«Братья наши меньшие»

Названия фирм, торговых марок и так далее искажены нарочно. — Примеч. автора.

Моя клетушка серая и печальная: влажные пятна темнеют на оштукатуренном потолке, в углах свисает паутина, железная с ржавыми пружинами кровать скрипит при каждом движении, а полосатый матрац настолько зарос застарелой грязью, что его невозможно отстирать. На серой подушке нет наволочки, а простыня застирана до дыр; в уголке ее расплылся чернильный штемпель — инвентарный номер. По ночам в камере холодно, и я кутаюсь в простынку изо всех сил, но все равно не могу согреться и под утро превращаюсь в натуральную ледышку. Оттаиваю утром на завтраке. Столовая хорошо прогревается, и там я досыпаю: медленно жую и клюю носом. Ускоряюсь к моменту, когда охранники начинают поигрывать дубинками — значит, время завтрака подошло к концу и надо закругляться. Доел — не доел, их не интересует.

Соседей по камере у меня нет, все-таки я не обычный заключенный; в камере напротив тоже сидит одиночка. Кажется, бывший мэр города. У мэра красное лицо, короткие седые волосы, подслеповатые глаза, которые он все время щурит, и эспаньолка; а еще у него нос картошкой и щеки, лоснящиеся, будто от жира.

Мне прекрасно видно мэра, потому что дверь в мою камеру не обычная железная с оконцем сверху, а решетчатая, как в западных тюрьмах. У него — такая же. Мы сидим в тюрьме экстра-класса, построенной по европейскому образцу.

Я завидую мэру: ему выделили маленький цветной телевизор с рогатой антенной и зеркало на стену, возле которого мэр бреется по утрам. Каждый день один и тот же смуглолицый охранник, у которого вечно грязный воротничок, приносит ему газеты и журналы. Мэр цепляет на широкую переносицу круглые очки с толстыми линзами и внимательно читает. На нем всегда чистые отутюженные брюки и серый пуловер или теплая рубашка в клетку. Мэр совсем не похож на арестанта, скорее походит на доброго дядюшку, с которым хочется немедленно поделиться самыми страшными своими проблемами.

Из моей камеры картинку на телевизоре не видно, и я слушаю его вместо радио, узнаю много нового. Иногда проскакивает что-то обо мне, но мельком и с долей скептицизма. В меня не верят.

Это смешно.

Еще смешнее то, что я могу выбраться из камеры в любой момент, но не делаю этого.

Боюсь.