«Лунные гончие»

Он отправился на курорт. Там вас могут утопить столько раз, сколько пожелаете – разумеется, за определенную плату. Причем на самом деле вы вовсе не умираете, поскольку в ваш череп предварительно вставляют специальный шунт, через который мозг снабжается кислородом. Однако ваше тело об этом не имеет ни малейшего понятия, так что направленные на выживание рефлексы срабатывают на полную катушку, вы не можете вдохнуть, испытывая настоящее отчаяние и чувствуя неумолимое приближение смерти. Биться в агонии вы можете часами. Вода темна, словно крепко заваренный чай, и холодна, как лед. На случай, если вы ударитесь в панику и серьезно травмируете свое тело, неподалеку предусмотрена клиника, в которой вас быстро вылечат заботливые ребята в белых халатах.

Очистив его легкие от воды, удалив шунт и включив небольшой костерок, консультанты выдали Нику одеяло и отправились восвояси, оставив его в лесу одного, чтобы он мог в тишине и спокойствии осмыслить пережитое только что.

Поеживаясь от холода, Ник закутался в одеяло. Он чувствовал себя ничуть не лучше прежнего. Никакого облегчения. Его настроение было таким же унылым и гнетущим, как всегда. Жизнь по прежнему не имела смысла.

Немного погодя, он надел оставленную консультантами одежду, снова завернулся в одеяло, выключил костер, и поднялся на ноги. Темные, освещенные лишь висящей низко над горизонтом луной, деревья были спокойными и безмятежными. По склону холма пролегала тропа, она вела прямо к гостинице. Он услышал, как двое из служителей засмеялись, видимо, чьей-то шутке, и буквально через мгновение отсвет их пропановых факелов исчез совсем. Возвращаться в гостиницу, в эту атмосферу оплаченного тепла и гостеприимства, Нику совсем не хотелось. Во всяком случае, сейчас.

Вместо этого он развернулся к луне спиной и направился в противоположную сторону, углубляясь все дальше и дальше в лес. И быстро заблудился. Его это не волновало. Деревья стояли беспорядочно, тут и там встречались пни и нагроможндения валежника. Несколько раз он наткнулся на лежавшие прямо на земле мертвые деревья, еще несколько стояли, бессильно прислонившись к своим собратьям. Ник обратил внимание, что в их расположении не было вообще никакой системы. Глазу совершенно не за что «зацепиться». Этот лес можно было сравнить с чем угодно на свете – и одновременно ни с чем вообще.

А затем он увидел клены. Они стояли, бледные в неясном свете луны.

Клены образовывали призрачное кольцо, внутри которого была тьма. Пустота. Все это напоминало древний замок друидов. Сначала Ник решил, что деревья были выращены с декоративной целью – менее ста лет назад здесь располагался весьма населенный пригород – и окружали ныне полностью разрушенный жилой дом. Однако потом он заметил, что земля внутри круга уходит вниз, образуя чашеобразное углубление, а по дну протекает ручеек, питающий то самое озерцо, в котором его топили. В центре углубления наверняка должен был оказаться либо крошечный церемониальный пруд, либо заросшее тиной болотце.

Ник медленно подошел поближе, как вдруг в самом центре темного пятна мелькнул бледный отсвет. Пристально глядя вперед, словно сомневаясь в реальности происходящего, Ник продолжал идти. Белое пятно сдвинулось с места, наклонилось. Раздался плеск.

– Привет, – сказал он.

Бледная форма вздрогнула, обернулась, и произнесла женским голосом:

– Кто вы?

– Меня зовут Ник. Вы хотите, чтобы я ушел?

– Нет. Я уже почти закончила. Можете меня вытереть.

Ник подошел к берегу пруда. Женщина стояла по колено в воде. В темноте ее можно было разглядеть с трудом. Бедра были почти полностью скрыты во мраке, выше едва заметным темным пятном виднелся пупок. Губы и нос вообще нельзя было различить. По обеим сторонам лица ниспадали длинные, темные волосы. В глазах словно отражалась черная гладь пруда.

– Полотенце лежит у ваших ног.

Он потянулся вниз, как вдруг из мрака вынырнуло нечто. Это была боевая гончая, длинная, тонкая, элегантная, словно старинные швейцарские часы.

– Только дотронься до леди, и ты труп, – прорычал пес. Откуда-то из его брюха раздался отчетливый клацающий звук.

– Зачехли свои пушки, Отто. Он мне ничем не угрожает.

Слегка взвыв механическим голосом, гончая села. В лесу были еще машины; неясные серые тени без устали рыскали вокруг. Ник попытался понять, сколько их. Трое... нет, шестеро... нет. Слишком много, не сосчитать.

Женщина встала перед ним и повернулась спиной:

– Ну?

Он аккуратно ее вытер, начав с волос и плеч, постепенно перейдя к спине, затем к пояснице. Скульптурное совершенство ее тела напоминало мраморные изваяния Бранкузи[01]. Ник наклонился, чтобы вытереть ее ноги. Как только он дошел до лодыжек, женщина повернулась к нему лицом. Она была так близко, что он мог почуять ее запах – запах свежести и чистоты, неуловимый аромат дубовой листвы и кедра.

Она взяла полотенце и вытерлась спереди, затем села на корточки и позволила Отто обдуть ее горячим воздухом.

Окончательно высохнув, женщина надела рубашку и джинсы. Обернула полотенце вокруг мокрой головы, словно тюрбан, и сказала:

– Я живу совсем рядом, на той стороне холма. Хотите какао?

– Почему бы и нет?

На кухне было светло и чисто. Они сидели за столом и разговаривали. Она сказала, что ее зовут Селена. Гончие патрулировали окрестности, то появлялясь, то внось исчезая из виду. То одна, то другая из них время от времени безмолвно ложилась у ее ног и лежала так некоторое время. Металлические когти мягко постукивали по полу.

– Почему вам так нравится умирать? – Спросила Селена немного погодя.

– Мне не нравится умирать. Наоборот, я пытаюсь выкинуть это из своего подсознания. Но когда вам приходится видеть, как умирают ваши родители, как умирают ваши братья, как умирает ваша сестра... Когда вы видите, как умирают девять десятых детей из вашего первого сиротского приюта, и половина из тех, кто был во втором... В общем, от чувтсва вины, свойственное оставшимся в живых, никуда не денешься.

Селена пристально изучала его лицо.

– Нет, – сказала она наконец. – Это не то.

– Тогда я не знаю, что это.

– Да. Не знаете.

– А вы знаете?

– Я этого не говорила. Но если бы у меня была ваша проблема, я бы в конце концов обязательно узнала. Готова спорить, что вы живете в одном из тех новых городов-ядер. Неоновый свет, шум, завесы сигаретного дыма в крошечных барах... Все стремятся собраться как можно более тесной толпой...

– Да, ну и что?

– А то, что это бегство. Если вы хотите понять самого себя, вам просто необходима хоть какая-то изоляция. Нужно уйти куда-нибудь. Одному. Знаете, зимой я, бывает, неделями не встречаю других людей.

– И что же вы здесь делаете?

– Охочусь. Для этого мне и нужны собаки. У меня совсем немного денег, поэтому приходится добывать пропитание охотой. В основном, на оленей. Но не так давно мне удалось завалить пуму.

– Кажется не слишком честным: куча ваших машин против одного маленького оленя!

Взгляд, которым она его наградила, понять было невозможно.

– Здесь есть кушетка. Ложитесь и поспите. Утром я вас разбужу и возьму с собой. Вы все увидите.

Деревья неясными очертаниями виднелись в тумане. Селена повела его к ним. Гончие плавно обтекали ее, словно поток ртути. Поверх рубашки на ней была надета тефлоновая куртка, на поясе висел охотничий нож. На шее висела бечевка, на которой болтались янтарного цвета защитные очки.

– Ну ладно, – сказал Ник. – И как же это все происходит?

– Сначала мы расставим по местам собак. – Селена взмахнула рукой, и половина стаи тут же разбежалась по окрестностям. Шесть гончих остались на месте. Шесть внимательных, неутомимых псов. Звуки, издаваемые продиравшимися через подлесок остальными, стихли неожиданно быстро.

– А что нам делать теперь?

– Наслаждаться природой. – Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. – Чувствуете, как пахнут сосны? Когда собаки вспугнут что-нибудь стоящее, они дадут нам знать.

– Я думаю...

– Нет. Не надо думать. Не надо говорить. Просто идите. И слушайте. Постарайтесь почувтствовать это, постарайтесь понять, как вы здесь счастливы.

Судя по всему, охота состояла в основном из ходьбы. Селена без устали двигалась вперед, уверенно выбирая дорогу. Они все дальше и дальше углублялись в лес. Время от времени какая-нибудь из собак коротко гавкала вдалеке.

– Просто сообщают мне, что они там, – ответила Селена на вопрос Ника. – А теперь – тише!

Иногда она беззаботно, почти не задумываясь, шагала вперед. Затем вдруг останавливалась, прислушивалась в напряженном ожидании. Ник так и не смог уловить в этом никакого ритма. Следуя за ней по пятам, он смотрел на ее длинные-предлинные ноги, на широкие плечи и безупречную линию спины, на совершенную форму ягодиц. Амазонка. Он не мог ее понять. И не мог ничего поделать со своим желанием. Он хотел ее.

В полдень они послали одну из собак назад, в дом, принести бутербродов и термос травяного чая. Они сидели на склоне холма, на останках разрушеннй стены фундамента. Одна из гончих устроилась у ног Селены, внимательно оглядывая окружающие деревья.

Казалось, этот лес не имел конца и края.

– Все, что мы сейчас видим, раньше было городом. Сейчас о нем никто ничего не знает. Просто нагромождение домиков, земельных участков, улиц, мелких предприятий, очистных сооружений. А теперь...

– Выключи собак, – сказал Ник.

– Что?

– Давай побудем одни, ты и я. Выключи собак.

– Нет.

Он нашел веточку, начертил линию на мягкой земле.

– Чего ты боишься?

Она снова взглянула на него. Опять эти непостижимые зеленые глаза.

– Мужа.

– Ты замужем?

– Это долгая история.

– Расскажи мне.

Она немного помолчала, собираясь с мыслями. Затем скзала:

– Мы с тобой во многом очень похожи. Мы оба сироты. Вот только моя семья умерла не от холеры, малярии или брюшного тифа. Они были убиты Священной Вакциной.

– Я не...

– Религиозный культ. Тогда их было много, таких... Они считали, что человеческая раса находится на грани вымирания. И решили сражаться с микробами путем человеческих жертв. Тебе это кажется бессмысленным?

– Ну... в некоторой степени, да. Если боишься, сам стань тем, что внушает тебе этот страх.

– Моя семья была счастливой: трое детей, и все здоровые. Родители увезли нас в лес, чтобы изолировать от того, что происходит в мире. Для этого у них было достаточно денег.

Ник кивнул. Он хорошо знал, о чем речь. Она была наследницей чумы, одной из тех, кто во время воссоединения нескольких наследий находился в самом центре слияния. Возможно, ей никогда в жизни не пришлось бы работать.

– Однажды раздался стук в дверь. Это были наши соседи. Они убили всех, кроме меня. Я была самой маленькой. Они нарисовали кровью у меня на лбу свой священный символ, и выдали замуж за одного из них. Потом они меня отпустили. Мне тогда исполнилось всего лишь пять лет. Джошуа, мужу, было семь.

– Мне очень жаль, – сказал Ник.

– Я не прошу у тебя сострадания. В конце концов, у меня было достаточно времени, чтобы пережить все это. Те времена остались в прошлом. Мне нравится моя жизнь. Вот только... мои родители были пацифистами. А я – нет. – Она сжала руку в кулак и ударила его в грудь, пожалуй, чересчур сильно. – Имей это в виду.

– Так, значит, этот Джошуа... он тебя беспокоит?

– Он...

Внезапно вдалеке послышался лай. Селена вскочила на ноги, прислушиваясь. Залаяла еще одна собака, затем еще, и вскоре уже все гончие голосили наперебой.

Селена быстро надела защитные очки.

– Разве это не милый звук, а?

– Да. – Она была права.

– Это запись. Свора, которая на самом деле издавала этот лай, вымерла во время десятилетий чумы. Исчезла – как и многое другое, что люди не потрудились сохранить. – Она осмотривала горизонт, сравнивая рисунок гор с картой, находящейся у нее в очках. Затем указала:

– Они пригонят его туда. Бежим! Сюда, вниз!

Селена обязала куртку вокруг пояса, и теперь, когда она стремительно неслась вниз по склону, та развевалась сзади, словно флаг. Ник неуклюже топал следом.

Внизу она указала ему, где стоять. Между двумя деревьями.

– Собаки загонят оленя к тебе за спину. Будь осторожен, не окажись у него на пути! У него очень острые рога. Да и копыта могут доставить немало неприятностей. Здесь его встретят. Олень испугается и подастся назад, открыв таким образом горло. Я буду целиться ему в сонную артерию. – Указав на свою шею, она показала, где эта артерия находится.

– И это все, чем ты пользуешься? Только нож?

– Да, когда охочусь с гончими. В противном случае я беру с собой лук.

Ник едва успел перевести дыхание, как лес словно взорвался собачьим лаем. Сквозь заросли продиралось что-то большое, направляясь прямиком к нему. Из кустов выскочил олень, огромный, чудовищный, с дикими, безумными глазами. Собаки лаяли, бросаясь на него сбоку.

Ник автоматически сделал шаг назад. Зверь пронесся мимо. Селена рассмеялась и вышла вперед.

Она была великолепна.

Одна из собак проскочила вперед, встала прямо на пути животного, и вызывающе зарычала. Как и ожидалось, олень остановился и слегка отпрянул.

Селена мигом запрыгнула ему на спину и схватилась руками за рога. Затем одна рука потянулась к поясу. Другая резко отогнула голову зверя назад, так что его длинная шея выгнулась дугой. Гончие рычали и прыгали вокруг. А нож все опускался и опускался...

Кровь покрывала все вокруг. Теплые брызги попали Нику на рубашку и лицо, словно ужалив.

Как только олень испустил дух, собаки мгновенно замолчали. Ощущение было жутким. Селена поднялась со спины мертвого зверя и сделала глубокий вдох.

– Ты только посмотри на него! Красавец!

– Ага.

– С тобой все в порядке? – Спросила она. – Ты весь дрожишь.

По-моему, я влюбился, хотел он ответить. А значит – не все в порядке. Далеко не все. Но вместо этого Ник сказал:

– Да нет, все нормально.

Селена рассмеялась.

– В первый раз всегда так.

Она выпотрошила оленя и взвалила его себе на плечи. Когда Ник предложил свою помощь, она только рассмеялась.

Дома она вывесила тушу животного на специальной раме на заднем дворе.

– Пойдем в дом, – сказала она. – Надо вымыться.

Когда Селена, вытирая полотенцем мокрые волосы, вышла из ванной, на ней был надет небрежно запахнутый купальный халат нежно-голубого цвета. От одного только взгляда на движения ее прикрытого халатом тела, Ник напрягся.

– Ну что, – сказал он, – теперь моя очередь идти в ванную?

Селена внимательно, молча смотрела на него. Затем, без предупреждения, она зацепиля его за ноги и резко толкнула в грудь. Он упал на кушетку.

Она забралась на него, срывая с него рубашку, сорвала ремень, резким движением стянула до колен брюки. Не успел он толком понять, что происходит, как она уже погрузила его в себя и задвигалась, все быстрее, быстрее, быстрее...

Больше всего это было похоже на изнасилование. Поначалу он даже не был уверен, нравится ему или нет. Затем понял: нравится. Он хотел, чтобы это продолжалось вечно. А потом все кончилось.

Она отвела его в спальню, и они снова занялись любовью. На этот раз гораздо медленнее.

– Не жди многого, – сказала она потом. – Я не люблю сложностей.

– Сложностей?

– Мужчин. Я не слишком люблю мужчин.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – Спросил Ник.

– Ну, уж до утра-то останься! Я приготовлю тебе завтрак. – Она повернулась набок и уснула.

Гончие входили в комнату и снова из нее выходили – тихо, спокойно, неустанно. Они постоянно были на страже.

В середине ночи Ник поднялся. Селена продолжала спать. Комнату заливал лунный свет.

Он бесшумно оделся.

Центральный пульт управления гончими издавал непрерывное жужжание в диапазоне 330 герц. Ник был чувствителен к такому звуку. По нему он легко нашел пульт, замаскированный под коробку с дамским бельем, и щелкнул выключателем, деактивировав сразу все механизмы. Жужжание стихло.

Она так и не спросила его, кем он был ТАМ. А он занимался именно этим. Продавал и устанавливал системы безопасности.

Он поднял ее охотничий нож.

Раздалось легкое шуршание. Он обернулся и увидел, что на него смотрит Селена.

– Что-то не так? – Спокойно спросила она.

Ник словно ощущал ее страх. Ему захотелось отложить нож в сторону и успокоить ее. Но он сказал:

– Вставай.

Селена отбросила одеяло в сторону и поднялась на ноги – такая обнаженная, такая уязвимая. Теперь она знала, кто он такой.

– Джошуа...

– Теперь я Ник. Когда меня отпустили, я сменил имя. Хотел, чтобы то, что было, навсегда осталось в прошлом.

– Эпидемии закончились, Ник.

– Я тоже так думал. Но нет. Болезни мутируют. Они адаптируются слишком быстро, и наши технологии просто не могут за ними поспеть. – Ник заметил, что с высказанными словами к нему возвращается уверенность. Он понял, что наконец-то вышел на верный путь. – Высокомерие, гордыня и широкое применение антибиотиков – именно это привело нас к эпохе великого вымирания. В течение целого столетия любая болезнь изничтожалась при помощи лекарств, и этим лекарствам люди доверяли настолько, что и представить себе не могли, будто может случиться эпидемия. А затем болезни адаптировались, научились бороться. И вернулись.

– Теперь, когда мы снова подавили сопротивление микробов и вирусов, тебе кажется, будто мы держим зло под контролем. Но оно уже вернулось, только под другим именем, под другой личиной. Посмотри на себя! Ты заражена ужасной, мрачной болезнью, имя которой – страх. Ты настолько пропитана им, что вся трясешься. Мои родители были правы. Он никогда не покидает нас. Ты можешь прятаться в лесу, можешь окружить себя гончими. Но страх знает, где ты живешь. И он знает, когда ты перед ним беззащитна. Рано или поздно он придет за тобой. – Ник указал ножом в сторону двери. – Выйдем наружу.

Он привел ее к тому месту, где висела оленья туша. Земля под ней была темной от крови.

– Достаточно. Стой ко мне спиной.

Она повиновалась. Вот что делает с человеком страх. Она была сильнее него, она была быстрее и проворнее. И все же она подчинилась беспрекословно.

– Думаю, ты собираешься меня убить. – На последнем слове голос Селены едва не сорвался, однако больше ничто не выдавало ее эмоций.

– Нет. – Ник глубоко вдохнул. – Я собираюсь убить себя. Мне кажется, ты бы хотела на это посмотреть.

Она обернулась в изумлении. Ник приставил к своему горлу нож. Сонная артерия. Вчера он видел, что будет, если ее перерезать.

– Они сказали, что вылечили меня, и отпустили. Я получил работу. У меня даже какое-то время была любовница. А затем я начал писать тебе те самые письма. Болезнь вернулась. – Кончик ножа неприятно щекотал ему горло. – Я очень долго думал об этом.

– Но зачем тебе понадобилась я? Что ты, черт побери, делаешь здесь?

– Мне потребовались годы, чтобы понять, что именно пытались сделать мои родители. Это называется искусственный отбор: здоровым сделать прививку, умирающих предоставить своей судьбе. А больных убить. Понимаю, все это бред сумасшедшего. Но если ты подумаешь об этом с точки зрения уменьшения боли, тебе многое...

– Боль! Да что ты знаешь о боли?! – Она повернулась к нему боком и с силой сдавила кожу под ребрами. Он увидел шрам. Глубокий, заполненный сморщившейся кожей. Когда они развлекались в постели, Ник каким-то образом умудрился его не заметить. – Меня боднул олень. Он воткнул свой проклятый рог прямо в меня. Ты можешь себе представить, как это больно?

– Ты...

– Это очень больно. Я тогда чуть не умерла. Мне повезло, что я смогла выбраться на дорогу. Мне повезло, что в это время кто-то проезжал мимо. Мне повезло, что он остановился. И наконец, мне чертовски повезло, когда рана загноилась и едва не убила меня снова. Но я выжила. И знаешь, почему? Да потому, что мне было больно. Невероятно больно. А теперь ты имеешь наглость рассуждать о боли!

Ник не знал, что сказать.

– Когда я вышла из больницы, мне было страшно вновь пойти на охоту. Такой сильной была та боль. Я боялась охотиться! И знаешь, что я сделала тогда?

Он покачал головой.

– Я пошла в лес, выследила того самого оленя и убила его. Мне было очень страшно, но я повернулась к своему страху лицом. Я взглянула ему прямо в глаза и победила его.

Она была в ярости.

– У тебя проблема. Ты боишься. Ну, так вперед! Я не поддалась своему страху. Я его подавила. Почему бы тебе не поступить точно так же?

Ник отвел нож от своего горла и задержал на нем взгляд. Тяжелый, совершенно бесполезный, нож лежал у него в руке. Ник швырнул его во тьму.

– Прости, – сказал он наконец. – Теперь я уйду.

Выйдя на дорогу, Ник ощутил, как его охватывает какое-то странное, новое чувство. Он не мог подобрать ему названия. Но темные, безмолвные деревья больше не давили на него.

Ощущение пустоты и тщетности все еще охватывало Ника, и он понимал, что придется пройти долгий путь. И тут он понял, как называется то непонятное чувство.

Надежда.

Позади него зажглись огни. Он услышал мягкое подвывание включенных собак и неистовый шум направлявшихся на свои места механизмов.

Ник подумал о том, как легко эти машины могли разорвать его в клочья. Они сделают это – если получат команду. Но он не обернулся. Он не поддался своему страху.

Больше никогда.

Ник сделал глубокий вдох, и впервые в своей жизни почувствовал себя свободным. Ему хотелось прыгать, смеяться, валять дурака. Ему хотелось вернуться назад, к Селене, и снова заняться с ней любовью. Ночь больше не таила в себе угрозы. Только загадку. И обещание.

Селена была права! Он смог подавить свои страхи. Когда-нибудь он даже научится ими повелевать.

В ночи раздался топот металлических лап. Мимо Ника пронеслась собака, развернулась и села перед ним на дорогу.

Это был Отто, Ник узнал его по отметинам. Пес открыл пасть. Вместо ожидаемого Ником резкого механического голоса оттуда раздалось спокойное, чистое сопрано Селены.

– Ник, повернись.

Он повернулся.

Селена стояла во дворе перед домом. В падавшем из окон свете ее лицо казалось белым, словно кость. Глазницы были словно наполнены чернилами. Она успела накинуть блузку, но не стала ее застегивать. Бледная кожа от шеи до низа живота была обнажена.

В руках она держала лук.

У ее ног маячили тени. Боевые гончие ждали от своей хозяйки команды.

– Селена...

– Нельзя поддаваться своему страху, – произнесла она. – Нужно победить его. И убить.

Раздался странный звук, словно порвалась ткань. Возле его ног из земли торчала стрела.

– Я дам тебе фору. Если ты побежишь сейчас, то сможешь вернуться в гостиницу.

Она достала еще одну стрелу и натянула тетиву.

Ник сделал шаг, затем другой, и понял, что бежит. Дорога перед ним была пустой и ровной. Он свернул в сторону, бросился в кусты. Ветки хлестали по его лицу, цеплялись за одежду. Он не обращал на них внимания. Он думал только об одном. О том, чтобы убежать.

Где-то позади него, одна за другой, начали лаять собаки.

[01]

Константин Бранкузи (1876-1957) – румынский скульптор, один из основателей стиля скульптурной абстракции.