«Триумф времени»

Джеймс БЛИШ

ТРИУМФ ВРЕМЕНИ

Лестеру и Эвелин дел Реям

Во имя Аллаха милостивого, милосердного

Когда упадет падающее,

нет ничего отрицающего ее падение!

унижая и возвышая,

когда сотрясается земля сотрясением,

когда сокрушатся горы сокрушением

И станут рассыпающимся прахом,

и станете вы тремя группами...

Мы не устраивали для тебя

никакому человеку бессмертия.

Неужели, если ты умрешь, они будут бессмертны?

Всякая душа вкушает смерть...

Да придет он к ним внезапно и смутит их,

и не смогут они отвратить его,

и не будет им дано отсрочки!

Коран, Суры 56, 21

...Таким образом, мы видели, что Земля, планета, во

многом подобная другим цивилизованным мирам, имея на своем

счету многие годы истории, связанной лишь с ее

поверхностью, и начавшей местные пилотируемые космические

полеты примерно в 1960 году по ее летоисчислению, не

достигла своей значимости в галактическом масштабе, до

поры независимого открытия гравитронного поляризационнного

генератора в 2019 году по ее летоисчислению. Ее колонисты

впервые столкнулись с Веганской Тиранией в 2289 году, и

антагонизм между двумя великими культурами - одной - на

своем пути вниз, а другой - быстро развивающейся, вскоре

достиг своей кульминации при Битве у Альтаира в 2310,

первого столкновения того, что теперь известно, как

Веганская Война. Примерно шестьюдесятью пятью годами

позже, с Земли были запущены первые из флотов космических

городов-скитальцев или "Бродяг", с помощью которых ей, в

конце концов, надолго предстояло занять доминирующую роль

в галактике, и в 2413 долгая борьба с Веганцами подошла к

концу, в связи с захватом самой Веги и Битвой Фортов.

Последующее уничтожение Веганской системы Третьим

Колониальным Флотом под командованием Адмирала Алоиза

Хрунты, заставило Землю обвинить адмирала in absentia

[заочно (лат.)] за жестокость и попытку геноцида. Дело

было рассмотрено, также in absentia, Колониальным Судом.

Хрунта оказался признан виновным, но сам он отказался

признать решение суда. Попытка доставить его домой силой

впервые высветила тот факт, что Третий Колониальный Флот

перешел на его сторону en masse [в основном (лат.)] и что

результировалось в 2464 году в Битве при BD 40? 4048'.

Обе стороны понесли тяжелые потери, но другого иного

результата эта битва не принесла, и Хрунта, спустя

некоторое время, объявил себя Императором Космоса - таким

образом возникла первая из множества мишурных "империй",

которым суждено было размножиться на окраинах Земной

юрисдикции во время так называемых Пустых Лет. Этот период

официально начался в 2522 году с коллапсом местного

правительства на Земле - Бюрократического государства,

ведущего свое летоисчисление с 2105 года - что, после

короткого полицейского промежутка, позволило теперь уже

значительному числу городов Бродяг развиваться в

действенной анархии - условиях весьма хорошо подходящих

для развития ими торговых путей сквозь изведанные и

неизведанные области галактики.

Мы уже обсуждали коллапс под собственным весом

Хрунтанской Империи и окончательное покорение ее

фрагментов возрожденной Земной полицией в период 3545-3602

годов. Мы сделали особый упор на этот относительно

малозначимый период Земной истории, не потому, что все это

было необычно, но потому, что это оказалось весьма типично

для балканизации официальной власти на Земле, в тот самый

период, когда сама эта власть испытывала мощный подъем.

Можно сравнить с этим наше обсуждении истории одного из

городов Бродяг - Нью-Йорка, Н.Й., начавшего свою карьеру в

космосе в 3111 году и таким образом, она охватила большую

часть истории Хрунтанской Империи, чтобы проиллюстрировать

различие в отношении Земли к двум ее очень разным детям

империям и Бродягам. И история показывает наличие мудрости

выбора; ибо именно широко разлетевшиеся по галактике

Бродяги сделали ее огородом для Земли, хотя и за

относительно долгий период, поскольку именно таковы

периоды в галактической истории.

Обычаи культуры, официально объявленные мертвыми, тем

не менее, нашли возможности возродиться много лет спустя

после их предполагаемого вымирания. Конечно, в нескольких

случаях, это оказалась просто рефлексивная судорога; к

примеру, можно утверждать, что грандиозный коллапс Земной

культуры начался с Битвы Джунглей в скоплении Служителей в

3905 году, но лишь спустя пять лет после этого

Служитель-Регент, Лейтенант Лернер провозглашает себя

Императором Космоса; однако флот Служителей, уже довольно

значительно потрепанный схваткой с городами Бродяг в

джунглях, был уничтожен Земной полицией по ее прибытии

годом позже и Император Лернер скончался в том же году в

каких-то трущобах на десятиразрядной планете Служителей по

имени Мерфи от чрезмерно большой дозы "травы мудрости". На

грандиозной же сцене, Битва за Землю 3975 года, в которой

Земля оказалась противостоящей ее собственным городам

Бродяг, также была отмечена неожиданным воскрешением

Веганской Тирании, чей созданный в секрете и долго

скитавшийся орбитальный форт избрал именно этот момент,

чтобы в последний раз попытаться захватить власть в

галактике. И его неудача в миниатюре оказалась повторением

неудачи Веганской Тирании в целом, несмотря на

превосходство в оружии, в любом из конфликтов Веганцев с

Землянами, которые оказались куда как лучшими

шахматистами; характерно, что Веганцы предоставили

прогнозы своим компьютерам, у которых не имелось

возможности делать большие интуитивные ходы, и не хватало

решительности действовать в соответствии с ними.

И город Бродяг, переигравший Веганский орбитальный

форт в игре кто кого передумает, был именно тем нашим

городом, о котором мы уже упоминали - Нью-Йорком. Этот

город весьма далеко обошел свою собственную культуру и к

3978 году покинул галактику, направившись к Большому

Магелланову Облаку. Он оставил Землю позади себя, которая

в 3976 году сама перерезала себя горло, как силе

галактического масштаба, приняв так называемый

анти-Бродяжный Билль. И хотя планета в Большом

Магеллановом Облаке, которую Нью-Йорк колонизировал в 3998

году, в 3999 была названа Новой Землей, именно ранняя дата

- 3976 отмечает уход Земли со звездной сцены. Уже тогда из

одного из наиболее красивейших и самых больших звездных

скоплений галактики протянулись первые осторожные щупальца

странной культуры, названной Паутина Геркулеса, которой

было суждено стать Четвертой величайшей цивилизацией

Млечного Пути. И все же снова цивилизация, с любой

исторической точки зрения, объявленная мертвой, отказалась

считаться полностью погребенной. Ползущему, неотвратимому

росту Паутины Геркулеса в сердце галактики предстояло быть

прерванным совершенно революционным, полностью вселенским

физическим катаклизмом, теперь известным под названием

Гиннунгагап [в скандинавской мифологии - первичный хаос,

мировая бездна]; и хотя, именно благодаря Паутине

Геркулеса, мы по-прежнему имеем полновесные записи

галактической истории до катаклизма, и таким образом,

неразрывность прошлого вселенной - просто беспрецедентна

по сравнению со всеми предшествующими циклами, мы должны

отметить, с чувством большим, чем простой ужас,

неожиданное и критическое появление Землян в этом

безвременном мгновении и хаоса и созидания, и отчаянный и

плодотворный исход, который они сами вписали для себя в

эту вселенскую драму.

Акрефф-Моналес. "Млечный Путь.

Пять Культурологических Портретов"

1. НОВАЯ ЗЕМЛЯ

В последние годы Джона Амальфи иногда просто удивляло, что во Вселенной могло быть еще что-то старше его. Сам факт такого удивления снова и снова поражал и будоражил его. Невыносимо давил мертвый груз тысячелетнего возраста, и это показывало, что с ним что-то не в порядке.

Или, как Джон Амальфи предпочитал думать, что-то было не в порядке с Новой Землей. Он поражался своим мыслям в безутешных скитаниях по прикованной к земле заплесневелой твердыне летающего города - организма, старше Джона на многие тысячелетия, теперь всего лишь мертвеца, как и подобает артефакту. Город-мертвец, труп целого общества. Никто уже не помышлял на Новой Земле о строительстве космических городов-скитальцев или о воссоздании образа жизни Бродяг. Число оставшихся в живых членов первоначального экипажа было очень невелико среди современных жителей Новой Земли - детей и внуков тех, первых... Они неохотно, с отчужденным чувством отвращения, обращали свой взор в прошлое. Можно не сомневаться, они отвергли бы даже саму мысль о возвращении к былым временам, если бы у кого и хватило ума на такое предложение. Что же касается второго и третьего поколений, то они знали о днях Бродяг лишь как об истории и посматривали на остов летающего города, который доставил их родителей на Новую Землю, как на фантастически неуклюжего дряхлого монстра. На старой Земле двадцатого века так мог смотреть пилот суперсовременного авиалайнера на древнюю карфагенскую пятипалубную галеру.

Никто, кроме Амальфи, не проявил ни малейшего интереса к судьбе сообщества Бродяг там, в родной галактике, галактике Млечного Пути, чьими спутниками были оба Магеллановых Облака.

Попытки узнать, что же там происходит, представляли практически неразрешимую задачу. Вообще-то, перехватить передачу с далекой Галактики не очень сложно, но прошло так много времени после колонизации Новой Земли, что переработка получаемых посланий во что-либо вразумительное потребовала бы работы целой группы экспертов в течение долгих лет. Да и трудно найти людей, способных проявить интерес к столь бесплодной ностальгической возне. На самом деле Амальфи пришел сюда с еще не совсем оформившимся желанием задать работу Отцам Города - этому огромному комплексу вычислительных машин и банков памяти, на которые возлагались тысячи технических, операционных и управляющих задач города в полете. Он не представлял, что будет делать с информацией из Галактики, если ее получит. Ясно было одно: нет никаких шансов заинтересовать хоть кого-нибудь из новоземлян этой проблемой. Разве только с полчаса проболтать впустую.

Пожалуй, новоземляне были по своему правы. Большое Магелланово Облако медленно, но верно отдаляется от родной Галактики со скоростью примерно в 150 миль в секунду - не так уж и много в космических масштабах, всего на диаметр средней солнечной системы в год. Но это определяло современное отношение новоземлян к прародине. Взгляд людей устремлялся только вперед. Им не было дела до древней истории. Гораздо больше интереса проявлялось к новой звезде, вспыхнувшей в межгалактическом пространстве за Малым Магеллановым Облаком. В определенные периоды года можно было еще наблюдать шляпу родной Галактики, простирающуюся в ночном небе от горизонта до горизонта. И, конечно же, по-прежнему существовали космические полеты, потому что торговля с другими планетами в маленькой галактике-спутнике просто необходима. Она осуществлялась в основном огромными торговыми грузовиками. Были машины и покрупнее: мобильные перерабатывающие центры. Они по-прежнему нуждались в энергоустановках гравитронно-поляризационных генераторов или "спиндиззи". Но в основном местная цивилизация развивалась в сторону замкнутой автономной индустрии.

Именно тогда, когда он в одиночестве готовил Отцов Города к анализу многомиллионных передач из родной Галактики, где некогда находился офис мэра, Амальфи неожиданно засек фрагмент из работ человека, умершего за одиннадцать веков до его рождения. Возможно, прием этого фрагмента был всего лишь побочным эффектом процесса разогрева - как и для большинства компьютеров их возраста и сложности, у Отцов Города уходило два-три часа для вхождения в работоспособное состояние после длительного бездействия. А может, пальцы Амальфи, уверенно мелькавшие над аппаратурой, оказались умнее его головы ("глаза боятся, руки делают") и интуитивно ввели нужную команду. Так или иначе, цитата оказалась соответствующей моменту: "Если это и есть окончательная победа, то мы должны сказать: что поколения человечества страдали и отдавали свои жизни, пророки и мученики пели в огне, а их священные слезы были пролиты ни для чего иного, кроме как для возникновения расы существ столь несравнимой безжизненности, лишь для продления in saecula saeculorum [во веки веков (лат.)] их удовлетворенного и ничем не примечательного существования; в таком случае лучше проиграть битву, нежели выиграть. Лучше опустить занавес до окончания последнего акта пьесы, чтобы дело, начатое с такой помпой, можно было бы попытаться спасти от окончательного свертывания.

- Э_т_о_ что еще такое? - рявкнул в микрофон Амальфи.

- ЦИТАТА ИЗ "ЖЕЛАНИЯ ВЕРИТЬ" УИЛЬЯМА ДЖЕЙМСА, МИСТЕР МЭР.

- Ладно, это неважно. Давайте-ка, переключайте все ваши транзисторы и микросхемы на главную проблему. Нет, подождите минуту - это Библиотекарь?

- ДА, МИСТЕР МЭР.

- Какова дата работы, которую ты только что процитировал?

- 1897 ГОД, МИСТЕР МЭР.

- Хорошо. Отключись и свяжись с аналитическим кольцом. Твои ресурсы для этой проблемы не потребуются.

Стрелка на измерителе тока на мгновение взметнулась вверх, пока подача энергии с питающих генераторов на машину Библиотекаря была отключена, затем так же быстро вернулась обратно. Джон не сразу приступил к осуществлению своего проекта. Из головы не шел этот странный, случайно принятый отрывок. Насколько он мог предположить, на Новой Земле еще оставались несколько "неисправимых" Бродяг, но единственный, кого он хорошо знал лично, был Джон Амальфи. Сам-то он не испытывал тоски по былым временам, по периоду, в котором ему довелось жить, но едва ли мог забыть, что именно благодаря его плану была колонизирована Новая Земля. Четыре года напряженной работы, неожиданное открытие, что еще безымянная тогда планета была убежищем и вассалом известной группировки бандитов, именовавших себя Главными Межзвездными Торговцами. В родной Галактике их звали просто - "Бешеные Псы". Потребовалось совершенно очевидное, но жесткое решение, которое и было принято. Разгром "псов" в битве при Проклятой Пустоши в 3948 году надолго освободил Амальфи от проблем и постоянной необходимости предпринимать какие-то экстраординарные меры.

Тогда он вдруг обнаружил, что совершенно не приспособлен к жизни в стабильном и законопослушном обществе. Цитата из работы Джеймса почти в точности подвела итог его мыслям о бывших Бродягах, которые раньше были его подчиненными, и их наследниках. Правда, нужно исключить из этого списка аборигенов планеты. Те считают проблемы самоуправления наиглавнейшими. Их можно понять. Они побывали в рабстве у Бешеных Псов.

Что ж, пошли дальше. Местные межпланетные линии не представляли серьезного интереса для Амальфи. Планеты Облака были очень похожи одна на другую, да и само по себе Облако - всего лишь 20000 световых лет в диаметре. Весьма удобно для организации единого административного центра. Но какое значение это имеет для человека, который давным-давно провел свой город-корабль через 280000 световых лет. Ему не хватало, в конце концов, не пространства, а самой нестабильности, хаоса, чувства движения к неведомой цели, непредсказуемости - всего, что может ожидать его в пути к неизвестной планете и на ней.

И еще, долголетие ныне висело над ним, как проклятие. Продленная до бесконечности жизнь была необходимой для общества Бродяг. До открытия антинекротика в начале XXI века межзвездные полеты, даже при наличии спиндиззи, считались физически невозможными. Галактические расстояния были слишком велики для короткого века человеческого. С другой стороны, бессмертие в обществе без потрясений столь же не интересно для такой личности, как Амальфи, как жизнь электролампочки. Джон и ощущал себя такой лампочкой, которую ввернули в патрон и забыли включить.

Тем не менее, большинство Бродяг, как казалось, смогли принять такое положение вещей. В особенности молодежь. Они могли себе позволить тратить годы на долговременные исследования, результаты которых вряд ли можно ожидать раньше, чем через пять столетий, а то и больше.

Вот, к примеру, есть крупная исследовательская группа, упорно работающая на Новом Манхэттене над общими проблемами антиматерии. Мозгом этих изысканий служил доктор Шлосс, экс-хрунтанский физик, который оказался на борту города еще в 3602 году в качестве беженца после уничтожения Герцогства Горт, последнего живого полипа прекратившей существование Хрунтанской Империи. Административное управление проектом сосредотачивалось в руках относительно молодого человека по фамилии Кэррел. Он еще не так давно был вторым пилотом города и дублером городского управляющего. Ближайшей целью проекта, как утверждал Кэррел, были теоретические исследования структур, возможных для атомов антиматерии. Но ни для кого не являлось секретом, что большинство молодых людей в группе, при активной поддержке Шлосса, надеялись достигнуть настоящего создания не простых химических соединений - этот вопрос можно было решить в несколько недель. Они хотели сотворить реальный видимый предмет, полностью состоящий из антиматерии. Амальфи подозревал, что на этом невообразимо взрывоопасном предмете они смогли бы написать краской из той же антиматерии: "Noli me tangere" [не тронь меня (фр.)].

Все это, без сомнения, очень хорошо. Но у Амальфи совершенно не было шансов принять участие в этом проекте. В конце концов, он не ученый. Конечно, у него была возможность просто покончить с жизнью. Он не был неуязвим в полном смысле слова и тем самым бессмертен по-настоящему. Бессмертие - просто ничего не значащее слово во Вселенной, где фундаментальные законы, будучи стохастическими по природе, не позволяли никому избежать случайностей, и где жизнь, несмотря на возможность ее продления, была по сути лишь небольшим разрывом в сети Второго Закона Термодинамики. Однако мысль о самоубийстве никогда не приходила на ум Амальфи - не его образ мышления. Хотя сегодня как никогда он чувствовал себя на подъеме. Отчаяния как не бывало. Скорее всего, он просто до ярости был раздосадован скукой, слишком привычным образом мышления и эмоциональными приоритетами, выработанными в нем тысячелетиями. Он просто не мог привыкнуть к одной планете и одному типу социального порядка. Тут уже совершенно не имело значения, насколько он прекрасен или отвратителен. Тысячелетие постоянных скитаний из одной культуры в другую выработало в нем огромный наступательный порыв, который, как теперь ему казалось, непреодолимо тянул его вперед к стене с надписью "В НИКУДА".

- Амальфи! Так значит, это ты. Я должен был это предугадать.

Амальфи щелкнул кнопкой "пауза" и резко развернулся в кресле. Он сразу узнал этот голос. Сколько веков он слышал его. А впервые он прозвучал для Амальфи примерно в 3500 году, когда город принял на борт своего владельца. Шеф астрономической секции. Обманчиво мягкий маленький человечек, раздражительный с трудным характером. Он на деле никогда не был тем главным астрономом, в котором город действительно нуждался. На этом посту требовался человек, способный достаточно часто продираться сквозь массу суровых испытаний и не быть при этом обмененным Отцами в другой город Бродяг (когда такие обмены еще практиковались).

- Привет, Джейк, - вздохнул Амальфи.

- Привет, Джон, - произнес астроном, с любопытством посматривая на открытый пульт. - Хэзлтоны как-то говорили мне, что я смогу тебя найти именно здесь. Но, признаюсь, я позабыл об этом, когда собирался прийти на эту старую посудину. Я хотел попользоваться вычислительной секцией, но так и не смог войти - машины все сновали туда-сюда без остановки на своих рельсах, словно стая обезумевших двухсоттонных балерин. Я было подумал, что это кто-то из мальчишек сюда залез. Ну, и что ты замышляешь?

Замышляешь... Весьма точно сформулированный вопрос. В такой форме Амальфи даже не осмеливался задать его себе. Ответь он Джейку честно про свой проект по анализу передач из Галактики, даже это было бы отмазкой от ответа самому себе. Не то чтобы Джейка волновали такие проблемы. Просто любая попытка ответить на этот вопрос привела бы Амальфи в тупик. И он произнес:

- Честно, не знаю. Просто возникло желание снова побродить здесь. Мне не нравится видеть, как наш корабль ржавеет. Я ведь до сих пор продолжаю считать, что он еще может принести пользу.

- Ну, да, - согласился Джейк. - Где ж еще на Новой Земле, да и во всех Магеллановых Облаках, взять компьютеры уровня Отцов Города. Я частенько обращаюсь к ним со сложными проблемами. То же самое, насколько мне известно, делает и Шлосс. Помимо всего прочего, Отцы Города владеют огромным количеством информации. Многим здесь она практически недоступна. Они, безусловно, стары, но по-прежнему достаточно быстродействующи, и их вполне можно использовать для решения некоторых задач.

- Мне кажется, здесь скрывается нечто большее, - сказал Амальфи. Город всегда был могущественным, да и остался таковым. Главный реактор проработает еще как минимум миллион лет. И некоторые из спиндиззи должны находиться в работоспособном состоянии. Проблема только в том, чтобы найти причину, из-за которой нам потребуется вся подъемная сила, сконцентрированная там внизу, в трюме.

- А зачем это нам? - спросил астроном без тени интереса в голосе. Все это уже в прошлом, и с этим покончено.

- Неужели? Позволю себе усомниться, что такая сложная и совершенная машина, как наш Город, может когда-нибудь стать ненужной. И я не имею ввиду косвенное использование, типа консультаций с Отцами Города или подключения к реактору ради энергии. Город создавался для полета и, клянусь Господом, он должен летать.

- А зачем?

- Если честно, не знаю. Быть может для исследований, а может для работы, той самой, к которой мы привыкли. Должны же быть в этом Облаке какие-то задачи, которые по плечу только машине такого класса. Хотя, с другой стороны, где они, эти задачи? Может стоит полетать да поискать?

- Сомневаюсь я в этом, - ответил Джейк. - Так или иначе, но нашему городу хорошенько досталось в той маленькой стычке с "псами". Тогда они нас запросто завалили своими ракетными бомбами. А здесь наш город постоянно страдает от непогоды, что не идет ему на пользу. Вспомни тот старый спиндиззи, что на 23 улице - взорвался к чертям, стоило только приземлиться. Я думаю, вряд ли ты заставишь этот город даже пошевелиться, а не то чтобы подняться в воздух. И при этом он еще будет громко стонать.

- А я и не собирался поднять в воздух всю эту махину, - возразил Амальфи. - Я достаточно хорошо понимаю, что этого сделать нельзя. Плюс к тому, этот город _с_в_е_р_х_сложен для такого поля действия, как Магеллановы Облака. А во Вселенной есть еще много такого, что можно было бы оставить после себя в освоенном виде. Однако, может оказаться необычайно трудно собрать хоть какой-нибудь экипаж. Тем не менее, если бы нам удалось восстановить хотя бы часть корабля, мы все-таки смогли бы снова поднять его...

- Поднять _ч_а_с_т_ь_ города? - удивленно спросил Джейк. - А как ты собираешься отделить часть города? Он же расположен на гранитном основании? В особенности тот, что изначально базировался на этом основании! Ты очень быстро обнаружишь, что большинство движителей, которые так тебе необходимы, находятся в окраинных районах и не могут быть ни отрезаны, ни переведены ближе к центру. С самого начала Город был задуман и построен как единое целое.

Джейк говорил сущую правду. Амальфи ответствовал: "Но предположим, это можно сделать? Какие ощущения при этом посетили бы тебя, Джейк? Ты был Бродягой почти пять веков. А теперь, хотя бы чуть-чуть от Бродяги осталось в тебе? Разве ты не скучаешь по тому времени?"

- Ничуть, - отрывисто ответил астроном. - Сказать правду, Амальфи, мне это никогда не нравилось. Просто больше некуда было деться. Я считал вас всех просто сумасшедшими со всеми вашими скитаниями по небесам, непрерывными стычками с полицией и войнушками. А голод? А все остальное? Но вы предоставили мне летающую железяку, на которой я мог работать и взглянуть на звезды и их системы с достаточно близкого расстояния. Сам я никогда бы не смог так хорошо рассмотреть небо даже через самый совершенный телескоп в самой лучшей обсерватории мира. Кроме того, у меня была пища. Но начинать все снова теперь, когда у меня есть выбор? Конечно же нет! Сюда же я пришел, чтобы проделать кое-какие вычисления по этой новой звезде, проявившейся в пространстве где-то за Малым Облаком. Она ведет себя возмутительно. Для меня _э_т_о_ - самая хорошенькая теоретическая проблемка, с которой я сталкивался за последнюю пару сотен лет. И я хотел бы знать, когда ты закончишь свою возню с пультами. Мне, серьезно, нужны Отцы Города. Так что постарайся побыстрее их освободить.

- Я уже закончил, - сказал Амальфи, вставая с кресла.

Он секунду подумал, потом повернулся к пультам и стер инструктаж по проблеме, которую задавал. Проблема теперь показалась ему несущественной.

Амальфи оставил удовлетворенно бормочущего что-то себе под нос Джейка. Пусть он себе занимается своей новой звездой. Без определенной цели Амальфи отправился бродить в центр города. Он попытался припомнить времена, когда это был живой и трепещущий организм. Но пустые улицы, темные окна, полная неподвижность воздуха под голубыми небесами Новой Земли продолжали бросать оскорбления ему в лицо. Само тяготение под ногами, казалось, отрицало цели и ценности, которым он отдал большую часть своей жизни. Самодовольное тяготение, так легко поддерживаемое исключительно массой планеты, без постоянного отдаленного гула спиндиззи. Этот гул всегда говорил о том, что гравитация была созданной человеком и поддерживаемой человеком. Это считалось как бы аксиомой с далекой уже юности Амальфи.

Удрученный, Амальфи покинул улицы и отправился бродить по трюмам города. Там, по крайней мере, его память о городе как о живом существе не будет насмешкой в неестественном свете естественного дня. Но и там оказалось ничуть не лучше. Пустые хранилища для зерна и ряды холодильников напомнили Амальфи, что больше нет необходимости хранить в городе припасы для путешествий, которые могли длиться столетия, пока город достигал новой планеты. Пустые цистерны для сырой нефти гулко звенели пустотой даже не от прикосновения, а просто от звуков его шагов. Пустые спальни со странными призраками, которых после себя оставляют люди не умершие, а просто ушедшие, кто променял Вселенную на другой образ жизни. Пустые классы, такие маленькие, словно создавались в городах Бродяг ради насмешки над тем множеством детей, которых Бродяги теперь производили на своей планете Новой Земле. Ведь ныне они больше не связаны необходимостью жесткого учета - сколько детей необходимо городу Бродяг и скольких он мог с комфортом обеспечить. И в самом низу, почти на фундаменте, он столкнулся с последним знаком собственного поражения: сплавленными массами двух спиндиззи, разрушенных настолько, что можно и не стараться их отремонтировать. Это после несчастной посадки в 3944 году на Проклятой Пустоши. Конечно, можно построить и установить новые спиндиззи, а старые убрать. Но это заняло бы очень много времени. Ремонтных доков, подходящих для подобной работы на Новой Земле, тоже не было, так как больше не существовало городов. Как и самого их духа.

И все же, в холодном мраке и унынии отсека спиндиззи Амальфи решил попробовать.

- Но, черт возьми, чего ты этим добьешься? - спросил рассерженно Хэзлтон, уже раз пятый. - Такое ощущение, что ты просто сошел с ума.

На Новой Земле не нашлось бы больше никого, кто осмелился разговаривать с Амальфи в подобном тоне. Марк Хэзлтон же был управляющим городом при Амальфи еще с 3301 года и очень хорошо знал своего бывшего босса. Скрытный, с трудным характером, ленивый, импульсивный, а иногда опасный человек, Хэзлтон пережил многие свои промахи, за которые Отцы Города другого управляющего могли бы просто расстрелять. Такое случалось по их требованию был расстрелян его предшественник. Хэзлтон считал, что может читать мысли Амальфи.

Только Хэзлтон мог понять устремления Амальфи, но ничем этого сейчас не выдавал. Он явно позабыл традиции Бродяг - они запрещали мэру города Бродяг жениться или заводить детей. А Хэзлтон обзавелся прелестной женой Ди, которую Бродяги спасли во время гибели Герцогства, как и Шлосса. Удивительно было то, что Амальфи занимал пост мэра Нью-Йорка с 3089 года и никак на этот вопиющий факт не реагировал. Но его ныне доставали дети и внуки собственного городского управляющего. И это тогда, когда ему особенно был необходим совет человека, еще помнящего традиции.

Одной из способностей Марка была его высочайшая работоспособность, но только в качестве симбионта, а не отдельного живого существа. Когда дети после ужина вежливо покинули их, Амальфи сообразил, что это было сделано по приказу Хэзлтона. Он также понял, что это сделано не по причине неудобства, испытуемого его другом. Скорее всего управляющий интуитивно угадал необходимость для Амальфи в конфиденциальной беседе и соответственно организовал подобный разговор, изменив тем самым расписание Ди без всяких угрызений совести.

Дети восприняли сей факт спокойно, видимо посчитав, что это связано с отходом ко сну внуков Марка. Хотя, насколько было известно Амальфи, когда весь клан собирался на ужин, по традиции устраивалось целое шоу. Весь вечер они оставались вместе в соседнем здании - настоящем муравейнике спален, где Хэзлтоны взращивали свою бесчисленную семью. Обитель же Хэзлтонов, в которой сейчас пребывал Амальфи, была по большей части лишь огромной общей комнатой, где семья ужинала. Теперь, когда трапеза закончилась, Амальфи едва сдерживался от ерзания по стулу, пока вся процессия больших и маленьких Хэзлтонов не проявила свою вежливость и не удалилась. Все, даже совсем малыши, считали своим долгом высказать перед уходом свое почтение великому человеку, таким образом представляя свою, не столь уж значительную, персону. Их родители еще с их собственного детства уразумели, что постоянно занятый мистер Мэр не мог обременять себя запоминаем всех лиц в городе.

Амальфи не придавал значения разочарованию детей. Тем не очень хотелось уходить. Им был интересен возможный разговор. Амальфи просто слушал почтительные речи, не воспринимая их. Но один мальчишка среднего возраста все же привлек его внимание. Потому, что с момента появления Амальфи в этом доме ребенок просто не отрывал глаз от почетного гостя. Это смущало. Амальфи казалось, будто он забыл либо надеть необходимую часть одеяний, либо убрать какие-то следы подготовки к данному вечеру. Когда же ребенок, заставивший Амальфи потереть подбородок, пригладить брови и поковырять в ушах, чтобы убедиться в отсутствии в них мыльной пены, заговорил, Амальфи немедленно обратил на это внимание.

- Уэбстер Хэзлтон, сэр, и я надеюсь увидеть вас снова по делу огромной важности, - произнес мальчик.

Он произнес эту фразу со звенящей убежденностью, словно репетировал ее многие недели. Амальфи чуть ли не назначил встречу немедленно. Но вместо этого пробурчал: "Уэбстер, э-э?"

- Да, сэр. Я был внесен в Большой Список на рождения, когда Уэбстер попросился покинуть город.

Амальфи ощутимо тряхнуло. Давно, несколько сот лет назад, Уэбстер был инженером-ядерщиком. Он оказался первым, кто покинул город. Было это перед посадкой на Утопию, примерно в 3600 году. Потребовалось много времени для заполнения пустот в городском реестре после убийственного налета городов-пиратов с целью помешать выполнению их контракта для планеты Он. А еще были значительные потери в зараженном джунглями Служителей городе. Тогда сперва рождались в основном девочки. Уэбстер невообразимо долго шел к своему появлению на свет. По его внешнему виду, он не мог быть старше четырнадцати лет.

Тут вступила Ди.

- На самом деле, Джон, Уэб родился много позже Большого Списка. Но ему нравится иметь своего патрона-гражданина. Вот и все. Как в старые времена.

Мальчишка коротко глянул своими чистыми коричневыми глазами на Ди и затем, словно исключив ее из их мужской вселенной, произнес: "Спокойной ночи, сэр".

Амальфи с трудом сдержался. Никто не смел так просто не принимать во внимание Ди, даже Амальфи. Уж он-то это знал хорошо. Однажды уже пытался.

Процессия продолжалась, и постепенно он снова потерял к ней всякий интерес, пока наконец не обнаружил, что находится наедине с Марком и Ди если можно было так охарактеризовать состояние в комнате столь больших размеров и с отзвуком стольких сильных личностей. Аура яростной семейственности осталась на страже домашнего очага Хэзлтонов, и встала между Амальфи и тем, что он пытался объяснить. Из-за этого его изложение проходило с нежелательными запинками. И это именно тогда, когда Хэзлтон спросил его, чего он, собственно, хочет добиться.

- Добиться? - переспросил Амальфи. - Я и не ожидаю чего-нибудь добиться. Я просто опять хотел бы очутиться там, наверху, вот и все.

- Но, Джон, - заговорила Ди. - Подумай хотя бы минуту. Допустим, тебе удастся убедить несколько человек отправиться с тобой. Но это теперь уже не имеет смысла. Ты просто превратишься в некое подобие Летучего Голландца, заклятого скитальца, плывущего в никуда без цели.

- Может быть и так, - ответил Амальфи. - Но меня это не пугает, Ди. На самом деле, мне эта мысль даже приятна. Ты-то должна понимать мои чувства. Я не стал бы возражать против такого превращения в легенду. По крайней мере, это снова бы вернуло меня в историю, предоставило бы возможность сыграть свою роль, сравнимую с той, что я играл в прошлом. Но главное, я снова окажусь там, вверху, что само по себе важно для меня. Я начинаю верить, что ничто иное уже более не представляется мне важным.

- А разве не имеет значения то, что важно для нас? - спросил Хэзлтон. - К примеру, подобное предприятие оставит Облако без мэра. Я не знаю, насколько это теперь важно для тебя. Однако, насколько припоминается, это было весьма важно для тебя тогда, когда мы еще только летели к этой планете. Но значит ли это что-нибудь для тебя теперь? Вот вопрос. Ты трудился, чтобы заполучить эту работу, ты старался добиться этого, ты даже подстроил выборы так, чтобы Кэррел и я были единственными кандидатами. И офис, ради которого мы приняли участие в выборах, был офисом управляющего городом. Но ты умудрился провести Отцов Города. И, неожиданно для них, это оказались выборы мэра. Разумеется, они выбрали тебя.

- Так ты хочешь этот пост? - спросил Амальфи.

- О, Боги звезд - нет! Я хочу, чтобы ты сохранил его за собой. Ты проявил весьма значительную изобретательность, чтобы его заполучить. И не только я ожидаю, что ты его постараешься удержать. Никто другой не нацеливается на эту трудную работу. Все ожидают, что ты с этим справишься, поскольку взялся за нее с самого начала.

- Никто не намеревается даже проявить желания заполучить мою должность, хотя бы только потому, что никто не знает, что с ней делать, окажись она в их руках, - спокойно произнес Амальфи. - Я и сам не знаю, что с ней делать. Офис мэра в этом Облаке - просто анахронизм, эдакий артефакт. Никто не просит меня что-нибудь сделать, что-то сказать, где-нибудь появиться, или вообще организовать что-либо полезное. И так длится уже много лет. Все отлично знают, что ты именно тот человек, который управляет Облаком. Так оно и должно быть. Я же - хранитель почетного поста, вот и все. Просто пришло время, наилучшее, как мне кажется, чтобы ты официально получил власть и в должности. Я отдал все, что мог для организации работы. Но мои знания и способности не подходят для текущего состояния дел. На Новой Земле это знают все, и было бы вполне объяснимо, если бы они могли называть вещи своими именами. В другом случае, Марк, сколько мне еще будет позволено якобы заниматься государственной деятельностью? Совершенно очевидно, что бесконечно, в нынешних условиях. Новая Земля - новое общество. Предположим, я продолжу именоваться его номинальным лидером еще одну тысячу лет, что вполне возможно. Тысяча лет, за которые новое общество продолжит признавать только на словах старые отношения города, его идеи и традиции. То, что я когда-то представлял. Это будет просто массовое сумасшествие. И ты это знаешь не хуже меня. Нет, сейчас самое лучшее время тебе занять этот пост.

Хэзлтон долго молчал. Наконец проговорил: "Я могу это понять. Несколько раз я сам об этом думал. Тем не менее, Амальфи, я должен сказать, что это предложение весьма сильно меня беспокоит. Можно предположить, вопрос с мэром урегулируется сам собой со временем. Это не столь уж непреодолимое препятствие. Что беспокоит меня по-настоящему, так это путь, который ты замышляешь для себя. Он не только опасен, но ведь такое решение и для тебя не имеет особой разницы. Как и для меня. Но главная проблема - смысл всего предприятия.

- Предприятие и есть цель, - сказал Амальфи. - Я просто не вижу никаких иных целей. Если бы я видел иной выход, у меня просто бы не появилось желания уйти, Марк. Ты это отлично знаешь. Сейчас я впервые за всю мою жизнь стал как бы свободным агентом. И значит я волен делать все, что вздумается.

Хэзлтон как-то конвульсивно вздернул плечами.

- И ты в полном праве так поступить, - произнес он. - Я только могу сказать, мне бы этого не хотелось.

Ди только покачала головой и ничего не сказала.

Все остальное осталось недосказанным. Если Амальфи настоит на своем, то Ди и Марк лично будут лишены его общества, чего они не очень хотели. Это мог быть последний аргумент, который они и могли бы использовать, но не посмели даже заикнуться. Это была разновидность аргумента, которую Хэзлтон мог бы охарактеризовать как чисто эмоциональный шантаж. Амальфи был благодарен Марку, что тот не прибегнул к этому аргументу. Почему этого не сделала Ди не так уж и трудно догадаться. Было время, когда она могла бы шантажировать Амальфи без всякого зазрения совести. Она столько лет ждала основания колонии на Новой Земле. И Амальфи был ей дорог. Она могла бы использовать этот последний аргумент, но не сделала этого.

Вечер в доме Хэзлтонов закончился в напряженной, формальной обстановке, несколько холодноватой, но все же не самой плохой из возможных, как мог ожидать Амальфи в подобной ситуации.

Весь дом, по мнению Амальфи, просто кишел домашними любимцами. Кто-то из зверушек резвился на широких аллеях. Некоторые отваживались выбираться на шоссе, рискуя попасть под колеса. Собаки представляли некоторую опасность для пешеходов: при свете дня беспутные псы чуть не сбивали с ног незнакомцев, или, в лучшем случае, подпрыгивали и чуть ли не обнимали за плечи любого, кого знали. Но Амальфи знали все животные, включая всех собак Нового Манхэттена, Иногда попадался свенгали с Альтаира-4 - когда-то довольно редкий представитель летающей фауны зоопарка города, но позднее разведенный в лабораториях на Новой Земле во время программы воссоздания плодородия, начатой в 3950 году. Тогда практически каждая невеста любого из поселенцев имела в своем распоряжения либо флакончик воды трильби, либо размножающегося почкованием свенгали ["Трильби" - роман английского писателя и графика Дж.Думурье, по имени главной героини романа; Свенгали один из центральных персонажей этого же романа, злодей-гипнотизер; любопытно, что роман и балет "Сильфида" в своей легендарной основе имеют одни и те же корни]. Довольно часто и то, и другое оказывалось в домашних пенатах. Полуживотное-полурастение, даже и сейчас не такое уж редкое в городском доме, обычно носилось по ветру и охотилось либо в полумраке восхода, либо на закате. Свенгали обычно располагался вытянувшись посреди дороги и приковывал свои огромные глазищи к любому движущемуся объекту, пока что-нибудь достаточно мелкое и студенистое, а значит съедобное, случайно не оказывалось поблизости. Но ничего похожего обычно на Новой Земле и не попадалось. Двуногая же жертва обычно безнадежно притягивалась гипнотическим взглядом свенгали до тех пор, пока на зверька не наступали. Тогда свенгали становился розовато-лиловым и выпускал их защитный запах. На Альтаире-4 он мог быть немного тошнотворным, но на Новой Земле вызывал всего лишь легкую наркотическую эйфорию. После такого инцидента между человеком и свенгали возникали неожиданно дружеские отношения, звучали счастливые песенки, а иногда могла наступить короткая и лихорадочно счастливая истерика, после которой потрясенный свенгали обычно волнообразно перемещался внутрь дома, дабы отдохнуть и получить тарелку супа-желе.

Ночью на тротуарах Нового Манхэттена господствовали кошки, пытающиеся ухватить своими коготками либо летающую мантию, либо модного сандалового ленточника. В воздухе - самые разнообразные создания довольно внушительных размеров и яркой расцветки. Птицы поющие, квакающие, говорящие и немые, но все, до самого последнего - прирученные. Амальфи их всех ненавидел.

Когда он куда-нибудь направлялся - частенько пешком, поскольку больше не существовало городских аэротакси - Амальфи вполне мог ожидать, что по дороге ему придется высвобождаться либо от объятий болтливого гражданина, либо от гавкающего пса. И это - результат более чем полувековой давности кампании, развернутой вскоре после посадки, перед фактической отставкой Амальфи с его поста. Что за причуда заставила многих потомков пионеров Космоса адаптировать проклятых свенгали в качестве домашних любимцев, было за пределами понимания Амальфи.

На этот раз он добрался до дому без приключений. Правда, пошел дождь. Амальфи запахнул плащ плотнее и, ворча, прибавил шагу. Он добрался до коробки своего жилища прежде чем гроза разразилась в полную силу. Дом и участок прикрывались полем спиндиззи мощностью в две сотых процента. Новоземляне называли домашнее устройство такого рода "спиндилли". Амальфи ненавидел это слово, но смирился после того как однажды Ди объяснила: "Это - первое что пришло на ум". Тогда он поворчал на нее, и она больше никогда не поднимала этой темы.

Амальфи достиг дорожки, ведущей ко входу, и приложил ладонь к индукционному переключателю. Тот признал хозяина и снизил напряженность поля спиндиззи. Амальфи прошел через туман блещущих дождевых капель и с угрюмым удовлетворением отметил, что гроза скоро закончится - вопрос лишь минут. В доме он налил себе выпить и, потирая ладони осмотрелся. Если дом и был анахронизмом, то он его любил именно за это, насколько вообще он мог любить что-то на Новой Земле.

"Что именно со мной не так? - подумал он неожиданно. - Домашние любимцы - это их, колонистов, собственное дело, в конце концов. Если всем нравится погода, то какое имеет значение, что она не нравится кому-то одному, то есть мне? Если Джейк не проявляет никакого интереса, да и Марк, коль уж на то пошло, тоже..."

Он услышал, как далекий уютный шепот модифицированного спиндиззи под его ногами на мгновение изменился. Кто-то еще захотел выбраться из-под дождя. У него никогда еще не было посетителей в столь поздний час. Амальфи ни секундой не усомнился, _к_т_о_ побеспокоил его в неурочное время.

2. "НОВА МАГЕЛЛАНИС"

- Ты мог бы встретить меня более благожелательно, - заметила Ди.

Амальфи не ответил. Только опустил голову, словно бык, готовый к атаке, слегка расставил ноги и сцепил руки за спиной.

- Ну так как, Джон? - мягко, но настойчиво спросила Ди.

- Ты не хочешь, чтобы я улетал, - прямо сказал он. - Или же ты подозреваешь, что если я все-таки улечу, то Марк может запросто послать к чертям свою власть на Новой Земле и отправиться со мной.

Ди медленно пересекла комнату и в нерешительности остановилась подле большого мягкого дивана.

- Ошибаешься, Джон. В обоих случаях. У меня на уме нечто совершенно иное. Я думала... я расскажу тебе позже, о чем я думала. Можно мне чего-нибудь выпить?

Амальфи пришлось покинуть свои позиции, такие удобные для отражения ее атак, и прикинуться гостеприимным хозяином.

- Значит тебя послал Марк?

Она рассмеялась.

- Его величество Марк дает мне довольно много поручений, но вряд ли бы он сподобился на такое, - и горько добавила, - и потом, он настолько поглощен работой в группе Гиффорда Боннера, что иногда не замечает меня целыми месяцами.

Амальфи понимал, что она имела в виду. Доктор Боннер считался учителем-лидером неофициальной философской группы, называвшейся стохастиками. Амальфи не потрудился побольше узнать о доктрине Боннера. Но в общих чертах имел представление, что стохастицизм являлся наиболее поздней из многих попыток сконструировать полноценную философскую концепцию, включавшую в себя все - от эстетики до этики, и использовавшую современную физику как метафизическое основание. Логический позитивизм был лишь одной из первых составляющих. Стохастицизм, как подозревал Амальфи, мог быть далеко не последним философским направлением на Новой Земле.

- Его что-то отвлекало от работы в последнее время, - угрюмо произнес Амальфи. - Может быть, ему лучше изучать доктрины Апостола Джорна. Воины Господа уже сейчас контролируют не менее пятнадцати приграничных планет. У этой веры немало приверженцев и здесь, на Новой Земле. Она весьма привлекательна для неотесанных мужланов. А я боюсь, что в последнее время мы производили на свет довольно много именно таких.

Если Ди и признала в этом ошибку системы образования на Новой Земле, которую она помогала создавать, то не подала и виду.

- Может и так, - сказала она. - Но я не смогла убедить Марка, и сомневаюсь, сможешь ли это сделать ты. Он не верит, что существует реальная угроза, и считает, что если человек сподобился стать фундаменталистом, он слишком простодушен, чтобы собрать цельную армию.

- Вот, стало быть, как! Марку тогда лучше расспросить Боннера о Годфри из Боуиллона.

- Это который был?..

- Лидером Первого Крестового Похода.

Она пожала плечами. Не исключено, что только Амальфи как единственный новоземлянин истинно земного происхождения, мог когда-то слышать о Крестовых Походах. На Утопии вряд ли кто был в курсе тех исторических событий.

- И все же я пришла сюда.

В стене открылась потайная дверца, и оттуда выплыли бокалы со спиртным. Амальфи подхватил их и молча протянул один Ди.

Она взяла бокал, но не присела, как он предполагал, а, немного нервничая, вернулась к двери и там сделала глоток, словно собиралась тут же уйти.

Амальфи вдруг понял, что не хочет этого. Ему хотелось еще и еще смотреть, как она передвигается по комнате. К тому же было что-то такое в ее платье...

Возрождение моды было следствием того, что они снова жили на планете. Один простой утилитарный стиль как для мужчин, так и для женщин многие столетия существовал в космическом пространстве, где городу все время требовались рабочие руки и на изысканные одежды просто не оставалось времени. Теперь экс-Бродяги деловито выполняли закон Франклина, гласящий, что какое жизненное пространство человеку не дай, все равно он будет размножаться до перенаселения. У них оставалось время на домашних животных, цветники и моду, изменяющуюся с каждым взмахом ресниц. 3995 год. Новая Земля. Женщины "плавали" в прозрачных туалетах таких размеров, что мужчины могли и не заметить, как наступают на их края. Ди, напротив, была одета в скромное платье с белым верхом и облегающим черным низом. Длинная тонкая шаль обвивала ее горло и струилась между ее по-прежнему маленькими и мягко округленными грудями, такими же, как в тот день, когда Утопия прислала ее в Нью-Йорк с просьбой о помощи.

Он вспомнил и это.

- Ди, ты ничуть не изменилась с тех пор, как мы впервые встретились.

- Действительно, Джон?

- Эта черная...

- Юбка, - подсказала она.

- ...Я отметил это сразу, когда ты оказалась на борту города. Я никогда не видел ничего подобного ни до, ни после.

Он воздержался и не сказал, что в его воображении она всегда была в этой черной юбке, и обращалась к нему, а не к Хэзлтону. Как бы развивалась история, если бы она действительно смотрела на Амальфи?

- Много же времени у тебя ушло на то, чтобы обратить на это внимание, - заметила она. - Я специально сшила это платье для сегодняшнего ужина. Вот уже год, как меня мутит от всего этого плавающего и порхающего одеяния. Очевидно, я по-прежнему продукт цивилизации Утопии. Я люблю строгую одежду. И сильных людей. И трудную жизнь - разумеется, в разумных пределах.

Определенно, она пыталась что-то ему сказать. Амальфи все еще пребывал в недоумении. Он не был склонен к обсуждению моды с женой своего лучшего и старейшего друга в час, когда все разумные жившие теперь на планете пионеры уже были в своих постелях.

- Это платье очень тебе идет, - только и смог заметить он.

К его удивлению, Ди расплакалась.

- О, _н_е _б_у_д_ь_ таким чванливым, скучным и старомодным, Джон!

Она поставила свой бокал и протянула руку за плащом.

- Хорошо, Ди.

Амальфи убрал плащ.

- Твое выражение "Его величество Марк" звучит едко. А может, ты сядешь и расскажешь мне, в чем дело.

- Я хочу отправиться с тобой, Джон. Ты уже не будешь мэром Нью-Йорка, и ты не будешь связан старыми правилами, если снова поднимешь город вверх. Я хочу... я хочу, чтобы...

Сколько времени прошло прежде, чем она в конце концов высказала это сокровенное желание. После этого сумбурного вступления они повели беседу уже без запинок. Он наконец осознал, о чем вопили все его чувства с момента ее прихода. И это был не сон, а жаркая действительность. Он прижал ее к себе, обнял. Какое-то время они просто молчали. Затем вновь полился поток слов, и его, казалось, просто невозможно было остановить. Они без конца вспоминали и вспоминали, говорили о том, как это могло бы быть, и даже о том, как это, в некотором роде, и было. Он просто поразился, узнав, что она пригласила в свое хозяйство всех его, пусть даже весьма недолговременных, спутниц, чьи постели он разделял в течение своих официально целомудренных лет. При своем положении Первой Леди Новой Земли она могла пригласить одновременно двадцать гувернанток, нянек и гляделок, и это было вполне естественно. По той же причине она была источником многих веяний в моде, причуд, которые сделали Новую Землю именно тем, чем она есть теперь. А то, что Ди просто жестоко страдала от скуки, никогда не приходило ему в голову.

Но она поведала всю историю - больше, чем он хотел бы услышать. Они спорили, как ветреная молодежь. Исключением была только просьба, ради которой в былое время он был готов просто расплакаться, лишь бы услышать ее.

- Джон, - произнесла она, - ты когда-нибудь решишься взять меня к себе в постель?

Он раздраженно развел руками.

- Я совершенно не уверен, что хотел бы уложить жену Марка в свою постель. Кроме того, - добавил он, сознавая, что ведет себя жестоко, - ты уже получила все сполна. Ты выведала все детали у каждой, с кем я спал за последние полтысячи лет. Должен сказать, что в действительности я, наверное, просто бы надоел тебе до смерти. Точно так же, как и все остальное.

Их примирение не было похоже на то, что обычно сопутствует любви молодых. Оно больше походило на возвращение блудной дочери в объятия отца. Но он все же старался сдержаться. Теперь, когда запросто можно было получить то, о чем только мечталось долгие годы, он заново проходил открытия Адама. Есть желание недоступного, и есть возможность удовлетворить это желание. Но самое величайшее - само желание. Особенно, когда объект желания, как чаще оказывается, существует только в какой-то иной вселенной, и лишь для того, чтобы в действительности оказаться пародией.

- Ты мне не веришь, Джон, - горько произнесла она. - Но это правда. Когда ты отправишься, я хочу быть с тобой - до самого конца, понимаешь? Я хочу... хочу родить тебе ребенка.

Она смотрела на него сквозь пелену слез. Он никогда за все эти капризные века не видел ее плачущей, даже не представлял, что она на это способна. Но она плакала, как небеса Новой Земли. И она ждала, пустив свою стрелу. Он понял.

- Ди, ты просто не соображаешь, что говоришь! Ты не можешь предложить мне свое девичество заново - оно уже необратимо принадлежит Марку, и ты отлично это знаешь. Кроме того, я не хочу...

Он замолчал. Она снова плакала. Амальфи не собирался причинять ей боль, хотя и знал, что много раз непреднамеренно делал это.

- Ди, у меня уже _б_ы_л_ ребенок.

Она внимательно слушала его, широко раскрыв глаза. Амальфи поморщился, заметив, как жалость в ее глазах сменила обиду. Он выплеснул перед ней всю сдерживаемую боль.

- После посадки баланс населения изменился, и появилось много девочек, помнишь? Помнишь ли ты также о программе искусственного оплодотворения? Ко мне обратились с просьбой принять участие в этом проекте. А старый аргумент против этого предполагалось обойти благодаря уверенности в том, что я-то никогда не узнаю, кто из детей будет нести мои гены. Об этом знали только врачи, руководившие программой. Потом последовала беспрецедентная волна мертворождений и выкидышей. А многие из выживших были ущербны. Мне об этом докладывали. И, как мэр, я решил, что нужно с ними сделать.

- Джон, - прошептала она. - Не надо. Прошу, прекрати.

- Мы должны были населить все Облако, - неумолимо продолжил он.

Подарить ему розового, хныкающего, морщинистого и нормального малыша было бы той единственной радостью, которую она как раз и не могла дать ему. И не было другого пути дать ей это понять.

- Мы не могли допустить существования плохих генов. Я приказал, чтобы с выжившими уродцами... поступили соответственно. Я провел совещание с генетиками. Они не собирались посвящать - хотели разыграть фарс. Но я слишком долго пробыл в космосе, и мои гены оказались безнадежно повреждены. Я больше не мог участвовать в программе. Ты меня поняла, Ди?

Ди попыталась привлечь его голову к своей груди. Амальфи резко отстранился. Его непреодолимо раздражало, что она по-прежнему считала себя способной что-то ему дать.

- Твоим ребенком был город, - тускло произнесла она. - А теперь он вырос и ушел, и оставил тебя в одиночестве. Я видела, как ты тосковал, Джон, и я не могла вынести этого. Поверь, я не притворялась. Я люблю тебя. И всегда любила. Но я должна была понять, что старое время давно минуло. И больше не осталось ничего такого, что я могла бы тебе дать, и чего бы ты уже не имел в полной мере.

Она опустила голову, и он неуклюже погладил ее по волосам. Лучше бы это никогда не начиналось, раз должно было прийти к такому концу, все закончилось, так и не начавшись.

- И что же теперь? - спросил он. - Теперь, когда жизнь со стариком уже не кажется столь привлекательной? Сможешь ли ты вернуться к Марку?

- Марк? Он даже не знает, что я... ушла. Как его жена - я мертва и погребена, - произнесла она тихо. - Жизнь похожа на постоянную смену умирания и рождения. Нужно только научиться рождаться заново без болезненных травм. До свидания, Джон.

Она даже не оглянулась, словно исключительно удачно осуществила этот план. Амальфи не сделал и движения, чтобы помочь ей. Ей предстояло самой найти собственный путь назад.

"Может она и права - как женщина, - подумал Амальфи. Для мужчины же, он это знал твердо, жизнь представляла собой постоянный процесс умирания. И вряд ли следует стараться проходить этот процесс степенно и неспешно.

В первый раз за многие недели, он снова шел по улицам Нового Манхэттена. Он никогда еще не чувствовал себя столь возвышенно от осознания причастности к судьбам своего народа. Пришло время собирать плоды, и он настоятельно нуждался в новой цели, совсем иной, отличной от той, что владела им сейчас.

Он вдруг обнаружил, что отдаляется от кошек, птиц, свенгали, собак и Ди, предпочитая опустевшие улицы городка Бродяг. Он почти уже добрался до банка памяти Отцов Города, когда подозрение, что за ним кто-то следует по пятам, переросло в уверенность. На какое-то мгновение им овладел панический страх: вдруг это Ди, испортившая и свой уход, и его настроение. Но это оказалось не так.

- Ладно, кто там? - спросил Амальфи. - Кончайте прятаться и представьтесь.

- Вы не помните меня, мистер мэр, - произнес испуганный голосок сразу в нескольких тональностях.

- Помню ли я тебя? Конечно, же помню. Ты - Уэбстер Хэзлтон. А кто твой друг? И что ты делаешь здесь в старом городе? Детям запрещено посещать его.

Мальчишка выпрямился в полный рост.

- Это Эстелль. Я и она, мы вместе.

Похоже, Уэб испытывал кое-какие затруднения с продолжением.

- Ходят разговоры... я имею в виду отца Эстелль, Джейка Фримэна, который вроде как-то намекнул на то... в общем, что будто бы город снова, взаправду, поднимется в пространство, мистер мэр...

- Может быть и так. Я еще не знаю. Ну и что из того?

- Если это так, _м_ы _х_о_т_и_м _т_о_ж_е_, - быстро выпалил мальчишка.

Амальфи отказался от дельнейших планов попытаться привлечь на свою сторону Джейка, который определенно был потерян для проекта, как и Хэзлтон. Но необычное партнерство Хэзлтонов-Фримэнов в лице юных Уэба и Эстелль означало, что рано или поздно ему придется обсудить эту тему с Джейком. Бесспорно, детям должно быть позволено лететь. И было бы нечестно запретить им это тут же, сразу, предварительно не узнав мнение их родителей. Дети отправлялись в путешествия с городами Бродяг и раньше, много раз. Но все это происходило давно, когда города были достаточно хорошо оснащены, как любое другое - наземное - общество, чтобы позаботиться о них. Каждая нить, к которой приходилось прикасаться в последнее время, как казалось Амальфи, имела множество узлов разной степени сложности. Тем не менее, пока судьба оградила его от решения таких проблем. Джейк ждал его в вычислительной секции в состоянии столь лихорадочного возбуждения, что вид его дочери и Уэба, тащившихся следом за Амальфи, вызвал лишь легкое движение бровей.

- Ты как раз вовремя, - сказа он, словно уже существовала определенная договоренность о встрече. - Ты помнишь Новую, о которой я тебе уже говорил? Так вот, это совсем не Новая, и с этого момента это уже не астрономическая проблема. Теперь это действительно твоя проблема, Джон.

- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Амальфи. - Если это не Новая, то что же тогда?

- Именно этот вопрос я и задавал себе несколько часов кряду, произнес Джейк.

Одним из его наиболее раздражающих недостатков была неспособность дойти до сути проблемы иным, кроме как заранее определенным, путем.

- У меня есть прекрасная коллекция спектрограмм этой штуки. Если вы посмотрите на них просто так, не имея представления, что они на самом деле означают, вы можете запросто подумать, что перед вами - целый звездный каталог, а не один и тот же объект. А каталог обычно содержит звезды по всей шкале Рассела. И сверх того, на всех них показано синее смещения линий поглощения, особенно в линиях, которые наблюдаются в атмосфере самой Новой Земли, что до сих пор не имело никакого смысла.

- И это по-прежнему не имеет никакого смысла для меня, - признался Амальфи.

- Хорошо, - произнес Джейк, - давай тогда попытаемся прикинуть размеры сего предмета. Когда спектр оказался слишком размытым для объекта такой значительной магнитуды - и, если помнишь, он становился все ярче - я попросил Шлосса и его команду на некоторое время отложить исследования по антивеществу, чтобы провести волновой анализ поступающего фотопотока. И оказалось, что примерно на семьдесят пять процентов он состоит из псевдофотонов. Эта штука должна оставлять за собой огромнейший инверсионный след, и если бы мы только могли его увидеть...

- Спиндиззи! - заорал Амальфи. - И под чертовски сильным ускорением! Но как может объект таких размеров... нет, подожди-ка минуту. Вы уже знаете его настоящие размеры?

Астроном хохотнул - этот смех напоминал Амальфи звук, издаваемый сумасшедшим попугаем.

- Я думаю, у нас есть его размеры, да и все остальное понятно. По крайней мере, в области астрономии, - сказал Джейк. - Прочее, как я уже сказал, твоя проблема. Эта штука является планетным телом, примерно семидесяти пяти сотен миль в диаметре, и она находится гораздо ближе, чем мы предполагали. Данный объект пребывает внутри Большого Магелланова Облака и направляется в нашу сторону, точно к системе Новой Земли. Изменения же спектральных характеристик просто указывают на то, что объект отражает свет звезд, мимо которых пролетает, а синее смещение в линиях Фраунгофера весьма четко указывает на наличие атмосферы, весьма подобную нашей. Я не знаю, о чем это говорит тебе, но я имею на этот счет четкое представление и Отцы Города со мной согласны.

Уэб Хэзлтон уже больше не имел сил сдержать себя.

- Знаю, знаю! Это планета Он! Она возвращается домой! Разве не так, мистер мэр?

Мальчик хорошо знал историю своего города. Никто из тех, кто еще помнил старые времена, представ перед таким набором данных, которые только что изверг из себя Джейк, просто не мог не отреагировать такой же дикой догадкой. Планета Он была одной из наиболее важных работ города. Результатом стала установка на ней определенного числа спиндиззи, достаточных для того, чтобы сорвать планету с орбиты, и послать ее, полностью потерявшую управление, из Галактики в межгалактическое пространство. Город вместе с планетой отправился на довольно значительное расстояние, весьма далекое от того места, где полицейские силы в действительности искали Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Это удалось проделать с большим трудом. Планета Он, как предполагалось, должна была продолжить свой путь в направлении галактики Андромеда с того самого момента в 3850 году, когда город расстался со своим спутником, и сам исчез из виду, словно задутое пламя свечи.

- Давай-ка не будем сразу делать выводы, - предложил Амальфи. Запуск планеты Он состоялся всего лишь полтора столетия назад - и в это время у ониан не было технологии или средств для освоения управляемого полета с помощью спиндиззи. В действительности, они весьма недалеко ушли от дикарей. Хочу признать, что это были хитрые дикари, но все-таки дикари. Эта планета, что направляется в нашу сторону, на самом деле управляема, или вы еще толком этого не знаете?

- Похоже, что так оно и есть, - ответил Джейк. - Именно это и насторожило меня в данном объекте. Он продолжал изменять скорость и направление полета, причем совершенно случайным образом, совершенно нерациональным образом, если только не предположить, что в его эволюциях был разумный смысл. Кто бы они ни были, они достаточно хорошо знают, как им нужно управлять, чтобы их мир двигался так, а не иначе. И они направляются в нашу сторону, Амальфи.

- Ты предпринимал уже какие-то попытки связаться с ними, кто бы они ни были? - спросил Амальфи.

- Нет. Я пока никому и не говорил об этом. Даже Марку. Мне померещилось, что это - именно твое дитя.

- Излишняя осторожность, Джейк. Доктор Шлосс не идиот. Естественно, он сможет разобраться в своих данных ничуть не хуже, чем ты, и сделать собственные выводы из настоящего положения. Должно быть, он уже сообщил Марку об этом. И это хорошо, и это правильно. Быть может прямо сейчас Марк уже пытается вызвать сей объект. Так что давай-ка пройдем в контрольную башню и посмотрим.

Они производили впечатление странноватой и разношерстной процессии, двигавшейся по призрачным улицам города Бродяг. Лысый, бочкогрудый мэр, с намертво зажатой в зубах потухшей сигарой, птицеподобный и слегка упавший духом астроном с горящими глазами, прыгающие дети, которые то и дело забегали вперед, а затем останавливались и поджидали остальных - сами дороги они не знали. Их пыл неожиданно растрогал Амальфи, принес ему понимание того, что мечтой этих детей всегда была возможность полететь в космос, призрачной мечтой. Теперь появилась эта управляемая планета. Она предрекала скорый конец мечте. Серьезные дела и угрюмый холодный утренний рассвет с незапамятных времен считались роковыми для мечты.

Амальфи импульсивно остановился у знакомой станции и вызвал аэротакси, больше для того, чтобы убедиться, что Отцы Города поддерживают все службы обеспечения города вне зависимости от новых условий планетной жизни. В надлежащее время оно прибыло, к явной радости детей. А Амальфи раскаялся - это был нечестный тест. Даже через миллион лет, даже если в реакторе останутся последние эрги энергии, Отцы Города все равно бы послали аэротакси за _м_э_р_о_м_. Если же он хотел узнать, действует ли весь гараж, он должен был бы прямо спросить об этом у самих Отцов Города.

Уэб и Эстелль так радовались парению над молчащими ущельями металлического города и его хрустального купола. Что поделаешь - дети. Им нравился Жестянка Кэбби, как они его тут же прозвали. Они смеялись с чувством подросткового необоснованного достоинства. Смех прерывался возгласами ничем не скрытой тревоги, когда такси срезало углы и чуть ли не задевало городские строения. Но в Жестянке Кэбби еще оставались мозги в изношенной маленькой черной коробочке. Непонятно почему, но Амальфи почувствовал стыд, когда из такси, срезавшего углы и чуть не задевавшего здания, показались высеченные буквы древнего лозунга города: "ПОДСТРИЧЬ ВАШУ ЛУЖАЙКУ, ЛЕДИ?", а ребята, даже не обратили на них внимания. А стоило бы. Хотя бы для того, чтобы они поняли, почему когда-то города Бродяг скитались по Вселенной. Но лозунг этот уже давно перестали читать и даже замечать. А его значение вскоре вовсе пропало. Осталась лишь память. Амальфи вдруг показалось, что город все-таки снова полетит - чему, неожиданно, он даже не поверил. Но если город и взлетит, то уже не для того, чтобы кто-то имел возможность наняться подстригать газоны и лужайки. Этого-то уж точно больше не будет. С этим покончено - раз и навсегда.

Внешний вид контрольного поста Городского Совета несколько утихомирил детей, чего и следовало ожидать. До сего момента никто еще возрастом менее чем в сто лет не допускался сюда. Множество экранов тянулись вдоль стен и, в свое время, показали количество исторических событий, едва ли сопоставимых по драматизму (или даже простому интересу) с любыми легендами и сагами будущей Новой Земли. В этой полусумрачной, пахнущей запустением комнате, властвовал человек, в свое время видевший восхождение и закат расы, что доминировала в Галактике. Частью Истории были и сами эти дети, по крайней мере - генетически, но наследниками ее они никогда на смогли бы стать. Потому что История их обошла.

- Пожалуйста, ничего не трогайте, - попросил Амальфи. - В этой комнате все еще работает - в той или иной степени. У нас так и не оказалось времени полностью отключить Город. Я даже не уверен, что мы знаем, как все это проделать. Именно поэтому сюда запрещен доступ. Уэб и Эстелль, вам лучше всего держаться ближе ко мне. Можете посмотреть, что я буду делать. Но ничего не трогайте.

- Мы ничего не будем трогать, - ревностно заверил его Уэб.

- Я знаю, что намеренно вы не будете. Но я не хочу никаких случайностей. Лучше, если вы научитесь управлять пультом с азов. Поэтому подойдите сюда - ты, Эстелль тоже - и вызовите-ка мне обиталище вашего деда. Коснись вот этого прозрачного пластикового стержня - вот так, а теперь подожди, пока загорится огонек. Это сообщение Отцам Города, что вы хотите поговорить с кем-то вне города. И что это весьма важно. В ином случае они долго будут с вами спорить, уж поверьте мне. А теперь обратите внимание вон на те пять красных маленьких кнопок, прямо над стержнем. Та, которая нам нужна - под номером два. Четвертая и пятая - ультрафон и связь Дирака, которые вам не нужны для местной связи. Номер один и номер три внутренние линии связи, поэтому они не загорелись. Давай, жми вот эту.

Уэб осторожно прикоснулся к сияющей красной кнопке. Над его головой голос произнес: "Связь".

- Теперь моя очередь, - сказал Амальфи и взял в руки микрофон. - Это мэр. Соедините меня с управляющим города. Абсолютный приоритет, - он опустил микрофон и добавил, обращаясь к детям, - это распоряжение потребует от сектора связи просканировать все каналы в поисках твоего деда. Сигнал вызова достигнет твоего деда, где бы он ни был. У госпиталя Новой Земли во многом схожая система вызова скорой помощи.

- А мы можем послушать, как его вызывают? - спросила Эстелль.

- Да, если хотите, - ответил Амальфи. - Вот, возьми микрофон и нажми на кнопку два, как сделал Уэб. Вот так.

"Связь", - снова четко доложил невидимый динамик.

- Скажи: "Репризу, пожалуйста", - прошептал Амальфи.

- Репризу, пожалуйста, - повторила девочка.

Немедленно пространство древней комнаты наполнилось серией чирикающих чистых тонов и аккордов, словно в каждой из теней комнаты птицы прочищали свои серебряные горлышки. Эстелль чуть не уронила микрофон. И Амальфи мягко забрал его.

- Машины вызывают людей не по имени, - пояснил он. - И только очень сложные машины, вроде Отцов Города, могут вот так говорить. А простому компьютеру сектора связи, гораздо легче использовать музыкальные тона. Если вы прислушаетесь, то уловите какое-то подобие мелодии. Это код дедушки Уэба. А гармонии представляют собой указатель мест, где компьютер сейчас его разыскивает.

- Мне это нравится, - сказала Эстелль.

И в тот же момент чириканье невидимых птиц закончилось резким металлически звуком, и в воздухе прозвучал голос Марка Хэзлтона: "Босс, вы меня искали?"

Амальфи с угрюмой усмешкой поднес микрофон к губам; о детях он тут же забыл.

- Можешь поклясться, что это так. Ты уже в курсе об этой летающей планете, что приближается к нам?

- Да. Я не знал, что вы тоже интересуетесь этим. На самом деле, до вчерашнего дня я не знал что это планета, а не звезда. Потом пришли Шлосс и Кэррел и рассказали.

Амальфи бросил на Джейка многозначительный взгляд.

- Как я понимаю, вы вызываете меня из города. А что думают Отцы?

- Не знаю, я с ними еще не беседовал, - ответил Амальфи. - Но Джейк здесь со мной, и он пришел к очевидному заключению, также как, думаю, и ты. Что я хотел бы знать, так не пытался ли ты или Кэррел связаться с этим объектом?

- Да, но не могу сказать, что эти попытки оказались весьма плодотворными, - ответил голос Хэзлтона. - Четыре или пять раз мы пытались вызвать их по коммуникатору Дирака, но если они и отвечали нам, то все глушилось шумом передач на линиях Дирака, идущих из нашей родной Галактики. Меня это немного удивляет. Похоже, они направляются точнехонько к нам в гости. Это вне вопросов. Но трудно себе представить, что за сигнал служит им маяком.

- Ты действительно думаешь, что это возвращается Он? - осторожно спросил Амальфи.

- Да, я так думаю, - ответил Хэзлтон столь же осторожно. - Я не вижу, что это еще может быть, исходя из полученных данных.

- Тогда хорошенько пораскинь своими мозгами, - сказал Амальфи. - Если это и правда Он, то с помощью коммуникатора Дирака ты не сможешь связаться с планетой. Пока мы находились на той планете, мы никогда не позволяли онианам даже краем уха услышать что-нибудь о коммуникаторах Дирака, не говоря уже о том, чтобы показать передатчики. У них не возникло причины подозревать, что подобный универсальный приемник-передатчик вообще когда-либо существовал или мог существовать. Если же это _н_е _О_н_, а какой-то исследовательский корабль, направляющийся к нам из совершенно другой галактики - представитель какой-то иной культуры, о которой мы и понятия не имеем - абсолютно ясно, что у них не может быть коммуникатора Дирака, иначе они услыхали бы миллионы всех этих передач, идущих от Галактики с момента открытия этого прибора. Попробуй вместо этого ультрафон.

- На Он не было и ультрафона, когда мы были там последний раз, ответил Хэзлтон удивленно. - Мы так и не знаем, как сделать, чтобы ультрафонные волны могли пройти барьер, создаваемый спиндиззи. Очень сомневаюсь, чтобы они смогли это сделать. А ежели мы собираемся вернуться к примитивным методам связи, то почему бы нам не попробовать флажковый метод?

- А вот мне кажется, что ультрафонное послание с той планеты уже находится по пути сюда, - пояснил Амальфи. - Было бы логично перед таким полетом послать сообщение. Ведь они отправлялись в плотно населенный район, каким является Большое Магелланово Облако. По крайней мере, они могли бы выслать общий идентификационный сигнал, который ты едва ли мог бы послать по линиям Дирака. Сигнал, который все и везде получили бы одновременно, совершенно не подходит для сигнала маяка. И не имеет значения, он ли это или какой-то другой корабль неизвестно откуда. Они должны посылать какой-то предварительный сигнал. Это они могут сделать только с помощью ультрафона. И никаким иным образом. Правда, для этого требуется, чтобы они нашли возможность пробить ультрафонным сигналом экран спиндиззи. Что ж, следует предположить, что они нашли такую возможность, и ты должен попытаться поймать этот сигнал. И найдя эту дыру, попытаться послать ответ.

Амальфи перевел дыхание.

- В конце концов, Марк, перестань тратить мое время попусту, утверждая, что это невозможно, еще до того, как попытаешься.

- Говорил я вам, - пробормотал Уэбстер Хэзлтон, и сразу же покраснел, увидев позади мэра детей.

Тем не менее, подобные акты "мятежа" все меньше и меньше действовали на Хэзлтона за последние несколько декад, о чем Амальфи отлично знал. Возможно, это следовало отнести ко все возрастающему интересу Хэзлтона в стохастицизме, о чем Амальфи понятия не имел, пока Ди не рассказала ему. Или, возможно - хотя это являлось куда менее привлекательной возможностью - из настроя Хэзлтона, параллельного настрою Амальфи, то есть - потому что Амальфи на Новой Земле оказывался не нужен.

- Однако, - спокойно произнес Хэзлтон, - позволю себе еще возразить, босс. Предположим, они высылают какой-то там ультрафонный сигнал, который мы могли бы засечь. Но они все еще примерно в пятидесяти световых годах от нас. И к тому времени, как они услышат наш ответ по ультрафону, мы уже семьдесят пять лет будем жить в другом тысячелетии.

- Это так, - признал Амальфи. - Что ж, это означает одно - нам придется выслать корабль. Да и потом, у нас уйдет по крайней мере лет десять на установление полного контакта. Ведь мы пока совершенно не имеем представления, с чем столкнулись. Лучше вызови Кэррела, пусть начнет приготовления к полету не позже следующей недели, а тем временем попытайся прослушать какие-либо передачи, которые, возможно, ведет наш будущий визитер. Позже я присоединюсь к приготовлениям.

- Хорошо, - ответил Хэзлтон и отключился.

- А мы тоже можем полететь с вами? - немедленно потребовал Уэб.

- Что ты скажешь на это, Джейк? Эти детки, похоже, обеими руками за то, чтобы со мной вместе отправиться на борту города.

Астроном улыбнулся и пожал плечами.

- Если у нее и появился вкус к космическим полетам, то только не от меня, - сказал он, кивнув на Эстелль. - Но я знал, что она рано или поздно попросит об этом. Это опыт, который ей необходимо приобрести, прежде чем она полностью повзрослеет. А я не знаю другого командира во всех галактиках, с которым она чувствовала бы себя в большей безопасности. Думаю, жена согласится, хотя она почувствует себя несколько не по себе, как и я.

Уэб обрадовался. Но Эстелль лишь произнесла тоном абсолютно практичного человека: "Пойду домой и заберу своего свенгали".

3. ЯСЛИ ВРЕМЕНИ

Даже с расстояния более чем в полмиллиона миль Амальфи уже стало ясно, что планета Он перенесла значительные трансформации с тех пор как он в последний раз ее видел в 3850 году. Бродяги впервые встретились с этой планетой за шесть лет до этого, и она оказалась единственным плодородным детищем дикой звезды, одиноко скитавшейся в безграничной, лишенной созвездий, пустыне. Ее обнаружили не в одной из обычных, лишенных звезд зон между спиральными рукавами галактики, а во временной условной зоне, называемой Разрывом, механика зарождения которой скрыта в миллиардолетней истории Вселенной.

Уже с первого взгляда стало понятно, что история на планете Он была более сложна, чем могло показаться. Тогда планета представляла собой изумрудно-зеленый мир, от полюса до полюса покрытый густыми джунглями. Джунглями, которые полностью вытеснили то, что без сомнения не так уж давно представляло собой высокоразвитую цивилизацию. Факты, с которыми Бродяги столкнулись после посадки, оказались исключительно сложными. Представлялось весьма вероятным, что не было в Галактике другой такой планеты, с которой произошло бы такое же множество фатальных и невероятных случайностей. Ониане упорно сражались с ними, но ко времени появления Бродяг, они уже понимали, что спасти их может только чудо.

И для ониан таким чудом стали Бродяги, показавшие свое превосходство над внушительными силами местных бандитов, и уничтожившие планетные джунгли. А сделать это можно было единственно возможным способом: резким и постоянным изменением климата планеты Он. Конечно, было ошибкой сотворить геологическую революцию только тем, что отправить всю планету в неуправляемый полет за пределы Галактики. Но тогда Амальфи так не считал. У него сформировалось высокое мнение о проницательности и дремлющих технологических способностях покрытых церемониальными узорами и перьями ониан. И он не сомневался, что те обретут необходимые знания для сохранения своей планеты как обители жизни задолго до достижения опасного порога. Кроме всего прочего, ониане некогда уже были великой цивилизацией и, даже после длительной битвы с джунглями, к тому моменту, когда Бродяги впервые столкнулись с ними, у них все еще имелись такие достижения цивилизации, как радио, ракеты, управляемые реактивные снаряды и сверхзвуковые самолеты. За тот короткий контакт, в течение которого Бродяги с ними общались, ониане почти мгновенно освоили технологии, принадлежавшие Средним Векам и Ранней технологической Эре - расщепление атома и хемотерапию. Кроме того, в их распоряжении остались и спиндиззи. Часть их оставил город, другие были построены самими онианами. И все были в работоспособном состоянии. И если их мог изучить любознательный, понимающий разум, он неизбежно должен был предоставить онианам доступ ко многим могущественным технологиям и наукам. Вряд ли у них могли возникнуть сложности в освоении нового после исчезновения джунглей. Специальные машины должны были поддерживать атмосферу планеты и ее внутреннее тепло даже в самых холодных глубинах межгалактического пространства. Ведь именно бездонная тьма, которую ониане вполне могли перенести в таких условиях, должна была уничтожить джунгли.

Но Амальфи никак не ожидал увидеть возвращение планеты Он на полных парусах, то есть с управляемыми спиндиззи, спустя всего полторы сотни лет; все еще голубовато-зеленую, в земледельческих лоскутках, облаках, ослепительно сияющая в лучах соседней звезды-цефеиды. Это летящее тело было планетой Он, что установили еще на Новой Земле, как только Хэзлтону удалось идентифицировать предварительный ультрафонный маяк скитальца, как и предсказывал Амальфи. Спустя менее пяти минут после отключения спиндиззи своего космолета - на расстоянии прямой связи с планетой - Амальфи сам уже разговаривал с Мирамоном (лидер ониан остался тот же); с ним Бродяги имели дело сто пятьдесят лет назад. И оба удивились, что еще живы.

- Сам я не то чтобы удивлен, - сказал Мирамон, расположившись за огромным столом совета из черного отполированного с маслянистым отблеском дерева. - Я вот тоже жив, и пережил по крайней мере на век всех патриархов в нашей летописи. А это лишь малая частица отпущенного нам, не без вашей помощи, срока жизни. Не знаю, хватит ли его, чтобы понять вас. Старые образы мышления умирают с трудом. Мы смогли изолировать и очистить лишь несколько разновидностей антинекротика, производимого нашими джунглями, руководствуясь вашей информацией и предположениями. Но это случилось еще до того, как джунгли погибли и растения, снабжавшие нас этими лекарствами не смогли выжить в новых условиях. У нас не оставалось иного выбора, кроме как поиск пути к синтезу необходимых нам веществ. Нам пришлось работать очень быстро. По счастью, наши поиски увенчались успехом уже на третьем поколении. Существовавшие запасы смогли дать возможность выжить лишь нескольким из нас и, таким образом, пересечь границу того, что мы по-прежнему считаем нашей нормальной продолжительностью жизни. А раз так, для большинства нашего населения вы, мэр Амальфи, теперь всего лишь легенда. Бессмертный человек безграничного ума откуда-то со звезд. И даже я не смог избавиться от того, чтобы не думать о вас примерно так же.

Несмотря на то, что у него по-прежнему в волосах красовалось огромное черное ребристое перо варвара-вождя, Мирамон имел слабое отношение к тому гибкому, стройному, подозрительному практичному полудикарю, который однажды уселся в присутствии Амальфи прямо на пол, потому что кресла являлись не слишком удобными прерогативами богов. Его кожа по-прежнему была эластичной и загорелой, а глаза - светлы и быстры. Несмотря на его совершенно седую гриву волос, он вошел в тот отрезок своей жизни, который нельзя считать ни старостью, ни молодостью. Период, характерный для человека, который переходит на антинекротик где-то сразу после, так сказать, "естественной" средней продолжительности жизни. Его советники включая Ретму из Фабр-Суита - города-бандита в те времена, когда Амальфи был на Оне последний раз, полностью уничтоженного в последнюю войну перед самым отлетом планеты. Но теперь этот город, возрожденный в церемониальном розовом мраморе, стал вторым по величине городом планеты, и больше не отличался от столицы. Среди советников Мирамона имелись один-два человека, которые, очевидно, не имели доступа к лекарствам от смерти. Они достигли своих "естественных" семидесяти лет, таким образом привнеся в совет, возможно несколько поддельное, присутствие мудрости, подтверждаемое множеством морщин, очевидной физической дряхлостью и сексуальной нейтральностью. Что слегка отвращало и вызывало зависть одновременно соматотип, который человечество, как целое, давно уже утратило. Как патент на физиологическую печать с трудом добытого знания, который здесь, среди простых бессмертных вызывал странное чувство превосходства истинных стариков даже над Амальфи.

- Если вам удалось синтезировать даже один из антинекротиков, вы уже доказали, что являетесь лучшими химиками, чем кто-либо в истории человечества, - произнес Амальфи. - Антинекротик до сих пор считается наиболее сложной молекулой, когда-либо обнаруженной в природе. До сего дня мы не слышали ни о ком, кто умудрился бы синтезировать хотя бы один тип этого вещества.

- Один тип - это все что мы и смогли синтезировать, - признал Мирамон. - И у синтетического варианта оказались незначительные, но нежелательные побочные эффекты, от которых мы так и не смогли избавиться. Несколько других оказались естественными сапогенинами; их мы смогли выращивать в нашем искусственном климате и модифицировать в антинекротик с помощью двух-трех последовательных ферментативных процессов. Наконец, мы обнаружили еще четыре новых разновидности широкого спектра действия, которые мы вырабатываем только с помощью ферментативных процессов, используя микроорганизмы, специально выращиваемые в питательных растворах внутри цистерн, благодаря относительно простым и дешевым исходным материалам.

- У нас имеется одно такое средство. В действительности это первое из обнаруженных веществ такого рода - аскомицин, - сказал Амальфи. - Но я все же буду придерживаться своего первоначального суждения. Как химики ваши люди, совершенно очевидно, могли бы многим дать фору.

- Что ж, тогда нам весьма повезло, что мы вернулись к вам не в поисках химиков, - произнес Ретма несколько угрюмо.

- Что приводит меня к главному вопросу, - тут же произнес Амальфи. А почему вы повернули назад? Я не могу вообразить себе, что вы искали лично меня. Вы просто не могли знать, что я нахожусь где-то среди тысяч парсек в этом районе Вселенной. В последний раз мы расстались совсем в другом месте, на другой стороне Галактики. Совершенно ясно, что вы совершили сложнейший в навигационном плане полет по огромной дуге, едва удостоверившись, что обладаете полным контролем над вашими установками спиндиззи. И начали вы его задолго до достижения хотя бы половины пути до галактики Андромеды. Вот я и хочу узнать, почему вы повернули назад?

- Тут уж вы и правы, и ошибаетесь одновременно, - произнес Мирамон с едва заметной ноткой гордости; но лицо его осталось беспристрастным.

- Мы установили достаточно полный контроль над антигравитационными машинами только спустя тридцать лет после того как мы расстались, мэр Амальфи. Когда же до нас дошло все значение найденного, мы весьма приободрились. Теперь у нас была планета, в самом прямом смысле этого слова, настоящий скиталец, которого можно было направить туда, куда мы пожелаем. Мы могли остановиться сперва в одной солнечной системе, затем переместиться в другую и еще, и еще, только пожелай. К тому времени мы уже стали почти полностью самостоятельными, и нам не нужно было просто путешествовать, быть чернорабочими космоса, какими были прежде вы, ваш город и ваши враги. А поскольку мы находились на пути ко второй крупнейшей галактике, и похоже, не существовало никакого ограничения в скорости, которую мы могли бы набрать при такой огромной массе нашей планеты, мы решили лететь вперед и исследовать все, что нам ни попадется по пути.

- К галактике Андромеды?

- Да, к ней. И даже дальше, за ее пределы. Конечно же, мы мало увидели в этой галактике, столь же огромной, как и наша родная. Мы считаем, что она не населена настолько распространившейся, путешествующей меж звездами расой, вроде нашей с вашей. Но при коротком осмотре звезд, который мы смогли себе позволить, мы вполне могли просто пропустить населенную или колонизированную систему. Так или иначе, к настоящему времени мы сделали одно открытие, которое с той поры стало основой нашей жизни и дальнейших целей. Мы покинули галактику Андромеды и направились к ее спутнику, который когда-то вы идентифицировали для нас как М-33 на старинных звездных картах Великого Века. Оттуда мы перепрыгнули более чем через полтора миллиона световых лет к Малому Магелланову Облаку. И именно при нашем перелете от Малого к Большому Магелланову Облаку вы и заметили нас. Будьте уверены, это была чистая случайность. Мы намеревались направиться прямо в нашу родную Галактику и прямехонько к Земле. Там, в соответствии с нашим предыдущим опытом и вашей помощью, давшей основание так считать, мы сможем найти резервуар необходимого знания, которое поможет нам разобраться с тем, что мы обнаружили. У нас не возникло сомнений, что наших собственных познаний явно не хватит.

- Но эту случайность можно теперь считать огромным счастливым предзнаменованием. Мы снова оказались обнаружены вами, мэр Амальфи. Наверняка боги позаботились о такой случайности, в ином случае просто невозможной. Ибо если и есть такой человек вне Земли, способный нам помочь, то таким человеком можете быть только вы.

- Вы раньше, насколько мне помниться, не были таким уж почитателем божеств, - произнес Амальфи, слегка улыбнувшись.

- Мнения меняются с возрастом. Иначе на что еще пригоден возраст?

- То же происходит и с историей, - заметил Амальфи. - И смогу я вам помочь или нет, все же это действительно счастливое стечение обстоятельств. Вы здесь. Остановка перед возвращением в родную Галактику. Земля больше уже не является там доминирующим фактором. У нас были большие сложности с пониманием того, что на самом деле там происходит. Все сообщения, получаемые оттуда, обваливаются на нас просто огромным полуискаженным потоком. Но в одном я уже точно уверен. Там в процессе становления сейчас находится новая огромная империя. Сейчас она на пути к своему могуществу, каковым когда-то обладала Земля, а до Земли - Вега. Она зовется Паутиной Геркулеса, и то, что осталось от межзвездной империи Земли, похоже не пытается слишком уж противостоять этому новообразованию. Если вы хотите моего совета, я бы предложил вам держаться подальше от нашей Галактики. Вас там просто проглотят целиком и не подавятся.

Вокруг стола совета ониан воцарилась длительная тишина.

Наконец, Мирамон нарушил ее:

- Что ж, это действительно оставляет нам мало возможностей. Вполне вероятно, что нужного нам ответа и не существует вовсе. Или, быть может, действительно боги привели нас назад, к единственному источнику мудрости, который нам необходим.

- Скоро мы это узнаем, - тихо добавил Ретма. - Если окажется достаточно времени, чтобы разобраться во всем. Или если у нас будет достаточно времени в будущем.

- Возможно, я не смогу вам помочь до тех пор, по крайней мере, пока я не узнаю, о чем вы говорите, - произнес Амальфи помимо своей воли, удивляясь абсолютной серьезности слов, произнесенных онианами. - Какое именно открытие заставило вас повернуть назад? Что это за предстоящее событие, которое, похоже, вас столь тревожит и страшит?

- Ничто иное, - величественно произнес Ретма, - как сам неминуемый и непредотвратимый конец времени.

Какое-то время, даже после того, как ему все объяснили, Амальфи просто не мог поверить, что ониане имеют в виду именно то, что сказали. Он готов был отмахнуться от этого, приняв как один из их предрассудков, которыми так была насыщена планета Он. Предрассудки всегда встречались на провинциальных планетах. То, что время должно было остановиться, казалось всего предположением, которое он даже не был готов принять, несмотря на всю свою долгую жизнь. Даже после того, как ему стало понятно, что Мирамон и ониане обнаружили в межгалактических нечто реальное с реальными последствиями, и что люди Амальфи - в особенности группа Шлосса готовились задокументировать как само событие, так и его последствия, он продолжал, как единственно возможное решение проблем, отметать доказанные факты прочь.

Он так и заявил во время конференции на борту корабля, в присутствии Мирамона, Ретмы, доктора Шлосса, Кэррела - и с помощью коммуникатора Дирака - Джейка и доктора Гиффорда Боннера. Последний являлся лидером группы философов стохастики Новой Земли, к которой недавно присоединился Хэзлтон.

- Допустим, все, о чем вы тут говорите - правда, - сказал Амальфи. В таком случае мы ничего не сможем с этим поделать. Время придет к своему концу. Вот и все. Однако, конец мира уже предсказывался неоднократно, насколько мне помнится из истории, но мы все еще живем по-прежнему и в нашей Вселенной. Я не могу поверить, что такая огромная субстанция, как физическая Вселенная, может прийти к своему концу в одно мгновение. А раз я не могу в это поверить, то ни в коей мере не собираюсь делать вид верующего. Не вижу я причины для того, что и все остальные должны себя вести подобным образом.

- Амальфи, вы совершенно правы! Но кое-чего вы просто не понимаете, воскликнул доктор Шлосс. - Конечно же, конец Вселенной уже давно и часто предсказывался. Это один из тех важных выборов, перед которым рано или поздно оказывается любой философ. Или ты веришь, что рано или поздно Вселенная в какой-то момент придет к своему концу, или же ты приходишь к мнению, что этого никогда не случится. Есть промежуточные предположения. Они могут у тебя появиться. Именно так возникли все наши теории о цикличности. Но в сущности своей - это просто попытка отгородиться. Если вы, руководствуясь собственными данными, решили, что у Вселенной ограниченное время существования, тогда вам надлежит думать, что и жизнь неизбежно придет к своему концу. Уже многие тысячелетия мы смирились с тем, что Вселенная не может существовать бесконечно, сколько бы мы не отгораживали себя от этой проблемы. Нам не остается ничего другого, кроме как только спорить насчет самой даты, к которой мы могли бы привязать этот глобальный конец. Так или иначе, но мы, в конце концов, определим эту дату с высочайшей точностью. Ониане предоставили нам достаточное количество фактов, чтобы сделать это. Дата будет определена, какой бы она ни была, без придирок и уверток. И если мы собираемся вообще обсуждать этот вопрос в рамках разумного, то прежде всего, мы должны признать это как непреложный факт. Он не подлежит оспариванию. Постулат, аксиома, догма, это - факт.

- Я считаю, - произнес Амальфи голосом, в котором явственно звучали стальные нотки, - что у всех вас медленно, но уверенно едет крыша. Вам следовало бы послушать Отцов Города по этому вопросу, как это, к примеру, сделал я. Если хотите, могу предоставить вам прямую линию связи по Дираку прямо здесь, на борту корабля. Так, чтобы вы смогли услышать кое-какие воспоминания, хранящиеся в их памяти. А некоторые из них относятся к весьма давним периодам, еще до развития космических полетов. Наш город, оказывается, очень стар. Особенно вам следует послушать рассказы о конце мира, которые постоянно росли, как грибы после дождя всякий раз, когда кто-то вбивал себе в голову, что у него имеется прямая связь со Всемогущим. Некоторые из этих историй, разумеется, были только шутками. Жил как-то на Земле человек по имени Волива. Он тоже предсказывал конец мира, а еще он _з_н_а_л_, что Земля - плоская. Или предсказания Армагеддона, которые постоянно происходили от земной секты, называвшей себя Правоверные. Она существовала на Земле как одна из доминирующих в тот период истории, когда только-только были открыты антинекротик и спиндиззи. Но высокий ум не предохранит вас от падения в апокрифическое сумасшествие. За семь веков до космических полетов на Земле величайший ученый того времени по имени Бэкон предсказывал неминуемый приход Антихриста. Просто потому, что он не мог заставить своих современников принять научный метод, который он тогда только изобрел. Более того, могу добавить, что в десятилетие, предшествующее собственно космическим полетам на Земле, все лучшие умы века считали, что будущего у человечества нет. Как и у всей остальной кислородной жизни. Они видели неизбежность всеуничтожающей термоядерной войны, которая в течение восьми лет дамокловым мечом висела над человечеством. И в этом, доктор Шлосс, они были совершенно правы. Тот мир действительно мог прийти к своему концу в любой момент. Но тем не менее, мир все-таки удалось сохранить до той поры, пока не развились космические полеты, которые, в свою очередь, выглядели чем-то древним в сравнении с межзвездными полетами.

Амальфи остановился и глянул на лица людей, сидевших вокруг картографического стола космолета. Лишь некоторые из них открыто встретили его взгляд. Большинство же смотрели на карту на столе перед ними или на свои руки. Выражением лиц они больше напоминали судей, которые слушали массового убийцу, пытавшегося оправдаться своим сумасшествием.

- Амальфи, - неожиданно прозвучал голос Джейка из коммуникатора Дирака - время красноречия прошло. У этого вопроса нет двух сторон, как у монеты. Либо правильно, либо нет. И нам нельзя зацикливаться на твоей оправдательной речи прекрасного адвоката ошибочной стороны. Ты уже выдал все свое самое лучшее, но так как правой стороне не нужен адвокат, то побереги свое дыхание. Позволь мне задать один вопрос высокому собранию. Что мы теперь должны делать? И вообще, не считаете ли вы, судари, как и ониане, что существует нечто такое, что необходимо предпринять? Я склонен сомневаться в этом.

- И я тоже, - сказал доктор Шлосс, хотя по его виду нельзя было предположить, что он столь же подавлен услышанным; напротив, он казался как никогда более заинтересованным. По крайней мере Амальфи никогда не видел его таким.

- Эмоциональные переживания смертных у конца времени кажутся мне столь же бесполезными, как надежда рыбы пережить путешествие по сковородке.

- До сих пор ни одна проблема не вставала так остро, - яростно возразил ему Амальфи. - Мирамон, прошу меня извинить за подобное суждения, но даже если вы и не простите меня, я считаю, вы страдаете от того же синдрома, что и доктора Фримэн и Шлосс. Вы состарились раньше своего времени. Вы утратили свой дух, свое жизненное кредо.

- Не совсем так, - ответил Мирамон, посмотрев на Амальфи с чувством серьезного и несколько болезненного разочарования. - Мы, по крайней мере, все еще не убеждены, что ответа на возникшую проблему не существует. Если мы не найдем его здесь, то пойдем дальше в надежде найти кого-то, с кем мы могли бы объединить усилия, у кого нашлось бы конструктивное предложение. Если же мы не найдем никого, то попробуем решить проблему сами.

- Великолепно! - резко воскликнул Амальфи. - И, клянусь Господом, я отправлюсь вместе с вами. Что ж, мы не можем вернуться в нашу родную Галактику. Но есть еще одна, соседняя NGC-6822, примерно в миллионе световых лет отсюда. А для вас - это всего лишь один единственный прыжок. По крайней мере, мы будем куда-то стремиться. Мы не будем сидеть здесь сложа руки в ожидании неминуемого конца.

- Это будет движение без цели, - трезво напомнил Мирамон. - Я согласен с вами в том, чтобы было бы опасно и неразумно рисковать с Паутиной Геркулеса, чем бы это ни было. Но я не вижу другой разумной причины для перелета из одной галактики в другую, кроме как в надежде встретить высокоразвитую цивилизацию, которая, в свою очередь, смогла бы нам помочь. А заодно - себе и всей остальной Вселенной. У нас есть такая надежда, но она не может быть конечной целью нашего путешествия. Нашей конечной точкой должен быть центр метагалактики, центр галактик всего пространства-времени. Только там, где все силы Вселенной находятся в динамическом балансе, можно надеяться на принятие каких-либо радикальных мер, дабы избежать или изменить неминуемо приближающийся конец. Осталось не так уж много времени до наступления этого момента. И самое главное, мэр Амальфи, данная проблема не просто техническая. Этот конец органически вплетен в фундаментальную структуру самой Вселенной, вписан с самого начала руками, о которых мы не имеем ни малейшего понятия. Все, что можно теперь сказать - это было предначертано.

Психика Амальфи боролась против столь мрачного заключения, но подспудно он понимал, что уже не было спасения. Концептуально Вселенная была довольно приятным местом для жизни, согласно примитивной атомистической теорией, которая предлагала уверенность в том, что все земля, воздух, огонь или вода, металл и апельсины, человек или звезда в конечном счете состояли из субмикроскопических вихрей, именовавшихся протонами и электронами, и немного вперемешку с нейтронами и нейтрино, не имевшими заряда, и всех вместе связывали разношерстные, но дружные компании мезонов. Самым типичным представителем являлся атом водорода, имевший в своем составе всего один протон, с удовольствием восседавший в центре и обладавший самодовольным положительным зарядом, в то время как вокруг него вился один-единственный электрон, окруженный, словно пушистой кошачьей шерсткой, собственным отрицательно заряженным полем. Вот простой пример: все были уверены, что даже для самых тяжелых и сложных атомов, включая те, что искусственно созданы человеком, таких как плутоний, требовалось лишь подбавлять побольше дровишек, да потяжелее, и тогда больше таких вот кошечек забегают вокруг ядра; конечно, при этом будет трудно отличить одну кошку от другой, но это, в общем-то, обычное наказание для владельца сотни платежных ведомостей.

Первое знамение, что тут имеется некоторое непонятное несоответствие во всем этом сверхсубмикроскопическом вселенском семействе, как и все добрые знамения, появилось на небесах. На Земле почти за полвека до начала космических полетов какой-то астроном, чье имя совершенно теперь забыто, заметил, что два или три миллиона метеоритов, которые входили в атмосферу планеты каждый день, сгорали на такой высоте и с такой интенсивностью, что это нельзя объяснить только лишь эксцентриситетом орбиты планеты или скоростью самих метеоритов. В один из своих великих полетов воображения, несущих ответственность за каждое новое звено в великой цепи понимания, ему пригрезилась мысль о том, что он назвал "контра-земным" веществом или антивеществом. Веществом, созданным из огня и "кошачьей шерсти", вокруг которого должны кружиться огненные кошки. Веществом, в котором основной атом водорода имел бы в качестве ядра антипротон, несущий массу протона, но в то же время обладающий отрицательным зарядом. Вокруг него по орбите носился бы позитрон с массой, соответствующей почти неприметной массе электрона, но несущий положительный заряд. Метеориты из атомов, сконструированных по этой модели, могли взрываться с особой яростью при первом же соприкосновении даже с малейшими элементами нормальной атмосферы Земли. И такие метеориты могли бы свидетельствовать о том, что где-то во Вселенной существовали целые планеты, обращавшие вокруг своих солнц целые галактики такого вещества. Одно лишь прикосновение к ним означало бы неизмеримо большее, чем просто гибель - это было бы полное и совершенное уничтожение - аннигиляция, когда каждая из форм материи вместе с другой преображалась бы полностью в энергию в этом яростном и тотальном уничтожении.

Любопытно, но метеориты из антивещества вскоре как бы исчезли, в то время как сама теория продолжала существовать. Сгоравшие метеориты оказалось легче объяснить с помощью более обычных теорий, но вопрос с антивеществом или антиматерией - остался. В середине двадцатого века физики-экспериментаторы даже смогли создать несколько атомов антивещества. Эти атомы шиворот-навыворот оказались жизнеспособными лишь на несколько миллионных долей микросекунды, и стало совершенно ясно, что даже за такое короткое время их жизни, время, в котором они существовали, текло вспять. Частицы, из которых они были созданы, рождались в огромных неуклюжих синхрофазотронах, буквально на несколько микросекунд в будущем, их сборка в атомы антивещества осуществлялась в настоящем, а прошлое в действительности являлось моментом их смерти. Стало совершенно очевидно, что антивещество оказалось не только теоретически возможным, но и могло существовать; однако, оно не могло нормально существовать в этой Вселенной в значительных количествах, таких как, например, метеорит. Если где и имелись миры и галактики из антивещества, они могли существовать лишь в каком-то немыслимом отдельном континууме, где время и градиент энтропии двигались бы вспять. Такой континуум требовал, по меньшей мере, четырех добавочных измерений в дополнение к четырем обычным, известным нам по опыту.

По мере расширения Вселенной обычного вещества, разворачивавшейся и двигавшейся к своей неизбежной тепловой смерти, где-то поблизости, в месте, невозможном для человеческого представления, существовала огромная и сложная вселенная-двойник, концентрировавшаяся и приближавшаяся к сверхъестественной сжатой массе и энергии, именовавшейся моноблоком. При полной дисперсии, тьма и тишина должны были оказаться судьбой Вселенной, в которой стрела времени укажет вниз до градиента энтропии, так что для вселенной из антивещества конец представлялся концентрацией массы сверх всяких возможностей и такой же невозможной концентрацией энергии - чистый огонь и ярость безграничной энергии, мятущиеся в "первобытном" атоме размером с орбиту Сатурна. Из той Вселенной могла прийти другая. Там моноблок стал бы началом вселенной с нормальным веществом, а для вселенной из антивещества - концом. Во вселенной с нормальной энтропией моноблок непереносим и должен взорваться. Во вселенной с отрицательной энтропией тепловая смерть непереносима, и вещество должно сжиматься. В любом случае, повеление таково: ДА БУДЕТ СВЕТ.

Что же наша видимая, реальная Вселенная представляла собой до моноблока, считалась, по общему мнению, неизвестным. Классическое утверждение, сделанное за многие века до этого научного спора Святым Августином, когда его спросили, что мог делать Бог до того, как создал Вселенную, тот ответил, дескать, Он занимался созданием Ада для тех, кто задает подобные вопросы. Таким вот образом, "время до Августина" стало чем-то таким, о чем могли знать только историки, а для физика - ничем существенным по определению.

Так было до сих пор.

Но если только ониане правы, то им немножко удалось приподнять завесу и уловить мимолетный проблеск неведомого. И посмотреть этому неведомому в лицо теперь уже не казалось столь фатальным.

Во время своего ликующего полета к галактике Андромеды ониане обнаружили, что один из их спиндиззи (самое странное, что это оказалась машина, специально созданная для этого полета, а не один из тех старых и довольно потрепанных двигателей из города Бродяг) почему-то начал нагреваться. Это оказалось проблемой совершенно новой, и вместо того, чтобы рисковать возможными непонятными эффектами, которые могли проявиться в результате серьезного разогрева, они отключили практически полностью всю свою планетарную сеть спиндиззи, оставив лишь 0,02 процентный экран, необходимый для поддержания атмосферы планеты и теплового баланса.

Там, в абсолютном спокойствии межгалактического пространства, их приборы засекли впервые в истории человечества шепот творения: едва уловимое _т_р_е_н_ь_к_а_н_ь_е_ новых атомов водорода, рождавшихся один за другим совершенно из ничего.

Даже одно это уже могло бы оказаться весьма отрезвляющим опытом для любого здравомыслящего человека, даже не обладающего историческим опытом религиозного мракобесия в истории ониан. Никто прежде еще не наблюдал рождения первобытной материи, из которой состояла вся известная Вселенная. Рождения из ничего. У неискушенного человека моментально появилась бы мысль о Создателе и что Он должен находиться где-то тут, поблизости, где происходит Его работа. Эти едва уловимые звяканье и треньканье, "слышимые" приборами ониан, казалось, сперва не оставили никакого места для долгих споров по космогонии и космологии, касавшихся циклических моделей Вселенной, диастолы [диастола - физический термин] от моноблока к тепловой смерти и обратно, в то время как от Создателя требовалось лишь отдаленное воздействие на ритмический процесс - а то и вообще ничего. Здесь шел сам процесс созидания: невидимые Пальцы касались пустоты; безграничный абсурд, который потому и являлся безграничным, что не мог быть иным, как божественным.

И все же ониане оказались достаточно умны, чтобы кое-что заподозрить.

В историческом опыте фундаментальные открытия довольно часто зависели от амбиций отдельных людей или групп. Это же открытие с виду вроде бы обеспечивало четкий ответ на двадцать пять тысяч лет постоянных теологических споров, и как результат утверждение, что Господь неопровержимо существует, в первый раз за время беспочвенного постулирования Его существование каким-то солнцепоклонником еще Каменного века или, быть может, мистиком, обожравшимся галлюциногенными грибами, теперь уже не могло быть простым. Слишком уж легко этот спор оказался выигран сторонниками божественности всего сущего; слишком многое намекало на постоянное созидающее присутствие Бога; слишком много несоответствий в простых физических законах.

Гиффорд Боннер как-то отметил, что им невообразимо повезло, что первыми это открытие сделали ониане, люди, лишь недавно вернувшиеся к какому-то подобию общества, где могла существовать какая-то наука, но которые в то же время так и не потеряли своего теологического мироощущения в просвещенный век науки; повезло, что именно им было позволено услышать слабые родовые вскрики в этих яслях времени. Для типичного землянина конца Третьего Тысячелетия, как правило, отягощенного инженерной базой знаний и философски закутанного в паутину примерно в равной степени распределенного "обычного смысла" и чистой, наивной мистики Прогресса (именно в этот момент анализа Боннера у Амальфи появилось слабое желание смутиться), оказалось бы довольно легко принять эти данные, проанализировать их и разместить на соответствующей полочке, наравне с трясиной телепатии, расового подсознания, персональной реинкарнации или сотни прочих логических ловушек, которые подстерегают человека с научно ориентированным складом ума, человека, не знающего, что он такой же закоренелый мистик, как какой-нибудь восточный факир или йог, возлежащий на ложе из гвоздей.

Но ониане оказались подозрительными. Они сперва попытались разобраться в своем открытии, исходя только из того, как оно выглядит. Теология могла и подождать. Если постоянное божественное созидание - факт, тогда это, в основном, исключало существование моноблока и неизбежной тепловой смерти Вселенной. С другой стороны, все это должно постоянно происходить именно вот так - мир без конца. Таким образом, это открытие оказалось столь же фундаментально неопределенным, как оказывались прежде и все подобные открытия. Оно одновременно могло означать две совершенно противоположные посылки. Попробуйте себе когда-нибудь задать п_о_д_о_б_н_ы_й_ вопрос и посмотрите, каким будет ответ.

Этот четкий подход немедленно принес результаты. Хотя дальнейшие, предложенные онианами для проверки наметки, оказалось переварить ничуть не легче, чем самый первый, противоречивый набор фактов. Понадеявшись на счастливый шанс и на свои, в основном еще им самим незнакомые машины, ониане вообще отключили свои спиндиззи и начали прислушиваться еще упорнее.

И в этом самом совершенно могильном молчании поразивший их раньше шепот "постоянного созидания", оказалось, имел два голоса. Каждое треньканье при рождении являлось не соло, а дуэтом. С появлением из ниоткуда каждого атома водорода в нашей Вселенной появлялся, чтобы в тот же момент погибнуть, зловещий двойник - атом водорода антивещества. Появлялся... откуда-то еще.

Вот так. Даже то, что казалось фундаментальным, неопровержимым доказательством существования однонаправленного времени и постоянного созидания, могло быть так же неоспоримым свидетельством цикличности. И некоторым образом для ониан это показалось удовлетворительным; известные законы физики показались набором идиотов, стоящих на перекрестке и орущих: "Господь пошел во-о-он той дорогой!" и показывающих сразу в четырех направлениях. Тем не менее, чувство угрозы у ониан осталось. Многоголосое бормотание данных, которые невозможно было заполучить при иных обстоятельствах, само по себе оказалось достаточным для подтверждения существования второй целой вселенной, состоящей из антивещества, до абсолютной точки конгруэнтной со вселенной нормального вещества, но совершенно противоположной ей по знаку. То, что походило на рождение атомов антиводорода одновременно с рождением атомов обычного водорода, в действительности было смертью антивещества. Теперь уже не возникало сомнений в том, что во вселенной антивещества время бежало вспять, и то же самое касалось градиента энтропии, так как одно являлось проявлением другого.

Концепция эта конечно же была весьма старой - столь древней, что Амальфи лишь с огромным трудом смог ее припомнить. Просто за время его жизни она стала столь привычной, что он полностью забыл о ней. И возрождение концепции онианами сейчас и здесь сперва показалось ему огромным анахронизмом, вытащенным на свет божий лишь для того, чтобы сбить с пути истинно практичных людей. В особенности недоверчиво он отнесся к предположению о вселенной, в которой негативная энтропия являлась главенствующим принципом; при таких обстоятельствах, как указала его скрежещущая, будто заржавевшая, память, причина и следствие не могли предохранить даже приблизительные статистические соотношения, которые дозволялись для вселенной, доступной его чувствам. Энергия должна была самоаккумулироваться, события должны были совершаться в обратном направлении, вода должна была течь вверх по склону горы, старики пробуждаться к жизни из гробов и терять опыт и знания с омоложением вплоть до лона матерей.

- Так или иначе, но с ними это и происходит, - мягко отметил Гиффорд Боннер. - Но я сомневаюсь, что парадокс, Амальфи. Обе вселенные можно воспринимать как развивающиеся и непреклонно двигающиеся к своему концу мегаобъекта, теряющие энергию при каждом повороте. Тот факт, что с нашей точки зрения, вселенная антивещества накапливает энергию - всего лишь предубеждение, встроенное в наш порядок вещей. На самом деле, обе эти вселенные, наверное, просто разворачиваются в противоположных направлениях, подобно двум жерновам. И хотя с первого взгляда обе стрелы времени указывают в противоположных направлениях, в действительности они обе скорее всего указывают вниз, под гору, подобно указателям одной и той же дороги, стоящих на вершине холма. Но если вас беспокоит динамика этого процесса, то, пожалуйста, помните, что оба наших пространства являются четырехмерными и, следовательно - совершенно статичны.

- Что соответственно приводит к жизненно важному вопросу смежности, весело ворвался в разговор Джейк. - Дело в том, что оба эти четырехмерные континуума полностью взаимосвязаны, что совершенно ясно доказано двойным событием, наблюдавшимся онианами. Полагаю, это должно означать, что существует по крайней мере шестнадцать измерений для поддержки всей системы. В общем-то все это неудивительно. Вам нужно по меньшей мере столько же, чтобы четко описать ядро атома средней сложности. Наиболее же удивительное на самом деле то, что оба континуума приближаются друг к другу. Согласен с Мирамоном, что наблюдения, произведенные его учеными, невозможно интерпретировать каким-либо иным способом, чем предложенным ими. До сих пор факт, что тяготение в двух вселенных также противоположно друг другу по знаку, казался сам по себе достаточным свидетельством причин, которые их разделяют. Но назовите это как хотите - отталкивание или раздувание, или как там еще - оно совершено очевидно становится все слабее. И где-то в будущем, в недалеком будущем это сопротивление снизится до нуля, что и окажется Пифагоровой точкой точек в столкновении двух вселенных...

- ...И просто трудно себе представить как весь этот физический каркас, даже допускающий наличие восемнадцати измерений, сможет сдержать всю высвобожденную при этом энергию, - подхватил доктор Шлосс. - И принцип моноблока при этом даже не сопоставим; если он когда-либо и существовал, то был всего лишь подмоченной хлопушкой в сравнении с тем, что может произойти.

- Другими словами: БА-БАХ, - сказал Кэррел.

- Ага. Большой-большой...

- Вполне возможно, что рационалистической космологии придется допустить существование всех трех посылок, - заговорил Гиффорд Боннер. - Я имею в виду моноблок, тепловую смерть и эту штуку - это событие, которое, похоже, происходит где-то на полпути между двумя вышеупомянутыми штучками. Любопытно: имеется определенное число мифов и древних философских систем, допускающих подобный разрыв непрерывности прямо посреди развития существования; Джордано Бруно, первый в истории Земли релятивист, назвал это периодом Межуничтожения, а его соратник по имени Вико допустил при этом, что, возможно, это одна из первых в человеческой истории циклических теорий. А в скандинавской мифологии это называется Гиннунгагап. Но я не могу себе толком представить, доктор Шлосс, что уничтожение будет столь тотальным, как вы предполагаете. Я вовсе не физик, спокойно это признаю, но мне кажется, что обе вселенные противоположны друг другу по знаку _в л_ю_б_о_й _т_о_ч_к_е_, что подчеркивалось всеми на этом совещании, и тогда результат не может быть _т_о_л_ь_к_о_ в виде общей трансформации вещества с обеих сторон в энергию. Должна также произойти и трансформация энергии в вещество в не менее грандиозных масштабах, после чего снова начнет увеличиваться гравитационное давление между двумя вселенными, таким образом как бы прошедших сквозь друг друга и обменявшись шляпами и после этого снова начавших отдаляться. Или я упустил что-то важное?

- Я не уверен, что этот аргумент является столь элегантным, каким он кажется с первого взгляда, - возразил Ретма. - Для этого потребуется математический анализ доктора Шлосса, конечно; но тем временем, я ничего не могу сделать иного, кроме как гадать, если этот одновременный цикл создания-межуничтожения-уничтожения действительно является циклом, то зачем ему необходимо иметь этот привязанный орнаментальный источник постоянного созидания? Механизм созидания, включающий в себя не менее чем три вселенских катаклизма в каждом цикле, не нуждается в постоянной подпитке типа капели; либо один грандиозен, либо другой недостаточен. Кроме того, постоянное созидание подразумевает стойкое равновесие, что никак несовместимо с вышеуказанным.

- Я ничего не могу сказать на этот счет, - ответил Джейк. - И не похоже, что здесь могут помочь преобразования Милна; похоже, это что-то вроде часового механизма.

- Определенное, как мне припоминается, математическим выражением величины бутылочки с аспирином, - уныло добавил Кэррел.

- В общем, пока я совершенно уверен только в одном, - пробурчал Амальфи. - Чертовски маловероятно, что кто-нибудь останется в живых и позаботится о точных результатах этого столкновения после того как оно произойдет. По крайней мере, на уровне нашей перепалки. Так что: существует что-нибудь полезное, что мы могли бы предпринять, или же лучше провести все отпущенное нам время за игрой в покер?

- Этого, - ответил Мирамон, - мы как раз и не знаем. А в целом, похоже, мы вообще ничего не знаем.

- Мистер Мирамон, - прозвучал из тени голос Уэба Хэзлтона и стих. Очевидно, обладатель голоса ждал, что ему сделают замечание ввиду его обещания не вмешиваться в разговор, но для Амальфи, как и для любого присутствовавшего в комнате, было ясно, что он никого уже не перебивает; его голос разорвал лишь мертвую и отчаянную тишину.

- Продолжай, Уэб, - сказал Амальфи.

- Я тут кое о чем подумал. Мистер Мирамон прибыл сюда в поисках кого-то, кто бы мог ему помочь сделать нечто, что он сам сделать не в состоянии. А теперь он думает, что и мы не знаем как это сделать. Я же пока не понимаю, что это было вообще?

- Но он только что сказал, что сам не знает, - мягко напомнил Амальфи.

- Нет, я не это имел в виду, - немного запинаясь, произнес Уэб. Просто я хотел спросить, что он _х_о_т_е_л_ бы сделать, даже если он и не знает как? Даже если это и невозможно...

Неожиданно в спокойной атмосфере корабля раздался смешок Боннера.

- Именно так, - произнес он, - цель определяет средства. Курица всего лишь орудие для яйца, чтобы таким образом получить другое яйцо. Это внук Хэзлтона? Молодец, Уэб.

- Нужно провести довольно значительное число экспериментов, если бы мы только знали как их поставить, - задумчиво признался Мирамон. - Прежде всего мы должны узнать более точную дату катастрофы чем та, которая нам известна сейчас; "ближайшее будущее" - весьма значительный объем времени при таких условиях, почти столь же неопределенный, как и выражение "когда-нибудь". Нам необходимо определение этого события с точностью до миллисекунды. Я аплодирую блестящему чувству здравого смысла молодого новоземлянина, но в то же время отказываюсь обманывать себя и просить нечто большее; даже эти действия мне кажутся безнадежными.

- Это почему же? - спросил Амальфи. - Что вам может понадобиться для подобных вычислений? При имеющихся данных Отцы Города могли бы справиться с любыми вычислениями; они и создавались для выполнения столь сложных математических операций, а параметры определены; за тысячу лет я не припоминаю ни одного случая, чтобы они не смогли прийти к определенному результату в течении двух-трех минут, ну, максимум в течение дня.

- О, я помню ваших Отцов Города, - произнес Мирамон, лишь на мгновение иронично приподняв брови, что скорее всего явилось последними остаточными проблесками его старого дикого ужаса перед вещами, которыми был богат город. - Но основной параметр, который здесь должен определиться - это точное значение энергетического уровня другой вселенной.

- Ну как же, это как раз не так уж и трудно, - сказал доктор Шлосс ко всеобщему удивлению. - Это - ничто иное, как изменение энергетического уровня в нашей собственной вселенной. Мэр прав - Отцы Города могут сообщить нам необходимые данные еще до того, как вы закончите излагать им проблему. Т-тау преобразования - фундаментальные вещи для полетов со сверхсветовой скоростью. Я просто поражен, как вы могли до сих пор обходиться без них.

- Не совсем так, - поправил его Джейк. - Без сомнения, т-тау взаимоотношения являются конгруэнтными по обе стороны вселенского барьера. Я не сомневаюсь в этом ни на секунду, здесь вы имеете дело с шестнадцатью измерениями. Так вдоль какой именно оси вы предполагаете оценить конгруэнтность? Или вы предполагаете, что т-временные и т-тау преобразования подходят и трансформируются вдоль всех шестнадцати осей? Вы просто не сможете проверить это, если только не захотите рассмотреть систему в целом для такого двойника, как для т-временного моноблока. Безнадежный путь. По крайней мере он безнадежен для нас. У нас просто нет времени. Мы просто будем растрачивать попусту дни в погоне за бесконечно ускользающими числами после запятой. С таким же успехом можно дать задание Отцам Города произвести вычисления конечного значения числа Пи.

- Пожалуй, я ошибался, - произнес доктор Шлосс тоном, сочетавшим в себе угрюмый юмор и легкое разочарование. - Вы совершенно правы, Мирамон. Именно здесь та разрывность, которую мы не можем определить теоретически. Как... неэлегантно.

- Элегантность может и подождать, - сказал Амальфи. - А тем временем - неужели так уж невозможно определить значения энергетического уровня для другой стороны? Доктор Шлосс, ваша исследовательская группа вроде бы что-то говорила насчет возможности сконструировать прибор из антивещества. Так не могли бы мы использовать такую штуку в виде исследовательского снаряда и отправить его на другую сторону мироздания?

- Нет, - тут же ответил доктор Шлосс. - Вы забываете, что такой объект мог бы существовать на другой стороне, но прежде всего, он должен существовать на нашей. Нам понадобилось бы изыскать возможность собрать его здесь для будущего эксперимента. А к тому времени, когда мы сможем его увидеть - в настоящем времени эксперимента - он будет находиться на стадии довольно сильного распада, и затем проэволюционирует до уровня своей сборки. И от него мы ничего не сможем получить, кроме того, как ведет себя антивещество в нашей вселенной; и он ничего нам не сообщит о вселенной, в которой антивещество - норма.

Спустя мгновение он добавил задумчиво:

- И кроме того, такой проект едва ли удастся реализовать за время меньше столетия, я бы даже сказал - два столетия; при таких обстоятельствах я предпочел бы сыграть в покер.

- А вот я бы не стал, - неожиданно заявил Джейк. - Думаю, Амальфи принципиально прав. Несмотря на трудность проблемы, необходимо создать какую-то исследовательскую станцию, которую мы могли бы послать в разрыв. Имейте в виду, что я в принципе согласен - создание прибора из антивещества - ошибка. Эта штука должна быть абсолютно нематериальна, нечто производное из того, что мы могли бы набрать в, так сказать, Ничейной Земле. Но стараться увидеть что-то на большом расстоянии, несмотря на все шансы против, дисциплина, которой я обучен с детства. Я не думаю, что мы должны считать эту данность неразрешимой проблемой. Шлосс, а как вы считаете? Если ваша группа готова отказаться от создания такого прибора из антивещества в пользу покера, не хотели бы вы поработать со мной какое-то время над этой проблемой? Мне понадобится ваш опыт, а вам, в свою очередь - моя точка зрения. И быть может вместе нам удастся создать этот прибор и получить столь необходимые данные. Должен отметить, Мирамон, я не питаю особой надежды, но...

- За исключением той надежды, которую вы нам только что предложили, ответил Мирамон с загоревшимися глазами. - Вот теперь я услышал от вас то, что надеялся услышать. Это голос Земли нашей памяти. Мы предоставим вам все, что только в наших силах. И, для начала, мы предоставим вам нашу планету. Но вселенную, обе вселенных и немыслимую метавселенную, вы должны создать для себя сами. Мы и запомнили вас такими - в вас всегда присутствовали безграничные амбиции.

Неожиданно он слегка приуныл.

- И мы будем вашими учениками; тоже как всегда. Только начать - это все, что мы просим.

Амальфи окинул взглядом собравшихся и понял, что за столом достигнут консенсус. Новая Земля молчаливо согласилась тоже, что и требовалось Амальфи.

4. ФАБР-СУИТ

В полуденном сиянии огромной Цефеиды, вокруг которой планета Он вращалась сейчас по орбите, на холме Он было особенно жарко. Несмотря на то, что она находилась на почтительном расстоянии в тридцать пять астрономических единиц, то есть в тридцать пять раз большем расстояния от Солнца до старой Земли. И даже на таком удалении, сияние звезды, чья абсолютная магнитуда составляла минус единицу, едва было переносимо в пик ее восьмидневного цикла. В низшей точке этого цикла, когда интенсивность излучения падала в двадцать пять раз, наоборот, становилось довольно холодно, да так, что можно было оказавшись на открытом воздухе отморозить уши; ситуация, далекая от идеальной для планеты в основном сельскохозяйственной. Но ониане и не собирались задерживаться во владениях Цефеиды дольше одного сезона.

Уэб и Эстелль расположились в высокой траве, покрывавшей холм, под палящими лучами светила и медленно приходили в себя. Уэб особенно был рад каникулам. Утро началось с трезвого исследования Фабр-Суита, величайшего монумента прошлого планеты Он, а в настоящем - центра философской мысли этого мира. До сих пор это было единственное место на всем Оне, которое им позволено было исследовать самим. Разрешение на это они получили как от самих ониан, так и от своих родителей. Тем не менее, этим утром свобода преподнесла им неожиданное, но логичное последствие: они обнаружили, что Фабр-Суит являлся одним из немногих городов на планете, где детям ониан разрешалось свободно перемещаться. Во всех иных местах располагалось слишком много механизмов и машин, необходимых для жизни планеты в целом, и ониане не хотели допустить и малейшей возможности, чтобы дети попали в гущу работ и подверглись какому-то риску. Объяснялось это, кроме всего прочего, незначительным населением; ониане не могли позволить себе утратить по недосмотру даже одну жизнь.

Уэб и Эстелль переоделись в нечто хитонообразное - одежду ониан. Им как раз сообщили о разрешении исследовать город, хотя и на весьма ограниченных условиях. Одежда, впрочем, не сильно маскировала пришельцев, и дети ониан без особого труда распознавали их, тем более Уэб и Эстелль разговаривали на местном языке с большим трудом. Языковый барьер раздражал. Хотя большинство взрослых ониан разговаривали на смеси английского, интерлинга и русского, считавшегося beche-de-mer [нечто вроде матросского сленга, пиджин, "трёпанг" (фр.)] глубокого космоса, давно уже выученного Бродягами, их дети не знали этого диалекта, что само по себе было не так уж и плохо. Поскольку это незнание предотвратило интенсивный допрос Уэба и Эстелль об их собственном мире, его культуре и истории. Вместо этого, они вдруг оказались втянутыми в довольно сложную игру-преследование, называющуюся Матрица и больше похожую на пятнашки, за одним исключением - игра была трехмерной. В нее играли в двенадцатиэтажном здании с прозрачными перекрытиями, так что всегда можно было разглядеть положения других игроков, а расположенные в стратегических точках спиндиззи и шахты с фрикционным полем позволяли быстро перескакивать с этажа на этаж. У Уэба первого зародилось подозрение, что здание либо построено специально для этой игры, либо его полностью оставили для этой цели, так как прозрачные перекрытия были соответствующим образом расположены и, кроме того, само здание, похоже, не имело ничего другого, что можно было бы использовать в иных целях.

Сперва Уэб посчитал игру достаточно увлекательной. Но он оказался одним из первых выбывших игроков. Если бы не импровизация со сменой правил, он оказывался бы в таком положении каждый раз. Однако даже под защитой новых правил он не смог показать хороший результат. Эстелль же приняла Матрицу, словно была рождена для этой игры и буквально через полчаса ее длинноногая худенькая фигурка, такая же тонкая как у местных мальчишек, стрелой проносилась среди калейдоскопа бегающих игроков с поразительной грациозностью и быстротой. Когда пришло время ленча, запыхавшийся Уэб со своим уязвленным чувством собственного достоинства, более чем приветствовал возможность выбраться из города в жаркий полудень пологих холмов.

- Они такие хорошие, мне нравятся, - сказала Эстелль, приподнявшись на локте, и задумчиво куснула дыню, больше похожую на тыкву зелено-серебристого цвета, которую ей преподнес один из мальчишек-ониан очевидно в качестве приза. При первом же укусе, послышалось тихое, но длительное шипение и воздух вокруг них наполнился столь сильным ароматом пряностей, что Эстелль пришлось чихнуть сразу пять раз подряд. Уэб было засмеялся, но его смех неожиданно прервался пароксизмом собственного чиха.

- О да, они нас _л_ю_б_я_т_, - выдохнул он, вытирая глаза. - Ты так здорово сыграла в их игру, что они подарили тебе бомбочку, наполненную газом для чихания. Результат - ты больше уже не игроспособна.

Тем временем интенсивность запаха резко снизилась благодаря налетевшему ветерку. Еще через минуту Эстелль осторожно запустила пальцы в рану, нанесенную плоду и разломила дыню пополам. Больше ничего не произошло; запах стал вполне переносимым, и даже едва заметным, но одновременно вызвал усиленное слюноотделение. Эстелль передала Уэбу его половинку. Тот впился зубами в хрустящую белую плоть гораздо активнее, чем намеревался. Результат заставил его прикрыть глаза; вкус был похож на быстрозамороженную музыку.

Они прикончили плод в уважительной тишине и, утерев рот хитонами, снова улеглись на траву. Потом Эстелль сказала:

- Хотелось бы побеседовать с ними побольше.

- Мирамон говорил с нами на вполне сносном языке, - сонно ответил Уэб. - Ему и не нужно было нудно учить наш язык. Здесь у них это делается с помощью машин, как это было у нас во времена Бродяг. Хотел бы я вернуть те времена.

- Гипнопедия? - спросила Эстелль. - Но я думала, что с этим покончено и забыто. Ведь в действительности ты не _у_ч_и_ш_ь_с_я_ таким образом просто узнаешь факты.

- Точно, только факты. Естественно, так нельзя научиться пониманию. Для этого у тебя должен быть наставник. Но это было вполне неплохо для запоминания таких вещей как 1х1=10, или таблиц на обложке книги, или 850 слов, более всего необходимых для изучения нового языка. Обычно уходит около пятисот часов для набивания башки всеми этими знаниями с помощью обратной ЭКГ-связи, мерцающего видения, звукового повтора и я не знаю чего там еще - и все это время ты находился под гипнозом.

- Звучит забавно, - сонно прокомментировала Эстелль.

- То, что должно быть легким, таковым и является, - ответил Уэб. Какой смысл учить такие вещи с помощью зубрежки? На это уходит слишком много времени. Ты сама знаешь, что можешь выучить какую-то вещь за десять повторений или пять, а у других детишек на это может уйти тридцать повторений. И тебе придется просидеть дополнительно двадцать или двадцать пять повторов, в которых ты вовсе не нуждаешься. Если я что и ненавижу в школе - так это зубрежку - время затраченное попусту, когда его можно было бы использовать на что-то более стоящее.

Неожиданно Уэб осознал, что уже некоторое время слышит странный хлопающий звук, доносящийся с вершины холма позади. Он хорошо знал, что опасных животных на планете Он не было. Но поймал себя на том, что уже какое-то время слышит этот странный звук, и у него появилась мысль, что быть может, его определение опасного зверя не обязательно должно совпадать с таковым у ониан. Так или иначе, он мог лишь надеяться, что это окажется только тигр. Он быстро повернулся, опершись на локти и колени.

- Не глупи, - произнесла Эстелль, не пошевелившись и даже не открыв глаза. - Это всего лишь Эрнест.

Из-за вершины холма показался свенгали и покатился, похрустывая, через высокую траву, сотворяя целую симфонию отчаянной дезорганизации. Он лишь мельком "взглянул" на Уэба и затем склонился над Эстелль с укоризненным взглядом совершенно позабытого зверька, но по-прежнему - он надеялся, что все это заметят и оценят - твердого в своей искренней преданности. Уэб подавил возникший было смешок, потому что едва ли можно было винить это существо. Оно было столь же безмозглым, как и бесполым несмотря на свое прозвище - оно не смогло придумать никакого иного способа следовать за Эстелль, кроме как принять участие в игре и повторить каждое ее движении в Матрице, для которой существо абсолютно не было приспособлено и только сейчас закончило ее. Просто счастье, что дети не сочли это создание одним из игроков, иначе бедному Эрнесту пришлось принять роль выбывшего - и об этом Уэб подумал с неосознанной неприязнью вплоть до самого конца времени.

- Мы могли бы и здесь заняться этим, - неожиданно выпалил Уэб.

- Чем? Гипнопедией? Твоя бабушка нам не позволит.

Уэб повернулся и снова сел на траву, выдернув при этом длинный пустой внутри стебель бамбукоподобной травы и вонзив в задумчивости в мякоть корешка свои зубы. - Но ее здесь нет, - сказал он.

- Нет, но она обязательно приедет, - сказала Эстелль. - Она ведь школьный воспитатель на Новой Земле. Мне не раз приходилось слышать, как она воевала по поводу гипнопедии с моим отцом. Когда я еще была маленькой. Она обычно говорила ему: "Зачем вы учите ребятишек всем этим вычислениям и истории? Что полезного от всего этого тем, кому предначертано когда-нибудь улететь осваивать новые планеты?" Обычно после такого пассажа, мой папаша нес какую-то ужасную чепуху.

- Но сейчас ее здесь нет, - повторил упрямо Уэб с легким ударением. Только сейчас он вдруг понял, что лицо Эстелль с прикрытыми глазами, было столь прекрасно в своей безмятежности под лучами бело-голубой звезды в это однодневное лето, гораздо прекраснее, чем что-либо виденное им прежде. Он понял, что больше ничего уже не хочет добавлять.

А в этот самый момент, свенгали, уже достаточно отдохнув что бы прийти к консенсусу среди разбросанных по его телу ганглиевых клеток, служивших ему мозгом, заключил, что, сколь бы ни было плохо, его долгий преданный "взгляд" на Эстелль ничего хорошего ему не дал. В то же время одно из его щупалец все это время подрагивая и подтягиваясь к одной из корок дыни, неожиданно преодолело незримый порог и телеграфировало назад, остальной части зверька о значении этого едва заметного запаха специй. Все остальное существо Эрнеста с радостью перетекло в это щупальце и свернулось вокруг этой корки; а затем моллюск безнадежно покатился вниз по холму, свернувшись шариком, но корка дыни была надежно зажата у него в середине. Когда существо покатилось, оно издало тонкий переливчатый свист, заставивший пошевелиться волосы на позвоночнике у Уэба - первый раз он услышал, чтобы свенгали издал звук - но существо ни за что не хотело расставаться с своей добычей. Наконец оно плюхнулось в небольшой ручеек, лениво текущий внизу в долине, и его медленно понесло вниз по течению, несмотря на его едва слышимые протесты. Но свенгали по-прежнему алчно переваривал свою добычу.

- Эрнест поплыл, - прокомментировал Уэб.

- Знаю. Я слышала. Он такой глупыш. Но он вернется. И твоя бабушка приедет тоже. Как только Мирамон, мэр, доктор Шлосс и остальные решили остаться на планете Он, потому что вся необходимая работа должна быть проведена здесь, они послали домой сообщение о том, что о нас кто-то должен побеспокоиться. Они думают, что мы не можем сами о себе побеспокоиться. Они не хотят позволить нам шататься по чужой планете самим, в полном одиночестве.

- А может быть и нет, - уклончиво произнес Уэб. Он уже взвесил это предположение; похоже, в нем содержалось немало неясностей. - Но почему обязательно это должна быть бабушка?

- Что ж, это не может быть папочка, потому что он должен оставаться на Новой Земле и решать свою часть проблемы, над которой мы работаем здесь, - констатировала Эстелль. - И это не может быть твой дедушка, потому что он должен оставаться дома и исполнять обязанности мэра, пока мэр Амальфи на Оне. И это не может быть и моя мама, потому что все они вовсе не ученые или философы, они просто бы внесли еще больше суматохи на Он, чем мы сами. Если они кого и отправят сюда, чтобы приглядеть за нами, то это будет только и всенепременно твоя бабушка.

- Похоже, что так, - признал Уэб. - Это помешает нам, уж точно.

- Даже больше, - с досадой сказала Эстелль - Она отошлет нас домой.

- Она не сделает этого!

- Еще как сделает. Они привыкли думать в такой манере. Она весьма практично отнесется к вопросу о нашей безопасности и, хм, "воспитании".

- Это вовсе не практичное отношение, - запротестовал Уэб. - Это предательство, вот и все. Она просто не может вот так прилететь на Он с предлогом чтобы заботиться о нас для того, чтобы отправить нас домой.

Эстелль не ответила. И спустя мгновение Уэб снова открыл глаза, запоздало поняв что на его лицо упала тень.

Над ними стоял онианский мальчишка, подаривший Эстелль дыню, спокойно и уважительно ожидавший в тишине, но очевидно, вполне готовый возобновить игру, как только новоземные ребята будут к этому готовы. Позади него виднелись лица других онианских детей, очевидно гадавших, что чужаки и их странно пахнущий любимец без костей сделают в следующий момент, но при этом они оставили всю инициативу своему представителю.

- Привет, - сказала Эстелль, снова приподымаясь.

- Привет, - запинаясь, ответил высокий мальчик. - Да?

На какой-то момент, он похоже, замешкался; но затем, улучшил ситуацию, присел и продолжил на простейшем онианском, каком только смог.

- Вы отдохнули. Да? Сыграем в другую игру?

- Только не я, - ответил почти негодующе Уэб. - Лучше сыграем в Матрицу вчера, завтра, в какой-нибудь другой день. Да?

- Нет, нет, - ответил онианин. - Не Матрица. Это другая игра, игра отдыха. Вы играете в нее сидя. Мы называем ее игрой в неправду.

- А. И каковы же ее правила?

- Каждый играет по очереди. Каждый рассказывает историю. Это должна быть настоящая история, но без какой-либо правды в ней. Другие игроки судьи. Вы получаете очко за каждую мысль, которая правда в рассказе. Побеждает тот, кто меньше всего набрал очков.

- Знаешь, я похоже упустила по меньшей мере пять ключевых слов в том, что он сказал, - обратилась Эстелль к Уэбу. - Как это все на самом деле, повтори-ка.

Уэб быстро объяснил. Хотя его владение разговорным языком планеты Он ограничивалось временами прошлого подлежащего, настоящего возбудимого и будущего безысходного, его словарь, представлял довольно пеструю неботаническую смесь родов и корней и несмотря на его склонение в одной массивной несклонности он заметил, что довольно неплохо начал разбираться в языке, по крайней мере тогда, когда на нем говорили медленно. Вполне возможно, что и он также упустил те же пять слов мальчика-онианина, но он понял значение всего сказанного из самого контекста. Эстелль же, очевидно, пыталась перевести слово за словом, вместо того, чтобы постараться ухватить полное значение предложения.

- О, теперь я поняла, - ответила Эстелль. - Но как они оценивают превосходство одной правды над другой? Если в моем рассказе солнце восходит утром, и я скажу, что на мне одето что-то такое, например этот хитон, снизят ли мне за это по одному очку?

- Я попытаюсь спросить у него, - с сомнением в голосе произнес Уэб. Но я не уверен, что знаю все имена существительные, которые мне нужны.

Он перевел этот вопрос онианскому мальчишке, обнаружив, что вынужден задать его более абстрактно, чем ему бы хотелось; но мальчишка быстро ухватил не только суть того, что он попытался сказать, но и смог сам найти возможность передать в конкретных именах существительных с внушительной догадливостью.

- Все решают судьи, - сказал он. - Но есть правила. Одежда - только маленькая правда, и это значит - только одно очко. Восход солнца на планете, подобной Новой Земле - закон природы, и это может стоить тебе пятидесяти очков. На свободной, внесистемной планете, вроде Он, это может быть частично правдой и обойтись в десять очков. Или это может быть абсолютная ложь и в этом случае - ничего. Вот почему у нас имеются судьи.

Уэбу пришлось все это передать в более простых формах, когда в свою очередь ему пришлось все это объяснять Эстелль. Но он достаточно уверился, что и он, и она правильно поняли правила игры. Чтобы придать этой уверенности двойную надежность, он попросил ониан начать первыми, так чтобы он и Эстелль смогли познакомиться с различными видами вранья, наиболее похвального и теми правдами, за которые судьи наказывали игроков.

Первые два рассказа почти убедили его в том, что он может быть осторожным. По крайней мере, все казалось весьма простым как в условиях игры, так и самих рассказываемых историй, а также и то, что у ониан, как у расы имелось мало талантов к выдумке. Но, тем не менее, третий игрок девочка лет примерно девяти, совершенно сгоравшая от нетерпения в ожидании своей очереди поведать историю - полностью поразила его. Как только до нее дошел черед она начала:

- Утром я видела письмо и адрес на нем гласил: Четыре. У письма были ножки, и ножки были одеты в сапожки. Хотя письмо доставила почтовая ракета, но оно само протопало весь путь. И хотя Четыре это четыре, все это - тройная устроенная тревога, - триумфально закончила она.

За этим последовала короткая, растерянная тишина.

- Это совсем не похоже на вранье, - обратилась на своем языке к Уэбу Эстелль. - Это скорее похоже на загадку.

- Это нечестно, - в то же самое время начал выговаривать строгим голосом лидер онианской ребятни девятилетней девчушке. - Мы еще не объяснили правил переворота.

Он повернулся к Уэбу и Эстелль.

- Еще одна часть игры - это попытаться рассказать историю, которая совершенная правда, но звучит как ложь. При перевороте, судьи наказывают вас за каждое вранье, на котором они вас подловят. Если вы не пойманы - вы сказали полную правду; что выигрывает один круг даже над полной ложью. Но было нечестно со стороны Пилы попытаться проделать переворот прежде, чем мы вам объяснили его правила.

- Я вызываю один раз, - важно объявил Уэб. - Действительно ли это утро было? Если да, тогда бы мы знали; но мы не знали.

- Это утро, - настаивала Пила, защищая перед лицом очевидного неодобрения своих соратников свой переворот. - Вас тогда не было. Я видела, как вы ушли.

- Как ты можешь все знать об этом? - спросил Уэб.

- А я тут была неподалеку, - ответила девочка. Неожиданно она не удержалась и захихикала. - И я слышала, как вы оба разговаривали на склоне холма.

Все это она произнесла быстро, хотя и с весьма сильным акцентом beche-de-mer Бродяг, очевидно не было необходимости задавать дальнейшие вопросы.

Уэб с большим трудом удерживал вежливое отношение к женщинам, но все же предложил Пиле свою самую вежливую из улыбок.

- В таком случае, - официально произнес он, - ты выиграла. Мы благодарим тебя из самых глубин наших сердец. Это - хорошие новости.

Он так и не смог определенно решить, сказалось ли его неполное знание онианского языка, превратившее эту вежливую речь в нечто вроде "Чертовски гримасничаешь, не смотря на то, что тебе девяносто" или "Почему это я выгляжу похожим на кусок коричневой дыни?", то ли все же ему удалось сказать то, что он намеревался, но к его великому удивлению, Пила расплакалась.

- О, о, о, - заревела она. - Это мог быть мой самый первый переворот. И ты победил меня, ты победил меня.

Судьи уже собрались тесной кучкой и что-то обсуждали. Несколькими минутами позже, Сильвадор, лидер ребятни, мягко погладил по голове плачущую Пилу и сказал:

- Ну, а теперь успокойся. Напротив, наш друг Уэб должен быть наказан за вранье.

Подмигнув, он предложил свою руку Эстелль, и та поднялась на ноги, распутав одним грациозным движением тот узел, в который она себя завязала во время игры во вранье.

- Этот штраф включает в себя и нашу подругу Эстелль, - зловеще добавил он. - Вы оба должны пойти с нами, прямо в город и быть, - тут он принял позу палача, - погружены в сон на некоторое время.

- Нет, - возразил Уэб. - Мы уже должны идти. Он, пошатываясь, встал на слегка затекшие ноги.

- Пожалуйста, - попросил Сильвадор. - Мы в действительности не имели в виду наказание. Вы хотели учиться во сне. Вы можем привести вас к сно-учителю. Равзе не об этом вы просили сегодня утром? У Пилы после полудня должны были быть два часа обучения. Мы собираемся предоставить их вам; и тогда бы вы смогли выучить язык планеты Он и разговаривать с нами без проблем!

- Но каким образом мы солгали? - спросила Эстелль лукаво прищурив глаза.

- Уэб сказал, что это были хорошие новости, - торжественно провозгласил Сильвадор, - что его подруга Ди уже приехала. Он солгал насчет уже свершенного факта; это стоит пятидесяти очков.

Дети с Новой Земли переглянулись друг с другом.

- Уф, ну ладно, водоросли и гравитация, - неожиданно сдался Уэб. Что ж, пошли, попробуем. Все равно мы скоро увидим Ди.

Ди просто взорвалась, когда услыхала о содеянном.

- Ты вообще-то хоть что-нибудь соображаешь, Джон? - потребовала она. - Откуда тебе знать, что именно они здесь учат с помощью гипнопедии? Как ты мог позволить детям самим бегать по совершенно незнакомой планете, даже не зная, что эти дикари могут с ними сделать?

- С нами ничего не сделали... - сказал Уэб.

- Они не дикари... - сказал Амальфи.

- Я-то уж хорошо знаю, что они такое. Я тоже была здесь первое время, когда и ты посещал эту планету. И я считаю, что это - преступная небрежность - позволить дикарям вмешиваться в работу детского разума. Или любого иного цивилизованного разума.

- А как именно ты определяешь цивилизованный разум? - в свою очередь поинтересовался у нее Амальфи. Но он сразу же понял, что это бесплодный вопрос и вдобавок еще и язвительный. Он достаточно хорошо смог разглядеть, что она осталась той же самой девочкой, которую он встретил во время разборки с Утопией - Гортом. Она осталась той же самой женщиной, которую он продолжал любить, тем же светлым обликом, который он мог лелеять вплоть до самого конца времен. Но она постепенно старела - и как можно объяснить это женщине? Ониане и дети приближались к концу времени, испытывая при этом отношение к нему, как к чему-то новому, какому-то новому опыту. Но Ди, Марк и Амальфи, а с ними и все население Новой Земли, подходили к этому с позиций века, с позиций двух материальных форм, которым суждено столкнуться. Ди ничего не хотела думать, а просто отставила в сторону новое знание, чтобы спокойно доживать свой век в условиях свершившегося факта. Да и сам Амальфи никак не хотел принять за неизбежное то, что должно было произойти. Ди ни за что не хотела, чтобы дети учили новый язык. И у Ди, и у Амальфи явственно проявлялись все признаки наступающей старости, что было фатумом всей их собственной культуры. Да, лекарства по-прежнему действовали, и физически они все еще были молоды. Но возраст, тем не менее, неотрывно сопутствовал им и, быть может, это было и к лучшему. В конце концов, невозможно обмануть ни время, ни градиент энтропии. Но не было и надежды, кроме той, что существовала в виде ониан и их детей. Больной раком гигант - Король Будапешта и Глава Служителей в джунглях были столь же стары, как и Амальфи сейчас, в то время когда они встретились и он победил их, и с тех пор он даже заимел idee fixe [идея фикс]; хотя он по-прежнему находился в отличном физическом состоянии, но умственно он уже почти полностью использовать всего себя не мог.

И оставались лишь два пути, которыми человек может идти к своей смерти; либо принять, как данное, свою неминуемую смерть, либо отказаться в это верить. Отрицать проблему значило бы вести себя по-детски или маразматически, словно дряхлому старику. Ему не хватало подвижной приспособляемости, которая называлась процессом взросления; и когда дети и дикари более подвижны в этом, чем ты - тогда ты должен узреть, что для тебя уже пробил вечерний звон и ты должен уйти умиротворенно. В ином случае, тебя просто похоронят заживо, как номинального лидера.

Конечно же Ди не стала отвечать на вопрос, а просто угрюмо посмотрела на Амальфи. Так или иначе, только что прекращенный спор велся sotto voce [здесь - вполголоса], потому что в комнате совета ониан все остальные присутствовавшие были полностью поглощены попыткой определить количество гамма-излучения, которое будет произведено в результате прохода двух вселенных сквозь друг друга, и степени его перехода в одну из двух форм материи, как результате такого столкновения. И Ди пришлось довольно трудно, когда она попыталась проникнуть в это столпотворение, чтобы найти Уэба и Эстелль; те уже успели стать полноправными, хотя и молчаливыми, партнерами во всех головоломных совещаниях.

- Меня это совершенно не удовлетворяет, - говорил Ретма. - Доктор Шлосс утверждает, что значительная часть этой энергии выльется в обычный шум, словно встреча двух вселенных аналогична звону колоколов. Чтобы допустить это, надо принять, что Постоянная Планка так же верна и для Гильбертова пространства, о чем мы не имеем и малейшего свидетельства. Мы не можем накладывать градиент энтропии под прямым углом к реакции, которая сама включает в себя энтропию совершенно противоположную по знаку и расположенную по обе стороны знака равенства.

- Почему вы считаете это невозможным? - спросил доктор Шлосс. Именно для этого и предназначено пространство Гильберта: для обеспечения выбора осей на случай именно такой операции. И если у вас имеется подобный выбор, остальное - достаточно простое упражнение по проекционной геометрии.

- Я этого не отрицаю, - несколько натянуто произнес Ретма. - Я всего лишь ставлю под вопрос применимость такого подхода. У нас нет никаких данных, которые бы предполагали, что решение проблемы именно таким образом может быть чем-то _б_о_л_ь_ш_и_м_, чем простое упражнение; так что дело не в том, какое это будет упражнение - простое или сложное.

- Я думаю, нам пора идти, - сказала Ди. - Уэб, Эстелль, пожалуйста, проследуйте за мной - мы только мешаем, а у нас есть еще масса своих дел.

Ее громкий сценический шепот прервал дискуссию гораздо более эффективно, чем могла бы любая речь, произнесенная обычным тоном. Лицо доктора Шлосса на мгновение скривилось в раздражении. И так же на мгновение лица ониан стали вежливо отчужденными; затем Мирамон повернулся и посмотрел сперва на Ди, а затем - на Амальфи, вопросительно приподнял брови. Амальфи кивнул, слегка раздосадованно.

- Неужели нам надо уходить, бабушка? - запротестовал Уэб. - Я имею в виду, что мы здесь участвуем в дискуссии. И Эстелль хорошо разбирается в математике; то и дело Ретма и доктор Шлосс обращаются к ней, чтобы подобрать сочетание онианских определений с нашими.

Ди немного подумала на этот счет.

- Ну что ж, - сказала она, - я считаю, это не принесет вреда.

Совершенно ошибочный ответ. Его можно было ожидать, хотя Уэб никоим образом не сумел бы его предугадать. Он не имел представление, как это хорошо понимал и знал Амальфи из своих воспоминаний, что женщины на планете Он когда-то находились в положении худшем, чем рабыни. К ним относились как к чему-то совершенно отвратительному, хотя и необходимому что-то вроде сочетания между демоном и низшим животным. Уэб не мог предугадать, что даже и сегодня онианские женщины были по-прежнему исключительно подчинены своим мужчинам и прозвучавшие слова вызвали что-то вроде легкого шока. Амальфи не имел возможности в данный момент объяснить Уэбу - или Эстелль, если на то пошло - почему оба ребенка теперь должны уйти. Это объяснение потребовало бы большего знания и понимания, которыми обладала Ди, и которых не было у Уэба и Эстелль; к примеру, им пришлось бы узнать, что в глазах Ди женщины планеты Он были нынче столь эмансипированы, но еще не наделены равными с мужчинами правами; и для Ди в этом абстрактном отличии заключался весьма высокий эмоциональный заряд. Более того, сами онианские женщины вполне удовлетворялись существующим положением.

Мирамон собрал свои бумаги, поднялся и медленно подошел к новоземлянам. Выражение его лица было исключительно вежливым. Ди наблюдала за его приближением с затаенной, но решительной подозрительностью. Амальфи ей ничем не мог помочь, только лишь симпатизировал. И это несмотря на то, что он находил сложившуюся ситуацию несколько смешной.

- Мы рады приветствовать вас здесь, миссис Хэзлтон, - произнес Мирамон, склонив голову в легком поклоне. - Многим из того, чем мы стали сегодня, мы обязаны вам. Я надеюсь, вы позволите нам выразить свою признательность; моя жена и ее помощницы ожидают вас, дабы оказать вам надлежащие почести.

- Спасибо, но я не... я имела в виду...

Ей пришлось замолчать, обнаружив, что в короткое мгновение ей не вспомнить причин своей значительности много лет назад. Ведь тогда она была, понимая это сама или нет, совсем другим человеком. Действительно, тогда она оказалась одним из главных факторов в эмансипации женщин планеты Он. Амальфи был рад ее энергичной помощи, особенно, когда она оказалась исключительно важной в кровавой борьбе за власть на этой планете. И таким образом - фактором, жизненно важным для выживания города. Последнее, пожалуй, было только формулой, что когда-то являлась столь же магической и за пределами проверки, как и само желание к жизни. Теперь же это был ничего не значащий лозунг, к тому же довольно застарелый, как например "Помни Бастилию" или "Мэйсон, Диксон, Никсон и Йетс" или "Звезды Должны Быть Нашими!". Первая встреча Ди с женщинами Он произошла еще в те дни, когда те были лишь вонючими неумытыми существами, содержавшимися в церемониальных клетках. И что-то в нынешнем обращении к ней Мирамона напомнило ей об этих давних днях, быть может даже заставило почувствовать прикосновение решеток и грязи вокруг нее самой. Все же временной интервал был слишком велик, а вежливость слишком интенсивна, чтобы позволить ей почувствовать себя обиженной в таких обстоятельствах. Если она и помнила о них вообще. Она бросила быстрый взгляд на Амальфи, но лицо мэра оставалось совершенно беспристрастным; она достаточно хорошо знала его, чтобы увидеть - с этой стороны помощи не жди.

- Благодарю вас, - безнадежным голосом произнесла она. - Уэб, Эстелль - пора идти.

Уэб повернулся к Эстелль, словно ища поддержки в подсознательном порыве повторить призыв о помощи Ди к Амальфи, но Эстелль уже подымалась со своего места. В глазах Амальфи, девушка выглядела немного развеселенной и чуть высокомерной. Да, у Ди еще будет масса хлопот с этой штучкой. Что же касается Уэба, то любой совершенно ясно мог увидеть, что он влюблен, так что в _е_г_о_ случае не потребуется покрикивания и покаркивания.

- Я бы вот что предложил, - откуда-то из воздуха проговорил голос отца Эстелль. - Предположим, мы примем за аксиому, что не существует термодинамического перехода между двумя вселенными до момента контакта. Если это так, нет никакой возможности применить симметрию, если только мы не предположим, что сам момент перехода полностью симметричен с обоих сторон, так сказать - период полного нейтралитета. Мне кажется, это вполне здравомыслящее предположение, и оно позволит нам избавиться от Постоянной Планка - здесь я согласен с Ретмой, что в подобной ситуации это всего лишь мешающий фактор - и тогда мы можем работать с противоположными знаками на условиях старой теории нейтринно-антинейтринной природы тяготения Шиффа. Кроме того, ее с той же легкостью можно подвергнуть квантованию.

- Но только не по условиям Греба, - возразил доктор Шлосс.

- Дело не в этом, Шлосс, - возбужденно возразил ему Джейк. - Условия Греба не переходят; они применимы к нашей вселенной, но возможно, они применимы и на другой стороне. НО ОНИ НЕ ПЕРЕСЕКАЮТСЯ. Что нам по-настоящему нужно, так это найти функцию, которая могла бы допустить подобное пересечение. Либо какое-то предположение, подходящее к имеющимся фактам и позволяющее нам полностью освободиться от перехода. Именно об этом и говорил Ретма, если только я его правильно понял. Считаю - он прав. Если у вас нет уравнения для описания такого перехода, которое совершенно нейтрально в любой точке пространства Гильберта, тогда нам автоматически приходится к предположению о реальности существования Ничейной Земли. И в таком случае мы вынуждены начать с полного ОТРИЦАНИЯ всего!

Эстелль остановилась у двери и повернулась к невидимому голосу отца.

- Папочка, - сказал она, - если вам все равно нужно переводить онианскую математику на математику Новой Земли, и если вам приходиться иметь дело с Ничейной Землей, почему бы вам не начать с нуля?

- Идем, дорогая, - сказала Ди; дверь закрылась.

После этого в комнате воцарилась весьма протяженная тишина.

- И вы позволяете своим детям просто растрачиваться впустую, мэр Амальфи? - наконец сказал Мирамон. - Почему вы это делаете? Если бы вы только наполнили их умы фактами, которые им необходимы - а это так легко, как вы хорошо знаете, - вы сами нас научили как это делать...

- С нами это уже теперь не так легко, - вздохнул Амальфи. - Мы гораздо старше вас; и мы больше уже не разделяем вашей озабоченности сутью вещей. И ушло бы слишком много времени на объяснение, как мы пришли к такому положению. Теперь у нас много других проблем, с которыми надо разбираться.

- Если это правда, - медленно произнес Мирамон, - тогда действительно не имеет смысла говорить об этом. В ином случае я должен буду испытывать жалость к вам; а этого не должно произойти, иначе - мы все пропали.

- Ну, не совсем так, - несколько натянуто улыбнулся Амальфи. - Нет ничего совершенного и конечного. Так на чем мы остановились? Это всего лишь только начало конца.

- Если бы Вселенной было суждено существовать бесконечно, мэр Амальфи, - сказал Мирамон, - я все равно, так никогда бы и не смог понять вас.

Таким образом, предательство свершилось. Уэб и Эстелль так никогда и ничего не услышали из весьма напряженной и горькой беседы между Амальфи и Хэзлтоном через триллионы и триллионы миль бескрайнего пустого пространства между планетой Он и Новой Землей, которая в результате заставила Хэзлтона отозвать свою жену домой, прежде, чем она еще в большей степени противопоставит себя онианам; не знали они в точности и почему отзыв Ди означал и их отзыв. Они просто повиновались, молча и внутренне сожалея, волей-неволей выражая свое несогласие полным молчанием единственным, имевшимся в их распоряжении оружием - их мятежом против неразумной логики взрослых. И в сердцах своих они понимали, что им было отказано в первой настоящей вещи, которую они желали. Кроме, конечно, друг друга.

5. ДЖИХАД

Последняя беседа в особенной степени оказалось болезненной так же и для Амальфи, несмотря на многие века приобретенного опыта. Главным образов из-за расхождений во мнении с Хэзлтоном, обычно заканчивавшихся навязыванием мнения Амальфи, если не существовало никакого иного пути обойтись как-то иначе. В этом споре присутствовало нечто, имевшее некую неприятную нотку для Амальфи, однако он достаточно хорошо понимал, в чем это нечто заключалось: в бесплодном, коротком и бесстрастном "осеннем романе" с Ди. Сейчас он отсылал ее домой к Марку. Он считал это необходимым по целому ряду соображений, но это действие можно было интерпретировать и как акт мести в отношении когда-то любимого человека, которого уже больше не любишь. Подобные разрывы часто случались между возлюбленными. Амальфи хорошо это знал.

Ему предстояла колоссальная работа и он тут же забыл о Ди, едва она отбыла с детьми на космолете. Но уже через три недели обстоятельства заставили Амальфи вспомнить о Ди вновь.

Обсуждение надвигающейся катастрофы, наконец, вошло в такую стадию, когда оказалось уже невозможно избежать работы с противодействующими градиентами энтропии. Таким образом обсуждение вошло в стадию, когда одни только слова никого больше не удовлетворяли. На них теперь вообще нельзя было полагаться. В результате все участники обсуждения, в основном инженеры или администраторы, как например Амальфи или Мирамон, и философы, как Гиффорд Боннер, вдруг обнаружили себя простыми наблюдателями-статистами. Главные дискуссии переместились в офис Ретмы. Амальфи старался участвовать, едва у него выпадала свободная минутка. Потому что он не знал, когда Ретма, Джейк или Шлосс вернутся из заоблачных высот и скажут что-то такое, что он сможет понять и использовать.

Тем не менее, сегодня в офисе стояла ненастная погода. Говорил Ретма:

- Как мне видится, проблема в том, что время в нашем понимании не является процессом, который мог бы течь в обратном направлении. Например, мы можем написать вот такое диффузионное уравнение. Он повернулся к доске - с незапамятных времен и в любых условиях бывший "исследовательским инструментом" физиков-теоретиков - и написал:

Для удобства Джейка над головой Ретмы небольшая телекамера фиксировала свой телевизионный глаз точно на отметках, оставляемых мелом.

- В этой ситуации "а" в квадрате - действительно является постоянной, так что ее можно предсказать для какого-то будущего времени t, но не для более раннего времени t, потому что выражение для обратного временного потока отличается от приведенного.

- Странная ситуация, - согласился Шлосс. - Это означает, что при любой термодинамической ситуации, нам необходимо иметь более точное знание будущего, нежели наше знание собственного прошлого. Во вселенной же антивещества все должно быть наоборот - но только лишь с _н_а_ш_е_й_ точки зрения; гипотетический наблюдатель, живущий при тех законах и созданный из той энергии, я предполагаю, не смог бы заметить различия.

- А не можем ли мы написать конвергентное уравнение для обратного временного потока? - спросил голос Джейка. - Такое, которое описывало бы их положение так, как мы его видели бы, окажись это возможным? Если мы не можем этого сделать, то я не вижу, каким образом мы окажемся способны разработать приборы, могущие такие отличия обнаружить.

- Это можно сделать, - ответил Ретма. - Например, - он перевернул доску и, поскрипывая мелком, быстро написал:

- Ага, - произнес Шлосс. - Это дает нам воображаемую постоянную вместо реальной. Но ваше второе уравнение - не является зеркальным отображением первого; не сохранено соответствие. Ваше первое уравнение представляет собой процесс уравнивания, в то время как второе представляет колебательный процесс. И конечно же, градиент на той, другой стороне не является пульсирующим!

- Так или иначе - соответствие все равно не сохраняется при столь слабых реакциях, - заметил Джейк. - Но тем не менее, мне кажется, на высказанное возражение все же стоит обратить внимание. Если уравнение два и описывает что-то, то это никак не может быть другая сторона. Оно должно описывать _о_б_е_ стороны - всю огромную систему в целом. Правда, только в том случае, ежели она циклична, чего мы как раз пока и не знаем. Не вижу я и каким путем это можно было бы проверить, так что это уравнение совершенно и полностью недоказуемо, как и Гипотеза Маха...

Тихо приоткрылась дверь и молодой онианин жестом поманил Амальфи. Мэр поднялся со своего места с чувством легкого облегчения. Спорящие мальчишки доставили ему сегодня массу неприятностей. Он вдруг обнаружил, что скучает по Эстелль. Она умудрялась напоминать всей дискутирующей группе о возможных ловушках в предположениях Ретмы: например, здесь Ретма использовал d, которое по тем познаниям, что имелись у Амальфи в математике, являлось дифференциалом; а Ретма использовал его в качестве константы. А еще он использовал G - для Амальфи это была гравитационная постоянная - чтобы выразить термодинамический термин, который мэр привык видеть написанным в виде заглавной буквы греческого алфавита; и мог ли быть Шлосс уверен в том, что и у Ретмы является эквивалентом квадратного корня из минус единицы, как это было в математике Новой Земли? Без сомнения, у Шлосса имелись полные основания считать, что взаимопонимание по этому исключительно простому символу давно уже достигнуто между новоземлянами и Ретмой, но без Эстелль Амальфи чувствовал себя все же несколько беспокойно. Он осознавал, по крайней мере разумом, что несмотря ни на что, все подобные проблемные баталии в физике обычно выигрывались вот на таких совещаниях, у таких вот классных досок. Но Амальфи не чувствовал расположения к такой методе. Он был практиком и привык видеть события в действии.

И они не замедлили начаться. Как только дверь захлопнулась, скрыв из виду физиков, молодой онианин произнес:

- Прошу прощения, что побеспокоил вас, мистер Амальфи. Но вас вызвали по срочному поводу с Новой Земли. Это мэр Хэзлтон.

- Хеллешин! - это ругательное словечко имело веганское происхождение; и никто из живущих не знал его значения. - Ладно, пошли.

- Где моя жена? - без всякого предисловия потребовал от него Хэзлтон. - А так же мой внук и дочка Джейка? И где ты сам торчал последние три недели? Почему ты не вызывал меня? Я тут уже с ума схожу, а ониане устроили мне головомойку четвертого уровня сложности, прежде чем позволили связаться с тобой...

- О чем это ты, Марк? - спросил Амальфи. - Останови хотя бы на немного свой пулемет и дай мне разобраться, что к чему.

- Именно это я и хотел бы знать. Ладно, начну снова. Где Ди?

- Понятия не имею, - спокойно ответил Амальфи. - Три недели назад я отослал ее домой. И если ты не можешь найти ее - это уже твоя головная боль.

- Она сюда не прибыла.

- Как не прибыла? Но...

- Именно - но. Корабль, посланный за ней и детьми, так и не достиг Новой Земли. Мы вообще больше ничего о нем не слышали. Он просто исчез, а вместе с ним - Ди, дети и все остальные. Я суматошно пытался связаться с тобой, чтобы узнать - выслал ли ты корабль в обратный путь или нет; теперь то я знаю, что ты это сделал. Что ж, думаю, можно понять, _ч_т_о _э_т_о о_з_н_а_ч_а_е_т_. Тебе лучше закончить свое барахтанье в физике и немедленно вернуться на Новую Землю, Амальфи.

- А что я смогу сделать? - спросил Амальфи - Я знаю ничуть не больше тебя.

- Тебе бы, черт возьми, все же лучше вернуться сюда и помочь мне разобраться в заварившейся каше.

- Какой каше?

- Да чем ты занимался все эти три недели? - завопил Хэзлтон. - Ты хочешь мне сказать, что ничего не слышал о том, что происходит?

- Нет, - ответил Амальфи. - И прекрати вопить. Что ты хотел сказать этим своим "Мы знаем, что это значит"? Если ты себе вообразил, что понимаешь хоть что-то в происходящем, так почему же ты не предпринимаешь никаких действий. Вместо того, чтобы забивать линии Дирака своими воплями в попытках достать меня? В конце концов, ты начальник. А у меня и так полно работы. И мне ее нужно сделать.

- Если мне крупно повезет, я пробуду начальником дня два, не больше, - яростно выпалил Хэзлтон. - Ты несешь прямую ответственность, так что не нужно пытаться ускользнуть. Апостол Джорн начал свой поход две недели назад. Сейчас он располагает флотом, хотя я и не могу себе представить, как он его сформировал. Основная часть его сил не находится поблизости от Новой Земли, но так или иначе, он все равно постарается захватить планету - и вся Новая Земля просто кишит этими деревенскими парнями с фанатичным выражением лица и размонтированными спиндиззи. Как только они доберутся до меня, я, конечно же, не буду сопротивляться и тут же сдамся - ты ничуть не хуже меня знаешь, что может сделать одна из этих машинок; парни воспользуются ими как оружием. Я не собираюсь жертвовать десятками тысяч жизней, только лишь для того, чтобы сохранить свою администрация; если они хотят чтобы я ушел, они спокойно меня уберут.

- И ты считаешь это моей виной? Я уже говорил тебе однажды, что Воины Господа опасны.

- Я не прислушался к тебе тогда. Хорошо. Но они никогда не предпринимали активных шагов к началу своего крестового похода. Если бы ты и Мирамон не подвергали бы столь строгой цензуре все, чем вы занимаетесь, не возникло бы проблемы. А так, Джорн получил свой предлог; он говорит своим последователям, что вы пытаетесь помешать предстоящему, заранее предопределенному Армагеддону, и тем самым подвергаете опасности их шансы на божественное спасение. Он объявил священный джихад против ониан за подстрекательство такого вмешательства в небесные дела; и джихад этот безусловно касается не только Она, но и Новую Землю, поскольку мы сотрудничаем с онианами...

Вдруг в динамике связи послышались четыре громких и тяжелых удара кулаком по металлу.

- О, боги звезд, они уже здесь, - простонал Хэзлтон. - Я оставлю линию связи открытой насколько это будет возможно - может быть они и не заметят... Его голос стих. Амальфи угрюмо продолжал вслушиваться, навострив уши.

- Грешник Хэзлтон, - произнес очень молодой и весьма испуганный голос, выпаливший эти слова одним махом, - ты уже не скроешься. По повелению Джорна, тебе приказано пройти исправительное обучение. Будешь сопротивляться или подчинишься добровольно?

- Если вы попробуете привести эту штуку в действие здесь, - громко произнес Хэзлтон - очевидно он специально говорил так чтобы его голос донесся до Она, - вы снесете полгорода. И что хорошего вы из этого извлечете?

- Мы умрем как Воины, - ответил другой голос, тоже напряженный, но несколько более самоуверенным. - А ты будешь вечно гореть в адовом пламени.

- А остальные?..

- Грешник Хэзлтон, мы не угрожаем, - заговорил новый, более пожилой и низкий, голос. - Мы считаем, что добро есть в каждом. Джорн повелевает нам спасать грешников. Именно этим мы и будем заниматься. А что бы вы были паинькой, у нас имеются заложники.

- ГДЕ ОНИ НАХОДЯТСЯ?

- Они были подобраны Воинами Господа, - ответил низкий голос. - Джорн в своем блаженстве оказался достаточно добр, чтобы позволить нам установить cordon sanitaire [санитарный кордон (фр.)] для этого Безбожного мира. Так во имя спасения этой несчастной женщины и двух невинных детей, ты подчинишься? Я бы посоветовал тебе, Грешник... Эй, какого черта - связь включена! Джоди, разбей эту штуку и быстро! Ну, чем я провинился перед Господом, что он наградил меня такими испорченными деревенскими олухами...

Неожиданно динамик завыл на тонкой ноте и тут же смолк.

На какой-то момент Амальфи застыл в шоке. Он слишком быстро получил много информации. Он был стар, и уже отвык от столь стремительного развития событий. Он никак не мог даже предположить, что с ним может произойти нечто подобное. Так нате.

Джихад против планеты Он? Нет, маловероятно - по крайней мере, не напрямую. Апостол Джорн должен хорошо понимать, что значит пытаться захватить мир, полностью неизвестный для него, да еще силами, которые в большей степени представляли собой просто толпу, а не войска. Но Новая Земля была уязвима; захват Марка - первый и вполне логичный шаг к блокированию всей планеты. А теперь у Джорна оказались еще Ди и дети.

Надо что-то предпринять!

Как именно и что предпринимать - уже другое дело. Для этого необходим был такой корабль, который ни один заслон Воинов не имел бы возможности остановить, но такого корабля на планете Он не существовало. Единственной альтернативой был маленький, исключительно быстрый кораблик, со слабым уровнем засекаемости; но и это в равной степени было невозможно для пересечения такого большого расстояния, так как существовали минимальные размеры даже для одного спиндиззи. Или есть что-то еще? Кэррел находился на планете Он и располагал значительными познаниями в создании относительно маленьких, приводимых в действие спиндиззи крох; один такой принимал участие в Марше на Землю. И на протяжение всего похода никто не обратил ни малейшего внимания на эту штуковину. Конечно же, кроху можно было достаточно просто засечь из-за его шумности. Кэррел, правда, постарался сделать так, чтобы следы крохи мало чем отличались от обычных следов межзвездного вещества...

- Ты бы мог еще раз попробовать сделать такую штуковину, а, Кэррел? Но помни - на этот раз у нас не будет целой стаи городов, способных помочь запутать след. И заслон, сквозь который тебе необходимо будет прорваться, представляет собой одну тонкую скорлупу из вращающихся по орбите военных кораблей, вокруг одной планеты - и мы не знаем ни сколько их там имеется, ни того, какое оружие они несут, ни того, насколько аккуратное наблюдение за пространством они ведут...

- Предположим худшее, - заявил Кэррел. - Они захватили, помимо всего прочего, корабль, на котором были Ди и ребята, но они даже не знали, что именно мы его и послали. Я могу сделать это, мистер Амальфи, но только если вы мне позволите производить необходимые маневры, как только отключится автоматика; в ином случае, я думаю, вы будете мгновенно обнаружены, несмотря, сколь бы маленьким ни был корабль.

- Блин!

Но никакого обходного пути не оказалось. Амальфи пришлось бы подвергнуть самого себя по крайней мере двухдневным совершенно диким обманным-запутывающим маневрам Кэррела, даже ни разу не коснувшись управления корабликом. Это будет довольно трудным делом для пожилого человека, но Кэррел был совершенно прав в одном - другого возможного пути не было.

- Хорошо, - сказал Амальфи. - Только позаботься о том, чтобы я остался жив, когда я совершу посадку.

Кэррел усмехнулся.

- Я еще никогда не терял свой груз, - сказал он.

- Правда, в том случае, если он надлежащим образом закреплен. Так где ты собираешься сесть?

Совсем не простой вопрос. В конце концов Амальфи решил, что посадку следует совершить в Центральном Парке, в самом сердце старого города Бродяг. Возможно это было в опасной близости от командного центра Воинов, но Амальфи совсем не хотелось преодолевать тысячи миль по Новой Земли только для того, чтобы встретиться с Хэзлтоном. Была еще достаточно реальная возможность того, что старый город окажется табу для неотесанных парней или по крайней мере, они инстинктивно будут его избегать. Апостол Джорн, конечно бы, не упустил этот факт из виду и направил бы патрули в такое очевидное место возможных сходок свергнутых им, но очевидно, Джорн находился где-то на другом конце Облака со своими главными силами.

А так как для спиндиззи существовало ограничение энергии на единицу объема корабля с маленьким корпусом, путешествие оказалось более, чем долгим, и Амальфи смог немного подготовиться. С помощью ультрафона он узнал о последних событиях внутри Облака, которые не были ему доступны на планете Он. Картина, представленная ему Марком, оказалось точной, хотя быть может чуть и искаженной по выразительности. Настоящие заботы Апостола Джорна были весьма далеки от Новой Земли и его джихад был объявлен против всех неверных и везде, а не только на Оне. Ониане просто оказались одной из статей обвинительного акта, которая специфически оказалась применима к Новой Земле. По их мнению, официально необъявленное, но нескрываемое намерение группы новоземлян проникнуть в тайну конца времени являлось само по себе богохульством. Амальфи посчитал мятеж на Новой Земле и низложение центрального правительства незапланированным побочным продуктом данной прокламации. Самое интересное, Джорн оказался не подготовлен к такому повороту и не смог извлечь из происшедшего максимальную выгоду. Если бы он планировал такое развитие событий, или что-то подобное существовало в планах его военных стратегов, Джорн немедленно направил бы свои главные силы на Новую Землю. А исходя из имеющихся фактов он просто установил номинальную блокаду; и, кстати, опоздал с ней. Теперь он мыслит так: если переворот, устроенный его последователями удастся - что ж, все хорошо и замечательно, а если же нет - он спешно сможет снять блокаду, чтобы сохранить корабли и людей для другого, более благоприятного случая.

Так полагал Амальфи. Но одновременно он с беспокойством осознал, что в лице Апостола Джорна впервые столкнулся с врагом, чей образ мышления мог быть совершенно отличен от его собственного, от начала и до конца.

Корабль неожиданно перешел со спиндиззи на ионные двигатели. Амальфи заставил себя остановиться в размышлениях и стал ждать дальнейшего развития событий.

Как только корабль вошел в плотные слои атмосферы, управление им снова перешло к Амальфи. На Оне Кэррел тем временем отключил свое дистанционное управление с помощью передатчика Дирака и передал его непосредственно на пульт корабля. Амальфи удалось произвести идеальную, легкую как пушок, ночную посадку в южной части Центрального Парка на неправильного размера площадку, некогда, по легендам, бывшую неплохим озером. Посадка прошла без осложнений и приключений. Его явно не засекли. Возможно утром оставленный кораблик заметит патрульный флаер Воинов. Но старый город был сильно замусорен самого причудливого вида механическим барахлом. Чтобы разобрать среди ржавого хлама новенький космолет, нужно быть как минимум Шлиманом о девяти Троях. Амальфи чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы оставить кораблик, даже не попытавшись его замаскировать.

Встала следующая проблема: как связаться с Марком? Предположительно он все еще находился под арестом - на "исправительном обучении", как это смог расслышать Амальфи через динамик. Значит ли это, что они собрались заставить ленивого, привыкшего к мыслительной работе, Хэзлтона застилать постели, подметать полы и молиться по шесть часов на дню? Мало вероятно, особенно по части молитв. Тогда что же?...

Амальфи тащился вдоль Пятой Авеню, пустынной и залитой лунным светом, к административной башне. И тут ему пришла, как ему показалась, трезвая мысль. Управлять галактикой, даже такой маленькой и в целом неисследованной, как Магелланово Облако, не простое дело. Это тебе не перекладывание бумажек с подноса "Входящие документы" на поднос "Исходящие документы". На это требуются века опыта и мощные знания по части телекоммуникаций, компьютеров и прочих машин, выполняющих 98 процентов всей вспомогательной работы. В дни Бродяг, к примеру, иногда случалось так (но не очень часто), что некий мэр менялся в другой город - по "правилу благоразумия" - после проигрыша на очередных выборах; обычно у такого человека уходило пять-десять лет на то, чтобы научиться управлять новым городом. И это на таком весьма низком посту, как помощник управляющего городом. Управление не та штука, которую любой неотесанный мужик, пусть даже самый божественно осененный, смог бы освоить за неделю.

И так, вероятнее всего Марк проходит свое "исправительное обучение" в собственном же офисе. Его обязали управлять Облаком для Воинов. Без сомнения, он делает сейчас эту работу гораздо хуже прежнего, но Воины вряд ли могут это обнаружить, даже будь они посообразительней. Хотя кое-кто из них и может заподозрить саботаж. Амальфи, сам мастер закручивать колеса в обратном направлении, если такое было необходимо, спокойно мог положится в этом на Хэзлтона в любое время. Марк частенько применял эти свои способности на друзьях, быть может больше для того, чтобы не потерять квалификацию. А может быть это просто вошло у него в привычку.

Что ж, очень хорошо. Проблему вхождения в контакт с Марком можно считать решенной. Осталось расчистить путь для наиболее трудных вопросов: каким образом разочаровать Воинов в том, с какой легкостью им удалось завоевать власть, и, если представиться возможным, изгнать их с планеты. А еще, между прочим, нужно каким-то образом вернуть Ди и детей в целости и сохранности.

Сложно решить, какой из этих двух вопросов будет самым трудным для решения. Как указал Марк, выдранные с корнем спиндилли в руках новоиспеченных Воинов явно представляют собой гораздо большую опасность, чем мушкеты или вилы. Используя их со знанием дела, можно запросто оторвать вашего оппонента и забросить в верхние слои атмосферы, да еще придав ему вращающий момент относительно планеты. Такой же эффект можно применить, скажем, к стене здания, возжелай кто ликвидировать очаг сопротивления. Но главная опасность лежала в том факте, что фермерский мальчишка _н_е _м_о_г_ использовать спиндилли со знанием дела. Аппарат этот был создан не как оружие, а как прибор, предназначенный для управления погодой в пределах территории дома. Большой, тяжелый и более неуклюжий, чем керосиновая лампа XX века. Перемещать такой объект на собственном горбу - тяжкий и неблагодарный труд. Особенно, если передвигаешься пешком. Из-за этого у ребят, вне сомнений, возникло желание поставить его на максимальную мощность сразу после снятия с цементного постамента в подвале. Никому с уставшими мышцами спины и рук не захочется еще чего-то настраивать, - только нацелить и нажать выключатель. Это означало, что любой из этих фермерских парней, разгневавшись, испугавшись или заметив богохульство в какой-нибудь случайной фразе, мог выстрелить; еще до того, как он сообразит где находится выключатель, спиндилли снесет целый городской квартал; брошенная в панике машина уничтожит до основания еще парочку-другую блоков, прежде чем ее аккумуляторы иссякнут и она отключится сама.

Спасение Ди и детей, без сомнения, весьма важно. Но сейчас главное разоружить Воинов.

Он поймал себя на том, что двигается слегка вприпрыжку, едва ступив из шахты лифта спиндиззи на прочный бетон центра управления, и усмехнулся. Амальфи снова чувствовал себя живым, спустя годы пустого созерцания, ворчания и прозябания. Возникшая проблема была из разряда тех, для которых он существовал. Мавр сделал дело и ушел. Но вот вновь потребовались услуги Мавра и он явился решить проблему, уверенный и не без удовольствия. Конец времени тоже представлял собой крупную проблему (Амальфи никогда бы не смог найти нечто более внушительное; он был счастлив этим; но ему не с кем было ее обсуждать - он был как бы в стороне; приходилось обманывать). Но сейчас нужно решить эту.

Да, прошло _о_ч_е_н_ь_ много времени; и ему лучше бы быть настороже и опасаться чрезмерной самоуверенности. Из-за нее он то и дело попадался на удочку, даже тогда, когда постоянно практиковался в своем искусстве. Сейчас ему что-то подозрительно легко удалось определить, какие именно шаги необходимо предпринять в данной ситуации. А ведь это уже не тестовая игра. Все дело в его древней профессии историка культур. Его задача составить диагноз, благодаря которому можно полностью овладеть ситуацией. Или с треском провалиться... Так уж сложилось, что Амальфи мог спасти или потерять четыре миллиона жизней. И одну из них - жизнь Эстелль.

Что ж, надо действовать весьма осторожно, аккуратно - но точно и с решимостью, как хирург перед тяжелой сердечной болезнью. Не следует попусту тратить время на рассмотрение альтернативных вариантов. У тебя всего четыре минуты на то, чтобы спасти жизнь пациента. Если тебе повезет. Пила для костей уже жужжит у тебя в руке - быстрее распиливай грудную клетку, как можно быстрее.

Отцы Города уже пришли в рабочее состояние. Он приказал им: "Связь. Соедините меня с Апостолом Джорном - во имя выживания города".

Некоторое время уйдет на то, чтобы Отцы Города связались с Джорном. Хотя за минуту они проверят все направления и изберут только те миры, на которых возможность присутствия Джорна наиболее вероятна. Вероятность установления связи с лидером мятежа с первого же вызова не особо велика. Амальфи сожалел о том, что с Джорном придется разговаривать по коммуникатору Дирака - в этом случае их беседу услышат во всем Облаке, а то и всей известной Вселенной, где только имеется подобный аппарат; если уж на то пошло - все будут посвящены в их беседу. Но на межзвездных расстояниях ультрафон бесполезен, так как скорость распространения информации по нему всего 125 процентов от скорости света. Но даже такая скорость достигалась лишь с помощью уловки, называемой негативностью фазовой скорости, поскольку несущая волна по природе своей являлась электромагнитной и, таким образом, могла распространяться лишь со скоростью света, никак не быстрее.

Пока длилось ожидание, Амальфи взвешивал шансы. Само по себе, все это разворачивалось в весьма любопытное дельце, совершенно непохожее на все, с чем ему до сих пор приходилось сталкиваться. До сих пор в основе своей все заключалось в построении очень небольшого числа решающих точек, по которым можно предпринять какие-нибудь действия. В этом смысле даже события его ранней жизни, казалось, приобретали новые очертания и начинали соответствовать его образу жизни в старости, что требовало от Амальфи большой тщательности и взвешенного подхода. О рефлексивных действиях не могло идти и речи; такое допустимо только, когда дело идет о "выживании города"; подобная аксиома, если она настойчиво стучится в ваше сознание и доминирует над ним долгое время, позволяет приходить к нужным решениям с помощью рефлексов при почти полном отсутствии вмешательства интеллекта. Это как реакция кошки на падение - она всегда переворачивается в воздухе лапами вниз. Здесь же имелась совершенно иная ситуация - ценности, которые предстояло взвесить, оказались взаимоисключающими.

Прежде всего следует предположить, что у Джорна нет реального детального представления о ситуации на Новой Земле; он просто отреагировал, как любой другой опытный стратег, на шанс воспользоваться нежданной победой в неожиданном месте. Почти наверняка он не имел представления о том, что его блокирующий флот удерживает сейчас троих заложников, не говоря уже о том, чтобы он имел представление кем эти заложники являются. Вероятнее всего, невозможно будет запугать его в этом направлении. В этом плане, гораздо разумнее не давать ему вообще никакой информации.

Но главным намерением для этого звонка была попытка роспуска армии неотесанной деревенщины и ее разоружение - вернуть размонтированные спиндилли на свои места. Хотя вряд ли удастся убедить Джорна, что этот переворот на Новой Земле долго не продержится - в результате, Джорн снимет свою блокаду и уберется восвояси. Вместе с тремя заложниками. Лучший выход, все же, дабы достичь обоих целей - необходимо убедить Джорна, что с путчем следует покончить тот час. Но не очень настаивать, чтобы у него не возникло мысли, что при этом он может потерять часть своего флота - после приказа остановить путч, пройдет какое-то время.

Социальный заказ был внушительным. Что означало - опасность, о которой необходимо заставить подозревать Апостола Джорна, должна представляться ему не только военной, но и идеологической. Как опытный военный стратег Джорн должен хорошо знать о деградации оккупационных сил жизнью, принципами и обычаями нации, которую таковые силы оккупируют - и джихады и крестовые походы особенно подвержены подобной разновидности идеологической коррозии. И был ли он настоящим верующим, сторонником той разновидности фундаментализма, которую он проповедовал, или нет, вряд ли ему хочется увидеть собственных последователей утратившими веру в доктрину, которую он до сих пор с таким успехом распространял и на чьем гребне взошел к вершине своей власти. Эта доктрина и стала его сдерживающей уздечкой вне зависимости от собственных мировоззрений Апостола.

К сожалению, на Новой Земле не существовало идеологии, которая могла заменить собой идеологию Воинов Господа. Пожалуй, они с удовольствием занялись бы "коллекционированием наручных часов" - очень древний термин, описывающий изменение жизненных стимулов мятежных крестьянских формирований на относительно богатой товарами народного потребления территории. Джорн вполне мог предположить такой поворот вещей и предпринять превентивные меры. Однако, не существовало идеи, присущей самой культуре Новой Земли, которая могла бы показаться достаточно сильной, чтобы свернуть Воинов с их "пути истинного". Такую идею предстояло сварганить. Пластилина много - недостатка в сыром материале не будет.

Для Апостола Джорна существовала одна ловушка. Ему приходится базировать свое мировосприятие на собственных публичных выступлениях. Амальфи же нужно дотянуться в разговоре до тех уголков его сознания, где обитает его истинная вера. Амальфи не имел ни малейшего представления, сработает такой подход или нет; его собственное благоразумие подсказывало, что этого делать не следует. Стало быть нужно исходить из посылки, что столь удачливый человек в нынешнем мире взаимоотношений должен быть достаточно сложным, образованным и компетентным во многих современных вопросах, несмотря на свою исключительную специализацию в теологии. Последнее даже не нужно обсуждать; где бы ни лежала истина, Джорн быстро обнаружит попытку сыграть на его религиозных кнопках - а он уже доказал свое знание данного искусства.

Амальфи неожиданно подумал, что если Джорн действительно окажется ярым приверженцем своих предубеждений, приобретенных в сим маленьком звездном скоплении, то нажатие этой кнопки может завершиться настоящей катастрофой. Для таких людей подобная кнопка является кнопкой тотального уничтожения; но если тебе удается ее нажать, ты просто ломаешь человека. Конечно же, представляется необходимым относится к Джорну pro forma [формально (лат).], как если бы каждое произнесенное Джорном слово лучилось абсолютной искренностью и из самых глубин веры. Не столько потому, что к их беседе будет прислушиваться колоссальное количество слушателей, сколько избежать неуместных атак на образ человека, созданного Джорном, к тому же совершенно бесцельных и нелепых. Формальности не имеют никакого значения, пока это не касается конечного результата; однако Амальфи опасался принять на веру, что внутренняя часть личности Джорна идентична внешнему публичному образу. Вряд ли будет вред от безоговорочного признания собственного утверждения Джорна о том, что он является фундаменталистом до мозга костей. Но фатальным будет ожидание, что апостол запаникует при получении послания через коммуникатор Дирака, который, как он утверждает, от Сатаны...

"УСТАНОВЛЕНА СВЯЗЬ С АПОСТОЛОМ ДЖОРНОМ, МИСТЕР МЭР."

Неожиданно Амальфи обнаружил, что мысли его понеслись с ошеломляющей скоростью; вполне простительная ошибка Отцов Города - без сомнения никто не позаботился им сообщить, что Амальфи уже не является мэром, с момента возникновения проблемы с Гиннунгагапом. Амальфи замешкался, соображая представляться Джорну или нет. Была небольшая возможность, что Джорн родом из крестьян, которых Бродяги обнаружили во время конфликта с бандитским городом "псов". Была еще вероятность, что он являлся потомком правителей ГМТ. И нельзя сбрасывать со счета вероятность того, что он был либо сыном, либо внуком кого-то из людей Амальфи и, таким образом, отлично мог знать, кто такой в действительности этот Амальфи. Значит представить себя получить преимущество, но также и определенные неудобства...

В любом случае кости брошены. Отцы Города уже назвали его мэром и при включенной связи. Так что Джорну лучше сразу сообщить, что он разговаривает не с Хэзлтоном. Попытаться обмануть его? Возможно; но здесь имелась опасность в связи Дирака; прибор позволял любому слушателю немедленно сообщить Джорну сразу или после о каких-либо фактах, скрытых Амальфи по стратегическим соображениям...

- СВЯЗЬ, МИСТЕР МЭР.

Что ж, теперь уже помощи ждать неоткуда. И Амальфи произнес в микрофон:

- Есть связь.

Тут же вспыхнул экран. Все-таки он _п_о_с_т_а_р_е_л_; совсем забыл сказать Отцам Города, чтобы те ограничились только аудиосвязью. Теперь уж действительно у него нет возможности сохранить свою личность в тайне. Что ж, поздно сожалеть. Но сам Амальфи не без любопытства взглянул на проявившееся на экране лицо Апостола Джорна.

Он удивился, увидев лицо старца, костлявое, с изрезанной глубокими морщинами кожей, мрачные запавшие глаза оттеняли кустистые белые брови. Джорн по крайней мере лет пятьдесят не принимал антинекротики, если он вообще принимал когда-либо хоть один из них. Это вызвало шок у самого естества Амальфи.

- Я - Апостол Джорн, - произнесли губы на древнем лице. - Чего вы хотите от меня?

- Полагаю, вам следует уйти с Новой Земли, - произнес Амальфи.

Собственно, это было не все, что он намеревался сказать. На самом деле, только что сказанные слова противоречили всей цепочке аргументов, которую собирался выстроить. Но лице Джорна Амальфи прочитал нечто, заставившее его сказать то, что действительно было у него на уме, без всякой дипломатичности.

- Я нахожусь не на Новой Земле, - произнес Джорн. - Но я понимаю, что вы сказали. И, как я предполагаю, на Новой Земле имеется достаточное множество людей, разделяющих вашу точку зрения, мистер Амальфи, что само по себе вполне естественно. Но это меня не волнует.

- Я и не ожидал вашего волнения, - ответил Амальфи. - Но однако, я могу предложить вам набор достаточно веских причин.

- Я выслушаю вас. Но не ждите от меня, что я отреагирую с достаточной степенью рассудительности.

- Почему же нет? - опешил Амальфи.

- Потому что я - вовсе не рассудительный человек, - терпеливо ответил Джорн. - Мятеж моих последователей на Новой Земле свершился без моих на то приказов; подарок, который Господь сам вложил в мои руки. И коль так обстоит дело, обычные подходы здесь не применимы.

- Понятно, - ответил Амальфи.

Он на секунду задумался. Да, все оказалось гораздо сложнее, чем он рассчитывал. У него появились первые сомнения относительно того, удастся ли вообще добиться какого-нибудь положительного результата.

- А вы, сэр, в курсе того, что Новая Земля является очагом стохастицизма?

Кустистые брови Джорна слегка приподнялись.

- Я знаю, что стохастики наиболее многочисленны и сильны на Новой Земле, - произнес он. - Но я не имею никакого представления насколько глубоко эта философия укоренилась в сознании этой планеты. Но это одно из направлений философии, которое я намереваюсь полностью подавить.

- Вы вдруг обнаружите, что это невозможно. Толпа фермерских парней не может уничтожить крупную философскую систему.

- Насколько крупную? - спросил Джорн. - В понятии действенности? Должен признать, у меня создалось впечатление, что большая часть Новой Земли к настоящему моменту подвержена этому течению, но у меня нет точной информации по этому вопросу. Поскольку я вынужден действовать на расстоянии, то вполне могу и преувеличивать в своем уме это влияние, особенно потому, что оно совершенно противоречит Слову Господню. Для меня было бы совершенно естественным предположить, что родина стохастицизма является и его же "очагом" поражения. Но в действительности, я не знаю насколько это соответствует реальному положению вещей.

- Значит, вы подвергаете риску души ваших Воинов Господа, полагаясь только на догадки.

- Совсем необязательно, - ответил Джорн. - Учитывая силы, о которых вы говорите, мистер Амальфи, совершенно очевидно, что в ваших интересах преувеличить воздействие стохастицизма. Сама ваша посылка на предложенных условиях предполагает это. Я же могу подумать, что вы предоставляете мне какое-то преимущество. Я подозреваю, что стохастики, как и любые интеллектуалы во все времена по всей вселенной в общем-то не имеют полного понимания общих положений культуры, внутри которой они действуют. И таким образом, люди Новой Земли ничуть не больше стохастики, чем, к примеру, Воины Господа. Или что-то еще, подпадающее под классификацию школы философской мысли. А если уж вешать ярлыки, то они просто являются людьми, которые _б_о_л_ь_ш_е_ уже не могут быть определены как Бродяги.

Амальфи молча сидел и потел. Наконец-то он встретил равного себе и теперь прекрасно понимал это.

- А все же - если вы вдруг ошибаетесь? - спросил он. - Что, если стохастицизм столь же сильно привился на этой планете, как я описал?

- Тогда, - произнес Апостол Джорн, - я должен принять во внимание соответствующий риск. Мои Воины на Новой Земле всего лишь фермерские парни, как вы сами указали. Я сомневаюсь, что стохастицизм в какой-то мере распространится среди них. Они просто отбросят его, как нечто противоположное нормальному образу мышления. Может быть, они и ошибутся в этом своем допущении, но откуда им знать об этом? Невежество - оружие, которое Господь наш дал им. Думаю, этого вполне будет достаточно.

Именно здесь и оказался намек на решение. Амальфи мог только надеяться, что он выявился не слишком поздно.

- Очень хорошо, - сказал он, более угрюмо, нежели намеревался. Дальнейшее развитие событий покажет, кто из нас прав. Тогда нам больше не о чем беседовать.

- Отчего же, - произнес Джорн, - есть еще много того, о чем мы могли бы поговорить. Может вы действительно хотели оказать мне услугу, мистер Амальфи. И если это окажется так, что ж - я отдам дьяволу должное. Человек должен быть честен даже со злом, ибо нет иной добропорядочности. Что вы еще хотите от меня?

Так их словесный поединок вдруг быстро завершил полный круг. И тут уже не сделать хорошую мину при плохой игре и проигнорировать содержание вопроса. А он носил не столько политическое, сколь личностное значение. Так и должно было быть с самого начала.

- Вы могли бы вернуть мне троих заложников, захваченных вашим блокирующим флотом, - сказал Амальфи; у себя во рту он уже ощутил привкус навоза. - Женщину и двоих детей.

- Если бы вы попросили об этом сразу, - произнес Апостол Джорн, - я быть может и выполнил бы вашу просьбу.

Неужели в его голосе действительно проскользнули нотки глубокого сожаления?

- Но вы поставили их судьбу в зависимость от вашей собственной честности, мистер Амальфи. Да будет так; если у меня появится убеждение в том, что я должен утратить Новую Землю из-за стохастицизма, я верну их вам живых и невредимых еще до того, как сниму свой кордон; в ином случае нет. И, мистер Амальфи...

- Да? - прошептал Амальфи.

- Помните, что поставлено на карту, и не потакайте вашей изобретательности. Я очень хорошо знаю, что вы поразительно изобретательны в политике. Однако человеческие жизни не должны зависеть от чьего-то мастерства в этой области. Идите с Богом.

Экран погас.

Дрожащей рукой Амальфи вытер вспотевший лоб. Своими последними словами Апостол Джорн с успехом поведал всю историю жизни Амальфи, и это было отнюдь не лицеприятно.

Тем не менее, он мешкал всего секунду, не более. И хотя Джорн, наверное, уже разглядел суть за импровизацией, которую пришлось проделать Амальфи, не оставалось никакого другого выхода, кроме как попытаться реализовать задуманное. Альтернатива, предложенная Джорном, в большей степени происходила из того же самого превращения лжи в правду. И если в этом заключалось мастерство, что ж, Амальфи имел весьма веские причины соглашаться с таким определением этого слова. Тем не менее, изобретательность не "произведение искусства", а просто способность. А теперь сам Джорн подвергал человеческие жизни диктату мастерства этой продуманной фикции, которая являлась его, Апостола Джорна, религией.

На этот раз, будучи аккуратным и позаботившись заранее об отключении экрана, Амальфи вызвал офис мэра.

- Это Комиссар Общественной Безопасности, - сообщил он электронному секретарю.

В обычное время, машина сразу же поняла бы, что такого поста не существует. Но в таком бардаке, как сейчас, это должно было пройти. Базы данных памяти, которые смогли бы разобраться, скорее всего отключились. Поэтому Амальфи чувствовал себя в достаточной степени спокойно, и совершенно резонно был уверен в этой фразе, которая являлась шифром в давние времена Бродяг, и которая должна связать его с Хэзлтоном. Что и произошло, и очень быстро.

- Что-то вы запаздываете с докладом, - осторожно произнес голос Марка. - Вы уже давно должны были сообщить нам о существующем положении. Не могли бы вы изложить ваши личные выводы?

- Ситуация слишком неустойчивая, чтобы делать какие-то выводы, мистер мэр, - сказал Амальфи. - В данный момент я провожу проверку граничных постов в старом городе. Воины, находящиеся не на службе, пытаются посмотреть что тут находится, и конечно же, когда вокруг столько еще работающей техники...

- Кто это? - спросил другой голос, как бы в отдалении.

Амальфи узнал этот голос, тот же властный тембр, который засек открытую линию связи, когда Воины впервые арестовали Хэзлтона. - Мы не можем допустить!

- Это Комиссар Общественной Безопасности, человек по имени Де Форд, пояснил Хэзлтон; Амальфи натянуто усмехнулся - Де Форд был предшественником Марка, в качестве управляющего города и семь веков назад он был расстрелян. - И, конечно же, мы не может допустить неконтролируемой работы машин, несмотря на обилие энергии в старом городе. Большая его часть уже давно заброшена. Де Форд, я думал, вы в курсе, что генерал, командующий силами Воинов, приказал своим людям держаться подальше от старого города, поскольку он объявлен запретной зоной.

- Я уже напоминал им об этом, - ответил Амальфи тоном обиженной терпимости. - Они просто смеются в ответ и говорят, что никакие они не Воины в свободное время.

- Что! - воскликнул тот же низкий голос.

- Именно это они и говорят, - упрямо продолжал Амальфи. - Или же вторят, что принадлежат лишь самим себе, и то, что, в конце концов, никто не может обладать кем-то другим. Похоже, они провели время с каким-то деревенским стохастиком, хотя и восприняли весьма в искаженном виде. Мне кажется, философы и не пытались распространять свою доктрину в чистом виде по провинциям.

- Ладно, об это нет необходимости спорить, - сурово произнес Марк. Держите их подальше от города - это необходимо.

- Я пытаюсь, мистер мэр, - произнес Амальфи. - Но есть границы моим возможностям. Половина из них таскает с собой спиндилли, а вы отлично знаете, что могут сделать эти штуки, если хотя бы одна из них единожды вдруг сработает. И я не хочу рисковать такой возможностью.

- Позаботьтесь, чтобы такого не произошло, но в остальном - пытайтесь сделать все возможное. Я посмотрю, что можно предпринять здесь. После этого последуют инструкции. Как я могу с вами связаться?

- Оставьте сообщение в офисе сержанта периметра, - предложил Амальфи. - Я заберу его во время следующей вахты.

- Очень хорошо, - сказал Хэзлтон и отключился.

Амальфи подготовил необходимую линию связи между постом на периметре города и контрольной башней, затем откинулся в кресле, удовлетворенный на некоторое время, хотя по-прежнему и испытывавший затаенную в глубине нервозность, которая никак не хотела отступить. Семя заронено и, без сомнения, Хэзлтон вполне понял его ход и сможет развить его дальше. Представлялось весьма вероятным, что Апостол Джорн уже запросил своих офицеров на Новой Земле, подвергая проверке утверждения Амальфи. И те конечно ответят, что пока они не испытывали никаких трудностей подобного рода, но сам этот запрос сделает их весьма подверженными антиапостольскому образу мыслей.

Амальфи включил приемник среднего диапазона волн и настроился на федеральную радиостанцию Новой Земли. Следующим шагом будет ужесточение приказов о запретных зонах для Воинов Господа, не несущих вахту и он хотел быть уверенным, что ему удастся услышать их содержание. Если только офицеры Джорна выразят эти приказы в соответствующей форме, они приведут к тому, что в городе появятся настоящие наблюдатели. И, естественно, давно уже не существовало ни одного сержанта периметра, да самой определенной границы города более не существовало, разве что в памяти Отцов Города. И кто-то определенно пострадает.

И это будет тот инцидент, о котором "де Форд" определенно не сообщит - "Я ничего не слышал об этом; прошу извинить меня, но я не могу быть везде одновременно; я все это время пытаюсь не допустить этих парней к Отцам Города - они хотят задать им массу вопросов о развитии идей, которые могут нагрузить машины работой на многие дни; я уже говорил им, что я не знаю, как управлять Отцами Города, но если один из них нацелит на меня спиндилли и скажет "Соедини-ка меня или..." - что ж..."

Эта речь без сомнения покажет, что "Комиссар Общественной Безопасности" отрекается от своих обязанностей. За сим последует создание вооруженного патруля Воинов вокруг самого города Бродяг. Тогда Амальфи придется уйти в подполье и все остальное будет только в руках Марка. Что предпримет Хэзлтон невозможно предположить, Амальфи не хотел даже знать, как это будет происходить. Одним из дефектов закрученной им программы было то, что она, как правильно подозревал Джорн, базировалась на лжи, в то время как хороший обман должен всегда содержать какой-то фундаментальный камешек правды, который бы больно колол как босые ноги разумных, так и просто подозрительных людей. Если же прямо и грубо называть вещи своими именами, нет никаких шансов, что местные Воины увлекутся стохастицизмом, да такой возможности никогда и не существовало. Даже если задуманная Амальфи программа увенчается успехом и Джорн отзовет своих людей, он весьма пристрастно допросит их обо всем, прежде, чем вернет заложников Амальфи. То, что он обнаружит, будет нести отпечаток деятельности Амальфи, слишком очевидный и потому неубедительный. Именно поэтому Хэзлтону придется импровизировать самостоятельно. Амальфи не будет знать о его действиях ничего и при всем желании не сможет ничего изменить.

Хотя весь план, от которого теперь зависели жизни Ди, Уэба и Эстелль, сам по себе - бледный образчик выдумки, тем не менее Амальфи приходилось довольствоваться тем, что имелось в его распоряжении.

Но, похоже, программа срабатывала. В течение недели, все отпуска Воинов были отменены со ссылкой на специальные "ориентационные молитвы", присутствие на которых являлось обязательным. И хотя не было известно как отнеслись Воины к отмене своих отпусков с целью укрепления веры, предполагаемый инцидент внутри города произошел буквально на следующий день и "Комиссар Общественной Безопасности" получил соответствующий нагоняй от Хэзлтона, который потребовал от него объяснений, как он допустил такое. Амальфи выпалил заранее заготовленную ложь и укрылся в резервной связной подстанции внутри корпуса Отцов Города.

На следующий же день патруль Воинов рыскал по всему городу Бродяг, и Амальфи оказался в изоляции. Далее все зависело только от Хэзлтона.

К концу недели всем Воинам было приказано сдать свои спиндилли в обмен на обычные полицейские парализаторы. Амальфи понял, что этот раунд он выиграл. Когда армию победителей разоружают собственные офицеры, это уже не армия. Нужно некоторое время, пока она начнет разваливаться сама, только чуть-чуть подталкивать этот процесс извне. Когда информация о таком развитии событий дойдет наконец до Джорна, тот предпримет какие-то действия, и очень быстро. Хэзлтон явно проявил несколько излишнюю четкость в действиях, что в общем-то было в его привычке. Но ничего другого, кроме ожидания, для Амальфи не оставалось.

Последний из блокирующих кораблей Воинов только-только произвел посадку, как Уэб и Эстелль уже выбирались из шлюза и бросились прямо к Амальфи.

- У нас послание для вас, - сказала Эстелль, запыхавшись; глаза ее были неестественно расширены. - От Апостола Джорна. И капитан корабля сказал, что его нужно немедленно доставить вам.

- Хорошо. Но, собственно, нет причин для спешки, - пробурчал Амальфи, стараясь скрыть свое удовлетворение. - С вами все в порядке? Они заботились о вас должным образом?

- Они ничего плохого нам не сделали, - ответил Уэб. - Они были такими правильными и вежливыми, что иногда мне хотелось кого-нибудь из них стукнуть. Они держали нас в отдельной каюте и пичкали своими трактатами, заставляли, чтобы мы их читали. Очень скоро нам все это осточертело - и просто чтение трактатов и игра с ними в дурилку.

Неожиданно он не удержался и улыбнулся, переглянулся с Эстелль. Он явно провернул нечто необычное в своей каюте во время пленения.

Амальфи почувствовал неопределенный эмоциональный толчок, хотя сам и не смог определить, что за эмоция именно это была - она промелькнула слишком быстро. - Ну ладно, - сказал он, обращаясь к Эстелль. - А где послание?

- Здесь.

Она передала ему желтую тонкую бумажку, оторванную с принтера корабельного коммуникатора Дирака. Послание гласило:

"ХХХ КМНДР ККГ ГАБРИЭЛЬ КПГ 32 ДЖОН АМАЛЬФИ Н ЗЕМЛЯ П ХСТГС ПВТ 32 Я ОТДАЮ ВАМ ПРЕИМУЩЕСТВО ПОСОМНЕВАТЬСЯ, ПВТ ПОСОМНЕВАТЬСЯ. ВЫ ОДИН ЗНАЕТЕ ПРАВДУ. ЕСЛИ ЭТО ПОРАЖЕНИЕ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАСЛУГА ВАШЕЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТИ, БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ. НО ОН СКОРО НАСТУПИТ.

ДЖОРН, АПОСТОЛ ГОСПОДА".

Амальфи смял бумажку и швырнул ее на обожженный бетон космопорта.

- И да будет так, - произнес он.

Эстелль посмотрела вниз на комок желтой бумаги и снова перевела взгляд на посуровевшее лицо Амальфи:

- Вы знаете, что он хотел этим сказать? - спросила она.

- Да, знаю. Я знаю, что он хотел этим сказать, Эстелль. Но я надеюсь, ты никогда этого не узнаешь.

6. ОБЪЕКТ 4001 - АЛЕФНУЛЬ

Эстелль так никогда и не узнала этого - хотя в глубине души совершенно не сомневалась в том, что первый прорыв в проблеме преодоления информационного барьера приближающегося Гиннунгагапа, появился на свет благодаря ее предложению своему отцу: для познания Ничейной Земли необходимо проводить ее изучение с помощью пуль. Уэб и Эстелль все-таки были всего лишь детьми, и в последующие годы ни у кого не нашлось достаточно времени, чтобы обратить на них внимание; все оказались слишком заняты лихорадочными попытками собрать почти нематериальный объект, который должен был стать их пулей и пересечь Ничейную Землю в огромную, дополнительную, противоположную безграничность Антивселенной. На какое-то время это предположение просто отставили в сторону; существовала необходимость в прямой возможности определения современного энергетического уровня антивещества. Как только эти данные станут известны, можно было бы надеяться на точное определение даты мгновения надвигающейся катастрофы, и тогда бы они смогли точно узнать много ли времени оставалось на приготовления к смерти, - если кто-нибудь вообще и мог бы думать с достаточной степенью разумности перед лицом неминуемого прекращения всякой разумности - сколько еще осталось времени для опытов, которые могли бы дать представление о самой концепции того, что должно произойти.

И конечно же, ни у кого не находилось времени на детей; и таким образом, они взрослели, игнорируемые всеми, последние дети, которых смогла увидеть Вселенная. Совсем не удивительно, что они просто привязались друг к другу; они бы сделали это при любых других обстоятельствах, потому что не подлежали сомнению уготованные им судьбы, которые бурлили в субмикроскопических завитушках и сеточках нуклеиновых кислот их наследственности.

Эстелль взрослела в мире забывчивых взрослых и заняла среди них свое место, но они даже не заметили, в кого она превратилась - в высокую, худощавую и гибкую, как тростинка, сероглазую, черноволосую, с белой кожей, спокойным лицом девушку - в красавицу. Эти старики были столь же равнодушны к красоте, как и равнодушны к юности; они были полностью счастливы тем, что могли использовать остро отточенное лезвие математического дарования Эстелль, которым они пользовались для разрешения некоторых своих проблем, и попросту не замечали ее красоту. В эти дни они не видели ничего, кроме смерти - или по крайней мере, они считали, что уже лицезрели ее; Эстелль совсем не была уверена, что они столь же ясно видели ее, как например, она их, ибо слишком уж долго они жили в презрении к ней.

Уэб сам не знал, нравилось ли это ему или нет. Он удовлетворялся тем, что был единственным новоземлянином, у которого оказалось достаточно здравого смысла, чтобы заметить, как прекрасна Эстелль, но иногда чувствовал себя уязвленно из-за отсутствия случайных взглядов или прямого любопытства; а иногда подозревал, что Эстелль все это беспокоило так же мало, как всех остальных на Новой Земле, кроме самого Уэба. По прошествии времени их любовь была признана, и они превратились в супругов, со всеми радостями и ответственностью, которые и требуют соединение сердец; но почему-то, никто этого не заметил. Старики слишком уж были заняты строительством своего прибора, не говоря уже и о том, чтобы их беспокоило то, что маленький зеленый росток любви все же взошел среди развалин самого последнего из всех ниспровержений.

И все же Уэбу оказалось не трудно понять, почему то, что для него было чудом, не представляло ни малейшего интереса для деловитых богов и машин, с которыми ему приходилось жить. Оставалось не так уж и много времени; едва лишь на то чтобы икнуть для Амальфи и Мирамона, и Шлосса, и Ди, и даже для Кэррела, который казался постоянно молодым человеком, и все же прожившим многие и многие жизни, и которого можно было "обрезать" как раз по середине последней, не прибегая ко всякого рода серьезным утверждениям, что его смерть стала бы прискорбным пустым расходованием пространства-времени. То немногое остававшееся время для этих людей, проживших столь долгие жизни, просто ничего бы уже не значило; но для Уэба и Эстелль, это было и оставалось бы их собственным временем взросления, и не имело никакого значения то, сколь долго бы они еще жили впоследствии.

Конечно же, Амальфи совершенно не замечал их. Он давно уже позабыл, что был чем-то меньшим, кем он являлся на самом деле: бессмертным. Возможно - выскажи ему сейчас - предположение, что и он когда-то был ребенком, могло бы по-настоящему озадачить его; в абстрактном смысле это был просто трюизм и он не мог бы даже попытаться восстановить в своей памяти ранние годы своей жизни как-то иначе. При любом развитии событий, как только ему предоставили право управления надвигающейся Гибелью, он выполнял эту работу, полностью отдаваясь ей, как и всякой другой работе, ведущей к любой иной цели; и даже если бы он знал, что после этого больше не будет никакой другой работы и ни какой иной цели, как казалось, что это вовсе не беспокоило его. Он просто занимался своим делом; ему этого вполне хватало.

А тем временем:

- Я люблю тебя, - сказал Уэб.

- И я люблю тебя.

Черепки вокруг них даже не отдались эхом.

У Амальфи имелся предлог, на тот случай, если бы кто-нибудь предложил ему, что он в таковом нуждается: создание снаряда, которое продвигалось довольно-таки медленно с момента - подготовленного Эстелль, хотя он уже и не помнил этого - когда они решили отдать приоритет этой задаче. Для начала это выглядело намного проще, чем пытаться решить все теоретические проблемы a priori [заведомо (лат.)], и в этом имелся свой определенный привлекательный момент. Но невозможно провести эксперимент без фундаментальных проработок; и предположения оказались неверными в практических вопросах создания снаряда из антивещества.

В конце концов оказалось, что межвселенского посланника необходимо сконструировать, начиная от субмикроскопического уровня до фундаментальных ядерных частиц, которые весьма близко подходили к тому, чтобы быть вообще ничем в любой из вселенных, но они же могли бы обеспечить их существование: частицы с нулевым спином и различной массой и зарядами, а также пары нейтрино/антинейтрино. Даже обнаружение самого объекта вообще, после того, как он был создан, оказалось почти невозможной задачей, ибо нейтрино и антинейтрино не имеют ни массы, ни заряда, и состоят на половину из спина, на половину - из энергии перехода; как и все фундаментальные частицы, они были за пределами обнаружения в микроскопическом мире. Вещество было столь прозрачным для них, что для полного торможения летящего нейтрино, потребовался бы свинцовый барьер толщиной в пятьдесят световых лет. Тот факт, что спиндиззи осуществляли твердый контроль за вращательным и магнитным моментами любой атомной частицы - отсюда и их прозвище - делал возможным сборку самого объекта, и обеспечивал его обнаружение и управление после того, как он был закончен. В собранном виде посланец представлял собой стабильный, электрически нейтральный, не обладавший массой плазмоид, нечто вроде гравитационного эквивалента шаровой молнии; теоретически он объяснялся, как и предполагал Джейк, теорией гравитации Шиффа, которая была популярна в году примерно эдак 1958, но впоследствии эта теория была отброшена из-за своей неспособности удовлетворить трем из шести фундаментальных тестов, которые только что появившаяся общая теория относительности, как казалось, удовлетворяла полностью.

- Что с нашей точки зрения является положительным преимуществом, доказывал Джейк. - В нашем специфическом случае объект, который являлся бы Лоренцевым инвариантом, каковым не может быть объект по Шиффу, оказался бы просто помехой. И еще одно: один из тестов, который теория Шиффа прошла, был тот, что объяснял красное смещение в спектре удаленных галактик, и мы теперь знаем, что это ничто иное, как часовой эффект, а вовсе не доказательство гравитационной теории. И нам, как мне кажется, лучше бы пересмотреть все учение полностью в свете наших нынешних познаний.

Результат находился перед ними, посреди древнего зала приемов в Городе Бродяг, в здании городского совета, бывшего когда-то центром связи Амальфи при сложных дипломатических отношениях с планетами-клиентами. Он был оснащен электронными сетями исключительной сложности, так что многочисленные переговоры могли проводиться немедленно, как только город приближался к высокоразвитой, высокоцивилизованной звездной системе; а теперь же эта сеть превратилась в телеметрическую систему для межвселенского посланца.

Поскольку этот объект в действительности представлял собой едва лишь нечто большее, чем сложно структурированный сферический экран спиндиззи, который не скрывал ничего материального, представлялось невозможным вообще рассмотреть его, если бы не небольшой поток искусственного дыма, который подымался из пола прямо под ним и обтекал его, разносимый конвекционными потоками, делая его похожим на огромное шарообразное существо, поддерживаемое в струи фонтана. Там и тут, внутри, пузыря переливались неподвижные горячие точки цветных огоньков: концентрированные скопления электронного газа, ядер с сорванными оболочками, термических нейтронов, свободных радикалов и других базовых тестовых ситуаций, которые могли придумать объединенные мозги двух очень разных миров в столь ограниченном пространстве - ибо сфера имела всего лишь шесть футов в диаметре. А в самом центре, в маленьком вихре собственного поля спиндиззи, разместился их величайший триумф: один кубический кристалл антинатрия антихлорида, размером примерно в зернышко мелкозернистой фотографии. Это был тот самый, искусственный предмет из антивещества, о котором так мечтал доктор Шлосс. Ему предстояло еще неделю прожить в вакууме, обеспечиваемом спиндиззи, прежде чем он столкнется с летучим мигом настоящего и распада; с другой стороны, это будет всего лишь единственный кристалл обычной столовой соли, который возможно потеряет свой привкус при обратном путешествии - если вообще этот снаряд-посланец вернется к ним.

Амальфи наблюдал, как единственная красная стрелка часов отсчитывает свои интервалы в четверть секунды, приближаясь к отметке "Ноль".

Собственно, никто не должен был запускать снаряд - точное время старта было слишком важно, чтобы это позволить - но ему предоставили привилегию нажать кнопку, которая замыкала цепь, когда красная стрелка достигнет отметки Ноль и импульс пройдет к системе спиндиззи, которые своими полями приведут в движение снаряд и направят его на путь вне пространства, вне времени, за пределы человеческого понимания. Никто не знал, что после этого произойдет. Снаряд ничего не сможет сообщить; как только он пересечет барьер, то практически окажется без связи. Он должен будет вернуться в этот огромный темный зал, прежде, чем крошечные, сияющие внутри него звездочки и микроскопический кристаллик соли смогут сообщить, что произошло с ними за время их путешествия. Как много времени это займет, будет зависеть от энергетического уровня на противоположной стороне, что являлось одним из заданий, ради которого и посылался гонец.

- Мы должны как-то назвать его, - произнес Амальфи.

Указательный и средний пальцы его правой руки начали слегка побаливать; неожиданно он понял, что давит на кнопку уже долгое время с гораздо большей силой, чем это необходимо, словно Вселенная могла прийти к своему концу вот тут же, сразу, если напряжение, приданное им своей руке вдруг ослабнет хотя бы на секунду. Тем не менее, он не ослабил нажима, потому что усталость не позволяла ему прикинуть насколько можно ослабить давление, а он не хотел рисковать разрывом контакта.

- Он совершенно не похож ни на что. Надо быстренько окрестить его, прежде, чем он удерет от нас.

- Я боюсь давать ему имя, - страдальчески улыбнувшись, сказал Гиффорд Боннер. - Любое имя обещает слишком многое. А как насчет номера? В те годы, на заре космоплавания, когда запускались первые беспилотные спутники, они получали порядковые номера, как и кометы или другие небесные тела. Греческая буква и год. Первый спутник, например, был назван Объект 1957-а.

- Что ж, мне это нравится, - сказал Джейк. - За исключением греческой буквы. Эта штука не должна быть просто индексирована каким-то числом, которое когда-либо использовалось для обозначения известной или, по крайней мере, понимаемой ситуации. Как насчет использования бесконечных интегралов?

- Очень хорошо, - согласился Гиффорд Боннер. - Кто же получит честь быть крестным отцом?

- Я, - сказала Эстелль.

Она вышла вперед. Она не осмелилась прикоснуться к объекту, но протянула руку:

- Нарекаю тебя, ОБЪЕКТ 4101 - АЛЕФНУЛЬ.

- А следующий, если предположить, что нам повезет, - произнес Джейк, - может стать Объектом 4101-С, что обозначает энергию континуума, и следующий...

Послышался мягкий звон. Удивленный Амальфи посмотрел на часы. Красная стрелка только что прошла третью четверть первой секунды после отметки "Ноль". В центре зала дым устремился к потолку закручивающейся спиралью; а пузырь с крошечными точками света внутри него - исчез.

"Объект 4101 - Алефнуль" отбыл, и никто из присутствовавших этого не заметил.

Через долю секунды Амальфи вспомнил, что может уже отпустить кнопку. Но его правая рука продолжала дрожать еще долгих пятнадцать минут.

Ожидание было ужасным. Конечно же, никто не думал, что посланец вернется через несколько часов или даже несколько дней. Если бы это произошло, то означало бы, что сам Гиннунгагап следует за ним по пятам, таким не оставляя никакого времени даже на спектральный анализ разноцветных звездочек и оставляя возможность лишь сидеть с опущенными руками в ожидании, когда ветер задует твою свечу.

И все же сам факт существования подобной возможности, оказался достаточным, чтобы гарантировать поддержание вахты смерти в огромном, темном, старом зале - вахту смерти, оживленную лишь тем, что все приборы, которые наблюдали за снарядом, тут же прекратили выдачу каких-либо показаний в момент его отправления, но не засекли никаких феноменальных явлений при самом моменте отправления. Даже спиндиззи оказались не подготовлены к тому, чтобы сообщить каким образом была применена та волна энергии, которой они запустили посланца; что вообще-то должно было ободрять как отрицательное свидетельство того, что посланца не забросило в каком-то уже известном и ненужном направлении, но при сложившихся обстоятельствах это лишь добавляло унылого напряжения. Куда ушел весь энергетический залп? Очевидно - в никуда.

Обычно Амальфи редко снились сны (а точнее, как и большинству Бродяг, ему снились сны почти каждую ночь, но утром он ничего не помнил); но теперь, в этих ночах постоянно присутствовал призрак сферического, окутанного дымом шара с сияющими глазами Аргуса, скитающегося в лабиринте искривленных мировых линий, из которых ему никогда не выбраться, а в его центре крошечная кристаллическая фигурка пищала голосом Амальфи:

Не из земли я вырос, не из соли,

А только из своей душевной боли...

...пока мировые линии вдруг не превратились в удушающую горящую паутину.

Он находился там же, в зале, он просто задремал. Его разбудил сигнал тревоги. Теперь, когда он проснулся, шум был гораздо менее громким, чем должен быть; приборы должны были подавать тревожные сигналы относительно каждой из звездочек внутри посланца и не менее трети из них уже звенели. В центре комнаты снова плавала призрачная сфера, теперь не превышавшая баскетбольный мяч, большинство глаз Аргуса погасли и те, что остались сияли ослабленно, словно глаза умирающего.

Насколько знал Амальфи, этот призрак призрака, со столь большим числом холодного пепла во внутренних очагах, казался не зловещее, чем любой результат научного эксперимента; он даже мог быть обещающим; но он не мог избавиться от ранее приобретенного во сне ужаса.

- Все произошло довольно быстро, - сказал голос Джейка.

- Очень быстро, - подтвердил голос доктора Шлосса. - Но теперь, когда он вернулся домой, у него осталось около двадцати одного часа жизни. Давайте-ка снимем все показания - времени остается не так уж много.

- Я уже начал считывание проб. Камеры тоже работают.

Внутри призрака умерла еще одна звездочка.

Последовала короткая тишина, затем один из техников доктора Шлосса произнес нейтральным голосом:

- Распад пи-мезона у ядра железа. Похоже на естественную смерть. Нет, не совсем: спектр резко сдвинут в область гамма-излучения.

- Отмечено. Следующей должна быть серия радий-палладий. Наблюдайте должна пройти диагональная дезинтеграция; она может пересечься с серией железа...

Звездочка полыхнула и взорвалась.

- Вот она!

- Отмечено, - произнес Шлосс, рассматривая пространство сквозь гамма-лучевой полярископ.

- Засек. Вот так штука! Она пересекла барьер цезия; что это может означать?

- Сейчас не имеет значения, засекай. Не останавливайся для интерпретации, просто записывай.

Призрак, казалось, заколебался и слегка сморщился. Чистый, разрывающий барабанные перепонки, звук затрепетал и умер, переместившись вверх по частоте, в область неслышимого.

- Один час прошел, - сказал Шлосс. - Осталось еще двадцать. Как долго звучал этот сигнал?

Ответа не поступало в течение нескольких минут, затем другой голос произнес:

- Мы пока еще не определили его с точностью до мгновения. Но он был довольно коротким - примерно сорок микросекунд, и сдвигался по Допплеру не в том направлении. Он распадается во времени, доктор Шлосс - и возможно, не просуществует и десяти часов.

- Сообщите данные по уровню распада с точностью до мгновения при следующем сигнале и не пропустите его. Все происходит настолько быстро, что нам придется произвести пересчеты всех эмиссионных записей по кривой распада. Джейк, у тебя есть что-нибудь на радиочастотах?

- Масса всего, - ответил Джейк. - Но пока ничего определенного. Все расползается - как я подозреваю, в соответствии с вашим уровнем распада. Ну что за свалка!

Так пролетел второй час, за ним - третий. Вскоре Амальфи потерял понятие о времени. Само напряжение, беспорядок, накопившаяся усталость, полная неясность эксперимента - все вместе оказало свое воздействие. Это были наихудшие возможные условия, при которых приходилось собирать даже обычные данные, не говоря уже о том, чтобы снимать показания по эксперименту с такой степенью критичности. Но в который уже раз Бродягам приходилось обходиться тем, что имелось в их распоряжении.

- Теперь все, - нахмурившись, произнес доктор Шлосс. - Время закрываться. Отойдите подальше; последним будет уничтожен кристалл.

И исследователи и зрители - те несколько зрителей, чей интерес был достаточно силен, чтобы остаться, - отошли к стенам затуманенного зала. Гул под их ногами поднялся как по громкости так и по высоте тона, и призрак, бывший "Объектом 4101 - Алефнуль", исчез, скрытый экраном спиндиззи, поляризованным до полной непроницаемости.

Сперва сферический экран был совершенно похож на зеркало, отбрасывая гротескно искаженные изображения молчаливых наблюдателей. Затем в его центре появилась крошечная яркая точка света, медленно выросшая до болезненной бело-голубой интенсивности. Она отбросила длинные паутины и усы ослепительного света, которые как бы пробуя, в поисках выхода, плавали, переплетаясь вдоль внутренней поверхности экрана. Инстинктивно Амальфи закрыл глаза и гениталии чисто рефлекторным жестом, известным всему человечеству более чем две тысячи лет. Когда он снова смог смотреть, свет уже погас.

Спиндиззи смолкли и экран погас. В освободившееся пространство рванулся воздух. "Объект 4101 - Алефнуль" исчез, на этот раз - навсегда, уничтоженный смертью единственного кристаллика соли.

- Наши предосторожности оказались недостаточны; моя вина, - произнес резким голосом доктор Шлосс. - Мы все получили дозу, значительно превышающую максимально допустимую дозу жесткого излучения; всем, немедленно, отправиться в госпиталь. Взвод, - следуй за мной!

Радиационная болезнь оказалась легкой; пересадка костного мозга привела кровеносную систему в норму прежде, чем были нанесены серьезные повреждения, а тошнота достаточно хорошо контролировалась массивными дозами меклизина, рибофлавина и пиридоксина. Все из участников и зрителей эксперимента лишились волос, включая Ди и Эстелль, но все они приобрели их опять в надлежащее время, исключая Джейка и Амальфи. А вот солнечный ожог второй степени оказался не столь легким. Он задержал интерпретацию результатов почти на месяц, в то время как ученые, покрытые повязками, содержащими лечебные мази, сидели на своих постелях в госпитале и играли в покер и бридж. Между играми они бесконечно спорили и покрывали квадратные мили бумаги уравнениями и пятнами кремов. Уэб, у которого просто не хватило терпения, чтобы присутствовать при уничтожении кристаллика соли, ежедневно посещал Эстелль с букетиками цветов - одним лишь богам звезд было известно, откуда он выкопал столь античный обычай! Он уносил с собой покрытые уравнениями листы и скармливал их Отцам Города, которые неизменно заявляли:

- НИКАКИХ КОММЕНТАРИЕВ. ДАННЫЕ НЕДОСТАТОЧНЫ.

Это все уже и так знали.

Наконец-то Шлосс, Джейк, и вся их команда впридачу, были освобождены от своих прилипающих пижам, чтобы разобраться с горами сырой информации. Они работали долгие часы; Шлосс постоянно забывал о еде, и ему приходилось напоминать о завтраках и обедах. Тем не менее, в защиту Шлосса следовало признать, что его команда была самой голодной командой физиков в истории, и обычно пропускаемый ими завтрак, который они привыкли поглощать после того, как полностью съедали содержимое своих толстых пакетов, прихватываемых с собой в лаборатории, был всего лишь формальностью; в результате все они набрали от пяти до десяти фунтов веса в то время как именно они более всего и жаловались на то, что постоянно хотели кушать.

Месяц спустя после освобождения из госпиталя, Шлосс, Джейк и Ретма созвали объединенную конференцию. На лице Шлосса появилась та нахмуренная озабоченность, которая читалась на нем в течении последних двенадцати часов эксперимента, и даже традиционно невозмутимый онианин выглядел обеспокоенным. Сердце Амальфи так и подпрыгнуло в груди, когда он увидел выражения их лиц; казалось, они подтверждали все туманные, самые мрачные предчувствия его сна.

- У нас две трети плохих новостей, и одна треть - новостей совершенно неясных, - произнес без всяких предисловий Шлосс. - Сам я не знаю, в каком порядке следует вам их представить; в этом мне помогут Ретма и доктор Боннер. По их мнению, вы прежде всего должны узнать, что у нас имеется соперник.

- Что это значит? - спросил Амальфи.

- Наш снаряд засек четкое свидетельство присутствия другого тела в том же сложном физическом состоянии, - произнес Шлосс. - Никакой подобный объект не может быть естественным для любой из вселенной; и этот был достаточно похож на наш, чтобы мы были уверены - он был запущен с нашей стороны.

- Еще один снаряд?

- Без сомнения - и примерно раза в два больше нашего. Кто-то еще в нашей вселенной обнаружил то, что обнаружили ониане и теперь исследует эту проблему примерно так же, как и мы. Похоже они начали раньше нас, с преимуществом в три-пять лет.

Амальфи сжал губы.

- Есть ли предположения - кто они?

- Нет. Можно лишь предположить, что они находятся где-то неподалеку, либо в нашей главной галактике, либо в Андромеде или в одной из ее галактик-спутников. Но мы не можем это документально подтвердить; это менее пяти процентной вероятности, если верить Отцам Города. Все прочие альтернативы _г_о_р_а_з_д_о_ ниже пяти процентов, но поскольку не имеется статистически выделяемого решения, мы не можем произвести выборку.

- Паутина Геркулеса, - произнес Амальфи. - Это не может быть ничто иное.

Шлосс беспомощно развел руками.

- Насколько мы знаем, с таким же успехом это может быть кто угодно, сказал он. - Моя интуиция подсказывает мне то же самое, что и тебе, Джон. Но нет ни одного надежного свидетельства.

- Хорошо. Как я понимаю, это были не вполне ясные новости. А какова же первая часть плохих новостей?

- Вы уже слышали это, - ответил Шлосс. - Именно вторая неясная часть этих новостей, делает первую часть плохой. Мы долго спорили об этом, но, по крайней мере, сейчас пришли хотя бы к экспериментальному соглашению. Мы считаем, что возможно - правда с весьма незначительной вероятностью - но все же возможно, пережить катастрофу.

Шлосс быстро выставил перед собой руку, еще до того, как на пораженных лицах сидевших перед ним людей, начала разгораться надежда.

- Пожалуйста, - сказал он, - не преувеличивайте значение только что сказанного мной. Это всего лишь возможность, хотя и очень туманная, да и то выживание о котором я говорил, не будет походить ни на что, подобное человеческой жизни, как мы себе ее представляем. После того, как мы все вам расскажем, вполне возможно, что вы предпочтете просто умереть. Я прямо могу вам сказать - это вовсе не такая уж белая надежда. Напротив, она напоминает мне черного джокера. Но - она все же существует. Именно это и делает новости о существующем сопернике плохими. Если мы решим попытаться адаптироваться к этой еще не вполне понятной форме выживания, то мы должны немедленно начать подготовительную работу. Все это возможно только лишь при единственно исключительных мимолетных условиях, которые будут выдерживаться какие-то микросекунды, в самых глубинах катастрофы. И если наши неизвестные соперники доберутся туда первыми - что у них уже имеется достаточное начальное преимущество - они нас вытеснят. Это будет настоящая гонка и к тому - убийственная.

- Вы не могли бы выражаться более понятно? - спросила Эстелль.

- Да, Эстелль, могу. Но все же на подробное описание уйдет несколько часов. Сейчас вам нужно знать только это: если мы изберем такой выход, мы потеряем наши дома, наши миры, наши тела, мы потеряем наших детей, наших друзей, наших жен. Мы потеряем все когда-либо нам известные признаки общения, каждый из нас окажется в полном одиночестве, и в столь полном, которое совершенно вне пределов воображения любого человека в прошлом. Вполне вероятно, что абсолютное одиночество погубит нас - а если даже этого и не произойдет, мы сами вскоре обнаружим, что отчаянно желаем покончить с таким существованием. Мы все должны очень четко увериться, что хотим выжить именно таким образом, столь сильно - достаточно сильно, чтобы отправить самих себя в ад навечно - не тот ад, что предвещал нам Апостол Джорн, но гораздо худший. И мне кажется, надо решать не сейчас и не здесь.

- Хеллешин! - выругался Амальфи. - Ретма, ты согласен! Неужели это будет так плохо?

Ретма резко повернулся к Амальфи. Глаза его блестели, но смотрели не мигая.

- Хуже, - ответил он.

В комнате наступила тишина. Наконец Хэзлтон произнес:

- Так, значит нам осталась лишь одна, последняя часть плохих новостей. Должно быть это просто сущая безделица, доктор Шлосс.

- Очень хорошо. Это дата катастрофы. Мы получили довольно точные данные по энергетическому уровню на той стороне и пришли к общему мнению. Эта дата - примерно второе июня или около того, года четыре тысячи сто четвертого.

- Конец? - прошептала Ди. - Осталось всего лишь три года?

- Да. Это будет конец. И после второго июня не будет третьего, никогда и во веки веков.

- Таким образом, - обратился Хэзлтон к людям, собравшимся в гостиной, - мне показалось, что мы все должны провести прощальный обед. Большинство из вас покидает Новую Землю, отправляясь с планетой Он, завтра утром, к метагалактическому центру. Покидающие нас в большинстве своем мои друзья уже многие сотни лет, которых я уже больше никогда не увижу; когда придет второе июня, время остановится для меня, к какому бы апофеозу вы сами бы не шли. Именно поэтому я попросил вас всех отобедать и выпить со мной сегодня вечером.

- Я хотел бы, чтобы ты изменил свое решение, - произнес Амальфи; в голосе его прозвучали нотки горечи.

- Я бы тоже хотел. Но я не могу.

- Мне думается, ты делаешь ошибку, Марк, - угрюмо заметил Джейк. Теперь на Новой Земле не осталось ничего важного. То будущее, хоть малая частица которого нам осталась, существует лишь на планете Он. Зачем же оставаться и ждать, когда тебя просто сдует?

- Затем, - ответил Хэзлтон, - что я - мэр. Я знаю, что тебе это вовсе не кажется важным, Джейк. Но это важно для меня. Я не произведен на свет, чтобы принимать апокалиптическое видение обычных событий. Для меня большее значение имеет то, что я управляюсь с общественными, человеческими делами гораздо лучше - и ничего более того. Именно для этого я и был создан. Перехитрить Апостола Джорна доставило мне огромное удовольствие, и не имело значение даже то, что Амальфи все подготовил для меня; это было приятно, это оказалось той разновидностью деятельности, которая снова дала мне почувствовать себя живым и действующим на пределе моей лучшей формы. Я не заинтересован в том, чтобы предотвратить триумф времени. Это не тот враг. Я оставляю его вам. Мне же лучше остаться здесь.

- Неужели тебе _н_р_а_в_и_т_с_я_ думать, что все это будет уничтожено через три года второго июня? - спросил Гиффорд Боннер.

- Нет, - ответил Марк. - Но я не возражал бы, чтобы Облако находилось в наилучшем порядке, какого бы удалось мне достичь, когда придет этот момент. Что я могу предложить к моменту триумфа времени, Гиф? Ничего. Все, что я могу сделать, так это привести мой мир в порядок. Именно этим я и занимаюсь - и именно поэтому я не гожусь для полета на борту Он.

- Обычно ты не был столь скромным, - заметил Амальфи. - Ты мог бы даже при первой же возможности вывести Вселенную из затруднительного положения с Большой Медведицей.

- Да, мог бы, - подтвердил Хэзлтон. - Но теперь я стал старше и разумнее; так что - прощай вся эта чепуха. Иди и попробуй остановить триумф времени, Джон, если сможешь - но для себя я знаю - я не смогу. Я останусь здесь, на своем месте и постараюсь остановить Апостола Джорна. Эта проблема сама по себе достаточно трудная. Да пребудут боги всех звезд с тобой - но я остаюсь здесь.

- Да будет так, - произнес Амальфи. - Наконец-то я знаю, в чем различие между нами. Что ж, давай выпьем за это, Марк, и ave atque vale [буквально: "здравствуй и прощай" (лат.)] - завтра мы перевернем пустые стаканы.

В грустном молчании они выпили. Последовала короткая пауза.

Наконец Ди произнесла:

- Я тоже остаюсь.

Амальфи повернулся и пристально посмотрел на нее; они похоже, намеренно старались избегать друг друга после общей болезненной неудачи.

- Я не подумал об этом, - произнес он. - Но, конечно же, это вполне разумно.

- В тебе здесь нет никакой особой необходимости, Ди, - сказал Марк.

- Если бы такова и существовала, я бы не осталась, - произнесла Ди, слегка улыбнувшись. - Но на планете Он я поняла несколько вещей - а также и на борту корабля блокады Воинов. Я чувствую себя немножко старомодной, мне думается, мое место здесь. И это не единственная причина.

- Спасибо, - хрипло произнес Марк.

- Но в каком положении оказываемся мы? - спросил Хэзлтон.

Джейк рассмеялся.

- Ну, это должно быть достаточно ясно, - сказал он. - Так как ты и Эстелль уже приняли решение, то вы не нуждаетесь в нас. Конечно, я бы хотел, чтобы Эстелль осталась со мной дома...

- Джейк, ты что, тоже не отправляешься с нами? - пораженно спросил Амальфи.

- Нет. Я тебе уже говорил, что ненавижу эти гонки по Вселенной. И не вижу причины, почему я должен, как сумасшедший, мчаться в метагалактический центр, если катастрофа застигнет меня с таким же успехом в моем собственном доме. Шлосс и Ретма подтвердят тебе, что более не нуждаются в моих услугах. Я отдал все лучшее, что у меня было, проекту, и теперь этому пришел конец. Я думаю, что смогу достичь успеха в скрещивании роз в этом зловредном климате, прежде чем эти три года подойдут к концу. Что же касается моей дочери, то я бы хотел видеть ее здесь, рядом с собой, но она уже покинула дом в самом жизненно важном значении этого слова - и этот последний полет планеты Он столь же естественен для нее, сколько он противоестествен для меня и Ди. Говоря твоими же словами, Амальфи, да будет так.

- Понятно... Ты можешь нам быть полезна, Эстелль. Хочешь полететь с нами?

- Да, - тихо ответила она, - хочу.

- Я об этом не подумала, - неуверенно произнесла Ди. - Конечно же, это означает, что и Уэб тоже полетит. Ты думаешь, это разумно? Я имею в виду...

- Мои родители не возражали, - вклинился Уэб. - И, как я заметил, их не пригласили сегодня вечером сюда, бабушка.

- Ну, мы не исключили их только из-за вас, - быстро произнес Марк. Помимо всего прочего, твой отец, Уэб и наш сын тоже. Мы попытались уменьшить число собравшихся здесь сегодня только до тех, кто принимал непосредственное участие в проекте - иначе общее число оказалось бы попросту неуправляемым.

- Может быть и так, - согласился Уэб. - Именно так тебе все это и кажется, дедушка. Но я готов побиться об заклад, что бабушка не думала о своих возражениях против моего полета с Он вот только что.

- Уэб, - произнесла Ди, - я не хочу больше ничего слышать.

- Хорошо. Тогда я отправляюсь с планетой Он.

- Я этого не говорила.

- А тебе и не нужно этого говорить. Это - мое решение.

Большинство из присутствующих вели посторонние разговоры; Амальфи и Хэзлтон смотрели на Ди, Амальфи - с подозрением, Хэзлтон - с разочарованием и слегка обиженно.

- Я не понимаю твоего возражения, Ди, - сказал Хэзлтон. - Уэб теперь вполне взрослый человек. Естественно, что он отправится туда, куда сочтет нужным - особенно, если туда же отправится и Эстелль.

- Я не думаю, что он должен уходить от нас, - произнесла Ди. - Меня не волнует, понимаете ли вы причины моего возражения или нет. Я предполагаю, что Рон дал свое разрешение - но в любом случае, наш ли это сын или незнакомец, Марк, ты чертовски хорошо знаешь, что Рону весьма не хватает твердости - но я, лично, абсолютно против того, чтобы подвергать детей подобным испытаниям.

- А какое это может иметь значение? - спросил Амальфи. - Конец все равно настанет, так или иначе. На планете Он и на Новой Земле, в один и тот же момент. Вместе с нами, Уэб и Эстелль могут иметь хотя бы крошечную долю шанса на выживание; ты хочешь отказать им в этом?

- Я не верю в этот крошечный шанс, - ответила Ди.

- И я тоже, - вклинился Джейк. - Но и в этом случае я не стал бы отказывать своей дочери. Я не верю, что ее душа станет проклятой, если только она не сделается поклонницей Джорна - но если она захочет стать его поклонницей, я не запрещу ей этого только потому, что считаю это чепухой. Я могу и ошибаться.

- Никто, - медленно произнес Уэб, - не сможет мне запретить ничего на том основании, что я чей-то родственник. Мистер Амальфи, вы - босс этого проекта. Мне разрешено присутствовать на борту планеты Он, или нет?

- Насколько мне представляется - да. Я думаю, что и Мирамон согласен.

Ди гневно посмотрела на Амальфи.

Но когда он спокойно взглянул на нее в ответ, она отвела взгляд.

- Ди, - произнес Амальфи, - давай-ка сделаем перерыв. Я тоже могу ошибаться насчет этих детишек. Но у меня есть более лучшее предложение, чем эта пустая свара; давай этот вопрос поставим перед Отцами Города. Снаружи сейчас - исключительно приятный вечер, и я думаю, нам всем понравится прогуляться немного по старому городу, прежде, чем мы попрощаемся друг с другом и отправимся на встречу с Армагеддоном, каждый своей дорогой. Я бы хотел, чтобы Ди прошлась со мной вместе, так как я ее больше не увижу; детишки, как мне кажется, тоже хотели бы провести хотя бы часок без того, чтобы мы перемывали их косточки; и быть может, Марк хотел бы поговорить с Роном и его женой - но впрочем, вы все сами можете решить, в соответствии с вашими вкусами, я не хотел бы разбивать вас на пары. Ну, а что остальные думают о самой идее?

Странно, но первым заговорил Джейк.

- Я ненавижу этот проклятый город, - сказал он. - Я слишком долго был пленником на его борту. Но клянусь Господом, я хотел бы еще разок взглянуть на него. Обычно я прогуливался по нему, выискивая место, где его можно было бы пнуть, чтобы причинить ему боль; мне это никогда не удавалось. С тех пор я насмехался над ним, потому что теперь он мертв, а я - жив, но близится роковой день. Наверное, мне следует все же примириться с ним.

- Я чувствую то же самое, - признался Хэзлтон. - У меня не было планов отправиться туда перед наступлением конца - и все же я не хочу, чтобы этот старый город просто исчез. Может быть, сейчас самое лучшее время; кроме того, именно я собрал всех здесь, так будем же последовательными до конца, прежде чем мы все окажемся слишком заняты, чтобы думать об этом.

- Уэб? Эстелль? Вы согласитесь с решением, которое предложат Отцы Города?

Уэб пристально посмотрел в лицо Амальфи. - При одном условии, сказал он. - Эстелль отправляется в любом случае, если она того хочет, несмотря на то, что скажут Отцы Города. Если они решат, что для меня нет места на борту Он - хорошо; но они не могут этого сказать Эстелль.

Эстелль хотела было что-то сказать, но Уэб провел ладонью перед ее лицом и она поцеловала его руку. Ее лицо побледнело, но все же было спокойным; Амальфи никогда раньше не приходилось видеть такой абсолютной уверенности, которая явственно читалась в ее прекрасных чертах. Просто здорово, что она принадлежит Уэбу, ибо наверное уже в сотый раз, сердце Амальфи сжалось от любви.

- Очень хорошо, - произнес он. И предложил Ди свою руку.

- Марк, с твоего разрешения?

- Конечно, - ответил Хэзлтон; но когда Ди приняла предложенную Амальфи руку, его глаза стали такими жестокими, словно превратились в агаты.

- Встречаемся у Отцов Города в 01.00.

- Я не ожидала этого от тебя, Джон, - произнесла Ди, когда они очутились на залитой лунным светом площади Даффи. - Не слишком ли это поздно?

- Очень поздно, - согласился Амальфи. - И до 01.00 не так уж и далеко. Почему ты остаешься с Марком?

- Можешь назвать это запоздалым здравым смыслом.

Она присела на древние перила и посмотрела вверх на расплывающиеся звезды:

- Нет, не то, пожалуй. Я люблю его, Джон, несмотря на все его недостатки. Мне жаль, но это так.

- Хотел бы я, чтобы тебе было чуточку побольше жаль.

- Да? Почему же?

- Чтобы ты поверила в то, что говоришь, - резко произнес Амальфи. Посмотри в лицо правде, Ди. Для тебя это было огромное романтическое приключение, пока ты не поняла, что Уэб тоже отправится со мной. Ты все еще ищешь суррогаты. Тебе не удалось этого со мной. Но тебе не удастся и с Уэбом.

- Какую отвратительную вещь ты сказал. Пойдем, я уже достаточно выслушала.

- Попробуй отрицать это.

- Я это отрицаю, черт тебя возьми.

- Значит, ты не против того, чтобы Уэб отправился со мной на Он?

- Это не имеет никакого отношения к делу. Это грязное обвинение и я не хочу об этом слышать.

Амальфи замолчал. Лунный свет лился на отрешенное и загадочное лицо Отца Даффи. Никто, даже Отцы Города не знали, кем был Отец Даффи. - Пошли.

- Нет. Еще рано. Они не появятся здесь еще где-то около часа. Почему ты хочешь, чтобы Уэб остался на Новой Земле? Если я ошибаюсь, тогда скажи мне правду.

- Это не твое дело, и вообще, я устала от всего этого обсуждения.

- Напротив, это мое дело! Мне нужна Эстелль. Если Уэб останется здесь, она тоже останется.

- Ты, - произнесла Ди с горьким, но возрастающим триумфом в голосе, влюблен в Эстелль! Ах, ты праведный...

- Не болтай чепухи! Я действительно влюблен в Эстелль - но я и пальцем не прикоснусь к ней! Я любил многих женщин, большинство из них еще до твоего рождения; и я знаю различие между любовью и обладанием - и хотя это знание досталось мне с большим трудом, я не вижу, чтобы ты это понимала. Обещаю, что сегодня вечером ты это поймешь.

- Т_ы_ угрожаешь мне, Джон?

- Ты чертовски права.

На перекрестке 42 улицы и Первой Авеню, у небоскреба Тюдор Тауэр, неподалеку от площади, где тысячу лет назад в крови и осколках стекла рухнуло здание ООН:

- Я люблю тебя.

- И я люблю тебя.

- Я отправлюсь за тобой, где бы ты ни была.

- Я отправлюсь за тобой, где бы ты ни был.

- Не взирая на то, что скажут Отцы Города?

- Не взирая на то, что скажут Отцы Города.

- Тогда это все, что нам нужно.

- Да. Это все, что нам нужно.

Площадь Даффи:

- Разве ты не хотел бы, чтобы я изменила свое решение и отправилась с тобой?

- Ты мне не нужна. Меня интересуют только детишки.

- Ты не сможешь обвинить меня во лжи. Пока я на все согласна.

- Это касается и детишек?

- Нет.

- Почему же нет?

- Потому что я считаю, что им обоим лучше всего быть на одной и той же планете - с любым из нас.

- Ну, это уже честнее. Но это лишь начало. Меня не интересует, останешься ты или отправишься, но я получу Уэба и Эстелль.

- Я так и думала. Но ты не сможешь получить их без меня.

- А Марк?

- Если он захочет отправиться.

- Он не хочет, и ты это знаешь.

- Ты уверен? Может быть, тебе просто этого хочется.

Амальфи рассмеялся.

Ди в ярости сжала левую ладошку в кулачок и ударила его по лбу.

Площадь у Тюдор Тауэр:

- Пора идти.

- Нет. Нет.

- Да, пора.

- Нет еще. Не совсем.

- ...Хорошо. Не совсем.

- Ты уверен? Ты действительно уверен?

- Да, уверен, о да.

- Несмотря на то, что скажут о...

- Несмотря на то, что скажут они. Я уверен.

Башня управления:

- Ну вот и вы, - произнес Хэзлтон. - Что с тобой случилось?

- Должно быть, ты наткнулся на дверную ручку, Джон, - ответил Джейк и хохотнул. - Я не знаю, где еще во Вселенной можно обнаружить дверные ручки.

- А где дети? - спросила Ди.

- Пока еще их нет, - ответил Хэзлтон. - Дай им время - они боятся, что Отцы Города могут разлучить их, так что естественно, что они остаются вместе до самой последней минуты. И все же, что случилось, Ди? Что-то серьезное?

- Нет.

Лицо ее приняло ничего не значащее выражение. Пораженный, Хэзлтон перевел взгляд на Амальфи и затем снова на нее. Похоже, что быстро растущие синяки под глазами Амальфи, казались ему менее загадочными, чем угрюмое лицо Ди.

- Я слышу детей, - сказал Гиффорд Боннер. - Они шепчутся внизу у лифтовой шахты. Джон, ты действительно считаешь, что это было разумно? Я начинаю сомневаться. Предположим, что Отцы Города скажут "нет"? Тогда это будет несправедливо; они ведь любят друг друга - зачем же нам на три года подвергать их машинному тесту?

- Оставь, Гиф, - сказал Амальфи. - Слишком поздно! А результат не настолько уж и предрешен, как ты думаешь.

- Надеюсь, что ты прав.

- Я тоже надеюсь на это. Я не буду делать никаких предсказаний - Отцы Города и прежде не раз меня удивляли. Но детишки согласились пройти этот тест. Так что, давайте просто подождем.

- Прежде, чем Уэб и Эстелль здесь появятся, - произнес охрипшим голосом Хэзлтон, - я вынужден заявить, что считаю себя обманутым. Какого черта ты со мной все это вытворяешь Ди?

- Меня начинает раздражать каждый бессмертный мужчина в этой смертной Вселенной, - яростно выпалила Ди. - Похоже в справочниках уже не осталось ни одного из извращений, в котором кто-нибудь меня не попытался обвинить!

- Мы все - немножко на пределе, - произнес доктор Боннер. - Все-таки, это ведь не обычная прощальная вечеринка.

- Это уж точно, - согласился Джейк. - Это поминки по целому созданию. Я сам не очень мрачный человек, но, как мне кажется, сейчас не самое подходящее время для препирательств.

- Согласен, - проскрежетал Марк. - Извини, Ди; я передумал.

- Хорошо, - вздохнула она. - Я тоже не настроена на ссору. Вот что я хочу тебя спросить: ты действительно решил остаться? Если ты действительно хочешь отправиться с планетой Он, я отправлюсь с тобой.

Он пристально посмотрел на нее.

- Ты уверена?

- Совершенно.

- Как насчет этого, Амальфи? Могу ли я тоже переменить свое решение?

- Я не вижу никаких к тому препятствий, - ответил Амальфи, - за исключением того, что на Новой Земле в этом случае не останется опытного администратора.

- Кэррел вполне может справиться с работой. Сейчас его опыт гораздо внушительнее, чем это было на последних выборах.

- А вот и мы! - произнес Уэб сзади.

Они обернулись.

Уэб и Эстелль стояли на входе, держа друг друга за руки. Почему-то хотя Амальфи было довольно трудно определить в чем проскальзывало это различие - они, казалось, больше не выглядели так, словно их волновало, отправятся они с планетой Он или нет.

- Почему бы нам не заняться тем, ради чего мы все сюда пришли? предложил Амальфи. - Давайте отдадим эту проблему для решения Отцам Города - не только то, что касается детей, но и всю проблему в целом. Я всегда находил их весьма полезными при разрешении сомнений, даже если им удавалось убедить меня только в том, что рекомендуемый ими курс совершенно ошибочен. В вопросах, которые для своего решения требуют оценок значения, полезно иметь оппонента, который не только неумолимо логичен, но еще не может отличить разницы между яичницей и китайским луком.

Он ошибался, он совершенно позабыл, что машинная логика сама по себе являлась набором ценностей, знает ли об этом машина или нет.

- ВОЗЬМИТЕ МИСТЕРА И МИССИС ХЭЗЛТОН, - сказали Отцы Города, спустя всего лишь три минуты после того, как весь комплекс вопросов был загружен в них. - МОРАТОРИЯ НА ПРОБЛЕМУ, ТРЕБУЮЩУЮ ЕГО ТАЛАНТОВ МЕЖДУ НЫНЕШНИМ МОМЕНТОМ И ОКОНЧАНИЕМ ВСЕЙ ПРОБЛЕМЫ БОЛЕЕ НЕ БУДЕТ. НЕТ НИКАКОГО СВИДЕТЕЛЬСТВА ТОГО, ЧТО ОНИАНЕ НУЖДАЛИСЬ БЫ В СХОЖИХ ТАЛАНТАХ, И, ТАКИМ ОБРАЗОМ, НЕЛЬЗЯ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ОНИ РАЗВИЛИ ПОДОБНЫЕ КАЧЕСТВА В СЕБЕ.

- А что насчет Облака? - спросил Амальфи.

- МЫ ПОДДЕРЖИМ ИЗБРАНИЕ МИСТЕРА КЭРРЕЛА.

Хэзлтон вздохнул.

- ВТОРОЙ ФАКТОР. ВОЗЬМИТЕ УЭБСТЕРА ХЭЗЛТОНА И ЭСТЕЛЛЬ ФРИМЭН. МИСС ФРИМЭН ЯВЛЯЕТСЯ УЧЕНЫМ, СВЯЗУЮЩИМ ЗВЕНОМ МЕЖДУ ОНИАНСКИМИ УЧЕНЫМИ И ВАШИМИ СОБСТВЕННЫМИ. ЭКСТРАПОЛИРУЯ ИЗ НАСТОЯЩИХ ЕЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ, ИМЕЕТСЯ ВЫСОКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ОНА ОКАЖЕТСЯ РАВНОЙ ПО УРОВНЮ ДОКТОРУ ШЛОССУ И СЛЕГКА ПРЕВЗОЙДЕТ РЕТМУ ЗА ПЕРИОД В ТРИ УКАЗАННЫХ ГОДА КАК ЧИСТЫЙ МАТЕМАТИК. МЫ НЕ ПРОВОДИЛИ ПОДОБНОЙ ЭКСТРАПОЛЯЦИИ В ОБЛАСТИ ФИЗИКИ, ПОСКОЛЬКУ ПОСТУЛИРОВАННОЕ ОКОНЧАНИЕ ВРЕМЕНИ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ НАБРАТЬ ДОСТАТОЧНЫЙ ОПЫТ.

Уэб просто сиял от гордости за свою подругу. Что же касается Эстелль, то Амальфи подумал, что она выглядит слегка напуганной.

- Ну что ж, замечательно, - сказал он. - Теперь...

- ТРЕТИЙ ФАКТОР.

- Эй, подождите минутку. Нет никакого третьего фактора. У этой проблемы только две части.

- ПРОТИВОРЕЧИЕ. ТРЕТИЙ ФАКТОР. ВОЗЬМИТЕ НАС.

- Что!

Эта просьба изумила Амальфи. Как мог набор этих машин задумать такое пожелание? У них не существовало никакой тяги к жизни, поскольку они были мертвы, как doornails и всегда были такими; в действительности, у них вообще никогда не было никаких желаний.

- Обоснуйте, - приказал Амальфи, слегка нервничая.

- НАША ГЛАВНАЯ ДИРЕКТИВА СОСТОИТ В ВЫЖИВАНИИ ГОРОДА. ГОРОД БОЛЕЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ КАК ФИЗИЧЕСКИЙ ОРГАНИЗМ, НО С НАМИ ПО-ПРЕЖНЕМУ КОНСУЛЬТИРУЮТСЯ, ЗНАЧИТ ГОРОД В НЕКОТОРОМ РОДЕ ВСЕ-ТАКИ СУЩЕСТВУЕТ. ОН СУЩЕСТВУЕТ НЕ В ВИДЕ СВОИХ ГОРОЖАН, КОТОРЫХ БОЛЕЕ НЕТ; ТЕПЕРЬ ОНИ ВСЕ - НОВОЗЕМЛЯНЕ. НИ НОВАЯ ЗЕМЛЯ, НИ ЭТОТ ГОРОД ФИЗИЧЕСКИ НЕ ПЕРЕЖИВУТ НАСТУПАЮЩУЮ ПРОБЛЕМУ; ТОЛЬКО НЕИЗВЕСТНЫЕ ЯЧЕЙКИ НА ПЛАНЕТЕ СМОГУТ, А МОЖЕТ БЫТЬ И НЕ СМОГУТ ПЕРЕЖИТЬ ЭТО. ТАКИМ ОБРАЗОМ, МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО ЯВЛЯЕМСЯ ГОРОДОМ, И НАМ ПРИКАЗАНО ВЫЖИТЬ НАШЕЙ ОСНОВНОЙ ДИРЕКТИВОЙ; ОТСЮДА - ВОЗЬМИТЕ И НАС.

- Если бы я услышал все это от человека, - сказал Хэзлтон, - я бы назвал это самой замечательной рационализацией всех времен. Но они не могут так рационально подходить к проблеме - у них нет инстинктивных побуждений.

- У ониан нет сравнимых с ними компьютеров, - медленно произнес Амальфи. - Было бы полезно иметь их на борту. Вопрос в том, сможем ли мы это сделать? Некоторые из этих машин погружались в палубу в течение стольких сотен лет, что мы просто можем уничтожить их, если попытаемся извлечь оттуда.

- Тогда ты потеряешь эту ячейку, - сказал Хэзлтон. - Но сколько их вообще? Сто? Я забыл...

- СТО ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ.

- Да. Ну что ж, предположим, ты и потеряешь нескольких? Мне кажется, все это стоит того, чтобы попробовать. В Отцах Города аккумулировано почти две тысячи лет познаний...

- ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО.

- Хорошо, я только предполагал; и все же это и так - просто огромное количество знаний, которые ни один человек на сможет собрать за всю свою, пускай даже долгую жизнь. Я удивлен, что мы сами об этом не подумали, Амальфи.

- И я тоже, - признался Амальфи. - Но одно должно быть сразу же ясно. Как только вы все, кабинетные головы, будете установлены на борту планеты Он - вы не сможете командовать. ВЫ являетесь городом, но вся планета вовсе не город. У нее имеется своя собственная администрация и собственный эквивалент отцов города, в данном случае - людей; ваши функции будут ограничены советами.

- ЭТО НЕОБХОДИМО ДЛЯ РЕШЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ФАКТОРА.

- Хорошо. Прежде, чем я отключусь, у кого-нибудь из присутствующих имеются какие-либо вопросы?

- У меня есть, - в замешательстве произнесла Эстелль.

- Задавай.

- Я могу взять с собой Эрнеста?

- ЭРНЕСТА КОГО?

Амальфи начал было объяснять насчет свенгали, но оказалось, что Отцы Города знали о них все, что только можно было знать, за исключением того, что они стали домашними любимцами на Новой Земле.

- ЭТОТ ЗВЕРЬ СЛИШКОМ ПРОВОРНЫЙ, СЛИШКОМ ЛЮБОПЫТНЫЙ И СЛИШКОМ НЕРАЗУМНЫЙ, ЧТОБЫ ЕГО МОЖНО БЫЛО БЫ ДОПУСТИТЬ НА БОРТ ГОРОДА. ДЛЯ РЕШЕНИЯ ПОСТАВЛЕННОЙ ПРОБЛЕМЫ, ЛЕТАЮЩАЯ ПЛАНЕТА ДОЛЖНА РАССМАТРИВАТЬСЯ, КАК ГОРОД. МЫ СОВЕТУЕМ НЕ БРАТЬ ЭТО ЖИВОТНОЕ.

- Ты же знаешь, что они правы, - мягко произнес Амальфи. - В том, что касается опасности попыток поиграть с машинами. Планета Он - действительно является городом; и ониане именно так к ней и относятся, и соответствующим образом наставляют своих детей.

- Я знаю, - прошептала Эстелль.

Амальфи смотрел на нее c тревожным удивлением. Она уже прошла через столько много опасностей и эмоциональных стрессов, но до сих пор ничто не смогло подорвать ее спокойствия. Ему показалось, что странно плакать из-за того, что тебе не разрешили взять с собой уродливого и глупого зверя.

Он не знал, что она плакала о собственном ушедшем детстве.

7. МЕТАГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР

Для самого Амальфи, переход на Он оказался не таким уж и долгим. Для него Новая Земля теперь была все равно, что кладбище. Некоторое время, пока шла странная, неопределенная борьба с Апостолом Джорном, он чувствовал себя как встарь, и новоземляне, похоже, признавали, что Амальфи, однажды уже бывший их мэром, когда они бродяжничали между звезд, снова принял бразды правления на себя, столь же изобретательный и необходимый, как прежде. Но все продлилось недолго. Как только кризис прошел - без особых затрат со стороны и без непосредственного участия новоземлян - они снова благодарно успокоились и занялись уходом за своими садиками, которые они почему-то ошибочно принимали за границы. Что же касается Амальфи, то они были рады, что он снова принял командование во время недавних неприятностей, но когда все осталось позади, кому могло понравиться, что Амальфи постоянно будет ставить на уши всю планету и губить помидоры только для того, чтобы иметь возможность расходовать свою собственную, неподконтрольную энергию.

Никто не стал бы плакать, если бы Мирамон забрал Амальфи. Стабильный Мирамон более подходил им. Сотрудничество с ним Амальфи могло бы пойти только на пользу Новой Земле. А если на планете Он желали иметь рядом постоянных диссидентов, вроде Амальфи, что ж - это их проблемы.

С Хэзлтоном было сложнее, - как для самого Амальфи, так и для новоземлян. Как ученик Гиффорда Боннера, он был приверженцем доктрины безграничной абсурдности попыток навязать порядок Вселенной, чье естественное состояние являлось простым шумом, и чья естественная дорога шла в направлении все большего и большего шумового хаоса, вплоть до безграничного, непостижимого для чувств грохота тепловой смерти. Боннер учил - и не существовало никого, кто мог бы ему возразить - что даже те законы природы, которые уже давно открыты, еще с первых моментов истории, когда началось использование научного метода, еще в семнадцатом веке, являлись просто долговременными статистическими случайностями, местными разрывами в грандиозной схеме, чьей единственной непрерывностью являлся хаос. Если бы вы предприняли путешествие по Вселенной, пользуясь в качестве органа восприятия только ухом, часто говорил Боннер, стараясь упростить, то что хотел пояснить, вы не услышали бы ничего, кроме ужасающего и нескончаемого грохота в течение миллиардов лет, затем лишь трехминутный отрывок Баха, который представлял собой все то, что было собрано в организованное познание, а после этого - снова один лишь грохот, в течение тех же миллиардов лет. И даже Бах, если бы вы остановились и попробовали пристальнее разобраться в нем, через мгновение распался бы и слился бы с преобладающим во Вселенной неослабевающим буйством.

И все же привычка к власти так никогда и не ослабила своей хватки над Хэзлтоном; снова и снова, с тех пор, как впервые "новая" появилась в окрестностях Новой Земли, совершенный стохастик постоянно подталкивался к действиям, к насаждению собственного чувства необходимости и порядка на стохастическую вселенную бездумного беспорядка, вроде Квакера, которого наконец-то ввели в такое состояние, что он вот-вот ударит своего противника. В борьбе с Апостолом Джорном, Амальфи, лицезрея результаты действий Марка, но не имея возможности наблюдать за самими предпринимаемыми им действиями, частенько задумывался о нем: стоит ли искусно играть в эти политически игры, которые, как они считали, ушли навсегда? Что значит для человека, который стал приверженцем подобных доктрин, предпринимать борьбу ради мира, который, как он знает, все равно должен погибнуть, даже скорее, чем ему доказывала философская система, поклонником которой он стал?

И на другом, обывательском уровне, стоит ли Ди для него хоть что-нибудь? Знает ли он, во что она превратилась? Как молодая женщина, она любила приключения, но теперь и она изменилась; и лишь немногим отличалась от высиживавшей яйца курицы, естественная цель в гнезде для любого браконьера. Знал ли Марк что-нибудь насчет их "стерильного" романа?

Ну да ладно, на последний вопрос ответ уже имеется, но все остальные оставались совершенно неопределенны. Неужели неожиданное решение Хэзлтона отправиться с планетой Он представляло собой окончательный отказ от привычки ко власти - или наоборот, ее признание? Для человека с проницательностью Хэзлтона, должно быть понятно, что власть над Новой Землей никак нельзя сравнивать с властью над Бродягами; она была такой же вознаграждающей, как, например, служба капелланом в летнем лагере. Или, быть может, он смог заметить, что инцидент с Апостолом Джорном доказал, что Амальфи остался и продолжал бы оставаться настоящим символом могущества для новоземлян, к которому всегда можно обратиться, если Новая Земля столкнется с конкретной опасностью. Новоземляне давно уже потеряли способность хитрить, планировать битвы, способность быстро соображать и принимать решения. Они даже не могли бы признаться в том, что ни у кого из них больше не сохранилось этих способностей, кроме их легендарного экс-мэра, оставив любому другому мэру, даже Хэзлтону, рутину управления в мирное время, когда существовала лишь небольшая необходимость в каких-нибудь правилах.

В действительности, как с удивлением понял Амальфи, тот обман, который он применил в отношении Апостола Джорна, оказался не таким уж и обманом, по крайней мере до какого-то уровня: новоземляне вполне удовлетворялись случайностями, точно так же, как стохастики утверждали в отношении себя, и не интересовались в наложении какой-либо цели на свои жизни, за исключением случая, когда это им навязывалось извне, либо кем-то подобным Джорну, либо кем-то вроде Амальфи, являвшимся противоположностью Джорна. Так что возможность того, что стохастицизм мог проникнуть и пропитать души Воинов Господа, была в действительности реальной, в независимости от того, понимали это или нет сами новоземляне, признавали ли они стохастицизм или нет; просто время и философия нашли друг друга, и это представлялось гораздо более вероятным, чем сам эрудит Гиффорд Боннер являлся всего лишь запоздалой интеллектуализацией чувства, которое подсознательно витало над Новой Землей многие годы. Ничто другое не могло служить доказательством быстрого успеха Амальфи и Хэзлтона в области "продажи" Апостолу Джорну чего-то такого, во что сам Джорн, будучи в начале слишком проницательным, едва ли поверил бы - и ничего другого. Если же Хэзлтон и заметил это, тогда он не отказывался ни от чего, оставляя Новую Землю ради планеты Он; напротив, вместо этого, он выбирал единственный центр власти, который еще что-либо должен означать в течение нескольких последующих оставшихся лет.

За исключением, конечно, этой неизвестной величины - Паутины Геркулеса; но решение этой проблемы находилось вне пределов возможностей и компетенции Хэзлтона.

Даже Амальфи начал поддаваться действию вируса стохастицизма. Эти вопросы по-прежнему интересовали его, но академический привкус, который все более четко проявлялся перед лицом приближающейся катастрофы, становился все более очевидным даже для него. И все, что оставалось, за что еще можно было бы ухватиться, - всего лишь полет планеты Он к метагалактическому центру, борьба за подготовку механизмов и приборов, которые понадобятся по прибытии на место, и отчаянная необходимость оказаться там раньше Паутины Геркулеса.

За Ди оказалось - если не окончательная победа, то во всяком случае последнее слово. Именно ее суждение об Амальфи, как о Летучем Голландце, больше всего поколебало его, после всех этих ярлыков и масок, которые оказались сорваны приближающимся триумфом времени.

За единственным исключением.

Теперь уже явственно был виден конец.

Открытие огромных спиральных галактик, островов вселенных в космосе, в которые группировались звезды, и сами склонялись к объединению в огромные группы, вращающиеся по спиральным рукавам вокруг общего центра плотности, - это открытие было предзнаменовано еще в начале 1950-х, когда Шепли выполнил карту "внутренней метагалактики" - группы примерно в пятьдесят галактик, к которой принадлежали Млечный Путь и Туманность Андромеды. После того, как гипотеза Милна оказалась доказанной, представилось вполне возможным показать, что подобные метагалактики существовали "как правило", что они, в свою очередь, формировали спиральные рукава, тянущиеся по направлению к центру, который являлся втулкой своеобразного "колеса", на котором вращалось все мироздание, и где произошел начальный взрыв моноблока.

Именно в этот мертвый центр сейчас и мчалась планета Он, назад, в лоно времени.

На планете уже не было дневного света. Путь планеты иногда проявлялся в небе светлым недолговечным пятном, или слабым спиральным свечением, производимым галактикой, мимо которой они пролетали. Даже разреженные мостики звезд, соединявшие галактики, подобно пуповинам - мостики, чье открытие Фрицем Зворкиным в 1953 году вызвало пересмотр предполагаемого количества материи во Вселенной, и таким образом - пересмотр ее предполагаемых размеров и возраста - не ослабило ту черную пустоту, сквозь которую мчалась планета Он, хотя бы даже на день. Межгалактическое пространство было слишком безграничным для этого. Освещаемая искусственным светом, планета Он мчалась на полной скорости своих движителей спиндиззи по направлению к тому Месту, где Желание дало жизнь Идее, и где возник свет.

- В своей работе мы отталкивались от того, чему вы нас учили, и что вы называли гипотезой Маха, - объяснял Ретма Амальфи. - Доктор Боннер называет ее Виконианской гипотезой или космологическим принципом: он состоит в том, что с любой точки в пространстве-времени Вселенная должна выглядеть точно так же, как и с любой другой точки. Таким образом, невозможен полный учет всех стрессов, воздействующих на эту точку, если только наблюдатель не предположит, что и всю остальную Вселенную необходимо взять в расчет. Тем не менее, это могло быть реальностью лишь в случае тау-времени, в котором вселенная - статична, безгранична и вечна. В т-времени, которое представляет вселенную, как конечную и расширяющуюся, гипотеза Маха диктует, что каждая точка является уникальным и удобным наблюдательным пунктом - за исключением метагалактического центра, который свободен от стрессов и находится в стазисе, потому что здесь все стрессы практически гасят друг друга, являясь эквидистантными. Здесь возможно проведение огромных изменений с помощью относительно незначительного расхода энергии.

- Например, - предложил доктор Боннер, - изменение орбиты Сириуса всего лишь тем, что вы наступите на цветок лютика.

- Ну, я надеюсь, что это не так, - возразил Ретма. - Мы не можем контролировать небрежность такого рода. Орбита Сириуса - не такой уж и пустячок! Наверное, в этом нет никакой реальной опасности. То, на что мы рассчитываем - всего лишь шанс, хотя и незначительный, но все же реальный - состоящий в том, что эта нейтральная точка совпадает с подобной точкой для вселенной антивещества, и что в момент аннигиляции обе нейтральные зоны, два мертвых центра, станут общими и переживут полное уничтожение на какой-то заметный миг.

- И на сколь большой? - поежившись, спросил Амальфи.

- Вы сами можете подсчитать, - ответил доктор Шлосс. - Мы рассчитываем, как минимум, примерно на пять микросекунд. Если этот момент продлится хотя бы столько, то окажется вполне достаточным для наших целей. Он может продлиться и полчаса, в то время, как будут воссоздаваться элементы. Эти полчаса для нас столь же хороши, как и сама вечность; но мы сможем наложить нашу печать на все будущее обеих вселенных в том случае, даже если нам будут предоставлены хотя бы эти пять микросекунд.

- Если только кто-нибудь еще не оказался в центре и не подготовился лучше нас к этому моменту, - угрюмо добавил Ретма.

- А как мы собираемся использовать это? - спросил Амальфи. - Я не очень хорошо ориентируюсь в ваших обобщениях. В чем собственно, заключается наша цель? На какой цветок лютика мы собираемся наступить - и каков при этом будет результат? Сможем ли мы пережить его - или будущее нанесет наши лица на почтовые марки, как лица жертв? Объясните!

- Конечно, - ответил Ретма, слегка опешив. - Ситуация такова: все, что переживет эти пять микросекунд Гиннунгагапа в метагалактическом центре, будет нести в себе достаточный энергетический потенциал в будущее, который окажет значительное воздействие на реформацию обеих вселенных. Если уцелевший при этом предмет является камнем или планетой - как например Он - тогда обе вселенных реформируются точно так же - или почти точно так же, какими они сформировались после того, как взорвался моноблок, и их историческое развитие весьма близко будет соответствовать повтору. Если же у уцелевшего объекта будет желание и небольшая маневренность - например, как у человека - это делает доступным ему любое безграничное число измерений пространства Гилберта. И каждый из нас при пересечение этого барьера в пять микросекунд, за эти несколько мгновений создаст свою собственную вселенную, с судьбой абсолютно непредсказуемой.

- Но, - добавил доктор Шлосс, - при этом он погибнет. Его материя и энергия станут моноблоком созданной им вселенной.

- Боги звезд, - произнес Хэзлтон. - Хеллешин! Мы станем богами всех звезд, именно поэтому мы и мчимся, чтобы обогнать Паутину Геркулеса, не так ли? В таком случае я наказан за свою самую старую, наиболее приятную клятву. Я никогда не думал, что стану таким - я даже не уверен, что хочу стать.

- Имеется ли альтернатива? - спросил Амальфи. - Что будет, если Паутина Геркулеса доберется туда первой?

- Тогда они переделают вселенную так, как им заблагорассудится, ответил Ретма. - Мы даже не можем предположить, каким образом они будут производить свой выбор.

- За одним исключением, - добавил доктор Боннер, - что любой их выбор, скорее всего, никоим образом не будет иметь в себе нас или нечто, нам подобное.

- Все это весьма похоже на безопасное пари, - произнес Амальфи. Альтернативы нет. Я должен признать, что чувствую себя столь же невдохновленным, как и Марк. Но что произойдет, если метагалактический центр окажется пуст, когда наступит катастрофа? Если ни Паутина, ни Он не окажутся там, подготовленными к ее использованию?

Ретма пожал плечами.

- Тогда - если вообще можно сказать что-то определенное о столь грандиозной трансформации - история повторит сама себя. Вселенная снова возродится, пройдет через свои родовые муки, и продолжит путешествие к своим конечным катастрофам - тепловой смерти и моноблоку. Может быть, мы обнаружим себя живущими все так же, но уже во вселенной антивещества; даже если и так, мы не обнаружим никакого различия. Но я считаю это весьма маловероятным. Наиболее возможное событие - немедленное уничтожение, а затем - возрождение обеих вселенных из первобытного илема.

- Илем? - спросил Амальфи. - Странно - я никогда прежде не слышал этого слова.

- Илем был первобытным скоплением нейтронов, из которого все и возникло, - пояснил доктор Шлосс. - Я не удивлен, что вы раньше не слышали этого термина; это АВС космогонии, гипотеза Альфера-Бете-Гамова. Илем для космогонии то же самое, что и "нуль" в математике - что-то столь старое и фундаментальное, что вам и в голову не пришло бы, что кто-то изобрел его.

- Хорошо, - сказал Амальфи. - Тогда, как утверждает Ретма, если этот мертвый центр в момент прихода второго июня окажется пустым, наиболее вероятная развязка состоит в том, что мы все превратимся в море нейтронов?

- Именно так, - ответил доктор Шлосс.

- Не слишком обширный выбор, - отстраненно заметил Гиффорд Боннер.

- Да, - произнес Мирамон, впервые подав голос. - Не слишком значительный выбор. Но это все, что мы имеем в своем распоряжении. Однако, у нас не будет и этого, если нам не удастся вовремя достичь метагалактического центра.

Только в последний год Уэб Хэзлтон начал понимать, да и то - весьма туманно - настоящую природу приближающегося конца. Но это познание не пришло к нему от людей, которые руководили подготовкой; то, к чему они готовились, хотя и не держалось в секрете, оставалось совершенно непонятным для него, и таким образом, не могло поколебать его уверенности в том, что все эта подготовка предназначалась для предотвращения Гиннунгагапа вообще. Он прекратил верить в это окончательно лишь после того, как Эстелль отказалась родить ему ребенка.

- Но почему? - спросил Уэб, прижав ее к себе одной рукой, а другой указывая на стены жилища, предоставленного им онианами. - Теперь мы постоянно вместе - дело не только в том, что мы это знаем, но и в том, что и все остальные с этим согласны. Для нас больше нет запретной черты!

- Я знаю, - мягко ответила Эстелль. - Дело не в этом. Мне хотелось, чтобы ты не задавал этот вопрос. Так было бы проще.

- Рано или поздно, это пришло бы мне в голову. Обычно я не сразу прекращаю прием таблеток, но с этим переездом на Он навалилось столько всяких дел. Только сейчас я понял, что ты по-прежнему их принимаешь. Объясни - почему?.

- Уэб, дорогой мой, ты поймешь, если серьезно подумаешь обо всем этом. Конец - это конец - и все. Какой смысл заводить ребенка, который проживет только год или два?

- Возможно, все не так уж неотвратимо, - угрюмо произнес Уэб.

- Нет! Катастрофа неотвратима. Мне кажется, что я знала о ее приближении с самого момента рождения - может быть, еще и до того, как я родилась.

- Но послушай, Эстелль... Если честно, неужели ты не понимаешь, что все это чепуха?

- Вполне понимаю, - признала Эстелль. - Но ничем не могу помочь. Конец неминуем, я не могу назвать это чепухой, не так ли? У меня было верное предчувствие.

- Значит, ты не хочешь иметь детей.

- Да. У меня никогда не было особого желания заводить детей. Меня даже не беспокоило собственное выживание. Но, пожалуй, я нахожусь в числе счастливчиков; многие из людей не чувствуют себя здесь, как дома. Я же родилась в то время, которое оказалось моим - время конца мира. Вот почему я не хочу обзаводиться детьми - я знаю, что после нашего поколения не будет никакого другого. В конце концов, насколько можно предположить, я могу вообще оказаться стерильной, это бы меня даже не удивило.

- Перестань, Эстелль. Я не могу слушать, когда ты так говоришь.

- Мне жаль, любовь моя. Я не хотела тебя расстраивать. Я ориентирована на конец света - он является естественным, конечным результатом моей жизни, событие, которое придает ей значение; а ты - всего лишь захвачен этим, как и большинство людей.

- Я не знаю, - пробормотал Уэб. - Для меня все это похоже на чертовски холодный рационализм. Эстелль, ты такая прекрасная... разве это ничего не значит? Неужели ты не хочешь привлечь мужчину, чтобы иметь ребенка?

- Что ж... я не сказала бы этого никому, кроме тебя Уэб, но я хорошо знаю, что красива, - спокойно произнесла Эстелль. - Большинство женщин сказали бы тебе то же самое о себе, если бы захотели - это просто состояние ума, присущее женщинам. Она всего-лишь половинка настоящей женщины, если не считает себя красивой... и она красива, даже если не думает о себе так, и не имеет значения, как она выглядит. Я вовсе не стыжусь того, что красива, я просто больше не обращаю на это внимания. Все это для меня - лишь средство для достижения цели, - вот только цель изжила себя. Мне кажется, что женщина, которая могла бы приговорить своего годовалого сынишку к адскому пламени, должна была бы непременно быть ужасной злодейкой, если бы она точно знала, что именно к этому идет дело, когда рожала бы дитя. Я знаю, и поэтому не могу этого сделать.

- Женщины и раньше рисковали ничуть не меньше, даже зная цену риска, - упрямо продолжал Уэб. - Крестьяне, которые _з_н_а_л_и_, что их дети могут голодать, потому что и родители голодали. Или женщины XX века, времени, предшествовавшего началу космических полетов; доктор Боннер говорил, что в течение пяти лет вся раса стояла в двадцати минутах от гибели. На они все-таки рожали детей - иначе нас просто бы здесь не было.

- Это побуждение, которого у меня более нет, Уэб. На этот раз спасения не существует, - тихо ответила Эстелль.

- Ты все еще повторяешь это, но вовсе не уверена в своей правоте. Амальфи утверждает, что шанс все же есть...

- Я знаю, - вздохнула Эстелль. - Я провела некоторые вычисления. Но это вовсе не тот шанс, дорогой мой. Это что-то, что мы сможем сделать, ты или даже я, потому что мы уже достаточно взрослые, чтобы понять инструкции и выполнить именно то, что нужно. Ребенок же не сможет ничего сделать. Это будет равносильно тому, что отправить его на космолете в пространство одного, хотя и с достаточным запасом энергии и еды - но он все равно погибнет, и ты не сможешь сообщить ему, как избежать гибели. Все это настолько сложно, что неизбежно кто-то из нас, конечно же, совершит фатальную ошибку.

Уэб промолчал.

- Кроме того, - мягко добавила Эстелль, - даже для нас все продлится не так уж и долго. Мы тоже умрем. Все дело только в том, что у нас имеется шанс воздействовать на момент создания, который непосредственно скрыт в мгновении уничтожения. И это, если мне удастся, и будет моим ребенком, Уэб - единственным ребенком, которого сейчас стоит иметь.

- Но он не будет моим.

- Нет, любимый мой. У тебя будет свой собственный.

- Нет, нет, Эстелль! Что в этом хорошего? Я хочу, чтобы он был нашим ребенком!

Она обняла его и прикоснулась щекой к щеке.

- Я знаю, - прошептала она. - Знаю. Но увы, время для этого прошло. Это наша судьба, Уэб. Дар иметь детей у нас отнят. Вместо детей нам даны вселенные.

- Но этого недостаточно! - воскликнул Уэб. Он яростно сжал ее в своих объятиях. - Никто не спрашивал меня, когда подписывался этот контракт.

- Разве ты просил о том, чтобы тебя родили, любимый мой?

- Ну вообще-то... нет. Но я не возражал... Вот значит как...

- Да, именно так все и обстоит. Он тоже не может проконсультироваться с нами по этому вопросу. Так что все теперь зависит от нас. Никакой наш совместный с тобой ребенок, Уэб, не окажется в пламени ада; никакой ребенок, рожденный мною.

- Ты права, это было бы нечестно. Хорошо, Эстелль. Мне хватит еще одного года с тобой. Мне не кажется, что я хочу еще и вселенную.

Торможение началось в конце января 4104 года. С этого момента, дальнейший полет Он будет весьма осторожным, несмотря на необходимость скорейшего достижения цели; ибо метагалактический центр был столь же неразличим, как и остальная часть межгалактического пространства и лишь исключительная внимательность и сложная аппаратура могли бы сообщить путешественникам, что они прибыли на место. Для этой цели ониане усложнили командный пост своей планеты, который располагался на вершине трехсотфунтовой плетеной стальной башни, расположенной на вершине самой высокой горы - названной к очевидному замешательству Амальфи - Гора Амальфи. Здесь Уцелевшие - как они начали себя называть с чувством отчаянной веселости - проводили непрерывные совещания.

Уцелевшие состояли в основном из тех, кто согласно Шлоссу и Ретме могли следовать инструкциям в тот бесконечный миг хотя бы с наименьшей вероятностью успеха. Шлосс и Ретма были весьма тверды в своем отборе: это оказалась небольшая группа. В нее вошли все новоземляне, хотя Шлосс и сомневался насчет Ди и Уэба, и кроме того, группа из десяти ониан, включая Мирамона и самого Ретму.

Странно, но по мере приближения времени, ониане один за другим начали уходить, - очевидно из-за того, что каждый из них до конца проникался тем, что именно будет предпринято и каков может быть результат.

- Почему они это делают? - спросил Амальфи Мирамона. - Разве ваши люди лишены желания выжить?

- Я вовсе не удивлен, - ответил Мирамон. - Они живут, придерживаясь стабильных ценностей. Они скорее умрут с ними, чем будут жить без них. Конечно же, у них есть побуждение к жизни, но оно выражает себя совершенно иначе, в отличие от вашего, мэр Амальфи. То, что они хотят увидеть уцелевшим, является теми вещами, которые они считают ценными и необходимыми для жизни вообще - и в этом проект мало что предоставляет им.

- А как насчет вас и Ретмы?

- Ретма - ученый; и это вполне достаточное объяснение. Что же касается меня, мэр Амальфи, то, как вы очень хорошо знаете, я давно уже являюсь анахронизмом. Я уже не разделяю основные ценности системы Он, как и вы - Новой Земли.

Амальфи получил ответ на свой вопрос, но теперь он сожалел о том, что задал его.

- Как вы думаете, насколько близко мы сейчас от места назначения? спросил он.

- Сейчас - уже очень близко, - невнятно ответил Шлосс из-за контрольного пульта.

За огромными окнами по-прежнему нельзя было ничего разглядеть, кроме всепоглощающей постоянной ночи. Если же вы обладали достаточно острым зрением и решились бы постоять около получаса снаружи, чтобы привыкнуть к темноте, то вы имели возможность разглядеть по меньшей мере пять галактик различной степени тусклости, ибо здесь, вблизи центра, плотность галактик была гораздо выше, чем где-либо во вселенной.

- Показания неуклонно понижаются, - согласился Ретма. - И есть еще что-то весьма странное: мы получаем слишком много энергии по всем местным источникам. Всю прошлую неделю мы постоянно снижали потребление энергии, и все равно выход ее продолжает подниматься - экспоненциально. Я надеюсь, что эта кривая не сохранит такой вид постоянно, иначе мы не сможем управлять машинами, когда достигнем цели.

- Неужели Закон Сохранения энергии отменяется в центре? - спросил Хэзлтон.

- Сомневаюсь, - ответил Ретма. - Мне кажется, кривая выровняется при приближении к вершине...

- Кривая Пирла, - вставил Шлосс. - Мы должны были это предусмотреть. Естественно, все, что произойдет в центре, сработает с гораздо большей эффективностью, чем где-либо еще, поскольку центр свободен от стрессов. Кривая начнет выравниваться, как только эффективность наших машин начнет приближаться к абстрактным понятиям физики - идеальный газ, поверхность без трения, абсолютный вакуум и так далее. Всю мою жизнь меня учили не верить в реальное существование этих понятий, но, похоже, нам удастся получить хотя бы смазанное представление о них!

- Включая и свободную от гравитации метрику пространства? обеспокоенно спросил Амальфи. - В какую же кашу мы попадем, если окажется, что спиндиззи не за что зацепиться?

- Нет, скорее всего, полное отсутствие гравитации невозможно, сказал Ретма. - Вполне возможно гравитационная нейтральность точки - но и только. А все потому, что все стрессы сбалансированы. Не может существовать такой точки во вселенной, которая гравитационно не напряжена.

- Предположим, спиндиззи отключатся, - сказала Эстелль. - После достижения центра мы ведь все равно никуда не отправимся.

- Да, - согласился Амальфи, - но все же мне хотелось бы сохранить маневренность, пока мы не увидим, что делают наши соперники - если они вообще что-то делают. Пока никаких признаков, Ретма?

- Пока ничего. К сожалению, мы не знаем, чего именно искать. Но, по крайней мере, поблизости нет ни одной перемещающейся массы, вроде нашей; и в действительности - никакой активности, несущей в себе отпечаток какого-нибудь плана вообще.

- Значит, мы их опережаем?

- Не обязательно. Если они уже добрались до центра, то очень возможно, проделывают там массы всяческих вещей, пользуясь маломощным экраном. Они наверняка бы уже засекли нас и предприняли бы какие-нибудь действия. Так что давайте предполагать, что мы их опережаем, пока приборы не сообщат нам об обратном; как мне кажется - это достаточно безопасное предположение.

- А сколь долго еще лететь до центра? - спросил Хэзлтон.

- Наверное, несколько месяцев, - ответил Ретма. - Если мы правы, предполагая, что кривая на своей вершине имеет горизонтальный вектор.

- А необходимая аппаратура?

- Последняя установка будет готова к концу недели. И мы сможем начать отсчет, как только прибудем на место... при условии, что научимся обращаться с оборудованием, работающим в десятки и сотни раз эффективнее без того, чтобы взорвать что-нибудь в процессе. Поэтому, нам лучше всего начать практиковаться сразу, как только будет подготовлена вся система.

- Аминь! - пылко произнес Хэзлтон. - Могу я воспользоваться вашей логарифмической линейкой? У меня имеется несколько подготовительных упражнений, так что лучше бы начать сразу же.

Он покинул комнату. Амальфи в замешательстве посмотрел наружу, в ночь. Он уже предпочитал, чтобы Паутина Геркулеса оказалась там, раньше их и, соответственно, произвела бы какие-нибудь выстрелы; неопределенность в соединении с совершенно неизвестной природой их противников - оказалась гораздо более раздражительной, чем открытая битва. Но пока этому ничем нельзя было помочь; и если планета Он действительно первой прибыла на место, это давало всем им довольно значительное преимущество...

Единственная защита, которую Амальфи удалось придумать и соорудить наспех для планеты Он, полностью зависела от того, действительно ли Он находилась в метагалактическом центре, позволяя почти мгновенно использовать число слабых результирующих сил для производства сильных возмущений - эффект "лютик против Сириуса", охарактеризованный Боннером. И в этой области он обнаружил, что Мирамон и совет ониан странно несговорчивы, даже пассивны, словно установка защиты для целой планеты оказалась слишком сложной концепцией для их понимания - в это весьма трудно было поверить, с тех пор как Амальфи впервые встретился с ними, дикарями, по колено в грязи и жестокости. Если он все еще не понимал их, ему не удалось бы улучшить свое понимание даже за несколько оставшихся месяцев; по крайней мере, Мирамон полностью согласился с тем, чтобы Амальфи и Хэзлтон руководили онианскими техниками при сборке электронных приборов, с виду представлявших собой мешанину деталей и проводов, собранных таким образом, что было возможно легко протестировать их и, внести необходимые изменения.

- Некоторые из них, - сказал Хэзлтон, с унылым уважением разглядывая скопление проводов, линз, антенн и металлических зерен, - должны оказаться довольно эффективны в случае необходимости. Я только бы хотел знать, какие из них окажутся таковыми.

В этом, к большому сожалению, и заключалась вполне уже предопределенная ситуация.

Но стрелки указателей, фиксирующие стрессы и потоки в пространстве вокруг планеты Он, продолжали падать; а те, что указывали на эффективность работы онианского оборудования - неуклонно поднимались. 23 мая 4104 года указатели обеих установок неожиданно подскочили до крайних высот, их зашкалило, а планета неожиданно задрожала от ужасного, оглушающего рева спиндиззи, заработавших выше пределов возможного. Рука Мирамона мелькнула на пути к главному ручному переключателю так быстро, что Амальфи не смог определить, он ли это или Отцы Города отключили энергию. Скорее всего и Мирамон не знал этого; энергию он отключил на чистом подсознании.

Рев смолк. Тишина. Уцелевшие взглянули друг на друга.

- Ну что ж, - произнес Амальфи, - совершенно очевидно, что мы прибыли на место.

У него было приподнятое настроение - совершенно нерациональная реакция, но он не стал медлить, чтобы попытаться проанализировать ее.

- Похоже, что так, - сказал Хэзлтон, не моргнув. - Но, черт возьми, что произошло с указателями? Я могу еще понять, что локальная аппаратура сошла с ума - но почему то же самое сделали и указатели для внешнего пространства, вместо того, чтобы упасть до нуля?

- Мне кажется - это шум, - ответил Ретма.

- Шум? Какой шум?

- Для работы указателя тоже требуется какая-то энергия - немного, но все же. Соответственно, указатели потребления энергии отреагировали столь же дико, как и сами машины, из-за того, что работали на пределе своей эффективности, и поскольку, никаких входящих сигналов для регистрации не оказалось, они зарегистрировали сигналы, вызванные их собственной работой.

- Мне это не нравится, - сказал Хэзлтон. - Имеется ли у нас какая-нибудь возможность определить, какой уровень безопасен для работы л_ю_б_о_г_о_ прибора при таких обстоятельствах? Я бы хотел ознакомиться со сгенерированными кривыми по этому эффекту, с тем, чтобы мы смогли провести подробные вычисления - но, похоже, в подобной сверке записей не окажется никакого смысла, если мы в процессе сожжем все наши машины.

Амальфи взял единственный прибор на пульте управления Он, "принадлежавший" ему - микрофон связи с Отцами Города.

- Ну, как вы там, все еще живы? - спросил он.

- ДА, МИСТЕР МЭР, - пришел ответ.

Мирамон, похоже, удивился. Все, о чем у него имелись познания, умерло, даже свет - сейчас они сидели, купаясь в едва различимом сиянии зодиакального света - этого пояса весьма разреженного ионизированного газа в атмосфере Он, вызванного к жизни магнитным полем планеты, да плюс еще призрачного сияния ближайших галактик - и неожиданный голос из динамиков обеспокоил его.

- Хорошо. От чего вы питаетесь?

- МОКРЫЕ БАТАРЕИ, СОЕДИНЕННЫЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО, С НАПРЯЖЕНИЕМ В ДВЕ ТЫСЯЧИ ПЯТЬСОТ ВОЛЬТ.

- В_с_е_, полностью?

- ДА, МИСТЕР МЭР.

Амальфи усмехнулся:

- Очень хорошо, примените ваши вычисления по эффективности для определения стандартов на ситуацию с приборами.

- СДЕЛАНО.

- Сообщите мне операционное состояние линии мистера Мирамона, идущей к вам вниз, позволяющей включить хотя бы контрольные огни на его пульте, чтобы он смог рассмотреть показания приборов.

- МИСТЕР МЭР, В ЭТОМ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ. МЫ УЖЕ ПЕРЕКЛЮЧИЛИ ГЛАВНЫЙ ОТКЛЮЧАТЕЛЬ И УСТАНОВИЛИ ЕГО НА НЕОБХОДИМЫЙ УРОВЕНЬ ПОГЛОЩЕНИЯ. МЫ МОЖЕМ РЕАКТИВИРОВАТЬ ВСЕ СИСТЕМЫ НЕМЕДЛЕННО.

- Нет, не делайте этого, мы не хотим, чтобы спиндиззи снова...

- СПИНДИЗЗИ ОТКЛЮЧЕНЫ, - сообщили Отцы Города с исключительной невинностью.

- Ну как, Мирамон? Ты им доверяешь? Или хочешь, чтобы сперва они все подготовили и распечатали данные, чтобы ты мог снова включить всю планету, сразу, целиком?

Он услышал, как Мирамон тихо вздохнул, но так никогда и не узнал, каков должен быть ответ, потому что в тот же самый миг пульт Мирамона снова ожил.

- Эй, - завопил Амальфи. - Подождите приказа, вы там, внизу, черт возьми!

- ДЕЙСТВУЕМ ПО ПРИКАЗАМ, МИСТЕР МЭР. ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТСЧЕТА МЫ ДОЛЖНЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ПРИ ПЕРВОМ ЖЕ ПРОЯВЛЕНИИ ВНЕШНЕГО ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ. ОТСЧЕТ НАЧАЛСЯ ТЫСЯЧУ ДВЕСТИ СЕКУНД НАЗАД И ДВЕНАДЦАТЬ СЕКУНД НАЗАД ВНЕШНЕЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ НАЧАЛО СТАНОВИТЬСЯ СТАТИСТИЧЕСКИ ЗАМЕТНЫМ.

- Что они хотят этим сказать? - спросил Мирамон, пытаясь разглядеть показания сразу всех приборов на пульте. - Я думал, что понимаю ваш язык, мэр Амальфи, но...

- Отцы Города не говорят на языке Бродяг, они говорят на своем, машинном языке, - угрюмо ответил Амальфи. - И то, что они сказали, означает, что Паутина Геркулеса - если это именно она - наступает на нас. И похоже - довольно быстро.

Одним быстрым, плавным движением руки Мирамон снова выключил свет.

Темнота.

И затем медленно просачивающееся сквозь окна башни, расположенные по ее окружности - сияние зодиакального света; и еще, где-то вдали - туманные кольца галактик - островов вселенной. На пульте перед Мирамоном сиял один-единственный оранжево-желтый огонек - индикатор нагрева вакуумной лампы, размерами меньше, чем желудь; но в этих сумерках сердца и места рождения вселенной, он был почти ослепляющим. Амальфи пришлось повернуться к огоньку спиной, чтобы сохранить адаптацию своего зрения к темноте, необходимую для того, чтобы он вообще мог что-то разглядеть здесь, в башне, на вершине горы его имени.

Пока он ждал, чтобы его зрение вернулось, он задумался над реакцией Мирамона. Естественно, что онианин никак не мог верить в то, что ожерелье сигнальных огней на башне, расположенной на вершине какой-то горы, может быть настолько ярким, что его можно заметить из космоса; в действительности, затемнение даже такого большого объекта, как вся планета, не могло служить никаким военным целям - прошло уже более двух тысячелетий с тех пор, как любой, в достаточной степени оснащенный противник полагался только лишь на свет, с помощью которого можно было что-то разглядеть. Где же все-таки Мирамону удалось заполучить этот рефлекс затемнения? Это не имело никакого смысла; и все же Мирамон установил полное затемнение с обученной уверенностью боксера, наносящего выверенный удар.

Когда же освещение начало увеличиваться, он получил ответ - и у него не осталось времени раздумывать, как Мирамон мог это предугадать.

Все началось так, словно собиралось повториться уничтожение межзвездного посланца - только наоборот, в своем процессе включающее в себя все мироздание. Высоко в онианском небе поползли щупальца зеленовато-желтого света, сперва едва заметные, призрачные, как зодиакальный свет, но затем - более явственно, с намеренным усилением и поползновением, которые казались ужасно жизнеподобными, словно масса зеленовато-золотистых червей-нематодов, видимых в свете фазово-контрастного источника. На пульте пробудились к жизни счетчики заряженных частиц и Хэзлтон прыгнул к нему, чтобы прочесть показания.

- Откуда это все поступает - вы можете определить? - спросил Амальфи.

- Похоже, излучение идет от сотни дискретных источников, окружающих нас по сфере, диаметром примерно в один световой год, - ответил Мирамон. Но голос его прозвучал занято; он набирал что-то на клавиатуре, назначение которой Амальфи было совершенно неизвестно.

- Гм-м-м. Это, без сомнения, - корабли. Ну что ж, теперь мы знаем, откуда они получили свое прозвище. Но что именно они используют?

- Это антивещество, - ответил Хэзлтон.

- Как это может быть?

- Посмотрите на частотный анализ вторичной радиации, и вы все поймете. Каждый из этих кораблей по сути должен представлять собой ускоритель частиц огромных размеров. Они посылают потоки тяжелых атомов антивещества с сорванными оболочками точно по гравитационным искривлениям пространства - геодетикам - в нашем направлении. Когда они достигают нашей атмосферы, антивещество и вещество взаимно уничтожаются...

- И планета получает дозу гамма-излучения высокой энергии, - закончил за него Амальфи. - Похоже, что они и получили свое прозвище благодаря этой технике. Хеллешин! Ну и способ для завоевания планет! Они могут либо полностью стерилизовать население, либо вообще убить его, по желанию, даже не приближаясь близко к планете.

- Мы уже все получили большую дозу стерилизации, - тихо произнес Хэзлтон.

- Сейчас это едва ли может иметь значение, - еще тише ответила Эстелль.

- Да и смертельная доза радиации едва ли тоже будет иметь какое-то значение, - сказал Хэзлтон. - На то чтобы развиться лучевой болезни требуются месяцы, даже если доза смертельна.

- И все же они достаточно быстро могут нас вывести из строя. Мы должны их остановить. Нам нужны эти последние дни!

- Что вы предлагаете? - спросил Хэзлтон. - То, что мы подготовили не может воздействовать на сферу да еще на расстоянии в один световой год... за исключением...

- За исключением гравитационного всплеска, - завершил Амальфи. - Надо использовать его - и быстро.

- Что это такое? - спросил Мирамон.

- Мы установили все ваши спиндиззи на один импульс, который их перегрузит и вызовет сгорание. В положении, в котором мы оказались, единственный результирующий волновой фронт должен свернуть пространство в узлы на... - ну, в общем, мы точно не знаем, насколько далеко этот эффект распространится, - на достаточно большое расстояние.

- Может быть, даже до самых границ нашей вселенной, - заметил доктор Шлосс.

- Ну и что из этого? - спросил Амальфи. - Все равно она будет уничтожена через десять дней...

- Если только вы не уничтожите ее раньше, - сказал Шлосс. - И если наша вселенная не окажется здесь при проходе антивселенной - все наши шансы - впустую; тогда мы ничего не сможем предпринять.

- Она все-таки может быть здесь.

- Но уже не в полезном качестве - не в том случае, если вещество в ней связано в миллиарды гравитационных водоворотов. Уж пусть лучше эта Паутина убьет нас, чем мы сами уничтожим будущую эволюцию двух вселенных, Амальфи! Неужели даже сейчас, ты не можешь отказаться от того, чтобы сыграть роль Господа Бога?

- Ну хорошо, - вздохнул Амальфи. - Посмотрите на эти дозиметры, а затем - на небо. Что вы об этом думаете?

Небо уже представляло собой ровную по интенсивности сияющую пелену, словно сплошная облачность, освещенная тусклым солнцем. Снаружи склоны низких гор, покрытые лесом, были полностью лишены какой-либо тени, словно намекавшие на то, что окна, расположенные по окружности башни представляли собой часть плоской фрески, сделанной неумелой рукой. Счетчики перестали трещать и выдавали лишь приглушенный грохот.

- Только то, что я уже предложил, - безнадежно произнес доктор Шлосс. - Накачаться антирадиационными лекарствами и надеяться на то, что мы сможем продержаться на ногах эти десять дней. Что еще нам остается? Они поймали нас в ловушку.

- Прошу прощения, - сказал Мирамон. - Это вовсе не так уж и неоспоримо. У нас имеются некоторые собственные ресурсы. И я только что запустил один из них; возможно, этого окажется достаточно.

- Что именно? - спросил Амальфи. - И как долго нам придется ждать, чтобы он подействовал?

- По одному вопросу - за раз, - попросил Мирамон. - Конечно же, у нас имеется оружие. Мы никогда не говорим об этом, потому что на нашей планете есть дети, благослови их боги. Но нам пришлось принять к сведению тот факт, что когда-нибудь мы можем столкнуться с враждебным флотом, учитывая то, насколько далеко мы вырвались за пределы родной галактики, и как много звездных систем посетили. Таким образом, мы разработали несколько систем для защиты. Одну из них мы никогда не собирались использовать, но сейчас пришлось. Вы уже хвалили нас как химиков, мэр Амальфи. И мы применили достижения химии в физике. Мы нашли возможность "отравить" электромагнитное поле с помощью резонанса - почти так же, как катализатор воздействует на процесс химической реакции. Таким образом, "отравленное" поле распространяется по несущей волне и соответственно - по контролирующему полю, почти по любому сигналу, являющемуся постоянным и подчиняющемуся уравнениям Фарадея. Вот, взгляните.

Он указал на окно.

Свет не ослабевал; но теперь он словно был покрыт рваными чумными пятнами. Эти пятна быстро распространялись и соединялись друг с другом, до тех пор, пока свет не оказался заключенным в изолированные светящиеся облака, быстро поедаемые по краям, словно мертвые клетки, разлагаемые энзимами бактерий гниения.

Когда небо стало полностью темным, Амальфи смог разглядеть сотни лучей, состоящих из едва различимых глазом частиц - хотя возможно, это была оптическая иллюзия - тянущихся к планете Он.

Счетчики снова начали выбивать дробь, но все-таки не останавливались.

- Что произойдет, когда эффект дойдет до кораблей? - спросил Уэб.

- Он отравит сами приборы, - ответил Мирамон. - А существа в кораблях пострадают от полного нервного блока. Они умрут, как умрут сами корабли. И не останется ничего, кроме сотни мертвых корпусов.

Амальфи хрипло вздохнул.

- Не удивительно, что вас не заинтересовали наши breadboard приспособления, - сказал он. - С такой штукой вы и сами могли бы стать какой-нибудь иной Паутиной Геркулеса.

- Нет, - твердо ответил Мирамон. - _Т_а_к_и_м_и_ мы никогда бы не могли стать.

- Боги звезд! - воскликнул Хэзлтон. - Значит, все кончилось? Так быстро?

Улыбка Мирамона казалась холодящей.

- Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь еще услышим о Паутине Геркулеса, - сказал он. - Однако то, что ваши Отцы Города называют отсчетом продолжается. До конца этого мира осталось всего десять дней.

Хэзлтон вернулся к дозиметрам. Он тупо и неотрывно смотрел на них. Затем, к полному изумлению Амальфи, начал смеяться.

- Что тут смешного? - проворчал Амальфи.

- Сами взгляните. Если бы люди Мирамона когда-либо и столкнулись с Паутиной Геркулеса в реальном мире - они бы проиграли.

- Почему?

- Потому что, - ответил Хэзлтон, вытирая глаза, - пока он отбивался от них, мы все получили дозу радиации, превышающую смертоносный предел. Мы все, сидящие здесь, мертвы точно так же, как если бы в нас не существовало никаких признаков жизни!

- Это - шутка? - спросил Амальфи.

- Конечно же шутка, босс. Все это уже не имеет ни малейшего значения. Мы больше уже не живем в "реальном мире". Мы получили дозу. Через две недели нам станет плохо, мы начнем лысеть и нас начнет тошнить. Через три недели мы умрем. И вы _п_о_-_п_р_е_ж_н_е_м_у_ не замечаете шутки?

- Я ее вижу, - ответил Амальфи. - Я могу еще от четырнадцати отнять десять и получить четыре; ты хочешь сказать, что мы будем жить до того момента, когда умрем?

- Не переношу людей без юмора.

- Это старая шутка, - медленно произнес Амальфи. - Но, может быть, она все еще и смешна; и если она была хороша для Аристофана, то, думаю, она достаточно хороша и для меня.

- Ну хорошо, я тоже считаю, что эта шутка чертовски смешна, произнесла Ди с холодной яростью.

Мирамон переводил взгляд с одного новоземлянина на другого с выражением полного изумления. Амальфи улыбнулся.

- Только не говори так, если так не думаешь, Ди, - сказал он. Все-таки, это всегда было шуткой. Смерть одного человека столь же смешна, как и смерть всей вселенной. Быть может, юмор - это единственное наследие, которое мы оставим после себя.

- ПОЛНОЧЬ, - сообщили Отцы Города. - ОТСЧЕТ - НОЛЬ МИНУС.

8. ТРИУМФ ВРЕМЕНИ

Когда Амальфи открыл дверь и вновь вошел в комнату, Отцы Города сообщили:

- Н-ДЕНЬ. НОЛЬ МИНУС ОДИН ЧАС.

В этот час все имело свое значение... и ничего не имело значения; даже жизни в несколько тысячелетий. Амальфи покидал комнату, чтобы сходить в туалет. Теперь он уже никогда не сделает этого, как и никто из присутствующих; кончина всего уже столь близка, что она физиологически обгоняла биоритмы самого тела, с помощью которых человек определял время с тех пор, как впервые подумал о том, чтобы вести его отсчет. Неужели диурез столь же достоин оплакивания, как и любовь? Может быть и так; у чувств тоже должны быть свои плакальщики; и никакие чувства, никакие мысли, никакие эмоции не являются ничего не значащими, если они последние в своем роде.

- Что нового? - спросил Амальфи.

- Ничего, - ответил Гиффорд Боннер. - Мы просто ждем. Присаживайся с нами, Джон, и давай-ка выпьем.

Он сел за длинный стол и взглянул на бокал с выпивкой. Вино было красным, но в нем чувствовался едва заметный намек голубого цвета, независимого даже в этом тусклом свете флюоресцентных ламп в мертвом центре безграничной тьмы. Когда он поднес бокал к губам и наклонил его, чтобы отпить вино, небольшой пузырек поднялся из глубины бокала и капельки влаги покатились вниз. Амальфи осторожно попробовал вино - вкус был пронзительным, с явственным привкусом корицы; ониане не стали великими виноделами, их климат был слишком неподходящим - но даже такое вино доставило ему неизъяснимое удовольствие. Амальфи вздохнул.

- Через полчаса мы должны одеть костюмы, - сказал доктор Шлосс. - Я мог бы оставить нам немного больше свободного времени, но многие из нас веками не одевали космических скафандров. Не следует лишний раз испытывать судьбу.

- Я думал, что мы будем окружены каким-нибудь защитным полем, разочарованно заметил Уэб.

- Не надолго, Уэб. Позвольте мне еще раз все разъяснить, чтобы присутствующие поняли все четко, до конца. В момент действительного перехода нас будет защищать силовое стазис-поле. В тот момент, когда время всех желаний и целей уже будет позади - оно превратится в еще одну координату в пространстве Гилберта. Этот момент перенесет нас на другую сторону в первую секунду после катастрофы. Но затем поле пропадет, так как спиндиззи, генерирующие его, будут уничтожены. И тогда мы обнаружим, что занимаем столь же много независимых ячеек четвертого измерения, сколько имеется людей в этой комнате, и каждая из этих ячеек будет пуста. Впрочем, космоскафандры не на долго сохранят вам жизнь, потому что вы будете представлять собой единственное тело с организованной материей и энергией в вашей личной, особенной вселенной; как только вы потревожите метрическую структуру этой вселенной, вы сами, ваш скафандр, воздух, содержащийся в нем, энергия ваших аккумуляторов, все это начнет рваться в разные стороны, создавая пространство по мере расширения. Каждый человек, таким образом, будет представлять собой свой собственный моноблок. Но если вы не оденете костюмы для перехода - не произойдет даже того, о чем я рассказал.

- Мне не хотелось, чтобы вы были столь живописны, - пожаловалась Ди, но в душе она не особо возражала. Ее лицо, как отметил Амальфи, несло на себе печать странного напряженного выражения, как в тот раз, когда она заявила, что хотела бы родить для Амальфи ребенка. Он посмотрел на Уэба и Эстелль. Они сжимали руки, успокаивая друг друга. Лицо Эстелль было совершенно безмятежным и глаза ее сияли, словно сейчас она была ребенком, ожидающим начала подготовленной вечеринки. Уэб хмурился, словно не мог до конца разобраться, почему он уже не беспокоится ни о чем.

Снаружи донесся тонкий звук, который неожиданно поднялся до воя и внезапно прервался. Сегодня в горах было снежно, пурга.

- А как насчет этого стола, бокалов, стульев? - спросил Амальфи. Все это отправится вместе с нами?

- Нет, - ответил доктор Шлосс. - Мы не хотим рисковать любой возможной конденсацией материи поблизости от нас. Мы применим модифицированную технологию, которую использовали при создании Объекта 4101 - Алефнуль в будущем; мебель начнет переход вместе с нами, но затем последнюю доступную нам энергию, мы направим для толчка в прошлое. Какова будет дальнейшая ее судьба, мы можем только предполагать.

Амальфи с отсутствующим видом поднял бокал. На ощупь он был как шелк; ониане изготавливали отличное стекло.

- А эта система координат, в которой я окажусь, - она действительно не будет иметь внутренней структуры? - спросил Амальфи.

- Только ту, которую вы сами вложите в нее, - объяснил Ретма. Поскольку это не будет пространством, оно не будет иметь и своей метрики. Другими словами, ваше присутствие в нем будет невыносимым...

- Благодарю вас, - угрюмо ответил Амальфи, к очевидному изумлению Ретмы.

Через мгновение, ученый продолжил, воздерживаясь от каких-либо комментариев:

- Я пытаюсь объяснить, что ваша масса будет создавать пространство для своего размещения, и это пространство примет метрическую структуру, которая уже существует в вас. Что произойдет после этого - будет зависеть от того, каким образом вы раскроете свой костюм. Я порекомендовал бы прежде всего выпустить кислород из баллонов, потому что для начала вселенной, вроде нашей, потребуется довольно значительное количество плазмы. Оставшегося кислорода внутри костюма, в момент когда вы начнете избавляться от него, будет вполне достаточно для вас. И последнее действие - разрядите аккумуляторы вашего костюма; это будет эффектом запала для взрыва.

- Как велика окажется вселенная в конце концов? - спросил Марк. - Я припоминаю, что настоящий моноблок был вроде бы велик, и в то же время сверхсконцентрирован.

- Да, это будет маленькая вселенная, - согласился Ретма. - Быть может всего лишь пятьдесят световых лет в диаметре при наибольшем объеме. Но это будет только в начале. Как только приступит к делу постоянное созидание, все больше и больше атомов начнет добавляться к целому, до тех пор, когда ее масса окажется достаточной, чтобы сформировать моноблок для следующего сжатия. По крайней мере, так мы это себе представляем; вы должны понять, что все предположения - умозрительно. У нас просто не хватило времени изучить все.

- НОЛЬ МИНУС ТРИДЦАТЬ МИНУТ.

- Пора! - сказал доктор Шлосс. - Все - в скафандры! Мы сможем продолжить переговоры по радио.

Амальфи осушил бокал с вином - еще одно из последних движений. Он забрался в скафандр, медленно припоминая свое давнее знакомство с этим громоздким аппаратом. Он не отключил радиосвязь, хотя и обнаружил, что ему больше нечего сказать. То, что ему сейчас предстояло умереть, в сущности оказалось для него ничего не значащей реальностью перед лицом такой величайшей смерти, чьей маленькой частицей он будет. И ни один из комментариев, приходивших ему в голову не казался ему чем-то большим, чем абсолютная чепуха.

Они проверяли скафандры и выясняли какие-то технические детали, но затем и этот разговор прекратился, и все поняли, что слова сейчас просто невыносимы.

- НОЛЬ МИНУС ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ.

- А вы понимаете, что должно произойти с вами? - неожиданно спросил Амальфи.

- ДА, МИСТЕР МЭР. НАС ВЫКЛЮЧАТ В МОМЕНТ НОЛЬ.

- Что ж, хорошо.

Он задумался: допускали ли они мысль о том, что их могут снова включить в будущем? Конечно глупо думать об Отцах Города как об эмоциональных существах, но он решил не говорить ничего такого, что могло бы огорчить их. Да, они были машинами, но кроме того, являлись еще и старыми друзьями и союзниками.

- НОЛЬ МИНУС ДЕСЯТЬ МИНУТ.

- Марк, я... я не хочу, чтобы это произошло, - неожиданно прошептал голос Ди в наушниках.

- И я не хочу этого, - ответил Хэзлтон. - Но это произойдет все равно. Я бы хотел, чтобы мне удалось прожить более человечную жизнь, чем я прожил. Но все произошло так, как произошло, так что теперь нечего жалеть.

- А я бы хотела верить, - сказала Эстелль, - что во вселенной, которую я сотворю, не будет места горю.

- Тогда не сотворяйте ничего, моя дорогая, - сказал Гиффорд Боннер. Созидание означает горе, - всегда и везде.

- И радость, - произнесла Эстелль.

- Да, и радость.

- НОЛЬ МИНУС ПЯТЬ МИНУТ.

- Мне кажется, что оставшуюся часть времени, мы можем обойтись без отсчета, - сказал Амальфи. - Иначе они продолжат отсчет каждую минуту, а последнюю будут отсчитывать по секунде. Хотим ли мы вырубить это бормотание? Кто-нибудь хочет сказать "да" или "нет"?

Все молчали.

- Очень хорошо, - сказал Амальфи. - Прекратить отсчет.

- ОЧЕНЬ ХОРОШО, МИСТЕР МЭР. ДО СВИДАНИЯ.

- До свидания, - с удивлением произнес Амальфи.

- Я бы не хотел говорить то же самое, если вы не возражаете, сдавленным голосом произнес Хэзлтон. - Это слишком тяжело.

Амальфи кивнул головой, и только затем понял, что этот жест невозможно разглядеть внутри шлема.

- Я согласен, - сказал он. - Но лично я не чувствую себя обделенным. Я любил всех вас. И у вас остается моя любовь, которую вы можете забрать с собой, как она остается во мне.

- Единственная вещь во вселенной, которую можно отдать и по-прежнему хранить, - сказал Мирамон.

Пол задрожал под ногами Амальфи.

Машины готовились к моменту неописуемого рывка.

- Я думаю... - произнес Гиффорд Боннер.

И с этими словами все кончилось.

Сперва для Амальфи не существовало ничего, кроме внутренностей скафандра. Снаружи была даже не тьма, а просто Ничто, что-то невозможное для взгляда, То, что нельзя увидеть за пределами угла вашего зрения. Никому еще не удавалось увидеть тьму позади собственной головы, ее просто невозможно увидеть, она просто существует там. И все же Амальфи обнаружил, что все еще может распознать своих друзей, как часть общего целого, хотя и комната, и все что в ней было, исчезли. Он не знал, он чувствовал, что они все еще рядом.

Амальфи знал, что не существовало никакой надежды на контакт с ними; и действительно, пока он пытался разобраться в своих ощущениях, они начали отдаляться от него. Круг стал расширяться. Безмолвные фигуры уменьшились не с расстоянием, ибо здесь не существовало никаких расстояний, но они все же покидали друг друга. Амальфи попытался поднять руку в жесте прощания, но обнаружил, что к тому времени, когда он закончил этот жест, все остальные пропали, исчезли полностью, оставив после себя лишь быстро улетучивающуюся память, подобную легкому запаху духов.

Он остался один и теперь должен был сделать то, что должен. Он продолжил движение поднятой руки, чтобы выпустить кислород из баллонов. Но среда, в которой он находился, вроде бы стала менее сопротивляющейся; метрическая структура начинала самоорганизовываться. Затормозить свой жест оказалось так же трудно, как и начать его.

Он не выпустил кислород. Какой смысл во вселенной, которая только что умерла? Природа создала две вселенные и приговорила их к гибели в один и тот же момент. Почему бы не попробовать что-то иное? Ретма из осторожности, Эстелль из сочувствия, Ди из страха дадут рождение какой-то версии стандартной модели; но Амальфи пинал стандартную модель до тех пор, пока весь крепеж не вылетел из нее, и поэтому столь устал, что едва смог заставить себя вдохнуть оставшийся кислород. А что произойдет, если он просто прикоснется к кнопке детонатора у себя на груди и позволит своему телу мгновенно превратиться в плазму?

В этом заключалось непознанное.

Но именно непознанного он и хотел.

Он снова опустил руку.

Не было никакой причины для задержки.

Ретма уже произнес эпитафию для Человека:

- У НАС ПРОСТО НЕ ХВАТИЛО ВРЕМЕНИ НА ТО, ЧТОБЫ ИЗУЧИТЬ ВСЕ, ЧТО МЫ ХОТЕЛИ.

- Да будет так, - произнес Амальфи.

И прикоснулся к кнопке над своим сердцем...