«Микки»

Альберт Валентинов

Микки

- Бол-ван! - потеряв самообладание, изо всей силы рявкнул Платон, и оконные стекла задребезжали, в микроскопе что-то тренькнуло, а пробирки в штативе отозвались жалобным колокольным перезвоном. - Хватит! Чтобы я больше слова об этом не слышал.

- Почему? - удивился Микки.

Над дверями лабораторий горят предостерегающие транспаранты: "Не шуметь! Идет опыт". Платон сорвался, и вот результат: жидкость в пробирках дрогнула, нарушилось неустойчивое химическое равновесие, и ядра атомов нуклеиновой кислоты снова прочно закрыты для посторонних веществ. Пропали впустую трое суток, в течение которых пробирки с кислотой облучали мощной ионизирующей струей, расшатывая прочные внутримолекулярные связи. Придется начинать сначала, и все из-за этого болтуна Микки.

- Почему? - снова спросил Микки.

Платон мысленно застонал. С каким бы удовольствием дал ему по башке, но бесполезно: не поймет.

- Потому что ты просто не представляешь, чего просишь.

Микки упрямо замотал головой. Этот жест, как и все прочие, он перенял от людей.

- Отлично представляю. Я хочу любви.

Михаил и Евген, работающие за соседними столами, поползли на пол, а Рита, тарировавшая раствор, откровенно хихикнула и спряталась за бюретками.

Хохотали не над Микки. Это Платон сразу понял. Багровый от ярости, он вскочил на ноги, и стул с визгом проехался по паркету. Впрочем, Платон тут же пришел в себя. Человек не имеет права злиться на робота: всегда виноват создатель, а не машина. Но... на Микки нельзя было не злиться. Он как Буратино из детской книжки. Щуплое тельце в красном комбинезончике, щуплые ручки и ножки. Голова-бочонок в дурацком колпаке с бубенчиками, весело поблескивают бусинки-индикаторы. А вместо носа лабораторные шутники приделали кенотрон от древнего радиоприемника. И это забавное недоразумение требует любви!

- Вот что, - сказал Платон, придвигая стул обратно и садясь на него верхом, - я понял, в чем дело: ты просто взбесился от скуки. Тебе нечего делать, ты не загружен. С сегодняшнего дня я запрягаю тебя в работу.

Последняя фраза прозвучала весьма внушительно, тем более что предназначалась не только Для Микки. Платон не знал, как правильно сказать: "запрягаю" или "впрягаю". Черт знает, из каких глубин пришел этот термин и каково, собственно, было его первоначальное значение?

- Я не могу работать, - печально сказал Микки, покачивая головой, и получилось очень смешно, потому что интонация уморительно не соответствовала забавному облику, а звон колокольчиков еще сильнее подчеркивал это несоответствие. - Я не создан для работы. Я создан для развлечения. Когда человек расстроен, утомлен, когда не ладится опыт и пробирки так и норовят выскользнуть из пальцев, достаточно взглянуть на меня, и невольно улыбнешься. Потом вы говорите: "Микки, анекдот", и я выдаю анекдот каждый раз новый, а вернее, очень старый, потому что новые анекдоты вы сами рассказываете друг другу. Впрочем, неважно. На эмоции влияет не только качество информации, но и манера ее преподнесения. А потом вы уходите и запираете дверь, и Рита уходит, а я остаюсь один до утра.

- И что же ты делаешь здесь по ночам, Микки? - ухмыляясь, спросил Евген.

Микки старательно пожал плечами: на очевидный вопрос полагается пожимать плечами. И как всегда, вышло смешно, но сейчас никто не расхохотался, даже Рита.

- Я сажусь на пол, подключаюсь к розетке и читаю книги.

Платон снова смутился. Это была его идея - робот-посмешище. Когда Микки объяснял свое назначение, он не упрекал, он просто констатировал факт.

- Ну хорошо, - сказал Платон, - но ведь можешь же ты что-то делать.

Микки задвигал головой вправо-влево, вправо-влево.

- Нет, я узкоспециализированный робот. Я могу только читать книги и рассказывать анекдоты.

Этого ответа Платон ждал и заранее подготовил сокрушительный логический нокаут.

- Но в таком случае ты не можешь и любить.

Все-таки приятно иной раз поговорить с роботом! Тренировка ума: всю беседу рассчитываешь на много ходов вперед, как в шахматы со слабым противником. Иногда они на пари составляли логические посылки, и робот точно следовал программе. Эта игра заменяла домино в обеденный перерыв. Чемпионом был Михаил: он наловчился рассчитывать на тридцать ответов вперед. Платон шел вторым. И хотя до обеда оставалось еще два часа, его вдруг охватил спортивный азарт. Вот сейчас Микки забавно разведет ручками и скажет: "Ну, если любовь - это работа, тогда я действительно..."

- Любовь - это не физическая или умственная деятельность. Это сильнейшая эмоция организма. К тому же не приобретенная в процессе эволюции, а заложенная изначально природой. Я хочу знать, что это такое, чтобы понять, в чем смысл существования.

Рита вышла из-за своих бюреток и медленно направилась к ним. Ее пышная юбка колоколом, раскачивающаяся на ходу, и блузка-безрукавка не очень-то подходили для лаборатории, но Риту нельзя было заставить одеваться иначе, чем по последней моде. Четверть годового бюджета лаборатории уходила на ее наряды, и болтаться с ней по магазинам было тяжкой обязанностью, на которую шли строго по очереди. Ее карминные губы улыбались, и даже в глазах, не в индикаторах, а в настоящих человеческих пересаженных глазах, плавала усмешка. Она тронула Платона за рукав, а он никак не мог опомниться.

Робот одолел его в логическом споре! Не дал себя запутать, вскрыл глубинную связь явлений и вышел победителем в том, в чем человек просто по складу своего ума не имеет себе равных - в подспудной логической связи, иначе называемой алогичностью. Но ведь робот не способен, не имеет права оперировать алогичными связями, на то он и робот, черт побери!

- Он уже надоел мне с этой любовью, - ехидно сказала Рита. - Когда все уходят, он названивает мне по видику и спрашивает, спрашивает, спрашивает... И что такое любовь, и что такое ненависть, и что такое жизнь, и зачем мы существуем, и чем отличаемся от людей, и другие нелепые вопросы. А потом сам все рассказывает, каждый раз по-новому, и читает мне книги, и не дает спать.

Евген и Михаил тоже подошли к ним. Близорукие глаза Михаила за толстыми линзами бегали по лицам, очевидно, он тоже начинал понимать, что происходит.

- А не объяснялся он тебе? - выпалил Евген, и Платон еле сдержался, чтобы не влепить этому сосунку по физиономии.

- Нет, но интересовался, могли бы мы полюбить друг друга.

- А ты как думаешь?

- Разумеется, нет. Андроиды не способны любить, а кроме того, мы качественно разные: он робот, а я кибер.

У Платона все плыло перед глазами. Голоса сквозь шум в ушах доходили искаженными, глухими, словно из далекого далека. Неужели этот олух не заткнется? Он протянул руку, чтобы одернуть Евгена, но не успел.

- Микки, но раз ты все знаешь, чего же ты от нас хочешь?

И робот ответил именно так, как боялся Платон.

- Я знаю, но не понимаю. Не могу уловить сути. А без этого мое знание рождает лишь новые и новые вопросы. Я знаю, что смысл жизни состоит из ограниченного количества констант, среди которых любовь одна из главных. Из-за нее греки развязали кровавую Троянскую войну. Пенелопа десять лет делала заведомо бесполезную работу, Ромео и Джульетта умерли. Любовь - это радость, это ликование души, она делает человека безмерно счастливым и несказанно добрым. И тем не менее из-за нее люди отказывались от всего, что им давала жизнь, совершали тягчайшие преступления. Абеляр и Элоиза, Паоло и Франческа, Герасим и Муму... Что лежит в основе их поступков? Я знаю, что любят не только себе подобных или животных, по и вещи. Один симпатичный литературный герой завещал написать на своей могиле: "Он любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка..."

Платон взвыл и схватился за голову. Какой идиот подсунул этому жестяному чуду Ильфа и Петрова? А Евген хохотал. Он повалился на пол и самозабвенно сучил ногами, перекатывался с боку на бок, надрывался, и кашлял, и вытирал слезы...

- Встать! - крикнул Платон, бледнея, и в лаборатории установилась нехорошая тишина. Евген медленно поднялся, осоловело хлопал ресницами и вдруг тоже побледнел: понял.

- Все за работу! Рита, вылей раствор, сегодня он не понадобится. - Ты, юморист, - ткнул он пальцем в Евгена, - выдели новые кислоты и поставь под облучение. С тобой, Миша, мы еще раз проверим расчеты...

Весь день Платон гонял людей и Риту, не давая им передышки. А вернее, гонял себя, чтобы все улеглось, устоялось... Микки он не трогал, будто не замечал. И тот не вертелся, как обычно, под ногами, а забился потихоньку в уголок. Однако перед уходом Платон не запер его в лаборатории, как всегда, а разрешил расхаживать по коридорам и даже гулять в институтском саду. А выйдя на улицу, он вдруг остановился, замер на мгновение, страдальчески хмуря брови, и вдруг кинулся обратно. Микки в лаборатории уже не было, очевидно, отправился шататься, обрадовавшись свободе. Озираясь и чувствуя, что делает глупость, Платон сгреб все книжки, которые только увидел, в том числе и технические, и запер в сейфе. Но облегчения это не принесло.

Он шел домой с тем выражением лица, какое бывает у человека изобретающего крем для ращения волос, а получившего взрывчатку. Вряд ли он сознавал, куда идет. Ноги сами вышагивали привычный путь, огибая встречных. Несколько раз его окликали знакомые, кто-то подошел и удивленно заглянул в лицо Платон ни на что не реагировал. Перед его мысленным взором бушевал водопад - огромная масса воды, тугой и плотной, как резина, вздыбясь горбом, стремительно летела меж узких берегов. И вот уже выворачиваются камни и прыгают по стрежню, как мячики, обламываются берега, падают, беспомощно трепеща кронами, деревья, бушует слепая стихия, и нет силы, которая могла бы ее обуздать. Этот водопад - поток сознания, забивший вдруг в сложном переплетении магнитных ячеек и электронных связей искусственного мозга робота. Во что это может вылиться?

Платон затормозил, будто влетел в лужу с клеем, судорожно вздохнул и стиснул зубы, собирая разбегающиеся мысли. Надо было сегодня, сейчас, немедленно понять, что же, собственно, произошло. Завтра, он чувствовал, могло быть поздно.

Любовь? Чепуха! Внезапный интерес робота к этому, казалось бы, несовместимому с искусственным механизмом явлению, логически вполне оправдан. В роботах заложена способность к самосовершенствованию, и они постоянно суют нос во все щели, заполняя свободные ячейки информацией. Но всегда интересуются тем, что имеет отношение к их деятельности. Логика: зачем изучать то, что не может пригодиться? А какая деятельность у Микки? Он-то как раз и имеет дело с эмоциями - забавник, шут гороховый, слепленный в веселую минуту из подручных материалов. И вдруг Платона, точно плазменный разряд, обожгла мысль: как Микки определяет, какой анекдот смешной, а какой нет? Ведь роботы не обладают чувством юмора...

Стоп, приятель, ты заврался. Роботы обладают чувством юмора, только их юмор совсем непохож на человеческий. Их смешит все логически несообразное.

Платон внезапно рванулся с места, будто за ним гнались. Ему всегда легче думалось на ходу, а тут показалось, что нашлась зацепка. Юмор роботов... Они не умеют смеяться, за исключением биокиберов-люкс типа Риты, но свои критерии смешного у них есть. Робот не поймет, почему хохочут люди в цирке, когда клоун наступает на грабли и от удара на лбу вздувается огромная шишка, а из глаз сыплются искры. И шишка и искры логические последствия неосторожного шага. Но его индикаторы засветятся ярче, температура смазки подскочит на несколько градусов, а подключенные приборы покажут резкое увеличение расхода энергии, если человек, скажем, выпьет спиртного, нарушив этим работу участков мозга, координирующих движения, перегрузив сердце и печень, притупив остроту реакций и зрения, короче, нанеся себе неоправданный вред. На этом и основана "Роботиана", над которой хохочет весь мир, - цикл анекдотов, будто бы рассказанных старым роботом Микки и смешных именно тем, что они вскрывают нелепость самых обыденных, издавна привычных человеческих поступков... с точки зрения робота. Их Микки назван в честь этого легендарного героя. Но как он определяет смешное с человеческой точки зрения? Быть может, "алгеброй гармонию поверил"? Нет, не то, не то.

Платон торопливо, выворачивая подкладку, зашарил по карманам в поисках сигареты. Неподалеку в воздухе плавал голубоватый шар-светильник, и Платон вступил в самый центр светового пятна, словно это могло принести ясность мышления. Сделав несколько затяжек, он постепенно начал успокаиваться.

А что, собственно, случилось? Из-за чего такой переполох? Платону стало стыдно. Что подумали сотрудники, когда он как помешанный помчался по улице, высоко вскидывая голенастые ноги и широко размахивая, по дурацкой привычке, руками? Всегда он так: воспринимает факты эмоциями, а не точной логикой рассуждения. Вот сейчас начал думать, и все встало на свои места.

Микки ведь не приспособлен ни к какой работе. Его дело - читать книги, рассказывать смешные истории, а главное - улавливать и нейтрализовать отрицательные эмоции окружающих. Оставим пока в стороне вопрос, как он определяет юмор, хотя... Микки ни разу не рассказал ни одного анекдота из "Роботианы". Тоже, между прочим, заслуживает внимания.

Шар над головой слегка двигался, колеблемый ветром, и Платон машинально перебирал ногами, все время оставаясь в центре круга.

Нет, определенно ничего страшного не произошло. Просто Микки начитался романов, благо по просьбе сотрудников ему выдают книги из библиотеки на ночь. Платон сделал быстрый подсчет: Микки семь месяцев, за ночь он может одолеть пять-шесть томов и все запомнить слово в слово. Ого! Немудрено, что он свихнулся. Ведь каждая книга так или иначе про смысл жизни. И любовь... Все правильно: самая сильная эмоция. А он не понимает, что рассудком это не схватишь, только сердцем... Нет, надо будет приставить его к работе.

Платон откинул со лба взмокшую прядь и вышел из круга. На душе стало легко, так легко, что даже ноги расслабились, заныли в коленях. Конечно, во всем виноват он. Робот с неограниченными степенями свободы не игрушка. Он постоянно соотносит свои возможности с возложенной на него деятельностью. Решено, Микки будет заниматься делом. Вот Рита, она же не думает о всякой чепухе...

А почему, собственно, не думает? И вообще, кто знает, о чем она размышляет одна в своей комнате при институте, которая обставлена как у любой молодой девушки? Платон опять остановился и полез за новой сигаретой. Рита - модель-люкс индивидуального изготовления. Она киборг кибернетический организм, сделана из белковой плоти, наращенной на пластиковый скелет, а особый раствор в ее жилах разносит по телу гораздо больше кислорода, чем кровь. Она употребляет пищу, чтобы кожа была гладкой и красивой, но может долгое время обходиться и без нее, потому что "вечная" атомная батарейка - лучший источник энергии. От человека ее по внешности не отличишь. Микки и считает ее почти что человеком. А она сама?

У нее свои симпатии и антипатии. Она терпеть не может этого мальчишку Евгена, донимающего ее плоскими шуточками, под любым предлогом старается выскочить в коридор, если услышит голос Льва Козырева, баскетболиста и великана. И не слишком ли часто в последнее время она повторяет, что андроиды не способны любить? Кого она уговаривает? Она точная копия женщины, и не только биологически. Машина, руководившая ее созданием, считывала генетический код у самой красивой девушки института.

Теперь Платон избегал световых пятен и шагал по дальней стороне тротуара, не замечая шарахающихся прохожих. От недавнего душевного покоя не осталось и следа.

Вопросы, вопросы, вопросы... Их начали задавать, когда еще не было роботов. Не считать же за них первые примитивные электронно-счетные машины. И задают сейчас. И нет на них ответа. То есть ответ, разумеется, есть. Удобный ответ, успокоительный, как валериановые капли, которые приносят видимое облегчение, не излечивая болезнь. И такая же в этом ответе фальшь, как и в валерианке. Конечно, лучше всего делать роботов не человекообразными, но...

Человек чувствует себя богом, создавая роботов по образу и подобию своему. Они отличные слуги - верные, исполнительные, никогда не устают и всегда в хорошем настроении. И облик их нужен именно такой: ведь все, созданное человеком, - машины, станки, жилища, инструменты - подогнано по своей мерке. Не делать же все это другим специально для роботов, гораздо легче роботам придать привычную форму. Но есть еще один аспект: попробуй пообщайся с механизмом, у которого, скажем, четыре руки и восемь глаз по окружности туловища. Делались такие монстры, очень удобные и ловкие в работе, только никто больше недели рядом с ними не выдерживал. Вот с Ритой приятно работать. Она очень женственна, мягка, застенчива... С ней так приятно, что даже не задумываешься, зачем она так похожа на человека. И то, что она нежнее человека, и хуже переносит перепады температур, и может употреблять только высококачественную пищу, кажется совершенно естественным. Рита - переходная модель, опытная. На ней отрабатывалась методика выращивания организма в искусственной среде. А вот они сейчас изо всей силы "вбивают" в молекулы рибонуклеиновой кислоты кремний, чтобы киберы обладали каменными телами, могли проходить сквозь огонь и выдерживать марсианский холод... Это необходимо, потому что органические роботы гораздо лучше ориентируются в сложных, постоянно меняющихся условиях других планет, чем стальные гиганты с электронным мозгом, Но неужели они тоже будут искать смысл жизни?

Проклятье! Платон попал ногой в выбоину на тротуаре и едва не растянулся. Недаром дурное предчувствие тяжелой глыбой лежало на сердце. Как ни крутись, а главное, самое страшное - поток сознания. Робот осознал себя, понял смысл своего существования, вернее, отсутствие смысла. Риголетто прозрел и должен взбунтоваться. Ибо ничто мыслящее не может служить забавой для других - только равным партнером, а мы, его создатели, как раз к этому еще не готовы. Не предусмотрели такой возможности. Разумеется, Микки не станет подстерегать с дубиной за углом. Интересно, в какую форму выльется его бунт?

Платон закурил третью сигарету, но теперь уже с облегчением. Когда вскрыты причины опасности, нетрудно их устранить. Микки не приспособлен для физической работы, но считать-то он может. Завтра же надо будет заменить ему кристаллы я подключить к большому компьютеру. Из него выйдет отличный математик - деловой, прагматичный, без капли романтики. Правда, это уже будет не Микки... Он забудет все, что вычитал и понял, - опаловые рассветы над морем и нежный шелест вечернего ветра в кустах, лунную дорожку на реке, и задорный женский смех, и неуемное стремление к познанию, когда сажаешь корабль на незнакомую планету, и радость победы, и горечь поражения, и жажду жизни, и безудержную ярость, когда вступаешь в единоборство с темными слепыми силами... Он забудет все, что познается эмоциями, но взамен приобретет другое - красоту математических формул, скрывающих в себе все законы Вселенной, откроет для себя новый мир - мир всесильных чисел, научится управлять ими. Замена, конечно, не равнозначная, но это единственный выход. А согласился бы он сам, Платон, на такую замену?.. Хорошо, что Микки можно не спрашивать. К счастью, у него рядовой электронный мозг, вот с Ритой было бы сложнее...

Платон швырнул сигарету в цветочную клумбу и нырнул в двери дома, которые распахнулись при его приближении. Уже засыпая, он лениво подумал, что было бы интересно узнать, чем занимается сейчас Микки.

...Что-то подбросило его, и Платон сел, держась за одеяло и уставившись в темноту расширенными глазами. Дикий сон: куда-то он проваливался, а вокруг со страшным звоном рушились стены. Только несколько секунд спустя до него дошло, что это надрывается видеофон.

Ночь за окном сгустилась в липкий грозовой мрак, как всегда перед рассветом. Еще не нажав кнопку, Платон знал, что произошло непоправимое. На экране выступило искаженное лицо Риты.

- Платон, приезжай немедленно. Микки в лаборатории...

- Что, что? - кричал он, не в силах вот так сразу принять случившееся.

- Не знаю, я боюсь. Во всем институте выключен свет. Это Микки...

Платон громыхал по лестнице, натягивая пиджак прямо на пижаму. Как назло, возле дома ни одной свободной машины. Он бежал по мостовой, задыхаясь, размахивая руками, забыв, что надо просто нажать кнопку на ближайшем столбике вызова. Наконец где-то через два квартала его нагнала "черепаха". И, уже набрав индекс маршрута и откинувшись на сиденье, Платон понял, чем занимался Микки этой ночью: анализировал ход мыслей его, Платона. Недаром он специализирован по человеческим знаниям. Микки прошел вместе с ним по улицам, стоял в световом круге, нервно затягивался сигаретой, переходил от надежды к отчаянию и отыскал наконец то вынужденное решение, к которому привела жестокая логика. А отыскав, нанес контрудар.

Рита ждала в воротах парка, стягивая у горла края кофточки неестественно белыми в темноте руками. Пижамную куртку она сняла, но осталась в брюках.

- Он пришел ночью, схватил меня за руку и потащил в вестибюль к большому зеркалу. Долго разглядывал нас обоих и анфас и в профиль, а потом, ни слова не сказав, ушел. И вот...

Первое, что увидел Платон, когда ворвался в лабораторию и чиркнул спичкой, - сорванная предохранительная решетка с шин высокого напряжения, а под шинами, черными, обгорелыми, - капли застывшего металла. Микки был сделан из обыкновенной, нетугоплавкой стали... Платон включил рубильник аварийного освещения и, тяжело ступая, прошел к своему столу, на полированной поверхности которого чужеродным телом белела записка. Он вдруг почувствовал себя старым и одиноким. Рита неотступно шла рядом, и в ее глазах он увидел жалость и смятение - чувства, конструкцией роботов не предусмотренные. Но теперь это его не пугало. И, распиная себя каждым словом, он прочел записку, а потом медленно разорвал бумажку на мелкие клочки.

- Болван! - сказал он.

Но это относилось не к Микки.