«Мятеж»

Филип ФАРМЕР МЯТЕЖ (Мир дней — 2)

1

Он жил в образах семи разных людей.

Об этом он узнал от женщины, в кабинете которой ему пришлось теперь проводить по часу ежедневно. До того он ничего не подозревал, хотя она и утверждала, что ему все должно быть известно. По ее словам, он все еще мог помнить перипетии происшедшего с ним, и, вполне возможно, действительно помнил. У него, однако, не возникало ни малейших сомнений в ее заблуждении. Ни малейших. Если он хочет жить, он должен убедить ее, что ничего не ведал об этом.

Все это несомненно было весьма странным; я раскрою вам суть дела а потом вы постараетесь убедить меня в том, что все именно так и обстоит.

Если бы ему удалось уверить власти в своей искренности, его не стали бы казнить, хотя ожидавшая его участь была не менее ужасной. Тем не менее в таком случае оставалась хоть и призрачная, но все-таки надежда на то, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, кто-то мог решить вернуть его к жизни.

Женщина-психиатр казалась озадаченной и заинтригованной. Он подозревал, что и ее начальникам ситуация представлялась загадочной. Пока они пребывали в этом состоянии, у него сохранялась надежда остаться в живых, а значит — и шансы выбраться отсюда. Однако он знал — или полагал, что знает, — и то, что за все время существования этой странной больницы выбраться из нее еще никому не удавалось.

Человек, который теперь называл себя именем Вильям Сен-Джордж Дункан, сидел в кресле в кабинете психиатра Доктора Патриции Чинг Арезенти. Он только недавно пришел в сознание после очередного сеанса, и состояние его еще оставалось немного сумбурным. Вдыхание тумана истины на всех оказывает подобное действие. Спустя несколько секунд обрывки его сознания, словно мелкие кусочки — картинки — головоломки, встали на нужные места. Цифры настенного хронометра свидетельствовали: и на этот раз он находился в парах тумана ровно тридцать минут. Мышцы ломало, спина болела, разум подрагивал, как трамплин для прыжков в воду, с которого только что прыгнул ныряльщик.

Удалось ли ей узнать что-нибудь на этот раз?

— Как вы чувствуете себя? — улыбаясь, спросила Арезенти.

Он уселся прямо и принялся пальцами разминать затекшую шею.

— Мне снился сон. Я был облаком, состоящим из маленьких железных частичек, которые, подхваченные ветром, метались и крутились в просторной комнате. Потом кто-то бросил в нее огромный магнит, и я, облачко частичек, помчался к нему и превратился в сгусток единой твердой массы железа.

— Железа? Вы скорее похожи на воск или на термопластик. Вы лепите себя в другого — или в других — по желанию.

— Не знаю, о чем вы говорите, — ответил Дункан.

— А какую форму приняла эта ваша железная масса на сей раз?

— Это был плоский клинок с двумя острыми лезвиями.

— Психоанализ не входит в мои непосредственные обязанности, но я нахожу этот образ весьма характерным и существенным.

— А что он символизирует?

— Для вас и для меня он может иметь совершенно различный смысл.

— Что бы я ни сказал вам, это неизбежно должно оказаться правдой. Разве можно лгать, когда ты вдыхаешь туман истины? Это никому не под силу.

— Я всегда верила этому, — заметила врач и после паузы добавила: — Раньше.

— Раньше? Почему? И вообще, не могли бы вы, наконец, открыть мне, отчего вы считаете меня отличным от всех других людей. По-моему, вы должны мне это сказать. Мне кажется, что вы этого не делаете просто потому, что не в состоянии дать разумное объяснение.

Подавшись вперед, он пристально смотрел на женщину.

— За вашим заявлением не стоит ничего, кроме необоснованного, иррационального подозрения. Или вы выполняете дурацкие приказы своих начальников, которые с ума посходили от подозрительности. Вам известно, да и им не мешало бы знать, что я не обладаю никаким иммунитетом к туману истины. Никаких доказательств противного у вас попросту нет. Значит, я действительно не имею ничего общего с теми людьми, которых вы арестовали за нарушение правил пребывания в определенном дне и за принадлежность к подрывной организации. Я не могу нести никакой ответственности за совершенные ими преступления, поскольку не имею к ним никакого отношения. Я невиновен, как невиновно новорожденное дитя.

— Любой ребенок — потенциальный преступник, — произнесла Арезенти, — и все же…

Некоторое время оба молчали. Он, вольготно рассевшись в кресле, откинувшись на спинку, расслабленно улыбался. Арезенти сидела столь неподвижно и тихо, как только способен здоровый взрослый человек, — подрагивания и движения ее просто невозможно было заметить. Теперь уже она на него не смотрела, а вместо этого уставилась в окно. Просторный двор с высокой стеной позади виден не был, зато она могла спокойно разглядеть правую сторону улицы и здание за широким тротуаром. В обеденный час перекресток Бульвара Фредерика Дугласа и Авеню Святого Николая всегда был очень оживленным. Пешеходы заполняли тротуары, велосипедисты — проезжую часть. Седьмая часть населения Манхэттена высыпала на улицы, радуясь первым теплым лучам весеннего солнца. Иначе и быть не могло. Ведь из общего числа примерно в девяносто обдней, составлявших это время года, им суждено стать свидетелями всего-то около одиннадцати дней.

Попрыгунчики во времени, подумал он. В памяти непонятно почему промелькнул кузнечик, вцепившийся в травинку, которая прогнулась под тяжестью его тела. Видение это странным образом принесло с собой боль. Или только воспоминания о боли? Дункан не мог понять, какая связь существует между этим безобидным привидевшимся ему кузнечиком и ощущением тоски. В памяти своей он не находил этому объяснения.

Внезапно, словно муха, изо всех сил старающаяся вырваться из сковавшей ее паутины, — паутины памяти? — Арезенти оторвала взор от окна и подалась вперед. Женщина свирепо посмотрела на него, отчего она — крупная красивая блондинка — сделалась еще привлекательнее. Ее большие, белые зубы, казалось, вот-вот вцепятся в него. Они блестели, словно солнце на тюремной решетке.

Вильям Дункан усмехнулся. Его подобными уловками вряд ли можно напугать.

— Не понимаю, каким образом вам удалось это сделать, — сказала врач. — Вы объединили в себе семь совершенно разных, несовместимых личностей. Нет, нет. Это не совсем правильно. Вы не объединили их. Точнее будет сказать, что вы просто растворились в них, подавив собственное "я" до такой степени, что его уже и обнаружить-то невозможно. Вы превратились в новую личность, восьмую. У вас даже сохранились некоторые из воспоминаний этой восьмой личности, той, которая теперь и составляет ваше существо хотя они ложные. Но вы не в состоянии изменить свои отпечатки пальцев, характерный запах, выделяемый вашим телом, состав и группу крови, рисунок радужной оболочки глаз, форму волны, которую испускает ваш мозг, — все это безошибочно говорит о том, что вы по-прежнему не кто иной, как Джефферсон Сервантес Кэрд, полицейский из Вторника, но и все эти другие — Тингл, Дунски, Репп, Ом, Зурван и Ишарашвили. Личностные черты вы изменили, но тело… это дело совсем другое. Вы все-таки не Протей [в греческой мифологии морское божество; обладал даром превращения: умел принимать облик зверей, воды и дерева], чтобы по собственному усмотрению изменять внешность.

— Пока вы не рассказали мне всю эту историю, не показали видеозаписи людей, о которых говорите, я и понятия не имел об их существовании.

— Кажется, что так оно и есть, — сказала женщина. — Кажется — весьма действенное слово в нашем случае.

— Побойтесь Бога! Я уже столько раз сидел в парах тумана истины. Вы наблюдали за мной, делая химический анализ состава моей крови, контролировали волны, излучаемые моим мозгом. Если не ошибаюсь, вам так и не удалось найти ни единой улики, которая изобличала бы меня во лжи.

— Но в официальных записях отсутствуют какие-либо упоминания о человеке по имени Вильям Сен-Джордж Дункан. А следовательно, такого человека не существует. Нам ИЗВЕСТНО, кто вы такой… вернее, кем вы были прежде. И…

Врач откинулась назад, держась руками за край стола. В пронзительном взгляде ее появилось выражение замешательства.

— Я имею полномочия сообщить вам, что, по мнению официальных властей, вовсе не исключено, что вы в определенном смысле можете считаться человеком уникальным. Можете. Власти не полностью уверены, что вы действительно являетесь единственным человеком, обладающим способностью сопротивляться воздействию тумана истины.

— Подобные события вполне могут вызвать у них панику, — улыбаясь, произнес он.

— Нонсенс. При определенных обстоятельствах, скажем так, они действительно могли бы немного взволновать общество, внести некоторую временную неопределенность. Но они совершенно неспособны потрясти основания нашего общества. Просто придется проявить некоторую гибкость и приспособиться к новой ситуации.

— Бюрократия, а именно она и есть правительство, не обладает никакой гибкостью, — сказал Дункан. — Никогда не имела ее и никогда не будет иметь.

— На вашем месте я не стала бы радоваться, — заметила врач. — Вам еще предстоит пройти длительные и скрупулезные исследования. Мы собираемся провести на вас некоторые эксперименты. Они способны причинить вам немало эмоциональных страданий. Надеюсь, результаты опытов позволят определить, действительно ли вы устойчивы к воздействию тумана истины. А если да, то выяснить — почему.

— Ну что ж, по крайней мере это отсрочит тот момент, когда меня посадят в стоунер.

Женщина снова наклонилась вперед, поставив локти на стол и опершись подбородком на ладонь.

— Ваше отношение ко всему, что происходит, очень беспокоит меня. Вы совершенно неадекватно веселы и, видимо, ничего не боитесь. Такое впечатление, что в скором времени вы собираетесь сбежать отсюда.

По-прежнему с улыбкой на губах, он ответил:

— Не сомневаюсь, что под парами истины вы спрашивали меня об этом, интересовались, имеются ли у меня какие-то планы побега.

— Да. Это волнует меня более всего. Вы утверждали, что никаких подобных планов у вас нет, и вы прекрасно понимаете, что отсюда сбежать просто невозможно. Что… не могу поверить этому.

— Должны поверить.

Женщина встала.

— Интервью закончено.

Он тоже поднялся, его длинное, худощавое тело вытянулось, как клинок.

— Вы показывали мне некоторые из лент с записями допросов. Я не знаю, о каком таком эликсире вы меня спрашивали, но это должно быть нечто необычайно важное. Что это?

Она слегка побледнела:

— Мы уверены, что вы прекрасно понимаете, о чем идет речь.

Она крикнула охранников, и дверь сразу же резко открылась вовнутрь. В холле стояли двое плечистых мужчин в зеленой форме. Они смотрели сквозь открытый дверной проем. Дункан сам направился к ним. Проходя мимо врача, он краем рта произнес:

— Что бы там ни было, вы находитесь в опасности, поскольку знаете о нем. Увидимся в следующий Вторник… если вы еще будете здесь.

У него не было особого желания нагонять страх на эту женщину: в конце концов она всего лишь выполняла свои обязанности и вела себя с ним не столь уж грубо. И все же возможность попугать ее доставляла Дункану некоторое удовлетворение. Другого способа хоть как-то нанести ответный удар у него не было. И пусть удар до смешного слаб, все лучше, чем ничего.

Следуя по коридору впереди двух сопровождавших его охранников, Дункан, размышлял об истоках своего оптимизма. По логике вещей оптимизму вообще неоткуда было взяться. Никому и никогда еще не удавалось убегать из этого учреждения. И все-таки он верил, что ему это удастся.

Дункан прошел через холл по толстому светло-зеленому ковру, невидящим взглядом смотря на морские и горные пейзажи, заполнившие многочисленные настенные телеэкраны. В конце пустого зала, в котором царила тишина, один из охранников отрывистой командой остановил Дункана. Дункан стоял неподвижно, наблюдая за тем, как второй охранник набирает код на пульте рядом с дверью, нимало не заботясь о том, что его подопечный может запомнить заветную комбинацию. Код меняли один раз в день, а иногда даже чаще, дополняя ежедневную процедуру замены еще одной, в полдень. Кроме этого, на противоположной стене висела специальная камера — телеглаз, — а для того, чтобы дверь открылась, код должен был еще ввести и дежурный, сидевший в комнате этажом ниже.

Охранник отступил в сторону, давая Дункану дорогу. Хотя охранники не имели при себе никакого оружия, можно было не сомневаться: приемами боевого искусства они владели в совершенстве. К тому же, если бы заключенный и сумел каким-то образом расправиться с двумя охранниками, он все равно остался бы взаперти: двери, расположенные с обеих сторон зала, были на замке, выйти можно было только, выполнив ту же процедуру, которую, Дункан уже наблюдал. При этом за каждым шагом заключенного постоянно следили дежурные у камер.

— Увидимся завтра, — бросил Дункан, имея в виду следующий Вторник.

Охранники промолчали. Приказы предписывали произносить только команды, а если пленник разговорятся, заткнуть ему рот: кулаком по почкам или в солнечное сплетение — этого вполне достаточно, чтобы остановить его. При случае можно испробовать и другие, не менее надежные способы, например, рубануть ребром ладони по шее или залепить ногой по яйцам. То, что подобные действия находились в противоречии с законом, нимало их не заботило.

Из щели в стене выдвинулась дверь, наглухо прикрывшая собой вход. Он очутился в комнате длиной футов тридцать, около двадцати футов в ширину и десяти в высоту. Едва он вошел в нее, загорелся мягкий, не отбрасывающий тени, свет. Пол комнаты устилал толстый ковер, стены были почти сплошь покрыты экранами — одни для наблюдения, другие — для демонстрации развлекательных программ. В дальнем конце комнаты находилась дверь в ванную комнату и туалет — единственный укромный уголок, где не велось наблюдение. По крайней мере, ему так говорили, хотя он и подозревал, что за ним и здесь следили столь же пристально. Рядом находился вход в спальню, в которой на цепях свисала с потолка одинокая кровать.

Вдоль западной стены спальни редком стояли семь высоких, окрашенных в серый цвет, стоунеров, у основания которых размещались таблички с именами, а ближе к верху — на три четверти высоты стоунера — смотрели круглые окошки, сквозь которых можно снаружи заглянуть внутрь цилиндров. Через все окошки, кроме двух, были видны плечи и головы окаменевших людей — неподвижных, словно гранитные монументы. В определенном смысле действительно вполне можно было сказать, что они были каменными. Движение молекул в их телах замедлилось почти до полной остановки, в результате чего люди замерли, «окаменели» в состоянии приостановленного движения.

Цилиндр, отведенный для Вторника, пустовал, поскольку принадлежал Дункану. Свободным был и стоунер Среды. Его обитателя, наверно, отправили на склад или, наоборот, освободили. Когда Дункана привезли в это учреждение, житель Среды еще находился здесь, но утром в этот день Дункан, будучи дестоунирован, обнаружил его отсутствие. Не исключено, что в следующий Вторник Дункан увидит здесь другого пациента. ПАЦИЕНТА, читай — ЗАКЛЮЧЕННОГО. Опустевший цилиндр являлся на сегодня для Дункана главной надеждой. Сейчас его еще нельзя использовать, но вот, когда наступит ночь… Пока же был всего лишь час пополудни.

Дункан подтащил кресло к большому круглому окну в середине стены, обращенной к улице. Некоторое время он развлекался, наблюдая за пешеходами, велосипедистами и автобусами с электрическим приводом, которые сновали по улице. К двум часам дня небо начало понемногу затягиваться бледными облаками, а к трем было уже почти полностью покрыто густыми, темно-серыми тучами. Прогноз погоды предсказывал к семи часам ночи сильный дождь, который скорее всего продолжится до самой полуночи. Подобная новость обрадовала. Дункана.

Позже он просмотрел две телевизионные программы. Одна из них была посвящена ранним годам жизни Ванг Шена, Неуязвимого и Благородного, величайшего из всех людей в истории человечества, покорителя мира и основателя современной цивилизации. Последующий час был занят десятой серией кинофильма, который назывался «Свинопас». Фактически действие фильма являлось переложением событий и сюжета «Одиссеи» Гомера в трактовке Эвмея [Эвмей — в греческой мифологии свинопас, слуга Одиссея, сохранивший ему верность после долгого отсутствия хозяина] — главного свинопаса Одиссея. В качестве основного источника внутреннего напряжения повествования выбрано противоречие между преданностью Эвмея царю и его же резким неприятием своего низкого общественного положения и бедности. Хотя постановка была выполнена довольно добротно и профессионально, для Дункана она представлялась неприемлемой. Он знал, что во времена Микен [Микены — крепость и город в северной части Пелопоннеса, во 2-й половине 2-го тысячелетия до н.э. один из центров культуры, получившей название микенской] престиж свинопасов был чрезвычайно высок, и достаточно было прочитать оригинальный текст Гомера, чтобы понять: Эвмея можно представлять кем угодно, но только не человеком бедным, забитым и не пользующимся никаким авторитетом. Кроме того, в те времена люди были настолько покорны доставшейся им судьбе, что никому и в голову не могло прийти протестовать против своей части, даже если она вызывала возмущение. В довершение ко всему практически все артисты были абсолютно непохожи на древних греков. Зритель, не знакомый с историей или не понимающий английского языка, вполне мог ошибочно посчитать, что спектакль повествует о первых контактах между европейцами и китайцами.

Дункан сам не представлял, откуда ему известно, что пьеса исторически недостоверна. Это знание просто покоилось где-то в глубине его памяти без связи с воспоминаниями о каком-либо учителе, книге или видеозаписи.

Просидев два часа почти неподвижно, Дункан приступил к физическим упражнениям. Хотя в этот день он, как и полагалось узникам больницы, уже провел час в занятиях плаванием и бегом в гимнастическом зале, он весь день оставался в одиночестве, точнее — в обществе двоих охранников. Несмотря на явную незаконность своих действий, администрация учреждения запрещала Дункану общаться с товарищами по несчастью. Причина такого своеволия властей была очевидна: Дункан ни в коем случае не должен передать кому-либо знания об эликсире. Смешно, но все, что было известно о нем самому Дункану, он узнал из бесед с психиатром.

Совершив несколько пробежек, перемежаемых сальто, от одной стены комнаты до другой, Дункан расположился в центре ковра и принял позу лотоса. Закрыв глаза, он погрузился в состояние трансцендентальной медитации, по крайней мере, придал себе такой вид, чтобы у наблюдателей не возникло никаких подозрений в предосудительности его занятий. На самом же деле снова и снова обдумывал он подробности плана своего пробега. Просидев таким образом около часа, Дункан встал и еще тридцать минут ходил по комнате, после чего посмотрел еще одну передачу — документальный фильм, посвященный реализуемому в настоящее время проекту превращения бассейна Амазонки из пустыни в джунгли. За этой программой последовала другая, во всех красках изображавшая ужасы, связанные с недавней попыткой пробурить скважину до самого земного ядра. В четырех местах рабочие сумели добраться до самого ядра, а отведенную от него тепловую энергию удалось преобразовать в термоионную. В других случаях достичь успеха помешали те или иные неудачи. Но буровое оборудование для Даллаского проекта было уничтожено извержением лавы, которая превратила его в груду расплавленного и нагретого добела металла. В результате погибли двести рабочих, а магма залила все окрестности на площади более пятидесяти квадратных миль, пока не остановилась. К счастью, сравнительно немногочисленных жителей этого района удалось вовремя эвакуировать, а непосредственной угрозы городу Абилину в соседнем графстве Тэйлор не было.

В 5:30 он посмотрел «Час новостей», большая часть которых посвящалась заседанию Совета Всемирного Правительства Всех Дней, которое состоялось в Цюрихе, Швейцария — столице Мирового правительства.

Когда программа новостей закончилась, Дункан подошел к панели в стене у южного угла комнаты и потянул на себя поднос с ужином. Охранники вставили его в специальную печь с наружной стороны из холла. Поместив поднос в дестоунирующую комнатную камеру, он на секунду включил подачу энергии, а затем, открыв дверцу, вытащил его и поместил в микроволновую печь. Спустя некоторое время, когда еда была готова, Дункан поставил поднос на столик около окна и начал не спеша есть, поглядывая на улицу. Сильный ливень хлестал в окно, ухудшая видимость, хотя, впрочем, смотреть-то особенно было не на что. Единственным примечательным объектом в поле зрения Дункана был укрепленный контрольно-пропускной пункт по другую сторону проезда. Большинство обитателей больницы в это время ужинали, как и сам Дункан, а дождь несколько охладил обычно снующих по магазинам покупателей.

Сегодня ночью Дункан проспал довольно долго — от полуночи до шести утра. Аппарат Морфея — так называли специальные приборы для обеспечения глубокого сна пациентов — гарантировал, что четырех часов сна вполне достаточно, чтобы полностью освежить тело и разум, но Дункан на этот раз установил его на большее время — сегодня вставать раньше не было никакой необходимости. Вот и теперь, вовсе не чувствуя усталости, Дункан все-таки прилег на кровать. Если события будут развиваться так, как он надеется, сегодня ему понадобится уйма энергии. Он приложил руку с электродом ко лбу и закрепил шнур, обмотав его вокруг головы, закрыл глаза и погрузятся в море сновидений. Большинство снов — надо сказать, приятных — странным образом были связаны с людьми, которых он не знал, но которые — так ему казалось — давным-давно были знакомы с ним.

В одиннадцать тридцать машина сновидений внезапно бросила его прямо из середины несуразного сна в холодную и унылую реальность. Дункан неохотно вылез из постели, аккуратно сложил покрывала, простыни и наволочку, положил их в шкафчик на стене и отправился в душ. Выйдя из ванной, он почувствовал себя немного лучше. Экран на стене уже вовсю мерцал и звенел, напоминая о необходимости приготовиться к стоунированию. Сигнал звучал в эту минуту по всему Манхэттену, по всему часовому поясу, в котором находился город.

Надев на себя только шорты, в полной уверенности, что за ним следят электронные глаза, Дункан подошел к окну. Если дождь и прекращался, пока он спал, то сейчас он хлестал пуще прежнего. По дорожке, под окнами, согнувшись под дождем и ветром, поспешно двигались двое мужчин и женщина. Мерцали яркие, оранжевые огни уличных фонарей.

Время от времени ночную мглу прорезали вспышки молнии, очевидно, гром составлял им компанию, но Дункан, отгороженный от внешнего мира толстыми стенами и герметически закрытыми окнами, ничего не слышал. В мозгу его тоже будто раздалась бешеная гроза, которую какой-нибудь врач наверняка назвал бы бурей из электрических импульсов, гормонов, адреналина, среди многих миллионов других взаимодействий, исключая лишь участие мозга. Однако если бы кто-нибудь поинтересовался мнением на этот счет самого Дункана, тот не задумываясь ответил бы, что не считает себя роботом, а, наоборот, убежден, что он — вполне нормальный человек. Существо, возникшее в результате слияния многих частей, превзошло их механическую сумму.

Дункан испытывал необъяснимое напряжение. Казалось, невидимый кулак сжимает его сердце. С невозмутимым видом (по крайней мере, он надеялся, что ему удалось имитировать прохладное спокойствие) он подошел к цилиндру, принадлежащему Вторнику. Дункан потянул на себя дверь, думая о том, что в этот момент начала мерцать красная лампа, находящаяся напротив дежурного, который, как обычно, сидел в своей комнате на первом этаже. Этот сигнал должен был уведомить дежурного о том, что заключенный входит в цилиндр. Конечно, он не имеет возможности следить за всеми одновременно, ведь на одного дежурного приходится ни мало ни много целых двенадцать комнат. Дункану оставалось только надеяться, что все они заняты жильцами, тогда у него будет больше шансов обмануть дежурного.

Он закрыл дверь стоунера, приписанного ко Вторнику, — на пульте у дежурного должен мигать оранжевый сигнал. Если сейчас он посмотрит на экран, отображающий то, что происходит в комнате Дункана изнутри, — все кончено. Ему останется только послать туда охранников, которые насильно усадят мятежника в цилиндр. Следующие несколько секунд должны показать, удастся ли Дункану выполнить задуманный план. Он подошел к стоунеру Среды, взялся за ручку на его двери, открыл ее и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, он пригнулся так, чтобы его нельзя было рассмотреть через окошко.

Дункан гадал, что могло происходить в эту минуту в помещении наблюдательного поста. Возможно, дежурный, изнывая от скуки, не уделял особого внимания выполнению своих обязанностей, и глаза его были заняты чем-нибудь другим. Он вполне мог просто отвернуться как раз в то время, когда Дункан перебегал от стоунера Вторника к цилиндру Среды. Да мало ли что могло помешать дежурному засечь его? А вдруг он просто разговаривал в это время со своими коллегами… У Дункана сохранились смутные воспоминания о том, что он бывал прежде в этой комнате, вот только кто он тогда был и когда все происходило — он совершенно не помнил. Наверно, тут была какая-то связь с деятельностью Кэрда в бытность его органиком. Кажется, врач упоминала это имя.

Что бы там ни происходило внизу, Дункан верил, что скоро, очень скоро он узнает об этом. Если — ох, как бы ему хотелось надеяться, что это не так! — дежурный рьяно выполнял свои обязанности и внимательно следил за изображениями на экранах мониторов, он неизбежно должен был заметить уловку Дункана. Не пройдет и двух минут, как охранники прибегут и откроют двери стоунера Среды. И тогда уж ему, Дункану, не миновать судьбы — его закроют в цилиндре Вторника.

На панели, конечно, не будет никакой информации о том цилиндре, в котором сейчас спрятался Дункан. Следить за этим стоунером — дело Среды. Когда в полночь будет происходить смена персонала, заступающий на вахту дежурный с помощью специальной кнопки переключит схему со Вторника на Среду. Таким образом, дежурный, сидящий сейчас у пульта, не имеет информации о том, что кто-то занял чужой стоунер.

«Ошибочно — это и есть правильно», — подумал Дункан.

Прошло по меньшей мере две минуты. К этому моменту стоунирующая мощность уже была автоматически подведена к цилиндру Вторника. Если бы Дункан находился сейчас в нем, тело его уже превратилось в самую твердую субстанцию в мире, а сознание покинуло бы его. В таком состоянии, когда движение молекул практически останавливается, его можно было бы без каких-либо последствий поместить хоть в самый центр солнца — даже там он нисколько бы не расплавился.

«Прекрасно, — подумал Дункан. Сейчас дежурный увидел индикатор, сигнализирующий о том, что я окаменел. Он пробежит глазами по всем двенадцати экранам и убедится, что никто из его подопечных не спрятался в спальне или еще где-нибудь. Он, конечно же, захочет удостовериться, что я не укрылся в данной, и включит масс-детектор. Надеюсь, он не станет всматриваться в окна цилиндров Вторника, чтобы определить, всели на месте. А ведь он вполне может проделать это». Дункан рассчитывал, что бдительность дежурного к концу смены притупилась, и он устал от утомительного и одноообразного напряжения.

Дункан начал отсчитывать минуты. Когда закончилась пятая, он уже не сомневался, что уловка его сработала. В течение следующих пятнадцати минут он будет волен поступать по своему усмотрению. Город полностью окаменел, в каком-то смысле увял так же быстро, как растение, которое библейский Бог вырастил для пророка Ионы. Дежурный и охранники в эту минуту сами залезали в свои цилиндры, до того, как обитатели Среды выйдут из стоунеров, и новый персонал больницы приступит к выполнению своих обязанностей, оставалось не менее двенадцати минут.

У него было в запасе еще и некоторое дополнительное время. Сигнальные лампочки, соответствующие тому цилиндру, в втором сидел сейчас Дункан, гореть не будут, и у дежурного из Среды не возникнет необходимости проверять эту комнату.

Однако Дункану надо было покинуть больницу еще до того, как проснутся жители наступающего дня. Лучше всего выбраться на волю раньше, чем люди появятся на улицах.

Дункан встал и толкнул дверь цилиндра. Она отворилась, и Дункан вышел из стоунера, испытывая странное, непривычное чувство — сейчас за ним никто не следил. Он был свободен от всевидящих глаз. Необычная свобода немного беспокоила: он отвык от нее. Теперь он был действительно один.

«Да возьми же себя в руки, слабак, — ругал он себя. — Ты получил то, что хотел, а паникуешь. Вот так обработали. Приучили чувствовать себя в безопасности только под наблюдением правительственных соглядатаев, когда уж точно нет никакой возможности сделать зло ни другим, ни себе».

Однако неподходящее время раздумывать об иррациональных мотивах. Он затеял трудную и тяжелую работу, которую необходимо проделать, чтобы выбраться из этой комнаты, если, конечно, это вообще возможно.

Стенки цилиндров были бумажно-тонкими. Собственно, стоунеры действительно изготавливали из бумаги, которую предварительно подвергали стоунирующей обработке. В результате движение молекул значительно замедлялось, и материал приобретал чрезвычайную прочность, становясь при этом очень тяжелым. Дункан отсоединил кабель, по которому подводилась энергия, от стены позади стоунера Среды и потащил его к большому круглому окну. Затем, ухватившись за верхний край цилиндра, он наклонил его на себя, совсем немного. Если бы эта штуковина вдруг отвалилась, кто знает, успел бы он отскочить или оказался бы погребенным под его массой. К тому же, если стоунер упадет на пол, поставить его уже не удастся — это уж точно.

Затем Дункан начал перекатывать наклоненный цилиндр сначала на несколько дюймов вправо, потом влево — после каждого маневра стоунер продвигался к цели на один дюйм. Между тем хронометр на стене неумолимо отсчитывал бегущие секунды. Крупный пот заливал глаза, Дункан хрипел и стонал, все время поглядывая на возрастающие цифры. «Время, время, — думал он. — Величайшая неизбежность, непобедимая и вечная. Самое безразличное из всех явлений и понятий. Возможно, Время — именно так, с большой буквы — и есть истинный Бог. Если это действительно так, вот чему следует поклоняться, вот что следует боготворить. И пусть оно остается в вечном равнодушии к тому, как к нему относятся».

Соленый пот разъедал глаза. Наконец, задыхаясь, Дункан поставил стоунер на основание и отошел в угол комнаты, примериваясь, куда ударит верхняя часть цилиндра, если удастся его опрокинуть. Дункан выругался, мысленно прочертив взглядом в воздухе дугу, которую опишет верхняя часть цилиндра при падении. Нет, окно не пострадает. Досадуя на самого себя — зачем было ругаться и нервничать, сбивая с таким трудом восстановленное дыхание, — Дункан подошел к стоунеру, встал позади него и принялся толкать его, пока тот не наклонился в направлении стены. Затем он обошел вокруг стоунера, подставил под него плечо и, обхватив обеими руками, попытался перекатывать его. Мышцы стонали от напряжения, словно призывая его ослабить усилия, сжалиться над ними. Дункан, тяжело дыша, все-таки сумел продвинуть цилиндр на несколько дюймов вперед.

Еще одна подобная операция, на сей раз к южной стене, — и цилиндр занял нужное положение. Дункан улыбнулся.

Оставалось десять минут до того, как город наполнится жизнью.

В действительности на Манхэттене в это время спали не все его обитатели. Полицейским, отдельным служащим муниципалитета, пожарным и водителям скорой помощи и некоторым другим разрешалось выходить из цилиндров раньше, чем всем остальным. Таких, однако, было немного, и никто из них не знал, что какой-то объявленный вне закона нарушитель дня сбежал.

Сбежал!

Улыбка лишь высветила ощущение реальности: он еще не свободен. Он еще не выбрался из той тюрьмы, в которой пробыл так долго. А если это и удастся ему, кто знает, долго ли он пробудет на воле.

Ужасно хотелось отдохнуть, но времени уже совсем не оставалось. Подойдя к западной стене, Дункан уперся в нее спиной напротив того места, где раньше стоял цилиндр Среды. Затем он сгруппировался, словно устремившийся вперед бегун, и уперся правым каблуком в основание стены у самого пола.

Словно выстрел стартера раздался в его голове. Дункан подскочил и бросился вперед. Несколько больших шагов с разбега — и он, высоко подпрыгнув, отбросив корпус назад, вложив всю силу в удар, обеими ногами толкнул верхнюю часть цилиндра. Несмотря на крик, который Дункан издал в момент удара, словно надеясь, что он добавит ему силы, — ничего не произошло.

Дункан упал на спину, перевернулся и оказался на всех четырех.

Повернувшись, он застонал от бессилия. Если стоунер и покачнулся, то не настолько, чтобы упасть. Силы Дункана оказались явно недостаточно. Цилиндр стоял, словно неприступная крепость, будто к нему никто и не притрагивался. Дункан медленно поднялся. Позвоночник ломило, и Дункану показалось, что его вот-вот сведет судорога. Если это случится, с ним покончено. Придется забыть о своем плане, распрощаться с надеждами.

Дункан быстро проскочил в ванную и налил в стакан холодной воды. Выпив ее, он решительно подошел к цилиндру Четверга. Неимоверными усилиями, затратив пять минут, Дункан оттащил стоунер от стены, поворачивая его тем же способом, как и первый, и установил под углом к нему. Выравняв оба стоунера относительно друг друга, он позволил себе минутный отдых. До пробуждения жизни на острове осталось всего четыре минуты.

Еще пять минут ушло на то, чтобы поставить стоунер Пятницы туда, где прежде был цилиндр Среды. Теперь все три цилиндра стояли в ряд. Один около стены, второй посередине комнаты и третий в нескольких футах от окна.

«Деяния Геркулеса — ничто по сравнению с тем, что удалось сделать мне, — подумал Дункан. — А ведь могучий герой древности имел мышцы помощнее моих да и времени для работы поболе».

Боль в спине напомнила ему, что времени, на которое он может рассчитывать, оставалось все меньше. Прошла уже целая минута, как к цилиндру Среды подвели дестоунирующую мощность.

Итак, он уже вышел из графика. И все же сейчас дальнейшее усилие над собственным телом могло плохо кончиться. Нравилось ему это или нет, нужно было срочно устранить последствия травмы. То, что при этом он рисковал быть пойманным, особого значения уже не имело: двигаться дальше, не выполнив процедуру самовосстановления, он уже не мог.

Медленно Дункан опустился на четвереньки, мышцы спины горели и подрагивали. Осторожно перевернувшись, он лег на спину и, глядя в потолок, вытянул ноги, а затем, умиротворенный, закрыл глаза. Ему удалось очень быстро, почти мгновенно перейти в то состояние разума, которое он обычно называл «поиск». Он так часто, долго и упорно проделывал эти упражнения прежде, используя любую возможность, любую паузу, будь то пять минут, десять или целых два часа, что вхождение в нужное состояние давалось ему теперь необычайно легко: иногда он едва успевал подумать о заветных буквах. Они постоянно висели в его мозгу, словно яркие кометы на ночном небе. Отсчитав последние секунды задуманного срока, Дункан почувствовал, как сползает куда-то вниз, скользит все ниже и ниже, то сжимаясь, то расширяясь, сглаживая острые изгибы собственного тела. Это было похоже на стремительный крутой спуск в машине в извилистом, погруженном во мглу туннеле.

Затем Дункан вдруг почувствовал, что летит сквозь мрак, а где-то внизу валяются огромные груды монолитных, тускло светящихся блоков. Это измученные мускулы его спины.

«Я приветствую вас, мои мышцы, — широчайшую мышцу спины, фасцию поясницы, нижнюю заднюю зубчатую, а также ромбовидную и межостистую, ваших ближайших союзников и друзей».

Боль, резкая, беспощадная боль на миг пронзила поясницу. Длилась она каких-то полсекунды, а затем исчезла. Обливаясь потом, Дункан встал. Мышцы его, по крайней мере, на какое-то мгновение, наполнились упругой силой, словно скрипичные струны, готовые излить чудодейственную музыку Бетховена или его любимого композитора Туди Свэнсона Кая.

В комнате было тихо. В других помещениях этого дома и в тысячах комнат во всем городе сейчас становилось шумно. Люди, только что выбравшись из стоунеров, готовились войти в Среду, окунуться в отведенную им одну седьмую часть недели. Многие из них, конечно, сразу же направятся спать, сдавшись с помощью машин сна чарам Морфея, чтобы к началу рабочей смены встать бодрыми и отдохнувшими. В этом здании первая смена сейчас садится за еду; некоторые завтракают, расположившись напротив своих мониторов. Так они и будут есть, не спеша присматривая за заключенными. За его комнатой следить никто не станет. Существовала, правда, вероятность того, что в больнице появится новый заключенный, которого поместят в комнату Дункана. Хотя вряд ли это произойдет так быстро.

На улице все еще было темно. В окна бил дождь. «Народу на улицах пока еще не будет много», — подумал Дункан.

Он подошел сзади к цилиндру Пятницы, уперся в него ногой, а спиной — в стену и начал подниматься по его поверхности вверх. Добравшись до верхней части стоунера, Дункан занял положение, подобное тому, в котором эмбрион находится в утробе матери, прижав колени к груди и упершись подошвами в холодную серую поверхность цилиндра. Немного передохнув, Дункан начал выпрямляться. Лицо его скорчилось в гримасе невероятного усилия. Цилиндр начал медленно наклоняться в противоположную сторону.

Внезапно, потеряв опору, Дункан упал и, проехав спиной по стене, свалился на бок. Удар оказался сильным, но не настолько, чтобы он не смог сразу же подняться на ноги. В это время цилиндр Пятницы, покачнувшись, рухнул на соседний стоунер, принадлежавший Четвергу, а тот, описав короткую дугу, с треском ударился о следующий. Получив столь мощный удар от своего молчаливого собрата, стоунер Среды, как и рассчитывал Дункан, начал наклоняться, словно в замедленной съемке, и в конце концов со всего маху шлепнулся своей верхней частью в самый центр большого круглого окна.

Пластмассовое окно вылетело из обрамляющей его рельефной рамы, будто иллюминатор во время авиакатастрофы. Все это сопровождалось ужасным скрежетом, какой способен произвести только пластик, бьющийся о камень. Кувырканье трех цилиндров произвело, наверно, столько же шума, что и храм, некогда повергнутый Самсоном [Самсон — герой ветхозаветных преданий, наделенный невиданной физической силой; филистимляне приводят плененного Самсона в храм и заставляют забавлять собравшихся; Самсон сдвигает с места два средних столба храма, обрушивая все здание на собравшихся]. Пол трижды покачнулся и завибрировал, будто во время землетрясения. Сквозь образовавшийся проем хлестал дождь. Теперь стал слышен и гром.

Дункан отчаянно сожалел о том, что не успел проделать все это до наступления времени дестоунирования. Люди, находившиеся в здании, возможно и не слышали шума от падения цилиндров, но вот не почувствовать вибрации было никак нельзя. Им, конечно, понадобится некоторое время, чтобы определить ее причины. А ему-то сейчас как раз время и было более всего необходимо. Хорошо бы, если выбитое окно подольше не обнаружили.

Дункан подхватил матрас с кровати и вытолкнул его в круглый проем. Дождь охладил его лицо. Высунувшись наружу, в свете уличных фонарей он увидел, что матрас, немного накренившись, лежит на кустах у основания здания. Прекрасно. Кусты, прогнувшись под давлением матраса, смягчат удар при падении.

Дункан взобрался в проем, напоминавший огромную букву "О", ухватился за его края и высунулся на улицу. Ощущение было такое, словно он выглядывает из люка космического корабля, собираясь отправиться на малоизвестную, но безусловно таящую в себе опасность планету. Примериваясь к расстоянию до матраса, он прыгнул вниз.

2

Он приземлился на спину на мягкий матрас, и по-весеннему зеленые кусты смягчили удар. Не испытывая боли, он на четвереньках выбрался из кустов, встал и несколько секунд стоял неподвижно, выжидал. Потоки дождя быстро пропитали одежду, молнии ярким светом освещали двор, так что любой человек, идущий по дорожке к зданию, сразу же заметил бы его. Вокруг, однако, никого не было.

Дункан оказался первым, кому удалось выбраться из этого здания. Теперь предстояло узнать, сможет ли он также стать первым пациентом странной больницы, которому действительно удалось сбежать из нее.

Он затолкал матрас за обломанные кусты, забросив туда же пластиковое окно. К стоянке около подъезда подрулила какая-то машина, и Дункан поспешил спрятаться в кустах. Из машины вышли мужчина и женщина и, укрывшись под зонтами, побежали по дорожке к главному входу. Машина уехала. Дункан медленно прошел через двор к его северо-восточному углу, затем свернул на Сто двадцать вторую Западную улицу и направился к реке Гудзон. Двигался он с таким видом, словно направлялся по какому-то обычному и вполне законному делу, не сомневаясь при этом, что, попадись ему навстречу патруль органиков, они непременно остановились бы. С непокрытой головой, без плаща он несомненно выглядел подозрительно.

Без происшествий ему удалось добраться до Западной Риверсайд Драйв. Лишь несколько пешеходов и велосипедистов видели его за это время. Дункан направился на юг, чтобы обогнуть выступающую часть Гранте Парка — вытянутую узкую и длинную полоску из камней и грязи. Гробница Гранте была разрушена еще во время первого великого землетрясения, случившегося около тысячи облет тому назад, и с тех пор ее так и не восстановили. Он прошел под высокими опорами Риверсайд Драйв и вошел в парк Риверсайд. Еще несколько минут потребовалось, чтобы добраться до реки. Прежде всего нужно было преодолеть длинный пролет высокой каменной лестницы и взобраться на верх гранитной дамбы, построенной для предотвращения затопления Манхэттена. Уровень реки уже на пятьдесят футов превышал самую низкую точку острова, а гигантские шапки полярного льда все еще продолжали таять.

Поверхность дамбы в самом узком месте составляла в ширину около сотни футов. Дункан пересек ее и спустился с другой стороны по лестнице в район порта. Здесь располагалось несколько довольно больших здании, начиненных магазинами, складами и офисами коммерческих судоходных компаний. Между ними ютились маленькие гаражи для частных лодок, в основном принадлежавших членам правительственной элиты. Дункан вошел в ближайший из них, обнаружил там обычную гребную шлюпку и, раскрыв створку двери, вывел шлюпку на открытую воду. Дождь не стихал, продолжая хлестать изо всех сил, и течение быстро погнало судно к противоположному берегу. Добравшись до него, он почувствовал себя разбитым и замерзшим.

Затем еще около часа пришлось дрейфовать вдоль высокого берега. Дождь за это время стих, и облака начали рассасываться словно по велению матушки-природы. Уходите, будто говорила она, порезвились и хватит.

По реке двигались и другие лодки, в основном суда с электрическими моторами, приводимыми в действие магнитогидродинамическими установками. Почти все они толкали перед собой или тащили караваны барж, лишь в нескольких сидели неугомонные рыбаки, отправлявшиеся на утренний лов. Вряд ли они могли видеть его, огоньки на их судах казались тусклыми и далекими.

Когда, наконец, берег стал более пологим, Дункан причалил, вышел из шлюпки, оттолкнул ее веслом, а затем, швырнув его в воду, углубился в лес. Это был государственный заповедник штата Нью-Джерси. Верхняя треть огромного лесного массива была выделена в зону Национального парка; в районе проживало около ста тысяч человек. Если считать по всем семи дням — почти семьсот тысяч. Это были по большей части смотрители лесов, ученые — зоологи и ботаники, инженеры-генетики, органики, люди, занятые в торговле и в сервисе, а также их семьи. Жили здесь и фермеры, однако они льнули к деревням, тут и там разбросанным по лесу.

Теперь, когда облака расступились, а гром и молния стихли, спутники-наблюдатели могли беспрепятственно следить за всем происходящим. К счастью, его, по крайней мере пока он остается под деревьями, они вряд ли обнаружат.

Крупные капли холодной влаги после недавнего дождя падали на него с листьев и кустов. Холмистая местность мешала быстрой ходьбе. Побродив немного вслепую в темноте, оцарапав лицо и руки о колючки, он обнаружил, наконец, нависшую сверху скалу. Дункан забрался под нее и, укрывшись, заснул. Спал он плохо, часто вздрагивая и просыпаясь. Наступил рассвет. Дункан ощутил сильный голод.

Покинув укрытие, он отправился в южном направлении, по крайней мере таковы были его намерения. Впервые он вдруг подумал, что в этой глуши вполне может умереть от голода. Дункан был горожанином и понятия не имел о способах выживания в условиях природы.

Вскоре утреннее солнце вступило в свои права, пробиваясь в просветы между деревьями, и Дункан немного согрелся. Это несколько улучшило его состояние, но усталость и голод отнюдь не уступали своих позиций. Он решил двигаться на восток до тех пор, пока не доберется до побережья. Конечно, там у органиков появится куда больше шансов обнаружить его, но, с другой стороны, ему наверняка удастся найти какую-нибудь деревню или ферму, где можно будет украсть еду.

Минут через десять нечто неожиданно промелькнувшее меж вершинами деревьев заставило его прижиться к стволу, спрятаться за ним. Нечто светло-зеленое, на фоне голубого неба и темно-зеленое на фоне листвы. Хотя Дункан едва успел заметить странный предмет краешком глаза, ему показалось, что это летательный аппарат органиков. Аппарат не издавал никаких звуков, а те, кто сидел в нем, наверняка внимательно следят за сверхчувствительными звуковыми детекторами и наблюдают за экранами мониторов с детекторами инфракрасного излучения. У них обязательно включены и те приборы, которые все называют «собачий нос» — они способны заметить даже одну-единственную из миллиона молекул, отделившуюся от человеческого тела.

Воздушный аппарат двигался на восток. Похоже, он совершал большие круги и, без сомнения, поддерживал связь с другими органиками, дежурившими неподалеку. На этот раз охота за человеком предстояла более серьезная и определенная, чем обычно. Дункан не понимал, почему они придают ему такое большое значение, однако общение с врачом убедило его, что правительство считало его важной персоной.

Стараясь не издавать никакого шума, Дункан медленно обходил дерево, стремясь занять такое положение, чтобы ствол все время находился между ним и наблюдателями. Детекторы направления звука вряд ли среагируют в такой малой площади, которую он занимает. К счастью, повсюду звучало пение бесчисленных птиц — прекрасные помехи приему звуковых сигналов.

Внезапно за спиной раздался резкий звук; испугавшись от неожиданности, Дункан даже подпрыгнул. Неужели органики приземлились и сейчас направляются в его сторону? Сердце Дункана стучало. Он заставил себя немного расслабиться. Они не стали бы так шуметь. Что-то большое беззаботно продиралось полосу. Мгновение спустя между деревьев он отчетливо разглядел огромного черного медведя, который двигался неторопливо, преисполненный важности. Зверь вышел на вершину холма в футах ста от Дункана. Затем опять скрылся в густых зарослях.

Оставалось только надеяться, что органики разобрались, кто бродит по лесу, и направятся в другой район. В любом случае надо было пристроиться вслед медведю, а то охотники чего доброго еще примут его самого за хозяина леса.

Едва Дункан вышел из-за дерева, как сразу же увидел где-то вдалеке зеленый корпус аппарата, зависшего высоко над просветом между деревьями. Дункан молнией метнулся обратно и, вцепившись в дерево, выглянул из-за него. Воздушный аппарат органиков остановился, и Дункан рассмотрел его длинную, напоминающую иглу, корму. Внутри находились двое. Аппарат походил на лодку, какие делают для себя эскимосы, — каяк, кажется, так она называется, — только кабина побольше и более открытая. Увидев эмблему на фюзеляже, он вздохнул с облегчением. Это был коричневый отличительный знак департамента охраны заповедника — шляпа рейнджера-лесничего Медведя Смоки. Все дни пользовались одной и той же эмблемой. Те двое в аппарате наверняка следовали за медведем, определяя его местонахождение по передатчику, вмонтированному в ошейник. Ошейника Дункан заметить не успел, но не раз слышал о том, что по крайней мере половину медведей в заповеднике усыпляли выстрелом специальной ампулы, а затем надевали на них ошейник с передатчиком.

Все это вовсе не означало, что эти двое не представляли для него никакой опасности. Органики, несомненно, поддерживали с лесничими радиосвязь, и те уже знают о его побеге. Не исключено, что им даже пообещали заплатить, пригласив присоединиться к поиску.

За вздохом облегчения последовал еще один вздох — озабоченности.

Потом Дункан почувствовал себя немного лучше. Аппарат улетал.

Он не стал сразу же выходить из-за дерева. Вполне возможно, что приборы зафиксировали тепло человеческого тела, даже несмотря на то, что он скрывался за деревом. А не пытаются ли они просто обмануть его, делая вид, что улетают, и надеясь, что то или тот, что прячется за деревом, выдаст себя.

Дункан досчитал до шестидесяти секунд и затем пошел к холму по следам медведя. Медведи постоянно голодны, но прекрасно умеют находить пищу. Сам же он был сейчас, наверно, голоднее медведя и спокойно мог бы разделить с ним завтрак. Конечно, не в тесной компании.

Взобравшись на вершину холма, Дункан обнаружил там небольшой пруд, образованный дождевой водой, которая заполнила углубление в почве. Прежде чем отправиться дальше, он от души напился. Дункан продолжал идти по следу медведя, что в общем-то было задачей не столь уж сложной даже для городского жителя. То тут то там отчетливо виднелись отпечатки больших лап медведя в грязной глинистой почве, поломанные кусты и клочья медвежьей шерсти, вырванной острыми колючками. Дункан завидовал животному, которому было совершенно безразлично, знает ли кто-нибудь, где он и куда направляется. Он, казалось, совершенно не беспокоился, что его могут поймать. Медведь словно косой выкосил в зарослях широкую полосу, как будто весь лес безраздельно принадлежал ему. В каком-то смысле так оно и было.

Медведь перевалил за вершину холма и спустился по неровному противоположному склону. Дункану с трудом удавалось удерживаться на спуске; он хватался за подвернувшиеся под руку кусты, упирался руками в деревья на пути. У подножия холма протекал широкий ручей, за ним поднимался крутой берег, переходивший в открытую поляну, расположенную под заметным уклоном. Дункан остановился на спуске, заметив, что самолет рейнджеров-лесничих завис по соседству с медведем на высоте около пятидесяти футов. Один из мужчин в самолете фотографировал медведя небольшой камерой.

Дункан ждал, прячась за деревом и втянув голову в плечи. Камера в руках фотографа развернулась к холму. Медведь стоял почти по плечи в воде недалеко от берега и пристально вглядывался в воду. Внезапно его правая лапа рванулась в сторону, и на берег полетела рыбина. Медведь, издавая звуки, подобные свинячьему визгу, с шумом расплескивая воду, выскочил из ручья и принялся поедать свою добычу. Рыба оказалась довольно большой, около фута в длину.

Дункан никогда не рыбачил и плохо разбирался в породах рыб, но не сомневался, что экземпляр, доставшийся медведю, вполне съедобен. Он подумал, что не отказался бы съесть рыбину и сырой.

Разделавшись со своей добычей, медведь снова отправился в воду.

Прошло минут пять, в течение которых медведь и Дункан стояли совершенно неподвижно. Камера время от времени пробегала по лесу, то и дело останавливаясь, видимо, для того, чтобы сфокусировать крупный план на какой-нибудь красивой птице. Примерно в пятидесяти ярдах к югу к ручью вышли два небольших безрогих оленя. Поглазев на медведя, они, грациозно склонив головы к воде, попили и исчезли в зеленой чаще.

Куда приятней было бы отведать Оленины, подумал Дункан. Однако у него даже ножа не было. В любом случае вряд ли удалось бы подобраться к оленю настолько близко, чтобы воспользоваться даже дубиной.

Медведь выловил и выбросил из реки еще одну рыбину, а сам с шумом и брызгами отправился вслед за ней на берег. Съев и ее, медведь, резвясь, принялся бегать по воде, один раз даже проплыв футов десять. Вволю наигравшись, он медленно вышел из ручья, встряхнул мокрый прилизавшийся мех — капли воды, словно жемчужины, блестя в солнечном сиянии, разлетелись в стороны, — а затем углубился в кусты. Аппарат лесничих развернулся и полетел в северном направлении.

Дункан не сомневался, что камеры спутников-наблюдателей наведены на этот район. Любого, кто окажется на открытом месте, сразу же сфотографируют, и снимки передадут в штабы органиков на Манхэттене и в столице штата Нью-Джерси.

Дункан хотел перейти ручей, но лишь когда определит такое место, где можно будет сделать это незаметно, под прикрытием густой листвы деревьев. Он отступил под пышную зеленую крону и начал медленно пробираться сквозь кусты ежевики. Следуя берегом ручья. Дункан прошел вверх по склону холма, а затем спустился вниз с другой стороны — всего миль пять. Дункан слышал пение птиц, многих сумел рассмотреть. Попадались по пути и животные: енот, красная американская лисица, а однажды какой-то крупный, серой расцветки зверь пробежал совсем рядом. Большой заяц, сидя под кустом, наблюдал за ним, шмыгая носом, но когда Дункан подошел поближе — проворно ускакал в заросли.

Дункана мучила жажда, но напиться было негде: никак не удавалось обнаружить достаточно безопасное место с пустой кроной над дозой. Даже если спутник, висевший над его головой, и не успеет сделать это, все равно один из многочисленных спутников, разбросанных в атмосфере, словно пчелиный рой, найдет свой угол съемки. Бесполезно и пытаться. Даже если бы он, спрятав голову, подполз к воде, это не осталось бы незамеченным. Любой объект непонятного происхождения вызовет подозрение, и органики скоро окажутся здесь.

В животе у него урчало от голода, началось головокружение. Хотя все это время Дункан скрывался в тени, где было относительно прохладно, тело его покрылось испариной, а во рту пересохло. Он поднял с земли и принялся посасывать маленький плоский камешек, ной после нескольких долгих минут слюна не выделялась.

Вероятно, когда его обнаружат, он уже превратится в кучу костей, обглоданных и разбросанных дикими животными.

Заметив сквозь небольшой просвет в ветвях деревьев, что солнце уже стоит в зените, Дункан присел в тени величественного раскидистого платана, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он размышлял о своем положении, стараясь придумать какой-нибудь хитрый прием, чтобы незаметно подобраться к ручью. Расслабившись, Дункан заснул, а когда проснулся, солнце уже не стояло над головой. Дункан поднялся, ноги и тело плохо повиновались, но он заставил себя идти. Вскоре он снова угадал солнце и прикинул, что проспал под платаном никак не меньше двух часов. Он не чувствовал себя отдохнувшим, к тому же тело страстно жаждало влаги.

Дункан уже начал подумывать о том, чтобы ринуться к ручью, — и будь что будет, — как до него донеслись какие-то странные звуки, заставившие его остановиться на полпути. Они походили на невнятное бормотание, нет на гул, словно где-то вдали работал электрический генератор.

Откуда бы ни исходили эти звуки, их наверняка издавала машина; ни одно из известных Дункану животных тут не при чем. Правда, в заповеднике обитали очень странные звери — результат работы биологов и инженеров-генетиков. В любом случае необходимо было разобраться, в чем дело. Любопытство Дункана было сильнее его, и думать сейчас о возможной опасности он просто не мог.

Осторожно переходя от дерева к дереву, он старался двигаться бесшумно. Жужжание и гудение доносилось с северо-восточного направления в стороне от ручья. Шум возрастал, и Дункан понял, что он приближается к его источнику. Выглянув из-за пышного тополя, Дункан обомлел. Мотороподобный звук издавала вовсе не машина, а быстро двигавшиеся губы странного вида мужчины, который, скрестив ноги, сидел в тени гигантского дуба.

Великан был абсолютно гол и внушительно толст, с отвисшим животом. Кожа у него была светло-коричневая, а голова — большая и круглая. Над широкими скулами сверкали слегка монголовидные глаза. Длинные черные волосы незнакомца волнами спадали на плечи и спину. Гигант пристально, не моргая смотрел прямо перед собой. Если он и заметил высунувшуюся из кустов голову Дункана, реакции не последовало. Дункан отступил за дерево и напряженно вслушивался: что же произойдет дальше? Спустя несколько секунд он различил в невнятном бормотании мужчины отдельные незнакомые слова: «Нэммиохо — ренге — кио!» Гигант повторял их, словно заклинание, снова и снова. Наверное, только тот, кто слышал его бурчанье прежде, мог бы понять, о чем вдет речь. Мужчина произносил изречение, которое, по убеждению Ничиренитов, приверженцев одной из буддийских сект, способно помочь им услышать Будду, свое божество. Эти слова, как считают буддисты, способны обеспечить карму и избавить от другой кармы.

Дункан силился, но никак не мог вспомнить, где он слышал об этом.

Огромные руки мужчины были сомкнуты — ладонь к ладони — и прижаты к груди; с шеи на шнурке вместе с крупными четками свисало распятие. На шее незнакомца болталось ожерелье, к которому крепились Соломонова печать [Соломон — третий царь Израильско-Иудейского государства (ок. 965-928 гг. до н.э.), изображенный в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех времен; владел чудесным перстнем (Соломонова печать), с помощью которого укрощал демонов] и полумесяц, маленький африканский идол, четырехлистный клевер [по поверью, приносит счастье], четырехрукая со свирепым лицом фигурка и символический глаз, замыкавший эту причудливую пирамиду. Дункан узнал все эти символы, столь знакомые приверженцам иудейской и мусульманской религий, сторонникам и последователям колдунов, ирландских общин, индуизма и вольных каменщиков.

Гудение прекратилось. Прошло еще несколько секунд. Затем мужчина принялся напевать что-то по-латыни; Дункан узнал этот язык, хотя никогда не учился читать или говорить на нем. Дункан опустился не землю, оставаясь под прикрытием деревьев, и слушал. Не стоит и говорить, сколь сильно его поразило присутствие здесь этого странного человека, его экзотическое облачение, а точнее — отсутствие такового, и его поведение.

Кем бы ни был этот человек, он определенно не принадлежал ни к органикам, ни к лесничим. Выбравшим эти две профессии строго-настрого запрещалось придерживаться какой бы то ни было религии. Правительство, хоть и не запрещало поклонение любому божеству, отнюдь не приветствовало подобное, что создавало серьезные трудности в карьере верующих.

Мужчина, на которого наткнулся Дункан, очевидно, был каким-то работником, возможно, на одной из ферм по соседству, помогал лесничим или на биологической станции. Скорее всего, он использовал любую возможность, чтобы, ускользнув от чужих глаз, выполнить обряды своей эклектической веры.

Спустя некоторое время на смену песенке на латыни пришла мелодия на иврите. Затем Дункан, которого жажда и голод мучили все сильнее и который все больше и больше испытывал нетерпение и раздражение, усугубляемое постоянными укусами злых большущих мух, услышал еще одну, совершенно не похожую на предыдущие, песенку. Она звучала на языке, напоминавшем иврит, только звучавшем более гортанно и резко. «Наверно, на арабском», — подумал Дункан.

— Черт бы побрал всю эту чепуху! — в сердцах воскликнул он. Дункан встал и вышел из-за дерева. В пении незнакомца наступила непродолжительная пауза — он с удивлением посмотрел на пришельца, — а затем снова затянул прерванную мелодию, не сводя глаз с Дункана.

Дункан остановился в нескольких шагах от гиганта и посмотрел на него сверху вниз, а тот в свою очередь, не прекращая петь, уставился куда-то в область его пупа. Дункан стоял и рассматривал странного незнакомца, удивляясь его огромным размерам, складкам жира на животе, поражаясь густому слою пота, покрывавшему буквально все тело певца, его безволосой груди, соскам, которые были столь велики, что вполне могли бы сойти за женский бюст, свисавшему животу, украшенному вставленной в пупок крупной жемчужиной, невероятно большому пенису, грязным ногам, светло-зеленым глазам, удивительным для столь смуглого человека, длинному, тонкому носу, слегка загнутому на конце, волосатым ушам, красноте под копной густых черных волос, вдруг высветившейся в лучах яркого, вышедшего из облаков солнца.

Неожиданно мужчина оторвал правую руку от четок, на которых висело распятие, и жестом показал в сторону тополя, где-то футах в сорока от них.

Чудовищна дикая жизнь Нью-Джерси, подумал Дункан. Он уже подошел к дереву, а гигант все продолжал напевать, переключившись с арабского на другой язык, которого Дункан не знал, хотя и подозревал, что это западно-африканский язык, наверно, суахили. На нем говорит вся субэкваториальная Африка.

3

Наполовину выступавший из земли корень тополя купался в грязной жиже. Дункан принялся копать, отбрасывая комья в сторону и разгребая жижу пальцами. Вскоре показался край большого брезентового мешка. Он приподнял тяжелый контейнер, открыл откидную крышку, просунул внутрь руку и нащупал там гладкий холодный сосуд. Это была металлическая походная фляга. Он без промедления открыл ее. Незнакомец, закончив свои молитвенные причитания, широким жестом пригласил Дункана стать его гостем. Все было бы прекрасно, но, открутив пробку, Дункан вместо долгожданной воды почувствовал запах виски. Он в отчаянии шарил в мешке, надеясь найти другую флягу и, не обнаружив ее, приложился к спиртному. Терпеть больше не было никакой возможности, а это была хоть какая-то влага.

Боже милосердный!

Крепкий напиток обжег его пересохшее горло, из глаз потекли слезы — откуда только они могли взяться в его совершенно обезвоженном теле. Однако виски почти тотчас принесло ему ощущение беззаботного и легкомысленного оптимизма. И сразу же еще более нестерпимую жажду.

Мешок поменьше предлагал ему сыр, лук и хлеб. Дункан проглотил добрую половину запасов гиганта, надеясь, что не слишком оскорбляет его своим поведением. Еда немного смягчила действие виски, и заполнила пустоту в желудке. Но жажда не ослабевала.

Дункан повернулся, и мужчина, все еще не глядя на него, выпустил четки и пальцем указал куда-то за дерево. Дункан, удивляясь собственной покорности, направился в указанное место. Пробравшись сквозь дружные заросли высокого кустарника, исколотый острыми колючками он подошел вплотную к берегу ручья. Здесь его ждало открытие, мимо которого он наверняка прошел бы, придерживайся он прежнего маршрута. Огромное дерево, росшее почти у воды, упало, перевернувшись корнями в сторону, и лежало поперек ручья. Получилось нечто вроде моста, плотно прикрытого сверху балдахином густых ветвей. О подобном месте он мечтал целый день. Дункан улыбнулся, выбросил вперед руки и с криком: «Спасибо, Господи» рухнул на четвереньки.

Продвигаясь в таком положении вниз по пологому берегу вдоль ствола рухнувшего дерева, он добрался до воды. Сначала он пил жадно, но потом заставил себя остановиться. Стоя по пояс в холодной воде, Дункан сделал еще несколько глотков и поплелся обратно в лес.

Подойдя ближе к сидящему под деревом незнакомцу — тот вел свое песнопение вновь на другом языке, — Дункан остановился. По коже его прошел холодок, отнюдь не из-за недавнего купания. В низу живота словно сосулька выросла: на макушке незнакомца расположился самец птицы — кардинала, похожий скорее на сгусток окровавленных перьев. Птица вертела головой, бросая по сторонам пронзительные взгляды, а затем улетела. Сразу же невесть откуда появился олень. Он остановился, оглядел Дункана, но убегать не торопился. Олень протрусил к гиганту, просунул влажный черный нос ему в ухо, облизал лицо и лишь потом направился прочь.

«Это еще что за чудеса? — подумал Дункан. — Современный Святой Франциск Ассизский [настоящее имя Джованни Франческо Бернардоне (1182?-1226); итальянский проповедник; основал орден францисканцев; канонизирован как святой], что ли?»

Мужчина, продолжавший напевать на каком-то странном, резко звучащем языке, вдруг умолк. Он оттолкнул распятие, которое раскачивалось, свисая на его грудь и скользя по толстому слою пота, и спустя немного остановилось. Перекрестившись, мужчина поднялся. Вернее сказать — пополз вверх, словно чудовище, всплывающее из черной лагуны. Гигант встал во весь рост — а составлял он никак не менее восьми футов, из-за чего Дункан со своими шестью футами семью дюймами выглядел рядом с ним настоящим пигмеем. «Весит, наверно, фунтов четыреста пятьдесят, а то и больше, — подумал Дункан. — Просто монстр какой-то. Лев среди людей. Бегемот и бык диких лесов».

— Вы слышите музыку деревьев? — гигант говорил глубоким, звучным голосом, подобного которому Дункану слышать не доводилось.

— Нет, а вы? — Человек этот, безусловно, был достоин того, чтобы вызвать у кого угодно чувство подлинного страха, но Дункан, которого по-прежнему мучили голод и жажда, и изнуряющая усталость, не боялся сейчас никого. По крайней мере, так он говорил сам себе.

— Конечно же, — гремел голос гиганта. — В это время дня да еще в такую погоду. Слышите, это — до-мажор. Аллегретто.

— Вы всегда таким дерьмом занимаетесь? — улыбнулся Дункан.

— Ха! Ха! Ха! Хо! Хо! Хо!

Смех гиганта был подобен реву разъяренного медведя, его немного смягчала широкая улыбка. Мужчина протянул руку и обнял Дункана. В крепком объятии его не было никакой демонстрации силы.

— Привет, дружище. Подозреваю, что ты принадлежишь к беглецам от того, что наше правительство называет правосудием.

— Да, — согласился Дункан. — А ты?

Его не покидало чувство нереальности происходящего. Он будто находился на сцене с невероятно странными декорациями, импровизируя в роли некоего экзотического персонажа.

Более всего его удивляло, что мужчина спокойно, без каких-либо лишних вопросов принял все: да, перед ним преступник, пустившийся в бега. Может быть, на самом деле он считает, что встретил органика, прикидывающегося сбежавшим от правосудия?

«Вполне возможно, — подумал Дункан, — что незнакомец сам является органиком, укрывшимся под личиной беглеца и занятым поисками подлинного преступника».

— Меня зовут Вильям Сен-Джордж Дункан. Правительство разыскивает меня изо всех сил. Очевидно, поэтому я представляю для тебя большую опасность.

Гигант уже направлялся к лежавшему под деревом мешку. Он обернулся.

— Я — отец Кобхэм Ванг Кэбтэб. Падре Коб, чтобы короче, хотя, сам видишь, коротким меня вряд ли можно назвать.

Вернувшись с мешком в одной руке и с огромным бутербродом в другой, падре Коб заговорил уже с набитым ртом:

— Какой твой день?

— Вторник.

— И ты сбежал?..

— Из Института Такахаши, что на Манхэттене.

Черные щетинистые брови мужчины поползли вверх.

— Ты первый будешь знаменитым. Мне, конечно, интересно, каким образом тебе это удалось, но об этом позже. Пойдем со мной, Гражданин Дункан. Или позволишь мне называть тебя Вильямом?

— Лучше — Билл.

— Нет, это слишком обыденно. Как тебе нравится Дунк?

— Прекрасно.

Падре Коб направился к северу, и Дункан исследовал за ним. Когда священник остановился, чтобы отхлебнуть из фляги, Дункан поравнялся с ним.

— Куда мы идем?

— Увидишь, когда придем. Держись рядом. Я не люблю разговаривать, вывернув шею назад, словно сова.

«Он же должен понимать, что у меня под кожей наверняка кооптирован портативный передатчик, — подумал Дункан. — Но и я должен опасаться того же».

Они шли по извилистой тропинке, пролегавшей между кустов.

— А ты из какого дня? — спросил Дункан.

— Когда-то жил в Четверге. А сейчас от Четверга до Четверга. Как того желают Бог и Природа.

— Человеческие существа принадлежат Природе, они — ее часть. Все, что они делают, абсолютно естественно. Невозможно, чтобы часть Природы делала что-либо неестественное.

— Хорошо сказано, — пробормотал падре Коб. — Не поспоришь. Я бы сказал, что соблюдение правил отведенного дня очень дурно влияет на человека. Как тебе это?

— Полностью соответствует моим мыслям, — поддержал Дункан.

Падре Коб фыркнул или, вернее, издал звук, который можно было бы принять за хихиканье. Он остановился и поднял вверх руку. Дункан был рядом. Глядя на священника, он понял, что ему тоже лучше помолчать. Он внимал пению бесчисленных птиц. Громче всех кричали вороны. Наверно их взволновало то же, что заставило падре Коба остановиться.

Между деревьями чуть поодаль возникло нечто темно-красное. Дункан напрягся, вслушиваясь. Раздался громкий треск. Похоже, чье-то большое и тяжелое тело решительно продиралось сквозь кусты.

— О'кей, — сказал гигант негромко. — Это медведь. Если мы у него на пути, надо прятаться.

— Он может напасть на нас?

— Пока я с тобой — нет. Он не решится. Но все равно, будет лучше, если он нас не увидит. К некоторым медведям лесничие приладили не только передатчики, но еще и портативные телевизионные камеры. Все, что видят такие медведи, сразу же становится достоянием лесничих. Если на медведе камера, очень скоро гэнки будут здесь.

Звуки постепенно ослабевали и пропали вдали.

— Кто знает, засекла его камера нас или нет, — пробормотал падре Коб. — А может, ее и вовсе не было. Будем действовать, как будто ничего не произошло. Какбудто. Эти слова для человека как хлеб с маслом. Благодаря им мы и живем.

Дункан не стал спрашивать гиганта, что он имел в виду. В такой напряженный момент факты были куда важнее философских рассуждений. «Хлеб с маслом» вполне можно оставить до более спокойных времен.

— Могу я спросить, куда мы направляемся? И когда мы доберемся туда, куда идем?

— Спросить можно, только вот ответ ты вряд ли получишь, — падре Коб попытался смягчить резкость слов широкой улыбкой.

— Я понимаю, — сказал Дункан, — что возясь со мной, ты сильно рискуешь, но все же…

— Какбудто и но. Две вечные истины, по-человечески говоря. А существует ли другой способ говорить, если, конечно, ты не дельфин?

Не ожидая ответа, которого Дункан вовсе и не собирался давать, гигант устремился вперед. Некоторое время они продирались сквозь столь плотную и высокую траву, что Дункан вынужден был держаться за падре: после него оставался широкий проход. Хотя священник выглядел непробиваемым, как древний военный танк, тело его кровоточило от жестких колючек. Гигант словно угадал мысли своего попутчика.

— Здесь полно тропинок, по которым можно было бы спокойно пройти, но сейчас слишком опасно выходить на них. Тут и там, на деревьях вдоль тропинок полно камер. Мы знаем, где находятся те, что установлены в последнее время, но — опять это вечное но — они постоянно добавляют все новые и новые.

Дункан отметил про себя это «мы», однако промолчал.

Около четырех часов дня падре Коб остановился возле огромного мертвого дуба. Гигант просунул руку в большое дупло футах в шести от земли и извлек оттуда мешок. «Надо же, тайник», — подумал Дункан. В мешке покоились три фляги и еще один мешок, поменьше, заполненный банками с консервированным хлебом, молоком, сыром, овощами и фруктами.

— Я спокойно мог бы съесть все это и еще столько, — сказал падре Коб. — Но нам нельзя брать отсюда больше половины. Надо подумать и о других.

Дункан мысленно изумлялся, каким образом священник смог обнаружить тайник здесь, в дремучем, непроходимом лесу. Он не стал расспрашивать гиганта — полагался ли он исключительно на свою память или ориентировался по каким-то неведомым знакам. Он сомневался, что Коб захочет раскрыть ему свои секреты.

После того, как они, поев и попив, с неохотой положили обратно в дупло оставшуюся половину, падре Коб, внушительно, словно медведь, рыгнув, объявил:

— Ну что ж, пойдем дальше, а как стемнеет, устроимся на ночлег. Встанем на рассвете и вперед. Excelsior! [Все выше (лат.); также девиз штата Нью-Йорк]

Дункан негромко застонал и спросил:

— А что завтра нам снова придется идти весь день?

— Уж ехать нам вовсе не придется, это можно сказать со всей определенностью, — со вкусом, но негромко рассмеялся гигант.

Затем он ухватил Дункана за запястье.

— Не двигайся и не издавай никаких звуков, — почти шепотом произнес он.

Предупреждение подействовало: Дункан застыл на месте, напряженно оглядываясь по сторонам. Над верхушками деревьев медленно двигалось что-то темное — и хотя он видел только часть объекта, сомнений не оставалось: самолет органиков. Вскоре самолет скрылся из виду, и Дункан с облегчением вздохнул, но падре Коб, наклонившись к самому его уху, прошептал:

— Они могут вернуться. Если они заметили что-то подозрительное, то не успокоятся. Попытаются найти такое место, где деревья пореже, опустятся как можно ниже и станут прочесывать лес, маневрируя между ветвей. На них будут работать датчики, способные безошибочно определить любой запах.

Дункан молча кивнул. Было довольно прохладно, но он весь вспотел. В животе опять неприятно урчало. Видимо, еда все-таки оказалась для него не совсем привычной и его начинало пучить.

— Иногда, — сказал падре Коб, — они проносятся словно ракета, ломая на пути ветви и стараясь застать нас врасплох.

Прошло несколько минут. Казалось, что все успокоилось, птицы пили и щебетали. Только со стороны ручья доносилось журчание бегущий воды. Дункан дышал теперь ровнее, и сердце билось в нормальном ритме.

Падре Коб встал.

— Вполне возможно, еще не все кончено, но нам надо идти дальше. Если они решатся схватить нас, не вздумай бежать. Нападай на них!

Дункан тоже поднялся.

— Нападать на них? Но как? У нас же нет никакого оружия.

— Голыми руками, сын мой.

— Ты что с ума сошел?

— Больше, чем некоторые, но меньше, чем другие. Делай, что я говорю. Готов?

— Надеюсь, — ответил Дункан. — Если бы мы находились в городе, я бы знал, что надо делать. Но здесь…

— Когда они окажутся рядом, нет никакого смысла бежать. Даже если удастся немного оторваться, их «нюхалки» все равно засекут твой запах. К тому же почва здесь очень мягкая, так что следы будут прекрасно видны. Так что делай, что я скажу. Следуй за лидером как послушная обезьяна. Понятно?

Дункан кивнул.

Падре Коб улыбнулся:

— Сомневаюсь, что они что-нибудь учуяли, но надо приготовиться, просто на всякий случай.

Они медленно продвигались вперед, огибая кусты время от времени останавливаясь и прислушиваясь. И вдруг до Дункана донесся сильный треск — это ломались, хрустели ветви деревьев и кусты. Ему захотелось спрятаться — куда? — он тотчас же подавил это желание. Дункан взглянул на Коба, тот вглядывался вверх, вправо от него. Тут он и сам заметил вытянутый, словно игла, воздушный корабль, окрашенный для маскировки в зелено-коричневые полосы. Корабль, сметая все на своем пути, мчался на юг — в ту сторону, где они еще недавно находились со священником. Дункан мельком заметил двух мужчин в открытых кабинах — один позади другого. На них были шлемы и светло-зеленая форма. Еще немного — и они скрылись из виду.

— Можешь не сомневаться, они вернутся! — воскликнул гигант.

Он побежал по просеке, проложенной самолетом. Дункан помчался за ним, осмысливая на ходу логику действий Коба. Примерно через минуту сумасшедшего бега сквозь кусты Коб остановился. Дункан на полном ходу едва не врезался в него.

— Спрячься за дерево!

Падре Коб, выбросив вперед большой палец, указал Дункану на тополь справа. Дункан бросился выполнять приказ, а сам Коб побежал к огромному дубу, стоявшему футах в двадцати от дерева, за которым укрылся Дункан. Гигант, заметив, что Дункан высунул голову, безмолвно, лишь двигая губами, приказал:

— Делай то же, что я! — он ткнул огромным пальцем себе в грудь.

Самолет приблизился к тому месту, где органики в первый раз засекли Дункана и Коба своими детекторами. Дункан был теперь уверен в этом. Взяв след, органики двинулись на небольшой высоте по тому пути, по которому проследовали оттуда беглецы. Киль корабля висел едва ли не в футе от поверхности. Остроносый корабль приблизился к дереву, за которым спрятался Дункан; беглец вжал голову в плечи и замер. Оставалось надеяться только на то, что огромный ствол экранирует тепло его тела. Он тешил себя надеждой: если датчики учуют его запах, органики могут принять запах за тот, что исходит от следа.

Если самолет из тех, которые ему приходилось видеть раньше, то на борту находятся пушки с протонным ускорителем. Эти двое наверняка вооружены автоматами, стреляющими капсулами с нервно-паралитическим газом и ружьями с протонным ускорителем. Без сомнения, они уже вызвали по радио подмогу.

Нос самолета, двигающегося со скоростью около пяти миль в час, находился в поле его зрения. Дункан еще плотнее прижался к дереву. И тут его ошеломил пронзительный рев. От удивления и неожиданности Дункан подпрыгнул на месте и выбежал из своего укрытия. Кричал Кэбтэб. Значит, он решил перейти в наступление. Вопль его, изверженный, чтобы ошеломить органиков, послужил для Дункана сигналом.

К тому моменту, как Дункан добежал до самолета, падре Коб уже взобрался на него сзади и обхватил сидевшего впереди пилота рукой за горло.

Дункан впрыгнул в самолет как раз в тот момент, когда мужчина, сидевший впереди, обернулся и выбросил вперед руку, сжимавшую протонный пистолет. Пистолет выпал — Дункан изо всех сил с разбегу нанес органику сокрушительный удар кулаком в челюсть.

Схватка была закончена. Пилот с посиневшим лицом рухнул без сознания. Второй лежал, привалившись к стене кабины и откинув голову назад. Спустя секунду корабль врезался в ствол дерева.

4

Кэбтэб по-прежнему держал пилота могучими руками, а Дункан, оттолкнувшись от кабины, прыгнул назад, тяжело опустившись на мягкую почву. Дыхание у него перехватило, он сделал несколько глубоких вдохов, а затем, пошатываясь, выпрямился. Падре тем временем отстегнул ремень, удерживавший тело пилота, поднял и опустил его на землю, а затем принялся манипулировать ручками и переключателями на панели управления. Самолет, нос которого был слегка помят, откатывался назад. Дункан заковылял за ним, но едва поравнялся, как самолет остановился.

Кэбтэб, казалось, наслаждался происходящим. Широко улыбаясь, он заговорил с Дунканом, но голос его звучал на удивление резко:

— Возьми у него оружие!

Дункан обернулся и, досадуя на собственную промашку, перевернул тело пилота. Лицо его все еще отливало синевой, но дыхание отчетливо прослушивалось. Не обращая внимания на боль в левой руке, Дункан вытащил пистолет из кобуры пилота и заткнул его себе за пояс. Обшарив карманы комбинезона пилота, он обнаружил там две обоймы с зарядами, которые отправил себе в карман.

Падре Коб тем временем вытащил второго органика из самолета и положил их рядом.

— Ну и врезал же ты ему! Кажись, челюсть сломал.

— Я и руку себе едва не изуродовал, — сказал Дункан.

— Действие и противодействие, — философски заметил Коб. — Обмен энергией. В процессе этого всегда происходит некоторая ее потеря. И куда только девается вся эта освободившаяся энергия? Уходит на какое-нибудь слоновье кладбище?

Дункан пропустил его замечание мимо ушей.

— Как тебе нравится ситуация? — спросил он. — Что нам теперь делать?

— Я выключил все средства связи, — сказал Кэбтэб. — И стер все их записи. Держу пари, эти двое не предупредили по радио, что попытаются застать нас врасплох. Они думают, что у нас есть приемник, и мы подслушаем разговор. И все же нельзя забывать, что их передатчик был все время включен, так что в штабе известны их координаты. Сейчас я его выключил. Значит, скоро сюда нагрянет еще один самолет: они захотят узнать, что произошло. Жаль, что нам пришлось это сделать, но другого выхода не было.

Дункан жестом показал на два распростертых на земле тела:

— Надеюсь, ты не собираешься убивать их?

— А ты что, хочешь, чтобы я это сделал?

— Нет.

— Прекрасно! Я против убийства, мне претит любое насилие, кроме тех случаев, когда оно совершенно необходимо в целях самообороны. Хотя должен сказать, что сейчас чувствую себя прекрасно! Такое возбуждение! Старая обезьяна развлекается, как может. Слишком долго просидела в клетке.

— Я тоже получил удовлетворение, — улыбнулся Дункан. — Хочу сказать, что мы сумели защитить себя…

Лицо пилота порозовело, приобретая вполне нормальный цвет. Он застонал, подняв вверх руку.

— Залезай, — позвал Кэбтэб. — Надо воспользоваться этой штукой, чтобы побыстрее проскочить несколько миль.

Дункан взобрался по складной лесенке в переднюю кабину.

— Пристегнись, — скомандовал падре, но Дункан и без того уже прилаживал ремень у себя на груди.

— Ты умеешь летать на таких аппаратах? — спросил Дункан.

— Да, — ответил Коб, добавив: — Не помню, правда, чтобы кто-нибудь обучал меня этому ремеслу. Ну, вперед.

Самолет приподнялся на шесть футов над землей и устремился вперед, двигаясь со скоростью около двадцати миль в час. Кэбтэб лавировал между деревьев, каждый раз проносясь так близко от них, что у Дункана дух захватывало. Прошло минут двадцать, самолет сбросил скорость и опустился почти к самой земле. Они соскочили на землю. Кэбтэб, стоя рядом с самолетом, нажимал какие-то кнопки на панели управления. Дункан следил за его действиями, удивляясь тому, что всякий раз, когда падре только собирался выполнить следующую операцию, он уже знал, что тот будет делать. Странно! Когда-то раньше, неизвестно где, он учился управлять машиной органиков! Непостижимо!

— Вот так! — воскликнул Кэбтэб. — Лети, птичка, примани ястреба!

Самолет поднялся вверх, развернулся почти на месте и устремился в обратном направлении. Благодаря датчикам, он проворно огибал стволы деревьев, придерживаясь направления ветра. Вскоре он вовсе скрылся из виду.

— Осталось пройти около трех миль, — сказал Кэбтэб. — Следуй за мной.

Они повернули налево. Журчание бегу щей воды становилось все явственней. У ручья, который в этом месте извивался между кучами камней, взбираясь на них и снова падая вниз, они все еще находились под прикрытием густых ветвей, свисавших с обоих берегов до самой середины. Только местами виднелись просветы, которых двое путников избегали, держась ближе к правому берегу. Иногда им приходилось идти по щиколотку в воде, в другой раз — по колено и далее по пояс, но, несмотря на это путники неуклонно продвигались вперед, на север.

— Они вполне могут обнаружить наши следы в том месте, где мы сошли с самолета. Но гэнки не будут знать, перешли мы ручей или нет. К тому времени, когда они засекут нас — если это и в самом деле произойдет, — мы, я надеюсь, будем уже далеко.

— Если, конечно, они нас раньше не поймают, — заметил Дункан. — Что тогда ты намерен делать? Будешь стрелять или сдаваться?

— Как нам поступить? Ой! — воскликнул Кэбтэб, поскользнувшись на мокром камне и сделав по инерции несколько шагов на четвереньках.

— Стрелять! — сказал Дункан.

Гигант, весь мокрый, поднялся на ноги.

— Придется. Я один раз уже сбежал, как и ты. Еще раз такое не удастся. Бог — Аллах, Яхве [Яхве (Иегова) в иудаизме и христианстве имя Бога-творца], Будда, Тор [в скандинавской мифологии бог-громовержец] и все другие один раз благословили наше спасение. Если мы настолько тупы, чтобы попасться еще раз, боги не станут больше улыбаться нам.

Беглецы двигались молча, пока не подошли к притоку ручья — справа. Кэбтэб свернул и пошел вдоль него.

Прошли еще полмили. Большую часть пути беглецов прикрывали переплетавшиеся ветви. Без их защиты они прижимались к берегу, где растительность казалась более плотной и обнаружить путников было труднее. Преодолев еще около полутора миль по жидкой, вязкой грязи, Кэбтэб остановился. Он показал на берег, поднимавшийся фута на три над водой. В этом месте стремилась быстрина, и ручей бурлил, извивался, — словно собираясь спрятаться под землей. Кэбтэб подтвердил это впечатление.

— Там, под берегом, есть труба четыре фута в диаметре. В нее попадают ил и грязь, труба забивается, и нам каждые несколько дней приходится ее чистить. Но сейчас проход открыт, правда, секунд тридцать придется не дышать. Иди первым.

Очевидно Кэбтэб все еще не доверял ему. Что ж, это вполне нормально. Дункан на его месте вел бы себя точно так же.

Дункан опустился на четвереньки, вода подступила к самой шее. На секунду задумавшись, он бросился вниз, кончиками пальцев ощупывая внутренние стенки трубы. Погрузившись в жижу, усилием воли он заставил себя двигаться вперед на четырех, прогибаясь по-собачьи. Голова то и дело ударялась о трубу, которая, как ему показалось, шла под уклон.

Неожиданно Дункан почувствовал, что наполовину освободился из трясины и очутился в темной камере. Здесь по крайней мере можно было дышать. Он медленно встал, подняв руки, чтобы не удариться головой. Удалось лишь немного разогнуть спину. Только сделав еще десяток шагов, Дункан смог поднять голову. Труба пошла на подъем, а затем выпрямилась. И все-таки встать в полный рост по-прежнему не удавалось. Позади тяжело дышал Кэбтэб. Голос его загромыхал, эхом отражаясь в трубе:

— Иди, не останавливайся. Я буду держаться сзади.

Гладкий, мягкий пол опять пошел под уклон, и в какой-то момент вытянутая вверх рука Дункана вдруг рассталась с потолком. За спиной под ногами Кэбтэба булькала жижа, гигант тяжело дышал.

— Иди, иди, — он пальцем подталкивал Дункана в спину.

Дункан продолжал двигаться — не очень шустро, — пока не вышел на яркий свет. Он очутился в комнате футов десять в длину и восемь в высоту; ее стены, пол и потолок были сделаны из монолитного, бесшовного материала. Свет исходил прямо из этого материала, создавая ровное, без теней, освещение, к которому Дункан привык в городе. Впереди виднелась небольшая дверь. Никакой ручки, однако, не было.

— Стоп! — сказал Кэбтэб.

Дункан подчинился. Падре прошел мимо него и остановился перед дверью, бормоча что-то себе под нос, но Дункан ничего не расслышал. Впрочем, слова гиганта, очевидно, ему и не предназначались.

Дверь разъехалась в стороны, исчезнув в углублениях в стене.

Кэбтэб, все еще не в силах разогнуться, улыбнулся Дункану.

— Материал этот, как видишь, новый, но мы установили его и на старинных участках. В этом месте скрывались партизаны в последние дни покорения Соединенных Штатов. Чтобы достать такое количество современного материала, пришлось изрядно покопаться на свалках и даже воровать.

Падре нырнул в дверь, и Дункан последовал за ним. Открывшийся за дверью довольно широкий проход тянулся футов на двадцать вперед, а затем поворачивал налево. Пол под пологим углом уходил вниз. Пройдя еще футов шестьдесят, они снова оказались перед дверью, повыше, чем первая. Кэбтэбу все еще приходилось сгибаться, но Дункан мог теперь выпрямиться — потолок висел над головой примерно в двух дюймах.

— Эти комнаты не для нас, современных людей, — сказал Кэбтэб. — Наши предки были прекрасными воинами, но ростом, видать, сильно нам уступали.

— А почему органики до сей поры не обнаружили эти пещеры? — поинтересовался Дункан. — Ведь у них есть магнитомеры.

— Обнаружили. Давно обнаружили, — весело ответил Кэбтэб. — Но весь этот район начинен подземными полостями и фортами со времен войны. Органики считают, что все это давным-давно сделали солдаты и партизаны. В некоторые пещеры проникли археологи. Большинство пещер и ходов покрыты слоем грязи, она накопилась в них за две тысячи лет, к тому же надо всем давно вырос могучий лес. Многие проходы завалены — обрушился потолок. Мы сами ведем тут кое-какие работы, что-то раскапываем, разбираем и перестраиваем. Мы — это не только наши современники. Здесь жили многие поколения беглых преступников.

Гигант что-то негромко пробормотал — дверь разъехалась в стороны. Дункан последовал за ним в другой коридор, который тоже петлял и шел под уклон. Воздух здесь отличался свежестью — видимо, работала вентиляция, хотя Дункану не удалось разглядеть никаких вентиляторов, звука работавших моторов тоже слышно не было.

— Ну, вот мы и здесь! — воскликнул Кэбтэб, остановившись перед стеной, которой заканчивался туннель. — За нами, конечно, наблюдают.

Падре пробормотал несколько обрывочных непонятных слов, очевидно, код.

— Меня они, естественно, знают, но тем не менее придется выполнить положенный ритуал.

Он усмехнулся.

— Всякое возможно. А вдруг гэнки схватили меня, а сюда прислали моего двойника. Или в меня вселился ангел или дьявол принял мой облик, чтобы нести добро или зло.

Дункан не мог сказать, серьезно ли говорит гигант. Насколько он знал, клонирование двойников запретили более ста сублет назад. Но он знал и то, с какой легкостью правительство преступает собственные законы, когда ему выгодно. Правда, изготовление хорошего клона-двойника — дело довольно хлопотное, слишком много забот и расходов, чтобы схватить жалкую кучку дэйбрейкеров. К тому же, чтобы вырастить младенца до нынешнего возраста Коба, понадобится не менее тридцати сублет, а сам гигант к тому времени состарился бы или вовсе умер. Несомненно, падре просто разыгрывал его.

Дверь отворилась, открыв взору просторную, ярко освещенную комнату. В проеме стояли двое — мужчина и женщина, небольшого роста, черноволосая, очень худая, молодая и довольно красивая. Мужчина был примерно одного роста с Дунканом, средних лет, весьма упитанный, тоже черноволосый, с карими глазами и большим носом. В руках у обоих блестели длинные ножи, хотя по их виду нельзя было сказать, что они собираются пустить их в ход. Мужчина подошел вплотную, и Дункан невольно сморщил нос: незнакомец давно не мылся и не менял одежду.

Кэбтэб представил обитателей подземелья:

— Это недавний беглец — из тюрьмы. Нарушитель дня. Я встретил его и помог скрыться. Наш гость, Вильям Сен-Джордж Дункан. Дунк, это — Мика Химмелдон Донг и Мелвин Ванг Кроссант.

— Рад познакомиться, — сказал Дункан. Пара, кивнув, холодно улыбнулась.

— Хорошо, — сказал падре, — а сейчас пожалуйте в туманчик.

Дункан промолчал. Он ожидал этого. Он пошел вслед за гигантом по коридору. Донг и Кроссант присоединились к ним. Они вошли в небольшую комнату, в которой почти не было мебели. Кэбтэб пригласил Дункана сесть на складной стул.

— Не могу предложить удобств. Но терпеть придется недолго, минут десять. Туман у нас тут очень разреженный.

Вполне достаточно времени, чтобы они узнали все, что хотят, подумал Дункан. Он искренне радовался тому, что в арсенале беглых преступников оказалось такое средство как туман истины. Это вселяло уверенность: теперь он мог не сомневаться, что в их группе не найдут убежище предатели и двойные агенты, если, конечно, кто-нибудь из них подобно ему не обладал способностью лгать даже надышавшись тумана.

Проснулся он, чувствуя напряжение во всем теле. Падре, улыбаясь, протянул ему руку и поднял его.

— Вот это история, сын мой, — громыхал он. — Немного, правда, загадочная. Кажется, тебе приходилось одновременно играть несколько ролей. К тому же ты обладаешь неким секретом, и правительство ужасно боится, что он станет достоянием общественности.

Мика Донг, стоявшая рядом с падре, сказала:

— Вы представляете большую опасность для правительства, — она сделала паузу, — а значит — и для нас. Мне кажется, они никогда не перестанут вас искать.

— Я настолько опасен для вас, что вы не можете позволить мне остаться? — спросил Дункан, надеясь, что она успокоит его, уверит в обратном. Если они не примут его, то наверняка решат разделаться с ним: он знает их убежище. Его убьют или, если у них есть все необходимое, подвергнут окаменению. В любом случае они обязаны заставить его замолчать.

— Это не мне решать, — сказала Донг.

— Па! — воскликнул падре Коб, выражая явное раздражение. Трудно было сказать, кем или чем он недоволен. Он провел Дункана через коридор, парочка последовала за ними. Они прошли около тридцати футов, а затем оказались в огромной комнате с низко нависшим потолком. В комнате выстроилась целая дюжина столов и скамеек из грубо оструганных досок, несколько аппаратов для дестоунирования пищи, охлаждения воды и несколько коек. Здесь находилась дюжина мужчин и женщин, мальчик и девочка примерно трех лет. Присутствие детей поразило его. «Что за место для воспитания детей! — подумал он. — Впрочем, и взрослым здесь жить вовсе не сладко».

— Добро пожаловать в Свободную Банду! — торжественно произнес падре Коб. — Прими нас такими, какие мы есть!

Дункану казалось, что сам гигант и есть вожак группы. Он был столь огромен и явно представлял собой сильную личность. Однако Дункан ошибся. Лидером был высокий мужчина с телом пантеры, нависшим лбом и выступающими челюстями.

Гигант представил его:

— Рагнар Стенка Локс. Он решает здесь все.

— Наденьте что-нибудь, падре, — мягким, но властным голосом произнес Локс. — У вас неподобающий вид.

— Да вы просто ревнуете, — ответил, рассмеявшись, гигант, но все-таки вышел из комнаты. Через минуту он вернулся, облачившись в монашескую разноцветную полосатую сутану с капюшоном.

Он улыбнулся Дункану:

— Перед вами монах этой банды!

Остальных членов группы представил сам Локс. Имен было так много, что запомнить их всех Дункан был не в силах. В памяти остались лишь некоторые:

Джованни Синг Сини и Альфреде Синг Бидутанг, по словам последнего они были родными братьями, а также восхитительная блондинка Фиона Ван Диндан, одетая в облегающее блестящее голубое платье, и Роберт Бисмарк Корзмински, низенький тонкий мулат с невиданно длинными пальцами. В целом в группе было поровну мужчин и женщин. Вскоре все расселись и принялись за еду. В комнату вошел еще один мужчина и что-то прошептал на ухо Локсу, после чего главарь спокойно вышел, чуть задержав взгляд на Дункане.

Падре, сидевший за столом рядом с Дунканом, сказал:

— Это Хомо Эректус Вилде. Он сейчас дежурит.

Дункан поперхнулся, кашлянул, выпил немного воды и спросил:

— Ты что разыгрываешь меня?

— Конечно, это не то имя, которое он носил от рождения, — улыбнулся падре. — Он взял его, достигнув совершеннолетия, такое право есть у каждого гражданина. Он — наш местный гомосексуалист. Наверняка надеется сейчас, что и у тебя сходные с ним наклонности. Пусть немного потешит себя надеждой и фантазиями на сей счет.

Локс постучал ложкой по стакану, а когда наступила тишина, объявил:

— Вилде сообщил, что в нашем районе наблюдается необычная активность органиков. Он насчитал уже двенадцать патрульных самолетов. Одна группа приземлилась и сейчас прослушивает окрестности своими слухачами. Совсем рядом с нами.

Некоторое время все сидели молча. Дети ерзали на скамейке, стараясь поближе придвинуться к своим матерям.

— Никаких поводов для беспокойства нет! — громко сказал падре Коб. — Они ловят нашего гостя, но им придется искать повсюду. Понадобится обшарить довольно большой район. Почем им знать, что беглец находится здесь. Уверен, скоро они уйдут.

— Падре прав, — согласился Локс. — Значит, гражданин Дункан, вы утверждаете…

Дункан как мог старался отвечать на его вопросы ясно. Когда трапеза завершилась, несколько мужчин и женщин убрали со стола и унесли тарелки на кухню. В комнату прикатили телевизор. Подождав, пока перестанут возиться люди на кухне, Локс распорядился показать запись допроса Дункана в тумане истины, после чего на него вновь обрушился град вопросов. Задавал их только Локс, остальные внимательно слушали. Если у других и имелись какие-то замечания, люди явно не решались поделиться ими в присутствии вожака.

Потом Дункану устроили небольшую экскурсию по всем помещениям и объяснили, как следует вести себя при сигналах опасности. Гидом ему определили Мику Донг, которая подробно объясняла все певучим голоском, при этом ни разу не улыбнувшись. Скоро Дункан пришел к выводу, что она все еще не доверяет ему. Или он чем-то сильно не понравился девушке. А может, девица попросту неисправимая зануда.

Наверно, тут проявлялся таинственный закон: в любой группе более чем из семи человек обязательно найдется кто-то, кто будет испытывать неприязнь к одному из остальных. Множество ученых посвятили свои исследования этому удивительному феномену, объясняя иго каждый по-своему. Данные статистики подтверждали: закон никогда не давал сбоев. Было заснято такое огромное количество пленки — материал к исследованию другой стороны проблемы, а именно — мгновенно возникающей привязанности, однако в этом случае наблюдалось гораздо большее единодушие в определении возможных причин. Дункану это обстоятельство представлялось довольно странным, ведь обычно гораздо большее число людей могли объяснить мотивы своей ненависти, чем любви.

Он пожал плечами. Что ж, может быть, он и ошибается. Скорее всего Мика Донг просто проявляет вполне естественную подозрительность ко всем незнакомцам.

В семь часов вечера Дункан отправился в гимнастический зал, представлявший собой довольно просторное помещение, которое во время войны использовали под оружейный склад. Большинство членов группы играли в баскетбол, а падре занимался поднятием тяжестей. Дункан составил ему компанию, а затем, заметив фехтовальные принадлежности, остановился. Он спросил, увлекается ли этим кто-нибудь, и Локс взялся проверить его мастерство. Вожак оказался хорошим фехтовальщиком, но Дункан все же первым нанес пять уколов, получив в ответ лишь один. В конце концов Локс, тяжело дыша, сдался.

— Вы прекрасно фехтуете. Кто был ваш тренер?

— Не помню, — ответил Дункан. — Врач говорила, что я сам был тренером, но я абсолютно ничего не помню. По правде сказать, и сейчас-то я понял, что умею фехтовать, только когда увидел рапиры. Не могу этого объяснить. Что-то подсказало мне. Просто захотелось взять рапиру в руки.

Локс странно посмотрел на него, но ничего не сказал.

В девять часов Дункан, приняв душ, лег спать. Он чертовски устал — слишком велико было нервное напряжение этого дня, да и физической нагрузки хватило. Адреналин, который поддерживал его силы, иссяк. Хомо Эректус Вилде проводил его в большую комнату, уставленную койками.

— Достаточно места, хватит на двоих, — улыбнулся Вилде. — О, не волнуйтесь, я не стану приставать к вам. Я вполне уважаю ваши права. Должен признаться, что, когда увидел вас впервые, то позволил себе питать кое-какие надежды…

Не выдержав наступившей после этого паузы, которая показалась ему весьма неприятной, Дункан сказал:

— Моя история вам известна. А почему вы стали преступником?

— Мой любовник уговорил меня совершить преступление. В отличие от меня у него был совершенно необузданный нрав. Он терпеть не мог постоянной слежки за нами правительственных агентов. Вот и появились безумные идеи о праве на личную жизнь. Я пошел за ним, потому что не хотел с ним расставаться. Никогда мужчина не испытывал более преданной любви. А потом…

Наступила еще одна пауза, и Дункан сказал:

— Что потом?

— Гэнки напали на нас неожиданно. Я успел убежать, а его поймали. Сейчас, наверно, из него сделали каменную статую, которая валяется где-нибудь на правительственном складе. Раньше я надеялся, что его привезут в какое-нибудь хранилище недалеко отсюда, но…

— Сочувствую, — сказал Дункан.

— Что проку-то…

Вилде заплакал, а когда Дункан хотел сказать что-то ему в утешение, произнес с грозным видом:

— Не хочу больше говорить об этом! Вообще ни о чем не хочу сейчас говорить!

Дункан лег в постель. Несмотря на усталость, заснуть ему удалось не сразу. Новые знакомства вызвали у него столько вопросов. Какую главную цель преследует группа нарушителей дня сейчас, когда их со всех сторон обложили органики? На что надеются? Может быть, держат на уме нечто большее, нежели просто ускользнуть от преследователей, затаившись в своем убежище? Что за жизнь они ведут? Откуда достают пищу? Как выходят из положения, если кому-нибудь вдруг потребуется медицинская помощь?

Раздумывая обо всем этом, он постепенно впал в забытье, сменившееся кошмарными снами.

5

Первая мысль, пришедшая Дункану на ум после пробуждения, оказалась не слишком оптимистичной. Он освободился из одной тюрьмы только для того, чтобы угодить в другую. Органики ищут его и не оставят своих поисков очень долго. Это означало, что ему придется оставаться здесь, пока они не прекратят поиски. Если, конечно, вообще можно надеяться на это. Видимо, изловить Дункана действительно представлялось им очень важным делом. Власти определенно относятся к нему не как к обычному беглецу. Если им удастся схватить его, то рассчитывать на повторный побег уже не придется. Более того, люди, которые приняли Дункана в свою компанию, понимали, что правительство жаждет заполучить его. Не может ли это подтолкнуть их к выдаче Дункана органикам, даже если они сделают это не очень охотно. Хотя нет, они не могут так поступить: он знает теперь, где скрываются они сами. Немного тумана истины — и он, Дункан, все разболтает властям.

Вот если бы органики нашли его убитым в лесу, — это другое дело. Они прекратили бы поиски, а он-то уж точно ничего не открыл бы властям.

Похоже, что это единственная логичная линия поведения его нынешних хозяев.

«Придется бежать и отсюда, — подумал Дункан. — Сын человечий, где то место, где ты сможешь спокойно преклонить голову свою? Лисы в норах, птицы в гнездах куда в большей безопасности, чем я», — сокрушался он.

Но уже выйдя из душа, приятно удивившего его горячей водой, Дункан не чувствовал себя подавленным. Из любой, самой тяжелой ситуации существует выход, и он найдет его. Улыбаясь и негромко насвистывая, Дункан направился в столовую, сам удивляясь охватившему его беззаботному настроению. Логика и дитя ее — вероятность — явно противились любому оптимизму. А в его ситуации — и говорить не приходится. Но тут он вспомнил, что говорила ему врач во время одного из сеансов терапии.

— Я не знаю, каким образом вам это удалось, но вы создали — вернее сказать, построили из себя — абсолютно новую личность. Мне кажется, что, формируя персону Вильяма Сен-Джорджа Дункана, вы сумели отобрать только те составляющие, которые были вам нужны, и сложили их вместе. У вас такой неудержимый оптимизм, такая вера, что все покорится вам, что вы выберетесь из любой, даже самой крутой переделки. Но и этого еще недостаточно. Вера, оптимизм — они сами по себе не могут преодолеть реальности.

Дункан ответил тогда, усмехаясь:

— Но вы же сами утверждали, что у меня нет никаких планов побега.

Психиатр нахмурилась:

— Это еще одна часть вашего характера: вы умеете скрывать свои мысли от других. И даже от себя самого, когда чувствуете, что вам лучше ничего не ведать об их существовании. Именно это и делает вас столь опасным.

— Но вы еще совсем недавно говорили, что я не внушаю вам никаких опасений.

Врач сконфузилась и поспешила сменить тему разговора.

«Я и сам немного смущен своим характером, — думал Дункан, — испытываю неудобства от него. Впрочем, какое это имеет значение, надо только вести себя правильно. Верные действия— свидетельство верного мышления».

Где-то в глубине его разума обитала еще одна личность, не принадлежащая к тем семи, что составляли его характер. Может быть, это часть его? Эта часть стремилась мыслить за него, заботилась о его спасении.

Каждое человеческое существо в своем роде уникально. Он сомневался в том, что найдется еще кто-нибудь, чей характер волею судьбы образовался слиянием индивидуальных черт и отдельных воспоминаний, совершенно различных, почти не совместимых и, тем не менее, составивших вполне жизнеспособное целое, присоединившееся к собственному пробуждающемуся "я". А возможно, и к тому "я", которое дремлет до поры до времени втуне. Но образовавшаяся в результате личность вовсе не была самопрограммирующимся роботом. Удивительно, да и только.

Завтрак проходил в той же Комнате, где накануне вечером Дункану довелось обедать. Его пригласили сесть за большой круглый стол в середине комнаты рядом с Локсом, Кэбтэбом и другими верховодами группы. От священника, сидевшего рядом с Дунканом, исходил запах ладана, пропитавшего его одежды во время утренней мессы и других обрядов. На нем была сутана небесно-голубого цвета и желтые сандалии. Дункан поинтересовался, каким образом ему удалось сочетать в гармоническом единстве столь разные религии и определить себя ее викарием.

— Для меня не существует проблем, связанных с сознанием или логикой, — громыхал падре Коб, сквозь рот, набитый омлетом с гренком. — Я начинал в качестве священника Римской католической церкви. Потом мне вдруг пришло в голову, что слово «католик» первоначально означало «универсальный». Действительно ли я обладал универсальностью? Разве не был я ограничен рамками одной церкви, которую никак нельзя было назвать всеобщей? Разве я не отвергал другие религии, каждую из которых и все вместе основал Бог, перенеся их на Землю через разум своих последователей? Существовали бы они, если бы Великий Дух считал их ложными? Нет, не существовали бы. Таким вот образом, двигаясь в своих рассуждениях от торжественного озарения к логике, которые до того никогда не имели друг с другом ничего общего, я и сделался первым поистине универсальным, а следовательно, католическим священником.

Но при этом я вовсе не стал основателем некой новой эклектической религии. У меня не было никаких честолюбивых намерений состязаться с Моисеем, Иисусом, Мохаммедом, Буддой, Смитом [Джозеф Смит (1805-1844) — американский религиозный деятель; в 1830 г. основал секту мормонов] и другими. Тут не может быть никакого соревнования. Я тот, кто я есть. Официально меня провозгласили Богом. Кто выше любого священника, попа и кого там еще. Я сделался совершенно уникальным священнослужителем. Меня выбрали и мне доверили совершать обряды любой религии и всех их вместе, доверили служить Богу, скромно или горделиво, как того требуют обстоятельства, в ранге Его или, если будет угодно, священника.

За спиной Дункана раздался чей-то сдавленный смешок.

Падре даже не обернулся. Он отложил вилку, сложил руки в молитвенном жесте и провозгласил:

— О Господи, прости сомневающемуся его несомненные грехи! Укажи ему или ей на ошибки, верни в паству! А если ты не желаешь этого, то сделай хотя бы так, чтобы он не смел смеяться в лицо мне. Это избавит меня от необходимости шлепнуть ему по заднице, чтобы научить уважать человека в одеянии твоем! Спаси меня от греха гневного насилия, пусть и праведного!

Вслед за его тирадой на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только позвякиванием столовых приборов и смачным пережевыванием.

Падре, закончив завтрак, сказал:

— Ну, босс, решение за вами. Что вы скажете?

Локс не спеша допил молоко, поставил стакан.

— Мы еще поговорим об этом…

В этот момент в комнату быстрым шагом вошел мужчина. Подойдя с Локсу, он что-то негромко сказал ему на ухо. Локс встал и попросил внимания.

— Албани сообщил, что органики начали сверлить ход прямо над нашими головами!

Со всех сторон послышались вздохи отчаяния, кто-то сказал:

— Господи, помоги нам!

— Никаких причин для особого беспокойства нет, — сказал Локс. — Органики наверняка сверлят сразу во многих местах. Думаю, они просто выбрали наугад несколько зон из тех, где, как им известно, имеются подземные помещения. По крайней мере, я надеюсь на это. Прошу всех взять самое необходимое и собраться здесь через пять минут. Шуметь как можно меньше.

Дункан вместе с другими встал из-за стола. В нос ему опять ударил спертый запах пота, исходящий от человека, которого Вилде представил ему как Мела Кроссанта по прозвищу «Ветерок». Дункан повернулся к нему и поймал пристальный взгляд Мики Донг.

— Если бы не вы, ничего подобного не случилось бы! — прошипела она низким, напряженным голосом.

— Оставьте это! — вмешался падре Коб. — Вспомните, в какую передрягу мы попали, когда подобрали вас! Не забывайте об этом! И все же мы приняли вас доброжелательно.

Ни Кроссант, ни Донг ничего не ответили. Они отошли в сторону, переговариваясь. Донг остановилась, чтобы еще раз бросить взгляд на Дункана.

Священник, положив руку Дункану на плечо, сказал успокаивающим тоном:

— Они очень напуганы, вот и не знают, на кого выплеснуть свой страх. Конечно, это не извиняет их недостойное поведение.

— Мне кажется, что подобные чувства испытывают не только они, — сказал Дункан. — Я очень сожалею, что навлек на всех опасность, но что я могу поделать?

— Не волнуйтесь. Мы будем вместе — свободными или в плену. Увидимся через несколько минут.

Он чинно удалился. Край длинной сутаны обвивал его массивные икры. Дункан сел. Ему нечего было собирать в дорогу. Примерно с минуту он раздумывал, не проще ли скрыться тем же путем, которым он попал сюда. Это будет, однако, глупая жертва. В лесу кишат органики и его очень скоро поймают. Возможно, тогда они прекратят преследовать его новых друзей, но ему-то самому это уже не поможет. Его превратят в окаменевшую статую и забросят куда-нибудь на пыльный правительственный склад. Эти люди приняли его, несомненно понимая, какие последствия может вызвать это гостеприимство. И кроме того: с какой стати он должен испытывать угрызения совести за то, что некоторые из обитателей подземелья ударились в панику? Они переживут трудное время, и тогда он сможет уйти… и что он станет делать? Сейчас он понятия не имел о том, на что может надеяться. Но что бы там ни было, прятаться в норе, словно кролик от лисы, он определенно не станет. Эти люди, возможно, и готовы смириться с такой судьбой, но он — никогда.

Смелые слова. Не лучше ли загнать их обратно, туда, откуда они приходят.

С большим пластиковым мешком на спине и с другим в руке вернулся Рагнар Стенка Локс. Второй мешок он дал Дункану. Вскоре появилась и последний член группы, Фиона Ван Диндан. Подчеркивающее ее формы платье цвета электрик сменила желтая футболка и ярко-зеленые шорты. Локс попросил детей не шуметь и делать то, что им скажут взрослые. Те согласно закивали головами: они уже получили такие наставления от своих родителей. На серьезных лицах обоих детишек была написана решимость. Локс поцеловал их в головки.

— Я знаю, вы будете вести себя как надо. Вам уже приходилось бывать в подобных переделках.

Локс отвернулся и что-то пробормотал себе под нос. Дункан, хорошо читавший по движению губ, понял его слова. «Что за чертова жизнь для детей».

Группа двинулась вперед по коридору. Братья Синн и Бидутанг шли футов на двадцать впереди группы, исполняя роль разведчиков. Дункан раздумывал о том, что будут делать органики, пробившись через толщу в подземелье. Они сразу же сообразят, что обитатели этих комнат покинули их совсем недавно, и попытаются догнать их. Можно не сомневаться, что к этому времени беглецы успеют спрятаться в надежном месте. Он очень надеялся на это. Обращаясь к Вилде, который шел рядом с ним, он прошептал:

— И часто это у вас происходит?

— Последний раз нечто подобное случилось около семи субмесяцев назад. Все обошлось хорошо, но гэнки на целые две мили заполнили все комнаты и коридоры грязью. Однако нам понадобилось лишь два месяца, чтобы снова разгрести все и очистить. Даже хорошо: было чем заняться.

Они прошли по петляющим туннелям еще около мили в свете электрических фонарей. Примерно четверть пути пришлось ползти на четвереньках. Когда узкая труба сделала крутой поворот, они снова смогли подняться на ноги. Падре, замыкавший шествие колонны, выкатил из щели в стене круглую дверь, которая плотно прикрыла собою вход. Опустив поперек нее металлическую перекладину, он сказал:

— Им не понадобится много времени, чтобы прожечь этот заслон.

Пройдя еще через одно просторное помещение, группа свернула налево и направилась по прямому коридору, который тянулся футов на шестьдесят. В конце его образовалась большая куча грязной жижи, стекавшей по провалившейся внутрь стене. Бидутанг и еще несколько человек принялись разбрасывать кучу лопатами, и вскоре показалась небольшая дверь, сколоченная из досок. Бидутанг открыл ее ломиком. Около двери лежала узкая деревянная лесенка, и люди один за другим спустились по ней. Последним прошел падре. Оказавшись внутри, он снова закрыл дверь и полностью завалил ее грязью.

Освещая путь электрическими фонарями, группа двинулась по уходящему вниз туннелю. Башмаки у всех облепились густой, липкой жижей. Здесь Дункан впервые заметил валявшиеся человеческие кости и черепа — в дальнейшем они во множестве попадались им по пути.

— На том участке, по которому мы прошли раньше, тоже было полно костей, — сказал ему Вилде. — Мы убрали их, только я думаю, зря. Когда валяются кости, создается впечатление, что это место необитаемо.

То тут, то там взгляд Дункана натыкался на груды проржавевшего металла.

— Это наконечники стрел, клинки, копья, протонные пистолеты, — объяснял Вилде. — Американцы сопротивлялись отчаянно, но все-таки потерпели поражение. Подземные форты замуровали, а сверху соорудили монументы. Беглые преступники уже давно снова открыли их. Большая часть памятников наверху заброшены, стоят наполовину провалившись в землю, вокруг деревья и кустарник.

Стена походила на полурасплавленную; здесь она была значительно темнее, чем тот светло-коричневый цвет стен, мимо которых они проходили раньше.

— Это сделали огнеметы, — заметил Вилде, передернув плечами. — Ужасное, наверно, было зрелище.

Они дошли до конца того участка, где поработал огнемет. Начиная с этого места, туннель пролегал в скале, присыпанной землей и укрепленной деревянными балками и опорными стойками. Этот туннель тянулся футов на пятьдесят, а в конце него валялась большая груда камней. Синн оттащил их — показалась еще одна потайная дверь. Из открывшейся шахты подул свежий, приветливый ветерок. Люди жадно глотали воздух. После долгого перехода в спертом, тяжелом пространстве это было весьма кстати. Спустившись по ржавой металлической лестнице, они миновали длинный проход, пролегавший по искусственному туннелю, сделанному из прорезиненного материала. Вилде объяснил, что воздух поступает от специальной машины по узкому трубопроводу; он пролегает через весь туннель и скрыт в большом дупле старого дерева на поверхности. Получилась своеобразная система воздушного кондиционирования, приводимая в действие колесом; колесо вращается под действием падающей воды — водопад находился неподалеку в одной из естественных пещер. Электричества этот привод давал немного, но для обитателей подземелья его было достаточно.

Локс объявил привал. Люди с благодарностью расселись, на ногах остались только сам Локс, да еще Бидутанг. Вдвоем они отправились назад по туннелю. Синн приложил к стене большой диск, соединенный проводом с маленькой черной коробочкой, висевшей у него на ремне. Некоторое время он внимательно прислушивался к звукам в наушниках, а затем снял их.

— Наверху ничего не слышно, — сообщил он.

Дункан извлек из ранца флягу и немного отпил из нее. Не успел он засунуть ее назад, как земля заходила у него под ногами. Из дальнего конца туннеля донесся ужасный гул, сопровождаемый появившимися клубами пыли. Из этой пыли показались Локс с Бидутангом. Зубы Локса белели на фоне грязного лица.

— Мы завалили шахту, — сказал он. — Теперь они не смогут пройти вслед за нами.

— Если органики догадаются завалить нас спереди, мы и сами не сможем вернуться, — пробормотал Вилде.

Кроссант, который сидел настолько близко от Дункана, что тот опять начал морщить нос от его запаха, сказал:

— И зачем мы только впутались в эту передрягу…

— Вой, вой, собачонка, — прохрипел Вилде. — Видит Бог, я устал от твоего проклятого нытья.

— Заткнись, ты… ничтожество! — гаркнул в ответ Кроссант.

— Ага! — закричал Вилде. — Я знал, что ты…

— А ну-ка тихо, вы! — вмешался Локс.

— Да, да, — пробурчал падре. — Время сносить головы еще придет. Прости меня. Господи, за эти слова. Сейчас у нас есть дела поважнее, чем твое дурацкое нытье. Успокойся, Кроссант, не то я помогу тебе утихнуть.

Вилде поднялся и отошел подальше от Кроссанта. Дункан последовал за ним.

— Расскажите мне о Донг и Кроссанте, — попросил он.

— Ты хочешь знать, как они оказались здесь?

Вилде хихикнул.

— Определенно нет никаких политических причин. Они обыкновенные воры, наверно, не очень умные. Были гражданами Среды. Кроссант работал продюсером на телевидении, ставил игровые шоу, а женщина работала его секретарем. Однажды в голову ему пришла сумасшедшая мысль: брать взятки с участников конкурсных телешоу за то, что он обеспечивал им выигрыш. Донг стала его сожительницей, и он уговорил ее вступить с ним в сговор. Некоторое время они преуспевали, победители делились с Кроссантом своими призовыми, а если призы были очень внушительными, отчислялась половина.

— Затем случилось неизбежное. Начальник Кроссанта понял, что происходит. Он припер Кроссанта к стенке и пообещал, что не выдаст их, если он и Донг станут делиться с ним. Но этот человек действовал очень неосторожно. Кроссант рассвирепел, набросился на него и нокаутировал. В конце концов его вместе с Донг схватили в тот момент, когда они тащили тело мужчины, находившегося без сознания, по крыше здания, где они жили. Наверно, собирались сбросить его оттуда, имитировав несчастный случай. Еще одна невероятная глупость. Как будто органики не проверили бы в тумане истины всех подозреваемых жильцов, тем более связанных с игровым шоу.

— Их застукала женщина, работавшая управляющей в этом доме. Она закричала и бросилась вниз по лестнице, чтобы позвать на помощь. Кроссант и Донг еще более усугубили свое преступление, напав и на нее. Им, очевидно, стало ясно, что зашли они слишком далеко. Вместо того, чтобы сдаться, пойти на суд и оказаться в реабилитационном учреждении, откуда они через несколько лет вышли бы на свободу, эти идиоты пустились в бега. Мы нашли их, когда они, умирая от голода, блуждали по лесу, готовые сдаться органикам.

— А почему вы решили принять их?

— Мы принимаем всех беглецов. Таково наше правило, и мы никогда не изменяем ему. Если бы не оно, и меня самого отвергли бы. Я ведь тоже не политический преступник.

— Но ведь эти двое — потенциальные убийцы. Их остановило только то, что их самих вовремя остановили.

— Любой человек — потенциальный убийца, — пожал плечами Вилде. — Я и сам не раз хотел расправиться с Кроссантом и Донг. Но, конечно…

— Мысли об убийстве вовсе не то же самое, что оно само.

— Согласен. Но эти двое находились в совершенно особенной, исключительной ситуации, которая вряд ли может повториться. К тому же, наверное, они извлекли урок из происшедшего с ними. Правда, я слышал, что телевизионщиков никогда ничто не учит.

Локс приказал двигаться дальше. Синн сообщил, что никакого шума наверху не слышно. Правда, детектор его не отличался особой чувствительностью и мог регистрировать только громкий шум, наподобие того, что сопровождает бурение шахты в земле. Шелест листвы, пение птиц и звуки шагов оставались для него неразличимыми.

Пока они шли дальше по извилистому, иногда даже опасному проходу, Дункан расспрашивал Вилде о том, что задело его в рассказе падре.

— Любая тесная группа, даже если ее составляют преступники, должна подчиняться определенным правилам и законам, по которым она организуется, — говорил Дункан. — Что вы делаете с теми, кто совершает совсем недопустимые поступки? Как вы обходитесь с человеком, который убил своего коллегу, члена вашей группы? Какое наказание ждет его?

— В таком случае мы вынуждены делать то, против чего так яростно протестуем, когда этим злоупотребляет правительство. Таких людей мы сажаем в стоунер.

Дункан лишь глубоко вздохнул и надолго замолчал. Откуда у банды доступ к большому стоунеру?

6

Медленно пробравшись сквозь лабиринт пещер, иногда ползком, а временами по пояс увязая в потоках ледяной воды, судорогой сводящей мышцы, они вошли в следующий комплекс туннелей. Некоторые участки туннелей в местах соединений и пересечений отошли друг от друга. Это случилось во время двух великих землетрясений древности. Члены группы, а может быть, нарушители законов, жившие здесь прежде, закрыли разрывы между большими трубами, составлявшими основу туннелей. Через три часа они прошли через трубу, оканчивавшуюся в очередной естественной пещере, сплошь покрытой сталактитами и сталагмитами. Здесь группа остановилась на ночлег. Напившись из небольшого ручья, извивавшегося в темноте как Стикс [в греческой мифологии божество одноименной реки в царстве мертвых; на ее берегах боги дают свою священную клятву (греч. styx — ненавистная)], и проглотив походную еду, люди забрались в спальные мешки и приготовились ко сну. Отлогий пол пещеры оказался твердым и неровным, но, несмотря на это, все крепко спали.

За час до подъема настала очередь Дункана отправляться в дозор, так что ему пришлось вставать раньше остальных. Спустя полчаса после того, как они уже продолжали свой путь, группа очутилась в еще одной цепочке пещер, двигаясь через нее по щиколотку в воде. Вилде объяснил, что ручей пришлось отвести от его основного русла непосредственно в пещеры.

— Вода смоет наши следы и уничтожит запах.

— Но гэнки же догадаются, что мы воспользовались ручьем именно для этого, — сказал Дункан. — Они просто пойдут по ручью.

— Да, но по какому? Потоки разбегаются по всем боковым выходам. И к тому же…

Он оборвал свои объяснения на полуслове, очевидно, потому, что Дункану и без того скоро предстояло самому все увидеть. Беглецы не дошли еще до конца пещеры, как Синн, а за ним и остальные свернули в проход к смежной с ней комнате. Дункан стоял рядом с остальными, ноги его окончательно онемели в ледяной воде. Синн и Бидутанг сняли одну из плит в стене, приоткрыв тускло освещенную нишу. Задняя стенка ниши отошла в сторону, образовав проход еще в одну пещеру. Позади цепочки почти сомкнувшихся друг с другом сталактитов и сталагмитов протекала речка футов пятьдесят шириной. Вода ее казалась почти черной. Они пошли вдоль берега, увязая в холодной грязи и ощущая, как тяжелые капли ледяной воды падают на головы. Зубы у Дункана стучали, его знобило.

Группа подошла к плотине, сложенной из больших камней. Потоки воды, крутясь и закипая, прорывались сквозь нее. Люди поднимались наверх, на гребень плотины. Вода, с шумом и ревом ударяясь о камни, вскипала и взлетала вверх, заливая их.

— Господи, — пробормотал Кроссант, — если нам и удастся пережить шок, все равно умрем от пневмонии!

— Все отлично, — обронил Вилде. — Холодный душ тебе отнюдь не помешает.

— Может, и сам желаешь искупаться? — прохрипел Кроссант. — Могу помочь.

— Мне не перенести даже такого непродолжительного контакта с тобой, — улыбаясь, парировал Вилде.

Взобравшись на вершину. Дункан немного подождал отставших.

— Кто построил эту плотину? — спросил он у Вилде.

— Кто знает? — откликнулся падре. — Наверно, кто-то из беглецов, скрывавшихся тут прежде. Возможно, тысячу облет назад. А может, и позже, всего лет сто. В любом случае мы должны благодарить и благословлять их.

— За что?

— Скоро узнаешь.

Сини и Бидутанг ушли вперед. К тому времени, когда к ним подтянулись остальные, оба они пытались наклонить вниз, навалившись на него, крашеный стальной рычаг, выступавший из проема в стене пещеры. Локс приказал еще двоим помочь им, и рычаг медленно пополз вниз, к основанию проема. Пол пещеры содрогался, откуда-то снизу доносился громкий, звероподобный рев.

Вилде, стуча зубами и вибрируя вместе с полом, сказал:

— Следите за рекой.

Люди освещали реку фонариками. Дункан заметят, как уровень воды постепенно опускается, через несколько минут она осела уже на целый фут, шум внизу затих, и пол перестал дрожать.

— Вся система туннелей теперь заполнена водой, — улыбаясь, сказал Вилде, продолжая при этом дрожать. — Органики не смогут преследовать нас. Если получится все, как мы задумали, они наверняка решат, что вода в туннеле стоит уже давно. Зависит от того, как далеко ищейки отстали от нас.

Дункан размышлял о том, сколько же времени могло понадобиться людям для сооружения этой ловушки. Несомненно, им пришлось проявить небывалое терпение, тяжело трудиться. Некоторые из них, вероятно, умерли, не дожив до окончания работ.

— На обратном пути опустим ворота и подождем, пока вода не выйдет из всех пещер, — сказал Вилде.

— Если у нас есть хоть один шанс вернуться, — вставила Мика Донг.

— Не устала еще ныть? Какое удовольствие работать с тобой, несмотря ни на какие препятствия.

— Один из этих дней… — прохрипел Кроссант.

Локс приказал группе продолжать движение. Дети, которые не решались жаловаться открыто, тихонько хныкали, укрытые простынями, которые родители вытащили из своих непромокаемых рюкзаков. Дункан даже завидовал им. Еще через десять минут, преодолев мокрый, скользкий проход, они спустились в шахту, сделанную из вертикально установленных труб; по стенкам труб располагались ступеньки, скрепленные ржавыми болтами.

— Нашим предшественникам, — сказал Вилде, — пришлось здорово попотеть, чтобы соорудить этот туннель. Они не могли пользоваться мощным оборудованием: оно слишком шумит. Трудно даже представить, сколько времени у них ушло на это. Мы никогда не узнаем, как им удалось соорудить такое строение и остаться незамеченными.

Туннель тянулся почти по прямой футов триста и оканчивался помещением, достаточно просторным, чтобы вся группа без труда разместилась в нем. Часть комнаты занимали ящики со всевозможным снаряжением и провиантом; отдельно стоял большой металлический сундук; кабель из него уходил прямо в каменную стену.

Синн нажал кнопку на толстой металлической панели на стене. Комната наполнилась светом. Несколько человек открывали ящики, доставая из них небольшие, продолговатые и плоские контейнеры. Положив тридцать контейнеров в большой металлический ящик, они остановились. Кто-то нажал кнопку на панели, прикрепленной к ящику. Секундой позже они уже доставали из ящиков подносы, уставленные едой и бутылками с напитками. На столе по соседству стояла микроволновая печь, люди ставили туда подносы — по четыре за раз. Ни столов, ни стульев не было, однако никто и не вспоминал об этом. Пища была горячей и вкусной, а в бутылках оказалось вино и пиво.

— Каким образом вам удалось подключиться к системе энергоснабжения? — спросил Дункан у Вилде, набивая рот едой.

— Нам и не нужно было этого делать. Вы же все сами видели. Наши невоспетые герои и героини, те, кто был здесь до нас, потрудились на славу.

— А потребление энергии? Разве этого не замечают по приборам на главном пульте? Они могут проследить…

— Возможно, возможно, — весело сказал Вилде. — Но ведь энергию из системы мы забираем прямо здесь, — он указал вилкой на потолок. — Вы увидите, почему операторы не обращают на это никакого внимания.

Дункан решил удовлетвориться этим частичным объяснением. Электрический обогреватель в углу комнаты создавал необходимый комфорт, и Дункан чувствовал, что его клонит ко сну. Поев, он положил грязный поднос в большую корзину и направился в тесный туалет в дальнем углу комнаты. Там размещались специальные стоунеры, с помощью которых продукты жизнедеятельности людей подвергались окаменению. Оттуда их перекладывали в специальный ящик и хранили до последующего удаления.

Крепко заснув в своем спальном мешке, Дункан пробудился уже в Четверг. Хотя он был человеком Вторника, Дункан не сомневался, что органики любого дня будут продолжать поиски. Связь между разными днями была сведена к минимуму, но этот случай был совершенно особенным, и Среда, без сомнения, оставила сообщение для органиков Четверга; Четверг, в свою очередь, передаст его Пятнице. Пятница отправит информацию людям Субботы, и так далее.

Дункан не удивился, когда вдоль стены установили лестницу и Синн опустил одну из панелей. С детектором звука в руке он поднялся по лестнице и пролез в образовавшийся проем. Через пять минут Синн вернулся.

— Никаких признаков активности. Кажется, все спокойно.

Шахта, расположенная над потолком, проходила вверх футов на сорок и оказалась настолько узкой, что, даже поскользнувшись на ступеньке, можно было удержаться, упершись локтем в одну стену и спиной — в другую. Вся группа начала подъем. Дункан шел седьмым. Поднявшись, он оказался в огромной комнате. Потолок висел над ним футах в шестидесяти, никак не меньше.

Дункан был поражен представшим перед его глазами зрелищем. Это было так неожиданно, никто даже не предупредил его. В огромном помещении стояли тысячи безмолвных фигур по сотне в ряд — ряды уходили вдаль насколько хватало глаз. Мужчины, женщины и дети — все обнаженные, выстроились словно на параде, некоторые даже с открытыми глазами. У каждой фигуры вокруг шеи был обмотан шнур, на котором висела табличка с именем, идентификационным номером, закодированными биографическими и медицинскими данными.

Никаких объяснений больше не требовалось. Без сомнения, это был подземный правительственный склад, на который когда-то свозили всех людей, по тем или иным причинам подвергнутых окаменению. Среди них — люди, умиравшие от неизлечимых болезней и добровольно решившие отправиться в стоунер в надежде, что когда-нибудь медицинская наука найдет нужное им лекарство и тогда их дестоунируют и вылечат. Подобные настроения были широко распространены.

Были и такие, кто умер и сразу же после смерти был помещен в стоунер. Их должны забрать со склада после того, как будет найден способ оживления и излечения болезней, ставших причиной их смерти. По крайней мере так обещали всем, кто попал сюда.

Наверняка среди сохраняемых имеются и преступники, которых современная им наука оказалась не в состоянии перевоспитать. Когда появится возможность устранить мотивы, побудившие их встать на преступный путь, и сделать из них законопослушных граждан, этих людей дестоунируют. Такова была официальная политика правительства в отношении преступников.

— Это сравнительно новое хранилище, — заметил Локс. — Первое тело поместили сюда около трехсот облет назад. Сейчас мы находимся в самом старом разделе, значит, сюда уже перестали привозить пополнение.

Воздух в хранилище оказался свежим. Без сомнения, он поступал через электрические фильтры, но тем не менее на полу и фигурах все же осел довольно толстый слой пыли. Люди оставляли следы на пыльном полу.

— Мы все почистим, прежде чем уйти, — сказал Локс, перехватив взгляд Дункана. — А пока…

Он помахал рукой весело бегавшим по проходам мужчинам и женщинам, а также не в меру расшалившимся детям, которые беззаботно играли в прятки.

— Здесь, конечно, не то, что на улице, но все же вполне достаточно места, чтобы вдоволь нарезвиться. Наконец-то они выбрались из этого спертого воздуха подземелья.

Дункан, однако, не чувствовал себя столь беззаботным и жизнерадостным. Эти ряды недвижных тел, большинство из которых в действительности не были мертвы, тела людей, которых за какую-то микросекунду можно вернуть к жизни, подавляли его. Откуда-то явилось осознание того, что по всему миру скопилось уже более сорока миллиардов окаменевших людей, разбросанных на подобных складах повсюду, — и все ожидают возвращения к жизни и здоровью.

— Ясно, что никогда не появится достаточно медицинского персонала и соответствующей техники, чтобы справиться с таким количеством людей, — с какой-то особенной улыбкой сказал Вилде. — Да и куда они отправятся? Где взять столько жилья и еды и всего прочего, необходимого для жизни, если их вылечат? А между тем каждый год добавляются все новые миллионы. Даже если придет другое правительство, которое захочет вернуть всех этих бедняг обществу, оно вряд ли сможет что-нибудь сделать. Никакое правительство неспособно справиться с этой проблемой. На Земле просто недостаточно места и еды, чтобы хватило на всех. Люди станут умирать от голода.

— Ну что ж, забудем об этом, — заключил Дункан, поворачиваясь к Локсу. — Очевидно, в этом районе нет никаких мониторов. А как в других?

— Органики ведут наблюдение только за более поздними секциями, куда еще привозят окаменелых. Неподалеку отсюда сейчас ведутся работы. Там копают шахты, чтобы обустроить под хранилища дополнительные помещения. — Локс усмехнулся и продолжил: — Не могу представить, где бы мы могли чувствовать себя в большей безопасности, чем здесь. Разве они догадаются, что мы смогли спрятаться совсем рядом с ними? Всего в трех милях отсюда расположена деревня, в которой живут лесничие и крестьяне. Там же и база органиков. Пошли, я покажу ее вам.

Они стали собираться в дорогу. Дункан заметил, как какой-то человек поднялся по лесенке к потолку, поднят плиту и пролез в проем. Локс, перехватив его взгляд, заметил:

— Если наверху все спокойно, вполне можно выйти погулять в лес. Всем полезно размяться, а уж детишкам особенно.

Дункан в сопровождении падре и Вилде прошел через центральный зал, уставленный телами, о которых он, несмотря на все усилия, мог думать только как о статуях. Пройдя около мили, они оказались у стены. Локс открыл маленькую дверцу, врезанную в огромные железные ворота. За ней виднелись следующие помещения, которые — как пояснил Локс — представляли собой три подвала, расположенные ниже основного пола. Дункан увидел просторные открытые полки, установленные на шести уровнях и сплошь загруженные окаменевшими телами. Миновав центральное помещение, Локс свернул и мимо рядов безмолвных статуй прошел дальше к открытому лифту, врезанному прямо в стену. Все четверо зашли в лифт и поднялись к верхнему уровню. Сквозь высокое, узкое окно Дункан разглядел прилегающую к складу местность. Очевидно, верхняя часть сооружения поднималась выше уровня земли. Рядом с ним поверхность уходила под крутой уклон, протянувшийся футов на сто, затем, спрямившись, сменялась равниной, на которой милях в пяти начиналась новая цепь холмов, поросших густым лесом и покрытых глубокими канавами и расщелинами. И все же большая часть этой земли была ухожена и, очевидно, представляла собой фермерские угодья. В центре долины виднелась деревенька домов на сто; над строениями господствовало белое, квадратное, пятиэтажное здание, поблескивающее своими широкими панелями. Работают на солнечной энергии, отметил Дункан. Вокруг здания стояли разнообразные по архитектуре небольшие белые домики с зелеными крышами. Все улицы деревни представляли собой правильные концентрические окружности с общим центром, в котором и стояла пятиэтажка — очевидно, главное сооружение всего поселка. Локс протянул Дункану бинокль, и тот прильнул к нему, чтобы рассмотреть все поближе. Вокруг домов и внутри них двигались люди, во дворах играли малыши. Мужчины и женщины разъезжали по дороге в деревню.

Пробежав биноклем по прилегающей долине, Дункан внимательно рассмотрел маленькие фермерские домики и более крупные скотные дворы и силосные башни, множество различных сельскохозяйственных машин, которые двигались по полям или стояли под высокими навесами. Неизвестно откуда Дункан знал, что маленькие домики вовсе не предназначались для жилья. Там находились компьютеры, с помощью которых фермеры на расстоянии управляли роботами, трудившимися за них на полях и в скотных дворах. Это были роботы-землепашцы, сеятели, культиваторы, оросители и другие машины. Закончив очередной трудовой день, фермеры уезжали в город. Им принадлежали только небольшие сады в непосредственной близости от него.

То тут, то там виднелись пасущиеся коровы, которых держали для обеспечения местных жителей молоком и окрестных полей естественными удобрениями. Рядом со строениями разгуливали куры в сопровождении стаек цыплят. Их разводили исключительно как несушек. Животных и птиц больше не убивали ради мяса. Говядину и мясо птицы получали теперь на специальных фабриках, где методом клонирования выращивали животных, как две капли воды напоминавших своих собратьев — детей природы. Нет сомнения, что и в этой деревеньке такая фабрика тоже была, но она, как обычно, скрывалась под землей.

Дункан вернул бинокль Локсу.

— Довольно красивая и мирная деревенька, — заметил он.

— Органиков и рейнджеров-лесничих сейчас там нет. Они ищут нас, — улыбнувшись, ответил вожак. — К другому склону холма, — добавил он, указав вдаль, — прилегает межконтинентальная железная дорога.

Дункан показал на главную дорогу — мерцавшую в солнечном свете серую резиновую полосу, бегущую через лес и огибающую деревню, — и спросил:

— Окаменевших привозят по ней?

— Нет. Их доставляют по воздуху на правительственных дирижаблях. На крыше того здания расположена башня для пришвартовывания.

— Могу я сходить в самое новое из этих строений?

— Зачем? — спросил Локс.

— Просто хочу зарисовать его планировку. Никогда не знаешь, что тебе впоследствии может понадобиться.

— Вы хотите сказать — для побега?

— Не от вас. А вдруг органикам удастся застигнуть нас врасплох?

— Конечно, — согласился Локс. — Почему бы и нет? Мониторы фиксируют только тех, кто пытается проникнуть в этот район. Им нет никакого дела до выходящих отсюда. Зачем им это нужно?

Они спустились на основной уровень и, пройдя через два гигантских здания, в каждом из которых находилось по двенадцать этажей, вошли в новое строение. Здесь они снова сели в лифт. Локс прошел в ту часть комплекса, где располагались служебные кабинеты, и они немного посидели в самом шикарном из них. Сейчас им пользовались очень редко, но стоунер в нем все же был.

На полках в изобилии лежали окаменевшие продукты — и стояли бутылки с окаменевшими напитками. Включив стоунер — Дункан не переставал удивляться тому, как много их было здесь повсюду, — они дестоунировали немного еды и полакомились крабами, салатом, картофелем, запив все пивом и вином.

Единственное, что не позволяло Дункану полностью расслабиться, — это постоянный глухой рев, исходивший от дальней стены, которая непрерывно вибрировала. Локс объяснил, что неподалеку ведутся работы, прокладывают шахту.

— Там целая армия рабочих, — добавил он.

Дункан, потягивая пиво, понемногу успокоился. Жестом руки он показал на компьютерные экраны на стене и информационные табло на пультах.

— Можно ли воспользоваться этими штуками без отключения сигнализации?

— Конечно, — сказал Локс. — Собственно для этого я сюда и пришел.

Он повернулся в крутящемся кресле, отставил бутылку с вином и прошелся пальцами по клавишам на панели управления.

— К счастью, чтобы включить мониторы, не надо знать никакого специального кода. Чиновники никогда и подумать не могли, что сюда проникнет кто-то, кому это не положено. Не забывайте, это же малонаселенный, сельский район. Кроме того, в само здание не может попасть никто, кому не известен код. Видите, они ошиблись. Прежде всего, мы запустим мониторы и посмотрим, что происходит снаружи.

Очевидно, для этого никакого специального кода не требовалось. Локс просто произнес:

— ТЗК6. Примите команду. Включить мониторы ближнего видения.

Тотчас же голые стены превратились в освещенные экраны, и Дункан увидел, что происходит рядом со зданием со всех четырех его сторон.

— Ого! — воскликнул Локс, приподнявшись в кресле.

7

Экран, представляющий картинку западной стороны, высветил примерно в ста футах над землей серебряный дирижабль, летевший с несколько опущенной носовой частью. Он медленно продвигался вперед, поблескивая своими двигателями. Люк, расположенный в носовой части, открылся, и Дункан заметил маленькие фигурки за ветровым стеклом: команда дирижабля располагалась в верхнем отсеке носовой части.

— Они доставили очередную партию окаменевших, — сказал Локс. Он стер записи, сделанные после включения системы наблюдения, и отключил питание. Затем, поднявшись, сказал:

— Уберите подносы и бутылки. Не надо оставлять никаких следов нашего пребывания.

Все пошли за ним. Выйдя из кабинета, Дункан спросил:

— Что все это значит?

— На некоторое время придется затаиться, — ответил Вилде. — Они скоро улетят. Часа через два, я думаю. Выгрузят тела и улетят. Но нам придется залечь на дно по крайней мере до завтра.

Именно в этот момент Дункан и решил окончательно, что не останется с этой группой дальше, чем это будет необходимо. У нее нет будущего. Все, на что они способы, — это убегать и прятаться, пользуясь редкими возможностями, чтобы украдкой выбраться на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Это же кроличья жизнь, а он не кролик.

Тем не менее еще некоторое время придется оставаться с ними.

Неохотно, преодолевая внутреннее сопротивление, Дункан спустился вместе с остальными в комнату, расположенную в самом низу, на дне шахты. Усевшись на спальный мешок и прислонившись спиной к стене, Дункан печально поглядывал на своих товарищей. В комнате было полно людей, но детишки резвились даже в этой тесноте. Дункан отнюдь не упрекал их, ему просто было жалко этих малышей. Да и взрослым заняться было нечем — лишь пить да разговаривать. Несколько раз Дункан отправлялся пройтись взад-вперед по коридору размять ноги.

Когда он проделывал это в третий раз, выполняя в коридоре в полной темноте приседания и другие упражнения, его неожиданно ослепила яркая вспышка света. Не прекращая своих занятий, он громко спросил:

— Кто это?

Это был Локс. Он присел.

— Я не хочу мешать вам.

Чуть запыхавшись, Дункан проделал несколько резких движений, будто поднимаясь по несуществующему канату.

— Я заметил, что, когда мы были наверху в пункте управления, вы как-то задумчиво смотрели на меня, — заметил Дункан.

Локс продолжал светить в лицо Дункана фонариком, почти ослепив его.

— Могли бы и убрать свет. Выражение моего лица, если оно вас волнует, вы и так увидите.

Локс усмехнулся и отвел фонарик в сторону, на стену. Теперь Дункан и сам мог разглядеть лицо Локса.

— Вы, вероятно, думаете, что мы здесь ведем бессмысленную, никчемную жизнь, так ведь? Что нам остается делать? Только убегать и прятаться? Какая от нас польза? Правительство нам не нравится, мы сопротивляемся тому, что нас заставляют жить только один день в неделю. Нам ненавистно положение, когда за нами постоянно наблюдают. Но что мы можем сделать? Наверно, вы думаете, что нам было бы лучше придерживаться правил нормальной жизни и пользоваться легальными средствами протеста? Тогда от нас было бы больше проку да и нам стало бы куда легче.

Дункан прекратил свои упражнения и сел.

— Да, именно так я и думал, — сказал он.

— Кстати, — сказал Локс, — давайте разберемся: против чего мы протестуем. Зачем лезть на рожон, когда и восставать-то по существу не против чего? Мы — граждане общества, подобного которому прежде никогда не существовало, общества, в котором не только никто не голодает, но даже каждый может без труда получить все, чего он пожелает. Хорошая еда, хорошее жилье, достойное медицинское обслуживание, богатые возможности получить образование. Человеку доступны все блага, правда, в разумных пределах. Войны нет, и вероятность ее возникновения практически отсутствует. С нас, конечно, берут налоги, но они ограничены вполне разумным пределом. Уровень преступности ниже, чем в любом обществе в прошлой истории человечества. На каждые тридцать тысяч жителей приходится всего один юрист. Расизм исчез. Женщины добились полного равноправия. Ученым удалось победить почти все болезни. Редкими стали жестокое обращение с детьми и изнасилование женщин. Отравленные моря, загрязненная почва и воздух — все это в прошлом. Мы исправили все ошибки предков. Гигантские пустыни засажены зелеными деревьями. Мы приблизились к Утопии настолько близко, насколько это вообще возможно, если учесть, что свойственные людям врожденные качества — иррациональность поведения, алчность, глупость и эгоизм — никуда не делись.

— Вы нарисовали такую картину, что могло бы показаться странным, почему же вы не любите наше правительство, — заметил Дункан.

— Кто-то из древних, не могу сейчас вспомнить его имя, сказал, что необходимо ненавидеть любое правительство, находящееся сейчас у власти. Под этим он подразумевал, что совершенного правительства просто не существует, и граждане всегда должны бороться, чтобы избавить свое правительство от присущих ему злоупотреблений и упущений. К ним я отношу не только те неправильные действия и установки, которые нашли отражение в официальных актах, но и людей, обладающих властью и стремящихся извлечь личную выгоду из ошибочной политики правительства, а также тех, кто некомпетентен.

— Звучит правильно, — заметил Дункан. — Но неужели вы считаете, что действительно есть объективные причины для того, чтобы правительство держало собственных граждан под постоянным наблюдением, ни на секунду не переставая заглядывать им через плечо? Разве это не то качество власти, которое достойно искренней ненависти?

— Да, но правительство утверждает, что это абсолютно необходимо. Наблюдение позволяет предотвратить преступления и несчастные случаи, гарантирует правительству возможность обеспечить гражданам мир и процветание. Зная, что делает каждый гражданин в любое время дня — почти в каждую минуту, — находясь вне собственного дома, государство обладает всей информацией, необходимой, чтобы гарантировать безопасность гражданина, а также чтобы обеспечить нормальное движение сырья и готовых товаров по всему миру…

— Я не нуждаюсь ни в примерах, ни в лекциях на подобные темы, — прервал его Дункан. — Куда вы ведете? Что хотите сказать?

— Всякий человек, достигнувший двадцатипятилетнего возраста и прошедший экзамен по истории и тест на политическую благонадежность, имеет право голоса. У нас есть три главные политические партии и еще сотня мелких. Голоса регистрируются прямо в домах избирателей.

— Не надо лекций, — повторил Дункан.

— Я просто хотел показать, что наше правительство в самом деле является первым поистине демократичным. Государством управляет народ для народа. По крайней мере, правительство утверждает, что дело обстоит именно так. Если граждане недовольны тем, как управляют государством, они вправе потребовать проведения выборов и соответственно смены администрации или изменения законов. Повторяю, так утверждает правительство.

— Но ведь люди, обладающие властью, контролируют компьютеры, подсчитывающие голоса на выборах. Возникает вопрос, не потому ли за последние двести облет избиратели неизменно голосовали за пристальное наблюдение за самими собой? Почему такое большое число чиновников Мирового правительства продолжают оставаться у власти? Почему неизменно подавляющее число голосов избиратели отдают именно этим кандидатам?

— Многие люди не верят, что компьютеры представляют правильные данные о результатах выборов, — сказал Дункан.

— Да, таких много. Так много, что вызывает сомнение, действительно ли мнение большинства находит отражение в результатах выборов.

— Время от времени правительство проводит опросы общественного мнения с единственной целью удостовериться в том, насколько широко распространено это убеждение. Итоги опросов неизменно показывают, что число людей, полагающих, что результаты выборов заранее предопределены, не столь уж велико.

— А почему вы уверены, что и результаты опросов не подвергаются фальсификации? — улыбнувшись, заметил Локс.

— Я и не собираюсь доказывать, что итоги опросов отражают истинное положение вещей. Только…

— Что только?

— Что мы можем поделать с этим? — спросил Дункан.

— Очевидно, ничего. В обществе отсутствует достаточно решимости к реформированию из-за опасения вызвать мятежи, забастовки, революцию. Вероятно, более половины населения убеждено в необходимости изменений и в том, что нынешние администраторы — слово «правители», думаю, больше подходит к ним — должны быть смещены. Но у людей нет реальных оснований для недовольства, как это было у наших предков. Они думают примерно так: «Ну хорошо, нас раздражают некоторые ограничения, но зачем же пробивать дыру в лодке, в которой мы все плывем?»

— А зачем, действительно?

Дункан задумался на секунду, Локс пристально смотрел на него. Затем Дункан сказал:

— Я как новорожденный, который тем не менее обладает воспоминаниями прошлых жизней. Мне кажется…

Он нахмурил брови и некоторое время, покусывая губы, думал о чем-то.

— Хотел бы я вспомнить, почему правительство тратит столько сил, чтобы добраться до меня. Однако я не помню, чтобы у меня были и другие сомнения, кроме фальсификации выборов. Что-то еще… подождите… кажется, сейчас вспомню. Государство все время пропагандирует мысль, что Земля никогда больше не должна пострадать от перенаселенности. Семейным парам не разрешается иметь более двух детей. Если вспомнить, что произошло с миром в прошлые века, этот тезис может показаться вполне логичным, а подобные ограничения — совершенно оправданными. И все же большинство из нас…

Дункан выглядел так, будто умственные усилия, которые он совершал, пытаясь восстановить свои воспоминания, довели его до крайнего напряжения.

— Большинство из нас?.. — подтолкнул его Локс.

— …не уверено в правильности статистических цифр, приводимых в отчетах по народонаселению. Они вполне могут быть завышены. Если бы истина вышла на свет, правительству, возможно, пришлось бы отменить это ограничение, позволив родителям иметь по меньшей мере троих детей.

— Истина, насколько мне известно, состоит в том, — сказал Локс, — что в настоящее время население всей планеты не превышает двух миллиардов. В то же время…

— Но официальная статистика называет восемь миллиардов! — вскричал Дункан.

Локс, видимо, не сильно удивился, услышав это. Он даже не поинтересовался, откуда обычному преступнику, не имеющему доступа к системе банков данных, это может быть известно.

— Два миллиарда, — повторил он. — Вы сказали, что вас беспокоит что-то еще?

— Если население действительно находится в пределах двух миллиардов, то нет никакой необходимости сохранять систему Дней! Ее следует отменить. Мы все сможем вернуться к старым временам, когда люди жили каждый день в течение всей недели без каких-либо ограничений. Конечно, переходить к прежнему устройству жизни пришлось бы постепенно. Нужно построить в семь раз больше жилья. Все ресурсы, которые мы имеем, необходимо было бы увеличить в семь раз: снабжение продуктами, средства транспорта, энергия — все. На это уйдет уйма времени. Появится множество самых разных проблем, но ни одна из них не представляется мне неразрешимой. Человечество вполне способно вернуться к естественной системе жизни, жить так, как и положено людям. Я… — Он опять наморщил лоб и немного помолчал, а затем продолжил: — Мне кажется, я знаю… кто-то говорил мне… что система соблюдения одного дня нарушает свойственный человеку естественный суточный ритм жизнедеятельности. Раньше люди спали ночью восемь часов или около того без перерыва, а теперь они вынуждены спать всего четыре часа, а остальные четыре «добирать» кто как может. Это привело к гораздо большему, чем прежде, числу неврозов и умственных расстройств. Правительство скрывает это от общественности. Даже та категория преступлений, которые обычно объясняют эмоциональной неустойчивостью, постоянно дает прирост за последнее время. Однако и об этом публику не информировали. Ей подбрасывают ложные данные, к тому же пресса скрывает большую часть случаев совершения преступлений.

— Нам гарантировали свободу средств информации, — сказал Локс, — но на самом деле ее просто нет. Правительство очень тонко подавляет ее, проявляя змеиную хитрость и мудрость голубки. Не изменилось только одно. Большинство населения по-прежнему склонно к консервативности. Это обстоятельство играло свою роль на протяжении всей истории, с того момента, когда на Земле появилось первое из всех правительств. Система соблюдения дней жизни установлена настолько давно, что большая часть людей считает ее естественной. Им кажется, что именно так и должно быть. Даже если правительство решит вернуться к старому порядку — чего оно, конечно, вовсе не желает, — ему будет очень сложно убедить большинство людей в необходимости этого.

Теперь Дункан уже отчетливо понимал, что Локс ведет разговор на эту тему вовсе не для того, чтобы убить время.

— Ваши планы простираются гораздо дальше, чем вы хотите это представить, не так ли?

— Вы желаете сказать, что я не похож на простого вожака кучки беспомощных недоумков и жалостливых неудачников? — улыбнулся Локс. — Что вы думаете обо мне? К чему, по-вашему, я стремлюсь в самом деле?

— Я полагаю, что вы являетесь членом некой организации, которая заслала вас сюда со специальной миссией, что-то вроде агента по вербовке агентов. А еще вы работаете на подземную железную дорогу. Когда тут появляется некто вроде меня, вы направляете его… не могу сказать куда.

— Очень хорошо, — отозвался Локс. — Пока что я не могу сказать вам больше. Вы не получите информацию до тех пор, пока операция не вступит в завершающую фазу…

— Но меня могут схватить еще до того, как вы решитесь осуществить свои планы.

— Совершенно верно. — Локс встал и потянулся. — Хорошо. Еще увидимся. Не сомневаюсь, что вы ни с кем не станете обсуждать содержание нашей беседы.

— Конечно.

— А я тем временем попробую узнать, почему власти так упорно стремятся изловить вас. Правда, если я смогу вернуться в ту комнату, где находится банк данных, и отключить все мониторы наблюдения.

— Мне очень хотелось бы узнать это, — сказал Дункан.

Дункан снова вернулся к своим упражнениям, разминая затекшие мышцы. Он встал на руки, выжимаясь в упоре, и в этот момент заметил мерцающий глаз фонарика, притаившийся в конце туннеля. Фонарик погас, а он так и застыл на вытянутых руках. Хныканье Кроссанта донеслось оттуда, где светил яркий свет.

— Бог мой, Дункан, что вы вытворяете?

— Уж, конечно, не пытаюсь удержать угря на носу.

Дункан немного опустился, почти прикоснувшись носом к полу, а затем, сильно оттолкнувшись вверх, сложился в воздухе, приземлился на ноги и выпрямился во весь рост. Смахнув рукой пот с лица, он спросил:

— А вы что тут делаете?

— Локс сказал, чтобы мы взяли вас себе в помощь, — тоненьким голоском проговорила Донг. — Нужно принести несколько ящиков из пещеры.

Свет фонарика приблизился. Дункан увидел, как из-за светового пятна метнулось что-то темное и расплывчатое. Свет померк, и почти одновременно с этим он потерял сознание.

Очнулся он в полном смятении, ничего не помня, дышал тяжело, едва не задыхаясь. Дункан перевернулся в полной темноте и, едва сознание прояснилось, понял, что находится в воде. Совершенно не ориентируясь, он отчаянно замолотил руками, не понимая, куда надо плыть — вверх, вниз или горизонтально. Что-то тяжелое и твердое ударило его по ребрам. Мучительная боль еще более затруднила дыхание. Но он сумел закричать, прежде чем кто-то опять поволок его под воду.

Значит… он очнулся на поверхности. На поверхности чего? Что-то вроде реки, от ледяной воды тело сразу онемело, движения сделались медлительными.

Дункан заставил руки и ноги двигаться и вскоре сумел всплыть и глотнуть воздуха. Но не надолго. Что-то ударило его по затылку, и он снова ушел под воду. Молотя руками наотмашь, он стукнулся обо что-то твердое. Камень. Теперь он понял, что находится в подземном ручье, бегущем через узкий туннель. Ободрав плечо о камень, Дункан почувствовал, как неведомая сила подхватила и развернула его, а затем — хвала Господу — Дункан снова умудрился высунуть голову из воды.

Долго отдыхать не пришлось. Уже через несколько секунд он снова ткнулся о камень ребрами и погрузился под воду. Дункан попытался всплыть, надеясь, что река пойдет через туннель или выбросит его в какую-нибудь пещеру, где над поверхностью будет хоть небольшое пространство. Ладонь наткнулась на шероховатый камень перед тем, как его снова повлекло под воду. На этот раз дыхание вместе с надеждой покинули его окончательно. В голове звенел колокол, лучи света, казалось, били в глаза, горло свело судорогой. Дункан приготовился к смерти — оставалось несколько секунд.

Внезапно воздух и свет вернулись. Он провалился в яркую пустоту, лучи света струились вместе с водой из дыры. Дункан попытался выпрямиться, чтобы не барахтаться на животе, борясь с бурлящей, пенящейся струей, но ничего не получилось. Давление воды на грудь причиняло боль, легкие, которые, он думал, уже совсем пусты, со свистом выпустили остатки воздуха. Тем не менее он все же поднялся и поплыл к высокому берегу, проступавшему справа. Увлекаемый течением к необузданным быстринам, Дункан успел ухватиться за корень дерева, выступавший из размытого, глинистого берега. Боль и холод совершенно обессилели его, он был слаб, как младенец. Мир, окружавший его, был мертв.

Держась за корень, Дункан осмотрел дыру, из которой его выбросило стремительным потоком. Он находился примерно в двадцати футах над уровнем водоема — в этом месте течение успокоилось, и ручей разлился, образовав просторную заводь — у самого основания высокой, футов в семьдесят, известковой скалы. За ней открывались склоны более внушительных холмов — далеко ли, близко — этого Дункан сказать не мог. Ручей обрамляли глинистые берега, на которых почти у самой воды начинался лес. Многие деревья стояли под большим углом к поверхности, некоторые почти висели в воздухе, Наверно, это — результат работы биологов, подумал Дункан.

Где бы он ни находился, определенно это не было то место, которым падре провел его в подземелье.

Дункан посмотрел в другую сторону.

В нескольких ярдах дальше по течению река вымыла небольшую бухту, вдававшуюся в берег. Напор воды в этом месте был невелик, а берег — совсем невысок, всего фута два. Может быть… Дункан выпустил корень, и быстро, как только мог (на самом деле по-черепашьи), поплыл к маленькому заливчику. Спустя некоторое время он уже выбирался на берег. Несколько раз жидкая грязь проскальзывала сквозь пальцы, и он скатывался обратно вниз. Задыхаясь от усталости, не в силах более двигаться вдоль берега, Дункан лег, чтобы немного отдохнуть, заняв странное, неудобное положение, согнувшись, не вытащив ноги из воды. Отдышавшись, он выбрался, наконец, на берег. Остановившись, чтобы еще раз отдохнуть, он вспомнил о Донг и Кроссанте. Что заставило их сделать это с ним?

Он определенно не понравился этой парочке, а наклонности у обоих, несомненно, были самые подлые. Но ведь этого явно недостаточно, чтобы решиться на убийство. Убийство? Кроссант ударил его и, если бы захотел, вполне мог бы проломить ему череп дубиной. Но вместо этого они затащили его в пещеру и бросили в подземный ручей. Они, конечно, знали, что поток очень скоро выходит наружу. Наверно, рассчитывали, что он непременно утонет, и вода завершит их грязное дело. Плывущий по реке труп заметят органики или засекут со спутника. Тогда поиски будут прекращены, и их группа окажется в безопасности по крайней мере на некоторое время.

Хотя нет. Его сценарий вряд ли соответствует действительности. Локс наверняка был бы обеспокоен исчезновением Дункана, и подозрение неизбежно пало бы на Донг и Кроссанта. Ведь Локс знал, что они отправились за Дунканом в туннель. Он не поверил бы, что Дункан, зная о своем скором возвращении к цивилизованной жизни, мог убежать, расставшись тем самым с единственным шансом избавиться от унизительного существования в подземелье. Локс подверг бы эту парочку проверке в тумане истины.

Понимая все это, они не стали бы возвращаться в группу. Убийцы пошли бы через комплекс туннелей, чтобы скрыться где-нибудь, пока не будет найдено тело Дункана, а затем они наверняка спрятались бы в лесу.

А может быть, они собирались сразу же сдаться органикам и попросить амнистии, рассказав свою историю? Парочка могла решиться на такое, даже понимая, что неизбежно попадет в реабилитационный центр. Ведь у них был большой козырь: они уничтожили Дункана и предали банду. Конечно, органики будут относиться к ним свысока как к предателям, но Донг с Кроссантом привыкли и к презрению, возможно, оно даже вдохновляло их. А что если и на него-то они напали только потому, что в течение долгого времени не совершали низких поступков и просто нуждались в подобной пище душевной.

Дункан негромко рассмеялся этой мысли. Не брежу ли я? Но ведь бредовое состояние обычно сопровождается жаром, а я промерз до мозга костей. Как бы хотелось сейчас Дункану выбраться на полянку, куда сквозь ветви пробивались бы солнечные лучи, и согреться. Однако мысль о спутнике, который в любой момент сможет обнаружить его, удерживала Дункана в тени.

Он перевернулся и, продолжая дрожать, обхватил руками плечи. Мокрая одежда не давала согреться. Надо бы снять ее. Нет, он слишком устал. Высохнет на нем. К тому времени, когда солнце переместится еще на несколько градусов — оно было на полпути от зенита к закату, — он согреется и немного восстановит силы.

Что тоща?

В лесу было все спокойно, только где-то вдалеке каркали вороны и сердилась на кого-то белочка, наверно, хотела отогнать ворон. Прошла минута. Большая черная муха, жужжа, вилась вокруг головы. Дункан отогнал ее. Миновало полчаса. Дункан закрыл глаза. Что произойдет, если он хоть немного поспит? Голова в том месте, куда пришелся удар дубины, сильно болела, ребра ныли, левая рука, ободранная о камень, саднила. Холод и ощущение опасности заставили Дункана на время забыть о своих ранах. Теперь, хотя он немного согрелся и обсох, боль мешала заснуть. И все же Дункан погружался в дремоту.

Пересилив себя, он сел, продолжая стонать от боли. Может быть, у него сотрясение мозга. Если это так, лучше встать и походить. Очень не хотелось умереть во сне.

Дункан пытался подняться на ноги, но застыл, согнувшись. Откуда-то издалека донеслись голоса Донг и Кроссанта.

8

Из-за кустов Дункан наблюдал за ними. Донг и Кроссант, отгороженные деревьями, сидели примерно в шестидесяти футах от него, прислонившись к гигантскому мертвому дубу. Два больших мешка лежали у ног. Наверняка, прихватили из какого-нибудь тайника по пути. Значит, собрались в долгое путешествие. Говорят громко, вовсе не беспокоятся о том, что их обнаружат органики. Что ж, вполне могут надеяться, что так оно и будет.

Голоса доносились отчетливо, но слов разобрать Дункан не мог. Перевалившись на левый бок, стараясь оставаться вне видимости, он решил обойти их. Двигаясь очень медленно, пригнувшись, Дункан подобрался к кусту за спиной заговорщиков. Он не видел их, зато слышал каждое слово.

Донг говорила резко:

— Нет, говорю, надо найти его. Ручей не мог унести его далеко. Найдем его и останемся с телом, пока нас не найдут.

Кроссант как всегда ныл:

— Это может занять слишком много времени. Наверняка его отнесло далеко. Или… ну… вдруг он зацепился за какую-нибудь корягу в пещере. Тело может болтаться в воде целую вечность. Думаю, надо быстро смываться и идти, пока нас не обнаружат. Совсем необязательно предъявлять тело в качестве доказательства. Одна струя тумана, и они узнают, что мы не врем.

— Я хочу видеть этого сукина сына мертвым, — сказала Донг.

— Ну и злобная же ты!

— Посмотрите, кто это выступает! А кто ударил его дубиной?

— Да! А кто подговорил меня сделать это?

— Да заткнись ты! Какая разница, кто что сделал? Мы оба повязаны.

— Да, увязли по самую шею. Если они бросятся в погоню и поймают нас, нам несдобровать. Говорю, надо убираться отсюда ко всем чертям.

«Они — это не об органиках, это про группу», — подумал Дункан.

Донг и Кроссант продолжали спорить, а Дункан тем временем переполз на другую сторону, чтобы посмотреть на парочку спереди. Глаза его расширились от удивления: над головами сидевших под деревом зияла в стволе дерева огромная дыра — вход в туннель, замаскированный в дупле дерева. Вход, которым заговорщики воспользовались как выходом.

Теперь оставалось только одно: подождать, пока они уйдут. Потом надо пойти к группе и предупредить всех. Однако Донг и Кроссанта, возможно, очень скоро поймают. Тогда органики быстро примчатся к убежищу беглецов. Надо остановить этих двоих. Но как? У него не было ни оружия, ни сил. У них большие ножи на поясных ремнях, а в сумках, вероятно, протонные пистолеты.

Внезапно громкий треск невдалеке заставил Донг и Кроссанта вскочить на ноги. Молниеносно вытащив из сумок пистолеты, они направили их в сторону, откуда доносился шум. На концах длинных, шестидюймовых стволов висели блестящие металлические шарики.

Голос Донг долетел до Дункана:

— Если это органики, они убьют нас, заметив пистолеты.

— Здесь полно медведей и других опасных зверей, — сказал Кроссант, голос его дрожал даже больше, чем у его подруги.

Вскоре появился и сам источник шума. Им оказалось четырехногое чудовище ростом около шести футов, которого с первого взгляда вполне можно было принять за карликового слона. Однако Дункан, присмотревшись к бивням чудовища, определил: это — лесной мастодонт, выведенный в одной из биоинженерных лабораторий. Тысячу облет назад специалисты, воспользовавшись окаменевшими клетками мастодонта, создали в лабораторных условиях шесть сотен этих животных, которых затем расселили по лесным заповедникам. Сейчас одно из этих существ, а вслед за ним еще дюжина его собратьев вышли из леса, встретив двоих людей.

— Без паники, — сказала Донг. — Они не будут нападать, пока не почувствуют опасности. Стой спокойно и все.

Говорила она тихо, Дункан с трудом различал слова. Кроссант ответил что-то, сжав зубы, но так тихо, что Дункан не расслышал.

Он уже начал отступление к тому дубу, около которого сидел, когда заметил своих недавних коллег. Мастодонты могли увидеть и его или насторожиться от присутствия людей.

По какой-то причине предводитель стаи — крупная самка, первой появившаяся из чащи, — издала трубный звук и помчалась на юг, ломая на своем пути кусты. Все стадо, тоже трубя, потрусило за ней. Пользуясь возникшим шумом, как прикрытием, Дункан продрался через заросли. Когда последнее из волосатых серых чудовищ скрылось из виду, он уже стоял за дубом, держа в левой руке высохшую ветвь, которую машинально подобрал на бегу.

— Сматываемся отсюда, — сказал Кроссант. — Кто знает, может, в эти чудовища вмонтированы камеры.

— Ну и что? — отрезала Донг. — Мы же хотим, чтобы нас нашли, не так ли?

— Знаешь, теперь я в этом вовсе не уверен, — ответил Кроссант. — Нас ждут там очень тяжелые времена. Я только что подумал о том, что нас, вполне возможно, отправят на реабилитацию. Ты хочешь окончить свою биографию где-нибудь на складе?

— Подонок! Сопляк! — закричала Донг. — Ну почему я не связала свою жизнь с настоящим мужчиной?

— Да уж, ты-то настоящая женщина! Знаешь что, сука…

Дункан, проворно и бесшумно выскочив из-за дерева, ударил Кроссанта, склонившегося над своей сумкой, палкой по голове. Донг в этот момент, сморщившись от отвращения к своему приятелю, отвернулась в сторону, сжав одну руку в кулак — в другой она по-прежнему держала пистолет. На звук удара и стон Кроссанта она обернулась. Донг побледнела, глаза ее расширились. Этой секунды оказалось достаточно. Дункан успел ударить ее дубиной по запястью. Пистолет выпал, и Донг, свесив вниз раненую руку, рванулась в лес. Дункан хотел было броситься за ней, но тут же остановился. Сил даже на короткую погоню у него не осталось. Подхватив выроненный Донг пистолет, он быстро повернул регулятор, установив его на максимальную дальность, подождал, пока она покажется между деревьев, и выстрелил. Фиолетовый луч прорезал воздух, остановившись на правом бедре Донг. Женщина опустилась на землю. С такого расстояния луч не мог проникнуть глубоко. Донг поднялась и попыталась двинуться дальше, припадая на одну ногу, но после следующего выстрела снова остановилась. Дункан целился в ствол соседнего с ней дерева и не промахнулся, отщепив лучом большой кусок коры. Он закричал, и Донг остановилась. Лицо ее побелело и искривилось от злости и боли, она села на землю.

Кроссант со стонами начал подниматься на ноги. Дункан еще раз треснул его по голове, но на сей раз не так сильно. Заткнув пистолет и нож Кроссанта за ремень, он направился к Донг. Она сидела молча, черты ее лица изменились от боли и ярости почти до неузнаваемости. Он бросил палку, которая упала рядом с ней.

— Можешь воспользоваться этим вместо костыля.

Они вернулись к дереву, Кроссант опять начал приходить в себя. Его лицо, и без того смертельно бледное, побелело еще больше, когда до него дошло, наконец, что произошло.

— Возвращение из мертвых, — весело пошутил Дункан. Он поднял одну из сумок, вынул из нее хлеб, сыр и банку с саморазогревающимся супом, а затем и ложку. Дункан молча ел, положив рядом с собой пистолет. Кроссант нарушил молчание, пытаясь жалобным голосом объяснить, что это Мика подговорила его, он вовсе не хотел… Дункан приказал ему заткнуться. Закончив еду и положив пустую банку и ложку в сумку, он сказал:

— Теперь мы отправляемся обратно.

Дункан помахал пистолетом.

— Вы пойдете первыми. И не пытайтесь хитрить. Одно неверное движение, и я пристрелю обоих.

— Они убьют нас, — заныл Кроссант.

— Не убьют, пока под руками нет ни одного стоунера, — сказал Дункан, усмехнувшись. — Я как-то слышал, что Локс не признает убийства, если оно не является необходимым для самозащиты. Вы закончите свою жизнь статуями на складе, но сделано это будет официально, по приказу. Кто знает? Может быть, вам повезет. Лет через триста кто-нибудь наткнется на вас обоих и дестоунирует.

— Лучше убейте нас, какая разница? — сказал Кроссант, издав очередной стон.

— Выбирайте сами.

С плачем, умоляя о прощении, оба неудачника надели рюкзаки. Дункан протянул мужчине фонарь и приказал ему первым лезть в дупло.

— Я пойду сзади, у меня тоже есть фонарь, — сказал он. — И помните, если хоть один из вас попытается улизнуть или выкинуть что-нибудь в этом роде, пристрелю обоих. А теперь — вперед. Попутный ветер.

Кроссант вытер нос рукавом и повернулся, чтобы полезть в дупло. И вдруг оба — и он, и Донг издали пронзительный вопль: из дупла на них смотрело бородатое лицо падре Коба. Походил он на медведя, только что очнувшегося после зимней спячки.

— Хо, хо, хо! — протянул падре своим звучным голосом. — Святой Николай, что за благочестивые у нас тут?

Он неуклюже вылез из дупла. На нем по-прежнему была монашеская сутана, но в руке падре сжимал протонный пистолет с очень длинным, не менее полутора футов, стволом, а на поясе у него висела запасная обойма.

— Я так и думал, что ты пойдешь по этому пути, — сказал он Кроссанту, а затем, обращаясь к Дункану, добавил: — Вид у тебя такой, словно тебя гоняли по всем кругам ада. Что произошло?

Дункан обо всем рассказал ему.

— Ты очень везучий человек, Вильям, — заметил падре. — Надеюсь, твое везение распространяется и на нас всех. За исключением, конечно, этих подонков. Какая жалость, что они считаются человеческими существами и потому приходится обращаться с ними как с таковыми.

— Что это значит? — сказал Дункан.

— Это значит, что убить их просто так нельзя. Они получат шанс на освобождение в будущем.

Через сорок пять минут все добрались обратно до комнаты на дне шахты. К удивлению своему, Дункан обнаружил, что здесь никого нет.

— За исключением тех, кто отправился искать вас, все остальные пошли наверх, — сказал падре. — Последнюю партию окаменелых уже разместили на складе, я доставивший их дирижабль улетел. Теперь все спокойно. По крайней мере, на какое-то время.

Прошло целых два часа, прежде чем удалось оповестить поисковую команду о том, что пропавшие члены группы нашлись. Вскоре все вернулись. Была еще одна задержка, когда Кроссант и Донг вдруг заявили, что Дункан лжет. Правда, по их утверждению, состояла в том, что Дункан сам пытался дезертировать, а они бросились в погоню за ним. Он, однако, сумел, внезапно напав, одолеть их обоих. Едва Локс объявил, что придется проверить всех троих в тумане истины, как Кроссант признал, что Дункан говорит правду.

— Трогательное зрелище, — сказал Локс. Он подал знак мужчинам, призванным им привести приговор в исполнение. Они схватили Кроссанта и Донг и потащили их, кричащих и сопротивляющихся, в цилиндр. Дункан радовался, что дети не видят этого зрелища. Даже ему, жертве бездушных преступников, и то было не по себе.

Двери цилиндров закрыли, и падре быстро нажал две кнопки на панели управления. Спустя секунду двери открыли, Кроссант и Донг, сделавшиеся мгновенно тверже камня, вывалились из цилиндров, выставив вперед сжатые кулаки, застывшие в тот самый момент, когда в страхе и отчаянии пытались разбить окна стоунеров. Тела подтащили к краю шахты и сбросили вниз, в туннель.

— Мы могли бы поставить их где-нибудь среди этих статуй. Но они в таком положении и стоять-то не смогут, сразу свалятся, — Локс указал рукой в сторону безмолвных рядов статуй. — К тому же, кто может гарантировать, что правительство не решит вдруг направить сюда инспекторов. Время от времени они это делают. Не очень-то хочется, чтобы они обнаружили нашу парочку. Ведь власти сразу догадаются, что в этом помещении бывают люди, доступ которым сюда запрещен, и что гости используют его в своих целях. Органики захотят обследовать окрестности и рано или поздно наткнутся на потайную дверь.

Позже Локс остался с Дунканом наедине и мог говорить более свободно.

— Завтра я сообщу дополнительную информацию о вашей дальнейшей судьбе и о том, что мы собираемся сделать с вами. Конечно, в том случае, если вы сами добровольно согласитесь на это.

— Я готов на все.

— Прекрасно! Но это не такое дело, которое можно решить с кондачка.

Когда подошло время сна и вся группа спустилась в нижнюю комнату, Локс отсутствовал. Дункан подумал, что он отправился в помещение банка данных, чтобы завершить операцию, прерванную прилетом дирижабля.

Проспал Дункан долго и, суда по той напряженности, которую он ощутил, пробудившись, очень беспокойно. Он вспомнил один из ужасных снов этой ночи: Мика Донг и Мел Кроссант, окаменевшие, двигающиеся, словно на колесах, выходят из тумана, тыча в него пальцами и в чем-то обвиняя. Глаза их блестят, будто освещенные огнем. Дункан, постанывая, поднялся; хотя головная боль почти отступила, он проклинал себя за впечатлительность, которая и навлекла на него ночные кошмары. По здравости ума ему не о чем было сожалеть и испытывать угрызения совести. Но он, как и все граждане, с детства воспитывался в отвращении к насилию. Вот воспитание и давало о себе знать. Но подобное отношение к принуждению со стороны самого правительства — Дункан мог убедиться в этом на своем примере — вовсе не мешало ему прибегать к насилию по отношению к тем, кто, по убеждению властей, преступил закон. «Ведь и сам я, — подумал Дункан, вспомнив, о чем рассказывал ему врач в больнице, — когда-то был органиком и убил за время службы несколько человек».

Сделав зарядку и позавтракав, он почувствовал себя значительно лучше. Вместе с Локсом и Кэбтэбом они втроем направились в офис банка данных. Вожак включил компьютеры и указал на экран на стене. На дисплее красовались сразу три фотографии Дункана — в анфас и две в профиль: слева и справа. Под фотографиями были напечатаны биографические данные.

— Я хочу, чтобы вы внимательно все проверили, прежде чем мы напечатаем вашу идентификационную карточку, — сказал Локс. — Если что-то из написанного здесь вызывает у вас возражение, вы видите какие-то неточности, которые могут повлечь в дальнейшем осложнения, мы все исправим до печати.

Спустя десять минут машина выбросила из своего чрева новенькую керамическую карточку.

— Выглядит как настоящая, — оценил Дункан.

— Она и есть подлинная. Данные, подтверждающие ее законность, мы ввели в банк. Но если у кого-нибудь возникнут подозрения и он начнет копать глубоко, у вас могут быть неприятности. Хотя для доказательства факта фальсификации потребуется довольно много времени.

— Итак, теперь я Дэвид Эмбер Грим.

— Да. Вы — гражданин штата Манхэттен и специалист второй категории по компьютерам. Вас временно придали сельскохозяйственному комплексу Ньюарка, Нью-Джерси. Ваше прошение об иммиграции в Лос-Анджелес удовлетворено. Четверг Лос-Анджелеса как раз сейчас принимает иммигрантов различных смешанных этнических и национальных групп из отдельных штатов Северной Америки и Индии. Они заменят те пятьдесят тысяч, которые отослали в Китай. Вы войдете в состав двадцатой группы, отправляющейся с Манхэттена. Вам предстоит выбрать, каким способом вы предпочитаете добраться дотуда: экспрессом, то есть в окаменелом виде, или пассажирским поездом. На нем медленнее, но зато можно посмотреть страну.

— Конечно, пассажирским. Мне еще ни разу не доводилось бывать за пределами Манхэттена. До недавних пор, — подумав, добавил Дункан.

— Все необходимые документы будут готовы завтра. Один из моих людей в… неважно… сделает все, что нужно. Вам понадобятся две недели, чтобы запомнить все детали. Тем временем еще несколько человек попытаются выяснить, в чем все-таки состоит причина такого внимания к вам со стороны правительства. Это очень долгое, тонкое и опасное дело. Если те, кто будет работать с банком данных, почувствуют, что могут наследить, они оставят свои попытки. Заполучить коды и ключи, необходимые, чтобы проникнуть в компьютер, — задача очень непростая. Обычно прибегают к подкупу знающих коды. Это легче и безопаснее, чем пытаться проникнуть в систему самостоятельно. Я бы сказал, относительно безопаснее. В целом это весьма рискованно. Мы никогда не полезли бы туда, куда боятся залетать ангелы, если бы не были убеждены в значимости вашей личности. Что-то заставляет разыскивать вас. Смешно, не правда ли, что сами вы и понятия не имеете о том, где тут зарыта собака.

— Вы говорили о двух неделях? Вы имеете в виду обнедели? — спросил Дункан.

— Обнедели. Считая с сегодняшнего дня, ровно четырнадцать дней в нормальной последовательности.

— И все это время органики будут в бешенстве. Вполне вероятно, что в один из этих дней им может прийти в голову заглянуть и сюда, хотя сама мысль о том, что беглые преступники способны пробраться в их тайник через какое-то там дупло, сейчас наверняка показалась бы им просто смешной.

— Подобную возможность мы учитываем, но нам придется оставаться здесь, пока охота не прекратится.

— Но она никогда не кончится.

Дункан подумал о том, что произойдет, если Локса схватят после того, как он, Дэвид Эмбер Грим, уедет отсюда. Локса подвергнут воздействию тумана истины, и тогда он откроет все. Органики бросятся по следу гражданина Грима.

Локс встал с кресла.

— Пойдем прогуляемся в новый отсек склада. Мне всегда нравилось рассматривать последнее пополнение. Может, там найдется кто-нибудь подходящий для меня, какой-нибудь новичок в группу. До сих пор мне так и не удалось найти среди окаменелых ни единого человека, ради которого стоило бы рискнуть. И все же — новые лица — новые надежды.

— Что вам известно о назначении сооружений в той деревне, которые мы вчера видели из окна? — спросил Дункан по дороге.

— Вы говорите о станции Нью-Джерси 3?

— Вы мне не сказали, как она называется. Меня интересует, есть ли там биолаборатория?

Втроем они вошли в поднимающийся лифт.

— Да, лаборатория там есть. Довольно большая. — Локс искоса посмотрел на Дункана. — А почему это вас интересует?

— Вы знакомы с ее планировкой? Когда-нибудь бывали там?

— Вы что-то задумали, не так ли? Какая-то безумная идея?

— Может, и так.

— Нет, мы туда и близко не подходим. А в чем все-таки дело?

— Можете заполучить план через банк данных? Так, чтобы не сработали мониторы?

Лифт остановился, и они вышли; компания оказалась в комнате еще большей, чем их жилая. Здесь рядами, один над другим, стояли открытые коробки, громоздившиеся к самому потолку — высокому, футов сто, не меньше. Между вертикальными рядами коробок размещались шахты грузоподъемников, в каждом хранилось примерно по пятьдесят стоунированных людей.

— Да, это можно было бы провернуть, — ответил Локс. — Коль игра стоит свеч.

— Если удастся достать детальный план здания и пробраться туда, готовы ли вы пойти на это? Конечно, если бы я сказал, что результат с лихвой окупит возможный риск?

Локс беззвучно пошевелил губами.

— Ладно…

— Чтобы полностью просканировать тело человека и записать все данные в память, необходимо около шестидесяти секунд. Эти данные можно использовать для создания двойника. При особых условиях, стимулирующих быстрый рост клеток, «копию» человека можно вырастить за неделю. Биологам еще никогда не удавалось создать близнеца, который прожил бы дольше одного-двух дней. Пока не существует совершенных сканеров, двойник всегда будет иметь какие-то пороки. В совокупности множество мелких дефектов и приводят к тому, что получается безжизненное тело или нежизнеспособное. Внешне, включая кожный покров, оно как две капли воды схоже с оригиналом. Оно годится только для научных экспериментов. Оно…

— О Господи! — воскликнул Локс. — Понимаю, куда вы клоните! Понимаю! Вы хотите, чтобы мы… — он положил руку Дункану на плечо и расхохотался, — сделали вам двойника, — продолжил Локс, произнося слова между громкими взрывами хохота, — а потом подложили его куда-нибудь. Ну и ну!

— Когда органики найдут его, они решат, что я умер. Нужно только, чтобы тело достаточно разложилось. Но не настолько, чтобы нельзя было снять отпечатки пальцев или зафиксировать рисунки сетчатой оболочки глаз. Когда гэнки найдут его, они…

— Прекрасная идея. Фантастическая идея. Все было бы просто блестяще… только… каким образом мы можем ее претворить? Как мы попадем в лабораторию, а если и попадем, неужели вы рассчитываете на то, что персонал не заметит тело, которое будет расти у них в ванне?

— Это еще надо обмозговать.

— Вы все это серьезно? — спросил Локс.

— Не очень, до тех пор, пока не удастся продумать надежный план.

— Я стану молиться, чтобы все получилось, — прогудел у них за спиной падре Коб.

Они подошли к тому месту, где разместили последнюю партию тел. Пятьдесят статуй стояли на нижнем уровне, у самого пола огромной пещеры — тридцать мужчин и двадцать женщин. Локс принялся заглядывать в лица окаменевших людей и читать таблички, свисавшие на цепочке с каждой шеи. Дункан медленно шел мимо статуй, думая о том, что могло привести сюда этих людей, что заставило их оказаться в таком состоянии в столь жутком месте. Он не стал утруждать себя чтением табличек. Непроизвольно он вдруг остановился у одного из тел. Невысокая женщина, ростом не более пяти футов восьми дюймов, стройная, с маленькой прекрасной грудью. Черные, глянцевитые, коротко подстриженные волосы женщины напомнили ему лоснящийся мех котика… Сходство с этим милым животным еще усиливалось ее открытыми большими, карими глазами. Высокие скулы, чуть треугольное лицо, изысканной тонкости черты.

Дункан склонился к керамической табличке.

ПАНТЕЯ ПАО СНИК.

Ниже шли закодированные строчки, казавшиеся Дункану знакомыми, но он не смог вспомнить код. Буквы и знаки трепетали где-то на краю его памяти, пульсируя, словно готовые вот-вот сложиться в знакомые образы. И лицо. Оно тоже формировало что-то ведомое прежде. Но что?

— Подойдите сюда, — позвал он Локса. — Прочитайте мне, пожалуйста, что здесь написано.

— Вы ее знаете? — спросил Локс.

— Не совсем, но мне кажется, я должен ее знать.

Локс нахмурился.

— Я могу прочитать ее идентификационный номер. А вот остальное… такого кода я никогда не видел.

— Вам это не кажется странным?

— Действительно, очень необычно. Что-то с ней связано особенное.

Локс снял табличку с шеи женщины.

— Возьмем ее с собой. Проверим на компьютере. Может быть, удастся разгадать.

Но, когда, добравшись до компьютера, они вставили в него табличку, на экране загорелась надпись «ДОС.ЗАК».

— Доступ закрыт, — сказал Локс, отворачиваясь от машины.

— Надеюсь, наши действия остались незамеченными. Если администрацию насторожит, что запрос поступил из запрещенного для свободного доступа пункта…

Локс попросил Кэбтэба и Дункана выйти.

— Я вам доверяю, — пояснил он, — но то, чего вы не знаете, невозможно выдать органикам.

Спустя десять минут он снова пригласил их в офис. Он улыбался.

— Я передал запрос по специальным каналам, и мой агент добыл кое-какую информацию. Сник была органиком в чине детектив-майора. Она гражданка Воскресенья, но получила временную визу, дающую право работать и в другие дни. Это все, что мой информатор смог проведать о ней, помимо обычных биоданных. Он не знает, каким именно делом она занималась. Но вот что действительно важно: данные о ней исчезли из банка. Никакой свежей информации. Мой агент не решился продолжить поиск. Он вел себя очень осторожно, чтобы не вспугнуть наблюдателей. Заходить далеко слишком опасно.

— Почему бы нам не дестоунировать ее и не расспросить обо всем? — предложил Дункан. — Было бы вполне логично.

— Не думаю, что она очень важная персона, — заметил Локс.

— А как мы можем что-то выяснить, не допросив ее?

— Подумаю.

Если Локс не отважится на это, я все сделаю сам, решил Дункан.

9

В четверг в одиннадцать часов вечера погода оказалась как раз такой, на какую надеялись заговорщики. Прослушав прогноз погоды по телевизору в офисе склада, Локс посчитал, что более благоприятный случай вряд ли представится в ближайшие две недели. Вместе с шестью другими членами группы, среди них и Дункан, он засел в тени густых деревьев у обочины дороги. Шел сильный дождь, и кромешная тьма лишь изредка освещалась вспышками молний на фоне черного неба. Спрятавшись за деревьями, беглецы разглядывали тусклые, обрезанные вуалью дождя огни деревни где-то в миле к северу.

Жители деревни отошли ко сну. Около полуночи придется встать, приготовиться и занять места в стоунерах или проделать до этого свои некоторые дела.

Локс пальцем указал на деревенские огни и вывел группу из укрытия. Сильный ветер с дождем ударил им в лицо. Натянув широкие водонепроницаемые шляпы и закутавшись в плащи, которые они раздобыли на складе, люди устало тащились позади Локса, пригнувшись к земле. Они пересекли луговину, свернули налево и подошли к дороге, которая широким полотном в четыре полосы проходила через деревню. Даже днем и то движение по ней было малозаметным, а сейчас в такое время и вовсе никого не было. Пройдя по дороге около четверти мили, они снова двинулись в лес. Преодолев заросли вереска, они оказались возле каменного двухэтажного здания биолаборатории. Солнечные батареи на крыше восьмиугольного корпуса покрывали его причудливой многоугольной шляпой.

Локс заблаговременно заручился необходимой информацией, получив ее от своего агента. Надземную часть здания занимали жилые помещения для ученых и технических специалистов. Сама лаборатория размещалась под землей. Никакой охраны не было: считалось, что в этом нет необходимости — таково было мнение официальных властей. В обществе, где уровень преступности был невелик да еще в таком удалении от людных мест и при малочисленности населения деревни зачем запирать двери? Да и кто осмелится воровать, зная, как много лесничих и органиков рыскает в этих местах? Тем не менее Синн внимательно обследовал местность, прилегающую к входу в лабораторию. Заглянув через дверь, он открыл ее и исчез внутри. Спустя минуту он появился вновь.

— Кажется, на берегу никого.

Если информация, полученная Локсом, соответствовала действительности, персонал Четверга сразу же отправится без промедления возобновить свой сон, прерванный неделю назад. В восемь часов все спустятся вниз, чтобы приступить к работе. Нельзя было однако исключить и такую возможность, что кто-то из особо рьяных ученых, выйдя из стоунера, захочет сразу же взяться за дело, забыв о сне. У кого-то могли быть неотложные эксперименты.

Все семеро осторожно проследовали по пустынному, погрузившемуся в тишину залу к входу, откуда широкая лестница вела вниз. Освещение в здании было построено по локальному принципу, и свет автоматически следовал за идущими, сопровождая их на всем пути. Не успели они войти в первую комнату, как она тут же залилась ярким светом. Локс поставил Бидутанга у двери с протонным пистолетом наизготовку, а Синна послал вперед охранять противоположный вход.

Миновав просторную комнату, уставленную оборудованием, неведомым неспециалистам, группа вышла в следующую, огромную, раза в два больше предыдущей. Локс, держа в руке испещренную карандашом карту, провел группу мимо непонятного назначения машин, вид которых был на редкость экзотический, мимо ванн, в которых в чистом и прозрачном растворе плавали животные, находившиеся на самых разных стадиях эмбрионального развития. Все остановились в углу рядом с длинной ванной, наполненной жидкостью; по соседству с ванной стоял длинный, гробоподобный ящик с прозрачной крышкой.

— Пришли, — объявил Локс, обращаясь к Дункану. — Раздевайтесь и залезайте.

Дункан снял одежду и забрался в странный ящик. Он улегся на мягкую прозрачную кровать и уставился в потолок. Падре, улыбаясь и бормоча ритуальные слова на латыни, закрыл крышку. После этого Дункан уже ничего не слышал. Он лежал спокойно, не шевелясь, в точности так, как его наставлял Локс еще накануне на складе. Хотя он и не мог видеть Локса, Дункан не сомневался, что тот сейчас регулирует устройства управления сканером на пульте рядом с ящиком. Локс пристально смотрел на листок бумаги — инструкцию, переданную ему агентом.

Неожиданно обе машины — по одной на противоположных концах крышки — пришли в движение, перемещаясь на роликах навстречу друг другу. Они встретились бесшумно в середине крышки и снова разошлись в стороны. Достигнув первоначальной позиции, машины опять стали сближаться. Внизу, под Дунканом, аналогичные перемещения совершали два других устройства. После того, как сканеры, расположенные вверху, выполнили тридцать пять полных циклов, Локс постучал ладонью по крышке. Он покрутил ручкой, жестом призывая Дункана перевернуться. Тот выполнил команду, а спустя еще шесть минут лег на другой бок. После этих операций Локс открыл крышку.

— Отлично. Вылезайте и одевайтесь.

Натягивая одежду, Дункан спросил:

— Ну что, получилось?

— Получилось, — сказал Локс. — Мы записали положение каждой молекулы вашего тела относительно друг друга. Процесс роста зародыша уже начался.

Локс указал в сторону стоявшей в углу ванны. В растворе копошилось нечто маленькое и пушистое. Спустя всего лишь час зародыш увеличится и начнет приобретать определенную форму.

— Четверг будет считать, что это проект, начатый в Среду, — сказал Локс. — Они обнаружат отсутствие необходимых данных об этом эксперименте к будут вынуждены довольствоваться только инструкциями, полученными якобы от Среды, и официальной записью о ходе эксперимента. Среде выдадут приказ, оформленный так, будто он подготовлен в Четверг и исходит из этого дня. Другие дни проверят содержание инструкций и сочтут, что он передан Четвергом. Но сам Четверг примет его за документ Среды.

Если кто-нибудь всерьез займется проверкой приказа, все рухнет. Но с какой стати им это делать? Приказы оформлены по всем правилам и ничем не отличаются от всех других, во множестве передаваемых от одного дня к другому в последовательности событий между ними. Все будет выглядеть правдоподобно.

— Пошли, — сказал Локс. — Чем быстрее мы выберемся отсюда, тем лучше.

Дункан на несколько секунд замешкался.

Через семь дней эта штука в заполненной раствором ванне превратится в его двойника. К вечеру Среды невооруженным глазом его невозможно будет отличить от оригинала. Конечно, если дубликат просканировать, прибор зафиксирует мелкие отличия, которые в совокупности составят очевидное несоответствие. Оно велико лишь потому, что не позволит искусственному телу прожить долго. Ученые утверждают, что скоро они сумеют создавать двойников, лишенных дефектов. Нормальные долгоживущие двойники сделаются реальностью. Это, конечно, выдвинет этические и философские проблемы, решать которые придется в будущем, если вообще они разрешимы.

Падре Коб улыбался как ребенок, только что завладевший коробкой еще теплого домашнего печенья.

— Это поднимает мой моральный дух. Мы больше не кролики. Мы — крысы. О-го-го! Существенное повышение, не правда ли? Крысы, не кролики. Наша группа сделала шаг в своем развитии. Я предпочитаю быть крысой. Им живется веселее!

— Может быть, однажды мы превратимся в волков, — заметил Дункан.

— Волки, как и все остальные, существуют постольку, поскольку правительство позволяет им здравствовать, — сказал падре. Он нахмурился, веселое настроение улетучилось.

— То, что мы сделали ночью, можно будет повторить в гораздо большем масштабе, — сказал Дункан.

Кэбтэб снова улыбнулся.

— Или умрем как люди, а не как кролики или крысы!

Дункан не ответил. Он всегда считал, что гораздо важнее жить как человек. То, как ты умер, не многого стоит, если живые не извлекли из твоего существования никакой пользы.

Они вернулись в склад, развесили дождевики и присоединились к остальным членам группы в старом здании. Дункан хотел поделиться полученным опытом с членами группы. Они наверняка обрадовались бы этому событию и захотели бы отпраздновать его. Но Локс настаивал на том, что чем меньше людей знает о происшедшем, тем лучше. Они сообщили группе, что во время своего отсутствия всемером ходили в центральный компьютерный зал. Локс объяснил, что ему необходимо было собрать дополнительную информацию. Если кое-кто из группы и удивлялся тому обстоятельству, что для сопровождения вожака понадобилась такая большая компания, они ничего не сказали.

Локс однако отчасти говорил правду. Еще до того, как семерка отправилась на свою вылазку, он связался со своим информатором, чтобы узнать от него как можно больше о розысках Дункана. Новости оказались тревожными. Кольцо сжималось все плотнее, и органикам уже удалось поймать нескольких беглых преступников.

— Центр кольца приходится на комплекс склада, — сказал он Дункану. — Раньше или позже, скорее всего — раньше, органики определят, что мы имеем наглость скрываться здесь. И тогда…

— Как быстро?

— Не знаю. Мне кажется, нам стоит попытаться выбраться на поверхность. Если бы мы смогли ускользнуть из кольца…

— Вот если бы они нашли меня, — вставил Дункан. — Я имею в виду тело… они, возможно, прекратили бы поиски. Вы не можете отвечать за органиков, но есть ли еще время, чтобы подождать?

Локс, кусая губы, вращал глазами.

— Не думаю, — сказал он. — В других обстоятельствах я бы попытался вывести людей за пределы зоны поиска. Мы пошли бы ночью, чтобы к рассвету уже выбраться из блокады. За ночь можно пройти около десяти миль даже с детьми. Но если кого-нибудь из нас поймали бы, они схватили бы и вас. Я не знаю, где можно было бы спрятать вас… Если бы вы пошли с нами, то не успели бы на поезд в Лос-Анджелес. А это очень важно, хотя, конечно, можно было бы придумать и другой план. К тому же мы лишились бы возможности подбросить им вашего двойника, и тогда они не прекратили бы охоту.

Локс как-то болезненно усмехнулся.

— Тот, кто определяет, тоже проявляет нерешительность.

— У нас есть пирог, почему бы его не съесть. Почему бы не испробовать этот шанс. Ведь все наши дела рискованны.

Пока Локс говорил, Дункан изложил ему план, который сложился у него в мозгу, словно осаждающиеся кристаллы. Некоторое время они негромко спорили, но Локс возражал не слишком энергично, утверждая лишь, что необходимо все продумать. Вскоре Локс признал, что идея Дункана имеет гораздо больше шансов на успех, чем высказанные другими членами группы. Он собрал всех и объяснил, что он собирается делать. Последовали новые возражения и даже решительные протесты. В конце концов, после полутора часов дискуссии, он решил поступить довольно необычным для себя образом. Локс поставил вопрос на голосование, и большинство приняло план Дункана, хотя многие — без энтузиазма.

— Прекрасно, — сказал Локс. — Мы не можем ждать, пока органики подойдут к нам вплотную. Итак, мы выступаем. Надо убрать здесь, сделать все необходимое.

Это объявление взволновало некоторых членов группы, пронесся ропот.

Неотвратимость немедленных действий, ощущение беспомощности, которое вполне могло охватить их при выполнении задуманного Дунканом плана, подавляло их. Они сделали бы так, как велит Локс, но решаясь на это не столь быстро, не сразу. Вот бы повременить хоть немного.

— Нет! — громко крикнул Локс. — Будь я проклят, нет! Нам отпущено мало времени на то, чтобы вы внешне сделались похожими на обычные стоунированные фигуры. Всем обваляться в пыли и на пол тоже насыпать пыль. Сделать все быстро, но тщательно. Мы не в состоянии предугадать, когда сюда пожалуют органики. Могут заявиться уже завтра. Вдруг их осенит, что мы скрываемся именно здесь. Сразу примчатся, бросят сюда отряд.

Хотя кто-то еще бурчал, все повиновались. Дункан с несколькими сопровождающими отправился в пещеру, чтобы перетащить тела Кроссанта и Донг вверх по шахте в основной зал склада, где находились стоунеры. Им предстояла неприятная миссия дестоунировать парочку. Затем их тотчас привели в бессознательное состояние, окутав туманом истины. Бесчувственные тела перенесли в тот отсек, где разместили последнюю партию окаменелых. Обоих переложили на тележки транспортных роботов, которые проворно доставили их до места. Донг и Кроссанта положили в специальные формы, которые придали им естественное и устойчивое положение. Теперь после стоунирования они будут стоять прямо. Тела в формах задвинули в горизонтальный стоунер и включили энергию. Роботы захватом механических рук вытащили тела и перенесли их обратно в старый отсек.

Тем временем отобранная по жребию половина группы подверглась окаменению теми, кому повезло. Затем роботы расставили окаменевшие холодные тела, рассредоточив их в «вакантных» местах между другими статуями на полках. Очевидно, в прошлом время от времени некоторые тела отсюда забирали по неведомым причинам. Синн и Бидутанг вернулись из похода в ионизированные помещения, расположенные в конце всего комплекса, с мешками пыли, которую они извлекли из коллекторов, и приступили к тонкой работе — рассеиванию пыли на только что окаменевшие тела.

— Вот черт, тонкое дело, — сказал Локс. — Ненавижу сложные планы. Один неверный шаг — и все рушится. Чем проще, тем лучше.

— Согласен, — сказал Дункан. — Но у нас простых решений уже нет.

Падре Коб и красавица Фиона принесли из нового отсека только что изготовленные идентификационные таблички. Они развесили их на шеях статуй, Синн и Бидутанг принялись дуть, чтобы покрыть тела слоем пыли.

— Если органики обладают дьявольской проницательностью, — сказал падре, — и догадаются сравнить подписи на табличках с архивами, они сразу обнаружат подлог. Тогда мы погибли.

— Они не станут этого делать, — сказал Дункан. — Гэнки будут искать живых. Они, несомненно, поймут, что мы здесь были — это скрыть невозможно, — но они посчитают, что мы поспешно сбежали.

В это время Локс и еще двое вернулись из офиса банка данных. Вожак сказал:

— Я стер записи об использовании компьютера, а потом мы уничтожили все следы.

Настало время и лидеру войти в стоунер. Скрестив руки на груди, он поклонился.

— Прощайте, Билл. Еще увидимся.

— Если все пойдет как надо, — ответил Дункан. Он закрыл дверцу стоунера и нажал кнопку с надписью «ЭНЕРГИЯ», расположенную на блоке позади цилиндра. Теперь он был единственным живым существом в немоте огромного помещения склада. Вскочив на транспортную платформу позади одного из роботов, он нажатием кнопки запустил программу. Робот поехал вперед, подняв вверх длинные руки. Схватив ладонями-клещами тяжелое тело Локса, лежавшее внутри цилиндра, робот поднял его и выдвинул наружу. Развернувшись на колесах, робот поднес тело к пустующему месту среди безмолвных фигур и осторожно поставил его. Дункан поколдовал с клавиатурой, вводя новые инструкции машине. Установив таймер на механизме, соединенном с кабелем энергоснабжения цилиндра, он вошел в стоунер и закрыл дверцу. Секунд шесть он смотрел в круглое окно корпуса стоунера. Робот ждал. Затем он откроет дверцу, вытащит его и поставит в ряду, который в соответствии со складской классификацией обозначался SSF-1-X22-36. Там тело Дункана с подложной идентификационной табличкой на шее будет стоять ровно шесть дней, дожидаясь, когда робот, выполняя введенную Дунканом программу, не вернется, чтобы забрать его. Он откроет дверцу стоунера с номером SSF-413B, подойдет к Дункану, поднимет его, перенесет к цилиндру, поставит его туда и закроет дверь. Произойдет все это в шесть часов тридцать минут вечера в следующую Среду. Ровно в семь часов таймер обеспечит подачу дестоунирующей энергии. Дункан выйдет из цилиндра и начнет извлекать из стоунеров остальных.

А сейчас машина водрузит Дункана на нужное место, поднимет ящик с пылью с платформы перед собой и развеет пыль по телу Дункана и следам, которые сама оставила. Робот станет пылить до тех пор, пока не въедет в новый отсек, где не было заметной пыли.

Прежде чем присоединиться к другим роботам, собравшимся в специальном отсеке, машина поставит ящик на полку, где ему и положено быть.

Дункан даже не заметил, когда начала поступать энергия, и он лишился сознания на шесть дней. Все еще широко раскрытыми глазами он уставился из окошка цилиндра на робота, остановившегося футах в трех от него. Квадратное зеленое тело робота с множеством глаз на голове и трясущейся на ее макушке антенной приближалось к нему. Протянув руку, машина открыла дверь. Дункан вышел из стоунера, бормоча:

— Либо все о'кей, либо у этой штуки винтики развинтились.

— ZY, — сказал он, — какое сейчас число и сколько времени?

На «брюхе» робота вспыхнул цифровой индикатор:

— СРЕДА Д7-Н1 МЕС РАЗН 7.

Итак, Среда День-семь, Неделя-один, месяц Разнообразие, семь часов вечера. Значит, либо органики так и не приходили сюда, а стало быть могут появиться с минуты на минуту, либо уже побывали здесь, но, ничего не обнаружив, ушли.

Многочисленные следы ног свидетельствовали в пользу второго варианта.

Не обращая внимания на слетевшую с него пыль — неделю назад робот явно переусердствовал в этой части программы, — Дункан бросился проверять остальных. Все были на месте. Впрочем, это уже его не удивило. Раз не нашли его, значит все обошлось. Стоило органикам заметить хоть одного, они прочесали бы весь склад. Дункан решил убедиться в успехе сам. Осмотрев тела, стоящие в том же положении, в каком он оставил их почти неделю назад, Дункан прошел через помещения склада, а затем и через два других, смежных. Предварительно осмотревшись — а вдруг там органики разгружают очередную партию тел, — он вошел в новый отсек. Все было спокойно. Быстро пробежав по служебным помещениям, Дункан удостоверился, что и там никого нет. Возвращаясь в старый отсек, Дункан остановился у стоунера с табличкой СНИК. Почему, черт возьми, она так волнует его? Почему вызывает такое сильное любопытство? Логичным было бы объяснить это тем, что он когда-то знал эту женщину, причем близко. Та же логика подсказывала очевидное решение: надо вернуть ее к жизни и разобраться, что скребет в дверь его памяти.

Только не сейчас. У него уйма дел, а времени в обрез.

10

— Надо же, солидно замуровали, — удивленно заметил падре Коб.

Он, Дункан и Локс стояли у потайной дверцы, через которую еще недавно можно было попасть в шахту. Квадратное отверстие было надежно замуровано каким-то плотным беловатым составом.

— Что будем делать? — спросил гигант. — Продукты кончаются, а путь к отступлению отрезан.

— В кладовой на складе еще полно еды, — заметил вожак. — Зато если они действительно соберутся еще раз прочесать все внутри, спрятаться нам будет некуда. Пока это неважно. Все равно сегодня ночью мы выходим.

— Вы решили изменить план? — вопрошал падре.

— Да. Мы не можем оставаться в этой ловушке. Это всем действует на нервы.

Локс послал четверых людей дестоунировать достаточное количество еды и медикаментов с расчетом на десять дней. Когда они вернулись, он объяснил, наконец, всем, что задумал. Некоторые члены группы, выслушав новый план вожака, опять начали энергично возражать: слишком опасным он им показался.

— Нас просто возьмут голыми руками, — послышались возмущенные голоса, — мы же будем на виду.

— Конечно, на виду, — согласился Локс. — А разве у нас бывает иначе? Мы каждую минуту рискуем быть пойманными. Как только органики найдут тело Дункана, я хотел сказать — его двойника, они вернутся к обычной службе. А мы тем временем спрячемся где-нибудь в другом месте, а потом сможем выбраться на открытый воздух, побродить по лесу. Того и гляди пристрелим государственного оленя, будем наслаждаться жизнью просто так, день за днем, как учил Господь.

— Вот, вот, пока не поймают, — пробурчал кто-то.

— Опасность — очень пикантная приправа. Это соус к салату жизни, — сказал падре Коб. — Где еще можно встретить ее, как не в диких чащах.

Позже, когда Дункан с Локсом перешли в офис банка данных, вожак сказал:

— Мне кажется, истекает отпущенное нам время. Со дня на день кое-кто из нас покончит с таким образом жизни. Вы же знаете, мы вовсе не так довольны ею, как хотели бы представить; наверняка кто-то уже подумывает о добровольной сдаче. Если хоть один сдастся, остальные долго не протянут. Самое худшее, что в этом случае полиция узнает про вас, и охота начнется с новой силой.

— Да, но что нам остается делать?

Получив свежие инструкции от своего агента, Локс выключил компьютер и встал.

— Погода как по заказу. Проверим, все ли готово и не осталось ли следов нашего пребывания.

Через два часа семерке, совершившей первый рейд к биолаборатории, предстояло отправиться в новый. У Дункана оставалось еще немного свободного времени, и он отправился в новый отсек, еще раз взглянуть на Пантею Сник. Ее лицо радостно волновало его. Где-то в душе за этой взволнованностью скрывалось более сильное чувство. Какое? Постичь это можно было только разбудив ее. Группа уже покидала новый отсек, а он все обдумывал необходимые действия. Предчувствие опасного похода встряхнуло его. Опустив голову, Дункан шел навстречу сильному ветру. Как и во время их первой вылазки деревню освещали лишь окна домов. Следуя по старому маршруту, семерка подошла к биолаборатории и выставила посты. Локс стер всю информацию, относящуюся к выращиванию объекта с кодовым номером HBD-1OX-TS-7 и ввел в компьютер команды об его уничтожении, якобы исходящие от Среды. Когда проснется персонал, работающий в лаборатории в Четверг, в банке данных, куда помещают сообщения от других дней, окажется все необходимое, что позволит беглецам замести следы. В банк данных, содержащих подобные сообщения, разрешалось заносить только самую важную информацию, и люди всегда воспринимали ее очень серьезно.

Среда тоже получит сообщение о том, что Четверг ликвидировал двойника. Оставалась угроза, что кому-нибудь придет в голову копнуть поглубже. Тогда нетрудно будет обнаружить подлог, только вряд ли специалисты лаборатории займутся этим. Какое дело жителям одного дня до того, что творится в другом, если его действия не противоречат закону и не препятствуют их собственной работе?

К тому моменту, когда Локс закончил сеанс на мониторе, двойник еще живой, но так и не пришедший в сознание, уже находился в душе. Его вытащили из ванны специальным устройством и сейчас отмывали от остатков раствора, в котором ему пришлось купаться целую неделю. Затем тело оботрут, оденут и поместят в специальный мешок для придания формы телу, который лазутчики захватили со склада. Пользоваться подобной принадлежностью из лаборатории они не решились: пропажа могла вызвать подозрение.

При взгляде на свое собственное не-совсем-мертвое лицо, Дунканом овладело какое-то потустороннее чувство, как будто ни он сам, ни его труп не были частью реальности.

— Это не то лицо, что я привык видеть в зеркале, — пробормотал он. — Оно не имеет со мной ничего общего.

Он вздохнул с облегчением, когда мешок-форму застегнули на молнию — до самого носа двойника.

Тщательно вытерев с пола капли раствора, которые соскользнули с тела, пока его обрабатывали, два человека положили тело на носилки, тоже прихваченные со склада. Дункан первым прошел в дверь и возглавил процессию, в некотором роде ощущая личную ответственность за свой дубликат. Казалось, он провожает в ад собственную душу. Едва распахнув дверь, он заметил через окно фигуру, быстро приближавшуюся к нему. Человек находился всего в нескольких футах от него, освещенный только внутренним светом здания. Очертания фигуры расплывались во мраке и завесе дождя. Позади мерцали красные и оранжевые огни. Неужели органик?

На мужчине был прозрачный плащ, такой тонкий, что его вполне можно было, сложив, спрятать в кармане рубашки. В доли секунды он распахнул дождевик, торопясь расстегнуть кобуру. Магнитная защелка плаща бесшумно разошлась. Дункан ударом плеча отбросил дверь и пулей метнулся к органику. Не успел тот вытащить протонный пистолет, как Дункан уже подскочил к нему, ударив с разбегу головой в подбородок. Оба перевернулись, и Дункан оказался наверху. Подавшись назад, он размахнулся и нанес противнику сильнейший удар ребром ладони по шее. Второго удара уже не понадобилось: мужчина обмяк и затих.

Локс подбежал к ним. Склонился над поверженным.

— Какой черт занес его сюда?

Дункан встал, чувствуя легкую боль в голове.

— Это органик, — он показал на небольшой, напоминавший по форме каноэ двухместный летательный аппарат; он завис, мерцая сигнальными огнями, примерно в футе над землей. — Не знаю, что он делал тут, скорее всего, припозднился, возвращаясь с патрулирования, заметил огни и решил проверить, в чем дело. Явно не ожидал такой встречи, иначе заранее вытащил бы пистолет.

Подошли остальные. Носилки опустили на землю.

— Что теперь будем делать? — спросил Синн. — Он нам все испортил!

Локс стоял под ударами дождя, кусая губы и уставившись в темноту, словно ожидая, что ответ явится к нему из ночи.

Дункан опустился на колено пощупать пульс полицейского.

— Еще жив, — сказал он, поднимаясь. — Мы могли бы посадить его в стоунер, — бросил он Локсу. — Тогда он ничего не расскажет до следующей Среды. К тому времени… Нет, это на сработает. Очнувшись, он все выложит полиции.

— Мы должны заставить его заткнуться навсегда, — вмешался Синн.

— Прикончить? — спросил Дункан.

— Или лучше стоунировать, а затем спрятать.

Дункан понимал, к чему приведет их малодушие.

— Нет. Его надо убить. — Наступило короткое молчание, нарушенное Дунканом. — Это необходимо сделать. Все должно выглядеть так, будто он увидел меня — я хотел сказать, моего двойника — и бросился за мной, после чего мы оба погибли в схватке. Надо подстроить, как будто это произошло в миле отсюда.

— Хорошо, — согласился Локс. — Мне ненавистна сама идея убийства, но я согласен с вами: у нас нет выбора. Но как объяснить все это? Что он мог делать так далеко отсюда? Он несомненно успел сообщить, что завершил свою миссию и направляется на базу.

Это было нетрудно проверить, прокрутив запись на магнитофоне органика. Синн поднял фонарь кабины над передним сиденьем самолета, забрался внутрь, покрутил какие-то рукоятки на пульте управления и запустил ленту на воспроизведение. Все было так, как говорил Локс. Органик — им оказался патрульный второго класса по имени Лу — сообщил в штаб, что возвращается домой. Его ночные зонды не обнаружили никаких следов преступника Дункана. К окончанию записи они уже связали руки и ноги органика, а в рот ему вставили кляп.

— Наше счастье, что он ничего не сообщил про свет в биолаборатории, — заметил Дункан. — Синн, проверьте еще раз координаты того места, откуда он вышел на связь в последний раз. Необходимо, чтобы самолет они нашли именно там.

Локс с легким волнением спросил Дункана, что он предлагает делать дальше. Его заметно беспокоило то, что инициатива постепенно переходила к Дункану. Он злился на самого себя за неспособность предложить разумный выход из затруднительного положения, в котором они оказались.

— Я собираюсь перегнать самолет в тот район, где состоялся последний сеанс связи, — сказал Дункан. — Двойник и Лу полетят со мной. Там надо все сымитировать так, будто я — то есть мой двойник — набросился на органика. Придется убить их обоих. — Он сделал паузу. — Я сделаю это сам. Если не найдется добровольца.

Как он и полагал, желающих не оказалось. Он выждал несколько секунд.

— Ну как, шеф, одобряете?

— Это лучшее, что мы можем сделать, — ответил Локс. — В некотором смысле нам еще повезло: не придется под дождем и в темноте переть вашего двойника пять миль на себе, а потом еще возвращаться. На самолете это займет несколько минут. Предлагаю лететь вблизи дороги. Тогда легко вернуться по ней. А мы пойдем обратно в новый отсек склада. Чем меньше наших людей маячит на открытом месте, тем лучше.

Падре молчал на протяжении всего разговора. Наконец он проговорил:

— Нельзя ли все-таки избежать убийства? Никак не могу смириться с этим…

— Когда ты поставил себя вне закона, то сам принял на себя обязательство в случае необходимости пойти на убийство, — сказал Дункан. — Иначе нельзя. Если в определенных обстоятельствах ты не убиваешь, то подвергаешь опасности других.

— Ну что ж, хорошо, — пробормотал гигант. — Но я настаиваю на том, чтобы предоставить Лу право на предсмертную исповедь. И этому… второму тоже…

— Господи Иисусе, человек! — воскликнул Локс. — Каждая лишняя секунда здесь увеличивает опасность! Кроме того, у этого существа и души-то вовсе нет!

— Откуда вам это знать? — сказал падре Коб. — Я настаиваю. Вы, если хотите, можете уходить.

Он открыл небольшой черный узелок, который принес с собой, достал из него распятие и еще несколько предметов, название и назначение которых были для Дункана загадкой.

Дожидаясь, пока падре завершит обряд, Дункан проверил приборы управления самолетом. Он с трудом скрывал раздражение, но спорить с Кобом значило бы потерять еще больше времени. Он уже знал, каким упрямым может быть падре. Больше всего Дункана злило, что наверняка патрульный органик Лу даже не был католиком и вообще не следовал никакой религии. Людям, исповедующим какую-либо религию, строжайше запрещалась служба в полиции и любая другая служба в правительственных учреждениях. Ну и что? Падре Коб принял бы причастие у самого Сатаны, окажись тот в его руках в бессознательном состоянии. Дункан не сомневался, что Кэбтэб вытряс бы душу из самого дьявола, вздумай тот протестовать против его убеждений.

Занявшись самолетом, Дункан первым делом осмотрел хронометр на панели управления. Граждане Среды уже расположились в стоунерах. Еще через десять минут придет в движение Четверг.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем широкое серьезное лицо падре снова возникло перед Дунканом.

— Все кончено. Пусть на них снизойдет просветление, когда они окажутся в Великом Потустороннем Мире.

Дункан не стал спрашивать, где находится этот Мир.

— Увидимся позже, падре, — сказал он. — А сейчас тебе лучше убраться отсюда.

— Когда вернемся, не забудьте исповедаться в своем ужасном грехе! — воскликнул священник, провожая взглядом поднимавшийся самолет. — Я не смогу дать тебе отпущение грехов, если ты искренне не раскаешься в них. О Господи, мне-то кто даст прощение? — добавил он.

Слова его едва долетали до Дункана. Самолет уже направлялся в сторону леса.

— Помоги мне Бог! — пробормотал Дункан, думая про себя, что падре приветствовал бы обращение к помощи Всевышнего, но, конечно, не в предстоящем Дункану деле.

Удерживая самолет вблизи верхушек деревьев и не выпуская из поля зрения дорогу, Дункан пролетел миль шесть. Заметив пустынное место вдали от городских огней, от света в домах или от фар машин, он повел самолет вниз между двух больших деревьев. Приземлившись, Дункан слез на землю и вытащил из самолета тело органика. В свете мерцающих бортовых огней он заметил, что глаза Лу открыты. Если он и испугался, на лице его не было страха. Это затрудняло миссию Дункана: не лучшее дело убивать смелого человека. Что тут говорить, он вообще не любил убивать кого бы то ни было — малодушного или отважного. Но каков бы ни был его характер или характеры до того, как он стал Вильямом Сен-Джорджем Дунканом, сейчас он был человеком, который готов совершить то, что необходимо. В определенных пределах. Ребенка он не смог бы убить никогда.

Дункан навел на грудь органика отобранный у него пистолет и выстрелил. Лу повалился на бок. Дункан перевернул тело и снял наручники, сковывавшие руки и ноги Лу, а затем вытащил кляп. Засунув все в карман, он полоснул лучом по бедру органика. Те, кто обнаружит его, наверняка примут ожог за рану, полученную в ближнем бою. Дункан влез в кабину и повел самолет через лес. Около полумили медленного полета, набор скорости — а вот и дорога. Дункан приземлился в двух милях от того места, где он оставил труп Лу. Выложив висевшее, как мешок, тело своего двойника на полянку, он встал над ним, прицелившись в левое колено. Шарик на конце дула пистолета выпустил фиолетовый луч. Одежда и плоть буквально взорвались в том месте, куда пришелся выстрел. Несмотря на сильный ливень, Дункан ощутил запах горелого мяса.

Он опустился на колено рядом с двойником. Лицо двойника было безмятежным. Если нервные окончания этого существа и ощущали боль, до мозга сигналы явно не доходили.

Он вытащил из-за пояса длинный охотничий нож органика и всадил лезвие в живот жертвы на несколько дюймов. Рана вроде не смертельная, но очень скоро его дубликат умрет от потери крови. Вытащив нож из плоти, он зашвырнул его в кабину самолета.

Рано утром органики наткнутся на труп двойника и станут искать вокруг своего коллегу, патрульного Лу. На это у них уйдет не так уж много времени. Потом они попытаются восстановить картину происшедшего. Дункан надеялся, что сценарий, который они воссоздадут, будет выглядеть примерно так: сразу же после сообщения патрульного Лу о том, что он направляется домой, на него внезапно напал беглый преступник Дункан. Или, наоборот, органик, заметив беглеца, хотел застать его врасплох. Так или иначе, они вступили в схватку. Лу выстрелил в Дункана, но преступник все же сумел после этого продолжить борьбу. Затем Дункану каким-то образом удалось завладеть пистолетом Лу. Тогда Лу ударил Дункана ножом, но тот успел выстрелить. После этого беглец улетел, воспользовавшись самолетом патрульного. Он выдернул нож из раны в животе и вскоре, почувствовав, что силы покидают его, решил приземлиться. Не успев сделать и нескольких шагов, он упал замертво.

Если полиция поверит в эту версию, охоту на него можно считать законченной.

Дункан под бесконечным проливным дождем зашагал через поляну. Следов в густой траве не останется да и дождь смоет грязь, опавшую с его сапог. Только бы не появилась какая-нибудь правительственная машина. Тогда ему удастся уйти незамеченным. В это раннее утро вероятность появления машин казалась незначительной. Как он и надеялся, дорога была пустынна. Примерно в миле от деревни Дункан вошел в лес. Идти здесь приходилось медленнее, зато не было необходимости прятаться. Наконец, перед самым рассветом он добрался до здания нового склада. Локс и Кэбтэб ждали его на входе. Дункан подробно рассказал обо всем. Локс передернулся, выслушав описание убийств, а Кэбтэб, перекрестившись, принялся читать молитву на японском языке.

— Это война, — сказал Дункан. — Он был солдатом и умер.

— Хочешь покаяться сейчас? — спросил Кэбтэб.

— Не делай из себя посмешище! — сказал Дункан и пошел прочь.

11

— Если раньше я мог испытывать лишь незначительные угрызения совести, то теперь по-настоящему страдаю, — сказал Дункан.

— Почему? — спросил Локс.

Падре ответил за него:

— Потому, мой дорогой вожак, что все, кроме вас, меня и, возможно, Вилде, сторонятся его. Он убил человека, и сделал это вовсе не в целях самообороны. И все же, если учесть скрытые мотивы и последствия этого дела, по серьезному размышлению можно сказать, что этот человек прикончил органика, защищая не только самого себя, но и всю нашу группу. Он совершенно не таил, что при определенных обстоятельствах умертвит опасного врага, прямо говорил, что скорее всего именно так и поступит. Никто из нас не остановил его. Так что виновны мы все. Но люди не вспоминают об этом. Делают вид, что злодей только он один — Каин, убивший своего брата. И все же…

— Вот-вот, они шарахаются от меня. Не говорят, что думают обо всем этом, ничего не высказывают в лицо, но я чувствую, что все считают меня каким-то чудовищем, — вставил Дункан, передернув плечами.

— Если бы на нас наткнулся не органик, а какой-нибудь ребенок, — сказал падре Коб, — ты и его убил бы?

— Нет, — ответил Дункан. — Ребенка я убить не могу.

— А почему — нет? Он же тоже мог выдать нас. Ведь органика ты убил именно поэтому, я не ошибся? Нельзя было допустить, чтобы он рассказал, где мы прячемся? Если бы ты пожалел ребенка, то почему не пощадил взрослого человека?

Дункан нетерпеливо заерзал в кресле.

— К счастью, мне не пришлось подвергнуться подобному испытанию. На самом деле…

— На самом деле, — сердитым голосом прервал его Локс, — Дункану не оставалось ничего другого. Он принес в жертву этого человека, чтобы спасти всех нас. Почему вы вечно все драматизируете? Просто противно.

Падре не обращал на вожака никакого внимания.

— Это беспокоит тебя? Чувствуешь хоть какие-нибудь угрызения совести? — спросил он Дункана.

— Меня мучают кошмары по ночам, — ответил Дункан. — Невысокая цена за мой проступок.

— Давайте оставим философию и всякие гипотетические изыскания, — вмешался Локс. — У нас достаточно реальных проблем.

— Гипотезы, философские аспекты, этические проблемы, фантазии и мечты — это все часть реальности, — громко произнес падре, поглаживая свой огромный живот с таким видом, словно для него он и олицетворял реальность. — Сумма всегда состоит из частей. Гипотетическое, философское, этическое…

— Давайте говорить о конкретных вещах, — прорычал Локс. — Итак, вы хотите поехать с Дунканом в Лос-Анджелес. Это потребует внесения в наш план значительных изменений. Мне необходимо связаться со своим агентом, получить от него разрешение и, если он даст его, изготовить для вас новую идентификационную карточку, получить необходимые пропуска и визы. Вы уверены в том, что хотите расстаться с нами, падре? Ведь здесь многие целиком зависят от вас, вы создаете для них душевный комфорт.

— Как я уже говорил вам, босс, прошлой ночью мне было видение. В сверкании яркого света мне явился ангел. Он сказал, что надо уходить, покинуть это место и мою паству и идти дальше. Он приказал мне стряхнуть с ног грязь этой пустыни и затеряться среди мужчин и женщин большого города. Моя миссия…

— Знаю, знаю, — устало подтвердил Локс. — Вы рассказывали об этом по меньшей мере три раза. Все это прекрасно. Получите разрешение, можете уходить. Но вы понимаете, что скажет ваша паства. Вас будут считать крысой, бегущей с тонущего корабля.

— Им совершенно необязательно находиться здесь, — сказал падре Коб.

Локс развернулся в крутящемся кресле и принялся набирать текст на клавиатуре компьютера. Дункан встал.

— Я хочу пройтись, — сказал он.

Через несколько минут он снова, в который уже раз, стоял рядом с окаменевшей серой фигурой Пантеи Сник. Что делать с ней? Здравый смысл и обстоятельства требовали оставить ее в том же состоянии, в каком он обнаружил ее. Было бы слишком жестоко вывести ее из окаменения лишь для удовлетворения своего любопытства, а затем снова посадить в цилиндр. Страдай она какой-то безнадежной болезнью, Сник сочтет, что он вернул ее к жизни, потому что болезнь эта стала излечимой. Однако она не выглядела больной. Возможно, женщина оказалась здесь за какое-то преступление. В этом случае ее вполне могли бы принять в группу Локса.

Но присутствие каждого дополнительного человека означало для вожака появление новых проблем, а у него и без того их уже было достаточно. Дункан сомневался, что он даст разрешение дестоунировать Сник.

— Я должен узнать, что в ней такого необычного, почему она так сильно будоражит мне душу, — пробормотал Дункан. Должен одолело неследует.

Он прошел в отсек, где размещались транспортные роботы, привел в действие и запрограммировал одного из них и сопровождал его, пока тот перемещал тяжелое тело к стоунеру. Робот поместил Сник в цилиндр. Дункану потребовалось совсем немного времени, чтобы закрыть дверцу стоунера и включить энергию. Затем он распахнул дверцу — из стоунера вышла бледная, с удивленным взглядом женщина.

— Не пугайтесь, Пантея Сник, — мягко сказал Дункан. — Вы — среди друзей.

— Это, конечно, была не более чем вежливая ложь. Кто мог гарантировать, что члены группы отнесутся к ней дружелюбно? Да и сам Дункан сомневался, что он мог называть себя другом этой женщины.

Выражение растерянности исчезло с лица женщины, и она улыбнулась.

— Джеф Кэрд!

Это было одно из тех имен, которое врач-психиатр упоминала как главное в его личности. Ощущение того, что он знаком с этой женщиной, было основано на реальности.

Он подвел ее к столу, предложил сесть и протянул стакан воды.

— Я — жертва амнезии, — сказал он. — Может быть, вы расскажете мне, кто такой Джеф Кэрд, кто вы и откуда мы знаем друг Друга?

Сник осушила стакан.

— Прежде вы скажите, где мы находимся и каким образом вам удалось вывести меня из окаменения?

Теперь Сник полностью владела собой. От смущения не осталось и следа, цвет лица приобрел более свежий и приятный оттенок. Голос ее звучал отрывисто и властно.

Дункан рассказал ей, где находится склад.

— Я настаиваю на том, чтобы и вы ответили на мои вопросы.

У него было определенное чувство, что Сник собиралась возразить, но потом передумала, видимо, решив, что до поры до времени пусть он будет чувствовать себя хозяином положения. Она наделила его легкой, мимолетной улыбкой и пустилась в долгий рассказ. Дункан слушал не перебивая. Когда Сник кончила свою историю, он еще некоторое время молчал.

— Итак, вы органик, — сказал он наконец. — В прошлом, я хотел сказать. А здесь вы потому, что некоторые из правительственных чиновников посчитали, что вам слишком много известно. Они решили заставить вас замолчать, обвинив в преступлении, которого на самом деле вы не совершали. Вас опутали ложными уликами, а затем посадили в цилиндр.

— Да, я же это сказала, — нетерпеливо перебила его Сник.

Джефферсон Сервантес Кэрд был гражданином штата Манхэттен, офицером-органиком, благонадежным во всех отношениях, лояльным к правительству, отлично проявившим себя в борьбе с преступниками. И в то же время он принадлежал к тайной, абсолютно незаконной организации. У истоков этой организации стоял Джильберт Чинг Иммерман, биолог, открывший способ продления жизни далеко за пределы, отпущенные нормальному человеку. Вместо того, чтобы сделать свое открытие достоянием всего человечества, Иммерман сохранил его в секрете, в который посвятил только некоторых членов своей семьи. Через несколько поколений, когда семья его разрослась, она и составила основу этой организации, члены которой называли себя в его честь иммерманами или кратко — иммерами. Позже они начали принимать в свои ряды и тех, кто не имел непосредственного отношения к их семье, хотя таких людей в организации было относительно немного. На протяжении двухсот сублет членам семьи удалось занять весьма высокие посты, у них появилась власть. К рождению Кэрда члены организации жили уже во многих странах, а некоторые даже входили во Всемирный Совет.

Когда Кэрд повзрослел, ему также пришлось сделаться дэйбрейкером. Вместо того, чтобы залезать в стоунер в конце Вторника, покидая его поутру следующего Вторника, он переместился в Среду, стал гражданином и этого дня, для чего сменил идентификационную карточку и профессию. На все другие дни недели — на каждый — он имел новую идентификационную карточку и другую профессию. Он настолько успешно вжился в свои многочисленные и разнообразные роли, что буквально слился с каждым образом, стал каждой личностью в ее определенном дне, оставляя лишь смутные воспоминания о других персонах других дней. Для успешного продолжения этого обмана ему приходилось сохранять определенные связи со своими другими "я". Как-никак для эффективного выполнения возложенных на него организацией функций связного необходимо было хоть что-то знать о всех семи личностях и о том, что происходило во все дни.

Но он зашел слишком далеко, недопустимо отделив одну от другой свои «души».

Каждая персона теперь изо всех сил старалась получить возможность направлять действия остальных, растворить их в себе.

Борьба эта разгорелась, когда Кэрд был схвачен после отчаянной стычки с органиками.

Но прежде произошли и другие события. Один из членов организации Иммермана — ученый по имени Кастор сошел с ума и был помещен в реабилитационный центр на Манхэттене. Иммеры, опасаясь, что Кастор может раскрыть их организацию, решили обезопасить себя. Они устроили так, чтобы в лечебном заведении, где находился Кастор, в контакте с ним могли находиться только члены организации. Однако Кастор прикончил своего основного надзирателя, сбежал, а затем убил жену Кэрда, жившую во Вторнике. Он хотел добраться и до самого Кэрда, поскольку именно он был тем офицером, который арестовал Кастора.

Кэрд, в образе личности Среды от одного из иммеров узнал, что ему поручено разыскать и убить Кастора, прежде чем того схватят органики, не принадлежавшие к их организации. Нельзя было позволить Кастору раскрыть тайну иммеров. Кэрд, хоть и не испытывал восторга от этого задания, вынужден был подчиниться. Тем временем появилась Пантея Пао Сник, органик из Воскресенья, которая расспрашивала Кэрда о его деятельности. На самом деле Сник разыскивала членов другого противозаконного общества, но Кэрд решил, что она идет по его следу. Затем Кэрд выяснил, что его коллеги считают его самого опасным для себя, поскольку, как им кажется. Сник слишком близко подобралась к нему.

Будучи Бобом Тинглом из мира Среды, Кэрд убил безумного Кастора в жесточайшей схватке. По крайней мере, так говорила врач, ссылаясь на то, будто сам Кэрд рассказал ей об этом во время сеанса в тумане истины. Кэрд практически ничего не помнил. У него сохранились лишь обрывки отрывочных воспоминаний об этих событиях.

Сник сидела в кресле, потягивая второй стакан воды, когда Дункан спросил ее, известно ли ей что-нибудь о побеге.

— Ничего.

Она, казалось, уже совершенно оправилась от шока и теперь нормально ориентировалась в ситуации. Ее большие карие глаза прояснились. Какие они красивые, подумал Дункан. Ему даже показалось, что в них сквозит призыв, но это, конечно же, его субъективное восприятие. За этим взглядом — что-то другое.

— Мне говорили, — сказал Дункан, — что я обнаружил вас в цилиндре, окаменевшую. Кастор засунул вас туда. Наверно, хотел позже дестоунировать, чтобы подвергнуть пыткам, а потом убить, расчленив на части. Так он поступил с другими своими жертвами.

Женщина поежилась.

— Но иммеры нашли вас раньше. Они вывели вас из окаменения, накачали наркотиками, а затем посадили в туман истины. Узнав все, что было им необходимо, они снова бросили вас в цилиндр. Все это время вы были без сознания, поэтому ничего и не помните.

— Я искала человека по имени Монинг Роуз Даблдэй, ведущего подрывную деятельность, — сказала Сник. — Неожиданно я вышла на след совсем другой группы, той, к которой принадлежали вы. Меня проинформировали о похождениях Кастора и приказали следить за ним. Я понятия не имела о том, что он иммер. Я вообще ничего тогда не знала о существовании подобной организации.

— Когда вы меня допрашивали, — сказал Дункан, — мне показалось, что вы меня в чем-то подозреваете. Тогда я не знал, что вы хотите использовать меня в своем преследовании Даблдэй потому, что я имел доступ к банку данных.

Вас допрашивали. Допрос вел иммерман по имени Гонт, руководитель одной из ячеек организации. Этот человек собирался убить вас и расчленить, чтобы органики подумали, что это дело рук Кастора. Это отводило от нас подозрения. Я возражал, но власть была на их стороне. Затем появился Кастор, а после того, как его убили, нагрянули органики. Мне пришлось бежать. На следующий день, в Четверг, когда я уже был Чарли Омом, меня вызвали в Башню Эволюции.

Несколько секунд Дункан молчал, а затем, тряхнув головой, сказал негромко:

— Не знаю, какого черта я делал в этой Башне. Врач об этом ничего не упоминала. Она рассказывала только о моем побеге и поимке.

Сник улыбнулась.

— О, об этом я сама могу кое-что поведать! Те, кто допрашивал меня, упоминали о вашем пребывании в Башне, но, судя по всему, они знали об этом только понаслышке. По крайней мере, они так сказали. Хотела бы я… Я хочу…

— Хотели бы чего?

— Чтобы они мне ничего не рассказывали. Если бы они молчали, я не знала бы сейчас так много и тогда не представляла бы для них опасности! Тогда они не решились бы обвинить меня в мнимом преступлении, чтобы потом посадить в стоунер и таким образом избавиться от меня.

— А какое обвинение вам предъявили?

— В принадлежности к иммерам!

Она с возмущенным видом поднялась со стула, глаза расширились, лицо исказилось.

— Меня! Представляете, я — иммер!

— Как они могли?! — воскликнул Дункан. — Туман истины сразу же опроверг бы все обвинения.

— Знаю! Я потребовала, чтобы мне предъявили запись допроса. Так вот, я в бессознательном состоянии действительно признала, что являюсь иммером и работаю на них уже длительное время!

Вид у Дункана был более чем озадаченный. Что-то шумело у него в голове, будто кто-то настойчиво просил его открыть дверь.

— Но вы же сказали…

— Да, я сказала, что невиновна! Я была невиновна! Я остаюсь невиновной. Они вставили в эту запись сфабрикованный материал, который получили с помощью компьютера! Знаете, моделирование способно творить чудеса.

— Они сымитировали ваше признание в парах тумана истины?

— Конечно!

— Но ведь любой специалист, если запись подвергнуть экспертизе, сразу же определит, что это подделка! Разве вы не потребовали экспертизы?

— Конечно потребовала! И экспертиза подтвердила обвинение против меня!

Дункан был глубоко поражен. Вроде бы когда-то в образе одной из своих личностей — кажется, это был Кэрд, органик — он слышал что-то о подобном двуличии. Или, может быть — он надеялся, что это не так — Дункан и сам был вовлечен в схожие действия.

— Ну хорошо, — сказал он, — а как они объяснили свое решение не доверять вам, убрать вас со своего пути?

— И подвергая меня воздействию тумана истины и в обычном допросе, меня несколько раз спрашивали, слышала ли я что-нибудь о факторедолголетия.

Шум в голове Дункана прекратился. Воображаемая дверь, сдерживавшая поток сознания, открылась, но смутные образы, мелькавшие перед глазами, были все же слишком хрупкими и бесформенными, чтобы осознать их значение.

— Фактор долголетия?

— Я пока не знаю, что это такое, но это должно быть что-то очень важное. Помню, как женщину, спрашивавшую меня про это, вдруг грубо попросили замолчать. Она побледнела. Не покраснела, как бывает при смущении, а именно побледнела, словно смертельно испугалась. Ей приказали удалиться из комнаты. Не очень-то умно они тогда вели себя. Если бы они оставались спокойными, промолчали, я, наверно, и не задумалась бы. Мало ли чем они интересовались. Я ответила, что никогда не слышала ни о чем подобном. Это была чистая правда. Они знали, что я не лгу. И все-таки, я уверена, именно из-за этого неведомого мне фактора долголетия они и решили упечь меня в стоунер, уже посчитав опасной.

Рассказывая свою историю. Сник поглядывала вокруг, осматривая окаменевшие фигуры. Вдруг она замолчала, вскочила и прокричала:

— Бог мой! Это та женщина, которая задала мне тогда этот злополучный вопрос!

Дункан взглянул на окаменевшую фигуру, на которую указала Сник.

— И эти двое рядом с ней! Они тоже находились тогда в комнате!

— Думаю, — произнес Дункан, — они тоже много знали. Им перестали доверять. Что бы ни скрывалось за этими словами, нам надо узнать правду.

У него, однако, не возникало ни малейшего желания вывести из состояния окаменения хотя бы одного из этих людей. Уже одно то, что он вернул к жизни Пантею Сник, могло принести Дункану немало неприятностей. Решись он дестоунировать без разрешения еще кого-нибудь, терпению Локса наверняка пришел бы конец. Ну да ладно — будь что будет. Плохо он поступает, очень плохо. Гореть ему в геенне огненной. Но он, Дункан, асбестовый, несгораемый. Я обязательно разгадаю эту загадку, решил Дункан.

— Кто из них руководил допросом?

Сник указала на высокую блондинку с суровым лицом.

— Тогда займемся ею. Она наверняка знает больше других.

Дункан опять привел в действие робота. Спустя несколько минут женщина вышла из цилиндра. Сник обхватила ее руками сзади, а Дункан прыснул в лицо туманом истины. Женщина еще некоторое время пыталась освободиться, тяжело дыша, но Дункан пришел на помощь Сник; они с Дунканом теперь вдвоем держали непокорную, пока та, наконец, не осела, беспомощно опустив голову на грудь. Они положили тело на стол, и Дункан тотчас приступил к допросу. Незнакомка с готовностью негромко отвечала не очень внятным голосом, почти лишенным каких-либо эмоций — так обычно говорили люди, глотнувшие тумана. Она оказалась детектив-капитаном по имени Сандра Джонс Бу. Знала она, увы, не очень много. Ее начальник, детектив-майор Теодор Элизабет Скарлатти приказал ей допросить Сник и выяснить, что ей известно о ФД, или «факторе долголетия». Скарлатти не объяснил, что означает это понятие. Тем не менее Бу тяжело поплатилась за этот допрос. Вскоре после того, как ей приказали покинуть комнату, она неожиданно для себя сама была подвергнута допросу. Совершенно ошеломленная таким поворотом событий, напуганная и разгневанная, поскольку чувствовала свою абсолютную невиновность, Бу категорически заявила, что ей ничего не известно о ФД. Затем к ней применили туман истины. Больше Бу ничего не помнила. Она очнулась уже в цилиндре и, едва выйдя из него, была столь любезно встречена.

— Ну что ж, — сказал Дункан, — придется ей вернуться в стоунер.

Прошло всего несколько минут, и Бу уже снова заняла свое место в безмолвных рядах.

— Ничего нового мы не узнали, — констатировал Дункан.

— Это не совсем так, — возразила Сник. — Нам известно, что вы знаете или по крайней мере знали что-то о средстве продления жизни. Ни в одной из семи своих ипостасей вы не были ученым. Значит, кто-то рассказал вам о факторе долголетия.

Как бы то ни было, правительство не проинформировало общественность ни о существовании вашей организации, ни о ФД. Оно делает все, что в его силах, чтобы поймать вас, и я вижу этому только одно объяснение: вам известно нечто такое, о чем с точки зрения властей непозволительно осведомлять общественность.

— Об этом я уже и сам догадался, — сказал Дункан. — Вопрос в том, как мне определить, что же такое я знаю, сам о том не подозревая.

12

Дункан оказался прав. Рагнар Локс действительно разгневался не на шутку.

— У вас нет никакого права вводить ее в нашу группу! Особенно сейчас, когда вы собираетесь…

Он замолчал. Сник находилась рядом и могла услышать его слова. Он вовсе не хотел, чтобы она знала о планах Дункана отправиться в Лос-Анджелес под вымышленным именем.

— Она для меня — единственное средство докопаться, почему правительство столь настойчиво преследует меня. Мне необходимо знать это. В любом случае Сник не представляет для нас никакой опасности. Теперь она сама ненавидит органиков. Так что можете быть абсолютно спокойны.

— Напрасно вы сделали это, — сказал Локс. — Все равно у вас нет ни малейшего представления, почему вы им так нужны.

— Теперь есть зацепка, а это уже кое-что. Ситуация вполне нормальная. Смотрите. Эта женщина прошла прекрасную подготовку, она — весьма компетентный органик и знает все ходы и выходы в системе этой службы. Думаю, следует подготовить для нее новые документы. Она могла бы поехать в Лос-Анджелес вместе со мной.

Локс покраснел еще сильнее, однако удержался от ответа. Вскинув руки в жесте крайнего удивления, он удалился. Дункан игриво подмигнул Сник. Она по-прежнему была очень бледна и выглядела усталой, но легкая улыбка пробежала по ее лицу. Вскоре вернулся Локс. Он был теперь куда спокойнее.

— Буду рад избавиться от вас обоих, — сказал он. — О'кей. Если это возможно, она поедет с вами.

Спустя два обдня все было готово. Утром во Вторник в восемь утра Дункан, Сник и Кэбтэб уже находились в Нью-Арке, штат Нью-Джерси. Город этот располагался по соседству со старым городом Ньюарком, который давным-давно исчез с лица земли, будучи завален и погребен под слоем почвы, и порос густым лесом. Даже те здания, которые уцелели во время осады и пожара и которые были сохранены как памятники, за две тысячи облет тоже оказались погребенными под более поздними наслоениями. Мемориальная доска на стене станции увековечила память о ней, как о месте, где находился тюремный лагерь для преступников из штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси, разбитый после покорения восточных Соединенных Штатов Америки войсками Ванг Шена. Неподалеку отсюда казнили двадцать три тысячи преступников, принадлежавших к различным кланам мафии. Как гласил текст, выгравированный на доске, это случилось до начала Новой Эры и изобретения метода стоунирования. Смертная казнь была давно отменена.

— Теоретически, конечно, — прокомментировал текст на доске Кэбтэб.

— Ванг Шена никак нельзя заподозрить в расовой или национальной дискриминации. Он не делал исключения ни для кого. Преступники, виновные в убийстве, вымогательстве, изнасиловании или торговле наркотиками, подвергались казни во всем мире. Великая чистка — так называл это Ванг Шен. Однако… ха! ха! ха!.. в следующем поколении преступников не убавилось. Это было самое начало Новой Эры. В третьем поколении правительственная пропаганда, если хотите, можете называть это специальной обработкой общественного сознания, снизила число пойманных преступников на три четверти. Затем на протяжении жизни следующего поколения число выявленных злодеев снова возросло благодаря изобретению тумана истины. Следует признать, что после этого общество освободилось от преступности настолько, насколько не удавайтесь ни одной из известных в истории формаций. Правда, нельзя сказать, что правонарушителей нет совсем. Возьмите, например, нас. Хо! Хо! Хо!

Дункан напряженно посмотрел по сторонам. Громкий смех Кэбтэба, его тройной подбородок и огромный живот могли привлечь внимание. Впрочем, никто не смотрел на них: граждане были слишком вежливы, чтобы позволить себе подобную бесцеремонность. Тем не менее, они бросали на Кэбтэба косые взгляды и спешили отойти в сторону. На станции толпилось довольно много народу, но, несмотря на это, вокруг странной троицы образовалось пустое пространство.

— Мне кажется, — сказал Дункан, — нам следует вести себя тише.

— Что? — удивился Кэбтэб. Он огляделся. — О, да, понимаю.

— Было бы хорошо, если бы вы сели на диету, — сказала Сник.

— Я и без того уже пошел на огромную жертву, расставшись со своими религиозными атрибутами, — покраснев, негромко ответил Кэбтэб. — Для меня это действительно большая жертва, только я смотрю, никто не сумел оценить ее по достоинству.

— Вы больше не священник, — резко сказала Сник.

— По документам — нет. Но не забывайте, если и можно отдалить священника от церкви, то изгнать церковь из души его определенно невозможно. Моя церковь и вера там, где нахожусь я сам.

— Только не стоит говорить об этом, — согласилась Сник.

Кэбтэб ткнул ее под ребро своим огромным, изогнутым пальцем и громко рассмеялся.

Сник вздрогнула.

— Ну, ну, не надо изображать из себя органика. Власти у вас больше нет. Вряд ли я стану прыгать по вашему приказу.

— Мне кажется, — вступил в разговор Дункан, — нам следует оставить подобные темы. Помните, мы не те, кем были раньше. И ведите себя соответственно.

— Совершенно правильно, — пробурчал Кэбтэб. — Изо всех сил отныне буду стараться походить на пай-мальчика.

Они стояли рядом с северным входом в здание; оно имело башенную архитектуру, смесь пагоды и готического храма. Его белые стены изнутри и снаружи покрывали многочисленные двенадцатиугольные, выступавшие прямо из стены подставки ярко-красного цвета, на которых покоились ярко-зеленые глобусы. Со всех четырех сторон размещались огромные входы, выполненные в виде монументальных двухэтажных арок. Сейчас все они были открыты — тяжелые трехстворчатые двери разъехались, скрывшись в нишах в стене. Главное помещение поражало своей величественностью. Под высоким, куполообразным потолком находилось сейчас около ста человек. Люди сидели на скамьях, прогуливались или просто стояли группами. Повсюду на стенах маячили вездесущие огромные телеэкраны. Посетители могли быть в курсе новостей Вторника, ознакомиться с расписанием движения поездов или просто посмотреть популярные шоу-программы.

Троица подошла к скамейке. Все присели. К удивлению своему, они вскоре обнаружили, что и здесь вокруг них образовалась пустота. Дункан сидел, кусая губы. Присутствие Кэбтэба не было для него и Сник большим благом, к тому же он привлекал к ним ненужное внимание. Он, разумеется, не был здесь единственным непомерно тучным человеком. Излишний вес, хоть и не считался преступлением, все же вызывал у большинства людей неприязнь, а правительство рассматривало тучность как нечто граничащее с противозаконностью. Толстые часто преследовались агентами Бюро по физическому состоянию и стандартам. Официальный лозунг гласил: «ПОТЕРЯТЬ — ЗНАЧИТ ПРИОБРЕСТИ». Что имели в виду государственные чиновники? Согнать жир — приобрести здоровье, уважение и долгую жизнь. Короче говоря, «худейте на благо человечества».

В соответствии с новой идентификационной карточкой Кэбтэб стал теперь человеком по имени Иеремия Скандербег Вард. В банк данных была помещена фальшивая информация, сообщавшая о довольно частых замечаниях ему и небольших штрафах, взысканных за избыточный вес Бюро по физическому состоянию и стандартам. Дункан, узнав об этом, еще подумал: «Надо же, такую работу сделали».

Сник получила документы на имя Дженни Ко Чэндлер, а Дункана из Дэвида Эмбера Грима переделали в Эндрю Вишну Бивольфа. Он предпочел бы скорее называться Смитом, Ваном или даже Гримом, но неизвестный ему агент, манипулировавший по заданию Локса с банком данных и разместивший в нем информацию идентификационной карточки Дункана, видимо, имел веские причины выбрать фамилию Бивольф.

— Поезд идет, — сказал Кэбтэб-Вард.

Экран на стене показывал, что на самом деле состав находился еще довольно далеко, в пяти-десяти милях от станции. Телевизионные камеры, установленные по всему маршруту, свидетельствовали о его быстром приближении. Напоминавшие формой нули, вагоны буквально неслись к цели. До прибытия поезда в Нью-Арк осталось две с половиной минуты. Носильщики уже выводили на станцию больших транспортных роботов, грузовые платформы которых заполняли штабеля окаменевших тел. Это были пассажиры, предпочитавшие ехать в полной безопасности. В таком состоянии тело человека было неуязвимо даже в самой ужасной катастрофе. К тому же одновременно они освобождались от скуки, хлопот и неудобств, сопутствующих переездам. Однако подобные путешественники не могли насладиться сельскими пейзажами или видами незнакомых городов, через которые проходил поезд.

На настенных экранах появилось объявление о том, что посадка начнется через десять минут. Люди, подхватив чемоданы, направились на открытый участок между станцией и путями. Дункан стоял вместе со всеми у перил ограждения. Рельсы узкой колеи были изготовлены из специального металлического сплава. Над ними с интервалами в сорок футов — огромные круги, сориентированные в вертикальной плоскости.

Наконец, из-за ближайшего холма показался теперь медленно двигавшийся поезд, вернее первые его вагоны. Длиннющий состав из пятидесятифутовых вагонов протянулся на целую милю, и последние вагоны стали видны только через несколько минут. Головной вагон, вращая антеннами радара, плыл на высоте пяти футов от блестящих серых путей. Поезд остановился. Расстояние от станции до последнего вагона — не менее четырех тысяч футов. Состав, словно длинная, многозвенная цепь, опустился на поверхность.

Запели свистки, зазвучали хриплые голоса носильщиков. На экранах, подвешенных на высоких столбах рядом с парапетами ограждения, высветился текст инструкций. Дункан и его попутчики встали в очередь. Двери вагона, в который они должны были сесть, открылись, появились проводники в ярко-зеленой форме — не менявшейся на протяжении последних двух тысяч облет — удлиненных кителях и форменных фуражках. На груди у всех красовалась большая эмблема: два паровоза под углом друг к другу на ярко-красном фоне. На фуражках, чуть выше козырьков, горделиво поблескивали кокарды из золотистого металла с выгравированным зеленым глобусом.

— Залезайте быстрее! Двигайтесь! Мы не можем выходить из расписания! Не теряйте время! — закричала проводница вагона, к которому подошел Дункан. Он взглянул на нее: высокая, темноволосая, с большой материнской грудью и злобным лицом мачехи.

Дункан вставил идентификационную карточку в щель, а большой палец правой руки — в специальное отверстие. Проводница взглянула на экран, на котором сразу же появилась общая информация о нем, о его физических данных и пункт назначения. На мониторе промелькнул кодовый текст, подтвердивший правильность введенной информации и принадлежность отпечатка большого пальца Эндрю Вишну Бивольфу. Машина подала три коротких сигнала, экран замерцал надписью ДАННЫЕ ПОДТВ.

Дункан поспешил вытащить карточку и пройти в вагон. Информация, считанная с его карточки, была передана от сканера к компьютерам банков данных по всему миру, сопоставлена с архивными данными и отмечена как достоверная. Сник и Кэбтэб тоже успешно прошли проверку. Проверяют, подумал Дункан, усаживаясь у окна. Сколько еще будет таких проверок? Пантея расположилась слева от него, Кэбтэб — напротив. Четвертым пассажиром в их купе оказался мужчина средних лет, ростом всего футов шесть, худой, с большими глазами и вытянутым лицом. На нем была очень красивая шляпа с двумя длинными, желтыми антеннами. Накинутая на голое тело долгополая, цвета радуги туника тоже соответствовала самой последней моде, особенно, если учесть глубокий, почти до самого пупа, вырез. На шее у незнакомца висела цепочка с большим металлическим муравьем посередине. Прежде чем поезд тронулся с места, незнакомец представился, заговорив высоким, тоненьким голоском.

— Доктор Герман Трофаллаксис Каребара, отставной профессор университета Квинс. Иммигрирую в штат Лос-Анджелес, округ Нижняя Калифорния. А вы кто? Представьтесь, будьте любезны.

Дункан назвал себя и своих коллег. Каждый раз, когда он произносил очередное имя, Каребара, молитвенно сложив руки на груди, раскланивался. Сник ответила ему тем же, а оба мужчины слегка махнули рукой. По лицу Каребары пробежало выражение легкого неудовольствия. Дункан воспринял его как неприятие проявленной ими фамильярности.

— Я — профессор энтомологии, моя основная специальность — формикология, — сказал Каребара. — А вы чем занимаетесь? Расскажите, пожалуйста.

— Энтомология? Формикология? — вопросительно повторил Кэбтэб.

— Изучение жизни насекомых. Я специализируюсь на насекомых, которых обычные люди называют муравьями.

— А я из рода теологов, отряд уличных проповедников, — усмехнулся Кэбтэб. — Мирские же мои профессии весьма многочисленны: мусорщик, официант, бармен. Моя духовная сестра занимается медицинской техникой, а духовный брат мой обслуживает банки данных. Все мы родились в Нью-Джерси и никогда прежде не выезжали за пределы этого штата.

— Очень интересно, — отреагировал Каребара.

Двери вагона закрылись, и дежурный по станции объявил, что поезд отправился точно по графику, в чем никто, собственно, и не сомневался. Проводник уже катил по проходу тележку, предлагая пассажирам сложить на нее своим идентификационные карточки — он должен еще раз проверить их на своей машине. Что за глупость, думал про себя Дункан. Ну зачем это? Просто пустая трата времени. Однако правила требовали этого. Все-таки существовала какая-то вероятность, что в вагон проникнет человек, по тем или иным причинам вступивший в столкновение с законом.

Дункан бросил взгляд из окна. Поезд уже завис в пяти футах над полотном дороги и теперь быстро набирал скорость. Мимо окон мелькали гигантские придорожные огни, стремительно проплывали лужайки, фермы и леса. Дункан пожалел о том, что состав мчится с такой огромной скоростью. Он любил рассматривать деревенские пейзажи и маленькие города. На его взгляд, спешить вовсе не было никакой необходимости. Все равно придется остановиться на границе Центрального стандартного часового пояса. Почему не уменьшить скорость и не перейти в следующий временной пояс плавно и незаметно?

— Основные мои исследования связаны с кодами, посредством которых муравьи обмениваются между собой информацией, — продолжил Каребара. — Меня интересует, каким образом они распознают и передают свои сообщения. Я изучаю зрительные, физические и химические способы коммуникации, а также знаки и запахи. Но узкая моя специализация — это подражание, мимикрия. Я изучаю других насекомых, которые подделываются под Муравьев. Вы знаете, существуют жуки, которые выглядят, как муравьи, и ведут себя в точности, как муравьи, и живут, проникая в их среду. — Он улыбнулся и добавил: — Эти жуки самые настоящие лодыри, приспособленцы, паразиты. Они ничего не дают другим, а сами берут все, что могут.

Кэбтэб нетерпеливо вращал глазами, постукивая пальцами по ручке кресла. Сник устало вздохнула. Лишь Дункан проявлял заинтересованность.

— И как же они это делают?

Каребара улыбнулся, обрадованный наличием хотя бы одного слушателя.

— Основным средством связи в любой колонии Муравьев является запах. Члены семьи испускают феромоны — специальные запахи, благодаря которым они узнают друг друга. Паразиты, прошедшие через миллионы лет эволюции, приспособились настолько, что сами стали испускать феромоны, очень близкие по запаху к муравьиным. Благодаря этому им удается одурачивать своих хозяев. Они просят у Муравьев еду, постукивая своими антеннами по их телам и время от времени ударяя ногами по муравьиным ртам. Странным образом подобные действия приводят к тому, что муравьи отрыгивают пищу, которую и потребляют паразиты. Они поедают также яйца и личинок своих беззаботных хозяев.

Каребара откинулся на спинку сидения, закрыл на минутку глаза и улыбнулся. Он был доволен собой.

— По существу паразиты проникли в систему тайных муравьиных кодов. Я говорю о сигналах, которые воспринимаются обонянием и другими внешними чувствами; с помощью этих сигналов муравьи объединяются в группы, чтобы напасть на других Муравьев или на непрошеных пришельцев. Эти жуки — самая настоящая пятая колонна. Они проникают в чужие ряды, рассредотачиваются среди хозяев и живут, пользуясь их трудами.

— Этим они отличаются от своих двойников среди людей. Я имею в виду революционеров, всякие подрывные элементы, оппозиционеров, думающих только о том, как бы сбросить правительство и самим встать у власти. Насекомые же не стремятся свергнуть правительство. Ни один муравей никогда не восставал. Или возьмите жуков. Их не заботит, какая система царит в муравьиной колонии. Разве они думают о том, чтобы изменить эту систему? Зачем им это? Какать они хотели на эту систему, простите мне народное выражение.

Кэбтэб, который помимо собственного желания чувствовал все больший интерес к лекции ученого, подмигнул Дункану.

— Возможно, в рассуждениях нашего ученого друга есть и для нас урок.

Дункан не обратил внимания на его замечание и заговорил с Каребарой.

— Вы думаете, все дело в том, чтобы проникнуть в тайну кода?

— Да, — кивнул в ответ Каребара. — Формикологам уже известно, каким образом мимикрирующие жуки изменяют химические процессы в своем теле, чтобы они совпадали с муравьиными. Мы, формикологи, долгое время работали над этой проблемой совместно с биохимиками. Возможно, вы видели документальные телефильмы или читали о синтезе новых видов насекомых, к сожалению живущих очень недолго, несмотря на все старания энтомологов. Слышали что-нибудь об этом?

Сник и Дункан кивнули.

— Из каждых трех искусственных насекомых два получаются совсем неплохо. Мои коллеги из университета Нижней Калифорнии в Лос-Анджелесе выполнили блестящую работу как с естественными, так и с синтезированными мимикрирующими жуками-паразитами. Они пригласили меня приехать в Лос-Анджелес принять участие в исследованиях. Поскольку эмиграции обычно сопутствуют материальные выгоды, лучшее жилье, возможность встряхнуться, я и решил: почему бы не попробовать?

Вам-то, наверно, это прекрасно известно. Иначе зачем бы вы отправились в столь дальний путь, порвав с родными корнями? Вот и я оставил Квинс впервые в жизни.

— Да, мы тоже мечтаем о лучшей доле, — сказал Дункан. — К тому же мы всегда вели сельский образ жизни и хотели бы пожить в большом городе. И что эти искусственные подражатели?..

— Огненные муравьи — их так называют в просторечии — последнее время стали представлять собой довольно серьезную угрозу. Мои собственные исследования и моя работа с коллегами будут направлены на создание жуков, которые смогут освободить Муравьев от естественных паразитов. Мы запрограммируем их на генетическом уровне. Они будут поедать яйца и личинок огненных Муравьев. Но не в открытую, чтобы сами хозяева получили возможность сожрать их. Таким образом мы надеемся уничтожить или по крайней мере значительно уменьшить число огненных Муравьев. Правда, этот проект может потребовать для своего осуществления довольно много времени. Если эксперименты увенчаются успехом, перед энтомологами и биохимиками откроются большие перспективы. Тогда в будущем удастся вывести множество видов, способных управлять другими насекомыми, наносящими вред человеку. Они принесут гораздо больше пользы, чем полученные в лабораториях мутанты, которых мы использовали до сих пор.

Его речь прервал подошедший проводник. После ухода проводника трое беглецов перевели разговор на другую тему. Вскоре Каребара, отчаявшись вернуться к теме Муравьев, отправился в комнату отдыха.

— Как вы думаете, — спросил Дункан у своих товарищей, — он просто болтает? Или, может быть, провокатор из органиков?

— Пускай провоцирует сколько угодно, — отозвалась Сник. — Мы будем делать вид, что мы самые обычные люди, вполне довольные политикой правительства и во всех отношениях лояльные к официальной идеологии.

— У него нет оснований для подозрений, — пробурчал Кэбтэб. — Откуда вы взяли, что он органик. Мне лично кажется, что он действительно профессор. Если бы у него и впрямь возникли подозрения, что мы совсем не те, кого представляют наши идентификационные карточки, тут уже было бы полно сыщиков.

— Это точно, — согласился Дункан. — Не сомневаюсь, это настоящий профессор. Единственное, что нам угрожает, так это умереть со скуки во время его лекций. По-моему, он — истинный маньяк.

— С манией смерти, — рассмеявшись, добавила Сник.

— Между прочим, кое-что в его словах заставило меня задуматься, — сказал Дункан. Он откинулся назад, закрыл глаза и сидел так несколько минут. Затем уставился в окно, продолжая о чем-то размышлять. Предметы за окном уже потеряли четкость очертаний и плыли, словно в тумане — слишком велика была скорость. Желающие могли опустить висевшие над головой экраны и смотреть в замедленном воспроизведении запись изображения, которая велась на протяжении всего пути. Люди с трудом способны были различить, где они сейчас, но зато в деталях могли наблюдать все, что осталось позади.

13

Двигаясь со средней скоростью двести миль в час, поезд прибыл в Чикаго, штат Иллинойс, входящий в Северо-Американский Департамент. По Центральному стандартному времени было двенадцать часов тридцать минут пополудни. Пассажиры сошли и зарегистрировались в принадлежащем правительству отеле «Путешествие пилигрима». Затем они отправились на автобусную экскурсию по городу. Записанный на пленку голос сообщал экскурсантам, что Чикаго занимает сейчас площадь всего в двадцать квадратных миль, вытянувшись до мили вверх. Уровень воды в озере Мичиган поднялся на пятьдесят футов, и прибрежное шоссе находится теперь в пяти милях от первоначального места. Весь город обнесен защитной стеной высотой в семьдесят футов.

На экране в передней части автобуса показывали карту города, каким он был в древности, — необозримо простиравшаяся махина — и план современного Чикаго, составлявшего лишь незначительную часть старого города. Там, где когда-то на многие мили тянулись уродливые небольшие дома и многоквартирные строения, теперь простирались фермы и лесные заповедники, искусственные озера и специально оборудованные зоны отдыха.

Дункан и его компаньоны отправились спать рано, встали в одиннадцать тридцать, вошли в гостиничные цилиндры и покинули их только в следующий Вторник в десять минут пополуночи. Поспав еще, они поднялись в шесть утра, позавтракали и сели в другой экспресс, отправлявшийся в семь тридцать.

Спустя двенадцать часов, простояв предварительно три часа по непонятной причине на запасном пути, состав въехал в Амарилло, штат Западный Техас. Было семь часов тридцать минут вечера по Центральному стандартному времени или восемь тридцать по Горному стандартному времени.

— Надо было ехать на скоростном, — сказала Сник. — Я устала от этого путешествия.

— Что? — воскликнул Дункан. — Упустить такую возможность увидеть всю страну!

— Я бы не возражала, но я отсидела всю задницу.

— В любом деле есть свои неудобства, — философски заметил Дункан. — Но в данном случае преимущества намного перевешивают. По крайней мере, я так считаю.

Они направились к входу на станцию, когда Сник остановилась, показывая в темноте на несколько мерцающих огней, будто плывущих в воздухе. В отраженном свете городских огней в небе смутно проступал длинный темный объект.

— Гораздо приятнее было бы лететь по воздуху.

— В неокаменелом состоянии лишь очень немногим разрешается путешествовать в самолетах, — сказал Дункан. — Если бы нас и допустили в самолет, то только в качестве груза. Между прочим, дирижабль движется еще медленнее поезда.

— Да, я знаю. Просто устала и хочу поскорее попасть в Лос-Анджелес.

В районе Амарилло было очень жарко и влажно. Повсюду виднелись бесконечные фермы или рощи густого леса. Сам город размещался под огромным куполом, воздух под ним был свежим и приятным. Одежда горожан пришлась Дункану по душе. Они придерживались западных традиций вестерна — и мужчины, и женщины выглядели в точности как в старые времена. Он сомневался однако, что истинным техасцам понравилось бы ярких цветов галифе у мужчин или короткие, усыпанные драгоценными камнями кожаные кофточки-накидки у женщин, которые больше открывали, чем прикрывали их прекрасные перси.

В следующий Вторник поезд пересек границу штата Лос-Анджелес. Первые четыре часа пришлось двигаться в темноте, однако экраны демонстрировали привлекательный, залитый ярким солнцем пейзаж. Из-за нескольких непредвиденных задержек в пути и даже часовой стоянки — так что пассажиры могли поразмять ноги у самого края Великого Каньона, на конечную станцию Пасадена прибыли в семь тридцать вечера. Троице путешественников пришлось провести целый час в очереди, дожидаясь из-за неисправности компьютера, пока им выдадут новые идентификационные карточки. Новые карточки были точно такие же, как и старые, зато теперь они содержали запись о присвоении их владельцам статуса граждан штата Лос-Анджелес, округ Нижняя Калифорния, Северо-Американский Департамент. После вручения идентификационных карточек пассажиров на автобусах отвезли в отель Департамента иммиграции, где ознакомили с порядком прохождения иммиграционных процедур. Затем у них было свободное время — вернуться следовало за полчаса до полуночи.

Дункан лег спать в девять часов, однако, несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Комнатка, в которой их поселили с Кэбтэбом, оказалась совсем крохотной, и громогласный храп отставного священника, улегшегося на нижнюю лежанку, не давал возможности расслабиться. Сам не понимая почему, Дункан отказался от предложенной ему машины снов — видимо, чувствовал, что становится слишком зависимым от нее. Перед глазами его по-прежнему стоял экран, на котором, быстро сменяя одна другую, мелькали картинки с пейзажами путешествия. Он никак не мог отделаться от экзотических видов Аризоны и Нью-Мексико. По крайней мере четверть территории этих штатов покрывали гигантские панели солнечных батарей — энергия, добываемая с их помощью, позволяла освещать и обогревать двенадцать штатов. В промежутках между громадными блестящими конструкциями царили джунгли. Климат на Юго-Западе всегда был жарким, но дожди, господствовавшие здесь двенадцать тысяч облет назад, кажется, возвращались. Почва, в тех местах, где колоссальные батареи не затеняли поверхность, весело откликалась на ласковые солнечные лучи, давая жизнь пышной зелени и густому сплетению ветвей, — пейзажи, более свойственные долинам Центральной Америки.

Дождевые облака, благословившие столь буйную растительность на Юго-Западе, одновременно делали край менее солнечным, хотя чистого неба еще хватало для работы батарей.

Городок Феникс представлял собой скопление огромных куполов, соединенных между собой прозрачными переходами. В тех местах, где это было необходимо, солнечные лучи поляризовались. Горы, когда-то окружавшие городок, сравнялись, превратившись в едва заметные холмы. Образовавшиеся при этом отходы горной породы отвезли на двадцать миль в сторону, соорудив там новую возвышенность — гору Ремув.

В конце концов Дункан провалился в беспокойный сон, то и дело прерываемый разрозненными кошмарными видениями, которые носили не столько «личный», сколько, если можно так выразиться, «исторический» характер. Казалось — невозможное — они просочились из памяти его предков. И тем не менее, другого объяснения этому Дункан не нашел. Эти видения мог вызвать в сознании Дункана документальный фильм, который он смотрел в поезде, хотя и нечто другое могло быть их повивальной бабкой. Но чем бы ни были вызваны ночные видения — никому не ведомо, сколько тысяч отрывочных кусочков — образов, впечатлений, ощущений формируют внезапно вспыхнувшее целое, — они оказались действительно причудливыми и на первый взгляд необъяснимыми. Отрывочные сны, словно подбрасываемые вверх мерцающими, пылающими телами, переходили из подсознания в сознание живой картиной.

Возможно, путешествие через континент нажало в сознании Дункана кнопку ПОВТОРНОГО ВОСПРОИЗВЕДЕНИЯ.

История была его ночным кошмаром, а ночной кошмар Дункана был историей.

Кто бы мог предсказать, что в начале двадцать первого столетия порох и ракетное топливо станут совершенно бесполезными с военной точки зрения? Или что во время Третьей Мировой Войны появятся средства, способные вывести из строя все двигатели внутреннего сгорания! Разве могло кому-нибудь прийти в голову, что на первом этапе этой войны основными видами оружия станут мечи, копья, луки, газовые пистолеты, лазеры и орудия, приводимые в действие паром? Или что самолеты не смогут использоваться для ведения боевых действий, а все летательные аппараты легче воздуха станут тоже слишком уязвимыми? А кто мог представить, что танки вынуждены будут работать на ядерном топливе или на угле?

Разве нашелся бы человек, осмелившийся предположить, что глава коммунистической партии Китая, Ванг Шен, усмотрит в неожиданной смене превалирующих средств транспорта и вооружений потенциальную выгоду для своей страны и решится объявить войну России? И что всего через двенадцать лет, используя армии покоренных им стран, Ванг Шен захватит весь мир и установит Всемирное Правительство? А что его сын, Син Цу, откроет Новую Эру, когда идеологии и капитализма и коммунизма будут отброшены, за исключением моментов, применимых к его превосходному новому режиму? И что еще до своей смерти на основе изобретения метода «стоунирования» он построит новое, совершенно уникальное в истории общество, получившее название «МИР СЕМИ ДНЕЙ».

Воздух, вода и почва были теперь чисты. Для восстановления кислорода и двуокиси углерода в атмосфере повсеместно высаживались гигантские леса, хотя на это понадобилась тысяча лет, и уровень мирового океана неуклонно поднимался. Лесные массивы в тропических районах, поднявшиеся под воздействием бурных ливней, сегодня занимали даже большую площадь, чем та, что была в начале девятнадцатого столетий.

Теперь не было голодных или тех, кто имел бы скверное жилье, а образование сделалось доступным каждому. Никто не оставался без лекарств и медицинской помощи, при необходимости любой мог воспользоваться одной из больниц, и все это — высшего уровня. Армия, военный флот и военно-воздушные силы вымирали, словно динозавры. Последняя война состоялась две тысячи облет тому назад. Убийства, ограбления, изнасилования и жестокое обращение с детьми, увы, все еще сохранялись, однако число подобных преступлений было самым малым за всю историю человечества.

За все эти достижения людям пришлось заплатить большую цену. Более всего пострадали те, кто вынужден был участвовать в Третьей Мировой Войне или стоял у истоков формирования общества Новой Эры. Но и среди тех, кто жил в современную эпоху и, казалось бы, должен с благодарностью наслаждаться ее благами, тоже хватало полагавших, что плата за достигнутый уровень жизни слишком значительна.

Ни одно из великих достижений Новой Эры не могло существовать вне системы семи дней с ее назойливой слежкой. По крайней мере, так считало правительство. Спутники, разнообразные датчики и полицейские, эвфемистически называемые органиками, беспрерывно следили за населением.

Но некоторые мужчины и женщины, как и Дункан, не считали систему семи дней приемлемой. Искусственно созданный, придуманный власть предержащими мир семи дней существовал уже так долго, что большинству граждан он казался естественным. Люди искренне верили, что такая система абсолютно необходима ради процветания общества в целом. Они считали, что непрерывная слежка за всеми не позволяет никому, если он совершил преступление, избежать наказания. Конечно, неусыпное наблюдение иногда раздражало и причиняло неудобства. И все же чувство безопасности, душевное спокойствие, по мнению многих, делало слежку терпимой. Если туман истины не дает преуспеть во лжи, разве это не правильный способ избавиться от обмана?

Правительственные чиновники до вступления в должность проходили проверку туманом; если поведение чиновника вызывало какие-то сомнения у начальства, он также рисковал оказаться в парах. А что, если тот, кто проводит подобную процедуру, извратит полученные результаты?

Образы взрывались из ночи, лица вытягивались из темноты, сплотившейся в основании всех мыслей Дункана, из слепой пустоты, порождающей полноту. Лица кружились, лица его дальних предков, мужчин и женщин, сражавшихся в великих битвах в Канаде и Соединенных Штатах Америки. Они извивались в жару, накале страха и храбрости сражения, и все успокоены бледной смертью. Некоторые из них — белые Северной Америки, другие — азиаты, африканцы, европейцы, жители Южной Америки. Дункан происходил от людей, проливавших свою кровь и за Ванг Шена и за Соединенные Штаты, предки его стремились убить друг друга.

Видения мелькали перед глазами.

Затем завершилась последняя из войн, положившая конец всем войнам. Оставшиеся в живых боролись теперь за собственное выживание, за право иметь детей и обеспечить им жизнь. Дети плакали, лица их, испуганные и осунувшиеся, руки простерты в мольбе о пище… С экрана на стене прозвучала сирена, разбудившая Дункана и оборвавшая кошмарный сон.

— О Господи! — простонал Кэбтэб с нижней койки. — Еще один день! Не успеет он кончиться — мы будем в Лос-Анджелесе. Что потом? Неужели то же самое?

Падре тоже терзали ночные кошмары.

14

Но Лос-Анджелес в это утро выглядел, словно приятный и в некотором роде эротический сон.

Дункан и его компаньоны прошли еще несколько въездных процедур, на этот раз в Департаменте иммиграции Лос-Анджелеса, а затем поднялись в лифте на верхний этаж. Он располагался вровень с вершиной горы Вильсон — место былого расположения обсерватории. Теперь в большом особняке здесь проживал губернатор Лос-Анджелеса. Спутники наслаждались прекрасным видом Тихого океана, который наполнял огромный бассейн возле дома. Старый город покоился под толщей воды, большая его часть была погребена под толстым слоем грязи или давно смыта водой. Сейчас здесь строился третий город. Первый был уничтожен в огне Третьей Мировой Войны, а второй стал жертвой Великого Землетрясения, а затем сгорел.

Многоцветные башни в прозрачном воздухе сияли, заливаемые ярким солнцем, поднимаясь ввысь на глубоко погрузившихся в воду колоннах: строения соединялись между собой многоуровневыми мостами. В Голливудских Холмах прорубили просторный туннель, сквозь который в долину внизу проходил гигантский четырехъярусный мост. Пешеходы, велосипедисты и мотоциклисты, электроавтобусы и электромобили наполняли мосты жизнью.

На западе море и заполненный водой огромный бассейн освещались тысячами огней автоматических грузовых и пассажирских судов. На восток, сколько хватало глаз, простирались обнимаемые водой башни и пересекающиеся мосты, спускавшиеся к подножию холмов. За ними начинались высокие горы. К югу опоясанные водными просторами башни уходили в океан миль на пятнадцать. Холмы Болдуина исчезли с лица земли тысячу лет назад. Грунт и породу использовали для строительства защитных сооружений, которые удерживали воду океана вплоть до второго Великого Землетрясения. К северу позади Голливудских Холмов стояли только четыре башни.

— Красиво, — пробормотала Сник. — Кажется, здесь не так уж плохо. Мне понравится.

— Эта красота создана руками горожан, — сказал Дункан. — Опасные горожане, угрожающий город. Неважно, сколько фантазии проявили архитекторы и сколь чисты улицы. Некоторые местные жители действительно станут опасными, если узнают, кто мы.

— Вон то место, где мы будем жить, — Кэбтэб указывал в западном направлении. — Это Башни Комплекса Ла Брея. Мы будем на двадцатом этаже западного блока.

В стороне — на приличном расстоянии, так что она вряд ли могла разобрать их слова, — стояла женщина. Посмотрев на Дункана и его спутников, незнакомка направилась к ним. Ей было около тридцати сублет. Среднего роста, красивая, темнокожая, но светловолосая и с голубыми глазами, и волосы и глаза прежде, до депигментации, очевидно, были темными. Блузка и юбка небесно-голубого цвета; под ними — ничего, и желтые туфли на очень высоких каблуках. В руке женщина держала сумочку канареечного цвета с темными пятнами, формой напоминавшую леопарда. На лбу — татуировка: небольшая, закрученная направо, черная свастика отмечала принадлежность незнакомки к буддийской секте «Первородный Гаутама» [Сиддхартха Гаутама (Будда) (563?-483? до н.э.) — древнеиндийский философ, основатель буддизма].

Дункан смотрел на женщину, не сомневаясь, что она собирается заговорить с ними. Но женщина, не произнеся ни слова, прошла мимо, всунув на ходу в руку Дункана небольшой предмет. Он подавил в себе инстинктивное желание окликнуть удаляющуюся женщину, повернулся спиной к проходящим мимо людям и посмотрел на небольшую карточку, оказавшуюся в его руке.

ВСТРЕТИМСЯ В 9 ЧАСОВ ВЕЧЕРА В СПОРТЕРЕ.

ПОТРИТЕ КАРТОЧКУ ОБО ЧТО-НИБУДЬ.

Дункан трижды перечитал написанное и затем, держа карточку на ладони, приложил ее к лицу и принялся водить взад-вперед по щеке. Слова исчезли. Он сунул чистую бумажку в карман и шепотом сообщил друзьям прочитанное.

— А где этот чертов Спортер? — спросил Кэбтэб.

Они подошли к будке справочного бюро на углу. Дункан задал машине вопрос, и на экране тотчас же высветился ответ.

— Это таверна неподалеку от западной границы города в западном блоке Комплекса Ла Бреа.

— Мы умеем читать, — заметила Сник.

— Господи, сохрани нас от надменности, — простонал Кэбтэб.

Пантея не обратила на него внимания.

— Ну что ж, прекрасная возможность завести знакомство. Пойдемте в комплекс и зарегистрируемся. Завтра мы будем заняты трудоустройством.

Справочное подсказало путешественникам, каким автобусом можно доехать и где следует пересесть. Они ехали по мостам, которые, возможно, и раскачивались на ветру, но не вызывали никаких опасений при проезде по ним. Мосты сбегали от здания к зданию, иногда терялись прямо в башнях, проходя сквозь них, иногда огибали строения. Уличное движение и красивые корабли, плывущие по воде далеко внизу, являли собой величественное зрелище, которое в другое время наверняка привлекло бы к себе внимание путешественников. Однако сейчас все их внимание сосредоточилось на странной записке.

Кэбтэб, сидевший на пустой скамье, позади Сник и Дункана, наклонился и, просунув голову между ними, прошептал:

— Полагаю, они засунут нас на работу куда-нибудь в туннель. Терпеть не могу работать в темноте.

— Не надо шуметь, — успокоил его Дункан. — Это опасно.

— Да черт с ним! — сказала Сник. Нахмурившись, она кусала губу. — Все так несправедливо! Я всегда стремилась быть хорошим органиком, делала все, что могла. Не хочу я быть беглым преступником!

— Это тоже очень вредные мысли, — заметил Дункан. — Лучше вам оставить их при себе. Я ничего не знаю о тех людях, с которыми нам предстоит работать. Уверен только, что они не обрадуются, если мы не проявим достаточно энтузиазма, может быть, даже фанатизма.

Если вы будете строить недовольные физиономии или полезете на рожон — закончите свои похождения окаменелыми на дне океана. Там-то вас уж никто не найдет.

— Знаю. И все равно, это так несправедливо. Ненавижу несправедливость! Я просто…

Оставшуюся часть пути она молчала.

Дункан тоже не был красноречив, он шел, не обращая особого внимания на прекрасные виды, открывавшиеся с высоких мостов, размышляя о своих чувствах к Сник. Странно. Смуглая, пусть и привлекательная, миниатюрная женщина, проявляющая иногда резкий, непокорный характер, в общем-то, не в его вкусе. Однако он чувствовал влечение к ней. И что с Этим делать?

Он не мог понять, как она относится к нему. Может, он ей попросту безразличен. А не спросить ли ее прямо?

Нет. Это оттолкнет ее. Лучше подождать. Пусть ее чувства, коли он ей действительно симпатичен, окрепнут.

Но сам-то он совсем не ощущал в себе готовности проявлять необходимое терпение. Вот и сейчас ему хотелось наклониться к ней, обнять, поцеловать.

Он отвернулся, негромко вздохнув.

— Что? — чутко среагировал Кэбтэб.

— Ничего.

Автобус остановился на десятом уровне Башни Комплекса Ла Бреа. Все трое, держа в руках свои сумки, вышли. Присоединившись к потоку ярко разодетых людей, неспешно двигавшихся по эстакаде, огибающей здание, они добрались до просторного холла; внутри него располагалось великое множество небольших магазинчиков. В лифте они поднялись на свой этаж. Выйдя из кабины, троица направилась к движущемуся полотну, которое останавливалось в центре окружности. Подобных бегущих дорожек было здесь множество. Проехав около полумили, они продолжили свой путь — теперь уже по параллельной неподвижной дорожке. Дункан и его спутники оказались в очередной огромной комнате, часть ее была отведена для приема иммигрантов. Простояв некоторое время в очереди к столу иммиграционного чиновника, они в конце концов предстали перед нею. Ответив на заданные ею вопросы, иммигранты сели в автобус, который отвез всех троих в отведенные им квартиры. Дункану досталась довольно просторная — на внешней стороне здания — с прекрасным видом из окон. Семь цилиндров вдоль одной из стен, очевидно, предназначались для таких же, как он, иммигрантов. Стоунеры Субботы, Воскресенья и Понедельника были заняты, остальные ждали своих будущих обитателей. Вторник — день Дункана. Значит, нет еще троих иммигрантов — жителей Среды, Четверга и Пятницы. Идентификационные таблички на цилиндрах сообщали, что двое его будущих соседей родом из Уэльса, по одному из Индонезии и Албании. Дункан подумал о том, как мало ему известно об этих нациях, представлявших большинство иммигрантов и, судя по всему, преобладавших в западном суперблоке. Но лица этих людей были похожи на те, которые примелькались Дункану в Манхэттене и Нью-Джерси. Большинство жителей современной Земли — потомки китайцев и индийцев Азии. Говорили, что жители Конго теперь практически не отличаются от жителей Швеции. Наверняка сходство преувеличивалось, но истина была близка к реальности настолько, чтобы поверить в нее.

Глобальный плавильный котел заработал на всю мощь в пору Ванг Шена. Национализм и расизм были уничтожены, хотя, как полагали многие, ценою многообразия. Иммигранты, прибывающие в такие крупные города как Лос-Анджелес, были обычно неженатыми или бездетными; предполагалось, что в грядущих браках родятся дети, кровь которых будет еще более национально смешана, чем у родителей. Индекс смешения, который уже появился, выявлялся, исходя из языков, на которых говорило большинство прибывших. Валлийский, язык древних жителей Уэльса, давно исчез, люди говорили там на бенгали — языке, который через пару поколений тоже отомрет. Албанцы пользовались кантонским диалектом китайского. Обе эти национальные группы, как и все другие люди, при необходимости использовали также язык логлэн, искусственный язык мирового общения. И конечно, все изучали в школе английский. Великий покоритель народов Ванг Шен и его сын очень любили этот язык и восхищались им. А потому четверть населения мира считала его родным языком. Средства информации всего мира пользовались стандартным английским, хотя расхождение его вариантов, к сожалению, было столь велико, что люди, говорившие, например, на норвежском варианте английского, с трудом понимали английский индонезийцев.

РАЗНООБРАЗИЕ — В ЕДИНСТВЕ.

Этот правительственный лозунг очень часто можно было видеть на экранах, дети постоянно слышали его, начиная с детского сада. И все же с самого начала Новой Эры правительство постоянно сталкивалось с гораздо большим разнообразием, чем ему хотелось бы. С позиций государства такое разнообразие не всегда было желательным. Падре Коб Кэбтэб, у которого по любому поводу имелось свое особое мнение, сказал однажды: «Лозунг беглых преступников мог бы звучать так: ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ СЛЕДУЕТ ЗА БЛАГОЧЕСТИЕМ. Тот, кто лезет на рожон, оскорбляет бюрократов. Пусть же тот, кто отрицает это, свалится в отхожее место».

Дункан вышел купить для себя одежду в ближайшем магазине. Вернулся он с двенадцатью комплектами верхней одежды. Он аккуратно сложил костюмы на полку в персональном шкафу. Затем Дункан пообедал в компании Сник и Кэбтэба в ближайшей столовой — огромном помещении на две тысячи человек. Зал был почти заполнен. Людей привлекала сюда не только вкусная еда, но возможность общения. Разглядывая за едой окружавших его людей, Дункан определил не менее десяти мужчин и женщин, которые, по его мнению, были органиками. Хотя одежда на них была самая обычная, однако несколько отстраненное, высокомерное и усталое выражение лиц выдавало в них полицейских. Плохие актеры, подумал он. И ему и Сник не хватало такого склада характеров, который восходит к самой сущности органика, его душе и плоти.

Говорят, кто был органиком, останется им навсегда. Неправда. Или просто Дункан обманывает себя? Нет. Взять хотя бы такой факт. Некоторые из тех личностей, которые раньше составляли его существо, были абсолютно лояльны к господствующему образу жизни, а другие, наоборот, бунтовали против него. В его сегодняшнем — и, он надеялся, последнем — воплощении Дункан был определенно против правительства.

В час дня он отправился в кабинет управляющего суперблоком Франциско Туппера Мина. Ждать пришлось никак не менее часа. Наконец, он был удостоен присутствия августейшей личности. Коренастый, невероятно мускулистый, с обритой наголо головой. Мин с извинениями поднялся ему навстречу. Он протянул Дункану свою огромную руку, и тот несколько секунд не мог сообразить, что ему предлагается рукопожатие.

Мин рассмеялся — голос у него оказался на редкость тонким и высоким — и сказал:

— Обычаи у нас в Лос-Анджелесе отличаются от тех, к которым вы. Гражданин Бивольф, наверное, привыкли. Мы гордимся своей прогрессивностью, любим быть первооткрывателями. Но вместе с тем мы вернулись и к некоторым традициям древности. Разве стоит сегодня волноваться о том, что через рукопожатие можно заразиться какой-нибудь болезнью? И болезней-то подобных уже вовсе не осталось. Поклон и руки, сложенные в молитвенном жесте, — это слишком официально. Мы предпочитаем пожимать руки, ощущать человеческое тепло!

Дункан принял протянутую руку и ощутил очень сильное сдавливание. Если бы Мин захотел, он, очевидно, легко мог бы переломать ему кости. Но Мин был слишком хорошим политиком, чтобы позволить себе обидеть хотя бы одного потенциального избирателя.

Однако он тут же заметил, что голосовать пока иммигранту не придется. Ему надлежит ждать шесть субмесяцев, а потом пройти экзамен избирателя. Только после этого новым иммигрантам предоставляется право передать свой голос компьютеру.

— У меня всегда плотный график, но я придерживаюсь его. Садитесь. Желаете выпить? Нет? Понимаю, вы — тактичный человек. Догадываетесь, что я очень занят и не хотите зря отрывать меня от дел… да и у вас заботы… Благодарю за проницательность. В обычное время у меня найдется минутка, чтобы поближе с вами познакомиться. Я так и собираюсь сделать, как только развяжусь со срочными делами. Я хочу все знать о людях в моем блоке и не только из их досье. Люблю лично встречаться с людьми, а не ограничиваться данными на экране компьютера.

«Бычье дерьмо, — подумал Дункан. — Как же ты лично познакомишься с двумястами тысяч человек!»

— Такой приток иммигрантов, на носу выборы лидеров блоков, и грядет большой эксперимент. Через два дня предстоит голосование по важнейшим аспектам этого эксперимента. Я хотел сказать субдня. Это…

— Большой эксперимент? — переспросил Дункан.

Мин уставился на него так, словно не мог поверить в подобное невежество.

— Вы хотите сказать, что ничего не слышали?

Дункан кивнул.

— Об этом же говорят день и ночь по всем каналам.

— Я еще не смотрел новости, — сказал Дункан. — Что-то показывали на экранах в столовой, но там было так шумно, что я просто ничего не слышал. К тому же я совсем недавно приехал сюда.

— Эта новость уже много дней на всех каналах Вторника, — продолжал удивляться Мин. — Важнейший эксперимент. Если за него и в самом деле проголосуют, не сомневаюсь, он будет распространен и на другие дни.

— Что?

— Весь мир, все национальные правительства уже длительное время озабочены множеством жалоб на слишком назойливую слежку за людьми. По всему миру люди организуют группы протеста. А правительство — должно быть, это вам известно — очень чутко относится к гражданским правам.

Дункан заметил, что, произнося эти слова. Мин даже не улыбнулся.

— С другой стороны, Гражданин Бивольф, правительство должно постоянно заботиться о великом благе народа. Это его первейший принцип, его альфа и омега. Оно не верит, что ослабление наблюдения пойдет на пользу гражданам.

«Речь номер 10А, — отметил Дункан. — Не раз слышал на пленке».

— И все же, поскольку слежка вызывает столько возражений, хотя правительство и считает их необоснованными или попросту пустыми, оно решило провести эксперимент и посмотреть, что произойдет, если несколько сократить наблюдение. Это будет именно эксперимент, поэтому он не затронет весь мир. Для него отобрано несколько городов, и Лос-Анджелес — один из них.

— А почему был выбран именно Лос-Анджелес?

Мин широко улыбнулся, неистово жестикулируя.

— Конечно же потому, что наш город — один из самых прогрессивных в мире!

Дункан сомневался в правильности выбора. Ему казалось, что правительству скорее следовало остановиться на менее либеральных городах.

— Однако пока окончательно не решено, начнется ли этот опыт. Сегодня как раз день выборов и, если большинство голосующих выскажется против, ничего не будет.

— А! — воскликнул Дункан.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего. Простое восклицание!

— Я не перестаю удивляться, что вы ничего не слышали.

— Откуда? — сказал Дункан. — Я приехал из Нью-Джерси. Вряд ли хоть один тамошний город попал в претенденты. Там вообще нет больших городов.

— Это не будет иметь значения. Эту новость передают по Вторникам по всей стране. Вы должны были видеть репортажи, когда ехали в поезде.

— Я говорил — не видел.

Мин перестал смеяться. Глаза его сузились, шарообразная голова вместе с массивной шеей подались вперед.

— Надеюсь, вы не игнорируете телевидение? Каждый гражданин должен быть информированным.

— Я все время смотрел в окно, — ответил Дункан. — Я впервые выехал за пределы Нью-Джерси. Раньше мне не приходилось бывать далее десяти миль от Нью-Арка.

Если бы Мин захотел проверить это, ему достаточно было ознакомиться с идентификационной карточкой Дункана. Наверняка он уже сделал это до того, как Дункан вошел в его кабинет.

— Добро пожаловать в большой мир, Бивольф. Можно я буду называть вас Энди? По фамилии слишком официально. Мне нравится ощущать себя приятелем каждого в моем блоке. Что-то вроде отца-наставника.

— Энди — звучит хорошо.

— Энди, поскольку вам, кажется, ничего не известно о выборах, предлагаю быстрее войти в курс дела. Вы пока не сможете голосовать за лидера блока, но ваше право высказать свое мнение о надзоре.

— Не сомневайтесь, я это сделаю, — сказал Дункан. — А сейчас у меня куча дел. Завтра я выхожу на работу.

— Давайте, — Мин снова протянул руку. — Желаю удачи, Энди. И будьте счастливы здесь. Если возникнут какие-то проблемы, мой экран всегда подключен для вас.

15

Спортер оказался всего в полумиле от блока, в котором находились квартиры Дункана (Бивольфа), Кэбтэба (Барда) и Сник (Чэндлер), а сами эти квартиры не более, чем в четверти мили одна от другой. Троица встретилась в крытом переходе шириной и высотой в тридцать футов, возле входа в таверну. Было восемь часов вечера и результаты голосования заполнили все экраны новостей в городе. Семь миллионов триста тысяч сто одиннадцать голосов было подано за снижение уровня наблюдения. Приблизительно три миллиона граждан голосовали против этой меры.

В этом районе итоги опроса, по всей видимости, пришлись по вкусу всем. Люди, казалось, опьянели от веселья и радости, а теперь двигались к таверне, чтобы опьянеть и от вина.

Троица прошла через широкий вход в огромный зал, разделенный на четыре отсека перегородками в половину высоты до потолка. В центре каждого отсека располагался большой бар в форме цветка клевера с четырьмя лепестками, окруженный танцевальной площадкой. Вдоль стен по кругу размещались столы и кабинки. Между ними повсюду огромные горшки с великолепными искусственными пималиями. Стены почти сплошь закрыты экранами, на которых показывали новости и разнообразные шоу. Хотя из-за гама неслышно было даже голосов дикторов, никому до этого не было дела.

— Они сходят с ума, предчувствуя свободу, — заметила Сник. — Свободу, которой они никогда не знали и никогда не увидели бы, если бы кучка радикалов не преподнесла ее им.

Все трое пробирались через толпу, направляясь к одному из столиков у стены.

Кэбтэб, очевидно, не слышал ее слов.

Дункан был к ней ближе.

— Вы рассуждаете как полицейский, — сказал он.

— Ничего подобного. Просто стараюсь мыслить трезво. Неужели это свойственно только органикам?

Они сели.

— По-моему, нам удалось захватить последний свободный столик, — прогремел Кэбтэб.

Дункан взглянул на экран.

— Осталось двадцать минут.

Падре наклонился так, что губы его почти прикоснулись к его уху.

— Думаете, она придет? По-моему, это место ни к черту не годится для ниспровергательных бесед. Тут надо орать во все горло, чтобы услышать самого себя.

— Лучше места просто не придумаешь. Ну кто здесь может нас подслушать? — возразил Дункан.

Изнывающая от жары и усталости официантка подошла к ним только через десять минут.

— Извините, друзья, — сказала она. — Сегодня у нас такой бедлам.

Сник заказала минеральной воды, Кэбтэб пива, а Дункан попросил принести ему бурбон. Официантка исчезла в воплях и водовороте. Когда через двадцать минут она появилась снова, выскочив из толпы, словно семечко из грейпфрута, вид у нее был еще более раздраженный. Она уже подходила к их столику, как вдруг кто-то толкнул ее. Поднос упал, и напитки расплескались. Официантка, извергая проклятия, подхватила поднос, повернулась и со всего маху ударила стоявшего рядом мужчину подносом по голове. Тот с криками о своей невиновности ударил официантку в живот. Кэбтэб заревел, вскочил со стула и бросился на мужчину. Какая-то женщина с воплем повалилась на официантку; та, стоя на четвереньках, судорожно хватала ртом воздух.

Дункан не успел толком понять, что произошло после этого. Казалось, вся таверна взорвалась, ввязавшись в драку. Люди царапались, вопили и выкрикивали угрозы, кто-то звал на помощь. Дункан как благоразумный человек, которому нечего делать в подобной потасовке, почти ползком пробрался мимо дерущихся к стене. Он дополз до стены и спрятался за перевернутым столом, прикрывшись им как щитом. Он ожидал, что и Сник присоединится к нему, однако к удивлению своему увидел, что она изо всех сил бьет какого-то мужчину ребром ладони по шее. Затем она скрылась из виду: отнюдь не худенькая женщина прыгнула на нее сзади, придавив своим телом. Один из мужчин, получив чувствительный подарок в челюсть, попятился назад и ударился спиной о стол, за которым укрылся Дункан, придавив его к стене. Когда Дункану удалось столом оттолкнуть мужчину, его компаньонов уже не было видно. Только где-то в стороне среди гиканья и грохота, перекрывая шум, падре угрожал кого-то покалечить.

«Как бы поступил в подобной ситуации Генрих V? — подумал Дункан. — Бросился бы в пекло и получил бы синяк под глаз, ему разбили бы нос, сломали челюсть, проломили бы череп, переломали хребет, отбили бы почки? Как поступил бы Фальстаф? Остался бы под прикрытием стола, объясняя свою трусость благоразумием».

Дункан нашел компромисс. Выбравшись из своего укрытия, он пополз вдоль стены к выходу. Если у Сник и Кэбтэба осталась хоть крупица разума, они тоже выберутся отсюда. Очень скоро сюда примчатся органики, вооруженные заточками, какими загоняют скот на бойне, и парализующим газом. Они арестуют всех подряд, а затем, чтобы отличить овец от козлищ, обдадут всех подозрительных туманом истины. Хотя по закону органики были обязаны ограничивать свои вопросы только непосредственно относящимися к делу, по которому были произведены аресты, они не всегда придерживались этого правила. Так или иначе, если Сник и Кэбтэба, надышавшихся туманом, попросят назвать свои имена, они невольно выдадут себя. На проверку понадобится всего несколько секунд — органики имеют прямой доступ к банку данных полиции. И тогда судьбу их предсказать нетрудно — посадят в стоунеры.

Рассказы Сник и Кэбтэба неизбежно выдадут и самого Дункана.

«Идиоты проклятые!» — пробормотал он.

Дункан остановился: какая-то женщина, падая, ударила его головой по ребрам. Ругаясь от боли, он полз изо всех сил.

— Ничего не выйдет! — завопил какой-то мужчина, ударив его ногой. Дункан бросился вперед, схватил мужчину за лодыжку и изо всех сил рванул ногу. Мужчина, падая, свалился на тела дерущихся. Дункан выпустил его ногу и кулаком ударил в пах, но тот все-таки успел двинуть коленом ему в челюсть. Боль ошеломила его. Несколько секунд Дункан не мог прийти в себя, не сознавая, кто он и где находится. Затем он, немного оправившись, снова пополз к выходу. Вдалеке уже слышался свист полицейских. Скоро органики будут здесь.

Дункан поднялся, оттолкнул в сторону пару переплетенных, орущих тел и, прижав голову к груди, буквально нырнул к двери. Замазанный кровью, задыхаясь, он вывалился за дверь, поднялся, и преодолев переход, ввалился в один из магазинов. На экране над дверью горела рекламная надпись: «Ибрагим Изимов. Сладости и разрешенные лекарства».

Покупателей не было, только хозяин или, может быть, служащий магазина.

— Что, черт возьми, там происходит? — спросил незнакомец — высокий, толстый, средних лет мужчина с бледной кожей, щеголяя густыми, пурпурного цвета, крашеными бакенбардами.

— Идиоты бесятся, — ответил Дункан. — Здесь есть запасной выход?

— Конечно. И не один. Подождите минутку. Я закрою магазин и пойду с вами.

Еще один Фальстаф, подумал Дункан. Ему вовсе не хотелось оставаться рядом с тем местом, где органики вот-вот начнут производить аресты. Его могут притянуть как свидетеля.

— Вы и есть Изимов? — спросил Дункан.

— Да. А вы Бивольф?

— Боже мой! — воскликнул Дункан. — Вы тот, кто должен встретить нас?

— Не совсем. Мне надо передать вам инструкции. Пошли!

— Мои друзья все еще находятся там, — сказал Дункан. — Если их арестуют…

Толстяк подошел к двери и осмотрел оба пути к переходу, по которому уже бежали мужчины и женщины в зеленой форме, дуя на ходу в свистки. Пока их было только пятеро, скоро появится подкрепление.

Не успел еще первый органик, замедляя бег, добраться до входа, Кэбтэб, увлекая за собой Сник, выскочил наружу. Его тело левиафана столкнулось с женщиной-органиком. Отлетев, она рухнула на землю. Второй органик — крупный мужчина — был сбит с ног могучим кулаком. Кэбтэб с львиным ревом побежал по переходу, таща за собой, словно торбу с овсом, тело Сник. Ее обмякшие ноги туфлями скребли землю. Подбежала еще одна женщина-органик, высокая и крепкая. Она попыталась прыснуть в лицо Кэбтэба парализующий газ. Падре, задержав дыхание, перестал вопить. Кулак его еще раз метнулся вперед, выбив баллон из рук женщины. Затем следующим ударом он сбил ее с ног, угодив в подбородок.

Из таверны вывалилась целая толпа, отгородившая падре от двух других органиков. С обеих сторон по переходу набегал зеленый рой полицейских.

Изимов уже выключил в магазине свет. Дункан держал дверь открытой, пока Кэбтэб со Сник не оказались внутри. Он захлопнул дверь, однако закрыть ее на замок не мог. Замка здесь, как и во всех магазинах, не принадлежавших государству, попросту не было.

— Ради Бога, надо сматываться отсюда! — воскликнул Изимов и побежал к запасному выходу. В свете, пробивавшемся через окна из перехода, Дункан рассмотрел опухшие глаза, вздутые губы Кэбтэба и Сник, кровавые царапины.

— Ну что, вам все-таки удалось втянуть нас еще в одну передрягу, — сказал Дункан.

— Да черт с ним! Позабавились! — невозмутимо ответил падре.

— Мне очень жаль, — задыхаясь, сказала Сник. — Хотя удалось выпустить немного пара. Я чувствовала такую злость. Правда, было бы куда приятнее отлупить полицейских.

Компания поспешила через магазин вслед за Изимовым. В соседнем помещении им встретились несколько посетителей и работников магазина, с удивлением смотревших на них. Они выскочили в другой переход. На карте он был обозначен номером 10АВ3 и назывался Авеню Долгожданной Колесницы. На нескольких экранах, висевших между магазинами, уже показывали вспыхнувшее бесчинство: журналисты прибыли к месту происшествия сразу же вслед за полицией.

Изимов, отдуваясь и покрывшись потом, словно в сауне, повел их по переходу. Они пробежали около сотни футов. Там он заскочил в магазин, затем через него в другой, и они оказались еще в одном переходе — полуделовой, полужилой части квартала. Пробежав еще ярдов сто, Изимов остановился у полированной, окрашенной во все цвета радуги, двери, которая странным образом гармонировала с его ярких цветов одеждой. Изимов вставил идентификационную карточку в щель, и дверь распахнулась внутрь помещения. Он вошел. Сам собой зажегся свет.

Проведя своих спутников через прихожую, он сказал:

— Прежде всего надо избавиться от синяков и кровоподтеков.

На это ушло не так уж много времени — лекарств в общественной аптечке в ванной было достаточно. Через двадцать минут лица со следами потасовки приобрели более-менее здоровый вид.

— Вот вам современная медицинская наука, — сказал Изимов, пригласив всех в гостиную. Он вздохнул. — Если бы мы могли излечить все социальные язвы микстурой из бутылки. — Изимов остановился и взмахнул рукой. — Устраивайтесь поудобнее. Я предложил бы вам выпить, но, думаю, на сегодня уже достаточно.

— Может быть, от нас и пахнет как после попойки, — отрезала Сник, — только вот сделать хоть глоток мы так и не успели.

— Все равно, я не припас спиртного, — с некоторым самодовольством произнес Изимов. — А лазить по личным шкафам людей других дней я не привык. Так или иначе, оставаться здесь долго вам не придется. В мои планы не входило приводить вас сюда. Я собирался встретиться с вами в этом пристанище порока, в таверне, да и то только для того, чтобы передать вам информацию, которую мне приказали довести до вас. Я возвращаюсь в магазин. Если магазин закроется раньше десяти, это вызовет подозрение. К тому же, заметь полицейские, что он закрыт, на меня наложат штраф. Что я скажу? Что беспокоился из-за этой свалки, не хотел, чтобы пьяные забрались ко мне и все побили? И вообще…

— Какое все это имеет значение? — сказала Сник. — Если надо быстро уходить, говорите.

— Да, да, конечно, — напряженно произнес Изимов. — Теперь ситуация изменилась. Кто может сказать, к каким последствиям приведет эта неожиданная драка? Видимо, мне придется подождать, пока со мной выйдут на связь. Тот, кто передает мне информацию. возможно, захочет внести коррективы в наш план. Нужен новый подход, адекватный изменившимся обстоятельствам. А вдруг вам теперь не следует знать, что я должен был сообщить. Бог свидетель, теперь, когда вы привлекли к себе внимание полиции, мы все в опасности.

Изимов достал из кармана кусок плотной бумаги и вытер лоб от пота.

— Все произошло так быстро. Сомневаюсь, чтобы органики смогли опознать нас, — сказал Дункан. — Ради Бога, человек! Мы так долго блуждали впотьмах. Мы изголодались по информации и жаждем хоть что-то сделать для организации. Подумайте, если вы не выполните приказ, у вас могут возникнуть большие проблемы с начальством. Рассказывайте. Затем, как только наши синяки пройдут, мы уйдем.

— Я совсем ничего не знаю, — уклонился Изимов.

— Что?! — воскликнули в один голос все трое.

— Я говорю о карточке. Я должен был передать ее юноше, который работает у меня неполный день. От него требовалось передать карточку официантке и заплатить ей, чтобы она передала ее вам, когда принесет выпивку. Вам надлежало прочитать ее, а потом стереть текст. Драка началась как раз в тот момент, когда я передавал карточку юноше. Ничего не вышло. Я приказал ему исчезнуть и…

— Вы допустили, чтобы эта карточка попала в руки не членов организации? — удивленно спросила Сник. — Не могу в это поверить. А что если бы драка началась, когда юноша уже вошел в таверну, но не успел передать карточку официантке? Она сейчас валялась бы где-нибудь и, можете спорить со своим откормленным ишаком, — органики быстро бы нашли ее.

— По-моему, нет необходимости в оскорблениях, — ответил Изимов, еще раз осушив потный лоб. — Мне приказано не передавать вам карточку лично и не встречаться с вами. Теперь вся эта затея полетела к чертям. Вы узнали меня, поэтому я и не могу давать ее вам. Уверен, меня все равно не погладят по головке, хотя другого выхода из ситуации не было.

— Что они сделают? — спросил Дункан. — Убьют вас?

Изимов сделал большие глаза, повращал зрачками, но так ничего и не произнес.

— Ну, скажите же, что вам грозит?

— О, нет! Меня, конечно, не убьют. Ничего подобного не будет, слава Богу! Но как-нибудь накажут, в покое не оставят. Я не знаю, как организация наказывает провинившихся. Я совершенно изолирован от других — всего лишь клеточка для связи с другой клеточкой. Мне даже неизвестно, кто те люди, с которыми я контактирую. А они ничего не знают про меня. До сегодняшнего дня я ни разу ни с кем не встречался в своей квартире или в магазине. Если бы не это происшествие!

— Но вас должен был кто-то завербовать? — спросила Сник. — Вы посещали собрания? Вас наверняка знакомили с принципами и задачами организации?

— Да, но они проходили в полумраке. Все были в масках, а голоса передавались через исказитель речи. Да и присутствовал я на подобных собраниях всего дважды. Оба раза их проводили в гимнастических залах, используемых также в качестве церквей и синагог. Собрания продолжались полчаса. Мы давали клятву… — Изимов вытащил еще один платок. — Слишком много говорю. Это стресс. Думал, смогу лучше с ним справиться. Вы не выдадите меня, ну скажите?

— Если отдадите карточку — нет, — пообещал Дункан, бросив на Сник красноречивый взгляд, словно вопрошая: надеюсь, другие члены организации сделаны из более крепкого теста?

Изимов извлек из кармана серый прямоугольник из какого-то твердого материала.

— Вот, возьмите.

Дункан взял карточку. Сник и Кэбтэб встали у него за спиной, чтобы тоже прочитать ее. Дункан потер большим пальцем угол, отмеченный тонкой черной линией. Поверхность карточки побелела и на ней выступили слова:

СКОРО ВЫ БУДЕТЕ УВЕДОМЛЕНЫ.

— Что за чепуха? — удивился Дункан. — Естественно, мы ждем контакта. Мы и так это знаем.

Он выразительно посмотрел на Изимова.

— И из-за этого мы рисковали жизнью?

— Я ничего не знаю, — ответил тот, подавшись назад. — Я даже не хочу знать, что это значит. Пожалуйста, потрите карточку еще раз и верните ее мне.

Дункан выполнил его просьбу. Изимов поводил по карточке большим пальцем, словно желая убедиться, что надпись уничтожена. Он бросил взгляд на часы — экран на стене негромко простонал. Оставалось еще пятнадцать минут прежде, чем лица непрошеных гостей избавятся от последствий драки, и они смогут уйти.

— Идиотизм! — сказала Сник. — Ваша организация — просто скопище идиотов!

— Не говорите так! — испугался Изимов, поднимая руку с вытянутой ладонью, словно собираясь отразить ее слова как теннисной ракеткой. — Они очень осторожны, но все-таки решили ободрить вас, дать вам знать, что о вас помнят. Я не читал карточку, но по вашим словам догадываюсь, что там было.

Кэбтэб осторожно ощупал кожу вокруг левого глаза. Припухлость и покраснение почти исчезли.

— Наш приятель слишком нервничает, а тот, с карточкой, не больно-то умен. Но это не означает, что вся группа — стадо женоподобных идиотов, — сказал он. — В любом случае у нас не остается другого выхода, как следовать инструкциям. Мы же не можем выйти из игры. Кто бы они ни были, этого они нам не позволят.

— Можете не сомневаться! — воскликнул Изимов.

После этого никто уже почти не разговаривал, лишь изредка кто-то отпускал реплики, смотря новости. На экране органики пронесли бесчувственные тела арестованных в микроавтобусы в уехали. Затем представили некоторых участников схватки уже в полицейском участке, где им предъявили обвинения. Сам допрос не показали: это всегда скрывали от публики. То, что журналистам позволили вести репортаж, означало, что полиция относится к инциденту как к обычной пьяной драке. Журналистам даже разрешили взять интервью у нескольких человек, которых выпустили из участка.

Все напряженно слушали.

Интервьюер: Гражданин, минутку. Могу я узнать ваше имя и какое обвинение вам предъявили?

Гражданин: Отвяжитесь!

Интервьюер (обращаясь к другому мужчине): Вы выглядите контактным человеком. Не могли бы вы рассказать вашим зрителям, что произошло в Спортере?

Гражданин (улыбаясь в смущении разбитыми губами): Обвинение? Они просто подтасовывают факты.

Интервьюер: Совершенно верно. Гражданин. Мы понимаем вас. (Обращаясь к третьему участнику событий, высокой, широкоплечей женщине с длинными черными спутанными волосами и разодранной щекой): Гражданка, не хотите ли что-нибудь сказать зрителям? Им не терпится узнать подробности скандала в Спортере.

Гражданка: Я там не присутствовала. Сыщики задержали меня, потому что мы слегка ссорились с мужем неподалеку. Если хотите, могу сказать, что я думаю об этом ублюдке, моем муже…

Интервьюер: Благодарю вас. А вот мужчина, по виду которого сразу можно определить, что ему есть что рассказать. Гражданин, не могли бы вы?..

Дункан показал на человека, проходившего мимо камеры. Натянув шляпу поглубже, он низко опустил голову.

— Эй, кажется, это профессор Герман Трофаллаксис Каребара. Человек-муравей, с которым мы ехали в поезде. Это он?

Сник подалась вперед, широко раскрыв глаза.

— Да, это он. Но что он там делает? Вы видели его в Спортере?

— Нет. Он и не должен был там быть. Он же говорил, что будет жить в Башне Университета.

Сник покачала головой.

— Думаете, он шпик? Следит за нами?

— Не можем же мы подозревать каждого, — заметил Дункан.

16

Встреча с лидером ячейки не особенно походила на ту, что можно было себе представить по рассказам Изимова.

Присутствовали на ней только Дункан и тот человек, который вызвал его, по-видимому, мужчина. Маленькая, пустая комната освещалась слабо, да на человеке к тому же была маска, широкополая шляпа и широкий, скрывающий очертания фигуры, плащ. Рот инкогнито прикрывало круглое приспособление, искажавшее голос и делавшее его гораздо более глубоким. Голос самого Дункана, пройдя исказитель речи, звучал так, будто его обладатель основательно надышался гелием.

Помещение несомненно прочесали на предмет подслушивающих жучков, так что затемнение и исказитель речи представлялись Дункану излишними. А почему, собственно, с ним нет Кэбтэба и Сник?

Он задал этот вопрос.

— На то у нас свои причины, — ответил голос-со-дна-колодца.

Плащ всколыхнулся — оно поднялось с кресла и начало расхаживать взад-вперед по комнате, сложив руки за спину. Широкие брюки скрывали ноги, так что Дункан не мог определить, существу какого пола они принадлежат.

— Я не хочу сказать, что вы не можете задавать вопросов, — произнесло оно. — Если бы вы не проявляли любопытства, вы выказали бы тупость. А зачем нам тупицы? Просто надо понять, что многие вопросы останутся без ответа. Когда я не отвечаю, не упорствуйте. Понятно?

— Понятно.

— Когда мы проводим многочисленные собрания — многочисленные? — больше четырех-пяти человек никогда не бывало — мы рассматриваем только общие вопросы. На этих встречах никогда не обсуждаются конкретные планы, связанные с отдельными членами организации. Исключение составляют только те случаи, когда в деле участвуют несколько человек и необходимо обсудить синхронность их действий. Подобное бывает не часто. В данном случае мы приготовили операцию персонально для вас. Но сначала вот это.

Из-под плаща высунулась рука с голубым баллончиком.

— Мы всегда применяем это средство при первой встрече с новичками, а в дальнейшем — время от времени, наугад. Не может быть излишней осторожности. Надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, — согласился Дункан. — Неужели в баллончике не туман истины? — думал он. — Что если руководители организации сочли его, Дункана, опасным для них? Как легко распылить яд… Он не мог остановить их. Если он будет сопротивляться, они все равно разделаются с ним.

Баллончик шипел. Дункан почувствовал влагу на губах, носу и на глазах и погрузился в сладко пахнущее облако. Пахнет фиалкой. — как туман истины, — промелькнуло в мозгу. Бесполезно задерживать дыхание и ждать, пока облако рассеется. Газ проникает через кожу и сейчас уже попал в его кровь. В полусознательном состоянии он все равно не сможет управлять дыханием.

Первое, что он различил, проснувшись, была темная фигура, склонившаяся над ним.

— Ну… значит, это правда.

— Что? — спросил Дункан. Сознание еще неполностью вернулось к нему.

— То, что вы способны лгать в парах тумана истины. Мне говорили об этом, но я не верил. В самом деле — не верил. Все мои усилия узнать от вас что-нибудь, кроме того, что вы действительно Эндрю Вишну Бивольф, провалились. Все рассказанное вами в тумане полностью совпадает с данными вашей идентификационной карточки. А то, чего в карточке нет, некоторые личные подробности, которые могли бы интересовать органиков, вы излагаете так, что никто и не усомнится: вы — Бивольф, и никто другой.

Инкогнито снова зашагало по комнате из угла в угол.

— Не укладывается в голове, но все обстоит именно так. Уникальный талант! Непостижимо! Что это? Гены? Или вы овладели этим сами? Впрочем, неважно. Хотя — почему? Если других можно было бы научить такому искусству, какое блестящее оружие оказалось бы в наших руках!

Фигура повернулась на каблуках и указала на Дункана пальцем, словно палец вдруг выстрелит лучом, который продырявит Дункана, и из раны польется правда.

— Вы действительно сами этому научились? Или это природный дар?

— Научился сам. Я много экспериментировал с туманом, — ответил Дункан. — Но сама способность, мне кажется, пришла, как вы говорите, от природы. В самом деле, даже не знаю, как вам ответить.

— К сожалению, вы умеете лгать, поэтому я не могу определить, говорите ли вы правду. Бесполезно снова пускать туман и ждать, что вы все выложите.

Дункан не сомневался, что вопрос о происхождении его редкого дара задавался ему и тогда, когда он был без сознания. Зачем этот икс лжет? Может быть, члены организации настолько привыкли к двуличию, что врут без нужды? Или у него были какие-то особые мотивы? Я уже размышлял над этим. Наверное, будучи Кэрдом или кем-то из других шести.

С точки зрения руководства организации его исключительный талант несомненно имел большие недостатки. Если он умел одурачивать органиков, то при необходимости обвел бы вокруг пальца и их. А это означало, что он мог сделаться двойным агентом. Ему нельзя полностью доверять, но не след и отказываться от его услуг. Этот человек представляет собой оружие, подобного которому никогда не было ни у органиков, ни у подрывных организаций.

— Интересно, как называется ваша организация? — неожиданно спросил Дункан. — Я все время думаю о вас просто как о группе или компании, но название-то у вас есть? Трудно, знаете ли, соотносить себя с чем-то безымянным.

— О, да. Homo sapiens вечно нуждаются в названиях, этикетках и ярлыках. Иначе — никак. Вам действительно так уж необходимо знать название?

— Я бы чувствовал себя увереннее.

— Прекрасно. В этом субмесяце мы называемся ВПТ.

— В этом субмесяце? Вы что меняете название каждые двадцать восемь дней?

— Этим мы сбиваем с толку органиков.

Вряд ли это правда, подумал Дункан. Если органики захватят хотя бы одного члена организации, то сразу узнают все имена, которыми она когда-либо обозначала себя.

— Вы сказали ВПТ?

— Восставшие Против Тирании.

— Понимаю.

— Мне это название не нравится. Оно подразумевает только разрушение. Мы, безусловно, разрушители, но и строители тоже. Реконструкторы. Созидатели. Хотя сейчас это не имеет никакого значения. Пора перейти к плану операции. Слушайте внимательно.

Спустя тридцать минут инкогнито, пожелав Дункану спокойной ночи и прихватив с собой оба исказителя речи, удалилось. Дункан в соответствии с полученными инструкциями разорвал свою маску на кусочки и спрятал их в карман. Он вышел через другую дверь, оказавшись в коридоре, который вел в шумный гимнастический зал. Свернув налево, он через боковую дверь попал в переход между зданиями. Обрывки маски Дункан выбросил в урну. Ровно в десять часов вечера он сел в автобус и через десять минут сошел на углу дома, в котором он поселился. Дункан оглянулся, пытаясь определить, не следят ли за ним. Никого не было.

Задание, которое он получил, — Дункан не сомневался в этом — являлось частичкой большого плана, хотя ему, конечно, ничего не сказали, как его усилия будут сочетаться с действиями многих других. Он представлял собой всего лишь небольшую шестерню в огромной подпольной машине. Ему оставалось лишь надеяться, что ее создал не Руб Голдберг [Руб (Рубен Лусиус) Голдберг (1883-1970), американский карикатурист и скульптор]. Будучи сведущим в истории — Дункан понятия не имел, почему это так — он знал, что революционеры обычно лучше преуспевают в сносе постройки, чем в плотницком деле. Конечно, это не всегда так. И все же ему казалось, что в целом ими в гораздо большей степени движет жажда власти, нежели желание создать лучшее общество. Сами они, конечно, в подобном не признаются. Подлинную перестройку общества почти всегда осуществляют те, кто отстраняет или просто уничтожает первое поколение борцов.

Дункан волею судеб оказался вовлеченным в деятельность группы, которая абсолютно не вдохновляла его своими путями достижения целей. Может, после того, как он покажет себя в деле, ему откроют большее. Если нет, вряд ли он исполнится энтузиазма. К сожалению, он не сможет оставить ВПТ. Причислиться однажды — причислиться навсегда.

Может, и так.

Как оператор банка данных он получил бы при желании возможность разработать для себя новую легенду. Без сомнения, члены ВПТ, если они не дураки, вполне могли догадаться о его намерениях. Они установили бы специальную систему слежения, которая оповестила бы их, попытайся он предпринять что-нибудь в этом роде. С другой стороны, и Дункану никто не мешает установить свою систему для выявления их конкретных устройств. Впрочем, этот процесс бесконечен. Можно предвидеть и такое: внедрить систему контроля его системы контроля. Дункан даже представил себе зал с бесконечным числом «электронных зеркал».

Он рассмеялся, хотя и не чувствовал, чтобы в рот попала смешинка да и особого воодушевления не ощущал. Впрочем, ситуация, которую он мысленно представил себе, действительно показалась ему до смешного абсурдной. Если Бог и вправду существует, он и сам, наверняка, смеется над теми, кто создан по Его подобию. Впрочем, Его, наверно, настолько отвращает жизнь людей, что он давно уже покинул вселенную. Или, будучи всемогущим, уничтожил Себя и более не существует. И нет никакого противоречия с тем, что Он вечен и бесконечен. Если бы Бог пожелал этого, исчезли бы сами эти понятия.

Дункан вошел в дверь, за которой находилась прихожая, — общая для нескольких квартир. Вставив идентификационную карточку в щель, он открыл замок. Он переходил из комнаты в комнату, свет вспыхивал, едва он входил. Дункан немного постоял, глядя на вид, открывавшийся за огромным, до самого потолка, окном. Лос-Анджелес выглядел прекрасно, залитый светом от башен и мостов, от лодок и кораблей, плывущих по воде далеко внизу, от воздушных кораблей и самолетов. Зрелище было поистине чарующее и никак не должно омрачаться тревогой и грядущими неприятностями. Огромный город светился словно предвестник красоты, надежды и любви. Казалось, эти вечные понятия влетают в него, как мотыльки. Но… свет привлекает также и мух и глупцов. Граждане этого величественного города имели все, чтобы сделаться довольными и счастливыми. Так выглядела теория. В действительности было по-другому. «Всегда все было именно так, — бормотал он. — Если бы печаль, голод, боль, безумие, неврозы, физические болезни и разочарование можно было бы перевести в количественную область, действительно оказалось бы, что сейчас их намного меньше, чем когда-либо раньше? Разве общества, существовавшие в прошлом, не сочли бы наше новой Утопией?»

Homo sapiens никогда не бывает удовлетворен. По крайней мере всегда было много таких недовольных. Одиночество — чувство эндемическое… Дункан вполне мог судить об этом по своему собственному опыту и по тому, что он знал о других. Сейчас оно одолевало его. А ведь Дункан всегда считал, что уж он-то не особенно восприимчив к подобным эмоциям.

Одинок…

Эта мысль заставила его задуматься о Пантее Пао Сник. Как бы он хотел, чтобы она была здесь, в этих стенах. Он желал ее и с наслаждением рисовал себе долгую совместную жизнь. Мягко выражаясь, он был влюблен. Почему же тогда он не сказал ей об этом? Легко ответить. Сник ни разу ничем не показала, что испытывает к нему какие-то чувства, выходящие за рамки обычного дружеского отношения к коллеге. А есть ли у нее какие-то чувства к нему? Он должен знать правду. Возможно, что она сдерживает свои эмоции, как и он. Как-никак она была в прошлом органиком, а они всегда склонны скрывать свои чувства и личные отношения. К тому же у них попросту не было времени, чтобы выразить столь тонкое переживание как зарождающаяся любовь.

— Наверно, я уже испытывал к ней подобные чувства, когда был одним из персонажей моей прежней жизни, — громко произнес Дункан. — Иначе с какой стати я почувствовал бы влечение к ней сейчас? Все слишком внезапно. Наверно, проявляются какие-то прошлые события, которых, к сожалению, я просто не помню.

Он сделал себе коктейль и включил экран на стене, чтобы прочитать оставленные для него сообщения. Экран был пуст, и Дункан ощутил опустошенность. Вздыхая, он приготовил себе обед, а затем занялся уборкой квартиры, чтобы у его соседа из Среды не было причин для жалоб. Перемещаясь из комнаты в комнату, он урывками смотрел и слушал новости. По экранам бежал текст детального проекта предстоящего референдума, а диктор читал его. По всем вопросам предусматривалось отдельное голосование, затем гражданам предлагалось участвовать в заключительном опросе. Еще оставалось время, чтобы люди могли сформировать свою позицию.

Закончив уборку, которая не заняла много времени, благо дома он почти не бывал, Дункан вошел в стоунер.

17

Дункан сидел в центре своей рабочей комнаты в лаборатории Бода, принадлежавшей Бюро информации по ассимиляции, отделение в Лос-Анджелесе. Комната имела футов двадцать в диаметре, стены ее были сплошь закрыты квадратными десятифутовыми экранами. На круглом рабочем столе Дункана стояли двадцать миниатюрных компьютеров с мониторами. Кресло Дункана, снабженное электродвигателем, проворно перемещалось на специальном монорельсе по внутреннему периметру стола в форме большой буквы О. Каждый рабочий день в течение четырех часов Дункан находился здесь. Оставшуюся часть дня он был волен проводить по своему усмотрению — отправиться домой или побродить по магазинам, покататься на яхте по заливу, поиграть в кегли или заняться поисками любовницы. Служащим Бюро разрешалось также проводить в лаборатории по два дополнительных часа — поработать над программой Бюро или собственным исследовательским проектом.

Сейчас Дункан собирал информацию по заданию своего непосредственного начальника. Работа Дункана составляла небольшую долю обширной программы, осуществлявшейся уже несколько сублет. Дункан не считал ее особенно важной, хотя начальник неоднократно подчеркивал, что правительство придает ей особое значение. Дункан даже негодовал, считая ее очередной попыткой правительства совать нос в личную жизнь своих граждан. Он не знал, за каким дьяволом это делалось и какова официальная конечная цель программы. Его начальник тоже не мог внести достаточной ясности, но без конца твердил, что это обстоятельство значения не имеет.

«Нельзя достичь совершенства государства без обладания самой полной информацией», — любил повторять Порфирио Сэмюельс Филэктери. Его зеленые, словно молодые листья глаза с измененным цветом светились, когда он обычно взмахивал рукой, которая после депигментации имела полосатую светлую и темную окраску. «Эффект зебры» находился на пике моды, и каждый, кто обладал достаточным количеством кредиток для прохождения подобной процедуры, стремился раскрасить себя в полоску.

«Пусть многие данные, которые нам удалось собрать, еще долго не найдут применения. Зато, когда они, наконец, понадобятся, — будут под рукой. Поверьте мне, Эндрю, я не раз становился свидетелем того, как информация, пролежавшая невостребованной в архиве Бог знает сколько времени, вдруг оказывалась жизненно необходимой для какого-то проекта. Вот она — ждущая своего часа, живая и необходимая, вызываемая за секунду. Кто знает, какие еще нам предстоят проекты? Думаю, вам известно, сколь велики могут быть потери из-за нехватки или отсутствия нужной информации, когда какая-то часть проекта стоит на месте, задерживая продвижение других. Информация подобна спрятанному сокровищу. Нажатие кнопки, одна фраза открывает его с быстротой пробки, вылетающей из бутылки пенистого вина. Это просто сказочная вещь! Поэтому пусть вам не кажется, будто вы занимаетесь надуманной, ненужной работой. Вы приносите большую пользу. Если не этому поколению, то следующему, но вероятно — этому!»

С этой последней сентенцией спорить было трудно; поскольку средняя продолжительность жизни составляла восемьдесят пять сублет, большая часть его поколения проживет 595 облет. Остальные речи шефа Дункан оценил так: пятьдесят процентов ерунды, двадцать пять — болтовни и двадцать четыре процента весьма сомнительных мыслей.

— Вы правы, босс, — улыбаясь, кивал Дункан, думая про себя, что он, Дункан, занимает место в строю множества поколений подхалимов, лижущих задницу начальству. В утешение себе, он делал это не ради благосклонности власть имущих или личной выгоды. Он играл роль.

Итак, что же еще новенького?

Филэктери вышел из кабинета, пружинящей походкой направляясь поднимать дух сомневающихся, разочарованных или сбившихся с пути. Дункан с соответствующим выражением лица покрутил пальцем в направлении широкой полосатой спины шефа — жест, возникший, наверно, еще в каменную эру, если не раньше. Чувствуя некоторое смущение от своего ребячества, он приступил к работе. Перед приходом босса он настраивал компьютерный комплекс, чтобы выделить так называемый индекс личностного элемента (ИЛЭ) у тех граждан, которые по классификации относились к людям с преобладанием коэффициента самоцентрированности (СЦ) над другими чертами характера. Высокий показатель СЦ определялся как незрелость: его обладатель склонен требовать от других организовывать свое время и строить свои приоритеты в соответствии с его желаниями. Обладатель СЦ (сокращенно ОБЛ) обычно требовал от Н-ОБЛов (то есть людей, у которых этот коэффициент был невысоким) делать множество таких вещей для него, ОБЛа, которые он вполне был в состоянии выполнить сам. Личность человека, которого можно было квалифицировать как В СЦ ОБЛ (еще один термин, обозначавший человека — обладателя высокого коэффициента самоцентрированности), конечно, как и все люди, была наделена сложным характером, состоящим из множества элементов.

Все граждане, кроме святых, существование которых государство отрицало, в той или иной степени были подвержены самоцентрированности. Но В СЦ ОБЛы твердо верили, что именно они являются той осью, вокруг которой вращается вся вселенная.

Данные, собранные Дунканом, свидетельствовали, что все люди, входящие в этот суперкласс, — а исследование охватывало уже около трех миллиардов человек — не признавали, что в действительности являются всего лишь нормальными эгоистами (термин «нормальный» до сих пор еще не получил точного определения в официальном каталоге).

С самого начала Новой Эры правительство постоянно подчеркивало всеми доступными ему средствами, что оно считает желательным проявление гражданами стремления к сотрудничеству и самопожертвованию. Результаты этой политики уже начали сказываться: граждане стали более склонными к сотрудничеству друг с другом и гораздо чувствительнее к общественным проблемам по сравнению с людьми былых исторических формаций (хотя, справедливости ради следует сказать, что отсутствовали обстоятельные научные исследования этих черт характера у людей, живших до Новой Эры).

Однако не менее двадцати процентов современного поколения все еще принадлежали по классификации Дункана к В СЦ ОБЛ. В соответствии с предсказаниями, сделанными правительством двести облет назад, к этому времени должен был остаться всего один процент «неисправимых»…

Неудачные плоды государственного образования и пропаганды объяснялись генетическими причинами.

Поскольку описание ХР КОМ (хромосомного комплекса) каждого гражданина находилось в банке данных, было сравнительно легко, хотя и не всегда быстро, сопоставить некий индивидуальный ХР КОМ с коэффициентом конкретного В СЦ ОБЛ. В перспективе, когда будет найдено достаточное число соответствий и исследование можно будет считать достоверным в статистическом понимании, появится возможность (в этом и заключалась цель проекта) определить те наборы хромосом, которые обуславливают высокую самоцентрированность.

Каким будет следующий шаг?

Этого правительство пока не определило.

Для Дункана, как и для многих других, было очевидно, что исследования, направленные на изменения хромосомного набора еще до рождения, продвинутся далеко вперед. Цель не вызывала сомнений: изменить нежелательный набор и превратить его в требуемый.

Считалось, что в четырех-пяти процентах случаев удастся добиться успеха. Каким образом? Этого Дункан не знал. Ему было известно только, что недоставало врачей и технических специалистов, чтобы охватить больший процент потенциально неприемлемых граждан.

Пока же исследования еще не закончились, и для их осуществления потребуется еще, вероятно, двадцать сублет или сто сорок облет.

На экране отобразились результаты обработки данных экспериментов с коэффициентами В СЦ, принадлежащими азартным игрокам в бридж, гомосексуалистам и хирургам. Окончательную обработку и выводы можно было предоставить компьютерам, однако более тонкий анализ и поиск скрытых взаимосвязей лучше способен выполнить мозг человека. По крайней мере мозг некоторых людей.

Дункан выдал команду компьютеру на проведение дополнительного сжатия данных и, двигаясь по кругу вместе с креслом, наблюдал за экранами на столе и на стенах. Затем он ввел еще несколько инструкций о полученных результатах голосом. Слушая отчет компьютеров, Дункан размышлял о том, что будет делать после работы. Однако вскоре он снова сосредоточился на текущем занятии.

Среди восьмидесяти миллионов самых азартных игроков в бридж шестьдесят пять миллионов имели высокий ИСЦ (индекс интереса к самоцентрированности). Группа, состоящая из восьмидесяти миллионов случайно отобранных людей, среди которых не было азартных игроков, показала, что аналогичная интенсивность ИСЦ присуща только двадцати девяти миллионам человек. Из эталонной группы — восемь миллионов случайно отобранных граждан — исключили также мужчин-гомосексуалистов, хирургов, политиков, православных священников, раввинов, служителей англиканской церкви и мулл. Дункан не имел ни малейшего понятия о том, по какой причине из группы устранили служителей религии. Возможно, правительственная идеология препятствовала любому восприятию «святых мужчин и женщин» как людей, не склонных к СЦ. Или, может быть, их исключили из-за присущей этим людям иррациональности поведения, которая не позволяла им стать объектами подобных исследований. Если причина действительно была такова, то в некотором смысле исследование нельзя считать объективным.

Вполне возможно, что проект в целом основывался на ошибочных, ненаучных посылках. Как-никак, выводы служащих бюро, проводивших интервью с людьми и изучение их данных, сами по себе можно считать субъективными.

Дункан пожал плечами. Ему надо было делать свое дело, и любые высказанные вслух сомнения в эффективности проекта, могли лишь привлечь к нему нежелательное внимание.

Он переключил экраны на отображение результатов обработки данных, полученных по ста миллионам мужчин-гомосексуалистов. Здесь ИСЦ был еще выше. Восемьсот двадцать миллионов были оценены как имеющие очень высокий уровень «негативного» коэффициента. Коэффициент «общественного сотрудничества», появившийся вслед за тем на экранах, показал, что только пятьдесят миллионов из этих людей попадали в границы, которые характеризуют «антиобщественное» поведение. Из этого числа всего лишь одна восьмая часть имела пометку «опасен», и только треть квалифицировалась как «сверхопасные». Но когда Дункан вспомнил, что по классификации к сверхопасным относили и такие незначительные проступки, как трижды замеченные плевки на мостовую или участие в драках в тавернах, это заставило его усомниться в надежности полученных результатов.

Кроме того, причина гомосексуальных наклонностей давно уже была установлена и в большинстве случаев (за исключением всего трех процентов — три миллиарда за два субстолетия) заключалась в чисто генетических признаках. С этой проблемой дело обстояло куда проще. Ученые идентифицировали девять хромосомных наборов, определяющих гомосексуальное поведение, и в девяти из десяти случаев могли исправить положение еще до рождения человека, изменив его хромосомный набор. Различные организации гетеросексуалов настаивали на том, чтобы правительство приняло специальные законы, которые сделали бы подобную коррекцию обязательной, но власти противились этому по двум причинам: во-первых, сами гомосексуалисты яростно сопротивлялись; вопреки всем очевидным доказательствам «гомики» настаивали на том, что их сексуальные наклонности не предопределены генетически, а возникли по свободному выбору в результате жизненного опыта; второй, значительно более серьезный фактор был связан с тем, что правительство стремилось не допустить увеличения населения, удерживая прирост на нулевом или даже отрицательном уровне. Чем больше было гомосексуалистов, тем меньше увеличивалось население.

Одновременно правительство законодательно запретило гомосексуалистам производить детей партеногенетическим способом (которых они могли завести с помощью последних достижений генетики) или пользуясь методом искусственного оплодотворения женщин. Официальная мотивировка необходимости подобного закона состояла в том, что если гомосексуалисты не смогут иметь детей, гомосексуализм со временем исчезнет. Несмотря на гневный протест, «гэй»-группы не смогли заставить власти изменить свою позицию. В качестве аргумента «гомики» приводили статистические данные, в соответствии с которыми большинство детей, воспитываемых гомосексуалистами и родившимися до запрета, были гетеросексуальными, а по меньшей мере десять процентов детей гетеросексуальных родителей становились впоследствии гомосексуалистами. Правительство не обращало внимания на эти доводы и оставалось слепо к противоречиям в собственной логике.

В подобной логике нет ничего нового, подумал Дункан, все правительства, прошлые и будущие, прибегали и будут прибегать к ней.

Он проводил опыты, связанные со сравнительным анализом наборов хромосом, которые, по мнению большинства генетиков, были ответственны за высокий ИСЦ у гомосексуалистов и картежников. Подобные эксперименты ставились и до него, но Дункану хотелось самому проверить соответствие. Он надеялся обнаружить такие факты, мимо которых прошли другие исследователи. Поработав еще немного, Дункан почувствовал усталость и решил пойти перекусить. Положенный час ленча он разделил между гимнастическим залом (двадцать минут упражнений с тяжестями и пятнадцать — бег трусцой) и буфетом. После душа и легкой закуски Дункан вернулся в свой кабинет и поработал еще с час, а потом отправился домой.

Вечером однако он снова вернулся в лабораторию. Охранник у входа отметил время его прихода. Поскольку начальник тоже, как всегда, будет просматривать список работавших сверхурочно, некоторое время пришлось уделить продолжению сравнительного исследования. Это оправдает длительное пребывание в лаборатории. Потратив на эту работу целый час — достаточно, чтобы убедить Филэктери в том, что подчиненный не водит его за нос, — он ввел коды, гарантирующие, что после его незаконных запросов компьютер сотрет всю лишнюю информацию в случае возникновения у него хотя бы малейших подозрений, что кто-то посторонний пытается просмотреть ее. Затем, воспользовавшись теми кодами, которые передала ему странная фигура во время их первой встречи, Дункан ввел запрос об интересовавшем его имени. МАРИЯ ТУАН БОУЛБРОУК.

В тот раз инкогнито сообщило ему: «Я занимаю положение, которое позволяет мне получить секретные коды, но сам я воспользоваться ими не могу. Это слишком опасно, я могу выдать себя. Вы введете их, получите данные, а затем поступайте так, как я сказал. Кое-что об этом объекте мне известно, но мало».

Любые коды можно раскрыть, хотя часто опасна уже сама попытка. Компьютерная система, в которую выходил Дункан, содержала множество скрытых ловушек. Во все времена заговорщиков выручало то, что все коды и пароли придумывают человеческие создания, и к некоторым мужчинам и женщинам подступиться куда проще, чем к их детищу. Давняя теория, которая иногда прекрасно срабатывает на практике.

Итак, Дункан запросил файл, содержавший данные о Марии Туан Боулброук, и в ответ на требование компьютера выдал второй код, необходимый для получения доступа к информации. От компьютера последовал третий запрос кода — следующий уровень защиты; Дункан, назвав еще один пароль, получил, наконец, возможность просмотреть файл. Он несколько раз перечитал информацию, чтобы запомнить все необходимое. Правила ВПТ запрещали выводить информацию на печать.

Убедившись, что данные файла зафиксировались в его памяти, Дункан ввел код, который должен был запустить программу уничтожения из банка данных следов его деятельности. Этот код, как и все предыдущие, передал ему неизвестный в полумраке гимнастического зала. Обладание этими тайными кодами свидетельствовало о том, что инкогнито занимал в Бюро иммиграции высокий пост и, вероятно, был также не последним чином в полиции. У него несколько раз возникало желание выяснить, кем на самом деле был загадочный икс, но он подавлял в себе этот импульс. У Дункана была возможность запросить компьютер о всех засекреченных чиновниках местного бюро, но даже, если ему удастся обойти все ловушки и информация станет доступна, он все равно не узнает, как выглядит его начальник по тайной организации и как звучит его голос.

Забудь об этом, пробормотал он себе под нос.

Но таинственная фигура во время разговора с Дунканом не только говорила, но и энергично жестикулировала, причем движения были довольно характерными. Если бы Дункану удалось завладеть видеозаписями бесед высокопоставленных чиновников во время их собраний и деловых встреч, он наверняка смог бы опознать этого человека. Ну, хорошо — он сделает это. Что дальше?

Надо иметь в виду эту возможность, сказал он сам себе. Дункан в последнее время часто замечал свою привычку разговаривать с самим собой. Надо бы избавиться от нее, подумал он. С тех пор, как он «собрал» для себя личность по имени Вильям Сен-Джордж Дункан, вредная привычка думать вслух довольно часто проявлялась помимо его воли. Что это? Неужели один из тех персонажей, которые составляли его сущность прежде, все-таки прорывался откуда-то из глубины его души на поверхность? Может быть, какое-то из прежних его "я" никак не желало успокоиться и затихнуть, словно вино в кожаных кувшинах, которое пузырится и пенится долгие годы после того, как его упрятали в погребах?

Где бы ни скрывались души его прежних образов, полностью избавиться от них сегодняшней личности Дункана не удалось. Впрочем, в этом есть и положительный момент. Иначе как бы он смог работать оператором банка данных, ведь Бивольф не имеет об этой профессии ни малейшего понятия, но прекрасно справляется со своими обязанностями. Характеры, знания, навыки тех, других, в такой же степени были частью Бивольфа, как и его собственное тело, хотя о них нет ни слова ни в его идентификационной карточке, ни в правительственном банке данных.

У меня явно подверженная влиянию личность, подумал Дункан, но я же не могу существовать без подобных воздействий.

Дункан вспомнил о Марии Туан Боулброук. Полученный приказ требовал узнать все, что содержится в ее архивном файле. Затем познакомиться с ней, стать ее любовником. Задача эта не представлялась Дункану столь уж мудреной, особенно учитывая, что за последние пару сублет число ее интимных друзей достигло двенадцати, а Дункан принадлежал к типу мужчин, которому она явно отдавала предпочтение. Добившись доверия Марии Туан Боулброук, Дункан должен был попытаться узнать от нее секретные коды. Ему самому предстояло решить, каким способом лучше всего добиться этого.

Дункан однако сомневался, что, даже войдя с этой женщиной в интимные отношения, сможет продержаться в ее любовниках достаточно долго, чтобы вытянуть необходимую ВПТ информацию: слишком велика была скорость, с которой Мария меняла мужчин. Мысль о том, что она выдаст за столь короткое время какую-нибудь важную информацию, представлялась Дункану смешной.

Он запросил и получил данные о распорядке ее дня и привычках. Позаботился, чтобы в компьютере не осталось следов и от этого запроса. Прочитав выданный машиной отчет, он улыбнулся. Почему не испробовать свой способ действий? Успеха можно добиться гораздо скорее.

В час ленча в следующий Вторник он находился в нескольких шагах позади Марии Боулброук, супервизора класса 3-М Лаборатории Бода, когда она направлялась в ресторан по соседству с офисами бюро. Солнечный свет, поступающий через специальные трубки из оптического волокна, заполнял просторный извилистый переход. Прохожие, за исключением нудистов, были одеты в яркие, многоцветные одежды. Большинство же тех, кто предпочитал обходиться без одежды, красовались своими телами, разрисованными в соответствии с последней модой полосами броских цветов. Люди находились в приподнятом настроении — приближалось время отмены надоевшей всем слежки. Как только будет проведено голосование, они освободятся от осточертевших соглядатаев. Оставалось еще около субнедели.

Дункан подумал, что радостное настроение людей должно было о многом сказать властям. Хотя граждане редко жаловались в официальной форме, сейчас их поведение красноречиво говорило об отношении к своему правительству — любопытному Тому [Peeping Tom (англ.) — чересчур любопытный человек; в основе — легенда о леди Годиве, жене графа Мерсийского; леди заступилась за жителей города Ковентри, когда граф наложил на них непосильный налог; граф сказал, что отменит сбор, если она осмелится проехать обнаженной в полдень через весь город; чтобы не смущать ее, все жители закрыли ставни на окнах домов; единственный, кто стал подсматривать в щелку, был портной Том, которого тут же поразила слепота]. Дункан часто задумывался над тем, что станут делать жители Лос-Анджелеса, освободившись из-под надзора соглядатаев, и не находил ответа. Неужели они считают, что смогут поступать, как им заблагорассудится?

Мария Боулброук была одна, и Дункан надеялся, что и в ресторане она не встретит никого из своих знакомых; если это произойдет — она сегодня в безопасности.

Он облегченно вздохнул, убедившись, что Мария прошла в одноместную кабинку в углу зала. Дункан сел за столик у противоположной стены, который еще раньше занял Кэбтэб. Сник в компании пятерых коллег по работе тоже расположилась неподалеку. Она бросила на Дункана беглый взгляд и больше уже не смотрела в его сторону.

— Граждане, вы ждете своих друзей? — спросил официант.

— Нет, — ответил Дункан.

Официант нажал кнопку на одном из кресел, и незанятые кресла сложились. Стол тоже сложился, одна его часть опустилась и скрылась под другой половиной. Кабина, в которой сидели Дункан и Кэбтэб, уменьшилась. Мальчик-лакей, повинуясь жесту официанта, проворно подскочил со складным столиком и стульями и установил все это на освободившееся место.

Они сделали заказы, Дункан удивленно поднял брови, услышав, что великан попросил принести ему лишь небольшую порцию салата и немного прессованного творога.

— Босс требует, чтобы я сбросил за шесть месяцев целых шестьдесят фунтов, — промычал Кэбтэб. — В противном случае я лишусь части кредиток и мне ограничат возможности дополнительного заработка.

— Не жульничай, — сказал Дункан.

— Я и не собираюсь. Вчера я видел по телевизору рекламу нового продукта, который должен скоро появиться. В основном — приятного вкуса наполнитель и очень малокалориен. Набью себя этой штукой. Говорят, правда, что от нее возможны побочные эффекты. Доктор говорил, что-то о головокружении да и пронести может. Боюсь, на мое счастье я это и получу.

— Молись Богу, чтобы он дал тебе силы выдержать диету.

— Да? И к какому Богу, по-твоему, мне следует обратить свои молитвы?

— Попробуй всех.

— Даже не знаю, — угрюмо произнес Кэбтэб. — В последнее время я много думал. Увы, моя соседка очень болтлива и не оставляет мне для этого времени. Я зову ее Великой Сгибательницей Ушей. Справедливости ради надо сказать, что у нее есть множество положительных качеств, которые почти компенсируют цветы ее красноречия. В общем, как я сказал, — размышляю. Если поклоняться всем Богам, можно добиться большей благодати. Но Яхве, Аллах и Будда — который, между прочим. Богом вовсе не является, но любит, когда ему молятся, и в некотором смысле представляет собой наместника Всеобщего Равновесия — и Один [в скандинавской мифологии верховный Бог, соответствующий Водину у континентальных германцев, создатель мира, отец Тора], и Тор, и Зевс, и Церера [в римской мифологии богиня плодородия; соответствует греч. Деметре], и Иштар [в ассиро-вавилонской мифологии богиня плодородия и любви, богиня-воительница], и Мантра [магическая формула в индуизме и буддизме], и Вишну [в брахманизме и индуизме один из трех высших богов (наряду с Брахмой и Шивой), бог-хранитель; олицетворяет энергию, благоустраивающую космос], и…

— Избавь меня от всего списка, — вмешался Дункан. — Мне и так понятно, о чем речь.

— Правда? А мне — нет. Теория утверждает, что молящийся всем Им умножает воздействие молитв, а божественная сила деяний Всевышних увеличится многократно, можно сказать, растет небесная отдача. Но… что, если молитва, возданная одному Божеству, сделает бессильной другую молитву? Что если все мои молитвы тогда сотворят один большой ноль? Как быть мне? Может, все эти годы я ошибался и вообще напрасно прожил жизнь, не говоря о впустую растраченных жизнях тех людей, кто доверился мне? Может быть…

Он умолк, пока официант расставлял тарелки с едой и воду.

— Хотите что-нибудь еще, граждане?

— Спасибо, нет, — сказал Дункан.

Когда официант ушел, Дункан наклонился к Кэбтэбу и зашептал. Маловероятно, чтобы кто-то мог подслушать их в ресторанном шуме — посетители без умолку смеялись и говорили — но парочка за соседним столом все же внушала ему некоторые опасения. Не припрятаны ли у них подслушивающие устройства? Эти трое выглядели вполне безобидно, и Дункан всегда был уверен, что способен с первого взгляда отличить органиков по выражению их лиц, непроизвольно излучавших власть и превосходство. И все же он мог ошибиться. Так зачем зря рисковать?

— Я не знал, что у тебя есть любовница, — сказал он.

— Я не стал бы так называть эту женщину, — ответил Кэбтэб. — Она привлекательная и очень интересуется моей теорией и практическими аспектами теологии. Они ведь охватывают все явления и проникают буквально повсюду. Я подозреваю, что более всего ее прельщает моя большая квартира. И обилие кредиток, не говоря уже о моих сексуальных доблестях — в этом отношении я, можно сказать, просто Самсон.

— Что это с тобой случилось? — спросил Дункан. — Не хочу обидеть, но мне казалось, что твое большое эго несовместимо с таким самоуничижением и внутренними сомнениями.

— Разве я так эгоистичен?! — воскликнул Кэбтэб. — Просто я реалист и вижу вещи такими, какие они есть на самом деле. Но я всего лишь человек и полностью завишу от той среды, в которой живу. В здоровом теле здоровый дух — помнишь такую пословицу? Моя душа расцветает только тогда, когда я ем сколько хочу. Но когда это общество — скопище презренных пигмеев — вынуждает меня сесть на дурацкую диету, я начинаю страдать. Мой вес, моя мощь — это мое оружие, оно для меня не менее важно, чем панцирь для краба. Я чахну, слабею, сохну. Тело мое теряет силу, вместе с ним изнемогает и душа. Пища — мое солнце, а разве без солнца бывает тень? Тень — это душа моя и…

Несмотря на предупреждающие жесты Дункана, Кэбтэб разошелся и говорил очень громко. Пара, сидевшая рядом, без сомнения, дышала его. Хотя в речах гиганта не было ничего предосудительного, мысли его могли показаться посторонним весьма странными. Простое выражение недовольства властями не считалось чем-то противозаконным, но органики докладывали наверх обо всем, что могло рассматриваться даже как потенциальный ропот или эксцентричность. Положение же Кэбтэба, впрочем, как и обстоятельства Дункана, было таково, что он вряд ли выдержал бы серьезное расследование.

Дункан схватил гиганта за руку и негромко сказал:

— Ешь. У нас не так уж много времени.

Кэбтэб подмигнул ему и встряхнул головой.

— Мне следует поучиться быть более почтительным. Тогда и Боги, наверно, охотнее прислушаются к моим словам.

«Господи! — подумал Дункан. — Примитивный политеист. Это в таком-то возрасте!»

Набив рот творогом, Кэбтэб сказал:

— Я бы извинился, если бы считал, что это действительно необходимо. Но я прежде всего священник, проповедник. Ты даже представить себе не можешь, насколько мне тяжело отступиться от данного мне от рождения желания нести людям Правду и пытаться наставить их на путь истинный.

— Пора идти. Она направляется в туалет. — Дункан переводил взгляд с восхитительной Пантеи Сник — в груди у него щемило, когда он смотрел на нее — на Боулброук и обратно. Сник беззаботно болтала с сослуживцами, не сводя, однако, глаз с Боулброук. Она поднялась из-за стола одновременно с Дунканом. Непринужденной походкой они направились в туалет. Не успели они еще дойти до входа, как копна золотисто-каштановых волос их намеченной жертвы исчезла из виду. Дункан по коридору прошел в просторную комнату. Двое мужчин стояли у настенных писсуаров. Бросив быстрый взгляд понизу, вдоль откидных дверей кабинок, он заметил, что женские ноги видны только в одной из них. Двери, в которые вошла Боулброук, продолжали качаться.

Дункан встал перед писсуаром и, отвлекая внимание мужчин, принялся отпускать комментарии по поводу предстоящих выборов. Сник без промедления вошла в кабинку Боулброук, на ходу вытаскивая из сумки баллончик. Операция прошла бесшумно, по крайней мере никаких звуков сопротивления Боулброук Дункан не услышал. Оба мужчины вышли, однако почти сразу появился еще один. Дункан деловито стоял рядом с писсуаром, произнося что-то о неприятности с простатой у мужчин. Неплохой предлог для затянувшегося пребывания в туалете.

Сник справилась с делом быстро. Примерно через минуту она уже вышла из кабинки. Дункан, застегнув брюки, последовал за ней.

— Ну как? — спросил он.

— Я прыснула ей в лицо как раз в тот момент, когда она раскрыла рот. Она отключилась тотчас же. Я спросила о кодах, и она выложила все, словно на экзамене.

— Вы дали ей гипнотический посыл, чтобы она забыла все происшедшее?

— Конечно! Она не будет ничего помнить. Решит, что непонятно почему вдруг заснула. Если вообще заметит, что прошло больше чем надо времени для туалетных дел. Я внушила ей беззаботное настроение.

— Не сердитесь. Мой вопрос носит скорее риторический характер.

— Я несколько нервничаю, хотя чувствую себя прекрасно. Так приятно ощущать возбуждение.

— Точно. Мне это близко.

Они умолкли. Сник вернулась в свою компанию, а Дункан в общество Кэбтэба.

— Все прошло нормально? — спросил Кэбтэб.

— Как касторовое масло в гусиную глотку.

Они закончили есть, подошли к кассе, всунули свои карточки в гнездо и вышли. Вечером Дункан, зайдя в Спортер, присел на табурет возле Сник и спросил ее о кодах, названных Боулброук. Спустя несколько минут, изображая из себя ухажера-неудачника, получившего отказ, он вышел из таверны. Ему хотелось провести вечер в ее обществе, а затем, прежде чем отправиться в стоунер, еще немного поспать. Однако это было невозможно. Он не мог давать кому-либо ни малейшего повода подумать, будто они хорошо знакомы.

В десять часов, перед самим закрытием, он вошел в магазин Изимова. Как раз выходил последний покупатель. Дункан подошел к прилавку и спросил «Дикие мечты», одно из лекарств, которые было разрешено отпускать без рецепта. Когда Изимов, вспотевший больше, чем обычно, протянул ему пузырек, Дункан назвал ему добытые коды, предполагая, что они будут записаны каким-нибудь устройством, которое Изимов носил как украшение. Возможно — в фигурке Танцующего Будды, висевшей на цепочке у него на шее.

Вид у Изимова был удивленный.

— Мне говорили, что этой информации у вас не будет по крайней мере до конца месяца.

— Я работаю быстро, — сказал Дункан.

— Я догадывался. Вы должны встретиться с вашим начальником в гимнастическом зале Ветмор в восточном блоке завтра в семь вечера. Он приказал мне сообщить об этом, как только вы передадите коды. Он будет очень удивлен.

— Скажите ему, что все прошло без задоринки. Волноваться нечего. Она — он поймет, о ком речь — даже не подозревает, что мы выпытали у нее эту информацию.

— Сожалею, что ничего не знаю о происходящем, — сказал Изимов.

— И я тоже, — неопределенно бросил Дункан. Он взял пузырек. — Увидимся еще.

— Подождите минутку, — позвал его Изимов. — Вы когда-нибудь раньше пользовались этим средством? — он показал на пузырек.

— Нет.

— Тогда вам лучше ознакомиться с предупреждением на этикетке. Иногда, к счастью, так бывает нечасто, после этого лекарства люди видят вместо приятных снов самые настоящие кошмары. Если с вами произойдет нечто подобное, больше не принимайте и непременно свяжитесь со мной. Я обязан сообщать о подобных случаях в Бюро лекарств. Им требуется эта информация для подготовки статистических обзоров.

— Ради Бога! Я купил лекарство, чтобы получить повод сообщить вам информацию. Я принимаю только лечебные препараты.

Изимов вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Понятно, — сказал он. — Я немного нервничаю.

— Слишком нервничать опасно, — заметил Дункан. — Я не имею в виду, что все неприятности проистекают исключительно от органиков…

Он вышел. Изимов проводил его пристальным взглядом широко раскрытых глаз. Без сомнения, заключительные слова Дункана еще больше заинтриговали его. Тот же без какой-либо задней мысли просто хотел предостеречь его, ни в коем случае не огорчать. Он сочувствовал ему как человеку, который занимает не свое место.

По дороге домой Дункан решил немного пробежаться трусцой. Он бежал, обгоняя прохожих, некоторые опережали его. Последние автобусы, двигаясь по переходам, подбирали людей, чтобы быстрее доставить их домой — успеть приготовиться к стоунированию. Мимо медленно проехала патрульная машина органиков, небольшой трехколесный электромобиль зеленого цвета без крыши. Сидевшие в нем мужчина и женщина бросили на него быстрый взгляд. Ничего странного, они по своему обыкновению осматривали всех.

Дункан уже подходил к двери своей квартиры, миновав ярко освещенную витрину магазина, когда услышал, как неизвестная женщина, обращаясь явно к нему, кричала с противоположной стороны улицы:

— Кэрд! Джеф Кэрд!

Секунды две он не мог вспомнить, что значат эти слова. Потом оно прорвалось сквозь него, словно автомобиль на огромной скорости протаранивший баррикаду. Его старое имя… Имя одного из его персонажей, имя главного лица, которым он был.

Наклонив голову, он ускорил шаг, стараясь не сбиваться на бег. Остановившись у двери, Дункан просунул идентификационную карточку в щель.

— Кэрд! — еще громче крикнула женщина.

Дункан повернулся. Женщина шла в его сторону через переход. На ней была гражданская одежда, но по выражению лица и осанке он распознал в ней органика. Женщина была почти одного с ним роста, худощава, с чуть продолговатым, довольно привлекательным лицом. Одна рука незнакомки скрывалась в складках багрянистой, отделанной серебром накидки.

— Кэрд! Ты не помнишь меня? Манхэттен? Я капрал патрульной службы. Хатшепсут Эндрюс Руиз. Хэтти!

18

Лицо ее плыло в его мозгу подобно утке в тире. Оно поднималось и ныряло, поднималось и ныряло. Образ ее возникал в разных точках словно случайные голограммы. Он не мог вспомнить об этой женщине ничего существенного, но не сомневался, что она хорошо знала его. Что она делает здесь? Приехала в гости? Иммигрировала? Впрочем, разве это имеет значение?

Дункан непринужденно улыбнулся.

— Сожалею, но вы ошиблись. Мое имя Эндрю Вишну Бивольф. Я что, похож… на этого Кэрда?

Руиз, казалось, засомневалась. Остановившись в нескольких шагах от Дункана, она скосила глаза и сказала:

— Вылитый двойник. Я была потрясена, увидев вас. Сначала подумала… вас же не может быть! Кэрд мертв!

— Грустно слышать это.

Сердце Дункана билось учащенно, а тело словно стало легче фунтов на пятьдесят. Если так дело пойдет, он, пожалуй, вот-вот взлетит над мостовой.

— Не стоит сожалеть. Он был предателем, заговорщиком. Он…

Она замолчала, видимо решив, что болтает лишнее.

Улыбка слетела с ее губ.

— Вашу идентификационную карточку, пожалуйста.

Дункан бросил взгляд в обоих направлениях — вперед и назад по переходу. Рядом никого не было.

— Конечно. Вы органик?

Руиз кивнула и опустила руку во внутренний карман шишкой накидки. Дункан не дал ей возможности вытащить удостоверение. Он нанес Руиз удар в подбородок. Женщина, шатаясь, откинулась назад, а он, сделав выпад, еще раз ударил ее, на сей раз ребром ладони в шею. Сна тяжело рухнула, стукнувшись головой о мягкую, пружинящую стену перехода.

Ему понадобилось всего три секунды, чтобы затащить обмякшее тело в собственную квартиру. Обыскав Руиз, он обнаружил ее идентификационную карточку и протонный пистолет. Взяв находки, он направился к личному шкафчику и вернулся с баллончиком тумана истины, который хранил незаконно. Дункан выпустил в лицо Руиз заветное облако. По крайней мере пятнадцать минут она пробудет без сознания. У него оставалось немногим больше времени решить, как поступить с ней.

— Можно было попробовать одурачить ее, — пробормотал он. — Только вряд ли она успокоилась бы. Наверняка сопоставит мою карточку с архивным файлом Кэрда. И тогда — конец. Проклятье! Какими судьбами я наткнулся на нее?

И все же он находил в случившемся некоторое утешение. Если уж было суждено встретиться с ней, свидание прошло нельзя как удачно.

Столкнись они где-нибудь в другом месте, вряд ли ему удалось бы незаметно разделаться с Руиз.

Он подумал, не стоит ли попытаться загипнотизировать ее, дав заключительную установку забыть все случившееся. Но она очнется со сведенной челюстью и болью в шее, что, конечно, вызовет у нее недоумение, затем подозрение, а потом… Потом Руиз определенно обратится к врачу, который восстановит в ее памяти всю цепочку событий. Она вспомнит все, что произошло перед неожиданным провалом сознания. Она узнает даже о том, что происходило, когда она была бесчувственна. Врач позаботится, чтобы она вспомнила все без исключения, свои осязания и звуки, даже будучи под воздействием тумана истины. Нет, он не имеет права так рисковать. Что же делать с ней?

Если Руиз исчезнет, органики начнут расследование. Она, без сомнения, каждые полчаса докладывала о своем местонахождении, и в штабе знают, что последнее сообщение поступило именно из этого района. В следующий Вторник окрестности дома Дункана будут более всего походить на переполошившийся муравейник. Допросят всех без исключения жильцов. Если кто-нибудь вызовет у органиков хоть малейшее подозрение, ему не избежать паров тумана. Конечно, Дункан будет лгать, но если гэнки начнут копать, проверят все данные его идентификационной карточки аж до самого рождения — иногда эти подонки так и поступают — они обнаружат много интересного. Последствия предугадать нетрудно. Органики не оставят его в покое.

Было слишком поздно, чтобы передать сообщение шефу из ВПТ. Кроме того, нужно быть честным: он сам попал в эту передрягу, сам и должен выбираться из нее. Во-первых, необходимо разобраться, когда и где их пути пересекались. Нужно вытянуть из нее все, что она знает о нем и о чем он сам не ведает. Особенно о его жизни в Манхэттене.

Руиз лежала на диване с закрытыми глазами и быстро отвечала на его вопросы. Оказывается, она служила под началом Дункана в те времена, когда он был детектив-капитаном Джефферсоном Сервантесом Кэрдом. Она не знала, к какой подпольной организации он принадлежал, но участвовала в операции по его поимке, которая завершилась для Кэрда-Дункана тюрьмой. Руиз принимала участие и в охоте за ним после того, как ему удалось бежать. Ей было известно, что труп Кэрда нашли в Нью-Джерси. Сведения об этом поступили к официальным чинам службы органиков Манхэттена. А она узнала все от детектив-майора Валленквиста, поскольку некоторое время была его любовницей.

Валленквист. Перед глазами Дункана проплыло широкое, жирное лицо. Валленквист был его боссом, и это все, что Дункан мог о нем вспомнить.

Что еще сообщил ей этот майор? Задав Руиз несколько осторожных вопросов (вытягивать из нее информацию следовало постепенно, поскольку человек в тумане истины сообщает лишь минимальные сведения и допрашивать его следует умело), Дункан выведал все, что было известно Руиз. Если, конечно, вопросы были заданы с умом. Однажды Валленквист упомянул Руиз о долголетии Кэрда. Она попыталась расспросить его подробнее, но майор перевел разговор на другую тему, он даже просил ее забыть об этом, если ей не безразлична судьба их обоих.

— Испугался ли Валленквист, когда сообразил, что случайно проговорился о долголетии Кэрда? — спросил Дункан. — Какое, черт возьми, дело органикам до того, сколько прожил Кэрд?

— Он был огорчен, — ответила Руиз бесцветным голосом.

— Сильно огорчен? Напуган? Как бывает, когда человек проболтается, сказав нечто такое, чего не должен был говорить?

— Да.

— Валленквист никогда больше не упоминал о долголетии Кэрда?

— Никогда.

— А что вы думаете по поводу его странного предупреждения?

— Ничего особенного. Я не вполне понимала, о чем он вообще говорил.

— Вам никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь другой упоминал об этом? Может, в вашем присутствии прозвучало нечто, что могло бы напомнить вам о высказывании Валленквиста?

— Нет.

— Слышали вы что-нибудь такое, видели или читали, из чего следовало бы, что Кэрд, возможно, не умер?

— Нет.

Вот и все. Ну и что теперь с ней делать?

До полуночи оставалось всего пятнадцать минут. Экраны на стенах мерцали ярко-оранжевым цветом и издавали негромкое гудение, предупреждая граждан Вторника о необходимости подготовиться к переходу в стоунеры. Некоторые уже, наверно, включили подачу энергии, собираясь влезть в цилиндр до истечения контрольного времени. Как только Дункан задействует свой цилиндр, это будет зафиксировано в банке данных. Надо делать это, иначе он привлечет к себе внимание.

Он мог, конечно, стоунировать Руиз, а потом скинуть ее тело из окна в воды, омывающие стены башни. В такой поздний час, глядишь, никто и не заметит. Тело может, пролежать в грязи под водой довольно долго, а то и вообще не найдут. Нет, рискованно… Время от времени дно залива чистили землечерпалки. Надо узнать, когда это произойдет в следующий раз. Ему так «везет» в последнее время, что, наверно, работы назначены на завтра.

Когда в распоряжении Дункана оставалось всего пять минут, он решил отложить все до следующей недели. Дункан затащил Руиз в цилиндр вместе с собой, согнул ее, придавив ногами, и стал ждать поступления энергии. Секунды, пока еще сохранялось сознание, показались Дункану долгими. Он закрыл глаза — или так ему показалось… и вновь открыл их. Дункан выглянул в окошко цилиндра — убедиться, что в комнате никого нет. Хотя никого там быть и не могло, Дункан всегда проявлял осторожность. Удостоверившись, что все в порядке, Дункан толкнул дверцу стоунера, перешагнув через Руиз, которая еще спала, подошел к экрану на стене. Он выдал компьютеру команду очистить экран, а затем назвал номер Сник.

Сник ответила сразу же. Вид у нее был заспанный.

— Вы одна? — спросил Дункан.

— Нет, не одна, — ответила она. — Но он в ванной. Что случилось?

Несколько секунд Дункан не мог произнести ни слова. Гнев охватил его, лишив речи. Словно ледяная рука сжала его мозг и сердце, он весь похолодел.

— Вы нужны мне сейчас же, — сказал он. — Чрезвычайная ситуация. Вы можете уйти, не вызвав подозрения?

Остатки сна слетели с ее лица, словно слой воды, испарившийся от жары.

— Извините, я не могу, — сказала она.

— Тогда я… Впрочем, ладно. Увидимся позже.

Дункан отключил Сник и, справившись с учащенным дыханием, вызвал падре.

— Кто это, черт возьми? — прокричал Кэбтэб. — Кто осмелился оборвать жизненно важный сон человека?

Значит, Кэбтэб прямо из стоунера отправился в постель.

— Чрезвычайная ситуация. Можешь прийти ко мне сейчас же?

— Конечно, друг мой, — сказал падре, немного смягчившись. — Может, скажешь?..

— Не могу, — ответил Дункан, выключая экран.

Через десять минут падре, весь мокрый и опять сердитый, появился в его квартире.

— Будь прокляты эти автоматические поливалки в переходах! — прогромыхал он. — Ну почему они не могут поливать улицы в полночь, когда все сидят дома? Ну зачем дожидаться, когда начнется Вторник? От этих поливалок просто нет никакого спасения. Стреляют отовсюду — со стен, с пола, с потолка!

— Должен же санитарный батальон немного поразвлечься, — заметил Дункан. — Ну хорошо. Вот в чем дело. Мне нужны твои мускулы, мозгов у меня у самого хватает. Ты должен мне помочь.

Дункан уже дестоунировал Руиз, надеясь, что скачок потребляемой мощности не будет замечен в городском департаменте учета энергии. Аппаратура, конечно, зафиксирует этот факт, но служащие могут не обратить на него внимания. Даже если дежурный и заметит что-то подозрительное, лень или занятость вряд ли подвигнут его определять виновника, а потом еще разбираться на месте. Рискованно, но другого выхода у Дункана не было.

Или все-таки был.

Оставалась еще одна — чудовищная — возможность: расчленить Руиз на куски и бросить их в мусоропровод. На это однако он был неспособен.

Кэбтэб и Дункан вместе дотащили тело Руиз до личного шкафа Дункана. Взяв оттуда его вещи и распихав их по углам, они убрали и сложили полки. Затем, ругая неизвестно кого, втащили Руиз в освободившееся пространство.

— Только на время, — сказал Дункан. — Если они начнут искать ее — а это неизбежно, — мы не сможем держать тело здесь. Немедленно придется избавиться от нее.

— Как скоро? — спросил Кэбтэб, вытирая пот со лба.

— Хорошо бы через десять минут.

— За это время мы успеем разве что выбросить ее в окно. Но это опасно, наверняка кто-нибудь заметит падающее тело.

— Они будут не в восторге, — сказал Дункан, — но у нас не остается другого выхода. Надо связаться с ВПТ. У них есть люди и средства, чтобы спрятать тело.

— Наш единственный контакт — это Изимов. Можно не сомневаться, он наложит в штаны.

— Плохо дело. — Дункан включил экран на стене и ввел команду связаться с квартирой Изимова, передав машине адрес.

— Откуда вы знаете адрес? — спросил Кэбтэб. — Я полагал, мы можем связываться с ним только в магазине.

— Я запросил городское справочное бюро. На всякий случай.

Подождав минуту, Дункан отступился.

— Либо его нет дома, либо он включил машину сна.

Несколько секунд он раздумывал, а затем снова вызвал Изимова. Дункану вовсе не хотелось делать этого, но он все-таки решил оставить Изимову сообщение с просьбой позвонить ему на квартиру. Поскольку теперь не оставалось ничего другого, как ждать звонка, Дункан решил приготовить себе и падре завтрак. Они поели, приняли душ, а затем сидели, обсуждая различные способы, как вывезти Руиз. Ни один из планов не имел заметных шансов на успех.

— Органики не станут утруждать себя такой мелочью, как получение отдельных ордеров на обыск, — сказал Дункан. — У них будет общий ордер, который развяжет им руки; гэнки используют секретный код, способный открыть все дверные замки в нашем блоке. Не успокоятся, пока не перевернут все вверх дном. Вполне вероятно, что наша секция будет первой.

— Еще есть время, — сказал Кэбтэб. — Ее хватятся только в девять часов, когда станет ясно, что она не явилась на службу. Ну, от силы еще час-два, пока органики будут выяснять, в чем дело.

— Вряд ли. Минут двадцать — не больше. Они не станут зря терять время.

С минуту Дункан напряженно думал.

— Деваться некуда — придется все же разбудить Изимова. В конце концов нет никаких оснований связывать наш визит к нему с исчезновением Руиз.

Несмотря на столь ранний час, автобусы курсировали вовсю. Они сели в один из них и вышли в четырех кварталах от дома Изимова. Остальную часть пути решили пройти пешком. Номер 566 по Авеню Фонг имел окрашенную в ярко-красные и зеленые полосы дверь в полукруглый коридор с множеством квартир. Дункан нажал кнопку звонка, стараясь выглядеть беззаботно и не привлекать внимания прохожих. Они встретили на улице уже десяток людей, и, если верить статистике, один из них непременно был шпиком, переодетым в гражданскую одежду. Один — из десяти.

Дункан не отрывал пальца от кнопки звонка. Прошло около минуты.

— Наверно, его нет. Или увидел нас и сейчас дрожит от страха, как свеча на ветру. Неужели, действительно видит нас, но не хочет впустить?

Кэбтэб оглядел улицу — слежки нет. Затем, встав туда, где Изимов обязательно увидел бы его на своем мониторе, падре отчаянно замахал руками. Если Изимов заметил их, то теперь ему будет ясно, что визитеры явились не для того, чтобы убить время.

— Пойдем, — сказал Кэбтэб. — Может быть, он умер.

Они вернулись в квартиру Дункана. За кофе Дункан сказал:

— Ну что ж, надо принимать решение самим. Должен же быть какой-то выход.

В дверь позвонили. Дункан включил монитор, и они увидели стоявшую у подъезда женщину с высокой прической, в ярко-красном плаще. Ее узкое, вытянутое лицо показалось Дункану привлекательным. Губы женщины были густо накрашены черной помадой.

— Кто это? — спросил он.

— Чрезвычайная ситуация, — ответила женщина. — Впустите меня.

Дункан голосом подал команду, и дверь открылась. Он встретил женщину, едва она сделала несколько шагов в переднюю.

— Кто вы? — спросил он.

— Лучше вам не знать, — ответила женщина, улыбнувшись.

Она вытащила из кармана плаща карточку, взглянула на нее.

— Вы — Бивольф. А этот человек — Иеремия Скандербег Вард. Правильно?

— Откуда вы знаете?

— Неважно. У меня мало времени. Меня прислали сказать, что ваше сообщение Изимову стерто, об этом не беспокойтесь. И…

Она облизала губы.

— И?.. — переспросил Дункан.

— Изимов мертв.

Дункан остолбенел.

— Бог мой! — воскликнул Кэбтэб.

— Умер сегодня рано утром. Властям пока об этом не известно. Я здесь из-за вашего сообщения ему. Хотите передать что-нибудь своему начальнику.

— Ну и дела! — просопел Кэбтэб. — Как… как он умер?

— Мне не сказали. У вас есть сообщение?

— Ну и шуму будет, — сказал Дункан. — В один день исчезли сразу два человека. Да у шпиков просто пена изо рта пойдет.

— Два? — переспросила женщина. — Почему два? И что значит — пропали?

— Я не такой уж идиот, — сказал Дункан. — Люди ВПТ убили Изимова, разве не так? Ему не доверяли, он стал слишком нервничать и вел себя очень странно.

— Не спешите с выводами, Эндрю, — сказал Кэбтэб. — Откуда?..

— Может, ты и прав, но у меня есть некоторый опыт по части подпольных организаций. Изимов был напуган и ненадежен. По всем признакам он был слабаком.

— Вы просто параноик, — вставила женщина.

— Может, и так! Но готов спорить…

— Успокойся, — негромко сказал Кэбтэб, обнимая Дункана за плечи прямыми и сильными, как у робота, руками. — Они еще подумают, что и тебе нельзя доверять.

Дункан несколько раз глубоко вдохнул и представил себе залитую солнцем зеленую лужайку, на которой весело играли фавны и нимфы. Кровь отлила от лица, дыхание успокоилось.

— Да. Хорошо. Возможно, я слишком подозрителен. Вы должны согласиться, что мы ведем такой образ жизни, что подозрительность растет в нас словно бактерии в гнойной ране.

— Очень поэтично, мой друг, — сказал Кэбтэб, убирая руки. — Вас просили что-то передать, любезнейшая?

— Я уполномочена говорить только с Бивольфом. Пожалуйста, перейдите в другую комнату. Вы, Бивольф, поклянитесь молчать.

— Клянусь, — произнес Дункан. «Это будет зависеть от того, что ты мне сообщишь», — подумал он про себя.

— Извините моего коллегу. Некоторые вещи способны привести его в бешенство.

Падре, едва сдерживая негодование и беззвучно шевеля губами, покинул комнату.

— Вот что меня просили передать вам.

Она говорила около минуты. Дункан изо всех сил старался скрыть впечатление, которое произвел на него рассказ женщины.

— Повторите, — попросила женщина.

Он повторил все слово в слово.

— Хорошо. Ну, а что у вас тут стряслось?

Слушая Дункана, женщина бледнела, глаза расширялись.

Дункан закончил свой рассказ.

— Мой Бог! Прямо не знаю! Решение должен принять мой начальник! У меня нет полномочий предпринимать какие-либо действия в подобных ситуациях. Кроме того, я не представляю, что делать!

— Тогда надо шевелиться, — сказал Дункан. — Можете установить связь со своим начальником прямо сейчас? Нельзя терять ни минуты.

— Думаю, что могу.

Она проворно повернулась и направилась к двери, затем остановилась и опять обернулась.

— В котором часу вам нужно быть на работе?

— Через два часа и пять минут.

— Ждите здесь. Если с вами не свяжутся, придумайте какой-нибудь предлог, чтобы не являться сегодня на службу.

19

Кэбтэб ввалился в комнату словно вздыбленный, разъяренный лев перед схваткой.

— Эта сука ушла?

— Она выполняет свою работу, — сказал Дункан, — хоть я и не сомневаюсь, что она соображает, в чем дело. Да я и сам ни черта не могу понять.

— Может, я был слишком суров к ней, несправедлив, — сказал падре. — Я обращусь к своей душе, и мне откроется истина. Если я действительно был несправедлив, придется поискать причину, которая извинила бы меня. И ее за то, что вызвала мой гнев.

— У нас есть и более срочные дела. Тебе не кажется?

— Нет ничего более важного, чем состояние души.

— За возможным исключением, — добавил Дункан, глядя на огромное брюхо Кэбтэба.

— Душа и живот неотделимы, — ответил Кэбтэб. — Да не стремящийся разорвать эту связь воистину свободен.

— От чего? — Дункан сопроводил вопрос нетерпеливым жестом. — Послушай. Она сказала, что скоро здесь будет бригада из Бюро транспорта. Они появятся под видом рабочих этой службы, а может, и в самом деле у ВПТ есть там свои люди. Не имеет значения. Надо приготовить тело Руиз к их приходу. Ребята не могут тратить больше времени, чем абсолютно необходимо.

— Что мы должны делать?

После объяснений они принялись за дело. Дестоунировав тело Руиз, они согнули его в позу эмбриона, а затем связали, чтобы она не могла выпрямиться, если вдруг придет в сознание. Затем вновь затащили ее в цилиндр и включили энергию. Окаменевшее тело обернули простыней и перевязали шнуром.

Следующие пятнадцать минут время тянулось нестерпимо долго. Дункан заметил патрульный автомобиль органиков, который медленно двигался вдоль тротуара. Телевизионная камера, закрепленная на вертикальной опоре сзади корпуса машины, вращалась будто голова одноглазой совы. Водитель и его коллега о чем-то оживленно болтали.

Дункан с удовольствием вспомнил, что закон позволял правительству устанавливать камеры только на перекрестках и на патрульных машинах. Если бы, как на том постоянно настаивали власти, мониторы размещались у каждого блока, инцидент с Руиз и визит представителя ВПТ уже были бы зафиксированы. Сейчас же гэнки узнают только о приезде транспортной службы, машину которой неизбежно заметят на нескольких перекрестках. Дункан не сомневался, что выданное транспортной бригаде задание будет предварительно введено в банк данных полиции. Как далеко зайдет расследование? Оставалось надеяться, что все было сделано чисто и полномочия бригады сомнения не вызовут. Хотя вряд ли кто-нибудь из органиков пожелает утруждать себя подобным дознанием.

— Мы не просто идем по натянутому канату, — пробормотал Дункан. — Мы бежим по нему.

— Что? — переспросил Кэбтэб.

Повторять было уже некогда. В дверь опять позвонили. Взглянув на экран, Дункан произнес кодовое слово — и сезам открылся, впустив транспортную бригаду — двоих мужчин и двух женщин, одетых в оранжево-черные плащи — форменную одежду служащих Бюро транспорта. Приехали они в раскрашенном в зигзагообразную полоску оранжево-черном фургоне. Мужчины несли вдвоем большой деревянный ящик. Им пришлось чуть пригнуться, чтобы протащить ящик в невысокий дверной проем. Один из них управлял четырехколесным полуавтоматическим носильщиком. Все вошли, и Дункан захлопнул дверь.

Понадобилось всего несколько секунд, чтобы загрузить завернутое в простыню тело Руиз в ящик. Дункан не произнес ни слова. Очевидно, бригада перед выездом из штаба получила обстоятельные инструкции. Он не мог объяснить для себя причину полного молчания «рабочих». То ли им приказали держать язык за зубами, то ли они просто в столь ранний час еще не до конца проснулись. Даже женщина — командир группы взяла протянутую Дунканом идентификационную карточку не произнеся ни слова. Она вставила ее в плоскую коробочку, висевшую на цепочке у нее на шее, подержала ее там мгновение, а затем вернула Дункану.

Дункан наблюдал на экране у двери за тем, как ящик с телом Руиз водрузили на платформу фургона. Он даже успел заглянуть в фургон в тот момент, когда борт с одной стороны откинули, чтобы погрузить ящик. В фургоне уже лежал какой-то предмет, накрытый простыней. Дункан не сомневался: это тело Изимова, также упакованное в положении эмбриона. Когда фургон вернется в штаб транспортного бюро — если он, конечно, направляется туда — труп Изимова переложат в ящик, в котором находится тело Руиз. Ему было безразлично, куда поедет этот ящик затем. И своих проблем более чем достаточно. Оставалось всего несколько часов до того, когда гэнки узнают об исчезновении Руиз и Изимова. После этого башня и особенно его этаж будут кишеть полицейскими. Сейчас, обдумывая всю цепочку последних событий, он не сомневался, что органики заинтересуются содержимым ящика и обязательно заявятся к нему для расспросов.

Дункан просунул свою карточку в щель на панели управления. Произнеся положенные устные команды, он вызвал на экран запись визита транспортной команды. В записи было кое-что важное: его начальник ждет от Дункана понимания и предлагает прочитать дополнительные инструкции, занесенные в его карточку. Оказывается, один из членов организации, воспользовавшись карточкой, идентичной той, что была у Дункана, подал прошение о переезде в другую квартиру поближе к работе. Прошение было удовлетворено, и Дункану, прежде чем отправиться на работу, предстоял переезд.

Видимо, кто-то из членов ВПТ, занимающий в правительстве довольно высокий пост, действовал этим утром оперативно. Наверняка дубликат карточки Дункана на всякий случай был у него под рукой. Возможно, резервные карточки были изготовлены на всех членов ВПТ. Этот человек, должно быть, сфабриковал дело таким образом, будто Дункан подал прошение еще в прошлый Вторник, и оно в тот же день было рассмотрено и удовлетворено.

Итак, Гражданин Эндрю Вишну Бивольф, хотел он этого или нет, должен был срочно перебираться, а его личные вещи уже уехали на новую квартиру в том ящике, который сегодня утром забрали из его старой квартиры рабочие Бюро транспорта. Операция была продумана до мелочей. Рабочие должны пробыть в новой квартире столько времени, сколько необходимо для разгрузки. Затем ящик, в котором по-прежнему будут находиться тела Руиз и Изимова, отвезут на один из правительственных складов. Для самого Дункана этот план создавал некоторую проблему. Ему предстояло каким-то образом перевезти личные вещи или избавиться от них.

Кэбтэб уже собирался уходить, но Дункан попросил его немного задержаться и помочь ему. Забрав вещи из шкафа и ванной, они уложили их в два больших спортивных рюкзака. Пришлось еще вымыть посуду и сложить ее в кухонный шкаф. На улице уже было оживленно. Люди спешили на работу. Автобусом оба доехали до новой квартиры Дункана. На карточку Дункана уже записали другой код, позволяющий открыть дверь. Старый код сегодня же уничтожат и в банке данных.

Кэбтэб опустил рюкзак на пол.

— Тебе надо осмотреть квартиру, — сказал Дункан. — Запомни планировку. Никогда не знаешь, что может пригодиться завтра.

Кэбтэб, недовольно бурча, не спеша прошелся по комнатам. Дункан бросил вещи в шкаф для личных принадлежностей — успеется разложить их по полкам.

Деревянные детали интерьера и мебель в квартире были лимонно-желтого цвета, который, очевидно, предпочитал жилец Понедельника. Дункану пришлось поработать с панелью управления, чтобы выбрать тот цвет, который нравился ему. Экраны на стенах замерли, ему предстояло самому выбрать картинки — неподвижные или движущиеся, — которые он хотел бы видеть в своем интерьере. Не устланный коврами пол имитировал дуб, но лишь поворотом рукоятки на пульте Дункан мог выбрать, например, лаковое покрытие. Оформление комнаты по своему вкусу было делом простым, если, конечно, человек знал, чего он хочет.

Креслам, столам и диванам тоже можно было быстро придать желаемый цвет, однако для изменения их формы требовалось не менее получаса, а перед переходом в стоунер им следовало придать прежнюю форму — для жителя следующего дня. Дункан редко утруждал себя подобными операциями, хотя определенно отдавал предпочтение хрупкой изысканности неоалбанской мебели.

Французские окна гостиной открывались на балкон. Вид отсюда оказался столь же прекрасен, как и из окон его старой квартиры, разве что изменился угол обзора. В целом единственное преимущество новой квартиры действительно было в ее близости к месту его работы. Если бы, мотивируя этим свое желание, Дункан сам попросил о смене жилья, ему наверняка пришлось бы ждать не менее полусубгода. Получить на блюдечке то, о чем ему даже не приходило в голову хлопотать, — не подтверждается ли еще раз наблюдение Дункана: в этом обществе связи помогают добиться обычно недоступного. Так было всегда, во все времена и у всех народов.

— Прощай, — сказал Кэбтэб. — Прими мое благословение, сын мой.

— Спасибо, падре. Встретимся в Спортере, если ничто не помешает мне.

— Благословляю твою мужскую жизнь тоже.

Дункан задержался немного, чтобы взглянуть сквозь окошки в стоунерах на лица людей, с которыми ему выпало делить квартиру и с которыми никогда не доведется говорить. Затем он поспешил в Бюро.

Следующая стадия его работы заключалась в провесе корреляции коэффициентов СЦ шахматистов, актеров телевидения и инженеров-электроников. Занимаясь этим, он часто поглядывал на настенные экраны новостей. Пора было уходить, а сообщений о Руиз и Изимове не было. Это, по внутреннему ощущению Дункана, ничего не значило. Наверно, органики просто попридержали эти новости. Наверно.

После побега из Института Такахаши вся жизнь его представляла постоянное преодоление полосы препятствий — всех этих «наверно»,«вероятно» и «если», внезапно возникающих из темноты. Он почти ничего не знал о той организации, ради которой должен был, если понадобится, умереть. А ведь не выполни он должным образом какой-нибудь приказ, его запросто могли убить. Мрачность и неопределенность — вот два слова, вполне пригодные для описания ситуации, в которой он оказался.

Дункан напрягся. Приближалась еще одна неопределенная, а возможно, и опасная ситуация. Человек, который только что разговаривал с одним из его коллег по работе, направлялся в его сторону. Дункан не знал, что думает незнакомец и каковы его намерения, но в одном он не сомневался: это органик. Хотя он и был одет в гражданскую одежду, мужчину окружал холодный, жесткий нимб превосходства и отстраненности. Это легкое, прозрачное облачко не видел никто, кроме преступников со стажем и самих гэнков.

«Надо быть милосердным, — подумал Дункан. Отчасти их вид можно объяснить необходимостью самообороны».

В представлении граждан типичный органик выглядит настороженным, подозрительным, циничным, всегда готовым отразить нападение. Хотя по статистике они очень редко сталкиваются с реальной физической или словесной угрозой. Большинство людей боится их. И есть за что.

Дункан поднялся из-за стола. Мужчина немного ниже его ростом, но с массивной мускулатурой, приближался к нему. Остановившись у края круглого стола Дункана, незнакомец произнес равнодушным голосом:

— Гражданин Эндрю Вишну Бивольф?

— Да, — кивая ответил Дункан.

Мужчина приподнял карточку на зеленой цепочке, обвивавшей его колонноподобную шею:

— Роудс Теренс Эверчак, детектив-сержант первого класса из Бюро внутренней иммиграции. Желаете проверить мою карточку в компьютере?

— Нет необходимости, — сказал Дункан улыбаясь. Широкое, красное лицо Эверчака осталось неподвижным.

— У меня к вам несколько вопросов.

Дункан решил играть роль благопослушного гражданина.

— Да, я весь внимание. О чем же вы хотите спросить меня?

Ответа не последовало, впрочем, он и не ждал его.

Эверчак вытащил листок с печатным текстом из нагрудного кармана просторной, зеленой, с золотой отделкой накидки. Посмотрев на листок, он сказал:

— У меня здесь копия вашего запроса, переданного в Бюро транспорта с просьбой перевезти один ящик с личными вещами со старой квартиры на новую. Имеется также прошение о переезде на другую квартиру и соответствующее разрешение. Есть данные проверки факта переезда в квартиру по новому адресу и доставки туда ваших личных вещей. Действительно ли вещи доставили вам в указанное здесь время? Может быть, имело место отступление от графика или вещи не доставили вовсе?

— Точно по графику, и я в самом деле переехал на новую квартиру по адресу Эверхоупфул Курсвэй, 421, — ответил Дункан. — Какие-нибудь проблемы, сержант?

— В таком случае, — сказал Эверчак, глядя прямо в глаза Дункана, — что было в тех мешках, которые вы с гражданином Иеремия Скандерберг Вардом перенесли с вашей старой квартиры в квартиру по новому адресу?

Дункан ожидал расспросов о содержимом ящика, но, хорошо зная органиков, понимал, что гэнк может неожиданно ввернуть на первый взгляд совершенно незначащий вопрос. Он улыбнулся.

— Все мои вещи не поместились в ящик, поэтому что осталось, я сложил в два рюкзака.

— Почему вы не попросили рабочих Бюро транспорта прихватить и эти мешки?

— Я допустил ошибку. В заказе я назвал только один ящик. Если бы я попросил рабочих захватить рюкзаки, мне пришлось бы оформить еще один заказ. Тогда вещи приехали бы в следующий Вторник. Вы же знаете, что такое бюрократия. Все канцелярские проволочки…

— Вы критикуете правительство?

— Да, конечно, — запросто произнес Дункан. — Это мое право и моя обязанность. Это — демократия. Вы отрицаете это право и долг?

— Конечно, нет, — сказал Эверчак. — У меня нет подобных намерений. Почему вы решили пригласить Гражданина Варда помочь вам нести рюкзаки?

— Я не смог бы сам нести два сразу.

— Вы не поняли меня, — сказал органик. — Почему вы выбрали именно Гражданина Варда?

— Он хороший товарищ. Думаете так просто найти желающих помочь с переездом в столь ранний час?

— Вам известно, что Гражданин Вард религиозен?

— Конечно, — ответил Дункан, передернув плечами. — Но он не состоит на правительственной службе. Исповедовать религию — это его право.

— И несмотря на это вы поддерживаете с ним доверительные дружеские отношения?

— Я не религиозен, — сказал Дункан. — И вам это известно. Вы же проверили данные, зафиксированные в моей карточке.

— Вы были знакомы с ним в Нью-Джерси?

— Вы знаете, что это так.

«Сейчас, — подумал Дункан, — как раз время для совершенно неожиданного, обескураживающего вопроса. Это их любимый прием».

— Что произошло с Руиз и Изимовым?

Дункан постарался придать себе вид изумленного человека.

— С кем? — переспросил он.

— С детектив-сержантом сыскной службы Хатшепсут Эндрюс Руиз и Гражданином Ибрагимом Омаром Изимовым! — резко бросил Эверчак.

— Не знаю. Вы говорите… с ними что-то произошло? Не понимаю, о чем речь. Никогда не слышал о Руиз, хотя знаю, что Ибрагим Изимов содержит магазин на противоположной стороне перехода, напротив Спортера. — Он сделал паузу, а затем уточнил: — Спортер — это таверна.

Будто Эверчак и без него этого не знал.

— Вы утверждаете, что вам неизвестно, что с ними произошло?

— Я же сказал. Мне неизвестно, что вообще что-то произошло! Ну, сержант! Может быть, объясните, что все это значит?

— Вы согласны пройти тест истины?

— Конечно, — с готовностью согласился Дункан. Он вытянул руки ладонями вверх. — Мне нечего скрывать. Не понимаю, почему вы пристаете ко мне со всем этим, но если вы действительно думаете, что я в чем-то виноват, можете опылять меня чем хотите. Хотя бы здесь и сейчас. Я отказываюсь от своего права подвергнуться допросу в полицейском участке в присутствии адвоката и официальных лиц.

Эверчак даже не попросил его повторить эти слова в магнитофон. Все необходимое для записи, без сомнения, находилось у него в кармане.

Теперь наступил критический момент для самого Эверчака. Если органик думает, что Дункан блефует, он наверняка прибегнет к помощи тумана. Если же он просто пытался взять Дункана на пушку, не имея обоснованных подозрений, то вряд ли станет теперь возиться с ним.

— Это просто обычный допрос, — сказал Эверчак. — Мы ведем следствие.

— Понимаю, но все-таки предлагаю, чтобы вы проверили меня туманом. Я не хочу, чтобы на мне оставалось даже отдаленное подозрение. На сегодня я уже закончил свою работу, так что времени предостаточно. Давайте приступим сейчас же. Это же недолго.

— Очень разумное, достойное уважения отношение к своему долгу, гражданин Бивольф, — сказал Эверчак. — Но у меня, к сожалению, нет лишнего времени.

— А что все-таки произошло с этими двумя? — спросил Дункан.

Эверчак молча повернулся и пошел прочь.

20

В пять часов вечера Дункан вошел в Спортер. Пробравшись между маленькими столиками, он заметил Кэбтэба и Сник, сидевших в отдельной кабинке. Они посмотрели на него мельком снизу вверх, поздоровались, а затем продолжили свой оживленный спор. Дункан нажал кнопку на столе, чтобы сообщить о себе служащим ресторана.

Падре сделал большой глоток из огромного каменного кубка и поставил его на стол.

— Нет, дорогая моя Дженни, я совершенно не согласен, хотя я убежденный сторонник религии и благодаря этому нахожусь в довольно необычном положении. Но необычное оно только на первый взгляд. Я придерживаюсь той точки зрения, что политика, которую правительство проводит в наше время в отношении религиозных людей, недостаточно сурова. Свирепые репрессии и преследования религиозных людей искореняют лицемеров и ханжей, людей, которые становятся приверженцами той или иной религии только потому, что они выросли в религиозной среде или просто стремятся принадлежать к какой-то социальной группе. Репрессии и преследования позволяют отделить зерно от плевел. В тяжелых, невыносимых условиях остается только чистое зерно, золото, очищенное при переплавке от окалины, остаются поистине преданные, готовые дорого платить за свою веру. Такие люди готовы страдать за веру и тем выразить свое преклонение перед Богом.

— Что-то я не вижу, как вы со всех ног мчитесь на распятие, — ядовито заметила Сник.

— Это оттого, что правительство не оставляет ни малейшего шанса почувствовать настоящую жертвенность. Оно коварно. Не запрещает отправлять религиозные обряды, но объявляет их чем-то вроде преклонения перед сверхъестественным, не делая различия между религией и астрологией, верой в то, что Земля плоская, или в чудодейственность заклинаний. Вы можете поклоняться Богу, но собираться для этого в церкви запрещено. Уцелевшие церкви превращают в музеи или используют для светских мероприятий, а верующие, кто бы они ни были — христиане, иудеи, мусульмане или буддисты — должны собираться в гимнастических залах или в других зданиях, которые оказываются свободными от светских дел. Уличным проповедникам разрешается выступать перед паствой только вне зданий и лишь в специально отведенных местах — не дольше пятнадцати минут. После этого посланец Божий обязан переместить свои импровизированные подмостки в другой, разрешенный для проповедей район.

— Мне это известно, — сказала Сник. — Но вы уходите от главной темы. Ваше упорствование в мысли, что власти должны запретить любую религиозную деятельность, в чем бы она ни состояла, просто абсурдно. Решись правительство на такую меру, оно потеряло бы право называть себя истинно демократическим и либеральным. Поэтому-то оно и не запрещает вероисповедания, хотя и смотрит на религию с неодобрением. Подобная политика причиняет массу неудобств, отнюдь не воодушевляет. Это так. И конечно, школьников учат воспринимать религию как явление абсурдное и иррациональное.

Кэбтэб еще отхлебнул пива и икнул.

— А ты что думаешь, Эндрю? — спросил он.

Дункан слушал их вполуха, не сводя глаз с экрана, на котором представлялись цифры с результатами референдума. Народ подавляющим большинством высказался за то, чтобы на время эксперимента полностью отменить слежку, сохранив только меры, абсолютно необходимые для обеспечения общественного порядка. Дункан был удивлен. Если верна его теория о том, что правительство подтасовывает результаты выборов, то почему официальные данные говорят в пользу отмены наблюдения?

— Не знаю и знать не хочу, — ответил он. — Сегодняшние порядки кажутся мне превосходными. Никто не страдает, а религиозные организации не имеют никакого влияния в правительстве. Существует четкая граница между государством и религией. Хватит об этом. У меня есть для вас нечто важное.

Когда он закончил рассказ о визите Эверчака, Сник сказала:

— Мне кажется, дело вполне обычное, хотя трудно быть уверенными до конца. В любом случае мы ничего не можем с этим поделать. Вам следует быть еще более осторожным.

— Да, только кого надо остерегаться, — заметил Дункан, — органиков или ВПТ? Разве вы не видите, какие последствия может иметь история с Изимовым? Если мы будем представлять для ВПТ опасность или просто там решат, что иметь дело с нами рискованно, они уберут нас с такой же легкостью, с какой вы стряхиваете крошки печенья со своей юбки.

— По-другому и быть не может, — сказала Пантея. — Это вполне логично. Положение ВПТ настолько шатко. Они не могут рисковать из-за одного слабого, не уверенного в себе человека.

— Господи, Пантея, неужели это не беспокоит вас?

Сник пригубила шерри.

— Да. Но я знала, на что иду, когда давала клятву. И вы тоже.

Дункан сделал глоток бурбона.

— Да ничего вы не знали. Никто из нас не знал. Мы не имели ни малейшего представления о принципах ВПТ. Знали только, что они выступают против правительства. А это весьма неопределенная позиция. Каковы конечные цели? Какое правительство они сами хотят установить? Каковы шансы ВПТ свергнуть тех, кто у власти? Размеры организации? А если это всего лишь группа сопляков, играющих в повстанцев? Или она действительно многочисленна и сильна?

Дункан еще глотнул бурбона, поставил стакан.

— Я по-настоящему устал бродить впотьмах, обдирая свою шкуру.

Сник не успела ответить. В таверне поднялся невероятный шум, все вскочили, с криками и воплями хлопая в ладоши — на экране появились свежие новости. На мониторе плыл текст новых правил и законов. В правом верхнем углу экранов сменялись лица дикторов, читавших текст. Голоса их были не слышны: крики посетителей таверны заглушали все.

Дункан склонился над столом, приблизив лицо к Кэбтэбу и Сник.

— Не понимаю, какого черта они так радуются? — громко сказал он.

— Видите ли, спутники будут следить за людьми только, когда они на улицах, на мостах или в лодках! Как будто внутри башен мало понатыкано мониторов! Почему не отменили слежку в таких городах, как Манхэттен? Это что-то да значит! Там все просматривается со спутников!

— По всей видимости, правительство проявляет осторожность и, если эксперимент удастся, его распространят и на открытые города? — сказала Сник.

— Им не нужен успех эксперимента, — нахмурился Дункан.

Сник воздела руки:

— Что будет? Неужели эти люди превратятся в обезьян?

— Если эти крикуны зайдут слишком далеко, я сам заткну им глотки, — прорычал Кэбтэб. Странно звучали подобные угрозы из уст обычно спокойного, уравновешенного падре. Дункан подумают, что гиганта, наверно, просто раздражают эти обезьяньи вопли и прыганье обитателей таверны.

Дункан снова посмотрел на экран. Всем гражданам вменялось в обязанность получить распечатку текста с указом о «новом порядке», внимательнейшим образом изучить его и вести себя соответственно. Надо будет сделать это по приходе домой, заметил Дункан про себя. Можно не сомневаться, что, как и всегда в подобных случаях, примерно тринадцать процентов граждан не выполнят распоряжение властей. Проводимая уже почти две тысячи облет правительственная кампания по обработке взрослого населения, призванная внушить людям необходимость понимания политики властей и полного энтузиазма в отношении к ней, так и не дала сколь-нибудь заметных результатов. О ее совершенном провале говорил хотя бы тот факт, что по статистике число людей, рождающихся политически индифферентными, нисколько не уменьшилось. Лишь небольшое число людей было аполитично по философским соображениям. Остальные аполитичны генетически. Правительственные чиновники в тайне были рады этому обстоятельству, хотя публично призывали потенциальных избирателей к общественной активности. На самом же деле наличие в обществе большого числа ППГ (политически пассивных граждан) значительно облегчало правительству протаскивание своей программы.

— Мне не стоило бы даже мысленно употреблять столь грубые и унижающие достоинство людей слова, — согласился Кэбтэб. — Никто не имеет права на подобные обобщения, даже тот, кто, как я, рожден делать общие выводы. Не следовало мне так говорить, хотя в словах этих, боюсь, есть доля истины и немалая. Но если бы это и было полной правдой, не должен я так выражаться. Мне надо было молиться за заблудших грубых людей, за этих ослов, осмелившихся называться разумными людьми. Ну, а я-то сам разве лучше их хоть в каком-нибудь отношении? Я разбрасываю не камни. Нет. Я разбрасываю грязь, но грязь не может причинить боли и легко отмывается. Я…

— Думаю, мне пора домой, — сказала Сник, поднимаясь. — Подобные разговоры ни к чему не ведут. Мне просто скучно. Я устала, и у меня болит голова. Вы что-то говорили про грязь, падре. У меня такое чувство, что я увязла в грязи. Хуже того, я провалилась в нее по самую шею.

— Жаль, — сказал Дункан. — А я-то хотел познакомиться с вашим новым любовником.

Он тут же пожалел о сказанном, как-то само вырвалось.

Пантея Сник удивилась.

— У меня нет любовника — ни старого, ни нового. Но вам-то какое до этого дело?

— Но вы сказали…

— Я сказала?.. А, понимаю, о чем вы. Я сказала, что я не одна в квартире. Но он не любовник, просто был у меня в гостях. Вы что, ревнуете? — улыбнулась Сник.

Дункан открыл было рот, инстинктивно собираясь отвергнуть ее догадку, но, судорожно сжав горло, подавил в себе первый порыв.

— Да, ревную.

— Не хотите ли вы сказать, что влюблены в меня?

Сник не выглядела удивленной, скорее эта мысль сама поспешно облеклась в слова…

— Да, влюблен.

Она глотнула воздух.

— Я не знала… вы никогда не показывали… ни единого знака…

— Теперь вы знаете.

— Ради Бога! — громко прервал их Кэбтэб. — Ну кто же так ухаживает? В таком месте… шум, толпа… разве такой должна быть романтическая сцена, разве здесь можно признаваться в любви?

— Не смущайтесь, падре, — сказала Сник. — Уж так случилось. Я даже рада, что это произошло здесь, когда мы не наедине.

— Почему же? — спросил Дункан.

Положив руки на стол. Сник наклонилась к Дункану.

— Потому, что здесь легче сказать то, что я должна сказать. Сожалею, Эндрю, но… в самом деле, вы мне нравитесь, я преклоняюсь перед вами. В некотором смысле, вы — мой герой. Вы же вытащили меня из этого идиотского склада, спасли, вернули меня к жизни. Но…

— Вы не любите меня.

— Я чувствую к вам симпатию, это несомненно.

Она выпрямилась.

— Но это все. Я не люблю вас. У меня нет к вам влечения, страсти. Не хочу причинять вам боль, но что я могу с этим поделать. Вот так. Это честный ответ.

— Благодарю вас, — сказал он, удивляясь, что голос его звучит твердо. Слава Богу, внутренняя дрожь не выдала его.

— Что-нибудь изменится в наших отношениях? — спросила она. — Мы же все-таки работаем вместе… Вы не возненавидите меня?

— Я немного ошеломлен… плохо соображаю, — ответил Дункан. — Не знаю, что чувствую. Для меня это удар, хотя я понимаю, что это глупо. У меня не было никаких оснований ожидать, что и вы будете испытывать ко мне подобные же чувства. Ведь вы ни разу не проявили ничего такого — ни словом, ни жестом… Нет, конечно у меня нет к вам ненависти. Я казню себя, вы просто представить себе не можете, как сильно я терзаюсь, что открылся вам в своей любви. Надо было мне подождать более подходящего случая.

— Мне тоже очень жаль, но вряд ли это что-либо изменило бы.

Сник потрепала его по руке и направилась к выходу. Он не смотрел на нее и сидел, уткнувшись в стол.

— Могу ли я тебе чем-нибудь помочь? — тихо произнес Кэбтэб.

— Да, — еще тише ответил Дункан. — Оставь меня одного.

— Надеюсь, ты не собираешься напиться, а потом угодить в какую-нибудь историю? Помни, тебе нельзя привлекать внимание шпиков.

Дункан встал.

— Нет, я иду домой. Не знаю, чем займусь, просто не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас видел меня.

В голосе падре прозвучала тревога.

— Не думаешь ли ты покончить с собой?

Дункан рассмеялся, едва сдержав спазм в горле — предвестник рыдания.

— Нет! Клянусь Богом! Что за чушь! Разве я когда-либо давал повод подумать, что способен на такое?

— Для твоей души наступила темная ночь. Поверь мне, со мной случалось такое. Если бы я только мог помочь тебе…

— Увидимся завтра, — сказал Дункан. Он направился к выходу. Падре ошибался. Душа Дункана не утонула в беспросветной ночи. Внутри него разлился яркий, хоть и искаженный болью, свет, словно лучи его изгибались под разными углами вокруг него. И свет этот, ослепительно яркий, был еще и холодный, очень холодный.

21

Ранним утром следующего Вторника Дункан сидел у себя на кухне. Обжигаясь, он пил из большой чашки горячий кофе, а душу его жгла тяжкая рана, жгла сильнее, чем крутой кипяток. Грудь сдавила боль, на глаза подступали слезы. Картины мучений могучих, смертельно раненных животных являлись Дункану: гигантский слон, у которого меж ребер торчало длинное копье, оглашал все вокруг трубным ревом агонии и гнева; лев, слизывающий кровь с искореженной пулей лапы; кашалот, тело которого пронзил предательский гарпун, пущенный с безобидного на вид судна, выпрыгивал, теряя силы, из воды.

Приканчивая уже третью чашку дымящегося кофе — в два раза больше безопасной для здоровья нормы, если верить рекомендациям Бюро медицины и здоровья, — он вдруг рассмеялся. Это был негромкий, перемешанный с болью смех. Но сквозила в нем воля человека, сумевшего посмотреть на себя иронически. Возникавшие в сознании образы благородных, колоритных животных, страдающих от ран? Ну почему, например, ему не представить себе полураздавленного сапогом таракана, ползущего с выдавленными наружу бледными внутренностями? Почему не муха, отчаянно жужжащая, не в состоянии выбраться из сковавшей ее паутины? Не беспомощный вонючий жук, которому дверью отхватило заднюю половину? Или крыса, неосмотрительно наевшаяся отравленного сыра?

Дункан снова рассмеялся. События и чувства — переосмысленные — заняли положенные места. Разве он первый человек, которого отвергли? Конечно, нет. Да и с ним самим это не впервой.

Удовольствие, полученное Дунканом от философских изысков, было действительно велико, да и историческая перспектива — приятно чувствовать себя объектом истории — тоже предстала теперь в истинном свете. И все-таки уже через несколько секунд боль обрушилась на него с новой силой.

Ну что ж. Он справится с этим. Время неспособно заживить все раны, но оно высасывает из них боль и с его течением предает их забвению. Проглотив легкий завтрак, Дункан отвлекся уборкой квартиры. Затем он вышел на улицу, заполненную ликующей толпой. Обычный будничный день казался людям праздником. Он — единственный — не ощущал его. Все оживленно переговаривались и улыбались — сегодня день освобождения от мониторов. Наблюдательные камеры — небесные глаза — были отключены, а мрачные гэнки не вышли из участков. Тяжкую, ставшую привычной ношу наконец сняли с их плеч. Или люди думали, что это свершилось, рассуждал про себя Дункан. Какая наивность! Неужели они и в самом деле верят, что приобрели право вести себя как маленькие дети? Похоже, что так.

Придя в Бюро, Дункан увидел, что никто не работает, а начальникам, судя по всему, нет до этого никакого дела. Они вели себя столь же беспечно, как и их подчиненные, стояли в коридорах, пили кофе, оживленно беседуя друг с другом, смеялись и шутили. До разговоров с подчиненными они однако не снисходили даже сейчас. Кивнув начальству, Дункан вошел в свою рабочую зону и сел в кресло. Хотя ни один из служащих даже не подходил сегодня к компьютерам, Дункан включил машины. Ну и что теперь делать?

Он нахмурился. Его занятия казались ему какими-то несущественными, смутными, прыгающими с одного на другое. Ему совсем не хотелось приниматься за работу. Он мысленно выругался. Беззаботное настроение коллег мало-помалу охватывало и его. Дункан хотел все-таки взяться за дело, но глядя на экраны, никак не мог сконцентрировать внимание. Когда вскоре несколько коллег предложили бросить все и пойти выпить, он, к удивлению своему, согласился.

— Конечно! Прекрасная идея!

Что, черт побери, я делаю, подумал он, проходя мимо группы начальников, которые оживленно что-то обсуждали, но те, казалось, не обратили ни малейшего внимания на то, что операторы банка данных покинули свои рабочие места, а многие и вовсе уходят. Дункан, как и его коллеги, спокойно прошел мимо машины, в которую, покидая помещение Бюро в рабочие часы, они обычно вставляли свои идентификационные карточки.

На улице компания принялась оживленно обсуждать, где лучше всего отпраздновать столь знаменательное событие. Трудно было слышать друг друга — такой невероятный шум стоял вокруг. Пешеходы и пассажиры автобусов, велосипедисты кричали и смеялись. Коллеги сошлись, наконец, на том, что ближайшей, а следовательно, и лучшей из всех таверн является Спортер. Дункан сообразил наконец, почему на улицах столь людно. Магазины были пусты, а их служащие, тоже высыпали в переходы. Это уже не казалось ему странным. С какой стати эти люди должны были проявлять большее рвение к работе, чем он сам. Уж если те, кому положено наблюдать за ними, давно разгуливают в праздничной толпе, почему бы и им не присоединиться к веселью?

Добраться до Спортера оказалось делом вовсе не простым. Пришлось пробираться сквозь плотную толпу. Садиться в автобус было бесполезно: они по большей части беспомощно стояли, зажатые пешеходами, а водители давно покинули машины.

— Что происходит? — прокричал Дункан, обращаясь к Варк Зунг Коблденс, женщине, которая работала рядом с ним в Бюро.

— Не понимаю, вы что удивлены? — крикнула она в ответ.

— Да нет. Забудьте! — прокричал Дункан, но коллега сделала это и без его напоминания.

Когда группа, наконец, добралась до Спортера, из десяти человек, покинувших Бюро, осталось лишь пятеро. Они с вожделением нырнули в таверну, беспрестанно фыркая и хихикая, и только тут немного поутихли. Таверна была буквально забита людьми, но официантов вообще не было видно. Толпа проявляла очевидное нетерпение, люди вскакивали со своих мест и оживленно кричали, как будто их гомон мог вразумить исчезнувших официантов. Затем какая-то женщина зашла за стойку ближайшего бара, схватила стакан и наполнила его виски из кранчика, торчащего прямо из стены. Проглотив довольно большую порцию, она кашлянула со смаком и, смахивая выступившие слезы, вскричала:

— Пейте все, я плачу за всех!

Люди ринулись к ней. Что за милое дело — сам себе бармен! Некоторые пытались заплатить за выпивку, просовывая свои карточки в щели кассовых аппаратов, но толпа смела их, язвительно высмеивая.

— Сегодня День Свободы! — вопил падре Кэбтэб. — Пусть все будут свободны! Все бесплатно! Или, если настаиваете, плачу я. Только не спрашивайте, как меня зовут!

Толпа немного поредела, некоторые перебрались в другие залы, где разыгрывались аналогичные сцены. Вскоре трезвых не осталось вовсе, все были более (в основном — более) или менее пьяны — и от души наслаждались. Дункан с Кэбтэбом, с большими бокалами в руках, пошатываясь и расплескивая на ходу бурбон, пробрались к одной из кабинок. Рядом — непрошенные — еще двое посетителей. Черноволосая, весьма привлекательная женщина была одета лишь в длинную, лиловую с розовым ночную рубаху. Она сообщила, что живет здесь совсем рядом, проснулась недавно и, еще не успев позавтракать, высунулась на улицу посмотреть — почему так шумно. Затем, повинуясь импульсивному желанию, она выскочила на улицу и присоединилась к веселью.

— И вот я тут, готовая на все!

Ее рука явно подтверждала слова. Ласковые пальцы оказались между ног у Дункана.

По какой-то странной причине это не удивило и не смутило его. Однако вид мужчины, также усевшегося рядом с ними, заставил его насторожиться. Худой, с большими глазами, в зеленой шляпе с антенной. Дункан уже встречался с ним… Да конечно же в поезде по дороге из Нью-Джерси. Профессор Каребара. Дункан вспомнил вдруг, что видел его по телевизору в хронике о драке в Спортере. Лицо Каребары показалось Дункану еще более вытянутым и узким, а глаза походили на перископы диковинного насекомого. Каребара был одет в высокие сапоги, красные, до колен брюки, голубой плащ, белую с кружевами рубаху со светло-зелеными узорчатыми полосами тесьмы по краю рукавов и зеленую шляпу, какие носили древние пуритане. На ней возвышалась двухфутовая пурпурного цвета антенна.

— Что вы здесь делаете, профессор? Опять несете вздор?

Каребара, отпив немного вина, сказал:

— Конечно, нет. Я иногда прихожу сюда посмотреть популяцию Муравьев.

— Муравьев? — удивился Кэбтэб. — Какие же здесь муравьи?

— Вы разве не видели? Удивительно. Наше бюро просто не успевает обрабатывать поступающие жалобы. Муравьи повсюду, они обитают в пустом пространстве между стенами, на складах, осваивают любое место, где, как им кажется, никто их не потревожит. Местные муравьи возникли в результате не столь давней мутации одного из видов. Их научное название все равно ничего вам не скажет. Удовлетворимся тем, что обыватели называют их садовыми муравьями. По-моему, они превосходно адаптировались к условиям обитания, которые раньше считались крайне неблагоприятными для них. Они питаются всем тем, что поддерживает и человеческую жизнь, а кроме того поедают других насекомых, например тараканов. Они…

— Тараканов? — переспросил падре. — Каких тараканов?

— В Лос-Анджелесе их великое множество. Надо заметить, обитают они главным образом в тех кварталах, которые получают минимум кредитов. Там много людей без определенных занятий, не соблюдающих принятые нормы поведения. Эти люди не особенно утруждают себя уборкой помещений, несмотря на все усилия правительства вдолбить им необходимые санитарные правила. Я подозреваю, что они сознательно ведут себя как самые последние разгильдяи, просто показывая свое презрение к правительству. Так или иначе, меня самого интересуют не столько сами муравьи, хотя они и обладают некоторыми просто странными, удивительными свойствами, а те имитаторы-паразиты, которые плодятся вокруг них. У этих тоже существует новая разновидность, возникшая в результате недавней мутации. Они…

Дункан перестал слушать. Женщина, сидевшая рядом с Каребарой, соскользнула под стол и сейчас проделывала с ним нечто такое, что способно возбудить мужчину гораздо сильнее любых рассказов об удивительных свойствах Муравьев. Кэбтэб, тоже пренебрегая лекцией Каребары, свесился под стол и заинтересованно спросил:

— Что это она там делает?

— Мне не хочется разговаривать, — выдавил из себя Дункан. Лицо его исказилось, он учащенно дышал. Еще несколько секунд — и все было кончено… Затем наступила очередь падре вцепиться в край стола, выпучить глаза и, сопя, постанывать. Еще через некоторое время вдруг замолк профессор; лицо его, обычно каменно-неподвижное, скривилось и напряглось как тетива лука, затем резко задергалось, словно шкура животного от укусов назойливых мух. Он испустил протяжное «аах!» и совершенно неожиданно возобновил прерванную лекцию, правда, вовсе не с того места, где недавно остановился.

— Кто она такая? — спросил Дункан.

Каребара не ответил. Дункан больно сжал худое плечо профессора.

— Кто она? — повторил он свой вопрос.

— Понятия не имею, — сердито ответил профессор. — Почему бы вам не спросить ее?

Женщина высунулась из-под стола и, протянув руку, схватила бокал падре. Опустошив бокал, она опустилась на четвереньки и поползла к соседней кабинке. Дункан приподнялся со стула и следил за выражением лица женщины, сидевшей за соседним столом. Ее товарищи — еще одна женщина и двое мужчин — отлично понимали, что происходит. Они пронзительно смеялись и отпускали замечания, на которые та не обращала внимания. Вцепившись руками в край стола, откинув голову назад и закрыв глаза, она тихонько стонала. Дункан сел и отвернулся.

— Надо же, никто не протестует, — заметил он.

— А с какой стати? — сказал Кэбтэб.

Дункан не мог найти ответа.

— Очень щедрая женщина, — вставил падре, — и так демократично настроена. Выпьем за нее. — Он поднял бокал, но увидев, что он пуст, шлепнул им по столу, завопив: — Официант! Официант!

— Ты что, забыл, их здесь нет, — сказал Дункан. — Я принесу выпить.

Он вышел из кабинки, не в силах удержаться от того, чтобы заглянуть под соседний столик. Оставшаяся неизвестной женщина была занята мужчиной, сидевшим рядом с первым объектом ее не знающей границ активности. Дункан потряс головой то ли в восхищении, то ли от брезгливости — он и сам уже ничего не понимал — и принялся расталкивать толпу, плотным кольцом окружившую бар. Люди не протестуя расступались, пока он, уже почти добравшись до цели, не попытался протиснуться между какой-то парой.

— Вы хоть понимаете, кого толкаете? — возмущенно воскликнул мужчина. На нем была темно-оранжевая шляпа в форме причудливого замка; длинную бороду незнакомца, разделенную на множество косичек, украшали желтые ленточки, перетягивавшие каждую из них в отдельности.

— Я просто хочу взять выпить, — миролюбиво ответил Дункан. Напряженность, раздражение и ощущение тяжести, давившие его три последних дня, ушли, а выпитое виски наполнило его теплом и умиротворенностью.

— Да не слушай ты его вздор. Мило! — резко бросила женщина Подняв руку над толпой, она вылила водку прямо на голову Дункана.

— Зачем изводить такую хорошую выпивку! — прорычал мужчина и с силой ударил женщину.

Дункан прижал сжатый кулак к груди — пространство для размаха не было — и врезал мужчине по подбородку. Затем, немного повернувшись, он ткнул локтем в солнечное сплетение женщины. Она перестала смеяться, согнулась и повалилась на пол. Мужчина, изведавший удар Дункана, пятился назад, упираясь в тела людей. Затем набычась с воплем бросился на Дункана, но тот успел увернуться. Нападавший наскочил на свою подругу, которая как раз в это время попыталась подняться. Дункан еще раз хватил его кулаком по скуле. От его миролюбия не осталось уже и следа.

Таверна буквально взорвалась. Драка ширилась не от места первой стычки Дункана с самонадеянной парой. Не кулак, встретившийся с кулаком, высек огонь баталии — сама идея побоища носилась в воздухе. Она пронеслась по залам таверны со скоростью мысли и претворилась в грустную реальность. В секунду многих посетителей обуяло вдохновение ударить, ткнуть, поцарапать кого-нибудь, другие же попросту пробивались к выходу. Дункан не успел даже удивиться той скорости, с какой мирная таверна превратилась в арену гладиаторов. Что-то очень твердое, скорее всего пивная кружка, жахнуло его по голове. Едва не теряя сознание, Дункан опустился на колени. Наверно, падение было не худшим вариантом, хотя он уже был ни при чем. Кто-то рухнул на него сверху, и Дункан, повалившись лицом вниз, уткнулся в мягкую ногу сшибленной на пол женщины. Мужчина тяжело осел на спину Дункана, перевернулся, но слезать не торопился. Уставившись на чье-то окровавленное лицо рядом, Дункан решил не вставать. Взгляд его понемногу прояснился, но боль в затылке усиливалась. Чьи-то ноги опять нашли его — на сей раз стукнув почти деликатно. Последовало еще несколько ненамеренных ударов, но удовольствия они не доставляли.

Дункан как мог осмотрелся. Надо было выбираться из этого месива и добрести до дома — зализывать раны. В бушующей толпе еще, конечно, достанется, но оставаться здесь нельзя.

А где же органики? Почему они еще не заполонили таверну? Не обдают всех одурманивающим аэрозолем, превращая рев толпы в шепот? Старинное изречение о том, что полицейских никогда нет там, где они действительно необходимы, было на сей раз истинно справедливо.

Не успел Дункан приподняться на руках и встать на колени, как на него снова повалились двое, придавив спину и ноги. Задержалась, правда, эта парочка на нем недолго. Извергая проклятия, они с воплями вскочили, осыпая ударами все вокруг — два достались спине Дункана. Но удержаться на ногах воителям не удалось, и они снова водрузились на Дункана. Он попытался выбраться, кто-то заехал ему коленом в нос, кровь закапала на доски пола. Дункан опустился на спину, перекатился и, достав из кармана платок, приложил его к лицу.

Черт с ним! Останусь здесь. Буду лежать, пока этот кавардак не кончится, подумал Дункан. Двое мужчин сцепились рядом с ним, и Дункан не удержался, чтобы не ударить хотя бы одного. Его нога угодила одному в промежность, и тот, вопя, скорчился, схватившись рукой за свое сокровище. Противник, сцепив руки в один огромный кулак, с вожделением обрушил на поверженного сильнейший удар. Затем он, перешагивая через Дункана, зацепился за него и, стараясь сохранить равновесие, ткнул свою ногу на пятачок между переплетенных, катавшихся по полу тел. Дункану еще раз заехали коленом в ухо, оглушив его новым приступом боли. Дункан, уже забыв о решении ничего не предпринимать, встал на четвереньки, на этот раз ему удалось подняться выше, чем в первой попытке. Множество людей валялись на полу — кто-то без сознания, а иные — нарочно, чтобы не участвовать в драке. Шум немного стих, хотя любой вошедший сейчас в Спортер, сказал бы, что он попал в преисподнюю.

Дункан услышал рев падре Кэбтэба. Гигант на вытянутых руках держал какую-то женщину, судорожно молотившую его по голове и спине. Руки его согнулись, и тело полетело, сшибив по дороге по меньшей мере еще троих. Дункан снова поднялся, прокладывая путь через толпу к священнику, отбиваясь от нападавших на него мужчины и женщины, и наконец оказался на относительно свободном месте рядом с Кэбтэбом. Кэбтэбу как раз захотелось чувствовать себя вольнее — ему не хватало пространства. Сграбастав попавшегося под руку мужчину, он толкнул его на двоих других, и все трое подтвердили эффект домино.

— Слава Богам войны, Яхве и Одину! — завопил падре. На лице его радость драки была расцвечена кровью. — Прекрасная физическая и душевная терапия! — прокричал он победоносным голосом.

— Надо убираться отсюда, — сказал Дункан. — Пускай веселятся сами, как умеют.

Внезапно он заметил Пантею Сник. Странно. Он был уверен, что она давно уже ушла. Платье ее было изодрано и валялось на полу, так что на ней не было ничего, кроме трусиков и туфель на высоких каблуках. Впрочем — одной туфли. Второй Сник молотила по голове вцепившуюся в нее женщину. Обе были в крови, а у Сник под глазом красовался огромный синяк.

— Идите за мной! — хриплым голосом прокричал Дункан. Шатаясь, он подошел к сражающимся женщинам и оттащил Сник. Ее противница, обхватив голову руками, бросилась прочь.

Пантея вертелась, стараясь вырваться.

— Это я, Дункан, — сказал он. Нос его окунулся в копну ее волос, пахнущих духами, виски и кровью. — Пошли отсюда!

Женщина, которую так безжалостно лупила Сник, вернулась в сопровождении двух мужчин. Они рассредоточились, замыслив напасть на Дункана и Сник сразу с трех сторон. На помощь поспешил Кэбтэб, который, перепрыгивая через тела на полу, подбежал и со всего маху врезался в одного из мужчин. Тот, отлетев, сбил с ног другого. Все вместе они рухнули на пол. Женщина с воплями убежала.

— Уходим, — сказал Дункан. Подхватив на руки Сник, ноги которой беспомощно повисли, он пошел к выходу. Кэбтэб последовал за ними.

На улице дела обстояли еще хуже. Дункан даже подумал, не лучше ли будет вернуться в таверну. В проходе вершилось в своем апогее бешеное сражение; несколько десятков тел — недвижных или шевелящихся — устилали пол. Те же, кто в драке не участвовал, занимались любовью, демонстрируя немалую изобретательность, или лихорадочно делали ставки на участников побоища.

Неожиданно Сник зашевелилась.

— Отпусти меня, — сказала она мягко. — Мне надо как-то одеться.

Дункан повиновался.

— Кажется, нам лучше скрыться от посторонних глаз, — сказал он. — Ближе всего моя квартира.

Он посмотрел по сторонам; гэнков по-прежнему не было. Почему не видно машин скорой помощи и врачей? Наверно, заняты итогами другой драки. Сдается, бесчинствами и оргиями охвачен весь город.

Дункан помахал рукой, чтобы его заметил падре, стоявший около входа в Спортер, но Кэбтэб не обратил на него внимания. Взгляд гиганта был обращен вверх, на потолок перехода, оформленный под голубое небо, по которому бежали подгоняемые легким ветерком облака. Дункан окликнул падре по имени, но Кэбтэб и на этот раз не отозвался. Глаза его были широко открыты, а по лицу расплылось выражение беспредельного удовольствия — Дункан никогда прежде не видел падре таким. Дункан почувствовал неладное.

Неожиданно Кэбтэб перевел взгляд вниз, губы его сердито задвигались, но на лице застыло все то же неподвижное, идиотское выражение. Резкими движениями падре срывал с груди цепочки с символами религий. С этой дюжиной фигурок и знаков он никогда не расставался. Распятие, звезда Давида, молот Тора, амулет вуду… другие фигурки и знаки, полетев вверх, рассыпались по толпе. Вслед за ними повалился и сам падре. Тело его, прямое и напряженное, рухнуло на землю, словно дерево с подпиленным у комля стволом. Гигант сильно ударился о мостовую, издав негромкий крик. Дункан помчался к нему, отталкивая на ходу попавшихся по пути зевак и перепрыгивая через валявшиеся тела. Когда он добежал, тело Кэбтэба уже обмякло и мелко дрожало. На эпилептический припадок это не походило. Глаза Кэбтэба были широко открыты и блестели, а губы быстро двигались: он что-то говорил. Разобрать что-либо Дункан оказался не в состоянии, хотя и был знаком со звучанием пары десятков еще живых земных языков.

К Дункану присоединилась и Сник, застегивавшая на ходу платье, которое она, видать, позаимствовала у одной из лежавших без чувств на мостовой женщине.

— Что с ним? — спросила она, тяжело дыша. — Впечатление такое, будто ему явилось видение.

— Думаю, ты недалеко от истины.

Дункан отскочил в сторону, чтобы избежать столкновения с гигантским телом падре, который вдруг неожиданно резко вскочил на ноги. Падре уже вышел из экстаза, но свет озарения еще освещал его лицо. Казалось, частицы его лица переместились, придав ему небывалые черты. Если бы Дункан не знал, что перед ним не кто иной, как падре Кэбтэб, вряд ли он узнал бы его.

— Больше не будет никаких древних богов! — провозгласил Кэбтэб. — Они ушли и больше не вернутся! Если они вообще когда-либо были здесь! Нет! Да! Собирайтесь, люди! Я принес добрые вести! Никогда еще вы не слышали ничего подобного! Мед для ушей! Пища для души вашей! Собирайтесь вокруг и слушайте меня! Я обращаюсь к вам не как падре Кэбтэб, а как провозвестник Новорожденного Бога! Я — зеркало Божественного чуда!

— Падре! Падре! — взывал к нему Дункан. — Ты узнаешь меня?

Он потянул гиганта за одежды, но тот отмахнулся от него словно от назойливой мухи.

— Я знаю всех мужчин и женщин, всех детей! — орал он. — Слушайте меня, слушайте, те, кого знаю я, кого знает Новорожденный Бог. Знает выше возможного! Слушайте меня! Внимайте правде! А затем действуйте! Делайте то, что через меня повелел вам Новорожденный!

— Он сошел с ума! — сказала Сник.

Дункан заметил, что мало кто откликнулся на его призыв, но несколько человек подошли послушать Кэбтэба. Если бы я был занят тем, что вытворяют здесь многие, подумал Дункан, вряд ли я оставил бы такие потехи ради проповеди священника.

— Спятил он или нет, — сказал Дункан, — но можно не сомневаться: если заявятся гэнки, его непременно схватят. Вы понимаете, что это значит. Под туманом он расскажет о нас все.

Дункан предпочел бы как-то утихомирить разбушевавшегося падре, не привлекая внимания, но это явно не удастся. Он шагнул к Кэбтэбу, подняв руку, и приготовился рубануть ребром ладони по слоновьей шее. Однако Кэбтэб, будто предупрежденный голосом свыше, резко обернулся. Продолжая произносить бессвязные слова, он не спускал глаз с Дункана. Внезапно падре хрястнул его с размаху в подбородок. Дункан закачался, пытаясь найти руками какую-нибудь опору. Перед глазами опустилась кромешная тьма, в центре которой поднималось медленное солнце… Очнувшись — лицо уткнулось в мостовую — он узнал Сник, опустившуюся рядом с ним на колено.

Поддерживаемый Сник Дункан с трудом поднялся на ноги. Он встряхнул головой, будто хотел прояснить ее. Разум, на удивление, был вполне ясен.

— Мы не можем сейчас сделать ничего — надо сматываться отсюда, — сказал Дункан.

— Что значит, не можем сейчас ничего сделать?! — воскликнула Сник. Дункан заметил, как она побледнела.

— Понимай как надо. У нас есть только один выход — убить его.

Она не ответила. Слова застряли у нее в горле. Дункан схватил ее за руку и увлек Сник за собой через толпу, а она так и не могла произнести ни слова.

22

Приняв душ в квартире Дункана, они прошли в гостиную и выпили немного вина. Он переоделся, а Сник почистила платье, которое она прихватила у женщины, лежавшей без сознания в переходе. Некоторое время они молчали. Пантея следила за действием на экране — он закрывал всю противоположную стену, — показывали фрагмент великого китайского романа «Все люди братья». Как раз в это время разыгрывалась сцена на рынке в древнем Китае: солдаты, вооруженные копьями и мечами, рыскали в толпе в поисках героя, Лин Чана, переодетого в старого крестьянина. Судя по выражению ее лица. Сник не очень-то следила за событиями на экране.

Наконец, выпив еще немного вина, она спросила:

— Как ты думаешь, что там произошло? — Сник сопроводила вопрос жестом руки в сторону двери.

— Гэнки распылили какой-то газ, воздействовавший на умственное и эмоциональное состояние человека, парализующий сдерживающие центры. Вот и разыгрались низменные страсти. Наверняка они ввели газ в систему кондиционирования воздуха, — сказал он. — Другого объяснения я не вижу.

— Но это же нельзя проделать незаметно?! — воскликнула Сник, она, очевидно, не очень-то поверила ему.

— Расследование будут проводить они сами. Другие департаменты тоже, без сомнения, вовлечены в это дело. Да разве так уж важны детали? Не сомневаюсь, что за всем этим стоит правительство. Оно все организовало, оно же будет оглашать результаты следствия. Будь уверена — никакого упоминания о газе или о чем-то подобном, одурманившем людей и нас в том числе, не будет. Главной причиной беспорядков назовут отсутствие слежки. И вывод будет один: слишком большая свобода опасна. Статистика убытков, раненых, убитых в Лос-Анджелесе не замедлит подтвердить такое заключение. И многозначительное примечание «не говоря уж о других городах, где начался эксперимент» также не забудут. Правительство позаботится, чтобы этот отчет долгое время украшал все программы новостей. Оно не позволит гражданам забыть обо всех этих ужасах. Не сомневаюсь, что власти будут настаивать на еще более строгом, чем раньше, наблюдении.

— Возможно, ты и ошибаешься. А не следует ли и в самом деле следить за людьми для их же собственного блага? Может быть, идея неограниченной свободы так странно повлияла на них, что они просто спятили… или лучше сказать взорвались. Они снова стали такими, какими люди были до Новой Эры. Тебе известно, сколь высок был уровень преступности в те времена?

— Ради Бога! — воскликнул Дункан. — Ты была органиком. Я тоже. Мы оба весьма дисциплинированны. Неужели ты полагаешь, что сама мысль о том, что с нас сняли наблюдение, могла возбудить нас подобным образом? Мы же вытворяли такое, на что неспособны в нормальном состоянии. И точно так же большинство других людей. Нас обработали наркотиками. Другого объяснения нет. Как ты думаешь, почему эксперимент проводится исключительно в таких городах, где высока плотность населения? Вроде Лос-Анджелеса. Да потому что только в таких условиях можно эффективно применять газ! В просторных, открытых городах таких, как Манхэттен, воздействие газа неэффективно! Там он слишком быстро смешался бы с большими воздушными массами наружного воздуха, а на Манхэттене, кроме того, каждое здание оборудовано собственной системой кондиционирования воздуха.

Сник неожиданно разрыдалась. Понятно, чем вызваны ее слезы. Она все еще верила правительству, а то, что с ней сделали, — не более чем ошибка нескольких чиновников. По отношению к ней просто была допущена оплошность. А обвинений никто не предъявлял из-за соображений секретности. Она была верной слугой властям и не сделала ничего плохого. Чиновники ошибочно решили, что она представляет опасность для государства; несомненно, настанет день, когда они поймут это и исправят положение. Она примкнула к беглецам только потому, что у нее не было другого выхода. Как иначе она могла избежать стоунера и заставить чиновников понять истину? Она добьется этого, но как? А пока она живет, действует, пока она не замороженная статуя, — остается надежда.

Дункан терпеливо ждал, когда смолкнут рыдания. Теперь она может выслушать его. Сник несколько раз кивнула, пока он говорил, но так и не произнесла ни слова.

— Ты понимаешь, что ждет нас, если ВПТ станет известно, во что ты веришь? — спросил он. — Тебя стоунируют или убьют.

— Ты?.. — она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и не договорила.

— Я тебя не выдам. И все же… — Дункан покачал головой.

Она помолчала несколько секунд.

— Все же… что?

— Уверен, ты расстанешься со своими наивными рассуждениями. Полагаю, теперь ты убедилась, что правительство ни в коей мере не отражает волю народа. Хотя — нет! Власти так преуспели в промывке мозгов, что люди готовы верить всему, что правительство пожелает.

Сник вытерла слезы и остатки косметики на лице.

— Нет. Но…

— Но?

— ВПТ настаивает, чтобы слежка сохранялась только на минимальном уровне. Они также хотят, чтобы вся информация, все статистические данные стали доступны общественности. Они стремятся исключить искажение результатов опросов, цензуру, полуправду, чтобы люди знали…

— Откуда ты все это взяла? — удивился Дункан. — Мне об этом ничего не известно.

— Я никогда не слышала всего этого в явном виде. Просто, когда я была на беседе с начальником — не знаю, кто он, мужчина или женщина, — у меня создалось такое впечатление. Это как бы подразумевалось. А разве твое представление о целях организации иное?

— Я должен был догадываться. До сегодняшнего дня мне не приходилось слышать нечто определенное о целях ВПТ. Мы плаваем во мгле, не имея представления, где берег и какова глубина. Я думаю, мы попали в чертовски сложное положение. Уровень секретности столь высок, организация столь уязвима и слаба, а система разделения на ячейки доведена до такой нелепой крайности, что мы с тобой не можем даже утверждать, состоим ли в истинно революционной структуре. Нас можно сравнить с органами, отделенными от тела. Мы — снявшаяся с места печень, вырванные почки, ищущие вслепую правильное место в теле, в самом существовании которого они не уверены. Это не организация — скорее масса протоплазмы, пытающаяся обрести структуру. Не понимаю. Не нравится мне все это!

Дункан бросил взгляд на экран над входом.

— Ну вот, они уже здесь.

— Ох! — воскликнула Сник, повернувшись к экрану, на котором с правой стороны виднелся капот зеленой патрульной машины. Впереди нее трое органиков в противогазовых масках опрыскивали лица людей из баллончиков. Двое уже медленно оседали на пол перехода. Два человека — мужчина и женщина — набросились на органиков сзади и повалили их. Двое других полицейских пришли на помощь товарищам, энергично обрызгивая из баллончиков нападавших. Те осели недвижимы.

Дункан рассмеялся.

— Видимо, это газ остаточного действия. Иначе люди смиренно подчинились бы. Органикам нравится, когда их жертвы сопротивляются.

— О Господи, что за гадость! — сказала Сник.

Дункан отдал команду, и экран переключился на местные новости. Вдвоем, посасывая вино, они слушали диктора и смотрели репортажи со всех районов города. Время от времени демонстрировались сцены, заснятые в других городах, где также проводился эксперимент. Похожая кутерьма произошла и там. В Лос-Анджелес направлялись дополнительные полицейские силы из Сан-Франциско и нескольких городов в штатах Орегон и Вашингтон.

— Им понадобится уйма времени, чтобы хотя бы до полуночи убрать мусор, — сказал Дункан. — Того и гляди, Среда потонет в моче. Последствия всего этого будут долго помниться.

— И власти все будут делать по-старому, — сказала Сник. — И все же…

— Да?

— Я все же не уверена, что нам необходима революция. Реформы — вот что нам нужно. Ты не согласен? Если бы существовала реальная возможность гарантировать объективность выводов и народ мог избрать тех, кого хочет, — что еще нужно? Какие еще изменения требуются?

Дункан снова покачал головой.

— Лучше тебе держать свои идеи при себе и молиться, чтобы начальник в ВПТ в следующий раз, обдав тебя туманом, не стал интересоваться твоими убеждениями.

— Если будет следующий раз…

Дункан не стал спрашивать, что она хотела этим сказать. Органики редко упускали возможность допросить «под туманом» попавших к ним в руки. Стандартный вопрос номер три: принадлежите ли вы к одной из подпольных организаций? Если поймают хотя бы одного члена ВПТ, а это рано или поздно должно произойти — взять хотя бы падре Кэбтэба, — Дункан и Сник окажутся в опасности. Конечно, они не смогут назвать органикам никого выше своего шефа в организации — эти на некоторое время останутся неизвестными, — но их троих поймают, можно не сомневаться.

— Если только… — пробормотал Дункан.

— Что?

Дункан поделился с ней своими соображениями, а затем сказал:

— Наш единственный шанс, хоть и не очень большой, если кто-то из членов ВПТ занимает высокий пост в правительстве и если этот человек сумеет остановить прохождение информации. Если бы он хотя бы присутствовал на допросе, а еще лучше — сам вел бы его! Иначе все будет доложено наверх, и мой гипотетический агент не сможет ничему воспрепятствовать. Наши шансы невелики. Нет, надо что-то делать прямо сейчас. Что? Черт побери, хотел бы я знать!

Вскоре диктор, передававший новости, объявил о введении на территории Лос-Анджелеса военного положения. Всем гражданам, находившимся в своих квартирах, предписывалось там оставаться. Тем, кто был вне дома, — немедленно вернуться домой. Исключение делалось лишь для тех, чья работа была жизненно необходима. На экране возникли названия таких специальностей и должностей, диктор читал его вслух. В течение последующего часа все это транслировалось постоянно. Появилось сообщение о ходе очистки города. Дункан переключил на другой канал, но и он был целиком занят тем же.

— Похоже, тебе придется оставаться здесь до следующего Вторника, — сказал он Сник.

— Только не строй планов.

— Ты полагаешь, я затащу тебя в свою постель?

Она кивнула, встала с кресла и направилась в кухню.

— У меня есть о чем думать и поважнее, — бросил он ей вслед.

И впрямь. Но намекни она… и он забудет о своем «поважнее».

Попался в ловушку, подумал он. Угодил в капкан любви да еще в силки правительства. Хотя есть разница: страсть к этой женщине не убьет меня. Сейчас я не могу пояснять, что любовь пройдет, но ведь так уже было и не раз, значит, так и будет. Даже, если боль этой любви останется во мне словно замершая туберкулезная палочка, я смогу действовать полноценно и здорово. Но, черт возьми, мне ничего не поделать с ней сейчас и, наверно, в будущем. А она всего лишь один-единственный человек — и мне не решить с ней моих проблем. Что уж говорить о правительстве, ведь это сила. Только в этом районе мне противостоят тысячи его агентов. Но против него я не чувствую себя бессильным.

Продолжая следить за новостями, он перебирал в уме возможные варианты спасения. В переходах сегодня ему появляться нельзя. Фантастическую мысль спуститься по веревке из окна к океану Дункан отбросил сразу же. До полуночи придется оставаться в квартире — не прекрасный колдовской час, а время стоунирования. Потом надо будет решать: залезать в цилиндр или нет.

Если он предпочтет второе — что тогда?

Какой бы план он ни выбрал, надо еще уговорить Сник последовать за ним. Если Сник попадется в руки органиков и ее допросят, она помимо своей воли выдаст его. Тут никуда не денешься, логика железная. Но Дункан знал, что большинство людей следует не классической логике, а другой, не поддающейся строгому анализу, в основе которой лежит не логика поступков, а эмоции. Во-первых, чувства, и лишь потом рациональное начало. Дункан встал, собираясь пойти на кухню. Что-то Сник засиделась там слишком долго. В это время картинка на экране изменилась. Репортаж вела камера, установленная на двадцатом уровне блока в третьем полицейском участке. Органики напряженно работали, проворно извлекая из неиссякающего потока тел на улице и перенося в участок все новых и новых людей. Их допросят позднее, наверно, уже в следующий Вторник. Диктор говорил, что число задержанных столь велико, что справиться с этой задачей быстро не удастся. Большинство подвергнется окаменению на установке в полицейском участке, идентификационные карточки зарегистрируют, а тела отвезут на склад. Учитывая солидное число «клиентов» и ограниченную мощность стоунеров в участке, задействовали аварийные стоунирующие станции, разбросанные по всему городу. Больницы уже были переполнены, всех подряд — раненых и мертвых, задержанных и необвиненных — совали в цилиндры для временной «консервации». Подождут своей очереди. «Работа растянется до второго Вторника, а может, и до третьего, — комментировал диктор. — Наш город никогда еще не знал подобной катастрофы, по крайней мере со времени последнего великого землетрясения».

— О черт! — воскликнул Дункан, разглядев среди груды тел гигантскую тушу падре Кэбтэба. Робот-подъемник просунул широкие лапы под падре, который лежал лицом вверх на плоском многоколесном трейлере среди множества лишенных сознания людей. Машина подняла обмякшее тело, руки падре свободно свисали по бокам рядом с лапами робота. Прокрутив колеса, робот развернулся и направился к широченному входу. Камера крупным планом остановилась на профиле Кэбтэба, выделила его широко раскрытый рот и застывшие в изумлении глаза.

«Как я уже говорил, — вещал Генри Кунг Хорриг, — мы не имеем возможности сообщить вам подробности обо всех гражданах, доставленных для дачи показаний. Но мне удалось раздобыть некоторую информации о задержанном, которого вы видите сейчас на экранах. Как сообщил один из высших полицейских чинов, этот человек, идентификационную карточку которого еще не проверили, но чья непокорность властям совершенно очевидна, доставил полицейским много неприятностей во время ареста. Двоих он отправил в нокаут, третьему сломал руку и, прежде чем его, наконец, скрутили, успел нанести травмы еще двоим. Задержанный читал проповедь в переходе, что само по себе квалифицируется как проступок второй степени, если виновный задержан впервые, и как уголовное преступление третьей степени тяжести при повторном задержании. От арестованного сильно разит алкоголем и, поскольку его задержали возле таверны Спортер, можно предположить, что этот человек участвовал в разбойничьем распитии запасов спиртного в этом заведении. В этом случае…»

Дальше Дункан слушать не стал. С криком «Пантея! Пантея!» он устремился в кухню. Сник сидела за столом у окна и задумчиво смотрела на раскинувшуюся внизу гавань. Она тревожно посмотрела на него.

— В чем дело?

Дункан рассказал ей о только что увиденном.

— Наша песенка спета, — закончил он. — Спасти нас может только счастливый случай. Надо быстро что-то предпринимать.

Дункан взглянул на стол. Сник убрала вино и теперь перед ней стояла большая чашка кипящего кофе. Хорошая идея. Сейчас, действительно, не время дурманить мозги алкоголем.

— Давай не будем совершать дурацкие поступки, — сказала Сник. Дункан сел за стол напротив нее и взглянул в окно. По заливу двигались несколько крупных грузовых судов и множество парусников — атласные паруса вспыхивали в лучах спокойного послеполуденного солнца. Все было как обычно, и суда наверняка двигались в соответствии с расписанием. Казалось, взрывоопасное ощущение свободы, которое, как утверждали органики, лишило рассудка жителей города, никак не затронуло тех, кто находился вне его границ. Интересно, каким образом власти будут объяснять этот факт?

Да очень просто. Объяснение готово: моряков немного, и они скучиваются, когда люди начинают вести себя совершенно непредсказуемо. Их не захватывает массовая истерия толпы, как это произошло в башнях города.

— Я не действую опрометчиво. Я все хорошо обдумал. Единственный выход для нас, который дает хоть какие-то шансы — перейти в другой день.

— И попасться уже в Среду, — подхватила Сник.

— Я опытный дэйбрейкер. Вряд ли кто-нибудь знает лучше меня, как это делается.

"Не совсем я на самом деле, — подумал Дункан. — Скорее, те, другие, что спрятались где-то внутри меня и без устали подбрасывают мне обрывки воспоминаний. Вот эти ребята действительно знают толк в этом деле".

Пантея уже не смотрела на него. Она снова устремила взор за окно, на океан, далеко за гавань. На лице ее застыло выражение глубокой задумчивости. Дункану показалось, что в глазах Сник он прочитал стремление к свободе, преграждаемое безнадежностью. В груди у него защемило от непреодолимого желания поцеловать ее, сказать, что он даст ей надежду. Все, что она пожелает.

Наступило молчание, которое Дункан никак не решался прервать, боясь причинить ей боль. Оно становилось томительным, словно ожидание живицы, сочащейся из дерева, и заставляло Дункана волноваться и сгорать от нетерпения. Ему неудержимо хотелось нарушить неловкую тишину и заговорить, но он понимал, что, если он сейчас что-то скажет, она не услышит его слов.

Наконец, она повернулась к нему, вздохнула и заговорила:

— Все бесполезно. С таким же успехом мы можем сдаться и прекратить это мучительное ожидание, эту агонию.

— Какого черта меня угораздило полюбить такое несчастное создание как ты? У тебя хребет из взбитых белков, воли — как в пустой бутылке из-под виски! Даже если ты знаешь, что не можешь победить, ты должна бороться!

— Бычье дерьмо все это, — бесцветным голосом произнесла Сник.

— Да это аромат получше собачьей чуши, которую ты несешь! Вот это, действительно, дерьмо! Ты не можешь опускать руки! Я никогда не сдавался и не сделаю этого! Если бы я хоть раз скис при виде опасности, где бы я сейчас был? Давным-давно окаменелым пылился на складе!

— Ты просто хочешь отсрочить неизбежное. Что означает еще несколько дней жизни? В чем смысл? У тебя у стоунированного вряд ли сохранятся воспоминания о нескольких днях жизни, ради которых ты сражался столь бесстрашно. Стоит ли?

Они снова замолчали, хотя, если бы ярость Дункана могла превратиться в излучение, он раскалился бы добела, а Сник обратилась бы в уголек.

Она первой прервала молчание.

— Не знаю, что делать! Вся беда в том, что я в самом деле чувствую свою вину! Я заслуживаю стоунирования! В сущности в нашем обществе нет ничего существенно порочного. Если правительство лжет или делает нечто такое, чего не должно было бы делать по причине незаконности, то нельзя же забывать, что оно руководствуется мыслью о благе народа.

— Ты — прирожденный органик, — сказал Дункан. — Я зря теряю с тобой время. Мне надо еще разработать свой план.

— Какой план?

— Я должен выложить его тебе, чтобы ты могла порадовать своих коллег?

— Ты действительно полагаешь, что можешь придумать что-то? Хотя бы с малейшим шансом на успех?

На лице Сник все еще лежала скорбная печаль, однако голос ее немного просветлел.

— Да, но ты должна обещать, что останешься со мной и сделаешь все, чтобы мне помочь.

— А если я не смогу?

«Тогда я посажу тебя в стоунер, — подумал Дункан, — и буду жить, какой бы — плохой или хорошей — ни была моя жизнь».

23

К десяти часам этого вечера Дункан и Сник были почти готовы выполнить первый этап своего плана.

Ах, если бы планом можно было предусмотреть надежду на правильность действий в изменяющихся обстоятельствах! Увы, ситуацию нельзя предугадать. Вполне вероятно, что они очертя голову бросятся в такое болото, что и вылезти не сумеют.

Первые шаги будут легкими. Жители Среды, мужчина и женщина, останутся стоунированными. Хотя дестоунирующая энергия подается автоматически, предусмотрено и ручное управление цилиндрами. Если установить регуляторы в положение «Отключено», Себертинк и Макасума останутся окаменелыми. Дункан использует их идентификационные карточки для получения всей имеющейся о них информации в банке данных Среды. Он и Сник, выдавая себя за этих двоих, должны сообщить на их работу — начальству Среды — о плохом самочувствии и необходимости остаться дома. К счастью, Себертинк и Макасума служили в разных местах. Случись по-другому, их руководители насторожились бы: с чего это оба одновременно сказались больными? Дункан уже подключил видео— и звуковую имитацию Себертинка и Макасумы, так что принявшие обращения смогут удостоверить их авторство. Дункан, по счастью, обладал непревзойденным опытом перевоплощения. Он знал, как всколыхнуть закоулки свой памяти. Скорее, правда, — памяти одного из бывших его персонажей. За короткие секунды мысленного контакта они должны суметь управлять осанками, выражениями лиц, голосами имитируемых. Дункан должен обучить Сник этим методам.

— Надо немного потренироваться, — сказал Дункан. — Сначала ты будешь шефом Макасумы. А я выступлю в амплуа Макасумы; ты станешь задавать мне возможные вопросы. Потом поменяемся ролями. Завтра еще подшлифуем образы имитируемых, несколько раз все проиграем перед тем, как выйти на связь. Это надо будет сделать с самого утра.

Сегодня вечером, вставив идентификационные карточки в щели в стене и запросив стереоскопический показ образов жителей Среды, они увидят на экранах все, что требовалось Дункану для перевоплощений. Сначала Себертинк и Макасума приветствуют своих боссов. Затем Дункан и Сник импровизируют — и делают это быстро и естественно.

— Надо бы добыть одежду этой пары, — сказал Дункан. — Это поможет нам. Мы установим импульсные повторители лица и тела, подключим интерфейсы к регистратору движений, выражению лиц и голосов — и все это будет передано в реальные выходные сумматоры нашей пары. Зритель на другом конце видит имитируемых словно «в подлиннике» — никаких нерешительных, судорожных или неуклюжих действий или движений.

Сник указала на кнопки управления установкой на столе в передней.

— Эта штука не предназначена для имитаций. Она торчит тут для другого. Мы и вправду сумеем всех одурачить?

— Да, если передача будет недолгой и собеседник еще не совсем отойдет ото сна. Или от природы он вялый и безразличный. Если какой-то из боссов — Себертинка или Макасумы — спросит что-нибудь эдакое специальное по работе, — мы влипли.

— Можем сыграть на дурачка, прикинувшись действительно больными.

— Ох… И у нас останется не более часа, чтобы убраться отсюда, пока парамедик не появится здесь исцелять нас.

— Надо всего этого избежать и исчезнуть сразу после полуночи, — заявила Пантея. — Как ты сказал, в переходах в это время почти никого нет, и органики могут заметить нас. Но вероятность того, что они остановят нас и станут задавать вопросы, невелика. Они скорее всего примут нас за рабочих первой смены, возвращающихся домой. Нам потребуется не более десяти минут, чтобы оказаться в низу башни, украсть лодку и скрыться.

Дункан не ответил. Она уже слышала его довод: эта Среда будет непохожа на обычные. Власти Вторника обязательно оставят послание, информирующее коллег Среды о небывалых сегодняшних событиях. Не то чтобы Среде так уж необходимо было знать о чудовищном беспорядке, который она унаследовала от предыдущего дня. Вторник, если верить журналистам, просто с трудом справлялся со стоунированием всех травмированных и арестованных. Команды технического обслуживания улиц были привлечены в помощь органикам и больничному персоналу. Переходы были захламлены и загажены, серьезно пострадали магазины и таверны. Для наведения порядка Среде требовались добровольцы. Если компьютеры сообщат, что откликнулись лишь немногие, будут призваны все горожане, которые не заняты на жизненно важных работах. Себертинк служил продавцом в магазине спортивных товаров, а Макасума работала патологом в больнице. Оба, вероятно, будут мобилизованы для уборки. Это может произойти сразу, как они явятся на работу, но ни Дункан, ни Сник не могут пожаловать вместо них. Если же они появятся на улицах вскоре после дестоунирования людей Среды, органики сцапают их и присоединят к бригадам работающих. Гэнки не станут церемониться и выяснять, достаточно ли уже добровольцев. Всякий встреченный ими — как сказано, не занятый на работах по жизненному обеспечению, — будет временно приписан к Департаменту санитарии и технического обслуживания. Однако идентификационные карточки каждого непременно проверят.

Единственный до известной степени безопасный путь для них — выйти, когда улицы будут заполнены бригадами Департамента, и пройти как бы мимоходом или, наоборот, торопясь, будто по приказу, и таким образом отделаться от органиков. Но конечно же органики могут остановить их и учинить допрос.

Дункан прикинул, что если все пройдет гладко, им понадобится минут десять. Он предпочел бы спуститься по лестничным маршам — этаж за этажом — до основания башни. Здесь редко кто ходил: обитатели предпочитали эскалаторы и лифты. Но лестничные марши находились под видеонаблюдением. Органики установили здесь автоматическую слежку под предлогом того, что люди могут случайно свалиться вниз, и, если это случится, врачей мгновенно оповестят. Этот довод убедил публику, проголосовавшую за размещение на лестницах аппаратуры слежки. Дункан был уверен, что на этот раз подтасовка результатов опроса не требовалась.

Возможно, они со Сник и прошмыгнули бы беспрепятственно, но опять же оставался риск: их остановят, попросят вставить идентификационные карточки в щели (в стенах щелей хватало — через каждые двадцать футов спуска). Органики вполне могли посчитать, что эта парочка пытается улизнуть от работ по очистке.

Он взглянул на настенный экран, на котором представлялась панорама внешнего перехода. Яркие фонари освещали пустынную улицу, заваленную мусором и хламом. Тотчас после полуночи из сопел разбрызгивателей, размещенных в прорезях потолка, стен, пола переходов хлынут струи воды. Через две минуты «душ» прекратится, а сама вода, прихватив мусор и прочие легкие предметы, исчезнет в водосточной системе. Затем горячий воздух из других сопел в тех же щелях за пару минут осушит переход.

В той части перехода, которая была видна Дункану, струи прихватили все, кроме сумки у дверей квартиры да какого-то темного пятна на тротуаре. Тут-то у него и возникла идея проскочить к основанию башни во время этой водной процедуры.

— Пантея! — вскричал он.

Утомленная от недосыпания и долгих часов просмотра телепередач и прослушивания новостей, она даже не кивнула. Выпрямилась в кресле, карие глаза расширились.

— Что?

— Мы спустимся во время водоочистки переходов. Камеры тоже покроются брызгами, да и органики вряд ли внимательно следят за мониторами в эти минуты: трудно предположить, что люди полезут под струи.

— Мы же все вымокнем.

— Не надо будет принимать душ.

— За две минуты нам не спуститься вниз.

— Помчимся как дьяволы — ведь вниз, а не вверх.

— Времени все равно мало.

— Смажем задницы и скатимся по перилам. На площадках нет блокировки — перила сплошные. Пронесемся со свистом без остановки.

Она так расхохоталась, что вывалилась из кресла. Дункан хотел было рассердиться, а может, просто смутился, но глядя на нее, смеющуюся, и сам заулыбался. Слава Богу, она больше не хмурится. Она оставалась на полу, спиной к креслу, хотя и перестала покатываться со смеху. Смахнув рукой слезы. Сник сказала:

— Ты сумасшедший! Скатиться по перилам на двадцать этажей! Сколько это? Не меньше трехсот футов, если вытянуть по прямой? Четыреста? А может, и больше?!

— У нас четыре минуты. Четыре минуты, пока вода не высохнет на линзах камер. Первые пару минут вода спасает нас от трения. А то и больше. Считаем — три. Еще придется смазать штаны. Смазка быстро не сгорит, перила ведь мокрые. За четыре минуты окажемся внизу. Может, быстрее.

— А что если мы потеряем хватку? Руки будут смазаны, сильное давление воды… Если мы упадем…

Она содрогнулась.

— К черту! Я сделаю это с тобой или без тебя!

Сник встала и посмотрела на него. Слегка улыбнулась. Ухмыльнулась?

— У тебя определенно хватает изобретательности и воображения. Хотя это ужасно опасно.

— А мы сейчас не в большей опасности?

Она кивнула.

— Я согласна.

Он схватил ее, прижал к себе, крепко обнял.

— Замечательно!

Дункан быстро освободил ее из объятий.

— Прошу извинить. Я не намеревался… Я был так рад…

— Ради Бога! Я могу быть и не влюбленной в тебя, но никак не считаю тебя нерасполагающим, пожалуй, ты очарователен. Я обожаю крепкие объятия.

Дункан резко отвернулся. Ему совсем не хотелось, чтобы она заметила, как возбудило его столь краткое ощущение ее тела. Он подошел к настенному экрану, отдал устные команды и принялся изучать появившуюся карту района. Ближайший выход с лестницы находился в трехстах футах слева от дверей его квартиры.

На экране возник мужчина, стоящий перед дверью. Он протянул руку — раздался звонок.

Дункан почувствовал, как весь дрожит.

Каребара! Какого дьявола он делает здесь?Сейчас? В это время?

Он оттолкнул первую пришедшую в голову мысль, что Каребара — органик. Будь такое, по меньшей мере пара других была бы рядом, а патрульная машина торчала бы припаркованной в поле зрения монитора, у двери. Органики всегда стараются морально сломить свою жертву, прежде чем скрутить ее физически.

Каребара, казалось, прошел через сегодняшний день не совсем невредимым. Кто-то затянул антенну на его шляпе в такой тугой узел, что профессору не под силу было развязать его. Под левым глазом красовался, блестя целебной мазью, солидный фонарь. Выглядел Каребара настороженным, даже встревоженным. Профессор непрерывно вертел головой, явно следя за переходом.

Дункан велел экрану открыть дверь и шагнул вперед. Дверь, распахнувшись, чуть не коснулась длинного тонкого носа Каребары. Шляпа слетела, открывая короткие колючие волосы, темно-каштановые и кажущиеся жесткими, как крылья жука.

— Без сомнения, вы недоумеваете, зачем я здесь? — сказал он. Каребара остановился. Рот приоткрылся. Указывая шляпой на Сник, он проклекотал:

— Что она делает тут? — А затем к ней: — Я пытался найти вас, но не застал дома.

— Убить двух зайцев одним ударом? — заметила Сник.

— Что вы здесь делаете? — спросил Дункан.

— Ваш друг Вард арестован и стоунирован!

— Кэбтэб… — почти про себя пробормотал Дункан. И громко: — Да, нам известно.

— Стало быть, мне нет необходимости толковать вам о причастностях, возможностях и последствиях. — Профессор огляделся. — Можно мне присесть? День был не легким, и он еще не кончился. — Каребара взглянул на настенный экран. — Срок пять минут до полуночи. У нас еще много дел.

Его речь звучала весьма любопытно. Казалось, Каребара приобрел заикание с тех пор, как они в последний раз видели его.

Дункан указал на стул. Профессор присел, но тут же почти сразу вскочил.

— У нас вовсе нет времени для рассуждений. Абсолютно необходимо — речь идет о жизни или смерти — уйти отсюда немедленно. Я все объясню по пути.

Дункан не пошевелился.

— Мы никуда не сдвинемся, пока не получим объяснений. Прежде всего — вы ВПТ?

Большие зеленые глаза Каребары раскрылись еще шире.

— Конечно, кто же еще?! Я восхищаюсь вашей осторожностью. Довольно благоразумно не принимать ничего как само собой разумеющееся. Но… сегодня это уже не ВПТ. Организация называется Кукелка.

— Кукелка?

На профессорском лице выдавилась досада.

— Нет, это мое произношение… штат Джорджия, знаете ли… — Он передал по буквам: — К-У-К-О-Л-К-А. КУКОЛКА. Форма развития насекомого от личинки до полной зрелости.

— Да, — протянул Дункан. У него не было времени на расспросы, какие начальные буквы образовали слово да и не очень это его волновало.

— Пойдемте прямо в чем есть, — сказал Каребара. — Захватите лишь необходимое из ваших сумок. Идентификационные карточки, конечно.

— Нет, — твердо объявил Дункан. — Мы не пошевелимся, пока не поймем, что у вас на уме.

Каребара опять взглянул на цифровой дисплей времени.

— Я могу сказать только, что Вард арестован и что вряд ли ситуация может улучшиться; поэтому вам обоим необходимо найти убежище. Я доставлю вас в безопасное место. Ничего другого сказать не могу — это все, что я знаю. Вперед!

— Вам известно значительно больше, — заметил Дункан. — Очевидно же, что вы шишка в ВПТ… я имею в виду — КУКОЛКЕ. Вам было поручено следить за нами с момента, когда мы сели в поезд на Лос-Анджелес? Не спускать с нас глаз?

— Все расскажу по дороге. Потеряем время здесь — не попадем туда… куда я должен вас доставить.

И словно запоздалое решение — Каребара сунул руку в сумку:

— О! Да… один для каждого из вас. У меня есть…

Ладонь раскрылась — на ней блестели два черных цилиндра с острыми конусами. Четверть дюйма в длину, шестнадцатая доля дюйма в диаметре. Второй рукой он взял один цилиндр, протягивая его Дункану. Дункан наклонился, чтобы рассмотреть его. Цилиндр имел два плоских края.

— Прижмите эту штуку плоской поверхностью — сразу за гуммированным выступом — к коже, — пояснил профессор. — Она прилипнет и будет держаться, пока вы ее не снимите. Затем плоская грань откроется, и вы проглотите порошок. Не имеет значения, проглотите вы его полностью или нет. Достаточно совсем немного, чтобы дело было сделано, хотя бы лизнуть поверхность кончиком языка. Итак, возьмите один и запомните: действовать только большим и указательным пальцем, нажимая на конусы. Не трогайте основной корпус.

Дункан взял одну из капсул и поднес к глазам, чтобы лучше разглядеть.

— Чтобы дело было сделано? Вы хотите сказать, что эта штука убьет нас? — вмешалась Сник.

— У меня во рту точно такая же капсула. Посмотрите. Засуньте палец мне в рот, если не верите, — предложил Каребара.

— О, я не сомневаюсь, что капсула там, но откуда мне знать, что в ней яд?

— Ради Бога! Вы безумно подозрительны! Зачем мне дурачить вас?

— Это мы и хотели бы узнать, — Дункан был бескомпромиссен. — Вы не можете упрекать нас за подозрительность. А у нас нет причин для легковерия. Особенно учитывая все, что с нами происходит. Объясните на милость, как мы извлечем капсулу изо рта, не раскрыв ее, когда окажемся в безопасности? Или, черт подери, носить ее до конца жизни?

— Очень просто. Набрать в рот жидкости — вы ее получите — и подержать минуту. Она снимает адгезию на плоской грани. Затем спокойно извлечь пилюлю.

— Зачем нам совершать самоубийство, если органики схватят нас до того, как мы заберемся в вашу безопасную нору? — наседал Дункан. — Они схватили Варда. Если они докопаются, что он член… я имею в виду КУКОЛКИ… — Он помолчал. Потом сказал: — Я вижу, куда вы клоните, Вард не знает, что вы член КУКОЛКИ. Он выдаст нас обоих, но не вас. А если все трое — Вард и мы двое — будем мертвы, органики не смогут дальше двигаться по следу. Но они доберутся до всех ваших соучастников. Один из них, а может, и больше, наверняка будет связан с КУКОЛКОЙ.

— Он тоже умрет, — пообещал Каребара. — Да ну же! Мы не можем больше терять время! Идете вы со мной или нет?

У профессора несомненно был приказ прикончить обоих здесь же и немедленно, если Сник и он откажутся подчиниться. Потому-то Дункан все время был рядом с Каребарой, едва тот вошел в квартиру. Если профессор засунет руку в карман или в наплечную сумку, он не очень преуспеет — пистолет ему вытащить не удастся. Возможно, профессор получил приказ избавиться от них сразу и совсем не собирается покидать квартиру в их обществе. Сник, по всей видимости, права. Капсулы растворятся немедленно, а с ними и жизни — ее и Дункана.

Сник подошла к Каребаре и взяла с его ладони другую капсулу. Она опустила ее в сумку. Дункан сунул свою в карман рубашки.

— Мы пойдем с вами, — объявил он. — Но…

— Вам было приказано прикрепить их во рту! — громко и резко сказал Каребара.

— Я так и не знаю, какое положение вы занимаете в организации, — проговорил Дункан. — Возможно, вы ниже меня по рангу. Или мы идем без яда во рту или не идем вовсе.

С налившимся кровью лицом, с ресницами, моргающими словно крылья пытающегося взлететь таракана, Каребара отступил от Дункана. Дункан шагнул за ним. Профессор сделал еще один шаг назад, тот сохранил между ними прежнюю дистанцию. Каребара остановился, упершись спиной в дверь.

— Отойдите от меня! — взвизгнул он.

— В чем дело? — прикинулся Дункан.

Правая рука Каребары резко нырнула в сумку.

24

Каребара не успел вытащить оружие. Дункан вонзил свое колено между ног Каребары, схватил и скрутил его запястье. Отступая, он рванул профессора за руку. Профессор тяжело шлепнулся об пол, вопя и извиваясь от боли — ему было не до попытки извлечь пистолет из сумки. Но когда Дункан сдернул сумку с плеч Каребары и заглянул в нее, он не обнаружил там ожидаемого протонного пистолета. Он нашел в сумке немаркированную банку — наверное, Каребара собирался использовать ее. Дункан поднес ее к самому носу профессора, нажал кнопку, и фиолетовое облако обволокло лицо Каребары. Он судорожно вдохнул, глаза закрылись, вопли и подергивания прекратились.

Хотя Дункан и отступил, направив струю тумана на профессора, легкая затяжка досталась и ему.

«ТИ!» — тотчас определил он.

Вряд ли Каребара припас его для себя. И времени на допрос у него не было. Он просто хотел подчинить Дункана. Или лишить сознания обоих, если они откажутся от капсул.

Дункан взглянул на дисплей времени. Оставалось двадцать две минуты до полуночи. Через двенадцать минут первые вспышки уличных и квартирных огней предупредят граждан, что пора занимать цилиндры. Сирены в переходах и звонки в квартирах внесут свою лепту.

— Возьми-ка его за ноги, — попросил Пантею Дункан.

Она поспешила помочь, и Каребара был быстро водружен на диван. Диван получил команду подняться так, чтобы голова профессора оказалась на возвышении. Сник положила безвольную правую руку профессора ему на грудь.

Дункан придвинул стул к дивану и уселся. Склонившись, негромко, но в решительном тоне он приступил к допросу.

— Вы, доктор Герман Трофаллаксис Каребара, ответите на все мои вопросы полно и правдиво. Вы понимаете меня?

Губы профессора двигались с трудом. Его «да» было едва слышно.

— Отвечайте громче, произносите слова четко. Вы понимаете меня?

Профессор улучшил артикуляцию.

— Герман Трофаллаксис Каребара — ваше имя от рождения?

— Нет.

— Назовите ваше настоящее имя.

— Альбин Семпл Шамир.

Сник прошептала в самое ухо Дункана:

— Так уж необходимы эти дурацкие формальности? Зря теряем время. Почему ты не спрашиваешь о главном?

Дункан насупился, но ответил спокойно.

— Ты права. У меня к нему пара вопросов о его месте в организации.

Дункан задал их и уяснил, что Каребара вступил в нее десять облет назад. Он выходец из Атланты, штат Джорджия, откуда попал в штат Нью-Джерси. Он изучал энтомологию, получил свою степень доктора философии и при этом был секретным агентом органиков. Такое положение надежно помогало работать на подрывную организацию.

Дункан спросил, предан ли он организации.

— Да.

— Кто ваш непосредственный руководитель?

— Я не знаю.

Далее выяснилось, что человек, отдававший ему распоряжения, был в маске и разговаривал через исказитель речи.

— Как вы намеревались поступить с нами? Я имею в виду, куда вам приказали доставить Дункана и Сник?

— Куда?

— Да! В какое место?

— Я не получал такого приказа.

— Так!

Дункан взглянул на Сник.

— Кое-что открывается! Он не получал такого приказа.

— Ведено ли было убить Дункана и Сник?

— Нет.

— Лишить их сознания с помощью тумана истины?

— Нет.

— Вам не предписывалось доставить Дункана и Сник в другое место? К вашему руководителю?

— Нет.

— Вы не получали команду убить Дункана и Сник?

— Нет.

Пантея шепнула на ухо Дункану:

— Он отвечает на вопрос дословно, буквально так, как вопрос поставлен. Попробуй спросить о нас порознь. Сперва о себе.

— По какому адресу вы должны были препроводить Бивольфа из его квартиры?

— Я должен был доставить его по адресу площадь Пушкина 173А, двадцать пятый уровень.

— По какому адресу вы должны были препроводить Чэндлер?

— Мне не приказывали никуда ее доставлять.

— Что вы должны были сказать ей, придя в ее квартиру?

— У меня было задание приказать ей прибыть по адресу площадь Пушкина 173А, двадцать пятый уровень.

— Она, то есть Чэндлер, должна была сама явиться на площадь Пушкина 173А?

— Да.

— Затем вам надлежало прийти на квартиру Бивольфа и сопроводить его на площадь Пушкина 173А?

— Да.

— Что вы должны были делать, когда доставите Бивольфа на площадь?

— Передать Бивольфа кому-то.

— Кто был этот «кто-то»?

— Я не знаю.

— Каким образом «кто-то» должен был определить вас?

— «Кто-то» должен был знать меня.

— Но вы не должны знать его?

— Нет.

— После того, как вы встретили этого человека, и он принял Бивольфа под свою ответственность, что вы должны были делать?

— Мне было сказано отправляться домой.

— Какой ваш адрес?

— Башня Университета, Оранжевый переход, 358, семнадцатый уровень.

— Должна ли была Чэндлер дожидаться на площади Пушкина 173А вас и Бивольфа?

— Я не знаю.

Дункан взглянул на Сник, подняв брови и пожав плечами. Его озадачило, что Сник самой доверялось прибыть на площадь. Если бы ее по пути остановили органики, она не смогла бы оправдать свой моцион. Каребара должен был доставить ее туда же, куда и Дункана. Как тайному офицеру полиции, Каребаре достаточно было сунуть свою идентификационную карточку любым любопытным органикам, и они беспрепятственно пропустили бы его и его спутников, не задавая лишних вопросов.

Холодная мысль заставила его содрогнуться.

Что, если кто-то из КУКОЛКИ ждал, пока Сник покинет квартиру, получив указания профессора? У них могли быть инструкции, неведомые Каребаре, например, доставить куда-то и избавиться от нее. Теперь, когда Кэбтэб раскрыл ее подлинную личность, она стала опасна для организации. Впрочем, как и я сам, подумал Дункан. Я ценен для КУКОЛКИ. У меня способность лгать под действием ТИ, и я могу обучить этому других «куколок». Есть и иная причина, по которой власти относятся ко мне, словно к сокровищу.

Он встал и шагнул к двери.

— В чем дело? — спросила Сник.

Он не ответил. Дункан приоткрыл дверь и высунул голову. Сперва, взглянув в обе стороны перехода, он не заметил никого. Вторичный осмотр обнаружил далеко влево несколько неясных фигур под тентом у входа в магазин. Дункан отступил назад и подошел к Сник.

— Что теперь? — спросила она с беспокойством.

— Полагаю — двое из КУКОЛКИ.

— Прикончить меня? Почему? Я ж не новичок. Не любитель. Тоже кое-чего стою.

— Возможно, не с их позиций. Как бы то ни было, я не собираюсь оставаться с ними. Они слишком жестоки и безразличны к собственным соратникам. Потому-то организация постоянно и повсюду разыскивает своих сбежавших участников. КУКОЛКА подобна семье Муравьев, как выразился бы наш друг Каребара. Забота об общем благе не оставляет места для внимания к отдельной особи. Их приносят в жертву во имя безопасности и благополучия группы как целого организма. Но мы не муравьи. Однако…

— Что — однако?

Дункан поднял руку, требуя тишины. Обращаясь к ближайшему экрану, он запросил входной код квартирной двери и затем отдал команду заменить его.

— Самое время… Я думаю, что эти двое органиков знают входной код. И от твоей квартиры тоже. Теперь не войдут.

Он взглянул на дисплей времени.

— Они скоро попытаются ввалиться. У них мало времени, и их, вероятно, очень удивляет, какого черта Каребара до сих пор не доставил нас.

— Откуда им знать, что я здесь?

— Им должно быть известно, что мы друзья. Они не обнаружили тебя в твоей квартире и вычислили, что ты здесь. А может, и не знают. В любом случае их забота — я и профессор.

Дункан подошел к дивану.

— Давай-ка засунем его в стоунер. Можно использовать мой.

Поднимая Каребару за ноги. Сник заметила:

— Органики найдут его, и он выложит все.

— Мне безразлично! Я не собираюсь больше сохранять верность организации. КУКОЛКА заслуживает того, что получает. Нам надо исчезнуть.

Сник промолчала. Они затолкали Каребару в цилиндр, придав ему, как могли, позу эмбриона, закрыли дверцу и включили энергию. Стены осветились оранжевым светом; раздался телефонный звонок. Сник и Дункан вздрогнули. Дункан еще не успел отреагировать а настенные экраны уже высветили большие черные буквы:

К. У ВАС ЕСТЬ ПЯТЬ МИНУТ.

— Они ждут его, его и меня, — сказал Дункан.

— Почему они не захотели говорить с ним?

— Из предосторожности, я полагаю.

Хотя ситуация была трудной и опасной, Дункан улыбнулся. Даже если бы он и пожелаю отправиться на площадь Пушкина 173А, двадцать пятый уровень; он не смог бы. Эти двое на улице должны иметь приказ заполучить Сник, и, если она выйдет отсюда, они выполнят свою миссию А это значит, что он должен будет защитить ее. Но поскольку он безоружен — придется торчать в квартире.

— Все, что нам остается, — ждать, пока они уберутся. Хотя они и гэнки, это не оправдывает их пребывание вне стоунеров.

Осмотрев переход на настенном экране, Дункан сказал:

— Поищи какую-нибудь смазку. Если ничего другого нет, можно использовать масло. И прихвати тряпки для рук…

— Ты все еще всерьез намерен съехать по перилам?

— Я предпочел бы полет. Ты знаешь, как это сделать?

— Не будь самоуверенным ослом.

— Самоуверенным или нет, но я пытаюсь спасти наши задницы… Ох! Эти подлецы не стали ждать! Они уже здесь!

Хорошо освещенные ярким светом двое мужчин стояли перед дверью. Среднего роста, крепкого сложения, оба в конусообразных шляпах с обвислыми полями, в свободных рубахах-безрукавках до лодыжек, в мокасинах на босую ногу. Один — смуглый с широкоскулым лицом, с черными глазами в обрамлении мелких морщин. Черные волосы, словно усаженные остриями, выглядели грязными. Другой — длинноносый, с ушами без мочек, толстогубый, с круглыми глазами. Кожа раскрашена под зебру. Дункан подумал, что и голубые глаза его депигментированы.

Тот, который нераскрашенный, нажал на звонок.

— Мы не будем отвечать, — прошептал Дункан.

После того, как звонок прозвенел семь раз, нераскрашенный низким голосом что-то сказал коллеге. Оба извлекли из наплечных сумок протонные пистолеты.

— Они намерены разнести запорное устройство! — воскликнул Дункан.

Сник подхватила свою наплечную сумку и бросилась в глубь квартиры. Дункан и не подумал, что она струсила: он хорошо знал ее. Какие бы сомнения в правоте революционных действий ни терзали ее, какие бы колебания ни проявляла она, решаясь на побег, она будет действовать подобающе в неожиданной опасной ситуации. Сник наверняка ринулась на кухню за ножами или еще за чем-то, что можно использовать для защиты. Дункан был уверен в этом, словно читал ее мысли.

Он не мог видеть яркого пятна лазерного луча, используемого для наведения пистолета на цель, но не сомневался, что луч вонзился в щель, в которую вставляется идентификационная карточка для управления замком. Сник не успеет вернуться с ножами, хотя он сомневался, что они смогут пустить их в ход сразу у двери. Дункан приказал дивану выдвинуть колесики. Диван поднялся, и Дункан покатил его к входу. Он с грохотом прижал диван к двери как раз в тот момент, когда заструился дымок и металл расплавился.

Дункан схватил свою сумку и, приказав дивану повернуться набок, помчался на кухню. Сдвинуть диван, навалившийся на дверь, будет не долгой заботой этих двоих. Теперь он должен добежать до Сник, пока они еще не могут прицелиться в него. Почти у входа в кухню Дункан бросился на пол — ему показалось, что гости уже в квартире или открыли дверь достаточно широко, чтобы видеть его. Он пополз по полу. Погас свет — должно быть. Сник дала команду компьютеру.

Дункан быстро поднялся. От ближайших башен и верхних и нижних этажей доходил слабый свет. Свет из перехода был значительно ярче. Посетители оставили дверь открытой.

Сник — неясная фигура — сунула ему в руку нож, шепнув:

— Я велела компьютеру не подавать ток, пока я не прикажу.

Она хохотнула.

— Если они прикончат меня, тебе придется здорово повозиться, чтобы включить свет или позвонить. И сюда никому не дозвониться.

Внезапно мягкое освещение перехода отключилось: посетители поняли, что он вырисовывает их фигуры и мешает обзору квартиры.

— Они ведь знать не знают, есть ли у нас оружие, — заметил Дункан. — Они не станут рисковать.

Получив команду, огромный стол выдвинул колесики, быстро поднялся, механизм бесшумно вращал колесики в пазах ножек. Затем стол опустился, концы ножек, наоборот, поднялись. Дункан толкнул стол к кухонной двери, перевернул его набок и загородил дверной проем. Гости в сумеречном отблеске окон смогут увидеть, что вход блокирован. Они сообразят, что стол придется оттолкнуть, а не перелезать через него. Вряд ли они поступят по-другому, а тем более не станут сперва совать свою башку в проем.

— Время для них еще дороже, чем для нас, — сказал Дункан.

Он опустился на четвереньки, прополз под защитой стола по другую сторону входа и поднялся.

Один из мужчин прокричал:

— Бивольф! Чэндлер! Где Каребара?!

Дункан прижал палец к губам. Несмотря на мрак. Сник заметила его жест.

— Выходи, Бивольф! Мы знаем, что вы все трое в квартире! Никто не выйдет! Вы не спрячете от нас Каребару! Что вы сделали с ним? Где он?

Тишина была такой же плотной, как и мрак.

— Нам нужны Каребара и Чэндлер! — кричал тот же голос. — У нас нет распоряжений о тебе. Сейчас же выдай их! Сейчас же! Или мы прихватим и тебя! Не вынуждай нас стрелять!

Эти двое несомненно члены ячейки КУКОЛКИ и, возможно, знают не больше, чем он или Сник. Но их ячейка могла быть крупнее и диапазон информации — шире. А иначе откуда им известен Каребара?

Дункан размышлял, знают ли они о его значимости для КУКОЛКИ. А если — да, остановит ли это их, по крайней мере до последней черты?

Дункан поднялся на четвереньки и, толкая свою сумку, продвинулся на несколько футов назад.

Они не должны точно определить, откуда раздается его голос. Тем более, если им вздумается стрелять.

— Каребары нет! — прокричал Дункан, пятясь в сторону и затем навзничь опускаясь на пол. Сумка оставалась в пределах досягаемости.

Один из мужчин негромко выругался. Прибавилось и брюзжание второго.

— У нас нет времени слушать твой вздор! — резко проорал второй. — Давай сюда Каребару и Чэндлер! Немедленно! Или мы стреляем! Я не шучу!

— И убьете Каребару тоже! — ответил Дункан.

Подхватив сумку, он перекатился в центр кухни.

— И шлепнете меня! Ваши боссы вряд ли похвалят вас за это, вы, бараны! Известно ли вам, как они поступают с теми, кто заваливает дело?!

Из первого опять вырвалось тихое проклятие.

— Кроме того, у нас тоже есть оружие! Мы не хотим его использовать, но не вынуждайте нас! Если полезете сюда, мы убьем вас!

Дункан вновь откатился — теперь вправо, приподнялся и рукой показал Сник, что ей следует отползти подальше. Она кивнула и на несколько футов отодвинулась от стены. Дункан снова жестом велел ей лечь на пол. Она же вместо этого встала на четвереньки. Его яростные знаки заставили наконец ее повиноваться. Головой Сник повернулась к входу. Нож все еще был зажат в руке.

— Конечно у вас есть оружие! — громко произнес первый. — Почему вы не стреляли в нас, когда мы входили в дверь?

— Потому что вы представляйте КУКОЛКУ. Хотели использовать все доводы, чтобы урезонить вас.

— У нас нет времени, но есть приказ! — сказал первый. — Даю тебе три секунды — тебе и Чэндлер, выйти сюда! Держите руки высоко над головой! Мы разглядим ваши силуэты!

— Бросьте ваши пистолеты первыми, чтобы мы знали, что вы не сможете стрелять! — прокричал Дункан.

— Несомненно, мы сразу же так и сделаем! — сказал второй, и оба захохотали.

Дункан подполз к Сник. Он прошептал ей прямо в ухо:

— Когда я подам сигнал, вот так… — он поднял руку, выпрямил пальцы, а затем рубанул рукой по воздуху — вверх-вниз… — ты что-нибудь громко скажешь и мгновенно перекатишься к другой стене. Если они выстрелят, стони, будто в тебя попали.

Сник кивнула.

— Подожди, я отползу по другую сторону двери, — прошептал Дункан.

Заняв свою прежнюю позицию, он несколько раз вскинул и опустил руку.

Она громко сказала:

— Идите к чертям, вы, ублюдки!

Как и ожидал Дункан, оба сразу же определили, откуда раздался голос Сник. Воздух затрещал — два отверстия появились в стене и две дымящихся дырки — в полу. Пронзительно ревя, как раненая пума, она откатилась и смолкла — луч воткнулся всего в нескольких дюймах от нее. Рев прекратился — нападающие должны подумать, что она захлебнулась в крови. Фиолетовый свет ударил вновь — на этот раз распространившись шире и выше. Но она продолжала перекатываться.

— Среде придется чертовски попотеть, убирая здесь! — сказал Дункан. Он тоже откатился, но выстрелов не последовало. Очевидно, они поверили, что он не врет и действительно очень важен для КУКОЛКИ.

— Чэндлер! — позвал Дункан тихо, но не настолько, как он рассчитывал, чтобы эти два типа не могли слышать. — Ты в порядке? — Затем пронзительно: — Вы, проклятые убийцы! Я прикончу вас!

Невнятное бормотание доносилось из холла. Затем первый заорал:

— Кончай молоть чепуху, Бивольф! Мы не толстолобые штафирки, которых ты можешь дурачить!

— Вы убили ее! — крикнул Дункан, откатываясь к противоположной стене. Низко опустив голову, он медленно продвигался к середине дверного проема, закрытого столом. Затем он дотянулся до своей сумки, на ощупь отыскал баллон с туманом истины и положил его справа от себя. Дункан не собирался больше болтать с ними. Они наверняка бросятся вперед — терпение их кончилось.

Тем не менее они не нападали. А может, ползут и потому не слышно скрипа мокасин. Не удерживает ли их страх перед его возможно заметной ролью в КУКОЛКЕ? А не думают ли они, что и вправду убили Чэндлер?

Луч, пронзивший воздух над Дунканом, заставил его съежиться. Однако это был не выстрел протонного пистолета, а всего лишь свет карманного фонарика. Луч прыгал в темноте над столом, играл на окне… Затем он исчез. Неужели они так ищут Каребару? Уже можно было бы и понять, что профессора нет на кухне, что его засунули в цилиндр или заперли в шкафу для личных вещей. Почему они не действуют? Могли бы разделиться: один пробрался бы в квартиру, а другой держал бы под прицелом дверь в кухню…

Сник медленно двигалась, стараясь не производить шума. Она принесла маленький стол к двери и поставила его так, что из прихожей он был незаметен. Дункан гадал, что она задумала, но сохранял молчание и не подавал ей никаких знаков. Она поместила другой, еще меньший столик, на крышку первого. Теперь громоздит стул на эту пирамиду, а вот и сама встает на стул… Нога Сник на краю нижнего стола… слабо отражает свет… голая нога, похожая на белую мышь.

На лице выступила испарина. Дункан смахнул едкие капли из уголков глаз. Когда Сник отключила электричество, кондиционер тоже уснул, но если бы наступил ледяной холод, Дункана все равно бросило бы в жар. Он прикусил губу… нет… она не соскользнет… она не сделает шума, чтобы они выстрелили на звук. Слух Дункана ловил возможный шорох шагов. Пол покрыт кафельной плиткой, на ногах у них мокасины. Лишь инстинкт мог помочь ему. Но если эти «куколки» в таком же напряжении, как он, Дункан услышит их тяжелое дыхание.

У Сник было минимальное пространство для маневра. Она повернулась к стене — бедра на уровне крышки верхнего стола, ступни на краю нижнего. Сник подняла ногу, согнула ее и очень медленно перешагнула. Стол качался под ней. Она оказалась на коленях… встала… удержала равновесие… нож сверкал не так ярко, как ноги.

Возможно, она собиралась прыгнуть на одного из этих типов, чтобы пробиться к выходу, но «пусковая платформа» оказалась слишком неустойчивой…

Дункан едва слышал, не разбирая слов, как мужчины переговариваются. Казалось, говорящий где-то далеко. Дункан оставил идею сдвинуть стол в сторону и проползти в прихожую. Слишком велика вероятность, что его тотчас высветят.

«Куколки», наверно, доведены до отчаяния. У них приказ уничтожить Сник, но ни слова о том, как поступать с ним. Им известно лишь, что Дункан и Сник — для них Бивольф и Чэндлер — действительно вооружены. Каребара останется в стоунере, а когда его тело обнаружат жители Среды или, возможно. Вторника, он окажется в затруднительной ситуации. Его арестуют, какую бы историю он не поведал и какой бы пост не занимал в полиции Вторника. Одна струя ТИ заставит его расколоться.

Быстро приближалась полночь. «Куколки», которым давно следовало быть в стоунерах, наверняка паникуют. Если их обнаружат нестоунированными жители Среды, они окажутся в столь же незавидном положении, как и Каребара.

В ближайшие секунды они либо должны как-то договориться со своими жертвами, либо атаковать.

Дункан отполз к другой стороне дверного проема, отодвинул стол и протянул руку в образовавшуюся щель. В руке был зажат баллон с ТИ. Дункан ожидал, что они услышат легкое шипение, когда он выпустит облако, но надеялся, что они не определят источник звука. Когда они бросятся на шум, тут-то и окунутся в туман с головой. Наглотавшись, они тут же оцепенеют, сбавят обороты, хотя он не был уверен, что они вдохнут достаточно для полной потери сознания. Если же он просчитается, если они окажутся не рядом и станут тотчас же нападать, туман рассеется без последствий.

Выпустив не менее половины баллончика, он отдернул руку и придвинул стол в прежнее положение. И тут же услышал мягкое шипение. Дункан выругался. Они проделывали то же самое, что и он!

Стол сдвинулся назад, когда мужчина перевалился через него. Дункан завопил: «Задержи дыхание, Тея!» — хотя он осознавал, что уже поздно, и, вдохнув, сам начал терять сознание.

Уже в тускнеющем сознании он увидел другую темную плывущую фигуру, кричащую надлежащим мужчиной, перегнувшимся, как скатерть, на краю ограждения. Он различил также прыжок Сник, тускло мерцающий нож, услышал, как верхний стол упал на пол, а затем…

25

Он проснулся тяжело, встревоженный и напряженный, хотя прошло еще несколько секунд, пока он мог ощутить свое физическое состояние. Он лежал на мягкой постели. Огромный экран на потолке показывал кадры из кинофильма «Пер Гюнт». Дункан не помнил, когда он видел этот фильм или кем он в ту пору был. Гюнт мчался сквозь туманную ночь на олене мимо опаленных лесным пожаром стволов елей. За ним неумолимо тянулись клубки нитей… мысли сделались физически ощутимыми и оживленными. Затем он наткнулся на зловещего старика — Пуговичника, который тащил ящик с инструментом и огромную ложку для литья. Пуговичник сказал, что он разыскивает Пера и собирается расплавить его в этой ложке. Гюнт предстал треснутой пуговицей, в литье не было ушка для петель. Гюнт убеждал Пуговичника, что он неплохой парень и у него доброе сердце. Хотя Пер Гюнт воплощался во многих образах — некоторые весьма привлекательные, — настоящий Гюнт оставался их основой, сердцевиной и его нужно было уберечь от переплавки.

Пуговичник: Но милый Пер, зачем же по-пустому

Так волноваться? Никогда ты не был

Самим собой; так что же за беда

Коль "Я" твое и вовсе распадется?

Пер Гюнт: Я не был?.. Нет, ведь это же нелепо!

Когда-нибудь был не собой Пер Гюнт?!

Нет, пуговичник, наобум ты судишь.

Хоть наизнанку выверни меня,

Ты ничего другого, кроме Пера

И только Пера, не найдешь.

[пер. А. и П.Ганзен]

А действительно, что за беда? Дункан задумался. И он забыл эту сцену, и лишь боль и замешательство ощущал он, не ведая даже, где очутился.

Дункан приподнялся, постанывая от тупой головной боли, и сел на краю кровати. Он оказался в продолговатой комнате с единственным бесконечным — от стены до стены — окном, выходившим на запад. Яркий дневной свет вливался через него, хотя солнце было закрыто облаками. Красивая мебель блестела, свидетельствуя, что он в квартире высокопоставленного лица. По крайней мере — в одной из ее комнат.

В противоположном конце комнаты внушительного помещения располагалась еще одна кровать, а на ней на боку с закрытыми глазами, прикрытая по грудь голубым электроодеялом, лежала Сник… Экран над ней тоже показывал какой-то фильм, однако на таком расстоянии и под углом Дункан ничего не мог разобрать. Слышны были мягкие голоса.

Он поднялся и шатаясь подошел к окну. Самолет органиков, похожий на челнок, пролетал совсем рядом. Вдали за ним виднелись крыши башен и высокие конструкции мостов. Грузовой дирижабль величественно плыл в поле зрения Дункана. Дункан вплотную подошел к окну — оно стало черным. Он отступил — оно осветилось, хотя и не стало прозрачным. Еще два шага назад — и оно сделалось совсем хрустальным. Очевидно, материал поляризовался, когда предмет определенных размеров возникал на известном расстоянии от окна.

Это подтверждало, что он находится в заключении, и окно никак не позволит разглядеть его, Дункана, с воздуха, да и ему самому — видеть больше, чем надо. Да уж, соображал он, вряд ли кто-нибудь, пролетая, заметит его сигналы о помощи.

В комнате было две двери — обе закрыты. Он толкнул ближнюю — она не поддалась. Однако другая легко распахнулась внутрь, открывая взору унитаз, несколько раковин с кранами, мыло, полотенца на крючках, махровые салфетки для мытья, массивную, глубоко опущенную в полу, мраморную, в бело-зеленую полоску ванну. Он заставил себя стоять, хотя его так шатало, что хотелось присесть… Вода в туалете заструилась автоматически, едва он вышел.

Выпив изрядный стакан воды, он взглянул в зеркало позади стойки из черного и красного оникса. Он увидел утомленного, с покрасневшими глазами Дункана. На нем была та же одежда, которую он носил в последний день… Он вымыл лицо и руки, высушил их и уже собирался было открыть дверь, когда она распахнулась. Сник стояла в проеме — с открытым ртом, который затем выдохнул:

— Ох! Слава Богу! Это ты!

— Более или менее, — заметил Дункан. Он вдруг подумал, что демонстрация «Пер Гюнта», наверно, не была случайным совпадением. Скорее всего, тот, кто водворил их сюда, знал о Дункане больше, чем Дункан мог вообразить.

Сник была жива, а это могло означать лишь, что тот, кто их захватил, не собирался устранять ее. Он смотрел, как она вдруг проскользнула мимо него, стягивая трусики…

Дункан проделал несколько приседаний, чтобы размять одеревеневшее тело и ноги, хотя напряжение усиливало его головную боль. Он ощущал, что за ним следят, и хотел бы, чтобы этот наблюдатель вошел и изложил ему, каковы намерения пленивших его. Дункану хотелось быстрее прояснить для себя ситуацию. Легкое гудение возникло где-то в стене, возле двери. Он стоял, оборотясь на звук, и увидел, как по виду цельная секция стены повернулась по центральной оси, и гудение прекратилось. Другая — теперь уже ближняя к нему — сторона представила полукруглую полку, на которой разместились два подноса, частично прикрытые салфетками. Дункан подошел к выдвинувшейся секции и, как и ожидал, обнаружил два завтрака. Он поднял поднос — секция вернулась в прежнее положение. Он еще пытался что-то разглядеть в образовавшейся нише, но в ней было темно.

Им предложили неплохую еду и напитки. Яйца, бекон, подрумяненный хлеб, овсяную кашу и молоко, апельсиновый сок, кофе, витаминные пилюли. Конечно же, из пищи был удален холестерин. Дункан окликнул Сник, чтобы разделить удовольствие, но услышав журчание душа, решил начать трапезу. Со Сник вроде все в порядке, несмотря на мучительное смущение, когда она пролетела в ванную комнату… Он хотел бы скорее поговорить с ней об их положении. Не то чтобы это могло помочь, но во всяком случае сняло бы некоторое напряжение.

Ясно, что КУКОЛКА, невзирая на опасность задержания, направила группу в его квартиру. Им не стоило труда дестоунировать Каребару после полуночи. Команды, выданные Сник системе электропитания, были автоматически отменены схемами Среды.

Сник вышла из ванной комнаты, держа в руке одежду и туфли; она вытерлась насухо, но черные прямые волосы были еще влажны и блестели как мех морского котика. Через всю комнату она прошла к настольному цилиндрическому аппарату. Его поверхность поблескивала разными оттенками цветов — от фиолетового да синего. Крошечные горгульи в беспорядке выставляли свои головки. Обладатель этого очистителя, думал Дункан, должно быть, выложил за него немалую сумму.

Сник сунула в аппарат свои вещи, прикрыла дверцу, нажала кнопку, открыла дверцу и, вытащив одежду и туфли, принялась облачаться. Дункан, наблюдая за ней, жевал уже без аппетита. Хотя с былыми чувствами застенчивости, сдержанности в обществе давно покончено из-за физически вредных их последствий для организма, он допускал, что Сник умышленно играла обнаженным телом, разнообразя позы, чтобы возбудить его страсть. Сокрушить его, поскольку он не мог погасить с ней свое пламя. Какого черта он влюбился в суку-садистку?!

С другой стороны, он, возможно, приободрял ее женские чувства.

Сник расположилась за столом напротив него и принялась за еду. Вдруг она сморщила нос и, воскликнув «фу!», уставилась на Дункана.

— Ты не принял ванну и не вычистил одежду. Воняешь как скунс.

— Почему бы тебе в таком случае не вернуться на диван? — заметил он, указывая на него вилкой.

Сник подхватила поднос и уселась возле окна.

— Прошу извинить, но ты испортил мне завтрак. Ты не имеешь права обвинять меня, не так ли? Разве ты не чувствовал бы неприязнь, если бы я была грязной?

— У меня есть о чем подумать и поважнее. А кроме того, я вспотел и измазался, пытаясь спасти твою задницу.

— И свою тоже, — не замедлила вставить Сник. Она огляделась, пережевывая бекон и жареный хлеб. — Ты проснулся раньше меня. Что ты думаешь обо всем этом?

— КУКОЛКА доставила нас сюда, но я не знаю — как. Скоро все узнаем, когда они будут готовы.

— Они, должно быть, допрашивали нас под туманом.

— Тебя — да. По-видимому, меня пока не беспокоили. Они хотят убедиться, действительно ли я могу лгать под воздействием тумана.

— А может, ты и не хотел врать?

— Возможно. Я сам не знаю, что я говорю под туманом. Мое подсознание на самом-то деле работает за меня. Оно ведет себя так, словно оно и есть сознание.

— В тебе должно быть до черта этих совместных подсознаний.

— Восемь, — ответил Дункан. — Я состою из многих ролей. Но мне пришлось проделать над собой немало, прежде чем я стал Дунканом. Я не могу сознательно созывать всех других.

Закончив завтрак, он отправил в очиститель свою одежду. Настала очередь Сник обозревать его наготу. О чем Сник сейчас думает? Дункан принял душ, оделся и вышел из ванной комнаты. Сник развлекалась игрой с окном, подходя к нему вплотную и следя за его потемнением, отступала — и наслаждалась его прозрачностью.

— Мы, должно быть, на одном из верхних этажей, судя по уровню других башен, — заметил Дункан.

— Да, и вообще в той же самой башне.

Дункан запросил экран о времени и числе. Было девять часов утра Среды. Его предположение, что они оставались стоунированными длительное время, не подтвердилось. И все же их хозяин зачем-то велел дисплею представить неправильное время и дату.

Зачем? Какая-то бессмыслица. Я усек это и теперь не верю ничему и никому.

Возникло гудение, и секция стены вновь повернулась. Сник поднялась и поставила подносы на полку. Секция двинулась на место, унося их. Дункан хотел было возразить — зачем она должна что-то делать вместо того, кто держит их здесь. Но если они захотят и обедать и ужинать, им придется таскаться с использованной посудой. Граждане обязаны быть аккуратными, чистыми и дисциплинированными. Дункан сам чуть не бросился с этими подносами.

Сник отвернулась от стены как раз в тот момент, когда дверь в квартиру открылась. Сник остановилась, Дункан инстинктивно приподнялся, передумал и откинулся на спинку стула. Вошли мужчина и женщина, облаченные в уличную одежду. Они застыли с протонными пистолетами в руках. Крупный, темнокожий мужчина средних лет появился вслед за ними. Он тоже был в гражданской одежде, явно дорогой, но безоружен. Он остановился между двумя охранниками. Затем возник еще один — огромный, с выпирающим брюхом и несколькими подбородками мужчина, одетый в монашескую рясу. За его спиной стояли двое с пистолетами.

Дункан вскочил с криком:

— Падре! Падре Кэбтэб!

Кэбтэб с достоинством поклонился и, открывая объятия, воскликнул:

— Иди к батюшке!

Сник, улыбаясь во весь рот, уставилась на него и Дункана и встала. Охранник резко бросил:

— Оставайтесь на месте!

Сник остановилась. Дункан опустился на стул.

— Все трое! Вон туда, на диван, — он указал пистолетом нужное направление.

Дункан обнял Кэбтэба, и тот сдавил его в объятиях, пока они направлялись к дивану. Падре сочно поцеловал Сник в голову и стиснул ее за плечи.

— Я считала, что вы пропали.

— У меня еще есть такая возможность! — прогудел он. — Посмотрим! Наш хозяин хорошо обходится со мной, но вы помните, что сказал паук мисс Маффет! [Малютка мисс Маффет, персонаж английского детского стихотворения: Мисс Маффет села с плошкой сметану кушать ложкой, Однако с краю стула Подсел к ней вдруг большой паук, И мисс как ветром сдуло.]

Темнокожий мужчина взглянул на Дункана светло-голубыми глазами, весьма контрастировавшими с его кожей: у него были нависшие черные брови, внушительный ястребиный нос, весьма тонкие губы и массивный подбородок. Дункану казалось, что он где-то встречал его прежде, но память не отзывалась. Но чувствовал себя Дункан скованно — было что-то такое связано с этим человеком, что грозило опасностью, но Дункан не соотносил эту угрозу с нынешним своим положением.

Мужчина опустился на стул, который только что освободил Дункан. Он сплел пальцы в некое подобие церковной колокольни и сказал:

— Итак, мы повстречались вновь.

Нетрудно было понять, кому адресуются слова — мужчина неотрывно смотрел на Дункана.

— Вы в несколько лучшем положении, чем я, — проговорил Дункан.

Мужчина улыбнулся.

— Во многих отношениях. — Он сложил руки на бедрах. — Сейчас вопрос в том, как мне поступить с вами и вашими друзьями?

— Может быть, если вы объясните нам — почему мы здесь, мы облегчим ваш ответ? — сказал Дункан.

— Он похож на тебя, — прошептала Сник. — Он, наверно, твой дед.

Комната закачалась перед ним, словно он глядел сквозь раскаленный воздух пустыни. Его подвел голос — очень слабый и далекий. Что-то, нет… какие-то предметы боролись где-то в глубине его, досаждали, мутили его желудок, нет — его разум, вызывая тошноту.

Воздух опять сделался прозрачным… голос смолк. У него все еще сильно сосало под ложечкой.

Мужчина нахмурился.

— Вы вспомнили?

— Нет… — протянул Дункан. — Я как-то… Я не знаю. Я был сильно возбужден… Я чувствовал себя очень странно. Я не понимаю почему.

— Вы можете лишиться рассудка, — сказал мужчина, но не стал развивать тему. Дункан, однако, и не ждал, что он пояснит свои слова. — Ваша квартира приведена в порядок. Не хватило времени заменить дверь. Жители Среды не явились на работу. Органики заинтересовались этим и обнаружили, что люди остались стоунированными, и замок на входной двери выжжен. Ваш цилиндр оказался пустым. Тайна никогда не раскроется, я надеюсь, но Среда оставила послание Вторнику с описанием обстановки. Вы известны под именем Эндрю Бивольфа, Сник — под именем Чэндлер. Пройдет несколько Вторников, пока будет обнаружено, что падре Кэбтэб, известный как гражданин Вторника Вард, исчез со склада стоунированных. Органики посчитают, что Чэндлер и Бивольф сбежали из города. Но им станет известно, что кто-то дестоунировал и похитил Варда. Вероятно, полиция установит, что все трое связаны между собой. Нетрудно будет определить, что вы втроем неоднократно посещали Спортер. Куда еще потянутся следы, я пока, конечно, не знаю.

— Вы — КУКОЛКА? — спросил Дункан.

— В каком-то смысле я из КУКОЛКИ, а в другом я сам КУКОЛКА.

— Руководитель? Вожак?

— Да.

— Вам есть смысл держать нас здесь вместо того, чтобы отделаться от нас.

Темнокожий почти прикрыл глаза.

Похож на спящего ястреба, подумал Дункан. Или на хищную птицу, с удовольствием вспоминающую былые удачи. Или еще с большей радостью — будущую охоту.

Два пути для действий открывались перед вожаком. Он как-то может использовать пленников и тогда на некоторое время — а может, и надолго — им сохранят жизнь. Или он прикажет стоунировать и упрятать их, а то и убить и где-то укрыть тела. Что бы ни было выбрано, решение должно быть принято этим утром.

— Скажу вам откровенно — Сник и Кэбтэб в общем-то не нужны нам за еще и могут быть опасны. Не то что бы я не доверял им — в определенных пределах. Сник выразила сомнения в нравственных основах наших принципов, и это определяет ее ненадежность с нашей точки зрения. Однако если Сник поклянется, что не предаст нас, она сдержит слово. В этом мы убеждены.

Кэбтэб неуравновешен. Он действительно верит, что имеет какую-то связь с Богом. Может, и так, но у Бога свои цели, а у нас — свои. Он может торжественно обещать, что будет предан нам, и при этом останется искренен. Но если некий дух снизойдет на него. Дух Бога, как Кэбтэб объявит, он подчинится этому Божественному голосу. Повели ему Господь изменить нам, он выполнит его волю.

Вожак перевел взгляд на падре.

— Это правда, Кэбтэб?

— Вы это знаете, — ответил падре.

— Итак, мы имеем двух агентов: морально изменчивого экс-органика и теологически убежденного уличного проповедника. Я не назвал бы их крепкими агентами. И, наконец, вы, Бивольф, — человек, состоящий из многих личностей, как вы утверждаете, человек, знающий значительно больше, чем он осознает. Человек, который может быть очень полезным. Он способен обучить нас методу лжи под действием тумана истины. Он знает и кое-что другое, в чем не отдает себе отчета, но это кое-что, как я полагаю, затаилось в нем.

В любом случае толк от него может быть велик. Не на воле, естественно. Он должен оставаться засекреченным и учить нас — не всех, разумеется. Нескольких ключевых людей. Станет ли он это делать? Сможет ли? Знает ли как? Под туманом он сообщил, что не владеет техникой обучения. Опять лжет? Был ли это он или некто, говоривший за него, пока он бессознательно излагал правду?

— Я действительно не знаю, — вставил Дункан.

Мужчина улыбнулся. Глаза его оставались полускрыты нависшими веками.

— Кто-то другой, сидящий в вас, знает. Мы установили его личность. Если мы не…

— Да?

Дункан говорил четко, громко и достаточно уверенно, но где-то из самой своей серединки ощущал поднимающийся холод. Словно лапа с острыми когтями царапала в голове его задний мозг.

— Возможно, я причиняю вам боль, — сказал вожак. — Я не имею в виду физические пытки. Страдания будут психическими, хотя они могут перейти и в телесные муки. Но если вы… если мы добьемся успеха, вы сможете выйти из неволи и занять свое место в обществе. Это место будет достаточно высоким, я обещаю. Но вернемся к вашим друзьям. Я сомневаюсь, что вы всерьез станете сотрудничать с нами, если они не будут в безопасности; поэтому я обещаю, что их не убьют, но, полагаю, надежнее будет надолго стоунировать их. Их не бросят где попало, надежно спрячут, и, когда придет час, они присоединятся к вам в достойной свободной жизни, которой вам предстоит наслаждаться.

Дункан взглянул на Кэбтэба и Сник. Лица их казались непроницаемыми, пока до вас не доходило, что отсутствие выражения и было выражением. Положеньице… Они не хотели стоунироваться даже на таких условиях. Если революция провалится, они останутся замороженными навечно. Если этот человек лжет — их ждет то же самое. Будущее целиком зависит от того, как повлияет на него Дункан.

26

— Я должен совершенно четко представлять себе ваши намерения, — сказал Дункан. — Итак, вы хотите, чтобы я научил ваших людей лгать в тумане истины. Не могу гарантировать, что в силах сделать это…

— Вполне понятно, — ответил мужчина. — Мы просто проведем эксперимент.

— …но я постараюсь, — продолжал Дункан. — Я готов полностью сотрудничать с вами. Но при условии, что вы позволите моим друзьям остаться со мной. Они нужны мне, хотя бы для компании. Без них я не смогу проявить свои способности на сто процентов. Мне будет очень одиноко и безрадостно, если я буду торчать в четырех стенах или если даже каждый день вы будете предоставлять мне новую комнату. Если вы стоунируете их, я подсознательно затаю в себе ненависть к вам. Зато, будь они рядом, понимание того, что жизнь друзей зависит от успеха моей работы, придаст мне сил — ведь это такая ответственность. Тревога же о них истомит меня. Я стану злиться на вас, ненавидеть, если угодно. Они должны жить и жить рядом со мной. Это поможет мне добиться того, к чему вы так стремитесь.

Мужчина улыбнулся.

— Я так и знал, что вы это скажете. Поэтому-то я и не спешил избавиться от них. Прекрасно. Они могут остаться с вами, но я и от них ожидаю полной готовности к сотрудничеству. Если кто-то из вас, включая и вас, Джеф… я хотел сказать — Эндрю… попытается хитрить, будет выкидывать какие-нибудь штучки или еще хуже — додумается бежать, в цилиндр отправитесь все втроем. Вам выпал шанс, но имейте в виду, второго не будет. Понятно?

Дункан кивнул. Сник и Кэбтэб последовали его примеру. Сник негромко вздохнула, слегка пожимая руку Дункана.

Мужчина сказал «Джеф». Действительно, Дункан, будучи органиком из Вторника, носил имя Джефферсон Сервантес Кэрд. Знал ли этот человек, что Сник рассказала Дункану об этом. Возможно, что во время допроса он не задал ей подобного вопроса. Но было бы естественным предположить, что Сник, встречавшаяся с Кэрдом, рассказала Дункану обо всем, что знала о нем. Так или иначе мужчина не проявлял никаких признаков огорчения от того, что так неловко оговорился. Хороший актер, подумал Дункан, а может, и вправду не придает этому большого значения.

А что если Дункану самому вытащить Кэрда на свет Божий, допросить его, получить столь необходимые ему ответы, а потом снова столкнуть в ту бездну, где он пребывает? Или это слишком опасно? Вдруг Кэрд попытается захватить власть над его "я" и, наоборот, отправит в небытие Дункана?

И в самом деле, изменится ли что-то, возьми Кэрд верх? Разве Дункан не смог бы легко перевоплотиться в него?

Нет. Они совершенно разные личности. Дункана страшила возможность утраты контроля как… как в свое время боялся этого Кэрд. Нет. Кэрд добровольно, с готовностью воплотился в шести других личностях. Он, должно быть, сумел найти в себе великие силы, чтобы преодолеть панический страх, подобный которому испытывал сейчас Дункан лишь при одной мысли о возможности раствориться, уступив место Кэрду. Хотя нет — Кэрд растворился. Скорее это было самоподавление, отступление в некое подобие крысиной норы в собственном мозгу. Он стал по-другому мыслить, иначе говорить. В каком-то смысле можно сказать, что Кэрд перешел в полуокаменелое состояние. Это более удачная аналогия. Наполовину окаменевший, но все же способный посылать свои мысли, когда Дункан посредством некоего нейромеханизма давал понять, что ему необходимы воспоминания. Какие-то воспоминания, не всегда ясные, действительно поступали, другие, наверно, Кэрд держал при себе.

Дункан вдруг понял, что его собеседник и охранники с удивлением уставились на него. Сник еще раз сжала его руку, негромко произнеся:

— В чем дело?

— Прошу прощения, — сказал Дункан, — я не слышал. Задумался. Что вы сказали?

— Я ничего не говорил, — ответил мужчина. — Вид у вас довольно любопытный, словно ваши мысли на Марсе. И часто с вами такое?

— Вовсе нет, — резко произнес Дункан. — Я раздумывал над тем, каким образом можно научить человека лгать в бессознательном состоянии. Меня интересует также — не хотите ли вы назвать мне свое имя. Не настоящее, конечно. Любое, под которым мы будем знать вас. Не можем же мы называть вас «тот мужчина». Это слишком обезличенно, слишком неопределенно.

— Вы действительно думали об этом? Или просто хотите сбить меня с толку?

— Я хотел бы услышать ваше имя.

— Люди просто жить не могут без ярлыков и имен. Ну что ж, можете называть меня Гражданин Руггедо, — он усмехнулся, словно над шуткой, понятной только ему одному.

Гражданин Руггедо встал со своего кресла. Он поднял руку и на стене появились время и число:

9:00 утра. Среда, Д2-Н3, Надежда, Н.Э.1331.

День-Два, Неделя-Три, месяц Надежда, 1331 год Новой Эры — расшифровал про себя Дункан. Он так и думал. Они проспали всего одно утро, от полуночи до восьми часов утра того дня, который непосредственно следует за Вторником. Значит, их не подвергали окаменению, а всего лишь накачали снотворным, чтобы не проснулись, когда ТИ перестанет действовать.

— Вы будете жить в этой комнате, — сказал Руггедо. — Если хотите разделить ее с Чэндлер, то бишь Сник, пожалуйста. Можете даже жить тут все трое.

Сник отрицательно покачала головой, а Кэбтэб сказал:

— Я был бы очень рад жить с Гражданином Бивольфом, но, боюсь, он предпочитает одиночество.

— А что скажете вы, гражданин Бивольф, известный под именем Дункана? У вас столько имен, что не мудрено в них запутаться, — поинтересовался Руггедо.

— Полное уединение, — ответил Дункан. — В часы работы наверняка вокруг будет полно народу. Ведь мы здесь будем искать эти способы?

— Вот и хорошо. У вас, Чэндлер, будет собственная комната, хотя, конечно, менее просторная, чем у Дункана. Это и вас касается, Кэбтэб.

— Раз вы знаете мое настоящее имя, — сказала Сник, — почему бы не забыть о Чэндлер?

— Ваш начальник придет к десяти часам, — сообщил Руггедо. — В это время здесь будут и Сник с Кэбтэбом. Я стану наведываться не очень часто, у меня есть и другие дела. Но советую вам работать по-настоящему. Мне будут регулярно представлять отчеты.

Он повернулся, и двое охранников двинулись вслед за ним. Остальные знаками показали Сник и Кэбтэбу пройти вперед, а сами встали за их спинами.

— До встречи, Дунк, — бросил падре. — Я буду молиться за тебя, за Сник и за себя. Да и за всех остальных тоже, — он показал рукой в сторону двери, — включая и Гражданина Руггедо. Пусть Единый Бог ведет их, если считает, что это благое дело.

Едва дверь закрылась, Дункан подошел к ней и надавил плечом. Как он и ожидал, она не поддалась — просто нужно было проверить. Следующий час он целиком посвятил интенсивным занятиям аэробикой: тело его напряженно механически трудилось в настоящем, а разум без устали работал на будущее. Мысли перепрыгивали со сценариев побега на бесконечные вопросы самому себе — как обучать людей приемам лжи в тумане истины? К тому моменту, когда дверь снова отворилась, Дункан так и не смог придумать ничего обнадеживающего. К тому же ему так и не удалось собрать воедино свои воспоминания, чтобы определить, где он видел раньше этого «Руггедо».

Вошли Сник и Кэбтэб. Выглядели они теперь значительно свежее. Дункан ожидал увидеть охранников и начальника, о котором упоминал Руггедо. Однако, к его удивлению, вооруженных людей среди вошедших не оказалось. Человек, сопровождавший друзей Дункана, оказался не кем иным, как профессором Каребарой. Закрыв за собой дверь, он сказал:

— Доброе утро. Гражданин Дункан.

— Вы и есть мой начальник? — спросил Дункан.

— Да, — ответил Каребара, усаживаясь в кресло. — А теперь…

— Какого черта? — не выдержал Дункан. — Вы же специалист по насекомым. Что вы понимаете в психологии? Я что какой-нибудь жук?

— Не стоит демонстрировать свое остроумие, — отрезал Каребара. — Не забывайте, я еще и офицер-органик. У меня богатый опыт допросов людей, находящихся в бессознательном состоянии. В колледже, прежде чем переключиться на энтомологию, я специализировался в физике. Homo sapiens кажется мне существом безумно иррациональным. А класс насекомых не знает неврозов. Мне редко приходилось ощущать себя эмоционально вовлеченным в их проблемы. К тому же сейчас в нашем распоряжении нет другого специалиста. Ну как, я ответил на ваши вопросы? Не возражаете, если мы приступим к работе?

— Если бы я только знал, как это сделать, — заметил Дункан. — Я даже не помню, каким образом я стал тем, кто я есть сейчас.

Каребара, сложив руки, потирал ладони, поглаживая друг о друга большие пальцы. Его широко раскрытые зеленые глаза светились уверенностью и энтузиазмом. Затем он вытащил из кармана пиджака цвета бутылочного стекла небольшой голубой баллончик.

— Ложитесь на диван, — произнес он, поднимаясь. — В этом баллончике истина.

— О Господи! — вздохнул Дункан, направляясь к дивану. — Вы думаете — это так просто? Вам объяснили, в чем проблема? Ваша, а не моя. С помощью тумана вы не сможете вытащить из меня ни слова правды.

— Меня проинструктировали во всех подробностях, — с некоторым высокомерием заявил профессор. — Не считайте меня любителем. Я внимательно изучил видеозаписи, сделанные после того, как вас доставили сюда. Из них видно, что, по вашему убеждению, вам известно. А сейчас нам предстоит узнать, чего, как вам кажется, вы не знаете. Должен признаться, не думаю, что это будет быстрым делом.

Дункан взглянул на вытянутое, узкое лицо и ненормально большие глаза профессора.

— Желаю успеха, — сказал он. — И все же позволю себе заметить — тут нужен настоящий специалист, археолог разума, а не энтомолог да еще органик, помешанный на букашках.

— Не намерен обращать внимания на ваши выпады, — ответил Каребара. — К ненависти я привык.

Зашипел баллончик. Дункан вдохнул слабый фиалковый запах газа — такой же, как его цвет. Последние его ощущения были такими, словно его укусила злобная змея, выбросившая внезапно вперед свой длинный ядовитый зуб-антенну. Когда он очнулся, профессор. Сник и Кэбтэб еще находились в тех же позах. Вид у Каребары был словно у озадаченного муравья. Он скрестил руки на груди, переплетя пальцы словно щупальца.

«Я должен прекратить это, — подумал Дункан. — Надо относиться к нему более дружественно. Все-таки он человек, а не артропод».

— Можете встать, — сказал Каребара. — Выпьем кофе, а потом просмотрим ленту. Я собираюсь показывать вам запись каждого сеанса, так у нас появится возможность корректировать действия друг друга. Это называется обратная связь. Вы знаете себя лучше, чем кто-либо другой, по крайней мере теоретически. Вы будете наблюдать за своим поведением, анализировать его, и тогда, возможно, вам удастся синтезировать некий психический ключ, способный открыть вам самого себя.

— Вы хотите, чтобы я сам следил за тем, как мы продвигаемся? — спросил Дункан.

— Сказано грубо, но в общем точно.

Они трижды просмотрели запись — профессор и Дункан — с неподдельным интересом. Кэбтэб, правда, начал зевать уже во время второго прогона, а Сник после третьего показа встала и бесцельно слонялась по комнате.

— Как видите, — заметил Каребара, — я сосредоточил свое внимание на вашей последней личности. Я говорю об Эндрю Бивольфе. Я рассматриваю весь процесс так, словно нам предстоит очистить луковицу. Надеюсь, вы не будете возражать против подобной бытовой метафоры. Сначала Бивольф. Затем Дункан. Потом Ишарашвили и так далее — вплоть до Кэрда, в котором и сосредоточено ваше исходное психическое начало.

— Сожалею, но должен сказать вам, что Бивольфа ни в коей мере нельзя считать самостоятельной личностью. Я всегда вел себя так, словно я Бивольф, но на самом деле никогда не был этим человеком.

Каребара выглядел одновременно смущенным и раздраженным.

— Значит, мне следовало отбросишь Бивольфа и схватить за глотку Дункана?

— Суть именно в этом, хотя должен заметить, что выражаетесь вы ужасно грубо. К тому же это не соответствует вашим методам. Ваши нежные хоботки не могут вцепиться в горло — они скорее способны щекотать.

Профессор вскипел.

— Что вы понимаете в проявлениях психики! Если врач полезет в душу пациента, не проявляя должной осторожности, он может все разрушить и уже точно не пробудит какие-то тонкие начала. Тут дело обстоит точно так же, как у одного из видов муравьев-медосборщиков. Там муравей-работник нежно и осторожно постукивает по набитому брюху кормильца. Эти шлепки должны быть приятными, иначе муравей не получит меда.

Сник перестала ходить взад-вперед по комнате. Кэбтэб приподнялся в кресле.

— Что? — переспросил Дункан.

— У некоторых видов муравьев имеются особые экземпляры, которых называют кормильцами. Их накачивают огромными количествами нектара и других сахаросодержащих растворов. Кормильцы хранят эту жидкость у себя в брюхе, которое со временем становится огромным и начинает превосходить размерами самого муравья. Часто оно достигает величины крупной горошины. Кормильцы обычно висят на потолках туннелей, которые проходят в муравейнике, и снабжают своей питательной энергетической жидкостью остальных муравьев-работников. Те получают свою порцию, похлопав кормильца в определенном участке его тела.

— Да? И если работники позволяют себе какие-то грубые движения, они могут просто разорвать растянутый живот кормильца? Как я понимаю, вы хотите провести аналогию с напряженной психикой пациента.

— Она не напряженная и не натянутая, а просто сложная, многослойная. Каждая из ваших личностей обладает определенной утонченностью и потребует весьма бережного с ней обращения. И так до тех пор, пока не появится ядро. Тогда наступит очередь более настойчивых, но одновременно все же не лишенных осторожности методов. Очень часто пациент впадает в состояние агонии эмоциональной природы, конечно, не физической. В каждом из нас сидит ребенок, который боится побоев и плачет, даже когда никакой угрозы нет.

Дункан не ответил. Внутри у него все кипело, но несмотря на это ни единый мускул на лице не шелохнулся. В мозгу, словно от касания двух оголенных электрических проводов, распласталась мгновенная вспышка, белая, с синими краями. Надувшееся брюхо? Переполненная психика? Свет поблек, но прежде Дункан успел увидеть лицо ребенка, лет десяти или около того, который улыбался ему сквозь текущие по щекам слезы.

Дункан застонал, едва сдержав рыдания, и хотел было заговорить с Каребарой, но передумал.

В древности, когда преступников вешали, они в последние мгновения, теряя опору под ногами, наверняка чувствовали такой же шок неотвратимости. То лицо… ведь это было его лицо… Однако не оттого разум его беспорядочно скакал с одной мысли на другую, словно вступил на устланный раскаленной проволокой пол и бешено пляшет на нем. Дункан отчетливо понял, что ребенок этот вовсе не Джеф Кэрд. Это был он, Дункан, и еще Кэрд, поселившийся в том же самом теле.

Значит, Джефферсон Сервантес Кэрд, которого он считал исходной, первоначальной личностью, лежавшей в фундаменте его "я", на самом деле был лишь первым из последующих искусственных созданий. Он первым сформировался в сознании того мальчика, вырос в утробе его воображения, а затем вышел в свет под именем Дж.С.Кэрда. Значит, этот мальчик был в действительности первым из восьми, а не семи, отдельных, независимых психотипов. Бивольф, естественно, не в счет.

— Я сказал что-нибудь странное? — удивился Каребара.

— Сегодня это уже второй раз, — заметила Сник. Несмотря на проявляемое нетерпение и скуку, она, судя по всему, пристально наблюдала за ним.

— Какая-то вспышка. Все уже прошло. Я даже не могу точно описать, что это было.

Каребара встал.

— Увидимся после обеда, ну, скажем, часа в два. Начнем работать над Дунканом.

Он направился прочь, но потом вдруг остановился и повернулся.

— А вы не лжете мне? Бивольф — действительно всего лишь роль и не более?

— Откуда мне знать? — сказал Дункан. — Я ведь без сознания, когда вы допрашиваете меня.

— Но сейчас-то вы в здравом уме и должны бы понимать, что говорите. Вопрос не такой уж сложный: играете вы роль этого человека или вы и есть он?

— Мне кажется — я говорю правду. Хотя, конечно, произнося эти слова, я на самом деле могу лгать. В вашем распоряжении единственный способ определить, лгу я или нет, — опрыскать меня туманом. Но вся штука в том, что я умею лгать и под его действием.

Каребара вознес руки к небу и, бормоча что-то себе под нос, удалился.

Итак, он видел лицо ребенка, но не знал его имени.

Что заставило его исчезнуть мгновенно и безвозвратно, словно запись, стертая с ленты? Какие неведомые магнитоментальные сдвиги полярности в мгновение ока стерли — или кажется, что стерли, может, они где-то притаились — воспоминания Кэрда об этом ребенке? А из памяти семи других? Некие импульсы тоже отозвали из их памяти картины воспоминаний? Дункан не объединял их воспоминания — откуда ему было знать, успели ли они разглядеть промелькнувшее лицо мальчика?

— Друг мой! — загромыхал Кэбтэб. Открыв дверцу, он вглядывался в глубь высокого, футов семи, специального контейнера для хранения продуктов. Подобные ящики по старой памяти называли холодильниками, хотя холод давно уже не применялся для сохранения продуктов. — Дунк! Мне кажется, что ты запутался так же, как когда-то я сам! Я верил в то, что в нашей вселенной существует множество богов, а ты веришь, что в теле твоем живет сразу несколько душ. Я давно уже понял, какую чушь я извергал! Существует только один Бог, а у тебя только одна душа! Ты просто заблуждаешься, точно так же, как заблуждался я. Забудь эту бессмыслицу, будто во плоти твоей обитает семь душ. Живи так, словно душа у тебя одна-единственная, и скоро вновь почувствуешь себя цельным и единым!

— Это не так просто, — заметил Дункан. — Ты смог покинуть свой пантеон только после того, как тебе явилось некое мистическое откровение. Думаешь, я смогу обойтись без какого-то видения? Я могу прождать его всю мою жизнь во мраке и умереть в ожидании света.

— Видение? — повторил Кэбтэб. — У меня не было никаких видений! Все произошло само собой. Еще секунду назад я был проповедником нескольких богов, но уже в следующее мгновение я ощутил себя певцом Бога единого и неделимого. Создателя нашего. Я слезно вошел в широкую открытую дверь, вот и все.

— Много же времени вам понадобилось, чтобы повторить открытие фараона Ахенатена, сделанное еще восемь тысяч лет назад, — вставила Сник. — Думаете, есть смысл болтать о подобном сверхъестественном вздоре?

— Сестра моя, — сказал падре, сопровождая слова довольно злой улыбкой, — вам не хватает чувства уважения к другим людям.

— Да прекратите вы! — воскликнул Дункан, взметнув вверх руку, словно регулировщик на перекрестке. — Давайте не затевать подобные споры. У нас есть о чем подумать поважнее. Ты, Тея, умаляешь чувство его собственного достоинства. Если ты сомневаешься в значимости его религиозных верований, ты отрицаешь уникальность этичности Кэбтэба. Ты отрываешь часть этой личности, лишая его цельности, бьешь по его самолюбию, самооценке. Ты обвиняешь его в заблуждении, но Кэбтэбу необходимо верить в свою правоту.

— В любом случае, если мы хотим выбраться отсюда живыми, нам следует действовать вместе. Кроме того, не забывайте — за нами все время следят. Неужели нужно напоминать об этом? КУКОЛКА очень настороженно относится к раздорам в своих рядах. У них свои методы обращения с теми, кому, как им представляется, нельзя доверять.

Краска чуть схлынула с красного от негодования лица Кэбтэба. Он делал видимые усилия, чтобы расслабиться.

— Ты прав, брат Дункан. Приношу свои извинения, сестра Пантея. Моя реакция была слишком бурной. И все-таки я советую вам в будущем быть поосторожнее в своих выражениях.

— Во многих отношениях вы хороший человек, — сказала Сник. — Вы храбрый, на вас можно положиться в критической ситуации, когда требуется быстро принять решение. Но когда вы не можете справиться со своей глупостью…

— Тея! — пытался остановить ее Дункан.

— Я по крайней мере способен соображать! А вы даже не можете понять, что КУКОЛКА — это… — загрохотал Кэбтэб.

— Замолчите! Оба замолчите! — буквально завопил Дункан. — Я же сказал, что за нами следят! Они записывают все на пленку — каждое движение, каждое выражение лица, каждое слово. Ведите себя как взрослые, ради Бога! Повторяю, мы должны действовать дружно и согласованно!

— Я прощаю вас, сестра Тея, — сказал падре.

— Вы прощаете меня? — не успокаивалась Сник. — Вы, богословский блудник! Да вы в один день переключились с пантеизма на монотеизм! Вы…

Дункан будто катапультировался из своего кресла.

— Ну все, достаточно! Хватит, я говорю! Убирайтесь отсюда оба! Отправляйтесь в свои комнаты! Если не будете вести себя как разумные люди, вы мне здесь не нужны! Мне надо многое обдумать. Я хочу тишины. Вон!

— А как мы можем уйти? — удивился Кэбтэб. — Мы же пленники, ты что, забыл?

Дверь открылась, и в комнате появились двое охранников. Один из них, державший в руке пистолет, указал на дверь.

— Вы, двое, следуйте за нами.

Сник вышла быстро и спокойно.

— Благословляю вас, сыны мои, — сказал падре. — Я не сомневался, что вы будете следить за нами как ангелы-хранители.

Кэбтэб направился к выходу, поворачиваясь на ходу к Дункану, улыбаясь и подмигивая. Хорошо, что за спиной у него не было экранов, и наблюдатели скорее всего не заметили этот жест падре. Так же как и тот сигнал, который сам Дункан подал ранее своим друзьям, призывая их инсценировать ссору. Наверняка наблюдатели подумали, что у него просто затекла рука. Коллеги неплохо ссорились. Теперь не было никаких сомнений, что происходящее в его комнате не просто записывалось на пленку, чтобы просмотреть ее позже. За ними постоянно следили. Наблюдатели, без сомнения, имели приказ вмешиваться, если что-нибудь покажется им подозрительным или повлечет неприятности.

Собственно, он так и думал, просто хотел убедиться.

Однако Дункан не считал, что вся эта сцена — сплошная игра. Наоборот, Кэбтэб и Сник достаточно откровенно выразили свое отношение к религии, их гнев был подлинным.

Отбросив эти мысли, Дункан сконцентрировал свое внимание на лице мальчика. Однако усилия ни к чему не привели — лицо не возникало. Потратив на это занятие целый час, Дункан дал себе отдых, позволяя мыслям течь свободно. Может быть, купаясь в потоке подсознания, он увидит проплывающее где-то рядом лицо этого ребенка или заметит нечто связанное с ним.

Наступило время ленча — на вращающейся полке перед ним появилась еда. Ел он машинально, почти не ощущая вкуса. Солнце зашло за угол башни, и окно, выходящее на запад, потемнело. Дункан решил заняться упражнениями. Он раз двести пробежал трусцой из одного конца комнаты в другой, а затем принялся взбираться по воображаемой веревке. Пройдя двадцать раз на руках через комнату и проделав три сотни отжиманий, он принял душ. Подставив тело под струю воды, Дункан помимо воли вернулся к «проблеме идентификации личности» — так называл ее Каребара. Сам Дункан искренне считал эти изыскания пустой тратой времени. И все же сейчас, заключив с самим собой соглашение не препятствовать свободному течению мыслей, какими бы неожиданными путями они ни струились, не останавливать свой разум, в какие бы закоулки он ни забрался, Дункан даже не пытался сосредоточиться на более актуальных и насущных вопросах.

Отбросьте философический налет, окружающий личность человека. Забудьте о многих тысячах книг и фильмов, посвященных этой теме. Что тогда? Личность отдельного homo sapiens сводится к его телу, объединяющему его разум, его действия и реакции в любую секунду. Или в любую микросекунду, если речь идет о самых незначительных различиях. Не стоит углубляться в вопрос о том — сформировалась ли личность в результате наследственности или под влиянием окружающей среды, или от взаимодействия и того и другого. Истоки черт личности — отдельный вопрос.

Человек — это то, что он делает и о чем думает в каждую секунду. Он никогда не остается неизменным во времени.

Личность — это поток, облаченный в кожу, и поток вне этого мешка из кожи, но обретший форму благодаря ему.

Когда-то жил человек по имени Джефферсон Сервантес Кэрд. Он обладал собственной индивидуальностью, как и все люди, от нее Бог не освобождает даже идиотов или полностью парализованных. Эта индивидуальность менялась со временем вместе с изменением его тела и состояния разума. Неизменным оставался только закрепленный за ним ярлык — его имя — Джефферсон Сервантес Кэрд. Затем изменился и ярлык. Он стал Робертом Аквилайном Тинглом. Но только по Средам. Тингл не был просто Кэрдом, играющим роль Тингла. Каждую Среду на рассвете Кэрд превращался в Тингла. В Четверг он становился Джеймсом Свартом Дунски, в Пятницу Уайтом Бампо Реппом. В Субботу наступало время Чарльза Арпада Ома, в Воскресенье — Томаса Ту Зурвана, уличного проповедника, Отца Тома, ревностного приверженца религии, резко контрастирующего с другими шестью личностями, которые сплошь были агностиками или атеистами. По Понедельникам личность претерпевала еще одну метаморфозу, превращаясь в Вилла Мачлака Ишарашвили.

Каждый из этих людей был по-своему уникален, но в то же время они не могли полностью забыть друг о друге. Поскольку Кэрд состоял связным тайной организации, переходящим из одного дня в другой, и передающим сообщения между днями, он должен был помнить — кем он являлся в других обстоятельствах. Фактически он сохранял часть воспоминаний обо всех своих личностях. Слова «незабытое» и «воспоминания» были ключевыми. Все дни, несмотря на метаморфозы своей личности, он следовал по определенному пути, который предопределялся ограниченной памятью о других персонах. В определенном смысле эти воспоминания вытекали из других персон, а их природа, их пределы помогали ему правильно ориентироваться в его незаконной деятельности. Они прорывались к нему голосами тех шестерых, похороненных в глубине него. Голоса эти — неотчетливые, но все-таки достаточно сильные — помогали, советовали ему, доносясь из каких-то временных гробниц.

Один мешок из кожи оказался в состоянии вместить сразу несколько личностей. Люди, у которых наблюдается расслоение личности, время от времени оказываются во власти то одной, то другой из них. Различие между этими людьми, рассудок которых серьезно и необратимо поврежден, и Кэрдом состояло в том, что он отдавался во власть своих образов добровольно. Только в самом конце он потерял способность управлять чередованием ролей. Тогда под угрозой смерти все семеро, забыв о принципах, вступили в схватку за влияние.

Сейчас Дункан размышлял о том, способен ли он освободиться от своей настоящей индивидуальности Дункана, растворить ее и вернуться в личность Кэрда. Придется ли ему, чтобы добиться этого, схватиться и победить поочередно, в хронологическом порядке всех семерых? Если бы удалось пробиться к самому началу, к главному образу — к Кэрду, он смог бы стать им. Тогда он узнал бы, в чем состоит та тайна, которой, как считает правительство, он владеет. Ему стало бы известно, как он оказался на первых ступеньках сегодняшнего положения.

Хороший шанс, хотя вряд ли те, кто оказался сегодня его тюремщиками, желали его превращения в Кэрда. Дункан думал, что человеку, который допрашивал его в Среду, этому «Руггедо», это вовсе не понравится. Ему нужно было только одно — открыть способ, благодаря которому Дункану удавалось лгать в парах ТИ. И это все. По крайней мере, создавалось такое впечатление.

Почему эта часть памяти Дункана оказалась совершенно разрушенной, погребенной под обломками отрывочных воспоминаний? Неужели он сделал это сознательно, чтобы быть уверенным: если его поймают, он просто не сможет ничего рассказать органикам? Или в какой-то момент он решил, что у него более не осталось сил исполнять роли других людей и новых превращений ему уже не выдержать? Вероятно, его психика оказалась на пределе возможного напряжения, резервуар, хранящий энергетические запасы души, оказался исчерпанным.

В этот момент дверь неожиданно отворилась. Появился Каребара, а следом за ним — Сник и Кэбтэб. Товарищи Дункана выглядели посвежевшими, и, казалось, не имели более друг к другу никаких претензий.

— Я думал над тем, как нам следует работать, — сообщил профессор. — И мне кажется, мы пошли по ложному пути, стараясь добраться до той личности, которой известен способ трансформации. Надо попробовать другой подход. Вы будете оперировать в сознательном состоянии и, оставаясь Бивольфом, постараетесь изобрести свои приемы заново. Раз вам удалось это, когда вы были Кэрдом, сможете сделать и как Бивольф. Ведь независимо от того, в каком образе вы пребываете, ваши творческие способности остаются все теми же. Вот где потенциал открытия.

Да, любитель Муравьев, ты снова направился по ложному пути, словно одно из твоих насекомых ошибочно движется по присыпанной сахаром дорожке, куда бы она ни вела. Только не надейся, что я скажу тебе об этом.

— Прекрасно, — произнес Дункан вслух. — Приступим.

27

Плавательный бассейн занимал сорок футов в длину и пятнадцать в ширину при высоте десять футов. Само помещение — пятьдесят в длину и двадцать в ширину. Хотя звуки в нем распространялись слабо — значительно умереннее, чем в большом общественном бассейне, слышно было достаточно хорошо. Дункан и его товарищи ныряли, колотили ногами по воде, с шумом плавали, пока двое вооруженных охранников стерегли их. Начиная с Четверга, их сопровождали в это большое помещение — часть комплекса — для ежедневных физических занятий. Вся троица была голой, но охранники конечно же не сводили глаз со Сник. Дункан улучил момент, когда он и Сник прыгнули в воду, а сильные шлепки Кэбтэба по воде покрывали звук, и прошептал:

— Надо найти способ поговорить. У меня есть план.

Должно быть, охранник заметил движение губ. Он заорал:

— Эй, вы! Никаких разговоров! Иначе конец вашим удовольствиям в бассейне!

Дункан поднял руку в успокаивающем жесте и поплыл, бормоча: «Чтоб твой колокол оторвался!». Зная, что за ним наблюдают экраны со стен и потолка, он, говоря с ней, прикрыл ладонью рот. Вполне вероятно, что мониторы способны распознавать артикулируемые звуки.

Чуть позже, когда Сник отплыла и он убедился, что охранники перевели взоры на нее, Дункан тихо сказал:

— Падре, я кое-что придумал. Надо обсудить.

— Здесь не место, — ответил Кэбтэб и, перевернувшись в воде, нырнул.

Час удовольствий кончался, охранник дунул в свисток и препроводил Кэбтэба до дверей раздевалки. Падре вытерся, натянул рясу и вскоре появился. Затем в раздевалку проводили Сник. Потом настала очередь Дункана. Он чувствовал, что все тщетно. Возможность поговорить возникала только, когда они были втроем в бассейне, в течение экспериментов или во время общего обеда в комнате Дункана. И всякий раз за ними неотрывно наблюдали.

Эксперименты ознаменовались лишь отсутствием успеха. Тысячи вопросов Каребары, его настойчивые, иногда ловкие ходы никак не могли вонзиться в твердую, как платина, оболочку психики Дункана. Сник и Кэбтэб искренне стремились помочь профессору, но их предложения оказывались бесполезными. Даже идеи Дункана, появившиеся после просмотра видеозаписей опытов (некоторые ленты уже явно подверглись цензуре), оказались бесплодными.

Каребара беспокоился больше других. Он скрывал это, но отчаяние его становилось очевидным. Отчасти оно объяснялось просто: в случае неудачи его могли перевести черт знает куда. Ему выдадут новую идентификационную карточку и направят на опасное дело. А может, Каребара не без оснований опасается, что его стоунируют и упрячут. Этот выход самый простой и наименее рискованный для КУКОЛКИ.

Ежедневное посещение бассейна помогло Дункану определить планировку части этого жилищного комплекса. Комната Кэбтэба, меньшая по площади, чем у Дункана, располагалась рядом с ней, к северу. Затем комната Сник — еще меньшая. А за ней и последующим коридором, очевидно, была стена, отделявшая апартаменты другого правительственного чиновника, а может, еще один коридор. Путь из этих трех комнат в бассейн непременно шел в южном направлении через широкий коридор. Он был весь увешан темными и светлыми экранами, перед которыми внизу стояли мраморные пьедесталы с мраморными же бюстами. Дункан узнал лица Юлия Цезаря, Александра Македонского, Наполеона, Чингисхана, Ванг Шена. Ванг Шен — последний и величайший из мировых завоевателей, в отличие от своих самовлюбленных предшественников, настоял, чтобы никаких статуй или монументов в его честь не создавали, чтобы любые фильмы и видеозаписи о его жизни, любые произведения, изображающие его как личность, не стремились к передаче внешнего сходства. Тем не менее, его пожелания не всегда уважались, и Дункан припоминал, что неоднократно видел портреты Ванг Шена, хотя и не мог сказать — где.

Дункану показалось странным, что здесь были представлены люди, которыми, за исключением Ванг Шена, не очень-то восхищалось человечество.

В исторических текстах сводились к минимуму описания полководческих подвигов, а стиль повествования обычно вызывал к ним отвращение. Однако владелец этой квартиры явно уважал этих кровавых воителей. Само присутствие скульптурных изображений многое поведало Дункану о человеке, установившем их здесь.

Коридор — шестьдесят-семьдесят футов, — через который проводили троих пленников, был прямо направлен на юг. Дункан насчитал семь дверей по левой стороне. В конце коридора, как раз на повороте в следующий, красовалась очень большая дверь. Через тридцать футов была другая дверь — справа. Арестанты и охранники входили в нее, добираясь до конца коридора. За ней располагалось подобие фойе. Сводчатый вход вел в плавательный бассейн, но пленникам велели сразу же входить в дверь направо. Она, в свою очередь, вела в другой, узкий коридор, в котором находились еще три двери — каждая открывалась в маленькую раздевалку. Выходя, пленники миновали следующую сводчатую дверь и попадали в огромную комнату с бассейном и гимнастическими снарядами в дальнем южном углу.

Как-то Дункан подслушал двух охранников, тихо переговаривавшихся в коридоре. Один что-то сказал про ангар. Могла ли внушительная комната в квартире служить площадкой для взлета и посадки компактного самолета? Если так, крыша над нею должна раскрываться. И однажды, когда они следовали в главный коридор, дверь распахнулась… Привлекательная женщина средних лет вышла из большой комнаты. Дункан мельком заметил раковины, столы, подставки с ножами, вилками и ложками. Женщина тотчас же отступила и закрыла дверь. Встревоженное выражение ее лица и рычание на нее охранников красноречиво свидетельствовало, что ей не следовало открывать арестантам свое присутствие. Дункан предполагал, что она была всего лишь прислугой — одной из нескольких, обычно приглашаемых сюда работников. Сколько их? Он никогда не узнает этого, пока не осуществится его план, надо быть готовым к появлению многих. У прислуги тоже должно быть свое жилище, вероятно, недалеко от кухни и комнат хозяина — Руггедо.

На пути из кухни по основному коридору обратно в его комнату Дункан насчитал пять дверей. Одна, рядом с кухней, он полагал, вела в кладовую, в другой — размещалась аппаратура контроля за наблюдением, далее жилые и ванные комнаты охранников и, возможно, их помещение для отдыха.

Где-то в комплексе непременно есть больничная палата для нетяжело больных. Руггедо вряд ли хотелось, чтобы обитатели комплекса очутились в городском госпитале. Будет слишком много вопросов. Слишком много. Значит, в комплексе есть врач. Скорее всего, он член КУКОЛКИ и живет неподалеку, в башне.

Дункану и его товарищам позволялось смотреть ежедневные выпуски новостей, они могли заказать любые из 129634 лент — драму, комедию, приключения, хронику… Однако когда Дункан запросил серию документальных фильмов о членах СМП — Совета Мирового правительства, ему отказали. Причин никто не объяснил, хотя он просил об этом. Значит, он еще под подозрением. Руггедо являлся одним из членов Совета, и пленникам не следовало знать это. Дункан был уверен, что лишь крайне могущественный чиновник может владеть таким жилым комплексом и держать все в секрете. Даже губернатор штата или член национального административного совета не мог иметь подобного влияния.

Руггедо был членом КУКОЛКИ и СМП.

Дункан задавался вопросом — кого еще он мог спрашивать? — почему высокий чин СМП стремится быть и членом подрывной группы? А возможно — основателем или главой организации. Разве он уже не обладает такой властью, какая только доступна? Ответ был таков: он желает больше власти. Он должен стать первым, а не одним из руководителей.

Могли быть и дополнительные мотивы.

Где он видел Руггедо?

Хотя на Дункана не очень подействовало ощущение, что он откуда-то хорошо знал Руггедо, он был уверен, что телеэкран тут не при чем. Эти отрывочные воспоминания могли возникнуть только под воздействием непосредственно какой-то впечатляющей встречи.

Дункану хотелось создать новый образ — для чего необходимо глубже проникнуть в память его прежних "я". Что-то просачивалось в память, воскрешались какие-то картины… но этого было недостаточно. Требовался некий общий резервуар сведений, однако что-либо мгновенно отождествляемое с Кэрдом и другими было отсечено.

Тем временем Каребара заключил, что устное дознание само по себе не решит дела. Он притащил небольшую машину с десятком подводящих проводков, которые он прикрепил Дункану к вискам, груди, запястьям, плечам и пенису. Используя эту машину, профессор мог вывести на дисплей изменения в давлении крови, частоте пульса, кожных электрических полях, голосовых частотах и интенсивности потения. Профессор потребовал, чтобы Дункан, вдыхая туман, не закрывал глаза. Расширение или сужение зрачков также служило индикатором правдивых высказываний.

Однако когда Дункан очнулся после эксперимента с применением машины, Каребара выглядел раздраженным.

— Неудача? — поинтересовался Дункан, усмехаясь.

— Я знаю, что вы иногда врете, — сказал профессор. — У меня нет в этом сомнений. Но ваши зрачки не регистрируют этого вовсе. Вы уникальное явление, Дункан!

— Каждое человеческое создание неповторимо.

Он присел на кушетке и принялся срывать с себя электроды.

— Не следует быть столь самоуверенным. Если мы не получим ответов на наши вопросы, положение может оказаться безвыходным.

— Мы?

— Вы — я имею в виду. Если вы окажетесь бесполезным для нас, а при этом многое узнаете, тогда…

— «Тогда» не будет. Скажите мне, Каребара, вас не беспокоит, что КУКОЛКА так легко убивает своих людей, если они становятся им помехой или потенциально опасными? Это не заставляет вашу нравственную шкуру и высокоморальный нос испытывать зуд — ну хоть небольшой?

Каребара нервно взглянул на ближайший настенный экран и выкрикнул:

— Это во имя большего блага!

— Всемогущий Бог! — воскликнул Дункан. — Пять тысячелетий цивилизации, а твои убийцы все еще не могут придумать ничего лучшего!

В этот вечер Кэбтэбу и Сник разрешили провести несколько часов с Дунканом. Накануне они жаловались охранникам на свое одиночество, и их прошение, очевидно, было направлено тому, кто принимает решения. Дункан полагал, что это Руггедо. В это утро шеф охраны сообщил им, что они могут наслаждаться сегодня вечером обществом друг друга. Нет, так он, конечно, не сказал, но они знали, что за любым их движением следят и каждое слово слышат. Бесполезно увеличивать громкость звучания настенного экрана в надежде на то, что это сделает невозможным подслушивание с помощью микрофонов. Охранники контролировали уровень шумов в телесистеме. Более того, за любой попыткой как-то скрыть контакт между собой последует приостановка разрешения на встречи. Этот запрет распространится и на совместное посещение бассейна.

— Почему — нет? — сердился Дункан. — Как мы можем сбежать отсюда? Если нам охота пофантазировать насчет планов побега — что вам-то?

— Таковы правила, — сказал шеф охраны. Он помрачнел, ноздри его раздулись. Так и получил он у пленников прозвище Крылоносый. Других охранников стали называть меж собой Толстозадый, Тонкогубый, Полосатая и Дерганый.

В этот вечер в семь часов Сник и Кэбтэб, эскортируемые Тонкогубым и Полосатой, вошли в комнату Дункана. Едва охранники удалились, Дункан сказал:

— Вечером мы будем смотреть старинную классику «Марсианское восстание». Он стоял спиной к экранам на восточной стене, и мониторы над длинным окном, выходившим на западную сторону, не могли засечь, как Дункан быстро подмигнул правым глазом. Огромная туша падре — между Дунканом и западными мониторами — прикрыла его.

Сник и Кэбтэб и бровью не повели, поскольку мониторы засекли бы их ответ. Но Сник произнесла «о'кей», а падре заявил:

— Прекрасно. Мне он нравится. Могу смотреть его сколько угодно, хотя и питаю отвращение к насилию.

— Конечно, — заметила Сник.

Дункан не помнил кодового номере фильма, он вызвал на экран перечень, остановил изображение, когда появился нужный заголовок, и выбрал кодовый номер первого переснятого фильма. Затем он взял стакан виноградного сока, который налила Сник, и расположился между нею и Кэбтэбом, Миски с воздушной кукурузой, ломтики сыра, разнообразные соусы и крекеры стояли перед ними на кофейном столике.

Дункан сделал небольшой глоток ликера, откусил кусочек крекера, намазанного соусом из зеленого перца.

— Одна сцена в этом фильме мне нравится особенно.

— Какая? — поинтересовалась Сник.

— О, я хотел, чтобы вы догадались и сказали мне, когда закончится фильм. А собственно, почему бы мне не сказать вам, когда мы будем ее смотреть.

По мере того, как вступительные аккорды музыки к фильму Маллигана Сакулы «Святой Франциск расстается со своим ишаком» то усиливались, то затухали, и проходили титры, оранжевыми буквами выражавшие благодарности на английском и языке логлэн, Дункан пытался вспомнить, когда он впервые видел этот фильм. Ему было одиннадцать облет, и фильм оставил неизгладимый след в его памяти. Чьей памяти? Какая теперь разница? Эта версия фильма была выпущена двести сорок пять облет назад — в год его рождения.

Восстание на Марсе — тема, на которой в весьма свободном толковании основывался фильм, — происходило сорок облет до его рождения. Джерри Пао Нель — командир органиков в колонии на Марсе и, если верить фильму, буйный, полусумасшедший фашист — осуществил неудавшийся переворот с целью освободить колонию от власти правительства Земли и осуществить идею Неля о свободном обществе. Бунт не удавалось довольно долго подавить главным образом потому, что большинство колонистов поддерживало Неля, а у Земли не было войск. В конце концов Нель сумел бежать на корабле неизвестного назначения, снаряженном на одной из звезд для поиска планет, не заселенных землянами. Его замороженное с помощью криогенной техники тело, без сомнения, до сих пор лежит на этом корабле; пройдет, наверно, более тысячи облет, пока корабль окажется в зоне посадки на какую-либо планету.

Фильм однако показал Неля погибающим в жестоком сражении в лабиринтах Большого Сырта [темная область на Марсе]. Три героя — Мозес Говард Кугль, Курляй Эстэркуль Лу-Дэн и Лоуренс Амир Бульбуль — были стойкими защитниками правительства Земли, повстанцами против повстанцев. Хотя роль их в действительности в военном смысле была невелика, по фильму они подавили бунт при очень малой помощи землян. В фильме не было ни слова о том, что после войны все трое были обвинены в крупнейшем присвоении информации из банка данных и крючкотворстве и осуждены на пребывание в течение десяти облет в центрах перевоспитания. С другой стороны, создатели этой версии обладали чувством юмора и изобразили троицу как бездельников, с которыми вечно приключаются какие-нибудь несчастья, но удачливыми клоунами, которыми они и были в реальной жизни.

Дункан получал удовольствие от вторичного просмотра «Марсианского восстания» — прошло десять сублет или семьдесят облет с той поры, как он видел его. Приятные минуты омрачались беспокойством — поймут ли Сник и Кэбтэб, почему он акцентировал внимание на одной сцене… Однако они тотчас сообразили, что речь о чем-то таком, о чем Дункан не мог сказать открыто.

За несколько секунд до этого эпизода он сжал их ладони.

— Следите внимательно. Вы получите истинное удовольствие, а возможно, извлечете пользу.

Сник сказала:

— Я видела его раньше.

Кэбтэб прогудел:

— Я тоже, как я говорил. Кое-что вызывает недоверие. Если бы все не приключилось, как показано, эти три задницы принадлежали бы покойникам. Такое бывает один раз на тысячу — не лучшая ставка. Однако они должны были испытать свой шанс.

— Именно, — сказал Дункан. — Они должны были испытать свой шанс. В подобных обстоятельствах он больше не представился бы.

— Да. А что если бы Нель не проник в их камеру? Они не сумели бы ничего сделать, это был бы их конец, и, возможно, земляне бы не победили, — сказала Сник.

— Но Нель проник. В этом все дело.

Все это время велась съемка арестантов, их голоса анализировались на уровень частот. Если исследование выявит любое неожиданное возбуждение, чрезмерное напряжение, фразы, вызвавшие такую реакцию, вспыхнет сигнальная лампочка на панели прибора. Это приведет в действие мониторы, фразы будут прокручены вновь для изучения. Дункан надеялся, что мониторы отнесут такие колебания напряжения голоса на счет самого фильма. Поскольку фильм рассказывал о восстании и подрывных организациях, он, конечно, должен был возбудить троих зрителей.

Когда заветный эпизод фильма уже заканчивался, Дункан еще раз незаметно пожал руки своим товарищам.

— Поняли — о чем я?

Сник и Кэбтэб кивнули.

28

Десять последующих дней Дункан провел в квартире. Эксперименты, которые они выполняли с Каребарой — отныне два, а иногда три раза в день, — длились один-два часа каждый, но не приносили ожидаемых результатов. Если верить Каребаре — опыты были совершенно бесполезны. Возможно, он что-то утаивает и докладывает Руггедо лишь о небольших сдвигах. Но ни Кэбтэб, ни Сник, когда они присутствовали при сеансах, ничего, кроме неудач, не наблюдали. Но и допускались оба отнюдь не всегда. Каребара вполне мог исключить часть записей, проводившихся в их отсутствие. Они говорили Дункану, что профессор чаще стал применять лекарства. Обычно Каребара использовал шприц или смазывал ими кожу, после чего Дункан впадал в беспамятство. Дункан, право, и не нуждался в свидетельствах — он знал, что профессор экспериментирует над ним с медикаментами. Головные боли после опытов участились и усилились, часто его одолевала тошнота, доходившая до рвоты. В довершение пару дней назад красная сыпь с водяными пузырьками покрыла его ноги, пах и ягодицы.

— Почему бы вам не прекратить все это, пока вы не доконали меня? — обратился Дункан к профессору.

— Прикончу или излечу, — жизнерадостно объявил профессор.

Дункан, вспыхнув, со злостью выбросил вперед кулак. Удар пришелся в острый подбородок профессора; Каребара откинулся и тяжело упал на спину.

Дункан, ругаясь, с покрасневшим лицом подхватил открытую сумку профессора и вытряхнул из нее шприц, бутылочки и банки, стетоскоп, коробку с марлей — все это разлетелось по комнате. Кэбтэб и Сник недвижно смотрели на происходящее. Внезапный гнев Дункана застал их врасплох, как и самого подопытного. Дункан быстро пришел в себя, хотя и дышал учащенно, и сел на диван. Как он и ожидал, через несколько секунд распахнулась дверь. Крылоносый и Полосатая ворвались с протонными пистолетами в руках. Мощность выстрелов была установлена на оглушение жертвы, хотя то, что могло легко ошеломить одного, другого вполне способно было надолго вывести из строя. И легкий заряд, пришедшийся в голову, мог окончиться ранением мозга.

Дункан жестом пытался успокоить охранников.

— Вы все видели. Он спровоцировал меня. Я на миг потерял контроль. В таких обстоятельствах это объяснимо.

— Заткнись! — заорал Крылоносый. Он поиграл пистолетом, а Полосатая, крупная женщина-блондинка, постриженная под мальчишку, опустилась на колено перед Каребарой. Засунув пистолет в кобуру, она, поочередно приоткрыв профессорские веки, осмотрела его зрачки, пощупала пульс. Каребара постанывал, что-то бормотал и пытался сесть. Она удерживала его со словами: «Спокойней, Гражданин».

Хотя Каребара протестовал, говоря, что он может встать и идти сам, Крылоносый настоял, чтобы он лежал. Охранник через экран вызвал помощь, не называя людей по именам. Вошла женщина — та самая, которая неожиданно тогда возникла в коридоре, и мужчина, которого Дункан прежде не видел. Дункан предположил, что это один из служителей. Мужчина развернул носилки, вдвоем с женщиной они переправили на них Каребару и вынесли его из комнаты. Вероятно, строил догадку Дункан, они потащили его в больничную комнату комплекса.

Крылоносый, по-кроличьи раздув ноздри, сердито сказал:

— Больше не будет взрывов вашего необузданного темперамента, Бивольф. Отныне во время опытов один или несколько охранников будут оставаться здесь.

— Я не пытался убить его! — сказал Дункан.

Крылоносый не ответил. Он приказал двум другим охранникам собрать все разбросанное содержимое сумки. Дункан был огорчен: банку ТИ, которую, он пинком пнул под диван. Полосатая обнаружила. Наконец, трое охранников покинули комнату.

Толстозадый, размышлял Дункан, наверняка в комнате наблюдения. Там всегда торчит по крайней мере один человек. Решив, что ситуация выходит из-под контроля охранников, он позовет на помощь. Дункан не определил, сколько времени понадобится вооруженным куколкам, чтобы примчаться сюда, но ясно — в зависимости от того, как далеко отсюда они живут и от быстроты вызова. Случись дело около полуночи, лишь немногие, если вообще таковые будут, смогут прибыть. Вряд ли охранники подумали об этом.

Но Дункан подумают. Не о том, смогут ли куколки вовремя помочь охранникам, а о том, что он никак не продвигается в опытах. Если Руггедо посчитает, что он, Дункан, никогда не воссоздаст технику лжи под действием тумана, он вполне может разделаться с ним. Убить или стоунировать его, Кэбтэба и Сник. Он должен как-то убедить шефа КУКОЛКИ, что сохранение Дункана оправдает себя.

"Я не помню, как я создавал новую личность? — думал Дункан. — Что удерживает меня от создания ее заново? Разве я не та же самая одаренная воображением, изобретательная, уникально талантливая личность, как другие? Та же — по крайней мере во всех этих качествах. Почему не попытаться вновь открыть эту методику? Нет. Открыть вновь — это неверно сказано. Он не может копаться в себе словно археолог психики. Он скорее уподобится человеку нового каменного века, который вдруг увидел цветущие плантации и прирученных домашних животных. Он осуществит сельскохозяйственную революцию психики. Пересоздаст ее".

Легче сказать, чем сделать. Тем не менее в течение двух дней, пока его не трогали днем и во время предполагавшегося сна ночью, он работал над созданием новой личности. Поскольку она должна была прожить очень короткую жизнь и родиться всего лишь для одной цели — одурачить мучителя, Дункан не замышлял ее как абсолютно завершенный образ с длинной историей. Данные для идентификации образа не попадут в информационный банк. Человек задумывается исключительно для обмана.

Лежа на большом диване с закрытыми глазами — экраны отключены, все за пределами его кожи-оболочки не допущено, отгорожено стеной, — он плыл во мраке, который ширился до границ — если таковые существовали — вселенной. Он был одинок в пустоте, в пространстве, в котором не было планет, звезд и микроскопической пыли, не было ничего материального, а следовательно, и само пространство в действительности не являлось пространством, поскольку и оно не может существовать без материи. Даже его присутствие не воздействовало на ту вселенную, на то ничто, которое имело пределы, но сейчас распространялось до бесконечности. Бесконечности, которая тоже не была таковой, поскольку бесконечность должна иметь начальную точку, даже если у нее нет конца. Он, его присутствие — нет-нет, не его самого — не имело массы, чтобы хоть чуть-чуть изогнуть пространство. Он был просто образом, отраженным не зеркалом.

Этот образ получит имя Джефферсон Сервантес Кэрд, но оно не будет идентично имени человека, о котором Дункан мало что помнил. Разве только, по совпадению, он выбрал некоторые черты характера, присущие Кэрду номер один. Хотя это существенно помогло бы Дункану в его усилиях вспомнить технику лжи, он отринул обращение в банк данных за файлом с идентификационными данными о первых семи персонах. То немногое, что он знал о них, он почерпнул от Сник и записей опытов. Без сомнения, Каребара обращался к этим файлам, но его в основном будет волновать — вспомнил ли Дункан технику лжи. Вполне возможно, Каребара и не собирался интересоваться воспоминаниями Дункана о подробностях личной жизни Кэрда. Даже если бы профессор и полюбопытствовал, Дункан мог ответить, что помнит только методику.

«Может, и вправду, — думал Дункан. — Откуда мне знать, что я создаю? Возможно, есть какая-то утечка из Кэрда, а я представляю мнемонический видеоряд в моем мозгу? Или в одном из моих разумов?» У него не было ни малейшего сомнения: то, что он делает, обещает воплотить эту мощную возможность. Единственное, в чем он сомневался, так это в способности кого-либо другого использовать его приемы. Создание новых образов казалось Дункану смехотворно легким. Оттого, что сам он уникален. Счастливый комплекс генетических признаков — неповторимый — в сочетании с особенной семейной обстановкой и создали его — единственного, кто мог проявить свои индивидуальные способности.

А может, и не надо? Достаточно сделать хоть что-то такое, что поддержало бы уверенность Каребары и Руггедо в его пользе.

Тотчас же, устремляясь к образу Кэрда II и в то же время — прочь от него, в темной бездне пронеслась яркая синяя точка.

Нет направления в этом непространстве. Движение куда-нибудь в этой среде — даже непространство — среда — означало движение повсюду. Вот синяя частица разрослась и заполнила все видимое и не видимое Дунканом. Несущаяся куда-то нить, извивающаяся вдоль своей продольной оси, ее ровный свет, превратившийся в стремительную синеву. Она охватила Кэрда II, хотя Дункан еще смутно различал его. Затем синева сжалась, сокращая, стягивая непространство, так что Кэрд II, ярко светясь, делался единственным объектом, который был виден Дункану и о котором он мог уже думать. Откуда у него эта способность думать и не думать о том, о чем ему и рассуждать-то не должно было.

Нить, которая соединилась с Кэрдом II, слилась с каждой частицей его тела. Семьдесят пять триллионов клеток включали в себя теперь сведения, идентичные информации в банках данных лишь постольку, поскольку они относились к способам лжи. В ядре каждой клетки стремительно двигалась синяя нить, которую невозможно было обнаружить ни химическими, ни электронными средствами. И еще — представлялось Дункану, — что за печаль, если ее не поймать научным методом?

Удержать синюю нить в орбите ее поля — все, что требовалось Дункану, чтобы стать Кэрдом II.

Фигура Кэрда принялась вращаться, как пропеллер древнего самолета — медленно, затем быстрее, быстрее… пока его лопасти не слились в единую голубизну. И как если бы невидимая хватка электромагнитного поля вдруг разжалась, оно вытолкнуло эту голубизну вперед. И назад и в стороны — в трех направлениях, и внутрь голубизны и наружу.

Она исчезла. Куда-то пронеслись все другие образы — один влился в Дункана и теперь словно дремал в нем. Но его можно было пробудить, и Каребара посчитает, что он наконец вызвал Кэрда!

Дункана разбудило уже привычное гудение, извещавшее, что на панели в стене его ждет завтрак. Профессор в сопровождении двоих охранников появился через сорок пять минут. Он не стал объяснять — почему нет Сник и Кэбтэба. Ни слова и о полученном от Дункана нокауте. Дункан подумал было об извинении, но отказался от этой мысли.

Гнев его был вполне оправдан и, хотя закон запрещает физическое насилие в любой ситуации, кроме самозащиты, Дункан чувствовал, что Каребара не собирается делать из случившегося историю. Дункан спокойно лежал на диване, пока профессор прилаживал электроды и настраивал машину. На этот раз вместо использования тумана, Каребара попросил его открыть рот. Держа маленькую пипетку над языком Дункана, он выдавил что-то на кончик языка. Дункан почувствовал холодную влагу и фиалковый запах. Он так быстро «пошел ко дну», что, открыв глаза, засомневался в действии лекарства. Взглянул на дисплей времени — пролетело тридцать пять минут. Мрачный, кислый Каребара на сей раз широко улыбался.

Что так улучшило его вид? — подумал Дункан.

Он сел.

— Вы наткнулись на частичку или на главную жилу?

— Что? — Каребара заморгал большими зелеными глазами.

Он явно ничего не понял.

— Как успехи?

Все еще улыбаясь, он потирал руки жестом, несколько напоминающим молящегося хищного насекомого богомола, который складывает когтистые передние лапки перед тем, как схватить жертву. А может, он вспомнил какое-то другое насекомое?

— Мы нашли правильный участок. Теперь начнем зондировать.

— Я не муравьиная семья, — сказал Дункан. Он попросил стакан воды — лекарство обычно обезвоживало его. Толстозадый принес пить. Дункан поблагодарил его и осушил стакан. Рот был еще суховат.

Каребара присел, но оставался начеку. Стул его располагался на достаточном расстоянии от Дункана.

— Начнем, — предложил профессор. — Вы увидите, что я имею в виду.

Каребара, как всегда перед началом каждого эксперимента, приступил к предварительным стереотипным вопросам. Обычно их было двенадцать — все должны были подтвердить, что объект опытов — тот, за кого себя выдает. Хотя уже много раз Дункан доказывал свою способность лгать, а надоевший вопросник — свою бесполезность, Каребара продолжал действовать по правилам.

Профессор не забыл ни одной идентификационной карточки, возвращаясь назад, просто спрашивая каждого его имя и общий гражданский кодовый номер. Никто не отвечал, пока он не дошел до Джефферсона Сервантеса Кэрда. А затем, пока Каребара стоял с открытым от изумления ртом, звучала информация. Профессор был настолько захвачен врасплох совершенно неожиданным успехом, что несколько секунд не мог произнести ни слова. Потрясенный, он даже не проверил ни изменения зрачков, ни показания машины по давлению крови и электрическим зарядам кожи. Дункану самому было бы интересно это. Но профессор, докладывая Руггедо, непременно сообщит о полученных в этом опыте характеристиках организма. Ну и черт с ним!

— Как вы этого добились? — спросил Дункан.

Улыбка покинула Каребару. Руки крестом сошлись на груди, пальцы покачивались.

— Я… не… знаю.

Он опустил руки на колени, наклонился вперед и вновь заулыбался.

— Какая разница? Я все это определю позднее. Важно, что я достиг успеха. Как бы там ни было — все сработало.

Следя за своими ответами на вопросы взволнованного профессора, Дункан должен был признать, что, пожалуй, все действительно получилось так, как и следовало. Один за одним он выдавал желанные для профессора ответы. А в заключение изложил схему создания совершенно новой личности.

Настенный экран высветил кодовый номер записи эксперимента и погас.

— Теперь обратимся к деталям, — сказал Каребара.

— Завтра. Я очень устал. Этот опыт утомил меня значительно больше прежних. Ничего хорошего сейчас не получится. Я слишком измотан.

Каребара выглядел разочарованным и уже открыл было рот, пытаясь спорить, но умолк, прикусил на мгновение губу, по привычке поболтал пальцами.

— Хорошо. Завтра. Сразу после завтрака мы займемся подробностями.

Дункан стоял рядом с Каребарой.

— Я тоже очень возбужден. Склонялся к тому, что все безнадежно. Но вы что-то сделали — что — вы и сами не ведаете, — чтобы прорваться к основной личности.

— Да! После того, как мы запрограммируем всю процедуру, можно быть уверенным — новая личность сможет лгать под действием тумана! Я не знаю… процесс представляется таким простым… может быть…

— Вы думаете — не всякого можно обучить этому?

— Да.

— Я считаю, вам не следует испытывать метод сразу на многих. Сперва необходимо найти одного, кто будет адекватен, кто сможет проделать все так же легко, как я.

Каребара, проходя к двери — охранники за ним, — опять закричал:

— У меня куча работы! Черт знает сколько работы! Я сегодня не буду спать!

Дункан не сомневался, что Каребара немедленно доложит Руггедо о своем успехе. Означает ли это, что Руггедо завтра появится здесь, Дункан мог только гадать, но в конце концов — придет. И тогда, если все пойдет, как надеялся Дункан, он, Кэбтэб и Сник смогут освободиться.

Как часто все задуманное идет по плану? Примерно, один раз на десять тысяч…

Несмотря на такую неутешительную мысль, Дункан сразу же заснул. Но прежде он пожелал доброй ночи Кэрду II.

Ответа не последовало. Он и не ожидал его.

29

— Вы же понимаете, — сказал Дункан, обращаясь к Каребаре, — что как только любой сможет спокойно лгать в тумане истины, правительство и система правосудия начнут испытывать огромные трудности. Они сильно от этого проиграют. Подпольщиков, занятых подрывной деятельностью, и коррумпированных политиков будет нелегко обнаружить. Преступники смогут избежать наказания. Общество погрузится в пучину ошибок и заблуждений. Снова наступит хаос, который царил в древности. Конечно, все что я говорю, не столь уж бесспорно. Вполне законна и та точка зрения, что способность лгать по своему усмотрению — естественное право каждого. Человечество пользовалось этим правом, наслаждалось этой привилегией с той поры, как люди научились говорить. Вранье столь естественно, может быть, это один из тех даров, которые никто не вправе отнять у человека.

С другой стороны, посмотрите, сколько выгод получило общество от применения этого средства узнать истину. Справедливость торжествует практически без сбоев, виновные в совершении преступлений очень редко избегают наказаний. Граждане воздерживаются от правонарушений, понимая, что наказание неминуемо. С тех пор, как началась Новая Эра, преступниками оказываются только те, кто попал во власть внезапного наваждения или у кого не хватило ума и предусмотрительности подумать о последствиях.

Каребара нахмурился, а затем жестом предложил охраннику отнести поднос с грязными тарелками к панели на стене. Толстозадый — мужчина с непристойно большими ягодицами, тоже слегка помрачнел. Очевидно, ему вовсе не улыбалось делать вместо заключенного его работу, но он подчинился.

— Я не стал бы придавать этой проблеме большого значения, — сказал профессор. — Знание методов противодействия туману будет распространяться с большой осторожностью и ограничениями. Очень немногие услышат о нем.

— Я так и думал, — улыбнулся Дункан. — Это умение станет достоянием лишь высших правительственных чиновников.

— Правильно. И конечно, им будут обладать обучающие этих чиновников.

Дункан снова улыбнулся.

— И как вы полагаете, долго ли позволят оставаться в живых или нестоунированными этим учителям после того, как они закончат свою работу?

— Чепуха! Это просто бессмысленно! Вас преследуют предательские параноические идеи! — вскричал Каребара.

— Если считаете это чепухой, отчего же вы так побледнели?

Каребара бросил взгляд на настенный экран, прочистил горло и заговорил слегка дрожащим голосом:

— Подобные действия не согласуются с нашими высокими идеалами.

— Идеалами? — переспросил Дункан, закончив обсуждение этой проблемы.

— Давайте работать, — переключился Каребара.

— Только после того, как я схожу в туалет. Мой желудок всегда срабатывает сразу после завтрака. Ничего не могу с этим поделать.

— Хорошо, только не торчите там вечность.

— К чему спешка? — Дункан поднялся с кресла. — Что, сегодня должен приехать Руггедо?

Каребара, плотно сжав губы, отвел взгляд.

— Я и не ждал, что вы мне ответите.

Вернувшись, Дункан увидел, что в комнате появилась еще и Полосатая.

— Одного сторожа уже недостаточно? — кольнул Дункан. — Вы что, боитесь меня, даже когда я в бессознательном состоянии?

Каребара, по-прежнему угрюмый и подозрительный, произнес:

— Мне вдруг пришло на ум, что если вы способны фабриковать по своему усмотрению ответы под туманом в ходе допроса, кто может гарантировать, что вам не дано вовсе имитировать бессознательное состояние?

— И вам кажется, что я могу что-нибудь выкинуть? Например, снова нападу на вас?

Дункан расхохотался.

— Ну, и кто из нас параноик?

Он сел на диван.

— Если вас действительно волнует эта возможность, то достаточно просто контролировать исходящее от меня альфа-излучение сразу после разбрызгивания тумана.

— Это, конечно, можно сделать, — сказал Каребара. — Но вы, Бивольф, — явление исключительное. В некотором смысле очень жаль, что мы вынуждены содержать вас здесь. Лучше было бы поместить вас в такое учреждение, где имеется необходимое лабораторное оборудование и где за вами могли бы наблюдать специалисты, обладающие более высокой, чем у меня, квалификацией. — Он вздохнул и продолжил: — Но пока что это невозможно. Вот после революции у нас откроются совершенно другие перспективы.

— Я и тогда буду заключенным?

— Это не от меня зависит.

Каребара закрепил электроды и начал подносить торчащую из прибора антенну к различным участкам тела Дункана.

— Мне нужно еще кое о чем спросить вас, пока вы не потеряли сознание.

Очевидно, профессор собирался узнать, что мог вспомнить Дункан о личности Кэрда, будучи в обычном состоянии. Эта тема оказалась для Дункана даже более легкой, чем он предполагал. Закрыв глаза, он вызвал образ Кэрда II, и тот действительно предстал перед его глазами с ногами, опутанными длинными, светящимися красным светом, корнями из живой плоти. Корни эти уходили в бесконечную пропасть, заканчивающуюся беспросветной тьмой. Собственно, Дункан ощутил себя этим человеком, Кэрдом II, хотя в то же время в нем сохранилось достаточно черт и его самого. По крайней мере, он без труда мог предстать перед взором профессора именно Дунканом, когда тот обращался к нему, произнося это имя.

Каребара читал вопросы, записанные на листе бумаги. Наверно, Руггедо написал, подумал Дункан. Ему представлялось, что Руггедо знал о его предыдущей личности гораздо больше Каребары.

— Что вы знаете о Чарльзе Арпаде Оме?

Вопрос этот мгновенно вывел Дункана из расслабленного и благодушного состояния. Он застал его врасплох, выскочив словно ниоткуда.

— Ом? — переспросил Дункан. — Я знаю о нем только то, что вы мне рассказали. Он был моей Субботней ролью на Манхэттене. Это вииди — шалопай и пьяница.

— И все, что вы помните?

— Да.

Это была неправда. Перед внутренним взором Дункана пронеслось сразу несколько лиц. Его лицо. Лицо Сник. Лицо Руггедо. Только вот имя у Руггедо было другое…

— Вы уверены?

Каребара стоял лицом к большому настенному экрану, на котором крупным шрифтом отображались показания приборов. Они свидетельствовали о том, что Дункан не испытывал ни малейшего напряжения и вел непринужденную беседу с другом.

— Ба! Что толку от всех этих экспериментов? — воскликнул Каребара, воздев к небу руки.

— Да, уверен, — ответил Дункан. — Мне известно об Оме только то, что рассказывали вы.

Каребара снова обратился к вопросам о Кэрде. Дункан отвечал автоматически, даже не напрягая внимания, только время от времени вынужденно отвлекаясь от основного направления своих мыслей, когда он не мог предоставить Каребаре необходимую информацию. Попав в подобную ситуацию, Дункан произносил традиционное «не помню» и снова обращался к поискам в своей памяти имени, которое, ускользая, никак не хотело попадаться на удочку. Неуловимое имя, словно кенгуру, скакало по кромке, ограничивающей зону, доступную его разуму?

Руггедо? Руггедо? Руггедо?

Что это значит? Где он слышал это слово? С чем оно ассоциируется? Может быть, с часами? Цифровые часы? Хронометры? Хрон… Хрон… Хрон… Древние устройства для измерения времени. Гномоны? Гномон… кажется, он вспомнил… это металлический треугольник или стрелка на шкале солнечных часов. Тень, которую отбрасывал стержень, показывала время суток. Но что общего это может иметь?.. Ах! На чистом экране перед его глазами вдруг вспыхнуло слово, обозначенное отчетливыми крупными буквами:

ГНОМ!

Он приближался к цели.

Гном, гном, гном!

ГНОМ!

Это существа, напоминающие троллей, описанные в рассказах Баума о стране Оз [Лайман Фрэнк Баум (1856-1919) — американский детский писатель; автор серии из 14 книг о волшебной стране Оз]. Отвратительные существа, живущие в подземелье, не знающие жалости и любви. Руггедо был их королем!

— Чему вы улыбаетесь? — резко спросил Каребара.

— К вам это отношения не имеет, — ответил Дункан. — Задавайте следующий вопрос, пожалуйста.

— Вы еще не ответили на предыдущий.

— Я не знаю.

Руководитель КУКОЛКИ был сардоническим злодеем. Он выбрал это имя, потому что Руггедо являлся монархом банды, обитающей в подземелье. Король Номов в произведениях Баума посвятил свою убогую жизнь набегам на великий и счастливый народ Оз, населяющий залитую солнцем поверхность Земли. Страна Оз не представляла для него никакой опасности, и ее жители хотели только, чтобы их оставили в покое. Но Руггедо был не в силах смириться с тем, что кто-то живет весело и беззаботно. К тому же, собрав в своем окутанном мраком и обрамленном скалами королевстве несметное количество золота и бриллиантов, он не мог отказать себе в удовольствии овладеть открытой свежему воздуху землей страны Оз.

Дункан подумал о том, знал ли этот Руггедо из КУКОЛКИ, выбирая для себя фиктивное имя, что Руггедо-Ном постоянно оказывался в глупом положении, все время сидя в грязи, погрузившись в нее своей окаменевшей задницей и страшась волшебной палочки доброй Глинды.

Люди и звери, населявшие страну Оз, были бессмертны, как и деревья — тоже живые существа. Сказочная королева Лурлина заколдовала страну Оз, там никто не старел и не умирал. Даже если человека разрывали на куски, он все равно продолжал жить — эти куски никогда не переставали подергиваться.

Бессмертные. Это… цветущий замысел отступил перед вездесущим бесплодием, похожим на Пустыню Смерти, окружавшую страну Оз. Господи! — воскликнул Дункан, выпрямившись в кресле.

Каребара подпрыгнул, отбросив в сторону листок с вопросами.

— Что? Что? — завопил он.

Бессмертие!

Из сухой, выжженной солнцем бесплодной пустыни поднялось лицо Руггедо с ярко светящимися, словно огни светофора, глазами, прикрытыми тяжелыми веками. Он всплыл словно призрак Самуила, вызванный Аэндорской Волшебницей [по библейскому преданию, волшебница из Аэндоры, вызвавшая по просьбе первого царя израильского Саула тень пророка Самуила и предсказавшая Саулу поражение с войне с филистимлянами].

— Ом! — вскричал Дункан.

Каребара, ползая на коленях, разыскивал листок, который проскользнул под кресло. Профессор повернулся к Дункану.

— Ом? Что с Омом?

Дункан сопротивлялся всей силой разума — и лицо его не выдало ничего. Дисплей на стене бесстрастно показал резкий скачок кровяного давления, учащенное биение сердца, электрический разряд, пронесшийся по его коже, всплеск адреналина в крови, вспышку излучения, идущего от мозжечка. Профессор ничего не заметил, хотя позднее, просматривая запись, он непременно обратит внимание на столь необычное явление. Но тогда, сообразил Дункан, это уже не будет иметь значения. А пока… Дункан закрыл глаза… поплыли зеленые поля, быстро бегущий по ним одинокий белый единорог… он, Дункан, с козлиным рогом и покрытыми шерстью ногами водрузился на девственницу, к которой спешил единорог, опоздавший на несколько минут…

Дункан открыл глаза. Как он и надеялся, показания на экране теперь соответствовали состоянию мужчины, не испытывающего никакого напряжения. Показания, конечно же, не отражали реальности. Сотни тысяч людей, поднаторели в умении контролировать свои реакции на стресс — итог многолетних тренировок в сфере биологической обратной связи. Именно поэтому органики, пользуясь ТИ, редко прибегали к помощи детекторов лжи, основанных на электронных методах измерения физических реакций.

— Что насчет Ома? — переспросил Каребара.

Это не был просто какой-то случайный проблеск воспоминания. Прилив памяти обрушился на него словно фонтан, словно струя гейзера, взлетевшая, упавшая и исчезнувшая. Мозг его оказался столь переполненным образами и словами, что Дункан не смог охватить всю вспышку целиком. И все же он увидел и запомнил достаточно.

Он, Чарльз Арпад Ом, находился в тайной квартире в Башне Эволюции на Манхэттене. Руггедо что-то говорил ему, но Руггедо был Джильбертом Чингом Иммерманом, человеком, считавшимся умершим много лет назад. Иммерман, его дед и прадед, — основатель и руководитель подпольной организации, к которой принадлежал Кэрд и семь других его образов и которая позже была раскрыта и разгромлена. Каким-то способом Иммерману удалось остаться в тени, и он по-прежнему был одним из членов Совета Мирового Правительства. Иммерман не оставят своих планов и организовал новую группу. Или, может быть, собрал воедино остатки старой организации.

Иммерман открыл сложную биохимическую смесь, которую назвал эликсиром бессмертия, хотя это средство и не гарантировало вечной жизни.

— Жизнь продлевается в семь раз, — пробормотал Дункан.

— Что?! — вмешался Каребара. — Я спрашивал вас об Оме!

— О, — воскликнул Дункан. — Секундочку. Мне показалось, что я что-то вспомнил о нем. Но воспоминание ускользнуло. Я не в силах вернуть его.

— Ну, наконец-то, кажется, у нас есть хоть какой-то прогресс, — с довольным видом заметил Каребара.

Эликсир Иммермана в семь раз замедлял процесс старения. Обычный гражданин, живущий восемьдесят сублет, проведет на Земле пятьсот семьдесят облет. Но иммер — человек, ежегодно принимавший положенную долю эликсира, — мог обитать на Земле 3920 облет.

Этим-то и объяснялось, что правительство сгорало от желания поймать Иммермана. Кое-кто из высокопоставленных официальных лиц, наверняка всего несколько человек, проведал обо всем этом от тех иммеров, которых им удалось схватить. Они сохранили эту информацию в тайне. Власти посадили в цилиндры не только всех пойманных иммеров, но также каждого, кому в силу обстоятельств стало хоть что-то известно об эликсире бессмертия.

Сник ничего не знала об этом, но даже ее подвергли допросу и, приговорив по ложному обвинению, бросили стоунированной на склад.

Несмотря на все усилия сохранить самообладание, Дункан буквально рассвирепел. Уровень кровяного давления на экране резко подскочил вверх, а излучение мозга достигло невиданной частоты.

— Пора вдохнуть тумана, — сказал профессор. — Откройте, пожалуйста, рот пошире.

…Проснулся Дункан через час, когда с него уже сняли электроды. Каребара с озадаченным видом склонился над ним, протягивая Дункану стакан воды. Он с трудом сел. Выпив, Дункан вернул профессору пустой стакан, и тот, поставив его на стол, молча покинул комнату в сопровождении двух охранников. Едва дверь закрылась, Дункан вскочил на ноги. Его шатало. Во рту, несмотря на выпитую воду, было сухо — казалось, язык, касаясь зубов, вот-вот высечет из них искру. В голове и в желудке словно катался раскаленный докрасна железный шар.

Не разбирая пути, Дункан помчался в ванную комнату.

— Эта букашка, наверно, опрыскала меня раза четыре, не меньше. И лекарствами накачала. Ну и гад.

Однако, если Каребаре и удалось добиться от него своими методами чего-то интересного, он держал это при себе. Дункан сомневался, что профессор сумел вытянуть из него нечто такое, чего он, Дункан, не хотел открыть. Чтобы создать новую личность, надо пройти через длинный ряд процедур, а это обстоятельство, видимо, вынуждает Руггедо-Иммермана торопиться.

Дункана вырвало недавно съеденным завтраком и на какое-то время он забыл обо всем. Прополоскав рот и выпив воды, утерев выступившие слезы, Дункан почувствовал себя немного лучше. Он собирался еще раз обдумать результаты сегодняшнего сеанса, но, не выдержав напряжения, заснул. Проснулся он около полудня, выпил немного кофе и закусил печеньем и сыром. В час дня пришли охранники, которые обычно сопровождали его в бассейн. Несмотря на ужасную головную боль и ощущение, будто все молекулы его тела и мозга скрипят и трутся одна о другую, он следовал распорядку. Проплавав почти час, Дункан почувствовал себя гораздо лучше. Воспользовавшись шумом — Кэбтэб самозабвенно шлепал себя по брюху, — Дункан сумел сказать несколько слов Сник, а потом и самому падре, когда столь же звучно плескалась в воде Пантея.

— Наверно, сегодня вечером.

В два часа явился Каребара.

— Полагаю, надо продвигаться быстрее. Нас ждет успех. Какие-либо научно обоснованные предпосылки для такого мнения отсутствуют, но у меня предчувствие.

— Преклоняюсь перед вашей интуицией, — заметил Дункан, — но я еще не отошел от сегодняшнего утра. Наверно, придется пропустить вечерний сеанс.

— Ни в коем случае, — с энтузиазмом сказал Каребара. — У нас появился шанс, и мы не можем его упустить.

— Я ручаюсь, что вы потеряете свое и мое время, о своем здоровье я уже и не говорю, — ответил Дункан. — Вы не продвинетесь ни на дюйм, если я не буду сотрудничать с вами, а я не собираюсь этого делать. Если к ночи я почувствую себя лучше, мы сможем попробовать. Иначе…

Каребара прикусил нижнюю губу, сцепил пальцы. Пришлось смириться.

— Ну хорошо. Следующий сеанс отменим. Но к вечеру вы должны быть готовы. Это очень важно.

Не потому ли, что к нам пожалует Иммерман? — подумал Дункан.

— Мне необходимо хорошенько вздремнуть, — сказал Дункан. — Надо избавиться от воздействия лекарств. Я постараюсь быть готовым, но мне кажется — вы злоупотребляете медикаментами. Может быть, вам лучше пригласить кого-нибудь более компетентного в этих вопросах.

Профессор покраснел, но промолчал. Через несколько секунд он в сопровождении охранников покинул комнату.

Дункан приблизился к окну ровно настолько, чтобы оно, не затемнившись, позволило увидеть, что происходит на улице. Солнце весело играло на белых парусах прогулочных яхт и разноцветных баржах. Оно блестело, отражаясь от ярко-красного фюзеляжа дирижабля и от солнечных панелей башен. Футах в пятидесяти ниже окна пролетела белоснежная чайка.

Бежать лучше ночью, подумал он.

В шесть часов на экране возник Каребара, пригласивший его на очередной сеанс.

— Мы начнем в одиннадцать.

— Почему?

— Это вам знать необязательно.

— Кэбтэб и Сник там будут?

— Это я могу вам сказать. Да, они будут. Таков приказ.

Дункан улыбнулся. График мог измениться только по одной причине.

30

Пантея Сник лежала без сознания на диване, одурманенная парами ТИ. Каребара, стоя рядом с ней, говорил:

— Вынашивали ли вы какие-нибудь планы освобождения собственными силами?

— Нет.

— Были ли у вас планы побега в компании и с помощью других людей?

— Да.

Вид у Каребары был очень довольный.

— С кем вы вступили в сговор с целью освобождения?

— С Вильямом Сен-Джорджем Дунканом и падре Кобхэмом Вангом Кэбтэбом.

— О Господи! Я так и знал, так и знал! Но как они сделали это, даже не говоря друг с другом? Слушайте, Гражданка Сник, отвечайте на мои вопросы подробнее. Каким образом — устно, в письменной форме, с помощью экранов или каких-нибудь других средств — вы согласовали свой план?

— Ах! — протянул Дункан, проснувшись.

Сердце его учащенно билось, хотя страх быстро отступал. Спал он совсем недолго, всего минуты три, но и этого оказалось достаточно, чтобы в мозгу его развернулся тот сценарий, которого он опасался. Если его тюремщики проявят необычайную бдительность, они применят ТИ к его друзьям. Они узнают то, чего знать совершенно не должны.

Было без пяти одиннадцать вечера. Скоро станет ясно, предпринял ли Каребара все меры предосторожности, которые мог предусмотреть, если почуял опасность. Дункану все же казалось, что профессор не прибегнет к этому, ему в голову не придет всерьез заподозрить побег. На это у него не было причин. Каждое движение пленников фиксировалось, каждое слово прослушивалось, по крайней мере тюремщики так считали.

За минуту до одиннадцати дверь распахнулась, и в комнату с пистолетами в руках вошли Толстозадый и Полосатая. Мужчина занял пост около стены ванной комнаты, а женщина — рядом с северной дверью. Появились Сник и Кэбтэб, а следом за ними — профессор. Прекрасно! Значит, их все-таки не допрашивали о планах побега.

Сник присела на противоположном от Дункана краю дивана, Кэбтэб осторожно опустил свое гигантское тело в кресло рядом с Дунканом. На несколько секунд воцарилась тишина, затем спокойным шагом вошел Руггедо-Иммерман. На нем была элегантная зеленая мантия, отделанная красными блестками, которая вкупе с коротко остриженными волосами и длинным искривленным носом, придавала ему вид древнеримского сенатора. Позади него шел Крылоносый.

Тонкогубый и Дерганый, вероятно, находились в мониторной. Хотя, вполне возможно, что один из них стоял за закрытой дверью.

Иммерман, кивнув Дункану, сел в кресло, обращенное к дивану — футах в восьми от него.

Крылоносый обосновался примерно в трех футах от Иммермана, опустив руки по швам. Его пистолет покоился на боку в кобуре.

В течение нескольких секунд Каребара смотрел по сторонам, словно не понимая, можно ли ему сесть и, если да, где именно.

— Вон туда, — показал Иммерман.

— Благодарю вас. Ваше Превосходительство, — краснея и не отрывая глаз от старика, профессор прошел на указанное место.

Иммерман, плотно сжав губы, промолчал. Ситуация была ясна: в присутствии заключенного никому не дозволялось обращаться к нему по официальному титулу, особенно если этот титул относился к члену СМП — Совета Мирового Правительства.

Каребара дорого заплатит за свою оговорку.

Иммерман уставился на Дункана, почесывая левой рукой живот. Перед глазами Дункана снова промчалось видение: дед ласкает крупного сиамского кота, пригревшегося на его животе.

Последовало длительное молчание, затем Иммерман открыл рот, желая что-то сказать.

— Простите меня, Гражданин Руггедо! — прогремел Кэбтэб. — Прежде чем мы начнем обмениваться дружескими любезностями, могу ли я выпить? И не хотите ли вы промочить горло?

Иммерман слегка вздрогнул. Он поморгал, а затем произнес:

— Можете налить себе и угостить своих друзей. Мне ничего не нужно. Но… — он выглядел сердитым, -…больше меня не прерывайте. Говорить можно только с моего разрешения.

— Прошу прощения. Гражданин Руггедо. Мы все чувствуем напряжение, и я полагал, что немного выпивки разрядит обстановку.

— Пожалуйста, пейте, — сказал Иммерман.

Кэбтэб встал.

— Дунк, Тея, вы чего хотите?

— Мне тройную порцию Дикого Радикала, — отозвался Дункан.

— Стаканчик токая, — попросила Сник.

— Простите меня, Гражданин Руггедо, — произнес Каребара, — вы считаете, что алкоголь не помешает Гражданину Дункану нормально работать в тумане?

— Вряд ли, — ответил Иммерман. — Так или иначе — это, пожалуй, единственное сильнодействующее средство, которое вы еще не испытали на нем. Может быть, его способность к сотрудничеству изменится в лучшую сторону в бессознательном состоянии.

Что бы ни собирался сказать Иммерман, он, видимо, решил подождать, пока Кэбтэб разнесет напитки. Он наблюдал за падре, пока тот шел к бару — высокому и элегантному, из тикового дерева, украшенного резьбой. Едва Кэбтэб вышел из поля зрения Иммермана, тот перевел глаза на Дункана. Дункан не испытывал перед дедом ни малейшего стеснения и мог спокойно встретить его взгляд, но ему нужно было следить за Кэбтэбом, поэтому он вынужден был переводить глаза из стороны в сторону. Пусть старик думает, что пленник не в состоянии выдержать его взгляда.

До сих пор совместными усилиями они довольно точно разыгрывали сцену из «Марсианского Восстания». Даже мебель в комнате была расставлена примерно в таком же порядке. Иммерман позволил одному из пленников встать и отправиться за выпивкой точно так же, как в фильме Нель разрешил подобное Курляю Эстэркулю Лу-Дэну.

В кино охранник стоял рядом с баром и не отошел от него при приближении Лу-Дэна. Здесь же охранник — это был Толстозадый — сделал два шага в сторону.

Полосатая все еще находилась у двери, а Крылоносый по-прежнему держал пост справа от Иммермана. Полосатая следила за Кэбтэбом, Крылоносый — за Дунканом.

Каребара, прочистив горло, произнес:

— Простите, Гражданин Руггедо. Можно и мне выпить стаканчик шерри?

Иммерман кивнул.

— Кэбтэб, принесите Гражданину Каребаре…

— Я слышал… — перебил Крылоносого падре.

Он открыл маленькую дверцу и вытащил поднос. Поставив на него четыре стакана, падре налил в них понемногу из бутылок на полке бара.

— Вы что будете весь день угощаться? — сухим, резким голосом бросил Иммерман.

— Нет, Гражданин Руггедо. Я только хочу произнести тост. За наш успех и за Бога, Которого Еще Не Существует.

Иммерман в раздражении повернул голову и немного сдвинулся с места.

— Не испытывайте мое терпение! — громко сказал он.

— Простите, Гражданин, — ответил Кэбтэб. — Ваша снисходительность беспредельна…

Он поднял стопку, наполненную тем напитком, который выбрал Дункан, — бренди «Дикий Радикал».

— Тост! Пусть торжествует правда и добродетель! — Он опрокинул стакан, кадык его мерно поднялся и опустился. Кэбтэб поставил стакан на поднос и повернулся, направившись обратно через комнату.

Дункан продвинулся к краю дивана и отставил ноги назад, приподняв пятки и приготовившись. Он уперся большими пальцами в ковер, правая рука легла на ручку дивана.

Еще раз взглянув на Иммермана, он сказал:

— Что вы собираетесь делать с нами после того, как мы окажемся ненужными? — Он сделал паузу. — Дедушка!

Иммерман слегка встрепенулся, глаза его расширились.

— Вы помните?

Крылоносый удивленно посмотрел на Иммермана.

Падре проходил мимо Крылоносого. Внезапно повернувшись, он плюнул находившимся у него во рту алкоголем прямо в глаза охраннику.

Как это было в кино, Дункан, словно повторяя роль Лоуренса Бульбуля Амира, резко прыгнул вперед и подскочит к Иммерману. Краем глаза он заметил, как Сник метнулась к Крылоносому. Рука главного охранника рванулась к кобуре.

Дункан и Сник в один голос издали пронзительный визг, чтобы обескуражить тюремщиков и замедлить их реакцию хотя бы на ту решающую долю секунды…

Кричали все.

Иммерман поднялся с кресла как раз в тот момент, когда руки Дункана сомкнулись на его горле. Он повалился на спину вместе с перевернувшимся креслом — Дункан рухнул на него сверху. Иммерман с посиневшим лицом пытался выдавить Дункану глаза. Но вот движения его замедлились, он обмяк, хотя еще и не потерял сознание.

Дункан откатился в сторону и попытался встать на ноги, но в этот миг на него с воплем бросился Каребара. Они вдвоем повалились на пол — вот тело профессора расслабленно повисло, кровь потекла по голове: Сник успела приложиться к ней рукояткой пистолета.

— Все кончено! — хрипло дыша, сказала Сник и добавила: — О Господи!

Дункан, пошатываясь, встал. Иммерман тоже пытался подняться. Дункан нанес ему удар по шее, и старик упал лицом вниз.

Крылоносый лежал на спине с раскинутыми руками и неестественно откинутой головой.

Дункан видел, как Сник пробежала через комнату к распростертому на полу телу Кэбтэба. Дункан поискал глазами Полосатую; она лежала лицом вниз на полу возле двери, пистолет валялся рядом с раскрытой ладонью. Очевидно, Кэбтэб застрелил ее, завладев пистолетом Толстозадого, однако Полосатая успела достать его лучом, пока они пытались повалить друг друга. Затем Полосатая, тяжело раненная выстрелом Кэбтэба, рухнула на пол.

Дункан поднял пистолет Крылоносого, отрегулировал его, переведя с парализующего действия на поражающее, и прошел к углу, за которым находилась ванная комната.

— Он мертв! — рыдала Сник, подняв глаза на Дункана.

Луч прошелся по левому плечу падре, но слабо ожег края раны: много крови вытекло.

— Оплакивать его будем потом, — бросил Дункан. — Пара оставшихся охранников наверняка уже сообщили все слугам и Бог знает — кому еще.

Он осмотрел другие тела. Каребара и Иммерман тяжело дышали. Профессор его не интересовал, но собственный дедушка нужен был живым и способным мыслить ясно и трезво. Воспользовавшись баллончиком тумана из сумки Каребары, Дункан выплеснул фиолетовое облако в лица обоих.

— Полосатая, Толстозадый и Крылоносый мертвы, — сказала Сник. — У Толстозадого сломана шея. Наверно, это успел сделать падре.

— Ты тоже сломала шею Крылоносому.

— Да.

Итак, теперь Иммерман стал заложником, но у охранников по-прежнему была возможность прослушивать комнату и наблюдать за происходящим. Смогут ли они со Сник прорваться, несмотря на все?

— Все прошло точно по сценарию, — сказал Дункан. — Только вот Лу-Дэн в фильме не погибает…

— Сценарий переписан, — сухо бросила Сник, хрипло рассмеявшись. Дункан напрягся, опасаясь, что смех ее вот-вот перейдет в истерику. Однако она замолчала и принялась собирать пистолеты, попутно извлекая из карманов охранников запасные заряды. Разложив оружие на столе и рассовав что можно по карманам, она протянула несколько зарядов Дункану.

— Каребара нам ни к чему, — сказала она, указывая на профессора.

— Нет, нет, — поспешил Дункан. — Убивать не будем. Он еще может пригодиться.

Цифры на экране показывали, что с того момента, как Иммерман вошел в комнату, прошло четыре минуты.

Дункан жестом предложил Сник следовать за ним. У ванной комнаты он остановился и обернулся. Сник расположилась так, чтобы была видна основная дверь в квартиру.

— Если верить их словам, — негромко произнес он, — в ванной нет экранов. Ты закрываешь собою экран, который находится у тебя за спиной, над окном. Когда станешь отвечать мне, будь краткой. Мы затащим сюда Иммермана, и я закрою дверь. Ты будешь прикрывать нас, пока я допрошу его. Мне необходимо узнать планировку всего помещения и сколько в нем людей. Есть еще какие-то помещения, где они спят. Нужно вытащить из него коды, без них не обойтись. У меня есть к нему и другие вопросы, но с ними придется подождать. Мы должны прочесать здесь все и выяснить, не запросили ли охранники помощи со стороны. Вопросы есть?

— Иммерман?

— Это настоящее имя Руггедо. Подробности потом. Я притащу его сюда. Охраняй дверь. Если они вломятся, кричи.

Дункан не терял времени зря. Не представляя себе четко состояние старика — оправился он от полученных ран или, наоборот, перешел в коматозное состояние — он приступил к допросу. По всей видимости, если бы Иммерман не глотнул тумана, он уже пришел бы в сознание. Отвечать он стал сразу же, хотя и едва слышно.

Допрос занял больше времени, чем хотелось бы Дункану, но человек, которого опрыскали туманом, никогда не выкладывает то, что знает, добровольно, будто пересказывает какую-нибудь историю, его надо «вести» последовательно, шаг за шагом. Так или иначе, Дункану все-таки удалось вытянуть из Иммермана планировку комплекса и число людей в нем. Тонкогубый, подлинное имя которого Сингх, и Дерганый, которого звали Баттлджей, несли вахту в мониторной. Прислуга — женщина по имени Пэл и мужчина, которого звали Вискет, находились, по крайней мере еще совсем недавно, в своих комнатах.

Иммерман вылетел из Цюриха за два часа до этого на правительственной экспресс-ракете, приземлился на Поле Метеоритного Дождя, откуда его доставили на небольшом самолете органиков прямо на крышу башни. Специальный люк на крыше раскрылся по команде переданного по радио кода, и летательный аппарат опустился в помещение ангара, рядом с главным коридором и квартирами по обеим его сторонам. Там живут высокие правительственные чиновники, предположил Дункан. К северо-востоку от комплекса Иммермана. Пилот — человек по имени Вэйн — был вооружен и находился сейчас в ангаре или на кухне.

Будучи членом СМП, Иммерман мог при необходимости пропускать время стоунирования, пренебрегать часовыми поясами, что не дозволялось большинству граждан.

Дункан высунул голову из ванной комнаты и жестом велел Сник встать рядом с дверью. Он шепотом передавал ей то, что узнал от Иммермана, и она также шепотом повторяла услышанное, чтобы у него не было сомнения: она все поняла правильно, и планировка помещения ей известна. Покопавшись в сумке Каребары, Дункан отыскал шприц и бутылочку с пентоталом натрия. Не зная, как нужно подготовить состав, чтобы человек, получивший инъекцию, оставался без сознания полчаса, он спросил об этом Каребару. Получив ответ, он взял нужное количество препарата и сделал профессору укол. Затем он прошел в ванную комнату и проделал то же самое с Иммерманом.

Пентотал в сочетании с туманом заставит обоих отключиться минут на сорок пять. Иммерман, будучи гораздо крупнее своего соратника, наверно, очнется первым. Но несколько минут особой роли не играли. Дункан рассчитывал вернуться до того, как они очнутся.

Он снова поговорил со Сник через дверной проем ванной комнаты.

— Я получил от Иммермана код отключения света и монитора и устранения звуков. Шельмец оказался очень предусмотрительным. Он единственный владел кодами полного контроля над всем электрическим оборудованием. Наверняка боялся, что ему придется поспешно уносить ноги.

— Это нам на руку.

— Да. Я выключил освещение и все звуковые детекторы, кроме того приемника, который нужен мне для управления энергетическими установками. Приборы ночного видения и все инфракрасные установки тоже отключены.

Дункан вышел и обратился к ближайшему настенному экрану. Код «О, Сезам, отворись!» сразу же погрузил комнату в темноту. Теперь мониторы не видели и не слышали ничего из происходившего в комнате. Однако Дункан сомневался, что долго удастся оставаться в темноте. Иммерман говорил, что у персонала есть фонарики. Наверняка сейчас люди помчались за ними.

Дверь его комнаты располагалась как раз напротив кладовой с продуктами. Но из кладовой не было выхода в коридор. Кухня находилась к югу от кладовой, и можно было не сомневаться, что сейчас там засели приспешники Иммермана — ждут, когда пленники выйдут из своего укрытия. Дверь одного из жилых помещений охранников к северу от кладовой выходила в коридор всего в десяти футах от комнаты Дункана. Рядом с мониторной было второе жилое помещение охранников. Еще одна комната, где они отдыхали, непосредственно в коридор не выходила.

Итак, оставалось пятеро людей Иммермана — трое мужчин и две женщины. Сингх, Баттлджей, Пэл, Вискет и Вэйн. Они могли затаиться у любой из дверей по восточной стороне коридора или у входа в обитель Кэбтэба к северу от комнаты Дункана. Но была еще комната Сник и кладовая. Если бы действиями охранников руководил он сам, то не преминул бы поставить по крайней мере двух людей в комнатах, примыкающих к его собственной с севера.

— Вэйн! — вдруг громко воскликнул Дункан. — Почему я не подумал об этом раньше?

— Что? — удивилась Сник. — О, понимаю! Господи!

Если пилот не успел вывести свой самолет через проем на крыше, он сейчас заперт в ангаре как в ловушке. Но если он вывел его до того, как Дункан отключил свет…

Дункан не успел закончить свою мысль. Темный корпус летательного аппарата заслонил свет, доходивший от башен в верхнюю часть окна. Дункан отчетливо видел силуэт самолета, тонкий и длинный. Внутри него вырисовывались профили пилота и еще одного человека. Аппарат начал поворачиваться вокруг вертикальной оси носом к окну.

Дункан прицелился в пилота. Фиолетовый луч вырвался из пистолета одновременно с лучом Сник. Кто-то из них промахнулся на несколько дюймов… это Дункан. Последовал ответный выстрел, но и нападавшие успели нажать на спусковой крючок еще раз. Пять ровных отверстий зияли в стекле. За окном аппарат, похожий на каноэ, мерно совершал обороты — раз-два-три…

— Хорошо, что я выключил свет! — воскликнул Дункан. — Они едва не попали в меня.

— Двоих нет, — произнесла Сник. — Но трое еще остаются.

31

— Прежде чем отпереть нашу дверь, я отключил ее от сети, — сказал Дункан. — Пусть осмелятся проверить — не открыта ли она. Я могу подать энергию, чтобы открыть дверь и не включая свет.

— Почему бы нам не прожечь обе стены? — предложила Сник. — Один займется стеной комнаты Кэбтэба и выжжет замок моей двери. А другой — прорубит лаз в комнату Иммермана.

Дункан уже думал об этом. Они могли бы проделать ходы в боковых стенах, но вдруг троицу снаружи осенит та же идея. Однако им со Сник нельзя больше прятаться в комнате, боясь двинуться из-за возможных действий врага.

— Все двери, которые были открыты, когда отключилась сеть, так и остались открытыми, — сказал Дункан. — Другие должны быть запертыми, включая единственный вход в комплекс. Если троица в комнате Кэбтэба или в твоей, или в кладовой, им придется прорубать себе вход. Предположим, они еще не сделали этого или находятся, так сказать, в процессе… Давай-ка займемся стеной в жилую комнату, а затем таким же путем — в спальную.

Он последний раз взглянул на медленно поворачивающийся самолет с его мертвыми пассажирами и приступил к работе. Пистолетами, установленными на полную мощность, они прорезали нечто вроде квадрата, достаточного, чтобы проползти. Смрад от тлеющего и горящего, пропитанного шестидюймового картона обжег нос и опалил глаза. Они перезарядили оружие. Дункан прошептал код, который должен был подключить освещение, но не экраны. Ползком, с пистолетом в руке, он устремился в проем. Дункан рассчитывал, что если кто-нибудь и окажется в комнате, то увидев его, на миг застынет. Этот секундный паралич даст ему преимущество.

Обитатель комнаты мог бы еще мгновенно юркнуть за что-нибудь массивное из мебели. Дункан и Сник двигались осторожно, низко пригнувшись, держа в каждой руке по пистолету. Сквозное турне по жилой и ванной комнатам показало, что они пусты. Дункан отключил свет; следующая брешь была проделана в стене. Затем процедура повторилась. Они обнаружили, что все двери заперты.

Теперь беглецы могли использовать свет огромных окон.

— Выжигай ход, — сказал Дункан, — а я послежу за этим — через который мы пролезли. Может, они ворвались в мою комнату и преследуют нас.

Новый лаз в стене был готов через тридцать секунд.

— У меня осталась половица заряда.

— Сохрани. Может понадобится все.

Он дал команду настенному экрану — вспыхнул свет.

Дункан и не ожидал, что кто-то окажется в помещении бассейна. Тем не менее он медленно подошел к ближайшему краю бассейна. А вдруг? Хотя смешно было думать, что кто-то стоит в воде да еще, может, нырнул. Прекрасная мишень!

Не было никого. Дункан почувствовал себя в несколько дурацком положении. Ну а если бы он не стал осматривать бассейн, а там все же кто-нибудь скрывался — сейчас он был бы трупом.

В который раз Дункан отключил освещение.

— Они, должно быть, гадают, что за чертовщина происходит со светом, — прошептала Сник.

— Ничего, все нормально, — отозвался Дункан.

В полной темноте на ощупь они пробирались вдоль стены. Одна рука скользила по ней, другая — с пистолетом — вытянута вперед. Через несколько шагов Дункан остановился: луковицеобразный конец пистолета царапнул что-то твердое. Ощупав предмет, он определил, что это скульптурный бюст на пьедестале. До конца стены он наткнулся еще на шесть подобных творений. Включив на мгновение свет, Дункан определил, что они в коридоре и перед ними сводчатый проход в фойе. Вновь в темноте он медленно миновал его, слегка задев одну сторону плечом. Еще раз по его команде включилось освещение — основная дверь в комнате была закрыта. На замок? Сник, опустив руку на плечо Дункана, так и следовала за ним; они вернулись в коридоры Дункан остановился. Коридор тянулся во всю длину комплекса до стены следующего. Последнее помещение — довольно большое, с одной дверью — служило самолетным ангаром. Дункан двинулся вперед, на сей раз нащупывая путь правой рукой… Никаких скульптур на этой стороне не было. Когда его пальцы остановились на третьей двери, Дункан совсем замедлился. Затем рука нащупала небольшой выступ — косяк четвертой двери. Он велел Сник следить за противоположной стороной и включил освещение. Дверь была заперта. Назвав код, он открыл замок, следующей командой вновь все погрузил в темноту и толкнул дверь. Лишь когда они оказались внутри, вспыхнул свет. Дверь автоматически закрылась за ними.

Как и говорил Иммерман, в ангаре оказался другой двухместный патрульный воздушный аппарат органиков. Ухмыляясь, Дункан залез на переднее сидение пилота. Сник, фыркая от сдавленного смеха, взобралась на кресло позади.

— Мы свободны! — вскричала она.

Дункан нажал кнопку ВКЛЮЧЕНИЕ. Выругался. Ни одна индикаторная лампочка не вспыхнула, цифровые дисплеи не осветились. Он еще трижды бесполезно ткнул кнопку.

— В чем дело? — спросила Сник.

— Не знаю, будь оно проклято! Я думаю… Иммерман не врал, когда говорил, что в ангаре есть второй самолет. Но чего он не сказал, поскольку попросту не знал, — пилот снял какую-то важную деталь. Он мог сделать это, опасаясь, что мы попадем сюда. Или выполнял обычный приказ. Иммерман не мог сказать мне об этом, пока я не задал ему такой вопрос. Черт возьми! Я не настолько разбираюсь в этой штуке, чтобы понять, чего не хватает. Да и вряд ли здесь найдется запасная деталь.

Дункан вылез из кабины и взглянул на короткую протонную пушку на носу самолета. Ее станина была приварена к раме, но саму боевую часть можно было быстро снять, разомкнув два зажима.

— Весит фунтов сорок, можно держать.

Взмокнув в тяжелом, вязком, недвижном воздухе, они спустили орудие. Дункан извлек два больших заряда — круглые шестидюймовые коробочки — из блока боезапаса самолета. Он рассовал все это по карманам на поясе и взял в обе руки снятую пушку.

— Я установлю освещение, чтобы оно включалось и отключалось с минутными интервалами.

По другую сторону коридора видна была дверь в комнату отдыха охранников. По описанию Иммермана, это было большое помещение в форме буквы L. Дверь заняла четыре секунды: три — отрезать ее от стены и одну — втолкнуть внутрь комнаты. Луковицеобразный конец пушки выплюнул фиолетовые полосы — Дункан вошел в комнату. Стена напротив дверного проема походила на швейцарский сыр. Внутри было пусто. Дункан обошел небольшой бассейн. Если кто-то находится сейчас в жилых комнатах охраны или в мониторной, им известно, что арестанты сбежали и затаились где-то позади. Ну и пусть! У Дункана уже не было времени пробираться назад и вновь расспрашивать Иммермана, а затем проделать еще кое-что, прежде чем исчезнуть отсюда.

Сник добралась до самого конца этой L-образной комнаты, выжгла замок двери в коридор — сразу за комнатой Дункана. Подождав, пока отключится освещение. Сник распахнула дверь и, упав на живот, осмотрелась. Дункан, не видя ее в темноте, объяснил, что надо делать, и полагал, что она следует инструкциям. Тем не менее он продолжал следить за дверьми в другие комнаты.

Неожиданно помещение осветилось. Нерасслышанные выдохнутые слова Сник, треск трех выстрелов… пронзительный женский крик. Затем еще пару раз треск, достаточно громкий, чтобы сообразить — Сник стреляет… Он бросился к выходу, но Сник, увиливая от возможных выстрелов, стремилась к нему. Улыбка ее светилась ярче света — она сверкала.

— Я разделалась с ними! Ее выстрел чуть не прикончил меня!

Дункан почувствовал запах тлеющего покрытия.

— Чей?!

— Пэл, повариха. Разнесла ей левый висок. И Сингха заодно — попала ему в брюхо, но он все-таки подобрался ко мне. Будь его выстрел на дюйм точнее — у меня в голове появилась бы внушительная дыра. Я прожгла обоих — для верности.

— Остается один — Вискет, — сказал Дункан. Он помолчал, затем добавил: — Ты выглядишь счастливой.

— Я уничтожаю ниспровергателей.

— Ради Бога! Мы сами ведем подрывную деятельность!

— Но они — враги.

Он покачал головой.

— Я больше не знаю, кто враг, а кто — нет. О'кей. Ты видела Вискета?

— Нет. Но это не значит, что он не затаился за одной из этих дверей.

Дункан огляделся из-за косяка двери и отступил в комнату. Пэл лежала на боку, Сингх — лицом вниз. Очевидно, Пэл успела проделать полпути из кухни до дверей, а Сингх, следовавший за ней, прошел все расстояние. Должно быть, они хотели, пользуясь темнотой, добраться до комнаты отдыха охраны. Сник, приникшая к полу, была плохой мишенью. И она действовала быстрее. У же потом Сник пристрелила их из сострадания.

Он не хотел бы встретиться с ней на дуэли.

— Я заметил, что двери мониторной и две комнаты охранников были закрыты, — сказал Дункан. — Если там кто-то есть, я имею в виду Вискета, он не выйдет, пока не прожжет себе ход. А тут уж мы учуем зловоние…

Включилось освещение.

— Выходим в коридор. Пробираемся боком, в южную сторону, наблюдаем за коридором. Я пойду справа от тебя. Ты следишь за дверью в мониторную. Вискет мог попасться в ловушку, когда я закрывал дверные замки. Вторая дверь налево.

— Я знаю, — сказала она.

— На всякий случай. Я проверю дверь к Кэбтэбу и встану напротив мониторной. Когда включится свет, я смогу оттуда определить — открыта ли дверь в помещение банка данных. Если закрыта — я кивну тебе, нет — покачаю головой. Если дверь открыта — войдем. Если закрыта — ты вырежешь замок в мониторную. Так будет быстрее и легче, чем снова пробираться через каждую комнату, чтобы наконец найти этого Вискета.

— Поняла.

— Пошли.

Свет загорелся, и Дункан убедился, что дверь в комнату банка данных закрыта. Он подал знак Сник, и она, пригибаясь, двинулась к мониторной. Дункан знаком велел ей лечь. Она была вне зоны попадания — он нажал на спуск. Фиолетовый луч прыгал, словно разгневанный кот, по мере того, как Дункан направлял его вокруг запорного механизма в дверях. Дело было сделано. Сник подошла и дважды стукнула рукояткой пистолета по центру выжженного круга. Механизм вывалился в комнату. Ударом ноги она открыла дверь.

Вискета не было видно.

— Выходи! — крикнул Дункан. Все твои приятели убиты. Вискет! У тебя нет шансов! Сдавайся, или мы доберемся до тебя. У меня пушка с самолета, Вискет! Я прощупаю лучом каждый дюйм! Даю четыре секунды! Выходи с поднятыми руками!

Сильный, но дрожащий голос откликнулся:

— Я сдамся, если вы обещаете не убивать меня!

— Выходи без оружия! Выброси пистолет и покажи свои лапы! Подними их перед дверью! И без шуточек! Я не один!

— Вы обещаете не стрелять в меня?

— Обещаю.

— А ваша подруга? Пусть она тоже скажет.

Очевидно, Вискет был весьма предусмотрителен.

Дункан кивнул Сник.

— Обещаю, что не буду стрелять в тебя.

— Есть ли еще кто-нибудь с вами? — прокричал Вискет.

— Откуда, черт возьми?! Ты знаешь, сколько нас. Выходи! Я спешу!

— Вы сказали, что не будете стрелять в меня! — вопил Вискет. — Не тронете меня! Или попробуйте-ка добраться до меня!

Его голос звучал откуда-то из дальнего угла комнаты. Дункан не успел даже крикнуть Сник остановиться. Бросившись на пол напротив дверного проема, она дважды выстрелила. Фиолетовая полоска метнулась над ней, проделав отверстие в стене позади Сник. Она поднялась и пошла в комнату. Дункан, ругаясь, последовал за ней. Вискет лежал, уткнувшись лицом в пол, посреди комнаты.

— Глупо, — сказал Дункан.

— …если бы я промазала. А я попала — значит, не глупо. Мы все равно должны были прикончить его. Ты это знаешь. И Иммермана и Каребару тоже — только закончим возиться с ними.

— Я собирался освободить их, дать им шанс спастись.

— А если их схватит полиция? Они раскроют все, и наши шансы будут ничтожны. — Сник была непреклонна.

— Ты — кровожадный варвар.

В эти секунды он расставался со своей любовью к ней. Или ему это только казалось? Или он надеялся… Он стремился освободиться от этого наваждения, но ни логика, ни разум не могли помочь…

— Ну? — торопила она.

— Да… я понимаю.

— Прекрасно. Что теперь?

— Надо затащить Иммермана как можно скорее в комнату банка данных. Ты охраняешь дверь в комплекс. Они могли вызвать помощь. Возьми с собой пушку.

32

Иммерман лежал на диване в мониторной. Дункан очень спешил, допрашивая его о возможностях банка данных. Как Дункан и ожидал, банк мог выходить на все каналы, кроме сверхсекретных, правительственных, был связан со Мировым Правительством, с национальным каналом, с каналами штатов и местными линиями повсюду. Его дед давным-давно тайно установил все эти средства связи.

Дункан на миг остановился, чтобы взглянуть настенной экран, следивший за фойе. Сник сидела на стуле, наблюдая за дверью — спинка другого стула подпирала оружие.

— Какое имя вы используете сейчас?

— Дэвид Джимсон Ананда.

— Какой общий код доступа?

Иммерман тихо ответил:

— ИМАГО. ВСЕГДА.

Дункан попросил его произнести по буквам, а затем спросил:

— Вы — единственный, кто может сделать вызов?

— Да.

— Что требуется для подтверждения доступа? Распознавание вашего голоса?

— Да.

— Требуется ли что-нибудь еще для подтверждения доступа?

— Да.

— Что еще требуется для подтверждения доступа?

— Отпечаток большого пальца моей левой руки. Отпечаток сетчатки моего правого глаза.

Дункан спросил, как это регистрируется. Получив ответ, Дункан подхватил бессильное тело Иммермана и усадил его на стул перед главным пультом управления. Подперев Иммермана, он нажал завишу ВКЛЮЧЕНИЕ.

— Как только я скажу «давайте», вы, Джильберт Чинг Иммерман, скажете как можно громче: ИМАГО. ВСЕГДА.

Дункан приложил большой палец левой руки деда к круглой немаркированной пластинке на панели, держа за волосы в поднятом положении голову Иммермана.

— Давайте.

— ИМАГО. ВСЕГДА.

Экран, уже высветивший текст ГОТОВНОСТЬ К ВВОДУ КОДА сменился надписью КОД ДОСТУПА НЕ ПОЛНЫЙ.

Тонкий луч метнулся из центра экрана. Он упал на шею Иммермана, но Дункан, поворачивая его голову, поймал луч правым глазом старика. Иммерман шире открыл глаза, и экран высветил: КОД ДОСТУПА ПРИНЯТ. ГОТОВНОСТЬ ПРИЕМА.

Дункан вздрогнул — другие экраны осветились ярко-оранжевым светом, и раздалось легкое завывание: первое напоминание сегодняшним гражданам о подготовке к стоунированию.

Дункан как от мухи отмахнулся от сигнала и начал медленно, слово за словом, объяснять Иммерману, что ему следует говорить компьютеру. Он еще не провел и половины своего урока, как с экрана, наблюдающего за фойе, раздался свист. Сник сказала:

— Они выжигают запорный механизм!

— Не впускай их! Сделай все! Я не могу помочь тебе, пока вожусь здесь. Мне надо сделать это во что бы то ни стало. Результаты этого будут иметь всемирное значение. Начало оказывается простым, но дело потребует времени.

Иммерман, словно зомби, подчинялся любой просьбе Дункана. Да он, по существу, и был зомби. То, что Дункан хотел сейчас начать, давным-давно было подготовлено Иммерманом. Хотя Иммерман замышлял еще нечто другое, он создал систему, так что можно было быстро продвинуться к цели. По команде Дункана Иммерман повторил все инструкции, и они вошли в секретные банки данных во всем мире. Все экраны — в каждом доме, квартире, в общественных зданиях, — которые настроены на прием в системе общественного телевидения, в десять минут после полуночи высветят послание Дункана. Одновременно принтеры в каждом доме, квартире и общественном здании распространят его. Дункану не придется заботиться о передаче послания по правительственному телевидению. Дункан понимал, что послание на правительственных каналах проживет на экранах лишь несколько секунд: цензоры знают дело.

До любого частного жилья или заведения, до каждого общественного здания, за исключением правительственных, телецентров в этом часовом поясе дойдет передача. Во всех других послание примут через десять минут после начала дня. Как только правительство очнется от шока, оно сможет обнаружить многие информационные банки и исключить послание. Но некоторые все равно уйдут. Если послание попадет хотя бы одному дню, можно не сомневаться, что оно дойдет и до других. Граждане позаботятся об этом. Они оставят распечатки людям следующего дня. Власти не смогут изъять их из каждого дома. Это нереально.

Главной задачей Дункана было сжать, укоротить послание. Ему некогда было формулировать его, но послание не должно быть длинным. Короткое и простое, но доходчивое — вот что требовалось.

Опять донесся голос Сник. Дункан посмотрел в ее сторону. Запорный механизм был выжжен, а круглая секция двери вокруг него выбита. Тлея, она лежала на полу.

Луч Сник вонзался в отверстие. Если кто-то стоял за дверью, живот его получил солидную брешь.

ГРАЖДАНЕ МИРА!

ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО СКРЫВАЕТ ОТ ВАС СЕКРЕТ ФОРМУЛЫ, ЗАМЕДЛЯЮЩЕЙ СТАРЕНИЕ В СЕМЬ РАЗ. ЕСЛИ БЫ ВЫ ОБЛАДАЛИ ЭТИМ РЕЦЕПТОМ, ТО ЖИЛИ БЫ В СЕМЬ РАЗ ДОЛЬШЕ. ВСЕМИРНЫЙ СОВЕТ И ДРУГИЕ ВЫСОКИЕ ЧИНОВНИКИ ИСПОЛЬЗУЮТ ЕГО ДЛЯ ПРОДЛЕНИЯ СВОИХ ЖИЗНЕЙ. ОНИ ОТКАЗЫВАЮТ ВАМ В ЭТОЙ ФОРМУЛЕ.

ВОТ ЭТА ФОРМУЛА.

Это не было «бессмертной» прозой или чем-то в этом роде. Дункан был бы рад составить значительно лучшее послание, имей он на то время. В его положении надо было радоваться и этому. Главное — убедиться, что компьютер зафиксировал все точно. Иммерман говорил все по памяти, а затем, по приказу Дункана, велел компьютеру выдать послание на экран. Дункан сделал несколько необходимых исправлений, и текст был занесен в память.

ГРАЖДАНЕ МИРА!

ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ЛГАЛО ВАМ ТЫСЯЧУ ОБЛЕТ. НАСЕЛЕНИЕ МИРА НЕ ВОСЕМЬ МИЛЛИАРДОВ. ОНО СОСТАВЛЯЕТ ТОЛЬКО ДВА МИЛЛИАРДА. ПОВТОРЯЕМ: ДВА МИЛЛИАРДА. ЭТО ИСКУССТВЕННОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА НА СЕМЬ ДНЕЙ НЕ НУЖНО. ТРЕБУЙТЕ ПРАВДЫ. ТРЕБУЙТЕ, ЧТОБЫ ВАМ РАЗРЕШИЛИ ВЕРНУТЬСЯ К ЕСТЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ ЖИЗНИ. ЕСЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВО СОПРОТИВЛЯЕТСЯ — ВОССТАВАЙТЕ! НЕ УДОВЛЕТВОРЯЙТЕСЬ ЛОЖЬЮ ПРАВИТЕЛЬСТВА. ВОССТАВАЙТЕ

!

ПОСЛАНИЕ ОДОБРЕНО ДЭВИДОМ ДЖИМСОНОМ АНАНДОМ, ИЗВЕСТНЫМ ПОД ИМЕНЕМ ДЖИЛЬБЕРТА ЧИНГА ИММЕРМАНА. ТАКЖЕ ОДОБРЕНО И ПЕРЕДАНО ДЖЕФФЕРСОНОМ СЕРВАНТЕСОМ КЭРДОМ.

Чиновники, увидев имя Кэрда, взбесятся еще больше. Это хорошо. Пусть знают, что он жив.

— Велите повторить инструкции и послание, — сказал Иммерману Дункан.

Потрескивание настенного экрана заставило Дункана взглянуть на него. Очевидно, дверь в фойе кто-то выбил. Сник произвела предупреждающий выстрел. Дункан сомневался, что они бросятся на нее через этот вход. Они проделают ходы в стене во многих местах и постараются окружить ее с флангов из разных комнат. Они будут осторожны — им ведь неизвестно число обороняющихся. Но и времени у нападающих немного. Город придет в движение через десять минут после полуночи. Большинство горожан отправятся спать прямо из стоунеров, но органики первой смены и рабочие выйдут на улицы. Если обитатели этих суперквартир появятся в коридоре, они заметят полицейских. Если, конечно, куколки не пристрелят органиков.

— Велите с этого момента не принимать больше никаких команд ни от вас, ни от кого бы то ни было еще, — сказал Дункан.

Иммерман произнес:

— ЗЕТ И АУТ.

— Это код отмены?

— Да.

Дункан распылил ТИ на лицо Иммермана и перенес старика на диван. «До свидания, дедушка. Вы попали в чертовскую передрягу, но заслужили все, что получили. Вы хотели, чтобы я осиротел. Я рад, что это не случилось».

Дункан вышел в коридор к двери своей комнаты. Она была заперта — пароль открыл ее. Он еще раз угостил Каребару туманом, потом позвонил в ближайший пост органиков. Не обращая внимания на требования офицера назвать себя, Дункан сказал:

— Совершено несколько убийств в жилом комплексе Д-7, сто двадцать пятый уровень. Убийцы пытаются попасть в квартиру! Поспешите! Они хотят убить нас!

Сержант был в гневе. Он уже собирался кончить дежурство и переходить в стоунер. Лишь в чрезвычайных обстоятельствах он мог перейти в другой день.

— Ваше обращение записано. Через три минуты органики будут у вас. Ваш идентификационный номер? Где вы служите? — Затем, глядя на дисплей возле себя вне поля зрения Дункана: — У нас не числится эта квартира! Что вы задумали?

— Квартира 7-Д, сто двадцать пятый уровень, — повторил Дункан. — Может, у вас и не числится, но это происходит здесь. Вам не трудно будет найти ее. Быстрее! Это убийство!

Он отключил экран. Сержант теперь, наверно, уткнулся в экран, но не может понять, откуда была передана информация. Защитные схемы заблокируют любой канал поиска источника сообщения.

Дункан старался теперь не попадать в поле зрения экранов. Большого участка стены больничной комнаты вообще не было. Другая стена прерывалась кладовой, примыкавшей к ангару. Нападающим придется выжигать запорные механизмы в дверях этих комнат — иначе им не попасть в коридор.

Дункан позвал Сник.

— Скорее! К комнате около ангара. Они выскочат из нее через минуту! А через несколько секунд будут и в ангаре!

Сник примчалась туда быстрее его. Дункан провозился с кодами двух дверей столовой. Когда он влетел в холл. Сник стреляла через дыру в дверях кладовой. Доносились вопли.

— Органики сейчас будут здесь. Я вызвал их пять минут назад!

Ответом были стоны. Сник устремилась к двери ангара. Она опять выстрелила в отверстие, из которого только что вывалился запорный механизм. Снова послышались стоны.

— Через несколько секунд здесь будут органики!

Наступила тишина. Женский голос произнес:

— Конечно, ты притащил их сюда.

Луч, прошедший сквозь дыру в двери проделал целый кратер в противоположной стене.

Пригнувшись, Дункан пронырнул мимо двери. Жестом он попросил Сник еще раз выстрелить сквозь дверь. Стоя с краю, она выпустила луч под углом. Дункан, приподнявшись, выстрелил в брешь под другим углом. Человек застонал.

— Пусть хоть весь свет рухнет вокруг нас! — прокричал Дункан. — Но я никого не проклинаю! Я не лгу, говоря, что органики вот-вот будут здесь!

Он вернулся в холл и задействовал экран. Запись его вызова полиции будет показана в кладовой и ангаре. Зря он раньше не подумал об этом.

До Дункана едва донесся разговор в ангаре. Они прибыли?

Жестом он попросил Сник открыть дверь — та распахнулась. Сник отпрянула. Дункан вошел в помещение, за ним Сник. Двое мужчин — один почти пополам разрезанный — лежали на полу.

Было десять минут пополуночи. Экраны в комнате давали гражданам последние предупреждения о стоунировании. Экраны будут светиться во всем городе, когда органики станут изрыгать проклятия. Нет, гэнки не смогут пренебречь его вызовом, но они будут чувствовать себя крайне тревожно, станут почти паниковать — еще бы, им придется нарушить правило дня!

Дункан скомандовал экрану, еще не залитому оранжевым светом, задействовать механизм управления створками на потолке. Они плавно раздвинулись, открывая звездное небо и впуская свежий воздух.

Дункан начал взбираться по лестнице.

— Оставь пушку здесь, — сказал Дункан.

Они выбрались на крышу. Повсюду башни и мосты излучали оранжевый свет тревоги, выли сирены. Согласно команде Дункана закрыться через шестьдесят шесть секунд, створки сомкнулись.

— Придется спускаться по лестничному маршу, — сказал он. — Я покажусь тебе упрямцем, но если мы ухватимся за перила, нас вряд ли собьют струи воды. — Он рассмеялся. — Плохо, что мы не сможем проехать на перилах. Никто не будет преследовать нас. Никто — пока мы не спустимся вниз, — а может, и там обойдется.

— Что нам теперь делать? — Сник не отставала от Дункана, идя рядом. Огни тревоги погасли, сирены утихли.

— Не хотелось бы, но нам опять придется добираться до какой-нибудь дикой местности. Будем скрываться, пока многое не изменится, пока мы сможем не опасаться за себя. Впереди чертовски много бед и тревог. Я верую в людей, в то, что историки называют «поднимающимися массами». Если они не изменят существующий порядок — мы не будем счастливы. Пока все складывается для нас совсем не плохо. Нам везло больше, чем мы, наверно, заслуживаем.

— Мы сами добивались всего, — сказала Сник.

— Нам дано увидеть дело рук своих. О Боже! Мне хорошо! Мы сделали то, что любой сочтет невозможным, включая и меня!

Он издал радостный вопль, обращенный к звездам.

Оглавление

Филип ФАРМЕР . МЯТЕЖ . (Мир дней — 2)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

Реклама на сайте