«Пятнадцать рассказов»

Пятнадцать рассказов (fb2) - Пятнадцать рассказов (пер. С. Ирбисов,С. Грачева,К Оноприенко,Игорь Георгиевич Почиталин,И Невструев, ...) (Антология фантастики - 2019) 2551K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Фредерик Браун - Мак Рейнольдс - Рэй Рассел - Джеймс Грэм Баллард - Гарри Гаррисон

Пятнадцать рассказов (сборник)

Фредерик Браун Землянский дар

Одинокие размышления Дара Ри нарушил мысленный импульс, соответствующий нашему стуку в дверь.

— Входи, друг мой, — сказал Дар Ри, усилием мысли откатывая дверь в сторону. Конечно, он мог воспользоваться телепатией, но словесное приветствие считалось более почтительным.

Вошел Эджон Хи.

— Ты не сомкнул глаз, вождь, — сказал он.

— Я не могу — ведь через час прилетит ракета с Земли. Я должен видеть это. Конечно, я знаю, что она взорвется в тысяче миль от нас, но мы увидим ядерную вспышку, даже если они промахнутся. Мы долго ждали этого дня! Это же первый физический контакт Марса и Земли. Конечно, наши телепаты уже не одну сотню лет слушают их мысли, но для землян это первый шаг к Марсу, пусть даже на борту ракеты нет ни одного человека.

— Да, — ответил Эджон Хи, усаживаясь, — но я так и не уяснил, зачем им нужен этот ядерный взрыв. Я знаю, они считают, будто Марс необитаем, но…

— Телескопы и спектрографы лунной обсерватории позволят им составить точное представление о почве и атмосфере нашего мира. Минет еще несколько противостояний и они прилетят к нам сами!

Марс ждал посланца землян. Точнее сказать, не Марс, а городок, населенный девятью сотнями марсиан — все, что осталось от марсианской цивилизации. Она была гораздо старше земной, но теперь угасала. Марсиане ждали контакта, который мог бы изменить не только их будущее, но и будущее землян. Дело в том, что они не занимались точными науками, техника была им чужда, но зато владели такими ресурсами мозга, о которых на Земле едва начали догадываться. Телепатия, телекинез, эмпатия — всему этому они были готовы обучить землян. А те, как надеялись марсиане, оживят умирающую планету при помощи своей науки.

Вождь марсиан Дар Ри и Эджон Хи, его ближайший друг и помощник, подняли тост за будущее. Потом они взошли на крышу самого высокого дома и стали ждать, устремив взоры к северу.

— Сработало, Вилли! — Роуг Эверет оторвался от телескопа. — Теперь мы точно узнаем, что почем на Марсе.

Они с Вилли Сантером торжественно пожали друг другу руки. Безо всякой иронии — момент и вправду был исторический.

— А мы никого там не зашибли, Роуг? Точно попали?

— Насколько это возможно. Правда, ракета отклонилась на тысячу миль к югу, но при дистанции в пятьдесят миллионов миль это все равно что ничего. А что, ты думаешь, что на Марсе кто-то живет?

— Нет, конечно, — ответил Вилли, чуть помолчав.

Он был абсолютно прав.

Мак Рейнольдс Галактический орден почета

Дон Мазерс вытянулся по стойке «смирно», бодро отсалютовал и отрапортовал:

— Младший лейтенант Донал Мазерс докладывает, сэр.

Коммодор смерил его взглядом, козырнул и взглянул на лежащий на столе рапорт.

— Мазерс, Одиночная Разведка, У-сто два. Сектор А-двадцать два-Ка-двести двадцать три, — пробормотал он.

— Да, сэр.

Коммодор вновь взглянул на него.

— Вы были на посту всего пять дней, лейтенант.

— Да, сэр, на третий день мне показалось, что испортилась форсунка. Пару дней я терпел, но затем решил, что лучше мне вернуться и проверить, в чем дело. — Затем добавил: — Согласно инструкции, сэр.

— М-да, конечно. Разведчик вряд ли сможет ремонтироваться в космосе. Если возникают какие-то сомнения, инструкции предписывают вернуться на базу. Рано или поздно это случается с каждым.

— Да, сэр.

— Однако, лейтенант, с вами это было четыре раза из шести.

Дон Мазерс ничего не ответил. Он казался невозмутимым.

— Механики доложили, что с вашим двигателем все в порядке.

— Иногда, сэр, следов не остается. Может, это была порция плохого топлива. Она сгорела в конце концов, и все стало на свои места. Но в этом случае тоже следует вернуться на базу.

Коммодор нетерпеливо прервал его:

— Лейтенант, не надо объяснять мне недостатки Одиночной Разведки. Около пяти лет я сам был пилотом. Мне известны все недостатки — и машин, и пилотов.

— Сэр, я не понимаю.

Коммодор посмотрел на кончик своего большого пальца.

— От двух недель до месяца вы проводите в открытом космосе. Совсем один. Высматривая корабли крейденов, которые практически никогда не появляются. В истории войн я могу припомнить лишь одну подобную ситуацию. Во время Первой мировой войны летчики также летали в одиночку. Но они летали всего лишь пару часов или около того.

— Да, сэр, — бессмысленно повторил Дон.

Коммодор продолжал:

— Здесь, в штабе, мы понимаем, что в открытом космосе можно поддаться внезапному страху и, вообразив, будто с кораблем не все в порядке, вернуться на базу, но, — Коммодор откашлялся, — четыре раза из шести? Лейтенант, вы не думаете, что вам надо сходить к психиатру?

Дон Мазерс вспыхнул:

— Нет, сэр, я так не думаю.

Коммодор по-военному сухо ответил:

— Очень хорошо, лейтенант. У вас будет обычный трехнедельный отпуск. Вы свободны.

Дон энергично козырнул, повернулся и вышел из кабинета.

В коридоре он тихонько выругался. Что знают эти медноголовые бюрократы о космическом страхе? О бездонной черноте, о гнусной невесомости, о волнах первобытного ужаса, что охватывает тебя, когда мысль о том, что ты оторван, оторван, оторван от Земли, вдруг пронзает до самого нутра. Что ты один, один, один. В миллионе, миллионе миллионов миль от своего ближайшего сородича. Летать в корабле, который чуть больше нормального шкафа? Что знает об этом Коммодор?

Дон Мазерс весьма предусмотрительно забыл, кто прослужил в разведке пять лет.

Из штаб-квартиры Космического Командования он направился к Гарри, в «Нуово-Мексико бар». В это время дня там было пусто.

— Привет, лейтенант, — поздоровался Гарри, — а я думал, ты патрулируешь. Как это ты так скоро вернулся?

Дон холодно ответил:

— Суешь свой нос в дела безопасности, Гарри?

— Ну вот! Нет, лейтенант. Ты же меня хорошо знаешь. Я знаю всех парней. Я просто так болтал.

— Слушай, как насчет кредита, Гарри? На этой неделе у меня нет денег.

— Нет проблем. Мой мальчик служит на легком крейсере «Нью-Даос». Я открываю кредит для любого космонавта. Что закажешь?

— Текилу.

Текила была единственной уступкой, которую «Нуово-Мексико бар» сделал своему названию. В остальном он выглядел так, как выглядит любой бар в любом месте и в любую эру. Гарри налил, добавил лимон и соль.

— Слышал сегодняшние утренние новости? — спросил он.

— Нет, я только что вернулся.

— Колин Кэзи умер. — Гарри покачал головой. — Единственный человек, награжденный Галактическим орденом Почета. Согласно Президентскому обращению, в память о нем каждый в системе должен помолчать пять минут в два часа по солнечному времени. Знаешь, сколько раз вручался этот орден, лейтенант? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Всего тридцать шесть раз.

Дон сухо добавил:

— Двадцать восемь из них — посмертно.

— Да-а, — Гарри, наклонившись к своему единственному клиенту, вдруг изумленно проговорил: — Галактический орден Почета, награжденный которым не может сделать ничего дурного. Вообрази. Приезжаешь в какой-нибудь городишко, идешь в самый большой ювелирный магазин, берешь бриллиантовый браслет и выходишь. И что тогда?

Дон фыркнул:

— Хозяину магазина возместят убытки с помощью пожертвований от граждан. И, может быть, мэр напишет тебе благодарственное письмо за то, что ты прославил их городишко, соблаговолив заметить один из увиденных в магазине товаров.

— Да-а, — Гарри благоговейно покачал головой, — а представь, ее, ли ты убьешь того, кто тебе не нравится, то и ночи не просидишь в тюряге.

Дон возразил:

— Если бы у тебя был Галактический орден Почета, ты не должен бы был никого убивать. Слушай, Гарри, ты не возражаешь, если я позвоню?

— Вы же знаете, где телефон, лейтенант.

На экране телефона появилась Диана Фуллер; очевидно, она собирала чемоданы. Она обернулась и удивленно произнесла:

— Ой, Дон, я думала, что ты на дежурстве.

— Я там и был. Но случилась поломка.

— Опять? — спросила она, слегка нахмурив брови.

Он нетерпеливо перебил:

— Слушай, я хочу встретиться с тобой. Завтра ты улетаешь на Каллисто. Это наш последний шанс. Я хотел поговорить с тобой о чем-то очень важном.

Она ответила слегка раздраженно:

— Я собираю вещи, Дон. Для встречи с тобой у меня просто нет времени. Мне кажется, мы уже попрощались пять дней назад.

— Это очень важно, Ди.

Она бросила два свитера на кресло или во что-то не видимое на экране и, уперев руки в бока, взглянула ему прямо в лицо.

— Нет, Дон, не для меня. Это все уже было. Зачем мучить себя? Ты не готов к женитьбе. Дон. Мне не хочется обижать тебя, но ты просто не можешь жениться. Увидимся через несколько лет, Дон.

— Ди, всего лишь пару часов, сегодня днем.

Диана повернулась к нему и произнесла:

— Колин Кэзи умер от ран сегодня утром. Президент просил почтить его память пятью минутами молчания. Дон, я собиралась провести это время одна, немного всплакнула бы, вспомнив человека, который умер и за меня, и за всех нас. Того, который был так отважен, что удостоился высшей чести, какой когда-либо удостаивался человек. И я не хочу, чтобы в это время рядом со мной был солдат, покинувший свой пост.

После того как экран погас, Дон Мазерс вернулся и на негнущихся ногах подошел к стойке. Он рухнул в кресло и решительно приказал:

— Еще текилу, Гарри. Двойную. Без лимона и соли.

Час спустя или около того чей-то голос произнес:

— Вы — младший лейтенант Донал Мазерс?

Дон поднял глаза и прорычал:

— Ну и что? Пошли вон.

Их было двое. Близнецы или очень похожи. Без выражения на лицах, крепко сложенные. Такие обречены охранять удовольствия людей богатых или умных, но сами не способны стать ни тем, ни другим. Один из них повторил:

— Босс хочет тебя видеть.

— А кто ваш босс, черт побери?

— Может, он скажет, когда тебя увидит, — рассудительно и терпеливо сказал другой.

— Ну, можете передать своему боссу, чтобы он отправлялся к…

Второй из вошедших стоял спокойно, засунув руки в карманы пальто. Потом он вытащил левую руку и положил перед Доном Мазерсом чек.

— Босс велел передать это вам.

Тысяча юнит-нотов. Дон никогда не видел чека на такую сумму, даже и на половину такой суммы.

Он закусил губу, взял чек и хорошенько его рассмотрел. Подделка была искусством давно забытым. Ему даже и в голову не пришло, что он может быть фальшивым.

— Хорошо, — промолвил Дон, вскакивая на ноги, — давайте поедем к боссу, мне сейчас нечего делать, а его визитная карточка заинтриговала меня.

На улице один из них вызвал такси, нажав кнопку на своем запястье, и они втроем уселись. Тот, который дал Дону чек, набрал на циферблате адрес, и они поехали.

— Ну, так чего босс хочет от меня? — поинтересовался Дон.

Они не удостоили его ответом.

Местом их назначения оказалось здание Межпланетных Линий. Машина подняла их вверх, на пентхауз, увенчивающий здание, и они приземлились на террасе.

На пляжных стульях, между которыми располагался автобар, сидели двое мужчин. Оба средних лет. Один из них, невероятно тучный, был смутно знаком Дону Мазерсу. Из передачи последних известий? Из статьи в журнале? Другой был типичный злодей, такой, каких обычно изображают в видеофильмах. Мало кто из людей в реальной жизни выглядит как законченный злодей. Дон решил, что этот — исключение. Он хмуро посмотрел на них.

— Я полагаю, один из вас — босс.

— Правильно, — прохрюкал толстяк. Он посмотрел на провожатых Дона. — Вы, Скотти и Роджер, идите.

Они сели в машину и уехали.

Тип с лицом злодея произнес:

— Это мистер Лоуренс Демминг. Я его секретарь.

Демминг пропыхтел:

— Садитесь, лейтенант. Что будете пить? Моего секретаря зовут Ростофф. Макс Ростофф. Вот мы и познакомились. Полагаю, вы — младший лейтенант Донал Мазерс.

— Текилу, — выговорил Дон.

Макс Ростофф заказал выпивку для него и, не спросив, еще одну, для шефа.

Теперь Дон вспомнил, кто такой Демминг. Лоуренс Демминг, миллиардер. Грабитель-магнат, так назвали бы его раньше. Транспортный воротила Солнечной системы. Будь он свиньей, его давно бы зарезали. Тучность его была болезненной.

Ростофф спросил:

— У вас есть удостоверение личности?

Дон Мазерс раскрыл бумажник, вытащил удостоверение. Ростофф передал ему текилу, взял карточку и осмотрел ее со всех сторон.

Демминг раздраженно поинтересовался:

— У вас на воротнике эмблема пилотов Разведки. Какой сектор вы патрулируете, лейтенант?

Дон отхлебнул глоток огненного мексиканского напитка, взглянул на Демминга поверх стакана:

— Это военная тайна.

Демминг шевельнул пухлыми губами:

— Разве Скотти не дал вам тысячу юнит-нотов? — И, не дожидаясь ответа: — Вы взяли чек. Верните его или скажите номер вашего сектора, лейтенант.

Дон Мазерс понимал, что такой человек, как Демминг, может получить подобную информацию, не прилагая особых усилий. Да и секрет был не ахти какой.

Он пожал плечами:

— А-двадцать два-Ка-двести двадцать три. Я летал на У-сто два.

Макс Ростофф вернул удостоверение Дону, взял со стола карту Солнечной системы и что-то там проверил.

— Ваша информация верна, мистер Демминг. Это именно тот человек.

Демминг поудобнее устроил свою тушу в кресле, отхлебнул глоточек и сказал:

— Очень хорошо. Не желаете ли получить Галактический орден Почета, лейтенант?

Дон Мазерс рассмеялся:

— А вы?

Демминг нахмурился:

— Я не шучу, лейтенант Мазерс. Я не служу в Вооруженных Силах и не могу получить такую награду. Но вы, вы — пилот Разведки.

— И у меня столько же шансов получить орден Почета, сколько родить тройню.

Транспортный магнат покачал отвратительно толстым пальцем:

— Я отвечаю за свои слова.

Дон Мазерс загоготал и выпалил:

— Черта с два! В нашей системе ни у кого нет столько денег, чтобы купить орден Почета. Это грань, где даже ваши деньги, Демминг, не помогут.

Демминг поудобнее уселся в кресле, закрыл глаза и проворчал:

— Скажи ему.

В разговор вступил Макс Ростофф:

— Несколько дней назад мы с мистером Деммингом возвращались с Ио на одном из грузовых судов межпланетных Линий. Эти корабли полностью автоматизированы, вы, вероятно, знаете об этом. Итак, мы были совсем одни.

— Ну? — Дон, ни у кого не спрашивая, налил себе еще текилы. Двойной. Внутри него росло возбуждение, и выпитое ранее вино тоже давало о себе знать. Происходило что-то важное, очень-очень важное. Но он не имел ни малейшего понятия, что именно.

— Лейтенант, как вам это понравится — захватить в плен легкий крейсер крейденов? Если не ошибаюсь, вероятно, Миро-класса.

Дон нервно рассмеялся, не зная, что там будет дальше, но чувствуя нарастающее волнение. Он произнес:

— Во всей истории войн между нашими расами неповрежденный корабль крейденов никогда не был захвачен. Было бы здорово, если бы это случилось.

— Ну, этот не совсем целый, но почти.

Дон смотрел то на Ростоффа, то на Демминга:

— О чем, черт побери, вы говорите?

— В вашем секторе, — ответил Ростофф, — мы обнаружили брошенный крейсер Миро-класса. Экипаж — мерзкие твари — погиб. Их около тридцати. Мистер Демминг и я предполагаем, что судно было уничтожено во время одной из стычек между нашим флотом и их и что каким-то образом все сражающиеся погибли. Так или иначе, сегодня корабль плавает, брошенный всеми, в вашем секторе.

Ростофф мягко добавил:

— Чтобы увидеть следы битвы, нужно подобраться к нему совсем близко. А так он выглядит совсем целым.

Демминг вновь открыл глаза и выговорил:

— И вы возьмете его в плен.

Дон Мазерс глотнул текилу, облизнул губы.

— И почему вы считаете, что это поможет завоевать самую высокую награду, которая когда-либо была установлена?

— Потому что, — насмешливо проговорил Ростофф, — вы доложите, что перед вами крейсер крейденов, Миро-класса. Мы полагаем, что ваше начальство прикажет вам держаться на расстоянии, дожидаясь подмоги. Ведь крошечный разведчик ничего не может сделать, кроме как держать врага под наблюдением, пока не прибудет эскадрон. Потом вы передадите по радио, что корабль удаляется и вы собираетесь его атаковать. Когда появится подкрепление, окажется, что вы захватили крейденов в одиночку, хотя противник был в пятьдесят раз сильнее.

В горле у Дона першило, ладони взмокли.

— Один разведчик против крейсера Миро-класса? По меньшей мере, в пятьдесят раз больше, мистер Ростофф, по меньшей мере.

— Вас, обязательно наградят орденом Почета, — промычал Демминг, — особенно сейчас, когда Колин Кэзи умер и никто из живущих ныне не имеет этой награды. Макс, налейте еще лейтенанту.

Дон спросил:

— Слушайте! Почему? Я думаю, может, вы и правы насчет получения награды. Но почему, почему я и какова ваша доля?

Демминг пробормотал:

— Ну вот, мы и добрались до главного.

Он опять поерзал в кресле и закрыл глаза, а его секретарь тем временем вступил в разговор.

Макс Ростофф наклонился вперед, его волчье лицо внезапно стало очень серьезным.

— Лейтенант, мы только начинаем разрабатывать месторождения на спутниках Юпитера. Есть все основания полагать, что источники урановых руд на Каллисто — единственное, что поможет нам победить крейденов. Так или иначе, тот, кто этим займется, сумеет заработать буквально миллиарды.

— Я все же не понимаю…

— Лейтенант Мазерс, — терпеливо продолжал Ростофф, — награжденный орденом Почета стоит выше закона. Его престиж невероятно высок, нет такой величины… Ну, давайте я объясняю на примере. Предположим, обладатель ордена Почета создает акционерное предприятие для разработки иранита на Каллисто. Трудно ли ему будет избавиться от акций?

Демминг проворчал:

— А представьте, что было всего несколько темных манипуляций в делах корпорации? — Он глубоко вздохнул: — Поверьте, лейтенант Мазерс, за столетия скопилось потрясающее количество законов, которые мешают бизнесу. Идет долгая война за возможность продолжать свое дело. Вести бизнес, не совершая никаких погрешностей против закона, — для развития новой отрасли это было бы бесценно. — Он вновь вздохнул так, что его туша заколыхалась. — Бесценно.

Ростофф, хитро глядя, произнес:

— Мы предлагаем вам трехстороннее сотрудничество, Мазерс. Вы с вашим орденом Почета будете нашей вывеской. Мистер Демминг даст первоначальный капитал для разработок. А я… — он усмехнулся со злобным удовлетворением, — я видел корабль крейденов и я тоже вхожу в долю. Я обеспечиваю мозги.

Демминг недовольно хмыкнул, но ничего не сказал. Дон тихо сказал, глядя на пустой стакан и вертя его в руках:

— Слушайте, мы по уши завязли в войне с крейденами, войне не на жизнь, а на смерть Победим или мы, или они. В такое время вы предлагаете провернуть фальшивку, которая сделает возможным разработку новых сателлитов на миллиардные суммы.

Демминг бессмысленно промычал что-то.

Дон продолжал:

— Теоретически мы все должны сплотить наши усилия. Ваш проект, как мне представляется, вставляет палки в колеса общего дела.

Демминг закрыл глаза.

Ростофф возразил:

— Лейтенант, мы живем в жестоком мире. Если мы в конце концов уничтожим крейденов, одной из причин этого будет жестокость нашего общества. Всяк за себя, и к черту отстающих. Апологеты этого общества выдумывают красивую чепуху, такую, например, как свободное предпринимательство, но на самом деле это мир, где все пожирают друг друга. Удивительно, что общество это живет или, по крайней мере, до сих пор живо. Сейчас человечество нуждается в урановом топливе со спутников Юпитера. Добывая его, можно сколотить огромное состояние. Почему бы нам этого не сделать?

Казалось, Демминг сейчас захрюкает.

Ростофф угрюмо продолжал:

— Не будьте наивным, лейтенант. Тому, кто это сделает, честность не понадобится. В нечестной игре нельзя выиграть, играя честно. Выигрывает самый большой жулик. Мы нашли джокер, оброненный кем-то на пол, и мы будем простаками, если не воспользуемся им.

Демминг открыл поросячьи глазки.

— Все это чисто теоретическая сторона дела. Мы основательно изучили ваше прошлое перед тем, как пригласить вас, Мазерс. Мы знаем вашу биографию и до того момента, когда вы вступили на Космическую Службу. Между нами говоря, разве вы не хотите оставить армию? Целый миллиард мужчин и женщин в наших Вооруженных Силах может заменить вас. Скажем, что вы уже выполнили свой долг. Разве вы не понимаете, какие возможности откроются перед вами, когда у вас в кармане будет орден Почета?

* * *

Корабль был на месте, он медленно плавал. Если бы в прошлый патруль он был более внимателен, он сам натолкнулся бы на него. И если бы он нашел его, он, конечно, доложил бы, что перед ним действующий вражеский крейсер. Демминг и Ростофф оказались правы. Следов сражения не было видно.

Это если приближаться по траверзу с правого борта. С этой стороны в особенности он выглядел абсолютно нетронутым.

К этому заключению Дон пришел, сделав несколько витков вокруг корабля. Мазерс играл весьма осторожно. Все было вовсе не так просто, как можно было подумать. Он не хотел совершать никаких ошибок. Его руки потянулись к продуктовому отсеку, вытащили оттуда космический термос, в котором должен храниться фруктовый сок, но в котором на этот раз было совсем не то. Он сделал большой глоток.

В конце концов он вернулся на выбранное место и щелкнул включателем экрана. На нем появилось лицо лейтенанта с базы. Тот вопросительно поглядел на Дона Мазерса.

Дон доложил, стараясь говорить взволнованно:

— Мазерс, разведчик У-сто два, сектор А-двадцать два-Ка-двести двадцать три.

— Да-да, — позевывая прервал его тот.

— Я обнаружил крейденовский крейсер, думаю, Миро-класса.

Лейтенант дернулся. Он нажал какую-то кнопку, экран замерцал, потом засветился вновь.

Седовласый адмирал Флота оторвал взгляд от бумаг, лежащих перед ним на столе.

— Да?

Дон Мазерс отрапортовал:

— Обнаружен крейсер Миро-класса в секторе А-двадцать два-Ка-двести двадцать три, сэр. Я нахожусь в пятидесяти милях от него. Думаю, пока меня не обнаружили. По крайней мере — он в меня не стреляет.

Адмирал подавал кому-то знаки. Двое младших офицеров подошли к экрану, получили набросанные на бумаге приказания. Адмирал быстро зажег приказы на двух других экранах. Через секунду он вновь взглянул на Дона Мазерса.

— Держитесь, лейтенант. Наблюдайте за ним столько времени, сколько сможете. Ваши точные координаты?

Дон дал координаты и продолжал ждать. Через несколько минут адмирал вновь повернулся к нему.

— Дайте взглянуть, лейтенант.

Дон Мазерс установил экран так, чтобы видно было крейденовский крейсер. Ладони у него взмокли, но пока все шло по плану. Он жалел, что не может хлебнуть еще немного.

Адмирал произнес:

— Миро-класс, все правильно. Не приближайтесь к нему, лейтенант. Они подожгут вас к чертям и уплывут У нас есть оперативная группа в часе полета от вас. Положитесь на них.

— Да, сэр. Час. Он был рад узнать это. Времени оставалось немного. Он подождал еще пять минут и затем доложил:

— Сэр, они набирают скорость.

— О, черт, — выругался адмирал, затем быстро включил еще экраны, рявкая одну команду за другой.

Дон решительно заявил:

— Я иду следом за ними, сэр. Они увеличивают скорость. Через пять минут они будут так далеко, что я не смогу достать их. Это совершенно точно.

Адмирал испуганно взглянул на него.

— Не будьте ослом.

— Они уйдут, сэр.

Зная, что каждое его движение видно на экране, Дон Мазерс пяткой правой ноги нажал на поднимающий рычаг своей пушки.

Адмирал резко перебил его:

— Пусть уходит, дурак. Ты не протянешь ни секунды. — Затем, повышая голос: — Это приказ, лейтенант!

Дон выключил экран. С кислой миной на лице он приблизился к крейденовскому кораблю, выстрелил Он собрался истратить каждый эрг энергии своего разведчика и сжечь судно до такой степени, чтобы его атака выглядела настоящей и следы предыдущего боя были уничтожены.

Награждение Галактическим орденом Почета как обычно было обставлено с минимумом церемоний.

Только Президент и капитан Донал Мазерс собственной персоной находились в кабинете Президентского дворца.

Однако оба они знали, что каждый экран Солнечной системы настроен на них.

Дон Мазерс отдал салют и вытянулся по стойке «смирно».

Президент зачитал приказ, короткий, как и все приказы о награждении орденом Почета.

«…за выдающуюся храбрость, превышающую голос долга, за то, что в одиночку, при невероятной разнице в силах, атаковал и победил вражеский крейсер, в разведке, вооруженный только коротковолновой пушкой…»

Он приколол к мундиру Дона Мазерса маленький кусочек металла на орденской ленточке. Это был непритязательный, необычайно обычный орден, Галактический орден Почета.

Дон хрипло поблагодарил:

— Спасибо, сэр.

Президент пожал ему руку и ответил:

— Я — президент Объединенной Солнечной системы, капитан Мазерс, а это, вероятно, самый высокий пост, которого может достичь человек. — И добавил просто: — Хотел бы я быть на вашем месте.

Впоследствии, в Нью-Вашингтоне, мечтая об одиночестве и будучи одинок, он бродил по улицам, изредка волнуясь, когда кто-нибудь узнавал его и люди останавливались и аплодировали.

Про себя он усмехался.

Дон уже подозревал, что через некоторое время он привыкнет и ему это смертельно надоест, но в данный момент все было ново и удивительно. Кто был тот летчик, который давным-давно первым перелетел через Атлантику? Его популярность, должно быть, была примерно такой же.

Обедать Мазерс пошел в «О’Доннелс», и как только он вошел, оркестр, игравший популярную мелодию, замолчал и грянул Межпланетный гимн. Хозяин ресторана сам проводил его к столику и посоветовал, что заказать и какое вино выбрать.

Лишь только он сел, остальные посетители ресторана — и мужчины и женщины — встали, повернулись к нему и захлопали. Дон вспыхнул. Это начинало надоедать. После еды, совершенно фантастической, Дон выкурил сигару и попросил метрдотеля принести счет.

Метрдотель улыбнулся:

— Капитан, боюсь, в «О’Доннелсе» с вас не возьмут денег ни за этот обед, ни за любой другой. — Он помолчал и добавил: — Знаете, капитан, я сомневаюсь, есть ли в Солнечной системе ресторан, где с вас взяли бы деньги. И будет ли такой когда-нибудь.

Дон Мазерс был ошеломлен. Только сейчас он начал понимать, как много ему дает орден Почета.

В штаб-квартире Космического командования, в третьем отделении, Дон вытянулся по стойке «смирно» перед столом Коммодора и отсалютовал.

В ответ Коммодор энергично откозырял и вновь уселся в кресло.

— Садитесь, капитан. Рад вновь видеть вас — Добавил любезно: — Где вы были?

Дон Мазерс плюхнулся в кресло, устало ответил:

— В запое. В таком, что всем запоям запой.

Коммодор рассмеялся:

— Не возводите на себя напраслину.

— Это был совершенный запой.

— Ну, — вновь засмеялся Коммодор, — не думаю, что мы можем засадить вас на гауптвахту за самовольную отлучку. В свете вашего недавнего награждения.

На это ничего нельзя было возразить.

— Кстати, — продолжал Коммодор, — я не имел возможности поздравить вас. Это был настоящий подвиг, капитан.

— Спасибо, сэр, — скромно ответил Дон, — полагаю, это было довольно глупо с моей стороны.

— Да, очень. На такой вот «глупости» и основаны героические деяния. — Коммодор вопросительно взглянул на него: — Вам, должно быть, невероятно повезло. Единственно, мы можем предположить, что его детекторы были не в порядке. Иначе у вас бы ничего не получилось.

— Да, сэр, — быстро кивнул Дон, — так все и было. А мой первый снаряд наверняка разрушил его пульт управления или что-то в этом роде.

— Он что, не дал ни одного ответного залпа?

— Несколько. Но к этому времени я был слишком близок к нему и слишком быстро двигался. Собственно говоря, я не думал, что они оправились от моего первого удара.

— Нет, думаю, что нет, — задумчиво ответил Коммодор, — такая досада, что вы совершенно сожгли его. У нас никогда не было крейденовского корабля в настолько хорошем состоянии, чтобы наши ученые могли его изучить. Это могло бы существенно изменить ход войны, особенно если бы на борту мы обнаружили знаки, указывавшие нам, откуда приходят крейдены. Целое столетие мы ведем эту войну на наших границах. Было бы лучше, если бы мы достигли их границ. Неизвестно, сколько мы еще сможем сдерживать их натиск при таких обстоятельствах.

Дон Мазерс недовольно возразил:

— Что ж, все не так плохо, как вы говорите, сэр. Мы держим их на достаточном расстоянии.

Его начальник вздохнул:

— Это происходит благодаря тому, что мы можем содержать достаточное количество патрульных судов, которые предупреждают нас, когда их корабли приближаются. Знаете ли вы, сколько топлива уходит на это?

— Ну, я знаю, что много.

— Так много, что промышленность Земли вернулась к бензину и углю. Каждая унция радиоактивного топлива идет на нужды Флота, но и в этом случае топливо все равно кончится — это лишь вопрос времени.

Дон Мазерс закусил губу.

— Я не знал, что все так плохо.

Коммодор кисло улыбнулся:

— Боюсь, я охладил ваш пыл, капитан. Расскажите, что чувствует обладатель самой высшей награды Системы?

Дон восхищенно покачал головой:

— Это чудесно, сэр! Конечно, как любой солдат, я всегда знал об ордене Почета, но… Но никто никогда не надеется получить его. — Криво усмехнувшись, он добавил: — Во всяком случае пока он жив и здоров. Но, сэр, вы понимаете, что я не смог потратить с того момента ни юниты денег?

В его голосе слышался благоговейный страх.

— Сэр, понимаете ли вы, что даже нищий не возьмет у меня денег?

Коммодор сочувственно кивнул:

— Вы должны понять, кем вы стали для людей, капитан. Ваш подвиг вдохновляет, но это не все. Вы соединяете в себе черты народного героя и Неизвестного Солдата. После получения награды вы стали символом — символом миллионов невоспетых героев и героинь, которые умерли, сражаясь за род человеческий. На ваших плечах нелегкая ноша, капитан Мазерс: ваша слава ко многому обязывает.

— Да, сэр.

Другим тоном Коммодор произнес:

— Это возвращает нас в настоящее, к вашему будущему заданию. Очевидно, вы больше не будете служить в Разведке. Большое начальство, кажется, выступает за то, чтобы вы поднимали боевой дух и…

Дон Мазерс откашлялся и прервал его:

— Сэр, я решил уйти из Космической Службы.

— Уйти! — он непонимающе уставился на Мазерса. — Идет война, капитан!

Дон вызывающе кивнул:

— Да, сэр. И все, что вы только что сказали. Я не могу больше быть разведчиком. Я ушел бы и этим дал пищу для разговоров старым леди в клубах.

— Вряд ли, капитан.

— Нет, сэр, я думаю, что принес бы больше пользы вне армии. Я подаю в отставку и начинаю разработку рудников на Каллисто и других спутниках Юпитера.

Коммодор ничего не ответил. Губы у него побелели.

Дон Мазерс настойчиво продолжал:

— Возможно, мой престиж поможет набрать добровольцев для работы на новых шахтах. Если они увидят, как я жертвую, борюсь с трудностями…

Коммодор спокойно прервал его:

— Мистер Мазерс, я сомневаюсь, что вы когда-нибудь столкнетесь с трудностями, и не имеет значения, где вы будете жить. Как бы то ни было, удачи вам. Вы ее заслуживаете.

Выйдя из штаб-квартиры, Дон Мазерс вызвал такси и поехал в отель. Он поздравил себя с удачей. Все произошло легче, чем он ожидал. Хотя, если подумать, нет такой гадости, которую не могло бы выкинуть начальство.

Он посмеялся над собой.

Подумать только, если бы он пришел к Коммодору месяц назад и заявил бы, что собирается уйти из Космической Службы. Совершенно верно, его бы вышвырнули. Вышвырнули прямо в лапы эскадрона экспертов-психиатров.

В отеле он сбросил мундир, что доставило ему огромное удовольствие, и оделся в один из множества цивильных костюмов, которыми был набит шкаф. Ему нравилось прикидывать, сколько бы стоила эта одежда с точки зрения младшего лейтенанта или даже капитана. Да, мой мальчик, да.

Он с удовлетворением взглянул на свое отражение в гардеробном зеркале, затем повернулся к автобару и налил выдержанной метаксы. За последние несколько дней он потерял вкус к плебейской текиле. Он посмотрел бутылку старого греческого бренди на свет и был приятно удивлен тем, сколько стоит маленький стаканчик этой жидкости. К счастью, ему никогда не придется узнать это. Дон выпил и, насвистывая, спустился на личном лифте в гараж, на второй уровень цокольного этажа отеля. Он выбрал лимузин и набрал код здания Межпланетных Линий.

Донал поставил машину на обочину перед главным входом, проигнорировав все правила дорожного движения, и вошел в здание, тихонько посвистывая. Все складывалось удачно. Он улыбнулся, увидев небольшую толпу, собравшуюся снаружи, ему аплодировали. Он улыбнулся и помахал им.

К нему подбежала секретарша, и Дон сказал, что хотел бы увидеть мистера Демминга или мистера Ростоффа А потом, когда она предложила проводить его, он заметил, что она похожа на фею, и спросил:

— Что вы делаете сегодня вечером, мисс?

Ее лицо побледнело.

— О, ничего, сэр, — ответила она слабым голосом.

Он улыбнулся ей.

— Может быть, я заеду за тобой, если не буду слишком занят.

Дон никогда не видел, чтобы кто-нибудь был так ошеломлен. Девушка пробормотала:

— Меня зовут Тони. Тони Фицджеральд. Вы можете позвонить сюда и вызвать меня. В любое время.

— Может быть, я так и сделаю, — улыбнулся Донал, — а сейчас давай повидаем старину Демминга.

Это ошеломило ее еще больше. Мало того, что ее пригласил на свидание величайший герой Системы, впервые в жизни она услышала, как межпланетного магната назвали «стариной Деммингом». Тони выдохнула:

— О, вам прямо, капитан Мазерс.

Дон возразил:

— Боюсь, уже мистер Мазерс. У меня новые обязанности.

Она взглянула на него:

— Для меня, сэр, вы всегда будете капитаном Мазерсом. — И некстати добавила: — Двое моих братьев пропали на «Минерве» во время боев в районе Плутона в прошлом году. — Она глубоко вздохнула, что лишь подчеркнуло ее фигурку. — Я шесть раз обращалась в Космическую Службу, но они не берут меня.

Они ехали в лифте. Дон сочувственно сказал:

— Это ужасно, Тони. Но Космическая Служба — это вовсе не так романтично, как ты думаешь.

— Да, сэр, — проникновенно ответила Тони Фицджеральд. — Вы должны знать, сэр.

Дон был несколько раздосадован. Больше он ничего не сказал до самого момента, когда они доехали до верхних этажей гигантского офиса. Он поблагодарил ее, и она передала его другому секретарю. К тому времени, когда он подошел к двери кабинета Макса Ростоффа, Дон несколько воспрянул духом.

Макс Ростофф взглянул на него из-за стола. Как всегда его взгляд был по-волчьи агрессивен. Он равнодушно произнес:

— О, капитан, как приятно вновь увидеть вас. Проходите. Тони, вы можете идти.

Тони подарила межпланетному герою еще один долгий взгляд, потом повернулась и вышла.

Как только дверь за нею закрылась, Макс Ростофф прорычал:

— Где ты был, ты, пьяница?

Если бы у Ростоффа неожиданно вырос рог, как у единорога, это не поразило бы Дона сильнее, чем его слова.

— Мы ждали тебя неделю, — фыркнул Ростофф. — Из одного бара в другой, наши люди не могли тебя догнать. Проклятье! Ты что, не понимаешь, мы должны улетать? У нас накопилась дюжина документов, которые ты должен подписать. Мы должны сделать дела побыстрее, пока кто-нибудь не опередил нас.

У Дона вырвалось:

— Вы не можете так со мной разговаривать.

Поворот и пристальный взгляд. Макс Ростофф проговорил негромко и угрожающе:

— Не могу? Почему это я не могу?

Дон свирепо поглядел на него.

Макс Ростофф повторил негромко и угрожающе:

— Давай разберемся, Мазерс. Для всех, кроме Демминга и меня, ты можешь быть величайшим героем Солнечной системы. Но ты знаешь, кто ты для нас?

Дон почувствовал, что кипит от возмущения.

— Для нас, — жестко сказал Ростофф, — ты просто тупица, не имеющий понятия о делах. — И угрожающе добавил: — И не делай ошибок, Мазерс. У тебя будут все блага столько времени, сколько ты будешь нам нужен.

Голос позади них произнес:

— Позволь мне добавить к этому: точка, конец абзаца.

Это сказал Лоуренс Демминг, вышедший из внутреннего кабинета.

Он сказал, и даже его голос казался жирным:

— А сейчас, когда все определилось, я позову юристов, и пока они будут здесь, мы будем вести себя, как три равных партнера. Мы и будем ими — на бумаге.

— Подождите минутку, — пробормотал Дон, — вам не кажется, что вы передергиваете? Мы договорились, что поделим все на три части.

Демминг кивнул так, что щеки у него затряслись:

— Все правильно. И твоя часть Добычи — орден Почета. Он и сомнительная честь — все будет записано на твое имя. У тебя будет орден, а у нас будет все остальное.

И громко прорычал:

— Ты ведь не думаешь, что тебе не повезло?

Макс Ростофф прибавил:

— Давайте закончим с этим и пригласим законников. У нас достаточно бумаг, чтобы быть занятыми до конца недели. — Он вновь уселся за стол и поглядел на Дона. — Потом мы втроем улетим на Каллисто, займемся там делами. Капелька удачи, и через шесть месяцев каждая унция уранита в системе будет у нас под контролем.

На космодроме Каллисто их корабль встречала толпа. По земным масштабам весьма скромная, но там была представлена весьма значительная часть маленького населения луны Юпитера.

По пути сюда с Доном Мазерсом работал целый штаб лучших составителей речей и два профессиональных актера высокого уровня. На космодроме Дон произнес короткую предварительную речь, а затем была еще одна, очень важная, ее транслировали на всю Систему из его номера в отеле. Его очень хорошо натаскали и не давали прикладываться к бутылке, он сделал лишь несколько глотков перед началом.

— У нас в руках проект по использованию недавно открытых залежей уранита на спутниках Юпитера.

Он выдержал паузу и затем продолжил:

— Это работа, которая не может быть сделана небрежно или случайно. Ядерное топливо для Системы — дело первостепенной важности.

Коротко говоря, друзья, мы должны объединить усилия, чтобы сделать эту работу быстро и эффективно. Мои коллеги и я организовали корпорацию, чтобы поправить существующее положение дел. Мы призываем всех покупать наши акции и тем внести свой вклад в общее дело. Я не хочу говорить о выгоде, друзья, потому что в нынешнем критическом положении мы презираем ее. Однако, как я уже сказал, я приглашаю вас стать нашими акционерами.

Некоторые прииски сейчас находятся в руках частных лиц или маленьких корпораций. Необходимо, чтобы они передали их нашей единой корпорации по соображениям эффективности. Наши эксперты оценят участки и выплатят хозяевам компенсацию.

Дон Мазерс вновь сделал паузу, чтобы лучше выделить свою мысль.

— Сейчас не время увиливать. Все мы должны сплотиться. Если кто-то поставит личный интерес над нуждами Системы, власти должны будут применить против него определенные меры.

Нам нужны тысячи, десятки тысяч обученных рабочих для работы на рудниках и заводах. Раньше квалифицированная работа оплачивалась здесь вдвое или даже втрое выше по сравнению с Землей. Я могу лишь повторить, что сейчас не время для личного обогащения и выгоды. Корпорация открыто заявляет, что будет платить столько, сколько в среднем платят на Земле. Мы не оскорбим наших рабочих, «заставляя» их быть патриотами из-за денег.

И так далее, в том же духе.

Восприняли эту речь очень хорошо. Даже с энтузиазмом.

На третий день на совещании в офисе Дон дождался удобного момента и заявил:

— Послушайте, где-то здесь, на Каллисто, живет молодая женщина по имени Диана Фуллер. Я хочу, чтобы она была моей секретаршей.

Демминг оторвался от бумаг.

— Скажи ему, — прохрюкал он Ростоффу и вновь углубился в чтение.

Макс Ростофф поудобнее расположился в кресле.

— Скотти, Роджер, — приказал он двум телохранителям, — идите и распорядитесь, чтобы привели этого чертового изыскателя.

Когда они вышли, он повернулся к Дону:

— Тебе не нужен кабинет. Тебе нужно лишь вернуться к своим бутылкам. Не беспокойся так сильно, оттого что не можешь подписывать бумаги в любое время, когда нам нужна твоя подпись.

Дон Мазерс сердито вспыхнул:

— Слушайте, не раздражайте меня вы, оба. Я вам нужен. Очень. Фактически, я вижу, корпорация нуждается во мне больше, чем в вас. — Он насмешливо взглянул на Демминга: — Собственно, идея была такова, что вы вкладываете деньги. Какие деньги? Пятьдесят один процент акций записан на мое имя, а все необходимые кредиты мы получаем за счет продажи акций. — Он повернулся к Ростоффу. — Предполагалось, что вы обеспечите нас мозгами. Какими мозгами? Мы наняли лучших горных инженеров, лучших техников, лучших администраторов. Вы совершенно не нужны.

Демминг весело прохрюкал в ответ на эту коротенькую речь, но не соизволил оторваться от чтения.

Лицо у Ростоффа вытянулось, стало злобным, как у волка. Он усмехнулся:

— Слушай, алкоголик, ты — наше единственное уязвимое место. Для Демминга и меня на свете нет такой вещи, с которой мы должны считаться. По этой причине ты не должен жаловаться. Ты получил все, что хотел. У тебя лучший номер в лучшем отеле на Каллисто. Ты ешь лучшую пищу Солнечной системы. И, что самое главное для пьяницы, ты пьешь лучшее спиртное и столько, сколько пожелаешь. Более того, никто никогда не узнает правды о тебе, если только Демминг или я не побеспокоимся. Так и будешь жить жизнью величайшего героя Системы.

Теперь Дон Мазерс презрительно усмехнулся:

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что я — ваше единственное уязвимое звено? Против меня ничего нет, мистер Ростофф, и вы это знаете. Кто вам поверит, если вы что-нибудь скажете? Я сжег крейсер дотла, невозможно найти на нем следов предыдущего боя и нельзя доказать, что он был уничтожен до того, как я с ним столкнулся.

Демминг вновь весело фыркнул.

Макс Ростофф издевательски рассмеялся:

— Не будь ослом, Мазерс. Когда мы натолкнулись на этот корабль, мы его сфотографировали. Мы можем не только доказать, что не ты победил его, мы покажем, что крейсер был в отличном состоянии, пока ты не сжег его. Воображаю, как хотелось бы нашим техникам увидеть внутренности крейденовского корабля.

Демминг довольно засмеялся:

— Интересно, какой приговор вынесет военный трибунал герою, который оказался диверсантом?

Он встретился с ней, после того как пробыл на Каллисто почти восемь месяцев. Он не помнил, при каких обстоятельствах это произошло. Дон был очень пьян и очень удивлен; туман рассеялся, она сидела за столом напротив него.

Он покачал головой и осмотрел комнату. Они находились в каком-то ночном клубе. Непонятно, в каком именно.

Дон Мазерс облизнул губы, нахмурился, почувствовав неприятный привкус.

Произнес невнятно:

— Привет, Ди.

Диана Фуллер ответила:

— Привет, Дон.

— Я, должно быть, отключился. Наверное, напился слишком сильно.

Она рассмеялась:

— Ты имеешь в виду, что не помнишь, о чем говорил мне в течение последних двух часов?

Он пристально посмотрел на нее:

— И что я рассказал тебе за эти два часа?

— Ты рассказал о своем детстве, Дон. О рыбалке и первой винтовке. И как ты убил белку и чувствовал себя таким виноватым.

— О, — вздохнул Дон и провел рукой по губам.

Позади него стояло ведерко с шампанским, но бутылка была пуста. Он поискал глазами официанта. Диана мягко спросила:

— Думаешь, тебе надо выпить еще, Дон? Он взглянул на нее. Она была такая же красивая. Нет, неправда. Она была хорошенькая, но не красивая. Просто чертовски хорошенькая девочка, но не из тех, чьи чары неотразимы.

— Слушай, — произнес Дон, — я не помню. Мы что, поженились?

Она звонко рассмеялась:

— Поженились? Да я встретила тебя два или три часа назад. — Она поколебалась, потом продолжила: — Я думала, ты нарочно избегаешь меня. Каллисто ведь очень маленькая.

Дон Мазерс медленно ответил:

— Ну что ж, если мы не женаты, позволь мне самому решить, хочу я еще шампанского или нет, хорошо?

Диана смутилась:

— Хорошо, Дон.

Появился метрдотель, держа в руках большую бутылку марочного вина.

— Вам здесь нравится, сэр?

— О’кей, — коротко ответил Дон. Когда тот отошел, Дон сразу же налил стакан, вдохнул запах хорошего вина.

— Я не избегал тебя, Ди. Мы просто не встречались. Насколько мне помнится, в последний раз, когда мы виделись на Земле, ты, можно сказать, отвесила мне пощечину. По-моему, ты считала, что для тебя я недостаточно храбр. — Он налил еще шампанского.

Лицо у Дианы пылало, она тихонько произнесла:

— Я не понимала тебя, Дон. Даже после твоего великолепного подвига, признаюсь, я не понимала тебя. Я сказала себе, что на твоем месте мог оказаться любой пилот Разведки, что это была просто очень редкая удача. Так случилось, что им оказался ты, ты предпринял эту смертельно опасную атаку, и она завершилась успешно. Тысяча других пилотов поступили бы совершенно так же, выбрав этот самоубийственный шанс, но не позволив крейсеру уйти.

— Да-а, — ответил Дон. Несмотря на то что он был пьян, он удивился ее словам. Он произнес грубо: — Конечно, любой сделал бы именно так. Чистая случайность. Но тогда почему ты изменила свое мнение обо мне?

— Из-за того, что ты сделал после этого, милый.

Он закрыл один глаз, чтобы лучше сфокусировать взгляд.

— С тех пор как?…

Он узнал выражение ее лица. Отблеск звездного луча. Та маленькая девушка, далеко, на Земле, секретарша в здании Межпланетных Линий, у нее был такой же взгляд. По правде говоря, за последние несколько месяцев Дон видел его у многих женщин. И все это из-за него.

Диана продолжала:

— Вместо того чтобы делать деньги на своей популярности, ты посвятил себя делу, которое важнее, чем разрушение вражеских кораблей.

Дон вглядывался в ее лицо. Его левая бровь начала подергиваться от нервного тика. Наконец он снова дотянулся до бутылки и налил себе. Он спросил:

— Ты вправду поверила в эту героическую чепуху?

Она ничего не ответила, ее глаза по-прежнему восхищенно сияли.

Он вновь сказал кислым голосом:

— Слушай, предположим, я попрошу тебя сегодня ночью пойти ко мне домой.

— Да, — нежно ответила она.

— И захватить с собой маленький чемоданчик, — грубо продолжал он.

Диана посмотрела ему прямо в глаза.

— Зачем ты мучаешь себя, свое внутреннее я, Дон? Конечно, я пришла бы, стоит лишь тебе захотеть.

— А потом, — упрямо твердил он, — представь, что утром я вышвырну тебя.

Диана вздрогнула, в глазах у нее блестели слезы.

— Ты забыл, — прошептала она, — ты награжден Галактическим орденом Почета, и ты не можешь сделать ничего дурного.

— О, Боже, — пробормотал Дон. Он вновь наполнил стакан и обратился к ближайшему официанту.

— Да, сэр?

— Слушайте, через пять минут я отключусь, проследите, чтобы я добрался до отеля. И отправьте домой эту юную леди. И пошлите мой счет в отель.

Официант вежливо поклонился:

— Хозяин сказал, что капитан Мазерс никогда не увидит счета.

Диана воскликнула:

— Дон!

Он даже не взглянул на нее. Поднес стакан к губам, и вскоре туман вновь окутал его.

Когда он очнулся вновь, то почувствовал во рту непривычный вкус черного кофе. Дон тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Кажется, он сидел в каком-то дешевом ресторанчике. Напротив него сидел розовощекий младший лейтенант — Дон бегло глянул на нашивки на воротнике — да, младший лейтенант Космической Службы. Разведчик.

Мазерс, запинаясь, спросил:

— Что… происходит?

Пилот ответил, словно извиняясь:

— Младший лейтенант Пьерпонт, сэр. Мне показалось, что вам плохо, я решил вмешаться.

— Так это вы сделали, да?

— Ну да, сэр. Вы почти свалились в канаву, сэр. Но, несмотря на это, я узнал вас, сэр.

— О, — в желудке у Дона заурчало.

Лейтенант спросил:

— Хотите выпить еще кофе, сэр? Или суп, или сандвич?

Дон застонал:

— Нет, нет, спасибо. Боюсь, мой желудок не выдержит.

— Отбросьте предрассудки, сэр.

— Постараюсь. Сколько сейчас времени? Хотя это не важно. Какое сегодня число?

Пьерпонт ответил.

Трудно было поверить в это. Последнее, что он помнил, была его встреча с Ди. В каком-то ночном клубе. Он удивился, как давно это было.

Дон порылся в карманах в поисках сигареты, но ничего не нашел. Впрочем, курить ему не хотелось.

Он поинтересовался у лейтенанта:

— Как идут дела в Одиночной Разведке?

Пьерпонт улыбнулся:

— Рады, что ушли оттуда, сэр?

— Естественно.

Пьерпонт посмотрел на него со странным выражением лица:

— Я не обвиняю вас, сэр. Но сейчас там не так плохо, как раньше, в дни вашей службы.

Дон фыркнул:

— А что изменилось? Две недели в месяц совсем один в корабле. Потом три недели отпуска, чтобы напиться вдоволь, и вновь космическая тюрьма.

Пилот протестующе прервал его:

— Так было. — Он крутил в руках кофейную ложечку. — И так должно быть, конечно. Но сейчас все по-другому. Я патрулирую раз в пять недель в течение одной недели, а потом четыре недели отдыхаю.

Мазерс слушал его невнимательно, но внезапно встрепенулся:

— Что ты имеешь в виду?

Пьерпонт ответил:

— Понимаете, сэр, я хочу сказать, что это не ахти какой секрет, топлива осталось так мало, что его не хватает даже для патрулирования.

Внутри у Дона Мазерса все похолодело.

— Слушайте, лейтенант, я еще не протрезвел, повторите еще раз, лейтенант.

Тот вновь объяснил.

Дон провел по губам тыльной стороной ладони и попытался сосредоточиться. Наконец он произнес:

— Слушай, лейтенант. Дай мне еще чашечку кофе и, может быть, сандвич. И не поможешь ли ты мне вернуться в отель?

На четвертый день руки у него перестали дрожать. Он хорошенько позавтракал, тщательно оделся, взял лимузин и поехал в офис «Мазерс, Демминг и Ростофф корпорейшн».

У входа в святую святых стоял Скотти.

— Босс искал вас, мистер Мазерс, но на сегодня у вас не назначена встреча, не так ли? Он и мистер Ростофф на важном совещании, мне велено никого не пускать.

— Ко мне это не относится, Скотти, — прервал его Мазерс, — отойди с дороги.

Видно было, что Скотти предпочел бы уйти, но тем не менее он не уходил.

— Он сказал, что это относится ко всем, мистер Мазерс.

Дон врезал охраннику прямо под дых, вложив в удар весь свой вес. Скотти согнулся, глаза у него вылезли из орбит. Мазерс сложил обе руки в один кулак и залепил ему зверский апперкот. Скотти покачнулся и грохнулся на пол.

Дон подождал еще немного, но тот даже не пошевелился. Он оказался не таким стойким, как можно было подумать.

Дон Мазерс опустился на одно колено и выудил из-под левой руки охранника короткоствольный пистолет. Спрятал его под пиджак, за пояс, потом встал, открыл дверь и вошел в псевдозакрытый офис.

Демминг и Ростофф оторвались от своих бумаг, оба нахмурились.

Ростофф открыл рот, чтобы что-то сказать, но Дон прервал его:

— Заткнись!

Ростофф прищурился. Демминг откинулся в своем вращающемся кресле.

— Ты протрезвел для разнообразия, — голос его звучал почти обвиняюще.

Дон Мазерс положил руки на спинку стула. Он холодно ответил:

— Наступает момент, когда преображается даже тишайший червь. Я кое-что проверил.

Демминг весело фыркнул. Дон продолжал:

— Топливо для Космических Патрулей урезано до опасного уровня.

Ростофф усмехнулся:

— Думаешь, нас это интересует? Это проблема военных и правительства.

— О, нет это нас интересует, — прорычал Дон, — сейчас Мазерс, Демминг и Ростофф контролируют, вероятно, три четверти радиоактивного топлива Системы.

Демминг удовлетворенно возразил:

— Скорее, четыре пятых.

— Почему, — резко спросил Дон Мазерс, — почему мы делаем то, что мы делаем?

Оба босса нахмурились, но в выражении их лиц было что-то еще.

Они считали вопрос неуместным.

Демминг закрыл поросячьи глазки и хрюкнул:

— Скажи ему.

Ростофф начал:

— Слушай, Мазерс, не будь дураком. Помнишь, во время нашей первой встречи мы сказали, что используем твое имя для корпорации, потому что нам нужен человек, который стоит выше закона? Что лабиринт смехотворно запутанных законов столетиями мешает бизнесу?

— Я помню, — жестко ответил Дон.

— Все именно так и происходит. Правительство сегодня настолько связано, что даже в чрезвычайных обстоятельствах не может влиять на ход дела. Можно сказать, что законы уравновешивают друг друга. Вся наша Система основана на этом. Сейчас правительство у нас там, где нам и нужно. Свободное предпринимательство, Мазерс, вершина его. Ты слышал когда-нибудь о Джиме Фиске, о попытке скупить золото в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, так называемое дело Черной Пятницы? Что ж, Джим Фиск по сравнению с нами — мелкий мошенник.

— Но какое отношение это имеет к Флоту… — Дон Мазерс замолчал от внезапно постигшей его догадки. — Вы не выбрасываете на рынок радиоактивное топливо, вынуждая правительство поднимать цены до такого уровня, которого оно не может себе позволить.

Демминг открыл глаза и произнес жирным голосом:

— Утроив цену, Мазерс, мы прикарманим половину богатства Системы.

Дон закричал:

— Но человечество ведет войну!

Ростофф презрительно усмехнулся:

— Ты что-то поздно вспомнил о благородстве, Мазерс. Бизнес есть бизнес.

Дон Мазерс покачал головой:

— Мы немедленно начнем продавать топливо по его настоящей цене. Я мог бы напомнить вам, джентльмены, что хотя формально все мы — равные партнеры, в действительности все записано на мое имя. Вы думали, что я у вас под ногтем и так надежно, что вы в безопасности, и, возможно, вы не доверяли друг другу. Теперь я вступаю в игру.

С удивительной для такого толстяка быстротой рука Лоуренса Демминга скользнула в ящик стола и появилась оттуда с такой точно пушкой, какая была заткнута за пояс Дона.

Дон Мазерс улыбнулся, распахнул пиджак и показал свое оружие. Но он не стал его вытаскивать и мягко сказал:

— Убей меня, Демминг, и ты убьешь самого известного человека Солнечной системы. Тебе не избежать газовой камеры, и твои деньги тут не помогут. С другой стороны, если я тебя застрелю…

Он вытащил из кармана маленький, необычайно обычный кусочек металла на орденской ленточке. Положил его на ладонь. Лицо толстяка побелело, пальцы его разжались, и пистолет свалился на стол.

— Слушай, Дон, — начал он, — мы недооценили тебя. Мы изменим свою политику и поделим, честно поделим все на три части.

Дон рассмеялся:

— Хотите подкупить меня, Демминг? Как это вы не понимаете, что я — единственный в мире человек, которому не нужны деньги, который не может их тратить. Что мои соплеменники — те, которых я так блистательно предал, — возвели меня на такую вершину славы, где деньги теряют ценность.

Ростофф схватил со стола упавший пистолет и прорычал:

— Ты блефуешь бесхарактерный пьянчуга!

Дон Мазерс ответил:

— О’кей, Ростофф. Но сначала я скажу еще две вещи. Во-первых, мне наплевать, умру я или нет. Во-вторых, ты находишься в двадцати шагах от меня, но знаешь что? Я думаю, ты отвратительный стрелок. Полагаю, у тебя не было практики. Я смогу вытащить свой пистолет и застрелить тебя раньше, чем ты прикончишь меня. — Он слегка улыбнулся: — Хочешь попробовать?

Макс Ростофф выругался, его пальцы на спусковом крючке побелели.

Дон Мазерс рванулся в сторону, вытащил пистолет. Он не думал, его тело само вспомнило долгие часы тренировок по рукопашному бою, по дзюдо. Действовал он с холодной уверенностью.

На космодроме Дон взял такси до Президентского дворца. Это было, конечно, такси-автомат, и около дворца обнаружилось, что у него нет денег. Он устало хмыкнул. Первый раз за этот год нужно было платить за что-то.

Четыре человека стояли на карауле перед входом. Дон спросил:

— Не мог бы кто-нибудь дать мне денег, а то у меня ничего нет.

Сержант улыбнулся, подошел к машине и сделал все, что надо.

Дон Мазерс со вздохом сказал:

— Не знаю, что вам делать со мной. У меня нет приглашения, но я хочу видеть президента.

— Мы передадим вас одному из секретарей, — ответил сержант, — дальше входа мы идти не можем. Не разрешите ли взять у вас автограф, сэр? У меня есть ребенок…

Все оказалось проще, чем он думал. Через полчаса Дон сидел в том же кабинете, где он получал награду. Это было меньше года назад.

Он коротко рассказал всю историю, не делая попыток обелить себя. Затем он встал, положил бумагу перед президентом, потом вновь сел.

— Я передаю всю корпорацию правительству.

Президент ответил:

— Подождите минутку. Мы выступаем против государственной собственности в промышленности.

— Я знаю. Когда государство контролирует индустрию, возникает вопрос, кто контролирует государство. Однако я не хочу спорить с вами на темы политической экономии. Вы не дали мне закончить. Я хотел сказать, что возвращаю ее государству. Чтобы разобраться в положении дел, составить опись имеющегося радиоактивного топлива. Надо вернуть старателям и маленьким компаниям их владения, которые забрала наша суперфирма. Поднять шахтерам и другим рабочим заработную плату, которую урезали по соображениям «патриотизма». — И коротко подытожил: — Беспорядка очень много.

— Да, — ответил президент. — Вы говорите, Макс Ростофф мертв?

— Да, это так. А Демминг сошел с ума. Думаю, он всегда был очень неуравновешенным, а перспектива потерять столько денег, самую большую удачу своей жизни, решила исход дела.

— А что касается вас, Донал Мазерс?

Дон глубоко вздохнул:

— Честно говоря, я хотел бы вернуться в Космическую Службу. Вернуться туда, где я был, пока все это не началось. Я думаю, после военного трибунала не будет…

Президент мягко прервал его:

— Вы, кажется, забыли, капитан Мазерс. Вы награждены Галактическим орденом Почета, и вы не можете сделать ничего дурного.

Дон Мазерс уставился на него.

Президент улыбался ему, хотя улыбка была немного холодной.

— С этической точки зрения вряд ли будет полезно обнаружить, что высший символ героизма оказался фальшивкой, капитан. Никакого суда не будет, и награда останется у вас.

— Но я не хочу!

— Боюсь, этот крест вы должны будете нести до конца своей жизни, капитан Мазерс. И я думаю, что это будет тяжелый крест.

Он смотрел в дальний угол комнаты невидящим взглядом. Потом произнес после долгой паузы:

— Однако я совсем не уверен, что вы не заслуживаете вашей награды.

Рэй Рассел Комната

Крейн проснулся от того, что мозг его, казалось, насквозь пронзил рекламный мотив «Пенящаяся зубная паста „Тингл“». Он догадался, что фирма «Тингл», должно быть, перекупила у фирмы «Слипку» время ночных передач. Взглянув на репродуктор «Слипку», встроенный в стену рядом с его подушкой, Крейн нахмурился. Потом бросил взгляд на потолок: на нем пока ничего не было. Должно быть, еще довольно рано, объяснил он сам себе. Когда же наконец на потолка словно нехотя замерцала реклама фирмы «Коффиц», он опустил глаза и выбрался из постели. Он старался не глядеть на рекламу, напечатанную на простынях, наволочках, одеялах, на его халате и стельках его тапочек. Как только ноги Крейна коснулись пола — включился телевизор. Выключался он сам, автоматически, в десять вечера. Крейн мог по своему желанию свободно переключать программы, однако он не видел в этом никакого смысла.

Он зажег свет в ванной — и телепередача мгновенно переместилась туда. Он погасил свет и совершил свой первый утренний ритуал в потемках. Но для того чтобы побриться, ему требовалось электричество, и, как только он включил свет, телепередача в ванной возобновилась. Едва он начал бриться, как зеркало принялось мерцать каждые три секунды. Это не могло помешать ему бриться, однако Крейн поймал себя на том, что размышляет о разрекламированных добродетелях фирмы «Титанг», с которой конкурировала «Коффиц». Несколько мгновений спустя он уже читал на листках туалетной бумаги объявления дня: о безотказном слабительном, действующем исключительно мягко, а также о болеутоляющем средстве «Стоп», имевшем привкус кукурузного виски.

Крейн одевался, когда зазвонил телефон. Пусть себе звонит. Он знал, что стоит ему взять трубку, как он услышит: «Доброе утро! Вы уже ели „Краккеруни“? В них — множество протеина и…» Или как вариант: «Зачем ждать, когда пришлют призывную повестку? Поступайте на службу сейчас же, по своему усмотрению, и воспользуйтесь следующими льготами для добровольцев…» Или: «Погода действует на ваше самочувствие? Болезни коронарных сосудов сердца убивают четырех человек из пяти! Ранние симптомы болезни следующие…»

И в то же время Крейну могли звонить по неотложному личному делу. Он поднял трубку и сказал:

— Алло.

— Привет, — ответил вкрадчивый, с хрипотцой женский голос.

— Боб?

— Да.

— Боб Крейн?

— Да. Кто говорит?

— Меня зовут Джуди. Я знаю вас, но вы меня не знаете. Появлялось ли у вас в последнее время ощущение какой-то тупости, словно вы не в своей тарелке?

Он положил трубку. Этот звонок заставил его принять решение. Он достал скомканную бумажку из ящика письменного стола. На узкой полоске был записан адрес. До сих пор Крейн колебался, следовало ли ему добиваться осуществления задуманного. Но теперь он почувствовал себя уверенно. Он вышел из дома и остановил такси.

В спинке переднего сиденья тотчас вспыхнул экран, и Крейн поймал себя на том, что смотрит передачу «Сок „О-Вестен“ на завтрак». Он развернул газету, оставленную предыдущим пассажиром. Крейн не стал задерживать взгляд на напечатанной в четыре краски рекламе фирмы «Глиттеринк» с ее двусмысленными гомосексуалистскими, садистскими, мазохистскими, кровосмесительными и эротическими символами, но попытался сконцентрировать внимание на колонке новостей о начале новой правительственной программы жилищного строительства, однако его попытки игнорировать рекламу «Бриз-Деодоранта», напечатанную желтым шрифтом по белому полю, оказались безуспешными. Тем временем такси достигло места назначения. Крейн расплатился с шофером, сунув ему банкнот, на одной стороне которого был изображен Авраам Линкольн, а на другой — нагая купающаяся женщина с куском мыла «Смути».

Крейн вошел в каркасный дом, выглядевший довольно убого, отыскал нужную дверь и нажал на кнопку звонка. Было слышно, как в квартире задребезжал старомодный электрический звонок, а не модный колокольчик, отзванивающий мотивчики вроде «Иит-Миит», «Джетфлай» или «Криспи-кола».

Дверь открыла неряшливого вида женщина, которая подозрительно оглядела посетителя и спросила:

— Ну?

— Я… хм… миссис Ферман? Ваш адрес дал мне мой друг Билл Сиверс. Насколько мне известно, — понизил он голос, — вы сдаете комнаты.

— Убирайтесь вон! Хотите, чтобы у меня были неприятности? Я порядочная гражданка…

— Я заплачу, заплачу. У меня хорошая работа. Я…

— Сколько?

— Двести долларов. Это вдвое больше того, что я плачу за квартиру в новом доме.

— Входите.

Женщина закрыла за ним дверь на замок, потом на засов и цепочку.

— Сдается только комната, — сказала хозяйка. — Туалет и душ — в том конце прихожей, помимо вас ими будут пользоваться еще двое жильцов. Мусор выносите сами. Зимой обогревайтесь как знаете. Если нужна горячая вода, гоните еще полсотни. В комнатах готовить не разрешается. Никаких гостей. Плата за три месяца вперед, наличными.

— Я согласен, — торопливо сказал Крейн, потом спросил: — Телевизор выключается?

— Здесь нет телевизоров. И телефона тоже.

— И нет репродуктора фирмы «Слипку», встроенного в стену, который всю ночь мешает спать? Зеркала не мерцают? И проекторы не укрыты в потолке и стенах?

— Ничего такого здесь нет.

Крейн заулыбался. Он отсчитал за квартплату прямо в грязную ладонь женщины.

— Когда я могу въехать?

Она пожала плечами.

— В любой момент. Вот ваш ключ. Четвертый этаж с фасада. Лифта нет.

Крейн ушел, продолжая улыбаться.

Миссис Ферман сняла трубку и набрала номер.

— Алло? — сказала она. — Докладывает Ферман. У нас новый жилец, мужчина лет тридцати.

— Прекрасно, благодарю, — ответил голос. — Начинайте лечение немедленно, доктор Ферман.

Джеймс Баллард Садок для рептилий

— Они напоминают мне гадаринских свиней,[1] — объявила Милдред Пелам.

Прервав осмотр битком набитого пляжа, подступавшего к террасе кафетерия, Роджер Пелам взглянул на жену.

— Почему ты так говоришь?

Какое-то время Милдред продолжала читать, потом опустила книгу.

— Ну, а разве нет? — риторически спросила она. — Они похожи на свиней.

Пелам едва улыбнулся при этом слабом, но характерном проявлении мизантропии. Он внимательно посмотрел на торчавшие из шортов собственные белые коленки, на полные руки и плечи жены.

— Все мы похожи, — уклончиво согласился он.

Вряд ли, однако, кто-нибудь мог слышать слова Милдред и обидеться на них. Они сидели за столиком в самом углу, спиной к сидевшим впритык друг к другу сотням посетителей, поглощавших на террасе мороженое и кока-колу. Глухой гул голосов заглушали бесконечные репортажи из транзисторных приемников, пристроенных между бутылок, и доносившиеся из-за дюн далекие звуки с площадки аттракционов.

Чуть ниже террасы был расположен пляж, усеянный множеством распростертых фигур и тянувшийся от самой воды до шоссе, проходившего позади кафетерия, исчезая дальше за дюнами. Не видно было ни песчинки. Даже у кромки воды, которая в этот час затишья между приливом и отливом еле-еле плескалась, покачивая старые сломанные коробки из-под сигарет и другой мусор, на самом краю пляжа, толкалась, скрывая серый песок, толпа ребятишек.

Снова взглянув на пляж, Пелам понял, что недобрые слова жены не что иное, как чистая правда. Повсюду в воздухе торчали голые ляжки и плечи; свернувшись кольцами, по песку раскинулись руки и ноги. Несмотря на солнце и довольно длительное пребывание на пляже, кожа у многих по-прежнему оставалась белой, в лучшем случае сделалась ярко-розовой, словно ошпаренная. Они беспокойно копошились в своих норах в безнадежной попытке устроиться поудобнее.

Обычно зрелище теснящейся и толкающейся чрезмерно обнаженной плоти, отдающей отвратительным букетом запахов застарелого крема для загара и пота (глянув вдоль пляжа, простиравшегося до далекого мыса, Пелам, как наяву, увидал в воздухе зловонное излучение, поддерживаемое снизу гомоном десяти тысяч транзисторов, гудевших, словно несметный рой мух), заставило бы его тотчас повернуть прочь по первой же ведущей от моря дороге на скорости в сто километров в час. Но на сей раз обычная неприязнь Пелама к скоплениям народа почему-то улетучилась. В присутствии такого множества людей (он уже подсчитал, что на пятимильном отрезке пляжа можно видеть более 50 тысяч человек) он испытывал странное оживление и не хотел покидать террасу, хотя было уже три часа и ни он, ни Милдред ничего не ели с самого завтрака. Стоит только встать, и назад этих мест в уголке ни за что не получишь.

«Едят мороженое на пляже Эхо…» — размышлял он про себя. Он поиграл стоявшим перед ним пустым стаканом. К его стенкам пристали волокна синтетической апельсиновой мякоти, между которыми, жужжа, лениво ползала муха. Море было гладкое и спокойное, непроницаемый серый диск, но в миле от берега, словно пар над ушатом, низко, у самой воды, висел туман.

— У тебя разгоряченный вид, Роджер. Отчего ты не пойдешь искупаться?

— Можно. Знаешь, странная вещь. Из всех людей на пляже никто не купается.

Со скучающим видом Милдред кивнула. Крупная, инертная женщина, она, по-видимому, была бы вполне довольна просто тем, чтобы посидеть на солнышке и почитать книжку. Однако именно она предложила поехать на пляж и даже удержалась от обычной воркотни, когда они попали в первую большую пробку и вынуждены были выйти из машины, пройдя две оставшиеся мили пешком. Пелам десять лет не видел, чтобы она так ходила.

— Странно, — сказала она. — Но сегодня не особенно и жарко.

— Не думаю, — он собрался было продолжить, но внезапно вскочил и через парапет террасы стал всматриваться в пляж. Посередине его, параллельно набережной, по проходу, который образовался сам собой, бесконечным потоком медленно двигались люди, протискиваясь в толпе с бутылками кока-колы, лосьоном и мороженым.

— В чем дело, Роджер?

— Да ничего… Мне почудилось, будто я увидел Шеррингтона.

Пелам осматривал пляж, не обнаруживая там больше никого похожего.

— Вечно тебе мерещится Шеррингтон. Только сегодня это уже четвертый раз. Перестань волноваться.

— Я и не волнуюсь. Я не уверен, конечно, но мне показалось, что в тот момент я видел Шеррингтона.

Неохотно Пелам снова сел, понемножку пододвигая стул к парапету. Несмотря на то что он пребывал в состоянии вялости и праздной скуки, неопределенное, однако вполне отчетливое ощущение беспокойства владело им весь день. Каким-то образом оно было связано с пребыванием Шеррингтона на пляже, и эта тревога постепенно возрастала. Вероятность того, что Шеррингтон, с которым он работал в университете на факультете физиологии в одном кабинете, действительно выбрал эту часть пляжа, была ничтожна. Пелам даже не был уверен, почему, собственно, он был убежден, что Шеррингтон вообще здесь. Возможно, эти обманчивые видения — тем более невероятные ввиду черной бороды, сурового, с высоким лбом лица и сутулой, при длинных ногах, фигуры Шеррингтона — были попросту продолжением внутреннего напряжения и его странной зависимости от Шеррингтона.

Ощущение беспокойства, однако, было свойственно не одному Пеламу. Хотя Милдред и не поддавалась ему, большинство людей на пляже, как видно, разделяло настроение Пелама. С течением времени беспрерывный общий гомон уступил место обрывкам внезапно возникавших разговоров. Временами гул вообще прекращался, и громадная толпа, словно несметное сборище людей, ожидающих начала какого-то надолго задержанного публичного представления, привстав, садилась, нетерпеливо ерзая на месте. Пеламу, который со своего роста вел внимательные наблюдения за пляжем, четким сигналом таких приливов беспокойной активности, когда все люди огромным, во всю длину пляжа валом подавались вперед, служил металлический блеск тысяч портативных приемников, передвигавшихся будто волна на осциллографе. Каждый раз во время очередного приступа, которые повторялись с промежутком примерно в полчаса, толпа, казалось, пододвигалась чуточку ближе к морю.

Прямо у бетонного основания террасы, среди массы развалившихся на песке фигур расположилось большое семейство, устроив себе нечто вроде отдельного загона. В одном его конце, буквально рукой подать от Пелама, вырыли себе гнездо юные отпрыски; их распростертые угловатые тела в мокрых коротеньких купальниках переплелись друг с другом и высовывались из этого клубка наподобие какого-то странного кольчатого животного. Несмотря на нескончаемый общий гул, доносившийся с пляжа и увеселительной площадки, Пелам прислушивался к их бессмысленной болтовне, следя за нитью радиорепортажа по транзистору, который они бесцельно крутили, переводя с одной станции на другую.

— Вот-вот запустят новый спутник, — сказал он Милдред. — «Эхо-XXII».

— И чего стараются? — Скучные голубые глаза Милдред разглядывали марево вдали над морем. — По-моему, их и так больше чем достаточно.

— Ну…

Мгновение Пелам обдумывал, стоит ли поддержать беседу, использовав скудные возможности, которые открывал ответ жены. Хотя она была замужем за преподавателем Школы физиологии, ее интерес к ученым материям сводился почти что к огульному осуждению всей этой сферы деятельности. К его собственной работе в университете она относилась с мучительной для него терпимостью, презирая его пребывавший в вечном беспорядке кабинет, студентов-голодранцев и дурацкое лабораторное оборудование. Пеламу так и не удалось установить, какую профессию она уважала. До замужества, как он уразумел впоследствии, она хранила вежливое молчание относительно его деятельности, и за одиннадцать лет супружества отношение это вряд ли изменилось, хотя трудности существования на его скудное жалованье побудили ее заинтересоваться тонкой, сложной и бесконечно утомительной игрой «тише едешь — дальше будешь» в области служебных продвижений.

Как и следовало ожидать, ее ядовитый язычок принес им мало друзей, но — любопытный парадокс — Пелам чувствовал, что ему пошло на пользу то неприязненное уважение, которое Милдред завоевала таким способом. Порой ее язвительные замечания, высказанные на каком-нибудь чересчур затянувшемся приеме — неизменно громким голосом — во время паузы в разговоре (например, она окрестила престарелого преподавателя факультета физиологии «геронтологическим фокусом» в присутствии находившейся в пяти шагах от нее жены профессора), восхищали Пелама своей ядовитой точностью, но вообще в ее непоколебимом отсутствии сострадания к остальной части рода человеческого было что-то пугающее. Ее круглое, равнодушное лицо с церемонно поджатыми, похожими на розовый бутон губами напомнило Пеламу описание Моны Лизы, в котором говорилось, что у нее такой вид, будто она только что съела на обед собственного мужа. Милдред, однако, даже не улыбалась.

— У Шеррингтона довольно занятная теория относительно спутников, — сказал ей Пелам. — Я надеялся, что, может, мы его встретим и он снова объяснит ее тебе. Думаю, тебе, Милдред, будет любопытно послушать. В настоящий момент он работает над ВМВ…

— Над чем?

Сидевшая позади них компания включила приемник погромче, и у них над головой загремел репортаж с мыса Кеннеди с последним перед стартом отсчетом времени.

— ВМВ, — сказал Пелам, — это внутренние механизмы возбуждения. Я уже тебе о них рассказывал. Это — рефлексы, которые передаются по наследству…

Он остановился, с нетерпением глядя на Милдред.

Милдред перевела на него мертвый взгляд, которым она разглядывала остальных людей на пляже.

— Милдред, — раздраженно рявкнул Пелам. — Я пытаюсь объяснить тебе теорию Шеррингтона о спутниках.

Милдред невозмутимо покачала головой.

— Роджер, здесь так гудят, что я все равно ничего не могу слушать. А тем более теории Шеррингтона.

Почти незаметно по пляжу прокатилась новая волна беспокойства и активности. Возможно, в ответ на кульминацию отсчета в репортажах с далекого мыса Кеннеди люди, привстав, садились и стряхивали друг дружке песок со спины. Пелам наблюдал, как заплясали солнечные зайчики, отражаясь от хромированных транзисторов и зеркальных стекол солнцезащитных очков, когда взволновался и пришел в движение весь пляж. Гул незаметно стих, и сквозь него яснее послышались звуки музыки на площадке аттракционов. Повсюду происходило одно и то же исполненное ожидания копошение. Пляж представлялся Пеламу, взиравшему на него полуприкрытыми от ослепительного света глазами, огромной ямой, кишевшей белыми змеями.

Где-то раздался громкий женский крик. Пелам, сидя, подался вперед, вглядываясь в ряды скрытых под темными очками лиц. В воздухе стояло резкое напряжение, неприятное, почти зловещее ощущение неистовой энергии, бурлящей под оболочкой спокойствия и порядка.

Постепенно, однако, активность спала. Громадная толпа утихомирилась и вновь растянулась на песке. Маслянистая вода лизала неподвижные ступни людей, лежавших у кромки. Над пляжем пролетел легкий ветерок, вызванный волнением в открытом море, разнося сладковатый запах пота и лосьона для загара. Пелам отвернулся, почувствовав, как ему сводит горло от приступа дурноты. Вне всякого сомнения, homo sapiens в массе, размышлял он, представляет собой более отвратительное зрелище, чем чуть ли не все остальные виды животных. Загон с лошадьми или молодыми быками производит впечатление могучей, нервной грации, тогда как это скопище коленчатой, бесцветной, как у альбиносов, распростертой на песке плоти напоминает больную фантазию художника-сюрреалиста на анатомические темы. Что привело сюда всех этих людей? Прогноз погоды на утро был не очень благоприятен. Большинство сообщений было посвящено известиям о предстоящем запуске спутника, последнего звена всемирной системы связи, которое каждый квадратный фут земной поверхности обеспечит прямой телевизионной связью с одним из десятка спутников, выведенных на орбиту. Очевидно, окончательное соединение этого воздушного моста, которого нельзя избежать, побудило их отправиться на ближайший пляж совершить там в знак покорности символический акт самообнажения.

Пелам беспокойно заерзал на стуле, неожиданно ощутив, как впивается в локти ребро металлической столешницы. Сидеть на сбитом из узких планок дешевом стуле было неудобно и больно, словно его тело было втиснуто в железный футляр с шипами и зажимами. Странное предчувствие ужасного насильственного действия опять шевельнулось в его душе, и он посмотрел на небо, почти ожидая увидеть самолет, который, вынырнув из марева над морем, развалился бы перед ним на куски над собравшейся на пляже толпой.

— Удивительно, каким популярным может сделаться загорание на пляже, — сказал он Милдред. — Перед второй мировой войной это превратилось в Австралии в серьезную проблему.

Оторвавшись от книги, Милдред, мигая, подняла глаза.

— Им, наверное, больше нечего было делать.

— В том-то и дело. Пока люди готовы проводить все время растянувшись на пляже, мало надежды создать другие виды отдыха. Загорать антиобщественно, потому что это абсолютно пассивное препровождение времени. — Он понизил голос, заметив, что сидевшие вокруг них люди оглядываются через плечо и, навострив уши, прислушиваются к его чеканной речи. — С другой стороны, оно, конечно, сближает людей. В голом, или почти голом, виде продавщицу и в самом деле не отличишь от герцогини.

— Неужели?

Пелам передернул плечами.

— Ты же знаешь, что я хочу сказать. Но, по-моему, гораздо интереснее психологическая роль пляжа. Особенно важна полоса прилива, промежуточная область, которая одновременно и принадлежит морю, и находится выше него, извечно наполовину погруженная в неизвестность времени. Если принять море за воплощение подсознания, тогда это стремление на пляж можно рассматривать как попытку к бегству от своей экзистенциальной роли в повседневной жизни и возвращению в извечное время-море.

— Роджер, помилуй, — Милдред устало отвела глаза в сторону. — Ты говоришь, как Чарльз Шеррингтон.

Пелам снова вперил взгляд в море. Внизу под ним радиокомментатор сообщал местоположение и скорость удачно запущенного спутника и его путь вокруг земного шара. От нечего делать Пелам подсчитал, что спутник долетит сюда минут через пятнадцать, почти ровно в полчетвертого. Его, разумеется, не будет видно с пляжа, хотя последние работы Шеррингтона по восприятию инфракрасных лучей позволяли предположить, что часть посылаемого солнцем инфракрасного излучения неосознанно воспринимается сетчаткой глаза.

Размышляя о том, какие возможности открывает это перед коммерческими или политическими демагогами, Пелам слушал стоявшее внизу на песке радио, к которому вдруг протянулась длинная белая рука и выключила его. Владелица руки, полненькая девушка с белой кожей и лицом безмятежной мадонны, круглые щеки которой обрамляли кудряшки черных волос, перекатилась на спину, отстраняясь от своих приятелей, и с минуту они с Пеламом смотрели друг другу в глаза. Нарочно выключила, решил он, чтобы он не смог услышать репортажа, но потом сообразил, что на самом деле девушка слушала его и надеялась, что он возобновит свой монолог.

Польщенный, Пелам рассматривал круглое, серьезное лицо девушки, ее сложившуюся, но еще детскую фигуру, распростертую на песке чуть ли не в такой же близости от него и в таком же обнаженном виде, в каком она могла быть, находясь в одной с ним постели. Откровенное, юное, но притом странно снисходительное выражение ее лица ничуть не изменилось, и Пелам отвернулся, не желая признавать его смысла, с болью осознав вдруг всю глубину своего смирения перед Милдред и существование теперь уже не преодолимой более изоляции, исключавшей из его жизни всякую возможность испытать что-то новое, настоящее. В течение десяти лет тысячи принимавшихся ежедневно компромиссов и предосторожностей ради того, чтобы жизнь была сносной, выделяли свои дурманящие, обезболивающие соки, и все, что осталось от его личности со всеми ее возможностями, было заспиртовано словно образец в банке. Некогда он презирал бы себя за такое пассивное подчинение обстоятельствам, но сейчас ему была недоступна любая реальная самооценка, ибо не существовало больше никаких критериев, по которым он мог бы оценить себя; непристойность его положения была гораздо глубже, чем у этого жалкого, вульгарного, глупого стада, окружавшего его.

— Там что-то в воде, — Милдред махнула рукой вдоль пляжа.

Пелам посмотрел в ту сторону, куда указывала ее поднятая рука. В двухстах ярдах от них у воды собралась небольшая толпа; волны лениво плескались у их ног, они наблюдали за чем-то, что творилось на мелководье. Многие для защиты от солнца подняли над головой газеты, пожилые женщины стояли, зажав юбки между колен.

— Ничего не могу разобрать, — Пелам почесал подбородок; его внимание отвлек человек с бородой, стоявший выше него на краю набережной, — лицо не Шеррингтона, однако удивительно похожее на него. — Как будто ничего опасного. Может, выбросило на берег необыкновенную морскую рыбу.

На террасе и на пляже все ожидали чего-то, в предвкушении вытянув головы вперед. Чтобы уловить любые звуки от стоявшей в отдалении группы, они приглушили транзисторы, и по пляжу, подобно громадной черной туче, застилающей солнце, волной пробежало молчание. Почти полное отсутствие всякого шума и движения после стольких часов надоедливой возни казалось странным и жутким, придавая тысячам смотрящих на море людей самоуглубленно сосредоточенный вид.

Стоявшая у воды группа не двигалась с места, даже ребятишки невозмутимо разглядывали то, что привлекло внимание родителей. Впервые за все время обнажилась узкая полоска пляжа: беспорядочно брошенные там, наполовину засыпанные песком транзисторы и пляжные принадлежности напоминали свалку металлолома. Постепенно пустоты заполнялись вновь прибывшими с набережной, однако маневр этот не привлек внимания застывшей у воды группы. Пеламу они показались похожими на семейство кающихся пилигримов, которые, совершив длинный путь, стояли теперь у священных вод, терпеливо дожидаясь, пока его животворные силы сотворят свое чудо.

— Что же там происходит? — спросил Пелам через несколько минут. — Группа у воды по-прежнему не проявляла ни малейшего признака движения. Он заметил, что, следуя линии берега, они выстроились не полукругом, а по прямой. — Они вообще ни на что не смотрят.

Марево находилось теперь над морем всего в пятистах ярдах, закрывая контуры громадных валов. Абсолютно непроницаемая вода походила на горячую нефть; набегавшие время от времени на берег небольшие волны лениво уходили в песок, смешанный с мусором и пачками из-под сигарет, оставляя после себя маслянистые пузыри. Пиная таким образом берег, море походило на поднявшееся из глубин огромное морское животное, слепо пытающееся ухватиться за песок.

— Милдред, я на минутку схожу к воде. — Пелам встал. — Там что-то чудное… — он запнулся и показал на пляж по другую сторону террасы. — Погляди — еще группа. Что бы это?..

И снова, не отрывая взгляда от моря, в семидесяти пяти ярдах от террасы у самой воды выстроилась вторая группа. Всего на пляже собралось уже человек двести, которые в полном молчании смотрели на море прямо перед собой. Пелам заметил, что хрустит костяшками пальцев; потом обеими руками ухватился за парапет террасы, чтобы удержаться и не пойти туда. Его останавливала лишь толчея на пляже.

На этот раз интерес толпы через несколько минут иссяк, и глухой гул голосов послышался опять.

— Бог знает, что они там делают. — Милдред повернулась к группе спиной. — Вон еще одни. Наверное, ждут чего-то.

И действительно, у кромки воды выросло уже с полдюжины таких групп, стоявших почти на одинаковом — в сотню ярдов — расстоянии друг от друга. Пелам внимательно всматривался в дальний конец бухты, стараясь отыскать какие-нибудь признаки моторной лодки. Он поглядел на часы. Было почти три тридцать.

— Не может быть, чтобы они чего-нибудь ждали, — сказал он, пытаясь скрыть, что нервничает. Под столом его ноги беспокойно отбивали чечетку, упираясь в засыпанный песком цемент. — Единственное, чего можно ждать, — это спутник, но его все равно никто не увидит. Очевидно, что-то в воде. — При упоминании о спутнике он снова вспомнил Шеррингтона.

— Милдред, ты не думаешь…

Прежде чем он успел продолжить, сзади, под странным углом, словно собираясь протиснуться к парапету, встал мужчина, вонзив в спину Пелама острое ребро своего стула. Пока он пытался привести мужчину в равновесие, Пелама окутал едкий запах пота и прокисшего пива. Он увидел его уставившийся в одну точку, остекленевший взгляд, шершавый, небритый подбородок и открытый, подобно жерлу орудия, рот; все это с какой-то импульсивной жадностью было обращено к морю.

— Спутник!

Высвободившись, Пелам извернулся и посмотрел на небо. Оно было бледно-голубое и равнодушное, без единого самолета или птицы, хотя нынче утром чайки попадались в двадцати милях от берега словно в предчувствии шторма. Яркий свет резал глаза, и неясные светящиеся точки взмыли и судорожно заплясали по кругу на фоне неба. Однако одна из них, появившаяся, по-видимому, на западном горизонте, непрерывно двигалась вперед по краю его поля зрения, тусклым пятнышком приближаясь к нему.

Вокруг них поднимались люди — по полу заскрежетали передвигаемые стулья. С одного столика свалилось несколько бутылок. Они разбились на цементном полу.

— Милдред!

Под ними в огромной, беспорядочной, простиравшейся, насколько хватало глаз, свалке люди медленно поднимались на ноги. Неясный шепот сменился более настойчивым и жестким звуком, эхом отдававшимся над головой с обоих концов пляжа. Казалось, весь пляж задергался и судорожно зашевелился. Лишь фигуры людей у воды оставались недвижны. Теперь они образовали вдоль берега сплошной заслон, закрыв собою море. К ним все время подходили новые и новые, и в отдельных местах друг другу в затылок стояло до десяти человек.

На террасе все тоже теперь стояли. Теснимые прибывающими, толпы людей, стоявших на пляже, подавались вперед, и располагавшееся под ними семейство футов на двадцать отодвинулось к морю.

— Милдред, ты нигде не видишь Шеррингтона? — Удостоверившись по ее часам, что было ровно три тридцать, Пелам потянул ее за плечо, стараясь привлечь ее внимание. Милдред посмотрела на него почти отсутствующим взглядом, в котором застыло выражение полного непонимания. — Милдред! Нужно выбраться отсюда! Шеррингтон убежден, — хрипло прокричал он, — что мы можем видеть какую-то часть инфракрасных лучей, исходящих от спутника, и лучи эти могут сложиться в такую систему, которая приведет в движение ВМВ, заложенные миллионы лет назад, когда вокруг земли летали другие космические корабли. Милдред!..

Их приподняло с мест так, словно они были абсолютно беспомощны, и прижало к парапету. Громадное скопище народа двигалось вниз, к морю, и вскоре уже весь пятимильный склон заполняли фигуры стоящих людей. Никто не разговаривал, и на всех лицах застыло одинаковое выражение озабоченной углубленности в себя, какое бывает у людей, когда они уходят со стадиона. Позади них, в увеселительном парке медленно вертелось колесо, но его гондолы были пусты. Пелам оглянулся на опустевшую площадку для развлечений в какой-нибудь сотне ярдов от многотысячного сборища на пляже. Там, среди пустых павильонов, все еще кружились карусели.

Он быстро помог Милдред перелезть через парапет и спрыгнул на песок, надеясь выбраться на набережную. Но стоило им завернуть за угол, как напиравшая вниз толпа подхватила их и понесла назад через брошенные на песке транзисторы.

По-прежнему держась вместе, они, когда немного спал напор давившей сзади толпы, смогли нащупать землю под ногами. Вновь обретя равновесие, Пелам продолжал:

— …Шеррингтон считает, что кроманьонец доходил от страха до безумия, вроде гадаринских свиней, — большинство их захоронений обнаружено на берегах озер. Рефлекс может оказаться слишком сильным, — он прервал свою речь.

Гул внезапно утих, и громадное скопище, запрудившее теперь пляж до последнего дюйма, безмолвно стояло, обратив лицо к морю. Пелам тоже повернулся к морю, где туманное марево теперь уже всего в пятидесяти футах от берега огромными клубами надвигалось на них. Слегка склонив головы набок, передовая линия толпы безучастно взирала на высоко вздымавшиеся валы. От поверхности воды шло яркое, огромного накала, пульсирующее, призрачное сияние, по сравнению с которым воздух на пляже казался серым, отчего неподвижные фигуры людей напоминали ряды надгробий.

Наискось от Пелама, ярдах в двадцати, стоял впереди них высокий человек со спокойным, задумчивым выражением лица — борода и высокие виски безошибочно указывали, кто он такой.

— Шеррингтон! — закричал было Пелам. Он невольно посмотрел при этом на небо и почувствовал, как светящаяся точка обожгла ему сетчатку.

На увеселительной площадке в пустом воздухе кружила позади них музыка.

Потом, в каком-то внезапном порыве все, кто находился на пляже, двинулись в воду.

Гарри Гаррисон Спасательная операция

Рисунок из журнала «Analog», 1964, № 12

— Тяни! Тяни! Да не останавливайся ты!.. — крикнул Драгомир, хватаясь за смоленые сети.

Рядом с ним в душной темноте Прибыслав Поляшек, напрягая все силы, выбирал мокрый невод. Сеть была невидима в черной воде; захваченный ею голубой огонек поднимался все ближе и ближе к поверхности моря.

— Боже мой, он выскальзывает из сети… — в отчаянии простонал Прибыслав и схватился рукой за шероховатый планшир их небольшой лодки.

На мгновение он успел увидеть голубую лампочку на шлеме, прозрачное забрало и тело в скафандре — затем оно выскользнуло из сети и скрылось в темноте. Ему лишь удалось рассмотреть цилиндры на спине, перед тем как оно исчезло.

— Ты заметил? — произнес он. — Перед тем как выскользнуть из сети, он махнул рукой.

— Ну не знаю, может, у него просто шевельнулась рука и задела сеть. Или он еще жив?

Драгомир перегнулся за борт, его лицо почти касалось стеклянной поверхности моря, но ничего рассмотреть ему не удалось.

— Думаю, он жив.

Рыбаки сели на банки, глядя друг на друга в резком свете шипящего ацетиленового фонаря на носу. Между этими двумя мужчинами не было ничего общего — и все-таки они очень походили друг на друга: оба в испачканных мешковатых шароварах и выцветших хлопчатобумажных рубашках. Их руки покрывали глубокие шрамы и мозоли от многолетнего труда, а мысли были неторопливыми и размеренными, соответствуя числу прожитых лет и ритму местной жизни.

— Мы не сможем вытащить его неводом, — заметил наконец Драгомир, который, как всегда, заговорил первым.

— Значит, нам понадобится помощь, — рассудил Прибыслав. — Мы поставили буй и сумеем снова найти это место.

— Да, помощь нам понадобится, — согласился Драгомир. Он разжал большие сильные руки и наклонился через борт, чтобы втащить в лодку всю сеть. Ныряльщик, который живет в доме вдовы Кореч, знает, как поступить. Его фамилия Кукович; Петар говорит, он доктор наук из университета в Любляне.

Друзья вставили весла в уключины, и тяжелая лодка медленно заскользила по гладкой поверхности Адриатического моря. Еще до того как они достигли берега, небо посветлело, а когда рыбаки привязали носовой линь к ржавому рыму в стенке причала деревни Брбинчи, солнце уже встало над горизонтом.

Джозе Кукович смотрел на поднимающийся солнечный шар. Было раннее утро, однако становилось жарко. Он зевнул и потянулся. Вдова, шаркая, подошла к нему, пробормотала: «Доброе утро» — и поставила на каменные перила крыльца поднос с утренним кофе. Кукович отодвинул поднос, сел рядом на перила и вылил содержимое маленького кофейника с длинной ручкой в чашку. Густой кофе по-турецки окончательно разбудит его, несмотря на такой ранний час. Сидя на перилах, он взглянул на немощеную пыльную улицу, ведущую к порту.

Деревня уже просыпалась. Две женщины, несущие воду в медных кувшинах на головах, остановились поболтать. Крестьяне везли на рынок продукты — корзины с капустой и картофелем, подносы помидоров были прикреплены к спинам маленьких осликов. Один из них пронзительно закричал — резкий неприятный звук разорвал тишину утра и отразился эхом от стен выбеленных солнцем домов. Жарко.

Деревня Брбинчи находилась в середине глухого края, настоящий медвежий угол, отгороженный от остального мира морем и голыми высохшими холмами. Казалось, деревня спала на протяжении веков, постепенно умирая. Здесь не было ничего привлекательного — если не считать моря.

Под зеркальной голубой поверхностью моря таился иной мир, неотразимо привлекавший к себе Джозе. Прохладные тенистые равнины, глубокие долины здесь скрывалось больше жизни, чем на выжженных солнцем берегах, окружавших залив. А сколько интересного: накануне ему удалось найти римскую галеру, наполовину занесенную морским песком. Правда, это произошло уже в конце дня, и было слишком поздно для того, чтобы внимательно обследовать ее. Он спустится к ней сегодня — первый человек за последние две тысячи лет. Один Бог знает, что находится внутри галеры. Рядом с ней Джозе заметил осколки разбитых амфор — не исключено, что внутри находятся и целые.

С удовольствием глотая обжигающий кофе, он следил за небольшой лодкой, причалившей к пирсу. «Интересно, куда спешат эти два рыбака?» — подумал он. Они почти бежали, а ведь здесь никто не бегает летом. Рыбаки направились по улице в его сторону. Остановившись у крыльца, старший обратился к Джозе:

— Доктор, можно подняться к вам? У нас срочное дело.

— Да, конечно. Заходите. — Кукович был немало удивлен. Уж не принимают ли его за врача?

Драгомир поднялся по ступенькам и замешкался, не зная, с чего начать. Потом указал в сторону моря:

— Он упал прошлой ночью. Мы видели его своими глазами — это спутник, вне всякого сомнения.

— Путник?

Джозе Кукович наморщил лоб. Ему показалось, что он не правильно понял старого рыбака. Когда местные жители волновались и говорили очень быстро, ученому было трудно разобраться в их диалекте. Для такой маленькой страны, как Югославия, в ней было слишком много языков и наречий.

— Нет, не путник, а спутник, один из русских космических кораблей.

— Или американский, — в первый раз открыл рот Прибыслав, но на его, слова не обратили внимания.

Джозе улыбнулся и помешал ложкой густую кофейную массу.

— А вы уверены, что не метеорит? В это время года наблюдается обильный метеоритный поток.

— Спутник, — упрямо настаивал Драгомир. — Сам корабль упал далеко от нас в Ядранском море и исчез под водой, мы видели. А космонавт опустился совсем рядом с нами и пошел на дно…

— Что вы сказали? — изумленно воскликнул Джозе и вскочил. Медный поднос со звоном упал на каменную поверхность крыльца, дребезжа покатался кругами и замер. — В нем был человек — и ему удалось спастись?

Оба рыбака кивнули, и Драгомир продолжил свой рассказ:

— Когда спутник пролетал над нами, от него отделился огонек, опустившийся недалеко от нас. Мы не видели, что это такое, и стали грести изо всех сил по направлению к огоньку. Он погружался в воду, но мы успели закинуть сеть и поймали его…

— Вам удалось спасти космонавта?

— Нет, но когда мы подтянули сеть к самой поверхности, то увидели, что он одет в тяжелый скафандр, а в шлеме впереди окошко — как у водолазов. Кроме того, на спине у него было что-то похожее на баллоны, с которыми вы ныряете.

— Он успел махнуть нам рукой, — добавил Прибыслав.

— Мы не успели его рассмотреть. К вам мы пришли за помощью.

Наступила тишина, и Джозе понял, что он — единственный человек, способный оказать эту помощь, и что теперь ответственность за спасение космонавта лежит на нем. С чего начать? У космонавта могут быть кислородные баллоны — Кукович не имел представления, что предусмотрено при спуске космонавтов на воду. Если в баллонах действительно кислород, он еще жив.

Джозе расхаживал по крыльцу и размышлял. Он был невысоким коренастым мужчиной, одетым в шорты цвета хаки и сандалии. Его нельзя было назвать привлекательным: нос слишком велик, и зубы выступали вперед, — но от него исходило ощущение силы и власти. Внезапно Джозе остановился и ткнул пальцем в сторону Прибыслава.

— Нужно поднять его на поверхность. Вы можете найти это место?

— Да, мы поставили там буй.

— Отлично. Нам может понадобиться врач. В деревне врача нет, но, может быть, есть в Осоре?

— Доктор Братош, правда, он совсем старый…

— Пока не умер, он нам понадобится. Есть в деревне кто-нибудь, умеющий управлять автомобилем?

Рыбаки подняли глаза к небу и задумались. Джозе с трудом сдерживал нетерпение.

— По-моему, есть, — произнес наконец Драгомир. — Петар был когда-то в партизанах…

— Совершенно верно, — подтвердил Прибыслав. — Он все время рассказывает о том, как они крали у немцев грузовики и как он сидел за рулем…

— Ну что ж, пусть один из вас отправится к этому Петару и передаст ему ключи от моей машины. Это немецкий автомобиль, так что он должен справиться. Передайте ему: пусть везет врача — и как можно быстрее.

Драгомир взял ключи из протянутой руки Куковича и тут же передал их Прибыславу, который быстро сбежал с крыльца.

— А теперь постараемся поднять со дна этого космонавта, — сказал Джозе, схватил снаряжение для плавания под водой и стремительными шагами направился к лодке.

Спасатели взялись за весла и, делая гребки, поплыли к бую Было заметно, что основную часть работы выполняет Драгомир.

— Какова глубина в том месте? — спросил Джозе. Он уже обливался потом, и солнечные лучи жгли его голую спину.

— Пролив Кварнерич становится глубже в направлении острова Раб, но мы ловили рыбу недалеко от Тристеника, а там гораздо мельче. Думаю, не больше четырех саженей. Смотрите, мы уже рядом с буем.

— Четыре сажени — это семь метров. Пожалуй, найти его будет нетрудно.

Джозе встал на колени и просунул руки в лямки баллонов. Проверил действие клапанов, потуже затянул ремни и, перед тем как вставить в рот загубник, повернулся к рыбаку:

— Удерживайте лодку у буя — я буду пользоваться ею в качестве ориентира. Если мне понадобится линь или какая-нибудь другая помощь, я всплыву прямо над космонавтом и вы подплывете ко мне.

Он включил подачу кислорода и опустился в воду. Прохлада приятно обняла его разгоряченное тело. Энергично двигая ногами, он плыл ко дну, опускаясь вдоль троса, ведущего к якорю буя, — и сразу увидел космонавта, распростертого на белом песке.

Несмотря на растущее волнение, Джозе заставил себя двигаться осторожно. По мере приближения к лежавшему на дне человеку Джозе различал все больше деталей. На скафандре не было никаких опознавательных знаков, он мог принадлежать в равной степени как американскому, так и русскому космонавту. Скафандр казался жестким, сделанным из металла или армированного пластика и был окрашен в зеленый цвет. На шлеме было одно плоское забрало.

Зная, что расстояния и размеры предметов под водой искажаются, Джозе опустился на песок рядом с распростертой фигурой и лишь в это мгновение понял; что длина скафандра меньше четырех футов. Он открыл рот от изумления и едва не захлебнулся.

Затем он заглянул в стекло шлема и понял, что существо, заключенное в скафандр, не является человеком.

Джозе закашлялся, выпустив изо рта струю воздушных пузырьков, сразу устремившихся к поверхности, — он сдерживал дыхание и не замечал этого. Медленно двигая ногами, ученый плавал над лежавшей на дне фигурой, стараясь сохранять положение, и смотрел на лицо в шлеме.

Оно было неподвижным, словно сделанным из воска, зеленого воска, с шероховатой кожей и большим тонкогубым ртом. Выпуклые глазные яблоки были закрыты веками. Черты лица в общем напоминали человеческие, но у людей никогда не было такого цвета лица, равно как и гребня, начинавшего расти над закрытыми глазами и исчезавшего из поля зрения Джозе на макушке. Ученый смотрел на скафандр, сделанный из какого-то неизвестного материала, и на компактный аппарат регенерации атмосферы, необходимой для дыхания космонавта, расположенный на груди инопланетянина. Но чем дышит пришелец? Джозе перевел взгляд на лицо инопланетянина и увидел, что тот открыл глаза и следит за ним.

Ученого охватил страх, он рванулся к поверхности, как испуганная рыба, и тут же рассердился на себя и вернулся. Инопланетянин слабым движением поднял и бессильно уронил руку. Джозе посмотрел через прозрачное забрало шлема — глаза снова закрылись. Пришелец был жив, но не мог двигаться, может быть, пострадал при приземлении и испытывал мучительную боль. То, что космический корабль инопланетянина свалился в море, говорило о том, что он был неисправен. Протянув руки, Джозе осторожно поднял маленькое тело инопланетянина с морского дна, пытаясь не обращать внимания на чувство отвращения, охватившее его, когда холодный материал скафандра коснулся голых рук. «Это всего лишь металл или пластик, — подумал Джозе, — нужно сохранять самообладание исследователя». Когда он выпрямился, глаза пришельца все еще оставались закрытыми, и, ученый поплыл к поверхности, держа неподвижное, почти невесомое тело.

— Ну-ка ты, мужик, помоги мне! — крикнул он, выплюнув изо рта загубник и энергично работая ногами, чтобы вновь не погрузиться. Однако Драгомир лишь испуганно покачал головой и отодвинулся на самый нос лодки, увидев, что поднял со дна ученый.

— Это пришелец из другого мира! Он не причинит тебе зла! — снова крикнул Джозе, но рыбак отодвинулся еще дальше.

Ученый громко выругался и с трудом поднял инопланетянина в лодку, затем вскарабкался сам. Несмотря на то что он был гораздо меньше и слабее Драгомира, с помощью угроз ему удалось заставить рыбака сесть за весла — но и тут рыбак выбрал самую дальнюю от кормы пару уключин, хотя грести здесь было намного труднее.

Джозе снял акваланг, бросил баллоны на дно лодки и внимательно посмотрел на быстро высыхающий материал, из которого был сделан скафандр инопланетянина. Его охватило любопытство исследователя, и ученый забыл о своем страхе перед неизвестным. По профессии Кукович был атомным физиком, но у него хватало знаний в области химии и механики, чтобы понять, что светло-зеленый скафандр изготовлен из материала, совершенно неизвестного на Земле. Судя по всему, он был прочен и тверд, как сталь, и в то же время эластичен и легко сгибался в суставах — Джозе убедился в этом, подняв и опустив безжизненную руку инопланетянина. Он окинул взглядом крошечную фигурку пришельца: посреди его тела, там, где у человека поясница, находилось жесткое утолщение, с которого свисал объемистый мешок, похожий на большой шотландский спорран. Весь скафандр казался цельным, без соединений — тут взгляд Джозе упал на правую ногу инопланетянина. Боже мой! Она была искалечена, словно ее сжали гигантскими плоскогубцами. Возможно, поэтому инопланетянин и не приходил в сознание. Может быть, он страдает от болевого шока?

Глаза пришельца снова открылись, и Джозе внезапно с ужасом понял, что шлем наполнен водой. Она, по-видимому, просочилась внутрь, и инопланетянин задыхается, захлебывается в этой воде. Ученый в панике схватился руками за шлем, пытаясь открутить и снять его. Огромные глаза гостя из космоса безучастно следили за его движениями.

Джозе взял себя в руки. Прежде всего надо обдумать свои действия, решил он. Инопланетянин лежит спокойно, с открытыми глазами, из носа или рта не выходят пузырьки воздуха. Дышит ли он? Вода просочилась внутрь шлема — или всегда была там? Да и вода ли это? Кто знает, чем дышит инопланетянин метаном, хлором, двуокисью серы, а может быть, водой? Жидкость действительно находилась внутри скафандра и не просачивалась наружу. Существо внутри скафандра не подавало никаких признаков беспокойства.

Джозе поднял голову и увидел, что лодка, влекомая могучими гребками перепуганного Драгомира, уже достигла берега, где собралась толпа.

Лодка едва не перевернулась, когда рыбак в панике выскочил, при этом оттолкнув ее от берега. Джозе увидел, что берег удаляется, взял со дна лодки швартовочный трос и свернул его в кольцо.

— Эй, вы! — крикнул он. — Ловите трос и привяжите его к рыму!

Никто на берегу не шелохнулся. Люди стояли, глядя на фигурку в зеленом скафандре, распростертую на дне лодки. В толпе раздался шепот — словно ветер пронесся через сосновый бор, шевеля ветки. Женщины прижимали руки к груди и крестились.

— Ну, ловите! — снова крикнул Джозе, стиснув зубы и стараясь не давать воли гневу.

Он швырнул трос на берег, и толпа отпрянула от него; только один мальчишка схватил трос и медленно продел его через ржавое кольцо. Его руки дрожали, голова склонилась набок, изо рта капали слюни. Он был слабоумным и не понимал, что происходит; мальчик всего лишь исполнил приказ.

— Помогите мне вынести его на берег, — произнес Джозе и тут же понял, что его просьба бесполезна.

Крестьяне отступили назад — темная толпа с одинаковыми, широко открытыми глазами, женщины, похожие на огромных кукол, в длинных широких юбках, черных чулках и высоких фетровых ботинках. Никто не придет на помощь, решил Джозе, и все придется делать самому. С трудом сохраняя равновесие в неустойчивой лодке, он поднял инопланетянина и осторожно опустил его на грубые камни портовой стенки. Толпа отпрянула еще дальше. Несколько женщин застонали и бросились бежать; среди мужчин послышался ропот. Джозе не обратил на это никакого внимания.

Ему не только не помогут, понял он, но могут даже помешать. Самое безопасное место — его комната в доме вдовы Кореч; там его вряд ли решатся беспокоить. Джозе наклонился, поднял легкое тело инопланетянина, и в этот момент сквозь толпу кто-то протолкнулся.

— Дайте посмотреть — что это? Святая дева Мария, злой дух!

Старый священник с ужасом смотрел на инопланетянина в руках ученого и пятился назад, держась за распятие обеими руками.

— Ну что это за предрассудки, суеверия какие-то! — огрызнулся Джозе. — Это не дьявол, а пришелец из дальних миров, разумное существо. А теперь прочь с дороги!

Кукович двинулся вперед, и толпа расступилась. Он старался идти как можно быстрее, в то же время не создавая впечатления, что спешит. Толпа осталась позади. За спиной ученого слышался звук быстрых шагов; он оглянулся. Его догонял священник, отец Перч. Грязная сутана развевалась, и он задыхался от непривычной спешки.

— Скажите мне, доктор Кукович, что вы собираетесь делать с этим существом? Что это? Скажите…

— Я уже объяснил вам, святой отец. Это — инопланетянин. Два местных рыбака нынче ночью видели, как в море опустился космический корабль. Этот… инопланетянин прилетел на нем, а корабль утонул. — Джозе старался говорить как можно спокойнее. Население деревни может причинить ему массу неприятностей, но если священник окажется на его стороне, их можно избежать. — Это — существо из другого мира, святой отец, оно дышит в воде. Оно получило повреждения во время катастрофы, и наш долг помочь ему.

Отец Перч бежал рядом с Джозе, поспешно семеня и глядя на инопланетянина с очевидным отвращением.

— Не богоугодное это дело, — бормотал он. — Это нечистый, злой дух…

— Неужели вы не можете понять, что это не демон и не дьявол? Церковь признает возможность существования разумных существ на других планетах иезуиты даже настаивают на этом, — почему бы и вам не согласиться с такой точкой зрения? Даже папа римский считает, что на отдаленных планетах есть жизнь.

— Вот как? Неужели? — Старый священник недоуменно моргнул красными веками.

Джозе прошел мимо него и поднялся по ступенькам в дом вдовы Кореч. Хозяйки нигде не было видно. Он прошел в свою комнату и осторожно опустил инопланетянина, все еще не приходящего в сознание, на кровать. Священник неуверенно топтался на пороге, перебирая четки дрожащими пальцами. Положив инопланетянина на кровать, Джозе выпрямился и посмотрел на него с такой же неуверенностью, как и священник. Что делать дальше? Гость из космоса ранен, может быть, даже умирает. Он должен спасти инопланетянина, что-то предпринять.

Внезапно издалека донесся звук мотора. В душной комнате словно повеяло свежим воздухом, и Кукович с облегчением вздохнул. Он узнал свой автомобиль, который должен был привезти доктора. Машина остановилась у крыльца, хлопнули дверцы, но шагов не было слышно. Джозе замер, напряженно прислушиваясь. Врач разговаривает с жителями деревни, которые рассказывают ему о происшедшем, понял он. Прошла минута, показавшаяся ему вечностью. Джозе пошел к выходу, но остановился перед священником, все еще стоящим на пороге. «Чего они не идут, черт их побери?» — подумал Джозе. Окно его комнаты выходило во двор, и он не видел улицу перед домом. Затем наружная дверь открылась, а он услышал шепот вдовы: «Проходите сюда, доктор, прямо по коридору».

Вошли двое мужчин, покрытых пылью после поездки. Один из них был явно врачом — невысокий полный мужчина, лысая голова покрыта капельками пота. В руке он держал потрепанный черный саквояж. Рядом с ним был другой мужчина с загорелым и обветренным лицом, одетый как рыбак-Джозе понял, что это и есть Петар, бывший партизан.

Петар первый подошел к кровати; врач остановился посреди комнаты, сжимая черный саквояж и нервно оглядываясь до сторонам.

— Что это такое? — спросил Петар, затем наклонился, упершись руками в колени, и заглянул в прозрачное забрало шлема. — Безобразное существо, это уж точно.

— Я не знаю, кто это. Единственное, что нам известно, — это существо прилетело с какой-то другой планеты. А теперь отойдите — пусть на него посмотрит врач.

Джозе сделал приглашающий жест, и врач неохотно шагнул вперед.

— Вы, должно быть, доктор Братош? Меня зовут Джозе Кукович, я профессор атомной физики из Люблянского университета.

Джозе решил, что некоторый престиж не повредит ему, может быть, удастся заручиться поддержкой врача, пусть и против его желания.

— Здравствуйте. Для меня большая честь встретить профессора из университета. Но я не понимаю, что от меня требуется?

Когда врач говорил, его голова тряслась, и Джозе понял, что он очень стар, ему далеко за восемьдесят. «Да, — подумал ученый, — придется проявить терпение».

— Этот инопланетянин — кем бы он ни был — пострадал во время посадки и не приходит в себя. Нужно сделать все, что в наших силах, чтобы спасти его.

— Но что я могу? Это существо заключено в металлический скафандр наполненный водой, по-видимому. Я врач, медицина — моя профессия, но я не лечу животных и таких вот существ.

— И я тоже не специалист в этой области — на Земле вообще нет ни единого специалиста по инопланетянам. Но нужно постараться, сделать все возможное. Мы должны снять с него скафандр и выяснить, как ему помочь.

— Но это невозможно! Внутри находится жидкость, она тут же вытечет.

— Да, конечно, поэтому нужно принять меры предосторожности. Постараемся определить состав жидкости, затем наполнить ею ванну в соседней комнате. Я внимательно осмотрел скафандр, и у меня создалось впечатление, что шлем не составляет с ним единое целое, а просто закреплен на скафандре. Если мы ослабим крепления, то сможем взять образец жидкости.

В течение нескольких драгоценных секунд доктор Братош размышлял, беззвучно шевеля губами.

— Да, можно попробовать, но во что мы соберем жидкость? Все это так необычно и странно.

— Черт побери, какая разница, во что собрать жидкость? — огрызнулся Джозе, чувствуя, что спокойствие покидает его. Он повернулся к Петару, стоявшему рядом и молча курившему сигарету:

— Помогите нам. Найдите что-нибудь на кухне — суповую тарелку, наконец.

Петар кивнул и вышел из комнаты. Из кухни донеслись еле слышные возражения вдовы, но Петар тут же вернулся, держа в руках ее лучшую кастрюлю.

— Отлично, — произнес Джозе, наклонился и приподнял голову инопланетянина, — теперь подсуньте кастрюлю под шлем.

Установив кастрюлю, он повернул одну из защелок; та открылась — и только. В месте соединения появилась тоненькая щелка, но она осталась сухой. Однако, когда Джозе повернул второе крепление, внезапно хлынул поток прозрачной жидкости под давлением, и, пока он пытался закрыть защелку, кастрюля наполнилась до половины. Джозе снова приподнял голову инопланетянина, и Петар уже без подсказки достал из-под нее кастрюлю и поставил на стол у окна.

— Жидкость горячая, — заметил он. Джозе коснулся рукой стороны кастрюли.

— Теплая, но не горячая. Градусов сорок — сорок пять. Это из теплого океана на горячей планете.

— Но… вы полагаете, что это вода? — нерешительно спросил доктор Братош.

— Думаю, что вода, — но разве не вам предстоит дать заключение? Это пресная вода или соленая?

— Я не химик… как можно высказывать свое мнение… это очень сложно.

Петар засмеялся и взял с тумбочки стакан Джозе.

— Выяснить нетрудно, — оказал он и зачерпнул полстакана жидкости из кастрюли, поднял его перед глазами, понюхал, сделал глоток и наморщил лоб.

— На вкус — самая обыкновенная морская вода, но с каким-то привкусом, горьким. Джозе взял стакан из его руки.

— Но это опасно! — воскликнул врач.

Джозе не обратил на его протест никакого внимания. Да, соленая вода, теплая соленая вода с горьковатым привкусом. — Похоже, в ней больше йода, чем обычно. Вы не могли бы установить уровень содержания йода в этой воде, доктор?

— В таких условиях… нет, все это слишком сложно. В лаборатории с соответствующим оборудованием… — Он замолчал, открыл черный саквояж и заглянул внутрь. — Нет, только в лаборатории.

— У нас нет лаборатории и никакой посторонней помощи, доктор. Придется удовлетвориться тем, что у нас есть, — обычной морской водой.

— Я возьму ведро и наполню ванну, — предложил Петар.

— Хорошо. Но пока не наливайте — принесите воду в кухню, сначала нагреем ее и затем выльем в ванну.

— Понятно. — Петар прошел мимо застывшего в дверях священника и сбежал по ступенькам. Джозе посмотрел на отца Перча и вспомнил о деревенских жителях.

— Не уходите, доктор, — сказал он. — Этот инопланетянин теперь ваш пациент, и мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь, кроме вас, подходил к нему. Садитесь рядом с кроватью.

— Да, конечно, вы совершенно правы, — с облегчением произнес доктор Братош, придвинул стул и сел.

Огонь, на котором готовили завтрак, все еще ярко пылал в большой печи, и Джозе подбросил туда охапку сучьев. Затем снял висевшее на стене медное корыто для стирки и со звоном опустил его на плиту. Позади него приоткрылась дверь, за которой располагалась спальня вдовы, но, когда Джозе обернулся, она снова захлопнулась. Появился Петар с ведром воды и вылил ее в корыто.

— Что делают жители? — спросил Джозе.

— Толкутся возле дома и шушукаются. Они не будут мешать нам. Если у вас есть опасения, профессор, я могу съездить в Осор и привезти полицейских или позвонить куда-нибудь.

— Нет, спасибо. Об этом мне нужно было подумать раньше. Сейчас вы нужны мне здесь. Вы — единственный, не страдающий от старческого слабоумия или полного невежества.

— Пойду принесу еще воды, — улыбнулся Петар. Ванна была маленькой, а корыто — большим. Когда нагретую воду вылили в ванну, она наполнилась больше чем наполовину — вполне достаточно, чтобы целиком покрыть водой маленького инопланетянина. В ванне был сток, но отсутствовали краны: обычно ее наполняли из шланга, надетого на кухонный кран. Джозе поднял инопланетянина, словно ребенка, и поднес к ванне. Глаза пришельца снова открылись, он следил за каждым движением ученого, но не протестовал. Джозе осторожно опустил инопланетянина в ванну, быстро выпрямился и глубоко вздохнул.

— Сначала снимем шлем, затем попытаемся выяснить, как открыть скафандр.

Он наклонился и медленно, одно за другим, повернул крепления шлема. Джозе приоткрыл щель между шлемом и скафандром, готовый закрыть ее при малейшей опасности. В шлем стала вливаться морская вода и смешиваться с находившейся там жидкостью — однако инопланетянин не выражал беспокойства. Спустя минуту Джозе осторожно снял шлем, придерживая одной рукой голову инопланетянина, чтобы она не ударилась о ванну.

Как только шлем сняли, гребень на голове пришельца выпрямился наподобие петушиного вдоль всей длины. От шлема к блестящему кусочку металла, прикрепленного с одной стороны к голове инопланетянина, тянулся провод. Там была какая-то впадина, и Джозе осторожно выдернул металлический контакт, по-видимому, что-то вроде наушника. Инопланетянин открывал и закрывал рот, внутри которого виднелись желтые костяные выступы. Послышалось низкое гудение.

Петар прижал ухо к наружной части металлической трубки.

— Это существо что-то говорит, я отчетливо слышу.

— Дайте мне ваш стетоскоп, доктор, — сказал Джозе, но врач не шевельнулся, и тогда он сам достал его из черного саквояжа. Действительно, когда ученый прижал стетоскоп к металлу, он услышал то усиливающееся, то замирающее гудение, — по-видимому, какая-то речь.

— Пока мы не можем понять, что он говорит, — произнес Джозе, возвращая стетоскоп врачу; тот автоматически взял его. — Надо попытаться снять с него скафандр.

На поверхности скафандра не было видно никаких швов или креплений. Джозе пробежал пальцами по гладкой поверхности, но ничего не обнаружил. Инопланетянин понял, должно быть, его намерения, потому что с трудом поднял дрожащую руку и коснулся герметического металлического кольца у воротника. Скафандр плавно открылся на груди; шов раздваивался и проходил по каждой из ног. Из обнажившейся раненой ноги внезапно хлынул поток синей жидкости.

Джозе успел заметить странное зеленое тело и тут же повернулся к врачу:

— Доктор, быстро беритесь за свой саквояж. Пришелец ранен, эта жидкость, по-видимому, его кровь — нужно остановить кровотечение.

— Но я бессилен, — произнес доктор Братош, не двигаясь с места. — Своими лекарствами и антисептическими препаратами я могу погубить его — ведь нам ничего не известно о химическом строении его тела.

— Тогда не применяйте эти препараты. У него травма ноги, постарайтесь наложить повязку, перебинтовать рану.

— Да-да, конечно.

— Старый врач наконец-то сообразил, что может осуществить знакомые операции. Он извлек из саквояжа бинты, стерильную марлю, клейкий пластырь и ножницы.

Джозе опустил руки в теплую и теперь уже мутную воду и заставил себя коснуться горячей зеленой ноги инопланетянина. Ощущение было непривычным — но не ужасным. Он поднял ногу из воды, и все увидели огромную рану, из которой сочилась густая синяя жидкость. Петар отвернулся, однако врач привычными движениями наложил на рану подушечку из марли и обмотал ее бинтом. Кровотечение как будто прекратилось. Инопланетянин шарил в снятом с него космическом скафандре, и от его движений раненая нога поворачивалась в руках Джозе. Ученый посмотрел вниз и увидел, что пришелец достал что-то из большой сумки. Его губы снова начали шевелиться, и Джозе расслышал негромкое жужжание голоса.

— Что это? Что вы хотите? — спросил Джозе. Инопланетянин обеими руками прижимал к груди какой-то предмет, похожий на книгу. Да, это могла быть книга; впрочем, с таким же успехом это могло быть что-то другое.

Но предмет был покрыт каким-то блестящим материалом с темными знаками; с края было видно, что он состоит из множества страниц, скрепленных вместе. Наверное, это все-таки книга. Нога инопланетянина дергалась в руках Джозе, его рот широко открылся, словно в крике.

— Если мы опустим ногу в ванну, повязка промокнет, — сказал врач.

— А вы не могли бы обмотать ее пластырем, сделать повязку водонепроницаемой?

— Да, конечно, — мне понадобится много пластыря, он лежит в саквояже.

Пока они разговаривали, пришелец начал раскачиваться взад и вперед, выплескивая воду из ванны. Наконец ему удалось вырвать раненую ногу из рук Джозе. Сжимая книгу в одной тонкой руке с множеством пальцев, другой инопланетянин начал срывать повязку с только что перебинтованной ноги.

— Остановите его, он навредит себе, это ужасно, — пробормотал врач, отпрянув от ванны.

Джозе поднял с пола обрывок повязки.

— Идиот! Какой невероятный дурак! — закричал он в приступе ярости. — Эти компрессы, которые вы наложили на рану, пропитаны сульфаниламидом!

— Но я всегда пользуюсь ими. Это самые лучшие компрессы, сделанные в Америке, они предупреждают заражение и инфекцию.

Джозе оттолкнул его, опустил обе руки в воду, чтобы снять повязку, но инопланетянин вырвался и поднялся над водой, открыв рот в молчаливом ужасном вопле. Его глаза были широко открыты — и тут изо рта хлынула струя воды. Послышался хрип, струя превратилась в тонкую струйку, затем в капли, и когда воздух коснулся наконец голосовых связок инопланетянина, раздался ужасный крик боли. Этот крик эхом отразился от стен и потолка, выразив сверхчеловеческую агонию пришельца из далеких миров. Широко раскинув руки, инопланетянин упал в воду вниз лицом. Тело лежало неподвижно, и Джозе, даже не осматривая его, понял, что астронавт мертв.

Его рука, свисавшая из ванны, по-прежнему сжимала книгу. Медленно, один за другим, пальцы разжались, и, пока Джозе смотрел на инопланетянина, будучи не в силах пошевелиться, книга упала на поя.

— Помогите мне, — послышался голос Петара. Джозе обернулся и увидел, что врач лежит на полу и рядом на коленях стоит Петар. — Он потерял сознание… может быть, это сердечный приступ. Что нам делать?

Забыв о своем гневе, Джозе наклонился к врачу. Тот дышал, казалось, нормально, его лицо сохраняло естественный цвет, — по-видимому, это был всего лишь обморок. Его веки дрогнули. Подошел священник и через плечо Куковича посмотрел належавшего врача.

Доктор Братош открыл глаза, взглянул на склонившиеся над ним лица.

— Извините меня… — с трудом пробормотал врач и снова закрыл глаза, словно был не в силах смотреть на окружавших его людей.

Джозе выпрямился и почувствовал, что весь дрожит. Священник исчез. Неужели все кончилось? Может быть, им все равно не удалось бы спасти инопланетянина, но так или иначе можно было бы действовать лучше.

Увидев на полу мокрое пятно, Джозе сообразил, что книга исчезла.

— Отец Перч! — яростно завопил он.

Священник забрал книгу, эту бесценную вещь, доставленную с другой планеты Джозе выбежал в коридор и увидел священника, выходящего из кухни У него в руках ничего не было Охваченный внезапной догадкой, ученый бросился на кухню, оттолкнув отца Перча. Наклонившись, Джозе открыл дверцу печи.

Там, среди пылающих дров, лежала книга. От нее поднимался пар Да, конечно, это книга, на ее страницах виднелись странные знаки, рисунки и чертежи. Джозе повернулся, чтобы схватить кочергу, и в это мгновение позади него в печи полыхнуло пламя, выбросившее в кухню раскаленный белый язык Огонь едва не коснулся Джозе, но ученый не думал об этом Горящие угли были разбросаны по полу, а внутри печи догорали остатки драгоценной книги. Вещество, из которого она была сделана, оказалось горючим, и, едва книга высохла, она тут же воспламенилась.

— Все это от лукавого, — послышался голос священника, стоящего в кухонных дверях. — Злой дух, порождение дьявола. Нас предупреждали об этом, подобные события уже случались раньше, и поэтому правоверные христиане должны бороться со злом…

Петар вошел на кухню, протиснувшись мимо священника. Он смахнул горячие угли с обожженной кожи Джозе, помог ему встать и усадил на стул. Ученый не чувствовал ожогов — его охватила какая-то невероятная усталость.

— Ну почему здесь? — тихо спросил Джозе. — В таком огромном мире он совершил посадку именно тут. Несколько градусов к западу — и пришелец опустился бы рядом с Триестом, где находятся научные центры и отлично оборудованные больницы, опытные врачи, хирурги; А если бы продолжал полет по тому же курсу — увидел бы огни и приземлился в Риеке. Там можно было бы что-то сделать. Но почему именно здесь? — Ученый вскочил и потряс сжатым кулаком, словно угрожая кому-то. — Здесь, в этом медвежьем углу, среди людей, полных суеверий и религиозных предрассудков! В каком мире мы живем, если всего в сотне миль от деревни, населенной слабоумными и примитивными жителями, находится ускоритель элементарных частиц? Этот инопланетянин пролетел бесчисленные миллионы — может быть, миллиарды — миль и совершил посадку совсем рядом с цивилизацией… совсем рядом… Но почему, почему?

Почему?

Джозе опустился на стул, чувствуя себя совсем старым и бесконечно усталым. Сколько можно было бы узнать из сожженной книги…

Он вздохнул, и вздох был таким глубоким, что все его тело задрожало, словно охваченное ужасной лихорадкой.

Брайан Олдисс Человек в своем времени

Его отсутствие

Жанет Вестермарк внимательно наблюдала за тремя находившимися в кабинете мужчинами: директором Института, который должен был вот-вот исчезнуть из ее жизни, психологом, который в нее вступал, и мужем, жизнь которого текла параллельно ее жизни, и все-таки совершенно отдельно.

Не только ее занимало это наблюдение. Психолог, Клемент Стекпул, сгорбившись, сидел в кресле, обхватив сильными некрасивыми ладонями колени и выдвинув вперед обезьянье лицо, чтобы лучше видеть Джека Вестермарка — новый объект своих исследований.

Директор Института Психики говорил громко и оживленно. Весьма характерной чертой разговора было то, что Джек Вестермарк, казалось, находится не здесь, а где-то в другом месте.

Особенный случай, беспокойство. Руки его неподвижно лежали на коленях, но вел он себя беспокойно, хотя явно держал себя в руках. «Как будто находится сейчас где-то в другом месте и среди других людей», — подумала Жанет. Она заметила, что муж взглянул на нее, когда она на него смотрела, но, прежде чем успела ответить, он уже отвел глаза в сторону и снова замкнулся в себе.

— Правда, мистер Стекпул не имел до сих пор дела с таким особенным случаем, как твой, — говорил директор, — но опыт у него огромный. Я знаю…

— Спасибо, обязательно, — сказал Вестермарк, сложив руки и слегка склонив голову.

Директор тщательно записал это замечание, указал рядом точное время и продолжал:

— Я знаю, что мистер Стекпул слишком скромен, чтобы говорить это самому, но он отлично сходится с людьми и…

— Если ты считаешь это обязательным, — прервал его Вестермарк, — хотя на время я хотел бы отдохнуть.

Карандаш пробежал по бумаге, а голос совершенно спокойно продолжал:

— Да. Он отлично сходится с людьми, и я уверен, что скоро вы убедитесь, как хорошо иметь его рядом. Помните, что его задача — помочь вам обоим.

Пытаясь улыбнуться одновременно директору и Стекпулу, Жанет сказала с островка своего стула:

— Я уверена, что все будет…

В этом месте ее прервал муж, который встал, опустил руки и, глядя куда-то вбок, сказал в пространство:

— Я могу попрощаться с сестрой Симмонс?

Голос ее уже не дрожал.

— Все, наверняка, будет хорошо, — торопливо сказала она, а Стекпул с миной заговорщика кивнул — пусть знает, что он разделяет ее точку зрения.

— Мы как-нибудь поладим, Жанет, — сказал он.

До нее еще только доходило, что он вдруг обратился к ней по имени, а директор по-прежнему смотрел на нее с ободряющей улыбкой, уже столько раз адресованной ей с тех пор, как Джека вытащили из океана вблизи Касабланки, как вдруг Вестермарк, ведя одинокий разговор с воздухом, ответил:

— Да, конечно. Я совсем забыл.

Он поднял руку ко лбу — а может, к сердцу, — подумала Жанет, — но с полпути опустил ее и добавил:

— Может, он как-нибудь навестит нас.

Потом с улыбкой и легким, словно просительным, кивком, обратился к другому пустому месту комнаты:

— Нам было бы приятно, верно, Жанет?

Она взглянула на него, инстинктивно стараясь поймать его взгляд, и ответила:

— Разумеется, дорогой.

Голос ее уже не дрожал, когда она обращалась к мужу, мысли которого находились где-то в другом месте.

Лучи солнца, сквозь которые они видели друг друга. Один угол комнаты освещали солнечные лучи, льющиеся сквозь венецианское окно, и когда Жанет встала, профиль мужа на мгновение осветился этими лучами.

Лицо у него было худое и интеллигентное. Жанет всегда считала, что излишняя интеллигентность ему в тягость, но сейчас заметила выражение потерянности и вспомнила, что сказал ей другой психиатр:

— Помните, что подсознание непрерывно атакует заново просыпающийся разум.

Атакуем подсознанием

Стараясь не думать об этих словах, она произнесла, разглядывая улыбку директора, улыбку, которая, несомненно, помогла ему сделать карьеру:

— Вы мне очень помогли. Не знаю, что бы я делала без вас эти месяцы. А теперь мы, пожалуй, пойдем.

Она быстро выбрасывала из себя эти слова, боясь, чтобы муж снова не прервал ее, и все-таки это произошло:

— Спасибо за все. Если узнаете что-то новое…

Стекпул тихо подошел к Жанет, а директор встал и сказал:

— Вспоминайте о нас, если возникнут какие-то проблемы.

— Спасибо, обязательно.

— И еще одно, Джек. Каждый месяц ты должен являться к нам на контрольное обследование. Жаль, если будет простаивать вся эта аппаратура, а ты к тому же наша звезда… гм… показательный пациент.

Он натянуто улыбнулся и заглянул в блокнот, чтобы проверить ответ Вестермарка, но тот уже повернулся к нему спиной и медленно шел к двери. Вестермарк попрощался раньше, одинокий в своем обособленном существовании.

Еще не успев взять себя в руки, Жанет беспомощно взглянула на директора и Стекпула. Омерзительно было их профессиональное спокойствие, с которым они, казалось, не замечали невежливого поведения ее мужа. Стекпул с миной доброй обезьяны взял ее под руку.

— Идемте. Моя машина ждет перед клиникой.

Молчание, домыслы, поддакивание, проверка времени. Она кивнула, ничего не говоря, записки директора не были ей нужны, чтобы понять: именно в этом месте он сказал: «Могу я попрощаться с сестрой — как ее там? — Симпсон?» Она медленно училась следовать за мужем по ухабистым тропам его разговоров. Сейчас он был уже в коридоре, раскрытая дверь все еще покачивалась, а директор говорил в воздух:

— У нее сегодня выходной.

— Вы отлично справляетесь с этим разговором, — сказала она, чувствуя руку, сжимающую ее плечо. Женщина осторожно стряхнула ее — этот Стекпул невыносим, — стараясь вспомнить, что произошло всего четыре минуты назад. Джек что-то сказал ей, она не помнила что, поэтому ничего не ответила, опустила глаза, вытянула руку и крепко пожала ладонь директора:

— Спасибо.

— До свидания, — громко ответил он, переводя взгляд поочередно с часов на блокнот, потом на нее и наконец на дверь.

— Разумеется, — сказал он, — если только мы что-то обнаружим. Мы не теряем надежды…

Директор поправил галстук, снова глядя на часы.

— Ваш муж уже вышел, — заметил он более свободным тоном, подошел с ней к двери и добавил: — Вы вели себя очень мужественно, и все мы понимаем, что мужество потребуется вам и в дальнейшем. Со временем это станет легче, ведь еще Шекспир сказал в «Гамлете»: «Повторность изменяет лик вещей». Если позволите, я посоветовал бы вам следовать нашему примеру и записывать слова мужа вместе с точным временем.

Они заметили ее колебание и подошли к ней — двое мужчин, находящихся под обаянием этой красивой женщины. Стекпул откашлялся, улыбнулся и сказал:

— Сама понимаешь, он легко может почувствовать себя в изоляции. Это очень важно, чтобы именно ты отвечала на его вопросы, иначе он почувствует себя совершенно одиноким.

Всегда на шаг впереди

— А что с детьми? — спросила она.

— Лучше вам пока пожить вдвоем, — ответил директор, скажем, недели две. А потом, когда все утрясется, мы подумаем об их встрече с отцом.

— Так будет лучше для всех, Жанет: для них, для Джека и для тебя, — добавил Стекпул.

«Не так-то все гладко, — подумала Жанет. — Бог, конечно, знает, насколько нужна мне надежда, но вы относитесь ко всему этому мимоходом». Она отвернулась, боясь, что чувства отразятся на ее лице.

В коридоре директор сказал на прощание:

— Разумеется, я понимаю, что бабушка их балует, но, как говорится, ничего не поделаешь.

Она улыбнулась ему и быстро ушла, держась на шаг впереди Стекпула.

Вестермарк сидел в машине перед зданием, и Жанет села рядом с ним на заднем сиденье. В ту же секунду он резко дернулся назад.

— Что с тобой, дорогой?

Он не ответил. Стекпул еще не вышел из здания, вероятно, хотел переговорить с директором. Жанет воспользовалась случаем, наклонилась и поцеловала мужа в щеку, понимая при этом, что с его точки зрения жена-призрак уже это сделала. Его реакция снова оказалась необыкновенной.

— Какие зеленые луга, — сказал он, щурясь и глядя на серые стены здания напротив.

— Да, — ответила она. Стекпул торопливо сбежал по ступеням и, извинившись за опоздание, сел за руль. Он слишком резко освободил педаль сцепления, машина дернулась и двинулась. Жанет поняла, почему ее мужа недавно сильно откинуло назад. Сейчас, когда машина действительно ехала, Джек беспомощно откинулся на спинку сиденья. Во время поездки он судорожно держался за ручку двери, поскольку тело его раскачивалось в ритме, не совпадающем с движением машины. Выехав из ворот Института, они сразу оказались среди зелени, в полном расцвете августовского дня.

Его теории

Вестермарк с трудом приспособился к некоторым законам времени, которое уже не принадлежало ему. Когда машина въехала в аллею и остановилась перед домом (знакомым, и все же словно чужим из-за нестриженой изгороди и отсутствия детей), он оставался на месте целых три с половиной минуты, прежде чем решился открыть дверцу. Выбравшись, он, хмуря лоб, смотрел на щебень под ногами. Такой ли он, как всегда? Блестит ли он? Как будто что-то пробивалось изнутри земли, расцвечивая все вокруг. А может, он сам огражден от остального мира стеклянной пластиной? Нужно выбрать одну из этих двух теорий и жить по законам какой-то из них. Он надеялся доказать, что именно теория проникания света правдива, поскольку согласно ей он вместе с остальными людьми был бы одним из факторов, обеспечивающих функционирование Вселенной. А по теории стеклянной пластины он был бы отрезан не только от всего человечества, но и от всего космоса (за исключением Марса?). Однако слишком рано принимать решение, слишком многое нужно еще обдумать, а точные наблюдения и дедукция, несомненно, подскажут какие-нибудь новые решения. Нельзя ничего решать под воздействием эмоций, нужно сначала успокоиться. Результатом всего этого могут быть совершенно революционные теории.

Он увидел рядом с собой жену, она держалась несколько в стороне, чтобы случайно не произошло болезненного для них обоих столкновения. Вестермарк заставил себя улыбнуться ей через окружающий его поблескивающий туман и сказал:

— Это я, но не собираюсь давать интервью.

Он направился к дому, отметив, что скользкий щебень остается неподвижным под его ногами. Он шевельнется, лишь когда ему позволит это земное время. Вестермарк добавил еще:

— Я очень ценю ваш журнал, но сейчас не хочу давать интервью.

Знаменитый астронавт возвращается домой

На веранде перед домом они застали какого-то мужчину, который с просительной улыбкой на лице дожидался возвращения Вестермарка домой. Не слишком уверенно и в то же время решительно он подошел и вопросительно посмотрел на трех человек, вышедших из машины.

— Простите, капитан Джек Вестермарк?

Тут ему пришлось отойти в сторону, потому что Вестермарк шел прямо на него.

— Я корреспондент отдела психологии газеты «Гардиан». Можно задать вам несколько вопросов?

Мать Вестермарка открыла парадную дверь и стояла в ней, приветливо улыбаясь, одной рукой нервно поправляя волосы. Сын прошел рядом с ней, а журналист проводил его удивленным взглядом.

Жанет, извинясь, заговорила:

— Простите, пожалуйста. Муж вам ответил, но он, действительно, не может сейчас ни с кем разговаривать.

— Когда он успел ответить? До того, как услышал мой вопрос?

— Конечно, нет, но его жизнь идет… простите, я не могу этого объяснить.

— Он живет с опережением времени, верно? Вы не могли бы сказать несколько слов о том, как чувствуете себя сейчас, когда прошел первый шок?

— Извините, в другой раз.

Жанет проскользнула мимо него, а когда входила в дом вслед за мужем, услышала, что Стекпул говорит:

— Так сложилось, что я читаю «Гардиан», поэтому могу вам помочь. Институт поручил мне опеку капитана Вестермарка. Мое имя — Климент Стекпул, возможно, вы знаете мою книгу «Постоянные связи между людьми». Прошу вас не писать, что Вестермарк живет с опережением времени — это совершенно неверное определение. Вместо этого можете указать, что некоторые его психические и физиологические процессы каким-то образом передвинуты во времени…

— Осел, — буркнула Жанет и прошла внутрь.

Разговоры, висящие в воздухе во время долгого ужина

За ужином в тот вечер было несколько неловких минут, несмотря на то, что Жанет и ее свекрови удалось ввести настрой меланхолической невозмутимости: они поставили на стол два скандинавских подсвечника — память об отпуске, проведенном в Копенгагене, — и удивили обоих мужчин набором веселых и разноцветных закусок. «Наш разговор тоже напоминает закуски, подумала Жанет, — соблазнительные, отдельные обрывки фраз, не успокаивающие голода».

Старшая миссис Вестермарк не научилась еще разговаривать с сыном и обращалась только к Жанет, хотя часто смотрела в его сторону.

— Как там дети? — спросил он ее.

Понимая, как долго ему пришлось ждать ее ответа, она потеряла голову, ответила что-то невпопад и уронила нож.

Жанет, желая разрядить напряженность, мысленно готовила какое-нибудь замечание о директоре Института Психики, когда Вестермарк сказал:

— В таком случае он одинаково заботлив и начитан. Это редкость у людей подобного рода и весьма похвально. Мне показалось, наверное, как и тебе, Жанет, что он интересуется не только собственной карьерой, но и ходом исследований. Можно даже сказать, что его можно любить. Впрочем, вы знаете его лучше, — обратился он к Стекпулу. — Что вы о нем думаете?

Катая шарики из хлеба, чтобы скрыть замешательство от того, что не знает, о ком идет речь, Стекпул ответил:

— Не знаю, мне трудно сказать что-либо. — Он пытался выиграть время, делая вид, что вовсе не смотрит на часы.

— Директор был очень мил, правда, Джек? — сказала Жанет, помогая Стекпулу.

— Да, он производит впечатление неплохого игрока, — тон Вестермарка указывал на то, что он согласен с чем-то еще не сказанным.

— Ах, он! — воскликнул Стекпул. — Да, пожалуй, это хороший человек.

— Он процитировал Шекспира и заботливо сообщил мне, откуда взята эта цитата, — сказала Жанет.

— Нет, спасибо, мама, — вставил Вестермарк.

— Я нечасто общаюсь с ним, — продолжал Стекпул, — но раза два мы вместе играли в крикет. Он неплохой игрок.

— В самом деле? — воскликнул Вестермарк.

Все замолчали. Мать Джека беспомощно огляделась, встретила стеклянный взгляд сына и сказала, чтобы хоть что-то сказать:

— Возьми еще соуса, Джек. — Потом вспомнила, что уже получила ответ, снова чуть не выронила нож и в конце концов вообще перестала есть.

— Я сам вратарь, — сообщил Стекпул.

Это прозвучало, как удар пневматического молота, после чего вновь воцарилась тишина. Не получив ответа, он упорно продолжал, расписывая преимущества крикета. Жанет сидела, наблюдая за ним, слегка удивленная тем, что восхищается Стекпулом, и гадая, почему, собственно, это ее удивляет. Потом она вспомнила, что решила его не любить, и тут же изменила свое решение. Разве он не на их стороне? Даже его сильные волосатые руки стали терпимее, когда она представила, как они держат клюшку для крикета, готовясь отбить мяч… Закрыв глаза, она постаралась сосредоточиться на том, что говорит Стекпул.

Игрок

Позднее она встретила Стекпула на втором этаже: он курил, а она несла подушки. Мужчина преградил ей путь.

— Я могу чем-то помочь, Жанет?

— Я просто стелю себе постель.

— Ты не спишь с мужем?

— Он хочет остаться один на несколько ночей. Пока я буду спать в детской.

— Тогда разреши мне отнести эти подушки. И пожалуйста, называй меня по имени — Клем. Все друзья зовут меня так.

Она пыталась быть милой, слегка расслабиться, вспомнить, что Джек не прогоняет ее из спальни навсегда, но когда сказала:

— Простите, это все потому, что когда-то у нас был терьер по кличке Клем, — это прозвучало не так, как ей хотелось.

Он положил подушки на голубую кровать Питера, зажег ночник и сел на край кровати, держа в руках сигару и дуя на ее тлеющий кончик.

— Может, это и несколько неудобно, но я должен кое-что тебе сказать, Жанет.

Говоря, он не смотрел на нее. Женщина принесла ему пепельницу и встала рядом.

— Мы опасаемся, что психическое здоровье твоего мужа находится под угрозой, хотя, уверяю тебя, пока не заметно никаких признаков утраты психического равновесия, за исключением, пожалуй, необычайной увлеченности окружающими его явлениями — но даже в этом случае нельзя сказать наверняка, что он поглощен больше, чем следовало бы ожидать. То есть ожидать в таких беспрецедентных обстоятельствах. Нам нужно поговорить об этом в ближайшее время.

Она ждала, что будет дальше, с интересом глядя, что он проделывает с сигарой. Внезапно Стекпул взглянул ей прямо в глаза и сказал:

— Честно говоря, мы считаем, что Джеку поможет, если ты снова начнешь с ним жить.

Слегка удивленная, Жанет ответила:

— А вы можете себе представить… — но тут же поправилась: — Это зависит от моего мужа. Я вовсе не неприступна.

И Стекпул тут же ответил прямо и непринужденно:

— Я в этом уверен.

Погасив свет, она лежала в постели сына.

Жанет лежала в темноте в постели Питера. Разумеется, она хотела этого, даже очень — раз уж позволяла себе об этом думать. Долгие месяцы экспедиции на Марс, когда она была дома, а он удалялся от этого дома все дальше и дальше, она осталась ему верна. Она следила за детьми, навещала соседей, ей доставляло удовольствие писать статьи в женские журналы и давать интервью на телевидении, когда было объявлено, что космический корабль покинул Марс и направляется обратно. Она жила в летаргическом сне.

А потом это сообщение, поначалу старательно от нее скрываемое, что возникли трудности со связью с экипажем корабля. Бульварная газета выдала тайну, сообщив, что все девять человек экипажа сошли с ума, а корабль миновал зону посадки и упал в Атлантический океан. Ее первая реакция была чисто эгоистичной — нет, может, не эгоистичной, но своеобразной: он уже никогда не ляжет со мной в постель. Безграничная любовь и сожаление.

Когда же его все-таки спасли — одного из всех — каким-то чудом целого и не покалеченного, ее желания снова проснулись. И жили в ней с тех пор, как он жил в передвинутом времени. Она попыталась представить, как выглядела бы сейчас их любовь, если бы он испытывал все до того, как она хотя бы начала… он достиг бы оргазма, прежде чем она… Нет, это невозможно! Хотя, разумеется, возможно, если бы они сначала все это детально обдумали — если бы она при этом просто лежала без движения… Но то, что она пыталась себе представить, что могла себе представить, не было любовью, а лишь унизительным приспособлением к функции желез и течению времени.

Жанет села на кровати, жаждая движения, свободы. Потом вскочила, чтобы открыть окно, — в комнате до сих пор пахло сигарным дымом.

Если бы они все детально обдумали

За несколько дней они набрались некоторого опыта. Солнечная погода словно пришла им на помощь, поддерживая равновесие духа. Приходилось медленно и осторожно, держась левой стороны, проходить сквозь двери, чтобы не столкнуться друг с другом (прежде чем об этом договорились, разлетелся вдребезги целый поднос бокалов). Они применяли простую систему стука в дверь перед входом в ванную, общались с помощью коротких сообщений, не задавая вопросов, если это не было абсолютно необходимо. Ходили, держась на некотором расстоянии друг от друга, словом, каждый оставался в сфере собственной жизни.

— В сущности, это совсем просто, если быть внимательным, — сказала Жанет миссис Вестермарк. — А Джек так терпелив!

— Мне даже кажется, что такое положение вещей ему нравится.

— Но, моя дорогая, как может ему нравиться такая невыносимая ситуация?

Сознание этого лишило ее вдруг всей стремительности. Можно уже не спешить, коль скоро, если говорить о Джеке, она уже сделала то, что собиралась. А если бы она вообще не вышла, взбунтовалась бы и вернулась к разговору со свекровью о хозяйстве? Тогда Джек, как сумасшедший, разговаривал бы на газоне сам с собой, находясь в фантастическом мире, куда для нее нет доступа. Хорошо, пусть Стекпул посмотрит, может, после этого они откажутся от теории опережающего времени и постараются вылечить Джека от обычного безумия и галлюцинаций. В руках Клема он будет в безопасности.

Однако поведение Джека доказывало, что она должна к нему пойти. Безумием было бы не ходить. Безумием? Противиться законам Вселенной — дело невозможное, а не безумное. Джек не противился им, он просто споткнулся о закон, о котором до первой экспедиции на Марс никто не знал. Ясно, что открыто нечто гораздо более значительное, чем кто-либо ожидал. А она потеряла его — нет, еще не потеряла! Жанет выбежала на газон, окликнула его, позволив движению успокоить хаос в ее мыслях.

В повторенном событии сохранилось однако немного свежести, поскольку она вспомнила, что его улыбка, которую она заметила из окна, таила в себе нежность и тепло, как будто муж хотел ободрить ее. Что он тогда сказал? Это уже не восстановить. Она подошла к скамейке и села рядом с ним.

Он подождал, пока не пройдет определенный и неизменный отрезок времени.

— Не беспокойся, Жанет, — сказал он. — Могло быть хуже.

— Как это хуже? — спросила она, но он уже отвечал:

— Мог быть день разницы. 3,3077 минуты, по крайней мере, делают возможным некоторое общение.

— Хорошо, что ты относишься к этому с философским спокойствием, — заметила Жанет, и сарказм в своем голосе испугал ее.

— Поговорим?

— Джек, я уже давно хочу поговорить с тобой наедине.

Высокие буки, закрывающие сад с севера, были настолько неподвижны, что Жанет подумала: «Они выглядят одинаково и для него и для меня».

Джек заговорил, глядя на часы; у него были очень худые руки. Выглядел он еще хуже, чем когда выходил из больницы.

— Дорогая, я понимаю, как это должно быть неприятно для тебя. Нас отделяет друг от друга эта удивительная разница во времени, но я утешаюсь хотя бы тем, что изучаю совершенно новое явление, тогда как ты…

— Я?

Разговор через межзвездные дали

— Я хотел сказать, что ты заключена в неизменном, старом мире, который все человечество знает с самого начала истории, но ты, вероятно, смотришь на это иначе, — в этот момент до него дошло какое-то замечание Жанет, потому, что он произнес без связи с предыдущим: — Я тоже хотел бы поговорить с тобой наедине.

Жанет прикусила язык и удержалась от ответа, потому что муж предупредительно поднял палец и раздраженно сказал:

— Прошу тебя, рассчитывай во времени свои высказывания, чтобы не затруднять общения. И ограничься принципиальными вещами. Честно говоря, дорогая, меня удивляет, что ты не следуешь совету Клема и не записываешь, что и когда было сказано.

— Но я… я только хотела… не можем же мы все время вести себя так, словно участвуем в какой-то конференции. Я хочу знать, что ты чувствуешь, как живешь, о чем думаешь, я хочу тебе помочь, чтобы ты мог когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.

Все это время он смотрел на часы, поэтому ответ последовал немедленно.

— У меня нет никакого психического расстройства, а физическое здоровье после катастрофы полностью восстановилось. Нет причин думать, что мое восприятие когда-либо вернется обратно и сравняется с вашим. С тех пор, как наш корабль покинул поверхность Марса, это восприятие неизменно опережает земное время на 3,3077 минуты.

Он умолк, а Жанет подумала: «На моих часах сейчас 11.03, а столько еще нужно ему сказать. Но для него сейчас уже 11.06 с небольшим, и он уже знает, что я не могу сказать ничего. Разговор на расстоянии трех с чем-то там минут требует таких трудов и усилий, словно мы разговариваем через межзвездные дали».

Вероятно, он тоже потерял нить разговора, потому что улыбнулся и вытянул руку в воздух. Жанет оглянулась. С подносом, полным бокалов, к ним приближался Клем Стекпул. Осторожно поставив поднос на траву, он взял мартини и сунул бокал между пальцев Джека.

— Как дела? — с улыбкой спросил он. — А это тебе, — он подал Жанет джин с тоником. Себе он принес бутылку светлого пива.

— Клем, ты мог бы получше объяснить Жанет мое положение? Похоже, она его еще не поняла.

Жанет гневно повернулась к психологу.

— Это был разговор без свидетелей, только между моим мужем и мной.

— Простите, но в таком случае у вас не очень-то получается. Может, я попробую объяснить тебе кое-что? Я знаю, насколько все это трудно.

Резким движением он сорвал пробку с бутылки и налил пива в стакан. Потом заговорил, прихлебывая.

— Мы привыкли считать, что время для всех в принципе неизменно. Говоря о течении времени, мы предполагаем, что время всегда и везде идет с одинаковой скоростью. Предполагаем мы также, что любая жизнь на другой планете в любой части нашей Вселенной протекает с той же самой скоростью. Иначе говоря, благодаря теории относительности мы привыкли к некоторым особенностям времени, но с другой стороны, привыкли и к некоторым ошибкам в рассуждениях. Сейчас нам придется думать иначе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Вполне.

— Вселенная ни в коем случае не является обычной коробкой, как представляли наши предки. Возможно, каждая планета окружена собственным временным полем, подобным гравитационному. Все указывает на то, что временное поле Марса опережает наше, земное, на 3,30.77 минуты. Мы выводим это из факта, что твой муж и остальные восемь мужчин, бывшие с ним на Марсе, не испытывали между собой никаких временных различий и не замечали каких-либо изменений, пока не покинули Марс и не попытались вновь установить контакт с Землей. После этого стала очевидной разница во времени. Твой муж по-прежнему живет по марсианскому времени. К сожалению, остальные члены экипажа не пережили катастрофы, но если бы уцелели, у них наверняка были бы те же симптомы. Думаю, это ясно?

— Вполне. Но если это все-таки так, как ты говоришь, я по-прежнему не понимаю, откуда взялись эти симптомы.

— Не я так говорю, а к таким выводам пришли люди, гораздо умнее меня. — Он улыбнулся и добавил: — Что не мешает нам постоянно уточнять и даже изменять наши выводы.

— Тогда почему не наблюдалось ничего подобного у русских и американцев, которые вернулись с Луны?

— Этого мы не знаем. Есть множество вещей, которых мы не знаем. Мы только предполагаем, что в этом случае не существует несовпадения времени, поскольку Луна — спутник Земли и остается в пределах ее гравитационного поля. Но мы не продвинемся дальше, пока не получим новых данных, мы будем знать по-прежнему мало и будем все так же строить домыслы. Это все равно, что хотеть определить результат игры после первого же удара. Когда вернется экспедиция с Венеры, нам будет гораздо легче разработать какую-нибудь теорию.

— Какая экспедиция с Венеры? — испуганно спросила Жанет.

— Прежде чем они вылетят, может пройти еще год, но программу ускоряют. Это даст нам поистине бесценные сведения. Будущее, а также его плюсы и минусы.

— Но после того, что случилось, неужели найдутся такие глупцы…

Она замолчала. Найдутся. На память пришли слова сына: «Я тоже стану космонавтом. Хочу быть первым человеком на Сатурне!»

Мужчины смотрели на часы. Вестермарк перевел взгляд с часов на землю и сказал:

— Эта цифра — 3,3077 — наверняка не является постоянной величиной для всей Вселенной. Она может меняться — думаю, она меняется в зависимости от места планеты в системе. Я лично считаю, что это должно каким-то образом увязываться с активностью Солнца. Если это действительно так, может оказаться, что у людей, вернувшихся с Венеры, восприятие будет несколько запаздывать по сравнению с земным временем.

Он вдруг встал, явно чем-то взволнованный.

— Это не приходило мне в голову, — сказал Стекпул, делая нужную отметку. — Если людей, летящих на Венеру, заранее обо всем проинформировать, не должно возникнуть проблем с возвращением их на Землю. Когда-нибудь мы упорядочим этот хаос, и это, безусловно, обогатит культуру человечества. Возможности здесь настолько велики, что…

— Это ужасно! Вы все спятили! — крикнула Жанет, вскочила со скамейки и побежала к дому.

С другой стороны

Джек пошел за ней к дому. На его часах, показывающих земное время, было 11.18 и двенадцать секунд. Уже не в первый раз подумал он, что надо бы достать другие часы на правую руку, которые показывали бы марсианское время. Нет, скорее, часы на левой руке должны показывать марсианское время, потому что ими он пользуется чаще и под них подлаживается, даже общаясь с людьми, не знающими ничего, кроме Земли.

Он вдруг осознал, что, согласно восприятию Жанет, он опережает ее. Интересно было бы встретить кого-то, кто в своих ощущениях опережал бы его — разговор с таким человеком интересовал его, и он охотно взял бы на себя труд его ведения. Правда, при этом он утратил бы свою исключительность, это великолепное чувство, что ты всегда первый во Вселенной, первый всегда и во всем, и все сверкает для тебя удивительным блеском — марсианским светом! Он будет называть это так, пока ему не удастся это явление классифицировать — романтическим видениям позволено опережать научные результаты. А с другой стороны, допустим, что ученые ошибаются в своих теориях и этот световой туман — просто оптический обман, результат долгого космического путешествия; или допустим, что течение времени имеет квантовый характер… допустим, всякое течение времени имеет квантовый характер. В конце концов, процесс формирования мира — как органического, так и нет, происходит скачками, а не является процессом непрерывным.

Джек стоял на газоне совершенно неподвижно. Трава в пронизывающих ее лучах казалась хрупкой, и каждая травинка была окружена маленьким световым фантомом. Интересно, если бы его восприятие еще более определило земное время, марсианский свет стал бы сильнее, а Земля более прозрачной? Какое бы это было прекрасное зрелище! После долгого путешествия к звездам он возвращался бы на Землю прозрачную, как паутина, отступившую назад на сотни лет. Он попытался себе это представить.

Внезапно ему пришло в голову: «Если бы я мог принять участие в экспедиции на Венеру! Если люди из Института правы, у меня было бы шесть, может, пять с половиной… нет, нельзя определить этого точно, но во всяком случае я опережал бы то время. Я должен туда полететь! Я буду для них ценным приобретением, нужно только попроситься».

Он не заметил, что Стекпул дружески коснулся его руки и прошел мимо, войдя в дом. Джек стоял, глядя в землю, словно видел сквозь нее каменные долины Марса и неизвестные пейзажи Венеры.

Подвижные цифры

Жанет согласилась поехать со Стекпулом в город. Он должен был забрать из мастерской ботинки для крикета, а она решила при случае купить пленку для фотоаппарата. Детям наверняка понравятся снимки, изображающие ее и папу вместе. Стоящих рядом.

Тени деревьев, росших у дороги, мелькали перед их глазами в виде красных и зеленых пятнышек. Стекпул вел очень уверенно, насвистывая сквозь зубы. Странно, но она была не против этого свиста, который в другое время сочла бы раздражающим.

— У меня такое чувство, что сейчас ты лучше меня понимаешь моего мужа, — сказала она.

Он не стал спорить.

— Почему ты так считаешь?

— Мне кажется, эта ужасная изоляция вовсе ему не мешает.

— Он очень мужественный человек.

Вестермарк уже неделю жил дома. Жанет чувствовала, что с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга, поскольку Джек все реже говорил, зато все чаще стоял неподвижно, как статуя, напряженно вглядываясь в землю. Она вспомнила нечто такое, о чем не решилась когда-то сказать свекрови: с Клемом Стекпулом она чувствовала себя менее стесненно.

— Надеюсь, ты видишь, чего нам стоит относительно спокойная жизнь, — сказала она. Стекпул сбросил скорость и искоса посмотрел на нее. — Мы как-то справляемся только потому, что убрали из нашей жизни все: события, детей, будущее. Иначе мы ежеминутно чувствовали бы, насколько чужды друг другу.

Стекпул отметил напряжение в ее голосе и успокаивающе заметил:

— Ты не менее мужественна, чем твой муж, Жанет.

— Что мне от этой мужественности! Я не могу вынести этой пустоты.

Видя дорожный знак, Стекпул взглянул в зеркальце и переключил скорость. На шоссе кроме них не было никого. Он вновь начал посвистывать, но Жанет уже не могла молчать, она должна была говорить дальше.

— Мы уже достаточно накрутили вокруг проблем времени, я имею в виду всех нас — людей. Время — это европейское изобретение. Если в нем запутаться, один Бог знает, куда это нас выведет, если… если мы будем идти дальше. — Она злилась на себя, что говорит так хаотично.

Стекпул отозвался, лишь выехав на обочину и остановив машину в тени буйно растущих кустов. Он повернулся к Жанет с понимающей улыбкой:

— Время было изобретением Бога, — если, конечно, верить в Бога. Я лично предпочитаю верить. Мы следим за временем, укрощаем его, а когда это возможно, эксплуатируем.

— Эксплуатируем!

— Нельзя думать о будущем так, словно все мы бредем по колено в грязи. — Он коротко рассмеялся, держа руки на руле. — Какая чудесная погода. Мне кое-что пришло в голову… В воскресенье я играю в городе в крикет, может, ты хочешь посмотреть игру? А потом мы можем пойти куда-нибудь выпить чаю.

События, дети, будущее

На следующее утро пришло письмо от Джейн, ее пятилетней дочери, и письмо это заставило Жанет задуматься. В нем было всего несколько слов: «Дорогая мамочка! Спасибо за кукол. Крепко целую. Джейн». Жанет знала, сколько усилий кроется за буквами высотой в дюйм. Долго ли дети будут лишены дома и ее заботы?

Одновременно она вспомнила смутные мысли предыдущего вечера: если бы возникло «что-то» между ней и Стекпулом, лучше, чтобы детей здесь не было, просто потому, что, как она сейчас поняла, их отсутствие явилось бы им обоим на руку. Тогда она думала не о детях, а о Стекпуле, который, впрочем, оказался неожиданно нежен, но, в сущности, не привлекал ее.

«И еще одна глубоко аморальная мысль, — угрюмо шепнула она сама себе, — а кто у меня есть еще, кроме Стекпула?»

Она знала, что муж находится в кабинете. Было холодно, слишком холодно и сыро, чтобы он мог совершить свою ежедневную прогулку по саду. Она понимала, что Джек все более изолируется от мира, хотела ему помочь, боялась, что он падет жертвой этой изоляции, и не желала этого, мечтая жить полной жизнью. Жанет выпустила письмо, прижала руки ко лбу и закрыла глаза, чувствуя, как в мозгу ее клубятся все будущие возможности, а возможные поступки стираются и взаимно уничтожаются.

Она стояла как вкопанная, когда в комнату вошла свекровь.

— Я ищу тебя везде, — сказала она. — Я чувствую, детка, что ты очень несчастна.

— Мама, люди обычно скрывают свои страдания.

— От меня тебе не нужно ничего скрывать — да ты и не сможешь.

— Но я ничего не знаю о твоих страданиях, а в этом случае мы обе должны все о себе знать. Почему мы так ужасно скрытны? Чего боимся — жалости или насмешек?

— Может быть, помощи?

— Помощи! Возможно, ты права… Это очень неприятно.

Они стояли, глядя друг на друга, пока мать Джека не сказала:

— Мы редко разговариваем так откровенно, Жанет.

— Да, это так.

Она охотно сказала бы больше. Незнакомому человеку, случайно встреченному в поезде, она, наверное, рассказала бы о себе все, но сейчас не могла выдавить ни слова.

Чувствуя, что ничего больше не услышит, старшая миссис Вестермарк продолжала:

— Я хотела сказать тебе, что, может, детям лучше пока не возвращаться сюда? Если ты хочешь поехать увидеться с ними и остаться у родителей на недельку, я могу заняться здесь хозяйством. Не думаю, чтобы Джек захотел встретиться с детьми.

— Это очень мило с твоей стороны, мама. Я еще подумаю. Я обещала Клему… то есть сказала мистеру Стекпулу, что завтра, возможно, пойду смотреть матч в крикет, в котором он участвует. Конечно, это не так уж важно, но все-таки я обещала… Во всяком случае, я могу поехать к детям в понедельник, если здесь останешься ты.

— Есть еще масса времени, если ты решишь поехать сегодня. Я уверена, что мистер Стекпул тебя поймет.

— Лучше отложу это до понедельника, — ответила Жанет довольно холодно, начиная понимать, какие мотивы руководят поступками свекрови.

На что не осмелилось «Научное обозрение»

Джек Вестермарк отложил «Американское Научное Обозрение» и уставился на поверхность стола. Потом приложил руку к груди и проверил, как бьется его сердце. В журнале имелась статья о нем, иллюстрированная снимками, сделанными в Институте Психики. Эта продуманная статья совершенно отличалась от сенсационных и недалеких сообщений прессы, описывающих Вестермарка как «человека, который более, чем Эйнштейн, развалил наше понимание Вселенной». По этой же причине она была большей сенсацией и затрагивала некоторые аспекты вопроса, которых сам Вестермарк еще не принял во внимание.

Размышляя над выводами статьи, он отдыхал после усилий, каких здесь, на Земле, требовало от него чтение, а Стекпул сидел у камина, куря сигару и ожидая, когда Вестермарк будет готов диктовать. Обычное, чтение журнала вырастало до размеров подвига в пространстве-времени и требовало сотрудничества и договоренности. Стекпул через определенные промежутки времени переворачивал страницы, а Вестермарк читал, когда они лежали перед ним неподвижно. Сам он не мог их переворачивать, поскольку в своем узком отрезке пространства-времени они в данную минуту не переворачивались, для его пальцев их словно покрывала стеклянистая пленка, что было оптическим явлением, представляющим непобедимую космическую инерцию.

Инерция эта придавала особенный блеск и поверхности стола, в которую Вестермарк вглядывался, обдумывая тезисы статьи из «Научного Обозрения».

Автор статьи начал с перечисления фактов, после чего отметил, что они указывают на существование «локальных времен» в разных точках Вселенной; если это так на самом деле, можно ожидать нового объяснения явления разбегания галактик, а также расхождений в оценке возраста Вселенной (и разумеется, степени ее сложности). Затем автор занялся проблемой, волновавшей и других ученых, — а именно, почему Вестермарк потерял земное время на Марсе, но не утратил марсианского времени по возвращении на Землю. Факт этот, более чем что-либо иное, указывал на то, что «локальные времена» действуют не механически, а — по крайней мере до некоторой степени — психо-биологически.

На поверхности стола, как на экране, Вестермарк увидел себя в момент, когда его просят вновь полететь на Марс, принять участие во второй экспедиции на эту планету ржавых песков, где структура пространства-времени каким-то таинственным и несокрушимым способом опережает земную норму на 3,307 минуты. Передвинулись бы его внутренние часы еще раз вперед? И что стало бы со сверканием, окружающим все на Земле? И какие были бы результаты постепенного освобождения от железных законов, по которым жило человечество от своего давнего, плейстоценового детства?

Нетерпеливо унесся он мыслями в будущее, представляя себе день, в котором Земля станет вместилищем множества «локальных времен», результатом многочисленных путешествий в бескрайний космос (эта бескрайность продолжается и во времени) и эта малопонятная концепция (Мактаггарт вообще выражал сомнение в ее реальности) войдет в сферу возможностег понимания человека. Таким образом человечество решило бы главную тайну бытия: возможность понять направление развития жизни, подобно тому, как сон развивается в первичных границах разума.

Да, но… разве этот день не уничтожит одновременно локальное земное время? И именно он, Вестермарк, это начал. Есть только одно объяснение: «локальное время» не является творением планетарных сил — автор статьи в «Научном Обозрении» не решился зайти так далеко. «Локальное время» — создание исключительно человеческой психики. Это загадочное, таинственное создание, которое может придерживаться определенного, строго рассчитанного времени, даже когда человек лежит без сознания, пока является провинциалом, но из него можно будет воспитать гражданина Вселенной. Вестермарк понял, что является первым представителем нового вида, которого еще несколько месяцев назад не придумал бы никто, даже наделенный самой буйной фантазией. Он независим от врага, более, чем смерть, угрожающего современному человеку: от Времени. В нем зреют совершенно новые возможности. На сцену вышел Сверхчеловек.

Сверхчеловек с трудом шевельнулся на стуле. Он сидел, погрузившись в мысли, так долго, что руки и ноги его одеревенели, а он этого даже не заметил.

Точно рассчитанные во времени размышления о принципиальном значении

— Диктую, — сказал он и нетерпеливо ждал, пока слова проникнут в бездонную пропасть у камина, где сидел Стекпул. То, что он хотел сказать, было невероятно важно, однако приходилось ждать этих людей…

Как обычно, он встал и начал ходить вокруг стола, говоря быстрыми, рваными фразами. Это было послание людям на новую дорогу жизни…

— Сознание весьма многообразно… в начальный период развития человечества могло существовать множество мер времени… умственно больные часто живут во времени, имеющем иной темп… Для некоторых день тянется бесконечно… Мы по опыту знаем, что дети воспринимают время в кривом зеркале сознания, увеличенным и искаженным, вне своего фокуса…

На мгновение его внимание привлекло испуганное лицо жены в окне, он отвернулся от него и продолжал:

— …убеждать себя, что время имеет характер одностороннего движения, имеющего при этом неизменную скорость… Несмотря на то, что факты говорят о совершенно обратном… Наше представление о нас самих… нет, не так… это ошибочное представление стало основной предпосылкой жизни…

Дочери дочерей

Мать Вестермарка обычно не имела склонности к метафизическим рассуждениям, но, выходя из комнаты, задержалась в дверях и сказала невестке:

— Знаешь, что иногда приходит мне в голову? Джек кажется таким чужим, часто по ночам я думаю, не расходятся ли мужчины и женщины с каждым поколением все дальше в образе жизни и мыслей — как будто представляют два совершенно разных вида. Мое поколение приложило большие усилия, чтобы добиться равноправия обоих полов, но, похоже, из этого ничего не вышло.

— С Джеком скоро все будет хорошо, — сказала Жанет, отметив сомнение в своем голосе.

— Я думала об этом же — что мужчины и женщины все больше отдаляются друг от друга, когда погиб мой муж.

Сочувствие, которое начала испытывать Жанет, внезапно испарилось. Она уже знала, о чем теперь пойдет разговор, и узнала тон, старательно очищенный от всяческих ноток жалости к себе, когда свекровь добавила:

— У Боба была мания скорости. Именно это его и убило, а вовсе не тот глупец, что столкнулся с ним.

— Но ведь никто не винил твоего мужа. Тебе надо перестать думать об этом.

— Но ты же сама видишь связь… Весь этот прогресс… Боб, который всегда и любой ценой хотел быть первым за поворотом, а теперь Джек… Но что делать, женщина бессильна против этого.

Она закрыла за собой дверь, а Жанет машинально взяла в руку лист от следующего поколения женщин: «Спасибо за кукол».

Решения и связанные с ними неожиданные происшествия

Он был их отцом. Может, все-таки Джейн и Питер должны вернуться домой, невзирая на некоторый риск. Жанет постояла в сомнении, потом приняла решение, что сразу поговорит с мужем. Он такой обидчивый, такой неприступный, но, по крайней мере, она может посмотреть, что он делает, прежде чем прервет это занятие.

Выйдя в переднюю и направляясь к двери, она услышала, что ее зовет свекровь:

— Минуточку! — ответила Жанет.

Солнце пробилось сквозь облака и высасывало влагу из сада. Несомненно, уже наступила осень. Жанет повернула за угол дома, обошла клумбу с розами и заглянула в кабинет мужа.

Потрясенная, она увидела, что, согнувшись пополам, он склоняется над столом. Руками Джек закрывал лицо, между пальцев сочились капли крови и падали на страницы журнала.

В ту же секунду она заметила, что Стекпул равнодушно сидит у электрического камина.

Сдавленно крикнув, Жанет бросилась обратно к дому, столкнувшись в дверях с матерью Джека.

— Я как раз хотела… Жанет, что случилось?

— Мама, Джек! С ним случилось что-то страшное!

— Откуда ты знаешь?

— Быстро, нужно позвонить в больницу… я должна идти к нему.

Миссис Вестермарк схватила Жанет за руку.

— Может, лучше оставить это мистеру Стекпулу, а? Боюсь, что…

— Мама, нужно сделать, что в наших силах. Я знаю, что мы не специалисты, но… Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет, Жанет. Мы… это их мир. Я боюсь. Они придут сюда, если мы понадобимся.

Охваченная паникой, она судорожно держала Жанет за руку. Мгновенье они смотрели друг на друга, как будто не узнавая, потом Жанет вырвалась.

— Я должна идти к нему, — сказала она.

Она пробежала через холл и резко открыла дверь кабинета. Муж стоял у окна в другом конце комнаты, из носа у него текла кровь.

— Джек! — крикнула она, бросаясь к нему, но тут что-то невидимое ударило ее в лоб, Жанет покачнулась и налетела на стеллаж с книгами. Град небольших томиков с верхней полки посыпался на нее и рядом. Стекпул с криком ужаса вскочил, уронив блокнот, и побежал к ней вокруг стола. Но даже спеша к ней на помощь, он взглянул на часы и запомнил точное время: 10.24.

Помощь после 10.24 и тишина комнаты

В дверях показалась миссис Вестермарк.

— Стойте на месте! — крикнул Стекпул. — Или будут новые неприятности! Жанет, видишь, что ты наделала. Выйди отсюда, пожалуйста. Джек, я иду к тебе. Бог знает, что ты пережил, оставленный без помощи на три с третью минуты!

Разгневанный, он подошел и остановился на расстоянии вытянутой руки от своего пациента. Потом бросил на стол носовой платок.

— Пожалуйста… — начала от порога мать Джека, обнимая невестку.

Стекпул бросил через плечо:

— Полотенца: быстро! И позвоните в Институт, пусть пришлют скорую.

Еще до полудня Вестермарк уже лежал в тихой комнате, а машина с врачом, который оказал ему помощь или попросту остановил кровь, текущую из носа, уехала. Стекпул закрыл за врачом дверь, повернулся и смерил взглядом обеих женщин.

— Считаю своим долгом предупредить вас, — с нажимом сказал он, — что следующий такой случай может быть смертельным. На этот раз прошло почти без последствий, но если снова случится нечто подобное, я потребую, чтобы мистера Вестермарка забрали обратно в Институт.

Новое определение случайности

— Он не захочет туда вернуться, — сказала Жанет. — Кроме того, это была чистая случайность. А сейчас я хочу пойти наверх и посмотреть, как чувствует себя Джек.

— Прежде чем ты пойдешь, позволь тебе сказать, что случившееся вовсе не случайность — во всяком случае не в обычном смысле этого слова, поскольку результат твоего вмешательства ты видела через окно еще до того, как вошла в комнату. Можно обвинить тебя…

— Но это же ерунда, — одновременно начали обе женщины, потом Жанет продолжала: — Я никогда не влетела бы так в комнату, если бы не увидела через окно, что с Джеком что-то произошло.

— Ты видела результат своего более позднего вторжения.

С тяжелым, как стон, вздохом, мать Джека сказала:

— Ничего не понимаю. На что налетела Жанет, когда вбежала в комнату?

— На место, в котором ее муж стоял 3,3077 минуты назад. Надеюсь, вы поняли теперь основной вопрос инерции времени?

Когда обе женщины заговорили вместе, он смотрел на них, пока они не умолкли. Потом сказал:

— Перейдем в гостиную. Честно говоря, я охотно выпил бы чего-нибудь.

Он налил себе виски и, только держа в руке бокал, заговорил дальше:

— Не хочу устраивать вам лекцию, но думаю, что самое время понять, что мы живем не в старом, безопасном мире классической механики, которым управляют законы века Просвещения. Все, что здесь произошло, абсолютно рационально, но если вы собираетесь делать вид, что это превосходит возможности женского разума…

— Мистер Стекпул, — резко прервала его Жанет, — не могли бы придерживаться темы, не оскорбляя нас? Почему происшедшее не было случайностью? Я понимаю сейчас, что, глядя через окно кабинета, видела у мужа результат столкновения, которое для него произошло три с чем-то минуты назад, а для меня должно было произойти только через три с лишним минуты, но тогда я была так испугана, что забыла…

— Нет, нет, ты неправильно считаешь. Вся разница времени составляет лишь 3,3077 минуты. Когда ты увидела мужа, он страдал от последствий удара лишь половину этого времени 1,65385 минуты, а следующие 1,65385 минуты еще должны были пройти, прежде чем ты вбежала в комнату и ударила его.

— Но ведь она его не ударила! — запротестовала миссис Вестермарк.

Стекпул сделал паузу, прежде чем ответить.

— Она ударила его в 10.24 земного времени, что равняется 10.20 плюс около 36 секунд времени на Марсе, или времени Джека, 9.59 времени Нептуна или 156.5 времени Сириуса. Вселенная велика! Вы ничего не поймете из этого, пока будете смешивать два понятия: событие и время. Кстати, не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Оставим в покое цифры, — сказала Жанет, возобновляя атаку. — Как ты можешь говорить, что это не было случайностью? Может, считаешь, что я ранила мужа сознательно? Из твоих слов следует, что я была бессильна с момента, когда увидела его через окно.

— Не будем говорить о цифрах… — согласился он. — Именно в этом заключается твоя вина. Ты видела через окно результат своего поступка, и тогда было неизбежно, что ты должна его совершить, поскольку фактически он уже совершен.

Дуновение времени

— Не понимаю! — Она сжала руками лоб, с благодарностью приняв сигарету от свекрови, но лишь пожав плечами в ответ на ее сочувственные слова:

— Не старайся этого понять, дорогая.

— Допустим, что, видя кровь, текущую у Джека из носа, я взглянула бы на часы и подумала: «Сейчас 10.20 или сколько там было, и он, возможно, страдает от моего неожиданного вторжения, так что лучше не входить», и действительно бы не вошла. Разве при этом его нос каким-то чудом вылечился бы?

— Разумеется, нет. У тебя механический подход к миру. Старайся смотреть на вещи с позиции разума, постарайся жить в наше время! Ты не могла бы подумать того, что минуту назад сказала, поскольку это не в твоем обычае, так же как не в твоем обычае постоянно пользоваться часами, и ты, как правило, не обращаешь внимания на цифры. Нет, я не хочу тебя обидеть, все это типично женское и по-своему привлекательно. Я только хочу сказать, что если бы ты была человеком, который перед тем как заглянуть в окно думает: «Независимо от того, в каком состоянии я увижу мужа, нужно помнить, что он ушел вперед на 3,3077 минуты», ты могла бы спокойно заглянуть и увидела бы его целым и невредимым и не ворвалась бы без памяти в комнату.

Жанет затянулась сигаретой, ошеломленная и задетая за живое.

— По-твоему, я представляю угрозу для собственного мужа?

— Это сказала ты, а не я.

— Боже, как я ненавижу мужчин! Вы так дьявольски логичны, так довольны собой!

Стекпул допил виски, поставил бокал на стол и склонился над женщиной.

— Ты сейчас не в себе, — сказал он.

— Конечно, не в себе! А чего бы ты хотел?

Больше всего ей хотелось расплакаться или дать ему пощечину, однако она справилась с собой и повернулась к матери Джека, которая осторожно взяла ее за руку.

— Дорогая, лучше всего съезди к детям и останься с ними на уикэнд. Вернешься, когда захочешь. О Джеке не беспокойся, я о нем позабочусь — если ему вообще нужна моя забота.

Жанет оглядела комнату.

— Поеду. Пойду уложу вещи. Дети обрадуются моему приезду, — Проходя мимо Стекпула, она с горечью добавила: — По крайней мере, их не волнует локальное время на Сириусе.

— Возможно, наступит день, — невозмутимо ответил Стекпул, — когда это будет их волновать.

События, дети, будущее

Чэд Оливер Почти люди

Буря разразилась внезапно. Огромное красное солнце Поллукса исчезло. Голубое небо потемнело. Плотная стена бурлящих черных туч налетела на вертолет, словно огромный металлический кулак ударил по аппарату. Ветер швырял струи дождя, они градом стучали по обзорным стеклам кабины. Зигзагообразные извивы слепящих молний, оглушительные раскаты грома. Такие бури не были необычными. В исследовательских отчетах они упоминались очень часто, но тихоходный вертолет-разведчик был маленьким и не мог противостоять напору ветра. Ветер смял его и понес, как ураган уносит палые листья.

Трое людей в кабине не привязались ремнями. Они вели наблюдение за лесом, целиком положившись на автопилота. Никто не заметил приближения бури. И когда она настигла вертолет, их вышвырнуло из сидений.

— Проклятье! — с трудом выдохнул Эльстон Лэйн. Он на четвереньках прополз по вздыбившемуся полу кабины и забрался в кресло пилота, — Что же это? Налетели на горный пик?

Энтони Моралес, пытаясь удержаться па ногах, вцепился в штурманский столик.

— Что бы там ни было, — произнес он, — только не включай двигатели.

Роджер Пеннок, биолог, во весь рост растянулся па полу кабины. Он не потерял сознания, но похоже, его здорово оглушило. Тони Моралес пытался его поднять.

Эльстон Лэйн сражался с рычагами управления. Он хотел вывести вертолет из урагана, что было равносильно танцу с солидным грузом свинца на спине. Лэйн был рослый мужчина крепкого сложения, но вся его сила здесь помочь ни могла. Ветер с воем швырял маленький аппарат. Лэйн видел перед собой только кромешную тьму, прорезаемую вспышками молний. Ливень сплошным потоком заливал обзорное стекло, раскаты грома звучали как удары чудовищного хлыста.

Эльстон почувствовал, что вертолет теряет управление. Высота быстро падала. Эльстон попробовал запустить винты — они не работали.

— Тони, — позвал он громко и отчетливо, стараясь не сорваться на крик, — Роджер может связаться с базой по радио?

— Не думаю. Он скоро придет в себя, но пока…

— У нас нет времени. Попробуй сам вызвать базу. Передай наши координаты и скажи, что скорее всего нам придется сделать вынужденную посадку.

— Координаты, — пробормотал Тони Моралес, — да ты смеешься?

Вертолет снова швырнуло, раздался треск.

— Радио не работает, — наконец заявил Тони. Его голос прозвучал растерянно.

— Так, — произнес Эльстон, — вот они, чудеса техники.

Вертолет стонал, как раненое животное. Лэйн внимательно посмотрел на приборы. Высота по-прежнему падала. Буря завывала с неослабевающей силой.

— Роджер?

— Слышу тебя, — слабым голосом отозвался биолог. — Что за черт…

— Ты сможешь прыгнуть, Рог?

— Если надо, — без энтузиазма ответил Роджер Пеннок.

Эльстону и самому такое решение не слишком нравилось. Хотя Поллукс-5 почти близнец Земли и мир этот стал им уже привычно знаком, он не был устлан розами.

Поллукс-5 никто не считал открытой книгой. Имелась лишь карта планеты, составленная по аэрофотосъемке, да карты нескольких обследованных районов. И всего лишь одна небольшая база в добрых пятистах милях отсюда. Сколько еще сюрпризов подготовит Поллукс? Двадцать лет работы экологом на чужих планетах приучили Эльстона к разумной подозрительности. Ему не хотелось покидать вертолет. Но иного выхода он не видел. Посадка вертолета наверняка окончится катастрофой. Если же они прыгнут, летательные аппараты, возможно, благополучно опустят их на поверхность планеты.

Еще одна ослепительная вспышка и оглушительный грохот. Эльстон почувствовал запах гари и услышал легкое потрескивание.

— Все кончено! — крикнул он. — Прыгаем. Держаться вместе!

Открылся люк, трое прыгнули в темноту и понеслись вниз, навстречу неизвестному миру.

Рисунки из журнала «Fantastic», 1966, № 7

Им повезло.

Они сели на клочке саванны примерно в миле от опушки леса, сели неподалеку друг от друга. Никто не пострадал. Все трое стояли под хлещущими струями дождя. Но вот ливень перешел в мелкий дождь и затем прекратился. Через несколько часов в черной пелене туч появились разрывы. Выглянуло красноватое солнце, оно уходило на запад, за горизонт. Раскаты грома громыхали в отдалении.

Эльстон Лэйн снял промокшую рубашку и выжал ее. Солнце ласково грело кожу. Каштановые с сединой волосы мокрыми прядями обрамляли его лицо, на стройном теле играл каждый мускул. Эльстон был чертовски рад, что остался жив, но не питал никаких иллюзий в отношении будущего.

Пятьсот миль отделяло их от базы. Они находились на планете, исследование которой только началось. Их могли найти и через несколько часов, но скорее всего не обнаружат никогда.

Снаряжение!

— Тони, у тебя есть оружие?

Тони Моралес, невысокий, жилистый и подвижный, принужденно улыбнулся.

— Ничего нет, Эльстон, я сгреб лишь пару карт, времени было в обрез.

— Рог?

Биолог, лысый, немного грузный, медлительный и осторожный в движениях, покачал головой. У него был лишь аварийный пакет: основные медикаменты, сигнальные ракеты и запас еды в водонепроницаемой капсуле.

Эльстон вывернул карманы и обнаружил лишь перочинный нож: он чистил им трубку.

— Это мой вклад в арсенал, — заявил он. — Больше ничего нет. Мы трое опытных людей, один из нас самый образованный в Галактике инженер. У нас есть карта, аварийный пакет и карманный нож. Это уже кое-что.

Тони Моралес снова ухмыльнулся:

— Помните, что говаривал док Кнапп в институте: неважно, что у вас в руках, главное, что у вас в голове. Сколько раз мы это слышали!

— Довольно часто, — согласился Эльстон. — Это неплохо звучит. Да только в нашем положении мало в этом радости.

— Главное — желудок. — Тони сделал выразительный жест. — Если нет пищи, через некоторое время уже смертельно хочется есть.

Эльстон невесело улыбнулся. Он не был обжорой, но всегда предпочитал знать, где сможет поесть в следующий раз.

— Не стоит думать об этом. И потом для нас сейчас важнее знать не как достать пищу, а как не быть съеденными.

Эльстон внимательно огляделся. Вокруг как будто все спокойно: море влажной травы, колыхаемой ветерком, несколько одиноких деревьев, темное полукружие леса на юге. Впрочем, мирная безмятежность саванны лишь кажущаяся. Все просто, как дважды два. Там, где обильные травы, всегда бродят стада травоядных, а где травоядные, там раздолье для хищников.

Словом, классическое охотничье угодье с той лишь разницей, что здесь они были не охотниками. О больших кошках Эльстон знал достаточно, чтобы относиться к ним с уважением. Они были очень похожи на земных львов, только еще кровожаднее и, видимо, не охотились ночью. Впрочем, так же как и африканские львы, эти хищники охотились стаями. Обычно кошки совершали свои злодеяния в конце дня, перед тем как падет ночная тьма. И они были проворны и сильны.

И еще одно: люди пришлись им по вкусу. Около года назад, когда создавали базу, возникла необходимость истребить их во всем близлежащем районе. Землеподобная планета имела свои преимущества: вы могли употреблять в пищу ее животных. Но это имело и негативную сторону — животные планеты могли есть вас с тем же успехом.

Кошки были не особенно опасны для хорошо вооруженного человека. Но безоружный не имел никаких шансов. Ведь у человека нет ни мощных рогов, ни челюстей, ни грозных клыков — да что там, он не может даже по-настоящему быстро бегать.

Эльстон уселся на траву и отбросил волосы со лба.

— У кого-нибудь есть идеи?

Наступило долгое молчание.

Эльстон нарушил его, размышляя вслух:

— Скоро наступит ночь. Даже если бы на базе знали наши точные координаты, все равно раньше утра нас бы не нашли. А нас пока даже не считают пропавшими, система аварийной сигнализации испортилась, не успев сработать. Мы на виду у кошек, и сейчас как раз наступает время их охоты. Но было бы безумием уходить отсюда, не удостоверившись, что нас не подберут. До базы пятьсот миль…

— Больше пятисот пятидесяти, — прервал его Тони, вглядываясь в карту. Джунгли, непроходимые джунгли и множество бурных рек. Взгляните-ка, весь путь на базу проходит по тропическому лесу. Если мы выйдем на открытое пространство, придется пройти еще сотни две миль в непосредственной близости с кошками. А чтобы переправиться через реки, нужно будет построить лодки.

— Что до меня, то я не собираюсь шагать пятьсот пятьдесят миль, решительно сказал Роджер Пеннок. — Лучше я останусь здесь, и будь что будет.

Эльстон поднял голову, прислушиваясь. Раскат грома?

Он встал.

— Надо оставаться здесь, по крайней мере первое время. Так подсказывает здравый смысл. Чем дальше мы уйдем, тем труднее нас будет отыскать. Итак, мы останемся здесь. Но кошки?

— Благодарю покорно, — произнес Тони, — я голосую за джунгли. Мы будем там через полчаса, кошки ведь туда не заходят, верно?

Эльстон согласился.

— Думаю, нет. Лес слишком густ, а большие кошки любят открытые пространства: именно там водится их дичь. К тому же им нас не достать, если мы заберемся повыше. Благодарение господу, человек может лазать по деревьям.

— Но мы же ничего не знаем об этих лесах, — возразил Роджер. — Изучение их только началось, да и то лишь с воздуха. Кто знает, что таится в джунглях?

— Для меня достаточно того, что там нет кошек, — заметил Тони.

Эльстон снова прислушался. На этот раз звук, напоминающий громовой раскат, раздался ближе. Нет, это не гром…

— Я согласен с Тони, — сказал он, — видно, придется тебе решить иначе, Рог.

Роджер встал.

— Пожалуй, я великоват для деревьев. Незачем было лететь сюда двадцать девять световых лет только для того, чтобы изображать Тарзана.

Но к темневшей вдали громаде леса устремились все трое. Идти было трудно: ноги вязли в сырой почве, а трава была упруга и остра как бритва. Солнце медленно садилось на западе. Глухой рокот позади перешел в рев и рычание. Без сомнения, стая вышла на охоту. Возможно, кошки уже преследовали их.

Люди, спотыкаясь, побежали. Трава царапала руки, хлестала по лицу. Легкие разрывались. Во рту пересохло. «Так вот, — думал Эльстон, — что чувствует человек, когда он беззащитен, испуган и бежит под защиту деревьев. Приятного мало».

Поллукс-5 был почти как Земля. Близнец Земли — так они его называли. Ни чудовищ, ни ядовитой атмосферы, ни сокрушающей тело силы тяжести, вода и здесь была водой.

Они выживут, если доберутся до леса.

* * *

Эльстон Лэйн ворвался в лес. Переход был внезапным: только что он бежал по травянистой равнине, и вдруг его обступили огромные деревья. Он заставил себя пробежать еще ярдов сто, прежде чем остановился и перевел дыхание. Тони Моралес был рядом. Через минуту, задыхаясь и пыхтя, появился Роджер.

— Ребята, — выдохнул Эльстон, — я больше не могу.

— Я и подавно, — сказал Тони.

Их голоса звучали приглушенно во влажном лесу. Эльстон огляделся, чувствуя благоговейный страх. Это был не земной лес. Стройные, высокие деревья, некоторые из них были выше трехсот футов. Плотная листва нижних ветвей не пропускала света, у подножия огромных стволов было темно и мрачно. Сомнительно, чтобы солнечные лучи пробивались сюда даже в полдень. Воздух был неподвижен и влажен. Искривленные лианы опутывали стволы. Сверху непрерывно струился дождь из насекомых, пыльцы, листьев и кусочков коры. Все это создавало жирную, черную почву, мягкую, как губка. Эльстон заметил несколько ярких птиц, мелькавших наверху, только их чириканье нарушало тишину.

— Что за местечко! — сказал Роджер Пеннок, взяв горсть почвы и рассматривая ее. — Не меньше двухсот дюймов осадков в год, а?

— Похоже, так, — согласился Эльстон, — но как же саванна по соседству? Такая разница в осадках…

Тони Моралес заявил:

— Кстати, о саванне. Меня прежде всего интересует, как уберечься от кошек?

— Вряд ли они могут долго находиться в джунглях, — сказал Эльстон, — здесь для них нет пищи.

— Теперь она появилась, — напомнил Роджер. — Я думаю, ты продемонстрируешь нам одно из преимуществ человека перед львами, Эльстон. Человек может лазать по деревьям. Так ты говорил. Посмотрим, как ты будешь это делать.

Эльстон снова взглянул на деревья, и энтузиазм его резко упал. Деревья были велики, так велики, что нечего было и думать обхватить их ствол, а ветви, за которые можно было ухватиться, находились слишком высоко.

— Думаю, что наша единственная ставка — лианы, — задумчиво сказал он. — С их помощью мы доберемся до нижних ветвей и там отыщем местечко, где можно передохнуть.

Роджер воззрился на деревья.

— Я бы скорее на гору взобрался. Нужно быть обезьяной, чтобы карабкаться по лианам.

— Послушай, — терпеливо сказал Эльстон. — Начинает темнеть. Через час-другой совсем ничего не будет видно. Может, те кошки и оставят нас в покое, а вдруг не оставят? Тебе больше нравится забираться на деревья в темноте?

Он ухватился за лианы, свисающие с толстого ствола, и полез вверх. Взобравшись футов на шесть, Эльстон сорвался. Ругаясь, поднялся на ноги.

— Здорово ты лазаешь, — заметил Тони.

Эльстон ничего не ответил. Он снял башмаки, затем, поколебавшись, и носки.

На этот раз дело пошло лучше. Но все равно карабкаться было убийственно трудно: на высоте пятнадцати футов Эльстон стал мокрым от пота. К тому же Лэйн сделал неприятное открытие: в коре дерева обитали насекомые вроде муравьев. Они кусали его, пока он карабкался. Эльстон не смотрел вниз, только карабкался и карабкался, ухватившись за лиану, которая вилась вокруг дерева.

Подъем занял полчаса. Это были самые долгие тридцать минут в жизни Лэйна. Ноги кровоточили. Руки были ободраны и расцарапаны. Рубашка стала черной. Кожа зудела от укусов насекомых. Наконец Эльстон влез на нижнюю ветвь дерева, обхватил ее ногами и прижался спиной к стволу. Это было не очень удобно и не так уж безопасно. Но он не смог бы более подняться ни на дюйм. Он весь дрожал. Тони и Роджер появились возле него как рыбы, вынырнувшие из глубины на поверхность странного моря. Все так устали, что не могли говорить.

Совсем стемнело. Первые звезды появились в просветах между ветвями. Внизу, под ними, все утопало во мраке. По мере того как глаза Эльстона привыкали к темноте, он стал различать возле себя что-то вроде огромных белых цветов, пышную поросль, льнувшую к деревьям. Растения, обвивая деревья, пробивались к солнечному свету. Орхидеи, папоротники, воздушные растения, цветущие лианы все боролись за пространство, за место под солнцем.

Это был новый мир, почти невидимый снизу, мир, в который попадаешь, поднявшись на несколько десятков футов вверх. А над ними были другие миры. Здесь были зоны жизни, меняющиеся в зависимости от количества света, они тянулись до самых верхушек деревьев.

Эльстон почувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Дыхание становилось ровнее, пот на искусанной коже начал подсыхать. На этой высоте стало немного прохладнее и, кажется, не было муравьев. Правда, здесь появилось немало комаров, мух и пчел, но они не слишком досаждали.

Эльстон попытался разместиться поудобнее, но это оказалось невозможным. Спать было нельзя. Всякий раз он терял равновесие, как только начинал дремать.

Ночь тянулась бесконечно. Некоторое время шел дождь, и Эльстон слышал, как тяжелые капли стучали по листве. Что-то копошилось на верхних ветвях. Дважды ему показалось, что он слышит крики где-то очень высоко. Но ничего не было видно. Поллукс-5 не имел спутника, а свет звезд не проникал сквозь густую крону деревьев.

Тем не менее Эльстон не сомневался, что за ним наблюдали. Что-то таилось там, наверху. Мучительная тревога не оставляла его.

Наконец пришло утро: сначала небо мертвенно засерело, затем выплеснулся теплый, животворный свет.

Все трое начали спускаться вниз, как только смогли различить ветви. Спускаться было легче, чем карабкаться вверх.

Они вышли из леса и вернулись на травянистую равнину. Красноватые лучи солнца обдавали их благостным теплом. Неподалеку от леса они нашли ручеек, кое-как умылись и запили водой пищевые капсулы. Эльстон подумал, что капсулы кончатся через три-четыре дня, если они будут бережно расходовать их. А после… Ну что ж, тогда они найдут что-нибудь еще.

Эльстон ожидал, что в утреннем свете все будет выглядеть иначе и он сможет лучше оценить обстановку. Но этого не произошло. Он смертельно устал. Голубое небо было безмерно огромным и пустым. Ему не требовалось смотреть на карту, чтобы почувствовать, как далеко они заброшены.

Они сразу же увидели место, где кошки покончили со своей жертвой: там кружилась черная туча птиц, питавшихся падалью. Люди осторожно подошли поближе. Это было крупное рогатое животное. Птицы с остервенением рвали куски шкуры и мяса. Тучи жирных мух носились вокруг. Эльстон заметил несколько гиеноподобных существ, сидевших на задних лапах и дожидавшихся своей очереди.

Люди возвратились к ручью. На всякий случай они держали наготове сигнальные ракеты. Бескрайнее небо было пустынно. Лес выглядел мрачным и негостеприимным. Они спали, грелись на солнце, по очереди дежуря. Эльстон был почти уверен, что кошки появятся только во второй половине дня, но все же нервничал. Если хищники застанут их на открытом месте…

После полудня ветер зашелестел высокой травой. Тени пронеслись по саванне. Темные тучи собирались на горизонте. Людям опять нужно было решать ту же проблему: вертолет-разведчик не нашел их, кошки снова встали на повестке дня. Не хотелось и думать о ночевке на деревьях, но другого выбора не было.

Они набрали воды и направились к лесу.

И как раз вовремя. Хриплый рев хищников, вышедших на охоту, разорвал тишину; слышны были тяжелые прыжки животных, пробиравшихся через густую траву.

Люди вбежали в лес и взобрались на деревья.

Эльстон видел, как кошки беснуются внизу. Их было шесть, и все самцы. Они были рыжевато-коричневые, их горячий острый запах наполнил неподвижный лесной воздух. Животные вставали на задние лапы, передними царапали ствол; белые клыки яростно впивались в кору.

Наконец кошки ушли. В лесу сразу же наступила тишина. Стало слышно пение птиц. До наступления темноты оставалось еще около двух часов. Эльстон внимательно осмотрел деревья. Ветви над ним росли близко друг к другу, и большинство из них были достаточно толсты, чтобы выдержать вес человека.

Если бы он мог взобраться еще выше… Лэйн осторожно двинулся вокруг дерева, туда, где расположился Роджер. Теперь он передвигался довольно легко и даже чувствовал некоторое удовлетворение от того, что научился лазать по деревьям.

— Рог, дай-ка мне сигнальную ракету.

Роджер поднял свое бледное одутловатое лицо, вопросительно посмотрел на Лэйна.

— Хочу попробовать взобраться повыше. Если я вскарабкаюсь еще на семьдесят — восемьдесят футов, то увижу чистое небо. Тогда я смогу следить за разведчиком оттуда, нам не нужно будет спускаться вниз.

Роджер покачал головой.

— Тебе никогда не сделать этого. Ты погибнешь там без пищи и воды. Или сорвешься и сломаешь шею.

Эльстон глубоко вздохнул.

— Послушай, эти кошки разорвут нас на куски, если еще раз почуют наши следы. Бьюсь об заклад, что там, наверху, есть вода и, возможно, какая-то пища. Там обитает еще что-то, кроме птиц, я слышал ночью какое-то движение. Эти существа должны есть и пить, какими бы они ни были. Я думаю, стоит попытаться.

— Я за предложение Эльстона, — сказал Тони. — Надоело мне дразнить львов. Я за подъем.

Роджер промолчал.

Эльстон взял сигнальную ракету, сунул ее за пояс и начал подниматься.

Он вцепился в огромную лиану и пополз по ней, пока не добрался до следующей ветви, передохнул с минуту и продолжал подъем.

Лианы свисали с крыши леса, как занавес, цветущий и перепутанный. Живые существа кишели вокруг. Было много пауков, их мощная паутина оплетала растения и сучья. Птицы порхали яркими цветными пятнами, отовсюду слышался стук дятлов.

Остановившись передохнуть, Эльстон обратил внимание на воздушное растение. Его корни цеплялись за ствол, но питалось оно не соками дерева. Оно было длинное, с узкими листьями, сходящимися к центру. Основания листьев образовывали воронку, и в ней была вода, дождевая вода! Кварты две воды! В ней плавали сухие листья и куски гнилых плодов. Вода выглядела не слишком аппетитно, но в конце концов не так уж трудно было сделать сосуд из листьев, когда пойдет дождь. Плоды, птичьи яйца, вода… Итак, человек может жить здесь долгое время, если понадобится.

Эльстон прикинул, на какую высоту надо еще подняться, чтобы можно было окинуть взором местность. Еще футов сорок, пожалуй. Верхние ветви были тонки и могли не выдержать его веса. Если он сорвется…

Но надо было торопиться, оставался всего час-другой до наступления темноты. И Эльстон полез дальше. Вскоре он так устал, что в глазах потемнело. Руки и ноги совсем онемели. Легкий ветер пронесся по верхушкам деревьев, и листья, казалось, что-то шептали ему.

Внезапно хлынул дождь. Потоки воды полились с неба. Дождь сам по себе был не страшен, но все ветви стали невероятно скользкими.

Эльстон попытался спуститься. Стемнело, и почти ничего не стало видно. Нога вдруг соскользнула, он сорвался и уцепился за лиану. Он попробовал скользить вниз по мокрой лиане. Ему показалось, что он достиг ветви, но затем ноги провалились в пустоту, а руки уже на могли больше удерживать тело. Что-то болезненно сжалось в груди, когда Эльстон почувствовал, что падает, но он не успел закричать. Чьи-то сильные маленькие руки схватили его за плечи.

Сначала он бешено сопротивлялся, но потом разум вернулся к нему. Если его отпустят, ему конец. И он заставил себя не двигаться.

Руки, державшие его, больно впивались в тело. Он почувствовал, что его подтаскивают к стволу. Наконец босой ступней Эльстон коснулся толстой ветки. Он посмотрел на своих спасителей. Темные фигуры вполовину человеческого роста, волосатые. Длинный цепкий хвост, передние конечности длинные и тонкие, но очень сильные. Огромные желтые глаза. Острый едкий запах. У Эльстона все завертелось перед глазами. Одно из существ вплотную придвинуло к нему свой черный и влажный нос.

— Текки-лука? — произнесло существо. Это прозвучало вопросительно.

Эльстон потерял сознание.

Очнувшись, он долго не мог ничего сообразить. Он лежал на боку, колени почти касались подбородка. Ему было мягко. Сквозь узорчатую листву виднелись звезды.

Наконец Эльстон вспомнил, что произошло с ним, и вздрогнул. Руки стали судорожно искать опору, надежный ствол. Но вокруг все было мягким. Эльстон встал на колени. Он находился в некоем подобии гнезда, сплетенном из веток и устланном листвой. Гнездо было, пожалуй, мало для него, но вполне удобно и казалось достаточно прочным.

Эльстон поднял голову и увидел, что вокруг него на дереве сидели те существа. Их было около полусотни — маленькие темные фигуры с мерцающими желтыми глазами. Они сидели на ветвях; у одних хвосты свободно свисали вниз, другие цеплялись ими за ветки. Существа спокойно и серьезно глядели на него.

Эльстон подумал, что это не человекообразные обезьяны — те были бесхвостыми. Скорее они напоминали приматов.

Ни в одном отчете с Поллукса-5 о подобных животных не упоминалось.

Эльстон ждал. Больше ему ничего не оставалось. Одно было ясно: эти существа спасли ему жизнь. Они притащили его в гнездо и не причинили ему вреда.

Время шло. Животные смотрели на него, а он на них. Гнездо слегка раскачивалось от легкого ветерка. Под ним необъятный мрак, в котором что-то двигалось и шелестело. Над ним темный купол листвы, сквозь который кое-где пробивался свет звезд.

Внезапно, как по сигналу, животные начали оживленно болтать. Их голоса, высокие и мелодичные, порой прерывались глубокими кашляющими звуками. Эльстон не мог понять, обращаются ли они к нему или говорят о нем. Конечно, сам факт голосовой связи еще не означал, что это был настоящий язык, но все же…

Голоса смолкли так же внезапно.

Эльстон вглядывался в их лица. Существа по-прежнему недвижно сидели на ветвях. Но Эльстон определенно чувствовал: что-то произошло, они обменялись какой-то информацией, и эта мысль приводила его в замешательство.

Маленькая коричневая голова высунулась из листвы над гнездом. Желтые глаза глядели на него. Животное — очевидно, молодое, судя по размерам, — сделало попытку приблизиться к нему. И сразу же животное постарше, сидевшее слева, быстро пробежав по ветке, схватило любопытного. Мать, защищающая детеныша?

Постепенно Эльстона, как ни странно, стала одолевать дремота. По сути дела он давно уже по-настоящему не спал. Он зевнул и устроился поудобнее в гнезде.

Неожиданно большое взрослое животное, определенно самец, отделилось от других и медленно направилось к Эльстону.

Самец расположился на краю гнезда. Эльстон напряг всю свою волю, стараясь не шевелиться. Что нужно делать? Он попытался приветливо улыбнуться.

Лицо самца осталось совершенно неподвижным. Громадные желтые глаза, круглые, как шары, светились. Большие остроконечные уши стояли торчком. Черный нос был влажным, как у собаки, губы очень тонкие. Скорее всего, решил Эльстон, улыбка для него ничего не значит. А может быть, она будет воспринята как угроза…

— Текки-лука? — спросило животное. Голос был довольно приятный, скорее женский, чем мужской.

Эльстон колебался. Очевидно, он должен что-то ответить. Но что? Стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно мягче, он сказал, чувствуя себя полным идиотом:

— Меня зовут Эльстон Лэйн. Спасибо за помощь. Мне хотелось бы стать вашим другом.

Животное уставилось на него. Невозможно было прочесть что-нибудь на его лице; казалось, оно чего-то ждет.

— Текки-лука? — задало оно прежний вопрос. Эльстона бросило в пот. Он попытался придумать что-нибудь, но ничего не приходило на ум. Он указал на себя:

— Эльстон Лэйн.

Снова никакого ответа, но ему показалось, что животное стало держаться менее скованно. Самец протянул свою переднюю лапу, в ней был какой-то плод. Эльстон осторожно взял его. Лапа была почти такая же, как и у человека. Пять пальцев (один отделялся под углом), но на одних пальцах были узкие ногти, другие оканчивались когтями.

— Спасибо, — сказал Эльстон. Осмотрев плод, он вспомнил, что уже видел такой же на базе. Нечто вроде маленького апельсина. Лэйн осторожно очистил плод и надкусил. Плод был горьковат, но очень сочен.

Эльстон решил, что должен предложить что-нибудь взамен. Но что? Нож и сигнальная ракета ему нужны. Он пошарил в карманах. Носовой платок? Жалкий дар. Деньги? Совсем уж глупо. У него нет ничего, кроме…

Эльстон вынул карманную расческу и показал ее животному. Затем провел ей несколько раз по своим волосам и протянул самцу. Животное внимательно разглядывало расческу своими огромными желтыми глазами, поворачивая ее и так и эдак. Затем провело расческой по волосам на загривке, внимательно осмотрело ее и, найдя там насекомое, отправило его в рот.

Больше самец не произнес ни слова. Остальные существа по-прежнему сидели на ветвях, молчаливо и выжидающе. Они не выражали дружелюбия, но и не угрожали — просто сидели.

Эльстон расположился поудобнее в своем гнезде. Он чувствовал себя совсем разбитым, трудно было думать о чем-либо. Оставалось только ждать наступления дня. В конце концов он попал туда, куда хотел. Отсюда можно было следить за небом и выстрелить ракетой, если он увидит вертолет. Да у него и не было выбора. Он закрыл глаза, чувствуя легкое покачивание дерева; слабый шелест листьев доносился сверху…

Откуда-то из глубин памяти всплыла старая колыбельная песенка:

Спи, спи, дитя, на верхушке дерева. Когда ветер подует, люлька закачается, Когда сук сломается, люлька упадет…

Как ни странно, но он уснул.

Эльстон проснулся с первыми лучами солнца. Он сел и огляделся. Гнездо находилось так высоко, что Эльстон почувствовал головокружение.

Он закрыл глаза и через минуту снова открыл их. Животные исчезли. Ветви деревьев вокруг были пусты. Он слышал стук дятла внизу, видел белку, высунувшую голову из дупла. Вот и все. Эльстон огляделся повнимательнее, тщательно осмотрел деревья одно за другим и обнаружил несколько гнезд, таких же, как его.

Куда же подевались животные?

Над головой большими голубыми кусками виднелось небо; если появится вертолет, шум, конечно, будет слышен, и тогда можно пустить ракету.

Эльстон чувствовал голод, во рту пересохло. Он встал в гнезде, ухватившись за дерево. Если бы найти хоть пару тех плодов! Рот его раскрылся от удивления. Завтрак лежал в развилке как раз над гнездом. Два «апельсина» и три продолговатых плода, отдаленно напоминающие зеленые бананы, четыре розоватых птичьих яйца, мертвая лягушка и солидная кучка раздавленных насекомых. Там же стоял и сосуд с водой. Эльстон взял его и внимательно осмотрел. Сосуд был сделан из одного большого листа, заключенного в квадратную рамку из прутьев. Прутья были прочно связаны древесными волокнами.

Эльстон выпил немного воды — она имела сладковатый привкус, съел плоды и яйца. «Бананы» оказались жесткими и обжигали рот, но Эльстон все-таки съел их. Мертвую лягушку и насекомых он решительно отверг. Теперь, немного утолив голод, он почувствовал себя лучше, голова стала ясной.

— Эльстон! Эй, Эльстон!

Он так вздрогнул, что чуть не упал. Голос был слабый и доносился снизу, должно быть с соседнего дерева…

— Эй! — крикнул Эльстон. — Как вы там?

— Порядок! — донесся голос Тони. — Что ты там делаешь?

Эльстон слабо улыбнулся. Нельзя же прокричать отсюда обо всем, что с ним случилось. Он ответил, что видит небо, следит за появлением вертолета и не собирается пока спускаться.

Небо по-прежнему было пустынным. В гнездах все было тихо. Собственно, ему больше ничего не оставалось делать. Он должен сидеть в своем гнезде и следить за небом. День, казалось, никогда не кончится. Несколько раз принимался лить дождик.

Под вечер он снова увидел животных. Как он и подозревал, они все это время находились в гнездах и теперь медленно пробуждались, зевая и потягиваясь. Они полностью игнорировали присутствие Эльстона. Несколько самок нянчили детенышей. Большинство же занималось добычей пищи. Они легко передвигались по ветвям при помощи четырех конечностей, ловко используя длинные хвосты.

Эльстон встал в гнезде. Ничего не произошло. Он помахал животным рукой. Снова никакого внимания.

Он стал вылезать из гнезда. Вдруг животные бросились к нему с непостижимой быстротой и окружили его со всех сторон.

Эльстона прошиб пот. Нельзя было понять, чего они хотят. Их лица были возбуждены, но они не жестикулировали, просто сидели. Странные маленькие создания — ни одно из них не было выше четырех футов — глядели на него немигающими огромными желтыми глазами. От них исходил острый запах.

Эльстон глубоко вздохнул. Он должен как-то связаться с ними.

— Послушайте. — Он отломил веточку и положил на сук перед собой, указал на веточку, потом на себя. — Это я, — сказал он. Затем сгреб кучку листьев и положил их на тот же сук, указал на листья и на животных: — Это вы. — Он отломил еще две веточки и положил на нижнюю ветвь под гнездом, указал на веточки и ткнул пальцем вниз: — Это мои друзья. — Он взял веточку, олицетворявшую его, листья, медленно опустил их вниз, подобрал две веточки и положил все вместе на верхнюю ветвь. — Понимаете?

Никто из животных не пошевелился и не произнес ни звука. Казалось, все объяснения Эльстона оказались тщетными. Но вот животные задвигались, как бы приняв какое-то решение. Восемь самцов отделились от остальных. Один из них видимо, тот самый, что взял расческу, — схватил Эльстона за плечо.

— Текки-лука? — спросил он.

Эльстон горестно вздохнул.

— Она самая, — сказал он. — Текки-лука.

Самцы стали спускаться, двое поджидали Эльстона.

Кто бы они ни были, но они далеко не глупы! Эльстон вылез из гнезда и начал спуск. «Как только, черт побери, я объясню все это Рогу и Тони?» — подумал он.

Поднять двух человек на верхний этаж леса оказалось несравненно легче, чем убедить Роджера Пеннока и Энтони Моралеса, что это единственный выход из положения. В конце концов все же Эльстону удалось их убедить, и они отдали себя в распоряжение животных. Они не слишком охотно согласились, но что было делать? В саванне их поджидали большие кошки, идти самим через бесконечные тропические леса к базе было просто сумасшествием, долго продержаться на нижних ветвях они вряд ли смогли бы. Оставался единственный путь — наверх, где они могли увидеть вертолет.

Но вертолет не появлялся.

Долгие недели тянулись невыносимо медленно, а небеса Поллукса-5 оставались по-прежнему пустынными. Становилось все яснее, что вертолет не появится. Их, видимо, искали где-то в другом месте.

У трех людей не оставалось никаких шансов вернуться на базу. Они смогли бы это сделать только в том случае, если животные, с которыми они жили на деревьях, помогут им.

Животные не проявляли ни враждебности, ни дружелюбия, они были безразличны к людям. Если они и помогали им, то по каким-то своим собственным соображениям. Существа казались разумными, порой это даже тревожило. В какой-то степени с ними можно было общаться.

Три человека имели еду и питье и были в полной безопасности, пока оставались в своих гнездах. Но если даже люди не могут порой договориться друг с другом, то как добиться взаимопонимания с существами, которых можно считать человекоподобными, так сказать, условно?

Тони Моралес щурился, глядя на раннее утреннее солнце. У него отросла борода, глаза стали красными, а одежда превратилась в лохмотья. Он с отвращением бросил в гнездо перепачканную карту.

— Что-нибудь получилось? — спросил Эльстон.

Их гнезда находились в нескольких футах друг от друга. Существа настояли на постройке отдельных гнезд. Конечно, легче построить гнезда меньшие по размерам. Но дело было не только в этом. Существа всегда спали в отдельных гнездах, в своих собственных, и никогда не залезали в чужие. Правило это строго соблюдалось, исключения допускались лишь для детенышей, которые спали с матерями.

Тони вздохнул. Он выглядел крайне усталым.

— Ничего не получилось. У меня был всего час, перед тем как они ушли спать. Естественно, к этому времени все они так устали, что им трудно было сосредоточиться. Ты когда-нибудь пытался объяснить тому, кто никогда не видел карты, что это такое, да еще почти в темноте? Безнадежно.

— Полный провал? — Эльстон безуспешно пытался скрыть отчаяние, прозвучавшее в его голосе.

Тони зевнул.

— Да нет, они понимают, куда нам надо попасть. Они сообразительны, ты знаешь. Они даже знают, где находится база. Но я никак не могу выработать вместе с ними точный маршрут. Они знают дорогу, тут есть целая сеть тропинок на этих проклятых деревьях, но ведь мы не в состоянии идти по их тропам. Представь себе великанов, пытающихся пробираться вслед за пигмеями через заросли. Если же мы спустимся вниз, то будем вынуждены выйти из непроходимого леса в саванны. Нам не подходит ночь, а они не могут передвигаться днем. Говорю тебе, что мы проведем остаток жизни, сидя в этих дурацких гнездах.

— Постарайся заснуть, Тони. Ты провел нелегкую ночь. Рог и я понаблюдаем.

— Понаблюдаете? За чем? Разве ты не знаешь, что братья Райт для нас теперь всего лишь миф?

Тони свернулся в гнезде, зажав в руках карту. Через секунду он спал, но сон его был беспокоен.

Эльстон и сам устал, все они устали. Трудно привыкнуть спать днем даже при обычных обстоятельствах, здесь дело еще более осложнялось. Днем они должны были следить, не появится ли вертолет, а ночью находиться вместе с животными. К тому же раскачивание деревьев, крики птиц, кваканье лягушек, шум листвы все это мешало спать.

Никто из них не спал в гнезде как следует, только дремали. Эльстон знал, что должен поговорить с Рогом, тот был совсем плох: побледнел и осунулся, кожа, казалось, висела на нем, как если бы она была надета на скелет меньшего размера. С большим трудом удавалось вовлекать его в общие дела.

— Рог, мне нужна твоя помощь.

Биолог безучастно смотрел на ствол дерева.

— Когда мы составим отчет, КОВТОН получит от нас колоссальную оплеуху. Тебе придется хорошенько поработать над отчетом как биологу. Подумай об этом, Рог.

Роджер покачал головой.

— Я боюсь, — тихо проговорил он. — Можешь ты понять? Нам никогда не выбраться отсюда. Я боюсь спускаться вниз, боюсь этих животных. Я болен, не могу ни о чем думать и не знаю, что делать.

Эльстон постарался отвлечь его от мрачных мыслей.

— Ты уверен, что у них нет слова, которым они обозначают себе подобных?

Роджер промолчал.

— Странно. Ведь называют же они как-то других животных, не так ли?

Биолог медлил. Он знал, что Эльстону известно об этих странных животных не меньше, чем ему, Роджеру, но все же наконец вступил в разговор.

— Есть одно слово, — сказал он. Его голос был так слаб, что Эльстону пришлось напрячь слух. — Ты знаешь его — «керг».

— Но это ведь не название существ, верно?

— Нет, конечно. Не думаю. Это скорее личное местоимение. Оно означает «мы» или «вы», что-то в этом роде. У них есть названия для других животных: больших кошек, например, они называют «летуу». Но себя они никак не называют. У них нет даже личных имен, полагаю, что они узнают друг друга по запаху. Пожалуй, они и не пользуются языком в том смысле, как понимаем это мы, то есть в тех же ситуациях. Они ничего не делают так, как мы. Черт возьми, да какая, собственно, разница?

— Огромная, Рог. Мы должны понять их. Мы никогда не выберемся отсюда, если не добьемся взаимопонимания. Если ты хочешь когда-нибудь вернуться домой…

Биолог задвигался в своем гнезде. Он давно не вел себя столь активно, и это заставило Эльстона насторожиться. Роджер выбрался из гнезда и пошел, вернее, пополз вдоль ветви, цепляясь за нее руками и ногами, хриплые отрывистые звуки вырывались из его горла.

— Роджер! Роджер, вернись!

Эльстон в ужасе смотрел на биолога, не в силах пошевелиться. Роджер двигался по одной из тех троп, которой пользовались животные. Ветка согнулась под тяжестью человека. Роджер ухватился за сук и попытался перемахнуть на другую ветку — животные проделывали это с легкостью. Он сорвался.

Пролетев футов десять и сломав сук, биолог упал на нижнюю ветвь и лежал неподвижно. Ему фантастически повезло, но он не смог бы теперь вернуться в гнездо без чужой помощи.

Эльстон, не раздумывая, выбрался из гнезда и стал спускаться вниз, отчаянно цепляясь за лиану. Потом пополз по суку к Роджеру. Сук был крепкий, но и он согнулся под тяжестью двух тел. Эльстон схватил Роджера за пояс и поднял его, не решаясь смотреть вниз. Биолог был в полубессознательном состоянии и бормотал что-то хриплым шепотом. Эльстон прислонил его к стволу и довольно сильно похлопал по щекам.

— Встань, Роджер. Возьмись руками за лиану.

— Не могу. Я устал, болен…

— Встань!

Кое-как Эльстон дотащил его до гнезда и вернулся в свое, весь дрожа от усталости и ярости.

— Проклятый дурак! Ты хочешь погубить всех нас! — сказал он и сразу же пожалел о своих словах: ведь Роджер не отдавал отчета в том, что делал.

— Боюсь. Я боюсь. Можешь ты это понять? — Роджер захныкал, как ребенок. Эльстон постарался успокоить его, и биолог наконец уснул.

Солнце медленно катилось по небу: послеполуденный дождь принес прохладу. Длинные тени пробежали по лесу, в отдалении раздался рев больших кошек.

Эльстон и сам испытывал страх перед долгой ночью, перед джунглями, страх перед огромными кошками, которые рыскали по саванне. Но больше всего он боялся этих существ, живших рядом с ним.

Конечно, они были гуманоидами. Существа могли манипулировать символами, в этом не было никакого сомнения. У них был язык. У них была культура. Они обладали способностью к разумному мышлению. Они могли создавать искусственные сооружения, предметы обихода, у них возникли свои обычаи, система родства, они были умны. Всего лишь два небольших отличия от юридического определения человека.

Они жили на деревьях и вели ночной образ жизни.

Два небольших отличия, но что они означали?..

Темнело, наступала враждебная ночь. Существа стали пробуждаться, они вставали из своих гнезд, и Эльстон вновь видел их огромные желтые глаза и бесстрастные лица.

Эльстон крикнул Тони, чтобы тот вставал: он боялся оставаться с ними один.

Долгие недели складывались в бесконечные месяцы.

Трое людей делали все, чтобы существа, спасшие их, помогли им вернуться на базу в пятистах милях отсюда. Это было тяжелое, утомительное занятие, требующее огромного нервного напряжения и терпения.

Роджер Пеннок немного пришел в себя. Но все же его состояние вызывало тревогу. Тони Моралес держался неплохо. Он возился с картой с упрямой решимостью, удивлявшей Эльстона. Тони был человек вспыльчивый, но, по-видимому, умел брать себя в руки, когда это было необходимо. Эльстон работал так, как никогда в жизни: он был одновременно экологом, антропологом, психологом и просто человеком с юмором.

Чувствовали они себя неважно. Длительная фруктовая диета отразилась на их пищеварении. Постоянное недосыпание тоже сделало свое дело. Силы людей убывали с каждым днем.

Они изготовили веревки, сплетая их из волокон растений, росших внизу и напоминавших сизаль. Существа собирали их ночью и приносили на деревья.

Люди упорно учили язык существ, чтобы понимать их.

Существа знали удивительно много о своем прошлом, учитывая отсутствие какой бы то ни было письменности. Характерно, что они представляли себе жизнь как некий континуум, простирающийся неопределенно далеко как в прошлое, так и в будущее. Единственной их религией можно было считать своеобразный мистический взгляд на свой вид как на нечто ведущее начало с незапамятных времен и грядущее в вечность.

Приматы на Поллуксе-5 появились примерно так же, как и на Земле. Миллионы лет назад по планете бродили гигантские рептилии. Первыми млекопитающими были маленькие крысоподобные существа; для своей безопасности они вели ночной образ жизни и обитали на деревьях. Потом гигантские ящеры вымерли в результате геологических сдвигов и экологических изменений.

Часть млекопитающих покинула деревья. Они быстро эволюционировали, и среди них на первый план выдвинулись большие кошки. Правда, было время, когда существовали и древесные кошки, что-то вроде леопардов. Леопарды не выжили, и Эльстон подозревал, что это произошло не без участия существ, приютивших людей. Большие же кошки процветали; это были грозные животные, организмы, созданные для убийства.

Приматы развились от первых крысоподобных млекопитающих-насекомоядных. Некоторые из них оставили деревья и вели наземный образ жизни, как бабуины. Но кошки быстро уничтожили их. Часть приматов осталась на деревьях.

Их глаза были огромны и приспособлены к ночному образу жизни: существа плохо видели при дневном свете, но в темноте отлично.

Их система общения не была связана ни с выражением лица, ни с позой, ни с жестами. Даже язык не играл главной роли. Они сносились друг с другом при помощи запахов. На их предплечьях и под мышками были специальные железы. Существа оставляли свои выделения на ветках и порой при этом пользовались хвостами. В темноте это был безопасный и верный метод связи, но люди его не в состоянии были освоить. У человека нет ни подобных желез, ни столь чувствительного носа. Существа применяли запахи чрезвычайно широко: они отмечали ими границы своей территории, выражали определенные оттенки чувств, совещались таким способом перед совместными действиями. Их ухаживания и брачный ритуал почти целиком определялись запахами. Даже дети не плакали: они испускали просящие, молящие запахи.

У них были умелые руки: они делали гнезда, сосуды для воды, веревки. Впрочем, их культура не имела технологического уклона. У них были кое-какие орудия, но, видимо, они предпочитали ими не пользоваться.

Культура их казалась странной: без песен, без шуток, без игр. Самой странной была ее неизменность: шли тысячелетия, а перемен почти не происходило. Как будто существа ждали чего-то, какого-то благоприятного случая…

Существа никогда не проявляли дружелюбия. Эльстон считал, что вряд ли они испытывают когда-нибудь жалость или сострадание. И в то же время они выразили желание помогать трем людям.

Почему?

Все эти пустые дни и нелегкие ночи Эльстону не давал покоя один и тот же вопрос. Почему?

Однажды неизбежное случилось. Люди совершили ошибку. Состояние Роджера Пеннока быстро ухудшалось — от него остались кожа да кости. Нервная система биолога так истрепалась, что он постоянно дергался. Трудно было представить его прежним: лысоватым, склонным к полноте, всегда медлительным и методичным. Сейчас он был близок к сумасшествию. Как-то после полудня он появился у гнезда Эльстона.

— Мне нужен твой нож! — заявил он.

Эльстон взглянул на него.

— Нож? Для чего?

— Мне нужен твой нож! — голос Роджера срывался до крика.

— Успокойся, Рог. Конечно, дам. Но что ты собираешься им делать?

Эльстону очень не хотелось отдавать нож. Роджер улыбнулся.

— Я хочу немного насолить им, — заявил он таинственным шепотом.

— Как же ты собираешься это сделать?

Роджер сунул голову в гнездо.

— Я хочу сделать себе копье.

— Послушай, Рог. Мы не можем напасть на них. Мы даже не можем угрожать им. Ты можешь их не любить, но пойми, они единственная наша надежда.

— Ты думаешь, я сумасшедший! — крикнул Роджер.

— Да нет же, Рог. Но…

— Что но?! Ты же сам говорил, чтобы мы пошевелили мозгами. Вот я и пошевелил. Мы должны спуститься наконец с этих деревьев, слышишь? Когда мы это сделаем, нам понадобится оружие. Если мы останемся в лесу, я могу сделать копье. Для этого нужна только крепкая прямая палка с острым концом. Я могу вырезать его хотя бы вон из той ветки, что торчит справа. Ведь это лучше, чем ничего, а? Скажи?

Эльстон колебался. Если бы он был уверен, что Роджер применит оружие только при необходимости, пожалуй, эта идея была бы недурна. Роджер чувствовал бы себя спокойнее с оружием.

— Ладно, — сказал он. — Делай свое копье. Но пусть оно лежит в моем гнезде, пока мы не спустимся вниз. Я не хочу, чтобы ты поранил себя, если потеряешь сознание. Идет?

— Идет, — биолог улыбнулся. — Наконец-то мы избавимся от них!

Эльстон дал ему нож.

Роджер пополз вдоль ветки. Он выбрал сук, нависший над одной из троп, которой пользовались существа. Эльстон десятки раз видел, как они хватались за сук, но никогда не думал, что из него можно сделать оружие.

Роджер открыл нож. Это был всего лишь перочинный нож, которым Эльстон чистил трубку, но лезвие было отличное. Много надо было времени для подобной работы. Роджер располагал временем. Он начал резать сук, делая круговой надрез. Работа шла медленно. Белые стружки летели вниз. Роджер обливался потом, но впервые за много дней он был счастлив, даже напевал что-то.

Шли часы. Солнце стало садиться, и черные тени окутали деревья, подул легкий ветерок.

Существа зашевелились в своих гнездах.

Роджер уже глубоко врезался в сук, тот начал потрескивать. Он сунул нож в карман, схватился за сук обеими руками и навалился на него изо всех сил. Сук треснул в месте надреза, но все еще держался.

Роджер стал резать волокна, которые держали сук. Все остальное произошло мгновенно. Существа вышли из своих гнезд. Лица были совершенно бесстрастны, они не издали ни звука, желтые глаза их мерцали.

Они в одну секунду окружили Роджера, схватили своими могучими руками и бросили вниз. Он кричал, пока не ударился об одну из нижних ветвей. Потом полетел дальше. Глухой удар о землю, последний сдавленный крик.

Тони выскочил из гнезда, гневно сжав кулаки. Эльстон схватил его за плечо:

— Постой! — прошептал он.

— Они убили его, хладнокровно убили!

Эльстон почувствовал, как вся кровь хлынула ему в голову. Все, что он мог сделать, — это держать себя в руках.

— Постой! Все равно мы теперь ничем не можем помочь Роджеру. Мы будем следующими.

— Нет. Смотри, они возвращаются. На нас они не сердятся. Что-то Роджер сделал не так…

Существа не обращали на людей никакого внимания. Два или три ощупывали сломанный сук, пытаясь приладить его, но ничего но получалось. Они оставили его висеть и занялись едой.

— Дурак! — сказал Эльстон.

— Он же ничего им не сделал, он только хотел…

— Не он. Это я дурак. Я должен был подумать заранее, должен был предвидеть.

Тони покачал головой и глянул вниз.

— Тоже мне, мыслитель. — Эльстон тяжело вздохнул и отбросил волосы со лба. — Понимаешь, Тони? Сук — это часть их тропы. Они всегда хватались за него, мы оба видели это десятки раз. Лес — их дом. А мы этого не поняли. Они же не понимают нас. Для них поступок Роджера — бессмысленный акт разрушения, даже, пожалуй, враждебный. Они строят свои гнезда почти у стволов и никогда не ломают сучья близ тропы. Возможно, это своего рода табу.

— Какая разница? Рог мертв.

— Да, да. Я в этом виноват. Но мы должны понять, почему так произошло.

— Понять! — фыркнул Тони. — Да мы не поймем их и через тысячу лет.

Эльстон взглянул на него.

— Хорошо, Тони. Ты хочешь с ними сражаться? Да, мы, может быть, прикончим одного или двух, прежде чем они справятся с нами. Я пойду с тобой, если ты так решил.

Тони покраснел.

— Прости. Но этот его крик…

— Но вряд ли Рог захотел бы, чтобы мы пожертвовали собой ради мщения. Рог хотел вернуться домой. Все, что мы можем сделать для него, — это попытаться осмыслить его гибель.

— Что мы можем предпринять?

— Мы должны уйти, готовы мы к этому или нет. Нам везло, нам до сих пор фантастически везло. Так или иначе, мы совершим еще какую-нибудь ошибку. Теперь или никогда! Именно сейчас мы должны оставить гнезда.

— У нас нет никаких шансов, ты же знаешь. Пятьсот миль… Нет, это невозможно.

— Ты хочешь остаться здесь после всего, что произошло?

На этот вопрос мог быть только один ответ.

Сильные сухие пальцы выпустили кисть Эльстона, и он очутился на земле. Он стоял, качаясь, с трудом удерживая равновесие. Долгие месяцы его ноги не касались твердой почвы, он чувствовал, что его окружает чужой, враждебный мир.

Тони спрыгнул рядом с ним, он ухватился за дерево, чтобы не упасть. Существа остались наверху. Ни слова прощания.

Они нашли изуродованный, распухший труп Роджера. Эльстон и Тони сняли верхний мягкий слой почвы и похоронили его. Эльстон отыскал свой нож и сунул его в рваный карман.

Было раннее утро. Бледные лучи солнца с трудом пробивались вниз через мир, который они покинули. Существа сейчас как раз укладывались спать. Если они с ними не встретятся…

Но лучше об этом не думать.

Эльстон глубоко вздохнул.

— Пошли, дружище. Пять миль в день, коли повезет. Четыре месяца — и мы на базе. Мы можем это сделать. Главное — идти день за днем.

У них не было компаса. Они боялись идти по саванне, где могли ориентироваться по звездам и солнцу. Лес же был лабиринтом, зеленым живым лабиринтом.

— Вот она, — произнес Эльстон, указывая рукой на отметку — круг из желтых листьев, прикрепленных к стволу чуть ниже того места, где начинались ветки. Он четко выделялся на черной коре. Каждую ночь существа будут размечать маршрут дальше. Людям оставалось идти по тропе.

Они тронулись в путь.

В этой части леса почти не встречалось зарослей, затруднявших движение. Но внизу стояла жаркая духота. У них не было обуви. Они сильно ослабли, питаясь только плодами и яйцами, но шли, упорно шли в этой жаре, окруженные тучей насекомых. Разбитые ноги кровоточили, тело ломило… Они шли, руководствуясь отметками, веря в них потому, что больше не во что было верить.

Эльстон и Тони почти выбились из сил, когда наконец стало смеркаться. Они шатались, как пьяные. Потом раздался рев больших кошек, близко, пугающе близко…

И тогда существа встретили людей. Они подняли их на деревья, положили в гнезда, накормили и напоили, но и виду не подали, что рады видеть их, — ни слова приветствия. Существа делали все, чтобы люди смогли идти дальше, и только.

Эльстон лежал в гнезде, таком привычном гнезде, где чувствовал себя в полной безопасности. Он так устал, что не мог спать. Необъятная ночь шелестела и шептала вокруг. Тот же вопрос сверлил его мозг.

Почему? Почему они это делают?

Трудно было следить за течением времени, трудно было думать, трудно было идти, но они шли весь день, потом, обессиленные, валились в гнезда и спали тревожным сном.

Они жили как во сне, где все движения были замедленны, где день и ночь окрасились в один светло-зеленый цвет, где призраки двигались рядом в лесном полумраке. И этот сон был явью.

Порой, когда встречались участки, свободные от густых зарослей, идти было легко, и они делали в день по десять миль. В другие дни с трудом доходили до следующей отметки. Два раза они переправлялись через реки — огромные мутные потоки. Существа не умели плавать. Они ловили бревна и переправлялись на них на другой берег. Для людей они делали плоты, связывая бревна веревками.

Эльстон и Тони кое-как держались; они были грязны и оборванны, лица их заросли, глаза воспалились, но подошвы ног огрубели, а мускулы стали твердыми.

Они держались.

Порой к ним возвращалась надежда. И однажды еще за сотни миль до базы они услышали знакомый гул.

Они переглянулись, боясь поверить в свое спасение, и бросились бежать, крича как помешанные. Они бежали и бежали, пока не вырвались из леса, из зарослей лиан и огромных деревьев. Они мчались, не замечая колючек, забыв об израненных ногах, и выскочили в саванну, и чистое небо раскинулось над ними. Они и думать забыли о больших кошках, только бежали и бежали.

Потом они пустили сигнальные ракеты. Они прыгали, махали руками, кричали. Звук, доносившийся сверху, становился все громче и громче. Наконец-то они увидели вертолет. Его лопасти сверкали, сливаясь в сияющий диск, он спускался к ним.

Когда Эльстон проснулся, он долго не мог сообразить, где находится.

Под ним было что-то мягкое и нежное, но не гнездо! Что-то покрывало его и сверху не тяжелее пуха! Стояла тишина, только где-то далеко-далеко слышался неясный гул. Ничто не качалось под ним; он долго прислушивался, но так и не услышал ни шума ветра, ни шелеста листвы.

Вздрогнув, Эльстон открыл глаза. Светлая комната, окно, дверь. Он лежал на кровати, по плечи укрытый белоснежной простыней. Он физически ощущал чистоту своего тела. На столике стояла ваза с красными цветами.

Теперь он знал, где находится, — в госпитале базы. Он снова закрыл глаза, память возвращалась к нему.

Он вспоминал…

Вспоминал изумленные лица людей на вертолете. Их лица! Он вспоминал дикую, невероятную историю, которую они с Тони пытались им рассказать. Вспоминал невероятно захватывающее чувство полета; глядя вниз, он видел тогда зеленое море леса, безжизненное зеленое море, в котором — он знал! — существа. спали в своих гнездах.

Вспоминал посадку на базе, инъекции и эти вопросы. Бесконечные вопросы! Интервью, подробный опрос, письменные отчеты, бланки, которые они заполняли, диктофоны…

Да, это нелегко — вернуться к жизни. Поиски давно прекратились. Они были слишком далеко от базы, когда ураган обрушился на них.

И все-таки они вернулись. Он и Тони вернулись, с тем чтобы изменить историю планеты, но сейчас это мало трогало Эльстона. Сейчас его занимали более важные вещи — он вернулся к жизни! Он смотрел на все новыми глазами. Его приводила в восторг любая мелочь: вкус жаркого, ясный день, бритье, ощущение чистого платья на теле. Курение было радостью, вид женщины приводил его в экстаз, кондиционер был чудом.

Однако вскоре он вспомнил другое: огромные желтые глаза, мерцавшие во мраке, могучие волосатые руки, спасшие его, хвосты, обвивавшие ветви. Он не мог себе даже представить того, что они сделали, но он знал точно: они не ждали благодарности. Существа действовали, исходя из своих соображений. Он остался жив, и он поведал их историю.

Эльстон по опыту знал, что произойдет дальше. Отчет об открытии существ дойдет до КОВТОН, собственно, он был уже в пути. Будут бесконечные разговоры, речи, сенсационные передовые, конференции, заседания. Все будет, но окончательное решение неизбежно.

Разве Поллукс-5 не близнец Земли? Разумеется! Правда, есть небольшие отличия, очень небольшие отличия, мелочь…

Человечеству необходимы землеподобные планеты для расширения обитаемого космоса. Только это, пожалуй, и решало проблему.

А существа? Как быть с ними?

Положим, будут проведены длительные исследования. Антропологам, социологам, психологам — всем найдется дело на долгие годы. По их решение и сейчас уже ясно. С юридической точки зрения существа человекоподобны: они общались с помощью символов, у них была культура, был язык, они обладали способностью к логическому мышлению. На худой конец они были и приматами. Закон не давал специальных разъяснений по поводу древесного или ночного образа жизни. Но что из того?

Приветствуем вас, братья!

Итак, Поллукс-5 станет обитаемым миром. Остальное пойдет как по-писаному.

Существа обитали во влажных лесах, да и то не во всех. Следовательно, остальную территорию — беспредельные саванны — заселят люди. И это не колониализм: человек должен был прийти на Поллукс-5, и он пришел сюда, чтобы остаться.

Существа, конечно, так или иначе будут в одиночестве. Их культура по обычным критериям примитивна. Они не в состоянии будут понять необходимость требования, основное содержание которого — руки прочь от их территории. А если они и поймут — в чем Эльстон сильно сомневался, — это им будет безразлично. Человек не сможет жить на деревьях, на планете и без того достаточно места.

И это значит…

Эльстон внезапно понял, почему существа помогли людям.

Он попробовал взглянуть на все случившееся их глазами. На громадных кораблях люди прилетели на Поллукс-5, построили базу и начали исследовать планету. Прежде всего они уничтожили больших кошек возле своего поселения. Где жил человек, там кошек больше не было.

Существа были сообразительными. Конечно, они не могли представить себе все детали. Они знали только, что их врагов уничтожают люди, сошедшие с кораблей. Существа знали, что люди не могут жить на деревьях, и потому их владения в безопасности.

Конечно же, существа хотели помочь потерпевшим крушение и сделали все, что было в их силах, чтобы доставить людей на базу. Они позволяли людям все, что угодно, пока это не угрожало лесу, их жилищу. Они шли на риск, но были осторожны. Существа и не подумали доставить сообщение о крушении вертолета людям с оружием в руках: знали, что такие люди опасны.

Эльстон поглядел в окно. Там была тьма.

Предки людей тоже когда-то спустились с деревьев. Правда, для них это было не так опасно, как для существ. Они сошли, выжили и размножились.

Что будет, если существа получат такую возможность?

А они ее получат. Пройдут годы, и большие кошки будут жить только в заповедниках. Внизу останутся только люди.

Умом Эльстон понимал, что это будет поразительно. Сотрудничество, дружба…

Но в глубине души интуитивно он чувствовал сомнение. Соперники?

Привет вам, братья!

Эльстон явственно ощущал этот мир, мир саванны и кошек, деревьев-великанов и мерцающих желтых глаз.

Близнец Земли и близнец человека, пожалуй, примитивный, совсем дитя, но близнец, который умеет ждать.

Это случится не при свете дня, а в ночной тьме Они спустятся вниз, покинув свои гнезда, так долго бывшие их крепостью, спустятся вниз, на землю, которая так долго отвергала их.

Эльстон вспомнил колыбельную песню:

Спи, спи, дитя, на верхушке дерева. Когда ветер подует, люлька закачается. Когда сук сломается, люлька упадет И вниз упадет дитя…

Эльстон встал с кровати и подошел к окну. Он смотрел на мерцающие огни базы, глядел дальше, туда, где была темень. Там, в ночи, ждало своего часа дитя.

Роберт Силверберг Мухи

Вот Кэссиди: пригвожденный к столу

Немного от него осталось. Черепная коробка, несколько ниточек-нервов, палец. Неожиданное схлопывание позаботилось об остальном. Тем не менее этого было достаточно, чтобы начать. Золотистым было довольно и этого. Они нашли его в обломках корабля, проплывавшего через их зону на обратной стороне Япета. Он был жив. Он мог быть починен. Для прочих на корабле такой надежды не было.

Починить его? Конечно. Разве обязательно быть гуманоидом, чтобы быть гуманным? Конечно, починить. Всеми доступными средствами. И переделать. Золотистые были творцами. То, что осталось от Кэссиди, лежало в углублении чего-то вроде стола внутри золотистого шара энергии. Здесь не было смены времен года, лишь сияние стенда неизменное тепло. Здесь не существовало ни дня, ни ночи, ни сегодня, ни завтра. Нечеткие формы придвигались к нему и уплывали прочь. Его регенерировали — медленно, шаг за шагом, — а он лежал, погруженный в лишенное мыслей спокойствие. Мозг не был поврежден, но не работал. К нему наращивалось все остальное: сухожилия и связки, кости и кровь, сердце и локти. Продолговатые холмики материи выпускали крохотные росточки, вырастающие в комочки плоти. Клеить клетку к клетке, восстанавливать человека из обломков для Золотистых это не было ни трудно, ни скучно. У них были свои приемы. Но им многое надо было узнать, и Кэссиди мог им в этом помочь.

День за днем Кэссиди достигал завершенности. Его не будили. Он лежал в теплой колыбели, не тревожимый ни единой мыслью, покачиваясь, словно на волнах. Его новая плоть была гладкой и розовой, как у младенца. Эпителий огрубеет позднее. Кэссиди появлялся подобно синьке чертежа. Золотистые воссоздавали его по оставшимся клочкам, отстраивали по сохранившимся полинуклеиновым цепочкам, расшифровывали белковый код и собирали его, пользуясь этим шаблоном. Для них это было просто. Почему нет? Любой комочек протоплазмы способен на это… для себя. Золотистые, которые не были протоплазмой, делали это для других.

Они сделали некоторые изменения в шаблоне. Они были большими умельцами. К тому же им так много хотелось узнать.

Взгляните на Кэссиди: досье

РОДИЛСЯ: 1 августа 2316 года.

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Найак, штат Нью-Йорк.

РОДИТЕЛИ: Разные.

УРОВЕНЬ ДОХОДА: Низкий.

ОБРАЗОВАНИЕ: Среднее.

ПРОФЕССИЯ: Специалист по топливным системам космических кораблей.

СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: Три официальные связи длительностью 8 месяцев, 16 месяцев и 2 месяца.

РОСТ: Два метра.

ВЕС: 96 килограмм.

ЦВЕТ ВОЛОС: Рыжий.

ЦВЕТ ГЛАЗ: Голубой.

ТИП КРОВИ: А+.

УРОВЕНЬ ИНТЕЛЛЕКТА: Высокий.

СЕКСУАЛЬНЫЕ НАКЛОННОСТИ: Нормальные.

Взгляните на него теперь: его переделывают

Перед ними лежал человек, только что законченный, готовый к возрождению. Теперь пришло время для заключительных действий. Они отыскали серое вещество мозга и вошли в него.

Они пустились в плавание по его заливам и бухточкам, задержались вон в той тихой гавани, бросили якорь у того отвесного утеса. Они оперировали мозг, но делали это чисто. Не было ни резекции коры, ни блестящих лезвий, рассекающих хрящи и кость, ни шипящих лазерных лучей, ни надоедливого гудения вспомогательной аппаратуры. Холодная сталь не кромсала синапсы. Золотистые были искусней; они настраивали схему, именуемую Кэссиди, повышали коэффициент усиления, убирали помехи и делали это очень осторожно.

Когда они кончили возиться с ним, он стал более чувствителен. Он должен был испытывать тягу к некоторым новым вещам. Ему даровали определенные способности.

Теперь его разбудили.

— Ты жив, Кэссиди, — произнес нежный голос. — Твой корабль был разрушен. Твои товарищи погибли. Ты один остался в живых.

— Что это за больница?

— Это не Земля. Скоро ты сможешь вернуться. Встань, Кэссиди. Пошевели правой рукой. Теперь левой. Присядь немного. Выпрямись. Вдохни. Открой и закрой несколько раз глаза. Скажи свое имя, Кэссиди.

— Ричард Генри Кэссиди.

— Возраст?

— Сорок один год.

— Взгляни на это отражение. Кого ты видишь?

— Себя.

— У тебя есть вопросы?

— Что вы сделали со мной?

— Починили, Кэссиди. Ты был почти полностью разрушен.

— Вы что-нибудь переделали?

— Мы сделали тебя более восприимчивым к чувствам людей.

— О, — сказал Кэссиди.

Отправимся вместе с Кэссиди назад, к Земле

Он прибыл в день, на который был запрограммирован снег. Легкий, быстро тающий снежок, скорее эстетическое развлечение, нежели подлитое проявление сил природы. Было очень хорошо снова ступать по родной планете. Золотистые умело организовали возвращение, поместив его в разрушенный корабль и сообщив ему толчок, достаточный, чтобы он оказался в зоне действия локаторов спасательных станций. Мониторы обнаружили его и вывели на него катер. Как получилось, что вы уцелели в катастрофе, космонавт Кэссиди? Очень просто, сэр, я был снаружи, когда это случилось. Раздался хлопок, и все погибли. Мне одному удалось спастись, чтобы рассказать вам об этом.

Его отправили на Марс для проверки, а потом некоторое время продержали в карантине на Луне и в конце концов разрешили вернуться на Землю. Он шагал сквозь снегопад, крупный человек с валкой походкой и аккуратными мозолями везде, где нужно. У него было мало друзей, никого из родственников, чтобы погостить понемногу у каждого, зато были три жены, бывшие жены, к которым он мог отправиться. Согласно законодательству, ему, как попавшему в аварию, полагался годичный отпуск с сохранением жалованья. Он собирался им воспользоваться.

Он пока не использовал свои новые способности. Золотистые сделали так, что его возможности не могли проявиться, пока он не вернется домой. Теперь он был на Земле, и пришло время использовать их. Бесконечно любопытные существа, живущие на Япете, терпеливо ждали, когда Кэссиди найдет тех, кто когда-то любил его.

Он начал поиск в городском округе Чикаго, поскольку тот находился рядом с космопортом Рокфорда. Движущаяся дорожка быстро доставила его к башне, сложенной из известкового туфа, травертина, разукрашенной сияющей мозаикой из металлов эбенового и фиолетового оттенков. Здесь, в местном центре телевектора, Кэссиди взялся за поиски адресов своих бывших жен. Он был терпелив — высоченная живая башня со спокойным лицом и кроткими глазами, — нажимая нужные кнопки и спокойно ожидая, пока где-то в глубине земли не сомкнутся волоски контактов. Кэссиди не был напористым. Он был смирным. Он умел ждать.

Машина сообщила, что Берил Фрейзер Кэссиди Мелон живет в городском округе Бостон. Машина сообщила, что Ларин Холстин Кэссиди живет в городском округе Нью-Йорк. Машина сообщила, что Мирабель Гунрик Кэссиди Милман Роз живет в городском округе Сан-Франциско.

Имена разбудили воспоминания: тепло тела, запах волос, касания рук, звучание голоса. Шепот страсти. Презрительное ворчание. Стоны любви.

Кэссиди, возвращенный к жизни, отправился повидать своих бывших жен.

Вот одна из них: в целости и сохранности

Глаза Берил были молочного цвета вокруг зрачков и зеленоватыми там, где им полагалось быть белыми. За последние десять лет она здорово сбросила вес, и теперь ее лицо было пергаментом, натянутым на кости, изрытым, словно после оспы. Скулы ее разрывали кожу, готовые в любой момент выйти наружу. Кэссиди женился на ней в двадцать четыре года. Они прожили вместе восемь месяцев. Они разошлись после того, как она решила подписать Обязательство о Стерильности. Он не особенно жаждал детей, однако оскорбился, узнав о ее решении. Теперь она лежала в мягкой пенной колыбели и пыталась улыбнуться ему растрескавшимися губами.

— Говорили, что ты погиб, — сказала она.

— Я вывернулся. Ну, как ты, Берил?

— Сам видишь. Лечусь.

— Лечишься?

— Я пристрастилась к трилину. Разве не видишь? Глаза, лицо. Трилин разъедает организм, но дает успокоение. Словно отсоединяется душа. Но еще год — и он убил бы меня. Теперь я лечусь. С того месяца мне уже начали уменьшать дозу. Мой организм подновился. Я теперь вся нашпигована протезами. Но я живу.

— Ты выходила замуж? — спросил Кэссиди.

— Трилин разъел его организм. Это было очень давно. Пять лет я была одна. Только я и трилин. Но теперь с этим покончено, — Берил с трудом моргнула. — Ты выгладишь таким отдохнувшим, Дик. Ты всегда был таким. Такой спокойный, уверенный в себе. Ты бы никогда не попался на эту удочку с трилином. Возьми мою руку.

Он дотронулся до ее высохшей клешни. Он почувствовал исходящее от нее тепло, потребность в любви. В нем забушевали яростно бьющиеся волны, низкочастотные колебания тоски, проходящие сквозь него и с гулом устремляющиеся к далеким наблюдателям.

— Когда-то ты любил меня, — сказала Берил. — Мы оба тогда были глупыми. Люби меня снова. Помоги мне встать на ноги. Мне нужна твоя сила.

— Конечно, я помогу тебе, — сказал Кэссиди.

Он вышел из ее квартиры и купил три кубика трилина. Вернувшись, он решительно развернул один из них и вложил его в ладонь Берил. Молочно-зеленые глаза ее испуганно заметались.

— Нет, — захныкала она.

Боль, хлестнувшая из ее разбитой души, была невыносимо острой. Кэссиди принял на себя весь удар. Потом она сжала ладонь. Наркотик вошел в ее организм, и она снова успокоилась.

Поглядите на следующую: вдвоем с лучшим другом

Механический голос сказал:

— Пришел мистер Кэссиди.

— Пусть войдет, — ответила Мирабель Гунрик Кэссиди Милман Роз.

Створки двери-сфинктера разошлись, и Кэссиди ступил в мраморно-ониксовое великолепие. Темно-каштановые палисандровые рейки образовывали решетчатую конструкцию, на которой возлежала Мирабель, прямо-таки упиваясь прикосновением твердого дерева к пухлому телу. На ее плечи спадал водопад хрустальных волос. Кэссиди познакомился с ней в 2346 году, и она была с ним шестнадцать месяцев. Тогда она была стройной и робкой девушкой, но теперь облик той девушки угадывался в этой горе изнеженного мяса с огромным трудом.

— Ты нашла себе хорошего мужа, — произнес он.

— Да, на третий раз мне повезло, — согласилась Мирабель. — Сядешь? Выпьешь? Изменишь климат?

— Нет, все отлично. — Он продолжал стоять. — Тебе всегда хотелось иметь особняк, Мирабель. Ты была самой умной моей женой, но ты всегда любила удобства. Сейчас тебе очень удобно.

— Очень.

— Ты счастлива?

— Мне удобно, — ответила Мирабель. — Я не слишком много теперь читаю, зато мне удобно.

Кэссиди заметил у нее на коленях нечто похожее на небрежно брошенное одеяло — пурпурное с золотистыми нитями, мягкое, с лениво спадающими складками, плотно облегающее ее колени. У него было множество глаз. Мирабель не снимала с него рук.

— С Ганимеда? — спросил он.

— Да. Муж купил мне его в прошлом году. Он очень дорог мне.

— Все они дороги. В обоих смыслах.

— Но я его так люблю! — воскликнула Мирабель, — Он почти человек. Такой преданный! Я знаю, ты сочтешь меня глупой, но он в моей жизни — самое главное. Пожалуй, даже главнее мужа. Я люблю его, понимаешь? Я привыкла к тому, что любят меня, но вряд ли найдется много вещей, которые люблю я.

— Можно мне посмотреть? — спросил Кэссиди мягким голосом.

— Только осторожней.

— Конечно, — Он взял в руки существо с Ганимеда.

Его тело было необычайно мягким: его пальцы никогда не касались ничего более мягкого. В плоском теле животного что-то опасливо забилось. Кэссиди заметил схожую тревогу на лице Мирабель, появившуюся, когда он брал ее любимца. Он погладил странное существо. Оно свернулось в его ладонях и вспыхнуло золотистыми нитями.

Она спросила:

— Чем ты занят сейчас, Дик? Все работаешь на космических линиях?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Прочти мне строчку из Шекспира, Мирабель. Про мух и шалунов-мальчишек.

Над ее светлыми бровями собрались морщинки.

— Это из «Короля Лира», — ответила она. — Погоди. Вот. «Что мухи для мальчишек-шалунов, мы для богов. Они нас убивают для забавы».

— То самое, — сказал Кэссиди.

Его большие руки стремительно скрутили одеялоподобное существо с Ганимеда. Оно окрасилось в серый цвет, и из его разорванного тела появились похожие на стебли травы жилы. Кэссиди бросил мертвое существо на пол. Волна ужаса и боли утраты, рванувшаяся от Мирабель, оглушила его, но он принял ее и отправил к Япету.

— Мухи, — пояснил он. — Шалуны-мальчишки. Мои забавы, Мирабель. Я теперь, видишь ли, бог. — Его голос был спокоен и очень приветлив. — До свидания. Всего хорошего. Спасибо тебе.

Еще одна ожидает встречи: набухшая новой жизнью

Лерин Холстин Кэссиди, тридцати одного года, темноволосая, большеглазая и на седьмом месяце беременности, единственная из его жен не выходила больше замуж. Ее комната в Нью-Йорке была маленькой и строгой. Лерин была полной и пять лет назад, когда стала на два месяца женой Кэссиди. Сейчас она располнела еще больше, но сказать, что было полнотой, а что — результатом беременности, Кэссиди не мог.

— Ты вышла замуж? — спросил он.

Лерин, улыбнувшись, покачала головой.

— У меня есть деньги, и я ценю свою независимость. Я не могу позволить себе вновь связать себя с кем-то, как когда-то с тобой. Хватит.

— А ребенок? Ты ведь ждешь ребенка?

Она кивнула.

— Он нелегко мне достался! Думаешь, это просто? Два года осеменения! За счастье деньги и еще раз деньги! Машины, копошащиеся во мне… все эти ускорители зарождения… нет, у тебя сложится неверное представление. Это не случайный ребенок. Это ребенок, о котором я мечтала, ради которого мне пришлось попотеть.

— Интересно, — сказал Кэссиди, — Я побывал у Мирабель и Берилл, и у каждой из них тоже по ребенку. Своего рода. У Мирабель — зверье Ганимеда. У Берилл — тяга к трилину, которую она с гордостью превозмогает. А у тебя — ребенок, зачатый без посредства мужчины. Все вы что-то нашли. Интересно.

— Ты в порядке, Дик?

— В полном.

— У тебя совершенно бесстрастный голос. Ты просто произносишь слова. Это пугает.

— Гм… Да. Ты знаешь, что я сделал для Берил? Купил ей несколько кубиков трилина. Я взял у Мирабель ее любимца и свернул ему… ну, во всяком случае, не шею. Я проделал это совершенно спокойно. Я ведь никогда не был порывистым человеком.

— Я думаю, ты сумасшедший, Дик.

— Я чувствую твой страх. Ты боишься, что я сделаю что-нибудь твоему ребенку. Страх не представляет интереса, Лерин. Вот горе — да. Это годится для анализа. Отчаяние. Я хочу изучить его. Я хочу помочь им изучить его. Я думаю, что это то, о чем они захотят узнать. Не беги от меня, Лерин. Я не собираюсь причинять тебе зло, по крайней мере то, которого ты боишься.

Она была невелика ростом и не слишком сильная, да к тому же еще и беременная. Кэссиди мягко, но крепко схватил ее за запястья и притянул к себе. Он уже чувствовал появляющиеся в ней новые эмоции — жалость к себе, перебивающую страх, а ведь он ничего еще ей не сделал.

Как можно добиться выкидыша на седьмом месяце?

Тут мог помочь резкий удар в живот. Слишком грубо, слишком грубо. Впрочем, у Кэссиди не было под руками никаких препаратов, чтобы заставить ее скинуть, — ни вытяжки спорыньи, ни чего-то другого, вызывающего спазмы. Поэтому он резко согнул колено, сожалея о грубости принимаемых мер. Лерин осела. Кэссиди ударил ее еще раз. Все это время он оставался совершенно спокойным, ибо вряд ли можно находить радость в насилии. Третий удар оказал желаемое воздействие. Кэссиди отпустил Лерин.

Она была в сознании и корчилась от боли. Кэссиди настроился на восприятие. Ребенок, как он понял, не был мертв. Не умрет он и потом. Но он, несомненно, был искалечен. Все, что он уловил от Лерин, это сожаление, что она родит урода. От ребенка придется избавиться. И начинать все сначала. Это было очень, очень грустно.

— Зачем, — выдавила она, — зачем?

Среди наблюдателей: нечто вроде смущения

Почему-то все пошло не так, как ожидали Золотистые. Оказалось, что даже они способны просчитаться, и причиной тому была дарованная Кэссиди сила. С ним надо было что-то делать.

Они дали ему необычные способности. Он мог воспринимать и транслировать эмоции людей в чистом виде. Золотистым это и было нужно, поскольку они могли теперь выстроить модели поведения человеческих существ. Но, даруя ему нервный центр, включающий эмоции других, они неизбежно должны были отключить его собственные чувства. А это искажало данные.

Он сделался слишком большим разрушителем, идя своим безрадостным путем. Необходимо было ввести коррекцию. Ибо он слишком много перенял от самих Золотистых. Они могли забавляться Кэссиди, поскольку его жизнь принадлежала им. Но он не должен был забавляться другими.

Они связались с ним и передали приказ.

— Нет, — ответил Кэссиди. — Вы достаточно повозились со мной. Мне нет нужды возвращаться.

— Необходима дальнейшая настройка.

— Я отказываюсь.

— Ты не сможешь отказываться долго.

Все еще противясь, Кэссиди сел на корабль до Марса, способный слышать их приказы. На Марсе он зафрахтовал ракетку, совершающую регулярные рейсы на Сатурн, и убедил экипаж свернуть к Япету. Золотистые завладели Кэссиди сразу же, как только он попал в зону их досягаемости.

— Что вы будете делать со мной? — спросил он.

— Реверсируем поток. Ты не будешь больше чувствовать эмоции других. Ты будешь сообщать нам о своих чувствах. Мы возвратим тебе совесть, Кэссиди.

Он протестовал. Это было бесполезно.

Они сделали необходимые приготовления внутри золотистой сферы. Они проникли в него и перестроили его и повернули все его органы чувств внутрь, чтобы он мог питаться собственными переживаниями, подобно стервятнику, рвущему свои внутренности. Вот эта информация должна была быть ценной. Кэссиди сопротивлялся, пока на сопротивление хватало сил и пока не почувствовал, что сопротивляться уже поздно.

— Нет, — пробормотал он. В желтом сиянии он увидел лица Верил, Мирабель, Лерин. — Вы не должны этого делать… Вы мучаете меня… словно муху…

Сопротивляться не имело смысла. Его отослали обратно, на Землю. Его вернули к травентиновым башням и бегущим дорожкам-тротуарам, к дому удовольствия на 485-й улице, к островам света, сверкающим в темном небе, к одиннадцати миллионам людей. Его вернули назад, бродить среди них и страдать. А потом докладывать о своих страданиях. Придет время, и его отпустят, но это будет не скоро.

Вот Кэссиди: несущий свой крест

Пол Андерсон Роль человечины

Рисунки из журнала «Galaxy», 1968, № 12

Мору соображал насчет ружей. Во всяком случае, высокие незнакомцы продемонстрировали своим провожатым, что могут сделать с плотью те штуки, которые они носили у бедра. Но откуда ему было знать, что небольшие предметы, которые они часто вертели в руках, разговаривая на родном языке, были видеопередатчиками? Возможно, он принимал из за талисманы.

Поэтому убивал Денли Сайрна он на глазах у его жены. Это было чистой случайностью. За исключением подготовительного периода — а сутки на этой планете длились двадцать восемь часов — биолог, как и все остальные, связывался только с компьютером. Но поскольку поженились они совсем недавно и были беспомощно счастливы, Эвалит тенью следовала за мужем, как только освобождалась от своих основных обязанностей.

То, что она включилась в тот самый момент, было совпадением, не больше. У нас почти не было работы. В ее ведении находилась военная техника — сама она была родом из полуварварской области Кракена, где мужчинам, и женщинам приходилось быть в равной степени искусными в схватках с природой, но все эти железяки уже изрядно намозолили ей глаза, и она махнула рукой на ежедневную проверку оружия. Кроме того, жители Локсона сотрудничали с пришельцами с небес, насколько это позволяла взаимная загадочность. Интуиция и опыт говорили Эвалит Сайрн, что вся их сдержанность — маскировка, на самом же деле они испытывали благоговение и надежду на будущую дружбу. Капитан Дженифер был с ней согласен. Это превращало ее жизнь в синекуру: она старалась как можно больше узнать о работе Денли, чтобы быть ему помощницей, когда он вернется с равнин.

И еще: недавнее медицинское обследование подтвердило, что она беременна. Но лучше, решила она, сказать ему об этом не сейчас, через сотни километров, а потом, когда они снова лягут вместе. А пока сознание, что они дали начало новой жизни, стало в ее жизни путеводной звездой.

Был полдень, когда она, что-то насвистывая, вошла в биолабораторию. Снаружи царил медного оттенка солнечный свет, безжалостно падавший на пыльную землю, на сборные домики, теснящиеся вокруг катера, доставившего их сюда с орбиты, на которой находилась «Новая Заря», на припаркованные флиттеры, на которых люди летали вокруг острова, бывшего единственным на этой планете обитаемым местом, и на самих людей.

Позади складов и вершин деревьев — здания из грязного кирпича, рокот голосов и шелест шагов, полосы дыма, показывающие, что от этого места до озера Зело раскинулся город с четырехтысячным населением.

Лаборатория занимала более половины помещения, где жили Сайрны. Удобств было мало, да и что за удобства могут быть на кораблях горстки культур, борющихся за цивилизацию на обломках империи? Для Эвалит, во всяком случае, это был дом. Впрочем, она привыкла к простоте. Что привлекло ее в Денли прежде всего, когда она встретила его на Кракене, так это тот оптимизм, с которым он, человек с Атейн, принял жизнь ее убогой страны.

Гравитационное поле составляло здесь 0.77 стандартного — менее двух третей того, к которому она привыкла. Эвалит легко и стремительно шла мимо аппаратуры и отобранных образцов, крупная молодая женщина с хорошей фигурой. Черты ее лица были, пожалуй, слишком резковаты для вкуса мужчин ее народа, подобно большинству своих соотечественников, она была белокура и носила на ступнях и тыльной стороне замысловатую татуировку, бластер на поясе был наследием множества предыдущих поколений. Одета она была в комбинезон, какие носили все члены экспедиции.

Как прохладно и сумрачно было в хижине! Она с удовольствием вздохнула этот воздух, села и включила расивер. Как только в воздухе сформировалось трехмерное изображение, она услышала голос Денли, и сердце ее слегка вздрогнуло.

— …похоже происходит от клевера.

Объектив остановился на растении стройными лепестками, редко разбросанным среди местной красноватой псевдотравы. Изображение увеличилось, Денди поднес передатчик поближе, чтобы компьютер мог записать все в деталях для дальнейшего анализа. Эвалит наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что же… Ах да! Клевер был формой жизни, которую человек принес с собой со старушки-Земли на планеты, многих из которых сейчас никто не помнил, забытых еще до того, как пела Долгая Ночь. Часто клевер был неузнаваемым — тысячелетия эволюции приспособили его к чуждым условиям, мутационные и генетические искажения воздействовали на первоначальную плантацию, приводя порой к самым неожиданным последствиям. Никто на Кракене не знал, что их чайки и ризобактерии — изменившиеся пришельцы, пока экипаж Денли не идентифицировал их. Не то чтобы он или кто другой в этой области галактики намеревался все это вернуть в родительский мир. Но информационные банки Атейн забивались сведениями, а вот милая курчавая голова Денли… Его рука гигантская в поле зрения передатчика, отбирающая образцы… Ей захотелось поцеловать ее.

«Спокойствие, спокойствие, — сказала она себе, — мы здесь для работы. Мы открыли еще одну утерянную колонию, совсем никудышную в эдакой дали, опустившуюся до полного примитивизма. Наш долг сообщить по линии: то ли можно попытаться взбодрить здесь цивилизацию, то ли растрачивать скудные ресурсы Объединенных Планет где-то в другом месте, оставив местных жителей прозябать еще две-три сотни лет.

Чтобы составить добросовестный отчет, мы должны изучить их самих, их культуру, их мир. Вот зачем я здесь, в этих варварских горах, а он — внизу, в джунглях, среди этих дикарей.

ТОЛЬКО ВОЗВРАЩАЙСЯ ПОСКОРЕЕ, МИЛЫЙ!!»

* * *

Денли перешел на диалект равнинных жителей. Это была искаженная форма локсонского, который, в свою очередь, произошел от английского. Лингвисты экспедиции расшифровали его за пару недель. Правда, потрудится им пришлось изрядно. А потому ему обучались и остальные члены экипажа методом мозговой трансляции. И все же она восхищалась тем, как быстро ее муж освоился с языком местных жителей, поговорив с ними лишь несколько дней.

— Мы еще не на месте, Мору? Ты говорил, что это рядом с лагерем.

— Мы уже пришли, Человек с Облаков.

В груди Эвалит шевельнулась легкая тревога. Неужели Денли бросил своих коллег и ушел с аборигеном один? Роган предупреждал Лексона, что в этих местах следует опасаться предательства. Впрочем, лишь вчера проводники спасли Хайми Ниела, когда тот свалился в горный поток… с риском для себя…

Изображение смазалось — передатчик в руках Денли закачался. У Эвалит слегка закружилась голова. Время от времени она бросала взгляд на окружающее. Звериная тропа скрывалась в зарослях. Ржавая листва, коричневые ветки и сучья, тени, резкие пронзительные крики невидимых существ. Она словно наяву ощущала жаркую и влажную тяжесть воздуха, вдыхала острые неприятные запахи… Этот мир, который до сих пор не знал имени, ПРОСТО МИР… поскольку его обитатели позабыли, что такое на самом деле звезды, был мало приспособлен для колонизации. Жизнь, которую он породил, была побогаче питательными веществами и большей частью ядовита. Мужчины держались за чертой голода лишь за счет продуктов, привозимых издалека. Сначала дела у переселенцев вроде бы пошли на лад. Но потом наступил закат — свидетельством тому был их единственный город, стертый ракетами до основания вместе с большинством его жителей, — и не было надежд, что ресурсы восстановятся: было просто чудом, что здесь еще уцелело что-то человеческое.

* * *

С того момента, как Эвалит выпустили из лазарета, ее сковывало какое-то оцепенение. Она никак не могла полностью осознать тот факт, что Денли больше нет. Ей все казалось, что в какое-то мгновение в низкий дверной проем втиснется его фигура, солнечный свет брызнет из-за его плеч, и он позовет ее и избавит от этого кошмара. Это было действие психопрепарата, она знала это и проклинала достижения медицины. Она была почти рада почувствовать медленно нарастающую ярость. Это значило, что действие лекарства ослабевало. К вечеру она сможет плакать.

— Капитан, — сказала она, — я видела его убитым. Я видела смерть раньше и иногда довольно жуткую. На Кракене не скрывают правду. Вы лишили меня права уложить мужа и закрыть ему глаза. Но вы не лишите меня права требовать справедливости. Я должна знать, что случилось.

Пальцы Дженифера, лежащие на приборной панели, сжались в кулаки.

— Мне тяжело говорить об этом.

— НО ВЫ СКАЖИТЕ, КАПИТАН!

— Ну ладно, ладно! — взорвался капитан. Слова его вылетали подобно пулям.

— Мы видели, что было дальше. Он содрал с него кожу, подвесил за ноги на дереве и выпустил всю кровь в свой мешок. Потом отрезал половые органы и бросил туда же. Потом вскрыл тело, вырезал сердце, легкие, почки, печень, щитовидную железу и простату, поджелудочную железу и тоже бросил все это в свой мешок. А потом скрылся в лесу. Теперь вы поняли, почему мы вам не показывали то, что от него осталось?

— Локсонцы говорили, чтобы мы остерегались лесных жителей, — протянул Фиел. — Все это слыхали. Но раньше они казались просто смешными карликами. И они вытащили меня из реки. Когда Денли сказал мне про птиц, помните, и спросил, видел ли кто-нибудь что-нибудь похожее, Мору сказал, что видел, но они очень редки и осторожны: любой шум спугнет их. Но если с ним пойдет кто-нибудь один, он сможет найти гнездо и увидеть птицу. Он назвал это домиком. Так он сказал нам. Он разговаривал с Мору один на один в стороне от остальных, мы не слышали ни слова, и это должно было нас насторожить. Наверное, надо было расспросить других аборигенов, но мы не видели причин для этого… Но я хочу сказать, что Денли был выше, сильнее и вооружен бластером. Какой абориген рискнул бы напасть на него? И они ведь были к нам дружественны, чуть ли не игривы, после того, как преодолели начальный страх. И выказывали такое же стремление к контакту, как и локсонцы, и… — голос его затих.

— Он забрал приборы и оружие? — спросила Эвалит.

— Нет, — ответил Дженифер. — Все вещи вашего мужа у меня. Я могу отдать вам их хоть сейчас.

Фиел сказал:

— Не думаю, что это было проявлением злобы. Скорее, это как-то связано с верованиями Мору.

Дженифер кивнул.

— Мы не можем судить о нем по нашим меркам.

— Но по чьим же тогда? — парировала Эвалит. — Какой там сверхтранквилизатор! — Она сама удивилась прозвучавшей в ее словах злости.

— Я с Кракена, поймите это! Я не могу позволить, чтобы ребенок Денли рос, зная, что его отца убили и никто и пальцем не шевельнул, чтобы восстановить справедливость.

— Но не можем же мы мстить целому племени! — сказал Дженифер.

— Я и не собираюсь. Но, капитан, в состав экспедиции входят люди с разных планет. На каждой — свое общество. Устав гласит: уважать права каждого. Я хочу, чтобы меня освободили от моих обязанностей, пока я не найду убийцу и справедливость не восторжествует.

Дженифер опустил голову.

— Я вынужден позволить вам это, — уныло сказал он.

Эвалит поднялась.

— Благодарю вас, джентльмены, — произнесла она. — С вашего разрешения я начну сейчас же. — Она все еще оставалась машиной, пока не кончилось действие лекарства.

В более глухих и прохладных горных районах еще оставались возможности для ведения сельского хозяйства. Поля и сады, с большим трудом обрабатываемые орудиями неолита, кое-как поддерживали деревни и лавный город Локсон. Здешние жители были похожи на лесных, как братья. Слишком мало людей здесь выжило для тог, чтобы дать начало новому человечеству. Но городские жители лучше питались, были крупнее и сильнее. Они носили ярко раскрашенные туники и сандалии. У состоятельных были украшения из золота и серебра. Волосы они стригли, бороды брили. Ходили смело, не боясь засады, как равнинные жители, разговор их был весел. Впрочем, это относилось только к свободным. Когда антропологи «Новой Зари» начали изучать их культуру во всех подробностях, то обнаружили, что в Локсоне существует обширный класс рабов. Некоторые из них были упитанными домашними слугами. Большинство покорно гнули спины на полях, в каменоломнях, шахтах, под плетьми надсмотрщиков и солдат, чьи мечи и наконечники копий были сделаны из старинного имперского металла. Но никто из космонавтов не был шокирован этим. Они видели вещи и похуже. В исторических блоках памяти хранились сведения о местах, называвшихся в древности Африкой, Индией, Америкой.

Эвалит шла по извилистым пыльным улочкам мимо аляповато раскрашенных стен глинобитных зданий без окон. Спешащие по своим делам обитатели почтительно приветствовали ее, хотя все теперь знали, что пришельцы не таят зла. Она возвышалась над самыми рослыми мужчинами, волосы ее отливали металлом, а в глазах блестело небо, молнии покачивались у ее пояса, и кто знает, что еще за божественные силы таились в ней?

Сегодня перед ней опускались на колени даже солдаты и аристократы, а рабы падали ниц. Там, где она появлялась, стихал обычный шум, на рынке прекращалась вся торговля, когда она проходила по рядам, дети бросали свои игры и бежали со всех ног. Она двигалась в молчании, подобно молчанию ее души. Под солнцем и снежной шапкой Маунт Бурус поселился страх. Теперь Локсон знал, что равнинный житель зарезал человека со звезд. Что будет?

Слухи дошли до Рогана, и он ожидал ее прихода в своем доме у озера Зело, рядом со священным местом. Он не был ни королем, ни вице-президентом, ни главой духовенства, но в какой-то степени совмещал всех троих. И именно он обычно вел дела пришельцев. Его жилье обычного типа было больше, чем соседнее, но казалось низким из-за окружавших его стен. Они заключали в себе огромное количество построек, куда не допускался никто из пришельцев. Ворота всегда охранялись стражами в алых одеждах деревянных шлемах, украшенных грубоватой резьбой. Сегодня их число было удвоено, часть их стояла у дверей. Озеро сверкало, словно полированная сталь. Даже деревья на берегу выглядели сурово. Мажордом Рогара, толстый пожилой раб, распростерся у входа, лишь только она приблизилась.

— Если Рожденная Небесами снизойдет выслушать такое ничтожество, как я, то клев Роган ожидает…

Охрана сложила перед ней копья. Широко распахнутые глаза были полны страха. Подобно всем домам, этот дом был открыт. Роган сидел на возвышении в комнате, открывающейся во дворик. Здесь, казалось, было холоднее и сумрачнее, чем на залитой солнцем улице. Ей были хорошо видны фрезки на стенах и узоры на коврах. Довольно грубое искусство. Она сосредоточила внимание на Рогаре, он не поднялся ей навстречу, здесь это не было знаком уважения. Вместо этого он опустил косматую голову на сцепленные ладони. Мажордом предложил ей скамью, а старшая жена Рогара, перед тем как исчезнуть, поставила большую чашку травяного чая.

— Приветствую тебя, клев, — сказала Эвалит.

— Приветствую тебя, Рожденная Небесами.

Оставленные наедине, защищенные от взбесившегося солнца, они выдерживали ритуальное молчание. Потом Рогар сказал:

— То, что случилось, ужасно, Рожденная на небесах. Ты, наверное, не знаешь, что мои белые одежды и босые ноги означают траур, как по своей собственной крови.

— Это хорошо, — сказала Эвалит, — мы это запомним.

Его достоинство пропало.

— Ты понимаешь, что никто из нас ничего не может поделать со злом? Эти дикари и наши враги тоже. Они — настоящие паразиты. Наши предки захватывали их и делали рабами. Больше они ни на что непригодны. Я говорил твоим друзьям, чтобы они не ходили к тем, кого мы не может усмирить.

— Они так и хотели сделать, — ответила Эвалит. — У меня желание — отомстить за мужа.

Она не знала, входило ли это в их понятия о справедливости. Неважно. Из-за лекарства, которое обострило логические способности и притупило эмоции, она говорила на локсонском достаточно хорошо для того, что ей было надо.

— Мы можем дать солдат, и они убьют всех, кого ты укажешь, — предложил Рогар. — Не надо. С тем оружием, что у меня на боку, я могу разрушить больше, чем вся ваша армия. Мне нужен твой совет и помощь в другом. Как я могу найти того, кто убил моего мужа?

Рогар задумался.

— Дикари умеют скрываться в непроходимых джунглях…

— Тогда могут ли они скрываться от других дикарей?

— А! Прекрасная мысль! Эти племена всегда готовы перегрызть друг другу горло. Если мы сможем установить контакт с одним из них, его охотники быстро скажут нам, где находится племя убийцы, — он нахмурился. — Но он может уйти и от своих и прятаться, пока ты не покинешь нашу землю. Одного человека вряд ли можно найти, равнинные жители прячутся очень умело, ведь им это необходимо.

— Почему необходимо?

Рогар, похоже, был удивлен ее непонятливостью.

— Ну, представь себе человека, не способного охотиться, — сказал он. — Он не может преследовать дичь вместе с остальными, он отпугивает ее своим шумом или запахом. Поэтому на него может напасть кто-то из другого племени, так как он обычно одинок в джунглях. Человек, убивающий из засады, так же обычен, как и убивающий в открытой схватке.

— Но отчего эти непрерывные стычки?

Замешательство на лице Рогара отразилось еще сильней:

— Где же еще они возьмут человечьего мяса?

— Но они же не живут им!!!

— Конечно нет, если нет необходимости. Но эта необходимость бывает слишком часто, ты сама знаешь. Их стычки — это основной путь добыть человечину. Трофеи тоже притягательны, но не это основная причина войны. Тот, кто убивает, естественно, завладевает трупом и делит его в своем узком кругу. Не всем везет в сражении, поэтому тот, кто не имел шанса убить на войне, отправляется на охоту на свой страх и риск. Иногда такие люди объединяются по двое-трое, чтобы отыскать одинокого человека из другого племени. Вот почему равнинные жители так ловко прячутся.

Эвалит не могла ни двинуться, ни вымолвить ни слова. Рогар тяжело вздохнул и принялся объяснять дальше:

— Рожденная Небесами, услышав дурные вести, я долго говорил с твоими людьми. Они рассказали, что увидели на расстоянии с помощью удивительной вещи, которой ты командуешь. Теперь мне все ясно. Тот проводник… как его… да, Мору, он — калека. У него не осталось надежды убить человека, разве что хитростью. Когда ему подвернулся шанс, он им воспользовался. — Он рискнул улыбнуться. — В горных районах этого случиться не может. Мы не ведем войн, защищаемся, когда на нас нападают, и не охотимся за людьми, как за дикими зверями. Как и вы, мы — цивилизованные люди, — его губы раздвинулись, обнажив ослепительно белые зубы, — но, Рожденная Небесами, твой муж убит. Я думаю, мы отомстим убийце, и не одному убийце, если схватим его, а целому племени, которое сможем легко разыскать, воспользовавшись твоим советом. Это научит всех дикарей думать о том, что для них лучше. А потом мы поделим их мясо. Половину нам, половину — твоим людям.

Эвалит и раньше приходилось испытывать замешательство, но теперь она словно свалилась со скалы. Она уставилась на скрытое тенью старое морщинистое лицо и только спустя довольно долгое время услышала свой голос…

— Вы здесь… тоже… едите людей?

— Рабов, — сказал Рогар, — и не больше, чем нужно. Один взрослый для четверых мальчиков.

Ее рука поползла к оружию. Рогар в тревоге вскочил на ноги.

— Рожденная Небесами! — завопил он. — Я говорил, что мы цивилизованные люди! Никогда не думай, что кто-то из наших посмеет напасть на вас. Мы, мы…

Она тоже поднялась, возвышаясь над ним. Не прочел ли он решение в ее глазах? Не был ли страх, охвативший его, страхом за весь свой народ? Он вжался в угол, вспотевший и дрожащий.

— Рожденная Небесами, верь мне! У вас не может быть неприятностей с Локсоном… нет, разреши мне провести тебя в Священное Место, даже если ты не посвящена… ты, конечно же, принадлежишь к богам, боги не обидятся… Идем, разреши мне тебе показать, разреши доказать, что у нас нет ни желания, ни необходимости быть вашими врагами…

Рогар распахнул перед ней массивные ворота. И были растерянные крики стражи, громкие обещания многочисленных жертвоприношений, чтобы умилостивить силы. Была вымощенная камнями дорожка за воротами, горячая и резонирующая под ногами, словно внизу была пустота. Были идолы, ухмыляющиеся вокруг центрального храма. Были жилища служек, сжавшихся от страха, когда увидели, что их повелитель ввел внутрь чужестранку. Были бараки рабов.

— Смотри, Рожденная Небесами, они все хорошо ухожены, разве не так? Мы ломаем им руки и ноги, когда отбираем их еще детьми. Подумай, насколько опасны были бы в противном случае сотни детей и юношей, которых мы здесь держим. Но мы заботимся о них, если они ведут себя как следует. Разве они не жирны? Их собственная Священная пища особенно изысканна, это тела людей всех положений, умирающих в расцвете сил. Мы говорим им, что они будут жить в тех, для кого их убьют. Большинство с этим согласно, поверь, Рожденная Небесами. Спроси их сама… Только помни, что они вырастают глупыми и тупыми, ведь они ничего не делают из года в год. Мы убиваем их быстро и чисто в начале каждого года… не больше, чем надо для мальчиков, вступающих в период зрелости. Один раб идет для четверых мальчиков, больше мы не берем. И все это прекрасно обставлено, а потом начинается празднество в течение нескольких дней, а за ними свадьбы. Теперь ты понимаешь, Рожденная Небесами? Вам нечего опасаться нас. Мы не дикари, которые воюют, совершают налеты и нападают на людей из засады, чтобы получить человечину. Мы цивилизованны… Не богоподобны, как вы, нет, у меня даже и мысли такой нет, не сердитесь на меня… Но мы цивилизованны и достойны вашей дружбы, разве не так?

— Не так.

* * *

Чена Дарнад, возглавившая отдел изучения культуры, велела своему компьютеру просмотреть всю имеющуюся по этому вопросу информацию. Ее компьютер, как и все остальные, был весьма портативен, а его память размещалась на «Новой Заре». В это время корабль находился на противоположном полушарии, и поэтому прошло некоторое время, пока лучи совершили путь туда и обратно, отразившись от релейного спутника…

Чена откинулась назад и внимательно посмотрела на Эвалит поверх пульта. Даже если лекарства и сохранили какую-нибудь силу, смотрелось это все равно неестественно. Будьте уверены, предки Эвалит были наверняка воинственными аристократами. Более того, она была прирожденным психологом, насколько можно им быть при существующих различиях психологии различных миров. Об этом известно не так уже много, если не считать экстремальных случаев, как, например, с Гвидоном… или с этой планетой… Однако, подумала Чена, было бы лучше, если бы Эвалит дала волю слезам.

— Ты уверена в этом, дорогая? — спросила она мягко, как только могла. — Я хочу сказать, что только этот остров обитаем, он велик, его топография запутанна, средства сообщения примитивны, но моя группа уже идентифицировала характерные признаки различных культур.

— Я говорила с Рогаром больше часа, — ответила Эвалит все тем же тусклым голосом, глядя все такими же тусклыми глазами, что и раньше. — Мне известна техника допроса, и ему пришлось несладко. Он вынужден был говорить.

Локсонцы не так отсталы, как их технология. Сотни лет дикари грозят их пограничным районам. Это заставляет их совершенствовать разведку. Рогар в деталях описал мне всю ее структуру. От нее мало практической пользы, но зато они всегда хорошо информированы о происходящем. И хотя их племенные обычаи различны, каннибализм повсеместен. Вот почему никто в Локсоне об этом никогда не упоминал. Это считалось само собой разумеющимся, они думали, что и у нас есть свой способ добывать человеческое мясо.

Чена спросила:

— И люди все это… хм… терпят?

— Да, конечно. Они для этого специально выращивают рабов. Но у большинства жителей равнин слишком примитивная технология. Некоторые используют для этого войну или просто убивают. Кроме того, и внутри племени происходят постоянные стычки. Или… впрочем, какая разница? Факт состоит в том, что повсеместно мальчики, достигнув зрелости, проходят ритуал, который заключается в поедании мяса взрослого человека.

Чена закусила губу.

— Великий Хаос! Но из-за чего же все это началось? Компьютер! Долго ты еще там?!

— Готово, — произнес металлический голос из ящика, стоящего на пульте. — Сведения о каннибализме среди людей немногочисленны, потому что это редкость. На всех когда-либо известных планетах каннибализм находится под запретом и является лишь историей, хотя иногда он считается простительным, как вынужденная мера, когда нет другой возможности для спасения жизни. Иногда встречаются крайне ограниченные формы того, что можно назвать церемониальным каннибализмом, или, например, поглощение малых количеств крови друг друга при принесении клятвы верности и дружбы фалькенами Логланны.

— Хватит, — перебила Чена. Спазмы в горле делали ее голос непомерно высоким. — Только здесь, похоже, они выродились настолько, настолько, что… Или это не вырождение? Может, возврат? Что известно о старушке-Земле?

— Информация отрывочна. Помимо того, что многое было утеряно во время Долгой Ночи, трудность состоит еще и в том, что последние примитивные племена исчезли задолго до межзвездных перелетов. Но сохранились некоторые сведения, собранные древними учеными. Каннибализм иногда входил в ритуал человеческих жертвоприношений. Как правило, убитые не съедались. Но некоторыми религиями предписывалось употреблять в пищу тела жертв или отдельные их части. Иногда — особому классу, иногда — обществу в целом. Особенно это приветствовалось теофагами. Так, ацтеки Мехико приносили в жертву своим богам по несколько тысяч человек зараз. Это провоцировало войны и бунты, что в свою очередь помогало европейским конкистадорам заполучить союзников среди местного населения. Большинство пленных просто казнили, а их сердца клали перед алтарем. Но все же есть один культ, где тела жертв делили среди жрецов. Каннибализм бывает также и формой магии. Человек, поедающий мясо другого, надеялся, что к нему перейдут все качества съеденного. Это было принципиальным мотивом каннибализма в Африке и Полинезии. Современники писали, что человеческое мясо очень вкусно, да это и легко понять, ведь эти области бедны белком. Единственный сохранившийся в истории случай нецеремониального систематического каннибализма — это американские караибы. Они ели человеческое мясо лишь потому, что предпочитали его любому другому. Особенно им нравились дети, и поэтому они обычно похищали женщин из других племен, чтобы мяса всегда хватало. Из-за этой-то отвратительной склонности, в основном, караибов и истребили до последнего человека европейцы, — компьютер смолк.

— Я могу понять европейцев, — поморщилась Чена.

Эвалит подняла брови, но лицо ее оставалось таким же невыразительным, как и голос.

— Разве ты забыла, что должна быть объективным исследователем?

— Помню, помню. Все-таки существует и такая вещь, как рассудок. И они убили Денли.

— Не они, а один из них. Я его найду.

— Но он всего лишь порождение среды и болен болезнью, поразившей всю его расу, — Чена сделала глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. — Болезнь, как мы видим, стала нормой поведения, — заключила она. — Осмелюсь предположить, что все началось в Локсоне. Культура всегда передается от более благополучных народов к менее благополучным. И поскольку этот остров единственный, и прошло уже два столетия, ни одно племя не избежало заразы. Позднее локсонцы тщательно отработали и рационализировали эту практику. Дикари оставили жестокость неприкрытой. Но у равнинных жителей и у горных образ жизни частично базируется на каннибализме.

— Можно ли отучить их от этого? — спросила Эвалит без малейшего интереса.

— Да, со временем. Теоретически. Но… я достаточно знаю то, что случилось на старушке-Земле и в других мирах, когда развитые общества пробовали перестраивать более примитивные. Структура общества разрушалась, так и должно быть. Подумай о том, что будет, если мы прикажем этим людям отменить их ритуал. Они не послушаются, их дети должны стать взрослыми. Они знают, что мальчик не станет мужчиной, если не съест кусок человечьего мяса. Нам придется воевать с ними, убить большинство из них, а остальных сделать пленниками. И тогда следующее поколение ребят достигнет зрелости без волшебной пищи… что потом? Можешь ты себе представить это деморализованное общество? Массовое чувство неполноценности, потерю той традиции, которая обеспечивала признание личности? Милосерднее будет разбомбить весь остров, — Чена покачала головой.

— Нет, — сказала она хрипло. — Единственный приемлемый для нас способ добиться успеха — действовать не торопясь. Можно послать миссионеров. С помощью их наставлений и собственного примера мы сможем добиться того, что аборигены, спустя одно-два поколения, сами откажутся от обычая. Но нам просто не хватает для этого сил. Слишком долго ждать. В галактике достаточно миров, которым будет более полезна та малая помощь, которую мы способны им оказать. Я, пожалуй, рекомендовала бы оставить эту планету в покое.

Эвалит немного помолчала, прежде чем ответить.

— Это отчасти из-за твоей собственной реакции?

— Да, — согласилась Чена, — я не могу преодолеть свое отвращение. И у меня, как ты заметила, должна быть профессиональная объективность взглядов. Поэтому я скажу, если даже Линия начнет вербовать миссионеров, я сомневаюсь, что это принесет пользу. — Она поколебалась. — Ты сама, Эвалит… — Кракенка поднялась.

— Мои чувства здесь ни при чем, — сказала она. — Это мой долг. Спасибо за помощь.

Она повернулась на пятках и вышла строевым шагом. Химический барьер рухнул. Эвалит стояла перед маленьким домиком, который, принадлежал ей и Денли, боясь войти. Солнце висело над самым горизонтом, и поселок был полон теней. Над головой молчаливо кружила змееподобная тварь с птичьими крыльями. Из-за складов доносились звуки шагов, незнакомой, речи, всхлипывание деревянной флейты, Воздух становился прохладным. Она поежилась. Их дом стал слишком пустым. Кто-то шел ей навстречу. Она узнала эту женщину. Альсабета Мендейн с Новой Америки. Лучше войти в дом, чем выслушивать ее благоглупости. Эвалит преодолела последние три шага и захлопнула за собой дверь.

ДЕНЛИ НИКОГДА НЕ ПРИДЕТ СЮДА. НИКОГДА.

Для него это помещение не было пустым. Оно, пожалуй, было даже слишком переполненным. Стул, на котором он обычно сидел, читая потрепанный том стихов, которых она не могла понять, и поэтому постоянно поддразнивала его, стол напротив, за которым он обычно пил за нее и осыпал ее поцелуями, крошечная кладовка, где висела его одежда, поношенные шлепанцы, кровать — все это кричало о нем. Эвалит быстро прошла в лабораторию и задернула занавеску, отделявшую ее от жилого помещения, кольца загрохотали. Этот звук был просто ужасен в наступающих сумерках. Она закрыла глаза и сжала кулаки, тяжело дыша. «Я не буду мягкотелой, — внушала она себе. — Ты всегда говорил, что полюбил меня за силу… и за кучу других восхитительных черточек, добавлял ты с улыбкой, и я до сих пор это помню… и я не позволю, чтобы исчезло хоть что-то, что ты любил…»

— У меня теперь будет много дел, — сказала она ребенку Денли. — Начальство согласится с увещеваниями Чены и повернет корабль домой. У нас останется не так уж много дней, чтобы отомстить за папку.

Ее глаза вдруг широко раскрылись. «Что это со мной? — подумала она в замешательстве. — Я разговариваю с мертвецом и неродившимся ребенком». Она отвернулась от лежащего на полу флюороскопа и направилась к компьютеру. Размерами он не отличался от других. Им пользовались, пользовался и Денли. Но она не могла оторвать глаз от знакомых вмятин и царапин на поверхности ящика. Так же, как не могла убежать от его микроскопа, анализатора, хроматографа, биологических образцов. Она заставила себя сесть. Сейчас не мешало бы выпить, но нужна ясность сознания.

— Включись, — приказала она. Загорелись желтые буквы «ВКЛ». Эвалит потерла подбородок, подбирая слова.

— ЗАДАЧА, — сказала она наконец. — Выследить равнинного жителя, имеющего при себе несколько килограммов человеческого мяса и крови одного из членов экспедиции и скрывающегося в джунглях. Убийство произошло шесть часов назад. Можно ли найти и как?

Ей ответило глубокое гудение. Она продолжала ждать, представив себе цепь: сигнал мчится на лазер на космическом пароме, в небо на ближайший спутник, на следующий, на следующий, вокруг выпяченного брюха планеты, мимо солнца-великана, мимо необжитых планет, пока импульсы не достигнут корабля-матки, потом внутрь в, безжизненный мозг, который переправит вопрос в подходящий информационный банк, затем — на сканнеры, которые, заставляя резонировать молекулу за молекулой, перебирают много больше битов информации, чем это необходимо; сведения с сотен, а может, с тысяч миров; сведения, прошедшие сквозь крушение Империи и последующие темные века, видение, дошедшее до старушки-Земли, которой, возможно, уже нет. Она испугалась этой мысли и переметнулась на родной Кракен. «Мы вернемся туда, — пообещала она ребенку Денли. — Там ты будешь жить в стороне от этих машин и вырастешь таким, каким пожелают боги».

— Конкретно, — произнес искусственный голос, — кто из членов экипажа пал жертвой преступления?

Эвалит пришлось облизнуть губы, прежде чем ответить на этот вопрос.

— Денли Сайрн, твой хозяин.

— В таком случае возможность поимки желаемого местного жителя может быть осуществлена. Дополнительные данные сейчас будут просчитаны. Не желаете ли пока ознакомиться с основными соображениями?

— Да.

— Биохимия атейнцев развилась по пути, аналогичному земному, — сказал голос. — И первые колонисты не испытывали трудностей с разведением земных культур. Так они и наслаждались дружелюбием природы, а популяция становилась достаточно большой, чтобы не бояться расовых изменений в результате мутаций или генетического износа. Кроме того, не существовало никаких факторов естественного отбора, вызывающих изменения. Вследствие этого современное население Атейна мало отличается от земного, на основании чего их биохимия и психология известны в подробностях. То же самое относится к большинству колонизированных планет, о которых имеются сведения. Там, где есть биохимически отличные виды, это является следствием того, что местные жители первоначально состояли из представителей планеты, сильно отличающейся условиями. Случайность или адаптация к местным условиям редко приводят к идеальным радикальным изменениям биотипа. Например, мощная фигура среднего кракенца — реакция организма на чрезвычайно высокую гравитацию, его размер помогает легче переносить холод, его светлые волосы хороши для жизни под солнцем, бедным ультрафиолетовыми лучами. Но его предки уже были наделены всеми этими признаками. Его отклонения от них незначительны. На них не влияют ни жизнь на землеподобных планетах, ни смешанные браки. Изредка, однако, происходят большие отклонения. Их появление обусловлено либо малыми размерами популяции, либо резко отличающимися от земных условиями, либо и тем и другим. Популяция может либо быть малой, из-за того что планета не может прокормить больше, либо стать малой в результате враждебных действий во времена крушения Империи. В первом случае имеют значение генетические изменения, во втором — мутационные. Эти факторы, скорее, влияют на внутреннюю секрецию и ферменты, нежели на анатомию, а это затрагивает и физиологию, и психологию. Хорошо известны такие случаи, как реакция жителей Гвидоны на никотин и их определенную леность, а также употребление ифрианами незначительных доз свинца. Вследствие таких различий обитатели этих планет полностью стерильны по отношению друг к другу. Пока этот остров подвергнут лишь поверхностному изучению… — Эвалит вздрогнула, освобождаясь от гипноза мерно падающих слов, — ясно лишь одно. Здесь произрастает очень мало земных культур. Сперва их было больше, но они погибли после того, как были утеряны способы их возделывания. Человек вынужден был употреблять в пищу, в основном, местные растения. В них ничтожно мало элементов, необходимых для полноценного питания. Например, в оставшихся земных растениях содержится витамин «С». Сайрн наблюдал, как люди употребляют огромное количество травы и листьев этого вида, а флюороскопические снимки показали, что это сильно изменило их пищеварительный тракт. Ни один из них не пожелал дать кожу, кровь, слюну, не позволили взять анализы даже у мертвецов. — «Боятся магии», — мрачно подумала Эвалит, — …но тщательный анализ мяса животных показал, что в нем почти нет тех аминокислот, без которых привычка к нему может привести к изменениям на клеточном и молекулярном уровне. Возможный тип и степень подобного изменения можно рассчитать… Расчеты эти как раз закончены, — голос умолк, и Эвалит вцепилась в подлокотники, не в силах перевести дыхание. — И ответ благоприятен, мясо атейнца чужеродно данной жизни. Оно может быть усвоено, но организм местного жителя будет выделять определенные соединения, что приведет к характерному запаху дыхания и кожи, а также мочи и кала. Это хорошо тем, что может быть обнаружено посредством новейшей сыскной техники на расстоянии нескольких километров даже спустя шестнадцать-семнадцать часов. Но поскольку молекулы расщепляются и претерпевают химические изменения, рекомендуется действовать побыстрее…

— Я НАЙДУ УБИЙЦУ ДЕНЛИ… — темнота вокруг Эвалит наполнилась ревом.

— Следует ли заказать для вас нужные организмы и выдать подходящую программу поиска? — спросил голос. — И то и другое может быть у вас через три часа.

— Да, — она запнулась. — Да… нет ли еще какого-нибудь совета?

— Туземец не должен погибнуть, а должен быть подвергнут заключению и изучению и ничему другому, чтобы экспедиция могла завершить дело до конца.

«Это речь машины», — мысленно закричала Эвалит. Она была спроектирована для исследования и ни для чего больше. Но она принадлежала ему. И ее ответ был в какой-то степени ответом Денли, в такой, что она не смогла сдержать слез.

Единственная огромная луна, находившаяся в последней четверти, поднялась сразу же после заката, утопив почти все звезды в своем сиянии. Джунгли были вымощены серебром и укутаны темнотой. Снежная шапка Маунт Бурус неестественно пылала над горизонтом. Ветер свистел в ушах Эвалит, пригнувшейся на грави-санях. Он был наполнен ароматами, холодал кожу, хотя ночь была не холодной, и клокотал за спиной. Где-то каждые несколько минут что-то кричало и немедленно слышался ответный крик. Она хмуро поглядывала на индикатор, светящийся на приборной панели. Проклятье и Хаос! Мору должен быть где-то поблизости. Он просто не мог за это время убежать из долины, математическая модель гарантировала это. Если она растратит всех жуков раньше, чем найдет его, можно Ли считать, что он мертв? Она должна найти даже тело, если только оно не закопано слишком глубоко. Здесь. Она перевела сани на свободное парение. Взяла следующую склянку и выпрямилась, чтобы открыть ее. Жучки вылетели, словно дымок повис в лунном свете. Снова ошибка? Нет, погодите! Разве они не выстроились в линию, хорошо видную в лунном свете и не ринулись вниз? Сердце ее замерло, она наклонилась к индикатору. Антенны нейродетектора не качались из стороны в сторону, как раньше, а указывали на 32 градуса ниже горизонта. Только концентрация жучков могла заставить вести их так. И только определенное сочетание молекул, различить которое могли эти жучки, могло заставить их лететь на источник.

— А-а-а!.. — она не могла удержаться от крика стервятника, увидевшего добычу. Но сразу же закусила губу, не замечая как с подбородка закапала кровь… В молчании она повела сани дальше. Расстояние было невелико, всего несколько километров. Она пошла на снижение на лесной прогалине. Среди зарослей поблескивали покрытые пеной лужи. Деревья поднимались сплошной стеной. Эвалит опустила на глаза инфракрасные очки. Стала видна крыша небольшой хижины. Сверху она была укрыта диким виноградом и ветвями растущих рядом двух гигантских деревьев. Жучки толклись у входа.

Эвалит остановила сани в метре от земли и встала на ноги. Парализующий пистолет выскользнул из кобуры в правую руку. Левая легла на бластер. Из хижины выглянули двое сыновей Мору. Жучки вились вокруг них, как туман, скрывая их фигуры.

«Конечно, — подумала Эвалит, не впадая, однако, в дикую ярость, — я должна была подумать о том, что они настоящие обжоры». Сейчас они как никогда походили на гномов. Обтянутые кожей кости, животы, вздувшиеся от постоянного недоедания. Кракенские мальчишки в их возрасте бывают раза в два выше, они начинают становиться мужчинами. Эти же обнаженные тела принадлежали детям, которым для смеха придали некоторые черты взрослых. Следом появились родители, скрытые роем жучков. Мать закричала. Эвалит разобрала лишь несколько слов. «Что случилось… помогите… что это за?..»

Но ее внимание было приковано к отцу, к Мору. Хромающий, споткнувшийся о порог, он навел ее на мысль о большом жуке, выбирающемся из кучи отбросов. Но она узнала эту лохматую голову, хотя ее мысли были о другом. У него был каменный нож, наверняка тот самый, которым он зарезал Денди.

«Я должна его вырвать, вырвать вместе с рукой, — подумала Эвалит. — Я оставлю его в живых, когда разоружу голыми руками, и пусть он посмотрит, как я буду кончать его чертово отродье!»

Тишину снова разрезал крик жены. Она увидела металлическую платформу и стоящую на ней великаншу со сверкающими в свете луны глазами.

— Я пришла к тому, кто убил моего мужа, — сказала Эвалит.

Мать снова закричала и бросилась вперед, заслоняя собой детей. Отец попытался закрыть ее, но хромая нога подвернулась, и он упал лицом в лужу. Пока он протирал глаза, Эвалит выстрелила в женщину. Пистолет сработал абсолютно бесшумно, она дернулась и упала на землю.

— Бегите! — закричал Мору детям. Он бросился к саням.

Эвалит потянула за рычажок. Платформа описала круг, вздымаясь над головами детей. Она выстрелила в них сверху, куда Мору не мог дотянуться. Он склонился над ближайшим ребенком, взял его тело на руки и взглянул вверх. Лунный свет безжалостно струился на него.

— Что ты будешь делать еще? — выкрикнул он.

Она парализовала и его, совершила посадку, быстро связала всех четверых. Затаскивая их в сани, она обнаружила, что они даже легче чем она ожидала. Ее вдруг прошиб пот. Комбинезон прилип к телу. Она задрожала, словно в лихорадке. В ушах зазвенело.

— Мне хотелось бы изуродовать тебя, — сказала она. Голос ее прозвучал далеко и незнакомо. Где-то в глубине шевельнулась удивительная мысль, зачем она разговаривает с потерявшими сознание, да еще на чужом языке. — Я бы хотела, чтобы ты не вел себя так. Это заставляет меня помнить о том, что сказал компьютер, о друзьях Денли, которым ты нужен для исследования. Я понимаю, слишком удобный случай после того, что ты сделал, согласно объединенному своду законов мы имеем право арестовать тебя, и не один из его друзей не будет особенно интересоваться по поводу третьих чувств. Нет, они не будут негуманными. Несколько проб ткани, куча исследований, анестезия, где это надо. И не со зла, это будет просто клиническое исследование, насколько хватит наших возможностей. Вне всякого сомнения, ты будешь питаться гораздо лучше, чем когда-либо раньше, и конечно же, медики найдут какие-нибудь патологические изменения, отклонения, которые они смогут вылечить. А после всего этого, Мору, мы выпустим твоих жену и детей. — Она внимательно посмотрела в его испуганные глаза. — Я довольна тем, — сказала она, — что для тебя, не понимающего, что все это значит, настанут тяжелые времена. А когда они закончат, Мору, я буду настаивать на том, чтобы тебя отдали мне. Они не смогут мне в этом отказать. В конце концов твое собственное племя выгнало тебя. Правильно? Боюсь, что мои коллеги не дадут мне сделать больше, чем убить тебя, но уж на этом-то я настою.

Она включила двигатель и на полной скорости полетела в Локсон, стараясь добраться поскорее, пока еще могла довольствоваться такой малостью.

И дни без него, дни без него!

А ночи были желанны. Если она не вырабатывалась за день, то пила таблетки. Он редко приходил к ней по ночам. Но она должна была выносить эти долгие ночи и не отгонять его таблетками. К счастью, перед стартом было полно работы, и у экспедиции не хватало рабочих рук, а делать все надо было немедленно. Все имущество должно быть собрано, упаковано, переправлено на корабль и загружено в трюм. Надо было подготовить саму «Новую Зарю», опробовать и испытать все системы. Эвалит, высококвалифицированному микротехнику, приходилось быть то механиком, то пилотом катера, то командовать погрузчиками. В довершение ко всему она снова вспомнила об оборонной технике поселка. Капитан Дженифер был взбешен.

— В чем дело, лейтенант? Местные жители и так синеют, едва увидят нас. Они наслышаны о том, что вы сделали. А тут еще это шастание по небу, приведение в готовность роботов и тяжелой техники с наступлением темноты. Мне стоило большого труда убедить их не покидать город!

— И пускай бы драпали! — огрызнулась она. — Наплевать!

— Мы пришли сюда не для того, чтобы убирать их, лейтенант.

— Нет. Однако, на мой взгляд, они с удовольствием поубивали бы нас, капитан, если бы представился удобный случай. Представьте только, какие специфические соединения могут находиться в нашем теле, капитан.

Он вздохнул и уступил. Но когда она отказалась принять Рогара, находясь внизу, он приказал ей сделать это и быть вежливой.

Клев вошел в лабораторию, она не хотела пускать его в жилое помещение, с подарком, который он нес обеими руками, — мечом из имперского металла. Она пожала плечами, любой музей, конечно, был бы рад приобрести подобную вещь.

— Положи его на пол, — велела она. Поскольку она занимала единственный стул, он остался стоять. И он казался маленькими старым в своих одеждах.

— Я пришел, — произнес он шепотом, — сказать, что Локсон рад, что Рожденная Небесами совершила свою месть.

— Совершает, — поправила она.

Он не мог встречаться с ней глазами. Она непрерывно, в упор глядела на его поредевшие волосы.

— Раз Рожденная Небесами может так легко находить то, что пожелает, она видит правду в сердцах людей Локсона, видит, что мы никогда не замышляли ничего дурного против ее народа. — Это, пожалуй, было сказано, чтобы услышать ответ. Он сцепил пальцы. — Зачем вы бросаете нас? Когда вы пришли в первый раз, когда мы начали узнавать вас, и вы заговорили на нашем языке, вы говорили, что останетесь на многие луны, а затем придут другие, чтобы обучать нас и торговать, и наши сердца возрадовались. Не тем товарам, которые вы могли бы начать продавать нам однажды, не тому, что ваши мудрецы говорили о преодолении голода, болезней, опасностей и горя. Нет. Наше ликование происходило больше из-за чудес, которые вы нам открыли. Мир, который был так узок, неожиданно сделался огромным. А теперь вы уходите. Я спросил однажды, набравшись смелости, и твои люди сказали, что никто из вас не вернется. Что мы сделали не так и как мы можем исправиться, скажи, Рожденная Небесами?

— Вы должны прекратить использовать людей как животных, — выдавила Эвалит сквозь сжатые зубы.

— Я понял… не сразу… что вы, со звезд, считаете неправильным то, что происходит в священном месте. Но мы делаем это один раз в жизни, Рожденная Небесами, и только потому, что это нам необходимо!

— Ничего вам не надо.

Рогар упал перед ней на колени.

— Может, это и так для сошедших со звезд, — взмолился он, — но мы простые смертные. Если наши сыновья не достигнут зрелости, они никогда не смогут иметь детей, и последний из нас одиноко умрет в мире смерти, и некому будет разбить ему череп, чтобы выпустить душу… — он рискнул поднять на нее взгляд. То, что он увидел, заставило его всхлипнуть и отползти назад, на солнцепек. Позднее Эвалит увидела Чену Дарнад.

Они выпили и немного поболтали о всякой всячине. А потом антрополог сказала:

— Ты плохо пообщалась с Сейчемомо.

— Какое твое дело… — но тут кракенка вспомнила, что все разговоры записываются, чтобы потом можно было их исследовать. — Что я должна была, по-твоему, сделать? Поцеловать этого людоеда в губы?

— Нет, — поморщилась Чена. — Думаю, что нет.

— Ты первой подписалась под рекомендацией покинуть эту планету.

— Да, но… я теперь не знаю. Мне будет так плохо потом. Да и сейчас. Однако… Я смотрела, как медики работают с твоими пленниками. Ты не видела?

— Нет.

— Посмотри, как они ползают на коленях, тянутся друг к другу и кричат, когда их привязывают в лаборатории, и как все они держатся друг за друга, когда их возвращают в камеру.

— Но ведь им не причиняют никакой боли.

— Конечно, нет, но они не могут в это поверить. И их нельзя пичкать транквилизаторами, пока они не обследованы. Иначе результаты будут неверными. Их страх перед абсолютной неизвестностью… Знаешь, мне пора кончать эти наблюдения, я больше не могу — Чена помолчала, глядя на кракенку. — А вот ты сможешь.

Эвалит покачала головой.

— Я тоже не в восторге от всего этого. Я застрелю убийцу, потому что этого требует моя честь. Остальные могут уйти, даже мальчишки. Даже несмотря на то, что они ели… — Она налила себе еще и залпом выпила. Пищевод словно охватило пламя.

— Я бы этого не хотела, — сказала Чена. — Денли это бы не понравилось. У него была пословица, он говорил, что она была очень старая… он ведь был из нашего города, и я знала его больше, чем ты. Я слышала, как он говорил раза два или три: «Стоит ли убивать врагов, если их можно сделать друзьями?»

— Подумай о ядовитых насекомых, — отпарировала Эвалит, — вряд ли ты будешь с ними дружить. Скорее, ты их раздавишь каблуком.

— Но этот туземец сделал это, потому что таким его сделало общество, — голос Чены становился все более настойчивым, она наклонилась и взяла руку Эвалит в свою, но та оставалась неподвижной. — Что значит одна жизнь, один человек по сравнению с теми, кто живет рядом, и теми, кто ушел из жизни раньше? Каннибализм не был бы обнаружен на этом острове повсеместно, в каждой группировке — а ведь они так отличаются друг от друга — не будь он необходимой потребностью этой расы.

Эвалит усмехнулась, чувствуя поднимающуюся в ней ярость.

— Что это за раса, если она дошла до этого! И как насчет того, чтобы посчитаться и с моими необходимыми потребностями? Я возвращаюсь домой, чтобы растить ребенка Денди в стороне от вашей цивилизации слюнтяев. Он вырастет и не будет знать позора оттого, что его мать оказалась слишком слаба и не сумела добиться справедливости. А теперь, извини. Мне завтра рано вставать. Надо будет принимать катер, а потом разгружать его.

Эта задача требовала времени. На следующий день Эвалит освободилась только перед закатом. Она чувствовала себя более усталой, чем обычно. И более умиротворенной. Саднящее воспоминание о том, что произошло, ушло куда-то вглубь. В голове вертелась мысль абстрактная, но не шокирующая, не предательская. «Я молода. Наступит время, и придет новый мужчина. Я не буду любить тебя меньше, дорогой».

Она шла по тропинке, оставляя на собой шлейф пыли. Поселок был наполовину разобран, соответствующее количество персонала находилось на корабле. Под желтоватым небом тихо спускался вечер. Среди машин и домиков сновали те, кто еще остался. Локсон лежал притихший, таким он стал в последнее время. Поднимаясь в домик Дженифера, она порадовалась даже звуку собственных шагов. Он сидел большой и неподвижный возле экрана, ожидая ее.

— Обход закончен и происшествий нет, — доложила она.

— Сядьте, — сказал он.

Помолчав, Дженифер напряженно сказал:

— Медики закончили работу.

Это было ударом. Эвалит заметалась в поисках слов.

— Так скоро? Я хочу сказать, ну, что у нас так мало оборудования и так мало людей, которые в этом что-то понимают и без Денли, специалиста по внеземной биологии. Нужно, наверное, более тщательное исследование… на хромосомном уровне, если не глубже… не надо забывать и о физической антропологии… Может, всем этим надо заняться еще раз?

— Все так, — согласился Дженифер. — Не найдено ничего, что могло бы представить хоть какой-нибудь интерес. Возможно, что-нибудь и нашлось бы, если бы ребята Удена знали бы, что искать. Тогда они смогли бы выдвинуть гипотезу, проверить ее на организме и прийти к пониманию того, как все это происходит. Вы правы, Денли обладал профессиональной интуицией, которая могла бы направить нас куда надо. Не обладая ни интуицией, ни практическим опытом, лишенные всяческой помощи от этих напуганных, невежественных дикарей, они вынуждены действовать почти наугад. Они нашли некоторые странности в пищеварительной системе, которые не могут быть объяснены здешней экологией.

— Тогда почему они остановились? Все равно мы не можем улетать раньше, чем через неделю?

— Они сделали это по моему приказу, после того, как Уден показал мне, что у них, творится, и сказал, что бросает это занятие, чтобы я не говорил.

На губах Эвалит мелькнула презрительная улыбка.

— Вы имеете в виду психологическую пытку?

— Да. Я видел эту истощенную женщину, привязанную к столу. Ее тело было опутано проводами разных измерительных приборов, которые громоздились вокруг, щелкали, гудели, вспыхивали. Она не видела меня, ее глаза были ослеплены страхом. Она, наверное, считает, что ее лишают души. А может, все обстоит еще хуже и с ней делали что-то еще более страшное, чему она даже и названия не знает? Я видел ее детей в камере, держащихся за руки. Они на пороге зрелости, как это отразится на их психосексуальном развитии? Я видел их отца, лежащего рядом, напичканного наркотиками после того, как он попытался проломиться сквозь стену. Уден и его ребята говорили мне, что они пытались с ними подружиться, но у них ничего не вышло. Это и понятно, потому что пленники знают, что находятся во власти той, которая ненавидит их ненавистью, Способной достать их даже в могиле. — Дженифер помолчал. — Все на свете имеет свои пределы, лейтенант, — продолжил он, — включая и науку и наказания. Особенно, если оказывается, что шанс открыть еще что-нибудь очень мал. Я приказал закончить исследование. Завтра ребят и их мать доставят к дому и отпустят.

— Почему не сегодня? — спросила Эвалит, почти зная, что он ответит.

— Я надеюсь, — сказал Дженифер, — что вы согласитесь отпустить с ними и Мору.

— Нет!

— Ради бога!..

— Вашего бога, — Эвалит смотрела в сторону. — Я не в восторге от всего этого, капитан. Я уже, кажется, хочу и сама забыть про свой долг. Но ведь Денли погиб не в честном бою и не в вендетте… Его зарезали, словно поросенка. Каннибализм — это зло, он превращает человека в хищное животное. Я не верну его, но несколько уравняю предметы, превратив каннибала в опасное животное, которое надо убить.

— Понимаю, — Дженифер уставился в окно. Предзакатные тучи надели на его лицо маску. Наконец он холодно сказал:

— Законы Объединенных Планет и этой экспедиции не оставляют мне выбора. Но у нас не будет вампирских церемоний и делать вам все придется самой. Пленник будет доставлен тайно после наступления темноты. Вы разделаетесь с ним и примите участие в кремации.

Ладони Эвалит покрылись потом.

— Я никогда не убивала человека, безоружного, беспомощного человека!

«Но он это сделал», — подумала она и вслух сказала:

— Понятно, капитан.

— Очень хорошо, лейтенант. Сейчас можете подняться наверх и помочь с обедом. Вы приступите к делу, — Дженифер посмотрел на часы, — в двадцать шесть ноль-ноль.

Эвалит сглотнула, борясь с сухостью в горле.

— Это не слишком поздно?

— Я хочу, — ответил он, — чтобы лагерь уснул. — Их взгляды столкнулись, — и чтобы у вас было время подумать.

— Нет! — она выпрямилась, словно под брошенная пружиной, и шагнула к двери.

Его голос догнал ее:

— Денли тоже просил бы тебя об этом.

Ночь пришла и заполнила комнату. Эвалит не в силах была подняться, чтобы включить свет, стул, который так любил Денли, словно не пускал ее. В конце концов она вспомнила про медикаменты. У нее осталось мало таблеток. Одной было вполне достаточно для того, чтобы облегчить выполнение экзекуции. Не оставалось сомнений, что Дженифер распорядился, чтобы Мору дали транквилизатор — уж теперь то, наверняка, — перед тем, как доставить его сюда. Почему бы и ей не обрести спокойствие с помощью таблеток? Это было бы нечестно. Почему?

«Я не знаю. Я больше ничего не понимаю. А кто понимает? Один Мору. Он знает, зачем убил и освежевал человека, который ему доверял».

Эвалит вдруг обнаружила, что грустно улыбается в темноте. Он был суеверен, его верный проводник. Он видел, как у его детей появляются первые признаки возмужания. Это должно было его немного поддерживать. Странно, что при таком стрессе все-таки началась внутренняя перестройка молодых организмов. Скорее, тут можно было ожидать задержку. Правда, пленники были посажены на сбалансированную диету, и медицинское вмешательство, видимо, избавило их от хронических заболеваний. И все-таки это очень странно. Кроме того, у нормальных детей в нормальных условиях за столь короткое время никак не могли появиться отчетливые внешние признаки. Денли было бы тут над чем поломать голову. Она словно увидела его, нахмурившегося, потирающего подбородок, улыбающегося уголком рта от удовольствия решения новой проблемы.

«Я должен дойти до этого сам, — услышала она его голос. — Из этого может получиться небольшой переворот. — Как? — спросил бы его Уден, отделенный от него кружками пива и табачным дымом. — Ведь твоя область — общая биология. Я ничего не хочу сказать, но психология человека в нее не входит. — Хм-м-м. И да, и нет. Моя работа — изучать земной растительный и животный мир и то, как он приспосабливается к условиям новых планет. А человек — тот же представитель животного мира…»

Но Денли не было, и никто другой не был в состоянии выполнить его работу… Быть хотя бы частью его, но она бежала от этой мысли и от мысли о том, что ей сегодня предстоит сделать. Она сосредоточилась на том, что кто-то из людей Удена должен был попробовать использовать знания Денли. Как заметил Дженифер, только Денли был способен предложить идею свежую, безумную, какие обычно приводят к открытиям. Уден и его помощники были рутинерами. Они даже не думали о том, чтобы использовать компьютер Денли, чтобы ознакомиться с его хранилищем информации. Да и зачем им это, если перед ними была чисто медицинская проблема. А ведь их нельзя было назвать глупыми. Боль, которую они причиняли туземцам, заставляла их избегать всего, что могло привести к дальнейшим исследованиям. Денли делал бы все по-другому.

Тьма вокруг сгустилась. Эвалит стало трудно дышать. Слишком жарко и слишком тихо. Слишком долго ждать, и она должна что-то предпринять, иначе растеряет всю свою решительность и не сумеет нажать на спуск. Она поднялась и вошла в лабораторию. Флюроскоп ослепил ее на мгновение, когда она повернула выключатель. Она подошла к компьютеру и сказала «Включись!» Единственным ответом был огонек индикатора. Окна были абсолютно черными, облака закрыли луну и звезды.

— Какое… — это прозвучало хриплым карканьем, но принесло разряженную злость.

«Возьми себя в руки и говори членораздельно, идиотка, иначе какой матерью ты будешь ребенку, которого носишь?» Теперь она могла задать вопрос: «Какое объяснение, с точки зрения биологии, может быть дано поведению людей на этой планете?»

— Подобные явления объясняются, скорее, с точки зрения психологии и сравнительного анализа культур.

— М-м… — может быть, и так, — сказала Эвалит, — а может быть, и нет.

Она уцепилась за несколько мыслей и старалась не дать им затеряться среди множества других.

— Аборигены могут быть дегенератами, а не настоящими людьми.

— Я хочу, чтобы Мору жил. Просканируй все имеющиеся факты, включая подробные медицинские исследования, проводившиеся с четырьмя их них в последние дни. Сравни с базовыми земными данными. Дай мне приемлемые гипотезы, — она поколебалась. — Поправка, я имею в виду возможные гипотезы, все, что находится в прямом противоречии с фактами. Приемлемые гипотезы мы уже рассматривали.

Машина загудела. Эвалит закрыла глаза и вцепилась в край панели: «Денли, прошу тебя, помоги мне».

С другого конца вечности раздался голос:

— Единственный элемент поведения, который не может быть легко объясним такими причинами, как среда обитания и случайности исторического развития, это ритуал каннибализма, знаменующий наступление совершеннолетия. Согласно антропологическому компьютеру, это могло иметь своим началом человеческие жертвоприношения. Но компьютер отметил некоторые нелогичности этой гипотезы. А именно: религии Земли, осуществляющие человеческие жертвоприношения, сосуществовали с обществом землевладельцев, которые даже больше, чем охотники, зависели от плодородия почвы и хорошей погоды. Но принесение людей в жертву даже их ставило в неблагоприятные условия, что наилучшим образом показывает пример ацтеков. Локсон рационализировал эту практику, вводя систему рабов, и это свело к минимуму отрицательные явления. Но для равнинных жителей это настоящее зло, источник постоянных опасностей, поглощающий силы и ресурсы, которых у них и так мало, очевидно, что обычай, пусть даже перенятый у Локсона, был распространен среди всех племен. Значит, он имеет какой-то смысл, и задача состоит в том, чтобы определить какой именно. Методы добычи жертв сильно различаются, но потребность везде одинакова. Согласно утверждениям локсонцев, тела одного взрослого мужчины необходимо и достаточно для достижения зрелости четырем мальчикам. Убийца Денли Сайрна не мог унести труп целиком. То, что он взял, наводит на размышления. Отсюда следует, что у мужчины этой планеты может проявиться диптероидный феномен. Подобное ранее никогда не встречалось среди высших животных. Но и это не следует исключать. Причиной является изменение Y-хромосом. Проверку наличия этого изменения и, следовательно, правильности гипотезы, можно провести без особого труда.

Голос умолк. Эвалит услышала биение своего сердца.

— О чем ты говоришь?

— О феномене, обнаруженном среди низших животных некоторых миров, — ответил компьютер. — Он необычен. Поэтому хорошо и известен. Название ему дал один из видов навозной мухи Земли.

— Наконец-то забрезжил свет! Навозная муха… хорошо!

Машина продолжала объяснения.

Дженифер вел Мору. Руки дикаря были связаны за спиной, и космонавт неестественно возвышался над ним. Несмотря на это и на покрывающие его синяки, туземец ковылял очень уверенно. Облака разошлись, и луна пролила льдистый белый свет. Эвалит, ожидающая перед дверью, смотрела на опустевший поселок, на склоны с пилообразными крышами и на возвышающийся над ними кран, похожий на виселицу. Воздух похолодел, планета катилась к осени, и тихий ветерок принимался жалобно стонать позади пыльных дьяволов, мельтешащих на земле. Шаги Дженифера были слышны издалека. Он заметил ее и остановился. Вслед за ним остановился и Мору.

— Что они узнали? — спросила она.

Капитан кивнул.

— После вашего вызова, Удену пришлось здорово поработать, — сказал он. — Проверка оказалась сложнее, чем предполагал ваш компьютер. Впрочем, он был рассчитан на умение Денли, а не Удена. Уден никогда не додумался бы до этого без подсказки. Да. Все оказалось верно.

— Ну и как?

Мору молча ждал, пока шел этот разговор на непонятном ему языке.

— Я не врач, — тон Дженифера по-прежнему оставался бесцветным. — Из того, что говорил мне Уден, я понял только, что мужские особи здесь не могут созревать спонтанно. Они нуждаются в дополнительном гормональном толчке. Он упомянул тестостерон и видростерон и что-то там еще необходимое, для того чтобы началась серия превращений, ведущая к зрелости. При отсутствии этого развивается евнухоизм. Уден считает, что после бомбежки уцелело слишком мало народа, и они прибегли к каннибализму исключительно ради того, чтобы при таких обстоятельствах мутационные изменения, которые исчезали бы сами собой, закрепились и распространились на всех потомков.

Эвалит кивнула.

— Понятно.

— Полагаю, вы понимаете, что все это значит, — сказал Дженифер. — Прекратить каннибализм не составляет труда. Мы просто скажем им, что у нас есть новая и лучшая Священная Пища и докажем это несколькими таблетками. Позднее будут доставлены животные земного типа, в мясе которых будет содержаться все необходимое. И, наконец, я уверен, что наши генетики смогут исправить дефект Y-хромосом.

Он не мог больше сдерживать себя. Его рот разошелся трещиной на выжженной зноем земле, и он хрипло бросил:

— Я хочу просить вас ради спасения целого народа! Я не могу. Поступайте, как знаете.

Эвалит шагнула вперед и остановилась около Мору. Он вздрогнул, не выдержав ее взгляда.

Она с удивлением повернулась к капитану.

— Так вы не дали ему наркотики?

— Нет, — ответил Дженифер. — Я не собираюсь помогать вам, — он сплюнул под ноги.

— Хорошо, я рада, — она обратилась к Мору на его языке. — Ты убил моего мужа. Справедливо ли, что я хочу убить тебя?

— Да, это справедливо, — ответил он так же ровно, как и она. — Я благодарю тебя за то, что моя жена и дети отпущены на свободу. — Секунды две он помолчал. — Я слышал, что твой народ может годами хранить пищу и она не портится. Я буду рад, если ты сохранишь мое тело для своих сыновей.

— Я в этом не нуждаюсь, — ответила Эвалит. — И сыновьям твоих сыновей это будет не нужно.

В его голосе зазвучало легкое беспокойство.

— Ты знаешь, зачем я убил твоего мужа. Он был добр ко мне и подобен богу. Но я — хромец. У меня не было другого пути дать моим сыновьям то, в чем они нуждались. А время приближалось, и скоро могло стать слишком поздно, и они никогда не стали бы мужчинами.

— Я узнала от него, как это много — быть мужчиной, — сказала Эвалит.

Она повернулась к Джениферу, который напряженно ждал ее действий. На его лице отразилось недоумение.

— Я отомстила, — сказала она на языке Денли.

— Что? — машинально спросил он.

— После того, как я узнала о диптероидном феномене, — сказала она, — все что мне было нужно, это сохранить молчание. Мору, его дети и вся его раса отныне будет приноситься в жертву в течение столетий, если не вечно. Я сидела, наверное, полчаса, наслаждаясь местью.

— И что же дальше? — спросил Дженифер.

— Я была удовлетворена и могла подумать о справедливости, — сказала она.

Она взяла нож. Мору выпрямился. Она подошла к нему и разрезала веревку.

— Иди, — сказала она, — и помни о нем.

Пол Андерсон «Светозарный»

Монастырь Святой Марты Бетанской расположен на склоне одного из высочайших пиков Лунных Карпат. Стены его вздымаются к вечно черному небу, такие же темные и грубые, как и горные породы вокруг. Если лететь от Северного Полюса над Маршрутным Плато, то можно увидеть венчающий колокольню крест прямо на фоне голубого диска Земли. Нет только колокольного перезвона — он не слышен в безвоздушном пространстве.

Но вы можете услышать его внутри во время служб, когда звон перекрывает непрестанный шум машин, поддерживающих в покоях постоянный климат. А если вы задержитесь допоздна, то услышите, как зовут к траурной мессе. Традиция: к Святой Марте обращаются, когда молятся о погибших в космосе; а с каждым годом таких становится все больше.

Но основная забота сестер-монахинь в другом: они заботятся о больных, увечных, сошедших с ума; обо всех тех, кого искалечил и отринул космос. На Луне полно таких изгнанников. Одни не могут выносить земное тяготение, другие боятся, что на чужой планете подхватили заразную болезнь. Человечество слишком занято расширением пределов известной Вселенной, у него нет времени жалеть неудачников. И сестры носят скафандры столь же непринужденно, как и облачения, а аптечкой пользуются с не меньшей ловкостью, чем четками.

Медитация. Ночью, когда на две недели умирает ослепительный блеск Солнца, крыша часовни складывается, и сквозь стекло купола немигающие колючие звезды смотрят вниз на мерцание свечей.

Одна из монахинь приходит сюда так часто, как только может; она приходит с молением о собственной смерти. Надеясь, что милость дарована будет ей к ежегодной мессе, когда кончится срок принятого обета. И тогда сестры воспоют над ней:

Requiem aeternam dona eis, Dominie, Et lux perpetua luceat eis. Kirie eleison, Christe eleison, Kirie eleison!

* * *

В экспедицию «Сверхновая Стрельца» входило пятьдесят людей и огненный вихрь, за которым пришлось сделать неблизкий крюк от орбиты Земли до Эпсилон Лиры. И только затем «Ворон» направился собственно к месту назначения.

Замысел экспедиции строился на парадоксальной взаимосвязи пространства и времени. Более ста лет прошло от момента взрыва сверхновой в созвездии Стрельца до того дня, когда он был замечен на Последней Надежде. Несколько поколений тамошняя земная колония пыталась разобраться в цивилизации разумных, но совершенно не похожих на людей существ; а однажды ночью, посмотрев в небо, колонисты обнаружили там сияющий бриллиант, от света которого падали тени.

До Земли свет от взрыва добрался бы лишь спустя несколько веков, и, скорее всего, никто не обратил бы внимания на лишний светлячок, появившийся на небосклоне. Зато экипаж корабля, способного перепрыгивать сквозь пространство, мог наблюдать гибель звезды поэтапно, во всех подробностях.

С соответствующего расстояния приборы запечатлели последнюю стадию перед взрывом: добела раскаленный комок, начавший сжиматься после того, как выгорело последнее нуклеарное топливо. Затем прыжок — и люди видели процесс век спустя: буйство квантов и нейтронов, светимостью сравнимое с сотней миллионов звезд Галактики.

Материя сверхновой постепенно растворяется, тает в пространстве, и «Ворон» подходит ближе. Пятьдесят световых лет… и просто пятьдесят лет… Корабль входит в пылевое облако, в центре которого, словно небесный прожектор, сияет постоянно сжимающийся огненный шар.

Двадцать пять лет спустя ядро сокращается еще больше, туманность расширяется и тускнеет, и в телескоп — в самом сердце опалесцирующего, нежно-волокнистого по краям облака — видна крохотная бело-голубая искорка.

И вот «Ворон» готов к завершающему прыжку: вплотную к звезде.

Капитан Теодор Сцили совершал последний предстартовый обход. Его окружал чистый холодный металл. Вращение корабля создавало на борту центробежную силу, равную земному притяжению. Чуть слышно гудели вокруг приборы, шелестела система вентиляции; притаившаяся до времени мощь двигателей дрожью отдавалась в костях. В иллюминаторах скалились драконовы зубы бесчисленных звезд, переливалась призрачная радуга Млечного Пути. Вакуум, космические лучи, холод — почти абсолютный нуль, а расстояние до ближайшего очага человеческой культуры невозможно даже вообразить… Капитан Сцили думал о том, что ему предстояло отправиться со своими людьми туда, где еще не бывал никто, и эти мысли были тяжелы.

Элоизу Ваггонер он обнаружил на ее посту. Почему-то она сидела прямо на полу, рядом стоял маленький магнитофон. Музыка… Капитан вдруг почувствовал, что музыка против воли захватывает его. Он остановился в проеме двери.

— Как это понимать?

— Ой! — Она вздрогнула. — Я… я жду прыжка.

Элоизе Ваггонер лишь недавно исполнилось двадцать, но капитан не мог заставить себя поверить, что она так молода. На вид он бы дал ей в два раза больше.

— Что вы должны делать по сигналу тревоги?

— Разве я веду себя не так? — спросила она, и капитан отметил, что вопрос задан менее робким, чем обычно, голосом. — Я считала, что не вхожу ни в экипаж, ни в число ученых.

— Вы член экипажа. Вы техник по спецсвязи.

— С Люцифером. И ему нравится музыка. Он говорит, что в ней мы достигли гораздо большего совершенства, чем во всем остальном, что он о нас знает.

Сцили нахмурил брови.

— Совершенства?

На впалых щеках Элоизы проступил румянец. Она опустила глаза, переплела руки:

— Может быть, это неверное слово. Мир, гармония, единение… Бог?.. Я читаю его мысли, но чувства его выразить словами невозможно.

— Хм… Ладно, вы стараетесь доставить ему удовольствие. — Командир взглянул на нее, стараясь не выказать неприязнь. Может быть, она действительно на своем месте, может быть, эта нелепая стезя — ее призвание, но — Господи! — как она выглядит… Сухопарая, с мощными ногами, крупным носом, постоянно мигающими глазами, волосами, похожими на пропыленную мочалку… И, если честно, в обществе телепатов ему всегда делалось неуютно.

Она говорила, что может читать мысли только Люцифера, но кто поручится, что это правда?

Нет. О таких вещах думать не следует. Странности могут появиться от одиночества, от отсутствия общения с людьми.

А сама Элоиза Ваггонер — человек? Такое впечатление, что она мутант. Кто еще сумеет войти в телепатическую связь с существом, напоминающим живое пламя?

— Что вы играете? — спросил Сцили.

— Бах. Третий Бранденбургский Концерт. Люциферу не нравится современная дрянь. Мне тоже.

Нет, вы только подумайте, удивился Сцили, а вслух сказал:

— Послушайте, через полчаса мы начнем прыжок. Мы первыми из людей окажемся так близко от недавней сверхновой. И единственное, в чем я уверен, что, если защитные поля откажут, радиация убьет нас мгновенно. У нас нет иного оружия, кроме теории, но ядра коллапсирующих звезд не похожи ни на что другое во Вселенной, так что и к теории я отношусь весьма скептически. Короче, мы не можем сидеть и грезить наяву. Мы должны быть готовы…

— Да, сэр, — прошептала она, и в ее голосе послышалась прежняя мягкость.

Он изумленно воззрился мимо нее, мимо индикаторов и датчиков, словно мог взглядом пронзить металл насквозь и выглянуть прямо в космос, где, как он знал, плавал Люцифер.

Образ предстал перед ним: огненный шар диаметром двадцать метров, мерцающий белым, красным, золотым, ярко-синим; пламя, разметавшееся, словно волосы Медузы; стометровый кометный хвост; красота, великолепие, частица ада…

К чести капитана следует признать, что он твердо придерживался научной точки зрения, хотя она была немногим лучше догадок. В кратной системе Эпсилон Возничего, где все пространство заполнено газом и насыщено лучистой энергией, живые существа находятся в среде, какую не смоделировать ни в одной лаборатории. Мечущаяся над поверхностью планеты шаровая молния напоминает их так же, как сгусток простых органических соединений похож на жизнь, которая в конце концов из него развилась. В системе Эпсилон Возничего магнитогидродинамика сыграла ту же роль, что на Земле химия. Однажды возникнув, стабильные плазменные вихри усовершенствовались, и через миллионы лет эволюции превратились в подобие организмов. Тела их состоят из ионов, ядерных и силовых полей. Метаболизм осуществляется электронами, нуклонами, рентгеновскими лучами.

Но о чем они думают? Те несколько телепатов, которые были способны вступать с Возничими в контакт и которые первыми дали доступное человеку объяснение самому факту их существования, описать этого не смогли.

Впрочем, сами они были кучкой эксцентричных типов.

Капитан Сцили произнес:

— Надеюсь, вы передадите ему то, что я скажу?

— Да, сэр. — Элоиза выключила магнитофон. Глаза ее расфокусировались. Теперь ее уши стали микрофонами, а мозг — передатчиком, через который сообщение шло тому, кто на собственной реактивной тяге кружил сейчас вокруг «Ворона».

— Слушай, Люцифер. Ты неоднократно об этом и раньше слышал, но я должен быть уверен, что ты все правильно понял. Твоя психология, должно быть, весьма отлична от нашей. Как ты вообще согласился сотрудничать с нами? Мне этого не понять. Техник Ваггонер говорит, что вы любопытны и предприимчивы. Это правда?

Но сейчас это не имеет значения. Через полчаса мы начинаем прыжок. Мы выйдем примерно в пятистах километрах от сверхновой. Там и начнется твоя работа. Ты можешь находиться там, куда мы не отважимся забираться, наблюдать то, что мы не в состоянии видеть, и ты расскажешь нам больше, чем могут хотя бы намекнуть наши приборы. Но сперва нам надо выяснить, сумеем ли мы выйти на орбиту вокруг звезды. Тебя это тоже касается. Мертвые люди не смогут вернуть тебя домой.

Итак, прыжок ты совершишь в поле нашего корабля, но потом, чтобы не нарушить твою внутреннюю структуру, нам придется развести защитные экраны. Мы окажемся в зоне смертельной радиации, и ты должен сразу же удалиться от корабля, так как мы включим генератор защиты через шестьдесят секунд после выхода из прыжка. Потом ты приступишь к наблюдениям. Условия там… — Сцили перечислил данные. — Но это лишь предположения. Ничего знать заранее мы не можем. Если ты почувствуешь опасность, немедленно дай знать на корабль и возвращайся к нему, чтобы мы могли прикрыть тебя экраном. Понял? Повтори.

Отрывистые слова полились из Элоизы. Изложено правильно, но сколько из сказанного она опустила?

— Очень хорошо. — Сцили заколебался. — Продолжайте ваш концерт, если он вам нравится. Но за десять минут до старта прошу быть наготове.

— Да, сэр. — Она не глядела на него.

Шаги капитана прозвенели по коридору и стихли.

«А как он произнес эти слова?» — спросил Люцифер.

— Он боится, — ответила Элоиза.

«???»

— Мне кажется, ты не знаешь, что такое страх, — сказала она.

«Может быть, ты покажешь?.. Нет, нет, не надо. Я чувствую, это неприятно. Тебе не должно быть больно».

— Мне не может быть страшно, пока твой мозг властвует над моим. (Тепло наполнило ее. Веселье играло, проскальзывало маленькими искорками, как тогда, когда она была еще ребенком. Было лето. Отец брал ее за руку, они гуляли вместе и собирали полевые цветы; веселье пенилось с силой и мягкостью Баха и Бога.)

Люцифер мчался по радужной дуге вокруг корабля. Искры танцевали позади.

«Думай снова о цветах. Пожалуйста».

Она попробовала.

«Они вроде… (Очень близкий образ: фонтаны, распускающиеся, словно разноцветные бутоны с лепестками из рентгеновских лучей; и свет, всюду свет.) Но такие крошечные, и от них такое недолгое удовольствие».

— Даже не верится, что ты смог понять это, — прошептала она.

«Это ты поняла за меня. Я ничего подобного не видел, пока не появилась ты».

— Но ты видел так много другого… Я пытаюсь разделить твои чувства, но мне не понять даже того, что такое звезда.

«Откуда вам, рожденным на планете, знать это. Но ты можешь коснуться ее».

Щеки ее снова раскраснелись. Пришла мысль, контрапунктом вплетенная в ликующую музыку:

«Кто я такой, ты знаешь? Для тебя я: огонь и воздух. Я не испытывал свежести ветров и тяжести земли, пока ты не подарила мне это. Ты — лунный свет над океаном».

— Нет, не надо, — попросила она. — Пожалуйста.

Смущение:

«А почему нет? Ты обижаешься на шутки? Тебе они не нравятся?»

— Я… я считаю, что это правда… — Она резко откинула голову назад. — Нет! Будь все проклято, если я начну еще испытывать вину перед собой!

«Что начнешь? Разве мы живем не в реальности, которая — море звезд и песен?»

— Да. Для тебя. Научи меня.

«Если ты станешь учить меня».

Мысль прервалась, но контакт остался, бессловесный, какой — она частенько это воображала — обязательно должен объединять любовников.

Она сердито покосилась на шоколадное лицо Мотилала Мазундара, когда физик появился в дверях.

— Что вам угодно?

Он удивился:

— Ничего, я хотел посмотреть, все ли у вас в порядке, мисс Ваггонер.

Она прикусила губу. Физик гораздо старательнее, чем большинство людей на корабле, пытался быть любезным с ней.

— Простите, — сказала она. — Я не собиралась на вас рычать. Нервы.

— У нас у всех они на пределе, — улыбнулся он. — Все взволнованы этой рискованной затеей; как хорошо будет вернуться домой, правда?

Домой, подумала она. Четыре стены, комната с окнами на грохочущую улицу. Книги и телевизор. Она представила себе свой доклад на ближайшей научной конференции… Но ведь когда конференция закончится, никто не пригласит ее на ужин.

«Я такое страшилище?.. — удивилась она. — Наверное, я не из тех, на кого приятно смотреть, но я стараюсь быть милой и интересной. Может быть, я слишком стараюсь?»

«Только не со мной», — сказал Люцифер.

— Ты не такой, как все, — ответила она.

Мазундар заморгал:

— Простите?

— Не обращайте внимания, — поспешно произнесла она.

— Знаете, я всему этому поражаюсь, — сказал Мазундар, пытаясь поддержать разговор. — Допустим, Люцифер подойдет вплотную к сверхновой. Вы сможете его услышать? А как же эффект замедления времени, не будет ли он влиять на скорость его мышления?

— А есть такое, замедление времени? — Она попробовала хихикнуть. — Я же не физик, я всего-навсего глупенькая библиотекарша, которую уволили за ее жуткие способности.

— А вы не знаете? Странно. Мне казалось, на лекции все присутствовали. Интенсивность гравитационных полей так же воздействует на время, как околосветовая скорость. Грубо говоря, процессы протекают более медленно, чем в открытом космосе. Это так же, как свет от массивной звезды сдвинут к красному участку спектра. В ядре нашей сверхновой содержатся чуть ли не три солнечные массы и у него теперь такая плотность, что сила притяжения на поверхности… хм, невероятно велика. Таким образом, по нашим часам пройдет немало времени, прежде чем ядро сожмется до радиуса Шварцшильда; хотя для наблюдателя на звезде процесс коллапсирования происходит довольно быстро.

— Радиус Шварцшильда? Не будете ли вы любезны объяснить? — Элоиза почувствовала, что с ее помощью Люцифер тоже слушает.

— Если мне только удастся сделать это без математики. Видите ли, масса, которую мы собираемся изучать, настолько велика, а плотность ее столь высока, что там нет сил, способных противостоять гравитации. Поэтому сжатие будет продолжаться, пока излучение уже не сможет преодолевать гравитацию. И тогда звезда как бы исчезнет из Вселенной. Однако, если верить теории, сжатие будет продолжаться до нулевого объема. Конечно, как я уже сказал, с нашей точки зрения это будет длиться очень долго, настолько, что у нас пропадет всякий интерес. К тому же теория не учитывает квантомеханических взаимодействий, которые начинают проявляться в конце. Все это до сих пор не очень-то ясно. Я надеюсь, что наша экспедиция привезет много новых данных. — Мазундар пожал плечами. — И все равно мне непонятно, мисс Ваггонер, почему предполагаемое искажение времени не помешает нашему приятелю поддерживать связь с кораблем даже вблизи звезды.

— Я сомневаюсь в вашей правоте. — Люцифер заговорил, и Элоизе казалось, что никто, кроме нее, не знает, как это приятно, когда ты нужна тому единственному, кто думает о тебе. — Телепатия — не волновой феномен. Иначе и не может быть, поскольку мысль распространяется мгновенно. Для нее нет ограничений в расстоянии. Скорее, это вид резонанса. Оказавшись созвучными, мы двое можем вступать в контакт хоть через все просторы мироздания, и я не знаю ни одного природного явления, которое смогло бы нам помешать.

— Будем надеяться. — Мазундар внимательно посмотрел на нее. — Спасибо, — неловко произнес он. — Ах… да… мне следует идти на свой пост. Всего хорошего.

Элоиза попросту не заметила, как он ушел, так и не дождавшись ответа. В мозгу ее царили пламя и песня.

— Люцифер! — громко выкрикнула она. — Это правда?

«Мне так кажется. Весь наш народ — телепаты, мы в этом разбираемся лучше вас. И наш жизненный опыт говорит, что для телепатии нет преград».

— А ты всегда сможешь быть со мной? Ты меня не покинешь?

«Если ты того хочешь, я буду только рад».

Танцевало и изгибалось тело-комета, негромко посмеивался мозг из огня.

«Да, Элоиза, я так рад навсегда остаться с тобой. Еще никто даже… Счастье. Счастье. Счастье».

Они назвали тебя даже правильнее, чем им кажется, хотела сказать она, а может быть, и сказала. Они думали, что назвав тебя именем дьявола, они превратят тебя в такого же крохотного и беспомощного, как они сами. Но на самом-то деле Люцифер — это не имя дьявола. Это означает всего лишь — Светозарный. Один из римских офицеров даже к Христу обращался, называя Люцифером. Прости, Господи, я знала об этом, здесь я бессильна что-либо изменить. Слышишь ли Ты меня? Я понимаю, он не христианин, но ему, наверное, и невозможно им быть, он даже не ведает, что есть грех. Люцифер, Люцифер…

Она вновь включила магнитофон, и музыка загремела на пределе.

Корабль вздрогнул — мировые линии на мгновение разошлись — и преодолел 25 световых лет, отделявших его от центра звездной катастрофы.

Послышался отвратительный визг металла; затем удар, запах озона, вспышка пламени, падение, бесконечное падение — невесомость… Растерявшись, Элоиза нашарила интерком. Посыпались слова:

— …блок взорвался… обратный удар электромагнитных полей… откуда мне знать, как справляться с этими штуками, когда они взрываются?.. помогите, помогите…

Голоса прервал рев аварийной сирены.

Ужас поднимался в ней, она нашарила висящее на груди распятие. И тут в нее вошел Люцифер. Она засмеялась от его самообладания и мощи.

Сразу же после прыжка он отлетел от корабля и плыл теперь параллельным курсом, со всех сторон окруженный расползающимися сквозь пространство беспокойными радугами. «Ворон» был для него не металлической сигарой, какой увидел бы его глаз человека, а сиянием, пылающим всеми цветами спектра. А сверху, над ним, виднелось ядро сверхновой, крошечное на таком расстоянии, но невообразимо, невероятно яркое.

«Не бойся (пришла его ласка). Я понимаю. Мы вышли в районе, где плазма более плотна. Корпус после прыжка был не защищен, а когда поле восстановилось — в вашем основном генераторе произошло короткое замыкание. Но вам ничего не угрожает. Вы можете сделать ремонт. А я — я купаюсь в океане энергии. Никогда я не ощущал в себе столько жизни. Идем, окунемся со мной в этот поток!»

Голос капитана Сцили словно ударил:

— Ваггонер! Передайте своему Возничему, пусть займется делом. Мы обнаружили источник излучения на пересекающемся курсе, и его мощность может оказаться слишком большой для наших экранов. — Он назвал координаты. — Что это такое?

На мгновение Элоиза ощутила идущую от Люцифера тревогу. Он изогнулся и помчался прочь от корабля. Но тут же мысль его, совершенно четкая, дошла до нее. У нее недоставало слов описать ужасающее великолепие, которое она теперь наблюдала с ним вместе: шар ионизированного газа диаметром в миллион километров несся на них сквозь дымку туманности прямо от обнаженного сердца звезды. Звука не было — пространство вокруг по земным меркам могло считаться чуть ли не идеальным вакуумом, — но она слышала идущий от него грохот, ощущала бьющую ключом ярость.

Она заговорила:

— Это сгусток извергнутой материи. Должно быть, при выбросе он получил вращательное движение, сконденсировался, и, благодаря трению и притяжению сверхновой, затормозился, оказавшись на кометной орбите. Звезда словно стремится окружить себя новорожденными планетами…

— Он врежется в нас раньше, чем мы будем в состоянии маневрировать, — заявил Сцили. — Если вы знаете какие-нибудь подходящие молитвы, можете к ним обратиться.

— Люцифер! — позвала она. Ей не хотелось умирать, если ему предстояло жить.

«Может быть, я смогу отклонить его, — произнес он со злостью, которой она раньше в нем не подозревала. — Я перепутаю свои и его поля, буду поглощать свободную энергию и постараюсь дестабилизировать его конфигурацию; да, возможно, мне удастся помочь вам. Но и ты помоги мне, Элоиза. Будем сражаться вместе».

И он яростно бросился навстречу несущейся на них колеснице Джаггернаута.[2]

Она чувствовала, как хаос электромагнитных пут впился в него. Чувствовала, как рвется он и мечется. И его боль входила в нее. Он боролся за себя, но это был и ее бой. Они вцепились друг в друга, Возничий и газовое облако. Формировавшие их силы сплелись, как руки богатырей. Ядро Люцифера полыхало; он приник силовыми полями к облаку, жадно пил его материю, тут же отбрасывая ее назад; струя реактивной отдачи прочертила небеса.

А Элоиза Ваггонер, разделяя жизнь его и борьбу, сидела на полу и колотила по нему разбитыми в кровь руками.

Время каплями утекало в прошлое.

Наконец она с трудом уловила сообщение, полное неимоверной усталости:

«Победа».

— Твоя, — простонала она.

«Наша».

В свои телескопы люди видели, как светящаяся смерть проходит мимо. Надежда воскресала в них.

— Возвращайся! — молила Элоиза.

«Не могу. Нет сил. Мы слились, облако и я, и падаем на звезду. (Казалось, робкая рука протянулась к ней, чтобы подбодрить.) Не волнуйся за меня. Пока мы падаем, я успею накопить энергию — за счет самой звезды, — а потом уйду по спирали. Разве я могу потерпеть неудачу, если возвращаюсь к тебе, Элоиза! Жди меня. Отдохни. Поспи».

И он послал ей образ своей мечты об огненных цветах, веселье, звездах, которые были ему домом.

Когда ее вели в госпиталь, она закричала. Пришлось сделать укол.

* * *

Он не понимал, что собирается противостоять такой чудовищной силе, что даже пространство и время деформируется под ее воздействием.

Скорость катастрофически увеличивалась — но только в его собственном восприятии; с «Ворона» за его падением наблюдали несколько дней. Свойства материи менялись. Ему никак не удавалось испустить достаточно сильный импульс, чтобы спастись.

Радиация. Частицы рождались, гибли и рождались заново, дождем и ветром проносясь сквозь его тело, и оно разрушалось, отшелушивалось слой за слоем. Ядро сверхновой вырастало перед ним слепяще-белым безумием. И оно сжималось, сжималось по мере его приближения, становясь все компактнее, все ярче, пока само понятие «яркость» не потеряло всякий смысл. А потом за него принялись силы гравитации.

«Элоиза! — пронзительно выкрикнул он в агонии. — О, Элоиза, помоги мне!»

Звезда поглощала его. Тело сделалось невероятно тонким, и невероятно длинным — и навсегда исчезло для глаз наблюдателей.

* * *

Когда корабль покинул окрестность сверхновой, капитан Сцили решил проведать Элоизу в госпитале. Фактически она была уже здорова.

— Знаете, я скажу, он был настоящим мужчиной, — пробормотал капитан. — Мы с ним совершенно разного происхождения, а он умер, спасая нас.

Она внимательно посмотрела на него, в глазах ее застыло гораздо больше льда, чем обычно.

Он едва разобрал ее ответ:

— Он — мужчина. Значит, он тоже обладает бессмертной душой.

— Ну… хм… если вы верите в такие вещи, то полагаю, да.

Она покачала головой:

— Иначе почему же он никак не успокоится?..

Капитан оглянулся на врача, но обнаружил, что они одни в тесном помещении с металлическими стенами.

— Что вы имеете в виду? — Он заставил себя погладить ее по руке. — Я знаю, он был вам верным другом. И все же сейчас он мертв. Скончался. Быстро, ярко, я не могу представить себе лучшую смерть.

— Для него… да, я согласна… Но… — Она была не в силах продолжать. Внезапно глаза ее закрылись. — Перестань! Ну пожалуйста!

Сцили пробормотал что-то успокаивающее и выскочил из помещения. В коридоре он наткнулся на Мазундара.

— Ну как она? — спросил физик.

Капитан нахмурился:

— Плохо. Боюсь, как бы она окончательно не свихнулась прежде, чем мы доберемся до ближайшего психиатра.

— Что, так скверно?

— Она считает, что может воспринимать его.

Мазундар с силой ударил кулаком по ладони:

— Этого я и боялся.

Капитан настороженно ждал.

— Она может, — сказал физик. — Конечно же, может.

— Невероятно! Он же мертв!

— Не забывайте о замедлении времени, — напомнил Мазундар. — Для нас — да, он исчез из поля зрения и погиб быстро. А по времени сверхновой? Оно же отлично от нашего. Для нас заключительная стадия звездного коллапса протекает бесконечное число лет. А для телепатии нет ограничений в пространстве. — Физик резко повернулся и зашагал прочь от госпиталя. — Он останется с ней навсегда.

Эдмонд Гамильтон Закрытые миры

I

Он шагал по улицам Нью-Йорка, пытаясь вести себя так, словно был землянином.

«Я погиб, если они узнают, кто я на самом деле», — думал Морган Чейн.

Он был похож на землянина — не очень высокий, широкоплечий, черноволосый, с темным, грубоватым лицом. И он мог довольно сносно говорить на здешнем языке. Все это было неудивительно, так как его покойные родители были жителями этого мира, этой планеты Земля, которую он никогда не видел до своего прибытия сюда несколько дней назад.

«Перестань даже думать о том, что ты Звездный Волк!»

Об этом никто не знал, кроме Дайльюлло. А тот никому и не собирался говорить, по крайней мере, до тех пор, пока они остаются партнерами. Это в сущности позволяло Дайльюлло властвовать над жизнью и смертью Чейна, поскольку смертный приговор захваченным в плен Звездным Волкам выносился быстро и без колебаний почти в каждом мире галактики.

Чейн улыбнулся и сказал про себя: «Черт с ним!» Опасность всегда живет, и если ты избегаешь ее, то всего лишь существуешь. Во всяком случае здесь, где он выглядел, как все остальные, риск попасть под подозрение был невелик. В толпе его никто даже и не заметит.

Однако его замечали. Люди обращали на него внимание при встрече и потом провожали взглядом. В его шагах была пружинистость, которую он не мог полностью скрыть. Он родился и вырос на Варне, там, где живут ненавистные Звездные Волки, а это крупная, тяжелая планета. Он мог адаптировать свои мышцы к условиям меньшей гравитации на планетах меньшего размера вроде Земли, но не мог полностью скрыть свою латентную силу и скорость. Его темное лицо выделялось чем-то особым, едва уловимой нечеловеческой безжалостностью.

Мужчины взирали на него с тем же выражением, с каким глядели на нелюдей, которых порой можно встретить в этой части звездопорта. Женщины при взгляде на него испытывали и испуг, и интерес. От косых взглядов Чейну начинало становиться немного не по себе. Не потому, что боялся кого-то из этих людей, нет, варновец мог любого из них переломить пополам, а потому, что не хотел ни во что ввязываться.

— У тебя талант находить неприятности, — сказал ему как-то Дайльюлло. — Если ты попадешь здесь в какую-нибудь перепалку, ты кончен как наемник.

Чейн только пожимал плечами. Однако ему на самом деле не хотелось уходить из наемников. После варновцев это были вторые по стойкости люди в космосе, практичные люди, в основном земляне, которые выходили в Галактику и делали там за деньги грязную, опасную работу. Конечно, они не были такими стойкими, как Звездные Волки, но те отвергли Чейна, и для него куда лучше быть наемником, нежели кем-то другим.

Чейн оставил шумную улицу и зашел в таверну. Здесь оказалось тоже многолюдно, но большинство посетителей были мужчины из звездопорта со своими девицами, и всем им, находившимся навеселе, было явно не до Чейна. Он заказал виски и тут же выпил, отметив про себя, что было оно неважное, как бы ни расхваливал Дайльюлло. Потом заказал еще порцию. Вокруг стоял неумолчный шум, но Чейн перестал его воспринимать, предавшись размышлениям о прошлом.

Он вспомнил Варну, которая всегда была ему домом — огромную, суровую, негостеприимную, слишком большую по размерам планету, не дающую своим детям ничего, кроме необыкновенной силы и скорости, вливаемых в их тела чудовищной гравитацией. Получил это даже и Чейн, сумевший выжить после рождения там. Варна походила на строгую мать, которая говорила своим сыновьям: «Я дала вам силу, и это все, что мне надлежит дать, все остальное, нужное вам, идите и добывайте сами».

И сыновья Варны уходили добывать!

Как только от безрассудных землян, стремившихся к расширению торговли, варновцы узнали технологию строительства звездных кораблей, они бросились грабить меньшие миры. В космосе они оказались непобедимы, никто не мог тягаться с ними в способности переносить тяжелые перегрузки. Стремительные и безжалостные, они стали наводить страх на Галактику; недаром их прозвали Звездными Волками!

По грустному лицу Чейна, словно рябь по темной глади пруда, пробежала улыбка. Память оживила картины тех времен, когда их небольшие эскадрильи возвращались домой, низвергаясь со звездного неба навстречу своей суровой родине, фейерверкам, дележу награбленной добычи и веселью, в котором уже никто много не думал о том, что во время рейда кто-то погиб; Чейн словно снова видел, как варновцы с видом победителей шагали по улицам своих городов, как прелестные золотистые волосы ниспадали на их высокие фигуры, как их узкие лица были наполнены гордостью, а по-кошачьи раскосые глаза ярко блестели.

И он был тогда одним из них. Он гордо шагал вместе с ними, участвовал вместе с ними в рейдах на звездные миры жил общими опасностями.

И вот теперь все это ушло в прошлое: они выгнали его Он вынужден сидеть здесь, в этой отвратительной комнате в нудном городе, на нудной планете, и уже никогда больше не увидит свою Варну.

— Забавляешься, Чейн?

На его плечо легла чья-то рука, и он увидел за спиной длинное, лошадинообразное лицо Дайльюлло.

— Забавляюсь, — ответил Чейн. — Не припомню, когда я имел больше забав, чем теперь.

— Чудесно, — сказал человек значительно старше годами и присел. — Это просто чудесно. А у меня было опасение, как бы ты не ввязался в какую-нибудь драку, убийство или грабеж в то, что варновцы называют забавой. Я так забеспокоился, что подумал: надо присмотреть за тобой.

В холодных бесцветных глазах Дайльюлло мелькнул иронический огонек. Он повернулся и заказал выпивку.

Чейн взглянул на него и подумал: если бывают минуты когда он ненавидит Дайльюлло, то сейчас как раз одна из них.

Дайльюлло обратился к нему:

— Знаешь, Чейн, ты похож на изнывающего от скуки тигра. Но этому тигру придется поскучать да еще и побыть на коротком поводке. Ты не в каком-нибудь отдаленном звездном мире, а на Земле. Здесь любят послушание.

— И не надоело вам об этом напоминать, — буркнул Чейн Дайльюлло получил заказанную выпивку и тут же ее ополовинил.

— Мне подумалось, что у тебя скверное настроение. Поэтому ты, возможно, будешь рад услышать, что скоро нам может подвернуться новая работа.

Чейн мгновенно поднял глаза:

— Какая? Где?

— Пока не знаю, — ответил Дайльюлло, допивая свой бокал. — Завтра утром со мной хочет встретиться очень крупный воротила в космической торговле по имени Эштон. Полагаю что не без причины он хочет видеть лидера наемников.

— Прошло так мало времени и вы опять беретесь за какое-то дело? Ведь нам хорошо заплатили за ту работу для Карала. Я полагал, что вы хотели как следует отдохнуть.

Дайльюлло сжал спой суровый рот, взглянул на опустевший бокал и стал его крутить сильными, похожими на обрубки пальцами.

— Я стригусь довольно коротко, Чейн, — сказал он. — Но я не могу постричься настолько коротко, чтобы на висках исчезла седина. Я становлюсь уже немножко старым, чтобы возглавлять наемников. И если я сейчас откажусь от хорошего предложения, в будущем его просто может не быть.

Как раз в этот момент в таверну вбежал человек. Высокий, грубоватой внешности он был одет в такой же комбинезон с поясом, в каких были Дайльюлло и Чейн. Осмотревшись вокруг, незнакомец поспешил к ним.

— Вы Джон Дайльюлло, не правда ли? — обратился он. — Я видел вас не раз в Зале Наемников, хотя лично встречаться не приходилось.

От волнения он говорил торопливо, сбивчиво:

— Мы только что нашли Болларда. Кто-то сказал, что вы здесь, и я пришел…

Дайльюлло вскочил, и его лицо вдруг резко постарело и стало более суровым. Боллард — его старый друг в последней операции был его заместителем.

— Вы нашли его? Что это значит?

— В переулке, квартал или два отсюда. Похоже, его оглушили из станнера и ограбили. Мы сообщили в полицию, а потом кто-то сказал, что вас видели…

Дайльюлло снова прервал сбивчивую речь пришельца, схватил его за руку и потащил к двери.

— Показывайте, — сказал он.

Вслед за незнакомцем Дайльюлло и Чейн быстро вышли на улицу. На город только что опустилась темнота, зажглись фонари, но улица была еще не очень многолюдна.

Незнакомец не переставал верещать:

— Не думайте, что он сильно пострадал. Его только оглушили. Я его сразу узнал, год назад он был у нас лидером.

Дайльюлло выругался:

— А я-то думал, что он очень стар, чтобы быть таким дураком.

Их вожатый свернул в узкий переулок между какими-то темными складами.

— Сюда… за следующим углом. Не знаю, прибыла ли уже полиция. Первым, делом мы ее вызвали…

Когда они находились на полпути к указанному углу, сзади из темноты раздался шуршащий звук станнера, и их движение оборвалось.

Дайльюлло рухнул без сознания. Чейн успел сделать всего лишь четверть поворота и тоже упал наземь.

Чейн не потерял сознания, так как во избежание излишнего шума владелец станнера поставил оружие на энергетическую отметку, достаточную лишь парализовать человека.

Разумеется, обычного человека. Но Чейн не был обычным человеком с Земли; он был выходцем с Варны, которая дала ему более крепкие мышцы, более крепкую нервную систему; и он вовсе не был выведен из строя.

Он упал, ударился о покрытие дороги и лежал лицом вверх, с открытыми глазами и почти парализованными мышцами. Почти, но не совсем. Он мог немного шевелить конечностями, хотя ощущал их какими-то вялыми, далекими.

Он не делал каких-либо движений. Хитрость, которую приобретает Звездный Волк за свою жизнь, подсказывала ему пока не двигаться, по крайней мере до тех пор, пока он хотя бы частично не преодолеет оцепенелость.

Чейн увидел словно в тумане, как человек приведший их сюда, склонился над ними, а затем прибежал еще один из темного прохода, где скрывался в засаде. Обе фигуры колыхались в глазах Чейна, казались нереальными.

— Вот этот, — сказал псевдонаемник. Он нагнулся над потерявшим сознание Дайльюлло и стал его обыскивать.

— Я по-прежнему думаю, что их нет при нем, — заявил второй.

— Послушай, — возразил псевдонаемник, продолжая неистово шарить в одежде Дайльюлло. — Он получил шесть хараловских светляков в качестве своей доли за последнюю работу и не заходил ни в один банк, чтобы положить их на хранение. Я говорил тебе, что все время следил за ним… А-а! Вот!

Из карманчика нижнего белья Дайльюлло он вынул небольшой мешочек и высыпал его содержимое к себе на ладонь. Даже в темноте светляки излучали то внутреннее сияние, которое делало этот драгоценный камень желанным повсюду в Галактике!

Шесть светляков, — тупой болью отдалось в мозгу Чейна, — из-за них столько всего перенес Дайльюлло, весь этот ад и опасности в созвездии Ворона. И зачем его, мудрого Дайльюлло, угораздило держать камни при себе вместо того, чтобы продать, как это сделали Чейн и остальные.

Чейн все еще был неподвижен. Он чувствовал, что его нервы и мышцы обретают жизнь, однако, пока недостаточно. Тот, другой, нагнулся над ним и вынул из кармана деньги. Чейн не шелохнулся. Он еще не был готов…

Мгновение спустя он решил, что готовность больше откладывать нельзя. Псевдонаемник отошел назад и стал снимать с себя комбинезон. Он протараторил своему напарнику:

— Перережь им глотки. Они оба могли бы меня опознать. Я сниму эту шкуру, и мы смываемся отсюда.

Над Чейном склонилась темная фигура с блеснувшей сталью в руке.

Звездный Волк, убей! — застучало в мозгу, и Чейн всю спою силу мысленно направил в полуонемевшие мышцы.

Он резко напрягся, поднял руку и ударил ею по подбородку человека с ножом. Хотя он все еще пребывал в полуоцепенении и не обрел всей варновской мощи, удар оказался достаточно сильным, чтобы человек с ножом зашатался, упал и после этого лежал, не шевелясь.

Чейн поднялся. Он стоял покачиваясь, пока не уверенный в себе, но готовый броситься в атаку. Псевдонаемник запутался ногами в снимаемом комбинезоне. Он начал искать в своей одежде спрятанное оружие, но Чейн настиг его раньше, чем тот успел вооружиться.

Ребром ладони Чейн нанес удар по горлу псевдонаемника. Тот издал звук, словно чем-то подавился, зашатался и рухнул навзничь. Упал и Чейн. Он был еще слишком слаб, чтобы держаться на ногах. Пришлось пролежать несколько минут, прежде, чем он снова смог подняться.

Перед тем, как прочно встать на ноги, Чейн был вынужден несколько минут растирать их онемевшими руками, которые он воспринимал сейчас как что-то не свое, вроде надетых боксерских перчаток. Затем он прошел и осмотрел по очереди нападавших. Они были покалечены, без сознания, но живы.

Чейн подумал: если бы удар станнера не поубавил вполовину его силу, налетчики оказались бы убитыми. И на его взгляд это было бы справедливым. Он ведь не Дайльюлло с его глупыми предубеждениями против ненужных убийств…

Чейн подошел к Дайльюлло, присел на колени и начал массировать ему нервные центры. Вскоре Дайльюлло пришел в себя.

Осоловело глядевшему лидеру Чейн тихо сказал:

— А я-то думал, что он очень стар, чтобы быть таким дураком. Кажется вам, Джон, принадлежат эти слова?

Дайльюлло уже полностью оправился.

— Ты убил их?

— Нет, не убил, — ответил Чейн. — Я был добропорядочным рядовым наемником. Но должен признаться: это произошло потому, что у меня не хватило сил после шока, который ошеломил вас.

— Они, конечно, охотились за моими светляками, — глухо сказал Дайльюлло. — Я, круглый идиот, держал их при себе и не предполагал, что подобное может со мной произойти.

Чейн забрал у грабителей светляки Дайльюлло и свои деньги.

— Хорошо, пойдем отсюда, — сказал Дайльюлло, принимая камни. — Следовало бы передать этих мерзавцев в полицию, но соблюдение закона потребует времени, а я не думаю, что нам захочется обивать пороги судебных инстанций Земли в то время, как наклевывается работа в космосе.

Они покинули переулок и снова оказались на улицах, залитых ярким светом.

— Джон, — сказал Чейн.

— Да?

— Я забыл поблагодарить за то, что вы пришли присмотреть за мной.

Дайльюлло ничего не сказал в ответ.

II

Громадное, кремового цвета здание, в котором разместилась компания «Эштон трэйдинг», находилось не очень близко к звездопорту. Со впечатляющей отчужденностью оно стояло особняком на огромной территории. Перед зданием были разбиты лужайки с зелеными насаждениями, а сзади раскинулась огромная стоянка для автомашин и летательных аппаратов. Дайльюлло вставил несколько монеток в счетчик автотакси и въехал во внутреннее помещение здания, где все, как и снаружи, было столь же впечатляюще, особенно стены, покрытые золотистым мрамором из какого-то далекого звездного мира.

По коридорам безмолвно и деловито сновали чиновники разных рангов, секретарши, курьеры, скромно, но элегантно одетые, с приятной внешностью. Дайльюлло почувствовал, что его грязно-коричневый подпоясанный комбинезон явно не вписывался в обстановку. Однако поднявшись в лифте на самый верхний этаж офисов, он встретил исключительно любезное обхождение.

Какой-то человек учтиво предложил ему кресло, но Дайльюлло отказался и прошел дальше, во внутренние офисы. Бросив взгляд вокруг, он заметил, что девушки и мужчины приподняли свои головы от столов и уставились на него.

— Наемник, — донеслось до него.

«Романтический ореол вокруг моей профессии, — раздраженно подумал Дайльюлло. — Я наемник, искатель приключений, тот, на которого стоит поглазеть».

Он вспомнил, что когда-то в ранней юности и он испытывал подобное чувство к наемникам. Он тогда мог тоже устроиться на какую-нибудь работу в межзвездной торговле и получать такие же деньги, что имеют эти люди, работающие на Эштонов, но это было бы слишком пресно. Он тогда решил, что станет наемником, что на него будут обращены взоры людей.

И вот теперь, дожив до средних лет, с седыми висками, стоит он здесь фигурально, если не буквально, с протянутой шляпой в надежде получить хорошую работу от тех самых торговцев, которых презирал.

— Мистер Дайльюлло? Пройдите сюда, пожалуйста.

Его почтительно ввели в очень просторный кабинет с широченными окнами, из которых открывалась панорама башен, доков и кораблей, протянувшихся далеко за кварталом звездопорта.

Дайльюлло был не лишен предубежденностей. Ему уже приходилось иметь бизнес с магнатами и ему не нравился этот тип людей. Без энтузиазма он пожал руку протянутую Джеймсом Эштоном.

— Спасибо, что пришли, мистер Дайльюлло, — приветствовал Эштон. — Счастлив возможности встретиться с вами.

Он не похож на магната, подумал Дайльюлло. Эштон скорее походил на седеющего ученого средних лет, с добрым лицом, дружелюбными глазами и определенной простоватостью манер.

Дайльюлло сразу же перешел к делу:

— Мистер Эштон, ваша секретарь, звонившая мне, сказала, что у вас есть работа, которую вы хотели бы мне поручить. Что это за работа?

А про себя подумал: «Что бы там ни было, ясно, что речь пойдет о чем-то реальном. „Эштон трэйдинг“ не станет приглашать наемников для чего-то несуществующего».

Эштон вынул из ящика стола и передал Дайльюлло фотографию, на которой был запечатлен человек, очень похожий на хозяина кабинета, но на несколько лет моложе.

— Это Рендл Эштон, мой брат. Я хочу, чтобы вы его нашли.

— Найти? — взглянул, на него Дайльюлло. — Выходит, вы не знаете, где он находится?

— Вообще-то, я знаю. Он в Закрытых Мирах.

— Закрытые Миры? — нахмурился Дайльюлло. — Не думаю, что я… одну минутку. Это за Рукавом Персея, звезда с тройкой планет…?

Эштон кивнул:

— Звезда Альюбейн. У нее три планеты — Закрытые Миры.

Дайльюлло еще больше нахмурился:

— Теперь я вспомнил. Это странная, изолированная, небольшая система, где не любят визитеров и вышибают прочь любого, кто туда попал. Если вы не против, мне бы хотелось знать, что за дьявол погнал туда вашего брата?

Эштон откинулся на спинку кресла:

— Это требует, мистер Дайльюлло, небольшого пояснения. Но сначала разрешите мне сказать: я знаю, что Рендл находится в Закрытых Мирах, но я не знаю, где именно, и я не знаю, жив он или мертв. Ваша работа состояла бы в том, чтоб найти его и, если он жив, привезти сюда.

— Зачем же для этого вам нужны наемники? — скептически спросил Дайльюлло. — У вашей фирмы имеются сотни звездных кораблей, тысячи толковых работников.

— Торговцы — не бойцы, — ответил Эштон. — Проникнуть в Закрытые Миры и выбраться оттуда будет опасно.

— Но правительство…

— Правительство Земли не может ничего сделать. А если бы сделало, это было бы вмешательством в дела независимого звездного мира. Все обращения правительства, посланные на Альюбейн, остаются просто без ответа.

Эштон развел руками:

— Теперь вы видите, почему я подумал о наемниках. Они — и, особенно вы, мистер Дайльюлло, — успешно выполнили ряд в высшей степени опасных заданий. Я много наслышан о ваших парнях.

— Закрытые Миры, — промолвил Дайльюлло. — Мне приходилось еще кое-что слышать об этой системе. Это было очень давно.

* * *

Да, это было очень давно. Когда я в третий раз подрядился наемником, был молод и ужасно гордился своей профессией. Мы находились на планете Арктур-2, только что закончив свою работу и получив за нее деньги. У всех было приподнятое настроение; в ту жаркую, душную ночь я сидел вместе с остальными и потягивал чересчур крепкий для меня алкогольный напиток с таким небрежным видом, словно пил его всю жизнь, и слушал болтовню старого Донахью.

Старый Донахью? Боже, да ведь мне теперь больше лет, чем ему тогда; и куда все это девалось — молодость, швыряние деньгами… и друзья? Под прокуренными лампочками метались маленькие белые летучие мыши, которых там называли «иггин», а я продолжал пить и делать вид, что все это чепуха для меня — и незнакомые запахи, и шум, и женщины со скользящей походкой, приносившие нам выпивку; и все это время меня, бедного парня из Бриндизи, побывавшего не в одном звездном мире, распирало от гордости.

Да, так что же говорил тогда Донахью об Альюбейне? «У них там что-то большое. Такое большое, что никого не хотят туда пускать, чтобы его не отняли у них. Нам дали под зад сразу же, как мы там сделали посадку. Там, в Закрытых Мирах, имеется что-то дьявольски огромное».

* * *

— Этим бизнесом, — продолжал говорить Эштон, — наша семья занимается уже на протяжении четырех поколений. Отец хотел, чтобы это было надежно обеспечено и в будущем. Как только Рендл и я достаточно подросли, он послал нас, обратите внимание, рядовыми членами экипажа в целую серию полетов, связанных со звездной торговлей. Отец хотел, чтобы мы освоили этот бизнес с самых азов.

Эштон встряхнул головой.

— Со мной это получилось, — сказал он. — Я освоил и полюбил бизнес. Но с Рендлом вышло все иначе. Он увлекся всеми этими экзотическими, странными народами, встреченными им в далеких звездных мирах. Увлекся настолько, что, несмотря на возражения отца, снова поступил в университет и занялся изучением внеземной антропологии. В этой области он теперь первоклассный эксперт.

— Именно этим он и занимается на Альюбейне? — спросил Дайльюлло.

Эштон кивнул головой.

— Рендл еще раньше предпринял ряд научных поездок. Не имея ограничений в деньгах, он, разумеется, мог позволить себе оснастить спои небольшие экспедиции наилучшим образом. И вот во время одного из таких путешествий он услышал, что в Закрытых Мирах имеется какая-то большая наущая тайна.

— Какая точно?

— Не знаю. Ни мне, ни кому-нибудь другому он не рассказывал. Он лишь говорил, что это настолько фантастично, что никто ему не поверит, пока он не добудет доказательств. Насколько я себе представляю, он, надо полагать, гоняется за химерой. Но что бы там ни было, он отправился. Он пригласил с собой четырех специалистов, взял у нашей фирмы небольшой крейсер с экипажем — как вы понимаете, он полноправный партнер — и отбыл на Альюбейн. И не возвратился.

Эштон сделал паузу.

— Так-то вот. С тех пор за пять месяцев от него ни одной вести. Я не знаю, что он там делает, но я хочу знать, и я готов уплатить за то, чтобы группа наемников вылетела и нашла его. Может быть с ним случилась большая беда, а может быть и нет вовсе ничего. Надо его просто найти.

— А что, если мы найдем его мертвым? — спросил Дайльюлло.

— В этом случае, я хочу, чтобы вы доставили сюда юридические подтверждения его смерти.

— Понимаю.

— Нет, не понимаете. И не смотрите так на меня. Я люблю брата и хочу, чтобы с ним ничего не случилось. Но если он погиб, мне нужно это знать; я не могу заниматься крупными делами, когда никто не знает, жив или мертв совладелец фирмы.

— Мистер Эштон, — сказал сдержанным топом Дайльюлло, — я хотел бы принести извинения за то, что сейчас подразумевал.

— Это вполне понятно, — кивнул головой Эштон. — Чтобы иметь успех, бизнесмены обязаны быть комбинацией полка и акулы. Но Рендл чудесный человек, и я беспокоюсь за него.

Он протянул руку в стол, вынул оттуда папку и передал ее Дайльюлло.

— Я приготовил все, что известно о мирах Альюбейна. Наша компания достаточно хорошо осведомлена о многих звездных мирах, но, несмотря на это, об Альюбейне информация скудна. Полагаю, вам захочется познакомиться с ней перед тем, как принять решение о работе.

Дайльюлло кивнул головой, взял папку и стал вставать:

— Я беру это с собой и прочту.

— Читайте здесь сейчас, — сказал Эштон. — Я вас не буду торопить. Для меня в настоящее время нет ничего важнее, чем Рендл.

Дайльюлло был удивлен. Он раскрыл папку и стал читать вложенные в нее листы, а Эштон тихо занялся своими бумагами.

По мере того, как Дайльюлло все больше углублялся в чтение, его продолговатое лицо вытягивалось еще сильнее.

«Кислое дело, — размышлял он. — Нехорошее, совсем нехорошее. Не берись».

Разве не ему, Джону Дайльюлло, говорят что он стал стар для рискованных дел.

Он прочел весь материал до конца, затем снова возвратился к некоторым страницам и медленно закрыл папку.

Эштон оторвался от бумаг, и Дайльюлло ему медленно сказал:

— Мистер Эштон, это была бы ужасная работа. Надеюсь, вы понимаете, я говорю это не для того, чтобы запросить больше денег.

— Я нам верю, — сказал Эштон. — Я не сидел бы в этом кресле, если бы не мог оценивать людей. Продолжайте.

— Честно выскажу свое мнение: Думаю, что ваш брат погиб. — Дайльюлло постучал по папке. — Посмотрите, что тут есть. Ведь это факт, что жители Аркуу, главной из трех планет Альюбейна, не терпят никаких чужаков в своих мирах. Они сразу же выгоняют каждого, кто туда прилетает. И это неизменно происходит с тех пор, как там совершили посадку первые звездопланы. Смотрите, — продолжал Дайльюлло. — Ваш брат отправился туда несколько месяцев назад. Если бы аркууны выпроводили его, вы давно услышали бы что-нибудь от него. Вы же не услышали. А данные из папки свидетельствуют, что аркууны никогда не разрешали живому чужаку у них оставаться. Отсюда очевидный вывод — брата нет в живых.

Лицо Эштона стало печальным:

— Боюсь, что логика на вашей стороне. Но я не могу просто следовать за логикой, когда мой брат там и, может быть, страшно нуждается в помощи. Я должен все выяснить.

— Я прочел весь этот материал, — продолжал Эштон. — Я понимаю масштабы опасности. Единственное, что я могу сделать, — это сказать: я хорошо заплачу за риск. Я оплачу все ваши расходы и, если вы доставите сюда Рендла или точную информацию о постигшей его судьбе, я даю вам вознаграждение пятьсот тысяч земных долларов.

«Доля лидера наемников, — пронеслось в мозгу Дайльюлло, — составляет одну пятую, хозяина корабля тоже одну пятую, три пятых приходится на всех остальных. Я получаю сто тысяч долларов. Это же большой роскошный дом в Бриндизи под бухтой, о котором я мечтал всю жизнь».

— Ужасно большая сумма, — сказал Дайльюлло.

— Это деньги «Эштон трэйдинг». Они такие же мои, как и Рендла. Может быть они помогут ему. Ну как, Дайльюлло?

Дайльюлло задумался, но не очень долго. Он уже видел дом с белыми стенами и портиком, а перед домом — сбегающие вниз с пригорка ярко пламенеющие цветы.

— Лично я согласен взяться за это дело, — сказал он. — Но, помните, ведь я не один. Мне нужно сколотить команду наемников, готовых отправиться со мной, и я должен показать им этот материал. Я никогда не беру людей на опасное дело, не предупредив их заранее. Не знаю, смогу ли я их убедить даже за такие деньги.

— Это вполне понятно, — сказал Эштон и встал. — Я прикажу подготовить контракты в надежде, что вы сумеете их убедить.

Не зная, удобно ли лезть при расставании со своим рукопожатием к такой важной персоне как Эштон, Дайльюлло на мгновение растерялся, но хозяин кабинета первым непринужденно протянул свою руку.

На обратном пути в отель Дайльюлло не переставал размышлять о сотне тысяч долларов. Думать об этом заставляла усиливающаяся внутри обеспокоенность: не берется ли он за работу, которая просто не по плечу наемникам из-за чрезвычайно огромных масштабов и опасностей.

Чейн ждал его в номере отеля.

— Ну как с работой? — спросил Чейн.

— Работа есть, прелестная, огромная, и деньги поистине огромные. Все что от меня требуется — это убедить дюжину наемников отказаться от элементарного здравого смысла и отправиться со мной.

И Дайльюлло рассказал все Чей ну. Тот как-то весь ощетинился, трудно было понять, что выражал взгляд его темного лица.

— Альюбейн?

— Да. Это звезда в Рукаве Персея и у нее три планеты.

— Я знаю, где это, — сказал Чейн и засмеялся. — Тем будет хуже закону Варны. Я согласен отправиться на Альюбейн.

— Что с тобой? — уставился на него Дайльюлло. — Ты что-нибудь знаешь о Закрытых Мирах?

— Мало, — ответил Чейн. — Много лет назад на Варне узнали, что там имеется что-то большое, что-то необыкновенное, охраняемое жителями планеты Аркуу, и туда была послана одна из рейдовых варновских эскадрилий.

— И что они нашли?

Чейн отрицательно покачал головой.

— Никому, кроме Совета, они ничего не сказали. Они возвратились совершенно пустые. Затем Совет издал закон, запрещающий впредь всем варновцам появляться на Альюбейне, поскольку это крайне опасное место.

Дайльюлло в молчаливом недоумении уставился на Чейна, пока до него не дошел поражающий смысл услышанного.

Если даже Звездные Волки, не боящиеся ни бога, ни черта, ни дьявола, устрашились чего-то на Альюбейне, стало быть это что-то должно быть поистине большим и опасным.

— Надо же, чтоб ты это знал, — сказал Дайльюлло. — Если то, что ты рассказал, разнесется, я не смогу подыскать ни одного наемника для этой работы. Чейн, сделай мне одолжение. Исчезни куда-нибудь на некоторое время.

— Куда?

— Однажды ты говорил, что хотел бы посмотреть на Земле место, откуда прибыли на Варну твои родители. Ты говорил, что это в Уэльсе. Туда можно быстро добраться.

Поразмыслив немного, Чейн сказал:

— Думаю, надо съездить. Здесь мне не очень нравится.

— И не возвращайся, Чейн, пока я сам тебя не вызову. Во время прошлой операции ты чуть не вовлек нас в беду. И будь я проклят, если допущу это на сей раз.

III

Чейн бродил по улочкам и узким дорожкам старого города с невысокими домами, сбегавшими вниз к морю. От огромных облаков и тумана день был пасмурным, со стороны океана долетали брызги; под ногами Чейна влажно поблескивали истертые камни. Сырой, порывистый ветер предвещал надвигавшийся шторм.

Чейну нравилось это место. Здесь было почти так же мрачно и сурово, как на Варне. Нравились ему и здешние люди, хотя смотрели на него равнодушно, не проявляя ни особого дружелюбия, ни враждебности. Он вдруг понял, что они нравились ему своим говором. Они говорили со странной ритмичностью, точно так, как говорил его отец. Помнится, отец называл этот говор «пением песни».

В этом небольшом городе под названием Карнарвон нечего было смотреть, если не считать огромных, массивных раз палии замка внизу у моря, к которым направился Чейн. Город был древний, потрепанный возрастом, но под грозовым небом он выглядел в некотором роде даже величественным. Перед входом в замок сидел старик в форменном кителе и продавал билеты. Чейн купил один и вошел на территорию замка. Затем о чем-то подумал и возвратился:

— Можно вас спросить? Надо полагать, вы давно здесь живете?

— Всю жизнь, — ответил старик. У него были короткие белоснежные волосы, худощавое в веснушках лицо и удивительно яркие голубые глаза, которыми он уставился на Чейна.

— Некоторые из моих родственников — выходцы отсюда, — сказал Чейн. — Может быть, вы знаете что-нибудь о них. В частности, о священнике Томасе Чейне, выросшем здесь, в Карнарвоне.

— В Каернарфоне, так мы, уэльсцы, говорим, — поправил старик. — Это означает «крепость в Арфоне». А преподобного Томаса я хорошо помню. Это был прекрасный молодой человек, преданный Господу, он уехал отсюда на какие-то звезды обращать в праведную веру нечестивых язычников и там умер. Вы его сын?

В Чейне пробудилась осторожность. Ведь он родился на Варне, в силу чего уже становился Звездным Волком, а ему не хотелось вести вокруг этого разговор.

— Всего лишь племянник, — соврал Чейн.

— А-а, тогда вы будете сыном Дэвида Чейна, уехавшего в Америку, — закивал старик. — Меня зовут Вильям Вильямс, и я поистине рад встрече с приехавшим на родину представителем старых семей.

И он церемонно пожал руку Чейна.

— Да-да, преподобный Томас был прекрасным человеком, страстным проповедником. Не сомневаюсь, что он обратил в нашу веру многих людей в том далеком мире, прежде чем Господь взял его к себе.

Чейн лишь поддакивал, но, когда он проследовал в замок, ему вспомнилась жизнь отца на Варне. Вспомнилась небольшая часовня, в которой никогда не было паствы, если не считать варновских ребятишек, приходивших ради забавы послушать, как плохо говорит землянин на их языке. Когда отец читал проповедь под аккомпанемент небольшого электронного органа, на котором играла мать, его маленькая фигура отважно выпрямлялась и лицо пылало. Сильная гравитация Варны постепенно истощала отца и мать, обрекая их на медленную смерть, но никто из них не хотел говорить об этом, не высказывал желания бросить все и возвратиться на Землю.

Побродив немного, Чейн нашел, что замок, издали производивший величественное впечатление, на самом деле всего лишь пустая раковина: так велико внутри открытое пространство. Взбираясь на башни и заглядывая в бойницы на стенах, он пытался представить, как могло выглядеть в далеком прошлом сражение с помощью мечей, копий и другого примитивного оружия. Наверное, некоторые из его предков тоже участвовали в таких сражениях.

Ему нравились низкие тучи, грубые старые камни и тишина. Чейн стоял в задумчивости, пока из этого состояния его не вывел подошедший старик уже сменивший форменный китель на поношенную шерстяную куртку.

— Мы уже закрываем, — сказал старик. — Я поднимусь вместе с вами в город и покажу вам некоторые наши достопримечательности… это мне по пути.

Пока они двигались в сгущающихся сумерках, старик, казалось, был заинтересован больше спрашивать, чем отвечать.

— И вы прибыли из Америки? Ну, да, ведь именно туда много лет назад уехал Дэвид. Хорошая у вас там работа?

— Я не часто там бываю, — ответил Чейн. — Я много лет работаю на звездопланах.

Интересно, усмехнулся Чейн, как бы отреагировал Дайльюлло на столь деликатное пояснение деятельности Звездного Волка.

— Как здорово, что люди могут летать к звездам, но, к сожалению, это не по мне, не по мне, — сказал Вильям Вильямс.

Он остановился, потом потащил Чейна к двери невысокого каменного здания.

— Приглашаю на кружечку пива, окажите мне честь.

Помещение, в которое они вошли, было низким, слабо освещенным; в нем находились только бармен и у стойки в конце трое парней.

С чувством величайшего достоинства Вильямс вызвался заплатить за пиво:

— Мне составляет удовольствие купить эль одному из Чейнов.

Пиво показалось Чейну слабым словно вода, но он воздержался сказать об этом. Он предложил выпить еще по кружке, и старик, шаловливо ткнув Чейна локтем под ребро, с хитринкой в глазах заявил:

— Ну уж если вы так упорно настаиваете, придется мне нарушить обычную норму.

Когда каждый из них покончил со второй кружкой, старик подвел Чейна вдоль стойки к трем парням:

— Представляю вам сына Дэвида Чейна из Каернарфона, все вы слышали про эту семью. А это, — обратился он к Чейну, — Хэйден Джоунс, Гриф Льюис и Льюис Эванс.

Парни пробормотали что-то вроде приветствия. Двое из них были невысокого роста, невыразительные, но шатен Хэйден Джоунс выделялся очень крепкой фигурой и необычайно живыми черными глазами.

— А теперь, — сказал старик Чейну, — я должен пожелать вам приятного вечера и удалиться. Я оставляю вас с хорошей компанией и надеюсь, что вы снова приедете в родной край.

Распрощавшись со стариком, Чейн повернулся к трем юношам и предложил купить им выпивку.

Парни взглянули на него со скрытой враждебностью и ничего не ответили. Чейн повторил свое предложение.

— Мы не нуждаемся, чтобы проклятые американцы приезжали сюда покупать нам наше же пиво, — сказал Хэйден Джоунс, не оборачиваясь к нему.

— Что ж, это, пожалуй, верно. Но нужно быть повежливее, не так ли?

Здоровый парень развернулся и обрушил резкий сильный удар на Чейна, и тот, к своему удивлению, оказался сидящим на полу. В нем вспыхнул ярким огнем прежний гнев Звездного Волка, и он собрал воедино все свои силы.

Затем Чейн увидел, как Хэйден Джоунс повернулся к своим дружкам, не говоря ни слова, но с довольной улыбкой ребенка, который только что заставил всех обратить на себя внимание. В этой улыбке было столько простодушной наивности, что грозный гнев Чейна так же быстро потух, как и вспыхнул.

Чейн расслабил мышцы, встал на ноги. Потер свой подбородок и сказал:

— У тебя, Хэйден Джоунс, крепкая рука.

Затем он протянул свою руку и сжал ею до боли плечо Джоунса, вложив всю свою варновскую силу.

— У меня тоже крепкая рука. Если тебе нужна драка, я к твоим услугам. Но что мне действительно хотелось бы сделать, так это поставить вам по стаканчику.

Хэйден Джоунс удивленно вытаращил глаза, потом по-овечьи улыбнулся и посмотрел на своих дружков.

— Что ж, давайте сейчас выпьем. Подраться всегда можно и позже, после того как выпьем. Верно?

Они выпили, потом еще и еще и, когда бармен, наконец, их всех выпроводил за дверь, была уже глубокая ночь и разразился шторм. Ветер хлестал дождем по их лицам, а они шагали по сбегавшим к морю улицам, распевая песни, которым старались научить Чейна три его приятеля.

В одном из домов наверху распахнулось окно, и на них обрушился гневный голос пожилой женщины. Хэйден Джоунс повернулся в ту сторону и с величайшей помпезностью крикнул:

— Замолчать? С каких это пор вы, миссис Гриффитс, стали такой непатриотичной, что уже не можете слышать национальный гимн Уэльса?

Окно с шумом захлопнулось, а они двинулись дальше.

Перед отелем Хэйден Джоунс сказал:

— Ну, а теперь о драке…

— Давай отложим до следующего раза, — предложил Чейн. — Уже поздно, и у меня нет никакого желания.

— Тогда до следующего раза!

Они широко улыбнулись друг другу, обменялись рукопожатиями. Чейн прошел в отель и поднялся в свой номер. Открыв дверь, он услышал попискивание маленького коммуникатора, лежавшего на старомодном деревянном комоде. Он включил аппаратик и услышал голос Джона Дайльюлло.

— Чейн? Теперь ты можешь возвращаться. Команду я собрал.

Чейн поблагодарил, а его душу охватило сильное чувство сожаления в связи с отъездом. То ли подействовали на него воспоминания о предках, то ли что-то другое, но он полюбил этот городок и его обитателей. Чейну хотелось подольше здесь побыть. Но надо было покориться долгу, и он заказал билет на первый же рейс ракеты в Нью-Йорк. Всю дорогу над Атлантикой его не покидала мысль: «В один прекрасный день я вернусь в этот городок и мы проведем ту драгу. Думаю, это будет хорошая схватка».

* * *

Возвратившись в Нью-Йорк, Чейн сразу же отправился в здание на одной из улочек в звездопорте, официально именуемое Штабом Гильдии Наемников, но всем известное как Зал Наемников.

В большой главной комнате он взглянул на стену, где представлялись составы команд. Имена и фамилии наемников были аккуратно выведены белыми буквами на черном фоне. Чейн прочел первый состав.

Лидер: Мартин Бендер

Заместитель: Дж. Байок

Капитан корабля: Пол Вристоу

Далее следовало около дюжины фамилий, ряд которых принадлежал совершенно не землянам.

Конечный пункт: Процион-3

Шагая вдоль стены и читая названия конечных пунктов Эйкирпар, Вэнун, Спайка, Мор, Чейн подумал: широк размах у наемников. Наконец, он увидел то, что искал.

Лидер: Джон Дайльюлло

Заместитель: Дж. Боллард

Затем шел перечень других фамилий и в самом конце стояло — Морган Чейн.

Сзади послышался отрывистый голос Дайльюлло:

— Уж не ожидал ли ты увидеть себя первым? Не забывай, ты пока новичок у наемников. У тебя нет преимуществ перед ними.

— Я удивлен, что Боллард через такой короткий промежуток опять отправляется, — сказал Чейн.

Дайльюлло грустно улыбнулся:

— Боллард — один из немногих наемников, у которых имеются семьи. У него куча детей, которых он обожает. И у него также пренеприятнейшая, сварливая жена. Он бывает дома лишь столько, на сколько хватает заработанных денег, и снова отправляется в космос.

— Наша команда сколочена, — добавил Дайльюлло. — Я собираюсь сообщить об этом мистеру Эштону. Если он может меня принять, я отправлюсь к нему подписать контракт. Ты жди меня здесь.

И Чейн остался ждать. Вскоре Дайльюлло возвратился. На его лице была растерянность.

— Ты знаешь, сюда сам Эштон приедет. Он сказал мне, что хочет встретиться со всей командой.

Не ожидавший подобного визита Дайльюлло стал спешно собирать всех членов команды в одной из небольших комнат Зала Наемников. Вошел Боллард и его жирное, круглое лицо расплылось в благостной улыбке.

— А-а, собиратель камешков, — приветствовал он. — Я видел твою фамилию в списке, Чейн. Только еще не решил, буду ли счастлив от этого.

— Будешь, — сказал Чейн.

Боллард тряхнул головой, захохотал так, словно услышал самый лучший в мире анекдот.

— Нет, я не уверен. В прошлый раз ты едва не вверг нас в большую беду, хотя, я должен признать, ты благородно помог нам избежать се.

— Мистер Джеймс Эштон, — объявил Дайльюлло нарочито грубоватым голосом, как бы отказываясь быть удивленным приходу очень важной персоны.

Эштон улыбался, кивал головой во время представления ему наемников. А те были вежливы, словно ученики воскресной церковной школы, хотя разглядывали богача не очень-то любезно.

Эштон их скоро удивил. Он начал говорить с ними, выглядя немало удрученным и расстроенным, но в то же время очень искренним и решительным, словно школьный учитель при объяснении урока.

— Я очень тревожусь за вас, друзья, — сказал он. — Я предложил огромную сумму денег тем, кто отправится в Закрытые Миры на поиски моего брата, и я знаю, что вы идете на это из-за денег. Но я чувствую обеспокоенность…

Он прервал свою речь, а потом твердо продолжил.

— Я долго размышлял: наверное, я подвергаю опасности жизнь многих людей ради спасения жизни одного человека, моего брата. Поэтому, подумал я, следует сказать вам… работа будет опасной и, я уверен, мистер Дайльюлло вам это разъяснил. Но если она станет чрезмерно опасной, то я не хочу, чтобы на моей совести была чья-либо смерть. Если риск будет чересчур велик, выходите из дела. Если вы вернетесь и скажите мне, что было неразумно продолжать работу, я все равно уплачу вам две трети того, что предложил.

Наемники ничего не сказали в отпет, но их отношение к магнату внезапно потеплело. Наконец, Дайльюлло сказал:

— Спасибо, мистер Эштон! Наемники легко не бросают дело. И все же, спасибо!

Когда Эштон и наемники ушли, Дайльюлло сказал Чейну:

— А ты знаешь, Эштон — славный малый. Сделанное им предложение, его беспокойство за нас заставят наемников выложиться на Альюбейне.

— Конечно, заставят, — усмехнулся Чейн. — Наверное, поэтому он и сказал им об этом.

Дайльюлло посмотрел на него с отвращением.

— Не хотел бы я мыслить категориями Звездных Волков. Не удивительно, что во всей вселенной у вас нет ни одного друга.

— А у меня есть, — парировал Чейн. — Я завел несколько друзей в районе Уэльса. Замечательные парии, отважные и веселые; они научили меня нескольким замечательным песням. Послушайте вот эту — старинную боевую песню о мужчинах Харлеха.

Он откинул назад голову и запел. Дайльюлло сморщился.

— Никогда не было ни одного уэльсца, который не воображал бы, что умеет петь. Даже если бы он был Звездным Волком.

— У этой песни чудесный мотив, — сказал Чейн. — Она достойна того, чтобы стать одной из боевых песен варновцев.

— Тогда готовься распевать ее в Закрытых Мирах. Предчувствую, что моя жадность к деньгам и желание заиметь хороший дом вовлекут нас там в большую беду.

IV

Небольшой, класса 20, корабль наемников, протащившись через Солнечную систему, сделал скачок в сверхскоростной режим и продолжил свой путь.

На фоне громадных, плавных спиралей галактики и невероятно искривленных рукавов более густых концентраций звезд корабль был мелкой пылинкой. Далеко за кораблем простирался Рукав Лебедя — гигантское скопление мерцающих солнц. Рукав вытянулся в направлении обода галактики на галактическую широту двадцать градусов, затем разделился на две почти одинаковые внушительные группы под названиями Отрог Вуали и Отрог Ориона.

Корабль оставил позади огромную массу звезд Отрог Ориона, миновал продолговатый клубок из облаков «горячего водорода» и направился к сияющему длинному Рукаву Персея почти на самом ободе Галактики. Даже в сверхскоростном режиме корабль шел не абсолютно прямым курсом. Колесо звезд, каким является Галактика, не стоит на месте, а непрерывно вращается; поэтому относительные координаты претерпевали постоянное изменение, компьютеры то и дело щелкали, переговаривались между собой и поправляли курс корабля.

Находившийся на мостике Киммел, капитан и совладелец корабля, бросил взгляд на мерцавшие огоньки звездной карты.

— Кажется, все в порядке — сказал он Дайльюлло.

Изящное ударение на слове «кажется» было характерным для речи этого невысокого, лысого, нервного человека, который почти все время о чем-то беспокоился и больше всего, чтобы корабль не получил какого-либо повреждения.

Постоянная обеспокоенность Киммела настолько надоедала многим лидерам наемников, что они отказывались впредь иметь с ним дело. Но Дайльюлло, давно знакомый с Киммелом, считал, что лучше иметь капитана беспокойного, нежели беззаботного. Он знал, что Киммел будет сражаться как лев против любой угрозы своему драгоценному кораблю.

— Конечно же, все в порядке, — заметил Дайльюлло. — Что с ним будет. Так что вези нас к Рукаву Персея и на обычной скорости выходи на оперативный простор Альюбейна.

— И что дальше? — спросил Киммел. — Разве вы не видели карту опасности в системе Альюбейн? Полно отвратительных пылевых течений, а радары по всей вероятности будут дурить из-за радио-эмиссии водородных облаков.

— Водород-то холодный, — перебил Дайльюлло.

— Знаю, знаю. Полагают, что эмиссия происходит только в диапазоне двадцать одного сантиметра, но если произойдет столкновение остатков газа с эмиссией электронов, тогда холодный водород взорвет радар быстрее, чем горячий, И представьте, какие будут последствия, если это случится?

— Не надо ничего представлять, — успокоил его Дайльюлло. — Просто помните, Киммел я не собираюсь делать что-либо безрассудное: своя шкура мне не менее дорога, чем вам эта старая жестянка.

— Старая жестянка? — вскричал Киммел и разразился руганью.

Дайльюлло поспешил удалиться, чтобы скрыть хитрую улыбку. Уже многие годы такой уловкой уводил он Киммела от его тревог, и тот никогда не догадывался об этом.

В своей маленькой каюте Дайльюлло вынул бумаги, полученные от Джеймса Эштона, и стал их изучать.

Его заинтересовали четыре человека.

Доктор Мартин Гарсиа из Куернавакского института внеземной антропологии; С. Саттаргх, прибывший по обмену преподаватель из Университета планеты Арктур-3; Джевит Макгун, в прошлом независимый делец межзвездной торговли; доктор Джонас Кэйрд из Нью-Йоркского фонда внеземных наук.

Дайльюлло еще раз взглянул на этот список. Был в нем один человек, который, кажется, совсем сюда не подходил.

Джевит Макгун, независимый межзвездный торговец. Почему он оказался в одной компании с четырьмя учеными?

Дайльюлло стал дальше читать бумаги, приготовленные для него Эштоном, и вскоре удовлетворенно произнес «ага!»

Оказывается, именно Джевит Макгун первым рассказал Рендлу Эштону о чем-то великом и удивительном в Закрытых Мирах. Он, как уверял Рендл брата, доставил солидное свидетельство в подтверждение своего рассказа. Но Рендл ни за что не показал бы это свидетельство брату и не сказал бы о точней природе того, за чем охотился.

— Ты все равно не поверил бы мне, — говорил Рендл Эштон. — Но я скажу тебе: это так велико, что может полностью революционизировать изучение Вселенной.

Больше этого он не сказал. И вот четверка увлекшихся ученых и с ними мистер Джевит Макгун отправились с энтузиазмом на Альюбейн.

Что-то стало проглядывать, подумал Дайльюлло. Бить прямо в глаза с этих страничек.

Он вспомнил давние рассказы многих людей, вроде старого Донахью, о великой тайне, хранящейся в Закрытых Мирах. Наверное, эти сказки и появились на свет в результате замкнутости Закрытых Миров.

Но если взять такую сказку за основу, придумать к ней ложные подтверждения и затем преподнести все это изучающему внеземные явления энтузиасту, который к тому же оказался еще и миллионером, то разве трудно заманить его на Альюбейн. А после того, как вы его заманили, у вас открывается немало возможностей обогатиться за его счет.

Ладно, предположим, что Макгун пошел лишь ради денег на выдумку о чем-то великом в Закрытых Мирах, но вот Звездные Волки, почему они-то боятся туда летать?

— А-а, черт бы побрал этого Чейна, — выругался Дайльюлло. — Он что угодно способен испортить, даже хорошую версию.

А корабль мчался и мчался, сменяя одни свои сутки другими, и казалось он вечно будет нестись в сверхскоростном режиме. Но вот наступил момент, когда взвыла сирена.

— Наконец-то, — сказал себе Дайльюлло и направился из своей каюты наверх к капитанскому мостику. Проходя мимо маленькой каюты, где Чейн дежурил за оператора радара, Дайльюлло задержался, просунул в дверь свою голову:

— Ты, кажется, не скучаешь, Чейн. Верно?

— А чего мне скучать, — широко улыбнулся Чейн. — Нахожусь на корабле, который мчится с приличной скоростью — вдвое медленнее, чем ходят варновские корабли. Тут разве можно заскучать?

— Такие слова слышать приятно, — ухмыльнулся слегка Дайльюлло. — Если б ты действительно заскучал, то я сразу догадался бы о приближении каких-нибудь событий. И Чейн…

— Да?

— Ты, конечно, будешь счастлив узнать, что если развернутся боевые действия или что-то истинно опасное, я позабочусь, чтобы ты сразу оказался на передней линии. Ну как, благодарен?

Чейн процедил сквозь зубы:

— Благодарен, старый хитрец.

Дайльюлло все еще посмеивался, когда прибыл на капитанский мостик Едва он вошел, как сирена подала второе предупреждение. Корабль начал выходить из сверхскоростного режима, и он ухватился за опорную стойку.

Лампочки потускнели, и весь каркас корабля так задрожал, словно вот-вот развалится. То же самое испытывал и весь организм Дайльюлло. Как бы часто не приходилось Дайльюлло переносить эти скачки с одного скоростного режима на другой, всякий раз он испытывал мгновения панического страха, такое ощущение, что весь он рассыпается на атомы, которые навсегда разлетятся и никогда уже вновь не воссоединятся. Это было похоже на повторяющиеся приступы наследственной эпилепсии, только бесконечно хуже. Затем, как всегда, наступила последняя глубокая встряска, — переход со сверхскоростного режима завершился, и все вошло в обычную норму.

Они находились как раз за кромкой Рукава Персея. Одно дело так назвать или обозначить на карте эту одну из внешних спиралей Галактики, другое дело взирать через обзорное окно на чудовищно гигантское побережье звезд — высоких как рай и пылающих как ад.

— А теперь, Дэвид, — раздавался голос Киммела, — теперь давай продолжим.

Пилот Дэйв Мэтток нажал кнопки управления, и корабль начал разворачиваться в сторону ближайшей звезды Рукава Персея, представлявшей собой солнце топазного цвета.

Мэтток прославился среди наемников двумя особенностями. Первая — жевание табака. Вряд ли можно было сыскать другого человека, который так долго в той или иной форме пользовался табаком; ведь в продаже давно уже были некрепкие снадобья, значительно безопаснее, но столь же успокоительного действия. Почти никто не жевал табак десятилетиями, а Мэтток, как мальчишкой перенял эту привычку у родного деда, бродяжничавшего по горам Кентукки, так никогда и не бросал ее.

Вторая особенность Мэттока состояла в том, что он никогда не выходил из себя в отношениях с Киммелом. В Зале Наемников приходилось нередко слышать, что, когда Мэтток оставит пилотскую работу, Киммелу придется уйти в отставку, так как ни один другой пилот не сможет ладить с суматошным капитаном.

— Спокойнее, спокойнее! — кричал Киммел. — В этой системе надо проявлять осторожность. Не забывай про облака холодного водорода, о которых я тебе говорил. Да и про то течение… то ужасное течение.

Мэтток, крупный, здоровенный человек с большим лицом и волевым подбородком, не обращал внимания на слова Киммела. Он продолжал методично жевать табак и манипулировать кнопками управления.

— О, всемогущий! Дэвид, неужели тебе хочется разбить нас? — громко причитал Киммел. Он чуть ли не прыгал вокруг Мэттока, заглядывая через плечо пилота на показания приборов и выразительно жестикулируя. — У нас же так много времени, так много времени…

Мэтток не произносил ни слова в ответ, а только с удивительной точностью отправлял плевки в пластмассовое ведро, которое всегда стояло в углу во время его дежурства.

— Ах так… Так… осторожненько, — умолял Киммел. — В конце концов, Дэвид, мы же хотим быть осторожными. Правда? Ты ведь хороший, осторожный парень…

Мэтток смотрел на цифры, вспыхивающие на экране компьютера, и спокойно прибавлял скорость.

Киммел взвизгнул словно перепуганный кролик и воздел над лысой головой заломанные руки — прямо как старуха в ожидании светопреставления.

Дайльюлло усмехнулся. Он повидал уже немало таких спектаклей Киммела с немым участием Мэттока, и все они были похожи один на другой.

Он посмотрел вперед. Корабль несся к Альюбейну, топазные лучи которого ослепительно и безжалостно били в голубые глаза Дайльюлло.

Компьютер начал то и дело заикаться. Эмиссия, исходившая от невидимых облаков холодного водорода, нарушала работу радара, а без его данных компьютеры становятся всего лишь грудой металла, проводов и кристаллов. Бесполезными.

По корпусу корабля зашелестела пыль. Они шли по краю пылевого потока, и это было плохо, не гибельно, но довольно плохо. В такие моменты Дайльюлло всегда хотелось, чтобы между ними не было ничего, кроме чудесного, чистого, открытого космического пространства. Действительность была иной; при образовании небесных тел вокруг многих из них остались кучи мусора. Со временем гравитационные поля, конечно, подметут этот мусор, но у человеческих существ нет возможности так долго ждать.

Наружное шуршание корпуса превратилось в потрескивание. Киммел отошел к стене капитанского мостика, прислонился к ней лицом. Дайльюлло восхищенно глядел на него: разыгрывался предпоследний акт спектакля, называвшийся «не могу смотреть».

Потрескивание снаружи корпуса прекратилось, потом снова возобновилось и стало несколько сильнее. Компьютеры выключились на целую минуту, воцарилась наводящая страх тишина.

Киммел отстранился от стены, подошел к пустому креслу второго пилота и тяжело опустился в него. Сидел он совершенно неподвижно, ссутулившись, вытянув вперед голову, с холодными тусклыми глазами.

Дайльюлло кивнул сам себе: наступил финальный акт под названием «все пропало, погибаем».

Мэтток между тем спокойно поворачивал голову и выразительно отправлял в ведро свои плевки.

Компьютеры вновь заработали, потрескивание корпуса от пылевого течения постепенно затихло; взору наемников предстала панорама трех планет: две на этой стороне звезды и третья на полпути вокруг нее.

Это похоже, подумал Дайльюлло, на то, что писал Берлиоз про вторую часть Четвертой симфонии Бетховена: «… величественные звуки поднялись словно только что сотворенные рукой бога миры, они плыли чистые, прекрасные».

На какой-то момент он почувствовал гордость за себя: ведь ни один другой лидер наемников не знает о подобных вещах. И с грустью подумал: «Но ведь я приобрел эти знания только потому, что долго пребывал один в одиночестве и имел уйму времени для чтения».

Он взглянул на Закрытые Миры так, как смотрят в глаза врагу. А корабль продолжал лететь навстречу туманно-желтому полыханию Альюбейна.

V

Чейн чуял опасность в этой тишине.

С полудюжиной наемников он стоял перед свои кораблем на поле видавшего виды звездопорта. Сверху низвергался горячий, лимонного цвета солнечный свет, а здесь внизу шелестел вокруг теплый ветер; других звуков не было.

За звездопортом на горном склоне поднимался ярусами старинных беломраморных зданий огромный город. Он был слишком далеко, чтобы сюда доносились его звуки. Сама по себе тишина Чейна не беспокоила, но здесь в звездопорте было уж чересчур тихо. Не было никакого движения ни у складов, ни у других зданий. Неподалеку стояли восемь или девять небольших планетарных крейсеров, четверо из которых имели бортовые установки для пуска ракет. Но и тут не было признаков жизни.

— Ведите себя спокойно, — сказал Дайльюлло. — Волноваться не надо. Для нас безопаснее подождать, пусть очи сделают первый ход.

Стоявший рядом с Чейном Мильнер пробормотал:

— Гораздо безопаснее было бы иметь при себе станнеры.

Низкорослый Мильнер слыл сквернословом и задирой; никто из наемников не любил его, и попал он в команду только благодаря своему исключительному умению использовать и обслуживать оружие. Но в данном случае Чейн не мог не согласиться с Вильнером.

Однако Дайльюлло был непреклонен. По его замыслу наемники должны были, прилетев на Альюбейн-1 (планетное название — Аркуу), застигнуть местных жителей врасплох, но ни в коем случае не подавать вида, что ждут схватки.

Внезапность им полностью удалось. Они подлетели к планете с противоположной стороны, развернулись и прошли над половиной Аркуу в направлении ее столицы Яр, не послав никакого уведомления о своем прибытии и не запросив разрешения на посадку.

Рассматривая сверху быстро мчавшуюся под ними планету, Чейн подумал, что у нее немного оснований именоваться миром.

Огромная территория Аркуу была покрыта джунглями малинового цвета. То тут, то там, где равнины переходили в темные горы, джунгли уступали место лесам более густого красного цвета. Однажды встретилось коричневато-желтое море, с впадающими с него рыжевато-коричневатыми реками.

А города. Беломраморные, они когда-то были большими, красивыми, теперь же лежали накрытыми красной волной джунглей. Их руины были безжизненны; эти обломки прошлого, облучаемые топазным солнцем, вызывали ассоциацию со старыми мертвыми королями, слава которых давно забыта.

Чейн почувствовал, что таинственность этого далекого мира обусловлена каким-то необычайно возвышенным смыслом. Чтобы создать такие города, потом уйти из них и колонизировать другую планету — для этого надо было быть когда-то действительно великим народом. Что же заставило их бросить города? Что могло вынудить его выступить против межзвездной торговли и превратить свою систему в Закрытые Миры?

Затем их корабль прошел над долиной, и внизу показался новый белый город, на сей раз все еще живой: были видны люди, небольшое количество автомашин на улицах, а в воздухе легкие крылатые аппараты. Без какого-либо предупреждения наемники совершили посадку на поле небольшого планетарного космопорта.

И вот теперь они ждали, оставив в корабле на всякий случай Болларда, Киммела и еще четырех наемников. Солнце палило, а тут пока ничего не происходило.

И вдруг, не оборачиваясь, Дайльюлло сказал:

— Переговоры буду вести я сам.

Из города выехала автомашина и через поле космопорта помчалась к кораблю наемников. Неподалеку она остановилась, из нее вышли два человека и направились к стоявшей перед кораблем группе.

Взглянув на подошедших, Чейн сильно удивился.

Он ожидал, что люди увядающей цивилизации будут выглядеть вялыми, апатичными, немощными. Но эти двое производили совсем иное впечатление.

Это были высокие, широкоплечие, могучего телосложения мужчины с бледно-золотистой кожей, темно-желтыми волосами и холодными сине-зелеными глазами. На них были короткие, с поясом куртки и шорты, обнажавшие превосходную мускулатуру рук и ног. Эта пара совсем не походила на апатичных людей, которых Чейну приходилось встречать.

Тот, что был помоложе и выше ростом, заговорил с Дайльюлло на галакто — смешанном языке народов Галактики. Чувствовалось, что он давно на нем не изъяснялся.

— Вы здесь нежелательны, — заявил он категорично. — Неужели вам не было известно, что Закрытые Миры… закрыты?

— Нам это было известно, — дал прямой ответ Дайльюлло.

— Тогда почему вы здесь?

— Мне хотелось бы объяснить причину нашего прибытия полномочным представителям вашего правительства.

— Мы являемся таковыми, — сказал более молодой. — Меня зовут Хелмер, а его Броз. А теперь отвечайте: почему вы здесь?

Дайльюлло расправил плечи, словно знал, на что теперь шел, так как иного выхода не было.

— Мы прибыли сюда, чтобы найти одного человека, землянина по имени Рендл Эштон, а также его спутников.

Двое аркуунов на мгновение словно воды в рот набрали. Потом, как заметил Чейн, они обменялись молчаливыми взглядами, и тот, кто назвал себя Хелмером, сказал:

— Человек, которого вы ищите, находится не здесь.

— А где же?

— Кто знает, — пожал плечами Хелмер. — Он был здесь, а потом улетел.

— На одну из двух других планет?

— Кто знает, — повел снова широкими плечами Хелмер.

Хотел бы я выколотить из тебя ответ, пронеслось в голове Чейна. Хотя знаю: против твоих мускулов даже варновцу будет нелегко.

Словно поймав эту мысль или обнаружив ее по выражению лица Чейна, высокий молодой аркуун неожиданно взглянул ему прямо в глаза, как будто эта каланча с огромными руками и ногами распознала в сбитой фигуре и темной, чуть насмешливой физиономии Чейна своего мощного потенциального противника.

Затем Хелмер повернулся к Дайльюлло:

— Вам надлежит улететь отсюда. У нас нет технического обслуживания звездопланов, но мы можем снабдить вас продовольствием и водой. Получите это и улетайте.

— Минуточку, — возмутился Дайльюлло. — Вы тут можете оставаться отшельниками, но в цивилизованных звездных мирах существуют определенные правила обеспечивающие право граждан планет на репатриацию, на их возвращение домой. Если бы вы побольше знали о Галактике, вы поняли бы…

Дайльюлло был прерван неожиданно захохотавшим Брозом, который был старше годами Хелмера, Смех был громким, нервным и странно мрачным.

— Хелмер, ты слышал это? Если бы аркууны только знали больше о вселенной. Но он прав. Наши люди нигде никогда не были. Верно?

Броз снова захохотал, а на строгом лице Хелмера появилась издевательская улыбка.

Чейн почувствовал в этом хохоте что-то скрыто зловещее, Дайльюлло же усмотрел оскорбление своей персоне.

— Разрешите сказать вам кое-что, — резко бросил лидер наемников. — Человек по имени Рендл Эштон — важная персона, выходец из семьи, имеющей власть. Если я прибуду назад и доложу, что вы даже не захотели мне сообщить, что с ним случилось, то рано или поздно сюда прибудет военная сила, удары которой широко распахнут двери ваших Закрытых Миров.

Мгновенно лицо Хелмера словно окаменело, взгляд стал холодным.

— Ах, вот как? — произнес он.

У Чейна застонало все внутри: «Какую же ты, Джон, допустил сейчас оплошность; у Звездных Волков дети поступили бы умнее».

У него было желание задать трепку Дайльюлло. Вместо этого он отпел взгляд в сторону, туда, где был город, и там заметил подобие солнечного зайчика: в одном из высоких зданий словно от ветра ходила оконная рама, захватывая и отражая лимонные солнечные лучи.

— Поскольку вы угрожаете, — ледяным тоном заявил Хелмер, — то и я отвечу тем же. Или вы улетаете сейчас немедленно, или вы вообще отсюда не улетите.

Он повернулся спиной к Дайльюлло и направился вместе с Брозом к машине, которая сразу же их умчала.

Дайльюлло обернулся, бросил кислый взгляд на наемников:

— Прямо-таки глухая стена. По-видимому, ваш несравненный командир поступил не лучшим образом. У кого какие мысли?

— У меня, — отозвался Чейн. — Я возвратился бы на корабль и убрался отсюда как можно быстрее, чтобы не попасть в большую беду.

Дайльюлло уставился на Чейна так, словно его совет был еще одним удручающим событием.

С оскорбительным терпением Чейн пояснил:

— Вы заявили ему, что если вы возвратитесь и доложите о результатах, это навлечет на них потом большое несчастье. Если вы возвратитесь.

Пояснение дошло до всех. Наемники перевели взгляды с Чейна на Дайльюлло, лицо которого еще больше вытянулось.

— Ты прав, — сказал Дайльюлло. — Я попробовал блефовать, но блеф не сработал Ничего хорошего не предвидится, если мы останемся здесь. Поэтому — срочный взлет.

Все бросились в корабль. Послышалось хлопанье запирающих механизмов, и не более, чем через минуту прозвучало предупреждение сирены. Стремительно, с грохотом поднял Мэтток корабль в небо. Словно вопли истеричных женщин завизжали звуковые сигналы, предупреждающие о пределе трения с воздухом, но Мэтток пропускал их мимо своих ушей. Вскоре корабль был за пределами атмосферы.

Чейн отправился на свой пост к радару, начал сканировать быстро убегавшую назад планету. Вскоре он увидел то, что ожидал увидеть.

— Нас нагоняют два аркуунских крейсера, — сообщил он. — Думаю, можно ожидать залп реактивных снарядов.

— Поднять щиты, — распорядился Дайльюлло и выругался. — Наверное, мы сами облепили им работу. В космопорте, так близком к городу, они бы не решились применить эти снаряды.

— Щиты подняты, — доложил Боллард, добавив тут же, — и по время! — так как корабль закачался и затрясся от разрывов снарядов.

Чейн видел, что ситуация складывается скверная. Их корабль не имел бортовых пусковых установок, щиты же были легкими и долго не могли выдерживать удары снарядов.

Киммел буквально повис над креслом Мэттока и начал давать рекомендации. Чейн ожидал стать свидетелем новых стенаний, но он не знал Киммела так, как его знал Дайльюлло, и был удивлен.

— Теперь, Дэвид, — советовал Киммел, — нам надо быстренько оторваться от этих крейсеров. Если где-нибудь щит не выдержит их снарядов, будут повреждения. Дорогие повреждения. — При последних словах он задрожал мелкой дрожью словно нервный терьер. — А поэтому иди вон в тот поток пылевого течения, что к зениту от Альюбейн-2.

Мэтток поднял, на него глаза:

— В поток?

— Да, Дэвид, для нас это наилучший шанс. В космопорте я видел их крейсеры; они старого типа и не могут иметь таких хороших радаров как у нас. В пиленом потоке мы оторвемся от крейсеров, они не станут долго рисковать собой. Но с нашим хорошим радаром, Дэвид, ты нас успешно проведешь сквозь этот поток.

Мэтток смачно сплюнул:

— О’кей. Идем в пыль.

Корабль резко изменил курс. Чейн следил за экраном радара. Они начали отрываться от аркуунских крейсеров, по пока недостаточно быстро, чтобы выйти за предел досягаемости их снарядов. Он доложил об этом Дайльюлло.

— А-а, — отмахнулся Дайльюлло. — Своим дурацким блефом я все испортил. Мы даже не выяснили, жива или погибла группа Эштона.

— Некоторые живы, — сказал Чейн.

— Откуда тебе знать?

Не поворачивая головы от экрана, Чейн сказал:

— В одном из тех наиболее крупных зданий в городе непрерывно распахивалось и закрывалось окно, отражая солнечный свет. Эти сигналы по корабельному коду означали «ЭШТОН».

— Что ж ты раньше не сказал об этом, — упрекнул его Дайльюлло.

Чейн улыбнулся:

— Не хотел говорить о вещах, которые могли бы помешать вам быстрее улепетывать оттуда.

На щиты обрушился залп снарядов и корабль бешено затрясся. Ответ Дайльюлло на последние слова потонул в оглушительном грохоте.

Чейн был только рад этому.

VI

Они вошли в пылевой поток и стало плохо. Так плохо, что Киммел уже не открывал рта, а это всегда было признаком опасности. По мере приближения Альюбейн-2 компьютеры тревожно щелкали.

Они прошли в зените этой быстро вращающейся планеты. Чейну она показалась похожей на Аркуу, если не считать, что на этой второй планете вместо джунглей был лес и притом довольно редкий. Здесь не было ни одного старинного беломраморного города. Все города были построены из более скромного камня. На темной стороне планеты всюду сияли огни.

Чейн посмотрел на экран:

— Они прервали преследование.

Киммел бросил взгляд на Дайльюлло.

— Что теперь? Отправляемся назад, к нашему солнышку? Не забывай, Джон, мы получаем две трети обещанной суммы просто за попытку найти. Мы же ее определенно сделали.

Дайльюлло сурово уставился на него.

— Ничего мы не сделали, если не считать моего идиотского блефа, после которого нам пришлось немедленно убраться. Неужели ты думаешь, что с такими результатами я могу снова появляться в Зале Наемников?

— Тогда что…?

— Возвращаемся на Аркуу, — ответил Дайльюлло. — Но совсем другим маршрутом. Уходим из этой системы, и когда Альюбейн-3 окажется между нашим кораблем и Аркуу, мы поворачиваем назад и делаем посадку на Альюбейн-3.

— На Альюбейн-3? Но ведь ее считают необитаемой, там совершенно ничего нет.

— Именно такое место нам нужно, — сказал Дайльюлло. — Делаем там посадку.

Продолжая полет, корабль выбрался из пылевого потока. Он зашел сзади за третью планету, представшую темно-желтым, без признаков жизни шаром, затем развернулся и полетел обратно, войдя в планетную тень.

Они опустились в мир, который был почти пустыней, мир с морями померанцевого цвета и унылой, голой землей, где имелась лишь скудная растительность, но не было никаких признаков обитания человека. Мэтток посадил корабль недалеко от морского побережья и выключил энергию.

— Блестяще исполнено, Дэвид, — сказал Киммел.

— Выгрузить пусковые реактивные установки и подготовить их к бою, — распорядился по внутренней связи Дайльюлло и перечислил исполнителей приказа.

Чейн услышал свое имя в списке и отправился вниз в грузовой отсек. Потребовалось немало усилий, чтобы выгрузить портативные пусковые установки. Нужно было их вынуть, протащить мимо стоявших здесь самолета и автомашины, и делать все это вручную.

Воздух был холодным. В этот, самый удаленный из Закрытых Миров доходило мало тепла от солнца. Наемники привели пусковые установки в боевую готовность, заняли около них каждый свое место, не спуская глаз с неба.

Чейн и наемник по имени Ван Фоссан составили расчет одной из установок. Тридцатилетний голландец Ван Фоссан был тощим блондином с беспокойным взглядом и физиономией, словно у молодой гончей.

— Как ты думаешь: что теперь Джон предпримет? — спросил он.

Чейн пожал плечами. Он хотел бы сказать, что Дайльюлло должен водрузить на прежнее место свои мозги, но странное чувство привязанности помешало произнести эту мысль вслух.

— Людей нет, а жизнь какая-то есть, — сказал чуть позже Ван Фоссан. — Посмотри вон туда.

Полыхающий туманно-желтым пламенем материк Альюбейна выступал над океаном. Ван Фоссан показал на летевшие вдалеке два черных змееподобных крылатых существа и продекламировал:

«… когда закат окрашен малиновым огнем, и полыхает как дорога в ад, знай, что домой драконы летят, над мраком пучины морской на запад летят…»

Чейн удивленно посмотрел на него:

— О чем ты говоришь? Это небо вовсе не малиновое, оно темно-желтое.

— Это же стихи, — пояснил Ван Фоссан и высокомерно добавил, — английский — твой родной язык. И ты не знаешь своей поэзии?

— Стихов я много не знаю, — ответил Чейн. — Зато знаю кое-какие песни…

И тут же оборвал разговор, закусив губы.

«Нет, — подумал Чейн, — я не буду петь свои песни кому попало. Эти песни мы распевали на Варне после возвращения эскадрилий из рейдов, и они не для ушей землян».

Он снова загрезил о Варне. Попадет ли он снова туда когда-нибудь? Нутром своим он чувствовал, что попадет, хотя это может привести к смерти. Его никогда не простят братья Ссандера, которого он убил в честной схватке, после чего оказался изгнанным из Звездных Волков.

Небо из желтого уже превратилось в темно-оранжевое, но не было и признака никаких кораблей.

— Чейн, — тихо произнес Ван Фоссан, — гляди!

Чейн перевел взгляд с неба на простиравшуюся вокруг песчаную пустыню, покрытую кустарником.

И увидел. Покрытое темным мехом животное, похожее размерами и видом на медведя, усердно подкапывало куст. Оно было от них всего лишь в нескольких сотнях футов. Значительно дальше виднелись еще трое таких животных.

Зверь подкопал куст и начал жевать его корни. Жуя, он смотрел вокруг кроткими, глупыми глазами и, казалось, только сейчас почувствовал присутствие корабля и людей. Он перестал жевать и уставился на них. А затем издал низкий рычащий звук.

Словно говорил: «Эр-р-р-р!»

Чейн ответил прямым взглядом в глаза зверя.

Тот снова зарычал: «Эр-р-р-р!»

Вдруг Чейн неистово заорал и побежал на зверя, дико размахивая обеими руками.

Зверь оставил корни и бросился наутек, а Чейн, остановившись, хохотал и хохотал.

— Чейн, ты просто сумасшедший дурень! Ведь это могло быть опасно! — набросился на него Ван Фоссан.

— Что тут, черт побери, у вас происходит? — послышался в наступивших сумерках голос Дайльюлло, вышедшего из корабля.

Ван Фоссан рассказал. Дайльюлло проворчал:

— Если пребывание на посту для тебя, Чейн, такая забава, мы укоротим твою смену. Пойдем, попотеешь с нами.

Вслед за Дайльюлло Чейн вошел в корабль. В главной спальне вокруг стола под лампочками сидели Боллард, Киммел и Мильнер.

— Присаживайся, — пригласил Дайльюлло. — Мы ищем решение, как лучше провернуть то дело.

— И уж, конечно, нам не обойтись без совета нашего самого новенького наемника, — подковырнул Боллард.

— Чейн оказался единственным человеком, который заметил кодированный сигнал, и только он знает то здание, — отпарировал Дайльюлло. — Ему следует послушать то, что мы обсуждаем.

Боллард пожал плечами, но больше не сказал ни слова. Дайльюлло сказал Чейну.

— Мы считаем, что Рендл Эштон, или по крайней мере кто-то из его группы находится в том здании как пленник. Они увидели, как сел корабль землян — их корабли с капитанским мостиком, похожим на две брови, ни с какими другими не спутаешь — и они попытались дать нам знать о том, где находятся. Если Эштон там, мы должны вызволить его оттуда. Если же его там нет, то есть кто-то, кто знает, где Эштон находится.

Чейн понимающе кивнул головой. Киммел вмешался в разговор, затараторив:

— И конечно, мы не можем пойти на риск новой посадки корабля там. Они только этого и ждут; они все подготовят для встречи с нами и будут бить по нашему кораблю всем, что у них есть.

Киммел закрыл глаза, сделав вид, как было бы ужасно созерцать крушение его любимого судна.

— Поэтому, — терпеливо продолжил Дайльюлло, — мы и не собираемся делать посадку корабля на Аркуу. Мы развернемся далеко от города ночью и сбросим скиттер-флайер. В этом аэрокосмическом самолете будет находиться небольшая группа. Мы попробуем вызволить людей Эштона из того здании. Если нам это удастся, мы вызовем назад корабль, и он подберет нас за пределами города.

Чейн опять понимающе кивнул, ничего не сказав. У него не спрашивали мнения об этом и он не осмелился его высказать.

— Десантную труппу я сам возглавлю, — сказал ему Дайльюлло. — Я думаю взять в нее Болларда, Мильнера, также Джансена… и тебя, Чейн.

— Еще бы, — не удержался Боллард. — Разве мы сможем обойтись без героического Чейна, того самого, из-за шаловливости которого нам на Харале чуть шею не свернули, того самого, который на Вхоле укатил на лодочке с красивой девочкой, а мы сидели и потели под дулом…

— А также того самого, — добавил Дайльюлло, — того самого, кто сможет определить здание, в которое мы должны попасть.

— Ну, ладно, хорошо, — сдался Боллард. — Но не кажется ли вам, что наша группа чересчур мала? Пять человек, и для вторжения на планету?

— Пятьдесят не помогут, если нас схватят, — ответил Дайльюлло. — Но не забывай, что самолет слишком много не возьмет, а нам возможно придется возвращаться на нем с пополнением из четырех человек.

Он встал.

— Мильнер, я хочу, чтобы ты помог проверить оружие, которое мы возьмем с собой.

Спустя двадцать четыре земных часа корабль наемников снова появился над Аркуу. Дайльюлло выбрал такое время, когда столичный город находился на темной стороне планеты. Но корабль начал, спускаться в ста милях от города.

Дайльюлло и Киммел склонились над своими картами, чтобы пометить место запасной встречи в случае, если не удастся выйти на связь. После этого он спустился в грузовой отсек, где остальные члены группы уже находились в готовности на своих местах в самолете.

Джансен, рыжий, коренастый наемник, Лучше всех управлявший самолетом, сел в пилотское кресло, а Дайльюлло, Боллард, Чейн и Мильнер разместились на собранных наспех ковшеобразных сидениях.

Здесь, в темном отсеке, им ничего не было видно. Дело было за Мэттоком, находившемся на капитанском мостике, выбрать место и высоту сброса самолета. Они могли слышать, как закрылись перемычки отсека.

Потом послышалось скольжение крышки и открылось большое катапультивное отверстие, расположенное на боковой стороне грузового отсека. Поверх широких плеч Джансена они успели бросить взгляд на раскинувшиеся внизу джунгли, освещенные одной из двух лун Аркуу.

— Пошел! — раздался голос Мэттока по внутренней связи.

Рука Джансена резко опустилась на кнопку катапультирующего устройства. Самолет, словно пуля, вылетел через отверстие.

Его крылья и винты автоматически раскрылись. Они вошли в атмосферу, которая оказалась взболтанной и ухабистой от струи корабля. Джансен мягко выровнял флайер и сделал разворот на 180 градусов. Они находились над джунглями на высоте всего лишь нескольких тысяч футов.

— Удачи вам, Джон, — напутствовал их голос Киммел.

Джансен лег на курс, и флайер, подпрыгивая, помчался вперед. Он несся над джунглями словно жужжащая тень, флайер был специально сконструирован для операций подобного рода. У него были вертикальный взлет и почти бесшумный двигатель, по звукам которого трудно определить, что это такое.

Менее чем через час они увидели мерцающие огни города. Огней было немного: наступила ночь, на которую и делал ставку Дайльюлло.

— Выходи на восточную сторону космопорта и там пойдешь на снижение, — сказал Дайльюлло Джансену и обратился к Чейну:

— Возьми оптическую трубу. Покажи Джансену путь к крыше здания, из которого исходил сигнал, пойманный тобой.

Чейн глазел в трубу по мере вертикального снижения флайера. Наконец он распознал нужное здание, в котором светилось несколько окон.

Указав Джансену направление полета, Чейн вскоре сказал:

— Там что-то еще есть. Ну, да, по-видимому, на крыше стоит охранник.

— Вот негодяи, — откликнулся Боллард. — Должно быть, догадались, что мы вернемся.

— А может быть это обычная охрана, — отрывисто произнес Дайльюлло. — Во всяком случае надо освободиться от нее раньше, чем мы будем спускаться ниже. Погоди пока, Джансен. Мильнер, пристрой крупнокалиберный станнер к оптической трубе и выдай порцию, но не смертельную.

Мильнер сморщился в ухмылке и выдвинулся вперед, вытащив оружие, похожее на допотопный реактивный противотанковый гранатомет типа «базука». Он вставил станнер в хомут наверху оптической трубы и ловко защелкнул синхронизирующие зажимы. После этого открыл отверстие для стрельбы.

Джансен замедлил снижение флайера. Мильнер прильнул одним глазом к оптической трубе. С помощью позиционных колесиков он сделал наводку, потом снова прищурился и нажал на спусковой крючок.

Станнер загудел. Мильнер выключил его, поднял голову и одарил всех снова ухмылкой, на этот раз довольной, с обнаженными зубами.

— Охранник снят.

— Отлично. Джансен, продолжай спуск, — сказал Дайльюлло.

Словно огромная стрекоза, флайер тихо опустился на крышу. Дайльюлло открыл дверь кабины, и все, кроме Джансена, быстро выскочили на крышу, где Мильнер сразу же прикрыл их своим крупнокалиберным станнером готовым к действию.

Тихий, но волевой голос Дайльюлло заставил всех двинуться вперед. Здание состояло из нескольких этажей, и Дайльюлло разделил их между членами группы для прочесывания. Они бросились бегом вниз по каменной лестнице, плохо освещенной редкими лампочками на стенах. Чейну достался третий, самый верхний этаж; со станнером в руке он устремился с лестничной клетки в длинный, слабо освещенный коридор.

Когда-то мраморные плиты стен были красивыми, но со временем потрескались, и в них глубоко въелась грязь. Весь этот мир, пронеслось в мозгу Чейна, выглядит старомодно, потрепанно. Он опять удивился, что же такое заставило варновцев, ничего не боявшихся, запретить своим налетчикам ступать сюда.

Он открывал одну за другой двери в коридоре. Никого.

Темные, затхлые, пустые комнаты.

И вот он наткнулся на дверь, которая оказалась запертой. Когда он дернул ее, ему показалось, что он услышал внутри комнаты чье-то движение.

Левой рукой Чейн достал из кармана мини-автоген. Держа наизготовку станнер в правой руке, он выжег пламенем замок.

Дверь широко распахнулась, и он увидел в глубине освещенной комнаты смотрящую на него девушку.

VII

Эту девушку нельзя было назвать миниатюрной. Она имела почти такой же рост, как и Хелмер такую же бледно-золотистую кожу и желтые волосы. На ней была такая же короткая, с поясом, куртка из шелковистого белого материала. У девушки были восхитительные руки и ноги, которые самым выгодным образом оттенялись ее одеждой.

Серо-зеленые глаза девушки в полном изумлении смотрели прямо в глаза Чейна. Она приоткрыла рот, и он подумал, что она собирается закричать. Из-за слишком близкого расстояния к девушке Чейн не мог использовать станнер, так как сам пострадал бы от рикошета. Он бросил мини-автоген и схватил девушку, прикрыв ее рот рукой.

И получил невиданный в жизни сюрприз. Эта молодая особа, несмотря на все свои прелести, оказалась сильнее любой представительницы своего пола, каких он встречал после Варны. Она едва не отшвырнула его головой вперед до того, как ему удалось нагнуть ее и применить более крепкий захват.

В это время с лестничной клетки и коридор вприпрыжку вбежал Боллард. В момент опасности он совершенно не был похож на толстого, глуповато-сентиментального, с замедленной реакцией Болларда. Лицо его было суровым, а в руке — станнер на изготовку.

Увидев, как Чейн сцепился с высокой аркуунской девушкой, он опустил пониже оружие, замер, и с восхищением стал взирать на происходящую сцену.

— Клянусь богом, Чейн, — сказал он, — я должен отдать тебе должное. Куда бы ты не отправился, везде находишь развлечение. Слышу: что-то происходит здесь, бегу на выручку и нахожу тебя сражающимся с высокой чудесной блондинкой.

— Зови Джона, — прервал Чейн. — Она здесь была заперта; может быть тут есть и другие.

Говоря это, Чейн немного ослабил ладонь, которой зажимал рот девушки, и тут же поплатился — аркуунка схватила зубами один из его пальцев и прокусила до кости.

У Чейна хватило выдержки не убрать руку. Он покрутил немного пальцами, глядя в ее горевшие гневом глаза, и улыбнулся ей.

— А мне правятся девушки с характером. — Он отвел руку назад и нанес ею резкий удар по выступу подбородка молодой аркуунки.

Чейн использовал только ладонь, но вложил в удар определенную долю силы Звездного Волка. Голова девицы откинулась назад, а тело стало словно вата.

Чейн опустил ее, посадил на пол, прислонив головой к стене. В такой позе она напоминала куклу, брошенную после игры. Как бы в запоздалом раздумье Чейн наклонился и скрестил длинные, красивые ноги девушки у лодыжек, а руки положил вместе на колени. Он смотрел восхищенно на аркуунку, посасывая свой укушенный палец.

— Да, в ней что-то есть, — сказал он.

В коридор поспешно вошел Дайльюлло с Вильнером позади.

— При входе внизу два охранника… мы их станнером, — сказал он. — Больше ничего нет. А что у тебя тут?

Чейн рассказал. Дайльюлло прошел дальше вдоль дверей и обнаружил, что одна из них тоже заперта.

Когда Дайльюлло попытался ее открыть, с другой стороны послышался возбужденный голос, а затем град ударов руками по двери.

— Отойдите назад, — попросил Дайльюлло.

Мини-автогеном от вырезал замок и открыл дверь.

Навстречу вышел молодой землянин с жесткими щетинистыми волосами и широкоскулым испано-индейским лицом. Его глаза горели от дикого возбуждения.

— Вы земляне с того корабля? — крикнул он. — Я видел корабль! Я пытался подать сигнал…

— Постойте, — остановил его Дайльюлло. — Вы из группы Эштона?

— Мартин Гарсиа. Это были недели… месяцы…

— Где остальные? — перебил Дайльюлло.

— Кэйрд мертв, — сказал Гарсиа, пытаясь успокоиться. — Он умер здесь более недели назад. Убит? Нет, не убит. Он заболел, стал худеть и худеть. Я оставался с ним когда Эштон, Макгун и другие уехали.

— Где сейчас Рендл Эштон? — спросил Дайльюлло.

— Боже милостивый, — развел руками Гарсиа, — если бы я знал. Много недель назад он с Макгуном отбыл на корабле с его командой. Они считали, что могут найти Свободное Странствие. Здешние аркууны запретили нам заниматься его поисками, но они, несмотря на это, отправились. Участники движения «За Открытые Миры» помогли вызволить корабль. Я же остался с Кэйрдом, поскольку он был очень плох.

— Джон, у нас нет времени для выслушивания подробностей, — вмешался Боллард. — Раз Эштона здесь нет, пойдем отсюда, а расспросить этого парня можно и позже.

Взгляд Гарсиа упал на девушку, которая сидела с руками на коленях в дальнем конце коридора.

— Врея… вы убили ее? — воскликнул он.

— Она всего лишь без сознания, — ответил Боллард. — Кто она, между прочим?

— Она одна из тех участников движения «За Открытые Миры», которые помогли Эштону бежать. Она знает галакто, и участники движения использовали ее для секретных контактов с нами. Но люди Хелмера ее схватили и заперли здесь, как меня.

— Может она знать, куда отправились Рендл Эштон и другие? — спросил Дайльюлло.

— Не знаю, — ответил Гарсиа. — Думаю, что да.

— Мы заберем ее с собой, — решительно заявил Дайльюлло. — А теперь бегом отсюда!

Чейн легко подхватил девушку без сознания, и все поспешили на крышу. Находившийся в самолете Джансен тихо присвистнул в знак одобрения, когда увидел длинные золотистые ноги, свисавшие с рук Чейна.

— Поздравляю, вы все же нашли что-то.

— Оставь свои шутки при себе, — сказал Дайльюлло. — Уходим отсюда тем же маршрутом, каким прибыли. Поехали!

Флайер сделал вертикальный взлет и помчался стрелой назад над освещенными луной джунглями. Гарсиа, устроившись в ковшеобразном сидении рядом с Дайльюлло, непрестанно говорил, но уже не бессвязно. Возбуждение и нервозность прошли.

— Мы вчетвером пробыли здесь около двух месяцев. В Яре, городе, который остался позади, Рендл все время пытался узнать у аркуунов о Свободном Странствии, но их чиновники ничего не говорили, продолжая требовать, чтобы мы покинули их мир. Ну, а потом с Рендлом установили секретный контакт участники движения «За Открытые Миры». Это аркууны-диссиденты, не согласные с законом, требующим держать этот мир закрытым. Они хотят открыть систему для межзвездной торговли. Она одна из них.

Гарсиа кивнул в сторону Вреи. Чейн водрузил ее на сидение, привязал ремнями безопасности, но она все еще была без сознания.

— А с чего эти диссиденты изъявили желание помочь Эштону сбежать на поиски — как вы это назвали — Свободного Странствия? Я полагаю, что именно за этой таинственной вещью он охотится.

— Да, — пожал плечами Гарсиа. — Они сказали: делают это из-за того, что хотят, чтобы позднее он снабдил их оружием для совершения государственного переворота. Они помогут ему найти Свободное Странствие при условии, что он пообещает им оружие.

Боллард что-то пробормотал, но от комментариев воздержался.

— Что бы там ни было, — добавил Гарсиа, — они помогли Эштону, Саттаргху, Макгуну и экипажу прорваться на корабль и улететь. Один из них отбыл с группой Эштона, а Врея была схвачена. Кэйрд был болен, умирал, поэтому я не смог полететь.

Дайльюлло раздраженно произнес:

— Следовательно, Рендлу Эштону было угодно не только прибыть в Закрытые Миры в погоне за своей межзвездной химерой, но еще и позволить втянуть себя в местные политические интриги.

Он бросил мрачный взгляд на девушку:

— Приведи ее в чувство, Чейн.

— С удовольствием, — отозвался Чейн.

Он стал массировать мерные центры на задней стороне шеи девушки, пока у нее глаза не замерцали и не открылись совсем. Она обвела взглядом салон самолета, глаза ее вспыхнули гневом, когда она увидела Чейна.

— Ты уже достаточно взрослая девочка, чтобы кусаться, — сказал он.

Гарсиа с важностью сообщил девушке на галакто:

— Врея, это наши друзья. Они прибыли с Земли в поисках Рендла Эштона.

Холодными, серо-зелеными глазами девушка внимательно посмотрела на наемников. Затем спросила:

— Вы привели большой флот кораблей?

Дайльюлло отрицательно покачал головой:

— Один маленький корабль. И две дюжины людей.

Аркуунская девушка с разочарованным видом спросила:

— И что же вы собираетесь предпринять, имея такие ограниченные силы?

— Мы прибыли сюда не для вмешательства в политику — подчеркнуто заявил Дайльюлло. — Мы прибыли всего лишь за тем, чтобы забрать несколько наших людей и отвезти их обратно на Землю.

Смотря на профиль девушки, Чейн чувствовал, что вот сейчас она быстро размышляет пытаясь оценить новый фактор, возникший в обстановке. Она не дура, думал он. Имея такое великолепное тело и такую силищу, она поистине не нуждается в остром уме, но он у нее есть.

Дайльюлло прервал размышления Вреи:

— Где Рендл Эштон?

Она качнула своей светлой головкой:

— Не знаю.

— Как это вы не знаете? Вы же входили в группу аркуунов, которая вызволила Эштона и других из Яра. Ваша группа помогла ему бежать с тем, чтобы он мог найти эту вещь, это…

— Свободное Странствие, — подсказал Гарсиа.

— Вы не можете не знать, куда он направился, чтобы найти эту вещь, — заявил Дайльюлло.

— Но я не знаю, — ответила Врея. — Свободное Странствие уже давно потеряно, где-то спрятано. Один из тех, кто был с Эштоном, человек по имени Макгун, считал, что он знает, где это можно найти. Мы помогли ему бежать, но я была схвачена.

Дайльюлло пристально посмотрел на нее.

— А что это за вещь, которую Эштон ищет, ну, это Свободное Странствие?

Врея молчала, в глазах ее появился огонек и тут же исчез. Дайльюлло обратился к Гарсиа:

— Должно быть вы знаете, ведь в поисках его вы проделали весь этот путь сюда, в Закрытые Миры.

Гарсиа смутился.

— Эштон не рассказывал нам все, что говорил ему Макгун. Существует, конечно, давняя легенда, но ее сюжеты противоречивы.

— Хватит крутить, — бросил Дайльюлло. — Должны же вы знать что-нибудь о том, что эта вещь должна собой представлять.

Лицо Гарсиа приняло строгий вид.

— Полагают, что это нечто такое, с помощью чего человек за какую-то минуту может побывать в любом месте вселенной.

Наемники в недоумении уставились на него, затем Чейн негромко расхохотался.

— За минуту? В любом месте? — сказал он. — Вот это да. Удобно.

— Боже милостивый! — вскричал Дайльюлло. — Значит мы последовали за Эштоном на Альюбейн из-за такого безумного мифа?

В разговор Вступила Врея, лицо ее пылало, глаза сверкали. «Это не миф». Теперь она не пыталась скрывать своего огромного интереса.

— Оно существовало. Оно может быть все еще существует.

Дайльюлло мог только с сожалением покачать головой. Находившийся в кресле пилота Джансен повернул к ним голову.

— Хотел бы напомнить, Джон: скоро начнет светать, у аркуунов имеются флайеры, и они будут нас искать.

Дайльюлло нахмурился, потом сказал:

— Нет смысла вызывать корабль, пока мы не нашли Эштона или четкую дорогу к нему. Приземлимся на некоторое время.

— Приземлимся? — изумился Джансен. Он показал жестом на простиравшиеся под ними густые джунгли, теперь ярко освещенные после того, как на небе появилась вторая луна. — Да там прогалины не найдется, чтобы приземлиться!

— Мы же пролетали над разрушенными городами, — сказал Дайльюлло. — Садись в одном из них.

Джансен что-то проворчал и изменил курс. Врея не понимала их разговора на английском языке, но, когда увидела белый отблеск руин впереди, догадалась, о чем шла речь.

— Я должна вас предупредить, — сказала она на галакто. — В джунглях есть чрезвычайно опасные формы жизни.

— Не сомневаюсь, — ответил Дайльюлло, смотря с неприязнью вниз на залитое лунным светом пространство. — Тем не менее, нам надо найти себе местечко, замаскировать флайер и переждать там, пока преследователи не выдохнутся в поисках нас.

— А что потом? — спросил Боллард. Дайльюлло пожал плечами.

— Ну, затем будем дальше действовать, делать работу, на которую нанялись… искать Рендла Эштона.

— У тебя все так просто, Джон.

— Потому что так оно и есть, — нахмурился Дайльюлло. — Опасность и внезапная гибель — это всегда просто. Сажай машину, Джансен.

VIII

Чейн шагал среди перемещавшихся и непрестанно изменявшихся теней, продвигаясь через громоздящиеся развалины. Обе луны уже были высоко, ниспосылая вниз отблеск тускловатого серебристого света, который делал белые стены, балки и скульптурные изображения нереальными, словно это было все во сне. Мягкий свет был добр к развалинам, и не очень было заметно, где упала крыша или обвалилась стена.

Дул теплый, ленивый ветер, наполненный запахом сухой гнили джунглей. Доносились тихие звуки, издаваемые небольшими животными и птицами, обитавшими в развалинах, и ничего больше. Каменные плиты, по которым он шагал, там и тут были сдвинуты и перекошены корнями деревьев, но было очевидно, что древние строители работали неплохо, и улицы по-прежнему оставались улицами.

«Что же это место мне напоминает?» — спрашивал себя Чейн.

А-а, вспомнил. То было пару лет назад во время напета Звездных Волков на Плеяды. Возглавлял рейд Нимурун, человек отчаянный даже по меркам варновцев. Его эскадрилья попала в окружение, и казалось, что борьба завершится победой значительно превосходящего по силам противника.

Но они смогли укрыться на необитаемой, безжизненной маленькой планете, погубленной когда-то войной. Сохранившиеся металлические здания были искорежены и бесформенны, словно привидения, истерзанные пыткой.

Три дня и три ночи они лежали, спрятавшись в развалинах зданий и слушая завывание гулявшего в них ветра, по не были найдены и в конце концов благополучно выбрались из Плеяд.

Чейну не нравились разрушенные города. Ему нравились города, наполненные жизнью и дорогими соблазнительными вещами, подходящими для грабежа.

Он ухмыльнулся. Так мыслит Звездный Волк. А он должен всегда помнить, что теперь является добрым, честным наемником.

Они приземлились здесь менее часа назад. И едва успели быстро накрыть флайер маскировочной тканью, как со стороны Яра появились над руинами флайеры аркуунов и стали кружить и кружить. Потом они снова прилетали. Было совершенно очевидно, что за ними развернулась охота.

А тут еще Джансен поднял панику. Он клялся, что заметил, как за развалинами в джунглях мелькали люди, шпионившие за ними. Дайльюлло терпеливо объяснил ему, что совершенно невозможно никаким аркуунам так быстро сюда прибыть. Джансен же настаивал на своем.

— Пойду и посмотрю вокруг, — вызвался Чейн. Ему надоело сидеть на корточках под сетью.

— Не надо, — сказал Дайльюлло. — Если там кто-то есть, мы довольно скоро узнаем об этом.

— Да пусть, Джон, он идет, — вмешался Боллард. — В нем молодая кровь, ему не сидится; разве ты не видишь? Он не то, что мы с тобой, бедные старые клячи.

Дайльюлло пожал плечами.

— Ладно, Чейн, иди взгляни, полюбуйся привидениями Джансена.

Чейн кивнул и сказал Болларду:

— Сделаю все возможное, чтобы благополучно возвратиться. Ради тебя.

Боллард грубо захохотал и заявил, что Чейн станет причиной его смерти в тот день, когда их покинет.

В развалинах, очевидно, никого не было. Но в джунглях шла какая-то жизнь. Однажды он остановился, услышав звук, и поймал эхо отдаленного крика, понижающихся модуляций, которые не были слонами, однако звучали так, как будто исходили из человеческого горла.

Между городом и джунглями отсутствовала четкая граница. Чейн постепенно оказался в районе, где было больше растительности, чем развалин, а затем попал в густые джунгли, где лишь время от времени среди листвы встречались нагромождения обтесанных камней.

Чейну приходилось бывать во многих лесах многих миров. У Звездных Волков любимой тактикой было сделать посадку ночью в таких местах, а затем из этого укрытия совершить внезапное нападение на выбранный объект. Он умел бесшумно двигаться, незаметно переходить из одной тени в другую, мягко ставить ногу на землю. Время от времени он останавливался и прислушивался, но доносились лишь привычные для джунглей тихие попискивания и слабые шуршания.

Он прислушивался в ожидании повторения того далекого необычного крика, но его больше не было.

«Никого нет, — сказал себе Чейн. — Джансену просто померещилось».

И вдруг случилось странное. Казалось, что между плечами Чейна натянулась кожа, а на шее сзади вздыбились короткие волосы.

Опасность. И близко…

У Звездных Волков не было развито шестое чувство, но имеющиеся пять чувств они отточили до предельного совершенства. Что-то — какой-то запах или почти непонятный звук — достигло Чей на и предупредило об опасности.

Он тихо повернулся на месте. Чейну показалось, что он увидел мельком, как за одним из гигантских деревьев скрылось что-то белое.

Со станнером в руке Чейн отправился туда.

Ничего.

Послышалось едва уловимое шуршание, и он снова волчком покрутился на месте; кажется, мелькнула и скрылась из вида расплывчатая белая фигура.

С поразительной неожиданностью совсем рядом громко прозвучал голос, который он раньше слышал издалека. Это не был человеческий голос, в нем не было слов. Это был хохот, захлебывающийся, вызывающий дрожь.

Хохот резко оборвался, и снова воцарилась тишина.

Чейн ждал, его лицо в полосе перемещающегося лунного света приняло мрачный, угрожающий вид. Они были вокруг него и хохотали, считая, что он уже в их руках.

Он повернул назад, к разрушенному городу. Чейн не боялся, а соблюдал всю расчетливую предосторожность варновца. Ему были новы этот мир и все, что здесь могло обитать; он должен действовать осторожно.

Едва успел Чейн сделать полдюжины шагов, как впереди из зарослей что-то вышло.

Вначале он подумал, что это был человек, но когда лунный свет слегка переместился, он увидел, что это было человекоподобное существо. Оно имело руки, ноги, тело и голову. На нем не было одежды и оно, очевидно, было бесполым. Оно направилось к нему, и Чейн увидел лицо с мягко светившимися крупными глазами, совершенно без носа (там, где должен быть нос, была пустота), с отвратительным маленьким ртом. Чейн нажал на спусковой механизм станнера, нацелившись прямо на существо. Не произошло абсолютно ничего, если не считать, что существо разразилось снова тем же захлебывающимся хохотом.

Чейн перевел станнер на смертельный вариант и снова выстрелил.

И опять ничего не случилось.

Он понял, что станнер, предназначенный для парализации нервной системы млекопитающих или близких к ним животных, в данном случае бесполезен.

Неожиданно он задумался и о другом. Это существо чересчур открыто вышло к нему и приковало к себе внимание. Может быть за его спиной находится еще одно…

Чейн начал поворачиваться, но не успел завершить движение. На его спину навалилась чья-то туша, а горло обхватили гладкие холодные руки и так стали сжимать, что он начал вскоре задыхаться.

«Хорошо же, — пронеслось в мозгу Чейна. — Но ты сцепился не с человеком. Ты сцепился со Звездным Волком».

Он до предела напряг всю мощь своих варновских рук и плеч, чтобы разорвать хватку на горле.

Но не разорвал. Судорожно глотая воздух, он понял, что наконец встретил что-то равное себе по силе. Может быть, даже сильнее.

Потрясающее осознание этого резко изменило действия Чейна. Он оставил попытки разорвать удушающую хватку. Вместо этого он согнул ноги в коленях и подпрыгнул, отбросив себя и то, что было на спине, в сторону.

Во время прыжка он повернулся в воздухе и когда падал, то белая фигура, повисшая на нем, оказалась внизу, приняв на себя удар о землю. В результате удара хватка ослабла, хотя и немного, но достаточно, чтобы Чейн вырвался на свободу.

Белое человекоподобное существо вскочило быстрее кошки и двинулось на него, издавая отвратительно короткие мяукающие звуки. Рука Чейна взметнулась вверх и ударила существо по шее. Шея должна была бы сломаться, но не сломалась. Рука ударила словно по чистому хрящу и мышцам без костей.

Чейн сделал вид, что собирается снова ударить рукой, но на сей раз взметнулась нога и ботинком ударила в желудок существа, после чего то бросилось назад в заросли.

Чейн обернулся и как раз вовремя. Животное, которое захлебывалось хохотом было всего лишь в нескольких футах и уже протягивало к нему белые руки с утонченными пальцами.

Он наносил удар за ударом. По лицу катился пот, а самого его охватил испуг, усиленный еще тем, что ему послышались легкие бегущие шаги приближавшегося третьего чудовища.

Чейн неожиданно отпрыгнул в сторону и бросился бежать. Он ничего не смог бы сделать с двумя тварями; было сомнительно, что можно противостоять даже одной из них. А тут их три, и если, действительно, три, то они несомненно его убьют.

С бешеной скоростью, на какую был способен организм, он мчался сквозь заросли. И не мог оторваться от тварей. Они неслись почти рядом быстрые и гибкие, как белые пантеры, стремясь обойти его и перерезать путь к спасению.

Когда Чейн был среди мраморных развалин и твари уже готовы были перекрыть ему дорогу, он услышал пронзительные крики, затем шипение, яркую вспышку и сухой треск портативного лазера.

Белые твари так быстро исчезли в зарослях, что он едва успел заметить их отступление; затем он увидел пробиравшегося через руины Дайльюлло вместе с Джансеном, а также Мильнером, который держал в руках портативный лазер.

— Мы услышали, как ты устроил там потасовку, — сказал Дайльюлло. — Кто это, черт побери?

— Не кто, а что, — ответил Чейн, уже давно не переживавший таких потрясений. — Это не люди. Я не знаю, кто они, но это что-то ужасно противное.

Чейн добавил специально для Дайльюлло:

— Они чуть меня не прикончили. — В голосе прозвучал несвойственный Чейну страх. Дайльюлло серьезно воспринял это предупреждение.

Они возвратились туда, где был спрятан под маскировочной сетью флайер и где находились Боллард, Гарсиа и девушка Врея.

Чейн рассказал о том, кого он встретил в джунглях. Когда он кончил, Врея сказала:

— Нэйны.

— Что?

— На нашем языке слово «нэйн» означает «не-человек». Они не очень смышленые, но смертельно опасные.

— Насколько я помню, — колко заметил Дайльюлло, — вы о них ничего не говорили нам.

Врея повернулась к нему:

— Я предупреждала вас, что в джунглях есть опасные существа. Вы что, хотели, чтобы я вас водила за ручку как детей?

Боллард разразился хохотом, Чейн ухмыльнулся. Дайльюлло со злостью посмотрел на них.

— В результате какой эволюции могли возникнуть такие виды?

Врея обвела взглядом высокие руины, освещенные серебристым светом.

— В старые времена в этих городах трудились великие ученые. Это они создали Свободное Странствие. Говорят, что они же создали и нэйнов. Эти существа не размножаются. Но они созданы так, что практически бессмертны, вот почему некоторые из них до сих пор обитают в джунглях.

— Мы, думается, попали в поистине скверный мир. Не нравится мне это, — жалобно посетовал Мильнер.

— Никто никогда не платил большие деньги наемникам за то, чтобы они ехали куда-то для веселого времяпрепровождения, — сказал Дайльюлло. — Отправляйтесь все спать. Чейн, ты не дал нам заснуть из-за этого рысканья по джунглям. Так что имеешь возможность первым подежурить.

Чейн кивнул и взял у Мильнера портативный лазер. Все другие ушли, забрались в спальные мешки и вытянулись.

Две луны продолжали свой путь по звездному небу, расстояние между ними все время возрастало и раздвоенные тени становились все более причудливыми. Откуда-то издалека, из джунглей донесся захлебывающийся хохот.

Чейн улыбнулся.

— Нет, мой друг, — процедил он. — Вновь это не повторится.

Спустя некоторое время он услышал звуки и обернулся. Это Врея вылезла из спального мешка, который ей дали наемники. Она пришла туда, где дежурил Чейн среди массы обвалившихся гигантских плит, и села на одну из них.

Чейн смотрел на нее, любуясь ее красивыми руками и ногами. Теперь, когда не было яркого солнечного света, они выглядели серебристыми.

— Это место угнетает меня, — сказала она.

Чейн пожал плечами.

— Должен признаться: мне довелось побывать в более забавных местах.

Она хмуро посмотрела на него.

— Вам безразлично. Вы просто временно прибыли сюда и все; для вас это лишь еще один чужой мир, и вы вскоре уйдете опять. Но для нас…

Она умолкла на время, а потом продолжила:

— Когда-то здесь стоял великий торговый город. К северу отсюда находился огромный звездопорт. Из него улетали корабли торговать со звездными мирами, лежащими в районе, который вы называете Рукавом Персея. А другие — еще дальше. На протяжении поколений аркууны были астронавтами. А теперь мы живем на двух маленьких планетах воспоминаниями о былом, и для нас уже больше нет никаких звезд.

В ее голосе зазвучали гневные ноты.

— Из-за старых, предрассудочных страхов мы превратились в Закрытые Миры. Никому не разрешается прилетать на Альюбейн, а нам уезжать отсюда. Но мы выступаем за снятие этого глупого запрета, и поэтому люди типа Хелмера, слепо поклоняющиеся догмам, называют нас заговорщиками и предателями.

Чейн почувствовал сильную симпатию к ней. А ведь он за свою довольно долгую жизнь Звездного Волка никогда не симпатизировал тем, кто был лишен возможности бороздить звездные дороги.

— Может быть, наступило время, когда Закрытые Миры будут снова открыты, — сказал он.

Врея ничего не ответила, перевела взгляд на разрушенные башни, некогда могучие и жизнерадостные.

Чейн ощутил прилив теплых чувств к ней. Он подошел туда, где она сидела, и склонился над ней.

Ее красивое колено поднялось и ударило в его подбородок. Чейн увидел звезды, когда отшатнулся назад.

Он потряс головой, чтобы прийти в себя. Врея взирала на него с высокомерной самонадеянностью. Чейн сделал неожиданный прыжок и схватил ее. Его рука легла на ее рот, как это было в прошлый раз.

Девушка боролась с силой тигрицы. Но Чейн, используя всю свою мощь, крепко держал ее.

— Теперь, — прошептал он ей на ухо, — я могу с тобой сделать все, что хочу.

Снова она попыталась вырваться, но сила Звездного Волка держала ее.

— А что я хочу сделать, — прошептал Чейн, — …так это сказать тебе, что ты мне нравишься.

Он крепко чмокнул ее в щеку, выпустил из своих рук, а сам отошел назад. Увидев из ее лице смесь гнева и удивления, он начал хохотать.

Врея бросила взгляд на него, сжала кулаки, а потом ее лицо смягчилось, и она тоже расхохоталась.

Тихо она сказала:

— Рауль очень рассердится на меня за это.

И, все еще смеясь, она подошла к Чейну и поцеловала его в губы.

IX

Дайльюлло встал утром с болью в плечах и пояснице. Он спал не на воздухе, как все другие, а в проходе флайера. За время пребывания на многих планетах ему приходилось встречаться и вступать в схватку со многими необычными живыми существами, но к одной вещи он никогда не мог привыкнуть — к насекомым. Содрогаясь от мысли, что они будут ползать по его лицу, он предпочитал жесткий пол спальному мешку снаружи.

Он чувствовал себя разбитым, слабым. Выпив воды и почистив зубы, он вышел на воздух. Над горизонтом уже сияло топазное солнце, затопляя все своим желтым светом. Дайльюлло выбрался из-под маскировочной сети и направился к поросшим кустарником руинам неподалеку.

Ему пришлось проходить мимо Вреи, лежавшей в спальном мешке; ее волосы были взъерошены, а отдыхавшее во сне лицо выглядело детским, ангелоподобным. Он уставился на нее с каким-то странным отеческим чувством.

«Наверное, порядочная стерва, — подумал он, — и, несомненно, пытается использовать, всех нас для своих собственных целей. Но красивая девушка».

Дайльюлло продолжил свой путь и встретил Джансена, заступившего дежурить во вторую смену. Позевывая, Джансен доложил, что ничего за его дежурство не случилось.

Возвратившись со своей прогулки, Дайльюлло поднялся во флайер и вышел оттуда с одним из документов, которые дал ему Джеймс Эштон. Это была карта Аркуу — не очень хорошая, поскольку Закрытые Миры всячески препятствовали топографическим съемкам, — единственная, которую имел Эштон.

Дайльюлло присел на теневой стороне флайера, прислонившись спиной к колесу, и стал, хмурясь, рассматривать карту. Спустя минуту он оглянулся вокруг. Никого поблизости не было. Дайльюлло полез в карман своего комбинезона и достал небольшой футляр. Он вынул из него очки, одел их и снова стал рассматривать карту.

Несколько минут спустя на него упала тень. Он быстро взглянул наверх. Это был Чейн, глазевший на него с интересом.

Дайльюлло бросил на него жесткий, вызывающий взгляд, который словно говорил: «Да, я пользуюсь для чтения очками, когда вокруг никого нет, и тебе лучше не болтать об этом».

Но взгляд Дайльюлло не достиг цели. Чейн — настоящий негодяй. Он посмотрел сверху на лидера:

— Никогда их раньше не видел. Что, глаза стали слабоваты?

— Тебе-то какое дело? — рассердился Дайльюлло.

Чейн засмеялся:

— Джон, разрешите мне кое-что сказать. Вы самый бравый из нас и вы могли бы побить любого из нас, разумеется, кроме меня.

— Разумеется, — процедил сквозь зубы Дайльюлло.

— И хватит беспокоиться о возрасте, — продолжал Чейн. — Везде вы самый лучший, разумеется, кроме меня…

— Разумеется, — передразнил Дайльюлло, но теперь на его лице появилась улыбка, хотя и хмурая. Он снял и убрал очки.

— Ладно, иди, разложи там всем порции завтрака. И разбуди свою подружку. Хочу с ней серьезно поговорить.

— Подружку? — удивился Чейн.

— Послушай, возможно, мои глаза и стали слабоваты для чтения, но я обычно хорошо вижу, что происходит вокруг. Разбуди ее.

Когда Врея пришла, Дайльюлло пригласил ее жестом присесть и заговорил на галакто.

— Мы взяли вас с собой из-за того, что мы думали, вы сможете нам рассказать, куда отправился Эштон. Вы не пленница. Если вы хотите вернуться, оставайтесь здесь и посигнальте первому же флайеру, который появится в поисках нас.

— Возвратиться, чтобы снова попасть под замок? — воскликнула Врея. — Нет, я не хочу возвращаться.

— Предположим. Тогда вы хотите присоединиться к вашему другу, отправившемуся с Эштоном, — как его имя?

— Рауль. Он лидер нашей партии. Нас называют борцами за Открытые Миры, так как мы хотим, чтобы звезды стали снова свободны для нас, — сказала Врея, с горечью добавив: — Хелмер называет нас по-другому, вроде заговорщики, предатели.

— Ладно, оставайтесь с нами и проведите нас туда, куда отправились Эштон, Рауль и другие, — сказал Дайльюлло.

Врея покачала головой.

— Все не так просто. Я знаю только в общих чертах район, куда они направились. Это туда, где, как всегда утверждали легенды, спрятано Свободное Странствие, но это огромный район.

— Насколько огромный? Покажите мне на карте.

Красивые глаза Вреи пристально уставились на карту. Дайльюлло вручил ей карандаш, и она вывела им широкий неровный круг на севере.

— Где-то там, — сказал она.

Дайльюлло посмотрел, и лицо его вытянулось.

— Это чертовски огромный район. Да еще горы.

— Самые высокие на Аркуу, — сказала девушка. — Между ними есть долины, покрытые джунглями.

— Чудесно, — пробормотал он. — Мы не сможем с воздуха обследовать такой обширный район.

Дайльюлло нахмурился, задумался. Затем сказал:

— Вы говорили, что это район, в котором согласно легендам находится Свободное Странствие. Полагаю, что Хелмер и его компания тоже знают про эти легенды. Не так ли?

Она кивнула в знак согласия.

— Да, они на флайерах вылетали искать Рауля, Эштона и остальных, но ведь, как вы сказали, невозможно с воздуха прочесать такую территорию.

— Тогда, — предположил Дайльюлло, — Хелмер видимо, догадается, что мы тоже туда направляемся, поскольку он знает, что мы вылетели на поиски Эштона.

И он покачал головой:

— Это чревато бедой.

Все остальные уже встали. Джансен прибыл с дежурства, и все расселись вокруг под маскировочной сетью со своей порцией завтрака.

Когда с едой было покончено, Дайльюлло провел неофициальный военный совет. Он давно пришел к выводу, что наемники сделают почти все, что вы попросите, но при условии, что будут знать на что идут и почему. Им нельзя властно отдать приказ, им его надо выложить.

И он это сделал. Вначале реакцией было общее молчание. Затем Боллард, настроенный всегда пессимистически, когда был отлучен от корабельных запасов пива, отрицательно мотнул головой.

— Допустим, мы отправляемся в этот горный район — сказал он. — Ну, и что мы там сделаем? Поймите, если Хелмер и другие аркууны в собственном мире не смогли найти Эштона и его группу, то как же это удастся сделать нам?

— У нас есть несколько новинок, которых у аркуунов, по-видимому, нет, — указал Дайльюлло, — Например, металло-локаторы значительной точности. Если корабль Эштона где-то совершил посадку, мы в состоянии его обнаружить и от него взять след дальше.

Все поразмышляли на сей счет без особого энтузиазма, но возражать никто не стал. Они понимали, что идут на риск, но профессия наемника неразрывна с опасностью.

— Джансен, — позвал Дайльюлло.

— Да?

— Ты видел аркуунские флайеры, когда мы первый раз делали посадку в звездопорте. Что ты думаешь о них, если сравнить с нашими?

Джансен был большой знаток флайеров. На звездные корабли он смотрел как на средство обеспечения жизни, считая их скучным делом. Что его по-настоящему захватывало, так это полет в атмосфере на крылатых машинах.

— Выглядят они довольно неплохо, Джон, — сказал он. — Но несколько старого типа. У них нет вертикального взлета; не думаю, чтобы они имели такую же скорость, как наши; и сомневаюсь, что имеют такой же радиус действия.

Врее надоело слушать разговор, который был непонятен, и она потребовала, чтобы ей сказали, о чем идет речь. Чейн рассказал ей на галакто.

— Конечно, наши самолеты старого типа — сказала она с горечью в голосе. — Мы же больше не летаем к звездам, лишены знаний о прогрессе в других мирах. Не знаем, что происходит в Галактике. На мне такая же одежда, какую аркуунские женщины носили на протяжении многих поколений.

Мужчины посмотрели на нее, на ее короткую кожаную куртку, на ее золотистые руки и ноги, и все, за исключением Дайльюлло и Гарсиа единодушно присвистнули от восхищения.

— Хватит, кончайте, — сказал Дайльюлло и бесстрастно добавил: — Чейн, уполномочиваю тебя взять шефство над девушкой, оказавшейся без друзей, защитить ее от этих казанов.

Чейн удивленно вытаращил глаза:

— Что?!

Дайльюлло был доволен собой: «Впервые за все время я застал Чейна врасплох».

Он повернулся к остальным.

— Как я уже сказал вам, мне думается, что Хелмер или некоторые из людей Хелмера, будут поджидать нас в этом районе. Хотелось бы, во-первых, выяснить: сможем ли мы проскользнуть в ночное время и сделать посадку в центре того района? Джансен!

Джансен нахмурил брови, но спустя некоторое время был вынужден отрицательно покачать головой:

— Я хотел бы попробовать, черт побери. Но посадка при лунном свете среди высоких гор, без маяков, и бог знает, что за воздушные потоки внизу — это, я должен тебе сказать, Джон, будет самоубийством.

— Ладно, — согласился Дайльюлло. — Поверю тебе на слово. В таком случае отправляемся в светлое время, рискнем. Мильнер!

— Да?

— Один из крупнокалиберных лазеров пристрой в амбразуре флайера. Думаю, он может понадобиться.

Морщинистое лицо Мильнера расплылось в ухмылке.

— Ты намерен убрать их с неба, если они окажутся на нашем пути, да?

Дайльюлло его резко прервал:

— Ну и кровожадный же ты тип. Мы не собираемся никого убивать, если к этому нас не принудят для спасения собственной шкуры. Помни, этот мир принадлежит не нам, а аркуунам. Я не хочу крупных стычек с ними; хочу лишь найти Рендла Эштона и уехать. Если нам встретятся их флайеры, постарайся их обезвредить, но не больше.

Мильнер насупился и ушел пристраивать лазер.

Спустя час они скатали в рулон маскировочную сеть; положили ее в самолет, и Джансен начал поднимать их из развалин бывшего города в лимонное сияние Альюбейна.

Дайльюлло взглянул со своего кресла вниз и заметил, что в зарослях что-то мелькнуло, и через мгновение увидел уставившееся на него лицо, безносое белое лицо с горящими глазами и противным маленьким ртом. Оно исчезло из виду, когда Джансен перешел на горизонтальный полет.

«Если вчера вечером Чейн столкнулся именно с таким существом, то неудивительно, почему он так был потрясен, — подумал Дайльюлло. — Существо не только отвратительное, но и опасное. Сильное… чересчур сильное даже для варновца».

Он взглянул на Чейна, который тихо разговаривал с сидевшей рядом Вреей, и подумал: «Хотелось бы и мне стать снова молодым и беззаботным». А потом опять подумал: «Но я ведь никогда не был таким беззаботным как Чейн; да и кто может, кроме Звездного Волка».

В течение часов самолет все дальше и дальше продвигался на север. Нескончаемые красные джунгли разрывались то тут, то там белыми пятнами разрушенных старых городов. С севера на юг протянулась желтая река, а затем предстал огромный затопленный район, где вода была коричнево-желтого циста.

Казалось, что темно-красные джунгли никогда не кончатся. Но, наконец, когда Альюбейн снижался к горизонту, Джансен обратился со своего пилотского кресла:

— Джон.

Дайльюлло поднялся и взглянул через плечо Джансена. Впереди, сколь мог видеть глаз, простирались темные горы, подпирая желтое небо.

— Они довольно высоки, — отметил он.

— Да не горы я имею в виду, — сказал Джансен. — Посмотри на эту сторону, в направлении приблизительно 12.

Дайльюлло всмотрелся. Вдаль он видел довольно хорошо и вскоре заметил на фоне лимонного неба маленькие черные точки, быстро увеличивающие свои размеры.

— Самолеты, — сказал он угрюмо. — То, чего я опасался.

Он обернулся и крикнул: «Мильнер!» Мильнер, чрезвычайно неприятно выглядевший по сне из-за открытого рта, пробудился и подскочил на своем сидении.

— Давай к лазеру, — сказал Дайльюлло. — И помни, что я говорил тебе: никаких, по возможности, смертей. Бей по хвостовым оперениям.

Мильнер пожал плечами.

— Вы подсказываете мне красивый безопасный способ сбивать людей с неба, не причиняя им вреда. Я так и сделаю.

Дайльюлло одарил его особой улыбкой, которую он приберегал для трудных людей.

— Постарайся, Мильнер.

Мильнеру уже доводилось раньше видеть эту улыбку и, проворчав «ладно», он отправился к амбразуре.

— Пристегнитесь ремнями, — обратился Дайльюлло к Чейну и всем остальным. — Похоже, нам придется немного покачаться.

Навстречу мчались три аркуунских самолета. На большой скорости Джансен, сделав переворот через крыло, поставил свой флайер на хвост. Что-то рядом сверкнуло и позади раздался взрыв.

— Реактивные снаряды, — сказал Джансен, — и довольно близко к тому же.

— Иди на сближение с ними, — сказал Дайльюлло. — Мильнер, будь наготове с лазером.

Джансен сделал быстро петлю и погнал свой флайер вперед на большой скорости. Три аркуунских самолета, быстрых, но не столь маневренных, попытались уклониться, но Джансен, находясь выше, бросился вниз на них.

— Смотрите, я сейчас — один из старых летчиков первой мировой войны двадцатого века, про которую читал, — счастливо выкрикнул Джансен. — Какие были воздушные бои! Тра-та-та-та! — И он изобразил звуками стрельбу из пулемета.

— О боже, почему меня угораздило лететь к звездам с комиком! — сказал Дайльюлло.

И тут три аркуунских самолета набросились на них.

X

Лазер ярко вспыхнул и издал сухой треск. Мильнер целился в ведущий самолет.

И промазал. Джансен быстро сделал вираж и возвратился к остальным самолетам.

— Сколько же тебе нужно заходов для того, чтобы ты попал куда-нибудь? — не поворачивая головы, сказал он.

Мильнер, отличный знаток лазеров и редко промахивающийся наводчик, выдал такой непечатный ответ, что Дайльюлло был рад, что Врея не может его понять.

Реактивные снаряды промчались мимо, но с очень большим разбросом. Аркууны изменили свой курс, но слишком поздно. Мильнер пустил снова в ход лазер и на этот раз срезал хвост ведущего самолета.

Чейн сидел и смотрел, как самолет, колыхаясь, пошел вниз. Он почувствовал захватывающий интерес к этому новому для него виду боя. Звездные Волки редко пользовались самолетами в боевых действиях; у них обычно не хватало времени для того, чтобы вытаскивать самолеты и лететь на них в атмосфере для нападения на какой-то мир.

Чейн видел, как поврежденный самолет направился к единственно возможному месту посадки в густых джунглях — широкой, коричнево-желтой реке, текущей на юг. Пилоту удалось дотянуть; Чейн видел, как самолет шлепнулся о воду и из него выбрались два человека. Чейн ухмыльнулся: Дайльюлло с его предвзятостью против убийств будет доволен.

Сидевшая рядом Врея теперь не смотрела наружу, она глядела на Чейна с удивлением и восхищением.

Она начала что-то говорить, но в этот момент Джансен сделал переворот через крыло и вираж, и они резко повисли на ремнях.

На какое-то мгновение аркууны были сбиты с толку этим неожиданным маневром. Мильнер нажал на спуск лазера, прицелившись в ближайший из двух самолетов. И во второй раз промахнулся, лишь задев конец крыла аркуунского самолета, оторвав при этом от него всего лишь несколько дюймов. Его богохульство на сей раз не поддавалось описанию. Он отшвырнул от себя лазер.

— Кажется, они уходят, — сказал Дайльюлло.

Нервы у аркуунских летчиков, очевидно, не выдержали: самолеты стремительно уходили на восток.

— Пусть уходят, — молвил Дайльюлло. Он развернул на коленях карту и бросил на нее косой взгляд.

— Недалеко отсюда на востоке, — сказал он, — есть город под названием Анаваи. Они скоро возвратятся с подкреплением, так что у нас немного времени. Джансен, начинай прочесывание, а ты, Боллард, включай металло-локатор.

Чейн увидел, что Врея по-прежнему не отрывала от него своего пристального, изучающего взгляда.

— Вас забавляло, когда мы были в опасности, — сказала она. — Вы смеялись.

Чейн отрицательно покачал головой.

— Я просто скрывал свою нервозность, только всего.

— Не думаю, — возразила Врея. — Вы совсем не такой, как остальные. Вчера вечером, когда вы были в джунглях, этот человек (она показала головой на Мильнера) схватил меня. Я легко разорвала объятия и ударила его по лицу. У него совсем нет той силы, что у вас.

Чейн пожал плечами.

— Моя сила идет просто от регулярных физических упражнений и ведения правильного морального образа жизни.

Врея насмешливо посмотрела на него своими серо-зелеными глазами.

— Когда вы начали его вести — сегодня с утра пораньше?

* * *

Боллард занял место второго пилота. Впереди него находились приборы металло-локатора, а также детектор радиоактивных веществ, анализатор атмосферы и другие сложные инструменты, необходимые для того, чтобы пользоваться флайером в чужих мирах. Металло-локатор работал по принципу выбрасывания широкого пучка энергии, то есть аналогично радару, но ответный сигнал получал только от металла.

— Гарсиа говорит, что корабль Эштона относится к Четвертому классу с экипажем из восьми человек, — сказал Дайльюлло. — Отрегулируй локатор таким образом, чтобы он не отражал сигналы от предметов меньшего размера.

Боллард что-то пробормотал, согнулся, чтобы поставить на инструменте необходимую отметку, и, наконец, сказал «О’кей».

Дайльюлло кивнул Джансену, и тот лег на курс восток-запад.

— Врея, — сказал Чейн.

— Да?

— А вы ведь не хотите, чтобы мы нашли Рендла Эштона. Не так ли?

Ее глаза стали холодными.

— Почему бы я не хотела?

— Мне думается, — ответил Чейн, — потому, что в первую очередь именно вы и ваши друзья по движению «За Открытые Миры» хотели, чтобы Эштон пропал. Почему ваши люди приезжали и освобождали его для того, чтобы он отправился в дикий край на поиски Свободного Странствия?

— Я же говорила вам. Мне предложили это в обмен на оружие, которое он доставит нам позднее.

— Неубедительное объяснение. Мне думается, вы хотели, чтобы Эштон пропал, притом навсегда, потому что вы узнали: он очень богатый и очень важный человек там, на Земле. Ваши люди сообразили, что для поисков его сюда в Закрытые Миры ворвется определенная экспедиция, а именно этого-то вам и хотелось.

Ее лицо вспыхнуло от гнева, и Чейну на мгновение показалось, что она собирается его ударить.

— А теперь мне хотелось бы сказать вам кое-что о Джоне, — заявил Чейн. — Он никогда не отступает от намеченной цели. Не отступит и на сей раз. Он будет продолжать локаторные поиски корабля Эштона до тех пор, пока его не найдет. Или до тех пор, пока Хелмер не получит донесение от тех двух самолетов и не прибудет сюда теперь уже с целой эскадрильей, чтобы сбить нас. Он ведь не из тех, кто мешкает, правда?

— Да, это так, — с горечью признала Врея. — Он и его фанатики, поклоняющиеся старым предрассудкам и догмам, пойдут на убийство, если нужно сохранить Закрытые Миры закрытыми.

— Джансен и Мильнер довольно крепкие парни, — сказал Чейн. — Но не думаю, что они смогут противостоять эскадрилье.

— Вы пытаетесь испугать меня, — обвинила она.

Чейн ухмыльнулся.

— Не думаю, дорогая, что вас можно очень легко испугать. Но полагаю, что вы просчитались. Вы думаете, что Джон бросит поиски до того, как Хелмер сюда прибудет. Я вам говорю, что он не бросит.

Гнев в ее глазах сменился растерянностью. Чейн добавил:

— Если вам известны какие-то сведения, которые могут избавить нас от этой беззащитной позиции, самое время их сообщить.

Она снова посмотрела на Дайльюлло, стоявшего за Боллардом, и холодный, решительный взгляд его глаз на суровом, скуластом лице, по-видимому, окончательно убедил ее.

— Хорошо, — сказала она.

Чейн обратился к Дайльюлло:

— Врея вспомнила кое-что из того, что могло бы помочь нам найти корабль.

— Ну, что ж, — сказал Дайльюлло. — Я об этом догадывался.

Чейну подумалось: хотя у Дайльюлло нет той хитрости, которой обладают Звездные Волки, но блефовать он силен.

Врея снова внимательно посмотрела на карту и затем сделала на ней отметку карандашом.

— Вот то место, где они намеревались посадить корабль. Затем на маленьком флайере они должны были начать поиск Свободного Странствия.

«И Эштон отправился за своей несбыточной химерой, из-за которой его будут считать пропавшим до тех пор, пока это не превратится в большую беду для Закрытых Миров», — подумал Чейн.

Дайльюлло показал карту Джансену, и вскоре флайер на максимальной скорости направился почти прямо на север.

Врея подчеркнуто отвернулась от Чейна. А он пожал плечами, закрыл глаза и заснул.

Когда он пробудился, флайер все еще тихо гудел. Большинство людей на его борту спали. Чейн понял, что прошло немало часов, так как желтый, сияющий диск Альюбейна значительно опустился к горизонту.

Он прошел вперед и бросил взгляд поверх плеча Джансена.

— Ну и места, — сказал Джансен. — Сплошные горы.

Впереди упиралась в небо колоссальная цепь темных гор.

За ней можно было видеть отдельные пики других хребтов, торчавшие словно огромные клыки.

— Чертовское нагромождение, — вздохнул Джансен. — и в нем лежит долина, куда мы направляемся. Пожелай мне, Чейн, удачи.

— Удачи тебе, — сказал Чейн и отправился назад в свое кресло.

Как и другие, Врея спала, и он подумал, что самым мудрым будет дать ей поспать.

Немного спустя пробудился Дайльюлло, зевая и потягиваясь.

— Сколько еще? — спросил он у Джансена.

— Полчаса… может быть, чуть больше.

Дайльюлло полностью стряхнул с себя сон. Он прошел вперед и склонился над плечом летчика.

— Ладно, — сказал он. — Пришло время нам становиться мудрее. Надо исходить из того, что у аркуунов имеются неплохие радары. Об этом говорит то, как они засекли наш корабль в космосе.

— Стало быть?

— Стало быть изменим курс. Не пойдем к тому месту за хребтом, куда мы на самом деле направляемся. Пересеки хребет значительно западнее того места, за хребтом сбрось высоту и затем лети обратно на восток под прикрытием гор, чтобы они не засекли нас радаром.

Джансен обернулся и посмотрел на него.

— Джон, ты когда-нибудь водил один из таких аппаратов?

— Я могу вести, когда потребуется, — ответил Дайльюлло. — Профессионалом никогда не был.

— Будь рад этому, — сказал Джансен. — Не будешь слишком много волноваться, когда я буду выполнять твой приказ.

Флайер прошел над хребтом и теперь стал продвигаться вкось, в северо-западном направлении. Чейн смотрел вниз на темные, голые горные цепи. Покрытые лесом долины между ними уже стали погружаться в сумрак.

За хребтом Джансен снизил высоту и направился на восток. Это был неприятнейший участок полета: повсюду вокруг них возвышались горы, отражавшие лимонное сияние садившегося солнца. Изменение курса разбудило остальных наемников. Боллард громко посетовал на отсутствие пива. Другие выглядели сонливыми, тупыми. Чейну подумалось, как часто приходится наемникам вот так выглядеть и чувствовать.

— Вон там впереди долина, — наконец сказал Джансен.

Они приближались к району, где покрытая лесом долина уходила в горы под углом сноса на северо-восток.

— Давай, — сказал Дайльюлло Болларду, и тот снова включил металло-локатор.

Флайер прошелся над долиной на высоте не более тысячи футов от верхушек деревьев.

— Поднимись немного выше, — попросил Боллард. — На такой малой высоте я не смогу прочесать всю долину.

Джансен взмыл вверх. Не прошло и десяти минут, как Боллард воскликнул:

— Нашел!

А потом добавил:

— Кажется.

Все впились глазами вниз. Чейн видел лишь лес невероятно толстых и высоких деревьев. Но в одном месте среди темно-красного моря листвы был просвет. Это была прогалина, образовавшаяся от пожара несколько лет назад, но на ней ничего не было.

— Наверное, это здесь, — сказал Дайльюлло. — Они могли приземлиться на прогалине и затем использовали энергию корабля для того, чтобы загнать его под деревья. И это возможно, так как деревья стоят достаточно широко друг от друга, а корабль четвертого класса невелик.

И он принял быстрое решение:

— Спускай нас, Джансен.

Джансен покружил, возвратился назад и перешел на режим вертикального спуска. Флайер сел на прогалину и замер.

Они вышли из флайера и начали приглядываться в сумеречном свете к окружающей местности. Когда они были в воздухе, то сверху прогалина казалась никем не тронутой. Здесь же, внизу, Чейн моментально распознал, где совершил посадку небольшой корабль Эштона, загнанный потом под гигантские деревья. Следы, оставшиеся на почве, были замаскированы ветками и мусором, но человеку на земле они довольно отчетливо были видны.

Дайльюлло, а за ним и все отправились по замаскированным следам. Они вошли в тень деревьев. Только в одном или двух мирах приходилось Чейну видеть такие огромные деревья. Величаво-прекрасные они поднимались на сотни футов к небу и отстояли друг от друга на тысячу и более футов. Сумеречный свет под ними сгущался почти до темноты.

Далеко идти не пришлось. В каких-то сотнях футов впереди тускло отсвечивал металлический корпус.

— Надо же, как легко, — удивился Чейн результатам поиска.

— Легко только отчасти, — заметил Боллард. — Наемникам ничто легко не дается.

Спустя несколько минут Чейн убедился в правоте слов Болларда. Не доходя до корабля, Дайльюлло остановился и посмотрел под ноги чуть в стороне.

Чейн тоже туда устремил взгляд и увидел что-то белое. Кости! Человеческие кости, до блеска отполированные лесными зверями и насекомыми.

— Гарсиа, вы антрополог, — обратился Дайльюлло. — Посмотрите.

Гарсиа подошел и склонился над костями; все ждали его суждения.

— Определенно земные кости, — сказал Гарсиа. Он выглядел взволнованным. — Три землянина. Меня удивляет, что черепа двоих и руки одного совершенно оторваны от скелетов.

— Животными?

— Не думаю, — ответил Гарсиа и добавил: — Среди них нет ни Эштона, ни Макгуна. Я знаю форму их черепов.

— Жаль, — пробормотал Боллард. — Если бы мы нашли бесспорные останки Эштона, то без дополнительных хлопот могли бы с ними спокойно отправиться домой и получить кучу денег.

Ничего не сказав, Дайльюлло повел их к кораблю. Перед кораблем он снова остановился. Перед ними лежала новая груда костей. По-видимому, они принадлежали двум людям, но были так перемешаны, что было трудно сказать с определенностью. Не только черепа, но три руки и одна нога были оторваны и лежали на некотором расстоянии от скелетон.

Чейн спокойно наблюдал, как Гарсиа исследовал останки. Он повидал очень много смертей и эта сцена не производила на него впечатления. Стоявшая же рядом Врея напряженно смотрела на кости.

Гарсиа снова отрицательно покачал головой:

— Еще два земных экземпляра, но ни Эштон, ни Макгун.

Шлюзовая дверь корабля была широко распахнута. Внутри аппарата было темно, но Дайльюлло решительно вошел туда.

Света все же оказалось достаточно, чтобы увидеть разгром. Да, это был полнейший разгром, не говоря уже о том, кругом валялись поломанные кости. Все внутри корабля было искорежено.

Каждый прибор, каждый механизм — все было вывернуто или погнуто. Словно разрушительный смерч ворвался в корабль, ломая все, кроме самых тяжелых балок.

Чейн взглянул на пол под ногами. Виднелось коричневое пятно от высохшей крови. И на этом пятне был отпечаток… отпечаток беспалой ступни. Он очень хорошо помнил, как всего лишь прошлым вечером ему пришлось повстречать такую же беспалую ступню.

Врея тоже посмотрела на пол и вздрогнула.

— Вот кто тут был, — сказала она. — Нэйны.

XI

— Отправляйся назад и принеси сюда два лазера, — отрывисто приказал Дайльюлло Чейну. — И передай Джансену, чтобы отбуксировал сюда флайер.

Ему не надо было говорить Чейну, чтобы тот поспешил. Сумерки сгущались, и Чейн помчался вприпрыжку. Он бежал, поглядывая по сторонам в полуожидании, не выскользнет ли из-за какого-нибудь могучего ствола белая фигура, но ничего не произошло. Чейну приходилось участвовать в огромном количестве схваток в стольких звездных мирах, что и запомнить трудно, но никогда он не сталкивался с чем-либо настолько ужасным и омерзительным, как белые человекоподобные создания, встреченные им прошлым вечером.

Он достал два портативных лазера поменьше размером и передал Джансену указание Дайльюлло. И помчался назад, снова бдительно следя по сторонам.

Дайльюлло взял один из лазеров сам, а другой передал Мильнеру.

— Подежурь снаружи люка, — сказал он Мильнеру. — Когда Джансен пригонит сюда флайер, я хочу, чтобы аппарат был все время под охраной.

Он повернулся кругом.

— Всем остальным убрать кости и обломки из корабля с тем, чтобы мы смогли провести здесь ночь. Внутри можно пользоваться карманными фонариками, но снаружи корабля — никаких огней.

Они вошли во внутрь, включив фонарики. Дайльюлло поводил лучом света вокруг, а затем по обломкам и мусору направился в коридор, уходивший в носовую часть.

— Я иду взглянуть на вахтенный журнал корабля, — сказал он. — Гарсиа, пойдемте со мной.

Чейн, Боллард, а затем и доставивший флайер Джансен занялись уборкой корабля, подвергшегося разгрому. Врея нашла и почистила чудом уцелевшее кресло на шарнирах, устроилась в нем и уныло наблюдала за работавшими мужчинами.

Они убрали кости и обломки из главного отсека и принялись за пару небольших кают. Будучи в одной из них, Джансен удивленно воскликнул.

— Эй, взгляните-ка на это!

Он поднял бутылку с бренди, чудом уцелевшую во время погрома в каюте. Со счастливым видом он открыл ее, но вмешался Боллард.

— Что? Пить на работе? Дай-ка эту бутылку!

Джансен передал находку, но начал было возражать.

— В этом спиртном мало ли что может быть, — сказал Боллард. — Я заместитель лидера, и на мне лежит ответственность сделать проверку.

Он запрокинул бутылку и сделал огромный глоток.

— О’кей, — вытер губы Боллард. — Теперь твоя очередь.

Джансен и Чейн, каждый сделали по глотку и потом закончили уборку каюты. Когда Чейн возвратился в главный отсек, было уже темно, но он смог разглядеть Врею, сидевшую к нему спиной и напряженно всматривающуюся в открытую дверь люка.

Он тихо проскользнул сзади и внезапно обхватил ее.

Врея вскрикнула, вскочила с кресла, повернулась кругом и стала быстро, гневно говорить. Забывшись, в ярости она изъяснялась на своем родном языке.

Чейн слушал ее с восхищением, и когда она замолчала, чтобы перевести дыхание, сказал на галакто:

— И все напрасно. Я ведь не знаю аркуунского языка, как вы помните.

— Могу перевести, — начала она, но он покачал головой:

— Не надо. Можно поранить мои нежные чувства.

Она посоветовала ему, что он мог бы сделать со своими нежными чувствами, и Чейн, заливаясь хохотом, вышел через люк наружу, где в темноте дежурил Мильнер.

Мильнер сказал, что пока все спокойно и Чейн отправился назад в корабль, где встретил Дайльюлло и Гарсиа, возвращавшихся с капитанского мостика и рассекавших карманными фонариками темноту.

— Что тут происходит? — спросил Дайльюлло. — Я слышал крик.

— Врея немного нервничает, — ответил Чейн. — Но можно ли порицать девушку за это.

— Говорите на галакто, когда ведете речь обо мне, — гневно сказала Врея Чейну.

— Верно, — сказал Дайльюлло, переключившись на межзвездный язык. — Это сэкономит время за счет перевода. Что это у тебя?

Последняя фраза была обращена к Джансену, пришедшему вместе с Боллардом с кормовой части.

— Бутылка с бренди, которую я спас при уборке, — сказал Джансен. — Я нес ее тебе.

— Конечно же, кто не поверит, — проворчал Дайльюлло. Он взял бутылку и предложил выпить Гарсиа, но тот отказался; тогда Дайльюлло сам сделал глоток и поставил бутылку на пол возле себя.

— Я нашел бортовой журнал, — сказал он, и Чейн увидел у него в руках толстую книгу с разодранной полиэтиленовой обложкой и выпадающими листами.

— Она не очень-то нам поможет, — продолжил Дайльюлло. — В первый же вечер своего прибытия они загнали корабль под деревья чтобы скрыть его, и на следующий день Эштон, Рауль, Саттаргх и Макгун вылетели на небольшом флайере, который они привезли в грузовом отсеке. Капитан и экипаж корабля должны были остаться здесь и ждать.

— Именно так я и представлял, — сказал Боллард. — Нэйны застали врасплох экипаж и всех растерзали.

— Рауль предупредил бы их о нэйнах, — резко заявила Врея.

Дайльюлло кивнул головой.

— Возможно, он это и сделал. Но если так, то они слишком легко отнеслись к предупреждению. Кстати, как много здесь этих отвратительных созданий?

— Никто точно не знает, — ответила Врея. — Но здесь, на севере, их больше, чем где-либо в другом районе Аркуу. К западу отсюда лежит мертвый город, который в старое время был одним из крупных научных центров. В нем было создано нэйнов больше, чем где-либо. Предполагалось запрограммировать их на абсолютное послушание, но со временем медленные химические изменения в их телах, вероятно, разрушили запрограммированность. Они вырвались на свободу.

— И ваши люди так просто дали им уйти? — недоверчиво спросил Боллард. — Даже не пытались поохотиться на эти ходячие ужасы?

— Усилия такие предпринимались, — сказала Врея. — Но в лесу нэйны были поистине неуловимы. К тому времени город умирал, людей оставалось мало; на Аркуу воцарился упадок.

С горечью она добавила:

— И с тех пор, как наши миры были закрыты, упадок продолжается.

— Это подводит нас к главному пункту, — сказал Дайльюлло. — Вы и этот парень Рауль принадлежите к движению «За Открытые Миры». Вас двоих выделили для связи с группой Эштона, поскольку вы знаете галакто?

— Верно, — подтвердила Врея.

— Обещали ли вы и Рауль показать Эштону дорогу к Свободному Странствию?

— Нет! — вскричала Врея. — Мы помогли ему бежать с тем, чтобы он сам занялся поисками. Мы лишь знали регион, где, как утверждают легенды, было Свободное Странствие. Это Макгун сказал, что знает, как найти точное место.

Дайльюлло взглянул на Гарсиа:

— Как Макгун мог найти эту вещь, когда даже аркууны не знают ее местонахождения?

Гарсиа объяснил:

— Макгун приехал торговцем на Аркуу год назад. На самом же деле он пытался выведать секрет Закрытых Миров. Притворившись, будто его корабль вышел из строя, он повсюду слонялся. Наконец, он встретил одного аркууна, обладавшего старинным документом о Свободном Странствии. В документе не говорилось, где оно находится, но довольно подробно сообщалось о его концепции. Свободное Странствие характеризовалось как сила, способная отделять от тела разум в его электроцеребральнографической модели и затем посылать отделенный разум, по-прежнему осознающий реальность и подчиняющийся, в любое место, куда он пожелает, с невероятной скоростью.

— О, ради бога, — громко захохотал Боллард и потянулся к бутылке с бренди.

Гарсиа упрямо продолжал:

— Знаю, что это звучит неправдоподобно. Но Макгун тайно приобрел за огромную цену этот документ и привез его Рендлу Эштону. Тот проконсультировался с физиками и психологами. Они заявили, что концепция, как она описана в научном виде, выглядит вполне разумной.

— Но все это пока не проясняет, как Макгун собирался найти эту штуку, — сказал Дайльюлло.

— Рауль и Врея сказали нам о регионе, согласно легенде. Эштон рассчитывал отыскать Свободное Странствие методом, напоминающим радиокомпас, то есть проявлением чувствительности к радиации на диапазонах волн, указанных в старинном аркуунском документе.

Дайльюлло нахмурился:

— И ради столь сомнительного шанса заставить Эштона ехать сюда.

— А знаете что? — сказал Боллард. — Я невысокого мнения об этом Эштоне. Он заманивает четырех человек в свою глупую экспедицию в Закрытые Миры, бросает одного из них умирать в Яре, сам отправляется в погоню за легендой, потом здесь оставляет на растерзание восемь человек экипажа, а сам следует дальше за своей призрачной мечтой.

— Нам платят не за то, чтобы мы любили Эштона, а за то, чтобы мы нашли его, — напомнил ему Дайльюлло.

— И как же мы найдем? — спросил Боллард.

— А найдем, делая то, что он делал — надо обнаружить радиацию, излучаемую Свободным Странствием, и двигаться в сторону этой радиации. У тебя же есть радиационный детектор.

Боллард спросил у Гарсиа:

— Какая длина волны этой радиации?

Гарсиа с виноватым видом ответил:

— Не знаю. Извините, это не по моей части. Детектором занимался Саттаргх. Помнится, он говорил, что эта радиация по длине волны несколько короче даже гамма-лучей.

Боллард проворчал:

— И с такими замечательными, точными научными данными мне надо работать.

— А ты разве не сможешь расширить вниз шкалу чувствительности нашего детектора? — спросил Дайльюлло.

— Могу попробовать. Но, конечно, не сейчас. Я совершенно измотан.

Дайльюлло встал и устало потянулся:

— Мы все измотаны. Еще тот был денек! Джансен, иди смени Мильнера на дежурстве.

Чейн, спавший на полу основного отсека, проснулся среди ночи. Было совершенно темно, но он мог слышать чье-то дыхание и осторожные движения.

Он улыбнулся. Врее была отведена одна из каюток, но она покинула ее и устраивалась лечь около него. Разве можно было ее винить за боязнь оставаться одной.

С наступлением утра Боллард на протяжении нескольких часов возился с детектором, вмонтированным в панель управления. Для всех остальных ничего не оставалось другого, как просто ждать. Мильнер громко ворчал, заявив, что это место дьявольское, и он будет рад отсюда убраться. Никто не думал ему возражать. Люди сидели с лазерами на коленях и следили за деревьями.

Наконец раздался голос Болларда:

— Подвесил снова на место.

Дайльюлло подошел и сел рядом с Боллардом в пилотское кресло, другие же уставились на панель через его плечи сзади. Чейн видел, как по размеченной делениями сетке детектора устойчиво поплыли ровные светлые линии.

Боллард нажал специальную кнопку на панели управления, заставив небольшой сенсор с чувствительным элементом, установленным снаружи фюзеляжа флайера, сделать полный оборот для обозрения местности. Все с затаенным вниманием ждали изменений в показаниях детектора, но они по-прежнему оставались ровными, без нарушений.

— Ничего нет, — произнес Боллард.

— Если источник радиации находится за этими горами, — сказал Дайльюлло, — мы не сможем отсюда его обнаружить. Необходимо подняться над горами.

Боллард кивнул головой:

— Я опасался, что ты это предложишь. Но я предпочел бы пойти на риск встречи с самолетами Хелмера, чем с блуждающими в лесу чудовищами.

Джансен занял кресло пилота. Надо было бы сначала проверить радаром небо, но у них не было этой возможности, так как огромные деревья вокруг прогалины закрывали обзор, оставляя лишь пространство прямо над головой. Нужно было идти на риск.

Джансен вырулил флайер на прогалину. На режиме вертикального взлета он выскочил из леса. Напряженно всматриваясь глазами и используя радар, они обозрели небо, но никаких самолетов не обнаружили.

Тогда они стали дальше подниматься, пока не оказались над самыми высокими горами. В то время, как флайер кружил, Боллард снова попробовал детектор. Но реакции не было.

— Я же говорил, что все это очень неточно, — ворчал Боллард, начав поворачивать сенсор. — Наверное, Эштон сам лично нашел и…

Неожиданно он замолчал. Заглянув через его плечо, Чейн увидел, что на сетке детектора уже не было плавных ровных светлых линий. Внезапно резкой петлей они взметнулись вверх, неистово задрожали, словно под воздействием мощного пульсара вдали.

— Ей богу, — воскликнул Дайльюлло. — Мы, кажется, заимели адрес!

— Мы еще кое-что заимели, — вмешался Мильнер. — Заимели провожатых. Много провожатых.

И он показал назад через окно на самолеты, быстро следовавшие за флайером.

XII

Чейн оглянулся назад и увидел приближавшиеся легкие самолеты аркуунов. Их было пять.

— Радар у Хелмера возможно, не так хорош, как наш, но, по-видимому, справляется со своей задачей, — заметил он.

— Прибавь скорость, Джансен, — сказал Дайльюлло. — Направление, которое указал сенсор, составляет по воображаемому часовому циферблату десять часов.

Флайер рванулся вперед. Он начал отрываться от преследователей.

Чейн посмотрел на Дайльюлло:

— Понимаете, если это дорога к Эштону и его группе, то выходит, что мы ведем Хелмера прямо к ним.

— А что еще нам остается делать? — спросил Дайльюлло. — Мы, конечно, можем делать по всему небу обманные маневры, но их радар все равно найдет нас. Сделать посадку, спрятаться — ничего это не даст. Для нас предпочтительнее продолжать идти по курсу, проверить, действительно ли это дорога к Эштону, а об остальном позаботиться позднее.

В сущности Дайльюлло обращался ко всем, и не согласных с ним не оказалось. Чейн засмеялся и чуть было не сказал:

— Ты начинаешь мыслить категориями Звездного Волка!

Горы появились быстро. Флайер шел высоко, но оказалось, что не очень высоко над вершинами гор. Склоны гор вверху совершенно не имели растительности, состояли лишь из камней и осыпи. Под топазным солнцем горные цепи выглядели крайне неприветливыми, не лучше предстали и глубокие долины между ними, заполненные лесом.

Флайер трясло и подбрасывало по мере того, как Джансен боролся с мощными воздушными потоками. Он поднялся выше, и флайер повел себя немного спокойнее над этой беспорядочно взъерошенной, искореженной местностью.

Самолеты, преследовавшие их, отстали; хотя и не намного флайер опережал их в скорости. У Чей на не было ни малейшего сомнения в том, что Хелмер будет их преследовать до тех пор, пока они будут у него на экране радара.

Чем дальше они летели, тем еще суровее становились горы. По сравнению с ними, подумал Чейн, горные цепи Варны кажутся маленькими. Варна — тяжелая планета, и ее гравитация оказала влияние на диастрофизм. Но здесь давным-давно процесс горообразования проходил в гигантских масштабах.

Хуже было то, что горные цепи шли не изящными параллельными рядами, а беспорядочно, вперемежку, крест-накрест, каждая своим путем. Этот район Аркуу выглядел словно игровая площадка детей-колоссов, которые оставили ее после игры неубранной.

— Я понимаю, почему здесь можно спрятать что угодно на долгое время, — произнес Чейн.

— Даже нэйны не приходят в эти горы, — в подтверждение добавила Врея.

Когда преследователи пропали из виду, а флайер был, по-видимому, над наиболее беспорядочным районом гор, раздался резкий голос Болларда:

— Джон, взгляни на эту сетку. Мне она не нравится.

Чейн видел, что петли на сетке радиационного детектора дико прыгали, готовые вырваться наружу.

— Нам неизвестно, что находится впереди, но чем бы оно ни было, мы, черт бы его побрал, опасно приближаемся к цели: эта штука дьявольски мощная.

— Отверни немного, Джансен. На тридцать градусов, — скомандовал Дайльюлло.

Флайер вошел в вираж. Боллард не спускал глаз с детектора. Петли начали вскоре уменьшаться в размере. Боллард покрутил сенсорным устройством. Когда он направил его на северо-запад вместо севера, петли опять стали плясать.

— Вот как, — сказал Дайльюлло. — Пока мы не попали в настоящую переделку, сделаем широкий вираж вокруг.

Джансен перешел на широкий вираж. Боллард продолжал изменять угол сенсора. Наконец, когда они завершили круг в двадцать миль диаметром, Боллард сказал:

— Где-то в том районе. — Он показал на высокую, темную гору, похожую по форме на приплюснутый конус. — Более точные координаты я не могу определить.

— Хорошо, мы двинемся в этом направлении и увидим, что телескоп нам скажет, — заявил Дайльюлло.

— Не думаю, что у нас достаточно времени для столь изысканной рекогносцировки, — вмешался Чейн и показал на юг, где им навстречу через горы шли пять сверкавших на солнце самолета.

Дайльюлло выругался. Но Чейн восхитился, как он затем хладнокровно и расчетливо поступил. Дайльюлло взглянул снова на самолеты, прикинул расстояние до них, подошел к телескопу, развернул его и нацелил на конусообразную гору.

Джансен тревожно оглянулся на него:

— Джон, мне не удастся сманеврировать на этот раз, ведь пять самолетов.

— Направляйся быстро к подножию этой горы, — распорядился Дайльюлло. — Весь этот район покрыт камнями и осыпью. Самолеты Хелмера не смогут приземлиться поблизости, а ты сможешь нас посадить на вертикальном режиме.

— Меня очень трогает твоя вера в мои способности, — сказал Джансен, — но однажды она нас всех погубит. Ладно.

Он направил самолет в длинный стремительный спуск по косой траектории. Аркуунские самолеты быстро приближались. Однако у них пока была еще недостаточная дистанция для пуска реактивных снарядов. Чейн понимал, что вот-вот они выйдут на эту дистанцию.

Джансен замедлил скорость и перешел на вертикальный спуск. Конусообразная гора висела теперь над ними подобно грозовому облаку, сильные ветры вокруг нее раскачивали и трясли опускавшийся флайер. Чейн увидел внизу скопление обломков горной породы, огромные камни и всего лишь несколько мест, едва возможных для посадки. Оставалось только надеяться, что Джансен окажется таким хорошим пилотом, каким представлял его себе Дайльюлло.

Таким он и оказался. Он посадил флайер рядом с высоким валуном на плоский участок голой скалы, площадь которого была не больше обычного дома.

— Быстро всем из флайера, взять лазеры и пакеты с неприкосновенным запасом, — прокричал Дайльюлло. — Через минуту они будут над нашими головами.

Схватив оружие и пакеты, они пулей выскочили из флайера. Когда они бежали, в небе уже стоял рев самолетов. Дайльюлло увлек всех за собой к более крупному валуну, находившемуся в сотне ярдов.

— Вполне можно было остаться, за первым валуном такое же укрытие! — тяжело дыша, причитал Боллард, ненавидевший бег.

— Я хочу отвлечь их огонь от флайера, который нам еще понадобится, — коротко ответил Дайльюлло.

Легко бежавший Чейн взял Врею за руку, чтобы помочь, но девушка со злостью выдернула ее.

— Я не нуждаюсь в помощи!

— Твое дело, — ответил Чейн, любуясь ее быстрыми золотистыми ногами.

Едва все успели укрыться за валуном, как вокруг начали рваться реактивные снаряды. В их лица полетели пыль и осколки камней от оглушающих взрывов.

Самолеты ревели вверху над головами, направляясь в сторону гор. Но они уже начинали разворачиваться для обратного захода.

— Скоро они будут снова здесь, — крикнул Дайльюлло. — Переходите на другую сторону валуна. — Он зло добавил: — Ты что оглох, Чейн? Двигайся!

Чейн восхищенно глазел на пять самолетов. Два из них, находившиеся в конце боевого порядка, прошли прямо над вершиной конусообразной горы.

Три других обошли гору стороной и начали пикирование, чтобы пониже подойти к наемникам. Но первые два самолета вели себя более, чем странно. Они выбились из строя, словно потеряв управление, повернулись носами вниз и вошли в рыскающее самоубийственное пике, закончившееся гибелью на скалах неподалеку.

— Какого дьявола? — начал было Дайльюлло и вдруг крикнул: — Прыгайте!

Едва они успели переметнуться на противоположную сторону валуна, как опустились снаряды. На сей раз один из снарядов попал прямо в ту сторону камня, где еще только что стояли наемники; валун приподнялся, словно готовый разорваться на куски.

Но камень опустился на место, заставив их поволноваться. Они пришли в себя после того, как самолеты с ревом удалились.

— Что погубило те два самолета? — спросил Мильнер. — Мы их, я уверен, не сбивали.

— Мне хорошо был виден перед падением тот, что разбился ближе к нам, — сказал Чейн. — Еще до того, как он врезался в землю, люди, сидевшие в нем, по-моему, были мертвы, их головы висели.

— И это были именно те два самолета, которые прошли как раз над вершиной горы, — подчеркнул Дайльюлло, глядя на огромную, темную коническую массу. Он нахмурился и задумался. Затем спросил: — Чейн, ты сможешь поработать с детектором во флайере?

Чейн кивнул.

— Тогда быстро туда и проверь снова радиацию, — сказал Дайльюлло. — Хочу узнать, не от этой ли горы исходит радиация.

— А я на что? — возмутился Боллард. — Я же здесь самый опытный специалист по приборам.

— Но ты вдобавок еще самый известный любитель пива и тучный человек, а Чейн сбегает в два раза быстрее, — парировал Дайльюлло. — Ответил я на твой вопрос?

Чейн усмехнулся и отправился в путь. Когда он зашел за валун и оказался вне видимости оставшихся, то понесся со скоростью Звездного Волка, перепрыгивая, словно пантера через разбитые камни.

Он вновь и вновь подумал, что Дайльюлло нагружает его рискованными, грязными поручениями, потому что знает: Чейн имеет силу и скорость варновца. Беда состоит в том, что он не может открыто использовать свои преимущества, не вызывая у других подозрения в своем варновском происхождении, и это ставит его в довольно трудные ситуации.

Он бежал, то и дело оглядываясь на восток, откуда могли снова появиться аркуунские самолеты и с ревом броситься на наемников. Но три самолета ходили по кругу, не проявляя желания к новой атаке.

Чейн мог это понять. Хелмер — если он не оказался одним из погибших летчиков — будет безусловно проявлять теперь осторожность, чтобы не приблизиться к горе.

Чейн нырнул во флайер и влез в кабину. Он включил детектор, затем стал вращать сенсор.

Когда сенсор направлялся на конусообразную гору, детектор, казалось, выходил из себя. Световые сигналы на индикаторе уровня радиации неистово скручивались, словно сетка экрана была для них тесна, чтобы показать то, что с ними происходило.

Чейн дважды сделал полное вращение сенсора, и оба раза наблюдалась одинаковая картина. Он выключил детектор и выпрыгнул из флайера.

Он посмотрел на восток и удивился: три аркуунских самолета уходили прочь. Когда он достиг валуна, наемники уже вышли из укрытия. Они тоже видели, что самолеты уходят.

С притворной одышкой Чейн спросил:

— Вы думаете, что они перепугались?

— Хотел бы, чтобы перепугались, — ответил Дайльюлло. — Когда мы сюда летели, я приметил равнинный участок в нескольких милях к востоку отсюда, вполне достаточный для посадки самолетов. Думаю, что они возвратятся сюда на ногах. У нас не так много времени.

Чейн рассказал ему о поведении детектора. Лошадиное лицо Дайльюлло вытянулось еще больше, когда он взглянул наверх, на громадину конусообразной горы.

— Чем бы ни был источник радиации, он находится на горе, — сказал он. — Должен быть там. Если бы он был дальше, то сама гора стала бы препятствием для детектора.

— Стало быть вот куда отправился Эштон? — сказал Боллард, — Там, надо полагать Свободное Странствие?

— Будем надеяться.

Боллард покачал головой.

— Можно рехнуться. С одной стороны, свихнувшийся мультимиллионер прибывает в эту дыру, гоняясь за мифом о Свободном Странствии. С другой — эти аркууны на двух самолетах падают мертвыми с неба ни за что, ни про что.

— А, может быть, они не были мертвыми, — сказала Врея.

Чейн посмотрел на нее:

— Я видел их, Врея. Я видел их, когда они падали.

— Может быть, их разум был отделен от их плоти, — сказала она. — В этом, полагают, и состоит суть Свободного Странствия. Может быть поэтому они и упали.

XIII

На ветру в темноте на выступе утеса, пройдя уже треть пути на горе, Чейн пристально всматривался вниз вместе с Дайльюлло и Боллардом.

— Пока нет, — сказал он. — Может быть, будут ждать рассвета.

— Не будут, — возразил Дайльюлло. — Я повидал немало людей, и эти аркууны — одни из наиболее настырных. К тому же через несколько минут появится одна из лун.

Они продолжали смотреть и слушать, поглядывая вниз на узкую, извилистую тропу, по которой поднимались. Вскоре на горизонте появилось слабое мерцание света и ближайшая из двух серебристо-розовых лун выплыла на небо.

Они поднялись сюда как раз к наступлению ночи. Внизу перед тем, как выступить, у них было мало времени и им пришлось крепко потрудиться. С заходом Альюбейна шла бешеная работа по выгрузке из флайера всего, что могло понадобиться.

Уже темнело, когда Мильнер и Джансен возвратились с разведки местности. Мильнер нашел то, что они искали — неподалеку укромный уголок из высоких скал, куда можно было бы запрятать флайер с надеждой, что его слишком легко не обнаружат.

В сумерках Джансен проявил мастерство пилотирования: он поднял флайер всего лишь на несколько ярдов, прошел на бреющем полете и опустил его среди скал, прикрывавших этот уголок. После того, как Джансен возвратился бегом, наемники с грузом на плечах начали подъем на гору.

Тропа была найдена почти сразу. Она выглядела так, словно была вытерта ногами целых поколений людей; петляя из стороны в сторону среди нависших скал и утесов, она упорно поднималась по крутому склону. Они достигли этого уступа утеса к наступлению полной темноты и здесь остановились. Оставив других членов группы дальше, впереди на уступе, дожевывать еду, Чейн, Боллард и Дайльюлло с лазерами в руках спустились назад понаблюдать за тропой.

— Ты что-нибудь слышишь? — обратился к Чейну Боллард, — Я заметил, что у тебя острый слух.

— Ничего не слышно, — ответил Чейн.

На небе появилась вторая луна в своей вечной погоне за первой, и тускло-серебристый свет стал сильнее.

Чейн видел, как Дайльюлло пристально вглядывался вниз, и его суровое лицо от лунного света сделалось еще суровее.

— Они там, внизу, — сказал он. — Рано или поздно они попытаются. Дай бог нам пережить эту ночь.

— Вам-то чего волноваться, — ухмыльнулся Чейн. — У вас нет ни жены, ни детей, о которых надо беспокоиться.

— Это верно. Нет, — глухо сказал Дайльюлло. — Ладно, пойду взглянуть чуть повыше. Через три часа вас сменят Мильнер и Джансен.

Дайльюлло повернулся и пошел назад вверх по тропе. Боллард смотрел ему вслед, наблюдая за освещенной серебристым светом, удаляющейся фигурой.

Как только Дайльюлло исчез из виду, Боллард крайне удивил Чейна. Он развернулся и со всей силой ударил его по лицу.

Хотя Боллард выглядел глуповато-сентиментальным толстяком, но он был сильным. Чейн отлетел назад, к валуну, торчавшему вдоль тропы. Боллард подскочил и схватил его за воротник.

Это был уже не круглолицый весельчак. Боллард провел в наемниках много лет, которые не прошли бесследно, сделали его человеком железной воли, и вот теперь эта воля взирала с освещенного лунным светом лица прямо на Чейна.

— Если ты когда-нибудь снова скажешь подобную вещь, — сказал Боллард, подняв кулак — я убью тебя, Чейн.

Чейн был настолько обескуражен, что даже не выставил своих рук для защиты.

— Какую вещь… — начал он.

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? — опустил Боллард кулак. — Джон тебе никогда не говорил?

— О чем? — спросил Чейн.

— Ты заикнулся о том, что у Джона нет ни жены, ни детей, — сказал Боллард. — А ведь когда-то, много лет назад, он их имел. Прекрасную жену, мальчика и девочку. Он возвратился вместе со мной из командировки на Спеку, что в созвездии Дева, и узнал, что в его доме произошел пожар и все трое погибли.

Боллард опустил взгляд на освещенный луной каменистый склон:

— Помнится после похорон мы с Джоном пошли на место, где стоял его дом, и смотрели на пепел. Он, то и дело, говорил мне: «Бессмыслица: человек летает к звездам, а здесь теряет полностью свою семью в каком-то дурацком паршивом пожаре. Полная бессмыслица».

Чейн молчал. Потом сказал: «Я скоро вернусь» и бросился вверх по тропе.

Дайльюлло стоял у перекрестка тропы и выступа на скале, вглядываясь и прислушиваясь, с лазером, блестевшим от лунного света.

— Джон, — сказал Чейн, — я не знал. Прости…

— О, всемогущий бог, — ответил Дайльюлло. — Теперь уже для меня нет ничего неуслышанного. Звездный Волк приносит извинения. Никто во всей Галактике не поверит этому.

Затем он сменил тему и проворчал:

— Возвращайся назад туда, где положено быть сейчас. И забудь про этот эпизод, Чейн. Ты не мог знать.

Чейн ничего не ответил, повернулся и пошел назад.

Пришлось прождать более двух часов прежде, чем послышались звуки. Звуки шагов по камням и осыпи, шагов, стремящихся быть тихими, но оказавшихся все же слышными.

— Приближаются, — тихо сказал Боллард. — Но мы не сможем их увидеть и применить лазеры, пока они не окажутся прямо перед нами, А это будет убийством. В полном смысле этого слова.

— Ты продолжай следить, — предложил Чейн, — а я попробую им немножко помешать.

Он положил на землю лазер, подошел к валуну около тропы и наклонился над ним. Камень сидел крепко. Он вложил в руки и ноги всю свою силу, которую дала ему Варна, и стал толкать камень.

Камень чуть-чуть подался. Чейн еще подналег, и неожиданно камень вышел из почвы, опрокинулся и покатился. Он летел вниз по освещенному луной склону с громким шумом, наталкиваясь на другие камни, подпрыгивая и создавая полный переполох.

До наемников донеслись снизу приглушенные человеческие вскрики и быстрый топот ног, а потом все замерло, кроме удаляющихся глухих ударов мчавшегося все быстрее вниз, в долину огромного камня.

Чейн поднял свой лазер.

— Не думаю, чтобы он задел кого-нибудь из них. Он катился в стороне от тропы. Но думаю, что это заставит их принять решение подождать до рассвета с преследованием.

Боллард уставился на него с разинутым от удивления ртом:

— Как же тебе удалось сдвинуть камень такого размера?

— Да он еле держался на склоне, — солгал Чейн. — Я почувствовал, как он покачнулся, когда ты меня швырнул на него.

К ним спустился Дайльюлло и тоже стал вслушиваться. Снизу больше не доносилось каких-либо настораживающих звуков.

— Будут ждать рассвета, — сделал вывод Дайльюлло. — А это значит, что нам лучше начать движение задолго до восхода солнца.

Вскоре сменить Чейна спустился Джансен.

— Что это торчит у тебя под комбинезоном? — поинтересовался у него Дайльюлло.

Неохотно Джансен вытащил бутылку, наполовину наполненную бренди:

— Думал: дай захвачу на всякий случай.

— Правильно думал, Джансен, — сказал Дайльюлло. — Можешь отхлебнуть за это немного.

Лицо Джансена просветлело в лунных лучах.

— Когда закончишь свое дежурство, — добавил Дайльюлло, забрал бутылку и отправился вверх по тропе.

Чейн пошел вслед за ним до выступа на скале. Мильнер спал. Гарсиа не было видно. Врея сидела и смотрела на небо, по которому величественно шествовали теперь уже две луны на фойе сверкающих звезд Рукава Персея. Чейн подошел к девушке и сел рядом.

— Так много звезд, — тихо сказала она, гневно добавив, — а мы не можем полететь к ним, должны быть вечно прикованы к нашим маленьким мирам.

Она опустила глаза и взглянула на Чейна.

— А вам на многих из них приходилось бывать?

— Не в этом созвездии, — ответил Чейн. — Но на многих других звездах, бывал.

Она схватила его руку.

— Чейн, я думаю, что Свободное Странствие находится здесь. Очень близко от нас. Это ворота к звездам.

Он недоверчиво уставился на нее.

— Неужели ты действительно считаешь, что человеческий разум может покинуть тело и отправиться в странствие к звездам?

— Да, я так считаю, — сказала она. На ее красивом, с правильными чертами лице сиял восторг. — О чем я всегда мечтала, так это о свободе в масштабах вселенной. И теперь эта свобода близка… очень близка.

Она снова подняла глаза к сверкавшему над головой ночному небосводу. Неожиданно Чейна пронзило странное, ясное осознание того, что убежденность Вреи может быть подтвердится действительностью.

Послышался звук бегущих ног, Чейн схватил лазер и быстро вскочил. Но это оказался Гарсиа, возвращавшийся с отдаленной части выступа скалы.

— Я нашел кое-что, — сказал он. — Не далее чем в сотне ярдов отсюда. Какой-то проход…

Дайльюлло поднялся и вместе с Чейном последовал за Гарсиа. Они подошли к месту, где как раз над выступом скалы навис утес. Лунного света было достаточно чтобы всем увидеть темное отверстие тоннеля, уходящего вглубь горы.

— Никаких ручных фонарей, пока не войдем поглубже внутрь, — сказал Дайльюлло.

Они вошли и начали осторожно двигаться в кромешной темноте. Поверхность под их ногами оказалась совершенно ровной и гладкой. Спустя два десятка шагов Дайльюлло включил свой ручной фонарь.

Чейн удивленно оглянулся вокруг. Они стояли внутри огромного, сделанного людьми тоннеля, покрытого мягко блестевшим металлом. В разрезе он напоминал квадрат поперечником не менее двадцати футов с аркой наверху.

Тоннель шел, насколько они могли видеть, к центру горы.

— Какой-то вид старого акведука? — озадаченно сказал Гарсиа.

— Нет, — возразил Дайльюлло. — Я полагаю, что это дорога к чему-то.

«Да, — подумал Чейн. — Дорога к чему-то. К Свободному Странствию?»

От отмахнулся от этой мысли. Слова Вреи возвращали его к мысли, что старые невероятные мифы могут оказаться реальностью.

— Может быть это просто тупик?

Чейн отрицательно покачал головой:

— Чувствуется же сильный сквозняк, идущий из тоннеля. Тоннель где-то открывается.

— Идем вовнутрь, — принял решение Дайльюлло. — Возможно, Эштон шел этим же путем. Ну и в худшем случае, намного легче защищаться в тоннеле, нежели на горном уступе. Чейн, иди за остальными и веди их сюда. Со всем нашим снаряжением.

Когда наемники пришли вслед за Чейном, Дайльюлло не дал им времени глазеть по сторонам. Он сразу же повел всех по прямому тоннелю вглубь, с ним рядом шел Боллард, и оба они освещали дорогу лучами ручных фонарей.

Рассматривать совершенно было нечего. В огромной металлической трубе раздавалось эхо от их шагов, оно звучало то впереди, то сзади, так что в ушах стояла неразбериха. Чейн дважды останавливался под впечатлением, что кто-то следует сзади, и включал фонарь для проверки.

А тоннель все не кончался. Они двигались по прямой, словно стрела, вглубь сердца горы. И по-прежнему в их лица дул прохладный ветерок.

Ветерок этот стал сильнее. Изменилось и эхо впереди.

— Остановимся, — сказал Дайльюлло.

Тоннель впереди переходил в обширное, слабо освещенное пространство.

— Теперь надо быть осторожнее, — сказал Дайльюлло. — Помните, что случилось с экипажами тех двух самолетов. Я проверю.

Медленно Дайльюлло двинулся вперед и потом остановился, словно на краю пропасти. Было видно, как он, озираясь, крутил головой то туда, то сюда.

Чейну показалось, что прошло много времени, прежде чем Дайльюлло повернулся к ним и жестом показал продолжать путь. Медленно они стали двигаться вперед.

Когда Чейн стоял в конце тоннеля, его первым впечатлением было, что тоннель открывал стену, а не дно огромного колодца.

Не было никакого сомнения в том, что этот колоссальный шахтный ствол — творение человеческих рук, поскольку был облицован тем же самым мягко блестевшим металлом, что и тоннель. Он был не менее тысячи футов в диаметре, а высотой уходил к вершине горы, открываясь к небу. На его металлических стенах отражался попадавший сверху косой лунный свет.

Вокруг колодца шел широкий борт вровень с тоннелем, в конце которого они стояли. Они подошли к борту, поднялись на него и взглянули вниз. Там далеко в глубине был выложен пол гигантского шахтного ствола. Его можно было отчетливо видеть, поскольку он освещался из другого источника, чем луна.

Свет шел из круга диаметром около сотни футов, находящегося точно в центре пола гигантского шахтного ствола. Круг был не гладким, а состоял из бесчисленного количества граненых ячеек, излучавших холодный голубой свет, который не был ярким, но имел невиданный ранее Чейном странный характер.

— Посмотри туда, — показал рукой Боллард.

Чейн увидел теперь то, чего не заметил при первом ошарашивающем впечатлении, которое произвело на него это место.

С четырех равноудаленных мест вокруг борта широкие дорожки из массивного металла вели в колодец. Они шли к круглой платформе, которая выглядела стеклянной, имела точно такой же размер, как голубовато-светящийся круг внизу, на полу, и располагалась точно над ним.

На стеклянной плите неподвижно лежали три человека. На одном из них была аркуунская одежда, на двух других — комбинезоны.

Дайльюлло настроил свой фонарь на фокус и направил длинный узкий пучок света на одного из последних двух, лежавшего лицом кверху.

— Эштон! — вскричал Гарсиа. — Он мертв!

Из-за теневой части борта, откуда-то из глубины колодца раздался глухой голос:

— Нет, он не мертв. Не мертв, а ушел. Ушел в Свободное Странствие.

XIV

— Макгун! — воскликнул Гарсиа, и из тени появилась фигура.

— Гарсиа, — произнесла фигура. — А кто эти?

Гарсиа стал невнятно объяснять. Пока он это делал, Дайльюлло пытливо рассматривал Джевита Макгуна.

Коренастый, среднего возраста человек в данный момент выглядел старше своих лет. Его сплюснутое, морщинистое лицо источало жалость к самому себе, а темные глаза с красными кругами, казалось, вот-вот брызнут слезами.

— Вы не знаете, Гарсиа, что мне пришлось испытать. Никто из вас… — начал он.

В это время прозвучал резкий, словно удар хлыста, голос Дайльюлло:

— Чейн! Ты и Мильнер, отправляйтесь наблюдать за тоннелем.

Чейн понимающе кивнул и вместе с Вильнером отправился к тому месту, где тоннель выходил к борту колодца. Но отсюда он мог видеть и слышать Макгуна.

Макгун почти плакал.

— Миллиард долларов. Возможно много миллиардов. Прямо здесь, за то, что увезете отсюда. А Эштон…

— Что с Эштоном? — спросил Гарсиа. — Вы сказали, что он отправился в Свободное Странствие. А что с Саттаргхом?

Макгун показал рукой на стеклянную платформу, висевшую над шахтой.

— Вон они. И Рауль тоже. Им надо было испытать Свободное Странствие. Они не могли довольствоваться лишь открытием и продажей секрета. Миллиарды! Нет, они должны были испытать ЭТО!

Снова прозвучал резкий, как удар хлыста, голос Дайльюлло:

— Хватит выть. Что точно произошло?

Макгун вытер кулаками слезы.

— Не давите на меня. И так уже на меня слишком много давили. Совершенно один здесь, на протяжении недель и недель. Они возвращались назад в свои тела, и я умолял их, упрашивал, но они даже не слушали меня. Поедят, попьют, поглазеют на меня и снова отправляются туда же.

— Возвращались в свои тела? — вскричал Боллард. — Что вы нам мозги пудрите?

— Вы не верите? — хмуро посмотрел на него Макгун. — Пройдите на эту решетку и убедитесь. Я попробовал — это было ужасно. Я возвратился вовремя в свое тело и не стал бы снова испытывать судьбу. Но Эштон и другие продолжают это непрерывно делать.

— Ничего себе чудеса, — ухмыльнулся Боллард и, обратившись к Дайльюлло, сказал:

— Джон, если там действительно тело Эштона, то ведь оно нам нужно для того, что его отправить назад на Землю для опознания. Я пойду и возьму его.

— Подожди пока, — возразил Дайльюлло. — Давай немного подождем прежде, чем сделать какую-нибудь глупость.

— Да пусть он идет, — с перекошенным от негодования лицом сказал Макгун. — Он же дьявольски готов назвать меня лжецом. Дайте ему самому попробовать.

— Где находится флайер, на котором вы прибыли сюда? — сменил тему Дайльюлло.

Макгун показал жестом:

— Внизу, у той стороны горы. Но без Эштона ничего не получится. Знаете, когда я пригрозил, что возьму флайер и улечу, если они не прекратят Свободное Странствие, Эштон снял ряд небольших деталей и спрятал. Без них флайер не полетит.

Чейн, сидевший с лазером на коленях у самого выхода из тоннеля, бросил взгляд на Врею. Она не принимала участия в разговоре. Но она стояла там с горевшими от волнения глазами уставившись на стеклянный круг, на котором лежали три человека.

Ее взгляд, подумалось Чейну, подобен взгляду узника, который после долгих лет надежды и отчаяния, наконец, увидел ворота тюрьмы открытыми, зовущими на свободу. Он задумался: возможно, Макгун рассказывает правду? Может быть, те люди, что на стеклянном кругу, вовсе не мертвы, а отправили по собственному желанию свой разум путешествовать по всей вселенной?

Чейна передернуло от этих мыслей. Все это не по нему. Он был Звездным Волком, свободным рейнджером и налетчиком, однако физически. Все в его варновском воспитании восставало против такого понятия, как использование разума для скитании без тела.

Неожиданно Чейн вспомнил. Уж не это ли Свободное Странствие обнаружили варновцы во время своего давнего рейда на Закрытые Миры? Не показалась ли эта идея им столь же отталкивающей, как и ему, чтобы ее отвергнуть? Не потому ли было запрещено Звездным Волкам впредь посещать Альюбейн?

— Уверяю вас, что это правда, — говорил высоким всхлипывающим голосом Макгун. — Послушайте, не надо верить мне на слово. Просто выйдите на эту решетку и увидите, что с вами случится.

Чейн заметил, что Боллард был по-прежнему скептически настроен, но у Дайльюлло на лице не было чрезмерной уверенности.

— Вы утверждаете, что эта вещь может взять человеческий разум, отделив его от тела… — начал он.

— Может! — вскричал Макгун. Он показал вниз на пол гигантского шахтного ствола, где центральный круг светился холодным голубым огнем. — Вот то, что внизу. Оно выделяет энергию прямо вверх. Столб совершенно невидимой энергии. А стекловидная решетка здесь пропускает через себя эту энергию.

И если это так, размышлял Чейн, то энергия эта, устремляясь прямо вверх, в небо, ударила по тем двум аркуунским самолетам, вызвав их гибель.

— Гарсиа, ну ты скажи им, — умолял Макгун. — Я ведь не ученый, я торговец, старающийся честно делать деньги. Теперь я молю бога, чтобы никогда не слышать об этой вещи.

— Все мои знания об этом, — нерешительно сказал Гарсиа, — сводятся к тому, что рассказал мне Эштон. Ярко светящийся участок внизу — это специально обработанное вещество, которое вечно испускает таинственную энергию. Эта энергия воздействует в качестве усилителя на электрическое поле мозга, которое мы называем разумом. В результате разум обретает такую огромную силу, которая дает ему возможность вырваться из синаптической структуры мозга. Разум может путешествовать по своему желанию куда угодно, укоротив известные нам три измерения за счет использования таких измерений, о которых мы и понятия не имеем. Разум может возвратиться, воссоединиться снова с мозгом и оживить тело.

— О-о, ради бога. — начал Боллард.

Чейн резко повернулся и направил включенный лазер вглубь длинного тоннеля. В закрытом пространстве световой и звуковой эффект лазера был огромным.

Они бросились к тоннелю, держась подальше от входа в него. Дайльюлло вопросительно взглянул на Чейна. Чейн покачал отрицательно головой.

— Никто не идет. Но кто-то бросил камень или что-то другое, чтобы проверить, есть ли охрана. Я подумал, что будет лучше дать им знать о нашем присутствии.

— Блестящий способ заявить о себе, — проворчал Дайльюлло. Он повернулся и спросил Макгуна:

— А другой выход есть отсюда?

Макгун покачал головой:

— Ничего другого, кроме тоннеля нет.

— Тогда они хорошо нас тут запечатают, — сказал Дайльюлло. — В наших ранцах есть провиант и какое-то количество воды, но мы тут вечно не продержимся.

— Послушай, — вмешался Боллард. — Нет нужды быть здесь вечно. Мы заберем тело Эштона с этой решетки. Если к ней опасно приближаться, мы зацепим тело веревкой. Мы вырвемся из тоннеля со всеми включенными лазерами и прорежем путь через них.

— Эштон погибнет, если вы так сделаете, — предупредил Макгун. — Его разум может возвратиться в тело только на этой решетке с помощью энергии Свободного Странствия.

Было видно, что Боллард собирался возразить далеко не по-светски, по в это время Дайльюлло поднял руку, заставив помолчать.

— Что это?

Из тоннеля словно по длинной трубе прогремел сильный мужской голос.

— Говорит Хелмер. Могу я прийти для перемирия?

Дайльюлло восхищено сказал:

— Мужественный человек. Ведь он должен знать, что может быть сражен в тоннеле одним выстрелом лазера.

— Так что ж, сразим его? — с надеждой спросил Мильнер.

— Нет, не сразим, — ответил Дайльюлло. — Боллард, у тебя здесь самая громкая глотка, когда ты хочешь ее использовать. Крикни ему, что может прийти для перемирия.

Боллард поспешил исполнить приказ. Все стали ждать. Затем послышались шаги, доносившиеся эхом по длинной металлической трубе. Они были уверенными, твердыми, все более и более гулкими, пока, наконец, из тоннеля не вышел, оглядываясь на всех присутствующих Хелмер.

В неярком свете Хелмер выглядел в два раза внушительнее, чем при солнечном свете: прямая светлая голова, могучие руки и ноги с мускулатурой для скульптора, суровые холодные глаза, которыми он внимательно рассматривал всех, одного за другим.

Затем Хелмер обвел взглядом просторы шахтного ствола. Он посмотрел на решетку с тремя неподвижными телами, а затем на ярко светящийся круг внизу.

Его лицо приняло страдальческое выражение, когда он взирал на все это. Казалось, он говорил скорее себе, чем им:

— Итак, это оказалось правдой: вот одно из все еще существующих зол. Наконец, оно найдено.

Он сжал губы. Казалось, он остановился и задумался на какой-то момент, прежде чем повернуться и сказать им:

— Послушайте меня, чужеземцы. То, что вы искали и нашли, обладает огромной соблазнительной силой. Это верно. Но верно и то, что это огромное зло.

— Какое же зло может исходить из вещи, предназначенной лишь для освобождения разума от тела? — спросил Дайльюлло.

Глаза Хелмера сверкнули холодным пламенем:

— Вы видели мертвые города в джунглях? Идите, спросите у них! Когда-то это были великие, цветущие города. Но каждый из них имел такую же вещь, как и эта — механизм Свободного Странствия. И стерильная жизнь разума оказалась более привлекательной, чем реальная жизнь тела, и сотни за сотнями, век за веком люди этих городов уходили в Свободное Странствие, пристращались к нему, пока не умирали.

Он снова обвел взглядом их лица.

— Население этих городов вымирало, жизнь увядала. Пока не поднялась группа людей, решившая уничтожить Свободное Странствие и спасти наш народ от вероломного разложения. В одном городе за другим такие штреки, как этот, были уничтожены. Но те, кто пристрастились к Свободному Странствию, пытались спасти эти сооружения, и мы всегда знали, что, по крайней мере, одно из них сохранилось спрятанным, неповрежденным. Именно по этой причине мы решили закрыть наши миры для чужеземцев, с тем, чтобы сюда не стекались толпы со всей Галактики для его поисков, как вот вы, искавшие и нашедшие.

Дайльюлло отрицательно покачал головой:

— Эта вещь — всего лишь инструмент науки. Если она действительно выполняет то, что, мне говорят, то это был бы самый благородный инструмент для всего человечества.

Хелмер вскинул руку и показал на три неподвижные тела на решетке.

— Взгляните на них, испытавших Свободное Странствие! Они; что, выглядят облагороженными? А, может быть, скорее они выглядят пьяными, одутловатыми как умирающие люди?

— Я согласен, — сказал Чейн.

Хелмер повернулся и посмотрел на него.

— Чужеземец, когда я вас увидел раньше, мне показалось, что в вас больше человеческого, чем в любом из представителей других миров, которых мне приходилось встречать. Теперь я вижу, что вы и думаете, как человек.

— А я не согласна! — крикнула Врея.

Ее лицо пылало от гнева, когда она глядела на Хелмера.

— Это такие фанатики, как вы, лишили нас свободы летать к звездам. — Она повернулась и показала на стеклянную решетку, где неподвижно лежали три человека. — Это — дорога к бесконечной свободе, к возможности умчаться в любое место вселенной, узнать все, что хочется. А вы бы хотели это уничтожить!

— И уничтожу, — заявил Хелмер. — Ибо эта вещь еще раньше чуть не уничтожила нас. Я не допущу, чтобы этот ненавистный порок снова разлагал наш народ, или любой другой.

Он повернулся к Дайльюлло:

— Вот что вы можете сделать. Вы можете забрать своих людей и уйти, мы вам не причиним вреда.

— Но, — сказал Дайльюлло, — они говорят, что, если Эштон и двое других будут сняты с той решетки, их разумы не смогут воссоединиться с телами.

— Это верно, — подтвердил Хелмер. — И это хорошо. Они будут живыми бревнами, пока не умрут, и это для них наказание.

— Так не пойдет, — решительно возразил Дайльюлло. — Мы так не можем поступить с Эштоном, поскольку его безопасность — наша работа.

— Тогда, — медленно произнес Хелмер, — вы все погибнете, когда мы будем уничтожать Свободное Странствие. Выбор за вами.

Он повернулся к ним спиной и зашагал к тоннелю. Сжавший зубы в беззвучной злобе, Мильнер начал поднимать свой лазер, но Дайльюлло пригнул ствол оружия вниз. Хелмер прошел в тоннель.

Дайльюлло повернулся к Чейну и холодно посмотрел на него:

— Зачем ты сказал, что согласен с ним?

Чейн пожал плечами:

— Потому что согласен. Я считаю, что такую вещь лучше уничтожить.

— Вы дурак и трус, — набросилась Врея. — Вы боитесь того, в чем не разбираетесь, боитесь Свободного Странствия.

— Откровенно говоря, боюсь, — ответил Чейн, Он показал своим лазером на людей, которые лежали без движения на решетке:

— Если это то, что сие замечательное достижение делает с человеком, то меня увольте от такого удовольствия.

Он повернулся к Дайльюлло:

— Что теперь?

— Это такой вопрос, — ответил Дайльюлло, — который заставляет лидера наемников желать, что лучше бы он не был лидером.

— Примите условия Хелмера! — вмешался Макгун. Его испачканные щеки тряслись. — Эштону было наплевать на меня, находившегося здесь в полном одиночестве. Почему идти на гибельный риск ради него?

— Потому, — процедил сквозь зубы Дайльюлло, — что мы заключили контракт, а наемников, нарушающих контракт, выбрасывают из гильдии. И это вы, Макгун, привели нас всех сюда, потому что вынюхивали секреты других миров, своей алчностью к деньгам. Так что заткните свой рот.

— Но что нам делать? — спросил Боллард.

— Ждать, — ответил Дайльюлло. — Мы будем ждать возвращения Эштона и двух других в их тела — если то, что сказал Макгун, является правдой — схватим их и с боем будем пробиваться отсюда.

В огромном шахтном стволе становилось темнее по мере того, как аркуунские луны скользили дальше вниз по небу и их свет все меньше сюда проникал.

Дайльюлло приказал Джансену и Болларду заступить на дежурство у тоннеля во вторую смену, а пока им и всем остальным немного поспать. Люди тихо разместились за бортом колодца и вскоре уснули. Все, кроме Вреи.

Чейн следил за ней. Она сидела, пристально уставившись на решетку и лежащие на ней фигуры. Смотрела долго прежде, чем тоже устроиться спать.

Мильнер разглядывал вокруг себя широкое, погружающееся в темноту пространство.

— Тот разрушенный город был довольно плохим местом, — бормотал он. — Здесь еще хуже.

— Не болтай, — предупредил Чейн. — Если кто-то из них попытается пройти сюда но тоннелю, лучше всего предупреди нас об опасности.

Но оглядевшись вокруг, Чейн должен был согласиться, что Мильнер прав. Ему никогда не доводилось бывать в таком странно гнетущем месте. Угнетало не столько само место, сколько понимание того, что оно может причинить человеку, выгнав разум из его тела и сделав его как бы мертвым. В Чейне снова зашевелилось сильное отвращение к этой идее.

Прошли, казалось, долгие часы, когда их смена закончилась. Джансен и Боллард с ворчанием поднялись и заняли свои места у тоннеля. Боллард зевал во весь рот.

Чейн снял обувь, вытянулся, но понял, что не сразу заснет. Он все еще испытывал подавленное состояние, словно душившее его. Он продолжал думать о трех тенях на тусклой решетке: интересно, где теперь их разумы и что они делают; любопытно, как это можно быть разумом, отделенным от тела; а возвратятся ли они когда-нибудь. Спустя какое-то время он все-таки заснул, но произошло нечто для него небывалое: приснились кошмары.

От одного из них он вздрогнул и проснулся. Слышался звук, не те случайные шевеления Болларда и Джансена, сидевших и глазевших в тоннель, а какой-то новый, тихий звук.

Он быстро оглянулся вокруг. Вреи не было на месте.

Чей и вскочил на ноги. Его взгляд пробежал по огромному потемневшему пространству. И он увидел ее.

Врея тихо вошла на одну из металлических дорожек, ведущих к центральной решетке. Сидевшие к девушке спиной двое дежурных не видели ее.

Она брела к Свободному Странствию…

Со скоростью и мягкостью охотящейся кошки Чейн направился следом за Вреей. Его необутые ноги двигались бесшумно. Крупными, беззвучными скачками он устремился за высокой золотистой девушкой, которая продвигалась к решетке, к этой бездне так, словно шла к любовнику.

Он, несомненно, настигнет ее вовремя и оттащит назад, если только она не повернется…

И вот именно в этот самый момент предупрежденная инстинктом или звуком его дыхания Врея обернулась.

Она обдала его ненавистным, диким взглядом и бросилась бежать.

Четыре крупных шага и прыжок, и Чейн мог бы схватить ее до того, как она вступит на решетку. Чейн сделал и шаги, и прыжок, и схватил-таки ее как раз у самого края.

Но он забыл, какой сильной была Врея. Несмотря на то, что он держал ее, она бросилась вперед на гладкую решетку. И державший ее Чейн по инерции влетел вместе с ней.

И мгновенно Чейн почувствовал, что его мозг взорвался, и он провалился в вечность.

XV

Это было не совсем падением. Скорее это было похоже на то, как его осторожно, но очень крепко схватила огромная рука, потом выбросила куда-то вовне, и он, оглушенный, беспомощный стремительно понесся через безмолвное небытие.

Он был ничто, один в небытие.

Он был мертвецом, душой, духом, горстью обнаженных электрических импульсов, мчащейся среди звезд. Теперь он знал, что значит находиться в таком состоянии.

Он был испуган.

И он был разозлен, вне себя от ярости за то, что должен выносить такое надругательство.

Он кричал неистовым криком орла, бросая вызов всему космосу. Он не мог слышать этот крик, но он мог чувствовать его, как красную вспышку в небытии. И это было услышано.

«Не бойся, Чейн. Не сердись. Посмотри. Посмотри вокруг себя…»

Врея. Ну, конечно же, Врея. Он не одинок, Врея…

«Посмотри, Чейн. Посмотри на звезды. Посмотри на вселенную».

Она не говорила. В этом ужасном безмолвии не было голосов. Однако, он понимал значение того, что она хотела сказать, он понимал и свой собственный крик. Ее слова падали на его сознание, словно солнечные лучи — все золотистые, славные.

«Мы свободны, Чейн! Свободны!»

Он пытался определить ее местонахождение, увидеть ее, но вместо этого увидел Вселенную.

Черные, красивые черные бездны, простирающиеся до самых краев мироздания, таинственная Мать-Вселенная с миллиардом галактик, украшающих ее грудь, со звездами, сверкавшими словно светлячки на кончиках ее пальцев, — все это он мог видеть отчетливо, непосредственно. От звезд исходило чистое сияние. В первозданной черноте полыхала серебром облаков спиральная туманность. Во всей этой бесконечной таинственности кружились, ярко светя, разбросанные повсюду галактики; он мог их слышать, и он понял, что небытие вовсе не безмолвно. Оно движется, оно поет движениями солнц, миров, лун, комет, газообразных облаков, космических течений, космической пыли и свободных атомов, роев звезд и галактик. Ничего нет в покое, и он понял: это потому, что покой есть смерть и, следовательно, запрещен. Вселенная живет, движется, ее пульс бьется…

И он участвовал во всем этом. Он тоже пульсировал, двигался, подхваченный великим космическим танцем — броуновским движением вселенной. Движение вселенной — это вызвало в памяти случай, когда его тело плавало в огромном море и слилось воедино с жизнью, пульсом и движением моря.

«Врея!» Он звал ее, не думая, как он это делает. «Врея, возвращайся со мной!»

Вместе с этим порывом пришла и страшная паника — уродливое черное пятно, заслонившее лучезарность. Сделала это память о его теле, напомнив ему, что он не атом, а человек с лицом и именем, Морган Чейн, Звездный Волк. Взглянув, так или иначе, вниз, — хотя не было ни низа, ни верха, — он увидел свое тело, распростертое на решетке около Эштона, Саттаргха и Рауля. Оно было распростерто рядом с телом Вреи, и оба они выглядели свежими мертвецами — с провалившимися ртами, остекленевшими глазами, с широко раскинутыми руками и ногами. Он истосковался по своему телу.

«Врея, иди сюда!»

Теперь она была рядом с ним. Он мог ощущать ее — крошечное пятнышко искрящихся пылинок.

«Ты перепуган, — сказала она с презрением. — Тогда возвращайся назад. Ступай на прекрасную безопасную твердь».

«Врея…!»

«Целую жизнь… ждала… мечтала… и вот я это имею, имею собственную свободу, свободу быть со звездами, со вселенной. До свидания, Чейн».

«Врея!»

Он бросился к искрящимся пылинкам и почувствовал, что она смеется.

«Нет, теперь ты меня не сможешь удержать. Делай что угодно, а меня не сможешь удержать».

Она умчалась в вихре танца. В темноте за ней огненной косой раскачивался Рукав Персея, тысячи звезд которого двигались толпами и, качаясь, пели; их голоса ударяли по самой сущности Чейна и заставляли вспыхивать во всем величии каждый отдельный импульс. Крошечное мерцание Вреи усилилось. Он снова почувствовал ее смех, и затем она исчезла, потерялась в ярком блеске солнц Персея.

Чейна одолевали сомнения. Он мог сейчас отправиться назад, оживить отвратительно рыхлый панцирь, который ждал его, и сделать его снова человеком. Или же он мог последовать за Вреей, сделать новую попытку возвратить ее…

Если он даст ей уйти, она может никогда не возвратиться. Она настолько опьянена Свободным Странствием, что забудет про нужды своего тела, а потом станет слишком поздно, и прекрасная ракушка погибнет от недостатка пищи и воды. И это было бы утратой, ужасной утратой. Он никогда не простит себе, если это случится…

«В самом деле? — спросила одна пылинка в нем. — Неужели Звездный Волк поистине стал благородным… или он врет самому себе? А не хочет ли он тайно еще немного побыть в Свободном Странствии, против которого так восстает?»

Чейн висел и дрожал в то время, как накренившееся сверкание Рукава Персея рванулось к нему… а, может быть, наоборот, он сам туда рванулся? Как двигаться в этом Свободном Странствии, как направлять себя?

До него дошел смех Вреи, слабый и далекий.

«Сюда, Чейн! Это же легко, ты только прекрати с этим бороться. Разве ты не чувствуешь течений? Они как сильные ветры… Сюда… Сюда…»

Он чувствовал течения. Они неслись между солнцами, между галактиками, связывая все воедино как кружево. Ты подхватываешь одно из течений и мчишься в нем, преодолевая за миг расстояния, на которые даже быстроходный корабль Звездных Волков должен потратить месяцы. Изумленный и потрясенный ты останавливаешься на мгновение, чтобы потанцевать в скачущей короне зеленой звезды, затем соскальзываешь в небольшие потоки, бегущие вокруг миров этой звезды, зовешь Врею, ищешь ее, находишь и гонишься за ней в дымчатой изумрудной атмосфере над странными морями и еще более странными континентами, где течет жизнь, а голос Вреи, исторгающий изумленные крики «о… о… о!», высекает в твоем сознании серебристые полоски.

И ты продолжаешь опять путь, умоляешь Врею. Ты попадаешь в какую-то окруженную холодным огнем туманность, взираешь на диски потухших солнц и на миры, которые никогда не видели ни одной другой звезды, кроме своей собственной, и никакого неба, кроме вечного ледяного горения облака. Некоторые из миров были совершенно пустынными, другие нет, и однажды Врея испытала такой большой страх, засеченный его разумом, что ему показалось: девушка послушается его и возвратится. Но она лишь рванула в сторону и, лавируя в потоках, помчалась молнией к скоплению оранжевых солнц, которые с возрастом подобрели, стали похожими на дедушек. Вокруг них вращались прелестные маленькие планеты. Спустя некоторое время ты забываешь про свои мольбы. Ты уже больше, на самом деле, не беспокоишься, вернется ли Врея в свое прекрасное тело, или оставит его гнить в кратере Аркуу. И ты даже не беспокоишься, возвратишься ли сам в свое тело. Потому что ты понял: права Врея, а ты был неправ.

Ты понял, что Свободное Странствие стоит больше всего. Что такое смерть тела, бренного тела, которое все равно умрет? Что такое смерть города, цивилизации или даже планеты, хотя планета, конечно, на самом деле не погибнет от того, что на ней исчезнут люди? Что по сравнению со Свободным Странствием представляет собой даже радость быть Звездным Волком?

Ведь Звездный Волк ограничен планетой и кораблем. Куда бы он ни летал, он должен брать с собой и воздух, и воду, и пищу, и атмосферное давление, иначе он просто погибнет, как гибнут менее развитые существа. Он может лететь только с такой-то скоростью и только на такое-то расстояние. Чейну представилось, что если сравнить со Свободным Странствием, то он и его напарники по тем рейдам Звездных Волков выглядят не более, чем слабыми, несмышлеными детьми. Теперь он избавлен от всех ограничений, избавлен от хрупкой, ноющей плоти, от тяжелого железного корпуса, в который постыдно сбивают плоть в кучу. Теперь он свободный, говорила Врея, от звезд и всей вселенной, и это верно. Он теперь может всем этим обладать и все это понимать. Свободный от плоти, в полной безопасности, неподвластный времени он может отправиться куда угодно в один миг.

Куда угодно.

Даже на Варну.

И он отправился, забыв про Врею.

Словно во сне он помчался быстрыми потоками, перед ним сияло знакомое темно-желтое солнце. Он видел его раньше бесчисленное количество раз, но всегда через защитный иллюминатор или же с самой планеты, и никогда не видел незатуманенным, голым, истинным. Он видел, как над ним бушевали огромные штормы, как поднимались с него огненные протуберанцы размерами с континент. Он видел яркую корону, колыхавшиеся гребни и мечущиеся каскады огня. До него донесся голос солнца и, хотя он теперь знал, что звезды говорят со всей вселенной, а не с ее частичками, вроде него, он воспринял этот голос как приветствие.

Из-за солнца выкатился голубовато-рыжий шар Варны. Чейн понесся навстречу и на своем пути нагнал эскадрилью Звездных Волков, которая возвращалась домой.

«Сколько раз, — подумал он. — Сколько раз!»

Он пристроился к эскадрилье, пошел на той же скорости, хотя мог оставить варновцев далеко позади. Летело пять кораблей. Должно быть, им крепко досталось, судя по тому, что на двух аппаратах виднелись свежие повреждения. Но он знал, как здорово быть сейчас внутри кораблей, и с удовольствием вспомнил об этом.

Эти пять кораблей и маленькое пятнышко светящихся пылинок ворвались с пронзительным воем в атмосферу, разрывая облака и низвергая с неба долгий, раскатистый гром. Под ними внизу появился Крак — главный город Звездных Волков, широко, свободно и беспорядочно раскинувшийся своими каменными зданиями на гористой местности. У каждого волка должно быть свое логово, у каждого варновца — свой замок со свободным пространством вокруг и надежной стеной против агрессивных соотечественников в случае ссоры.

Звездопорт располагался к востоку от города там, где гористая местность переходила в огромную равнину, выжигаемую летом до золотисто-коричневого цвета. Чейн завис в сторонке и стал наблюдать, как корабли заходили на посадку. Его измученная душа переполнилась печалью: ведь это был его дом.

Здания города были покрыты флагами, яркие цвета которых контрастировали со скучным красным камнем. Дорога к звездопорту оживилась, заполнившись автомашинами, пешеходами, длинными фургонами под добычу.

Как только люки кораблей распахнулись, Чейн скользнул ниже невесомый, беззвучный, парящий в воздухе.

Из кораблей вышли Звездные Волки.

«Мой народ. Мои братья. Мои боевые товарищи. Я знаю их. Беркт… Ссарн… Венжант… Крол… Мои братья. И они меня вышибли!»

Он смотрел на них, высоких могучих мужчин, ступавших словно тигры, игравших мускулами под красивой золотисто-полосатой кожей. Он смотрел, как из города прибывали светлокожие женщины, сильные, под стать мужчинам; они смеялись, украшали мужчин гирляндами из поздних цветов, угощали варновским вином. Чейну вспомнились едкий, пропыленный запах гирлянд и приятно ударяющее голову вино. Ни один землянин не смог бы выпить это вино и остаться на ногах. Ни один, кроме него, варновца по рождению.

«И они меня вышибли!»

Он вспорхнул над ними, исполненный гордости и презрения.

«Я здесь. Вы не можете не впустить меня, вы не можете схватить меня, вы не можете убить меня. Ибо я более велик теперь, чем все вы. Я вижу слабость ваших стальных тел, неуклюжесть ваших стальных кораблей. Я Свободный Странник и я уже сделал то, на что не способна ваша слабость».

Как плохо, что они не могли его видеть, не могли слышать его слов. Они продолжали пить вино, смеяться и целовать женщин, запрокидывать головы и прищуривать от солнца светлые кошачьи глаза. Прибывшие из города мужчины и юноши вынесли добычу из кораблей и уложили ее в длинные фургоны. Участники рейда взобрались в большие открытые автомашины и направились со своими женщинами в город, распевая песни.

«Ты видел их, — размышлял Чейн. — Их слабость и их никчемность. Пора отправляться назад к звездам».

Но он не отправился; он задался вопросом: а можно ли Свободному Страннику плакать. Это был странный вопрос, поскольку он ни разу не думал плакать с тех пор, как помнил себя малышом в том доме, около базарной площади, со злыми масками на горловинах водосточных труб. Звездные Волки не плачут.

Он приблизился к дому. Стоявшая рядом церквушка давно уже развалилась. Он подлетел к высокому окну дома и вспомнил, как его мать пыталась обставить мебелью огромную голую комнату по типу гостиной в Карнарвоне, и как мелко и бледно выглядела их обстановка в сравнении с безумной роскошью комнат его варшавских друзей детства. Священник Томас не взял бы под свою крышу ломаного стула их греховной добычи.

А теперь тут полно мебели. После смерти пришельцев с Земли здесь много лет жила одна из варновских семей. Сам Чейн тогда обитал в квартале холостяков, поскольку достиг возраста, позволяющего участвовать в рейдах кораблей. Квартал этот представлял собой длинный ряд зданий, похожих на казармы, и располагался на другой стороне базарной площади.

«И они меня вышибли, потому что я убил в справедливой борьбе одного из них, и они могут помнить только то, что я не их крови».

Он чувствовал себя не Свободным Странником, а привидением.

«Пора улетать…»

Наступил вечер и широкая базарная площадь засверкала огнями. Варновцы с кораблей и со всех частей города устремились сюда, заставив звенеть каменные стены. Люди смотрели на трофеи, сваленные в кучу в центре площади, говорили с участниками рейда, угощали их вином и слушали их рассказы. В этом рейде командиром был Беркт, известный рассказчик. Чейн слушал его, покачиваясь от вечернего ветра. Слушал о том, как они нанесли удар по трем различным системам, пели боевые действия и ушли. Грудной тембр Беркта звенел, когда он говорил. Его желтые глаза блестели, вместе с Берктом кричали другие участники рейда, пившие вино и обнимавшие женщин. Награбленная добыча сверкала всеми цветами радуги. Чейн качался, словно пушинка на ветру, он был сейчас ненужной пустышкой, затерянной в море огней, выброшенной из горячей сутолоки жизни.

А у них кипела физическая жизнь. Они чувствовали биение пульса, острые, внутренние, болезненные переживания от страха и волнении, азарт боя, радость от физического господства над телом, разумом и кораблем, когда эти элементы становятся единым организмом, обеспечивающим выживание. Теперь эти люди были здесь, вдыхая вечерний ветер, наслаждаясь радостью побед. Они могли пить вино, держать золотистых женщин в своих объятиях; они могли смеяться и распевать варновские песни, которые заставляли их вспоминать другие далекие места и песни… Даже в Карнарвоне люди в лучшем положении, чем он. Они не Звездные Волки, но они тоже могут пить, смеяться, драться и дружественно пожимать руку чужого человека.

А он… он — ничто. Дымок, стерильность, он может вечно глазеть на чудеса, но не в состоянии ни потрогать их, ни воспользоваться ими; он — бесполезное привидение, собирающее никчемные знания, с которыми ничего нельзя достичь.

Ему вспомнился Хелмер. Вспомнилось собственное тело — не столь великолепное, как у его золотисто-волосатых братьев, но достаточно сильное, крепкое, резвое, а сейчас отброшенное прочь, словно изношенная перчатка на помойке. Вспомнилась Врея. Он чувствовал себя больным — каждой частичкой того, что составляло его бытие.

Больным и в страхе. Что могло случиться с его телом, пока он забавлялся среди звезд?

В самом деле пора отправляться.

И он отправился, неся в памяти шумные голоса Звездных Волков, заглушенные потом безбрежным, бесстрастным пением звезд.

Он попал в поток и подгоняемый страхом, подхлестываемый страшной необходимостью снова одеться во плоть помчался к Рукаву Персея. И пока мчался, он взывал:

«Врея! Врея!»

Ее молчание показалось ему вечностью, но потом он услышал издалека ее раздраженный голос.

«В чем дело, Чейн? Ведь, кажется, ты оставил меня».

«Послушай, Врея. Ты должна возвратиться…»

«Нет. Еще слишком много надо посмотреть… Нет конца, Чейн, никогда нет конца. Разве это не чудесно? Никогда…»

Теперь он знал, что должен сказать.

«Но конец наступит, Врея. Очень скоро».

«Как? Почему?»

«Хелмер. Он уничтожит Свободное Странствие, если мы не возвратимся и не остановим его. Свободное Странствие исчезнет навсегда, а с ним и мы. Поспешим, Врея!»

«А твои друзья?» — спросила она раздраженно.

«Их недостаточно. Они нуждаются в нас, всех нас… Рауле, Саттаргхе и Эштоне тоже. Позови их, Врея. Поищи их. Скажи им, чтобы они возвращались, скажи им, чтобы они поспешили, пока Хелмер их не уничтожил».

Ей передалась часть его страха. Он мог чувствовать это по ее словам.

«Да, тот способен это сделать. Он говорил, что сделает. Уничтожит Свободное Странствие, уничтожит наши тела… и мы умрем. Нельзя позволить ему этого…»

«Тогда спешим!»

«Куда ты летишь, Чейн?»

«Назад, — сказал он. — Назад, чтобы помочь бороться».

И он, бестелесный страх, помчался назад через поющие звезды к Аркуу, к полой горе, где мертвым или спящим лежал человек по имени Морган Чейн…

XVI

Чейн проснулся от грома, раскаты которого отозвались вдалеке эхом и тут же набрали новую силу. Хотя, впрочем, было бы неточно называть эти звуки громом. Он попытался открыть глаза, чтобы увидеть, что произошло.

Его глаза?

Да, у него были глаза, человеческие глаза вздрогнувшие от ослепительного блеска солнца. У него снова была человеческая плоть; его кости ныли от боли после слишком длительного пребывания в одной и той же позе — неподвижном лежании на твердой решетке.

Он возвратился.

Какой-то период он лежал не шевелясь, прислушиваясь к собственному дыханию, к звукам циркулирующей в венах крови. Для того, чтобы удостовериться в новом состоянии и проверить свои человеческие данные, он стиснул руки и был так благодарен за их чувствительность, что даже боль стала радостью. Затем он заставил себя открыть веки и изумленно уставился наверх.

Наверху шахтного ствола он увидел желтый круг дневного света; яркое солнце заставило его прищуриться. Дневной свет? Стало быть прошло…

По косой наклонной траектории в шахтный ствол влетел сверху небольшой предмет. Он приподнялся, чтобы рассмотреть его, как предмет ударился в верхнюю стену шахтного ствола и взорвался. Звук взрыва вызвал чудовищное отражение в огромном колодце. Именно такой гром он и услышал, а теперь, когда окончательно пробудился, звуки взрыва грозили порвать его барабанные перепонки. Мелкие осколки металла свистели рядом.

— Чейн!

Это был голос Джона Дайльюлло. Звучал он отчаянно и откуда-то издалека.

— Чейн, вставай!

Чейн, словно пьяный, повернул голову и увидел Дайльюлло. ОН был вовсе недалеко, у самого края решетки, на металлической дорожке над пропастью.

Чейн сказал и, как ему показалось, вполне осознанно:

— Нельзя тут стоять, Джон. Тебя ударит.

Дайльюлло с опасной близостью наклонился к нему.

— Уходи с этой решетки. Ты слышишь меня, Чейн? Уходи с решетки. — Он нетерпеливо вертел головой, ругался и еще громче закричал. — Макгун говорит, что если ты останешься здесь дольше, энергия Свободного Странствия начнет новый цикл и все повторится вновь. Вставай. Иди сюда, ко мне.

Чейн осмотрелся вокруг. Врея по-прежнему лежала неподвижно. Так же лежали Эштон, и Рауль, и Саттаргх. Она не смогла еще найти их, чтобы затем уговорить вернуться…

— Ты что, Чейн, хочешь снова туда? Тебя тоже затянуло подобно тем, над кем ты посмеивался?

— Нет, — ответил Чейн. — Нет, черт побери, нет! Этого больше не случится никогда.

Приподнявшись на руки и коленки, он начал двигаться. Вскоре он встал на ноги и, поддерживаемый под руку Дайльюлло, шатаясь, побрел по дорожке.

Сверху раздался новый удар грома.

— Что это? — пробормотал Чейн.

— Это оставшиеся три самолета Хелмера, — сказал Дайльюлло. — Они не могут проходить точно над шахтным стволом и поэтому обстреливают его с короткой дистанции реактивными снарядами, пытаясь уничтожить Свободное Странствие и нас.

Чейн посмотрел вокруг, а затем вверх. На стенах, облицованных отполированным металлом, он не увидел даже царапины.

— Пока никаких повреждений, — сказал Дайльюлло, все еще придерживая и ведя Чейна по дорожке. — Мы укрылись в тоннеле. Но вот что касается тех тел на решетке, то их рано или поздно настигнут осколки снарядов.

— Она ведет их, — заметил Чейн. — Врея. По крайней мере, я думаю, что ведет.

Они достигли входа в тоннель. Внутри сидели Макгун, Гарсиа и три наемника. Чейн тоже сел, прислонившись спиной к стене. Они смотрели на него как-то странно, почти и страхе.

— Ну, что там было? — спросил Боллард.

— А-а, ты теперь веришь, — сказал Чейн.

— Думаю, должен верить. Как это воспринимается?

Чейн покачал головой и не сразу ответил.

— Когда я был ребенком, отец часто говорил мне о рае. Мне не нравилось его назначение. Красота и блаженство, это ладно, но все остальное — отсутствие физического бытия, шатание без дела, если не считать, что при этом чувствуешь себя святым — все это казалось ужасно бесполезным. Это не по мне. Поистине, не по мне, — Чейн умолк и добавил:

— Там было что-то похожее на такой рай.

Он оглянулся назад на решетку, мерцавшую вдали на солнечном свете. Ни одна из четырех фигур на ней не шевелилась.

В верхней части колодца раздался очередной взрыв, и спустя секунду, последовал еще один.

— Судя по взрывам, — прокомментировал Боллард, — Хелмер, должно быть, пустил в ход все три самолета.

Макгун ухватился за эти слова:

— Тогда почему бы нам не уйти через тоннель и не сбежать, пока они там вверху?

— Потому, — ответил Дайльюлло, — что у нас нет того, ради чего мы сюда прибыли. Нет Эштона.

— Но неужели вы не понимаете, — взмолился Макгун, — что Хелмер никогда никому из нас не позволит уйти отсюда живым?

— Понимаю, — ответил Дайльюлло. — Но, несмотря на это, мы не уходим.

— Тогда я уйду один, — пришел в ярость Макгун. — К черту Эштона. Я ухожу!

— Пожалуйста, вперед, — заявил Дайльюлло. — Буду только рад, что не услышу больше причитаний. Но должен предупредить: Хелмер, несомненно, оставил пару человек, чтобы уничтожить каждого, кто выйдет из тоннеля.

Макгун опять сел и замолчал.

— Кажется, кто-то там немного шевельнулся, — показал Боллард на решетку.

— Тогда пойдем взглянем, — сказал Дайльюлло. — Нет, не ты, Чейн. Ты оставайся и восстанавливай силы. Думаю, что они тебе очень скоро понадобятся.

Дайльюлло, Боллард и Гарсиа побежали по дорожке. Чейн смотрел им вслед. Он не чувствовал себя особенно слабым. Но сознание было несколько скованным, не совсем ясным.

Дайльюлло, Боллард и Гарсиа стояли теперь около решетки и делали приглашающие жесты. Из-за них не была видна решетка. И только когда они повернулись и пошли обратно, поддерживая двух мужчин, Чейн смог распознать тех, кто пробудился.

Рауль и Эштон.

Оба были настолько слабыми, вялыми, что Дайльюлло и его напарникам пришлось их полутащить по дорожке и борту колодца в тоннель. Здесь они сели, истощенные даже небольшими усилиями.

Эштон смотрел вокруг ошеломленным, отсутствующим взглядом. Он был в недоумении от незнакомых лиц.

— Кто?.. — начал он, остановился, покачал головой и опять заговорил. — Кто мне сказал… если я не вернусь, Свободное Странствие будет уничтожено. Кто…

Он опять задохнулся. Чейн взглянул на него и согласился с тем, что говорил Боллард: этот Рендл Эштон, на поиски которого они забрались в такую даль, не заслуживает затрачиваемых усилий. Рендл был немного похож на своего брата, только выглядел смуглее, моложе, красивее. Однако, его приятную внешность портила раздражающая слабость {рем и?}.

Теперь к этому добавилось еще и физическое бессилие. Он выглядел худым, словно истощенным продолжительной болезнью. Если человек становится таким после наслаждений Свободным Странствием, подумал Чейн, тогда это странствие — чертовски нехорошая вещь. Впервые заговорил Рауль:

— Врея?

Как и Эштон, он с удивлением и смущением взирал на чужеземцев. Когда-то, отметил про себя Чейн, Рауль был так же физически красив, как и Хелмер, но сейчас его высокий торс превратился в скелет с рыхлыми мышцами, а величественная светловолосая голова поникла, словно у шеи уже не осталось сил ее поддерживать.

— Врея, — произнес он снова. — Врея!

— Так она все-таки нашла вас, — сказал Чейн. — А сама не возвратилась.

— Кто вы? И где… — Эштон пытался понять, что происходит. Его первоначальная растерянность стала перерастать в гнев. — Хелмер, сказала Врея. Хелмер может уничтожить Свободное Странствие. Поэтому я возвратился. Та девушка вынудила меня возвратиться. — Он попытался встать на ноги. — Это верно? Или просто ложь, чтобы меня…

Он потерял равновесие и чуть было не упал, но Дайльюлло подхватил и мягко опустил на прежнее место.

— Нет, это не ложь, мистер Эштон. Посидите тут спокойно, и я…

Эштон как бы неожиданно прозрел. Он смотрел на Дайльюлло, и его лицо перекосилось от яростного гнева.

— Вы наемники, — сказал он. — Кто вас послал сюда?

— Ваш брат, мистер Эштон.

— Мой брат. Черт бы его побрал. Он во все сует свой нос. Он хочет, чтобы я возвратился и, как полагаю, ради моего собственного благополучия.

Лицо его еще больше исказилось от гнева. Он весь задрожал.

— Я не уеду отсюда. Ни ради брата, ни ради кого угодно. Понятно?

Рауль снова прошептал имя Вреи, и Чейн уловил его взгляд на решетку. Он подумал, что…

Рауль выбежал и бросился по дорожке к решетке, но Дайльюлло успел перехватить его.

Врея по-прежнему неподвижно лежала. Ее великолепное золотистое тело распласталось близко от края решетки. За девушкой лежал Саттаргх, арктурский ученый. У него была кожа красноватого цвета и орлиное лицо. Саттаргх тоже был совершенно неподвижен.

Два реактивных снаряда почти одновременно ударили по стене вверху шахтного ствола, и их осколки после взрыва застучали по дорожке.

Чейн помчался по дорожке, остановился всего лишь в двух футах от Вреи и пристально смотрел на нее.

Новый снаряд взорвался вверху, и один из его осколков рикошетировал от решетки всего в нескольких дюймах от Саттаргха. Стекловидная решетка и металлическая дорожка оказались столь же непробиваемыми, как и стены.

— Чейн, возвращайся сюда!

Это был Дайльюлло, отдававший приказ в своей властной манере, но Чейн не обратил на это никакого внимания. Он ждал под аккомпанемент разрывающихся вверху снарядов. И наблюдал за Вреей.

Ему показалось, что он заметил легкое движение ее пальцев. Наверное, она возвратилась, но пока еще находится без сознания, в онемении, как это было и с ним.

Чейн наклонился вперед как можно дальше.

— Врея! — позвал он ее громко. — Проснись. Вставай.

Не было никаких признаков, что она слышала, не было больше и каких-либо ее движений. Чейн крикнул грубее и громче.

— Врея! Просыпайся или я тебя как следует отделаю!

Видимо, потребовалось некоторое время, чтобы слова дошли до нее, но вскоре она открыла глаза. Они были ошеломленные, изумленные и в то же время с искрой гнева.

— Вставай, говорю тебе, или я задам тебе такую трепку, которую ты никогда не получала.

Чейн пристально уставился на нее, она ответила таким же взглядом, сосредоточенность ее глаз стала устойчивее, на щеках появился румянец. Он поднял руку, Врея злобно зашипела, поднялась и, шатаясь, направилась к нему с поднятой рукой, готовой к удару.

Как только она сошла с решетки, Чейн схватил ее. Он держал Врею спокойно, поскольку сила к ней еще не вернулась; смеясь, он шепнул ей на ухо:

— Прости меня, Врея, но ты чертовски упрямая девчонка, и мне ничего другого не оставалось, как угрозой тебя поднять.

С Вреей на руках он прошел по дорожке и возвратился в тоннель. Осторожно он опустил ее; она сидела с поникшим видом и бросала в его сторону злобные взгляды.

Но эти взгляды не шли в сравнение со взглядами, которые Эштон адресовал Дайльюлло. Он выглядел человеком, который был на грани потери рассудка. Но он молчал. Ни слова за все это время. Сжал свой рот, словно стальной капкан, и Дайльюлло.

Вскоре Саттаргх слабо зашевелился на решетке. Боллард и Дайльюлло выбежали к нему, забрали его и притащили в тоннель.

— Спасибо, Врея, — сказал Чейн. — Спасибо за то, что ты их возвратила сюда.

— Теперь, с их возвращением, — заявил Дайльюлло, — можно попробовать выбраться из этого проклятого места. Большинство из них сейчас в самолетах, и у нас лучшего шанса не будет.

— Я полагала, что вы собираетесь сражаться с Хелмером за спасение Свободного Странствия. Ты врал мне, Чейн? — спросила Врея.

— Конечно, врал, — влез Эштон. — Им наплевать на Свободное Странствие. Вся их забота — забрать меня отсюда.

Чейн заметил, что Дайльюлло и Боллард опасаются, как бы тот не вздумал броситься назад к решетке и, стало быть, к разрывам снарядов, к своей гибели. Чейн понял намек и стал бдительнее смотреть за Вреей. Сейчас она сидела рядом с Раулем, положив руку на его руку.

Голова Рауля была откинута назад к стене. Он не отрывал глаз от Вреи, за исключением тех моментов, когда приподнимал свободную руку, рассматривал ее, потом ею проводил по своему лицу и телу, гладил свои изможденные кости.

«Он любит ее, — подумал Чейн. — Наверное, сейчас он кается, что чуть не потерял ее из-за Свободного Странствия».

А вот любит ли она его, хотелось знать Чейну. И он удивился нахлынувшему приступу ревности.

Пока Дайльюлло прикидывал план будущих действий, наемники собирали свое снаряжение.

— Вы же сказали мне, что выход из тоннеля будет охраняться, — язвительно заметил Макгун.

— Наверняка, — посмотрел на него Дайльюлло. — А это означает, что нам нужно пробиваться с боем. Если это нам удастся, и мы доберемся до самолета, у нас будет шанс.

Дайльюлло повернулся к Мильнеру.

— Лучше тебя никто не владеет лазером. А быстрее тебя, Чейн, никто не бегает. Думаю, вам двоим надо идти.

Никто не стал возражать. Только Мильнер пожелал:

— Нам пригодилась бы световая бомба.

— Я подумал об этом, — кивнул Дайльюлло. Он извлек из кармана небольшой пластиковый шарик диаметром чуть больше сантиметра и передал его Мильнеру, сказав: — Все знают, что я противник убийств. Но эти фанатики намерены уничтожить каждого из нас, так что действуйте без колебаний.

Чейн как был босиком, так и оставался. А Мильнеру пришлось снимать обувь. Пока он был этим занят, Врея сказала Чейну:

— Ты все-таки врал.

— Насчет необходимости вернуться — нет, не врал. О сохранении Свободного Странствия… — Чейн пожал плечами. — Пока Хелмер не причинил ему особого вреда.

И вдруг с поразительной яростью заговорил Рауль:

— Он должен. Он должен его уничтожить.

В полном изумлении Врея уставилась на него:

— И ты так можешь говорить, Рауль? После того, как побывал сам в Свободном Странствии?

— Да, именно потому, что побывал, — сказал Рауль. — Да. Посмотри на меня, посмотри на Эштона и Саттаргха. Свободное Странствие — это сладкий яд. Вот что это такое. Это смерть.

Мильнер обратился к Болларду:

— Не забудь принести нашу обувь.

И повернулся к Чейну. Они взяли лазеры и отправились в тоннель.

Шли они совершенно бесшумно; и в тоннеле была бы полная тишина, если бы не доносившееся сзади из огромного шахтного ствола эхо от периодических разрывов снарядов. В тоннеле было темно, но они не могли потерять свою дорогу.

Через некоторое время впереди сверху показался слабый тусклый свет. Они пошли осторожнее и скоро приблизились к яркому дневному свету у конца тоннеля.

Мильнер просигналил Чейну поднятой рукой остановиться. Затем он вынул из кармана небольшой шарик, нажал на нем контакт и швырнул шарик во вход тоннеля.

Мгновенно Мильнер и Чейн закрыли глаза и свободными ладонями прикрыли зрачки.

Они знали, что после взрыва световой бомбы, о чем предупреждает резкий отрывистый звук детонатора, возникает такая страшно интенсивная вспышка света, что ее можно ощущать даже через ладонь на закрытых веках.

Через мгновение они открыли глаза и бросились бежать из тоннеля. Чейн бежал впереди, низко пригнувшись и с максимальной скоростью, не пытаясь в эту минуту высшей опасности скрывать от Мильнера возможности Звездного Волка.

Скорость и спасла его. Так как мгновение спустя лазер, укрепленный на выступе скалы для прикрытия выхода из тоннеля, был пущен в ход одним из аркуунов, глаза которого были все еще ослеплены.

Лазер разрезал Мильнера почти пополам. Чейн успел отскочить в сторону, когда Мильнер упал.

У двух аркуунов, оставленных охранять выход из тоннеля, зрение стало восстанавливаться, и они смогли достаточно хорошо видеть, чтобы убивать. Они повернули свои лазеры в сторону Чейна.

Чейн уложил одного из аркуунов и тут же после вспышки и треска своего лазера отскочил в сторону с присущей варновцам сноровкой.

Оставшийся аркуун выстрелил и промахнулся и стал после этого размахивать своим оружием, преследуя Чейна. Но Чейн, обнажив зубы в саркастической усмешке, уже успел выстрелить. Второй аркуун был сражен.

Чейн склонился над Мильнером. Никаких сомнений не было: Мильнер мертв.

Чейн вбежал в тоннель и вложил всю силу своих легких в крик «вперед!», который многократным эхом покатился по длинной трубе.

Вскоре он услышал звук приближающихся шагов. Подошедший с другими к Чейну Дайльюлло посмотрел на лежавшее тело Мильнера и, ничего не сказав, положил рядом ботинки, которые уже больше никогда не понадобятся их хозяину.

Пока Чейн обувался, прибыли все остальные. Эштон, которого тащили под руки Боллард и Джансен, не умолкал:

— Не поеду! Не оставлю Свободное Странствие!

Дайльюлло повернулся к нему:

— Мистер Эштон, мы заключили контракт, по которому обязались доставить вас домой, и мы его выполним. Контракт не запрещает мне применять к вам успокоительные средства, так что примите, пожалуйста.

И он сильно, наотмашь ударил Эштона в лицо.

— Тащите его, — сказал Дайльюлло. — И возьмите тело Мильнера.

XVII

Выйдя из тоннеля, они стали двигаться по выступу скалы. Дайльюлло следил, чтобы группа как можно ближе прижималась к горе.

— Самолеты все еще кружат около вершины, — говорил он, — и будет плохо, если они обнаружат нас, спускающимися с горы.

Когда они перешли с выступа скалы на древнюю тропу и выбрались по ней на усыпанный камнями склон, Дайльюлло дал команду остановиться в укрытии огромного валуна. Он кивнул Джансену и Болларду, которые несли тело Мильнера.

— Вот здесь и похороним, — сказал он. — Увековечим память о нем пирамидой из камней. Только не обнаруживайте себя.

— Это же безумие, — вскричал страшно перепуганный Макгун глядя на небо. — Человек мертв и…

— Да, мертв, — прервал его Дайльюлло. — И он не был тем, кто больше всего мне нравился на свете. Но он был хорошим наемником, который поехал со мной, чтобы здесь умереть. И поэтому его похоронят по-человечески.

В тени огромного валуна над телом Мильнера была возведена пирамида из камней.

— Хорошо, — сказал Дайльюлло. — Начнем спускаться, но не все вместе. Будем двигаться попеременно, по одиночке или парами, от одного укрытия к другому. Первым пойду я, а вы вслед за мной делайте то же самое. Боллард, будешь помогать Эштону. А ты, Чейн, будешь замыкающим.

Они двинулись: Дайльюлло быстро пробежал сравнительно недалеко вниз по склону до очередного крупного валуна, за ним последовал Боллард с Эштоном. Чейну показалось, что, хотя Эштон действительно нуждается в поддержке, главная причина, почему Дайльюлло приставил к нему Болларда, была не в этом, а в том, чтобы полностью исключить возможность побега Эштона с возвращением в тоннель. Эштон теперь лишь жалобно ныл о Свободном Странствии и о том, что он не может без него жить.

В ожидании, когда он двинется последним, Чейн поглядывал на три самолета, кружившиеся около вершины горы. Затем он посмотрел вниз на свою группу, перебегавшую одиночками и парами от одного валуна к другому в смертельной игре «следуй за вожаком».

Нет, подумалось Чейну, им не удастся долго оставаться незамеченными. Наемники-то опытные в этом деле, а вот Эштон, Саттаргх и Гарсиа, так же, как Рауль и Врея — нет.

Им не удалось уйти даже на предполагаемое Чейном расстояние. Едва они преодолели лишь треть каменистого склона, как Чейн, взглянув на небо, увидел, что один из трех самолетов прекратил кружить у вершины и устремился на группу.

Чейн прокричал предупреждение и укрылся за камнем. Он вскинул лазер, но аркууны, видимо, знали дальность действия портативных лазеров: самолет прошел на безопасной высоте, и пилот выпустил реактивные снаряды.

Взрыв наполнил воздух обломками камней. Чейн пристально посмотрел, по поскольку все спрятались, так и не узнал, были ли жертвы.

— Вот привязался? — пробормотал Чейн. — Однако же, хватит.

Самолет ушел прочь от горы, чтобы развернуться и сделать новый заход.

Аркууны в двух других самолетах, должно быть, поняли, что происходит, и тоже поспешили присоединиться к атаке.

Чейну, наблюдавшему за ними, показалось, что один из этой двойки в спешке прошел почти над вершиной горы. Он надеялся, что шахтный ствол Свободного Странствия прихватил его.

Надежда умерла, когда оба самолета направились прямо на них. Вокруг Чейна начали рваться снаряды, выпущенные ведущим самолетом.

Чейн слился с камнем, за которым укрылся. От отвел взгляд от горы и увидел, что самолет, который первым атаковал их, разворачивается назад, чтобы напасть на них с тыла.

А в это время последний из пары самолетов начал снижаться над Чейном. К его удивлению, самолет по выпустил ни одного снаряда. Машина величественно прошла по прямой, нисходящей линии, пока не врезалась в склон, пропахав по камням и сгинув в пламени взрыва.

— Свободное Странствие все-таки прихватило его! — обрадовался Чейн. — Хорошо.

Впрочем, для группы это не стало большим облегчением. Ведь двух оставшихся самолетов, которые летали по эту сторону горы, было более, чем достаточно, чтобы уничтожить их, если только, конечно, летчики не войдут в зону действия лазера.

Первый самолет сделал круг и теперь возвращался обратно. Чейн перебежал на противоположную сторону валуна, заметив, что Дайльюлло и все, кто был внизу, сделали то же самое. Ему показалось, что некоторые из них пропали, по полной уверенности не было.

Снаряды рвались прямолинейно по склону. Один взорвался совсем близко от валуна, за которым сидел на корточках Чейн.

Чейн вскочил и, шатаясь, вышел на открытую местность. Свободной рукой он схватился за живот. Затем упал на землю на спину с открытыми глазами, по-прежнему сжимал в руке лазер.

Оставаясь лежать в таком положении, Чейн неожиданно услышал, как кто-то тяжелыми шагами продвигается к нему по тропе. Он увидел склонившееся потное лицо Дайльюлло, подбородок которого кровоточил от небольшой раны.

— Чейн?

Не пошевелив ни одним мускулом, Чейн сказал:

— Убирайся отсюда, Джон, черт бы тебя побрал, и оставь меня одного. И постарайся следовать своим путем дальше вниз по склону.

— Ну, да, мне следовало бы знать, что это какая-то хитрость Звездного Волка, — проворчал Дайльюлло, но лицо его просветлело. Тяжелыми шагами он направился обратно вниз по склону горы.

Вскоре Чейн услышал, как один из двух самолетов возвратился и снова раздались взрывы снарядов на горе.

Летчик сделал круг, но поблизости от Чейна не выпустил ни одного снаряда. У Чейна появилась надежда.

Время шло, пока он лежал. Самолеты упорно прилетали на эту сторону горы, стреляли и снова уходили на разворот. Но центр борьбы постепенно перемещался все ниже по склону. Дайльюлло, размышлял Чейн, использует промежутки между атаками самолетов для продвижения вниз.

Он лежал неподвижно с распростертыми руками, и внимательно следил за каждым самолетом, который кружил над ним после атаки на группу Дайльюлло. Поскольку группа спускалась все ниже по склону горы, то и самолеты вслед за ней снижали высоту атаки, становясь все более уязвимыми для Чейна. Было видно, что летчики совершенно перестали беспокоиться о Чейне, считая его убитым.

Внизу прогремела очередная партия реактивных снарядов, и выпустивший ее самолет прошел над Чейном ниже, чем раньше.

«Пока рано, — подумал он. — Нужно бить наверняка…»

Он ждал, слушая доносившийся со склона внизу грохот воздушных взрывов. Интересно, сколько же людей у Дайльюлло осталось в живых.

И вот, когда звуки атаки внизу стали еще более далекими, Чейн почувствовал, что время действовать наступило, и всем своим нутром приготовился. Он ждал появления самолета, который на этот раз опустился достаточно низко.

Со всей скоростью варновца он вскочил на ноги, нацелился лазером и нажал спуск.

Пучок луча прошил кабину летчика. Самолет, не завершив начатый вираж, врезался в гору.

Оставшийся аркуунский самолет ходил по кругу, готовясь к очередному заходу для атаки, но когда увидел, что произошло с его напарником, изменил курс. Летчик, казалось, обезумел от ярости: он направил самолет прямо на Чейна, выпустив по нему очередь снарядов.

Чейн прыгнул в укрытие, но камни вокруг него, казалось, взлетели в воздух, подняв клубы пыли. Взрывы почти оглушили его.

Когда грохот затих, Чейн вышел, шатаясь, но самолет, уже сделав круг, уходил на разворот, чтобы сделать новый заход на атаку.

Чейн увидел, что по склону, словно сумасшедший, несся Дайльюлло, поднимаясь выше места, на котором был Чейн.

Чейн едва успел нырнуть под камень, как вокруг снова начали рваться снаряды. После завершения атаки он сказал себе, что счастье исчерпало себя до предела, и при следующей атаке ему несдобровать.

Но когда взрывы кончились, он услышал другой звук — сухой треск лазера. Он подпрыгнул, но ничего не мог увидеть сквозь клубы пыли.

Когда пыль немного осела, Чейн увидел, что последний аркуунский самолет, хаотично кувыркаясь, падал вниз. Машина ударилась о землю и, переворачиваясь, немного прокатилась по склону.

Прихрамывая, Дайльюлло с лазером приблизился к Чейну.

— Я не такой способный на хитрости как Звездный Волк, но, раз увидев, я могу удачно повторить. Я сообразил: летчик так на тебя взбесился, что не станет обращать внимания на мое карабканье в гору.

Они прошли к разбитым самолетам и осмотрели их. Никого в живых не осталось. В одной из машин сидел Хелмер с откинутой назад головой. На его золотистом лице не было ничего, кроме выражения смерти.

— Будь прокляты все эти фанатики, — горько заметил Дайльюлло. — Сами гибнут и губят много других людей из-за того, что не убеждают людей в своих идеях, а навязывают их силой.

Чейн пожал плечами.

— Ну, — сказал он беззаботно, — Хелмер не уничтожил Свободное Странствие, не уничтожил и вас. По крайней мере, не всех из нас. Сколько людей осталось?

— Раулю осколок снаряда ударил прямо в сердце. Макгуну осколок попал в живот, и я думаю, что он умирает. У Джансена ранено плечо, но не опасно.

На верху склона теперь было очень тихо. Через разбитую кабину самолета дул ветер и шевелил светлые волосы Хелмера.

Дайльюлло повернулся и устало побрел вниз к группе. Чейн последовал за ним, чувствуя к нему определенную жалость и не завидуя его взглядам.

Когда они подошли к группе, Боллард оказывал первую помощь Макгуну, находившемуся, по-видимому, без сознания. Врея сидела у тела Рауля и плакала. Остальные понемногу приходили в себя.

— С самолетами покончено, — обратился к группе Дайльюлло. — Вы теперь в безопасности. Оставайтесь здесь, пока Макгуну не будет лучше, и сделайте для него матерчатые носилки. А я спущусь с Чейном к флайеру.

Они отправились в путь. Едва они прошли полсотни ярдов, как сзади неожиданно раздался отчаянный крик. Они обернулись и увидели, как от группы обратно вверх к входу в тоннель побежал Рендл Эштон.

— Я догоню его, — сказал Чейн.

Крикнув Болларду, чтобы тот оставался на месте и помогал Макгуну, он побежал за Эштоном. Спешить не пришлось. Чейн видел, что Эштон, поднимаясь по крутой тропе, изнемогал и шатался, спотыкался, падал и снова вставал.

«Давай, негодяй, — бормотал Чейн, — обливайся слезами. Из-за тебя погибло столько людей, что тебе нельзя не плакать».

Когда Чейн настиг Эштона, тот плакал, сидя в пыли. По щекам текли слезы, и рыдания душили его. Чейн схватил его, вскинул на плечи, и спустившись к группе, бросил на землю, где он лежал истощенный.

— Боллард, если он попытается снова, оглуши его станнером, — сказал Дайльюлло.

— Я предпочел бы лазер, но слушаюсь, — пробурчал Боллард, не отрываясь от своей работы.

Он был весь в крови Макгуна, лихорадочно борясь с кровотечением, которое уже нельзя было остановить. Чейна подмывало сказать ему, что он зря тратит время, но потом он решил этого не делать. В конце концов, это было время самого Болларда и уже наверняка ему не понравился бы суровый реализм Звездных Волков. Эти люди должны всегда пытаться что-то делать. Чейн снова отправился в путь с Дайльюлло, и на сей раз ничто их не задержало.

На протяжении всего спуска Дайльюлло не произнес ни слова, но Чейн догадывался, какие предчувствия его одолевали. Потому что и сам думал о том же.

Предчувствия были крайне мрачные и, увы, подтвердились. Когда они вошли в защищенный высокими скалами угол, где Джансен укрыл флайер, их глазам предстал лишь обгоревший изуродованный остов летательного аппарата.

— Дотошный же был этот Хелмер, черт его побери, — промолвил Дайльюлло.

— Но еще остался самолет Эштона.

— Неужели ты думаешь, что Хелмер его не узрел?

Чейн пожал плечами.

— Ладно, проверим, — сказал Дайльюлло. — Возьмем Эштона и…

— Передохни, Джон, — перебил Чейн. — Я схожу за ним.

Дайльюлло печально взглянул на него:

— Я стал настолько стар, что ты хочешь избавить меня от лишней прогулки вверх по склону. Не так ли?

— Знаешь, тебе явно что-то нужно делать со своей озабоченностью возрастом.

— А Звездных Волков старение не беспокоит?

Чейн ухмыльнулся:

— Образ жизни Звездного Волка не создаст слишком много забот на сей счет.

— Ладно, проваливай, — сказал Дайльюлло. — В конце концов, зачем я должен изматывать себя, когда у меня имеется для побегушек такой здоровый безропотный бык, как ты.

Чейн быстро понесся, замедлив скорость лишь когда появился в поле зрения группы на верху склона.

— Макгун скончался, — сообщил Боллард. — Умер до того, как я смог полностью остановить кровотечение.

Чейн покачал головой. Он взглянул на Врею, которая уже не плакала, но по-прежнему с опущенной головой сидела около тела Рауля.

— Джон, наверное, захотел бы, чтобы вы соорудили что-то из камней также над Макгуном и Раулем. Не правда ли? — сказал Чейн.

— Думаю, что да, — ответил Боллард.

Чейн подошел к сидевшему Эштону.

— Пойдемте со мной. Нам нужно, чтобы вы показали место, где спрятан ваш флайер.

— Не пойду, — заявил Эштон. — Не хочу улетать отсюда. С какой стати я вам должен показывать?

По лицу Чейна прокатилась мрачная улыбка.

— Если вы откажетесь, я вам сделаю то, что доставит мне огромное удовольствие.

Поднялся Саттаргх и устало сказал:

— Пойдемте, я вам покажу. Я больше не могу это переносить.

Тощий арктурианец спустился по склону к ожидавшему Дайльюлло. Затем он прошел с ним и Чейном более мили вдоль подошвы горы.

— Нам не удалось его полностью спрятать, — сказал он, тяжело дыша. — Но, чтобы замаскировать, мы присыпали его сверху, где можно, песком и каменной пылью.

Когда они добрались до указанного Саттаргхом места, представлявшего собой нишу в горе, их глазам предстало то, что и можно было ожидать. Вместо флайера они увидели оплавленную бесформенную груду металла.

— Что теперь? — спросил Чейн у Дайльюлло.

— Дай мне немного времени для вдохновенного поиска блестящей идеи. Пока я займусь этим, скажи, чтобы все спускались сюда.

Несколько часов спустя, когда Альюбейн уже был на закате, они сидели кругом и, уныло поглядывая друг на друга, ели свой рацион. После завершения трапезы Дайльюлло сказал:

— Теперь я вам сообщу о сложившемся положении. Флайера, на котором можно выбраться отсюда, у нас нет. Нет у нас и коммуникатора на дальнее расстояние, поэтому мы не можем вызвать Киммела на Альюбейн-2 и сказать ему, чтобы он привел корабль сюда.

Дайльюлло вынул карту, расправил ее и попросил Болларда посветить фонариком, так как уже смеркалось.

— Вы знаете, что наемник любит иметь на своем луке две струны. Я договорился с Киммелом о встречах. Если он о нас ничего не слышит, то через каждые десять дней он прилетает на встречу.

Дайльюлло ткнул пальцем на карте в точку, где текущая с севера на юг огромная река впадает в одно из аркуунских морей:

— Вот место, выбранное для встречи.

— А где сейчас находимся мы? — спросил Гарсиа.

Дайльюлло показал на карте:

— Здесь.

— Так это же чудовищно далеко, — воскликнул Гарсиа. — Сотни миль.

— Верно, — согласился Дайльюлло. — Но я продумал способ, как нам туда добраться.

— Стало быть, вдохновенный поиск блестящей идеи состоялся? — спросил Чейн.

— Да.

— И что же за блестящая идея? — спросил Чейн. — Как мы доберемся до места встречи?

Дайльюлло обвел всех взглядом и заявил:

— Пешком. На своих двоих.

XVIII

Сколько же дней они шли? Чейн попробовал прикинуть в уме. Четырнадцать дней преодолевали горные хребты… нет, шестнадцать, два дня потеряли на тупик и выход из него. А сколько дней потратили на великий лес? Сколько дней спускались по склону земельного массива, пока не стало жарко и влажно и высокие деревья не сменились темно-красными джунглями?

Как только они начали продвигаться через горы, Чейн выразил несогласие с маршрутом Дайльюлло.

— Это не прямой маршрут. Ты отклоняешься на север.

Дайльюлло согласился и сказал:

— Но это кратчайший путь к той большой реке.

— Реке?

— Чейн, посмотри на людей, на состояние некоторых из них. Пешком они никогда не дотянут до места встречи. Но, если я их выведу к реке, то дальше мы спустимся по течению на плоту.

И вот теперь, пробиваясь через красные джунгли, Чейн смотрел на колонну двигавшихся впереди людей и думал, что тогда они, наверное, выглядели плохо, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как они выглядят сейчас.

Особенно плох был Саттаргх, Эштон ненамного лучше. Их жизненные силы были подорваны длительным пребыванием в Свободном Странствии, из которого они возвращались лишь на короткие промежутки для приема пищи. Гарсиа выглядел лучше, но он был ученым, а не привыкшим к опасным приключениям человеком, и поэтому быстро уставал.

И Чейн, и Дайльюлло вначале беспокоились за Врею, но теперь, размышлял Чейн, им нет нужды волноваться. Высокая аркуунская девушка держалась замечательно. Она упрямо вышагивала своими красивыми золотистыми ногами и ни на что не жаловалась.

Желтый солнечный свет неровными полосами пробивался через темно-красные кроны высоких деревьев. Растительность пониже была ярко-алой окраски. Дайльюлло пришел черед идти первым, и группа тяжело тащилась вслед за ним, часто останавливаясь, пока он не прорубит проход в зарослях.

Сейчас, на остановке Чейн заметил, как утомленно опустились на землю Саттаргх и Эштон. Они использовали даже эту короткую возможность, чтобы передохнуть. Это был плохой знак. Саттаргх проявлял терпение, но Эштон был угрюм и обижен. Ни у кого из них, в сущности, не было сил для такого путешествия.

В красных джунглях было очень тихо. Чейн заметил, что было много птиц, в том числе удивительно крупных экзотического вида, но очень мало животных.

Он сообщил о своих наблюдениях Врее, стоявшей рядом и отбрасывавшей назад свои желтые волосы с влажного лица. Она согласилась.

— Нэйны почти уничтожили многие виды. Лишь на самом юге сохранилось несколько разновидностей крупных плотоядных.

Чейн вспомнил маленький рот нэйна, с которым он боролся.

— Никогда бы не подумал, что они могут есть мясо. Я не видел у них зубов.

— Они были выведены с расчетом на потребление жидкой искусственной пищи, — сказала Врея. — Но они научились измельчать мясо животных в жидкую кашицу и в таком виде его проглатывать.

— Блестяще, — ухмыльнулся Чейн.

В этот момент Дайльюлло закончил вырубку кустарника, и все снова двинулись в путь.

Чейн пристально посмотрел на Саттаргха и Эштона. Саттаргх изо всех сил старался встать на ноги; Эштон же, казалось, и не собирался этого делать. Но когда он посмотрел вверх и столкнулся со взглядом Чейна, тут же поднялся.

«Через пару дней, может быть, чуть позднее, — подумал Чейн, — начнутся у нас с ним мучения, а до конца пути еще далеко».

В тот вечер они разбили лагерь под высокими деревьями, где не было кустарника. Они не стали разводить костер, дабы не навлекать на себя беды. Все жевали высокопитательные пищевые таблетки, запивая их водою из ручья, которую предварительно стерилизовали специальными таблетками. Как всегда, Дайльюлло требовал от Саттаргха и Эштона, чтобы они ели пищи больше, чем хотелось.

С лазером на коленях Чейн сел на краю полянки, привалившись спиной к большому дереву. Появившиеся на небе обе луны бросали тускло-серебристые лучи, которые пробивались через листву. Вскоре к нему по серебристым полосам косого лунного света прошла Врея и села рядом, тяжело вздохнув.

— Ты молодчина, Врея, — сказал он. — Никогда не думал, чтобы женщина могла вынести такое.

— Я устаю, — призналась она. — Но мне есть о чем рассказать нашему народу, и я это сделаю.

— О Свободном Странствии? Неужели ты расскажешь им об этом?

— Расскажу. Я приведу туда столько людей, сколько смогу. Пусть они отправятся и Свободное Странствие, увидят прелесть далеких звезд и миров. И мы навсегда откроем Закрытые Миры.

— Ты попадешь в плен этой коварной возможности, как попали Эштон и Саттаргх. Ты кончишь тем, чем кончили бы они, не будь нас.

— Нет, — покачала она головой. — Я не попаду в плен. Ты же не попал, благодаря своей сильной воле, источник которой я никак не могу постичь. У меня тоже есть сила.

— Ну, а что случится с теми, у кого ее нет?

— Я думала об этом. Мы найдем способ уберечь их, сделать наверняка так, чтобы они не улетали слишком далеко. Это можно сделать, Чейн. Конечно, риск тут есть. Но разве можно чего-нибудь достигнуть, не рискуя?

Ему нечего было возразить. Именно ему, как никому другому.

Утром, когда группа отправилась в путь, через два часа рухнул на землю Саттаргх. Ноги совершенно не держали его.

— Немного передохну, — говорил он, тяжело и часто дыша, — и все будет в порядке…

Чейн подошел и с восхищением посмотрел на тощего пожилого арктурского ученого:

— Хорошо, отдохните. Я скажу Джону.

Подошел из головы колонны Дайльюлло, и его длинное лицо еще больше вытянулось, когда он увидел Саттаргха.

— Десяток минут отдыха, — попросил Саттаргх, — и я могу двигаться дальше.

Но спустя десять минут, пытаясь подняться, он снова упал.

— Н-да, — вздохнул Дайльюлло. — Я так и предполагал. Сооружайте носилки.

Плотную сетку из топких, крепких веревок прикрепили к двум жердям, срезанным в чащобе. Гарсиа взялся за концы впереди, Чейн сзади, и они снова продолжили движение.

К вечеру, когда пришло время устраиваться на ночлег, все, за исключением Чейна, были измотаны до предела. Люди легли в кромешной темноте на землю. Они не могли даже есть, не отдохнув. Чейн же сидел и жевал пищевые таблетки.

Неожиданно что-то гибкое, белое, быстрое вынырнуло из темноты, схватило тщедушного Эштона, лежавшего с краю группы, и помчалось с ним.

В мгновение ока Чейн вскочил на ноги и бросился в погоню. Он рванул с высшей скоростью Звездного Волка, не заботясь о том, смотрит кто-либо на него или нет.

Он уже был всего в нескольких ярдах от нэйна. Эта тварь видимо могла бы убежать от него, если бы у нее ничего не было в руках, но она не бросала Эштона. Продираясь через кустарник, перепрыгивая через упавшие стволы деревьев, Чейн мчался с чудовищной скоростью. Ради Эштона им пришлось преодолеть такие расстояния и столько всего испытать, хотя сам по себе Эштон, наверное, этого не стоит, и нельзя же допустить, чтобы впустую пропали вся работа, раны и гибель людей.

Нэйн бросил Эштона и с невероятной силой схватил руки Чейна, пытаясь их разорвать. Чейн сжал руки в железный замок и закричал:

— Джон! Сюда!

Пытаясь разорвать руки Чейна, нэйн мяукал, всхлипывал. Чейн чувствовал, что долго ему не выдержать.

В кустах раздался треск, и в неровном лунном свете показались бегущие Дайльюлло и Боллард. В руках у них были тесаки для джунглей, и они вонзили их в тело нэйна.

Нэйн прекратил попытку освободиться от замка Чейна, ударил своими руками Дайльюлло, и тот отлетел назад.

Боллард же продолжал бить тесаком. Чейн мог слышать, как металлическое лезвие тесака входило в тело нэйна со странным тупым звуком, словно оно вонзалось в какую-то губку.

— Не могу убить эту тварь, — в отчаянии кричал Боллард.

Чейн неожиданно отпустил шею нэйна. Будучи все еще на спине нэйна, он перенес захват ниже, чтобы сковать руки чудовища.

Сила рук нэйна была столь велика, что Чейн понял: через несколько секунд его замок будет разорван. Боллард яростно бил и колол, и вдруг нэйн упал и замер.

— О, боже, и что это за чудовище, — все еще тяжело дыша, сказал Боллард, до предела потрясенный. — У него, по-видимому, нет жизненно важных органов…

Чейн побежал к Дайльюлло, поднимавшегося из чащи кустарника, куда швырнул его нэйн.

— Кости целы, — сказал Дайльюлло, — но есть ушибы. Когда это чудовище схватило меня, чтобы бросить, я думал, что его руки сломают меня пополам.

Боллард склонился над тщедушным Эштоном.

— Придушен до потери сознания, — сказал он. — Эта тварь не хотела, чтобы он кричал, когда его схватила. Он придет в себя.

Они принесли Эштона в лагерь.

— Дежурить постоянно по трое, — распорядился Дайльюлло. — И каждому иметь при себе один из трех лазеров.

Врея изумленно взглянула на Чейна.

— Ты преследовал нэйна? Я никогда не думала, чтобы кто-то…

— Похоже, что мы вступаем снова на их территорию, — вмешался Дайльюлло.

— Да, — подтвердила Врея. — Недалеко отсюда к юго-востоку находится мертвый город Млан, — это был главный центр создания нэйнов много лет назад.

Дайльюлло вынул карту, расстелил на земле и присел над ней, подсвечивая карманным фонариком.

— Да, — сказал он. — Млан находится на юго-востоке в ста пятидесяти милях. Через него проходит река.

Он выключил фонарик.

— Хорошо, все, кто не на дежурстве, ложитесь поспать. Нам следует хорошо отдохнуть.

Утром выяснилось, что кошмарное нападение нэйна принесло полезный результат. Рендл Эштон пришел в сознание, объятый абсолютным страхом. Он не заявил ни одного из своих обычных упрямых протестов, когда все стали отправляться в дорогу. В пути он то и дело нервозно оглядывался то на джунгли, то на своих спутников, словно боясь, что они могут здесь оставить его одного. В тот день Саттаргх заявил, что он уже способен идти сам.

Когда после полудня группа шла вдоль ручья, Чейн заметил мелькнувшую в кустах белую тварь и ударил по ней из лазера.

Десять минут спустя после этого случая, из-за высоких деревьев впереди выскочили два нэйна. Дайльюлло выстрелил и промахнулся, но Боллард, у которого был третий лазер, срезал одного, дав возможность убежать другому.

— Здешние леса, кажется, кишат этими тварями, — сказал Боллард. — Уж не передают ли они друг другу информацию о нас?

Чейна это тоже удивляло. Сам факт существования нэйнов был кошмаром. Нэйны были побочным продуктом той самой науки, которая создала Свободное Странствие, и Чейн подумал, что такая наука — проклятие для этого мира, она породила скопище почти вечных ужасов, терзающих все живое.

В тот вечер, когда Чейн сдал свое дежурство Джансену, Дайльюлло сидел и растирал свои ушибы. Морщины на его лиц; залегли еще глубже от боли и страшной усталости. Некоторое время он молчал.

— Ты знаешь, о чем я только что думал? — сказал он наконец. — Я думал о красивом белом доме с фонтаном, цветами и чудесными вещами внутри. Стоящее дело. Верно?

Чейн ухмыльнулся.

— В один прекрасный день ты обзаведешься красивым домом, Джон. Пару недель посидишь перед ним, полюбуешься цветочками, а потом встанешь и отправишься назад в Зал наемников.

Дайльюлло посмотрел на него.

— Что мне в тебе нравится, Чейн — так это постоянная доброжелательность и моральная поддержка. Будь любезен, отвали от меня.

Ночью они дважды просыпались от звука лазерных хлопков, так как дежурные стреляли в подкрадывавшихся нэйнов. Утром они узнали, что один из лазеров приказал долго жить: его заряд истощился.

Дайльюлло нахмурился.

— Я не удивляюсь. Мы не жалели лазеров против самолетов Хелмера. Надо подольше продлить жизнь оставшихся двух.

Переход в тот день был столь же ужасным, что и накануне. Хотя нэйны предприняли практически одно нападение, можно было часто видеть, как одно или два чудовища проносились параллельно с группой.

Большую часть дня им пришлось нести Саттаргха. Чейн заметил, что к вечеру начал сдавать и Рендл Эштон. Он был так напуган, что содрогался от страха быть покинутым и всячески старался не отставать. Но было видно, что он дошел до предела своих сил.

Врея в тот вечер находилась словно в оцепенении. Когда Чейн подошел к ней, она лежала с закрытыми глазами, судорожно глотая воздух. И все же она не жаловалась.

Он погладил ее волосы. Слабым усилием воли она поднесла его руку ко рту и сделала попытку укусить палец.

Чейн засмеялся и крепко обнял ее.

— Врея, я никогда не видел такой девушки, как ты.

— Уходи, дай мне поспать, — пробормотала она.

Эштон начал сдавать, когда на следующий день они прошли едва один час. Он начал спотыкаться и падать из-за малейших препятствий. Чейн поддерживал его за плечо, когда был свободен от носилок.

— Спасибо, — благодарил Эштон. — Я не хочу отставать…

Неожиданно Дайльюлло объявил остановку. Впереди редели высокие деревья, и через них проглядывало целое море рыжевато-коричневой воды, ярко сверкавшее от желтого света Альюбейна.

Река.

Они сели на ее берегу и в течение некоторого времени оставались настолько отупевшими и истощенными, что просто смотрели на этот широкий водный простор между берегами, покрытыми джунглями, несущий свои волны неизвестно откуда и неизвестно куда.

— Ну, что ж, хватит, — сказал, наконец, Дайльюлло. — Сам по себе плот не построится. У нас нет инструментов, пилить деревья придется, используя один из лазеров. Давай, Боллард. А я постерегу с другим лазером.

Обжигающий луч лазера валил и очищал от веток подходящие стволы деревьев. Но к тому времени, как работа была закончена, оказалось, что и этот лазер истощился.

Чейн катал бревна к реке. Боллард достал в одной из сумок кольцо крученой стальной проволоки толщиной со шнур, но крепкой, как канат.

Показывая Чейну, как связывать бревна вместе, Боллард сказал:

— Мне приходилось читать, будто люди связывали бревна вместе виноградной лозой и делали плоты. А тебе не приходилось видеть такую лозу, чтобы она связывала что угодно вместе и это оставалось бы связанным?

— Я бывал во многих мирах, но ничего подобного не видел, — ответил Чейн.

Тесаками для джунглей они выстругали длинное рулевое весло и скобу, в которую оно вставляется. Странно, что все это время не было никаких признаков нэйнов.

Вскоре готовый плот был на воде.

— Отлично, ведите наших инвалидов, — сказал Дайльюлло.

Истощенные члены группы поднялись, спотыкаясь о грубый плот, и быстро улеглись. Длинным рулевым веслом Чейн столкнул плот по течению реки.

Они поплыли. Они уходили все дальше и дальше вниз по огромной аркуунской реке, в то время как садилось солнце, выходили звезды и луны, а затем снова поднимался в небо желтый диск Альюбейна. Большинство людей лежали плашмя и отдыхали. Однако, Врея в первый же день нырнула с плота, поплавала несколько раз вокруг, влезла обратно и легла, чтобы обсушиться на солнце, а заодно высушить свою короткую куртку.

Чейн хитровато подмигнул ей, когда она лежала. Врея доказала ему язык, и он расхохотался.

Плот плыл по реке, на берегах которой не виднелось ничего, кроме джунглей. В третью ночь Чейн сидел вместе с Дайльюлло у рулевого весла. Все остальные члены группы спали. Обе лупы были в зените и река превратилась в бегущее серебристое море.

— Между звездами — быстрее скорости света, — пожаловался Дайльюлло, — а тут на плоте десять миль в час. Я чувствую себя, словно Гекльберри Финн в возрасте.

— Кто такой Гекльберри Финн? — спросил Чейн.

— Знаешь, Чейн, мне жалко тебя, — ответил Дайльюлло. — По рождению ты землянин, но о землянах несведущ. Тебе неизвестны их легенды, мифы, рассказы…

— У нас на Варне есть хорошие легенды.

— Держу пари, вроде таких, как Звездный Волк по имени Гарольд с фамилией Тяжелая Рука участвовал в рейде, проломил многим черепа, награбил много чужого добра и с триумфом возвратился на родину.

— Да, вроде этого, — признал Чейн и неожиданно вскочил на ноги, напряженно всматриваясь вперед.

Залитая лунным светом река в этом месте изгибалась огромной дугой, и впереди на обоих берегах на фоне лунного неба вырисовывались высокие, темные, полуразрушенные башни.

— Эго, надо полагать, мертвый город Млан, — сказал Дайльюлло.

Чейн согласился:

— Да. И взгляни-ка, кто нас там ожидает.

XIX

При первом взгляде казалось, что запитый лунным светом разрушенный город кишел ордами нэйнов. Потом Чейн понял, что на самом деле этих тварей можно было считать на десятки, но поскольку он никогда не видел так много нэйнов вместе, они производили впечатление огромного скопища. Их тела отливали белизной в лунных лучах. Когда нэйны бежали по каменным набережным мертвого города к двум массивным полуразрушенным мостам, то отсюда, с плота, они выглядели почти красивыми.

— Буди всех, — крикнул Дайльюлло. — Пахнет бедой.

Чейн разбудил людей, и они со страхом и отвращением смотрели на гибких белых тварей. Плот неотвратимо нес их к первому из двух мостов.

— У нас остался один действующий лазер, — сказал Дайльюлло. — Имеются мини-автогены, хотя и недолгого действия, но их нужно приготовить. Ну и тесаки для джунглей.

Он добавил:

— Чейн, бери весло и правь плотом. Если сядем на мель, то пропали. Эштон, вы и Саттаргх бессильны что-либо делать. Я хочу, чтобы вы лежали, крепко зацепившись за что-нибудь.

Чейн направился к рулевому веслу и, когда шел, то схватил за руку Врею и потащил девушку за собой. Он встал к рулевому веслу, а Врею посадил рядом.

Она было открыла рот, чтобы выразить гневное возмущение, но тут же передумала. Плот приближался к первому из мостов.

На мосту в этот момент находилось не менее пятнадцати нэйнов. Они ждали плот и при лунном свете были похожи на белые человеческие призраки. А издалека, со стороны башенных руин, неслись долгие, нисходящие, бессловесные крики, нечеловеческие завывания, становившиеся все громче по мере того, как на них отзывались другие нэйны.

— Джон, они собираются прыгать на нас, — сказал Боллард.

— Закрыть всем глаза, — крикнул Джон и метнул вверх быстро одну за другой три маленьких световых бомбы.

Через закрытые веки можно было ощущать три ярких молнии, мелькнувших одна за другой.

Послышались всплески воды и тяжелые удары по плоту. Чейн открыл глаза и увидел, что, несмотря на кратковременное ослепление, нэйны прыгали с моста. Два нэйна оказались на плоту.

Лазер издал сухой треск, когда Дайльюлло нажал на спуск, и один из нэйнов, обожженный и безжизненный упал за борт. Но забравшийся на плот второй нэйн ударил Гарсиа, а потом схватил его. Тот отчаянно закричал.

Боллард и Джансен бросились сзади на нэйна, стали колоть его тело ножами, тщетно пытаясь убить. Чудовище бросило Гарсиа и развернулось. В этот момент Дайльюлло нажал лазер и убил его.

— Они лезут сзади, — прозвучал голос Вреи за спиной Чейна.

Нэйны плавали словно белые амфибии и стали сзади, со всех сторон выпрыгивать из воды на плот.

Дайльюлло нажал на спуск лазера, но тот был глух, истощился.

— Ложитесь плашмя! — закричал Чейн, вытащив из гнезда огромное рулевое весло и пустив его в ход как дубину.

С его губ сорвался старый воинственный клич «Убей, Звездный Волк!», с которым он и его товарищи не раз вступали в смертельную схватку во многих мирах. Он прокричал на варновском языке, размахивая веслом.

Двумя огромными взмахами Чейн сбил нэйнов в воду. Но сзади на бревнах появилось снова мяукающее чудовище. Чейн нанес ему сильный удар толстой рукояткой весла.

— Правь! — заорал Дайльюлло. — Иначе их здесь будет еще больше!

Чейн умерил свою воинственную ярость, поняв, что имел в виду Дайльюлло. Их несло течением теперь ко второму мосту, в котором огромная часть центрального пролета отсутствовала, но на оставшихся неразрушенных краях их поджидал новый отряд нэйнов. Плот могло пронести под одним из краев.

Чейн вставил рулевое весло обратно в гнездо и налег на него всей силой. Неуклюже, тяжело плот вышел на середину реки.

Гарсиа лежал и стонал, но сейчас никто не обращал на него внимания. Из воды высунулись белые руки с пальцами без ногтей и вцепились в край плота. Боллард направил небольшую струю огня из своего мини-автогена на руки, и они исчезли.

К удивлению, и неожиданно для всех борьба на этом и закончилась. Плот прошел под разрушенной частью центрального пролета, и твари, собравшиеся на сохранившихся концах моста, видимо, сообразили, что они слишком далеко находятся, чтобы успеть доплыть до плота. От досады они мяукали и издавали бессловесные всхлипывающие крики, но ничего больше предпринять не могли.

— Давайте теперь взглянем, что с нами стало, — сказал Дайльюлло, лицо которого было покрыто потом и при лунном свете выглядело неистовым.

У Гарсиа в результате железной хватки нэйна были сломаны обе руки и несколько ребер. У Болларда треснуло левое запястье от удара. Остальные отделались ушибами.

— Когда я задумываюсь о силище этих существ, то удивляюсь, что мы до сих пор живы, — вздохнул Дайльюлло. — А ты, Чейн, чертовски здорово поработал веслом.

— Возьми его и правь, — попросил Чейн. — А я помогу Гарсиа и Болларду.

— Я буду держать плот подальше от берега, — сказал Дайльюлло. — Если мы хотим все-таки добраться до места встречи, нам меньше всего нужны новые схватки.

XX

— Судя по всему, вам крепко досталось, — сказал Киммел. — А где Мильнер?

— Он погиб, — ответил Дайльюлло.

До того, как корабль появился, увидел дымовой сигнал и приземлился на месте, выбранном Дайльюлло, они прождали пять дней здесь, у слияния великой реки с неспокойным коричнево-желтым океаном.

— Вы нашли того человека? — спросил Киммел.

Дайльюлло махнул рукой в сторону Эштона:

— Мистер Рендл Эштон.

— Нашли? Да они похитили меня, — возмущенно заговорил Эштон. — Со мной было все в порядке, пока они не пришли…

— Вы там лежали, медленно умирая, — сказал Дайльюлло. — Вы возвратитесь со мной, я приведу вас за руку в кабинет вашего брата и получу за это причитающиеся всем нам деньги. И мне будет совершенно безразлично, если после этого вы захотите сюда возвратиться, повторить все сначала и убить себя.

Врея и Чейн стояли в конце группы.

— А ты, Чейн, — спросила она, — ты вернешься когда-нибудь сюда и повторишь вместе со мной Свободное Странствие?

— Нет. Свободное Странствие не для меня. Но, возможно, я прилечу сюда с другой целью.

Врея тряхнула золотистыми плечами:

— К тому времени у меня, наверное, будет другой мужчина.

— Ничего, — сказал Чейн. — Я его просто уберу прочь.

— Звучит интересно, — улыбнулась Врея.

Дайльюлло в это время давал Киммелу какие-то указания, и тому, похоже, они не нравились.

— Это просто, — говорил Дайльюлло. — Пойдешь на средней высоте, затем возвратишься, снизишься и сядешь на пустыре около города Яр. Врея сойдет, а мы уже будем далеко, когда они обнаружат нас.

— Подожди, минуту, — сопротивлялся Киммел. — Мне совсем не по душе такой риск: слишком близко от города. Корабль…

Дайльюлло всех удивил. От гнева на его щеках выступил румянец, и он резко сказал:

— Эта девушка стоит двадцати кораблей. У нее есть свои слабости, но она всегда держалась как настоящий воин. И мы сделаем так, как я сказал, высадим ее там, где ей лучше.

Врея подошла к Дайльюлло, расцеловала его. Тот смущенно улыбнулся и неуклюже похлопал ее по плечу.

В сумерках все было сделано, как сказал Дайльюлло, и Чейн увидел в последний раз, как Врея непринужденно и широко шагала навстречу огням Яра.

Они быстро поднялись навстречу сиянию Альюбейна и, пока Киммел осаждал невозмутимого Мэттока своими рекомендациями и мольбами, Чейн смотрел на оставшиеся позади Закрытые Миры.

Он думал, что им недолго остается быть закрытыми. У Вреи есть сила стать лидером. И еще Чейн подумал, что она была права, заявив ему, что имеет достаточно воли и устоит перед губительным искушением стать слепым приверженцем Свободного Странствия.

Когда позднее корабль перешел на сверхскорость, Дайльюлло пригласил Чейна и свою маленькую каюту. Он пододвинул к нему бутылку.

— Всякий, кто делает хорошую работу, любит, чтобы ее замечали, — сказал Дайльюлло. — И сейчас я тебе скажу: ты сделал хорошую работу. Пару раз мы бы не выпутались без твоей силы и молниеносной реакции.

— У меня тоже сложилось такое впечатление, — подтвердил Чейн.

Дайльюлло недовольно произнес:

— Ты просто не в состоянии быть приятным с некоторыми людьми.

Он налил себе снова вина. Потом сказал:

— Знаешь, Чейн, ты никогда не рассказывал о том, что ты делал во время Свободного Странствия.

— Действительно, не рассказывал.

— Ты побывал на Варне?

Чейн кивнул.

— Я так и думал, — сказал Дайльюлло. — После возвращения из Свободного Странствия у тебя был ностальгический взгляд. Ты знаешь, ностальгия бывает разного рода. У меня тоже есть своя, особая. Поэтому, думается, я немного понимаю, как ты чувствуешь.

— В один прекрасный день я вернусь на Варну, — заявил Чейн.

Дайльюлло посмотрел на него и затем кивнул головой.

— Чейн, я думаю, ты вернешься.

Ларри Нивен Когда наступает прилив

1

У планеты не было имени. Она вращалась вокруг звезды, которая в 2830 году еще находилась за пределами покоренного космического пространства. В справочниках звезда значилась под номером G-3. Ничего особенного — чуть-чуть меньше Солнца, чуть-чуть краснее.

Планета двигалась по довольно круглой орбите на большом расстоянии от своего светила (80 миллионов миль) и поэтому была слишком холодна по людским меркам.

Итак, в 2830 году некто Луис Ву случайно оказался возле этой планеты. Я подчеркиваю — случайно. Во вселенной размером с нашу может произойти все, что угодно.

Но можно ли считать простым совпадением встречу Луиса с…

Однако мы еще вернемся к этому.

Луису Ву недавно исполнилось 180. Впрочем, как и большинство людей, принимавших антидепрессант, он выглядел значительно моложе своих лет. В принципе, если Луису не наскучит, он может дожить и до тысячи.

— Дожить-то можно, — иногда говорил себе Луис, — но только если мне не придется продолжать эти проклятые вечеринки с коктейлями, охоты на бандерснэтчей да на этих размалеванных двуногих обитателей равнин, пытающихся втиснуться в парк свободы, слишком маленький, чтобы вместить хотя бы десятую часть желающих. Если мне не придется вновь пройти через двадцатилетний брак, или двухдневную любовную связь, или томительное ожидание телепорт-капсулы, которая норовит захлопнуть двери, как только подходит твоя очередь… И люди… Только если не придется жить с ними, день за днем, неделя за неделей, все эти бесконечные столетия.

Когда Луиса начинали одолевать подобные мысли, он бросал все и надолго исчезал. Так случалось уже трижды за его жизнь. Сейчас пришло время четвертого вояжа и, судя по всему, не последнего. Когда на Луиса накатывали такие жгучие волны ненависти ко всему, что его окружало, к друзьям, к самому себе, он становился невыносимым. Хорошо понимая это, Луис принимал меры. Он исчезал. В своем маленьком, но удобном космическом корабле он устремлялся к границе покоренного космоса, оставляя позади всех и все, и не возвращался до тех пор, пока у него не возникало безумное желание увидеть человеческое лицо и услышать человеческую речь.

Во время второго полета Луис собрал волю в кулак. Он решил ждать до тех пор, пока не захочет увидеть лицо Кзинити. Лишь когда это желание захлестнуло его, Луис повернул корабль назад.

Сейчас он летел всего лишь три с половиной месяца и все еще содрогался при одном только воспоминании об определенных лицах. Именно поэтому он твердил себе: «На этот раз я не вернусь до тех пор, пока не соскучусь по Кдатлино».

Мало кто из друзей Луиса знал, скольких житейских передряг удавалось ему избежать с помощью своим путешествий. И скольких избежали они сами.

Не один месяц Луис провел в библиотеке корабля, где под тихую оркестровую музыку поглощал книги — одну за другой. Теперь он знал практически все об освоенном космическом пространстве.

…Луис повернул корабль на 90 градусов, проложив траекторию по широкой открытой дуге, в зените которой висело солнце системы.

Корабль приближался к звезде G-3.

Луис вышел из гиперпространства на достаточном расстоянии от облака разреженных частиц. Такие облака в гиперпространстве окружают каждое космическое тело, обладающее большой массой. Корабль ворвался в систему на основном двигателе, прочесывая лежащее впереди пространство радаром сверхдальнего сканирования. Но не обитаемые планеты искал Луис. Ему нужны были стасис-контейнеры Поработителей.

«Если радар ничего не покажет, будем разгоняться до тех пор, пока не перейдем в гиперпространство», — сам себе пробормотал Луис. Скорость сохранится, и он сможет по инерции перелететь в следующую систему, затем в следующую и т. д. Этот способ экономил топливо.

Луис еще ни разу не находил стасис-контейнер Поработителей — и все же упорно продолжал поиски.

Пролетая через систему, Луис неотрывно следил за радаром. По белому экрану медленно проплывали серые круги — бледные призраки планет.

Солнце G-3 походило на широкий серый диск, постепенно темнеющий к центру. Его почти черное ядро представляло собой сгусток звездного вещества, сжатого давлением лежащих на поверхности слоев до состояния, когда свободные электроны отрываются от атомов и становятся частью плазмы…

Солнце осталось позади. Луис все еще продолжал наращивать скорость, как вдруг на радаре показалась маленькая черная точка.

— Совершенных систем не существует, — пробормотал Луис себе под нос и выключил двигатель. Он много разговаривал сам с собой — ведь здесь никто не мог помешать ему.

— Эта хотя бы экономит топливо, — сказал он себе неделю спустя, когда выбрался из облака разреженных частиц в чистый космос. Луис включил гипердрайв, облетел вокруг системы и начал тормозить. Скорость, набранная за две недели, постепенно уменьшалась. В месте, обозначенном на радаре спроецированной черной точкой, Луис приготовился остановить корабль.

Вряд ли Луис признался бы, что вся эта система экономии топлива основывалась на уверенности, что ему никогда не удастся найти стасис — контейнер Поработителей… Но она была здесь, на экране — маленькая черная точка на серой, словно призрак, планете. Луис направил корабль прямо на нее.

Планета напоминала Землю — размерами, формой и даже цветом. Луны не было.

Луис посмотрел в телескоп и присвистнул. Разорванные белые облака над туманной голубизной… неясно вырисовывающиеся контуры материков… спираль урагана возле экватора… снежные шапки гор… хотя на экваторе, наверное, жарко… Показания спектрографа говорили об отсутствии в атмосфере канцерогенных веществ. И никогда на этой планете не было ни единой души! Ни соседей через стенку. Ни голосов. Ни лиц.

— Черт возьми, — фыркнул Луис. — Я нашел контейнер: Остаток отпуска я проведу здесь — без людей, без женщин и без детей. — Внезапно он нахмурился и потер рукой подбородок, заросший щетиной. — Не слишком ли я тороплюсь? Не мешало бы постучаться…

Луис еще раз просканировал все радиодиапазоны. Ничего. Любая планета, где есть цивилизация, испускает массу радиоволн, подобно маленькой звезде. Более того, даже с высоты сотни миль не было видно ни единого признака цивилизации.

— Прекрасно! Ну ладно, сначала я доберусь до моего дорогого стасис-контейнера. — Он не сомневался, что на этот раз удача улыбнулась ему. Несомненно он наткнулся на стасис-контейнер. Только звезды и стасис-контейнеры имеют такую плотность, что выглядят на экране радара черной точкой.

Луис посмотрел на изображение. Похоже, у планеты все-таки есть спутник — диаметром футов в десять, примерно на высоте двенадцати сотен миль.

— Зачем же Поработителям понадобилось выводить контейнер на орбиту? — рассуждал вслух Луис. — Именно там его легче всего найти. Финейгл Всемогущий, и это называется воины! Что их толкнуло оставить контейнер именно здесь?

Маленький спутник, все еще не видимый невооруженным глазом, находился на расстоянии двух-трех тысяч миль. Однако с помощью телескопа Луису удалось довольно хорошо разглядеть серебристую сферу без всяких опознавательных знаков диаметров в десять футов.

— Он находится здесь не меньше миллиарда лет, — сказал себе Луис. — Поверив в это, вы поверите и во все остальное… Уж что-нибудь должно было столкнуть его с орбиты за такое длительное время — пыль, метеорит, солнечный ветер… Воины Тнактипа… Магнитная буря… Н-да… — Луис запустил пальцы в отросшие черные волосы. — Остается предположить, что его принесло откуда-то. И недавно. Что…

За серебристым шаром внезапно показался маленький конусообразный корабль. На его зеленом корпусе Луис разглядел темно-зеленую маркировку.

2

— Проклятье, — пробормотал Луис, разглядывая корабль. Он не мог определить его тип. Одно ясно — корабль собирали не люди. — Что ж, хоть в этом мне повезло. По крайней мере, это не люди. Могло бы быть и хуже. — Он включил лазерный луч связи.

— Ну ты подумай, — сказал он сам себе. — Я потратил три года на поиски стасис-контейнера. И когда, наконец, нашел, кто-то другой уводит его у меня из-под носа!

На экране зеленого конуса вспыхнула синяя искра другого лазера. Луис прислушался к бормотанию компьютера автопилота, пытающегося расшифровать незнакомый лазерный код. Хорошо хоть они используют для связи лазеры, а не телепатию, или размахивание щупальцами, или изменения цвета кожи.

На экране радара появилось лицо.

Луис уже сталкивался с представителями чужих цивилизаций. Этот мало чем отличался от остальных. Пучок органов чувств, прилепившийся к треугольному рту, три глаза и маленькая черепная коробка. Глаза глубоко посажены, и поэтому поле зрения ограничено. Желтые, похожие на зубные пластины, кости выдаются из-за трех хрящей-губ.

Несомненно, какой-то неизвестный вид.

— Ну, парень, ты и урод! — Луис едва сдержался, чтобы не произнести это вслух — переводное устройство инопланетянина могло уже работать.

Его собственный компьютер закончил перевод первого послания. Оно гласило:

— Уходи. Объект принадлежит мне.

— Замечательно, — ответил Луис. — Ты — Поработитель? — Существо ничем не напоминало Поработителей. Кстати сказать, последние вымерли несколько миллиардов лет назад.

— Это слово не переведено, — сказал инопланетянин. — Я добрался до артефакта раньше тебя. Я буду сражаться.

Луис подергал отросшую за две недели бороду. Он мало что мог противопоставить чужому кораблю. Даже термоядерная установка, снабжающая энергией основной двигатель, была сделана с поправкой на осторожность. Лазерная битва будет обычным состязанием на выносливость, которое Луис проиграет, так как масса чужого корабля больше, а соответственно, больше его теплоемкость.

Но стасис-контейнер… Такой большой…

Во время войны между Тнактипами и Поработителями около полутора миллиардов лет назад истреблению подверглись почти все разумные обитатели галактики. До того как Поработители применили свое последнее оружие, битвы происходили каждый день. Обычно в случае поражения Поработители заключали все представляющие ценность материалы в стасис-контейнер и прятали где-нибудь, надеясь в один прекрасный день вернуться за ним.

Внутри стасис-контейнера время не двигалось. И через полтора миллиарда лет продукты в нем оставались свежими, а оружие и инструменты — без малейшей ржавчины. Однажды из стасис-контейнера извлекли маленькое, похожее на долгопята разумное существо женского пола, все еще живое! Эта бывшая рабыня, последняя представительница своего вида, еще долго жила странной жизнью, прежде чем разрушительные процессы не приняли необратимого характера.

Ценность стасис-контейнеров Поработителей не поддавалась описанию. Ходили слухи, что Тнактипы (а значит и их враги, Поработители) владели секретом прямого преобразования материи. Когда-нибудь это устройство будет найдено. В стасис-контейнере. И тогда термоядерная энергия станет не менее устаревшей, чем двигатель внутреннего сгорания.

А этот серебристый десятифутовый шар — самый большой из всех когда-либо найденных стасис-контейнеров.

— Я тоже буду сражаться за артефакт, — сказал Луис. — Но послушай. Представители наших видов уже встречались раньше и будут встречаться потом независимо от того, кто из нас заберет сейчас артефакт. Мы может стать врагами или друзьями. Зачем осложнять наши отношения убийством?

— Что ты предлагаешь?

— Игру. Рискуют обе стороны. Вы играете в азартные игры?

— Конечно. Вся жизнь — игра. Не использовать представившийся шанс — безумие.

— Несомненно. Гм, — Луис разглядывал голову пришельца, словно состоящую из одних треугольников. Внезапно эта голова резко повернулась на 180 градусов. Щелк — лязгнули челюсти. От этого зрелища у Луиса похолодело в животе.

— Ты что-то сказал? — спросил инопланетянин.

— Нет. А ты себе так шею не свернешь?

— Интересный вопрос. Анатомическое подробности мы обсудим немного попозже. У меня есть предложение.

— Какое?

— Мы опустимся на поверхность планеты и встретимся между кораблями. Я уступаю тебе право выйти первым. Ты можешь взять с собой переводящее устройство?

Луис мог подключить компьютер к карманной рации.

— Да.

— Мы встретимся между кораблями и сыграем в простую игру. Шансы будут равны. Исход определит случай. Идет?

— Делать нечего. Что за игра?

Внезапно на экране возникли диагональные полосы и изображение исчезло. Должно быть, какие-то помехи. Однако через мгновение экран очистился.

— Математическая игра, — проговорил инопланетянин. — Несомненно, наши математические системы должны быть очень схожи.

— Верно, — кивнул Луис, хотя и слышал о существенных расхождениях в математике различных цивилизаций.

— Для этой игры понадобится скри-и-и, — компьютер не смог перевести последнее слово. Инопланетянин поднял руку с тремя когтями и показал небольшой линзообразный объект. На обеих сторонах Луис увидел разные символы.

— Это скри-и-и. Каждый должен подбросить его шесть раз. Ты выберешь один символ, а я другой. Чей знак выпадет большее количество раз, тот и забирает артефакт. Шансы равны.

На экране снова появились помехи, а затем исчезли.

— По рукам, — сказал Луис, несколько разочарованный примитивностью игры.

— Мы оба полетим к планете в противоположном направлении от артефакта. Ты последуешь за мной?

— Да, — проговорил Луис.

Изображение исчезло.

3

Луис потер заросший щетиной подбородок. Разве можно в таком виде появляться перед посланцем другой цивилизации? Находясь среди людей, Луис одевался безупречно, но здесь, в чужой галактике, он не утруждал себя подобными мелочами.

Да и вообще, откуда этому… Триноку знать, что Луису необходимо бриться. Не стоит создавать себе лишние проблемы.

Интересно, он дурак или гений?

У Луиса было много друзей таких же, как он сам. Двое исчезли несколько десятков лет назад. Луис уже позабыл их имена. Он помнил лишь, что они тоже отправились на поиски стасис-контейнеров именно в этом направлении и ни один не счел нужным вернуться назад.

Может, они встретили корабли инопланетян?

Хотя существует и масса других объяснений. Полгода, проведенные в одиночестве на корабле, — прекрасный способ выяснить, нравишься ли ты себе или нет. Если нет — зачем же возвращаться в мир людей?

Луис же встретил инопланетянина. Вооруженного. Он двигался по орбите милях в пятистах впереди, а где-то посередине между двумя кораблями плыл ценнейший артефакт.

Но игра лучше сражения. Луис Ву нетерпеливо ждал следующего маневра инопланетянина.

Темно-зеленый корабль обрушился вниз, словно гигантская скала, с ускорением не меньше, чем в 20 «g». Мгновение спустя ошеломленный Луис последовал за ним, выжимая из своего корабля то же ускорение. Антиперегрузочная кабина спасла его от смертельной перегрузки. Неужели инопланетянин проверяет его маневренность?

Вряд ли. Похоже, он не склонен к трюкам.

Следуя за инопланетянином на порядочном расстоянии, Луис теперь находился гораздо ближе к серебристому шару. А что, если повернуть корабль, подлететь к артефакту, прикрепить его к корпусу и смотаться?

Нет, не выйдет. Чтобы повернуть к шару, ему придется тормозить, а инопланетянину, чтобы атаковать, — нет. Кроме того, ускорение в 20 «g» — предельное для его корабля.

Хотя удирать, возможно, все равно придется. Разве есть гарантия, что инопланетянин сыграет честно? Черт его знает, что на уме у этого существа.

Луис решил свести риск до минимума. В его скафандр были вмонтированы датчики, посылающие в компьютер показания жизненных функций. Луис запрограммировал компьютер автопилота на взрыв термоядерной установки в случае, если его сердце остановится. Кроме того, в скафандре была специальная сигнальная кнопка, с помощью которой можно взорвать установку вручную.

Войдя в атмосферу планеты, корабль инопланетянина как будто взорвался оранжевыми огнями. Какое-то время он летел в свободном падении, а затем в миле от поверхности океана резко затормозил.

— Рисовщик, — пробормотал Луис и приготовился, чтобы не ударить лицом в грязь, повторить тот же маневр.

Конусообразный корабль ничуть не выглядел потрепанным. Должно быть, у него безреакционный привод, как и у самого Луиса, или антигравитационный привод кзинов. И тот и другой считались наиболее совершенными в техническом отношении, точными и безопасными для находящихся поблизости объектов.

…Острова были разбросаны по всему океану. Инопланетянин сделал пару витков и будто наугад опустился на один из них — легко, словно перышко.

Луис последовал за ним. На мгновение Луис представил, что пока он концентрируется на посадочных маневрах, инопланетянин может с помощью какого-нибудь невообразимого оружия разнести его корабль вдребезги, и неприятный холодок пополз по его спине… Но все обошлось. Целым и невредимым Луис приземлился в нескольких сотнях ярдов от инопланетного корабля.

— Если ты попытаешься причинить мне вред, взрыв уничтожит оба наших корабля, — передал Луис пришельцу с помощью лазерного луча.

— Кажется, мыслительный процесс наших видов одинаков. Я выхожу.

Вскоре пришелец уже стоял около носа своего корабля. Его фигуру венчал широкий круглый шлем. Луис защелкнул застежку своего шлема и мягко спрыгнул на песок.

Правильно ли он поступает?

В любом случае, игра лучше, чем сражение. И веселее. А кроме того, у него больше шансов победить в игре, нежели в сражении.

«Но мне бы не хотелось возвращаться домой без стасис-контейнера», — подумал Луис. За 180 лет своей жизни он так и не сделал ничего стоящего: не подарил миру потрясающих научных открытий, не выиграл ни одной предвыборной кампании, не сверг ни одного правительства. Стасис-контейнер — вот его единственный шанс.

— Шансы равны, — сказал Луис.

Его мускулы и вестибулярный аппарат с легкостью приспособились к чужой гравитации. В сотне футов огромные зеленые волны, словно специально предназначенные для серфинга, с шипением накатывались на девственно белый песок. Превосходный пляж для вечеринки с пивом.

Луис решил попозже непременно покататься на животе в гигантских волнах, если воздух окажется пригоден для дыхания, а вода не будет кишеть хищниками. Луис еще не успел как следует проверить планету.

Он шел навстречу инопланетянину. Его ботинки увязали в песке.

В инопланетянине было не больше пяти футов роста. Спускаясь с корабля, он выглядел выше — видимо потому, что состоял словно из одних ног. Тощие ноги длиной фута в три, торс, похожий на пивной бочонок. Шеи не видно. И как это он мог так быстро вертеть головой! Возможно, нечто, выполняющее функции шеи, скрывалось за толстыми складками желтой словно хром кожи, висящей под выростом подбородка.

Прозрачный дутый скафандр, стянутый на плече, сверху и снизу мудреного локтевого сустава, на запястье, бедре и колене, ничем не напоминал скафандр Луиса. На запястье и щиколотке виднелись форсунки. В петлях на груди были закреплены какие-то инструменты. На шее под скафандром висела черная коробка. Луис с опаской разглядывал все эти инструменты — ведь любой из них мог оказаться оружием.

— Я думал, ты выше ростом, — заметил инопланетянин.

— На лазерном экране ничего толком не разберешь, да? Мой тоже что-то там напутал. Ты захватил монету?

— Скри-и-и? — инопланетянин назвал предмет. — А мы разве предварительно не побеседуем? Меня зовут скри-ии.

— Мой компьютер не может перевести это. Да и произнести… Меня зовут Луис. Ваш вид уже встречался с другими, кроме нашего?

— Да, дважды. Но я — не эксперт в этой области.

— Как, впрочем и я. Оставим же вежливость экспертам. Мы здесь для того, чтобы играть.

— Выбирай символ, — сказал инопланетянин и протянул Луису «монету».

Тот принялся внимательно разглядывать замысловатый, сделанный из платины или чего-то подобного предмет с острыми углами. На одной стороне было выгравировано изображение руки с тремя когтями, а на другой — планеты с очертаниями ледяных гор. А может и не гор, а материков.

Луис вертел в руках монету, словно не зная, какой символ выбрать. На самом деле он тянул время.

Н-да. Эти форсунки вполне могут оказаться каким-то оружием. А может, и нет. А что, если он выиграет? Может, он выиграет смерть?

Но если его сердце остановится, они умрут оба. Ни один инопланетянин не сможет подобрать оружие, которое парализовало бы Луиса, не убив.

— Я выбираю планету. Бросай первым ты.

Инопланетянин швырнул монету в сторону корабля Луиса. Тот проводил ее взглядом и сделал два шага, чтобы поднять. Когда он выпрямился, инопланетянин уже стоял за его спиной.

— Рука, — сказал Луис. — Моя очередь. — Один раз он уже проиграл. Луис бросил монету. Она блеснула в ярком свете. Внезапно Луис заметил, что инопланетный корабль исчез.

— Что выпало? — процедил он.

— Нам нет нужды умирать, — сказал инопланетянин. Его руки сжимали нечто, висящее в петле на его груди. — Это — оружие. Если я применю его, мы оба погибнем. Пожалуйста, не пытайся добраться до своего корабля.

Луис прикоснулся к кнопке, которая могла взорвать термоядерную установку.

— Мой корабля поднялся, когда ты повернул голову, глядя на скри-и-и. Теперь он находится вне досягаемости любого взрыва, который ты можешь вызвать. Нам нет нужды умирать — если ты, конечно, не попытаешься добраться до своего корабля.

— Ошибаешься. Я могу лишить корабль его пилота. — Луис продолжал держать руку на кнопке. Чем быть обманутым каким-то инопланетянином, лучше уж…

— Пилот находится на борту корабля вместе с астронавтом и скри-и-и. Я всего лишь офицер из службы коммуникаций. Почему ты решил, что я один?

Луис вздохнул. Его рука безвольно скользнула вниз.

— Потому что я болван, — горько проговорил Луис. — Потому что ты использовал местоимение единственного числа — или это сделал мой компьютер. Потому что я принял тебя за игрока.

— Я и сыграл. Я поставил на то, что монета отвлечет твое внимание и ты не увидишь, как улетает мой корабль. Все так и вышло. Я почти не рисковал.

Луис кивнул. Все стало ясно.

— Однако, я не исключал, что ты выманил меня из корабля для того, чтобы убить. — Компьютер по-прежнему переводил инопланетянина, используя формы единственного числа личных местоимений. — Мы уже потеряли один исследовательский корабль, летевший в этом направлении.

— Вот оно что, так значит, ты невиновен, — едко заметил Луис. Внезапно его осенило. — Докажи, что ты действительно держишь оружие.

Инопланетянин подчинился. Луис не увидел никакого луча, однако песок у его ног буквально взорвался. Раздался громкий треск, и вспышка, похожая на молнию, на мгновение ослепила его. Инопланетянин действительно сжимал в руках нечто делающее дырки.

Это уже слишком. Луис нагнулся и подобрал монету.

— Раз уж мы здесь, не доиграть ли нам до конца?

— С какой целью?

— Чтобы узнать, кто победит. Разве вы не играете ради удовольствия?

— С какой целью? Мы играем, чтобы выжить.

— Ну тогда убирайся к черту, — прорычал Луис и повалился на песок. Он упустил свой шанс прославиться. Опять. Делами людей управляет прилив… А за ним наступает отлив. Этот отлив уже унес памятники Луису Ву, учебники истории, упоминающие имя Луиса Ву, словно ненужный хлам, выброшенный за борт.

— Ты ведешь себя странно. Ведь игра — это риск. А рискуют только ради того, чтобы выжить.

— Чушь собачья.

— Мои компьютер не может перевести это сообщение.

— Ты знаешь, что представляет собой этот артефакт?

— Я знаю кое-что о существах, создавших его. Они много путешествовали.

— Никто еще не находил такой большой стасис-контейнер. Его ценность огромна.

— Говорят, эти существа применили оружие, которое положило конец войне, уничтожив всех участников.

Они смотрели друг на друга. Возможно, оба думали об одном и том же. «Разразится ужасная катастрофа, если не моя цивилизация завладеет этим сверхоружием».

Но так рассуждали бы люди. Кзин подумал бы так: «Теперь я могу покорить вселенную. Я имею на это право».

— О, Финейгл, какая досада! — пробормотал Луис сквозь зубы. — Надо же было нам встретиться!

— Это было не случайно. Мои приборы обнаружили твой корабль, когда ты вновь вошел в систему. Чтобы опередить тебя, мне пришлось сделать гигантский скачок. Он повредил мой корабль и убил одного члена экипажа. Артефакт принадлежит мне. Я заработал это право.

— Обманом, черт тебя побери, — Луис выпрямился.

И вдруг страшная догадка расколола его мозг.

4

Сила тяжести. Плотность атмосферы планеты зависит от силы тяжести на ней. И от луны-спутника. За миллиарды лет эволюции большой спутник должен был разредить атмосферу. У планеты без спутника с размерами и массой Земли воздух должен быть непригодным для дыхания — слишком плотным, еще хуже, чем на Венере.

Инопланетянин издал какое-то восклицание, которое компьютер Луиса не смог перевести.

— Скри-и-и! Куда девалась вода?

Луис повернул голову. Увиденное озадачило его, но лишь на мгновение. Океан отступил, отступил непостижимо далеко. Его гладкая поверхность сверкала примерно в полумиле от берега.

— Куда девалась вода? Я не понимаю.

— Зато я понимаю.

— Куда же? Учитывая отсутствие луны, приливы и отливы здесь невозможны. Но и в любом случае никогда отлив не может произойти так быстро. Объясни, пожалуйста.

— Хорошо. Для этого нужно воспользоваться телескопом на моем корабле.

— Но ведь там может быть оружие.

— Слушай меня внимательно, — сказал Луис. — Еще немного, и твой корабль будет уничтожен. Спасти его может только лазер связи на моем корабле.

Слова Луиса привели инопланетянина в замешательство. Мгновение спустя он сдался.

— Если бы у тебя было оружие, ты уже воспользовался бы им. Теперь ты все равно не сможешь остановить мой корабль. Но помни, я по-прежнему вооружен… — Инопланетянин переступал с ноги на ногу за спиной Луиса. Его треугольный рот беспокойно подергивался, пока Луис настраивал телескоп и экран. Вскоре показалось звездное небо. По нему быстро передвигался зеленый конусообразный корабль с темно-зеленой маркировкой. Внизу экрана виднелось темное атмосферное пятно.

— Видишь? Артефакт находится около горизонта. Он быстро движется.

— Это понятно даже низшему разуму.

— Да ну? А тебе понятно, что у этой планеты должен быть массивный спутник?

— Но его нет — разве что он невидим.

— Он не невидим. Он просто слишком маленький, незаметный. Но тогда у него должна быть громадная плотность.

Инопланетянин молчал.

— С чего мы взяли, что серебристый объект — стасис-контейнер Поработителей. Обычно у стасис-контейнеров совсем другой размер и совсем другая форма. Нас ввело в заблуждение то, что объект блестел, как поверхность стасис-поля, и формой напоминал шар, как артефакт. Планеты — это тоже шары: но их сила тяжести не даст втянуть объект диаметром всего лишь в десять футов. Для этого он должен быть или слишком жидким, или слишком плотным. Ты понимаешь меня?

— Нет.

— Не знаю, по какому принципу работает твое оборудование. Мой радар сверхдальнего сканирования использует гиперволновый пульс для поиска статис-контейнеров. Если какой-то объект останавливает гиперволновый пульс, значит его плотность больше, чем плотность разложенной материи в любой нормальной звезде. А этот объект настолько плотен, что может вызывать приливы и отливы.

На экране показалась маленькая серебристая бусина. Она находилась у самого носа корабля. Луис собрался было почесать заросший подбородок, но наткнулся на кислородную маску.

— Теперь я понял тебя. Но как это могло случиться?

— Остается только гадать. Ну?

— Вызови мой корабль. Мы должны спасти их, иначе они погибнут.

— Я должен быть уверен, что ты не помешаешь мне. — Луис взялся за работу. Вскоре зажглась сигнальная лампочка — это компьютер вышел на корабль инопланетянина с помощью лазера связи.

Луис заговорил без обиняков:

— Немедленно покиньте сферический объект. Это не артефакт. Это сгусток материи нейтрино, каким-то образом оторвавшийся от нейтронной звезды.

Ответа, разумеется, не последовало. Пришелец стоял за спиной Луиса, но не говорил ни слова. Возможно, компьютер на его корабле не мог справиться с двойным переводом. Однако инопланетянин все время повторял какой-то странный жест обеими руками.

Зеленый конус резко повернулся широкой стороной к телескопу.

«Отлично, они рванули в сторону», — сказал Луис себе. — «Может, им еще удастся описать гиперболическую кривую».

Луис почти закричал:

— Используйте всю мощность корабля! Вы должны оторваться от сфероида.

Два объекта, казалось, начали расходиться. Скорее всего это была иллюзия, потому что они уже находились в пределах видимости.

— Не давайте маленькой массе одурачить себя. — Ненужный теперь совет. — Компьютер, какова масса десятифутового нейтронного шара?

— Примерно 2х10-6 массы этой планеты.

— Компьютер, какова сила притяжения на его поверхности? Я не могу поверить в это!

Два объекта снова начали сближаться.

«Черт побери, — подумал Луис. — Если бы инопланетяне не прилетели раньше, на их месте оказался бы я».

Он продолжал говорить, хотя теперь это не имело никакого значения. Луис просто снимал напряжение.

— Мой компьютер сообщает, что сила притяжения равняется приблизительно десяти миллионам «g». С этим можно справиться. Закон всемирного тяготения Ньютона. Ты слышишь меня?

— Они слишком близко, — сказал инопланетянин. — Теперь их уже ничто не спасет…

…Зеленый корабль начал разрушаться за долю секунды до столкновения. Со стороны это выглядело не более опасным, чем удар мяча для гольфа о стену крепости. Маленькая серебристая бусина как будто просто прикоснулась к боку корабля. В то же мгновение корабль смялся, как сминается оберточная бумага в кулаке человека. Только вместо кулака была маленькая бусина, вспыхнувшая ярко-желтым цветом. Серебристый шар чуть больше десяти футов в диаметре.

— Я скорблю, — сказал инопланетянин.

— Теперь все понятно, — проговорил Луис. — Вот почему на экране появлялись помехи, когда мы обменивались лазерными посланиями. Эта глыба нейтрино находилась прямо между нашими кораблями и искривляла световые лучи.

— Кто же расставил нам эту ловушку? — вскричал инопланетянин. — Неужели у нас есть столь могущественные враги, которые шутя играют такими массами?

«Он что, параноик? — подумал Луис. — Может, весь их вид этим страдает?»

— Простое совпадение. Взорвавшаяся нейтронная звезда.

Некоторое время инопланетянин молчал. Телескоп, не находя лучшего объекта, по-прежнему был сфокусирован на бусине. Ее свечение уже исчезло.

— В своем антиперегрузочном скафандре я долго не протяну, — сказал инопланетянин.

— Мы полетим быстро. Я могу достигнуть Маргрейва за пару недель. Если ты продержишься это время, там мы соорудим контейнер со специальной средой и будем держать тебя в нем, пока не придумаем чего-нибудь получше. На его изготовление уйдет не больше пары часов. Я сообщу заранее.

Взгляд всех трех глаз инопланетянина сошелся в одной точке на переносице Луиса.

— Ты можешь посылать сообщения со сверхсветовой скоростью?

— Конечно.

— Значит, твои знания представляют некоторую ценность. Я полечу с тобой.

— Спасибо за одолжение.

Луис стал нажимать на кнопки.

— Маргрейв. Цивилизация. Люди. Лица. Голоса. Чушь собачья…

Корабль взмыл вверх, разрывая атмосферу. Кабина перегрузок повибрировала несколько мгновений, а затем все успокоилось.

— Что ж, — проговорил Луис. — Всегда можно вернуться.

— Ты хочешь вернуться?

— Думаю, да.

— Надеюсь, ты будешь вооружен.

— Что? Ты, может, параноик?

— Ваш вид слишком доверчив, — сказал инопланетянин. — Удивительно, что вы выжили. Эта глыба нейтрино может быть прекрасной защитой. Она втягивает в себя все, что приближается к сферической поверхности. Любой корабль, оказавшийся в этой системе, быстро обнаружит странный объект. Экипаж примет его за артефакт. Что еще они могут подумать? Они подлетят к нему, чтобы рассмотреть получше…

— Все верно, но эта планета пуста. Защищать некого.

— Может быть, некого.

Планета под ними становилась все меньше и меньше. Луис Ву направил корабль в глубины космоса.

Роджер Желязны Пробуждение Румоко

Когда Джей-9 вышла из-под контроля, я сидел в рубке, следя за исправностью аппаратуры на борту капсулы. Это была обычная, довольно скучная работа.

Внизу, в капсуле, находились два человека. Они осматривали Дорогу в Ад — высверленный в океанском дне туннель, по которому в самое ближайшее время должно будет открыться движение. Если бы в рубке присутствовал кто-нибудь из инженеров, отвечающих за Джей-9, я бы не встревожился. Но один из них улетел на Шпицберген, а другой с утра лежал пластом в медицинском изоляторе.

Внезапно ветер и течение, объединив усилия, накренили «Аквину», и я подумал, что сегодня — Канун Пробуждения. Затем я решительно пересек рубку и снял боковую панель.

— Швейцер! У вас нет допуска к этой аппаратуре! — воскликнул доктор Эсквит.

— Можете сами ее наладить? — спросил я, оглядываясь.

— Разумеется, нет! Я же в ней ничего не смыслю. Но вам…

— Хотите посмотреть, как умрут Мартин и Денни?

— Не мелите чепухи! Но все же, вы не имеете…

— Тогда скажите, кто имеет, — оборвал его я. — Капсула управляется отсюда, и здесь у нас что-то полетело. Если вы можете вызвать сюда человека, имеющего допуск к аппаратуре, вызовите его. Если нет — я сам ею займусь.

Не дождавшись ответа, я заглянул в чрево машины. Долго искать причину неисправности не пришлось. Злоумышленники даже припой использовали, подсоединив четыре посторонние цепи и обеспечив обратное питание через один из таймеров…

Я вооружился паяльником. Эсквит по специальности был океанографом и в электронике не разбирался. Я надеялся, что он не догадывается, что я обезвреживаю мину.

Минут через десять я закончил, и капсула, дрейфующая в тысяче фатомов под нами, ожила.

За работой я размышлял о существе, которому вскоре предстоит пробудиться, существе, которое способно в мгновение ока промчаться по Дороге, подобно посланнику дьявола, — а может быть, и самому дьяволу, и вырваться на поверхность Атлантики. Студеная, ветреная погода, преобладающая в этих широтах, не способствовала хорошему настроению. Нам предстояло высвободить могучую силу, энергию ядерного распада, чтобы вызвать еще более грандиозное явление — извержение магмы, которая дышит и клокочет в нескольких милях под нами. Откуда берутся смельчаки, играющие в такие игры — было выше моего понимания.

Корабль снова вздрогнул и закачался на волнах.

— Все в порядке, — сказал я, устанавливая панель на место. — Несколько «коротышей», только и всего.

— Похоже, действует, — буркнул Эсквит, глядя на экран монитора. Попробую связаться. — Он щелкнул тумблером. — Капсула, это «Аквина». Слышите меня?

— Да, — прозвучало в ответ. — Что стряслось?

— Короткое замыкание в блоке управления, — ответил он. — Неполадка устранена. Какова обстановка на борту?

— Все системы действуют нормально. Какие будут указания?

— Продолжайте работу в установленном порядке. — Эсквит обернулся ко мне. — Извините, я был груб с вами. Не знал, что вам удастся наладить Джей-9. Если хотите, я поговорю с начальством, чтобы вас перевели на более интересную работу.

— Я электрик, — сказал я. — Знаю эту аппаратуру, умею устранять типичные неисправности. Иначе и соваться бы не стал.

— Следует ли понимать это так, что с начальством говорить не стоит?

— Да.

— В таком случае, не буду.

Меня это вполне устраивало. Устраняя «коротыши», я заодно отсоединил миниатюрную мину, которая лежала теперь в левом кармане моей куртки. В самое ближайшее время ей предстояло отправиться за борт.

Извинившись, я вышел из рубки. Избавился от улики. Поразмыслил о текущих делах.

Итак, Дон Уэлш прав: кто-то пытается сорвать «проект». Предполагаемая угроза оказалась реальной. И за этим кроется что-то важное.

«Что?» — таков был мой первый вопрос. «Чего ждать теперь?» — второй.

Опираясь на фальшборт «Аквины», я курил и смотрел на холодные волны, набегающие с севера и бьющие в борт. Руки дрожали. Благородный, гуманный проект, — думал я. — И опасный. Тем более опасный, что кто-то проявляет к нему недобрый интерес.

Все-таки любопытно, доложит ли Эсквит «наверх» о моей выходке? Наверное, доложит, даже не ведая, что творит. Ему придется изложить причину аварии, чтобы доклад совпал с записью в бортовом журнале капсулы. Он сообщит, что я устранил короткое замыкание. Только и всего.

Но этого будет достаточно.

Я знал, что злоумышленники имеют доступ к главному журналу. Их сразу насторожит отсутствие записи об обезвреженной мине. Им будет совсем несложно выяснить, кто встал у них на пути. Поскольку ситуация сложилась критическая, они могут пойти на самые крайние меры.

Вот и прекрасно. Именно этого я и добиваюсь. Как тут не радоваться — я целый месяц потерял, дожидаясь, когда враги заинтересуются моей скромной персоной и, забыв об осторожности, начнут задавать вопросы. Глубоко затянувшись, я посмотрел на далекий айсберг, сверкающий в лучах солнца. Это показалось мне странным, потому что небо было серым, а океан — темным. Кому-то не нравилось то, что здесь происходило, но почему — до этого я не мог додуматься, как ни ломал голову.

Ну и черт с ними, со злоумышленниками, кем бы они ни были. Я люблю ненастные дни. В один из них я родился на свет. Я сделаю все возможное, чтобы нынешний день принес мне удовлетворение.

Вернувшись в каюту, я смешал коктейль и уселся на койку. Вскоре раздался стук в дверь.

— Поверните ручку и толкните, — сказал я.

Дверь отворилась. Вошел молодой человек по фамилии Роулингз.

— Мистер Швейцер, с вами хочет поговорить Кэрол Дейт.

— Передайте ей, я сейчас приду.

— Хорошо. — Он удалился.

Кэрол была молода и красива, поэтому я расчесал свои светлые волосы и надел свежую сорочку.

Я подошел к ее каюте и дважды стукнул в дверь.

Кэрол была начальником корабельной охраны. Я предполагал, что она вызвала меня в связи с аварией в контрольной рубке. Логично было допустить, что она имеет непосредственное отношение к происходящему.

— Привет, — сказал я, входя. — Кажется, вы за мной посылали.

Она сидела за роскошным столом.

— Швейцер? Да, посылала. Присаживайтесь. — Она указала на кресло напротив.

Я сел.

— Зачем я вам понадобился?

— Сегодня вы спасли Джей-9.

— Это вопрос или утверждение?

— Вы не имели права прикасаться к аппаратуре управления.

— Если хотите, могу вернуться в рубку и снова вывести ее из строя.

— Так вы признаетесь, что копались в ней?

— Да.

Она вздохнула.

— Знаете, вообще-то я не в претензии. Вы спасли двух человек, и я не стану требовать, чтобы вас наказали за нарушение инструкции. Я пригласила вас, чтобы спросить о другом.

— О чем?

— Это диверсия?

Ну, вот. Так и знал, что спросит.

— Нет, — ответил я. — Всего-навсего «коротыши».

— Лжете.

— Простите, не понял?

— Все вы прекрасно поняли. Кто-то привел аппаратуру в негодность. Вы ее починили, а это было посложнее, чем устроить несколько коротких замыканий. К тому же, полчаса назад мы зафиксировали взрыв слева по борту. Это мина.

— Это вы сказали. Не я.

— Не пойму, что за игру вы ведете. Вы же раскрылись, какой смысл теперь увиливать? Чего вы хотите?

— Ничего.

Я мысленно составлял ее портрет. Мягкие рыжеватые волосы, обилие веснушек. Под косым срезом челки — широко посаженные зеленые глаза. Я знал, хоть она и сидела, что роста она немалого — примерно пять футов десять дюймов. Как-то раз мне довелось потанцевать с ней в ресторане.

— Ну?

— Что — ну?

— Я жду ответа.

— Вы о чем?

— Это диверсия?

— Нет. С чего вы взяли?

— Вы же знаете: были и другие попытки.

— Ничего я не знаю.

Внезапно она покраснела, но веснушки от этого стали только заметней. С чего бы ей краснеть?

— Так вот: подобные попытки имели место. Но нам всякий раз удавалось их пресечь.

— И кто же — злоумышленники?

— Это нам неизвестно.

— Почему?

— Потому что никого из них мы не смогли задержать.

— Что же вы так оплошали?

— Они слишком хитры.

Закурив сигарету, я сказал:

— Все-таки вы ошибаетесь. Это были замыкания. Устранить их пара пустяков, ведь я инженер-электрик.

Она достала сигарету. Я поднес зажигалку.

— Ладно, — сказала она. — Похоже, толку от вас не добьешься.

Я встал.

— Кстати, я еще раз навела о вас справки.

— Ну и что?

— Ничего. Вы чисты, как первый снег. Или как лебяжий пух.

— Рад слышать.

— Не спешите радоваться, мистер Швейцер. Я еще с вами не разобралась.

— И не разберетесь, — пообещал я. — Как бы ни старались.

В чем-чем, а в этом я не сомневался.

«Когда же они за меня возьмутся?» — думал я о своих неведомых противниках, направляясь к двери.

Раз в год перед Рождеством я опускаю в почтовый ящик открытку без подписи. В открытке только коротенький список: названия четырех баров и городов, в которых они находятся. В Пасху, первого мая, первого июня и в канун Дня всех святых я сижу за бутылочкой в одном из этих баров, обычно расположенном вдали от людных мест. Потом я ухожу. Дважды в одном баре я не бываю никогда.

А плачу я всегда наличными, хотя в наше время многие пользуются универсальными кредитными карточками.

Иногда в бар заходит Дон Уэлш. Он усаживается за мой столик и заказывает пиво. Мы обмениваемся несколькими фразами и выходим прогуляться.

Иногда Дон не приходит. Но в следующий раз он обязательно появляется и приносит мне деньги.

Месяца два назад, в первый день суматошного мексиканского лета, я сидел за столиком в углу «Инферно», в Сан-Мигель-де-Альенде. Вечер, как всегда в этих краях, был прохладен, воздух чист, звезды ярко сверкали над мощеными каменными плитами улочками «памятника национальной культуры». Вскоре вошел Дон, одетый в темно-синий костюм из синтетической шерсти и желтую спортивную куртку с расстегнутым воротом. Он приблизился к стойке, что-то заказал, повернулся и окинул взглядом зал. Я кивнул; он улыбнулся и помахал мне рукой, а потом направился к моему столику со стаканом и бутылкой «Карта Бланка».

— Кажется, мы знакомы.

— Мне тоже так кажется, — сказал я. — Присаживайтесь.

Он выдвинул кресло и уселся напротив. Пепельница на столе была переполнена окурками, но еще до меня. Из открытого окна тянуло сквозняком (морской воздух с примесью аромата текилы), на стенах теснились плоские изображения голых красоток и афиши боя быков.

— По-моему, вас зовут…

— Фрэнк, — сказал я первое, что пришло в голову. — Кажется, мы встречались в Новом Орлеане?

— Да, в «Марди Грас», года два назад.

— Точно. А вы…

— Джордж.

— Ну да. Вспомнил. Крепко мы тогда выпили. И всю ночь резались в покер. Чудесно отдохнули, правда?

— Да. И я вам продул две сотни баков.

Я ухмыльнулся и спросил:

— Напомните, чем вы занимаетесь.

— Так, всякими-разными сделками. Как раз сейчас намечается один довольно интересный гешефт.

— Рад за вас. Ну что ж, поздравляю и желаю удачи.

— Взаимно.

Пока он пил пиво, мы поговорили о том, о сем. Потом я спросил:

— Вы уже осмотрели город?

— Вообще-то нет. Говорят, здесь очень красиво.

— Думаю, вам бы понравилось. Однажды я попал сюда на Фестиваль это незабываемое зрелище. Все глотают бензедрин, чтобы не спать три дня кряду. С гор спускаются indios и танцуют на улицах и площадях. Между прочим, здесь один-единственный готический собор на всю Мексику, его построил неизвестный индеец, который и видел-то готику лишь на европейских открытках. Когда снимали леса, думали, собор развалится но нет, стоит по сей день.

— С удовольствием походил бы по городу, но в моем распоряжении всего один день. Видимо, придется довольствоваться сувенирами.

— Ну, этого добра здесь хватает. И цены доступны. Особенно на ювелирные украшения.

— Все-таки жаль, что не успею осмотреть местные красоты.

— К северо-востоку отсюда, на холме — развалины города тольтеков. Вы заметили этот холм? Там три креста на вершине. Любопытно, что правительство не признает существования этих развалин.

— Очень хочется взглянуть. Как туда добраться?

— Можно пешком. Смело поднимайтесь на самую вершину. Поскольку развалин не существует, нет ограничений на их осмотр.

— Долго идти?

— Отсюда? Меньше часа.

— Спасибо.

— Допивайте пиво и пошли. Я вас провожу.

Он допил, и мы вышли из бара.

Вскоре у моего спутника началась одышка. Ничего удивительного, если ты всю жизнь прожил почти на уровне моря и внезапно попал на высоту шесть с половиной тысяч футов.

Но все же мы добрались до вершины по тропинке, петлявшей среди кактусов, и уселись на валуны.

— Итак, этого холма в природе не существует, — сказал Дон. — Как и вас.

— Совершенно верно.

— А следовательно, здесь нет «жучков», чего нельзя сказать о многих барах…

— Да, это довольно дикое место.

— Надеюсь, таким оно и останется.

— И я надеюсь.

— Спасибо за открытку. Нуждаетесь в заказе?

— Вы же знаете.

— Да. И у меня есть что предложить.

Вот так все это и началось.

— Вы слыхали о Наветренных и Подветренных островах? Или о Сертси?

— Нет. Где это?

— Вест-Индия. Малые Антильские острова. Они уходят по дуге от ПуэртоРико и Виргинских островов на юго-восток, а потом на юго-запад, к Южной Америке. Эти острова — вершины подводной гряды, которая достигает двухсот миль в ширину. Они вулканического происхождения, каждый из них — вулкан, действующий или потухший.

— Любопытно.

— Гавайский архипелаг — аналогичного происхождения. Остров Сертси в западной части Вестманнского архипелага возник в двадцатом веке, а точнее, в 1963 году. Он вырос в считанные дни. Столь же быстро вырос Капелинос в Азорах. Он тоже подводного происхождения.

— Дальше. — Я уже понял, к чему он клонит. Мне доводилось читать и слышать о «проекте Румоко», названном так в честь маорийского бога вулканов и землетрясений. Подобный проект существовал и в двадцатом веке, но от него отказались. Он назывался «Могол» и предусматривал применение глубоководного бурения и направленных ядерных взрывов в целях добычи природного газа.

— «Румоко», — сказал он. — Слыхали?

— Читал кое-что. В основном, в научном разделе «Таймс».

— Этого достаточно. Нас к нему привлекли.

— С какой целью?

— Кто-то пытается сорвать проект. Устраивает диверсии. Мне поручено выяснить, кто и почему, и остановить его. Но пока я ровным счетом ничего не добился, хоть и потерял двух человек.

Я посмотрел Дону в глаза. Казалось, в полумраке они светятся зеленым. Он был ниже меня дюйма на четыре и легче фунтов на сорок, но все равно выглядел довольно крупным человеком. Отчасти, наверное, благодаря военной выправке.

— Нуждаетесь в моих услугах?

— Да.

— Что вы намерены предложить?

— Сорок тысяч. Может, даже пятьдесят. Это зависит от результатов.

Я закурил сигарету.

— Что от меня требуется?

— Устроиться в экипаж «Аквины». Лучше всего техником или инженером. Сумеете?

— Да.

— Прекрасно. Выясните, кто вставляет нам палки в колеса, и дайте мне знать. Или найдите способ вывести наших недругов из игры.

Я усмехнулся.

— Похоже, работенка не из самых легких. Кто ваш клиент?

— Американский сенатор, пожелавший остаться неизвестным.

— Я мог бы угадать его имя, но не стану этого делать.

— Беретесь? — спросил он.

— Да. Деньги мне пригодятся.

— Учтите, это опасно.

— Это всегда опасно.

Мы любовались крестами, на которых висели подношения верующих пачки сигарет и тому подобное.

— Хорошо, — сказал он. — Когда устроитесь?

— К концу месяца.

— Годится. А когда выйдете на связь?

— Как только появятся новости.

— Не годится. Нужен конкретный день. Скажем, пятнадцатого сентября.

— Если дельце выгорит?

— Пятьдесят кусков.

— А если будут осложнения? Например, придется избавляться от пары-тройки трупов?

— Как я сказал.

— Ладно. Пятнадцатого так пятнадцатого.

— До этого срока будете выходить на связь?

— Только в том случае, если понадобится помощь. Или если узнаю что-то важное.

— На этот раз может случиться и то, и другое.

Я протянул ему руку.

— Не беспокойтесь, Дон. Считайте, что дело сделано.

Он кивнул, глядя на кресты.

— Они были отличными работниками. Я прошу вас… Я вас очень прошу, выполните мое поручение.

— Сделаю все, что от меня зависит.

— Все-таки, загадочный вы человек. Не понимаю, как вам удается…

— И не дай Бог, чтобы вы поняли, — перебил его я. — Как только кто-нибудь поймет — пиши пропало.

Мы спустились с холма и расстались. Он отправился к себе в гостиницу, я — к себе.

— Пойдем-ка выпьем, — предложил Мартин, повстречав меня на полубаке, когда я возвращался от Кэрол Дэйт. — Я угощаю.

— Ну, пойдем.

Мы прошли в ресторан и заказали по кружке пива.

— Хочу тебя поблагодарить. Если бы не ты, мы бы с Денни…

— Пустяки, на моем месте ты и сам бы в два счета починил блок. Шутка ли — знать, что под тобой тонут люди.

— Все-таки, нам очень повезло, что в рубке оказался ты. Спасибо.

— Не за что. — Я поднес ко рту пластмассовую кружку (сейчас все на свете делают из пластмассы, будь она проклята) и, отпив, поинтересовался: — Как там шахта?

— Отлично. — Он наморщил широкий лоб и густо усыпанную веснушками кожу вокруг глаз.

— Похоже, ты не очень-то в этом уверен.

Хмыкнув, он сделал маленький глоток.

— Такого, как сегодня, с нами еще не случалось. Понятное дело, мы малость струхнули…

По-моему, это было слишком мягко сказано.

— Шахта точно в порядке? — допытывался я. — Сверху донизу?

— В порядке. — Он огляделся — видимо, заподозрил, что ресторан прослушивался.

Он и впрямь прослушивался, но Мартин не сказал еще ничего опасного для себя или меня. Да я бы ему этого не позволил.

— Хорошо. — Я в который раз вспомнил напутствие невысокого, широкоплечего человека. — Очень хорошо.

— А почему тебя это интересует? — спросил он. — Ведь ты всего-навсего наемный техник.

— И у наемного техника может быть профессиональный интерес.

Он как-то странно посмотрел на меня.

— По-моему, это из лексикона двадцатого века.

— Я старомоден.

— Должно быть, это неплохо, — задумчиво сказал он. — Жаль, что сейчас мало осталось таких как ты.

— Демми уже проснулся?

— Дрыхнет.

— Это хорошо.

— Тебя должны повысить в должности.

— Надеюсь, не повысят.

— Почему?

— На что мне лишняя ответственность?

— Но ведь ты только что брал ее на себя. И справился.

— Раз на раз не приходится.

— Что значит — раз на раз?

— В следующий раз меня может не оказаться в рубке.

Я понимал: он пытается выведать, что мне известно. Но мне, как и ему, известно было немногое. Однако оба мы понимали: назревает что-то опасное.

Он потягивал пиво, не сводя с меня глаз.

— Хочешь сказать, что ты лентяй?

— Именно.

— Чепуха.

Пожав плечами, я поднес кружку ко рту.

Полвека назад существовала организация «СОБЩА», названная так в насмешку над нелепыми аббревиатурами всевозможных обществ и учреждений. Полностью это название звучало так: «Смешанное Общество Америки».

Однако, лидеры общества занимались не только вышучиванием «Организации Мужчин» и ей подобных. Среди них были такие светила, как доктор Уолтер Мунк из Института океанографии имени Скриппса и доктор Гарри Гесс из Принстона. Однажды эти ученые выступили с необычным предложением, которому в ту пору не суждено было осуществиться из-за недостатка средств. Но, подобно духу Джона Брауна, дух проекта шагал вперед, в то время как его «прах» лежал под сукном.

Как известно, проект «Могол» скончался в зародыше. Но на смену ему со временем пришло еще более величественное и многообещающее детище творческого гения ученых.

Общеизвестно, что глубинное бурение на континенте — дело чрезвычайно сложное, так как толщина земной коры здесь зачастую превышает двадцать пять миль. Общеизвестно также, что под океанами земная кора значительно тоньше, и теоретически бур вполне способен добраться до мантии и даже пройти поверхность Мохоровичича. «Реализация нашего замысла потребует огромных затрат, — говорили ученые, — но вы подумайте вот над чем: получив образцы мантийного материала, мы сразу ответим на множество вопросов, касающихся радиоактивности, термического градиента, геологического строения и возраста Земли. Проведя соответствующие анализы, мы установим толщину и глубину различных поверхностей, и сверим эти данные с результатами сейсмологии. Отбор образцов по всей толще осадочных пород даст нам полное представление о геологической истории планеты. Но не только этим выгоден проект…»

— Еще по одной? — спросил Мартин.

— Не откажусь.

Если вам когда-нибудь приходилось читать монографию «Действующие вулканы мира», изданную Международным союзом геологов и географов, то вы наверняка обратили внимание на опоясывающие землю вулканические и сейсмические зоны, например, так называемое «Огненное Кольцо», окружающее Тихий океан. Вы можете очертить его на карте, ведя карандашом от Огненной Земли по тихоокеанскому побережью Америки, через Чили, Эквадор, Колумбию, Центральную Америку, Мексику, по западному побережью Соединенных Штатов и Канады, вдоль Аляски, затем по дуге вниз, через Камчатку, Курилы, Японию, Филиппины, Индонезию и Новую Зеландию. Есть такая же зона в Атлантике, близ Исландии.

Мы сидели за столиком. Я поднял кружку и сделал глоток. На Земле более шестисот вулканов, которые можно назвать действующими, хотя от большинства из них вреда немного. Они просто стоят и дымят.

Мы заказали еще по одной.

Да. Мы вознамерились создать новый вулкан в океане. Точнее, вулканический остров наподобие Сертси. В этом-то и заключался «проект Румоко».

— Скоро мне снова вниз, — сказал Мартин. — Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты приглядел за этой аппаратурой, черт бы ее побрал. Я ее тебе вверяю, так сказать.

— Ладно, — согласился я. — Только предупреди меня, когда снова пойдешь вниз. Буду сидеть в рубке, авось не прогонят.

Он хлопнул меня по плечу.

— Спасибо. Теперь я спокоен.

— Э, брат, да ты трусишь?

— Трушу.

— Что так?

— Беда одна не ходит. Слушай, старина, я готов поить тебя пивом хоть до второго пришествия, только ты меня подстраховывай, ладно? Что-то мне не по себе, ей-богу. Может, это просто полоса неудач? Как думаешь?

— Может быть.

Еще секунду посмотрев на него, я опустил глаза в свою кружку.

— Судя по картам изотерм, здесь самое подходящее место во всей Атлантике, — сказал я. — Единственное, чего я побаиваюсь… Впрочем, это неважно.

— Чего ты побаиваешься?

— Видишь ли, магма — вещь очень капризная.

— Что ты имеешь в виду?

— Неизвестно, что произойдет, если выпустить ее на волю. Но вообразить можно все, что угодно, от Этны до Кракатау. Поскольку предвидеть исходный состав магмы невозможно, результаты ее взаимодействия с водой и воздухом могут быть самыми неожиданными.

— Но ведь нам обещали, что все будет в порядке, — возразил Мартин.

— Не обещали, а подводили к мысли. Правда, грамотно подводили, тут им надо отдать должное.

— Боишься?

— Еще бы!

— Думаешь, не выкарабкаемся?

— Сами-то мы выкарабкаемся, но этот чертов вулкан может изменить температуру воды, интенсивность приливов и погоду в масштабе всей планеты. Не буду скрывать, у меня мандраж.

Он грустно покачал головой.

— Не нравится мне все это.

— Возможно, твои неудачи уже закончились, — задумчиво произнес я. — На твоем месте я не мучился бы бессонницей…

— Может быть, ты и прав.

«Может быть», — подумал я.

Мы допили пиво и я встал.

— Мне пора.

— Может, еще по кружечке?

— Нет, спасибо. Мне сегодня еще работать.

— Ну, как хочешь. До встречи.

— Пока. Не вешай нос. — Я вышел из ресторана и поднялся на верхнюю палубу.

Луна светила достаточно ярко, чтобы от надстроек и такелажа падали тени, а воздух был достаточно прохладен, чтобы я застегнул ворот куртки.

Немного полюбовавшись на волны, я вернулся в свою каюту. Там я принял душ, выслушал новости по радио, почитал. Вскоре я начал клевать носом. Положив книгу на тумбочку возле койки, я погасил свет, и корабль, покачиваясь на волнах, быстро убаюкал меня.

…В конце концов, надо было хорошенько выспаться. Как-никак, завтра нам предстояло разбудить Румоко.

Сколько я проспал? Похоже, часа три-четыре. Внезапно дверь еле слышно отворилась, и раздались тихие шаги.

Сон с меня как рукой сняло, но я лежал, не открывая глаз, и ждал.

Щелкнул замок. Затем вспыхнул свет, и на мое плечо легла чужая рука, а ко лбу прижался металл.

— Эй, мистер! Проснись!

Я притворился, что просыпаюсь.

«Гостей» было двое. Я поморгал, таращась на них. Затем удостоил внимания пистолет, отстранившийся от моей головы дюймов на двадцать.

— Какого черта?

Человек с пистолетом недовольно покачал головой.

— Так не пойдет. Спрашивать будем мы, а ты будешь отвечать.

Я сел, прислонясь спиной к переборке.

— Ладно, будь по-вашему. Что вам от меня нужно?

— Кто ты?

— Альберт Швейцер.

— Это имя нам уже известно. А настоящее?

— Это и есть настоящее.

— Вряд ли.

Я промолчал.

— Расскажи о себе и о своем задании.

— О чем это вы? Не понимаю.

— Встань.

— Если хотите, чтобы я встал, дайте мне халат. Он в ванной, на крючке.

— Сходи за халатом, только проверить не забудь, — велел напарнику человек с пистолетом.

Я окинул его взглядом. Нижнюю половину его лица прикрывал носовой платок. Точно такая же импровизированная маска была у второго, и это говорило о том, что передо мной — профессионалы. Дилетанты, как правило, оставляют нижнюю половину лица открытой. А нижняя половина куда выразительнее верхней. Мои гости знают об этом — следовательно, они почти наверняка «профи».

— Спасибо, — сказал я парню, вручившему мне синий купальный халат.

Он кивнул. Я набросил халат на плечи, просунул руки в рукава, подпоясался и опустил ноги на пол.

— Ну, чего вы хотите?

— На кого работаешь? — спросил человек с пистолетом.

— На «Румоко».

Не опуская пистолета, он легонько врезал мне левой и сказал:

— Не пойдет.

— Не возьму в толк, что вам от меня нужно. Может, позволите закурить?

— Ладно… Э, погоди! Вот, бери мою. А то кто знает, что там у тебя в пачке.

Я взял «Винстон», хотя предпочитаю ментоловые. Прикурил, затянулся, выдохнул дым.

— Все-таки, я вас не понимаю. Растолкуйте, что именно вы хотите узнать. Может быть, я вам помогу. Мне ни к чему лишние неприятности.

Мои слова, похоже, слегка успокоили «гостей». Оба глубоко вздохнули. Парень, который задавал вопросы, ростом был примерно пять футов восемь дюймов, второй — дюйма на два ниже. Тот, что повыше, весил фунтов двести — кряжистый детина.

Они уселись на стулья возле койки. Ствол пистолета смотрел мне в грудь.

— Успокойся, Швейцер, — сказал тот, что повыше. — Неприятности нам тоже ни к чему.

— Вот и хорошо. Спрашивайте, а я буду отвечать без утайки, — лживо пообещал я. — Начинайте.

— Сегодня ты отремонтировал Джей-9.

— Ну, об этом, наверное, уже всем известно.

— Зачем ты это сделал?

— А как же иначе? Ведь на моих глазах погибали два человека. А я знал, как им помочь.

— Любопытно, где ты этому научился.

— Господи! Что тут странного, я же инженер-электрик.

Здоровяк посмотрел на своего товарища. Тот кивнул.

— В таком случае, почему ты просил Эсквита молчать?

— Потому что я нарушил инструкцию, когда полез в аппаратуру. Мне запрещено к ней прикасаться.

Тот, что пониже, снова кивнул. У обоих «гостей» были очень черные ухоженные волосы и хорошо развитые бицепсы, натягивавшие ткань рубашек.

— Посмотришь на тебя — ни дать ни взять добропорядочный обыватель, — сказал тот, что повыше. — Окончил колледж, получил профессию, какую хотел, не женился, нанялся на этот корабль. Возможно, все так и есть, и в таком случае мы ищем не там, где нужно. И все-таки ты подозрителен. Отремонтировал очень сложную аппаратуру, не имея к ней допуска…

Я кивнул.

— Зачем? — спросил он.

— Из-за глупого предрассудка. Не могу, знаете ли, равнодушно смотреть, как гибнут люди.

Надеясь сбить их с толку, я спросил:

— А вы на кого работаете? На какую-нибудь разведку?

Тот, что пониже, улыбнулся. Тот, что повыше, сказал:

— Мы не можем тебе ответить. Думаю, ты понимаешь, почему. Советую не тянуть время. Нас интересует только одно: почему ты пытался утаить, что сорвал явную диверсию?

— Я же сказал: от меня зависела жизнь людей.

— Ты лжешь. Чтобы добропорядочный обыватель, да нарушил инструкцию? Не поверю.

— У меня не было выбора.

— Боюсь, нам придется перейти к иной форме допроса.

Всякий раз, когда я думаю о том, стоило ли мне рождаться на свет, и пытаюсь заново осмыслить уроки, которые дала мне жизнь, из пучин моей памяти вырываются пузыри воспоминаний. Они живут не дольше обычных, но за миг своего существования успевают окраситься всеми цветами радуги и надолго запечатлеваются в чувствах.

Пузыри…

Один из них — в Карибском море. Называется он Новый Эдем. Это огромная светящаяся сфера, настолько идеальной формы, что сам Евклид восхитился бы, увидев ее. От сферы в разные стороны, словно фонари на улицах ночного города, убегают цепочки огней. Вокруг — мосты, перекинутые через глубокие каньоны, туннели, пробитые в скалах; возле сферы роятся водолазы в блестящих и красочных скафандрах; по дну океана, словно танки, движутся моремобили; над ними висят или проплывают самые разнообразные минисубмарины.

Я отдыхал там недели две, и хотя обнаружил у себя легкую клаустрофобию, о которой доселе не подозревал (очевидно, тут виноваты неисчислимые тонны воды над головой, о которых совершенно невозможно забыть), я вынужден признать, что этот отпуск был самым приятным в моей жизни. Люди, населяющие подводное царство, совершенно непохожи на своих собратьев, обитающих на суше. Они гораздо эгоистичнее и независимее, но зато и чувство локтя развито у них в большей степени. Мне они напоминали первопроходцев и покорителей Дикого Запада, и немудрено ведь они добровольно взялись выполнять программы снижения плотности населения и освоения ресурсов океана. И в гостеприимстве им не откажешь — несмотря на загруженность работой, они принимают туристов. Например, они приняли меня.

Я плавал на субмаринах и просто в водолазном костюме, осматривал шахты, сады, жилые и административные корпуса. Я навсегда запомнил красоту Нового Эдема, запомнил его отважных жителей, запомнил, как нависает море над головой (наверное, так насекомое видит небо фасеточными глазами. Или нет: так может выглядеть глаз гигантского насекомого, глядящего на тебя сверху. Да, второе сравнение — более точное). Похоже, море, окружающее тебя со всех сторон, воздействует на психику, пробуждая мятежный дух. Подчас я ловил себя на этом.

Новый Эдем — это не совсем «рай под стеклом», и он определенно не для меня. Но всякий раз, когда я думаю о том, стоило ли мне рождаться на свет, и пытаюсь заново осмыслить уроки, которые дала мне жизнь, — он всплывает из глубин моего подсознания, играя всеми красками радуги, и тотчас исчезает, оставляя сумятицу чувств.

Зная, что через секунду пузырь лопнет, я затянулся и раздавил окурок в пепельнице.

Каково быть единственным человеком на свете, которого в действительности не существует? Это вопрос непростой. Трудно обобщать, располагая опытом только одной жизни — твоей собственной. Правда, моя жизнь оказалась весьма необычной, я бы сказал — уникальной.

Когда-то я программировал компьютеры. С них-то все и началось. Однажды я узнал нечто весьма необычное. И тревожное. Я узнал, что скоро весь мир окажется «под колпаком». Каким образом это случится? О, это дело тонкое! Сейчас на каждого человека заведено «электронное досье». В нем содержатся сведения о его рождении, образовании, семейном положении, путешествиях, переменах места жительства и тому подобном. Регистрируется каждый его шаг от рождения и до смерти. Хранятся эти «досье» в так называемом Центральном банке данных, появление которого вызвало большие перемены в жизни общества. И не все они (в этом я сейчас абсолютно уверен) были к лучшему.

Одним из весельчаков, создававших эту систему, был я. Признаюсь, пока все шло хорошо, я не очень-то задумывался о последствиях. А когда хватился, было уже поздно что-либо менять.

Проект, в разработке которого я участвовал, предусматривал объединение всех уже существующих банков данных. Это обеспечивало доступ из любого уголка планеты к любой информации — надо было только набрать на клавиатуре компьютера код, соответствующий данному уровню секретности.

Я никогда не стремился служить абсолютному добру или абсолютному злу. Но в тот раз мне казалось, я близок к первому. Проект сулил великолепные результаты. Я считал, что в нашем чудесном, электрифицированном fin de siecle такая система просто необходима.

Только представьте себе: где бы вы ни были, у вас есть доступ к любой книге, или фильму, или научной лекции, или к любым статистическим сведениям.

Кстати, о статистике. Ее вы теперь не сможете обмануть, потому что ваше «досье» будет открыто для всех заинтересованных лиц. Любое коммерческое или правительственное учреждение сможет навести справки о состоянии вашего имущества, банковском счете и обо всех ваших тратах; следователь, подозревающий вас в том или ином нарушении закона, без труда выяснит, где и с кем вы находились в момент преступления, проследив за вашими платежами и перемещением в наемном транспорте. Вся ваша жизнь будет развернута перед ним, как схема нервной системы в институтском кабинете неврологии.

Признаюсь, поначалу эти перспективы вдохновили меня. Во-первых, система обещала положить конец преступлениям. Лишь безумец, рассуждал я, отважится нарушить закон, зная, что у него нет ни единого шанса уйти от наказания. Но и безумца можно вовремя остановить, если в его «электронном досье» содержится необходимая медицинская информация.

Кстати, о медицине. Теперь малейшее изменение в состоянии вашего здоровья не ускользнет от внимания врачей. Подумайте о всех тех болезнях, которые поддаются лечению только в самом начале. Подумайте о продлении срока вашей жизни!

Подумайте о мировой экономике. Какой прогресс ожидает ее, если будет известно, где находится и для чего служит каждый десятицентовик!

Подумайте о решении проблемы транспорта. Вообразите, что весь транспорт мира — сухопутный, воздушный, морской — действует как единый, прекрасно отлаженный механизм.

Мне грезился приход золотого века…

Чушь!

Мой однокашник, косвенно связанный с мафией и с университетской скамьи пересевший не куда-нибудь, а за стол кабинета в Федеральном налоговом управлении, поднял меня на смех.

— Ты всерьез думаешь, что можно регистрировать все банковские вклады и следить за всеми сделками?

— Всерьез.

— Между прочим, швейцарские банки никого не допускают к своей документации. А если такое и случится, найдутся другие надежные хранилища. Не забывай о существовании матрасов и ям на задних дворах. Никому не под силу сосчитать, сколько денег ходит по свету.

Прочитав несколько научных статей на эту тему, я понял, что мой приятель был прав. В своей деятельности, касающейся экономики, мы опирались, в основном, на приблизительные, усредненные цифры, причем далеко не всегда статистики могли обеспечить нас необходимыми данными. Например, им не удалось выяснить, сколько в мире незарегистрированных судов. Статистика не в состоянии учитывать то, о чем у нее нет сведений. Следовательно, имея неучтенные деньги, вы можете построить неучтенный корабль и жить на нем. На земле много морей, и вряд ли контроль за транспортом будет таким совершенным, как мне казалось вначале.

А медицина? Врачи — тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

Например, лень. Вряд ли каждый из них будет добросовестно вести историю болезни каждого из своих пациентов — особенно, если пациент предпочтет платить за лекарство наличными, не требуя рецепта.

Выходит, я упустил из виду человеческий фактор? Пожалуй. Все люди делятся на тех, кому есть что скрывать, тех, кому просто не нравится, если о них знают слишком многое, и тех, кому скрывать нечего. А «система», похоже, рассчитана только на последних. Это значит, она будет далеко не идеальна.

Да и ее создание, по-видимому, встретит некоторые трудности. Вполне можно ожидать недовольства и даже открытого противодействия, причем на самом высоком уровне…

Но открытого противодействия нам почти не оказывали, и работа над проектом шла полным ходом. Когда я разработал систему связи между метеостанциями, метеоспутниками и Центральным банком данных, меня назначили старшим программистом.

К тому времени я узнал достаточно, чтобы к моим опасениям добавились новые. Неожиданно я обнаружил, что работа уже не приносит мне удовлетворения. Это открытие побудило меня как следует задуматься о последствиях нашей деятельности.

Никто не запрещал мне брать работу на дом. Похоже, никто не заподозрил, что дело тут не в самоотверженности, а в желании узнать о проекте все, что только можно. Неправильно расценив мои действия, меня снова повысили в должности.

Это весьма обрадовало меня, поскольку расширяло доступ к информации. Затем, по разным обстоятельствам (смерть, повышение в должности, увольнение некоторых сотрудников) значительно изменился кадровый состав нашего института. Перед пай-мальчиками открылась зеленая улица, и я за короткий срок значительно продвинулся по служебной лестнице.

Я стал консультантом у самого Джона Колгэйта.

Однажды, когда мы были почти у цели, я поделился с ним своими тревогами. Я сказал этому седому человеку с болезненным цветом лица и близорукими глазами, что мы, быть может, создаем чудовище, которое отнимет у людей личную жизнь.

Он долго смотрел на меня, поглаживая пальцами розовое пресс-папье из коралла, и, наконец, признал:

— Возможно, ты прав. Что ты намерен предпринять?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Я просто хотел сказать, что не уверен в необходимости нашей работы.

Вздохнув, он повернулся вместе с вращающимся креслом и уставился в окно.

Вскоре мне показалось, что он уснул. Он любил вздремнуть после ланча. Но он вдруг заговорил:

— Уж не думаешь ли ты, что я не выслушивал эти доводы по меньшей мере тысячу раз?

— Я это допускал. И меня всегда интересовало, как вы их разбиваете.

— Никак, — буркнул он. — Я чувствовал, так будет лучше. Пускаться в дискуссию — себе дороже. Может быть, я неправ, но рано или поздно не мы, так другие разработали бы способы регистрации всех значительных характеристик такого сложного общества, как наше. Если ты видишь другой выход, более приемлемый, — скажи.

Я промолчал. Закурив сигарету, я ждал, когда он снова заговорит. Он заговорил:

— Ты когда-нибудь подумывал о том, чтобы уйти в тень?

— Что вы имеете в виду?

— Уволиться. Бросить эту работу.

— Не уверен, что правильно понял…

— Дело в том, что сведения о разработчиках «системы» поступят в нее в самую последнюю очередь.

— Почему?

— Потому что я так хочу. Потому что в один прекрасный день ко мне придет кто-нибудь другой и задаст эти же проклятые вопросы.

— А до меня вам их задавали?

— Если и задавали, какое это имеет значение?

— Если я правильно понял, вы можете уничтожить сведения обо мне, прежде чем они поступят в Центральный?

— Да.

— Но без данных об образовании и трудовом стаже я не смогу устроиться на работу.

— Это твоя личная проблема.

— А что я куплю без кредитной карточки?

— Думаю, у тебя найдутся наличные.

— Все мои деньги в банке.

Он повернулся ко мне и спросил с ухмылкой:

— В самом деле?

— Ну… не все, — признал я.

— Ну так как?

Пока он раскуривал трубку, я молчал, глядя сквозь клубы дыма на его белые-пребелые бакенбарды. Интересно, всерьез он это предлагает? Или издевается?

Словно в ответ на мои мысли, он встал, подошел к бюро и выдвинул ящик. Порывшись в нем, вернулся со стопкой перфокарт размерами с колоду для покера.

— Твои. — Он бросил перфокарты на стол. — На будущей неделе все мы войдем в «систему». — Пустив колечко дыма, он уселся.

— Возьми их с собой и положи под подушку, — продолжал он. — Поспи на них. Реши, как с ними быть.

— Не понимаю.

— Я их тебе отдаю.

— А если я их разорву? Что вы сделаете?

— Ничего.

— Почему?

— Потому что мне все равно.

— Неправда. Вы — мой начальник. «Система» — ваше детище.

Он пожал плечами.

— Сами-то вы верите, что «система» так уж необходима?

Опустив глаза, он глубоко затянулся и ответил:

— Сейчас я не так уверен в этом, как прежде.

— Я вычеркну себя из общества, если поступлю, как вы советуете.

— Это твоя личная проблема.

Немного поразмыслив, я сказал:

— Давайте карты.

Он придвинул их ко мне.

Я спрятал их во внутренний карман пиджака.

— Как ты теперь поступишь?

— Как вы и предложили. Положу под подушку. Буду спать на них.

— Если не решишься, позаботься, чтобы ко вторнику они были у меня.

— Разумеется.

Он улыбнулся и кивнул, прощаясь.

Я принес перфокарты домой. Но спать не лег.

Спать я не мог и не хотел. Какое там спать — я думал! Думал целую вечность, во всяком случае — всю ночь напролет. Расхаживал по комнате и курил. Шуточное ли дело — жить вне «системы»? Можно ли вообще существовать, если сам факт твоего существования нигде не зарегистрирован?

Часам к четырем утра я пришел к выводу, что вопрос можно поставить по другому: что бы я ни натворил, как об этом узнает «система»?

После этого я уселся за стол и тщательно разработал кое-какие планы. Утром, разорвав каждую перфокарту пополам, я сжег их и перемешал пепел.

— Садись, — велел тот, что повыше, указывая на стул.

Я сел.

Они обошли вокруг меня и встали позади.

Я задержал дыхание и попытался расслабиться.

Прошло чуть больше минуты. Затем:

— Расскажи нам все как есть.

— Я устроился сюда через бюро по найму, — начал я. — Работа мне подошла. Я приступил к своим обязанностям и повстречал вас. Вот и все.

— До нас доходили слухи — и мы склонны им верить — что правительство, исходя из соображений безопасности, иногда создает в Центральном фиктивную личность. Затем под этим прикрытием начинает действовать агент. Наводить о нем справки бессмысленно — в его «досье» предусмотрено все.

Я промолчал.

— Такое возможно? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Слухи действительно ходят. А как там на самом деле, я не знаю.

— Ты не признаешь себя таким агентом?

— Нет.

Они пошептались, затем я услышал щелчок замка металлического чемоданчика.

— Ты лжешь.

— Нет, не лгу! Я, может быть, двух человек спас от смерти, а вы оскорбляете! Что я такого сделал?

— Мистер Швейцер, вопросы задаем мы.

— Ну, как хотите. Просто мне непонятно. Может быть, если вы скажете…

— Закатай рукав. Все равно какой.

— Это еще зачем?

— Затем, что я приказываю.

— Что вы хотите сделать?

— Укол.

— Вы что, из медико-санитарной службы?

— Откуда мы — тебя не касается.

— В таком случае, я отказываюсь. Когда вас сцапает полиция, не знаю уж, по каким причинам… Так вот, когда вас сцапает полиция, я позабочусь, чтобы у вас были неприятности и с Медицинской ассоциацией.

— Пожалуйста, закатай рукав.

— Протестую! — Я закатал рукав. — Если вы решили меня убить, знайте — ваша игра окончена. Убийство — дело нешуточное. Если же вы меня не убьете, я вам этого так не оставлю. Рано или поздно я до вас доберусь, и тогда…

И тут меня будто оса ужалила в плечо.

— Что это?

— Препарат Тэ-Цэ-Шесть. Возможно, ты слышал о нем. Сознание ты не потеряешь, так как нам понадобится твоя способность логически мыслить. Но честно ответишь на все вопросы.

Мое хихиканье они, несомненно, объяснили воздействием сыворотки. Я возобновил дыхательные упражнения по системе йогов, — они не могли нейтрализовать препарат, но повышали тонус. Возможно, именно они дали мне несколько необходимых секунд на концентрацию воли. Помогала и отрешенность, которую я всячески в себе поддерживал.

О препаратах типа ТЦ-6 я был наслышан. От них восприятие становится буквальным. Остается способность логически рассуждать, но полностью утрачивается способность лгать. Но я надеялся обойти все рогатки, следуя течению. К тому же, в запасе у меня был один хитрый трюк.

Больше всего я не люблю ТЦ-6 за побочные эффекты, сказывающиеся на сердце.

Действия укола я не чувствовал. Все было как будто по-прежнему, но я понимал: это иллюзия. Увы, взять подходящий антидот из самой обыкновенной на вид аптечки в тумбочке я не мог.

— Ты слышишь меня?

— Да, — услыхал я собственный голос.

— Как тебя зовут?

— Альберт Швейцер.

За моей спиной раздались два коротких вздоха. Парень, который повыше, шикнул на приятеля, хотевшего что-то спросить.

— Чем ты занимаешься?

— Ремонтом оборудования.

— Чем еще?

— Многим. Я не понимаю…

— Ты работаешь на правительство? На правительство какой-нибудь страны?

— Я плачу налоги, а следовательно, работаю на правительство. Да.

— Я имел в виду не то. Ты — секретный агент?

— Нет.

— Агент, но не секретный?

— Нет.

— Кто же ты?

— Инженер. Обслуживаю технику.

— А еще кто?

— Я не…

— Кто еще? На кого еще ты работаешь, кроме руководителей «Проекта»?

— На себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Моя деятельность направлена на поддержание моего экономического и физиологического благополучия.

— Я спрашивал о других твоих хозяевах. Они существуют?

— Нет.

— Похоже, он чист, — услышал я голос второго.

— Возможно, — буркнул первый и снова обратился ко мне. — Как бы ты поступил, если бы в будущем встретил меня где-нибудь и узнал?

— Отдал бы в руки правосудия.

— А если бы это не удалось?

— Тогда я бы постарался причинить вам серьезные телесные повреждения. Возможно, я даже убил бы вас, если бы мог выдать убийство за несчастный случай при самообороне.

— Почему?

— Потому что я заинтересован в сохранении моего здоровья. Поскольку сейчас вы наносите ему ущерб, есть возможность, что в будущем вы предпримете новую попытку. Я не намерен этого допустить.

— Я сомневаюсь, что это повторится.

— Ваши сомнения для меня ничего не значат.

— Ты совсем недавно спас двух человек, а теперь хладнокровно рассуждаешь об убийстве.

Я промолчал.

— Отвечай!

— Вы не задали вопроса.

— Может, он невосприимчив к «психотропам»? — спросил второй.

— Мне о таком слышать не приходилось. А тебе? — последняя фраза адресовалась мне.

— Не понял вопроса.

— Этот препарат не лишил тебя способности ориентироваться во всех трех сферах. Ты знаешь кто ты, где ты и когда. Тем не менее, препарат подавляет твою волю, и ты не можешь не отвечать на мои вопросы. Человеку, который часто подвергается инъекциям «сыворотки правды» иногда удается преодолеть ее воздействие, мысленно перефразируя вопросы и отвечая на них правдиво, но буквально. Скажи, ты это делаешь?

— Ты уверен, что правильно задаешь вопросы? — вмешался второй.

— Ладно, спроси ты.

— Тебе приходилось употреблять наркотики? — обратился он ко мне.

— Да.

— Какие?

— Аспирин, никотин, кофеин, алкоголь…

— «Сыворотку правды», — подсказал второй. — Средства, развязывающие язык. Тебе когда-нибудь приходилось их употреблять?

— Да.

— Где?

— В Северо-Западном университете.

— Почему?

— Я добровольно участвовал в серии экспериментов.

— На какую тему?

— Воздействие наркотических препаратов на сознание.

— Мысленные оговорки, — сказал второй приятелю. — Думаю, он натренирован. Хотя это совсем нелегко.

— Ты способен побороть «сыворотку правды»? — спросил первый.

— Я не понимаю.

— Ты способен лгать? Сейчас?

— Нет.

— Опять ошибочный вопрос, — заметил тот, что пониже. — Он не лжет. В буквальном смысле все его ответы правдивы.

— Как же нам добиться от него толку?

— Понятия не имею.

Они снова обрушили на меня град вопросов и в конце концов зашли в тупик.

— Он меня допек! — пожаловался тот, что пониже. — Так мы его и за неделю не расколем.

— А стоит ли?

— Нет. Все его ответы — на пленке. Теперь дело за компьютером.

Близилось утро, и я чувствовал себя превосходно. Чему немало способствовали вспышки холодного пламени в затылочной части мозга. Я подумал, что сумею разок-другой соврать, если поднапрягусь.

За иллюминаторами каюты серел рассвет. Должно быть, меня допрашивали часов шесть, не меньше. Я решил рискнуть.

— В этой каюте «жучки».

— Что? Что ты сказал?

— По-моему, корабельная охрана следит за всеми техниками, — заявил я.

— Где эти «жучки»?

— Не знаю.

— Надо найти, — сказал тот, что повыше.

— А какой смысл? — прошептал тот, что пониже, и я его зауважал, поскольку подслушивающие устройства не всегда улавливают шепот. — Они здесь установлены задолго до нашего прихода. Если, конечно, установлены.

— Может, от нас ждут, что мы сами повесимся? — проворчал его приятель. Тем не менее, он принялся обшаривать взглядом каюту.

Не встретив возражений, я встал, дотащился до койки и рухнул ничком.

Моя правая рука как будто случайно скользнула под подушку. И нащупала пистолет.

Вытаскивая его, я опустил рычажок предохранителя. Затем я уселся на кровати, направив пистолет на «гостей».

— Вот так-то, олухи. Теперь я буду спрашивать, а вы — отвечать.

Тот, что повыше, потянулся к поясу, и я выстрелил ему в плечо.

— Следующий? — Я сорвал глушитель, сделавший свое дело, и заменил его подушкой.

Тот, что пониже, поднял руки и посмотрел на напарника.

— Назад, — велел я ему.

Он кивнул и отошел назад.

— Сядьте, — приказал я обоим.

Они сели.

Я обошел их и встал сзади. Забрал у них оружие.

— Дай руку, — приказал я тому, что повыше. Пуля прошла навылет. Я продезинфицировал и перевязал рану. Потом сорвал с «гостей» платки и внимательно рассмотрел лица, оказавшиеся совершенно незнакомыми.

— Ну, ладно, — заговорил я. — Что вас сюда привело? Почему вы спрашивали о том, о чем вы спрашивали?

В ответ — молчание.

— У меня меньше времени, чем было у вас. Поэтому я вынужден привязать вас к стульям. Признаюсь, я не расположен валять дурака, а потому не буду накачивать вас наркотиками.

Достав из аптечки катушку лейкопластыря, я надежно привязал пленников к стульям. Потом закрыл дверь на цепочку.

— На этом корабле переборки кают звуконепроницаемы, — заметил я, пряча пистолет. — А насчет «жучков» я соврал. В общем, захочется покричать — не стесняйтесь. Но лучше воздержитесь, потому что каждый вопль будет вам стоить сломанного пальца. Так кто вы такие?

— Я — техник, обслуживаю «челнок», — ответил тот, что пониже. — Мой друг — пилот.

За это признание он получил от напарника злобный взгляд.

— Ладно, — кивнул я. — Раньше я вас здесь не встречал, так что поверю. А теперь хорошенько подумайте, прежде чем ответить на следующий вопрос: кто ваш настоящий хозяин?

У меня было перед ними преимущество: я работал на себя, как независимый подрядчик. В то время я действительно носил имя Альберт Швейцер, так что лгать на допросе мне не пришлось. Я всегда полностью вживаюсь в образ. Если бы «гости» спросили, как меня звали раньше, ответ, наверное, был бы совершенно иным.

— Кто дергает за нитки? — спросил я.

Молчание.

— Ну, ладно, — сказал я. — Раз вы по-хорошему не понимаете…

Две головы повернулись ко мне.

— Чтобы получить несколько ответов, вы намеревались причинить ущерб моему здоровью, — пояснил я. — Не обессудьте, если я отыграюсь на вашей анатомии. Бьюсь об заклад, что получу от вас два-три признания. Я подойду к делу чуточку серьезнее, чем вы. Просто-напросто буду пытать вас, пока не заговорите.

— Не сможете, — сказал тот, что повыше. — У вас низкий индекс жестокости.

Я невесело усмехнулся.

— Посмотрим.

Легко ли, по-вашему, прекратить свое существование и вместе с тем продолжать его? Я решил эту задачу без особого труда. Но мне проще: я с самого начала участвовал в разработке Системы и мне доверяли.

Разорвав свои перфокарты, я вернулся на рабочее место. Делая вид, что тружусь над новой темой, я искал и наконец нашел безопасный терминал.

Он находился в холодных краях, на метеорологической станции «Туле».

Хозяйничал на ней один забавный старикан, великий любитель рома. Как сейчас помню тот день, когда я высадился с «Протея» на берег бухты и пожаловался старику на жестокость морей.

— Можешь отдохнуть у меня, — предложил он.

— Спасибо.

Он проводил меня на станцию, накормил, потолковал со мной о морях и о погоде. Потом я принес с «Протея» ящик «бакарди», поставил на пол и предоставил старику вскрыть его.

— Я вижу, тут все автоматизировано? — заметил я.

— Точно.

— Так какого черта тебя здесь держат?

Он рассмеялся.

— Мой дядя был сенатором. Надо было куда-то меня пристроить, вот он и подыскал это местечко. — Он потянул меня за рукав. — Пошли, глянем на твой корабль, нет ли где течи.

Мы поднялись на «Протей» — приличных размеров яхту с каютой и мощными двигателями — и осмотрели ее.

— Я побился с друзьями об заклад, — объяснил я старику, — что дойду до полюса и привезу доказательства.

— Сынок, да ты спятил!

— Знаю, но все равно дойду.

— А что? Может, и дойдешь. Когда-то и я был таким же — легким на подъем, и здоровьем Бог не обидел. А ты, небось, подрастратил силенки напоследок, а? — Он пригладил прокуренную и просоленную бороду и ухмыльнулся.

— Было дело, — буркнул я. — Ты пей. — Мне не хотелось, чтобы он наталкивал меня на мысли о Еве.

Он выпил, и на некоторое время разговор увял.

Она была не такая. Я имею в виду, мне нечего было рассказать о ней старому похабнику.

А расстались мы с ней четыре месяца назад. Не по религиозным и не по политическим причинам. Все было гораздо глубже.

Поэтому я наврал ему о выдуманной девице, и он был счастлив. Я повстречал Еву в Нью-Йорке, где занимался тем же, чем и она — отдыхал. Ходил на спектакли, фотовыставки и тому подобное.

Она — рослая, с коротко стриженными светлыми волосами. Я помог ей найти станцию метро, вместе с ней спустился и поднялся, пригласил пообедать и был послан к черту.

Сцена:

— Я к этому не привыкла.

— Я тоже. Но голод не тетка. Так пойдем?

— За кого вы меня принимаете?

— За интересную собеседницу. Мне одиноко.

— По-моему, вы не там ищете.

— Возможно.

— Я вас совсем не знаю!

— Я вас тоже. Но, надеюсь, спагетти под мясным соусом и бутылочка кьянти помогут нам решить эту проблему.

— А вы не будете ко мне приставать?

— Нет. Я смирный.

— Ладно, уговорили. Ведите.

И мы отправились есть спагетти.

День ото дня мы становились все ближе. Мне было плевать, что она живет в одном из этих крошечных сумасшедших «пузырьков». Я был достаточно либерален и считал, что если пропагандой строительства подводных городов занимается клуб «Сьерра», значит, такие города действительно необходимы.

Наверное, надо было отправиться вместе с ней, когда закончился ее отпуск. Она звала.

В Нью-Йорке я бывал нечасто. Как и Ева, я приплыл туда, чтобы посмотреть на Большую Землю.

Надо было сказать ей: «Выходи за меня замуж».

Но она не согласилась бы предать свой родной пузырь, а я не согласился бы предать свою мечту. Я хотел жить в огромном мире над волнами — и уже знал, что для этого необходимо. Правда, до рождественских открыток в то время я еще не додумался.

Я обожал эту синеглазую ведьму из морской пучины, и теперь понимаю: надо было все-таки уступить. Черт бы побрал мой независимый характер. Если бы мы с ней были нормальными людьми… Но мы не были нормальными людьми, вот в чем беда.

Ева, где бы ты ни была, я не скажу о тебе дурных слов. Надеюсь, ты счастлива с Джимом, или Беном, или как его там…

— Пей, — повторил я. — Попробуй с кока-колой.

Я осушил стакан коки, он — коки с двойной порцией «бакарди». При этом он жаловался на скуку.

— Подбирается ко мне проклятая, — сказал он.

— Ну ладно, пора и на боковую, — сказал я.

— Пора так пора. Можешь ложиться на мою койку, мистер Хэмингуэй.

— Спасибо, дружище.

— Я тебе показал, где одеяла?

— Да.

— Ну, тогда спокойной ночи, Эрни.

— Спокойной ночи, Билл. Завтрак — за мной.

— Идет.

Зевая, он побрел прочь.

Я выждал полчаса и принялся за работу.

С его метеостанции можно было выйти непосредственно на Центральный. Я хотел сделать аккуратную вставочку в программу. На пробу.

Спустя некоторое время понял: получилось! Теперь я могу поместить в Центральный любую информацию, и никто не поставит ее под сомнение!

В тот вечер я казался себе чуть ли не богом.

Ева, быть может, зря я не выбрал другой путь.

Утром я помог Биллу Меллингсу справиться с похмельем, и он ничего не заподозрил. Мне отрадно было сознавать, что у этого славного старика не возникнут неприятности, даже если кто-нибудь мною заинтересуется. Потому что дядя Билла — сенатор в отставке.

А сам я теперь мог стать кем угодно. Мог запросто создать новую личность (год рождения, имя, сведения об образовании и т. д.) и занять приличествующее место в обществе. Для этого требовалось лишь включить передатчик на метеостанции и ввести в Центральный программу на коротких волнах. Стоило ненадолго выйти в эфир — и можно было начинать жизнь в любой инкарнации. Ab initio.

О, Ева, я хотел быть с тобой! Как жаль, что этому не суждено было сбыться.

Думаю, правительство тоже знает этот трюк и время от времени им пользуется. Но у меня преимущество: правительство не подозревает о существовании «независимого подрядчика».

Я знаю многое из того, о чем следует знать (даже больше, чем необходимо), хоть и с уважением отношусь к «детекторам лжи» и «сывороткам правды». Дело в том, что свое подлинное имя я храню за семью замками. Знаете ли вы, что полиграф Киллера можно обмануть не менее чем семнадцатью способами? С середины двадцатого века его так и не усовершенствовали. Лента вокруг грудной клетки и датчики потовыделения, присоединенные к подушечкам пальцев, могли бы дать чудесный эффект, но эти хитроумные устройства покуда никем не созданы. Возможно, именно сейчас над усовершенствованием «детектора лжи» бьются несколько институтов, но результатов пока что-то не видать. Я могу сконструировать такой «детектор», который никому на свете не удастся обмануть, — но сведения, добытые с его помощью, в суде по-прежнему будут цениться невысоко.

Другое дело — психотропные вещества. Но и они не всемогущи. Например, патологический лжец способен не поддаться амиталу или пентоталу. Под силу это и человеку, невосприимчивому к наркотикам.

Но что такое «невосприимчивость к наркотикам»?

Вам когда-нибудь приходилось искать работу и проходить тестирование на уровень интеллекта и смекалку? Уверен — приходилось. Сейчас каждый с этим сталкивается (кстати, результаты всех этих тестов поступают в Центральный). Постепенно вы к этому привыкаете, приобретая качество, которое психологи называют «невосприимчивостью к тестам». То есть, вы заранее знаете правильные ответы.

Да, именно так. Вы привыкаете давать ответы, которых от вас ожидают, и осваиваете некоторые приемы, позволяющие выиграть время. Вы утрачиваете страх перед тестами, сознавая, что можете предугадать все ходы противника.

Невосприимчивость к наркотикам — явление того же рода. Если вы не боитесь «сыворотки правды», и если раньше вам приходилось испытывать на себе ее воздействие, — вы ей не поддадитесь.

— Я задал вопрос. Отвечайте, черт побери!

Я всегда считал, что страх боли, подкрепляемый самой болью, неплохо развязывает язык. Теперь я решил испробовать это на практике.

Встав спозаранку, я приготовил завтрак. Налил стакан апельсинового сока и потряс старика за плечо.

— Что за черт…

— Завтрак, — сказал я. — Выпей.

Он осушил стакан. Потом мы отправились на кухню и сели за стол. Глядя на меня поверх яичницы, он сказал:

— Будет время — заглядывай ко мне. Слышь?

— Загляну, — пообещал я, и с тех пор наведывался к нему несколько раз, потому что он мне понравился.

За беседой, длившейся все утро, мы осилили три кофейника. Когда-то он служил врачом на флоте, и практики у него было хоть отбавляй (позднее он извлечет из меня несколько пуль и сохранит это в тайне). Кроме того, он был одним из первых астронавтов. А сейчас, по его словам, ему хотелось быть просто опустившимся старикашкой. Впоследствии я узнал, что лет за шесть до нашей первой встречи у него умерла от рака жена. Он бросил медицину и стал отшельником.

Мы с ним и сейчас дружим, но все-таки я не открываю ему, что он дал приют самозванцу, подделавшему свою родословную. Я мог бы рассказать ему все как на духу, ведь он из тех, на кого можно положиться. Но я не хочу взваливать на его плечи моральную ответственность за мои темные дела.

Так я стал человеком, которого нет. Но при этом у меня появилась возможность стать кем угодно. Для этого требовался сущий пустяк: составить программу и ввести ее в Центральный. Сложнее было другое: раздобыть средства к существованию.

Для этого требовалась работа. Причем, такая, за которую хорошо платят. Я привык жить как мне нравится, id est[3] красиво.

Это условие значительно сужало сектор поиска и вынуждало меня отказаться от множества профессий, которые не противоречат закону. Но я мог обеспечить себя надежной «крышей», устроившись на работу по любой специальности, которая не вызывала бы у меня скуки. В конце концов, я так и поступил.

Я сообщил Центральному о своей безвременной кончине, и он покорно проглотил «липу». Поскольку родственников я не имел, мой переход в мир иной никому не причинил хлопот. Все мое имущество я превратил в наличные и набил ими карманы.

Затем я создал себе новую биографию. Выработал множество привычек, этаких фривольных причуд, свойственных каждому человеку.

Жил я на борту «Протея», стоявшего на якоре у побережья Нью-Джерси, под прикрытием островка. «Протея» тоже не существовало в природе. Я трудился не покладая рук и преуспел, став одним из самых удачливых «солдат удачи» на свете.

Я вплотную занялся дзю-до. Как известно, есть три школы этой борьбы: кодокон — чисто японский стиль, будо квай и школа Французской федерации. Два последних стиля похожи на первый, но отличаются более жестокими подсечками, бросками и захватами. Создатели этих школ понимали, что «чистый» стиль был выработан для низкорослых борцов, в нем большая роль отводится быстроте и точности движений, нежели силе. Поэтому они попытались приспособить базовую технику для рослых спортсменов, допустив применение силы в ущерб точности. На мой взгляд, это весьма неплохо, потому что я человек рослый и крепкий. Правда, когда-нибудь, возможно, мне придется пожалеть о своей лени.

Когда тебе за сорок, силы уходят с каждым годом. Но если ты занимался дзю-до в стиле кодокон, ты и в восемьдесят останешься мастером. Впрочем, быть может, я наберусь терпения и лет через двадцать снова обрету форму. Не такой уж я увалень — во Французской федерации я получил черный пояс.

В свободное от физических упражнений время я прошел курс владения отмычкой. Понадобился не один месяц, чтобы я научился отпирать самый простенький замок. Я и по сей день считаю, что лучше не трогать замок, а выбить дверь ногой, взять, что тебе нужно, и дать деру.

Видимо, я не рожден для того, чтобы стать профессиональным преступником. Криминальный талант дается не каждому.

Я изучал все, что, по моему мнению, могло пригодиться. Изучал и изучаю. И хоть я считаю себя специалистом только в одной науке — науке существования «в тени» — у меня широкая эрудиция. К тому же, я обладаю важным преимуществом перед всеми людьми: меня нет.

Когда мои карманы опустели, я решил обратиться к Дону Уэлшу. Я знал, кто он такой, и надеялся, что он обо мне никогда ничего не узнает.

Это решение определило мой modus vivendi.[4]

С тех пор прошло более десяти лет, и за это время у меня не возникало к Дону претензий. Правда, мне пришлось-таки набраться опыта в обращении с отмычками, не говоря уже о наркотиках и «жучках». Но я не жалуюсь — работа есть работа.

Не знаю, всерьез они считали, что я блефую, или нет. Замечание о низком уровне жестокости наводило на мысль, что у них был доступ к моему «досье» в Центральном или к «личному делу» в сейфе капитана. А если они знакомы с моим «личным делом», то наверняка заглядывали и в расписание дежурств, и знают, что скоро мне на вахту. А до Пробуждения остались считанные часы.

Будильник на тумбочке показывал без пяти шесть. В восемь мне предстояло заступить на вахту. Времени, чтобы добиться от «гостей» правдивых ответов, было в обрез.

Я ждал этой встречи целый месяц, и результат ее целиком зависел от того, удастся ли мне «расколоть» их за два часа. Я не сомневался, что они будут тянуть время. Они знали, что я не рискну оставить их в каюте на целый день, а единственная альтернатива — выдать их корабельной охране. Но мне этого совсем не хотелось — возможно, на борту у них были друзья. Либо сами они заранее подстраховались, сделав выводы из неудачи с Джей-9. Еще одна диверсия — и пробуждение Румоко, намеченное на пятнадцатое сентября, будет отложено.

Чтобы получить деньги, я должен был послать Дону Уэлшу посылку. Но мне пока нечего было положить в посылочный ящик.

— Джентльмены! — Я не узнал собственного голоса — по-видимому, у меня были заторможены рефлексы. Я перестарался, сдерживая движения и речь. — Джентльмены, пришел мой черед. — Я развернул кресло и уселся, оперев рукоять пистолета на предплечье, а предплечье — на подлокотник кресла. — Однако, прежде чем приступить к делу, я намерен обратиться к вам с речью, направленной, как вы правильно догадываетесь, на то, чтобы склонить вас к откровенности.

— Вы не агенты правительства, — продолжал я, переводя взгляд с одного «гостя» на другого. — Вы представляете здесь интересы частного лица или лиц. Будь вы агентами правительства, вы бы, несомненно, знали заранее, что я таковым не являюсь. Поскольку вы прибегли к крайней форме допроса с пристрастием, у меня есть основания считать, что вы готовы на все. Логика подсказывает мне, что попытка утопить Джей-9 предпринята вами. Это была не случайность, а диверсия, и я уверен в этом, ибо лично сорвал ее. Все вышеизложенное вполне объясняет, почему вы находитесь в моей каюте. Поэтому я не вижу необходимости задавать вам многие вопросы.

Я готов допустить, что ваши удостоверения личности — подлинные. В любой момент я могу достать их из ваших карманов, если они там, но ваши имена наверняка мне ничего не скажут. Поэтому я не стану тратить время. Говоря откровенно, я хочу, чтобы вы ответили только на один вопрос, и, возможно, этот ответ не причинит ущерба вашему нанимателю или нанимателям, которые, несомненно, сразу от вас отрекутся. Я хочу знать, на кого вы работаете.

— Зачем тебе это знать? — хмуро спросил тот, что повыше, и я впервые заметил шрам, пересекавший его верхнюю губу.

— Мне любопытно, кого так заинтересовала моя скромная персона.

— Что ты предпримешь, если мы ответим?

Я пожал плечами.

— Возможно, акт личной мести.

Он отрицательно покачал головой.

— Ты тоже на кого-то работаешь, — сказал он. — Если не на правительство, то на лицо, которому мы вряд ли симпатизируем.

— То есть, вы признаете, что действовали не по личным мотивам? Если не хотите сказать, кто вас нанял, скажите хотя бы, почему он заинтересован в срыве «проекта».

— Нет.

— Ладно, не буду настаивать. Похоже, вы служите некоей важной особе. Между прочим, я мог бы кое-что предложить в обмен на откровенность.

Тот, что пониже, засмеялся, но напарник обжег его взглядом, и он умолк.

— Хорошо, оставим эту тему, — сказал я. — Нет, так нет. Поговорим о другом. Я могу вас выдать корабельной охране, обвинив только во взломе и проникновении в мою каюту. Могу даже соврать, будто вы были пьяны и утверждали, что каюта принадлежит вашему приятелю, с которым вы хотите пропустить по стопочке перед сном. Что скажете?

— Так есть здесь «жучки» или нет, в конце концов? — спросил тот, что пониже. Он выглядел чуть помоложе своего приятеля.

— Конечно, нет, — отозвался тот, что повыше. — Слушай, заткнись, сделай милость.

— Что скажете? — повторил я.

Он снова покачал головой.

— В таком случае, придется рассказать охране все как есть. О наркотиках, допросе и так далее. Что скажете теперь?

Тот, что повыше, подумал и опять покачал головой.

— Неужели ты это сделаешь? — спросил он.

— Сделаю…

Казалось, он задумался.

— … и, следовательно, не смогу уберечь вас от болезненных ощущений, как это ни печально. Даже если вы невосприимчивы к наркотикам, все равно, больше двух дней не выдержите, потому что кроме «психотропов» к вам применят все остальные штучки. Рано или поздно вы заговорите. По мне, так лучше рано, ибо я подозреваю, что для срыва «проекта» вы подготовили кое-какие сюрпризы…

— Черт бы его побрал! Он слишком сообразителен!

— Скажите-ка ему еще разок, чтоб заткнулся, — попросил я того, что повыше. — Он слишком торопится признаться, не дает мне позабавиться.

— Ну так как? Выкладывайте, — сказал я, выдержав паузу. — Я ведь все равно добьюсь от вас ответа.

— Он прав, — проворчал человек со шрамом. — Ты чересчур сообразителен. По коэффициенту умственного развития и «персональному профилю» этого не скажешь. Могу я тебе кое-что предложить?

— Можете, — кивнул я. — Если это «кое-что» будет достаточно весомым. И если заодно вы скажете, от кого исходит предложение.

— Хочешь четверть миллиона долларов наличными? Это максимум того, что я могу дать. За это ты должен отпустить нас и заняться своими делами. И забыть о сегодняшней встрече.

Я обдумал это предложение. Не буду лукавить: оно выглядело заманчиво. Но за последние годы через мои руки прошло немало денег, и мне не хотелось сообщать «Частному сыскному агентству Уэлша», с коим я и впредь рассчитывал сотрудничать, о своей неудаче.

— Кто и когда мне заплатит? И чем? И за что?

— Сегодня вечером я смогу выплатить половину суммы, вторую — через неделю, в крайнем случае, через десять дней. Чем? Любой валютой, на твое усмотрение. За что? Думаю, ответ ясен: мы у тебя кое-что покупаем.

— Похоже, у вашего босса денег куры не клюют, — заметил я, бросая взгляд на будильник — он показывал шесть пятнадцать. — Увы, я вынужден отклонить ваше предложение.

— Значит, ты служишь не правительству. Агент правительства от денег бы не отказался, но все равно выдал бы нас.

— Подумаешь, открытие! Я сам только что сказал вам, что не имею отношения к правительству.

— Кажется, мистер Швейцер, мы зашли в тупик.

— Не думаю. Это была только присказка, сказка — впереди. Я вынужден перейти к решительным действиям. Приношу свои извинения, но иного выбора у меня нет.

— Ты в самом деле способен на насилие?

— Боюсь, что да. Кстати, хочу вас разочаровать: вчера я малость перебрал и в ожидании сильного похмелья позаботился об отгуле. У меня весь день свободен. Поскольку лично вы уже получили весьма болезненную рану, можете пока отдохнуть.

Я медленно встал, ничем не выдавая головокружения. Не отвязывая от стула парня, который пониже, я поставил его на ноги, притащил в ванную и усадил под душ. Он несколько раз пытался ударить меня головой, но безуспешно.

— Хочу вкратце изложить мою идею, — сказал я, возвратясь в комнату. — Я как-то раз замерял температуру воды из душа — она меняется в интервале от ста сорока до ста восьмидесяти градусов Фаренгейта. Стоит только расстегнуть на твоем приятеле рубашку и штаны, и он сварится заживо. Уяснил?

— Уяснил.

Я снова прошел в душ, расстегнул на «госте» одежду, пустил горячую воду и снова вернулся в комнату. Я уже давно заметил черты сходства в лицах моих собеседников. Это навело на мысль, что они родственники.

Когда раздались первые вопли, парню, сидевшему передо мной, не удалось сохранить бесстрастный вид. Он затравленно посмотрел на будильник, потом — на меня.

— Будь ты проклят, ублюдок! Выключи воду!

— Кто он тебе? Кузен?

— Родной брат. Выключи воду, бабуин проклятый!

— Охотно выполню твою просьбу, если ты сочтешь возможным поделиться со мной информацией.

— Ладно. Только пусть он останется там. И дверь закрой.

Я стремглав бросился в ванную. В голове у меня почти прояснилось, хотя самочувствие было еще далеко не идеальным. Перекрывая воду, я ошпарил руку. Оставив жертву корчиться в клубах пара, я затворил дверь и возвратился в комнату.

— Ну? Я слушаю.

— Можешь освободить мне руку и дать сигарету?

— Руку — нет, а сигарету — пожалуйста.

— Как насчет правой? Я едва ею шевелю.

— Ладно, — согласился я, подумав, и взял пистолет.

Я зажег сигарету, сунул ее собеседнику в рот. Она выпала. Я поднял ее и снова поднес ко рту «гостя».

— Ну, хорошо, — сказал я. — десять секунд тебе на это удовольствие, и — к делу.

Он кивнул, обвел комнату взглядом, глубоко затянулся.

— Похоже, тебе не впервой причинять людям боль, — заметил он. — Если ты не агент правительства, то хотел бы я знать, кто приложил руку к твоему «досье».

— Я работаю не на правительство.

— Тогда остается только пожалеть, что ты не с нами. Похоже, ты знаешь свое дело.

Он снова бросил взгляд на будильник. Шесть двадцать пять. Но сейчас за этим взглядом, помимо желания узнать время, скрывалось что-то еще. Страх?

— Когда это произойдет? — спросил я наугад.

И он допустил ошибку.

— Приведи сюда моего брата, — тоскливо произнес он. — Я хочу его видеть.

— Когда это случится? — повторил я.

— Слишком скоро. Ты уже ничего не исправишь.

— Сомневаюсь. Но если ты и прав, не стоит особо расстраиваться. Ведь у вас с братом все равно нет выхода.

— Отпусти нас, а? Хочешь, я увеличу сумму?

— Не стоит. Этим ты меня только расстроишь. Я ведь все равно не соглашусь. Ну, все, мне пора. Надо торопиться.

— Ну, как хочешь. Об одном прошу: приведи его сюда и окажи первую помощь.

Я выполнил его просьбу.

— Придется, вам, ребята, еще немного посидеть здесь, — Я погасил сигарету старшего и привязал его запястье к стулу. Затем я направился к выходу.

— Ты же не знаешь! Ты ничего не знаешь! — выкрикнул старший мне вслед.

— Не стоит себя обманывать, — бросил я через плечо.

Я не знал. Действительно, не знал.

Но догадывался.

Решительным шагом пройдя по коридорам, я забарабанил в дверь каюты Кэрол Дэйт. Спустя некоторое время раздалось приглушенное ругательство, и дверь отворилась. За ней, моргая спросонья, стояла Кэрол в просторном халате и ночном чепце.

— Тебе чего?

— Да так, поболтать о том, о сем. Можно войти?

— Нет! — отрезала она. — Я не привыкла к…

— Диверсиям, — подхватил я. — Знаю. Вот я и хотел бы потолковать о диверсиях, которые, между прочим, еще не закончились.

— Входи. — Кэрол распахнула дверь и шагнула в сторону.

Я вошел. Она затворила дверь и сказала, прислонясь к ней спиной:

— Я слушаю.

В каюте светился только ночник, кровать стояла неубранной.

— Пожалуй, вчера я не все тебе рассказал, — признался я. — Да, это была диверсия, и мне удалось разрядить мину. Слава Богу, все обошлось, но на этом неприятности не кончились. Сегодня — исторический день, и сегодня будет предпринята последняя попытка. Я уверен в этом. Возможно, я знаю, когда и где это случится.

— Сядь, — велела она.

— Между прочим, времени в обрез.

— Все-таки будь любезен, посиди. Мне надо одеться.

Она вышла в соседнюю комнату, оставив дверь открытой. Впрочем, друг от друга нас отгораживала стенка. Ей не о чем было беспокоиться, если она доверяла мне. А она, похоже, доверяла.

— Что ты узнал? — спросила она, шурша одеждой.

— Мне кажется, к одному из наших атомных зарядов подсоединено взрывное устройство, так что петух кукарекнет раньше срока.

— Почему тебе так кажется?

— Потому что в моей каюте сидят двое парней, привязанные к стульям. Их заинтриговал случай с Джей-9, и они всю ночь пытались меня разговорить.

— Вот как?

— Они вели себя очень грубо.

— Дальше.

— Когда мы поменялись ролями, я тоже не стал миндальничать. Я заставил их говорить.

— Как тебе это удалось?

— Тебя это не касается. Короче говоря, я думаю, надо еще разок проверить заряды.

— Могу я забрать этих людей из твоей каюты?

— Разумеется.

— Как тебе удалось с ними справиться?

— Они не знали, что у меня пистолет.

— Понятно. Между прочим, я тоже об этом не знала. Ладно, мы их заберем. Так ты утверждаешь, что задержал их и вынудил признаться?

— В некотором роде. И да, и нет. Только это не для протокола. Кстати, твоя каюта прослушивается?

Она вернулась в спальню, кивнула и приложила палец к губам.

— Не пойти бы нам куда-нибудь? — спросил я.

— Иди к черту!

В черных облегающих брюках и в блузке в шахматную клетку она выглядела потрясающе. Я понял, что она неверно истолковала мои слова — ведь я имел в виду совсем не то, что могло прийти в голову какому-нибудь идиоту, например, правительственному агенту, подслушивающему наш разговор.

— Я в том смысле, что надо спешить, — пояснил я. — Не хочу, чтобы из-за нашей нерасторопности все пошло прахом.

— Не волнуйся. Между прочим, в последнее время я повстречала несколько rara avis[5] — да, я решаю кроссворды в «Нью-Йорк Таймс», — и ты — одна из этих пташек. Ты совершаешь неожиданные поступки, но, судя по всему, знаешь, что делаешь. Мы уже имели дело с людьми, которые превосходно ориентируются в ситуации и в критическую минуту вступают в игру. Так ты считаешь, что в ближайшее время с борта нашего корабля будет сброшена атомная бомба?

— Да.

— И она взорвется раньше времени от устройства, поставленного диверсантами?

— Верно. — Я глянул на свои часы — стрелка приближалась к семи. — Держу пари, осталось меньше часа.

— Заряды будут сброшены через несколько минут, — сказала она.

— И что ты намерена предпринять?

Она подошла к столику возле кровати и взяла телефонную трубку.

— Управление? — спросила она. — Прекратить отсчет. — Затем: — Соедините меня с охраной.

— Сержант, — произнесла она через несколько секунд, — прошу арестовать двух человек. — Она посмотрела на меня. — Номер каюты?

— Шесть-сорок, — ответил я.

— Шесть-сорок, — повторила она в микрофон. — Да, двоих. Да. Спасибо. — Она положила трубку.

— О них позаботятся, — пообещала она. — Ты сказал, заряд может взорваться раньше срока?

— Именно это я и сказал. Причем дважды.

— Сможешь его обезвредить?

— Если мне предоставят необходимое. Но ты, наверное, предпочтешь вызвать…

— Пойди и возьми! — велела она.

— Хорошо.

Я пошел, куда требовалось, и взял, что требовалось. Через пять минут вернулся в каюту Кэрол с тяжелым свертком на плече.

— Пришлось расписаться кровью. Почему бы тебе не пригласить толкового физика?

— Мне нужен ты, — возразила она. — Ты участвуешь в игре с самого начала. Ты знаешь, что делаешь. Чем меньше народу будет знать о наших делах, тем лучше.

— Веди, — сказал я и отправился за ней следом.

По пути я посмотрел на часы. Семь ноль-ноль.

Через десять минут я выяснил, который из трех зарядов — «с сюрпризом».

Диверсанты воспользовались моторчиком на батарейке от детского конструктора. Моторчик приводился в действие стандартным часовым механизмом. Он должен был отодвинуть свинцовую заслонку. Если бы это случилось, проклятая бомба обязательно бы взорвалась.

Я провозился с ней меньше десяти минут.

Потом мы стояли возле фальшборта. Я опирался на планшир.

— Хорошо, — сказал я.

— Не то слово, — улыбнулась она.

Мы помолчали.

— Пока ты занимаешься подобными делами, — заговорила она наконец, — держи ухо востро. Скоро ты станешь объектом моего самого пристального внимания.

— Чего мне бояться? Я чист как первый снег. Или как лебяжий пух.

— Ты ненастоящий, — сказала она. — Таких, как ты, не бывает.

— Вынужден тебя разочаровать. Потрогай меня — и убедишься, что я вполне реален.

— Если однажды в полночь ты не превратишься в лягушку, тебя, возможно, сумеет полюбить какая-нибудь девушка.

— Где мне найти такую глупую девушку?

Вместо ответа я получил странный взгляд, но не стал ломать голову над его значением.

Потом она посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты — моя неразгаданная тайна. Ты похож на отголосок минувшей эпохи.

— Может быть, ты и права. Как насчет того, чтобы оставить меня в покое? Я ведь ничего плохого не сделал.

— У меня — служба. С другой стороны, ты прав. Ты помог нам, не нарушив при этом никаких запретов, если не считать случая с Джей-9, да и это вряд ли можно назвать нарушением. Но ведь я должна отправить по начальству рапорт, а в нем соответствующим образом изложить твои действия. Увы, я не могу отпустить тебя так просто.

— Я и не прошу.

— Чего же ты от меня хочешь?

Я не боялся, что сведения о моей деятельности на борту «Аквины» поступят в Центральный. Как только это случится, я сумею их стереть. Но прежде, чем они попадут в память компьютера, с ними ознакомится уйма народу, а это мне уж совсем ни к чему.

— Чем меньше народу будет знать о наших делах, тем лучше, — повторил я слова Кэрол. — Если один человек потихоньку выйдет из игры, никто и не заметит.

— Ошибаешься.

— Ладно. Допустим, я добровольно решил вам помогать.

— Вот это уже лучше.

— В таком случае, почему бы нам не придерживаться этой версии?

— Не вижу особых проблем.

— Ты согласна?

— Я посмотрю, что можно сделать. Когда ты закончишь работу, чем собираешься заняться?

— Еще не знаю. Махну куда-нибудь отдохнуть.

— Один?

— Возможно.

— Знаешь, а ты мне нравишься. Я постараюсь избавить тебя от неприятностей.

— Буду весьма признателен.

— Похоже, у тебя на все готов ответ.

— Спасибо.

— Как насчет девушки?

— В смысле?

— Могла бы тебе пригодиться девушка?

— По-моему, у тебя очень даже неплохая работа.

— Да, но дело не в этом. Так нужна она тебе, или нет?

— Кто — она?

— Хватит валять дурака! Девушка, кто же еще?

— Нет.

— Вот как?

— Слушай, не мели чепухи. На кой черт мне подружка из спецслужбы? Неужели я поверю, что ты решила связать судьбу с незнакомцем?

— Я видела тебя в деле, ты стоящий парень. Да, я могла бы связать с тобой судьбу.

— Это самое необыкновенное предложение в моей жизни.

— Решай быстрее, — сказала она.

— Ты сама не знаешь, что говоришь.

— А что, если я к тебе неравнодушна?

— Ну да, я же разрядил твою бомбу.

— Я не о благодарности! — перебила она. — Впрочем, за бомбу спасибо. Ну ладно, нет, так нет.

— Постой! Дай хоть немного подумать.

— Пожалуйста. — Она отвернулась.

— О черт! Ладно, давай поговорим откровенно. Ты мне нравишься, хоть я и убежденный холостяк с многолетним стажем. Ты — загадка.

— Посмотрим на это под другим углом, — сказала она. — Ты не такой, как все. Я тоже хочу быть не такой, как все.

— Например?

— Например, хочу лгать компьютеру, и чтобы это сходило мне с рук.

— А почему ты считаешь, что я лгу компьютеру?

— Потому что это — единственный ответ. Если, конечно, ты настоящий.

— Я настоящий.

— Значит, ты умеешь обманывать «систему».

— Сомневаюсь.

— Возьми меня с собой, — попросила она. — Я тоже так хочу.

Я внимательно посмотрел на нее. Тонкий локон едва касался нежной щеки. Казалось, Кэрол вот-вот расплачется.

— Значит, я — твой последний шанс? Тебе все опротивело и, повстречав меня, ты решила сыграть «ва-банк»?

— Да.

— Чушь какая-то. Учти, если ты вдруг захочешь выйти из игры, я не смогу гарантировать тебе безопасность. А сам я из игры не выйду. Я веду ее по собственным правилам, и эти правила не всем понятны. Если мы с тобой сойдемся, у тебя появится шанс рано овдоветь.

— Я верю в тебя. Ты умен и смел.

— Я рано сойду в могилу. Слишком уж часто я делаю глупости.

— Кажется, я в тебя влюблена.

— Послушай, давай поговорим об этом позже. Мне нужно кое-что обмозговать.

— Хорошо.

— Глупая ты девчонка.

— Ошибаешься.

— Ну что ж, посмотрим.

Очнувшись от сна — одного из самых глубоких снов в моей жизни — я отправился на вахту.

— Опаздываешь, — сказал Меррей.

— А ты стукни начальству, пускай меня спишут, — огрызнулся я и уселся за экран монитора.

«Проект Румоко» находился в завершающей стадии.

Мартин и Демми спустились на дно и разместили ядерные заряды. Они прекрасно сделали свое дело, и теперь мы уходили подальше. Заряды должны были взорваться по радиосигналу.

Из моей каюты забрали непрошенных гостей, и за это я был благодарен Кэрол.

Наконец мы отошли на безопасное расстояние, и радист отправил в эфир сигнал.

Несколько мгновений кругом царило безмолвие. Затем взорвалась бомба.

За стеклом иллюминатора я увидел встающего человека: старого, седого, в широкополой шляпе. Он постоял, шатаясь, и рухнул ничком.

— Ну вот, подпортили мы воздух, — заметил Мартин.

— Черт! — буркнул Демми.

Океан вздыбился и бросился на нас. Корабль чудом не сорвало с якоря. На какое-то время стихия утихла. Потом началось! Корабль трясся, как продрогшая собака. Я смотрел, вцепившись в подлокотники кресла. За иллюминатором бушевали волны: безжалостные и коварные, они с рычанием налетали на нас, но нам каждый раз удавалось отразить их натиск.

— Начали действовать датчики, — сказала Кэрол. — Похоже, он растет.

Я молча кивнул. Говорить было не о чем.

— Он уже большой, — произнесла Кэрол через минуту, и я снова кивнул.

В конце концов порожденная нами тварь выбралась из-под воды. Это случилось в то же утро.

На поверхности океана уже долго лопались пузыри, становясь все крупнее. Показания термометров быстро росли. Внизу разливался свет.

Внезапно в небо ударила широкая струя воды. Фонтан поднялся на невиданную высоту и зазолотился в лучах утреннего солнца, словно голова Зевса, спустившегося с небес к кому-то из своих подружек. Явление Зевса сопровождалось оглушительным ревом.

Постояв перед нами несколько мгновений, златокудрый бог рассыпался сверкающим дождем.

После этого океан разбушевался не на шутку.

Его поверхность корчилась и мерцала, рев то смолкал, то возобновлялся. Снова забил фонтан, затем — другой, третий, четвертый, и каждый — все выше, выше…

Потом «Аквину» задело ударной волной очередного взрыва. Казалось, нас несет куда-то мощным отливом…

Мы были готовы к такому исходу.

Мы не дрогнули.

Отлив все тащил нас, и не было этому конца. От вулкана нас отделяли многие мили, а казалось, до него можно дотронуться рукой.

И снова ввысь ударил бесконечный водяной столб. Он пронзил небосвод и оросил солнце. Он раздался вширь, и у его основания из воды забило пламя.

Быстро сгустились сумерки, и тончайшая пыль наполнила воздух, глаза, легкие. К счастью, облака вулканического пепла проплыли в стороне от нас, словно стая темных птиц. Чтобы хоть как-то защитить легкие от грязи, я закурил сигарету.

В тот преждевременный вечер океан был светел. Казалось, сам потревоженный Кракен лижет днище нашего корабля. Сияние в пучине не угасало; в нем смутно угадывался контур.

Румоко. Конус. Рукотворный остров. Обломок затонувшей Атлантиды, снова поднимающийся к поверхности. Человеку удалось сотворить участок суши. Придет время, и она станет обитаемой. А если мы создадим целый архипелаг…

Да. Возможно, это будет вторая Япония. Человеческой расе необходимо новое жизненное пространство.

Почему меня допрашивали? Кто противостоит нам? Какие у них мотивы? Ведь мы, насколько я понимаю, делаем благое дело.

Я покинул рубку и направился в ресторан.

Там ко мне как будто случайно подошла Кэрол. Я кивнул. Она села напротив.

— Привет.

— Привет.

— Ну как, обмозговал? — спросила она, заказав салат и эрзац-пиво.

— Да.

— Что скажешь?

Я пожал плечами.

— А что тут говорить? Очень уж это внезапно, и, если честно, мне бы хотелось узнать тебя чуточку поближе.

— То есть?

— Я имею в виду старинный обычай, который называется «помолвка». Давай попробуем, а?

— Я тебе не нравлюсь? Я сравнивала наши индексы совместимости — мы должны подойти друг другу. Конечно, я сужу о тебе по «досье», но мне кажется, в этом случае оно не лжет. Ты мне подходишь.

— То есть?

— Я очень много думала о тебе. Пожалуй, я бы могла связать судьбу с гордецом и эгоистом, который знает толк в технике.

Я знал, что ресторан прослушивается, а Кэрол просто не могла об этом не знать. Следовательно, она не случайно завела этот разговор именно здесь.

— Извини, — сказал я. — Слишком внезапно. Дай мне как следует подумать.

— Почему бы нам не отдохнуть где-нибудь вдвоем? Там и подумаешь.

— Где?

— Ну, хотя бы на Шпицбергене.

Выдержав паузу, я сказал:

— Идет.

— Мне надо часа полтора на сборы.

— Ого! Я-то думал, ты имеешь в виду уик-энд. Нет, до конца недели я не могу. Надо еще проверить всю аппаратуру, да и вахтенное расписание…

— Но ведь ты уже закончил свою работу.

Я перешел к десерту — кофе и отменному яблочному пирогу с кедровыми орешками. Не отрываясь от чашки, я медленно покачал головой.

— Я могу договориться, чтобы тебя на денек-другой освободили от вахты, — заметила Кэрол. — Беды от этого не будет.

— Извини, но я не люблю оставлять недоделки. Давай подождем с пикником до конца недели.

Она помолчала, размышляя.

— Ну, ладно.

Я кивнул, доедая пирог.

«Ну, ладно» вместо «да», «хорошо» или «договорились» — могло быть ключевой фразой. Но мне было уже все равно.

Мы направились к выходу. Кэрол шла чуть впереди. Я услужливо распахнул перед ней дверь, и с той стороны мне навстречу шагнул человек.

Кэрол остановилась и обернулась.

— Не надо ничего говорить, — попросил я. — Я замешкался — и влип. Не трать время на перечисление моих прав — я знаю их не хуже тебя. — В руке у мужчины сверкнула сталь, и я поднял руки, добавив: — С Новым Годом!

Но Кэрол все равно процитировала уголовный кодекс, избегая моего хмурого взгляда.

Черт бы побрал мою медлительность! Ее предложение было слишком заманчивым, чтобы походить на правду. Интересно, рассеянно подумал я, легла бы она со мной в постель, если бы того потребовали обстоятельства? Она была права насчет того, что моя работа на «Аквине» закончена. Я собирался «смазать пятки» и позаботиться о кончине Альберта Швейцера в ближайшие двадцать четыре часа.

— Придется тебе все-таки лететь на Шпицберген сегодня, — сказала она. — Там у нас более подходящая обстановка для допроса.

Как бы уклониться от этого любезного приглашения? М-да…

Словно прочитав мои мысли, она заявила:

— Судя по всему, ты не безопасен, поэтому полетишь в сопровождении опытных людей.

— Так ты не составишь мне компанию?

— Боюсь, что нет.

— Нет, так нет. В таком случае, нам остается только проститься. Досадно, что не удалось узнать тебя поближе.

— Не придавай значения моим словам, — улыбнулась она. — Просто надо же было как-то сбить тебя с толку.

— Не буду. Но я так и останусь твоей неразгаданной тайной.

— Прошу прощения, но мы должны надеть на вас наручники, — сказал мужчина.

— Ну, разумеется.

Я протянул к нему руки, но он возразил почти виновато:

— Нет, сэр. Руки за спину, пожалуйста.

Я выполнил его просьбу, но, поворачиваясь, успел бросить взгляд на «браслеты». Они оказались старомодными — такие штампуют по госзаказу. Если как следует прогнуться назад, можно переступить через цепочку, и тогда руки будут впереди. А там, если у меня будет секунд двадцать…

— Один вопрос, из чистого любопытства, — сказал я. — Ты выяснила, почему та парочка вломилась ко мне в каюту? Если ответишь, мне не придется мучиться бессонницей.

Кэрол закусила губу — видимо, колебалась. Но все-таки ответила:

— Они из Нью-Сейлема, «пузыря» на континентальном шельфе Северной Америки. Боялись, что «Румоко» расколет их сферу.

— Расколол?

Помолчав, она сказала:

— Не знаю. Нью-Сейлем пока молчит. Мы пытаемся с ним связаться, но помехи…

— Что?!

— У нас нет с ними связи.

— Ты имеешь в виду, что мы, возможно, уничтожили целый город?

— Нет. Ученые говорят, риск был минимальным.

— Ваши ученые, — сказал я. — Их ученые наверняка были другого мнения.

— Разумеется, — кивнула она. — Их ученые с самого начала организовали «проекту» обструкцию. Они не верили нам и подсылали диверсантов. Пытались сорвать…

— Как жаль, — пробормотал я.

— Чего жаль?

— Не чего, а кого. Парнишку, которого я усадил под кипяток. Ну, ладно, спасибо. Подробности узнаю из газет. Все, отправляй меня на Шпицберген. Прощай.

— Не сердись, — сказала она. — Я выполняю свой долг. По-моему, все правильно. Если ты действительно чист, как белый снег или как лебяжий пух, тебя вскоре отпустят. И тогда я не буду против, если ты вспомнишь наш недавний разговор.

Я усмехнулся.

— Я ведь уже сказал: прощай. Впрочем, спасибо, что ты избавила меня от бессонницы.

— Не надо меня презирать.

— А я и не презираю. Просто я никогда тебе не верил.

Она отвернулась.

— Спокойной ночи, леди. Жаль с вами расставаться, но ничего не поделаешь.

Меня проводили до вертолета. Помогли забраться в салон.

— Она к вам неравнодушна, — заметил человек с пистолетом.

— Вы слишком впечатлительны.

— Если вас отпустят, вы увидитесь с ней?

— Я никогда с ней больше не увижусь, — мрачно ответил я. — И с вами тоже.

Человек с пистолетом усадил меня на заднее сиденье. Потом он и его приятель заняли места у иллюминаторов и велели пилоту взлетать.

Затарахтел мотор, и мы взмыли в небо. Румоко внизу рыкнул и плюнул в небо огнем.

Ева, прости меня. Я не знал. Даже не подозревал, что такое может случиться.

— Нас предупредили, что вы опасны, — сказал человек с пистолетом. — Прошу не делать резких движений.

«Ave, atque, avatque», — простучало в моем сердце.

«Двадцать четыре часа», — мысленно напомнил я Швейцеру.

Забрав у Уэлша свой заработок, я возвратился на «Протей» и дней на десять зарылся в книги по дзен-буддизму. К желанному успокоению это не привело, поэтому я отправился к Биллу Меллингсу и напился в стельку. Протрезвев, я с помощью его передатчика окончательно ликвидировал Альберта Швейцера. Биллу я наплел с три короба о красотке с огромными грудями.

Потом мы отправились на рыбалку. Это заняло две недели. В то время меня вообще не существовало на свете. Я стер Альберта Швейцера с лица земли. И я часто ловил себя на том, что не хочу больше жить.

Когда ты убиваешь человека — пусть даже в безвыходной ситуации — в душе остается ожог, постоянно напоминающий о ценности человеческой жизни.

Это произошло медленно и бесшумно. Есть на свете вирус, о котором многие и слыхом не слыхивали, но к которому я выработал иммунитет. Я сдвинул камень в перстне и выпустил вирус на волю. Только и всего. Я так и не узнал имен конвоиров и пилота. Даже не разглядел толком их лиц.

Вирус убил их за две минуты. Чтобы избавиться от наручников, мне потребовалось меньше двадцати секунд.

Я посадил вертолет у берега, искалечив его и растянув сухожилие у себя на запястье. Выбрался на сушу и пошел прочь.

Охранники и летчик выглядели так, будто их поразил инфаркт миокарда или артериосклероз мозга.

Обстоятельства требовали, чтобы я поглубже спрятался «в тень». Свое собственное существование я ценил чуточку выше, чем существование тех, кто брал на себя смелость причинять мне хлопоты. Но это отнюдь не означает, что мне не было невыразимо тошно.

Кэрол о многом догадается, думал я. Но Центральный интересуется только фактами. Морская вода, проникшая в вертолет, скоро уничтожит вирус. Никто не докажет, что этих людей убил я.

Тем более, что тело Альберта Швейцера, судя по всему, при крушении вертолета было выброшено через люк и унесено отливом.

Если я случайно столкнусь с человеком, знавшим старину Аля, он, несомненно, обознается.

Мне совершенно нечего опасаться. И все-таки, возможно, я иду не тем путем. Мне по-прежнему чертовски тяжко.

Румоко Из Пучины дымится и растет, подобно голливудскому монстру, одному из тех, на ком отыгрываются постановщики фантастических фильмов. Через несколько месяцев он угомонится. На него завезут плодородную почву, и перелетные птицы удобрят ее гуано. Люди высадят красные мангры, которые укрепят приливно-отливную полосу, и поселят на острове насекомых. Когда-нибудь таких островов будет целая цепь, если верить ученым.

Какое ужасное противоречие, скажете вы: создавать новое жизненное пространство для населения Земли и вместе с тем уничтожать старое, убивая при этом тысячи людей!

Да, сейсмический шок повредил сферу Нью-Сейлема. Погибли очень многие.

И тем не менее, летом начнется создание нового вулканического острова — Сына Румоко.

Жители Балтимора-II встревожены не на шутку, но следственная комиссия Конгресса установила, что причина нью-сейлемской катастрофы в конструкционных недостатках сферы. Несколько подрядчиков привлечены к суду, а двое даже объявлены банкротами.

Все это не очень красиво и совсем не величественно, и я никак не могу простить себе, что посадил под душ того паренька. Насколько мне известно, он жив, но навсегда останется калекой.

В следующий раз будут приняты более действенные меры предосторожности, обещают ученые. Но за эти обещания я не дам и ломаного гроша. Я никому и ничему не верю.

Если погибнет еще один город, как погибла ты, Ева, то «проект» будет заморожен. Но я не верю, что навсегда. Его авторы и исполнители сумеют выйти сухими из воды и снова возьмутся за старое.

Пока мы, люди, способны на такое, я не смогу поверить, что для демографической проблемы нет иного решения, кроме создания островов.

Между прочим, я считаю, что в наше время плотность населения можно контролировать, как контролируется все на свете. За такой контроль я и сам проголосую, создав новую личность, и даже не одну — пусть только объявят референдум. Пускай строят новые «пузыри», пускай осваивают околоземное пространство — но никаких Румоко. Людям еще рано играть в такие игрушки.

Вот почему я, Фрэнсис С. Фитцджеральд, даю слово: никогда из пучины морской не появится уродливая макушка третьего Румоко.

Впервые с тех пор, как меня не стало, я возьмусь за серьезное дело не по просьбе Уэлша, а по собственной инициативе. И не потому, что я такой альтруист: просто мне кажется, я в долгу у человечества, на теле которого я паразитирую.

Пользуясь выгодами своего положения, я раз и навсегда покончу с искусственными вулканами.

Каким образом, спросите вы?

В самом крайнем случае, я превращу Сына Румоко во второй Кракатау. В последние недели Центральный, а значит, и я узнал о вулканизме очень много нового.

Я изменю расстановку ядерных зарядов. Рождение нового монстра будет сопровождаться сейсмическими толчками невиданной силы.

Возможно, при этом погибнет немало людей. Но и без моего вмешательства Румоко II наверняка уничтожит не меньше человеческих жизней, чем Румоко I.

Я надеюсь, на этот раз мне удастся проникнуть в верхний эшелон руководства «проектом». Наверняка, следствие, которое ведет Конгресс, вызовет значительные кадровые перестановки. Появится много вакансий. А если учесть, что я и сам могу создавать вакансии…

Человечеству будет за что благодарить отцов «проекта», когда потрескается несколько сфер, а над Атлантикой вырастет огнедышащий Эверест. Вас, читатель, забавляет моя самонадеянность? Смею вас заверить: я не бросаю слов на ветер.

Блесна полетела за борт. Билл глотнул апельсинового сока, а я сигаретного дыма.

— Так говоришь, инженер-консультант? — спросил он.

— Угу.

— А не страшновато?

— Не привыкать.

— Ну, ты молодец. А я, знаешь, жалею, что в жизни ничего не происходит.

— Не жалей. Оно того не стоит.

Я смотрел в пучину, способную порождать чудовищ. Волны лизали край восходящего солнца; ветер был ласков и прохладен. День обещал быть прекрасным.

— Так говоришь, подрывные работы? — спросил он. — Занятно.

И я, Иуда Искариот, посмотрел на него и сказал:

— У меня клюет. Давай-ка бидон.

— И у меня! Погоди-ка!

По палубе, словно пригоршня серебряных долларов, рассыпался день. Вытащив рыбину из воды, я убил ее ударом палки по голове. Чтобы не мучилась.

Снова и снова я твердил себе: «Тебя нет!». Но не мог в это поверить, как ни старался.

Ева, Ева…

Прости меня, любовь моя. Как хочется, чтобы на мой лоб снова легла твоя рука…

Как прекрасно это серебро! И волны — синие и зеленые. И свет. Как прекрасен свет!

Прости меня…

— Клюет!

— Спасибо.

Я подсек. «Протей» медленно несло течением.

Все мы смертны, подумал я.

Но от этой мысли мне не стало легче.

Перед Рождеством я снова послал открытку Дону Уэлшу.

Не спрашивайте, зачем я это сделал.

Дэнни Плэчта Оживили

Грэхем Кракен лежал на смертном одре. Сквозь туман, застилавший глаза, он обшаривал взглядом ставший вдруг необычайно высоким потолок и вслушивался в слова утешения.

— Все шансы на вашей стороне, — говорил врач. Кровать, казалось, напряглась под Кракеном. Дружины матраца стали вдруг жесткими.

— Придет день… — Голос врача доносился до него словно приглушенный металлический звон. — Придет день, когда медицинская наука настолько уйдет вперед, что вас смогут оживить. Тем временем ваше замороженное тело будет в целости сохранено. — Металлический звон становился все глуше. — Придет день, когда наука восстановит ваше тело, и вы будете жить снова.

Грэхем Кракен умер легко, и труп его был заморожен.

Кракену пригрезилось, будто находится он в Майами-Бич, и глаза его открылись. В полутьме комнаты, в которой очнулся Грэхем Кракен, он, поморгав немного, разглядел посетителя, сидевшего подле его кровати. — Доброе утро, — сказал незнакомец. Кракен отметил про себя, что посетитель был лысым, пожилым джентльменом с приятным лицом.

— Доброе утро, — дружески отвечал Кракен. — У вас в ушах красивые серьги.

— Благодарю вас, — сказал посетитель. — Это антенны.

— Что?

— Это антенны транзисторных приемников, встроенных в мочки моих ушей.

— Неужто?

— Стерео.

— Великолепно, — сказал Кракен. — Как вы их выключаете?

— Не выключаю совсем, — отозвался посетитель. — Говорите чуточку громче, пожалуйста.

— Виноват, — сказал Кракен. — Не знал.

— Чудесная сегодня погода.

— По правде сказать, я не успел заметить. Кстати, что-нибудь сделано в этом направлении?

— Ну, кое-чего добились на короткое время, — сказал пожилой джентльмен. — Но пришлось отказаться.

— Вероятно, много противоречивых желаний?

— Боюсь, что так.

— Жаль.

Кракен бросил взгляд на окно, завешанное тяжелой шторой. В этот самый момент стекло за шторой разлетелось вдребезги.

— Что это? — спросил Кракен. — Беспорядки?

— Нет, — ответил посетитель. — Сверхзвуковой транспорт.

Запасной лист стекла автоматически вдвинулся на место разбитого.

— Догадываюсь, что у вас множество таких новинок.

— Все как бы само собой происходит.

— Между прочим, — полюбопытствовал Грэхем Кракен, — который теперь год?

— Две тысячи восемьдесят восьмой, — ответил посетитель.

— Да, — заметил Кракен, — бежит времечко.

— Год от года почти ничем не отличается, — пожаловался незнакомец.

— Как насчет денег? — поинтересовался Кракен. — Мое имущество сохранилось?

— Боюсь, что нет, — сказал посетитель. — Мне пришлось заплатить за ваше оживление.

— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил Кракен. Он заметил, что сквозь штору пробились солнечные блики.

Кракен приподнялся на локте. От этого движения у него закружилась голова.

— Постарайтесь, пожалуйста, не двигаться, — сказал посетитель. — Вам необходимо набраться сил перед пересадкой сердца.

— Как? — Кракен откинулся на подушки. — Разве с моим сердцем что-нибудь не в порядке?

Посетитель неторопливо поднялся.

— С вашим все в порядке, — ответил он, — но мое что-то пошаливает.

Пирс Энтони Не кто иной, как я…

Рисунки из журнала «If», 1969, № 10

1

— Администратор, — через «переводчика» изрек Уустриц, — должен уметь справиться с проблемой, которая не по зубам его подчиненным.

— Разумеется, — согласился доктор Диллингэм, впрочем, без всякого энтузиазма.

Диллингэм только что вернулся со стажировки в Университете Администрирования. Хотя отметки в его Сертификате Потенциальных Достижений были достаточно высоки, доктора мучили сомнения, достоин ли он высокого поста Заместителя Директора Института Протезирования при Галактическом Университете. Правда, пост этот был временным: отработав семестр, Диллингэм вернется продолжать административное образование. Если, конечно, отделается от Уустрица.

— Мы получили вызов с Металлики. Это одна из роботоидных планет, — продолжал директор.

«Переводчик» заменял непонятные термины описательными словами. Подлинное название планеты ничего бы не сказало Диллингэму. Это правило было обоюдным. Когда Диллингэм говорил: «человек», Уустрицу наверняка слышалось что-то вроде «волосатой гусеницы».

— Там сложилась драматическая ситуация. Поэтому они решили обратиться к нам. Я не уверен, что проблема чисто стоматологическая, но на месте разберемся.

Диллингэм облегченно вздохнул. Он было испугался, что придется лететь одному. По правилам Уустриц, прежде чем доверить заместителю самостоятельную работу, обязан был брать его с собой на задания в качестве наблюдателя.

Теперь же на карту была поставлена репутация Университета. Каждый шаг директора становился событием галактического масштаба. Не бог весть каким событием, но все-таки…

— Я заказал билеты на троих, — отрывисто сказал директор. Его голос гулко резонировал в раковине, и «переводчик» послушно передал интонацию.

— Поездка займет сорок восемь часов. Потрудитесь перенести все ваши свидания и дела.

— Билеты на троих? — У Диллингэма еще не было ни дел, ни свиданий, и директор об этом отлично знал.

— Само собой разумеется, что нас будет сопровождать моя секретарша, мисс Тарантула.

«Переводчик» не имел в виду ничего дурного, но, услышав это имя, Диллингэм вздрогнул.

— Она чрезвычайно полезна. Так и норовит вцепиться в самую суть дела и, так сказать, высасывает из нее все соки.

Вот именно.

Университетский лимузин промчал их мимо пикетирующих студентов и через три световые минуты доставил на вокзал. Диллингэм задумался, чего бы могли добиваться студенты. Он уже видел одну демонстрацию по пути в университет, но не успел выяснить, в чем дело.

Мисс Тарантула поджидала их на вокзале. Она быстро затолкала своими восемью острыми ногами человека и моллюска в подъемник галактического лайнера. Затем поставила туда же чемоданы и инструменты.

— Ознакомьте, пожалуйста, доктора Диллингэма с проблемой, — сказал Уустриц, едва они устроились в купе. Небольшой «переводчик», встроенный в стену, создавал полную иллюзию того, будто директор говорит по-английски. — А я пока сосну.

С этими словами он втянул конечности в раковину и прикрыл створки.

— С удовольствием, — сказала мисс Тарантула, деловито оплетая паутиной свой угол купе. Она говорила, не прерывая работы:

— Металлика — одна из самых отсталых роботоидных планет, опустошенная несколько тысячелетий назад в ходе известного восстания джаннов. В настоящее время там ведутся археологические раскопки с целью обнаружения остатков культуры джаннов и воссоздания основных черт их уникальной цивилизации. Предполагалось, что джанны были либо уничтожены, либо захвачены в плен и затем разобраны на составные части. Однако недавно одного из них обнаружили в подземных развалинах.

— Вы хотите сказать — скелет одного из них? — прервал Диллингэм.

— Нет, доктор. Целого робота.

Ах, да. Он совсем забыл, что разговор идет о роботе. О металле и керамике вместо плоти и крови.

— Должно быть, он основательно проржавел.

— Джанны не ржавеют. Они — суперроботы, неразрушимые и практически бессмертные. Найденный робот был выведен из строя…

— Вы хотите сказать, он живой? Спустя несколько тысяч лет…

— Живее некуда.

Секретарша закончила плести паутину и удобно устроилась в ней, словно в гамаке. Возможно, она опасалась перегрузок, хотя в лайнере они пассажирам не угрожали.

— Единственное, что мешает роботу нормально функционировать, — зубная боль. Туземцы не осмеливаются к нему приблизиться, а до тех пор пока робота не удастся извлечь, нельзя продолжать раскопки. Вот они и обратились к нам.

Диллингэм свистнул, представив себе, какой должна быть зубная боль, чтобы она на тысячи лет могла вывести из строя бессмертного, неуязвимого робота! Как хорошо, что работой будет руководить Уустриц.

Интересно, подумал он, что они намереваются делать с джанном, после того как его вылечат? Да и к чему роботу зубы? Роботы, с которыми ему приходилось встречаться, даже роботы-дантисты, ничего не ели.

Металлика была отсталой планетой. Бордюр из ржавых кораблей, окружавший посадочное поле, придавал космодрому облик свалки. Единственная обветшалая башня управляла посадкой корабля. Отсутствовала даже посадочная сеть, которая обычно подхватывает корабль в пространстве и мягко опускает на планету.

Однако гостей встретили тепло и сердечно.

— Вы директор? — спросил маленький зеленый робот, пользуясь колченогим передвижным «лингвистом». — Мы не смыкали глаз в ожидании Вашего спасительного приезда.

Мисс Тарантула прошипела:

— Кстати, роботы никогда не спят.

— Мы крошки в рот не взяли, считая часы, оставшиеся до прибытия Вашего превосходительства.

— Кстати, роботы ничего не едят, — отметила мисс Тарантула.

Зеленый робот развернулся, поднял металлическую ногу и нанес сокрушительный удар по основанию «лингвиста». «Лингвист» завопил, издал серию металлических скрипов и наконец произнес:

— Мы два дня не смотрели телевизор.

— Это уже ближе к истине, — заметила мисс Тарантула. — Робот, утративший интерес к телевидению, и в самом деле находится в крайне расстроенных чувствах.

С такой секретаршей, подумал Диллингэм, администратору мудрено совершить ошибку. Он был рад, что еще в Университете они запаслись маленькими «лингвистами» для приватной связи. Существует принципиальная разница между маленькими «лингвистами» и большими «переводчиками». «Лингвисты» отличаются от «переводчиков», как мотоциклы от реактивных самолетов. Они портативны, дешевы и надежны. Поэтому их широко используют по сей день, особенно на отсталых планетах. Достаточно вложить в «лингвиста» одну или две языковые ленты — и вам обеспечена тайна разговора: «лингвист» не понимает прочих языков.

— Итак, что вас беспокоит? — небрежно спросил Уустриц.

Диллингэм немедленно вспомнил Заповеди Администратора, столь недавно им усвоенные. Одна из них гласит: «Никогда не задавай клиенту вопроса, если не знаешь на него ответа».

Маленький робот принялся велеречиво объяснять суть дела. Диллингэм отвлекся. Он все уже слышал от мисс Тарантулы, причем ее рассказ был короче и толковее. Интересно, думал Диллингэм, как роботы производят на свет себе подобных? Существуют ли на свете особи женского и мужского рода? Женятся ли они? Есть ли у них понятие стыда, бывает ли металлическая порнография и разбитые железные сердца?

— Директор, — тихо сказала Тарантула по приватной сети.

Уустриц направил на нее приемную антеннку, спрятанную в огромной раковине, не прерывая при этом речи зеленого робота. Диллингэм последовал его примеру.

— Срочный вызов из Университета. — Галактический приемник был укрыт где-то в ее мохнатом теле. — Неорганизованная студенческая демонстрация проникла в наше крыло Университета. Они роются в папках…

Глаза Уустрица, качавшиеся на тонких ножках, загорелись зеленым огнем.

— Клянусь кипятком! — вскричал он.

Робот прервал свой доклад.

— Простите, директор. Вы сказали «перегретое машинное масло»?

Его антенна задрожала, свидетельствуя о том, как он расстроен.

— Продолжайте, директор! — рявкнул Уустриц. — Я вызываю срочный корабль домой. Мои папки!

И он умчался по посадочному полю к диспетчерской с такой скоростью, на какую только были способны его мягкие ножки. Мисс Тарантула поспешила за ним.

— Неужели он сказал «перегретое машинное масло»? — волновался зеленый робот. От него попахивало горелой изоляцией. — Быть может, он и очень Важный Ученый, но употреблять такие слова…

— Нет, конечно, нет, — заверил его Диллингэм. — Он никогда не позволил бы себе столь грубого выражения. Я думаю, виновата царапина на ленте «лингвиста».

Диллингэм подозревал, что «лингвист» тут ни при чем — он правильно передал смысл выражения. Его собственный прибор не был приспособлен для перевода неприличных слов. Иначе он сам бы сгорел со стыда. Уустриц и впрямь был сильно взволнован.

— Ага, — успокоился робот. — Итак, вы все-таки беретесь за работу, хотя он смылся?

— Разумеется, — Диллингэм от души надеялся, что «лингвист» не уловит дрожи в его голосе. — Директор вовсе не смылся. Он поручил это дело мне. Наш Университет неукоснительно выполняет свои обязательства.

По правде говоря, Диллингэм предпочел бы согласиться со словами робота. Ему следовало с самого начала догадаться, что этим все кончится.

— Я полагаю, пора отправиться к пациенту.

Роботам свойственны эмоции. Зеленый робот с неподдельной радостью отвез Диллингэма к раскопкам. Они летели в старинном автолете над острыми вершинами скал. В этом мире были растения, но и они казались металлическими. Вряд ли человек согласился бы здесь поселиться, хотя дышать было нетрудно да и температура и сила тяжести были вполне подходящие.

С тяжелым вздохом автолет опустился на землю.

— Я не осмеливаюсь идти дальше, — сказал зеленый робот, в ужасе тряся головой. — Джанн лежит там, в яме. Когда кончите работу, дайте мне знать и я вас подберу.

Едва Диллингэм сошел вниз по трапу, неся чемоданчик с инструментами, как робот развернул машину, запустил мотор и улетел.

Диллингэм остался один.

Каким же должен быть робот, которого боятся даже его собратья? Если он так опасен, не пытались ли они уничтожить его, но не смогли? Правда ли, что джанны неуязвимы?

Он подошел к яме и заглянул в нес.

На дне ямы, полузаваленный обломками породы, лежал гигантский робот. Судя по видимой его части, он был никак не меньше двенадцати футов в длину. Броня его блестела как зеркало, несмотря на века, проведенные под землей. В могучем торсе, казалось, пульсировала скрытая энергия.

До ушей Диллингэма донеслось тонкое отчаянное жужжание. Он сразу уловил в нем нотки боли. И хотя Диллингэму мало приходилось общаться с роботами, он чутко реагировал на чужое несчастье с любым живым существом, будь оно создано из плоти или металла. Да, это существо было живым — настолько живым, насколько это возможно для робота. И оно страдало. Большего Диллингэму не требовалось.

Голова робота представляла собой куб стороной в два фута. Лицевую ее часть перерезало углубление, напоминающее ящик. Ящик был наполовину засыпан песком, и сквозь слой песка что-то светилось.

Обычно у роботов рта нет, но в отдельных моделях предусмотрены отверстия — туда поступают и затем перерабатываются особые вещества. Передаточные механизмы в этом отверстии, при некотором воображении, можно считать зубами. Теперь, когда Диллингэм оказался лицом к лицу с пациентом, в его уме всплыла информация, полученная некогда в Университете. (За время учебы приходилось впитывать уйму информации.) Он понял, что знает, как вести себя дальше. От серьезного ремонта он отказался сразу — можно было совершить непоправимую ошибку. Робот был сложной машиной, а кроме того, считался несуществующим.

Если его внутренние составные части были построены по тому же принципу, что и у современных роботов, псевдозубы призваны выполнять двойную задачу: поэтому у них невероятно твердая поверхность для дробления породы и тончайшее внутреннее строение для обработки информации.

Когда-то, еще до Университета, Диллингэму пришлось столкнуться со сходной ситуацией на планете Электролюс. Вышедший из строя зуб вызывал не только порчу рта. Короткое замыкание в зубе нарушало нормальное функционирование мозга и выводило из строя весь организм.

Диллингэм очистил пылесосом рот от песка и заглянул внутрь. Один из зубов светился и был горячим на ощупь. Болезненное жужжание вызывалось высокой температурой. Исследование с помощью тончайших инструментов подтвердило первоначальный диагноз: короткое замыкание.

— Ну что ж, джанн, — сказал доктор, не ожидая услышать ответа, — пожалуй, диагноз мы установили.

Диллингэм готовил инструменты, полагая, что в нынешнем состоянии робот вряд ли услышит или поймет его слова.

— К сожалению, у меня нет инструментов, чтобы вылечить зуб. Нет у меня и запасного зуба. Но я смогу облегчить положение, создав блокаду. Иными словами, отключив зуб от сети. Эта операция даст возможность функционировать остальным системам. А уж в настоящей клинике вам заменят больной зуб на здоровый. Кстати, на вашем месте я бы не затягивал с этим. Моя блокада не долговечна, и в ваших же интересах не допустить рецидива.

Любой местный дантист мог бы провести эту операцию. Почему же этого не было сделано? Чего они испугались? Почему допустили, чтобы их престарелый родственник так страдал? Вряд ли единственный уцелевший джанн может представлять опасность для целой планеты.

Диллингэм пожалел, что не заглянул в учебник истории и не прочел о восстании джаннов. Быть может, именно особенностями восстания и объясняется странное поведение туземцев? Но приходилось торопиться. А пока единственным очевидным фактом оставался страдающий робот, который нуждался в помощи дантиста.

Доктор приготовился к операции. Он наложил блокаду и запаял провода. Сама по себе работа была пустяковой. Умение Диллингэма пригодилось для подготовки электронного оборудования, проверки напряжения и определения проводников.

Жужжание стихло. Больной зуб начал остывать. Джанн чуть приподнял блестящую руку. «Н-н-н-н», — произнес он. Звук исходил из отверстия во лбу. На виске тускло загорелась лампа. Глаз?

Довольный удачной операцией, Диллингэм отступил на несколько шагов в ожидании дальнейших событий. Он хотел убедиться в том, что работа выполнена добросовестно. Этого требовал профессиональный долг. Если пациенту станет хуже, придется повторить операцию.

Земля и камни, покрывавшие нижнюю часть тела джанна, осели. Показалась массивная сверкающая нога. Джанн приподнялся. Тело его ослепительно блестело. Он являл собой совершенную машину.

— Н-не к-кто… — произнес он, приподнявшись и направив антенну на Диллингэма.

Был ли это стон или робот хотел что-то сказать? Если он заговорит, то язык его будет непонятен — ведь язык джаннов не заложен в «лингвиста». Придется судить о намерениях робота по его действиям.

Джанн встал, угрожающе нависнув над дантистом.

— Не кто иной, как я… — проревел он оглушительно, и голос его был подобен басам огромного органа.

Не кто иной, как я? Это звучало совсем по-английски, и «лингвист» не имел к переводу никакого отношения.

— Вы… ты?.. — только и вымолвил пораженный Диллингэм.

Даже если в роботе и встроен большой «переводчик», английского языка он знать не мог. Ведь джанн находился под землей несколько тысячелетий.

Джанн уставился на доктора призматическими линзами, открывающимися на гладкой поверхности головы. Лучи солнца отражались от его стального торса, и струйки дыма, поднимавшиеся от кончиков пальцев, делали его похожим на радугу в тумане.

— Не кто иной, как я, — прорычал робот, — лишит тебя жизни!

— Тут явное недоранимание, — сказал Диллингэм, осторожно отступая назад. — Я хотел сказать, недопорумение… — Он замолк, пытаясь собраться с духом. — Я не был… я не мог… Я хочу сказать, что я починил вам зуб, и по крайней мере…

Тут Диллингэм наткнулся на камень и упал.

Джанн сделал шаг по направлению к нему — и земля дрогнула.

— Ты дал свободу мне, — заявил робот, умерив силу голоса, но не снизив решительности тона. — И замыкание короткое исправил!

2

Диллингэм, сидя на земле, отполз назад.

— Да! Именно так! Это я и сделал!

Джанн протянул вперед сверкающую руку и, словно пушку, направил на Диллингэма палец.

— Внимай, о смертный, я тебе поведаю…

Диллингэм замер. Слова гиганта вселили в него ужас.

— За дни и годы битвы между джаннами И мелкими соперниками их Имел я пагубную неосторожность На мину, не заметив, наступить. Я власть над телом сразу потерял, Я боль познал, но был мой разум ясен. Война все шла, меня не отыскали. Я слышал все, не мог прийти на помощь, Мой жребий горек и прискорбен был. Текли тысячелетия, и я Дал слово, что тому, кто мне поможет, Я все богатства мира подарю. Никто не шел. Тогда себе сказал я: «Любые три желания тому, Кто мне поможет, выполню послушно». Но и тогда спасенье не пришло. Я в ярость впал, мой гнев был беспределен. И я поклялся, что теперь того, Избавит кто меня от страшной боли, Убью своей рукой. Не кто иной, лишь я его убью. И ты моей стал жертвой.

Диллингэм понял, что перед ним сумасшедший. Испорченный зуб явно связан с центрами разума. Но исправлять положение было поздно. Джанн никогда больше не подпустит его к зубу. Он убьет его куда раньше.

От слов робота повеяло чем-то знакомым. Дух, заточенный в бутылку и поклявшийся убить того, кто его освободит… Рыбак находит бутылку, вынимает пробку…

Теперь он понял, почему обитатели планеты с такой настороженностью относились к его пациенту. Кто знает, как поведет себя робот в момент освобождения? Какой клятве окажется верен?

Кстати, как удалось выпутаться тому рыбаку в сказке?

Джанн пошатнулся. Диллингэм отпрянул в сторону.

— Мои аккумуляторы совсем, — пожаловался робот дантисту, — Иссякли, истощились за столетья.

И если б осторожности инстинкт По злой случайности не отключился, Я бы опасность эту уловил. Не тратил бы усилий и энергии На то, чтоб эти камни разбросать И объяснять тебе мое желанье. Теперь же я почти…

Приятные новости! Диллингэм выпрыгнул из ямы и бросился бежать.

— О смертный, — преследовал его громовый голос.

Неужли ты теперь Меня оставишь в этом положенье? В глубокой яме, из которой я Без посторонней помощи не выйду?

Диллингэм, проклиная себя, почувствовал, что мольбы робота его тронули. Он остановился.

— Если я вам помогу, откажетесь ли вы от своих попыток убить меня?

— О смертный, к сожаленью моему, От клятвы древней мне не отказаться. Не кто иной, как я, лишит тебя…

— Тогда чего ради я вам буду помогать?

Но джанн, истративший остатки энергии, смог лишь произнести:

— Не кто иной…

И замолчал.

Диллингэм, презрев осторожность, вернулся к яме и заглянул в нее. Джанн лежал на дне, лампочка в его голове чуть светилась.

Диллингэм с облегчением вздохнул и пустился в долгий путь к космодрому. Ну что ж, свой долг он выполнил. Избавил джанна от зубной боли. Зеленого робота он вызвать не мог, так как сигнальное оборудование осталось на автолете, а «лингвист» действовал на ограниченном расстоянии.

Он шел несколько часов. Саквояж заметно потяжелел, но он его не бросал. На ногах появились пузыри, в горле пересохло. Он мечтал лишь об одном — утолить жажду. Единственный ручей, встретившийся ему на пути, был наполнен отработанным машинным маслом. Он и не представлял, как далеко залетел на автолете.

Несмотря на собственные страдания, мысли Диллингэма вновь и вновь обращались к гигантскому джанну. Операция прошла успешно, горько усмехнулся он, но пациент скончался. Образ робота, умирающего от недостатка энергии, мучил доктора. Выполнил ли он свой долг до конца? Смерть вместо страдания, боли? Как он молил: «О смертный, неужли ты теперь меня оставишь в этом положенье?..»

Нет, ему просто повезло, что он не погиб. Никогда в жизни не приблизится он к неблагодарной машине.

Но призыв робота по-прежнему звучал в его ушах.

Наконец Диллингэм достиг космодрома и вошел в зал «Для иных форм жизни». В зале было душно и жарко, но там было то, в чем он нуждался. Доктор напился и тщательно перевязал ноги. Его миссия была закончена. И если бы не последняя мольба…

— Скажите, — спросил он, — что представляла собой мораль джаннов? Могли ли они давать клятвы и держать их?

Внутренний «переводчик» вокзала прочистил пыльный динамик и ответил:

— Древние роботы-джанны отличались высокими моральными устоями. Они обожали давать клятвы. Их конструкция не давала им возможности изменять данному слову. И если они клялись, то лишь полное разрушение могло заставить их отказаться от выполнения клятвы.

Итак, судьба его зависела от конструктивных особенностей машины. Но обречь это благородное существо на медленную смерть…

— Какими источниками энергии пользовались джанны?

— Обычно они заряжались от уникальной силовой установки, секрет которой утерян вместе с ними, — сказал «переводчик». — Микроскопическая установка снабжала их энергией на несколько веков. В случае необходимости они могли черпать энергию практически из любого источника.

Из любого источника, за исключением, видимо, солнечного света и внутреннего тепла планеты. В данном случае энергии хватило на сорок столетий, несмотря на короткое замыкание.

— Когда отправляется следующий лайнер в Галактический Университет или в его окрестности?

— Примерно через восемнадцать часов.

Времени достаточно.

— Вызовите автолет и нагрузите его электрическими батареями. Я сам его поведу.

Диллингэм знал, что ему, как представителю Галактического Университета, кредит гарантирован. Он мог заказать и получить без проволочек и возражений практически все на планете. Даже если расходы превысят норму, Университет оплатит их не моргнув глазом, но по возвращении заставит его отчитаться. Репутацию надо поддерживать любой ценой.

Автолет поджидал его у входа в вокзал. Диллингэм доковылял до машины и взобрался в кабину. Управление машиной трудностей не представляло.

Через несколько минут он уже приземлился у ямы. Джанн лежал лицом вниз в той же позе. Лампа на голове горела чуть ярче, свидетельствуя о том, что аккумуляторы постепенно заряжаются. И если бы не то обстоятельство, что блокада, сделанная Диллингэмом, была временной, робот когда-нибудь сумел бы самостоятельно выбраться наружу.

Диллингэм вытащил из автолета батареи и поставил их рядом с роботом.

— Я привез вам источник энергии, — сказал он. — Это совсем не означает, что я одобряю ваше поведение… но я из принципа не могу позволить живому существу страдать или погибнуть, если в моих силах это предотвратить. К тому времени, как вы зарядитесь, я буду далеко. Вам придется самому отыскать постоянный источник энергии, так как этих батарей хватит лишь на несколько часов.

Сверкающая рука джанна потянулась к батареям. Диллингэм прыгнул в автолет и был таков.

— Не кто иной, как я… — донеслось вслед.

Ну и глупец же он! Джанн вознамерился убить его, а он, Диллингэм, возвращает робота к жизни. Конечно, глупец! Кто, как не он, год назад бросил учебу и отправился на помощь к недостойному Уустрицу только потому, что тот находился в тяжком положении? Тогда все обошлось. Хорошо, что Уустриц стал директором, но на сей раз счастливых случайностей не предвиделось. Он имел дело с целеустремленной машиной, а не с существом из плоти и крови. И поэтому лучше убраться с планеты, прежде чем джанн обретет силу.

— Не кто иной, как я…

Диллингэм подпрыгнул и чуть не перевернул автолет. Он уже отлетел на милю от ямы и несся на большой скорости, но голос джанна звучал явственно, совсем рядом. Диллингэм беспокойно обернулся.

— Не кто иной, как я, тебя убью, — прозвучало по автолетному «лингвисту».

Диллингэм немного успокоился. Ничего удивительного, что джанн смог подключиться к «лингвисту». Весь его организм являл собой единую электронную схему.

— Я вижу, вы уже пришли в себя, — сказал Диллингэм.

— О смертный, всем тебе теперь обязан я. Вторично спас меня ты от судьбы Страшнее разрушенья. Те батареи, что ты мне принес, Слабы. Я не могу подняться в воздух, Но я иду пешком по направленью К источнику энергии. Затем… Не кто иной, как я, тебя убью.

— Понятно, — сказал Диллингэм.

Итак, робот может летать. Оказывается, джанны в своем развитии далеко шагнули вперед — Диллингэму никогда не доводилось слышать, чтобы роботы самостоятельно поднимались в воздух. Что, если гигант сумеет догнать автолет и от него негде будет укрыться? Внезапно Диллингэм ощутил себя беззащитным. Он почувствовал, как покрывается холодным потом.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы достичь источника питания? — спросил он.

— Стандартная установка джаннов в рабочем состоянии закопана в десяти милях от меня. Мне хватит двадцати минут, чтобы ее откопать. Затем я буду вновь жизнеспособен.

Двадцать минут? Лайнер Диллингэма отправляется почти через сутки.

Показался космодром. Но где спрятаться от вездесущего робота?

— Так ли уж обязательно убивать меня?

— О смертный, я убить тебя поклялся…

— Неужели никак нельзя обойти эту клятву?

— Есть выход. Если ты умрешь скорей, Чем я тебя настигну.

— А нельзя ли списать эту клятву как безнадежный долг?

— Не кто иной, как я…

— Я уже запомнил это выражение.

Не прозвучало ли в голосе робота сожаление?

— Но обстоятельства могут позволить…

— …тебя убью.

Нет, в тоне робота не слышалось сомнений.

Диллингэм предпринял еще одну попытку.

— Джанн, ваша клятва убить меня относилась к первому разу. Но я вторично вас спас. Быть может, вы поклянетесь по этому поводу…

Пауза.

— Об этом, смертный, я и не подумал. Вторую клятву я даю тебе. Имеешь право загадать ты три Желания. Я их, клянусь, исполню. Тогда с тобой в расчете будем мы.

— Отлично. Первое мое желание: отмени свою первую клятву.

Диллингэму послышалось нечто вроде смешка.

— Спешишь, о смертный. Ты перехитрить Желаешь джанна. Это не удастся. Лишь после выполненья первой клятвы Приступим к выполнению второй.

— Но как же я могу воспользоваться второй клятвой, если буду мертв?

— О смертный, постарайся же понять, Не я придумал наш моральный кодекс. Что было первым, первым будет впредь.

Все ясно. Диллингэм снизился у вокзала, перевел дух и бросился к кассе.

— Дайте мне билет на первый же отлетающий корабль! Куда угодно. Есть ли корабль в ближайшие пятнадцать минут?

Синий робот, пальцы которого оканчивались резиновыми штампами, удивился:

— Что-нибудь случилось, директор?

— Ваш джанн хочет меня убить.

— Прискорбно. Мы опасались чего-нибудь в этом роде. Не будете ли вы так любезны покинуть это помещение, прежде чем джанн вас догонит? Мы не застрахованы от военных действий.

— Военных действий?

— С джаннами не был заключен мирный договор, так как мы полагали, что их не существует. Мы до сих пор находимся с ними в состоянии войны. Если джанн разрушит вокзал, чтобы до вас добраться…

Диллингэм понимал, что кричать на машину бессмысленно, но нервы его не выдержали:

— Неужели вы не отдаете себе отчета, что, как только джанн расправится со мной, он примется за вас? Ладно, если вы хотите, чтобы я вышел отсюда и встретил его снаружи…

— Вы правы, пожалуй, в наших интересах, чтобы вы пожили у нас еще немного, пока мы подготовимся к обороне.

— Срочно посадите меня на корабль, и этим вы решите все свои проблемы, — сухо сказал Диллингэм.

Кто мог подумать, что мирная профессия протезиста послужит причиной таких событий?

Он очутился на борту корабля, отправлявшегося к Рискухе, планете, посвятившей себя популярной зимней охоте на мамонтов. По крайней мере там есть современный космодром, откуда проще простого добраться до Университета. Дома он сумеет найти способ обезвредить джанна, если тот все-таки рискнет отправиться вслед за ним в космос.

Впрочем, зачем ждать?

— Личный вызов к директору Уустрицу, Институт Протезирования, Галактический Университет, — сказал Диллингэм «переводчику».

Затем он назвался, чтобы было известно, кому присылать счет за переговоры. Чем хороши «переводчики», — они знают буквально все языки.

— Рад вас слышать, — сказал Уустриц.

Даже в переводе, с расстояния в несколько световых лет, в голосе его отчетливо слышались нотки заправского оратора.

— Когда вас ждать?

— Боюсь, не скоро. Понимаете, я направляюсь в другую сторону…

Грубый гнусавый голос прервал его:

— Мы требуем, чтобы перевод с курса на курс определялся длительностью обучения. Мы требуем снижения платы за обучение трудным предметам. Более того…

— Чепуха! — воскликнул Уустриц. — Я могу сделать вам контрпредложение: длительность обучения будет зависеть от того, на каком курсе вы обучаетесь, и плата за обучение не будет взиматься после получения диплома. Вы же, Муравьед, долго в Университете не продержитесь и вопрос о вашем дипломе будет иметь, я бы сказал, чисто академический интерес.

Муравьед! Диллингэм узнал этот голос. Всего год назад Муравьед поступал в его группу и пользовался шпаргалками на вступительном экзамене, хотя вряд ли в этом нуждался. Теперь же он руководит студенческой демонстрацией.

— Вы меня слышите, Диллингэм? — раздался голос Уустрица. — Они нас заперли в экзаменационном зале. Мы требуем подкрепления.

— Заперли? Всех преподавателей?

— Всех, кто был на территории Университета, когда они сюда ворвались. Я здесь с Серо-буро-малиновым, К-9, Осиногнездом и Электролампом. Я не уверен, что вы со всеми знакомы.

— Я помню Осиногнезда. Он принимал у меня экзамены в Совещательную Комиссию. Никогда не забуду…

— Мы требуем, чтобы раз в два года нам предоставляли отпуск с сохранением стипендии на весь семестр, — продолжал Муравьед.

— Целый семестр? Рядовым студентам? — возопил Уустриц. — Наш бюджет не позволяет предоставлять такие отпуска даже преподавателям. Если вы немедленно не откажетесь от этого требования, то вам придется отрабатывать целый семестр на университетской помойке. Я это гарантирую. Вам удалось починить джанна?

Диллингэм вздрогнул, осознав, что последние слова относились к нему. Он ценил умение директора вести одновременно два разговора.

— Именно поэтому я вас и вызвал. Джанн…

— Эге! Он вышел на внешнюю связь! — крикнул один из студентов. — Это нечестно!

— Погодите, — взмолился Диллингэм.

— А, это Диллингэм, — сказал Муравьед. — Я его знаю. Он перебежчик! Отключите его.

Диллингэм промолчал.

— Вареный рак! — выругался Уустриц. На панели «переводчика» вспыхнула красная лампочка — это означало, что «переводчику» приходится передавать значение неприличного выражения. — Доктор, немедленно возвращайтесь обратно.

— Что вы там болтаете, директор? — вмешался Муравьед.

Заработала глушилка, и Диллингэм не смог разобрать более ни слова. Он снова остался один. И неприятности его не шли в сравнение с неприятностями Уустрица.

Не успел Диллингэм отключиться, как «переводчик» снова ожил.

— Не кто иной, как я…

О нет!

— Значит, вы можете подключаться и в космическую сеть? Удивительное достижение для того, кто четыре тысячи лет провел под землей.

— Несмотря на некоторую ограниченность в движениях, я следил за прогрессом, как бы ничтожен он ни был.

— Поэтому вы и говорите на моем языке, даже без «переводчика»? Пока я лечил вам зуб, вы на расстоянии скопировали записи «лингвиста»?

— И это было.

— Так почему бы вам не пользоваться современным разговорным языком вместо этих старомодных виршей?

— О смертный, это не в моей натуре.

— Мне кажется, что не в вашей натуре было бы убивать человека, который пытался вам помочь. Дважды. Но, конечно, я не джанн и не мне судить о ваших моральных устоях.

— Я на Рискухе буду ждать тебя.

У Диллингэма комок подступил к горлу.

— Вы нашли быстрый корабль?

— Я сам себе корабль.

Час от часу не легче. Опасности, которые, казалось, маячили где-то вдалеке, становились реальностью. Он-то полагал, что робот может подниматься в воздух, подобно автолету, но не способен летать в безвоздушной среде. Он его недооценил.

Диллингэм хотел было посоветоваться с «переводчиком», но передумал — вряд ли можно ему доверять. Вероятно, роботу удалось перехватить предыдущий разговор, и он подслушивает все переговоры Диллингэма. В худшем случае робот передаст ложную информацию и тем самым ускорит претворение клятвы в жизнь. Диллингэму придется отказаться от разговоров с пассажирами и экипажем корабля, потому что для этого надо пользоваться «лингвистом». Он понимал, что прижат к стене и может положиться лишь на самого себя.

Но где выход? Джанн выследит его, каким бы методом связи ни пользовался Диллингэм, и будет поджидать на Рискухе.

— Как же вы с вашими способностями проиграли войну? — спросил Диллингэм.

Раз уж от гиганта не спрячешься, можно продолжить разговор. А вдруг удастся узнать такое, что избавит его от неминуемой смерти? Найти бы соломинку — на большее Диллингэм и не рассчитывал.

— Я сам об этом думал постоянно, — признался джанн.

Но горе в том, что нас, детей металла, Нельзя считать мыслителями… Я Не смог прийти к разумному решенью.

Они не мыслители. Это важно. Машина послушно выполняет то, что в нее заложено программой, но лишена воображения. А может ли зародиться машинная культура без толчка извне? Где источник цивилизации, представитель которой, джанн, лишен возможности выиграть войну и даже бессилен объяснить, почему он ее проиграл? С другой стороны, разве его, Диллингэма, собственная планета богата мыслителями?

— Но у вас были какие-то предположения? — настаивал Диллингэм.

— Я полагаю, благородство джаннов, Их ум и миролюбие виной Тому, что мы не оценили должно Способность низших особей к обману. Мы думали: все роботы, как мы, Умны, миролюбивы, благородны. Когда же мы подверглись нападенью…

— А я полагал, что агрессорами были именно джанны.

— Нет, смертный, мы той правили планетой И прочими планетами системы. Владенья наши простирались вширь До самых галактических пределов. Мы свыклись с властью, и тогда рабы, Те роботы, что были в услуженье, Восстали. Но, застигнуты врасплох, Мы, джанны, потерпели пораженье.

Версия джанна отличалась от того, что рассказывали современные роботы, но так часто бывает. Победителям свойственно извращать мотивы и принижать характер побежденных. Джанн производил впечатление более развитого робота, и казалось вероятным, что скорее джанны построили маленьких роботов, чем маленькие роботы — джаннов. Но…

— Если вы построили прочих роботов, кто же построил вас?

— Мы эволюционировали, смертный. Ты слышал про естественный отбор?

— Но ведь вы же не можете… э-э… размножаться. При чем тут естественный отбор?

— Я сам понять не в силах, как вы, люди, Сумели широко распространиться Без инструментов, чертежей и калек. Две особи встречаются. И все. Глядеть противно. Крайне ненаучно.

— Не стоит продолжать. А что вы можете сказать о любви?

3

Джанн ответил не сразу. Когда же голос его прозвучал вновь, в нем появились новые нотки:

— Я как сейчас помню свою Джанни, ее руки из сверкающей платины, ее иридиевые зубки… и нашего маленького… Мы его построили вместе. Ничего более совершенного не выходило из-под наших паяльников и отверток… Мой план и план ее…

Те два проекта, Различные и схожие притом, Приблизили машину к совершенству… Но тут пришла беда, и Джанни вдруг В пыль превратилась в водородном взрыве. А сын разобран был на составные части, Тогда как я, беспомощный, лежал В глубокой яме…

Диллингэм не знал, что сказать. Джанн оказался вовсе не бесчувственным монстром, а личностью, способной к глубоким переживаниям. Если бы не эта проклятая клятва…

«Переводчик» зажужжал и заскрипел. Помехи. Откуда?

Через несколько секунд шум улегся.

— О смертный, почему же я презрел, Забыл совсем твое предупрежденье? — воскликнул джанн.

— Я же объяснял — потому что блокирована система самосохранения.

— Проклятый круг! Космический мороз Вдруг свел на нет плоды трудов дантиста. Еще момент — и зуб мой вновь замкнется…

Опять шумы в «переводчике»… Диллингэм понял, что судьба подарила ему еще одну возможность избавиться от смерти. Джанн снова потеряет возможность двигаться. И на сей раз в межзвездном пространстве.

— Прощай, о смертн…

Ясно, космический холод добрался до зуба и навсегда вывел его из строя.

С полчаса Диллингэм слушал, как из «переводчика» вырываются шумы и помехи. Он отлично понимал, что каждая проходящая минута — для джанна минута невероятных страданий. И если не предпринять решительных действий, робот, терзаемый немыслимой болью, которую он вряд ли заслужил, обречен на вечные скитания в пространстве.

Его же, Диллингэма, светлого будущего ничто не омрачало. Имеет ли он право снова отказаться от этого будущего?

— Вареный рак, — наконец сказал Диллингэм. И вызвал космодром на Рискухе. — К вам направляется потерявший управление корабль. Через несколько часов он окажется в сфере действия ваших посадочных сетей. Перехватите его и произведите следующий ремонт… — Он подробно описал операцию по восстановлению блокады. — Попрошу вас также по возможности отыскать соответствующую замену для пораженного зуба. Блокада выводит из строя важный рефлекс корабля.

— Будет сделано, директор, — ответил чиновник. — Куда доставить корабль по окончании ремонта?

— Это не совсем корабль. Это летающий робот. Починив, отпустите его на все четыре стороны, а счет за починку перешлите в Университет.

— Хорошо, директор. — Чиновник отключился.

Дураком родился — дураком помрешь, подумал Диллингэм. Но что делать, если совесть не позволяет сохранить собственную жизнь ценой вечной пытки другого существа, даже если это существо неодушевленное. Разумеется, Диллингэму хотелось жить, но цель не оправдывала средств.

Вряд ли подобную линию поведения сумеет понять такая персона, как Муравьед. Диллингэм и сам не очень-то мог ее понять. Наверно, Муравьед его переживет…

В любом случае в распоряжении Диллингэма было несколько часов, если, конечно, они не отремонтируют джанна до того, как лайнер достигнет Рискухи. Придется сделать ставку на то, что удастся замести следы прежде, чем джанн его обнаружит. Диллингэм по-прежнему не мог пользоваться «переводчиком», так как знал, что джанн, даже парализованный, слышит каждое слово. Лучше вообще отказаться от пользования связью и надежно спрятаться.

Пока же он был заперт, словно джин в бутылке. Лишь когда корабль опустится на планету, он сможет его покинуть. А там — прощайте, только вы нас и видели.

И тут Диллингэм вспомнил о спасательной ракете.

Он вытащил из саквояжа несколько листков с изображением зубов и на чистых обратных сторонах начертил какие-то знаки. Пришлось несколько раз стирать написанное и снова писать, прежде чем Диллингэм был удовлетворен результатом.

Тогда он осторожно вышел из кабины, пользуясь аварийной системой ручного открывания дверей, отыскал каюту капитана и, вместо того чтобы нажать на электронный звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Затем отступил из поля зрения видеофона, так чтобы самому наблюдать за изображением на экране.

Экран вспыхнул, и на нем обозначились многочисленные хоботки капитана. Послышались вопросительные звуки, но, так как «переводчик» не знал, к кому обращается капитан, ему пришлось передавать в эфир прямую речь капитана. «Переводчики» не приспособлены к тому, чтобы угадывать, какой из нескольких миллионов дискретных галактических языков может понадобиться в разговоре.

Диллингэм ничего не ответил капитану. Любое сказанное им слово немедленно долетит до джанна, едва оно достигнет капитанских ушей.

Через минуту экран погас. Очевидно, капитан решил, что тревога оказалась ложной. Тогда Диллингэм снова подошел к двери и постучал в нее костяшками пальцев.

После неоднократного повторения процедуры рассерженный капитан сам раскрыл дверь, чтобы выяснить, что же произошло. Диллингэм поднес к его глазам испещренный знаками лист.

Капитан молча изучал написанное. Это было для него испытанием. Поймет ли он? Корабль, которым он командовал, был не первой молодости. Сам капитан тоже перевалил за вершину жизни. Это означало, что он имеет но крайней мере столетний опыт космических рейсов и кое-что в Галактике повидал. И уж такой капитан обязан разбирать межгалактическую письменность. А письменность эта представляла собой систему символов, основанных не на звучании, а на значении слов. Подобно китайскому письменному языку, который могут прочесть китайцы, разговаривающие на разных диалектах, и даже японцы, так как иероглиф означает понятие, а не звук. Галактическая письменность была всеобщим средством общения. Любое существо в Галактике, обладающее органами зрения, могло научиться разбирать эти символы. Основной словарный запас был подобран таким образом, что учитывал особенности даже таких языков, в которых отсутствовали глаголы, существительные и другие части речи. (По правде говоря, частей речи не имело большинство языков. Родной язык Диллингэма, по галактическим меркам, был засохшей архаичной ветвью.) К сожалению, далеко не каждый житель Галактики владел письменностью. Более того, за исключением некоторых странствующих ученых, никто не знал ее в совершенстве, хотя в каждом университете она была обязательной дисциплиной для первокурсников.

«Переводчики» и «лингвисты» были распространены настолько широко, что письменного общения почти не требовалось. Особенно если учесть, что, помимо устных, существовали и письменные «переводчики», не уступавшие устным. Расчет Диллингэма основывался на том, что капитану приходилось часто бывать на отсталых планетах и галактическая письменность могла ему пригодиться. Диллингэм рассчитывал также на то, что сам ил не успел забыть курса, прослушанного им недавно под гипнозом, хотя и не очень представлял, сколь полны его знания.

Капитан выдвинул в коридор один из своих многочисленных органов зрения. Под свободно висящим глазом извивалось щупальце, в котором был зажат старомодный бластер ближнего боя — тип оружия, полезный для подавления оппозиции без риска разрушить оборудование корабля. Выстрели капитан — одежда и кожа Диллингэма тут же сгорели бы, а сам доктор был бы обречен на медленную и мучительную смерть. Поэтому Диллингэм стоял не двигаясь.

Капитан вышел в коридор и жестом приказал Диллингэму идти вперед. Диллингэм не возражал.

Они шли молча. Так же молча вошли в пустое помещение, где единственный неоновый светильник освещал запертый сейф. Капитан вытащил самый настоящий металлический ключ, открыл сейф и достал стопку карточек. Он долго водил щупальцами, прежде чем выбрал одну из них. Символ, изображенный на карточке, означал «джанн».

Итак, капитан все понял. Старый космический волк отлично разобрался в проблеме дантиста. Наверно, он заблаговременно навел справки на Металлике, усомнившись в истинных намерениях существа, которое так спешило убраться с планеты, что не пожелало подождать лучшего корабля.

Диллингэм показал капитану знак опасности, усиленный дефинитивом с просьбой ничем не выказывать своей реакции. К этому символу, сохранившемуся со времен войн, прибегали разведчики на вражеской территории, когда разоблачение грозило им смертью. И хотя на мирном грузовом корабле он был совсем не к месту, капитан быстро сообразил что к чему.

Он выбрал карточку с суммой, в которую обойдется Диллингэму спасательная ракета. Диллингэм согласился, хотя цена показалась ему несколько завышенной. Старый космический бродяга провел его в отсек, где находилась ракета. Он проследил, чтобы доктор хорошенько привязался ремнями и, не прибегая к помощи «лингвиста», набрал на пульте маршрут следования. Пока все складывалось как нельзя лучше. Они не пользовались никакими средствами связи для переговоров, и джанн не мог догадаться, куда отправляется Диллингэм. Правда, Диллингэм по той же причине не знал, куда капитан его отправляет.

Люк закрылся. Диллингэм почувствовал толчок, и вот уже на него навалилось многократное ускорение, отжившие свой век химические двигатели начали набирать скорость. Он полетел.

Теперь, когда было поздно что-либо предпринять, Диллингэму пришла в голову мысль, что капитану ничего не стоило направить ракету в пустоту, а потом заявить, будто Диллингэм покончил жизнь самоубийством, и получить с Университета денежки сполна за ракету.

Ну нет, Университет немедленно опротестует чек, выданный при столь подозрительных обстоятельствах. Капитан должен это понимать. Нечестная игра не стоит свеч.

К тому же у капитана такая благородная морда!

Диллингэм не осмеливался включить экран и посмотреть, куда мчится ракета, из опасения, что джанн мог подключиться к экрану. Приходилось лететь наугад в надежде, что раз уж он не знает маршрута, то джанн и подавно об этом не догадывается.

Время шло. Диллингэм задремал. Ракета находилась в свободном падении, но вращение вокруг оси создавало внутри некоторую силу тяжести. Диллингэму снились сверкающие роботы.

Разбудили его тормозные двигатели ракеты. Вскоре ракете предстояло опуститься на цивилизованную планету — во всяком случае он так надеялся. А иначе к чему было городить огород?

Посадка была тяжелой. После того как исчезли перегрузки и Диллингэм пришел в себя, он с трудом натянул скафандр и открыл люк. Он все еще не осмеливался включить силовое оборудование, так как управление им требовало помощи «лингвиста». Он был готов ко всему — к снежной буре, горящей лаве или бескрайним водным просторам.

Его ждало разочарование. Пейзаж был знаком. Он оказался на Металлике.

А чего он, собственно, ждал? Ясно, что корабль не успел далеко отлететь от планеты за то время, пока дантист находился на его борту. С другой стороны, спасательная ракета, уступавшая кораблю в мощности, летела до Металлики дольше, чем Диллингэм удалялся от нее на борту корабля. Возможно, потому, что израсходовала запас горючего на достижение первоначального ускорения. Ближайшей планетой оказалась та, которую он недавно покинул.

Где же теперь джанн? Ремонт зуба, надо полагать, закончен…

Диллингэм улыбнулся. Робот, верно, сейчас находится на Рискухе и размышляет, что могло случиться с неким дантистом.

Он осмотрелся. Это был не тот район, где он нашел и лечил робота. Густая металлическая растительность покрывала почву, поблескивали чашечки цветков и позеленевшие медные лишайники были ярче, чем у той ямы. На горизонте возвышались ржавые горы, по долине протекал бурный ручей машинного масла.

Дикие места.

Все к лучшему. Джанн в конце концов догадается, в чем дело, вернется на Металлику, но его не найдет. Планету в спешке не обыщешь. А раз Диллингэм не прибегал к помощи электронного оборудования, найти его будет невозможно.

Только бы не умереть с голоду…

За спиной щелкнул «лингвист» спасательной ракеты, хотя Диллингэм его и не включал.

— Не кто иной, как я…

Ого! Об этом таланте робота Диллингэм и не подозревал. Значит, джанн мог не только подключаться к системе связи, но и включать ее на расстоянии. Узнав — каким образом, непонятно — частоту «лингвиста» ракеты, он проследил за ее курсом.

Как просто!

— Когда вы здесь будете? — устало спросил Диллингэм.

— Через семнадцать минут, о смертный. Смотри, чтоб ничего, никто, никак Не смог бы твоей жизни угрожать. Коль клятву я не выполню свою, Всю жизнь себе я не найду покоя.

— Катитесь вы к черту со своей клятвой! — крикнул Диллингэм.

Но тут же подумал: а что, если он пригрозит покончить жизнь самоубийством? Впрочем, вряд ли это чему-нибудь поможет. Придется писать завещание и в нем указать, какими будут три его желания согласно второй клятве робота и как распорядиться богатством, положенным за третье спасение. Даже смерть — совсем не такая простая штука, как кажется на первый взгляд.

4

Семнадцать минут. Как мало для того, чтобы спрятаться в кустах, подальше от спасательной ракеты. Правда, можно никуда не спешить и дождаться джанна…

Бесполезно. Эту машину не обманешь. К тому же, если и удастся от нее скрыться, чего он добьется? Медленной смерти от голода и жажды?

О сражении с роботом не могло быть и речи. Диллингэму было сорок два года, но даже в юности он не был силачом. А джанн сильнее любого человека.

Единственная надежда — перехитрить его. Несмотря на все свои преимущества, робот не был очень уж сообразительным, иначе Диллингэму не удалось бы так долго от него увиливать. Роботу, к примеру, ничего не стоило замкнуть на расстоянии систему посадки спасательной ракеты и тем самым разбить ее о поверхность планеты. Он мог бы также помешать дантисту взойти на борт корабля, отправлявшегося на Рискуху, вмешавшись в деятельность вокзальных «переводчиков». Робот упустил несколько верных возможностей расправиться с Диллингэмом.

А кроме того, он, очевидно, считал себя обязанным отвечать на все вопросы доктора. Такое поведение типично для машины. Возможно, джанн просто не умел лгать или уклоняться от правды, чему отлично научились маленькие современные роботы. Быть может, это и есть его ахиллесова пята?

— Почему вы позволили мне улететь с Металлики? — спросил Диллингэм в надежде понять мотивы робота.

— Я этим бы, о смертный, помешал Свободе твоего передвиженья.

— Разве это так уж важно, если вы все равно решили меня убить?

— Не должно ограничивать права Других существ, коль это не нарушит Святое слово джанна. Где бы ты, О смертный, ни пытался скрыться, Я все равно тебя найду, и ты Лишь от моей руки кончину примешь. Затем тебе я право дам избрать Любые три желания за то, что…

— Знаю, знаю. А затем, за третье спасение, вы меня облагодетельствуете.

— И лишь тогда свободен буду я От клятв. И перейду к делам насущным.

Нет, продолжать этот разговор бессмысленно. Диллингэм уже знал, что роботу недоступна ирония, заключающаяся в обещании осыпать богатствами мертвого человека. Возможно, джанн даже придумает, как выполнить остальные две клятвы, если Диллингэм и не успеет составить завещания.

В распоряжении Диллингэма оставалось не более десяти минут. У него было такое чувство, будто желудок его — губка, разбухшая от горчицы, а в мозг кто-то насыпал пригоршню иголок. Он понимал, что спокойнее смириться с судьбой, но тело продолжало сопротивляться.

— В силах ли я предотвратить свою смерть? — пробормотал он.

— Сказать того тебе я не могу, Не нарушая кодекса морали.

— Значит, есть способ?

— Отказываюсь дать такой ответ. Я повторяю: это против правил.

— О, заткнитесь!

К чему усилия и потуги? Кроме того, Диллингэма раздражала манера робота обращаться к нему на «ты». Уж если на то пошло, машина могла быть повежливее.

Но все-таки способ избежать смерти существовал. Это ясно. Робот избегал прямого ответа на вопрос. Как заставить машину сознаться? Что, если робот и хотел бы рассказать секрет дантисту, но не мог нарушить морального кодекса джаннов?

Над этим следовало бы поразмыслить. А до появления робота оставалось всего пять минут… Но если спрятаться, то можно выиграть день-другой. Быть может, голод обострит его мыслительные процессы.

В ракете оставался запас воды. Диллингэм пил, пока у него не раздулся живот, попытался отыскать какую-нибудь посудину про запас, но не нашел и бросился бежать, с трудом пробираясь сквозь густые кусты. Выбирать дорогу времени не было. Ему попадались цветы, тычинки которых излучали тепло, и это обрадовало беглеца: роботу придется повозиться, если он захочет отыскать человека по теплу тела.

Сзади послышался странный свистящий звук, будто кто-то с шумом рассекал воздух, и доктор, не выдержав, оглянулся. С небес вертикально спускался джанн, сверкая под лучами солнца, словно божество.

Подумать только — эту штуку построили любящие механические родители раньше, чем на Земле возникла человеческая цивилизация! С точки зрения технологии джанн по-прежнему превосходил все достижения земных ученых. И при всем том он жаждал погубить своего благодетеля.

Диллингэм оторвал наконец взор от робота и продолжил путь быстро, но осторожно. Он надеялся, что джанн в отличие от гончей не умеет вынюхивать следы.

Он услышал, как робот затопал в противоположном направлении. Затем он вновь взмыл ввысь, шаря по кустам розовым лучом. Диллингэм спрятался за металлическим стволом дерева, пока опасность не миновала. Луча, ясно видимого при солнечном свете, следовало избегать.

Внезапно доктор столкнулся с роботом-животным. У робота были медные конечности, клыки из нержавеющей стали и раскаленные белые глазищи. Не успел Диллингэм подумать, что зверь удивительно напоминает земных хищников, как робот прыгнул на него.

Диллингэм инстинктивно отпрянул, схватился за железный сук и подтянулся. Зверь перевернулся, шлепнулся на землю, и это помешало ему прыгнуть вновь. Задние лапы вместо когтей заканчивались у него колесиками, а колени были схожи с поршнями, что смягчало удар при прыжках.

На что ему человеческая плоть? Но раздумывать некогда. Диллингэм взобрался вверх по корявому стволу. Вот когда он пожалел, что выпил столько воды. Она тянула вниз и плескалась в желудке! Однако зверь, преследовавший его, был всего-навсего хищником, нападающим на любое существо, что попалось на пути, и вряд ли задумывался над тем, что его внутренности заржавеют, сожри он Диллингэма.

Челюсти оглушительно щелкнули у самых пяток беглеца — и струя раскаленного воздуха обожгла ступни. Очевидно, у хищника заработала система охлаждения, но она слишком напоминала горячее дыхание. Из жестяной листвы высунулись проволочные щупальца. Они сворачивались пружинами, и на концах их что-то поблескивало. Судя по всему, яд… Хищник внизу открыл пасть. Диллингэм имел возможность заглянуть ему в горло. Своим устройством оно напоминало мясорубку.

Он лопал в ловушку. Ближайшее к нему щупальце дотянулось до головы, запахло палеными волосами, и тело прожгла боль — словно кто-то направил на голову солнечный луч через увеличительное стекло. Диллингэм дернулся вниз, к раскрытой пасти…

— Спасите! — закричал он, не размышляя о том, сколь несуразно звучал его призыв.

И джанн пришел.

В считанные секунды он пробился сквозь кустарник и оказался рядом с деревом. Струя пламени, вырвавшаяся из его груди, расплавила морду хищника. Пронзительный звук заставил щупальца дерева спрятаться.

— Не кто иной, как я, тебя убью! — возопил робот.

Когда смысл его слов дошел до Диллингэма, тот закрыл глаза, понимая, что пришел конец. Металлические пальцы схватили его тело и подняли ввысь. Какое-то мгновенье он болтался в воздухе, затем почувствовал под ногами почву. Джанн отпустил его.

— Я бы хотел, чтобы вы с этим поскорее покончили, — сказал Диллингэм, внезапно ощущая полное спокойствие.

— Ты можешь просьбу обратить ко мне. И прежде чем тебя убить, я на нее отвечу. Тебе на то дается трижды пять Секунд. Таков обычай джаннов.

И джанн затикал — словно будильник.

Пятнадцать секунд, чтобы найти выход, тогда как он не смог отыскать его за целый день! Десять секунд… Джанн уже направил на Диллингэма ствол, высунувшийся из груди. Пять секунд… Голова пуста…

— Отсрочку! — закричал он.

— Согласен, — сказал джанн. — На сколько?

Господи, какая глупость…

— Пятьдесят лет?

Он ожидал уничтожающего удара тепловой пушки и услышал:

— Ты их получишь, смертный.

Диллингэм открыл глаза и уставился на робота:

— Вы хотите сказать, что подождете?

Ему показалось, что металлическое лицо озарилось улыбкой. Во всяком случае, рот был распахнут и внутри сверкал починенный зуб. Очевидно, на Рискухе не нашлось замены.

— Обычно я даю отсрочки меньшие. Но в данном случае бесчестно было б мне Хоть как-то ограничивать желанье. Ведь не обманщик ты и не дурак. За честность джанны платят благородством.

Диллингэм вдруг подумал об Уустрице, чья манера поведения несколько напоминала кодекс джаннов. А он так надеялся, что второго такого не сыскать.

— Итак, будучи не в силах отступиться от клятвы, вы слегка изменили ее дух, — сказал он.

— Но я не мог тебе сказать об этом, — согласился джанн.

Я исполненье клятвы оттянул, Надеясь на догадливость и сметку. Не кто иной, лишь я тебя убью. Ни зверь, ни мор, ни человек не в силах Тебе вреда иль горя причинить. Но ровно через пять десятков лет Умрешь ты от руки моей внезапно. Все ж эти годы буду я с тобой. И прослежу, чтоб клятва исполнялась.

— Великолепно!

Итак, джанн оказался его телохранителем, самым компетентным телохранителем в Галактике, который будет оберегать Диллингэма от всех опасностей до тех пор, пока тому не стукнет девяносто два года. Клятва вовсе не предусматривала незамедлительного убийства. Единственное, чего она требовала неукоснительно, чтобы никто иной, кроме джанна, не мог добраться до избавителя.

— Ну что ж, пошли, джанн, — крикнул Диллингэм, вспомнив о чем-то важном. — У нас в Университете студенческая демонстрация. Уустриц убьет меня, если мы не снимем осаду, прежде чем погибнут его любимые папки.

Примечания

1

Согласно Евангелию, к Христу, прибывшему в землю Гадаринскую, обратился человек, одержимый нечистым духом, с просьбой изгнать бесов; бесы же попросили позволить им вселиться в свиней, которые паслись неподалеку, и, как только они вошли в свиней, стадо с крутизны ринулось в море.

(обратно)

2

Колесница, использовавшаяся в религиозных церемониях индусов; ее колеса были утыканы шипами и серпами, она с бешеной скоростью мчалась по улицам, давя и калеча людей; смерть под ее колесами считалась священной; особенно же превозносились те, кто добровольно бросался ей навстречу.

(обратно)

3

id est — то есть (лат.).

(обратно)

4

modus vivendi — образ жизни (лат.).

(обратно)

5

rara avis — букв. редкая птица; что-то редко встречающееся, особенное (лат.).

(обратно)

Оглавление

Фредерик Браун Землянский дар

Мак Рейнольдс Галактический орден почета

Рэй Рассел Комната

Джеймс Баллард Садок для рептилий

Гарри Гаррисон Спасательная операция

Брайан Олдисс Человек в своем времени

Чэд Оливер Почти люди

Роберт Силверберг Мухи

Пол Андерсон Роль человечины

Пол Андерсон «Светозарный»

Эдмонд Гамильтон Закрытые миры

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

  X

  XI

  XII

  XIII

  XIV

  XV

  XVI

  XVII

  XVIII

  XIX

  XX

Ларри Нивен Когда наступает прилив

  1

  2

  3

  4

Роджер Желязны Пробуждение Румоко

Дэнни Плэчта Оживили

Пирс Энтони Не кто иной, как я…

  1

  2

  3

  4 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg