«Люди - не боги»

Юрий Тупицын Люди — не боги

Лунца разбудило гудение зуммера. Открыв глаза, он покосился на экран видеофона и нахмурился. Его вызывала ходовая рубка. Опять, наверное, какой-нибудь пустяк. Надо будет собрать начальников вахт и серьезно поговорить. Пора им учиться самостоятельности. Не вечно же они будут иметь за спиной командира! А Дмитрий Сергеевич Лунц был именно командиром пассажирского лайнера, совершающего регулярные рейсы по маршруту Земля—Марс—Титан и обратно.

— Слушаю, — коротко бросил Лунц.

Экран вызова осветился, и на нем появилось обеспокоенное лицо вахтенного начальника.

— Неполадки в аккумуляторной, — негромко доложил тот, — по-моему, дело серьезное.

— Сейчас буду.

Экран вызова погас, а Лунц поднялся с дивана и принялся размеренно, на первый взгляд неторопливо приводить себя в порядок. Застегивая «молнию» легкого костюма-скафандра, он на секунду задержал взгляд на своей встревоженной физиономии, отражавшейся в зеркале, усмехнулся и тут же вздохнул. Не до смеха! Аккумуляторная — самый каверзный отсек лайнера. Там хранятся запасы гипервещества, служащего топливом для ходового двигателя. Запасы энергии в гипервеществе колоссальны, именно это обстоятельство позволяет лайнеру, презрев поля тяготения, почти напрямую пересекать пространство. Однако, если гипервещество вдруг начнет распадаться, превращаясь в обычные частицы, главным образом в нуклоны, то выделится энергия, достаточная, чтобы вскипятить Аральское море. Это будет не только катастрофа, а космическое бедствие. Хуже всего, что прецеденты такого рода уже случались, стоит вспомнить судьбу танкера «Сибирь». Конечно, гипервещество изучено вдоль и поперек и взято под контроль, надежность которого не вызывает сомнения, однако же недаром его запрещают хранить на Земле. Все вещества, заряженные энергией, капризны. Даже обыкновеннейший невинный тротил иногда взрывается без видимых причин, превращая в руины гигантские химические заводы, а по сравнению с этой овечкой гипервещество — лютый тигр.

В ходовой рубке Лунца встретил вахтенный начальник.

— Я вызвал и главного инженера, — словно извиняясь, доложил он.

Лунц одобрительно кивнул и прошел к головному щиту аккумуляторной, за которым колдовал оператор. Он не сразу понял тревогу вахтенного и даже мысленно выругал его за ненужную панику — уровень радиации в аккумуляторной несколько превышал норму, но до опасного предела было еще далеко. И вдруг слегка змеившаяся линия развертки, отмечавшая уровень радиации, вздыбилась крутым горбом и полезла вверх. Замигали сигнальные лампы, забегали стрелки приборов — это сработала автоматика, приводя в действие систему гашения радиации.

— Я подключил на гашение все резервы, — сказал за спиной Лунца вахтенный начальник. — Все, какие только возможно.

Командир рассеянно кивнул — это разумелось само собой.

— Объявите тревогу, — не оборачиваясь, сказал он. — Экипажу и пассажирам занять стартовые места.

— Выполняю.

Главный инженер вошел в ходовую рубку вместе с гудками сирен.

— Что случилось? — удивленно спросил он, тараща свои маленькие заспанные глазки.

— Займись аккумуляторной, — бросил ему через плечо Лунц, зная, что старый Вилли поймет его с полуслова.

— Ясно.

Прошло несколько томительных секунд, кривая развертки нехотя опала и, извиваясь, точно раненая змея, с трудом успокоилась. Оператор вздохнул и покосился на командира.

— Флюктуации, — устало пояснил он. — Это уже третий пик.

Лунц хорошо понимал его состояние — ведь на «Сибири» все началось именно с флюктуации. Стоило сейчас не справиться системе гашения, как… Впрочем, никто не знает, что произошло бы. Может быть, все ограничилось бы радиационной тревогой, включением резервных систем гашения, а может быть, паразитная реакция стала бы развиваться дальше. Думать об этом не хотелось, а самое главное — это было совершенно бесполезно.

— Тревога объявлена, экипаж и пассажиры на местах, — доложил вахтенный.

— Приготовьте пассажирский отсек к катапультированию, — проговорил Лунц, по-прежнему не отрывая глаз от осциллографа. Он скорее почувствовал, чем увидел, что вахтенный начальник замялся и повернул голову. «Может быть, не торопиться? Может быть, подождать?» — говорил просительный взгляд молодого человека. Отвернувшись к приборам, Лунц спросил суховато и негромко:

— Вы меня поняли?

— Понял, выполняю, — после небольшой паузы ответил вахтенный.

Командир постоял еще немного у щита, шевеля пальцами рук, сцепленных за спиной, потом сказал:

— Информацию аккумуляторной — мне на пульт.

Он неторопливо прошел по рубке, занял командирское место, надел рабочий шлем.

— Вахту принимаю.

— Вахту сдаю, — ответил вахтенный начальник. — Пассажирский отсек к катапультированию готов.

Лунц пробежал глазами по приборам и вызвал главного инженера.

— Вилли, а как индекс безопасности?

— Неопределенный. Флюктуации хаотичны, закономерности почти не прослеживаются. И… — главный на секунду замялся, — и к тому же полная аналогия с процессами на «Сибири», до деталей.

Лунц ясно понял, что дальше тянуть неразумно, но ждал, зная изворотливый характер своего главного: может, он отыщет какую-нибудь зацепку и предложит все-таки выход? Но старый Вилли молчал.

— Информацию об аккумуляторной — в термоконтейнере за борт! — хмуро приказал Лунц.

— Я уже отправил, — вздохнул главный инженер.

Может быть, этот контейнер поможет ученым в конце концов разобраться в фокусах гипервещества. Лунц секунду помолчал и особенно четко проговорил:

— Экипажу перейти в пассажирский отсек. Исполнение немедленно!

На контрольном пульте командира по одной и целыми сериями начали гаснуть лампы, сигнализируя о том, что члены экипажа оставляют свои рабочие места. Вот погасла лампа главного инженера, и Лунц чуть обернулся, зная, что сейчас услышит его голос.

— Дмитрий Сергеевич, — как по заказу послышался за спиной просительный басок, — может, оставишь меня? Веселее будет.

Лунц скосил глаза и увидел толстые щеки, вспотевший лоб и виноватые глаза своего старого товарища.

— Не задерживай, Вилли, — невыразительно сказал Лунц, — время дорого. До встречи.

— До встречи, — сердито проворчал главный инженер.

«Обиделся», — мимоходом подумал Лунц, отворачиваясь к приборам.

— Экипаж в пассажирском отсеке, — через десяток секунд доложил вахтенный начальник.

— Следуйте в отсек и вы. Благодарю за службу, — коротко ответил Лунц.

Лампочка вахтенного продолжала гореть.

— Разрешите остаться с вами, — прозвучал голос.

— Не разрешаю, — отрезал Лунц.

Последняя контрольная лампа наконец погасла. Лунц передохнул и запросил:

— Пассажирский отсек, доложите о готовности!

— Пассажиры и экипаж на местах. Отсутствует командир. Отсек загерметизирован, жизненные запасы в полном комплекте, маяки включены, к катапультированию готовы, — на одном дыхании проговорил уставную формулировку дежурный по отсеку.

— Катапультируйтесь, — разрешил Лунц.

— Есть катапультироваться!

В ту же секунду Лунц скорее почувствовал, чем услышал, легкий треск — это были отстрелены узлы крепления пассажирского отсека к ходовой части корабля. Теперь отсек свободно лежал на направляющих, как на салазках, Послышалось мягкое нарастающее гудение, и легкая перегрузка придавила Лунца к спинке сиденья: под действием вихревого поля отсек скользнул по направляющим и уплыл в просторы космоса. Лунц развернул корму лайнера. Зазвенел двигатель, и ходовая часть с командиром на борту понеслась прочь от пассажирского отсека.

— Катапультирование прошло нормально, — доложил дежурный по отсеку. — Связь с базой установлена, координаты сообщены.

Конец фразы потонул в тресках помех — ионное облако, вырвавшееся из двигателя, заэкранировало лайнер. Но связь была уже не нужна. Лунц вялым движением вытер платком лицо и сказал вслух, будто удивляясь:

— Дело сделано, можно начинать бояться.

И в этот момент началась очередная, четвертая флюктуация. Зеленая змея развертки сначала вспухла по всей ширине экрана, а потом вздыбилась передним фронтом, выбросив вперед острый пик, который уперся в край экрана, на стенах рубки вспыхнули пронзительно красные надписи «Радиационная тревога!». У Лунца кольнуло сердце, а развертка не опадала, она все пучилась и пучилась вверх, и все большая ее часть выходила за обрез экрана. «А отсек я все-таки успел катапультировать!» — с неожиданным приливом гордости подумал Лунц, между тем как каждая мышца, каждая клеточка его тела напряглась до боли в ожидании ослепительной вспышки небытия.

— Не хотел бы я быть на вашем месте, — сочувственно произнес за его спиной негромкий голос.

«Да, я не пожелал бы такого даже злейшему врагу», — мысленно согласился Лунц. И вдруг осознал, что отвечает не внутреннему голосу, не своему собственному «я», а кому-то другому! Изумленный Лунц рывком обернулся и увидел незнакомого человека. Незнакомец в свободной позе сидел на подлокотнике соседнего кресла, легкомысленно качал ногой и улыбался, глядя на Лунца умными и веселыми глазами.

— Как вы сюда попали? — с трудом проговорил Лунц.

Улыбка незнакомца приобрела оттенок шутливой таинственности.

— Разве это существенно, Дмитрий Сергеевич?

— От нас сейчас останется одна пыль, — негромко сказал Лунц, с сожалением глядя на незнакомца.

— Ну, — легкомысленно ответил тот, — если взорвется аккумуляторная, то от нас и пыли не останется.

Он помолчал и успокоительно добавил:

— Но она не взорвется.

Лунц нахмурился, вникая в смысл услышанного, а потом всем телом повернулся к приборам. Никакого пика радиоактивности не было! В противовес естественному ходу вещей флюктуация гипервещества закончилась вполне благополучно. Более того, уровень радиоактивности упал до такой величины, что угроза взрыва вообще миновала. Это было похоже на чудо, но Лунцу сейчас было не до изумления и не до восторгов перед необъяснимым, почти чудесным спасением. Все случившееся как бы дало обратный ход, и вот только теперь, заново восприняв происшедшее, Лунц по-настоящему пережил нервное потрясение. В его психике сработало какое-то аварийное реле, мощный поток энергии, поддерживавший его, прекратился, все мышцы тела ослабели, превратившись в жалкие тряпки, пропали куда-то все чувства и мысли. Лунц уронил голову на руки и на несколько мгновений окунулся в темноту. Потом с некоторым удивлением ощутил себя вполне живым, достал из кармана платок и, вытирая мокрое лицо, перехватил сочувственный взгляд незнакомца. Некоторое время Лунц молча смотрел на него, стараясь осмыслить самый факт его пребывания на борту аварийного корабля. Покосившись на приборы, а там все было более чем в порядке, Лунц наконец решил: «Пассажир, один из тех невыносимо любопытных людей, которые, ни на йоту не отдавая себе отчета в опасности, повсюду суют свой нос».

— Кто вы такой? — с ноткой строгости в голосе вслух спросил он.

Незнакомец привстал с подлокотника, склонил в легком поклоне голову и непринужденно представился:

— Меня зовут Север, — он снова слегка поклонился. — Даль Север к вашим услугам.

— Как вы оказались в ходовой рубке? — Лунц с любопытством присматривался к своему собеседнику. — Во всяком случае, родились вы под счастливой звездой.

Даль мягко улыбнулся и снова уселся на подлокотник кресла, закинув ногу на ногу. Движения его были легки и свободны, от них веяло полным спокойствием и уверенностью в себе. Все это никак не вязалось с только что пережитой прелюдией катастрофы и смущало Лунца. Неожиданная догадка вдруг мелькнула в его голове:

— Очевидно, вы из службы контроля? А история с аккумуляторной всего лишь проверка?

Даль заботливо стряхнул с колена приставшую к нему пылинку и улыбнулся:

— Разве я похож на инспектора?

Лунц хотел спросить: «А разве инспектора имеют особые приметы?» — но осекся. Даль совсем не походил на инспектора, не походил он и на пассажира. Он вообще ни на кого не походил! Лунц не заметил этого сразу только потому, что его мысли и чувства были слишком далеки от таких пустяков, как внешность случайного посетителя ходовой рубки.

В самом деле, любой человек, находящийся в космосе, будь то пассажир, инспектор или сам командир корабля, в обязательном порядке надевал легкий скафандр, напоминавший обычный комбинезон. Несмотря на кажущуюся эфемерность, этот скафандр обеспечивал получасовое пребывание в открытом космосе и надежно гарантировал от всяких случайностей. На Дале же и в помине не было никакого скафандра! Он был одет как для непродолжительной летней прогулки. С его широких плеч свободными складками спадала мягкая белая рубашка, открывая крепкую шею, темно-серые брюки были окантованы незатейливым, но ярким орнаментом, на ногах были легкие туфли с небольшим каблуком. Непостижимо, как Лунц не заметил всего этого: без обязательного скафандра Даль выглядел каким-то голым и неприличным с космической точки зрения!

Разглядывая этого странного человека, Лунц ломал себе голову, стараясь догадаться, как он ухитрился проникнуть на лайнер и куда смотрели контролеры космопорта, инспекция, дежурный по пассажирскому отсеку, да и он сам, командир корабля. Лунц почти не сомневался, что перед ним новоявленный космический заяц — искатель приключений; ему иногда приходилось встречаться с этим забавным, пронырливым, но не лишенным своеобразного обаяния типом людей. По логике вещей следовало бы рассердиться и как следует отчитать этого Даля, но ругаться совсем не хотелось, может быть, потому, что уж очень добрую весть принес этот человек, а может быть, и потому, что во всем его облике, несмотря на очевидное легкомыслие, было что-то симпатичное и привлекательное. Оборвав свои размышления, Лунц спросил:

— Как вы попали на корабль?

Даль с легкой улыбкой осуждающе покачал головой:

— Такова человеческая благодарность! Рискуя своей карьерой, я прихожу к вам в трудную минуту на помощь, а вы начинаете допрашивать меня как преступника.

— На помощь? — улыбнулся Лунц. — Что вы имеете в виду?

— А вы полагаете, что гипервещество само по себе из гуманных соображений отказалось от взрыва? — невинно спросил Даль.

Невольно насторожившись, Лунц обернулся к приборам. Уровень радиации окончательно пришел в норму, опасность пока миновала. Он протянул руку к пульту управления, чтобы получить дополнительную информацию об аккумуляторной, но Даль остановил его неожиданно повелительным тоном:

— Ничего не трогайте!

Лунц скорее недоуменно, чем удивленно, покосился на него.

Лицо Даля было строго, на нем сейчас не было никаких следов веселого легкомыслия.

— В системе автоматики гашения радиации у вас образовались ложные обратные связи, — пояснил Даль. — Начнете с ней работать, и весь этот кавардак с флюктуацией может повториться.

— Вы-то откуда знаете, что там образовалось и что не образовалось? — сердито спросил Лунц.

На строгом лице Даля появилась обычная, несколько легкомысленная улыбка.

— Мне пришлось побывать там, — пояснил он, словно извиняясь.

— Там? В горячей зоне?

— Что поделаешь? У меня не было другого выхода.

— И вы думаете, что я поверю этой чепухе? — рассердился Лунц. — Там десятки тысяч рентген, немедленная смерть всему живому. И никакой скафандр тут не поможет! Вот что такое горячая зона.

— Пустяки, — ответил Даль. — Я побывал там и, как видите, жив и невредим. — Он закинул ногу на ногу и задумчиво добавил: — Я полагаю, что лет через тридцать—сорок, когда на Земле будет налажено производство нейтридов, и вы сможете входить в горячую зону так же просто, как в кают-компанию.

Лунц внимательно разглядывал Даля.

— Кто вы такой? — после паузы негромко спросил он. — Я командир корабля и задаю этот вопрос не из пустого любопытства.

— Допрос продолжается, — засмеялся Даль, покачивая ногой, и добродушно добавил: — Не надо сердиться, Дмитрий Сергеевич. Если уж вы так настаиваете, я буду предельно откровенен. Трансгалактический патруль к вашим услугам.

— Что-то я не слышал о такой службе, — без улыбки сказал Лунц, продолжая разглядывать твоего странного собеседника. — Не слышали, так и не беда. Будничная и совсем не романтичная работа. — Даль пожал плечами. — К вам же я попал чисто случайно. Какой-нибудь десяток минут тому назад я пролетал в полутора световых годах от солнечной системы. Волею судьбы в поле зрения моего информатора попал ваш лайнер. Любопытства ради я включил ситуационный дешифровщик и понял, что корабль находится на грани катастрофы. Некоторое время я наблюдал за вашими действиями и никак не мог решить, продолжать ли мне патрульный полет, предоставив все естественному ходу вещей, или все-таки прийти вам на помощь. Мне совестно было бросать вас на произвол судьбы.

Лунц не столько вдумывался в слова Даля, сколько присматривался к нему, стараясь определить, что он собою представляет. Проще всего, конечно, было наклеить на него ярлык безумца. Не выдержал человек нервного потрясения и сошел с ума. Но уж очень непохож этот Север Даль на сумасшедшего. Вел он себя очень просто и естественно и в ходовой рубке чувствовал себя как дома, чего нельзя было сказать о многих заведомо нормальных людях, которые впервые сюда попадали. И может быть, самое главное, что не вязалось с гипотезой сумасшествия, — легкий, но заметный оттенок юмора, с которым Даль относился к происходящему. Но как примирить со всем этим грубейшие логические неувязки в суждениях?

— Прошу прощения, — вслух сказал Лунц, дойдя до этого пункта своих размышлений, — вы сказали, что десять минут тому назад были в полутора световых годах отсюда.

Даль прервал свой рассказ и в знак согласия склонил голову.

— Но это невозможно! — убеждающе сказал Лунц. — Преодолеть за десять минут полтора световых года? Чудес на свете не бывает!

— Я вас понимаю, — спокойно согласился Даль, рассеянно вглядываясь в наручный прибор, похожий на часы, — вам это и должно казаться невозможным, потому что человеческая культура не подошла даже к преддверию нуль—телепортировки. Сущность ее вам так же непонятна, как, скажем, античному греку, человеку в своем роде очень культурному и образованному, была бы непонятна сущность работы термоядерного реактора или логической машины.

Не замечая или не желая замечать удивление Лунца, Даль в том же спокойном, несколько рассеянном тоне продолжал:

— В принципе идея телепортировки удивительно проста. Основная трудность состоит в том, что приходится транспортировать не точку, а протяженное тело. Каждому атому этого тела надо дать строго рассчитанные синхронные приращения координат. При малейшей ошибке появляются структурные нарушения: либо разрывы тканей, либо взаимные наложения. Это, конечно же, недопустимо, особенно когда транспортируются живые объекты. Положим, туловище человека материализуется здесь, а голова — в противоположном углу рубки. Как вам это нравится?

Лунц невольно улыбнулся. Чем дольше он слушал своего веселого собеседника, тем все более реальной представлялась ему транспортировка. Это был какой-то гипноз, в значительной мере обусловленный обстоятельностью рассказа Даля и его непробиваемой уверенностью в себе, и Лунцу приходилось делать известное усилие над собой, чтобы вырваться из оков этого гипноза. Видимо, дело было в том, что о самых невероятных вещах Даль говорил шутливо, как бы мимоходом, и обыденность его поведения завораживала. Если бы Даль попробовал разъяснить свои высказывания, Лунц, не колеблясь, принял бы его за сумасшедшего, а так Даль представлялся ему чудаком, оригиналом, который решил развлечь его, помочь ему незаметно скоротать время, которое на аварийных кораблях тянется особенно медленно. Это походило на увлекательную шутливую игру, и Лунц охотно в нее включился.

— Все это, — продолжал между тем Даль, — существенно ограничивает возможности телепортировки. Мешают помехи, вносящие искажения в транспортируемые тела. Для человека, например, максимальная дальность телепортировки в зависимости от гравитационной обстановки колеблется в пределах от двух до трех световых лет. Так что, уважаемый Дмитрий Сергеевич, я обнаружил вас на расстоянии достаточно близком к критическому. И поскольку мне совестно было бросать вас на произвол судьбы, я связался с центральным постом управления, изложив ему простую и оригинальную идею, касающуюся вашей будущности. И вместе с нагоняем за неуместную гуманность получил разрешение на встречу с вами.

— Неуместная гуманность? — засмеялся Лунц. — Это нечто новое!

— Дмитрий Сергеевич, — вздохнул Даль, — не забывайте, во вселенной бесчисленное множество разумных сообществ.

— Не понимаю этого сопоставления.

— В такой ситуации вселенская ценность отдельной личности стремится к нулю, — невозмутимо пояснил Даль.

— Вот как! — насторожился Лунц.

— К сожалению. Окружающий нас мир довольно жесток и не всегда укладывается в ложе гуманности, которое человечество сколотило на свой лад и вкус, — он тихонько рассмеялся, разглядывая настороженное лицо Лунца. — Представьте себе, что где-то там, за десятки световых лет отсюда, между некими существами, почитающими себя разумными, идет жестокая война. Представьте себе далее, что ваш покорный слуга Север Даль, — собеседник Лунца в легком поклоне склонил голову, — в силах прекратить эту отвратительную бойню, каждая секунда которой уносит сотни жизней. И вот вместо того, чтобы поторопиться, он задерживается. Задерживается из-за одной-единственной, хотя и весьма самобытной личности. Разве нельзя назвать такой поступок неуместной гуманностью?

Лунц озадаченно смотрел на своего гостя.

— Вы так серьезно говорите обо всем этом, — в раздумье сказал он.

Их глаза на мгновение встретились, и Лунц почувствовал, как холодок пробежал у него по спине: так глубок был взгляд внимательных, понимающих и чуточку печальных глаз его собеседника. Но уже через мгновение эти глаза прищурились в улыбке.

— Я шучу, Дмитрий Сергеевич, шучу, — в легком тоне проговорил Даль, — и вообще, самое лучшее, если вы не будете относиться серьезно ни к моему появлению, ни к моим словам.

Лунц засмеялся и покачал головой:

— И все-таки вы говорите такие вещи, что я иной раз сомневаюсь — человек вы или нечто другое?

Засмеялся и Даль:

— Все зависит от точки зрения.

— То есть?

— С точки зрения анатомии и физиологии я самый настоящий человек. Надеюсь, это не вызывает у вас сомнений. А вот в эволюционном аспекте между нами нет ничего общего. Я родился примерно в одиннадцати миллионах световых лет отсюда.

— В другой галактике?

— Совершенно верно.

— А наше сходство?

— Лучше сказать — идентичность. Чисто случайное явление на фоне общих закономерностей. Собственно, это обстоятельство и учел центр, когда разрешил мне часовую отсрочку. Антропоиды в нашей метагалактике так редки! Наша встреча, да еще в такой ситуации показалась центру чудом. Дежурный совет растаял от умиления и на целый час предоставил мне полную свободу действий.

— Что еще за центр? — полюбопытствовал Лунц.

— А разве я не говорил вам об этом? Межгалактический центр вечного разума.

— Вот даже как, вечного!

— А вы полагали, — в голосе Даля послышались иронические нотки, — что разум создан персонально для человеческого общества?

Лунц пожал плечами:

— Я не страдаю антропоцентризмом. Однако убежден, что разум как особое свойство материи является порождением именно нашей, звездно-галактической эпохи.

Даль осуждающе покачал головой:

— И вы утверждаете, что не страдаете антропоцентризмом? — Он лукаво прищурился. — Кстати, Дмитрий Сергеевич, вы не пытались зримо, осязаемо представить себе, что такое вечность? Вслушаться в ее движение, почувствовать ее полет, ощутить ее острый дразнящий аромат?

Глядя на недоуменное лицо Лунца, он усмехнулся и с оттенком мечтательности продолжил:

— Вечность. Что такое ваша звездно-галактическая эпоха, эти жалкие десятки миллиардов лет по сравнению с вечностью? Ничтожная микросекунда в бесконечном вихре времени. Чем это качание мирового маятника лучше остальных, ему предшествовавших? Тех бесчисленных качаний, которые вы так бесцеремонно лишаете права на разум?

Нахмурив брови, Лунц вдумывался в его слова.

— Так вы полагаете, — недоверчиво начал он, — что разум возникал многократно? В разные эпохи, на разных качаниях мирового маятника, как вы выражаетесь?

— Конечно, — убежденно сказал Даль, — разум — одно из неотъемлемых свойств развивающейся материи. И, как сама материя, как само движение, он существует вечно, только в разных формах и на разных уровнях.

— Допустим, — Лунц все еще размышлял, — допустим, что разум существует вечно, и порассуждаем.

Он крепко потер лоб ладонью.

— Смотрите, что получается. За несколько сот лет, сделав колоссальный скачок в развитии, люди приобрели и огромную власть над природой. Мы полностью овладели Землей, осваиваем солнечную систему, готовимся к звездным полетам. Подумайте теперь, какого могущества достигнет человечество через миллион или, скажем, через десять миллионов лет.

— А через десять миллиардов? — тихонько подсказал Даль.

— Да, а через десять миллиардов? — Лунц даже головой встряхнул. — Трудно, чудовищно трудно представить себе это! Ясно одно: все силы природы будут поставлены на благо и пользу человеку. Наверное, само понятие стихии потеряет свой изначальный смысл, потому что все стихийные силы попадут под внимательный и жесткий контроль. Наверное, человек заселит всю обозримую вселенную до самых границ метагалактики и преобразует ее по своему образу и подобию сверху донизу!

Он пожал плечами и поднял глаза на Даля.

— А теперь вернемся к допущению, что разум вечен, как и сама вселенная. Какого могущества он должен достичь в ходе своего нескончаемого развития? И во что он превратит вселенную? Неведомые разумные должны буквально кишеть вокруг нас, пронизывая своей деятельностью все сущее!

— Конечно, — согласился Даль, — эти разумные должны подталкивать нас под руку, когда мы несем ложку с супом ко рту, заглядывать в лицо и хихикать, когда мы объясняемся в любви, вступать с нами в длинные задушевные беседы, когда мы одиноки и нам не спится. И вообще они должны быть надоедливы и невыносимы. Шутка ли, существовать вечно!

— А если без шуток, — без улыбки спросил Лунц, — если разум вечен, то почему мы так одиноки? Почему никто не отвечает на наши призывы? Почему мир так пуст и холоден?

— Видят лишь познанное, — негромко и серьезно ответил Даль, — то, что уже открыто внутреннему взору разума. А вы, люди, еще не поднялись до осознания вечных категорий, вы еще смотрите на мир со своей, сугубо человеческой точки зрения.

— Не слишком ли все это туманно?

— Можно и проще: вы все сравниваете с собой. Много и мало, быстро и медленно, долго и коротко — все это измерено в сугубо человеческих мерках. Вы все, грубо говоря, мерите на свой аршин.

— А разве это не естественно?

— Естественно, но нельзя забывать об условности такой естественной мерки. Особенно когда речь идет о такой всеобъемлющей категории, как бесконечная вселенная. Колоссальная громада солнца — пылинка в метагалактике, а пылинка, танцующая в солнечном луче, — целая вселенная, по ядерным масштабам. О любом объекте, будь то звезда, электрон, человек или вирус, нельзя сказать, велик он или мал. Он и то и другое и в то же время ни то ни другое. Все зависит от того, каким масштабом его измеряют и с чем сравнивают. Вы искали следы разумных, но каких? Примерно таких же, как и вы сами, люди.

— Ну, — решительно возразил Лунц, — тут вы преувеличиваете!

Даль улыбнулся.

— Я говорю не о вашем облике, не о том, на кого похожи разумные — на людей, муравьев, спрутов или раскидистое дерево. Я говорю об их пространственно-временной сущности, о масштабах их деятельности. Вы будете порядком удивлены, если повстречаете разумных ростом с десятиэтажный дом.

— Пожалуй, — согласился Лунц.

— Вы будете удивлены, но тем не менее сумеете их обнаружить. Ну а если разумное существо имеет протяженность в миллиарды километров? Не сопоставите ли вы тогда результаты его деятельности со стихийными силами природы?

— Ну-у! — только и смог выговорить Лунц.

— А если кроха атом для разумных целая галактика, — в том же легком, полушутливом тоне продолжал Даль, — если наша секунда заключает в себе тысячелетия их истории, то сумеете ли вы обнаружить следы их деятельности?

Лунц молчал, и Даль продолжал задумчиво и печально:

— Может быть, подрывая атомные заряды, вы устраиваете для этих разумных мини-миров жесточайшее космическое бедствие и они уже давно и тщетно взывают к вашему благоразумию и осторожности? И разве есть гарантия, что колоссальная трудность термоядерной реакции в том, что вы сталкиваетесь с их тайным, но упорным противодействием? Вы уверены, наконец, что некоторые неведомые мегаразумные никак не приложили руки к формированию любезных вашему сердцу звезд и галактик, может быть, бездумно разжигая свой рыбачий мегакостер на берегу неведомой огненной реки?

— Это похоже на сказку, — без улыбки сказал Лунц.

— А разве есть что-нибудь сказочнее и неисчерпаемее вселенной?

Лунц усмехнулся заинтересованно и недоверчиво:

— И этот самый центр, представителем которого вы являетесь, поддерживает контакты со столь разномасштабными цивилизациями?

— В этом-то вся сложность и прелесть его деятельности!

— Непонятно! Почему же вы тогда игнорируете человечество?

— Почему же игнорируем? — ответил Даль. — Центр наблюдает за человечеством, так сказать, со дня его рождения. Но, к сожалению, этот контакт носит односторонний характер. Человечество пока не доросло до общения с центром.

— Ого!

— Что поделаешь, — посочувствовал Даль, — человеческое общество еще страшно далеко от совершенства. Люди до сих пор не могут справиться сами с собой, они угнетают и убивают друг друга, а ваша цивилизация в целом все время балансирует на грани ядерной катастрофы.

— Но у нас есть и социально справедливые, коммунистические страны! Я — представитель одной из них.

— Есть, — согласился Даль, — но где гарантии, что научная или техническая информация, переданная центром этим странам, не попадет в другие руки? Нет, центр не может рисковать.

— Рисковать? Чем? — полюбопытствовал Лунц.

Даль улыбнулся.

— Вы доверите своему малолетнему сыну заряженное ружье?

— Только этого и не хватало!

— Вот видите. А с точки зрения центра человечество тоже ребенок. Ребенок способный, но избалованный и не чуждый дурных наклонностей. Еще неизвестно, что получится из него, когда он вырастет.

Даль засмеялся, весело поглядывая на озадаченного Лунца, и шутливо закончил:

— Вот когда вы наведете порядок на всей планете и покажете себя по-настоящему мудрыми ребятами, центр, может быть, и пойдет на контакты с вами.

Лунц хмыкнул недовольно:

— Не слишком ли спесив этот ваш центр?

— А вы как думали? Представители центра явятся пред ваши светлые очи и доложат, что так, мол, и так, прибыли для устройства счастья рода человеческого? У нас хватает и других забот. Максимум, на что вы можете пока рассчитывать, — это хороший подзатыльник, если зайдете слишком далеко в своем озорстве.

— Что это еще за подзатыльник?

— Не посягайте на профессиональные тайны!

— Но все-таки, — не унимался Лунц, — центр только и занимается раздачей подзатыльников, или у него есть и более серьезные задачи?

— Беда с этими командирами кораблей, — сокрушенно вздохнул Даль. — Свобода действий развивает у них излишнее любопытство. Ладно, так уж и быть, чтобы скоротать время, поделюсь с вами некоторыми тайнами. Центр решает две основные задачи. Первая — сохранение разума. Ведь разум — это нежнейший и тончайший цветок из всех когда-либо выраставших из материального лона. Нет ничего проще, чем погубить его, когда он только-только распускает свои лепестки. И сколько таких лепестков гибнет во вселенной, несмотря на все наши усилия!

Даль задумался, опершись подбородком на согнутую руку.

— А вторая задача? — подтолкнул его Лунц.

— Она прямо противоположна первой, — поднял голову Даль, — ограничение разума. Когда хрупкий цветок дает особенно удачные плоды, а плоды попадают на благоприятную почву, они дают потомство, способное противостоять любым невзгодам. И нередко случается, что в таких условиях разумные начинают катастрофически множиться и расселяться, порабощая вселенную. Иногда этот стихийный процесс, пройдя стадию самосознания, входит в берега уготованной ему природной реки. А иногда превращается в мутную лавину, бездумно сметающую все и вся на своем пути. Прогресс, идущий ради самого прогресса, прогресс, замыкающийся на самом себе, рано или поздно вырождается в жестокую экспансию, полную самолюбования и презрения ко всему, что лежит за его пределами. Страшные плоды иногда дает цветок разума.

— И что тогда? — тихонько спросил Лунц.

— Тогда мы и даем забывшейся цивилизации крепкий подзатыльник! — усмехнулся Даль.

— А если это не помогает? — гнул свою линию Лунц.

Взгляд Даля приобрел пугающую глубину.

— Тогда мы принимаем более радикальные меры.

— А все-таки?

— Случается и так, что спокойные звезды вроде вашего солнца, которым будто бы назначены миллиарды лет безмятежного существования, вдруг вскипают и сбрасывают свои покровы. И тогда жгучий плазменный смерч новоподобной вспышки выжигает окружающие планеты. Гибнут псевдоразумные сообщества и их творения. И все начинается сначала. — Даль грустно улыбнулся. — Тем и хорош наш мир, Дмитрий Сергеевич, что в нем все рано или поздно начинается сначала.

— Если вы существуете, то вы порядком жестоки, — хмуро и медленно проговорил Лунц.

— Мы не пацифисты, — с неожиданной резкостью, без обычной шутливости ответил Даль. — Пацифизм сродни глупости, а подлинная разумность далека от бездумного милосердия либерализма. Неуместный гуманизм так же вреден, как и неуместная жестокость.

Даль выдержал паузу, соскочил с подлокотника кресла на пол и засмеялся.

— Надеюсь, вам не наскучили мои шутки?

— А вам не попадет за то, что вы выбалтываете мне свои профессиональные тайны? — вопросом на вопрос ответил Лунц.

— Нимало, — в своем обычном легкомысленном тоне ответил Даль, — я ведь вступил в контакт не с человечеством, а с отдельным человеком. Кто вам поверит, если вы расскажете о происшедшем? В лучшем случае заработаете себе славу галлюцинирующего космонавта и распрощаетесь со своей работой. А потом, есть особое обстоятельство, которое дает мне право на откровенность.

В тоне, которым Даль произнес последнюю фразу, было нечто сразу заставившее насторожиться Лунца. Он поднял глаза и встретил глубокий неулыбчивый взгляд.

— Настало время откровенности, Дмитрий Сергеевич, — негромко, с необычной мягкостью продолжал Даль. — Я уже рассказывал вам, что, обнаружив гибнущий корабль, не знал, на что решиться: прийти к вам на помощь или предоставить все естественному ходу вещей. Говорил я и о том, что меня осенила оригинальная идея, касающаяся вашей будущности. Я не сказал только, какая это мысль.

— Какая же? — настороженно спросил Лунц.

Он уже не мог шутливо относиться к этому странному разговору и теперь весь подобрался, интуитивно предчувствуя опасность. Развязка, однако, оказалась совершенно неожиданной.

— Я предложил центру вашу кандидатуру в качестве патруля, — раздельно проговорил Даль.

Некоторое время Лунц с недоумением смотрел на него, потом с облегчением рассмеялся:

— Вот уж не ожидал такой чести!

Но Даль не принял шутки и серьезно ответил:

— Вы заслужили ее своим поведением в ходе аварии на этом корабле.

— Забавно, — Лунц упрямо придерживался легкого тона. — Кто бы мог ожидать такого поворота судьбы? Патруль вечного разума! Что же делает такой патруль?

— Рядовой патруль — пассивный наблюдатель.

— А вы рядовой? — не отставал Лунц.

Даль усмехнулся.

— Нет, я уже не рядовой. Я патруль специальный, трансгалактический.

— И что это значит?

— До чего же вы любопытный человек, Дмитрий Сергеевич! Я могу принимать самостоятельные решения.

— Например?

— Как видите, я могу вербовать патрулей.

— Только-то? — хитровато щурясь, протянул Лунц.

Даль, посмеиваясь, покачал головой:

— Я могу наделать таких дел, что и сам потом испугаюсь.

— А может быть, вы просто пугливы?

— Судите сами: я в силах прекратить глобальную или даже межпланетную войну, создавать целые континенты или разрушать планеты, гасить и зажигать звезды.

— В общем, вы бог, — без улыбки подытожил Лунц.

Даль покачал головой:

— Нет. В мире бездна недоступного не только для меня, но и для всего сообщества разумных. Выдуманные боги всемогущи, а мы ходим дорогами, которые проложены законами природы. Мы люди, только люди, Дмитрий Сергеевич.

— Люди, — проговорил Лунц и в глубоком раздумье опустил голову.

— А ведь я жду ответа на свое предложение, — мягко напомнил Даль.

Лунц вскинул на него глаза, усмехнулся:

— А нельзя ли мне стать халифом багдадским или римским императором?

— Нет. Но патрулем стать вы можете. Если захотите.

— А если не захочу?

Глаза Даля стали печальными.

— У вас нет другого выхода, Дмитрий Сергеевич, — тихо сказал он.

Смутная, пугающая догадка мелькнула в сознании Лунца, он постарался не обращать на нее внимания, но тем не менее настороженно спросил:

— Нет другого выхода?

— Стоит мне покинуть борт лайнера, — проговорил Даль, — как флюктуации радиоактивности возобновятся. И скорее всего в течение ближайших секунд последует взрыв.

Лунц ни на секунду не усомнился в правдивости этих слов. Он поверил в трагичность ситуации так же естественно и просто, как раньше согласился поиграть со своим странным гостем в веселую и многозначительную словесную игру.

— Так, — пробормотал он, провел ладонью по лицу и попытался пошутить, — отпуск-то у меня, по крайней мере, будет достаточный?

— Отпусков не будет.

Даль подошел ближе и положил руку на спинку командирского кресла. Лунц избегал смотреть ему в глаза.

— Больше того, — голос Даля звучал негромко, но сердце Лунца сжималось и ныло все сильнее, — вы никогда, никогда не вернетесь на Землю. Вы не будете даже знать, где она находится. Полное забвение прежней родины — непременное условие патрульной жизни. Но у вас будет другая — прекрасная и гармоничная отчизна. У вас будет все другое — знания, возможности, интересы, любовь и семья. А Земля навсегда затеряется в просторах космоса. Вместе с вашим прошлым.

Лунц прямо взглянул в глаза Далю.

— Это все равно что умереть и родиться заново.

— Разве это плохо?

— Плохо, — твердо ответил Лунц.

Глубокие понимающие глаза Даля стали печальными.

— Но ведь нет другого выхода, — словно про себя сказал он.

— Как же нет другого выхода? — гневно спросил Лунц. — Вы же почти боги!

— Мы не боги, — виновато ответил Даль, — мы люди, только люди!

Он все уже понял раньше, чем сам командир лайнера, и теперь ждал неизбежной развязки.

— Люди не боги, — как-то безнадежно сказал Лунц, почти машинально нащупал нужную кнопку и нажал ее.

Защитный экран большого иллюминатора отъехал в сторону, открывая черное мрачное небо, полное звездного огня. Глаза Лунца обежали знакомый рисунок созвездий, легко нашли голубую красавицу звезду и потеплели. Слабая улыбка выступила на губах.

— Люди! — повторил он тихо.

Прикрыв глаза, он с пугающей ясностью припомнил шепот разнотравья под свежим ветром, медовый запах цветов, ленивый полет облаков в бездонной синеве неба, смеющееся лицо жены, поправляющей волосы, и озабоченную мордашку сына, крадущегося с сачком в руке к равнодушной бабочке-красавице. И сурово сказал:

— Пусть все идет своим чередом. Прощайте, Север Даль.

— Прощайте, командир.

В этом ответе прозвучало многое — понимание, ясная грусть, легкий упрек и едва уловимая ирония. Этот ответ повис в воздухе, ожидая продолжения. Но Лунц не сказал ничего и даже не обернулся. Он неотрывно смотрел на ослепительную голубую звезду, которая призывно смотрела ему прямо в глаза из мрака вечной ночи.

Оглавление