицо. Взгляд сира Кейли был, напротив, цепким и живым; конечно же, слегка насмешливым, ибо таким ему и следовало быть, когда Отец семьи смотрел на бродячего рыцаря.

Еще за столом сидели мелкие лорды из малозначимых родов, нескольких Лейтли узнал по гербам — Эйртри, Гонобор, Крайер, Эейзенг. Известные воины, бесславные правители и бедные землевладельцы. Разгневались бы их деды, узнав, что внуки приехали сюда всего на несколько дней, преодолев полстраны, чтобы столоваться у старика ради какой-нибудь подачки? Хотя Иллиан сразу одернул себя, кто он такой, чтобы так судить их? Не за тем же единственный из Лейтли сам сюда приехал?

Худой, как праведница во время голодной недели, мажордом незаметной тенью проскользнул мимо гостей, пока не оказался возле Эдмона Энта. Управитель шепнул хозяину несколько слов, и взгляд Древовидного внезапно выловил топчущегося у входа Иллиана. Будто и не было этих бессмысленно бегающих глаз и беспробудного старческого маразма. Одним едва уловимым движением Отец Энтов заставил разговоры в зале стихнуть. Здесь он был могучим ветром, а мелкие лорды — тлеющими угольками: захочет — раздует пламя, передумает — заставит навсегда погаснуть. Жестом руки сир Эдмон пригласил Иллиана пройти вперед.

— Кто вы? — задребезжал голос старика.

— Сир Иллиан Лейтли, наемный рыцарь. Занимаюсь поиском и уничтожением преступников, бежавших из Таули.

— На одних таулинцах сыт не будешь. Чтобы сбежать из королевской темницы нужны незаурядные способности, — возразил Энт.

— Все так, — согласился Иллиан. — Благо, в местных землях много разбойников, за которых лорды могут заплатить неплохую цену.

— Но не в последнее время, — не унимался сир Эдмон. — Иначе вы бы не пришли к нам.

— Не в последнее время, — покорно согласился Иллиан.

— Значит, ты охотник за головами, — скривился Кейли, и, склонившись к старому Энту, быстро зашептал на ухо. Старик кивнул, и Тумкот произнес уже громче. — Имеешь ли ты какое-либо отношение к сиру Гайрольту Лейтли?

— Он был моим отцом, — спокойно ответил Иллиан.

По залу прокатилась волна оживления. Старый Энт так сильно удивился, что невольным движением опрокинул кубок с вином. Глаза Кейли Тумкота налились кровью, однако ни один мускул на лице Рыси не дрогнул, словно речь шла не о старом враге, а о едва знакомом дальнем родственнике, о существовании которого он вдруг недавно узнал.

— Сын изменника, — выдавил из себя Тумкот, стараясь вложить в эти слова все презрение, на которое был способен.

— Вина которого не была доказана, — едва шевеля губами ответил Иллиан.

— Потому что он покончил с собой! — взорвался Кейли Тумкот, поднявшись на ноги. — Если бы он был невиновен, то оправдался, а не бросился на меч.

— Всем известно, что после допросов в застенках вашего замка, люди сознавались и в существовании в заговорах, которых не было.

— Ну довольно, — взмахнул рукой Энт, будто отмахиваясь от надоедливой мухи. — Сир Гайрольт был обвинен Ойдэли Тумкотом в заговоре против короля. Лейтлифорд часто посещали островитяне, хотя им запрещено появляться на западном побережье. А когда к вашему лорду пришли, чтобы объясниться, он бросился на меч.

— Пришли не чтобы объясниться, а чтобы арестовать, пытать и вырвать из него признание.

— Довольно, — Энт начинал заводиться. — Что вы от меня хотите? Чтобы я отобрал Лейтлифорд и западное побережье у лорда Ойдэли, потому что вы вернулись? Земли отобраны у изменника…

— Я пришел сюда не для того, чтобы просить вернуть мне земли моего отца, — перебил Иллиан.

— Что же вам тогда надо? — удивился Энт. Он повернулся к Кейли, всем своим видом показывая недоумение.

— Я хотел бы присягнуть на верность семье Энтов. Я хороший воин, мои люди закалены в боях.

— Вы были на войне? — сверкнул глазами Кейли.

— Нет, но мы участвовали…

— О каких боях может идти речь?

— Ну же, Кейли, не будь так суров, — улыбнулся Энт. — Сир Иллиан, не знаю уж, достойны вы, чтобы к вам обращались сир… Но все же. Все ваши люди, это… — позади показалась крупная тень давешнего знакомого Лейлти — правого тайного мастера из рода Гордри — и что-то зашептала своему господину. — Все ваши люди это одиннадцать худых крестьян. Ну а вы… Возможно вы действительно умеете обращаться с мечом, но что из этого? Какой резон мне брать человека сомнительной репутации именно сейчас, в такое непростое время?

Иллиан знал, какое именно сейчас время. Год был неурожайным, а из-за закончившейся, причем достаточно бесславно для Кантии, войны с восточными варварами, денег в казне не было. С кампании вернулось много горячих голов, готовых на любую работу за невысокую плату. Лейтли видел подобных головорезов, способных за десяток медяков перерезать глотку первому встречному. Иногда эти ребята сами сбивались в стаи, грабя и убивая, пока не перебьют их самих. Может, именно поэтому дела у рыцаря шли не так уж ладно. Вот что происходило именно сейчас. И вот о чем спрашивал старый Энт у Иллиана.

— Дядя, — от тонкого звонкого голоса Лейтли невольно вздрогнул. — Дядя, — говорил худенький высокий подросток, — мне нужен этот рыцарь.

Иллиан стал пристально разглядывать этого юношу, готового пойти против слова старого Энта, второго по влиятельности человека в Кантии после короля, а может, даже и первого… На вид мальчику лет четырнадцать. Лицо белое, бледное, словно и не Энт вовсе, а какой-нибудь Рэдри или Сатер. Только глаза такие же изумрудные, большие, как у всех древовидных. Лейтли быстро прикинул: у сира Эдмона четыре племянника. Двое старших не подходят — тем уже давно за тридцать, тем более один из них король. Значит, остаются Эдвар и Кейвин-младший. Последний все время с отцом, а старшего Кейвина среди присутствующих не было. Значит, это Эдвар. Единственный сын любимого брата старого Энта. Как же того звали, Гарквист или Гранквист?

— Эдвар, — подтвердил догадку рыцаря Отец семьи. — На что тебе этот рыцарь?

— Мне исполнилось шестнадцать, — твердо заявил мальчик, — и теперь я член семьи, мне положена охрана.

— Я выделю тебе людей, если это так важно, — примиряющее развел руки сир Эдвин. — Зачем брать чужого человека?

Мальчик замялся, но тут возле него появилась высокая сгорбленная тень. Ни звука слышно не было, но стало понятно — именно этот призрак и нашептывает то, что нужно говорить.

— По данному моими предами правом, я могу взять любого человека в личную охрану без согласования с королем или Отцом моей семьи, — в голосе мальчика Иллиан услышал стальные нотки.

— Эдвар! — на лице старого Энта застыли две эмоции — гнев и удивление. Лейтли так и не мог понять, что взяло верх, но продолжил сир Эдмон достаточно спокойно, — ну а что ты намерен делать с его людьми?

— Вы же знаете, что до свадьбы в Утесе Гроз, мне нужно добраться в родовое имение, чтобы вступить в права наследования. Дорога там не самая спокойная, люди могут пригодиться. Конечно, — сделал паузу мальчик, — если вы дадите на это свое благословение.

Энт повернулся к Тумкоту, картинно разведя руками, дескать, не знаю, что делать с этим мальчишкой. Однако Кейли мудро не поддался на провокацию. Он, как и многие, знал, что Эдвар является любимчиком старика. Да, этот юноша не входил даже в первую десятку возможных претендентов на корону и не обладал реальной властью, но вот вить веревки из Отца самой могущественной семьи, маленькому лорду удавалось. Что бы сейчас Тумкот не сказал, это будет пропущено мимо ушей — старый Энт, скорее всего, уже все решил.

— Возьмешь еще дюжину моих ребят. Своих людей у тебя немного. Хочу, чтобы тех, кому ты мог доверять, рядом было побольше.

Казалось, что только произнеся последние слова, сир Эдмон напрочь забыл о существовании рыцаря из сомнительной семьи. Догадку Иллиана подтвердил сир правый тайный мастер Родриг Гордри, появившийся рядом с Лэйтли и молчаливо потянувший того за рукав. Естественно, ни о каких церемониях речь тут не шла. Иллиану была уготована судьба сторожевого пса, с такими не особо церемонятся. Впрочем, слуга плаща и кинжала не выражал явного презрения, скорее наоборот, в уголках глаз Родрига светилось любопытство, но никаких расспросов не последовало.

Правый тайный мастер повел Иллиана по узеньким петляющим коридорам. Света здесь было мало, полумрак изредка рассеивался чадящими и потрескивающими факелами, но отпрыск Гордри двигался уверенно. Впрочем, время от времени он останавливался, чтобы дать возможность Иллиану догнать его. Они спускались все ниже и ниже, пока общий коридор не расширился, превратившись в подобие залы. По обе стены этого сооружения виднелись маленькие крепкие двери, одну из которых сир Родриг потянул на себя, и пригласил рыцаря войти.

Комнатка была совсем крохотная. Иллиан едва смог оглядеть ее из-за маленького оконца: кровать да стол, размером напоминавший большой стул. Вот и все нехитрое хозяйство. Лейтли предположил, что это либо нечто вроде казарменного помещения для бедных офицеров, либо тюремная камера для аристократов.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли еды. И еще кое-что… — Родриг на секунду замолчал. — Вы здесь, конечно, не пленник, но я не рекомендую вам сегодня выходить из этой комнаты и разгуливать по замку. По крайней мере, пока вы не присягнете маленькому лорду.

Иллиан кивнул, после чего правый тайный мастер вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Лейтли не слышал звук закрывающегося засова или поворачивающегося ключа, но все же спустя несколько минут встал и тихонько подошел ко входу. Дверь поддалась легко, но рыцарь, словно испугавшись своей свободы, тут же затворил ее. Возможно, Гордри прав, лучше всего сегодня ему остаться в этой маленькой клетушке.

Через четверть часа в дверь тихонько стукнули, и на пороге появился слуга с подносом. Казалось, это была тень все того же Родрига — высокая, широкоплечая, с плавными быстрыми движениями. На крохотном столе появилось дымящееся мясо, копченая курятина и горячий жирный пирог. Картину испортил только кувшин с вином, на поверку оказавшимся нечто средним между перебродившим морсом и уксусом.

— Сир Родриг просил передать, что ваших людей накормили и расположили на ночь в сарае снаружи замка, — прогнусавил слуга, и его недавняя похожесть с правым тайными мастером рассыпалась, как сухой осенний лист под порывом весеннего ветра. Иллиан теперь видел перед собой грубоватого крепкого парня, не более.

— Поблагодарите от меня сира Родрига. Он очень добр ко мне, — ответил рыцарь здоровяку.

Слуга поклонился, что стало для Лэйтли неожиданностью, и покинул крохотную комнатку, в которой и одному было тесно, не то что двоим. Иллиан приступил к трапезе, сдерживая в себе желание наброситься на еду подобно дикому зверю. Прошло то время, когда он мог пренебречь этикетом, в этих землях, к слову, достаточно вольному. Теперь ему предстояло быть постоянно на виду при его маленьком сеньоре.

Предстояло служить семье Энтов — пусть косвенно, но виновных в бесславном падении его Дома, гибели отца, скитаниях и лишениях самого Иллиана. Да, пусть они не занесли меч и не ломали главных ворот, но все происходило с их молчаливого согласия. Лейтли понимал, что пал очень низко. Хвала Трем Богам, что отец не видит этот позор. Но что ему оставалось? Возможно, он не так крепок духом, как отец. И когда необходимо было покончить с мучениями, рыцарь не бросился на меч. Да и рыцарь ли он теперь вообще?

Невеселые мысли Иллиана усугублялись кислятиной из кувшина, которую лишь неблагородный или лживый человек мог назвать вином. Возможно, выпей несчастный член семьи Лейтли сладкого Йороширского или крепкого, но пряного Гоноборского, то выводы о своей судьбе и дальнейшем будущем были не так печальны. Но кислятина из погребов Соколиной Охоты располагала только к унылым мыслям.

Вспомнился могучий и великий Лейтлипорт, стоящий истуканом на скалистом побережье, красавец-отец, лично приветствующий всех дальних иноземных купцов — и важных, и мелкосошных, — редко улыбающиеся худые жители Соленых Островов, торгующие на их рынке. Тут и там важно ходили стражники, гордо выпячивающие якорь на груди — символ принадлежности к семье Лейтли, пусть и не самой старой, но уж точно почитаемой. И он, маленький Иллиан, стоящий на крепостной стене и слушающий тогда еще молодого Элаяю, твердившего, что когда-нибудь это все станет его.

«Должно было, да не стало», — горько усмехнулся про себя Лейтли. Все рухнуло, как большой карточный домик, под внезпано пошатнувшимся столом. И теперь отпрыск благороднейшией семьи побирается, как последний наемник.

Иллиан хлебнул еще раз горького пойла и, икнув, шумно засопел — изрядно набравшийся и презираемый самим собой.

Квик

Иван сидел в небольшом летнем кафе, потягивая холодное пиво, или скорее пивной напиток: едва алкогольный, чтобы таким называться. На улице царило бабье лето, не слишком жаркое, но и не заставляющее укутываться в свитера и облачаться в куртки. По дороге, кусок которой открывался из парка, где и раскинулся летник, еле плелся автотранспорт. Волочились старенькие автобусы, блестящие своей чистотой иномарки, кашляющая гордость отечественного автопрома и даже редкие мотоциклисты, лавирующие между стоящими в пробке машинами, чем вызывали в свой адрес все те производные из трех лексических единиц, на которых строился великий и могучий русский мат.

В самом кафе, представлявшем собой семь красных пластиковых столиков с огромным навесом над ними, кроме Ивана никого не было. Ну еще бы, кто попрется пить пиво в парк во вторник в двенадцать дня? Только безработный психокинетик. Хотя самому Турову приставка «психо» не очень нравилась. Он всегда представлялся телекинетиком, причем, по сути только этими способностями и пользовался. Отец все детство твердил, что, если сын будет долго и тщательно заниматься, то обязательно добьется успехов во всяких криокинезах или мыслеграфиях. Но вот для чего? Практической пользы от этого никакой. Как говорится, мыслеграфию на хлеб не намажешь.

А родной телекинез вот он. Три месяца отработал, и даже в случае увольнения, если не нарушил норматив 139, государство тебя еще месяц содержит, в соответствии с прежней заработной платой. Система, конечно, не идеальна, но это для чинуш из Комитета и Отдела по Сверхспособностям, а вот Ивану было самое то — редко где он задерживался дольше трех месяцев. А потом Отдел сам подыскивал несколько вариантов, ему оставалось лишь выбрать один и трудиться дальше.

Конечно, вечно так продолжаться не будет. Иван это понимал. Когда-нибудь к нему приедут люди из Отдела, не дай бог, опустят ступень. В смысле по использованию, а не по способностям. Хотя и на последнее они, кажется, тоже способны. А как станет работать пятеркой или, чего доброго, четверкой, то и зарплата будет соответствующая. Хотя и двойками на полторы-две ставки люди концы с концами сводят. Но это уж совсем безрадостная перспектива.

Размышления Ивана прервала худая девица с всклокоченными черно-смоляными волосами, плюхнувшаяся на свободный стул рядом с ним.

— Привет, — кинула она.

— Привет, — машинально ответил мужчина, еще не успев возмутиться.

Девица ему сразу не понравилась. Конечно, на внешность очень даже ничего, но красота эта какая-то опасная, с огромной силой внутри, как изящество крадущейся пумы или крутой перевал огромной ледяной горы. На таких, почему-то, мужики гроздьями виснут. «Летят, как бабочки на огонь», — почему-то подумалось Ване.

Она была действительно хороша: курносая, с маленьким аккуратным ртом и раскосыми хитрыми глазами. «Лиса чернобурая», — снова выдал странную аналогию мозг мужчины.

— Мы знакомы? — спросил он.

— Лена, — протянула руку девушка.

— Ваня, — кивнул он и выжидающе посмотрел на собеседницу.

— Работа есть. Как раз по твоему профилю.

Туров невольно напрягся. Работа ему нужна не была — Отдел сам предложит, — тем более от человека, который «знает», какой у него профиль».

— Телепат? — сурово спросил он.

— Нет, просто наблюдательная, — усмехнулась Лена. — Сидишь, а сам ради забавы стакан глазами туда-сюда двигаешь. Слабая развлекуха для психокинетика.

— Ну допустим, — чуть расслабился Иван. — А почему сразу психо?

— Ну не телекинетик же, — рассмеялась она. — Ты себя в зеркало видел?

У Вани от такой наглости отвисла челюсть. Конечно, он не Орландо Блум, но уродом его никто никогда не называл. Причем, как его внешность вообще соотносится с телекинетизмом?

— А что не так со мной?

— Да ты расслабься, — девица вытащила тонкие сигареты и закурила. — Я просто к тому, что по внешности видно, что ты не телекинетик? Не качок, — она выпустила струю дыма и, заметив удивленный взгляд собеседника, продолжила. — Я уж не знаю, как это соотносится, но у телекинетиков, может, мозг так устроен. Они же тяжести в основном поднимают, ну этим местом, — постучала она пальцем по голове. — А мозг вроде обманывается и думает, что поднимает не он, а тело. Вот и здоровые все такие. Ты знал, что телекинетикам даже запрещено в соревнованиях по бодибилдингу участвовать?

— Нет, не знал.

— Ну вот, телекинетики, они прям амбалы. Их очень легко различить. А психо — крепкие, конечно, но не такие… Ну мы отвлеклись, так вот по поводу работы…

— Спасибо, не интересует, — отрезал Иван.

— Да у тебя и выбора то особого нет. Я, проще говоря, тебя подставила.

— Чего? — нахмурился мужчина.

— Вправо чуть обернись.

Иван последовал ее совету и обнаружил через два столика компанию из четырех мужчин. Ничего особенного, если не учитывать, что все были в одинаковых темных спортивных костюмах. Сборная олимпийского резерва, мать их. Сидят, пиво пьют и… молчат.

— Вон тот, что покрепче, психокинетик, причем сильный — шестерка или семерка, — вполголоса продолжала загадочная Лена. — Вторая справа, да, это женщина, просто стрижка короткая, — усмехнулась она, увидев обескураженный взгляд Вани, — ясновидец. Слава богу, слабенький. Тройка всего, я могу от нее по полдня скрываться. — С тупым выражением лица — телепат, а вот худой, как и я.

— Как и ты что?

— Квик, — в довершении своих слов девушка схватила бокал с пивом и тут же отпустила его. По крайней мере, Ивану так показалось. Перевернутый бокал стоял на поверхности стола, а внутри едва заметно бултыхался янтарный желтый напиток. И ведь ни одной пролитой капли.

Туров стал припоминать что-то вычитанное об американских исследованиях по ускорению метаболизма человека. Вроде, если катализировать процессы обмена веществ, то можно добиться ускоренной реакции самого организма. Конечно, там было все очень замудренно и научно, да еще половина с английскими терминами, но, вроде, смысл такой. Или нет?

— Ты как это сделала?

— Секрет фирмы.

— Ну а хочешь ты чего? — невольно заинтересовался Иван.

— Вот тут все написано, — протянула Лена ему свернутую бумажку. — Сказать не могу, этот, — неопределенно кивнула она в сторону компании, — сразу мысли твои прочитает. Развернешь, когда хвоста не будет. Ясновидец за тобой не пойдет. Телепат, может быть. Ему все равно рядом со мной быть необязательно.

— Это почему еще?

— Я закрываться от него умею. Папаша научил на свою голову. Ну ладно, в общем, бумажку бери. И давай, ноги в руки.

Она говорила таким тоном, что у Ивана не возникло желания даже сопротивляться. Может, в довершение ко всему эта взбалмошная девица была еще и эмпатом — Туров бы этому свсем не удивился. Хотя какое сейчас это имеет значение? Больше всего ему хотелось поскорее уйти подальше от летнего кафе с ненормальной Леной и ее «спортсменами-провожатыми». Иван почему-то был уверен, что эта девушка себя в обиду точно не даст, поэтому за нее не переживал. Волноваться стоило за себя.

Из парка он вышел не один, следом мелькнул черный спортивный костюм. Иван вскользь заметил действительно туповатое лицо, пока преследователь не растворился в толпе. Как и предупреждала новая знакомая — за ним увязался телепат. Хотя никакого дискомфорта Иван не ощущал. Одно из двух: либо преследователь вовсе не умеет залезать в голову, либо делает это настолько умело…

В памяти почему-то всплыл первый опыт общения с телепатом. Это была девушка, весьма красивая. Они познакомились на новой работе. Ивана смущало только одно обстоятельство — рядом с новой пассией он постоянно чувствовал себя в не своей тарелке, вроде первоклассника, распекаемого учителем. Его состояние объяснилось довольно просто. В очередной раз, когда они пошли в какую-то дешевую кафешку, он предложил ей выпить бокал вина. В голове у него уже разворачивался план увлекательного продолжения вечера. Но подруга ответила, что можно и без вина, а лучше вообще уйти прямо сейчас, пока ее подруга не пришла. Так Ваня впервые столкнулся с телепатом.

Отношения продолжались недолго. Выяснилось, что жить с девушкой, которая знает все, о чем ты только что подумал, не такая уж хорошая идея. Даже порвать нормально не удалось, она бросила его первая, лишь догадавшись, о чем пойдет речь. Обидно, да.

Вообще телепатов не очень любили. Как раз именно за то, что человеку всегда нужен небольшой уголок, где он может побыть один. Никто не захочет, чтобы ему лишний раз лезли в голову. Можно прям картину маслом представить: приходит мужик домой, садится с бутылочкой пива перед телевизором, а жена его пилить начинает за то, что на задницу главного бухгалтера сегодня пялился. И все это сопровождается жуткой головной болью, без нее слабенькие телепаты не умеют. Ну вот спрашивается — и зачем с такими жить?

Это в теории, вернее в законодательстве, прописано, что телепат должен предупреждать незнакомого человека о своих способностях, вплоть до уровня их использования. Вот только за свою практику Иван еще ни разу с этим не сталкивался. Любят телепаты оставаться в тени. Что с них возьмешь?

Новый знакомый в спортивном костюме изредка мелькал позади. Попробуй скройся от такого, если он наперед знает, куда ты пойдешь. Иван свернул на узкую тропинку, которая вела к гаражам, за ними виднелся уже его дом. Надо что-то делать с этим надоедливым идиотом. Только что? Даже думать нельзя.

Широкая улица скрылась позади. Под ногами зашуршал крупный гравий. Дороги здесь сроду никакой не было, да и этот камень местные закупили сами, устав, после каждой непогоды застревать в огромных ямах и увязать в грязи. Сейчас это было на руку Ивану. Он слышал, как позади стали доноситься тихие шаги, которые, как и ожидал Туров, выдавала каменная порода. Иван знал, что это тот самый тип в спортивном костюме. Более того, и преследователь знал, что он знает. Но телепата, видимо, это не смущало.

Ивана вдруг обуяла дикая злость — он, психокинетик шестой категории, должен терпеть этого худого заморыша? Да что этот недоделанный мозголаз может сделать? Физически сделать? Да ничего.

Иван проходил как раз мимо небольшой стихийной свалки, расположенной на свободном месте между гаражами. Давно один из местных аборигенов выбросил какие-то железки, потом к ним прибавился новый хлам, так и пошло. Именно сейчас Иван случайно мимоходом пробежался глазами по развороченной арматуре, треснувшему лобовому стеклу, сломанным дискам, пустым грязным бутылкам из-под масла, мотку тонкой ржавой проволоки… Внезапно в голове родилась сумасшедшая мысль, такая неожиданная и преступная, что Турову стало даже не по себе. Лишь неизведанным внутренним чутьем он знал, что именно так и надо поступить.

Развернувшись, Иван обнаружил, что худой преследователь всего в каких-то тридцати метрах от него. Телепат уже знал, что с ним собираются сделать или примерно догадывался, мозголаз даже нервно обернулся назад, но до поворота было слишком далеко.

— Даже не думай, — вскрикнул он тонким, почти юношеским голоском.

Иван удивился. И вот этого писклю он боялся? Тонкая ржавая проволока поползла в сторону телепата, петляя то вправо, то влево, совсем как живая змея. Незадачливый противник все же бросился назад, но железная нить одним прыжком догнала его и обмоталась вокруг ноги. Не очень крепко, чтобы не нарушить кровообращение. Членовредительством психокинетику заниматься совсем не хотелось.

— Ты труп, — пискнул телепат, с каждой секундой все больше и больше заматывающийся в проволоку.

— Лучше помолчи, — ответил Иван. — Целее будешь.

Он довольно осмотрел свое творение — пойманную в ржавую паутину мошку — и щелкнул средним пальцем. Жертва тихонько ойкнула и завалилась набок. Так-то лучше. Иван развернулся и довольно зашагал в сторону дома.

Продолжалось, впрочем, его благостное настроение недолго. Минут через пять пришло полное понимание того, что он натворил. С детства ему твердили — использовать свои способности во вред человеку можно только в одном случае, если ты защищаешься. Что бы ни случилось, никогда не начинай первым.

Турову вспомнились события двухгодичной давности, когда он заступился за малолетнего паренька, которого шпыняли несколько телекинетиков чуть постарше. Издевались не очень изощренно, «толкали» глазами друг к другу, противно оскалившись и гогоча. Он тогда просто раздвинул толпу и взял пацана за руку. А когда один из обидчиков попытался свалить его с ног, конечно же, не физически, а на кинетическом уровне, Иван ответил. Да не слабо так ответил. Только двое своими ногами ушли, точнее убежали, другие попали в больницу. И ничего Комиссия с ним не сделала, как бы родители этих малолетних идиотов не напрягались. «Применение способностей в целях защиты» — и плевать, что там телекинетики не выше третьей руки были, а он шестерка, да еще «психо».

Хотя… На сколько потянет его шутка с проволокой? Там всего-то телекинез первой, максимум второй категории. Вопрос только в том, удастся ли доказать, что телепат хотел ему навредить?

«А что если он еще и на госслужбе. Или, что еще хуже, из Отдела?», — раздался противный внутренний голос. «Ведь что ты знаешь об этой Лене? Почему ты решил, что она не преступница? Просто так квика пасти не будут. Да и не появится квик перед простым смертным, демонстрируя мастерство переворачивания пивных кружек. Квики, поди, все на секретку работают». Да, вляпался. Того и гляди, поедет Ваня далеко и надолго, валить своими ручками могучий сибирский лес. Именно что ручками, а не мозгом. Потому что прогонят его через Антишлем — понизят способности до безопасного второго уровня или вовсе лишат. Действительно, зачем опасному для общества человеку с неустойчивой психикой быть психокинетиком шестой категории?

Он так погрузился в раздумья, что чуть не проскочил Маргариту Борисовну, сидевшую на лавочке возле подъезда. Её настойчивое приветствие быстро привело его в чувство.

— Ваня, здравствуй.

— Ой, Маргарита Борисовна, здравствуйте, а я задумался что-то.

Старушка подозрительно посмотрела на Ивана, размышляя, можно ли простить ему сию оплошность, но в итоге смилостивилась. Сегодня Марго (так называл Туров свою соседку по лестничной клетке) находилась в чудесном настроении. Маргарита Борисовна была из той многочисленной породы, которой не нравилось все новое. По ее скромному мнению, раньше сахар был слаще, цены ниже, а люди честнее. Правда, критиковала соседка все образно, в целом. Как только дело касалось каких-либо конкретных людей, будь-то президент, министр, областной депутат или, не дай боже, председатель ТСЖ — к слову, премерзкая толстая тетка, в любое время суток облитая приторными духами — непримиримая Марго превращалась в улыбающегося и соглашающегося приспособленца.

Поэтому, а может и в силу тяжелого характера (находиться со старушкой больше десяти минут было совершенно невыносимо), подруг у семидесятивосьмилетней ретроградки не было. Ее даже не терпели, а просто смирились с ее существованием, как могут только привыкнуть аборигены, живущие у подножья вулкана, к своему грозному соседу — вроде, все нормально, но нет-нет да и глянешь изредка на вершину, не курится ли там дымок. Так обстояло дело и с Маргаритой Борисовной. До сего момента практической пользы от старушки не было, но, видимо, именно в этот день судьба смилостивилась над Иваном и послала приз за все те годы молчаливого терпения.

— А к тебе твой брат приехал. Он просил не говорить, конечно, но уж не утерпела, извини.

— Брат? — ошарашено переспросил Иван.

— Ну да, брат. Я, главное, слышу — кто-то возится на площадке, в глазок смотрю — стоят двое у квартиры твоей, дверь уже открыли. Я им: кто такие, чего надо? А Виталий и говорит, что брат он твой. С женой на несколько дней приехал. Ты на работе, ключи дал им, чтобы в квартиру попали.

— А, Виталька, ну да, — выдавил из себя улыбку Иван.

Туров был слегка растерян. Он всю жизнь искренне считал, что является любимым, но что еще важнее единственным ребенком в семье. А тут объявляется загадочный брат, да еще с женой. И все это по странному стечению обстоятельств прямо после знакомства с таинственной Леной — прошло ведь не больше минут двадцати.

Иван попрощался с Маргаритой Борисовной и зашел в подъезд, медленно и осторожно поднялся по лестнице и застыл перед закрытой дверью. Он простоял так, наверное, минут пять, не решаясь войти. Все это время там, в его родной двушке, не раздалось ни одного шороха, ни малейшего звука, который мог сказать о том, что внутри кто-то есть. Его «брат» с «женой», если и были внутри, очень не хотели, чтобы Иван об этом знал.

Туров тихонько спустился, вышел из подъезда и снова столкнулся с Марго.

— Чай сели пить, а дома ни конфет, ни печенья, — с идиотской улыбочкой развел руками Иван. — Вот, до магазина сбегаю.

Соседка одобрительно кивнула, мол, действительно, негоже гостей голым чаем поить. Даже не сказала ничего. На том и попрощались. Иван растерянно побрел по асфальтированной тропинке к автобусной остановке, слабо представляя, что происходит в его жизни и, собственно, что теперь делать? Он настолько поддался угрюмому настроению, что полностью ушел в себя: глаза остекленели, а мысли совсем улетучились. Длилось это секунд десять, может, чуть больше. В сознание Туров пришел резко, как дремлющий человек вдруг роняет голову и просыпается, и сразу понял, что что-то натворил. С ним это бывало. В сущности, из-за этого и приходилось менять работу. Эвакуирует он, к примеру, машину, задумается на секунду, очнется, а вместо авто кусок металлолома. Или на складе когда работал — паллет с товаром поднимал и тоже, что называется, «потерялся». В себя пришел — паллет-то цел, а вот все стойки и регалы рядом раскурочены. Потому и твердили ему все время — собраннее надо быть, нельзя психокинетику в себя уходить.

Иван с содроганием обернулся и облегченно выдохнул — ну ничего страшного, могло быть и хуже. Расплющено несколько мусорок, скамейки чуть погнул, хорошо хоть не видел никто. Туров прибавил шагу, сунув руки в карманы, и стал огибать аллею с редкими и полуголыми кустарниками. Пальцы машинально перебирали разную чепуху в кармане — мелочь, несколько подсолнечных семян, ключи, небольшой бумажный листок. Иван внезапно остановился и выудил на свет записку, переданную ему Леной. Вот ведь, совсем забыл. Послание содержало только место и время: «16–00, 5112 Проектируемый проезд 12». Туров покрутил бумажку в руках, даже посмотрел на свет, будто ожидая увидеть едва проступаемую невидимыми чернилами надпись. Но ничего не было.

Иван размышлял недолго, достал телефон, нашел этот Проектируемый проезд, присвистнул. Конечно, не другой конец города, но все же ехать порядочно. Бомбила на призывное приглашение вытянутой руки откликнулся довольно быстро.

— 5112 Проектируемый проезд, две тысячи, если быстро.

— Это где? — изумился водитель, небритый русский мужик с пустыми тусклыми глазами.

— В сторону Печатников.

— А… Ну давай, только я тот район плохо знаю.

— Сориентируемся, — уселся Иван и хлопнул дверью.

Старенькая иномарка на удивление резво тронулась, а Туров включил на телефоне GPS. Надо было успеть вовремя и разобраться уже в этой странной истории.

Лорд долины Кричащих Сов

Сир Гранквист Энт прожил недолгую, но, как сам заявлял, счастливую жизнь. В сорок шесть лет, оставив жену с тремя дочками, он сбежал в долину Кричащих Сов к своей хоть и поздней, но страстной любви — леди Алитори Барноул. Алитори оказалась женщиной из маленькой и бедной семьи, у которой кроме небольшого клочка земли рядом с болотами и крохотного, однако крепкого и неприступного замка Сов, ничего не было.

Отец Гранквиста, сир Джонас Энт, сердечный порыв сына не одобрил. После нескольких ни к чему ни приведших разговоров, папаша по сути лишил нерадивого отпрыска всех энтийских земель и денег, считая, что тот опозорил семью Энтов. Четыре долгих года Гранквист и Алитори жили на оставшиеся средства семьи Барноул. Поговаривали даже, что в замке Сов нет слуг, а леди, когда ее кухарка Бонта мучается ногами, готовит сама. Возможно, часть слухов была правдивой. Налогов с болотных земель собиралось крайне мало, а многие любопытные гости замечали, что некогда увешанная фамильными украшениями Алитори с каждым разом одевается все проще и туалет у нее все беднее. Именно в это время у Гранквиста и Алитори родился сын — Эдвар, худенький и бледный мальчик, лицом и гордым взглядом пошедший в отца, а слабым здоровьем и частой болезненностью — в мать.

Через четыре года после того как Гранквист Энт стал лордом долины Кричащих Сов, из столицы прибыла одновременно печальная и радостная весть. Скончался гневный сир Джонас Энт и Отцом семьи стал Эдмон, обожавший родного младшего брата Гранквиста со времен детства. В долину Кричащих Сов потекло золото древовидной семьи, которое тратилось Гранквистом направо и налево, бездумно и бесцельно. Кое-что, впрочем, перепало и на благоустройство — были переделаны северные врота замка, построена мельница на единственной местной речушке, возведен новый храм Трех Богов (хотя уже в то время королевство было заражено церковью Единого Бога). Неизвестно, может, деятельность родного брата нового Отца семьи Энтов пошла и дальше, но не сложилось. Не дал благословения Единый Бог, или один из Трех Богов (ибо только в последних и верил Гранквист, считая новую религию ересью), но ровно через два года после смерти старика Джонаса и ровно через шесть лет после собственного бегства, Гранквист Энт скончался. Безутешная вдова осталась одна вместе с пятилетним Эдваром.

Хотя говорить об одиночестве леди представлялось не очень справедливо. Конечно, с одной стороны, Алитори была презираема не только бывшей женой Гранквиста, но и всей женской половиной семьи Энтов, к которой она теперь хоть и формально, но принадлежала. С другой — малолетний Эдвар вкупе со своей матерью обрел самого могущественного союзника в королевстве, на которого лишь мог рассчитывать — сира Эдмона. Любовь Отца Энтов к брату перекинулась на его сына, в котором Эдмон с каждым годом все больше видел от Гранквиста (к слову, мальчик действительно являлся точной копией родителя, за иключением разве что бледной светлой кожи). Поэтому ровно до тринадцати лет Эдвар жил вместе с Алитори, снабжаемый из столицы не только всем необходимым, но и сверх того, зачастую даже лишним. На четырнадцатом году жизни «по причине прохождения необходимой военной подготовки» мальчика увезли к дяде. Там он действительно первые полгода изучал тактические трактаты, бился с мастерами по фехтованию на деревянных мечах, даже участвовал в скачках на настоящих боевых конях. Но постепенно все сошло на нет. Сиру Эдмону было важно, чтобы мальчик попросту оставался рядом, потому что к тому времени, старик полюбил его, как родного сына. Сам Эдвар довольно скоро понял свое особое положение и от былой учебы, навязанной дядей, оставил только изучение военных трактатов. Домой, в долину Кричащих Сов мальчика все же изредка отпускали, но ненадолго. Казалось, Эдмон Энт не может надолго обходиться без общества своего племянника.

И вот теперь, после вхождения в совершеннолетие, сир Эдвар Энт, новый лорд долины Кричащих Сов, должен был приехать в свое родовое имение, чтобы вступить в права наследования.

Крафтер Боули, верховный пересмешник его светлой особы лорда Долины Сов, как он сам себя величал, или скоморох Крафти, как окликали его другие, важно замолчал. Рассказанная история о семье Эдвара Энта, нового господина Иллиана, вытекала из его уст как величественная сага. Надо сказать, Крафти действительно являлся большим искусником в тех делах, где надо было почесать языком. Хотя выделялся шут больше своим вычурным поведением.

Утром, когда Иллиан явился пред светлые очи будщего господина, Эдвар сидел вместе со своим дядей, что-то бурно обсуждая. Крафтер лежал на холодном полу, нисколько не боясь простудиться, и с самым спокойным видом ковырялся в носу. Завидев рыцаря, тот радостно помахал рукой, впрочем, не думая даже подняться на ноги, и стал причитать, дескать, лорды ведут настолько скучную беседу, что ему приходится развлекать себя самому.

Что и говорить, фигура пересмешника являлась самой что ни на есть любопытной. Но гораздо важнее другое — идея предложить рыцаря на роль телохранителя лорда тоже принадлежала ему. Именно Крафтер и был той тенью, которая в ответственный момент склонилась над ухом Эдвара. На многочисленные вопросы Иллиана, с какой целью пересмешник это сделал, тот отвечал различными шутками.

К тому же, у маленького лорда уже был телохранитель, превосходивший Лейтли не только в боевом опыте, но и в физических данных. Мойно, человека без фамилии по прозвищу Черепаха, нанял сир Эдмон, как только Эдвар приехал к нему на обучение. Поговаривали, что Мойно служил наемником то ли у восточных варваров, то ли у северного народа. Внешности он был выдающейся — шестифутовый гигант с короткими пшеничными волосами и длинными усами. Лицо приятное, с таким только трактирщиком работать, но вот глаза, словно воды Северного моря. За все время пути Черепаха ни на минуту не отходил от лорда, изредка недовольно бросая взгляд на Иллиана, как на дилетанта и совсем не говорил. Может, он не понимал кантийское наречие, может, был немым, а может и то и другое.

Сейчас Мойно ехал впереди маленького лорда, сверкая своим нагрудником на полуденном солнце — к слову, единственным доспехом, который он носил, и собственно за который и получил свое прозвище. Иллиан должен был на своей лошадке следовать за мальчиком, но Эдвар то и дело оборачивался и заговаривал с ним. Невольно приходилось догонять сеньора, что осложнялось узкой дорогой и долговязым Крафти, двигавшемся по левую руку от лорда.

— И неужели вы столько лет не были дома? — удивился Эдвар.

— Лейтлифорд больше не является моим домом, — вежливо ответил Лейтли.

— У бродячей собаки дом там, где поставят миску с едой, — вполголоса ответил Крафти, однако и лорд, и Иллиан его услышали.

— Сир Боули, не все люди, носящие оружие, более того, умеющие с ним обращаться, могут проглотить подобные слова, — заметил Иллиан.

— О, добрый сэр рыцарь, я это прекрасно знаю, — рассмеялся Крафти. — Я всегда знаю, каким людям и что я могу говорить. Например, подобные слова никогда не вырвались бы из моих уст, будь я наедине с Черепахой.

Мойно, услышав свое прозвище, повернулся, и в его глазах действительно мелькнуло желание растерзать кого-нибудь. Убедившись, что ни рыцарь, ни тем более скоморох, особого энтузиазма в этом забавном деле не проявляют, он отвернулся, а Крафти продолжил как ни в чем не бывало.

— У меня очень длинный язык, признаю это. Но я дожил до своих лет только благодаря пониманию и природному чутью, кому можно говорить некоторые вещи, а кому нет. Хотя признаюсь, не хотел вас обидеть. Иногда мои мысли все же обретают звук быстрее, чем я успеваю заткнуть себя.

— Не обращайте внимания на Крафти, — вмешался Эдвар, — если бы его язык был метлой, то он за один день вымел бы все улицы столицы.

— Прекрасное сравнение, милорд, — засмеялся скоморох, откинувшись назад. — Вы определенно делаете успехи.

— Мой дядя, — повернулся к рыцарю Эдвар, — хотел сначала прогнать Крафти, пока не усышал, как тот язвит и сквернословит. С тех пор Крафти со мной. Дядя говорит, что каждый уважающий себя воин должен хорошо и со вкусом ругаться.

— Король Антурин никогда не был воином, но именно в его правление Кантия достигла наибольшего расцвета, — скромно заметил Иллиан.

— Поздравляю вас, милорд, — усмехнулся Крафти, — вы приобрели не только телохранителя, но и философа.

— Антурин, Горлок Падолур, Ирни Лойтелли — все они прекрасные короли, — тихо сказал мальчик, — но они не были из семьи Энтов. Люди говорят «Энт», а думают «воин».

— Благо, судьба уберегла лорда из Долины Сов, сделав его в очереди на корону аккурат после лошадки сира рыцаря.

— Действительно, — рассмеялся Эдвар, — корона моей голове не грозит. Я в очереди на престол тринадцатый или четырнадцатый.

— Тринадцатый, — кивнул скоморох. — Я думаю, милорд, коль уж корона нам не светит, надо попробовать себя на поприще Отца семьи.

Тут уже прыснули все, включая Иллиана. Даже Черепаха на секунду оглянулся с ухмыляющейся физиономией, но тут же нахмурился и повернул голову обратно. Мол, смех смехом, но и за дорогой следить надо.

Путь до долины Кричащих Сов из замка Соколиной Охоты занял в общей сложности четыре дня. За все это время, хвала Трем Богам, никаких неприятностей с отрядом маленького лорда не случилось. Может, дело в том, что вместе с людьми сира Эдмона, бывшими крестьянами Иллиана и собственно стражниками самого Эдвара набиралось почти четыре десятка пусть и не самых лучших, но все-таки вооруженных воинов. Тем более, когда такую процессию возглавляет громадный Мойно, желание поживиться за чужой счет пропадает почти сразу.

Внутри отряда отношения между его членами были непростыми. Воины, как и следовало предполагать, разбились на три группы. Наиболее угрожающе выглядели люди сира Эдмона — закаленные в боях ветераны, отборная военная элита в кольчугах с изображением могучего древа. Эдварцы, хоть и были одеты также, своими юными лицами и неуверенными движениями выделялись среди облаченной в доспехи братии. Но на фоне пожилых и оборванных крестьян Иллиана и эти солдаты выглядели более чем пристойно. Люди рыцаря замыкали шествие, бредя подле телег с провизией и прочей поклажей, словно нищие и убогие, бегущие за сильным войском в надежде на великодушно брошенный кусок хлеба или почерневшую медную монету. Лишь дубины и длинные костыли, заостренные на конце, говорили о некой причастности к этому небольшому отряду.

Люди в редких деревнях, попадающихся по пути, встречали разношерстное воинство довольно благосклонно. Семью Энтов, несмотря на крутой нрав правителей и особую задиристость некоторых лордов, любили. Это сир Иллиан ощутил на себе, когда в очередной раз ему преподнесли кувшин с крепким вином сразу после маленького сеньора. Виной всему было богатое сюрко на телохранителе с изображением древа, подаренное сиром Эдваром еще в замке Соколиной Охоты. А вот его людям пришлось тяжелее — хлеб тем, конечно, дали, ведь так приказал лорд, но вот перебродившую брагу, изрядно употребляемую остальными солдатами, не предложили. Да и вообще посматривали как-то искоса, с неодобрением.

Владения нового лорда оказались гораздо больше, чем говорил Крафтер. Хотя, возможно, скоморох имел в виду плодородную землю. В таком случае, огромная долина Сов, действительно была скудной на незатопленные участки, на которых хоть что-то можно было вырастить. Узкая, в два-три человека, но добротная дорога, расположенная на возвышенности, которую засыпал еще дед Алитори, петляла меж многочисленной чавкающей топи. Сов Иллиан не наблюдал, зато лягушек здесь водилось в изобилии. Уже после непродолжительной езды рыцарю казалось, что вокруг все молчит, а квакает лишь в его голове.

— Лягушек тут намного больше, чем сов, — обернулся Крафтер, угадав мысли телохранителя, — но согласитесь, сэр рыцарь, лучше быть лордом долины Сов, чем правителем обиталища квакушек. Хотя совы тут и правда есть.

— Вы уже были здесь? — догнал его Иллиан.

— Да, пару раз. Когда юный лорд ездил от своего дядюшки к своей матушке, — в тоне гаера сквозила ирония, — местечко спокойное и тихое. Такое тихое, что через три дня хочется в петлю лезть.

Иллиан не стал говорить, что некоторым тихие места нравятся. Этот фигляр опять начнет насмешничать или придуриваться. Да и внезапные события к продолжению разговора не располагали — кавалькада из немногочисленных всадников резко остановилась. Проехать вперед на лошади не было возможности, поэтому Иллиан спешился и поторопился к Мойно. Черепаха молчаливо посмотрел на Лейтли и указал пальцем в сторону болота. Там еле различались две смутные фигуры.

— Что там, Мойно? — подоспел сзади Эдвар.

— Люди, милорд, — нараспев, неожиданно мелодичным голосом, произнес Черепаха.

Иллиан посмотрел на Мойно, точно впервые увидел его. Вот тебе и немой. Лейтли перевел взгляд обратно на фигуры, издали они напоминали полузатонувшие в болоте коряги. Вот только одна из этих «коряг» периодически шевелилась.

— Корт, веревку! — обернулся и крикнул Иллиан.

Зверобой рыцаря, расталкивая столпившихся солдат, пробрался вперед, протягивая крепкую конопляную веревку и костыль.

— Можно послать кого-нибудь из моих людей, — вмешался Эдвар.

— Я сам схожу, милорд, — ответил Лейтли, обвязывая себя вокруг пояса. — Я довольно легкий, привяжите меня к лошади, Мойно возьмет веревку в руки. Если буду тонуть, он вытащит.

Мойно одобрительно кивнул и приладил пеньку к седлу своей лошади. Иллиан хотел было стянуть с себя богатое сюрко, жалко будет испачкать, но потом подумал, что это может быть не совсем правильно расценено и шагнул прямо так, в чем был, на ближайшую кочку. Веревка на мгновение напряглась, но потом снова ослабла, это Мойно, как паук пропускал ее между рук, готовый в любое мгновение потянуть назад.

Небольшие участки твердой земли рыцарь прощупывал палкой, и уже убедившись в их надежности, переступал дальше. Вместе с этим он понимал, что двигаться надо быстро — непонятно в каком положении находятся эти двое. Именно торопливость и сыграла с Иллианом дурную шутку — ткнув очередной раз костылем, он перепрыгнул на кочку и сразу же по пояс очутился в холодной грязной воде. В ту же секунду внутренности сдавило, как от сильного хлесткого удара, и рыцаря потащило назад. Выбравшись на небольшой участок суши, Лейтли помахал рукой Черепахе, сосредоточенно стоявшего с пенькой в руках, мол, спасибо, но тот ничего не ответил. Дальше пришлось пробираться осторожно и медленно.

Когда бедолаг невесть каким образом здесь очутившихся удалось разглядеть, Иллиана с первого взгляда поразила, судя по одежде, чужеземка. Даже облепленная болотной травой, с грязными разводами на лице незнакомка оставалась красивой. Она была непохожа на вежливых леди, которых повидал рыцарь или простых и веселых крестьянок. В сжатом и посиневшем рте угадывалась некая решимость, доселе Иллиану в женщинах не встречаемая. И Лейтли по какой-то странной причине стало приятно, что именно он сможет ей сейчас помочь. К тому же, видно было, что момент для этого настал самый подходящий.

Незнакомка была в сознании, хотя жизненные силы, дарованные ей Тремя Богами, утекали с каждой новой секундой. Иллиан недолго думая, обвил рукой хрупкое тело и Черепаха, немного помедлив, но увидев и оценив ситуацию, потянул веревку. От резкого движение чужеземка вздрогнула и мгновенно очнулась, впервые посмотрев на рыцаря. В ее взгляде не было страха, скорее удивление. Несмотря на это, дикарка стала сопротивляться и отталкивать Иллиана, размахивая руками и говоря какую-то тарабарщину.

— Я не понимаю вас, — отпустил ее Лейтли, как только они оказались на твердой земле.

Женщина замолчала, внимательно изучая рыцаря, после чего добавила на ломанном кантийском.

— Мой друг… Надо спасать.

Иллиан послушно кивнул, проклиная себя за то, что действительно совершенно забыл про второго человека. Русый мужчина без сознания лежал на спине, его волосы спутались с кустарником, и, наверное, только это пока еще спасало тому жизнь. Все остальное тело уже погрузилось под воду. Лейтли медленно потянул веревку на себя, и Черепаха ослабил хватку, все поняв, и давая рыцарю смотать мокрую пеньку у своих ног. Когда веревки около Иллиана собралось достаточно, он сделал широкий шаг и прыгнул прямо в топь, к мужчине.

Ноги сразу потянуло вниз с невиданной силой. Стараясь не паниковать, Лейтли сцепил руки замком на груди русого незнакомца и что есть мочи крикнул. Черепаха, словно только этого и ждал, рванув веревку на себя. Иллиана и русоволосого медленно потащило назад. Рыцарь обернулся и увидел, что рядом с Мойно уже два или три солдата, но кроме того, в нескольких шагах от него в пеньку вцепилась давешняя спасенная.

Оказавшись на твердой земле, рыцарь стянул веревку с себя, обвязав ею мужчину, и дал знак Черепахе. Теперь русоволосый, подобно огромной мертвой туше убитого зверя, пополз в сторону отряда. Иллиан протянул руку женщине, готовый к тому, что та может оттолкнуть ее, но незнакомка благодарно посмотрела на рыцаря и вцепилась в десницу мертвой хваткой. Обратный путь занял намного больше времени, и даже не потому, что их теперь было двое — попросту Лейтли не особо торопился. Общество новой знакомой, хоть они еще и не успели представиться друг другу, доставляло ему непонятное, но огромное удовольствие.

Открытое окно

Проектируемый проезд 12 оказался дырой, каких еще стоит поискать. Когда водитель высадил Ивана на этом промышленном пустыре, то, крутя две хрустящие зеленые купюры, все же спросил:

— Земель, тебе точно сюда?

— Сюда, — неуверенно произнес Иван, в очередной раз посмотрев в телефон. Да нет, все правильно.

— Ну давай тогда, удачи.

— Счастливо, — ответил Туров, с грустью глядя на уезжающую машину.

Что, если все оказалось дурацкой шуткой, если эта Лена не придет? Иван вдруг вспомнил про неожиданный «приезд брата». Да нет, вряд ли это шутка. Он еще раз осмотрел окрестности. И что тут может быть такого интересного, обычная промышленная зона — слева синий забор из нового профлиста, справа серый из бетонных плит, изредка встречающиеся проходные, напротив одной из которых сейчас и стоял Иван. Даже еще зеленые, по-хулигански торчащие в разные стороны кусты, не оживляли этот пейзаж. Туров с досады пнул лежащий на земле большой камень, который проскакал по старенькому асфальту и неожиданно взмыл вверх, наперекор всем законам физики. Иван вытянул руку, и булыжник шлепнулся в открытую ладонь. Ну и какого хрена он сюда приперся? Интересно, такси-то сюда можно вызвать?

Но развить эту интересную мысль мужчина не успел. Он лишь понял, что что-то, но происходит. Легкая тень перед глазами, сильный удар в плечо и улыбающаяся довольная физиономия новой знакомой. Не было ее и вот стоит прямо перед ним.

— Как ты…? — принялся Иван недовольно потирать ушибленное плечо.

— Я же квик, забыл что ли? — несколько обиженно ответила девушка. — Или ты думаешь, я стаканы только могу на скорость пивные переворачивать?

— Мне все равно, если честно, что ты там можешь, а что нет, — отрезал Иван. — Ты лучше скажи, во что меня втянула. Я домой пришел, а там люди какие-то.

— Не какие-то, а со спецотдела. Я же сказал, что подставила тебя, — простодушно разведя руками, ответила Лена. — Ты уж извини.

— Что теперь делать?

— Да ничего, поможешь мне, и все норм будет.

— Хотелось бы детали обсудить, — скрестил на груди руки Иван.

— Времени мало, пойдем, по дороге расскажу, — развернулась на каблуках и, не дожидаясь его, зашагала девушка. — Если не хочешь, можешь прямо тут оставаться, часа через полтора за тобой приедут.

Иван постоял секунд десять, обалдевший от такой наглости. Мало того, что втянула его в какое-то сомнительное дело, так еще и условия диктует.

— Стоять! — рявкнул он так, что где-то далеко залаяла собака.

Лена действительно замерла, но, конечно, не из-за того, что хотела сделать приятное собеседнику. У нее попросту не было выбора. Туров решил, что раз уже опробовал свои способности на человеке, то в дальнейшем можно не останавливать себя. Девушку развернуло к нему лицом и поволокло по проселочной дороге. Туфли противно скребли по земле — психокинетика это почему-то ужасно раздражало — он даже хотел приподнять ее над землей, но боялся, что слишком сильно сдавит тело. Лена, совсем не удивленная выходкой Ивана, улыбалась, словно ей оказали громадную услугу.

— Ну и что теперь? — оказавшись рядом с ним, спросила она. — Будешь меня так держать до морковкиного заговения? Вернее, пока ребятки моего отца не приедут?

— Что за ребятки?

— Я же говорю, погнали со мной, расскажу все по дороге. Времени мало. Помнишь ту ясновидящую из кафе — скорее всего вышла уже на меня. Давай быстрее, а?

Лена сделала такое страдальщецкое лицо, будто это Иван мучил ее весь день своими дурацкими выходками. Вот и что с ней делать? Психокинетик быстро моргнул и девушка, не ожидавшая столь быстрой перемены, свалилась на колени.

— Ну пошли, — поднимаясь и отряхиваясь, потянула его за рукав квик.

Иван вздохнул и поперся за этой взбалмошной девчонкой, а что еще ему оставалось?

Некоторое время они пробирались вдоль заборов, а потом Лена неожиданно свернула к очередной проходной. К изумлению Ивана, внутри никого не оказалось. Будочка сторожа была пуста, стекла в ней выбиты, немногочисленная мебель перевернута. Даже непонятно, что это за место — привет из далекого советского прошлого или уже отголоски лихих девяностых? Так или иначе, людей здесь не было, навстречу им попалось лишь несколько собак, пытающихся облаять непрошенных гостей, но Туров взмахом руки отогнал их. Что-то он сегодня разошелся на использование своих способностей.

— Я даже не знаю, если честно, что это за завод, но он уже несколько лет заброшен. Через него, конечно, идти чуть дальше, чем по дороге от забора, но зато тут нет никого, — трещала без умолку Лена.

— Ты лучше скажи, что вообще происходит? — попытался направить ее в нужное русло психокинетик.

— С чего бы начать? — Девушка наморщила лоб и закатила свои глазки. «Все-таки хороша, зараза», — подумал Иван. — Ну давай сначала. Жила была девочка, росла смирно, никого не трогала, кушала кашу. Отец был геодезист, причем не троешник, а университетский профессор, мама тоже из благородных — профессор культурологии, прости Господи. И выросла бы дочь у этих «вшивых интеллигентов» таким же воспитанными и забитым ребенком, поступила в универ, потом устроилась не по профессии, если бы один раз ее отец не съездил в экспедицию.

Лена замолчала, достав из кармана длинные тонкие сигареты, вытащила одну, чиркнула зажигалкой и затянулась. Иван поморщился, не любил он табачный дым, тем паче девушек, которые его выпускали, но в данной ситуации приходилось терпеть.

— Обычная экспедиция по изучению гравитационного поля или нечто вроде того. Я точно не помню. Но вернулся папаня совершенно другим, вернее… — Лена задумалась, подирая слова. — Когда он вернулся, ничего такого я не заметила, но вот через два месяца Григорий Штольц запатентовал Шлем.

— Погоди, погоди, тот самый Григорий Штольц, изобретатель…

— Да никакой он не изобретатель, — оборвала его Лена. — Скорее первооткрыватель. Но я узнала об этом гораздо позже. А так да, мой папочка тот, кто превратил тебя в психокинетика, а меня в квика.

— Так значит ты Елена Штольц?

— Твоя проницательность не знает границ, — съязвила девушка. — Только через много лет, уже после смерти матери, мне открылась вся правда.

— Какая?

— Вот скажи, как геодезист, далекий от биологии, смог открыть изобретение, полностью меняющее работу головного мозга?

Иван пожал плечами. Он действительно до этого дня не особо об этом задумывался.

— Никто, никто, — ткнула Лена пальцем в грудь мужчины, словно он был в этом виноват, — за столько лет ни разу об этом не задумался. А знаешь, как мой папаша изобрел Шлем?

— Как? — напрягся Иван, разговор уже не очень ему нравился.

— А никак, он его спер, — Лена рассмеялась, словно это была концовка отличного анекдота. — Мой папаня спер изобретение века.

— У кого он спер? — не поверил психокинетик. — Если бы у правительства, то вряд ли бы оно на него работало?

— Вот тут и всплывает та самая загадочная экспедиция. Я же говорю, отец первооткрыватель, пионер, мать его. Так вот, в этой экспедиции он обнаружил окно. Вернее окна. Как я поняла, они редко располагаются рядом друг с другом, но ему повезло. Он смог систематизировать это явление, рассчитать появление окон, время их открытия, закрытия.

— Какие окна, о чем ты? — начал все больше раздражаться Иван.

— Окна в параллельные миры, — спокойно ответила Лена, будто это было само собой разумеющееся. — Конечно, сама я там не была, но из всех документов отца, его обрывочных фраз, вывод именно такой.

— То есть, изобретатель Шлема открыл еще и параллельные миры? — недоверчиво покосился на собеседницу психокинетик.

— Да не изобретал он никакой Шлем! — начала злиться над его непроходимой тупостью девушка. — Он его стащил. Зашел в одно окно и оказался в мире Шлема.

— Что еще за мир Шлема?

— Ну это я его так обозначила, называть же как-то надо, — объяснила отпрыск знаменитой семьи Штольц. — Мир, из которого он и украл Шлем. Причем, эти головные уборы там почти на каждом шагу, папаша стащил свой в школе. Представляешь?

— А ты-то откуда узнала об этом? — пытался найти Иван хоть какую-то прореху в той белиберде, которую ему сообщили.

— Он матери трепался, а я подслушала. Он тогда не говорил про окна, только о Шлеме. Что зашел в школу, взял и обратно. Пока проход не закрылся. Я тогда малявкой совсем была…

— Подожди, — остановился психикинетик. Идти и переваривать всю вывалившуюся на него информацию одновременно не было никакой возможности. — Давай я тебе скажу, что сегодня узнал. Во-первых, что великий изобретатель не только нашей страны, но и мира попросту обыкновенный вор. Во-вторых, его дочь обладает засекреченной способностью быстро перемещаться. В-третьих, в моей квартире появились какие-то странные люди, один из которых представляется мои братом. Так вот, скажи, пожалуйста, дорогая Елена Григорьевна Штольц, какого хрена?

— Да не парься ты так, просто нам надо проверить окно.

— Не париться? — у Ивана от злости даже дыхание перехватило.

— Я выкрала один листок из тетради у папаши, нашла на нем ближайшие окна. Подошло вот это, к которому мы сейчас идем. Оно открывается часто и держится минуты по полторы. Я хочу убедиться, что мои догадки правильны. Мы войдем в окно, потом вернемся обратно. И всего-то…

— А что будет потом со мной?

— Да ничего. Папа побесится немного, меня под домашний арест поди посадит опять. На месяцок, два. Ты подпишешь какую-нибудь бумагу о нераспространении информации, устроят на престижную работу, где делать особо ничего не надо, а бабосы большие.

— А как же загадочный спецотдел, которым ты меня пугала.

— Так они на отца и работают — что-то вроде спецаназа. По правде, и спецотдел и Отдел по сверхспособностям, все на отца работают. Уж не знаю, как у него так получилось.

— Фигня какая-то, — признался Иван. — А я тебе на что?

— В том-то и дело, чтобы добраться до окна, мне нужен психикинетик. Конечно, сгодился бы и телекинетик, пятерочка хотя бы, но уж больно они приметные. Я же говорила, качки.

— Я так понял, тебе надо передвинуть что-то тяжелое.

— Точняк, — заулыбалась Лена. — А ты не такой тупой, как кажешься.

Иван даже не знал, что лучше сделать — поблагодарить за подобный комплимент или обидеться.

Между тем они прошли территорию заброшенного завода и перебрались через забор. Здесь царила совсем другая атмосфера: вдали что-то громко бухало, словно падая с большой высоты, изредка проезжали погрузчики, неторопливо проходили рабочие в оранжевых касках, весело перебраниваясь между собой. Больше всего место походило на свалку металлолома: какие-то железяки, явно имеющие отношение к машинам, куски раскуроченного алюминия, даже длинные, покрытые ржой, рельсы. Причем, все это не валялось как попало, а было аккуратно сложено.

Двигались нарушители чужой собственности небольшими перебежками, благо мест, за которыми можно спрятаться, здесь было в изобилии. Лена вела психокинетика куда-то вглубь этого стукающего, позвякивающего, рычащего, работающими двигателями погрузчиков, изрыгающего кучу металлолома, монстра.

Квик подвела его к огромной стопке сложенных друг на друга плит, между которыми виднелись толстенные разбухшие от влажности бруски, и подперла руками бока.

— Ну вот, примерно здесь это окно быть должно. Под плитами. Надо лишь убрать их отсюда.

— А куда мне их свалить, — принялся оглядываться Иван.

— Не все ли равно? Просто раскидай.

— Нет, видишь их аккуратно сложили, — засопротивлялся психокинетик. Он взмахнул рукой и несколько шестеренок, в беспорядке разбросанные рядом, отлетели в сторону, обнажив местами потрескавшийся, но в общем ровный асфальт.

Руки вытянулись вперед и жилы на них заметно вздулись. Плита неторопливо и плавно поднялась вверх и поплыла по воздуху. Опуская ее вниз, Иван замедлил движение настолько, что та едва шевелилась. Так надо было. Так его учили. Если работаешь с несколькими одинаковыми предметами, то первый надо изучить получше, «прощупать» его, тогда потом уже, с остальными, дело пойдет быстрее.

После тяжелого бетона деревяшки буквально рванули вверх. Иван аккуратно положил их на плиту и принялся за следующую. Теперь было уже не так тяжело, руки порхали по воздуху, словно играя на невидимом пианино шуточную детскую песенку. Пальцы начинало немного ломить, но это скорее от долгого перерыва в работе, в своей жизни Иван поднимал вещи и гораздо тяжелее.

Сложив новую стопку, психокинетик обнаружил, что под нижней плитой нет деревянных брусков. Ну конечно, как без этого. Вот об этой невнимательности ему все время и твердили. Вот ведь, даже злость взяла. Психокинетик в сердцах рванул всю конструкцию. В висках застучало, сердце принялось колотиться, как заведенное, но на полметра сложенные друг на друга бетонные плиты поднялись. Бруски глухо хлопнулись об асфальт, и уже на них рухнула вся эта громадина.

— Это… У тебя кровь, — испуганно сказала Лена.

Иван вытер нос, ничего страшного. Бывалое дело для психо. Просто резко поднял, не сразу отпустил. Ничего, пройдет.

— Ну и где твое окно? — устало облокотился на собственное сооружение Иван. Ноги подкосились.

— Сейчас, пять минут вроде еще, — посмотрев на часы, ответила квик.

Иван закрыл глаза. Перед глазами в полной темноте раскрывались разноцветные круги. Они расходились в стороны, заполняя собой все пространство, и исчезали. На смену им приходили новые, сначала едва заметные точки, становившиеся все больше и больше. Потом сквозь это красочное действие стали проступать смутные, еле различимые образы. Иван узнавал их почти интуитивно, по легким знакомым движениям. Родители, еще вместе, не развелись, отец что-то говорит матери, та смеется. А вон тот маленький человечек он. Еще самый, что ни на есть обычный, без всякий способностей. Он отходит от них неуверенной шатающейся походкой. Родители не сразу его замечают, вернее, замечает лишь мама. Она раскидывает руки и бежит за ним. Он слышит лишь свое имя.

— Иван! — Лена снова толкнула его, пока психокинетик не открыл глаза. — Ты чего, блин? Я уж думала отъехал.

— Нет, все нормально, я просто медленно моргаю, — отшутился он, хотя состояние было неважнецкое. Голова гудела, как огромный железный колокол, в который беспрестанно били. В довершение к прочему все перед глазами плыло.

— Ну смотри, вот оно, — показала Лена в пустоту. — Окно открылось.

— Где? — тупо уставился вперед Иван.

— Ну вот же, — Лене пришлось даже сесть рядом с ним, чтобы убедиться самой, что отсюда тоже видно окно. — Ну вот же, видишь. Похоже на раскаленный воздух, за ним еще очертания предметов расплываются.

— Так это окно? — облегченно выдохнул Иван. Слава богу, значит со зрением все нормально. Значит, остался только вопрос с гудящей головой. Уже не так все плохо.

— Ну да, смотри, — девушка подняла небольшую железку и бросила в марево. Долетев до «окна», кусок металлолома попросту исчез. Ивану даже на секунду показалось, что он услышал всплеск воды.

— Окно будет открыто чуть больше трех минут, пойдем, — потянула его Лена.

— А это обязательно? То есть, я хочу сказать, ну мы убедились, что действительно есть это окно, но мы же ничего не знаем, что там, — указал Иван на марево.

— Да чего ты начинаешь? Три минуты, мы просто выходим там, убеждаемся, что это совершенно другое место и обратно. Ничего такого. Погнали.

Она снова потянула психокинетика и ему пришлось подчиниться. Голова предательски закружилось, но продолжалось это всего несколько мгновений. Квик взяла Ивана за руку и шагнула в «окно». Тело девушки исчезло, лишь в его большом кулаке была сжата маленькая ладошка. Отступать было уже поздно. Мужчина сделал огромный шаг и стал падать. Свалка исчезла, впрочем, как и весь свет вокруг. Со всех сторон обступила темная шевелящаяся мгла. Хотелось кричать, плакать, звать на помощь, но рта не было. Или не было сил открыть его, почувствовать, что он должен быть где-то здесь. Иван ощутил лишь обжигающий холод и громкий всплеск воды.

Чужеземцы

Леди Алитори Барноул, к величайшему удивлению сира Иллиана, полностью его разочаровала. После рассказа Крафти, он ожидал увидеть интересную женщину в годах, которая смогла своими чарами вскружить голову почтеннейшему сиру Гранквисту так, что тот бросил жену с дочками. Но его вниманию предстала высохшая маленькая старуха с пигментными пятнами на морщинистом лице. Ее с натяжкой можно было назвать не уродливой, не то, что симпатичной. Лейтли тешил себя надеждой, что в те времена, когда она впервые встретилась с Гранквистом, леди была значительно моложе и, возможно, интереснее. Хотя представить такое было трудно.

Но больше всего его поразила та надменность, с которой леди Барноул обращалась не только к слугам, но и собственному сыну. Лейтли ожидал увидеть тихую женщину, привыкшую к общему презрению, но гордыня Алитори была больше всех земель ее предков. Обманутые ожидания рыцаря, разошедшиеся с действительностью, так смутили Иллиана, что он даже попал в неловкую ситуацию, не сумев представиться и отрекомендоваться нужным образом. Лишь едва заметно кивнул, да и то немного невпопад, чем вызвал лишь пренебрежительный взгляд матери своего нового сеньора.

— Надолго ты? — кинула она сыну, после всех церемоний. Ни особого участия, тем более любви в ее голосе не слышалось.

— Нет, через полторы недели на Утесе Гроз свадьба сэра Виллиана и леди Беристеи. Дядя отпустил меня от себя лишь потому, что ехать из Долины Сов туда всего три дня.

— И тебе обязательно там быть?

— Будут все члены обеих семей.

— И что же, гордые чистотой своей крови Энты готовы породниться с грязными Тумкотами? — с насмешкой спросила леди Барноул.

— Это ради укрепления нашего королевства. Союз Энтов и Тумкотов принесет много пользы.

— Тебе всего шестнадцать, а ты говоришь, как этот старик, твой дядя, — скривилась Алитори.

— Если бы не моя сыновья почтительность и любовь к вам, после этих слов, я уже сейчас бы приказал седлать лошадей, — появился румянец на щеках Эдвара.

Леди Барноул хотела что-то сказать, но видимо вовремя сдержалась. Поджав тонкие обветренные губы, она быстро вышла из комнаты, провожаемая многочисленными служанками. Маленький сеньор был так раздосадован разговором с матерью, что пнул старый стул и тот не преминул развалиться.

— Иногда мне кажется, что ей вообще не важно, есть я или нет, — произнес вслух Эдвар. Кроме него в комнате были только Иллиан и Мойно, поэтому рыцарь не сразу понял, кому это адресуется и адресуется ли вообще. — Неужели у всех так? — теперь его взгляд остановился на Лейтли, значит, стоило что-то ответить.

— К сожалению, я не могу ответить вам милорд. Свою мать я не помню.

Эдвар все не сводил глаз с Иллиана, поэтому пришлось объясниться.

— Моя мать умерла при родах. Я ее никогда не видел. Воспитывала меня кормилица и отец.

— Я бы отдал все на свете, лишь бы был жив отец. Тогда бы все было по-другому.

Иллиан не спросил, что бы было по-другому. Может быть, леди Алитори не превратилась бы в мрачную стерву, готовую сквернословить про все и вся, а мальчик не тяготился опекой своего могучего дяди? Иллиан не спросил, а Эдвар не ответил. Они лишь вышли из комнаты, и принялись гулять по замку — единственному развлечению, доставлявшему маленькому господину удовольствие.

Замок долины Кричащих Сов был действительно красивым местом. Наверное, в него можно было не влюбиться, лишь будь у тебя черствое сердце или слабые подслеповатые глаза. Оставалось загадкой, откуда у бедной семьи Барноул нашлось достаточно денег, чтобы соорудить это небольшое по нынешним меркам, но величественное сооружение. Крепкие башни, будто выросшие из земли и являющиеся продолжением здешних невысоких гор, стояли, подпираемые со всех сторон толстыми и прочными стенами. Со смотровых площадок просматривалась вся равнина, раскинувшаяся до самых гор, за которыми уже и располагался громадный Утес Гроз. Всего какой-то день пути от него на север и глазам открывалось безбрежное Северное море, за которым жили племена. Все еще не покоренные, но уже сломленные и отброшенные на менее плодородные земли. А ведь когда-то и Утес Гроз был вотчиной какого-то ярла, а волны разномастных племен, объединенные одним вождем, доходили и до крепости долины Кричащих Сов, разбиваясь об нее, как о волнорез.

Северные ворота замка стояли в узкой прогалине между острыми утесами. Пройди через них, минуя долину Кричащих Сов, и окажешься в самом сердце королевства. Однако за все время, пока северяне умирали под стенами обители Барноул, еще ни один из них не одолел эту преграду.

Иллиан стоял вместе с Эдваром и Мойно на верхней площадке одной из башен. Маленький сеньор молчаливо смотрел вдаль, туда, где кончались его владения; Черепаха стоял вполудреме, облокотившись на стену, а Лейтли нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Признаться, ему и самому нравился вид равнины, но сейчас все мысли были за северными вратами, где раскинулось несколько хижин, а в одной из них были спасенные им чужеземцы.

От красавицы, которая назвалась Хелен, добиться каких-либо сведений, объясняющих ее появление в здешних местах вместе с этим русым гигантом, не удалось. Незнакомка плохо понимала язык или делала вид, что плохо понимает. Иллиану казалось, что черноволосая попросту хитрит, потому что нужные ей вещи она просила без труда. Лейтли удавалось навещать ее, вернее их — девушку (а после того как Хелен смыла болотную грязь и надела чистую одежду, оказалось, что она относительна молода) и лежащего безжизненной колодой мужчину (тот все же был постарше) — вполне официально. Маленький господин не проявил интереса к чужеземцам, в отличие от сира Крафтера Боули. Придворный глумослов выразил живейшее любопытство, но по какой-то причине пришелся девушке не по душе и бросил все попытки завязать дальнейшее общение. Зато заметил, что между Иллианом и Хелен мосты наведены, и через Эдвара «попросил» принять посильное участие в жизни чужеземцев. Только теперь Лейтли в полной мере открылся тот факт, что гаер имел огромное влияние на маленького господина.

Так или иначе, но каждый день, ближе к вечеру, когда сир Эдвар уходил в свои покои, а Мойно засыпал перед его дверью, Иллиан отправлялся за северные врата. В его распоряжении было меньше часа, пока их не закроют, поэтому рыцарь всегда торопился, чем придавал своему важному виду несколько растрепанный и неряшливый образ. А ведь в замке, как выяснилось, телохранитель лорда оказался не последним человеком.

Как только они прибыли домой, маленький сеньор занялся обмундированием не только рыцаря, но и его людей. Лейтли со своими крестьянами обзавелся залатанной после многих боев кольчугой с чужого плеча. Эдвар буквально упрашивал его посмотреть в оружейной кирасу или хотя бы, по примеру Черепахи, надеть нагрудник, но Иллиан посчитал, что кольчуги ему будет достаточно.

В довесок, перед Лейтли были открыты все двери в замке. Стража была предупреждена о его полномочиях и при появлении телохранителя важно кивала, хотя никакой фактической властью Иллиан над ними не обладал. Например, задержись он разок у Хелен после закрытия ворот, обратно бы его не пустили — это как пить дать. Тут уж будь хоть трижды телохранителям лорда долины Кричащих Сов.

— Теперь я правитель этих земель, — прервал размышления рыцаря Эдвар.

Иллиан даже вздрогнул. Рыцарь и забыл вовсе, что они по-прежнему в башне, а не за северными воротами, как ему грезилось. Мойно от слов господина тоже приоткрыл глаза, но оценив ситуацию, снова сомкнул веки.

— Когда-то я думал, что это будет величайшее время в моей жизни. Тогда я был еще совсем мальчиком и не жил в столице. Вы знаете, например, сир Иллиан, что мой троюродный брат Грегори Энт, который на два года старше меня, владеет всеми Уоргидскими землями?

— Признаться, я слышал о сире Грегори, но лишь обрывочные сведения, — осторожно высказался телохранитель.

— И что же вы слышали? Что сир Грегори, по мнению моего дяди, позорит род Энтов? Тем, что падок до мужчин? Или, что в припадке гнева убил свою молодую жену?

— Все понемногу.

— К сожалению, это правда. Но дело не в том, каков он и кого пускает в свою постель. Этот человек владеет всей Уоргидской провинцией, владеет из рук вон плохо, но он так и останется полновластным правителем этих земель. Потому что он Энт.

— Как и вы.

— Полудрево-полусова. Я не тешу себя надеждами и иллюзиями. Среди родственников я всегда буду лишь наполовину. Как бы ни любил меня дядя, и кем бы он не был. Отец все же зависит от семьи.

Они замолчали, мальчик — потому что уже все сказал, рыцарь — потому что не хотел обидеть сеньора. По сути, как бы ни относились к матери Эдвара, он все равно останется членом королевской семьи. И как бы ни сокрушался маленький лорд о крохотном клочке земли в болотах, у него все равно был свой дом, люди и деньги. Тот самый случай, когда бедный слышит богатого, но совершенно не понимает его речей.

— Вы знали, сир Иллиан, что семья Барноул одна из самых древних, хоть и малоизвестных в королевстве? — резко переменил тему разговора мальчик.

— К своему стыду, нет.

— Видите вот эту равнину? Она весьма плодородна, но у нее единственный, очень серьезный недостаток. Негде укрыться. Со времен моего прапрапрадеда здесь правили Эрлеи, Гороны, Оттондолы, а потом Подоттоны.

— Вымершие семьи.

— Верно, вымершие семьи. Их, так или иначе, перебили северные народы во время своих набегов. Со временем плодородная равнина стала своего рода медвежьей услугой — ее давали неугодным лордам. А тем приходилось оборонять эту землю ценой собственной жизни. Но я все не к тому… Семья Барноул могла несколько раз претендовать на равнину, но ни разу этого не сделала. Знаете почему? Барноулы никогда не зарились на тот кусок пирога, который не могли откусить.

Иллиан многозначительно кивнул, дескать, понимает, о чем говорит лорд, но сам почему-то подумал, что Эдвар ведь Барноул лишь наполовину. Энтийская кровь все равно сильнее, вон даже лицом мальчик копия отца. Хотя маленький сеньор с каждым днем нравился ему все больше. Он не был похож на избалованных богатством и роскошью маменькиных сынков, думавших о мягких подушках и вкусных яствах, или грубых древовидных отпрысков воинственных лордов, пытающихся казаться кровожаднее, чем они есть на самом деле. Умом Эдвар Энт оказался значительно взрослее своих лет, хотя для Иллиана все же оставался ребенком.

Маленький сеньор окинул взором долину в последний раз и принялся спускаться. Мойно, открывший ясные глаза, словно не спал вовсе, шагнул за ним следом, поэтому рыцарю пришлось плестись в конце. Они миновали винтовую лестницу, прошли по широкой каменой галерее с узкими бойницами к другой башне и через нее спустились во двор. Процессия уже было направилась к донжону, как от дальних ворот отделилась огромная тень и стала быстро приближаться к лорду. Мойно вышел вперед и положил ладонь на рукоять меча. Лейтли, хоть внутренне сжался, но еще издали разглядел, что к ним бежит один из местных стражников, поэтому к оружию не прикоснулся.

— Милорд, милорд, за северными воротами бунт.

— Бунт? — заикаясь, переспросил Эдвар. Иллиан понял, что его господин напуган. Но все же мальчик каким-то образом совладал с собой. — Живо в казарму, разбуди пятнадцать, нет, двадцать человек, — обратился он к стражнику, — ну живее! Я сам посмотрю, что там происходит.

— Милорд, рисковать своей жизнью глупо, — тихо произнес Мойно. — Никто не знает, что может ожидать вас там.

— Но это мои люди…

— Можно послать просто солдат, никто не упрекнет вас в трусости.

— Милорд, Мойно прав, — вмешался Иллиан. — Слишком опрометчиво подвергать свою жизнь такой опасности. Я могу отправиться туда с вашими людьми и разобраться во всем.

Лейтли заметно волновался, но в данный момент не из-за того, что маленькому господину могла угрожать опасность. Там, за северными вратами, в одной из хижин обитала Хелен. Сама мысль об этом не давала рыцарю покоя. Он был готов в одиночку бежать к северным воротам, лишь бы поскорее убедиться, что его новой знакомой ничего не угрожает. Однако маленький сеньор воспринял это по-своему.

— Возможно, вы и правы. Тогда сир Иллиан, я попрошу вас взять людей и успокоить селян. Надеюсь, обойдется без крови. Не хотел бы я, чтобы мое правление началось с трупов.

Лейтли кивнул и принялся нервно грызть губы. Казарма была почти сразу за южными воротами, бежать до нее всего нечего, но солдат видно не было. Лишь спустя несколько долгих минут послышался быстрый топот — два десятка людей лорда Эдвара, в кольчугах и шлемах, с копьями наперевес, торопились — хотя, по мнению Лейтли, недостаточно быстро — на зов своего лорда. Среди них Иллиан удовлетворенно заметил трех своих бывших крестьян, это придало ему уверенности — среди солдат и его люди. Теперь их и вправду было не отличить от бойцов, по немолодым лицам можно было даже сказать, что это опытные вояки.

— За северными воротами бунтуют крестьяне, — начал дрожащим голосом сир Эдвар, но потом успокоился и более спокойно продолжил. — Вы пройдете с сиром Иллианом к ним и успокоите, — сделал мальчик упор на последнее слово. — Сегодня вы подчиняетесь ему.

Надо было еще сильно постараться, чтобы быстро добраться до северных врат. По сути, их было двое. Первые северные врата самого замка никто «Северными» и не называл, чаще их именовали «вторыми» или «узкими». Этот каменный проход с подъемным, хоть и постоянно опущенным, мостом через полувысохший ров выводил в центральную часть Совиного городка, названия которому не было, ибо каждая даже развалившаяся хижина здесь относилась к замку. Поэтому, когда местные говорили, что живут в замке Кричащих Сов, это могло значить, что их хибара может быть прислоненна к самой дальней северной стене.

И все же центральная часть уже не замка, но еще не долины, тоже была обнесена каменой стеной, она находилась на склоне. Самые высокие и престижные по местным меркам дома располагались ближе к цитадели. Даже казарму, ранее построенную у южного входа в замок, перенесли за ненадобностью чуть ли не к самому выходу к болотам. Второй выход из городка, те самые Северные врата, вели к равнине, к скособоченным хижинам, раскиданным без всякого порядка. Хотя, по правде говоря, жили здесь не только нищие и обездоленные. Поодаль стояло несколько добротных домов посостоятельнее, принадлежавших зажиточным ремесленникам. Те попросту не пожелали платить лишние деньги за сам факт проживания около каменного замка.

Преступности среди местных не было, поэтому к чужеземцам относились всегда настороженно. Тем более госпожа Алитори, правившая здесь до совершеннолетия своего сына, ко всяким правонарушениям относилась более чем строго. Любыми аргументами леди Барноул в споре с преступниками были виселица и «позорный стул» с деревянными колодками — в зависимости от тяжести проступка. Поэтому те, кто вел мирную и спокойную жизнь, даже за северными воротами чувствовали себя в безопасности.

Но Лейтли не знал всего этого. Ему сейчас было все равно, происходят здесь бунты каждую неделю или вовсе не случаются, быстрее бы добраться туда и убедиться, что с Хелен все в порядке. У самих северных врат пришлось остановиться, несмотря на ранее время, решетка оказалась опущена. Уже отсюда были слышны крики и яростная брань, раздававшиеся за воротами, однако самих бунтовщиков видно не было. Увидев телохранителя лорда с воинами, стражники приосанились, а, услышав приказ, принялись проворно поднимать решетку.

Как только ворота были открыты, Лейтли помчался на шум и двигающиеся в сумраке тени. Пробежав несколько лачуг, он увидел сначала несколько человек, а потом уже всю толпу. Скопище сгрудилось вокруг чего-то, чадя и треща факелами и размахивая заостренными палками. Но удивительнее всего было другое.

Сначала Иллиан подумал, что ему показалось. Да такого и не могло попросту быть. В предзакатном оранжевом воздухе словно застыли крики, ругань и брызжущая слюна местных. Единственное, что тут двигалось, это небольшой кузнечный молот, бешено вращающийся в воздухе.

Лишь протолкнувшись вперед, рыцарь смог рассмотреть всю картину в целом — Хелен, зажавшую в руке крохотный крестьянский нож, видимо, у кого-то отобранный; проснувшегося русого великана, теперь стоявшего в одной камизе, без блио и пояса, широко расставив ноги и не сводившего с молота взгляда; лежащего на спине крестьянина, жадно хватающего побелевшими губами воздух; и толпу — гудящую, озлобленную, изрыгающую проклятия и готовую рвать плоть зубами. Все это Иллиан увидел и оценил молниеносно, потому что времени совсем не оставалось, и его рот открылся сам, хлестнув собравшихся обжигающими и одновременно леденящими словами: «Именем лорда Эдвара Энта…».

Лейтли не знал еще, что именно «именем лорда Эдвара Энта» должно сейчас произойти. Как не задумывался и о том, что маленький сеньор им господин всего-то несколько дней. Послушают ли? Но возгласы толпы осеклись. В считанные секунды перед Иллианом расступились люди, будто боясь оказаться рядом с тем, кто говорит от имени лорда. И наконец сюда смогли протолкнуться стражники, все это время стоявшие где-то на задах — возможно, умышленно не желая попасть в жернова людского гнева.

— Именем лорда Эдвара Энта, приказываю отойти от чужеземцев и объяснить, что здесь произошло, — смог продолжить Иллиан, воодушевленный присутствием солдат.

Толпа вновь загудела, как потревоженный осиный рой, но Лейтли повелительно поднял руку и от людской массы отделился грязного вида мужик и быстро залепетал.

— Гайдун подошел к чужаку. Просто подошел. Поговорить. А тот… — Толпа вновь взорвалась, наперебой подсказывая, что именно сделал незнакомец, однако Иллиан опять ничего не понял.

— Молчать!

— Он его молотом, вон тем самым, — указал старик на вращающийся предмет.

Будто желая опровергнуть его слова, кузнечное клепало безжизненно рухнуло на землю, и чужак, наконец, посмотрел на Лейтли. В его глазах не было ни любопытства, ни удивления, ни испуга, лишь растерянность. Самая обычная растерянность.

— Я разберусь, — заверил Иллиан. — А теперь расходитесь по домам!

Толпа лениво загудела, сомневаясь в словах телохранителя. Лейтли заметил, как напряглись солдаты, встав вокруг рыцаря и выставив копья вперед. Вот-вот и начнется кровопролитие.

— Живо по домам! — медленно и громко произнес Лейтли, подкрепляя свои слова вытащенным из ножен мечом.

Грозный голос вкупе со звоном извлеченной стали подействовали. Сначала от толпы отклеивались поодиночке, растворяясь в окутанном мглой вечере, потом стали уходит по несколько человек сразу. А когда подхватили и поволокли прочь полумертвого крестьянина, видимо, того самого Гайдуна, Иллиан понял, что все закончено.

Раньше Лейтли никогда не сталкивался с недовольством крестьян. Вернее, как раз наоборот, сталкивался достаточно часто. Простой люд нечасто был доволен своими господами, почти всегда что-то бурчал, реже бунтовал, но никогда Иллиану не доводилось усмирять селян. Неужели теперь придется?

Лейтли повернулся к Хелен. Та стояла еле живая от страха, видимо, еще не отошла от произошедшего. Внезапно рыцарь удивился одной особенности, которую только что подметил — она же еще совсем девчонка, обычная испуганная девчонка, которая не знает, что ей делать. Рядом, опершись о стену хижины, стоял тот самый мужчина с русыми волосами.

— Теперь вы расскажете мне все, — сказал Иллиан и шагнул вперед.

Теплая встреча

Сначала Иван почувствовал едкий свербящий запах чего-то противного — смеси пота, дыма, свалявшейся шерсти и тухлой кожи, а уже потом открыл глаза. Он находился в маленькой комнате с замызганным, почти закрашенным глиной овальным окном. На столе трещала лучина, в углу едва заметно шевелилось нечто живое. На чистилище, по представлению психокинетика шестой категории, было непохоже. Либо тут устроили кавер-версию.

— Очнулся что ли? — раздался знакомый голос. — А я уже собралась памятник заказывать. Только вот фотографию сделать не смогла, не изобрели ее еще.

— Обкурилась? — приподнялся Иван на локте, стыдливо обнаружив, что лежит в каких-то чужих широких штанах. Причем трусов на нем нет.

— Хорошо бы покурить, — мечтательно протянула Лена. — Только и сигарет тут нет.

Лена приподнялась на ноги, и только тут Иван понял, что одета она уж слишком странно. Сначала он принял ее одежду за платье, но приглядевшись, понял — это всего лишь длинная рубаха, на которую зачем-то была надета еще одна, но без рукавов и уже из более плотной ткани.

— На карнавал собралась? — снова лег он на лежанку. Голову тянуло к подушке с невиданной силой.

— Мы уже на нем, — подошла к нему Лена. — И чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Я думала, что ты вообще не очнешься. И чего тогда мне тут делать, непонятно? Не знала же, что ты так на окно отреагируешь.

— Точно, окно, — подскочил Иван, но тут же замычал от боли — голову стиснул невидимый обруч.

— Да ты лежи пока, не хватало, чтобы опять отключился на несколько дней. Ты что, не помнишь ничего?

— Почему? Помню. Окно помню. Как воздух поплыл над землей помню. Воду помню. А вот потом… — психокинетик задумался, перебирая в голове остатки воспоминаний. Давалось подобное занятие, откровенно говоря, с трудом.

— А потом суп с котом, — сердито оборвала Лена. — Вырубился ты. Я знала, конечно, что проход через окно сравним по энергозатратам с преодолением гравитации при космическом полете, у отца было написано, но, вроде, здоровый мужик — и в обморок брякнулся…

— Скорее всего, это из-за тех плит. Рванул, силы не рассчитал. Ну ты же не предупреждала, что придется на другую планету лететь, преодолевая гравитацию, — примиряющее улыбнулся Иван. — Что, пришлось потом тащить мою тушу через окно обратно?

— Вот в этом-то и есть небольшая заминка, — голос Лены из сердитого стал извиняющимся. — Мы, как бы это сказать… Ну мы, в общем, не вернулись еще.

— В смысле не вернулись? — Иван снова подскочил, и голова сразу взорвалась от боли.

— Ну ты же говоришь, что помнишь воду… Мы когда через окно прошли, ты вырубился сразу. И шлепнулся в болото. Я то на сухом месте оказалась, а когда стала тебя вытаскивать, сама увязла. Пока рыпалась, окно закрылось, если бы не Иллиан…

— Какой еще Иллиан? — тоном рогатого мужа спросил Иван.

— Ну я не знаю, кто он там, приближенный лорда. Вроде телохранителя что ли.

— Какого лорда? — еще медленнее и громче спросил психокинетик.

В следующие полчаса на него, подобно ведру холодной воды, вылилась вся информация, которую Лене удалось понять из бесед с достопочтенным сиром Иллианом — о воссоединенном королевстве Кантии, которое, кстати, непонятно кто и зачем воссоединил. Он узнал о языческой религии, где фигурировало Три Бога — Айли, Сойнерли и Балтор — создателей Воздуха, Воды и Земли — и о новой неокрепшей вере в Бога Единого. О четырех могучих семьях, на которых данное королевство держится: Энтах, Тумкотах, Лестерлингах и Висселах. О странной иерархии Отцов, охраняющих и оберегающих семьи. Подробнее — об Энтах, молодом господине Эдваре, которого, правда, Лена видела всего раз, на болоте, и о его дяде, старике Эдмоне. О северных племенах, разрозненных и отброшенных на холодные и неплодородные земли, о восточных дикарях, то появляющихся огромной ордой, то пропадающих на несколько лет, о жителях плоскогорья, единственных с кем был союз. Об островитянах, де-факто являющихся жителями Кантии, но де-юро лишенными всяких прав. О забавном названии монет — золотых мечах, серебряных топорах и медных вилах — в соответствии с изображенным на них оружии: мечах, которыми владела только аристократия, топорах, принадлежваших ремесленникам, и вилах, доступных почти каждому.

— А сами мы чужеземцы с восточных земель, зовут нас Хелен и Айвин, — подытожила она.

— Как зовут? — имена Ивана почему-то возмутили особенно сильно, чем все эти Энты и Висселы.

— Хелен и Айвин. Ну че в голову брякнуло, то и сказала. Это вроде как аналоги наших имен на местном… Наверное.

— Наверное, — скорее согласился, чем спросил новоиспеченный Айвин.

— Да чего ты? Спасибо бы сказал, что я спасла тебя, — обиделась Лена.

— Большое тебе человеческое спасибо, что сначала втянула меня в это дерьмо, а потом благополучно спасла, — Иван сел на деревянной кровати и осмотрелся. На трехногом табурете около тюфяка, на котором он все это время спал, аккуратно лежала одежда, явно не размера квика. Значит, его.

— Да, я знаю, что накосячила. Только мыслить подобным образом неконструктивно.

— Неконструктивно? Неконструктивно?! — все больше заводился Иван, напяливая широкую рубаху. — Ты лучше скажи, как я домой попаду? Окно когда следующее?

— Я не знаю, — тихо ответила Лена, — окна периодичны, но не стабильны.

— Что значит не стабильны?

— Я читала дневник отца. Там сказано, что он несколько раз путешествовал через окно, которое появлялось со строгой периодичностью в одном и том же месте. Но выходил не только в разных местах, но и разных мирах.

— Приплыли. То есть, если даже мы найдем окно, то не факт, что попадем домой?

— Мой план заключался в том, что мы войдем и вернемся, пока окно открыто.

— Плана Б, естественно не было, — наконец справился со штанами психокинетик.

Портки оказались странными и короткими, они еле доставали до щиколоток, хотя в них можно было засунуть еще одного мужчину, к счастью, тут же валялись короткие завязки, превратившиеся в подобие пояса. На голую ногу пришлось напялить невысокие башмаки с заостренным носом. Иван долго пытался разобраться, где тут правый и левый, но существенного различия у обуви не было — несколько раз примерив то один, то другой, психокинетик понял, что здесь, видимо, нет понятия левый и правый, а все башмаки имеют некий средний вид.

— Делать чего будем? — спросил чужеземец Айвин, облаченный в деревенские тряпки.

— Черт его знает, честно, — уселась обратно сельская девушка Хелен. — Я даже не совсем еще привыкла к этому месту. Каждый раз, когда просыпаюсь, все не верится.

— Значит, война план покажет, — потянулся Иван, растягивая спину и треща позвонками. — Пойдем хоть посмотрим, где мы оказались, — нащупал он ручку двери и потянул на себя.

Это походило на место съемок дешевого исторического фильма. Широкие серые дома соседствовали со скособоченными маленькими хибарами. Справа накренилась на одну сторону невысокая крыша кузни, в которой сейчас молчали меха, и дремал на наковальне молот; поодаль, у другой стены, стояли разбухшие бочки с дождевой водой и громадное корыто с мутной жижей, по всей видимости, для скотины. Но что поразило Ивана больше всего — грязь. Казалось, она была везде — под ногами, на стенах домов, облепившая изгороди, засохшая под крышами. Именно она и придавала этой «реконструкции» живой, но вместе с тем отвратительный вид.

Над всем этим убожеством, словно в насмешку, возвышалась высокая четырехугольная башня из серого камня, укрывшаяся в скалах. С одной стороны ее ласкали острые выступы горы, с другой — обнимала стена с внушительными зубцами и узкими бойницами во весь рост. Правда, людей наверху видно не было.

Зато несколько живых душ бродило внизу, между полуразвалившихся домов, шлепая башмаками прямо по грязи, разбрасывая во все стороны маленькие фонтаны коричневой каши. Взглянув на них, Иван понял, что допустил кое-какую оплошность в своем облачении — у всех этих людей длинная рубашка была подпоясана, а у него просто болталась. К тому же, почти каждый поверх надел что-то вроде жилетки, а на одном вообще была странная куртка. Но в целом существенных отличий не наблюдалось. Кроме языка, который вскоре услышал Иван, и который, как оказалось, совсем не понимал.

Началось все с того, что от группы отделился один толстяк с отсутствующим передним верхним зубом. На психокинетика эта мелочь произвела очень сильное впечатление, потому что в обычном, своем, мире он никогда не заострял на этом внимания — у каждого встречного передние зубы имелись всегда. По всей видимости, тут голливудская улыбка русского происхождения, отшлифованная «Колгэйтом», вызвала ровно такое же изумление.

Местный насмешливо произнес несколько слов на тарабарском языке, видимо, очень остроумных, потому что ожидавшие его вдалеке друзья взорвались громким хохотом. Иван улыбнулся, вроде, оценил шутку, в душе надеясь, что теперь этот деревенский дурачок от него отстанет, и почесал предательски зазудевшее родимое пятно. Тем не менее сельчанина подобное ретирование явно не устроило. Видимо, он хотел полностью растоптать противника, поэтому к уже имеющимся словам прибавилось еще несколько, уже более грубым тоном, от чего гогочущие приятели рисковали надорвать животы.

«Не хватало еще сразу вляпаться в историю», — подумал Иван. Он сам по себе, несмотря на свою психокинетичность и не скромную комплекцию, парнем был неконфликтным, а в нынешнем состоянии ссориться с кем бы то ни было совсем не хотелось. Но вот его нечаянный собеседник хотел явно другого.

Увидев, что и это не произвело на чужестранца ровно никакого эффекта, деревенщина решил действовать более примитивно, зачерпнув ладонью с земли вязкую грязь, которой тут было в избытке. Иван оценил ситуацию молниеносно — рука обидчика только стала замахиваться, как с наковальни уже взлетел в воздух молот, забытый кем-то из кузнецов. Наверное, средневековый автохтон так и не понял, что ударило его в грудь и опрокинуло на землю, лишив сознания, но вот его друзья заметили парящий молот, неторопливо крутящийся вокруг своей оси. Двое бросились прочь, а остальные хоть и испуганно, но все же начали обступать чужеземца.

Молот просвистел над головами нападавших, и те отскочили на несколько шагов, судя по всему, решив, что там они будут в безопасности. Иван уже подумал, что теперь можно ни о чем не беспокоиться — и этих дураков он припугнул. Но к группе сельчан вернулись те двое, пустившиеся в бега, только они были уже не одни. С ними появились около десяти крестьян, вооруженных всякой чепухой — похоже, схватили, что под руку попалось. Дело принимало дурной оборот.

Психокинетик даже не заметил, как сзади появилась Лена с черт знает откуда взявшимся ножом в руке. Иван чуть позднее боковым зрением заметил ее дрожащую фигуру, но все старался не сводить взгляда с вращающегося молота. Народу прибавлялось с каждой минутой. И чем больше становилось людей, тем смелее они становились. Иван не понял, в какой момент местные стали подступать, даже не шаг за шагом, а сантиметр за сантиметром, с опасением поглядывая на кузнечное орудие в воздухе.

Самое чудовищное, что еще неделю назад он бы мог раскидать этих крестьян, как котят, тем более закон о самозащите подобное поощрял. Если в этом богом забытом месте вообще подчинялись каким-либо законам, не говоря уже о правилах его, цивилизованного, мира. Да, черт возьми, даже если бы ему строго настрого было запрещено притрагиваться хоть к одному из этих идиотов, Иван все равно расшвырял их в разные стороны, настучав хорошо по голове всем заводилам. Но в теперешней ситуации было одно существенное и весомое НО, заключавшееся в дрожащих коленях и нарастающей головной боли. Туров всегда знал, что способности и силы, данные ему Шлемом, небезграничны, но в данный конкретный момент осознавал сию данность особенно остро. Он понимал, что просто продержать молот в воздухе сможет от силы час, а пока только этот фокус удерживал его от возможности быть растерзанным.

Но с каждой новой минутой тело все больше наливалось свинцовой тяжестью. Ивану показалось, что он уже не может отвести взгляд от молота, даже если захочет, и будет вертеть его, пока не упадет в обморок. Психокинетик даже начинал желать этого. Упасть в забвении, чтобы не чувствовать, как его терзает толпа, калечит его тело, распарывая и отрывая целые куски мяса. Продолжает измываться над ним, даже когда дыхание перестанет вырываться из груди и сердце, последний раз ударившись о ребра, остановится. Иван был так истощен, что смерть представлялась ему не таким уж плохим вариантом. Лишь бы быстрая.

Но над головами собравшихся убить психокинетика прогремел голос. Властный, призывающий к чему-то. Ни слова разобрать не удалось, снова набор каких-то незнакомых звуков. Они принадлежали невысокому, по меркам Ивана, худощавому мужчине. Еще не старому, с темными прямыми волосами, но значительно старше самого психокинетика. Незнакомец был одет в темное подобие пончо, только не такое свободное, как у мексиканцев, с зеленым раскидистым дубом на груди. Вокруг него уже столпились солдаты с копьями и железными наконечниками на них. Тем временем голос человека зазвучал снова с той же интонацией, похоже, повторяя только что сказанное. Но теперь речь была длиннее.

Только мужчина замолчал, как толпа прямо взорвалась. Говорили все разом, угрожающе, с нотами злобы и ненависти. Но этот человек что-то сделал — и все затихли. Все до единого! Кроме одного мужика, в котором Иван узнал одного из «беглецов». Тот стал что-то рассказывать, и толпа снова загалдела так, что незнакомцу с дубом пришлось даже крикнуть. Тут Иван полностью перевел взгляд на говорящих, и молот, оставшись без присмотра, рухнул на землю. Ну и черт с ним, все равно сил держать больше не было. Крестьянин сказал еще что-то и ткнул пальцем в сторону кинетика, на что мужчина с дубом внимательно посмотрел Ивану прямо в глаза и что-то резко ответил говорящему. Его слова толпе точно не понравились, но незнакомец медленно вытащил меч и выставил его вперед. Солдаты последовали его примеру, вытянув ратовища перед собой. И сборище, как по команде, стало расходиться.

Рыцарь, убрав меч в ножны, подошел к Лене — именно к ней, а не к психокинетику — и заговорил. Квик посмотрела на Ивана, явно что-то обдумывая, но потом повернулась к спасителю, кивнула и открыла дверь в хижину. Незнакомец с Леной зашли внутрь, и удивленному Ивану ничего не оставалось, как последовать за ними.

Сын Бога и Воительница подземного царства

Половину того, что излагала Хелен, рыцарь отказывался понимать. Вернее, все было рассказано довольно доходчиво: о дальних землях, в которых живут люди, подобные чужеземцам и способные на вещи, нарекаемые в Воссоединенном Королевстве не иначе как колдовство. К примеру, Айвин способен управлять различными предметами, и, дескать, молот, висящий в воздухе, и нападение на местного крестьянина именно его рук дело. Сама Хелен могла двигаться быстрее любого из самых ловких лучников Кантии. Когда Иллиан усомнился в этом, она вытащила его меч прежде, чем он хлопнул рукой по пустым ножнам. Такой скорости мог позавидовать даже знаменитый Рэдри Ойто, известный тем, что успевал извлечь новую стрелу из колчана, пока первая еще искала цель.

Если в существование этих могущественных людей, сидящих прямо перед ним, Иллиану пришлось поверить, то даже после всего увиденного он отказывался допускать существование людей (и людей ли вовсе?), читающих потаенные мысли или предсказывающих будущее. Но Хелен рассказывала все это с самым серьезным видом и с такими подробностями, которые мог поведать только свидетель этих событий.

Воображение рисовало перед Иллианом величественные замки, уходящие к самому небу, в которых жили могущественные колдуны. Но и те колдуны были не лордами, а простыми людьми. И замки вроде как теснились друг к другу, не огороженные ни стенами, ни частоколом, ни даже палисадом или рвом. И в каждом поселении существовало тысячи и тысячи замков, между которыми ездили железные колесницы без лошадей, а по небу летали стальные птицы с людьми внутри. Казалось, чем больше говорила Хелен, тем больше сходил с ума Лейтли.

Айвин, все это время хранивший молчание, к концу разговора заснул, облокатившись о стену. Иллиан помог Хелен уложить этого великана, после чего, посидев еще с четверть часа, отправился обратно, оставив четверых вояк охранять дом, с тем, чтобы исключить малейшее поползновение местных поквитаться. Еще четверых он оставил у северных ворот, отсыпаться, чтобы ночью были готовы придти им на смену. Вход в Совиный город уже был закрыт, но завидев возвращающихся солдат во главе с телохранителем, решетку подняли.

Маленький лорд ожидал Иллиана в главной зале вместе с матерью. Из-за недавних событий за Северными вратами на ногах был уже весь замок, от заносчивой Леди Барноул до хромого сопливого поваренка. И хотя в самой зале были только сир Эдвар, госпожа Алитори, Мойно, несколько дней где-то пропадавший и вновь появившийся Крафти, пожилая служанка леди и по два стражника с каждого хода, Лейтли осознавал, что все слова, сказанные им здесь, еще до ночи разнесутся по всему замку.

И рыцарь поведал все то, что присутствющим надлежит знать, все то, что видели другие — покалеченного крестьянина, молот, неведомым образом не падавший на землю, и странного чужеземца, по словам толпы, этим молотом и управлявшим.

— Вы говорите, что человек держал молот в воздухе, не касаясь его? — фыркнула Алитори.

— Да, миледи. И тому есть множество свидетелей.

— В таком случае этот человек представляет опасность. Вот только колдунов в замке Сов еще и не доставало.

— Боюсь не согласиться, моя госпожа, — в словах Крафти мелькнула неприкрытая лесть. Однако Алитори это не оттолкнуло, скорее наоборот, она внимательно наклонила голову на бок. А шут продолжил, — такой человек стоит с десяток воинов, если не больше. И если лорду заручиться поддержкой…

— Колдуны непредсказуемы, — отрезала Алитори.

— Никто пока и не говорит, что он колдун. На мой взгляд, тут только одна колдунья, очаровавшая нас всех своей красотой.

Иллиан даже сморщился, так нелепо выглядела лесть Крафти, но, к его удивлению, леди Барноул зарделась, как пастушка, впервые оказавшаяся на сеновале. Вот тебе и неприступная стерва.

— Вечно вы говорите всякие глупости, Крафтер, — ответила она.

Но и от своих слов дурнушка леди Алитори вновь залилась краской, подобно глупой крестьянке, первый раз оставшейся с мужчиной наедине. Иллиан еще раньше заметил, как подчас странно ведут себя женщины, непоследовательно, если хотите. Как бы не был крепок женский бастион, но при нужном слове он самолично открывает главные ворота и сдает все оружие.

— То, что вы имеете в виду под глупостями, я называю правдой. В любом случае, просто поговорить с этим человеком лорду ничего не стоит. Все меры предостороженности будут соблюдены.

— Крафтер прав, — согласился Эдвар, — ничего ужасного не случится. Сир Иллиан, вы сходите за этим человеком?

— Мой лорд, — Лейтли наклонил голову, — не думаю, что сейчас от этого разговора будет толк. Когда я покидал чужеземцев, великан забылся тревожным сном. Боюсь, эта история с молотом очень сильно измотала его.

— Сир рыцарь-без-земель прав, лучше отложить это до утра, мой господин, — встрял Крафти. — Нам надо успеть подготовиться, чтобы все не было на скорую руку.

Эдвар взглянул на мать, и та благосклонно кивнула. Иллиан мог бы поклясться любым из Трех Богов, что у скомороха есть на нее какое-то тайное влияние. Ему не приходилось видеть Леди Сов такой покорной.

— Что ж, тогда действительно отложим это до утра, — сказал маленький лорд.

Но этим планам не суждено было сбыться. Утром выяснилось, что у чужестранца лихорадка, и он не может даже стоять на ногах, не то что ходить. Хелен сидела подле него, вливая в великана воду и заставляя того поесть. Обо всем этом рассказал Крафти, именно он наведывался в хижину иноземцев, потому что Иллиан весь день был с господином. Впервые обязанности телохранителя тяготили рыцаря.

Не поднялся Айвин и на следующий день. Хоть сам лорд сгорал от любопытства и даже был готов тайком в обличие простолюдина пробраться в известную теперь на всю округу хижину. Благо, леди Барноул не позволила ему совершить такую глупость. «Этот человек должен просить твоей аудиенции, а не ты его».

Сняли охрану с дома чужестранцев, ибо в этом отпала всякая необходимость. По долине поползи странные слухи — распространяемые, как ни странно, жрецом храма Трех Богов — о божественном происхождении незнакомца и его воинственной спутницы. Для чего и зачем это было сделано, Иллиану до определенного момента оставалось непонятно. Но простой люд и вправду стал твердить, что Айвин, а имя чужеземца теперь знал почти каждый, сын бога войны Горда — в которого верили в западных диких землях и которого не опровергало учение Трех Верховных Богов — и обычной земной женщины. Хелен с легкой руки жреца стала воительницей подземного царства, продавшая свою душу за мастерство в обращении с оружием и охраняющая выход в мир людей. И, дескать, одному смертному удалось бежать, посему теперь Хелен, заручившись поддержкой сына Горда, ищет его по всем землям и не успокоится, пока не найдет.

Тот факт, что полубог Айвин уже несколько дней не показывался на людях, запершись в своей хижине, простолюдинов совсем не смущал, скорее наоборот, те видели некий сакральный смысл, открывавшийся каждому по-своему.

Помимо желания увидеться с Хелен, Иллиану очень хотелось поговорить со жрецом, чтобы узнать, с какой целью местный фламин попусту чешет языком и несет всякую околесицу. Представителя Трех Богов на земле он действительно увидел, но через несколько дней, когда смысла говорить с ним уже не было.

И все потому, что на второй день после попытки бунта, Крафтер Боули, внезапно возникающий то тут то там, случайно наткнулся (хотя может быть и нарочно, Лейтли уже не знал, чего ожидать от этого человека) на рыцаря, и у них состоялся разговор, из которого телохранитель узнал много нового и любопытного для себя.

— Я давно хотел поговорить с вами, мой милейший друг, — Крафти говорил сдержанно, глядя ему в глаза, так что Иллиан даже не понял, шутит он или настроен серьезно. — Я знаю, что вы с этой чужеземкой… в недурных отношениях.

— С чего вы это взяли? — вспыхнул рыцарь.

— Не отпирайтесь, мой дорогой рыцарь-пылкое-сердце, я просто знаю. Как знаю и то, откуда эти люди прибыли. Не смотрите на меня так, а то мне становится страшно, клянусь Тремя Богами или в кого вы там верите? Так вот, я знаю, откуда прибыли эти люди и что они могут. Да, да, бедный рыцарь, у стен есть уши, а у солдат, прильнувших к двери — язык. И мне кажется, всем будет только на пользу, если эти двое поступят на службу к лорду.

— На службу? — туповато переспросил Иллиан.

— Да. Я уже поговорил с мальчиком, вернее заинтересовал его. Теперь нам надо лишь убедить Хелен и Айвина, что с нами им будет лучше, чем без нас.

— Каким образом?

— Все очень просто — с нами им будет действительно лучше, чем без нас. Эдвар, прошу прощения, сир Эдвар, все-таки Энт, член правящей Семьи. А они — чужеземцы, с подозрительными способностями. Это здесь Айвин полубог, а в другом месте может стать колдуном, как недавно обмолвилась леди-мать. Сделать это довольно просто.

— Так это вы поговорили со жрецом? — догадался Иллиан.

— Ну а кто же еще? — искренне удивился шут. — Вы даже не представляете, что могут сделать несколько золотых. Иногда я сам удивляюсь власти этого металла.

— Но зачем мне помогать вам?

— Чтобы прекрасная Хелен-могу-убежать-куда-угодно не упорхнула в любую секунду. Вам ведь этого не хочется? — не дав ничего сказать Лейтли, Крафти продолжил, — таких людей надо заинтересовывать. И еще, последнее, я вам открою секрет, на днях, как только лорд встретится с Айвином, господин сделает ему интересное и неслыханное предложение, скажем, о бессрочной службе. Чужестранец сможет уйти в любой момент, если ему что-нибудь не понравится. Ну а Хелен… Она, как я понял, без своего друга никуда.

На этом Крафти дружески похлопал Иллиана по плечу и пошел прочь, насвистывая себе под нос. Лишь шагов через пять он обернулся и холодно сказал телохранителю: «В следующий раз, прежде чем выгораживать кого-нибудь, не забудьте, кому вы принесли клятву верности, рыцарь-благородство-у-меня-в-крови».

Лейтли стоял в оцепенении, не зная, что и думать. Шут, фигляр, балагур, паяц на деле оказывается не таким уж глупым и простым… Но самое интересное, в словах Крафти был смысл. Определенный, жестокий, прагматичный смысл — лорд получит «воина-полубога», Айвин и Хелен — защиту от преследований, а Иллиан — возможность и дальше видеться с чужеземкой.

Осознание того, что шут манипулирует им, не помешало рыцарю кинуться за северные ворота, как только представился свободный час. Иллиан, к слову, заметил, что лорд покривил душой, сказав, что Лейтли нужен ему в качестве телохранителя. Скорее теперь рыцарь исполнял мелкие поручения, касавшиеся дел замка или небольшого личного войска его светлости. Обмундирование людей, размещение их в старой с дырявой крышей казарме, латание этой самой крыши, проверка часовых в замке, сопровождение лорда, когда тот выходил из цитадели — все это легло на плечи Лейтли.

Несмотря на отсутствие большого количества свободного времени — в отличие от солдат, игравших в карты внутри казармы — Иллиан не жаловался. В кой-то веки он ощущал себя нужным. Рыцарь понимал, что хоть и не имеет официального звания, но воины его побаиваются (Лейтли даже не представлял, что виной тому россказни его же собственных попутчиков — бывших крестьян, расписавших телохранителя как кровожадного бойца); лорд, несмотря на его полумифический титул и отсутствие земли, называет его уважительно «сир», даже Мойно, грубый и угрюмый Черепаха, казалось, стал более благосклоным к Иллиану. Лейтли подумалось: быть может, настало время пользоваться плодами своей репутации. И начать можно было с лорда.

Сир Эдвар, по обыкновению своему обошел замок по всем стенам, задержался на башне, с которой открывался вид на всю долину, и теперь находился в библиотеке. Так называлась бывшая кладовая комната с тремя стеллажами книг, столом, стулом и дорогими восковыми свечами — своих пчел в замке Сов не было, поэтому маленький господин запасся ими еще в столице. Леди Барноул пыталась заменить их на местные, из свиного жира, но Эдвар пришел в такую ярость — свечи сильно коптили, отвратительно пахли и сильно брызгали, заливая смальцом страницы книг — что Алистори пришлось отступить.

Сегодня маленький лорд отправился в библиотеку еще раньше — просителей, как обычно, обивающих порог замка, не было. То ли господин разрешил все имеющиеся проблемы своих подданных, то ли жители пребывали в волнительном ожидании возможной развязки в истории полубога Айвина. Эдвару это быль лишь на руку — мальчик любил провести свободное время за книгами. Если его не трогать, маленький лорд мог пропустить обед и ужин, а спохватиться, лишь когда свеча сгорала и тухла. Поэтому Иллиан предупредительно постучал и безмолвно обменявшись кивками со стоящим около двери Мойно, вошел внутрь.

— Сир Иллиан, заходите, — глаза мальчика лихорадочно блестели. — Вы не поверите, я читал о пожаловании королем Обертаном наделов близ земель островитян после подавления мятежа и встретил вашу фамилию. Невероятно, правда? Минуту, я зачитаю, — мальчик принялся листать книгу и, остановившись на нужной странице, другой интонацией, видимо, подражая королю Обертану, принялся читать, — «Сиру Аллиету Лейтли, моему верному другу и храброму воину, дарую земли, принадлежавшие лорду Ингегорту Уойдену, погибшему в результате коварного и подлого мятежа недостойных островитян, укусивших руку, кормившую их все эти годы. Сир Аллиет Лейтли обязуется восстановить сгоревший замок у побережья, и ему надлежит собрание податей со всех островов западнее и севернее его земель».

— Аллиет восстановил замок и вокруг него возник новый город, который окрестили Лейтлипорт, — грустно заметил Иллиан. — Но я хотел поговорить о другом милорд, позвольте отлучиться в равнину, чтобы справиться о здоровье иноземца. Возможно, Айвин уже может явиться к вам.

— Да, да, конечно, сир Иллиан, как вам угодно, — махнул рукой Эдвар. — Если с ним все в порядке, я приму его после ужина.

Лейтли поклонился, но маленький лорд уже не видел этого, он склонился над книгой и принялся шевелить губами, выгрызая из пыльного фолианта знания. Кем бы мог стать этот мальчик, не будь сыном Гранквиста и племянником старика Эдмона — монахом-переписчиком, астрологом, учителем для господ или хранителем королевской библиотеки? Так или иначе, жизнь мальчика в любом случае была бы связана с книгами.

Иллиан быстро прошел по замковому двору, кивая головой встречным солдатам, проскочил мимо повозок, стоящих в ожидании проверки у северных ворот, проскользнул мимо высоких домов долины, выросших будто внезапно, после дождя, посреди шатких лачуг и кое-как сколоченных хибар. Весь путь до заветной «обители сына бога» занял вдвое меньше времени, чем обычно. Но, несмотря на всю свою торопливость, оказавшись возле дома, Иллиан застыл, как Тремя Богами сразу пораженный.

Все свободное место перед хижиной было до отказа забито плетеными корзинами и берестовыми коробами, подпиравшими друг друга со всех сторон, стоявших в два ряда, накрененных полупустых и заполненных до отказа, перевязанными тряпьем сверху, чтобы ничего не испортилось, и совсем открытыми — с мелкой рыбой, свежей дичью, вяленым мясом, ощипанными курами, грязными с прилипшей соломой яйцами, черствым, уже заветренным хлебом, ягодами, грибами, травами, яблоками, грушами, сливами. Поколебавшись, рыцарь медленно, чтобы ничего ненароком не задеть, обошел эту груду припасов, часть из которых начала уже портиться, и постучал в дверь. Открыл ее сам Айвин, и на вполне приличном кантийском сказал: «Проходи».

— Спасибо, сир Иллиан. Я хотел бы благодарить, — выдал гигант после того, как дверь за рыцарем закрылась. — Ты спасал нас. Два раза.

— Сир Айвин, простите, не знаю вашей семьи, с благодарностью можно повременить. Сейчас обстоит более серьезный вопрос, относительно вашего с Хелен будущего.

И Иллиан стал излагать чужеземцам все те сведения, которые узнал за последнее время. Айвин понимал не все, зачастую Хелен приходилось ему что-то объяснять на их языке, после чего тот кивал, а порой переспрашивал какое-либо слово на кантийском: «шут», «замок», «служить», «колдун». Особенно великана позабавила история про его божественное происхождение, иноземец смеялся как заведенный. Хелен свою легенду, придуманную жрецом Трех Богов, а может быть и самим Крафтером, приняла спокойно.

Наконец Иллиан добрался до самого предложения гаера, переданное через рыцаря непосредственно иноземцам. Айвин с Хелен долго разговаривали между собой: спокойно, не споря и не ссорясь, словно обсуждали слухи о вечном сезоне дождей в морях Великой Скорби, из-за которого, по словам все того же фламина, посланники других Богов и прибыли.

— Мы согласны говорить лорд, — косноязычно подытожил итог беседы Айвин.

— Хорошо, я сообщу его светлости. Я постараюсь прийти ближе к вечеру сам, — стал откланиваться Иллиан.

Он попрощался с иноземцами и поспешил к маленькому лорду. Лейтли желал поскорее сообщить новость о выздоровлении Айвина его светлости, в надежде, что Эдвар поручит заниматься всеми дальнейшими делами, касающихся чужаков, именно ему. Иллиан с нетерпением смотрел на разморенное солнце, лениво бредущее по совсем не-осеннему голубому небу. Взглянув на такое небо, не задев взглядом верхушки наполовину обсыпавшихся деревьев, можно подумать, что на дворе жаркий и знойный июль, своим горячим полуденным дыханием обжигаяющий зазевавшегося чудака. Рыцарь думал о том времени, когда желтое светило скроется за горизонтом, еще не зная, что долгожданную встречу сира Эдвара Энта и полубога Айвина ему увидеть не суждено.

Прием

События, развернувшиеся после первого выхода Ивана в открытое средневековье и потасовки с местными, психокинетика, мягко говоря, обескураживали. Аборигены, еще недавно явно мечтавшие растащить путешественника из параллельного мира на сувениры, вдруг прониклись глубоким уважением и даже страхом к его скромной персоне. По словам Лены, сам виновник сия торжества лежал все это время в беспамятстве.

Началось все со странного паломничества — люди ходили вокруг дома, перешептывались, пытались заглянуть в единственное окно. Утро следующего дня принесло неожиданные изменения в виде нескольких корзин с едой, число которых росло с каждым часом. «Тебя еще за ту драку не закрыли, а уже передачки понесли», — пошутила Лена.

Психокинетик после истории с молотом целые сутки лежал в полубреду, иногда приходя в сознание. Лена обкладывала его голову холодными мокрыми тряпками, объяснив потом, что не хотела, чтобы у него мозг закипел. Черт ее знает, шутила или говорила всерьез. Но очухавшись и поев, Иван понял, что чувствует себя намного лучше, чем после первого пробуждения в этом диком мире.

Он внимательно слушал стражников, переговаривающихся за дверью, и замечал, что редко, но у тех проскакивают знакомые ему слова. Вроде, даже на английском. Позже, когда Лена обучала его тонкостям местного языка, Иван понял, что их наречие очень напоминает английский и французский из его родного мира. Вообще обучение давалось довольно легко. Иван даже начал сожалеть, что там, дома, никогда не интересовался языками — оказывается, у него такие незаурядные способности. Правда, как объяснила Лена, дело даже не в предрасположенности, все гораздо проще — те, кто испытал на себе воздействие Шлема, в принципе, «более понятливые». Мозг уже начинает работать, используя свои потаенные ресурсы, и любое обучение проходит в разы быстрее, чем до Сеанса.

Сначала эта новость немного расстроила Ивана — получается, никакой он не особенный — но потом он поразмыслил, что их тут таких всего двое, и не стал спешить открещиваться от своей уникальности.

Все это время парочка почти не выходили наружу. Только за едой, расставленной крестьянами в несколько рядов, или к выгребной яме. Они, несмотря на стражу (снятую на второй день), пленниками не были. Но по совету Иллиана, из дома пока лишний раз не высовывались. Вообще этот самый Иллиан Ивану понравился — спокойный, с умными добрыми глазами. Такой прям инженер-конструктор в третьем поколении, если не брать во внимание меч, доспехи, и накинутое сверху пончо — которое, как позже узнал психокинетик, называлось сюрко. После бунта Лейтли, такая была у него фамилия, слушал Ленин рассказ внимательно, не перебивая и ничего не уточняя, и только когда она закончила, тот стал засыпать ее вопросами. Ваня тогда еще ни слова не мог разобрать и, убаюканный тихим диалогом, уснул.

В общем и целом, Иллиан внушал доверие, хотя Иван, честно, не понимал, какую цель преследует рыцарь, но других приятелей или хотя бы хороших знакомых у пришельцев не было. Когда Лейтли пришел к ним в этот раз, психокинетик уже худо-бедно мог сказать несколько слов и, вроде бы, рыцарь его даже понял. А вот сам Иван мало что разобрал из речи Иллиана, и Лене пришлось серьезно попотеть, чтобы пересказать все слово в слово.

Больше всего, конечно, потрясла легенда о его божественности, которую Иллиан и собирался обыграть. Теперь Ивану хотя бы стала понятна вся эта заваруха с нашествием паломников и кучей тухнущих на улице продуктов. Он при жизни стал у местных нечто средним между Лениным и Якубовичем. К его мавзолею не только ходили, но и таскали массу гостинцев, не подозревая, что никакого сектора «Приз» на барабане не будет.

— И что теперь делать? — спросила Лена, переведя ему все сказанное Иллианом. Сам рыцарь терпеливо сидел и смотрел на них.

— Ну к этому феодалу все равно идти придется, — ответил Иван. — Просто так нас отпускать не собираются. А если и отпустят, то дойдем мы до следующей деревни или города, а там что?

— Значит сходить к лорду?

— Ну а что? За просмотр ведь денег не берут.

— По поводу этого места не уверена, могут и взять, — вздохнула Лена. — А может, даже не только деньги.

— У меня в таких делах глаз наметанный, — успокоил ее Иван. — Знаешь, я сколько раз на работу устраивался? Как увижу этого лорда, сразу пойму — ноги надо уносить или можно задержаться.

На том и порешили. Иллиан, получивший положительный ответ, отправился обратно в замок, а иноземцы остались томиться в ожидании вечера. По придуманной Лейтли легенде, они были сводными братом и сестрой с материка за морем Великой Скорби, пригодилась придумка местного жреца. Корабли туда плавали редко. Из-за частой непогоды на воде постоянного сообщения не было. Айвин с легкой подачи стал аристократом, ни дня в своей жизни толком не работавшим (Ваня даже удивился, уж не телепат ли Иллиан), а Хелен прославилась на чужих землях в боях на кинжалах. Всю свою жизнь они путешествовали, наконец решив переплыть море, и тогда оказались в Кантии. Брат с сестрой направлялись к Утесу Грез, чтобы побывать на свадьбе сэра Виллиана Энта и леди Беристеи Тумкот, но увязли в болоте. Дальнейшая их судьба была известна.

Ничего конкретного о судьбе двух людей, никогда не живших в этом мире, вымышленное предание не говорило. Но имелось несколько любопытных подробностей, которые Иван должен был сообщить — на родной земле Айвина путешествовали не на лошадях, а на волах; даже самому низкородному разрешалось иметь до трех жен, если тот сможет достойно их обеспечить; странствие через Море Скорби сопровождалось многочисленными бурями… Иллиана несло — он без конца называл все новые и новые факты, о которых когда-то где-то слышал. Возможно, что-то из всего рассказа действительно было правдой — по словам Лейтли, только единицы добирались до того заветного материка, но их истории так и остались байками. Да и была ли вообще эта большая земля, или ею мог оказаться крошечный островок среди огромного бушующего моря?

Иван только знал, что для лорда и всех к нему приближенных его родная Алеутта существовала. По крайней мере, сегодня ему нужно было это доказать. До самого вечера психокинетик повторял свою новую биографию, словно мантру. Когда солнце уже клонилось к закату и в дверь постучали, в маленькой хижине, гордо подняв голову, стоял сын младшего лорда Тейского, отмеченный богом, сир Айвин. Для аудиенции принесли одежду побогаче, но все равно такую же странную — короткие штаны, ботинки с поднятыми носами. Его «сестра» выглядела лучше. Лена не стала облачаться в женское платье, добродушно подаренное ей леди Барноул. Она уже умудрилась раздобыть через Иллиана высокие сапоги, штаны почти в обтяг и куртку с короткими рукавами, поэтому сейчас напоминала на какую-нибудь охотницу-ролевичку или младшую дочь Робин Гуда, выросшую в Шервудском лесу.

К досадному разочарованию новоиспеченных алеуттанцев за дверью стоял один из стражников с семью своими коллегами, а никак не Иллиан.

— Лорд ожидает вас, ваша милость, — склонил голову боец уж очень подобострастно.

— Ну так пойдем, — шагнул вперед Иван.

Они проследовали по улицам, забитым до отказа, тихо перешептывающимися и показывающими на незнакомца пальцем, людьми. Только тут психокинетик заметил, как далеко, над горизонтом, поднимается несколько серых столбов дыма. Хотя ни один человек не обращал на пожар ни малейшего внимания, не сводя глаз с живого сына Бога, шагающего по их родной грязи.

Процессия миновала высокие крепкие ворота и оказалась совершенно в другой обстановке. Ивану эта местность напоминала старую немецкую деревушку в какой-нибудь провинции Траунштайн: аккуратные в два-три этажа дома, ровная вымощенная дорога, упитанные мужички и не менее упитанные дамы. Они стояли, по всей видимости, каждый у своего жилища, провожая чужаков любопытными взглядами. Солдаты, оказавшись за воротами, расслабились. Иван это даже почувствовал. Видимо, сопровождение было необходимо, чтобы довести их с Ленкой, то есть Хеленкой, до этого места, чтобы толпа не пожелала оставить себе на память частичку сына Бога и его спутницы. А вот пузатых бюргеров солдаты явно не опасались.

Но осмотреть деревню не удалось, кортеж почти сразу взял вправо, к еще одним воротам, за которыми виднелось несколько башен и коренастый невысокий замок. Они прошли по самому настоящему подъемному мосту, мимо самого настоящего рва и оказались в самом настоящем внутреннем дворе. Ивана несколько напрягло множество стрелков на стенах, провожающих их суровыми взглядами, но Лена на это внимания не обратила. Она с любопытством пожирала глазами каждый новый участок земли лорда, по которому их вели.

Внутри замок слегка разочаровал нового сына Горда, о котором бедняга языческий Бог даже не догадывался. Ваня с детства привык к фильмам, в которых могучие короли встречали рыцарей во внушительных высоких залах с такими огроменными витражами, что если их разбить, стекло будет падать на каменный пол целую вечность. Но реальность оказалась гораздо прозаичнее.

Зал, если это был он, оказался не таким уж большим, как в ширину, так и в высоту. Видимо, над ним существовала еще какая-то комната, поскольку снаружи замок был гораздо выше. Немногочисленные узкие окна заколочены деревянными досками, скорее всего, так тут делали в холодное время года. Хотя сквозняки, судя по колыхающимся свечам, тут все равно были не слабые.

Обстановка зала была убогой, вернее почти полностью отсутствовала — два больших кресла (а-ля полустул-полутрон), одно из которых занимала старая женщина с самым обычным лицом — ни красивым, но и не отталкивающим — а во втором сидел подросток с пронзительными зелеными глазами. Вокруг них стояло несколько человек, на которых Ваня внимания почти не обратил, а за людьми висел потрепанный гобелен с летящей птицей, то ли филином, то ли совой — во-первых, психокинетик был не силен в орнитологии, во-вторых, качество изображения было далеко не HD. Довершали интерьер несколько свечных торшеров, расставленных без всякого порядка, но ощутимо добавляющие света этой обители холодного камня.

— Сын лорда Тейского Айвин со своею сестрой Хеленой, — прогремел такой могучий голос, что Иван дернулся.

Обладателем его оказался пожилой мужчина с белым сухим лицом и веселыми озорными глазами. Едва представив незнакомцев, он, пятясь, ушел в темноту, где, по-видимому, существовал еще один выход. Иван, уже наученный Иллианом, сделал несколько шагов вперед, с тем, чтобы поклониться лорду. Единственное, о чем не предупредил рыцарь — как именно этот самый лорд выглядит. С одной стороны, это мог быть мальчишка, только слишком уж молод. С другой — кто знает, как в этом мире относятся к женщинам? Вдруг пожилая тетенька с презрительным взглядом и есть лорд?

Иван сделал несколько шагов вперед и поклонился. Вставать на колено, как и говорил Лейтли, не стоило, ведь Айвин тоже был «высокородным» господином, хоть и не имевшим каких-либо фактических признаков своей власти. Хелен вообще выкинула номер, исполнив манерный реверанс, похоже, позаимствованный из какого-то старого, советского, фильма.

— Приветствую вас, — раздался тоненький голосок, — я лорд долины Кричащих Сов Эдвар Энт, а это моя мать леди Алитори.

Иван поднял голову и отметил про себя, что говорил пацан. Значит, малолетние феодалы тут были больше в чести, чем бой-бабы.

— Мы рады, что вы чувствуете себя лучше, и нам хотелось бы узнать побольше о вас и… о вашей силе.

Айвин ждал этого вопроса почти весь день, поэтому начал вешать лапшу, как только лорд замолчал. Значительную часть своего вранья пришлось уделить родине, славившейся могучими волами, сладким вином, не портившимся со временем, разрешенным многоженством, высоким домам — в четыре, а то и в пять этажей — в которых жили десятки людей, ежедневным листкам бумаги с последними новостями, именовавшимся почему-то «Газетой». Остапа понесло настолько, что несчастная легенда о скромной Алеутте, которую переводить на местный помогала Хелен, начала трещать по швам. Остановил Ивана лишь сильный толчок под ребра от доброй сестрички, задолбавшейся пороть чушь. Он был стремительным, в духе квика, поэтому быстрый удар вряд ли кто заметил, но вот потомок лорда Тейского осекся и перешел на скитания через море Великой Скорби, первые впечатления о кантийском побережье, путешествие через страну. Тут Иван был уже не так красноречив, ибо на деталях его могли попросту поймать, поэтому старался поскорее проскочить к заключительной части своего повествования. К чести лорда и его окружения, за все сумбурное повествование чужеземца, его ни разу не прервали, и ни один человек не крикнул: «Я вот только из Ситерона (портового города, как рассказывал Иллиан), но не видел в порту огромных кораблей из Алеутты». И лишь когда рассказ Ивана подошел к концу, лорд, знакомый с дальнейшим судьбой чужеземцев, задал вопрос:

— Не могли бы вы рассказать о природе вашей силы?

— Еще в молодости моей отец повел меня в… как будет храм? — повернулся он к Хелен и, получив ответ, продолжил на местном, — в храм бога войны Горда, где мы преклонили колени перед этим, как его… алтарем, — снова получил он подсказку, — чтобы принять… благословение, — шипел суфлер на ухо. — Тогда я и почувствовал, как тело наливается силой.

— А ваша сестра? Поговаривают, что она тоже несет в себе частичку ваших богов?

— Во мне нет ничего божественного, ваша светлость, — ответила Лена, — все, что я умею, результат длительных тренировок.

— Может, нам посмотреть на алеуттское искусство боя? — шепнул какой-то долговязый тип, стоявший за парнишкой.

— Да, леди Хелен, если вас не затруднит, — обратился Эдвар к «сестре».

— Как вам будет угодно.

Похоже на то что, «просьба» была заготовлена заранее, потому что Лене сразу вынесли два кинжала, тупых и с отломленными наконечниками, следом вышел один из стражников — пожилой крепкий мужчина в кольчуге, с деревянным потешным мечом в каждой руке. Он выразительно посмотрел на лорда и тот нетерпеливо кивнул.

По десятибалльной шкале с точки зрения зрелищности бой едва дотягивал до троечки. Стражник наступал широкими шагами, разрезая мечом воздух там, где еще секунду назад была девушка, а Лена ловко ныряла то вправо, то влево. Минут за десять опытный воин совсем выдохся, так ни разу и не скрестив свое бутафорское оружие с Лениными кинжалами. Видимо, тогда квик и поняла, что уже давненько оттягивает кульминацию боя. После очередной попытки удара она проскочила под рукой воина и вкарабкалась ему на спину, левой рукой обхватив шею, а правую с клинком приставив к горлу. Лорд недоуменно посмотрел на долговязого, а тот пожал плечами и захлопал в ладоши.

— Признаться, ваша манера боя очень расходится с той, к которой привыкли в здешних землях, — присоединяясь к нему, сказал лорд.

— Главное результат, ваша светлость.

— Девочка дерзкая, но мне нравится, — подала голос леди Алитори.

— Сэр Айвин, а не могли бы вы… — замялся лорд.

— Конечно.

Иван, не сходя с места, поднял два ближайших торшера и поменял их местами. Присутствующие следили за этими действиями как будто за колдовством.

— Поразительно, — выдавил мальчик.

— Так это все правда, — выдохнул долговязый.

Иван не понял, про какую именно правду он говорит — про вымышленный материк со странными законами, путешествие через Море Скорби или его связь с каким-то вымышленным Гордом — но благоразумно промолчал. Поохав и повосторгавшись, присутствующие замолчали, и снова заговорил лорд.

— Я понимаю, что вы сын лорда и когда-нибудь займете место своего отца, поэтому прошу вас не обижаться, если мое предложение покажется вам бестактным, — Лена после вопрошающего взгляда перевела «бестактным». — Но все же не могу не предложить. Я бы хотел, чтобы вы и ваша сестра на некоторое время остались при мне, — мальчик обернулся на долговязого, и тот кивнул, — скажем, на две полных луны. После этого вы получите вознаграждение и будете вольны распоряжаться своей дальнейшей судьбой. Если захотите, останетесь на службе, нет — я не стану препятствовать вам.

— Испытательный срок, — подумал вслух Иван.

— Что? — не понял лорд.

— Какой еще испытательный срок? — повернулась к нему Лена. — Я это перевести не смогу.

— Так и не переводи, — ответил ей Иван.

— Если вам нужно время подумать, — смутился лорд разговору на неизвестном языке.

— Нам не нужно время, — ответил ему психокинетик, — только ответьте на один вопрос милорд: зачем мы вам?

— Людям всегда свойственно желание прикоснуться к чуду, — ответил Эдвар, и Иван понял, что это не его слова. Возможно, матери или этого долговязого типа, скорее, даже последнее, но никак не четырнадцати-пятнадцатилетнего парнишки. Что ж, хочет играть, так, пожалуйста.

Больше всего Иван не любил, что называется, играть вслепую. Уж извините, сказали А, говорите Б. Если люди вели себя по-другому, то все гораздо легко устраивалось. На нет, как говорится, и суда нет.

— Мы отказываемся, — спокойный голос Ивана пронесся по залу, подобно тайфуну, заставляя все безжизненно замереть после своей кровавой работы. Даже Лена с отвисшей челюстью недоуменно смотрела на подельника, потому что накануне, составляя свой бизнес-план существования в этом непонятном мире, договаривались они совершенно о другом.

Долговязый стоял с перекошенным от гнева лицом, силясь что-то сказать, но мальчик, будто почувствовавший его настроение, повелительно, именно повелительно, как настоящий взрослый мужчина, поднял руку.

— Я сдержу слово, хоть выходит и против моей воли. Вы вольны идти, куда вам вздумается.

— Ваша светлость, я хотел еще спросить, где человек, который спас мне жизнь? Его фамилия Лейтли.

— Сир Иллиан отбыл с одним очень важным поручением, — сухо ответил Эдвар. Видимо, отказ сына бога войны его действительно обидел. — Если у вас больше нечего мне предложить, боюсь, что наш разговор окончен.

Иван и Лена поклонились, на сей раз все прошло без дурацких книксенов, и пошли к выходу.

— Ну и дурак ты, Иван Батькович, — шипя, произнесла подруга по несчастью, лишь только они вышли на свежий воздух. Стражники их больше не сопровождали, видимо, лорд решил, что безопасность чужаков теперь не его забота.

— Чего это еще?

— Чуть не замочили нас из-за тебя.

— Не понял.

— Не понял он, — прыскала ядом Лена, как змея, на которую наступили. — Там наверху несколько балок было. Освещение никакое, почти не видно ничего. Но по углам лучники сидели.

— Да ладно?

— Прохладно, — проявила свои поэтические способности квик. — Ты когда торшеры эти поднял, они сразу тетивы натянули. А когда мальчишке отказал, я уж подумала — все, хана.

— Да уж, — задумчиво ответил Иван. — Не замок, а серпентарий.

— Удружил ты. Завтра с Иллианом попрощаемся и валим куда подальше. Если еще целы останемся.

Иван кивнул и почему-то подумал об Иллиане. Как мог этот добродушный человек попасть в такое скверное окружение?

Племена

Первым легкий курящийся дымок на горизонте заметил стражник на дальней башне. Он не сообщил сразу об этом происшествии, считая, что ничего серьезного в том нет. Но когда рядом с первым заклубился второй темный столб, стало понятно — происходит нечто из ряда вон. Сержант замковой совиной стражи, прибежавший на ту же башню, констатировал, что начался пожар в середине равнины, ближе к горам. Там уже начинались владения старого лорда Уоринтолу, урожденного Долнира, богатого и успешного правителя, собиравшего большой урожай со своих земель. В довершение ко всему, Долнир Уоринтол был крестным леди Алитори, хоть и виделись они крайне редко, несмотря на близкое соседство. И вот теперь во владениях Толстого Лорда, как звали его собственные же подданные, заполыхал пожар.

Лорд Эдвар появился спустя четверть часа в сопровождении сира Иллиана и Черепахи. Мальчик испуганно глядел вдаль, переводя взгляд то на рыцаря, то на телохранителя.

— Что же нам делать? Как в таких случаях поступают? И почему они, — махнул он рукой в сторону дыма, — не тушат пожар?

— Потому что это не пожар, — тихо ответил Черепаха.

— Что ты сказал, Мойно?

— Они не тушат, потому что связаны или мертвы, — тихо ответил телохранитель. — А дома подожгли. Погода холодная, очень сыро. Вот там так и дымит.

— Но зачем?

Мойно посмотрел на своего господина непростительным взглядом, взором, за который в южных консервативных землях королевства выкалывали глаза, а потом били плетьми, пока человек не падал замертво. За подобное выражение глаз самого богатого лорда король мог лишить всех земель и запереть в темницах Таули на долгие годы. Черепаха посмотрел на лорда, как на маленького глупого мальчика, ничего не смыслящего во взрослой жизни.

— Это ловушка, — наконец ответил Мойно. — Они хотят привлечь кого-то. Чтобы пришли спасать или хотя бы посмотреть.

— Засада для нас?

— Может да, а может нет, — пожал плечами телохранитель.

— Но мы же не можем бросить этих людей в беде!

— Это не ваши люди, милорд, — меланхолично заметил Черепаха, — а Толстого Лорда.

— Получается, мы должны оставить их на произвол судьбы? — Едва сдерживая злость, сказал Эдвар. — Мы должны помочь им. Нам нужно поехать…

— Сир, я разделяю ваше желание помочь тем беднягам, — вмешался Иллиан, — но наша с Мойно работа — ставить ценность вашей жизнь выше собственной… Там и вправду может быть ловушка. Лучше, если я…

— Вы снова выручите меня, мой верный сир Иллиан? — На мальчика жалко было смотреть. Он заметно дрожал — то ли от ярости, то ли от страха.

— Конечно, милорд.

— Сколько вам понадобится человек?

— С десяток хватит, ваша светлость.

— Встаньте, пожалуйста, на колено. Боюсь, я не смогу держать вас больше в телохранителях.

Иллиан послушно исполнил просьбу, а маленький лорд достаточно ловко достал из ножен свой меч и положил его на плечо рыцарю.

— Отныне, сир Иллиан, вы капитан моей стражи. Больше мне добавить нечего. Выясните, что там случилось.

Он пошел прочь, угрюмо глядя под ноги, а Мойно, вопреки установленным правилам, не отправился вслед за мальчиком, а подошел к Лейтли.

— Возможно, сегодня ты умрешь, но своим поступком спас мальчику жизнь.

Черепаха широкими шагами принялся догонять своего господина, оставив Иллиана недоумевать над сказанной фразой.

Весть о внезапном повышении Иллиана, имевшего уже славу человека «по особым поручениям», разлетелась по всей крепости раньше, чем свежеиспеченный капитан успел спуститься с башни. Новое отношение к нему проявлялось в едва заметных мелочах, которые складывались в общую картину. Замковая прислуга благодушно и застенчиво улыбалась, стражники у входа так выпятили грудь и подняли подбородки, что казалось, сейчас взлетят и, наконец, воины в казарме, вопреки обыкновению не только не играли в карты, но даже не пили брагу, хоть время было и обеденное. Иллиан без лишних прелюдий отобрал восемь «эдмонтских» вояк и двоих «эдварских» молокососов, руководствуясь не столько умением драться, сколько обращением с лошадьми — его крестьяне этим похвастаться точно не могли.

Лейтли намеревался управиться до ночи. Всего и делов — доскакать до деревни, посмотреть, что произошло. Потушить пожар, если есть раненые, отвезти в замок, а утром уже лорд обо всем подумает. Иллиан надеялся, что Мойно все же ошибается, и разбойники — а никого, кроме них, там быть не могло — разбежались. Да даже если они еще там, сколько их — десятка полтора? Не больше. Пятнадцать оборванцев, беглых преступников, убийц или воров против десяти, вернее, вместе с ним одиннадцати, обученных воинов.

Лошадей подали достаточно быстро, конюший вывел Иллиану вместо старой клячи горячего жеребца, нетерпеливо бьющего копытом, вращая безумными глазами и пофыркивающим, казалось, самим огнем преисподнии, обители отверженного, Темного Бога. Хрея все еще оставалась собственностью Лейтли, но теперь ехать надо было быстро, а его пожилая лошадка на это не годилась. Он уже взобрался в седло, когда к нему подбежал оружейник лорда и, несмотря на вялое сопротивление Иллиана, стал менять шпоры на сапогах со старых железных на блестящие хитрой улыбкой луны серебряные. И все же у Лейтли с новенькими сверкающими атрибутами власти на пятках родилось внутри горделивое чувство собственного превосходства, которое он все безуспешно пытался прогнать.

Из северных ворот кавалькада выехала молча, провожаемая любопытными крестьянами и торговцами, испуганно перешептывающимися и старающимися не смотреть в глаза солдатам. Иллиан с тоской взглянул налево, куда вела узкая тропинка и где за несколькими строениями виднелась часть хижины чужеземцев. Но сейчас путь вел вниз по мощеной крупным камнем дороге в равнину. Рыцарь спустился со своим отрядом до самой речки — отсюда замок казался уже не таким большим и, скорее, эфемерным, словно застывшим в горах — и переправился на другой берег по узенькому деревянному мосту. Здесь мощеная дорога заканчивалась, ибо начинались владения Толстого Лорда, не считавшего необходимостью вкладывать даже лишнюю вилу, не то, что несколько мечей, в строительство почти неиспользуемого большака. Дорога нужна была раньше, когда не было постоянного сообщения с главной королевской магистралью, из-за постоянных нападений с севера. Когда угрозу устранили, отпала и надобность в транспортировке груза через узкий болотный тракт, именовавшийся так, скорее, из-за того, что другого пути не было, а не из-за своей значимости. Проселок от замка Сов через болота дальше, в королевство, был узким и ненадежным. Повозки в два вола застревали, приходилось распрягать скотину и сносить вещи на руках. Нормальную дорогу, за которую уже не было стыдно перед соседями, здесь построил прадед Эдвара, но тогда в этом уже отпала необходимость. Долина Кричащих Сов так и осталась местом небогатым на многочисленных путешественников, предпочитавших уюту настойчиво квакающих лягушек широкий королевский тракт западнее.

Проселок равнины — мало чем отлившийся от остального пустого поля с убранным урожаем, разве что большим количеством сорной травы, гордо поднявшей голову — вел напрямую к замку Толстого Лорда. Так Иллиану сказал один из «молокососов» Эдвара, уже разок бывавший с хозяином в долине Сов и считавший себя знатоком всех местных сплетен. Сам он цитадель не видел, но крестьяне говорили, что укреплений там почти нет. За несколько десятилетий, которые прошли с дарения королем Уоринтолу Долниру долины, ни одна внешняя сила не угрожала местным землям, поэтому Толстый Лорд, скряга каких еще поискать (по словам все тех же крестьян), не пожелал тратиться на замок, а построил попросту большой дом в самом сердце равнины, с большими дверьми и проемами, чтобы его больше тело не испытывало никаких неудобств.

На пути к дому лорда Уоринтола должно было встретиться две деревни. Судя по всему, первая из них и горела. Лейтли ударил безумного жеребца новенькими капитанскими шпорами, и шальное животное понесло его вперед с такой скоростью, что подчиненные, несмотря на все потуги, с каждой новой минутой все больше отставали от рыцаря. Поэтому довольно скоро Иллиану пришлось остановиться, дабы дождаться остальных, невзирая на сопротивления его удалого коня, лишь распаленного быстрой скачкой. Так они и двигались, Лейтли совершенно не удавалось найти что-то среднее между тихим шагом и самым бешеным галопом, на который было способно это отродье четвертого, проклятого, Бога, едва отрывавшее ноги от земли и, казалось, просто плывущее по воздуху.

Но когда явственно начала чувствоваться гарь, конь умерил свой пыл и пошел спокойно, недовольно пофыркивая и давая солдатским лошадям нагнать себя. Даже окруженный сородичами он недовольно тряс головой и все пытался встать.

Как оказалось, сгорели лишь дальние дома, возведенные обособленно от всей деревни. Все строения, мимо которых проезжал отряд, остались в целости: маленькие кособокие лачуги, казалось, собранные кое-как на днях, крепкие уютные хижины с соломенными крышами, большие ремесленные гуты, обмазанные снаружи глиной — глядели на незваных гостей безжизненными окнами с мутными стеклами. Иллиан про себя заметил, что деревенька-то оказалась размером почти с совиный городок и постройками у северных врат вместе взятыми. Оно и понятно, места тут было предостаточно, в отличие от владений лорда Эдвара — косогоров и болот преимущественно.

Они проехали почти все постройки, пока не оказались у большого пепелища, только по дымящимся остовам домов угадывая, где и что находилось. Ветер разбросал золу по всей земле, смешивая полностью выжженную траву с пожухлой осенней. Иллиан почувствовал, что, несмотря на бушевавшую прежде огненную стихию, смертью здесь не пахнет. Лейтли повидал на своем веку много ее запахов — тяжелый дух покрытой ржой стали, зарезавшей очередного бедолагу, терпкую вонь тины недавнего утопленника, до тошноты приторное зловоние разложившегося человека и горелый сладкий смрад паленой кожи и волос. Тут ничего подобного Иллиан не почуял. Однако не было видно и живых людей.

— Спешиться и обыскать все дома, — отдал капитан приказ.

Он сам спрыгнул на землю раньше всех, пока солдаты еще только вынимали ногу из стремени. И первый же заметил вырвавшихся из домов огромных дикарей с топорами и мечами. Лейтли не мог поверить в это. Он смотрел на щиты с изображением восходящего над снегом солнца, чаши, медведя с копьем в лапе, рыбы в сетях, обнаженной девицы с рыбьим хвостом. Смотрел и не мог поверить в происходящее.

Северные племена вновь были на земле королевства. Северные племена вновь объединились, чего не бывало со времен последней большой войны за эти земли, когда казалось, что уже поставлена окончательная точка, и более эти громилы с метательными топорами и двуручными секирами никогда не побеспокоят подданных короля.

Пока все эти мысли проносились в голове Иллиана, рыцарь быстро развернул коня и со всей силы ударил его по крупу, свистнув так громко, как могли, наверное, только разбойники на самом дальнем побережье Кантии при виде проходящего корабля. Гордое животное вздрогнуло и устремилось в обратном направлении. Навстречу ему выбегали воины холодного и мрачного царства Данелаг, пытавшие остановить жеребца, но тот, прокладывая себе дорогу грудью, вырвался из сжимающегося кольца и помчался прочь по проселку, обратно к замку Сов.

Иллиан попытался вытащить меч, но его крепко и надежно схватили за руки.

— Никого не убивать, — закричал главный из данелагцев, рослый лысый здоровяк со шрамом через все лицо, — помните, что говорил конунг! Кроме вот этого, — указал он на капитана, — его сжечь заживо.

Война

Выдвигаться договорились на рассвете, до пробуждения местных жителей. Иван предусмотрительно соорудил из короба нечто вроде рюкзачка, всего лишь закрепив на нем веревку, и забил его доверху съестным. По его расчетам, еды должно хватить им обоим на несколько дней. Назад через болота идти не хотелось, поэтому решено было отправиться к равнине. Ни всесильный Айвин, ни молниеносная Хелен даже не представляли, что там должно быть, но твердо решили — здесь им оставаться больше нельзя. Лорд-мальчишка, его угловатая мамашка, да длинный товарищ, мелькавший за их спинами, оставили тягостное впечатление. Находиться с ними, а тем более «служить» — что бы ни вкладывали владельцы замка в этого слово — психокинетик не собирался. А единственный человек, которого чужаки хотели увидеть, спокойный и умный Иллиан, отправлен куда-то по личному поручению этого полулорда в полукедах. Тоже ведь, поручения. Ему бы самое время прыщи давить, да от взглядов девчонок краснеть, так нет же, сир Эдвар, черт его подери…

Ложился Ваня с тяжелым грузом на душе. Вот Ленке, ей хоть бы хны — дрыхнет, будто ничего не случилось, невинная душа. А ему думай, что они будут делать в это мире — поспал, пожрал, постарел и умер? Домой теперь путь заказан, вряд ли они, шагая по бескрайним землям этой дурацкой Кантии с ее дурацкими нравами, вдруг найдут открытое специально для них окно. Так еще надо ведь именно в тот самый мир попасть, где он обычный психокинетик шестой категории. Не бог, не сын бога, не его внучатый племянник, а просто Ваня Туров. Живет в обычной двушке, увольняется и нанимается на работу, по выходным смотрит футбол и пьет пиво, каждый день здоровается с вездесущей Марго. Вот ведь, черт возьми, даже по сумасшедшей соседке соскучился. А ведь она похожа на синего крокодила, прячущего свои зубы в…

Мысли Ивана приобрели совсем какие-то фантастические формы, унося его в царство снов. Психокинетик спал так крепко, что совсем не услышал, как звонко цокали около главных ворот копыта взмыленного жеребца, кое-как нашедшего дорогу домой, как носились там, наверху, стражники, пытаясь добудиться лорда, как проснулись уже почти все местные жители, понимавшие, что происходит нечто чрезвычайное, но вот что, даже не представлявшие.

Проснулся Иван лишь часа через три от крепких толчков бородатого пожилого мужика, облаченного в кольчугу стражника лорда-мальчишки.

— Че случилось? — недоуменно уставился Иван на непрошенного гостя, лишь через минуту поняв, что общается на русском. Пришлось исправляться, — что случилось?

— Мой господин, вернее, мой бывший господин. С ним приключилась беда.

Потратив кучу времени, и разбудив громкими разговорами Лену — чье пробуждение было кстати — сонный психокинетик так и не понял, чего от него хотят, вместе чужеземцы выяснили, что мужика зовут Элаяа. Он служил семье Лейтли верой и правдой шестой год. И когда господин, лишенный земель, спустя несколько лет после смерти отца вернулся в Лейтлипорт, многие пошли за ним, в том числе Элаая (подумать только, Иллиан оказался сыном лорда, хоть и бывшего). Мужик рассказал всю историю взаимоотношений семей Лейтли и Тумкотов, падение первых и взлета вторых, годы скитаний Иллиана, его присяги Энтам и внезапное исчезновение… Вернее, Иван узнал, что это за таинственное дело, на которое Лейтли отправил мальчишка-лорд и, самое страшное — возвращение жеребца господина без всадника.

— Лорд поднял всех людей в замке, мы выступаем на рассвете, — закончил Корт. — Я не знаю, что произошло с господином, но уверен вот в чем — если уж он с десятком бойцов не справился с теми, кто устроил пожар, то пусть нас будет хоть полсотни, мы не сдюжим.

— И что ты хочешь? — все еще не понимал Иван.

— Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, то вы должны помочь моему господину. Я знаю, он часто ходил к вам, об этом все шепчутся. Прошу вас, не оставьте господина.

Мужик отвернулся. Иван понял, что он еле сдерживается, чтобы не заплакать. У психокинетика в горле встал ком, он похмыкал, чтобы привести голос порядок, но тот все равно предательски дрожал.

— Говоришь, выступаете на рассвете?

— Да, сир.

— Значит, встретимся.

Элаяа сначала крепко обнял Ивана за плечи, а потом, спохватившись, поклонился и, пятясь спиной, вышел.

— Ты что задумал? — спросила Лена.

— Да ничего особенного, буду оправдывать свое мифическое происхождение.

— Ты только пойми одну простую вещь — завтра, похоже, будет резня, если уж Иллиан не справился с разбойниками… Для них всех это в порядке вещей — они привыкли, что люди умирают до своего совершеннолетия. Здесь это нормально. Только ты не понимаешь, что сам можешь умереть, ввязываясь во все.

— Я понимаю, — спокойно ответил Иван. — Знаешь, я вот посмотрел на этого Элаяю, или как его там. Ему ведь больше шестидесяти. А как он относится к Иллиану? В нашем мире нет ни одного человека, которые бы испытывали подобные чувства ко мне. Родители не в счет, понимаешь? Их любовь идеальна, они любят не за что-то, а просто за факт твоего существования. И если им сообщат, что со мной все в порядке — или даже предоставят поддельное видео, как ты говорила, где я машу руками и говорю, как все хорошо — им этого достаточно. Родителям достаточно знать, что со мной все в порядке. Даже если знание это ложно. Получается, что после моего исчезновения ничего не изменится… — Иван замолчал, пытаясь восстановить дыхание после длинного монолога. И чуть подождав, продолжил, — а исчезновение Иллиана изменило жизнь данного конкретного человека. Заставило беспокоиться. И кто знает, сколько таких Элаяев в этом дурацком королевстве. Но суть в том, что они есть. И что бы не случилось с Иллианом, я хочу в этом разобраться.

Иван закончил, ожидая возражения, упреки, жалобы, но Лена лишь зевнула и вытянулась, словно только проснулась после лавины его слов.

— Ладно, — равнодушно ответила она, — мне, если честно, пофиг. Все равно все достало. Хочешь, так запишемся в спасательный отряд.

Однако на деле все оказалось не так просто, как рассчитывала Лена. Отряд лорда Эдвара, с ним во главе, выехал через северные врата, когда уже солнце поднялось достаточно высоко. Айвин с Хелен после посещения Элаяи не сомкнули глаз, боясь проспать всеобщее наступление, поэтому уже час как мерзли, собрав всю утреннюю росу. Мальчик, увидев вчерашних гостей, нахмурился, а Длинный, ехавший рядом, тут же склонился над ухом пацана и что-то зашептал. Эдвар отмахнулся от него, остановил коня и заговорил.

— Не думал, что еще увижу вас.

— Наши планы немного поменялись, сир Эдвар.

— И что послужило тому причиной?

— Наш друг, сир Иллиан.

Уголок рта паренька дернулся, но маленький господин промолчал.

— Мы случайно узнали, что он попал в беду, — продолжил Иван.

— Я не знаю, что случилось с сиром Иллианом, — ответил лорд. — Возможно, ничего ужасного не произошло.

— Если бы это было так, то вы не вывели всю свою рать.

Лене пришлось приложить немалые усилия, чтобы объяснить значение диковинного слово «рать», лишь после чего общение продолжилось.

— Так что вы хотите?

— Лишь проследовать с вами до того места, куда отправился ваш телохранитель.

— Капитан стражи. Сир Иллиан был вчера повышен.

— Ну пусть капитан стражи, значения это не меняет. Мы лишь хотим присоединиться к вашему небольшому отряду.

Длинный снова свесился с лошади и зашептал маленькому лорду на ухо. Этот тип начинал довольно сильно раздражать Ивана. Но паренек опять отмахнулся от раскрасневшейся в гневе красной физиономии.

— У нас нет коней для вас. Вам придется либо идти пешком, либо ехать на телеге с провизией.

— О, нам неважно, все равно верхом мы ездить не умеем.

— Не умеете? — это утверждение поставило Эдвара в тупик.

— Я хотел сказать, на лошадях, — спохватился Иван. — Дома мы ездим на волах. А это совершенно по-другому.

Окончив разговор и получив официальное разрешение лорда примкнуть к его «военной кампании», Лена, не раздумывая, сразу залезла на телегу с какими-то бочонками и мешками. Иван честно отмахал пешком минут двадцать, после чего присоединился к подруге, положив свой молот рядышком. Он берег его с той самой драки, веря, что кузнечное орудие приносит ему удачу.

Устроившись поудобнее, психокинетик стал наблюдать за сонным отрядом. Конных в отряде было всего семь человек, включая лорда, остальные путешествовали на своих двоих. Только сейчас Иван обратил внимание на один интересный факт, до этого момента им спокойно игнорировавшийся — самый высокий солдат не превышал на вскидку метра восьмидесяти. Остальные были и того меньше. Психокинетик пошевелил мозгами и вспомнил, что все «бюргеры» из совиного городка, которых он видел, и сельчане за вратами лишь подтверждали это правило.

— А ты знал, что современный человек в нашем мире по сравнению со средневековым значительно вырос? — ответила на его замечание Лена.

— В смысле?

— Ну доказано, как-то сравнивали скелеты людей разных эпох и пришли к выводу, что с каждым веком человек растет на несколько сантиметров. Ты никогда не был в музеях?

— Был, конечно.

— Я вот была с папанцем один раз в Испании, мы тогда зашли в какой-то музей. Вот помню, меня и удивило больше всего, что там стол, стулья, даже кресло такие маленькие, словно детские.

— А почему человек растет? — спросил Иван.

— Я откуда знаю, — пожала плечами Лена. — Может климат, экология, да мало ли чего. Ты бы лучше подвинулся, а то я сейчас слечу с этой колымаги.

Иван замолчал и стал смотреть по сторонам. Отряд уже спустился вниз и переправился по ветхому мостику. Со слов разговаривающих между собой солдат, это была Равнина. С виду обычное поле, растянувшееся до самого горизонта, ничего такого, в России подобного добра навалом. Но, судя по всему, средневековым жителям равнина внушала благоговейный трепет. Они даже старались говорить тут вполголоса. Брали бы лучше пример с квика, вот уж кому было все равно на окружающую реальность, а может, и бессонная ночь взяла свое. Лена свернулась калачиком и бессовестно засопела, подсунув один из мешков под голову.

Иван сам находился на периферии реальности и дремы, но сон все не шел, поэтому сын бога просто лег и уставился на небо. Даже цвет тут был другой, навязчиво голубой, словно специально режущий глаза. А может, именно таким и должно быть небо? Иван попытался вспомнить, когда в своем мире последний раз поднимал голову вверх, туда, к звездам, и не вспомнил. Все больше глядел под ноги или перед собой, а своего родного неба так и не запомнил.

На Ивана только сейчас накатила хандра, настоящая исконно русская тоска по дому, с обшарпанными стенами и пропахшим кошачьей мочой подъездом, по городскому парку, почти без мусорок, с редкими работающими фонарями и кричащими вразнобой из летних кафе эстрадными певцами. По родине в целом — по ее неумытой, неулыбчивой, иногда сердитой, физиономии, уставшей от всех бед, которые свалились на нее и продолжают сваливаться, но такой своей и оттого родной.

Как ни странно, эта тягучая ностальгия, засасывающая подобно водовороту, принесла неожиданное облегчение — веки сына бога от кровосмешения со смертной сомкнулись, и Иван, несколько раз вздрогнув, погрузился в мучительные и вместе с тем такие приятные воспоминания. Ему снова было пятнадцать — он еще жил с родителями. Близилась вторая проверка Шлемом, и отец всячески испытывал его, думая, что постоянные тренировки не дадут пропасть его способностям. И не сказать, чтобы папа уж очень уж оказался не прав. Их дом был завален мелкими железками, именно для этой цели. Вечером они «играли» — строили из железок башню, не прибегая к помощи рук. Вся сложность была в том, что при каждом новом элементе, удерживать конструкцию становилось все труднее. И это его невероятно злило. Он мог поднять вес в несколько раз больше, чем отец — магнетик второго уровня — но вот не дать упасть десятку разномастных деталей… Это было посложнее. Папа говорил, что причина в концентрации, вроде, он должен постараться изучить каждый элемент в отдельности, чтобы тот словно хранился в мозгу на отдельной полочке. Но из этого ничего не получалось.

— Давай попробуем еще раз, — предложил отец.

— Давай, — без особого энтузиазма ответил он.

Едва шевелящаяся змея, качающаяся из стороны в сторону, словно под колдовскими чарами индийского факира, выстроилась довольно быстро и высоко, почти до потолка. Ваня даже мысленно улыбнулся: ну что теперь па скажет? Но тот глазами поднял новую деталь и приложил ее сбоку к шатающейся конструкции. Вот значит как, новые правила? Иван поднял железяку, стараясь не сводить глаз со всей махины, и приладил сбоку. Заняло его действие около минуты, поэтому, когда у отца ушло на то же самое секунд десять, Ивана это невыносимо разозлило. У него уже пот со лба тек в глаза, приходилось часто моргать, потому что каждое движение могло все разрушить. Парень поднял деталь, на долю секунды посмотрев на нее, и забыл про сооруженного железного монстра. В комнате послышался жуткий грохот.

— Давай еще раз попробуем? — предложил отец.

Вместо ответа Ваня с необыкновенной силой смял металлолом в один тяжелый железный шар и швырнул в стену. Вверх взметнулись клубы строительной пыли, но парень уже понял, что межкомнатная перегородка пробита.

— Ваня! Успокойся! Ваня! — кричал на него отец и бил ладонью по щеке. — Ваня! Ваня!

— Ваня! Ты в летаргический сон что ли впал? Тоже мне Гоголь. Просыпайся! — раскрасневшаяся Лена стояла над ним и молотила по щекам.

— А я, вроде, помню, что папа не бил тогда.

— Ты че, белены объелся? Какой папа?

— Римский. А я что, долго спал?

— Всю дорогу продрых.

— Экология, чистый воздух, все дела.

Ирония была вполне уместна. В воздухе пахло гарью, от которой свербело в горле, и чесался нос. Иван смотрел на недобитые жаром домики, сиротливо разбросанные вокруг. Словно стесняющиеся того, что они уцелели и стоят сейчас тут, среди обугленных руин. Психокинетик, никогда раньше вплотную не сталкивающийся с пожарами, вдруг понял, что огненной стихией тут управляли. Целью пламени было не спалить все дотла, а лишь сжечь несколько построек. Вот только зачем?

Среди всех выгоревших остовов хижин выделялся один, от руин которого уже не шел дым, а воздух местами плавился. Эти торчащие черные ребра некогда большого организма привлекли внимание и паренька, который даже слез с коня и подошел вплотную к пепелищу. Он пнул одну из обугленных деревяшек, и та глухо рассыпалась на части.

— Этот подожгли совсем недавно, — сказал паренек подошедшему долговязому.

Ивану вдруг причудилось, что он услышал еле уловимый звук, вроде легких ударов откуда-то снизу. Ему даже удалось себе объяснить, что это своего рода нежелание смириться с потерей единственного человека, который был ему симпатичен из местного населения. Ивану теперь кажется, что Иллиан все еще здесь, все еще рядом. Наверное, так и рождается феномен, известный в его мире, под названием «призрак».

Но оказалось, что лорд Эдвар тоже услышал что-то необычное. В любом случае, он с диким лицом повернулся к своим людям и сказал так яростно и громко «Молчать!», что у прожженных ветеранов лица стали подобны нашкодившим школьникам.

Когда наступила полная тишина над этим царством угля и золы, то уже все без исключения услышали тихие слабые удары по дереву — приглушенные и замогильные. Солдаты без приказа лорда кинулись к этому пепелищу, разыскивая хоть какую-то дверцу или крышку подвала, ведущую вниз, пока не нашли толстое кованное в полу кольцо. Кое-кто даже попытался схватиться за него, но с криком отдернул руку, железо хоть и не было уже раскаленным, но оставалось горячим.

— Отойдите в сторону, — повелительно приказал Иван.

Все послушно расступились, и крышка взметнулась в воздух, приземлившись метрах в тридцати от отряда. Психокинетик сам подошел к зияющей дыре и бережно вынул оттуда полуобморочного Иллиана, прошептавшего только одно слово: «Пить». Он принялся с нетерпением пить из поднесенной фляги, жадно захлебываясь и откашливаясь, пока не опустошил ее всю. И тогда уже осознанным взглядом Иллиан посмотрел на лорда, хоть и позволял Ивану по-прежнему придерживать себя, и сказал: «Это были племена. Они пришли, как и раньше. Увели всех людей. Они на наших землях».

Иван не понял, что случилось после слов Лейтли. Волна возмущения, страха и растерянности подняла людей вверх и разбила об острые камни действительности, пугающей своей непредсказуемостью. Психокинетик лишь понял, случилось нечто очень и очень плохое. И даже то, что лорд и Иллиан находились для него на разных полюсах, произошедшее событие поместило их с одной стороны, а эти племена — с другой.

— Похоже, с путешествиями по королевству пока повременим, — шепнул он Лене. — Что-то тут интересное затевается.

— Боюсь, что уже, — вытянула она руку в сторону горизонта, где вздымались клубы пыли.

Иван не мог толком ничего разглядеть, но он сразу понял, что происходит. Хотя Длинный опередил его.

— Всадники.

Длинный принялся командовать, заключив лорда в кольцо из солдат, там же оказались и чужеземцы с обессиленным Иллианом. Рыцарь лежал на коленях у квика, а дочь великого изобретателя смотрела на капитана щенячьими глазами. Иван даже удивился несоответствию этой идиллии с окружающей реальностью. Он глядел вдаль и уже мог вполне четко различить шлемы с толстыми наносниками, скрывающие половину лица, сверкающие мелкими кольцами кольчуги, топоры и мечи. Иван встал, широко расставив ноги, и сделал то, чего так давно от него требовали там, дома. Его сознание сконцентрировалось на всех нападавших вместе и каждом в отдельности. Он еще не был уверен, хватит ли ему сил в том, что задумал пришелец из другого мира, но полубог Айвин осознавал и другое — ему очень не хотелось здесь и вот так умирать.

Часть вторая

Сын Гнупа

Биргир смотрел вниз, на Кйорерисен-фьорд, самый глубокий из заливов севера, на дне которого, по словам жрецов, обитают могущественные и древние монстры, появившиеся задолго до человека и которые поднимутся наверх лишь после конца времени. Не хотелось бы свалиться отсюда в холодные неприветливые воды, так и не увидев конунга.

— Отец, долго еще? — спросил Биргир.

Гнуп хитро посмотрел на него, прижал палец к глазу, потом к уху — совсем как в детстве, когда учил сына охотиться. Это означало, смотри и слушай, но не говори. Отец устал не меньше его, но старался держаться. Помолчав немного, этот внезапно постаревший после недавней тяжелой зимы, когда в их поселении умер каждый четвертый, мужчина добавил: «Недолго еще. Слышишь, блуждающие братья зовут друг друга?»

Биргир ничего не ответил. Он думал, этот нарастающий звон в голове связан с большой высотой, но после слов отца показалось, что вокруг действительно слышны тонкие мужские голоса: одни вроде спрашивали, другие отвечали. Биргир знал, что горы Блуждающих Братьев — место священное, поэтому для простых смертных опасное. Некогда девять братьев бросили вызов богам и решили взобраться на самую высокую гору — Гоиэстефьелл, с которой можно было дотянуться до верховного зала, где круглый год пировали Асы. И боги жестоко покарали наглецов, окутав землю туманом, войдя в который, братья потеряли друг друга. Так они и блуждают до сих пор среди снежных пиков, зовя друг друга.

Биргир не верил в эту легенду. Он вообще был не особо суеверным, за что отец не раз ругал его — настоящий воин должен чтить законы и обычаи предков. Вот только посмотришь на белые пики гор, почти все как на ладони, за исключением Гоиэстефьелл, на которую они сейчас поднимались, никаких братьев: лишь молчаливо спящий до следующей лавины снег. Но все оски из их племени верили. В небылицы про богов, ледяных чудовищ, подводных монстров, порождений конца времени. Выжить в Данелаге в последние годы было очень непросто, поэтому люди, кормящиеся морем и обрабатывающие свои небольшие клочки земли назло стихии и непогоде, верили во что угодно, если эта вера помогала им жить.

Таких, как он и отец, морских налетчиков, живущих только своим топором и луком, осталось очень мало. Со времен деда Биргира Данелаг не одержал ни одной значительной победы. Редкие набеги через море в южное королевство в надежде на сколь-нибудь значимую добычу карались масштабными вторжениями закованных в железо людей. После такого приходилось надолго уходить вглубь острова, ожидая, пока рыцарям надоест сжигать пустые деревни. А с недавних пор и те немногочисленные отряды, ведомые самыми отважными ярлами, перестали отплывать в южное королевство. Шли разговоры о построенных башнях у воды, сигнализирующих о приближении врагов, поэтому теперь подойти незамеченным стало невозможным. Сражаться же на берегу с южанами было подобно встречи с псами старика Дода, прислужника Темного Бога.

Поэтому грабежи в последнее время сошли на нет. Биргир с отцом и несколькими осками из своего племени плавали на восток, а потом еще шли долго по земле сквозь дремучие леса. Но то был бесславный путь. Там жили кочующие дикари — сильный и гордый народ, и что самое важное — небогатый. Самый удачный рейд мог прокормить семью Гнупа полгода, поэтому Биргиру все же приходилось и охотиться, и рыбачить. Во времена прадеда или даже деда такое занятие считалось недостойным воина, но все изменилось, и племенам приходилось приспосабливаться.

Но когда конунг призвал его отца к себе, и когда Гнуп исчез на всю весну, а вернувшись, привез еду и молодой скот, Биргир понял, что грядет нечто серьезное. И действительно, скоро отец поведал ему, как был у конунга в Вархисе, плавал в южные земли, а теперь они отправятся туда снова, и что в их силах вернуть народам Данелага былое могущество, накормить голодающих и дать кров обездоленным.

И они поплыли, на быстроходном боевом корабле конунга с большими парусами всего с восьмью воинами, верными отцу всех ярлов. Биргир не говорил с ними, и они отвечали ему тем же. Драккар плыл день и половину ночи, пока на рассвете не пристал к соленому чужому берегу. Биргир боялся тех самых башен, но отец сказал, что здесь их нет. Проход к жилищам южан скалист и узок, отсюда никогда не нападают, поэтому застав не ставят.

Но они не пошли по земле. На берегу их ждали такие же молчаливые люди, как и моряки конунга, только похожие на прислужников жрецов или монахов, как называли их другие, худосочные тела оказались облачены в темные рясы. Биргиру даже не удалось разглядеть их лица. Но отец поговорил и с ними, казалось, Гнуп уже знал кое-кого из этих остолопов. Незнакомцы погрузили на корабль больше ящиков, чем у Биргрира было пальцев на руках и ногах, а потом ушли. И они поплыли обратно.

Спрашивать у отца, что внутри, было бесполезно, все равно не скажет, а может, еще и прикрикнет или ударит. Нельзя сказать, что Гнуп относился к нему плохо. Биргир знал семьи, где мальчишек избивали до полусмерти за любую провинность. Такие дети вырастая, бросали вызов родителю, и в случае победы, вставали во главе семьи. Молодому оску такая перспектива не нравилось — зачем заботиться о куче тупых баб и мелких недоносках, толком еще не умеющих держать топор или меч в своих крошечных ручонках? Нет уж, спасибо. Тем более, Биргир не был уверен, что сможет одолеть отца. Да, старик стал совсем белым и худым, но рука Гнупа все еще была крепка, глаз остр, а движения быстры…

Они доплыли обратно и отправились сюда, к Блуждающим Братьям, где должен был быть конунг. Биргир не понимал, чего ему делать тут, в месте, где ветра щекочут кости любому бедолаге, имевшему глупость оказаться здесь. Как не понимал и почему хускарлы, поднимающиеся за ними, должны тащить два огромных ящика из тех, что они привезли.

Биргир был не глуп и не сказать чтобы молод. Он пережил уже двадцать четыре зимы, таких суровых, что от одного дуновения свежего ветра у южан бы лопалась кожа, у западных островитян застывала в жилах кровь, а восточные варвары в своих тряпках превращались в ледяные статуи. И более того, у сына Гнупа была изумительно развита интуиция. Он никогда не задавался вопросом, как поступить, а просто делал. И всегда оказывалось, что выбор был верен. Но вот сейчас Биргир ощущал смутное беспокойство. Сын Гнупа не мог объяснить природу своей тревоги, и это волновало его еще больше. Такого раньше никогда не было.

Но все, что оставалось оску — продолжать подниматься наверх, все выше и выше, пока земля внизу не стала подобна детскому рисунку углем на стене. Виднелся великий Вархис, самое большое поселение во всем Данелаге, глубокий Кйорерисен-фьорд, ласкающий подножие Блуждающих братьев у того места, где они с отцом взбирались, но дальше огибающий священную поляну и уходящий вглубь острова, крохотными щепками казались драккары в порту, наполненным суетящимися людьми, отсюда похожими на трудолюбивых диких пчел. Наверное, только сейчас Биргир понял, как сильно любит свой суровый и зачастую жестокий край. Он бы не променял его на теплый климат плоскогорья с богатыми фруктовыми садами, на зеленые, по весне заливные луга Славии, на пряные рынки мифической Саноры, на высокие, достающие почти до самих чертогов Асов, храмы язычников южан, искренне верующих, что богов всего три, не больше и не меньше.

Биргир знал о десятках диковинных мест от пиратов и торговцев, ибо сам дальше восточных земель никогда не плавал. Но те крупицы знаний и обрывки фраз, случайно оброненные в разговоре, оседали в его голове прочно и надолго. Так не раз он слышал от тех же самых пришлых людей небылицы и про свой народ — дескать, племена пьют кровь вместо воды, что сердце их холоднее самых глубоких фьордов, что в ярлах живут духи зверей, а в конунге — сам великий Пожиратель Света, дракон-первородитель. И пока правитель сдерживает его истинную ярость в себе и своих потомках, то не бывать Концу Времени. Но раз в год приходится отцу всех ярлов кормить свой дух ледяным небом, чтобы как-то усмирить свою огненную сущность.

Биргир, конечно, не верил в эти дурацкие сказки, хотя намеренно поощрял подобные разговоры среди иноземцев — пусть боятся. Но вопреки здравому смыслу, на одной из вершин Гоиэстефьелл и вправду стоял широченный низкий дом, охраняемый угрюмыми хускарлами. По всей видимости, здесь не обошлось без вмешательства человека. Верхушку горы словно срезали огромным острым топором, оставив ровно столько места, сколько требовалось для постройки скромного чертога для конунга.

Они приблизились к верным дружинникам властителя Данелага и те неожиданно расступились. Биргир хоть и был наблюдательным, не заметил ту неуловимую силу, исходившую от взгляда отца. Оск не догадывался, что Гнуп, хоть и не рожден ярлом, но с недавних пор обладает достаточной властью, чтобы входить к конунгу не ожидая дозволения. Правда, только лишь в том случае, если причина серьезна. В противном случае, пасть можно было так же быстро, как и возвыситься.

Но конунг оказался рад Гнупу. В уголках его морщинистых суровых глаз сквозили теплые лучики, а губы невольно растянулись в улыбке.

— Рад видеть тебя, мой старый друг.

— Я отвечу вам тем же, мой повелитель, — старики обнялись, и конунг наконец оглядел Биргира.

— Знаешь кто я?

— Вы Хродмар Ожидающий Бури, тот, в ком живет дух дракона-первородителя.

— На всеобщем языке мое имя ничего не значит, — горько усмехнулся конунг, — но с языка моего родного племени переводится как «известный во славе». Отец хотел, чтобы я стал воином, о котором слышали во всех уголках земли, но через несколько зим после того, как я умру, никто, может, и не вспомнит о Хродмаре. А вот о тебе, — внезапно повеселел отец всех ярлов, — о тебе мне рассказывали. Ты первенец кобеля Гнупа. Когда отец женился на твоей матери, я боялся, что в этот день сойдут с гор все снега. Мы все всегда думали, что Гнуп так и помрет бобылем. Но этот старый оск начал строгать детей быстрее, чем безумный исфлак делает свои корабли.

Биргир позволил себе улыбнуться, но скорее из вежливости. Он еще не понял, как вести себя, когда с одной стороны о его отце выражаются не самым почтительным образом, с другой — когда это делает такой человек. Но больше всего оска интересовало другое — откуда конунг знает его родителя, причем так хорошо?

— Мы с твоим стариком пережили много славных, но уже всеми забытых битв, — ответил на его немой вопрос конунг. — Мы на своем веку видели и победы, и поражения, но никогда этот оск не позволил мне усомниться в себе. Ты ведь знаешь пословицу — рожденный оском…

— Не может быть предателем, — закончил Биргир.

— Как выяснилось, пословица не врет, — усмехнулся Хродмар. — Надеюсь, со временем, я смогу доверять тебе так же, как и отцу. Наш народ долго был в забытьи, но скоро все изменится. А вот и драгоценный груз, — молниеносно переключился правитель на ящики, привезенные с юга.

Конунг потер руки, хускарлы с сундуками, чуть отставшие от Биргира и отца, поставили свою тяжелую ношу на пол и поспешно удалились. Гнуп снял с шеи цепь с ключом, о существовании которого молодой оск даже не догадывался, и передал правителю. Биргир удивился той разительной перемене, произошедшей с лицом конунга — из милого доброго старика он превратился в хищного зверя, затаившегося перед заключительным прыжком. Но еще больше поразило сына Гнупа содержимое сундуков, когда Хродмар торопливыми движениями отворил их и откинул крышку. В одном слитками было сложено железо, а в другом блестели мелкие золотые монеты.

— Что ты видишь здесь, Гнуп? — поднял на старого оска Хродмар сверкающие очи.

— Железо и золото, — ответил старик.

— Нет, это новые топоры, крепкие лодки, трюмы, набитые провизией и земли. Наши возвращенные земли. Скоро мы вернем все, что у нас забрали, и спросим еще больше.

Хродмар словно испугался того, что сказал, и резко закрыл крышки сундуков. Настала пора прощаться.

Об альтинге, событии редком и для их спокойной данелагской жизни невероятном, Биргир узнал неожиданно. Спустившись от конунга в Вархис, оск обнаружил там несусветное оживление среди местного и пришлого северного люда. Сын Гнупа видел рассудительных тритов с лесов низовья, хмурых ваннов, устроившихся в порту поближе к воде, исфлаков, славящихся на весь Данелаг своим мастерством в возведении лодок и кораблей, утвистов, прибывших с самого края земли, за которым жили только моржи. Да Хель их всех побери, тут были даже его оски — самое тяжелое на подъем племя, спокойно жившее без всяких ярлов и конунгов лишь тем, что сможет добыть себе само — скотоводством и рыбным промыслом.

Правда, многие общины Биргир видел впервые. Так на площади он налетел на людей с раскрашенными синими волосами, обругавшими его на незнакомом наречии. На рынке суетились худые одинаковые с виду, словно родные братья, пройдохи, то ли выклянчивающие, то ли меняющие что-то у местных. Позже оск узнал — то были конманы, живущие на двух крошечных островках почти у восточных земель.

Сын Гнупа видел полуголых жрецов из нетов, молчаливых убийц из племени расков, мирных застенчивых дромме, полных жизни и злобы на весь белый свет ктаттов. За один неполный день Биргир внезапно для себя вкусил все обилие и богатство Данелага, состоящее в многообразии народа, населявшего суровые северные земли. Оск не переставал удивляться новым открытиям, преследовавшим его на каждом шагу. Он не спал всю ночь, прислушиваясь к крикам, ругани, плачу, хохоту, тихому шепоту его собратьев, тех, кто разговаривал на своем наречии, носил отличную от других одежду, чтил только свои обычаи, но по нелепому случаю являлся частью одного народа.

На утро, когда все хлынули в священную рощу, самую большую во всем Данелаге, обустроенную самим конунгом с позволения верховного жреца, Биргир остался в столице. Он отсыпался в длинном доме, построенном по старым обычаям и имевшим всего одну комнату, куда их поселили с отцом и еще несколькими дружинниками, по всей видимости, уважаемыми людьми, потому что держались те очень высокомерно. Когда Сын Гнупа проснулся, то в доме никого не было, впрочем, как и снаружи. Вархис заснул днем, чтобы проснуться вечером, с возвратившейся гомонящей толпой, возбужденной, проголодавшейся и уставшей.

Биргир намеренно пропустил первый день альтинга. Он знал, что самое важное случится на второй, когда будет говорить Хродмар Ожидающий Бури. Сейчас на священной поляне жрецы пели о сотворение мира, о первородных чудовищах, Асах, их детях — богах, конунге и о народе Данелага. Биргира это действие утомляло. Оск допускал преступную мысль, что богов, возможно, вообще нет, ш или они настолько устали от земных дел, что навсегда ушли в небесный чертог, где никогда не прекращаются пиршества. Биргир думал так: будь боги живы, они бы не допустили гибели четверти его племени от голода в конце прошедшей зимы. Но отцу подобные мысли не нравились.

Оск дошел до порта, где сновали пришлые моряки, разгружали иноземные пузатые корабли хмурые рабы с серыми лицами, кричали над головами людей прожорливые чайки и ругались здоровенные ордмары — мореходы северного народа. Биргир пошлялся среди больших длинных лодок, принадлежавших ярлам с дальних островов, оглядел крепкие быстроходные драккары конунга, вытянутые рыболовецкие суденышки на трех-четырех человек и отправился обратно.

В доме он проспал до самого вечера, пока не вернулись с альтинга все остальные. Отец знал, что Биргир не ходил на собрание, но ничего ему не сказал. Остальным дружинникам было плевать на то, чем занимается молодой оск. Если бы завтра он исчез, то никто бы и слова не произнес.

К ужину скамьи пододвинули к столам и стали есть из огромных деревянных мисок, запивая все некрепким пивом. Отца, к удивлению Биргира, посадили между столбами, стоявшими в центре дома и поддерживающими крышу — на одно из четырех почетных мест. Молодому оску пришлось примоститься чуть ли не с краю. Когда скамьи были убраны, на их место расстелили матрасы. Пировать всю ночь, как в других домах, здесь не собирались.

Чуть только захрапел первый из дружинников, Биргир тихонечко вылез на улицу и пошел бродить по ночному Вархису, вернувшись только к утру. Он едва поспал около двух часов, прежде чем отец разбудил его. Сегодня Биргиру надо было идти на альтинг.

Посреди огромной поляны, где когда-то росли дубы, теперь виднелся круглый алтарь из вертикальных в половину человеческого роста камней. Поверхность его потемнела от ритуальных жертвоприношений, и Биргиру по какой-то причине было тяжело смотреть на него. Около алтаря, у двух ящиков, стоял Хродмар Ожидающий Бури, и буря вот-вот готова была разразиться. Людская масса ходила волнами, бурлила, негодовала и восторгалась. Но все затихло, когда конунг поднял руку.

— Вы спросите, зачем я собрал все племена летом? — спросил он.

— Да уж, работы невпроворт, — крикнул какой-то смелый утвист.

— Стада надо перегонять, — вторил ему другой.

— Вы спросите меня, а я отвечу, — сказал конунг, словно не слыша этих недовольных выкриков. — Последние годы, мы, великие воины, влачим жалкое существование. Нашими врагами стали голод и смерть. Разве ради этого сражались наши отцы и деды?

Ответом ему стали одобрительные выкрики. Биргир с удивлением заметил, что больше всего эта речь нашла отклик в сердцах юных северян, некоторые из которых были младше его самого. Их отцы и деды, которые, по словам конунга, сражались именно за это, стояли угрюмые и молчаливые.

— Жестокая судьба превратила нас в крестьян и скотоводов. Но спросите себя, разве этим вы хотите жить?

Ответом ему послужило долгое молчание.

— Я предлагаю вам земли, которые мы потеряли, женщин, которых вы еще не вкушали, богатства, которые вы еще не видели.

— Ты предложишь нам идти на юг? — с усмешкой спросил лысый крепыш со шрамом от левого уха до шеи.

Конунг сморщился, как если бы хлебнул горького ячменного хмеля. Биргир знал, что безволосый мужчина никто иной, как ярл Хейле, один из самых могущественных ярлов, вождь кочующих ктаттов, опасных и кровожадных противников. Да, у Хейле Шееруба не было своего дворца или плодородной земли, он скитался со своим народом круглый год, но ктатты единственные еще пытались жить по законами предков, грабя пиратов, убивая разбойников и нападая на западных островитян. Не гнушались они и менялами, торгующими с Вархисом, поэтому Хейле был той еще костью в горле у конунга. Вместе с этим Хродмар Ожидающий Бури ровно ничего не мог поделать с зарвавшимся ярлом. Хейле пользовался колоссальным авторитетом среди остальных вождей.

Сын Гнупа всегда восхищался свирепостью ктаттов и жестокостью их ярла. По его скромному мнению, именно так и должны были вести себя другие племена, а не собирать скудные урожаи хлеба с холодных неприветливых земель, созданных явно не для сельской жизни, или строить хлева с толстенными стенами с той лишь целью, чтобы тощие коровы не околели от их крепких морозов. Именно поэтому Биргир невольно удивился пренебрежительному тону ярла.

— Да, мы пойдем на юг.

— Это безумие! — отрезал Хейле. — Думаешь, что мы не пытались? Нас замечают еще до того, как мы пристаем к берегу. Их проклятые башни загораются красным пламенем и из крепости появляются «маннаверны». Все тело их заковано в железо, Хед их дери, в железо закованы даже лошади. Я четыре раза плавал в южные земли и четыре раза мы вернулись лишь с мертвыми телами моих людей!

— Послушай меня! — перекричал Хродмар Хейле. — Послушайте меня все! В этот раз мы построим десятки самых больших длинных лодок, которые когда-либо видел Данелаг. Мы выкуем самые длинные мечи и топоры. Наденем самые крепкие кольчуги. И мы вернем все, что нам причитается!

Биргир чувствовал, как с каждым новым словом распаляется сам конунг и воодушевляются остальные, одобрительно крича и кивая. Лишь хмурый Хейле стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди, и ждал, пока Хродмар закончит. Как только ярл ярлов замолчал, Шееруб ехидно заметил.

— Только на что мы будем строить лодки и ковать оружие?

— Пока вы все, — провел пальцем вокруг себя Хродмар, — пасли своих овец и коров, молили землю дать вам хоть сколько-то ржи, удили рыбу, позабыв о своем прошлом, и крались за оленями в густом лесу, я один… Один! — Голос конунга заполнил всю поляну, — один думал о будущем моего народа. Один завершал выгодные сделки, делал со своими людьми набеги на врагов, откладывал каждый золотой с одной лишь целью… — Хродмар остановился, чтобы перевести дыхание и заглянул прямо в глаза Хейле. — С той лишь целью, чтобы вернуть нам былое величие… Хейле, — указал он на ктатта, — Ты спрашиваешь, Хейле Шееруб, как мы это сделаем?

Хродмар кивнул своим дружинникам, и те одновременно опрокинули оба ящика, все это время стоявшие у ног конунга. К ногам Шееруба потекли монеты, огибающие большие куски железа. «Железо и золото, железо и золото», — зажужжали ближайшие к Хродмару голоса, рассказывающие тем, кто был сзади, и тем, кто не видел, что же произошло у алтаря. «Железо и золото, железо и золото», — прокатилось по всей поляне на всеобщем северном. «Железо и золото, железо и золото», — плясали сумасшедшие огоньки в глазах вождя ктаттов.

— Я предлагаю вам лишь то, что у вас незаслуженно забрали. Но настало время вернуть это. Я все это время был со своим народом!.. Был с каждым из вас!.. Будете ли вы теперь со мной?!

И громче, чем многотысячное «да», оглушительнее самых крикливых глоток, самым значительным ответом Хродмару стало угрюмое молчание Хейле.

Павшая крепость

Сэр Эриган Виссел, отец семьи Висселов, сидел у окна в Особняке Порока на улице Звенящей монеты. На кровати, зарывшись с головой в подушки, спал молодой парень, имя которого Эриган не знал, да и не хотел знать. Это всего лишь человек, с которым он провел ночь, ни больше ни меньше. Не хватало ему привязанности к сопливому мальчишке. Привязанность — это всегда слабость, а многие так и ждут, когда он оступится.

Паренек заворчал во сне, вытянув свое идеальное тело. Эриган досадливо крякнул. Сам он, конечно, обладал симпатичным круглым лицом, обманувшим в свое время этой приветливостью не одного лорда, но к пятидесяти четырем годам главный Виссел обзавелся внушительным пузом и растерял некогда пышные волосы на макушке. В довершение к внешним недостаткам имелся и другой изъян — страх, бывший вечным спутником Виссела всю жизнь и со временем развившийся в чудовищную паранойю, подчас делающую Эригана похожим на безумца.

Но отец остроиглых все же обладал выдающимися умственными способностями и, что немаловажно, потрясающим пониманием людей. Мало кто думал, что молодой Эриган, сын бедного лорда Гавинкорда, не только станет отцом всех Висселов, но и поднимет дом на небывалый уровень, заставив считаться со своим мнением другие великие семьи. Но было понятно и другое — как бы хорош не был сир Эриган, выше головы прыгнуть невозможно. Он не мог соревноваться в величии со старым Эдмоном Энтом, будь он трижды проклят всеми Тремя Богами. А теперь, после грядущего родства с Тумкотами, Энты станут и вовсе на голову сильнее всех остальных.

Эриган не знал, что противопоставить двум великим семьям, и это терзало его больше всего. Ни вино, ни вкусные трапезы в родном поместье, ни страстные ночи с дорогими шлюхами, а иногда, как сегодня, и с юношами, не могли перебить горечь еще не произошедшего поражения и грядущего бесславия. Вот и сейчас отец остроиглых сидел у окна, смотрел, как на улице ссорятся дешевые потаскушки, готовые за десяток вил пойти с тобой куда угодно, ну а уж коли покажешь им серебряный топор, можешь делать с этими распутницами, что хочешь. Он глядел, как шлюхи таскают друг друга за волосы, выкрикивая оскорбления, но голова была занята совершенно другим.

Его раздумья отвлек тихий и медленный, с длинными перерывами между ударами, стук в дверь. Сэр Эриган вздрогнул, но позы не переменил, он знал кто это.

— Входи!

На пороге появилась соблазнительная Нэя, хозяйка борделя. Ей было слегка за сорок, но, несмотря на свои годы, женщина могла с легкостью дать фору своим молодым девочкам. Эриган чувствовал себя с ней не очень уютно. В первую очередь потому, что желал эту женщину сильнее, чем всех ее шлюх вместе взятых, но… Нея давно отошла от своих прямых постельных обязанностей. Вот поэтому и сейчас сир Эриган смотрел на ее крашеный рыжий локон, упавший на пышную грудь, и чувствовал, как щеки начинают пылать.

— К вам человек, сидит там внизу, — поправила она свои главные достоинства, словно разговаривала мимоходом с каким-то мелким лавочником. Знала, мерзавка, о чем думает Эриган, глядя на нее, — хотел с оружием пройти, но мои ребята его пообломали. — Это правда. Охране борделя могли позавидовать многие лорды. — Теперь сидит, просит вас. Говорит, знает, что вы здесь. Странный парень, называет себя Соловей.

— Соловей? — Эриган вмиг отвлекся от груди Неи. — Веди его сюда скорее… Эй ты! — это уже адресовалось голому мальчишке на кровати, — выметайся! Чтоб тебя… — крехтя, Виссел поднялся на ноги, подошел к постели и решительно пнул паренька. — Выметайся, говорю!

Испуганный прислужник Нэи, не поняв еще, в чем дело, нащупал свою одежду и стремглав выскочил на лестницу, столкнувшись с не менее спешащим, только в другую сторону, человеком. Будь мальчишка поумнее и понаблюдательнее, он бы удивился тому факту, что отец Висселов за некой надобностью встречается с капитаном энтийской стражи. Вот на лицо бы гостя не посмотрел, это точно. Вернее, не запомнил его. Внешность у человека, представившегося хозяйке борделя Соловьем, была невыразительная. Вроде, ничего особенного, даже глазу не за что зацепиться. Что для профессии соглядатая сира Эригана было в самый раз.

Соловей без стука проскользнул в комнату и поклонился перед лордом, наливающим себе вино. Лицо Виссела скривилось при виде энтийской кирасы, но его светлость великодушно промолчал, давая возможность шпиону самому объяснить свой странный наряд.

— Приветствую вас, ваша светлость.

— К делу, Ренди, — устало склонил голову на бок Виссел. Имя Соловья знал только он и использовал его нечасто. Лишь чтобы слуга не забывался, кто он такой и почему еще жив. — Я думаю, что ты ломился сюда не для соблюдения этикета.

Ренди невольно вздрогнул, услышав собственное имя. Еще бы, ассоциации у него были не самые приятные. Ренди — это убийца и грабитель. Да, может быть не такой прямолинейный и грубый, как другие душегубы, но человеческую жизнь также ни во что не ставящий. Ему что курице голову оторвать, что богатому подвыпившему дураку горло перерезать — за что заплатят, то и сделает. Делал, поправил себя Виссел. Сейчас Ренди птица совсем другого полета. И не без его, Эригана усилий.

— Утес Гроз, милорд, — Соловей на секунду замолк, будто боясь произнести вслух, но почти сразу выпалил, — Утес Гроз пал, милорд.

— Пал? — серебряный кубок с пряным гоноборским вином выпал из рук Эригана. — Что значит пал?

— Я могу только догадываться, но, по всей видимости, северяне смогли преодолеть маяки и высадиться. Тихо прошли через все побережье и тайком проникли в Утес Грез.

— Тихо прошли через все побережье?! — прогремел Виссел.

— Все маяки молчали. Возможно, у них были сообщники из кантийцев.

— Это немыслимо. На такое не пошел бы даже… — «Я», — произнес он уже про себя.

Неслыханное дело, чтобы враг прошел через их земли до самого Утеса Грез, а ведь от побережья туда почти день пути. И никто, никто ему не воспрепятствовал! Два гарнизона и вся оборона побережья прохлопала высадку и атаку грубых, никчемных, ничего не смыслящих в военном искусстве варваров.

— Погоди, — только теперь дошло до Эригана, — завтра ведь в Утесе Гроз свадьба этого дурака Виллиана Энта и Беристеи Тумкот.

— Боюсь, ни сира Виллиана, ни леди Беристеи уже нет в живых.

— Давай рассказывай по порядку, — потребовал Виссел.

Соловей уже около месяца находился в Трувсее, маленьком выселке у королевского тракта, служившим перевалочным пунктом для торговцев с побережья и рынков срединных земель Кантии. Весь предыдущий месяц в Трувсее было людно. В сторону Утеса Гроз проезжали многочисленные повозки, груженные мукой, свежими фруктами, большими кругами сыра, толстыми кольцами сушеной дымом колбасы, тушками каплунов, мешками крупной моркови для морковного пирога, специями и орехами для возбуждения жажды, соленой олениной, маленькими приземистыми бочонками эля из королевских запасов, высокими кувшинами с лучшими винами Гонобора, Йорошира и Уоргидской провинции. Тянулись клетки с живыми молочными поросятами, испуганными кроликами, квохчущими и кудахчущими курами. За ними, понурив голову, шли быки и бараны, будто заранее понимая, чем окончится их путешествие.

По этому же тракту двигались и приглашенные гости, в большинстве своем принадлежавшие двум великим семьям. Соловей заранее знал, кто и когда проедет через Трувсей, в Холонаре у него находился надежный человек, передававший через собственных гонцов всю нужную информацию. Непосредственно в Утесе Гроз сейчас располагалось три наушника, приезжавшие и докладывавшие лично каждые три дня. Зачастую дело касалось кухонных слухов или болтовни прислуги, реже удавалось подслушать непосредственно какого-нибудь лорда или его жену. Задача Соловья заключалась в отделении плевел от зерен. Среди всей этой чепухи иногда находилось действительно нечто важно, что немедленно пересылалось в столицу сиру Эригану Висселу, которому вор и убийца Ренди, по старому прозвищу Игла, был обязан собственной шкурой. Но это было в прошлой жизни…

— Приветствую, мастер Райдмол, — подошел к Соловью круглолицый Броди, торговец сушеной рыбой, доставляемой с побережья.

Пара секунд понадобилась Соловью, чтобы вспомнить, что Райдмол — это его новое имя, а мастером этот увалень назвал его из-за того, что соглядатай представился искусным гравировщиком по кости. Профессией диковинной и в этих местах почти ненужной, что для мастера Райдмола было как нельзя лучше. Здесь он уже почти неделю ожидал своих учеников, чтобы отправиться в далекую Санору. Соловей даже таскал с собой два больших кабаньих клыка, с искусно расписанными на них историями охоты на этих животных. На самом деле «клыки» были слеплены из белой глины и тщательно отполированы, поэтому Соловей и старался не давать их в руки.

— Добрейшего дня, Броди. Как там торговля рыбой?

— Всю уже продал, мастер Райдмол, а новой не привезли. Странно, но мой человек задерживается на два дня. Может, конечно, корабль не пришел, но если так пойдет, то придется самому в конце недели ехать на побережье, чтобы задать взбучку этим лоботрясам. А ваших учеников все не видать?

— Куда уж там? — развел руками Соловей. — Да я и сам виноват, мы не оговорили точных сроков. Сказали, с первыми снегом.

— Молите Трех Богов, чтобы он пошел завтра, — засмеялся Броди и отправился дальше.

Увалень ушел, оставив Соловья в невеселых думах. Он почему-то вспомнил, что последние несколько дней со стороны побережья не прошло ни одного каравана, да что там говорить, не проехало даже телеги. Еще и его доносчик из Утеса Гроз не явился уже два раза на назначенную встречу, чего раньше не было. Хотя Соловей и находился внешне в благодушном настроении, улыбался и здоровался с проходящими, оставаясь чудаковатым и дружелюбным мастером Райдмолом, на душе у шпиона заскребли кошки.

Поразмышляв о сложившейся ситуации еще около получаса, Ренди откопал за домом капитанские доспехи Энтов, купленные у одного из далейских разбойников и предусмотрительно спрятанные до лучших времен. Когда Соловей приобрел обмундирование, кольчуга была залатана, а несколько колец почернели от свернувшейся крови. Шпион не стал допытываться, где душегуб добыл доспех, как и не поинтересовался, что стало с их предыдущим обладателем. Ренди никогда не задавал глупые вопросы.

Новоиспеченный капитан энтийской стражи Гойро Алит, а бумаги у Соловья были именно на это имя, оседлал лошадь и направился по тракту к побережью. Проехав первую пустую деревню, Соловей понял, что дело принимает совсем дурной оборот и, съехав с тракта, спешился и далее двигался через лес и чащи, стараясь не оставаться подолгу на открытой местности. Эти земли он знал не очень хорошо, поэтому не хотел отходить далеко от главной дороги. Лишь к концу дня Ренди заметил несколько фигур на тракте, перегородивших дорогу. Соловей подумал сначала, что это разбойники, но, оставив лошадь в лесу и подобравшись поближе, облегченно выдохнул — энтийская стража.

Молодцов было четверо: трое здоровяков и один поменьше, с такой же невнушительной комплекцией, как у вымышленного Гойро Алита. Соловей приосанился, как подобает человеку его ранга, и, не таясь, пошел к стражникам. Те довольно быстро заметили приближающегося капитана. То, что это именно капитан, заметить было нетрудно по серебряным шпорам и наплечникам. Только вот должного уважения энтийцы совсем не оказали.

Едва Соловей оказался шагах в пяти от них, двое стражников подскочили к нему и настойчиво взяли под руки. Лжекапитан попробовал вырваться, но безрезультатно. Даже теперь Ренди еще думал, что ситуация под контролем, а стражники попались слишком бдительные. Вот сейчас они проверят его документы и….

— Клахоу нат арои, — сказал самый маленький из «энтийцев», говорящий на северном наречии, причем не на всеобщем северном, а каком-то внутреплеменном, и Соловья опустили на колени. — Кто ты есть?

— Я капитан стражи его сиятельства лорда Норника Энта, направляюсь к своему господину.

— Скоро ты встретишься с твой господин, — засмеялся северянин, и остальные подхватили его гогот. — Мы отводить тебя в крепость, — он помолчал и добавил вновь с усмешкой, — горо он аит.

Соловью связали руки и повели дальше по тракту. Ренди старался не паниковать, хотя ему впервые за долгое время было по-настоящему страшно. Он многое в своей жизни пережил, был в невероятных переделках, выворачивался из ситуаций, которые остальные посчитали бы безвыходными. Но теперь ему было просто страшно. Соловей попытался немного повозмущаться, прикинувшись дурачком, мол, «куда вы меня ведете» и «что вы себе позволяете, я старше по званию», но конвоиры несколькими крепкими ударами недвусмысленно дали понять, что лучше бы ему вести себя потише.

Ренди думал, что эти двое будут провожать его до самого замка Утеса Гроз, но вскоре показался новый пост на дороге, такой же, как и прежний, всего из четверых «энтийцев». Его передали как ненужную вещь, и провожатые отправились обратно, а он с новой охраной зашагал дальше. Таким образом, он сменил четыре пары провожатых, пока вдали не показалась долгожданная цитадель.

Дорога петляла между скалами, проворно карабкаясь наверх, а на высоте, уютно устроившись между несколькими пиками, возвышался самый большой из замков королевства — Утес Гроз. Соловей был тут один раз и знал, что лишь только с этой стороны крепость, вернее город с крепостью, кажется совсем небольшим, но стоит его обойти, и там, где начиналась низменная равнина, отвесная скала с цитаделью превращалась в громадный неприступный бастион. Так оно, по сути, и было. Поэтому откуда тут взялись люди, говорящие на северном наречии, для Ренди оставалось самой главной загадкой.

К тому же Соловей понимал, что чем ближе он к крепости, тем меньше шансов у него спасти свою шкуру. Возможно, если бы его вели настоящие энтийские стражники, то он смог послать из темницы весточку сиру Эригану, и тот его вытащил — он нужен Висселу не меньше, чем Виссел ему. Но вероятность дожить до следующего утра была минимальной. Ренди вообще удивлялся, как ему не перерезали горло прямо там, на дороге. Вероятно, что Соловья хотели допросить, а уже потом…

Ренди посмотрел на острые скалы, мимо которых они проходили, и прикинул, есть ли у него шанс уцелеть при падении. «Стражник», уловив его взгляд, сжал руку Соловья с такой силой, что онемел локоть. Значит, вариант побега отметается.

Шпион судорожно соображал, что бы сделать, лишь бы остаться жить. Лишь бы продолжать заниматься своим несложным делом. Лишь бы, как и раньше, несколько раз в год появляться в лучшем борделе на улице Звенящей монеты и спускать все жалование.

«Великий Айли, великий Сойнерли, великий Балтор, создатели эфира, воды и земли, создатели всего сущего и живого. Преклоняюсь перед вашим могуществом, трепещу перед вашим естеством. Дайте мне сил пережить данную минуту и данный день. Направьте и укрепите», — шевелил Соловей одними лишь губами, бормоча молитву, знакомую с детства. Он подумал еще немного и решил вознести хвалу и богу Единому, новому и не всеми принятому, прикинув, что хуже теперь точно не будет.

«Единый Бог, тоже направь и укрепи», — пытался подбирать он выражения, не совсем представляя, к кому именно он обращается. — «Спаси меня и порази врагов. Спаси, спаси».

Он понимал, что вряд ли это можно было назвать молитвой, но Единый Бог услышал его. Неведомая сила отбросила шедшего справа конвоира на десяток шагов, с хрустом уложив того на острые камни. Лишь тогда смертный червь Ренди, прозванный такими же смертными червями сначала Иглой, а уже после Соловьем, узрел настоящую силу своего нового Бога, заключенную в небольшом кузнечном молоте. Ручник легонько, как показалось лазутчику, ткнул второго северянина в бок, однако тот упал как подкошенный, беззвучно хватая ртом воздух. Сила Единого Бога все еще держала молот в воздухе, Ренди даже подумал, что сейчас надо поблагодарить Создателя, но как только он стал говорить, клепало полетело вниз, в сторону равнины. И только тогда Соловей увидел крошечное энтийское войско, среди которого выделялся могучий рослый воин, без всяких доспехов, в обычных высоких сапогах и коротком для его фигуры широком плаще. Молот пролетел над солдатней и остановился возле гиганта, послушно позволяя тому взять себя за рукоять. И Ренди понял, что это и есть посланник нового Бога. Его сын или пасынок, его длань, карающая и милующая. И Соловей шагнул навстречу новой вере, новому Богу. Ступил так широко и неосторожно, что полетел кубарем вниз.

Южные земли

Весь месяц Жатвы хлебов и длинный Осенний месяц Вархис стоял на ушах. Кричало и кряхтело частью купленное, частью привезенное с середины острова дерево, превращаясь в киль, корму, планшир, балки, весла, мачты. Стонало под могучими ударами доставленное в сундуках с южного берега железо, из которого рождались на свет острые северные мечи и топоры, панцирные кольчуги с мелкими кольцами, бувигеры с клепанными из четырех частей шлемами — как полностью закрытыми, так и открытыми наполовину. Хрипели и кричали быки и лошади, тащившие новые грузы с побережья, где теперь совершались все сделки, ибо бухта Вархиса, и без того спрятанная целым лабиринтом островков и протоков в ее устье, была закрыта для чужестранных торговцев по приказу конунга. Это было сделано лишь с одной целью — скрыть от всех, что Данелаг готовиться к войне. И это получилось. Многочисленные мелкие торгаши сошлись на том, что в столице бушует мор, и с новым месяцем у берега выгружали только то, на что в Вархисе был спрос. Делали все за очень большие деньги, поэтому торгаши вопросов не задавали. А это было самое важное.

Все тяготы жизни в это время легли на женщин. Они собирали урожай, который в этом году, словно насмехаясь над планами Хродмара Ожидающего Бури, получился обильным, перегоняли стада с горных пастбищ вниз, забивая лишних животных, утепляли торфом хлева и дома, готовили из простокваши соленое масло и мягкий сыр из свернувшегося молока, которые воины должны были взять с собой. Женщинам предстояло остаться в Данелаге. Пережить еще одну суровую зиму или не пережить вовсе.

И все-таки Биргир был упоен приготовлениями к грядущей войне. Первое время он бегал, помогая всем и каждому, хватаясь то за одно, то за другое, пока отец не отвесил ему подзатыльник и не сказал, что тот теперь дружинник конунга и не пристало ему заниматься черновой работой. С того дня сын Гнупа по большей части все светлое время проводил на берегу, следя за разгрузкой и оплатой товара. Отец зачастую и сам был здесь, словно не доверяя сыну и стараясь сделать все лично. Биргир не обижался на это, потому что знал натуру Гнупа. Да и признаться, наблюдение за торговцами не приносило ему никакого удовольствия.

Больше всего оск восхищался работой исфлаков, взявших к себе в подмастерья терпеливых триттов, лесных жителей с водой особо не друживших, и расков — племя наемных убийц. Но самое странное — вместе у этих трех народностей получалось довольно неплохо. Когда на воду был спущен первый длинный корабль, несколько дней толпы путешествовали к берегу, восхищенно рассматривая и обсуждая достоинства «Драконьей Головы». Биргиру, благодаря влиянию отца, удалось даже подняться на борт самого большого боевого судна, который он когда-либо видел. Сын Гнупа насчитал три десятка и еще четыре весла на «Драконьей Голове», и на каждое весло, по словам отца, приходилось по восемь гребцов. Биргир пробовал посчитать, сколько воинов может уместиться на этом длинном корабле, но так и не смог.

Но про «Драконью Голову» все забыли тотчас, как на воду спустили «Большого Змея». Молодой оск видел корабль только с земли, с одного борта, успев сосчитать один десяток и девять весел. Но змей был значительно шире, чем его предшественник, и ходили слухи, что там может поместиться в полтора раза больше бойцов, чем на «Драконьей голове».

Биргир не пропустил ни одного корабля, вышедшего из-под трудолюбивых рук исфлаков — он восхищался мощным планширом «Зубра», высокими мачтами «Журавля», массивной красно-черной головой «Великой Ундины», высокой осадкой «Морского коня» и квадратными парусами «Сына Аса». Он даже приходил посмотреть на крошечные, по сравнению с длинными кораблями, весельные драккары, бывшие, однако, в два раза крупнее, чем те драконьи лодки, которые раньше использовали племена. Построенные корабли уводили по Кйорерисен-фьорду к огромный озеру Дюптванн, в самое сердце Данелага, подальше от посторонних глаз, где те ожидали своего часа.

В четвертый день первого месяца зимы прозвучал последний удар деревянного молотка, затих огонь в жаровнях, зашипел, остывая в ледяной воде, последний выкованный меч и племена отправились на побережье. Тут прежде шла оживленная торговля, а теперь лишь завывали набирающие свою силу холодные пронизывающие ветра. Все длинные корабли за два дня были переправлены сюда и сейчас возвышались исполинами среди облепивших их в восхищении драккаров.

На берегу Биргира ждал отец, невесть где пропадавший около недели (оск даже подумал, не плавал ли тот опять к южным землям). Гнуп коротко бросил, что они поплывут на «Морском Коне» и ушел говорить с ярлом Йорариком, вождем племени ордмаров, а Биргир принялся помогать загружать провизией одну из четырех лодок, за что получил увесистый подзатыльник от подошедшего со спины отца. Дальше оск просто стоял на берегу, как и подобает дружиннику конунга, подперев руки в бока, смотря, как маленькие лодки, загружаются вяленым мясом, соленым маслом, мягким сыром, сушеной рыбой и бочонками медового эля с клюквой и брусникой. Биргир только сейчас начал понимать, что его очень сильно привлекает неблагородная для его народа работа. Всю жизнь он воевал или охотился не столько из-за собственного желания, сколько потому, что так было заведено в его племени. Только теперь сын Гнупа начал задумываться о своем предназначении. Что бы случилось, родись он среди исфлаков или ваннов?

— Эй, оск, — окликнул его знакомый голос. Биргир повернулся и увидел Хродмара Ожидающего Бурю в сопровождении своих хускарлов. — Ты готов к битве?

Сын Гнупа замялся, застигнутый врасплох, но конунг лишь посмеялся над его молчанием, приняв его за неуверенность.

— В твои годы я был за любую драку, неужели у фейгингов и осков настолько разная кровь? — усмехнулся он.

«Вы даже не представляете насколько», — подумал Биргир, но вслух произнес: «Нет, мой повелитель. У данелагцев одна кровь».

В ночной тиши молчаливые длинноносые великаны уверенно шли по черному холодному морю. Уключины противно скрипели и три десятка и восемь пар весел рассекали угрюмые воды, разрезая их на мелкие клочки, поднимались вместе наверх и снова опускались. Драккары, ведомые ярлом Хейле, скрылись из виду, и скоро следовало снова останавливаться, чтобы флот не расползался, как изъеденная молью шкура волка.

Биргир сидел на веслах ближе к корме в одном ряду еще с семерыми воинами из племени фейгингов, племени конунга, на самом быстроходном из длинных кораблей — «Морском коне». Изредка оск оглядывался назад, туда, где скрылся родной Данелаг с их грустными женщинами и обиженными подростками. Стариков на родной земле осталось мало, лишь больные да те, кто умирал. Все, кто хоть одной рукой мог держать меч, сейчас плыли на длинных лодках — на драккары сажать их было без толку, какие из них гребцы?

Оск считал, что Хродмар Ожидающий Бури поступил благородно. В другое время никто не взял бы немощных стариков на войну, но теперь у конунга было много кораблей и еще больше оружия, поэтому отцы отцов могли умереть, как и подобало хорошему воину — в бою.

Что до юнцов, то, несмотря на настойчивые уговоры Хейле, Хродмар запретил брать их. Нечего необученному воину, у которого вся жизнь впереди, попусту подвергать свою жизнь смертельной опасности. «Все равно что вести овцу через стремительные горные ручьи ради скудного клочка травы». Мудр был конунг, что и говорить.

Биргир радовался, что его не посадили на драккар. Плыли там ярлы попроще (исключая Хейле, но у того и драккар был вдвое больше обычного), но дело даже не в этом. Быстроходности длинных лодок помогали огромные в четыре угла паруса, поэтому «драконьим кораблям» приходилось грести втрое чаще, учитывая, что и весел там было меньше. А сыну Гнупа плыть одно удовольствие — ни усталости, ни боли в руках.

С драккарами получилось вообще любопытно. Конунг сначала хотел пойти на юг и вовсе лишь на длинных лодках. Но корабли были такие большие, что в таком количестве спрятать их до зимы не получилось. Вот драккары и пригодились. Часть их уже была — многие ярлы прибыли на альтинг на своих кораблях — но еще большую пришлось построить. Тут Хродмар и указал строптивому ярлу его место, назначив Хейле скипфоререном на все «драконьи корабли». С одной стороны, вроде и главный по драккарам, с другой — чуть что не так, конунг живо шкуру спустит, ярлы даже против слова не скажут.

Был тут и еще один умысел. Плыть на длинной лодке почиталось за честь, а Хейле оказался среди рядовых вождей, либо малоизвестных, либо непочитаемых. Конунг, таким образом, указал главному ктатту его место, а тому оставалось лишь подчиниться. Хотя выбора не было. Скипфоререном его назначили? Назначили. Вот тебе вроде как уважение. Пусть не над всеми кораблями, а только над драккарами, коих было больше десяти десятков. Хотя остальные ярлы все понимали, да и Хейле сам скрипел зубами, осознавая, что отставил его от себя Хродмар подальше.

Шли по мрачному морю к южному королевству всю ночь, и, несмотря на частое ожидание «драконьих кораблей», уже к рассвету достигли берега. Конунг нарочно пошел именно сюда — к ближайшему мысу с небольшим участком суши, где можно было высадиться. Биргир считал план изначально плохим — тут маяки на каждом шагу, а как увидел землю, совсем приуныл. Одни скалы да скалы, единственное место, где причалить можно и то узкое. Больше трех длинных лодок там не пристанет, пока до берега доберешься, пока через камни острые наверх залезешь, в тебе уже с десяток стрел будет. Тем более, «башня с красным огнем», как говорил ярл Хейле, вон она, на самом верху. Это ночью можно было незаметно подойти, а теперь уж светало.

Биргир всегда был не похож на своих северных братьев. Не по лицу, по нутру. Не верил ни в морских чудищ, ни в Асов, ни в высокие чертоги, ни в вечные пиры после смерти. Поэтому и смерти боялся, в отличие от других северян. Страшно боялся даже не самой смерти, а иного — вдруг после того, как жизнь кончается, ничего нет. Все, пустота, мрак. Оттого и умирать не хотел.

На его корабле вместе с отцом и конунгом плыли одни лишь фейгинги, другие оски добирались на драккарах — невелика честь племени без ярла. Но и фейгинги заволновались, увидев берег, вернее серый исполин из камня на самой высокой скале.

Невзмутимым остался один Хродмар. Он приказал причаливать, не дожидаясь остальных кораблей, и «Морской конь» побежал по волнам навстречу суше. Конунг даже не повелел повесить щиты на борта от вражеских стрел — в море их сняли, чтобы не унесло волнами. Хродмар Ожидающий Бури торопился на берег, в нетерпении были и его люди.

Добравшись, воины стали выпрыгивать в холодную воду и, накрывшись щитами, побежали по мелководью. Биргир оказался на берегу в числе последних, когда часть дружинников уже взбиралась наверх, к проклятому маяку, а конунг отдавал приказы остальным. Толпа увлекла сына Гнупа, гнала его вперед. Оск сам не понимал, куда они бегут и где враг, но спрашивать окружающих оказалось бы довольно глупо.

Они взобрались еще выше, на отлогую поляну, и встали. Первый страх Биргира прошел, маяк не зажегся, значит, их не заметили или…

— Вот, повелитель, — крикнул один из дружинников, спускаясь с маяка и неся в вытянутой руке отрубленную голову.

Расстояние от них было неблизким, но даже отсюда Биргир увидел удивленное лицо мертвеца — смерть стала для него неожиданностью. Это хорошая смерть. Оска интересовало другое — южанина убил кто-то из своих, в этом сомнений не было, значит, у конунга в Кантии есть союзник.

— Повелитель, — воин, все также протягивая голову, подошел уже ближе. — Там одни головы, тел нет. И еще… Доспехи. Их намного больше, чем голов, будто нарочно там сложены.

— Что на них нарисовано? — только и спросил конунг.

— Дубы.

— Дубы — это хорошо, — повеселел Хродмар. — Дубы — это то, что нам надо.

Мертвые дубы

Жилистый хромающий старик, с силой опирающийся на палку, вышел от сира Эригана после долгой полуторачасовой беседы. По его огромному носу тек пот, шея пошла красными пятнами, а изрытое тяжелой болезнью, случившейся с ним еще в детстве, лицо приобрело озабоченное выражение. Слуги покорно расступались перед пятым по влиянию человеку в королевстве, после короля и трех отцов семейств, перед упрямым и косным на язык Дерли Лестерлингом. Лишь красноречие одного единственного человека могло возобладать над этим бастионом твердолобости, и именно от этого сира старый Дерли сейчас и выходил.

Как только Лестерлинг ушел, в угловую комнату огромного особняка Виссела — называемую самим Эриганом курительной, а по факту являющуюся кабинетом, ибо здесь отец остроиглых и принимал самые значительные и важные решения — просочился Соловей. Соглядатай занял место у шкафа с ежемесячными отчетами с поместий и земель семьи Виссел, никаким громким звуком не обозначив своего присутствия, тогда как его хозяин громко рассуждал вслух.

— Дерли будет со мной. Он также жаден, как и туп, хотя зачастую это две стороны одной медали, но этот старый пердун будет со мной. Значит это еще около тридцати рыцарей, не считая пехоты. Маловато, но все же лучше, чем ничего. Меня больше беспокоит этот Айвин. Так ты его назвал? — спросил он Соловья.

— Да, именно так, ваша светлость.

— А этот… волшебный молот постоянно при нем?

— Да, почти всегда. Но смею предположить, что дело даже не столько в молоте, сколько в самом Айвине.

— Неужели?

— За те два дня, которые я провел в лагере лорда Эдвара, я видел много чудного и почти всегда причиной тому был Айвин.

— Это не очень хорошо. Совсем не хорошо. Можно надеяться на этих дикарей, занявших Утес Гроз. Сколько там людей у мальчишки?

— Сто восемьдесят семь, — ответил Соловей.

— Возможно даже, что его так называемая осада уже снята самими северянами, — усмехнулся Эриган. — Но нам нужно больше информации.

— Я уже послал новых людей, нескольких человек в ближайшие районы и двух в лагерь Эдвара.

— А как наши дела в столице?

— Все складывается как нельзя лучше, — улыбнулся Соловей. — Нужные люди уже стали шептать в трактирах, что Утесе Гроз пал под натиском северян. Что все, включая сира Эдмона и короля, мертвы, а причиной тому мальчишка, сговорившейся с племенами, чтобы взойти на престол.

— А что люди?

— Они плохо помнят Эдвара, когда тот был в столице. На общих праздниках он не показывался. Зато вот его склочную мать…

— И это нам только на руку, — потер ладони Эриган. — Замечательно, все складывается как нельзя лучше. Итак, как только мы получим первые сведения из Утеса Гроз, то начнем действовать. На этом пока все, придешь, когда будут новости.

Лорд лениво проводил слугу взглядом. Первые успехи сыграли с сиром Висселом дурную шутку — он расслабился. Постоянная мнительность и паранойя отступили, впервые в то самое время, когда внимательность к окружающему и деталям была нужна как никогда. Лорд не проводил взглядом из окна своего верного Ренди. Не заметил, что тот, глядя по сторонам, перебежал мостовую и пустился во всю прыть не к переулку, выводящему сначала на улицу Ингвара (третьего или четвертого энтийского короля), а уже потом к Звенящей монете, а в противоположную сторону. Сира Виссела бы заинтересовало, что забыл Ренди в месте, где, кроме храма в честь нового Единого Бога и лачуг бедняков, ничего и не было. Но Эриган дал слабину. Висселу казалось, что все происходящее сейчас свершалось лишь по воле Отца остроиглых. Нити судьбы королевства находятся в его руках, и он решает, как и что изменить в Кантии.

Ближе к вечеру, когда слуга принес зажженную свечу, лорд распорядился подать одежду для прогулок — лет семь назад он стал выходить в люди, чтобы из первых уст узнавать, что именно простой народ думает непосредственно о нем, о короле, об остальных семьях. Привычка закрепилась, хотя в последнее время Виссел все больше времени проводил в своем особняке.

Снаружи Виссела уже ждали две сгорбленные худые фигуры братьев Агрони и Бартодуна Айвелов, личных телохранителей его светлости, не гнушавшихся, впрочем, и другой грязной работы. Эриган любил все, что могло ввести окружающих в заблуждение, поэтому тщедушные высушенные сыновья Айвелы сразу ему приглянулись. Между тем, мало кто знал, что Агрони обладает чудовищной силой, несоизмеримой с его тонкими руками и нежными женскими пальцами, а Бартодун был настолько ловким, что мог дать фору любому столичному вору.

Эриган махнул рукой братьям, перевоплотившимся в гончаров, и те сорвались с места, последовав за хозяином. Сам Виссел превратился в кожевенника, прилепив накладную бороду и напялив шляпу с широкими полями. Маскарад удался на славу, ибо отойдя от особняка на каких-то три десятка шагов троица была оттеснена в сторону патрулем, вдобавок обругавшим Отца остроиглых, которого в столице знала каждая собака. Агрони было метнулся к обидчику, но Эриган едва уловимым движением остановил его. Шуметь сейчас не следовало, по крайней мере, раньше времени.

К удовольствию Виссела, патрулей было гораздо больше, чем обычно. Более того, на всех значимых перекрестках регент Джоруил, друг детства энтийского короля, выставил заставы для предотвращения возможных волнений. Эриган плотоядно улыбнулся, взглянув на первый форпост, всего трое древовидных стражников и семеро воинов с лисьими хвостами. Дерли Лестерлинг хоть и был тупоголовым пройдохой, но почувствовал свою выгоду. Сдержал слово, по первому зову «оказав помощь» регенту. Висселам Джоруил не доверял. Ну ничего, теперь все начнется, как только Эриган узнает, что происходит в Утесе Гроз.

Виссел дошел до самого замка. Здесь уже на страже были только энтийцы, Эриган отметил про себя, что начать придется именно отсюда, пока никто в городе не успеет спохватиться и понять, в чем дело. Окружить, но не трогать проклятого регента, пока не прибудет защитник отечество, то есть Эриган Виссел. Он с братьями обошел замок, отметив, что в покоях Джоруила горит свет. Оно и понятно. Джоруил нервничает, значит, он уже знает и об Утесе Гроз, и о племенах. Не вспугнуть бы раньше времени.

План всегда хорош только в том случае, когда проработан до мелочей, до последней заковырки на бумаге, любого переулка на карте, каждого человека, способного встретиться на пути. И, конечно же, самое главное в хорошей задумке — внезапность. Когда враг не ожидает подвоха, то открывается воистину простор для козней. Уж в чем в чем, а в кознях сир Эриган был силен. Ему нравилось смотреть, как его жертвы, подобно мухам, ходят по его паутине, не таясь и не опасаясь, не понимая еще, в какую ловушку попали и что им грозит. Но вот наступает момент, и он, неподвижно сидевший до этого паук-Виссел, вдруг дергает за одну единственную ниточку, и муха обездвижена. Лежит, обмотанная паутиной, дергает лапками, но сделать ничего не может. Эти моменты были самими сладостными для сира Эригана, приятнее вкуснейших яств его дома и красивейших шлюх Особняка Порока.

Его светлость махнул братьям рукой, и они двинулись обратно. На последней заставе, видимо от скуки, их даже остановили и спросили, куда это почтенные люди направляются в столь поздний час. Эриган наврал с три короба про умершую сестру, которую предстояло нести в храм Трех Богов. Стражник осмотрел его спутников, хохотнул, что как бы кожевеннику самому не пришлось тащить усопшую родственницу, ведь помощников он выбрал не самых крупных, на что его светлость смущенно топтался на месте, ожидая дальнейших расспросов. Но энтиец благосклонно пропустил троицу, бросив еще несколько плоских шуток в спину Висселу.

— Я могу ближе к утру пробраться и задушить его, хозяин, — подскочил к нему Бартодун.

— Даже не думай, — сурово насупился Эриган. — Ни один энтийский солдат не должен пострадать… пока я не прикажу.

Несколько последующих дней отец остроиглых изнывал от невозможности тотчас привести все свои планы в исполнение. Человеку живого ума, сиру Эригану, с большим трудом давалось ожидание. И так как Виссел не мог просто сидеть сложа руки, его нервозность чувствовали и остальные домочадцы. Дальние родственники, гостившие на втором этаже, поняв перемену ветра, молниеносно нашли себе прибежище поспокойнее, освободив все комнаты. Кухарки ходили обруганные из-за пересоленного супа или передержанной перепелки, хотя еда была ровно такой же, как и раньше. Управитель не раз выбегал от лорда, дрожа от страха и угроз быть повешенным «на ближайшем суку, если он, сальная морда, принесет ему еще раз эту кислятину, вместо вина». Замешательство главы слуг заключалось еще и в том, что пил его светлость исключительно Гоноборское, другого в доме попросту не держали, поэтому суть претензий была не вполне ясна.

Вечером третьего дня с начала томительного ожидания новостей из замка Долины Гроз, плохое настроение Эригана Виссела чуть не сыграло роковую шутку с одним из его подданных. Лорд вышел вечером к себе во двор, как обычно, сильно таясь и аккуратно ступая своими домашними туфлями по холодной земле. Стражники на входе в особняк заметили его, вытянувшись по струнке, но вот охрана у ворот на крадущуюся тень не обратила внимания. Справедливости ради, солдатам и не надо было глядеть в сторону дома, главное — лишь бы снаружи сюда никто не забрался. Тем более, сгрудившись в кучу, три караульишка были заняты весьма важным делом — разговаривали.

— Я слышал, что ни короля, ни сира Эдмона уже нет в живых. Будто племена захватили все побережье, — таинственно шептал молодой стражник.

— Пока регент Джоруил молчит. Помолчал бы и ты, — заметил бородатый мужик в возрасте.

— А что если это правда? — подхватил третий. — Что тогда будет.

— Война тогда будет, — лениво отозвался мужик.

— Неужели тебе все равно, что творится на побережье? — с укоризной в голосе спросил юнец. — Враг на наших землях. Неужели у тебя нет никакой любви к родине?

— Знаешь, — усмехнулся мужик, — я не родился стражником. Так сложилось. Когда-то я был простым ремесленником. Не здесь, в Айленде. Так вот я еще с тех пор усвоил одну очень простую вещь. Когда начинают говорить о любви к родине, то будь уверен — вскоре либо ты возьмешь в руки оружие, либо раскроешь пошире кошелек. Третьего не дано. Все призывы к разуму и попытки поиска правды ни к чему не приведут. Тебя разжует и выплюнет обезумевшая любовью к родине толпа. Если еще останется, что выплевывать.

— Да что ты с ним говоришь, — вмешался третий. — Если милорд скажет ему идти воевать, никуда не денется, пойдет, как миленький.

— Конечно пойду, куда ж я денусь, — усмехнулся бородач. — Но это лишь подтверждает мои слова.

Эриган, красный от гнева, влетел в особняк, крикнув Агрони. Когда старший из братьев Айвелов явился пред ясные очи его светлости, вытирая рукавом жирный рот, котел ярости в Висселе если не угас, то перестал кипеть. Но все же лорд показал в окно рукой:

— Бородатый стражник у ворот, чтобы к утру его не было.

— Будет сделано, хозяин, — кивнул Агрони.

— Мне не нужны умные солдаты.

Виссел будто хотел оправдать свое решение, но Айвел не стал задавать лишних вопросов. Вместо этого он подошел к окну, желая разглядеть свою будущую жертву, но встревожено повернулся к лорду.

— Хозяин, там Соловей.

Эриган подбежал к окну, убедившись, что Агрони не померещилось. Действительно, за Ренди закрывали ворота, а сам он спешился и повел лошадь в конюшню. Отец остроиглых на мгновение забыл о собственном положении, торопливо бросившись к лестнице, как мальчишка, увидевший на столе россыпь конфет, но голос Агрони остановил его.

— Милорд, так вы не сказали, что сделать с бородатым стражником? Выгнать или убить?

Худышка Агрони недоуменно развел руками, сопроводив свои слова таким безобидным видом, словно спрашивал, чего подать милорду к ужину.

— Да шут с ним с бородачом. Чувствую, ночью будет не до него.

Виссел сбежал вниз и встретил Соловья уже входящим в двери особняка. Эриган хотел было открыть рот, но Ренди многозначительно приложил палец к губам и показал в сторону кабинета. Виссел согласно кивнул, поразившись своей неосторожности, и повел долгожданного гостя наверх.

Уже за закрытой дверью его светлость накинулся с расспросами на Соловья, но тот остановил его и стал рассказывать все по порядку.

— Мой человек только прибыл с севера. Загнал двух лошадей, еще не спал…

— Ренди, меня не интересует вся эта чепуха, — прервал его Эриган. — Давай по делу.

— Лорд Эдвар отбил у северян Утес Гроз. Племена отброшены к побережью, там они собирают силы для нового удара.

— Мальчишка взял замок, — удивленно выдохнул лорд Виссел. — А сколько с ним сейчас человек?

— Около пяти сотен, может, чуть больше. Часть освобождена из Утеса Гроз, другие — крестьяне с соседних деревень.

— А что с Эдмоном?

— Сир Эдмон мертв, как и король, как и сир Кейли Тумкот. Мои люди составляют списки, но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что, кроме трехлетнего Мойли и семилетнего Крогона Энта, вся семья древовидных мертва. По поводу Тумкотов информации меньше, но ветвь рысей тоже серьезно пострадала. Как будто кто-то заранее собрал две семьи в одном месте…

— И натравил на них северные племена, — закончил мысль Соловья Эриган. — Голодные оборванные племена, которые собрались вместе, вооружились, переплыли море, незаметно высадились на побережье и неведомо каким образом захватили Утес Гроз. Тупые невежественные племена…

— Похоже, что не обошлось без помощи влиятельных людей, — осторожно предположил Соловей.

— Только вот кого? Я бы мог предположить, что какая-то семья хочет выйти на первый план, но это бред. Силенок хватило бы лишь у меня, да у Дерли Лестерлинга. Но я этого не делал, а старый лис слишком глуп, чтобы родить в своем мозгу подобный финт. И нам придется разобраться во всем этом…

— А что же делать со столицей?

— Со столицей? — лорд Виссел встрепенулся, будто внезапно проснувшись. — Со столицей все будет, как и задумано. Все произойдет согласно моему плану. Твои люди готовы?

— Еще нет, я ведь сразу к вам, — извиняясь, опустил голову Соловей.

— А сколько времени понадобится?

— Чтобы собрать всех, переодеть и занять свои позиции — часа три.

— Хорошо. Значит, так тому и быть. Начнем все перед рассветом, в самый темный час. Ну давай, не рассиживайся, собирай всех своих, а я пошлю человека к Дерли. Что ж, время Энтов прошло, пришло время Висселов.

Кровавый замок

И все-таки Биргир задремал. Когда его принялись трясти, он не сразу понял, где находится. Лишь по тихим перешептываниям данелагцев оск понял, что среди своих, а чуть позже услышал и голос отца. Сын Гнупа принялся судорожно натягивать кольчугу, но его торопливость оказалась преждевременной. Воины напряженно ждали приказов, но отец все не спешил. Лишь когда Биргиру стало казаться, что он сидит здесь уже целую вечность, старый оск заговорил.

— Выйдем до смены стражников. По два человека. Не торопитесь, ведите себя, как южане, идите твердой походкой, словно это ваш дом. Убиваете караул, ждете их смену, убиваете смену, — отец дополнял свои слова взмахом руки, как если бы в ней был меч. — Как только стража со стороны равнины будет перебита, конунг с войском пройдет через проход в горе и окажется в городе. Все ясно?

Данелагцы согласно зашумели, но старый оск их резко оборвал.

— Выходите по двое. Биргир, пойдешь последним.

Сын Гнупа тяжело засопел. Вот отчего отец с ним так? Если уж взял с собой, то и обращался бы, как со всеми воинами. Сколько походов с ним вместе прошли уже. Но делать нечего. Главный тут Гнуп, и провалить всю затею, из-за собственной обиды было глупо. Вот и пришлось выходить последним.

Биргир видел, как отец указал предыдущей двойке направление и шепнул несколько слов. Те кивнули и отправились к стене. Сыну Гнуп ничего не сказал, лишь мотнул голову, мол, следуй за мной.

Даже в тени спрятавшейся луны оск не мог не глазеть на самый чудный город, который когда-либо видел. Биргир слышал от торговцев, что есть хижины, стоящие одна на другой, но думал, брешут. Зачем людям жить друг над другом, земли даже в их родном Данелаге много? Но не врали. В два, а иногда и в три этажа дома нависали над узкими улочками, соединяющимися между собой и, наверняка, ведущими к чертогу ярла Эдмона. Некогда Биргир считал, что покои Хродмара Ожидающего Бури в Вархисе — самое величественное строение, которое мог возвести человек. Но куда ему было до этого чертога.

Огромные, обхватом в десяток человек башни, высокие узкие окна, светящиеся изнутри, и сам домина с острыми шпилями. Будто и не человек там живет вовсе, а ледяной великан. Только нет, то была обитель ярла, не влез бы великан через такие маленькие двери. Хотя не такие уж они и маленькие, подумал Биргир. Если ему на плечи другой данелагец встанет, все равно до верха не достать. И у самих врат стояла стража, в таком же обличие, как и сын Гнупа, в кольчуге и нагруднике с дубом, только шли к ним с двух сторон уже дружинники конунга. Значит, судьба южан была предрешена.

Но оску не удалось узнать, чем все кончилось у ворот замка. Отец свернул в сторону, уверенно лавируя меж вырастающих тут и там домов. Вот и не скажешь, что всю жизнь жил в деревне, в которой и четыре десятка хижин не наберется. Они быстро, боясь не успеть, проскользнули через весь город, обогнув замок, и пошли вдоль стены. То тут, то там виднелись стражники, сын Гнупа не мог понять, это еще южане или уже данелагцы — не разглядишь в ночи повязки. Лишь в одном месте он увидел, как несколько теней недолго боролись, но потом все прекратилось. По наступившей тишине Биргир понял, что дружинники конунга одержали верх.

Отец дошел до высокой квадратной башни, в пару раз толще той, что оск видел у замка, и поманил за собой. Они взобрались по каменной лестнице, пока не оказались на стене. Биргир хотел было пойти к ней, но Гнуп показал рукой наверх, пришлось подниматься прямо на башню. Там был южанин. Всего один. Он даже не успел повернуться, Гнуп схватил его за голову и сломал шею.

— Теперь на стену, — сказал отец.

Они спустились и пошли вдоль высоких зубцов по крупному ровному камню. Справа внизу остался город со светящимися окнами, курящимися трубами над домиками, мычащим скотом и обрывками негромких фраз — тихий, сонный и молчаливый. Но вот слева… Биргир испуганно отшатнулся в сторону, когда посмотрел туда, где далеко во тьме лишь угадывалась давешняя равнина, по которой еще днем прошел их отряд. Сын Гнупа даже подумал, сколько времени он будет лететь отсюда, пока не достигнет земли. Наверное, до самого рассвета. Хотел поделиться мыслями с отцом, но тот шикнул на него.

Впереди, сквозь ночную мглу к ним шли две фигуры. Биргир по движениям сразу понял — южане. Данелагцы бы никогда не стали размахивать так руками, словно тряпичные куклы, что делали маленькие девочки в их деревне. Стражники негромко переговаривались, а, увидев осков, что-то радостно воскликнули, зашагав навстречу. Видимо, решили, что смена подоспела.

Сын Гнупа потянулся было к мечу, но отец остановил, заметив его движение, и шепнул одно лишь слово: «Кинжалий». Биргир подивился своей глупости. Ведь не зря эти длинные ножи раздали, с ними сподручнее будет. Меч, его пока из ножен вынешь, замахнешься, а кинжалий у пояса висит — хвать и готово.

Уже подходя ближе, южане немного забеспокоились. Судя по вопросительному тону, один из них что-то несколько раз настойчиво спрашивал и даже потянулся к мечу. Но отец был быстрее. Он ловко подскочил к стражнику и с размаху всадил кинжалий чуть выше уха. Второй удивился, но сделать ничего не успел, Биргир полоснул его клинком по горлу, зажмурив глаза от брызнувшей крови.

— Я за ноги, ты за руки, — приказал отец. — И за стену их.

Они выбросили сначала одного, а потом и второго. «Все-таки далеко лететь», — подумал оск, еле различив глухой удар.

— Теперь быстро обратно на башню.

Они вернулись обратно, отправив убитого стражника к его товарищам, лежащим в равнине под горой, и стали ждать. Биргир хотел поговорить, но отец жестом заставил его замолчать, сначала дернув за руку, потом прижав палец к уху. Оск прислушался, хотя внизу ровным счетом ничего не происходило. Вот ведь, сделали же дело, можно хоть на один вопрос было ответить.

Но когда внизу послышались шаги, сыну Гнупа стало стыдно. Не скоро он еще станет таким воином, как отец, ох как не скоро. Шло трое, хотя бы это, но Биргир определил сразу. И только теперь догадался — стражники же должны еще меняться именно в полночь. Дойдя до стены, люди разделились, и теперь на башню поднимался всего один человек. Сначала появилась его голова с помятым, опухшим и заспанным лицом. Оску даже жалко его стало, ведь и на воина совсем не похож — какой-то растяпа, решивший, что в стражниках ему будет спокойнее и сытнее. Отец схватил его сзади за шею, и позвонки громко хрустнули.

Тех двоих на стене они догнали быстро. Неудобная броня мешала Биргиру двигаться совершенно бесшумно, но это и не требовалось. Смена грохотала, как первородные морские чудища в Кйорерисен-фьорде, украсив вскоре своими перерезанными глотками заиндевевшую равнину. Лишь теперь отец заговорил.

— Я на башню, а ты иди вниз. Там оставалось несколько факелов, принеси их.

Биргир торопливо спустился. Здесь и вправду висело два пламенника, прямо перед входом в башню. Еще один, уже едва горящий, он вытащил из держателя на лестнице. Четвертый забрал у мертвеца.

— Что теперь? — Биргир отдал свою добычу.

Отец ничего не ответил, вглядываясь в сонный город и прислушиваясь к его звукам. Молодой оск принялся греть руки о горящий факел. Можно было снять перчатки со стражника, но сын Гнупа сразу прикинул, что его рука раза в полтора больше десницы мертвеца.

Сколько они так просидели, вернее, просидел Биргир, а отец все также напряженно всматривался, силясь нечто увидеть, оск не понял. Он размышлял о Данелаге, своем родном племени, мечтал, как вернется с богатой добычей обратно. Тогда можно будет обзавестись семьей. Оские женщины не самые красивые, но очень трудолюбивые, бедра у них широкие, тело крепкое, такие рожают много сыновей.

Но Гнуп развеял грезы Биргира, повернувшись и собрав все факелы вместе. Сведенные воедино пламенники вспыхнули подобно восходящему солнцу, заставив оска зажмуриться. Отец поднял факелы над собой и стал медленно водить из стороны в сторону. Биргиру даже показалось, что где-то там, в равнине, на мгновение вспыхнул яркий огонек, поплясавший в такт движениям Гнупа, и тут же потух.

Только тут Биргир понял, это был знак конунгу. Теперь Хродмар проведет войско через проход в горе и выйдет в Утес Гроз незамеченным. Отец с Хродмаром не учили одного…

— На самом замке ведь тоже лучники. Они могли видеть огонь.

— Конечно, там лучники, — принялся отец тушить факелы. — Это наши союзники. Мы проникли сюда только благодаря им.

Биргир удрученно замолчал. Ну конечно, отец с конунгом предусмотрели все. По-другому и быть не могло. Отец пережил пятьдесят восемь зим, а конунг и того больше. Уж они вдвоем помудрее его одного.

— Можешь поспать, я разбужу, когда все начнется.

Биргиру спать вовсе не хотелось. Ему было интересно, как все начнется, да и, прислонившись к каменной стене в южных чужих доспехах, оск заметно озяб. Но молодой организм взял свое, сын Гнупа сам не заметил, как глаза сомкнулись, и дыхание стало спокойным и ровным. Он несколько раз просыпался, силясь подняться, растереть задеревеневшие от холода руки, но, видя фигуру отца, успокаивался и снова засыпал.

Лишь когда Гнуп принялся трясти его за плечо, оск вскочил на ноги, потирая опухшие веки.

— Началось, — сказал отец, и они вместе подошли к краю башни.

Город встревожено ожил, задыхаясь от страха и пытаясь спастись от внезапно возникшей на улицах смерти жалобными воплями и криками. Крошечные огоньки вспыхивали то тут, то там, прячась за высокими домами и вновь открываясь взору Биргира. Слышался звон стали, треск выбиваемых из косяков дверей, хруст разрубаемых костей и чавкающее хлюпанье рассеченной плоти.

Пару раз мимо пробежало несколько человек. Судя по всему, местных. Они рванули в противоположную сторону от башни, скрывшись в ночи. Оно и понятно — никому и в голову не придет искать защиты здесь. Позади внизу лишь камни, а если прорваться к воротам, то шансы спастись еще оставались.

Вскоре на улице шум боя стал затихать и напротив возрастать в замке, где еще оставалась часть защитников. Вспыхивал и тотчас гас свет в узких окнах, мелькали тени, бранились, умирая, воины. Но и это продолжалось совсем недолго. Все звуки сопротивления стихли, слышно были лишь, как мародерствуют захватчики, переходя из дома в дома. Биргир удивлялся другому — до сих пор город не обратился в пламя, ни одна хижина не заалела от красного петуха, ни одна кровля не вспыхнула от случайно упавшего факела.

Но все следы нападения стали видны лишь к утру. Оску не было чуждо сострадание к проигравшим на поле битвы, одни приходят домой с щитом, других укладывают на челн в последнее плаванье. Всегда были проигравшие и выигравшие. Но это не была битва. Племена перерезали жителей Утеса Гроз подобно скоту, отправленному под нож в начале зимы. Вся земля, зачем-то выложенная южанами камнем, багровела от пролитой крови. И тогда Биргир содрогнулся.

Они с отцом спустились из своего укрытия, натыкаясь на опьяненных и взбудораженных таким количеством смертей победителей. Несколько данелагцев кидались им навстречу, но, увидев белые тряпки на руках, смущенно отходили в сторону. Оск видел и других людей из его отряда, шутивших с соотечественниками и показывающих движениями, как они расправлялись с врагами.

Гнуп прошел к самому замку, по прилипающей к сапогам крови, а Биргир следовал за ним. Теперь здесь стояла уже своя стража — четыре хускарла конунга охраняли вход в замок, но старого оска узнали, и они оказались внутри.

Биргир слышал, что южане склонны к неоправданной роскоши, но такого не ожидал. Повсюду рядами висели ткани с изображением битв, а уже дальше, где их не было, стены расписывались светлой краской. Южане много сидели и мало двигались, потому что повсюду стояли обычные стулья и лавки со спинками, именуемые «креслами». К удивлению оска, они оказались очень удобными. Если бы он жил в этом замке, то, наверное, его задница этих «кресел» не покидала бы вовсе. Мебели было значительно больше, чем в данелагском длинном доме самых богатых ярлов, но Биргира она не удивляла. А вот огромные вертикальные ящики, которые отец обозвал «шиффониерами», сильно позабавили. В них южные правители держали свои многочисленные доспехи, которые без посторонней помощи и одеть не могли. Некоторые «шиффониеры» стояли полупустые, похоже, кто-то успел облачиться в броню, а некоторые целые, даже не тронутые данелагцами.

Вообще ярлы этих земель Биргиру не понравились. Слишком хвастливы и тщеславны оказались. В каждом зале у них висели развесистые рога или шкуры диких зверей. Выставлялись не для какой-то пользы, а на потеху. Такого оск не понимал. Если уж лишил медведя жизни, то мясо надо съесть, а из шкуры сделать теплый плащ. Также висели везде щиты той семьи, к которой принадлежал ярл, и знамена. По мнению сына Гнупа, тоже глупость страшная. Повесь один на входе, чтобы человек зашел и понял, к кому попал, так нет, по всем стенам раскиданы.

Оск ожидал найти конунга в самой большой зале, но Хродмар Ожидающий Бури напротив, стоял подле стола в какой-то проходной комнатенке. Здесь же были ярлы — Хейле Шееруб, Сигурд Чернозубый, Хравн Бородач, Офейг Бледный, Мерд Кровавый и еще несколько, которых Биргир не знал. Многих правителей, судя по всему, сюда попросту не позвали. В стороне виднелось несколько южан, самых что ни на есть настоящих стражников в доспехах с дубом на груди и такими же белыми тряпками, как у него и отца. Во главе незнакомцев оказался красивый рослый мужчина с белым, словно первый снег, лицом.

— Вот он, мой герой, — конунг обнял Гнупа. — Смотрите, вот настоящий данелагец. Как тебе битва, мой друг?

— В этой победе мало чести, — ответил отец.

— Вот и Хейле мне говорит то же самое, — усмехнулся Хродмар. — Но скажи Гнуп, когда в последний раз племена захватывали южный замок?

— Давно, — спокойно ответил Гнуп.

— Давно, — рассмеялся конунг. — И мой отец и отец отца довольствовались лишь деревенскими поселениями близ побережья. Но Даленторденвайер замок замков, об этой победе сложат не один эпос.

— Эпосы слагают о каждом конунге, — задумчиво ответил Гнуп, — но не все остаются в людской памяти.

— Опять твое оское занудство, — рассмеялся конунг. — Этот поход назовут великим, когда мы возьмем столицу южного королевства.

— Ты хочешь пойти дальше? — Вмешался Хейле. — Мы награбим в этом городе достаточно, чтобы жить в роскоши несколько лет, но вместо этого ты хочешь повести нас на смерть?

— Глупо воровать весло, когда можно захватить драккар, — ответил конунг. Хейле хотел сказать еще что-то, но Хродмар поднял руку, заставляя его замолчать, и обратился уже к южанам. — Скажите вашему господину, что он сдержал обещание, теперь я сдержу свое.

«Стражники» поклонились и вышли прочь. Биргир еще подумал, проберутся ли эти южане сквозь город, до отказа набитый данелагцами, но предатели своего народа не выглядели озабоченными. Значит, пройдут.

— Я понимаю, что вы совсем не отдыхали, — повернулся к Гнупу конунг, — но есть важное дело, которое не терпит отлагательств.

— Я отдохну после смерти в чертогах асов, мой повелитель, — ответил отец. — Говори, что нужно.

Утес Гроз оказался намного больше, чем представлялось Биргиру. Он состоял будто из трех огромных ступеней, по которым ступал самый первый великан Имир, рожденный прежде других богов. Город был поделен на три части: верхнюю, где располагался замок и дома богатых господ, среднюю и нижнюю. Каждая отделялась от предыдущей высокими крепкими стенами и воротами с решетками. Как понял оск, Даленторденвайер считался самым крепким и надежным городом.

Их отряд пробрался в самую верхнюю и маленькую ступень. Отсюда племена понеслись во все стороны, убивая и грабя мирных жителей. Сын Гнупа думал, что удалось спастись бедным южанам, живущим в самом низу, но и там царило разрушение и убийство. Уже позже Биргир узнал, что замысел конунга был в том, чтобы никто в королевстве не узнал о нападении на Утес Гроз. Хродмар отправил ярлов Сигурда и Мерда с конным отрядом по окружному пути, к главным воротам Даленторденвайера. Когда в городе началась резня, то ли стражники, то ли сами люди открыли ворота, и бежали прочь в надежде спастись, но нашли лишь смерть.

Войска конунга могучими тисками сжали Утес Гроз с двух сторон и раскололи подобно заморскому ореху, что возят им с юга каждое лето. Но и этого было мало. Теперь два больших конных отряда ехали на юг, во главе с Хейле и Гнупом, не по главной дороге, а, напротив, сквозь горную цепь, пока не выехали на огромную равнину. Здесь небольшие поселения стали попадаться чаще, хотя воевать по-прежнему практически не приходилось.

Племена окружали деревню и медленно сжимали кольцо. Если вначале еще кто-то из южан хватался за вилы, реже за меч, то увидев совсем рядом десятки вооруженных данелагцев со спокойными холодными взглядами, их храбрость резко улетучивалась. Вперед выезжал скальд Хальфдан из племени ваннов, знавший уйму языков, в том числе и кантийский. Биргир почти не понимал, что говорил этот ученый человек, но догадывался. Он обещал им жизнь в ответ на покорность. Однако молодой оск ясно представлял участь этих людей — они станут рабами, мужей разделят с их женами, детей отнимут от матерей. Возможно, они никогда больше не увидят друг друга, но это был их выбор. Выбор в пользу жизни.

Лишь в одном месте пришлось драться. Люди с самой большой деревни не дали связать себе руки и не пошли покорно за своими новым владельцами сначала в захваченный Даленторденвайер, а оттуда на побережье, к кораблям. Здесь жил ярл, большой толстый человек, на которого не налезли никакие доспехи и который вышел биться с ними с одним двуручным мечом. У него было всего два десятка дружиников, но крестьяне встали подле своего господина… встали и умерли. Впервые за все время вторжения в южные земли Биргир уважал своих врагов, ибо они погибли, как и подобает воину, хотя воинами при жизни не были.

С каждым новым шагом данелагцы приближались к своей цели, пока перед замком мальчика-лорда, о котором говорил конунг, не осталась одна деревня. Когда людей увели, Хейле спалил несколько домов, чтобы привлечь внимание, и спрятался со своей дружиной, всего в тридцать человек, в уцелевших хижинах. Гнуп укрыл оставшееся воинство в большой балке севернее. Тут когда-то протекал широкий ручей, но со временем он высох. Биргир подумал, что лучше места для засады не придумать — далековато-то, конечно, но зато даже в полупустой деревне не слышно лошадиного ржания и перестука копыт. А доскачут они туда в мгновение ока.

Но к вечеру первого дня в деревню въехал всего лишь небольшой отряд воинов. Их провели мимо Биргира ночью люди Хейле, связанных, с опущенными головами — несколько ветеранов, да пара молокососов. Их командира вождь ктаттов сжег в доме, и они снова стали ждать.

К обеду следующего дня прибежал дозорный отца — мальчишку видели на дороге с небольшим отрядом. Гнуп больше не садился, всматриваясь в горизонт, не отвлекался на еду и питье, будто обратился в камень. Лишь много позже он поднял одну руку, и все стали седлать лошадей. А когда отец сел на коня сам и выехал из балки, за ним последовали уже остальные. Племена быстрым потоком потекли по равнине, к деревне, навстречу кучке вооруженных и испуганных южан. И когда они были уже совсем близко, из домов высыпали воины Хейле, введя противника в замешательство, но не успев еще обагрить мечи кровью.

Биргир никогда не видел, как гневаются боги, потому что считал, богов нет, и россказни про них — глупые сказки. Но в тот день оску было суждено увидеть сына Одина в гневе, ибо ктатты разлетелись в стороны, как сор, поднятый налетевшим ураганом. А когда Тор обратил взор на приближающийся конный отряд, перед Биргиром померк белый свет.

Лорд Воров

— Вот он, этот предатель и трус! — голос Виссела гремел над площадью. — Тогда как наш король был предательски убит, этот человек решил прибрать всю власть к своим рукам!

Толпа взорвалась, подавшись вперед, и если бы не стражники, окружившие наскоро сколоченный эшафот, то растерзали на части регента Джоруила. Последний потерял всю свою спесь и высокомерие, превратившись в заискивающего попрошайку, еще тешившего себя надеждами на сохранение жизни. Соловей видел регента несколько раз до этого, и если бы его люди лично не схватили врага Эригана, то сказал бы, что Джоруила подменили. Вместо высокого и прямого, словно засунули раскаленный меч в задницу, аристократа, перед Ренди опустил голову сгорбленный, выцветший старик с проседью в волосах. Ночь далась регенту непросто.

Замысел Эригана Виссел, который Отец отроиглых придумал почти сразу после известия о падении Утеса Гроз, претворился в жизнь в точности до мельчайших деталей. Тут и там люди видели грабящих лавки энтийских стражников, которые, само собой, были лишь переодетыми подчиненными Соловья. Заставы Джоруила, которые тот расставил с помощью великодушного лорда Лестерлинга, приказали долго жить, вернее, они были, но находились там лишь солдаты ушлого Дарли. Немногочисленных людей короля перебили еще до наступления беспорядков, выставив «лисиц» благодетелями, а мертвецов — грабителями. Все это время Эриган Виссел был в стороне, и даже самый бдительный сторонник Энтов не подумал, что Отец остроиглых как-то замешан во всем происходящем.

А когда уже народ сам вышел на улицы, в толпе стали раздаваться возгласы (естественно, тоже не без помощи Соловья), что единственный, кто может помочь навести порядок — сэр Эриган Виссел, служивший королевству верой и правдой все это время. Отец остроиглых с ленивым видом вышел сначала на балкон, а уже потом спустился вниз. Ренди даже подумал, что хозяин слишком переигрывает, недоуменно водя глазами по толпе — шум поднялся на весь город, тут хочешь не хочешь будешь в курсе.

Но Эриган терпеливо слушал, как простолюдины, перебивая другу друга, рассказывали о коварстве регента и его людей. Виссел округлял глаза и почти искренне возмущался. Он стал во главе этой лавины, понесшей людей потом к центру города, где в замке прятался ничего не понимающий Джоруил. Вернее, регент догадывался, что это заговор, единственной целью которого являлось свержение его, правой руки короля, а вместе с тем и самого энтийского правления. Но ему нечем было крыть козыри сира Эригана и его соучастника Дарли Лестерлинга. Войска последнего уже окружили и перебили часть воинов у последнего оплота древовидной семьи в столице.

И когда он, Соловей, ворвался в покои регента Джоруила, перед ним предстал сморщенный и за одну ночь постаревший человек, моливший о пощаде. Ренди даже стало жаль его, чего раньше никогда не было. Соловей очень испугался этого чувства. Чувства, способного решительным образом сказаться на его профессиональных навыках. Чувства, которого раньше не было.

Всему виной была церковь Единого Бога, куда в последнее время зачастил Ренди. Молодой священник говорил о любви Господа, о сострадании к ближнему, сыне его Искупителе, посланному наставить нас на путь истинный. Мальчишка говорил так складно, что ему впору было раскрыть свой талант, облапошивая богатых простушек на Круглом рынке. Соловей видел за свою жизнь не одного мастера почесать языком, но у священника было одно преимущество, он верил в то, что говорил.

И Ренди слушал: про огненную геенну, которая поглотит души грешников, про земли обетованные, которые ждут праведников после смерти, про сына Божьего, имя которому Искупитель. Про Искупителя было особенно интересно, потому что чем больше пастор рассказывал, тем больше Соловей узнавал в фигуре Спасителя Айвина. Того в лагере мальчишки-лорда тоже звали сыном бога, только какого-то языческого и чужеродного. И от всех остальных Айвин резко отличался, конечно, воду в вино не превращал, как говорил священник, но удивительного тоже делал много. Раньше Ренди думал, что дело в заколдованном молоте, однако и без ручника русоволосый гигант мог ворочить глыбы, которые бы и десять человек не подняли.

Хозяину Соловей ни про новый интерес Единым Богом, ни про сына Создателя пока не говорил. Тот, занятый судьбою королевства, не спрашивал, чем занимается Ренди, а сам соглядатай не откровенничал. Да и других разговоров хватало, хотя бы о лорде Воров. Только для этого нужно время удобное подгадать — речь должна была состояться обстоятельная, не болтовня наспех. Вот только случая удобного пока все не представилось.

— Я не вправе решать судьбу этого человека, — рассуждал Эриган. — Кто я такой, всего лишь скромный Отец небольшой семьи.

Ну это он загнул, усмехнулся Соловей. Ренди даже повернулся посмотреть, как отреагировал народ, но простолюдины ничего, стояли и слушали.

— Пусть судьбу подлого предателя решают люди! — развел руками Виссел.

— Голову долой!

— Да много чести, пусть вешают!

— Камнями забить, — предложил еще какой-то добрый человек.

Соловей стал рассматривать шумящих — не его ли подопечные воду мутят, но нет, кричали мастеровые.

— Раз предложений так много, — ухмыльнулся Эриган. — Делайте с ним, что хотите.

Хозяин ногой столкнул регента вниз, и людская река поглотила Джоруила. На того градом посыпались удары, окропляя мостовую благородной кровью. Когда жертва перестала шевелиться, то ее потащили прочь. Бог его знает, живой был еще регент или уже испустил дух.

Соловей с неприятием смотрел на этот спектакль. Хозяин поступил подло, очень подло. Ренди знал, что у Эригана давние счеты с Энтами, но отыгрываться за все годы забвения семьи Висселов на жалком вассале, который из себя ровным счетом ничего не представляет — это низко. Однако остроиглый не выглядел смущенным.

И тут Соловей поймал себя на странной и одновременно любопытной мысли. Он всегда знал, каков хозяин. Сир Эриган решительным образом не изменился с тех самых пор, когда вытащил его из тюрьмы и сделал своим слугой, как он сам говорил, по «щекотливым поручениям». Более того, Ренди даже до определенной меры восхищался своим господином, его способностью в любой трагичной или неудобной для других ситуации находить свою выгоду. Виссел поступался чувствами и переживаниями, отбрасывая их, как ненужную шелуху. И Соловей старался походить на лорда, считая только такое поведение истинно верным. Но вот теперь… теперь что-то внутри дало трещину, может даже, надломилось…

— Для нас с вами наступило тяжелое время, — сделал скорбную мину Эриган. — Король и Отцы двух могущественных семей мертвы.

По толпе прошелся испуганный ропот. Конечно, об этом давно уже трепались на каждом углу, но в открытую подобные вещи, тем более такой уважаемый человек, говорил впервые.

— Наш король мертв, — повторил Эриган. — Пал жертвой козней молодого властолюбца, погубившего всю свою семью ради трона. И имя этому чудовищу Эдвар Энт!

Виссел поднял руку, не дав простолюдинам взорваться подобно проснувшемуся вулкану.

— Эдвар Энт, — нарочно растягивал имя мальчишки хозяин, — сейчас сидит в Утесе Гроз, поставив правую ногу на бездыханное тело своего дяди, а левую — на короля. Сидит, в окружении племен дикарей с севера, которых он купил за деньги своего наивного крестного отца и которого сам же и убил! Сидит и смеется над жителями Кантии, насмехается над нашими устоями, это лишенное малейшей морали бессовестное чудовище!

По ходу речи Эриган распалялся все больше и больше, впрочем, как и простолюдины, обескураженные таким коварством молодого лорда, которого еще помнили совсем мальчиком. Соловей боялся, как бы снова не начались погромы, если вдруг эта людская масса сорвется с крючка хозяина.

— Надо положить этому конец, — решительно разрубил ладонью воздух Эриган. — Я и мой добрый друг Дарли Лестерлинг решили собрать армию и отдать отпор малолетнему клятвопреступнику. А пока нас не будет, ваш покой и сон будет охранять человек, которого вы все знаете, Керни Отолейн.

Соловей одобрительно кивнул. Керни Отолейн сам когда-то был мясником, но потом в нем проснулась торговая жилка. В один день он скупил все запасы говядины и свинины, что были в столице, а через день продал втридорога. Потом Отолейн купил несколько пастбищ, открыл пару дополнительных лавок, и дело пошло. Старина Керни разбогател.

Вместе с тем Керни Отолейн был человеком знающим, что такое честь и совесть. Несмотря на явную симпатию к дому Висселов и нескольких добровольных или почти добровольных взносов, сир Эриган считал своего протеже человеком со «слишком чистыми руками». Что, впрочем, было правдой. Керни Отолейн четко видел черту, за которую никогда бы не смог переступить, тогда как Виссел считал, что для достижения цели нельзя пренебрегать никакими средствами.

Но выбор, павший на Отолейна был не случаен. Керни часто выказывал недовольство тем или иным решением сира Эригана, но вместе с тем, никогда не шел против него. Ни в открытую, ни за спиной лорда. Уж Соловей об этом знал точно. А Отцу остроиглых и был нужен на посту регента, пока он не разберется с мальчишкой, именно такой человек — тот, кто не боится сказать ему правду и не воткнет нож в спину.

Тем более, Керни Отолейна простолюдины если не любили, то уважали. Для них он был примером, как простой мастеровой стал богатой высокой шишкой, с которой считались сильные мира сего. Фигура Керни в качестве регента Соловью нравилась.

Поговорить с хозяином Ренди удалось лишь к концу дня. Все это время Эриган никак не мог освободиться из крепкого кольца простолюдинов, облепивших его, как пчелы матку. Конечно же, Виссел, если б захотел, вырвался бы в любой момент, намекни ему Соловей о сведениях, которые не успел сообщить вечером. Но лорду сейчас надо было резко начать нравиться жителям столицы. Конечно, дурной славы про него не шло, но и хорошего говорили мало. Сэр Эриган Виссел не подавал милостыню нищим возле храма Трех Богов, не уменьшал подати во времена засух и наводнений, в отличие от тех же Тумкотов, не защищал права мастеровых перед королем, как Дарли Листерлинг. Конечно, у последнего были свои мотивы, в том числе финансовые, но факт оставался фактом. Вместе с тем, хозяин не замечался в излишней жестокости или гордыне. Поэтому его как не любили, так и не ненавидели.

Единственное чувство, которое испытывало большинство окружающих к Эригану Висселу — страх. Он был одним из четырех, на ком держалось королевство, потому что Отец великой семьи гораздо важнее самого что ни на есть богатого лорда или короля. Сколько было случаев, когда Отцы свергали с тронов собственных же ставленников и возводили новых, словно те были обычными пешками в их затянувшейся партии.

Но теперь времена изменились, теперь приходилось считаться с мнением черни. Эриган Виссел несколько часов продвигался к своему особняку, окруженный бедняками с квартала Сточных вод, обещал с три короба купцам и торговцам, рассказывал о послаблении налогов мастеровым и делился своими мыслями о преобразовании столицы с мелкими лордами.

В гостиную собственного особняка хозяин ввалился потный и выжатый как лимон. Он устало отмахнулся от Соловья, однако тот настойчиво проследовал за господином. Эриган вошел в свой кабинет, рухнул в кресло и скинул сапоги. В комнату тотчас вбежал слуга с кувшином Гоноборского.

— Ренди, неужели я не могу побыть после такого тяжелого дня один? — угрюмо спросил Виссел.

— Я не стал бы вас тревожить, мой господин, но, похоже, я знаю, кто стоит за нападением племен.

— Ну не тяни, — оживился Эриган.

— Только у четырех Отцов семейств было достаточно денег для этого. Но… Сир Эдмон и сир Кейли мертвы, значит Энты и Тумкоты не в счет. Сир Дейли слишком глуп, чтобы задумать такой план, а вы этого не делали.

— Снова здорово, — нахмурился лорд. — И зачем ты опять мне это все рассказываешь?

Соловей знал эту особенность господина. Уж насколько сир Эриган был умен и мудр, настолько же был нетерпелив. Эх, хозяину бы усидчивости больше и умения ждать — вот тогда действительно горы свернули.

— Тогда я стал интересоваться, был ли какой-нибудь лорд, не принадлежавший к великой семье, у которого было достаточно денег для осуществления такой операции.

— Ну и…

— Я нашел такого человека. В королевстве он известен под прозвищем лорд Воров.

— Погоди, погоди, я слышал о нем… — Эриган постучал пальцем себе по лбу. — Это не тот, который на своей земле собрал всех воров, разыскиваемых в королевстве, и взимал с них налог за защиту?

— Он. Его земли — огромный ломбард, где одни краденое продают, а другие скупают. Но более того, говорят, он переправляет еще и рабов. А король смотрит на это все сквозь пальцы.

— Серьезно? — Виссел заинтересованно придвинулся вперед. — Выяснил почему?

— Конечно, — кивнул Соловей. — Лорд Воров не единожды ссуживал кругленькие суммы Энтам, вернее Эдмону Энту.

— А как зовут этого лорда Воров?

— В этом главная трудность, хозяин. Поданные называют его сир Скряга, Златоуст, Сорокопят. Но вместе с тем никто не знает его настоящего имени, никто никогда не видел своего господина.

— Как это возможно?

— Все свои приказы лорд Воров передает через своих слуг — некоторые называют их монахами, за облачение — ходят эти люди в длинных рясах. Но у них печать лорда и говорят они от его имени.

— Блажь какая, — удивился Эриган. — А другие лорды, как они с ним общаются?

— Никто его не видел. Местные лорды пытались несколько раз завязать знакомство, другие пожаловаться королю на неприятное соседство, но все зря.

— Но и это нелогично. Если у этого лорда Воров такие хорошие отношения с Энтами, то ему в последнюю очередь выгодно, чтобы вся семья умерла. Кто вернет ему деньги?

— Я тоже думал над этим. Но других кандидатур пока нет.

— Надо бы отправить к этому лорду человека. Чтобы походил, поразнюхал получше, может чего выведал.

— Отправил. Еще утром. Ехать отсюда недалеко, дня через два уже вернется. Может, действительно что известно станет.

— Молодец, — отхлебнул вина Эриган. — Но вот что меня еще беспокоит, так этот Айвин.

Сердце Соловья учащенно забилось, как если бы дело касалось его родного брата.

— Знаешь что, Ренди, пошли еще одного человека, только…

Пауза оказалась такой длинной, что Соловей не вытерпел.

— Куда?

— В Проклятую лощину. Я слышал, один человек там ищет работу. Мы не можем проиграть войну из-за этого Айвина. Надо устранить полубога, любой ценой.

— Но, хозяин. Проклятая лощина…

— У нас нет выбора, — отрезал Эриган. — Если я сказал, что придется прибегнуть к помощи «черных душ», значит, я так решил.

— Хозяин, но эти колдуны.

— Ренди! — В голосе лорда послышались стальные нотки, — я так решил!

— Да, хозяин, — кивнул Соловей.

— Еще что-нибудь, требующее моего немедленного вмешательства?

— Нет, хозяин.

— Тогда будь добр, оставь меня одного.

Соловей стрелой выскочил из особняка Виссела с тупой и пульсирующей болью в висках — колдуны из Проклятой лощины, колдуны из Проклятой лощины. Каким бы сильным и могущественным не являлся Айвин, будь он хоть трижды сыном Божьим, «черные души» пошлют того, кто его убьет. На каждого сильного человека найдется тот, кто сильнее, на каждого ловкача, найдется более ловкий. «Черные души» лучше остальных понимали это. И что если на сына Божьего у них найдется отпрыск Сатаны?

— Ваша светлость, какие указания будут? — Соловей чуть не проскочил мимо Чифи, молодого паренька, которому выторговал руку у палача в обмен на семнадцать серебряных — Чифи раньше был вором, причем не очень удачливым, раз его поймали. Мальчишка почему-то искренне считал, что Ренди из высокородных господ.

— Надо отправиться в…

— Так куда? — переминался с ноги на ногу Чифи. Он страдал, как и большинство подростков его возраста, самым главным недостатком для наушника — нетерпением.

— Подожди, мне нужно сходить кое-куда.

— А мне чего делать?

— За мной иди.

Они отправились по знакомому уже Соловью маршруту, которым Ренди ходил все последнее время, в бедный квартал на самом отшибе, где кроме лачуг и храма Единого Бога ничего не было. Собственно и дом Господа перенесли сюда для того, чтобы эта еретическая вера, весьма популярная среди бедняков, не оскверняла своим видом религию Трех Богов.

Соловей оставил Чифи снаружи и сам вбежал внутрь. Молодой священник отправился спать, поэтому Ренди пришлось чуть ли не выломать дверь в его келью, пока тот не поднялся.

— А, это ты, сын мой, — посмотрел этот мальчишка заспанными глазами на Соловья.

Ренди криво усмехнулся — «сын», по возрасту скорее уж он должен приходиться отцом этому сопляку. Но делать нечего, он посланник Единого Бога, его воля и уста.

— Мне бы посоветоваться… отец, — с трудом выдавил из себя давно забытое слово Соловей.

— Если уж ты разбудил меня, то дело важное.

— Важнее некуда, — согласился Ренди. — Что если я знаю одного человека, которого встречал раньше. Человека, в чьих жилах живет частица нашего Бога.

— В каждом из нас живет частица Бога, — поправил его священник.

— Но в нем… я даже не знаю, как это сказать… Все лучшее, что ли. Этот человек спас меня и не попросил ничего взамен. Он совсем не похож на остальных, ему чужда жажда денег и любая корысть. Он сражается за честное имя одного мальчика, судьба которого предрешена…

Соловей замолчал, подбирая слова.

— И что с этим человеком? — спросил священник.

«Он такой же нетерпеливый, как и Чифи, — почему-то подумалось Ренди. — Эх, молодость, молодость».

— Что если я работаю на того, кто хочет причинить вред этому человеку.

— Ты же знаешь, что мы все творения Господа нашего и у нас нет права чинить кому-то вред. Не убий…

— Да, да, помню. Не укради… То есть, если этого человека захотят убить, должен ли я помешать?

— Каждая спасенная тобою душа зачтется на том свете.

Соловей вышел в задумчивости из храма, вспомнив, что даже не попрощался со священником, и столкнулся с Чифи, решившим уже проникнуть внутрь.

— А я зайти хотел, гляжу, вас нет и нет. У вас тут свой стукач? — Кивнул Чифи на дом Господа.

— Болтаешь много, — нахмурился Соловей.

— Так что, ваша светлость, делать чего? — нисколько не смутился мальчишка.

— Ничего, домой иди. Сегодня ты больше не нужен.

Соловей подождал, пока мальчишка скроется из виду и побежал что есть мочи к своему дому. К утру, когда его хватится лорд, Ренди должен был быть уже далеко от столицы.

Изгнанный

Лошадь хрипела и пыталась то и дело поднять голову, задыхаясь в предсмертных муках, а Биргир удивленно смотрел на нее, силясь понять, что же произошло. Было очень тихо и покойно, хотя оск видел много раненых людей и коней вокруг, уже погибших или еще задыхающихся от предсмертной агонии. Весь их большой отряд, вплоть до самого последнего воина, разбился о божественную мощь Тора, одной лишь волей которого все войско распласталось по земле.

Биргир поморщился, боль в голове дала о себе знать, и стал вспоминать. Да, это Тор, всему виной именно он. Оск скакал подле отца, когда этот великан с Мьёльниром встал на пути, и сын Гнупа вместе с остальными пали ниц. Но как? Голова Биргира внезапно взорвалась громкими звуками, словно ее вынули из воды в самую гущу сражения. Хотя здесь и была самая гуща. Те немногочисленные солдаты мальчика-лорда, которых видели входящими в деревню, сейчас добивали раненых, переходя от человека к человеку. А потом тень от меча поднялась и над ним. Биргир задумчиво посмотрел в лицо молодому южанину, губы которого дрожали от страха. Сыну Гнупа стало обидно. Он всегда считал, что его убьет человек намного сильнее и опытнее, чем он, а не сопливый молокосос.

Но меч выскользнул из рук прежде, чем он ударил им Биргира. Между врагами будто вырос из-под земли Тор. Так его и описывали предания:

«Крепкий муж, с Мьёлниром в длани, бешено смотрит В дальние дали».

Только гнев сына Одина был обращен не на Биргира, а на молодого воина. Тор молвил и, хотя голос его не гремел на сотни шагов вокруг, несостоявшийся убийца оска дрогнул и отступил. Тор подал руку сыну Гнупа и помог подняться. Он даже что-то спросил по-кантийски, но Биргир лишь отрицательно помотал головой. К сыну Одина подошел другой южанин, значительно старше его. Оск отметил лишь серебряные шпоры — это значило, что кантиец что-то вроде командующего, и уже тот заговорил с сыном Гнупа.

— Как тебя зовут?

— Биргир.

— Сколько вас, Биргир?

Оск замолчал, повернув голову в сторону, чтобы не встречаться глазами с кантийцем.

— Далеко отсюда основные силы?

Сын Гнупа продолжал молчать, понимая, что добром такие разговоры не кончатся, но тут заговорил Тор. Южанин внимательно выслушал его, а потом повернулся к Биргиру.

— Мой друг говорит, что ты все равно ничего не скажешь.

— Можешь убить меня, — ответил оск. — Я вижу ты достойный воин.

— Боюсь, мой друг не позволит этого сделать. Собери всех, кто еще жив, и отправляйтесь обратно, откуда пришли.

Оск хотел подняться, но увидел мальчишку, каким его и описывал конунг. Тощего, с иссине-черными волосами, хрупкими чертами лица и большими глазищами. По правую руку от него шел высокий худощавый человек, угрюмо взирая на Биргира.

И снова между южанами и его спасителем завязалась перепалка. Лорд, а это был именно он, размахивал руками, ругался и несколько раз довольно неуважительно ткнул пальцем в грудь Тору. Полубог изредка отвечал, впрочем, немногословно, а когда мальчишка замолчал, попросту поднял с земли меч и вложил высокородному юнцу в руки и показал на Биргира. Оск не понял ни слова, но догадался, что сын Одина предлагает лорду убить пленника. Вытянутый клинок отражал яркие лучи солнца, и сыну Гнупа было больно смотреть на него, но сил отвести взгляд он в себе не находил. И мальчишка струхнул. Лорд отбросил меч в сторону и зашагал прочь, а Тор довольно улыбнулся южанину.

— Собирай всех своих и уходите отсюда. — Обратился к Биргиру воин с серебряными шпорами. — Сегодня Айвин подарил вам жизнь.

Биргир не стал спрашивать, почему южане называют Громовержца странными именем Айвин, как не поинтересовался, зачем сын Одина сохранил ему шкуру. В этой жизни не было случайностей. Эта мысль к оску пришла очень давно. Все взаимосвязано. Если его нити судьбы сплелись с Тором, на то есть свои причины, и эту мудреность ему предстоит разгадать. Но это все потом, сейчас надо было уносить ноги, пока они еще были.

К удивлению Биргира, выжило около половины отряда и несколько людей Хейле вместе с самим ярлом. Он был в сознании и яростно скрипел зубами, ничего не говоря вслух — вождю ктаттов рассекли руку, но идти сам он мог. Оск даже нашел отца, лежащего под мертвой тушей лошади. Гнупу было больно глубоко дышать — скорее всего, тот сломал несколько ребер, а передвигаться он мог только с помощью чьей-нибудь поддержки.

Всего набралось около шести десятка воинов, по большей части, конечно, раненых. Биргир испугался, что южане увидят, как много осталось данелагцев и передумают. Но, видимо, слово Тора здесь очень много значило, потому что даже лорд смиренно смотрел на уходящее, вернее плетущееся воинство северных племен.

Но к вечеру Биргир понял хитрость кантийцев. Они ничего не выпытали у него, поэтому просто решили проследовать за ранеными — южане были здоровы, и догнать в любой момент еле волочащее ноги воинство им не составляло труда. Пришлось советоваться с отцом — как успеть предупредить конунга о грядущей опасности и остаться в живых.

Как Гнуп решил, так и сделали. Ближе к вечеру данелагцы разбили лагерь. Биргир видел несколько всадников-южан вдалеке — скорее всего, разведчиков. Они поездили некоторое время вокруг, а потом исчезли из виду — вернулись доложить лорду, где распложился лагерь северных племен. Только вот к полуночи все данелагцы снова были в пути. Хейле как единственный ярл приказал идти без сна и отдыха, пока они не прибудут в Даленторденвайер.

Биргир понимал, что сейчас идет лишь речь о собственной шкуре. Южане смогут пройти по их следам до самого Утеса Гроз, даже если отряд с ранеными данелагцами оторвется на достаточно большое расстояние. Вопрос был в другом — сможет ли многотысячное войско одолеть эту горстку воинов, вернее даже не так — по силам ли людям тягаться с Тором? С одной стороны, он бог, сильнее каждого отдельно взятого воина севера, но ведь вряд ли кто будет биться с ним один на один в честной схватке.

В голове у сына Гнупа все смешалось. Он всем сердцем желал победы своим соплеменникам, но в то же время — Тор спас ему жизнь, а для осков это очень много значит. В былые времена, пока должник не отплатит человеку, он не может жить своей жизнью. Конечно, старые уклады уже не значили так много, как раньше, но все же…

И все-таки они успели. Успели дойти живыми до Утеса Гроз. Оборванных и раненых их с удивлением встречали остальные данелагцы, все это время пировавшие и наслаждавшиеся легкой победой. Некоторые сразу кидались с расспросами, но выжившие молчали — так приказал ярл Хейле. Никто не должен был узнать о произошедшем.

Но все же теперь беглецы окзались в безопасности. Можно было омыть раны, нормально поесть и поспать. Оск хотел сомкнуть веки больше всего, потому что от долгого бодрствования стала гудеть голова. Он забрался в один из домов, который облюбовали воины его племени, и стоило закрыть глаза, как рой валькирии понес его в Нифльхейм, где не было света, тепла, рек и его знакомых с детства фьордов, лишь ледяная пустота.

Он бродил, казалось, целую вечность, пока не увидел его — Хозяина. Огромный бурый медведь стоял на задних лапах, его лицо было обезображено шрамами и казалось знакомым. Хозяин заметил оска и медленно улыбнулся. Именно улыбнулся, ощерив пасть с острыми клыками, точно радуясь присутствию северянина. И только теперь Биргир понял, что вся шерсть вокруг рта у медведя свалялась от крови. Хозяин неторопливо, не сводя глаз с оска, опустился к своей добыче и оторвал от нее кусок. Сын Гнупа силился разглядеть, какое животное стало ужином хищника, пока не понял — жертва еще жива. Добыча повернула голову, и оск захотел кричать — на него смотрел отец. Только теперь сын Гнупа осознал свою беспомощность — он глядел на свои маленькие ручки, никак не принадлежвашие воину, и плакал. Он всего лишь мальчишка, слабый беспомощый мальчишка. А отец лежал там, подле ненавистного Хозяина и шептал одними губами: «Биргир».

— Биргир, Биргир! — сын Гнупа увидел перед собой бородатое лицо старого оского рыбака Укси. — Биргир, вставай, снаружи тебя ждут.

Биргир послушно сел на кровать. Сон, всего лишь сон. Какая же муть не привидиться после такого тяжелого пути. Но все в порядке, он снова в Даленторденвайере, в павшем кантийском оплоте. Оск несколько раз глубоко вздохнул, обвел взглядом комнату и успокоился.

Уж сколько можно было ругать южан за их странный быт, но вот что касается обстановки дома — оску многое нравилось. Взять, к примеру, даже кровать. Смекнули же кантийцы набить тряпку птичьим пухом и положить сверху, чтобы мягче лежалось. Хотя видел подобную придумку Биргир только здесь, в Даленторденвайере, в деревнях южнее никаких «пейрин» не было, люди там спали на обычных тюфяках. Но вот проснулся и не болит ничего. Чудеса.

Биргир не стал облачаться в доспехи и даже не взял меч. Если уж ждут, то надо поторопиться. Тем более что в замке ему может угрожать, тут все свои.

Он выскочил на промозглый зимний воздух, поскользнувшись на самом пороге, и чуть не растянулся на камнях. Крепкие руки заботливо подхватили его и поставили на ноги. Биргир поблагодарил и хотел освободиться, но ожидающие, в коих оск признал хускарлов конунга, и не думали отпускать его.

— Пойдешь с нами, — сказал один из них с отвращением, как если бы сын Гнупа был мерзкой крысой, которую пришлось брать в руки.

Биргир хотел было напомнить, кто его отец, но потом одумался. Если его ведут хускарлы конунга, то такова воля самого Хродмара Ожидающего Бури.

Еще издали оск услышал многоголосие племен, собранных у самого замка, и внутри родилось предчувствие беды. У самой цитадели за те несколько дней, пока их не было, произошли перемены. Многие дома разобрали до основания и сделали возле замка подобие большой площади. Посредине врыли невысокий, в полтора человеческих роста столб, о назначении которого Биргир не догадывался.

Толпа встретил оска зло. Одни заулюлюкали, другие яростно закричали, третьи молча провожали сына Гнупа тяжелым взглядом. Сам отец тоже был тут, только стоял он не рядом с конунгом, а чуть поодаль. Самому Хродмару на ухо что-то шептал Хейле. Конунг кивал и соглашался с вождем ктаттов, после чего поднял руку, повелевая всем замолчать.

— Биргир, сын Гнупа из племени осков, ты обвиняешься в самом ужасном преступлении. В предательстве!

По спине оска пробежал ледяной холодок — какой предатель, что он такого сделал? Биргир был так ошарашен, что даже не заметил, как закричали данелагцы, принявшись кидать в него камни. Лишь после того, как один попал в плечо, и боль растеклась по всей руке, сын Гнупа понял — это не сон.

— Довольно! Довольно! — закричал конунг. — Всякий предатель будет осужден согласно нашим законам.

— Но в чем мое предательство? — стал приходить в себя Биргир.

— Ты выторговал для себя и остальных людей жизнь у южан в обмен на сведения о данелагском войске. Тому есть свидетельства ярла Хейле и трех его дружинников.

— Но это неправда!

— Ты готов обвинить ярла во лжи?

И Биргир замолчал. Он не размышлял о том, почему все так произошло. До него дошло другое — все уже решено. У них есть даже свидетели, а что у него? Биргир проглотил образовавшийся в горле комок и посмотрел на отца. Гнуп глядел на него, не отводя глаз, без презрения, ненависти и злобы.

— Биргир из племени осков навлек позор не только на себя, но и на всю свою семью. Он не воин!

Данелагцы одобрительно зашумели.

— Но у него есть отец. Мой старый добрый друг, человек, в преданности которого я не сомневаюсь. Он не виноват, что на его груди взросла змея. Но он посчитал, что за эту змею он ответит сам, — конунг замолчал и все же сказал, — да рассудит его проход по девяти мирам.

— Нет! Нет! — закричал Биргир, — что вы делаете?! Он же…

Отец грустно улыбнулся, прижал палец к глазу, а потом к уху, и сын замолчал. Гнуп подошел к нему и стал демонстративно медленно раздеваться, подавая Биргиру одежду.

— Это все Хейле, — едва слышно говорил он. — Свалил всю вину за неудачу с лордом на тебя. Он все извратил, выставил себя жертвой.

— Отец, что я…

— Ничего, если все пройдет хорошо, — на секунду показалось, что мужество покинуло Гнупа, но потом старый оск спокойно продолжил, — если пройдет хорошо, тебе не будет больше пути обратно. Тебя изгонят. О нашей семье Хродмар обещал позаботиться. Я рассказал ему, как все было, но и он ничего не может сделать, иначе взбунтуются ярлы.

— Отец…

— Слушай, не перебивай. Времени мало, — Гнуп уже стягивал рубаху с длинными рукавами, — Иди по суше к восточным дикарям. Только там ты сможешь выжить.

— Отец.

— Не позволяй сломить тебя. Ты родился воином и им умрешь. Никому не отнять этого.

Гнуп повернулся и пошел прочь, а Биргир так и остался стоять с кучей еще теплой одежды, глядя вслед отцу. Он уже был не таким могучим и сильным, как раньше, время иссушило Гнупа. Его худощавое жилистое тело смотрелось по-стариковски, хотя молодой оск знал, все это видимость. В отце жил первобытный зверь, готовый ради собственного сына, которого Гнуп никогда не хвалил и внешне не жаловал, пойти на самую страшную казнь-искупление за грехи — проход по девяти мирам. Биргир никогда не видел этого наказания, но знал, что только признав ошибки и искупив вину, пройдя девять кругов вокруг столба — символизирующие девять миров: Мидгард, Муспельхейм, Нифльхейм, Хельхейм, Ванахейм, Йотунхейм, Льесальвхейм, Свартальвхейм, Асгард воин сбрасывает с себя презрение остальных и валькирии уносят его в чертоги асов. Но оск никогда не думал, что увидит эту страшную казнь, невольно станет ее причиной.

Отец подошел к столбу и встал подле дружинника, на которого выпала нелегкая доля, приводить пытку в исполнение. В руках у данелагцы виднелся богатый нож с костяной рукояткой, используемый явно не для еды и битв. Гнуп еле заметно кивнул своему палачу и тот опустил руки вниз. Биргир не видел происходящее, но знал — отцу слегка надрезают живот и достают конец кишки, чтобы прибить ее к столбу.

Биргир на мгновение задался вопросом, как воин прикрепит внутренности отца к столбу, словно происходящее сейчас было нереально, но увидев безжизненно вываливающуюся из рук дружинника красную змею без хвоста и головы, в одно мгновение вспотел. Палач по-своему решил проблему, терзавшую молодого оска, пригвоздив кишку к столбу ножом. Отец за все это время даже не застонал — держался. Сорвись с его губ хоть один звук, искупление не удастся.

И Гнуп пошел. Нетвердой, но уверенной поступью он стал наматывать свои внутренности на столб. Пройдя полкруга, старый оск оказался лицом к лицу к Биргиру. Сын только сейчас заметил начавшие желтеть синяки на груди — все-таки сломал несколько ребер в той битве. Уронив взгляд на развороченное чрево, придерживаемое Гнупом руками, чтобы не вывалились сразу все кишки, Биргир отвернулся, не в силах смотреть на это. Он по одним лишь шагам, громко шлепавшими в звеневшей тишине, угадывал, сколько прошел отец.

На четвертом круге Биргир повернулся и больше не отводил глаз, боясь и одновременно надеясь поймать взгляд отца. Но Гнуп смотрел перед собой, не видя никого вокруг. Возможно, он действительно сейчас проходил все девять миров и его дух зверя уже стал покидать тело. Но отец шел. Шаги теперь давались с большим усилием, а земля под ним была залита кровью, но Гнуп шел. «Льесальвхейм, Свартальвхейм», — шептал сын миры, в которых проходил родитель, словно сам двигался подле него, готовый в любую минуту подхватить обессилевшего отца.

И Гнуп прошел. Все девять кругов, наматывая свои внутренности на вбитое в землю бревно. Сначала под восхищенное еле слышное дыхание толпы, а уже к концу — одобрительное улюлюканье. И когда отец упал наземь, искупив свои грехи и грехи своей семьи, данелагцы закричали, восторженно приветствуя нового героя. Лишь Биргир стоял и глотал слезы, глядя, как подошедший дружинник проткнул грудь отца мечом, чтобы тот не мучился.

— Гнуп доказал, что он настоящий воин, настоящий герой, — слова Хродмара рокотали над площадью, но Биргиру казалось, что конунг лишь едва слышно открывает рот, как рыба, оказавшаяся на берегу. — Семье Гнупа окажут честь, как любой семье, в которой родился и умер герой. Но вместе с этим, его сын никогда не ступит на земли Данелага. Отец подарил и сохранил ему жизнь, но Биргиру не будет места среди нас, среди других племен.

Конунг говорил еще много, а остальные данелагцы его горячо поддерживали. Но ни одно слово не достигло сердца молодого оска. Да и оска ли теперь? Даже соплеменники смотрели на него, едва скрывая презрение. Старая жизнь Биргира закончилась, а новая еще не началась и начнется ли она вообще?

Хродмар замолчал, и теперь все взоры обратились на сына Гнупа. Биргир сразу все понял. Это конец. Он повернулся и пошел прочь, безоружный, бездоспешный, незаслуженно ненавидимый и оклеветанный. Никто не бросил теперь в него ни одного камня, не сказал ни одного слова. Оска теперь не существовало для племен. Он стал чужим, вроде южанина или жителя Соленых Островов.

И Биргир покинул великий Даленторденвайер, провожаемый обжигающими спину взглядами. Но оск пошел не на восток к варварам, как советовал отец. Сын Гнупа отправился по уже знакомому пути, которым только вчера возвращался в Утес Гроз. Биргир пошел навстречу Тору.

Часть третья

Должник

Не прошло и месяца, как Иван оказался в чужой и непонятной для себя стране, точнее королевстве — Кантии. И нельзя сказать, что жизнь здесь давалась новоиспеченному сыну какого-то там их бога легко. Ваня и раньше был не поклонник всяких походов, посиделок у костра и песен под гитару. А жизнь в Кантии, тем более в нынешнем ее кочевом состоянии, оказалась самой что ни на есть дурной пародией вылазки на природу.

Можно начать с того, что чувствительный нос категорически отказывался переносить все те ароматы, которыми благоухали окружающие его энтйиские солдаты. Более того, потели даже лошади, которых раньше Иван воспринимал как милых красивых животных, существующих исключительно для отдыха и развлечения человека. Самое ужасное, что через пару дней Туров сам стал пахнуть ничуть не лучше. Одежда пропиталась кислым запахом немытого тела, хотя, справедливости ради, стоит заметить, что сапоги искусно разбавляли это благоухание резких духом навоза все тех же милых лошадей, в который Ваня благодаря своей везучести не раз наступал.

Плохо привыкал психокинетик к местной пище, вернее воде. После очередной продолжительной чистки организма самым простым и незатейливым способом, Иллиан подсказал несостоявшемуся трезвеннику, что лучше пить слабенькое вино, чем здешнюю грязную воду. Совет оказался дельным, и буря в отдельно взятом пришельце из другого мира улеглась.

Но больше всего Иван тосковал не по чистому артезианскому источнику или контрастному душу с намыленной губкой, а по обычной зубной щетке. Проводя языком по зубам, Туров каждый раз невольно вздрагивал. Пытался даже приспособить небольшие веточки, обмотанные листом, под данные гигиенические цели, но все же это был не продукт той цивилизации, к которой привык психокинетик.

Вот Лена, та словно здесь и родилась. Мало того, что она абсолютно спокойно переносила все тяготы и лишения воинской, то есть человеческой, жизни, так еще влюбила себя весь отряд, воспринимавший ее как младшую вздорную сестру. Мрачное и слишком грязное, с точки зрения Ивана, средневековье пришлось девушке по душе. Туров даже размышлял, случись завтра найти им окно, вернулась бы Ленка обратно или предпочла остаться здесь? Вот черт его знает.

С Иваном все обстояло совсем иначе. Его, возможно, уважали, может даже, он вызывал у кого-то симпатию, но поголовно все его боялись. Кроме разве что Иллиана. Но старина Лейтли был вообще будто с другой планеты, не менее чужим в этой Кантии, чем Туров. Родись он у них, стал каким-нибудь добродушным астрофизиком в толстых замызганных очках, рассказывающих о тонкостях сингулярности или особенностях черной материи. Задумывающийся о смысле бытия и прочей белиберде.

Иван вообще сам теперь много думал. Он часто оставался один, то идя пешком за хиленьким воинством, то сидя в покачивающейся на многочисленных кочках телеге, едущей позади всех. Думал о прошлой жизни, о возможной будущей и настоящей. Туров мог несколько часов кряду заниматься самым неблагодарным делом для человека — копаться в себе. Как бесцельно и зря он прожил все свои годы, не пытаясь и стараясь что-то сделать, идя в никуда, а порой и просто оставаясь на месте. Будет ли у него теперь в этом мире любимая девушка? Семья? Раньше Ивану не был нужен никто, а теперь вдруг резко и сразу понадобился весь мир. Его мир.

— Там впереди путник в северных одеждах, — подъехал к нему Иллиан. — Спрашивает тебя.

— Меня, — удивился Туров. — В смысле, а как спрашивает?

— Как Тора, сына Одина, — ухмыльнулся Лейтли. — Что бы это ни значило.

— Так это же скандинавская мифология.

— Какая? — удивился Иллиан.

— Скан… Да не важно. А с чего он взял, что я…

Иван перевел взгляд на его счастливый молот, прихваченный без спроса из кузницы, и тут до него дошло. Туров сначала заулыбался, изредка подхихикивая, а потом заржал во весь голос. Иллиан, глядя на него, тоже принялся хохотать.

— Вот ж я… вот ведь… — Иван вытирал слезы. — Дебил, реально дебил.

— Почему? — спросил капитан Лейтли.

— Сам закосплеился под Тора, а потом сам удивляюсь.

— Чего сделал? — переспросил Иллиан.

Вообще рыцарю приходилось довольно трудно с чужестранцами. Если Хелен удивляла его своими вольными выходками, которые местные женщины никогда бы не позволили, то Айвин обескураживал странными выражениями, значения которых Лейтли не понимал.

— Да ничего, забей. В смысле, забудь. Так, где этот верный почитатель Тора?

Иллиан повел Ивана за собой, в голову отряда, где возбужденно переговаривались взбудораженные неожиданным появлением врага, тем более в таком смешном количестве, солдаты лорда Эдвара. Они обступили чужака, даже не пригрозив тому копьями и не обнажив мечи. За ними нахмурился маленький лорд и его вечно сопровождающий Крафтер, которого Туров про себя все равно называл Длинным. Северянин стоял, храбро глядя им в лица, абсолютно безоружный и бездоспешный, в легких, как показалось Ивану, свободных штанах и меховой куртке.

Но вот лицо, лицо показалось Турову знакомым. Прямой с мелкими шрамами у ноздрей нос, впалые широкие глаза цвета глубокого холодного ручья, покрытые редкой щетиной худые щеки и острый, как у аиста, кадык. Вот уж чем чем, а памятью на лица Иван никогда похвастаться не мог. На помощь пришел Иллиан.

— Это один из нападавших, из племен.

— Точно!

В голове психокинетика сразу возникла картинка — вот он кричит на молодого стражника, пытающегося убить человека, этого человека. Точно, точно. Те же глаза, только тогда взгляд был растерянный. А потом еще поцапался с маленьким лордом, вернее с Длинным, который оказался — в жизни бы не поверил — шутом. Крафти хотел добить всех северян, как же он тогда сказал… «Бегущий враг, отойдя на некоторое расстояние, снова возьмет в руки оружие». Точно, точно. А когда лорд стал выпендриваться, Ваня вложил ему в дрожащие пальцы меч и предложил лично сделать задуманное. Вот тогда вся спесь с пацана и сошла.

Конечно, то была блажь, и Длинный был прав. В этом диком мире шла война, если она когда-нибудь вообще прекращалась. И тот, кто не с нами — против нас. Как в книжках, все просто и ясно. Но нечто внутри Вани проснулось и запротестовало против предполагаемого убийства сломленных врагов, и романтическо-благородное представление психокинетика о сражениях взяло верх. Недовольны подобным решением были все, это рассказал уже Иллиан. А повтори подобное Иван еще раз, не факт, что ему опять спокойно спустят с рук. Только, когда же это было, дня два назад? Да какой там, почти неделя прошла.

— Как тебя зовут?

— Биргир, — ответил за северянина Иллиан.

— Ну и чего ты хочешь?

На сей раз Лейтли передал слова данелагцу и тот ответил.

— Он говорит, что ты спас ему жизнь и теперь он будет с тобой, пока не отплатит тем же.

— Скажи ему, чтобы фигней не страдал и домой шел.

— Чем не страдал? — терпеливо и без особого энтузиазма спросил Иллиан.

— Чтобы глупости не делал.

Капитан кивнул и вновь заговорил с Биргиром. По затянувшемуся диалогу, стало понятно — Иллиан не только передал слова Ивана, но и подробно о чем-то расспрашивает знакомого незнакомца.

— У него больше нет дома, — наконец повернулся Лейтли к Турову. — Говорит, его изгнали. Только не признается, за что.

— И что с ним делать?

— Может, вы выслушаете мнение его светлости? — хмуро вклинился в разговор Крафтер.

Ваня посмотрел на Иллиана, и тот заметно кивнул, мол, надо выслушать мальчишку. Пришлось уступить.

— Я отношусь весьма благосклонно к вам, сир Айвин, но в моем войске не будет перебежчиков с северных племен. Только этого нам не доставало.

— Да сколько угодно, я сам подобной свиты не просил, — развел руками психокинетик. — Только парня не трогайте. Пусть идет, куда хочет, уж слишком он блаженный.

— Какой? — переспросил Иллиан.

— Какой, какой… С придурью, в общем.

Но парень со впалыми глазами и торчащим кадыком по имени Биргир не ушел. Вернее, формально он не был в лагере энтийцев, а расположился в метрах ста — ста двадцати поодаль. Вскоре со стороны изгнанника потянуло жареным мясом — северянин не только добыл как-то голыми руками дичь, но и развел огонь.

Лена, прошляпившая прибытие северянина по причине слишком крепкого сна, проявляла к незнакомцу подчеркнутое равнодушие. Хотя Ваня замечал пару раз слишком быстро мелькавшую тень у костра Биргира. Зачем Ленке нужна дружба со странным скандинавом, с которым и двумя словами-то перекинуться она не могла, Туров не понимал. Тем более, что у них, вроде, были какие-никакие отношения с Иллианом, если у этого квика с ветром в голове вообще могли быть какие-то отношения. Лейтли, как полный дурак, довольно коряво ухаживал за Хелен, а та, довольно благосклонно эти знаки внимания принимала.

Вообще все в отряде занимались своим делом. Иллиан муштровал солдат и приводил дисциплину в надлежащий вид, а Ленка, в смысле Хелен, только и делала, что эту самую дисциплину среди воинов своими выходками подрывала, например, «кто-кого перепьет» (те и не успевали увидеть, как квик выливала пойло на землю). Мальчишка теперь подолгу молчал или читал какие-то книги, прихваченные из библиотеки замка под неусыпной охраной своего верного телохранителя. Даже Крафти, который с первого взгляда не понравился Ване, занимался делом — подолгу уезжал с несколькими конными вперед, на разведку, возвращался, советовался с Иллианом и Эдваром. Насмешливый тон шута канул в прошлое, теперь это был серьезный человек, с глубокими морщинами вокруг рта — признаком былого веселья.

Вот Ваня откровенно бездельничал. Вернее, не так. Психокинетик подолгу рефлексировал, находясь в ореоле недавней славы. А что, разве не он раскидал спрятавшихся в домах скандинавов, вернее, северян, как их тут называли? Разве не он остановил конную атаку, когда лошади точно споткнулись о невиданную преграду? Ленка вон такая бой-баба, а когда запахло жареным, сжалась, как испуганный котенок. Если бы не он, лежать им сейчас всем, вместе с молодым лордом, в той деревне и кормить воронов.

Хотя, судя по всему, данелагцы не убивали кантийцев. К отряду прибилось несколько крестьян с пустых деревень — кто спрятался очень хорошо, кто в лесу был или в отъезде. Вернулся — куча следов, а людей никого. Похоже, что скандинавы уводили пленных куда-то далеко на север. Может, чтобы продать (Ваню это известие о здешних имущественных отношениях немало покоробило) или, может, для ритуального заклания (а тут вообще бросило в дрожь).

Крестьяне стали частью отряда, своего рода ополченцами. Нормального оружия у них не было, лишь колья или рогатины, но все же, как говорил один из политиков госдумы на родине Турова: «Больше это лучше, чем меньше».

Они двигались все дальше и дальше, к таинственному Утесу Гроз, о котором только и болтали все вокруг. Создавалось впечатление, что если там все не решится, то уж прояснится точно. Хотя Ивану и так все было понятно — уж если оттуда пришли скандинавы, то крепость захвачена, а жившие там или убиты, или захвачены в плен. Почему-то до других жизней Ивану дела не было. Это были чужие люди, просто имена, не более. Все больше дергался маленький лорд, беспокоился за своего дядю.

И единственный человек, который знал хоть что-нибудь о судьбе энтийцев с Утеса Гроз, сидел сейчас вдали от лагеря и ел жареное мясо. Не замерзнул бы, бедолага. Биргир, будто почувствовав мысли Ивана, повернул к нему голову и пристально посмотрел на тень так называемого Тора в сумерках. «Интересно, как это он собирался спасать мне жизнь?», — подумал Туров и отправился спать.

Два капитана

Утес Гроз стало видно еще издалека. Иллиан бывал в этом могучем оплоте последний раз совсем ребенком, и сердце его взволнованно забилось при виде знакомых башен, длинных высоких стен и замка у самого неба. Маленький лорд постоянно подгонял всех, рассчитывая до заката оказаться внутри, хотя многие понимали, что, скорее всего в Утесе Гроз сейчас другие хозяева. И вряд ли они обрадуются таким гостям.

По скромному мнению Лейтли, не будь с ними Айвина, вся их затея с походом к самому северному замку давно бы провалилась. Например, выживи они в той деревне после нападения племен, солдаты потом все равно бы разбежались. Собственная жизнь дороже клятв семье, даже самой великой в королевстве.

Несмотря на возбужденность и нетерпение Эдвара Энта, воинство двигалось не сказать чтобы быстро. Солдаты только теперь, увидев размеры города-замка с его крохотными домами на склонах и длинными стенами, опоясывающими все три яруса — нижний, средний и верхний — осознали всю ничтожность своего отряда. Все их взоры обратились лишь к одному человеку — Айвину, шагавшему сейчас в широком плаще среди них. Чужеземец поигрывал со своим молотом, подбрасывая его в воздух и медленно опуская глазами, когда вдалеке на тропе к замку появилось трое людей.

Они то и дело мелькали меж скал, то появляясь, то снова исчезая за каменными выступами. Иллиану удалось разглядеть энтийские доспехи, и он оживленно сообщил о своем открытии сначала Айвину, а потом уже догнал лорда.

— Только это не энтийцы, — сухо ответил Крафтер. От старого весельчака Крафти не осталось и следа. — По крайней мере, двое. Третьего они ведут под руки. Чересчур старательно.

Иллиан стал присматриваться и убедился, что слова бывшего шута, а теперь первого разведчика его светлости, более чем убедительны — солдаты по краям действительно буквально волокли воина в середке. На солнце мелькнули серебряные наплечники — да это капитан! У самого Лейтли таких не было, хотя ему и полагались по званию наряду с новыми шпорами, но в замке Сов подобных не нашлось.

— Что же делать?

— Сир Айвин! — обернулся назад Крафти. — Будьте любезны, составьте нам компанию.

Айвин, болтающий с Хелен в середине отряда, ускорил шаг и вскоре нагнал их.

— Сир Айвин, видите ли вы тех трех господ, шагающих по той тропе?

— Вижу, — подтвердил чужеземец.

— Проблема в том, что двое из них, скорее всего, не являются теми, кем кажутся. А вот в центре, наоборот, капитан, которого ведут в замок против его воли. Мне кажется, северяне переоделись солдатами и поймали пленного. Не могли бы вы освободить его?

— Далековато, конечно, — почесал затылок Айвин, — но попробовать можно.

Он подождал пока путники выйдут на открытый участок, и легко подбросил молот в воздух. Ручник плавно полетел вперед, постепенно ускоряясь, пока не послышался глухой металлический стук и «энтиец» не отлетел в сторону. Айвин взмахнул рукой, словно в ней находилась рукоять, и снова раздался звук удара, только теперь гораздо тише. Враги оказались повержены — один лежал прямо на тропе, тела другого не было видно вовсе.

Освобожденный капитан повернулся по направлению к ним и шагнул навстречу, скрывшись за камнями так быстро и неожиданно, что стало очевидно — недавний пленник упал.

За ним поскакал сам Крафтер, вернувшись уже пешим ходом, ибо на лошади восседал Гойро Алит, капитан стражи его светлости Норника Энта. Он был отправлен своим господином по одному поручению и теперь догонял его светлость, когда вдруг на тракте офицера схватили энтийцы. Гойро подтвердил версию Крафти о переодевании, потому что слышал, как солдаты говорил по-данелагски между собой. Долго мучить капитана не стали — он при падении слегка рассек голову чуть выше виска, и теперь из-под волос у него сочилась кровь.

Его отвели в самый конец отряда и усадили в телегу, принявшись рассматривать рану. Иллиан, Крафтер, Эдвар (за спиной которого молчаливо виднелся Черепаха) и Айвин принялись обсуждать дальнейший план действий.

— Стало быть, замок действительно занят племенами, — рассуждал вслух шут.

— Но как они взяли его? — недоумевал мальчик. — Тем более за такой короткий срок. Не было ни сообщений об атаке на побережье, ни об осаде Утеса Гроз.

— Сейчас это не так важно, милорд, — отрезал Крафтер. — Вопрос в другом — что мы будем делать?

— Как что? Нужно выяснить, жив ли еще мой дядя, и выбить племена из этого замка.

— Все не так просто, ваша светлость, — заговорил Иллиан. — Это самый неприступный из замков, которые есть в королевстве. В нем может размещаться не одна тысяча воинов. А у нас и сотни не наберется.

— Зато у нас есть сир Айвин, — посмотрел лорд на чужеземца.

— Мне, конечно, лестно и все такое. Но не слишком ли вы меня переоцениваете? — смутился Айвин.

— Я видел, что вы сделали в той деревне, без вас мы бы погибли. Уж не знаю, причиной тому ваше божественное благословение или в ваших жилах течет и вправду неземная кровь, но вы нам нужны.

— Попробуем, — ответил тот. — Отступать некуда, позади Москва.

— Что позади? — одновременно переспросили Эдвар и Крафтер, а Иллиан лишь махнул рукой.

— Это небольшая крепость в Алеутте, весьма важная, поэтому так говорят, — стал объяснять полубог.

Отговорка удовлетворила разведчика-шута и лорда, лишь Лейтли с сомнением посмотрел на Айвина, однако ничего не сказал.

— Надо сначала разобраться, что и как, — решительно сказал Крафтер. — Съездить, переговорить, выяснить, чего они хотят.

— Хорошо, — согласился Эдвар. — Тогда сир Иллиан.

— Мы уже не раз рисковали здоровьем сира Иллина, — возразил шут. — Пришла пора взять удар на себя.

Крафти улыбнулся, но стало понятно, что он больше храбриться.

— Поеду я, надеюсь, эти дикари знают, кто такие парламентеры.

— Хорошо, а мы начнем пока обустраивать лагерь, — кивнул Иллиан. — Ваша светлость?

— Да, да, конечно, — согласился Эдвар, провожая взглядом Крафти. — Надо разбить лагерь.

Крафтер Боули вернулся только к вечеру, когда основные приготовления были уже закончены. Лагерь переместили ближе к дороге, оградив его палисадом и выкопав небольшой ров. Иллиан не стал говорить, глядя как люди старательно готовят оборону на случай неожиданной вылазки данелагцев, что племена попросту сметут их маленький стан и не заметят.

Лейтли выставил вдвое больше часовых, чем требовалось, да и сам ходил то и дело, проверяя не заснули ли дозорные. Капитан решил не спать сегодняшней ночью, все равно бы не смог. Даже маленький лорд был охвачен лихорадкой предстоящей схватки. Эдвар мерил шагами свою палатку — Иллиан видел внутри огромную неподвижную тень Черепахи и маленькую, мечущуюся, его светлости.

Капитан заметил, как изменился за последнее время Мойно. Телохранитель и раньше не отличался доброжелательным и веселым нравом, а после начала похода на север посуровел еще больше. Черепаха теперь совсем не снимал свой нагрудник, даже на ночь. Да Иллиан стал сомневаться, спит ли вообще Мойно?

В темноте заржала лошадь, и животные в лагере ответили ей, это означало одно — Крафти возвращался. Иллиан вышел сам встретить разведчика и придержал лошадь за узду, пока шут спешивался. Лейтли вопросительно посмотрел на Крафтера, но тот ничего не ответил, лишь отрицательно покачал головой. Боули потянул капитана за собой, довольно бесцеремонно, но Иллиан не сказал и слова против. Не время было для церемоний.

Они оказались в палатке лорда, не такой большой, чтобы можно было с удобством размеситься, правда, и о комфорте никто не думал. Черепаха встал около входа, поглядывая в ночную мглу, Эдвар с Крафтером и Иллианом, подобно заговорщикам, склонились над небольшим походным столом. На нем горела восковая свеча, прихваченная мальчиком из замка Сов, и лежали друг на друге несколько закрытых книг. Чтение мальчику сегодня явно не давалось.

— Их гораздо больше, чем было в передовом отряде, — посмотрел на Эдвара Крафтер.

— Тысяча? — побледнел мальчик. — Неужели две?

— Больше, гораздо больше. Все три яруса усеяны племенами. Похоже, что конунг собрал всех, кто был в Данелаге.

— А дядя, ты видел его?

Крафтер ответил не сразу. Иллиан понял — сейчас будут плохие новости. Боули опустил глаза, стараясь не смотреть на Эдвара.

— Я видел тела. Трудно сказать, кто это. Конунг сказал, что они скинули всех жителей и ярлов, то есть лордов в Утесе Гроз, с северной стены. Они свалены с другой стороны горы, словно груда камней.

В глазах мальчика застыли слезы, но, к удивлению Иллиана, он совладал с собой, лишь потер рукавом глаза, и голос его стал даже тверже.

— Что же еще сказал этот конунг?

— Его зовут Хродмар Ожидающий Бури. Он сказал, что племена не остановятся, пока не вернут себе земли, принадлежавшие их предкам.

— Будут им земли, — тихо проговорил мальчик. — У самого моря будет курган, который увидят с самого Данелага. Смотря на него, они лишний раз подумают, стоит ли им снова ступать на земли Кантии… Крафтер, мне нужно поговорить сначала с сиром Айвином. А уже после обсудим план осады.

Боули вылетел из палатки, так что вышедший следом Иллиан едва разглядел полы растворяющегося в ночи плаща. Лейтли понимал, что разговор с Айвином возможно будет долгим, и решил пока проверить дозорных. Он буквально наскочил на Гойро Алита, точно прятавшегося возле палатки Эдвара, совсем позабыв о существовании спасенного капитана.

— Сир Иллиан, так вы действительно выступите против племен? — спросил он.

— Его светлость настроен весьма решительно, — ответил Лейтли,

— Но ведь их там тьма. А у вас ни осадного оружия, ни людей, — растерянно пробормотал Гойро. — На что вы надеетесь?

— На чудо, — грустно улыбнулся Иллиан. — В последнее время нам везет на чудеса.

Хелен нагнала его у своей палатки, словно точно зная, что Иллиан пройдет мимо. Как всегда, она подобралась незаметно, чему Лейтли, зная ее секрет, все равно удивлялся.

— Куда торопится наш славный рыцарь? — обняла Хелен его за шею и развернула на месте.

— Я обход… делаю, — растерялся и покраснел Лейтли.

— Доблестный сир Иллиан, я, конечно, понимаю ваше… Хотя Ил, — так называла его только она, — я ничего не понимаю. В моем мире мужчины более напористы что ли. Я знаю, что нравлюсь тебе, и ты нравишься мне. Так ведь?

— Да, — еле выдавил из себя Иллиан.

— Ну так давай не будем ходить вокруг да около.

Она потянулась к нему и поцеловала так, что у Иллиана Лейтли, повидавшего многое на своем веку, в том числе и разных женщин, подкосились ноги. Хелен потянула его в палатку, и капитан его светлости лорда Эдвара понял, что совсем не случайно девушка нагнала его именно здесь.

Нашли сира Лейтли намного позже, растрепанного и взлохмаченного, когда уже несколько раз прочесали лагерь, опасаясь, что с капитаном случилась беда. Как понял Иллиан по слегка удивленным взглядам в палатке мальчика, разговор между Эдваром и Айвином давно состоялся, и теперь все ждали именно его, чтобы обсудить завтрашнее нападение. Лейтли, стараясь не смотреть в глаза Крафтеру Боули (почему-то казалось, что тот в курсе всего произошедшего), шагнул к походному столику и стал рассматривать карту замка Утеса Гроз.

Против всего мира

План был довольно простой и, наверное, только поэтому сработал. Иллиан построил энтийцев черепахой, естественно по совету Вани — что так можно прикрываться щитами никто не знал. Они подошли на такое расстояние к замку, с которого психокинетику стали видны все трещинки и неровности камня. Стрелы сыпались градом, стуча по щитам, застревая в них или отлетая в сторону, попадая в обитую железом середину.

Туров почему-то сейчас вспомнил многочисленные компьютерные игры, в которые рубился несколько лет назад. Ему нравились стратегии, всякие тоталвары с их многочисленными сериями. Как там было все просто — поставишь легкий уровень сложности и штурмуй хоть с тремя отрядами Рим или другой древний город. Ему и наскучили все эти игрушки больше из-за своей нереальности, оторванности от жизни. А теперь получалось, он сам стал своего рода прототипом одной из них.

Иван выдернул несколько больших камней, по весу больше него раза в два, и отшвырнул их в сторону. На лбу проступили капельки пота — потому что опять не размялся, но следующие уже пошли полегче. За минут пять он разворотил достаточно большой проход в стене, чуть правее от основных ворот, заодно и разогрелся. Нижние камни разлетались в стороны подобно мелкой гальке. За все это время из отряда Эдвара убили всего одного стражника и двоих ранили — все-таки не привыкли здешние воины к подобному построению.

— Ленка, давай! — крикнул Иван по-русски.

Квик молнией выскочила из-под щитов и помчалась по промерзшей тропе наверх, к разрушенной стене, а все воинство медленно двинулось за ней. По тому, как стих дождь стрел, Туров понял, что основной удар пришелся на Лену, но за нее он не беспокоился. Видел, как девушка переходила в свой «квик-режим».

Она почти достигла стены, когда Туров поднял раскуроченные камни в воздух, сделав нечто вроде лестницы. Почему-то сразу вспомнились их тренировки с отцом — так значит, главное — концентрация. Булыжники перестали качаться и застыли неподвижно. Ленка вбежала наверх быстрее, чем психокинетик смог заметить. Через минуту стрелять перестали вовсе — стало понятно, что внутри происходит неразбериха.

— Она долго не продержится, — сказал Ваня Иллиану.

Тот понятливо кивнул.

— Вперед, в атаку!

Черепаха развалилась, и воинство побежало к зияющей дыре с Туровыми во главе. Ваня не заметил, как оказался впереди. Он не беспокоился о своей безопасности, потому и не догадывался, что жив лишь потому, что Лена наделала ужасный переполох внутри. Лишь увидев город, точнее его первый нижний ярус, психокинетик на секунду опешил перед черно-серым роем кишащих на улицах и стенах северян, но тут же взял себя в руки. Он, подобно пианисту, пробежал по невидимым клавишам, и здоровенные части парапета полетели в разные стороны, разбрасывая крошечные фигурки людей вниз. Иван отрывал от стен все новые и новые куски, кидая их на дома и разбегающихся данелагцев.

Когда Иллиан с отрядом вбежали в город, племена спешно и беспорядочно отступали ко второму ярусу. Энтийцы было побежали вдогонку, но Иллиан остановил их. Сам капитан вместе с другими стал разыскивать Лену, а Иван стоял в растерянности все также, посреди прохода.

Он смотрел на раскиданные посреди разваленных домов тела, окровавленные осколки стен, разбросанное оружие и не мог поверить. Неужели все это сделал он? Сколько здесь убитых — десятки, сотни? Ведь у каждого из них был свой дом, своя семья, своя жизнь. Кто он такой, чтобы лишать кого-нибудь той искры, что теплилась в них с рождения?

Ведь это не игра, не тоталвар, не тупая стратегия. Не набор нулей и единиц, тупых несуществующих юнитов — это живые люди. Грязные, недалекие, угрюмые варвары, но все же люди.

Руки у Ивана опустились, ему хотелось плакать от своей глупости и бессилия. Когда он обратился тупой пешкой в игре за чужие интересы? Где золото на поверку оказывается обыкновенной жестью, не стоящей того, чтобы проливать столько крови за него, а человеческие жизни лишь служат разменной монетой, мелкой и проскальзывающей сквозь пальцы.

— Ты в порядке? — раздался голос прямо над ухом.

Туров повернул голову и увидел Лену. Ей досталось. Штаны были распороты возле колена, левый рукав намок от крови — от всех стрел не увернешься, а сама квик побледнела, как призрак с упавшим гемоглобином. Иван знал, что вскоре на нее обрушится апатия, а до этого момента надо было хорошо поесть, чтобы потом упасть в долгий восстановительный сон. Иначе Ленке придется плохо. Иллиан поддерживал ее за здоровую руку, выглядя, впрочем, более обеспокоенным, чем его спутница.

— Ты в порядке? — переспросила она и, не дождавшись ответа, продолжила. — Лично я нет. Съем щас парочку быков и завалюсь спать денька на три.

— Я их всех убил, — тихо проговорил Иван.

— Неужели… — она рванула вперед, — Ил, да отпусти ты меня, не рассыплюсь… Неужели ты до сих пор не понимаешь, все это реальность. Да, чужая, страшная, не наша, но реальность. И другой не будет. Либо ты, либо они. Вспомни, кто был готов на все, лишь найти Иллиана? Ил, да в порядке все со мной, — отмахнулась она от Лейтли и снова повернулась к Турову. — Давай, продолжай в том же духе. Можешь вон сходить, свечку поставить. Думаешь, от этого кому-то станет лучше? Да никому. Можешь отправиться с таким же успехом к этим дикарям и отдать собственную голову на отсечение. Думаешь, оценят? Хрена с маслом. Ил, да не меня держи, лучше этого идиота волоки отсюда.

К полудню войско вернулось обратно в лагерь. Несмотря на победу, настроение у всех было мрачное. Люди Эдвара понесли первые потери — на подступах к Утесу Гроз убили молодого солдата, а внутри войско лишилось еще четверых, семеро были ранены разной степенью тяжести. Но самая ощутимая утрата коснулась главного из героев битвы — полубога Айвина. Тот сидел возле одной из телег, поставленных с одной стороны лагеря, вроде вагенбурга, и бесцельно смотрел в пустоту.

— Сир Айвин, могу я вас отвлечь на минуту?

Перед Туровым стоял Крафтер Боули. Психокинетик отметил про себя, что не видел его во время боя, наверное, охранял лорда, как и Мойно, последний точно не участвовал в сражении.

— Что вам, Крафтер?

— Хочу показать вам кое-что. Для этого надо будет немного проехаться. Вы ведь освоили немного конную езду?

— Да, немного.

— Отлично, лошади уже приготовлены и ждут нас.

Иван думал, что они поедут к замку, и даже хотел было повернуть назад. Турову не хотелось снова смотреть на собственные деяния, но они проследовали по дороге дальше, обходя гору с городом на ней.

С этой стороны выступы были выше, а скалы острее. Природа сделала саму мысль подняться здесь наверх невозможной. Замка видно не было, но по рассказам Крафти, он находился как раз за той стеной, слева, что виднелась наверху, и представлял собой одно из самых внушительных сооружений в королевстве.

Таким образом, они обошли Утес Гроз с обратной стороны. Ваня мог поклясться, что видел несколько раз наверху крошечные точки, но Крафтер успокоил его — данелагцам сейчас совсем не до бродящих вокруг города странников. Они еще не оправились от такого мощного удара и не пришли в себя.

Только теперь Туров перестал глазеть наверх и увидел высокий заиндевевший холм, состоящий из человеческих трупов. Сначала ему показалось, что это обман зрения, потому что подобной жестокости не могло быть. Тела людей были изувечены: те, что находились повыше еще не так сильно, а вот у самого основания изуродованы почти до неузнаваемости. Лед сковал их всех вместе, превратив в застывшее кровавое желе.

— Здесь весь город, весь Утес Гроз, — Ивану сначала показалось, что это его мысли, но потом он понял, говорит Крафтер. — От самого последнего нищего оборванца до лордов великих семей. И сир Эдмон Энт, и Кейли Тумкот, и король. Все здесь. Дикари из племен даже не удосужились похоронить их по-человечески.

— Зачем вы привезли меня сюда?…

Ивана не замутило, небо не закружилось над головой, мир не перевернулся, но Турова точно обдало горячим обжигающим дыханием. Несмотря на легкий мороз, психокинетик вспотел, растягнул плащ и судорожно сглотнул. Он понял, что это был за жар, обжегший его душу — зловонное дыхание Смерти.

— Я слышал ваш недавний разговор с сестрой, — пояснил Крафтер. — И понимаю, что вы сейчас чувствуете. Да, да, действительно понимаю, уж поверьте мне на слово. За свою жизнь я делал вещи и отвратительные, и ужасные. Я просто хотел вам сказать — вы слишком молоды и вследствие этого видите некоторые вещи довольно искаженно. Нет, не принимайте на свой счет, этим грешат все молодые люди. Вы слишком увязли в своих полутонах, идеализируете человека, его ценность, смысл существования. Вы считаете, что читаете жизнь, как открытую и понятную книгу, не подозревая, что книга может быть на незнакомом языке или вовсе перевернута верх ногами…

— Я не совсем понимаю, — прервал его Иван.

— Я лишь хочу сказать, что иногда нужно просто вовремя увидеть черное и белое. Вы посчитали утром, что сделали дурной поступок. Такой поступок, который не простят вам даже после смерти, в какого бы из Богов вы не верили. Но теперь вы увидели оборотную сторону. Убитые вами люди были воины. Те, кто пришел грабить и убивать, и, если нужно, умереть самому. Эти люди, — Крафтер указал на ледяной холм, — виноваты лишь в том, что попали под жернова северных топоров и мечей. Выбирайте сами, где здесь добро, где зло. А теперь едем, — совсем другим тоном сказал разведчик, будто очнулся после долгого сна, — едем в лагерь, оставаться здесь надолго незачем.

И они снова перешли в наступление, точнее в наступление перешел Иван. Туров стоял с внутренней стороны огромных врат, в которые когда-то входили торговцы с центральной части королевства или чужеземные купцы с побережья, чтобы переждать ночь за стенами могучего Утеса Гроз. Теперь гигантские створки были распахнуты, и там, снаружи, вместе со своими людьми лорд Долины Кричащих Сов ожидал концовки могучего противостояния полубога с более чем сотней лучников, спрятавшихся за зубцами стен второго яруса.

Иван был сосредоточен как никогда. С того момента, его первой серьезной битвы с конными северянами в деревне, он научился более или менее концентрироваться. Иногда Турову казалось, что способности даже увеличились. Жаль только Шлема тут нигде нет, свою догадку проверить. А то ведь чем черт не шутит, вдруг он уже не шестерка, а семерка или даже восьмерка?

Туров раздробил на мельчайшие кусочки гигантский камень, распределил частички так, что между ними не оставалось пространства, и поднял этот «щит» перед собой. Психокинетик представил в своей голове, как эта «стена», ограждающая его от вражеского оружия, твердеет, подобно застывшему цементу, и она укрепилась в воздухе. Стрелы градом сыпались сверху, отлетая от «щита» Турова, некоторые пролетали выше, достигая врат, другие разлетались по сторонам, вонзаясь в землю.

Иван слушал, как поют натянутые тетивы, свистят, приближаясь стрелы, кричат и переругиваются северяне. Он стоял уже очень долго, укрывшись стеной из мелкого камня, кисти рук начинали затекать, а голова гудела от однообразных и повторяющихся звуков. Но Туров терпел. Терпел, пока все не прекратилось.

Наступившая тишина стала такой внезапной, что оглушила всех участников самого странного противостояния за всю историю войн Кантии и Данелага. Они замерли каждый на том самом месте, где их настигло пугающее безмолвие, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить эту тишь. И тогда Иван понял, что пора действовать.

Созданная им стена рухнула в одно мгновение, подняв клубы пыли. По рукам пробежала приятная истома, и голова слегка закружилась. Туров увидел крошечные неподвижные точки, густо рассыпанные по стене, отгораживающей средний ярус от нижнего. Он не хотел их убивать, а рассчитывал лишь сделать так, чтобы пострадало как можно меньше человек. Но стены должны были пасть.

Иван протянул руки вперед, и мелкая дрожь прошла по стенам, на которых располагались лучники. Туров услышал, как закричали воины. Некоторые устремились прочь с укреплений, но были и те, кто остался. Волна дрожи прошла по телу психокинетика, и стена стала трескаться ровно посередине. Ваня не торопился, давая возможность остальным северянам уйти подальше, и только когда на укреплении уже никого не осталась, он сжал кулаки.

Крепостная стена, простоявшая тут многие годы, видевшие восход Энтов и смерть почти всей великой семьи, развалились на огромные куски, словно их построили дети из талого снега. На сей раз пыль поднялась таким огромным столбом, что достигла не только Турова, но и воинства лорда Эдвара, испуганного не меньше, чем данелагцы.

Иван закашлялся и закрыл лицо рукой, стараясь дышать носом. Когда пыль рассеялась, он увидел дома второго яруса и застывших данелагцев. Они прижимались к последней уцелевшей стене, за которой виднелась цитадель Утеса Гроз. Психокинетик развернулся и вышел прочь из города. Первым его встретил Иллиан.

— Айвин, что там?

Туров хотел ответить, но вместо лица Лейтли перед глазами встала пелена, и он почувствовал, как тело перестало слушаться его. Тьма зашумела многоголосием и подхватила его множеством своих цепких рук. Сопротивляться не было сил.

— О, очухался, — радостно сказала Ленка, но не ему, а кому-то сбоку.

Ваня повернул голову и увидел обеспокоенного Иллиана. Обвел глазами палатку.

— Мы в лагере что ли?

— В лагере, — Лейтли хотел открыть рот, но квик его опередила. — Где ж нам еще быть.

— А что с наступлением?

— Какое там наступление без тебя? Чтобы нас всех перебили? Ты, Иван Батькович, наша ударная сила.

— Сергеевич, — автоматически поправил ее Туров.

— Мы отступили, сразу, как ты потерял сознание, — заговорил Иллиан. — Хорошо, что это произошло не на глазах данелагцев, тогда бы нам точно несдобровать.

— Ладно. А давно это было?

— Недавно, утром. Но это пустяки, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — Иван хотел подняться, но голову стянул железный обруч, а руки безвольными культями свалились с соломенной постели.

— Оно и заметно, — принялась укладывать его обратно. — Что и говорить, обмяк хомяк.

Туров скривился. Ну вот скабрезности Ленины тут совершенно ни к месту. Да еще в присутствии мужчин. Да уж, достойное воспитание профессорской дочки, ничего не скажешь.

— Лена, что это значит? — удивился Иллиан. — Впервые слышу подобное выражение.

Иван только сейчас понял, что все это время они говорили по-кантийски. Но еще больше его поразило другое.

— Иллиан, ты назвал ее Лена?

— Да, — спокойно ответил Лейтли. — Это же ее настоящее имя. Когда мы… наедине, то я называю ее так. Но вы же все равно вроде семьи, поэтому таиться нет смысла.

Ивана сначала позабавила эта мысль, а потом он вдруг осознал — ведь и правда, ближе этой вздорной девчонки у него никого не было. Лена из выдуманной сестры превратилась в самую что ни на есть настоящую.

— Ладно, идите уже отсюда, счастливые влюбленные, — сказали им Иван. — Я полежу, посплю. К утру, может, приду в себя.

Он закрыл глаза и перед ним снова предстали камни стен Утеса Гроз. Разваленные глыбы лежали, присыпанные мелкой серой крошкой, поваленные несколько веков назад посреди пустынного, заросшего сорной травой города. А Иван ходил по нему и латал разрушенные дома, возводил новые стены, ремонтировал скособоченные, но еще относительно целые ворота. Туров не понимал, какой глобальный катаклизм заставил людей покинуть свои жилища и не возвращаться столько лет спустя. Лишь к утру, когда город был отстроен заново, возведен единственной божественной силой — его психокинетической способностью — Иван вдруг вспомнил, что он сам и есть тот катаклизм. И все снова рухнуло.

Хозяин замка

Из палатки Айвин вышел действительно на следующий день, но полностью в себя пришел только на третий. Названный брат Лены, вернее Хелен, словно тяжело переболел простудой — лицо осунулось, хотя ел полубог за троих, немытые волосы свалялись, а руки мелко дрожали, как у старого пьяницы.

Хелен говорила, что Айвин слишком много на себя взял, вернее слишком резко — по ее словам, стены второго яруса вовсе не предел психокинетика (Лейтли пришлось выучить это диковинное слово, звучащее в разговорах с возлюбленной все чаще).

За то время, пока полубог приходил в себя, в лагере произошло мало изменений. Единственное, заслуживающее по-настоящему особого внимания, это исчезновение Гойро Алита вместе с лошадью лорда. Сир Эдвар предположил, что капитан попросту струсил, но у Иллиана было смутно подозрение, что не все так просто.

Изменился после исчезновения и Мойно. Лейтли было забыл уже об этой глыбе, мрачной тенью шествующей тут и там за лордом. Однако после побега капитана Гойро Черепаха совершенно замкнулся, перестав выдавать и те щедрые пару слов в день, которыми баловал окружающих раньше. Мойно тяжело заболел самой опасной для разума человека болезнью — паранойей. Теперь он везде входил первым, бесцеремонно пряча его светлость за своей спиной, принюхивался к блюдам, по ночам патрулировал шатер лорда и часто твердил сквозь сон что-то на незнакомом языке. Явно, что с Черепахой творилось неладное, но ни Крафтер, ни сам Эдвар на это внимания не обращали. Поэтому помалкивал и Иллиан.

Вместо разговоров рыцарь обучал воинов нескольким военным тактикам, о которых рассказал Айвин. Хотя, по словам психокинетика, под это построение лучше бы подошли прямоугольные щиты, а не каплевидные, широкие сверху и сужающиеся к низу. Иллиан подтянул эдварских молокососов и крестьян, хотя оружия по-прежнему не хватало.

За те несколько дней, что сир Эдвар поставил лагерь и освободил королевский тракт, к войску присоединились еще люди. Сначала с Ниириана и его выселка Трувсея потянулись купцы с пустыми обозами, многие ехали на побережье за товаром, другие — в Утес Гроз получить остаток денег за продукты, доставленные к великой свадьбе двух семей. Захват цитадели племенами для всех них стал шокирующей и пугающей новостью.

Вслед за ними появились и простолюдины. Их приходило не так много, если учитывать, сколько поселений располагалось по тракту и вокруг Утеса Гроз, но и не так мало, если вспоминать, каких размеров было войско самого сира Эдвара. Большинство, узнав страшную новость, в спешке собирали вещи и уезжали вглубь королевства, некоторые жители оставались на своих местах, и совсем редко находились те, кто присоединялся к последнему, как говорили, Энту, чтобы дать отпор племенам.

Конечно, не обошлось тут и без Крафтера Боули. Пока Айвин отлеживался, Крафти обскакал все ближайшие поселения, отдыхая по несколько часов в сутки и пару раз в день перекусывая. Шут, разведчик и доверенный человек сира Эдвара в одном лице рассказывал о могуществе полубога Айвина, сражающегося за его светлость, про подвиги, разрушения стен одной лишь божественной волей и еще о многом, чего психокинетик никогда и не делал. Находились и те, кто шел в воинство «правого лорда» лишь бы узреть могучего сына бога войны.

К тому моменту, когда Айвин оправился от разрушения стены второго яруса, Крафтер увивался вокруг него ужом, умоляя показать пришедшему люду хоть частичку той мощи, к которой все остальное воинство худо-бедно уже привыкло. Герой сначала отнекивался, но не было еще твердыни, которая могла устоять перед красноречием Крафти.

В назначенный час, когда пришлые собрались вокруг, появился Айвин. Он все еще был слаб, хотя выглядел гораздо лучше. Утром Иллиан даже лично сбрил его светлую жесткую щетину, помог вымыть волосы и достал свежую одежду. Новые люди встретили Айвина настороженно, вполголоса удивляясь стати и росту героя. Чужеземец, коего многие называли богом, другие сыном божьим, находились даже смельчаки, именовавшие шарлатаном, вытянул руку вперед, и люди замерли. Молот, предусмотрительно положенный подле захожих, взмыл в воздух и, медленно описав дугу, оказался в деснице Айвина.

Судя по удивленным и восхищенным вздохам, бессонные ночи Крафтера не прошли даром. Иллиан нередко ловил себя на мысли, что иногда начинает верить в божественную сущность своего друга, хотя знал всю историю его появления и происхождения силы. Рассказы про всемогущий Шлем и мир, где люди могут читать мысли, летать, двигать предметы. Это было похоже на сказки, что рассказывали ему в детстве. А может, когда-нибудь кто-нибудь из того самого мира, оказавшись тут, и придумал эти сказки?

— Ну что, верховный главнокомандующий, когда наступление? — подошел к нему Айвин.

— Я всего лишь капитан, а не командующий, — поправил его Иллиан, но друг лишь хохотнул. Странно, что тут было веселого? — Лорд ждет твоего полного выздоровления. Он готов выступить в любой момент. Хоть завтра.

— Нормально, — заверил его Айвин. — Завтра, так завтра. Сам-то хоть выспись, а то знаю, дело молодое…

Что имел в виду друг, Иллиан понял только утром, выходя из палатки Лены. Спал он от силы часа два.

Они шли среди пустого и вымершего города. Так было и в деревнях раньше, вымытых дочиста набежавшей черной волной с севера, и оставшихся стоять, как и прежде. Только теперь обездвиженными, бесплодными на людскую суету и человеческую радость. Но город был страшнее. Он давил бесчисленными домами, как назло выстоявшими после всех разрушений Айвина, злорадно ухмылялся щербатыми и разваленными стенами, сухо дышал пылью раскрошенных камней в лица путникам.

Айвин двигался впереди, неторопливо и осторожно, готовый в любой момент вскинуть руки и защитить себя и следовавших на большом отдалении солдат сира Эдвара. Иллиан шел в первом ряду шеренги, укрытой щитами и шагавшей, как он их и обучил, в ногу. Несмотря на сдержанность и благоразумие, Айвин все же двигался быстрее, чем остальные, и ему приходилось не раз останавливаться, чтобы подождать воинство.

Он покинул их только за стенами второго яруса, приказав спрятаться за грудами некогда могучей и высокой стены, а сам пошел дальше. Иллиан, хоть друг и запретил, высунулся из-за укрытия и следил за могучей фигурой психокинетика. Тот остановился перед вратами, отличными от других, ибо они были не створчатые, а с подъемной решеткой. Иллиан понимал, почему Айвин не торопится. Он ожидал, как и сам Лейтли, появления лучников на стенах, но врагов все не было.

Сын Бога вытянул руки, и железные прутья решетки ворот раздвинулись подобно веткам молодой ивы, освобождая проход к самому сердцу города, к замку Утеса Гроз. Иллиан ожидал увидеть там полчища врагов, град стрел и коварные северные ловушки, но Айвина встретил лишь один человек — Биргир. Лейтли так удивился, что забыл все наставления друга и быстрым шагом, чуть ли не переходя на бег, направился к изгнаннику.

— Иллиан, ты как раз вовремя, — нисколько не рассердился Айвин. — Мы тут столкнулись с языковым барьером.

— Он не понимает меня, — объяснил ему Биргир по-данелагски.

— Спроси этого, — указал психокинетик пальцем на северянина, — как он сюда пробрался?

— Тем же ходом, как и ушли племена.

— Что? Ушли? — Айвин несильно толкнул Иллиана, тот перестал переводить.

— День назад, ночью, в сторону побережья. Ваши разведчики даже ничего не увидели.

— Они все ушли?

— Кроме одного, — кивнул изгнанник.

Он повел их к самому центру третьего яруса, где на огромной площади лежало кровавое месиво, некогда назвавшееся человеком. Убитого раздели и вырубили топором ребра на спине, разведя их подобно крыльям птицы. Иллиан все силился разглядеть лицо несчастного, но растрепанные волосы на опущенной голове мешали это сделать.

— Хродмар Ожидающий Бури, — сказал Биргир. — Великий конунг племен, ярл ярлов.

— Это их военачальник, — перевел его ответ Лейтли.

— А зачем они с ним так? — не мог отойти от увиденного друг.

— Не знаю, — ответил Биргир, — но уверен, что теперь конунгом теперь стал Хейле Шееруб.

— Но ты не сказал, как они ушли?

Биргир снова повел их, только теперь минуя постройки, к дальней от замка и ворот стене. Остановившись, он ткнул в круглую крышку серого от времени, почти схожего с камнем по цвету дерева и отошел в сторону. Айвин открыл люк и от входа в темноту сразу метнулся рой мокриц.

— Туннель ведет к равнине, так мы сюда и проникли. Так мы и взяли этот замок.

— Этот ход, скорее всего, служит для сточных вод. Должно быть, он проходит под всем третьим ярусом, — сказал Иллиан. — Вряд ли кто сюда часто заглядывал. Но вот что племена знали об этом ходе…

— Кто-то сдал замок, — лаконично заключил Айвин.

— Это еще не все, — сказал Лейтли Биргир. — Племена ушли в спешке, в другой раз они бы обязательно забрали всех.

— О чем ты? — не понял Иллиан.

Но Биргир снова повел их за собой. Иллиану уже порядочно надоели эти загадки. Хватило уже и того, что северяне обманом проникли в Утес Гроз, вырезали всех жителей, а потом, видимо, чего-то испугавшись, сами же казнили своего конунга и также тайком сбежали. Хотя Лейтли понимал, что, скорее всего, племена отступили лишь перед одним грозным врагом — богом Тором, как называл Айвина Биргир.

Они вновь прошли мимо изуродованного тела бывшего правителя Данелага и оказались у врат замка. Иллиан ожидал, что они войдут внутрь, Биргир даже тронул мимоходом большое дверное кольцо, но зашагал дальше. Лишь дойдя до конца двора, он указал на небольшое строение — темницу, как догадался Лейтли.

Лестница вела далеко вниз, где с двух сторон плохо освещенного коридора были раскиданы камеры, в которых слышалась испуганная возня. Биргир сказал по-данелагски, что сейчас принесет факел, и сразу все стихло. Иллиан чувствовал, как тут, во мгле, затаилось многоголосое многоголовое существо, потревоженное их появлением. Капитан его светлости сира Эдвара, несмотря на присутствие самого могучего из людей королевства, вдруг почувствовал себя одиноким маленьким мальчиком. Тьма поглотила его израненную долгими скитаниями душу, только начавшую приходить в себя после обретения истиной любви, и спустя, казалось, вечность выплюнула.

Еще до того, как Биргир подошел к ним, бренча ключами и осветив узенькие клетушки камер, Иллиан заметил, как теснятся там люди. Почти все стояли, потому что возможности сесть попросту не представлялось, многие вытащили руки наружу, чтобы хоть как-то выплеснуть за пределы этих решеток свои тела. Лейтли не видел здесь отдельных людей, лишь море, человеческое море, с торчащими из него конечностями, заметно волнующееся, точно перед большой бурей. И все-таки Иллиан пересилил себя и попытался представить каждого из них в отдельности.

— Я капитан стражи его светлости сира Эдвара Энта, племянника Эдмона Энта.

Последнее уточнение стало немаловажным, мальчика в здешних местах знали плохо. Иллиан уже догадывался, что это за люди. Биргир говорил, что племена вырезали всех, кто жил в городе. Значит, здесь те, кого согнали с земли, оставив деревни скорбно пустовать, пока их хозяев уводят в полон.

— Ты такой же, как эти ублюдки, — услышал Иллиан в свой адрес. — Нацепил на себя одежду солдата, а сам разговаривает на языке племен.

— Северянин — наш осведомитель, — попытался объясниться Лейтли. — Он помог нам проникнуть сюда. Племен больше нет в Утесе Гроз.

— Это очередная ловушка. Нас хотят переправить отсюда, — голос не унимался. — Или вовсе убить.

— Я просто положу ключи и факел здесь, — ответил Иллиан, — а вам уже решать, остаться внутри или выйти наверх.

Лейтли просунул связку в ближайшую камеру и положил факел на пол. Выбравшись из темницы, он зажмурили глаза от яркого света. После камер вымерший город уже не казался Иллиану таким уж угрюмым, напротив, теперь капитану захотелось зайти в один из домов, развести очаг и смотреть из теплого уютного жилища на могучий замок Утеса Гроз.

— Выходят, — прервал его размышления Айвин.

Из темницы медленно выползали крестьяне, как новорожденные кутята, слепо тыкающиеся друг в друга, и неуверенно выталкиваемые вперед напирающими сзади.

— Биргир, тебе лучше пока уйти, — сказал северянину Иллиан. — Просто чтобы не провоцировать.

Северянин кивнул и зашагал прочь в направлении врат, ведущих в средний ярус. Лейтли хотел было крикнуть, чтобы он и там был поосторожней — не все новые воины сира Эдвара знали об особом положении изгнанника, да про себя махнул рукой. Уж Биргир как-нибудь сам разберется.

Иллиан вытер влагу с носа и удивленно поднял голову. Небо разродилось тысячью крошечных частиц замерзшей влаги, колючими осколками, сыплющимися сверху. Лейтли смотрел на белые крошки, выпавшие в этом году уж слишком поздно, и все не мог понять, как это чудо возможно. Снег заметал все следы недавнего пребывания племен в городе, укрыв даже фигуру несчастного конунга, свергнутого и преданного. Будто и не было всей этой войны, самой странной и неправильной из всех войн, что видел Лейтли. Все забылось, стерлось, выстроилось по-новому и стало другим.

Худой мир

К побережью, за северянами, они не пошли. Эдвар пообещал не двинуться с места, пока все тела под стеной не будут погребены, а сделать это было не так просто. С самого утра люди жгли костры вокруг холма Смерти, как прозвали его простолюдины, и разламывали ледяную корку, со всеми мерами предосторожности, чтобы отделить замерзшие тела друг от друга. Маленькому лорду повезло, ибо поданные нашли и опознали сира Эдмона. Мертвец слабо изменился и все еще был похож на некогда самого могущественного человека в королевстве, хоть лицо сохранило остатки последних эмоций — страха и смятения. Погрести с почестями удалось многих лордов — их сбрасывали со стены почему-то в последнюю очередь. Тела простолюдинов у самого основания были чудовищным образом обезображены и захоронивались вместе под большими общими курганами, на которых воздвигались небольшие деревянные истуканы — знаки трех Богов.

Ваня в похоронной толкотне не участвовал. Ему смотреть было больно на мертвых страдальцев, не то что касаться их. И дело даже не в отвращении или брезгливости. Несмотря на то, что особой сентиментальностью новоиспеченный герой Кантии уж точно не обладал, но глядя на холм Смерти со стены замка, Туров не мог сдерживать наварачивающиеся слезы.

Вместо напрасных переживаний Иван занялся обустройством своего быта. Первым делом, психокинетик осуществил свою давнюю мечту — построил баню. Сам собрал из камней печь, вернее большой очаг, без трубы — ибо мастерством в возведении кровли Туров не обладал. Солдаты Иллиана из бывших крестьян, помогли построить небольшой домик, плотно законопатив все щели, и даже сделали предбанник.

Протапливал Ваня свою получившуюся баню по-черному до красных камней, а потом закрывался и поддавал пару, которого хватало в худшем случае на час. Как ни странно, ярым сторонником нового развлечения стал Биргир, охающему и кряхтящему от высоких температур Иллиану затея пришлась совсем не по душе. Иван думал, что если достать веничков, то Лейтли бы изменил свое мнение, но где их среди зимы теперь возьмешь?

В свободное время Туров латал им же разрушенный город — там стену до конца уберет, чтобы совсем не мешалась, тут дом починит. В общем, работы хватало.

Постепенно Иван уже привык к жизни не только в этом дремучем и неопрятном мире, но и в самом отстраивающемся городе. Теперь он не просыпался с утра, соображая, где находится и как сюда попал. Не удивлялся дикому нескладному быту и манерам крестьян. Не хмурился над кровожадностью и грубостью солдатни. Иными словами, Туров стал приживаться.

Но окончательно забыть о своей роли в этом средневековом мире ему все же не дали. В обед восьмого, а может, и девятого дня, с тех пор как они взяли Утес Гроз и освободили пленников, психокинетик сидел один у себя, когда в дверь кто-то поскребся.

На пороге стоял человек с самым невыразительным лицом — не сказать чтобы некрасивый, но и уж точно без особенной харизмы. Хотя где-то его Туров точно видел, причем совсем недавно, только вот где? Знакомый незнакомец шагнул вперед, подталкиваемый сзади, и вместе с ним внутрь ввалился рассерженный Иллиан. Он довольно недружелюбно снова пихнул человека и закрыл дверь.

— Ил, ты чего? — с недавних пор Ваня перенял манеру Лены сокращать имя приятеля.

— А чего еще с ним церемониться? — исподлобья посмотрел на виновника своего дурного настроения Лейтли. — Это предатель. Прихвостень Эригана Виссела.

— Какого еще Виссела?

— Отца семьи остроиглых, четвертой по силе семьи в королевстве, вернее, теперь уже второй, а может, и первой.

— У сира Эригана союз с сиром Дерли Лестерлингом, — вставил незнакомец, и Иван снова удивился, до чего же знакомый голос. — Вместе они…

— Погоди, погоди, — перебил Туров, — этот Лестерлинг тоже чей-нибудь Отец?

— Отец семьи лисьеголовых, — кивнул Лейтли.

— Сир Эриган и сир Дерли собирают войско, чтобы выступить против мальчика.

— Ну что скажу, хреново, — почесал голову Иван, и вдруг до него дошло. — Ты же этот, капитан, как его…

— Гойро Алит, — хмуро напомнил Иллиан. — Только никакой он не капитан. Мастер наушников лорда Эригана, добывал для него сведения из нашего лагеря.

— А чего вернулся? — посуровел теперь и Иван.

— Потому что все, что я делал, было неугодно воле Господа. Впервые, как я увидел вас, я прозрел. Вы светоч во тьме, самое ценное, что явилось людям за долгие годы.

— Чего? — не понял Туров.

— Вы сын Господа нашего Бога.

— Час от часу не легче, — вздохнул психокинетик и повернулся к Иллиану. — Это что, очередной мифологический образ?

— Это из церкови Единого Бога, — ответил Лейтли.

— Но вам грозит опасность, — не унимался лжекапитан, — Сир Эриган послал в Проклятую лощину за убийцей для вас.

— И чем я этому лорду насолил? — удивился Ваня. — Ну послал и послал. Что ж теперь, вешаться?

— Ты не понимаешь, Айвин, — вмешался Иллиан. — Если этот червь не врет, то тебе грозит большая опасность. Проклятая лощина вне закона лишь потому, что никто не может ее контролировать.

— Ага, думаешь, натравит этот Эриган на меня всяких самураев и ниндзя? — засмеялся Иван.

— Кого? — не понял «Гойро», а Иллиан просто закатил глаза.

— Неважно, — зевнул Туров. — И что, теперь мне охрана положена?

— Шутки шутками, — Лейтли был крайне серьезен. — Но я и вправду поставлю у твоих дверей стражу. На всякий случай.

— Думаешь, они будут сильнее сына Бога? — Ухмыльнулся Иван.

— Даже полубоги иногда спят, — ответил капитан.

— Да делай что хочешь, — отмахнулся психокинетик. — Главное, чтобы в дом не лезли. А тебя, господин мой хороший, — это уже адресовалось перебежчику, — мы сейчас проверим.

— Как? — не без испуга спросил Гойро.

— Ил, попроси ребят дров в баню натаскать.

— Биргир, поддай еще, замерзнем! — крикнул Ваня, не в силах открыть глаза от жара.

Оск послушно плеснул воды на камни, и те зашипели. Ренди, по прозвищу Соловей, по-бабьи взвизгнул, но из парной не выскочил. Сидел, терпел. Он вообще был тем, кого в детстве мальчишки во дворе называли презрительно «хвостик». И сейчас везде таскался за Иваном, пытался угодить. Вот Биргир, тот тоже повсюду следовал за сыном Тора, но в дела не совался. Как будто и вправду был телохранителем.

Биргира, кстати, Туров с горем пополам смог убедить в человечности своего происхождения, а вот с Ренди все обстояло не так просто. С каждым днем Соловей все больше убеждался в святости сына Господнего, хотя Иван делал все для того, чтобы показать свою обычность. Но Ренди находил проявления Светоча даже в рубке дров, а если уж увидит что-нибудь психокинетическое, то все пропало.

Хотя и польза от шпиона тоже была. Дня через три после своего появления Соловей заявил, что сир Эриган Виссел короновал сам себя в столице и выехал вместе с большим войском по главному тракту в направлении к Утесу Гроз. Видимо, остались у наушника еще какие-то свои осведомители. Новость больше встревожила Крафтера и Иллиана, маленький лорд до сих пор был занят похоронами и к сведениям о походе против себя не отреагировал.

Малый совет, как называл его Туров, в лице капитана Иллиана Лейтли, разведчика-шута Крафтера Боули и его, психокинетика шестой категории, решил, что надо готовиться к обороне. Крафти проехал по деревням набрать еще добровольцев, рассказать о подвигах полубога Айвина, об освобождении лордом Эдваром Утеса Гроз от племен и о многом том, что было частично правдой, а частично вымыслом. Лейтли предстояло заняться укреплением оборонительных сооружений и обучению крестьян — что тоже было не совсем просто, поскольку большую часть времени люди проводили у холма Смерти. А Ивану… Ивану ничего не надо было делать. Собственно, его в этот Малый совет взяли только потому, что он был сильным психокинетиком. Ленку, например, продинамили, хотя Турову казалось, что квик все равно ночью выведывает всю или почти всю информацию от Иллиана.

Так или иначе, но на некоторое время Иван остался в компании двух человек — упертого северянина, вбившего себе в голову, что ему определенно надо спасти Айвина, пусть он даже не Тор, и повернутого на религии шпиона, увидевшего в светловолосом гиганте сына Господа. И Турову волей-неволей приходилось общаться с ними. Благодаря Иллиану и шлемовой предрасположенности к языкам, Иван достаточно неплохо стал изъясняться с Биргиром, а тот оказался неплохим рассказчиком. От оска, так именовалась народность северянина, не отставал и Ренди, вываливающий информацию таким потоком, что приходилось немало постараться, чтобы отделить мух от котлет.

Но в конечном итоге в голове Турова стала складываться некая картинка. Он понимал, что в его руках головоломка, не слишком изощренная, скорее, наоборот, простая донельзя, но все не мог подобрать ключ к ней. Иван загорелся идеей разгадать загадку атаки северян, падения самого грозного замка, исчезновения с политической карты двух семей. Но вопросов, как и всегда, рождалось больше, чем ответов.

Итак, для Виссела все случившееся стало сюрпризом, по словам Соловья, для Дерли Лестерлинга тоже. Кому еще было выгодно падение Энтов? Конечно, самому лорду Эдвару, ведь после смерти дяди и всех родственников он стал претендентом на престол. Стал бы, поправлял все время себя Туров, если бы обладал армией, влиянием и т. д. и т. п. А так получается, любой может пнуть пацана и вместо него сядет на престол.

Кто же у нас еще? Таинственный лорд Воров, одолживший Энтам энную сумму денег. Получается, если древовидные, как называл их Иллиан, гибнут, то и их благодетель останется ни с чем, бабки ему никто не вернет. Или… или все гораздо сложнее. К примеру, в очередной раз пришел к нему этот самый старик Эдмон и попросил, нет, потребовал новый займ, гораздо больше и весомее предыдущих. Вот лорд Воров и решил избавиться не только от старика, но и от всех энтийцев.

Нет, как-то чересчур мудрено. Договариваться с врагами королевства, хитро рассчитывать нападение, вырезать не только Энтов, но еще и Тумкотов, чтобы в конечном итоге подозрения все равно упали на тебя. Каков итог? Лорду Воров придется сбежать из Кантии, то есть практически то же самое он мог сделать с самого начала, чтобы не выплачивать деньги, если бы к нему пришел Эдмон Энт. Куда ни кинь, везде клин.

Вдобавок раздражали еще и стражники, приставленные Иллианом. Иван почему-то считал, что они будут безмолвными истуканами, хранящими его покой. А вышло все в точности до наоборот. Мало того, что ЭТИ — как называл их Туров — громко переговаривались и смеялись, часто отвлекая его от размышлений, так и беспокоили его по любому поводу. Вот и сейчас кто-то из этих прохиндеев стучал в его дверь.

Психокинетик сердито пошел открывать, думая, что, во-первых, выговорит все Иллиану по поводу его защиты, во-вторых, сам сейчас вставит эти солдатам, а в-третьих… Что будет в третьих, Туров додумать не успел, потому что на пороге стоял сам Лейтли. Стражники с любопытством выглядывали из-за его спины.

— Идем, у нас гости, — встревожено сказал капитан.

— Погоди, только плащ возьму. А что за гости? — захлопнул за собой дверь Иван.

— Северяне, как ни странно. Но их немного.

Лейтли оставил одного стражника охранять жилище, а второй последовал за ними. Биргир, сидевший неподалеку на небольшом плоском голыше, поднялся и присоединился к процессии. А уже через два перекрестка словно из-под земли вынырнул Ренди, вместо приветствия кивнувший, ибо рот шпиона был занят чем-то съестным. Они вышли из самого верхнего яруса, стенам которого уже постарались предать прежний вид, преодолели второй уровень и остановились около ворот. В нижней части города еще царили следы разрушения — отремонтировать не хватало времени и рук, да и все остальные достаточно свободно умещались в двух верхних ярусах.

Здесь их уже ждал мальчик с десятком воинов. Более того, на стены поднялось десятка два лучников, будто замку действительно угрожало нападение.

— Рад вас видеть, сир Айвин, — приветствовал только Ивана его светлость, не обратив внимания на сопровождающих.

В последнее время с мальчиком произошла разительная перемена. Сир Эдвар вдруг вырос, вернее, внешне он изменился мало, преображение коснулось внутренней составляющей юного лорда. Как если бы благородный отпрыск Энтов внезапно понял некую важную суть существования, понял, после чего окончательно разочаровался в этом мире и успокоился. В замке Сов Иван видел обычного маленького мальчика, подверженного внезапной злости и детскому восторгу, а теперь перед ним стоял молодой претендент на трон, взвешенный и спокойный.

— Я был со своими людьми у холма, — Эдвар старательно избегал названия, данного месту простолюдинами, — когда с побережья показались всадники. Они ехали шагом нарочно, гораздо медленнее, чем могли, поэтому мы успели уйти оттуда под стены замка.

— То есть, если они хотят встречи, то все равно окажутся здесь, — добавил Иллиан.

Туров кивнул. Снова пробраться тайным проходом в горе они точно не смогут — Иван лично завалил все валунами. Поэтому оставалось ждать.

И всадники действительно показались. Впереди ехал здоровенный лысый детина со шрамом от уха до шеи, стреляя маленькими глазками по сторонам, видимо, он и был главный.

Ивану вдруг вспомнились рассказы Иллиана о племенах и о культе Хозяина Севера — не добром буром мишке, как в русских сказках. А опасном, хитром, беспощадном хищнике, безраздельно владеющим всеми землями к северу от Кантии. Даже сами племена боялись и уважали Хозяина, а убив его, как правило, в случаях самообороны — на медведей данелагцы не охотились — пытались задобрить подношениями. Вот и новый главарь северян был похож на матерого, видавшего много несправедливости в своей жизни, и еще больше несправедливости свершившего, пожилого медведя. И эта похожесть Турову очень не понравилась.

Возле него следовали еще четыре конных — по всей видимости, сопровождение, а уже за ними плелись трое пленных, привязанных длинной веревкой к седлу лошади. Теперь стало ясно, почему северяне ехали так долго.

— Меня зовут Хейле Шееруб, — вместо приветствия выкрикнул главарь, не обращая внимания на натянутые луки. — Я хочу говорить с ярлом, кому служит Тор.

— Я Эдвар Энт, — выкрикнул лорд. — Я здесь главный. Что ты хотел, Хейле?

Иван думал, что здоровяк не станет разговаривать с мальчишкой, но ошибся.

— Мы видели мощь твоего… бога. Мы не хотим больше воевать, мы хотим уйти. Мои люди могли бы отплыть еще вчера, но мы не уверены, что ты не станешь преследовать нас со своим… богом. Поэтому мы хотим мира.

— Мира? Разве мы не были с вами в мире, когда вы напали?

— То были происки старого лиса Хродмара, мы оставили его тело тебе, лорд. Конунг опутал наши умы, как старый паук. Теперь он мертв, и люди хотят вернуться к своим семьям… И еще, — внезапно вспомнил Хейле. — Мы схватили людей, которые помогли пробраться нам в ваш замок. И в знак нашей доброй воли…

Хейле махнул рукой, его люди спешились и подвели пленников к вратам.

— Я жду твоего решения, лорд.

Честно говоря, теперь на Эдвара смотрели не только северяне, но и его люди, начиная от опытных солдат, заканчивая освобожденными крестьянами, только недавно взявшими в руки оружие. А его светлость стоял со спокойным лицом, как если бы дело касалось известия о наводнении в дальней чужой стране.

— Хорошо, мы будем говорить, откройте ворота.

Люди заволновались, но Эдвар повелительно поднял руку вверх, и все стихло. Лязгнул засов, и северяне с пленными въехали внутрь.

Туров равнодушно смотрел на прибывших, а вот Иллиана что-то заинтересовало. Он вытянул голову и внимательно провожал взглядом одного из пленных.

— Ил, ты чего? — спросил Иван.

— Я знаю, я знаю одного из них, — взволнованно зашептал Лейтли. — Это точно он, ошибки быть не может.

— Кто? — схватил Туров друга за руку и хорошенько встряхнул, потому что тот не отреагировал. — Ну так кто?

— Правый тайный мастер сир Родриг Гордри, — тихо ответил Иллиан.

Право сильного

Хейле Шееруб медленно въехал в ворота Утеса Гроз, крепости бывшей его всего один день, после смерти глупца-Хродмара. Нельзя играть с волком на привязи, если веревка слишком трухлява. Хродмар этого не понял. И поплатился.

Слишком долго Хейле шел к этому дню, дню, когда он один встанет во главе всех племен, когда нарекут его ярлом ярлов и облачат в дорогие меха. Только стать конунгом оказалось гораздо проще, чем быть им. Не все ярлы были довольны его восхождением, многие не одобряли расправу над Хродмаром, представляя себя на его месте. Не без причины, конечно, но получалось, что та абсолютная власть оказалась не такой могущественной, как думалось ктатту Рубящему Шею. Теперь он зависел от поддержки племен еще больше, чем раньше. Оказалось, что умение просто отделять голову от туловища вызывает должное уважение лишь среди его людей, но никак среди остальных.

И Хейле пошел на уступки. Он собрал всех ярлов на военный тинг, где решалась дальнейшая судьба их кампании. Шееруб не был глуп, исход собрания он предугадал еще задолго до его конца. И не сказать, что решение тинга шло вразрез с его собственным — мирные переговоры стали необходимостью. Они награбили достаточно золота и серебра, согнали много рабов к своим кораблям, украсили драккары щитами поверженных южных лордов. Дома их ждал почет и уважение.

Только как заключить мир с людьми, которые жаждут мести больше, чем медведь хочет отведать мяса, почуяв запах крови? Хейле боялся, да именно боялся, что может не вернуться с Утеса Гроз живым. Шееруб опасался не смерти, а потери власти. Он сейчас походил на голодного и оборванного воина, которому поднесли кубок с вином и дав сделать глоток, тут же отобрали.

Но судьба была благосклонна к Хейле. Среди всех плененных мужчин и женщин он увидел лицо, которое показалось ему знакомым. Только откуда? Шееруб морщил лоб и тер шрам на щеке, пока не вспомнил; они только что взяли Утес Гроз. Перед ним Хродмар, первые ярлы и он, этот человек. На нем кантийский доспех, как и на его товарищах, и белые повязки на рукавах. Он предатель, помогавший им. Шееруб даже вспомнил слова конунга: «Скажите вашему господину, что он сдержал обещание, теперь я сдержу свое». Это многое меняет, очень многое.

Он повелел привести к нему пленника и сам допрашивал его. Южанин оказался красивый и сильный телом, но слабый духом. Родриг, так он назвался, лепетал, как дешевая портовая потаскуха, едва нож коснулся его плоти. Он рассказал все, все что знал. В этом Хейле был уверен. И теперь ярл придумал, как заключить мир.

Шееруб специально взял меньше своей самой малой дружины: лишь четрех телохранителей, чтобы не вызывать гнев и опасения в сердцах южан. Но и теперь солдаты провожали его обнаженным оружием, готовые, лишь услышав одно слово лорда, растерзать врага на месте.

Утес Гроз мало чем изменился. Его, конечно, стали восстанавливать, но следы недавнего пребывания народа с севера еще чувствовалось в каждой опрокинутой балке, каждом разбитом камне. Шееруб не испытывал жалости или стыда, он бы трижды сделал все то же самое, ради такой-то добычи.

Люди мальчика проводили его в большой зал с длинным столом и оставили одних, или почти одних — не считая рослого хускарла лорда. По рассказам Родрига Шееруб знал, что того зовут Мойно.

Тора тут не было, хотя Хейле видел его своими глазами, совсем близко. Но тот не шолохнулся, не изъявил свою божественную волю. Видимо, для него действительно слово мальчишки было решающим. Что ж, значит придется договариваться с лордом.

Новый хозяин Утеса Гроз представлял собой худого мальчишку с острыми чертами лица и огромными глазами, слишком красивыми для воина. Конунг знал — паренек уже преступил порог совершеннолетия и может держать меч, но эти переговоры все равно унижали Шееруба. Будь перед ним хотя бы дряхлый старик, племена не смотрели бы с таким презрением, но особого выбора не оставалось.

— Вы говорили о мире… — начал мальчик и замолчал.

Конунг подождал еще немного, но понял, что продолжать юноша, с именем, так похожим на имя своего дяди, не намерен.

— Да, я и мои люди хотят мира. Крови пролито уже достаточно.

— Кантийской крови, — зло блеснули глаза лорда.

Кровь застучала в висках Хейле, на шее вздулась вена, но он сдержался.

— То вина не воинов, а конунга Хродмара. Он сговорился с одним из ваших лордов.

— С кем? — заинтересовался мальчик.

— Этого я не знаю. Пленники ничего не сказали, может, у ваших людей получится лучше их допросить.

Шееруб внимательно посмотрел на Мойно, но на лице того не дрогнул ни один мускул. Застыл, как глыба льда.

— И зачем нам нужен мир? Ваши войска отброшены к побережью. Скоро мы соберем людей, наполним ваши лодки трупами твоих людей и отправим обратно, в Данелаг, — Эдвар так разошелся, что поднялся с места.

Хейле ответил не сразу. В его груди клокотала злость, ярость его предков, не покоренных и гордых, гнев, который не должен был вырваться на волю. И конунг сдержал его.

— У тебя недостаточно людей, лорд. Я видел. Сколько здесь, сотни две? Может, три?

— Но у нас есть полубог. Надеюсь, ты видел, как он сражается?

Хейле видел, еще как видел. Он сам стоял на одной из стен, когда она стала рушиться по одной лишь воле Тора, почему-то пошедшего против своего народа. Полубог, как называли его южане, стал единственной веской причиной, заставившей всех ярлов задуматься о мире.

— Все бы хорошо, но тебе некогда думать о мести нашим племенам, лорд, — не ответил на вопрос Хейле. — С юга сюда движется войско лорда Эригана.

Шееруб надеялся не ошибиться в именах, сообщимых ему Родригом, поэтому попросил пленника повторить их ему несколько раз. От этого зависел исход переговоров.

— Откуда тебе известно? — Насторожился Эдвар.

— Откуда же я могу еще знать? Лорд Эриган сам послал гонца с предложением выступить племенам против тебя, лорд.

Хейле с удовлетворением отметил, что его ложь удалась. Поэтому продолжил.

— Если мы заключим мир, то племена отплывут обратно в Данелаг.

— Но зачем это тебе? — нахмурился мальчик.

Не доверяет. Значит не так глуп этот Эдвар, как подумал сначала Хейле.

— Мои люди и их ярлы хотят домой. Что до меня, то я не хочу вмешиваться в дрязги чужеродных правителей. Победит лорд Эриган, что помешает ему повернуть войска потом против меня? А если вдруг каким-то чудом одержишь верх ты, лорд, я буду обречен. Нам обоим выгодно, чтобы племена ушли с этих земель.

Хейле затаил дыхание. Сейчас решалась не столько судьба его народа, сколько его собственная. Шееруб видел по глазам мальчишки, как в нем борется жажда мести с благоразумием. Готов ли этот маленький лорд поступиться с личными интересами ради жизни своих людей? Шееруб надеялся, что перед ним человек, не похожий на него, потому что в противном случае мира бы не было.

— Три года, — тихо произнес лорд. — Это не мир, это перемирие.

Хейле дрогнул. Он не был таким хладнокровным, как его предшественник, и позволил радости вырваться наружу. Шееруб улыбнулся, едва заметно, только одними глазами, но мальчик это увидел и посуровел.

— Три года, после чего ты прибудешь сюда, в Утес Гроз, для обсуждения новых условий. Отказ — война, твоя смерть в течение срока — война, твое неприбытие — война.

Эдвар бил словами, подобно кузнецу, огромным молотом выковывающему меч. Слово — удар, слово — удар. Хейле вновь сдержал свой гнев, ведь победа была у него почти в шкуре.

— Я принимаю твое условие, — ответил он, стараясь, чтобы голос был ровным и спокойным.

— Это еще не все, — холодно заметил мальчик. — Вы отпустите всех пленных.

— Но это немыслимо, — выплюнул слова Шееруб вместе со слюной.

— Всех до единого, — отрезал Эдвар. — Заметь, я не прошу вернуть всю добычу, хотя мог бы. Только людей.

— А если мы откажемся? — глаза Хейле превратились в льдинки.

— То мы убьем каждого северянина. Каждого, это не только тех, кто находится на этой земле, но и там в Данелаге. И пусть меня хоть вечно преследует сир Эриган, я поступлюсь благоразумием и буду гнать вас, пока земли не кончатся, пока воды не сомкнуться над вами. И только тогда отомщу за всех, кого ты и твои люди убили.

— Это глупо! В конечном итоге ты сам умрешь!

— Зато с мыслью, что все, кто повинен в смерти моего дяди и других родственников, мертвы. Ты согласен на мои условия?

— Согласен, — сказал тихо Хейле, но показалось, его слова прогремели на весь замок.

Покидал конунг Утес Гроз молча, чувстуя себя оскорбленным и униженным. Самое тяжелое, что нельзя было показать свою слабость. Хускарлы чувствовали неладное по резким приказам и выкрикам Хейле, но ничего не понимали, спешно выводя лошадей из конюшни и переругиваясь со стражей, не желавшей отдавать оружие назад.

Шееруб кипел от ярости, но он теперь начинал понимать, что означает кантийское слово «дипломатия», которому на общем северном наречии перевода не было. Хейле даже тепло попрощался с мальчиком, вышедшим его проводить. Сам Эдвар свирепо сверкал глазами, но речи его были учтивы и обходительны для посторонних.

Конунг утешал себя лишь тем, что мальчик не скоро узнает, кто предал его. Он обвел глазами замок в последний раз, задержавшись на темнице — наверное, Родриг уже там — только толку от этого лорду никакого. Может, у Эдвара самые лучшие заплечные мастера, но предатель больше никогда и ничего не скажет. Хейле лично вырвал ему язык клещами, выпытав все необходимое и убедившись, что Родриг более ничего не знает. Уж слишком болтлив оказался южанин.

Оказавшись почти у самых врат, Шееруб в последний раз обернулся и кивнул мальчику головой, и тот ответил тем же. Хейле обратил внимание, как недобро смотрит на него цепной пес Мойно. Может, знал что, а может, догадывался. Но больше они точно не увидятся. За три года многое переменится.

Сопляк мог погибнуть уже до следующей луны, окруженный войсками двух семей, мог упасть с лошади и расшибить голову, пораниться на охоте или, в конце концов, подавиться костью. Юноши в здешних краях, да еще в таком нежном возрасте, часто гибли. А учитывая, сколько у лорда врагов…

Нет, возвращаться сюда в надежде на новый мир Хейле не собирался. Он вернется домой с богатой добычей, отстроит каменные башни, как на южном побережье, огородит их стеной, и больше ни один кантиец не ступит на его земли. А делать набеги можно и, уходя на восток по мелким речушкам, золота там, конечно, и не так много, только достается оно гораздо меньшей кровью. На худой конец, есть под боком Соленые Острова. Они, конечно, принадлежат Кантии, но это на крайний случай.

Да и до того ли будет сопляку? Даже если он выживет, даже если одержит верх над лордом Эриганом, ему еще долго придется наводить порядок у себя в землях. Междоусобица — самая дурная болезнь войны, которую можно придумать. Лечению она не поддается, только отсечению опасных, зараженных частей тела. Нет, не до северян будет Эдвару, не до северян.

К тому же, не выведен из игры еще и предатель. Очень могущественный человек, по словам Родрига, с большими деньгами и возможостями. Хотя с виду, конечно, ничего выдающегося… Шееруб даже повертел на языке имя, словно сопоставляя его с теми интригами, которые плел приближенный Эдвара. Хейле ухмыльнулся: «Может, даже самый близкий из людей».

Конунг Хейле Шееруб, ярл племени ктаттов и великий ярл всех ярлов выехал из последних ворот нижнего яруса Утеса Гроз и пустился вскачь. До лагеря северян он добрался быстро, к полуночи. С первыми лучами солнца последний драккар данелагцев скрылся из виду, а от побережья к крепости потянулись сотни освобожденных пленных.

Тайна Молчана

Черепаха, нареченный родителями Молчаном, а после пленения ставший Мойно, вновь обошел покои мальчика. Ладно все начиналось, да заканчивается худо. Эх, помолиться бы сейчас, да даже самой захудалой часовеньки нет, разве Господь услышит его?

Его Бог — истинный, не те три деревянных истукана, которым в этих землях приносят жертву. Упер друг в друга три камня, да молись, сколько влезет. Глупость несусветная. Разве Создатель, сотворивший небо и землю, рыбу и животину всякую, человека и прочее, так прост, что стоит булыжники соединить, да балакай с ним сколько душе угодно? Язычники они и есть.

Правда, был у кантийского люда похожий Бог, Единый, как они его назвали. Молчан даже думал, что идею об нем тать какой-нибудь выкрал с Руси, да тут распространил. Уж больно одинаковый вышел. Только здесь не геенна огненная, а ад, не херувимы, а ангелы, единственно — Бог и есть Бог. Сама вера, правда, лживая и вышла, оттого, что украденная, перевранная, худо переведенная, через душу не прошедшая.

Хотя и невольно поднималась у Молчана десница с двумя перстами каждый раз, когда он крест видел, али церковь Единого Бога. Но осаживал себя Черепаха. На глазу чужом даже иногда несусветицу над камнями шептал, вроде молится Трем Богам. Это ж надо выдумать такое, чтобы не один был, а три. Но делать нечего, это там, на Руси, он Молчан — православный человек, а тут Мойно — дурак и лиходей, кроме сраженья, ничего не смыслящий да не разумеющий. И все бы ладно, только тайна его наружу стала всплывать. Не о происхождении, шут бы с ним, о грехах прошлых и нонешних.

Молчан прислушался к дыханию княжича — ровное, спокойное. А ведь узнает правду скоро, отринет от себя, кривду долго держать в себе уже не удастся. Уж и Айвин коршуном вьется вокруг, все выпытывает, дознается. А ведь известно, что будет, когда все вскроется. Предупреждал ведь Молчуна сам…

Снаружи послышался шум, и Черепаха рванул за порог — а там только ночь. Морозная, свежая. Лошади хрипят, протозанщики перешептываются, ветер меж домов свищет, подзывает души неприкаянные, неупокоенные. Плохое теперь тут место, проклятое. Скольких тут зарубили, загубили подлостью и коварством. Не сдержался Молчан, перекрестился, не его вина в том. Не повинен он. А в душе-то раздряг, червячок свербит: «Кто же виноват, Молчанушка, коли не ты?».

Стало быть, так и есть. Супротив совести оно не пойдешь. Совесть она и есть самый справедливый судия на свете. Все разрешит, праведно ли совершено али диаволу только на потребу. Эх, Молчан, Молчан, как жить тебе с таким грузом?

Да нет, и вправду шум. Не послышалось. Черепаха вытащил меч да притаился. Это пусть кмети простые яруга любого в честном бою встречают, а он гридь княжеский, не для благородства али других глупостей сюда поставлен — кому прок потом от его благородства, коли с Эдуаром что случится? Ради этого ль он страданья все претерпел?

Зашумели по лестнице сапоги солдатские. Вроде, и не сильно громко, но не сказать чтобы таится незнакомец. «Свой», — решил Молчан, однако ж из укрытия своего не вывалился, решил обождать, проверить.

Так и есть, паренек молоденький совсем, из Эдуаровских мечников. Бежит, торопится, даже мимо него проскочил, глазом не повел. А вот Молчан его за шею схватил, да к себе развернул. Резко, кметь только глазами хлопнуть успел, да с испугу уста разворотил.

— Ну? — только и сказал Молчан. Не любил он пусторечность.

— Сир… сир Крафтер вернулся, — пытался успокоиться солдат, да глаза с пятиалтынные как и есть. Мойно кмети побаивались, осторожничали с ним.

— Передам. Иди.

А пареньку только того и надо. Испужался сильно, аж чело испариной покрылось. Лишь Молчан из дланей выпустил, рванул что мочи было вниз, теперь не осторожничал, грохотал, будто кубарем летел. А Черепаха и внимания не обращал. Не до того.

Сердце зашлось, молотит окаянное, почем зря, даже плохо стало — в темени застучало, ноги подкосились. «Крафтер, Крафтер, Крафтер» — только и голосит внутри. Вот уж кого Молчан истинно боялся, как черт ладана. Пусть и вьется над ним Айвин, но не разумеет ничего, а Крафтер враз его на чистую воду выведет, коли захочет. Пока все милостивился, берег грешную душу. Но вот опять воротился. Что же будет теперь?

Однако делать нечего, пришлось к княжичу подниматься. А тот как чувствует, уже сквозь сон очи приоткрыл, хотя с одра так и не поднялся, нежится.

— Мойно, доброе утро, — потянулся, зевнул сладко, да и сел.

Ой и вырос княжич. Молчан его совсем ребятенком еще несмышленым помнил, когда к нему приставили. Столько лет подле Эдуара, как кровинушка стал — своих-то у Молчана отродясь не было, не довелось. А теперь, значитца, и тому конец.

— Сир Крафтер приехал, — молвил по-кантийски.

— О, хорошо, — вскинулся на ноги Эдуар.

Молчан назад его воротил — ишь чего придумал, босыми ногами да по каменному полу. Дал портки, прочую одёжу да помогать не стал. Очень с недавних пор княжич перестал любить, когда ему рядиться помогают. Мол, «свои принсипы». Ну да Бог с тобой, родной, принсипы, так принсипы. Только не успели они одеться. Снова прибег тот самый, ошпаренный. На Молчана мельком взглянул, губой дернул — мож, с испугу, мож, просто недужный — и докладывать начал.

— Ваша светлость, сир Крафтер в темнице и…

— И что?

— И велел никого не пускать к нему. Дело в том, что…

— Ну говори, говори же! — Закричал княжич.

— Оттуда доносятся крики.

— Беги за сиром Иллианом. Живо! Пойдем, Мойно.

Молчан пошел вслед за княжичем, хотя пуще прежнего захотелось спрятаться, затаиться, дабы не видел его никто, не находил. Сердце знай, упрямое, отбивает: Крафтер, Крафтер, Крафтер. Ох, не сносить ему головы, как есть не сносить.

Иллиан ждал их уже у поруба. Когда только успел? Иллиан Молчану сразу по сердцу пришелся. Говорит, конечно, больше, чем он сам, да все по делу. Ни в пустословии, ни в легкомыслии ему не укажешь. Единственный упрек — связался с девицей заморской, а какая от нее польза, спрашивается? Никакой. На голову пустая, одни веселья да затейства. Ясно, что к корню мужскому подход нашла, смотрит Иллиан на нее, яки кобель на суку, а ей только того и нужно. Девку надобно тихую искать, домашнюю, а не «авунтюристку». Вот брат ейный, дело другое…

— Доброе утро, ваша светлость, — молвил добро Иллиан, да голос дрожит.

Да как тут спокойно разговаривать, когда в воздухе ор, точнее мычание диавольское стоит. Точно режут кого ножом раскаленным по нерву али кости. У Молчана руки аж задрожали, но потом опомнился: «Расклеилси, пакли кусок, а за княжичем пригляд кто соблюдет?» Хотя Эдуар ничего, стоит, скулами только взад-вперед ходит, но хорохорится. Пошли, стало быть, вниз. Там Молчан себя и потерял.

Ничего не помнил, лишь чело Крафтера, суровое, бровями сдвинутое, склонившееся над кулем. Присмотрелся, а то ни куль вовсе, а человек. Измученный, изможденный, и без того одни рёбры вперед выпирают, так еще и расковерканный пытками. Ясно, не жилец. Крафтер уста открывает, говорит, только Молчан не слышит ничего. В ушах звенит, да темя колотит. Даже сам, вроде, сказал что-то, а потом как сквозь сон меч вытащил, да вонзил в куль — только тогда попустило, воздух в грудь пошел.

— Что ты сделал?! — Теперь Черепаха услышал Крафтера. На него стало быть кричит, — он не сказал еще ни одного слова.

И стало тут Молчану все равно уже. Ни страха, ни дрожи, одно спокойствие на душе. Даже слово молвить захотелось.

— Он бы и так не сказал, он уже был почти мертв, я лишь прервал его мучения.

Говорил по-кантийскому обычаю, рубленным языком, с честью. Крафтер даже не преврал его, но смотрел со злостью. Понимал Молчан, что его судьба теперь предрешена.

— Замолчите оба! — заговорил княжич. — Не хватало еще, чтобы мои люди перегрызли друг другу глотки. Крафтер, похороните этого человека, других пленных не трогать. Иллиан, вы свободны, Мойно, пойдем со мной.

Вернулись в покои. Эдуар ему даже слова не сказал, лишь посмотрел так исподлобия, вроде, и без злобы, но с интересом. Точно только сейчас разглядел Молчана. «Смотри, родной, смотри, весь пред тобой теперь наизнанку. Хошь — на кол сажай, хошь — пороть прикажи, не молчи только» — думал гридь. Но княжич ни слова не обронил. Ногами лишь в сапожках своих махоньких стучит по каменному полу — тук-тук-тук-тук, остановится, тук-тук-тук-тук — в другую сторону. Так душу извел, что Молчан уж и открыться решил княжичу — мол, будь, что будет. Да снова мечник тот знакомый. Чего ж принесло его, окаянного?

— Сир Иллиан просил передать, что сир Айвин… — парубок затих, глянул искоса на Молчана, да потом продолжил, — настаивает на собрании Малого Совета через час.

— Прям-таки настаивает? — удивлся княжич.

— Да, ваша светлость. Сир Иллиан именно так и сказал.

— Хорошо, иди.

Кметь ушел, а у Молчана сердце аж в пятки спряталось — все, кончено. Теперь уже не отвертишься, да и говорить ли теперь Эдуару? Какой толк с того? Погублен Черепаха, посрамлен Мойно, зарезан без ножа Молчан.

В назначенный час пришли на собранию. Гридь уж внутрь заходить не стал, не положено ему, но каждого человека в отдельности разглядел: Крафтер справа, за ним Иллиан, и потом уже девка егойняя — Хелен. Вольность дикая, никогда за стол ее не сажали, да не про то у Молчана голова болела, дабы о ней думать-размышлять. Княжича завел, посадил, да вышел. Рядом с Иллианом Эдуару не грозит ничего.

Теперь о себе думу подумкать надо. Хотя Молчан и так все решил, просто срок отодвинуть пытался. Все ж грех великий, посрамление. Не попадет он теперь в сады райские, да и не похоронят его, как православного. Подобно собаке зароют у стены, а душа неприкаянная так и станет по земле бродить. Но как в глаза после всего княжичу смотреть? А никак. Значит, решено.

Рванул Молчан по лестнице, к себе, в покои. Бывал он тут редко, за княжичем пригляд денно и нощно нес, потчевался объедками с его стола, не брезговал, спал, где придется, так и не нажил добра. Одна вещица завалящая была у него, которой ой как дорожил — подарок от Эдуара за службу многолетнюю — меч с рукоятью широкой, узоречьем украшенный. Любо дорого на него смотреть, таким даже и воевать жалко. Но на придумку Молчана очень подходящ был. Положит его на пол, острием вверх, да упадет. Хоть позора своего не увидит.

Только дверь отворил, как понял, не один он здесь. Молчан на такие вещи приучен был, потому до сих пор и дожил. Заскрыпело железо из ножен вынувшись, да рубанул Черепаха туда, где по сообращению его яруг затаился. Никогда с ним прежде такого не случалось, но завяз меч, как в дереве. Ни дернуть, не вытащить. Бросил его Молчан, да с кулаками полез. Силушки в нем было, не приведи Господь такого доброго человека во хмелю встретить, но и тут длани увязли. Дернулся раз, другой, ногой попытался пнуть, ни в какую.

Пропал, погиб. Щас резанут ему по горлу кинжалой острой, али меч в кишку воткнут, лучше б, конечно, кинжалой. Глаз к темноте попривык, стал яруга пристальней разглядывать. Молчан даже не поверил. Против него стоял Айвин-чужеземец, брат той самой Хелен. Самый что ни на есть настоящий, во плоти. Стоит, только руки егойные не держит, а глазом их буравит.

— Не узнал? — спросил, да голос больно благоприветливый. От такой ласковости Молчан и испужался.

— Не узнал.

— Дело у меня к тебе, Мойно. — Молвил Айвин. Как только сказал, руки сами собой и попустились. — Поговорить надо. Серьезно поговорить.

Тут Молчан вразумел, не избежать ему позора. Видит Господь, не избежать.

Предатель

Родриг Гордри не стал разговаривать с Иллианом, может, действительно не узнал в ладном капитане нищего рыцаря, а может, сделал вид, что не узнал. Но диалога не состоялось. Правого тайного мастера и остальных пленных заключили в темницу, где еще недавно теснились крестьяне с ближайших деревень.

Что до мирных переговоров, то, несмотря на неодобрение людей, они состоялись. Хейле и Эдвар поклялись не враждовать друг с другом три года, а по истечении срока вновь встретиться в Утесе Гроз, чтобы продлить или расторгнуть мир. Конунг заверил, что в ближайшее время в замке окажутся все люди, бывшие в плену у северян.

Простолюдины не выражали недовольства в открытую, переговаривались шепотом, неодобрительно качая головой и кивая на то, что с Айвином они уже никого не боялись и теперь сокрушили бы все племена. Но мальчик твердо настоял на своем. Иллиан сам удивился холодности и рассудительность его светлости. Лейтли думал, что Эдвар захочет отомстить за дядю, тем более теперь, когда у него есть такой козырь, как Айвин.

Логика мальчика была другая — если он сейчас пойдет против северян, то в спину ему ударит Эриган Виссел. С практической точки зрения воевать на два фронта было гибельно, будь под началом мальчика хоть два Айвина. Поэтому его сиятельство переступил через себя — только Три Бога знают, чего это ему стоило — и общался с Хейле Шеерубом как достойным лордом.

И они попрощались если не друзьями, то правителями, уважающими друг друга. Вернее, Иллиан понимал, что наносная вежливость лишь для окружающих, на самом деле единственная причина, по которой Хейле приходилось считаться с мальчиком — наличие в его армии Айвина. В свою очередь, Эдвар сам с презрением относился к вождю варваров, Лейтли видел все это в глазах лорда, но речи его светлости были учтивы и вежливы.

К следующему утру прибыл Крафтер. Его глаза сверкали адским пламенем, в которое верили последователи Единого Бога, а движения были порывисты и резки. Он узнал о договоре с северянами в одной из дальних деревень. Лейтли даже не стал задаваться вопросом, как, и сразу же примчался в Утес Гроз. Но отправился не к лорду, а в темницу, к пленным.

Иллиан был в замке, когда прибежал один из стражников, стерегущих привезенных северянами предателей, и сказал, что сир Крафтер запретил заходить в подземелье, но крики, разносящиеся оттуда, беспокоят его.

Эдвар Энт, Черепаха и капитан его светлости незамедлительно отправились в темницу и, уже подойдя достаточно близко, услышали сдавленное мычание. Впрочем, такое громкое, что у бывалого Иллиана руки покрылись гусиной кожей. Внизу, подобно тарантулу, окутавшему муху тончайшей, но крепкой сетью, сидел Крафти. Под ним билось в конвульсиях изуродованное тело, в котором Лейтли с трудом узнал правого тайного мастера.

— Крафтер, что вы делаете? — холодно и жестко спросил Эдвар.

— А, ваша светлость, — Крафти посмотрел назад и осклабился, — эта мразь мне все скажет. Ведь подумайте, он должен был защищать вашего дядю, а он…

— Крафтер, что вы делаете? — холодно повторил лорд.

— Я… — разведчик будто соображал, что он делает. — Я пытаю его. Пытаю, ваша светлость. Он мне все скажет.

— Сир Иллиан, — мальчик просто обратился к капитану по имени, но Лейтли все понял.

Он подхватил Крафтера под руки и оттащил в сторону, заодно разглядев получше сира Родрига — рот несчастного был залит кровью, ногти на правой руке вырваны, а на груди виднелись глубокие порезы.

— Бесчестье так обращаться с пленным, — внезапно раздался знакомый голос.

Иллиан не сразу понял, что говорил Черепаха — не так часто открывал рот телохранитель лорда. Мойно вытащил меч и вонзил его в грудь отпрыска Гордри, прервав его мучения.

— Что ты сделал?! — закричал Крафтер, — он не сказал еще ни одного слова.

— Он бы и так не сказал, — зло ответил Черепаха, — он уже был почти мертв, я лишь прервал его мучения.

— Замолчите оба! — приказал Эдвар. — Не хватало еще, чтобы мои люди перегрызли друг другу глотки. Крафтер, похороните этого человека, других пленных не трогать. Иллиан, вы свободны, Мойно, пойдем со мной.

Лейтли вышел на свежий воздух пьяным от всего случившегося, не в силах еще обдумать все происходящее, и ноги сами понесли по известному только им маршруту. Уже завидев стражников и знакомую дверь, он вдруг осознал, что пришел к Айвину. Солдаты, ранее переговаривавшиеся, выгнули грудь, пытаясь придать себе наиболее важный и бравый вид, но Лейтли лишь махнул рукой. Он постучал, и, зная, что приятель никогда не запирается, вошел внутрь.

— Ты, похоже, только что привидение увидел, — вышел ему навстречу Айвин.

— Сейчас произошло нечто странное, — лишь ответил Иллиан.

Он рассказал об инциденте в тюрьме, а его друг внимательно выслушал. Айвин не перебивал его ни разу, а когда Лейтли закончил, лишь довольно улыбнулся.

— Наконец-то все сошлось.

— Что сошлось? — не понял Иллиан.

— Все! Вся головоломка. Подожди, мне надо еще раз хорошенько обдумать, а ты знаешь что… Организуй собрание Малого совета. Скажем, через час. Только там должна быть Лена, обязательно. Скажи Эдвару, что я настаиваю.

Айвин принялся чесать свое родимое пятно на шее, забыв уже о присутствии Лейтли, и лишь очнувшись через несколько минут, раздраженно бросил.

— Ил, всего час остался, давай быстрее.

И Иллиан послушался. Его не смутило, что друг зашелся в умственной лихорадке, что у того проступил пот на лбу, и в голосе послышались жесткие нотки. Происходило нечто значимое — Лейтли понял интуитивно, внутренним чутьем.

В назначенный час, как и задумал Айвин, все собрались в замке. Лорд сидел в глубокой задумчивости, никак не вяжущейся с его мальчишеским видом, Крафтер нетерпеливо теребил край рукава, а Лена лениво постукивала костяшками пальцев по столу. Иллиан занял свое место и стал ждать. Наконец послышались шаги и тихие голоса двух мужчин, явно спорящих. Вернее, один что-то угрожающе говорил, а другой односложно отвечал. Они достигли небольшой залы и появились на свет — Айвин и Мойно. Черепаха был красный, как рак, и лишь сердито сопел, а вот приятель Лейтли находился явно в хорошем настроении.

— Извините, что заставил ждать. Надеюсь, никто не против, если к нам присоединится Мойно. Так или иначе, но он все равно постоянно при лорде, поэтому в курсе многих тайн.

— Сир Айвин, я благодарен вам за все, что вы сделали для меня и моих людей, — вмешался Эдвар. — И я пришел сюда в этот поздний час, но не могли бы вы разъяснить — для чего?

— Все очень просто, ваша светлость, — просиял Айвин. — Чтобы выявить предателя.

— Предателя?

— Да, все это, — обвел он руками стены, — я имею в виду нападение на Утес Гроз и убийство двух влиятельных семей — звенья одной цепи.

— Ну что ж, — оживился маленький лорд, — тогда все мы с удовольствием вас выслушаем.

— Хорошо, но прежде чем начать. Хелен, — обратился он к квику, — если кто-нибудь из присутствующих вдруг захочет причинить вред сиру Эдвару, то я прошу тебя это предотвратить.

При этих словах мальчик невольно вздрогнул и обернулся сначала на Черепаху, потом на Крафтера. Иллиану стало не по себе. Это самый близкий круг лорда, неужели здесь есть человек, желающий причинить ему вред?

— Сир Айвин, вы хотите сказать, что предатель…

— Сидит среди нас, — удовлетворенно кивнул психокинетик. — Но всему свое время. Итак, начнем. Вы знаете, что не так давно я обзавелся новыми знакомыми — Биргиром, сыном Гнупа из племени осков, и Ренди, мастером шпионов сира Эригана Виссела, по прозвищу Соловей. Если бы судьба свела меня только с одним из них, я не увидел бы полной картины. Но мне повезло. И я узнал обе версии самого страшного предательства, какое могло произойти в королевстве.

— Сир Айвин, не томите, — не сдержался Крафтер. — Говорите по существу.

— Хорошо. Жил был в одном королевстве очень богатый предатель, для удобства назовем его Слизняк, — Айвин улыбнулся собственной придумке. — Слизняк очень хотел власти и тогда стал служить у одного юного и подающего надежды лорда, втерся к нему в доверие, дал привыкнуть к себе…

Айвин внимательно посмотрел на Черепаху, потом на Крафтера Боули и наконец его взгляд остановился на Иллиане. Лейтли даже передернуло. Но первым не выдержал мальчик.

— Этот юный лорд я?

— К сожалению, ваша светлость. Итак, Слизняк стал служить лорду, но была существенная незадача. Этот лорд никогда бы не стал королем. Никогда, если бы чудесным образом вдруг не погибли все тринадцать претендентов на корону.

— Двенадцать, — одновременно выпалили Эдвар, Крафтер и Иллиан. Черепаха лишь молчаливо хлопал глазами.

— Не так важно, — продолжал Айвин. — Суть в другом, Слизняк придумал, как продвинуть своего протеже. Надо лишь убить остальных претендентов. Но как? Как убить всех двенадцать высокородных Энтов, включая Отца семьи и короля, и не навлечь подозрения ни на себя, ни на своего хозяина. Ответ прост — надо убить их одновременно, но чужими руками. И желательно, чтобы эти руки были уже не раз обагрены кровью, чтобы их ненавидели все в Кантии, чтобы за мальчиком как народным мстителем встала вся страна.

— Но я, я не знал, — растерянно бормотал Эдвар.

— Охотно верю, — согласился Айвин. — Но я все же продолжу. Итак, надо было свалить все на давних врагов — на северные племена. Для этого пришлось выложить немало денег конунгу Хродмару Ожидающему Бури, в итоге тот согласился. Теперь осталось собрать всех Энтов в одном месте. И как раз подвернулась…

— Свадьба, — выдавила уже пораженная происходящим Хелен.

— Лена, то есть Хелен, я прошу не забывать зачем ты тут, — ответил ей названный брат. — Свадьба… Уж не знаю, вмешался ли в судьбу двух влюбленных Слизняк или все пошло самотеком, но обстоятельства складывались благоприятно для нашего предателя. Его люди раздобыли план замка Утеса Гроз, связались с конунгом, выплатив последний взнос за нападение, убили смотрителей на маяке, чтобы северяне высадились без лишнего шума. План был приведен в исполнение, и у жителей города не осталось никакого шанса.

— А Тумкоты? — не желал верить мальчик Айвину. — Если вы говорите, что убить надо было только Энтов, зачем убили их?

— А зачем убили всех остальных? — резко ответил психокинетик, точно это мальчик вел племена в атаку. — Потому что они попали под горячую руку. У меня на родине есть такая поговорка — лес рубят, щепки летят… Так вот, все бы замечательно, но конунг решил нарушить обещание. Он подумал, что раз все так хорошо идет, то почему бы не взять всю Кантию. И Хродмар послал отряд за мальчиком и Слизняком, чтобы убить их. Но и тут Слизняку повезло, потому что в отряде лорда оказался я, — скромно улыбнулся Айвин. — И тут имя Эдвара Энта стало греметь по округе, потому что сначала он разбил конных северян, а потом после двух сражений занял крепость Утеса Гроз. Не без моей помощи, конечно. Другой ваш друг — сир Крафтер, сделал недюжинные усилия, чтобы разнести по округам сказания о доблести маленького лорда, — Боули согласно кивнул, — уж простите ваша светлость, но так вас называют.

— И что? Говорите, что дальше?

— Еще немного терпения. Я долго думал, кем бы мог быть этот Слизняк. Лорд Виссел с помощью Соловья вышел на правильный след. В королевстве только у четверых хватило бы денег дать такую взятку племенам, чтобы они стали сражаться на землях королевства. Это сир Эриган Виссел, Дерли Лестерлинг, — стал загибать пальцы Айвин, — Кейли Тумкот и таинственный лорд Воров. Тумкота мы вычеркиваем сразу, как безвременно погибшего в ночной резне при Утесе Гроз, Виссел сам был немало удивлен случившимся, а Лестерлинг просто не придумал бы подобный план в силу своей тупости. Повторяю, все это мне поведал добрый человек Ренди. Соответственно, остается лорд Воров.

— Айвин, — вмешался уже Иллиан, — ты все ходишь вокруг да около, но не называешь нам имя предателя, под которым его знают все остальные.

— Не торопите меня, — поднял руку и жестом остановил приятеля психокинетик. — Итак, наш Слизняк это и есть лорд Воров. К такому выводу я пришел еще несколько дней назад, но выяснить, кто же из наших добрых друзей и есть лорд Воров, не представлялось возможным. И тут я вытащил счастливый билет.

— Счастливый что? — переспросил Эдвар.

— Неважно, в общем, удача улыбнулась мне. К нам в руки, благодаря Хейле Шеерубу попал правый тайный мастер Родриг Гордри, которого смог опознать Иллиан, за что ему честь и хвала.

Шея Лейтли покраснела от смущения.

— Скажу сразу, да, сир Родриг был причастен к предательству, скорее всего, даже был личным помощником Слизняка. Что подтолкнуло правого тайного мастера к такому поступку, судить не берусь, но факт остается фактом. Тогда Слизняк понял, что единственный выход выйти сухим из воды — убить Родрига.

— Мойно? — удивленно проговорил Эдвар, будто пробуя на вкус эти до боли знакомые и такие чужие буквы имени телохранителя.

— Как ни странно, ваша светлость, убил Родрига Черепаха, но все это была лишь тонкая игра нашего Слизняка. Думаю, настало время сказать его имя, вернее, одно из имен, под которым он знаком нам. Предателя зовут…

Не дожидаясь последнего слова, Крафтер Боули выхватил из голенища сапога кинжал и прыгнул в сторону мальчишки. Иллиан с испугом смотрел на этот скачок, не успев даже подумать или вытянуть руку. Еще миг и все было бы кончено.

Козырь в рукаве

— Все-таки проспала, — сердито выговаривал «сестричке» Ваня.

— Ничего не проспала, — огрызнулась квик. — Лорд живой? Живой. Ну зацепило немного.

— Ты как раз и зацепила, — хмурил брови Туров. — Я тебя зачем сюда посадил?

— Да ладно не зуди, — отмахнулась Лена. — Ил, дай лучше тряпку, его светлость перевяжу.

Мальчик сидел ни жив ни мертв, с кровоточащей царапиной от кадыка до подбородка. Преступник, предатель и душегуб Крафтер Боули лежал в двух шагах от него, отброшенный сначала ударом все-таки успевшей Лены, а потом еще оглушенный крепким тумаком от Черепахи.

— Со мной все в порядке, — отозвался Эдвар и попытался освободиться из рук Лены, — да в порядке же. — Что с Крафтером, он жив?

— Жив, что с ним будет? — сел на корточки Иван перед предателем.

— Приведите его в чувство, я хочу поговорить, — приказал маленький лорд.

Иллиан позвал слугу и попросил принести воды, предварительно разоружив Крафтера. Лейтли отодвинул стул подальше от мальчика и окатил Боули из ушата. Предатель открыл глаза тут же придя в себя и попытавшись схватить со стола собственный меч.

— Я бы на вашем месте, лорд Воров, спокойно сел на стул и ответил на несколько вопросов его светлости, — безмятежно произнес Иван.

Лезвие меча между тем против воли Крафтера повернулось к нему и легонько уткнулось в лоб. Предатель бросил попытки завладеть оружием и отпрянул назад, но сесть не торопился.

— И что мне будет с того? — зло прошипел он.

— Может, сир Эдвар сохранит вам жизнь, все зависит от того, как вы себя поведете.

Крафтер, казалось, только сейчас понял свое положение, и устроился на кресле, закинув ногу на ногу.

— Я одного не пойму, — произнес шут, — почему вы подумали на меня? Убил же Родрига Мойно.

— Да, только надо знать немного о личности Мойно, чтобы понять, почему он так поступил. Соглашусь, Черепаха очень удобная фигура, чтобы спустить на него всех собак — с лордом несколько лет, также как и вы, в его прошлом больше слухов, чем правды. Признаться, до последнего у меня было два главных подозреваемых. Но интуиция не подвела. Я знал, что если надавить на невиновного, он сознается, тогда как предатель лишь насторожиться и станет все отрицать.

— Вы надавили на Мойно? — расхохотался Крафтер.

— Можно и так выразиться. Я лишь спросил, видел ли он вас раньше, до того, как начал служить у лорда Эдвара. Сказал, что от этого зависит жизнь мальчика. Черепаха долго не хотел говорить, но в конце концов сознался. Знали ли вы, ваша светлость, на чем лорд Воров сделал свое состояние?

— Я слышал только о ростовщичестве и скупке краденого в его землях, — ответил мальчик.

— Это всего лишь мыльный пузырь. Громкая ложь, чтобы отвлечь любопытные взгляды от основного занятия — торговли рабами.

— Но в Кантии запрещена работорговля, — возразил мальчик.

— Да, но зато на севере и в восточных землях, откуда, кстати, сам Мойно, нет. Черепаха рассказал, что Крафтер, хотя тогда его звали по-другому, купил его и еще несколько человек для своего замка, но Мойно удалось бежать. Черепаха пошел наемником к мелкому лорду, где его и заприметил Эдмон Энт. Уже став телохранителем сира Эдвара, Мойно встретился с Крафтером и, конечно, узнал его. Но Боули пригрозил рассказать его светлости, что Черепаха — беглый преступник, если он скажет хоть слово против него. Зная о методах Слизняка, это предоставляется вполне возможным. К тому же, повторю, надо знать Мойно — для него быть рабом уже позор. По его мнению, он не достоин служить лорду, запятнав свою честь рабством.

— Но зачем Крафтер оставил Мойно в живых? — недоумевал мальчик.

— Ровно для той же цели, для которой в конечном счете и использовал. Чтобы сделать козлом отпущения. Цель Крафтера была следующая — правый тайный мастер должен был умереть. Но сам убить его Боули не мог — выглядело бы слишком подозрительно. Тогда он сделал так, чтобы его убил Мойно, у которого оказалось редкое качество, о котором знал только Крафтер. Вы знали, ваша светлость, что ваш телохранитель не может переносить вида человеческих страданий?

— Мойно? — в один голос спросили Эдвар и Иллиан.

— Возможно, корни этого в тех временах, когда Черепаха был рабом. Наверное, это какое-то психологическое отклонение, но при всей его мужественности, ему невыносимо видеть боль и страдания остальных. Легче убить человека, нежели видеть его мучения. Так, Мойно?

— Да, — кивнул пунцовый от смущения Черепаха.

— Не знаю, каким образом Крафтер узнал об этом свойстве Мойно, но оно пришлось как нельзя кстати для осуществления его плана. Черепаха разрубил единственную ниточку, которая вела к предателю.

— Браво, браво, — захлопал в ладоши Крафтер. Он даже хотел подняться, но повернувшийся вслед за ним меч заставил передумать. — А что теперь? Может, все жили долго и счастливо?

— Зачем? — тихо спросил Эдвар, посмотрев шуту в глаза. — Для чего это все?

— А я, пожалуй, даже расскажу, — развеселился Крафтер. — Почему бы и нет, раз у нас такое доверительное общение. Самая моя большая ошибка была покупка этого идиотского титула. Знаете ли, я с детства хотел власти, поэтому, как подвернулась возможность, стал лордом. Это не так трудно, скорее затратно. А минусов уж точно больше, чем плюсов. К тому же этот хрыч Эдмон Энт прознал, что у меня есть деньги. Сначала были небольшие займы для короны, с расписками, все честь по чести. Ну а потом… потом они превратились в огромные суммы, отданные под честное слово. Мое лордство стало обходиться мне слишком дорого, скорее даже стало убыточным.

— Так почему же просто не уехать? — спросил Иван.

— Зачем? — искренне удивился Крафтер. — Мне нравится в Кантии. Это мой дом. Лучше было сделать так, чтобы сир Эдмон не стал мешать мне жить.

— И вы решили убить его?

— А что мне оставалось? — искренне удивился Крафтер. — Только тогда я впервые увидел Эдвара и понял, насколько талантлив этот мальчик. Вправду, я даже им восхищался. Но заметил и другое — как им легко управлять. Внешне у меня были очень хорошие отношения со стариком Эдмоном и оказаться в свите его племянника стало не так сложно.

— А почему шут? — спросил Иллиан.

— Не знаю, — рассмеялся Крафтер, — так захотелось… Я прекрасно все спланировал, но…

— Но конунг предал тебя, как ты предал своего господина, — кивнул Туров.

— Ты так и не понял, — захохотал Крафтер, и всем пришлось ждать, пока он успокоится. — Ты так и не понял. Конунг меня не предавал. И все шло строго по плану, пока не появился ты. Сначала я даже хотел, чтобы ты присоединился к Эдвару. Пока не понял, что ты слишком силен. Что в одиночку способен изменить ход сражения. Конный отряд должен был победить в той деревне, но мальчишку бы не убили. Взяли в плен. А мне чудесным образом удалось бежать.

— Не вижу смысла, но какой тебе прок от того, что сира Эдвара взяли бы в плен?

— Во-первых, — Крафтер откинулся на спинку и зажал мизинец, — тогда бы не появилось точно никаких слухов о сговоре Эдвара с племенами, на которые так расстарался Эриган. Во-вторых, — к мизинцу присоединился безымянный палец, — я бы освободил мальчика от плена, собрав армию, и стал бы не только народным героем, но еще больше приблизился к будущему королю. В-третьих…

— Погоди, погоди, — замотал головой Иван, и меч, направленный на шута, упал на пол. Крафти хотел было рвануться вперед, но Туров тут же вновь поднял клинок. — Каким образом ты собирался собрать армию? Даже если сражение стало бы видимостью, то для него все равно нужны были реальные войска, чтобы не навлечь подозрений.

— Конечно, на такие случаи и нужны козыри в рукаве, — рассмеялся Крафтер.

— И ты само собой расскажешь нам о них, — острие меча приблизилось к самому горлу предателя.

— Расскажу, теперь-то что, — с опаской поглядывал на оружие лорд Воров. — Я еще в конце лета нанял две тысячи кафийских меченосцев. Воины они так себе, но стоили копейки — это за год службы-то. В назначенный час я просто обратился бы к некоторым лордам, они как-будто бы дали денег, на которые я якобы нанял наемников и освободил будущего короля.

— Но после того, как план изменился, ты побоялся прибегать к помощи наемников?

— Да. Как бы я объяснил их появление? — разозлился Крафтер. — После того, как ты появился, все пошло наперекосяк. Мне пришлось несколько раз встречаться с конунгом, чтобы придумывать ход дальнейших действий. Старик Хродмар в какой-то момент даже решил, что я хочу его подставить…

— Значит, — не слушал его Иван, — где-то до сих пор ждут своего часа две тысячи наемников?

— Да, к северо-востоку от Утеса Гроз, в полутора днях пути. Там большой верещатник, от скалистого побережья на несколько миль вглубь. Места безлюдные, редко кто туда забредает. Там и находится лагерь наемников.

— И они повинуются только тебе? — спросил Туров.

— Они повинуются тем, у кого деньги, — начал смеяться Крафтер, но осекся, отпрянув от надвигающегося меча. — Печать! Есть печать! — Ваня отвел оружие в сторону. — Кафийцы выдают печать, когда ты заплатишь им золото. Тот, кто владеет печатью — владеет наемниками.

— Слово какое нехорошее, владеет, — усмехнулся Иван. — Ну хорошо, а где же эта печать?

— В моем сундуке. На дне.

Меч пролетел над головой предателя, развернулся и упал на стол. Крафтер сел поудобнее и потер шею.

— И что теперь? — спросил предатель.

— Твоя судьба зависит лишь от одного человека в этой комнате, — Туров повернулся к Эдвару.

— Ты предал не только меня, но и моего дядю, — спокойно начал мальчик. — Погубил множество жизней. Хорошо, пусть солдаты… солдаты всегда должны быть готовы, что какой-то из их дней станет последним. Но жители Утеса Гроз? Старики, женщины, дети. Я понимаю, что тебя там не было. Но они все погибли только по твоей вине. Ты выпустил дикого зверя на свободу, и он учинил эти бесчинства.

— Неужели ты не понимаешь, Эдвар?! — разозлился Крафтер. — Это все лишь для того, чтобы ты стал королем! Ты один среди них всех энтийских бездарей был достоин править этой страной. Неужели ты после всех наших разговоров так и не понял! Люди — это пыль, труха, ничто. Нельзя стать могущественным королем, если постоянно думать о слабаках, чья роль лишь служить интересам сильных!

— Кто же тогда позаботиться о слабых?

— Если человек не в состоянии сам позаботиться о себе, то он не заслуживает, чтобы кто-то заботился о нем, — сурово сказал Крафтер. — Вы не добьетесь у них уважения или любви, они не вспомнят о вас завтра, не придут на помощь. Имеет смысл лишь мнение сильных мира сего.

— Значит, я буду самым неправильным королем, если вдруг им стану, — поднялся на ноги Эдвар. — Что ж, думаю, на этом разговор можно считать законченным.

— А что делать с Крафтером? — спросил Иллиан.

— Сир Крафтер Боули внезапно оказался не таким сильным человеком, как хотел бы. Боюсь, он не заслуживает, чтобы кто-то заботился о нем. И, несомненно, это доставляет нашему старому другу огромные страдания. Хорошо, что у нас есть человек, готовый прервать их. Надеюсь, Мойно справится. А нам пора, не будем мешать.

Он вышел, и Иллиан, немного подумав, последовал за ним. Ленка еще сидела, не совсем понимая, что происходит, но Туров решительно взял ее за руку. Крафтер проводил их затравленным взглядом, но к его чести, промолчал, не став умолять о пощаде.

— Что, Черепаха его щас…? — Лена не договорила, испуганно округлив глаза.

— Да, — спокойно ответил Иван.

— Но не лучше ли было…

— Не лучше, — перебил ее Туров. — Это решение мальчика. Мне все равно, правильное оно или нет, разумнее было сделать так или по-другому. Как и все равно, по совести он поступил или нет. Это его решение, ему с ним жить. Он здесь лорд и король.

— Ага, расскажи мне еще что-нибудь о карме и всякой тряхомундии, — огрызнулась Лена. — И давно в философы заделался?

— С недавних пор, — мягко ответил Иван. — Тут не только философом станешь. Шагай давай, смотри со ступенек не навернись.

Он старательно прислушался к звукам наверху, но в замке царила тишина. Иван пытался различить звон меча или стук опрокинутого стула, однако Мойно сделал свою работу тихо. Жизнь самого богатого и хитрого человека в королевстве, которого Эдвар Энт знал под именем Крафтера Боули, прервалась.

Доблестные сыны Кафы

Печать действительно оказалась в сундуке Крафти. Само исчезновение одного из сподвижников лорда осталось никем не замеченным. Приятелей у Крафтера не было, друзей тем более. А если бы кто-нибудь и спросил об отсутствии разведчика, Эдвар бы выдумал какое-нибудь вымышленное поручение. Маленький лорд не хотел упоминать все зверства, которые совершил его приближенный, словно пытался вымарать из памяти сам факт существования шута. Его даже похоронили отдельно от других жертв Утеса Гроз — у восточной стены, насыпав небольшой курган и поставив трех каменных истуканов, символизирующих Трех Богов.

Они — небольшой конный отряд в двадцать человек, включая Иллиана, Мойно и Эдвара — проехали эту насыпь утром второго дня после смерти Крафтера. Лорд вез с собой единственную надежду в грядущем сражении — кафийскую печать. Мойно, бывший раб и, как оказалось, не такой уж холодный человек, скакал рядом с Иллианом, напевая себе что-то под нос. Вот уж на кого смерть предателя точно оказала самое благоприятное действие.

Айвина лорд Эдвар оставил своим наместником в замке — сына бога войны уважал весь простой люд, да и сам чужеземец показал себя умным и рассудительным человеком. К тому же только он один мог помочь с обороной Утеса Гроз. Иллиан предлагал отправить Айвина с лордом, чтобы защитить жизнь мальчика, но Эдвар рассудил по-своему. Если вдруг сир Виллан выйдет к замку быстрее, чем отряд с печатью обернется назад с наемниками, то только у одного человека есть шанс сохранить жизнь всем остальным. К тому же, и этот аргумент стал самым весомым — Айвин лишь кое-как научился ездить на лошади, а добраться до наемников надобно было быстро.

Отряд мчался вперед без сна и отдыха, останавливаясь на короткий срок, лишь чтобы дать время отдохнуть лошадям. Путь в полтора дня Эдвар и его люди преодолели меньше чем за сутки, когда перед ними открылся обещанный верещатник, укрытый тонким слоем снега. Сквозь него торчали сухие ветки, хрустящие под ногами лошадей, и острые края камней, то и дело заставляющие животных оступаться. Далеко слева виднелась усеянная высокими скалами, отбивающая всякое желание даже попробовать причалить здесь с моря, крохотная бухта.

Теперь отряд растянулся широкой цепью, так что между всадниками было не меньше двухсот шагов, и медленно пошел вдоль верещатника. В центре ехал лорд, а справа и слева от него Иллиан с Мойно. Они единственные, кто нарушил строй, потому что двигались почти вплотную к мальчику.

Ехали молча, обронив за полдня не больше двух слов. Мойно, несмотря на усталость, не утратил свой довольный вид, мальчишка устало ронял голову, поминутно засыпая, и тут же резко поднимал ее. Иллиан и сам выбился из сил, однако ему по чину не подобало показывать свою изнуренность. Любопытно, но именно эта мысль давала Лейтли дополнительной энергии.

Они прошли такой цепью не больше двух миль, когда правое крыло остановилось. Это означало только одно — солдаты что-то нашли. Воины от побережья стали стягиваться правее, не сразу, а по одному. Как только они доезжали до следующего солдата, то тот трогался с места, оставаясь чуть впереди. Все прервалось лишь на лорде, потому что энтийцы мудро решили следовать за сиром Эдваром.

— Что там? — спросил мальчик, как только они добрались до последнего солдата.

— Дым, вон там, — указал пожилой крепыш на одну из вершин, будто разломленной на части, горы.

Иллиан прищурился, все-таки зрение уже было не то, и действительно разглядел вьющуюся в небе темную полосу. Как только солдат разглядел этот дымок? Повезло, не иначе.

— Поехали, — приказал Эдвар.

Отряд добрался до возвышенности, обогнул подножье гор и вышел с противоположной стороны. У самого горизонта раскинулся палаточный город, невзрачный, коричневый и большой. Но то было далеко. А вот тут, шагах в сорока, сидели у костра три человека самой странной для Кантии наружности. Смуглая, несмотря на зиму, кожа, раскосые узкие глаза, курчавые бороды и странные длинные платки, которые незнакомцы обернули вокруг головы. Сами они укрылись длинными полукруглыми меховыми плащами, с застегнутой фибулой на правом плече. Вооружены чужеземцы были изогнутыми мечами и короткими луками.

Внимание Иллиана привлекла одна занятная вещица — изогнутая металлическая раковина вытянутой формы, лежавшая у ног одного из наемников. Лейтли не успел выдвинуть ни одной версии о назначении данного предмета, как кафиец, заметив конных, вскочил и приложил губы к узкой части раковины.

Громкий тяжелый гул, вырвавшийся наружу, заставил вздрогнуть сами горы, об испуганно заржавших лошадях и говорить не приходилось. Иллиан ожидал, что наемники сейчас побегут прочь или обнажат мечи, но те просто поднялись на ноги и внимательно осматривали незнакомцев.

Рокот раковины не остался незамеченным в палаточном городке, тут и там пробегали крошечные точки, в которых можно было лишь угадывать таких же восточных наемников, как и стоявших сейчас перед отрядом.

— Я Эдвар Энт, лорд долины Кричащих Сов. Мне нужно поговорить с вашим предводителем.

Слова мальчика не произвели ровно никакого действия на троицу кафийцев. Те стояли все также, спокойно щуря и без того узкие глаза.

— Что делать? — спросил Эдвар Иллиана. — Ехать к их лагерю?

— Думаю, что в этом нет необходимости, — ответил капитан. — Эти, — он указал на наемников, — здесь, чтобы предупредить остальных о непрошенных гостях. Думается мне, что скоро сам лагерь придет сюда.

Лейтли оказался прав, хоть и не полностью, но все же прав. Вскоре от взбудораженного лагеря отделился небольшой отряд. Небольшой, если судить по размеру с самим палаточным городком, но огромный, если сравнивать с конным воинством сира Эдвара. Кафийцы быстро шли, а может медленно бежали — лошади похоже были у них не в чести.

Уже когда стало возможным различить лица приближающихся воинов, капитан заметил впереди крепкого полного мужчину, казавшегося значительно старше своих соотечественников. Бег давался ему тяжело, может быть, в силу тучности или преклонных лет, однако толстяк ни разу не отстал, затерявшись среди других, а напротив, подгонял солдат.

В шагах ста пятидесяти от отряда, кафийцы замедлились, постепенно растягиваясь и выравнивая строй. Теперь толстяк уже окончательно вышел вперед и Иллиан понял — это и есть военачальник наемников. От беспорядочного топота не осталось и следа, теперь землю сотрясали удары марширующих в ногу кафийцев. Топнув последний раз, наемники остановились и замерли на месте. Военачальник, еще пытавшийся отдышаться, приблизился к Эдвару.

— Кто вы здесь находиться? — сказал он.

— Я Эдвар Энт, член семьи, на земле которой вы находитесь, без энтийского на то согласия.

Толстяк и бровью и не повел, лишь крикнул короткое и хлесткое слово на незнакомом Иллиану языке. Запели, проснувшись, тетивы, и заскрипели изогнутые луки.

— Если ты пришел, чтобы угрожать, сейчас будешь умирать, — спокойно сказал военачальник. — Мои люди сначала стрелять тебя и твои люди, потом резать, кто остался живой, скимитарами. Если ты пришел из-за дело, то говори.

Эдвар Энт медленно достал печать Крафтера и поднял перед собой. Толстяк снова крикнул несколько слов и луки опустились, а стрелы перекочевали обратно в колчаны. Наемники внезапно опустились на одно колено и склонили головы. Сам военачальник тоже пал ниц, но посмотрел прямо в глаза Эдвару.

— Я Сакхр, сын Нзыма, глава кафийских сыновей. Готов служить тебе.

— Хорошо, — сказал Эдвар, даже не вспомнив о только что произошедшем неприятном инциденте. — Ты и твои люди нужны мне прямо сейчас. Как быстро вы сможете выдвинуться?

— Мы собирать все вещи за полдня, — ответил Сакхр.

— Это мой последний жимар, — рассказывал глава кафийцев.

Его человек уже побежал в лагерь отдавать распоряжения, а сам Сакхр вместе с Эдваром двигались впереди смешавшегося теперь войска. Иллиан с Мойно ехали позади лорда, поэтому слышали каждое слово, хотя сами в разговор не вмешивались.

— Я уже слишком старый, — продолжал Сакхр. — Когда кончить свой контракт, то я вернусь к себе домой, к своим женам.

— У вас их много? — спросил Эдвар.

— Нет, всего две, — удрученно взмахнул рукой кафиец и показал пару пальцев.

— А что будет с наемниками?

— Вместо меня голова стать мой сын, Гафур. Он третий мой сын, но умнее остальных. Он будет хороший голова.

— Сакхр, скажи, почему ты просто не отобрал печать, а нас не убил? Тогда бы ты вернулся домой уже сейчас.

Толстяк удивленно посмотрел на Эдвара, но все же ответил.

— Все, что имеет наемник, это имя. Если мы будем предавать своего господина, то нас никогда больше никто не наймет. Два года назад я потерял второй треть от свой войско, но не отступил с поля боя. Конечно, теперь мои воины не такой хороший, как раньше, у меня есть много молодых ребят, которые толком не воевать. Но кафийцы не терять имя.

— Как давно вас нанял… мой человек? — после некоторого колебания спросил Эдвар.

— Четыре месяца прошло. В Кафу приехал человек, высокий, красивый. Таких в Кафе нет. У него был большой длинный меч, который не поднимет ни один мой воин. Сильный человек, благородный.

— Благородный?

— Да, есть люди, у которых на лицо видно печать благородной кровь. Я не знаю, почему так. Но мне достаточно видеть человек, чтобы говорить, благородный он кровь или нет. Человек по имени Родриг был благородный кровь.

По спине Иллиана пробежал неприятный холодок. Значит, это тайный правый мастер нанимал кафийцев.

— Он давать задаток. Часть деньгами, часть одеждой, — потрепал себя за полу мехового плаща Сакхр. — Сказал, там, где мы будем воевать, будет холодно. Потом сам нанять корабли и везти нас сюда. Мы высаживаться далеко, дальше на северо-восток, где у земля нет правителя.

— В землях восточных варваров, — кивнул Эдвар.

— Да, человек по имени Родриг тоже говорил, что это земля восточных варвар. Потом мы приходить сюда, через границу, где человек по имени Родриг показывать королевскую бумагу и нас пропускать. А когда мы остановиливаться здесь, то нам приказали ждать. Привезли провизию и приказали ждать. И мы ждать уже несколько месяцев.

— Что ж, теперь настала пора действовать, — сказал маленький лорд.

Вблизи лагерь оказался еще больше, чем представлялся Лейтли. Но еще больше капитан был удивлен самим обустройством стана наемников. С виду рабат (вот только башен не было) напоминал, скорее, разросшуюся деревню — палатки стояли не беспорядочно, а друг за другом, образовывая подобие улиц и даже перекрестков. Стены лагеря соорудили из вбитых в землю кольев и перегороженных повозок. Иллиан видел не так много лагерей, но всех и отличало одно — наличие продажных женщин. Лейтли не знал, религия наемников послужила тому причиной или строгая дисциплина, но здесь их не было.

Что до самих солдат, то они как раз капитану не понравились. Вернее, воины, может, были и ничего, но если только в восточных пустынях или далеких халифатах, а здесь они жались у костров и пытались разогреть замерзшую воду. Но к чести наемников, как сказал Сакхр, ни один кафиец не дезертировал.

Продовольствие оказалось скудным, точнее, его было много, но что касается выбора… Иллиан лишь поцокал языком. Чудо, что здесь еще не свирепствовала цинга. И все же лорд приказал забрать все с собой. Вот тут и возникла самая главная проблема. Телег в лагере было предостаточно, а вот лошадей ни одной. Конечно, Лейтли видел нескольких, но исключительно в обвалянном в соли и специях виде. Кафийцам не дали никаких указаний насчет животных, и те с приходом зимы благополучно закололи всех, чтобы не кормить.

Поэтому обратно Иллиан шел пешком. Да, собственно, все шли пешком, кроме маленького лорда. В часть телег впрягли лошадей из отряда Эдвара, в другую — самих кафийцев, безропотно тащивших провизию.

Обратный путь занял без малого три дня. И если бы они задержались хоть на сутки, возвращаться было уже некуда.

Не женская работа

Передовые конные отряды этого самого Виссела подошли на следующий день после того, как Эдвар с Илом отправились за наемниками. Ленка вообще была не очень верующей, спасибо воспитанию в семье профессоров-атестов, но пару раз искренне помолилась, чтобы все сказанное Крафтером, оказалось правдой. Потому что, если нет…

Ну ладно, есть у них психокинетик-шестерка, круто, ничего не скажешь. Но не против же целого войска. На свои силы Лена даже не рассчитывала, квик-технология хороша на определенный отрезок времени, весьма небольшой. А уж про период восстановления после и говорить не приходится. Войска мальчика так вообще капля в море. Ил, конечно, вымуштровал горе-вояк, как умел. Но на них надеяться точно не приходится.

Больше всего Лена беспокоилась как раз за Ила. Он ведь, как большой ребенок: честный, справедливый, совсем не для этого мира. Квик сначала думала, что это там, у них, надо постоянно лгать, идти по головам, чтобы достичь своих целей. Но оказалось, что средневековье абсолютно ничем не отличается. Порой методы здесь были гораздо жестче. И Крафтер оказался тому лишь ярким потдверждением.

И ведь не переубедишь Ила, не сделаешь другим. Вот какой есть: либо принимай, либо нет. Как дожил до сих пор, непонятно. Сын мятежного лорда, наемный рыцарь, телохранитель, а теперь капитан нелюбимой им самим семьи. Открывался Лейтли неохотно и тяжело, с опаской ожидая нового удара судьбы или предательства. Как мужик, конечно, золото, но с душой настолько израненой и тревожной, что только силой любви можно было залечить все рубцы внутри. Лена искренне верила в это, и искренне любила.

Вернулся бы поскорее. Да не один, а с этими самыми наемниками. Чтобы хоть какой-то шанс у них был на будущее, может даже, счастливое. Лена посмотрела в окно, из дома на самой верхушке третьего яруса — сама выбирала, Ил, хоть и человек хороший, но в быту совершенно бесполезен, пока ему не ткнешь, не сделает — на улице стражники бегают. А вон Ванька у самого замка стоит. Неужели стряслось что?

Выскочила как была, даже не прихорашивалась. Да и сильно разве тут себя в порядок приведешь? Самой элементарной косметики нет. Ленке, разумеется, деревенские бабы, которых из темницы освободили, рассказывали, что лордихи, или как их там, леди, что ли, так вот, богатые эти самые кто белилами лицо мордует, кто румянами. Но это у кого как принято. Деревенским то ни к чему, да и некогда. Забот полон рот. Ну соотсвественно и Ленка так решила — чего фигней страдать. Лицом ее родители не обидели, тут уж спасибо точно не Богу, а генам — мать у нее красавицей в молодости была. В целом, особенно на фоне местных девок, тощевата, вернее стройна. Ну а где вы квиков толстых видели? То-то и оно. Уж, извините, негде жиру откладываться, когда весь организм на износ. Но ничего, Илу, вроде, нравилось, а на остальных плевать.

— Что случилось? — сразу рванула к Турову.

— Хелен, — громко сказал он, но больше для вида. Оглянулся по сторонам, никого пока не было, и зашептал, — Ленка, как раз за тобой собрался посылать.

— Ну вот она я. Случилось чего?

— Авангард Виссела подошел, слышала?

— Авангард — это банк такой, — улыбнулась квик, но Туров бы серьезен.

— Отряд передовой, конный. Может, даже не один.

— И что теперь, будем наших ждать.

— В том и дело, что некогда ждать. Эти уроды деревни жгут, с утра самого. Вроде как, все, кто рядом с Утесом Гроз — предатели.

— Ну и делать то что? У нас людей-то всего ничего.

— Да есть тут план. Ренди! — зычным голосом крикнул Иван. — Соловей, ну же!

И только теперь Лена заметила, как от стены отделилась тень, и к ним подбежал бывший слуга Виссела. Поклонился ей, хотя в глаза не посмотрел, словно засмущался.

— Говори.

Вместо ответа Соловей схватил с земли прутик и стал рисовать.

— Они сейчас вот тут, — ткнул веткой. — Рядом деревня, туда мы точно не успеем. Так что про нее можно забыть, — Соловей нарисовал кружок и сразу же зачеркнул его. Но вот позади нас есть еще две деревни, тут и тут. До вечера они туда не доберутся.

— Вопрос только, к какой они пойдут, — сказала Лена.

— Этого мы не знаем, — развел руками Туров. — Поэтому предлагаю рискнуть…

— Ну не томи, не тяни кота сам знаешь за что.

— В передовом отряде человек сорок.

Иван вопросительно посмотрел на Соловья и тот утвердительно кивнул.

— Значит, — продолжил психокинетик, — надо собрать два отряда и дать отпор. Человек пятьдесят мы уж из замка вывести сможем. Остальные пусть останутся оборонять, на всякий пожарный случай.

— Два отряда, по двадцать пять человек? — спросила квик. — Не маловато?

— Не по двадцать пять. Я возьму двадцать, ты тридцать. Мы же с тобой, вроде, не пальцем…. — Иван внезапно смутился своей вольности, — хотел сказать, не глиной мешаны. Ты как, в форме? Готова помахаться, если что?

— Хоть сейчас на олимпийские сборы, — заверила его Лена. — Выходим когда?

— Пять минут назад, я совсем закрутился. Всех собрал, а тебя предупредить забыл.

— Ну пошли, значит.

Лена с тоской посмотрела на небо, оно было сплошь затянуто разорванными серыми тучами, медленно тянувшимися друг за другом куда-то на восток. Там же, наверное, восток? А может, запад, какая к черту разница. Главное, что на душе также тоскливо и серо, как наверху.

Разошлись они почти сразу, как только вышли из замка. Лена со своей тридцаткой обошла Утес Гроз и отправилась в сторону побережья, однако сильно взяв вправо. Формально командовала она, и никто, естественно, ей не перечил. Хелен знали почти все в войске Эдвара, причем не столько как любовницу капитана, а как и воительницу. Но сейчас вел их Руфус, пожилой ветеран, худо-бедно знавший эти места. Вроде до службы жил у самого побережья. Он рассказывал как-то, да Ленка не слушала толком. Была в ней такая дурная привычка, если что неинтересно, хоть по пять раз скажи, не запомнит.

Остальных тоже по именам знала, не всех, конечно, но многих. С теми пила, с другими в кости играла. А что? Надо как-то свои способности использовать. Самое забавное было состоязаться в «айгрубе» — своеобразном сорвеновании по выпивке. Сначала Ленка просто вылескивала содержимое, спасибо квик-режиму, а потом Гоноборское распробовала и ничего, пошло. Самое смешное, она ведь как квик и опьянеть не могла. Вернее, могла, но происходило все так быстро, что пока соперник только до кондиции доходил, у нее уже легкое похмелье наступало.

Потому и получалось, что в отряде ее любили. Конечно, не как девушку. Вольностей все-таки Ленка не позволяла, даже легкий флирт. Скорее, относились как к сестре по оружию или как-то так. Это Ила уважали, Ваньку по большей части боялись, а ее любили. А чего? Все по-честному.

— Дядя Руфус, скоро еще?

Уже пару часов отмахали, ни разу не остановились. Руфус на ее слова лишь повернулся, желтоватые зубы оскалил — знала Ленка, что очень старику нравится, когда она его дядей называет. В армии-то больно на возраст не смотрят, даже самый зеленый молокосос тебе тыкнуть может. Но зачем? Если человеку приятно, у нее язык не отсохнет лишнее слово сказать.

— Недолго уже. Вон за леском тем. Деревенька плохенькая, никогда в ней хорошо не жили. Колодцы вечно засушены, плетни скособочены. Да и народ ленивый.

— Ну что ж, дядя Руфус, они не люди теперь что ли? Защитить-то надо.

Старик кивнул головой и отвернулся. Дальше шли молча, даже в хвосте отряда переговариваться перестали. Будто нависло над каждым недоброе что-то. Ленка и сама это чувствовала. Уж чему чему, а своей женской интуиции она доверяла. К тому же за леском деревни не оказалось. Напутал Руфус или ошибся, но настроение вконец испортилось.

Поселение показалось лишь еще через час. Ветеран все чесал затылок, удивляясь, как оно здесь оказалось, но подтвердил — то самое. И дома все, где и должны, и полянка сбоку. Лена выбежала вперед, слава богу, успели. Не было еще здесь конников, а может, квик скрестила пальцы, а может и не будет. Ванька этих дураков враз раскидает. И напрягаться не придется.

Местные на воинов смотрели с удивлением. Нет, они узнали энтийский герб, поняли, что с Утеса Гроз, только ни о каких нападениях на другие деревни не слышали. Еще бы, глушь и есть глушь. Больше всего разозлило Лену другое. Отнеслись местные к своим защитникам неодобрительно — вроде как непонятно на сколько прибыли, да и корми их теперь. Понятно, вслух ничего не сказали, но по косым взглядам и перешептываниям ясно стало. Дураки деревенские. Их резать будут, а они лишь тупыми непонимающими глазенками своими смотреть на врагов станут. Хоть назад возвращайся.

Не вернулась, конечно. Отошла, остыла. Кто этих придурков еще защитит, если не они? Руфус меж тем раскомандовался, выставил часовых, воинов разместил. Ленка даже не протестовала — она тут и правда как машине пятое колесо. Или там про телегу было? Неважно. Чего лезть в то, в чем ни хрена не разбираешься?

И не зря Руфус суетился. Еще солнце не село, прибежал дозорный из пролеска. Глаза с пятирублевые монеты: скачут, скачут. Лену мороз пробрал, не обошлось Елена Григорьевна, не обошлось. Ей придется отбиваться, а не Ваньке.

Руфус командовать стал, какие позиции занять, а дозорный все не останавливается. Пробрал его словесный понос. Кричит, что больше четырех десятков их, намного. Не справиться им, и все такое. Не выдержала Лена, саданула его ударом из квик-режима. Это в обычной жизни кулачок у нее маленький, слабый, а с ускорением, как кувалда бьет. Упал без сознания, товарищи его оттащили. Ну хорошо, хоть на нервы никто не действует.

Все затихло, местные по домам попрятались, как будто поможет. Лена вспомнила себя маленькой девочкой, укрывшейся теплым байковым одеялом в надежде, что чудовище ее не найдет. «И ведь не нашло» — улыбнулась квик сама себе. Руфус неодобрительно посмотрел на нее. И вправду, чего это она. Тут щас такое начнется, а она зубы скалит.

Вся деревня замерла, затихла в ожидании своей участи. Солдаты стояли, укрывшись щитами и выставив вперед мечи, крестьяне, кто похрабрей, прилипли к окошкам, выпучив глаза, как рыбы в аквариуме, а Лена нервно включала квик-режим, недолго, на долю секунды, словно себя проверяла.

И началось. Затрещали деревца в пролеске, зашуршал многоголосо снег, заржали лошади. Ожил мир вокруг темными высокими фигурами, мечущимися без толку, но все ближе и ближе приближающимися. Вот и первый выскочил, только сам оторопел от встретивших его воинов. Слишком близко подскакал, да остановился, раздумывая. Руфусу только того и надо, двумя шагами возле того оказался, рубанул сверху. Конь назад ломанулся, волоча за собой безголовое туловище.

А потом и остальные подоспели. Теперь не сомневались, поняли, что встречают их. Кто на полном скаку влетел в ряды, кто перепрыгнуть попытался, смешалось все вокруг. Тогда Лена и поняла — пора. Раз — возле нее трое замерли, еле движутся, полоснула, куда дотянулась, и сразу квик-режим выключила. Подолгу в нем находиться нельзя, опасно.

Несколько шагов сделала, и снова точно время остановилось. Вот уже возле нее меч, в горло ей направлен. Выхватила оружие обидчика свободной рукой, да ему же в живот и воткнула. Прошла еще дальше, теперь уже конные со всех сторон: толпятся, мешают другу другу. А ей только на руку. Вынырнула на секунду, воздуха глотнуть и силы окончательно не потерять, да снова в квик-режим. Теперь уж не один меч в нее направлен, даже две стрелы отвела. Вытащила кинжал — одной рукой тут не управишься — и дальше пошла. Как вальс танцует, только не ногами, а руками, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.

Вокруг только все темнее, словно как в той детской сказке — крокодил солнце проглотил. Но то все лошади и люди. Теперь еще и уворачиваться приходится от падающих тел, чтобы не придавили. Там уж никакой квик-режим не поможет. Руки дрожат, голова кружится — понятно, долго не протянет. Только конца-края не видно.

А нырять в квик-режим приходится все дольше, а отдыхать все меньше. Равно наоборот, как надо. Это ведь сравнимо с погружением под воду. Чем дольше внизу, тем больше времени надо отдышаться, в себя прийти. Потеряешь сознание — считай мертва. Вот тогда хрен тебе и счастливое будущее с Илом, и небо в алмазах. Поэтому иди, Елена Григорьевна, зубы сожми, и иди.

И она шла. До самого пролеска, пока уже врагов не осталось. Пока не увидела впереди себя поломанные деревца и пустоту. Тогда вышла окончательно из квик-режима и повернулась. И Лену затрясло. За ней тянулась вереница трупов, не один, не два человека, а десятки. Кое-где еще хрипели кони, пытаясь подняться, или шевелились раненые враги, но большинство безжизненно лежали на окровавленном снегу. Кто изумленно смотрел стеклянными глазами в небо, кто зло стиснул зубы, кто точно на минуту заснул с самым мирным выражением лица. Лена посмотрела на руки. Почти чистые, лишь кончики пальцев вымараны кровью. Ну конечно, она же все время почти в квик-режиме была. Только внутри гадливое ощущение проснулось, будто по локоть сейчас все мокрое, липкое. Разве можно с таким жить? Ноги сами подкосились и перед глазами все поплыло…

Открыла глаза — темно. Неужели умерла? Почему трясет тогда? Приподняла голову — нет, жива, да еще едет. Снова телега. Перед глазами возник тот самый истеричный дозорный, растянув рот до ушей. Лену от его довольной рожи аж замутило.

— Хвала Трем Богам, мы уж думали вы… В общем, того. А вы… Просто уже к Утесу Гроз подходим, я боялся, сир Айвин с меня шкуру спутит. Хорошо, что…

— Рот закрой, — оборвала его квик. Мутило со страшной силой.

— Около вас там еда. Мы же знаем, что вы после… Ну потом есть очень хотите.

О чудовищном аппетите Лены после «нырков», как сама она называла режим, ходили самые удивительные слухи. Одни говорили о десяти курах, другие о трех овцах, третьи… В общем, Робин Бобин Барабек, скушал сорок человек… Вспомнив о числе сорок, Ленка перед глазами снова представила окровавленые трупы.

— Сколько человек было в передовом отряде лорда Виссела?

Спросила, а сама скулы даже не разжала. Боялась ответа услышать.

— Шестьдесят четыре мы насчитали. Представляете, я уж думал, не выстоять. Часть к нам прорвалась, примерно пара десятков, ну а осталных вы. Просто уму непостижимо.

— Заткнись.

Шестьдесят четыре жизни. Шестьдесят четыре. Тошнота подступила выше. Она вспомнил Ивана, когда они брали Утес Гроз. Ведь у него было примерно такое состояние. Только Лена тогда не поняла, не прочувствовала, накинулась с укоризной на Турова, думая, что того больше контузило. Но теперь она оказалась на его месте. Оставалось только задуматься, как Иван с этим справился.

— Вы ешьте, ешьте, — не послушался ее совета дозорный.

Хотя прав, конечно. Надо поесть. Она же не хочет в кому впасть. А после таких перегрузок, если не поесть, да не отдохнуть — легче легкого. Лена вытащила уже затвердевшую краюху хлеба и откусила. Тошнота немного отступила.

— Руфус где?

Дозорный помялся.

— Погиб он. Он же в первых рядах стоял, его сразу почти и смяли. Его и еще шестерых. Раненых нет, хвала Трем Богам.

Лена скрипнула зубами. Хвала, хвала. Хвала им за то, что такие люди умирают, а этот сопляк остается жить. Закон войны, обыденность войны. Самой несправедливой и подлой вещи, которую только мог придумать человек. Много бедных — война, много богатых — война. Это даже естественным отбором не назовешь, потому что выживают не самые сильные, смелые и достойные. А самые удачливые.

К моменту, когда они объехали гору с замком наверху, стало совсем темно. У главных ворот маленькими точками горели факелы. Но внизу все грохотало сотнями ног, а неподвижая тьма расползлась в стороны отблесками от шлемов и клепками на доспехах.

Один из солдат, шедший впереди, добежал до телеги, в которой ехала Лена.

— Придется подождать.

— А что там?

— Король Эдвар вернулся с наемниками.

Лена невольно улыбнулась, хотя тьма скрыла ее усмешку. Стоило обзавестись мальчику дополнительной тысячей воинов, как из лорда он превратился в короля. Хотя с другой стороны, может, так и должно быть. Что до самих наемников, то раз они пришли, вернулся и Иллиан. Он жив, она жива, значит, все было не напрасно.

Лена вытащила из мешка вторую лепешку. Как она поняла, ждать придется долго.

Маленький король

— Это безумие, — тихо проговорил Иллиан, но Эдвар услышал его.

Они стояли внизу, прямо под его маленьким боковым окном, думая, что их никто не слышит. Еще и часа не прошло, как новое войско прибыло в Утес Гроз под улюлюканье и радостные крики простолюдинов. Эдвара называли теперь не маленький лорд, а не иначе как маленький король. Победа в грядущем сражении не вызывала ни у кого сомнений, включая и самого Эдвара. Он поделился своими мыслями с ближайшим соратником — Иллианом, но внезапно в его лице нашел самого ярого противника своим планам.

— А какие варианты? — спросил Айвин. — Ослушаться мальчишку?

— Это невозможно, — грустно поднял глаза Лейтли. — Я давал ему клятву. Но дать бой за стенами замка, когда врага больше в несколько раз…

Эдвар стиснул зубы. Победа в замке не войдет в историю, не приведет к окончательной победе. Эриган Виссел может отступить и собрать армию снова. Но если дать ему бой в открытую, победить и гнать врагов до самой столицы, то можно покончить с этой заразой раз и навсегда.

— Может, попробовать поговорить с ним, переубедить? — спросил Айвин.

— Думаешь, я не пытался, — махнул рукой капитан. — Но он сказал, что теперь у него достаточно воинов, чтобы дать честный бой. Хотя понятно, основную ставку он делает на тебя.

— Ладно, есть у меня одно пойло, которое тебе поможет. Как вы там его называете, Гонопронское?

— Гоноборское, — поправил Иллиан.

— Ну вот, пошли ко мне. Семи смертям не бывать, одной не миновать.

— Интересное выражение, — заметил Иллиан.

Они ушли, оставив хмурого Эдвара в задумчивости. Как Иллиан не понимает, что сейчас самое главное — показать силу его, отпрыска Энтов, нового короля Кантии, пусть еще и не провозглашенного? Дать поверить людям, что он — именно тот лидер, который им нужен! Эдвар со злости толкнул стоящий рядом стул, и через секунду в дверях показался Черепаха. Интересно, телохранитель хоть ночью снимает свой нагрудник?

— Все в порядке, — махнул лорд рукой, и Мойно вышел обратно.

Черепаха словно переменился в лице после того вечера, после разоблачения Крафтера. До того дня Эдвар видел в Мойно лишь молчаливого слугу, бесприкословно повиновавшегося любым приказам, холодного и всегда уверенного в себе. А теперь… Признаться, лорд теперь не всегда знал, как обращаться с восточным варваром. Как Черепаха себя называл? Эдвар потер переносицу, точно, русич. Диковинное слово, интересно, что означает. Так вот, получалось, что Мойно намного чувствительнее, чем можно было подумать. Вида человеческих страданий он выносить не может. Бывший раб, наемник и убийца. Подумать только.

Эдвар поднял стул, поставил его около стола и сел сам, подперев руками тяжелую голову. Свеча подрагивала, танцуя на сквозняке в серебряном канделябре — не все племена смогли вынести из замка — иногда почти затухая, но потом разгораясь с новой силой. В отблесках света на столе возникали фантомы давно минувших событий, которым мальчик был свидетель, и тех, о чем только слышал. Но Эдвар понимал, что во всем есть тонкая невидимая нить, связывающая все произошедшее. Он пытался уловить ее, хотя бы увидеть, но та постоянно ускользала от его взора.

— Сир… Сир!

Эдвар качнул головой, и все развеялось. Иллюзии прошмыгнули у него под носом, как испуганные воришки, и разбежались по углам. Свеча почти догорела, лорд посмотрел в окно, скоро должно было светать.

— Что такое, Мойно?

— К вам человек от Айвина, — Черепаха немного подумал и добавил, — сира Айвина.

— Значит, что-нибудь важное. Попроси его сюда.

Черепаха просто кивнул и отошел в сторону. В комнату сразу проскользнул знакомый Эдвару перебежчик от Виссела.

— Соловей, если я не ошибаюсь? — спросил лорд.

— Это прозвище, — ответил шпион. — Сын Господень сказал, что нет ничего зазорного в своем имени, даже если оно запятнано плохими деяниями. Меня зовут Ренди.

Эдвар наморщил лоб. Он верил в самое лучшее, что может быть в людях, в добродетель, честность, праведность, преданность. И именно всеми этими качествами не обладал тот, кто стоял перед ним. Перебежчик, именовавший себя Ренди, известный под прозвищем Соловей. Эдвар не тешил себя надеждами на скорейшее осознание и искупление грехов предателя, как бы сам того не хотел. Вот Айвин ему поверил. Маленький король мысленно воздал хвалу Трем Богам, чтобы полубог не ошибся.

— Сын Господень это Айвин?

— Да.

— И какие у тебя новости, Ренди?

— Я прибыл только что с главного тракта. Сразу к… Айвину, — имя чужеземца Ренди выговорил с благоговением. — А он уже сказал бежать к вам.

— Ну так что там?

— Войска сира Эригана на подходе.

— И сколько у нас времени?

— Несколько часов.

— Хорошо. Иди. Мойно, собирай людей. Сир Иллиан скоро будет здесь, должно быть, он остался у Айвина, значит, все знает.

Черепаха вернулся еще с двумя людьми, несущими доспехи маленького лорда.

— Это обязательно? — спросил Эдвар.

— Мы не можем допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось, — ответил Мойно.

Он без лишних слов натянул на лорда боевой комзол с вощеными шнурками и штаны. Люди с доспехами тотчас подскочили и принялись надевать латные башмаки, привязывать наголенники, наколенники, набедренники. После того, как на него нацепили наспинник и нагрудный доспех да еще затянули поясным ремнем, дышать, да стоять в принципе, стало значительно тяжелее, но Черепаха и глазом не повел. Лишь когда с наплечниками и наручами было закончено, Мойно лично надел на мальчика кожаные перчатки с пальцевыми пластинами и закрытый шлем.

— Вот так лучше, — сказал Черепаха.

— Я вот только двинуться не могу.

— Это дело практики, сир. Я вам помогу, — Мойно взял Эдвара за руку, и они медленно пошли наружу.

У самого замка уже собрались не только солдаты, но и ополченцы — крестьяне, которых на скорую руку удалось вооружить и подготовить. Иллиан был уже здесь. Он сразу оценил ситуацию и бережно подхватил Эдвара за другую руку. От Лейтли сильно пахло вином, сказалась проведенная вместе с Айвином ночь, но лорд виду не подал. Чужеземец стоял тут же, хотя по виду состояние у него было значительно лучше, чем у капитана — все-таки и веса в полубоге было больше, а может, пил не так активно.

Эдвара усадили верхом, говорить что-то мальчик не видел никакой надобности, все давно знали о грядущей битве. В седле было все также обременительно — под тяжестью доспехов ныла спина, но показывать свое неудобство остальным было никак нельзя. Лорд медленно и острожно поехал вперед — не хватало еще железным кулем упасть с лошади — и остальные двинулись вслед за ним.

На всю армию приходилось чуть больше ста конных — цифра, которой Эдвар не без причины гордился. Внезапно налетевшая сотня всадников могла смять ряды противника и решить исход любого сражения. Жалко, конечно, что не все были так ладно одеты, как сам лорд, но благо, кольчуги с дубами нашлись для всех солдат и даже некоторых ополченцев.

За воротами в первом ярусе, ибо только тут в полном боевом порядке они могли поместиться, стояли наемники. Эдвар не стал спрашивать у Сакхра, успели ли отдохнуть его люди, не до этого было.

Кафийцы расположились по обе стороны от главной улицы, по которой двигались ополченцы и солдаты. Лорду наемники понравились: ладные, все как на подбор, хотя с виду действительно родные братья, с забавными кривыми мечами и короткими луками. Чего они Иллиану не понравились?

Только начинало светать, поэтому собравшаяся в поле армия сира Эригана лишь угадывалась по хмурым колючим теням, едва заметно шевелившимся. Ошибся Ренди, не было у них нескольких часов… Эдвар ждал, пока станет совсем светло, тогда уже он смог разглядеть все знамена, штандарты, стяги, и вот тут ему стало страшно. Лорд еле разглядел толстую фигуру сира Эригана со сверкающей на голове… короной? Эдвар даже привстал в седле, будто это могло помочь лучше видеть. Но главное не это — Виссел был окружен со всех сторон конными всадниками, доспехам которых мог позавидовать сам юный лорд Долины Кричащих Сов.

— Рыцари, — сам для себя повторил Эдвар. — Сколько их?

— Рыцарей с полста — тихо ответил Мойно. — Еще и легкой конницы сотни три.

— Даже чуть больше, — выдохнул винными парами Иллиан. Эдвар поморщился, но от капитана не отвернулся. — А пехоты раза в два больше нашей. Сейчас на вскидку не скажешь точно… Ваша светлость, мы не выстоим.

Эдвар рассердился. Он мог не верить в свои силы, мог не верить в силы своего войска, но никому другому это делать больше не позволялось.

— Сир Иллиан, стройте людей! — постарался заглушить последние слова капитана лорд, не хватало еще, чтобы остальные услышали. — Сакхр!

Кафийцу хватило одного взгляда, чтобы понять господина. Он закричал на своем, громко и угрожающе. Наемники на мгновение вздрогнули, растянувшись еще шире и приготовив луки. Люди Лейтли встали в четыре ряда: в первом солдаты, позади ополченцы. Но главный человек стоял уже подле лорда.

— Ну вот, сир Айвин, и настал момент истины.

— Ага, час Хэ, — ответил чужеземец. — Вы уж меня простите, ваша светлость, но тут как бы врагов немного больше. Я бы сказал даже не немного.

Эдвар с удивлением посмотрел на Айвина. Неужели и этот могучий муж сомневается? Разве ради этого они столько прошли и претерпели, чтобы сейчас поджать хвост и трусливо спрятаться в замке?

— С нами вы, — сказал мальчик. — Я и мои люди видели, на что вы способны. А они нет. Поэтому пусть Эриган Виссел не обольщается раньше времени.

— Вашими бы устами… — тихо ответил Айвин и добавил еще тише. — Я иногда сам не знаю, на что способен.

Над равниной пронесся утробный скорбный многоголосый звук труб, и орда Эригана, подобно полчищам саранчи, пожирающая каждый клочок земли, двинулась вперед. Армия Эдвара пошла навстречу молча, не так организованно и выпершись вперед левым флангом, но наемники догнали и выровняли строй. Люди двигались, не переговариваясь, только бряцали железные кольца кольчуг, хрустел снег под тысячью ног, и хрипели в нетерпении лошади.

Солдаты остановились раньше, чем самый ловкий и сильный лучник смог бы стрелой достать до чужого воинства. Остановились, не сговариваясь и не ожидая приказа, подчиняясь внутреннему инстинкту самосохранения, хотя именно сейчас Эдвару хотелось больше всего развернуть коня и стремглав помчаться обратно в Утес Гроз. Ибо теперь преимущество лорда Виссела стало очевидно. Блестела на восходящем солнце чешуя длинного замершего на мгновение монстра, готового сорваться в любой момент. Эдвар окинул взглядом свое «воинство», и настроение окончательно испортилось.

Из колышущегося океана шлемов и кольчуг выплыл человек в овечьем полушубке, теплых штанах и унтах, как у восточных варваров. Среди всех воинов он выделялся могучим ростом и сложением. Эдвар даже подумал, что боец удивительным образом похож на Айвина, даже чертами лица.

Воин без доспехов нес в левой руке три длинных метательных копья. Дойдя до середины, он остановился и воткнул копья в землю.

— Надо выходить, — тихо шепнул Иллиан Эдвару.

— Надо, так надо, — вместо лорда ответил Айвин.

Чужеземец даже шагнул вперед, но тут как из-под земли выскочил Ренди, вцепившись в грудь гиганту.

— Нет, не ходи, Богом Единым тебя прошу, не ходи, — чуть ли не плакал Соловей. — Ты не знаешь его, это убийца из Проклятой лощины. Тебе не одолеть его. Он сильнее.

— А что и вправду, братец, — подошла Хелен. — Не все же тебе геройствовать. Он, может, и сильнее, но точно не быстрее.

Хелен стянула свои черные волосы тесьмой и решительно побежала навстречу воину. Снега выпало немного, поэтому воительница двигалась достаточно свободно, не проваливаясь. Убийца выхватил копье и метнул в девушку, но та молниеносно уклонилась от смертельного оружия, и древко пролетело мимо, вонзившись в землю. Теперь уже Хелен не просто бежала, а стремглав неслась к врагу, так что следить за ней становилось все труднее.

Второе копье снова прошло мимо, хотя убийца до сих пор оставался хладнокровным. Эдвар ждал, что душегуб схватится за последнюю сулицу, но незнакомец сделал странную вещь. Он вытянул руку, точно загораживаясь от удара, но вместо этого вдруг споткнулась Хелен. Снег зашевелился, расступаясь перед крошечными камешками и частичками земли, поднимающимися наверх.

— Ленка, назад! — крикнул, что есть мочи Айвин.

Эдвар догадался, что «Ленка» — это Хелен, которая, впрочем, и сама уже поняла мощь своего противника. Она рванула назад со всей скоростью, на какую была способна. Эдвар даже не пытался уследить за девушкой. Убийца легонько подхватил последнее копье и бросил вдогонку убегающей Хелен, почти достигшей уже войска. Воительница, вновь точно почувствовав опасность, развернулась и неуклюже взмахнула рукой. Острие пролетело около ее щеки, мимо и глухо чавкнуло, найдя другую цель.

Иллиан с глухим хрипом повалился на землю, и только тут Эдвар понял, что произошло. Копье проткнуло капитана, как тренировочную мишень из полой тыквы, разорвав кольчугу и на пару дюймов выйдя из спины. Лейтли был еще жив, но сомнений на его счет не оставалось. Рана тяжелая.

— Как можно было добросить так далеко копье? — в состоянии шока выдохнул Эдвар.

— Он, как и я, — ответил Айвин. — Психокинетик.

Жестяная корона

Во рту осталась еще горечь утренней изжоги, а в висках пульсировал вчерашний лишний кубок вина. Родимое пятно зудело, как проклятое, Ивана поминутно бросало в жар, но он шел, спокойно и неторопливо, по следам Лены. Квик сейчас сидела на коленях, обхватив Иллиана, жизнь из которого утекала с каждой секундой. Туров старательно не оборачивался, чтобы не броситься обратно. Ему и так колоссальных сил стоило взять себя в руки и принять бой. Перед ним стоял самый опасный противник из всех возможных.

Иван попытался рассмотреть внезапного оппонента. Ростом даже повыше его, да и в плечах пошире. Но вот лицо — чуть насмешливое, с носом картошкой… русское. Туров мог поклясться, что перед ним соотечественник.

— Кто ты? — крикнул он на русском.

— Я сюда не болтать пришел, — ответил психокинетик.

Он поднял руки, но Иван оказался быстрее. Туров даже не знал, что он хочет сделать, просто со всей силой попытался толкнуть недруга, но тот даже не шелохнулся. Ваня почувствовал седьмым, а может, даже восьмым или девятым чувством, как его пальцы воткнулись в нечто твердое и увязли там окончательно. Убийца из Проклятой лощины лишь недобро улыбнулся и все же поднял руки.

Туров ждал, что его сейчас отбросит к ногам лорда или разорвет на части, но соотечественник оказался более изощренным садистом. Иван никогда не сталкивался с воздействием психокинетических сил на себе и мог лишь благодарить Бога за это. Теперь уже неважно, Единого или всех Трех сразу.

Туров понял, что умирает. Умирает медленно и мучительно. Разрываемый на части психокинетической силой врага, силой, более мощной и ощутимой, чем его собственная. И может, происходящее было похоже на статичную картинку, в которой ничего не происходило, но Иван чувствовал иначе. Словно мясо, мышцы, нервы, кости — все отделялось друг от друга. Вот-вот должна была закипеть кровь, взорваться черепная коробка, вывалиться наружу глазные яблоки. Ему казалось, что еще секунда, и он умрет. Оставит этот проклятый мир и все миры, в которых он мог быть, но не был.

Но Турова отпустило. Короткая, но острая боль еще не ушла из тела, слабыми отголосками напоминая о себе, однако жить было можно. Жить даже надо было. Иван посмотрел на психокинетика, на его удивленное безжизненное лицо со стрелой, торчащей из окровавленной глазницы. Туров обернулся назад и заметил сосредоточенного Биргира, опускающего лук. Оск перевел взгляд с убитого на Ваню.

— Теперь мы в расчете, сын Одина.

Биргир развернулся и пошел прочь, по направлению к замку. Никаких больше лишних слов, эмоций. Иван понял, что это была не битва оска, не его война. Он лишь сдержал обещание, данное себе самому. Воины Эдвара расступались перед ним, давая дорогу. Перед северянином, которого не любили, ненавидели или старались не замечать. И который, возможно, предрек исход сегодняшней битвы.

Туров хотел окликнуть оска, остановить, вернуть, хотя понимал, что не имеет на это права. Да и некогда было. Иван обернулся, посмотрел на двинувшееся вперед войско врага и растерялся. Может быть, причиной всему были многочисленные фильмы, вроде «Трои», где два героя сходятся, один убивает другого, и армии расходятся в разные стороны. Минимум жертв и все довольны.

Но Виссел решил по-другому. Хотя, сказать по правде, Туров понимал, что противника получается, и не он убил вовсе. Значит, у этого Эригана было полное моральное право… Иван отогнал эти глупые мысли. Виссел бы напал в любом случае — одолей этот залетный русский его или убей он соотечественника. Не для этого тот собирал такое войско, чтобы просто отступить.

Наемники Эдвара выстрелили первыми. Засвистели, распрямляясь тетивы, и маленькие древки с крошечной смертью на конце взвились в воздух. Многие из них обрели свое последнее пристанище в снегу, но другие впились жадными ртам в тела воинов, найдя брешь между доспехами. Висселийцы замедлили бег и сделали ответный залп.

Иван ощутил, как по его телу бежит ток. Это чувство родилось глубоко в груди и расходилось по всему телу, придавая сил. Почему-то вспомнились те самые уроки отца с кусками металлолома. Только теперь не было горечи и страха за прошлые неудачи. Они должны были быть. Должны были быть, чтобы теперь у него все получилось.

Туров поднял руку и просто отвел все стрелы, как если бы задернул шторку, и вода из душа стала падать в ванну, не в силах преодолеть эту преграду. Висселийцы стреляли вновь и вновь, но каждый раз чужеземец останавливал град летящих смертей.

Тем временем враги были уже близко. Иван мог различить морщины на испуганных лицах пехотинцев, налипшую грязь на доспехах рыцарей, искаженные от боли морды лошадей из-за впивающегося в зубы трензеля. Он даже разглядел в толпе толстого, точно закованного против воли в тесные доспехи, пожилого мужчину с нелепой короной вместо шлема. То был Эриган Виссел, двигавшийся вместе со всеми, но очень медленно, не желая оказаться в первых рядах. Его обгоняли даже пешие солдаты, а лорд в окружении своей охраны не торопился начать битву лично.

Внутри Ивана перевернулся котел со всей желчью, злобой, ненавистью. Ядовитое зелье потекло по венам, смешиваясь с кровью и отравляя организм. В висках бешено застучало, желваки сжались сами собой, мир вокруг на секунду замер и перестал существовать. Ведомый лишь инстинктом, некой животной яростью, Ваня со всех сил ударил в ладоши и замер, испугавшись собственного хлопка.

Туров примерно понимал, что случилось. Вернее, ощутил, прежде чем увидел последствия. Он будто взорвался изнутри, и взрывная волна обрушилась на нападавших. Невидимая сила сметала все на своем пути: людей отбрасывало назад, лошади вместе с седоками падали на спины, а нещадный вал катился все дальше и дальше, находя новые жертвы. И даже когда он ушел далеко за пределы взора Ивана, психокинетик понял, что еще ничего не закончено. Не замерло, обратившись в вакуум и обозначив конец.

Ошеломленные и утратившие силу духа висселийцы все же поднимались на ноги. Многие делали это нехотя, испуганно озираясь вокруг в ожидании нового еще более сокрушающего удара. Ваня только сейчас понял, что для новой волны его сил точно не хватит — колени мелко дрожали, и ноги ходили ходуном. Но этого и не потребовалось. С диким звериным криком из-за его спины выскочил сначала один наемник, потом другой, третий.

Войско Эдвара неистовствовало и рвалось в драку, ободренное первым, пусть и несущественным, поражением врага. Они обрушились на висселийцев, как град обрушивается на головы несчастных, оказавшихся под открытым небом, не в силах найти убежища. Первые ряды еще пытались сопротивляться, но лавина смела их, перемолотила кости и выплюнула безжизненным киселем прочь.

Воины неслись вперед, настигая бегущих в панике людей самопровозглашенного короля, и оставляя после себя лишь безжизненные тела. Простые крестьяне, которые несколько недель назад еще мирно жили у себя в деревнях, несли смерть чужими энтийскими мечами, зазубренными дубинами и длинными копьями — всем, что нашли в оружейных Утеса Гроз.

Извергнувшая лава достигла сира Эригана и обожгла своей жестокостью и равнодушием. Многочисленная охрана разбежалась еще раньше, спасая лишь свою шкуру и бросив господина на произвол судьбы. Осталось только двое худых воинов, похожих друг на друга, как две капли воды. Но одного сразили стрелой, а другой умер, пронзенный копьем. Как ни старался самопровозглашенный король убраться подальше, но конь постоянно оступался и шарахался в сторону. Ваня не видел, как упал Эриган, но по холодной залитой кровью снегу покатилась корона, еще недавно красовавшаяся на голове Виссела.

И тут Турова пробрало. По-настоящему. Словно с него вдруг сняли солнчные очки, и он впервые увидел все именно в том свете, в каком оно было на самом деле. Корона катилась, ненужная никому, вдоль десятков ног, неприкаянная и одинокая. И в этот момент Ивану показалось, что никакая она не золотая, а, скорее, бутафорская из какого-нибудь ТЮЗа, сделанная из обыкновенной жести и покрашенная сверху. Туров присмотрелся. Точно, жестяная корона.

Все эти битвы, смерти, заговоры, предательства, вся мышиная возня ради никчемной жестяной короны, которую в том или ином случае напялит на себя новый правитель. Он станет писать новые законы, менять жизнь простых людей, возвышать одних и низвергать других. И новому королю даст на это право не его окружение, почитание или что-то еще. А просто-напросто жестяная корона.

Воины бежали все дальше и дальше, мимо главного символа Кантийской власти. Его несколько раз пинали, не обращая внимания, что там бряцает под ногами. Наконец чья-то нога в невысоком полусапоге наступила на жестяную корону, и та под сильным нажимом скрылась из виду, смешавшись со снегом.

Иван улыбнулся непонятно кому, поднялся на ноги и побрел обратно.

Иллиан был еще жив, хотя сильно побледнел. Он все силился что-то сказать, но Лена ему не разрешала, постоянно прикрывая руками рот. Лейтли облизывал сухие губы и пытался поднять голову, но объятия квика не позволяли этого сделать.

Поврежденные кольца кольчуги обнажили разорванную плоть, из которой торчало древко. Кровь булькала, тоненькими струйками выплескиваясь из тела бедного капитана, утекая вместе с жизнью. В какой-то момент Лейтли перестал пытаться что-либо сделать и просто уставился в одну точку, еще не отдав душу своим треклятыми Трем Богам, но уже оторвавшись одной ногой от земли.

Ленка подняла голову на подошедшего Ивана. Казалось, она только сейчас обратила внимание, что рядом уже никого нет, а вдали слышен бой.

— Как он? — спросил Туров.

— Я не знаю. Крови, вроде, немного, но ему больно шевелиться, — в глазах у Лены застыли слезы. — Я не знаю, что теперь. Что делать.

— Я знаю.

Иван подошел, одними глазами обломал древко, и осторожно поднял на руки Лейтли. Тот застонал, закрыв глаза, но по-прежнему не сказал ни слова. Туров сам еще не оправился от своего «хлопка», да делать было нечего — не Ленке же тащить Ила. Они зашагали наверх, обратно к горе, обратно к замку.

— Ну не реви ты, не реви, — скорее приказал, чем попросил психокинетик. — Никто не умер. Щас донесем его, там остались люди, посмотрят, может, что сделают.

Иван не знал, как утешить ее. Он не умел хорошо и правдоподобно врать, а сказать что-то более обнадеживающее не мог. Наверное, потому что сам не верил. За все то время, которое он провел здесь, понял, что жизнь как игральная кость — ты постоянно состязаешься с судьбой, пытаешься обмануть ее, сжульничать. Но что делать, если в конечном итоге у нее на костяшках выпадет большее число? Лишь смириться.

Лена кивнула, но только сильнее разрыдалась. В Утесе Гроз и вправду оставались люди, неспособные воевать, около десятка стариков и совсем немного детишек. Все остальные сейчас уничтожали остатки армии Эригана Виссела, покойного короля, не правившего Кантией и месяца.

— И что теперь? — спросила наконец Лена, все еще всхлипывая.

Иван пожал плечами. Он правда не знал, что теперь. Но вместо этого ответил другое.

— Теперь жить будем. Как умеем. Ну или как получится.

Эпилог

— Ну рассказывай.

Иллиан опирался на длинную жердь, вытащенную из какой-то крыши. Он был похож на живого мертвеца, со своим неестественным цветом лица и медленными шаркающими шагами. Кольчугу теперь Лейтли не носил, лишь длинную свободную рубаху, под которой виднелась туго замотанная грудь. Ленка смиренно стояла рядом, обняв возлюбленного за руку.

Сколько же прошло? Туров попытался подсчитать, но не смог. Может, около месяца, чуть больше, чуть меньше. Он перестал считать дни, превратив свою жизнь в одно большое и длинное сегодня.

— А чего говорить? — переспросил Ваня и пожал плечами. — Я дошел до побережья. Осмотрелся. Сейчас там все восстанавливают: деревни, маяки. Теперь в обратную сторону решил. Может, до столицы доеду. Или еще дальше подамся. Может, и вправду в Аллеутту сплаваю. К тому же, эта Проклятая лощина тоже довольно любопытное место.

— Остался бы, пока Ил не окреп, — сказала Лена. — Вместе бы поехали.

— И что мне делать в вашем новом родовом имении? — усмехнулся Туров. — Поросят воспитывать или капусту растить?

— У тебя очень поверхностные представления о жизни в имении, — серьезно сказал Иллиан. — В первую очередь…

— Ил, не зуди, — огрызнулась Лена.

— И то верно, — согласился Иван. — Эдвар-то тебе большое поместье выдал?

— Все земли Лорда Воров, — вздохнул Иллиан. — Не знаю, подарок это или наказание. Представляю, какая клоака нас там ждет.

— Ничего, справишься, — улыбнулся Туров. — Наверное, и вправду, единственный, кто там может навести порядок, это ты. Ну а рана как, заживает?

— Уже намного лучше. Повезло, копье прошло между ребер.

— Ага, повезло, — вскинулась Лена. — Если бы Ваня тебя сразу не принес, то носил бы сейчас белые тапки. Старик-лекарь так сказал.

— Зачем мне носить белые тапки? — недоуменно посмотрел на девушку Иллиан.

— Ил, забей, — усмехнулся Туров. — А что Биргир, не появлялся?

— Нет, — ответила Лена. — В тот день видели, как какой-то человек шел на восток. Может, это был он, может, нет. Кто теперь разберет. Вот Соловей твой тут каждый день мелькает.

— Серьезно? — развеселился Иван.

— Ага, — с готовностью принялась рассказывать Лена. — Только он теперь отец Рендуал. Строит силами верующих часовню на месте остановления врагов божественной силой Сына Господнего, ну или как-то так.

— Чудесны дела твои… — стал говорить Туров, но осекся.

— Ты подождешь его? — спросил Лейтли.

— Нет уж, спасибо. Только фан-клуба фанатиков мне сейчас не хватало. Давайте уж прощаться. Долгие проводы — лишние слезы.

— Давай уж, братишка, — последнее слово Ленка произнесла с иронией, но Туров все равно почувствовал в нем теплоту.

— Ты смотри в оба за своим рыцарем, — обнял ее психокинетик.

— Я очень признателен судьбе за то, что она познакомила меня с таким достойным чело…

— Ил, ну будь попроще, — Туров обнял рыцаря и тот вскрикнул от боли. — Извини, забыл. Ну давайте, даст Бог, свидимся. Если что надо, то найдете. Так уж получилось, что птица я тут заметная.

Он махнул рукой и, развернувшись, пошел вниз.

— Какой Бог должен дать свидеться — Единый или один из Трех? — Услышал он голос Лейтли за своей спиной.

— Ил, — взвыла Лена. — Нет, ну правда, не любила бы, давно придушила. Что ты за человек?

Лицо Турова само по себе растянулось в улыбке. Сладит ли это парочка друг с другом или нет? А может, как раз такие и живут всю жизнь вместе, а потом умирают в один день?

К сапогам лип мокрый снег — все-таки странная тут у них зима, за последние два дня опять потеплело. На душе было на удивление легко и спокойно. Иван знал, что впереди лежит развилка, а там… а там уже все дороги у его ног.

Конец

Оглавление

Часть первая

  Рыцарь в кожаных доспехах

  Шестерка

  Старый Энт

  Квик

  Лорд долины Кричащих Сов

  Открытое окно

  Чужеземцы

  Теплая встреча

  Сын Бога и Воительница подземного царства

  Прием

  Племена

  Война

Часть вторая

  Сын Гнупа

  Павшая крепость

  Южные земли

  Мертвые дубы

  Кровавый замок

  Лорд Воров

  Изгнанный

Часть третья

  Должник

  Два капитана

  Против всего мира

  Хозяин замка

  Худой мир

  Право сильного

  Тайна Молчана

  Предатель

  Козырь в рукаве

  Доблестные сыны Кафы

  Не женская работа

  Маленький король

  Жестяная корона

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg