«Мальчик и облака»

Кровать мальчика стояла у самого окна — так, что в положении полулежа, опираясь плечами на высокие подушки, он мог видеть сад и голубятню во дворе дома с красной черепичной крышей сразу за садом. Крышу он тоже видел, и больше всего ему в ней нравилась высокая каминная труба с квадратным солидным оголовком, как будто нарисованная искусным художником-иллюстратором толстого романа про любовь, одиночество и загадочное убийство в старинном родовом поместье.

Еще сразу за садом, голубятней и черепичной крышей с трубой мальчик видел пологие склоны холмов. У мальчика было отличное зрение (такие глаза, как у тебя, мон ами, не раз повторял ему врач, одни на миллион, а может, по нашим временам, и одни на два миллиона) — весной он различал в густой терпкой зелени травы на холмах яркие россыпи луговых цветов и несколько раз видел кажущуюся совсем крохотной на таком расстоянии девичью фигурку.

Девушка собирала цветы, и мальчику хотелось думать, что она обитает в доме с черепичной крышей и старой голубятней во дворе — здесь, рядом, стоит лишь пройти через сад, отворить калитку в ограде…

Впрочем, он знал, что на самом деле в доме с черепичной крышей и высокой каминной трубой нет никакой девочки или девушки, а занимает его врач, Сергей Борисович, с женой и старенькой мамой. У Сергея Борисовича были дети — два сына. Оба уже взрослые. Один работал в Москве, кажется, инженером-строителем, а второй был летчиком-космонавтом и сейчас находился в своей первой экспедиции на космической станции «Алтай», почти в четырехстах километрах над Землей, и Сергей Борисович очень за него волновался, хотя и старался не показывать вида.

Да. Сад, голубятня, черепичная двускатная крыша с трубой и холмы. Но главное, что было доступно взору мальчика, — это небо. Небо и облака.

Мальчик не всегда имел возможность полулежать, опираясь плечами на высокие подушки, в своей широкой и удобной, но за два года ставшей ненавистной кровати. Иногда, и за последние несколько месяцев это повторялось все чаще и чаще, ему приходилось просто лежать на спине, подключенным при помощи тонких шлангов и проводов к громоздкой и сложной, перемигивающейся десятками разноцветных огоньков аппаратуре. В таком положении он проводил длинные неподвижные часы, и тогда единственным доступным занятием для него становились воспоминания, размышления, мечты, сон и, конечно, созерцание неба и облаков.