«Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе»

Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе (fb2) - Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе (Разведрота Иванова - 1) 388K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Merlin

Merlin Разведрота Иванова

Coppyright notice

Заметки копирастам

Все права на настоящий текст принадлежат, в соответствии с законами России и международным законодательством, Мерлину, начиная с 2004 года.

Данное право получено Мерлиным по праву первой публикации, должным образом зарегистрировано и хрен его кто оспорит.

Любое коммерческое использование настоящего текста, целиком или частично, а так же в виде отдельных цитат или произвольных коллекций цитат (в том числе и искажающих дух и смысл настоящего произведения) без письменного разрешения от Мерлина является противозаконным и будет преследоваться по всей строгости закона и иных допустимых мер воздействия.

В исключительных случаях, когда автор-крохобор не желает выплатить Мерлину причитающиеся по закону роялти, или же автор-голодранец не в состоянии их оплатить, а самому заработать страсть как хоцца, допускается использование отдельных цитат или коллекций цитат в форме "адаваре" - то есть с указанием после каждой индивидуальной цитаты (в том числе использованных и в составе коллекций) прямого указания на авторство Мерлина в форме:

(по лицензии Мерлина, действующей с 2004 года отныне и присно и во веки веков)

Любое произведение, опубликованное без письменного разрешения Мерлина или без указания авторских прав Мерлина в вышеприведенной форме, по умолчанию считается опубликованным в соответствии с "Общей лицензией Мерлина", то есть свободным для любого некоммерческого использования, включая свободное копирование и распространение в любой форме, не предусматривающей извлечения коммерческой выгоды (в том числе и от выгоды от продаж носителя произведения).

Настоящая книга публикуется на условиях Общей лицензии Мерлина.

Вот.

Пролог

1  2  3  4  5  6  7  8  9  0

А а  Б б  В в  Г г  Д д  Е е  Ё ё  Ж ж  З з  И и  Й й  К к  Л л  М м  Н н  О о  П п  Р р  С с  Т т  У у  Ф ф  Ч ч  Ц ц  Ч ч  Ш ш  Щ щ …

Буквы выглядели так, будто их писали каким-то очень мягким стальным пером, причем писали, нажимая на это перо очень сильно: концы штрихов получались тоненькими, а серединки - непропорционально толстыми. Но тем не менее, выглядели они красиво, хотя и необычно.  После буквы Щ невидимая рука несколько раз попыталась изобразить что-то непонятное, но останавливалась, и неуклюжие крокозябры быстро таяли, подобно каплям воды на раскаленной сковородке. Но спустя еще несколько секунд к владельцу руки видимо вернулась уверенность, и быстро, буквально на несколько мгновений, "урок чистописания" завершился и на листке появились последние буквы:

Ь ь   Ы ы  Ъ ъ  Э э  Ю ю  Я я !!!

Никаким волшебством тут и не пахло: вырванный из тетрадки листок в косую линейку был всего лишь изображением на мониторе.

- Это что? Сокровенное желание дошкольника? - с каким-то испугом спросила девушка.

- Секундочку, уточню: детей вроде тут не было - и молодой человек, увеличив на своем экране клетку большой таблицы, прочитал:

- Хиденори Тойода, Ниигата, восемьдесят шесть лет. Японец, наверное всю жизнь мечтал выучить русский язык. А пишет-то кисточкой!

- Жалко старичка… - но договорить девушка не успела. Листок в косую линейку исчез с ее монитора, и на экране появилось изображение белого транспаранта с ярко-красными буквами. Надпись на транспаранте гласила:

- Русские варвары! Убирайтесь с оккупированных Северных Территорий!

- Хотя, наверное, не очень жалко…

- Но результат-то…

На огромной, буквально во всю стену, панели вспыхнувший было солнечно-желтый квадратик вдруг сменил цвет на алый, замигал и погас - оставив черное пятно в занимавшей всю панель матрице оранжевых огоньков.

- Да, результат отрицательный.

Оба человека глубоко вздохнули и опустили глаза. А когда через несколько секунд снова обратили взор на панель, там уже мигало сразу три голубых квадратика…

1. Равнение на Знамя!

 Шел мелкий противный нудный холодный моросящий дождь. В дымке дождя все вокруг казалось каким-то нереальным - и деревья, и кусты, и просвет лесной поляны впереди, в наполненные грязной водой колеи избитой многочисленными колесами грунтовой дороги позади, и полуразрушенная избушка лесника слева, и полусгоревшая полуторка впереди справа, и полуутонувший в болотце танк БТ-7 справа и позади, с сорванной наполовину гусеницей и полуоторванной башней, из которой нелепо торчала дулом к серому небу сорокапятимилиметровая пушка. Пелена падающей с неба воды не только приглушала краски приближающейся осени, но и прятала за шорохом падающих на опавшие листья дождевых капель обычные звуки, выдающие присутствие человека, и казалось, что все вокруг просто дышит спокойствием и умиротворенностью. И лишь ярко-оранжевый гриб-подосиновик, вызывающе торчащий прямо перед носом младшего лейтенанта Иванова, напоминал, что лес вокруг далеко не сказочный, а наоборот вполне реальный и полный различных сюрпризов. Приятных, как сам подосиновик, или не очень, как подпираемая шляпкой подосиновика проволочина, зацепленная одним концом на чеку мины-лягушки.

  Иванов, третий день не евший, порадовался, что голод заставил его поближе наклониться к лесному красавцу, осторожно перешагнул проволочину, сглотнул слюну и, внимательно вслушиваясь в шепот окружающего леса, пошел по проселку в сторону востока. Горько шагалось ему. Молодой лейтенант, с гордостью носящий зеленые петлицы, привык думать, что там где находится он, там и пролегает граница. И теперь, шагая на восток, оставив за спиной западную границу своей самой советской страны, он с горечью думал, что и сама граница шагает вместе с ним всё ближе и ближе к столице.

  - Интересно, - размышлял Иванов, - сорвет подосиновик чеку с мины-лягушки или успеет состариться и сгнить раньше? Сухой хлопок взрыва и свист разлетающейся шрапнели подсказал Иванову, что гриб закончил рост, возможно тем самым спасая чью-то жизнь, и вернул его мысли в грустное русло.

  Горькие раздумья несколько притупили его бдительность, и Иванов не сразу заметил сидящего у дороге штатского. Штатский сидел на поваленном дереве и грыз травинку. Прищуренные глаза его довольно ехидно смотрели на шагающего Иванова. Лейтенант совал с плеча винтовку и хриплым голосом спросил:

  - Кто такой? Куда сидишь?

  - Устал, вот и сижу. Петров моя фамилия. А ты, пехота, далеко ли собрался?

  - Я тебе не пехота, а лейтенант пограничной службы. Иду по служебным делам. Немцев видел?

  - А чего их видеть-то? Вот еще с полверсты пройти, так переезд будет за поворотом, на переезде - пост, смотри на них, сколько хочешь. Только я на них уже насмотрелся, чего-то больше не хочется.

  - Документ есть?

  - Ну это само сбой, как же без документу. На, полюбуйся.

  Штатский протянул Иванову сложенную вчетверо бумажку. Развернув ее, Иванов убедился, что перед ним находится действительно Петров Петр, 18-го года рождения, русский, неженатый, освобожденный за хорошее поведение досрочно. Бумажка как раз и была справкой об усрочно-дословном, как было напечатано, освобождении.

  - За что сидел? - поинтересовался Иванов, возвращая справку Петрову.

  - Да так, пустяки. Драка на танцплощадке...

  - И за драку схлопотал десять лет?

  - Нет, за двух невинно убиенных в той драке. Но вопрос этот, как мне кажется, несколько утратил актуальность, поскольку я свое отсидел и вышел на свободу с чистой совестью. Более актуальным мне представляется обсуждение направления вашего дальнейшего передвижения, товарищ младший лейтенант пограничной службы, поскольку переезд охраняется немцами, а иного пути на восток здесь, собственно говоря, и нету. Проверено на себе.

  - А наши-то где? Ты не в курсе случаем?

  - Судя по стрельбе, до фронта километров десять-двенадцать будет. И если, допустим, переезд форсировать удастся, то к вечеру можно и до своих дойти.

  - А что за охрана на переезде?

  - Вот этого вопроса я от вас, товарищ младший лейтенант, и ждал. Переезд охраняют три немецко-фашистские гадины с мотоциклом и пулеметом. Поскольку железнодорожная магистраль тут узкоколейная, и соединяет торфоразработку с торфопредприятием, то есть идет из болота в болото же и особого стратегического значения не имеет, вражеское командование оставило минимальную охрану. Нашей задачей будет воспрепятствовать этой охране воспользоваться возможно имеющимся у них радиопередатчиком. И, по возможности, самим воспользоваться безусловно имеющимся у врагов мотоциклом. Вы со мной согласны, лейтенант?

  Иванов вздохнул, выщелкнул из винтовки остававшиеся в ней два патрона, вставил из обратно в винтовку и задумчиво произнес:

  - Трое, говоришь...

  Петров хмыкнув, привстал со ствола дерева, на котором сидел до этого, опустил руку за ствол и вытащил из-за ствола, держа за вороненый ствол, новенький ППД с вишневым прикладом. - Патронов - завались! - весело прокомментировал он свой фокус. - Тут, похоже, краснопогонники пробегали, побросали все тяжелое... - с этими словами он повторил свой фокус, вытащив за кожаный ремень второй ППД. - Держи, пехота, прорвемся как-нибудь. И, наклонившись в третий раз, вытащил два подсумка, набитых запасными дисками и гранатами.

  Оставшиеся до переезда полкилометра они прошагали быстро, но осторожно, стараясь не шлепать по лужам и не хрустеть ветками. Перед поворотом дороги они сошли на обочину, и осторожно выглянули из-за куста. На переезде стоял мотоцикл, в коляске мотоцикла стоял пулемет, а три немца - два солдата и фельдфебель, выбрав место посуше, прямо на насыпи развели небольшой костер и разогревали консервы.

  Две короткие очереди разорвали тишину сумрачного леса, и два солдата вражеской армии ткнулись носами в захваченную землю. Фельдфебель, неудачно поскользнувшийся на мокром рельсе как раз в момент начала стрельбы, избежал смерти от пули, но не удержавшись на ногах, грохнулся головой как раз на рельс и затих. Выставив перед собой автоматы, Иванов с Петровым осторожно приблизились к телам врагов.

  - Слышь, Петров, а фельдфебель-то того, живой, похоже... может, штыком его?

  - Нет, лейтенант, штыком всегда успеем. Давай его лучше свяжем, в коляску кинем - неплохой подарочек командованию будет. А то вот ваша армия все отступает и отступает, немцы вас тыщщами в плен берут, а вы их - нет. А тут вот как раз целый пленный фельдфебель будет. Для поднятия боевого духа рядового состава, да и младшего командного пожалуй - очень полезно. Опять же, демонстрация собственной профпригодности. Так что давай, снимай с немцев ремни, вяжи ворога. Кстати, неплохо было бы и шинельки их накинуть, пока по вражеским тылам передвигаемся. А пока продукт не остыл, неплохо бы его и оприходовать.

  Погрузив серую тушу в коляску и наскоро съев сосиски из разогретой немцами банки, Иванов уселся позади Петрова, усевшегося на мотоцикл раньше Иванова за руль, и трофейное мехсредство помчалось в серой пелене дождя на восток, разбрызгивая колесами грязь лесного просёлка. Завернувшись в теплую трофейную шинель и согревшись, вероятно, впервые за последнюю неделю, с давно забытым чувством сытости в желудке, Иванов незаметно для себя задремал. Неожиданно мотор резко замолк, и Иванов проснулся от удара в грудь сапогом Петрова, соскакивающего с мотоцикла.

  - Вы только посмотрите, лейтенант - крикнул Петров, возвращаясь к мотоциклу и встающему из лужи позади него Иванову. - Сколь небрежны бывают люди, не потрудившиеся убрать с дороги упавшее за ними дерево! - продолжил он, указываю на лежащую поперек проселка полуметровой толщины ель. - Проехать дальше будет несколько затруднительно, разве что попробовать перетащить мотоцикл через препятствие...

  Неожиданно он замолчал и сорвал с плеча ППД. Пригнувшись, он метнулся к комлю упавшей ели, но оттуда раздался вполне русский голос:

  - Так вы свои, ребята! А я вас уж было резать собрался!

  Из-за комля вышел здоровый мужик в тельняшке и бескозырке. В руке у него был здоровый кухонный нож, а завершали туалет мужика черные морские брюки и черные морские ботинки на босу ногу. Увидев кубари в петлицах Иванова, вытарчивающих из-под распахнувшейся в падении шинели, мужик перешел на строевой шаг, и приблизившись на уставные два шага, мужик отдал честь и представился:

  - Боцман Сидоров, Черноморский флот. Нахожусь в очередном отпуске по месту жительства. То есть до места не доехал и совершаю процесс возвращения в часть в связи со сменой обстоятельств.

  - Вольно - ответил Иванов. - А тут-то как с ножиком оказался?

  - Да вот, поезд разбомбило, до границы верст десять не доехал. Я не к себе домой ехал, а к знакомой... по переписке. А когда очнулся от контузии, немцы уже верст двадцать от границы отмахали. Вторую неделю к своим иду, лесами в основном. Нож в избушке лесника нашел, разрушенной, кабельтовых тридцать отсюда. Тут до фронта еще кабельтовых десять будет, да я оголодал слегка, а тут еще и немцы проехали на мотоцикле давеча. А так как дорогу эту я всю прошел и знаю, что кроме той избушки тут ничего нету, решил дорогу перегородить да немцев при возврате их обратно и порешить тут. Сосну вот повалил, а вы как раз и едете. Думал, как раз те немцы. А вы, гляжу, не немцы...

  - Те немцы там и остались. Только вот фельдфебель живой вроде, мы его в плен взяли. Везем к нашим для поднятия морального духа - вмешался в разговор Петров. - Ладно, Сидоров, гляжу совсем замерз и оголодал. Вот, возьми, подкрепись - от протянул боцману банку с трофейными сосисками, - и подумаем вместе, как дальше пробираться будем.

  Сидоров, запихивая в рот сразу пару сосисок, пробормотал: - А так же и будем. Щяз елку с дороги уберем и дальше поедем. Тут, судя по стрельбе, сплошного фронта нету. Справа стреляют, слева вон там вдалеке, а прямо - все тихо. Может, так до своих и доедем...

  Дожевав последнюю сосиску Сидоров взялся за поломанную вершину елки и, крякнув, с натугой своротил ее в сторону.

  - Теперича места проехать хватит, ежели подтолкнуть мотоциклу зачуток - прокомментировал он результат своего труда. И, приподняв мотоцикл за коляску, протащил агрегат двумя колесами по обочине дороги, держа коляску над стволом упавшей ели.

  - А как же ты елку-то завалил? - полюбопытствовал Иванов у сидящего сверху коляски Сидорова.

  - Известно как - ножом корни порезал да завалил, дело-то нехитрое...

  Иванов, покосившись на плечи Сидорова, в тельняшку которого он мог влезть с Петровым вместе, подумал, что действительно, чего уж тут хитрого...

  Через полчаса неторопливой езды лес неожиданно разошелся и на пригорке в паре километров от опушки показалась деревенька. Петров резко затормозил на опушке. Боцман, вглядевшись вдаль прищуренным взглядом, обрадовано заявил:

  - Едем дальше. Над сельсоветом красный флаг висит. А на околице - две полуторки и наш БТ-7. Наши там.

  Через десять минут, скинув на всякий случай шинели в коляску, случайная команда Иванова подкатила к зданию сельсовета. Бегающие по деревне солдаты не обратили на разномастную команду никакого внимания. Свои, мол, и ладно. На крыльцо сельсовета вышел майор с черными петлицами артиллериста.

  - Кто такие? Откуда и зачем?

  - Младший лейтенант Иванов вышел из окружения. С присоединившимися по дороге товарищем Петровым и боцманом Сидоровым. И с захваченным в плен фельдфебелем...

  - Шульценбрунером - неожиданно для Иванова добавил Петров, разглядывая вытащенный из кармана немца документ. 54 полевая дивизия, 3-я рота 2-го полка. Очнись, дубина - добавил он, хлопая немца по щекам. И добавил длинную заковыристую фразу на языке противника.

  - Знаете немецкий? - поинтересовался майор.

  - Да есть немного, в школе изучал - ответил Петров. - Каждый образованный человек должен знать язык вероятного противника - добавил он вполголоса.

  - Допросить фашиста сможешь?

  - Попробуем, гражданин начальник.

  Повернувшись к приходящему в сознание немцу, Петров разразился длинной витиеватой фразой. Выслушав ответ, продолжил - Немец отвечать готов, гражданин майор. Чего спрашивать-то?

  - Ты это... в избу его заведи. И сам зайди - чего на крыльце-то допрашивать? - заметил майор. - А вы с боцманом - повернулся майор к Иванову, - идите в баню. Там, в бане, доложите о прибытии капитану Еремину, пусть временно зачислит в часть. Все равно здесь других наших частей нету, ни пограничных, ни морских. А личного состава и так некомплект. Послужите пока здесь, а там - разберемся.

  В бане за домом Иванов с Сидоровым нашли молоденького белобрысого парнишку, который назвался капитаном Ереминым. Еремин быстро обрисовал текущее положение - немцы справа и слева километрах в трех, однако между нами и немцами - сплошное болото, так что если дорогами - то минимум тридцать верст будет, поэтому здесь довольно тихо. Сзади, в тылу, сразу за околицей - мост, который надо охранять, и поэтому артиллерийский батальон сюда и направлен. Однако мост уже успел сгореть, и пушки батальонные остались на том берегу, а на этом - только штаб батальона и рота связи. Командованию о разрушении моста доложено, и батальон ждет нового приказа. Полуторки в деревне давно стоят, поломаны, бензина нет, танк приехал нынче утром из леса с тремя танкистами, двумя снарядами и одним литром бензина, так что ловить тут больше нечего и надо готовиться всем тут полечь как один. Потому что кроме пушек на том берегу на вооружении батальона два десятка винтовок и десяток пистолетов ТТ. И именной наган майора Копылова. На тридцать человек личного состава, оставшегося в строю.

  Обрисовка обстановки заняла не более пяти минут и прервалась майором, вбежавшим в баню с раскрасневшимся лицом.

  - Так, капитан. Получен приказ - связисты не подвели, связались со штабом полка. Так как у нас первый пленный фельдфебель на участке нашей армии, велено немедленно доставить его в штаб армии. Так как здесь охранять больше нечего и нечем, доставлять будем под охраной всего батальона. При отсутствии местного населения эвакуировать гражданских не удастся, поэтому на сборы - десять минут. Танк - взорвать оставшимися снарядами и гранатами, машины - сжечь, хоть сеном обложи. Лейтенант, боцман - бегом за мной, на той стороне реки через пять минут будет штабная машина.

  Когда Иванов и Сидоров пробегали вслед за майором мимо крыльца сельсовета, вместе с Петровым из избы выбежал еще один штатский в кремовых чесучовых брюках, заправленных в сапоги, в расшитой косоворотке и сером пиджаке. Подбежав к майору, остановил его и произнес звенящим от напряжения голосом:

  - Майор! Разреши присоединиться к твоему отряду? Призыву, правда, не подлежу, как классово враждебный элемент, но как доброволец и штабс-капитан в отставке пользу принести могу существенную.

  - Кто такой? Толком говори - видишь, времени в обрез!

  - Ну ты блин дремуч, майор! Тебе же русским по белому говорят - штабс-капитан в отставке, граф Вяземский! Счетоводом в сельсовете работаю! Только где он - сельсовет-то? Германца же и в ту войну с дерьмом мешал, а возьмешь меня сейчас - и нынче огребут они у меня по самое не балуйся! Вдобавок, двигаете вы, как я понимаю, к Смоленску уже, а там мое поместье родовое, каждый куст мне там знаком и лично приятен. Ну так что, берешь? Или тут подыхать оставишь?

  - Ладно, хрен с тобой. Эй, Еремин, запиши еще в батальон графа Вяземского! А чем воевать-то будешь, вашбродь?

  - Не сцы, майор, наган твой не отниму! - с этими словами Вяземский достал из-под пиджака отливающий синевой прикладной маузер без кобуры и ласково передернул затвор. - Пока вот этим повоюю, а там уж как придется.

  Переправившись через реку, Иванов увидел мчащуюся к переправе полуторку. Взвизгнув тормозами, полуторка остановилась рядом с майором, и водитель крикнул ему, что немца и захвативших его окруженцев нужно загрузить в кузов, а сам батальон должен своим ходом отойти на заранее указанный рубеж обороны. Майор, притянув Иванова за гимнастерку поближе к себе, тихо проговорил:

  - Слышь, лейтенант, захвати с собой графа. Это он мост спалил. И мне объяснил, почему. Мы б его все одно не удержали бы, а без моста немцам крюку лишних двадцать верст. Понимает он, вижу, в деле военном, но как классово чуждый элемент его шлепнут ведь не думая. А скажешь, что он тоже немца брал - может и не шлепнут, воевать оставят. Сам видишь, не ладится у нас что-то, которую неделю отступаем, от батальона взвод остался, короче пользы от него точно будет больше чем вреда. Давай, лейтенант, хрен лишь тут...

  - Хорошо - так же хрипло ответил Иванов. - Эй, Вяземский, лезь в кузов - уже полным голосом скомандовал он графу.

  В кузове у заднего борта уже сидели четверо солдат с отъевшимися рожами, красными петлицами и сжимающими новенькие автоматы ППШ пудовыми кулаками. Вновьприбывшие сгрудились у кабины, немца, снова связанного по рукам и ногам, положили в середину кузова на свернутый в несколько слоев брезент.

  Выбросив фонтаны грязи из под колес, полуторка помчалась на восток.

  Убедившись, что за ревом мотора полуторки с оторванным глушителем конвоиры (а ничем иным краснопогонные мордовороты и быть не могли) их не слышат, Иванов растолковал сгрудившимся, укрывающимся за кабиной от дождя и ветра Петрову, Сидорову и Вяземскому предложенную майором диспозицию. Возражений не последовало. Уточнив мелкие детали, Иванов, Петров и Сидоров быстренько, как бывает со смертельно уставшими людьми, задремали, а Вяземский, стараясь укрыть задремавших полами выданной ему Ереминым шинели, задумчиво напевал "Врагу не сдается наш гордый "Варяг".

  Спустя полтора часа полуторка въехала на улицу небольшого городка. За время путешествия никаких особых происшествий не произошло, если не считать налета "Мессера", который на бреющем полете обстрелял одиноко едущую машину из пулеметов, выбив пару досок из заднего борта. Прежде чем ехать в штаб, водитель на минуту завернул к расположенному на окраине городка госпиталю, расположенному в бывшей районной больнице, где два раненых "Мессером" конвоира были отправлены в операционную, а оба убитых - в морг. Приемная сестра, оглядев пленного, сказала, что в медицинской помощи тот не нуждается, а штаны ему пусть в штабе меняют. И через пять минут полуторка остановилась у здания райкома партии, в котором теперь размещался штаб армии. Вид выгружаемого из кузова немца заставил обернуться многочисленных солдат и офицеров, внешне беспорядочно снующих на площади перед райкомом. В адрес фрица посыпались многочисленные соленые шуточки, особо подчеркивающие состояние форменных брюк фельдфебеля. Впрочем, шуточки быстро прекратились, так как не понимающий по-русски фашист на них не реагировал во-первых, а во-вторых, немца быстро утащили в открывшиеся двери обкома. Вышедший из этих дверей капитан-пехотинец о чем-то тихо спросил водителя, а затем пригласил четверку следовать за ним.

  Внутри обкома четверку привели в кабинет, где за столом сидел толстый лысый полковник, поминутно утирающий запотевшее лицо большим клетчатым носовым платком, а в углу стоял высокий стройный майор госбезопасности.

  - Полковник Баранов, начальник штаба армии - представился полковник. А это - небрежно махнув в угол рукой - майор Опричишвилли, из СМЕРШа. Вижу, старшим по званию будешь тут ты, лейтенант (полковник умышленно опустил слово "младший", поскольку разговор предстоял не скорый, а повторять каждый раз при обращении к младшему лейтенанту слово "младший", тем самым затягивая и без того небыструю процедуру дознания, полковнику не хотелось, да и не очень гармонировало тут "старший по званию" и "младший лейтенант" в одном предложении). Так ты давай и докладывай, кто, что и откуда.

  - Разрешите доложить, товарищ полковник, - начал доклад Иванов.

  - Докладывай, - разрешил полковник.

  - Я, младший лейтенант Иванов, принял первый бой на границе нашей Родины СССР в 4 часа 20 минут по Московскому времени на территории границы нашего погранучастка в составе наряда из двух человек - меня и рядового Васюткина. Рядовой Васюткин геройски погиб в бою, а я с боями прорывался из окружения до сегодняшнего утра в течение двух недель почти. В процессе боев встретил и мобилизовал штатских Петрова и Вяземского, а затем - возвращающегося из отпуска боцмана Сидорова. При форсировании железной дороги отрядом был уничтожен охранный отряд на железнодорожном переезде под командованием фельдфебеля, Петров его фамилию знает, фельдфебель как командир отряда взят в плен и доставлен в расположение наших частей. Личный состав в процессе ликвидации вражеского отряда проявил мужество и героизм, потерь нет.

  - Дополнения, возражения? - спросил полковник у стоящих перед ним Петрова, Сидорова и Вяземского.

  - Дополнений и возражений по сути не имеется, - за всех ответил Петров. Только вот хочу отметить, что личное оружие числом в два ППД было найдено в лесу брошенным в исправном состоянии и с полным боекомплектом. Учитывая, что ППД состоят на вооружении в основном войск НКВД, хочу по этому поводу сделать представление присутствующему здесь майору СМЕРШа.

  - А где вы, товарищ Петров, были до 1917 года? - неожиданно вступил в разговор молчащий до сих пор особист. Занимались чем?

  - Где, где! - начал было отвечать Петров. Но, скомкав напрашивающийся ответ, перефразировал - не родился я еще к тому времени. Восемнадцатого года я. А род занятий у меня разнообразный был. С десяти лет работал форточником, с пятнадцати - на гоп-стоп переквалифицировался, а с восемнадцати и по 20 июня сего года включительно - рос над собой на стройках коммунизма. Направлен был для работы в Брест, да вот не доехал.

  - Ну ладно, к вам претензий не имею. К боцману тоже - пока. А вот товарищ Вяземский... Фамилия мне ваша смутно знакома. Не напомните ли, мы не встречались?

  - Никак нет, майор. Последние двадцать лет счетоводом в сельсовете работал. Разве что с отцом вашим пересекались. Да вряд ли, тех уже давно в лагерях перевоспитали. А насчет фамилии знакомой - так следующая деревня "Вяземское" называется. Вы сюда когда ехали, видать вывеску и прочитали...

  Майор вытащил из планшета карту, поглядел на нее.

  - Да, так оно и есть. Ну тогда у меня претензий нету. Однако предложение - появилось. Полковник, во многих частях существенный некомплект личного состава, и я считаю нецелесообразным отправлять этих в тыл. На флот - сообщим насчет боцмана, пограничники и так по нашему ведомству проходят, а гражданских - мобилизуем вторично, официально уже, по месту службы. Это - первое. А второе - товарищи прошли тылами немцев и без потерь, языка даже взяли. Вяземский, гляжу, местность прекрасно знает. А в дивизии Лапушкина в разведроте только связистки и остались. Посему предлагаю этих орлов направить в разведроту Лапушкину. Где Лапушкин находится, знаете? - повернулся он к четверке.

  - Нет, товарищ майор, ответил Иванов. Где дивизия Гудериана - знаем. Мы же не по нашим тылам ползали. По немецким все-таки.

  - Ну вот и отлично, - заключил разговор полковник. Зайдите в канцелярию получите аттестаты и все такое, получите направления в дивизию Лапушкина и - с богом. То есть, и - за Родину, за Сталина! - уточнил он, покосившись на майора.

  На крик полковника из предбанника выскочил капитан-канцелярист. Услышав, что необходимо выписать аттестаты новому командиру разведроты лейтенанту, боцману и двум вновьпризванным, ответил "есть" и увлек четверку за собой.

  Выписывая аттестат Иванову, в графе "звание" он вписал "лейтенант" согласно приказа вышестоящего командира и штатного расписания, в котором младшие лейтенанты могли командовать лишь взводом. Из-за отсутствия знаков различия на тельняшке звание Сидорова уточнил у самого Сидорова, и в штатном расписании разведроты пехотной дивизии появился боцман пехоты.

  Узнав, что Петров ранее не служил, канцелярист призвал его рядовым.

  Вяземский на аналогичный вопрос ответил, что служил. И службу закончил в 20-м.

  - В какой должности?

  - Последняя должность - командир штурмового батальона, - ответил граф.

  - Комбат - это теперь капитан выходит. А командир роты - лейтенант? - на всякий случай уточнил он у Вяземского.

  - Уши мыть надо! Тебе же сказали уже, чувырла неумытая! Пиши уже, нам же еще хрен знает сколько чапать до этой дивизии! - не удержался граф. - И форму получать еще. Кстати, форму-то где получать?

  - На складе, это вон там, за углом, в школе, - пробурчал капитан, выписывая офицерскую книжку Вяземскому. Я же тыловик по ранению, причем в руку - писать трудно. Вот подлечу - и тоже на фронт пойду, - добавил он почему-то, вручая документы Вяземскому.

  Увидев засунутый за пояс столь необычный теперь в армии маузер он не удержался и попросил поглядеть. Прочитав на серебряной пластине надпись "Графу Вяземскому от адмирала Колчака за доблесть в боях с большевицкой сволочью" покрутил головой и заметил:

  - Знатный трофей. Завидую! И - уважаю!

  И когда четверка вышла из помещения канцелярии, подумал, что обижаться на этого пожилого уже, но крепкого мужика за резкие слова не стоит. Ведь тот, судя по оружию, еще Гражданскую провел не в малых чинах. И личной храбростью не обделен - такие трофеи только сами берут, а рядовым красноармейцам на гражданке личное оружие не оставляют...

  Получив на складе форму и сухой паек на три для, новоявленные разведчики, узнав, что в штаб заехал порученец Лапушкина, напросились к нему в попутчики. Дивизия, как они выяснили по дороге, дислоцировалась в сорока километрах к западу от городка, в сельской местности, окруженной дремучими лесами. Сам Лапушкин не вышел встречать пополнение. Разведчиков встретил начштаба дивизии, тощий подполковник. Просмотрев предписания, он криво усмехнулся и, пробурчав что-то о новой численности рот, отправил вновьприбывших, как он сказал, "располагаться и осваиваться" в разбитую прямым попаданием авиабомбы зерносушилку на околице. Уже уходя, напомнил, что командиру разведроты надлежит прибыть в штаб за боевым заданием через час, а вареную картошку можно попросить в третьей избе, если еще не закончилась.

  Побросав нехитрые армейские пожитки в углу, разведчики разделились. Сидоров отправился на добычу картошки, имея ввиду предложить наколоть дров или воды натаскать в качестве компенсации, Петрову вменили проверить и подготовить оружие, а Иванов с Вяземским, ополоснувшись ледяной водой из колодца и приведя себя в относительно строевой вид, отправились в штаб за первым боевым заданием.

  В штабе их встретил начштаба и молодой особист. Начштаба глубоко вздохнул, недовольно поморщился и принялся излагать задание, хотя и несколько странным образом.

  - Я вас, ребята, знаю не очень хорошо, но уже жалею. Дело, которое вам предстоит сделать, крайне непростое. За прошедшие три дня мы направили уже девять разведгрупп, но ни одна не вернулась. Однако дело есть дело, давайте двигайтесь поближе к столу.

  На столе лежала карта Белорусской ССР, из тех, что в школах вешают на стену.

  - Карта, конечно, не очень детальная, но других нет, так что будем работать с ней. Вот тут, примерно в этом квадрате, находится объект, на который вам нужно будет проникнуть. И не просто проникнуть, а, выполнив боевое задание, вернуться обратно. Вот товарищ капитан Особого Отдела введет вас в курс.

  Особист затянулся "Казбеком", откашлялся, и, понизив голос, приступил к объяснениям:

  - Здесь находится пионерский лагерь завода "Красный партизан". То есть находился. Мы его эвакуировали. Однако при эвакуации старший пионервожатый допустил возмутительную небрежность. Прикрываясь "заботой о детях", он оставил на поругание фашистским захватчикам Красное Знамя пионерской дружины. Вам надлежит это Знамя найти и вынести в расположение наших частей. На выполнение задания вам дается сутки. Одновременно вам надлежит найти где-то в этом районе узловую железнодорожную станцию, через которую происходит все снабжение фашистских войск. И выяснить, почему, несмотря на ежедневные бомбежки и перемешивание станции с дерьмом, снабжение немцев не прекращается. Наконец, выполнив первые два задания, по дороге обратно, вам надлежит захватить в качестве "языка" офицера немецкой армии в чине капитана. Задание понятно?

  - Так точно! - гаркнул Иванов так, что задремавший было начштаба подпрыгнул на стуле.

  - Разрешите уточнить, - вклинился в разговор Вяземский. - Если я правильно понял, если Знамя мы не найдем, остальные задания можно будет опустить?

  - Ну, это уж на ваше усмотрение, - пошутил особист, - придете без знамени - все равно расстреляем за невыполнение боевого приказа. Кругом - марш, исполнять приказ!

  Как только солнечный диск скрылся за верхушками обступающего деревушку леса, четверка по-пластунски проникла под сень деревьев. Собравшись у комля вывернутой бурей сосны, они начали обсуждать задание. Первым, по старшинству, выступил Вяземский.

  - Лагерь этот, пионерский, наверняка коммуняки разместили в районе моего охотничьего домика. Тут по прямой километров девять будет, места глухие, дорог с этой стороны нету, так что ежели трусцой, то за час добежать можно. Так что ноги в руки - и поканали побыстрому! Раньше сядешь - раньше выйдешь, ну чего, рвем?

  - Знаете, уважаемый Викентий Апполинариевич, - вступил в дискуссию Петров, я безусловно уважаю Ваш опыт в проведении боевых операций, однако, поскольку имеются некоторые шансы натолкнуться на вражеских солдат, целесообразным представляется предпринять меры по маскировке. Вот тут кусты густые рядом, и прежде чем, как вы выражаетесь, "рвать", не стоит ли использовать ветви и листья для укрытия отблескивающих элементов оружия?

  - По делу бакланишь, - задумчиво ответил Вяземский. И рожи грязью залепим, тогда немцы вообще хрен нас заметят.

  Иванов тем временем уже рубил ветви густого ракитника, а боцман сноровисто обвязывал оружие вязанками свежего хвороста. Через пару минут, макнув морды в грязь, разведчики стали совершенно невидимыми на фоне сгущающихся лесных сумерек, и попрыгав для проверки, не звенит ли чего, цепочкой побежали вслед за Вяземским в гущу леса.

  Через сорок минут Вяземский вскинул руку и цепочка остановилась. Впереди, сквозь гущу леса, ярко светились окна. - Это моя охотничья избушка, - пояснил граф. - Стоит, как стояла. Дед еще мой строил, на века.

  При внимательном рассмотрении места предстоящей операции выяснилось, что с момента отбытия молодого графа Вяземского на фронты I-й мировой к строениям добавились два дощатых сортира, два столба, долженствующих изображать ворота, с полотнищем между ними, на котором было написано "Пионерский лагерь имени завода имени Красного партизана". Вокруг избушки, в которой пионеры разместили штаб, клуб и комнату-читальню, в свете луны виднелось десяток проплешин от стоявших ранее палаток.

  Вдруг дверь избы открылась и на крыльцо буквально вывалился пьяный оккупант. Фашист старался держаться вертикально, придерживаясь одной рукой за косяк. В тишине леса неожиданно раздался журчащий звук. Немец недовольно прокричал что-то внутрь избы, немного постоял еще, покачиваясь, и скрылся в глубине избы.

  - "Какой идиот скинул половик с крыльца?" - перевел Перов, - "я его нечаянно описал! Теперь придется в избу с грязными сапогами входить, придурки".

  - Сколько их там? - вполголоса спросил Иванов.

  - А хрен его знает! - ответил Сидоров.

  - Ну ты козел, разорался, как в море! - одернул боцмана граф. Сейчас подойдем к окну и посмотрим. А там - по обстоятельствам, знамя наверняка в штабе висело.

  Но, подкравшись к избе, Иванов неожиданно обнаружил, что для получения знамени проникать в избу не обязательно. Знаменем оказался тот самый половик, о котором говорил давешний немец.

  Он схватил его, и, прижимая к груди, отошел на исходные позиции. Вкратце объяснив столь удачное стечение обстоятельств, он предложил направить силы коллектива на выполнение следующей задачи. Однако неожиданно боцман высказал иную точку зрения.

  - Они осквернили Красное Знамя! Нет прощения мерзавцам!

  И с этими словами он ринулся в избу. Через минуту вышел, улыбаясь во весь рот.

  - Товарищ лейтенант, разрешите доложить. Осквернители наказаны, а попутно выполнено и третье поручение. Вот, ловите, - и выдернул из-за косяка безжизненное офицерское тело. - Он живой, только пьян в зюзю, да еще я его по балде приложил слегонца, - довольно пояснил он. - Так что осталось только со станцией разобраться, и можно домой баюшки.

  - Баюшки ему! - возмутился Иванов, - а если бы они отстреливаться начали?

  - Они и начали, - сказал Петров странным голосом, - только недолго стреляли...

  - Узловая станция тут только одна, - прервал препирательства Вяземский. - Называется "Узловая", отсюда верст пять ходу будет. Ну а раз ты такой козел, что раньше времени "языка" взял, то ты его и тащи! - добавил он, повернувшись в боцману.

  - А я что? Я потащу! - ответил боцман, и цепочка разведчиков привычной трусцой направилась вслед за графом по еле приметной тропинке в сторону станции.

  Однако не прошло и пяти минут, как Вяземский вновь предостерегающе поднял руку. В ночной тьме перед ними возникли темные силуэты станционных складов, вагонов, цистерн и водокачек.

  - Похоже, ваше благородие, что запамятовали актуальную диспозицию объектов - не преминул съехидничать Петров.

  - Сам козел, - отмахнулся граф, - где станция, я и сейчас знаю, версты три осталось по прямой. А тут что-то не так, зуб даю!

  Приблизившись поближе, Вяземский довольно засмеялся.

  - Вяземских хрен проведешь на мякине! Глянь, лейтенант, сараи-то картонные! И водокачка, и вагоны! Вот немчура дает! Ну а авиация, раз работает по школьным картам, и промахивается на три версты. А картон немцы наверняка с нашей же картонажной фабрики воруют, гадом буду!

  - А где же настоящая "Узловая"? Почему ее-то не бомбят? - спросил Иванов.

  - Ну сейчас добежим и посмотрим, недалеко осталось, - предложил Сидоров.

  - Вы бегите, а тут подожду, - сказал Петров.

  - Вот уж хрен тебе в сумку, все на скок, и ты тоже - отрезал Вяземский. Петров, что-то недовольно бурча, встал на привычное место в цепочке.

  Через десять минут разведчики достигли большого поля, уставленного огромными стогами сена.

  - Ну и где тут станция? - начал было Петров, - но неожиданно ближайший к ним стог свистнул и, громыхая колесами на стрелках, быстро стал удаляться.

  - Все понятно, бомбить надо поле с сеном, подвел итог разведке Иванов, а теперь - быстренько все домой!

  - Не, ребята, домой вы уже без меня побежите, - неожиданно сказал Петров неожиданно тихим голосом. - Когда это нехороший человек боцман немцам за честь обоссанную мстил, словил я пару-тройку пуль из шмайсера. В грудь словил, и теперь я больше не жилец. Так что прощайте, ребята, не поминайте лихом, - закончил Петров, и голова его безжизненно свалилась на грудь.

  - Разведка своих не бросает, мы тебя вытащим и в госпиталь доставим, там тебя в лучшем виде подлатают, лучше нового будешь! - уверенным голосом сказал Иванов. - Так, Вяземский, ведите нас по кратчайшей дороге, а ты, Сидоров, бери Петрова и за ним! А я сзади прикрывать буду, если что.

  Небо стремительно светлело, и начштаба дивизии, до боли в глазах всматривающийся в предрассветный лес из окопа передового охранения, плюнул и выругался: - Опять не дошли!

  - Да нет, взрывов вроде не было, - ответил ему неуверенным голосом кто-то из бойцов.

  Неожиданно чуть ли ни на голову подполковнику с бруствера буквально свалился капитан Вяземский. За ним - боцман Сидоров, держащий в одной руке немецкого офицера, а в другой - тело Петрова в красной от крови гимнастерке. И последним в окоп элегантно спрыгнул Иванов. Увидев подполковника, он непринужденно перешел на строевой шаг, остановился строго по уставу, и залихватски отдав честь, доложил:

  - Разрешите доложить, товарищ подполковник, задание выполнено. Все три. При выполнении задания легко ранен рядовой Петров семнадцатью проникающими ранениями в грудь. Потерь среди личного состава не имеется.

  - Вольно. Идем до штабу, там обстоятельно доложишь. А этого - он указан на Петрова, - в мою машину и в госпиталь. Одна нога там, другая - в штабе дивизии. Исполнять!

  - Товарищ подполковник, - решился задать вопрос по дороге в штаб Сидоров, а чего с остальными-то разведгруппами случилось?

  - Ну, тех, кто не прошел через минное поле, по которому вы бежали, ясно и ждать не стоило, ну а те, кто вернулся, расстреляли за невыполнение приказа. Говорили им - Знамя Дружины, а они как сговорились - тащили знамена отрядов. Три их там было то, отряда...

  Вытянувшись в струнку, Иванов, Сидоров и Вяземский "поедали глазами" орущего на них особиста.

  - Вы не выполнили боевой приказ! Вам было ясно сказано - притащить пехотного капитана! А вы кого притащили? Подполковника Люфтваффе? И чего мне с ним делать? Забирайте его взад и положите там где взяли нафиг!

  - Дык там все такие были, товарищ капитан, - робко оправдывался Сидоров. Взял у кого ромбиков поменьше... - А капитана мы вам завтра притараним, добавил Вяземский, - зуб даю, припрем!

  - Ну ладно, пошли вон, разведчики хреновы. Завтра в шесть утра - прибыть в штаб за новым боевым заданием!

  И, поглядев в спины удаляющейся тройки, особист задумчиво пробормотал:

 - Интересно, чего это в пионерлагере делали десяток подполковников Люфтваффе?

   А удаляющийся Иванов тихо пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

.

2. Грудь в крестах

На небесно-голубом небе, не замаранном ни одним, даже самым  крошечным, облачком, ярко сияло полуденное июльское солнце. В свете небесного светила мир вокруг выглядел необыкновенно мирным и умиротворенным: даже жужжащие мухи жужжали совершенно не по-военному, и жалящие слепни жалили не злобно, а как-то даже ласково и спокойно. Забитые колхозные крестьяне неторопливо передвигались по единственной улочке небольшого колхозного селения, а по соседней улочке изнеможенный колхозный пастух гнал тощих коровенок убогого колхозного стада на давно уже вытоптанные пастбища. Единственное, что выбивалось из этой идиллической картины обычного мирного дня, было то, что кроме исхудалых колхозников по улочке нестройными рядами двигалось и множество оборванных красноармейцев, вдали слышалась артиллерийская канонада, а вблизи - матюги подгоняющих красноармейцев командиров и комиссаров. Да и парочка "ястребков", затеявших воздушный бой с дюжиной "Мессершмитов" прямо над деревней, в общую картину как-то не вписывалась.

Впрочем, лейтенант Иванов не замечал этих незначительных нарушений гармонии летнего дня. Лейтенант Иванов мирно спал прямо в расположении своей роты. Предыдущая ночь выдалась довольно напряженной, и командование разрешило всей роте принять отдых до шести утра следующего дня. Однако выспаться Иванов так и не смог.

С пролетающего в небе над деревней самолета внезапно выпала раскаленная стрелянная гильза, и, по несчастному стечению обстоятельств, упала точно в расстегнутый ворот Ивановской гимнастерки.

- Да что ты будешь делать! - недовольно произнес Иванов, просыпаясь, - даже в расположении всякая фашистская сволочь норовит помешать спокойному сну советского бойца!

- Не вопрос, товарищ лейтенант, - ответил боцман Сидоров, и, подняв пулемет "Максим", послал меткую очередь вслед улетающему "Мессершмиту". Тот накренился, качнул крылом и свалился у околицы. Тем временем Иванов, грязно ругаясь про себя "вот ведь досада-то какая!", вытащил из-за пазухи гильзу. Она оказалась советской.

- Ошибочка вышла, это от нашего летчика подарочек, - кривясь, пробормотал Иванов. Сидоров снова поднял пулемет, но, оглядев небо, опустил:

- Наши уже улетели, товарищ лейтенант!

Пулемет Сидоров взял у проходящих бойцов: пожалел их, едва бредущих, согнувшихся под тяжестью четырех пудов железа. Но взять-то взял, однако обещал к обеду отдать обратно: солдатики шли отдыхать как раз в эту деревеньку. Поэтому, немного подумав, Иванов предложил Сидорову:

- А не сходить ли нам к "Мессеру" прибарахлиться? А то отдадим пулемет - с чем сами останемся? Тем более, что еще поспать в таком гвалте вряд ли удастся.

Предложение услышал и граф Вяземский, давивший ухо на куче сена у стены разбомбленной зерносушилки. Легко, как будто и не спал только что в две сопелки, граф вскочил и молодцевато произнес:

- Дело базаришь, лейтенант. Поканали рысью, пока другие не набежали на халяву.

И через минуту рота в полном составе ковырялась в самолете. Сидоров, выломав авиапушку из одного крыла, ловко выковыривал вторую, Вяземский раздевал дохлого фрица, а Иванов просматривал документы. Ничего в них не поняв, он сунул документы в немецкий кожаный планшет и пробормотал:

- Ладно, Петров вернется - прочитает.

Когда к самолеты прибежали пехотинцы, ловить им было уже нечего. И, уходя от самолета обратно в расположение, Иванов услышал удивленный возглас кого-то из пехтуры:

- Надо же, фрицы голыми летают! Совсем стыд потеряли!

Следующие два часа разведчики разбирались с трофеями. Иванов разбирал и снова собирал трофейный "Парабеллум", который сразу понравился ему куда как больше штатного "ТТ", Вяземский надевал и снова снимал с руки трофейные швейцарские часы, а Сидоров мастерил себе ремешок для часов из немецкого офицерского ремня: он, кроме пушек и пулемета, успел свинтить с "Мессера" и бортовые часы со светящимися стрелками. Наигравшись с железом, Иванов снова начал разглядывать непонятные документы, Вяземский отправился в деревню менять у населения провиант на парашют, а Сидоров, отнеся все-таки "Максим" обратно в пехоту, начал возиться с пушками и пулеметом.

- Ну что за невезенье такое! - вдруг в сердцах произнес он. - У одной пушки ствол погнулся, у второй - возвратно-боевая пружина возвратно не пружинит! Да и патронов к ней с гулькин… - он внимательно пересчитал выковырянные из лент патроны - нет, есть немного, с гулькин же, но нос получается. Однако всерьез с этим не повоюешь. Хорошо еще, что пулемет в порядке…

Так, бурча и ругая неаккуратных фашистов, столь небрежно обращавшихся с оружием, он все же собрал из двух авиапушек одну и уселся в теньке, выстругивая своим огромным кухонным ножом, с которым так и не расставался, из вывороченной в огороде взрывом снаряда вишни приклад к своему новому оружию. Гора аппетитно пахнущих стружек рядом с ним росла с неимоверной быстротой, и она очень обрадовала вернувшегося графа:

- Вот и растопочка! А я тут хавчиком разжился, сменял парашют на два мешка картохи и окорок вон какой вдобавок! Щяз подхарчимся, я как раз и чугун полуведерный с забора реквизировал…

Пока варилась картошка, разведчики делились впечатлениями.

- Непростой фашист Сидорову попался, с "Омегой" летал - Вяземский показал себе на запястье. - С золотой причем. Да и бельишко у него из чистого шелка. Конечно, то что фашист обосрался, нашему самолюбию льстит, но отстирывать было неприятно. А что поделаешь? В отечественном исподнем как побегаешь - ноги до крови сотрешь…

- И не только ноги! - добавил боцман. - Жалко, что трусы немец только одни надел, теперь жди пока новый ихний ас под мой пулемет попадет.

- А я слышал, что у немцев все летчики в шелковых трусах щеголяют. И вообще все офицеры - прокомментировал Иванов. - Можно было бы пока сбегать к немцам, запастись трусами - на задание все равно только завтра пошлют, да втроем, думаю, несподручно будет.

- А почему втроем? - раздался до слез знакомый голос Петрова - мне что, решили шелковых трусов не давать?

- Уже поправился? - радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики - В тебе же семнадцать дырок было!

- Семнадцать в гимнастерке, а в теле всего четырнадцать, так что эскулапы меня быстренько залатали. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но я как чуял, что что-то интересное наклевывается, вот и уговорил главврача пораньше выписать. Да и запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

- Я так мыслю, - продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке - запасаться бельишком надо на немецком аэродроме. В пехоте ведь как - один офицер на роту, нам, чтобы сменку получить, еще семь рот почистить придется. А на аэродроме - сплошь офицеры, только каптерку и обнести надо будет.

- Заодно патронами разживусь - добавил Сидоров, поглаживая ствол пушки, - в пехоте таких патронов ведь и вовсе нет.

- Ну и где нам искать этот аэродром? - сварливо поинтересовался Вяземский.

- А может у фашиста в документах адрес указан? - вдруг вспомнил про трофейные бумаги Иванов. - Петров, посмотри - и он протянул рядовому планшет.

- Вы не поверите! - радостно объявил Петров, тыкая пальцем в трофейную карту. - Аэродром находится как раз на территории того самого пионерлагеря, где мы вчера были! То-то я смотрю там одни военные летчики в избушке сидели. Вот только где у них там каптерка?

- Ну, если у моего охотничьего домика, то каптерка наверняка в пристройке, где мы добычу свежевали. Там и стол большой, для выдачи удобный, и полки устроены. Так что, получается, час туда, час - обратно, ну и там с полчаса, если в сумерках выйдем, то до шести точно вернуться успеем и даже переодеться.

- А что если нам не ждать сумерек? - с просветлевшим лицом спросил товарищей Иванов, - Ведь после вчерашнего немцы ночью нас бояться будут и охрану усилят. А вот днем нас точно там никто не ждет.

- Пахан дело бакланит - одобрил Вяземский, - только когти рвать нам придется шустро. Так что надо заранее обдумать что брать будем.

- Трусы и патроны, что тут думать - ответил боцман.

- "Трусы и патроны" - передразнил его Петров, - а вернемся - сам плакать станешь, что то забыли, сё не взяли. Вот тут - он потряс тоненькой книжечкой, изъятой из фашистского планшета - сказано, что каждому офицеру, кроме трусов, положена еще шелковая нательная футболка, две шоколадки, две баночки порошка от блох и бритва "Золлинген". С мыльницей и помазком. И не запасти мыльно-рыльные принадлежности будет в корне неверно. Ты посмотри на себя, Сидоров: рожа не бритая, вид совершенно неуставной. Подворотничок грязный… кстати, там еще шелковые шарфы дают, надо тоже брать - подворотничков нарежем…

- Ты запиши, чего зря воздух трясти - прервал его командир роты, протягивая блокнот. А то забудем чего в горячке боя - а так по писанному проверишь. Причем каждому и запиши - пусть каждый по списку и берет. В меру сил, конечно - Иванов покосился на огромного Сидорова.

Петров роздал каждому по листку из блокнота и вдруг ему в голову пришла при взгляде на забор интересная мысль:

- А не переодеться ли мне в фашистского летчика - вот тот мундир, на заборе сохнущий, очень мне мой размерчик напоминает.

Вяземский сморщился:

- Я его уже сговорился на второй окорок сменять, только в говне его брать не захотели, отстирывать пришлось. Второй раз стирать что-то никакого желания нет…

- Так я же его сразу и верну! Сбегаем - и верну.

- Ну ладно, одевай. Только не порви! Я обещал его как есть, с тремя всего дырками от пуль.

Рота, подождав, пока Петров переоденется, привычно попрыгала и помчалась по знакомой тропинке к вражескому аэродрому. По пути Вяземский уточнял диспозицию:

- Самолеты стоят скорее всего на поле за избушкой, за деревьями, потому мы их и не видели. Деревья - это старая липовая аллея, по ней можно к домику подойти почти вплотную. Ну с нее-то ты, Петров, сразу в каптерку и зайдешь, старшину ихнего замочишь - мы и подтянемся. А хабар возьмем - той же аллеей назад. Липы - вековые, дед сажал, от пули автоматной защитят. Да и пулеметную удержат, а вот если самолетными пушками косить начнут - грустно нам придется. Так что обратно аллею нам надо будет пробежать секунд за двадцать: пока немцы сообразят, пока хвосты самолетам задерут…

- А если они не будут хвосты самолетам задирать?

- То есть как?

- Ну сразу из зениток по нам стрелять начнут?

- Об этом я пока не подумал…

Но додумать, что делать в случае стрельбы из зениток, Вяземский не успел: впереди показалась знакомая поляна со знакомыми столбами и знакомым полотнищем с названием пионерлагеря. Разве что старая надпись на нем была грубо зачеркнута и поверх написано кривыми буквами:

"Трусливые жидокомиссары, мы вас всех убьем!"

Рота остановилась на опушке. Сидоров, обладавший морским зрением, внимательно прочитал надпись и поспешил успокоить товарищей:

- Это они не нам, у нас в роте ни жидов, ни комиссаров нет. Так что - продолжаем движение прежним курсом.

Однако курс все же пришлось сменить, так как аллея начиналась полусотней метров левее. Вековые липы еще до революции успели сомкнуть свои могучие кроны, и разведчики бежали как бы в туннеле. Как и предсказывал Вяземский, дверь каптерки оказалась буквально в пяти шагах от аллеи, причем - именно каптерки: из нее вышел какой-то фашист со стопкой постельного белья и бегом побежал к каким-то вагончикам по другую сторону аллеи. Разведчики едва успели спрятаться за вековыми стволами.

- Все правильно, вот и самолеты, вот и жилые домики для летчиков - прокомментировал маневр противника Иванов. - Петров, пошел!

Петров неторопливо пошел к каптерке и скрылся за дверью. До разведчиков донеслась пара глухих ударов, после чего Петров высунулся в приоткрытую дверь и приглашающе помахал рукой. Спустя считанные мгновения вся рота скрылась за дверью.

- Это мы неплохо зашли! - отметил Вяземский, оглядываясь в столь знакомом ему помещении. Полки, на которых всего четверть века назад размещались головы оленей, кабанов и прочая дичь, теперь просто ломились от различных материальных ценностей, а в углу помещения скорчился одетый в интендантскую форму фашист, всем своим видом и даже позой выражавший острое желание сотрудничества с администрацией.

- Трусы - вон там - показал Петров, уже приступивший к опросу смотрителя этой скромной сокровищницы. - Снаряды к твоей пушке - в этих ящиках.

-  Снаряды - это шесть дюймов, или, скажем, главный калибр - ответил боцман, а эти фитюльки - как есть патроны. Выбрав связку офицерских ремней, он принялся увязывать для переноски сразу шесть снарядных ящиков.

Вяземский, постоянно сверяясь со списком, ловко упаковывал в вещмешок шелковые шарфы, футболки и "мыльно-рыльные" принадлежности. И вдруг, заметив в углу какой-то странный металлический, запертый на большой висячий замок, ящик, с трудом выдернул его на свет божий и водрузил на стол:

- Так, а это что тут такое так тщательно от нас скрывается?

- Найн! - неожиданно для всех фашист проявил недюжинную ловкость и, с быстротой кошки выскользнув из своего угла, бросился на графа с непонятно откуда выхваченным кинжалом. Петров попытался его поймать, но опоздал.

- Идиот - прокомментировал Вяземский выходку фашиста, вытирая о его мундир отвертку, которой он собирался вскрыть замок. - Но все же тем более интересно, что немецко-фашистские гады так тщательно пакуют…

Замок, хоть и с некоторым скрипом, но поддался графским усилиям.

- Черт, не мог словами сказать… - Вяземский аж сплюнул от отвращения. В ящике лежало пуда два немецких Железных крестов - ведь пожилой человек, доживал бы себе спокойно, так нет, погиб во цвете лет из-за никому не нужного мусора.

- А мне этот мусор пожалуй пригодится - соппонировал ему Петров. Ведь эти кресты - Железные?

- Ну да, железные - подтвердил его догадку Иванов. - Ты что, в металлолом их сдать хочешь?

- А хоть бы и в металлолом. Но для начала я их использую в иных целях - и он стал увешивать вражескими наградами вражеский же свой мундир - пусть девки думают, что я их с лично убитых фрицев снял.

- Зачем тебе эта гадость? - поинтересовался Сидоров, взваливая на плечи вьюк с патронами. - Некрасивые и тяжелые, ты бы лучше чего полезного вместо них взял.

- Знаешь, боцман, что-то мне подсказывает, что ты мне заранее завидуешь, по части женского внимания… - договорить Петров не успел. В дверь просунулась голова очередного немецкого фашиста - и тут же скрылась обратно, издавая вой не хуже той самой самолетной сирены.

- Пора линять - подвел итог дискуссии Вяземский. - Сейчас по нам начнут стрелять.

- Надо бы - печально глядя на два оставшихся ящиками с патронами ответил Сидоров. - Но эти два ящика мне не поднять, а фашистам оставить - жалко.

Несколько автоматных пуль ударило в дверь, прекратив горестные стенания боцмана.

- А я их и не оставлю! - прокричал Сидоров и, быстро вставив в свою ручную пушку ленту из одного из этих ящиков, он выпустил длинную очередь в сторону стрелявших фашистов. Остальные разведчики, пользуясь растерянностью фашистов, не ожидавших именно такого ответа, бросились наутек. Поскольку дверь в каптерку смотрела в сторону летного поля, Петров и Иванов до аллеи добежали с оставшимся снарядным ящиком, а выскочивший последним Сидоров перезарядил пушку и, высунувшись из-за ствола вековой липы, выпустил длинную, мучительно-долгую для захватчиков шестисотснарядную очередь вдоль стоянки самолетов. А последнюю, стопятидесятиснарядную секцию ленты Сидоров выпустил по расчетам зенитных "Эрликонов", стоявших в дальнем конце взлетной полосы. Немцы буквально растерялись от интенсивности и мощи обрушившегося на них огня, и вся рота успела добежать до конца аллеи и скрыться в густом лесу, так и не услышав ответных выстрелов.

- Да, неплохо затарились, - прохрипел Вяземский, склонившись и уперши руки в колени. - И ушли нормально, хоть и шумнули чуток.

- Да уж, в ближайшие пару дней сюда снова так просто не забежишь - ответил Иванов. - Но, думаю, барахла нам на неделю хватит, а то и на две. Ладно, прекращаем перекур и пошли домой.

-  А что, можно было перекурить? - расстроенным голосом поинтересовался Сидоров. - А я вот не успел…

- Дома покуришь, это была метафора со стороны командира, так что никто покурить не успел, ты не расстраивайся - успокоил товарища Петров. - Побежали! - и отряд снова помчался по знакомой тропинке. Впрочем, порядок движения изменился: увешанный снарядными ящиками Сидоров бежал замыкающим, за ним - прикрывая опасный груз от случайной пули сзади двумя тюками с мануфактурой, трусил Иванов, а перед ним - Вяземский, прикрывая опасный груз Сидорова уже спереди здоровенным мешком с мыльницами, бритвами и прочими мелкими, но прочными и столь необходимыми в солдатском быту мелочами. А головной дозор исполнять как-то само собой выпало Петрову.

Привычный бег по привычному маршруту сыграл с разведчиками злую шутку: бойцы роты Иванова уже успели привыкнуть к тому, что на пути от своего переднего края и до аэродрома немцы не встречаются, а потому появление немецких пехотинцев, роющих окопы на своей стороне фронта, оказалось для них неожиданным. Неожиданной, впрочем, встреча стала и для захватчиков, так что большинство из фашистов даже не успели передернуть курки своих "Шмайсеров". Одинокая, но довольно короткая очередь с вражеской стороны была прервана густым сочным грохотом ручной автоматической пушки Сидорова, и бойцы успели пробежать оставшиеся до родных окопов полторы сотни метров задолго до того, как соседние подразделения солдатиков в фельдграу сбежались на шум.

Пожилой сержант-пехотинец, встретивший четверку разведчиков в окопе, неторопливо докурил самокрутку и, прищурившись, спросил:

- Ребята, вы бы не могли сообщить, сколь часто вы оттуда сюда бегать будете? Я не из любопытства спрашиваю, мне просто интересно: ну на ужин вы сегодня успели, а завтрак завтра на вас готовить чи нет?

- Ну, я не знаю - ответил Иванов.

- Не от нас зависит - добавил Вяземский.

- Это - как Родина прикажет, и вообще это военная тайна - добавил Сидоров.

А Петров промолчал. Потому что он, похоже, говорить вообще не мог, приняв на грудь ту самую одинокую и короткую очередь. Петров молчал, покачивался вперед-назад и судорожно пытался вдохнуть, или, напротив, выдохнуть - по виду было не очень понятно. Но по виду было понятно кое-что другое: мундир Петрова краснел вовсе не от света заходящего солнца.

Иванов дрожащими от волнения руками стал пытаться расстегнуть пуговицы, Вяземский достал откуда-то немецкий кинжал и приготовился срезать неподатливое фельдграу, но всех опередил Сидоров, попросту разорвав вражескую ткань на товарище от шеи и до самого копчика. Окровавленный мундир с лязгом рухнул перед Петровым на землю, оголив его торс.

- Твою мать! - только и смог сказать пожилой сержант.

- Срочно несите его в лазарет! - сориентировался Иванов. А остальные - бегом в расположение!

- Да уж, лучше так, чем никак - попытался пошутить Петров, когда пехотинцы на откуда-то взявшихся носилках потащили его в медсанбат.

В шесть утра следующего дня Иванов, Сидоров и Вяземский, стоя навытяжку перед полковым особистом, готовились получить новую боевую задачу.

- А где четвертый?

- Петров в госпитале…

- Ах да, помню, ранен. Ну да ладно, тогда под трибунал его отдавать пока не буду. А остальные - слушайте боевой приказ…

Пожилой старикашка-доктор в полевом госпитале, закончив оперировать, делился удивлением своим с молоденькими сестрами:

- Ну, нацепил солдатик кресты эти поганые, так ведь все пули немецкие прямо в их же  в кресты и попали! Кресты эти конечно вбило ему глубоко в мясо груди, да и шесть ребер ему переломало, но ведь жив остался, и практически здоров. Чудо, иначе и не сказать!

А пожилой сержант в окопе, примерив вырезанный из куска брезента "слюнявчик", тихонько бормотал про себя:

- Раз не забрали - значит им не надо. А мне - так уж лучше грудь в крестах, чем голова в кустах - и продолжил увешивать брезент вражеским железом:

- …сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести… еще пять рядов - и хватит пожалуй, а там я уж лучше лопатку подвешу.

-… Приказ понятен?

- Ммм… Позвольте уточнить? Нам надо найти где-то в этом районе вражеский аэродром и прикинуть способы его уничтожения? - Вяземский старался быть предельно вежливым.

 - Я что, непонятно приказал? - Особист аж покраснел от гнева.

- Да что вы, товарищ капитан Госбезопасности, очень даже понятно. Просто дело в том… ладно, командир, колись - граф толкнул Иванова кулаком в бок.

- Разрешите доложить, товарищ капитан Госбезопасности, ваш приказ выполнен и даже перевыполнен  досрочно!

- Поясни…

- Предвидя ваш приказ вверенная мне рота полным составом произвела еще вчера днем разведку аэродрома, он как раз находится… находился в этом месте - Иванов ткнул пальцем в школьную карту Белоруссии - но, будучи обнаруженным противником рота была вынуждена вступить в бой с превосходящими силами и уничтожить расположенные там самолеты и средства ПВО противника. При отходе из вражеских тылов рядовой Петров получил множественные ранения из автомата в грудь, в связи с чем был отправлен в полковую медсанчасть. Рота потерь не имеет.

- Черт! - особист с досадой рубанул ладонью воздух перед собой. Знаю я вашего брата - горы свернете, лишь бы ничего не делать! Ну ладно, у меня, к сожалению, на сегодня для вашей роты других заданий нет, так что займитесь отдыхом, строевой подготовкой и приведите себя в порядок. Расположение части покидать всему личному составу запрещается, за очередным приказом приказываю явиться завтра в это же время. Свободны!

Возвращаясь от особиста в расположение Иванов тихо пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти. 

3. Приказы не обсуждаются

Наступил рассвет. Точнее, не совсем так. Ведь за этими сухими, как сводка Совинформбюро, словами может скрываться множество совершенно различных смыслов. От "темное время суток поменялось на светлое" до "казалось, что первый робкий лучик восходящего солнца лишь мгновенье назад с опаской коснулся лежащего на сумеречных лугах густого предрассветного тумана, окрашивая его в нежный розовый цвет - и вот уже он полностью тает в огненных снопах радостного солнечного сияния". И наступивший рассвет вовсе не был похож на тот, что привычно красит светлым светом стены нежного Кремля. Это был совсем иной  рассвет, тот самый, который, как это часто случается на войне, подкрался незаметно.

Размышляя подобным образом, командир разведроты Иванова лейтенант Иванов перебежками передвигался из штаба полка в сторону расположения роты в разбитую прямым попаданием авиабомбы зерносушилку, стоящую (а, точнее, теперь уже большей частью валяющуюся) на околице. За ним перебежками в том же направлении передвигался граф Вяземский, а замыкал эту живописную группу боцман пехоты Сидоров.

Столь своеобразный способ передвижения по деревне был обусловлен тем неприятным обстоятельством, что немцы внезапно начали обстреливать деревню из пушек и прочих средства ствольной артиллерии. Очевидно, что часы товарища капитана Госбезопасности (по которым выставил "точное" время на своих швейцарских часах Вяземский) немного спешили, и пунктуальные немцы, начав мероприятие ровно в шесть утра по своим часам, начали его в шесть ноль девять по часам особиста, когда разведрота уже возвращалась с получения очередного приказа.

Впрочем, то, что немецкое командование считало всех советских людей "унтерменшами", а потому даже не сочло нужным сверить часы с особистом, сыграло с ними дурную шутку: разведрота, уже успевшая серьезно насолить фашистской армии, ушла довольно далеко от штаба полка, прямо в окно которого влетел первый же выпущенный из германской гаубицы чемодан.

Капитан-особист пару секунд ошалело разглядывал влетевший в окно и разбивший в щепки его стол предмет, а затем, схватив это добротное изделие германской кожгалантерейной промышленности (которое все же правильнее было бы называть по-немецки, koffer'ом) за ручку, выскочил за дверь.  Громкий крик особиста подвигнул на повторение его действия всех остальных штабных офицеров, и к тому времени, когда в здание штаба попал уже артиллерийский снаряд, дом был пустым.

Что же до Иванова и его спутников, события, происходящие в штабе, их интересовали мало. Им предстояло под артиллерийским обстрелом переместиться на триста с небольшим метров в расположение и при этом по возможности не пострадать с целью сохранения боеспособности.  Сейчас же все трое, скатившись в воронку, предусмотрительно вырытую для них немецким снарядом, оценивали свои шансы выполнить приказ.

- Пристрелялись, гады - прокомментировал увиденное Иванов, на секунду высунув из воронки голову.

- Германцы ещё в ту войну славились выучкой артиллеристов - подхватил разговор Вяземский. - Кладут снаряды как по нотам.

Сидоров счел невежливым отмалчиваться и с целью получения собственных впечатлений так же быстренько оглядел окрестности:

- Я в музыке не силен, но отмечу, то снаряды немцы и правда кладут как по линеечке. А потому думаю, что ежели мы пойдем не по улице, а, скажем, огородами - куда германец не стреляет - то вероятность накрытия и тем более попадания в нас будет практически нулевой.

- А в чем разница между накрытием и попаданием? - поинтересовался Вяземский.

- Ну как вам сказать, вашбродь… накрытие - это когда при неизменном прицеле, возвышении и курсовой скорости снаряды попадают одинаково что с недолетом, что с перелетом. То есть цель попадает внутрь эллипса рассеяния. А вот попадание…

- Понял, не дурак. То есть ты говоришь, что огороды в это твое накрытие вообще не попадают? Так об чем базар - рвем когти в сторону огородов.

- Видите ли, граф, сейчас мы как раз находимся внутри этого самого накрытия. Для перемещения в огороды стоит подождать, пока немцы, из за разницы курсового хода, не переместят его в дальний конец деревни.

- Боцман, деревня не плавает, и немцы тоже не плывут. Мы - на суше, не на кораблях.

- Корабли не плавают, а ходят! Плавает говно в проруби!

- Перестаньте спорить, товарищи. Вы оба неправы, но немцы действительно перемещают огонь вглубь деревни - вмешался в беседу Иванов. - Так что - бегом на огороды, а оттуда - в расположение, и тоже бегом: мне что-то не нравится этот огненный вал…

В расположение разведчики ввалились как в родной дом. Собственно, эта разбитая прямым попаданием авиабомбы зерносушилка давно уже стал для них воистину родным домом: тут и лежащие в углу полтора мешка картошки, и половина вчерашнего окорока, и ящики с "патронами" для ручной автоматической пушки Сидорова… И даже охапка сена, на которой привык давить ухо граф. Отдышавшись после бега, Иванов наладил Сидорова числить картошку, Вяземский, скорее по привычке, чем по недоброму расположению духа, тихо ругаясь сквозь зубы отправился к ближайшему колодцу за водой, сам же лейтенант сел на расщепленное бревно и стал обдумывать дальнейшие действия вверенной ему роты.

Думалось трудно: уже забулькал полуведерный чугун с картошкой, Вяземский, высыпав в него мелко нарезанные остатки окорока, принялся чистить свой "Маузер", в Иванов все не мог закончить обдумывание.

- Об чем задумался, детина? - негромко граф его спросил.

- Скучно мне, да и неуютно как-то тоже. Сейчас бы на фронт сбегать, ворога лютого пострелять - тут всего-то метров пятьсот будет, ан нет, выполняй приказ, расположения не покидай. Я понимаю - приказы не обсуждаются, но перед людьми как-то неудобно: они воюют, а я - приказ выполняю.

- Есть мнение, и не только мое, что скучно будет очень недолго.  С одной стороны, стрельба вроде как приближается. С другой - через расположение начали шастать рядовые и младшие командиры, причем шастают они строго в направлении на восток. Но, поскольку поток шастающих пока еще относительно невелик, думаю, что у нас еще есть время немного подкрепиться. Правильно я говорю, Сидоров?

Боцман, сгибающий о колено какую-то железную палку, на секунду задумался, затем палку отложил и как бы нехотя ответил:

- Подкрепиться было бы неплохо, но если, скажем, немного - то котелка нам на троих будет многовато…

- А если на четверых? - раздался до слез знакомый голос Петрова - мне что, решили картохи с окороком не давать?

- Уже поправился? - радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики - В тебе же двенадцать дырок было!

- Двенадцать - это в гимнастерке, а в теле - всего семь, и даже не дырок, а так, вмятин. Так что эскулапы мне быстренько сломанные ребра залечили. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

- Я так мыслю, - продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке - фронт к расположению подойдет минут так через пятнадцать. И обрушится на расположение вражеский огонь. А у вас тут, граф, сено огнеопасное лежит - возгорание случится может. Не соизволите ли свою постельную принадлежность  выкинуть нахрен?

- Жалко - ответил Вяземский. - В округе сена больше нет, то, что лошади не сожрали, сгорело в огне пожарищ.   

- А вы его водой полейте, - предложил Сидоров. - У нас на флоте перед боем все горящее водой поливают, чтобы не горело.

- Предложение интересное, только у нас воды - лишь в котелке с чаем, а у колодца уже пули летают.

- А мы по пионерски?

- Сам потом на таком сене спать будешь. Ладно, сено я выкину. А вот что у нас с боеприпасами? Лично у меня двадцать шесть патронов к "Маузеру".

- У меня - отозвался Сидоров - всего шесть ящиков патронов по семьсот пятьдесят штук и две ленты к пулемету. - Затем, подняв с земли давешнюю железку, посмотрел ей в торец и добавил:

- Еще вот ствол запасной к пушке образовался, я гнутый выпрямил слегонца. И ножик.

- У меня - две обоймы к "Парабеллуму" и одна - к "ТТ" - продолжил Иванов.

- А у меня - вообще ничего нет, - подвел итог Перов. - Был кинжал немецкий, да и тот в медсанчасти сгинул. Недорабатываете, товарищ командир роты, недорабатываете! Третий день ведь воюем, а получить оружие на подразделение вы так и не удосужились! Вам должно быть стыдно, лейтенант Иванов!

- Мне стыдно, - ответил Иванов, - но лучше-то от этого не станет?

- От этого - нет, - ответил Петров, но дело - поправимо. - Эй, служивый! - обратился он к проходящему мимо расположения красноармейцу, - не поделишься оружием с товарищем? Тебе-то в тылу оно без надобности, а нам велено тут оставаться.

- Конечно! - радостно ответил солдатик и протянул Петрову какой-то дрын.

- Что это?

- Черенок от лопаты. Вот смотри - он показал Петрову на надпись - читай: "лопатно-черенковый завод Наркомата обороны, деревня Васильево Амурской области". Настоящий сибирский черенок, из сибирского кедра!

- И как из него стрелять? - удивился Петров.

- Ах тебе стрелять надо? Эй, Хабиббулин, подь сюды! - солдатик махнул рукой худому товарищу, сгорбившемуся под тяжестью сразу трех винтовок. - Отдай товарищу лишние винтовки!

- Забирай, таварища камандира, не стесняйся. Может тебе и патроны нужны? бери-бери, нацальника, у меня много - радостно тарахтел азиат, выгребая из вещмешка пригоршни винтовочных обойм.

- Товарищ боец! Вы почему всю тяжесть взвалили на товарища из республик? Где ваша интернациональная солидарность?

- Мы не взваливали. Вы что, товарищ лейтенант, не в курсе? Нам винтовки выдавали строго одному на троих, а мне и Ваське велено было ждать, пока Хабиббулина убьют, и только после этого винтовки брать. Хотя непонятно - ведь тогда у нас на двоих будут сразу три винтовки, но начальству виднее. Да, а если вы пошлете кого старшину нашего встретить, то и автоматами разживетесь: их нам выдавали одному на взвод, а старшина наш больше пяти пудов зараз поднять не может, перебежками их перетаскивает…

Иванов успел лишь взглянуть в сторону Сидорова - и боцмана как ветром сдуло. А через пять минут надуло обратно, уже с десятком новеньких ППШ в охапке.

- Ну что товарищи, теперь у нас есть чем встретить фашиста?

- Есть - сварливо отозвался Вяземский, - однако народу у нас в роте все же маловато. Поэтому я бы на вашем месте огласил приказ, запрещающий подставляться под пули противника…

Приказ Иванов отдать не успел. Сразу же после высказывания графа по дороге от фронта в расположение толпой помчались красноармейцы и командиры. Замыкающая толпу группа, вместо того чтобы промчаться в тыл, неожиданно свернула в развалины зерносушилки.

- Ба, кого я вижу! - раздался знакомый голос пожилого сержанта. - Никак разведка? Мужики, у вас пожрать не найдется, а то с утра крошки во рту не было!

- Дядя, ты чего? - склочно поинтересовался Вяземский. - На моих сейчас пятнадцать минут восьмого этого самого утра. Где оголодать успели?

- Со вчерашнего утра. А тебе что - жалко? С собой всяко не унесете…

- Не унесем. У нас приказ оставаться в расположении. Но раз со вчерашнего - наваливайся, братва, вчера вы нас завтраком подчевали - нынче наш харч.

- Слышь, сержант, - обратился к быстро жующему сержанту Иванов - может останешься с нами? Вместе повоюем…

- Я бы рад, но у меня приказ - отступить за реку и укрепиться на том берегу.  Так что никак. А своими силами - не справишься?

- Постараюсь, да маловато нас…

- Ладно, я начальству доложу, может пришлют кого в подмогу - проговорил сержант уже на бегу, замыкая группу своих бойцов. - Счастливо оставаться!

К удивлению разведчиков немцы не появились на хвосте отступающих красноармейцев. Не появились они и после того, как красноармейцев и след простыл. Лишь иногда над головами разведчиков высоко пролетали вражеские самолеты.

- Как-то все это подозрительно - пробормотал Иванов, чует мое сердце - не к добру это. Не иначе как немцы что-то затевают…

- Ничего они не затевают - неожиданно ответил Вяземский. - По нынешней сухой погоде река тут только одна, верстах в пятнадцати за нами. Вот немцы и ждут, пока Красная Армия всю территорию очистит и на тот берег отойдет. А то ведь наткнутся на случайно отставших - воевать придется, а бой - это дело обоюдное, немцем тоже ответка прилететь может. Так что пойдут они, соколики, часика через два. Жалко, что сержант наш похоже еще не добрался до начальства.

Вдали, откуда-то из деревни, неожиданно донесся звук работающего мотоциклетного мотора.

- Немцы? - Иванов с автоматом передвинулся к задней стенке зерносушилки.

- Не, наши - улыбаясь, отозвался Петров. - Мотоцикл наш жужжит, московского завода. Сам послушай - звук такой мерзкий, звенящий, да еще будто сейчас сдохнет. А у немцев - звук солидный, густой, стабильностью отдает. Наши это.

Не прошло и минуты, как правота Перова подтвердилась. К зерносушилке подкатил мотоцикл. Водитель довольно небрежно спихнул с заднего сиденья пассажира и сообщил:

- Вы лейтенант Иванов? Вам пополнение передать велели - и с этими словами, развернувшись на месте, скрылся в деревне и облаке пыли. На дороге остался стоять странный субъект с двумя шпалами в петлицах. Странность его заключалась даже не в физиономии, априори исключавшей принадлежность владельца оной к православию, а в том, что вместо ремня с портупеей мундир перепоясывала какая-то пестрая веревочная лента.

- Прибыли принять командование? - строго спросил субъекта Вяземский. - Или вы по политработе? - уточнил он, разглядывая васильковый околыш фуражки и малиновые петлицы мундира.

- Не, что вы… меня к вам в пополнение прислали…

- А почему без оружия? И почему одеты не по уставу?

- Да, - как-то безнадежно грустно согласился майор, - оружия у меня нет. А одет - так это что выдали, то и одел. Я знаете, из добровольцев. Из Смоленска. Сказали, что эвакуировать будут только семьи комсостава, вот я и пошел… Я, знаете, работал начальником отдела снабжения местпрома, игрушечного треста. И мне, как начальнику, эту форму с двумя палочками и выдали - он робко коснулся пальцем петлицы. И отправили в распоряжение товарища Лапушкина, который директор вашей дивизии. А он меня к вам и назначил, пополнением. Сказал, что мне тут самое место. Вот вы, товарищ начальник, скажите - чем вас снабдить? Я - снабжу, у меня опыт в игрушечном снабжении еще дореволюционный…

- Стрелять - то хоть умеете? Я дам вам "Парабеллум"…

- Стрелять? - майор аж передернулся. - Упаси господь! Я же по снабжению…

- Ладно, - подвел итог Вяземский, - у нас тут как-то неожиданно весь хавчик закончился, а аппетит лишь нарастает. Снабди-ка ты нас, майор, чем-нибудь насчет пожрать. Получаса хватит?

- Я постараюсь - и Иванову показалось, что ответ майора раздался из пустого места, настолько быстро он куда-то скрылся.

- А ты говорил, что сержант не дошел, вашбродь - подал голос Сидоров. - Дошел он, дошел. И какой ценный кадр в подмогу прислал!

- Да уж… - ответил Вяземский, но развить мысль не успел: в дальнем углу зерносушилки раздалось какое-то пыхтение и голос майора пригласил "товарищей бойцов и командиров пополдничать".

- Вы уж извините, товарищи, но времени вы мне отвели маловато для полноценного снабжения. Так что пока - полдник по-скромному - и на расстеленной газетке из ниоткуда возникли фаянсовые тарелки с вензелем "Общепит". - Суп на обед будет, а пока на первое - каша пшенная с вишневым джемом, на второе - тут уж извините - сухой паек. Бутербродики с сыром и с колбасой, галеты, если кто любит. Сыр, если не ошибаюсь, бри - запах у него немножечко непривычный, но сыр вкусный. А колбаса - по-моему "Краковская", но точно не скажу. Кто что предпочитает пить? Могу предложить кофе и чай. Правда сливки к кофе только сухие, порошковые.

Изумленные разведчики молча мели выставленные лакомства, а майор весь просто лучился счастьем и приговаривал:

- И не говорите, что Моисей Лазаревич Вайсберг плохо снабжает. Моисей Лазаревич Вайсберг умеет-таки хорошо выполнять свою работу! Хотя продукты - и не мой профиль, но и тут Моисей Лазаревич кое-что может снабдить!

Так же молча допив чай ("цейлонский, высший сорт!"), разведчики слегка расслабились и даже задремали. Но предаться дреме всерьез им не удалось.

- Извините, товарищи командиры и бойцы, вы никого в гости не ждете? А то с той стороны сюда едет довольно много народу…

Народу ехало действительно много. Так уж исторически сложилось, но пересохшие в засушливое лето болота сделали скромный проселок, проходящий через деревушку, где разместились наши разведчики, магистральной трассой продвижения немецко-фашистских войск в сторону Смоленска. Рабоче-Крестьянская Красная Армия, невзирая на тупость верховного командования и идиотизм командования среднего звена, смогла-таки создать довольно непреодолимый заслон на старой Смоленской дороге. Немцы же, тупостью и идиотизмом от природы не наделенные, решили не заниматься заваливанием трупами советских оборонительных позиций и направили свои высокомеханизированные войска в обход. И именно из-за этого Иванов, Петров, Сидоров и граф Вяземский, выглянувшие из-за полуразвалившейся бревенчатой стены зерносушилки, смогли воочию лицезреть танковую дивизию Гудериана на марше.

И не только ее. Бывший проселок так по большому счету проселком и оставался, большевистские власти и пальцем о палец не ударили, чтобы выкопать вдоль дороги хоть мало-мальски приличные канавы. Да что там говорить  - и неприличных канав у дороги тоже не было, а потому германская военщина двигалась по магистрали сразу в четыре колонны. И танки Гудериана составляли лишь одну из них.

- Да, боюсь, что на эту свору нам может патронов-то и не хватить. Даже если по пуле на фашиста тратить - где нам столько пуль набрать? - вздохнул Иванов.

- Так у вас что, пулек не хватает? Что же вы, товарищи командиры и бойцы мне об этом раньше не сказали? Я бы снабдил... А наличного запаса, извиняюсь, вам надолго хватит?

- Да минут на пятнадцать, может, на полчаса.

- Это вы довольно безответственно отнеслись к вопросу снабжения, вот что я вам скажу. Но, с другой стороны, эти товарищи фашисты двигаются не очень быстро, и вы еще с полчаса обещаете… Попробую что-то сделать. Вы мне только дайте эти пульки, не насовсем - напосмотреть. А то, я слышал, их существует довольно широкая номенклатура, а пересортица в таком деле недопустима. Могут возникнуть простои - а с кого спросят? Со снабжения! А оно мне надо?

Вяземский передернул затвор "Маузера":

- Это - германский патрон "Парабеллум", нужен мне и Иванову. Это - он выщелкнул патрон уже из диска ППШ - хоть и похожий, но все же чуть другой патрон, тоже пригодится, только не перепутайте.

- Как можно? Тут же невооруженным взглядом видно - совсем другая номенклатура. Сколько надо каждого вида?

- А сколько унесешь. Хотя нет, по паре тысяч надо, больше мы всяко отстрелять не успеем: если до этой стрельбы дойдет, то нас за полчаса тут и уроют. А вот таких патронов - он вытащил один из ленты немецкого авиапулемета - этих действительно сколько унесешь. Немецкий винтовочный патрон "Маузер", запомни. И напоследок - вот таких нужно. Я даже не знаю сколько, но чем больше - тем лучше. Это для нашей артиллерии - и Вяземский указал пальцем на укладывающегося за бревном с ручной автоматической пушкой Сидорова. - Тоже немецкий, снаряд двадцатимиллиметровый называется. Все, ищи, Моисей, ищи!

Моисей Лазаревич пожевал губы, поморщил лоб - видимо, запоминая "номенклатуру", затем кивнул - и, как и в первый раз, исчез.

Четыре колонны вермахта шли в совершенно походном порядке. Авиаразведка доложила, что последнее подразделение отступающей (да что там, без оглядки бегущей) Красной Армии пересекло речушку в пятнадцати километрах отсюда уже пятнадцать минут назад. И немцы расслабились настолько, что передовой дозор на мотоциклах лениво катился всего лишь метрах в ста впереди от основной колонны. Этот дозор так и не успел осознать, что из развалин какого-то сарая у дороги по ним начали стрелять…

Авиапулемет с двухметровым стволом даже с обычным маузеровским патроном творит буквально чудеса. А уж авиапушка… В колонне Гудериановских танков большинство составляли старенькие и маленькие Т-II, сопровождаемые отдельными Т-III. Снаряд с вольфрамовым сердечником Т-II прошивал вообще в любом месте насквозь, а Т-III - не насквозь, и даже не в любом месте - но когда в танк с частотой пять снарядов в секунду влетает этих снарядов два десятка, этот танк все равно почему-то начинает гореть. Так что первые же две очереди - одна из пулемета, другая - из пушки - сократили набор мехсредства немецко-фашистских захватчиков на шесть мотоциклов и дюжину танков. Ну а третья - почти что строго в "лоб" приближающейся колонны грузовиков с пехотинцами "достала" эту колонну до самой ее задницы: каждый четьвертькилограммовый снаряд легко прошивал по пять-шесть машин, "бронированных" лишь брезентом от маловероятного в эту пору дождя, не особо задерживаясь и телами находящихся под брезентом фашистов.

Иванов - а именно он стрелял из авиапулемета, закрепив его кое-как за железную скобу, вбитую в бывшее когда-то куском стены бревно, вторую ленту выпустил по пытавшимся выбраться из горящих танков захватчикам и, помня, что больше патронов к пулемету нет, потянулся было за автоматом, благо до ближайших фашистов было менее двух сотен метров.

- Пулеметик не желаете? - голос Моисея Лазаревича заставил его вздрогнуть. - Я хотел пульки только доставить, пульки-то подходящей номенклатуры - но ленточки, гляжу, совсем другой. Так я их вместе с пулеметиком и принес. Берите, хороший пулеметик! К нему и дульце запасное есть, и ленточек с пульками много. А не понравится - заменим, у меня этих пулеметиков много…

Сказать, что Иванов удивился - мало, но все же остолбенел он лишь на мгновение, и секунды спустя на немцев полился свинцовый дождь уже из ротного немецкого же пулемета. Стальной же дождь из пушки так и вовсе не прекращался, и спустя всего пять минут все четыре колонны наступающих немецких войск остановились. Навсегда - по всей длине растянувшейся на полтора километра колонны не наблюдалось ни малейшего шевеления. Разведрота прекратила огонь просто потому, что целей больше не наблюдалось. Даже из всей колонны танков, попытавшихся свернуть с дороги и тем самым подставлявших слабобронированные борта разящему огню Сидорова, ни один не выглядел целым.

- Откуда дровишки? - поинтересовался, указывая рукой на пулемет, Иванов. Но ему никто не ответил. "Жалко, если снабженца убили", подумал он, внимательно вглядываясь в месиво горящих танков и машин, ожидая, что кто-то выживший в этом аду может начать оттуда стрелять. Этим же занимались и остальные разведчики, не обращая внимания на какие-то звякающие звуки посередине зерносушилки.

- Похоже, все, можно покурить и оправиться - подвел итог разглядыванию Вяземский.

- Да я уже, считай, оправился - пошутил в ответ Петров, - разве что галифе сменить треба…

- Да уж, порезвились, теперь портки отстирать - и снова можно в бой. Только воет если они опять такой толпой рванут, мне их уже и встретить почти нечем будет, патроны к пушке почти закончились - присоединился к разговору Сидоров.

- Да и к пулемету негусто осталось - сказал, оглядывая гору стрелянных гильз и кучи звеньев пулеметных лент Иванов.

- Да что вы такое говорите? - голос Вайсберга заставил вздрогнуть уже всех разведчиков сразу. - Можно подумать, что вы даже совсем перестали уважать вашего снабженца. Вы пульки заказывали - и старый Моисей Лазаревич вас ими снабдил, так что не испытывайте беспокойства, товарищи командиры и бойцы, простоя по вине снабжения вы не дождетесь!

Повернувшиеся на голос разведчики застыли с открытыми ртами при виде куч пулеметных лент, холмов из снарядных ящиков и гор из патронов россыпью, образовавшихся буквально из воздуха в небольшой зерносушилке. И уж совсем в ступор их вогнали трое "гансов", ловко собирающих звенья пулеметных и пушечных лент и набивающих собранные ленты патронами и снарядами. А майор подошел у Сидорову и, заискивающе улыбаясь, попросил:

- Уважаемый товарищ старший боец, вас не затруднит немного стрельнуть по танчикам с циферками двенадцать, семнадцать и тридцать два? Что-то мне подсказывает, что эти поцы, хоть и прикинулись дохлыми, но добром отдавать пульки вовсе даже не собираются. А мне просто неудобно допустить, чтобы уже буквально мои патрончики какие-то засранцы стали бы использовать не по моей надобности. Буквально три коротенькие очереди, я вас умоляю…

  За обедом разведчики слушали доклад снабженца.

- Ну, пулеметики я с мотоциклеток и взял: уж больно пульки знакомыми показались. А вот с патрончиками к вашей пушечке - тут сложнее оказалось. Только я заметил, что дырочка в дульце у этих танчиков очень похожа на вашу дырочку - и вы знаете, не подвела интуиция Моисея Лазаревича, совпала номенклатура изделий! Вы, конечно, спросите, как старый и довольно-таки пожилой Вайсберг смог все это сюда доставить? А ответ будет очень даже простой: немецкие немцы все это добро на свои машинки как-то грузили, а значит - должны были у них быть и грузчики. Вот найти их было не очень просто, и это как раз маленький профессиональный секрет. Но когда Моисей Лазаревич грузчиков таки нашел, остальное было вовсе несложным делом…

- Вы знаете немецкий язык?

- Зачем? настоящий снабженец всегда найдет общий язык с любыми грузчиками.

- Ну, в этим понятно… а обед, полдник? Джем, сыр это вонючий, колбаса и прочее?

- Вы знаете, немцы таки очень неплохо кормят своих офицеров. Так что надо было лишь проникнуть в кладовку этой фашистской офицерской столовой… Хотя посуду я взял из Дома Колхозника, без спросу взял и готов за это ответить, понести, так сказать, небольшое наказаньице.

- И вы смогли проникнуть в немецкую столовую, да еще через линию фронта?

Майор пренебрежительно махнул рукой:

- Молодой человек, Моисей Лазаревич дважды проникал в кабинет директора лакокрасочного завода, причем через приемную с секретаршей!

Обед дважды прерывался пролетающими вражескими самолетами. Но первый, летевший довольно низко, Сидоров расстрелял из своей пушки даже не выпуская из левой руки ножа. А второй уже летел так высоко, что разведчики лишь лениво проводили его взглядами.

Не обнаружив противника немцы растерялись и остановили наступление. Красная же армия, безуспешно прождав фашистов полдня на том берегу реки, выслала наконец  авиаразведку и по результатам ее быстренько перешла в наступление. И часам к шести вечера в деревню вернулись советские войска, усиленные уже несколькими танками и артиллерией.

В половине седьмого расположение посетил и комдив. Осмотрев позицию, он вызвал к себе командира роты и грозно поинтересовался:

- Вы почему не выполнили приказ об отступлении?

- Нам товарищ капитан Госбезопасности приказал не покидать расположения до шести утра завтрашнего для.

Капитан молча показал Иванову из-за спины комдива кулак, но спорить не посмел.

- Ну ладно, проверю. Если соврали - накажу по всей строгости законов военного времени - и с этими словами комдив было удалился, но вдруг обратил внимание на некоторый беспорядок:

- А почему это рядовой сидит в присутствии командира дивизии?

Петров, к которому относился этот вопрос, поморщился и с видимым трудом ответил:

- Извините, товарищ комдив, в бою получил ранение снарядами противника в ногу, и не то что встать, повернуться - и то не могу.

Лапушкин поморщился, но распорядился:

- Этого - в медсанбат, срочно. А остальные - завтра к шести утра подготовить рапорты о проведенном бое и передать мне через Особый отдел. И не думайте даже что-нибудь приврать, я этого очень не люблю! - при этом комдив особо выделив голосом слово "очень".

С этими уже словами Лапушкин наконец окончательно удалился, а Иванов, представив себе объем предстоящей писанины, тяжело вздохнул и пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти. 

4. Спасти рядового Хабиббулина

Вечерело - то есть светлое время суток подходило к концу. Впереди, там, куда ушли наступающие советские войска, раздавались редкие выстрелы, перемежающиеся иногда еще более редкими разрывами гранат. Но для роты разведчиков этот шум - после того, что довелось им пережить всего несколько часов назад - казался тишиной.

А в этой тишине, в такт медленно опускающемуся к горизонту солнцу, шагали трое разведчиков в расположение, погруженные в невеселые думы.

Вот ведь всегда так: закончишь какою-нибудь тяжелую, но важную работу - и не успеешь порадоваться собственным достижениям, как какой-нибудь кретин-начальник все настроение испортит.

К счастью, дорога длиной в семь метров не предполагает долгих размышлений, а разносящийся в воздухе аромат чего-то съестного легко поднимает настроение.

- Товарищи командиры и бойцы, просьба в расположение не заходить, у нас там не прибрано - неожиданный, как всегда, голос Моисея Лазаревича окончательно стряхнул уныние с разведчиков. - Пока идет уборочка, покушайте на пленере - и Вайсберг указал на стоящий за зерносушилкой круглый, покрытый белоснежной скатертью, стол на резных дубовых ножках. - Руки мыть перед принятием пищи не забываем - указующий взмах в сторону висящего на столбе жестяного умывальника, - и прошу рассаживаться.

Подняв тяжелую полусферическую крышку с серебряного блюда, Иванов узрел на нем здоровенную жареную курицу, а в серебряной кастрюльке, стоящей рядом с блюдом, обнаружилось ароматное картофельное пюре.

- Лазаревич, ты уже у немцев и курочку снабдил? - порадовался Вяземский.

- Курочка была наша, советская, но фашистские гады ее возжелали уничтожить. Я же считаю, что наша курочка должна принадлежать нашим же бойцам в вашем лице, а за понесенный курочкой моральный ущерб предлагаю на выбор чай, какао, ананасовый компот и газированное ситро "Швеппс". Хотел предложить еще и "Шнаппс", но пока не имею соответствующих указаний от руководства роты...

- Руководство роты не возражает, - сказал Иванов, - Но шнапс все же гадость.

- Полностью разделяя ваше мнение я уже произвел обмен гадости на радость в пропорции три к двум - тут же отреагировал Моисей Лазаревич и жестом фокусника выудил прямо из воздуха бутылку "Московской". - Как раз каждому наркомовские сто грамм и будут, хотя и не всем заслуженно: я-то не очень воевал. Но мне и пятидесяти хватит. Чисто для сугрева - я больше не могу, язва, знаете ли...

- Так может вам вообще молочка найти? - заботливо поинтересовался Вяземский, - я где-то в деревне коров видал.

- Молодой человек, у меня язва не в животе, а в супружеской постели. Стоит только Моисею Лазаревичу ну чисто случайно выпить хоть глотком больше - и та, что в желудке, покажется вам таки избавлением.

- Но супруги-то вашей тут нет.

- Лет пять назад в забайкальских колхозах довелось мне договариваться за баклуши кедровые. От сёл тех до Читы двое-трое суток на лошадях. Так когда я таки вернулся обратно в Смоленск, Сара Яковлевна - дай ей Бог здоровья - мне отметила каждую выпитую сверх нормы рюмку. Так что я - воздержусь... Товарищи красные бойцы и красные командиры, я уже пьян или фашисты, наплевав на вежливость, снова идут к нам в гости?

Расхватав оружие, разведчики бросились к насиженным (точнее, налёженным) прикрытиям. Но фашисты шли не в гости. Видимо, деморализованный дневным побоищем, немецкий батальон, оставленный прикрывать фронт, решил не испытывать судьбу далее и сдался наступающим частям РККА. А теперь они медленно шли в советский тыл сопровождаемые несколькими солдатами-конвоирами. Разведчики молча разглядывали бредущих против солнца фашистов, майор даже руку приложил к глазам козырьком. И вдруг он радостно рванул колонне навстречу.

- Молодой человек, - обратился он к здоровенному солдату, идущему во главе колонны пленных, - а не будете ли вы младшим сыночком портного Якова Фрайрмана из Бобруйска? На скрипочке у Иосифа Рабиновича не вы учились играть?

- Вы, товарищ майор, видимо ошиблись - ответил, разглядев петлицы Вайсберга пожилой казах. - Жанбырбай Муззафарович Зауров моя фамилия.

- А как похож, как похож - просто одно лицо! Но я таки что-то имею вам сказать...

Что именно сказал Лазаревич Жанбырбаю Муззафаровичу, осталось покрытым мраком тайны. Но вот колонна пленных неожиданно для всех слегка развернулась и направилась прямо в сторону разрушенной прямым попаданием авиабомбы зерносушилке. И, не останавливаясь ни на секунду, прошла прямо по ней, после чего вернулась обратно на дорогу и исчезла в глубине деревенской улицы.

- Это что? - поинтересовался Иванов, глядя на бывшую разрушенную прямым попаданием авиабомбы зерносушилку. Теперь развалины обрели бревенчатые стены высотой метра в полтора, обвалованные землей прикрытой дерном так, что снаружи были видны лишь два бревна с узкими амбразурами в нижнем. Внутри обновленной зерносушилки размером десять на двадцать метров земляной под был выровнен и посыпан желтым речным песочком, на котором стояли четыре брезентовых палатки. 

- Я попросил немцев починить то, что они сломали. А немцы, когда они больше не фашисты - народ умелый и трудолюбивый. Ну что, теперь можно и в расположение идти?

- Моисей Лазаревич, какие вам очки требуются? Может я в медсанбате попрошу? - поинтересовался Вяземский.

- Зачем мне очки? Я и так прекрасно вижу.

- А если прекрасно видите, то почему спутали пожилого казаха с молодым еврейским мальчиком? - парировал Вяземский.

- Кто спутал? Я спутал? Видите ли, молодой человек, это просто-таки неудобно попросить совершенно незнакомого человека об небольшой услуге. А так - я вроде как и ошибся, но мы познакомились, о семье поговорили. А как можно отказать в мелком пустяке хорошему знакомому и вообще почти родному дяде?

На большой палатке над входом грубо, по трафарету была нанесена надпись "Зольдатен унд унтерофицирен", внутри нее стояли топчаны с матрасами, застеленными чистыми простынями.

- Это - товарищу Сидорову. Ну и Петрову, когда он поправится. Вы уж извините, трудно найти немцев, умеющих писать по-русски.

На одной из маленьких палаток, над входом, сквозь который были видны две пружинные кровати с перинами и льняным постельным бельем, белела тщательно выведенная готическим шрифтом надпись "Официрен унд генерален".

- Это - вам, товарищ Иванов и господин Вяземский... - при этих словах граф довольно хмыкнул.

- Ну а я уж тут, по стариковски, как-нибудь один переночую... - в отличие от предыдущих в этой палатке швы были обшиты темно-зеленым галуном, а над входом сияла надпись, вышитая золотистым мулине: "Моисей Лазаревич Вайсберг, прием по личным вопросам с 16 до 17:30 по четвергам".

На последней, самой простой палатке, приютившейся в дальнем углу, рядом с входом белела криво намазанная кистью надпись по-русски: "гансы". Гансы, почти невидные в сумерках, тихонько сидели рядом с палаткой, что-то жуя и чем-то тихонько булькая.

- Моисей, - строго спросил Вяземский, - эти что, у нас остаются?

- А что? Грузчики нам всяко пригодятся, а эти - и пьют в меру, и жрут немного.

- Но ведь это фашисты!

- Уважаемый Викентий Апполинариевич, грузчик не может быть фашистом. Он, впрочем, не может быть и коммунистом, но это неважно. Грузчик может быть только грузчиком. Хорошим или плохим, так вот это - хорошие. Или вы хотите сами заниматься погрузочно-разгрузочными работами? Но, прошу поверить моему опыту, из вас получится очень плохой грузчик.

Вяземский окинул взглядом аккуратно сложенные по углам штабеля ящиков с патронами и снарядами, пирамиды каких-то бочек  и аккуратные стопки коробок, после чего, почесав в затылке, привычно сплюнул и уселся на табуретку, стоящую у входа в палатку.

Солнце совсем уже зашло за горизонт и стремительно стала надвигаться темнота. Один из гансов поднялся, зашел за палатку. Там что-то металлически чихнуло и заворчало, а в палатках и перед входом в расположение загорелись электрические лампочки, укрытые аккуратными жестяными абажурчиками.

Иванов, увидев свет, обрадовался. Он передвинулся поближе к лампочке и продолжил писать запрошенный генералом рапорт. Но, поскольку этот рапорт был для него первым в жизни отчетом о проведенном бое, давался он с трудом: на фразе "длинными очередями на расплав ствола" он застыл и никак не мог придумать, что писать дальше.

- Юноша, - раздался над его ухом голос майора, - из вас бюрократ получается хуже, чем из старого Моисея Лазаревича - невинная девушка. Кое-какие задатки, впрочем, у вас есть - добавил он, прочитав написанное, - но советую поручить бюрократию старому еврею. А утром вы просто подпишите готовый рапорт на свежую голову, так что идите лучше спать. День сегодня был непростой, да и завтра неизвестно что будет.

Голос Вайсберга был столь ласков и успокаивающ, что не послушаться оказалось просто невозможно. Майор придвинул к себе оставленные Ивановым бумажку и карандаш, задумался...

- "... на расплав ствола..." Поэт, ей-богу, поэт!

Утреннее солнце медленно встало, согласно расписанию, в половине шестого утра. Ленивый рассвет неторопливо осветил палатки, в которых так сладко спалось уставшим за вчерашний бой бойцам. Что может быть приятнее, чем поспать в эти сладкие часы тихого рассвета, когда высокое начальство еще и не думает об изуверских наказаниях, которым будут подвергнуты слегка опоздавшие по совершенно объективным причинам сотрудники! Но всегда ведь найдется какая-то гадина, искренне убежденная в своем праве грубо прервать сладкие утренние сны.

Или не гадина. Иванов, хотя и по привычке вздрогнул от неожиданного голоса Моисея Лазаревича, все же по нужде сходил в кусты за расположением. А затем принялся читать "свой" рапорт о прошедшем бое.

…"в результате чего четыре мотоциклетных экипажа были полностью уничтожены"…

- Шесть, почему четыре?

- Юноша, скромнее нужно быть, скромнее. Ну кто поверит, что вы вчетвером захватили шесть мотоциклов? Над вами смеяться будут, и правильно сделают! Трофейщики  и так рады, получив четыре почти что целых мотоцикла, так что не стоит нагнетать!

…"меткими очередями на расплав ствола были уничтожены тридцать шесть танков противника и пятьдесят два грузовика, в связи с чем прошу срочно выдать роте два новых ствола к авиапушке и четыре к пулемету взамен расплавленных"…

  - Лазаревич, у тебя точно с арифметикой плохо: танков было тридцать , а шесть - бронетранспортеры,  грузовиков же - пятьдесят четыре, я сам считал!

- Мне кажется, товарищ лейтенант, что в данном случае вы стали жертвой оптической иллюзии. Неудобный, знаете, ракурс, опять же искажения от горящей техники. Какие-то танки от вас оказались загорожены - мало ли что могло стать причиной вашей ошибки?

- Но если трофейщики посчитают иначе, то как я буду в глаза комдиву смотреть?

- Вы читайте, читайте…

…"По результатам боя в Государственный Фонд обороны сдано: брони танковой четыреста двадцать тонн, железа горелого автомобильного - двести двадцать тонн, цветных металлов в виде латунных гильз - двести сорок семь килограммов"…

Иванов осторожно выглянул из-за стенки зерносушилки на дорогу. На дороге ничто, кроме обгорелых пятен растительности по обочинам, не напоминало о прошедшем вчера бое.

- ?

- Я же говорил, что грузчики из гансов - хорошие. Подписывайте, вам через десять минут надо быть уже в штабе!

В штабе капитан- особист выглядел не только уже давно проснувшимся, но и изрядно вздрюченным вышестоящим начальством.

- Лейтенант, у нас в полосе армии случилось ЧП: пропал рядовой Хабиббулин. И есть мнение, что его фашисты захватили в плен. Вам надлежит выяснить, кто конкретно взял в плен Хабиббулина, найти его и, если он не успел рассказать немцам военной тайны, постараться его уничтожить как носителя военной тайны. А если рассказал - уничтожить его как предателя. Пропажа Хабибуллина обнаружена здесь - капитан ткнул пальцем в расстеленную на столе школьную карту Белоруссии, причем в тыкаемом месте уже образовалась дырка.

- А если он не в плену? Может, просто заблудился? Или, наоборот, геройски погиб?

- Тогда… - капитан явно растерялся от подобного предположения - Ну, тогда привести его обратно в часть. Причем операцию приказано закончить до двенадцати-ноль-ноль, потому что в полдень уже командарм будет докладывать обстановку Верховному, и он очень не хотел бы, чтобы доклад Верховного расстроил. Приказ понятен?

- Ну что, подкрепимся на дорожку? - предложил товарищам Иванов после возвращения в расположение. - Опять же, у Лазаревича вроде как и бутылочка где-то осталась, а на голодный желудок оно вроде как и не солидно…

- Так это, не многовато ли будет поллитру на троих перед заданием? - засомневался Вяземский, откупоривая бутылку.

- А если на четверых? - раздался до слез знакомый голос Петрова - мне что, решили не наливать?

- Уже поправился? - радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики - Тебе же ноги снарядами оторвало!

- Не оторвало, а придавило: я ящик со снарядами на ногу уронил. А он, между прочим, десять пудов весит! - Все посмотрели на Сидорова, и Сидоров густо покраснел - Получил четыре перелома лучевых костей, а мог бы и шесть. Так что эскулапы мне быстренько сломанные кости залечили. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но запах от расположения специфический аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

- Я так мыслю, - продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке - в плен этот Хабиббулин попал не иначе как к фашистам. Просто больше не к кому. А у фашистов в тылу на рассвете верстах в десяти отсюда была суматошная перестрелка, мне раненые, утром поступившие в медсанбат, сказали. Так что искать его нужно где-то в районе Узловой. И, думаю, нам надо обязательно взять с собой Вайсберга - на Узловую много чего немцы навезли, а у нас в роте столько всего еще не хватает! Вдобавок, вдруг нам с боями вырываться придется - и как в этом случае мы без снабжения обойдемся?

- Обойдемся - Иванов был непреклонен. - Нам к полудню уже вернуться надо будет, в тут туда-обратно бежать верст двадцать пять придется, Моисей Лазаревич столько дня за два пробежит.

- Моисей Лазаревич вообще бегать не собирается - сообщил явно довольный услышанным майор. - Моисей Лазаревич вообще не понимает, зачем куда-то надо плохо бежать, если можно просто хорошо ехать. И если трофейная команда не захотела таки забрать два случайно завалившихся за куст мотоцикла, то это ведь не повод нам не воспользоваться подвернувшимся транспортом?

Через полчаса два мотоцикла с колясками выкатились на большую поляну. По поляне угрюмо ходили два пожилых фашиста с носилками, а дополняли пейзаж живописно разбросанные там и сям немецко-фашистские трупы, коих вышеупомянутая пара и переносила с травы на телегу.

- Здорово, мужики!  Вы тут рядового Хабиббулина не видели? - поинтересовался у похоронной команды Петров, естественно, на чистом немецком языке.

- Не знаем такого, - угрюмо ответили фашисты, сбрасывая очередную тушку с носилок на телегу.

- А если подумать?

- Это не тот косоглазый русский солдат, который стрелял по нашим из трех винтовок сразу?

Петров перевел сообщение немцев товарищам.

- Как это - из трех винтовок сразу? - удивился Сидоров.

Петров опять повернулся к немцам, затем перевел Сидорову ответ:

- Ну, в одной руке - одна винтовка, в другой - другая…

- А третья?

Петров снова задал вопрос немцам и с большим интересом выслушал ответ.

- Врут они, - сообщил он товарищам, - но фантазия у захватчиков богатая, им бы фильмы снимать…

На вопрос, куда же девался этот "сумасшедший русский" немцы ответили, что куда-то убежал, но они не в курсе куда точно. Впрочем, куда делся Хабиббулин, можно было и не спрашивать - направление указывали валяющиеся там и сям тушки. Словом, видно было, где он шел…

 - Ну ладно мужики, бывайте! - попрощался с немцами Петров и мотоциклы свернули в сторону, указанную неопрятными кучками в фельдграу.  - Отыщем по следам! - фальшиво пропел он, и поляна скрылась за деревьями.

Проехав еще с километр по лесной тропинке, мотоциклы неожиданно выехали на небольшую полянку, на которой с десяток немцев деловито устанавливали миномет. Удивились неожиданной встрече и фашисты, и разведчики - но удивление германских бойцов прервалось двумя короткими пулеметными очередями. Очереди раздались из коляски, в которой сидел Моисей Лазаревич, и бойцы повернулись к нему с удивлением в глазах.

- Извините, товарищи, это я, вероятно, с перепугу стрельнул. Никак не ожидал, что фашисты, да прям на дороге, да еще вооруженные… вот на кнопочку-то и нажал. Но вы не беспокойтесь, я патрончики к пулеметику сейчас же и достану, это совсем не дефицитная позиция - и с этими словами он стал ловко выгребать из фашистских ранцев винтовочные патроны. - А это тут у нас что, минометик? Минометик тоже упакуем - и он начал ловко свертывать миномет в походное положение. Правильная упаковка - залог отсутствия наличия потерь, усушки и утруски! - он назидательно поднял к небу палец.

Впрочем, назидания его выслушивать было уже некому: остальные разведчики спешились и быстренько стали перемещаться в противоположному краю полянки, где за деревьями раздавались редкие выстрелы из советской винтовки и частые очереди из вражеских автоматов.

В промежутках между стрельбой слышались крики "Рус, сдавайся" и "Русская не сдаваецо!". Однако пара очередей из автоматов уже отечественных вскоре прекратила этот неприятный шум.

- Хабиббулин! - по лесу пронесся крик Иванова - это ты тут стреляешь?

- А, таварища лейтенанта! Это да, моя стреляла. Твоя, таварища лейтенанта, быстро убегай, моя немецко-фашистский оккупант стреляй - тебя прикрывай. Твоя быстро убегай, мне немецко-фашистский оккупант говорит что скоро-скоро пушка привезет и совсем убивай моя будет.

- Хабиббулин, твоя с моя… тьфу! ты с нами давай езжай, мы за тобой приехали.

- Моя не моги езжай, тут раненый Васька раненый сержант обратно взад к нашим тащит. Медленно тащит, моя прикрывай их надо.

Разведчики пробежались по лесу и в паре десятков шагов обнаружили раненого Ваську, который тащил в глушь леса уже потерявшего сознание сержанта.

- Куда путь держим? - поинтересовался Вяземский, - может нам по пути - так подбросим.

Раненых бойцов аккуратно переложили с земли в коляски мотоциклом, нераненые кое-как расселись и группа уже совсем было собралась ехать обратно в расположение, но сзади на полянке раздался подозрительный шум, напоминающий шум подъезжающего Ганомага. Сидоров соскочил с коляски и аккуратно выглянул из-за дерева.

- Фашисты - доложил он обстановку, - на Ганомаге и с пушкой.

- Пушка в каком состоянии? - уточнил майор.

- В походном - ответил Сидоров.

- Это хорошо, -  прокомментировал Моисей Лазаревич, - а то опять пришлось бы упаковывать. Вас, товарищ боцман, не затруднит освободить транспортное средство от ненужных нам пассажиров?

- Патронов маловато осталось - поделился Сидоров, выпуская по Ганомагу короткую двухсотпятидесятиснарядную очередь. - Но вы правы, товарищ майор, ехать по четыре человека на одном мотоцикле - это недопустимое нарушение ПДД, - добавил он, выгребая тушки фашистов из броневика. А сейчас мы сможем доехать, никаких правил не нарушая.

- А ты, Хаббибулин, метко, оказывается, стреляешь - похвалил Хабиббулина Иванов. Вон сколько фашистов настрелял!

- Неправда, таварища лейтенанта, моя плохо стреляй. Моя только четыре фашист убивай, Васька стреляй хорошо, и сержант. Васька девять фашист убивай, сержант - восемь. А Хабиббулин им только помогай немного.

Когда небольшая колонна проезжала мимо давешней похоронной команды, один из немцев как раз поднял голову (видимо, оторванную шальной гранатой) и пытался приложить у валяющейся на носилках тушке. Хабиббулин, это увидев, дал германцу вполне разумный совет:

- Уважаемый, ты башка сразу на телега неси, с носилки всяко падай будет!

Немец поглядел в сторону голоса и в глазах его загорелась радость узнавания:

- Так это твоя работа, гад? В следующий раз увижу - уши отрежу, нам же тут ещё на полдня работы!

- Больше, мужики, больше - отозвался Петров. - Там ещё на дальней полянке десятка три ваших вас дожидается.

- А ты сука! - закричал фашист и, видимо в сердцах, швырнул в сторону Ганомага гранату. - Я тебя, белобрысый, запомнил! Попадись мне еще только!

Но попадаться разведчики решили как-нибудь попозже: приближался полдень и им не хотелось подводить командование, так что ни мотоциклы, ни Ганомаг даже не притормозили.

- Нервничает - прокомментировал инцидент Петров странным голосом, когда фашисты исчезли за поворотом.

- А чего нервничать-то? Там работенки всего на полчасика разве - недоумевающе отозвался Сидоров.

- А им сверхурочные не платят наверное - высказал догадку Вайсберг, вот и переживают.

- У них оплата сдельная - опроверг догадку Вяземский, - это они просто так шумят, чисто крутость свою показать.

- Савсем аксакал, а савсем как деть глупый. Один слово - немецкофашист, даже неудобно за него - завершил обсуждение Хабиббулин.

К штабу разведчики подъехали, когда на часах Вяземского было без десяти двенадцать. Когда небольшая колонна остановилась у крыльца, с него спустился чем-то очень расстроенный капитан госбезопасности:

- Явились - не запылились! А у товарища Сталина на часах, между прочим, уже пять минут первого! Ладно, - выплеснув свое раздражение, заглянул в кузов Ганомага, - этих двоих - в госпиталь, а это, я так понимаю, боец Хабиббулин? Ну, удружили вы ребята! Командующий товарищу Сталину уже сообщил, что рядовой Хабиббулин пал смертью храбрых. И что мне теперь делать?

Вдруг глаза его осветились теплым ласковым светом:

- Хабиббулин, а давай мы тебя расстреляем, а будет, как будто ты героически погиб. И отчетность не нарушится, и дети тобой гордиться будут?

- Моя не хочу расстреляй - твердо ответил Хабиббулин.

- И ведь не поспоришь… а делать-то что?

- А давайте, товарищ капитан госбезопасности, этого рядового Хабиббулина в нашу роту зачислим, задним числом. Пусть другой Хабиббулин героически погиб, а этот пусть в другой раз погибнет.

- Это ты хорошо придумал, - капитан госбезопасности посмотрел на Петрова, по лицу которого во множестве стекали тонкие струйки крови. А ты, боец, почему не по форме умыт? Лицо грязное, и вообще…

- Так немец гранату кинул, а я как раз наклонился шнурок завязать, вот все осколки прямо в каску и попали…

- Шнурок на сапоге? - ехидно поинтересовался особист, но Петров ему не ответил, так как опять потерял сознание. - Ладно, этого - тоже в госпиталь, а разведчик Хабиббулин пусть отправляется в расположение. Тут как раз маршевая рота подошла, и он будет вам вроде как пополнение. И, кстати, раз уж вас пополнили, другого пополнения больше не просите.

Подбежавшие бойцы автороты уже буквально освоили Ганомаг и дико озирались в поисках неизвестно куда испарившихся вроде бы только что тут стоявших мотоциклов. Поэтому разведчики отправились в расположение снова пешком. Иванов, горестно размышляя о так и не полученном пополнении, тяжело вздохнул и пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

5. На войне как на войне

Вот уже четвертый день как холодный, пропитанный туманами, холодом и моросящими дождями июнь сменился, наконец, жарким, сухим и каким-то особенно знойным июлем, хотя в июне всем казалось, что эта дождливое и промозглое лето так и перейдет в не менее дождливую и еще более промозглую осень. Однако этого не произошло, и все прогрессивное человечество приготовилось радостно встречать самый главный праздник на Земле: День Независимости.

Человечество же менее прогрессивное и вовсе не прогрессивное радостно встречать этот Великий День не приготовилось, видимо в силу собственного тоталитарного мышления. Хотя все же следует отметить, что эта часть человечества вполне могла и просто не подозревать о том, какой великий день настает. Но даже для неподозревающих природа приготовила множество приятных сюрпризов, и одним из таких сюрпризов стало то, что накануне особист не распорядился явиться в шесть утра за получением нового боевого задания. Поэтому в расположении разведроты Иванова царила атмосфера праздника.

Иванов проснулся, но открывать глаза сразу не захотел: не каждый раз можно позволить себе так поваляться и никуда не спешить. Сквозь закрытые веки в мозг Иванову все же проникали отблески утреннего солнца, но, приглушенные самими веками и толстым  брезентом трофейной палатки, они не мешали Иванову наслаждаться утренней негой. Мешали наслаждаться Иванову утренней негой какие-то до слез знакомые голоса, и, не сумев полностью абстрагироваться от раздражающих звуков, Иванов, наконец, открыл глаза и прислушался. Точно, голоса, как и предполагал Иванов сквозь дрему, принадлежали Моисею Лазаревичу и рядовому Хабиббулину, причем голос Хабиббулина вел эту партию:

- Уважаемый, ты русского языка знаиш? А пачиму не панимаиш? Я тебе навовсе русским языком прошу: китайска риса неси, каторый китаеца делает. А ты какова риса принес?

- Так вот же, иероглифы на мешке…

- А написан иероглиф что? Написан: Ниппон риса, делано Окинава. Даже не Хоккайдо! Окинава риса твоя принесла, панимаиш? Таварища лейтенанта тогда спросит: кто плёх плова делал-варил? Спросит таварища лейтенанта: ты, боец Хабиббулин, не мущщина, плова варить савсем не знаешь? И что Хабиббулин отвечать -сказать будишь? Что риса Окинава?

- Да ты посмотри, он и длинненький, и прозрачный, как ты просил…

- Ладна, будем плова такая варить. Барана хороший, Хабиббулин стараться будет. Шафран давай?

- А без шафрана - никак?

- Ты, таварища майора, таварища лейтенанта и гаспадина графа савсем голодом морить хочиш? Риса - Окинава, морковка - мелкий, а теперь шафрана не даваешь?

 - Да бери уже… пошутил я - голос Вайсберга тем не менее прозвучал не шутливо, а обиженно.

Иванов вышел из палатки и огляделся. На полусрубленной осколком снаряда яблоне висела уже освежеванная баранья туша, рядом на медной треноге вздымался двухведерный и не менее медный начищенный до блеска казан, двое гансов кололи дрова, а третий подходил от колодца с двумя полными ведрами кристально-чистой воды на коромысле. Рядом с рукомойником Вяземский пристроил осколок зеркала и сейчас занимался бритьем. Процесс этот был весьма непростым: воткнутый в рыхлую землю полутораметровый осколок трельяжного зеркала так и норовил свалиться, поэтому большую часть времени Вяземский тратил на поддержание его в относительно вертикальном состоянии.

- Граф, а почему бы вам не прислонить зеркало к столбу умывальника? - поинтересовался Иванов - ведь с упором оно и падать не будет?

- Неспортивно это - ответил Вяземский, но зеркало к столбику все же прислонил.

- А танков больше совсем нет? - раздался какой-то грустный голос Сидорова.

- Товарищ боец, я вам в третий раз официально заявляю: с точки зрения вашей заявки в полосе нашей армии у немцев танков нет - майор взял прутик и на песке пола разрушенной прямым попаданием авиабомбы, но затем кое-как восстановленной зерносушилки начертил линию фронта. - Вот тут, в шестидесяти двух, нет… - он стер ногой нарисованный крестик и начертил другой, в паре сантиметров подальше - в шестидесяти трех километрах находится батальон легких танков противника, но они сами ждут прибытия боеприпасов. А вот эти части - он нанес на песок ещё с десяток крестиков - укомплектованы танками с пушками больших калибров, патрончики от которых к вашей пушечке не подойдут.

- Так что же делать-то? - горестно вздохнул Сидоров.

- Ну, настреляйте самолетов…

- Так там же одни фугасные!

- Лучше такие, чем никакие.

- Тьфу - голос Сидорова был полон презрения, но иного варианта, похоже, и вправду не было.

- Таварища командира! Идемте чай кушать! - голос Хабиббулина прекратил все споры.

- Харосый чай, китаетский, - Хабиббулин мечтательно понюхал налитый в кружку напиток - из провинции Шаньдун!

- А ты откуда так все хорошо знаешь, и про чай, и про плов? - поинтересовался Сидоров.

- Моя пастух был, лошадь упал, спина ломал. Три года чайхана работал колхозный - оттуда знаю.  А этот весна доктор сказал: починила спина, надо армия служить. Как раз конец мая стал боец в Смоленск. А ты кто, до войны как работал?

- Да, Сидоров, - поддержал вопрос Вяземский, у тебя в бумагах написано "второй оружейный экипаж Черноморского флота". На каком корабле служил?

Сидоров покраснел, засмущался, но ответил:

- На корабле - это команда, экипаж - это кто на берегу служит. Первый экипаж - это кто по болезни с корабля временно списан, или учится еще. А второй - это всегда на берегу. Нельзя мне в море - укачивает, большой я… Зато если какое оружие починить - это я могу! Ну ладно, спасибо тебе, Хабиббулин, - продолжил он, отставив допитую кружку, пойду поохочусь что ли, пока приказа нет.

- Ты не переживай, Сидоров, - напутствовал его Вяземский, - это с каждым случиться может. Лично меня в лодке на пруду городском укачивало, но Святого Георгия получить это мне не помешало.

-  Так вы-то граф!

- За базаром-то следи! Или ты внатуре думаешь, что графьям Георгиев как последним фраерам за понты дешевые давали?

- Никак нет, ваше превосходительство!

- Ну ладно, канай…

Вяземский откуда-то выудил гитару и принялся наигрывать и напевать "Лилового негра". Иванов повалился на травку пузом кверху и приступил к безмятежному разглядыванию чистого синего безмятежно-глубокого неба. Вяземский доиграл "Негра" и переключился на "Ваши пальцы пахнут ладаном". Но когда Вяземский добрался до "О закрой свои бледные ноги", Иванов не выдержал:

- Ах, граф, оставьте! Неужели вам пристало изображать из себя мелкобуржуазного мещанина?

- А я и есть мелкий буржуй. Впрочем, вы правы - в жопу этого Вертинского, причем - как раз в жопу Брюсову. Но хрен ли ж делать-то? А фашисты вон затихли, не стреляют, не летают - может что плохое замыслили? Не нравится мне это.

- А может у них патроны кончились, или наоборот бензин вышел? Сидят, ждут доставку - у них же Лазаревича нету, они, понимаешь, антисемиты - вот и расхлебывают свой бытовой антисемитизм полной ложкой.

- Это у нас с тобой бытовой, а у них - государственный! - раздраженно поправил Иванова Вяземский.

- Это у вас без меня бытовой - приготовился вспылить Иванов, - а я вполне даже Моисея Лазаревича уважаю!

- Его все уважают. А почему немцы затаились - хорошо бы узнать. Может и впрямь пакость какую готовят? Надо бы их порасспросить…

- Таварищи командиры, кушать подано, идите жрать пожалуйста! - призыв Хабиббулина хоть немного, но успокоил раздражение командного состава роты. Причем у стола одновременно оказались и Иванов с Вяземским, и ушедший куда-то сразу после завтрака Вайсберг, и Сидоров, выскочивший из-за кустов со своей пушкой на плече.

- Как охота, таварища боцман? - поинтересовался Хабиббулин.

- Не ахти, нынче видать погода нелетная, едва пару Мессеров смог завалить. Да и то один совсем худой попался, полтора десятка патронов в нем всего и было. Зато второй - жирный,  две полных ленты, причем бронебойные пополам с фугасными. Ну, накладывай свой плов, басурман!  - добавил он, протягивая котелок - Такого казана нам на пятерых всяко хватит!

- А если на шестерых? - раздался до слез знакомый голос Петрова - мне что, решили плова не давать?

- Уже поправился? - радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики - У тебя же вся башка была осколками нашпигована!

- Вовсе не вся, только в макушку попало с десяток осколков, да и то половина вскользь. Так что эскулапы меня быстренько залатали. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но я как чуял, что что-то интересное наклевывается, вот и уговорил главврача пораньше выписать. Да и запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

- Я так мыслю, - продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке - фашисты затихли неспроста. А потому, пока у нас дел особых нет, можно по быстренькому сбегать, порасспросить супостата. А то вдруг они наступать собираются - а мы и не знаем! По научному это называется "туман войны", и из-за этого тумана нехорошо получиться может.

- Какой туман?- солнце ясное на небе - недоуменно спросил Сидоров.

- Завянь, чувырла неумытая, тебе ясно базарят: "по научному" - пояснил Вяземский, -  У них, ученых, все так. Например, что такое "е"?

- Ну, буква такая…

- А по научному - основание натурального логарифма. Так что варежку заткни и не мешай слушать.   

- Ну так я продолжу? - поинтересовался Петров.

- Продолжай - разрешил Иванов.

- Так вот, чтобы этот научный туман развеять, мы сейчас доедим и пойдем возьмем в плен "языка".

- Язык говяжий? - уточнил Хабиббулин - А если можно выбирать, то тогда лучше свиной. На войне Аллах свинину есть разрешает, свиной тушенка вкуснее. А язык я так вкусно сделаю! - он мечтательно зажмурился.

- Немецкий, - прервал его мечтания Петров. Спросим у него, что фашисты затевают, потом вернемся и особисту расскажем. Так мы и фашистов обманем, и день скучать не будем. Да и особист может подобреет. Ну что, пошли? - закончил он, облизывая ложку.

Народ тоже уже доел и встал, разбирая оружие. Хабиббулин, запихивая в сапог огромный трофейный кинжал, пробормотал:

- А если повезет и мы свинью еще найдем…

Линию фронта разведчики пересекли по небольшому, метров в двести длиной, овражку, густо заросшему по краям ежевикой. Ежевика была очень колючая, и поэтому немцы в овраг не шастали. Но в глубине оврага, там, где по глинистому дну протекал небольшой ручеек, территорию плотно оккупировали заросли неколючего ивняка, и рота Иванова проникала в тыл врага без потерь. И теперь вот уже третий час рота продвигалась по вражеским тылам, но никаких языков пока ей не попадалось.

- Привал! - объявил Иванов, и бойцы устало уселись в кружочек вокруг небольшого бочажка. - Заодно и обдумаем, как нам все же найти какого-нибудь фашиста.

- А может нам стоит прекратить ползанье на брюхе по уши в грязи? - выдвинул предложение Вяземский. - Оно, конечно, так безопасней, но мы такими темпами до конца оврага доползем лишь к ужину. Немцев тут не слышно и не видно, они, я думаю, где-нибудь в деревне остановились.

- В деревне немцев может быть много, а нас - мало - возразил Сидоров. - Нужно место найти, где немцев поменьше.

 - Логика в данном высказывании имеется - согласился Петров. - Но тут неподалеку, верстах всего в пяти, в лесу должна быть база местного лесничества. Место укромное, дорога к нему - хорошая, и технику легко под деревьями прятать. Так что, думаю, там мы и найдем искомых фашистов. Вот только не мешало бы себя в порядок привести, а то извазюкались так, что немцев мы не напугаем, а только удивим: вокруг сушь страшная - и тут мы, все в грязи.

- Да уж, свинья грязь найдет - в пространство прокомментировал Вяземский.

- Где свинья? - Хабиббулин схватился на кинжал.

- Это метафора поэтическая, не суетись - ответил Петров. - Но постираться - действительно надо.

Через пятнадцать минут бойцы, в мокрых, но чистых гимнастерках наконец встали на ноги, вылезли из опостылевшего всем оврага и с воодушевлением привычной трусцой побежали в направлении лесничества.  А еще через час они же, но в глубоком расстройстве, бродили по территории лесохозяйства.

- Избушку эту, как я понимаю, еще в гражданскую развалили - поделился своими наблюдениями Вяземский, разглядывая торчащую сквозь обрушившуюся крышу березку сантиметров тридцати толщиной. - Но дрова здесь все же рубят, да и дорога наезженная.

- Причем дрова возят немцы, - добавил Петров, разглядывая дорогу. - Отпечатки протектора от четырехтонного "Бюссинга", причем шины модельного ряда "осень тридцать девятого - весна сорокового года". Ждать их тут, конечно, дело малоперспективное, но посмотреть куда фашисты дрова везли смысл имеет.

Взбодрившиеся разведчики побежали по дороге. "Раз-два-три, раз-два-три" - гулко бухали по земле сапоги, и в такт шагам в лесу чирикали птички, верещали белки, стрекотали зайцы и кузнечики. Под эту ритмичную, почти музыкальную, мелодию разведчикам бежалось удивительно легко, и остановились они лишь когда майор Вайсберг прохрипел:

- Товарищи красные бойцы и красные командиры, может остановимся на минутку?

Все остановились, и в воздухе разнесся резкий неприятный запах.

- Что, обосрались с натуги, товарищ майор? - участливо поинтересовался Вяземский.

- Это свиноферма где-то рядом, капитан - Вайсберг обиделся и ответил казенно-уставной фразой. - А где свиноферма, там и фашист. Их же хлебом не корми, а корми свиными сосисками с капустой. Кстати, и гнилой капусткой тоже слегка пованивает…

- Разве что той, которую эти свиньи уже успели съесть - не удержался от сарказма Вяземский.

- А пахнет вон из-за тех кустов, так что давайте-ка там и посмотрим - приказал Иванов, и разведчики осторожно поглядели за кусты.

Свиноферма - а это действительно была она - открылась внезапно и совершенно неожиданно. Сразу за кустами располагалась огромная яма, заполненная отходами свиной жизнедеятельности, а на противоположной стороне ямы стоял бревенчатый хлев. Разведчики осторожно обошли навозную яму по самому краешку и осторожно заглянули в высоко расположенное окно хлева.

В хлеву стояли коровы, три штуки. Одну из коров доила какая-то бабка, а две оставшихся спокойно стояли в очереди на подой. Больше внутри никого не было.

- Три коровы не могут столько насрать - высказал свою гипотезу Иванов, - где-то должна быть еще скотина.

Разведчики обошли хлев и увидели дорогу, на противоположной стороне которой стоял большой бревенчатый сарай. Внимательно оглядевшись и никого не увидев разведчики молниеносно пересекли дорогу и скрылись в густых зарослях крапивы, растущих у стен сарая. Крапива оказалась очень высококачественной, и разведчики, матерясь и почесываясь, столь же молниеносно выскочили из крапивы и ворвались с оружием наготове в сарай. В сарае, как оказалось, располагался курятник, но кур уже в нем не было. Да и вообще, кроме куриного помета в сарае ничего не было. Если не считать лежащего прямо посередине сарая алюминиевого портсигара.

Разведчики встали вокруг портсигара в кружок, пытаясь понять: откуда он мог взяться? В раздумьях они не сразу обратили внимание на раздавшийся на улице шум мотора тяжелого немецкого грузовика, и только лающие команды, отдаваемые лающим голосом, вывели их из ступора.

Грохот вываливающихся на дорогу сапог, впрочем, быстро вернул разведчиков в реальный мир:

- Их там человек десять - сообщил Иванов.

- Девять, я считал - уточнил Петров. - Это если водителя считать.

Неожиданно дверь в сарай распахнулась и внутрь вошел фашист. Мелкий, с черными кучерявыми волосами и бакенбардами, он походил на обезьяну.

- Ты глянь, мужики, прям Пушкин - удивился Сидоров.

- Сам ты Пушкин, - обиделся фашист, - их бин Жан. Мужики, - добавил он на немецко-фашистском, вы тут портсигара не видели? Лейтенант потерял…

- Этот что ли? - уточнил Петров, пиная злополучный портсигар.

- Я, я, натюрлих! - обезьян в мундире радостно поднял портсигар, открыл его и сунул сигарету в рот.

- Что-то я такого погоняла у немецко-фашистских гадин не слыхал: Жан - с подозрением в голосе промолвил Вяземский.

- Их бин нихт немецко-фашист, - ответил фашист. - Их бин француз!

- Ну и какого ты в России делаешь? - заинтересовался Иванов.

- Борюсь, как каждый европейский свободный человек, с татаро-монгольскими жидокомиссарами - ответил орангутанг в мундире.

- А зачем? - удивился Сидоров.

- Чтобы они не портили мою европейскую кровь! Вдобавок нам нужны рабы в наше шато, фюрер обещал дать их каждому французу, который пойдет за это воевать.

- А как воевать-то собираетесь? Небось в наступление завтра пойдете? - уточнил Моисей Лазаревич.

- Вы что, хотите у меня узнать военную секретную тайну?

- Нет - открестился Лазаревич, - я просто так спросил.

- Если просто так, то скажу: завтра в полдень наступаем. И я, как француз-патриот, пойду в первых рядах - сегодня на обед будет жареная свинья, нужно будет жирок растрясти.

- Француз, говоришь… Ну тогда ладно - задумчиво произнес Вяземский, вытирая штык о мундир обезьяна.

- Ты, гаспадина графа, быстра делаиш но медленна думаиш - рассердился Хабиббулин. - Вот не спрасил: а где сейчас тот свинья, каторый бибизян кушать хотел? У кто теперь спрашивать-узнавать?

- Не волнуйся, Хабиббулин, - вмешался в спор Петров. - Вон она свинья, в кузове лежит - он показал рукой в неплотно прикрытую дверь.

Петров хотел еще чего-то сказать, но не успел - боец Хабиббулин пулей выскочил из сарая, и два стоящих неподалеку фашиста рухнули, сраженные огромным поварским тесаком. Остальные шестеро врагов легли после пары коротких очередей, выпущенных уже Ивановым и Петровым.

- Бальшой свинья, многа кушать будем - радостно проговорил Хабиббулин, разглядывая лежащего в кузове хряка.

- Очень большой - Вяземский с сомнением поглядел на тушу,  а потом перевел взгляд на Сидорова. - Даже Сидоров - и тот вряд ли дотащит.

- Я дотащу - возмутился было Сидоров,  но Хабиббулин остановил его:

- Зачем дотащит? На машина довезем.

- А ты машину-то водить умеешь?

- Мая тебе русским языка гаварил: мая в калхозе пастух работал. В калхозе! Мая знаит и сваим глазом видел, что Петров машина вадить умеет-может. Бранитранспартера он водил? А бранитранспартера - эта что? Грузавик с браней. А тут у нас что? Тоже грузавик, но без брани. А грузавик без брани - он как грузавик с браней, только без брани.

Петров, отпихнув пристреленного фашиста, быстро завел машину, остальные разведчики быстро прыгнули в кузов и собрались ехать. Но тут из коровника выскочила давешняя бабка:

- Ах вы ироды! Намусорили тут, а как убирать, то опять я? Ну-ка, быстро слезли и мусор за собой убрали!

Голос у бабки был пронзительный и настолько командный, что никто из разведчиков ослушаться не посмел.

- Куда мусор-то сваливать? - поинтересовался Сидоров, держа за шкирки две вражеские тушки.

- Куда-куда, в говно - бабка махнула рукой с сторону навозной ямы, - куда им и положено.

Но когда Вяземский с Ивановым приволокли пятую тушку, то она тонуть не стала.

- Надо же, даже в говне не тонет - усмехнулся граф.

- Переполнилась ямка - задумчиво произнесла бабка. - Слишком много их сюда пихать пришлось. Теперь найдут… придется мне с вами уходить.

- Так мы это, армия - неуверенно произнес Иванов, - куда тебе с нами-то, бабка?

- А ты не спорь, дедка, бери молоко и подсоби в кузов влезть. Оставаться-то мне всяко нельзя уже, я в яме почитай с роту фашистов притопила. Найдут - обидятся ведь. Да, коровок, коровок-то к машине тоже привяжи, да сильно не газуй. Нечего германцу советских коровок оставлять…

Петров машину вел медленно, но уверенно. Лишь один раз по дороге тяжелый Бюссинг дернулся так, что коровы недовольно замычали - но в целом поездка прошла спокойно.

Встречать грузовик с коровами высыпала целая толпа народу во главе с капитаном-особистом. Бабка, расспросив народ, отвязала коров и погнала их в сторону госпиталя ("раненых хоть молочком порадую"), а разведчики соскочили с машины и выстроились для доклада. Иванов открыл кабину Бюссинга и ему на руки выпал Петров в пропитанной кровью гимнастерке:

- Немец, гад, недостреленный оказался - пожаловался Петров, - штыком в бок ткнул. Так что извини, командир, но в строй я не встану.

- Разведрота в полном составе ходила в разведку. Выяснили, что завтра в полдень немцы планируют наступление. Во время разведки уничтожено отделение гитлеровцев, взяты богатые трофеи. Боец Петров легко ранен штыком в печень, потерь нет - доложил начальству Иванов.

- Какие трофеи? - поинтересовался особист.

- Коровы, три штуки - ответил ему майор, - отправлены в госпиталь.

Иванов оглянулся - на улице было пусто, только Петров в красной гимнастерке прилег на травке.

- С трофеями ясно. А наступление в полдень по какому времени? По моим часам, или, скажем, по часам самого товарища Сталина?

- Да откуда немцы время на сталинских часах узнают? - удивился Вяземский.

- Значит, не знаете… - нехорошим голосом произнес особист. - Этого - он указал на Петрова - в госпиталь, а вы завтра же с рассветом пойдете и узнаете, по каким часам наступление назначено. Времени вам на все - до обеда. Да, вот еще… Нечего вам по штабам шататься, я для связи со мной направлю вам радиста, по фамилии Синеок. Вопросы есть? Вопросов нет. Отправляйтесь в расположение.

Поскольку Бюссинг куда-то испарился, в расположение разведчики шли по уже знакомой тропинке. Иванов, пытаясь понять, как до обеда доложить о планируемом на полдень наступлении, тяжело вздохнул и пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

6. Солдатами не рождаются

Ночь, как известно, является темным временем суток. А посему имеет и свои, присущие только ночи, особенности - причем не зависящие ни от погоды, ни от даже сезона. Ночью природа в основном спит. Спят деревья и слоны, дяди спят и тети, и даже немецко-фашистские гадины - и те норовят воспользоваться дарованным самой Природой временем отдыха от дневных забот. Один лишь лейтенант Иванов не мог заснуть, все снова и снова прокручивая в голове полученное задание и прикидывая так и эдак, каким образом можно совместить несовместимые условия.

К счастью, июльская ночь недолга - и Иванов, решив, что скоро наступающее утро все же мудренее угаснувшего вечера, заснул. Но выспаться ему опять не удалось: едва рассвело, как громкий возглас Хабиббулины "Сюда не ходи, мая стрилять будит!" сдернул его с пуховой перины.

Иванов было подумал, а уж не сплюнуть ли ему с досады, но решив, что уж слишком он, рабочекрестьянский командир, проникается аристократическими замашками графа, плевать не стал, а, поправив ремень, вышел из палатки. И окаменел от открывшегося ему зрелища.

У входа в расположение стояла дама. Одетая лишь в короткие, но до блеска надраенные сапоги, между голенищами которой и простой юбкой цвета хаки проглядывали чулки неуставного коричневого цвета. Гимнастерка дамы, с сержантскими нашивками, была почему-то подпоясана офицерским кожаным ремнем, а завершала ее облик лихо скошенная на правое ухо пилотка. В одной руке дама держала большой, и, судя по всему, довольно тяжелый железный чемодан, в другой - большую, и, судя по всему, довольно тяжелую железную коробку. На спине у нее висел "кавалерийский" карабин - подсумки с патронами к которому были закреплены на ремне, а за спиной болтался тощий солдатский сидор, чем-то набитый так, что мешок выглядывал одновременно и с правого, и с левого боков весьма неминиатюрной представительницы слабого пола. На вид даме было где-то под пятьдесят, а на взгляд было в ней килограмм девяносто. Причем - и это было очевидно - сплошных мышц, прикрытых традиционными для женщин кожно-жировыми покровами, достигавших - в избранных природой местах - достойных всяческого уважения размеров.

- Женщин, зачем приходить? Мима шагай, и железка свой не греми, а то савсем таварища камандира разбудишь - уговаривал даму Хабиббулин.

Уговаривал он ее очень убедительно, так что секунд через пятнадцать уже вся рота, продирая глаза и яростно зевая, выстроилась позади часового.

- Здравствуйте, мальчики! Меня зовут Синеок Людмила Константиновна, я теперь буду вести у вас физику… тьфу, назначена в вашу роту радистом. Журнала у меня пока нет, так что представьтесь пожалуйста.

Народ на секунду замер, осмысливая услышанное. Но, так еще не закончив осмысливание, а повинуясь приобретенным еще в ранней юности рефлексам, команду учительницы выполнил.

- Дежурный по классу рядовой Хабиббулин! - бодро закончил представление часовой. Граф, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, поднял руку. Людмила Константиновна, заметив это, милостиво кивнула:

- Ну что у тебя, Вяземский?

- Можно выйти?

- Выйдите. Только не все сразу! - добавила добрая женщина, увидев взметнувшиеся руки. - По одному, всем хватит… а это кто? - заинтересованно спросила она, увидев выползающих из своей палатки гансов.

- Гансы.

- Что, все трое?

- Яволь, фрау лехарин, - ответил один из гансов, - Ганс Ерстен, Ганс Цвейтен и Ганс Дриттен, цу ирен динстен!

- Ладно, играйте… - Людмила Константиновна махнула рукой. - Иванов, где мне радиостанцию поставить?

- А я думал, вы с нами в разведку пойдете… сообщение в штаб передать.

- Какое сообщение?

- Ну, нам задали узнать, по какому времени фашисты наступать будут, по сталинским часам или по часам Особого отдела.

- Да, запущенный мне класс достался… Мальчики, ученик - это не сундук, который надо набить, а факел, который следует зажечь. Кто сказал?

- Вы - немедленно ответил Сидоров.

- Плутарх - опроверг его Вяземский.

- Какой Плутарх? - возмутился Сидоров, - Синеок ее фамилия! Красивая, кстати, хотя и смешная…

- Обычная фамилия - скупо прокомментировала Людмила Константиновна. -  У нас вся деревня Синеоки. Триста дворов - и все Синеоки… хотя нет, учителя из города прислали, так у него действительно смешная фамилия была. Как его… Зайцев, вот! Ну вот, сбили меня… Вы, дети, должны думать, а не тупо запоминать приказы! Откуда у немцев часы товарища Сталина? И тем более часы Особого отдела? Они по своему времени наступать будут. А я с вами никуда не пойду, потому как тяжело: радиостанция двадцать семь килограмм вести - она ткнула ногой в железный чемодан, - а батарейка к ней тридцать два - она ткнула второй ногой в железный ящик. - Так что лучше мы просто послушаем по радио немецкие сигналы точного времени. Иванов, куда радиостанцию ставить?

Через пять минут, после того как вся рота оправилась и собралась вокруг установленной в углу рации, сержант Синеок включила выкрашенный в военно-полевой цвет агрегат. Вовремя, как оказалось, включила. Немецкий голос прокашлялся и сообщил:

- Передаем сигналы точного немецкого времени. Начало шестого сигнала соответствует шести часам утра на Смоленском направлении. Камраден солдатен, напоминаем: наступление переносится на четыре часа, просьба не опаздывать…

- Спешат у особиста часы - сказал, переводя стрелки, Вяземский. - Зря я по его часам свои поставил…

- А у меня секунда в секунду - похвастался Сидоров, внимательно глядевший на циферблат снятых с "Мессера" часов.

Людмила Константиновна покрутила ручки на рации и забормотала в микрофон:

- Третий, третий, я седьмой, как слышно? Чего? Ну так поменяй батарейку! Ладно, тогда беги сюда, я тебе так радиограмму продиктую…

Прибежавший через минуту связист из штаба был не один, вместе с ним в расположение пришел и капитан-особист. Иванов продиктовал радистке разведданные, та передала их штабному радисту, и особист, прочитав радиограмму и выставив свои часы уже по часам Сидорова, отдал новый приказ:

- За досрочное и качественное выполнение приказа командования приказываю: идите и узнайте, какими силами собираются наступать фашисты. Ах да - он повернулся к штабному радисту - передавай приказ…

- Растет наш особист - прокомментировал приказ, зачитанный личному составу Ивановым после того, как особист покинул расположение, Вяземский. - Первый раз разумный приказ отдал.

- Приказ-то разумный, да как его выполнить? - отозвался Силоров.

- А давайте перекусим, а в процессе тщательного пережевывания пищи и помозгуем - ответил Моисей Лазаревич. - Хабиббулин так замечательно этого трофейного барана  поджарил, аж слюнки текут.

- Какого барана? - удивилась сержант Синеок, - я тут только борова на вертеле вижу…

- Товарищ сержант, я не спрашиваю, как этого барана звали при жизни - насупившись, ответил Лазаревич, - так что отрезайте шесть кусков, а остальное в госпиталь отправим.

- Семь кусков отрезайте - раздался до слез знакомый голос Петрова - мне что, решили кусок зажать?

- Уже поправился? - радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики - Тебе же печень штыком проткнули!

- Не печень проткнули, а только кожу на боку порезали. Правда сильно, поначалу в госпитале хотели двенадцать швов наложить, но и семи хватило,, так что эскулапы меня быстренько залатали. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но я как чуял, что что-то интересное наклевывается, вот и уговорил главврача пораньше выписать. Да и запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

- Это, как я понимаю, Петров явился не запылился? К выдаче боевого приказа опаздываем?

Петров вопросительно взглянул на сослуживцев.

- Людмила Константиновна, училка по физике… то есть тьфу, ротный радист - прошептал Вяземский.

- Извините,  Людмила Константиновна, я там двух раненых старушек до госпиталя через дорогу переводил…

- На первый раз прощаю, садись за стол. Но учти!

- Уже учитываю, Людмила Константиновна! Я так мыслю - продолжил Петров, ловко отрезая серебряным ножом тонкие пласты неназываемого окорока - германец в наступление широким фронтом не пойдет, дальше дорога только через мост есть. Поэтому немцам удобнее войска свои у Узловой и сосредоточить, так что надо просто снова туда сходить, поглядеть на это сосредоточение и капитану все рассказать.

- Узловая большая, пока станцию из конца в конец пройдешь, немцы нас три раза арестовать успеют. А граф, падла такая, немецкий мундир на сметану сменял!

- Да, в дырявом летном мундире твоя арийская рожа ни у кого подозрения не вызвала бы - сварливо отозвался Вяземский.

- Тише, мальчики, не спорьте на посторонние темы. У нас есть простая задача, а как ее решить, нам расскажет… - она внимательно поглядела на притихших бойцов - нам расскажет… Петров. К доске!

- Я учил…

- Садись… ну, кто сможет рассказать, как решить эту задачу? Можно с места.

Вяземский тяжело вздохнул, снисходительно поглядел на сослуживцев:

- На станции Узловая, в соответствии с правилами обустройства железнодорожных станций, введенных Постановлением Министерства путей сообщения от восемнадцатого июля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года установлена водонапорная башня. С которой всю станцию и ее окрестности должны быть видны как на ладони. И забраться на башню нетрудно…

- Садись, пять!

- … но вот обратно со станции выбраться после этого будет очень сложно. Нас на башне тоже будет видно со всей станции и ее окрестности. Так что узнать-то мы все узнаем, а как донести узнанное до штаба?

- Элементарно, Ватсон… кто сказал?

- Конан Дойль! - хором откликнулся личный состав роты.

- Неверно, этого Конан Дойль не говорил. Я это сказала, и сказала потому, что пойду с вами и передам все данные по рации.

Иванов, несколько мгновений пообдумав предложение и не найдя иных вариантов, распорядился:

- Рацию и батарейку понесет Сидоров, а Людмилу Константиновну…

- Людмила Константиновна и сама дойдет, не инвалидка небось - отрезала сержант.

Через час, прокравшись мимо немецких постов и поудивлявшись, что на этих постах никого нет, разведчики взобрались на водонапорную башню. Вяземский оказался прав: с башни было видно всё. Но вот почему-то на этом всём никого видно не было.

- Не иначе, все в палатках, дрыхнут перед наступлением - высказал гипотезу Петров.

- Надо сделать так, чтобы немцы из палаток выскочили, тогда мы из и посчитаем.

- А как?

Сидоров секунду подумал, потом приудобил свою пушку на ограде верхней площадки башни и выпустил длинную очередь по стоящим на путях паровозам. Из пробитых котлов поднялись клубы пара и раздались истошные вопли.

- Алярм, алярм - кричали напуганные немцы, а немцы еще не напуганные дружно выскочили из палаток и начали неорганизованно метаться, пытаясь понять, откуда стреляли. Людмила Константиновна уже разложила рацию и даже успела связаться со штабом.

- Передавайте, Людмила Константиновна, я посчитал - наклонился к сидящей перед рацией Людмилой Константиновной Петров. - Сто тридцать восьмой пехотный полк, четыре тысячи шестьсот сорок два солдата и офицера, не считая размещенных в полевом госпитале ранбольных, двенадцатый гренадерский батальон в составе…

Пока шла передача, немцы сообразили, откуда исходит опасность и приготовились стрелять на поражение. И, как только передача закончилась, открыли огонь.

- Линять надо - сообщил товарищам Вяземский.

- Надо, так линяем - принял решение Иванов. - Только куда? Немцы-то нас уже окружили…

- Бегать нада через паравозный стойбище - предложил Хабиббулин, - пара как в бане, а немец баня любить нет…

Радистка быстро собрала рацию, Сидоров, выпустив последнюю очередь из своей пушки, ее подхватил и рота бросилась вниз по лестнице. Но тут им не очень повезло: сержант Синеок подвернула ногу.

- Бегите без меня!

- Разведка своих не бросает! - Сидоров отшвырнул ставшую уже бесполезной пушку и, подхватив Людмилу Константиновну, бросился догонять сослуживцев.

Самым сложным было добежать до знакомого уже до последней веточки леска у станции, но тут с немцами сыграла дурную шутку их хваленая немецкая дисциплина. Путь к леску проходил через полевой лагерь второго батальона того самого  сто тридцать восьмого пехотного полка - однако все немцы по тревоге лагерь покинули и ушли на станцию. Так что во время забега разведка встретила лишь парочку дежурных по лагерю, которым тут же и не повезло.

- Хреновато - прокомментировал забег Иванов, - у меня только одна обойма к ТТ осталась. Ладно, дойдем до расположения - там перезарядимся.

- А у меня уже перезаряжать нечего - грустно констатировал Сидоров.

- Зато у тебя теперь оружие гораздо более для германца страшное - не удержался от подколки Вяземский. - Есть женщины в русских селеньях! - с выражением продекламировал он и примолк, вероятно продолжив творение гениального поэта про себя.

- Слона на скаку остановят и хобот ему оторвут - как-то совершенно не в тему отозвался Петров.

- Товарищи красные бойцы и красные командиры, - встрял в разговор Вайберг, - у меня возникли смутные подозрения, что немецкие фашисты начали нас преследовать. Может быть, продолжим беседу в расположении?

Бойцы по привычке встали, попрыгали - и медленно пошли обратно в сторону советских войск. Бежать не получилось: все очень устали и сил на новый забег не осталось. Не сберегли бойцы эти силы - понадеявшись, что назад идти уже не придется, все их истратили на пути к станции. Даже Сидоров притомился настолько, что был вынужден посадить Людмилу Константиновну на шею, как маленькое дитятко - нести и рацию, и батарейку в одной руке и у него уже не было сил.

К удивлению Иванова, и к еще большему удивлению Вяземского и Вайсберга, немцы их особо преследовать не стали, а, добежав до леска, постояли и повернули обратно в лагеря.

Причину столь странного поведения противника разведчики выяснили, лишь вернувшись в расположение. Возвращение оказалось триумфальным: Синеок, увидев ожидающую их в лагере знакомую радистку из штаба, радостно помахала рукой и радостно закричала:

- Эгегей, моя лошадка! Вот мы и дома!

А ожидавшая из радистка радостно захлопала в ладоши. Когда же бойцы, зайдя в расположение, повалились на землю, в Людмила Константиновна спрыгнула со спины носителя, ее подружка сообщила:

- Немцы по радио передали, что наступление отменяется, все войска должны немедленно приготовиться к отражению атак диверсантов. А еще…

За чаем, быстро вскипяченным Хабиббулиным, разговор зашел о прошедшем рейде.

- Ловко ты, рядовой Хабиббулин, стрелял! Прирожденный солдат! - похвалил бойца Вяземский.

- Пастух моя, не солдат. Овечка в горах пас. Ружьё, конечно, был: волк овечка ух как любит кушать!

- И много волков убил?

- Зачем убил? Ружьё был карамультук, сюда фитиль, мушка савсем нет. Зато громка стрилял, волк боится и убегай. Волк попадай никак, зато убигай. Моя вверх стриляй, чтобы овечка нечайна не попадать.

- А я тоже не стрелял раньше - задумчиво сказал Сидоров. - И не хотел. Специально на флот просился, знал, что на корабль не возьмут. Думал, научусь технику чинить, после армии работу хорошую найду…

- И я не хотел - вдруг продолжил разговор Вяземский. - Я до той войны счетоводом был, училище коммерческое закончил. Но как война началась, вольноопределяющимся пошел, чтобы не рядовым стать. Офицеров-то германец быстро проредил, вот самому офицером стать и вышло. Родители не одобряли…

- Мне немного довелось послужить, но давно уже, - продолжил Вайсберг, - призвали. Но какой из Моисея Лазаревича вояка? Вот победим - пойду опять игрушки детям делать… А вы, Людмила Константиновна? С рацией-то да под обстрелом не каждый справился бы!

- Учительница я, физики. Комсомольский призыв, учительские курсы. Потом институт закончила, заочно. В Минске работала… Муж на войну ушел, сыновья - тоже. Ну а мне что делать? Радистов, узнала, в армии не хватает, а я все же физику знаю, вот и попросилась. Три дня дали на изучение рации, потом к вам направили…

- А ты, Петров? - поинтересовался Иванов. Петров!

Петров, все еще валяющийся на земле у входа в расположение, немного повернул голову, одним глазом взглянул на командира и доложил:

- Ранен паровозом в спину.

- Это как паровозом? - удивился Иванов.

- Позвольте, я расскажу - снова вмешался Вайсберг. - Когда боцман Сидоров из своей пушечки пострелял по паровозным котлам, в одном из паровозиков шальной снарядик не пробил котелок, а забил, похоже, водяную трубочку. Вот паровозик и взорвался, а рядового Петрова колесиком от паровозика по спинке и стукнуло. Сам видел, помню, еще и удивился на то, как далеко колесики летать могут…

Договорить ему не удалось: на пороге появился особист.

- Лейтенант Иванов! Почему у вас боец валяется у порога на манер коврика для ног? Это вы намекаете, что командование недостаточно тщательно вытирает ноги?

- Никак нет, товарищ капитан, рядовой Петров ранен вражеским паровозом.

- Ясно. Я вот чего зашел-то… Этого - в госпиталь, а вы, за срыв вражеского наступления, все приговариваетесь к неделе отпуска. К исполнению приступить завтра в шесть утра. Вопросы есть?

Глядя в спину удаляющегося особиста и думая о том, что отпуск в разгар вражеского наступления может быть плохо истолкован другими бойцами РККА, Иванов тяжело вздохнул и пробормотал:

- Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

- Да.

А Сидоров подтвердил:

- Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

7. Ни шагу назад

Иванов довольно долго ворочался на своем тюфяке, пытаясь уснуть, но получалось с трудом.  Вайсберг, уступивший свою палатку Людмиле Константиновне, хотя и не храпел, но как-то противно свистел носом, и этот тихий, прерывистый посвист мешал спать сильнее, чем какой-нибудь богатырский храп. Но в конце концов сон сморил и пограничника.

Сон на войне совершенно иной, нежели в мирное время. На войне сон - это то, чего не хватает больше всего, и даже голод бойцам менее мучителен, чем постоянное недосыпание. К тому же во сне каждый - если повезет, конечно - возвращается в мирное время, где нет никакой войны, есть много продуктов и - главное - где можно, наконец, выспаться от пуза. Вот и Иванову снилось, что война закончилась, его - вместе со всей ротой конечно - отправили в санаторий на берегу моря, и там, в этом санатории, вся рота предавалась безмятежному сну - которому вовсе не мешал грохот штормового прибоя.

И даже когда огромный, как на картине Айвазовского, водяной вал ударил в стену спального корпуса санатория, Иванов не проснулся. Но когда этот корпус вдруг задрожал и начал рассыпаться на отдельные кирпичи…

Иванов открыл глаза. Снова где-то очень близко раздался сильный взрыв, и даже сквозь соломенный тюфяк лейтенант почувствовал, как вздрогнула земля. Дальше лежать смысла не имело, и он - вслед за проснувшимся секундой раньше Вяземским - выскочил из палатки.

- Шестидюймовками лупит - прокомментировал очередной взрыв Сидоров, втягивая голову в плечи.

- Не иначе, теми, что мы вчера на станции видели - добавил Вяземский. - Сколько из там было? Шесть?

- Это не пушка стреляй, - прокричал Хабиббулин, скорчившийся у бывшей стены зерносушилки за бревнами, - моя видел самолета фашистский. Летают как хочут, а наша самолета савсем нет - он с тоской посмотрел на небо. - А пушка на фронт стреляет, многа. Щяс немец бомба закончит, сама слышать будиш!

В небе действительно пророкотал мотор и у деревни раздались еще три взрыва. Но сквозь утреннюю дымку бойцы самолета так и не увидели. Однако вместе с затиханием шума мотора взрывы в деревне прекратились, и стало слышно канонаду на западе. Не совсем канонаду, но пушки стреляли довольно часто.

- Трехдюймовки, суда по грохоту - выдал свое мнение Сидоров.

- Семьдесят пять миллиметров - ответил Вяземский, - у германца артиллерия в дюймах не меряется. Но такая же гадость… Сколько их там?

- Штук восемь, не меньше…

- Хреновато отпуск начинается - заключил Моисей Лазаревич, - до окопов километра два, а до моста пятнадцать. И посему сдается мне, что по ту сторону моста мы окажемся не скоро… впрочем, сейчас узнаем - и он показал на направляющуюся с запада к деревне эмку.

Чем больше приближалась машина, тем лучше было видно, что внешний вид ее изрядно отличался от задуманного горьковскими конструкторами. В самом деле, никому бы и в голову не пришло ставить на машину дверцы только с левой стороны - но на правой стороне подъезжающего лимузина дверей не было. Зато сзади машины была как-то прицеплена пушка…

Эмка до расположения не доехала метров пятидесяти. Внезапно вильнув в сторону, она откатилась метров на сорок в сторону от дороги и встала. Причину виляния Иванов увидел почти сразу: левое переднее колесо продолжило движение совершенно независимо от остановившегося автомобиля. Из машины выскочили три человека, в которых Иванов с удивлением узнал капитана-особиста и комбрига Лапушкина. Третий оказался шофером комбрига, но его Иванов узнал не сразу: лицо водителя было густо измазано копотью пополам с кровью.

Приехавшие выхватили оружие, но, увидев высунувшихся из-за обломков стены бойцов, его опустили и направились к развалинам зерносушилки.

- Ну вот, приехали! - злобно проговорил Лапушкин, взмахнув рукой в сторону машины.

- Товарищ комбриг, так ведь снарядом машину побило, ну что я могу?

- Да никто тебя не винит… но пушку нам теперь точно не починить, а это хреново.

- Здравия желаю, товарищ комбриг! - поприветствовал начальство Иванов. Нуждаетесь в помощи?

- Помощь нам бы не помешала, да где ее взять?

Иванов наконец узнал шофера и понял, где это он так изгваздался. Вероятно, взрыв, обездверивший эмку, зацепил и ее водителя а, точнее, очень быстро подвинул его к противоположной двери. Настолько быстро, что ухо шофера оказалось почти перерубленным ударом, а вся левая половина лица представляла собой сплошной синяк. Впрочем, это заметил не один Иванов: Людмила Константиновна уже выскочила из палатки с индпакетом и тут же принялась бинтовать раненому голову.

- Ну, раз помощи взять неоткуда, придется заняться самопомощью там, где мы оказались - сказал Лапушкин особисту. Лейтенант, у тебя хоть кто-нибудь хоть что-нибудь в пушках понимает? Она у нас одна осталась, а стрелять нельзя: накатник разбит. И снаряды есть, штук десять, не меньше, а не стрельнуть. Что прискорбно, поскольку немец перешел в наступление при поддержке танков - комбриг повернулся в сторону явно затихающего боя и выматерился.

Сидоров подбежал к окончательно разбитой машине и, отцепив пушку, приволок ее в сушилку. Выглядела она действительно неважно, ствол как-то грустно смотрелся, будучи наполовину утопленным за изрядно побитый щит. Понятно, что не то что выстрелить из нее, но даже и зарядить было практически невозможно…

Боцман еще раз внимательно оглядел орудие, а затем, как-то залихватски крякнув, рукой вытащил ствол в нормальное положение.

- Вот теперь и зарядить можно, и даже стрельнуть получится! - довольно сообщил он командиру.

- Можно-то можно - с сомнением ответил Лапушкин, - но только один раз. А у немца наступает минимум четыре танка а то и пять…

- Так я еще ее выдернуть смогу!

- Ну раз сможешь, то будешь пока накатником работать. Деваться-то нам некуда, товарищи бойцы, немца придется тут останавливать. На той стороне деревни госпиталь полевой еще не эвакуирован, а что с ранеными фашисты делают, вы уже наверное знаете. Получится немца остановить или нет - не знаю, но попробовать мы обязаны! Ну хоть пару телег медицина увезти успеет…

Шофер тем временем достал из машины автомат и начал примерять к нему диск.

- Подходит! - радостно сообщил он комбригу. - Теперь можно будет тремя дисками пользоваться!

- Товарищ комбриг, - как-то робко обратился к Лапушкину Вайсберг, - вы, как я слышал, сказали что раненых вывозить не на чем?

- Есть на чём, две телеги в госпитале. Только раненых осталось куда как больше… а вы почему спрашиваете?

- Так вон за последним домом грузовик стоит, немецкий, с прошлого раза остался, когда немцы в наступление шли. Не ожидали наших в деревне встретить, сдуру залетели - ну их всех и постреляли. Бак, правда, тоже постреляли, но Сидоров дырки чопиками забил, а мотор целым оказался. Теперь там и бензин есть, правда всего с ведро - с мотоциклов разбитых слили. Но, думаю, за мост грузовик с ранеными точно доехать сможет, причем быстрее телег…

- Ну ты порадовал, майор! - в глазах Лапушкина действительно светилась искренняя радость. - С грузовиком-то точно побыстрее получится, нам тут немца всего-то с полчаса продержать нужно будет. Эй, да я тебя помню, игрушечник? Давай, садись в свой грузовик и езжай!

- Думаю, что лучше уж пусть водитель ваш этим займется. Я, откровенно говоря, грузовиком управлять не умею…

- Кузнецов! Берешь майора и на грузовике катись в госпиталь! Быстро!

- Зачем меня брать? Место, что для раненых пригодится, занимать? Мне, товарищ комбриг, и тут неплохо…

- А зачем ты, игрушечник, нам тут нужен?

- Игрушечник может и не нужен, а боец пулеметной роты Моисей Вайсберг очень даже пригодиться может. Басмачей гонял так, что товарищ Фрунзе лично благодарность объявил, глядишь - и германец нежную любовь Моисея Лазаревича на своей шкуре узнает…

Лапушкин резко приобнял майора:

- Ну, тогда тебе объяснять ничего не надо. Кузнецов! Женщину забери!

- Вечно ты, Лапушкин, сначала говоришь, а потом думаешь - раздался сердитый голос радистки. - Ведь на мое место двух раненых запихнуть можно, ты об этом подумал?

- Ой, извините, Людмила Константиновна, не узнал вас! Я больше не буду…

- Вот всегда так: учишь вас, учишь - а потом "ой, не узнал". И ведь опять соврать решил, так?

- Нет, не так, Людмила Константиновна, теперь, похоже, точно больше не буду - ответил сержанту комбриг, внимательно оглядывая окрестности. - Товарищ боец! давайте пушку вон туда, в кусты откатим! Игрушечник, куда пулемет ставить думаешь? Давайте побыстрее к встрече готовиться, судя по шуму немец сюда пойдет минут через десять-пятнадцать…

 Шум боя впереди затихал. Но стрельба впереди пока не прекратилась, и бойцы разведроты, распределившись по местам вокруг зерносушилки, получили небольшую передышку.

- Лапушкин, вот ты мне скажи: почему комбриг с автоматом сидит в окопе? - снова раздался негромкий голос бывшей учительницы. - Я детей физике учила, про войну мало чего знаю. Но ты-то и в школе не дурак был, да и военному делу, смотрю, обучиться успел. Но я все же думаю, что комбриг должен полком командовать или дивизией, а в окопе рядовые бойцы сражаться должны. Я не права?

- Вы правы, Людмила Константиновна, вы же всегда правы. Вот только сейчас от всего полка осталась неполная рота… оставалась. Так что получаюсь я вовсе не командир дивизии или даже полка, а командир роты…- Лапушкин прислушался, а затем уточнил: - даже, скорее, командиром взвода. Вот и выходит, что мое место как раз в окопе. Ведь все просто выходит: задержит взвод немца на полчаса - сбережет роту, а то и две тех бойцов, кто уже кровь за Родину пролил. Вылечат их - и вместо этого взвода рота встанет, причем рота бойцов уже обстрелянных, более умелых, чем их бывший командир. И даже не вместо взвода… Лейтенант! Сколько у тебя всего бойцов?

- Шестеро! И вас с капитаном двое, товарищ комбриг!

- Вот видите, Людмила Константиновна, если повезет - а нам должно хоть раз повезти - мы тут отделение на роту меняем. Арифметика, третий класс: восемь человек гораздо меньше полутора сотен.

- Почему восемь? - Иванов услышал знакомый до слез голос. - А меня решили не считать?

- Петров! А ты какого черта тут делаешь? Тебя же паровозным колесом контузило!

- Ну уж не совсем и паровозным. Точнее, не совсем колесом: колпак с котла это был. Шесть ребер, правда, он мне поломал, но ребра - не руки-ноги. Так что эскулапы меня просто перебинтовали покрепче и обещали, что скоро заживет. Дышать, правда больно, но стрелять - нет. Бегать тоже больно, но тут, как я мыслю, бегать и не потребуется. А в грузовик наш раненые и так еле влезли, к тому же он и едет только на первой скорости… Кузнецов сказал, что до моста ему ползти как бы не час - так что если десяток моих выстрелов немца хоть на минуту задержит - уже польза будет. А если получится уже два десятка… Лазаревич, там у входа сумка с лентой к твоему "Максиму", угощайся! И тебе, командир, подарочек - Петров протянул Иванову две полных обоймы от ТТ. - Главврач передала, сказала, что все равно стрелять не научилась…

Стрельба за лежащей впереди рощицей окончательно стихла. И вообще все стихло - казалось, что в природе просто кто-то выключил звук. В обычное время такой тишины все же не бывает: где-то чирикают птички, где-то стрекочат кузнечики - а тут над деревней встала буквально мертвая тишина.

- Ну, с богом, славяне! - негромко произнес Лапушкин. - А так же иудеи и мусульмане - господь сам разберется, кто из нас кто.

- Лапушкин, бога нет! - строго сказала Людмила Константиновна. - Ладно, до встречи в раю!

- Так вы обещали рай на земле построить - подковырнул учительницу Вяземский.

- И обещание выполним, так что тут и встретимся. Вот только немца в ад отправим. Кстати, чего это он задерживается?

Но немец не задерживался. Сначала бойцы услышали отдаленный гул моторов, затем из рощицы послышался лязг металла. И на опушку медленно выползли три бронированные машины.

- Значит одну, а то и две подбили - радостно сообщил Лапушкин, - нам меньше досталось. Только вот…

- Эй, артиллерия! Танки чешские, в лоб берутся только с полутораста метров!

- Учтем, товарищ комбриг - раздался могучий рев боцмана.

- Людмила Константиновна, может вы все же в тыл пойдете? - комбриг повернулся в радистке. - Пользы-то от вас…

- Лапушкин, я на "Ворошиловского стрелка" второй степени еще в тридцать третьем сдала. Второй! Думаю, двух немцев подстрелить успею, а то и трех. А три - больше чем один. Арифметика, Лапушкин, первый класс. Ну, я пошла - и Людмила Константиновна, пригнувшись, юркнула в заросший овражек.

Проводив учительницу взглядом, Иванов снова посмотрел на опушку рощи. И вовремя - между танками стали появляться фигурки немецких пехотинцев.

- Стреляй, таварища майора - пихнул Моисея Лазаревича в бок Хабиббулин.

- Моя поспешать не нада, путь от леса отойдут.. тьфу на тебя, Хабиббулин! А то они снова с лес убегут, а нас эти три танка раньше времени обижать начнут. Сколько у нас лент?

- Два, таварища майора. Этот, полная, и которая Петров принесла, там мала-мала палавина, но есть. И граната есть, бальшой только очень.

- Хватит. Думаю, что даже ту половину нам отстрелять не дадут, но мы будем стараться…

Немцы медленно пошли вперед, потихоньку двинулись и танки. Неожиданно откуда-то сбоку, из овражка, выстрелила винтовка и одна из идущих фигурок упала. И пехотинцы, и танки немедленно повернули влево и открыли огонь в сторону выстрела.

- Это они удачно встали - прохрипел Вяземский, разворачивая пушку поудобнее. Сорокопукалка - пушка легкая, но вот ворочать ее одному, да еще в кустах - занятие для сильных не только духом. А Сидоров для этих целей не годился…

- Ну вот и ладушки, - пробормотал про себя граф, закончив прицеливаться. Пушка рявкнула, но немцы, похоже, выстрела совсем не заметили.

- Заряжайте, граф! - крикнул Сидоров, выдернув ствол пушки. - Цельтесь не спеша, фашисты нас, похоже, за своей стрельбой и не заметили!

 Фашисты пушку заметили после второго выстрела, снесшего гусеницу с одного из танков. Но между заметить и уничтожить какое-то время должно пройти, и Сидоров успел снова привести орудие в рабочее состояние.

- Матерное слово! - воскликнул боцман. - Ну кто же так стволы-то греет! - он одним движением обеих рук оторвал от гимнастерки оба рукава и начал судорожно обматывать обожженные ладони. Пушка выстрелила снова…

- Да не спеши так, ваше превосх…

Несколько пулеметов, скрестивших очереди на кустах, откуда стреляла пушка, договорить Сидорову не дали.

- А я и не спешу - прошипел Вяземский, тоже не избежавший внимания пулеметных очередей. - Жалко, что не все еще снаряды истрачены…

Вяземский врал. Он прекрасно видел, что уже все три танка - включая стоящий на месте - разворачивали башни в его сторону. Но он знал, что больше уже выстрелить из пушки не получится, и поэтому целился очень тщательно. И пушка выстрелила лишь тогда, когда граф увидел выстрел из танкового орудия. Но увидеть, как задымил немецкий танк, он уже не успел: наводчики в танках все же были шиты совсем не лыком…

- Сволочи врачи! - ругался сквозь слезы Петров, - говорили, что только дышать больно будет. А что стрелять больно - не сказали! Ладно, в госпиталь вернусь - они мне весь спирт отдадут, суки!

Петров в госпитале от кого-то услышал, что у немцев с автоматами только командиры ходят, и теперь тщательно выискивал подходящие цели. Неплохо выискивал: выпустив две обоймы из старой "Мосинки", он уже две таких "автоматических" мишени повалил. Судя по всему, в госпитале не наврали, на правом фланге, где "поработал" Петров, немцы приостановились. Но - пока на землю не залегли, и Петров, перезарядив винтовку, снова начал материться от боли при каждом выстреле…

- Иванов - лейтенант, повернув голову, увидел рядом с собой особиста. - У тебя винтарь, так что дай-ка ты мне свой ТТ. Тебе он всяко без надобности, а меня все же учили с двух рук стрелять.

Иванов начал было отстегивать кобуру.

- Кобура мне без надобности - заметил особист, ловко вытаскивая пистолет у Иванова, - прятать его, видимо, уже не придется… - и с этими словами он ловко пополз куда-то в сторону. Иванов развернулся обратно и начал снова стрелять по фашистам, очень переживая, что падают они слишком редко.

Петров перевыполнил свой план, и даже повышенные обязательства перевыполнил: уже шестая обойма была выпущена по врагу. Он радовался, что с каждым выстрелом боль становилась все меньше - вот только дышать становилось все труднее. Да и немцы потихоньку становились все более зелеными, вместе с небом почему-то. И совсем плохо было уже то, что перезарядить винтовку сил уже не было, а фашист подошел уже совсем близко. Последнее, что увидел Петров, был особист, высунувшийся по пояс из неглубокой воронки и стреляющий по фашистам почти в упор из двух пистолетов сразу, что Петрова очень пораовало. И того, как пулеметная очередь переломила особиста пополам, он уже не увидел.

- Я тебе, Хабиббулин, так скажу: если по немецкой цепи нам сбоку ударить, то фашист гораздо гуще на тот свет пойдет. Помню вот, в Туркестане… Смотри, Хабиббулин! - и молчавший пока "Максим" с каким-то радостным рыком выплюнул по наступающей цепи немцев длинную очередь. Вайсберг оказался прав: немец просто в очередь выстроился перед проходной ада. А те, кто в очередь пока не попал, упал на травку и на манер земляных червяков направился обратно к опушке. Вот только этих серо-зеленых червяков было очень неплохо видно с возвышавшейся над полем сушилки, и частые, но довольно меткие выстрелы из винтовки намекнули фашистам, что уползти далеко не получится. Большая часть их вскочила и побежала, и комдив, до сих пор бережно стреляя по врагу одиночными, вставил новый диск и выпустил длинную очередь. Дрожащий огонек у автоматного ствола заметили не только немецкие пулеметчики, но и командир танка, так что теперь фашиста провожали лишь выстрели из винтовки.

- Майор, пачиму не стреляиш? - Хабиббулин толкнул в плечо Вайсберга. Он не очень надеялся услышать ответ, потому что почти оглох от взрыва упавшего рядом танкового снаряда. Но не онемел:

- Майора, у меня граната тяжелый, но мы будем стараться. Я фашистский танкист отомщу…

Немцы, сообразив, что против них обороняется, похоже, один человек с винтовкой, снова - и теперь очень быстро - пошли в атаку. Иванов успел выстрелить почти всю обойму - но несколько ротных пулеметов заставили его прекратить сопротивление. Но единственное, о чем, умирая, сожалел Иванов, было то, что немецкий танк, который теперь двигался по дороге, остановить было некому.

Танк шел по дороге, а за ним, чуть поотстав, чуть ли не строевым шагом шли германские пехотинцы. Можно было еще и в походную колонну выстроиться: впереди уже никого не было. Но неожиданно раздалась длинная автоматная очередь. Танк остановился.

- Вилли, с тебя бутылка шнапса, крикнул, подходя к бронированной машине, офицер-пехотинец с автоматом. - Я тебя спас от русского гренадера.

Люк танка открылся, и лейтенант-танкист, спрыгнув на землю, посмотрел на лежащего русского солдата, радом с которым валялась большая граната.

- Никакого шнапса, это всего лишь "Vproschilovski Kilоgramm", они с брони скатываются и максимум краску на корме поцарапать могут.  А вот вам бы точно не поздоровилось… что там командование нового придумало? - обратился он у подъехавшему мотоциклисту.

- Авиаторы сообщили, что русские минут через двадцать перейдут мост, так что надо поспешить. Так что спешить будете вы на танке и я с пулеметчиком на мотоцикле: у русских, кроме обоза с ранеными, до моста больше никого нет…

- Фердль, посади пару пулемечиков на танк сверху, двадцати минут полным ходом нам как раз хватит доехать до моста.

Пехотный офицер повернулся и зашагал к столпившимся в отдалении своим солдатам, танкист не спеша полез в башню, мотоциклист стал потихоньку объезжать прижавшийся к обочине танк…

Людмила Константиновна была хорошей учительницей физики. Но в школе ей довелось преподавать не только любимый предмет: учителей не хватало, и в самом начале карьеры пришлось ей взяться и за преподавание немецкого. Который самой ей выучить не случилось, так что ученикам она давала то, что сама по ночам "вытаскивала" из старого самоучителя. Язык она, конечно, так и не выучила, но кое-что все же понимала.

Обещание, данное Лапушкину, выполнить ей удалось: четыре фашиста - причем два наверняка офицера - упали на траву после ее выстрелов. Вот только больше сделать не получилось: немецкая пуля в щепки разбила приклад ее карабина. Чтобы вытащить щепки-занозы из руки и ноги, ей пришлось скинуть гимнастерку, но она не боялась, что выдаст себя белой рубашкой: дно оврага всю ее превратила в какого-то глиняного голема. По оврагу Людмила Константиновна хотела добраться "к своим" - ведь не у каждого, возможно, винтовка оказалась разбитой. Ей удалось доползти до самого края, но там, где овраг упирался в дорогу, путь ей преградил застрявший в кусте ежевики сапог убитого бойца.

И там, в этом колючем кусте, она и затаилась, поняв, что помогать уже некому. Да и нечем: несколько вражеских солдат деловито собирали трофеи. Но когда фашист полез в танк, она увидела ранее закрытую от нее вражескими сапогами руку Хабиббулина…

Фердль, словно в замедленной съемке, увидел как из куста вылезло какое-то глиняное чудовище, схватило валяющуюся на дороге гранату, и положило ее, придерживая рукой, на мотор танка. Последнее, что он услышал, судорожно пытаясь достать пистолет, было произнесенное низким женским голосом "skatyvaetsja, govorish? A esli tak?"

Эпилог

В центре управления было тихо, лишь где-то в углу были слышны сдавленные рыдания и тихий мужской голос, старающийся успокоить плачущую девушку. Два десятка операторов, сидящих перед пультами, и вдвое больше людей из остальных смен пристально, словно гипнотизируя, смотрели на мигающие синенькие квадратики, все еще не сменившие цвет на желтый.

Какой идиот придумал эту цветовую шкалу? Оранжевый - поиск, синий - исполнение, желтый - завершение… К стандартным цветам неделю назад были добавлены еще два - уже от реанимационных комплексов: красный - комплекс в работе и зеленый - все в порядке. Вот только зеленого пока никто из операторов еще не видел…

Семь лет назад, когда "виртуальная реальность" стала, наконец, практически неотличимой от реальности обычной, и появился развлекательный центр "Сбыча мест" (официально именуемый "Воплощение желаний"). За мелкую копеечку (даже чуть меньше, чем средняя годовая зарплата по стране) любой желающий мог, хотя и виртуально, воплотить свою мечту. Но два года назад высокооплачиваемые врачи-психиатры заметили, что при определенных условиях можно, пользуясь системами обратной связи, выяснить, о чем же клиент мечтает на самом деле - и уже программисты начали разработку нового аттракциона поз условным названием "Золотой шар". Он был почти уже готов…

Неделю назад развлекательный комплекс внезапно превратился в госпиталь. Превратился, когда на стареньком лайнере при посадке внезапно лопнула шинка. Одна из двенадцати - никто их пассажиров, скорее всего, ничего и не почувствовал, кроме еще одного толчка - но этого толчка хватило, чтобы бутыль с кислотой выпала из крепления и рухнула на контейнер с редким лекарством.

То, что что-то произошло, в аэропорту заметили, когда прибывший лайнер остановился на рулежке, а из открывшейся двери самолета на полосу выпал человек. Человека, конечно, подняли и отправили в госпиталь - а через полчаса по больницам начали развозить и всех остальных людей, имевших несчастье оказаться на борту злополучного рейса. Случайная химия, заполнившая самолет голубым туманом, вогнала людей в странную апатию - и, скорее всего, это же произошло бы и с персоналом аэропорта, но открытая дверь самолета и небольшой дождик успели нейтрализовать получившуюся нестойкую гадость.

Впрочем, пострадавшим от этого легче не стало. Сначала они не хотели вставать и выходить из самолета, затем перестали хотеть есть, пить… затем перестали хотеть вообще что бы то ни было. Когда медики разобрались с произошедшим, большинство уже перестало хотеть дышать - и лишь реанимационные комплексы держали пострадавших на грани жизни и смерти. И тут кому-то в голову и пришла идея, как заставить людей хоть что-то хотеть…

Рейс был международный, и скандал ожидался тоже международным. Крупнейшая мировая фармацевтическая компания, по фальшивым документам перевозящая непроверенный препарат для испытаний в соседнюю страну, немедленно предоставила мобильные реанимационные комплексы, государство-владелец лайнера (на паях с изготовителем самолета) оплатили аренду комплекса, президент - в целях повышения престижа страны - приказал направить лучших врачей. И уже через сутки после инцидента двести семьдесят восемь пострадавших заняли места в ложементах "Сбычи мечт".

Вачи-операторы - давшие, конечно, подписку о неразглашении - наблюдали - в чисто медицинских, конечно, целях - за сокровенными мечтами пациентов. Нескольких операторов пришлось снять с дежурств: иногда "сокровенные мечты" были слишком уж опасны для психики нормального человека. Врачам пришлось следить за дикими оргиями, изнасилованиями, массовыми убийствами, актами геноцида… оказывается, работа психиатра бывает действительно опасной для жизни. Впрочем, большинство людей оказались вполне адекватными мечтали о страстной любви, о тихом семейном счастье, о победе в международных конкурсах по пению с плясками и даже о кубке мира по футболу. А нобелевских премий по литературе было выдано в виртуальной реальности вообще почти полсотни…

Вот только сразу после того, как мечта сбывалась, пациенты умирали - и никакие реанимационные мероприятия не могли этого предотвратить: людям просто было незачем больше жить. В первые трое суток на контрольной панели погас двести семьдесят один огонек. Но семь - продолжали гореть.

Четыре поменяли цвет на синий уже в первый же день. Компьютеры "поняли", о чем мечтают эти четверо - но, вероятно, их мощностей не хватало для полного исполнения желаемого. Через сутки к первой "синей" четверке присоединился еще один - и операторы заметили, что "хитрая программа" просто объединила все пять "виртуальных реальностей" в одну - вероятно, с цель. "экономии процессорных мощностей". А вчера уже семь синих огоньков сияли на огромном настенном мониторе.

Один из огоньков каждый вечер сменялся красным - но это был "нестрашный красный": реанимационный комплекс "поднимал" стюарда-практиканта Петрова, того самого, который, увидев поднимающийся "голубой туман", успел открыть дверь самолета и выпал из него на бетонную полосу.  Перелом позвоночника - это, конечно, плохо, но с ним комплекс все же довольно легко справлялся, и уже к утренней смене огонек вновь менял цвет на синий.

А могучие компьютеры центра, объединив, наконец, всю семерку в одной-единственной реальности, пытались создать "реальность", полностью совпадающую с мечтами всех оставшихся в ложементах тел.

Семи оставшихся человек. Курсанта пограничного училища Иванова. Стюарда-стажера Петрова. Толстого неуклюжего мальчика из Севастополя Сидорова. Сухонького пожилого сельского бухгалтера из-под Смоленска Вяземского. Главного инженера завода Вайсберга из Омска. Доктора технических наук Хабиббулина из Ташкента. И молоденькой учительницы Люды Синеок из Минска.

Странная получалась реальность, но, во всяком случае, не унылая. И все смены операторов с удовольствием наблюдали за "виртуальными приключениями" семерки, все шесть предшествующих дней их "мечты" снимали стрессы с профессиональных психиатров. Но сегодня, компьютеры, похоже, создали ту "реальность", в которой эти люди смогли реализовать "мечту всей жизни"…

- Они что, все мечтали умереть за родину? - тихо спросила молоденькая девушка-оператор стоящего рядом всемирно известного доктора, профессора и академика, ставшего по указу президента "руководителем работ по спасению пострадавших".

- Не знаю… вы же видели уже тут суициды, очень, я бы сказал, изысканные - как-то растерянно и грустно произнес академик.

- Но вы же сами нам на лекциях говорили, что так не бывает…

Семь голубых огоньков мигнули и поменяли цвет на красный.

- … и желтого не было, значит, их мечта не исполнилась?

- Не исполнилась. Следовательно, пациенты мечтали вовсе не о смерти… - профессор задумался, и в зале воцарилась тишина.

Которая внезапно прервалась переливающимся звуковым сигналом, и приятный женский голос робота-информатора произнес:

- Реанимационную бригаду к ложементу номер шестнадцать. Бригады интенсивной терапии к ложементам два, сорок шесть, семьдесят девять…

- Они мечтали о спасении страны в минуту опасности. Даже больше, все они просто мечтали сделать свою страну, своих сограждан счастливыми. Что смогли - сделали, но сделали маловато. Многое осталось не сделанным, так что им есть чем заняться…

Шесть огоньков сменили свой цвет на зеленый. Из соседнего с залом коридора послышался шум роботов-каталок, везущих медтехнику. Последний красный огонек на панели помигал, сменился на зеленый, из динамика рядом с контрольным мониторов донесся тихий голос: "Ну уж не совсем убило. Это я устал немножко и заснул…"

Академик улыбнулся, похлопал стоящую рядом с ним девушку по плечу и закончил свою мысль:

- Им есть зачем жить. А такие люди - бессметрны.

Оглавление

Merlin Разведрота Иванова

Пролог

1. Равнение на Знамя!

2. Грудь в крестах

3. Приказы не обсуждаются

4. Спасти рядового Хабиббулина

5. На войне как на войне

6. Солдатами не рождаются

7. Ни шагу назад

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg