«Импульс фантастики»

КЛУБ ФАНТАСТОВ

ДМИТРИЙ БИЛЕНКИН

Импульс фантастики

Археологам повезло, раскопки, как известно, открыли им целую библиотеку древнего Вавилона. В ряду прочих уцелела одна глиняная табличка.

Когда прочитали этот документ, то выяснилось, что в нем канцелярским стилем изложен... сюжет "Мертвых душ"!

Да, да! Был в Вавилоне, оказывается, свой Чичиков (не мужчина, правда, а женщина), который не в книге, а в действительности спекулировал "мертвыми душами" с той же целью, что и гоголевский Павел Иванович.

Сначала этот факт не укладывается в сознании. Где Россия, где Вавилон, быть не может такого совпадения! Потом приходит простая мысль: почему, собственно, не может? Царская Россия и древний Вавилон, да, их разделяют тысячелетия и солидные расстояния. Но там и здесь господствовал примитивный подневольный труд, там и здесь были помещики, были рабы. Дуб, где бы и когда бы он ни рос, плодоносит желудями, никак не персиками. Сходное общее дает сходное частное.

Иногда не мешает вот так оглянуться, чтобы понять, как далеко я от чего мы ушли. За тысячелетия.

За века. За десятилетия.

Но если один век в главных своих чертах повторял другой и тысячелетия не приносили качественных изменений, то могла ли возникнуть и проявиться потребность в литературе, которая бы изображала иное состояние бытия, прозревала другое будущее?

Фантастическая литература возникла давно (сказки, легенды, отчасти мифы). Ничто не менялось в застывших рамках феодально-рабовладельческого строя или менялось мало, вывод Экклезиаста о вечной noвторяемости событий казался неоспоримым, а люди продолжали выдумывать какую-то иную жизнь, где летают ковры-самолеты, где неизменно торжествует справедливость и текут молочные реки. Мечта, а может, отчасти и социальный наркотик? И все-таки и прежде всего мечта - прекрасная, пусть и наивная. Она расцветала где-то там, на небесах, в тридевятом царстве, в фантазии, поскольку в действительной жизни ей не было опоры. Литература невозможного, заведомо нереального; однако самим фактом своего существования она лишний раз доказывала, что тяга к иной жизни неистребима.