«Руум»

Артур Порджес Руум

Рисунки И. Ушакова

Пролог

Когда крейсер «Илкор» получил достаточный разгон и вышел на орбиту Плутона, встревоженный офицер явился к Командующему.

— Превосходительство, — виновато откашлялся он, — очень сожалею, но вынужден доложить, что по оплошности технического работника на третьей планете нами оставлен Руум типа Н-9 и с ним все, что он успел собрать.

Треугольные глаза Командующего затянулись пленкой, но, когда он заговорил, голос его звучал ровно:

— Как он был настроен?

— На максимальный радиус в тридцать миль и на 160 футов, плюс минус пятнадцать.

Несколько секунд стояла тишина. Затем командующий проговорил:

— Менять курс мы не можем. Мы подберем Руум через несколько недель на обратном пути. Я не хочу, чтобы с меня взыскивали стоимость такой дорогой самозаряжающейся модели, — и холодно добавил: — Проследите, чтобы провинившееся лицо понесло должное наказание.

Но на последнем этапе маршрута, в районе звезды Ригель, крейсер столкнулся с плоским, кольцеобразным рейдером; и когда неизбежный огненный бой окончился, оба корабля, полурасплавленные, радиоактивные, начали вращаться со своими мертвыми экипажами вокруг звезды по миллиардолетней орбите.

На Земле в это время был век рептилий.

* * *

Когда они вдвоем перетащили на берег весь груз и Уолт вскарабкался в свой маленький гидроплан, Джим Ирвин махнул ему рукой.

— Не забудь опустить мое письмо! — крикнул он.

— Опущу, как только приземлюсь! — отозвался Уолт Леонард, запуская мотор. — А ты смотри, найди нам тут уран! Челе позарез нужно новое месторождение. Это будет целое состояние твоему сыну и наследнику, а? — Белые зубы Уолта сверкнули в улыбке. — И не якшайся с медведями — можешь их стрелять, но запугивать не смей!

Джим скорчил рожу вдогонку разгоняющемуся гидроплану, за которым потянулся пенный след. Но вот машина поднялась в воздух. Джиму на минутку стало жутко. Целые три недели ему предстояло провести в одиночестве в этой отрезанной от мира долине среди Канадских Скалистых гор. Если по какой-нибудь причине гидроплан не вернется сюда на ледяное синее озеро, ему останется только погибнуть. Даже если хватит продуктов, все равно ни один человек не сумеет перевалить через эти снежные хребты и пешком проделать путь в сотни миль по девственной скалистой пустыне. Но что за чушь! Уолт Леонард, конечно, вернется в назначенный срок, и от Джима зависит, чтобы их предприятие не оказалось безуспешным. Если тут в долине есть уран, в его распоряжении двадцать один день, чтобы его отыскать. Итак, за работу, и нечего предаваться мрачным предчувствиям.

Двигаясь с неторопливой точностью бывалого землепроходца, Джим соорудил себе под скалой шалаш. В разгар лета, притом всего на три недели, ничего более основательного и не требовалось. Обливаясь потом под жарким утренним солнцем, он все свои припасы переволок сюда под каменный навес, где они могли лежать, надежно укрытые от дождя непромокаемым брезентом и недосягаемые для крупных четвероногих грабителей. Он сложил здесь все, кроме динамита; его, так же тщательно оградив от сырости, он поместил в стороне, ярдах в двухстах от шалаша. Только дурак согласится спать там, где лежит ящик с взрывчаткой.

Первые две недели промчались незаметно, не принеся никаких обнадеживающих находок. Осталось еще одно только возможное место и времени как раз, чтобы его обследовать. И вот однажды рано утром на исходе третьей недели Джим Ирвин подготовился к последней поисковой экспедиции в северо-восточную часть долины, где он еще ни разу не был.

Он взял с собой счетчик Гейгера. надвинул наушники, закрутил их, чтобы обычные помехи не мешали слушать, подхватил ружье и отправился в путь, говоря себе, что успех всех его поисков зависит теперь от этой последней попытки. Ружье у него было тяжелое, и тащить его было не слишком приятно, но канадские гризли — не такие существа, с которыми можно безопасно встретиться на узкой дорожке, с ними обычно без кровопролития не разойдешься. Ему уже пришлось отправить двоих на тот свет, хоть и жалко их было ужасно, ведь крупных медведей с каждым днем становилось все меньше и меньше. Ружье послужило ему также большим подспорьем в нескольких других неприятных случаях, когда до стрельбы все же дело не доходило. Револьвер в овчинной кобуре он оставил в шалаше под скалой.

Он шагал и насвистывал, потому что ясный, прихваченный морозцем воздух, ослепительный блеск солнца на голубых ледяных полях и хмельной запах лета — все наполняло радостью его сердце, даже несмотря на то, что как рудоискатель он оказался пока что полным неудачником. Он планировал идти весь этот день, потом тридцать шесть часов посвятить обследованию нового участка, а затем вернуться назад, так чтобы поспеть к полудню, когда должен прийти гидроплан. Ни еды, ни питья он с собой не взял — не считая аварийного пакета. Он без труда сможет подстрелить в пути кролика, а горные речки, которые встречались ему по дороге, просто кишели упругой радужной форелью, какую теперь уже редко когда встретишь в Штатах.

Джим шел все утро, по временам испытывая приливы радостной надежды, когда счетчик оживал и начинал потрескивать. Но звуки тут же замирали. Ничего радиоактивного в долине не было. Очевидно, они ошиблись в выборе. Джим помрачнел. Им так нужно было новое месторождение, в особенности Уолту. И его, Джима, жене — Челе, которая ждет ребенка. Но ведь еще не все потеряно. Может быть, эти последние тридцать шесть часов — он будет работать и ночью, если понадобится, — вознаградят его за все. Он с легкой горечью подумал о том, как в сущности было бы неплохо, если бы хоть одно из его начинаний увенчалось успехом и он получил бы назад свои деньги. На сегодняшний день ему причиталось в разных местах без малого восемь тысяч долларов.

Джим криво усмехнулся: что проку во всех этих расчетах? Лучше позаботиться о завтраке. Солнце и его собственный желудок говорили ему, что время приспело. Он уже решил было вытащить удочку и забросить ее в пенный ручеек, как вдруг за круглым травянистым холмом ему открылось такое зрелище, что он замер на месте с широко разинутым ртом.

Словно какой-то предприимчивый великан-мясник устроил здесь под открытым небом огромную бойню: перед Джимом аккуратно, в три ряда, уходивших вдаль чуть ли не до самого горизонта, лежало несчетное количество звериных туш. И что это были за звери! Те, что поближе, еще были обычные олени, медведи, кугуары и горные козлы, — видимо, каждой твари по штуке, — но дальше в ряду лежали странные, неуклюжие, бесформенные косматые существа, а за ними — целые шеренги пресмыкающихся. Одного из них, самого последнего в этом фантастическом ряду, Джим сразу узнал. Ну, конечно же, у них в городском музее стоял такой же, только больших размеров и сформованный из папье-маше по фрагментам скелета.

Никаких сомнений быть не может— это маленький стегозавр, величиной с шотландского пони!

Потрясенный Джим медленно шел вдоль ряда звериных тел, то и дело останавливаясь и окидывая взглядом эту чудовищную выставку. Нагнувшись, чтобы внимательнее рассмотреть какую-то грязно-желтую чешуйчатую ящерицу, он вдруг заметил, что у нее дрогнуло веко. И тут он понял, в чем дело. Эти животные не убиты, они только парализованы и чудесным образом сохранены во времени. Пот выступил у него на лбу. Сколько лет прошло с тех пор, как в этой долине разгуливали стегозавры?

Одновременно Джим заметил еще одно любопытное обстоятельство: все экспонаты этой чудовищной коллекции были приблизительно одинаковых размеров. Здесь не видно было, например, ни одного действительно крупного ящера. Ни одного тиранозавра. И, кстати сказать, мамонта тоже не было. Каждый экспонат был примерно с овцу величиной. «Что бы это могло означать?» — подумал Джим. Но в это время кусты предостерегающе зашуршали.

Когда-то Джим Ирвин работал с ртутью, и теперь ему на секунду показалось, будто на поляну выкатился кожаный мешок, наполовину наполненный этим жидким металлом, ибо загадочный сферический предмет двигался с такой же тяжеловесностью. Но он был не кожаный, а то, что с первого взгляда показалось Джиму омерзительными бородавками, при более пристальном рассмотрении скорее походило на функциональные патрубки какого-то диковинного механизма.

Но что бы ни представлял собой этот предмет, у Джима почти не было времени его рассмотреть, потому что удивительный сфероид выдвинул несколько металлических трубок с какими-то линзоподобными утолщениями на концах, втянул их назад и тут же покатился по направлению к Джиму со скоростью примерно пять миль в час. И по его решительному ходу человек понял, что механизм намерен присоединить его к своей страшной коллекции мертвоживущих экспонатов.

Джим вскрикнул, отскочил на несколько шагов назад и сдернул с плеча ружье. Забытый на Земле Руум находился еще ярдах в тридцати от Джима; он двигался с той умеренной, но неизменной скоростью, которая делала это ровное приближение гораздо более ужасным, чем молниеносный прыжок живого зверя.

Рука Джима взлетела к затвору и с привычным проворством загнала патрон. Он прижал к щеке исцарапанный приклад и навел мушку прямо на кожаный мешок. Перед ним в ярком свете послеполуденного солнца была отличная мишень. Мрачно усмехнувшись, он нажал спуск. Уж он-то знал, что может сделать крупнокалиберная обтекаемая пуля в мельхиоровой рубашке с мягким хвостом при скорости в 2700 футов в секунду. Ну, погоди! Верней всего с такой дистанции она пробуравит и расквасит в лепешку эту мерзкую штуковину.

Бам! Знакомый толчок в плечо. И-и-! Жалобный визг рикошета. У Джима дух захватило. Сомнений не было. С расстояния всего в каких-нибудь двадцать ярдов пуля из его тяжелого ружья отскочила от поверхности Руума.

Джим яростно дернул затвор. Он выстрелил еще раз, потом еще и опустил ружье, осознав всю бессмысленность такой тактики. Когда Руум был от него в шести футах, он увидел, как из бородавчатых выступов высунулись блестящие крючковатые щупальцы, державшие полый, похожий на жало, зонд. На острие повисла зеленоватая капля. Человек повернулся и побежал.

Джим Ирвин весил ровно 149 фунтов.

Сначала он без труда вырвался вперед. Руум видимо не способен был увеличивать скорость. Но Джим не обманывал себя на этот счет. Ничто живое на земле не способно выдержать ровный ход со скоростью пяти миль в час дольше, чем несколько часов. Через некоторое время, как легко мог себе представить Джим, загнанное животное либо набрасывалось на твоего неутомимого преследователя, либо, если это было какое-нибудь робкое существо, вроде козы, начинало в слепой панике описывать круг за кругом, покуда не падало в изнеможении. Только тем, кто мог летать, не грозила опасность. А для любого наземного животного исход был предрешен: еще один экземпляр для жуткой коллекции. Но для кого предназначена эта коллекция? Зачем? Почему?

На бегу Джим избавлялся от лишних тяжестей. Красное солнце было уже низко над горизонтом. Что-то будет, когда наступит эта ночь? Он не знал, следует ли выбросить ружье; оно оказалось бесполезным против Руума, но Джим был приучен не бросать оружия до конца. С другой стороны, каждый лишний фунт уменьшал его шансы на победу в той ужасной гонке, которая ему предстояла. Логика подсказывала Джиму, что понятия армейской чести не применимы к такому состязанию; ничего позорного не будет, если он бросит бесполезное ружье. Он решил, что расстанется с ним, когда дело примет действительно крутой оборот. А покамест он повесил его за плечо. Счетчик Гейгера он на бегу бережно поставил на плоский камень, почти не сбавив скорости.

Он знал наверняка только одно. Это не будет отчаянным бегством насмерть перепуганного кролика, заканчивающимся визгливой капитуляцией. Это будет боевое отступление, во время которого он, Джим, прибегнет ко всем уловкам и приемам, каким он обучился за свою полную опасных приключений жизнь.

Глубоко и размеренно дыша, Джим широкими скачками мчался вперед, зорко высматривая на ходу, не встретится ли ему что-нибудь, что можно было бы использовать в этом диком состязании. К счастью, путь его шел по редколесью; в кустарнике или чащобе такой быстрый бег — его единственное преимущество — был бы просто невозможен.

Вдруг Джим замер на бегу — он увидел выступ скалы, нависший над долиной. Здесь можно было кое-чем воспользоваться. Он ухмыльнулся, припомнив малайскую ловушку, некогда спасшую ему жизнь. Он вскарабкался на пригорок и стал оглядывать травянистую долину. Вечернее солнце отбрасывало длинные тени, но Джим без труда разглядел позади Руума, который по-прежнему катился, словно тек, по его следу. Некоторое время Джим следил за ним со страшным волнением. Все зависело от того, что он сумеет увидеть. Так он и знал! Хотя след человека во многих местах вел не самым коротким и не самым удобным путем, Руум, как гончий пес, двигался точно по следу своей жертвы. А отсюда следовало очень многое, только у Ирвина было не больше двенадцати минут на то, чтобы воспользоваться новыми сведениями.

Нарочно волоча ноги, Ирвин проложил отчетливый след под скалой и дальше ярдов на десять. Затем он вернулся назад, аккуратно ступая на отпечатки собственных ступней, остановился под нависшей скалой и, подпрыгнув, вскарабкался вверх.

Выхватив из-за пояса свой большой армейский нож, он начал лихорадочно, но со знанием дела копать грунт у основания скалы. Каждые несколько минут, обливаясь потом от нетерпения и усталости, он делал попытку пошатнуть плечом нависший камень. Наконец, камень чуть поддался. Джим сунул нож обратно в ножны и присел на корточки позади скалы, с трудом переводя дыхание, и в это время вдали, перевалив через пригорок, показался Руум.

Джим следил за приближением серого сфероида и старался заглушить свое громкое, со всхлипыванием, дыхание. Правда, до сих пор эта дьявольская машина предпочитала руководствоваться его следом, но черт его знает, какие еще чувства может пустить она в ход. В ее распоряжении была безусловно целая батарея различных инструментов. Он притаился за камнем, чувствуя, что каждый нерв у него натянут, как струна.

Но в поведении Руума не заметно было никаких перемен; словно вынюхивая след своей жертвы, удивительный шар подкатился прямо под каменный выступ. В то же мгновение Ирвин надсадно крякнул и всем телом с размаху навалился на качающийся камень. Тяжелая глыба рухнула прямо на Руума. Пять тонн скальной породы обрушились с высоты двенадцати футов.

Джим спустился вниз, стал подле огромного камня, недоуменно покачивая головой.

— Укокошил, — хрипло проговорил он и пнул камень. — Ха! Мы с Уолтом еще, может, выручим доллар-другой с твоего мясного рынка. И вся эта экспедиция еще окажется успешной. Ну, можешь нажиться у себя в преисподней, откуда ты пришел!

Но тут глаза у него полезли на лоб. Он отскочил в сторону. Огромная каменная глыба сдвинулась! Пятитонная масса медленно сползала с места, бороздя землю острым ребром. Потом край глыбы стал приподниматься, и оттуда показалась серая выпуклость. Глухо вскрикнув, Джим Ирвин пошатнулся и пустился бежать.

Он целую милю бежал обратно по следу. Потом остановился и поглядел назад. От упавшей скалы отделилась черная точка. Она двигалась так же неторопливо, так же равномерно и неотвратимо, как и прежде; она двигалась по направлению к нему. Джим тяжело опустился на землю и спрятал лицо в исцарапанных грязных ладонях.

Но приступ отчаянья длился недолго. Ведь он все же добился двадцатиминутной передышки. Джим лег на землю, постарался расслабить все мышцы и, вытащив из кармана плоский пакет с аварийным запасом, съел, торопливо, но тщательно пережевывая, немного пеммикана, печенья и шоколада. Потом несколько глотков студеной воды из ручейка, и вот он уже снова почти готов продолжать свою фантастическую борьбу за жизнь. Но прежде всего он проглотил одну из трех таблеток бензедрина, которые у него были с собой на случай физического перенапряжения. Когда Руум был от него еще примерно в десяти минутах пути, Джим Ирвин снова пустился бежать размеренной рысцой, чувствуя прилив свежих сил и бодрой готовности перебороть глубокую усталость, гнездящуюся в его теле.

После пятнадцати минут бега он поравнялся с отвесной скалой, возвышавшейся на тридцать футов над долиной. Подступы к ней с обеих сторон были очень затруднены — овраги, заросшие колючим кустарником и усеянные по склонам острыми камнями. Если Джиму удастся вскарабкаться на эту скалу, Руум должен будет сделать тут большой крюк, и Джим тогда выиграет несколько минут.

Он поднял голову. Огромное пурпурное солнце уже почти касалось горизонта. Времени терять было нельзя. Ирвин не был специалистом-скалолазом, но принципы этой техники были ему известны. Осторожно, используя каждую трещину, малейший выступ и едва заметное углубление, он стал карабкаться вверх. Сам того не подозревая, он прибег к испытанному приему прирожденных горцев — «текучему шагу», когда человек, почти не задерживаясь на упорах, передвигается ритмическими перебежками.

Как раз, когда он добрался доверху, к подножью скалы подкатил Руум.

Джим отчетливо понимал, что должен бежать дальше, пока еще не стемнело, не теряя ни одной отвоеванной бесценной секунды. Но любопытство и надежда заставили его задержаться. Он поклялся себе, что пустится бежать со всех ног, как только убедится, что его преследователь пошел в обход. А потом вдруг эта штуковина вовсе откажется от дальнейшей погони? Тогда он сможет прямо тут же лечь и уснуть.

Уснуть! Его тело жаждало сна.

Но Руум не пошел в обход. Он помешкал у подножья скалы всего несколько мгновений. Затем на поверхности его открылось несколько выпуклых отверстий и оттуда высунулись металлические стержни. Один из них, с линзами на конце, стал, раскачиваясь, подыматься в воздух. Слишком поздно Джим попятился от края каменного обрыва! Механизм заметил его.

Все трубки тут же были втянуты обратно, и вместо них в воздух в кроваво-красных отблесках заходящего солнца стал подниматься еще один стержень. Он тянулся туда, где прятался человек. Перед самым носом у завороженного Джима показался загнутый крючком конец стержня и крепко вцепился в край скалы.

Джим вскочил на ноги. У него на глазах блестящий стержень начал укорачиваться, подымая кверху Руума, который быстро втягивал его нижний конец. Кожаный шар уже оторвался от земли. Джим громко выругался и, не отводя взгляда от цепкого железного крюка, занес над ним свою тяжелую от усталости ногу.

Но он так и не ударил. Опыт подсказал ему, что этого не следовало делать. Ему не раз случалось видеть, как в свалке побежденным оказывался тот, кто, не подумав, пускал в ход сапоги. Совсем ни к чему было касаться хотя бы подошвой совершенных орудий Руума. Вместо этого Джим схватил длинную сухую палку, подсунул конец под крюк и стал давить.

Раздался треск, в воздухе сверкнул ослепительно-белый кружевной разряд, и даже через сухое дерево Джим почувствовал могучий всплеск энергии, раздробивший конец палки. Вскрикнув от боли, он выронил задымившуюся деревяшку и, потирая пальцы, отскочил назад, задыхаясь от бессильной ярости. Он уже было снова бросился бежать, но потом остановился, ухмыльнулся и угрожающе сдернул с плеча ружье. Черт возьми! Недаром он все-таки волок столько времени эту адскую тяжесть — хоть она и исколотила ему все ребра. Вот теперь он отправит Руум прямехонько куда следует!

В свете гаснущего дня Джим опустился на колени, прицелился в крюк и выстрелил. Руум с глухим, липким стуком шлепнулся под скалой на землю. Джим издал торжествующий вопль. Тяжелый заряд натворил тут такого, чего Джим даже и не ожидал. Он не только отбил железный коготь Руума, но вышиб также в скале большую выемку, так что круглому кожаному чудищу нелегко будет теперь уцепиться в этом месте.

Он поглядел вниз. Так и есть: Руум валялся у подножья скалы. Джим Ирвин хмыкнул. Пусть теперь Руум зацепляет крюк за скалу — Джим каждый раз будет сшибать этот крюк выстрелом. В кармане у него было довольно патронов, и до восхода луны, пока темно, он сможет для верности высовывать дуло ружья вперед, к самой мишени. А дьявольская эта штуковина — что бы она собой ни представляла, — очевидно была достаточно разумной, чтобы не вести бой при таких безнадежных для себя обстоятельствах. Рано или поздно она вынуждена будет пойти в обход. И тогда, может быть, Джиму удастся, воспользовавшись темнотой, скрыть свой след.

Но тут дыхание у Джима перехватило, так что даже слезы выступили на глаза: внизу в полутьме флегматичный грузный сфероид выпустил три стержня с крюками на концах и, раздвинув веером. равномерно тянул их кверху. Одновременно — с безупречной точностью — три когтя вцепились в край скалы на расстоянии примерно в четыре фута друг от друга.

Джим Ирвин рванул ружье к плечу. Ну, что ж. Это будет вроде как состязание по скоростной стрельбе в Беннинге. Правда, в Беннинге от вас не требовалось, чтобы вы давали хорошие результаты в темноте…

Первым же выстрелом он угодил точно в цель. Взбив облако каменной пыли, пуля сшибла крайний левый крюк со скалы. Второй выстрел оказался почти столь же удачным: острый край скалы был раздроблен, и средний крюк соскользнул прочь. Но когда Джим поворачивался, чтобы прицелиться в третий, он увидел, что дело безнадежно.

Первый крюк был уже снова на прежнем месте. Как бы метко Джим ни стрелял, по крайней мере, один стержень все время будет прицеплен к скале, и Руум будет подтягиваться кверху.

Джим повесил бесполезное ружье дулом книзу на чахлый куст и побежал прочь в сгущающийся мрак. Единственное, на что он мог еще положиться, это упругие мышцы — плод многолетней тренировки. Но что проку? Куда бежать? На что рассчитывать? Есть ли на свете хоть что-нибудь, способное остановить этот проклятый механизм у него за спиной?

И тут он вспомнил про динамит.

Постепенно меняя направление, измученный человек бежал теперь в сторону своего лагеря на берегу озера. Над головой у наго ярко сияли звезды, освещая дорогу. Джим потерял ощущение времени. Вероятно, он поел на бегу, потому что голода он не чувствовал. Может быть, удастся закусить у себя в шалаше… да нет, некогда будет… тогда принять таблетку бензедрина. Впрочем, нет, таблетки все кончились, а высоко в небе стояла светлая луна, а за спиной — совсем близко — слышно было движение Руума.

То тут, то там из чащи на него глядели фосфоресцирующие звериные глаза, а один раз, перед самым рассветом, из подлеска донеслось брюзгливое ворчанье потревоженного гризли.

Несколько раз в течение ночи его жена Челе вставала перед ним с распростертыми руками. «Беги! — задыхаясь, кричал он ей. — Беги! Тебе удастся спастись! Ведь он не может преследовать двоих!» Тогда она поворачивалась и бежала легкими шагами рядом с ним. Но когда Ирвин, шумно дыша, бежал по поляне, Челе растаяла в лунном свете, и он понял, что ее здесь вовсе и не было.

Вскоре после восхода солнца Джим Ирвин добежал до озера. Руум был совсем близко, слышно было, как он движется по следу. Джим пошатнулся, глаза у него закрылись. Он легонько стукнул себя кулаком по носу. Глаза открылись и он увидел взрывчатку.

При виде перепачканных в тавоте шашек динамита сонливость Ирвина как рукой сняло.

Он заставил себя успокоиться и стал тщательно обдумывать, что делать дальше. Шнур? Нет. Оставить на тропе динамит со шнуром и рассчитать момент взрыва с точностью до секунды, когда пройдет Руум, невозможно. Пот струился у Джима по спине и бокам, вся одежда на нем взмокла. Думать было трудно. Он должен вызвать взрыв на расстоянии, и взрыв должен произойти точно в тот момент, когда Руум приблизится вплотную. Но Ирвин не решался использовать длинный шнур. Скорость сгорания у него недостаточно равномерна. Как тут рассчитаешь? Тело Джима Ирвина все обмякло, подбородок стал опускаться на тяжело вздымавшуюся грудь. Тогда он рывком вскинул голову, отступил на шаг назад — и увидел свой револьвер, который висел под навесом, где он его оставил.

Его провалившиеся глаза загорелись.

С лихорадочной поспешностью он схватил наполовину заполненный ящик с динамитными шашками, ссыпал туда весь свой запас патронов и перемешал эту дьявольскую смесь. Затем вернулся, описав дугу, на свой след и осторожно поставил ящик со всем содержимым прямо на тропе. Операция эта была рискованной — динамит мог взорваться в любую минуту — но Джиму было наплевать. Пусть лучше его разнесет на клочки взрывом, чем оставаться навеки живой, но парализованной тушей в мясном ряду Руума. Обессилевший Ирвин едва успел присесть за грудой камней ярдах в двадцати от ящика с динамитом, как на пригорке в пятистах ярдах от него показался его неутомимый преследователь. Джим припал к земле и увидел прямо у себя перед глазами вертикальную щель между камнями. «Как раз, что надо», — словно в тумане подумал он. Через эту щель он сможет выстрелить в ящик с динамитом, не покидая своего укрытия. Впрочем, какое уж это укрытие, когда дьявольская мешанина взорвется всего в каких-нибудь двадцати ярдах…

Лежа на животе, он вытянулся во всю длину. Руум катился все ближе и ближе. Молот усталости колотил по голове. Господи! Когда он в последний раз спал? Он лежит сейчас впервые за много часов. Часов? Ха! Не часов, а дней. Мышцы у него онемели, стянутые в горячие, пульсирующие угли. Потом он почувствовал, что спину ему пригревают утренние солнечные лучи, успокаивающие, теплые, ласковые… Нет! Если ты сдашь сейчас, если ты заснешь, не миновать тебе, Джим Ирвин, жуткой коллекции живых трупов. Немеющие пальцы сжали револьвер. Он не заснет! Если и теперь ничего не получится, если Руум и взрывом не уничтожить — у Джима еще будет время всадить себе пулю в лоб.

Он поглядел на блестящий револьвер, потом перевел взгляд на свою безобидную с виду ловушку, лежавшую на пути Руума. Если он не прозевает — а он не прозевает — Рууму не уцелеть. Какое там! Джим немного ослабил мышцы, словно чуть-чуть уступил нежным настояниям солнечного тепла. Где-то над ним негромко свистнула какая-то птаха, в озере плеснула рыба.

Вдруг его словно вырвало из сладкого полузабытья. О черт! Надо же, чтобы именно сейчас на тропу умудрился выбраться досужий гризли. К его грабительским услугам весь лагерь Ирвина, а глупый медведь, сопя и принюхиваясь, топчется вокруг динамита! Лохматый зверина настороженно обнюхал ящик, потыкал носом туда-сюда, брюзгливым ворчанием выражая глубокое неудовольствие по поводу враждебного ему человеческого запаха. У Ирвина перехватило дыхание. Патроны взрываются от малейшего прикосновения. А стоит взорваться одному патрону…

Гризли поднял голову над динамитом и сипло зарычал. Ни странного ящика, ни враждебного человеческого запаха для него больше не существовало. Его свирепые маленькие глазки впились в приближающийся сфероид, который грузно перекатывался ему навстречу и был уже не далее как в сорока футах от ящика. Джим Ирвин чуть слышно рассмеялся. До того, как он увидел Руума, единственным, что внушало ему страх, был североамериканский медведь гризли. И вот теперь — почему, черт возьми, он так спокойно за ним наблюдает? — у него на глазах происходит столкновение между двумя ужасами его жизни, а он смотрит и смеется! Джим покачал головой и почувствовал, что боковые шейные мышцы у него страшно болят. Он снова поглядел на револьвер, а потом перевел взгляд на ящик с динамитом. Сейчас из всего на свете для него реально существовали только эти две вещи.

Футах в шести от медведя Руум остановился. Все еще охваченный этим нелепым ощущением нереальности, Джим Ирвин опять поймал себя на досужей мысли: «Что же это все-таки за машина? откуда она взялась?» Между тем гризли грозно поднялся на задние лапы — живое воплощение кровожадной свирепости. Убийственные белые клыки сверкнули между красными губами. Но Руум деловито пустился мимо зверя. Медведь, рыча, загородил дорогу. Могучей лапой, украшенной черными когтями, более острыми и крепкими, чем стальные серпы, он нанес Рууму сокрушительный удар, способный выпотрошить носорога. Только пыль посыпалась с кожаного бока. Руум оказался отброшенным на несколько дюймов назад. Он замер на мгновение, а затем все с той же жуткой невозмутимостью, описав небольшую дугу, покатился вперед, не обращая на медведя ни малейшего внимания.

Но владыка лесов вовсе не намерен был помириться на ничейном результате. С удивительным проворством, которого так боялись индейцы, испанцы, французы и англоамериканцы с самого того раза, как кто-нибудь из них впервые встречался с представителем этого вида, гризли повернулся, сделал изящное па в сторону и обхватил лапами Руума. Сокрушительные косматые объятия сомкнулись, облитая слюной, оскаленная морда коснулась серой кожаной поверхности. Ирвин привстал. «Давай, давай!» — хрипло крикнул он грузному зверю. В то же время в голове у него мелькнула мысль: нелепая картина — деревенский дурачок борется с мячом.

Но тут на фоне серой шкуры что-то сверкнуло серебристым металлическим блеском. Королевский рык внезапно перешел в жалобный вой, клокочущий хрип, и вот огромная, чуть не тысячекилограммовая туша повалилась в судорогах, охваченная ужасом и муками смерти, — горло ее было располосовано надвое. Джим Ирвин увидел, как в серый сфероид втянулось окровавленное лезвие, оставив на его пыльной поверхности ярко-красную полосу.

А Руум двинулся дальше, мимо звериного трупа, неотвратимо, бесстрастно катясь по следу человека, словно ничего, кроме этого следа, для него не существовало на свете. «Ну, что ж, ладно, детка, — Джим, усмехнувшись, кивнул в сторону мертвого гризли, — это будет местью за тебя, за тебя и за Челе, и за… за всех нас, простых бессловесных животных… Тьфу, вот дурак, очнись», — обругал он себя. Он прицелился в динамит. Очень спокойно, очень осторожно Джим Ирвин нажал спуск револьвера.

Все произошло очень быстро. Сначала звук. Затем гигантские руки подняли его от земли, подержали и опустили. Джим грохнулся оземь, лицом прямо в крапиву, но боли не почувствовал — ему было все равно. Запомнилось только, что птицы перестали петь. Потом в нескольких ярдах от него в траву мягко шлепнулось что-то тяжелое. Потом наступила полная тишина.

Ирвин поднял голову… так спокон веков поступают в подобных случаях люди. На теле у него живого места не было. Он приподнял ноющие плечи и увидел… огромную дымящуюся воронку. И еще он увидел в десятке шагов от себя белесый — потому что его припудрило каменной пылью — Руум.

Шар лежал под высокой красивой сосной. Джим смотрел на него и вяло думал о том, пройдет ли у него когда-нибудь звон в ушах, и вдруг у него на глазах Руум выкатился из-под сосны и двинулся в его сторону.

Револьвер! Ирвин пошарил рукой — револьвера не было. Видно, упал где-то в стороне. Тогда он попробовал молиться, но никак не мог начать молитву. Вместо этого в голове у него крутились идиотские слова: «Моя сестра Этель не знает, как пишется Навуходоносор, моя сестра Этель..»

Руум был уже на расстоянии одного фута. Джим закрыл глаза. Он почувствовал, как холодные металлические пальцы коснулись его, схватили, подняли. Его обмякшее тело бессильно повисло в нескольких дюймах над землей. Содрогаясь, Джим ждал, чтобы ужасный шприц впрыснул ему зеленую жидкость. Перед плотно закрытыми глазами у него промелькнула желтая, морщинистая морда ящера с дергающимся веком.

Но Руум равнодушно — ни грубо, ни осторожно — положил его обратно на землю. Когда он через несколько секунд открыл глаза, шар мерно катился прочь. Джим поглядел ему вслед и сухо всхлипнул.

Ему показалось, что прошло всего несколько мгновений, когда раздался стрекот мотора. Джим открыл глаза и увидел Уолта Леонарда, склонившегося над ним.

Уже в самолете, на высоте пяти тысяч футов над долиной, Уолт вдруг расхохотался и шлепнул его ладонью по спине:

— Джим, а я все-таки смогу купить вертолет, отличный, четырехместный! — крикнул он. — Ей-богу, ведь если мы и вправду прихватим из этого музея, когда сторож отлучится, парочку доисторических ящеров и прочих дивностей, ученые заплатят нам кучу денег.

Запавшие глаза Джима посветлели.

— А что, это мысль, — согласился он. Потом горько добавил: — Я бы мог спокойно спать у себя в постели, вместо того, чтобы бегать столько времени. Видно, этому чертову мешку я и не нужен был вовсе. Может, он хотел только узнать, почем я платил за свои брюки? Только тронул меня и тут же отпустил. А я-то, господи, как я бежал!

— М-да, — сказал Уолт. — Непонятная история. После такой скачки.

— …Но ты молодец, парень! — Он искоса поглядел на заострившееся лицо Ирвина. — Этот марафон стоит тебе немало. Ты, небось, потерял в весе фунтов десять, а то и больше.