Ван Вогт Альфред и Халл Мейн ЗЕМЛЯ: НОВОЕ РОЖДЕНИЕ
Белый лунный серп быстро скользил от облака к облаку, словно ещё один огромный трехмоторный самолет прокладывал себе путь на большой высоте над водами Северной Атлантики.
Два раза, когда луна скрывалась за похожим на клок шерсти облаком, сходство с другим самолетом, у которого зажжены все огни, становилось таким сильным, что майор ВВС Клер, холодея от ужаса, инстинктивно протягивал руку к выключателю своей радиостанции и едва не предупреждал безмозглого дурака-соседа, что они на войне и не позже чем через полчаса войдут в опасную зону.
— Рефлексы из-за блеска яркой луны… Черт бы побрал эти рефлексы! пробормотал он и повернулся к своему штурману, старшему лейтенанту ВВС Уилсону.
В кабине был полумрак, но на одно мгновение лунные лучи, пробивавшиеся через её прозрачный колпак, стали такими слепящими, что Клеру показалось, будто тело штурмана светится, словно миллион сверкающих бликов горел на высокой и мощной фигуре Уилсона. Клер крепко зажмурился, помотал головой, чтобы прояснилось зрение, и сказал:
— Никогда не видел такой яркой луны — поневоле вспомнишь старинные сказки о том, что лунные лучи могут приводить на землю призраков и обрисовывать что-то странное, чего на самом деле не существует…
Летчик скосил глаза в сторону соседа — и его голос замер: Клер с изумление увидел, что рядом сидел не Уилсон, а один из пассажиров.
— Как поживаете? — спокойным голосом спросил этот человек.
Какой-то многозначительный намек в тоне этих слов вызвал у Клера приятные воспоминания: дом его семьи в низовьях реки Святого Лаврентия, рослая невозмутимая мать, отец со всегда спокойными глазами и младшая сестра, которая скоро должна выйти замуж.
Клер выбросил эти образы из своего сознания, немного разраженный их появлением сейчас: эти воспоминания принадлежали только ему, и он не хотел делиться ими с какими-то случайным человеком, который взялся его расспрашивать. Кроме того, перед ним просто трус, который хочет, чтобы его успокоили, заверили, что полет безопасен.
— Все идет прекрасно! — сказал Клер, а потом добавил официальным тоном, отчеканивая каждый слог:
— Прошу прощения, сэр, но пассажирам не разрешается находиться в кабине. Я должен попросить вас…
Тут командир во второй раз замолчал посреди фразы и изумленно вгляделся в своего соседа.
Лицо этого человека было трудно рассмотреть: все его тело было словно обрызгано лунным светом и эти лунные блики сверкали на коже незнакомца ослепительным холодным огнем. Но, насколько Клер мог разглядеть через это удивительное сияние, черты этого лица были изящны и отражали странное сочетание силы и тонкости чувств. В серых глазах незнакомца, которые смотрели на Клера, были спокойное ожидание и затаенная улыбка. Удивительно интересное лицо, вот только…
Вот только человека с таким лицом не было среди пассажиров.
С замирающим сердцем Клер перебрал в уме всех пассажиров, вспоминая, как несколько часов назад проверял их, когда впускал в самолет. Двадцать четыре человека, состав обычный: несколько дипломатов, маленький отряд военных и группа государственных служащих, в которую входил один ученый.
Клер хорошо помнил их всех, и этого человека среди них не было.
В это время рядом с ним прозвучал спокойный голос незнакомца:
— Я хотел бы доложить о своем присутствии у вас на борту.
— Вы… что? — изумленно спросил Клер, и это изумление было ещё больше от того, что ум уже подвел его к самой границе истины.
Незнакомец ничего не ответил, он только неподвижно сидел рядом с Клером и улыбался. Луна, которая на мгновение скрылась за облаком, снова вынырнула и поплыла на юго-восток по темно-синему небу.
Ее свет разбивался на сверкающие блестки о стекло кабины, падал вниз искрящимся потоком, как будто состоял из бесчисленного множества драгоценных камней, и окутывал незнакомца сияющим ореолом, словно защищая его.
Клер быстро заставил свой ум ввести эту ситуацию в жесткие рамки действительности. Его глаза сузились, лицо посуровело. И когда Клер наконец заговорил, он резко и отрывисто объявил:
— Мне непонятно, почему вы решили спрятаться на этом корабле, и я не желаю знать никаких подробностей. Мой долг — держать вас в наручниках, пока мы не приземлимся в Англии.
Резким движение руки Клер выхватил свой автоматический пистолет. В этот момент дверь кабины открылась, и на её пороге появилась крупная фигура Уилсона.
— Билл, со мной случилось самое чудное происшествие за всю мою жизнь, — начал старший лейтенант. — Я сидел рядом с тобой, а через секунду вдруг оказалось, что я лежу в багажном отделении. Я, должно быть, ходил во сне и…ох!
Штурман увидел пистолет в руке Клера, и его глаза сверкнули стальным блеском под лучами луны. Потом Уилсон впился взглядом в незнакомца.
— Неприятности? — спросил он, и тоже схватился за пистолет. Ответил незнакомец — он покачал головой и сказал:
— Сейчас нет, но примерно через полчаса будут. Немцы узнали о вашем грузе и готовят массированную атаку.
Когда она начнется, я буду вам нужен, — мягким тоном закончил он.
На миг Клер побледнел от потрясения.
— Вы знаете о нашем грузе! — хрипло произнес он, а потом в смятении от того, что допустил возможность этого, рявкнул: — Старший лейтенант Уилсон! Отведите этого человека в багажное отделение, обыщите его и наденьте наручники. Если он пойдет туда спокойно, не вынимайте свой пистоет из кармана: нам незачем без крайней необходимости волновать пассажиров.
— Я пойду спокойно, — сказал незнакомец.
Следя за тем, как арестованный под конвоем штурмана выходит из освещенной луной кабины, Клер был почти разочарован покорностью незнакомца: дело казалось не завершенным и потому не принесло удовлетворения.
Через десять минут первые далекие лучи рассвета окрасили длинную полосу темной воды на востоке, но лунный серп ещё оставался хозяином в небе. Клер сидел за приборной доской и беспокойно хмурился. Летчик отвлекался от своих мыслей лишь для того, чтобы изредка бросить взгляд на летящее рядом светило, которое уже столько часов заливало ночь и море своим сиянием.
Наконец его лоб разгладился: изменить ничего было нельзя, оставалось лишь одно — продолжать путь. Клер повернулся к Уилсону, желая сказать ему что-то по этому поводу, но ему помешал заговорить голос штурмана, который сам окликнул его:
— Билл!
Клер с изумлением увидел, что его друг напряженно всматривается в зеркало, где отражается длинный неосвещенный пассажирский салон. Взгляд Клера мгновенно перенесся туда же и стал пробиваться сквозь полный покоя полумрак, но ничего не различал.
Сияние луны вливалось в салон через дюжину окон, и её лучи касались сидевших там людей, словно мягкие пальцы. Некоторые из пассажиров спали, опустив головы так низко, что лиц не было видно. Остальные разговаривали между собой. На их лицах тоже лежали узоры света и тьмы, которые смещались, когда человек двигался, и создавали тысячу слегка отличающихся друг от друга по густоте теней. Это была мирная, успокаивающая и совершенно обычная картина. С губ Клера уже готов был сорваться недоуменный вопрос, когда Уилсон вдруг снова настойчиво заговорил:
— Третье место от конца. Парень, который наклонился через проход и разговаривает с английским дипломатическим представителем лордом Лейдлоу это он.
Клер и сам видел это. Очень медленно он поднялся на ноги. почти не чувствуя ненормальности происходящего.
— Возьмите штурвал, господин штурман, а я пойду посмотрю, в чем дело.
— Я буду следить за тобой! — сказал Уилсон.
Когда Клер стоял в проеме двери, связывавшей кабину с пассажирским салоном, незнакомец поднял голову. Похоже, он сумел сделать то, что казалось невозможным: разглядел летчика, стоявшего в густой тени, куда не падал лунный свет. Удивительный пассажир улыбнулся его светлости лорду и встал со своего места.
Пальцы Клера мгновенно стиснули пистолет, но тут же разжались: незнакомец повернулся к нему спиной. Странный чужак направился в заднюю часть салона и опустился в одно из стоявших там двух кресел.
Усевшись, незнакомец снова поднял голову, взглянул, как показалось Клеру, прямо ему в глаза, и сделал летчику знак подойти и сесть на соседнее свободное место. Офицер нерешительно подошел. В этом было что-то очень странное, но ум Клера не мог полностью преодолеть психологический барьер и осознать эту странность.
На мгновение плохо различимая в темноте фигура Клера поднялась над незнакомцем, потом летчик, хмурясь, опустился в кресло рядом с ним.
— Как вы освободились из наручников? — резко спросил Клер.
Немедленного ответа не было, и в тясячный раз за время этого долгого перелета Клер обратил внимание на то, как ярко блестела луна. Она быстро неслась к Юго-юго-западу высоко в небе и расписывала сияющими бликами бездонный темный морской простор. Вода, казалась, была так же близко, как ночной мрак, и гребни волн, похожие на теклянные горы, отсвечивали в тени яркими огнями, отражая лунный свет.
Эти отражения притягивали взгляд Клера, поэтому летчику было нечеловечески трудно внимательно смотреть на незнакомца, пока тот говорил:
— Я подумал: если бы я сказал вам, что наручники против меня бесполезны, вы бы не поверили. Поэтому пусть факты говорят сами за себя.
Клер сделал нетерпеливый жест. Он по-настоящему зол на собеседника за то, что тот разговаривает о такой чепухе теперь, когда они находятся у самой границы опасной зоны.
— Слушайте, вы! — рявкнул он. — Я имею право всадить в вас пулю, если сочту, что ваше присутствие на этом самолете угрожает его безопасности. Кто вы такой?
— Позвольте мне понять вас, — заговорил незнакомец со странной тревогой в голосе. — Вы не видите ничего необычного в том, что я выскользнул из ваших наручников?
— Совершенно ясно, что вы один из тех людей с очень маленькими ладонями, на которых наручники не держатся, — ответил Клер.
— Понятно, — незнакомец помолчал, потом сказал: — Это будет ещё труднее, чем я предполагал. Я думал, то, что я выбрался из них, немного освободит ваш ум от его обычных шаблонов.
— О чем вы говорите?
— Боюсь, что вы не поймете, — со странной печалью ответил ему собеседник. — Если бы я мог убедить вас, я сказал бы вам, кто я такой, но ваш ум слишком порабощен миром, в котором вы живете. С помощью хитроумного приема, используя временной проектор, работающий на лунных лучах, я попал в этот мир, и теперь вы верите, что я существую. Но я боюсь, что мне придется спланировать свои действия на этой ограниченной основе. Я надеялся, что вы освободите всю мою огромную мощь, но…
Он замолчал, потом закончил так:
— Ваш друг, обыскав меня, не нашел при мне оружия, поэтому у вас нет причины запретить мне сидеть здесь до появления вражеских истребителей. Думаю, в этом случае я смогу спасти вас даже при той ужасной помехе, которой является ваш близорукий реализм.
Клер слушал этот монолог, все более убеждаясь, что его собеседник сумасшедший. Теперь он мысленно выругался по поводу невероятного каприза злой судьбы, которая навязала ему такую ситуацию в этом самом ответственном из всех его полетов. Он сердито начал:
— Я не знаю, что за чепуха у вас в голове, но скажу вам вот что: если в течение ближайших сорока минут нас атакует отряд «мессершмитов», наши пулеметы будут плохой защитой. В любом случае стрельбу из них будет вести старший лейтенант Уилсон, полковник Ингрэм и майор Грей. Если у вас есть какая-то нелепая идея, что вы…
Он решительно оборвал эту фразу и закончил так:
— Боюсь, у меня лишь один выход: снова надеть на вас наручники. Их размер регулируется, и на этот раз я позабочусь, чтобы они не соскользнули.
Незнакомец серьезно кивнул и, не говоря ни слова, вернулся в багажное отделение под конвоем шагавшего сзади него Клера.
Возвращаясь в переднюю часть самолета, Клер задержался около лорда Лейдлоу и сказал ему:
— Эта информация только для вас, сэр: человек, с которым вы говорили минуту назад, пробрался к нам на борт тайком. Позвольте задать вам вопрос: что он вам сказал?
У его светлости было пухлое лицо и проницательные сероватые глаза. Сейчас эти глаза понимающе смотрели на командира экипажа.
— Он странный малый, — наконец сказал лорд. — Мне было нелегко смотреть на него из-за того, что луна все время светила ему в лицо. Боюсь, его слова были банальными, хотя они пробудили у меня некоторые милые воспоминания и, в общем, приятно затронули идеалистические стороны моей души. Он спросил, как поживаем я моя семья.
Клер нахмурился и зашагал к своей кабине.
Свет на востоке стал ярче, множество светло-серых теней прочертило темно-серую воду, и весь горизонт горел от яркий предрассветных лучей первых слабых предвестников сверкающего утра.
Оледеневший ум Клера начал понемногу оттаивать: новые тревожные морщины на лбу летчика разгладились, и его взгляд постепенно наполнился напряженным ожиданием и надеждой.
— Итак, мы договорились, — закончил он разговор, который шепотом вел с Уилсоном. — Я уже положил самолет на новый курс. Если кто-то тайно выяснил наш запланированный маршрут и хочет устроить нам засаду, ему придется поискать нас. Я — на этом он остановился, потому что дверь кабины открылась и в полумраке отброшенной дверью тени возникла наполовину лысая голова лорда Лейдлоу.
— Послушайте, этот парень вернулся в пассажирский салон, — сказал его светлость. — Вы говорили, что надели ему наручники, поэтому я решил, что будет лучше сообщить вам об этом.
Клер развернулся в своем кресле и выскочил из него.
— Господи! У этого парня, ладони, должно быть, одной ширины с запястьями. Его специально выбрали для этого дела, и я сейчас выясню, что все это значит! — сердито воскликнул летчик.
Пока Клер бежал по проходу, ярость придавала ему силы. Но когда он остановился перед незнакомцем и в полном замешательстве стал его разглядывать, гнев мгновенно исчез. Летчику смутно захотелось, чтобы луна зашла за облако и дала ему как следует рассмотреть этого наглеца, который лезет в чужие дела.
Прежде, чем Клер сумел сформулировать свои сложные мысли, незнакомец сказал с поразительной твердостью в голосе:
— Надеюсь, у вас достаточно воображения и вы убедились, что не можете держать меня под арестом. Уверяю вас, у нас мало времени.
Клер сел в кресло рядом с ним и сказал самым рассудительным тоном, на какой был способен:
— Послушайте, вы, кажется, не понимаете, насколько серьезны ваши поступки. А теперь скажите мне, как все-таки вы освободились от наручников. Через неестественно яркое сияние лунных бликов Клер увидел, что незнакомец спокойно и упорно смотрит на него. Наконец необычный пассажир медленно сказал:
— Майор военно-воздушных сил Клер — видите, я знаю ваше имя — я нахожусь на борту этого самолета для того, чтобы спасти его от уничтожения, которое без моей помощи неминуемо. Я могу сделать это двумя способами. Первый способ: вы не будете знать, кто я, и позволите мне управлять одним из ваших пулеметов, когда появится враг. Этот вариант гораздо лучше другого, потому что не потребует слишком большой гибкости ума от вас и ваших пассажиров: вы просто будете по-прежнему автоматически воспрнимать меня как физический объект. Делайте все, что пожелаете, для своей защиты: держите меня под прицелом своих пистолетов — все что угодно, только в последний решающий момент не пытайтесь помешать мне воспользоваться пулеметом.
— Слушайте, — устало ответил Клер, — вы уже разрушили мою карьеру одни тем, что проникли на борт. Мне придется давать объяснения, почему я не обнаружил вас до отлета. Представляю себе, что будет, если я добавлю, что поставил вас к одному из пулеметов вместо полковника Ингрэма.
Летчик пристально смотрел на своего собеседника, совершенно уверенный, что убеждает психически ненормального человека.
— Я объясняю вам это, чтобы вы поставили себя на мое место и поняли, что ваша просьба невыполнима. Вы почему-то считаете, что у нас на борту ценный груз. Вы ошибаетесь. Вы…
Он хотел снова перейти к убеждению, но новая мысль заставила его замолчать и нахмуриться.
— А, кстати, что, по-вашему, у нас на борту? — спросил быстро Клер.
Собеседник спкойно ответил. Клер побледнел и на мгновение потерял дар речи, совершенно забыв о своей цели перед лицом нового ужасного факта: этот человек действительно знал правду. Потом, белый как мел, он медленно сказал:
— Я признаю, что наш груз ценный, но лишь в узком смысле этого слова: он стоит немногим более ста тысяч долларов. Я не могу представить, чтобы командование немецких воздушных сил тратило время на попытку поймать в ловушку самолет, время взлета которого оно никак не может знать, особенно когда для немецких перехватчиков есть гораздо более реальное дело попытаться потопить корабли того каравана, над которым мы пролетели полчаса назад.
Незнакомец смотрел на летчика с печальной и злой иронией.
— Майор Клер, никогда не было более ценного груза, чем ваш. Его уничтожение изменило ход мировой истории.
Его уничтожение?! — повторил как эхо Клер. Потом он взял себя в руки и снова заставил себя осознать происходящее с точки зрения реальности. Больше не было никаких сомнений: перед ним был буйный сумасшедший и… но тут этот человек снова заговорил:
— Обыскивая меня, ваш друг не посчитал нужным забрать книгу, которая была у меня в правом кармане пиджака. Я с огромным трудом напечатал её в городе, который раньше был Нью-Йорком. Я хотел бы, чтобы вы взглянули на страниц 27 и прочли там часть описания этого полета, а также о том, что произошло, когда ваш самолет был сбит и погиб вместе со всеми, кто был на борту.
Клер взял книгу и стал рассматривать её. В голове у него не было ни единой мысли. Ему казалось, что все происходит во сне, и ощущение нереальности ещё больше усиливалось от того, что ему приходилось держать книгу близко к глазам и под таким углом, чтобы не неё падал лунный свет.
Летчик увидел, что текст на странице 27 был жирно подчеркнут. В первом отмеченном абзаце он прочел:
"Трехмоторный транспортный самолет NA-7044, вылетевший из аэропорта Ньюфаунленда в 9.00 26 ноября 1942 был сбит в 4.12 следующего утра (время указано оба раза по Гринвичу, а год "от рождества Христова" — по тогдашней странной старинной системе летоисчисления). Первым пилотом был майор ВВС Эрнест Уильям Клер, очень практичный и добросовестный молодой офицер. В число пассажиров входили: Томас Эхерн, сотрудник Адмиралтейства, Джон Лерд Капплер, физик на службе у американского правительства, Лорд Лейдлоу, который возвращался в Англию, не сумев выполнить свое дипломатическое поручение…"
Клер оторвал взгляд от страницы. Он словно обезумел. Его мысль сделала скачок назад — к фразе, которая оглушила его как удар.
— О Господи! — выдохнул он. — Откуда вы узнали номер самолета? До конца вчерашнего вечера никто не знал, какая именно машина полетит!
— Бедный глупый человек! — печально сказал незнакомец. — Вы по-прежнему мыслите только на уровне своей реальности. Если вы и дальше будете таким же слепым, надежды нет.
Клер едва расслышал его слова: в это время он поднимал руку и всматривался в циферблат часов, которые были у него на запястье. Увидев время, он почувствовал прилив странной опьяняющей силы: было три минуты четвертого.
В этот момент напряжения и духовного подъема Клер вдруг услышал гудение моторов и удивился этому. До сих пор летчик не замечал его: этот звук был настолько привычным, что едва задевал сознание Клера. Теперь это был жалобный вой, который терзал его нервы, пронзительный гул, наполнявший звоном весь его мозг.
Через яростное рычание моторов Клер расслышал свой собственный голос:
— Я не знаю, какую игру вы ведете, но то, как тщательно вы подготовились, само по себе доказывает, что речь идет о самых решительных мерах. Поэтому…
Последнее слово он произнес с диким бешенством, одурманенный темнотой и своим жестким намерением: выстрелить так, чтобы не убить этого чужака, но обезвредить его.
Клер решал, сделать это или нет, пока его не вывел из оцепенения голос незнакомца:
— Все, что вы видели и слышали, — неужели оно ничего не значит для вас? Неужели ваш ум отбрасывает любую новую идею, которая пытается в него проникнуть? Почему добро на пути своего развития иногда дрожит от страха и колеблется на краю пропасти, когда зло, подхлестнутое освеженным воображением, огромными шагами несется к свое страшной победе?
Теперь я вижу, что полный успех для меня невозможен. Но попытайтесь же, попытайтесь подняться над сковывающем вас чувством долга и позвольте мне управлять вашим пулеметом. Вы обещаете мне это?
— Нет! — отрезал Клер со всей категоричностью человека, который невыносимо устал от разговоров на одну и ту же тему. Майор военно-воздушных сил Эрнест Уильям Клер, кавалер креста "За Летные Заслуги" продолжал:
— Будьте добры в дальнейшем не пытаться разукрасить новыми подробностями свой фантастический рассказ, когда мы долетим до Англии, я прикажу арестовать вас как шпиона, и вам придется найти очень убедительные объяснения, если вы хотите, чтобы то, что вы уже сообщили, было принято во внимание, там посчитают, — и вам придется доказывать, что они не правы, что вы пробрались на борт с целью уничтожить этот самолет, и…
Вдруг голос Клера замолк, и летчик с трудом проглотил комок в горле. Новая мысль захлестнула его как черная приливная волна и заставила с криком вскочить на ноги. Он выхватил пистолет и, пятясь, торопливо пошел по проходу между пассажирскими креслами, крепко сжимая в руке свое оружие.
Краем глаза летчик увидел, что пассажиры подняли головы: он привлек их внимание.
Тогда Клер звонко и четко произнес:
— Господа, на борт этого самолета проник посторонний человек, и поскольку я не смог добиться от него связного объяснения, я вынужден предположить, что он мог пронести сюда бомбу. Он снова и снова повторяет, что наш самолет будет уничтожен через пятнадцать или двадцать минут, даже назвал точное время — двенадцать минут пятого — поэтому бомба может быть с часовым механизмом.
Ищите эту бомбу! Всем встать с мест! У нас нет времени на деликатничание. Встаньте на колени, обыщите все углы, все ящички — и пусть кто-нибудь пройдет в хвостовую часть. Пользуйтесь фонарями, но светите только на пол. И быстрее за дело!
Какой-то офицер спокойно сказал низким голосом:
— Сэр, позвольте нам провести этот осмотр тщательно. На борту примерно одинаковое число военных и гражданских лиц. Пусть штатские осмотрят заднюю часть салона, а военные переднюю.
Клер быстро добавил:
— Я предлагаю сначала беглый осмотр в течение одной минуты, потом подробный обыск. Этого достаточно, полковник Ингрэм?
— Вполне! — ответил полковник.
С сотворения мира не было ничего более странного, чем эти поиски, так чувствовал Клер, когда стоял в быстро мчащемся неосвещенном самолете и следил взглядом за силуэтами пассажиров, которые ползали по полу, заглядывали под кресла, рылись в чемоданах, осматривали сетки для вещей, и одновременно наблюдал за незнакомцем, который сидел неподвижно как статуя, подставив лицо лучам луны. Теперь она была сзади и дальше от самолета, чем раньше, так что её яркий сияющий свет вливался в окна косыми лучами.
Чужак медленно сказал — без горечи, но с огромной печалью:
— Вы устроили этот напрасный поиск, а вам нужно лишь заглянуть в собственные умы: причина вашего уничтожения там. Если этот самолет погибнет, с ним умрет свобода. В нашем времени нет никаких подсказок для вас, кроме этой. Я спрашиваю ещё раз: позволите-ли-вы-мне-управлять этим пулеметом?
— Нет! — ответил Клер, и какое-то время они молча смотрели друг на друга в этом мчащемся в небе залитом лунным светом воздушном корабле.
Белые лунные лучи вместе с длинными тенями, которые тянулись через темный салон, образовывали решетку из полос тусклого света и искажали наряженные лица людей, искавших бомбу. На короткое время загорались осторожные фонари, их лучи заглядывали в темные углы и резко вспыхивали на блестящих поверхностях предметов.
Прошло три минуты, потом пять. Все снова собрались в салоне и темной массой окружили Клера, который стоял на прежнем месте, держа нарушителя спокойствия под прицелом своего пистолета. Лица пассажиров не попадали под прямые лунные лучи, падавшие в салон через слегка дрожавшие стекла иллюминаторов, и казались рядом круглых светлых пятен.
Только молчавший незнакомец был освещен. Клер коротко объяснил, что произошло и какие меры предосторожности он принял. Закончил он так:
— Как видите, мы два раза надевали ему наручники, но оба раза он освобождался и возвращался сюда. Лорд Лейдлоу, вы осмотрели наручники, когда были в багажном отделении?
— Да, — оживленно заговорил аристократ, — Они были защелкнуты. Я сказал бы, что перед нами один из тех необычных людей, которые умеют сжимать свои кулаки до толщины запястий.
— По моему мнению, этот человек сошел с ума, — сказал полковник Ингрэм. — То, что он вам рассказал, — явно слова психически больного человека. Решить эту проблему можно так: надеть на него наручники здесь и держать его под охраной, пока мы не приземлимся.
— Я хотел бы кое-что выяснить, — прервал полковника очень звонкий и резкий голос. — Кстати, это говорит Эхерн, Том Эхерн из Адмиралтейства. Вы упомянули, что он показал вам книгу — что в ней было?
Клер спокойно протянул Эхерну книжку незнакомца.
— Если вы низко нагнетесь, то сможете осветить её фонарем.
Пассажиры один за другим, протискиваясь мимо Клера, подошли к чиновнику из Адмиралтейства и окружили его, загорелся свет, потом послышалось:
— Что такое? Здесь какой-то чудной рассказ о полете этого самолета, и тут стоят все наши имена!
— А мое имя там есть? Браун, Кеннет Браун, — прозвучал новый голос из заднего ряда группы.
— Да, есть, — ответил Эхрен.
— Но это невозможно! — воскликнул Браун. — Я только за два часа до отлета узнал, что буду на этом самолете. Как кто-то мог успеть выяснить это, записать и издать книгу — и зачем ему это делать, о господи?
Клер стоял совершенно неподвижно и испытывал странное ощущение, что слышит свой собственный голос, что он произносит бессмысленные и нелепые слова, и протестующе твердит, как попугай, "это невозможно", фанатично призывая свое языческое божество — логику, и ни одного мгновения не думает.
Он машинально бросил взгляд на свои часы и с усилием сказал:
— Господа! Если вы позволите, я задам арестованному один вопрос.
Чтобы установилась тишина, понадобилось всего одно мгновение, но больше времени потребовалось Клеру, чтобы оформить в слова невероятный вопрос, который возник у него в уме. Наконец, летчик спросил:
— Когда вы проникли на этот самолет? Я повторяю — когда?
Глаза незнакомца были как два омута со спокойной водой, его лицо стало видно гораздо лучше.
— Я понимаю вас, майор Клер. Только вам и только для вас одного я отвечаю: я оказался на борту этого самолета около сорока минут назад. Думайте об этом, обдумайте это как следует, не выбрасывайте это из головы.
Выкрики пассажиров наполовину заглушили его последние слова, потом полковник Ингрэм сердито проворчал:
— Сэр, у нас нет времени возиться с этим человеком. Наденем на него наручники и приставим к нему охрану!
Мозг Клера словно превратился в кусок твердого металла. Летчик совершенно ясно чувствовал, что ему следует извиниться перед остальными за высшей степени смешной вопрос. Но что-то словно загипнотизировало его. Наконец, в уме Клера возникла мысль, сила которой была непреодолима, и он спросил:
— Какова цель вашего пребывания на этом корабле?
В ответ незнакомец только пожал плечами и сказал:
— Я вижу, что ошибся в вас. Жаль. Я ведь уже сказал вам, что это самый важный полет в истории человечества. Вы обязательно должны долететь, а долететь вы можете только с моей помощью.
Он снова пожал плечами и закончил так:
— Я заметил, что вы изменили курс — это хорошо. Это уже кое-что: вы разбили жесткую цепь событий. Но отсрочка будет короткой — она не идет ни в какое сравнение со степенью изменения курса: семь минут, самое большое восемь.
Клер во второй раз надолго замолчал. Ему пришло в голову, что тени раннего утра и слепящая луна помутили его рассудок, потому что невероятно — его ум не отвергал ни одного слова незнакомца. В этот момент каждое слово собеседника казалось Клеру разумным, так что…
так что ему лучше быть осторожнее, иначе он вылетит со службы за то, что оказался доверчивым дураком. Доверчивым — это он-то, которого в военном училище прозвали "Крепкоголовый Клер"!
Эта мысль мгновенно вызвала у него реакцию противодействия — летчик встряхнулся и холодно сказал:
— Теперь, когда мы выяснили, что бомбы на борту нет, я думаю, лучше всего будет сделать так, как предлагает полковник Ингрэм: держать вас здесь в наручниках под вооруженной охраной. полковник Ингрем и майор Грей, поручаю вам управлять теми пулеметами, которые были вам указаны ранее.
Но тут голос замер у Клера в горле: незнакомец смотрел на него с горечью и мучительной болью.
— Вы слепой дурак! Я могу существовать, только если вы будете поддерживать иллюзию того, что я существую, сохранять мой образ в своем сознании. А эта иллюзия мгновенно исчезает, если мне придется сидеть здесь закованным под охраной. Значит, я должен покинуть этот самолет, и первая, главная надежда пропала. Теперь вы должны узнать, кто я такой. Когда я буду нужен, позовите — но ответ будет возможен, только если вы позовете, понимая, кто я. До свидания.
В первое мгновение после этих слов Клер моргнул — так упорно его ум отказывался признать, что фигуры, только что находившейся перед ним, нет на месте.
Потом он подумал, что луна светит слишком ярко и отблески её белых, даже слишком белых лучей сыграли злую шутку с его глазами. А затем…
Затем он осознал, что незнакомец исчез на самом деле и окончательно.
Они обыскали остальную часть корабля. За это время заря на востоке стала намного заметнее и разлила свой бледный свет по всему небу и морю впереди самолета. Темнота сохранилась только позади него — на западе, и там же неслась по небу сияющая луна, ещё не уступившая свету нового дня.
Когда люди в самолете неохотно прекратили поиски, стрелки на светящемся циферблате наручных часов Клера показывали ровно четыре часа двенадцать минут.
— Ничего более странного ещё не было на свете! — пробился через полумрак чей-то голос. — Может, нам это приснилось?
— Я готов поклясться, что он пригнулся перед тем, как исчезнуть, сказал другой голос. Он должен быть где-то рядом. Если бы мы могли сдвинуть часть этого багажа…
— По крайней мере у нас осталась его книга, — сказал все тот же Браун.
Четыре часа двенадцать минут.
Клер пробежал по проходу в кабину.
— Есть что-нибудь? — спросил он у Уилсона. — Ты видишь что-нибудь какие — нибудь самолеты?
Вместе с Уилсоном и майором Грэем, занимавшим место у переднего пулемета, он пристально всмотрелся в светлеющий мир за окнами кабины. Но там не было ни следа вражеских машин, ничего, кроме неба, моря — и этой луны!
Луна неслась в темно-синем небе, слепя Клеру глаза своим блеском, и летчику пришло в голову: это серебристый полумесяц создал световые эффекты и…
Но Клер не почувствовал облегчения: он изменил Курс, а тот человек сказал, что это дает отсрочку. Но лишь крошечную…
Несколько минут, а потом — пули изрешетят из всех, и этот ужасный залп сожжет, разорвет в клочья и уничтожит весь мир, если только…
Если только он не позовет незнакомца, понимая, кто это такой! Но как он может понять? У него нет никаких подсказок, только россыпь бессодержательных слов — и значит, впереди нет ничего, кроме смерти.
Человек, чьи руки выскальзывали из наручников, человек который рассуждал о переломных моментах истории и имел при себе книгу, где описаны их полет и уничтожение всего и всех, что находится здесь на борту, — этот человек говорил о гибели самолета как о прошлом. Книга!
Через мгновение Клер был в полумраке салона и кричал:
— Книга! У кого книга, которую он оставил?
— Вот она! — отозвался уже знакомый ему Кеннет Браун. Все пассажиры снова сидели на своих местах. — Я прочел кусок из нее. Это какая-то чертовщина. Самая странная книга, которую я когда-нибудь видел. И в ней действительно есть мое имя, — похоже, Боаун никак не мог справиться с изумлением, — представить себе не могу: мое имя! Вы должны поверить в этих немцев!
Нелепость — нет, невероятная трагичность всего этого в том, что их умы не желают признать то, что видели глаза, — подумал Клер. Что-то похожее на человека появилось среди них, потом растаяло у них на глазах, а их мозги просто проигнорировали это невозможное для ума событие, едва отметили его. И теперь эти люди ведут себя как зрители, которые после трюка фокусника, дрожа от восторга, но без тревоги пытаются понять, как, черт возьми, он это проделал.
Опасность, черную тень смерти они не видят. Они как слепые: Болтают о чем угодно, кроме того, что происходит на самом деле.
— Покажите ему титульный лист! — ворвался чей-то голос в его обжигающие мысли. — Вот где настоящая разгадка: он на немецком языке.
Все тот же Браун повторил как эхо:
— Да, весь титульный лист до последней буквы напечатан по-немецки. Посмотрите, как называется город!
Книгу подняли так, чтобы лунный свет падал на нее, и выглядевший черной тенью палец указал нужное место. Напрягая зрение, Клер прочел:
Zweiundvierzigste Strass
Hitlerstadt, Nord-Amerika
743 N.H.
Сорок вторая улица, Гитлерштадт, Северная Америка!
— Чего я не могу понять, — сказал Браун, это 743 N.H. в самой нижней стоке. Это какая-то бессмыслица.
— Nach Hitler — после Гитлера, — мрачно объяснил Клер. Ему было непонятно, откуда он это знает, но он знал, и совершенно точно. — Через семьсот сорок три года после Гитлера. А Гитлерштадт, конечно, тот город, который мы теперь называем Нью-Йорком.
Раздался тихий переливчатый смех, и кто-то сказал:
— Что? Что он говорит?
Кто-то другой повторил этот вопрос, но не рассмеялся вслед за спросившим.
— Ох, как я рад, что у кого-то ещё есть чувство юмора! Я как раз думал, не могло ли то, с чем мы столкнулись, быть действием какого-нибудь секретного оружия противника. И долен сказать, я не в силах представить, как они могли бы сделать такое, — сказал этот второй.
Снова послышался смех. Клера изумило, до чего веселыми стали эти люди. Кто-то шепнул ему:
— Это Капплер, ученый.
— Я знаю! — кивнул Клер и в отчаянии подумал: если бы я мог получить от него информацию так, чтобы он считал, будто я только шучу.
Стараясь выглядеть беспечно, но чувствуя в душе тяжесть и холод от важности своих слов, он задал вопрос:
— Профессор Капплер, мы могли бы довести этот разговор до логического конца: Существует ли теория времени, которая могла бы объяснить, как можно изменить уже произошедшее событие, чтобы вместо него случилось что-то совершенно другое?
— Разумеется, да, — раздраженно ответил ученый. — Мир полон абсурдных идей. Люди передумали обо всем без исключения. Поверьте мне, кто-то потратил свое время и на эту чепуху.
Клер боролся с желанием схватить профессора за горло и вытряхнуть из него объяснение. Чувство, что надо торопиться, было у летчика таким сильным, что его голос дрожал, когда он говорил.
— Мне было бы любопытно узнать, что это за теория.
— Ну, это нечто иное, как старый фактор…
Тут самолет с головокружительной быстротой свернул в сторону и вниз. Толчок от этого поворота бросил Клера на одно из кресел. Летчик ухватился за его плюшевую спинку с такой силой, что его мышцы чуть не лопнули.
Потом было отвратительное мгновение, когда не было слышно ничего, кроме пронзительного воя — яростного гула двигателей, обычного при пике с включенными моторами.
Стекло раскололось. Пули ударили в блестящее резное дерево и с визгом скользнули по металлу. Где-то рядом пронзительно закричал в предсмертной муке раненый. Клер с ужасом понял, что произошло, и громко выругался. Их огромный транспортный самолет был от носа до хвоста прошит пулеметной очередью.
Клер сумел втиснуть свое тело в относительно устойчивое и безопасное кресло напротив Капплера — и увидел в иллюминаторе тонкие силуэты самолетов со свастикой на крыльях — они были как черные карандаши на фоне светлеющего неба.
Три из них пронеслись мимо, словно три сверкающих под луной черных ангела, и исчезли из его поля зрения — зловещие и прекрасные видения.
Клер подумал, что сейчас ему надо пробраться в кабину и что, сидя здесь, он губит себя — уничтожает свои прежние высокие воинские достижения и посмертную славную память и позорит себя в глазах пассажиров.
Это его конец — полный конец!
Но это не имело значения для Клера. Такие мысли жили а его уме, но, как огненные приведения из легенд, которые сами служили пищей для своего пламени, они существовали в его сознании автономно и не имели никакой связи с физическими действиями летчика. Движущая цель в его сознании была лишь одна — неизменная и всепоглощающая.
Он наклонился через проход к ученому и, почти крича, спросил:
— Что такое эта теория времени?
Клер собирался с силами, готовясь к словесному взрыву, к фонтану обжигающих мозг ругательств, к обвинению, что он, офицер, забыл свой долг, которое будет до самого конца сидеть в его памяти, как заноза. Он очень ярко представил себе, как только что заданный им вопрос выглядел бы перед судом военного трибунала, и пришел в ужас.
Это не имело значения. Все несомненные истины, все побуждения, которые до сих пор управляли его умом, теперь казались Клеру далекими и призрачными. Оставалось одно:
— Профессор Капплер, что такое теория времени, о которой вы говорили?
— Молодой человек, вы поразили меня. Ваше мужество, ваше спокойствие… Спасибо вам, сэр, за то, что вы даете так мало воли воображению: ваш пример не позволил мне стать трусливым дураком. Но сейчас я владею собой — и вы правы, почему бы нам не поговорить о науке или лженауке.
Сначала Клер озадачено смотрел на ученого, ничего не понимая, потом на мгновение почувствовал острое и мрачное изумление перед неожиданной реакцией собеседника. Конечно, это одна из форм истерики. И ещё самомнение — Каплер совершенно не сомневается, что командир корабля в критический момент будет тратить свое время на разговор с пассажиром. Но…
Но для достижения его цели все складывалось так, словно сам господь бог протянул свою чудодейственную руку и облегчил Клеру задачу. И Клер, стараясь не терять самообладания, сказал:
— Профессор, теория времени — изложите мне её как можно короче.
— В ней, конечно, много нелепостей — буркнул тот, — но это восхитительная тема для беседы в таких обстоятельствах, как наши. Вероятные миры! Представьте себе, что…
Голос Каплера затих. Клер лишь услышал, как профессор пробормотал что-то о чепухе. Летчик так задрожал, что едва удержался в кресле.
— Вероятные миры? Что вы имеете в виду?
— Именно то, что я сказал. Представьте себе, что древние "народы мира" захватили Египет, что Ксеркс победил греческие государства, что мавры опустошили Европу. Представьте, что немцы выиграли эту войну, что…
— Но как это укладывается в теорию?
— В свете луны стало видно худое лицо профессора. Он нахмурился, недовольный Клером.
— Не будьте таким нетерпеливым: нам некуда торопиться. Атака не кончилась, и мы вполне можем поговорить еще. Я снова хочу поблагодарить вас за то, что вы дали мне возможность принять эту участь с бесстрашием, которого я не ожидал от себя. Это чудесное, великолепное чувство. Это…
Клеру пришла в голову мысль сказать этому многоречивому "деятелю науки" правду. Он открыл рот, чтобы сделать это, и увидел в иллюминаторе несущуюся на них с севера черную тень.
— Ложитесь! — крикнул летчик, упал на пол и распластался в проходе. А самолет уже трещал и содрогался от пуль, пробивавших его по всей длине.
На Клера свалилось чье-то тяжелое тело. По крайней мере, оно показалось ему невыносимо тяжелым в момент падения. Но когда он поднимал профессора и усаживал его на прежнее место, этот худой человек оказался на удивление легким. Капплер скрючился в кресле, слегка покашливая и что-то бормоча себе под нос.
Похолодев от уверенности в том, что произошло, Клер встряхнул поникшее тело ученого.
— Профессор…
Капплер устало поднял голову, и в его маленьких водянистых глазах зажегся яркий свет — отражение лунных лучей.
— Я никогда не был так горд, — неразборчиво произнес он. — Никогда не думал, что смогу так держаться перед лицом смерти. Как мы можем проиграть эту войну, если даже я…
— Объясните теорию времени! — раздраженно крикнул Клер.
— Ах, это! Старая история с вероятностями. Вы самый смелый человек, какого я когда-либо встречал, майор, если продолжаете такой разговор, и я сам держусь не так уж плохо. Скажите им это, а? Скажите им, что мы говорили о…о теориях времени, о мирах и людях, которые могли бы существовать, если бы… что-то не произошло. конечно, для теоретика эти миры существуют, то есть существует какая-то их проекция в реальный мир, что-то вроде их духа, который сохраняется.
— Профессор — этот незнакомец, он говорил, что явился из будущего, которое могло бы существовать, если бы мы победили в этой войне…
После этих слов Клера водянистые глаза ученого на мгновение стали ярче, и Капплер пробормотал:
— Так вот куда вы клонили! Это невозможно, и я скажу вам, почему: если бы он был из мира, который только вероятен, то не смог бы материализоваться здесь.
— Но он не материализовался, так он сказал. Именно поэтому он мог выскользнуть из наших наручников. Он был лишь отражением — это его собственные слова — из временного проектора, работающего на лунном свете, и он сказал, что мы должны поверить умом в его реальность, чтобы он мог существовать здесь даже в такой степени. Профессор…
— Это невозможно: вы забыли о книге, которую он оставил. Она-то была материальной.
— Но, сэр, — Клер чувствовал, что теряет последнюю надежду, — он сказал, что с большим трудом напечатал её в Гитлерштадте.
— Дух… — голос профессора был хриплым и звучал словно издалека: было совершенно очевидно, что его ум вернулся к предыдущей теме, — Вот именно: такой дух, как наш, не может умереть… Я горжусь, что принял пулю не дрогнув, и после всех моих страхов даже слишком горжусь.
Капплер стал клониться вперед и вдруг рухнул на пол, как падает карточный домик. Клер, который слишком часто видел смерть, чтобы не узнать её теперь, выбрался из кресла и, переступив через скрюченное тело профессора, оказался в проходе. Летчик немного дрожал, но его ум был совершенно ясен. Надежда на то, что таинственный супермен явится, чтобы спасти их, из мира, который ещё должен доказать свое право на существование, теперь исчезла.
Единственный человек, который знал достаточно, чтобы определить происхождение незнакомца во всех необходимых подробностях, умер, и это значило…
Это значило, что настало время сражаться.
Когда Клер вошел, два офицера, остававшиеся в кабине, взглянули на него как два злобных диких зверя. Угрожающе сощуриными в ответ глазами Клер увидел, что правая рука Уилсона, разорванная в клочья и залитая кровью, бессильно свисала вдоль тела, как посторонный предмет. Майор Грей прижал к плечу пулемет. Оба офицера бросили на своего командира полные отчаяния взгляды людей, которые, оказавшись в безвыходном положении, твердо решили принять мученическую смерть. Заговорил Уилсон.
— Где, черт возьми, вы шатались, проклятый… — вне себя от ярости начал он.
Клер почувствовал укол совести: он сознавал, что виноват и эти упреки справедливы. Но они были подсказаны безумной душевной болью и не приносили никакой пользы. Клер точно знал, что делать и что говорить. Его ответ вырос из произошедших событий естественно, как живой росток из семени.
— Молчать! — рявкнул он на майора Грэя, который открывал рот, чтобы заговорить. — Похоже, вы уже задрали лапки кверху? Готовы отстреливаться до конца, но в глубине души уже побеждены? Я прекрасно знаю, что вы думаете, но только что я видел смерть человека, который знал, как надо умирать. И если кто-нибудь в этой кабине окажется недостоин его, я выброшу тело такого труса из самолета. Только настоящие мужчины будут иметь честь погибнуть вместе с этой машиной!
Слушая эту страстную речь, Уилсон и Грэй переглянулись, и Грэй пожал своими широкими плечами, давая понять, что, когда видит перед собой полностью помешанного человека, может отличить его от здорового.
Но Клер не чувствовал себя сумасшедшим. Все его тело горело от жизненной силы и дрожало от напряжения, как палец нетерпеливого стрелка на податливом курке. Никогда ещё он не был так восприимчив к окружающему миру, никогда не ощущал сильнее, какая величайшая радость — жить на свете.
На мгновение Клер увидел на фоне луны похожий на торпеду силуэт, и когда «мессершмит» стал снижаться по длинной пологой дуге, атакуя их самолет, командир экипажа присел у правого пулемета. Его ум был тверд как камень, и все его тело сосредоточилось на прицеливании.
Через мгновение Клер плавно нажал на курок и удерживал его в заднем положении.
Потом его глаза на мгновение ослепила вспышка яркого света, которая превратилась в белый огненный шар. Огонь пылал на том месте, где только что был немецкий самолет.
— Взорвал! Молодчина! — прозвучал в ушах у Клера пронзительный вопль Уилсона.
В уме командира возникла мысль, не относящаяся к бою: как люди в критических ситуациях переменчивы в своих чувствах! Штурман только что яростно ненавидел его, а теперь бурно восторгался им же.
Эту мысль вытеснило изумление: Клер почувствовал, что пулемет был не таким, как всегда. Он стал больше о размеру, но, как ни странно, гораздо легче и бесконечно удобнее в обращении.
Было ещё нечто новое, и когда Клер заметил это, его душа словно воспарила от восторга: На фоне бледного утреннего неба пулемет светился зеленым светом. Весь его блестящий ствол был окрашен в бледно-зеленый цвет с радужными переливами.
Самым странным из всего этого было то, что Клер абсолютно точно знал, что произошло: он стрелял энергетическим лучом, мощи которого ничего не могло выдержать.
Снова склонившись над пулеметом, Клер в первый раз осознал ту спокойную уверенность, которой был полон, — ощущение несомненной истины. Ощущение судьбы, непохожее ни на одно из чувств, которые он испытывал прежде.
Он ждал новой атаки ничего не подозревающего врага, и тут почувствовал ещё одно необычайное изменение. В первый момент он не понял, что это было, но потом догадался: тишина!
Клер сдвинул брови, потом кивнул сам себе: он прекрасно понял, в чем дело — не слышно шума двигателей. Это совершенно естественно: двигатели космического корабля, в который превратился его самолет NA-7044, не могут работать на бензине.
Корабль скользил по воздуху плавно, как по стеклу — великолепная бронированная машина для глубин космоса. Он плыл по небу на холостом ходу с небрежным изяществом, неуязвимый для врагов.
Клер пересел со своего места у пулемета за второй пульт управления.
— Теперь поведу я, — сказал он Уилсону. — А ты иди к аптечке и займись своей рукой. Через несколько минут мы приземлимся.
Он окинул взглядом приборы на пульте управления и улыбнулся в порыве внезапного ликования, от которого сильнее забилось сердце: приборы были почти такими же, как раньше, но все же чуть-чуть другими. Это была разница между жизнью и смертью.
Акселератор был словно какой-то сверхчувствительный датчик: он реагировал даже на самое слабое прикосновение. Клер набрался решимости, с силой нажал на него — и одно мгновение летел с такой сверхвысокой скоростью, от которой у него закружилась голова. Потом он увидел хорошо знакомую дугу — берег Англии.
Они приземлились практически без единого толчка. Клер вышел из самолета вместе с полковником Ингрэмом. Луна была бледной тенью в небе английского Северо-Заада.
Полковник немного надувался от важности:
— Мы задали жару этим бошам! Я сам взорвал двух из них. Должно быть, мы попали им в бомболюки.
На мгновение то, что Ингрэм совершенно забыл, что случилось на самом деле, изумило Клера. Но в конце концов Клер сообразил, что это объясняет одну загадку, ставившую его в тупик.
Супермен смог материализоваться потому, что профессор Капплер все-таки правильно определил его происхожедение, но ещё в большей степени потому, что во время своей героической смерти ученый создал мощный источник восторга — чистейшей из энергий.
Этой энергии хватило, чтобы спроектировать в реальный мир не только дейстенную волю, но и конкретный предмет — космический корабль.
Почему же корабль до сих пор здесь? Это и было загадкой для Клера, пока полковник Ингрэм не заговорил, но теперь все стало ясно как день: люди из великого свободного будущего, единственного теперь будущего мира, просто не могли поверить, что полет, который однажды потерпел неудачу, теперь благодаря их вмешательству благополучно завершился.
Люди. слишком упрямы, слишком слепы, слишком практичны, значит…
Супермен, который раньше был майором ВВС Эрнестом Уильямом Клером, загадочно улыбнулся. Он здесь для того, чтобы мир родился таким, как надо. Он позаботится об этом.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Земля: новое рождение», Альфред Элтон Ван Вогт
Всего 0 комментариев