«Девочка с «Фомальгаута»»

Михаил Васильев Девочка с «Фомальгаута»

…Я расскажу тебе о необыкновенной судьбе одной маленькой девочки. Она была совсем крохотная — ты уже, наверное, и не помнишь, когда была такой. Она бегала по тесным переходам космического корабля, командиром которого был ее папа, а весь экипаж состоял из мамы. Да, такие крохотные корабли, которые сегодня никто не отправил бы на ближайшую планету, произвели первую разведку всей известной сегодня вселенной. Они отправлялись в рейсы, занимавшие всю жизнь экипажа… А иногда экипаж и не возвращался — всю информацию о сделанных открытиях привозили в своей памяти автоматы…

Люди Земли искали в те времена братьев по разуму. Сначала искали на планетах своей системы, потом у ближайших звезд. Но повсюду они встречали только мертвую материю, те простейшие молекулы, с которыми ты имеешь дело на уроках химии.

Да, везде и повсюду царствовали температуры или слишком высокие, или слишком низкие для жизни. Планеты или дышали испепеляющим жаром, или оказывались покрытыми толстым слоем красивого голубого камня, в котором и ты легко узнала бы обыкновенный лед. Только однажды люди встретили растения — некое подобие обыкновенной плесени. А ведь к тому времени уже было открыто более тысячи планет…

Так вот, эта девочка бегала по космическому кораблю, летевшему к дальним, еще не исследованным звездным системам, такая же веселая и жизнерадостная, как и все ее сверстники на Земле. Но она отличалась от них от всех. Ведь она никогда не видела никакой планеты. Она никогда не делала пирожков из морского песка, не бегала по зеленой траве, не каталась на санках со снежной горы. Весь ее мир состоял из тесных отсеков космического корабля, за немногочисленными иллюминаторами которых сияли холодным, враждебным светом чужие звезды.

Откровенно говоря, пребывание девочки не было предусмотрено космическими инструкциями. Она была первой родившейся не на Земле, Ничто на корабле не было приспособлено к ее пребыванию здесь. Вспомни, что к тому же те первые корабли были страшно тесными. И первая колыбель девочки, сделанная из капроновой сетки для настольного волейбола, подвешивалась над пультом управления кораблем. Каждый вечер мама стелила ей постельку между вытаращенных глаз многочисленных приборов и похожих на авторучки рукоятей и тумблеров.

И мама и папа понимали, как тяжело им будет воспитать своего ребенка так, чтобы он стал Человеком, а не каким-то космическим вариантом Амалы и Камилы… Ты, конечно, помнишь об этих детях, выросших в волчьей берлоге. Именно благодаря им ученые в те сверхдалекие времена начали догадываться о том, что только в человеческом обществе человек становится Человеком. Кем может стать девочка, родившаяся на космическом корабле, где, кроме папы и мамы, вообще не было людей?

Но зато на корабле было очень много думающих машин. Нет, это не были универсальные кибермозги с огромной стандартизованной памятью, которые ты знаешь и которые способны исполнять любую человеческую работу. Одни вели по курсу корабль. Другие хранили в своей памяти культуру человечества Земли. Третьи исполняли хозяйственные работы на корабле. Не было ни одного лишнего, ненужного кибера. А девочке нужна была кибернянька. Такая, что рассказывает маленьким детям на Земле сказки, чтобы они спали, и выводит их гулять, чтобы они дышали свежим воздухом.

Папе пришлось самому изготовить такую кибернетическую няньку. Для этого он переделал одно из устройств корабля. То самое, что следило за метеоритами, которые могли бы попасть в корабль. Но корабль летел в межзвездном пространстве. «Если уже пять лет ни разу не включили этот кибер, — подумал, видимо, папа, — почему бы не обойтись вовсе без него?! Когда мы приблизимся к планетной системе, в которой всегда болтается масса космического мусора — астероидов, метеоритов, — я поставлю кибер на место. А пока пусть он следит за тем, чтобы Талка не падала на высоких порогах отсеков и не трогала рычагов управления».

Талка стала бегать по тесным коридорам и кубрикам космического корабля под наблюдением сделанного папой кибера. Кибер должен был заниматься девочкой в то время, когда папа и мама работали. Это ведь только кажется сейчас, когда межзвездные трассы знакомы, как дорога от дома до школы, что в первых сверхдальних полетах экипажу нечего было делать. Ведь и папа и мама Талки были учеными, а ученый не соскучится и наедине сам с собой. И времени у экипажа «Фомальгаута» не было совсем. «Фомальгаут» — было имя корабля, названного по имени звезды, планеты которой он должен был посетить.

И все-таки папа и мама находили время ежедневно поиграть с Талкой. Папа становился на четвереньки, сажал на спину дочку и изображал дальнее путешествие. «Вот мы едем на коне, — говорил он и изображал быструю иноходь. — Вот пересели на верблюда», — он переходил на замедленный верблюжий скок. Но всего забавнее представлял он упрямого осла, который, несмотря на все усилия Талки, не только не ехал вперед, но, наоборот, пятился… Строгая мама не очень одобряла такие забавы… Но она любила командовать папой: «Сделай Талке куклу», «Своди Талку в зверинец…» И папа мастерил куклу, и показывал земных животных, объемные киноизображения которых хранились в Памяти Корабля на случай встречи с чужим разумом…

Папа построил рядом с кораблем специальную оранжерею площадью в целых девять квадратных метров. Он посадил там огурцы и подсолнечники, репу и фасоль — из того запаса семян, который был на корабле для разведения на чужих планетах. Конечно, он взял всего по два-три семечка от каждого вида, оставив остальное на случай, если им удастся открыть подходящие для земледелия планеты… В эту оранжерею и водила гулять Талку кибернетическая няня…

Талка росла веселой, умной и послушной… Да, да, веселой. И она отнюдь не считала, что ей не повезло… Мир «Фомальгаута» ее полностью устраивал, ибо другого она не знала. Но и папа и мама всегда со страхом думали о том, что, может быть, также не знали в волчьей норе другого мира Амала и Камила. И боялись, как бы не вырос из Талки некий моральный урод, который не сможет жить в человеческом обществе.

Меж тем Талка перешла в новый период, который проходит каждый ребенок,

— в период «почемучки». В это время происходит основное понимание мира, и ни в коем случае нельзя оставлять без ответа бесчисленные «почему» ребенка. Но и папа и мама были почти все время заняты научными наблюдениями и расчетами. И они отсылали Талку к Памяти Корабля.

Память Корабля была по тем временам сложной и умной кибернетической машиной. Она содержала в своих катушках около сотни тысяч толстых томов книг и могла ответить на любой вопрос. Ведь первая тысяча из этой сотни тысяч были различные энциклопедии: Малая, Большая, Детская, Медицинская, Сельскохозяйственная и так далее. Но ведь не все слова есть даже в самой большой энциклопедии. И в таких случаях Память Корабля становилась в тупик. Она начинала приводить цитаты — иногда ни к селу ни к городу.

Ну, например, однажды Талка услышала слово «небо». На космическом корабле, как известно, неба нет. Там есть пол, стены и потолок, а за ними черная бесконечность вселенной, сияющая разноцветными искрами звезд. И Талка спросила у Памяти Корабля:

— Память Корабля, а что такое небо?

Талка всегда должна была обращаться к кибернетической машине с ее полным титулом. Иначе машина не включалась. Это для того, чтобы несовершенные машины того времени не вмешивались в разговоры людей, когда их не спрашивают.

Ты можешь проверить. Слова «небо» нет ни в одной земной энциклопедии. Его можно встретить только в орфографическом словаре, где над словами поставлены ударения и дается их точное написание.

Но орфографические словари не содержались в памяти машины. И машина сказала:

— У меня нет информации о небе. Но это слово часто упоминается в художественной литературе. Я буду цитировать, делай сама выводы. Начну со стихов. В них это слово упоминается 127342 раза… «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» «Я люблю тебя и небо, только небо и тебя…», «Там, в небесах, была звезда…»

Машину было трудно остановить, ибо в древней русской поэзии было так много о небе! Но Талка ничего не поняла. Стихи же она начала любить лет на десять позже…

— Память Корабля! — Талка топнула ножкой. — Я спрашиваю, что такое небо! Отвечай в двух словах. И не надо цитат!

Машина задымилась. Так случалось тогда, когда машина что-либо не знала, а это было очень редко. Запахло жженой резиной. Прибежал встревоженный папа и выключил машину. Потом вопросительно посмотрел на Талку.

— Я спросила у Памяти Корабля, что такое небо, — сказала Талка, глядя своими голубыми глазами прямо в глаза папы.

Папа начал весело смеяться. Он смеялся так заразительно, что начала смеяться и Талка. Пришла мама и тоже стала смеяться, хотя она даже не знала, в чем дело. А когда узнала, папа с мамой посмотрели друг другу в глаза и вдруг умолкли…

Потом папа объяснил Талке, что такое небо. Ведь папа был умнее и знал больше, чем даже Память Корабля, выучившая наизусть сто тысяч томов книг. Впрочем, его объяснение сильно отличалось от того, которое дала бы любая энциклопедия. Он сказал:

— Небо — это бесконечная вселенная, какой ее видишь с Земли. На Земле вселенную заслоняет воздух и облака. Картина получается искаженной и изменчивой… Но нет ничего прекраснее во всей вселенной, чем небо Земли… И нет ничего, что так звало бы и манило к себе, как оно… Самое лучшее стереокино не может дать даже малейшего представления о небе Земли…

— Я хочу увидеть Небо Земли, — сказала Талка, Она сказала это совсем серьезно, как взрослая. И к тому же так, что записать ее эти слова я могу только с большой буквы.

— Ты его увидишь, — пообещал папа. — Но как не скоро это случится! — Он не знал, что этого не будет никогда. Что Талка увидит только небо чужой планеты. Озаренное двумя алыми солнцами, но тоже голубое и прекрасное.

Это случилось, когда «Фомальгаут» пролетал мимо одного из удивительнейших творений природы — звезды класса Цефеиды. Впрочем, пролетал мимо — это, пожалуй, сказано слишком сильно. До Цефеиды оставалось полтора парсека, когда корабль максимально приблизился к ней, и даже ее постоянное подмигивание едва было заметно невооруженным глазом. Просто неделю она сияла ярче, затем неделю была тусклой и незаметной. В недрах этой звезды бунтовали неукротимые и не очень ясные науке силы: судорожные удары, идущие, видимо, из глубочайших недр звезды, вздыбливали неистовым извержением всю ее поверхность, бросали ее ввысь на тысячи километров, а затем она обрушивалась назад лавовым водопадом. И снова рождались в безднах звезды новые силы, и снова взрывалась она… И снова падал лавовый дождь. Жизни не может быть на планетах таких звезд, даже если у них есть планеты… Мама и папа много занимались наблюдением Цефеиды — они были первыми людьми, видевшими ее так близко. Они сделали какие-то открытия, которые подтвердили расчетами. Это были их последние записи.

Талка занималась с кибернетической няней. Она сидела над очередной геометрической теоремой. Ей нравилась и эта новая игра — удивительно стройная система связей между линиями, углами и площадями, каждую следующую закономерность которой можно постичь, только зная предыдущую… А папа с мамой в это время работали в оранжерее.

В иллюминатор внезапно упал ослепительный луч алого света. Талка приникла к холодному кварцу и увидела словно срезанную на две трети оранжерею. В космическом пространстве без скафандра висел, схватившись за стебли растений, ее папа. Метеорит пролетел мимо, но вырывающийся из оранжереи воздух уносил его в пространство. Да, человек может несколько десятков секунд находиться в вакууме без вреда для себя. Это знала даже Талка. Она еще не оценила всего ужаса происшедшего, но всей силой души захотела, чтобы отец удержался, а затем вошел в корабль. Она не знала, что войти в корабль снаружи уже нельзя, что метеорит срезал рукоятки автоматических замков. Но папа быстро оценил все это. Он понял, что спасенья нет. Он повернулся к иллюминатору, за которым увидел лицо Талки, и улыбнулся ей — улыбкой прощальной и одобряющей. Последним вырывающимся из груди дыханием он сказал ей два слова. И хотя она не услышала ни звука, она поняла эти два слова: «Держись, Талка!» И еще она запомнила его глаза, обращенные к ней, наполненные бесконечной любовью и тревогой. Потом последние дуновения испаряющегося из почвы оранжереи воздуха отнесли его от корабля, и он утонул в черноте вселенной. Талка была всю жизнь убеждена, что он оттолкнулся цепенеющими руками, чтобы не остаться навсегда мерзлым трупом перед иллюминатором…

Талка осталась одна… Когда она поняла, что уже никогда мама не скажет строгим голосом, что пора спать, а папа не расскажет нечто такое, чего нет в запасе даже у Памяти Корабля, ей стало очень грустно и одиноко. И она заплакала: слезы полились у нее по лицу. А до этого она никогда не плакала, разве что в самом раннем детстве. Она помнила, как однажды папа прищемил ей дверью пальцы так сильно, что потом под ногтями возникли темные пятна синяков. И Талка заплакала. Тогда папа, который сначала тоже испугался, сказал:

— А зачем ты плачешь? Ведь, если ты плачешь, болит не меньше. Лучше не плакать, а подумать, что сделать, чтобы болело меньше. Ну, например, попробуй опустить пальцы в стакан с холодной водой…

Этому совету тогда и последовала Талка: лучше думать, чем плакать. Но сейчас слезы катились у нее из глаз, и она не могла их остановить. И когда она пыталась подумать, что сделать, чтобы уменьшить боль души, она не знала этого. И слезы текли еще сильнее. Увы!.. Она не знала, что против душевной боли — потерь, ревности, зависти — есть только одно лекарство: труд.

На корабле прозвучал сигнал тревоги. А затем раздался голос кибернетического автомата:

— Говорит Штурман Корабля! В результате столкновения с метеоритным телом курс «Фомальгаута» на звезду оказался смещенным на одну десятитысячную угловой секунды! Если не внести коррективы, мы пройдем мимо звезды на расстоянии пяти световых лет! Исследование планетной системы окажется невозможным! Каково будет решение?

Слезы высохли на глазах Талки. Надо принять решение. Какое? Внести коррективы и снова лететь к планете? Или повернуть назад, к родной Земле? Что сможет сделать она в мире чужой звезды? До неведомой звезды оставалось еще десять независимых лет полета. Значит, в этом случае она попадет на Землю уже пожилой, сорокалетней дамой. Впервые увидеть людей после тридцатипятилетнего перерыва… А если повернуть сегодня же на Землю, она увидит земное небо всего через десять лет… Но это значит сорвать великий опыт, ибо — об этом говорил папа — история звездоплавания не знает случая, чтобы вернулся корабль с живым экипажем, не выполнив задания… Но ведь она не экипаж… С нее никто не спросит…

— Штурман Корабля, когда я должна дать тебе ответ? — спросила Талка.

— Говорит Штурман Корабля! Программа поворота должна быть введена не позже чем через пять лет! — ответил кибер-автомат. — Это если считать допустимым увеличение продолжительности полета не более чем на пять процентов!..

— Штурман Корабля, а где взять эту программу?

— Говорит Штурман Корабля! Поворот корабля на десятитысячную долю угловой секунды не мог быть предусмотрен заранее!.. Он должен быть рассчитан специально Памятью Корабля под руководством Звездного Капитана… Да, только Звездного Капитана!

— Но капитана нет, — сказала Талка. — И я не знаю, как вести этот расчет… Я еще не знаю даже стереометрии…

Пока Талка думала, снова раздался голос, но принадлежащий другому автомату:

— Говорит Радист Корабля! Земля ждет вести от своих сынов! Сегодня срок телеграммы: ее должен подписать Звездный Капитан.

Так Талка не успела в тот день поплакать. От тоски, скорби, слез ее спасли срочные дела. А потом кибернетическая няня уложила ее спать. Потом разбудила делать физзарядку. Потом начались уроки. И снова дела…

…Годы пролетали мимо звезд, которые вспыхивали голубыми и гасли позади алыми искрами. «Фомальгаут» давно уже вонзился в неизученную область Галактики. Казалось, он убегает от времени. Он двигался так быстро, что оно не успевало за ним: на пролетавших мимо мирах проходили десятки лет, когда в рубке корабля медлительные колебания маятника ленивых часов едва оттикивали месяц. Корабль давно летел с недопустимой скоростью, практически почти исключавшей самую возможность возвращения на Землю. Но ведь у корабля не было знающего капитана…

Талка училась. Она понимала, что должна принять управление кораблем. К счастью, она понимала и свою недостаточную подготовленность и не отдавала никаких команд. В Памяти Корабля была заложена четкая программа обучения.

Она занималась не только математикой. И даже не только естественными науками — физикой, химией, биологией, астрономией и так далее. Она знала великолепно историю Земли и историю искусств, несколько языков и различные мифологии, музыку и даже политэкономию. Программа в Памяти Корабля была составлена так, что, не усвоив одного предмета, Талка не могла перейти к следующему. Это была программа, по которой на Земле готовили Звездных Капитанов. Ведь эти люди должны уметь не только управлять кораблем, а и представлять родную планету в случае встречи с другим разумом. Но я тебе уже говорил, такой встречи еще не знала история звездоплавания…

И наконец, медлительный маятник корабельных часов отметил не только год, не только час, но и секунду, когда Память Корабля объявила:

— Говорит Память Корабля! Наталья Сергеевна Петрова выдержала экзамен Звездного Капитана! Всем кибернетическим аппаратам и механизмам выполнять ее распоряжения!

Это хорошо, что Талка не стала Звездным Капитаном хотя бы на день раньше. Ибо тогда планета Талка (так назвал ту планету, к которой летел корабль, еще отец Талки) не была бы открыта, может быть, никогда. Ведь сразу после сообщения Памяти Корабля в рубке управлений прозвучало сообщение:

— Говорит Наблюдатель Корабля! Впереди по курсу на расстоянии около двух парсеков тройная звезда! На внешней орбите одна планета.

— Штурман Корабля, — сказала Талка, — курс с высадкой на этой планете!

— И она бросила в мусорную корзину уже теперь ненужные, подготовленные ею данные для поворота корабля курсом к звезде.

Она не знала, что этой фразой совершила великий подвиг. А было ей в это время по земному счету пятнадцать лет…

За пять примерно лет двигатели должны были погасить скорость, накопленную «Фомальгаутом» более чем за пятнадцать лет. Тройное замедление навалилось на Талку. Стало тяжело ходить, спать, даже дышать. И так час за часом, месяц за месяцем…

Но Талка не сдалась сгибающей спину тяжести. Она ходила, гордо выпрямившись, стройная, как юная березка. День ее шел как прежде: занятия науками с Памятью Корабля, спорт, управление. Все механизмы безукоризненно подчинялись Талке. Она была полноправным Звездным Капитаном.

Да, в эти пять лет были и радости. Самую большую принесло сообщение Наблюдателя Корабля о том, что планета впереди обитаема. Наблюдатель Корабля узнал об этом, проанализировав спектрограмму атмосферы. Почти четвертую часть ее составлял кислород. Такие атмосферы возможны только у обитаемых планет. Кислород — чрезвычайно активный газ, он легко соединяется почти с любым металлом. И чтобы в атмосфере находился кислород в свободном состоянии, нужно постоянно добавлять его туда. Это может делать только растительность. Значит, планета была покрыта могучей растительностью — лесами, полями. Значит, и океаны ее тоже должны были цвести водорослями.

Потом Наблюдатель Корабля сообщил и другие подробности о далекой планете — ее массу, наклон в плоскости эклиптики, продолжительность суток. Смущало одно: прежде считали, что у двойных и тройных звезд не может быть обитаемых планет — слишком велики должны быть на ней в этом случае колебания температур. Но две звезды, вокруг которых обращалась планета, находились очень близко друг от друга. Гигантские огненные валы приливов сотрясали их недра, тормозя вращение, но не могли, как и сегодня не могут, победить их могучей инерции. Пройдут еще миллионы лет, прежде чем они остановятся, чуть покачиваясь, повернувшись друг к другу грушеобразными выростами. Но и тогда, как показывают расчеты, они будут обеспечивать на планете Талка необходимую для жизни температуру. Почти такую же, как и на Земле.

А потом «Фомальгаут» лег на круговую орбиту. С борта корабля взлетел Автоматический Разведчик и погрузился в атмосферу планеты. Талка вслушивалась в радиотелеграф. Да, хотя ее мечта и оказалась несбывшейся, она исполнила мечту родителей. Планета была обитаема. Там жили не только животные. Здесь, несомненно, обитали и разумные существа. Талка рассматривала на фотографиях, сделанных Автоматическим Разведчиком, ровные линии каналов, четкие квадраты полей, темные кубики городских кварталов. Потом удалось разглядеть и носителей разума. На фотографиях они ничем не отличались от людей, во всяком случае, отличались не больше, чем представители различных рас на Земле. Надо было установить уровень их общего развития, ступень, на которой они стоят на лестнице знаний. У них не было заводов, не было даже паровых машин. Но они знали первые металлы — медь, олово, великий их сплав — бронзу. У них были бронзовые плуги, топоры, украшения. И тогда Талка передала на Землю свою первую телеграмму, Ее получили спустя почти пятнадцать лет — таково было тогда расстояние от Талки до Земли. В древних хрониках можно найти рассказы о том, какое недоумение вызвали эти короткие слова, принятые земными приемниками: «Земля, к тебе мое слово, родина папы и мамы! У двойной звезды (координаты) обитаемая планета. Уровень развития людей соответствует бронзовому веку Земли». Из телеграммы было непонятно все, и главное — кто такая Талка. И когда готовили большую экспедицию ученых на планету Талки, планету стали называть просто Талка.

А потом Талка приняла решение спуститься на планету. Автоматический Разведчик получил задание найти наиболее подходящее место. Планета была удивительно ровной — как биллиардный шар. Моря и океаны — неглубокими. Материки — невысокими. Только в одном месте высилось плоскогорье явно искусственного происхождения. Высота его была в общем невелика — метров полтораста, но все плоскогорье было свободно от растительности и каких бы то ни было строений. На него и решила Талка опустить «Фомальгаут».

Грохоча тормозными двигателями, межзвездный корабль опустился на намеченное плоскогорье. Талка сидела у локатора. Едва выключились двигатели и рассеялось облако пыли, она увидела почву планеты. Вблизи начинался обрыв плоскогорья. А внизу… Талка не сразу поняла, что там внизу — непонятно шевелящееся, пестреющее разноцветными яркими пятнами. Она изменила масштаб — и обмерла от удивления. Это были люди в одеждах ярких цветов — бесконечные, до горизонта, толпы. Они явно приветствовали корабль — поднимали кверху руки, хлопали ими. И ни один человек не поднялся на плоскогорье, хотя сюда вела великолепная мраморная лестница.

Талка открыла дверь, выбросила легкий трап и спустилась вниз. Она стояла, одетая в алое платье, на сером фоне гиганта, преодолевшего необозримое пространство-время, разделяющее людей двух миров. Она стояла легкая, стройная и великолепная на фоне гиганта, «умные» и могучие машины которого в любой момент были готовы выступить ей на помощь и истребить эту бесновавшуюся внизу толпу в одно мгновенье при первом враждебном намерении. Но Талка слышала радостный и приветственный крик, и ни один человек не попытался подняться к ней по лестнице.

Но вот из толпы вышли несколько человек и поднялись на несколько ступенек. Там они остановились. Только один человек продолжал подъем. Это не просто — подняться по лестнице, ведущей на пятидесятый этаж. Но человек шагал легко и быстро. Вот он ступил на последнюю ступень — Талка увидела, что он молод и красив. Юноша взглянул в глаза Талке и сказал несколько слов. Она не поняла, но подумала, что он спросил, как ее зовут. И ответила:

— Талка!

Юноша повернулся к безмолвствующим толпам и громовым голосом крикнул:

— Талка!

Толпы подхватили крик и понесли волнами за горизонт:

— Талка! Талка! Талка!

Только изучив язык древних жителей нашей планеты, она узнала, что в тот миг юноша, забыв все наставления обета, сказал ей:

— Как ты прекрасна!

Ну, а потом… Потом было взаимное знакомство, школы, знания, которые представительница великого человечества Земли Талка передавала великому человечеству Талки. Первые посадки земных растений… Первое индустриальное предприятие. Первый выпуск инженеров… Потом прибыла первая, вторая, третья экспедиции с Земли. А потом — это случилось уже после смерти Талки — два человечества слились в единую мыслящую расу, которая владеет сегодня половиной Галактики.

Оглавление