«ка-пэкс V на луче света»

ка-пэкс V на луче света (epub) - ка-пэкс V на луче света 526K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Джин Брюэр

 

 

 

 

 

 

 

«На луче света» является блестящим продолжением «Ка-ПЭКСА» Джина Брюэра, романа, в котором человек, называющий себя протом, утверждает, что он является совершенным существом с планеты Ка-ПЭКС – идиллическом мире без войн, правительства и религии. Его психиатр из Манхеттенского Института полон решимости доказать, что личность прота есть не что иное, как трагическое проявление расстройства множественной личности. Но когда люди начинают обращать внимание на необычные способности прота, многие из них начинают сомневаться в поставленном диагнозе. «На луче света» – это история о возвращении прота на Землю и его плане взять с собой несколько человек при следующем отправлении домой. Для доктора Брюэра, как и для его пациентов, которые отчаянно добиваются расположения прота в надежде, что они могут быть им выбраны, это гонка со временем, ведь, как утверждает прот, этот визит станет для него последним. Имея нечто общее с «Пролетая над гнездом кукушки», это чудесная, веселая и трогательная история.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Восхищенные рецензии на книгу Джина Брюэра «Ка-ПЭКС»

 

 

 

 

 

«На протяжении всего повествования прозаичный, «медицинский» стиль делает эту трогательную и интригующую историю все более убедительной». – Publishers Weekly

 

 

«Очаровательный роман». – Booklist

 

 

«Прекрасный фантастический сюжет, подходящий и рекомендуемый каждому, как подросткам, так и взрослым». – Library Journal

 

 

«Убедительное и грамотное построение». – Time Out

 

 

«По-настоящему смешно и трогательно». – San Francisco Examiner & Chronicle

 

 

«Увлекательный, оригинальный роман, который необыкновенно захватывает». – Detroit News

 

 

«Искусно структурированная, невероятно хорошо написанная история… Вымысел или нет, Брюэр затрагивает ваши чувства». – Cleveland Plain Dealer

 

 

«Восхитительно… «Ка-ПЭКС» Брюэра доказывает нам, что существует несколько вариантов счастливых концовок, и что нет никаких причин, почему действительность не может объединить существование нескольких личностей». – Southern Book Trade

 

 

«Живая и захватывающая маленькая фантазия». – The Guardian

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Джин Брюэр

 

Ка-ПЭКС. На луче света

 

 

Посвящается пенсионному фонду моей жены

 

 

 

 

Иногда можно и впрямь усомниться, действительно ли умерли драконы древности.

Зигмунд Фрейд

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

В марте 1995, я опубликовал отчёт о 16 беседах с пациентом психиатрии, который верил, что он прибыл (на луче света) с планеты под название Ка-ПЭКС. Пациент, тридцатитрёхлетний белый мужчина, именующий себя “прот”, был, по факту вторичной личностью, чьё альтер-эго, Роберт Портер, опустошённый глубокой эмоциональной травмой. Последний выжил лишь благодаря тому, что спрятался в тени своего внушительного друга – “пришельца”. Когда прот, “возвращался” на свою родную планету ровно в 3:31 ночи 17 августа 1990-го, пообещав вернуться “примерно через пять ваших лет”, Роберт впал в состояние трудноизлечимой кататонии, поддерживаемый непрерывным наблюдением и внимательным уходом.

Многие пациенты, проживавшие в Манхэттэнском Психиатрическом Институте, с момента пребывания там прота, отбыли. К ним относятся Чак и Миссис Арчер (все имена изменены в интересах сохранения конфиденциальности), которые не так давно переехали в дом для престарелых на Лонг-Айлэнде, благодаря ежегодной ренте её покойного мужа; Эд, психопат, застреливший шестерых человек в торговом центре в 1986, но прекративший буйствовать, случайно встретив прота в 1990. Сейчас он живёт в общественном приюте с Красоткой, кошкой, жившей в МПИ. Единственный пациент, упомянутый в "Ка-ПЭКСе" и кто до сих пор оставался с нами вплоть до 1995 года, был Рассел, наш штатный "священник", которому больше некуда было идти.

Тем не менее, все наши обитатели, даже самые поздние из прибывших, были хорошо осведомлены об обещанном возвращении прота, как и о ужасно жарких, засушливых летних днях, распространивших напряжение как среди пациентов, так и среди персонала. (И только Клаус Виллерс, наш директор, был невозмутим. По его мнению, "он никкокта не вернётся. Роберт Портер здесь наффсекта.")

Никто не ожидал возвращения прота больше, чем я. Не столько, впрочем, из-за отцовской нежности, развитой мной в ходе наших совместных бесед, сколько потому, что я всё ещё надеялся высвободить Роберта из плена кататонии и, с помощью прота, подтолкнуть его к выздоровлению.

Но "примерно через пять лет" с момента отбытия прота могло произойти в любой момент в 1995-м, либо позже. Так что мы с моей женой запланировали потратить две недели в середине августа на отпуск в Адирондаке [Адирондак — горный хребет на северо-востоке штата Нью-Йорк. прим. пер.].

Это было ошибкой. Я был столь озабочен вероятностью его предстоящего появления, что составил плохую компанию Карен и нашим друзьям, Сигелам, которые всеми возможными способами пытались отвлечь меня от работы. Теперь я, наверное, понимаю, насколько непредусмотрительно с моей стороны было забыть, что "пять лет" для ума настолько точного, как у прота, укладывались в интервал в несколько минут или часов. На самом деле, это случилось в четверг, 17 августа, в 9:08 утра, когда я получил звонок от готовой расплакаться Бэтти Макалистэр, нашей медсестры. "Он вернулся!" - всё, что она смогла сказать, больше и не понадобилось.

 

- Буду сегодня вечером! - уверил я её. - Не позвольте ему никуда уйти!

 

Карен (тоже медсестра из психиатрии) лишь улыбнулась, покачала головой и начала паковать обед для моего возвращения в город, пока я хватал непрочитанные отчёты и незавершённые рукописи и пихал их в свой портфель.

За рулём я получил возможность ещё раз задуматься о событиях 1990 года, которые я пересмотрел лишь несколькими неделями ранее, готовясь к его возможному возвращению. Краткое изложение для тех, кто не знаком со случившейся историей:

Роберт Портер родился и вырос в Гвелфе, штат Монтана. В 1975, будучи старшеклассником, он женился на однокласснице, Саре (Сэлли) Барнстэйбл, которая была беременна. Единственная работа, что он смог найти для поддержания своей жены и будущей семьи - это забойщик на местной скотобойне, та же работа, что убила его отца двенадцатью годами ранее.

Однажды, в субботу в августе 1985, Роберт, возвращаясь с работы, застал незнакомца, выходящего через парадную дверь его дома.

Он погнался за человеком через дом, мимо окровавленных тел его жены и дочери, во двор, где он сломал злоумышленнику шею. Вне себя от горя, он предпринял попытку покончить жизнь самоубийством, утопившись в близлежащей реке. Однако, его прибило течением к берегу и, с того момента больше не было Роберта Портера, был "прот", гость с идиллической планеты Ка-ПЭКС, где все ужасы, выпавшие на долю его альтер-эго, никогда не случались.

Это и в самом деле был утопичный мир, где все жили счастливо в течение тысячи лет, без утомительной нужды зарабатывать себе на жизнь, где было мало или же вовсе не было ни болезней, ни бедности или несправедливости, ни, раз уж на то пошло, школ, правительств и любого рода религий. Кажется, единственным недостатком для жизни на Ка-ПЭКС была сексуальная жизнь, настолько неприятная, что к ней прибегали исключительно для поддержания (низкого) уровня населения.

Позднее прота, настоящего знатока в области астрономических вопросов, доставили в МПИ (как он попал в Нью-Йорк до сих пор остаётся загадкой), у меня ушло несколько недель, чтобы понять, что он был вторичной личностью, за которой пряталось его истинное лицо и, при помощи Жизель Гриффин, внештатного репортёра, идентифицировать трагическую личность Роберта Портера. Но это откровение пришло слишком поздно. Когда прот "улетел" с Земли 17 Августа 1990 года, Роберт, более не способный прятаться за своим альтер-эго, скрылся в глубинах своего повреждённого сознания.

Ничто, включая серию электрошоковых процедур и самых мощных антидепрессантов, не помогло вывести Роберта из оцепенения. Я пробовал даже гипноз, который оказался настолько эффективен при выяснении событий, произошедших с ним в 1985 году. Он игнорировал меня, как и всех остальных. Поэтому, тем жарким августовским вечером, с возрастающим волнением я приехал в больницу и поспешил в его комнату, где, как я ожидал, прот уже был готов заняться тем, ради чего он "вернулся". Однако, он был слаб и неустойчив, хотя ему не терпелось встать и пойти, как и любому, кто пробыл бы пять лет в позе эмбриона.

Он попросил (больше прохрипел) своих любимых фруктов, обвиняя, разумеется, в своём слабом состоянии свой недавний "вояж" [voyage (фр.) - путешествие. Прим. пер.]. Бэтти уже проследила за тем, чтобы он принимал жидкую пищу, в том числе немного яблочного сока, а доктор Чакраборти, наш главный терапевт, распорядился дать успокоительное, чтобы он уснул, что он и сделал, едва ли не сразу после того, как я прибыл.

Читателю может показаться странным, что после пяти лет бездействия проту понадобился отдых, но факт в том, что состояние кататонии, в отличии от коматоза, не является ни сонным, ни бессознательным, но строго бодрствующим. Словно живая статуя, боящаяся пошевелиться или совершить любое другое "предосудительное" действие. Именно мышечное напряжение (иногда чередующееся с лихорадочной деятельностью) и приводит к полному истощению пациента, когда тот, наконец, пробуждается.

Я решил дать ему несколько дней на восстановление, прежде чем засыпать его вопросами, которые я собирал полдесятилетия, для его (Роберта) лечения и, я отчаянно надеялся, успешного восстановления.

 

 

 

БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ

 

Первую беседу с протом (семнадцатую, в общей сложности) я назначил на 3 часа пополудни, в понедельник, 21 августа, не забыв приглушить свет для его чувствительных глаз. Он и в самом деле снял тёмные очки, как только вошёл в мой кабинет, сопровождаемый своим старым другом Романом Ковальски (Гуннар Дженсен ушёл в отставку) и, я с радостью заметил, что он, казалось, полностью оправился от пяти лет полной неподвижности, хотя, технически это был не прот, а Роберт, находившийся в состоянии кататонии всё это время. По сути, он был таким, каким я его запомнил: улыбающийся, энергичный, проворный. Единственными заметными изменениями были небольшая потеря веса и первые намёки на седину у висков - ему было уже тридцать восемь лет, хотя он утверждал, что около четырёхсот.

Бетти сообщила, что он уже был в состоянии есть мягкую, легко усваиваемую пищу, так что у меня уже было несколько переспевших бананов, которые он, как обычно, целиком поглотил. - Зрелые самые лучшие, - напомнил он мне. - Мне нравятся чёрные, как смоль. - Он чувствовал себя, как дома, будто наша последняя встреча была только вчера.

Я включил диктофон. - Как ты себя чувствуешь, прот? - спросил я его.

 

- Слегка устал, джин. - Примечание читателю: прот писал прописью названия планет, звёзд и т.д. Всё остальное, включая человека, было для него не столь значительно и, следовательно, писалось строчными буквами. - Как вы?

- Намного лучше, теперь, когда ты вернулся, - сказал я ему.

- О, вы были больны?

- Не совсем. Скорее, расстроен.

- Возможно, вам стоит показаться психиатру.

- На самом деле, я советовался с лучшими умами мира об источнике моего расстройства.

- Это как-то связано с вашими взаимоотношениями с другими людьми?

- В некоторой степени.

- Я так и думал.

- Откровенно говоря, это касается тебя и Роберта.

- Серьёзно? Мы сделали что-то не так?

- Это то, что я хотел бы узнать. Возможно, мы начнём с того, что ты расскажешь, где ты находился последние пять лет.

- Забыли, док? Мне пришлось на время вернуться на Ка-ПЭКС.

- И ты взял с собой Бэсс? - Пометка: Бэсс - пациентка с расстройством психики, "исчезнувшая" в 1990 году вместе с протом.

- Я подумал, смена обстановки хорошо на неё повлияет.

- И где она сейчас?

- Всё ещё на Ка-ПЭКС.

- Она не вернулась с тобой?

- Неа.

- Почему нет?

- Шутите? Вы бы хотели вернуться в это место после того, как увидели па-ри? ["pa-ree" - шуточное, умышленно неправильное написание слова "Париж". прим. пер.] Примечание: "местом", которое он имел ввиду была Земля, не больница.

- Ты можешь доказать, что Бэсс на Ка-ПЭКС?

- А вы можете доказать обратное?

Я начинал ощущать знакомое предчувствие. - И как она там?

- Как рыба в воде. Теперь она всё время смеётся.

- И она с тобой не вернулась.

- Разве мы ещё с этим не покончили?

- Что насчёт всех остальных Ка-ПЭКСиан?

- А что с ними?

- С тобой прибыл ещё кто-нибудь?

- Нет. Я не удивлюсь, если никто и не собирался.

- Почему нет?

- Они читали мой отчёт. - Зевнул он. - Тем не менее, никогда не знаешь...

- Скажи мне кое-что: Зачем ты прилетел на Землю в первый раз, зная из наших радио и теле трансляций, какая это негостеприимная планета?

- Я уже говорил вам: Роберт нуждался во мне.

-Это было в 1963 году?

- По вашему календарю.

- Как раз во время похорон его отца.

- В точку.

- И, с тех пор ты несколько раз совершил это путешествие.

- Девять, чтобы быть точным.

- Хорошо. Для протокола, затем ты вернулся на Ка-ПЭКС на прошедшие пять лет.

- Ну, не всё так просто. Для меня это было туда и обратно, как... Ох, я ведь всё это объяснял в прошлый раз, не так ли? Скажем так, я остановился, чтобы немного передохнуть после сдачи моего отчёта в библиотеку. Затем я поспешил вернуться сюда.

- К чему такая спешка?

- О, я понял. Вы задаёте вопросы, на которые уже знаете ответы. - Вот оно: знакомая ухмылка Чеширского кота. - Только для протокола - так?

- В данном случаем, я ещё не знаю многих ответов, поверь мне.

- О, хорошо, в это я могу поверить. Но, отвечая на ваш вопрос: я обещал неким существам вернуться в течение пяти лет, помните?

- Чтобы взять их с собой на Ка-ПЭКС.

- Ага.

- Но что за спешка?

- Все они, кажется, хотят уйти как можно скорее.

- И скольких из них ты планируешь взять с собой?

 

До сих пор прот оглядывал кабинет, будто бы искал знакомые предметы, изредка останавливаясь, чтобы изучить акварели на стенах. Теперь он смотрел прямо мне в глаза, и его улыбка исчезла. - На этот раз я подготовился, доктор б. Я могу взять с собой целую сотню существ при возвращении.

 

- Что? Сотню?

- К сожалению. Для большего места не хватит.

 

На записи слышится долгая пауза, прежде чем я смог ответить. - Кого ты думаешь взять, к примеру?

 

- О, я не узнаю, пока не придёт время.

 

Я мог чувствовать, как колотилось моё сердце, когда я спрашивал настолько небрежно, насколько мог, - И когда это случится?

 

- Ах. Вот этого я не скажу.

 

Теперь настал мой черёд уставиться на него. - Хочешь сказать, что не собираешься рассказывать, как долго ты здесь пробудешь?

 

- Рад видеть, что ваш слух не пострадал, нарр. ("джин" или "сомневающийся" на ПЭКСианском).

- Я правда хотел бы знать, прот. Можешь дать, хотя бы, приблизительный ответ? Ещё пять лет? Месяц?

- Сожалею.

- Почему, чёрт возьми, ты не можешь сказать?

- Потому что, если бы вы знали когда, вы бы следили за мной как кошка за птицей в этом плотоядном МИРЕ.

 

Я уже давно уяснил, что спорить с моим другом "пришельцем" бесполезно. Всё, что я мог, так это ждать более подходящей ситуации. - В таком случае, я бы хотел запланировать для тебя три сеанса в неделю. Каждый понедельник, среду и пятницу в 15:00. Тебя это устраивает?

 

- Как скажете, дохтар. До поры до времени я к вашим услугам.

- Хорошо. Есть ещё несколько вопросов, которые я бы хотел задать, пока ты не ушёл в свою в комнату.

 

Он сонно кивнул.

 

- Во-первых: где ты приземлился в этот раз?

- Тихий океан.

- В тот момент он был направлен к Ка-ПЭКС?

- Джино! Понял, наконец!

- Скажи кое-что. Как ты дышишь в открытом космосе?

 

Он покачал головой. - Кажется, я поспешил с выводами. Вы до сих пор не понимаете. Обычные физические законы неприменимы к световым путешествиям.

 

- Ладно, на что это похоже? В сознании ли ты? Чувствуешь ли что-то?

 

Кончики его пальцев соединились, и он сосредоточенно нахмурился. - Это трудно описать. Кажется, что время останавливается. Это довольно похоже на сон...

 

- А когда ты "приземляешься"?

- Это подобно пробуждению. Только в другом месте.

- Должно быть, это довольно ободряюще - проснуться посреди океана. Ты умеешь плавать?

- Без удара. Как только я появился здесь, я тут же ушёл оттуда.

- Как?

Он вздохнул. - Я говорил во время моего прошлого визита, помните? С помощью зеркал...

 

- О. Верно. И где ещё ты побывал до того, как прибыть сюда?

- Нигде. Пришёл прямо домой, в мпи.

- Хорошо, планируешь выбираться куда-нибудь из больницы, пока ты здесь?

- На данный момент нет.

- Если решишь предпринять какие-либо поездки, обещаешь сообщить мне?

- Разве я не всегда так делаю?

- Вспомнил кое-что: Роберт был с тобой, когда ты путешествовал на Лабрадор и Ньюфаундленд в прошлый раз?

- Неа.

- Почему нет?

- Он не захотел.

- Мы не видели его несколько дней, когда ты пропал. Где он был?

- Без понятия, тренер. Вы обязаны спросить у него.

- Во-вторых: Не планируешь ли ты давать какие-либо "задания" нашим пациентам? (как он сделал с Хоуи, скрипачом, пять лет назад).

- Джин, джин, джин. Я только что здесь. Я ещё не встретил ни одного из пациентов.

- Но ты ведь скажешь мне, если придумаешь подобный план?

- Почему нет?

- Хорошо. И, наконец, есть ли какие-то маленькие сюрпризы, о которых ты мне не говоришь?

- Если скажу, они перестанут быть сюрпризами, не так ли?

 

Я посмотрел на него. - Прот, где Роберт?

 

- Не далеко.

- Ты говорил с ним?

- Конечно.

- Как он себя чувствует?

- Как мешок с экскрементами мота. (Пометка: мот - скунсоподобное животное с Ка-ПЭКСа).

- Он говорил о чём-нибудь, что ты хотел бы мне рассказать?

- Он хотел бы знать, что стало с собакой. - Он имел ввиду далматинца, которого я принес в надежде вызвать реакцию Роберта, чтобы он отозвался.

- Скажи, что я забрал Окси домой, пока он не почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы позаботиться о ней.

- Ох. Ваша знаменитая практика кнута и пряника.

- Можешь называть и так. Хорошо. Это мой последний вопрос на сегодня, но я хочу, чтобы ты подумал над ним прежде, чем ответить.

 

Он разразился ещё одним гигантским зевком.

 

- Пока ты здесь, поможешь мне заставить Роберта чувствовать себя лучше? Поможешь ему разобраться с его чувством собственной ничтожности и отчаянием?

- Я сделаю всё, что смогу. Но вы ведь знаете, каково ему.

- Хорошо. Вот и все желающие. Теперь - не возражаешь против гипноза во время нашего следующего сеанса?

- Вы никогда не сдаётесь, да, док?

- Стараемся. - Я встал. - Спасибо, что пришёл, прот. Хорошо снова тебя видеть. - Я подошёл и пожал ему руку. Если он ещё и был слаб, то на его рукопожатии это не сказалось. - Позвать мистера Ковальски или ты сможешь найти дорогу в свою комнату?

- Это не так уж сложно, джино.

- Завтра мы вернём тебя во второе отделение.

- Старое доброе второе отделение.

- Увидимся в среду.

 

Он так зашаркал, что меня обдало обратной волной.

 

Когда прот ушёл я, со смешанным чувством волнения и трепета, слушал запись этого короткого сеанса. С учетом данного мне времени, я был уверен, что смогу помочь Роберту преодолеть препятствия на пути к его излечению. Но сколько времени у нас есть? В 1990 году, мы столкнулись с крайним сроком, заставившим меня пойти на риск, слишком поспешить. Теперь передо мной стояла дилемма похуже: я не имел ни малейшего понятия, как долго прот будет поблизости. Единственный ключ, который у меня имелся - это его пассивная реакция на моё предложение о встречах трижды в неделю. Если бы он планировал уйти в течение нескольких дней, он, несомненно сказал бы, что "лучше бы им быть продуктивными!" или что-то вроде того. Но я мог и ошибаться, как ошибался и о других вещах, касающихся прота.

В любом случае, три сеанса в неделю - это всё, чем я владел. Хоть я и не преподавал в осеннем семестре, у меня были и другие неотложные обязанности, не последней из которых были другие мои пациенты, все со сложными и загадочными случаями и каждый заслуживал всего моего внимания. Одной из них была молодая женщина, назовём её Фрэнки (как в старой песне “Frankie and Johnny Were Lovers”), которая оказалась неспособна не только полюбить другого человека, но даже просто не понимала саму концепцию любви. Другим был Берт, кредитный специалист в банке, который тратит всё своё время вне сна на поиск чего-то потерянного, хотя он сам не имеет понятия, что это.

Но, вернёмся к проту. В течение последних пяти лет было достаточно возможностей обсудить его случай с коллегами, как в МПИ, так и по всему миру. Не было конца предложениям, как решить проблему с моим пациентом. К примеру, один врач из бывшего Советского Союза уверял меня, что Роберта можно быстро привести в чувство, погружая его в ледяную воду на несколько часов в день - бесполезная и бесчеловечная практика, устаревшая десятилетия назад. Все, однако, сошлись во мнении насчёт гипноза, который, вероятно, был лучшим подходом к проблеме Роберта/прота, и я планировал начать с того момента, где я закончил в 1990 году. То есть, попытаться уговорить Роберта покинуть его защитную оболочку, чтобы помочь ему справиться с его чувствами относительно трагических событий 1985 года.

Для этой работы я очень сильно нуждался в помощи прота. Я чувствовал, что без него шансы на восстановление были невелики. Поэтому, я столкнулся с другой трудностью: если Роберту полегчает, проту придётся "раствориться", чтобы стать частью полноценной личности. Готов ли он будет сыграть роль в лечении и восстановлении Роберта, если ему придётся пожертвовать собственным существованием?

 

В пятницу, на следующий день после возвращения прота, я позвонил Жизель Гриффин, репортёрше, сыгравшей важную роль в выяснении происхождения Роберта, чтобы рассказать ей, что он вернулся. Она регулярно приезжала после исчезновения прота пять лет назад, якобы чтобы проверить прогресс Роберта, но втайне, я думаю, она надеялась, что прот вернулся, потому что полюбила его за те месяцы, что она провела в больнице, расследуя его историю для журнала "Конандрум" [Conundrum - загадка (головоломка) - ежегодный журнал, публикующий новаторскую поэзию и произведения в перекрёстных жанрах (из прим. в первой книге)]. Разумеется, она часто всюду путешествует, последним её проектом (возможно, в предвидении возвращения прота) была статья о НЛО, которые были замечены едва ли не везде. Тем не менее, она всегда оставляла мне номер пейджера, давая понять, что она хочет знать о любых изменениях в состоянии Роберта.

Она была очень рада услышать о появлении прота и сказала, что будет "так скоро, как сможет". Я, однако, попросил, чтобы она не приезжала, пока он не оправится от "путешествия" (т.е. кататонии) и я имел возможность поговорить с ним, уверяя её, возможно напрасно, что будет ещё масса времени, чтобы заново с ним познакомиться, когда он станет сильнее.

После беседы с протом я снова позвонил ей, точнее, оставил сообщение, что она может позвонить и назначить встречу, чтобы увидеться с ним. После чего я продиктовал письмо матери Роберта на Гавайи, сообщая ей, что её сын уже не в кататонии, но также не советуя пока что навещать его, пока этот факт не установится. Затем я совершил обход нижних отделений, информируя всех заинтересованных о возвращении прота, чтобы подготовить почву к его возвращению во второе отделение на следующий день.

Институт расположен таким образом, что наиболее серьёзно больные либо опасные пациенты располагаются на верхних этажах, тогда как менее больные бродят по первому и второму (отделение один и два). Первое отделение, прежде всего, является временным пристанищем для некоторых временных пациентов, приходящих периодически для "настройки", как правило, чтобы откорректировать своё лечение и для тех, кто достиг значительного прогресса в восстановлении и уже близки к выписке. Прот собирался вернуться к обитателям второго отделения, пациентам с серьёзными психическими отклонениями от маниакально-депрессивного психоза до острого обсцессивно-компульсивного расстройства, но не представляющим угрозы для персонала и друг для друга.

Мне не стоило и беспокоиться. Как только я вошёл в отделение, стало очевидно, что все уже знали о возвращении прота. Психиатрическая больница, в некотором смысле, подобна маленькому городку - новости распространяются быстро и настроения крайне заразительны. Поэтому, накануне переселения прота, атмосфера была буквально заряжена предвкушением. Даже некоторые из тяжело депрессивных приветствовали меня относительно бодро, а хронические шизофреники, которые месяцами не могли внятно произнести и предложения, осведомлялись, как мне кажется, о моём здоровье. Большинство из этих пациентов, за исключением Рассела и парочки других, никогда даже не встречали его.

 

· · ·

 

Жизель появилась в моём кабинете во Вторник утром, без опозданий, как я и ожидал. Я не видел её несколько недель, но я не забыл её сосновый аромат, разрез глаз, как у лани.

Она была одета, как всегда, в старую рубашку, выцветшие джинсы в кроссовки без носок. Хотя ей было уже под сорок, она всё ещё выглядела, как шестнадцатилетняя девчонка с "гусиными лапками". [в оригинале "crow’s-feet" - морщинки в уголках глаз. Прим. пер]. Тем не менее, что-то в ней изменилось. В ней больше не было столько энтузиазма, как пять лет назад. Исчезла застенчивая улыбка, которую я когда-то ошибочно принимал за кокетливую, но которая, как я успел узнать, была частью её истинной простодушной природы. Вместо этого она казалась нехарактерно нервной. Мне подумалось, что она могла опасаться новой встречи с протом, проблема, я предполагал, в том, что он мог измениться или, возможно, даже забыл о ней.

 

- Не волнуйся, - заверил я её. - Он всё тот же.

 

Она кивнула, но смотрящие куда-то вдаль большие карие глаза говорили о том, что она не слышит.

 

- Расскажи мне, что происходило с тобой последние несколько месяцев.

 

Её глаза вдруг сфокусировались. - Ох. Я почти закончила отрывок про НЛО. Потому меня и не было поблизости всё это время.

 

- Хорошо. Они реальны или...

- Зависит от того, с кем говоришь.

- Что ты говоришь себе?

- Я бы сказала, что нет. Но есть множество здравомыслящих, нормальных людей, которые бы с этим не согласились.

- Тем не менее, ты считаешь, что прот пришёл с Ка-ПЭКС.

- Да, но он не прилетал на НЛО.

- Оу. - Я подождал, что, как мне кажется, заставило её снова нервничать.

- Доктор Брюэр?

 

Я был уверен, что знаю, о чём пойдёт разговор. - Да, Жизель?

 

- Я хочу вернуться в больницу на некоторое время. Я хочу выяснить, что он, в действительности, знает.

- На счёт НЛО?

- На счёт всего. Я хочу написать об этом книгу.

- Жизель, ты же знаешь, что психиатрическая больница не место для общественной выгоды. Единственная причина, по которой я позволили тебе работать здесь в прошлый раз, это ценные услуги, которые ты нам предоставила. - Она свернулась калачиком в чёрном виниловом кресле напротив моего стола.

- Вы, наверное, будете писать ещё одну книгу о нём, как о пациенте, верно? Моя будет другой. Я хочу выяснить всё, что он знает, собрать в каталог, проверить это всё и посмотреть, чему мир сможет у него поучиться. Его знания, вам придётся признать, довольно удивительны, верите ли вы в то, что он с Ка-ПЭКСа или нет. - Она на мгновение склонила голову, затем посмотрела на меня своим умоляющим взглядом лани. - Я не встану на вашем пути, обещаю.

Это меня не убедило. Но я, также, не находил её идею плохой. Я знал, что она может помочь мне наладить отношения с протом (позже, возможно, и с Робертом) - Вот что я скажу. Вы можете заниматься этим при двух условиях.

 

Она резко развернулась ко мне лицом, как щенок, ждущий угощения.

 

- Во-первых, вы можете беседовать с ним только по часу в день. Несмотря на ваше отношение к проту, он здесь не для того, чтобы помогать вам писать книгу.

- Она кивнула.

- И, во-вторых, вам нужно его согласие. Если он не заинтересован сотрудничать с вами, это конец.

- Я согласна. Но если ему не понравится моя идея, я ведь всё равно смогу навещать его?

- По установленным для посещений часам, на стандартных условиях.

 

Она, конечно же, знала, что наши правила вполне либеральны и она могла общаться с ним почти каждый вечер и по выходным (поскольку журналисты и любознательные искатели отсеивались, появление у него других посетителей было маловероятно).

 

- Договорились! - Она вскочила и протянула маленькую руку, которую я взял. - Теперь я могу его увидеть?

 

Ещё кое-что, - добавил я, когда мы направились (я пропустил Жизель) во второе отделение. - Узнай, если сможешь, когда он собирается уходить.

 

- Он уходит?

- Не волнуйся - пока ещё нет. Он собирается забрать с собой несколько человек, когда будет уходить.

- Он? Кого?

- Я бы хотел, чтобы ты это выяснила.

 

Когда мы пришли во второе отделение, мы обнаружили прота в гостиной в окружении других пациентов, которые, казалось, говорили все одновременно. Полдюжины кошек отделения соревновались за место, чтобы потереться о его ноги. Рудольф, самопровозглашённый "величайший в мире танцор", выписывал пируэты вокруг комнаты. Рассел бегал взад-вперёд, выплакивая "Хвала Господу! С нами Учитель!" Милтон, наш внештатный шутник, кричал "Стулья для постоянной армии!" Другие что-то бормотали, и я сделал мысленную заметку спросить прота, понимает ли он их язык. Были и подарки: ореховая паста и фрукты (от знавших о его прошлом визите, чтобы стать его любимчиками), нить паутины, невидимый талисман, оставленный на газоне в один дождливый день, пять лет назад в память о "синей птице счастья".

Когда он увидел Жизель, он оторвался от группы и подошёл к ней с распростёртыми объятиями. Он горячо обнял её, затем отступил на шаг и молча посмотрел ей в глаза. Прот, очевидно, с нежностью о ней вспоминал.

Имея массу других обязанностей, я покинул их и поспешил на встречу с моим первым на тот день пациентом.

Когда я достиг своего кабинета, я обнаружил, что господа Родриго и Ковальски уже ждали снаружи с Майклом, двадцатидвухлетним белым мужчиной, пытавшимся убить себя, по крайней мере, трижды, прежде чем поступить в МПИ.

И он не одинок. Количество самоубийств в США и других странах значительно выросло за последние несколько лет, особенно среди молодёжи и, кажется, никто не знает, как объяснить это трагическое явление. Есть много причин, по которым человек пытается покончить с собой: горе, стресс, общая депрессия, неоправданные ожидания, чувство безнадёжности, но ни одна из них не является первопричиной суицидальной тенденции (большинство скорбящих и депрессивных людей не пытаются покончить с собой). Как и во всех медицинских проблемах, каждый случай должен рассматриваться индивидуально. Терапевт должен попытаться определить причину самодеструктивных чувств пациента и помочь ему справиться с ними, предлагая более разумные решения проблем, заставляющих его страдать.

Майкл, к примеру, взял на себя ответственность за смерть своего брата-близнеца и отчаянно желает "сравнять счёт". Хотя он и правда сыграл важную роль в событиях, приведших к гибели его близнеца, но это был несчастный случай, который мог произойти с кем угодно. Мне не удалось убедить его в этом, как, впрочем, и освободить его от чувства ответственности и вины ("Почему он, а не я?")

Но Майк продвинулся по этой логике на одну ступень дальше, чем большинство. Он чувствует ответственность за судьбу каждого, с кем он когда-либо пересекался, боясь, что мог запустить цепную реакцию катастрофических событий. Обычно, он держится подальше от всех, избегает взглядов, мало разговаривает.

Но не в этот раз. Хоть он, как обычно, был неопрятен и небрежно одет, он вошёл в кабинет в хорошем (для него) настроении. Он даже попытался улыбнуться. Я заметил это, надеясь, что это была настоящая перемена в его отношении к жизни. Но было вот что. Он услышал о проте и с нетерпением ждал встречи с ним. "Не волнуйтесь," - добавил он, глядя мне прямо в глаза, - "Я не собираюсь больше пытаться, пока не пообщаюсь с парнем с Ка-ПЭКС". Когда я с сомнением посмотрел на него, он ухмыльнулся и поднял покрытую шрамами руку в армейском приветствии. "Честное скаутское".

Старая психиатрическая аксиома: "Остерегайтесь весёлых самоубийц". Я знал, что он не шутит и, вероятно, ждёт, что скажет прот о возможном решении его проблем. Но, я разумеется, не прекращу наблюдения и не буду переводить его во второе отделение.

Размышляя о том, что прот мог бы сделать для Майкла и для остальных, я вдруг понял, что его возвращение столкнуло нас с другой дилеммой. Все пациенты были наслышаны о более раннем визите прота и их надежды на то, что он снимет с них груз их недугов, как он уже делал для многих наших бывших пациентов, росли, возможно, слишком стремительно. Я не мог сдержать своё любопытство: что же станет с пациентами, подобно Майклу, чьи надежды рухнут, если он не сумеет удовлетворить их радужные ожидания?

Тем вечером я убрался на своём столе, или пытался убраться - когда я закончил он выглядел ненамного лучше, чем прежде - и я нашёл бумагу, уже две недели ожидавшую моего рассмотрения. Я стал изучать её, но всё о чём я мог думать - это моя предстоящая беседа с протом. Хотя он только вернулся, но я уже чувствовал себя бессильным. В такие моменты я начинаю всерьёз подумывать о досрочном уходе на пенсию, хотя моя жена уже прожужжала мне все уши о том, что это ошибка.

Многие люди придерживаются о психиатрах и, возможно обо всех медиках подобного мнения: Мы работаем, когда захочется, берём большие выходные, тратим много времени на отдых. И, даже когда мы приходим на рабочее место, никакой реальной деятельности не производим и за это получаем огромные гонорары. Поверьте, это вовсе не так. Работа занимает двадцать четыре часа в сутки. Даже когда мы не посещаем наших пациентов и не ходим по вызовам, мы проводим умственную работу над их историями, стараясь думать о том, что мы, возможно, забыли что-то, что может им помочь. И страх сделать ошибку часто берёт верх. Часто мы мало спим, много едим, мало упражняемся - делаем всё то, против чего выступаем.

Я, наконец, просмотрел дело прота, к сожалению, ни одной свежей идеи мне в голову не пришло. И я знал, что не смогу спокойно спать ни в ту, ни в последующие ночи, пока у нас с Робертом не выйдет изгнать всех демонов, с грохотом ревущих в глубинах его истерзанного сознания.

 

 

 

БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

 

На утро перед следующей своей встречей с протом я получил звонок от Чарли Флина, астронома из Принстона, коллеги моего зятя, который изучал планетарную систему, с которой, как утверждал прот, он пришёл. Его голос напомнил мне скрипучее колесо. - Почему вы не сообщили мне, что он вернулся? - Спросил он, даже не поздоровавшись - Я...

 

- Ого. Вы должны понимать, что прот мой пациент. Он здесь не для вашей выгоды, ни для чьей бы то ни было ещё.

- Не соглашусь.

- Это не вам решать! - Отрезал я. Той ночью я плохо спал.

- А кто занимается подобными вопросами? Он может многое нам поведать. То, что мы от него узнали уже изменило способ нашего мышления в вопросах астрономии, и, я уверен, мы лишь коснулись поверхности. Он нужен нам.

- Моей первичной обязанностью является мой пациент, а не мировая астрономия.

 

Последовала небольшая пауза, пока он пересмотрел свой подход. - Конечно. Конечно. Смотрите. Я не прошу принести его в жертву на алтаре науки. Всё, чего я прошу, это позволить нам поговорить с ним, когда он не занят лечением или чем-то другим.

Я мог понять его позицию и, действительно, припев начинал звучать знакомо. - Я предложу вам компромисс, - сказал я ему.

 

- О, нет. Отсылать список вопросов, как в прошлый раз - это не дело.

- Если позволить вам говорить непосредственно с ним, каждый астроном в стране будет готов тарабанить в дверь.

- Но я постучался первым.

- Нет, не вы. Кое-кто попал сюда раньше вас.

- Что? Кто?

- Журналистка, которая помогла нам заполнить пробелы в его истории пять лет назад. Жизель Гриффин.

- Ах. Она. Но что она будет делать с ним? Она не учёный, не так ли?

- Тем не менее, вот вам моё предложение. Вы и все остальные можете общаться с ним через неё. Это приемлемо?

 

Снова пауза. - Встречное предложение. Я соглашусь с вашим предложением, если смогу встретиться непосредственно с ним только раз. Мы ведь тоже приняли участие в этом деле пять лет назад, когда помогли опознать в нём настоящего учёного, помните?

- Хорошо, но вам придётся договариваться с ней. В её распоряжении час в день.

- Как с ней связаться?

- Я попрошу её связаться с вами.

 

Проворчав что-то о репортёрах, он повесил трубку. Я тут же позвонил главе нашего секретариата, чтобы запросить всю документацию прота для Жизель.

 

- Включить туда стопку писем, полученную нами за последние пять лет?

- Всё, - я сказал ей, что мне не терпится избавиться от всего этого груза.

 

Когда вышла статья Жизель с участием прота в 1992 году, на больницу обрушился шквал звонков и писем. В большинстве были запросы информации о родине прота и просьбы указать, как туда добраться. Когда, спустя три года, вышла книга "Ка-ПЭКС", пришло ещё несколько тысяч запросов со всего мира. Многие люди, казалось, хотели найти какой-то способ, помимо суицида, чтобы убраться с планеты. Так как мы не могли ответить на эти вопрос, большая часть корреспонденции была отложена без ответа.

С другой стороны, все запросы на предоставление копий его "доклада", оценки жизни на Земле и его сумеречного прогноза для будущего хомо сапиенс, были выполнены. Данный трактат, "Предварительные замечания по B-TIK (RX 4987165.233)," породило некоторое количество споров среди учёных, многие из которых верили, что его предсказания относительно нашей неминуемой гибели сильно преувеличены, что только сумасшедший назвал бы причиной конца устоявшиеся обычаи, которые, по мнению прота, питают огонь нашего самосожжения.

Что касается меня, я рассматриваю отчёт прота и другие его замечания и заявления, как высказывания замечательного человека, который был в состоянии использовать скрытые возможности своего мозга, недоступные для остальных из нас, за исключением, возможно, людей, страдающих другими формами синдрома Савант. В случае с протом, однако, значительная часть его мозга принадлежала кому-то ещё: его альтер-эго, Роберту Портеру. Это был Роберт, безнадёжно больной пациент, которому я так сильно хотел помочь, даже если это платой за это будет исчезновение прота.

 

- Персики! - воскликнул прот, войдя в мой кабинет. Он был одет в свой любимый наряд: небесно-голубая джинсовая рубашка в сочетании с вельветовыми брюками. - Не ел их столько лет. Ваших лет, конечно же. - Он предложил укусить мне, затем широко раскрыл рот, чтобы откусить большой кусок самому. Струя слюны брызнула на полкомнаты.

 

Это был один из фруктов, семена которого он не потреблял. Я спросил его, почему.

 

- Тяжело для зубов, - объяснил он, сплёвывая одну из косточек обратно в чашку. - Корм дантиста.

- На Ка-ПЭКС есть дантисты?

- Не дай бог.

- Счастливчики.

-Удача тут ни при чём.

- Пока ты ешь, позволь спросить: Планируешь ли ты написать о нас ещё один отчёт?

- Неа, - ответил он, громко чавкая. - Если только здесь не произошло каких-то серьёзных изменений с моего прошлого визита. - Он остановился, одарив меня искренним, невинным взглядом. - Их ведь не произошло, правда?

- Имеешь ввиду на Земле.

- А где мы сейчас, не на ней?

- Ничего, что ты бы мог назвать серьёзным, я полагаю.

- Я этого боялся.

- Даже ни одной мировой войны, - весело сказал я.

- Всего лишь десятки религиозных.

- Это ведь прогресс, не считаешь?

 

Он улыбнулся, хотя это больше походило на животный оскал. - Это одно из самых забавных вещей здесь. Вы убиваете миллионы и миллионы существ каждый день и, если позднее вы убьёте чуть меньше, вы готовы сломать себе руки, поглаживая себя по спине. На Ка-ПЭКС вы, люди, считаетесь буйными.

 

- Да ладно, прот, мы не убиваем "миллионы и миллионы" людей каждый день.

- Я не говорил "людей". Ещё одна косточка звякнула в чашке, как весёлый звон колокольчика.

- Я забыл, что он считает всех животных одинаково важными, даже насекомых. Я решил сменить тему. - Ты говорил с кем-нибудь из других пациентов с нашей прошлой встречи?

- Они говорили со мной, по большей части.

- Я полагаю, все они хотят вернуться с тобой.

- Не все.

- Скажи мне: ты способен общаться с каждым во втором отделении?

- Разумеется. И вы бы смогли, если бы попытались.

- Даже с теми, кто не может говорить?

- Они все говорят. Вам просто необходимо научиться слушать.

 

Я давно считал, что, если мы сможем понять невнятную речь некоторых пациентов, т.е., чем их мысли отличаются от нормальных, мы могли бы узнать много нового о природе их страданий. - Как насчёт шизофреников? Я имею ввиду тех, чьи слова кажутся искажёнными - вы можете понять их?

 

- Конечно.

- Как ты это делаешь?

- Прот взмахнул руками. - Помните ту запись, что вы включали мне пять лет назад? Одну из песен китов?

- Да.

- Какая память! Ну, вот.

- Я не...

- Вы должны перестать относиться к вашим пациентам, как если бы они были вашими копиями. Если бы вы относились к ним как к тем, у кого вы могли бы чему-нибудь научиться, вы бы поняли.

- Ты можешь помочь мне сделать это?

- Я могу, но не стану.

- Почему нет?

- Вы должны научиться этому самостоятельно. Вы будете удивлены, насколько это просто, если забыть всё, что вы знаете и начать заново.

- Ты говоришь о моих пациентах или снова о Земле?

- Это ведь одно и то же, не так ли? - Он отодвинул чашку с косточками в сторону и сел, удовлетворённо глядя в потолок, как если бы его больше ничто в мире не волновало.

- Что насчёт Роберта? - спросил я его.

- А что с ним?

- Ты говорил с ним в последние дни?

- Он всё ещё мало говорит. Но...

- Но что?

- Чувствую, что он готов с вами сотрудничать.

Я выпрямился. - Да? Как ты узнал? Что он сказал?

- Ничего не сказал. Это просто моё ощущение. Он выглядит - даже не знаю - немного уставшим прятаться. Уставшим от всего.

- От всего? Не собирается ли он...?

- Не-е. Он просто устал быть усталым, я думаю.

- Я очень рад это слышать.

- Полагаю, это то, что вы бы назвали прогрессом.

 

Я на мгновение уставился на него, размышляя, может ли Роберт быть готовым выйти даже без гипноза.

 

- Он не настолько устал, джин. - Заметил прот.

Я чувствовал, как мои плечи сползают. - В таком случае, начнём. Ты готов?

- Всегда готов.

- Хорошо. Помнишь маленькую точку на стене, за мной?

- Конечно. Один-два-три-четыре-пять. - И он мгновенно отрубился.

- Прот?

- Да, доктор б?

- Как ты себя чувствуешь?

- Слегка чокнутым.

- Очень забавно. Теперь - помнишь, что было в прошлый раз, когда мы разговаривали таким образом?

- Разумеется. Был жаркий день и вы много потели.

- Верно. И Роберт не разговаривал со мной - помнишь?

- Конечно.

- А сейчас он со мной поговорит?

 

После короткой паузы прот резко ссутулился в кресле.

 

- Роберт?

 

Нет ответа.

 

- Роберт, в прошлый раз я говорил с вами при других условиях. Я немного знал о вас. С тех пор я узнал от чего вы так страдаете, и я хочу помочь вам справиться с этим. Я не собираюсь давать никаких обещаний на этот раз. Это будет непросто и вам придётся мне помочь. Сейчас я хочу лишь пообщаться с вами, чтобы получше узнать. Понимаете? Давайте просто поговорим о счастливых моментах в вашей жизни или о чем-нибудь, что вам будет интересно обсудить. Теперь поговорите со мной?

 

Он не ответил.

 

- Я хочу, чтобы вы считали эту комнату безопасным местом. Это то, место, где вы можете говорить всё, что у вас на уме, без страха и чувства вины или стыда, и с вами или с кем бы то ни было ещё ничего не случится. Пожалуйста, запомните это.

 

Нет ответа.

 

- Вот, что я скажу. Я получил некоторую информацию о вашем происхождении. Я собираюсь прочитать её вам, а вы остановите меня, если я скажу что-то не так. Сделаете это?

 

Ответа снова не было, но мне показалось, что я заметил, как Роберт слегка наклонил голову, как если бы хотел получше расслышать, о чем я говорю.

 

- Ладно. Вы были звездой борьбы в старшей школе с общим рекордом в 26-8. Вы были капитаном школьной команды и заняли второе место в турнире штата в выпускном году.

 

Роберт ничего не сказал.

 

- Вы были хорошим учеником и получили стипендию на обучение в государственном университете. Также, вы были награждены медалью за общественную деятельность Ротари-клубом Гелфа в 1974 году. [Rotary Club - нерелигиозные и неполитические благотворительные организации, открытые для всех стран, вне зависимости от национальной и расовой принадлежности, вероисповедания и политических взглядов. прим.пер.] Вы были вице-президентом вашего класса в течение трёх лет. Пока всё верно?

 

Ответа всё ещё не было.

 

- Вы и ваша жена Сара с дочерью Ребеккой жили в трейлере первые семь лет после женитьбы, затем построили дом в деревне, рядом с лесом и рекой. Похоже, красивое место. Похоже на то место, в котором я бы хотел однажды...

Я взглянул на Роберта и, к моему удивлению, обнаружил, что он уставился на меня. Я не спрашивал его, как он себя чувствует. Выглядел он ужасно. - Мне жаль. - Он прохрипел.

Я не мог понять о чём он сожалел - это могло быть что угодно. Но я незамедлительно промолвил. - Спасибо, Роберт. Мне тоже жаль.

Его глаза захлопнулись и голова снова поникла. Похоже, единственной причиной, по которой он вышел - это принести эти трогательные извинения мне или, возможно, миру. Я с жалостью поглядел на него за мгновение до того, как он сел и выпрямился.

 

- Спасибо, прот.

- За что?

- Не важно. Ладно, я собираюсь сейчас пробудить тебя. Я буду считать от пяти до одного. Ты медленно проснёшься и когда я...

- Пять-четыре-три-два-один, - он пропел. - Здорово, док. Роб уже сказал вам что-нибудь? (Примечание: Проснувшись, прот не может вспомнить ничего, что происходило под гипнозом).

- Да, сказал.

- Без дураков? Ну, это лишь был вопрос времени.

- Сколько времени у нас осталось, вот вопрос.

- Всё время МИРА.

- Прот, ты знаешь про Роба что-то, чего не знаю я?

- Например?

- Почему он чувствует себя таким никчёмным?

- Без понятия, тренер. Наверное, стоит что-то сделать в его жизни на ЗЕМЛЕ.

- Но ты ведь говорил с ним, не так ли?

- Не об этом.

- Почему нет?

- Он не хочет.

- Может быть теперь хочет.

- И не надейтесь.

- Хорошо, на сегодня достаточно. Попробуй, если сможешь, разузнать что-нибудь ещё у Роберта, а в пятницу снова увидимся.

- Положите побольше фруктов в это ловушку. - посоветовал он и побрёл к себе.

 

Я сидел на заднем дворике, наблюдая игру в бадминтон без воланов, когда ко мне прибежала Жизель. Я не видел её с тех пор, как она встретила прота двумя днями ранее. - Всё так, как вы и сказали, - она задыхалась. - Он всё тот же!

 

Я спросил её, сообщил ли он её, когда уезжает.

 

- Нет ещё, - призналась она. - Но он, кажется, никуда не торопится. - Она выглядела помешанной

 

Я напомнил ей, чтобы она попыталась выяснить, когда это случится и дать мне знать "так скоро, как сможешь". - Только будь попроницательней, - бессмысленно добавил я.

Я не был удивлён, узнав, что она уже прошлась по всей корреспонденции о проте и Ка-ПЭКС, полученной больницей. Удивило, однако то, что писем стало приходить ещё больше.

 

- Но никто не знает, что он вернулся.

- Кто-то узнал! Или, может быть, они просто ожидали его возвращения. Но удивительно то, что большинство из них адресовано именно проту на адрес МПИ либо для прота с Ка-ПЭКС. Или для больницы с пометкой "перешлите, пожалуйста". На деле, некоторые были адресованы "проту", без указания адреса.

- Да, я слышал.

- Понимаете, что всё это означает?

- Что?

- Это значит, что многие люди хотели, чтобы их письма или звонки дошли непосредственно до прота, ни до кого больше.

- Разве это не то, чего следовало ожидать?

- Не совсем. Тем более, большая их часть шла с пометкой "ПЕРСОНАЛЬНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО".

- Ну и что?

- Так что, я думаю, большинство людей не доверяют нам свои письма. Я бы тоже не стала, а вы?

- Возможно, она была права. Я читал некоторые из тех, что были адресованы мне, многие из них начинались так: "Вы идиот!"

- Пока я размышлял над этой неприятной задачей, она добавила, - К тому же, вы можете наткнуться на правовые проблемы, если не передадите их ему.

- Какие проблемы?

- Вмешательство в переписку по почте США.

- Не смеши меня. Прот здесь пациент и мы имеем право...

- Возможно, вы должны спросить вашего адвоката.

- Возможно.

- Не нужно. Я уже с ним поговорила. Был случай в 1989 году, когда предоставленные доказательства, изъятые из переписки пациента одного государственного института, были отвергнуты судом за незаконный обыск и изъятие. В итоге, больницу оштрафовали за манипуляции с письмами. Во всяком случае, - продолжала она, - если он всего лишь часть личности Роберта, как вы думаете, какой от этого вред?

- Не знаю, - честно ответил я, больше думая о Роберте, чем о стопке писем Санта Клауса или о том, что прот мог бы с ней сделать. - Хорошо. Но дайте ему только те, что адресованы конкретно ему. - Я вдруг почувствовал себя Уотергейтским преступником ["Уотергейтский скандал" — политический скандал в США 1972—1974, закончившийся отставкой президента страны Ричарда Никсона - прим. пер.], пытающимся свести к минимуму ущерб, хотя я не знал какими могут быть последствия.

- Следующий пункт. Я получила звонок от доктора Флина прошлым вечером.

- Ах, да. Я собирался попросить тебя позвонить ему.

- Думаю, он не смог ждать. В любом случае, я организовала ему встречу с протом.

- Только не позволяйте ему отнимать у прота слишком много времени. Он не будет последним вашим посетителем.

- Я знаю. Уже получила запросы от китолога и антрополога.

- Может быть, больше пока не будет...

-Посмотрим. - Она ускакала, оставив меня наедине с Джеки, тридцатидвухлетней "малышкой", сидевшей на сырой земле (газон был полит во время обеда) возле внешней стены, рывшей ямку, восторженно нюхая каждую ложку мягкой земли, прежде чем сжать её в шарик и аккуратно положить на гору таких же шариков. У неё были земляные усики, но я не стал останавливать её и предлагать ей помыть её грязное лицо.

Как и у многих наших пациентов, у Джеки была трагичная история. Она выросла на овечьей ферме в Вермонте и проводила много времени на открытом воздухе. Из-за домашнего образования и изоляции от тесного контакта с другими детьми в ней развился ранний интерес к природе во всех её цветах и разнообразии. К сожалению, родители Джеки погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было девять и она была вынуждена жить со своей тётей в Бруклине. Почти сразу же после этого, играя на детской площадке своей новой школы, она была случайно подстрелена в живот десятилетним мальчиком, пытавшимся отомстить за убийство своего старшего брата. Из больницы она вышла немой и с того дня не вымолвила ни слова, умственно не состарившись ни на день. Одна из медсестёр до сих пор заплетает её косички, как делала её мать, когда та была девочкой.

Хотя мозг её не пострадал, ни одна из наших попыток вывести её из мира её мечты - так любимого ей детства, не увенчались успехом. По всей видимости, она жила в состоянии гипноза собственного производства, от которого мы не могли её пробудить.

Но как она наслаждается этим миром! Когда она играет с игрушкой или с одной из кошек, она погружается в это всем своим существом, полностью фокусируясь на объекте и игнорируя всё остальное, также как наши аутисты. Она наслаждается закатом или тем, как воробьи стекаются на деревья гинкго, с восторгом и спокойствием. Приятно смотреть, как она ест, закрыв глаза и слегка причмокивая.

Я смутно надеялся, что пациенты вроде Джеки, Майкла и другие получат помощь от прота, пока тот снова не исчез. Бог знает, что бы мы смогли для них сделать без него. Он уже сыграл важную роль в том, чтобы на мгновение вытащить Роберта из оцепенения, даже если только для того, чтобы тот сказал, что сожалеет. Но о чём? Возможно, это из-за того, что он не был готов пройти через это, сотрудничать в его лечении или, возможно, это было то, чем должно было быть - обнадёживающим знаком, попыткой общения, маленьким началом.

Тем же днём, когда я спешил на заседание комитета, я заметил прота в комнате для отдыха, общающимся с двумя нашими наиболее сложными пациентами. Один из них двадцатисемилетний белый мужчина, выходец из Мексики, одержимый идеей, что он сможет летать если хорошенько сосредоточится. Его любимый писатель, разумеется, Габриэль Гарсия Маркес. Ни любые количества лекарств, ни психотерапия не смогли убедить в том, что только птицы, летучие мыши и некоторые виды насекомых могут подниматься в воздух. И он проводит большую часть своего времени вне сна, бегая по лужайке взад-вперёд и взмахивая руками, никогда при этом не поднимаясь над землёй выше, чем на фут или два.

Что привело к этому печальному состоянию? Мануэль был четырнадцатым из четырнадцати детей. Поэтому он всегда был последним на очереди в ванную, никогда не получал свою долю и без того ограниченного питания, никогда не носил новую одежду, даже нижнее бельё и носки. К тому же, он был "коротышкой", едва достигая пяти футов в высоту. В результате он вырос, не имея почти никакого чувства достоинства и, вообще, считал свою всю свою жизнь ошибкой.

По причинам, известным одному лишь ему, он задался невозможной целью - научиться летать. Если бы он смог сделать это, решил он, то смог бы быть достойным того, чтобы снова вступить в ряды своих человеческих собратьев. Это случилось, когда ему было шестнадцать

Другим был афроамериканец-гомосексуал - назову его Лу - твёрдо веривший в то, что он беременный. Что заставило его так думать? Когда он кладёт руку себе на живот, он чувствует пульс ребёнка. Артур Бимиш (тоже гей), его врач, наш новый психиатр, не смог убедить его, что живот пульсирует у всех, благодаря брюшной аорте и другим артериям, или убедить, что оплодотворение мужчины невозможно по причине отсутствия одного из основных компонентов репродуктивной системы, а именно яйцеклетки.

Что привело его к этому причудливому представлению? Лу владел женским мышлением, запертым в теле мужчины, не редкая проблема гендерной идентичности, известная как транссексуализм. Когда он был ребёнком, он пользовался одеждой своей старшей сестры. Его мать-одиночка, сама не без проблем, поощряла это занятие и настаивала, чтобы он мочился сидя. Он считался девочкой, пока в ходе обычного школьного медосмотра, не обнаружилось обратное, когда ему было двенадцать. Но, к тому времени, сексуальность Лу прочно укрепилась в его сознании. Он и в самом деле говорит о себе "она" и, что бы не предпринимали для лечения врачи, это только ухудшало положение. В добавок ко всему, доброкачественная киста в его мочевом пузыре послужила причиной небольшому кровотечению, которое он использовал, чтобы доказать, по крайней мере, самому себе, что у него были месячные.

Хоть он был объектом интенсивных словесных оскорблений в средней школе, он упорно отстаивал свою женственность: носил юбки и лифчики, использовал косметику и т.д. Он увеличивал свою грудь, конечно, как это делают некоторые девочки. После окончания школы он и его мать переехали в другой штат, где никто их не знал и тайна личности Лу была надёжно скрыта. Он получил работу секретаря в крупной корпорации и через некоторое время влюбился в человека, случайно заметившего его короткую щетину одним поздним вечером в лифте. Последующие страстные отношения продлились всего несколько месяцев, пока загадочные кровотечения из мочевого пузыря Лу не прекратились, и он не посчитал, что забеременел. Он был в восторге. Он очень хотел ребёнка, чтобы подтвердить своё положение. Почти сразу же после этого он начал страдать от утренней тошноты, болей в животе, усталости и всего такого. С тех пор он стал носить одежду для беременных.

"Отец" его ребёнка, испугавшись того, чего он не понимал, убедил Лу обратиться за психиатрической помощью и тот, в конечном итоге, попал к нам. Это было шесть месяцев назад, и ребёнок "ожидался" в ближайшие несколько недель. Что произойдёт, когда придёт время - вопрос, беспокоящий как наших сотрудников, так и пациентов. Лу, однако, находился в трепетном ожидании того судьбоносного дня, как и некоторые наши обитатели, которые уже предлагали всевозможные имена для новорождённого.

 

 

 

БЕСЕДА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

 

- Думаю, я нашла на чём сконцентрировать внимание в своей книге, - Объявила Жизель, когда я выходил из своего кабинета.

- Я направляюсь на встречу. Хочешь прогуляться?

- Конечно. - Она засеменила рядом со мной маленькими шажками.

- Не на космических ли путешествиях? НЛО? Зелёные человечки?

- Не совсем. Первая глава будет о вероятности инопланетной жизни. Вторая - пересказ моей статьи о НЛО. А об этом я поговорю в других главах.

- Ты расспрашивала его о НЛО?

- А-ха.

- Ну, что он думает?

- Он говорит: "Их не существует".

- Откуда ему это известно?

- Он говорит, это было бы подобно триллиону прыжков на кузнечике вокруг Земли.

- Так как же он объясняет все те наблюдаемые людьми случаи?

- Принятие желаемого за действительное.

- Хм?

- Он говорит, что хоть кораблей пришельцев и не существует, но есть множество людей, предпочитающих верить в обратное.

К нам присоединился Клаус Виллерс. - Привет, Клаус. О чём будут другие главы, Жизель?

- Так или иначе, у него есть некоторые особые силы. Если есть у него, возможно есть и другие.

- Имеешь в виду его умение путешествовать на скорости света? Такого рода вещи?

- Именно. Но есть также и другие вещи.

- Например?

- Ну, мы оба знаем, что он может разговаривать с животными, верно?

- Подожди. Он говорит, что умеет говорить с животными, но мы ведь не знаем точно?

- Он когда-нибудь вам лгал?

- Не в этом дело. Он может верить, что умеет с ними говорить, но это может и не быть правдой. Как и всё остальное, что он говорит, а мы не можем проверить.

- Я ему верю.

- Это твоё право.

- В любом случае, я собираюсь выяснить, что он умеет, а что нет. Если он может, возможно, он говорит правду и обо всём остальном.

- Может быть, а может и нет. Но как ты предлагаешь это выяснить?

- Я собираюсь попросить его поговорить с некоторыми животными, о которых нам что-нибудь известно и рассказать мне, что они ему ответят.

- Ну, у нас есть только кошки.

- Начнём с них. Но все они пришли к нам из приюта, и мы мало что о них знаем. И, в любом случае, кошки много не говорят. У меня есть идея получше.

Мы остановились у амфитеатра. - Мы пришли. - Я думал, что Клаус зайдёт внутрь, но он тоже остановился. Я уставился на часы. - Так что за идея?

- Я хочу отвести его в зоопарк.

- Жизель! Ты же знаешь, что мы не можем тебе позволить брать прота с собой в зоопарк. Или куда-то ещё.

- Нет, я собираюсь устроить прогулку для всех пациентов первого и второго отделения. Или для кого-то ещё, кто, по-вашему мнению, захочет пойти. - Я услышал, как Виллерс хрюкнул. Был это положительный или отрицательный отклик, я не мог сказать.

- Послушай, мы должны попасть на эту встречу. Дай мне подумать.

- Окей, босс. Но вы знаете, что это хорошая идея. - И она пошла обратно, полушагом-полубегом, по-видимому, искать прота. Виллерс смотрел её вслед.

 

Я не обращал особого внимания на заседание исполнительного комитета, который должен был что-то решить с урезанным, в результате правительственных сокращений для медицинских и научных исследований, бюджетом. Я думал о, якобы, "сверхчеловеческих" возможностях прота. Что он, в действительности, сделал такого удивительного? Правда, он знал много об астрономии, но доктор Флинн и многие другие знали не меньше. Ему каким-то образом удалось утащить у нас из-под носа Бесс пять лет назад. Но это мог быть какой-нибудь гипнотический трюк или просто невнимательность с нашей стороны. Единственным его необъяснимым талантом было умение "видеть" ультрафиолетовый свет, но даже это ещё не было как следует проверено. Любая из этих "сил" могла иметь и земное происхождение. В любом случае, моей главной заботой был Роберт, а не прот.

 

 

Когда бюджетное заседание завершилось, Клаус остановил меня в холле. - Ми должны полючить долю с её кникки. - Прошептал он.

Я решил пообедать во втором отделении, поддавшись, пожалуй, влиянию прота. Бетти и ещё парочка медсестёр присоединились к нам.

Все ждали пока я сяду. Прот занял своё место в конце стола и все взгляды устремились к нему, когда тот впился в свои овощи. Он, разумеется, отказался есть хот-доги, так же, как и некоторые из ближайших его последователей. Он также отказался от лаймового желатина, сказав, что он смог учуять в нём "запах плоти". Фрэнки, уже имевшая значительные проблемы с избыточным весом, охотно избавляла их от остатков, жадно уплетая их под аккомпанемент различных звуков своего организма.

Я оглядел всех сидящих за столом, всех этих несчастных душ, некоторые из которых пробыли здесь большую часть своей жизни и попытался представить себе, на что похожи их миры. Рассел, к примеру, хоть и значительно оправился за пять лет от своей Христоподобной мании, но, всё же, так и не мог участвовать в нормальном разговоре, предпочитая вместо этого цитировать бесконечные отрывки из Библии. Я не смог проникнуть в его голову и представить себе жизнь столь ограниченную и безрадостную.

И Берт. Разочарованный всем существованием, вечно обеспокоенный и опечаленный. Какие препятствия не давали его мозгу справиться с его неопределёнными потерями и двигаться дальше? Что бы это ни было, простейшим решением всех его проблем, как и почти для всех остальных, было путешествие на Ка-ПЭКС, где подобных трудностей не бывает. Хотя, Бетти сказала мне перед обедом, что пациенты не могли знать достаточно о том месте. - Это похоже на Ленни и кроликов, - сказала она. (Бетти читала все повести Стэйнбека по много раз). [имеется ввиду повесть Джона Стейнбека "О мышах и людях" - прим.пер.]

 

 

Когда мы закончили есть, Милтон встал и постучал по столу. - "Ходил на днях к врачу", - язвительно заметил он. Некоторые уже хихикали. - "Сказал ему, что хотел бы кого-то, кто знает, что делает". - Он выпятил грудь и сказал. - "Я занимаюсь медициной более тридцати лет". А я говорю, "Я вернусь, когда вы поймёте её правильно!" - Все посмотрели на меня, хихикая, ожидая моей реакции. Но что я мог сделать, кроме как тоже посмеяться?

Я всё ещё обдумывал возможные стратегии для того, чтобы заставить Роберта подольше оставаться в сознании, когда прот пришёл на наш девятнадцатый сеанс. - Почему вы не сказали мне о письмах? - ехидно спросил он, потянувшись за чашкой с фруктами.

 

- Я собирался, - ответил я. - Как только посчитал бы, что ты готов заняться ими.

- Очень интересно, - ответил он, кусая хурму.

- Что — письма?

Фрукт сморщил его рот. - Не находите удивительным, что так много существ хотят покинуть эту ПЛАНЕТУ? Это ни о чём вам не говорит?

- Это говорит мне о том, что у нас есть проблемы. Но ведь на Земле шесть миллиардов людей и только несколько тысяч позвонили или написали тебе. - Помню, как чувствовал самодовольство от этого ответа.

- Вполне вероятно, из-за того, что немногие прочли вашу книгу или статью Жизель. Вряд ли, кто-то ещё в вашем МИРЕ прочитал их. - Он прикончил хурму и принялся за другую. - У нас на Ка-ПЭКС ничего подобного нет. Вы бы видели, как они выглядят в ультрафиолетовом свете! - Он громко чмокнул губами и задумчиво уставился на плод.

- Ты собираешься ответить им?

- Хурме?

- Нет, чёрт возьми. На письма.

- Я постараюсь. Большинству пошлю соболезнования, конечно. Я могу взять только сотню существ с собой, помните?

- Скольких ты уже собрал?

- Нет, Джин, дай вам палец, вы всю руку откусите.

- То есть, ты мне не скажешь. И о том, когда ты нас покидаешь, тоже. Должен признаться, прот, я очень разочарован тем, что ты мне до сих пор не доверяешь.

- Раз уж мы столь честны и прямы, доктор б, вы, может быть, могли бы объяснить мне, почему люди принимают всё так близко к сердцу.

- Вот что я скажу: я отвечу, если ты скажешь мне, как долго ты собираешься оставаться.

- Ни за что. Но не волнуйтесь, я пока никуда не собираюсь. Нужно разобраться с письмами, которые я получил и ещё с несколькими вещами... - Он проглотил последний фрукт и откинулся на спинку кресла, всё ещё причмокивая. - Готовы, док?

Иногда я ощущал себя пациентом, а прота доктором. - Практически. Я бы хотел сначала поговорить с Робертом.

 

Не говоря ни слова, он закрыл глаза и уронил голову на грудь.

 

- Роберт?

 

Нет ответа.

 

- Роберт, ты слышишь меня?

 

Если он и слышал, то виду не подавал. Не было нужды тратить больше времени. Очевидно, он всё ещё не был готов сотрудничать, по крайней мере, без гипноза. - Хорошо, прот, теперь можешь возвращаться.

 

- Мой язык как вата. - Объявил он.

- Это всё хурма. Ладно, думаю, теперь мы готовы.

Он уставился на маленькую белую точку на стене, позади меня. - Странный фрукт. Один-два-три-четыре...

 

Я подождал, пока не удостоверюсь, что он в трансе.

 

- Можешь оставить глаза закрытыми какое-то время, прот.

- Как скажешь, джино.

- Хорошо. Теперь я бы хотел увидеть Роберта. Роб? Ты меня слышишь?

 

Его голова снова упала.

 

- Роберт, если ты слышишь, кивни пожалуйста.

 

Он еле заметно кивнул.

 

- Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

- Не очень хорошо. - промямлил он.

- Мне жаль. Надеюсь, я могу помочь тебе почувствовать себя лучше. Пожалуйста, послушай меня и поверь. Запомни, это твоё убежище.

 

Нет ответа.

 

- Я подумал, сегодня мы можем немного поговорить о твоём детстве. Твоей семье. О том, как ты рос в Монтане. Это будет приемлемо?

 

Слегка пожал плечами.

 

- Хорошо. Не мог бы ты открыть глаза? Пожалуйста.

 

Он заморгал, но моего взгляда избегал.

 

- Почему бы тебе не рассказать мне что-нибудь о своей матери.

Мягко, но ясно. - Что вы хотите знать?

- Всё, что захочешь мне рассказать. Она хорошо готовит?

 

Казалось, он внимательно рассматривал вопрос или, может быть, просто пытался решить, отвечать ли. - Довольно неплохо, - ответил он.

Я не мог избавиться от ощущения радости от этого просто ответа. Он был безжизненно монотонным, но это уже было огромным достижением, которого, как я боялся, придется добиваться неделями упорных уговоров. Роберт говорил!

Остальная часть беседы протекала весьма сбивчиво, но он стал казаться более непринуждённым, пока мы болтали о некоторых основных моментах его детства: о его сёстрах, друзьях, его ранних школьных годах и любимых занятиях - книгах, головоломках и наблюдении за животными в поле за его домом. Предподростковый период его детства казался совершенно нормальным, не считая только того, что он потерял отца, когда ему было шесть (тогда же прот впервые появился), хотя я не вынес ничего нового из этой беседы. Я просто хотел завоевать доверие Роберта, заставить его почувствовать себя комфортно при разговоре со мной. Настоящая работа начнётся позже.

Беседа окончилась на рассказе Роберта о памятном дне, который он проводил, когда ему было девять, шатаясь по полям с Эпплом - его большим, лохматым псом и я надеялся, что закончив на этой счастливой ноте, я смогу побудить его в следующий раз выйти менее неохотно. Но прежде, чем позвать прота, я попробовал кое-что и не был вполне уверен, что это сработает. Я протянул руку, взял крошечный свисток, который я по случаю принёс и громко в него подул.

 

- Ты это слышишь?

- Да.

- Хорошо. Я хочу, чтобы ты выходил всякий раз, когда будешь слышать этот звук, независимо от того где ты и что ты делаешь. Ты понял?

- Да.

- Хорошо. Теперь я хочу поговорить с протом, если не возражаешь. Спасибо, что пришёл, Роберт, ещё увидимся. Пожалуйста, закрой глаза.

 

Он закрыл глаза.

 

Я немного подождал. - Прот? Открой, пожалуйста, глаза.

- Привет, джин. Какие дела?

- Пока не родила.

- Доктор Брюэр! Да у вас есть чувство юмора!

- Большое спасибо. Теперь просто расслабься. Я буду считать назад от пя...

- Пять-четыре-три-два-Эй! Мы уже закончили?

- Да. Как ты узнал?

- Просто знакомое чувство. Будто я что-то пропустил.

- Я знаю, каково это.

 

Он встал, чтобы уйти. - Благодарю за занятный фрукт. Возможно, я смог бы забрать с собой пару семян.

 

- Возьми хоть целую корзину, если хочешь. Кстати, я видел, что ты разговаривал с Лу вчера. Есть какие-нибудь предложения, что бы мы могли сделать с ним?

- Думаю, лучше всего будет сделать кесарево.

 

 

Наш сын Уилл провёл последний день своего отпуска дома, с нами - он скоро переедет в общежитие в Колумбии на осенний семестр. Как студент медицинского колледжа, он нанимался на лето санитаром в МПИ.

Когда он впервые посетил больницу пять лет назад и встретил Жизель, Уилл тут же заявил, что хочет стать журналистом. С годами этот энтузиазм постепенно исчез, как всякие юношеские интересы, а после нескольких повторных визитов он заявил о своём намерении следовать по стопам своего старика - прямиком в психиатрию. Я очень горд и счастлив, что он сделал такой выбор, не только потому, что он будет следовать семейным традициям, но и потому, что он имеет природную способность ладить с пациентами, а они с ним.

Во время своей летней практики Уилл разрешил ранее озадачившую нас проблему с пожилым пациентом, притворявшимся, что глотает лекарства, разработавшим различные хитроумные методы и схемы, чтобы одурачить медсестёр. Уилл поймал его на этом, но, принимая во внимание его возраст, не пытался заставлять его принимать свои таблетки или убеждать не делать так. Вместо этого, он поговорил с ним по этому поводу с глазу на глаз, выяснив в конце концов, что старик боялся проглотить что-либо красное. Тогда мы стали упаковывать лекарства в белые капсулы и уже через две недели пациент вернулся к семье.

Помимо своих обычных обязанностей, Уилл добровольно занялся проектом, целью которого является попытка расшифровать бред молодого пациента-шизофреника, который (как думает Уилл) пытается общаться с нами с помощью какого-то рода шифра, который никто не может расшифровать. Большинство его изречений казались чистой тарабарщиной. Но порой, после одного из своих бессмысленных высказываний, он несколько раз почавкивает воображаемой сигарой и повторяет всё это два или три раза. Вот одна из речей Дастина (своего рода поэзия?), произнесённая с четырьмя чавканьями и четырьмя повторами, заботливо записанная Уилом:

"Жизнь твоя уверен весела когда любишь капусту но осторожнее когда найдёшь жёлтую коробку полную крабов или страусиного корма ибо тогда мир остановится и ты никогда не можешь знать если где кто говорит что ты должен подчиняться потому что не собираешься учиться там как быть благодарным или совершать ошибки когда выходишь…"

Поклонялся ли Дастин капусте или имел несчастье столкнуться с крабом или страусом? И была ли сигара фаллическим символом? Мы глазели на этот бред в течение часа после обеда, пока Карен не послала нас покидать мяч в корзину, погоняться за собаками и забыть на некоторое время о работе. Но Уилл хотел больше узнать о других шизофрениках и о природе их недуга в целом, который он отнёс к "раздвоению личности".

 

- Первое, что ты должен знать о шизофрении - это то, что, хоть буквальным её значением является "расколотый мозг", это не то же самое, что раздвоение личности. Это, скорее, нарушение чувства здравого смысла и логики, чем "расщепление" личности. Пациент, к примеру, может слышать голоса или верить в очевидно ложные вещи. Другие страдают манией величия. В параноидном типе преобладает чувство преследования. Много несвязной речи, но это также может произойти и при других заболеваниях.

- Ты опять лекции читаешь, Пап.

- Прости. Полагаю, мне всё ещё сложно поверить, что ты пошёл по стопам старика.

- Это грязная работа, но кто-то должен её делать.

- В любом случае, ты должен быть осторожнее с вынесением диагноза шизофрении. Хороший бросок.

 

- Какова этиология?

- Шизофрения обычно развивается в раннем возрасте. Последние данные свидетельствуют о генетическом происхождении или о возможности повреждения плода вирусом. Часто, практически чудом, положительная реакция вызывается антипсихотическими препаратами, но иногда и нет. И нет никакой возможности предсказать, в каких случаях... Окси, верни обратно!

- Что насчёт Дастина?

- В случае Дастина, ни один из нейролептиков ни в малейшей степени не смягчил его симптомы, даже грамм клозапина в день. Но у него, всё-таки, особый случай. Уверен, ты заметил, что он играет в шахматы и в другие игры без каких-либо проблем. Он никогда много не разговаривает, но выглядит совершенно собранным и последовательным во время этих турниров. Фактически, он всегда выигрывает.

- Думаешь, его проблема имеет какое-то отношение к играм, в которые он играет?

- Кто знает?

- Возможно, его родители. Они навещают его почти каждое утро. Ничего, если я поговорю с ними как-нибудь?

- Теперь, Уилл, я восхищаюсь твоим энтузиазмом, но это как раз то, во что тебе не стоит ввязываться в данный момент.

- Ну, я не брошу его. Думаю, ключ ко всему в этой сигаре.

 

Я очень гордился его настойчивостью, которая является одним из важнейших качеств, которые может иметь психиатр. Он проводил часть своего обеденного перерыва и каждую свободную минуту своего времени с Дастином. Конечно, он также относился к проту, как и другие, но у него было мало шансов пообщаться с ним, потому что очередь очень уж длинна. Только когда все уходят спать, наш инопланетный друг мог потратить немного времени на себя. А я лишь хотел знать, о чём он думает в эти долгие, тёмные ночные часы.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ

 

Вопреки распространённому мнению, врачи не стесняются критиковать работу друг друга, по крайней мере в частном порядке. Так что, на очередном заседании персонала, утром понедельника, были высказаны значительные сомнения в том, что простое постгипнотическое внушение (свисток) будет вызволять Роберта из глубин ада. Один из моих коллег, Карл Торстейн, зашёл так далеко, что назвал это "идиотской" идеей (Карл часто встревал занозой в моих делах, но он хороший психиатр). С другой стороны, было высказано общее мнение, что мы мало чего можем потерять, делая эксперимент, ранее не опробованный.

Не был встречен особым энтузиазмом и план Жизель - дать проту пообщаться с животными, хотя предложение прогулки в зоопарк для пациентов восприняли теплее и меня назначили в комитет из одного человека, чтобы разобраться с этим вопросом. Виллерс призвал меня "тершать расхотты так нисско, как мошшешь".

Некоторые сотрудники были в отпуске, так что дальнейшее обсуждение пациентов и их успехов, если таковые имелись, было недолгим. Впрочем, Вирджиния Голдфарб упомянула о значительных улучшениях у одного из своих подопечных - танцора с истерическим нарциссизмом, которого мы зовём "Рудольф Нуриев".

Рудольф был единственный ребёнком в семье, которому постоянно напоминали, что он совершенен во всех отношениях и становится только лучше. На его решение заняться балетом родители ответили высокой похвалой и серьёзной финансовой поддержкой. С такими поощрениями (и немалым талантом), он продолжал становиться одним из лучших танцоров Америки.

Единственной его проблемой были отношения с людьми. Он ожидал, что каждый, даже звукорежиссёры и хореографы будут считаться с его безупречным вкусом и мнением. В конце концов, он стал настолько важным (в собственном сознании), что начал высказывать другим свои требования и, наконец, с ним стало настолько невозможно работать, что он был уволен руководством своей танцевальной компании. Когда эта новость распространилась, никто больше не стал брать его к себе. Закончилось тем, что он стал добровольным пациентом МПИ, когда его последний и единственный друг предложил ему обратиться за профессиональной помощью.

Внезапное улучшение произошло после одной продолжительной беседы с протом, который описал Рудольфу захватывающих дух красотой и грацией исполнителей балетоподобного танца, которых он видел на планете J-MUT. Он порекомендовал Рудольфу попробовать некоторые из движений, но для этого требовалась такая фантастическая скорость, тонкая согласованность действий и выворачивание конечностей, что Рудольф нашёл данную работу невозможной для исполнения. Он вдруг осознал, что не был величайшим танцором во вселенной. Голдфарб сообщила, что его предельное высокомерие исчезло незамедлительно и она думает переместить его в первое отделение. Возражений не было.

Бимиш, глядя на меня поверх своих крошечных очков, пошутил, что мы должны дать проту офис и отправлять всех пациентов к нему. Рон Меннингер (никакого отношения к знаменитой клинике) заметил, уже менее шутливо, что мне следует отложить лечение Роберта, пока прот не сделает всё, что сможет для других пациентов - мысль, над которой я так упорно ломал голову.

Виллерс напомнил нам, чтобы в течение следующего месяца или около того мы ожидали трёх уважаемых гостей, в том числе председателя нашего совета директоров, одного из состоятельнейших людей в Америке. Клаус не стал тратить слова на подчёркивание важности этого визита, предполагая, что мы покажем себя с наилучшей стороны в тот день, дабы усилить, упавшее ниже всяких ожиданий, финансирование нового крыла.

Когда мы разобрались ещё с несколькими вопросами, он объявил, что крупный телеканал предложил больнице здоровую сумму за эксклюзивное появление прота на одном из своих ток-шоу. Изумлённый этой смехотворной перспективой, я спросил, как они могли узнать, что он вернулся. Кто-то отметил, что эту тему уже подхватили в СМИ, включая одну национальную новостную программу. Я задался вопросом, не имеет ли Клаус к этому какое-либо отношение.

Дискуссия завершилась безрезультатно. Некоторые, как и я, думали, что будет нелепо позволить одному из наших пациентов давать интервью на телевидении. Другие, отметив, что прот один такой на весь мир и, что он, несомненно, будет в состоянии самостоятельно постоять за себя перед любым интервьюером, думали иначе. Безусловно, мы могли использовать эти деньги, но я думал, что мы только лишний раз нарвёмся на приключения на свои головы. Я отметил, что в нашей больнице было немало странных и интересных случаев, почему бы не снять сериал, основанный на каждой из этих историй? Виллерс, пропустив мою иронию мимо ушей, кажется, воспринял эту идею с большим энтузиазмом. Я прямо-таки мог видеть значки долларов в его глазах, сияющие словно падающие звёзды, пока он размышлял о потенциальной неожиданной удаче.

Вирджиния поймала меня после встречи. Она хотела знать, не желает ли прот запланировать встречу с парочкой других её пациентов. Она не шутила - Голдфарб никогда не шутит. Я заверил её, что обсужу с ним этот вопрос.

Если я съедаю на обед больше, чем творог и крекеры, мне сложно оставаться в сознании оставшуюся часть дня. Я с завистью наблюдал за тем как Виллерс уплетает огромную тарелку жареной говядины, различные виды овощей, булочки с маслом и пирог. Он сказал, что этого мало, проглотив свою еду и оставив пятна из точек соуса и корки пирога на своей козлиной бородке. Смотря ему вслед, я подумал: я многого не знаю об этом человеке, который держит свою личную жизнь при себе, но эти опущенные плечи я узнаю где угодно.

Клаус Виллерс парадоксален в высшей степени. Он иллюстрирует, как я полагаю, типичный образ психиатра - с характером холодным, решительным, аналитическим. Кажется, что ничто его не беспокоит. Я никогда не видел ни малейшего намёка на шок или удовольствие на его обветренном лице, изредка выражавшем хоть какую-то крошечную эмоцию. Однако, при всей грубости своего характера и откровенных мнений, он может быть мягким, как устрица внутри.

Возможно, лучшим тому примером будет дело бывшего пациента, которому Клаус был бессилен помочь (не такая уж редкая ситуация для МПИ). Человек с безнадёжным маниакально-депрессивным психозом из бедной семьи, так полюбил своего врача, по причинам одному ему ведомым, что вырезал несколько красивых маленьких птичек для Клауса и его жены. Когда тот человек умер, наш "бессердечный" директор, едва нашедший времени или желания поблагодарить мужчину за его подарки, заплатил за его погребение из собственного кармана, установив огромную мемориальную доску "Человек-птица из МПИ". Никто не знает, почему он это сделал, но я склонен верить, что он просто жалел многострадального пациента, для которого ничего не мог сделать.

Клаус эмигрировал со своей семьёй в Америку из Австрии более пятнадцати лет назад. Рождённый в 1930-м, он рос в годы, предшествовавшие второй мировой войне. Осведомлённость о зверствах, происходивших вокруг него, возможно, послужили фактором в его решении стать доктором, но это лишь чистое предположение с моей стороны. Я даже не знаю, как он встретил свою будущую жену Эмму.

При всей своей интеллигентности, он по-прежнему сохранил свой сильный немецкий акцент и, невероятно, но его жена вообще почти не говорит по-английски. Она крайне замкнута и практически никогда не оставляет их укромный дом на Лонг-Айленде, присматривая за своим садом и занимаясь домашними делами, своими и своего мужа. Они редко посещают мероприятия вне стен своего дома или, даже после того, как он стал директором в 1990-м году, приглашают кого-либо в свой прекрасный дом (я бывал там лишь однажды, несколько лет назад). Очевидно, они не видят необходимости в социальных контактах, находя всё, в чём они нуждаются друг в друге. Насколько мне известно, детей у них нет.

Единственное их увлечение - походы. Они прошли Тропу Аппалачи множество раз, один или два раза с бывшим верховным судьёй Уильямом О. Дугласом, у которого тоже, видимо, было немного друзей. В результате, Клаусу известен каждый вид птиц в восточной части Северной Америки по виду или звуку и, как правило, он каждый день проводит часть своего обеденного перерыва на лужайке, слушая и наблюдая. Он как-то упомянул, что его жена занимается тем же ровно в то же время, так что, в некотором смысле, они наслаждаются совместным опытом, даже когда они находятся в милях друг от друга.

Я говорю сейчас обо всём этом потому, что не видел его с его биноклем на лужайке в течение некоторого времени, не было и его призывного птичьего свиста, который был слышен, когда он проходил по коридорам. Его действия и в самом деле казались немного странными в ряде случаев, не последним из которых был его план по сбору средств на новое крыло (его наследие?) с полученного за визит прота на телевидение. Я подозревал, что он страдает лёгкой формой депрессии, возможно, в связи с тем, что он достиг установленного пенсионного возраста - шестидесяти пяти лет. Или, может быть, он просто перегружен - моё собственное пребывание на посту исполняющего обязанности директора было самым трудным периодом в моей жизни.

Мне хотелось прийти к нему и спросить прямо, могу ли я сделать что-то, чтобы облегчить его груз, но я знал, что вряд ли что-то из этого выйдет. К тому же, у меня было достаточно проблем в моём и без того перегруженном графике.

Когда я вернулся в свой кабинет, я застал там Жизель, рассеянно сидящую в моём кресле, ноги её покоились на стопке бумаг, засыпавших мой стол.

 

- Жизель, вы не можете занимать мой стол. Вы здесь лишь потому...

- Думаю, мне известно, когда он уйдёт.

- Известно? Когда?

- Где-то в середине сентября.

- Как вы это узнали?

- Когда я сказала, что мы, возможно, поедем в зоопарк в ближайшую пару недель, он сказал, "Я как раз только это и успеваю. Запиши меня".

- Ладно. Хорошо. Так держать. Есть идеи, кого он возьмёт, когда уйдёт?

- Он ни слова об этом не скажет. Говорит, что должен проработать некоторые детали. Но это может быть кто угодно.

- То, чего я и боялся. Что-нибудь ещё?

- Мне нужно место, чтобы развернуться.

- Брось. Давай посмотрим, можем ли мы дать тебе где-нибудь письменный стол.

 

 

- Хорошо, - сказал я, пронаблюдав за тем, как прот поглотил полдюжины апельсинов. - За работу.

- Вы называете это работой? Сидеть, болтать и есть фрукты? Это пикник!

- Да, я знаю о твоих мыслях насчёт работы. Итак... Роберт с тобой?

- Ага, он совсем рядом.

- Хорошо. Я хочу, чтобы он вышел ненадолго.

- Что, без ваших гипнотических штучек?

- Роберт? Могу я с тобой поговорить?

 

Прот вздохнул, отложил в сторону рваные остатки апельсина и вяло уставился в потолок.

 

- Роберт? Это очень важно, пожалуйста, выйди на мгновение. Всё будет нормально. Никто не причинит вреда ни тебе, ни кому бы то ни было ещё.

 

Но прот просто сидел там со своей ухмылкой всезнайки:

 

- Зря тратишь время, джино. Раз, два, эй! Где точка?

- Я пока ещё не собираюсь тебя гипнотизировать.

- Почему?

- У меня есть идея получше.

- Чудесам нет конца!

 

Я полез в карман рубашки и достал оттуда свисток. Прот глядел на меня с насмешкой, когда я прислонил его к губам и подул. В тот момент ухмылка растворилась и появился другой человек, только я не был уверен, кто это был. Он не сидел ссутулившись в кресле, как обычно сидит Роберт.

 

- Роберт?

- Я здесь, доктор Брюэр. Я ждал, пока вы меня позовёте. - Хоть он казался весьма этим недовольным, всё же, очевидно, был готов к общению.

 

Я смотрел на него, наслаждаясь моментом. Я впервые видел Роберта, когда он не был в кататонии или под гипнозом (за редкими исключениями - см. в "Ка-ПЭКС"). Но триумф был подорван лёгким намёком на подозрение. Что-то было не так - казалось слишком просто. С другой стороны, он обдумывал свою дилемму годами, и, возможно, как это иногда бывает, он просто устал жить в метафорической смирительной рубашке.

 

- Как ты себя чувствуешь?

- Так себе. - Он выглядел так же, как прот, разумеется, но были и несходства. К примеру, он был гораздо более серьёзным, ничуть не дерзким. Его голос немного отличался. Он казался изнурённым.

- Могу понять. Надеюсь, вскоре мы сможем помочь тебе почувствовать себя лучше.

- Было бы славно.

- Позволь спросить для начала: мне звать тебя Роберт или Роб?

- В семье меня называют Робином. Друзья зовут Роб.

- Можно, я буду звать тебя Роб?

- Если хотите.

- Спасибо. Не желаешь немного фруктов?

- Нет, спасибо. Я не голоден.

Было так много вопросов, которые мне хотелось ему задать, что я не знал с чего начать.

 

- Ты знаешь, где ты?

- Да.

- Как ты узнал?

- Прот сказал мне.

- Где прот сейчас?

- Он ждёт.

- Ты можешь с ним разговаривать?

- Да.

- Хорошо. Итак... Ты знаешь, где ты был последние пять лет?

- В своей комнате.

- Но ты не мог двигаться и общаться с нами - помнишь?

- Да.

- Удавалось ли тебе слышать нас?

- Да. Я слышал всё.

- Можешь сказать, почему ты не мог говорить или каким-то образом отвечать.

- Я хотел. Просто не мог.

- Не знаешь, почему?

- Я боялся.

- Чего ты боялся?

- Я боялся... - Он отстранённо глядел в какое-то внутренне пространство. - Я боялся того, что может случиться.

- Ладно. Мы вернёмся к этому позже. Позволь мне спросить: ты, кажется, боишься меньше, чем тогда - может объяснить, почему?

 

Он начал было отвечать, но заколебался.

 

- Не торопись.

- Есть несколько причин.

- Я бы с удовольствием услышал их, Роб, если ты захочешь мне рассказать.

- Ну, вы все были так добры ко мне, с тех пор, как я попал сюда, так что, полагаю, я почувствовал, что обязан вам чем-то.

- Спасибо. Я рад, что ты это чувствуешь. А другая причина?

- Он сказал, что я могу доверять вам.

- Прот? Почему сейчас, а не раньше?

- Потому, что он скоро уйдёт и, думаю, он становится нетерпеливым ко мне.

- Как скоро? Ты знаешь?

- Нет.

- Ладно. Но ты был в сходной ситуации пять лет назад. В чём разница на этот раз?

- В прошлый раз я знал, что он вернётся. Теперь нет.

- Он не вернётся? Как ты узнал?

- Ему здесь не нравится.

- Я знаю, но...

- Он сказал мне, что вы займёте его место. Что вы поможете мне, когда он исчезнет.

 

Он был так трогателен, что я подошёл к нему и положил руку ему на плечо.

 

- Займу, Роб. Поверь мне, я буду помогать тебе всем, чем смогу.

 

На этих словах он медленно сморщил лицо и заплакал.

 

- Я так устал плохо себя чувствовать. Вы не представляете, как это плохо. - Его голова поникла.

- Ни один человек, не побывавший в твоей шкуре, не сможет понять, через что ты прошёл, Роб. Но мы помогли многим людям со схожими ситуациями и, я думаю, ты почувствуешь себя лучше уже совсем скоро.

 

Он поднял голову и посмотрел на меня. Он больше не плакал.

 

- Спасибо, доктор б. Мне уже лучше.

- Прот? Где Роберт?

- Он немного устал. Но если вы хорошо сыграете на своём свистке, он, может быть, вернётся позже.

- Ох... Прот?

- Хммммммм?

- Спасибо.

- За что?

- За то, что вселил в него уверенность, чтобы он вышел.

- Это он вам сказал?

- Да. И ещё он сказал, что это, возможно, твой последний визит на Землю. Это правда?

- Это, если вам удастся поставить Роберта на ноги. Тогда мне не будет никакой необходимости возвращаться, не так ли?

- Нет, не будет. В действительности, будет лучше, если ты не станешь этого делать.

- Не беспокойтесь... Я знаю, когда во мне не нуждаются. Кроме того, есть множество других интересных мест для визита.

- Другие планеты?

- Ага. Миллиарды и миллиарды только в этой ГАЛАКТИКЕ. Вы удивитесь.

- Можешь дать нам немного времени, прежде чем отправиться назад? Можешь уделить нам ещё шесть недель?

- Я могу дать лишь то, что у меня есть.

- Можешь, хотя бы, сказать, сколько у тебя есть?

- Неа.

- Но прот... На кону жизнь Роберта. Именно поэтому ты здесь, не так ли?

- Я уже говорил: я дам некоторые знаки. Это не будет полной неожиданностью.

- Счастлив это слышать, - мрачно произнёс я. - Ладно. Ну, а пока ты здесь, я хочу задать тебе ещё один вопрос о Робе.

- Это обещание?

- Не совсем. Итак, есть какая-то иная причина, по которой он вдруг заговорил со мной? Что-то, чего я не знаю?

- Похоже, нет никаких пределов тому, чего вы не знаете, мой человеческий друг. Но вот, что я скажу: не обманывайтесь его радостным расположением. Это было всё, что он смог сделать, чтобы выйти сегодня. Ему по-прежнему предстоит долгий путь и он может отступить в любой момент. Будьте помягче с ним.

- Сделаю всё от меня зависящее, прот.

- С вашими-то примитивными методами? Удачи. - Он взял кусок апельсина и затолкнул его в рот.

- Как твои успехи с письмами, кстати?

Сквозь оранжевые зубы: - Прочёл большую часть.

- Принял какие-либо решения?

- Слишком рано для этого.

- Скажешь мне, когда решишь, кого взять с собой?

- Могу. Или, может быть, оставлю это для телешоу.

- Что? Кто сказал тебе об этом?

- Все, кто знал об этом.

- Понятно. И, я полагаю, о поездке в зоопарк тоже знают все? И обо всех людях, что хотят с тобой поговорить?

- Конечно.

- Прот?

- Да, тренер?

- Ты сводишь меня с ума?

- Хотите об этом поговорить? - вздохнул он.

 

Думая, что он шутит, я усмехнулся. Но он казался весьма серьёзным. Я посмотрел на часы на стене позади него - у нас было ещё несколько минут. Я встал.

 

- Ладно, ты садишься на моё место, а я на твоё.

 

Не колеблясь ни секунды, он вскочил и подбежал к моему креслу. Он плюхнулся в него, несколько раз сжал виниловые ручки и прокружился в полный круг. Очевидно, наслаждаясь положением, он схватил жёлтый блокнот и начал яростно строчить, поглаживая воображаемую бороду.

 

Я занял его кресло. - Ты должен задать мне несколько вопросов, - подтолкнул я.

- Это необязательно, - промямлил он.

- Почему нет?

- Потому, что я уже знаю, что тревожит вас.

- Хотелось бы услышать, что это.

- Алиментарно, мой дорогой тракт. [в ориг. "Alimentary, my dear canal" - каламбур от прота. Alimentary canal - букв. пищеварительный тракт. Алиментарный (в мед.) - зависящий от нерегулярного, неполноценного питания, связанный с таким питанием]. Вы родились на средней по размеру, жестокой ПЛАНЕТЕ, с которой у вас нет никакой возможности убежать. Вы здесь в ловушке, по милости ваших человеческих собратьев. Это любого сведёт с ума. - Он вдруг стукнул по ручке моего кресла. - Время вышло! - Он резко придвинулся, схватил ещё один апельсин и вгрызся в него. Затем он снова покружился и бросил ноги на мой стол. - И ещё, у меня есть работа, которую нужно делать, - заключил он пренебрежительным тоном. - Заплатите в кассу на выходе.

 

Я одарил его плохой имитацией усмешки Чеширского кота. Он завизжал и бросился к двери.

 

Это случилось не раньше того, как я случайно бросил взгляд на жёлтый блокнот, исписанный им. Неопрятным, но разборчивым почерком он писал, снова и снова: 17:18/9/20. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, но в конце концов я понял: он уходит двадцатого в 5:18 вечера!

 

 

· · ·

 

В последний раз я навещал третье отделение перед моим "отпуском", потому я решил провести себе небольшую экскурсию. Я нашёл Майкла в палате 3А, просматривающего книгу под названием "Право на Смерть", работа, которую он читал десятки раз, также как Рассел читает и перечитывает Новый Завет.

Пронесись мимо голая женщина, Майкл проигнорировал бы её. Он хотел знать, когда ему позволят поговорить с протом. Я непростительно для себя запамятовал о его просьбе, но сказал ему, что выполню её немедленно. Он сказал, я надеюсь, в шутку, - Я уже мог быть мёртв к тому моменту, как он будет здесь. - Я похлопал его по плечу и продолжил свой обход, останавливаясь, чтобы пообщаться с жертвами различных социальных и сексуальных отклонений, измученными душами, захваченными ограничениями функций своих организмов. Я наблюдал с нескончаемым изумлением, как один из них, мужчина японо-американец раздевался, нижнее бельё его пропахло промежностью, затем снова одевался и раздевался, и так раз за разом. Другой мужчина предпринял попытку поцеловать мою руку. Другие выполняли свои бесконечные ритуалы и понуждения. Тем не менее, ни один из этих несчастных существ не был более трагичен, чем жители палаты 3Б, пациентов с серьёзным аутизмом.

В аутизме некогда винили преимущественно бесчувственных и беззаботных родителей, особенно матерей. Теперь же известно, что аутисты страдают неким дефектом головного мозга, вызванным генетическим, либо органическим заболеванием и никаким воспитанием не изменить ход этого изнурительного бедствия.

Проще говоря, у аутистов отсутствует часть функций мозга, делающих личность одушевлённым человеческим существом, кем-то, кто может отнести себя к другим людям. Хотя, они часто в состоянии исполнять экстраординарные трюки, они, кажется, совершают их совершенно механически, без каких-либо "ощущений", что они чего-то добились. Способность аутистов концентрироваться на чём-либо, что занимает его или её мысли поразительна, и, как правило, исключает всё остальное. Разумеется, есть и исключения - некоторые из них способны выполнять задания и учиться в некоторой мере функционировать в обществе. Большинство, однако, живут в своих собственных мирах.

Я застал нашего двадцатиоднолетнего мастера-инженера, которого я назову Джерри, работающим над воссозданием моста Золотые Ворота [Мост Золотые Ворота (англ. the Golden Gate Bridge) — висячий мост через пролив Золотые Ворота, соединяющий город Сан-Франциско на севере полуострова Сан-Франциско и южную часть округа Марин, рядом с пригородом Саусалито. прим. пер.] из спичек. Он был почти закончен. Рядом были отображены копии Капитолия, Эйфелевой башни и Тадж-Махала. Я немного понаблюдал за ним. Он работал быстро и ловко, при этом, кажется, не уделял особого внимания своему проекту. Его глаза метались по всей комнате, а ум, видимо, находился в другом месте. Он не использовал никаких записей и моделей, работал по памяти - по фотографиям, на которые лишь мельком взглянул.

 

Я обратился к Джерри, который, возможно, даже не заметил меня, - Это прекрасно. Как скоро ты закончишь?

 

- Закончишь, - ответил он, не сбавляя темпа.

- Что будешь делать дальше?

- Дальше. Дальше. Дальше. Дальше. Дальше. Дальше...

- Ладно, я должен идти.

- Идти. Идти. Идти.

- Пока, Джер.

- Пока, Джер.

Так было и с другими: большинство из них либо бесцельно блуждали, либо пялясь на кончики своих пальцев, либо изучая пятна на стенах. Временами кто-нибудь издавал собачий лай или начинал хлопать в ладоши, но никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания и даже не смотрел в мою сторону, как если бы аутисты активно практиковали своего рода отчаянное избегание. Тем не менее, мы продолжаем пытаться найти способ наладить с ними связь, чтобы войти в их миры и привести их в наш.

Единственное, что огорчает, так это отсутствие у них контакта с другими людьми. Пока всё, что мы знаем - они могут быть вполне счастливы в пределах своих реалий, по сути охватывающих гигантские вселенные, исполненные невероятным разнообразием форм и отношений, с интересными и захватывающими видами и вкусами, запахами и звуками, которые нам себе и не представить. Было бы интересно заглянуть в такой мир хоть на один восхитительный момент. Решились ли бы мы остаться там - это уже другой вопрос.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

 

Всё ещё пытаясь вплотную заняться тем, что я подозревал под датой предстоящего «отбытия» прота, я вышел прогуляться по саду, где в самом разгаре шла игра в крокет, хотя невозможно было определить, какие там действовали правила. Позади этого цирка я обнаружил Клауса, ведущего поверх подсолнухов оживлённую беседу с Кассандрой – женщиной за сорок, имевшую способность прогнозировать определённые события с непостижимой точностью. Как ей это удаётся – загадка для всех, в том числе для неё самой. Проблема Кассандры в том, что она не находит никакого интереса в чём-либо ещё. Попав к нам, она находилась в состоянии недалёком от голодной смерти. Первыми её словами, при виде представшей пред ней лужайки с множеством здешних кресел и скамеек, с которых она могла созерцать небо, были: «Думаю, мне здесь понравится».

Была одна область, в которой она превосходила другие – это погода. Возможно, из-за того, что большую часть времени она проводила вне стен - и зимой, и летом. Если вы когда-нибудь слышали будничные прогнозы бесстыжих теле-синоптиков, вы знаете, что предсказания их очень часто ошибочны. Кэсси же, как правило, оказывается права относительно периодов до двух недель со дня своих прогнозов. Я слышал даже, как Виллерс, её лечащий врач, советовался с ней об условиях предполагаемой прогулки в зоопарк, прежде чем утвердить установленную дату. (Когда Милтон услыхал, что погода ожидается ясная, он заметил: «Будет ясно? Конечно, тогда мы должны переждать, пока не станет лучше»).

Животные тоже, кажется, знают, когда грядут изменения в погоде, вероятно, по причине тонкой чувствительности к изменениям в атмосферном давлении или влажности, хоть и не столь заблаговременной. Наверное. Но как объяснить её поразительную способность предсказывать с более, чем девяностопроцентной точностью, кто станет следующим президентом или победителем Суперкубка, за недели и, даже, месяцы до этого. Подобного ни одно животное не сможет проделать. (По слухам, Виллерс имел некоторую выгоду с её бессвязных высказываний, которые зачастую хранил для себя, ссылаясь на врачебную тайну). Что видит она в солнце и звёздах из того, чего не можем увидеть все мы?

Я также видел Фрэнки, ковыляющую вокруг лужайки под её всегдашней чёрной тучкой. Её неспособность строить человеческие отношения, кажется, родственна некоей форме аутизма – возможно, в этом замешана сходная часть мозга. Однако, в отличии от подлинных аутистов, она не имеет проблем в общении с персоналом и её собратьями-пациентами, хотя выражения её подобны едким комментариям или резким выпадам. Являются ли эти пинки умышленными, я сказать не могу, но она была одной из тех пациенток, которым прот, как я надеялся, мог бы помочь, вопреки его собственным опасениям относительно человеческой любви.

В дальнем углу я заметил ещё нескольких больных, столпившихся под тенью большого дуба, словно стадо овец, прячущееся от жара августовского солнца, разве что лица их были обращены внутрь. Я подумал, не случилось ли чего. Но, когда отправился в их сторону, то увидел среди них прота. Он рассуждал о той или иной теме, полностью подчиняя себе всё их внимание. Даже Рассел был тих. Как только я подошёл к ним, заверещал мой пейджер.

Я поспешил к телефону и набрал номер офиса. – Это мать Роберта Портера, - сказал оператор. – Вы можете принять вызов? – Я попросил переключить меня.

Миссис Портер получила моё письмо и, разумеется, хотела знать, как Роберт. К сожалению, я мог сказать ей лишь, что до сих пор был вполне доволен его прогрессом, но предстояло сделать ещё немало работы. Она спросила, когда ей можно будет приехать, чтобы увидеть его. Я сказал, что сообщу ей, когда её сын будет достаточно здоров для этого. Разумеется, она казалась разочарованной, но согласилась подождать дальнейшего прогресса. (Я не стал упоминать о вероятности для неё найти его в том же состоянии, что и пять лет назад, когда она была здесь).

Я вернулся в сад. Виллерс ушёл, оставив Кассандру дальше разглядывать небеса. Прот так же ушёл и остальные, лишившись своего притягательного лидера, бесцельно толпились вокруг дуба. Фрэнки по-прежнему в одиночестве проклинала ветер.

 

- Доктор Флинн вчера был здесь с ещё одним астрономом и физиком, - сообщила мне Жизель, во время обеда в столовой для персонала. – Я предоставила ему час с протом. Никогда не видела, чтобы кто-то так стремился встретиться с кем-то ещё. Он, практически, нёсся в палату к проту.

- Ну, узнал он что-нибудь, чего не знал ранее?

- Он не получил всего, чего ожидал, но, кажется, был уверен, что оно того стоило.

- Почему же он не получил всего, чего ожидал?

- Прот побоялся, что он использует некоторую информацию в своих корыстных целях.

- Этого следовало ожидать. Конечно, это также может означать, что прот знает не все ответы.

- Я так не считаю.

- Какого рода вопросы задавал ему Флинн?

Она откусила громадный кусок сэндвича и продолжила – челюсть у неё размером с яблоко, - Одной из вещей, которые он хотел узнать – насколько стара вселенная.

- Насколько же?

- Бесконечно.

- Что?

- Вспомните – она постоянно расширяется и сжимается, во веки веков.

- О. Верно.

- Флинна ответ не удовлетворил. Он спросил, насколько продолжительно последнее расширение.

- Что сказал ему прот?

- Он сказал: «Откуда вам знать, что она расширяется?» Флинн начал объяснять эффект Доплера, но прот прервал его со словами: «Когда ВСЕЛЕННАЯ находится в фазе сжатия, вы будете иметь всё тот же допплеров эффект». Флинн сказал: «Это нелепо». Прот сказал: «Слова истинного хомо-сапиенса».

- Что-нибудь ещё?

- Да. Он желал знать, как много планет в нашей галактике, и, сколькие из них населены.

- Что говорит прот?

Она проглотила часть еды, выпиравшей у неё из-под щеки. – Он сказал, в нашей галактике триллион планет и сходное в пропорциях количество во всех остальных. И, угадайте, каков процент из них населён.

- Половина?

- Не так много. Две десятых процента.

- И это всё?

- Всё? Это означает, что во Млечном Пути есть несколько миллиардов планет и лун битком набитых жизнью.

- На скольких из них есть существа, подобные нашим?

- Вот это любопытно. Согласно проту многие существа во вселенной схожи с нами. «Нами» - существами млекопитающими, птицами, рыбами и т.д.

- Что насчёт человека?

- Он говорит, что человекоподобные существа возникли или же развиваются на некоторых из них, но это, как правило, длится не очень долго. Что-то около сотни тысяч наших лет, в среднем.

- Перспектива не столь отрадная.

- Не для нас.

- Что ещё?

- Доктор Флинн хотел знать, как нам достичь слияния водорода для получения энергии.

- И прот не ответил ему, верно?

- О, он ему ответил, ещё как.

- Правда? В чём же секрет?

- Вы не поверите.

- Возможно, нет.

- Это работает лишь с определённым веществом в качестве катализатора.

- Что за вещество?

- Нечто, найденное лишь в экскрементах земных пауков.

- Вы шутите.

- Но это не просто старое паучье дерьмо.

- Нет?

- Не-а. Только от конкретного вида родом из Ливии. Материал поставляется в маленьких золотых гранулах, размеров с маковое семечко. – Она начала хихикать.

- Должно быть, прот так шутит?

- Флинн так не думает. Он уже пытается разузнать, как попасть в Ливию. – Затем она стала более серьёзной. – Догадайтесь, что ещё?

- И представить не могу.

- Он захотел, чтобы прот продемонстрировал ему световое путешествие.

Я прикончил последний крохотный кусочек творога. – Он согласился?

- Да.

- Что? Он снова исчез?

- Не совсем. Он вытащил свой небольшой фонарик и зеркальце, но в тот же миг мимо пробежала кошка. Она мяукнула, и все на секунду повернулись посмотреть на неё. Когда мы обернулись назад, он уже был в другой части комнаты. Доктор Флинн был поражён. Я тоже. Я никогда прежде не видела, как он это делает. – Глаза её блестели, словно беличьи.

Я не мог скрыть своего скептицизма. – Звучит, как довольно изящный трюк.

- Доктор Б., знаете ли вы кого-нибудь, кто способен повторить этот трюк?

- Ладно, прот рассказал ему, как это делается?

- Нет. Он сказал, мы не «готовы» к световым путешествиям.

- Так я и думал.

Ещё укус – щека снова вздулась. – Затем подскочила физик. Вышло довольно неловко.

Она спрашивала прота обо всём подряд – от альфы до омеги. Мне придётся подучиться, чтобы всё это понять. Но кое-что я усвоила.

- Что же?

- Вы когда-нибудь слышали о кварках?

- Это предполагаемые фундаментальные частицы атомного ядра, так?

- Угу. Но внутри них более мелкие частицы, а внутри них другие, ещё мельче.

- Боже правый. И где же они заканчиваются?

- Нигде.

- И что же физик думает обо всём этом?

- Она захотела подробностей.

- Дал ли прот ей хоть сколько-нибудь?

- Не-а. Сказал, что испортит ей всё веселье самостоятельного их исследования.

- Возможно, он и не знает некоторых деталей. Быть может, просто выдумывает.

- Он знает достаточно, чтоб путешествовать на сверхсветовой скорости!

- Возможно. Что-то ещё?

- Пожалуй, всё. Они оставили толстую тетрадь с дополнительными вопросами проту на рассмотрение.

Я рассказал ей о моём подозрении, что времени на ответы у него только до 20 сентября. Она с несчастным видом кивнула. – И что насчёт писем? Прот ничего не говорил о письмах?

- Он с ними покончил. Вернул их мне.

- Он не хочет их?

- Чего бы он от них не хотел, это одному лишь ему известно. Разумеется, продолжают поступать другие письма. Кое-какие он получает каждый день.

- А где же старые?

- Они в маленьком столике, что вы мне дали для работы. – Она подчёркнуто растянула слово «маленьком». – Хотите почитать?

- Разве это не будет нелегальным – читать их?

- Нет, если он вам разрешит.

- Думаешь, он это сделает?

- Уже. Я положу их на большой стол в вашем кабинете.

- Все не надо. Просто оставь мне образцовую выборку. Кстати, факультет считает идею с прогулкой в зоопарк вполне привлекательной. Сможешь связаться с тамошними служащими и уведомить их?

- Я знаю кое-кого, кто там работает. Всё, что от вас требуется – уточнить дату.

 

 

- Джино! Давно не виделись!

- Всего-то два дня, прот.

- Это долго. Вы можете проделать полпути к некоторым из ГАЛАКТИК за два дня.

- Возможно, ты бы смог.

- Вы бы тоже смогли, если бы сильно захотели. Но вы больше озабочены другими вещами. Фондовым рынком, к примеру.

- Но ты не хочешь поведать нам, как это сделать.

- Только что поведал.

- Угу. Хочешь сказать что-нибудь ещё, пока мы не начали?

- Думаю, некоторые мои друзья по переписке насладятся длительным путешествием.

- И кто же желает отправиться с тобой, к примеру? – мимоходом поинтересовался я.

- Твой юмор всё ещё требует доработки, джин.

- В целом, я имею ввиду.

- Те, кто несчастливы здесь, на ЗЕМЛЕ.

- Это им не очень-то поможет.

Он пожал плечами.

- Итак. Ты допил свой виноградный сок?

- Ага. Удивительная штука. Нет во ВСЕЛЕННОЙ ничего более фиолетового, чем виноградный сок.

- Хорошо. Помнишь этот свисток?

- Конечно. Но в нём нет необходимости, доктор Брюэр.

Переход бы настолько тонок, что я едва заметил небольшое изменение в голосе и манере, особенно с фиолетовыми усами над его верхней губой. – Роберт?

- Да.

- Как ты себя чувствуешь?

- Не знаю. Странно. Вяло. Не слишком плохо, я считаю.

- Рад это слышать. Скажи, теперь ты можешь выходить, когда бы не захотел?

- Я всегда мог. Просто… Не мог.

- Понимаю. Сможешь остаться здесь на некоторое время?

- Если вам угодно.

- Хорошо. Как я уже говорил тебе под гипнозом, здесь твоё убежище. Пожалуйста, помни это. Теперь… Есть что-то, о чём ты особенно хотел бы поговорить сегодня? Нечто, беспокоящее тебя прямо сейчас?

- Я потерял мою жену и мою маленькую девочку.

Я был поражён этой простой фразой. Для кого бы то ни было ещё это было бы рутинным и давно назревшим. Но, думаю, у него ушли недели на то, чтобы решиться заговорить о своей семье. Это было глубокой переменой. Какая, должно быть, отвага потребовалась Роберту, чтобы произнести это!

- Мне хотелось бы услышать о них побольше, если ты готов мне рассказать.

Глаза его сделались влажными и туманными. Выглядело это так, будто он хотел задержать на мгновение сладостный момент, прежде чем продолжить. Наконец, он сказал, - У нас было замечательное место в провинции, с огородом и небольшим фруктовым садом. Ни одно из деревьев ещё не приносило фруктов, но они должны были начать через год или два. Мы имели целых пять акров с живой изгородью, и небольшим прудом, и ручьём, и множеством клёнов и берёз. Прот говорил мне, что это напоминает ему Ка-ПЭКС, разве что, там вряд ли нашлась бы вода. Всё было наполнено жизнью. Птицы и кролики, сурки и несколько золотых рыбок в пруду. У нас были нарциссы, тюльпаны и форзиции. Там было красиво и весной, и осенью. Зимой тоже, когда выпадал снег. Сэлли любила зиму. Мы сделали пару беговых лыж и Бэкки нравилось накатывать круги по небольшому пруду. Она любила всех птиц и других животных тоже. Она кормила оленей. Дом не был не особенно большим, но он принадлежал исключительно нам. Сэлли не могла больше иметь детей. – Он остановился на несколько мгновений, вспоминая.

- У нас был большой камин, у Бэкки была своя комната с цветочными обоями и достаточно пространства для всех её вещей. Несколько фотографий, прикреплённых к стене. Рок-звёзды, надо полагать. Никогда особо не разбирался в рок-н-ролле. Кухня… - Он внезапно замолчал, челюсть его, кажется, стиснулась. – Кухня…

- Всё хорошо, Роб. Мы можем вернуться к кухне позже.

- Почему мы должны это делать? Вы всё ещё голодны?

- Прот! Где Роберт?

- Он здесь, собирается. Разве не говорил я быть с ним более мягким?

- Послушай-ка, мой инопланетный друг. Я знаю, что делаю. Роберт добился значительного прогресса, пока тебя не было. Дай ему шанс.

Он пожал плечами. – Только не давите слишком сильно, док. Он пляшет так быстро, как может.

- Ты собираешься дать ему вернуться или нет?

- Просто дайте ему минуту или две. Он пытался всё забыть в течение длительного времени. Ему сложно теперь выложить всё по первому требованию.

- Я ничего не требовал.

- Мы можем пока поговорить о чём-то другом?

У меня ушло некоторое время, чтобы понять, что Роберт вернулся. – О чём тебе будет приятно поговорить со мной, Роб?

- Не знаю, что сказать.

- Давай вернёмся немного назад. Не хочешь рассказать мне о своём детстве? В прошлый раз мы остановились, когда тебе было двенадцать, я полагаю.

- Двенадцать. Я был в седьмом классе.

- Тебе нравилась школа?

- Мне ненавистно это признавать, но я её любил.

- Почему тебе это ненавистно?

- Все должны ненавидеть школу. Но мне там нравилось. Я помню седьмой класс потому, что это был первый год, когда мы начали ходить в разные кабинеты для каждого предмета.

- Какие предметы были твоими любимыми?

- Общая наука. Биология. Позади нашего дома было поле и лес, и я привык ходить там, и пытался определить всевозможные деревья и прочее. Это было здорово.

- Ты делал это с другом? Или с одной из своих сестёр?

- Нет, я обычно ходил один.

- Тебе нравилось быть самому по себе?

- Не имел ничего против. Но и друзья у меня тоже были. Мы играли в баскетбол и бездельничали вместе. Курили сигареты в домике на дереве. Но никого из них не заботило моё поле или лес. Так что я, как правило, ходил туда один. До сих пор могу вспомнить, как пахнут деревья в жаркий день или земля после дождя. Ночные сверчки. Иногда я видел оленей, рано утром и на закате. Я наблюдал за ними и узнал, где они спят. Они не знали, что я наблюдаю за ними. Иногда я ходил туда по вечерам и ждал, пока они проснутся, затем смотрел, куда они пойдут.

- Что насчёт Сэлли. Ты тогда знал её?

- Да. С самого первого класса.

- Что ты о неё думал?

- Думал, что она самая красивая девочка в школе. Волосы её были как солнце.

- Ты много с ней общался?

- Нет. Я хотел, но был слишком застенчив. В любом случае, на меня она особо внимания не обращала. Она была черлидершей и всё такое.

- Когда она стала впервые обращать на тебя внимание?

- Когда мы были в юниорах. Я был в команде по реслингу. Она начала приходить на матчи. Я не мог понять, зачем она это делала, но я очень старался произвести на неё впечатление.

- Получалось?

- Полагаю, что да. Однажды она сказала мне, что думает, что я сделал несколько неплохих ходов. Это было, когда я попросил её пойти со мной в кино. То было нашим первым свиданием.

- Что вы смотрели?

- Жало. [“The Sting” – фильм 1973 года. В России известен под названием «Афера». Прим.пер.]

- Потрясающий фильм.

Роб кивнул. – Никогда его не забуду.

- Когда состоялось ваше следующее свидание?

- Нескоро.

- Почему?

- Как я говорил, я был застенчивым. У Сэлли были другие друзья. Я не был уверен, что так уж сильно ей нравлюсь. И не понимал, с чего бы мне ей нравиться.

- Как же ты узнал, что это так?

- Если вы когда-нибудь жили в маленьком городке, вы знаете, как быстро ползут слухи. Она сказала одной, та кому-то ещё, и так пока не дошло до меня, что я очень ей нравлюсь и она хотела бы сходить со мной ещё на одно свидание.

- И на том свидании ты, наконец, спросил её?

- Не совсем. Она сдалась первой и спросила меня.

- И как ты к этому отнёсся?

- Мне понравилось. Мне нравилась она. Она была так дружелюбна и отзывчива. Когда она рядом, ты чувствуешь, будто ты единственный человек на этом свете.

- И, в конце концов, ты в неё влюбился.

- Думаю, я всегда был влюблён в неё. Я привык мечтать о ней всегда.

- Ты заполучил девушку своей мечты!

Задумчиво, - Да, думаю, что так. – Он слабо улыбнулся. – Я счастливчик, правда?

- Ты помнишь, о чём тогда мечтал?

- Я… Не думаю…

- Ладно. Поговорим об этом в другой раз. Когда ты предложил Сэлли выйти за тебя?

- На выпускном.

- В старшей школе.

- Да.

- Были ли какие-то проблемы, связанные с этим? Не хотел ли ты пойти в колледж?

- Она была беременна.

- Она носила твоего ребёнка?

- Нет.

- Не твоего?

- Нет.

Я был некоторое время был в недоумении, пока не понял, что он сказал. Я спросил, насколько мог мягко и осторожно, - Ты, случайно не знаешь, чей это был ребёнок?

- Нет.

- Хорошо. Вернёмся к этому позже.

- Как скажешь, тренер.

- Прот! Ты должен перестать вот так выскакивать!

- Скорее, это Роб заскочил.

- Почему ты не говорил мне, что Ребекка не была ребёнком Роберта?

- А она не была?

- Нет.

- Я и не знал. Да и какая разница?

- На Земле люди предпочитают знать, кто их отцы.

- Зачем?

- Кровь гуще воды.

- Как и слизь.

- Просто ответь мне: у тебя есть какие-либо идеи, кем может быть отец Ребекки? Роберт никогда не упоминал о другом бойфренде Сары? Ничего подобного?

- Нет. Он не звал меня просто поболтать. В любом случае, почему бы вам не спросить его? Он прямо тут.

- Спасибо за предложение, но, думаю, на сегодня мы закончим. Не хочу слишком на него давить сейчас.

- Мой дорогой сир, вы ещё, быть может, не столь безнадёжны.

Я глянул на часы. Было ровно без десяти четыре, а на четыре был назначен семинар. Выступал Доктор Бимиш, с одной из своих любимых тем, «Фрейд и гомосексуальность». – Прежде чем уйдёшь, скажи мне ещё одну вещь: Роберт в порядке теперь?

- Он в порядке. Он, вероятно, будет готов снова с вами пообщаться в пятницу.

- Хорошо. Ещё раз спасибо за всю твою помощь.

- Но проблемо.

 

У него всё ещё были фиолетовые усы, когда он развернулся и быстро зашагал из моего кабинета. Я настолько погрузился во все эти неожиданные события, что снова забыл спросить его, не попробует ли он поговорить с Майком и некоторыми другими пациентами.

 

 

Я не пошёл на семинар. Было несколько нерешённых вопросов, прилипших к моей голове, как колючки дурнишника.

С одной стороны, Роберт буквально прятался за протом едва ли не целых десять лет, половину из них в состоянии кататонии. Теперь он внезапно вышел наружу и способен говорить лишь с минимальной поддержкой. Он хочет говорить! Хотя, он отступал, когда тема становилась слишком больной, он даже иногда, кажется, чувствовал себя довольно комфортно, и я задумался не начать ли ему выходить из палаты (я сделал пометку, обсудить это с Бэтти Макалистэр). Это были волнующие и удивительные перемены, редко встречающиеся в психиатрии.

С другой стороны, внезапную смелость Роба можно списать на скорое отбытие прота. Но раздвоение личности так не работает. Это Роберт заставляет прота «существовать», когда он нужен. Было бы необычно, если бы прот отказывался показываться, хотя такие случаи не являются большой редкостью в литературе. К примеру, бывают редкие случаи, когда первичная и вторичная личности, которые терпеть друг друга не могут, и, порой, последняя отказывается показываться назло или не хочет опускаться до того, чтобы попросить о чём-то первую.

Но прот с Робертом, кажется, очень хорошо ладят. Тем не менее, мне пришло в голову, что результирующим эффектом его полного выхода может стать то же, что случается при «семейных» размолвках. Возможно, я мог бы заставить Роберта разозлиться на прота так, чтобы он был рад его уходу. Но поможет ли ему это взаимодействовать с миром самостоятельно или сделает только хуже?

Были и другие вопросы без ответов, главный из которых: кто был отцом ребёнка Сэлли? И какой эффект произвёл этот поворот судьбы на уже израненную (несвоевременной травмой и последующей смертью его отца за двенадцать лет до этого) психику Роберта? Это становилось похоже на внутренности атома. Когда мы, казалось бы, уже чего-то достигли, появляются новые частицы. Насколько глубоко мы должны копать, прежде, чем доберёмся до сути проблемы Роберта? И сможем ли мы добраться до неё до двадцатого сентября?

Я обсудил свои опасения за ужином с женой. Её суждением было, - Может быть, Роберт не отец, но, может быть, и отец.

Я сказал, - Что ты имеешь в виду?

- Возможно, он не может допустить этого, даже для самого себя. Коли спрашиваешь, то ключевое событие произошло гораздо раньше.

- Почему ты так думаешь?

- Ну, прот впервые появился, когда ему было шесть, верно? Незадолго до этого. Возможно, тебе стоит сосредоточиться на его раннем детстве.

- Я пляшу так быстро, как могу, «доктор» Брюэр!

 

Когда утром четверга я прибыл на работу, я обнаружил на столе пачку писем прота. Некоторые были написаны людьми, которые вполне могли бы быть обитателями МПИ или других лечебниц. («Помоги! Кто-то пытается отравить нашу воду фтором!») Другие планировали «развить» Ка-ПЭКС; к примеру, превратить его в гигантский тематический парк под названием «Утопия». Третьи хотели распространить свои религии в отдалённые уголки вселенной. Но большинство из них имели трогательную схожесть. Ниже приведён пример одного из подобных писем:

 

 

Глен Бёрни, Мэриленд

 

Дорогой Мистер Прот:

 

Моему сыну Трою десять лет. После того, как она увидел по телевизору историю о том, что вы не убиваете животных и не едите мясо, он тоже перестал его есть. Я не знаю, чем его кормить. Он выглядит здоровым, но, я боюсь, что он не получает тех витаминов, [так в исходном письме] что вы получаете в мясе. Он, также, выбросил всех своих солдатиков. Теперь он говорит, что хочет отправиться на Ка-ПЭКС с вами. Он уже даже собрался.

Я не знаю, что делать. Прошу, напишите ему и объясните, что вы не имели в виду, что все люди должны быть, как вы.

Спасибо.

 

Искренне ваша,

Миссис Флойд Б.

 

 

Многие письма приходили от самих детей, нацарапанные крупным шрифтом. Из тех что я видел, два, полагаю, были характерными. Одно умоляло прота «пожалуйста останови все войны». Другое, от более взрослой девочки, которая извинялась, что не сможет полететь на Ка-ПЭКС сейчас, потому что она должна помогать дома, но нельзя ли ей полететь позже? Если это было образцовой выборкой того, что получал прот, значит по всему миру были тысячи и тысячи детей, готовых и согласных попытать удачу на чужой планете, вместо того, чтобы принять то, что они унаследовали от предков. Я чувствовал как грусть, так и восторг от перспектив будущего нашего мира, если принять эти проникновенные письма за показатель мыслей и надежд современной молодёжи.

На дне стопки было аккуратное примечание, написанное от руки зелёными чернилами: Я хочу поехать тоже!

·    ·    ·

Специфическое зрелище: прот и Жизель спешат через зал к входной двери, вслед за ними Рассел и, волочась за ним, куча других пациентов. А за ними вереница кошек. Милтон, одетый в свою смешную шляпу, плясал в передней части этой стаи и играл на воображаемой свистульке. Никто не говорил ни слова. Это был едва ли не странный, тихий сон, картинка из фильма Бергмана или Куросавы. Я заметил, что прот несёт что-то в перевёрнутой ладони.

Не желая их тревожить, я подбежал к передним окнам и наблюдал оттуда, как он роняет свой груз на газон, под возгласы и аплодисменты своего окружения. Я не мог разглядеть, что это. Лишь позже я узнал, что прот нашёл паука, отчаянно пытавшегося выкарабкаться наружу с одной из раковин в ванной комнате. Он и другие отнесли его наружу. Когда он скрылся в траве, Рассел прочёл молитву и всё это закончилось.

Расс часто молился в последнее время, даже чаще, чем когда считал себя Иисусом Христом. Мне сказали, он решил, что конец света не за горами. Связано ли это как-то с возвращением прота, я сказать не мог. В любом случае, его вновь обретённые мысли о смерти и потустороннем мире мало отличались от мыслей миллионов других людей, разгуливающих на свободе.

Пока я наблюдал за возвращением этой группы через большую дверь гостиной, прота с Жизель, идущих рука об руку, мне в голову пришло то, о чём я раньше не задумывался или, возможно, предпочитал игнорировать. Их вновь обретённая близость (несмотря на отвращение прота к сексу), казалось, становится сильнее день ото дня. Как бы она отнеслась к исчезновению прота, если Роберт займёт его место в мире? Точнее, не попытается ли она каким-то образом помешать Роберту выздороветь? И будет ли готов прот предпочесть её любовь помощи Роберту в выздоровлении?

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

 

В первый день сентября мы были удостоены визита председателя нашего совета директоров. Виллерс всесторонне убеждал всех о важности его визита – больница нуждалась в благотворителе, в честь которого мы бы назвали столь необходимое (и до сих пор не проспонсированное) новое крыло. Я был удостоен чести принимать этого выдающегося бизнесмена, портфель акций которого делал подконтрольными ему несколько крупных корпораций, банк, телевизионную сеть (в которую, как я понимал, входит ток-шоу, на котором должно было состояться интервью прота), и другие предприятия. Меннингер пошутил, что он настолько богат, что может баллотироваться на пост президента. Клаус, определённо, был намерен получить долю от этой сокровищницы.

Первым моим впечатлением, когда я встретил его у ворот было, что он, должно быть, пережил очень трудное детство. Несмотря на огромное благосостояние и соответствующую ему власть, он был очень сдержан, почти до точки исчезновения. Он неохотно предложил мне руку – так холодно и вяло, что я инстинктивно отбросил её, как если бы это была мёртвая рыба. Это, вероятно стоило нам нескольких тысяч, с некоторой тревогой подумал я. Но он, возможно, уже привык к этому.

На протяжении всего визита он ни разу не взглянул в мою сторону. Пока мы устраивали экскурсию по саду, прежде, чем выпить кофе с Виллерсом и остальными членами исполнительного комитета, я заметил, что он держится от меня на почтительном расстоянии, будто избегает заражения. К тому же, один из его охранников всё время находился между нами. Кроме того, он, казалось, страдал лёгкой формой обсессивно-компульсивного расстройства. Каждый раз, как мы подходили к чему-либо, имеющему угол, он останавливался и резким вихревым движением большого пальца пробовал его на ощупь, прежде, чем продолжить идти (я слышал, что в его офисе нигде нет углов).

Его, как ни странно, кажется, приводил в замешательство вид толпящихся вокруг пациентов, особенно Джеки, сидящая на траве с горкой грязи между её босых ног. Берт, ищущий утраченные сокровища за каждым деревом и Фрэнки, шаркающая вокруг с обнажённой грудью, отбиваясь таким образом от жары, никак не смягчили его ужаса. Он, очевидно, никогда прежде не видел людей с психическими отклонениями. Или же это был тот случай, когда ему было проще быть собой.

Тем не менее, всё шло более или менее гладко и согласно плану, пока к нам не подскочил Мануэль, кудахтающий и хлопающий руками. Когда я обернулся к нашему гостю, чтобы пояснить проблему данного конкретного пациента, я увидел, как он несётся к воротам. Телохранители за ним едва поспевали. Я, конечно, не стал их догонять.

Виллерс всё утро не имел возможности поговорить со мной. Я не получил ни бесплатного кофе, ни даже крохотного пирожного. Честно говоря, я скрывался в своём кабинете аж до полудня, занимаясь реорганизацией своих файлов и игнорируя телефон. Но, когда я встретил его за обедом, он светился от радости, словно больной. Наш председатель правления прислал нам чек на один миллион долларов. Более, чем достаточно, чтобы закрыть программу по сбору средств на землю и начертить его имя над дверью нового объекта.

Клаус был так рад, что даже заплатил за мою еду (творог и крекеры). Впервые для него.

 

 

Прот проигнорировал чашу с фруктами, зайдя в мой кабинет и, зная его, я понял, что это Роберт появился прежде, чем я его об этом попросил.

- Роб?

- Здравствуйте, доктор Брюэр.

- Прот с тобой?

- Он говорит, чтобы мы начинали без него.

- Всё в порядке. Возможно, в этот раз он нам не понадобится.

Он пожал плечами.

- Как ты себя чувствуешь сегодня?

- Хорошо.

- Хорошо. Рад это слышать. Начнём с того, на чём мы закончили в прошлый раз?

- Полагаю, так. – Он выглядел нервным.

Я ждал, пока он начнёт. Когда этого не случилось, я его подтолкнул, - В прошлый раз мы говорили о твоей жене и дочери. Помнишь?

- Да.

- Хочешь рассказать о них что-нибудь ещё?

- Мы можем поговорить о чём-то другом?

- О чём ты хочешь поговорить?

- Не знаю.

- Не хочешь рассказать мне о своём отце?

Проследовала продолжительная пауза, прежде чем он ответил, - Он был замечательным человеком. Он был больше друг, чем отец. – Казалось странным, как он произносит это. Будто он заранее заучил и отрепетировал текст.

- Ты проводил с ним много времени?

- В тот год, когда он умер мы всё время были вместе.

- Расскажи мне об этом.

Почти безо всякого выражения, - Он был болен. Бычок рухнул на него на бойне и раздавил его. Я не знаю всего, что именно с ним было не так, много всего. Он всё время страдал от боли. Всё время. Он мало спал.

- Чем вы занимались вместе?

- Играми, в основном. Червы, Бешеные Восьмёрки, Монополия. Он учил меня играть в шахматы. Он не знал правил, но он учился и затем показывал мне.

- Ты побеждал его?

- Он позволял мне себя побеждать несколько раз.

- Сколько тебе тогда было лет?

- Шесть.

- Ты играл в шахматы позже?

- Немного, в школе.

- Успешно?

- Не плохо.

Это натолкнуло меня на мысль (Я проверял через Бэтти, а также через Жизель: Роберт пока не появлялся в отделении). – Некоторые другие пациенты играют в шахматы. Не хочешь время от времени с ними играть?

Он колебался. – Не знаю. Может быть.

- Мы подождём, пока ты не будешь готов. Ладно… Что ещё ты можешь рассказать о своём отце?

И снова, как по листу, - Мама взяла для него книгу по астрономии из библиотеки. Мы узнали многие созвездия. У него был бинокль, и мы рассматривали луну и планеты. Мы даже видели Юпитер с его лунами.

- Это, должно быть, нечто.

- Так и есть. Это делает планеты и звёзды не такими далёкими. Кажется, будто до них легко можно дотянуться рукой.

- Расскажи что-нибудь об этом. Каким ты представлял себе пребывание на другой планете.

- Я думал, что это должно быть фантастично. Папа говорил, что там могли бы жить все виды различных существ, но большинство из них будет лучше, чем люди. Что там не было бы преступлений или войн, и все бы ладили. Там бы не было болезней, бедности или несправедливости. Я был огорчён тем, что мы застряли здесь и он был настолько болен, что никто ничего не мог с этим поделать. Но когда мы сидели ночами на улице, рассматривая звёзды, он, казалось, чувствовал себя лучше. То были лучшие времена… - Роб мечтательно глядел в потолок.

- Чем ещё вы занимались?

Дрожащим голосом (едва ли не в слезах) он ответил, - Иногда он смотрел телевизор. И мы общались. Он достал мне собаку. Огромного, лохматого пса. Он был красным. Я назвал его «Эппл».

- О чём вы разговаривали?

- Ни о чём особенном. Вы знаете… Все те вещи, что должен знать подрастающий мальчик. Он учил меня, например, как забивать гвозди и пилить доски. Показывал мне, как работает автомобильный двигатель. Он был мне другом и покровителем. Но затем…. – Я ждал, пока он соберётся с мыслями. Наконец, он произнёс так, будто всё ещё не мог в это поверить, - Но затем он умер.

- Ты был с ним, когда это случилось?

Голова Роберта дёрнулась в сторону. – Нет.

- Где ты был.

Он повернулся ко мне, но глаза его избегали моего взгляда. – Я… Я не помню…

- Каково твоё следующее воспоминание?

- День похорон. Прот был там. – Он начал ёрзать на стуле.

- Хорошо. Давай пока поговорим о чём-нибудь ещё.

Он глубоко вздохнул и прекратил извиваться.

- Что было, когда ты был моложе, прежде чем твой отец был ранен? Проводил ли ты много времени с ним тогда?

- Не знаю. Кажется, не так много.

- Ладно, сколько тебе было, когда произошёл несчастный случай?

- Пять.

- Можешь вспомнить что-нибудь из того, что происходило, когда ты был младше?

- Всё очень расплывчато.

- Каково твоё первое воспоминание?

- Я обжёг руку об печку.

- Сколько тебе тогда было?

- Три.

- Какое воспоминание следующее?

- Помню, как гнался за коровой.

- Сколько тебе тогда было?

- Это был мой четвёртый день рождения. У нас был пикник в поле.

- Что ещё произошло, когда тебе было четыре?

- Я упал с ивы и сломал себе руку.

Роберт продолжал рассказывать о множестве вещей, происходивших с ним, когда ему было четыре года. К примеру, они переехали в другой дом. Он мог вспомнить приблизительные детали того дня. К тому времени ему стукнуло пять, однако, всё стало пустым. Пытаясь вспомнить, он огорчался, бессознательно виляя головой из стороны в сторону.

- Хорошо, Роб. Думаю, на сегодня достаточно. Как ты себя чувствуешь?

- Не очень хорошо, - вздохнул он.

- Всё в порядке. Можешь расслабиться. Просто закрой глаза и дыши медленно. Прот сейчас с тобой?

- Да, но он не хочет, чтобы его беспокоили. Сказал, что он думает.

- Хорошо, Роб, на сегодня всё. О… ещё кое-что: я хотел бы подвергнуть тебя гипнозу в следующий раз. Ты не против?

- Его зрачки заметно сузились. – Это обязательно?

- Думаю, это поможет тебе выздороветь. Ты ведь хочешь выздороветь, не так ли?

- Да, - произнёс он несколько механически.

- Отлично. Мы проведём простой тест во вторник, чтобы определить, насколько хорошо ты поддаёшься гипнозу.

- Мы не увидимся в понедельник?

- Понедельник – День труда [День труда (англ. Labor day) — национальный праздник в США, отмечаемый в первый понедельник сентября. Прим. пер.]. Мы встретимся снова в следующую среду.

- О. Ладно. – Он, казалось, почувствовал облегчение.

- Спасибо, что пришёл. Это был отличный сеанс.

- Потрясно. До скорого, док. – Схватил по пути пару груш и откусил кусок от одной из них, и я понял, что Роб «удалился» на весь день.

- Прот?

- Ага?

- Не хочешь сходить на пикник в понедельник?

- Там будут фрукты?

- Разумеется.

- Запишите меня.

- Хорошо. Буду рад, если ты окажешь мне ещё одну услугу.

Он пробормотал что-то на пэксианском.

- У меня есть пациент, и я хотел бы, чтобы ты с ним поговорил. – Я рассказал ему о Майкле. Он, казалось, был весьма заинтересован этим делом. – Попытаешься помочь ему, если я пущу тебя в третье отделение?

- Помочь ему с самоубийством?

- Нет, чёрт возьми. Помочь отговорить его от этого.

- Я бы и не мечтал об этом.

- Почему нет?

- Это его жизнь. Но я скажу вам, что буду делать. Я выясню причину его желания сделать это и посмотрю, что тут можно придумать.

- Спасибо. Это как раз то, о чём я прошу. Я назначу встречу на ближайшее…

- Время! – прот взвизгнул. – И кто-то там ждё-о-от!

Я подумал, что он имеет в виду Родриго, который привёл его, но, когда я открыл дверь, там была Бэтти с Ковальски. – Проблемы в отделениях? – спросил я.

- С Бертом.

- А где остальные?

- Большинство врачей ушли домой пораньше, на выходные.

- Слушай… Не отведёте с Романом прота до 3Б? Я хочу, чтобы он поговорил с Майклом. Я скоро туда подойду.

- Конечно.

Прот сказал, - Я знаю дорогу.

- Я хочу, чтобы Бэтти тоже это видела.

Он терпимо улыбнулся. – Ладно, тренер.

Я побежал к лестнице и вниз до второго этажа, спрашивая себя, что такого могло случиться с Бертом, который мог днями и неделями не суетиться из-за пустяков, пока он отчаянно занят поисками чего-то утраченного. В этом он схож с пациентами, страдающими маниакальной депрессией (биполярным расстройством), путешествующими по горной дороге между безразличием и состоянием, близким к панике.

Берт прибыл к нам всего пару месяцев назад, практически сразу после того, как он, проведя вечеринку в честь собственного дня рождения, разрушив клумбы, ломился в дверь соседского гаража, лихорадочно ища там что-то. Хорошо сложенный, он выглядел моложе своих сорока восьми лет и был похож на человека, имеющего всё: друзей, любимую работу, прекрасное физическое здоровье.

Конечно же, на ранней стадии были проверены все возможные вещи: ключ от депозитной ячейки, портфель, бумажник – ничего значимого утеряно не было. Не было, также, причин в поиске таких вещей, как утраченная молодость (волосы его всё ещё были густыми и пламенно-рыжими), деньги или религиозная вера, члены семьи или, скажем, уважение коллег, факторов, иногда играющих роль в становлении собственного благосостояния. Единственный ключ, имевшийся у нас – шкаф, полный кукол, обнаруженный его матерью, когда она ранее его навещала. Но даже это ничего не прояснило.

В данном конкретном случае Берт приставал ко всем, кого встречал, громогласно требуя выворачивать карманы и подвергал их обыску. Я безуспешно попытался успокоить его, но дело, по традиции, кончилось распоряжением вколоть ему торазин.

В то время, как я помогал ему вернуться в свою палату, одна из медсестёр прибежала, запыхавшись. – Доктор Брюэр! Доктор Брюэр! Вы нужны Бэтти наверху прямо сейчас!

- Где? Четвёртое отделение?

- Нет! Третье! С протом! – Первая моя мысль: «Проклятье! Что он сделал с Майклом?»

Я кому-то сигнал взять груз на себя. – Что случилось? – спросил я медсестру, пока мы бежали по лестнице. Тут я вспомнил замечание прота о попытке Роберта утопиться в 1985 году: «Он имеет на это право, разве не так?» Я допустил глупую, дилетантскую, тактическую ошибку. Прот вполне мог согласиться с желанием Майкла покончить с жизнью и попытаться ему в этом помочь.

- Аутисты, - пропыхтела она. – С ними что-то случилось!

- Что? Что с ними случилось? – Но мы уже ворвались в отделение 3Б, где нужда дальнейших разъяснениях отпала. За свою тридцатидвухлетнюю практику я видел некоторые ужасные и немало удивительных вещей. Но ничто не могло сравниться с тем, что мы обнаружили там тем днём.

Прот сидел на стуле напротив одного из аутистов. Это был Джерри, спичечный инженер, не сказавший самостоятельно и шести слов со дня своего прибытия в госпиталь около трёх лет назад. Прот сжимал и гладил одну из его рук с такой теплотой и нежностью, словно ласкал птицу. Джерри, с младенчества ни разу не смотревший никому в глаза, теперь пристально вглядывался в глаза прота. И он говорил! Не громко или лихорадочно, но тихо, практически шёпотом.

Бэтти стояла в стороне, улыбаясь сквозь слёзы. Мы окружили её с двух сторон. Джерри рассказывал проту о своём детстве, о некоторых вещах, которыми ему нравилось заниматься, о своих любимых блюдах, о любви к архитектурным сооружениям. Прот внимательно слушал, время от времени кивая. После он в последний раз сжал руку Джерри и отпустил её. В этот момент несчастный взгляд Джерри забродил по стенам, мебели, по чему угодно, кроме людей в помещении. Наконец, он встал и вернулся к работе над своей последней моделью, космическим кораблём на стартовой площадке. Другими словами, немедленно вернулся к своему обыденному состоянию бытия, единственному известному ему за двадцать один год его печальной жизни. Весь эпизод длился всего несколько минут.

Бэтти, всё ещё в слезах, сказала, - Он также сделал с тремя другими.

Прот повернулся ко мне. – Джин, джин, джин, где тебя черти носят?

- Как ты это сделал?

- Я же говорил, док. Вы просто должны отдать им всё ваше внимание, безраздельно. Остальное несложно. – На этих словах он направился к лестнице, Ковальски рысью пустился за ним.

- И это только половина всего, - произнесла Бэтти, сопя носом.

- В чём же остальная половина?

- Думаю, Майкл вылечился!

- Вылечился? Да ладно, Бэтти, ты же знаешь, таким образом ничего не решается.

- Знаю, что нет. Но, думаю, в этот раз всё иначе.

- Что прот сказал ему?

- Ну, вы ведь знаете, что Майкл всегда считал себя ответственным за смерть тех, с кем он когда-либо имел прямой контакт?

- Да.

- Прот нашёл для него выход.

- Выход? Что за выход?

- Он предложил Майклу стать техником в скорой помощи.

- А? Как это решит проблему?

- Разве не видите? За каждую вызванную им смерть он сможет спасти чью-то жизнь. Он нейтрализует свои ошибки, так сказать, по одной за раз. Это совершенно логично. По крайней мере, для Майкла. И прота.

- Майк сейчас у себя в палате? Я хотел бы хотел увидеться с ним на минутку.

- Я послала его в библиотеку с Оззи из охраны. Он не мог ждать, пока ему достанут руководство по экстренной медицинской помощи. Вот увидите. Он совсем другой человек!

 

 

Великое множество мыслей проносилось в моей голове, пока я глядел в окно поезда до Коннектикута. Я был взволнован тем, что прот, очевидно, смог сделать для Майкла что-то, чего я за несколько месяцев терапии сделать не мог. И его взаимодействие с аутистами – это нечто, чего я никогда не забуду. (Прежде, чем покинуть свой кабинет, я позвонил Виллерсу, лечащему врачу Джерри, и сообщил ему, так спокойно, как только мог себя заставить, о произошедшем. Единственным его комментарием было бесстрастное «Неушели?»)

Пока я глядел на проносящиеся мимо дома и лужайки, я задался вопросом, не встал ли однажды психоанализ на неверный путь. Почему мы не смогли увидеть некоторые вещи так ясно, как их видел прот? Был ли какой-то простой кратчайший путь к человеческой психике, если бы мы только знали, как его найти? Путь, который поможет снять наросты с души, положить руки на её сердцевину и сделать массаж, чтобы вновь задействовать её, как остановившееся сердце?

Я вспомнил, как Роб рассказывал мне о своих ночах на заднем дворе с биноклем, рукой отца на его плече, они оба, смотрящие в небеса, собака, обнюхивающая забор. Если бы я хорошенько постарался, смог бы я стать частью той сцены, почувствовать то, что, должно быть, чувствовал он?

Я обвинял своего отца в своём одиночестве в детстве. Как единственный врач в нашем городке, он пользовался большим уважением, и эта аура, кажется, также передалась мне. Другие мальчишки относились ко мне так, словно я неким образом от них отличался, и мне было сложно заводить друзей, когда я в них отчаянно нуждался. В результате, я стал несколько замкнутым – черта, к сожалению, сохранившаяся во мне и по сей день. Не будь Карен, живущей по соседству, всё могло бы закончиться довольно плачевно.

Я, честно говоря, завидовал Робу в его отношениях с отцом и его собакой. Я тоже хотел собаку. Мой отец и слышать об этом не хотел. Он не любил собак. Думаю, он просто их боялся.

С другой стороны, будь я или он другими, или если бы он прожил дольше, я, может быть, и не стал бы психиатром. Как любит говаривать Гольдфарб: «Имей моя бабушка колёса, она бы фургоном была». Пока я глядел на солнечный свет в тумане, пытаясь понять смысл жизни Роберта/прота, я вдруг подумал о Кассандре, нашем местном провидце. Сможет ли она сказать мне, что случится, если прот уйдёт двадцатого числа, и, если уж на то пошло, был ли он на самом деле?

 

·    ·    ·

В субботу я стал не очень хорошо себя чувствовать, но у меня была назначена встреча с родителями Дастина и это было единственное время, которым я располагал. Я обнаружил их, ожидающими в гостиной. Мы несколько минут поболтали о погоде, больничном питании, о потёртостях на ковре. Я, конечно же, уже встречался с ними раньше. Они представлялись мне добродушной парой, готовой помочь своему сыну любыми доступными средствами, часто посещая его, чем уверили меня в своём всецелом доверии и поддержке.

Они назначили встречу для обсуждения прогресса Дастина. Я прямо заявил, что пока мы добились немногого, но мы подумали о том, чтобы попробовать кое-что из новых экспериментальных лекарств. Разговаривая с этими приятными людьми, я поймал себя на предположении, что несмотря на их подобострастное поведение, они, в некотором роде, плохо обращаются с Дастином. В голову пришёл аналогичный случай с участием горячо любимых всеми священника и его жены, совместно избивших своего маленького мальчика до смерти. Никто из их паствы, кажется, не замечал синяков и ушибов, или же они предпочли их не замечать. Мог ли у Дастина быть похожий случай? Не скрывал ли он травмы, которые мы пока были не в состоянии обнаружить, принимая их за загадочные намёки на основную причину его проблемы?

Растление малолетних принимает различные формы. Оно может включать в себя сексуальное, или любой другой вид физического или психологического насилия. Страх и нежелание ребёнка делиться с кем-либо своими проблемами – одна из самых больших сложностей в поиске отклонений. Посещение доктора в некоторых случаях может стать решающим фактором в доказательстве дурного обращения (хотя, врачи тоже иногда предпочитают не сообщать о подобном в соответствующие инстанции). Но, судя по записям в медицинской карте Дастина, подобных проблем у него не обнаруживали, вплоть до старших классов, где он вдруг «спятил». Почему это произошло, увы, тайна, также, как и в случае с другими нашими пациентами.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

 

Мною, как обычно, овладело сильное чувство дежавю: Карен и я ожидали появления всего семейства в солнечный, хотя и довольно прохладный День труда. Именно здесь, пять лет назад, мне впервые стало известно о потрясении, которое терзало разум прота (Роберта) и где я наблюдал за проявлением его способности влиять на жизни людей, не только пациентов, но также и членов моей семьи.

Далматины Шаста и Оксай обнюхали двор, не спуская глаз с главных ворот и стола для пикника. Им было прекрасно известно, что посетители не пройдут мимо них.

Только часть семьи собирается прийти на последние шашлыки лета. Наш старший сын Фред был на съемках телевизионного мюзикла (он был в составе хора), а Дженнифер, терапевт, не смогла вырваться из клиники в Сан-Франциско. На самом деле мы не видели ни одного из них в течение нескольких месяцев. Кажется, что один за другим ваши дети разрывают родственные связи и ускользают. В такие моменты я начинаю чувствовать себя все старше и старше, все менее и менее нужным, как будто барабанный бой времени становится все громче и все труднее его игнорировать. Тем не менее, однако, (всего лишь) в мои пятьдесят, я задаюсь вопросом, не может ли выход в отставку быть предпочтительнее тиканью старых дедушкиных часов.

Карен постоянно спрашивает меня, когда я собираюсь убрать свой желтый блокнот, и иногда мне кажется, что было бы весьма здорово проводить свои дни, неторопливо блуждая по палатам, беседуя с пациентами, узнавая их так близко, как знает их прот, умение, которым Уилл и еще несколько медсестер, кажется, обладают с рождения. Похоже на отставку водителя автобуса, а будьте уверены, я знаю одного или двух водителей, которые любят проводить свой отдых, колеся по всей стране и осматривая вещи, которые они упустили раньше. И никакого больше творога!

Эбигейл и ее муж с детьми приехали первыми. Эбби встретила меня тепло. Когда мы оба постарели, она начала понимать, что я сделал все возможное, как отец, тогда как я, в свою очередь, смирился с недостатками моего отца. Мы все совершаем ошибки, мы никогда не сделаем все правильно, она должна учиться самостоятельно, ведь это (как упомянул прот), вероятно, единственный способ любого из нас когда-либо действительно что-нибудь узнать.

Эбби, быть может увидев в лице нашего инопланетного гостя союзника, воспользовалась возможностью, которой не пользовалась годами, чтобы спросить меня, осознал ли я, что эксперименты над животными были «самой дорогостоящей ошибкой в истории медицинской науки.» – Ничего хорошего из этого не вышло, - продолжала она, прежде чем я успел ответить, – Им были до задницы способы подхода к научным проблемам. Но мы должны спросить, отец, сколько еще мы могли бы прогрессировать, если лучшие методологии были разработаны десятилетия назад?

Я напомнил моей радикально настроенной дочери, что она смогла бы и дальше прогрессировать, если бы немного очистила собственную речь и если бы защитники прав животных перестали разрушать лаборатории и терроризировать исследователей.

– О, папа, вы так трахаете учреждение. Как будто бы имущество и то, что вы называете «брань» важнее, чем животные, которых вы убиваете каждый день. Они называли террористов (она подразумевала Вьетнам) протестантами войны, помнишь? Сейчас мы знаем, что это было полной чушью. Они были правыми и каждый знает это. То же самое сейчас с движением за права животных, - добавила она полушутя, – весь ваш старый пердеж когда-нибудь иссякнет и ситуация изменится. Более молодые ребята начинают обращать внимание на глупость исследований над животными. - Затем она улыбнулась и поцеловала меня в щеку. К счастью, все наши рассуждения заканчиваются таким образом.

Мой зять-астроном Стив знал все о разговоре Чарли Флинна с протом, и он сообщил, что его коллега с новой силой занялся поиском небес с целью доказать существование обитаемых планет. За последние несколько лет Флинн получил ряд престижных наград за свои «открытия» нескольких неизвестных ранее планет, в том числе Нолл, Флор и Терсипион, обо всех из которых он узнал от прота в 1990 году. Он и некоторые из его коллег также работали с должностными лицами в Государственном Департаменте в надежде посетить Ливию или, как минимум, организовать импорт, насколько это только возможно, как можно большего количества экскрементов определенного вида паука из этой страны. И он посадил всех своих аспирантов за разработку сияющих огней в зеркалах, надеясь, что они будут проводить через лабораторию сверхзвуковые скорости, что пока не увенчалось успехом. – Как я люблю это, - протянул Стив. – Это все равно, что находиться в научно-фантастическом романе.

Мои внуки Рейн и Стар, в возрасте одиннадцати и девяти лет соответственно, хорошо провели время в тот день, как мне кажется, в первую очередь из-за собак, с которыми они большие друзья. Как только они прибыли, большой Фрисби начал за ними гоняться, волосы мальчиков, достигавшие плеч, развевались за ними подобно маленьким флажкам. Даже Шаста Дейзи, которой теперь тринадцать, она стала плохо слышать и немного страдает артритом, снова превратилась в щенка в предвкушении погони.

Бетти и ее муж Уолт с тройней прибыли немного позже Жизель и прота, которого Шаста сразу узнала после их знакомства пятью годами ранее. Оксай тоже подошел к нему, хотя и несколько более осторожно. Возможно, он инстинктивно понял, что это был не Роберт, безмолвный компаньон его щенячьего детства (я принес Оксая в палату кататоников в слабой попытке вызвать у Роба желание прикоснуться к нему). В любом случае, собаки редко покидали его на протяжении всего дня.

К концу дня пришел Уилл, который привел с собой свою девушку Даун. Уилл только что закончил свое летнее пребывание в МПИ и был разочарован тем, что не смог расшифровать секретный код Дастин. Он был уверен, что это имеет что-то общее с пантомимой «сигара», но так и не смог выяснить что. Он пришел отдохнуть на День труда, это был его последний свободный день перед началом занятий, но также он надеялся поговорить с протом о том, как найти подход к Дастин.

В течение дня ничего экстраординарного не произошло, все мы сидели на заднем дворе, получая удовольствие от потрясающего пикника. Когда все закончили ужинать и продолжили общение за столом, я отозвал прота в сторонку и поинтересовался, как чувствует себя Роберт.

– Кажется, он в порядке, джино. Должно быть, это твоя врачебная привычка.

– Спасибо. Она напоминает мне, что я должен кое о чем у тебя спросить.

– Спрашивай.

– Во время нашей последней беседы Роберт назвал своего отца «другом и защитником». Ты знаешь, что он имел в виду?

– Я никогда не встречался с его отцом. Я не был знаком с Робом, когда его отец бы еще жив.

– Я знаю. Я просто подумал, что он мог говорить тебе что-то о нем. Я полез в карман и достал свисток, которым пользовался для вызова Роберта во время двадцатой беседы. – Помнишь это?

– Только не терновый куст! О, нет! О, нет! Все, что угодно, только не терновый куст! [пер: англ. сказка «Как братец Кролик перехитрил братца Лиса» Джоэль Харрис из "Сказки дядюшки Римуса"] Прот вскинул руки в притворном ужасе, хотя я мог поспорить, что он ожидал такого вопроса. Присутствующих заранее предупредили о такой реакции прота и теперь все, особенно Жизель, несколько нервно смотрели в нашу сторону. Я ободряюще ей подмигнул. Парни, даже маленькие Хью, Луи и Дьюи, у ног которых расположились собаки, замерли на своих местах. Внезапно стало очень тихо.

Я понятия не имел, сработает ли мой план, будет ли Роберт готов проявить себя за пределами моего относительно безопасного врачебного кабинета. Как только я коснулся свистка губами, его голова на мгновение опустилась, а потом снова поднялась. Мне даже не пришлось в него свистеть.

– Здравствуйте, доктор Брюэр, - проговорил он. Его глаза резко распахнулись, подобно паре перепуганных бабочек. – Где я? Он снял темные очки прота, чтобы лучше видеть.

– Ты у меня дома в Коннектикуте. В твоем втором безопасном убежище. Идем. Я тебя со всеми познакомлю.

Но прежде, чем я смог это сделать, к нам, махая хвостом, подбежал Оксай. Он прыгнул на Роберта и начал облизывать ему лицо (мы сидели в шезлонге на заднем дворе). Очевидно, он узнал своего старого приятеля и был очень рад его видеть. Шаста же вела себя более сдержанно. Она встречала Роберта только однажды, во время его припадка при виде нашего опрыскивателя для газонов.

Роб, в свою очередь, тоже был вне себя от радости, увидев Оксая, и обнимался с ним в течение нескольких минут. – Я скучал по тебе! - воскликнул он. Виляя хвостом из стороны в сторону, счастливый далматинец радостно бегал по всему двору, каждый раз останавливаясь рядом с Робом. Позже Роб спросил меня, сможем ли мы оставить его собаку у себя «немного дольше». Я заверил его, что мы были бы рады сделать это, приятно, что его мировоззрение стало настолько положительным.

За пределами больницы и влияния прота, Роберт показал себя со стороны, которую я прежде не видел. Он был вежливым, добрым, тихим человеком, который любил детей, и прежде чем присоединиться к шумной погоне за фризби со всеми пятью ребятами и собаками, он показал мальчикам несколько приемов борьбы, которыми владел. Если бы он не был душевнобольным, никто и никогда и не заподозрил бы по его спокойной внешности, что существуют демоны, которые царапают и грызут его изнутри.

В какой-то момент Стив попытался вовлечь его в разговор о космосе, но когда стало очевидно, что Роберт имеет весьма поверхностные знания о небе – названия планет и нескольких созвездий, то сдался. В то же время они оба получали удовольствие от обсуждения своих колледжей и любимых футбольных команд, не смотря на то, что Роберт практически ничего не знал о новых событиях в этом спорте с середины восьмидесятых.

Хотя поначалу Жизель казалась возмущенной его присутствием, вскоре она заняла большую часть его времени, и они уже безмятежно разговаривали друг с другом о прошлом (оба были выходцами маленьких городов) и я, конечно, этому не препятствовал. Чем комфортнее становилось Робу в новом и непривычном для себя окружении, тем больше он, вероятно, доверял нам и тем лучше становились его прогнозы лечения. Наблюдая за ними, я задавался вопросом, кто из них, Роберт или прот, будет возвращаться в больницу вместе с Бетти и ее семьей.

Но Роб не протянул до конца дня. Когда он вошел в дом, чтобы воспользоваться ванной, вернулся оттуда уже прот в своих темных очках. Я не был уверен, напомнил ли ему интерьер моего дома тот роковой день 1985-го года, но больше в тот день о нем не вспоминал. Я был в восторге от того, что он вообще появился.

Когда Уилл обнаружил, что прот вернулся, то тут же начал забрасывать его вопросами о «секретном коде» Дастина.

– Ты что, еще не разгадал его? Про морковь? Эхххх… - чав, чав, чав (чавкает) –Что случилось, док?

– Морковь? - удивился Уилл. – Я думал, что это была сигара.

– Зачем бы ему жевать сигару?

– Ладно, но что означает морковь?

– Ты умнее, чем твой отец. Вот и разберись с этим.

Другие тоже хотели поговорить с протом. Стив спрашивал его о своей работе, об образовании звезд, Жизель пыталась заставить его «поговорить» с Шастой, чтобы узнать, может ли он выяснить что-то о ее прошлом. Эбби хотела знать, как убедить как можно больше людей сострадать тяжелому положению животных во всем мире. «Не подавлять естественные чувства своих детей к ним», посоветовал ей прот. И даже устраивали ему допрос с пристрастием, желая узнать больше о том, чем наша жизнь похожа на жизнь на Ка-ПЭКСЕ. Стар, например, поинтересовался, является ли Ка-ПЭКС такой же хорошенькой как Земля.

Казалось, глаза прота застыли. – Вы не можете себе представить, как там красиво, - прошептал он. – Окраска неба изменяется от насыщенно алого цвета до ярко-голубого и обратно, в зависимости от того, какое солнце освещает ее поверхность. Скалы, злаковые поля, лица – все светится в лучистой энергии солнца. И настолько тихо, что вы можете услышать, как летят кормы или как дышат другие существа, находящиеся далеко от вас.

Я никогда не получу возможность задать ему любой из множества вопросов, которые у меня накопились. Его, как и многие другие вопросы, придется отложить на неопределенное время.

 

 

Не смотря на то, что я уже вызывал Роберта после гипноза прота, по некоторым особым причинам я хотел обойти последнего и иметь дело непосредственно с Робом. Я запланировал тест на восприимчивость Роберта к гипнозу (тест Стенфорда) на раннее утро вторника и не был удивлен появлением прота. Немного волнуясь, я воспользовался возможностью спросить прота о том, как обстоят дела у моей семьи (именно прот пять лет назад указал мне на проблемы Уилла с наркотиками).

– Твоя жена делает великолепный фруктовый салат, - сказал он, набивая полный рот малиной.

Так упорно, как будто я его заставлял. – Что-нибудь еще?

Он размазал ягоды вокруг рта, по его подбородку текли маленькие струйки кроваво-красного сока. – Кажется, Эбби одна из немногих человеческих существ, которые понимают, что нужно сделать, чтобы спасти ЗЕМЛЮ от самих себя. Конечно, она слишком впадает в крайности... - Он криво усмехнулся, при этом пережеванные ягоды высыпались у него изо рта. – Мне это нравится.

– Черт побери, прот, а что насчет Уилла?

– А что насчет него?

– Он принимает какие-то наркотики?

– Только секс и кофеин. Вы, люди, никогда не прекратите поиски того, что сможет заполнить ваши скучные жизни, не так ли?

– Ты можешь удивиться, мой друг, узнав, что нет на Земле более человека, чем ты сам.

– Не нужно оскорблений, джино.

Я рассмеялся над этим, возможно, почувствовав облегчение. – Так ты думаешь, что у Уилла будет все хорошо?

– Он станет великолепным врачом, mon ami [пер: фр. "mon ami" – мой друг].

– Спасибо тебе. Я очень рад это слышать.

– Обращайся.

Из его кривой ухмылки я сделал вывод, что он все еще не собирается рассказывать мне ни о дате своего отбытия, ни о том, кого он планирует взять с собой. Однако когда я вел машину в то утро, со мной произошло кое-что еще. – Прот?

– Даа, сир?, - ответил он голосом Даффи Дака. [пер.: Даффи Дак (англ. Daffy Duck — Утка Даффи) — мультипликационный персонаж из в мультсериале Warner Brothers и Merrie Melodies.] Он слишком долго торчал в обществе Милтона, подумал я.

– Бетти рассказала мне, что видела тебя в комнате отдыха за чтением «Ка-ПЭКСА».

– Мне стало любопытно.

– Ты нашел в нем какие-либо неточности?

– Только твои абсурдные предположения о том, что я всего лишь плод воображения роберта.

– Возникает интересный вопрос, который я давно хотел тебе задать: почему я никогда не видел тебя и Роберта в одно и то же время?

Он хлопнул себя по лбу. – Джин, джин, джин, ты когда-нибудь видел одновременно меня и всемирный торговый центр?

– Нет.

– Тогда, я полагаю, ты думаешь, что всемирного торгового центра не существует?

– Знаешь, какой наилучший способ окончательно доказать или опровергнуть, что ты и Роберт – это одно и то же лицо? Можешь ли ты дать нам образец своей крови?

– Ты уже брал образец, когда я был здесь в прошлый раз, помнишь?

– К сожалению, он случайно был испорчен. Можно, мы возьмем немного еще?

– Это не случайность, мой друг. Но почему бы и нет? У меня ее много.

– Я договорюсь с доктором Чакраборти насчет следующей недели, хорошо?

– Ладно, парень. [пер: ориг. - Hokay, joe. Hokey - Сленг: неискренний, посредственный, примитивный, фальшивый, "дешёвка", банальный. Joe - разг. парень, малый, американец; амер. солдат, рядовой]

– А сейчас мне нужно немного поговорить с Робертом. Можешь сказать ему, пожалуйста?

– Сказать ему что, доктор Брюэр?

– О, привет, Роберт, как ты себя чувствуешь?

– Я думаю, что хорошо.

– Отлично. Я приводил тебя сюда, чтобы посмотреть, насколько хорошо ты поддаешься гипнозу, помнишь?

– Помню.

– Прекрасно. Просто расслабься на мгновение. Я объяснил ему процедуру. Он внимательно выслушал, в нужное время кивнул, и мы начали.

Процедура заняла почти час. Роберт был протестирован на ряд простых реакций на гипнотическое внушение, таких как иммобилизация конечностей, вербальное торможение и прочее. Я с удивлением обнаружил, что в то время как прот сдал этот же тест на высший балл из двенадцати, Роберт еле дотянул до четырех, что было гораздо ниже среднего. Меня заинтересовало, действительно ли эти результаты означают отсутствие склонностей к гипнозу или он боролся с ними. Не имея другого выбора, в следующей запланированной беседе я решил идти напролом, хотя и с меньшей уверенностью, чем мне бы хотелось.

 

 

Для того, чтобы Роберт выздоровел и навсегда покинул пределы своего защитного панциря, нужны были очень веские причины. Поэтому в его лечении мне требовалась помощь Жизель, несмотря на то, что к проту она испытывала более сильные чувства. Она как нельзя лучше подходила для роли связующего звена между Робом и миром. За обедом я спросил, что она думает о нем.

– Он хороший. Довольно-таки милый парень. Правда, мне он нравится.

– Рад это слышать. Жизель, я должен попросить тебя об одолжении. Роберт борется за сохранение своей индивидуальности, даже в моем смотровом кабинете. К слову, вчера он ненадолго появился в моем доме. Насколько я знаю, он никогда не появлялся в палатах. Ты когда-нибудь видела его во втором отделении?

– Нет, не видела.

– Дело вот в чем. Почему-то судьба дала тебе уникальный шанс помочь ему. Постараешься ли ты его использовать? Сделаешь нам одолжение? Я предоставлю тебе к нему свободный доступ, никаких ограничений по времени.

– Почему бы тебе просто не посвистеть ему, как раньше?

– Это был особый случай. Я не хочу шокировать его вызовом за пределами палаты прежде, чем он будет готов.

– Что же я могу сделать?

– Чего я не хочу, чтобы ты делала, так это пытаться уговаривать Роба стать доминирующей личностью. Мне бы хотелось, чтобы ты заставила его почувствовать себя настолько комфортно, чтобы, когда он появится в окружении людей, он оставался самим собой, а не прятался внутри.

Ее брови приподнялись. – Как мне это сделать?

– Просто будь с ним милой. Настолько, насколько это возможно. Разговаривай с ним. Узнай, чем он интересуется. Играй с ним в игры. Читай ему. Все, что придет тебе в голову, чтобы удерживать его рядом. Я хочу, чтобы ты нравилась ему. Хочу, чтобы он от тебя зависел. Хочу, чтобы ты существовала для него. Я чуть не сказал: «Попытайся полюбить его», но понял, что и так прошу слишком многого. – Готова ли ты к такому испытанию?

Мне показалось, что она улыбнулась, хотя об этом трудно было судить по набитому пищей рту. – Это меньшее, что я могу сделать, - прочавкала она, – для получения возможности проводить с протом так много времени.

– Отлично. – Я зачистил свою тарелку, по обыкновению размышляя о том, что было бы неплохо, если бы порция творога была больше. – А теперь, какие новости?

– Ну, в конце недели приедут антрополог и химик, чтобы поговорить с протом.

– Чего они хотят?

– Я думаю, антрополог хочет знать о прародителях вида «дремер» на Ка-ПЭКСе, возможно получить некоторое представление о том, как могли выглядеть наши собственные предки. Химик хочет спросить его о флоре амазонских тропических лесов, которые он изучал в течение двадцати лет или около того. Он хочет знать, где искать лекарства от СПИДа и различных форм рака и тому подобное.

– Дай мне знать, что он им ответит, если что. Кто-нибудь еще на примете?

– На следующей неделе придет цитолог. [пер.: Цитолог - это специалист, изучающий строение и химический состав клеток, функции внутриклеточных структур, функции клеток в организме животных и растений.] Он хочет, чтобы прот поговорил с дельфином, которого он изучает.

– Он притащит дельфина?

– У него есть большой резервуар, который он ставит около ярмарок и торговых центров. Он собирается привезти его и дельфина к фасаду больницы, чтобы прот смог поговорить с ним.

– Боже мой, что же будет дальше?

– Как сказал бы прот: «Возможно все».

 

 

Во второй половине дня я встретился с несколькими коллегами из четвертого отделения, где размещаются психопатические больные. Причина этого собрания была в том, что к нам доставили нового больного, который спланировал и осуществил серию убийств во всех пяти районах города. Как правило, такие пациенты назначаются Рону Меннингеру, который специализируется на психопатии и, в качестве дополнительной нагрузки – Карлу Торстейну.

Все сотрудники, за исключением тех, кто не может сделать это из-за других обязанностей, как правило, присутствуют на первом «сеансе» с новым обитателем четвертого отделения – не только чтобы помочь его психиатру оценить его состояние и возможный курс лечения, но и оценить потенциальную опасность для остального персонала и пациентов.

Нового пациента в ярко-оранжевых пластмассовых кандалах, которого доставили два охранника, посадили в конце стола. Обычно меня не удивляет внешний вид психопатического больного, потому что определенного шаблона, под который бы подходил такой человек, не существует. Он может быть молодым или старым, уверенным или застенчивым. Может выглядеть как бездомный или соседский мальчишка. Но я не мог не вздрогнуть, когда увидел этого хладнокровного убийцу. Конечно, я был осведомлен, что это была кавказская женщина, но даже мне, имеющему многолетний опыт работы, трудно было представить, что такая красивая женщина может быть виновна в совершении преступлений, которые ей предъявляют. Тем не менее, она была осуждена за убийство семи молодых парней в разных районах города, признана психически невменяемой и отправлена на лечение в МПИ.

Серийные убийства, как и большинство убийств в целом, как правило, совершают мужчины. Связано ли это как-то с мужской (или женской) психикой или это всего лишь простое совпадение до конца не выяснено. Психопатия сама по себе является непростой для понимания болезнью. Как и в случае многих психических заболеваний, часто причины кроются в генетической аномалии, которая приводит к снижению активности центральной нервной системы. Например, люди, имеющие такой дефект, практически не испытывают страха при столкновении с потенциально опасной ситуацией. По правде говоря, они ей даже наслаждаются.

Кроме того, часто психопаты весьма импульсивны, подвластны мимолетным увлечениям и действуют преимущественно на основе сиюминутного порыва, не задумываясь о дальнейших последствиях. Ко всему прочему обычно они еще и социопаты, мало заботящиеся о чувствах других людей и об их мнении о себе.

В тоже время внешне они зачастую очаровательны, поэтому при встрече потенциальным жертвам очень сложно обнаружить в них опасность. Как можно распознать, что «милый соседский мальчишка (или девчонка)» может быть таким же смертоносным, как анаконда?

Но вернемся к нашей пациентке. Девушка, которой едва исполнилось двадцать три, как считалось, убила семь молодых мужчин, а может, и целых девять, все из отдаленных городов, которые приехали в большой город хорошо провести субботний вечер. Все семеро были найдены в пустынных районах, обнаженные ниже талии и пенэктомированные. [пер.: Пенэктомия — операция удаления части или всего полового члена.] Она была задержана только тогда, когда клюнула на полицейскую приманку, парень едва спас собственную жизнь, не говоря уже о его гениталиях.

Вместе с этим она была очаровательна и прекрасна. Она улыбалась, пристально всматриваясь в глаза каждому присутствующему доктору. Ее ответы на рутинные вопросы были искренними, иногда с долей юмора, и нисколько не противоречили общественным нормам. Тогда я подумал: можно ли найти хоть одного человека с абсолютно здравым рассудком? Я знал, что Рону предстоит очень интересный опыт. Однако я нисколько ему не завидую, даже после того, как она облизала свои губы и подмигнула мне, как бы говоря: «Давай немного пошалим».

Вернувшись в свой кабинет, я внимательно изучил «инструкцию» на нашу новую пациентку, назовем ее Шарлотта. Ее жертвы исчезали один за другим и больше о них никто никогда не слышал. Причина, почему полиция так долго ее искала, заключалась в том, что молодые парни каждые выходные приезжают в город для знакомств с девушками и даже при самых благоприятных обстоятельствах практически невозможно найти неизвестного убийцу в городе, переполненного людьми. Наверное, никто бы даже не обратил внимания на молодую пару, выходящую из бара или ресторана, в котором они познакомились, возможно держась за руки и тепло улыбаясь друг другу, и не заподозрил бы, что это мистер Муха охотно сопровождает мисс Паучиху в ее сети.

Наверное, именно поэтому мне сложно сочувствовать паукам, даже когда они пойманы в ловушку в раковине.

 

 

За день до отъезда я решил повидаться с Кассандрой. Я нашел ее сидящей на обшарпанной скамейке подобно «Адонису в Эдемском саду», [пер.: Садом смерти и рождения считался сад Адониса — бога финикийского происхождения. Туда, по представлениям древних, удалялась сама божественная жизнь Адониса, чтобы среди гранатовых деревьев обрести жизненную силу и искупаться в ручье с живой водой.] ее черные, цвета воронового крыла, волосы переливались на солнце, глаза пристально всматривались в безоблачное небо, из которого, как она сама утверждает, она черпает вдохновение. Помня, что она игнорирует любые попытки прервать ее, я стал ждать.

Когда она, наконец, отвлеклась от неба, я осторожно подошел к ней. Она оказалась в достаточно хорошем настроение, и мы немного поболтали о жаркой погоде. Она прогнозировала, что дальше будет только жарче.

– Это не то, о чем бы мне хотелось спросить тебя, - прервал ее я.

– Почему не то? Потепление все еще продолжится.

– Кассандра, не могла бы ты мне помочь кое с чем?

– Это будет не Метс. [пер.: Нью-Йорк Метс (англ. New York Mets) — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Восточном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола (МЛБ).]

– Нет, я не об этом. Как долго еще прот собирается пробыть здесь? Можешь ли ты сказать мне что-нибудь про дату его отбытия?

– Если ты планируешь поездку на Ка-ПЭКС, не стоит пока паковать чемоданы.

– Ты имеешь в виду, что пройдет какое-то время перед его отправлением?

– Когда он закончит то, ради чего вернулся, он покинет нас. На это потребуется некоторое время.

– Могу ли я узнать, ты получила эту информацию от прота?

Она выглядела раздосадованной, но честно призналась, что разговаривала с ним.

– О чем еще ты говорила с протом?

– Я спросила, возьмет ли он меня с собой, - ответила она с радостью в голосе.

– И что он ответил?

– Ответил, что я одна из тех, кого он рассматривает.

– В самом деле? Ты знаешь, кто еще находится в его списке?

Она постучала указательным пальцем по голове. – Он говорил, что ты спросишь меня об этом.

– И ты знаешь ответ?

– Да.

– Так кто же?

– Все, кто захотят отправиться с ним.

Но не все из списка будут выбраны, подумал я мрачно. Многие из них будут очень разочарованы.

– Хорошо. Спасибо, Кэсси.

– Разве ты не хочешь узнать, кто станет победителем Мировой серии? [пер.: Мировая серия (англ. World Series) — решающая серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола, право играть в которой сейчас имеют лучшие команды Американской и Национальной лиг.]

– Кто же?

– Брэйвз. [пер.: «Атланта Брэйвз» (англ. Atlanta Braves — Смельчаки из Атланты) — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Восточном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола.]

Я чуть было не выпалил: «Да ты чокнулась!»

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

 

Всякий раз, пытаясь вернуть свой оптимизм после встречи с новым трудным пациентом с четвертого этажа, я всегда наведываюсь в первое отделение, что я и сделал на следующее утро после встречи с Шарлоттой. В тренажерном зале я неожиданно столкнулся с Рудольфом, который, как оказалось, разучивал новые балетные позиции и движения. Это напомнило мне акробатов, которые выступали на шоу Эдда Салливана [пер.: «Шоу Эда Салливана» (англ. The Ed Sullivan Show) — американское телешоу, в котором Эд Салливан открывал музыкальные таланты, транслировалось в Нью-Йорке с 20 июня 1948 года по 6 июня 1971 года.]. Я поинтересовался у него, как ему это удается. К моему удивлению он признался, что долго к этому шел. Я не был уверен, имеет ли он в виду свою программу лечения или свою безупречную балетную технику, но понял, что в ближайшее время мы с ним не встретимся.

В комнате отдыха я нашел Майка за книгой поэзии. Я спросил его, что он читает.

– О, всего лишь Китса, Шелли, Вордсворта и других. [пер.: Джон Китс (англ. John Keats; 31 октября 1795, Лондон — 23 февраля 1821, Рим) — поэт младшего поколения английских романтиков. Перси Биши Шелли (англ. Percy Bysshe Shelley; родился 4 августа 1792, графство Суссекс — 8 июля 1822) — один из величайших английских поэтов XIX в, был женат на Мэри Уолстонкрафт Шелли. Уильям Вордсворт (иначе: Уильям Уордсуорт, англ. William Wordsworth, 7 апреля 1770, Кокермаут, графство Камберленд — 23 апреля 1850, Райдал-Маунт, близ Грасмира, графство Камберленд) — английский поэт-романтик, основной автор сборника «Лирические баллады», условно относимый к т. н. «озёрной школе».] Антологию. Я столько всего упустил в своей жизни. Во время учебы в старших классах я хотел стать учителем английского языка.

– Ты все еще можешь им стать.

– Возможно. Сейчас же я просто хочу привести в порядок гроссбух.

– Ты уже присмотрел какую-нибудь учебную программу в EMS? [пер.: EMS (Emergency Medical Service) – неотложная медицинская помощь.

– Даже зарегистрировался в одной. Начинается третьего октября. – Он с надеждой посмотрел на меня.

– Думаю, ты справишься. Я посмотрю в своем расписании, узнать, сможем ли мы побеседовать в ближайшее время.

Возвращаясь в свой кабинет, я ненадолго заглянул во второе отделение, где мой воздушный шар оптимизма начал сдуваться с резким свистом. Берт носился по комнате отдыха, поднимая подушки, топая по ковру, заглядывая за шторы и кресла. Как отчаянно он выглядел, сосредоточившись на воображаемых поисках, подобно новоявленному Дон Кихоту.

Но был ли случай Берта более трагичным, чем у Джеки, навсегда оставшейся ребенком? Или у Рассела, настолько сосредоточенного на Библии и так и не научившегося жить? Или, может быть, у Лу, Мануэля или Дастина? И, если уж на то пошло, чем у некоторых наших преподавателей и сотрудников? Или у миллионов других людей, спотыкающихся об окружающий мир в поисках чего-то несуществующего? Или у тех, кто устанавливают для себя невозможные цели и никогда не достигают их?

Милтон, быть может заметивший мой внезапный приступ меланхолии, обратился ко мне со словами:

– Человек пришел к врачу. Он жаловался на боли в груди и хотел сделать электрокардиограмму. Врач сделал ему одну и сообщил, что никаких нарушений в работе его сердца не обнаружено. Он приходил каждые несколько месяцев. Результат оставался неизменным. Так он пережил трех врачей. Наконец, когда ему исполнилось девяносто два года, в результатах его ЭКГ-диаграммы таки произошли изменения. Он посмотрел врачу прямо в глаза и сказал: «Ха! Я же вам говорил!»

Теперь, в свои пятьдесят, Милтон в полной мере понимает всю печаль жизни и тщетно пытается поднять настроение каждому, кто встречается ему на пути. К сожалению, ему никогда не удавалось облегчить свои собственные страдания. Всю семью – отца, мать, братьев, сестру, бабушку, несколько теть, дядь и кузенов он потерял в Холокосте. Спасся только он, защищенный от смерти абсолютно незнакомым человеком нееврейской национальности, который взял ребенка под опеку у его матери и выдал за своего собственного.

Но печальнее ли его история, чем у Фрэнки, женщины, абсолютно не способной построить человеческие взаимоотношения? Не являясь социопаткой, как Шарлотта, или аутистом, как Джерри и подобные ему, а будучи безразличной к привязанностям пациенткой, патологически неспособной любить и быть любимой – что может быть печальнее этого?

 

 

Виллерс выходил из столовой, когда я вошел. Я помахал ему, когда он проходил мимо, но он меня не заметил. Он казался рассеянным и очень задумчивым, придумывая, как я полагал, очередную новую схему зарабатывания денег.

Вместо него ко мне присоединился Меннингер и я спросил его о его новой пациентке.

– От нее веет таким холодом, - ответил он мне, – женский вариант Ганнибала Лектера. Ты должен изучить ее историю во всех подробностях.

– Мне кажется, я не хочу этого знать.

Но Рон наслаждался. Он любитель поиграть с огнем.

– Когда ей было пять лет, она убила щенка. Знаешь, как она это сделала?

– Нет.

– Она испекла его в духовке.

– Ее как-то лечили?

– Неа. Она утверждала, что не знала, что там был щенок.

– И после этого ее состояние начало ухудшаться.

– Да. Все больше.

Я медленно прожевал последний крекер:

– Не уверен, что хочу услышать продолжение.

– Я дам тебе небольшую подсказку. Немного попрактиковавшись с соседскими домашними животными, включая лошадь, которых она зарезала насмерть, в шестнадцать лет она уже убила соседского мальчишку.

– Как это сошло ей с рук?

– А ей и не сошло. Некоторое время она провела в исправительной школе, а затем, после нападения на одного из охранников, была переведена в психиатрическую лечебницу. Ты не захочешь знать, что она с ним сделала. Ей удалось оттуда сбежать и больше о ней никогда не слышали.

– Сколько же ей тогда было?

– Двадцать. Она был арестована год спустя.

– Ты хочешь сказать, что она убила этих семь или восемь парней за год?

– И это еще не самое худшее. Знаешь, что было после того, как она убила соседнего ребенка?

– Ну?..

– Она оставила его валяться на заднем дворе и пошла в кино. После этого, по словам ее родителей, она уснула как младенец.

– На твоем месте я бы с нее глаз не спускал.

Его глаза загорелись:

– Не беспокойся. Но она удивительный случай, тебе так не кажется? Я никогда не встречал никого, похожего на нее. – Он был вне себя от нетерпения, стремясь как можно скорее поговорить с Шарлоттой во время их первой беседы.

– Просто будь осторожен. Она все-таки не учительница воскресной школы.

– Даже если бы и была, это не имело бы никакого значения.

– Это почему же?

– Одними из самых жестоких людей в мире являются учителя воскресных школ.

 

 

В ожидании прихода Роберта/прота на свою двадцать четвертую беседу, я записал в желтом блокноте несколько недостающих кусочков головоломки, которые я надеялся разгадать с помощью Роба, важнейшим из которых был вопрос о том, кто был отцом ребенка Сары и каким образом это связано с психическим расстройством Роба? Почему он назвал отца своим «защитником»? Что произошло, когда ему было пять лет, чего он не смог или не захотел вспомнить? Ни один из этих вопросов не дастся Робу легко, но я был вполне уверен, что семена его травмы начали прорастать во время этого раннего периода его беспокойной жизни, как и предположила моя проницательная жена.

Также были и другие совершенно непредвиденные трудности. По результатам теста Стенфорда оказалось, что Роберт всеми силами старался сопротивляться гипнозу. Почему он пересмотрел сотрудничество со мной и стал возвращаться на дно трясины, по которой ходил большую часть своей жизни? Я решил пока приблизиться к его детству лишь косвенно.

Исходя из его истории, я имел некоторое представление о том, когда Сара должна была забеременеть, поэтому я приблизительно знал, когда она сказала об этом ему. Я пытался представить себе, что он должен был чувствовать, услышав эту новость, и все еще смотрел в пустоту, когда кто-то постучал в дверь.

– Привет, доктор Брюэр.

– Здравствуй, Роб. Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами.

– Ты помнишь, как приходил сюда из второго отделения?

– Нет.

– Что последнее ты помнишь?

– Я проходил тест на склонность к гипнозу.

– Что ж, ты его прошел.

Его плечи тяжело опустились.

– Ты же знаешь, что здесь нет никакой опасности, волноваться не о чем, так ведь? Ты готов попробовать?

– Думаю да.

– Ладно, сядь и расслабься. Хорошо. Теперь сконцентрируй свое внимание на этой маленькой точке на стене позади меня.

Он притворился, что не видит ее. Однако, спустя мгновение, все же выполнил мою просьбу.

– Вот так. Просто расслабься. Хорошо. Отлично. Сейчас я сосчитаю от одного до пяти. На счет один ты начнешь чувствовать сонливость, с каждым счетом твои веки будут становиться все тяжелее и тяжелее, и когда я дойду до пяти, ты будешь спать, но сможешь слышать все, что я говорю. Ты все понял?

– Да.

– Хорошо. Теперь позволь своим рукам опуститься… - Руки Роба тяжело упали вдоль тела, глаза были плотно закрыты. Он тихонько захрапел. Было очевидно, что он притворялся. – Хорошо, Роб, можешь открыть глаза.

Его глаза распахнулись.

– Что, уже все?

– Роб, тебе нужно лучше сосредоточиться. Ты боишься процедуры?

– Нет, совсем нет.

– Ладно. Тогда давай попробуем снова. Тебе удобно?

– Да.

– Отлично. Теперь попробуй полностью успокоиться. Пусть все твои мышцы станут мягкими и просто расслабятся. Так. Хорошо. Теперь найди на стене пятно. Хорошо. Просто расслабься. Один… ты начинаешь ощущать сонливость. Два… твои веки тяжелеют… - Роберт пристально смотрел на белую точку. Он все еще сопротивлялся, вероятно, разрываясь между страхом и подозрением. На счет три его веки затрепетали, но он изо всех сил старался открыть их. На счет пять его веки все же сомкнулись, а подбородок упал на грудь. – Роб, ты слышишь меня?

– Да.

– Хорошо. Теперь подними голову и открой глаза.

Он подчинился. Я проверил его пульс и громко откашлялся. Пульс не прощупывался.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Хорошо. Ладно, Роб, сейчас мы с тобой вернемся в прошлое. Представь, что страницы календаря возвращают нас все дальше и дальше. Ты постепенно становишься моложе. Все младше и младше. Вот тебе тридцать, двадцать пять, двадцать. Теперь ты выпускник средней школы. Это март 1975 года. Уже почти наступила весна. У тебя свидание с твоей девушкой Салли. Только что ты за ней зашел. Куда вы собрались?

– Мы хотим сходить в кино.

– На какой фильм вы пойдете?

– На «Челюсти».

– Хорошо. Во что одета Салли?

– На ней ее желтое пальто и шарф.

– На улице холодно?

– Не очень. Ее пальто расстегнуто. Она в блузке и синей юбке.

– Вы едете или идете?

– Идем пешком. У меня нет машины.

– Отлично. Вы в кинотеатре. Вы вошли. Что происходит дальше?

– Я покупаю попкорн. Салли его обожает.

– А ты нет?

– Я возьму немного у нее. У меня нет больше денег.

– Хорошо. Роберт Шоу съеден акулой. [пер.: Роберт Арчибальд Шоу (9 августа 1927 — 28 августа 1978) — английский актёр, сценарист и писатель. Сыграл одержимого акулами рыбака Квинта в фильме «Челюсти» (1975).] Фильм закончился, и вы покидаете кинотеатр. Куда вы направляетесь сейчас?

– Мы возвращаемся в дом Салли. Она хочет поговорить.

– Ты знаешь, о чем будет разговор?

– Нет. Она не хочет говорить мне, пока мы не доберемся до дома.

– Ладно. Вы дошли до дома Салли. Что ты видишь?

Казалось, Роберт стал раздраженным.

– Я вижу большой белый дом с мансардными окнами на крыше. Мы собираемся сесть на веранде, чтобы немного поговорить. На одной из качелей.

– Что тебе говорит Салли?

– Ее голова у меня на плече. Я ощущаю ее мягкие волосы и могу уловить запах шампуня. Она рассказывает мне, что беременна.

– Как она узнала об этом?

– У нее два месяца не было месячных.

– Ты отец?

– Нет. Между нами никогда ничего не было.

– У тебя с Салли никогда не было сексуальной близости?

Его кулаки сжались. – Нет.

– Ты знаешь кто отец?

– Нет.

– Салли не хотела тебе говорить?

– Я никогда ее не спрашивал.

– Почему?

– Если бы она хотела, чтобы я знал, то сама бы мне рассказала.

– Ладно. Что ты собираешься с этим делать?

– Это то, о чем она хочет поговорить.

– И как по ее мнению тебе следует поступить?

– Она хочет, чтобы мы поженились. Вот только…

– Только что?

– Она знает, что я хочу поступить в колледж.

– Как ты к этому относишься?

– Я тоже хочу, чтобы мы поженились.

– И отказаться от своей карьеры?

– У меня нет другого выбора.

– Но ведь ты не отец.

– Это не имеет значения. Я люблю ее.

– Так ты сказал, что намерен жениться на ней?

– Да.

– Что происходит сейчас?

– Она целует меня.

– Тебе нравится, когда она целует тебя?

–Да. - Его ответ прозвучал до странности прозаично.

– Она когда-нибудь целовала тебя раньше?

– Да.

– Но это никогда не имело продолжения?

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю.

– Ладно. Что происходит сейчас?

– Мы заходим внутрь.

– Стало слишком холодно, чтобы оставаться на крыльце?

– Нет. Она хочет подняться в свою комнату.

– Она больна?

– Нет. Она хочет, чтобы я тоже пошел с ней.

– Расскажи мне, что ты видишь.

– Мы поднимаемся по лестнице. Стараемся идти как можно тише, потому что она скрипит. Вокруг темно за исключением света в прихожей. Все остальные легли спать.

– Продолжай.

– Проходим на цыпочках до конца коридора. Пол по-прежнему скрипит. Заходим в комнату Салли. Она закрывает дверь. Я слышу, как щелкнул замок. Снимаем с себя верхнюю одежду.

– Дальше.

– Какое-то время мы обнимаемся и целуемся. Она прижимается ко мне. Прости, но я ничего не могу с собой поделать. Я засовываю руку ей под юбку и задираю ее вверх.

– Продолжай, Роб. Что происходит теперь?

– Мы движемся в сторону кровати. Салли падает на кровать, я сверху на нее. Нет! Пожалуйста! Я не хочу этого делать!

– Почему? Почему ты не хочешь заниматься сексом с Салли?

– Это ужасно. Сейчас мне надо поспать.

– Все в порядке, Роб. Это конец. Все кончено. Что происходит сейчас?

– Я одеваюсь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Думаю, лучше.

– Что делает Салли?

– Она просто лежит и смотрит, как я застегиваю свою рубашку. Здесь темно, но я вижу, что она улыбается.

– Продолжай.

– Я одел пальто. Мне нужно идти.

– Почему ты должен уйти?

– Я сказал маме, что вернусь домой в одиннадцать тридцать.

– Сколько сейчас времени?

– Двадцать минут двенадцатого.

– Что происходит?

– Салли встает и обнимает меня. Она не хочет, чтобы я уходил. На ней нет никакой одежды. Я стараюсь не смотреть, но получается плохо.

– Что ты видишь?

– Она голая. Я не могу смотреть. Открываю дверь. «Пока, Салли. Увидимся завтра». Иду на цыпочках по коридору. Вниз по лестнице. За дверь. Я бегу. Бегу всю дорогу до дома.

– Твоя мать ждет тебя?

– Нет. Но она слышит, как я вошел. Спрашивает, я ли это. «Да, мама, это я». Она хочет знать, хорошо ли мы провели время. «Да, мама, мы очень хорошо провели время». Желает мне спокойной ночи, и я иду в свою комнату.

– Ты идешь спать?

– Да, но я не могу заснуть.

– Почему?

– Я продолжаю думать о Салли.

– О чем именно ты думаешь?

– О том, как она пахнет, как она чувствует, какова она на вкус.

– Тебе нравится все это?

– Да.

– Но ты не можешь дойти до конца?

– Нет.

– Роб, ты можешь рассказать мне обо всем, что произошло, когда ты был моложе, из-за чего у тебя возникла неприязнь к сексу? О чем-то, что причинило тебе боль или напугало тебя?

Нет ответа.

– Ладно. Тогда слушай внимательно. Снова представь календарь. Страницы быстро переворачиваются, но на этот раз мы идем вперед. Ты взрослеешь. Двадцать, двадцать пять, тридцать, ты становишься все старше. Тебе тридцать восемь лет. Сейчас 6 сентября 1995 года, это настоящее время. Ты понимаешь?

– Да.

– Хорошо. Сейчас я сосчитаю в обратном порядке от пяти до одного. Когда я закончу, ты начнешь просыпаться. Как только я дойду до одного, ты полностью проснешься, бодрым и прекрасно себя чувствующим. Пять… Четыре… Три… Два… Один…

– Здравствуйте, доктор Брюэр.

– Привет, Роб. Как ты себя чувствуешь?

– Ты спрашивал меня об этом минуту назад.

– Ты был под гипнозом. Ты помнишь?

– Нет.

– Ладно. Могу ли я задать тебе сейчас несколько вопросов?

– Конечно. – Казалось, он с облегчением выдохнул, узнав, что все уже позади.

– Отлично. Роб, тебе было всего пять, когда твой отец получил травму на работе, так ведь?

– Да.

– Ты навещал его в больнице?

– Они говорили, что я слишком маленький. Но мама ходила к нему каждый день.

– Кто присматривал за тобой, пока твоя мать была в больнице?

– Дядя Дэйв и тетя Кэтрин.

– Они приходили посидеть с тобой?

Он начал ерзать.

– Нет. Я жил с ними какое-то время.

– Как долго?

Он ответил медленно, почти шепотом: «Очень долго».

– Случилось ли что-то за это время, о чем бы ты хотел мне поведать?

– Я не знаю, джино. Меня же там не было.

– Черт побери, прот. Не мог бы ты дать нам еще несколько минут? И куда делся Роберт? Он в порядке?

– Я бы сказал, что в данных обстоятельствах он держится на удивление хорошо.

– Каких обстоятельствах?

– Твоих непрекращающихся, как ты это называешь, запугиваний.

– Он вернется?

– Не сейчас.

– Прот, что ты можешь рассказать мне о дяде и тете Роберта – Дэйве и Кэтрин?

– Я только что тебе ответил, меня там не было.

– Он никогда ничего не говорил тебе о них?

– Никогда не слышал ни о каком дяде Дэйве или тете Кэтрин.

– Ладно. Возьми какой-нибудь фрукт.

– Я думал, ты никогда не предложишь, - он схватил дыню и впился в нее зубами.

Я наблюдал, как он поглощает кожуру, семена и все, что можно было съесть. Я все еще злился на него, но не мог позволить себе тратить время впустую.

– Так как ты уже встрял, доктор Виллерс попросил меня сообщить тебе о твоем возможном появлении на телевидении.

– Звучит странно.

– Ну так как, ты готов это сделать?

– А кто получит деньги?

Говорит как истинный хомо сапиенс, подумал я.

– Больница, как я полагаю. Тебе ведь не нужны деньги, не так ли?

– Ни одно существо не нуждается в деньгах.

– Как ты предлагаешь ими распорядиться?

– Советую оставить их телевизионщикам.

– Иначе ты не выступишь?

– Ты все правильно понял.

– Я не думаю, что Клаусу понравится эта идея. Основная причина, по которой он все это затеял, это сбор денег для нового крыла.

– Ему придется смириться с этим.

– Ты хочешь появиться на телевидении?

– Зависит от того, почему они хотят услышать, что скажет сумасшедший.

– Ты был бы удивлен, узнав кто ходит на подобные ток-шоу. В действительности они могут попытаться выставить тебя дураком.

– Звучит забавно. Я буду участвовать!

– Хорошо. Я сообщу Виллерсу о твоем решении.

– Что-нибудь еще, док?

– Поездка в зоопарк назначена на четырнадцатое число. С тобой все хорошо?

– Ага. Что за место! - Он взял еще один огромный кусок дыни.

Я решил не развивать эту реплику, которая могла не иметь никакого значения. Вместо этого, я воспользовался возможностью, раз уж она мне представилась, обсудить с ним пациентов.

– Я видел, как ты разговаривал с Бертом этим утром.

– Очень наблюдательно.

– Ты случайно не знаешь, что он ищет?

– Конечно, знаю.

– Знаешь?? Ради Бога, что же?

– Ах, джин. Я все время должен думать за тебя?

– Пожалуйста, прот. Все, что я прошу, дать мне крошечный намек.

– Ох, так и быть. Он ищет свою дочь.

– Но у него нет дочери!

– Вот поэтому он и не может ее найти! – Он направился к двери.

– Минуточку, куда это ты собрался?

– Мне не оплачивают сверхурочные.

Я выкрикнул: – Это все, что ты можешь сделать для Фрэнки? – Но он уже ушел.

 

 

На следующее утро я первым делом позвонил Чакраборти, а затем отправился на поиски прота. На пути в комнату отдыха я столкнулся с Бетти и рассказал ей, что он говорил мне о Берте. Ее ответ был типичным:

– Прот действительно невероятен, вы так не считаете? Может вам стоит выделить ему кабинет и приводить пациентов ему на осмотр?

– Мы уже обдумывали такой вариант, - ответил я ей с покорностью в голосе. – Но он не хочет работать.

Я нашел его в комнате отдыха в окружение его неизменной свиты, в числе которой был и Рассел, в данный момент настаивающий на том, что конец света неизбежен. Я попросил их разрешить мне немного поговорить с нашим инопланетным другом. Они долго ворчали, но в конце концов уступили.

– Прот, доктор Чакраборти готов взять у тебя немного крови.

– Я вернусь, - пообещал он своим последователям. – Граф Дррракула ждет в сккклееепе. - Не говоря ни слова, он направился к двери. Я начал направлять его, но понял, что он точно знал, куда идет. Внезапно в воздухе повисло неприятное напряжение. Кто-то сказал:

– Ты пытаешься избавиться от него, не так ли?

– От прота? Конечно нет.

– Ты пытаешься прогнать его прочь. Это всем известно.

– Нет, я пытаюсь уговорить его остаться! По крайней мере на какое-то время…

– Ровно столько, сколько потребуется для улучшения состояния Роберта. После этого ты захочешь, чтобы он умер.

– Я не хочу ничьей смерти.

Рассел закричал:

– Если ты не очнешься, я приду за тобой словно вор, и ты не узнаешь, когда именно я это сделаю!

Пока все с удивлением переваривали это заявление, я поспешно вышел.

 

 

Ближе к вечеру зашла Жизель, чтобы сообщить о встрече прота с антропологом и химиком, изучающим тропический лес.

– Для начала, - попросил я, – ответь, признаков Роберта до сих пор нет?

– Я не видела его со времен Дня труда.

– Ладно. Продолжай.

– Оказалось, что они брат и сестра. Много лет не общались. Мне кажется, они не сильно ладят друг с другом.

– Что он им сказал?

– Химик отнесся с недоверием к знаниям и умениям прота. Он потребовал назвать имена всех растений, вырабатывающих натуральные вещества, которые могут быть использованы в борьбе против СПИДа.

– И?..

– Прот только покачал головой и ответил: «Почему вам, людям, всегда надо все называть «борьбой»? Вирусы не хотят причинить вам зла. Они запрограммированы на выживание, как и все остальные».

– Это на него похоже. Что произошло потом?

– Он перефразировал вопрос.

– Так прот предоставил ему информацию, которую он хотел получить?

– Нет, но он рассказал ему, где ее можно найти.

– Где же?

– Где-то на юго-западе Бразилии. Он даже описал растение. У него большие листья и маленькие желтые цветы. Он сказал, что местные жители называют его «otolo», что означает «горький». Химик все это записал, но все еще был настроен скептически, пока прот не сказал ему, что в том же районе Бразилии было найдено другое растение, содержащее полезное вещество для лечения определенных видов сердечных аритмий. Парень понял, о каком лекарстве идет речь. Оказалось, что он был одним из исследователей, которые его обнаружили. Он даже поцеловал проту руку. Вскоре его время истекло. Он упорхнул, словно летучая мышь.

– А что насчет антрополога?

– Прот рассказал ей, что, возможно, на Земле еще осталось несколько «недостающих звеньев». Она захотела узнать, где их можно найти.

– Разве они еще не знают этого?

– Неа. Они не в Африке.

– Тогда где?

– Он предложил ей отправиться в Монголию.

– Монголию? Как они попали туда из Африки? – Она бросила на меня раздраженный взгляд а-ля прот.

– У них не было машин, доктор Б. Наверное, они шли пешком.

– Теперь, как я предполагаю, она поедет в Монголию?

– Выезжает на следующей неделе.

– Ты, конечно же, понимаешь, что пройдет достаточно много времени, прежде чем мы узнаем, прав ли был прот хотя бы в одном из этих случаев?

– Нет. Мы знаем об этом уже сейчас.

– Откуда мы это знаем?

– Что еще он должен сделать, чтобы доказать вам, что он знает, о чем говорит? Все, о чем он рассказывал доктору Флинну, до сих пор было правдой, разве нет?

– Может быть. Но ученые, подобные ему знают только то, что уже известно. Он не может рассказать нам о чем-то, чего никто еще не знает.

– Но он не ученый. Он с Ка-ПЭКСа.

Мы уже проходили это прежде. Я поблагодарил ее за доклад и сообщил, что у меня есть еще одна просьба к ней.

– Все, что угодно, доктор Б.

– Нам нужно выяснить, была ли у Берта когда-то в прошлом дочь. Об этом нет никаких сведений, но, возможно, они были утеряны, как в случае с Робом, когда вместо исчезновения в отчеты внесли данные о самоубийстве.

– Я займусь этим прямо сейчас. Но сначала тебе придется предоставить мне кое-какую информацию о нем.

Я протянул ей лист из моего желтого блокнота со всеми необходимыми на нем данными. Оставляя позади сосновый аромат, она буквально побежала. Я надеялся, что она хотя бы наполовину так же хорошо справится с этим заданием, как она преуспела в выяснении подлинной личности прота пять лет назад.

Сразу после ее ухода пришел Клаус Виллерс. Я думал, что он хотел обсудить одного из своих пациентов, или, быть может, дать несколько критических советов об одном из моих, что он периодически любит делать. Вместо этого он потратил пятнадцать минут, поглаживая свою козлиную бородку и рассказывая мне историю о Робине Гуде. Он хотел знать, что я думаю о моральных последствиях этого мифа для современного общества. Подумав, я ответил ему, что люди не должны брать закон в свои руки, но если уж они это сделали, то должны быть готовы заплатить за последствия. Судя по его ворчанию, мне кажется, что этот ответ ему не понравился.

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

 

Утром перед следующей беседой с Робом я сидел в своем кабинете, размышляя о нем и Салли. Что такого могло произойти, из-за чего он был не способен вступить в интимную связь со своей будущей женой, которую так нежно любил? Тот факт, что она носила в себе чужого ребенка, не имеющего с ним ничего общего?

Даже при самых благоприятных условиях секс является одной из самых сложных вещей, с которым сталкивается человеческое существо. Большинство из нас узнают о нем постепенно, на школьных площадках, улицах, из фильмов или телевидения. Некоторые получают вводный курс от отца или матери, зачастую в виде практического руководства, взятого из местной библиотеки. Многие родители едва ли не так же невежественны в этом вопросе, как и их дети.

Самое лучшее место для того, чтобы узнать, что такое секс и что он означает для каждого отдельного индивидуума, это школа. Но в последние годы эта идея вызвала резкую критику. Конечным результатом этого информационного вакуума, что неудивительно, стала подростковая беременность и угрожающие нашему обществу венерические заболевания. Дети многое знают о сексе, но узнают они о нем друг от друга.

В свое время я сам был не слишком осведомлен в этой загадочной теме. В один из жарких августовских дней моя мать ушла за покупками, оставив меня и Карэн одних дома. Нам тогда было по четырнадцать или пятнадцать лет. Мы включили оросители и бегали взад-вперед сквозь брызги воды пока наши шорты и футболки не промокли насквозь и стали практически прозрачными. Потом мы «случайно» столкнулись друг с другом, одно за другим и… в общем это старая история. После этого Карэн уверяла, что беременна, а я чувствовал себя насильником. С тех пор мы не прикасались друг к другу в течение двух лет.

Все же, несмотря на все запреты и другие препятствия, большинство из нас, путем проб и ошибок, стараются найти удовлетворительного партнера, чтобы, в конечном счете, наслаждаться более или менее приятной сексуальной жизнью. Почему же этого не делает Роб?

Немного позднее этим утром ко мне зашел Уилл, поинтересоваться, хочу ли я сходить куда-нибудь на обед. Недавно он вернулся к обучению, но все еще заходит в МПИ, чтобы пообщаться с Дастином и некоторыми другими пациентами. Мы вышли в соседний ресторан, несмотря на то, что хожу я туда достаточно редко.

Зная, что я не должен сильно наедаться, иначе потом усну, я решил заказать себе чашку супа и салат. Уилл, всегда обладавший отменным аппетитом, заказал себе значительно больше.

Какое-то время мы непринужденно болтали. Обычно полный неуемной энергией, сегодня он казался замкнутым и нервным. Он едва притронулся к еде, утверждая, что оказался не настолько голодным, как он думал. Возможно я и не величайший отец в мире, но даже я понял, что его что-то беспокоит и даже догадывался, что: его девушка Даун была беременна. Мой отец, который жил (и никогда этого не забывал) во времена Депрессии [пер.: Велимкая депремссия (англ. Great Depression) — мировой экономический кризис, начавшийся в 1929 году и продолжавшийся до 1939 года. (Наиболее остро с 1929 по 1933 год). Поэтому 1930-е годы в целом считаются периодом Великой депрессии.], не позволил бы мне оставить еду на тарелке; от этой привычки я не смогу избавиться никогда. Поэтому я соскреб недоеденную еду Уилла в свою пустую салатницу.

Но (насколько я знал) его девушка не беременна. Это было что-то похуже. Он снова засомневался в правильности решения о поступлении в медицинский колледж! Знакомая тема, так как у меня уже появлялись подобные опасения тридцать пять лет назад. Я знал студентов, которые не выдержали напряжения и в конечном итоге сломались. Один покончил с собой. Несколько пристрастились к наркотикам. Именно это меня и беспокоило – у Уилла уже были проблемы с наркотиками.

Проглотив свой обед, я поделился с ним своими наблюдениями о том, что когда я был в его возрасте, не было ничего необычного в том, что студент, или даже врач, сомневался в своих способностях и временами чувствовал потрясение, страшась ответственности за жизнь своих пациентов. Но также добавил, что с опытом это проходит. Что он, как и все остальные, будет совершать ошибки. Что никто не идеален и мы можем делать только то, что в наших силах. И что в его случае все было довольно неплохо. Даже прот подтвердил это.

– А что сказал прот, пап?

– Он говорит, что ты станешь отличным врачом.

– Ну, если прот так думает, может быть у меня действительно все получится.

Хоть я немного и завидую, что мнение прота, а не мое, подняло ему настроение и успокоило, все же я почувствовал облегчение, что эта проблема, казалось, была решена. Теперь он проголодался. Так как я съел всю его еду, он заказал себе еще. Чтобы составить ему компанию, у меня еще оставался роскошный десерт, который я ел, пока мы обсуждали Дастина и некоторых других пациентов. Наконец он отодвинул тарелку в сторону и отхлебнул кофе.

Я поинтересовался, закончил ли он. Он кивнул. Так как он снова не доел, я выскреб остатки в свою десертную тарелку.

Обед был просто чудесен, с моим отцом у меня никогда ничего подобного не было. Но теперь я должен был вернуться и постараться быть хорошим врачом, несмотря на свои постоянные опасения, день пятницы и переполненный желудок.

 

 

– Ах, вишни! Ни одно существо не сможет остановиться, съев всего лишь одну ягоду.

– Прот! Где Роберт?

Чав! Ням, ням, ням.

– Он берет выходной.

– Что ты имеешь в виду под «Он берет выходной»?

– Сегодня он не хочет с тобой разговаривать. Дай ему отдохнуть. Чтобы он пришел в себя. – Хрум, хрум. – Вишню?

– Нет, спасибо. Почему в понедельник он будет расположен к разговору больше, чем сегодня?

– Ему нужно психологически к нему подготовиться.

– У нас мало времени, прот.

– Разве мы уже это не обсуждали? Поверь мне, док. Ты не должен торопиться в таких делах. Или ты предпочел бы дунуть в свой маленький свисток и убрать его обратно, как ты делал это месяц назад?

– А что в этом плохого?

– Ты хочешь подобраться к теме, от которой он пытался убежать большую часть своей жизни.

– Что это? Ты знаешь, что с ним случилось?

– Неа. Он никогда не рассказывал мне.

– Тогда откуда ты знаешь…

– Я периодически появляюсь здесь с 1963 года, помнишь?

– Что же нам теперь делать?

– Он почти готов поговорить об этом, просто дай ему еще немного времени.

Единственным звуков на магнитофонной ленте в этот момент было постукиванье чьей-то ноги, скорее всего моей собственной.

– Прот?

– Чего ты хочешь, Кемосабе? [пер.: Так обращается к рейнджеру Рейду индеец Тонто в знаменитой американской радиопостановке 1930-х гг. "Одинокий рейнджер"; Тонто говорит на ломаном английском. Считается, что это имя произошло от названия кемпинга «Ки-Мо-Са-Би» на озере Маллет в Мичигане. Само же название лагеря, возможно, произошло от слова «гиимузааби», что с языка индейцев племени оджибве можно перевести, как «верный разведчик» или «тот, кто не идет проторенной дорогой]

– Как думаешь, будет ли он чувствовать себя более комфортно, рассказав сначала об этом тебе?

– Не знаю. Если хочешь, я могу его спросить.

– Да, пожалуйста.

В течении длительного времени прот пристально всматривался в потолок. Это непростительно, но я зевнул. Проигнорировав это нарушение этикета, он воскликнул:

– Браво, доктор б.! Сначала он хочет поговорить со мной. Но он не хочет, чтобы я передавал разговор тебе. Он хочет сделать это сам.

– Расскажет ли он об этом тебе сейчас?

Прот вскинул руки в уже знакомом жесте отчаяния.

– Джин, джин, джин! Сколько раз я должен повторять тебе это? Он хочет сделать это в понедельник. С утра он расскажет об этом мне, а после полудня – тебе. Мне кажется, что это достаточно выгодная сделка, не так ли? Советую согласиться.

– Пожалуй, я прислушаюсь к твоему совету.

– Умница.

Я наблюдал налитыми тяжестью глазами, как он энергично пожирал два фунта вишни.

– Так как у нас осталось немного времени, - сказал я, – Может быть, ты ответишь мне на несколько вопросов.

– Все, что угодно. За исключением вопросов, как лучше создать бомбу или засорить чужую ПЛАНЕТУ.

Я не стал спрашивать, что, по его мнению, мы засорили. Вместо этого я вытащил старый список вопросов, которые принес на пикник в честь Дня труда, но так и не получил на них ответы. Конечно, у меня были определенные скрытые мотивы задать их ему. Возможно, он скажет что-то такое, что поможет мне лучше понять его (и Роберта) непредсказуемый разум.

– Есть несколько вещей, о которых ты рассказал мне во время своего прошлого визита пять лет назад, но которые я никогда не проверял. Могу я сделать это сейчас?

– Я не думаю, что что-то может помешать тебе задавать твои бесконечные вопросы, джино.

– Спасибо. Сочту это за комплимент. Кстати, некоторые из них были посланы мне людьми, прочитавшими «Ка-ПЭКС».

– Ура им.

– Готов?

– Цель. Огонь!

– Не нужно сарказма, прот. Во-первых, как расшифровывается Ка-ПЭКС?

Он принял чопорный и напыщенный вид, прежде чем ответить.

– Ка – это высший класс планеты, последний шаг в эволюционном развитии, точка идеального мира и стабильности. ПЭКС означает «место пурпурных гор и равнин».

– Из-за вашего красного и синего солнц.

Он снова расслабился. – Бинго!

– Так «Би-ТИК», которую мы называем Земля, означает второй низший тип?

– Верно. Ты не захочешь знать, что такое категория «А».

– Почему?

– Те миры уже уничтожены своими жителями. Раньше они были «Би».

– Я понял. А «ТИК» означает…

– Красивая синяя вода, усеянная белыми облаками.

– Ага, разобрался.

– Я удивлен.

– Ладно. Что насчет Терсипиона?

– О, это они ее так называют. У нас она зовется ЭФ-СОДЖ.

– Хорошо. Расскажи мне о каких-нибудь существах, которых ты встречал. Похожих, например, на гигантских насекомых на…ой…ЭФ-СОДЖ.

– Используй свое воображение, док. Все, что ты можешь, и много чего не можешь, представить, где-то существует. Помни, что только в нашей ГАЛАКТИКЕ существует несколько миллиардов обитаемых планет и лун, не говоря уже о комете или двух. Ваш вид не может представить себе ничего, что хоть немного не похоже на вас самих. Ваши «эксперты» всегда говорят, что где-то невозможна жизнь, потому что там нет или воды, или кислорода, или чего-то еще. Очнитесь и вдохните запах хубаха!

Я решил, что настало время для кофе. Мне хотелось немного отдохнуть. Я вспомнил своего бывшего пациента, которого я называл Рип ван Винкль. [пер.: «Рип ван Винкль» (англ. Rip Van Winkle) — новелла (1819) и легендарный персонаж американского писателя Вашингтона Ирвинга. Рип ван Винкль — житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в Каатскильских горах и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли. Этот персонаж стал символом человека, полностью отставшего от времени и даром пропустившего свою жизнь.] Рип мог заснуть даже во время полового акта. – Давай перейдем к более общим вопросам.

– Эээ… к Эйзенхауэру? [пер.: Дуамйт Дэмвид Эйзенхамуэр (англ. Dwight David Eisenhower; 14 октября 1890, Денисон, Техас — 28 марта 1969, Вашингтон) — американский государственный и военный деятель, генерал армии (1944), 34-й президент США (20 января 1953 — 20 января 1961).]

– Нет, не к нему. Однажды ты сказал мне, что капэксиане задумываются о возможности путешествий в будущее. Помнишь?

– Конечно.

– Означает ли это, что вы уже можете отправляться в прошлое?

– Не так, как ты себе представляешь. Подумай: если люди могли бы вернуться сюда, скажем, из 2050 года, почему они еще этого не сделали?

– Может быть, сделали.

– Я не вижу поблизости ни одного из них, не так ли?

– Так путешествия в прошлое невозможны?

– Вовсе нет. Но, может быть, ваши люди будущего не хотят сюда возвращаться. Или, – добавил он многозначительно, – возможно, будущее ЗЕМЛИ ограничено.

– А что насчет Ка-ПЭКСа? Она кишит существами из будущего?

– Насколько мне известно – нет.

– Значит ли это…

– Кто знает?

– Ладно. Ты как-то упомянул о «пространственном четвертом измерении». Ты когда-нибудь видел его?

– Один или два раза.

– Так оно существует?

– Несомненно. На самом деле, во время возвращения на Ка-ПЭКС мне удалось на него наткнуться. Это было чудесно – я всегда хотел сделать это. – Он выдержал минутную паузу, чтобы вспомнить пережитое. – Но меня тут же из него выкинуло. Должно быть, это как-то связано с гравитацией.

– Очевидно, что так. Ладно, давай на минуту спустимся на Землю.

– Хорошее место для посещений, но…

– Остроумно. А теперь вернемся к тому, что ты когда-то мне сказал о том, что мы, люди, «гонимся за солнечной, ветровой, геотермальной и приливной энергией без каких бы то ни было мыслей о последствиях». Что ты имел в виду?

– Смотри. Что происходит, когда вы запруживаете [пер.: запруживать – перегораживать плотиной реку, водоём для удержания воды] реку и крадете ее энергию для своих устройств? Вы наводняете все в округе и от реки остается лишь струйка. Так что, по твоему мнению, произойдет, если ветряные мельницы построят по всей вашей ПЛАНЕТЕ?

– Не знаю. Что?

– Воспользуйся своей башкой! Первым делом, ваш климат изменится настолько, что вы подумаете, что находитесь в другом МИРЕ. На самом деле, это уже происходит, ты не заметил? Наводнения, засухи, бесконечные вереницы торнадо и ураганов – называй это как хочешь.

– Но на Земле не так много ветряных мельниц.

– Верно! А что произойдет, когда их будет все больше и больше? Не говоря уже о том, как вы носитесь со своими приливами и внутренними температурами. В тоже время, вы настаиваете на сжигании вашего последнего ископаемого топлива и сеете хаос, как будто завтра никогда не наступит.

– Но, прот, все, так или иначе, загрязняет или влияет на окружающую среду. Что мы будем использовать для обогрева наших домов до тех пор, пока не изучим ядерный синтез? Включать свои машины?

– Действительно, что?

– Так у нас нет никакой возможности выжить?

– Вы можете попробовать сократить свою численность до пяти или шести миллиардов.

К этому времени я с трудом открывал глаза.

– Но тебе не кажется, что мы уже положили этому начало? На сегодняшний день, например, мы стали гораздо больше заботиться об окружающей среде.

– Окружающей среде? Под этим ты подразумеваешь вашу окружающую среду.

– Ну, да.

– И для того, чтобы сделать вашу окружающую среду более приемлемой для вас, вы утилизируете пивные банки, сажаете деревья – вот что ты имеешь в виду?

– Это ведь начало, не так ли?

– Утилизация отходов – это все равно, что положить пластырь на опухоль, док. А где вы собираетесь посадить дерево, когда для него не останется места?

– Вот, что ты имел в виду, когда написал в своем докладе, что мы еще дети?

Прот пристально посмотрел в потолок, как это часто бывает, когда он пытается найти слова, которые я был бы в состоянии понять. Я безуспешно старался подавить очередной зевок.

– Пожалуй, я скажу так: когда вы перестанете поощрять убийства, когда материнство станет менее важным, чем выживание – не только ваше собственное, а и всех остальных живых существ на вашей ПЛАНЕТЕ – вы окажетесь на пути к взрослой жизни.

– Львы убивают! А также орлы, и медведи, и…

– У них нет выбора. У вас есть.

– Вы убиваете растения, не так ли?

– У растений нет мозга и нервной системы. Они не чувствуют боли и страданий.

– Это ваш главный критерий?

– Это единственный критерий.

– Как насчет насекомых?

– У них ведь есть нервная система?

– И ты считаешь, они чувствуют боль?

– На тебя когда-нибудь наступали ногой?

– Не в буквальном смысле.

– Попробуй себе представить.

– Бактерии? Плесень?

– Копай глубже.

– Означает ли это, что ты против абортов?

– Я полагаю, ты говоришь о человеческом плоде.

– Да.

– Если он может ощущать страх или боль, не стоит этого делать.

– А он ощущает страх или боль?

– За день до родов, безусловно, ощущает. На следующий день после зачатия он не более чувствителен, чем песчинка.

– Тогда где, по-твоему, находится грань?

– Разве, джин, это не слишком очевидно, чтобы на это отвечать?

Мне нужно было закончить с этим, пока я не заснул.

– Прот, когда ты отправляешься?

Его глаза на мгновение закатились – это было одним из вариантов его ухмылки.

– Я все еще не знаю, парень. [пер.: ориг. Daddy-o - сленг: эмоциональное обращение к симпатичному, серьёзному, все понимающему мужчине (в том числе к отцу).] Но я могу сказать тебе следующее: в этот раз, на всякий случай, я зарегистрировался в трех порталах. [пер.: ориг. windows]

Внезапно я проснулся.

– Порталы?

– В случае если все снова усложнится.

– С Робертом?

– Со всеми.

– Ты можешь хотя бы сказать мне сейчас, возьмешь ли ты кого-нибудь из наших пациентов с собой, когда будешь отправляться?

– Ты специально это затеял! [пер.: ориг. Ad hos forgal! Ad hoc - латинская фраза, означающая «к этому, для данного случая, для этой цели». Как правило, используется для обозначения решения, предназначенного для конкретной проблемы или задачи и не предназначенного для какого-либо обобщения или адаптации для других целей. Выражение «ad hoc» может иметь также негативный подтекст, предполагая временные решения, неадекватное планирование или импровизированные события. Ad hoc (англ.) - специальный, устроенный для данной цели.] Давай не будем больше говорить об этом.

– Кассандру?

Он пожал плечами.

– Джеки?

– Неа.

– Почему?

– Она самый счастливый человек в этом месте!

– А как насчет…

– Возможно. Она явно не счастлива здесь. Но вы так многому можете у нее научиться!

– От Фрэнки? Женщины, неспособной любить?

Он посмотрел на меня презрительно, почти сердито.

– Временами я думаю, что наши с тобой встречи являются пустой тратой времени. То, что ты называешь «любовью» – по большей части твоя проблема. Ты склонен ограничивать это понятие для себя и своей семьи. Поговори с Фрэнки, док. Ты можешь кое-чему у нее научиться. И у остальных пациентов тоже.

Я подумал: связана ли проблема Роберта больше с любовью, чем с сексом? Мог ли он каким-то образом предать свою жену и дочь? Или еще кого-то, кого он любил?

– У меня осталось слишком много вопросов, мой инопланетный друг, но, так и быть, я приберегу их на потом.

– Я не против. Мне есть, чем заняться.

– Ты мне кое о чем напомнил. В случае если у меня не будет другой возможности – я хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал. Не только для Роберта, но и для Рудольфа и Майкла, за то, что нашел подход к другим аутистам. Ты добился большего за несколько недель пребывания здесь, чем многие из нас за последние пять лет.

– Я уже говорил тебе прежде: вы тоже способны на это. Все, что для этого требуется, это выбросить дерьмо из своих мыслей.

– Тебе легко говорить.

 

 

Этим вечером моя жена не позволила мне ни поработать после ужина, ни даже просмотреть свои записи. Вместо этого она поставила в видеомагнитофон кассету с «Завороженным», [пер.: «Заворожённый» (англ. «Spellbound») — психологический детективный триллер Альфреда Хичкока по роману Хилари Сент-Джорджа Сондерса и Джона Палмера (под коллективным псевдонимом Фрэнсис Бидинг) «Дом доктора Эдвардса» (1927). Фильм вышел на экраны в 1945 году. «Завороженный» — один из первых голливудских фильмов, главной темой которого становится психоанализ.] одним из моих любимых фильмов, и предложила мне обдумать возможность приобретения дома в северной части штата, чтобы провести там старость после выхода на пенсию. В течение нескольких минут, еще до первого обморока Грегори Пека, [пер.: Эмлдред Гремгори Пек (англ. Eldred Gregory Peck; 5 апреля 1916 — 12 июня 2003) – американский актёр, один из наиболее востребованных голливудских звёзд 1940-1960-х годов. Играл в фильме Джона Баллантайна / доктора Энтони Эдвардса] я уснул.

Мне снилось, что прот полностью объединился с Робертом, который больше не был застенчивым и подавленным, а стал уверенным и дружелюбным. Хотя он и не демонстрировал явных признаков прота (например, он не видел ультрафиолетовый цвет), некоторые другие его черты все же проявлялись в характере Роберта. Его способности к математике и науке резко возросли и он начал строить планы по поступлению в колледж. Не смотря на это, он не избавился ни от одной из своих (и прота) сексуальных проблем.

Потом сон принял неожиданный поворот. Мимо пролетел прот в сопровождении Мануэля. У них обоих выросли крылья. Также крылья появились и у Роберта, и все трое все кружили и кружили в воздухе, жестами приглашая меня присоединиться. После этого Рассел, выглядящий как ангел из Откровения, с нимбом и прочими святыми атрибутами, взмыл вверх. Вскоре появились и другие пациенты, летящие в безупречном строю, и каждый из них, во главе с протом, поднимался все выше и выше до тех пор, пока все они не превратились в маленькую точку на фоне солнца. В отчаянии я все больше размахивал руками, но так и не смог оторваться от земли. Я попытался крикнуть, но не смог сделать даже этого. По правде говоря, в тот момент я едва мог дышать…

Проснувшись, я обнаружил, что за мной с улыбкой наблюдает Карэн, как бы говоря «Как это мило». Кажется, я храпел. Фильм уже закончился.

– Решил, где мы поселимся на пенсии?

– Нет, но мысли об этом точно приносят мне удовольствие.

 

 

Когда на следующий день, в субботу, я ехал на работу, то не мог не думать о накопившейся усталости. Я чувствовал себя вялым, расстроенным и потерянным. На своем столе я обнаружил новые документы и пару забытых билетов. Это были билеты в Карнеги-холл [пер.: Карнеги-холл (англ. Carnegie Hall) — концертный зал в Нью-Йорке, на углу Седьмой авеню и 57-й улицы Манхэттена. Одна из самых престижных в мире площадок для исполнения классической музыки. Ныне в Карнеги-холле устраиваются также концерты джазовой и лёгкой музыки.] на сегодняшний вечер. Мне прислал их Хауи, прекрасный музыкант и мой бывший пациент. Я позвонил Карэн, но у нее были соревнования по боулингу, которые она не собиралась пропускать.

По какой-то причине я вспомнил о проте. В здании его не было, поэтому я попробовал найти его на лужайке. Я застал его за изучением подсолнухов, которые, должно быть, напомнили ему горящие звезды.

– Люблю слушать, как играет Хауи, - воскликнул он.

– Собирайся и поторапливайся. Мы должны выехать прямо сейчас.

– Я готов, - ответил он, направляясь к воротам.

У прота сразу же завязался разговор с водителем такси, который видел его фотографию по телевизору.

– Рад, что ты вернулся, - сказал он моему инопланетному спутнику. – Я надеялся, что ты кой-чего сделаешь с этой идиотской чертовой жарищей. [пер.: ориг. - wid dis friggin’ ; wid - грубое выражение: What Idiots Do; dis - pref усиливает значение отрицательного по содержанию слова; friggin’: frigging – чертов, поганый, проклятый.]

– Прости, приятель, - ответил прот, - Это придется решать тебе.

Больше таксист не произнес ни слова.

Спустя какое-то время мы проехали мимо двоих ребятишек, направляющих друг на друга игрушечные винтовки.

– Я вижу, вы все еще продолжаете учить ваших детей убивать, - заметил он.

Я подумал: я никуда не могу его с собой взять!

Казалось, толпы людей на улицах сильно испортили ему настроение. Когда я спросил его, какой бы CD-диск он взял с собой, если бы его высадили на необитаемом острове, он отрезал: «Откуда бы у меня взялся CD-плеер на необитаемом острове?»

Концерт, однако, прошел потрясающе успешно. Казалось, прот способен отличить игру Хауи от игры других скрипачей камерного оркестра.

– Прекрасное вибрато, - сообщил он, – но как всегда слишком прилизаны волосы.

Как только музыканты заиграли последнюю мелодию, «Октет» Мендельсона, [пер.: «Октет» Феликса Мендельсона ми-бемоль мажор был написан осенью 1825 и завершен 15 октября, когда композитору было 16 лет. Он написал ее в качестве подарка на день рождения своего друга и учителя скрипки Эдуарда Ритца; который был немного изменен в 1832 году до первого публичного исполнения 30 января 1836 года в концертном зале Гевандхаус в Лейпциге.] кто-то на балконе закричал: «Заткни проклятый кашель!» Сухой отрывистый кашель, как впрочем и музыка, немедленно прекратился. Все музыканты и половина присутствующих зрителей одарила мужчину громкими овациями. Прот громко расхохотался. После этого наступила полная тишина. Я никогда не слышал, чтобы это произведение звучало настолько красиво.

После концерта мы зашли к Хауи. Выглядя гораздо моложе, чем пол десятилетия назад, он был очень рад видеть прота, и интересовался, как долго еще прот пробудет здесь. Прот увиливал от ответа. Хауи узнал, как здоровье Бесс, и спросил о пациентах, которые по-прежнему оставались с нами.

– Я скучаю по ним, - посетовал он, – По правде говоря, я скучаю по всей больнице.

– Ты хочешь вернуться? - пошутил я.

– Я думал об этом, - ответил он на полном серьезе. – Если для меня найдется место на автобусе до Ка-ПЭКСа.

Прот не сказал да, но и не сказал нет.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

 

В понедельник Виллерс опоздал на утреннее совещание, объясняя это тем, что его жена заболела и ему пришлось отвезти ее к врачу. Затем он задержался на железной дороге Лонг-Айленда [пер.: Железная дорога Лонг-Айленда является старейшей железной дорогой США. Одна из самых загруженных в Северной Америке: в будние дни 282.400 клиентов пользуются 728 поездами. Первый состав на острове был пущен 24 апреля 1834 года.] – какой-то «болван» дернул аварийный шнур без всякой видимой на то причины.

Кроме того он был расстроен настойчивым требованием прота отказаться от гонорара за выступление на телевидении, но вскоре придумал альтернативный план: призвать зрителей вносить пожертвования для больницы, закончив на сумме в 800 долларов. Сбор средств заканчивался в среду, двадцатого сентября. Двадцатое сентября! День отправления прота! Если, конечно, он не передумал и не решил подождать следующего открытия «портала», всякое может быть…

Голдфарб поделилась новой идеей, которая раньше не приходила мне в голову. Поскольку мои усилия по уговариванию Роберта покинуть свою защитную оболочку имели некоторый успех, существовала возможность того, что это он, а не прот, являлся на записываемые беседы. Я ответил, что вероятность этого довольно мала, учитывая нежелание Роберта появляться за пределами моего смотрового кабинета. На что Бимиш отметил, что с протом никто ни в чем не может быть уверен. У меня не было хорошего ответа на этот вопрос.

Взамен я поделился информацией, которую я, или вернее прот, получил от Берта, но она потеряла практически всю свою значимость на фоне веселого доклада Меннингера о Шарлотте, которой каким-то образом удалось соблазнить в своей палате одного из охранников и чуть не откусить ему нос и одно из его яичек. Нашего руководителя службы безопасности, конечно, известили о неприятном происшествии и приказали должным образом проинструктировать охранников.

Виллерс, все еще находившийся в плохом настроении, заговорил о запланированных посещениях социолога и других ученых. Его интересовало, сколько мы можем получить от этих консультаций с протом и получив ответ, он разозлился еще сильнее. Торстейн, все больше и больше походивший на второго Клауса в команде, предложил взимать бешеные деньги за дальнейшие встречи с альтер эго Роберта, особенно если на их основе можно будет защитить патент или извлечь другую полезную информацию.

Следующей темой стало напоминание о предстоящем на следующее утро визите одного из известнейших психотерапевтов мира и о приезде в конце месяца популярного телеведущего и автора «Этнической психологии».

Затем обсуждение, как это часто бывает, перетекло в дискуссию о результатах бейсбольных матчей, ресторанах, выходных, головокружительных победах и прочем. Я молча размышлял над тем, насколько долго прот может здесь задержаться. И я подумал: если призыв к благотворительности окажется успешным и ему удастся помочь нам собрать необходимую сумму денег на новое крыло, кем мы, черт возьми, после этого будем?

 

 

После обеда прот неожиданно организовал охоту за сокровищами, не упомянув, что в ней можно получить приз. Это было то воодушевление, в котором так нуждались пациенты, и они провели остаток времени, радостно прочесывая холл, тренажерный зал, столовую и комнату отдыха в поисках «захороненного» сокровища. Хотя никто не знал, что он или она ищет, радость и волнение были огромны.

Я был слегка раздражен. Прот не предупредил меня о своих планах, хотя технически это и не было настоящей «задачей» для пациентов, о которых он согласился рассказывать мне заранее. Одновременно и грустно и радостно я наблюдал, как наши больные с безумным остервенением включились в игру – каждый везде и всюду искал нечто, что сможет сделать их жизни более стоящими или, как минимум, сносными.

Даже несколько сотрудников подхватили общее возбуждение, переворачивая стулья и заглядывая под ковры. Честно говоря, я и сам поучаствовал, надеясь найти что-то, что, как я предполагал, поднимет мне настроение и сделает мой день. Возможно, я искал параллельную жизнь, которую потерял, ту, где мой отец не умер, а я стал оперным певцом, ту, о которой я время от времени мечтаю.

Во время этой суматохи прот исчез. Никто не видел, как он уходил. После этого одной из целей охоты стал его поиск.

Не смотря на последовавшее за таким поворотом событий разочарование, я не сильно беспокоился по этому поводу – однажды это уже случалось. Я был уверен, что он вернется вовремя к нашей следующей беседе. И действительно, не прошло много времени после его пропажи, как вбежала Жизель и под громкие аплодисменты его поклонников закричала, что прот снова объявился. Чтобы он ни сделал за время своего отсутствия, видимо, времени на то, чтобы забрать всех, у него нет.

В тот день моя мечта не сбылась, и я сомневаюсь, что кто-нибудь еще затеет когда-то нечто подобное. Но у каждого пациента появилась своя очень личная нить паутины, невидимая всем остальным. Нечто, что даст им надежду на лучший мир, а возможно, и вдохнет новую жизнь.

 

 

Я размышлял над тем, было ли заметно, что я расстроен, когда вошел прот в сопровождении кота. Он сел и сразу принялся за сливы, которыми поделился со своим «другом». Я даже не знал, что котам нравятся фрукты.

– Где Роберт?

– Он будет здесь в ближайшее время. Все еще настраивается. К тому же, - добавил он задумчиво, – вряд ли я когда-либо еще получу хоть какой-то фрукт.

– Ты не хочешь рассказать мне, где ты был сегодня днем?

– Не думаю.

– Ты обещал ставить меня в известность, если запланируешь какие-нибудь путешествия, забыл?

– Я его не планировал. Это было спонтанно.

– Куда ты уходил?

– Мне нужно было доставить несколько приглашений.

– Лично?

– Я не личность, помнишь? Я существо. [пер.: игра слов «Personally?» «I’m not a ‘person’, remember? –Персонально? – Я не 'персона'. (человек)]

– Почему ты просто не бросил их в почтовый ящик?

– Я хотел быть уверенным, что они их получат.

– Люди, которые отправятся с тобой на Ка-ПЭКС?

– Некоторые люди, некоторые – нет.

– Так сколько приглашений ты отправил?

Я не рассчитывал получить ответ на этот вопрос, но он бодро ответил: – Пока около дюжины. Мест осталось еще много.

Я недовольно на него посмотрел: – В следующий раз, когда ты запланируешь что-нибудь «спонтанное», можешь, пожалуйста, дать мне знать?

– Это твоя вечеринка.

– Спасибо. А теперь – что там насчет Роберта?

– А что насчет приветствия…

– Проклятье, прот, он рассказал тебе, что с ним произошло, когда ему было пять?

– Да, и я могу сказать: вы, люди, больные!

– Не все, прот. Только некоторые из нас.

– Из того, что я видел, могу сказать, что все вы способны совершить что угодно.

Какое-то время мы сидели, просто смотря друг на друга. После пяти или шести слив, сплюнув последнюю косточку в миску, он, очевидно наевшись, закинул руки за голову. Кот довольно развалился у него на коленях. Глаза прота медленно закрылись. Внезапно он наклонился вперед и обнял себя руками. Роберт снова пытался открыть глаза. Он казался обессиленным и испуганным, его уверенность исчезла. Короче говоря, он выглядел так, как в первых беседах. Инстинктивно он начал поглаживать кошку, которая громко мурлыкала.

– Привет, Роб, рад снова тебя видеть. Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Мне страшно.

– Пожалуйста, доверься мне. В этом кабинете тебе не причинят никакого вреда. Это твое безопасное убежище, помнишь? Мы просто будем болтать обо всем, о чем ты хотел бы мне рассказать. Обо всем, что приходит тебе на ум. Продолжать будем в удобном тебе темпе.

– Хорошо. Но я все равно боюсь.

– Я понимаю.

Он сидел и смотрел на меня, но в течение нескольких драгоценных минут так ничего и не сказал.

Я решил рискнуть. – Ты ничего не хочешь рассказать мне о том времени, когда твой отец находился в больнице?

Его взгляд опустился на пол. – Да.

Я ликовал. Благодаря проту, Роберт добился столь значительного прогресса, что гипноз уже не являлся необходимостью.

– Ты переехал к своему дяде Дэйву и тете Кэтрин, верно?

– Да, - пробормотал он.

– Они со стороны семьи отца или матери?

Роб медленно поднял голову. – Дядя Дэйв был маминым братом.

– А тетя Кэтрин была его женой?

– Нет. Его сестрой. Сестрой мамы.

– И они жили вместе?

– Никто из них никогда не состоял в браке.

– Хорошо. Можешь ли ты рассказать мне немного о них?

– Они оба были крупными. Грузными. Моя мама тоже немного полновата.

– Что еще? Какими они были?

– Они были не очень приятными людьми.

– Что это значит?

– То и значит. Жестокими. Но никто не знал этого, когда я у них поселился.

– Что за гадости они делали?

– Дядя Дэйв убил моего котенка. - Он неосознанно поднял кота и обнял его.

– Убил? Почему?

– Он хотел преподать мне урок.

– Какой урок?

Роберт повернулся, заметно побледнев. Его лицо перекосилось от неконтролируемых тиков. – Я… Я не помню…

– Постарайся, Роб. Я думаю, что сейчас ты готов к разговору. Что твой дядя с тобой сделал? Ты мне расскажешь?

Наступила долгая пауза. Только я решил его загипнотизировать, как он сказал, настолько слабо, что я едва мог его расслышать:

– Я спал на диване в гостиной. В первую ночь моего пребывания там он спустился вниз и разбудил меня.

– Зачем он тебя разбудил?

– Он хотел лечь рядом со мной.

– И он сделал это?

– Да. Я не хотел, чтобы он это делал. Для нас двоих на диване не было места. Но он все равно ко мне лег.

– Что произошло потом?

– Он засунул руку в мою пижаму. Я все время повторял: «Нет!» Но он не слушал. Меня вдавило в спинку дивана, и я не мог пошевелиться.

– Что он сделал?

– Он облизал мое лицо своим большим языком. Затем долго трогал меня, до тех пока…

– Пока что, Роб?

– Пока не получил большего.

– Что ты об этом думал?

– Я был напуган. Не понимал, что происходит. Не знал, что делать.

– Что было дальше?

– В конце он встал и ушел.

– Просто взял и ушел?

– Он сказал, что если я проболтаюсь об этом кому-нибудь, он убьет моего котенка.

– Что еще?

– Моя пижама снаружи была липкой и холодной. Не знаю, почему.

– Куда он пошел?

– Он вернулся наверх.

– Это когда-нибудь повторялось снова?

– Почти каждую ночь. Я привык к тому, что он находился наверху и молился, чтобы дядя Дэйв не спускался.

– Это всегда происходило одинаково?

– Нет. Иногда он опускал свой рот вниз и прикасался им прямо туда. Затем… Затем он…

– Я знаю, это трудно, Роб. Но ты должен постараться рассказать мне все остальное.

– Он захотел, чтобы я прикоснулся своим ртом к нему. О, папочка, помоги!

– И ты сделал это?

– Нет! Я сказал: « Нет – я не буду этого делать!»

– И после этого он оставил тебя в покое?

– Нет. На следующий день он убил моего котенка. Взял и свернул ему шею.

– У тебя на глазах?

– Да.

– Что еще?

– Он сказал, что сделал это потому, что я отказался делать то, что он хотел.

– Он вернулся той ночью?

– Да.

– И ты сделал это?

– Нет. Я не знаю. Я… Я… Я ничего не помню.

– Что следующее ты помнишь?

– Он возвращался почти каждую ночь, но я не думаю, что он беспокоил меня. Я всегда спал.

– Ты был способен уснуть, зная, что твой дядя придет к тебе приставать?

– Не совсем. Я никогда не спал, пока он спускался вниз и садился на диван. Так что, не думаю, что после этого он многое себе позволял.

– Где все эти ночи находилась твоя тетя Кэтрин?

– Чаще всего она оставалась наверху. У нее было больное сердце. Но иногда мне казалось, что я вижу ее сидящей на лестнице. И раз или два я ее слышал.

– Что она говорила?

– Ничего. Она просто издавала странные звуки. Как будто она задыхалась.

– И это продолжалось до тех пор, пока твой отец не вернулся из больницы домой?

– Да. Еще они убили собаку.

– Какую собаку?

– Не знаю. Дворнягу, кажется. Они закололи ее ножом.

– Зачем?

– Сказали, если я расскажу, то со мной произойдет то же самое. Дядя Дэйв меня придушит, а тетя Кэтрин проткнет ножом.

– Ты когда-нибудь рассказывал кому-то?

– Никогда.

– Ладно, Роб. Давай немного передохнем.

С явным облегчением, он громко вздохнул.

– Спасибо, что рассказываешь мне все это. Ты в порядке?

– Не знаю. Кажется. – Он снова начал гладить кота.

Я дал ему минуту на отдых. После этого я должен был отправить его назад в палату, но знал, что прот, несмотря ни на что, может покинуть нас в любой момент.

– Роб, сейчас я хотел бы ввести тебя в гипноз. Ты не против?

Его плечи тяжело опустились. – Я думал, мы закончили на сегодня.

– Почти.

Он посмотрел налево, потом направо, словно пытаясь найти выход. – Хорошо. Если ты думаешь, что это поможет…

Как и прежде, он не вошел в транс сразу, как это всегда делал прот, а погружался в него осторожнее, все время борясь. Убедившись, что он «заснул», я заставил его вернуться в прошлое, на этот раз прямо к его пятому дню рождения. Он описал торт, вспомнил, как задувал все свечи. Но он не хотел рассказывать мне о загаданном желании, потому что (как он торжественно мне сообщил) оно не сбудется. Это было некоторое время спустя после того, как его отец был ранен в скотобойне и попал в больницу, а маленькому Робину (его детское имя) предстояло на несколько недель переехать к своему дяде Дэйву и тете Кэтрин. Такая перспектива его не огорчала. Казалось, ему нравились старшие братья и сестры матери, которые подарили ему на день рождения котенка. Его сестер отвезли другой сестре в Биллингс.

– Ладно, Робин, ты находишься в доме своих тети и дяди и сейчас тебе пора в постель. Где ты собираешься спать?

– Тетя Кэтрин разложила для меня диван. Мне нравится. Запах странный, но он мягкий и теплый.

– Хорошо. Сейчас ты пойдешь спать?

– Да.

– Где котенок?

– Дядя Дэйв отнес его на кухню.

– Ясно. Что происходит теперь?

– Я просто лежу, слушаю сверчков. Мяукает котенок. Ой, здесь кто-то есть. Это дядя Дэйв. Он пытается залезть ко мне в кровать. Толкает меня.

– Он собирается спать с тобой?

– Похоже, что так. Но здесь и так слишком тесно. Он толкает меня на спинку дивана. Обхватывает меня своими руками. Он трогает меня! «Нет, дядя Дэйв! Не делай этого!» Он засунул свою руку в мою пижаму. Щупает мою штуку. «Дядя, Дэйв! Пожалуйста, не надо. Я расскажу!»

– Что он на это ответил?

Пятилетний Роберт заплакал. – Он сказал, что если я это сделаю, он убьет моего котенка.

– Все в порядке, Робин. Он уже закончил. Вернулся наверх. Передохни немного.

Он продолжал рыдать, пока не перешел к тихому хныканью.

– Ладно, Робин, теперь прошла одна неделя, и ты ложишься на диван. Что ты чувствуешь?

– Я очень боюсь. Он спускается вниз. Я знаю, он спускается. Я не могу спать. Я так напуган.

– Где твой котенок?

– О, он убил его. Убил. Я думаю, он и меня собирается убить. – Его трясло. – «Пожалуйста, дядя Дэйв, пожалуйста. Господи помилуй, не делай этого сегодня!»

– Он ложится на диван?

– Нет. Он стягивает с меня одеяло. Я держу его, но он слишком силен. Теперь он снимает свою пижаму. Не хочу этого видеть. Я иду спать. – Он крепко закрыл глаза.

– Робин? Ты спишь? Робин?

Его глаза снова открылись. Но выражение страха исчезло, заменив его ненавистью. Сильной, жгучей ненавистью. Все его мускулы напряглись. Он ничего не сказал.

– Роб?

– Нет, - ответил он сквозь зубы.

– Кто ты?

Он зашаркал ногами. – Гарри.

Я был ошеломлен. Не потому, что появилось еще одно альтер эго, а потому, что сразу понял, каким дураком я был, не подумав, что могли быть и другие, о ком я до сих пор не знал, возможно, наблюдающие и слушающие все случившееся.

– Гарри, пожалуйста, скажи мне, что происходит.

Ноги перестали шаркать. – Он стоит на коленях возле дивана. Тыкает своей штуковиной мне в лицо. Он хочет, чтобы я взял ее в рот.

– Ты делаешь это?

– Я должен, иначе он убьет Робина. Но я тоже его убью. Если он хоть что-то сделает Робину, я убью его. Я ненавижу его! Я его терпеть не могу! Я ненавижу его поганую штуковину. Я откушу ее, если он причинит Робину вред. А потом я убью его. Убью! Убью! И ее тоже, эту жирную свинью. – Он выглядел так, как будто представлял себе каждое слово.

– Хорошо, Гарри. Теперь все закончилось. Дядя Дэйв и тетя Кэтрин поднялись наверх. Вы остались одни. Ты и Робин.

Гарри сидел в кресле и яростно отплевывался, враждебно глядя вслед медленно поднимающейся вверх по лестнице паре.

– Гарри? Слушай внимательно. Сейчас ты уснешь. – Я подождал, пока он успокоится и закроет глаза. Спустя минуту я прошептал: – Все хорошо, Робин. Уже утро. Робин, просыпайся.

– А?

– Это ты, Робин?

– Да.

– Пора вставать.

Угрюмо: – Я не хочу вставать. – По крайней мере, ужасные подергивания прекратились.

– Понимаю. Все нормально. Просто отдохни там немного. Сейчас мы перенесемся вперед. Ты становишься старше. Тебе шесть, теперь тебе семь, теперь десять. Теперь шестнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, тридцать восемь. Роб?

– Да?

– Как твои дела?

– Не ахти.

– Ладно, сейчас я тебя разбужу. Я сосчитаю в обратном порядке от пяти. Когда я дойду до одного, ты полностью проснешься и будешь отлично себя чувствовать. Пять… Четыре… Три… Два… Один. – Я щелкнул пальцами. – Привет, Роб, как ты себя чувствуешь?

В ответе я не нуждался. Возможно, он чувствовал себя хорошо, но выглядел больным и измученным.

– Теперь я могу вернуться в свою палату?

– Конечно. И Роб?

– Да?

Я встал, положил свою руку ему на плечо, и проводил его до двери. Он все еще держал кота.

– Я думаю, худшее уже позади. Все будет хорошо.

– Ты правда так думаешь?

– Да, правда. Думаю, в течение одной или двух бесед мы во всем разберемся. После этого ты сможешь выздороветь.

– Звучит слишком чудесно, чтобы быть правдой.

– Это правда. И когда тебе станет лучше, будет абсолютно естественно, что прот исчезнет. Ты перестанешь в нем нуждаться.

– Надеюсь, что нет. Не думаю, что он надолго здесь задержится, не зависимо от происходящего.

– У тебя есть какая-то идея…

– Ты снова напираешь, тренер. Он не знает, да и я тоже.

– Прот! Роб просто возвращался во второе отделение.

Он пожал плечами и направился к двери.

– Прежде, чем ты уйдешь, скажи мне: есть ли на Ка-ПЭКСе растлители малолетних?

– Нет, как нет и растлителей взрослых.

Во вторник утром приехал один из самых выдающихся в мире психиатров, чтобы провести день в МПИ, встречаясь с преподавателями и сотрудниками, а также представить семинар на тему современных исследований в своей области. Я никогда не встречал этого человека прежде, хотя и прочитал большинство его книг, в числе которых невероятно популярная «Светлая сторона психического расстройства», слушал его доклады на национальных и международных конференциях, и теперь с нетерпением ждал этой редкой возможности.

Он вошел в больницу, одетый в цилиндр и фрак, его фирменный костюм. Ему уже за восемьдесят, но выглядит он на двадцать лет моложе. Он держит себя в форме, пробегая семь миль каждое утро перед завтраком, отжимаясь пятьдесят раз после обеда и плавая по часу каждый вечер перед ужином. А в перерывах горстями глотает витамины и минералы. Он спрашивал каждого встречного, где находится бассейн. К сожалению, в Манхэттенском Психиатрическом Институте такого сооружения нет.

После этого я его не видел, отчасти потому, что пропустил утреннюю кофейную конференцию (наш гость пил грейпфрутовый сок), чтобы навестить Рассела, который находился в лазарете, по-видимому, страдая от истощения. Казалось, он чувствовал себя нормально, за исключением того, что он все еще проповедовал о надвигающемся конце света.

Я сказал Чаку понаблюдать за состоянием Рассела, но он был удивлен, узнав, что тот болен. – Не волнуйтесь, - заверил он меня. – Он вне опасности. – Он боялся, что его отправят в Колумбийскую Пресвитерианскую больницу [пер.: Пресвитерианская больница Нью-Йорка, (США) – это университетская больница, которая тесно связана с Колледжем врачей и хирургов Колумбийского университета и Медицинским колледжем Вейла Корнелла.] для дальнейшего обследования и тестирования.

– Делай то, что считаешь нужным, - сказал я. – Я не хочу потерять его.

Прежде, чем покинуть клинику, я заглянул к Расселу, чтобы весело помахать ему на прощание и застал его рыдающим. Я вошел и спросил его, в чем дело. Он ответил: – Когда я попаду на небеса, надеюсь, у них будут там гамбургеры субботними вечерами… - Мне кажется, что я впервые слышал от него что-то, что не было цитатой из Библии.

Моя очередь поговорить с великим клиницистом [пер.: Клиницист - врач, работающий в клинике и занимающийся не только врачебной практикой, но и научными наблюдениями и исследованиями.], чьи книги занимают особое место на полках моего кабинета, подошла в два часа. Он заскочил в мой кабинет с бодростью ребенка (возможно, благодаря отжиманиям), проглотил несколько витаминов и тотчас, сидя в своем кресле, уснул. На мгновение мне показалось, что он умер, но при тщательном изучении я увидел, что его грудь движется под галстуком. Не желая мешать ему, я выскользнул, позволив ему немного вздремнуть. Лишь позже я узнал, что он зашел в кабинет к каждому. Вероятно, он берег свои силы для назначенного на четыре часа семинара.

Когда я вернулся, чтобы разбудить его и проводить в кабинет Бимиша, он закончил предложение, которое начал говорить, перед тем как задремать и выпрыгнул из кресла, словно двадцатилетний. Мне было трудно поспевать за ним, пока он летел вниз по коридору.

Имея час свободного времени до семинара, я решил потратить его на прогулку по саду, где я наткнулся на Лу, тяжело пыхтящего неподалеку. Я не видел его пару недель и пришел в ужас от количества набранного им веса. Его брюки для беременных растянулись до предела. Ярко-желтая кофта расстегнулась и упала на вздувшийся живот, подобно лепесткам гигантского подсолнуха. Создавалось впечатление, что он буквально кормит собственные иллюзии.

Он сдул с глаз несколько волосинок. – Если бы я знал, что все так будет, я бы никогда не стал матерью, - простонал он. Казалось, он что-то перебирает – нить паутины, как я полагал.

Я заметил Дастина, медленно семенящего вдоль дальней стены. Обычно в конце дня он был наиболее возбужден. Я услышал, как Лу сказал: – Почему бы вам сегодня не дать Дастину перерыв и не подержать его родителей подальше от него?

– Они хорошие люди, Лу. Они просто навещают его.

– Они сводят его с ума!

Сразу после этого Милтон покачнулся на своем потрепанном одноколесном велосипеде, жонглируя несколькими изюминками, и пробормотал себе под нос: – И я сказал маэстро: «Нет, спасибо! Я хочу услышать всего рамиде [пер.: ориг. – ramide. Без понятия, что это.] или не слышать его вообще!»

С другой стороны ко мне подошла Вирджиния Голфарб и напомнила о предстоящем семинаре нашего уважаемого гостя. Я проводил ее до амфитеатра.

Когда все расселись и Виллерс в самой лестной форме представил нашего гостя, он выпрыгнул из своего кресла и поднялся на трибуну. К сожалению, когда освещение потускнело для демонстрации его слайдов, великий человек снова заснул. Он стоял и тихонько похрапывал в передней части помещения, подобно старой лошади, одетой в цилиндр. Киномеханик, один из наших молодых смышленых сотрудников, как ни в чем не бывало продолжил слайд-шоу, которое и так прекрасно демонстрировало всю информацию. Когда все было кончено, и зажегся свет, наш оратор проснулся, закончил свою речь и поинтересовался, есть ли вопросы.

Вопросов ни у кого не было. Возможно все, как и я, задумались о функциональных способностях пожилых джентльменов, которые наводняли залы Конгресса и Верховного суда Соединенных Штатов, так сказать, засыпая над переключателем [пер.: ориг. - sleeping at the switch; идиома asleep at the switch означает упустить/проглядеть/не воспользоваться возможностью.], в то время как мимо проезжал поезд.

Освежившись после дремоты, наш уважаемый коллега пошел часок поплавать в местном бассейне, прежде чем снова прикорнуть во время ужина в одном из лучших ресторанов Манхэттена. (Виллерс, жена которого была все еще больна, отпросился домой, и оставил меня одного разбираться с проблемами.) Каким-то образом ему удалось поджечь свое меню от пламени свечи, а спустя какое-то время его голова упала в тарелку с пюре с «очень молодым, нежным, сладким горошком в несоленом сливочном соусе с веточкой майорана и укропа». После того, как помог ему поесть, я, наконец, засунул нашего дремлющего гостя в такси и отправил в аэропорт, его лоб так и остался перепачканным едой. Он бойко дошагал до терминала, но улетел ли он домой или нет, можно только гадать.

Когда мы отъехали, я изумился достижениям нашего знаменитого друга, большинство из которых, должно быть, произошли, пока он крепко спал. Мне стало интересно, не появится ли у него значительно больше энергии, если он прекратит держать себя в такой отличной форме.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

 

В среду, сразу после полудня, перед моей следующей беседой с Робертом, я перекусил с Жизель, чтобы просто проверить связь. Она упомянула, что офтальмолог, насколько она знала, был крайне заинтересован доказать или опровергнуть способность прота видеть ультрафиолетовый свет. Я ответил, чтобы она ненадолго отложила эту затею. – Возможно, прот скоро покинет нас, а работы осталось еще слишком много.

– Именно поэтому он и должен увидеть прота как можно скорее!

Я сказал, что дам ей знать, когда подвернется удобный случай.

К сожалению, она не смогла рассказать мне о проте ничего нового. В действительности, она жаловалась, что он проводит с ней меньше времени, чем раньше, поэтому она попросила копии записей наших последних нескольких бесед. Мне было жаль ее – она стала мне как дочь – но я отказался позволить ей прослушать записи.

– Почему? - возмутилась она. – Разве этого не будет в вашей книги? Тогда весь мир узнает все, что он сказал во время этих бесед.

– Не весь. К тому же – почему ты так уверена, что я собираюсь написать еще одну книгу?

– Потому что вы хотите уйти в отставку. По крайней мере, ваша жена хочет, чтобы вы это сделали.

– В книгу это не попадет.

– Это могло бы помочь.

– Возможно, но я все равно не могу рассказать тебе. Ты знаешь, что существует врачебная тайна. Если я напишу книгу, то скрою все настоящие имена пациентов.

Ее щека раздулась от заполнившего ее бутерброда: – Так не говорите мне, кто на записях!

– Почему бы тебе не попросить прота рассказать о беседах? Кажется, у него отличная память.

– Я пробовала.

– Что он сказал?

– Он не хочет выдавать ваши тайны.

– Что это значит?

– Я думаю, он знает вас, как облупленного.

– Да там особо и нечего знать, - ответил я, смутившись.

– Он сказал, что все мы имеем множество секретов, которые не хотим никому раскрывать.

– Ну, он, наверное, прав.

– Да, как и во всем остальном. На самом деле, это была идея прота, чтобы я прослушала записи. Он сказал, что я смогу помочь Роберту гораздо больше, если узнаю, что происходит.

В моем ухе прожужжал пенсионный жук. – Я подумаю об этом, - сказал я ей.

 

 

· · ·

 

Роберт вошел на свою двадцать седьмую беседу с нехарактерной для него улыбкой на лице. Не ухмылкой прота, а настоящим оскалом. Впервые ему действительно не терпелось поговорить. Он даже не взял с собой кошку.

– Роб, ты готов рассказать мне о Салли и Ребекке?

Улыбка сузилась, но он ответил: – Да, думаю готов.

– Хорошо. Мы остановимся, если ты начнешь чувствовать себя некомфортно.

Он кивнул.

– Роб, почему ты уверен, что не ты отец Ребекки?

– У нас с Салли никогда не было секса… э-э-э… полового акта.

– А что было?

– Мы просто целовались и обнимались. Это все, что мы делали.

– Даже после того, как вы поженились?

– Да.

– Ты когда-нибудь обнаруживал себя без одежды?

– Иногда.

– Как ты думаешь, почему это происходило?

– Она сползала во время поцелуев и ласк.

– Но после этого ничего не было?

– Нет. – Внезапно Роберт засомневался. Он посмотрел на свои ноги.

– Как дела?

– Я в порядке.

– Ты знаешь, что такое секс? Как это происходит?

Сконфуженно: – У меня есть смутное представление.

– Но вы никогда им не занимались.

– Нет.

– Салли была не заинтересована?

– О, да. Еще как заинтересована.

– Разве ты не хотел заняться с ней любовью?

– Да. Нет. Я не знаю. Мы никогда…

– Ладно. Давай не будем больше тратить время. Если ты готов, я хотел бы снова тебя загипнотизировать.

Он отвел взгляд.

– Роб, скорее всего это будет в последний раз. Мы почти вплотную подошли к сути твоих проблем. Ты мне доверяешь?

Он сделал глубокий вздох и резко выдохнул. – Да.

– Хорошо. Теперь ты готов?

Он снова вздохнул и кивнул. Медленно, постоянно брыкаясь и царапаясь, он впал в транс. Я вернул его в 9 июня 1975-го года.

– Роб, вы с Салли только что поженились. Ты помнишь этот момент?

– Конечно. Там были наши семьи и нас прекрасно обслуживали.

– А после этого?

– Потом на цокольном этаже церкви была праздничная вечеринка. Торт, пунш, немного кешью, голубые конфеты в маленьких серебряных блюдцах.

– Хорошо. Вечеринка закончилась. Что происходит сейчас?

– Люди нас фотографируют.

– А потом?

– Мы покидаем церковь. Все осыпают нас рисом, пока мы сбегаем вниз по ступенькам к машине.

– Вы купили машину?

– Да. Форд Фэарлейн 57-го года.

– Где вы взяли деньги?

– Мы использовали наши свадебные деньги в качестве первого взноса.

– Продолжай.

– Мы уезжаем.

– Куда вы направляетесь?

– У нас не так много денег для медового месяца, поэтому мы просто едем кататься по стране. Прекрасный весенний день. Чудесно, что Салли рядом со мной и ее голова у меня на плече.

– Я уверен в этом. Хорошо, сейчас ранний вечер. Где вы теперь?

– В Хилтоп Хаус.

– Что такое Хилтоп Хаус?

– Это замечательный ресторан в Марони. В пятидесяти милях от Гуэлфа.

– Как ужин?

– Потрясающе. Лучшее, что мы когда-либо ели.

– Что вы едите?

– Лобстера. Мы никогда не ели его раньше.

– Хорошо. Ужин закончился. Куда вы направляетесь теперь?

– Мы едем домой.

– Где находится ваш дом?

– В Гуэлфе. В трейлерном парке под названием Рестфул Хевен.

– У вас есть трейлер?

– Салли предпочитает называть его передвижным домом.

– Он ваш или вы арендуете его?

– Это подарок от семьи Салли.

– Хорошо. Вы дома. Что происходит?

– Мы заходим внутрь. Я забыл перенести Салли через порог, поэтому мы возвращаемся назад, я поднимаю ее и несу внутрь. Она целует меня.

– Что ты видишь теперь, когда ты внутри?

– Кто-то положил упаковку памперсов на кухонный стол. Думаю, решили подшутить.

– Салли беременна?

– Да.

– Кто-то знает об этом?

– Наверное, все.

– Ты имеешь в виду в округе.

– Да.

– А отец знает?

– Я не знаю, кто отец. Возможно, Салли сказала ему. Мы никогда не говорили об этом.

– Что происходит сейчас?

– Начинает смеркаться. Я не устал, но Салли хочет лечь в постель.

– Она ложится?

– Да. Она в нашей маленькой ванной… теперь она выходит. Она одета в шелковую ночную рубашку. Пока она была там, я снял с себя одежду и лег в кровать.

– И Салли легла с тобой?

– Да. Сейчас она прыгает на кровати и смеется.

– Как ты к этому относишься?

– Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Мы никогда не занимались сексом. Я никогда не делал этого ни с кем. За исключением…

– Да, я знаю о дяде Дэйве.

Нет ответа.

– Все в порядке. Что происходит сейчас?

– Салли прижимается ко мне, гладит рукой мою голую грудь. Целует мое лицо и шею. Внезапно я почувствовал сильную сонливость. Я засыпаю.

– Роб? Ты спишь?

– Ты шутишь? В такой-то момент? - Его поведение резко изменилось. Он насторожился, сильно вытаращив глаза, и казался очень возбужденным. Но это был не прот. И не Гарри.

– Кто ты?

– Не бойся, Пол здесь.

– Пол? Ты Пол? Что ты здесь делаешь?

– Помогаю.

– Как ты помогаешь?

– Салли дико возбуждена. Я нужен ей. Как и Робу.

– Робу? Почему ты нужен ему?

– Я показываю Робу, как заниматься любовью со своей женой.

– Но он спит.

– Да, он всегда так делает. Но это не моя проблема. - Он повернулся и начал издавать звуки поцелуя.

– Ладно, Пол. Прошел час. Все закончилось. Салли спит. Что ты делаешь сейчас?

– Просто лежу. Голова Салли у меня на плече. Она крепко спит. Я могу слышать, как она дышит. Чувствовать ее дыхание. Это что, запах лобстера?

– Разве ты не чувствуешь сонливость?

– Немного. Я просто буду лежать и наслаждаться этим, пока не усну. - Он улыбался.

– Сколько раз это случалось прежде?

– Не слишком много. До сих пор. Укромное место найти сложно.

– Пол, ты отец ребенка Салли?

Он начал щелкать пальцами. – Как ты догадался?

– Это было не так уж сложно. Скажи мне: ты можешь слышать все, что происходит с Робом?

– Конечно.

– Он знает о тебе?

Хрус, хрус, хрус. – Неа.

– Как часто ты выходишь?

– Только тогда, когда я нужен Салли.

– Почему не в любое другое время?

– Зачем? У меня и так довольно выгодная сделка, ты так не считаешь?

– С твоей точки зрения полагаю, что да. Хорошо, еще один или два вопроса.

– Валяй. – Щелк, хрус, хрус.

– Когда ты впервые появился?

– Ох, кажется Робу было одиннадцать или двенадцать.

– Он нуждался в мастурбации?

– Он возбуждался всякий раз, когда у него был стояк.

– Ладно. И последнее: ты знаешь о Гарри?

– Конечно. Противный маленький ребенок.

– Хорошо. Ты лежишь какое-то время. Становится поздно. Ты засыпаешь. – По-прежнему улыбаясь, он закрыл глаза и звук щелканья пальцев замер. – Сейчас утро. Время просыпаться.

Его глаза открылись, но он больше не улыбался.

– Роб? Это ты?

Он зевнул. – Да. Сколько времени?

– Еще рано. Салли с тобой?

– Ш-ш-ш. Она спит. Боже, как она прекрасна.

Я понизил голос. – Уверен, что так и есть. Теперь мы переместимся вперед во времени. Представь себе календарь, страницы которого быстро переворачиваются вперед. Год 1975, 1980, 1985, 1990, 1995. Мы возвращаемся в настоящее – 13 сентября 1995 года. Ты понимаешь?

– Понимаю.

Я разбудил его. Он выглядел усталым, но не настолько измученным, как после прошлой беседы. – Роб, ты помнишь что-то из того, что только что произошло?

– Ты собирался меня загипнотизировать.

– Да.

– Ты сделал это?

– Ага. И я думаю, что теперь мы почти полностью собрали все части пазла.

– Рад слышать это. – Казалось, он почувствовал огромное облегчение, хотя пока и не знал, как выглядит полученная картинка.

– Сейчас я расскажу тебе то, что может сильно тебя встревожить. Пожалуйста, всегда помни, что я пытаюсь помочь тебе справиться с твоим вполне понятным горем и смятением.

– Я знаю.

– И помни, что ты можешь сказать или сделать все, что приходит тебе на ум. Здесь ты в своем безопасном убежище.

– Я помню.

– Хорошо. Большинство из того, что мы узнали о твоем прошлом, удалось получить с помощью гипноза. Потому что когда человек находится под гипноз, он способен вспомнить многие события, которые подавляло его сознание. Ты понимаешь?

– Думаю, да.

– Отлично. Я гипнотизировал тебя несколько раз, и каждый раз ты рассказывал мне о каких-то событиях из своего прошлого, о которых ты сознательно забыл. Прежде всего, потому, что они были слишком болезненны.

Казалось, на мгновение Роберт замерз, а потом неожиданно оттаял. Тогда мне стало ясно, как сильно он хотел выздороветь. Я ощутил огромное удовлетворение.

– Как-нибудь я дам тебе послушать записи всех бесед, которые у нас были. Сейчас же я просто хочу обобщить все, что мы узнали к этому моменту. Если тебе покажется это слишком грубым, просто останови меня, и мы поговорим об этом в другой раз.

– Я доверяю тебе. Пожалуйста, ради Бога, скажи мне, что случилось.

Я рассказал ему всю историю, начиная с того, как он обжег об печку руку, о неуклюжей корове, о несчастном случае, произошедшем с его отцом и о его последующей госпитализации, и о дяде Дэйве и тете Кэтрин. Он очень внимательно слушал, до тех пор, пока дядя Дэйв не спустился по лестнице. В этот момент он крикнул «Нет!» и закрыл лицо руками. Мгновение спустя он поднял голову. Я был уверен, что это будет прот, или возможно еще кто-нибудь. Но это все еще был Роб. Как раньше говорили в кино, он «миновал кризис».

Он попросил меня продолжить. Я рассказал ему о Гарри. Он покачал головой, словно не веря, но потом кивнул мне, чтобы я продолжал. Я затронул тему смерти его отца и нескольких первых появлений прота, вплоть до его юношеских лет в средней школе и первого свидания с Салли, ее беременности, их свадьбы и Пола. Он снова покачал головой, но на этот раз просто смотрел в пространство, будто прослеживая логику всех событий.

– Пол, поганый ты сукин сын, - выпалил он, прежде чем разразиться громкими рыданиями. Я ожидал услышать это.

– Пол – отец твоего ребенка.

– Это я уже понял.

– Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

– Что ты имеешь в виду?

– На самом деле это ты отец ребенка. Пол – это ты. Как и Гарри. Так же как, веришь ты этому или нет, и прот.

– Это довольно трудно переварить.

– Думаю, ты справишься. Я сделаю копии всех записей и хочу, чтобы ты их прослушал. Ты сделаешь это?

– Да.

– Хорошо. Будет лучше, если ты сделаешь это здесь и оставишь прота снаружи. В пятницу утром у меня нет никаких встреч с пациентами. Я могу попросить Бетти привести тебя ко мне. Ты успеешь прослушать первые три или четыре беседы? Если это сработает, позже можешь прослушать и все остальные.

– Я постараюсь.

– Еще я дам тебе почитать кое-какие материалы. Несколько заметок о множественном расстройстве личности.

– Я прочту их, обещаю. Я сделаю все, что ты скажешь.

– Хорошо.

– Только…

– Только что?

– Только… что будет дальше?

– Осталась пара мелочей. Мы постараемся устранить их на следующей беседе. Затем начнется настоящая работа.

– Какая работа?

– Называется интеграция. Нам нужно будет объединить тебя, прота, Пола и Гарри в единую личность. Это будет непросто. Многое будет зависеть от того, насколько сильно ты хочешь выздороветь.

– Я сделаю все возможное, доктор Брюэр. Но…

– Да?

– Что будет с ними? Они просто исчезнут?

– Нет. Они всегда будут с тобой. Всегда будут частью тебя.

– Не думаю, что проту это понравится.

– Почему бы тебе не спросить его?

– Я спрошу. Сейчас он снова спит.

– Хорошо. Я хочу, чтобы ты вернулся в свою палату и обдумал все, о чем мы говорили.

Он повернулся, чтобы уйти. Затем остановился и сказал: – Доктор Брюэр?

– Да?

– Я никогда не был так счастлив за всю мою жизнь. И даже не знаю, почему.

– Мы постараемся выяснить это вместе, Роб. И еще кое-что. За исключением моего дома в Коннектикуте ты мог говорить со мной только в этом кабинете. С этого момента я хочу, чтобы ты считал своим безопасным убежищем и все второе отделение. Ты сделаешь это?

– Уж точно постараюсь.

Наше время подошло к концу. Я опоздал на заседание исполнительного комитета и никак не мог перестать беспокоиться.

 

 

Конечно, все было не так-то просто – в палату снова вернулся прот. Но тем вечером мне позвонила Бетти. Ей, в свою очередь, позвонила одна из дежуривших ночью медсестер. Роберт впервые появился во втором отделении. Это произошло в гостиной, когда он наблюдал за шахматной партией. Он пытался давать советы! Это точно был не прот, который не принимал участие в таких «пустяках». Он не остался надолго – просто разведывал обстановку – но это было славное начало.

 

 

Незадолго до запланированной поездки в зоопарк я разыскивал прота. По двум причинам. Во-первых, я хотел убедиться, что это именно он, а не Роберт, собирался ехать. А во-вторых, я хотел спросить его о Расселе, который, казалось, изнемогал в больнице, не смотря на то, что врачи не могли найти никаких объяснений его состоянию.

Я нашел его в окружении привычной компании пациентов и кошек. Как всегда, несколько человек заворчали, когда я попросил их извинить нас, однако все с нетерпением ожидали поездки в зоопарк и, казалось, были в хорошем расположении духа. Он подмигнул им, пообещав, что вернется через несколько минут.

– Что случилось с Расселом? – спросил я его, когда мы остались одни.

– Ничего.

– Ничего? Он ничего не ест. Он даже не вылезает из постели.

– Так часто бывает, когда существо готовится к смерти.

– К смерти? Ты же только что сказал, что ничего плохого с ним не происходит.

– Верно. Каждое существо умирает. Это совершенно нормальный процесс.

– Ты имеешь в виду, что он хочет умереть?

– Он готов покинуть ЗЕМЛЮ. Он хочет вернуться домой.

– Эм-м, то есть в рай?

– Ага.

Я увидел Джеки, кувыркавшуюся на лужайке. Она тоже с радостью ожидала приключения. – Но ты не веришь в рай, так ведь, прот?

– Нет, но он верит. А в случае с человеческими существами, вера – то же самое, что и правда, не так ли?

– Ты можешь ему помочь?

– Помочь ему умереть?

– Нет, черт возьми, помочь ему выжить!

– Если он хочет умереть, это его право, ты так не думаешь? К тому же, он вернется.

На мгновение я подумал, что он говорит о втором пришествии. Потом я вспомнил его теории о крахе мироздания и течении времени. Я развел руками и пошел прочь. Как ты образумишь сумасшедшего?

Когда я тащился обратно в здание, на выходе я встретил Жизель и нескольких медсестер и охранников. Все они улыбались и радостно махали, обрадованные, как и пациенты, редкой поездкой, подальше от всего этого. Я бы и сам не отказался от путешествия, несмотря на жару и влажность, но должен был присутствовать на нескольких встречах вместо Виллерса, жена которого была прооперирована в той же больнице, где Рассел невозмутимо ожидал конца.

Рудольф и Майкл были выписаны этим же утром, и я был более чем рад подписать документы об освобождении и проводить их к воротам. Хотя и не был так счастлив, как они. Особенно Майк, который на следующей неделе должен был посетить ориентационное занятие по неотложной медицинской помощи. Рудольф, ставший совершенно другим человеком, пожал мне руку и пожелал удачи с остальными пациентами. – Не позволяйте проту уйти, - напутствовал он. – Он лучший врач, который у вас есть.

В тот же вечер, после того как все вернулись из зоопарка, Роб попросил Дастина (который был абсолютно нормальным за шахматной доской) поиграть. Роб проиграл эту партию, также как и несколько следующих, но он появился, наконец, чтобы одержать победу в войне.

Я получил еще одно сообщение о том, что Виллерс провел странную ночь в МПИ, сидя до рассвета и беседуя с Кассандрой. Он был небрит и без галстука, чего я никогда прежде не видел. Я не мог поверить, что он всего лишь искал быстрых наставлений, и задавался вопросом, не может ли болезнь его жены быть более серьезной, чем он говорит. Я мысленно отметил спросить его об этом, как только у меня появится время.

 

 

 

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

 

Зоопарк Бронкса является одним из главных животных изоляторов в Соединенных Штатах. Занимая более чем 250 акров в самом сердце большого города, это самый крупный городской заповедник в мире. Известный своим стремлением сохранить многие исчезающие виды планеты, он является домом для таких разнообразных экземпляров как олень Давида и зубр, не говоря уже о множестве редких грызунов, змей и насекомых.

Изначально идея заключалась в том, чтобы взять только тех пациентов из первого и второго отделений, которые будут способны осмыслить поездку. Прот наложил на нее вето, отметив, что тем, кто хотел поехать, но не получил разрешение, мог быть нанесен необратимый ущерб. Таким образом, около тридцати пяти наших больных сели в то утро в автобус, все (за исключением обитателей четвертого отделения), кто выразил желание поехать. Они были разделены на группы по шесть человек, каждая в сопровождении трех сотрудников – больничного стажера, медсестры, санитара или охранника – и волонтера зоопарка.

На следующее утро Жизель сообщила мне, что поездка имела грандиозный успех для каждой из сторон, значительно подняв моральный дух как персонала, так и пациентов, и вскоре было запланировано разработать серию из четырех поездок в год: в зоопарк, Музей естественной истории, Центральный парк и Метрополитен-музей.

Реакция прота изменялась от восторга при виде такого разнообразия животных до депрессии из-за того, что все они «лишены свободы без суда и следствия». Он переходил от клетки к клетке, от вольера к вольеру, останавливаясь возле каждого обитателя, и куда бы он ни пошел, слоны, зебры или лебеди, трубя и крича, подбегали к нему настолько близко, насколько только было возможно. Он, в свою очередь, казалось, «успокаивал» их, издавая разные своеобразные звуки и едва заметно жестикулируя. По словам Жизель, казалось, что животные со всего мира собрались послушать, что он скажет, и он говорил.

Но самыми громкими просителями были шимпанзе и гориллы, которые скулили и визжали, словно очень капризные дети. Прот, в свою очередь, еще больше переполошил охранников и волонтеров зоопарка, прыгая на подпорную стену и тыкая пальцем в проволочную сетку для прикосновения, которое сразу же успокоило бы обезьян, если бы не их хозяева.

Не уверен, была ли таким способом передана какая-либо информация, но мы получили сообщения от служащих зоопарка, что многие из их подопечных существенно изменили свою модель поведения после визита прота. Например, медведи и тигры прекратили свои бесконечные расхаживания, а частота причудливого поведения и членовредительства среди приматов значительно снизилась. Когда Жизель спросила, что животные ему «говорили», он ответил: – Они говорили: «Помоги! Выпусти нас!» – И как он отреагировал на это? – Я призвал их не унывать – все идет к тому, что люди не задержатся здесь надолго.

Конечно, все это не доказывает, что прот и обитатели зоопарка действительно общались. Для того чтобы проверить эту возможность, Жизель попросила его записать информацию, которую он от них получил (например, их личные истории, которые ни она, ни прот не могли бы узнать заранее). Когда она получит его отчет, то планирует встретиться с работниками зоопарка, чтобы проверить, есть ли во всем этом какой-то смысл.

Единственной негативной стороной поездки было то, что некоторые пациенты пришли к такому же выводу как и прот и требовали узнать, почему обитатели зоопарка были заперты и какие преступления они совершили. Возможно, это беспокойство было связано не столько с самими животными, сколько с их собственным заключением, которое во многих случаях они считали необоснованным. Прот, в свою очередь, часто напоминал мне, что здесь должны быть люди, которые находятся за пределами психиатрических учреждений, а не наоборот.

 

 

Я до сих пор не знаю, может ли прот разговаривать с животными, но все это меркнет по сравнению с тем, что произошло позднее в то утро. Как обычно, я все пропустил, но те, кто видел это, постарались, чтобы я все узнал.

Я разыскивал Лу, чтобы посмотреть, по-прежнему ли он набирает вес, когда ко мне, неистовствуя и крича, подбежала группа маниакальных, помешанных и зависимых пациентов. Я почувствовал некоторое беспокойство – они были расстроены, что время от времени прот исчезает и оставляет вместо себя Роберта? – когда один из них выкрикнул, что пора отправить Мануэля домой.

– Почему? - спросил я.

– Потому что он просто перелетел через лужайку!

– Где он?

– Он все еще там!

Толпа пациентов потянулась за мной, когда я направился вниз по лестнице и вышел через парадную дверь, где нашел сидящего на ступеньках и обхватившего голову руками Мануэля. Он не стесняясь плакал.

– Я так давно хотел это сделать… - всхлипнул он. – Теперь я могу умереть.

– Ты хочешь умереть, Мэнни?

– Нет, нет, нет, совсем нет. Просто я так боялся умереть прежде, чем научусь летать, и прожить свою жизнь впустую. Теперь, когда я могу умереть, то понимаю, как хорошо жить. Мне больше не страшно.

Полагаю, это имело какой-то смысл, по крайней мере, для Мануэля. – Как ты это сделал, Мэнни? Как ты оторвался от земли?

– Не знаю, - признался он с легким латиноамериканским акцентом. – Прот сказал, что мне нужно представить себе полет до самых мельчайших деталей. Я так старался. Так сильно концентрировался… - он закрыл свои темные, сияющие глаза, его голова наклонилась влево, потом вправо, словно он снова переживал свой воображаемый полет. – И внезапно я понял, как это сделать!

– Я попрошу доктора Торстейна встретиться с тобой как можно скорее, хорошо? Думаю, в ближайшее время ты сможешь перейти в первое отделение.

Тихо всхлипывая, он, как ни в чем не бывало, сказал: – Теперь все хорошо.

К этому времени его окружили несколько сотрудников. Я спросил одну из медсестер, видел ли кто-то из них, как Мануэль взмыл в воздух. Никто ничего не видел. Только пациенты были свидетелями этого невероятного подвига.

Видели ли они его? Вряд ли. Летал ли Мануэль? Тоже маловероятно, хотя они и утверждают, что он парил, словно орел. Главное, что он в это верит. С этого дня он никогда больше не махал руками. Его заветная мечта свершилась, он был счастлив, уверен в себе, в полном согласии с миром.

Я совершенно забыл о Лу.

 

 

Как только Роб зашел ко мне в кабинет, я спросил его, читал ли он материалы и слушал ли записи, которые я ему дал.

– О, да, - ответил он. – В это трудно поверить, но думаю, все, что ты рассказал мне – правда. – Я всматривался в его глаза, пытаясь заметить там признаки неуверенности или даже двуличия, но ничего не нашел.

– Я тоже. У нас уже есть практически полная картина происходящего. Остался всего лишь один недостающий кусок. Поможешь мне его найти?

– Постараюсь.

– Это связано с твоей женой и дочерью.

Он громко вздохнул. – А я все думал, когда же ты до этого дойдешь.

– Пришло время, Роб. Ты справишься с этим.

– Я бы не был в этом так уверен, но я попробую.

– Хорошо. Думаю, у нас получится сделать это без гипноза. Я просто хочу, чтобы ты рассказал мне все, что сможешь о том дне, когда ты вернулся со скотобойни и увидел выходящего из парадной двери мужчину.

Роб смотрел в пространство перед собой и молчал.

– Ты погнался за ним в дом, - я ткнул пальцем, – где он перебежал через кухню и выскользнул сквозь заднюю дверь. Оросители все еще работали. Ты помнишь что-нибудь из этого?

К его глазам подступили слезы.

– Ты помнишь, что произошло дальше, Роб? Это очень важно.

– Я догнал его и повалил на землю.

– Что случилось потом?

По его лицу катились слезы. Но я видел, что он напряженно думает, стараясь вспомнить, что сделал с незнакомцем, убившим его жену и дочь. Его глаза метались от стены к моему креслу, от кресла к потолку. Наконец, он сказал: – Я не знаю, правда. Следующее, что я помню, это как я вхожу в дом и несу Салли и Бекки в их кровати.

– А потом ты отмыл кухню, попрощался и направился к реке.

– Я тоже хотел умереть.

– Ладно, Роб. Достаточно. Я горжусь тобой. Должно быть, это было очень трудно.

Он вытер глаза рукавом рубашки, но ничего не ответил.

– Сейчас я хочу дать тебе минуту отдыха. Закрой глаза и просто успокойся. Пусть твое тело, каждый твой палец на руках и ногах расслабится. Хорошо. Мне нужно немного поговорить с Гарри. Гарри?

Нет ответа.

– Гарри, прятаться бесполезно. Я могу ввести Роберта в транс и найти тебя так. – Я не слишком был в этом уверен, но надеялся, что Гарри мне поверит. – Выходи. Я просто хочу поговорить с тобой. Я не причиню тебе боль, обещаю.

– Ты не станешь меня наказывать?

– Гарри?

Его лицо выглядело слишком ожесточенным и хмурым как для пятилетнего. – Мне все равно, накажешь ты меня или нет. Я бы сделал это еще раз.

– Что бы ты сделал, Гарри?

– Я бы снова убил дядю Дэйва, если бы мне представилась такая возможность. – Он выглядел достаточно убедительно.

– Ты убил дядю Дэйва?

– Да. Разве не об этом ты хотел спросить меня?

– Ну… да. Как ты его убил?

– Я сломал его огромную жирную шею.

– Где это произошло?

– На заднем дворе. Было мокро.

– Дядя Дэйв что-то сделал с Салли и Ребеккой?

– Да, - прорычал он. – То же самое, что он сделал с Робином.

– Так ты убил его.

– Я же говорил тебе, что я убью его и убил.

– Это очень важно, Гарри. Ты когда-нибудь убивал кого-то еще?

– Нет. Только эту огромную жирную свинью.

– Ладно. Спасибо, что пришел, Гарри. Теперь ты можешь вернуться. Если понадобишься, я дам тебе знать.

С угрюмым видом он медленно исчез.

Я немного подождал. – Роб?

– Да.

– Ты что-нибудь слышал?

– Что именно?

– Гарри только что был здесь. Он рассказал мне, что случилось. Рассказал, кто убил человека, который лишил жизни твою жену и дочь.

– Его убил я.

– Нет, Роб, ты никогда никого не убивал. Его убил Гарри.

– Гарри?

– Да.

– Но Гарри всего пять лет, разве нет?

– Это правда. Но он находится в очень сильном теле. В твоем теле.

Я почти видел огни, загорающиеся в глазах Роберта. – Это значит, что все эти годы я убегал от того, чего никогда не было?

– Это было, Роб, Салли и Ребекка мертвы. Но ты не убивал человека. Это сделал Гарри.

– Но Гарри – это я!

– Да, он часть тебя. Но ты не несешь ответственности за его действия, пока он не интегрирован в твою личность. Ты понимаешь?

– Я… думаю да. – Он выглядел озадаченным.

– И есть еще одна проблема. Ты винишь себя в их смерти, потому что в ту субботу ты пошел на работу, вместо того, чтобы остаться дома вместе с ними.

– Это был прекрасный день. Они хотели, чтобы я взял выходной.

– Да.

– Но я не взял, потому что мы нуждались в деньгах.

– Да, Роб. Ты ушел на работу в субботу, как и все остальные твои сослуживцы. Понимаешь? Все произошедшее в тот день – не твоя вина. Ты ни в чем не виноват.

– Но Салли и Ребекка погибли, потому что меня не было рядом.

– Это правда, Роб, и мы не можем их вернуть. Но мне кажется, теперь ты готов с этим смириться.

Его грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась. – Думаю, пришло время идти дальше.

– Пора приступить к заключительному этапу твоего лечения.

– К интеграции.

– Да.

Подумав об этом, он взял себя в руки и сказал: – Как мы это сделаем? – Он машинально схватил банан и начал снимать с него кожуру.

– Первое, что мы сделаем, это постараемся задержать тебя в сознании как можно дольше. Я хочу, чтобы с этого момента ты оставался Робертом, если только я специально не попрошу выйти кого-нибудь другого.

– Не знаю, удастся ли мне удерживать прота.

– Постепенно мы с ним справимся. Просто делай все возможное.

– Буду стараться.

– Отныне вся больница – это твое безопасное убежище. Понял?

– Понял, - ответил он.

– Пойдем – я вернусь во второе отделение вместе с тобой.

 

 

С глубокой печалью я узнал, что у Эммы Виллерс была диагностирована неизлечимая и быстро прогрессирующая форма рака поджелудочной железы.

Я понял, что произошло нечто ужасное, когда Клаус, с выпученными глазами и мертвенно-бледным лицом, ввалился ко мне в кабинет после беседы с Робертом. Я подумал, что он заболел и попросил его присесть. Он покачал головой и выложил всю эту историю.

– Она поялась врачей, - сказал он. – Она нигогда не годила к ним, а я нигогда ее не заставлял. – Взяв себя в руки, он добавил: – Я беру больничный. В бое отсутствие исполнять обязанности директора путете вы.

Я начал протестовать – считал, что все эти подробности меня не касаются – но как я мог? Он выглядел таким несчастным, что я похлопал его по плечу (впервые для нас обоих) и сказал ему, что о больнице он может не беспокоиться. Он дал мне ключи от своего кабинета, я выразил какие-то невнятные соболезнования и поддержку по поводу состояния его жены, и он ушел, его покатые плечи были опущены ниже, чем когда-либо. Внезапно я вспомнил проповеди Рассела о стремительно приближающемся апокалипсисе и наконец-то понял, что он имел в виду: для него, как и для всех, смерть означала конец света.

Я сел и попытался представить, как можно исправить все эти непрошеные события. Но всё, о чем я мог думать, это облегчение и благодарность за то, что это не моя жена или кто-то из моих детей, и я поклялся проводить больше времени с Карэн и чаще звонить своим сыновьям и дочерям. Потом я вспомнил, что как у исполняющего обязанности директора у меня будет еще меньше времени, чем прежде, и неохотно направился в кабинет Виллерса в надежде, что его стол будет аккуратно убранным, как впрочем, это обычно и было. Вместо этого, он очень напоминал мой собственный, покрытый неотвеченными письмами, непроверенными документами и непросмотренными сообщениями и записками. Его ежедневник был заполнен с восьми тридцати до половины пятого или позже каждый день на несколько недель вперед. И со смешанными чувствами я подумал: выход на пенсию придется отложить.

 

 

· · ·

 

Тем вечером, возвращаясь на поезде домой, я размышлял о стремительном прогрессе Роба и о том, что предпринять дальше. Все произошло так быстро, так неожиданно, что я не думал о его лечении с тех пор, как однажды он вышел из своей защитной оболочки. Вдобавок ко всему этому, мне нужно было доделать работу Клауса, как, впрочем, и мою собственную. Я знал, что меня ожидала еще одна бессонная ночь.

У меня завязался разговор с попутчиком, который полдня провел возле своего отца, недавно пережившего сердечный приступ. Я рассказал ему о коллеге, взявшем небольшой отпуск, чтобы побыть со своей умирающей женой. Он искренне сочувствовал, вспоминая все хорошее, что с ним произошло за шесть лет брака и как сильно ему не хватало бы жены, если бы с ней что-нибудь случилось. Оказалось, что он был женат уже три раза и теперь ехал, чтобы повидаться на выходных со своей любовницей, которую, как он утверждал, он также очень сильно любил.

Я подумал: это не для меня. За тридцать шесть лет брака я никогда не изменял Карен. Даже до того как мы поженились (мы были влюблены с детства). Не то чтобы я обладаю исключительной преданностью, мне далеко до святого. Просто я был бы полным кретином, если бы сделал что-то, из-за чего мог бы ее потерять. В тот момент я горячо надеялся, что ее желание исполнится, и вскоре мы сможем уйти на пенсию, чтобы поселиться в каком-то чудесном местечке.

Затем я вспомнил о Фрэнки, которая никогда не познает блаженства любви и замужества. Я почувствовал к ней такую же жалость, какую испытывал к Клаусу и Эмме Виллерс. Фрэнки была пациенткой Клауса, и теперь она перешла под мою ответственность. Я дал себе слово, что сделаю все от меня зависящее, чтобы добраться до сути ее проблемы и привнести немного радости в ее печальную жизнь без любви.

 

 

Во время выходных Уилл взломал код. Чтобы убедиться, что он прав, он просмотрел несколько записанных «высказываний» Дастина, и они все подтвердили. Теперь Уилл был единственным человеком в мире (возможно, кроме прота), кто мог понять, о чем говорил Дастин.

Он позвонил мне из больницы в воскресенье днем, и с возбуждением, какого я от него никогда прежде не слышал, закричал:

– Прот был прав – это была морковь!

– Какое отношение имеет морковь к бреду Дастина?

– Это не бред. Для него это как игра. Он видит все с точки зрения корней – квадратных корней, кубических корней и так далее. Это ничем не ограничено. Он своего рода гений!

Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был быть более взволнован открытием Уилла. Когда я не ответил, он воскликнул:

– Помнишь то, над чем мы работали несколько недель назад – «Ваша жизнь действительно прекрасна…» и так далее? Морковь – это корень, а откусив от нее четыре раза, она становится корнем в четвертой степени: второе, четвертое, восьмое и шестнадцатое слово предложения, и этот цикл повторяется четыре раза. Все остальные его высказывания являются лишь вариациями на эту тему, в зависимости от того, сколько повторений и сколько укусов моркови. Дошло?

– Я очень горжусь тобой, сынок. Это огромное достижение.

– Спасибо, папа. Я приеду в ближайшее время, и мы поговорим, можно ли как-то помочь Дастину. У меня есть кое-какие идеи по этому поводу.

– Правда? Я хочу их услышать.

– Дело в его родителях.

– С чего ты взял?

– Думаю, проблема в них. Во всяком случае, в его отце. Я приходил несколько раз и наблюдал за ними, когда они были вместе. Ты когда-нибудь замечал, как он все время пытается соревноваться с Дастином? Это единственный способ, которым они могут общаться. Все, чем они занимались дома, это играли в игры. Всю свою жизнь Дастин задыхался в попытках конкурировать с отцом, игра, в которой у него не было шансов выйти победителем. Разве ты не видишь? Он должен был придумать что-то, за что его старик не мог бы его избить. Мне нужно бежать, пап. Увидимся через пару дней и обсудим это, ладно?

– Хорошо, но обедать мы не пойдем!

– Как скажешь.

– Уилл, ты видел сегодня прота?

– Неа. Как-то раз я наткнулся на Роберта. Он меня вспомнил. А вот прота давно не видел. Он ушел, папа?

– Еще нет. Но думаю, вскоре это произойдет.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg